Горелое озеро бесплатное чтение

Глава первая

– «Чтоб вы заживо сгорели, нелюди проклятые!» – выкрикнул, превозмогая боль, окровавленный путник. Главарь посмотрел на него с издевкой, пнул сапогом и плюнул прямо в лицо. Помощники заржали. Из их безобразных ртов изрыгались скрежет и блеянье. Казалось, что вместе со звуками выплескивались яд и вонь.

Они швырнули путника в канаву, чтобы его разорвали на куски дикие звери, и уже решили уезжать, как кто-то предложил освежиться в озере, от крови отмыться. Поскидывали свою рванину, прыгнули в воду, и тут как грянул гром, которого сроду не слыхали, молния все небо прорезала, раздвоилась у самой воды и точно в головы главаря и его главного прихлебателя попала. Помощник-то сразу помер, а главарь задергался как бешеный, глаза почернели, из ушей кровь полилась и…

– А-а-а!!! – заорал, закрыв уши руками, щуплый мальчишка.

– Молчи, придурок! – зашипел на него рассказчик. – Сейчас вожатые прибегут, мне опять из-за тебя достанется!

– Но-но, полегче! Не ори на него. Он тебя просил просто истории про озеро рассказать, а не пугалки всякие, – вступился за младшего брата Димка. – Пойдем, Вить, я тебя в твою палату провожу. Говорил же тебе, нечего по ночам к нам бегать. Что ты как хвост за мной везде ходишь?

– Не пойду. Никуда не пойду, давай на одной кровати ляжем. Мне страшно. Я теперь до утра не засну, – заканючил Витя.

В тусклом свете фонаря Димка заметил, что в глазах брата заблестели слезы.

– Ох, и зачем тебя в лагерь отправили? – с досадой пробормотал Димка. – Ты ведь ничего сам не можешь, всего боишься… Ладно, ложись валетом. Утром я тебя разбужу, и чтобы до подъема к себе перебрался, понял?

Мальчик кивнул, но все еще испуганно исподлобья смотрел на брата.

– Ложись-ложись, – поторопил его Димка. – Ты не слушай, враки это все. Ты же помнишь, что тебе вожатая рассказывала? Это озеро волшебное, мудрое. Кто с добрыми мыслями к нему приходит, у того только хорошее случается. Ну, клад там можно найти, или еще что-то хорошее случится.

Через полчаса в палате было тихо, заснул даже маленький Витя. Не спал только Димка. Во-первых, ему было очень неудобно на узкой пружинистой кровати рядом с братом, а во-вторых… Наташа. Вчера он первый раз коснулся в беседке ее руки, когда помогал рисовать ей спортивный плакат. А потом, вечером, на дискотеке, он осмелился пригласить ее на танец. И она согласилась и, кажется, даже была рада. И у нее так чудесно пахли волосы. Солнцем и какой-то вкусной травой…

Димка почувствовал, как у него запылали щеки. «Вот бы остаться с ней вдвоем! Без этих прилипчивых подружек, без присмотра вожатых, без вечно болтающегося под ногами Витьки… Вот бы сбежать с ней к этому самому Горелому озеру и уплыть далеко-далеко, прямо до другого берега, касаясь, будто случайно, ее руки под водой. Как бы только выбраться так, чтобы вожатые не засекли?» Димка иногда видел, как втайне от администрации лагеря местные посудомойки выносили сумки с остатками ужина, отодвигая доску в заборе. Но согласится ли Наташа? Надо как-то выбрать подходящий момент и предложить ей погулять по лесу.

На следующий день во время тихого часа Димка незаметно выскользнул из палаты. На улице было почти тихо. Вдали слышались глухие удары мяча и радостные восклицания. Вожатые играли в волейбол на дальней площадке. После недолгого дождя пахло прибитой пылью и свежескошенной травой. Повсюду были вывешены спортивные плакаты. Даже беседки были выкрашены в цвета флагов дружественных иностранных государств. 1968 год обещал быть знаковым для советских спортсменов, надеющихся вырвать-таки заветное первое место у американцев. И дети, и вожатые всю смену только и обсуждали предстоящие летние Олимпийские игры в Мехико. От спартакиад и конкурсов на выносливость у неспортивного Димки постоянно ныли мышцы.

Терзаясь сомнениями и страхом прослыть незадачливым ухажером, он прошел к Наташиному корпусу и неуверенно заглянул в окно первого этажа. Если бы ему сказали еще вчера, что он не просто будет нарушать лагерную дисциплину, но и организует совместный побег во время тихого часа, он никогда бы в это не поверил. Димке показалось, что за эти сутки он почти превратился в киношного шпиона.

Наташа сидела вполоборота к окну и читала книгу. Завиток русых волос выбился из тугой косы и спустился золотистой спиралью к нежно-розовой мочке уха. Дима, борясь с волнением, чуть слышно постучал кончиками пальцев по стеклу. Наташа вскинула голову, улыбнулась и уже через несколько секунд выскользнула из двери.

В воздухе парило. Палящее солнце прижало к земле набухшую сизую тучу. Над горячим асфальтом низко проносились суетливые ласточки. На улице никого не было, даже вожатые спасались от жары в помещениях. Димка неуклюже взял девочку за руку и, озираясь по сторонам, повел ее уже знакомым путем в лес. В тени хвойных деревьев было чуть прохладнее. На стволах сосен блестели янтарные капли. Остро пахло смолой, можжевеловой хвоей. Наташа шла совсем рядом. И Димка сквозь лесные ароматы улавливал едва ощутимый сладковато-манящий запах ее кожи. На загорелой гибкой руке были чуть заметны выцветшие за лето волоски.

Когда пришли к озеру, Димка хотел угостить подругу шоколадной конфетой, но с обжигающей неловкостью понял, что она полностью растаяла. Смутившись, он незаметно выбросил ее за спину и вытер руки о штанину.

– Может быть, искупаемся? Здесь вода очень чистая. Я здесь как-то плавал… И охладимся немного, – предложил Димка.

– Да ты чего? – Наташа удивленно захлопала ресницами. – У меня ведь купальника нет. Да если бы и был, я бы здесь ни за что купаться не стала. Ты что, не знаешь про мертвецов?

– Каких мертвецов? – недоуменно переспросил Димка.

– Ты шутишь, что ли? Думаешь, почему нас сюда купаться не водят? Здесь омуты страшные!

– Да брехня это. Я здесь несколько раз плавал. Нет здесь ничего.

– Тебе повезло просто! Их не видно, а они есть. Несколько лет назад тут два мальчика утонули. И еще одна вожатая купалась и пропала. Ее всем лагерем искали, так и не нашли. А про молнию тоже не знаешь?

Димка отрицательно покачал головой.

– Вот ты чудной! Мне девочки из старшего отряда рассказывали, что здесь бабулька местная чернику собирала. Ну, давно, не знаю, когда точно. И вот гроза началась. Бабушку прямо у воды и убило! Труп весь обгоревший нашли. Думаешь, озеро просто так Горелым назвали? Нет уж, спасибо, я как-нибудь без купания обойдусь.

Вдалеке грянул гром. На Наташину руку упала крупная тяжелая капля. За ней еще одна. Розовато-лиловое небо резко потемнело. Набухшая туча лопнула, и начался ливень. Дети побежали назад. Сосновые кроны приняли удар на себя, защитив ребят от потоков льющейся с неба воды. Димка предложил остаться в лесу, чтобы не промокнуть на просеке до нитки. Наташа ответила, что в лесу пережидать грозу еще опаснее, но ярко блеснувшая молния напугала ее, и она, вздрагивая всем телом, прижалась к Димке. Он стоял, опираясь на пятнистый ствол кряжистой сосны, и слушал сбивчивое дыхание девочки. Промокшее платье прилипло. Маленькая, но уже хорошо очерченная грудь учащенно поднималась и опускалась. Трясущимися пальцами Димка снял с себя рубашку и накинул ее на плечи девочки, как бы случайно коснувшись упругой бусины ее соска. Тело резко пронзил электрический ток. Внизу живота стало волнительно тепло. Димка нервно сглотнул и коснулся мокрыми губами ее шеи.

Хлопок пощечины заглушил новый раскат приближающего грома. Но оба удара не отдалили ребят друг от друга. Наоборот, Наташа, как будто вырываясь, прижималась еще ближе. Димка, оглушенный желанием и пульсирующим в висках гулом, зажмурился и впился в ее губы. Девочка укусила его. Не размыкая губ, Димка почувствовал неведомую ранее волну томительно-сладкой боли.

Этот день стал для него отправной точкой в познании неизведанного и недоступного ранее мира прикосновений и чувств. И даже много лет спустя с каждой новой подругой он как будто сверялся со своим тайным компасом: так ли сильно захлестывает его мощная волна наслаждения, как тогда, в лесу, на берегу Горелого озера. Удивительно, но с годами эти волны становились все менее стремительными и менее теплыми. Иногда они вовсе не накрывали его с головой, а только дразнили и откатывались обратно, оставляя после себя гулкое эхо.

Когда он встретил Ингу, сладостные волны вернулись с сокрушающей, непреодолимой силой. Это были самые счастливые годы. А потом как-то случилось, что вместе с ее уходом он потерял не только волны, но и, кажется, самого себя.

Сын уже вырос, с работой из-за пошатнувшегося здоровья пришлось расстаться… Пожалуй, кроме брата и маленького внука, Дмитрий Николаевич не был интересен никому. Эх, как много бы он отдал, чтобы хоть на миг вернуться на берег того самого озера и еще раз почувствовать, что все впереди, что все только начинается и надо просто в это поверить…

Дмитрий Николаевич грустно улыбнулся своим воспоминаниям и отложил газету на журнальный столик. «Каким же счастливым было детство! Да и юность тоже. А главное – мы были свободными. У нынешних детей этого и близко нет. Всюду с родителями. А если без взрослых остаются, то одна учеба и компьютер с телефоном. Внучке Марине только четырнадцать исполнилось, а вся жизнь у девчонки в гаджетах этих проходит. И даже романы там же. Это ж чушь собачья какая-то! Кем они вырастут, не зная нормального детства? Как будут общаться между собой, если только и умеют что стучать по клавишам?! Надо хотя бы Сережку не пустить раньше времени в этот виртуальный мир. Показать ему, как жить по-настоящему. Рассказать поподробнее про мальчишеские забавы моего времени. Поймет ли, правда? Пять лет всего мальцу. Интересно, а есть ли сейчас это Горелое озеро? Самое яркое воспоминание ранней юности. Когда все еще впереди. Протяни руку – и вот она, жизнь. И почему это озеро так называлось? Ерунда, конечно, про этих утопленников с погорельцами. Надо бы съездить туда с Сережкой на выходные, пока еще дни теплые стоят».

Глава вторая

– Деда, ну как сломалась? Ты же мне обещал, что мы за грибами пойдем к озеру! И что сосиски на костре жарить будем! Давай починим машинку? Давай я тебе помогу, хочешь?

Дмитрий Николаевич ласково потрепал внука по макушке:

– Деловой ты какой у меня! Но не сможем мы с тобой машинку починить сегодня. Там детали нужно кое-какие купить сначала. Подожди немного, через недельку наш «Ниссан» как новенький будет, вот мы и поедем с тобой за грибами.

Внук побежал в свою комнату и через минуту вернулся оттуда с горящими глазами и с пригоршней десятирублевых монет.

– На, дедуля! – сказал он торжественно, протягивая деду деньги. – Пойдем покупать детальки. И сразу же за грибами поедем. Мы успеем до вечера, я тебе обещаю. А я днем сегодня совсем спать не буду!

Дмитрий Николаевич покачал головой:

– Сережка, так быстро дела не делаются. Мастеру время нужно, чтобы машину починить.

– Ну так на такси давай поедем или на автобусе! – не унимался мальчишка.

– Да уж мы с тобой как пойдем куда-нибудь, так сразу во что-то да вляпаемся!

Дмитрий Николаевич вспомнил, как ему досталось от невестки, когда он убедил ее отпустить с ним Сережку в лес за елкой перед Новым годом, и как они застряли потом в непролазных сугробах. Вытащить массивный Nissan Patrol удалось только со спецтехникой поздно вечером. А потом Дмитрию Николаевичу пришлось еще платить штраф за незаконную вырубку деревьев.

Недавний поход с внуком на футбольный матч закончился и того хуже. Дедушка с Сережкой традиционно заняли места около ворот, чтобы получше видеть самые напряженные моменты игры. Погода была теплой, светило яркое послеобеденное солнце. Не разъехавшиеся по дачам на время каникул дети собрались крикливой стайкой за кромкой поля, чтобы успеть подать футболистам вылетевший в аут мяч. Сережка, насупившись, с завистью смотрел на счастливчиков, которым удалось дотронуться до мяча, но в начале второго тайма не выдержал:

– Деда, ну пожалуйста, разреши мне тоже постоять на поле. Я бегать не буду. Постою просто.

И дедушка разрешил. Сначала все было отлично. Девочка лет десяти, поймавшая мяч, даже принесла его Сереже, чтобы тот смог сам передать его вратарю. Но при следующей неудачной атаке на ворота эта же девочка быстро ринулась вперед, случайно оттолкнув маленького Сережку. Вроде и поле было мягким, и падал Сережка с высоты собственного роста, но итог был печальным. Перелом локтевой кости со смещением.

Больше навлекать на себя гнев невестки Дмитрий Николаевич не хотел. И как ни жалко ему было, он был непреклонен в отмене запланированной поездки.

После бесплодных попыток убедить деда мальчик сник и ушел к себе в комнату. Дмитрий Николаевич в нерешительности подождал несколько минут и осторожно заглянул в детскую. Сережа сидел на подоконнике и размазывал кулаком капающие слезы.

Заметив деда, внук, всхлипывая, проговорил:

– Ты ведь мне сам говорил, что клад у Горелого озера можно найти только когда тепло. А уже листья желтые. И я уже кофту на футболку надеваю. Не найдем клад теперь. И вообще, ты меня чему учил? Что слово нужно держать. А ты не держишь!

Дмитрий Николаевич вздохнул, подошел к мальчику и, прижав к себе вихрастую голову внука, сказал дрогнувшим голосом:

– Вот ты упрямец! Хорошо, давай одеваться. На такси как-нибудь доберемся. Поплутаем, конечно, но дорогу найдем. Только я чай заварю, чтобы в термос налить, и в магазин на минутку сбегаю, куплю что-нибудь перекусить в дороге.

На деле выяснилось, что искать дорогу к озеру совсем непросто. Того лагеря, в котором Дмитрий Николаевич проводил свои летние каникулы почти шестьдесят лет назад, уже давным-давно не было. Весь берег реки был застроен дачными и коттеджными поселками. Проехав около двадцати километров от города на такси, Дмитрий Николаевич попросил водителя свернуть к реке. Немного повиляв по дачным улочкам, натыкаясь повсюду на шлагбаумы и заборы, дедушка решил отпустить машину и поискать с внуком Горелое озеро самостоятельно. Тем более место, где заканчивался очередной дачный поселок и начинался сосновый лес, показалось Дмитрию Николаевичу знакомым.

Лес пах мхом и осенней сыростью. Буквально через несколько шагов Дмитрий Николаевич присел на корточки и показал внуку блестящую шапочку гладкого масленка. Внук погладил осклизлый гриб, вытер о штанину руки и вдруг радостно воскликнул:

– Дедуля, а это что за толстяк такой?

Сережа с удивлением показывал на крепкий боровик с бархатной темно-коричневой шляпкой.

– Да ты ж у меня настоящий грибник! – восхитился Дмитрий Николаевич. – Это сосновый белый гриб. Редкое явление! Признак очень хорошей экологии бора. Считай, что ты клад нашел! Давай покажу, как его правильно срезать нужно.

Дедушка с внуком долго бродили по лесу. Они даже разожгли небольшой костер и пожарили на нем толстые сочащиеся сосиски, но озеро так и не нашли.

– Ладно, – сказал Дмитрий Николаевич, – зачем нам с тобой озеро, если здесь река рядом? Пойдем прогуляемся вдоль нее немного и будем выбираться отсюда. Еще такси как-то вызвать нужно.

Широкая река заметно обмелела. То тут, то там из стальной глади воды поднимались песчаные островки. Еще высокое сентябрьское солнце золотило колышущиеся на ветру стебли ковыля. Где-то вдалеке тарахтел трактор – заканчивались работы по уборке урожая.

– Эх, Сережка, какая полноводная раньше была река! – с горечью заметил Дмитрий Николаевич. – Нам здесь даже с вожатыми не разрешали купаться. Течение сносило так, что только опытные пловцы могли реку переплыть. Да и то не ровно по прямой переплывали, на метров пятьсот ниже по течению выбирались на берег. Мы с мальчишками иногда хулиганили: сбегали к реке втихую от вожатых, но чаще всего не купались, а в войну играли. Тут недалеко еще дзот был. Как же он мне нравился! Вокруг простор: река шумит, пшеница колосится, солнце палит, а ты сидишь в прохладном дзоте и наблюдаешь за противником из узких окошек. Как сейчас помню сладковато-сырой запах влажной земли. При входе обычно еще сыроежки или маслята росли. А сейчас уж, наверное, этого дзота и в помине нет.

Дмитрий Николаевич пристально смотрел в поросшие ивняком берега, пытаясь разглядеть что-то знакомое. И вдруг он радостно вскрикнул и потянул за собой внука:

– Сережка, нашел! Вон он, наш дзот! Айда смотреть! Значит, и до озера доберемся потом. От дзота-то я уж точно к нему дорогу найду.

Показав оборонительное сооружение с узкими, густо заросшими мхом амбразурами, дед повел Сережку в сторону леса. Пройдя сквозь кряжистые деревья с причудливо вылезающими из песчаной почвы корнями, путники вновь оказались в прохладном сосняке. Вдали за желто-коричневыми стволами деревьев показался высокий решетчатый забор.

Дедушка подвел внука к забору и присвистнул. Метрах в тридцати за оградой начиналось то самое Горелое озеро. Вокруг него – благоустроенная полоска пляжа с расставленными пластиковыми лежаками.

– Ты смотри, – протянул Дмитрий Николаевич, – и здесь частная собственность, етить ее налево… Ничего народного не осталось. Как место хорошее – так все себе забирают. И наверное, еще и бесплатно. Ладно, мы нашли что хотели, давай к дому направляться. А то уже скоро темнеть начнет. И холодает сильно. Даже в лесу ветер чувствуется.

– Дедушка, – Сережка дернул Дмитрия Николаевича за рукав, – смотри, вон калитка. Давай попробуем туда зайти? Ты ведь говорил, что грибов больше всего у озера растет? И про клад ты что, забыл?

– Так там замок висит, видишь? Хотя вроде приоткрыто. Давай попробуем. Погуляем у озера и обратно. Хочу понять все-таки, почему оно Горелым названо.

Посреди озера шли широкие круги. Дмитрий Николаевич с радостью сообщил внуку, что так дышит рыба, которая может обитать только в очень чистых водоемах. Вдали виднелась деревянная беседка с двумя кормушками для птиц. Дедушка и внук дошли до нее, присели передохнуть и доели взятые с собой бутерброды. Чая в термосе осталось совсем немного, хватило только Сереже. Пока мальчик заканчивал трапезу, дедушка незаметно вытащил из кармана куртки принесенный с собой почерневший от времени царский серебряный рубль и положил его под вылезающий из земли корень. Через пару минут счастливый возглас Сережки, нашедшего клад, гулким эхом разлетелся над озером.

После бурного обсуждения и бесплодных попыток найти еще один клад дедушка с внуком стали собираться домой.

– Вот зараза, телефон разрядился! – с досадой воскликнул Дмитрий Николаевич. – Не нужно было мне, старому дураку, карты и навигатор смотреть. Все равно здесь нормально не загружается ничего. А нам еще такси вызывать. Ладно, давай выбираться, встретим кого-нибудь в ближайшем поселке, попросим такси нам с тобой вызвать. Погоди, малыш, а мы через эту калитку входили?

Сережка утвердительно закивал.

– Постой, ничего не понимаю, – пробормотал Дмитрий Николаевич, дойдя до калитки, – так она закрыта. А замок ведь открытым был. Что за шутки такие? Давай обойдем вдоль забора, вдруг мы все-таки в другом месте зашли.

Однако со стороны реки никаких калиток не было. Дмитрий Николаевич уже решил обойти весь забор по периметру, когда из-за беседки их окликнул невысокий плотный мужчина в коричневой ветровке. Дмитрий Николаевич с радостью поспешил навстречу.

– Вы представляете, – взволнованно начал он, – хотел показать внуку места своей молодости и сам не понял, как оказался заперт. Помогите нам, пожалуйста, выбраться. А тут еще как назло телефон разрядился. Вы, наверное, хозяин этого участка, да?

Мужчина приветливо улыбнулся:

– Да нет, что вы. Этот участок принадлежит лечебнице. А это наша зона отдыха, так сказать. Летом здесь купаются. Пойдемте, покажу вам наши угодья, раз вы здесь когда-то давно лето проводили. Вам, кстати, так до города гораздо быстрее будет, чем со стороны реки.

– Вот спасибо! – обрадовался Дмитрий Николаевич. – Значит, на месте лагеря больницу построили? Я просто не там искал сначала. Позабыл уже – полвека здесь не был. Думал, что дома и коттеджи понастроили. А вы по какому профилю лечение оказываете, кстати?

Между спутниками завязалась долгая беседа с упоминанием каких-то незнакомых Сереже мест и имен. Малышу стало совсем скучно. Он устал, натер ногу и очень хотел домой. Вместе с дедушкой и его новым знакомым они вышли из соснового бора, прошли через просеку, поросшую орешником, и увидели низкие желто-салатовые домики. Их проводник долго показывал им какие-то постройки, прежде чем они вместе зашли в одноэтажное кирпичное здание. За разговором хозяин налил гостям вкусного сладкого чая с незнакомым пряным ароматом, угостил их круглыми мятными пряниками с белой сладкой глазурью и вышел из комнаты.

По телу стало разливаться тепло. Уставшие ноги стали мягкими и непослушными. Сережа видел, как дедушка замахал головой и попытался подняться со стула, но потом его лицо почему-то стало совсем нечетким и вообще расплылось. Вместо дедушки перед глазами появились шляпки скользких маслят и густой зеленый мох.

На следующее утро Сережу нашли спящим на остановке в незнакомом городе. Несмотря на сильный испуг, ребенок смог четко назвать имя, фамилию и родной город. Полдня он провел в местном участке полиции с девушкой-следователем, пока за ним не приехали сходящие с ума от страха и переживаний родители.

От места, где нашли ребенка, до их родного города было около ста километров. А про Дмитрия Николаевича больше никто ничего не слышал.

Глава третья

Эдуард сидел в машине и барабанил пальцами по рулю. Алины с Сережкой не было почти полтора часа. Консультация врача должна была давно закончиться. А совсем скоро назначенный прием у следователя. Конечно, никаких надежд не было: три предыдущие встречи результата не принесли, но все же… Должна же быть какая-то разгадка у этой мутной истории. Такое впечатление, что отец просто растворился.

Эдуард устал нервничать и без конца вздрагивать при виде незнакомого номера на экране телефона. Прошло два месяца, а никакой полезной информации так и не появилось. Еще и Сережка… Постоянные ночные кошмары, энурез и истерики каждый раз, когда родителей не было рядом. Алина брала уже второй отпуск подряд, чтобы неотлучно быть вместе с сыном. В детский сад Сережка ходить не мог – начинал плакать сразу, как мама выходила из комнаты.

Беседы с психологом мальчику не помогали, и вот теперь уже консультация психиатра. Иногда Эдуарду казалось, что было бы легче, зная, что отец мертв. По крайней мере, самое страшное было бы уже позади. Мозг перестал бы постоянно прокручивать бесконечные варианты, и время начало бы свое целебное действие. Но Эдуард каждый раз отгонял эти мысли и заставлял себя верить в то, что чудо еще возможно.

В воротах поликлиники показалась Алина. На руках у нее навзрыд плакал пятилетний Сережка. Эдуард выскочил из машины, подбежал к жене и попытался взять сына к себе. Мальчик зарыдал еще громче и крепко вцепился в мать.

– Чтобы я хоть раз еще пошла с ним к этим врачам! Психиатр называется… – прошипела Алина, кусая губы. – Никогда больше! Успокойся, мой зайчонок, успокойся! Все прошло, все хорошо… Сейчас мы с тобой киндер-сюрприз откроем. И кока-кола есть в машине.

Было видно, что Алина сама находилась на грани истерики.

Они сели в машину. Ребенок вздрагивал, но слезы уже перестали падать крупными каплями из опухших светло-голубых глаз.

– Ой, смотри, какой у нас робот попался! – наигранно-веселым голосом продолжала успокаивать ребенка Алина. – У нас с тобой такого еще не было. Давай сейчас поедем в «Макдоналдс» обедать, хочешь? Там еще игрушку купим с «Хэппи милом»?

Мальчик, сглатывая всхлипы, утвердительно закивал.

– Алин, не получится сейчас, мне к следователю нужно, – тихо сказал Эдуард.

– Никуда тебе не нужно! – почти сорвалась на крик Алина. – Хватит! Потом съездишь! Посмотри, что с ребенком творится! Все равно тебе ничего нового не расскажут. Я так больше не могу! Прошу тебя, давай прекратим все эти выяснения, хотя бы на… – Алина осеклась и достала из сумочки вибрирующий телефон. – Отвечай сам. Твоя мамаша звонит третий раз подряд. Я с ней не буду говорить. Надоело это сюсюканье. Живет сама без всяких проблем, только лезет со своими советами.

Эдуард не стал брать телефон и коротко ответил:

– Хорошо, поедем в «Макдоналдс».

Он понимал, что с женой сейчас лучше не спорить. Алина была на пределе. Бесконечные истерики Сережи давались ей непросто. Мальчик никак не мог справиться со стрессом после того, как проснулся в незнакомом месте после исчезновения дедушки. И кажется, что все эти походы к психологам и психиатрам травмировали ребенка еще сильнее. Эдуард подумал, что Алина, возможно, права: нужно просто придумать для Сережки какое-то правдоподобное объяснение и отпустить эту ситуацию, а не пытаться с помощью ребенка восстановить случившееся. Отца, скорее всего, уже не вернуть, а сломать психику ребенка вполне возможно.

Обычно спокойная Алина уже с трудом справлялась со своими эмоциями. Любая мелочь могла вывести ее из себя. Даже звонок свекрови. Раньше она вполне дружелюбно относилась к матери Эдуарда и с улыбкой рассказывала подругам о том, как Инга Петровна решительно поменяла свою судьбу почти в шестьдесят лет. Свекровь нашла себе нового мужа, который был гораздо моложе ее, уволилась из института и, став фрилансером-копирайтером, переехала на Украину. Теперь же свекровь превратилась для Алины в бездушную эгоистку, которой было абсолютно наплевать на проблемы ее сына и внуков. А что до трагического исчезновения первого мужа, так это и вовсе, по словам Алины, Ингу Петровну не беспокоило.

Алина и Эдуард были вместе почти двадцать лет. У них росло двое детей: Марина, строптивый подросток с ярко-розовой челкой, и пятилетний наивный и впечатлительный Сережка. А еще росло непонимание. Росло незаметно, как побег большого дерева, которому нужно несколько лет, чтобы по-настоящему укорениться.

В небольшом городе, где они жили, их семью считали практически образцовой. Свой бизнес, просторная квартира в сталинке, состоящая из двух объединенных коммуналок, фото с заграничных курортов в сосцети… И зависть окружающих. Алина смутно чувствовала эту зависть, но старалась делать вид, что ее не замечает. Как не замечает и то, что с Эдуардом ей уже не так интересно, как раньше. Она убеждала себя, что так происходит с большинством семей, которые почти все время проводят вместе. Ведь двое – это только в самом начале пара, а потом уже больше родители и партнеры, чем супруги.

У Эдуарда, кажется, таких размышлений не было. С Алиной было комфортно и уютно. Она по-прежнему была для него самым близким и родным человеком. Вечера он чаще всего проводил на кресле в гостиной с книжкой в руках, рассеянно отвечая на бесконечные вопросы маленького Сережи и вполуха слушая эмоциональные споры Алины с дочерью. Благосостояние с годами только улучшалось: мелкий бизнес уверенно становился средним, дети взрослели. В общем, изменения в жизни были незначительными, но в большинстве своем позитивными.

Если у Эдуарда и был так называемый кризис среднего возраста, то проявлялся он в рефлексии на тему вечности. Интерес к церкви появился у него под влиянием школьного друга Игоря, который после пятнадцати лет работы в органах неожиданно пошел учиться в семинарию и совсем недавно был рукоположен в священники. И теперь Игорь со всей страстью новообращенного усердно старался разжечь огонь веры в своих ближних и категорически не любил обсуждать свою прошлую жизнь. Своей основной миссией он считал привлечение в лоно церкви как можно больше новых прихожан. И в случае с одноклассником ему это удалось. Сначала Эдуарду было просто интересно наблюдать за метаморфозой, происходящей с другом, потом он неожиданно поймал себя на мысли, что, будучи православным, он совершенно не разбирается в вопросах религии, и захотел ознакомиться с неизвестным ему ранее миром, а еще спустя какое-то время понял, что именно в храме у него появляется глубокое и спокойное чувство: все в его жизни идет правильно и закономерно. Он стал чаще ездить в монастырь, расположенный неподалеку от города на отвесном берегу широкой реки, и помогать с организационно-бытовыми вопросами монахиням, которые с благодарностью принимали любую помощь.

Алина ничего против этих поездок не имела, но сама следовать примеру мужа не собиралась. По ее мнению, присутствия на паре служб в месяц было вполне достаточно. Почти все свободное время Алина проводила дома. Должность главного бухгалтера в двух компаниях мужа позволяла ей вполне успешно совмещать и работу, и активное участие в жизни детей. Алина была в курсе всех мелких Сережкиных успехов и неурядиц. Подробно вникала в учебный процесс Марины и обсуждала с дочерью ее периодически возникающие влюбленности и сменяющие их разочарования.

До исчезновения свекра все было ровно и предсказуемо. Только иногда Алину кололо странное чувство, что ее собственная жизнь проходила мимо. А ведь в следующем году ей должно исполниться сорок. Не двадцать пять и даже не тридцать пять. Вряд ли еще можно надеяться на кардинальные изменения. Тем более что менять ничего и не требовалось, все было хорошо и стабильно.

Выглядела Алина молодо. У нее были светло-каштановые волосы и крупные светло-голубые глаза, которые она удачно подчеркивала умело подобранными платками и палантинами и украшениями с синими камнями. В молодости Алина немного комплексовала из-за крупноватого носа с мясистым кончиком, но с возрастом этот досадный, по ее мнению, недостаток исчез благодаря небольшой корректирующей операции. Размер одежды у Алины не менялся с института, но она уже не была такой спортивной и подтянутой, как в юности. Фитнес Алина ненавидела. И если до появления Сережи она хоть как-то заставляла себя изредка посещать бассейн и тренажерный зал, то после вторых родов окончательно забросила эти походы. Иногда она морщилась перед зеркалом в ванной, оттягивая потерявшую упругость кожу на животе, но потом вздыхала и махала рукой: красоваться все равно не перед кем, а мужу она и так нравится.

Жизнь была размеренной и, в общем-то, комфортной. До исчезновения Дмитрия Николаевича. А потом вдруг резко стала почти невыносимой.

Постоянный недосып и страх в любую минуту вскочить от внезапного плача сына стали верными спутниками Алины. Пытаясь нормально выспаться, она забрала Сережку из детской в их с Эдуардом спальню. Но несмотря на то, что мать прижимала к себе сына даже во время сна, он все равно устраивал истерики несколько раз за ночь.

Кроме того, Алина неожиданно обнаружила, что ее муж просто невыносимо храпит. Конечно, он храпел и раньше, но совсем недавно это казалось ей милым и даже забавным. Буквально за пару месяцев Алину стало раздражать в Эдуарде почти все: брызги в ванной, причмокивание за едой, шлепки босых ног по паркету и даже извечная привычка задумчиво тереть лоб. Последние месяцы Алину лихорадило от множества бытовых вещей, на которые она раньше практически не обращала внимания.

Однако раздражать стал не только муж, но даже Марина. Алина и раньше пыталась ограничить почти круглосуточное пользование дочери интернетом. Но теперь смартфон Марины стал источником ежедневных семейных скандалов. Мать требовала, просила, кричала, даже несколько раз прятала телефон упрямого подростка, но в итоге каждый раз проигрывала. Марина верещала, что это покушение на ее личное пространство и просто средневековая глупость, потому что все ее занятия, друзья, развлечения – все, из чего состояла ее жизнь, находилось в телефоне.

Алина с ужасом понимала, что ее бесит не только постоянно пиликающий гаджет, но и сама дочь: ее жеманное общение с одноклассниками, подростковый жаргон, обгрызенные ногти, идиотские песни, в которых невозможно разобрать слов. Осознание того, что дочь, которой Алина совсем недавно так искренне гордилась и которую втайне любила даже больше маленького Сережки, стала вызывать настолько негативные чувства, пришло неожиданно и сильно напугало Алину.

Пытаясь успокоить саму себя, Алина объясняла растущее недовольство недосыпом и усталостью. Она старалась заставить себя переключить внимание на успехи и достижения дочери, которых действительно было немало, но раздражение не утихало. Однажды Алина поймала себя на мысли, что больше всего на свете хочет выйти из квартиры, закрыть дверь на ключ и уйти в никуда. Просто уехать одной далеко-далеко, туда, где ее никто не знает и не сможет найти. И не делать вообще ничего. Просто ходить, смотреть по сторонам и много спать. А потом, когда станет легче, решить, что предпринять дальше.

Но она не могла никуда уйти. Три года назад в розовом украинском закате уже растворилась Инга Петровна, которая, по ее собственному выражению, «свое отслужила». До отъезда свекровь почти каждый день проводила с внуками. Алина могла спокойно работать, встречаться с подругами, заниматься своими делами, не волнуясь при этом, накормлены ли и довольны ее дети.

Марина с детства была очень привязана к бабушке, поэтому к решению Инги Петровны начать новую жизнь отнеслась очень болезненно. Она часто вспоминала о времени, проведенном с бабушкой, и переживала, что из-за мгновенно испортившихся отношений между братскими странами она не может часто видеть Ингу Петровну. Марина редко звонила бабушке и почти в каждом разговоре укоряла ее давнишними обещаниями: «Десять часов – и ты у меня! Хоть каждые выходные приезжать будешь!» Девочка искренне считала, что бабушка поступила глупо и даже подло.

А маленький Сережа был с рождения любимчиком пропавшего Дмитрия Николаевича. Дед был для него настоящим авторитетом. Он научил зажигать спички, свистеть, выкапывать червяков, кататься на велосипеде, стрелять из рогатки и еще многим невероятно важным для пятилетнего человека вещам. А потом дедушка неожиданно пропал. Исчез как раз во время прогулки с ребенком, и все подряд стали засыпать маленького Сережку вопросами, пытаясь разобраться в случившемся.

Алина с трудом справлялась с нарастающим нервным напряжением, а Эдуард, наоборот, держался достаточно стойко. Он старался никого не нагружать своими переживаниями, хотя за последние два месяца на его висках заметно прибавилось седины.

Супруга понимала, что внешнее спокойствие дается ему непросто. Она чувствовала, что на самом деле он тоже болезненно переживает происходящее, но все равно ничего не могла поделать с нарастающим день ото дня раздражением. И каждый день твердила себе как мантру, что их жизнь обязательно наладится и станет прежней.

Эдуарда беспокоило растущее внутри Алины напряжение, но он тоже искренне верил в то, что скоро они справятся с навалившимися проблемами и вернутся к привычному размеренному образу жизни. Когда Марина во время осенних школьных каникул уехала с одноклассниками на экскурсию в Питер, Эдуард снял недалеко от города коттедж с баней и небольшим бассейном. Он знал, что перемена обстановки всегда радовала Алину. Сначала он думал о поездке на море, но потом засомневался, будет ли безопасен длительный перелет для хрупкой нервной системы Сережи, – и выбрал загородный отдых.

За окном хлестал дождь. Пронизывающий ноябрьский ветер склонял обнаженные ветви лиственных деревьев. Мохнатая голубая ель скреблась по стеклу хвойными когтями. В просторной спальне мягким голубым светом горел ночник. Алина с книгой в руках полулежала на кровати рядом со спящим сыном. Эдуард что-то печатал в кресле около потухшего камина, изредка бросая взгляды на жену.

– Ты уже несколько минут не переворачиваешь страницы.

– Задумалась…

– Алин, – Эдуард отложил ноутбук и присел к жене на край кровати, – скоро все наладится. Правда.

Алина подняла глаза. Жилка под левой бровью мелко дрожала.

– Что наладится, Эдик? Что? Отец не найдется, ты ведь это знаешь. Просто не хочешь признать.

Эдуард отвернулся и захрустел костяшками пальцев.

– Ну, значит, мы сможем это пережить.

– Пережить – да, – ответила, не смотря на мужа, Алина, – но ведь это не значит «наладится».

– В смысле? – поднял брови Эдуард. – У нас ведь все хорошо.

– Было хорошо, – почти шепотом ответила Алина, – а сейчас не знаю. Как-то никак…

– Алин, ну не нагнетай, мы любим друг друга, у нас прекрасные дети, все здоровы. Посмотри, какая буря за окном, а у нас здесь внутри спокойно и тихо.

– А помнишь, – улыбнулась Алина, – как мы ходили с курсом в осенний поход на Мзымту, а ты за нами увязался?

– Конечно помню.

– Мы когда в палатке спали, такая же непогода была. Я думала, что это последняя ночь в моей жизни, а ты бегал между всеми насквозь мокрый и укреплял палатки. А утром, когда все успокоилось, полез купаться в ледяную реку.

– Да уж, – усмехнулся Эдуард, – такие глупости можно только по молодости делать. От избытка гормонов.

– Не знаю, – с сомнением произнесла Алина, – многим всю жизнь сложно без адреналина. Посмотри на свою мать. Она совсем не девочка в пубертате, однако не побоялась все начисто поменять.

Эдуард нахмурился:

– Дурь это. Не стала бы она чудить на старости лет – глядишь, и с отцом бы ничего не случилось.

– Почему чудить? Она просто чувствами живет, а не головой. Мне тоже сначала ее поведение диким казалось, а сейчас я начинаю ее понимать. Очень грустно знать, что в твоей жизни уже не будет ничего интересного.

– Алин, ну почему ничего не будет? Это ведь от самих людей зависит. И это материна вина, что она не смогла сделать свою жизнь интересной. Вспомни, как дядя Витя с покойной тетей Надей жили? У них ни детей, ни внуков не было, однако они умели быть интересными друг другу. И увлечения у них все общие были. Посмотри, как сейчас дядя Витя живет? Такое впечатление, что он только и ждет, когда сможет за своей Надей отправиться. Так что все от людей зависит.

Алина почувствовала, как будто невидимый пузырек с тоской, спрятанный где-то глубоко внутри нее, лопнул. В ушах зазвучал монотонный голос дядя Вити, повествующий об очередном улучшении теплицы и необыкновенно раннем сборе желтых помидоров, и Алина ощутила, как ее заполнила серая клейкая слизь уныния.

– Наверное, – пересилив себя, согласилась она. – Давай спать ложиться, а то сейчас Сережка начнет вскакивать и я опять не высплюсь.

Ночь была беспокойной. Несколько раз истошно верещала сигнализация припаркованной перед соседним коттеджем машины. Сережка ворочался и постанывал во сне. Алина смотрела в черноту за окном и никак не могла заснуть. Больше всего ее раздражали тикающие над камином часы. Она даже попыталась встать, чтобы снять их, но Сережка схватил ее за руку и опять застонал. Алина лежала с затекшей рукой, боясь пошевелиться, слушала ошалевший ветер, тревожное тиканье часов, отвратительный с присвистами храп мужа и беззвучно плакала.

Она заснула около половины четвертого утра, но уже через пятнадцать минут резко вскочила от громкого щелчка внутри головы. Пальцы были холодными, а сердце отчаянно колотилось от страха. Алина сняла с себя руку сына и попыталась присесть на подушке, но страх плотно сковал все тело. Она долго пыталась совладать с собой, прежде чем ей удалось позвать мужа:

– Эдик, проснись! Эдик! Мне очень страшно. Очень. Меня всю колотит. Я, кажется, задыхаюсь. Совсем нет воздуха, и все трясется внутри. Мне нужен врач. Давай вызовем скорую?

Глава четвертая

Алина достала с антресолей большую картонную коробку. Она была тяжелой и пахла чем-то старым и бесконечно родным. Алина сразу узнала этот запах. Предвкушение чуда, которое бывает только в детстве. Внутри коробки на пожелтевшей вате блестела разноцветная мишура. Алина вытащила искрящийся дождик и зарылась пальцами в мягкую вату. Под пухлым слоем чуть слышно зашуршала упаковочная бумага. Игрушки. Любимые елочные украшения, которыми она так дорожила.

Некоторые из них Алина с замиранием сердца отыскивала на елках своего детства. Самые старые и бережно хранимые свечи и шишки еще украшали дореволюционные елки ее бабушек. Космонавты, герои советских мультиков и припудренные снежной крупой фрукты появились во время поездки с мамой в московский «Детский мир». А яркие блестящие шары и хрустальные туфельки Золушки она выбирала уже вместе с Мариной.

Алина помнила историю почти каждой игрушки. То ли сказался дефицит конца советской эпохи, то ли сила счастливых детских воспоминаний, в которых Новый год был самым ожидаемым и любимым праздником. Алина с трепетом разворачивала слои хрустящей бумаги и с восторженной улыбкой доставала свои драгоценности.

На плите засвистел кофейник. Алина отложила коробку и налила себе крепкого ароматного кофе. С чашкой дымящегося напитка в руках она вернулась в гостиную и подошла к пушистой, еще не наряженной голубой ели. Алина закрыла глаза и глубоко вдохнула хвойный запах, к которому примешивались шоколадно-древесные нотки кофе.

«Господи, какое же счастье, что я встретила именно этого врача! – подумала Алина. – Такие простые вещи: немного времени на то, что действительно приносит радость. Удивительно, как просто и в то же время сложно – помнить про саму себя. Просто позволить себе немного чуда…»

Про ежедневный прием антидепрессантов Алина не вспомнила. Верить в волшебство ей было приятнее и легче, чем в колебание уровня нейромедиаторов.

Через несколько минут раздался дверной звонок. Сережка начал рыдать, даже не успев раздеться. Он отчаянно топал по полу в полурасстегнутом комбинезоне и тряс в воздухе сжатыми кулачками, отпихивая от себя мать.

– Зайчик, милый, ну я же не повесила без тебя ни одной игрушечки! Я только их достала, чтобы мы все вместе украсили елочку. Ну прекрати, пожалуйста, Сереженька! – с отчаянием в голосе убеждала сына Алина.

– Ты все испортила! Убери коробку! Убери в шкаф! Сейчас прямо! Все заверни обратно! Мои игру-у-ушечки, – продолжал выть Сережка. – Убери немедленно все мои игрушечки!

Алина умоляюще посмотрела на дочь. Обычно Марина благодаря своему непререкаемому авторитету могла договориться с братом быстрее остальных членов семьи. Но в этот раз маневр не удался. Марина вздохнула и неуверенно ответила:

– Мам, ну, вообще-то, мы раньше всегда вместе разбирали игрушки. Нам ведь тоже интересно их доставать.

Сережка зарыдал еще надрывнее. Алина сглотнула, сжала челюсти и стала быстро заворачивать елочные украшения в бумагу и вновь убирать их в коробку. Марина искоса посмотрела на мать и, присев на корточки перед братом, что-то зашептала ему на ухо.

Через два дня Алина вновь сидела в кабинете психотерапевта и, запинаясь, говорила:

– Я, наверное, все-таки неправильно вам рассказала. Точнее, не совсем то, что нужно. Не потому, что хотела скрыть, а просто потому что сама не очень понимала. А сейчас вдруг поняла. Дело не в исчезновении свекра, и дело не в муже – он действительно очень хороший и добрый человек. И я конечно же его очень люблю, но у меня внутри абсолютная пустота. Я не понимаю, кто именно я сама. Как бы это объяснить… я мать, я жена, я бухгалтер, но это все не я. Это мои обязанности, мои роли. А я хочу разобраться, где среди этого всего я сама. Понимаете, я обязана играть с сыном в этих плюшевых зайцев и медведей, я должна помогать с проектами и презентациями дочери, я должна финансово контролировать работу наших компаний, я должна помочь мужу смириться наконец с потерей отца, но при этом я сама не могу даже разбирать елочные игрушки! Получается, что я не человек, а просто функция? Наверное, сейчас неподходящий момент задумываться об этом, но я просто больше не могу. Понимаете, мысль о том, что завтра утром я могу не проснуться, меня не пугает, а радует. Так ведь не должно быть, правда?

Кабинет психолога был совсем не похож на кабинет врача. Скорее на небольшую уютную гостиную. Стены были окрашены в фисташковый цвет, панель фальшкамина украшали миниатюрные дизайнерские свечи, в центре комнаты располагался золотисто-бежевый кожаный диван, возле которого стоял журнальный стол с букетом свежих цветов в изящной вазе. На подоконнике мерцал светильник в виде рождественского домика, а за окном лежал снег, схваченный первым декабрьским морозом.

Сам психотерапевт был больше похож на руководителя среднего звена международной компании, чем на врача. Никакого белого халата и медицинских плакатов на стенах. Твидовый пиджак в крупную синюю клетку, джинсы, кеды, очки-стеклышки в чуть заметной оправе, модная прическа из барбершопа и легкий парфюм с цитрусовыми нотками.

Психотерапевта Эдуарду посоветовал партнер по бизнесу. По его словам, кандидат психологических наук Максим Петрович Орловский был отличным специалистом, к которому надо записываться на месяцы вперед. И только личные связи мужа помогли Алине начать терапию почти сразу после обращения.

– Вот винить вам себя, Алина, точно ни в чем не стоит.

Орловский слегка наклонился на стуле вперед и сложил кисти рук домиком, так что кончики пальцев чуть коснулись друг друга. У доктора была открытая и теплая улыбка. Алине уже не в первый раз показалось, будто он полностью понимает, что с ней происходит, и искренне ей сочувствует.

– Наоборот, – продолжил доктор, – вам нужно себя просто пожалеть. Вы – эмоциональная опора всей вашей семьи, и сейчас вы сильно устали. Вы чувствуете себя опустошенной и измотанной. У вас слишком много «надо», «должна», «запланировано», и слишком мало «хочу», «мечтаю», «стремлюсь». Без этого очень сложно жить. Вы истощены, и эмоциональный ресурс совсем не восполняется. Есть такое понятие compassion fatigue – усталость от сострадания. Вам кажется, что вы стали безразличны, но на самом деле у вас просто закончились силы, и им больше неоткуда браться. Потому что проблем становится все больше, а ресурса все меньше. Не переживайте, у вас нет подлинного намерения совершить суицид. Вам не хочется просыпаться по утрам не потому, что вы не хотите жить, а потому что вы не хотите ТАК жить. Как любой нормальный человек, вы хотите радости, позитива, занятий, которые приносили бы вам удовольствие, а вместо этого вы получаете затяжной стресс.

Алина беспомощно развела руками:

– Так и есть, вы как будто читаете мои чувства, но ведь ситуация просто безвыходная… Я ничего не могу поменять, потому что всем станет еще хуже. И я не понимаю, кто виноват в том, что все так произошло и как это исправить.

Максим чуть заметно покачал головой:

– Никто не виноват. Просто и муж, и дети привыкли, что на вас всегда можно положиться. И даже не задумываются, справляетесь ли вы с нагрузкой или нет. Ведь раньше вы всегда справлялись. Поэтому вы сами должны поднять руку и сказать, что вам плохо. Не немножко плохо, а так, как будто вы серьезно заболели. И лекарством от вашей болезни в первую очередь будет установление необходимых вам границ и накопление положительных эмоций. Возможно, это перераспределение родительских обязанностей и домашних дел. Возможно, это бо2льшее количество времени, которое вам хотелось бы проводить вдвоем с мужем. А возможно, вам необходимо уединение и созерцание самой себя и своих потребностей. Здесь важно очень внимательно прислушаться к себе. Мы уже поняли, что только лишь организация небольших радостей вам не поможет. Ваши близкие не понимают, насколько вы измотаны и опустошены, и стараются отвлечь вас от того, что нужно лично вам и переключить ваше внимание на себя. Поэтому придется четко очертить границы и серьезно поговорить с мужем и дочерью о том, что и как поменяется в вашем доме. Безусловно, при этом вам нужно продолжить лекарственную терапию.

– Но ведь… – Алина тревожно посмотрела на доктора, – я не смогу сейчас меньше времени уделять сыну. Ему же и так плохо. Я не смогу отвлечься, если буду знать, что он несчастен и ему нужна помощь.

Максим слегка кивнул и участливо улыбнулся:

– Понимаете, Алина, с ребенком, к сожалению, уже произошла одна очень неприятная вещь. Его втянули во взрослые взаимоотношения, к которым ребенок априори не может быть готов. Тем более ребенок, который пережил серьезную травмирующую ситуацию. Самое важное сейчас – никак не напоминать о случившемся. Просто оставить его в покое. И положите конец неопределенности. Скажите, например, что дедушка заблудился, а потом нашелся. Но так как долго ходил по лесу, то сильно заболел, и ему надо несколько лет лечиться вдали от дома. Дайте психике ребенка пережить данную ситуацию и отпустить ее. При этом активно включайте в жизнь сына его папу, попросите приехать свекровь на пару месяцев, убедите своих родителей, которые, как я понял, живут на другом конце страны, ежедневно звонить внуку и рассказывать ему интересные истории. Вам нужна разгрузка, а ребенку – переключение на новые и позитивные эмоции. Ему необходима жизнь, насыщенная интересными событиями, где, с одной стороны, будут соблюдаться порядок и режим дня, а с другой – будут радостные и яркие впечатления. Текущая ситуация, когда вы бесконечно оживляете прошлое и убеждаете сына не плакать и не переживать, губительна для его психики. В то же время положительные эмоции нужны и вам. Попробуйте не уезжать домой прямо сейчас, а зайти, например, в книжный, купить интересную книгу, сесть в маленьком уютном кафе и окунуться в еще неизвестную вам историю. Закажите любимый напиток и то блюдо, которое вам нравится больше всего. И постарайтесь прочувствовать то, что вы делаете, и то, что вы видите. Вкус еды, эмоции от книги, созерцание снежинок за стеклом. Все кафе сейчас так красиво украшены перед Новым годом! А поздно вечером возьмите такси и езжайте домой. Там вы и объясните своим близким, что правила игры меняются.

Алина смотрела на Орловского с благодарностью:

– Доктор, так здорово, что вы даете конкретные советы. Терпеть не могу пространных и невнятных рассуждений! Еще со школы люблю выполнять задания и отмечать их потом в ежедневнике как выполненные. Наверное, комплекс отличницы. Но мне очень важно иметь план. Спасибо вам еще раз. Я предупрежу мужа, что задержусь, и постараюсь провести вечер именно так, как вы советуете.

– Замечательно. – Максим поднял вверх большой палец и подмигнул. – Вот и договорились. А я вам тогда, раз вы так любите задания, дам еще несколько упражнений на неделю. Каждый день придумывайте себе не только любимое занятие, но и план, как его выполнить: с кем оставить детей, как распланировать свое время. Ну а результаты – в ежедневник. А потом, если посчитаете нужным, поделитесь ими со мной. И мы поймем, что нам еще нужно будет доработать.

Глава пятая

– У вас, мне кажется, улыбка изменилась. Она, конечно, всегда была красивой, но теперь стала более открытой. И замечу, что она вам очень идет. Про прическу я даже не говорю. Просто потрясающая! – чуть прищурившись, заметил доктор Орловский.

И вновь у Алины возникло чувство, что это не дежурная фраза, а искренний комплимент.

– Спасибо. – Алина немного смутилась, поправила челку, к которой еще не успела привыкнуть, и продолжила: – Все действительно изменилось после того вечера, когда вы отправили меня в кафе. Ну, то есть не отправили, конечно, а порекомендовали. Так вот, когда я вернулась домой, меня все равно ждала истерика сына и недовольные взгляды дочери, но я твердо решила, что многое в жизни определенно нужно поменять. Ведь как получалось: я старалась-старалась, вся вымоталась, а ситуация становилась только хуже. Постоянные нервы и недовольство всей семьи. Хуже-то ведь уже некуда. Вот я, не откладывая в долгий ящик, как только уложила сына, разбудила мужа и повела его на кухню разговаривать. Благо Сережка обычно крепко спит первые пару часов, это потом он начинает вскакивать. Ну вот я и объяснила Эдику, что больше так не могу, что у меня просто больше нет сил. И если он не хочет меня потерять, то придется дать мне длительную передышку. Я четко сказала, что еще не определилась, что именно мне надо, но вот по-старому продолжаться все точно не может. И попросила его вызвать на пару месяцев Ингу Петровну. Сказала, что ее молодой муж как-нибудь без нее справится, и если ее любит, то отпустит, а если не любит, то нафига он ей такой сдался.

– Какая вы, оказывается, решительная! – с восхищением цокнул языком доктор Орловский. – Ну и как супруг? Сильно вы его ошарашили?

– Вы знаете, вообще он очень спокойный и рассудительный человек, его трудно вывести из себя. И даже если он чем-то недоволен, то постарается этого не афишировать. Но мне показалось, что он выслушал мою тираду с некоторым облегчением. Он же видел, что мне плохо, но не мог понять, как помочь, а тут я сама стала предлагать решения. В общем, через четыре дня свекровь к нам приехала. Конечно, мы порушили ее планы на праздники, но уговаривать ее не пришлось, она сама сказала, что сильно соскучилась по сыну и внукам. Инга Петровна довольно активная женщина, поэтому она быстро включилась в нашу жизнь. И ледяную горку перед домом во дворе заставила залить для Сережки, и с Маринкой карнавальный костюм для школьной вечеринки вызвалась шить. В общем, дышать стало как-то свободнее. Мы все немного отвлеклись от своих переживаний. Ну а я предложила Маринке украсить к Рождеству весь дом. Елка-то у нас давно наряжена, а вот всяких веночков и праздничных букетов не было. Дочка выдумщица, мы с ней назаказывали через интернет кучу всяких финтифлюшек: шариков, свечек, декоративных веточек, – и нас просто творческий порыв накрыл. Маринка все наши поделки выложила в Сеть, теперь лайки сотнями собирает. Она, кстати, очень неплохо рисует, раньше даже в художку ходила, и вот мы с ней решили разукрасить все окна. Так что у нас почти дом Деда Мороза в Устюге получился. Сережка с бабушкой тоже помогали. В общем, выдохнули. Теперь нам, главное, боевой настрой не потерять и придумать, чем бы еще заняться, когда праздники закончатся.

– Отлично! – Доктор Орловский улыбнулся и беззвучно похлопал ладонями. – Честно скажу, что я даже не рассчитывал на такой быстрый результат. Вы просто умница. А муж? Он как-то участвовал в вашем творчестве?

– Ну… – Алина чуть покачала головой. – Он на самом деле не очень любит творческие вещи, но очевидно, что ему стало комфортнее из-за изменившейся атмосферы в доме. Он даже знаете что нам с дочкой предложил? Открыть свой салон цветов и подарков, представляете?

– Алина, – воскликнул Максим Петрович, – так это просто замечательная идея! Вы же сами только что сказали, что важно не потерять ощущение творческого подъема. И ведь это действительно интересное и непростое дело, которое позволит и вам, и дочери заниматься творчеством и при этом сразу видеть результат своей работы. Кроме того, это поможет вам сблизиться еще больше и с легкостью пройти шероховатости переходного возраста. Марина ведь может помогать вам по мере сил и свободного времени и даже получать за это небольшие деньги, которые так важны для подростка и его потребности самореализации. Осталось только понять, как еще вовлечь маленького сына. Может быть, какой-то небольшой отдел детских игрушек, квестов или еще чего-то подобного? Если, конечно, позволят финансовые возможности.

– Вы знаете, я поначалу как-то отмахнулась от этой идеи, а сейчас вы меня воодушевили. Действительно, нужно как следует все обдумать и обговорить с семьей все нюансы.

– А я, кстати, – Максим Петрович немного замялся, как будто решал, стоит ли ему продолжать, – я ведь тоже задумал некий бизнес-проект. Вот, с вашего позволения, даже хочу попросить у вас совета. Мне тут пришла в голову мысль создать собственную клинику. Просто мой личный ресурс уже полностью исчерпан. Я физически не могу принимать больше клиентов. И это обидно, потому что знаний и опыта накопилось достаточно. Кроме того, у меня есть сильные и компетентные коллеги, которым я могу доверить по-настоящему сложных клиентов. Единственное – я совершенно не разбираюсь в бухгалтерии, налогах, проверках. Сейчас я просто снимаю кабинет, и это почти не накладывает никаких обязательств. Я, конечно, понимаю, что за выход из зоны комфорта нужно платить и ошибки неминуемо будут, но хотелось бы свести их к минимуму. В общем, очень хотелось бы получить консультацию человека, который, в принципе, понимает, как устроен собственный бизнес.

– Ой, нет, то есть да, конечно. – Алина смущенно закусила губу. – Я просто совсем как-то растерялась. Я бы с радостью, но, боюсь, у меня просто недостаточно знаний. Да и неловко как-то, я тут со своим киоском, а у вас настоящий бизнес-проект.

Алина была в замешательстве. С одной стороны, ей было очень лестно, что умный и интеллигентный доктор Орловский интересовался ее мнением. С другой стороны, она очень боялась показаться малограмотной провинциалкой или хуже того – подвести Максима Петровича. Но желание общаться с доктором чаще все же взяло верх.

– Конечно, я постараюсь помочь всем, чем смогу. Правда, у супруга небольшой айтишный бизнес, а медицина и консалтинг определенно требуют иного подхода. Но это больше вопрос лицензий, к тому же сейчас есть много фирм, которые предлагают пакетные решения для открытия клиник. В общем, мне нужно изучить вопрос поподробнее. Я с радостью поучаствовала бы в воплощении вашей идеи.

– А я был бы очень рад вашему участию, Алина. К тому же у вас тонкий художественный вкус. Вдруг вы согласились бы подумать над оформлением сайта или самой клиники?

Алине показалось, что улыбка доктора Орловского стала еще искреннее и теплее.

Метель закончилась. За окнами гостиной, подсвеченными разноцветными огоньками, лениво кружились пушистые снежинки. Чуть слышно тикали часы. Голубая ель все еще пахла и даже выстрелила мягкими бирюзовыми побегами. Алина сидела на диване, закутавшись в плед, и листала пухлый журнал. Она застыла на несколько мгновений над страницей, потом неуверенно взяла в руку лежащий рядом телефон, но отложила его и перевернула глянцевый лист журнала. Однако через несколько минут она вновь взяла телефон и в нерешительности стала ковырять ногтем латексный чехол айфона. Потом все же нажала иконку мессенджера и набрала: «Мне кажется, я нашла неплохое название. Mindberry или Mind+berry. Мозг и зерно. Berry – это не только ягода с английского. К тому же есть созвучие с британскими топовыми брендами Mulberry и Burberry. Свежее и аристократическое одновременно. Ощущение лета и чего-то необычного. И чувство, что мозг не пугающее чудовище с щупальцами, а разумное зерно, подвластное своему обладателю. Что скажете?» Она нажала на кнопку Send. Сообщение улетело. Алина в волнении щелкала ногтями друг о друга и смотрела на часы. Маленькая стрелка ползла к римской цифре II. Вдруг стало ужасно досадно и неловко. Она схватила телефон, чтобы удалить сообщение у себя и у адресата, но в мессенджере уже появились две синие галочки. Сообщение было прочитано. Однако ответа не было. Алина быстро застучала пальцами по клавишам: «Максим Петрович, извините, пожалуйста, что так поздно». Она закрыла глаза и досчитала до тридцати, до боли ковыряя заусенец на большом пальце. Когда вновь посмотрела на экран телефона, адресат уже печатал ответ.

«Все отлично. И время, и идея! Я раз десять повторил ваше название вслух. Это находка!»

Алина начала было печатать, но потом стерла и замерла. Адресат снова вводил сообщение.

«Алина, а можно вас спросить, как именно вам пришла в голову такая интересная идея?»

Алина торжествующе улыбнулась. Это походило на приглашение к переписке. Обдумывая каждое слово, она ответила: «Я купила несколько альбомов по флористике для цветочного магазина. И в разделе “Английская классика” наткнулась на чудесные летние букеты с разными ягодами: brambleberry, raspberry, mulberry… И почему-то вспомнила о вас». Алина на секунду задумалась, стерла «вас» и написала «вашем проекте».

«У вас потрясающее чувство вкуса и слога. Буду клиентом вашего магазина. У вас же предусмотрена доставка в Москву?))»

Алина прочитала последнее сообщение и нахмурилась. Но потом быстро набрала ответ: «Буду рада, сделаю скидку)))».

Через мгновение на ее лице заиграла победная улыбка. На экране высветилось сообщение доктора Орловского: «Жаль только, что мне некому дарить цветы».

Чуть помедлив, она ответила: «Ни за что в это не поверю, доктор))».

Он тоже ответил не сразу. «Так как мы с вами теперь почти партнеры по бизнесу, то лучше просто Максим».

«Договорились, Максим)) Если вам нравится моя идея, давайте я завтра накидаю вам несколько эскизов для сайта? Кстати, с налогообложением в консалтинге я тоже разобралась».

«Алина, мне очень неудобно вас загружать, но если вы не против, то я буду безмерно рад встретиться с вами, когда у вас будет возможность».

«Я с радостью) Только пришлите мне краткое описание услуг вашей клиники, чтобы я смогла учесть все нюансы. Как я выяснила, для консалтинга требуется гораздо меньше лицензий, чем для медицинских услуг. А хранение препаратов и вовсе может сильно усложнить дело».

«Обязательно. Правда, мне нужно немного времени, чтобы все собрать».

«Конечно, как сможете. А я пока займусь подбором ассортимента для своего магазина. Мы уже нашли подходящее помещение. Я теперь думаю над его оформлением».

«Думаю, это будет что-то весьма атмосферное. И там обязательно должна играть музыка».

«Точно! Спасибо огромное за идею. Я уже слышу “La vie en rose” Мирей Матье. А вам, кстати, какая музыка нравится?»

«Я, в принципе, всеяден, но ближе всего русский рок, наверное. Как вы относитесь к “БИ-2”?»

«Никогда бы не подумала, что вам нравится рок. А “БИ-2” – это те, которые про полковника поют?»

«Ага. Но это вы зря упрощаете. Послушайте, что у них еще есть. Уверен, что вы сможете открыть для себя много интересного. У парней довольно глубокие тексты. Кстати, вы видели фильм “О чем говорят мужчины”? Там почти все песни “БИ-2”».

«Увы. Только слышала. Правда, отзывы были очень хорошими. Действительно, нужно посмотреть».

«Вы точно не пожалеете. Это уже классика. Парни у нас, психологов, отняли работу, можно сказать)) Там все стопроцентное попадание в характеры. Мне вот этот отрывок очень нравится: «А вот расстался ты с ней, бросила она тебя, и пишешь ей: “Это последнее sms, я больше не буду тебе писать…” Перестал писать, год прошел. Отмучился. От нее приходит: “Снег идет. С первым днем зимы”».

Алина улыбнулась и написала: «Обязательно посмотрю. Для дизайнерского оформления вашей клиники нужно понять вас получше)))»

Максим долго не отвечал. Алина уже разочарованно отложила телефон в сторону, когда он снова завибрировал:

«Как говорил Франклин, есть три вещи, сделать которые необычайно трудно: сломать сталь, раскрошить алмаз и познать самого себя. Так что буду рад, если вы поделитесь со мной вашими наблюдениями».

Алина победоносно сжала кулаки, задумалась на несколько секунд и написала: «Непременно. А сейчас доброй ночи, Максим. Надеюсь, что скоро вы пришлете мне информацию по клинике». Алине казалось очень важным закончить чат первой.

«Доброй ночи, Алина. Спасибо за прекрасную переписку».

Прошло несколько секунд, и экран загорелся снова: «Я очень рад нашей встрече».

Алина почувствовала, что ее щеки вспыхнули. Она попыталась придумать кокетливый, но при этом оригинальный ответ, но в итоге написала очень кратко: «Взаимно».

За окном плыла ночь. Снег устал кружиться и заснул на скованной морозом земле. Выпотрошенные облака растаяли, и в небе появились первые звезды. Алина взяла с дивана наушники, села на подоконник и, всматриваясь в искрящиеся в свете фонаря раскидистые ветви березы, включила первую попавшуюся композицию группы, которую ей посоветовал Максим.

На лавочке около подъезда лежала забытая кем-то варежка. Две крупные черные вороны клевали рассыпанные крошки хлеба. Где-то далеко слышался лай собаки. Спать совсем не хотелось. Алине казалось важным сохранить в памяти каждую мелочь. Это была ее первая счастливая ночь за долгие месяцы.

Глава шестая

В конце марта ярко светило высокое, но еще холодное солнце. Зима уходила сварливо и неохотно. Шипела метелями, заваливала снегопадами, но все же отступила, растворяясь под натиском ослепляющих лучей законной преемницы. На дверях подъездов появились плакаты «Осторожно, сосульки!», а под ногами захлюпал тающий вперемешку с реагентами снег.

Доктор Орловский аккуратно припарковал машину, чтобы Алина не забрызгала грязью свои высокие кожаные сапоги. Ремонт в клинике почти закончился, но вывеску рабочие еще не успели повесить. Максим галантно распахнул дверь. Пахло побелкой и новым ковролином. Алина сразу вспомнила свою школу накануне первого сентября. Залитый светом класс, еще не высохшая до конца краска на окнах и запах крошащегося белоснежного мела. Странно, что это было ощущение именно из детства. В Марининой школе она никогда не испытывала ничего подобного.

Максим выбрал для клиники престижный спальный район на юго-западе Москвы. Основными клиентами были обеспеченные жены чиновников и бизнесменов, которые в большинстве своем не работали и проводили существенную часть времени дома. Далеко не у всех были личные водители, поэтому отсутствие необходимости стоять в пробках и искать парковку, по мнению Максима, было очевидным плюсом. Кроме того, аренда была хотя и ненамного, но дешевле, чем в центре.

Справа от входа был гардероб, в центре – полукруглая стойка ресепшен, от которой уходил разветвляющийся широкий коридор. Стены были того же мягкого фисташкового оттенка, что и в прежнем кабинете Максима.

Алина прошла вперед, внимательно приглядываясь, насколько точно выполнен ее дизайн-проект. Каждый кабинет напоминал небольшую уютную комнату с мягкими удобными креслами, книжным шкафчиком и цветущими комнатными растениями. Шторы, книги и посуду еще не привезли. Зато из багетной мастерской доставили картины, концепцию которых Алина больше двух недель обсуждала со знакомым художником. Она поспешно распаковала стоящую на столе коробку и с волнением посмотрела на Максима, ожидая его реакции.

На первой картине была изображена растерянная молодая женщина. Она сидела на полу и крепко прижимала к себе красивый блестящий чемодан с золоченой ручкой. Внутри извивалась змея, которая высунула жало через щель чемодана и присосалась к сердцу женщины. Внизу светло-коричневой рамы была платиновая табличка «Отпустить». На второй картине – гибкий силуэт танцовщицы на фоне искрящегося моря. За горизонтом тонул пурпурно-горящий шар солнца, а внизу алела подпись «Быть». На третьей – уставшая мать с опухшими веками облокотилась виском о дверной косяк и беспомощно смотрела на бритый затылок сидящего подростка в огромных наушниках. Он самозабвенно играл на компьютере, не замечая присутствия матери. На блестящей табличке сияло: «Понять». На четвертой – изнуренная босая женщина со следами былой красоты наклонилась к земле с маленьким ключиком в руках. Она хотела снять с щиколотки окровавленную железную скобу, за которой тянулась железная цепочка с гирей из плотно сплетшихся мыслей. «Уйти» – убеждала табличка. Еще на одной картине раздраженная женщина лет пятидесяти, с трудом сдерживая гнев, что-то пыталась объяснить престарелой матери, которая смотрела на дочь абсолютно отсутствующим взглядом. Подпись побуждала: «Принять».

– Интересная задумка. Очень необычно. – Голос Максима не выражал никаких эмоций.

Алина почувствовала, как ее сердце резко стукнуло и рухнуло куда-то вниз. «Ему не понравилось. Все пропало».

Но Максим как будто не заметил ее реакции. Он мягко дотронулся до ее плеча и произнес:

– Давай теперь посмотрим мужскую секцию?

Они вернулись к ресепшн и повернули направо. Небольшой терракотовый вестибюль с деревянными панелями скорее напоминал приемную руководителя. Кабинетов было всего два. И таблички на темно-коричневых дверях оповещали, что это не «кабинеты психологической помощи», как в женской части клиники, а «кабинеты делового консультирования». Максим открыл дверь и пригласил Алину пройти в первый. Он был похож на комнаты отдыха, которые обычно совмещены с кабинетами крупных руководителей. Глубокие кожаные кресла, разноуровневый журнальный столик, металлический стеллаж со вставками из фактурного дерева и большой плазменный экран на стене с имитацией кирпичной кладки.

– Ну как тебе?

Дизайном мужской части клиники Максим занимался самостоятельно.

– Очень… современно, что ли… Стильно, да, но как-то нет ощущения уюта. Человек ведь должен быть максимально расслабленным, чтобы рассказать о своих проблемах, разве нет?

– Смотри, мне кажется, что уют важен именно для женщин. Чтобы было похоже на домашнюю обстановку. Женщины нуждаются в понимании и заботе. Они с готовностью принимают помощь. А мужчинам важно прежде всего сохранить свою самооценку. Ты же видишь, что здесь всего два кабинета. Мужчинам часто сложно признать, что им нужна помощь. Поэтому я и пытаюсь создать атмосферу, где клиенты будут чувствовать себя не пациентами, а клиентами или потребителями консалтинговых услуг.

– Наверное, ты прав, – задумчиво ответила Алина.

Она думала о том, как бы неестественно выглядел Эдуард в белом кресле, рассказывая у камина о своих переживаниях. Правда, она вообще не представляла, как он может рассказать о своих чувствах посторонним людям. За эти месяцы он ни разу не говорил даже ей, что чувствует на самом деле.

– А у меня, кстати, небольшой сюрприз. Извини, правда, что стаканчики пластиковые. – Максим вытащил из рюкзака бутылку шампанского и миниатюрную коробку шоколадных конфет ручной работы.

– Ну, за удачный бизнес! – смущенно улыбаясь, подняла тост Алина.

– Дзынь-дзынь! – Максим прислонил свой стаканчик к Алининому и неожиданно спросил: – Кстати, а почему у тебя нет картины «Любить»? Мне кажется, что без нее серия картин не выглядит полной.

– Ну… – Алина чуть заметно прикусила губу и подошла к окну, чтобы скрыть свое замешательство и мгновенно проступивший на щеках румянец. – Наверное, я просто не знала, как это выразить…

– А какие у тебя были мысли?

– Что-то открытое и свободное. Луг с разнотравьем, воздушный шар на закате, я не знаю… Мне кажется, я просто забыла, что это… – чуть слышно ответила Алина, не оборачиваясь.

Максим подошел к ней беззвучно. Она вздрогнула всем телом, почувствовав на шее его теплые мягкие губы. Не говоря ни слова, он крепко прижал Алину к себе, жадно втягивая аромат ее волос. Мягко прикусил мочку ее уха, играя языком с жемчужиной ее сережки. Его руки, обжигая мимолетным прикосновением ее грудь, скользнули вниз к бедрам. Алина не развернулась к Максиму. Ее конечности оледенели, дыхание сбилось. Через плотно облегающую юбку она с восторженной дрожью чувствовала его растущее возбуждение. Алине казалось, что ее сердце подпрыгнуло и продолжило биться уже в горле. В ушах появился нарастающий шум. Быстрые пальцы Максима ловко расстегнули перламутровые пуговицы блузки и уже играли с ажурным кружевом ее белья. Максим резко повернул Алину к себе и впился в ее губы, оставляя на них привкус сладковатой табачной горечи. Такой новый, такой долгожданный и такой счастливый запах. Совсем не такой, как у мужа.

Глава седьмая

– Ничего не успеем! Господи помилуй! Шура, да не мешайся ты со своей тряпкой! Чем ты поможешь? У тебя глаза полуслепые и пальцы артритные еле сгибаются! Вот беда-то пришла, откуда не ждали! И деньги какие потрачены – треть того, что за пост собрали! Батюшка нам головы поотрывает. Это ж надо, как Людка со своими родами подвела!

– Катя, да ты что говоришь-то? Окстись! – Подслеповатая Александра Васильевна, которую все местные звали бабой Шурой, даже выронила из рук половую тряпку. – Что ж девке теперь, не рожать, что ли? Наоборот, радость великая, может, в саму Пасху человека в мир Божий принесет.

– Ай, – отмахнулась высокая сухопарая женщина лет семидесяти в бордовом платке, – вечно ты со своими блажными речами! Раньше и в поле рожали, а сейчас целое представление устраивают! Храм к празднику лысый будет, вот о чем думать надо! Как мы с тобой цветы для икон плести будем, если отродясь такого не делали?

До Пасхи оставалось два дня. В храме, потрескивая, горели медово-восковые свечи. Над вынесенной плащаницей мерцали разноцветные лампады. За окном трепетали весенние сиреневые сумерки. Прихожан было совсем мало: пожилая пара, бережно поддерживающая друг друга, мужчина с девочкой-подростком и невысокая полная женщина, читающаяся псалтырь перед иконой Богородицы.

Монастырь находился в нескольких километрах от города. Батюшка вместе с настоятельницей как могли старались увеличить число прихожан, однако без очевидного успеха: основным контингентом по-прежнему были небогатые пенсионерки. Поэтому многолюдно было только на праздники и в воскресные дни.

– Катерина Владимировна, не переживайте, пожалуйста. – Молодой человек лет восемнадцати в рабочем фартуке отложил скребок, которым очищал пол от восковых пятен, и направился неестественно прямой походкой к свечному ящику. Громкий голос парня эхом раскатился по храму. – Вы не волнуйтесь, я думаю, многие люди Божьему делу помочь захотят. Давайте я всех спрашивать буду.

– Николка, ты смотри у меня, не дури, – покровительственно начала сухощавая Катерина, – сам видишь, нету никого. Не мешай людям понапрасну. К Богу раз в год, видать, ходят, пусть молятся.

Но Николка не хотел сдаваться. Он решительно подошел к невысокой женщине с молитвенником в руках и громко спросил, не умеет ли она украшать оклады икон живыми цветами. Женщина что-то тихо ответила и вновь углубилась в псалтырь.

Затем парень направился к мужчине и девочке и снова спросил про цветочные украшения. Девочка сначала вопросительно посмотрела на отца, но почти сразу же отрицательно покачала головой. Мужчина, наоборот, улыбнулся и негромко сказал:

– Марин, завтра же суббота, занятий у тебя нет, можно в церкви задержаться. Ты ведь у нас лучше всех букеты собираешь, помоги людям перед праздником, а я за тобой через пару часов приеду.

– Не, ну ты наивный, пап! – возмутилась Марина. – Какие пару часов? Это же не просто букет собрать и ленточкой перевязать! И мне одной точно не справиться!

– Так за чем же дело, – не сдавался отец, – молодой человек, вы ведь здесь работаете? Поможете Марине?

– С радостью великой послужу Божьему делу. Меня зовут Николай Горшков, двухтысячного года рождения, – отрапортовал парень.

– Ну что ж, Марин, – усмехнулся прихожанин, – вы тут начинайте трудиться с Николаем Горшковым, а я за мамой поеду. Работы тут действительно невпроворот. Мама, конечно, злиться будет, что я ей куличи помешаю печь, но тут дело, кажется, поважнее. Цветы ведь уже привезли, не выбрасывать же их, а куличи мы завтра покупные освятим.

Раздраженно пролистав на смартфоне православные сайты, Марина поняла, что за вечер успеет украсить от силы одну икону. Для остальных можно было просто собрать букеты и расставить их в вазах. Николай с готовностью отправился в кладовую храма за нужными атрибутами и вскоре вернулся с каркасом из проволоки, нитками и секатором. Пока Марина выбирала цветы для украшения рамки, молодой человек, чеканя шаг, вновь удалился, на этот раз в поисках ваз.

Для украшения оклада Марина выбрала алые веточки кустовых роз, белоснежные шарики пушистой гипсофилы и красные ягоды зверобоя, напоминающие капли крови. Девочка ловко и быстро собирала маленькие букетики, а Николай аккуратно привязывал их зелеными нитками к рамке. Пустые места искусница решила закрыть крупными соцветиями хризантем.

Марина любила цветы с детства. Они с бабушкой начинали готовиться к летнему сезону сразу после новогодних праздников. Выбирали семена и рассаду, сажали их дома на подоконниках в деревянных ящиках, поливали, рыхлили и уже в апреле везли на дачу подросшие саженцы. Больше всего Марине нравился сладковато-землистый запах пушистых ростков помидоров. И увозить их из дома было особенно жалко.

Участок Инги Петровны выглядел образцово-показательным. Соседи нередко останавливались у невысокого штакетника и с завистью рассматривали пышное цветение необычных растений. Но чем старше становилась Марина, тем скучнее ей казался уход за саженцами и клумбами и все интереснее соцсети. К тому же на даче теперь вечно болтался маленький Сережа, который ходил за ней хвостиком и просил поиграть то в шпионов, то в супергероев. А потом бабушка уехала за новым мужем в другую страну, и сад, несмотря на усилия Алины и Эдуарда, принял грустный и заброшенный вид.

В общем, интерес к даче угас, но любовь к цветам осталась. И даже ежевечерняя кропотливая работа в мамином салоне цветов не загасила эту любовь. Марина мысленно уже подбирала, какие букеты будет расставлять вокруг плащаницы, но никак не могла сосредоточиться из-за тупого фрика, который отвлекал ее своими глупыми разговорами. Фриком Марина мысленно окрестила Николку. Парень комментировал все свои действия и еще приставал к девочке с назойливыми вопросами. Его речь была поразительно правильной, но примитивной, как в учебниках начальной школы, где сказуемое строго следует за подлежащим.

Николка подробно рассказывал о подготовке к празднику, перечислял всех монахинь и основных прихожан, непременно желая доброго здоровья каждому. Маринино терпение кончалось. Ей был физически неприятен этот юродивый с прямой, как палка, спиной и монотонным безжизненным голосом. Девочке безумно хотелось его послать, но почему-то не хватало смелости. Во-первых, она словно кожей чувствовала, как церковные старушки внимательно прислушиваются к его скучному монологу и ее кратким ответам, а кроме того, он все-таки был другого пола и намного ее старше. Намного, конечно, по Марининым меркам. Они с подружками почти с благоговением смотрели на парней, учившихся в выпускных классах. Хотя среди них, конечно, таких чудиков не было. Да и как послать этого фрика, если без его помощи пришлось бы остаться в храме до утра?

– Слушай, мне не очень интересны все эти церковные темы. Я тут редко бываю и почти никого не знаю, – выдавила из себя Марина в надежде, что парень прекратит бубнить и будет молча привязывать букетики.

Николка на минуту осекся, но вскоре бодро продолжил:

– Еще я очень люблю плавательный бассейн. И вообще сильно люблю воду. К сожалению, я не умею правильно плавать, но очень стараюсь этому научиться.

Марина закатила глаза и молча продолжила сплетать стебли. Но тут за спиной послышалось скрипучее хихиканье Катерины Владимировны:

– Ты глянь, Шур, как наш павлин хвост распушил. Думает, видать, невесту себе нашел.

Марина вспыхнула, выронила из рук цветы и хотела было выбежать из храма, как в дверях появилась высокая моложавая женщина в кремовом кашемировом пальто и светло-голубом палантине.

– Мама, иди быстрее сюда! – с облегчением позвала ее Марина.

Сумерки превратились в плотную чернильную ночь, когда оклад престольной иконы был окончательно украшен. Марина собирала букеты, а Николка под руководством Алины отсчитывал и раскладывал цветы для украшения царских врат алтаря.

– Мариш, – позвала дочь Алина, – у меня телефон в машине остался. Он, наверное, уже разрядился на холоде. Сходи, пожалуйста, в машину, возьми зарядку из бардачка и телефон и спроси у служительниц, то есть монахинь, какой розеткой тут можно воспользоваться.

Девочка обрадовалась, что наконец можно сделать перерыв: спина неприятно ныла, а пальцы саднили от шипов кустовых роз. Она взяла ключи от машины и поспешно вышла на улицу. От сладкого запаха свечей у Марины уже начала кружиться голова.

Апрельская ночь была сырой, но дышалось все равно легче, чем в храме. На улице – обволакивающая непривычная тишина. Весна поздняя – кое-где еще лежали горки темного заледеневшего снега. Над решетчатыми стенами монастыря мерцали разбросанные в вышине мелкие звезды. Марина забрала из машины все, что просила мама, и уже собиралась вернуться в храм, как вдруг на одной из башенок она заметила самого настоящего аиста. «Вот это снимок получится для соцсетей!» – девочка инстинктивно сунула руку в карман за телефоном, но вспомнила, что оставила его в храме. Она посмотрела на смартфон мамы – еще оставалось несколько процентов заряда. Марина успела сфотографировать птицу, открыла мессенджер, чтобы переслать снимок себе, но увидела непрочитанное сообщение от Натальи Петровны. Это была одинокая престарелая мамина тетя с толстенной медкарточкой самых разных диагнозов. «Вот блин, еще и к ней в ночи, наверное, ехать придется! Она просто так писать не будет. За последние месяцы совсем что-то сдала. Бедная мама к ней уже замучилась ездить», – подумала Марина и открыла переписку.

– Фигня какая-то!.. – пробормотала девочка, наткнувшись на необычный для пожилой родственницы текст.

«Алинка, любимая, пожалуйста, ответь. Ты ведь знаешь, что я не хотел тебя обидеть».

Марина пролистнула выше и увидела еще более странную переписку между мамой и Натальей Петровной:

«Не звони и не пиши мне больше. Я буду занята весь вечер».

«Алина, пожалуйста, не придумывай отговорки. Прошу тебя, давай поговорим нормально? Хочешь, я сегодня приеду, и мы все обсудим? Скажи дома, что у твоей родственницы очередной приступ».

«Алина, не молчи. Я действительно был неправ. Но меня тоже мучает эта неопределенность. Нам нужно окончательно разобраться и поставить все точки над i».

Дальше переписка обрывалась. Наверное, мама регулярно чистила этот чат. Ноги у Марины стали тяжелыми, как будто чужими. Она опустилась на влажную скамейку, не чувствуя ни сырости, ни холода. Мир, который только-только стал вновь налаживаться, рухнул. На этот раз окончательно. И его разбила мама. Та самая мама, которая печет куличи и украшает иконы. Которая совсем недавно кропотливо выбирала папе новый деловой костюм в подарок на день рождения. Какое чудовищное лицемерие! Марина швырнула Алинин телефон в кусты шиповника, еще покрытого прошлогодними желтыми листьями, и зарыдала.

«Никогда больше не пойду в эту церковь! Одно вранье! Везде, повсюду вранье! Дрянь, какая же она дрянь! В сто раз хуже бабушки. Предательница! Ненавижу, больше всех на свете ее ненавижу!» Марина пыталась успокоиться, но тщетно – ее острые плечи вздрагивали от сдавленных рыданий.

– Господи, Маринка, что с тобой? – За спиной девочка услышала взволнованный голос матери. Алина начала беспокоиться, что дочь все никак не возвращалась в храм, и вышла на ее поиски.

– Не подходи ко мне! Никогда больше не подходи! Ты мне не мать, поняла? Ищи свой телефон под кустами! – Марина вскочила со скамейки и скрылась в темноте монастырского двора.

Глава восьмая

Николай Михайлович был нелюдимым и замкнутым. Все время в своих мыслях. Высокий, плотный, слегка сутулый, он молча гулял по территории больницы и не обращал ни на кого внимания. О его возрасте было трудно догадаться: где-то от пятидесяти пяти до семидесяти. Он почти ни с кем не разговаривал, на вопросы отвечал вежливо, но односложно. Единственным развлечением, которое он разделял с персоналом больницы и пациентами, были шахматы. Играл Николай Михайлович вдумчиво и с интересом. Казалось, именно в эти редкие часы он отпускал свою внутреннюю боль и оживлялся.

Для мужчин он был потенциально интересным собеседником, но разговорить его никак не получалось. Женщины в возрасте на него засматривались. Особенно не так давно овдовевшая санитарка Галя с добрыми карими глазами под отечными веками. Шестой размер ее груди терялся на фоне еще более выдающегося живота. Шансов у одинокой Гали было немного: Николай Михайлович только кратко благодарил ее за свежее белье или дополнительную порцию кефира. К ее сетованиям на тоскливую и безнадежную жизнь относился лишь с вежливым сочувствием.

Одним из немногих, с кем Николай Михайлович регулярно общался, был Петр Петрович, главный врач больницы. Николай Михайлович чувствовал к себе по-настоящему неравнодушное отношение доктора и даже переживал, что подводит его тем, что никак не может полностью восстановиться. Петр Петрович был необычайно заботливым: внимательно прислушивался ко всем жалобам пациента, подробно обсуждал с ним новые симптомы и обострение старых. Он незамедлительно купировал острые состояния и просил медсестер и нянечек сообщать ему даже о незначительных изменениях самочувствия Николая Михайловича. Безусловно, такая забота не могла не трогать.

Еще одним человеком, с которым Николай Михайлович иногда разговаривал, был подросток Николка. У него были большие, тоскливые, чуть выпуклые глаза, длинный ровный нос и неестественно прямая осанка. Николаю Михайловичу он напоминал грустного Буратино. Всегда идеально вежливый, Николка был готов прийти на помощь любому, кто бы его об этом ни попросил. Обычно парень проводил в больнице двое-трое суток подряд, а затем куда-то пропадал на неделю. Иногда, правда, мог остаться в больнице дней на десять, но в это время с ним было почти бесполезно разговаривать. Его взгляд был почти безжизненным, а речь – путаной и обрывистой.

Персонал Николку очень любил, хотя молодые медсестрички часто над ним подшучивали и вгоняли в краску. Казалось, у Николки было полное отсутствие брезгливости. Он безропотно помогал ухаживать за лежачими больными, выносил судна, мыл престарелых пациентов, очень проворно и тщательно убирался в затхлых палатах. Николка был сиротой, точнее, отказником, но сам он свято верил в то, что его родители трагически умерли.

Николай Михайлович жалел парня и старался ему по возможности помочь. Он рассказывал мальчику про животных и птиц, про города и природные достопримечательности. Долго проработав дальнобойщиком, Николай Михайлович накопил немало интересных историй и воспоминаний. Он ярко и живо описывал хибинские ледники с горящим над ним северным сиянием, голубую толщу льда Байкала, дымящиеся камчатские сопки. Пейзажи всплывали в голове Николая Михайловича в мелких подробностях. Он чувствовал даже запахи тех мест, которые освоил много лет назад, но вот бесконечные дороги, которые исколесил взад и вперед, почти не вспоминались. Наоборот, плывущие перед глазами засыпанные снегом ели или пестрые октябрьские клены виделись ему как будто из окна поезда с накрахмаленной белой шторкой.

– Ну, Николаш, отдал свой религиозный долг? – с улыбкой спросил Николай Михайлович, увидев своего знакомого. – Все углы перекрещены, все яйца освящены? – Николай Михайлович был атеистом, но понимал, что вера во многом помогает его юному другу справляться с житейскими трудностями. Да и сарказма Николка в силу своего детского восприятия мира заметить не мог, поэтому Николай Иванович частенько позволял себе подтрунивать над парнем.

– Во славу Божию праздник прошел замечательно! – радостно встрепенулся Николка. – Я вам тут и куличика принес, и яичек. Пасочку вот сама матушка-настоятельница делала. Разрешила мне сюда забрать – раздать всем убогим и юродивым.

Николай Михайлович лишь усмехнулся и не стал спрашивать, к какой категории его самого причисляет молодой простодушный друг.

– Колокола звонили, аж в ушах гудело! – взволнованно продолжал Николка. – А народу в этот раз было не сосчитать! Вот ведь как в храм-то все потянулись по милости Божией! Батюшка столько исповедовал в этот раз, что еле на крестный ход успел. А ведь у нас чуть все не пропало вообще. Цветочница наша, Люда, на сносях оказалась, и уж мочи у нее не было храм украшать. Представляете, цветы привезли, а украшать некому. Ох, как наша Катерина Владимировна-то сокрушалась, но у Бога ведь на все решения находятся. Ангелы нам в храм очень девочку хорошую послали. Она в цветах разбирается, помогала букеты собирать и образы украшать. Матушка ее потом пособить приехала – до ночи работали, еле успели все сделать. И утром женщина эта красивая, мама девочкина, еще на несколько часов приезжала. Одна, правда, без дочки… А я так надеялся девочку опять увидеть. Всю ночь думал, как мы под звон колоколов вокруг храма ходить будем. А она не пришла. Эх, Николай Михайлович, какая она красивая и хорошая. Юбку только она очень короткую носит, не для храма… А глаза у нее темные, крупные, Мариной зовут. У нее еще волосы красивые, жалко только, что она их в розовый цвет красит, не по Божьему закону это. А матушка ее, Алина Игоревна, знаете какая хорошая женщина? Высокая такая, добрая, мне ласковые слова говорила… Только почему-то волосы дочери разрешает портить. Я свою матушку не помню совсем, но мне кажется, что она такая же красивая и умная, как Алина Игоревна, была. Наверное, она мне сказки хорошие читала, куличики песочные со мной лепила, спать меня укладывала. А папка, наверное, по дому что-то делать меня учил. Мне вот вспоминается, что мы с ним табуреточку мастерили.

Николка все продолжал говорить и не замечал, что его собеседник с силой массирует виски, как будто стараясь смягчить резкую головную боль. Но боль, по-видимому, становилась все сильнее. Николай Михайлович положил руку на плечо Николке и тихо сказал:

– Дружок, кажется, у меня приступ начинается. Мне бы полежать. Потом поговорим.

– Ох ты батюшки, болезнь окаянная, будь она неладна, как крутит! Давайте я вас провожу до палаты и пасочку принесу? Вы бы молились все-таки, Николай Михайлович! Господь милостив, смирит недуги и управит все. Вы добрый человек, а хорошим людям Боженька всегда помогает.

Но Николай Михайлович только махнул рукой и быстро направился в сторону корпуса.

Дмитрий Николаевич взволнованно ворвался в дверь кабинета с высокими потолками и деревянными панелями на стенах.

– Прошу вас, доктор, поговорите со мной прямо сейчас. Мне совестно вас отвлекать все время, но поверьте, это очень важно. Мне кажется, что произошла огромная ошибка. И вы только зря со мной мучились столько времени.

– Боже мой, да успокойтесь вы, сейчас со всем разберемся! Присаживайтесь, только постарайтесь дышать ровно. Не хватало нам еще нового сердечного приступа. Вам категорически запрещено так волноваться! – Невысокий, чуть полноватый врач усадил своего посетителя в кресло и дал ему в руки бутылку с водой. – Я вас внимательно слушаю. Что произошло? – вежливо улыбаясь из-под седеющих пышных усов, спросил он.

– Понимаете, теперь я, кажется, точно все вспомнил, вы только меня послушайте… – и Дмитрий Николаевич стал поспешно и отчасти сумбурно рассказывать об озарившей его идее.

Собеседник не перебивал. Только временами кивал головой и беспокойно ковырял ногтем обложку больничного журнала.

– …И вот кто-то хотел меня ограбить или даже убить, – взволнованно говорил Дмитрий Николаевич, – но этого, к моему счастью, не случилось, и я каким-то чудом попал к вам. Я понимаю, что вы и так потратили на меня огромное количество времени. Но теперь я во всем уверен! Прошу вас, помогите мне. Давайте вместе туда поедем, и я докажу вам правдивость своих слов.

– Но, милый мой, мы же много раз делали попытки найти ваш дом, – с искренним сожалением в голосе начал собеседник, – мы исколесили весь район! И все без толку. Я, конечно, готов помогать вам и дальше, но поверьте, вы только понапрасну подрываете и без того очень слабое здоровье. Ваше сердце работает из последних сил. Скажите, а вы, кстати, не пропускали прием лекарств? Я как раз сам хотел к вам зайти сегодня, чтобы поговорить об ухудшающейся динамике. Внутренние органы работают на грани. А этого не должно быть, учитывая проводимую нами терапию.

– Боже мой, доктор! Да какие органы?!! Разве это жизнь?! Вы меня не слушаете даже, – с отчаянием в голосе проговорил Дмитрий Николаевич, – мне все равно, сколько я проживу! Я готов отдать все свои годы за пару дней дома. Я вас умоляю, поверьте мне! Я давно стал замечать, что эти сердечные таблетки плохо влияют на мою память. Я даже решил провести небольшой эксперимент и перестал их принимать. Мне трудно вспомнить, сколько я их не пью, наверное, пару недель. И вот произошло чудо: моя память стала возвращаться! И сегодня я окончательно смог в этом убедиться.

Лицо доктора изменилось.

– Вы совсем не жалеете себя. Просто самоубийца. Хорошо, я, безусловно, опять вам поверю и соглашусь на ваши авантюрные идеи. Завтра мы обязательно предпримем с вами еще одну попытку и поедем туда, куда вы скажете. Но только умоляю вас, не плюйте на свое здоровье! Клянусь вам, вы не переживете еще одного инфаркта. Позвольте вашу руку. Вот так, молодец. Хорошо-хорошо. Сейчас один укольчик для стабилизации сердечного ритма.