Кордон «Ромашкино» бесплатное чтение

Глава 1

К чему приводят сломанная нога и наличие домашней библиотеки

Начнем с начала. Ведь если начинать не с начала, что вообще получится?

Слышали «Сначала было слово»? Так вот! Не просто какое-то слово. Сначала было слово и поломанная нога.

Хотелось ввести вас в курс дела, но все еще больше запуталось. В общем, то, что уже сказано – не считается. Дубль два.

Жила-была на свете девочка Катя Калинина. Только не подумайте, что «на свете» – это там, где всегда светло. Так в сказках говорят. Под этой формулировкой подразумевается все-все-все, что есть вокруг. В общем, жила Катя Калинина уже одиннадцать вполне веселых лет в довольно комфортабельной избушке на краю большого леса.

Ну, вроде нормально начали. Традиционно. Да, чуть не забыла. Надо выделить специальный абзац, чтобы дать подробное описание Кати. А то вот так не опишешь человека, и непонятно, про кого читаешь. Вдруг кто-то представит себе высокую красавицу с голубыми глазами и волосами цвета воронова крыла. А на самом деле…

Катя была невысокая, плотненькая, с кучей веснушек, зеленоватыми глазами, короткими выгоревшими ресницами и непонятного цвета косицей. Однажды соседскую бабу Марфу потянуло на воспоминания, и она подробно изложила, как раньше «девки волосы луком красили». Причем особо напирала на то, что это «не хуже нонешней химии», только в отличие от нее – «полезно». Катя как отличница и человек, интересующийся наукой, провела за сараем эксперимент. Планировалось, что коса будет рыжей, но что-то пошло не так… Вот такая была Катя.

Что, слишком обычная? Не тянет на героя книги? Тогда пусть кое-кто на себя в зеркало поглядит. А потом вспомнит о своих положительных качествах. И вообще, что за стереотипы?! Плотненькие коротышки тоже бывают удивительными личностями. В них даже мальчики влюбляются… Стоп! Об этом потом.

Впрочем, была у Кати и особенность – она умела очень красиво и заразительно смеяться. Когда это случалось на уроках, начиналась смехотронная цепная реакция, которая первое время неизбежно заканчивалась учительским взрывом. Но учителя тоже умеют учиться, и они сообразили, как останавливать реакцию, не доводя ее до неуправляемой стадии.

Теперь необходимо рассказать о семье, в которой воспитывалась героиня. И вот тут возникают некоторые сложности. Нет-нет! Родители у девочки были. И мама, и папа. Просто какой смысл назвать их по имени и ничего не сказать о роде занятий? А говорить – значит разглашать государственную тайну. Опрометчиво с моей стороны. Но… писатели – народ болтливый. Хочешь сделать сенсацию из самой огромной тайны – шепни о ней по секрету писателю…

Папа Кати Калининой – Тимофей Львович – работал пограничником, а мама – Яна Семеновна – айболитом.

Хихикаете? Что, не бывают мамы айболитами? Еще как бывают! В раннем детстве, чтобы обойти сложности с проблемной буквой «р», Катя придумала говорить «айболит» вместо рычательного слова «ветеррррринарррррр». К тому же все звериные доктора добрые, и рычать на них вовсе не обязательно.

Граница, которую охранял папа, проходила примерно посередине леса. А где точно – никто не знал, ведь отделяла она простой лес от сказочного!

Ну вот, все самое опасное прозвучало. Теперь можно продолжать…

Граница была такой не всегда. Собственно, когда Тимофей Львович и Яна Семеновна были школьниками, никакой границы вообще не существовало. В симпатичный смешанный лес беспрепятственно проникали по грибы-ягоды как местные жители деревни Ромашкино, так и горожане – любители отдохнуть в условиях естественной среды обитания животных и растений средней полосы России.

А потом рядом с Ромашкино произошло событие вселенского масштаба. Его успели локализовать в довольно компактных контурах, но следы потянулись в будущее. И теперь, если честно, все ромашкинцы, сами того не подозревая, жили припеваючи на пороховой бочке или в жерле спящего вулкана – кому как больше нравится. А виной всему – сломанная нога и слово.

Яна Семеновна, или просто Янка, как звали ее в десять лет, была круглой двоечницей. Круглой не по форме – по содержанию. Кроме того, она терпеть не могла никакие книжки. Вообще-то, понять это можно. Если читаешь кое-как, получая за это неуды и замечания родителей, разве будешь пропадать в библиотеке? Да ни за какие коврижки! Но тут свою роль сыграл случай – Янка шла от подружки, лузгала семечки, считала ворон…

Она хоть и была двоечницей, но считать все-таки научилась.

…Не заметив перед собой свежей коровьей лепешки, Янка поскользнулась и мало того, что грохнулась прямо в самую лепешку, так еще и сломала ногу. Событие, согласно статистическим данным, редчайшее, но тем не менее оно произошло.

Лучше бы не происходило. Потому что это был первый шаг к невероятным событиям. Так всегда бывает. Вон на Вселенную нашу гляньте, если, конечно, получится. Тоже ведь из какой-то недовольной своим существованием точки произошла – сингулярностью называется.

Второй шаг вообще не подчиняется никакой статистике. Оказавшись в гипсе без возможности сбегать на речку, прогуляться с друзьями, – одним словом, лишившись всех возможных удовольствий, Янка взялась за чтение. А поскольку двоечницей она была не из-за физиологических особенностей организма, книжная информация хлынула в нее таким потоком, что Янка превратилась в литературную фанатку. Опять-таки по статистике таких – пруд пруди. Но все дело в скорости, с которой произошло это событие: в фанатку Янка превратилась мгновенно.

Как наша Вселенная. Былаааа, былаааа, былаааа в виде точки, потом – хлоп – Большой взрыв и… ну, понятно… Вернемся к Янке.

Она влюбилась одновременно в Ромео вместе с Джульеттой, в Артура Грея вместе с Ассоль и в д’Артаньяна одновременно с Констанцией. А сила любви – самая сильная сила. И пространство не выдержало. Получился пробой. Или прорыв.

С терминологией тут нужно быть осторожнее, потому что специалисты по этому вопросу до сих пор не договорились, зато защитили много диссертаций и к чужому мнению стали относиться с прохладцей. Так что давайте на всякий случай будем пользоваться всем спектром терминов.

Прорыв пробою рознь. Могло просто шибануть, у метеозависимых людей на минуточку закружилась бы голова – и все. Но сила Янкиного воображения была велика, нога заживала медленно, а желание читать, читать, читать просто зашкаливало. Вот и образовался постоянный портал в соседний мир, который после нескольких лет исследования стали называть сказочным. Звучит, конечно, глупо, но таковы реалии.

Место прорыва (или пробоя?) окружили колючей проволокой. Через каждые десять метров повесили таблички «Опасная зона». Правда, потом сняли, потому что они существенно добавили этой самой зоне привлекательности. Зато в деревню под видом рабочего свинофермы внедрили оперативника-экстрасенса. Мало ли чего. И пока высококлассный специалист выгребал свиной навоз, его глаза, уши и то особенное, что делает из простого человека экстрасенса, занимались тайной работой – следили.

С тех пор прошло много лет. Янка выросла, выучилась на ветеринара и вышла замуж за пограничника, охранявшего секретный лесной объект – Тимофея Калинина. А потом у них родилась Катя.

Работа у папы-пограничника была трудная и даже опасная. Одно дело, если говорящий заяц случайно в обычный лес попадет. Дед Мазай не углядит – и вот он, заяц. Или Иван-царевич какой заблудится. Выследит его папа, задержит и скажет: «Иван, ты же не дурак! Соображай! Закон надо соблюдать. Уходи подобру-поздорову». Тот извинится и уйдет.

А если баба Яга в ступе прилетит? А если рассерженный дракон или легкомысленная Жар-птица? Дохнут, хвостом тряхнут, крылом поведут или что там у них имеется… Представляете, какой пожар может случиться?! Глаз да глаз за границей нужен! Вот Тимофей Львович и смотрел. И днем смотрел, и даже ночью. По крайней мере старался.

Но на деле разве мог добрый папа-пограничник прогнать фею, которая решила устроить себе двухнедельный отпуск, чтобы отдохнуть от волшебства? Разве могла зверолюбивая мама-айболит отказать в помощи говорящему кузнечику, случайно подвернувшему сразу две ноги, даже если он и считался злостным нарушителем границы? Конечно, Катины родители давно вели тайную жизнь, о которой никто (или почти никто), кроме их разумной дочери, не догадывался.

Мало того, они приобщили к своим тайным делам и Катю. Непедагогично, но что поделать, если вопрос о добре и зле до сих пор не решен однозначно. И если кто-то ждет добра, что ж упираться? Добро надо разводить, культивировать, взращивать, а не губить на корню.

Катина двухэтажная избушка просыпалась со вторым лучом солнца. С первым просыпались лесные птицы и свежий ветерок.

– Я на обход! – говорил папа и уходил на работу.

– И я на обход! – говорила мама и тоже уходила к своим пациентам.

А вот у Кати были варианты. Осенью, зимой и весной она отправлялась в школу. Учиться – святая обязанность каждого юного гражданина нашей Родины, и с этим ничего не поделаешь. Зато летом!..

В общем, летом на Катю возлагались две большие надежды. Первая заключалась в том, что она не забудет поливать капризные волшебные клематисы.

Если кто-то не знает, это такие цветы. Они вьются, как виноград, а выглядят так, что иногда кажется: такой красоты просто не бывает!

Если честно, клематисы не были слишком капризными, просто любили воду. А вот нервишки у них пошаливали, это точно. Дело в том, что они притворялись обычными цветами, хотя сами потихоньку переползли из-за границы и на нашей стороне укоренились совершенно нелегально. Почему и зачем – никто не знает. Катя считала, что это – самое обычное любопытство. Но как бы то ни было, когда безобразие заметили, Яне Семеновне уже ничего не осталось, как вырыть перебежчиков из приграничного грунта и поселить у стены коровника. Иногда Катя устраивала для хитрецов праздник – поливала их полуживой водой из ключа, который бил как раз на границе.

Нет, насчет «полуживой» – не оговорка. Непосредственно у источника вода была самая что ни на есть живая. Живее не придумаешь. Но метра через три она чуть ли не наполовину теряла свои свойства. Хотя если набрать воды в пластиковую бутылку и потом нестись сломя голову, то можно было успеть полить цветы до распада чудодейственной структуры.

Вторая надежда, возлагаемая на Катю, состояла в том, что она присмотрит за сказочными гостями-нелегалами, которые частенько появлялись в ее доме благодаря добрякам-родителям.

Ничего себе задачка, да?! У гостей другая культура, обычаи, способности. Даже законы физики частенько другие. И вдруг все это – на Катю, не доросшую еще до взрослых габаритов! Тем не менее, она справлялась.

Тимофей Львович с Яной Семеновной могли не беспокоиться за дочь. Правда, они не знали об ее инициативах – надо сказать, иногда весьма опасных. Может, даже неразумных. Втайне от отца Катя присматривала и за границей. Не по всей, конечно, протяженности или, выражаясь научно, периметру.

Это слово Катя узнала в начальной школе и никогда, в отличие от одноклассников, не путала периметр с площадью.

Была в границе некая загогулинка, через которую проникали нелегалы. Катя однажды увидела, как это происходит, и быстро сообразила, что вот оно – слабое место, ставящее под удар папину карьеру. Сначала между двумя самыми обычными березами что-то замелькало, словно воздух нагрелся и задрожал. Потом прямо из пустоты высунулась голова кикиморы. Нос подергался из стороны в сторону, затем высунулись длинные руки.

«Девки, айда!» – услышала Катя. Увидеть «девок» ей помешала сухая ветка – треснула, бессовестная, не вовремя.

Кикимора стрельнула глазами, смешно раздула щеки, хрюкнула: «Невезуха!» – и с хлюпающим звуком всосалась обратно в портал.

С тех пор Катя и начала патрулировать это местечко, надеясь когда-нибудь пресечь по-настоящему опасное проникновение. Что ею двигало? Возможно, в этом была доля любопытства. Но в целом простая российская школьница хотела внести свою посильную лепту в защиту родного края от супостата.

Уф-ф! Вот так завязка! Зато теперь все понятно и можно спокойненько рассказывать о приключениях.

Глава 2

Об охране труда и технике безопасности

Ах, какое было утро! Просто сказочное!

Это я без всяких там переносных смыслов говорю про «сказочное». Если у вас рядышком портал в волшебный мир, то свой что, должен быть серым, да? Глупости какие!

Солнце только-только выбралось из-за горизонта. Ветра никакого. Не жарко. Комаров тоже нет. То ли спят, то ли лягушки их пожрали за ночь?! Зато соловьям – раздолье! Пой сколько угодно, что, впрочем, они и делали. Красиво, с переливами. Да, еще роса лежала – не успела высохнуть. А значит, как ей и положено, светилась-переливалась крошечными бриллиантами на каждом листочке-цветочке. По траве прошла деревенская лошадь, и на всю округу пахло свежескошенным. И совсем чуть-чуть навозом.

Вокруг обрадованных таким великолепием клематисов крутились бабочки подалирии – огромные, белые с черными полосками и сине-оранжевыми глазками на кончиках фигурных крыльев. Катя всегда удивлялась, почему они все кружат и кружат. Ну, сели бы да тянули помаленьку свой нектар, как коктейль из трубочки. Никто за ними не охотится, не обижает. Жадность их одолевает, что ли? Не могут цветок выбрать? Гипотеза казалась вполне разумной, но бабочки и жадность никак не соединялись в одно целое, поэтому Катя продолжала удивляться такому поведению.

Этим очаровательным утром она собиралась понежиться в постели и помечтать о чем-нибудь с закрытыми глазами. Но ей не дали… ромашки. Сначала они протиснулись в окно, а потом водопадом – или, точнее, ромашкопадом – хлынули прямо на голову, на подушку, на пол. Свеженькие, влажные от росы и пряно-пахучие. От неожиданности Катя взвизгнула, вскочила и высунулась в окно. Рискуя свалиться в палисадник, она осмотрелась. Увы, кроме колыхнувшихся веток большущего куста сирени, ничего видно не было.

Мечтательно закатив глаза, Катя плюхнулась обратно на кровать с ромашками, раскинула руки и уставилась в потолок. Это было что-то! Ей подарили цветы! Тайно! Очень важно, что тайно! Кто не понимает почему – его проблема. А кто понимает, то…

Ясно, да? В открытую цветы дарят учителям и артистам. А для тайны есть особая причина, самая-самая….

Пролежав в нирване минуты две с половиной, Катя вдруг сообразила, что мнет собственный букет.

Только, пожалуйста, не путайте нирвану с ванной. Что-то общее по ощущениям, возможно, имеется, но понятия эти не тождественны. Кто не верит на слово, пожалуйста, обратитесь к энциклопедии. Можно и к Википедии, если, конечно, доверяете этому сборищу приблизительных сведений.

Помяв букет, Катя взлетела, словно самолет с вертикальным взлетом, сгребла в кучу ромашки, отстранилась, рассматривая, и, конечно же, ткнулась в них лицом.

Ну, женщины в кино так всегда делают, когда им цветы дарят. Вообще-то действие весьма опрометчивое, поскольку у цветов обязательно имеются тычинки. А в тычинках содержится изрядное количество желтой липучей пыльцы. Поэтому, когда Катя выбралась из букета, она напоминала китайца. Кто не понял, поясняю: глаза остались прежними, даже чуть выпучились от радости. А вот кожа по-китайски пожелтела.

Радость набрала обороты и придала Кате мощный жизненный импульс. За рекордное время покончив с утренними процедурами, она выбежала во двор.

Первые же изыскания принесли вполне удовлетворительные результаты: ромашки пришли со стороны Ромашкино. Туда, похоже, ушел и «злоумышленник».

Поведя плечиком и приструнив губы, которые от счастья все время стремились дотянуться до ушей, Катя направилась за бутылками от газировки: в честь События клематисам светило получить полуживой водицы. Наверное, они это как-то почувствовали – из запределья все-таки, не какие-нибудь ромашкинские. И Катя тут же уловила их мысли.

Такое ведь бывало у каждого, верно? Кто-то называет это шестым чувством, кто-то просто интуицией или еще понятнее – высоким уровнем эмпатии.

Лес встретил свою старую знакомую…

Вот ведь русский язык! Ну разве она старая? Очень даже новая. В смысле, юная. Но лес Катю знал давно, значит, пусть будет «старая».

…с распростертыми объятиями – замечтавшаяся девица тут же получила по глазам веткой калины. Как напоминание: лес – это лес, и надо смотреть по сторонам. Мало ли что может твориться рядом с порталом.

Вспомнив правила поведения в приграничной зоне, Катя поглядела под ноги. Под ногами скатертью-самобранкой расстилалась почти круглая полянка диаметром приблизительно 3 м 6 дм 5 см 4 мм. Мало ли в лесу полянок такого же диаметра? Да завались! Но на этой острый глаз заметил первую землянику.

– Ух! – филином ухнула Катя.

Затем осмотрелась, сорвала лист лопуха, услужливо оказавшийся рядом, сложила его в форме кулечка и, ползая на коленях, принялась наполнять кулек ягодами. Еще года четыре назад ей было бы трудно не наполнять одновременно с лопушиным кульком и рот. Но за эти годы правила поведения в опасном лесу уже успели занять в голове отличницы отведенное для них место. И хоть от земляники вовсю пахло летом, она поблескивала на солнце и на ощупь была плотная и прохладная, ни одной ягодки Катя не попробовала.

Выдержка, конечно, у девчонки – дай бог каждому!..

Бросив на полянке пустые бутылки, Катя побежала домой.

Тут требуются пояснения. Чтобы нести и бутылки, и землянику, желательно иметь три руки. У Кати третьей не было. Печально: рук всем всегда не хватает.

Вместо третьей руки вполне подошел бы какой-никакой хвост. Тоже вещь полезная. Сидишь чай пьешь. Все тело занято этим важным делом. А тут муха примостилась на спине – соскрести с крылышек грязь, которой в ближайшей помойке завались! Вот бы эту чистюлю да хвостом по мордасам! Ладно, чего рассуждать. Нет хвоста! Вернемся к землянике.

Правила, установленные на кордоне, безапелляционно требовали «не употреблять в пищу ягод и др. продуктов питания вблизи портала». Как перешли границу тихие клематисы, вам уже известно. Земляника оказалась хитрее – она расширяла жизненное пространство с помощью семян. От потомков заграничной ягодки следовало ожидать любых сюрпризов. Чтобы знать наверняка, не вырастут ли у тебя после съеденного рога или что-то в этом роде, урожай следовало подвергать тщательному досмотру.

Клематисы, ожидавшие полива, демонстративно сникли.

– Это еще что за забастовка? Ну-ка, выше головы! Быстренько! – скомандовала Катя, проносясь мимо недовольно брюзжащих на своем языке цветов. – Нечего бедняжек изображать. У вас еще сыро. Избаловались тут! Ладно, сейчас полуживой воды принесу…

Расстелив на веранде газетку, Катя бережно высыпала на нее ягоды. К вечеру ромашкинская земляника слегка подвянет, и можно будет выделить затесавшихся в общую кучу «шпионок». В отличие от местных, заграничные ягодки останутся свежими еще недели три. Их бережно соберут, засыплют для сохранности сахаром и, предварительно приклеив к баночке бирку с коротким словом «Яд» – предупреждение для Катиных друзей, – поместят в шкаф.

Вы можете задать резонный вопрос: зачем вообще хранить эти ненормальные ягоды, да еще и сахар на них переводить? А затем! Когда Яне Семеновне потребуется нелегально перейти границу, чтобы оказать врачебную помощь на дому, она съест несколько ягод. Тогда портал откроется стопроцентно. За границу Катина мама ходила часто, земляники требовалось много…

Кстати, вы можете задать еще один резонный вопрос: а зачем вся эта возня с нарушением границы, если совсем рядышком имеется неиссякаемый источник первосортной живой воды? Вопрос, если честно, глупый. Живая вода без мертвой – это ничем не сдерживаемое размножение всего, что ею догадаются обработать. А воде все равно, полезную бактерию подбадривать или вредную. Поэтому Яна Семеновна предпочитала не рисковать и пользовалась проверенными средствами современной медицины. А полуживой водицей поливали цветочки в палисаднике.

Вернувшись на поляну, Катя подняла бутылки и, рассеянно глядя по сторонам, пошла к ручью. Вообще-то такое поведение было прямым нарушением порядка, заведенного папой в приграничной полосе. Но ромашки – ох уж эти ромашки! – не шли из головы.

Поэтому, когда Катя наклонилась над ручьем, ловя хрустальную струю в узкое горлышко, она не заметила, как между двух берез, прикрытых кустом жасмина, воздух заискрился, пространство исказилось и выдавило из себя невысокого плотненького мужичка в потертых бордовых джинсах и синей футболке с длинным рукавом. Голову прибывшего грела заячья ушанка, которую он тут же и снял, смахнув рукавом выступивший на лбу пот. Наверное, мужичку сегодня не дарили ромашек, поэтому, в отличие от Кати, он был сосредоточен и девочку заметил сразу.

– Кхэ! – подал он сигнал.

Катя выронила бутылку.

– Ничего себе!

– Не понял… – сказал нарушитель.

– А и не надо. Вы кто? – Катя старалась говорить громко и внятно.

В конце концов, здесь ее территория, и всякие пришельцы должны это понимать.

Но стараться говорить и говорить – вещи разные. Если обойтись без комплиментов Катиной храбрости, то вопрос прозвучал хрипло и слишком громко – даже, пожалуй, истерично. Как ни странно, ответ новоприбывшего был таким же хриплым.

– Собственно, не знаю, как и сказать…

– А чего это вы дразнитесь? – справедливо возмутилась Катя.

– Я? Дразнюсь? А! Так это у меня горло болит. Ангина, понимаете ли…

Слова о такой банальной вещи, как ангина, Катю немного успокоили. Она решила, что не лишним будет выяснить, откуда пришел этот экстравагантный тип – с той или с этой стороны. Для выяснения существовало множество способов. Например, каверзный вопрос.

– Ой, извините, я подумала, что вы специально хрипите. Кстати, не знаете, с каким счетом закончился вчерашний футбольный матч?

Пока незнакомец молчал, Катю распирала гордость. Еще бы, такое завернуть! Если этот дядька – заблудившийся городской турист, то не знать, что местная команда накануне прошла в полуфинал чемпионата, он не мог. И совсем другое дело, если этот хрипатый – с той стороны…

– Футбол? Хм, я, понимаешь ли, не местный. Как бы это объяснить… Совсем не местный. Мне ветеринар Яна Семеновна нужна. Не знаешь такую?

Ага, так прямо Катя и выложила – «знаю». Когда какой-то подозрительный мужик интересуется твоей мамой, нормальная дочь губы подожмет и еще глаза прищурит – ведь глаза говорят на международном языке!

– А что это ты, девочка, кривляешься? – покосился на Катю толстяк. – Ты некультурная или тоже болеешь?

– Вот еще! Да я даже ради контрольных по математике не болею! Ну, чтобы не писать… А уж без повода…

– Отчего же?

– Отличница я, – вздохнула Катя. Скромный румянец украсил ее щеки.

Лучше было вообще не отвечать. Тогда толстяк, не дождавшись ничего вразумительного, возможно, убрался бы восвояси. Но Катя была неопытной пограничницей, да и утренние ромашки ослабили ее бдительность.

– Тогда не кривляйся. Тебе не идет.

Толстяк надолго замолчал. За эти минуты Катя успела рассмотреть пришельца и пришла к выводу, что он – ничего себе. Условно опасный.

– Про ветеринара скажи. У меня без ее помощи карьера рушится.

В голосе лазутчика проскочило неподдельное волнение.

Катя была современной девочкой и не понаслышке знала, что такое карьера.

Прошлым летом соседка баба Марфа решила заняться торговлей лекарственными травами. Чтобы продавать, нужно запастись товаром. А где этого добра невпроворот, в Ромашкино знает каждый второй или даже каждый первый. Одним словом, соседка собрала лекарственное сырье в запретной зоне и по всем правилам высушила его на чердаке. Даже успела продать пучков пять. На шестом к ней пожаловал страж-экстрасенс. Еще бы не прийти, если в тот же день деревенский конюх натер зашалившую поясницу отваром из купленных трав, а к вечеру из сельского гастронома исчез ящик с лимонадом. Сам. На глазах покупателей поднялся в воздух, миновал кассу, протиснулся в дверь. При этом он кряхтел и ругался. Некоторые свидетели утверждали – голосом конюха.

Страж-экстрасенс среагировал быстро, Марфины запасы изъял. Так ее карьера и рухнула. Впрочем, соседка об этом не догадалась: легкий гипноз – и никаких переживаний. То же произошло и со свидетелями. Но Катя – дочь пограничника – знала обо всем.

– Сильно горло болит?

Вопрос был задан только для того, чтобы начать разговор. Медведь на Катиных ушах не топтался, и отличить хрип от музыки слова она умела.

– Сильно. Под ливень попал, озяб. Думал, ничего. А оно – очень даже чего. Возраст, видать, сказывается.

– Ну да! – кивнула Катя. – В диагноз такое предположение вписывается.

– Могла бы для вежливости и не соглашаться… про возраст, – обиделся толстяк.

– Зачем? – удивилась Катя. – Это нечестно.

Она подняла бутылку, вылила потерявшую качество воду, снова наполнила бутылку и заспешила домой. Толстяк старался не отставать.

– Милое создание, если я честно скажу, что тебе следовало бы хорошенько похудеть, да и веснушек у тебя многовато, это сделает тебя счастливей?

– Нет! – только утренний букет ромашек удержал Катю от некрасивого визга.

Незнакомец понимающе кивнул.

– Мы с тобой уже познакомились. Может, расскажешь про ветеринара?

– Так вы не корова и не лошадь. Зачем вам ветеринар? Вам к человеческому доктору нужно.

– К челове-е-еческому, – ехидно передразнил толстяк. – Много ты понимаешь! Человеческий перво-наперво не в горло заглянет, а в доку́мент.

– У вас что, паспорта нет? – подозрительно сощурилась Катя.

– Только это. Батюшка-царь выдал.

Изрядно потрепанный лист был с печатью. Большой и круглой. Но текст! «Разрешение. Его Величество дозволяет Соловью по прозванию Разбойник производить шум на дорогах государства по нижеуказанному графику: понедельник, среда, суббота с 8.00 до 10.00, с 18.00 до 22.00. В зимнее время в связи с ранним наступлением темноты вечерний шум отменяется. По воскресеньям – соблюдать тишину».

– Ого! – сказала Катя. Потом подумала и добавила: – Ничего себе! – И замолчала надолго.

Еще бы! Познакомиться в лесу с подозрительным типом, вести его преспокойненько домой и вдруг случайно по дороге узнать, что он – не душечка-одуванчик, а сказочный или, вернее сказать, легендарный Соловей Разбойник (ключевое слово – «разбойник»)!

– Все! – Катя резко остановилась.

– Что «все»? – Соловей тоже встал.

– Ничего, – Катя покраснела и потупилась.

Вполне понятная реакция периферической и центральной нервных систем на взаимоисключающую информацию, подкрепленную соответствующими эмоциями. Ой, слишком сложно получилось. Клубок из слов. Сейчас распутаю. В нашем организме нервы есть везде. Те, которые в мозге, заставили Катю потупиться. А остальные, идущие, словно провода, по всему телу, распорядились изменить цвет кожи – то есть покраснеть.

Дело в том, что пока Катя шла с Разбойником к дому, он успел ей понравиться, и теперь она чувствовала себя Иваном Сусаниным наоборот. Тот – герой – врагов от дома уводил, она – вела в дом.

Разбойник тоже покраснел.

– Послушай, девочка, времена меняются. Да, бывало по молодости, пользовался я своим даром – вокальными, так сказать, данными – без всякого удержу. Будоражил округу. Так сколько времени утекло! Поумнел. По расписанию тружусь.

– Трудитесь?! – возмущенно взвопила Катя. – Это вы-то тру-ди-тесь? На большой дороге, да?

– На ней самой… Ты же в доку́менте видела. Добры молодцы в нашем государстве не перевелись. Каждый год кто-то новый объявляется. Кто с печи слезет, кто просто подрастет. Им, чтобы на крыло встать, нужно подвиги совершать. Тренинг, так сказать. Ради поддержания силы и духа государевых ратников. Опять-таки для примера молодежи. Сочинителям сказок тоже информация требуется. И о туристах не надо забывать. Туристу впечатления нужны! А где их взять? Испытания на дороге не валяются. Зато вполне могут сидеть на дереве рядом с дорогой. Ну, как ты понимаешь, это я про себя.

– Я что, дура – не понимать?! Я, между прочим, во всех олимпиадах участвую!

– Извини, не учел. На лбу это не написано. Тогда сообрази своей гениальной головой, будь я злодеем, дал бы мне царь охранную грамоту? Можешь не отвечать, вижу, что сообразила. А вот знахарь наш местный так и не смог. Не стану, говорит, тебя, Разбойника, врага человеческого, лечить. А ведь, наверное, клятву самому Гиппократу давал. Лично. Да бог с ним. Сведи меня к ветеринару. Расскажу, что резонанс потерял, она горло подправит, и я на рабочее место вернусь.

– Резонанс – это как? – поинтересовалась Катя.

Если бы она училась в старшей школе, вопрос бы не возник. Такое слово Катя, конечно, слышала, но воспринимала его на уровне догадки. Соловей же был субъектом конкретным. А резонанс… Вот, например, встречаются две самые обычные волны. В каждой из них есть «горбы» и «впадины». В какое-то мгновение гор-бы могут совпасть. Волны соединятся, поднимутся в два раза выше. Это и есть резонанс.

– О! Он – страшная сила. Построили по царскому указу через нашу речку мост. Так он всего-ничего простоял – два дня. В первый день по новому мосту отдельная публика туда-сюда ходила. На другой – царь учения назначил. Пришлось по мосту ратникам идти. Командиром поставили богатыря смелого, сильного, но юного и неопытного. Мышцы нарастил, а ума не успел набраться. Завидел рядом с мостом барышень, дай, думает, проведу ребятушек строем. По деревянному настилу так отстучим – ух! – вся округа услышит. Взошли ратники на мост, песню грянули, разом шаг отпечатали. Резонанс и поймали.

– И что было?

– Мост рухнул.

– То есть своим свистом вы умеете что-нибудь разрушать? – уточнила Катя.

– Умею! – приосанился Соловей, но тут же сник. – Умел. Сейчас, как горло прихватило, не получается. Работу могу потерять.

– Ага… – В Катиной деловой голове закрутились какие-то особые шестеренки, повеяло свежим ветерком.

Только не путайте с выражением «ветер в голове». Тут совсем про другое – про открытие, изобретение. Ведь голову, чтобы там поселилась новая идея, иногда требуется проветривать, освобождать от старых бесперспективных залежей.

– Ага, – повторила она уже с другой, более энергичной интонацией. – У меня есть предложение.

– Говори, на все согласен!

– Замечательно. Я отведу вас к ветеринару – это моя мама. А вы, когда резонанс появится, поможете мне в одном полезном деле. Идет?

– Вполне. Только хотелось бы войти в курс этого дела. Я, как охранную бумагу от царя получил, втемную не работаю.

– В нашем Ромашкино еще до моего рождения какой-то дядька рядом с речкой начал строить дом. И не достроил. Навсегда пропал. В общем, все летние каникулы мы купаемся на стройке. Как вы думаете, это способствует полноценному отдыху и воспитанию эстетических чувств?

– Никак нет, – по-военному отрапортовал Соловей.

– К нам из-за этого недостроя даже мальчики из соседней деревни не приходят. – Катя покраснела. – Вот я и подумала: может, вы разочек свистнете для общей пользы? В оплату, так сказать, маминых услуг.

– А и свистну. Тряхну стариной, – легко согласился Соловей.

Дело в том, что царь, выдав Разбойнику разрешение, определил не только время работы. Он на словах ограничил и уровень производимого шума. Давно Соловью не доводилось насвистеться вволю. А тут такое взаимовыгодное предложение! Кто же откажется…

– Тогда договор! – обрадованно воскликнула Катя и вывела Разбойника из леса. – Меня, кстати, Катей зовут.

Глава 3

Муза Кати Калининой

Впереди расстилался луг. Такого не было ни в одной стране. Даже сказочной. Все мамины пациенты и просто гости считали своим долгом поработать над его внешним видом. Иногда Кате казалось, что таким образом они соревнуются в своих волшебных умениях.

– Обалдеть! – Соловей был ошарашен.

– Да, ничего так картинка, – скромно согласилась Катя.

Откуда-то сбоку, кажется из-за куста, вдруг раздалось густое покашливание, и томный голос произнес:

– На весенней травке… Кх-кх, и что на этой травке? Бесятся козявки? Бегают малявки? Бред! Чушня-лопушня. Начнем снова.

Так, хорошо. Расцвели, и что из этого следует? Расцвели цветочки… Расцвели цветочки… Разорались квочки? О боги, квочки-то тут каким боком?

Ну и хватит, точка? Да какая точка!..

Послышалось невнятное то ли рычание, то ли мычание и тяжкий, самый тяжкий вздох на свете.

Соловей вздрогнул и с тревогой поглядел на Катю.

– Девочка, тебе не кажется, что рядом с нами, в непосредственной близости, мучается живая душа?

– Душа? Ага, еще как мучается! Это Зорька стихи рожает.

– Что за Зорька?

– Наша корова.

Соловей остановился так резко, словно врезался лбом в невидимое стекло. Обернулся.

За кустом калины и вправду стояла корова – обычная рыжая корова. Необычным было только лицо…

А вот ничего подобного, это не ошибка! Если бы вы посмотрели на Зорьку вместо Соловья Разбойника и увидели умнейшие глаза, устремленные чуть вбок и к небу, вы никогда не назвали бы «фасад» ее головы мордой!

Катя, проскочившая на пару шагов вперед, тоже обернулась и спокойно, даже с ленцой позвала:

– Идемте. Не пугайтесь, она уже не заразная. Мама с папой проверяли.

– Это точно? – взволновался Катин спутник.

Конечно, кому захочется прийти к ветеринару с банальной ангиной, а уйти зараженным неизвестной болезнью, из-за которой страдают и вздыхают!

– Стопроцентно! Когда Зорьку пробило на стихи, сначала никто ничего не понял. А у меня как раз день рождения случился. Я весь класс пригласила. Мама, естественно, на Зорькином молоке тортик испекла. И началось…

– Что началось? Медвежья хворь? Животы разболелись?

– Если бы! Стихи начались. Представляете, у всего класса! С утра до вечера. Наша учительница русского и литературы, Надежда Борисовна, сначала словно на крыльях летала. Но потом призадумалась. Правда, острая фаза поэтической «болезни» быстро прошла – неделька, не больше. Вроде гриппа. А вот остаточные явления не проходят уже второй год. Зато теперь у нас в школе большой литературный кружок. Мы, кроме стихов, прозу начали писать. Тоже получается. Так все говорят… Хотите мои стихи послушать? – вдруг оживилась Катя. Ее глаза вспыхнули и забегали. В голосе прорезались хищные нотки.

Не в том смысле, что она хотела съесть своего спутника или ту же Зорьку. Нотки пели про другое: дайте, дайте же мне почитать свои стихи!!!!! И у Соловья тут же появились сомнения: а истинны ли результаты лабораторных исследований Зорькиного заболевания?

– Подожди, подожди! – Разбойник смахнул со лба испарину. – Ты еще успеешь это сделать. Лучше объясни, как ваша корова подцепила заразу. Кто-то занимался проблемой?

– Ой, да тут и так все ясно, – пробубнила Катя, разочарованная нежеланием Соловья насладиться ее стихами. – Зорька сорвалась с привязи – мы ее обычно на лугу перед домом оставляем – и ломанулась в лес, к источнику с живой водой. Она ее обожает. Я не сразу сообразила, где искать. А когда нашла, корова уже успела набить брюхо пограничной травой. Мама ей слабительного дала, думала, на том дело и кончится. Как бы не так! Пронесло Зорьку ого как! Мы навозом целую огуречную грядку удобрили. Но часть травяного сока успела попасть в кровь…

– А откуда такая говорливость? Тоже трава с нашей стороны виновата? Так коровы у нас больше доятся, чем разговаривают.

– Сама удивляюсь. Я даже Зорьку спросила.

– Весьма любопытно. И что она?

– Сказала, будто ее стихи – это разговор со Вселенной словами любви. Что любовь понятна всем. А мало или много стихов – так это уже от вдохновения зависит. Вот…

– Невразумительный ответ.

– И я так же считаю. Но что поделаешь, принимаем как есть, доится же… Послушайте, может вам все-таки почитать стихи? Чуть-чуть…

– Потом. Обязательно.

– Правда?

Перспектива слушать Катины стихи Соловья не прельщала: не все любят поэзию. Но не согласиться было бы весьма опрометчиво: у юной поэтессы мама – ветеринар. Пришлось кивнуть. Катя расцвела и, не дав Соловью возможности передумать, открыла перед ним дверь в домашнюю лечебницу.

– Прошу!

Глава 4

«…Пейте, дети, молоко, будете здоровы!»

В прихожей пахло гарью. Определенно пахло! Катя шмыгнула носом.

– Воняет, – сказал Соловей.

– А я думала, мне показалось. Подождите вот здесь, на стульчике. На нем все ждут.

Катя вошла в комнату.

Вполне рациональное действие. Ввести в дом Разбойника, даже если и знакомого, и сразу тащить его в комнаты – до этого только какая-нибудь бестолочь может додуматься.

Мама была дома. В белом халате она стояла рядом с зубоврачебным креслом…

Когда к ней повалили со своими проблемами феи, царевны и царевичи, пришлось обзавестись и этим нехарактерным для ветеринара оборудованием.

…и ковырялась в широко раскрытой пасти дракона. К счастью, одноглавого.

Почему «к счастью»? А был когда-то в пациентах и трехглавый. Между прочим, с хорошей репутацией. Так вот, его головы ссорились и обзывали друг друга так, что семья Калининых считала минуты до полного излечения грубияна. Катя тогда была совсем маленькой и как губка впитывала каждое новое слово. Если бы трехглавый задержался подольше, юная леди изъяснялась бы совсем не как леди.

Мама свою дочь не заметила. Не до того было. Дракон – рептилия немаленькая. По этой же причине Кате потребовалось время, чтобы сообразить, что к чему. Зато потом кроме «обалдеть» ничего в ее лексиконе не нашлось.

А что еще можно сказать, если основная часть чудовища нервно топталась на улице и только длинная, как пожарный рукав, шея была просунута в открытое окно. Шея заканчивалась головой, покоящейся на зубоврачебном кресле. Пасть страдальца была распахнута настежь. Из нее время от времени извергались невыносимые стоны.

– Предыдущий был помельче, – задумчиво сообщила о своих наблюдениях Катя.

– А, доченька… Извини, не заметила, как ты вошла. Подожди, пожалуйста. Я тут вот этого воробышка подлечу… – Яна Семеновна пшикнула чем-то в драконий рот, предусмотрительно отдернув руку. Клацнули зубы. Пациент взвыл. – Потерпите, голубчик. Скоро полегчает. Вы, птенчик, сами виноваты. Просил же царевич не заниматься над его хоромами высшим пилотажем. Вы, дружок, не послушали. И получили маслица на язычок.

– И что с того? – Катя с интересом сунулась прямо в пасть, но Яна Семеновна отработанным жестом оттолкнула дочь к стене.

– Куда лезешь? Забыла о технике безопасности? Учишь тебя, учишь…

– Да ладно, ма. Что он сейчас может?! Вон какой несчастненький.

– Кто ж его знает? Иногда боль пациента ослабляет, но бывает и наоборот…

– Ну ты все-таки скажи, что с драконом?

– Царевич угостил нашего красавца маслом. Траектория движения извергаемой плазмы изменилась. Зубам – крышка. Рот я обработала, обезболила, насколько это возможно. Ожоги заживут, но нужно будет протезировать зубы.

– У нас?

– А где же еще? В избушке на курьих ножках?

Про избушку было сказано не для красного словца. Баба Яга частенько переходила границу для обмена лекарским опытом. Иногда, в легких случаях, Яна Семеновна делилась со знахаркой пациентами. Но зубным протезированием старуха, конечно, не владела..

– Мам, а где он жить будет? Такой огромный… И это… чем его кормить? Он же, наверное, принцессами питается…

– Издеваетесь, сударыня? – прошамкала разинутая пасть.

– Ну что вы! Простое предположение, не более, – скромно ответила Катя.

– Я, доченька, не знаю, чем или кем он питается там у себя, но у нас ему пока придется поголодать. Посидеть на молочке, творожке. А жить…

Да хотя бы и в Зорькином хлеву. Ее сейчас все равно в стойло не загонишь.

– Ага! Творческий подъем в лунные ночи! – хохотнула Катя.

– Вот-вот. А дракону там места хватит. Если хвост и лапы подогнет. – Яна Семеновна снова заглянула в раскрытый рот, удовлетворенно кивнула. – Ну вот и ладненько. Теперь пойдет на поправку. – Обратилась к дочери: – Катюша, отведи господина дракона в хлев. И дай литров десять молока. Если нашего не хватит, попроси у бабы Марфы.

– А что ей сказать, если спросит? Для чего столько?

Яна Семеновна усмехнулась.

– Баба Марфа не спросит. Можешь по этому поводу не волноваться. Иди. И, кстати, на огороде морковка сорняками заросла. Прополи, пожалуйста. Желательно сегодня. Сделаешь?

Катя обреченно вздохнула – вполне красноречивый ответ.

За окном, соседним с тем, в котором торчал дракон, что-то хрустнуло, раздался нечленораздельный звук. Катя подскочила, выглянула, но, не заметив следов чьего-либо присутствия, снова подошла к маме.

– Подожди… Я еще одного привела… За дверью сидит.

– Еще одного дракона? – Брови Яны Семеновны подскочили и выгнулись коромыслом. – Они что, теперь стаями ходят?

– Нет. Соловья. Разбойник который.

– Этого еще нам не хватало.

– Ой, мам, он ничего себе дядечка. С документом. У него резонанс пропал.

– Так, ясно. Разберемся. – Яна Семеновна открыла дверь. – Заходите, уважаемый. А ты, Катя, иди, иди…

Дракон ждал ее под окном.

Конечно, не будь Катя дочерью своих родителей и не имей того опыта, который приобрела, опять же, как дочь пограничника, обморок был бы ей обеспечен. Почему? Ну, тут, кажется, пояснений не требуется. Однако перед Катей был пациент. Существо болеющее, а значит, несчастное.

– Как зубы? – спросила Катя. Вопрос был лишним – и так ясно. Но нужно же с чего-то начинать разговор!

– Уже лучше. Мать твоя обезболила. А до того думал, помру. Чтоб этому царевичу…

– Кстати, о царевиче. Он красивый? Или так себе?

Может нормальная девчонка, выросшая на сказках, не поинтересоваться на данную тему? Не может. Вот Катя и поинтересовалась.

– Как и положено – красавец. Чтоб ему, заразе, кикиморы по ночам снились!

– Ой, так нельзя ругаться! Вы разве не в курсе, что мысли материальны?

– Потому и говорю, чтобы они материализовались, – огрызнулся дракон. – Я бы ему и не такого пожелал!

– Что же мешает? – хитро сощурилась Катя.

– Так эта самая материализация, будь она неладна. Где гарантии, что царевич не пожелает мне того же или еще похуже? Нет уж, спасибочки! С меня хватит!

– Может, познакомимся? Мне теперь для вас молоко десятками литров несколько дней таскать. Поговорить захочется. Неудобно просто выкать.

– Горыныч я.

– Ух ты! Змей Горыныч?! А скажите, вы в биологическом смысле к кому относитесь?

– Не понял, уточни.

– Ну, змей – это змея? Или другой кто-то?

– Сама ты змея, – огрызнулся дракон. – Я что, на гадюку похож?

Катя смерила взглядом гигантское тело.

– Не особенно. Скорее, на длинноногого крокодила. Я вообще думаю, что вы – дракон.

– Ну да, дракон. Или змей по-нашему. Все от места жительства зависит.

– Как это?

– В царствах живут змеи, в королевствах – драконы. Ты зови, как хочешь, не обижусь.

– Понятно. Интересно, как это у вас с такой массой получается летать да еще и фигуры высшего пилотажа выписывать?

– Крылья хорошие. Большие. И формы аэродинамические.

Разговор уже давно проходил рядом с Зорькиным хлевом. На слове «большие» Катя измерила Горыныча взглядом и мысленно вписала в прямоугольник коровника. Получилось.

– Ладно, мы пришли. Располагайтесь, отдыхайте. А я за молоком сбегаю.

Проследив за тем, как втянулся в помещение стрелообразный драконий хвост, Катя довольно хмыкнула и, прикидывая в уме, что говорить бабе Марфе, чтобы та не догадалась о гостях, пошла за ведрами.

Между прочим, задача, которую предстояло решить, была непростой. Соседка обладала острым умом и внимательными колючими глазками. Кроме того, она всегда обо всех все знала. Иногда Кате казалось, что баба Марфа и сама пришла с той стороны. Вот взять бабу Ягу. Могли у нее быть какие-то дети? Вполне. Где они? Почему нет никаких сведений? Может Марфа оказаться дочкой Яги? Разумеется, может.

– Здравствуйте, бабушка Марфа! – обратилась Катя к широкой, чуть сутулой спине.

Спина, естественно, была не сама по себе, а являлась частью вполне нормального целого человека.

– Младшенькая Калинина, что ль, пожаловала? Входи, внученька, входи! – отреагировала соседка, не отвлекаясь от молочной струи, тянущейся от огромного оцинкованного ведра к вместительному алюминиевому бидону. – Молочка парного не желаешь?

– Желаю, – закивала Катя как китайский болванчик. – Еще как желаю!

– Головой-то так не тряси. Отвалится, – усмехнулась Марфа. – Погоди, сейчас налью.

– Бабушка Марфа, я не себе. Мама просила передать, что нам нужно целое ведро. Или даже больше.

Соседка оживилась. Ее не по возрасту быстрые глазки забегали так, словно вознамерились заглянуть Кате за спину.

– Никак гости пожаловали?

– Угу.

– До молочка охочи?

– Угу.

– А ваша-то красотка чего? Не доится?

– Угу.

Тут, во избежание ошибки, стоит остановиться. Если кто-то когда-то захочет охарактеризовать нравственные качества Кати Калининой, он вполне может утверждать, что, несмотря на юный возраст, девочка была недостаточно честной и откровенной. И на первый взгляд будет совершенно прав. Но существует еще второй взгляд. И даже третий, открывающий совершенно другую истину: Катя была не скрытной, а осторожной, не банальной врушкой, а человеком, умеющим хранить тайны.

Подумайте сами. Неужели нужно доказывать соседке, что у коровы сейчас творческий отпуск? Что доить поэта неэтично? Да и небезопасно, судя по самой Кате и ее друзьям.

– Что заухала, точно филин? Я же все понимаю, так своей маме и передай. Запомнила? Скажи: баба Марфа все понимает и молока даст столько, сколько потребуется.

Соседка замялась, покряхтела, пару раз шмыгнула носом и все-таки спросила:

– А кто пожаловал-то?

И замерла, с интересом наблюдая за метаморфозами Катиного лица.

Вот оно, испытание настоящего шпиона! Как ответить, чтобы и репутацию не подмочить, и дело не загубить, и отношения с хорошим человеком не испортить?

Катя замялась, но лишь на секунду. Затем быстренько прикинулась дурочкой: самый выгодный способ снять с себя всю ответственность за происходящее.

– Та я не поняла еще. Дядька какой-то. И еще один…

Кто, намеренно не уточнила. «Один» мог быть и человеком, и заграничной нелюдью.

– Ну, ладно, ладно… Молодец ты, девонька. Хорошо маме помогаешь, – не стала продолжать допрос Марфа. – Сейчас полведерочка молока дам. Выпьют ваши гости – за второй половиной приходи. Сразу такую тяжесть тебе все равно не унести.

До вечера Катя успела дважды напоить Горыныча молоком. В том числе и Зорькиным.

Закончив очередной опус, поэтесса на радостях решила подоиться. А поскольку молока требовалось больше, чем могла выдать корова бабы Марфы, Катя не стала отказываться от этого подарка судьбы. Разумная девочка не знала, что накануне Зорька, измученная поиском рифмы, вновь побывала на границе. Со всеми вытекающими последствиями…

Молоко пошло Горынычу на пользу. Огонь во рту почти остыл, и несчастная рептилия смогла…

Как-то плоховато звучит в отношении дракона фраза в женском роде. Пусть будет не по-русски, зато по уму:

…несчастный рептилий смог прикорнуть, положив голову на свежее сено. Действие безопасное, поскольку об извержении пламени из пострадавшей глотки можно было забыть минимум на неделю.

Соловей, успокоенный доктором, тоже уснул, едва его голова коснулась подушки. Видимо, царская служба и толпы туристов давались Разбойнику нелегко, и возможность выспаться оказалась сильнее всех остальных переживаний.

Дважды Катя приносила ему молока и дважды оставляла на столе, понимая, что иногда здоровый сон полезнее любых лекарств.

Только к вечеру, до смерти уставшая, девочка вспомнила о непрополотой грядке и поплелась в огород, представляя, как будет в сумерках отыскивать сорняки между многочисленными листьями моркови.

Кто хоть раз в жизни полол, поймет, о каких трудозатратах идет речь.

О, чудо! Из взрыхленной земли молодцевато торчали хорошо и, главное, правильно разреженные морковины. Сорняки густо закрывали межрядную тропинку.

– Эт-т-то ч-ч-что?

Да, буквы в Катиной речи двоились, троились и множились. Тут любой начнет заикаться.

Никто, конечно, на эту чечетку не ответил.

Катя проследовала вдоль грядки. В самом ее конце она увидела небольшой букетик васильков и вырезанное из какой-то открытки сердечко. Ей мгновенно вспомнились утренние ромашки, а также неопознанный шум под окном как раз в тот момент, когда мама просила прополоть грядку. Краска хлынула в лицо. Из груди вырвался писк, способный составить конкуренцию вокализациям охрипшего Соловья. Катя быстро, словно боясь, что кто-то перехватит послание, нагнулась и схватила букет. Прижала к животу и со счастливой, глуповатой улыбкой понеслась домой.

Она уже засыпала, когда из кустов, в которых переминалась с копыта на копыто Зорька, послышалось довольно громкое покашливание, затем мычание и наконец:

Катя приподнялась на локте, потянулась всем телом к звуку. Это были стихи! И они на все сто процентов совпадали с ее настроением!

В тот же момент из окна второго этажа раздался голос Соловья, успевшего-таки усвоить несколько стаканчиков Зорькиного молочка:

И глухо, мечтательно, из коровьего хлева пророкотал драконий бас:

Катя вскочила, подбежала к окну, высунулась так, что чуть не выпала в мокрую от росы траву, хотела выкрикнуть, но постеснялась. Она зажала руками пылающие щеки и прошептала:

Глава 5

Бакалейно-авиационная

Прошла неделя. Было бы опрометчиво утверждать, что Катя всю неделю трудилась. Не остались без должного внимания ни купания в речке, ни вылазки по грибы-ягоды в одиночестве и с друзьями, ни болтовня на завалинке.

Соловей за это время пошел на поправку.

На самом деле никуда он не ходил. Лежал целыми днями в комнате или в гамаке и попивал молочко.

Горыныча же не переставали мучить зубные боли, к которым очень скоро добавились муки голода.

Попробуйте прокормить молоком гигантского динозавра с крыльями – и мигом все поймете!

В один из дней Катю окликнул Соловей.

– Иди сюда. Поговорить надо. По-моему, наш змей не в себе.

– Да? А в ком?

– В мыслях. Пагубных.

– Откуда такие выводы?

– Мне его поэзия перестала нравиться. Категорически! Дрянь какую-то строчит. Сплошная бакалея с гастрономией. Лучше бы о любви писал.

– Так он о ней и клепает свои опусы, – усмехнулась Катя. – Любовь многогранна!

– И какая грань из него выперла?

– Горыныч зубы еще не долечил. Ему есть охота. Смотри, как похудел!

Вообще-то змею хотелось не просто есть, а жрать. Смысл один, эмоциональная окраска разная. Но это слово писать в культурной книжке некультурно, вот и пришлось найти синоним.

– Ничего, меньше будет над замком пилотировать. Летчик-ас выискался! Пойдем к коровнику, послушаешь эти опусы.

Горыныч не спал. Он творил. Даже в нескольких шагах от коровника слышалось одухотворенное бормотание с вкраплениями членораздельной речи:

В образовавшуюся паузу тут же вклинилась деятельная и возмущенная муза Соловья. Довольно подло вклинилась:

– А?! Что?! – подскочил от неожиданности Горыныч. – Соловей, ты, что ли?

– Дух отца Гамлета. Гамбургер принес.

– Давай! – Из змея вытек ручеек слюны и исчез в соломе, застилавшей коровник.

– Я пошутил.

– Плохие у тебя шутки, друг Соловей, – обиделся Горыныч.

– Какие стихи, такие и шутки, – огрызнулся Разбойник. – К тебе талант пожаловал, а ты – про клецки? Между прочим, настоящий поэт должен быть голодным. Представь переевшего, икающего Александра Сергеевича, пишущего за Татьяну письмо к Онегину! Так что тебе повезло, брат-поэт, ты голоден. Только везение это нужно использовать в правильном направлении.

Пока шла перепалка, Катя пыталась вставить хоть слово, но ничего не получалось.

– Каком таком «правильном»?

– Не понимаешь, да? Ладно, начинаем с азов. Представь что-нибудь возвышенное. Готово?

– Вроде бы.

– Говори! Сразу. Стихами. Поехал!

– Я вас любил…

– Хорошо. Хоть и не оригинально.

– Пусть хоть так. Дальше, мастер, дальше!

Соловей безнадежно махнул рукой, а затем обернулся к Кате.

– Убедилась? Я не врал. По-моему, эту мышь, загнанную в мышеловку голода, следует напоить киселем. Молока не давай. Поэзию жалко.

– Это какую мышь ты сейчас упомянул? – очнулся от поэтического экстаза несчастный змей и неожиданно хищно сглотнул.

– Неважно. Мышь несъедобная, и тебя она интересовать не должна.

Глава 6

Неопознанные летающие объекты

В один из вечеров, придя с очередной порцией молока, Катя выждала, когда оно перельется в драконье брюхо, и тихим, вкрадчивым, можно даже сказать, хитрым голосом начала внедрять хорошо продуманную мысль:

– Горыныч, вот скажи, мы друзья или просто так?..

Змей от неожиданности поперхнулся. Катя подошла и с силой двинула его по спине.

Обычно люди аккуратненько похлопывают, но сравните массу человека и дракона. Тут, наверное, и палкой можно было бы…

Кашель прекратился.

– Спасибо. Ты такие вопросы неожиданные задаешь… Конечно, друзья! – Горыныч помолчал, присматриваясь к бегающим Катиным глазкам, затем ухмыльнулся и, будучи догадливым, добавил: – А чего спросила-то? Вижу, подмазываешься, свою цель имеешь.

– Имею, – не стала возражать Катя.

– Так и говори прямо. Мы ведь действительно друзья. Нечего подъезжать на скрипучей телеге.

– Ладно. Говорю. Змеенька, Горынычек мой любимый! Я очень хочу, прямо-таки мечтаю полетать. Покатаешь, а?

– Фу ты ну ты! – Змей взвился, ткнулся головой в потолок. Сверху на него посыпались какие-то веточки, палочки, соломинки. Пришлось присмиреть. – Все вы, барышни, одинаковые!

– А кто еще? – ревниво полюбопытствовала Катя.

– Царевны, принцессы. Сначала: «Ах, дракон!» «Ох, змей!» И хлоп в обморок. А потом, когда познакомимся поближе, первая просьба: «Покатай!» Генетическое это в вас, женщинах, что ли?

– Наверное, – пожала плечами Катя. И на пару минут замолчала.

Дело в том, что она обладала способностями к научному мышлению. Поэтому слово «генетически» заставило ее задуматься. На это и ушла пара минут.

По прошествии указанного времени Катя сформулировала вывод:

– Нет, генетически не получается. Я твоим царевнам не родственница. Это точно. Скорее, схожесть реакций объясняется повышенной женской эмоциональностью.

– Ну, это вы, женщины, сами в себе разбирайтесь, а от меня отстаньте. Мне не тяжело вас катать. Вес – тьфу, муха не больше весит! Но вопрос безопасности полета – это уже совершенно другое.

Несмотря на отказ, Катя развеселилась. Очень уж интересными оказались сравнения. С одной стороны, ее поставили в один ряд с принцессами, с другой – всех вместе сравнили с мухой.

Но от Горыныча отстала. На время. Понимала, что неудобства быта кого угодно заставят идти на уступки.

Расчет оказался верным. Не прошло и пары дней, как скучающий Горыныч сам вернулся к оставленной теме:

– Катюша, ты тут как-то насчет полетов интересовалась? Или мне приснилось? – прозвучал пристрелочный вопрос.

– Да? Не припомню… – слукавила Катя.

Правильный ход. Если сразу согласиться, заорать: «Да! Да! Вот я и дождалась, когда ты сам предложишь мне покататься!», Горыныч может и передумать. Просто так, из принципа. Для достижения цели правильнее заманить оппонента поглубже в сети, связать по рукам и ногам. Это юная авантюристка и делала.

– Ну как же! Мы на днях с тобой об этом разговаривали! – изумился дракон короткой девичьей памяти.

Ах, скольких лиц мужского пола вне зависимости от возраста обманывала эта иллюзия – короткая девичья память!

– Вроде что-то промелькнуло… О, вспомнила, я, кажется, действительно просилась полетать.

– Так что же? Не передумала? – с надеждой взмолился дракон, представляя, как взмахнет крыльями, как взмоет в прохладную высь. А главное, расправит затекшие лапы, разогнет позвоночник, вытянет во всю длину хвост.

– Теперь мне не больно-то и охота. А что, с предыдущего разговора что-то изменилось? Это я насчет безопасности…

Делать резкие повороты было неразумно. Катя балансировала на теме, как профессиональный канатоходец на канате.

– Конечно! – вскричал Горыныч, уловив в интонациях подруги намек на счастливый исход.

– Что же? На земле поставили батуты? Или воздух стал упругим?

– Не фантазируй. И не издевайся. Просто за неделю я в деталях проанализировал траекторию полета, мысленно проработал взлет и посадку… В общем, понял, что если ты будешь вести себя осмотрительно, более того, найдешь способ привязаться к моей шее, то мы сможем сделать круг-другой.

Стараясь не подпрыгивать от радости, Катя ответила, демонстративно растягивая слова:

– Ладно, уговорил. Способ я, пожалуй, найду. Веревки в доме есть. Говори, когда летим.

– Вечерком, – маскируя победный вопль, произнес Горыныч. – Вот солнышко пойдет к горизонту, и полетим.

– Приду. Жди. Разминай крылья, – выпалила Катя и побежала домой готовиться к подвигу.

Вы спросите, чего тут готовиться? Тогда представьте чешую драконьей спины не под малознакомой вам Катей, а под собой. Ниже этой спины – сотни метров пустоты и потом дно – твердая земля… Представили? Вот-вот, так что не продолжаю.

Взлетали, как и было оговорено, вечером. Карминно-красное солнце светило в лицо, и в него же бил ветер. При взлете он всегда встречный. Катины волосы трепетали. Тело сотрясала мелкая дрожь, как если бы внутри дракона работал мощный реактивный двигатель.

Сами понимаете, никакого двигателя в драконе нет и быть не может. Все прозаичнее и одновременно романтичнее: Катя дрожала от страха и предвкушения невиданного удовольствия.

Крепкая бельевая веревка прижимала девочку к чешуйчатой спине. Старт происходил с лесной поляны, до которой аэронавты в целях конспирации дошли порознь. Вероятность попасться на глаза родителям была минимальна: папа после трудового дня погрузился в Интернет, мама стояла у плиты.

Согласитесь, от таких увлекательных дел оторваться сложно.

И вот далеко внизу остались крыши домов и хозпостроек, верхушки кустов и деревьев. Довольно широкая вблизи, речка заблестела узеньким глянцевым пояском. Превратились в ниточки дороги. С интересом заглянула в Катины глаза летящая по своим делам сова. Почему-то такой «привычный» объект, как дракон, не вызвал у нее никакого удивления.

Вероятно, она приняла его за очередной пассажирский самолет. А за что еще может нормальная российская сова принять летящего с пассажиром дракона?

– Не боишься? – спросил Горыныч, продолжая набирать высоту.

Это когда самолет набирает высоту, приходится орать из-за шума двигателя. А дракон – он тихий.

Ответ Горыныч знал заранее. Догадывался, что Катя слукавит. И ошибся: все-таки младшая Калинина была неординарной девочкой.

– Боюсь. Очень.

– Не стошнит? – уточнение было существенным. Кому захочется превращать приятность в неприятность.

– Не уверена. Но скорее нет, чем да. Привыкнуть надо, – снова честно призналась Катя. – Ты пока не сильно лавируй.

Последнее слово юная Калинина узнала из скороговорки: лавировали корабли, лавировали, да не вылавировали. Сначала при всем старании получались какие-то «валировали», «равиловали». Потом слово произнеслось правильно, но более понятным от этого не стало. Пришлось обращаться к толковому словарю. Если кто чего не понимает, туда и смотрите.

Горыныч полетел ровнее. Его крылья работали как две части хорошо отлаженного механизма, тело почти не колыхалось.

«Я что, совсем дура и трусиха? – задала себе вопрос Катя. – Змей налетается и сядет, а я так и проторчу с выпученными глазами на его спине, не рассмотрев ничего ни внизу, ни вверху».

Потихоньку расслабив шею и плечи, Катя посмотрела по сторонам.

Уххх! Вот это дааа… вообще… супер…

– Ааааааа!

Это не был вопль ужаса. Так может кричать лебедь, впервые взмывающий над землей. Так ликует вырывающаяся из тесного кокона бабочка, еще накануне не знавшая ничего, кроме ползанья по веткам и неуемного пожирания их листьев…

– Все понимаю, – повернул голову дракон. – Сам так голосил в детстве. Но ты все-таки потише. Из личного опыта: людей поднимешь – мало не покажется. Поэтому ори, пожалуйста, шепотом.

– Сам шепотом ори, – огрызнулась Катя. – Шепотом неинтересно.

Горыныч поднялся выше. Стало зябко. Катя сильнее прижалась к драконьей шее. Рептилия хоть существо и холоднокровное, но от ветра защитить может.

Они летели, по самым скромным подсчетам, уже минут двадцать. На дорогах начали зажигаться фонари, превращая эти самые дороги в светящиеся бусики. Чистое ромашкинское небо сменилось сначала легкой, а затем и тяжелой облачностью.

Вообще-то так не говорят: тяжелая облачность. Но если поглядеть на небо, то сразу становится понятно, что говорить стоило бы именно так. Это когда вверху проплывают этакие подушки или пуховые перины.

– В тучу не полечу, – сразу же предупредил дракон. – Слишком мокро. И видимость нулевая.

Он стал обходить преграду, сделал очередной разворот. Вдруг резкий звук, свет, нечто огромное рядом. Только через несколько мгновений Катя осознала, что они чуть не столкнулись с идущим на посадку авиалайнером.

Это в книжках можно вот так спокойно: чуть не столкнулись с авиалайнером. На самом же деле Горыныч лишь чудом успел сложить крылья и в стремительном пике уйти под левое крыло самолета. При этом:

1 – Катя узнала, что такое перегрузки;

2 – в ее лексиконе появились новые неприличные выражения;

3 – пассажиры, сидящие у левого борта, все как один успели открыть рты, поскольку фраза, которую они собирались произнести, начиналась с буквы «а». Вроде такой: «А что это было?» Но, видимо, успев рассмотреть дракона, они остолбенели от удивления. В результате эта «а» так и не смогла смениться следующей буквой. И если бы Катя в этот момент глянула на левый борт самолета, наверняка решила бы, что на нем летит хор. Причем не просто летит, а еще и распевается: «А-а-а-а…»;

4 – о чувствах пилотов лучше не упоминать. Одно можно сказать: весь экипаж состоял из людей мужественных и дружных, поэтому на следующем медицинском осмотре о своих галлюцинациях они, предварительно обсудив увиденное, никому не сказали.

Паря у самой земли, Горыныч полуобернулся к Кате и, стараясь не шуметь, почти прошептал:

– Что ж ты, девица-красавица, не предупредила, что у вас тут железные птицы летают? А если бы столкнулись?

– Да я как-то забыла про самолеты. Они все время летают, примелькались, мы на них и внимания не обращаем.

– Теперь придется. Возвращаемся.

Своевременное решение. Как раз в эти мгновения на ближайшей станции ПВО совершенно обалдевший от наблюдаемой на радарах картинки солдат готовился выполнить приказ своего непосредственного командира и сбить НЛО, странно ведущий себя в небесных просторах охраняемой им страны. Только нерешительность вышестоящего начальства отодвинула приказ об атаке.

Для неосведомленных: ПВО – это противовоздушная оборона. А про НЛО ничего говорить не буду. Его и так все знают.

Легко сказать «возвращаемся». Подняться повыше Горыныч теперь не мог. Летели низко, стараясь не зацепиться за линии электропередачи, трубы и антенны мобильной связи. Катя согрелась, поскольку здесь было намного теплее.

Кто забыл, напоминаю: с каждой сотней метров подъема температура снижается на 0,6 градуса. Соответственно, при спуске она повышается на эти же 0,6. Согласитесь, не так уж и мало.

Но при подлете к Ромашкино возникли проблемы. Едва Катя подумала, что авантюра увенчалась успехом, как впереди появилась плотная и совершенно неподвижная стена тумана.

– Что делать будем, пассажирка? – тут же отреагировал на непредвиденное обстоятельство дракон.

– А какие варианты?

– Да никаких, собственно. Сесть в рощице и переждать до следующего вечера – это будет самое правильное решение. Но тогда тебя дома хватятся.

– Это точно.

– Значит, придется лететь в тумане. Вот только куда мы в нем залетим?..

– А с навигацией у тебя как?

– Нет у меня никакой навигации! – обиделся змей.

Катя засмеялась.

Что свидетельствует о крепкой, здоровой и жизнерадостной психике младшей Калининой. Умение смеяться в любых условиях – признак уверенности и силы.

– Горыныч, навигация – не ругательное слово! Навигация – это ориентация в пространстве. Я спросила, как ты домой дорогу находишь.

– Вот и говорила бы по-русски. А то: навигация, навигация. Не знаю, как нахожу. Чувствую. И глазами, конечно, вижу. Поэтому в тумане на меня надежды мало.

– Поня-я-ятно, – протянула Катя. – Влипли.

– Куда?

– Туда. Это выражение такое… Ладно, входи в туман, а там разберемся.

Горыныч в целях безопасности полета снова набрал высоту. Но разобраться так и не удалось. Мокрые, замерзшие, они летали в молоке больше часа, не видя абсолютно ничего. Вдобавок еще и стемнело. Змей примерно чувствовал, где расположено Ромашкино, но «примерно» в данной ситуации – не решение проблемы. К тому же он устал. Крылья работали с трудом, корпус проседал и ходил вверх-вниз. Катю начало тошнить.

– Давай сядем хоть где-нибудь! – наконец взмолилась она. – А то меня прямо на тебя вывернет.

– Терпи. Отмоюсь, – пробурчал Горыныч. – Я ведь не воробышек – сел и спрятался. Нам нужно обширное пустое пространство. Ты его гарантируешь?

– Нет.

– Вот то-то и оно…

На исходе второго часа и бог знает какого круга над предполагаемым Ромашкином змей сдался:

– Все, барышня. Падаем.

И действительно начал крутое снижение..

Вдруг внизу, чуть в стороне, зажегся огонек. За ним другой, третий, четвертый… Катя, вытирая слезы и втягивая сопли, встрепенулась: что-то такая конфигурация огней ей напоминала. Что-то было в ее опыте подобное. Это… это…

– Стой! – неожиданный вопль заставил Горыныча вздрогнуть и сделать крутой вираж. От падения Катю спасла веревка.

– Ну, стою. В смысле, пока не снижаюсь. Какая муха тебя укусила?

– Никто не кусал. Смотри левее. Видишь?

– Вижу. Огни зажглись. Из-за этого нужно было вот так голосить? У Соловья Разбойника, что ль, манеру переняла?

– Ничего я ни у кого не перенимала. Горы-нычек, это не просто огни. Это посадочные огни! Так в аэропортах ВПП отмечают. Мы когда вечером в Шереметьево садились (меня в прошлом году на олимпиаду по литературе в Москву посылали), я видела.

Для неинтересующихся летным делом: ВПП – взлетно-посадочная полоса.

– Так ты предлагаешь в аэропорту приземляться? Оригинальное решение.

– Нет здесь никакого аэропорта. И не было никогда. Чувствую я: огни зажгли для нас. Не знаю кто… Может, мама или папа что-то почувствовали или догадались. Меня в кровати нет, тебя в хлеву тоже…

Правда, оригинально звучит в отношении дракона: в хлеву?! Дракон в хлеву. Готовое название для детектива.

– Убедила. Ну, была не была. Держись, снижаемся.

– Не так, – засмеялась Катя, не привыкшая надолго оставаться без чувства юмора. – Правильно говорить: наш самолет идет на посадку. Займите свои кресла, пристегните ремни.

– Вот-вот. Занимай кресло, – усмехнулся Горыныч, нырнул вниз, спланировал над посадочными кострами, выпустил шасси (выставил лапы, растопырил когти, чтобы вцепиться в землю) и из-за усталости не слишком аккуратно опустился на край той самой поляны, с которой взлетал несколько часов назад.

Катины руки принялись лихорадочно развязывать узлы на веревке, а голова в это же время крутилась флюгером. Теперь, после благополучного возвращения, вопрос стоял один: кто? Кто зажег костры? Кто знает о драконе? Кто следил за Катей вечером, видел взлет и дожидался их возвращения ночью?

Но на поляне никого не было. По крайней мере, на том расстоянии, которое просматривалось сквозь туман. Роса на траве, затухающие костры…

– Что, загадка? – заметил Катину растерянность дракон.

– Ага… Мистика какая-то. Маме или папе прятаться незачем. Мне бы уже так влетело!

– У костров посмотри. Может, улику какую найдешь. Да и тушить их пора.

– Чем? Ни воды, ни песка.

– Я затопчу, не волнуйся. Для чешуи такой огонь – не проблема.

Катя пошла вдоль ВПП, внимательно всматриваясь в траву. Змей оказался прав: около самого последнего костра лежал небольшой букет из васильков и ромашек.

– Ой!

Она схватила цветы, покрутила, обнюхала…

Нет, это не описка. Не «понюхала», а именно обнюхала, поскольку в данный момент Катя была не томной барышней, получившей цветы от поклонника, а Шерлоком Холмсом, ищущим улики, чтобы методами индукции и дедукции докопаться до истины и узнать, наконец, имя дарителя букетов.

– Ну как? – полюбопытствовал дракон. – Узнала?

– Нет, – вздохнула Катя. – Это уже третий. Анонимный…

– Крепко кто-то в тебя влюбился, – пророкотал Горыныч.

– Да ну тебя!

Девочка покраснела. Но в клочьях тумана разглядеть изменение окраски ее кожных покровов было невозможно.

Никем не замеченные, «пилоты» пробрались к дому и вскоре крепко заснули: Катя – в кровати, Горыныч – на соломе в Зорькином хлеву.

Глава 7

«Если нельзя, но очень хочется, то можно»

Прошла еще неделя. Где-то в ее середине Калинины распрощались с Горынычем. Зубы его больше не беспокоили, горло зажило.

– Вам, воробышек, возвращаться пора, – при очередном осмотре объявила Яна Семеновна. – Наш страж-экстрасенс что-то почувствовал. Кругами возле дома ходит. Не хотелось бы вызывать у него подозрения. Сами понимаете, закрытие ветпункта невыгодно ни нашей стороне, ни вашей.

– Да не приведи господь! Это что же, нам всем у Яги лечиться? Я против старухи, в принципе, ничего не имею, знахарка она знатная, но ведь по старинке лечит. Грибочками, травками да заговорами. А как что помощней нужно – рентген там, УЗИ, МРТ какое-никакое – уже не справляется. Вон в прошлом году русалка Ариша заснула, с ветвей свалилась, хвостовые позвонки выбила. Кабы вы не прооперировали, разве эта соня красоту сохранила бы? Да что там красота – и помереть ведь могла!

– Даааа, было дело, – Яна Семеновна вспомнила бледнокожую зеленовласую бедолажку и покачала головой.

– А курьи ноги? Помните курьи ноги? У нас сказки малым детям про тот случай сказывают.

– Как же, как же! Мне тогда трижды пришлось на вашу сторону ходить.

Катиной маме вспомнилась растерянность коллеги – бабы Яги, – когда у той к концу особо холодной и ветреной осени вдруг захромала избушка. А затем и слегла с острым воспалением суставов. Яна Семеновна улыбнулась. Это был чуть ли не первый случай в ее необычной практике. Тогда, в дремучем заповедном лесу, она стояла с горстью новейших эффективнейших антибиотиков и не знала, куда их засунуть – в трубу, за дверь, на чердак? Вот такой курьез: ноги есть, а рта… Избушек начинающему доктору лечить еще не приходилось. Теперь, благодаря многолетнему опыту, такие простые вопросы ее уже не волновали.

Думаете, я скажу, куда были засунуты антибиотики? Если честно, мне и самой любопытно. Но это профессиональная тайна Яны Семеновны. А доктора, хоть человеческие, хоть айболиты, не склонны разглашать свои секреты. Иначе любой начнет применять опасные таблетки как попало, и до добра это не доведет.

Представляете, насколько велико было доверие к Яне Семеновне, если даже Кощей Бессмертный незадолго до конфликта с Иваном обратился к ней с просьбой сделать очередной ежевековой осмотр несчастному зверью, сидящему в сундуке на страже заветной иглы?!

А еще был случай…

Стоп! Что-то отступление чересчур длинным получается. Возвращаемся к основной мысли.

Едва ушел дракон, прорезался голос у Соловья, и тот тоже засобирался в обратный путь, продекламировав Зорьке на прощание очередной шедевр. Молоко Соловью по его просьбе наливали исключительно домашнее, поэтому поэзия беднягу не оставляла:

– Сразу три вопроса, – не удержалась в рамках деликатного молчания Катя. – Первый: чем это ты хмельной? Молоком, что ли?

– Не ехидничай, тебе не идет, – откликнулся Соловей. – Если ты настоящий ценитель поэтического искусства, то должна чувствовать автора и его стиль. Я охмелел от свободы! Причем тут молоко?

– Ах, от свободы! Тогда у меня второй вопрос: что это ты стихи Зорьке читаешь? Влюбился в корову, что ли?

– Еще чего! – смущенно потупился Соловей.

– Так почему? Отмолчаться не получится. Я приставучая.

– Это точно… – Разбойник замялся, потом все-таки ответил: – Понимаешь, из меня теперь стихи так и лезут, не остановить. Но как я могу гарантировать их качество? Вот и читаю корове. Она тоже самоучка, смеяться не станет.

– И я не стану, – заверила Катя. – Если, конечно, что-нибудь смешное не сочинишь…

– А какой третий вопрос?

– Что?

– Вопрос, говорю, третий. Ты сама сказала, что у тебя ко мне три вопроса.

– А-а-а. Ну, это так, поэтические мелочи. Какой такой рукой тебе Зорька будет махать из оконца? Копытом, что ли? Ладно, можешь не отвечать. Лучше скажи, когда ты намерен возвращаться?

– А что мне тут вас стеснять? Погожу денек-другой, закреплю эффект от лечения – и назад!

Катя задумалась. С одной стороны, гость в доме – лишние хлопоты. С другой – оставалась проблема недостроя на пляже. В свою очередь, эта большая проблема делилась на кучу проблем поменьше. Например, как уговорить Соловья немного посвистеть? И как потом скрыть результаты от родителей? Им ведь сразу станет ясно, откуда растут корни (или ветер дует).

И еще закавыка: когда стены неродившегося здания рассыплются, что делать с бетонным крошевом? Оставить как есть – тогда зачем весь этот рискованный сыр-бор? Мешающее здание превратится в мешающую кучу. Получается, придется звать помощников. Конечно, не папу с мамой. Тогда кого? И что такое сказать, чтобы получить максимум пользы и, одновременно, секретности?

– Соловей! – голос хитрой Кати преобразился. Интрига звучала не только в каждом звуке произнесенного слова. Она буквально сочилась даже между звуков. Конечно, не подготовленный к такому соблазну Разбойник клюнул:

– Что? Я весь – внимание.

– Мне тут подумалось. Вот выйдешь ты как обычно на работу, придут на твой перекресток туристы или богатыри, а свиста не получится. Что тогда?

По глазам собеседника Катя еще на середине фразы поняла, что гнет свою линию в нужную сторону.

– Это будет позор и катастрофа! Но такого не должно случиться: твоя мама гарантировала, что мои связки в порядке.

– Визуально. Но, на мой взгляд, без практики доверять теории опрометчиво. Во всем необходим научный подход.

– А что в таком случае говорит этот твой научный подход?

– Он не просто говорит, он кричит: «Соловей, проведи эксперимент!»

Разбойник на секунду замер, соображая, затем хмыкнул. И вдруг засмеялся – громко, со всхлипом:

– Девонька, ты вообще представляешь, о чем говоришь? Эксперимент? Здесь? Да от моего свиста богатыри и царевичи штанишки мочили!

– Я понимаю, ты – не третья скрипка. И даже не вторая. Ты – солист. Но у меня есть одна идейка…

Катя замолчала. Интуиция ей подсказывала, что теперь будет лучше, если некоторое время Соловей помучается в догадках. Тогда он вряд ли откажется сделать то, что от него требуется.

Но мучиться Разбойник не захотел.

– Не томи, говори уже.

– Недалеко от Ромашкино протекает речка. На берегу – недостроенный дом. Мешает всем. Я тебе об этом, кажется, уже говорила. Если ты испробуешь свой резонанс на нем, поверь, никто возражать не станет. Только делать это нужно быстро и так, чтобы тебя не заметили.

– Еще скажи «тихо», – буркнул Соловей.

– Да, забыла. И делать это нужно тихо, – съехидничала Катя. – Возьмешься?

Тяжкий покорный вздох Соловья не заставил ее сомневаться в ответе.

В любом деле выбор – не самое радостное событие. Особенно если выбираешь людей.

Катя приближалась к школе по центральной улице под названием Центральная. Нежаркими летними вечерами мальчишки-одноклассники обычно гоняли мяч на спортплощадке или сидели там же под деревом, уткнувшись в телефоны. Этот вечер как раз был нежарким.

Пока Катя шла, ей нужно было успеть решить, кому рассказать о затее с обрушением долгостроя. В принципе, подошел бы любой из тех, кто не трусит и не болтает зря, потому как последствия задуманного были непредсказуемы. В идеале – Марк Великий.

Вот только не надо «хи-хи». Фамилии у людей бывают разные. Например, Люся Жирная, Леночка Мальчик. Так что Марку просто повезло. Хорошо, конечно, что его папа с мамой оказались людьми с головой и не назвали ребенка Петром. А то был бы Петр Великий. И если девчонки традиционно влюбляются в принцев на белых конях, то Марку – высокому, черноволосому, голубоглазому и чуть полноватому – такой довесок к имени не требовался.

Весь девичий контингент деревни Ромашкино терял голову или впадал в легкий транс при одном только взгляде его небесных глаз. Катя не была исключением и очень надеялась, что букетики, прополотая грядка и посадочные огни – дело его рук.

К сожалению, на спортивном бревне, болтая в воздухе босыми ногами, сидел не Марк, а существо рангом пониже – Ник Головин. Самая последняя личность в перечне возможных претендентов на раскрытие тайны.

Если записать в две колонки положительные и отрицательные качества данного человека, учитывая исключительно Катино мнение, вопросов не останется:

Оценив уровень своей невезучести, Катя хотела повернуть обратно, однако замешкалась: уговорить Соловья задержаться еще на денек не было никакой возможности, а оказаться в таком деле без помощника означало завалить вообще все.

Заминки хватило, чтобы Головин успел задать вопрос:

– Калинина! Это ты? Собственной персоной?

– Нет, мой дух. Чужой персоной.

– Я в привидения не верю. Чего пришла?

– Да так… ничего.

– Врешь, Калинина. У тебя прямо иероглифы на лице.

– Какие еще иероглифы?

– Японские. – Головин соскочил с бревна, вразвалку подошел к Кате, приблизил загорелое лицо к самому ее носу. Она хотела отшатнуться, но поймала его взгляд – как ни странно, совершенно не ехидный – и осталась стоять на прежнем месте. – Вот, написано: Никифор, ты мне нужен по очень важному делу!

– Ты что, мысли читаешь? – неожиданно для себя самой выпалила Катя. По всем признакам ей следовало бы прервать разговор и дуть домой. Но люди далеко не всегда поступают правильно и логично.

Кстати, а кто заранее знает, что правильно, а что – ошибка? Сколько раз предполагаемая нелогичность оборачивалась успехом? И наоборот. Не зря придумали пословицу «цыплят по осени считают…»

– Я похож на экстрасенса? Говорю же: у тебя иероглифы… Вот тут.

Ник поднял руку, дотронулся пальцем до Катиной щеки. Не так, как трогают горячий утюг. Это было неожиданно и совсем не противно. Добавив данный факт в колонку с плюсами, Катя решила, что плюсов достаточно, чтобы посвятить Ника в свои планы. На безрыбье и рак рыба…

Еще одна пословица. Льются как из рога изобилия. Близость запретной зоны, что ли, сказывается?

– Ладно, пусть иероглифы. Ты отгадал. У меня и правда важное дело.

– Калинина, ты меня интригуешь.

– Сейчас заинтригую еще больше, – сказала Катя, подтягиваясь, чтобы усесться на бревно. Оно оказалось горячим, и она зашипела от боли.

– Калинина, ты что шипишь, как глазунья на сковородке?

– Почему глазунья? Я что, яичница?

– У тебя глаза выпучились.

– Не умничай, Головин. Сними свои шорты, разумеется не сейчас, и попробуй сюда сесть. Вот тогда я на твои глаза погляжу.

– Не пойму я тебя! – Ник хитро прищурился. – То предлагаешь, чтобы я разделся и прижарил… свою нижнюю часть… в твое отсутствие. И это правильно, учитывая детали эксперимента. То говоришь «тогда погляжу». Одновременно, Калинина, это все не получится. Определись, что для тебя важнее, а я подстроюсь.

Катя засмеялась. Затем быстро приняла серьезный вид: задуманное требовало серьезности.

– Давай ближе к делу, а?

– Так я же не против.

– У нас тут один человек отдыхает. Приезжий. Он ученый – физик.

– Ага, физик.

Интонация этого «ага» была крайне подозрительной.

– Что «ага»? – насторожилась Катя.

– Да так. Ничего…

И все-таки в ответе Головина послышался некий намек. Но на что именно? Может, он о чем-то догадывается? Например, о том, откуда гость. Или даже о том, откуда вообще все калининские гости. Баба Марфа, когда молоко наливала, говорила точно с такой же интонацией.

«Глупости. Откуда им знать?» – остановила свое воображение Катя и продолжила:

– Так вот. Недострой на пляже знаешь? У которого хозяина искали и не нашли? Бетонный дом?

– Еще бы.

– Есть возможность его разрушить. Полностью. Превратить в крошки и пыль.

Брови Ника полезли вверх.

– Как? Взорвать, что ли? Чем? Нас в полицию заберут.

– Ой, Головин, никто никого не заберет. И взрывать ничего не надо. Этот дядька применит особый способ… резонансный… В общем, какая тебе разница. Зато пляж будет наш. Все только спасибо скажут.

– Ну да, догонят и как скажут! – Никифор поймал Катин взгляд и спросил – спокойно, по-деловому: – А с мусором и пылью что потом делать?

– Да ничего! Этот недостроенный дом всем ромашкинцам надоел. Только взрослые смотрят и мечтают, чтобы он как-нибудь сам упал. Им ведь тоже охота позагорать на берегу речки. Вот увидишь, как только мы этот дом разрушим, они остатки быстренько уберут. С радостью.

– Ладно, почти убедила. Говори, что от меня требуется.

– Туда идут две дороги. Надо, чтобы ни по одной никто не прошел, а то сам понимаешь.

– Понимаю. Когда?

– Завтра утром. Еще до того, как коров погонят на пастбище. Как раз успеем. Проснешься?

– А ты-то сама? Ладно, если будешь дрыхнуть, я тебя разбужу.

– Не зазнавайся, Головин. Это я тебя разбужу. Ну все! Завтра встречаемся на опушке. Пока.

Катя развернулась и быстро пошла домой. Ей не терпелось поскорее осуществить задуманное. В то же время будущее изрядно пугало.

Вполне нормальная реакция. Это на словах все звучало прекрасно – «применить резонансный метод». Научно! Но все ученые – люди и могут заблуждаться. Или играть словами. Спросите, как это? Очень просто. Откроют, например, что-нибудь новенькое. Пока разбираются, что к чему, пока эксперименты ставят, открытие обрастает названиями. И если настоящего понимания так и не появилось, произносится какое-нибудь заковыристое слово (термин – научно выражаясь), и вроде бы всем все ясно. Хотите проверить? Подойдите к учителю физики и спросите, что такое ток. Да-да! Тот самый банальный ток, который изучают на уроках, который течет по проводам почти во всем, что напридумывало за последний век человечество. В ответ вы обязательно услышите о движении электронов, о разности потенциалов. Вот тут-то и наступает момент истины! Наморщив лоб, полюбопытствуйте, а что же такое сам электрон. Ох-х! Тогда и про дуализм услышите, и еще про что-нибудь. Термины есть, знания относительные, зато ток используется вовсю.

Но вернемся к Кате. Шагая по пыльной дороге, обходя коровьи и конские «мины», она пыталась предугадать, что произойдет, если безобидно звучащий соловьиный «резонанс» в нашем несказочном мире вдруг поведет себя нестандартно. Что если в Ромашкино рухнут и другие здания? Школа, например. Только не надо кричать «ах, если бы!». Не забывайте, Катя Калинина – отличница!

– Соловей! – позвала она, едва войдя в гостевую комнату.

Разбойник нетерпеливо отмахнулся. Он как раз завершал очередной опус:

– … и будут черные руины на обезжизненной Земле! Почему черные? И будут мрачные… Нет, все-таки черные. Мрак – дело поправимое. А космическая чернота – дрянь полная. «Обезжизненной»… М-м-м-м… Э-э-э-э… Расплывчато. Не бьет в точку.