Лотерейка бесплатное чтение

Жаркое полуденное солнце палило так, что пот холодным ручейком стекал из-под прикрытых кружевной шляпкой волн каштановых волос по шее прямо за ворот простого цветастого платья. Отмахиваясь от мух и проклиная тот день, когда она, бойкая молодая деваха, польстившись на государственные выплаты жителям села, пару месяцев назад приехала в это богом забытое место работать в местном медпункте простой фельдшерицей, услышала фальшивое пение и невпопад звучащие аккорды баяна:

–Белые розы, белые розы, беззащитны шипы… – орал на всю деревню хриплый мужской тенорок под отстающий от его пения аккомпанемент.

«Опять глотку дерёт с утра пораньше» – подумала Настя и бросила взгляд через покосившийся штакетник в глубь двора.

Там, на завалинке дома сидел щупленький мужичок лет сорока в застиранной майке-тельняшке, подвёрнутых до колен трениках и китайских шлёпанцах на босу ногу и усиленно растягивал меха баяна:

–Что с вами сделал снег и морозы, – эмоционально пел он, зажмурив от удовольствия глаза и пританцовывая всем телом в такт музыке.

Словно почувствовав, что у него появился слушатель, мужчина открыл глаза и, чуть привстав, помахал девушке одной рукой:

–Доброго утречка, Настасья Петровна!

Фельдшерица слегка кивнула и, отвернув голову, продолжила путь, а певец с чувством выполненного долга перед государственным лицом, проводил тоскливым взглядом раскачивающиеся формы и продолжил музицировать:

–Люди украсят вами свой праздник лишь на несколько…

Неожиданно вылетевший из открытого окна кусок теста шмякнулся горе-певцу прямо в лысый затылок и заставил его замолчать:

–Да заткни ты свою кнопкадуйку! – раздался из дома сердитый низкий женский голос. – У меня тесто на подходе! А печь уже прогорает!

–Ну, ты чего, – обиделся баянист, нехотя снимая инструмент с плеч.

–Чего-чего, – продолжила ворчать женщина в доме. – Ты жрать-то хочешь? Вот и давай, шевели маслами, коли они ещё двигаются!

Мужчина нехотя встал, размял плечами и направился к топчану рядом с поленницей, в котором одиноко скучал без работы огромный топор-колун:

–Электропечь же есть! Зачем дрова изводить?

–Что ты там бормочешь? – в ответ из окна высунулась женская голова в облаке окружающих её пышных тёмных волос. – От твоей печи при включённом телевизоре пробки повыбивает! Мужика-то в доме нет, что б с проводкой разобраться! Одни артисты!

–Кать, а Кать, посмотри-ка, что я умею, – желая отвлечь женщину на другие темы, выпрямившись, Борис встал в позу и, загадочно подмигнув жене, подёргал грудной мышцей:

–А? Ну, как? – и так посмотрел на любимую, словно ждал от неё не только одобрения, но и восхищения его умению.

–Да ну тебя! – смущённо засмеялась женщина. – Тоже мне, бодибилдер! Только это и можешь! Титьками дёргать! Ты вот лучше скажи, когда Маруське сарай починишь?

–Сарай, сарай, – обиделся мужчина. – Ничего-то ты не понимаешь в красоте мужского тела!

–Мать моя родная! Посмотрите-ка! Бред Пит нижнетагильский!

Резведя руки в стороны, а потом демонстративно прихлопнув в ладоши, Катерина дала понять мужу, что ждёт от него совсем не таких навыков.

–Мам! Ну, ты где? Начинается! – раздался в глубине дома молодой голос и женщина тут же скрылась из окна, вернувшись в дом.

Встав в позу и, наигранно размяв плечами, Борис огляделся по сторонам и, никого не увидев на пустынной улице, горько вздохнул от отсутствия зрителей и взялся двумя руками за колун.

Взмах.

Сильный удар.

И расколотое надвое бревно разлетается ровными половинками в разные стороны.

–Что, сосед, проехалась по тебе жинка? – наблюдающий из-за штакетника за супружескими разборками, дед Иван хитро прищурил глаз и шмыгнул носом.

–Чего тебе? – не отвечая на вопрос, сердито буркнул ему в ответ Борис.

Деда Ивана на селе особо не любили. Нигде не работающий и непонятно на что живущий дед (хоть возраста он и был неопределённого, но все почему-то решили, что он довольно старый) появился у них как будто бы ниоткуда. Поселился в заброшенном доме и вечно побирался по всему селу, плачась на свою несчастную жизнь. Рассказывал, будто был он то ли майором, то ли (по другой версии) полковником, а потом, как вышел на пенсию, обдурили его чёрные риелторы и забрали роскошную квартиру на Арбате. А потом вдруг выяснилось, что вовсе это были ни риелторы, а дочь (или сын?) выгнали из собственноручно построенного дома в Твери… По началу его рассказам верили, жалели: кто картошки подкинет, кто сторублёвку даст. Но со временем всем это надоело. И то правда: работу предлагают – отказывается, огород не сажает, кур бы мог завести – и то не хочет. Всё-то ему то это не то, то это не так, все ему должны, а он- будто барин-барином.

–Так это, подкинь сотенку до пенсии, – жалостливо начал дед Иван.

–Ты мне ещё с третьего месяца должен. Когда отдашь? – не выпуская топор из рук, напомнил ему Борис о давнем долге.

–Так в эту и отдам. Вот те крест, – перекрестился мужчина.

–Да что мне твой крест! Ты ж неверующий!

–С чего это ты взял? Верую, как есть верую, – с укором посмотрел на собеседника дед и наигранно перекрестился ещё раз.

–Ври больше! – отмахнулся от него Борис и снова принялся за работу:

«Хоть бы врать научился! Церковь рукой подать – а ни разу туда и не заглянул!» – подумал он и, выбрав полено, поставил его на топчан.

Взмах.

Удар.

Треск расколовшегося бревна заглушил доносящийся из дома мужской восклицающий голос:

–Потому что у нас выигрывают!

–Жадный ты, Борька. Ох и жадный. Да ничего, мы ещё посмеёмся, – не получив желаемое, Иван зло плюнул в сторону хозяина дома и пошёл искать себе того, кто в очередной раз поверит в его байки.

Войдя в раж, щупленький, казалось бы, с виду Борис, с грацией атлета, ничуть не обращая внимания на телевизионные звуки и на матерящего его соседа, не переставая продолжил махать своим оружием, засыпая поросший затоптанной травой двор поленьями и щепой.

В небольшой комнате, заставленной старой, местами обшарпанной мебелью, на покрытом цветастым покрывалом диване в ряд сидит троица: хорошенькая круглолицая девушка лет восемнадцати-девятнадцати – Варвара – в коротких джинсовых шортах и свободной футболке с изображением симпатичного парня и одногодки мальчик и девочка. Девушка держит в руках лотерейный билетик и карандаш и, не сводя глаз, смотрит на ведущего на экране телевизора. Рядом с ней, малыши-семилетки, вытянувшись струнками, внимательно смотрят за всем происходящим в телепередаче.

–И следующий номер, – вынимает ведущий бочонок из мешка – двадцать пять!

–Варька, двадцать пять, – засуетился Владик, – смотри, есть, нет?

–Есть! – зачеркнув циферку, твёрдо отвечает девушка и зачёркивает первую в билетике цифру.

–Эй, малышарики! – раздался с кухни женский голос. – Ну, чего там?

–Первая из первой! – ответила матери Варвара.

–Ну, добре, добре, – кивнула головой женщина, вымешивая тесто. С виду она была очень высокая и статная, гораздо крупнее своего хоть и с мускулами, но всё-таки хлюпенького по сравнению с ней, мужа. Её стройные крепкие ноги выглядывали из-под подола простого велюрового халата на молнии, а красивые, мягкие руки ловко формировали из податливого теста шарики. Не отрываясь от работы, женщина выглянула в окно, невольно залюбовавшись на работающего супруга, но тут же её взгляд покосился на завалившийся местами штакетник, и она забормотала сама себе:

–И послал же бог муженька. Ни тебе забор починить, ни проводку исправить, не говорю уж о сарае. Как бы Маруське крыша на голову не упала.

Маруська – любимица всей семьи – корова-бурёнка, уже второй месяц квартировала в сарае с проломленной крышей. Ещё в начале лета в деревне разразился сильный ураган и высоченная дряхлая осина, которую давно уже надо было спилить и пустить на дрова, не выдержала его напора и, переломившись надвое, упала прямо на старую крышу, пробив её своими ветками. Маруське вначале раздолье было: можно было рвать листву, прямо не выходя из дома! Но во время дождей сарай заливала вода и бедное животное стояло в грязи, укоризненно смотря на хозяина своими большими луноликими глазами.

–Забор-то скоро совсем на бока ляжет, – прокричала Катерина мужу в окно. – Вроде есть мужик в доме, а как будто и нет! Соколова Пашку попросить, что ли? Или, может, мужа на час вызвать?

Действительно, мужик у соседки Любки – Павел – был справный. Во дворе чистота и уют, ни дырочки нигде, ни царапинки. Хоть песни и не орал.

–Слышь? Нет? Пашка-то придёт, со стыда не сгоришь?

–А чего гореть-то? – огрызнулся в ответ Борис, насаживая топор на бревно. – Мы не гордые!

–Ишь ты! – не унималась Катерина. – Не гордые!

–Мам! – раздался Варькин голос из комнаты! – Давай тише, а?

–Ну-ка, цыц, матери рот затыкать! – перенесла злобу с мужа на дочь женщина. – Совсем свихнулись со своей лотереей. Всё равно больше сотни не выиграем!

–Мам, мамочка, – запищали в ответ малыши.

–Дверь прикройте! – Скомандовала Катерина и, услышав захлопнувшийся стук, снова переключилась на мужа:

–На цацу свою посмотри! Приехала вся такая-растакая!

–Ну, и какая?

–Какая, какая… Дольче кабана разукрашенная! Губы накачанные, как вареники! И что, силиконовая целовалка не растекается?

Со злостью побросав пироги на противень, Катерина пихнула его в печь и плюхнулась на табурет. Хоть и была уверена она в супружеской верности своего ненаглядного, а всё же её женская гордость давала о себе знать, когда она замечала бросаемые в сторону молодой фельдшерицы мужнины взгляды.

–Ты б, Катерина, на себя посмотрела!

Воткнув топор в бревно, Борис присел рядом на топчан и, достав из кармана штанов сигаретку с зажигалкой, затянулся.

Да, что ни говори, молодая фельдшерица была что надо! Огонь, а не девка! Высокая, статная! Грудь! Во! Как дрожжевое тесто из квашни, вылезала она из тесного бюстгальтера, показываясь во всей своей красе в глубоком вырезе медицинского халата. Губы пухлые, яркие, сочные…

Вспомнив красавицу-медработника, Борис выдохнул. Конечно, как только появилась такая у них в селе, местные мужики табунами повалили в медпункт. Кто с царапиной, кто с выдуманной болью в животе, кто с мигренью… Лишь бы попялиться на новую деваху. Свои-то приелись все уже! Ну, и Катерина, дура, ревновать давай! Да что и говорить, не без причины. Сам бы Борис с превеликим удовольствием помял такие дойки. Вот и турникет себе даже соорудил подтягиваться, что б при случае удивить молодуху на приёме.

– А чего я у себя не видела? – выкрикнула женщина в окно мужу.

–А вот баба ты ли нет? Ведь как приятно посмотреть, когда женщина вся такая… – задумчиво затянулся Борис.

–Чего? – высунулась из окна Катерина.

–Ухоженная, говорю, – повернулся к ней муж. – Красивая, накрашенная…

–И на кой мне мазаться? Над кастрюлями краской трясти или Маруське, вон, глазки строить? – обиделась женщина, при этом инстинктивно поправив рукой волосы.

–Да хотя б Пашке своему! – обозлился мужчина и, бросив сигарету на землю, яростно затоптал её и снова взялся за топор.

Вот как же она достала с этим соседом! Паша такой, Пашечка сякой! И всё-то у него во дворе, как новенькое…

–Пашка мужик! И химией не интересуется! – быстро отпарировала его жена и, захлопнув окно, дала понять, что разговор окончен, но тут же передумала и добавила:

–И не мой он совсем!

–Ага! Лав ю натурейшен! – констатировал Борис и так рубанул о бревно, что оно разлетелось на несколько мелких частей.

Не ожидая сам от себя такого, он встал и удивлённо посмотрел на руки, топор, щепки…

Ну ни хрена себе! Ведь есть ещё силушка в руках! Не растерялась!

Отойдя от окна, Катерина подошла к стоявшему на кухне шкафчику и достала оттуда небольшую пластиковую коробочку с крышкой. Внутри лежало маленькое зеркало и несколько тюбиков с помадой и чем-то ещё. Посмотрев на себя, женщина вздохнула. Да, годы оставили неизгладимый след на её лице. Морщинки мелкой сеточкой развили свою паутинку вокруг её глаз, от крыльев носа вниз текли две тоненькие впадинки… Пригладив выбившиеся из-под ободка волосы, женщина попыталась их пригладить рукой, но они предательски взвились в разные стороны. Вот как же она ненавидела эти волосы! С самого детства пушились они вокруг её головы и только после бани становились покладистыми. Но ведь вечно мокрой ходить не будешь! По молодости, чтобы хоть как-то облагородить себя, Катерина крутила бигуди и тогда волосы по несколько дней лежали крупными локонами по её плечам. Подруги завидовали, мол, и химию делать не надо. Но только стоило помыть голову, и вместо локонов вокруг головы снова рождалась шапка, как у одуванчика. И опять или бигуди, или… С годами Катерина смирилась…

Прилезав предательски выбившиеся из-под ободка пучки пушащихся волос, Катерина достала тюбик и попыталась подкрасить блеклые губы. Однако, помаде, видимо, был не первый десяток, и она задеревенела настолько, что никак уже не могла выполнять своё прямое предназначение. Горестно вздохнув, женщина закрыла коробочку и положила голову на руки.

А ведь когда-то она была хороша!

И ничуть не хуже этой Настьки-фельдшерицы!

–Мам! Мама! – хлопнув дверью, на кухню ворвалась троица подозрительно радостных ребятишек и закружилась вокруг матери.

–Ну, чего вам, подлизуки? – обняв кровиночек, Катерина ласково поцеловала их в лобики.

–Мы выиграли, мамочка, – схватив мать за плечи и смотря ей прямо в глаза, восторженно произнесла Варька.

–Ну, выиграли, и что? – усмехнулась женщина. – Чего орать-то?

–Ты не понимаешь, да? – сгорая от нетерпения сказать что-то важное, Варвара так вся и пылала.

–Тысячу, что ли? – недоверчиво отстранившись от дочери, спросила Катерина, но та отрицательно покачала головой и загадочно посмотрела на вошедшего на кухню отца с охапкой поленьев.

–Две? Ну вот, будет, на что Владика с Анютой в школу собрать, – удивилась мать, и дочка снова покачала головой.