Монтао бесплатное чтение

I АКТ

Если бы Империю Йокотэри, названную так когда-то в честь великого завоевателя, а ныне разорённую и сожжённую соседом Вормолой, делили на «уничтоженную» и «пока ещё не тронутую» территории, её нижняя южная часть была бы перечёркнута красным. Из года в год жители со всей страны стекались всё ближе к столице в надежде отыскать защиту от захватчиков. Более отдалённые деревни и поля оставались на разграбление врага. Так продолжалось несколько лет.

Босой монах в необычайно белом одеянии, состоящем из рубахи, подвязанных штанов и такого же белого, как и всё остальное, плаща, обходил развалины былого поселения, от которого остались только уничтоженные пожаром, а позже, поросшие лозой и травой, руины. Приближалась ночь. Нужно было найти крышу и, по возможности, стены. Но деревянные конструкции вокруг, с помощью природы и времени, под слоем растительности, стали не более, чем странного вида зелёными холмиками. Дома поцелее были надёжно закрыты листвой со всех сторон так, что в них невозможно было войти не прорубив проход. То, что валялось на земле, уже давно стало её частью, также исчезнув в растительности.

Несколько капель упали на плетёную шляпу монаха, чем вызвали его реакцию:

– До-ождь… – протянул он и усмехнулся.

Теперь, продолжая обходить округу, он, как сам считал, очень ритмично насвистывал водяным ударам с неба по своему головному убору. Эти удары становились всё чаще и сильнее. Наконец, в самой отдалённой части деревни, монах увидел дым, выходящий из дырявой крыши одного, более-менее целого, дома.

Подойдя ближе, он услышал голоса. В подобных местах часто обитали мародёры и разбойники, ставшие такими не от хорошей жизни. Тарабанящий по крыше крыльца дождь не давал расслышать о чём именно они говорили, но с другой стороны, не давал и тем, кто находится в доме, услышать шаги снаружи. Впрочем, монах не собирался скрываться, и уж точно, не собирался и дальше мокнуть в своём белоснежном одеянии. Почтительный стук в остатки двери, наполовину затянутой бумагой, заставил всех, кто находился внутри, замолчать:

– Позвольте мне погреться с вами, друзья?

В заброшенную хижину без спроса вошёл человек в перепачканной грязью белой одежде, плетёной шляпе, прикрывающей глаза, и босыми ногами, испачканными в грязи. Трое сидевших у костра оборванцев, одетых кое-как, у одного из которых из-за пояса торчал меч, уставились на вошедшего:

– Ну что ж… располагайся… чужак, – заговорил самый крепкий из них, с мечом, – Только не забудь оставить оружие снаружи!

Монах рассмеялся и, скинув плащ, расположился у огня в кругу обитателей хижины, как раз напротив вооружённого здоровяка:

– Да разве есть оно у меня? А если бы и было, ни за что бы его не оставил под дождём мокнуть.

Огонь очага нехотя поедал гнилые влажные доски. Трое из четырёх персон были в некой растерянности, переглядываясь и рассматривая гостя. Четвёртая же персона, как ни в чём не бывало улыбалась, протягивая свои руки ближе к теплу. Шляпа незнакомца всё ещё скрывала бо́льшую часть его лица.

– Ты ведь – просто монах?.. Да? – отчего-то боязливым голосом заговорил тощий оборванец слева. Но в ответ на его вопрос гость лишь многозначительно пожал плечами.

– Зачем же ты здесь? Это из-за меня? – продолжил тощий.

Громила с мечом издал полукашель-полурык и зло взглянул на болтливого бедолагу, после чего перевёл взгляд на незнакомца и процедил сквозь зубы:

– Сними-ка шляпу… чужак…

– О! Не стоит беспокоиться! Мне вполне хорошо и в ней!.. Хе-хе… – эту, блеснувшую в свете огня улыбку, не смог бы спрятать ни один головной убор.

Послышался недовольный рык, уже без кашля, и высокий жилистый парень справа сорвал с монаха шляпу.

Чёрные, как уголь, волосы, вперемежку с седыми, как у старика, могли бы доходить до плеч, если б не были перевязаны на макушке. Один глаз был закрыт, а сверху вниз, ото лба до щеки, проходил старый шрам. Густую щетину сложно было назвать бородой, но она явно стремилась к этому статусу. На удивление, улыбка на лице монаха не пропала.

Здоровяк взял протянутую ему вещь и попытался натянуть на свою голову.

– Понравилась шляпка? Боюсь она вам не по размеру будет, – проговорил гость.

– Мы тебе приют, а ты нам что? – верзила осмотрел плетение.

– Сам делал?.. Сразу видно!.. Скверно держится!.. Вот!.. Смотри!.. – шляпа начала трещать и расходиться от приложенной силы.

– Постойте-постойте! Я дам вам кое-что получше!.. – монах демонстративно подождал, пока всеми не завладеет интерес – Я подарю вам красивую историю:

«В уходящей в закат Империи жили три брата. Не важно, как их звали и были ли они, вообще, братьями. Судьба уготовила им обычное детство. Не лучше и не хуже, чем у других детей. Они росли, строили планы, знакомились с новыми людьми и встречались со старыми, уже знакомыми. Но вот однажды на их родные земли пришло невиданное зло – многолетний смертоносный «Смерч», забиравший посевы и людей. Братья побоялись ему противостоять, хотя другие мужчины вышли на бой. И те мужчины умерли с честью. А те, кто прятался, почувствовав, как руки безнаказанно развязываются без надзора сильных, ушедших на битву, стали промышлять совсем нехорошими делами. Они грабили свой народ, обворовывали и убивали, словно обратились в подручных самого «Смерча». Их душа стала маленькой и тёмной, а жизнь была жалкой. Падать ниже было просто некуда. Но однажды – тут я позволю додумать – после неизвестного никому, кроме них самих, события, один из братьев одумался и ушёл помогать жителям Империи. Другой – остался верен своему образу бытия до конца. А третий… Даже не знаю… Допустим… – он исчез…».

Тощий посмотрел на здоровяка испуганными глазами. Затем, почти беззвучно, только шевеля губами, произнёс:

– Он… знает…

– Твоя история совсем не так хороша, как ты считаешь! Братьев было всего двое! И с самого детства они жили не лучше, чем сейчас! А пошли бы они на смерть вместе со всеми, так бы и лежали на том поле! Но знаешь что? Не все стремятся умереть за идею свободы. Ты даже не представляешь, как живут обычные люди, как работают в полях, чтобы прокормить семью в ближайший год! Где же были твои товарищи монахи, когда умирали воины?! Молились?! Меняли повязки раненым?! Ты пытаешься учить других, но сам совсем не знаешь жизни! – здоровяк выхватил из ножен меч и направил его на путника – Убирайся прочь!!!

– Ой-ёй!.. Совсем не обязательно направлять на меня оружие! Я просто хотел провести ночь в тепле и… относительном уюте. Не будем же мы враждовать из-за пустяков?

Мужчина справа, который до этого сидел молча, подхватил под руки чужака и потащил к выходу.

Но не успел дойти до середины комнаты, как голая грязная стопа жёстко вонзилась в его колено. Вскрикнув от боли, он начал падать, увлекая за собой монаха. На полу из ветхих досок борьба продолжилась. Крепкие руки оборванца, оказавшегося сверху, сомкнулись на горле гостя. Но… – ненадолго. Резкий удар костяшками согнутых больших пальцев в область подмышек по верхним рёбрам противника – ослабил хватку. Последовавший за ним такой же резкий удар теми же костяшками по вискам – позволил полностью освободиться от «стальных клещей», сжимающих горло. Теперь оборванец стоял на четвереньках, упёршись прямыми руками в пол, и отчаянно мотал головой, пытаясь сообразить – что с ним сейчас произошло? Недолго думая, «незнакомец со шрамом» схватил своего противника за «грудки» и, упёршись правой стопой в его живот, перебросил через себя, перекатившись следом. В итоге ситуация кардинально поменялась. Теперь монах оказался сверху оборванца. После чего, как кошка, запрыгнул обеими стопами на противника и присел на корточки. А через мгновенье, мощно оттолкнувшись от груди оборванца, сделал в воздухе невероятное сальто и воткнул стопы тому обратно в грудь, вдавливая её в пол с такой силой, что прогнившие деревяшки не выдержали и треснули под двойным весом, расцарапав обмякшее тело, провалившееся в образовавшееся в полу пространство.

На монаха были устремлены ещё две пары глаз, а также… – направленное на него острие меча.

– Это – мстительный дух! Она говорила, что он придёт за нами! Юрэй!.. Прошу тебя!.. Брось меч!.. – со слезами на глазах тощий парень упал на колени – Я не хочу умирать!.. Пожалуйста!..

– Идиот! Отойди подальше! А ты!.. – Юрэй обратился к улыбающемуся гостю – Тебя придётся убить!

С этими словами он с размаху рассёк воздух всего в каких-то миллиметрах от белой одежды, так как монах, предвидевший реакцию агрессивного здоровяка, успел отшагнуть вбок. Ещё взмах – гость отпрыгнул назад, оказавшись в углу дома. Третий выпад сопровождался колющим ударом и яростным криком. Кончик клинка пробил одежду и мягко вошёл в правый бок незнакомца. Из небольшой раны засочилась кровь.

Здоровяк решил, что раненому противнику деваться некуда, и вновь занёс над головой свой меч для решающего смертельного удара, тут же обрушив его на голову монаха.

– Не надо! – брат Юрэя бросился между ним и его жертвой, но сам попал под стальной клинок.

Меч разрубил ему ключицу и застрял между плечом и шеей. Кровь забила фонтаном, ноги подкосились. Здоровяк выпустил из рук своё грозное оружие и подхватил падающее тело, осторожно опуская его на пол.

– Что… что же ты наделал!.. Зачем?! Нет!.. Нет!.. Подожди!.. Сейчас!..

Где-то в далёкой заброшенной деревне, скрытой в густом лесу, заросшей деревьями и травой, под проливным вечерним дождём раздался дикий душераздирающий крик. Запачканный кровью рот умирающего парня, изо всех сил сжимающего руку кричащего Юрэя, прежде чем замолкнуть навеки, успел прошептать ещё раз:

– Не надо…брат…

Тело тощего безвольно обмякло в объятьях здоровяка. Ещё некоторое время тот просто сидел на коленях в надежде сохранить ускользающую жизнь брата, но, наконец, поднял голову и посмотрел на чужака, который в этот же момент хладнокровно поднимал с пола свою повреждённую шляпу:

– Истории всегда чему-нибудь учат, – промолвил странный гость – Знаешь, раньше я был таким же, как…

– Ты-ы!!! – взревел Юрэй и бросился на монаха с кулаками, не дав ему договорить.

Тот лишь спокойно уклонялся от мощных ударов либо блокировал их, отводя в сторону, но не атаковал в ответ. Когда скорбящий совсем выдохся и его руки отяжелели, он смог издать только стон отчаяния, смешанный с рыданиями. Юрэй упал на колени и прижался головой к мёртвому телу.

Монах осмотрел комнату в поисках чего-нибудь полезного, а затем выглянул в окно:

– Жаль, что так вышло. Ты случайно не знаешь, где ближайшее поселение?.. С людьми, конечно.

Потерянное и непонимающее лицо посмотрело снизу вверх в безразличный единственный глаз, который обычно прятался под шляпой.

– Как ты можешь?! Что ты такое?! Ты же – чёртово животное!!!

– Я задал вопрос… куда мне идти? – за пару шагов монах пересёк комнату и схватил Юрэя за шиворот.

– На… на восток… по самой широкой дороге… там будет деревня… там есть люди…

Улыбка вернулась на лицо гостя, и он кивком поблагодарил за ответ. Затем, несмотря на позднее время, незнакомец в белом надел свой плащ, вышел за порог и растворился в тёмной пелене дождя.

Солнечным утром жители деревни, название которой и сами-то толком не знали, увидели идущего к ним, как нарочно наступающего в каждую лужу, без обуви, перепачканного грязью и кровью – то ли монаха, то ли оборванца, где-то укравшего одежду священнослужителя. Царапину в боку он закрыл большим листом с дерева, под которым и провёл оставшуюся ночь, укрываясь от дождя. На внимательные взгляды разглядывающих его людей он отвечал улыбкой.

– Не подскажете, кто бы мог мне помочь? – и указал на рану в боку. Вопрос был адресован сурового вида женщине, шедшей навстречу.

– Ха!.. Врача ищешь?.. Во-о-о-он… смотри, – она показала куда-то в даль, в беспросветно тёмный лес, куда даже днём не просачивалось солнце – Туда и ушли все наши… И назад уже не вернутся. А тебе жена его нужна, сюда теперь смотри, – женщина размашисто вскинула руку в сторону дома неподалёку – Вон там живёт. Она девушка славная, но безобидная, если попробуешь что выкинуть, я лично тебя… – теперь её рука демонстративно сжала кулак перед носом пришельца.

Отблагодарив улыбкой, монах двинулся в указанную сторону. Поля вокруг были почти не засажены, лишь хаотично некоторые их части, ближе к строениям. Соломенные крыши тоже были совсем не лучшего вида, с прорехами и дырами, которые старались закрыть листьями и досками. На улицах встречались только женщины и дети, но не было ни одного мужчины. Дети были худыми, в не единожды заштопанной одежде. Женщины выглядели ненамного лучше. Некоторые носили подвязанные рубахи с широкими штанами, что было не совсем обычным и для них самих, а кто-то носил скромное кимоно, которое когда-то можно было бы назвать весьма красивым, но по состоянию ткани теперь больше напоминающее старые потёртые платки с выцветшими узорами.

По мере приближения к дому путника сопровождало всё больше и больше детей, которые с любопытством рассматривали незнакомца. Они задавали вопросы и шумели позади него. Некоторые даже пытались потрогать за одежду и тут же отбегали прочь. Однако, когда он вошёл во двор дома, все дети, к удивлению путника, разбежались как можно дальше.

Монах постучал в дверь. Сделал паузу. Снова постучал. Никакого ответа. Тогда он сел на каменную дорожку рядом со входом и стал ждать. Наконец из дома донёсся едва слышный звук торопливых лёгких шагов, затем приглушённый удар о дверь, как будто кто-то споткнулся. Дверь скрипнула, и наружу высунулась детская голова:

– Кто ко мне идёт? – это был мальчик, лет четырёх, с длинными распущенными волосами, но крайне важным видом – Ой!.. А вы – кто?!

– Мне бы врача. Можешь помочь? Здесь же живёт его жена? – монах улыбнулся.

– Нет, здесь живёт мама! Она к реке пошла. Подождите, я сейчас.

Мальчонка убежал внутрь. Судя по топоту, добежал до дальней части дома, затем посеменил обратно и вышел на улицу с игральной доской и каким-то мешочком. Под не моргающий взор гостя сел рядом и высыпал камешки из маленькой сумочки:

– Вот… Вот эту вот… Сюда – эту… Вот эти – не нужны?.. Я себе возьму!.. Смотрите!.. Вы знаете, как играть?

Монах пожал плечами и мальчик тут же принялся объяснять правила игры. Доска была затёрта, некоторые круглые камушки кем-то то ли искусаны, то ли поцарапаны. Но это была одна из самых популярных игр всей Йокотэри – «гомоку». Мальчику пришлось долго объяснять правила и почему он просто так забирает все фигуры себе. А гость послушно запоминал новые условия древней игры, которые до этого и сам прекрасно знал, но в совсем другой интерпретации. Постепенно они разговорились. Возможно, гость даже понял, как играть по правилам ребёнка, которого очень забавлял незнакомец. Ведь тот внимательно выслушивал и верил во всё, что произносит детский рот.

– Откуда вы пришли? У нас здесь много дорог. Вон туда ушёл папа. Потом приходил музыкант. Он сказал, что там теперь нет папы, там – одни призраки. Но он не знает, что туда ушли все мужчины. И мой дядя, и дедушка. А меня не взяли… Мама всё чем-то занята, а мне скучно.

– Почему же ты не играешь с другими детьми?

– Они какие-то злые. Не хотят меня к себе брать. Сами бегают и играют рядом с моим домом, а мне не рады и говорят, что я слишком мал. Но я им ещё покажу, что они не правы. Вот спасу всех-всех и все со мной подружатся… А вас, кстати, как зовут? Мне говорят, что нельзя общаться с посторонними, но я считаю – это всё глупости, ведь как можно стать знакомым, если не знакомиться? Меня зовут – Нед…

В этот момент к дому подошла женщина с корзиной мокрого белья. Одетая в свободное белое кимоно и сандалии, она выглядела очень уставшей:

– Сын, помоги мне, – обратилась она к мальчику, отдавая ему полную корзину. Тот схватил постиранное бельё и быстро ушёл за дом. Затем женщина склонила голову в знак приветствия и обратилась к гостю:

– Мой муж часто играл в гомоку, но не успел научить нашего сына. Чем могу быть полезна?

Монах встал и также поклонился:

– Извините за мой вид. Кажется, я был по неосторожности задет острой веткой. Вы могли бы мне помочь?

Женщина кивнула и ушла в дом. Её шаги были не сильно громче, чем шаги ребёнка, но если прислушаться, было слышно, как она ходит то в одну сторону, то в другую. Вернувшись к монаху, она расстелила соломенный коврик рядом:

– Прошу! – и монах послушно устроился на коврике.

Мать мальчика также села рядом. Скрывая неуверенность и стараясь выглядеть невозмутимо, она произнесла:

– Вам нужно показать мне рану.

Монах не сразу осознал, что простого отверстия в одежде будет недостаточно. Но потом он издал звук – «о!», свидетельствующий о понимании, отложил в сторону плащ и снял испорченную рубаху. На его теле было несколько больших шрамов. Один из них, самый страшный, проходил вдоль позвоночника, другой, менее заметный, был в центре груди, а ещё пара, совсем небольших, находились у живота. Но что было самым удивительным, так это то, что под листьями, где всего меньше суток назад текла кровь, остался лишь бледный след от почти полностью затянувшейся раны.

Женщина с непониманием посмотрела в глаза под потрёпанной шляпой:

– Вы пришли ко мне слишком поздно. Всё уже зажило. Моя помощь вам не требуется.

Монах явно смутил её, но и сам не знал, как это произошло. Надев одежду обратно, он посмотрел на листья, служившие бинтом:

– Чудо природы?

– Нет. Обычная Циатея. Растёт повсюду. Что-нибудь ещё? – женщина выглядела очень измотанной.

Из-за угла дома выбежал мальчик с пустой корзиной на голове. Громким криком он радостно оповестил все ближайшие дома, что успешно развесил бельё, после спросил:

– Можно мне пойти с ним, мама?! – женщина, как и полагается всем разумным матерям, уже собиралась отказать, но мальчик продолжил – Он собирается найти папу и вообще – всех-всех! Я покажу ему дорогу! Можно?!

Улыбка гостя сменилась удивлением:

– Я?.. Да?..

– А как же! Вам обязательно надо сыграть в это с моим папой! – мальчонка показал на лежавшую рядом доску – Он не хуже меня играет! Честно!

– Ну всё. Полно. Убирай игру и заходи. – мать снова наклонила голову и адресовала мужчине – До свидания! – после чего удалилась в дом.

Мальчик сложил гомоку и посмотрел на монаха:

– Каждый вечер в том лесу играет музыкант. Говорят, он успокаивает призраков. Хотите, я покажу? Там не место живым, поэтому я собираюсь пойти туда и вернуть всех моих соседей и папу. Вы со мной?

Внезапно мальчонка стал выглядеть в глазах, вернее, в единственном глазу смотрящего на него монаха, немного старше и гораздо храбрее:

– Ночью лучше поспи, а я схожу на разведку, идёт?

Путник какое-то время провёл у реки, используя возможность привести в порядок свою одежду и освежиться. Даже в самые жаркие дни вода в этой речке оставалась холодной. Монах с удовольствием наблюдал за прозрачным потоком, плавно огибавшим щиколотки его ног. А дальше по течению резвились дети из деревни. Не имея других развлечений, они ловили лягушек и плескались в воде. Родители были заняты своими делами, поэтому дети могли веселиться до темноты.

Вечерело. Гостю пора было отправляться в дорогу. Его путь лежал в тёмный и высокий лес. Насвистывая непонятный мотив, он пошёл единственной тропой, судя по количеству травы на ней, давно нехоженой. Даже закат, прятавшийся за длинными деревьями, не мог осветить ту беспросветную тьму, что таилась в лесу. Казалось, от лесной гущи исходит некая дымка, плавно поднимаясь от земли, повсюду усыпанной фиолетовыми и розовыми цветами высотой до самого колена. Приближаясь к лесу, в то время как солнце, наоборот, стремительно отступало, уступая место луне и звёздам, где-то неподалёку монах услышал звуки мелодии флейты. Спокойные, нежные, лёгкие и умиротворённые. Будто звуки колыбельной.

Он попытался присвистывать им в такт, но то и дело сбивался. Вступив на густое цветочное поле, вплотную приблизившись к лесу, путник внимательно прислушался к музыке. Но топот и крики позади заставили его обернуться:

– Дядя, дядя! Это я! Недзи! Подожди! – мальчик пробирался сквозь цветы, достававшие ему почти до груди.

– Ох! Дружок! Зря ты сюда пришёл!

– Дядя, я же вроде говорил, что собираюсь спасать всех мужчин! Мне просто… Эх!.. Трудно пройти сквозь эти цветы без длинных ног…

– Понял!.. – монах подхватил подбежавшего мальчишку и посадил себе на плечи. Довольный Недзи напялил на себя его шляпу и ухватился за удачно расположившийся на затылке хвост – Оу!.. Держись крепче!.. Теперь мы поедем домой, приятель… Хе-хе!..

Мальчик поморгал, глядя на отдаляющийся лес, и застучал ногами по груди монаха:

– Обманщик! Я знаю, что они там! Я их спасу! Ты мне не друг! Забудь моё имя! Я тебе не верю!

– Ну всё-всё! Знаешь, я мог бы сходить туда один, но теперь вынужден вернуть тебя маме. Понимаешь? Придётся возвращаться.

– Постой! Дядя монах! Дай я сам пойду! Так быстрее! Проводишь меня до дома, потом вернёшься! Хорошо я придумал?

– О, я совсем не… Ладно, тогда – шире шаг! Думаю, мама тебя давно потеряла, – он поставил Недзи в шляпе на землю.

Мальчонка взглянул на лицо, оставшееся без укрытия:

– А я и не знал, что вы тоже дрались… Извините!.. – он извинился совсем не из-за своего замечания, а за действие, предпринятое сразу же после – Я справлюсь! Честно! – и бегом рванул в лес.

– Стой! Недзи! – монах ринулся за скользящей над цветами шляпой.

На удивление, относительно длинные ноги взрослого мужчины не только не могли нагнать четырёхлетнего мальчика, но даже порядком отставали. Тот убегал всё дальше и дальше на звук флейты, огибая стволы деревьев и перепрыгивая через их массивные корни. Они пробежали сквозь полосу тёмной невзрачной чащи и оказались в гуще деревьев с ярко-фиолетовыми листьями, такими же по цвету, как и поляна перед лесом. Их листья свисали с веток, будто пряди волос в поклоне. Лунный свет просачивался сквозь них, отражаясь от растений на земле. А навстречу этим прядям от земли поднималась дымка тумана. Она становилась всё плотнее и плотнее, так что вскоре стало сложно хоть что-то разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки. Монах пробежал ещё немного в направлении, куда, по его мнению, удалилась шляпа, но нужно было признать – он совсем заплутал. Флейта продолжала звучать где-то совсем недалеко. В сторону её убаюкивающих звуков и пошёл заплутавший в тумане человек.

Неожиданно с деревьев, откуда-то из гущи листвы, заструился мягкий голубой свет. Как будто кто-то зажёг фонари, чтобы указать путь к мелодии. Даже в самой тёмной чаще эти огоньки стали маяком для ищущего глаза.

Монах, спотыкаясь о препятствия, скрытые под цветочным ковром, ориентировался на звуки флейты и свет, исходящий от деревьев-фонарей. Но внезапно музыка оборвалась. Одновременно с ней погасли и путеводные огни. Туман медленно рассеивался.

– О, Недзи… – чувство тревоги нарастало.

Наступила гробовая тишина. Не было слышно ни сверчков, ни птиц. Ветер словно обходил лес стороной, не желая нарушать гнетущую атмосферу. Но что-то шевельнулось среди растений, окружавших путника. Цветы пришли в движение, словно кто-то невидимый их касался. И тут послышался крик мальчика. Путник побежал на звук его голоса, стараясь не задеть странные цветы, которые двигались так неестественно. Внезапно зазвучала флейта. Растения замерли. А туман и огни появились вновь. Звуки мелодии слышались всё ближе. Так почему же мальчик кричал?

Монах попытался ускорить бег, но зацепился о скрытый в густой растительности камень, споткнулся и упал в цветы. Густые фиолетовые лилии, почти в метр высотой, мягко, словно огромная подушка, приняли падающее тело в свои нежные, но крепкие объятия. Бутоны накрыли сверху, как тяжёлое покрывало. Человек в белом, лежащий на цветочной «перине» почувствовал, что не только не может подняться, но даже пошевелить пальцами. Это казалось невозможным. Убаюкивающие звуки словно утяжеляли веки и заставляли погружаться в сон. Ясное сознание уходило всё дальше и дальше. Монах стал заложником неведомой силы, которая оказалась гораздо мощнее его самого. Но чудо! Музыка прервалась, и бесконечно сонное состояние в миг исчезло.

Однако из гущи цветов начало подниматься что-то ещё, помимо нашего путника. Это цветы отпускали восставших духов, одетых в разные одежды, с разным оружием: от вил и крестьянских обносков до боевых мечей и доспехов древних воинов. Духи были полупрозрачными, словно застрявшими между жизнью и смертью, с пустым выражением лица и тёмными глазами, не знающими покоя. Но помимо призрачной сущности у них была ещё одна общая черта – смертельная рана. У кого-то – отверстие в теле от обычного колющего удара, у других – отсутствие части ноги или руки. А некоторые призраки и вовсе – были лишены головы. Вся эта нечисть, как и монах, стоявший среди неё, пробудилась одновременно, в момент, когда исчезли звуки флейты.

Не упокоившиеся души, как показалось монаху, повернули головы, у кого они, конечно, остались на своём месте, в его сторону. На самом деле они смотрели сквозь него на своих призрачных врагов. После нескольких секунд неподвижного противостояния, мёртвые воины внезапно ринулись друг на друга. Их призрачные мечи со звоном скрестились в массовой битве. Часть духов устремилась куда-то в лес, другие выпускали в них стаи стрел в попытке остановить. Ещё один град стрел обрушился на бойцов-крестьян. Призраки получали удары, несовместимые с жизнью, но продолжали сражаться. В сторону места, где стоял монах, бешеным галопом неслись всадники, сносившие всё и всех на своём пути, но как порыв ветра, пролетели сквозь живого. Прозвучал боевой клич, и навстречу всадникам выбежали копейщики. Десятки давно несуществующих противников посмертно сражались друг с другом. Вдалеке, куда бежала часть призраков, виднелось огромное дерево, а на небольшом расстоянии от него – заброшенные развалины каких-то каменных строений. Стараясь не задевать сражающихся, монах также последовал за теми, кто бежал к дереву и руинам.

Полная тишина и окружение мертвецов нагоняли жуткие чувства. Казалось, что единственный островок жизни – это дерево и развалины, давно пришедшие в запустение. Когда-то здесь могли расти всевозможные цветы, а не только фиолетово-розовые – лилии. Наверняка сюда приходили люди, чтобы отдохнуть. Помечтать или просто прогуляться, наслаждаясь красотой природы. Под ковром цветов покоилась каменная дорожка, которую время надёжно спрятало и разрушило. Огромное многовековое древо склоняло ветви с нежно-фиолетовыми листьями, касавшимися лилий, растущих им навстречу, вверх. Вокруг непроглядной природной стены, преграждавшей путь к стволу и корням, топтались мертвецы, но внутрь не заходили. Приблизившись, монах понял, что они осторожно наблюдают за действиями, разворачивающимися под развесистой кроной, стараясь не нарушить таинственную церемонию, скрытую от единственного глаза нашего путника. А единственное, что он смог услышать – это плач девушки.

Внезапно, к его удивлению, из толпы полупрозрачных призраков вышла живая душа – молодой парень с флейтой. Уверенным шагом он направился прямиком к монаху. Подойдя вплотную, музыкант приложил палец к губам и отвёл в сторону, подальше от толпы мертвецов:

– Что же вы наделали! Твой мальчишка пробудил их всех, понимаешь?! Ох, как же я не хотел допустить этого вновь…

Добрая, будто беззаботная, совершенно отстранённая от всего происходящего улыбка появилась на одноглазом лице:

– Не переживай. Не стоит так волноваться. Просто расскажи: с чего всё началось?

«Эта уже почти всеми забытая история случилась в тёмные и смутные времена много поколений назад. Тогда все земли принадлежали разным сильнейшим и ни от кого не зависимым Господам. Император ещё не знал единой власти, как сейчас, и не мог распределять территории семьям в личные владения по своему усмотрению. Один злой, очень злой Господин привёл своих людей на землю, именуемую «Лиловым Дождём», потому как росли на ней прекрасные Глицинии. Здесь он приказал возвести самый красивый город, что когда-либо существовал в Йокотэри, подстать окружающему лесу. Изводя до смерти рабочих, которые трудились днём и ночью, злой Господин в итоге получил огромный изящный дворец, элегантные улицы и строгие крестьянские дома. Город был окружён стенами, великими и неприступными, такими же грозными, как и армия его хозяина. Но в противовес своей тёмной душе, изверг имел дочь – Фудзико. Это был невинный белый лепесток. Жители боялись и ненавидели Господина, но любили его дочь, а она любила их. А больше всех на свете Фудзико любила простого, не из знатного рода, жителя «Лилового Дождя». Он был сыном фермера и тоже, как водится, должен был стать фермером. Но судьба распорядилась иначе. Молодые влюбились друг в друга до беспамятства. Они скрывались от посторонних глаз под самым большим деревом в лесу, укрывавшем их кроной своей листвы, наполненной светом солнца и луны. Вдалеке ото всех они танцевали под музыку флейты, кружась у могучего ствола, вовлекая в «водоворот» танца опавшие листья. Их движения стали отточены до совершенства.

Красивую притягательную мелодию было слышно далеко в лесу. И вскоре жители прознали о молодой паре. Они стали тайком приходить к дереву, чтобы увидеть прекрасный танец. Прознали и шпионы злого Господина. Длинные языки рассказали всё отцу Фудзико, который пришёл в неистовую ярость и запер дочь во дворце. Но чистые сердца не знали преград. Они спланировали побег. Весь город был готов помочь влюбленным, даже если бы пришлось пойти против самого́ могущественного Господина, так как простой народ давно его ненавидел за жестокость и несправедливость. Одной безоблачной ночью вассалы восстали против своего властителя. Началась бойня крестьян с армией. Спятивший от злости отец выколол глаза девушке, чтобы она не сбежала. Тогда возлюбленный Фудзико сам пробрался в покои дворца и вывел её в единственное безопасное место, что знал. В лиловый лес, под могучее древо.

Говорят, в тот последний раз даже смерть застыла, чтобы взглянуть, как танцевали влюблённые. Вассалы и воины ненадолго забыли о вражде и ненависти и молча, страшась отвлечь танцующую пару, как заворожённые смотрели на грацию чистой любви. Явился в лиловый лес и отец Фудзико. Пожалуй, единственный, на кого не действовали чары волшебного танца.

Оголив меч, с диким криком ярости он кинулся в сторону танцующих. Пара прервала танец. Но юноша не растерялся. Выхватив оружие у стоявшего рядом, ещё заворожённого музыкой флейты и пластикой движений воина, он закрыл своей грудью любимую и отразил первый удар нападавшего. Началась жестокая схватка. Фудзико горько зарыдала. Из её глаз потекли кровавые слёзы. Лес обагрился. Пламя ненависти вспыхнуло вновь.

В тех боях, что проходили и снаружи дерева, и под его кронами, никто не выжил, кроме плачущей девушки, превратившейся в не упокоившийся дух, заманивающий путешественников под старую Глицинию, чтобы они взглянули на неоконченный танец.»

На минуту время остановилось. Монах думал. Музыкант же явно сильно нервничал. Рядом слышались всхлипы.

– Да… Твои истории гораздо лучше моих, друг. Мальчик и все ушедшие из деревни мужчины – там? – он указал на столпившихся у листвы.

– По легендам, Фудзико не смогла смириться с горем и страдала, невольно заставляя страдать и остальных. А те, кто хотел ей помочь, становились заложниками без возможности уйти из-под кроны Глицинии. Я видел мальчика, он забежал туда. Теперь послушай: только музыка способна их успокоить. Но даже она не сможет вернуть тех, кого забрала судьба. Они во власти кроваво-плачущей девы. Мы лишь можем…

– Глициния… А я всё думал, что же за прекрасные растения? – перебил монах и искренне заулыбался – Спасибо тебе! Играй, как ни в чём не бывало! Хорошо?

– Ч-что? Постой! – музыкант закричал вслед – Сумасшедший! Легенды правдивы! Что же ты творишь!?

Насвистывая успевшую запомниться мелодию, монах прошёл сквозь тени призраков и, отодвинув свисавшие цветы, добровольно вступил в ловушку. Последнее, что можно было расслышать позади: “Пусть душа твоя обретёт покой!”.

Огромное дерево надёжно, не хуже высоких каменных стен, укрывало внутри себя. А лунный свет бил снизу вверх, яркими лучами подсвечивая нескончаемый лиловый листопад. Центр был совершенно свободен и пуст, кроме сидевшего у самого ствола дерева плачущего духа девушки. А у раскидистых корней, измученные и несчастные, но живые, стояли мужчины и несколько женщин. Не все были жителями ближайшей деревни. Кто-то наверняка был просто обычным, добрым на душу путешественником или прохожим, привлечённым в это место мелодией флейты. Между неподвижными, но живыми, дышащими телами стоял и Недзи, обнимая отца.

– Ну вот и славно, – негромко промолвил монах себе под нос.

Плачущая девушка всё же услышала его голос и мгновенно подскочила:

– Папа? Это ты? Не подходи! Я люблю его! Оставь же ты нас, прошу!

– О! …твой папа тебя больше не потревожит! …успокойся!

Монах начал медленно подступать к перепуганному духу, но девушка издала резкий крик, который парализовал всё его тело, доставляя нестерпимую жуткую боль. Присутствующие люди падали, кричали и слёзно молились. Все, кто мог слышать, сейчас жалели о том, что имели такую способность… Их страдания внезапно прекратили звуки флейты. Музыкант начал играть. Девушка замолчала. Теперь она подняла голову к свету и слушала. Настало время перевести дух. Люди затаили дыхание. Только бы не побеспокоить призрака и не вернуться к боли, которую он им только что причинил. Монах их прекрасно понимал. Понимал и их полные ужаса взгляды, направленные на него, когда он стал приближаться к зачарованной девушке. Подойдя на неприлично близкое расстояние и наклонив голову к её уху, он прошептал:

– Я вернулся… Фудзико.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами, будто могла видеть, и улыбнулась:

– Ну наконец-то! Неужели мы снова вместе?!

Фудзико взяла руки монаха в свои и повела в незнакомом для него танце. Они кружились, поднимая вихрь лепестков вокруг себя, выходили в центр, насыщаясь лунным светом, проводя его по своим телам, плавными жестами передавая партнёру. Дух девушки больше не плакал, нет. Теперь он смеялся и радовался.

– Рао! Я так ждала! Но как же мой папа?

Не переставая повторять движения за ведущей, монах с улыбкой, веря в это сам, ответил:

– О, милая Фудзико! Он поверил в нашу любовь! Поверил также сильно, как и мы! Больше он нас не побеспокоит, не стоит о нём думать. Лучше продолжим танцевать!

Движения стали приходить на ум сами, будто кто-то нашёптывал их, меняя расположение рук и ног так, как того требует танец. Постепенно жесты мужчины и девушки стали настолько синхронными, словно они учились этому долгие годы. А призрачные ладони Фудзико касались уже чьих-то иных, таких же призрачных ладоней. Во время очередного разворота монах понял, что танцует вместе с призраком возлюбленного, так как его тело помимо его воли двигалось настолько грациозно, как если бы сам Рао им завладел. Цветы расступались перед парой, давая ей насладиться долгожданным танцем. Эта ночь была только их. Они кружились, сходились и расходились под присмотром звёзд, пока мелодия не стала постепенно затихать, а с ней замедлился и танец. Девушка обняла танцора, неважно, кто это был – монах или давно почивший Рао. Она, наконец, успокоилась, крепко вжалась в грудь своего партнёра и тихонько заплакала:

– Спасибо тебе…

Но плачь был не таким, как прежде – горьким и безудержным. Сейчас слёзы смывали кровавые раны в сердцах влюблённых. Это были слёзы счастья и радости, а не горя и печали. Монах почувствовал, что больше не нужен, и отошёл, оставляя на своём месте дух счастливого парня, который склонил свою голову к голове Фудзико, заключив девушку в крепкие объятия. Внезапно подул давно не посещавший это место свежий ветер, унося куда-то в неизведанную даль силуэты молодой призрачной пары, одновременно освобождая от магических оков измученных людей.

Встреча зари в деревне близ лилового леса была одной из самых счастливых, которую могли помнить её жители. Мужские силуэты, освещаемые восходящим солнцем, возвращались домой. Победоносная весёлая музыка сопровождала их. Впереди бегал мальчик, поторапливая взрослых. Женщины у реки, что первыми заметили возвращение живых мужей, позабыв о делах, бежали им навстречу. Конечно, такое поведение было не свойственно местным традициям, но сдаётся, в этот момент о традициях никто и не думал. В тот день, несмотря на войну, повлекшую смерти и голод, наливали лучшее вино и угощали лучшей пищей, которую могли найти. В маленькой бедной деревеньке был настоящий праздник. Все забыли о проблемах и печалях, которые ненадолго уступили место всеобщей радости. К путнику, вернувшему свою шляпу, подошёл главный доктор округи – отец Недзи:

– Благодарю! – он склонил голову – От моей семьи и семей всей деревни! Что мы можем сделать для тебя, монах?

В ответ мелькнула знакомая улыбка:

– Мне бы зашить, – гость показал на огромную рваную дыру на боковой стороне своей одежды, оставленную остриём меча верзилы, испортившего его шляпу.

Мужчина кивнул и быстро зашагал в дом, оставляя путника наедине с благодарными жителями. Каждый считал своим долгом лично выразить свою признательность и сказать, что в случае чего гость может смело рассчитывать на его жильё. Некоторые приходили с подарками, но монаху не нужен был ни меч, ни янтарные украшения. Когда весёлые, счастливые люди двинулись отмечать свой праздник дальше по улице, он выловил из толпы одного очень пожилого человека:

– Старец, будь любезен, расскажи, как вы все разом оказались в лесной ловушке?

Седой мужчина посмотрел удивлённо, будто это был всем известный факт:

– Так мы это… На отряд вормоловский выдвигались. Прибежал как-то парнишка… не местный. Говорит: они в лесу уже, совсем рядом. Ну мы и поднялись на них… гнать, так сказать… а этих гадов как не бывало. Сбежали верно.

– Или западня…

– Да вы что! Это ж – свой! Йокотерский мальчишка! Хоть и не из нашей деревни, но на нашем языке говорил. Не спешите судить, монах! Уж кому-кому, а вам – спешка не к лицу!

– Верно, – гость слегка поклонился – Спасибо за ответ! Хорошо провести время!

Старик опустил голову в ответ и бодрой походкой поспешил догонять веселье, уходящее дальше по дороге.

– Вормола… Йокотэри… – шрам по всей длине спины отозвался ноющей болью, и монах задал вопрос в никуда:

– Сколько же это может продолжаться?

– Что? – сзади стоял отец Недзи – Позвольте я покажу вам наше место для отдыха, пока моя жена позаботится о вашей одежде.

Отойдя немного от деревни по одной из многочисленных извилистых троп, которые её окружали, они подошли к горячему источнику, расположенному в тени деревьев у самой окраины леса, как раз с той стороны, откуда монах и появился прошлым утром. Тёплый водоём голубого цвета был обложен камнями и скрыт от лишних глаз шапками раскидистых крон с красной листвой.

– Отдохните, наберитесь сил, а Недзи вернёт вашу одежду, как только она будет готова, – доктор протянул смотанный большой кусок ткани с красивыми узорами.

Монах обменял свои штаны и куртку на протянутое полотенце, и мужчины разошлись. Тёплая, слегка бурлящая вода, не сравнимая с холодной речной, постепенно полностью расслабила вошедшего в неё.

Птицы с ярким оперением всевозможных цветов, безбоязненно сидевшие на камнях, окружавших водоём, издавали мелодичные трели, успокаивая ум. Впервые за весь свой долгий путь, о котором монах предпочитал никому не рассказывать, он получил возможность полностью расслабиться и отдохнуть. Распущенные волосы показались чуть белее, чем раньше. Впрочем, не многим доводилось видеть восставших мертвецов.

В такие редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные видения. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он не оглядывался, та исчезала быстрее.

Солнце медленно поднималось всё выше, давая не спеша насладиться красотами окружающей природы. Наконец послышался детский топот. Недзи с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника:

– Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа, – он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.

– Спасибо, Нэд… – не успел договорить монах.

– Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё! А зачем он будет вас ждать, дядя?

В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:

– Благодарю! Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?

Мальчик ничего не ответил, лишь тоже – пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно. Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках. В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить до назначенного места встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии флейты.

Музыкант терпеливо дожидался на дороге. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:

– Снова здравствуйте! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?

Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.

– Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.

Немного подумав, монах неспешно ответил:

– Да?..

Когда даже самые-самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:

– Меня зовут Идзумаси, – представился попутчик.

– Идзумаси… Это связано с течением?

– Что, простите?

– Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?

– Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.

– А в записке было только имя?

– Ну да! А что?

Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:

– Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне кажется, в записках должны оставлять какие-то слова о раскаянии и просьбу о заботе. Может – это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?

Музыкант нахмурился, но не смог ничего ответить. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси продолжил:

– Не-а. Знаете. Всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать, – он оглядел белые одежды священнослужителя.

Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:

– И в этом я тоже – мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?

– О! Рад, что вы спросили! До того, как играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.

– Хе…Амбициозная, но поэтичная мечта.

– Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы – Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?

Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:

– Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?

– Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-нибудь о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?

– Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.

– Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? – удивился музыкант.

Монах тихонько захихикал и пожал плечами:

– Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?

Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:

– Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.

Одноглазый незнакомец надолго замолчал. Шаг за шагом они, преодолев территорию тропического леса, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной луговой травой, а местами, изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие деревья. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца большую часть дня.

Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда, по бокам за холмами, виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары. Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось – в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали. Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева. Но два путника, держащие путь на восток и находящиеся на этом пути как раз где-то в районе невидимой границы между Вормолой и Йокотэри, по-видимому, совсем не беспокоились о территориальной принадлежности. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге и хоть немного снимая усталость. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Чудесные мелодии не отпускали музыканта ни на минуту. Так и продолжали они свой путь.

Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:

– Тадао. Таким было моё имя.

– Это честь для меня! Я напишу самую… – но монах перебил:

– Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.

Музыкант начал осматриваться по сторонам. Они прошли большую часть дня. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние поля цветов, переходящие в такие же поля, но с другими цветами, иногда «разбавленные» одинокими деревьями, не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, толстый кривой ствол которого был наклонён к земле, окружала поляна с белыми цветами.

– Смотрите! Мы можем расположиться там, – произнёс Идзумаси.

Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светили ярче и были видны лучше. Но их тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз, на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.

– Боюсь, у меня нет еды. Но… – монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра – я могу дать это.

Парень разочарованно отмахнулся:

– Навряд ли я смогу это съесть. Предложите кому-нибудь ещё, – после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.

Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от пламени и тоже лёг на голую землю. С минуту они лежали молча, разделённые заканчивающим свою «трапезу» огнём, а затем монах задал вопрос:

– Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?

Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:

– К той деревне всего две дороги. И с одной вы пришли, как я понял по разговорам. Значит, уйдёте по второй. Вот мне… – он зевнул – как раз по пути.

На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого миганья одиноких светлячков. Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монах и вовсе никак не мог уснуть. Тогда Тадао снял с себя плащ и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел. А вот к монаху сон так и не пришёл. Он много раз пытался в него погрузиться, но кошмары возвращали его в реальность. Подобное происходило уже давно. Но вместо того, чтобы пройти со временем, наоборот, усиливалось и повторялось чаще.

Долгая ночная морозная тьма уступила место восходу. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, наполняя светом и постепенно прогревая своими лучами всё живое, что успело остыть и замёрзнуть за ночь, возвращая его к жизни. Лёгкий иней, покрывший своей белой вуалью траву и цветы, превращался в капли росы, питающие живительной влагой каждый лепесток.

Тадао, которому под утро всё же удалось ненадолго заснуть, пробудили звуки каких-то выкриков на иностранном языке. Он внимательно прислушался:

– Вормоловская речь…

Да, это точно были они. На дороге, с которой вчера сошли музыкант и монах, сегодня хозяйничали два бандита, которые в данный момент грабили человека с тележкой. Идзумаси сладко спал. Будить его совсем не хотелось, да и нужды, по сути, не было. Тадао пошёл один.

Двое волосатых, разодетых в броню, украшенную золотыми узорами, вооружённые мечами с широкими изогнутыми лезвиями, рылись в повозке, хозяин которой смирно сидел на земле рядом. Запряжённый бык был совершенно спокоен, в отличие от йокатэрца, со страхом и ненавистью наблюдающего за действиями своих разорителей, наслаждающихся грабежом с радостными счастливыми улыбками на тупых бородатых лицах. В первую очередь они забрали продукты, которые были в этих краях на вес золота: хлеб, рис, рыбу, муку и овощи. Перевернули в поисках заначки всю поклажу вверх дном. Одновременно ржали, как кони. Пока один дырявил мешки с рисом, второй, чуть позади, начал ощупывать одежду крестьянина. К нему-то Тадао и подкрался сзади. Его кошачий шаг позволил оставаться незамеченным до тех пор, пока он не оказался на расстоянии вытянутой руки до вормоловца.

Деревянный сандаль с гулким звуком мощно опустился на незащищённую макушку грабителя, стоявшего рядом с перепуганным человеком. Меч стукнулся о землю, а следом рухнул и его владелец. Второй грабитель соскочил с телеги и направил своё оружие в сторону «незваного гостя». Он выкрикнул что-то непонятное злобным хриплым голосом и резко кинулся вперёд, атакуя монаха занесённым над головой мечом. Его «цель» успела в самый последний момент уйти с линии атаки, держа в боевой готовности обувь, словно издеваясь. Враг взревел:

– Ирты хын дыш, йокорц!

– Йокорц? Это что значит? – и снова Тадао ловко ушёл вбок, уклоняясь от удара.

Широкие глаза чужеземца заметно покраснели и сузились. Он не торопился атаковать вновь, внимательно осматривая противника и выжидая, когда тот нападёт сам. Но наглый незнакомец в белой одежде и с необычным ожерельем стоял неподвижно, не переставая улыбаться. Прошло не более минуты, хотя для кого-то она и тянулась бесконечно долго, как вормоловец опять выкрикнул что-то неразборчивое и, не отводя взгляда от монаха, начал медленно отходить в сторону хозяина повозки, сидящего на земле. Теперь кривой меч был направлено на него, а не на Тадао.

– Не надо, прошу! – взмолился беззащитный. Его глаза с ужасом смотрели на сверкающий под солнечными лучами широкий клинок.

Ворломовец, уже отошедший на приличную дистанцию от Тадао и чувствующий себя в относительной безопасности, перевёл свой взгляд на молящего о пощаде. И в этот самый момент монах окликнул хитрого бородача, одновременно запуская сандаль. Грабитель отреагировал на отклик поворотом головы, но не успел даже глазом моргнуть, как деревянное изделие достигло своей цели, с хрустом раздробив его переносицу.

– Бырды йоко!!! – второй сандаль прилетел в шею, точно в кадык, заткнув вормоловский рот, из которого теперь раздавались только хрипы.

Монах быстрым уверенным шагом двинулся на бородача. Сбитый с толку грабитель попятился назад, рукой с мечом размахивая перед собой, второй держась за шею. Он хрипел и краснел, но его клинок рубил воздух впустую, лишь забирая последние силы. Очередной взмах и удар! …Тадао, приблизившийся к противнику практически вплотную, просто спокойно поймал лезвие его меча ладонями вытянутых рук прямо над своей головой, плотно, как тисками, зажав с двух сторон стальное лезвие. Удар ногой в колено заставил бандита согнуться и завопить от боли. Он выпустил из рук оружие, которое монах тут же подхватил…

Взмах меча отразил на широком клинке весь ужас, переполнявший глаза поверженного грабителя. Но вместо смертельного завершения боя, Тадао отвёл клинок в сторону, давая понять противнику, чтобы он убирался прочь:

– Беги! И никогда не возвращайся!

Трясущийся от страха грабитель подхватил своего только сейчас пришедшего в сознание товарища и настолько быстро, насколько позволяли их раны, захромал прочь по пыльной дороге.

Хозяин повозки с надеждой смотрел на Тадао снизу вверх, пока тот не протянул ему руку. Поднявшись, он просиял улыбкой:

– О! Спасибо вам… монах! Эти демоны хотели забрать всю еду моего господина. Даже страшно представить, чтобы он со мной сделал, если бы я приехал к нему ни с чем… хе-хе! Спасибо, спасибо! Что я могу для вас сделать?

Спаситель взглянул на содержимое телеги:

– Хочешь сказать, это всё для одного человека?

– Д-да. Господин Изонсин в последнее время не здоров и совсем не выходит дальше двора. Он разогнал всю прислугу, а мне велел привозить ему еду каждый месяц. Даже на глаза не показывается. Поговаривают, его беспокоят видения злых врагов. А ведь когда-то он был самым лучшим «мастером меча» в Йокотэри.

– Изонсин… – повторил без улыбки Тадао.

Под большим кривым деревом на цветочном лугу проснулся музыкант. Он был укрыт белым монашеским плащом, а рядом стояла тарелка с рисовыми шариками. Хозяина плаща нигде рядом не было, ведь в данный момент он ехал, сидя в повозке, к дому «мастера» который когда-то был великим и был ему хорошо знаком.

Ближе к полудню старый бык, запряжённый в такую же старую телегу, тащил на холм гору еды. А рядом шли два пассажира, облегчая ношу животному. Когда воз достиг вершины холма, внизу, на другой его стороне, взгляду путников открылся вид на опустевшую деревню, почти все жители которой бежали на безопасные территории, а остались только больные или немощные. Дома были в ещё худшем состоянии, чем те, что Тадао видел в деревне «Лилового Дождя». Они постепенно приходили в негодность. Крыши рушились, на дорогах валялись остатки мебели. Во многих домах двери, затянутые бумагой, были либо перекошены и еле держались, либо и вовсе – выбиты. С высоты холма можно было хорошо разглядеть состояние главной постройки в деревне. Черепица во многих местах отпала, встречающая гостей красная арка треснула, а само двухэтажное здание было похоже на давно заброшенное. Окна в дырах, стены испачканы чем-то или изрублены, крыша тоже – дырявая, с осыпающейся вниз черепицей. Птичьих гнёзд и пауков было не меньше, чем травы и кустарников во дворе, что совсем зарос без рук прислуги. Но в центре внутреннего двора, перед входом в дом, ровной линией камней и воткнутых мечей по периметру, был обозначен тренировочный круг. Кто-то заботливо вырвал все нежелательные сорняки внутри этого круга, соблюдая идеальную чистоту и подравнивая каждый камешек. А мечи служили неким забором, окружая с внешней стороны камни. Монах насчитал по меньшей мере, тридцать с лишним рукояток, смотревших точно вверх.

Когда путники спустились с холма, они направились прямо к этому дому. Редкие прохожие на улице с неприязнью смотрели вслед доставщику еды. Заехав во двор, прибывшие почувствовали, как в нос ударил резкий запах гнили. Хозяин телеги прокашлялся, стараясь лишний раз не вдыхать, и громко-громко известил:

– Господин Изонсин! Я привёз еду! У меня тут: рис… – он начал перечислять всё содержимое телеги.

Откуда-то из глубины дома, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, к выходу подошла тень. Остановившись за дверью, Изонсин рассматривал через дыру в ней постороннее лицо, оказавшееся на его территории. Тадао подался вперёд, стараясь различить силуэт за бумажно-деревянной завесой.

Доставщик закончил перечислять подношения и склонился в поклоне, ожидая дальнейшего приказа. Хозяин, с хрипотцой, без малейших эмоций в голосе, спросил через дверную щель:

– Кого ты привёл, слуга?

– Э-это… монах! Мой господин! Он защитил повозку с вашей едой от грабителей, господин, – человек быстро шепнул попутчику: «Как ваше имя?».

Тадао подошёл ещё ближе, оказавшись в тренировочном кругу перед входом, и снял свою шляпу. Взору скрывающегося за дверью предстала наполовину седая голова и лицо со шрамом на один глаз, с не сходящей с него улыбкой:

– Моё имя Тадао! Хотя его история давно закончилась. Изонсин, судьба свела нас вновь, но теперь мы на одной стороне. Говорят, ты одержим. Позволь, я попробую тебе помочь?

– Тада-ао… – протянул голос – Неужели ты восстал из мёртвых, Тадао?

Наружу вышел исхудавший человек. Впалые щёки делали из него живого мертвеца, а всё остальное тело, вплоть до ладоней, скрывалась в не по размеру большом и грязном кимоно. Его длинные волосы были растрёпаны и спутаны между собой, а косматая борода отросла до самой груди.

– Как ты, друг? – улыбчиво поинтересовался гость.

– Друг?! Я так долго искал подходящего соперника, но явился побеждённый слабак! Неужели! Ты стал монахом? Но теперь-то гордость одолела тебя и решил поквитаться со мной? Жалкий Тадао! Я убью тебя ещё раз и буду убивать столько раз, сколько понадобится!

– Постой! Я здесь не для того, чтобы сражаться! Ты не здоров, тебе нужна помощь.

– Бесхребетный мерзавец! Я – лучший «мастер меча»! Моё тело – оружие! Только идиот вернётся после того, как чудом выжил в схватке со мной! Найди свой меч – он указал на поле сражений, окружённое забором из рукоятей – и атакуй! Или же теперь твоё оружие – обувь? Ха-ха-ха!!!

Монах сжал покрепче сандалии:

– Ты – одержим, Изонсин! Одержим сражениями! Ты давно стал лучшим воином!

– А ты, глупец, кажется забыл историю! Так давай же я тебе её напомню напоследок…

«Незадолго до войны жил один непревзойдённый Мастер, вечно искавший сражений. Он был лучшим в своём искусстве, но стремился к ещё большему совершенству. Он оставил своё поместье и своих людей, уйдя на поиски достойного противника. Каждый желающий мог бросить ему вызов, но был обречён на поражение. Мастер обошёл всю страну, заходя в каждый двор дворянина и воина, владеющего мечом. А затем уходил, оставляя за собой кровавый след и поверженных мужей. Долгое время он был непобедим, что, судя по всему, заставило его расслабиться. Он забыл, что такое достойный противник. Однажды ему на пути встретился такой же искусный Мастер, как и он сам, но только не потерявший чутьё. Они сошлись в неравном бою. Не знавший поражений воин проводил атаку за атакой, но таинственный соперник не уступал, парируя все удары, а потом нанёс свой, заключительный в этом поединке. Легендарное оружие выпало из рук своего владельца, ещё более легендарного. Его лицо обагрила кровь. Он должен был закончить жизнь с честью, и одержавший победу ему это обеспечил, вонзив в его тело его же меч. Так в стране появилась легенда о ещё более искусном воине, которого звали Изонсин. Изонсин был самым сильным по праву и убивал каждого, кто сомневался в его мастерстве. Но самое главное – он всегда был готов. Ему не нужно было спать. Из своего тела он создал «Храм Смерти». Готовый принять поединок в любых условиях, он уничтожил всех, кто осмелился бросить ему вызов. Больше никто не хотел с ним биться. И тогда он стал ждать в своём поместье, когда же объявиться достойный лезвия его меча. И вот однажды к его порогу явился, давно сражённый им же, воин… Но исход был ясен.»

Смиренный доставщик вжался в бок своего быка, когда Изонсин сошёл с порога дома. Взмахнув рукавами кимоно, как крыльями, он быстрым и лёгким движением разрезал свою одежду, полностью оголив торс и руки. Перед гостем предстал худощавый, болезненный человек, у которого на обеих руках отсутствовали предплечья и кисти, а из локтей, которыми заканчивались свисавшие от ключиц культяпки, торчали два острых клинка. Он расхохотался, словно демон:

– Узри же мою силу, червяк! Никто не посмеет оскорблять моё имя!

– Что же ты с собой сделал, бедолага?.. – на щетинистом лице больше не осталось места для улыбки.

Изонсин взревел:

– Как ты меня назвал?! – и бросился на своего обидчика.

В секунду он оказался рядом с Тадао, разрезая острой сталью «руки́-клинка» воздух прямо перед глазами монаха. И если бы тот не успел упасть на спину, точно лишил бы его зрения. Находясь на земле, монах резко ударил стопой в колено нападавшего, применив свой излюбленный приём. Но это никак не сказалось на сопернике, будто его колено так же было сделано из металла. Взмах «руки́-меча» – и летевший в голову сандаль распался ровно на две половинки. Следующий взмах второй рукой всё же достал откатывающегося в сторону Тадао, срезав кусок ткани с рукава и слегка оцарапав плечо.

– Возьми свой меч, слабак! Умри с честью! – Изонсин снова рассёк воздух, но вновь не причинил вреда монаху, который чудом успел откатиться в другую сторону.

– У меня больше нет оружия! – следующий удар по горизонтальной траектории заставил вскочившего на ноги Тадао максимально прогнуть корпус назад и почти «стать на мостик» – …Кроме этого! –второй сандаль полетел в лицо сумасшедшего, оставив на его лбу приличного размера ссадину, отчего тот пришёл в ещё большую ярость. Он двинулся на Тадао, а его «руки-мечи» завращались, как мельница во время урагана, настолько быстро, что любой оказавшийся на их пути предмет могли за секунду искрошить на несколько мелких частей, что в итоге и произошло с одеждой Тадао. Рваные куски ткани, окрашенные в красный цвет, вначале взлетали вверх, затем плавно опускались на землю, словно багряные листья деревьев поздней осенью. Но сам монах оставался относительно невредим. Его максимально сконцентрированное сознание и максимально расслабленное тело позволяли настолько быстро и точно реагировать на траекторию вращения остро заточенных клинков, что единственное, чего смог добиться противник – множество резаных, но неглубоких ран на теле Тадао, кровь из которых и окрашивала лоскуты, отлетающие от его одежды. В конце этой бешеной серии ударов, глядя на багровый «листопад» вокруг исполосованного окровавленного монаха, Изонсин решил, что его противник уже не способен серьёзно сопротивляться. На мгновение он сделал паузу, чтобы перевести дыхание и замахнуться для последнего сокрушительного удара. Но для Тадао оказалось достаточно этого мгновения, чтобы молниеносным выпадом сократить дистанцию и нанести короткий тычок пальцами точно в глаза противника.

– Для «самого лучшего Мастера» ты самую малость не точен, – произнёс, переводя дух, Тадао.

Временно ослеплённый враг замер, прислушиваясь. А через считанные секунды резко направил правый клинок точно в ту сторону, где находился монах:

– Я могу драться часами, не чувствуя усталости. Могу драться в полной тьме и даже со связанными ногами. Посмотрим – сколько ты выдержишь!

Пока Изонсин говорил, Тадао ничего не предпринимал. Стоя неподвижно, полубоком к сопернику, он одновременно: «ощупывал» своим взглядом рукоятки воткнутых в землю мечей, ограждающих периметр тренировочной площадки, и контролировал боковым зрением действия своего противника.

Как только Изонсин закончил себя прославлять, он тут же вновь атаковал монаха, взгляд которого задержался на одном из мечей с рукоятью красного цвета, треснувшей цубой и рисунком дракона, покрывающим всю боковую поверхность клинка.

Точный горизонтальный режущий мах «рукой-клинком» был направлен в область шеи Тадао, периферийное зрение которого, несмотря на то, что взгляд был направлен на меч с красной рукоятью, сработало. Он успел уйти от удара, провалившись в низкую стойку с шагом назад. Но самый кончик лезвия всё же рассёк кожу на лице Тадао, оставляя алую дорожку у виска рядом со старым шрамом. А вот лезвие второй «руки-клинка» достигло цели, пробив бедро монаха. Но выдернуть это лезвие обратно мастер уже не смог. Тадао успел схватить его за культяпку выше локтя и потянул на себя, стараясь, наоборот, удержать клинок в своём бедре. Тем самым он максимально сократил расстояние и оказался вплотную к противнику, что позволило ограничить возможность со стороны безумца повторной атаки второй «рукой».

Теперь инициатива перешла на сторону монаха, несмотря на то, что в его бедре всё ещё торчал кусок стали.

Продолжая удерживать Изонсина за плечо одной рукой, Тадао нанёс ему мощнейший боковой удар локтем второй руки по челюсти, а следом коленкой свободной ноги в пах, отчего «великий Мастер», несмотря на всё своё умение держать удары, был вынужден чуть наклонить корпус вперёд.

Первый хлопок одновременно двумя ладонями по ушам вызвал у соперника Тадао гул в голове и дикую боль в перепонках. Следом, повторный тычок обоими указательными пальцами в глаза, вновь лишил его зрения. И закончил Тадао серию ударов, мощным толчком открытыми ладонями в грудь.

Дезориентированный, побагровевший от злости безумец отлетел назад на несколько метров, освободив бедро монаха от лезвия своей культяпки, чем и воспользовался Тадао, тоже отбежав назад и вбок на несколько метров, максимально разрывая дистанцию. Благодаря этому манёвру он оказался на самом краю «арены смерти», но практически рядом с тем местом, откуда торчала замеченный им ранее красная рукоять с треснувшей цубой.

– Я знаю, ты его нашёл! – произнёс временно ослепший – Бери! Чтобы дать мне честный бой! Трус!

Тадао глянул на меч. Затем оторвал свой взгляд от прежней жизни, отблёскивающей в сияющей стали клинка, воткнутого в землю:

– Изонсин! Жизнь – это не только сражения. Наша встреча «тогда» дала мне самые счастливые годы, каких я не знал держа рукоять оружия. Мой старый меч – твой трофей навсегда. Я не собираюсь возвращаться на пройденную дорогу.

Всё ещё ослеплённый враг взревел и в безумной ярости вновь ринулся на раненого:

– Мерзкая вошь на моём пути! Ты – жалкое животное, не сумевшее достойно принять смерть!

Шквал слепых ударов вновь посыпался на монаха, но теперь ещё сильнее и быстрее. Как будто в безумца вселились все духи убитых им воинов.

Какой бы ловкостью не обладал Тадао, но истекающий кровью, без оружия, он уже не мог полноценно противостоять яростному напору двух бритвенно заточенных клинков безумного Мастера. Одно из лезвий вошло ему в бок живота, второе насквозь прошило плечо. Наконец Изонсин проморгался и открыл глаза. Перед ним, израненный, в изрубленной в клочки одежде, – слабо улыбался монах.

Внезапно свободной рукой он хорошенько заехал по физиономии противника, а следом нанёс несколько мощных ударов ребром ладони той же руки по шее, повредив гортань и трахею. Хозяин арены хрипло закашлялся и выдернул клинки из ослабленного тела. Тадао не упустил момент. Он резко, используя весь свой вес, «протаранил» головой нос Изонсина, из которого тут же хлынула кровь, заливая усы и длинную косматую бороду. Лезвия клинков Мастера вновь засверкали своей безумной пляской в лучах заходящего солнца. Но соперник успел нырнуть вниз к земле и скользнуть между ног Изонсина, оставляя за собой широкий кровавый след на зелёной траве. Оказавшись за спиной противника, монах тут же вскочил на ноги и ловким приёмом с помощью своего ожерелья поймал обе хаотично движущиеся культяпки, одним движением связав их вместе за спиной, после чего, надавив стопой на коленный сгиб безумца, вынудил его опуститься на колени.

Так в итоге «великий Мастер» оказался связанным, и …на коленях.

Монах обессилено присел рядом:

– Хватит! Посмотри, кем ты стал! Гнев поглотил тебя, а ты и рад ему отдаться. Вормоловцы захватывают наши земли, а ты убиваешь каждого, способного взять оружие! Твой враг – они, а не наш народ!

Стоящий на коленях никак не отреагировал на слова Тадао, только усиленно задышал, пытаясь разорвать прочную верёвку.

– Изонсин! Прекрати!

– Ты… больше… не… – очень тихо прохрипел связанный.

– Что?

– Ты… больше… никогда не посмеешь произнести моё имя! Слабак! – одновременно с этими словами камни на ожерелье разлетелись, и безумец вскочил на ноги.

«Руки-мечи» вновь были свободны. Не успел Тадао встать, как удар ногой в подбородок опрокинул его навзничь. Следом точный тычок лезвием правой «руки» проткнул ему левую ладонь, а лезвие левой «руки» вонзилось живот. Изонсин засмеялся над жертвой громким, но хриплым из-за повреждённой гортани смехом:

– Я!.. Я победил тебя!.. Снова!!!

Глаз монаха медленно закрылся. Пару мгновений, переводя дыхание, Изонсин стоял не шевелясь, а вместе с ним будто бы замер и весь мир. Поединок закончился победой «Великого Мастера»! Теперь пришло время вытащить клинки из тела жертвы. Но, – проткнутая ладонь не отпускала сталь. Изонсин попытался пошевелить другой рукой, – и её монах крепко держал за остро отточенное лезвие. Безумец посмотрел перед собой также, как на него смотрел Тадао – с кровавой улыбкой на губах.

– Тадао?!.. – теперь уже с нотками удивления и страха в голосе прохрипел Изонсин – Ты же чудовище!

Монах промолчал, только с ещё большей силой вцепился в лезвия и, превозмогая боль, здоровой ногой оттолкнул худое жилистое тело. С характерным хрустом культяпки отвергли инородную ткань, и противник повалился на землю, оставив клинки в мёртвой хватке ладоней Тадао.

Еле держась на ногах и подступая ближе, монах, наконец, ответил:

– Чудовище… но не больше, чем ты, Изонсин.

Изонсин в последнем порыве ярости, уже безоружный, вскочил на ноги и бросился на врага, размахивая остатками рук. Но тут же напоролся на два острых лезвия, которые совсем недавно являлись их продолжением. Идеально заточенная сталь с лёгкостью приняла тощее тело, и «великий безумец» рухнул на землю.

– Я… не проиграл…

Монах, придерживая умирающего, склонился над ним:

– Пусть твоя душа найдёт покой. Ты уходишь лучшим Мастером, какого только видел мир. – а после этих слов и сам упал рядом.

II АКТ

На заборе сидел красный соловей, напевая птичьи песни. Большие кучевые облака укрывали от солнца территорию храма, стоящего глубоко в лесу. Темноволосый Тао прошёлся по двору и зажёг все свечи, как ему велел настоятель. Это был тихий день, спокойный и безветренный. На плечи мужчины упало несколько листьев. Где-то над головой закружился осенний ветерок, засасывая в свой поток зелёные, жёлтые и красные листочки, чтобы затем раскидать их вниз разноцветным дождём. Наслаждающийся Тадао смотрел на этот «танец» листвы, пока вдалеке не послышался женский голос:

– Я буду ждать на той стороне, Тао!

Монах очнулся в ветхом, но обжитом и уютном доме. Кто-то положил его на раскладной матрас и перевязал раны, щедро обмотав, по сути, большую часть тела. Где-то на улице послышался недовольный мужской голос:

– Что, и ты туда же? Думаете, под боком императора будет лучше? Да там таких, как вы – пруд пруди!

Неразборчивый скрипучий женский голос что-то пробурчал в ответ, на что мужчина уже громче и злее выкрикнул:

– Только там вам и место!

Послышались медленные шаркающие шаги, приближающиеся к двери. В дом вошёл уставший мужчина средних лет в одежде обычного фермера. Он разулся и направился в дальнюю комнату, словно не замечая лежачего. Тадао было видно со своего ложа, как человек достаёт полотенце, склянки и что-то толчёт в ступе. Перемешав это «что-то» с «чем-то» и залив какой-то жидкостью, он разложил на дощечке мокрое полотенце, бинты и деревянные миски разных размеров с неизвестным содержимым. С этой дощечкой человек направился к лежачему. Сев рядом, мужчина взял мокрое полотенце и поднёс к лицу Тадао. Тут-то он и заметил наблюдающий за ним глаз:

– Ох! – вздрогнул от неожиданности человек – Вы очнулись? Как ваше самочувствие?

У него был несколько расстроенный и совсем безэмоциональный голос. Тадао попытался встать, но сильная боль сразу в нескольких местах вернула его на место.

– Дру-у-уг… – простонал монах. – Где я?.. И почему ещё жив?

С печальными нотками в голосе заботливый хозяин дома ответил:

– Вы в деревне, раньше принадлежавшей господину Изонсину, ныне покойному, по, я так полагаю, вашей воле. Футси, привозивший ему еду, наблюдал за поединком, а когда бой закончился, побежал звать на помощь. Так уж вышло, что никому не было дела ни до вас, ни до господина. В первую очередь народ расхватал мечи. Их ведь можно дорого продать.

– А ты?

– А я пришёл поздно, – мужчина выдохнул – Хотя и мне достался один, – он указал на длинный предмет, завёрнутый в ткань, лежащий в углу комнаты – Я собирался уже уходить, когда заметил, что ваша грудь двигается. Поразительно, но, несмотря на все раны, вы остались живы! Мне было велено свыше спасти вас, думаю. И я перетащил вас к себе в дом. Правда, не всем это было по нраву. Ну да что уж. Вы позволите?

Он положил мокрое полотенце на голову Тадао, а после стал развязывать старые бинты. Монах попытался помочь, но человек остановил его:

– Отдыхайте. Вы пролежали несколько дней. Поразительно… Ваши раны заживают быстрее обычного, – поменяв повязки, человек протянул последнею миску ко рту ослабленного – Выпейте, пожалуйста. Это должно помочь.

Тадао не мог отказать и послушно опустошил сосуд с горьким и немного алкогольным средством. Красный глаз смотрел сквозь растрёпанные волосы, как заботливый уставший мужчина собирает вещи и встаёт:

– Постой! Как мне тебя называть?

Человек улыбнулся так же, как это делает монах, но при этом взгляд остался прежним, очень несчастным:

– Камори, если вам будет угодно. А вас?

Монах несколько помедлил с ответом, словно сомневаясь:

– Тадао.

– Вот и славно. Зовите меня, если что-то понадобится, – с этими словами он вышел на улицу, а Тадао провалился в сон.

Монах проснулся в полночь, весь в поту. Вот уже много ночей подряд ему снился кошмар. И с каждым разом всё более реальный. Тело ещё наотрез отказывалось двигаться, отзываясь ежесекундной болью. В полной темноте он смотрел на дырявую крышу над своим ложем. Быть может, если сильно присмотреться, сквозь это маленькое отверстие можно увидеть звёзды… такие яркие и белые. Тадао начал вспоминать, как именно они выглядят, и снова плавно провалился в сон.

Утро тоже выдалось беспокойным. Над истерзанным телом возился Камори, протирая раны чем-то холодным. Единственный глаз открылся, и монах сумел-таки относительно резво присесть:

– Спасибо, друг, – он перехватил мокрую ткань – Думаю, я справлюсь.

Камори молча уступил и отошёл в сторону. Тадао принялся аккуратно разматывать бинты, за которыми скрывались раны. Всего за несколько дней они так затянулись, как будто прошло несколько недель. Такими темпами монах смог бы вернуть былую прыть в ближайшее время.

– Это просто невозможно! Ещё вчера они были на фалангу пальца больше!.. Тадао!.. Как?! – хозяин дома стоял в полном недоумении. Грусть на его лице разбавилась искренним удивлением.

Монах, через боль, слабо пожал плечами и, подмигнув, ответил:

– Главное – забота, Камори. Направь русло в нужном направлении, и оно смоет горы.

– Но даже самому сильному течению нужно время! Вам же – хватает дней, а то и часов! В чём секрет?

Их зарождающаяся дискуссия была прервана. Дверь затряслась от сильного стука:

– Открывай, пора платить! – прогремел грубый голос снаружи.

Камори замер, а потом посмотрел на гостя и шепотом произнёс:

– Вам срочно придётся где-то спрятаться, – а затем гораздо громче ответил в сторону двери – Уже иду!

Тадао сжал бинты зубами, чтобы не застонать от боли. Медленно, прилагая неимоверные усилия, он встал и перебрался в место, на которое указал Камори – в тёмный угол, скрывающий от любопытных глаз. Как раз именно туда, где лежал свёрток с мечом. На скорую руку прибрав следы постороннего, хозяин взял из ящика маленькое ожерелье из нанизанных на пеньковую верёвку монет и открыл дверь.

– Ну, наконец-то! – произнёс грубый голос – А! Это ты! Я тебя помню! С тебя – тройная плата!

– П-прошу прощения, но жена с сыном уехали. Теперь я живу один.

– Вот как? Славная женщина была. Что ж ты с ней не уехал?

Камори не нашёл, что ответить и протянул монеты:

– Наша плата за одну душу. Прошу!

Монеты звенели, ударяясь друг о друга, пока грубиян их внимательно пересчитывал. В это время взгляд Тадао упал на тонкий длинный свёрток. Перед глазами возникла картина до боли знакомого клинка во дворе одержимого Мастера. Воспоминания из прошлого нахлынули, и любопытство одолело монаха. Руки сами начали, едва двигаясь, разворачивать оружие. Когда он аккуратно, почти беззвучно развязал верёвку, ткань упала сама. Но в руках монаха оказался обычный, ничем не примечательный меч. То ли с облегчением, то ли с разочарованием… – он выдохнул.

Человек с грубым голосом, только что досчитавший монеты, уставился пристальным взглядом на хозяина дома:

– Уехали, значит? А ну-ка! Прочь с дороги!

От сильного толчка в плечо фермер упал на пол. Переступив через него, в дом вошли два вымогателя. Они быстрым шагом направились вглубь комнат, и Тадао смог увидеть их спины. Это означало, что когда вошедшие развернутся к выходу, обязательно в свою очередь, увидят монаха. Камори со страхом смотрел на складывающуюся опасную ситуацию. Вошедшие быстро осмотрели все помещения в маленьком доме, но никого в них не обнаружили. Тогда один из них громко произнес, обращаясь к товарищу: «Этот хитрец наверняка врёт, чтобы меньше платить, а сам прячет где-то свою жену с отпрыском. Может ухо ему отрежем… для начала?! Быстренько всё выложит!». После этих слов оба повернулись и двинулись к выходу с весёлыми ухмылками на физиономиях, но тут же застыли как вкопанные. Дорогу им преградил перебинтованный, в одних штанах, едва стоявший на ногах незнакомец с мечом в руках.

Тадао не вынул клинок из ножен, наоборот, плотно соединил их вместе, связав шнуром, украшавшим рукоять оружия. Каждое движение отзывалось болью, но он смог занять боевую позицию:

– Не знаю, кто вы и что вам надо, да и знать не хочу! Но лучше бы вам отсюда убраться! Я слишком устал, чтобы жалеть вас! – улыбки монаха, которая почти никогда не сходила с его лица, как и не бывало, только – каменное безразличие.

Ещё раз внимательно оглядев незнакомца с головы до ног, оба вымогателя рассмеялись и не спеша достали своё оружие. У одного вместо обычного меча была удлинённая его версия. А второй обзавёлся широким вормоловским клинком.

– Теперь вы будете платить за четыре!.. Нет!.. – Восемь душ!.. Каждую неделю!

Грубый голос вновь рассмеялся, недооценивая полуживого монаха. И тот нанёс удар первым. Зачехлённый меч с треском опустился на голову грубияна, оставив на лбу красный кровавый след. Смех оборвался, широкий клинок со звоном стукнулся о пол, выпав из рук хозяина, ноги которого подкосились, и он рухнул рядом со своим оружием. Дебильная ухмылка на физиономии второго вымогателя сменилась агрессивно-злобной гримасой. Направив остриё длинного меча на Тадао, он начал медленно, короткими шагами приближаться к нему. Монах отступал с той же скоростью, припадая на раненую ногу, которая отзывалась болью при каждом шаге. Враг, видя состояние соперника, почувствовал себя уверенней, сжал рукоять посильней, замахнулся и, бросившись вперёд, со всей дури рубанул от плеча, целясь наглому незнакомцу в шею с целью снести ему голову. Но Тадао был готов к атаке противника ещё с того момента, когда заметил, что тот усилил хватку. Просев на одно колено, он без труда провёл над головой летящее сбоку лезвие, придав ему ещё большее ускорение мощным ударом по тыльной стороне. Отражённый клинок пробил дверцу шкафа, прочно застряв в ней. Монах, недолго думая, ткнул деревянными ножнами в живот и следом – в грудь растерявшегося верзилы, отбросив его назад. Длинный меч остался торчать в мебели, а его обезоруженный хозяин попятился в сторону открытой двери дома, не сводя испуганного взгляда со своего недооценённого соперника. Оказавшись на крыльце и облегчённо выдохнув, он сделал ещё один шаг назад, но не рассчитал того, что в этом месте крыльцо заканчивалось и начиналась лестница. Пятка провалилась в пустоту, увлекая за собой грузное тело, которое, прокатившись и пересчитав на своём пути все ступени, окончило путь в пыли на четвереньках. После чего, на виду у жителей деревни, которые успели собраться вокруг, привлечённые шумом потасовки, засеменило на своих четырёх конечностях прочь от дома. Люди смотрели поочерёдно то на человека, что их мучал долгое время, удирающего так позорно, то на Камори… с надеждой в глазах.

Фермер же, застывший на пороге как вкопанный, пока лицезрел за происходящим в своём доме, внезапно засуетился. Обратив внимание на взгляды зевак, он забежал внутрь, а через пару минут вновь появился, волоча за собой бездыханное тело с раскроенным черепом. Пара более-менее здоровых мужчин из толпы «наблюдателей» подбежали к Камори, после чего они уже втроём потащили свою ношу куда-то за пределы деревни.

Монах не увидел всех этих манипуляций, так как, выставив за пределы жилища верзилу с длинным мечом, совсем лишился сил. Сражённый усталостью и болью от ещё не заживших ран, он обессиленно упал на своё скромное деревенское ложе и мгновенно заснул.

Сну Тадао не мешали ни звуки шагов приходящих людей, ни постоянное открывание и закрывание двери, ни очередная перевязка. Он потратил энергию, которой у него и без того не было, и проспал почти сутки, пока утреннее солнце, найдя прореху в надвигающихся тучах, не коснулось своими ласковыми лучами его лица. С ещё не совсем ясной головой, но чувствуя себя в разы бодрее, Тадао сел, облокотившись о стену. Сил за время, что он спал, заметно прибавилось. Боль уменьшилась, и двигаться стало чуть легче. Вокруг его постели были разложены всякого рода вещи, словно в дар. Кто-то принёс кимоно с узорами. Также рядом лежало несколько мечей, видимо, собранных в одном небезызвестном месте, но ни одного знакомого. Вокруг стояла еда и даже бутылка какого-то вина.

– Камори?..

А вот Камори нигде не было. Не торопясь, больной подошёл к окну, обойдя разложенные вещи, и выглянул на улицу. Мимо изредка проходили люди, и каждый поворачивал голову к дому, махая рукой в знак приветствия выглядывающему из окна с растерянным видом монаху. Надев просторную накидку, висевшую у выхода, Тадао вышел на порог. Погода была пасмурной, близился дождь. Он неспешно двинулся по улице вдоль домов. Дальняя часть деревни казалась совсем заброшенной. Об этом говорило как состояние строений, так и перегородившее дорогу нагромождение старой разваливающейся мебели со стоящей рядом поломанной повозкой. Более-менее приличные дома были только в условном центре поселения. Там и крыши старались заделывать, и прохожих можно было встретить почаще. Окружающие провожали Тадао улыбчивыми взглядами, и тот старался отвечать им тем же. Один старик, стоявший на пороге такого же старого дома, как и он сам, подозвал жестом прогуливающегося монаха:

– Слышишь, герой! Я ж тебе помогу, если их слишком много будет! Мои кости пусть и разгибаются со скрипом, но движения помнят! Так что смотри, спина к спине стоять будем, а? – дедуля подмигнул и похлопал Тадао по плечу.

– А вы о чём?

Такой вопрос заставил старика засмеяться, и он ушёл в дом, из которого, судя по всему, не планировал выходить раньше, чем появится солнце после надвигающегося дождя. Дальше по улице стояли только пара брошенных домов и начиналось чистое поле… с которого возвращался Камори. Фермер шёл в широкой шляпе и с плетёной корзиной на спине. Заметив Тадао, он прибавил шаг, пока не оказался рядом:

– Что же вы вышли? Вам нужно набираться сил, – Камори повёл монаха в сторону дома.

– Друг, а что происходит?

– Дождь?.. – фермер попытался изобразить непонимание. Теперь он был несколько жизнерадостней, чем раньше.

– Дождь… – повторил собеседник – А почему на меня люди смотрят и говорят что-то странное?

– Это ж… – люди! Они бывают странными.

Тадао проницательно взглянул в глаза своего лекаря, дожидаясь ответа.

– Ладно-ладно! Вчерашние вымогатели – это ведь всего пара человек от всей шайки. Говорят, они даже с вормоловскими солдатами водятся. У всей деревни забирают еду и деньги. И никто не мог им противостоять. В деревне только старики да больные остались. Но вот появились вы и лихо расправились с гадами, заставив одного бежать прочь.

Тадао серьёзно посмотрел на мужчину и, медленно выговаривая каждое слово, спросил:

– Уж не хочешь ли ты сказать Камори, что второго я убил?

– Ну да! Убили!

Такой ответ сильно огорчил Тадао. Он задумчиво кивнул и склонил голову:

– Ох… Я ведь много лет назад дал обет больше никогда никого не убивать,.. что не возьму в руки оружие. Казалось, я перерос это. Обрёл счастье. Но война пришла в мой… – в наш дом. И уничтожила всех. Убила даже меня… Но не моё обещание. И вот так, волею судьбы или случая, я столь глупо нарушил его,.. – последнее, что оставалось от моей счастливой части жизни.

Пока они не спеша шли, закапал дождь. Камори вздохнул:

– Мы все теряем что-то, Тадао. Кто-то – больше, а кто-то – меньше, но это неизбежно. Всю жизнь я работал в поле, надеялся вырастить достойного сына. Но на днях моя дорогая жена Рин уехала со своей матерью в столицу. Они забрали моего годовалого Яо и исчезли.

– Почему же ты не поехал с ними?

Фермер помедлил с ответом, смотря вверх сквозь капли дождя:

– Я знаю, что им там не будут рады. Там нет свободной земли. Там всё продаётся за деньги, а императору нет дела до простых крестьян. Тут наш дом. Пусть и бедно живём, но прокормить себя пока можем.

– Вормоловцы с каждым днём ближе. Оставаться тут крайне неразумно, Камори.

Они дошли до порога дома.

– Но это наш дом, Тадао. Мы не уйдём отсюда. Вы и вправду считаете, что каждый должен сесть в ближайшую повозку и уехать от всего этого подальше? – он широким жестом окинул деревню – Возможно, вы просто не понимаете! Я здесь родился. Родился здесь и мой отец и дед. И умрём мы тоже здесь! На нашей земле!

Камори ушёл внутрь, а монах остался на крыльце наблюдать за природой. Капли стекались воедино и ровной струйкой спускались с дырявых крыш на землю. Холодный ветерок продувал тонкую накидку, задевая заживающие раны. Шрам на ладони заныл, заставив вспомнить смертельный поединок с Изонсином. Когда-то эта рука держала рукоять одного из самых опасных мечей. Прошло каких-то девять или одиннадцать лет, но теперь, возможно, истинная сущность снова взяла верх и, даже не оголяя лезвия, расколола череп врага. Тадао вновь почувствовал вкус крови. Неужели он был именно таким? Где-то сбоку, на границе взора, промелькнула девушка. Вся в белом, завораживая, быстро прошла мимо. Но, ускользнув буквально на мгновенье из поля зрения монаха, растворилась, словно её и не было.

– Уже скоро…

Тадао оттянул прядь волос и попытался вспомнить, насколько она была темнее. Отличие было явное: белых, как пепел, волос было не меньше, чем угольно-чёрных. А по худшим опасениям даже больше.

Слабость начала одолевать монаха, и он, омыв грязные босые ноги дождевой водой, стекающей тонкой струйкой с желоба покатой крыши, зашёл в дом. Камори осматривал вещи, разложенные на полу рядом с неубранным матрасом Тадао. Повернув голову к вошедшему, он развернул кимоно, выставляя его на обозрение:

– Это всё вам принесли! Примерите?

– Мне ничего не нужно.

Фермер усмехнулся:

– Так и будете в моей одежде ходить? Мы не сможем вернуть подарки. Люди несли их от чистого сердца, в знак благодарности и по мере своих возможностей… чтобы вы пользовались… – он несколько замялся – Нам нужна ваша помощь. Мы просто хотим жить в мире и… Если нужно, я встану рядом, когда придут эти бесы. О!.. Вам подарили целых четыре меча!.. Вроде из дома господина. Думаю, они даже не знают кто его убил… хех!

– Он погиб, напоровшись на своё же оружие. Это был не я. Такого воина мог победить только он сам.

Тадао обменял старую чужую накидку на новое серое кимоно со строгим «линейным» рисунком.

– Жаль тебя расстраивать, но ни я, ни ты не сможем их остановить. Это здоровые быки, чувствующие свою власть и силу. Ваша деревня – источник их наживы. Просто так они не отступятся, а за своих людей придут мстить.

Камори попробовал рис с рыбой, также оставленный в дар, и развёл руками:

– Тогда поселение «Мокрых Полей» исчезнет в истории с гордостью, дав бой непобедимой силе врага! Вы не против?.. Я возьму… – он потянулся, к уже полупустой миске с едой.

Тадао махнул рукой и отошёл переодеться, оставляя упрямого фермера наедине с дарами от местных жителей.

За окном начался настоящий ливень, как в тропическом лесу. До вечера содержимое подаренной бутылки неплохого вина исчезло в животе Камори вместе с половиной от всей еды. Монах, хотя в новой одежде он не был похож на священнослужителя, не был против. Аккуратные линии кимоно, украшавшие серую плотную ткань, подходили больше для повседневной одежды человека из знатного рода. Помимо еды, мечей и одежды, кто-то принёс шёлк и рисунок восхода над морем. Фермер заставил вновь выпить терпкое лекарство и помог перевязать раны. После подвинул все мечи к Тадао:

– Какой вы выберите? – поняв, какой он получит ответ, спешно продолжил – Я помню ваше мировоззрение. Но в ближайшие дни к нам заявится стая бешеных псов, готовых растерзать всех на своём пути. А поскольку вы не собираетесь уходить, могу предположить, что и стоять в стороне вы не будете. Просто помогите нам!.. Пожалуйста!.. – он склонил голову, ещё ближе сдвигая оружие к ногам воина.

Тадао, мысленно упрекая себя за каждое следующее действие, поднимал поочерёдно мечи, сравнивая один с другим, пока не остановился на почти новом, с чёрной рукоятью, в чёрно-белых ножнах.

– Верёвку! – он протянул руку, и Камори послушно принёс верёвку.

Надёжно связав рукоять с прочными ножнами меча, Тадао отложил его подальше и бросил мрачный взгляд на фермера:

– Мы соберём всех… Всех, кто захочет и сможет дать бой!

– Как кончится дождь?

Монах кивнул и лёг отдыхать.

На пару-тройку часов позднее, когда туча ушла, захватив с собой солнце, а на смену пришла неполная луна, Камори легонечко толкнул спавшего «защитника»:

– Тадао… Тадао… Просыпайтесь, пожалуйста… Люди готовы и ждут вас, – он подал руку и помог подняться.

Монах чувствовал себя лучше. Посмотрев на ладонь, он обнаружил вместо сквозной дыры полностью затянувшийся шрам.

– Как же вы это делаете?! – удивлённый Камори тоже смотрел на ладонь Тадао – Интересно, а если вас убить, вы оживёте?

Монах усмехнулся:

– Лучше это не проверять, я думаю. Так где твои люди?

– Ваши, Тадао! Они ждут на улице.

Приоткрыв дверь, монах осторожно, но не без любопытства высунул голову наружу. Около дома, в грязи, между лужами, стояло с дюжину простых крестьян. Среди них были и старики, и женщины, и калеки. Кто-то взял с собой меч, кто-то довольствовался вилами, серпом или молотилом. А кто-то и просто дубиной, найденной в лесу. В грязных рваных обносках или одежде поприличнее все они терпеливо стояли и смотрели на появившуюся в приоткрытых дверях голову Тадао.

Сделав глубокий вдох и такой же глубокий выдох, монах сделал шаг наружу. Люди замерли в ожидании. Камори незаметно проскочил позади Тадао и стал в общий строй. Повисла гробовая тишина. «Предводитель поневоле» внимательно осмотрел каждого и почесал затылок:

– Что ж, – произнёс Тадао, поправляя пояс кимоно – Мы можем избежать боя, если быстро погрузим вещи на телеги и уедем в более безопасные места, куда ещё не добралась вормоловская стая. В противном случае, как бы ни закончилась наша следующая встреча с бандитами, о спокойной жизни можно будет забыть.

Народ начал переглядываться и шептаться. Камори растерянно ловил недовольные взгляды в свою сторону. Одна женщина даже развернулась и собралась уйти. Наконец из толпы шагнул вперёд седой и морщинистый, как старый дуб, старик:

– Хватит с нас прогибаться! Это – наша земля! Я её пахал, я эти дома строил, а с этими людьми праздновал рождение дочери! – он говорил также, как и Камори днём ранее – Никуда мы не уйдём! Да и некуда! Так что, когда придут эти свиньи, либо мы их, либо они нас! А Вормолой нас просто запугивали, лжецы поганые! Так ты с нами, боец?!

Тадао кивнул:

– Камори! Раздай мечи, сколько есть. Кто умеет драться?! – толпа вновь зашепталась, затем из неё неуверенно поднялось несколько рук – Ясно… Тогда слушайте! Кто-то должен следить за дорогой, с которой обычно приходят разбойники. Если заметит незваных «гостей» – подаст сигнал. Я встречу их в центре деревни, в гуще домов. Когда скомандую, нападайте на врагов со спины и боков. Так у нас будет больше шансов.

– Со спины? Да за кого ты нас держишь?! – возмутился всё тот же старик – Убийство, не смотря в глаза – бесчестно! Что ты нам такое говоришь, боец?!

– А я и не боец. Обычный монах. А вы – обычные фермеры, способные хорошо держать в руках плуг да тяпку, но никак не мечи! Мы собираемся дать бой вооружённым убийцам и грабителям, которые о чести никогда и не слышали. Хотите выжить – придётся застать их врасплох.

Часть понимающе закивала, остальные просто промолчали. Старик же гордо и показательно зашагал подальше от бесчестного, как и враг, по его мнению, сброда.

Оставшимся Тадао показал, где примерно собирается устроить засаду, и расставил людей так, чтобы их сложно было заметить. Также он раздал подаренные мечи и продемонстрировал самые простые приёмы с ними. Несколько «бойцов» расположил на крышах и велел им запастись камнями. Назначил наблюдателей и сигнальных. Жители провозились до поздней ночи, а после разошлись спать. Никто не знал, когда придёт время битвы, да и состоится ли она вообще. Но Тадао чувствовал, что униженная и оставленная без постоянного дохода банда решит наведаться в самое ближайшее время. А потому лёг спать в постель, положив рядом с собой оружие, что не практиковал уже очень давно.

Ночь прошла спокойно. Наступило утро. Подозрительно тихое и немного туманное. Люди были на взводе, ожидая одержать пусть и крошечную на фоне глобальной картины, но… – личную победу. Назначенный следить за дорогой стоял не смыкая глаз. Корзина с камнями уже дожидалась на крыше. Никто не отходил от своих постов далеко и надолго. Но время шло, а на горизонт был чист. К полудню жители стали поигрывать в гомоку и домино. А ещё позже, разошлись работать в поле. Тадао сидел под деревом и наблюдал за жизнью вокруг. Казалось, никто не собирался на них нападать. А что, если никакой шайки и не было? Вдруг это были сказки двух вымогателей, придуманные для устрашения жителей? Если всё так, то задерживаться в этой деревне смысла нет, ведь буквально за несколько дней он восстановил свои силы и здоровье настолько, что мог бы спокойно продолжить путь.

В слабом тумане раздалось посвистывание непонятной птицы. Это был знак! Жители заторопились обратно к домам, спешно хватая оружие. Тадао нащупал на поясе меч. Проверив ещё раз, он убедился – верёвка крепко удерживает ножны. В начале главной, самой длинной улицы, на въезде в деревню, из туманной дымки показались фигуры людей. Монах насчитал пару десятков силуэтов. По мере приближения можно было разглядеть, что все они одеты в разную одежду, но явно лучше бедных фермеров. Прослеживался стиль, отдававший предпочтение тёмным тонам. У каждого сбоку висел меч. Широкий и чересчур громоздкий, как отметил про себя монах. Быстрым шагом преодолев половину пути до центра деревни, бандиты остановились. Дорогу им преградил старик.

– О нет!.. – Тадао затаил дыхание.

Старик изобразил что-то вроде боевой стойки с поднятым над головой мечом:

– Дальше нет хода трусливым собакам! – для его возраста он сумел выкрикнуть это достаточно бойко.

Из толпы головорезов вышел уже не молодой мужчина, но, судя по осанке, в хорошей физической форме. Вальяжной походкой он направился прямо к старику. Его коротко остриженная седая голова и такие же седые усы, свисавшие ниже подбородка, ярко выделялись на фоне абсолютно чёрной одежды. В левой руке он держал меч, вложенный в деревянные ножны. Кисть правой мягко опустилась на рукоять этого меча, окрашенную в красный цвет. «Человек в чёрном» не кричал, как старик, поэтому издалека услышать брошенную им фразу не представлялось возможным. Старик тоже что-то негромко произнёс в ответ, но только развеселил «стриженого», заставив расхохотаться. Прервал хохот звон металла о металл. Старик обрушил свой занесённый над головой меч точно на макушку противника. Но его клинок встретился с клинком человека в чёрном, не успев достичь цели, и отскочил в обратном направлении. В следующее мгновенье на землю упала отрубленная по плечо правая рука вместе с оружием, которое продолжала крепко сжимать. Из раны на плече старика забил кровавый фонтан. Старик медленно, с непонимающим взглядом, развернулся на месте, лицом к деревне, словно пытаясь найти помощь или понять, что произошло. Но не успел ступить и шага, как лезвие меча врага насквозь пронзило его спину, выйдя острым концом прямо из середины груди. «Стриженый» с треском вернул меч в ножны, а безжизненное тело упало к его ногам. Банда во главе со своим предводителем прошла по телу смелого, но безрассудного старика, как по ковру, вытирая о него пыльные сапоги.

Тадао встретил их в центре посёлка. Гнев кипел внутри монаха, хотя внешне он оставался невозмутим:

– Это – вы, скажем так, командуете этой сворой?

«Стриженый» что-то спросил у бандита, стоящего к нему ближе всех, и тот закивал. Тогда он обратился к монаху:

– А ты – тот, кто мешает нам работать?

– Мы можем решить этот конфликт цивилизованно. Сыграем в любую игру на ваш выбор. Победитель ставит условия.

Человек в чёрном рассмеялся:

– Хочешь сыграть? Я не откажу, но боя тебе не избежать! Так и знай! Что у тебя есть?

Тадао громко крикнул:

– Камори! Будь любезен, принеси нам гомоку, я видел её у кого-то недавно!

Из-за угла послышался немного дрожащий голос Камори:

– Г-гомоку? Это точно подходящее время?

– Живее!

Фермер куда-то исчез, но через несколько минут вновь появился, держа в руках доску и камушки. Тадао разложил игру на крыльце ближайшего дома, усевшись спиной к входной двери. Человек в чёрном расположился напротив, положив меч рядом на пол. Остальные бандиты обступили игроков полукругом. Монах скосил взгляд на оружие соперника. Красная рукоять, треснувшая цуба, ножны из ореха, выкрашенные в красно-чёрные цвета.

– Нравится? Попробуешь тронуть, и я отрежу тебе пальцы!

– Славный клинок… Начинайте…

«Стриженый» положил чёрный камень по центру доски:

– Как тебя зовут, смельчак?

Тадао ответил белым камнем на пару клеток ниже:

– Можно просто – монах. А вас?

– Ха! Тогда и я – просто монах, – главарь положил второй камень рядом с первым, по диагонали.

– Хороший меч для священнослужителя. Откуда он? – Тадао пресёк линию соперника.

Бандит потрогал рукоять своего оружия и положил следующий камень с другой стороны зарождающейся линии:

– Нашёл! Да и ты не безоружен для смиренного монаха.

Белый камень появился ниже и правее последнего чёрного:

– Вынужден. Что же вы свой народ обворовываете?

– Вынужден… – передразнил монаха соперник и положил четвёртый камень по диагонали.

Тадао молча перекрыл, вырисовывающуюся у бандита победу, белым цветом сверху, закрыв линию. Соперник начал новую – выше центра, отступив на одну клетку. И снова монах закрыл одну сторону слева, ближе к своим камням.

Не вся банда знала правила игры, но все внимательно смотрели, пытаясь понять, кто же побеждает? Подошла даже пара наиболее любопытных жителей, которые, стоя на цыпочках, выглядывали из-за широких спин.

– Что ты хочешь в случае победы… монах? – словно выплюнув последнее слово, произнёс главарь, поставив чёрный камень между двумя белыми, также перекрыв Тадао возможную победу.

Тадао усмехнулся и поставил свой камень дальше слева, создав угол:

– Скажу, когда выиграю. А вы?

– Твою голову и в два раза большую плату на душу населения. Я ведь не тиран, – он пробежал взглядом по доске и поставил чёрный камень сверху двух белых слева, криво усмехнувшись.

– Славно-славно… – монах улыбнулся и выставил четвёртый камень ниже по диагонали. Усатый главарь допустил ошибку и теперь видел её. Победа Тадао была бы неминуемой, если бы он положил последний камень пятым в ряд.

– Чёрт! Так каковы твои условия? – чёрный камушек жалко закрыл левый конец линии, оставляя правую часть свободной.

– Ещё рано, – вместо победного пятого в ряд, белый камень оказался чуть правее и выше, нарочно избегая победы.

– Ты что, вздумал издеваться надо мной?! – одной рукой главарь сжал меч, а второй закрыл справа диагональ из четырёх.

Монах молча поставил третий камень в соседний ряд, почти образуя крест.

Главарь нахмурился. Он понимал, что оказался в ловушке. Закрывая одну сторону, его соперник продолжает другую. Он словно попал на быстро тонущий корабль с множеством пробоин. И как только «добегал» от одного «борта» к другому, чтобы успеть закрыть очередную «брешь», с противоположной стороны появлялась новая. Разбавив неполный крест чёрным камнем посередине, опять в ответ получил четвёртый белый, продолжающий горизонтальную линию креста:

– Хочу меч и неприкосновенность жителей этой чудной деревни. Две вещи за две победы!

Беспомощный чёрный в очередной раз попытался прервать линию белых, закрыв её только с одной стороны:

– Чёрта с два! – усатый показал кулак в ответ и предпринял последнюю отчаянную попытку уйти от поражения, «заткнув» очередную «пробоину» чёрным камнем.

На этот раз Тадао с улыбкой кивнул и завершил поединок на доске победным пятым в ряд. Он сцепил руки у живота, незаметно касаясь кончика рукояти меча. Бандиты замерли, ожидая услышать ответ на немой вопрос: кто победил в чёрно-белой каше на доске? Главарь шайки пристально взглянул в один глаз напротив. Беззаботный вид монаха его страшно раздражал. Покрутив длинный ус, он произнёс:

– Значит, хочешь мой меч, монах?

– Ваш? Я так не думаю. Но… Спасибо, что придержали его для меня.

– Да ты совсем страх потерял?! – коротким быстрым движением «стриженый» оголил клинок и разрезал воздух перед собой.

Монах среагировал мгновенно, отбив в сторону до боли знакомое оружие. Кончик отражённого лезвия меча рассёк кожу на щеке одного из бандитов, стоящего ближе всех к главарю. Тадао не стал дожидаться следующего удара и, вскочив на ноги, нанёс удар сам. Опытный соперник успел перекрыть линию атаки клинка, вложенного в ножны, стальным лезвием своего. Но атакующий только этого и ждал! Он ловко обвёл свой меч вокруг меча «стриженого» создав брешь для продолжения атаки, и резко ткнул тупым концом точно в солнечное сплетение. У главаря перехватило дыхание. Не в силах что-либо выговорить, он вскинул руку, указывая в сторону дерзкого монаха. Получив команду, остальные бандиты тут же ринулись на обидчика своего вожака, как стая диких псов. Но не тут-то было… Большинство членов этой стаи сделало не более нескольких шагов. Головорезы замертво падали на землю, успев почувствовать только холод проникающей в них стали.

Местные крестьяне сработали как нельзя лучше. Пока внимание шайки было сосредоточено на игре и поединке главаря с монахом, они осторожно подошли со спины, атаковав в подвернувшуюся возможность.

Завязался бой. Часть изрядно прореженной банды развернулась в сторону крестьян в попытке контратаковать. На них тут же с крыш ближайших домов посыпался град камней, заставив перейти в круговую оборону. Но четверо самых свирепых под командой вожака угрожающе приближались к Тадао. Недолго думая, монах развернулся обратно в сторону дома, на крыльце которого ещё лежала доска с камушками гомоку. Бандиты ринулись за ним. Забежав по ступенькам на крыльцо, Тадао внезапно нырнул вперёд и в кувырке выбил ногами деревянно-бумажную дверь. Выйдя из кувырка в стойку на одном колене уже внутри коридора, он мгновенно развернулся лицом к выходу. Бандиты, переглядываясь, столпились у входа, в который могли зайти только по одному.

– Ты просто жалок… монах! – пренебрежительно крикнул главарь – Лучше бы оставался в своём храме и дальше!

– Да… – раздался голос Тадао – Храм… Я думал, что обрёл гармонию… Мы ведь были счастливы. Но однажды один йокотэрец-предатель привёл вормоловский народ прямо к нам во двор. Я ненавижу таких, как ты!

Монах сорвал удерживающую ножны верёвку и оголил лезвие, блеснувшее как молния из темноты дверного проёма. Главарь усмехнулся:

– Теперь шутки кончились, умник?! Это – война! На ней каждый что-то теряет! Но ты, глупец, возвёл своё прошлое в абсолют, скорбя каждый день о том, чего давно нет!.. Вперёд!

Два амбала одновременно подбежали к разбитой двери, но, столкнувшись в узком проёме, были вынуждены протискиваться сквозь него по очереди. Первый оказавшийся внутри, отчаянно рубил сверху вниз тёмное пространство впереди себя. Второй же, оставшийся позади, пытаясь разглядеть из-за плеча товарища – что же там в темноте происходит, перекрыл своей тушей свет, проникающий с улицы в дом. А Тадао тем временем, затаившись, наблюдал за ними сверху, удобно расположившись за балками под потолком, удерживающими крышу, куда он успел забраться ещё во время диалога со «стриженым». Дождавшись момента, когда бандиты, не встречая сопротивления, продвинулись на пару метров вперёд, он, как кошка, спрыгнул вниз и, мягко приземлившись на корточки, оказался между ними точно посередине, лицом к тому, кто загораживал дверной проём, и спиной ко второму, отчаянно рубившему «темноту». Первым ударом своего, уже обнажённого меча, монах пронзил брюхо противника снизу вверх, до самой шеи, лишив того возможности даже пискнуть. Выдернув лезвие из грузного тела и развернувшись на корточках со скоростью юлы в обратную сторону, он, как косой, прошёлся острой сталью по ахиллесовым сухожилиям верзилы, который до этого момента даже не слышал того, что происходит у него за спиной. Оба тела одновременно рухнули на деревянные доски пола. Одно – молча, с вываленным языком и выпученными глазами. А второе – с криком боли и страха, разнёсшимся по всей округе. Третий бандит, стоявший на крыльце снаружи в готовности зайти внутрь за первыми двумя, услышав дикий вопль, вздрогнул и попятился назад от входа в «проклятый дом». Но спуститься с крыльца не успел. Из «чёрной пасти» «коридора смерти» в высоком прыжке вылетел человек в сером кимоно. В начале своего полёта он сгруппировался в плотный «комок», который тут же, со скоростью отпущенной пружины развернулся в горизонтальную струну, «выстрелив» вперёд обеими ногами, вонзив пятки в грудь отступающего головореза. Удар был такой мощи, что ноги бандита оторвались от крыльца и он, пролетев в воздухе над ступенями, по пути сбив с ног четвёртого нападавшего, как мешок упал на землю в метре от «стриженого», подняв вокруг себя облако пыли.

Монах, также упавший на спину, но на деревянный настил крыльца, тут же, с прогибом вперёд, вскочил на ноги. После чего спокойно вложил меч в ножны и твёрдым быстрым шагом двинулся в том направлении, где стоял «стриженый».

Маску высокомерия и самоуверенности как ветром сдуло с физиономии главаря. Он трусливо отбежал назад, спрятавшись за спинами двух, вываленных в пыли, бандитов. Те, в свою очередь, повинуясь приказу вожака, двинулись навстречу монаху, пытаясь с двух сторон взять его в «клещи». Но Тадао, вместо того, чтобы принять оборону, только ускорил шаг, практически перейдя на бег, одновременно освобождая меч из ножен и резко меняя направление движения в сторону громилы, приближающегося слева. Не останавливая бег, он ножнами отбил вбок лезвие широкого клинка, встречающего его ударом сверху, и, прокрутившись вокруг своей оси, оказавшись у противника за спиной, второй рукой с оголённым клинком нанёс горизонтальный удар точно в шею бандита. Слетевшая с плеч голова с гулким звуком упала в пыль. Грузное тело, качнувшись из стороны в сторону, рухнуло рядом.

Застывший на месте Тадао с отведённым в сторону после удара мечом, с лезвия которого медленно срывались на землю алые капли, сверкнул единственным глазом в сторону приближающегося четвёртого громилы. Этого оказалось достаточно, чтобы тот остановился как вкопанный и отбросив в сторону своё оружие, начал пятится назад. Но это его не спасло. В следующую секунду из его груди вышли три металлических острия – длинное посередине и два коротких по бокам. Один из крестьян, решивший, что монаху требуется помощь, подбежал сзади и вонзил в спину отступающего бандита свои вилы-трезубец.

Тадао, не меняя позы, плавно повернул голову в сторону главаря, одновременно оценивая обстановку вокруг. Бой был практически окончен. Жители толпой безжалостно добивали тех, кто ещё дышал. Чёрная спина «стриженого» мелькала в просветах оседающей светло-серой туманной дымки. Поднимая фонтаны брызг ногами, утопающими в разрыхлённой влажной почве рисового поля, примыкающего к деревне, он преодолел уже половину расстояния до чащи густого кустарника, надеясь там скрыться от гнева крестьян. Но скорый камень, выпущенный из пращи одним из фермеров, догнал «стриженого», угодив точно в бритый затылок. Оглушённый вожак потерял сознание и плюхнулся лицом в мокрую жижу.

Когда вожак бандитов очухался и открыл глаза, первый, кого он увидел, был монах, склонившийся над своей жертвой с явно фальшивой улыбкой:

– Твои ошибки заключались в двух простых вещах: первая – в игре ты пытался закрыть мою линию, а не выстроить свою; вторая – ты никогда в жизни не имел того, что я потерял из-за тебе подобных, – клинок Тадао воткнулся в мокрую землю рядом с головой главаря, срезав ему край уха – Оставь меч и беги прочь!

«Стриженый" вытащил из-за пояса оружие и отбросил его к ногам монаха. После чего, с перекошенной от боли и страха физиономией, одной рукой зажимая кровоточащее ухо, другой держась за затылок, что есть мочи рванул в сторону вожделенного кустарника.

Тадао бережно, словно боясь потерять вновь обретённого товарища, поднял разящий инструмент. Сталь из небесного камня, с профилем дракона вдоль всего лезвия, была всё также остра. Подобный дракон чёрного цвета красовался на красных лакированных ножнах. А оплётка рукояти из кожи ската, окрашенной так же – в красный, как магнит, притягивала взор. Где-то в подсознании всплыли все давно позабытые воспоминания. Забытые не потому, что течение времени унесло их с собой, а потому, что новая жизнь затмила бесконечный круговорот поединков, не знающих конца и края.

Слава и почести окружали молодого дуэлянта. Жёны и сёстры побеждённых поглядывали на юного черноволосого Тадао. Бой с Изонсином всё изменил, дав виток мирной, полной любви жизни. И монах об этом никогда не жалел. Но воображение дало слабину, и в голове возникла картина. Яркая, невероятно реалистичная. Как Тадао продолжил сражаться. Победил всех, кто бросил ему вызов. Возможно, удостоился чести обзавестись собственным кланом, учить других, быть властительным господином с землёй где-нибудь в горах, которые он так любил.

Звук хлюпающих шагов сзади вернул монаха в реальность. Обернувшись, он увидел приближающегося Камори и с улыбкой убрал меч за пояс. Впервые эмоции искренней радости читались на лице фермера:

– Мы это сделали! Спасибо вам, друг! Сами Боги благословили этот день! Вы настоящий герой, Тадао! Идёмте же, сегодня мы празднуем!

Праздник этой деревни был до боли похож на тот, что монах видел в землях «Лилового Дождя». Весёлые жители заходили в каждый дом, топча свою территорию по кругу, собирая всех вместе и щедро угощая друг друга тем, что удалось найти в своих скромных закромах. Эти трудолюбивые мирные крестьяне искренне радовались, забыв о всех печалях на свете. Люди везде одинаковы. Дай им повод, и они будут счастливы. В прошлый раз Тадао предпочёл уединение в святых источниках… Но не сейчас!

Спаситель деревни стал почётным гостем праздника. Веселье, с музыкой, танцами, едой и выпивкой, продолжалось до самого вечера. А когда стемнело, разожгли большой костёр и расположились вокруг, греясь и по очереди рассказывая друг другу каждый свою историю.

И монах был рядом. Впервые за очень долгое время он не отказался побыть в обществе, которое не хотело бы его смерти. В тот вечер он наслаждался жизнью. А после заснул крепким сном без всяких видений и кошмаров.

Вчера ещё свежие раны, сегодня, практически полностью зарубцевались. Лишь иногда напоминали о себе незначительной тянущей болью. В повязках, так же, как и в лекарственных снадобьях, нужды больше не было. Высокое солнце ласково встретило проснувшегося, у давно догоревшего костра, монаха. Это был хороший день! Лёгкий… – так он считал. Деревенские жители вернулись к своим обычным делам, словно ничего не произошло, за исключением того, что теперь вместо страха их лица озаряли счастливые улыбки, и настроение у всех было приподнятое. Тадао с наслаждением смотрел, как протекает жизнь вокруг. Наконец настал мир и покой. Казалось, даже дышать стало легче. Прогуливаясь по окрестностям, он случайно наткнулся на Камори, работающего в рисовом поле:

– А, наш защитник! Как себя чувствуете? – Монах кивнул с улыбкой:

– Хорошо, спасибо! Вижу, моя помощь здесь больше не требуется.

Счастливый фермер усмехнулся:

– Только если вы не собираетесь заделать мою крышу. Работа то всегда найдётся, – он поймал проницательный взгляд монаха – Шучу! Собираетесь нас покинуть, Тадао?

– Боюсь, что так.

– Понимаю. Не хотите ли искупаться в речке перед уходом? А я соберу вам каких-нибудь пожитков. Думаю, весь город захочет вас проводить. Когда ещё за вами пойдёт вся деревня, а?

– В дороге мне ничего не нужно, а вот помыться я не откажусь.

– Вот и здорово! Я отведу, это рядом.

Неподалёку от деревни, чуть ниже её уровня, протекала небольшая река. Местные жители оборудовали удобный спуск к ней, ведь для них эта речка являлась основным источником воды. На берегу Камори оставил монаха в одиночестве, вернувшись к работе. Судя по всему, абсолютно все жители деревни были сейчас в делах, потому как Тадао находился совсем один у водоёма, прикрытого от посторонних глаз полосой невысоких, но густых деревьев. Речная вода нежно приняла вошедшего, окутав его своей прохладой, снимая физическое напряжение и освежая голову. Мышцы тела расслабились. Монах ощутил бодрость, которая вскоре сменилась вялостью. Долго плескаться он не смог, поэтому вышел на берег, намереваясь обсохнуть вместе с одеждой, которую решил тоже «искупать», войдя в ней в воду. Серое кимоно не пострадало, но после поединка всё было пропитано потом и кровью.  Полуденное солнце идеально заменило ему полотенце, быстро высушивая тело и намокшую одежду. Какое-то время Тадао просто сидел, провожая взглядом листья и жучков, уносимых течением. Высоко в небе пролетали птицы. Одна маленькая, с красным оперением, присела на противоположном берегу и запела. Лёгкий ветерок решил подыграть ей, потряхивая густую листву деревьев, которая начала издавать мягкий шелест.  Даже вода в реке зажурчала чуть громче. Монах закрыл глаза, полностью погружаясь в эти звуки, избавляясь от любых мыслей, пытающихся навязчиво пробиться в его сознание. Для этого ему не пришлось прилагать особые усилия и напрягать мозги.  Достаточно было просто «выйти» из их потока в окутывающие его звуки природы и со стороны наблюдать: что за «листья и жучки» там барахтаются? А когда «течение», постепенно замедляясь, в конце концов полностью останавливалось и вода становилась прозрачной, как слеза, мысли сами собой исчезали, открывая путь к чистому незамутнённому сознанию.

 Медитацию Тадао прервала женщина, незаметно подошедшая сзади и, видимо, давно за ним наблюдавшая, но не решающаяся побеспокоить. Он открыл глаза, почувствовав рядом чье-то присутствие. Полностью седая голова с длинными распущенными волосами и морщинистое лицо. С игральной доской и мешочком в руке. Увидев, что монах её заметил, женщина скромно отвела взгляд и подождав, когда он оденется, подошла ближе:

– Ну, здравствуй, монах! Камори сказал, что ты собираешься в дорогу?

– Не хотел об этом объявлять.

Она рассмеялась:

– Скромняга! Хороший сегодня день, правда?

– Что есть – то есть…

– Слушай, пока ты не ушёл, покажи: как обыграл того мерзавца, – она шустро разложила доску прямо на траве и высыпала чёрно-белые камушки – Как тебе идея?

Одноглазый человек, с распущенными и в большинстве своём седыми волосами длиной до плеч, улыбнулся и сел напротив. Поочерёдно они ходили, обкладывая каждую клеточку своим цветом и перекрывая полосы соперника. Составляя свои линии и уничтожая линии партнёра по игре. Победа доставалась то одному, то другому, а после начинали заново. Это было невероятно увлекательно. Особенно для монаха, когда на кону не стояла собственная жизнь. Игра затянула их так, что никто не обратил внимание на нависшие тучки и заморосивший дождик. Это были совсем незначительные тучки, чтобы о них беспокоиться, также как и слабый запах дыма. Но внезапно послышались крики откуда-то сверху, со стороны деревни. Вначале прозвучал одинокий крик, но потом раздался ещё один, следом ещё и ещё.

Тадао быстро забрался на ближайшую возвышенность, откуда открывался вид на деревню, и… замер. Один его глаз отражал весь ужас войны. Дома горели смертоносным пламенем. Охваченные огнём люди выбегали прямо на дорогу. Там их встречали вормоловцы и резали, как животных. Тех, кому удавалось прорваться из деревни в поля, догоняли либо огненные стрелы, либо всадники на лошадях. Тот, кто пытался оказать сопротивление, мгновенно погибали от кривого широкого меча. На глазах монаха одному бедолаге отрубили обе руки и прибили к стене его же оружием. Женщин хватали за волосы и тащили в сарай на окраине. Немощных и калек загоняли в горящие дома, удерживая внутри выставленными в сторону дверных проёмов и окон остриями копий.

Среди рисового поля Тадао заметил силуэт Камори и поспешил к нему. Фермер выхватил свой кинжал и неумело, как мог, атаковал издевающегося над ним, облаченного в доспехи, вормоловца. Ещё один враг, верхом на коне, со смехом наблюдал за этой картиной. Заметив приближающегося монаха с оружием в руках, всадник пришпорил коня и, вскинув меч, галопом понёсся навстречу Тадао. Монах тоже ускорил бег, направляясь прямо на противника. Расстояние между скачущим и бегущим быстро сокращалось. Вормоловец, ожидавший, что его жертва, наоборот, будет убегать, пришёл в замешательство. Перед самым моментом, казалось бы, неминуемого столкновения, он резко дёрнул на себя поводья. Конь взвился на дыбы, широкий клинок сверкнул в ярко-красных лучах заходящего солнца, но опуститься на голову монаха не успел. Мгновением раньше бритвенно отточенное лезвие ювелирно чиркнуло по широкой ленте на брюхе вздыбленного животного. Туго натянутая подпруга, удерживающая седло и всадника, лопнула. Ворломовец, потерявший опору, с застрявшими в стременах ногами, выпустил оружие и двумя руками схватился за повод, в попытке удержаться, тем самым натянув его ещё сильнее. Скакун не выдержал такой нагрузки и опрокинулся назад. Позади монаха послышался вопль и хруст, а затем – топот копыт. Но он не стал даже оглядываться, ведь должен был успеть спасти Камори.

Лучники, выслеживающие свои жертвы среди тех, кому удалось прорваться в поля, пустили стрелы вслед Тадао, которому теперь пришлось передвигаться зигзагами, чтобы уклоняться от смертоносного «дождя». Быстро выдыхающийся Камори был всё ближе. Монах увидел, как Вормоловец, «играющий» с фермером, умышленно нанёс очередной режущий, но не смертельный удар. Едва успевший отскочить Камори выронил кинжал и схватился за кровоточащую рану на ноге. Но тут же получил следующий удар плоской стороной широкого лезвия по голове, который свалил его с ног. Фермер уткнулся лицом в нежные побеги риса, взращиваемые им с такой любовью. Попытался приподняться, но ощутил на своей спине тяжёлый сапог, с силой прижавший его обратно к земле.

Монах был уже в пятнадцати шагах от друга, когда одна из стрел всё же достигла цели. Её острый наконечник прошил Тадао ногу. Перейдя на шаг, хромая, с торчащим из бедра оперением, он, стиснув зубы, продолжал приближаться к врагу:

– Стой! – но дальнейшие слова так и застряли в горле. Ещё одна стрела вонзилась в спину.

Руки выпустили оружие, ноги стали ватными. Из последних сил монах сделал ещё один шаг, вплотную подойдя к вормоловцу, но, получив толчок в грудь, навзничь упал на землю. Светло-голубой глаз наблюдал, как Камори хватают за волосы и поднимают, чтобы перерезать шею. В последние секунды жизни полный ужаса взор фермера пересёкся со взглядом Тадао. Затем тело упало, и на бледном лице зависла маска смерти. Враг хохотал. Его это забавляло. Монах попытался встать, но тут же провалился в чёрную пустоту, потеряв сознание от удара по затылку.

Храм постепенно утопал в дожде из жёлтых осенних листьев. У каменной стены двора сидела красивая девушка и играла на трёх струнах своего изящного саншина. Гибкие пальцы плавно двигались по длинному грифу, цепляя тонкие, туго натянутые шёлковые нити. Её музыка очаровывала. Ведь она играла не заученные композиции, а те, что исходили из самой глубины сердца, проливаясь через нежные руки и струны инструмента во внешний мир. Никто из настоятелей не смел её тревожить. Она была в идеально белом кимоно, словно только спустилась с небес, и источала такую умиротворяющую энергию, что жители даже самых отдалённых земель считали своим долгом посетить храм, спрятанный в глубокой лесной чаще. Эту девушку считали божественным ребёнком, но когда она слышала это утверждение, в ответ лишь весело улыбалась. Увидев проходящего монаха, девушка окликнула:

– Тао, ну ты где? …Я так по тебе скучаю!

– Уже скоро, Нани! Только прошу, – дай мне ещё немного времени!

Вихрь жёлтых листьев закружил по двору, стремительно унося монаха всё дальше и дальше от звонкого смеха девушки. В последние секунды, прежде чем этот чудесный мир был поглощён бесконечной пучиной тьмы, послышался тихий далёкий голос. Всё тот же прекрасный женский голос:

– Я буду ждать на той стороне, Тао…

Вормоловский отряд из тридцати человек зашёл в бамбуковый лес неподалёку от высокой горы. Возглавляли строй пешие солдаты, за ними шла конница, и замыкающими были пленники, тянущие набитые всяким добром телеги. За одну из таких телег был привязан человек в грязном сером кимоно, которого без сознания волокли по земле. Всю дорогу он стонал и морщился, его бросало в пот и дрожь, а позади себя он оставлял тонкий алый след. Совсем ненадолго глаз беспомощного открылся, чтобы увидеть ясное голубое небо и зелёный бамбук, пытающийся достать до облаков, а после, – вновь погрузиться во мрак.