Инктобер. Месяц перемен бесплатное чтение

© Елена Борода, текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2023

1 октября

Разгуливать

– Инктобер, – сказал Марк.

И замолчал.

Он так любит. Брякнет что-нибудь – и молчит загадочно. Ждёт, чтоб расспросили. Я обычно не ведусь на такие его провокации, но в тот раз не удержался.

– Кого?

Слово звучало как имя диковинного животного или потусторонней твари, не особо опасной, но зловредной и надоедливой.

– Это такой челлендж. Специально для художников. Чернильный октябрь.

– Что за челлендж? В чём суть? И при чём здесь октябрь?

– Октябрь ни при чём, я для примера сказал. Тебе что-то такое нужно. Что бы удерживало тебя в потоке. Организовывало. Но просто так дисциплине тебя не научишь, тебе надо, чтоб нескучно было.

Больше я от него ничего не добился.

Странное слово оказалось англоязычным гибридом. Ink – чернила, ну и название месяца. Получается, и правда «чернильный октябрь». Начал этот движ художник Джейк Паркер в 2009 году. Суть в том, чтобы каждый день октября отмечать рисунком на заданную тему. Чернилами. Или гелевой ручкой. Темы задаются списком на весь месяц. Итого 31 рисунок.

С первого инктобера многое изменилось. Например, сейчас рисовать можно уже не только чёрным, а добавлять другие цвета. И участвуют не только профи, а вообще все, кто хочет. И вообще идея настолько понравилась, что списки стали составлять все кому не лень. Не совсем от фонаря, конечно, а в соответствии со своим диагнозом. То есть увлечением, простите. Поттероманы диктуют одно, этерноманы другое, фанаты «Марвел» на своей волне.

Марк серьёзный, как входная дверь. Ничем его не расшевелишь. Когда выяснилось, что мы будем учиться в универе на одном курсе, я даже обрадовался. Думал, будем тусить как сумасшедшие, лекции вместе прогуливать, зажигать по вечерам с девчонками. Ну разве мы не заслужили?

Родители планировали уехать работать в другой город, как только я поступлю в универ. Я поступил, они уже паковали вещи, и тут появился Марк. Это их всерьёз обеспокоило. Они думали, что его нужно будет опекать. Но потом узнали его поближе и поняли, что присматривать за ним необязательно, вполне можно доверить его мне. А ему меня. Так что планы менять не пришлось.

Квартира, свободная, своя! Да об этом только мечтать можно!

Но Марк не оценил. Он в самом деле приехал учиться. Вот прям учиться! По-честному.

Раньше он в селе жил с матерью. Вот вроде деревенщина, а знает обо всём больше меня. Инктобер, например, этот…

Вообще странно, почему я про Марка именно это вспомнил. Наверное, потому что это был последний раз, когда мы общались по-человечески. Потом пошла такая жесть, лучше не вспоминать.

Поэтому я здесь, собственно.

Здесь – это в квартире, оставшейся родителям от бабушки. Они долго думали, продать её или сдавать, но такое старьё мало кому нравится. Так она и стояла до поры, теперь вот пригодилась.

Тут одна комната с видом во двор, санузел и тесная прихожая, она же кухня. Жильё гостиничного типа – так, кажется. Интернета нет, только мобильный, окно с деревянными рамами, деревянным подоконником, а сверху старомодная гардина. Не деревянная, а из какого-то металла. Чугуна, возможно. Делали раньше чугунные гардины? Условия адские, одним словом.

Но так надо. Это уже мой челлендж. Настоящий.

Я всё-таки заглянул на страничку инктобера – список тем этого года уже выложили, и выглядели они слегка безумно.

Сегодня первое октября. Тема дня – «Разгуливать». Я, конечно, не художник, но задумался. Как это можно нарисовать? Я сегодня не то что разгуливал, я бегал как ошпаренный, закупал продукты и воду. И вчера то же самое. Тридцать один день просидеть взаперти – это серьёзно.

По-хорошему, я должен уже сегодня сидеть в добровольном одиночном заключении, но пришлось вызывать сантехника чинить унитаз. Ну, потому что без нормального туалета – это уже слишком. Это уже нечеловеческие условия для заключённого.

К вечеру сантехник закончил работу и ушёл. Оставался ещё кран, который иногда принимался страшно рычать. Но про кран я сантехнику забыл сказать.

Кое-как прибрался и рухнул на застеленную кровать. Уже стемнело. Я так устал, что даже есть не хотел. Лежал и смотрел в окно.

Здесь только лёжа, снизу вверх можно было увидеть клочок неба со звёздами. По-другому не получалось – соседский дом так близко, что, кажется, надвинется и раздавит.

Когда бабушка здесь жила, этого дома ещё не было. А потом построили, девять этажей, блин! А бабушкин муравейник снести то ли забыли, то ли отложили, то ли передумали. Так и живут люди – окно в окно. Адски неприлично!

Я поворочался, устраиваясь поудобнее.

Ну, здравствуй, октябрь!

2 октября

Тронутый

Дерево за окном зеленело. Конечно, не так, как летом, всеми листьями. И даже не как в начале сентября, когда в зелёной гуще начинают мелькать одинокие золотистые искорки. Теперь кое-где можно было увидеть длинные золотые пряди, особенно когда налетал ветер и начинал всех причёсывать.

Берёза стучалась в окно просторной кухни. Варя никогда не думала про неё как исключительно про берёзу. Потому что она была чудо-деревом.

На ветвях её гостили редкие для города птицы – снегири и свиристели, совы и сычи, поползни и чижи.

Сокол прилетал. Уселся на дальнюю ветку, сидел долго, а когда заметил, что Варя на него смотрит, уставился в ответ серьёзным и немного сердитым взглядом – ты мне не ровня, девочка!

А однажды явился настоящий ворон! Большущий и чёрный, как из сказки. Этот даже взглядом не удостоил. Варя, затаив дыхание, смотрела, смотрела на его вороний профиль, стараясь запомнить каждую чёрточку, каждую линию, каждый изгиб пера…

Чтобы перенести это всё потом на бумагу.

Так, как надо, всё равно не получилось. Никогда не получалось. Всегда чего-то не хватало. То времени, то вдохновения. То память подводила, упускала какие-то самые важные детали.

Варя хотела бы рисовать всё время. Особенно птиц! Только с карандашом в руке она чувствовала себя человеком.

Берёза зеленела, это значит, осень будет долгой и милосердной. Октябрь, во всяком случае, точно. А Варе и нужен октябрь!

Она позавтракала и поспешила в свою комнату.

Сегодня выходной, но папа умчался на работу, у него свой график. Мама у себя в спальне. Занимается своими делами, они у неё не сильно серьёзные в отсутствие папы. Сидит в соцсетях с подружками или тайком смотрит сериал. Она думает, Варя не замечает. Варя замечает, конечно же, но ей всё равно – лишь бы её саму поменьше трогали. Ну, а мама Варю вообще не достаёт, опять-таки если папы нет рядом.

Но Варя уже по привычке нырнула в комнату, укрылась за дверью.

«Тронутый» – вертелось у неё в голове.

Тронутый – это слово дня. Сегодня второе октября, второй день её личного испытания.

Про инктобер она давно слышала. Даже иногда пыталась что-то рисовать, но никогда не выкладывала в Сеть, как это делают все участники.

Кто она такая, чтобы пользоваться знаменитым тегом? Чтобы показывать свои спорные эксперименты, робкие попытки самоучки – когда у других такая красота, что дух захватывает? Да её просто на смех поднимут!

Но в этом году всё иначе.

В этом году она решила: если осилит весь челлендж как положено, день в день, – значит, можно решиться на разговор с родителями.

Ну что ж, тронутый – значит, тронутый.

Вообще, инктобер нравился Варе своей непредсказуемостью. Одно и то же слово звучало по-разному для всех и могло увести куда угодно.

Нежный листик, тронутый морозом.

Речка, тронутая льдом.

Сумасшедший король, несущий смерть, его брат, жаждущий власти, – тут вмешалась игра со словом «трон», так тоже делали.

Варя быстро-быстро зашуршала карандашом, надеясь, что в процессе идея оформится.

Вчера она нарисовала долговязого чудика, который разгуливал по осенним тропинкам. Он шагал, засунув руки в карманы, пинком подбрасывал в воздух сухую опавшую листву. Как-то сам нарисовался. Варя не знала ещё, как его зовут, какой у него характер. Но он точно был из тех, кто не позволяет собой командовать! Даже тому, кто его создал. То есть ей, Варе.

Она остановилась и вздохнула.

У неё девятый класс. Математический. Она не хочет идти в десятый с профильными математикой и экономикой, а потом окончить такой же вуз и всю жизнь заниматься финансами. Она хочет рисовать! Она уже нашла, где бы можно учиться, чтобы стать художником.

На бумаге оживал всё тот же чудик. Сегодня он казался ещё чуднее: погружённый в свои мысли, слегка сумасшедший и тронутый октябрём. Такая осень, наполненная листвой и солнцем, очарует кого угодно.

Да он не чудик, он Насмешник – лукавый и чуткий. Варя удивилась, ощутив согревающее удовольствие от того, что персонаж оживает.

Художник – хорошая профессия, можно зарабатывать. Варе на жизнь, во всяком случае, хватит! Чтобы убедить в этом маму с папой, она насобирала кучу успешных имён и историй. Есть чем крыть.

Только вот крыть она не умеет. Дойдёт до дела – будет мямлить и краснеть, а в конце концов умолкнет и замрёт.

Она ещё раз посмотрела на чудика-насмешника. Положила пару завершающих штрихов.

Инктобер, помоги!

3 октября

Наверное

– Ты что так поздно?

Мама повязала передник, руки в муке. Но всё-таки вышла встретить Варю.

– В школе задержали, – вяло отозвалась Варя.

– Давай быстро мой руки и за стол.

Варя отправилась в ванную, оставив рюкзак на полу в прихожей.

Мама затеяла что-то печь, такое не часто бывает. Но Варя пришла такая усталая, что ей не до печенья и вообще не до еды.

В конце четверти итоговая контрольная по алгебре. С каждым годом эти проклятые контрольные всё сложнее. Варя очень старается, но всё равно болтается в отстающих. Она не тянет алгебру, это ясно и ей самой, и преподавателям, и, кажется, даже маме. Её каждый год хотят перевести в другой класс, обыкновенный. И каждый год папа приходит в школу, выясняет отношения, а потом дома страшно ругает Варю.

Лучше бы папа этого не делал. Он вовсе не крутой и не влиятельный, чтобы перед ним заискивали и за счастье считали угодить. Варин папа просто… Сам он называет это умением добиваться своей цели и считает, что Варя должна брать с него пример.

Но в школе его считают скандалистом и не хотят связываться. Зато смотрят на Варю такими глазами…

Варе из-за этого очень стыдно. Она пытается быть незаметной. Потому что быть популярной или даже просто симпатичной у неё не получается.

Она плеснула водой в лицо и уставилась в зеркало. Оттянула к вискам уголки глаз. Так красивее. Отпустила пальцы, и снова – глаза навыкате, нос каплей, волосы мышиного цвета. Зато длинные, до пояса. Чего хорошего? Варя с удовольствием избавилась бы от этого богатства. Но разве ей разрешат?

В дверь ванной постучали. Варя очнулась, только сейчас сообразив, что слишком долго моет руки.

На столе стояло блюдо с горой оладий. Варя есть по-прежнему не очень хотела, но за оладушком потянулась.

– Это на завтрак, – мама легонько стукнула её по руке. – На ночь такое нельзя. Вот твой ужин.

Чашка с солёным творогом, отварная куриная грудка и чай.

Варя села и покорно принялась за творог.

– Ты что, обиделась? – не оборачиваясь, спросила мама.

Она закладывала новую порцию оладий на сковородку.

Рот у Вари забился творогом, она не успела ответить.

– Я для тебя стараюсь. Кто за весом следить будет?

Ну да, Варя толстая. Не так чтоб безобразно, но лишнего съесть себе не позволишь. Она, пожалуй, и утром оладьи не станет. Тем более остывшие они уже не то.

– А папа где? – спросила она.

Могла бы не спрашивать. Но ей хотелось показать маме, что она не обижается.

– Папа придёт поздно. У него работы невпроворот.

Последнее время папа действительно работал много. Варя даже спать ложилась, его не дождавшись.

Но сегодня рано лечь спать не получится. Уроки, а потом незавершённое дело. Третий день инктября – «Наверное».

Варя колупнула курицу. Грудка безвкусная и жёсткая, самое ужасное мясо, к тому же страшно надоело есть одно и то же. Она отодвинула тарелку и встала из-за стола.

– Спокойной ночи!

Мама говорит это заранее, целуя Варю. Это значит, что до утра к ней в комнату больше никто не заглянет.

Ну и хорошо.

«Наверное».

Странная у них планировка в квартире. Кухня большая, можно хоть в футбол гонять, а Варина спальня крохотная. Настоящая каморка – четыре шага поперёк. И окно выходит на соседний дом – невзрачную, старую, плотно населённую пятиэтажку, расположенную так близко, что, кажется, можно рукой достать. Вроде бы её хотели снести ещё до того, как вырос Варин дом. Но вовремя не снесли, дом построили, и теперь они терпят это вынужденное соседство.

Уроки подождут, Варя всё равно сейчас ничего не соображает. Она уселась за письменный стол, погасив в комнате свет и оставив только настольную лампу. Погрызла карандаш. Конечно, сегодняшний сюжет, как и все остальные, будет воплощён при помощи гелевой ручки. Но первые самые общие наброски она всегда делала карандашом.

Окна в соседнем доме были как карты для игры в имаджинариум – такие, с безуминкой. Или как листки адвент-календаря. Варя изучала их по очереди, и они по очереди переставали для неё существовать. А всё потому, что обитатели квартир в большинстве своём вели скучную и неправильную жизнь. Ели, встречались, ругались, пачкали и мыли посуду и с трудом терпели друг друга.

Одно окно всегда оставалось тёмным. В этой квартире никто никогда не жил.

Наверное.

Окно почти напротив, если бы там что-то происходило, можно было бы отлично рассмотреть. Конечно, тёмный прямоугольник, с наступлением вечера становившийся ещё темнее, казался самым таинственным.

Варя решила, что «Наверное» – это и есть закрытое окно, бездонный колодец, неизвестное будущее, в котором ни проблеска, ни ориентира. И ни единой живой души.

Четыре протяжных штриха, обозначающих границы, – и вот уже внутри копошатся то ли звери, то ли люди, то ли птицы. Ни один силуэт не завершён, они плавно перетекают друг в друга, каждый из них становится продолжением и предтечей. Всё неясно. Всё в волнах. Ничего не точно. Всё – только наверное.

Для такого и карандаш не нужен. Чёрные линии ложились на бумагу, пока ручка не выдохлась.

Только тогда Варя подняла голову.

В окне напротив горел свет.

4 октября

Взрослые

Только ведь выходные прошли, а мне уже хочется повеситься от тоски.

Я придирчиво оглядел комнату на предмет повеситься. И оказалось, что негде. Не на крючке же от лампы. И не на гардине этой страшной, она и так на соплях держится. Стояк батареи тоже не подходит, верёвку не закрепить. Да у меня и верёвки-то нет.

А если найду? И закреплю, и удавлюсь на самом деле? Как скоро меня обнаружат? Марк, кажется, и не знает, где я. Здешние соседи привыкли к тому, что квартира пустует. Родители звонят раз в неделю, надо думать, они и поднимут тревогу. Но до того времени я уже превращусь в труп со стажем.

Это я, конечно, не всерьёз. Просто в замкнутом пространстве любая ничтожная мысль вырастает до размеров мамонта.

Я поднял с пола телефон – посмотреть, который час. Вот зачем? Высчитывал уже с горя, сколько мне осталось. С точностью до минуты. Мне не понравилось, потому что выходило, что много. Больше, чем уже высидел.

С отвращением телефон отбросил. Уже всё изучил, что можно. Все странички, что попадались накануне. Даже страничку инктобера этого. Листанул пару десятков артов. Ничего, красиво. Вот только какая сегодня тема, не посмотрел, а к списку наверх возвращаться было лень.

Я прислушался к ощущениям. Может, поесть? Да нет, голода я не чувствовал. И потом, если я буду лопать от нечего делать, то останусь в этой квартире навсегда. Потому что в дверь не пролезу.

Может, позвонить кому? Родителям, Марку?

Нет, не надо.

Марку точно не надо. Пусть забудет о том, какая я сволочь. Пусть вообще обо мне забудет.

Родители решили, что мы взрослые, сумеем сами о себе позаботиться.

Сначала так оно и было.

Мы оба нашли работу. Типа, помочь старшим нас содержать. Правда, потом оказалось, что нашу помощь мы понимали по-разному. Марк мечтал соскочить с маминой кормушки и содержать себя сам, в том числе и за учёбу платить. А мне надо было на что-то безобразничать.

Не, ну вообще можно же меня понять, да? Позади адский год недосыпа, хождения по репетиторам и эмоциональных качелей. Потом экзамены – и моя фамилия в списке поступивших. Успех!

Кто после такого не уходит в отрыв?

Я, правда, подзатянул с отрывом. Да и учиться мне показалось несложно. После ЕГЭ мне вообще море было по колено!

А потом грянула сессия. Зимнюю я кое-как сдал, но вот с летней не получилось. А в сентябре у меня нарисовались проблемы посерьёзнее учёбы. Мне было не до зачётов. А преподам не до моих траблов.

В итоге Марк теперь на втором курсе, а я больше не студент.

Как сообщить маме с папой, пока не придумал. Но сообщу обязательно. Сам. Я же взрослый.

Марк будет молчать. Ему нет дела до моей жизни. Он теперь мне чужой. Даже с квартиры моих родителей, где мы жили, съехал, ещё до того, как я решил добровольно заточить себя здесь – в наказание.

Когда он услышал, что я собираюсь сделать, усмехнулся и покачал головой. Ну да, взрослые люди так не поступают, по его мнению. Это неразумно. Более того – безумно!

А мне кажется, в этом что-то есть. Это больше чем смысл.

Буду думать именно так. Иначе рехнусь.

5 октября

Мучительно

– Скворцова Варвара!

Варя привычно втянула голову в плечи, пока новая учительница литературы, ещё не успевшая запомнить всех учеников, искала глазами ту, что отзовётся на это имя.

– Скворцова? Есть такая?

Варя обречённо встала. Ну всё. Сейчас начнётся. Вот и класс оживился, все одновременно зашуршали-завозились. Ждали развлечения.

Жаль. Учительница, Камилла Валерьевна, молодая, стройная, похожая на чёрного лебедя, Варе понравилась. Рассказывает интересно, почти не ругается. Всех выслушивает и не требует, чтобы ответ совпадал с учебником или с её словами. Наоборот, ей нравится, когда высказывают своё мнение и пытаются рассуждать. Варя, конечно, ничего такого не высказывала, где ей. Но всё равно такое отношение гораздо приятнее.

И задания у неё интересные. Вместо стандартного сочинения – написать письмо литературному герою. Или пробежаться по всем-всем книгам, отыскать описания комнат, воспроизвести их в специальной дизайнерской программе, а потом устроить виртуальную экскурсию.

На прошлом уроке Камилла Валерьевна просила описать события «Капитанской дочки» от лица Маши Мироновой. А то вроде роман Пушкин в её честь назвал, а высказываются там все, кроме неё. Варя увлеклась и как-то легко исписала два с половиной листа.

И теперь вот стояла перед всем классом, перед Камиллой Валерьевной и мучительно краснела. Вот дура, кого интересуют её мысли? Лучше бы списала с какого-нибудь ресурса.

– Варвара, ты молодец, – сказала Камилла Валерьевна. – Блестящее попадание в образ! Ты разрешишь мне цитировать твоё сочинение? Естественно, с соблюдением авторских прав! И ещё попрошу тебя прислать мне электронный вариант. Сделаешь?

Варя молча кивнула. До неё не дошло, что её хвалят. Прежняя учительница читала вслух её сочинения только для того, чтобы продемонстрировать, как писать не надо. Это вроде называлось разбором ошибок. Но каждую Варину ошибку она комментировала так, что Варе хотелось исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю.

Все при этом, конечно, веселились. Может быть, даже Родион. Варя боялась смотреть в его сторону, чтобы не удостовериться раз и навсегда, что он вместе со всеми.

Против неё.

Только Майка не смеялась. Но она вообще, кажется, смеяться не умела. И дела ей ни до кого не было. Ни до Вари, ни до ехидной литераторши.

Она сама по себе, Майка Демьянова.

Варе она не то чтобы нравилась. Скорее, Варя ей завидовала. Тоже ведь не такая, как все. Не красотка, худющая, чем-то галку напоминает, волосы фиолетовые, нос горбатый. Вечно с огромными наушниками, она их даже в школе не снимает. В наушниках – тяжёлый рок. Натуральный фрик эта Майка. Но попробовал бы кто над ней посмеяться! Она так посмотрит, что и слов никаких не надо. А уж если рот откроет…

Кто-то разговаривает – всё равно что жир на сковородке шипит: эмоционально, но без толку. Майка всегда говорит точно и к месту. Несмотря на то, что секунду назад пребывала не здесь, а в своём мире. Она как-то умудрялась существовать в двух мирах одновременно. У Вари так не получалось.

Майке плевать, что о ней думают. Она в себе уверена, и это главное.

А Варя чувствует себя уверенно только в своей комнате, за закрытой дверью.

Варя уселась перед компьютером, чтобы отпечатать своё сочинение, как просила Камилла Валерьевна. И вдруг ей показалось, что ничего не было! Учительница хвалила её работу? Да ну! Как только Варе в голову могло прийти такое!

Может, спросить у Камиллы Валерьевны? Вот она онлайн.

Варя поколебалась немного. Всё-таки неловко беспокоить человека. Учительницу тем более. Но потом вспомнила Камиллу Валерьевну и подумала, что она не рассердится. Это же не звонок, а сообщение, напоследок убедила она себя.

И настучала по клавиатуре: «Мне точно надо прислать сочинение?»

Камилла ответила сразу: «Конечно. Я же сказала: твоё сочинение ЛУЧШЕЕ!»

Глаза заволокло туманом. Только слово, набранное капсом, долго не исчезало. До того момента, пока Варя окончательно не разревелась.

И никто бы не догадался, почему тема пятого чернильного октября осталась в Варином скетчбуке портретом Пушкина в заячьем тулупе.

6 октября

По-старому

– Синицы! – папа ткнул вилкой в сторону окна.

Там три шустрые птички, цепляясь лапками за москитную сетку, прыгали вверх-вниз.

– Да, они часто прилетают, – рассеянно откликнулась мама. – К зиме надо кормушку повесить.

– Я не к тому! – раздражённо сказал папа. – Сетку снять не пора?

– Сниму, – согласилась мама.

– Будь добра…

Мама замолчала. Несколько минут раздавался только стук приборов о тарелки. Варя ела, не поднимая глаз. Ясно же – папа не в настроении. Когда он такой, лучше вообще не подавать признаков жизни. Он к любому слову может придраться.

Но даже молчание не помогло.

– Ты посмотри, какие стёкла! – не унимался папа. – Их когда последний раз мыли?

– У нас берёза под окном. Когда ветрено, она ветками по окну бьёт. Что я могу поделать?

Мама попыталась оправдаться. Зря. Это никогда не работало.

– Я пашу с утра до вечера! И, кажется, могу рассчитывать на уют в доме! И на вкусную еду!

– А еда тебе чем не угодила?

Мама тоже не выдержала, вилка со звоном полетела в раковину.

– То есть макароны на завтрак и макароны на обед – это нормально? А на ужин, вероятно, магазинные пельмени?

– Я не могу каждый день готовить чахохбили и карпаччо! Я, между прочим, тоже работаю!

– Правда? И много наработала? На платья и причёски? Да лучше бы дома сидела!

Варя осторожно выскользнула из-за стола. Разговор становился опасным. Хозяйством мама не занимается – так считает папа. Дальше он может упрекнуть её, что она не уделяет внимания Варе. А там и до самой Вари дело дойдёт.

– А берёзу эту давно пора спилить! Я позвоню в зеленхоз, если ты сама этого сделать не в состоянии!

Эти папины слова Варя услышала, уже закрывая дверь своей комнаты. И они больно отозвались внутри, застряли тяжёлым неповоротливым комом. Как это – срубить берёзу? Убить Варино чудо-дерево? Наверное, папа это сгоряча.

Варя оперлась на подоконник. День сегодня неудачный. Не только из-за мамы с папой. Литературы сегодня не было, зато алгебры и геометрии целых четыре урока! На алгебре Варе никто не скажет, что она лучшая!

А ещё она целый день промучилась с положенным артом! Хотелось вернуться к Насмешнику, но она не знала, как увязать его образ с сегодняшней темой. Исчеркала половину блокнота, ничего не понравилось!

А рисовать надо! Вон, на улице темнеет уже! Она обещала. Инктобер есть инктобер.

Варя прислушалась. Родители всё ещё ругались.

Наверное, кроме артов нужно что-то ещё, чтобы её услышали. Чтобы посчитали человеком. А если она так и будет опускать глаза и замирать от каждого окрика – что толку?

Но пока всё по-старому.

Даже окно в доме напротив. Оно, как и раньше, было тёмным. Может, ей только показалось, что в прошлый раз там горел свет?

7 октября

Торжество

Марк – сын двоюродной сестры моего отца. Фух, пока этот «Дом-который-построили-Джек-и-родня» объяснишь, сам запутаешься. Он мой троюродный брат, получается.

До того как они осели неподалёку от нас, Хельга – тётка то есть – вела бурную и насыщенную жизнь. Однажды она увлеклась скандинавской культурой, ну и всё. Помешательство оказалось долговременным. Несколько лет она прожила в селении Рейкхольт, где жил знаменитый Снорри Стурлусон. Потом излазила Фарерские острова. Побывала в Гренландии. Хотела отправиться маршрутом Лейфа Эрикссона, но тут иссяк источник дохода. Она развелась с мужем – внезапно, непонятно, но очень шумно.

Вообще-то она Ольга. Просто в образе. Кажется, до сих пор.

Словом, Ольга-Хельга вернулась на историческую родину, купила сарай, в котором они поселились с Марком. Как-то восстановила его до состояния дома. Папа мой предлагал свою помощь, но она всё время отказывалась. Сама. Всё сама.

Я уже говорил, что ни её, ни Марка толком не знал. Но Марк, похоже, не в мать пошёл. Слишком разумный. Наверное, это потому, что хлебнул приключений в детские годы, так что на всю оставшуюся жизнь хватит.

И в то же время странный он. Местами наивный какой-то, шуток не слышит, элементарных вещей не знает. Но упорный, факт!

Он первым из нас нашёл работу. Сначала раздавал флаеры, потом устроился в кофейню окна мыть.

Вообще, его Хельга без помощи не оставляла. Да и мои родители нам на двоих, в общем, деньжат подкидывали, раз уж мы живём под одной крышей. Но он сам. Всё сам. Вот тут он как мать. Адски гордый.

Поначалу я с ним пару дней вместе постоял, пораздавал какие-то листочки пёстрые. Но понял, что это не моё. Людям не нравится, мне не нравится. Какой смысл?

Я слишком много думаю о деньгах. Ну а как иначе, если в них вся проблема? Сейчас я опять всё почти потратил. На припасы, на телефон и на унитаз этот ещё. Ай, ладно, придумаю что-нибудь.

Ну так вот. Хлеб насущный нам обеспечивали родители. А развлечения – это была наша забота. Моя, если точнее. Марк, я уже говорил, всё старался облегчить жизнь Хельге. Похвально, конечно.

Марк идеален во всём. Идеальный сын. Идеальный брат. Идеальный сосед, если разобраться. Но, как всегда бывает при столкновении с безупречностью, сначала тебя всё устраивает, а потом начинает адски бесить.

Но до того момента, когда Марк выбесил меня окончательно, прошло немало времени.

Кто ищет, тот всегда найдёт. Или его найдут. Вот так и со мной. Работу мечты мне подогнал однокурсник Валентин. Точнее, его брат Антон, руководивший интернет-магазином. Торговал всякой всячиной. Валёк и сам на брата работал. Предложил мне почти случайно, к слову пришлось. Я согласился. И стал продавать вейпы и ходовой парфюм.

Оказалось, ничего сложного. Валёк дал мне подробные инструкции, и я почти сразу оказался в теме.

Марк с подозрением ко всему этому отнёсся.

В первый же вечер, когда я разбирался со всеми приблудами к электронным сигаретам, учил наизусть названия, он сначала с любопытством слушал. Но когда я предложил ему заняться тем же, он подумал и покачал головой:

– Нет. И тебе не советую.

– Почему?

– Как-то подозрительно.

– Да брось! Всё чисто. Это же не наркотики. И даже не настоящие сигареты.

– Они вейпы детям продают.

– Совсем детям – не продают.

– Четырнадцать лет – тоже дети. Да и шестнадцать…

– Ну и что? Их проблемы. И родителей. Пусть лучше за ними смотрят. Я что, паспорт у каждого спрашивать должен?

– Вообще-то должен.

– Ладно, я понял. Остановимся на том, что ты не в деле.

Ну не любил я долгих разговоров. Особенно на тему морали и долга. Да было бы о чём рассуждать! Вейп – безобидная же штука!

Совмещать работу с учёбой, как обещал Валёк, получалось не очень. Может быть, первое время, пока я не въехал полностью. Правда, Валёк и сам далеко не каждую лекцию посещал. Хотя новичком в бизнесе брата уже не был.

Зато спустя две недели я появился перед Марком с пачкой купюр.

– Гуляем! – объявил я, кидая пачку на стол.

Брат готовился к очередному семинару. Увидев деньги, он поднял на меня глаза – большущие за стёклами очков. Я давно уговаривал его купить линзы, но он упорно отказывался.

Надо будет хоть очки годные ему подарить. Я в этот момент такой был радостный и гордый, что мне хотелось весь мир осчастливить. Ну или Марка хотя бы. Чего он! Сидит над своими тетрадками или работает до упаду. Разве это жизнь?

– Поздравляю, – неуверенно произнёс он.

– Пойдём в клуб, – позвал я. – Оторвёмся по полной?

Марк качнул головой:

– Заниматься надо.

– Да брось! Надо же отметить! Ну согласись, что это круто! Ты со своими листовками столько поднимаешь?

– Меньше, – признал Марк, опустив глаза.

Да, в этот момент я ощущал чистое торжество! Не так уж много этих моментов на самом деле!

В общем, я умотал веселиться, оставив брата сравнивать участь уборщика и контент-менеджера. Или зубрить лекции.

8 октября

Вопрос

Рука двигалась, бесцельно выводя на бумаге кривые линии. Очередная алгебра. И очередная минута позора.

«Выходи к доске, давай разберёмся вместе». Очаровательно! Может быть, с кем-то этот приём и работает, но точно не с Варей. Она, выходя к доске, слышит за спиной приглушённые смешки, обидные комментарии и думает не о верном решении, а о том, как поскорее нырнуть на своё одинокое место у окна.

Что делать? Рука вывела крупный знак вопроса.

Варя алгебру учила ощупью. Но это ведь не выход. Не та наука, пробелы в которой можно восполнить, просто прочитав пропущенный материал. Тут всё со всем связано. Как многоуровневый квест: пока не пройдёшь очередной этап, дальше хода нет. А если проберёшься окольными путями, тебя всё равно выкинут. Или будешь болтаться обманкой, пока самой не надоест.

Варя думала иногда, что, может быть, она не такая уж безнадёжно тупая. Может быть, если бы кто-нибудь ей попробовал объяснить… По-человечески, не ругая и не торопя…

Но это невозможно. На уроках вечная гонка. Варя едва успевает просто списать с доски. О том, чтобы спросить про непонятное, она даже подумать не смеет! Однажды попробовала после звонка – математичка одарила её таким взглядом, что Варя почувствовала себя ничтожным насекомым. Если бы это происходило на уроке, не миновать ей какого-нибудь язвительного замечания. А так – математичка просто заявила, что не может тратить время на объяснение элементарных вещей.

На индивидуальные занятия папа деньги тратить не собирался. Он считал, что репетиторы – это блажь. Школа даёт всё, что нужно, и в том, что Варя чего-то не понимает, она виновата сама.

Всё плохо. Такими темпами она завалит итоговую контрольную, папа разозлится и не станет её слушать. Никакая магия октября не поможет. Тогда всему конец.

«Всем уконец». Так бывает, когда быстро печатаешь и ставишь пробел не там, где нужно. Уконец. Для всех. Это, кажется, сильнее и надёжнее, чем просто конец. И до него не так уж много дней, как кажется.

Вчера она нарисовала что-то пышно-праздничное, сюжетное. Насмешнику нашлось место в самом углу картины. Варя без него обойтись не могла, но в общее торжество он не вписывался. Вот и она чувствовала себя лишней на общем празднике жизни.

Что делать?

Вопросы всегда тревожат. Как черви, бороздят мозг. Щекочут нервы. Вылезают наружу. Легче без них.

Урок закончился. Варя со вздохом перевернула лист блокнота, исчерченный тщедушными червячками-вопросами.

Дверь туалета захлопнулась перед самым Вариным носом. Как некстати одноклассницам вздумалось пошутить. В том, что это злая шутка, Варя не сомневалась: девчонки торопливо шмыгнули в туалет, как только увидели, что она приближается.

Она толкнула дверь, ни на что не надеясь.

– Занято! – прозвучало оттуда.

И смех.

Варя ушла бы, подождала следующей перемены. Но в туалет хотелось нестерпимо. Она забарабанила в дверь, уже со слезами на глазах. На другой этаж она не добежит, не успеет! Умолять, чтобы впустили? Бесполезно! Это их только позабавит.

Варя посмотрела в сторону мальчишечьего туалета. Оттуда не доносилось ни звука.

Она на всякий случай постучала. Никто не откликнулся.

Варя быстро скользнула внутрь, захлопнула дверь кабинки. В голове шумело, из-за стены доносились голоса девчонок.

Сделав свои дела, Варя с облегчением выдохнула. В висках всё ещё стучало. Она уже собиралась осторожно выйти, но тут послышались шаги, дверь скрипнула. Пришлось затаиться.

Кто-то вошёл, разговаривая по телефону.

Не кто-то, а Родион! Его голос Варя узнала бы из тысячи! Вот она попала!

– Да, в садик она ходить не будет. Может, временно, может, насовсем. А соседка только до трёх согласна, потом у неё дела. Ну какие-какие? Не знаю! Дела, и всё! Дальше я за сестрой должен присматривать, до самого вечера. С мелкими вообще геморрой, а у меня к тому же… Ты знаешь. Так не вовремя!

Варя замерла в своей кабинке. Конечно, было страшно, что её обнаружат в мужском туалете, вдвойне страшнее от того, кто обнаружит. Но подслушанный разговор делал её как будто ближе к Родиону. У него, оказывается, есть младшая сестра. И какие-то проблемы. Ну, проблемы-то у всех свои, а вот сестрёнка детсадовского возраста…

В класс Варя вернулась уже спокойная. Руки не дрожали, слёзы высохли. На девчонок она старалась не смотреть. Они при её появлении опять заржали – неужели догадались, ГДЕ она решила свои проблемы?

Урок едва начался, а Камиллу Валерьевну вызвали на какое-то срочное совещание.

– А давайте в «Три факта обо мне»? – предложил кто-то, когда все поняли, что совещание затянулось.

Игра известная. Ты сообщаешь три факта про себя. Два правдивых, третий ложный. Остальные угадывают, в чём ты соврал. Они играли так в пятом, что ли, классе, потом надоело. И вот сейчас игра неожиданно возродилась. Наверное, фактов прибавилось в биографиях, да и врать научились искуснее.

Варя в играх участия не принимала. Зато ей было интересно наблюдать за одноклассниками. Некоторые не ломали голову, что ляпнуть, – их легко было раскусить. «Я не люблю синий цвет» – Лара Морозова. Ага, как же, синее пальто, синяя блузка, даже носки – и те синие!

А некоторые заставляли подумать, ловко сбивали со следа. Полина Кузина сообщила, что увлечена историей русского народного костюма. Никто не усомнился – недавно проект по этой теме защищала. Оказалось – нет, просто взяла готовый материал, а вообще это её ни капли не интересует, она по уши в корейцах, слушает кей-поп, смотрит дорамы и даже берёт уроки корейского.

Или вот Арсений Якушкин. Так подробно описывал, как готовят пчёл к зимовке, что все поверили: он по-настоящему это делал. Оказалось – изучал в теории, а факт ложный.

Варя отметила, что, разгадывая, почти всегда попадает в точку. Она даже удивлялась – чего ошибаются другие?

– Куда? – рявкнула Майка. Варя сначала не поняла на кого. – По очереди!

– А я не в очередь, что ли? – голос из-за соседней парты.

– Сейчас Скворцова!

– Она не играет!

– А ты у неё спросила? Или человек тебе пустое место? Говори! – приказала Майка, теперь уже Варе.

Все замолчали. Варя услышала, как шумит кровь у неё в ушах. Она хотела уже отказаться, но посмотрела в сощуренные Майкины глаза…

– Я люблю рисовать, – произнесла она в обступившей её тишине. – Я люблю алгебру. И… – она зачем-то встала, точно отвечала урок, и нечаянно взглянула на Родиона.

Тот, кажется, до этого момента не очень следил за происходящим, но сейчас на Варю смотрел внимательно. Все на неё смотрели.

– Я очень люблю детей, – закончила Варя.

Оригинально, ничего не скажешь. Ну, она и не готовилась, не думала даже, что позовут в игру. Потому и раскусили её как-то мимоходом, и сразу же загалдели о другом. Варя опустилась на стул, успокаивая встревоженное сердце.

Больше внимания на неё никто не обращал, даже Майка, а Варе очень хотелось поймать её взгляд и хоть попытаться угадать: зачем она её вызвала? Чего добивалась? Поддержать хотела или наоборот? Но Майка нацепила вечные свои наушники и до конца дня к обществу одноклассников уже не возвращалась.

Варя медленно спускалась со ступенек школьного крыльца, когда её окликнули. Перед ней стоял Родион.

– Это немного странно, – предупредил он. – Ты сказала, что любишь детей?

Он потрогал пальцем переносицу. Смущается? Вышло у него так просто и мило, что Варя забыла, как дышать.

– А ты не могла бы время от времени присматривать за моей младшей сестрой? Типа няни. Я бы даже заплатил…

Варя молчала.

Родиону очень нужно решить эту проблему с сестрой. Что у него за дела, что он не может провести время с мелкой, Варе пока было неинтересно. И не важно.

Важно другое. Она нужна ему! Пусть и в качестве няни. Нужна!

Очень хотелось крикнуть: да какая оплата? Даром! Всё, что захочешь!

– Ну? Что скажешь? Варь?

Вопрос повис в воздухе. Вместе с именем, произнесённым ЕГО губами.

– Не надо денег, – тихо сказала Варя. – Я хочу попросить тебя о другом.

9 октября

Дирижабль

Я сидел на подоконнике и смотрел вниз. Там суетились люди. Суетились – громко сказано, конечно. Просто ходили по узкой дорожке между двух домов, кто-то выбирал мой, кто-то сворачивал в тот, что напротив.

От нечего делать я стал считать тех и других. Как игру вёл. Примерно вничью: там двухподъездная девятиэтажка, а тут этажей всего пять, зато по восемь комнат на площадке. Ничего такой муравейник! Я увлёкся, даже комментировать стал, как во время матча. Очнулся, плюнул.

Ну почему как выходные – так накатывает тоска? Я-то думал, что начинаю привыкать…

Марк всё-таки явился тогда в клуб. Чтобы увезти меня домой. Я бы сам не добрался. Он хорошо поступил, правильно. К слову, это было не последнее моё такое приключение, но он каждый раз забирал меня без возражений. Даже не упрекал.

Не подвиг, конечно, но поступал ведь как порядочный брат. Я вроде как благодарность должен был испытывать, но почему-то испытывал неприязнь. Или чувство вины. Или ещё что-то. Есть люди, у которых с эмоциями всё просто. Они злятся, либо радуются, либо обижаются. У меня же сразу туча всего, поэтому мне сложно определить, что я испытываю. А модное проговаривание чувств только злит.

В общем, бесил он меня. С каждым разом всё больше и больше, а когда я в таком состоянии, я быстро воспламеняюсь. Не человек, а дирижабль.

Знаете, почему дирижабли не прижились? Если даже не считать их взрывоопасности? Один ангар стоит в сто раз дороже, чем сам дирижабль. И обслуживают его восемьдесят человек минимум. Современные технологии, наверное, изменили бы что-то в лучшую сторону. Но всё равно. Нерациональный аппарат. Обречён на вымирание.

Вот и я. Боюсь, что тоже.

Обречён.

Я ткнулся лбом в стекло. Что ж так тошно-то? Плохо то, что я алкоголем не затарился. Сделал ставку на выдержку: должен в трезвом уме через всё пройти. Переоценил себя – ломало меня так, что мама не горюй. Возникла даже мысль нарушить на полчаса своё заточение, пойти купить чего-нибудь… успокоительного. Вроде пялиться на прохожих, потягивая пиво из горла, – значимо и атмосферно. А просто так – тупо, да. Не знаю. Такие традиции.

Думаете, победила выдержка? Щаз! Просто обуваться и искать одежду было лениво, а топать до магазина страшно, я уже от людей отвык, общаясь с призраками прошлого да с игрушечными людьми внизу. В итоге не пошёл. Завалился спать, как всегда.

10 октября

Новое платье

Варя не лукавила. Она в самом деле любила детей. Она иногда слышала, как одноклассники жалуются на младших, как те мешают, надоедают, отбирают что-то и вообще вредничают.

Она этого искренне не понимала. Конечно, старшие чаще всего жалуются не всерьёз, но всё равно – как можно жалеть что-то для маленького, не важно что – пиццу, общий компьютер или свободное время? Будь у неё брат или сестра, она бы нянчилась с ним (или с ней) сутки напролёт! И он бы не стал вредничать (она бы не стала) – какой смысл, если и так получит всё и с избытком?

Варя сидела на скамейке возле детской площадки и ждала Родиона с его сестрёнкой. Временами сердце проваливалось куда-то, Варя не знала, из-за Родиона или из-за сестры: а вдруг она её не примет? А может, вообще из-за нового ощущения – она впервые что-то потребовала для себя. Не как обычно – посчитала чужую просьбу своей обязанностью, а показала, что её усилия чего-то стоят.

Чтобы заглушить волнение, она достала привычное: скетчбук и ручку. К моменту, когда на площадке появился наконец Родион, Варя успела набросать с десяток сюжетов.

– Вот, – сказал Родион. – Знакомьтесь. Варя – Михалина. Всё в силе?

Варя кивнула.

Они договорились так. Варя «пасёт» Михалину, Родион в свободное время объясняет ей алгебру. Когда Варя выговорила это условие, сама испугалась. Какое может быть сравнение: погулять с ребёнком и вдолбить формулы и задачи в её тупую башку? Но Родион кивнул, даже не удивившись. Для него, видимо, всё было наоборот. Да и не в трудности суть – Варя вспомнила подслушанный разговор: какие-то у него имелись дела на время прогулок с Михалиной.

Оставшись вдвоём, девочки – большая и маленькая – сначала молчали.

– Родя сказал, что ты красиво рисуешь, – произнесла наконец Михалина.

Она серьёзно смотрела на Варю серыми (как у Родиона!) глазами и, кажется, ни капли не смущалась.

И у Вари вдруг пропала всякая робость. Она против воли заулыбалась – надо же, Родион её похвалил, хотя бы и перед младшей сестрой!

– Это правда? Нарисуешь мне пони?

– Нарисую, – легко согласилась Варя. – И пони, и жирафа, всё, что захочешь!

Минуту спустя они сидели на широком бортике песочницы – пока знакомились, все скамейки оказались занятыми – и рассматривали Варин скетчбук.

– Ничего красивее не видела! – восхитилась Михалина.

Очень скоро Варя поняла, что Михалина вообще изъяснялась не как пятилетка, а совсем по-взрослому.

– Я могу подарить тебе какой-нибудь рисунок, если хочешь, – предложила Варя.

– Хочу. Вот это!

Михалина уверенно ткнула пальчиком в понравившийся арт.

Ох! Вообще-то это была лучшая Варина работа. И по замыслу, и по воплощению. Варя даже опасливо думала, что в галерее «чернильного октября» она смотрелась бы не хуже других.

Она нарисовала хоровод из масок, а в центре круга – платье без хозяина. Платье само по себе изогнулось в динамичном танце. А маски были разные: насмешливые, хнычущие, презрительные, ехидные, злобные. Ни одной доброй! Немного жутковатая получилась картинка, непонятно, чем она привлекла девочку. Не иначе – платьем.

– Хорошо, – согласилась Варя. – Только давай я отдам тебе рисунок, когда ты пойдёшь домой. Нам гулять ещё долго, ты можешь его помять. Или разорвать.

Михалина помолчала, обдумала – и согласно кивнула, тряхнув бубенчиками на шапке. Серьёзная барышня!

Вокруг шумели люди. Худенькая девушка в берете качалась на качелях: сначала потихоньку, потом с увлечением. Бабушка, проходившая мимо, увидела, как голуби расклёвывают кусок бублика. Она попросила молодую маму с коляской пощипать бублик помельче, а то один крупный голубь никому не даёт. Поделим на всех, улыбнулась мамочка. Ребёнок в коляске внимательно наблюдал за голубями, которые принялись каждый за свой кусок, и неожиданно улыбнулся. Во рту у него успело вырасти только два нижних зуба. И Варя улыбнулась. Она не посторонняя на этой площадке, а полноценный человек, тоже присматривает за ребёнком!

– А рисунок? – напомнила Михалина, когда уже явился Родион, чтобы её забрать.

– Ах да! – спохватилась Варя.

Она почти свыклась с мыслью о том, что с сегодняшней страничкой инктобера придётся расстаться. Ну и что, что «Новое платье» будет у Михалины. Это же всё равно считается, правда? Зато Родион сказал спасибо, а улыбка Михалины окончательно убедила её в том, что эта девочка теперь её маленький друг.

А вечером Варя увидела Насмешника. Не у себя в голове, не во сне, а по-настоящему.

Он сидел на подоконнике того самого окна напротив. Живой и голый. Не совсем голый, конечно, в трусах, но живой ведь! И это было почти волшебство! Варя так удивилась, что не отвела глаз даже в тот момент, когда он повернул голову и посмотрел прямо на неё.

11 октября

Победоносный

Меня разбудил звонок. Я сначала думал – будильник. Хотел заглушить, хватанул спросонья телефон, не удержал в руках, он грохнулся на пол и замолчал.

Но через секунду запел снова, уже из-под кровати.

Я зарычал, сполз вниз. Понял, что сон закончился.

– Здоров, сынище! – бодрый голос отца. – Чего не отвечаешь?

– Сплю, – не подумав, ляпнул я.

– Что за «сплю»? А лекции?

– Мне ко второй паре, – нашёлся я. – А вчера допоздна засиделся, к семинару готовился.

– А-а, ну ладно. Как ты там вообще?

– Да всё норм.

– Как Марк? Что-то ему дозвониться невозможно.

– Марк тоже в порядке. Он ушёл уже, – на всякий случай добавил я, побоявшись, что брата, чего доброго, потребуют к телефону.