Услуга бесплатное чтение

Дизайнер обложки Арсений Леонидович Волчек

© Леонид Евгеньевич Волчек, 2024

© Арсений Леонидович Волчек, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-6279-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НА ГРАНИ

«Границы между жизнью и смертью нечто неопределенное и смутное.

Кто скажет, где кончается одна и начинается другая?»

Эдгар Аллан По.

– Зря мы, Элька, сюда приехали, – Эва нервно передёрнула худенькими плечами, ощущая неприятные холодные мурашки, бегущие по спине. Она раздражённо поправила непослушную шлейку сарафана, тут же сползшую назад, как только рука опять легла на руль велосипеда. Противные нервные мурашки появлялись после каждого взгляда, брошенного на тёмные окна бежево-белого трёхэтажного здания пустой школы. Авантюра, придуманная старшей сестрой, ей была не по душе.

– А ты разве не соскучилась по школе?

– Соскучилась, – Эва снова взглянула на мрачное здание. – Но это не повод приезжать сюда. Дома спокойнее.

– Боишься «серых»? – ехидно произнесла Элеонора, заглядывая сестре в глаза.

– Боюсь, – призналась Эва. Её голос звучал страхом и вызовом. – Пошли отсюда, Эль.

Эра сидела на детском сидении, надёжно прикрученном к раме велосипеда старшей из сестёр, и в молчании переводила взгляд с одной девочки на другую. Причудой отца, его дочери носили имена, начинавшиеся с буквы «Э»: Элеонора, Эвелина и Эра. Элеоноре, старшей из них, было четырнадцать. Эра, всеобщая любимица, две недели назад перевалила через пятилетний рубеж. Эвелина была на два года младше Эли. Она постоянно и во всём соревновалась со старшей сестрой, стараясь быть быстрее, сильнее, умнее её. Но побеждать сестру получалось редко. Чтобы быть отличной от своей сестры максимально, Эва даже имя своё невзлюбила, ведь оно начиналось на такую же, как у старшей сестры букву. Она откликалась только на имя Лина, притворяясь глухой, когда её звали Эвелина, или Эва. Однако, не смотря на почти непрерывное противостояние, старшую сестру она любила и старалась разлучаться с ней как можно реже.

– А может, там нет никаких «серых»? Если бы они в школе были, это стало бы известно всему Глуску, – с напускной бравадой заявила Эля. – Зато в буфете или столовке могли остаться консервы.

Эвелина зажмурилась и рефлекторно сглотнула набежавшую слюну, моментально наполнившую её рот от одного упоминания о консервах. «Пусть это будут любые консервы, всё равно они несравнимо вкуснее, чем стряпня из общественной столовой», – подумала она. Мысль о консервах победила страх.

– Велосипеды тут оставим? – спросила она сестру.

– Нет, возле крыльца. Прислоним их к стенду рулём к калитке. На всякий пожарный. И калитку закрывать не будем.

Школа стояла в отдалении от полупустого посёлка на небольшой возвышенности. За школой лежал сглаженный временем в пологую низменность овраг, прозванный жителями Глуска Глубокой долиной. За Глубокой долиной начинался густой, труднопроходимый лес. Через лес, к трассе Бобруйск-Слуцк, шла неухоженная, вся в рытвинах и выбоинах асфальтированная дорога. Дорогу разрушило не время, а танкетки, появлявшиеся в посёлке последнее время довольно редко. Танкетка, выполнявшая роль общественного транспорта, последний раз приезжала в Глуск прошлым летом. В своей тесной утробе она привезла новую учительницу – молодую и наивную девушку с зелёными глазами.

Полупустой посёлок за спинами девочек был погружён в тишину редкого выходного дня. Не так уж и часто выпадали дни, когда все жители посёлка отдыхали от повседневных забот, но всё же такое случалось. Даже мотора патрульной машины, обшитой листами стали, не было слышно. Обычно её передвижение легко было отследить издалека, ведь на ухабах машина гремела, как пустая бочка.

Девчонки приехали к школе на двух велосипедах. К стенам школы они шли пешком. Тротуар, ведущий в горку, хоть и зарос местами чахлыми пучками травы, был цел. Толкая велосипеды рядом с собой, сёстры пристально всматривались в окна школы. За окнами не было видно ни серых лиц, ни силуэтов человеческих тел. И не мудрено, ведь школа была построена так, чтобы солнечный свет падал в классы на протяжении всего учебного времени, а «серые» не любили солнца.

Тишина вокруг, медленно приближавшаяся громада школы, палящее солнце в зените, отсутствие мало-мальского ветерка, всё вместе производило гнетущее впечатление абсолютного запустения, но всё же девочки шли вперёд, гонимые упрямством и показушной смелостью. Элеоноре тоже было страшно. Девочка и рада была бы повернуть назад, но терпеть издёвки Эвы, если она изменит своё решение, Эля не собиралась.

Остановившись перед главным входом в здание, девочки внимательно рассмотрели пыльные стёкла тамбура.

– Ну что? Пойдём? – Эля сняла с сидения Эру, поправила на ней сарафан, взъерошила сестре каштановые кудряшки и спросила, глядя в невинные глаза. – Поищем себе вкусняшку?

Маленькая Эра доверяла Элеоноре во всём. Не колеблясь. Для неё Эля была авторитетом непререкаемым. Она согласно кивнула головой, отчего непослушные кудри тут же закрыли ей половину лица. Повторным кивком головы малышка отбросила волосы в сторону, после чего вложила ладошку в пятерню Эли. Каждый раз, когда Эра доверяла Эле свою ладонь, в груди старшей сестры возникало, по её собственному выражению, «щипательно-тёплое настроение».

– Может лучше с заднего входа? Он к столовке и буфету ближе, – предложила Эва.

Предложение было дельным, но старшая сестра не собиралась соглашаться с младшей, не поартачившись хоть немного. Однажды она неосмотрительно быстро согласилась с Эвелиной и была вынуждена целую неделю терпеть её ехидство. Эля наморщила лоб, имитируя бурную мыслительную деятельность, отчего её красивое личико смешно скривилось. Ответ, последовавший за этой мимической сценкой, был результатом упрямства, а не здравомыслия.

– Нет, зайдём здесь. Лучше было бы с центрального входа войти, но центральный ещё со школьной поры закрыт, – и чтобы быть более убедительной, добавила. – К тому же, тут калитка открыта, а там ворота заперты. Если что, придётся удирать вдоль школы, а это не самый лучший вариант.

Эва знала, что ворота отпереть легко, достаточно выбить камнем железный штырь, торчавший в звеньях цепи, обмотанной вокруг труб воротных створок. Но только она собралась опровергнуть слова сестры, в её коротко стриженную под мальчика головку влетела мысль, что сестра права: если им придётся удирать к посёлку через ворота, им всё равно нужно будет двигаться вдоль школы, только уже по дороге. Преследователи, если такие будут, могли перерезать им путь, выскочив из калитки.

Казалось бы, с планом побега всё было ясно. Однако, как часто бывает в таких случаях, логика суждений разбивалась о реальность. Из столовой к велосипедам им всё равно пришлось бы проделать путь, равный длине школы, независимо от того, как они будут улепётывать: вдоль школьной стены, по дороге через ворота, или внутри школы по коридору.

На крыльце девчонки задержались.

– Видишь что-нибудь? – спросила Эва у старшей сестры, пытаясь дотянуться лицом до окна, выходившего в длинный коридор первого этажа.

Окно располагалась над двумя нижними ступеньками широкого крыльца, и Эвелине было очень неудобно в него смотреть. Она была ниже ростом Эли, к тому же сестра заняла ту ступеньку, что была выше.

Элеонора молчала. Приставив ладони ребром к стеклу, она, вставила лицо меж ладоней и внимательно рассматривала дальний конец коридора.

– А ты? – наконец-то ответила она вопросом на вопрос.

– Неудобно мне. Стекло отсвечивает, да ещё эта железяка мешает до окна дотянуться, – Эва легонько похлопала по жестяному отливу.

– Не вижу никого. Двери в классы закрыты все, – Эля отпрянула от окна, шагнула к тамбуру и потянула за дверную ручку. В эту минуту в её душе теплилась надежда, что все двери будут заперты, тогда они с чистой совестью поедут домой, но дверь отворилась неожиданно легко, лишь пружина захрустела, растягивая свои ржавые петли.

Коричневый кафель пола был покрыт толстым слоем пыли. Старшие сёстры обрадовано переглянулись, не увидев в пыли следов. Эра протиснулась между сёстрами, и побежала, поднимая лёгкие пыльные облачка, к стоявшей в дальнем углу урне. Она помнила, что в походах по новым местам, нужно проверять всё, ведь добыча может лежать в самых неожиданных местах. Заглянула в урну, повернулась к сёстрам, скривила недовольно пухлые губки, разочарованно развела руки, показывая тем самым, что урна пуста.

– Стойте здесь, – скомандовала сёстрам Эля и добавила: – Эра, дай Лине руку.

Дверь, ведущая из тамбура в фойе с раздевалкой, была застеклена в верхней части. Эля подошла к двери, протёрла стекло ладонью и уткнулась в очищенное место лбом, стараясь дышать реже, чтобы стекло не запотело от дыхания. На вешалках раздевалки не висело ни одной вещи, благодаря чему та просматривалась насквозь. По левую руку от входной двери размещался спортзал. В коротком коридоре без окон, ведущем в спортзал, царила тьма. Тьма подсказала Эле, что двери в раздевалку, инвентарную и тренерскую, плотно закрыты.

Эля не верила ни в Иисуса, ни в какое либо другое божество, в посёлке религиозные отправления не приветствовались, но это не помешало ей размашисто перекреститься, прежде чем переступить порог школы. Также размашисто, как только что сделала она, обычно крестился папа. Крестился в шутку, исполняя не несущий религиозной нагрузки ритуал. Словно на ладони поплевал и растёр перед тяжёлой работой. Элеоноре нравилось подражать отцу.

Дверь распахнулась бесшумно, создавая впечатление, что дверные петли кто-то недавно смазал, но пыль на полу фойе была идеально ровной. Никто не тревожил её эти несколько лет запустения: ни люди, ни мыши, ни крысы.

Ступив на дощатый плоский короб, закрывавший трубу отопления, проложенную под самой дверью, Эля застыла. Школа звенела тишиной. В такой тишине должен прослушиваться каждый шорох, возникший в утробе огромного гулкого здания, но даже шорохов не было слышно.

Эля набрала полную грудь воздуха, зажмурила глаза, холодея от страха и собственной бесшабашности. Сжав хрупкие пальцы в кулачки, она лихо отстучала на гулком коробе чечётку жёсткими кожаными подошвами старых, давно потерявших цвет сандалий, доставшихся ей в наследство от соседских детей.

– Есть кто-нибудь дома? – прокричала она, как только стихло эхо разудалой чечётки, и напряглась всем телом сосредоточенно, стараясь услышать в здании любой звук, способный стать ответом на её вопрос.

– «Серые» ничего не слышат. Они глухие, – тихо произнесла Эвелина за спиной Эли.

Элеонора резко повернулась к ней и выпалила возмущённым шёпотом:

– Да знаю я. А вдруг тут ещё и чужаки есть?

– Нет тут никого, – сердито прошипела Эва. – Ни «серых», ни чужаков. Ты что, не видишь, что пыль нетронутая?

– А чего тогда шепчешь? Ссыкотно в голос сказать? – Эля говорила уже в полголоса. И улыбалась лёгкой ироничной ухмылкой.

– Да! Ссыкотно! И тебе ссыкотно. Я точно знаю. Просто ты выпендриваешься, – зло прошептала Эва. – Чего ж ты не идёшь туда, героиня?

– И пойду. И консерву найду. И съем её одна, – Эля показала Эвелине язык, затем перевела взгляд на самого младшего члена их маленького отряда, в этот момент с нескрываемой тревогой наблюдавшего за перепалкой своих сестёр. – Нет, не съем. Полбанки Эре отдам. А тебе – кукиш с маком.

Элеонора решительно поправила на плечах тесёмки, удерживающие за спиной внушительных размеров чехол из бычьей кожи, с увесистым и очень острым тесаком. Чехол представлял собой гибрид колчана и ножен, но сегодня в нём не было стрел. Стрелы и лук нужны на охоте, а не в поисковых вылазках, совершаемых без разрешения взрослых.

Странного вида чехол имел секрет: если нажать на определённую клёпку, коих у чехла было пятнадцать штук, на его конце появлялось обоюдоострое, отточенное, как бритва, пятисантиметровое лезвие. Лезвие торчало перпендикулярно длинной стороне чехла, и его было достаточно, чтобы перерезать шейную артерию зазевавшемуся противнику.

Вес тесака придал девочке уверенность. Она ступила на дощатый пол и отважно направилась по фойе вправо, между квадратных колонн, отделявших фойе от длинного коридора с классами. Эва и Эра, выждав несколько секунд, направились следом за сестрой.

Шаги трёх сестёр гулко разносились по школе, но они шли уверенно, даже задорно. В какой-то момент Эля остановилась, и когда сёстры поравнялись с ней, взяла Эру за другую руку.

– За вкусняшкой? – спросила Эра старшую сестру, и растянула пухлые губки в широкой улыбке.

– За вкусняшкой! – весело проговорила Эля и перешла на бег, потянув сестёр за собой.

Сёстры бежали всё быстрее и быстрее, грохоча сандалиями по глянцевым доскам крашеного в коричневый цвет пола, а когда Эра начала запинаться, не успевая за старшими сёстрами, Эля и Эва подняли её за руки в воздух и побежали ещё быстрее. Они бежали с хохотом, радуясь собственной смелости и дерзости, но не было в их смехе настоящей искренности. Холодок страха по-прежнему держал их за сердца своими тонкими холодными пальчиками. Был ли этот страх результатом последних крох благоразумия, неизвестно. Возможно, так влияли на них обстоятельства, возможно это была интуиция, но если бы рассудительность заставила их остановиться на секунду и оглянуться, они бы увидели, что не оставляют после себя следов, потому что на дощатом полу коридора совершенно не было пыли.

Дверь буфета была заперта, зато квадратная дверца в середине двери, откидывающаяся вниз, чтобы стать прилавком для расчётов за купленную выпечку, была выломана вместе с петлями и лежала рядом с дверью на умывальнике. Широкие окна в столовой были распахнуты настежь, показывая обстановку двора, мало чем отличавшуюся от той, что Эля и Эва помнили ещё со школьной поры.

– Проверь буфет, только осторожно, а я осмотрю столовку, – скомандовала Эля средней сестре и повернулась к младшей. – А ты смотри за коридором. Если увидишь что-нибудь подозрительное, разрешаю кричать. Понятно?

Эра кивнула головкой в знак согласия, на цыпочках проскользнула в широкую арку, и застыла там, внимательно разглядывая фойе и раздевалку заднего входа школы. Эва уже залезла в буфет и гремела досками и кастрюлями.

Эля неспешно вошла в столовую и огляделась. Вдоль стен, вплотную друг к другу стояли ряды стульев, и в этом не было ничего необычного. Эти стулья когда-то давно расставляли школьники по всей столовой на праздники и торжественные мероприятия, превращая обеденный зал в актовый. Обеденные столы и стулья стояли по всей площади зала. Занавес на сцене отсутствовал. Тяжелые бардовые портьеры были сорваны и лежали в дальнем углу сцены, сделав доступным для глаз пианино. Боковая стенка пианино была оторвана варварским способом, словно кто-то хотел убедиться, нет ли в музыкальном инструменте тайника, скрывающего что-нибудь ценное.

Подсобка за её спиной, где хранились плакаты, транспаранты и сценический реквизит, была закрыта, но замок отсутствовал, а сама дверь хоть и держалась на петлях, оказалась разбитой и расколотой в нескольких местах.

Эля потянула дверь на себя, и она с грохотом рассыпалась, создав в проёме плохо решаемую головоломку из обломков разных размеров. Обломки разгребать Эля не стала, лишь осмотрела подсобку не переступая порога. На одном из скомканных транспарантов угадывалась надпись «Пионерской организации Беларуси…», но, сколько именно лет этой организации, Эля не разобрала. Зато вспомнила своё удивление, когда новая учительница на уроке истории рассказала, что самые первые транспаранты писали на прозрачных тканях. Ей нравились уроки Татьяны Аркадьевны, хоть они и проходили не в школе, а в райисполкоме. В трёхэтажном здании исполкома был занят только первый этаж, поэтому второй этаж поселковый совет выделил для школьных занятий. Третий этаж исполкома пустовал.

То, что находилось в подсобке, не иначе, как хламом, назвать было нельзя. Всё было свалено в большую кучу и интереса для девочек не представляло. Эля повернулась к раздаточному окну кухни и медленно пошла к нему, попутно поглядывая в широкие окна: в те, рядом с которыми она шла, и в те, что были на другой стороне помещения.

– Эля! Тут сейф закрытый! Ключи я не нашла! – раздалось из буфета.

– На задней стенке на магните! Проверь! – про ключ рассказывала одноклассница, предварительно взяв с Эли слово, хранить этот секрет так же надёжно, как Марианская впадина хранит свои тайны. Мама одноклассницы торговала в буфете, когда школа ещё работала.

– Есть! Классно! – радостно возвестила о существовании ключа Эвелина.

Раздался металлический скрип тяжёлой дверцы и вслед за ним полный разочарования голос:

– Тут только деньги! В буфете с едой голяк!

Эля услышала, как Эва вылезла через окошко буфета, и отряхивает сарафан от пыли. Какое-то сомнение проскользнуло в её сознание под хлопки ладошек сестры по ситцевой ткани, увеличив дозу страха, но в чёткую мысль не сформировалось.

– Будь с Эрой! Смотрите и слушайте внимательней! – крикнула она на всякий случай и снова двинулась к окну выдачи, стараясь рассмотреть в кухне все подробности, но и про окна не забывать.

В кухне царил тотальный разгром. Кастрюли, сковороды, противни, посуда, валялись среди разрушенных полок и стеллажей. Эля рассматривала этот хаос со скорбным выражением на лице. Девочка опёрлась руками на стол с пластиковыми подносами, стоявший в внутри кухни вплотную к окну выдачи, и периодически втягивала воздух носом, надеясь уловить хотя бы мимолётный запах блюд, вызывавших в ней желание снова их отведать с момента закрытия школы.

«Серых» в столовой не было, но это не означало, что в здании школы их нет совсем. Если их не провоцировать, они вполне безопасны. Главное, не попадаться им на глаза, а если столкнулся с ними, не подпускать к себе близко. Если «серые» спят, достаточно пройти мимо. Не таясь. Страшнее встретить чужаков. Среди них встречаются вполне миролюбивые и порядочные люди, но, как говорил папа, лучше этого не проверять.

Эля оторвала руки от стола, взглянула на два чётких отпечатка своих ладоней на равномерной пыли, покрывавшей синий пластик стола, и её снова кольнула тонкая иголочка страха. Сравнить поверхность этого стола с полом у себя под ногами, или со столами, стоявшими в столовой, Эля не догадалась. Она прошла вдоль сцены ко входу на кухню и осторожно ступила в королевство хаоса и пыли.

– Да, не малых трудов нужно, чтобы отыскать что-нибудь стоящее в этом бедламе, – повторила Эля вслух папины слова, сказанные им однажды, когда старшая дочь решила навести порядок в своей комнате.

Трудиться пришлось недолго – все закоулки и уголки просматривались хорошо. Эля осмотрела их быстро и безрезультатно. Заглянула во все кастрюли и с каждой кастрюлей надежда поживиться чем-нибудь съедобным, таяла всё больше и больше. Последнюю перевёрнутую пятилитровую кастрюлю она обнаружила под столом, на который опиралась, находясь снаружи кухни. Этот стол манил её двумя аккуратными ладошками, отпечатанными в пыли. Ни следы ладошек, ни пыль, её больше не смущали. В кухне этого хватало с избытком. Запыленная кухня пестрила отпечатками её пальцев, ладоней и сандалет. Эля присела на корточки, взяла кастрюлю за ручку и аккуратно, чтобы не поднимать лишний раз пыльные облачка, подняла над полом. Из её груди вырвался радостный крик.

– Есть? – тут же отозвалась из коридора на её возглас Эвелина.

– Да! – Эля зачарованно рассматривала литровую банку консервированных ананасов.

Это было чудо. Как могла сохраниться банка в таком погроме? У Эли даже на волосок не было сомнения, что кухня подверглась разгрому после того, как её обыскали и ничего не нашли. Но ведь не могла она появиться под кастрюлей из воздуха, материализовавшись из счастливого прошлого специально для Эли?

Девочка стояла с банкой в руках и пыталась понять, что произошло здесь несколько лет назад. Всё это было очень похоже на сказку, а кастрюля уже представлялась Элеоноре этакой волшебной шляпой, исполняющей желания. Девочка даже присела возле стола и подняла кастрюлю ещё раз, надеясь, что снова обнаружит под ней какой-нибудь деликатес. В этот раз под кастрюлей было пусто. Эля обиженно отвернулась от кастрюли, коря себя за детскую наивность, и тут её взгляд упал на электрическую плиту. Она уже осматривала её, но с другой стороны, где были духовые шкафы. С этой же стороны плита имела узкий выдвижной блок, расположенный в самом низу, у пола. Похоже, что его давно никто не открывал.

Элеонора, как сидела на корточках, гуськом приблизилась к плите, просунула тонкие пальцы в щель между полом и панелью блока, затем медленно потянула панель на себя. Она была уверена, что за панелью скрывается техническое отверстие для обслуживания плиты и не ошиблась. Ее глазам предстали провода, покрытые разноцветной изоляцией, длинная плата с приборами, непонятного назначения, но свободное пространство уходило в стороны от платы и вглубь плиты. Эля наклонилась ниже, чтобы проникнуть взглядом в эту глубь и обомлела: справа от платы лежали консервные банки. Целых три штуки. Сердце девочки заколотилось с такой силой, что она даже испугалась этого грохота. Оно стучало так сильно, что его, Эля была уверена в этом, можно было услышать на третьем этаже школы.

Встав на колени, девочка извлекла банки на свет. Три банки складывали прекрасное кулинарное трио, от вида которого, не ровен час, можно было умереть, захлебнувшись слюной. На раздаточном столе из россыпи столовых предметов Эля выудила три вилки, затем стянула с головы резинку, удерживавшую её волосы в хвостик. Аккуратно надев резинку на предплечье, девочка засунула под неё вилки таким образом, чтобы они не мешали руке сгибаться. Закончив приготовления, она поставила друг на друга банку говяжьей тушёнки, банку консервированного горошка и банку овощного рагу с фасолью, затем водрузила эту пирамидку на банку с ананасами. С гордостью осмотрев добычу, Эля приподняла свои сокровища и осторожно, чтобы не нарушить их равновесие, направилась к выходу.

– Погнали быстрее домой, – после недолгого созерцания Элиной находки, тихо проговорила Эва.

– Нет, не погнали, – Элеонора повернула Эру к себе спиной и расстегнула её рюкзак. Маленькая Эра была единственной из них троих с рюкзачком на плечах. У Эвелины за спиной, как и у старшей сестры, висел тесак. Правда, ножны у её тесака были попроще, без секрета.

– Мы завезём домой три банки, – властно продолжила Эля, заталкивая банки в рюкзачок сестры. – Ананасы мы съедим здесь. Во-первых, эта банка в рюкзак не поместится, а во-вторых, я так решила. Сама нашла, сама решила. Нам даже эти три банки не следует везти домой. Как родителям объяснить, где мы их взяли? Знаешь, что будет, если они узнают про школу?

– Скажем, тайник чей-то нашли в лесу, когда грибы искали, – промолвила Эвелина.

Эля с уважением посмотрела на сестру, сожалея, что такая простая, но дельная мысль не пришла в голову ей самой.

– Мама обязательно спросит, где грибы. Мы же кучу времени отсутствуем.

– Значит, отсюда по лесу домой пойдём. Папа мне показывал молодой сосённик. Там маслят полно. Нарежем по-быстрому.

– Нарежем по-быстрому, – язвительно передразнила Эля. – Нарежем и в карманы наложим. Так?

Эле очень не хотелось соглашаться с сестрой, но, очевидно, предложение Эвелины было лучшим решением из тех, что они могли придумать. Вот только в поход за грибами они всегда брали с собой лукошки из лозы. Лукошки мастерил папа, и у каждого члена их семьи было своё лукошко. Надо было как-то выкручиваться, хитрить, чтобы мнение Эвы не победило. Хитрить у Эли получалось хорошо.

– Где твой сосённик находится?

– Возле водонапорной башни. За больницей.

– Скажем, что гуляли там и наткнулись на грибы, поэтому нарезали их в подол. Согласна? – с напускным равнодушием спросила сестру Эля.

Эва прекрасно понимала, что у неё украли идею, но ничего поделать с этим не могла. Разве что придумать новую. Но новая идея рождаться отказывалась.

– Согласна, – недовольно буркнула Эва, понимая, что её опять победили.

– Тогда поднимемся сейчас на третий этаж и съедим ананасы в кабинете химии.

– Тут давай съедим, на крыльце, рядом с великами. Чего на третий этаж переться?

– Ты там не была раньше, ты же только один год в эту школу ходила, а я была. Нас учительница на экскурсию туда водила. Если лаборантская открыта, там много чего полезного может быть.

– Чего «полезного»?

– Сухой спирт, например. Увеличалка. Классные штуки костёр в лесу разводить. И спичек не надо. Положил таблетку, направил на неё солнечный лучик увеличалкой и только веточки подкладывай. Знаешь, что такое сухой спирт?

– Нет.

– И не узнаешь, если не пойдёшь.

Кабинет химии был открыт и пуст совсем. Только в углу ютились шесть стульев, составленные попарно друг на друга. Все столы из кабинета были вынесены и громоздились шаткой горкой возле окна в коридоре, перекрывая собой дверь в лаборантскую. Элеонора забралась на крайние столы с ногами, прошла по пыльным поверхностям к двери и подёргала за ручку. Дверь не шелохнулась.

Вторая дверь, ведущая в лаборантскую комнату из класса, была забита гвоздями. Эля сняла с пояса складные плоскогубцы, подаренные отцом, раскрыла их, пощёлкала ими в воздухе и присела возле замочной скважины. В щели между косяком и дверью отчётливо виднелся язычок замка, убедивший девочку, что двери она не откроет, даже если справится со всеми гвоздями. Эля разочарованно отправила плоскогубцы в чехол и выпрямилась.

– Не узнаешь ты, Лина, что такое сухой спирт. Зато поешь ананасов, – со смешком проговорила она.

Под учительской кафедрой, в дальнем и самом тёмном углу, нашлось цинковое ведро с сухой и ломкой тряпкой из мешковины. Тряпка успела частично сопреть за время пользования, и теперь крошилось в руках, когда Эля стирала пыль с одного из столов в коридоре. Тревожные звоночки в груди Эли, устав от безответственности хозяйки, молчали.

Пока Эра сидела на столе, старшие сёстры вытащили из кабинета четыре стула и установили их возле относительно чистого стола буквой «Г». Уселись, перебрасываясь радостными улыбками в ожидании вкусной трапезы: Эва и Эра спиной к стене, а Эля, водрузив Эрин рюкзак рядом с собой на стул, уселась спиной к коридору.

Стоило Элеоноре потянуть за кольцо на крышке банки, как в воздухе разнёсся сладкий умопомрачительный аромат консервированных фруктов. Почувствовав головокружительный запах, Эра нетерпеливо заёрзала на стуле и ещё крепче сжала вилку, вручённую ей с торжественным видом несколько секунд назад старшей сестрой.

Вкус консервированных ананасов был для девочек новым и необычным. Когда все ананасные колечки были съедены, Эля заглянула в банку, взболтнула её, оценивая количество сока, и внимательно посмотрела на Эру. Щёки сестры были покрыты сладким соком, а к нему в нескольких местах с явным удовольствием приклеилась пыль с грязных пальцев.

– Пей! – она протянула банку сестрёнке и в тот момент, когда банка, сжатая с двух сторон маленькими ладошками, уплыла из её руки, Элеонора почувствовала, что её лодыжку обхватили чьи-то пальцы.

От неожиданного испуга, Эля потеряла дар речи. Она смотрела в глаза Эры, открыв рот и застыв в оцепенении. Пальцы, сжавшие её ногу, были твёрдыми, словно сухие деревяшки. Хватка была не сильной и при желании можно было выдернуть щиколотку и отскочить, но у Эли даже мысли такой не появилось, настолько сильна была в ней ответственность за младших сестёр.

Оторопь была недолгой, не больше двух секунд. Будто девочка, отдав банку сестре, задумалась на мгновение, а не забрать ли её назад, чтобы отхлебнуть удивительно вкусного сока первой.

– Что с тобой, Эля? – замешательство сестры не ускользнуло от Эвелины.

Эля опустила взгляд на свою ногу и увидела.

– «Серый», – она произнесла это спокойно, даже буднично, словно её каждый день держали за щиколотку существа, именуемые в народе «серыми».

«Серые» были продуктом современной экспериментальной медицины. Когда медики США внезапно озаботились распространяющейся среди подростков и молодых людей наркоманией, они начали изобретать препараты, останавливающие, или замедляющие течение этой болезни и вскоре отрапортовали о создании вакцины против наркомании. Ни у кого из функционеров, причастных к продвижению этого открытия в массы, не возникло даже самого крошечного сомнения в возможности появления вакцины от наркомании без существования вируса, вызывшего такую болезнь. Это было своеобразное предотвращение возможной болезни. Ведь делает человек зарядку, чтобы не приобрести заболевания, связанные с малоподвижным образом жизни.

Вакцина от наркомании изменяла геном человека, пробуждая в нём отвращение ко всякого рода наркотикам. Побочным эффектом проявилось в вакцинированных людях отвращение к кофеиносодержащим продуктам и сахару. Многие посчитали это плюсом, а не минусом и активно использовали данный факт в рекламе вакцины. Список названий вариантов этого препарата и производителей, выпускавших чудо-лекарство, ширился чуть ли не по часам. Родители, похватав своих строптивых чад за руку, тащили их в пункты вакцинации. Фармацевтика всего мира не справлялась с потоком желающих уберечь своих чад от пагубной привычки. Через пару месяцев клиентов начали записывать в длинные списки и вызывать по телефону, а ещё через месяц разразился первый скандал.

С первыми вакцинированными стали происходить странные вещи. Нет, они не превратились в пресловутых зомби, ведь чтобы стать зомби, надо умереть и потом ожить. Жертвы чрезмерно заботливых родителей, как и взрослые добровольцы, принимавшие участие в последней стадии испытания вакцины, стали очень походить на зомби. Их движения обрели медлительность хамелеонов, а кожа приобрела серый оттенок. Невидящие глаза, будто бы обращенные во внутрь, стали бесцветными, белёсыми. Они продолжали видеть всё в должной степени, но владельцам этих глаз окружающий мир был безразличен. Как выяснилось позднее, в организмах вакцинированных постепенно начинало вырабатываться вещество, многократно эффективнее любого наркотика. Под воздействием этого вещества, человек погружался в мир грёз и сновидений. В мир необычайно ярких, невероятно фантастических грёз. Все функции организма замедлялись настолько, что вакцинированный человек фактически не нуждался в пище. Не нуждался до момента полного истощения, ведущего к смерти, наступавшей в среднем через два-три года, в зависимости от комплекции и особенностей организма человека. Он мог жевать и проглатывать пищу, если её клали в рот, но в ограниченном количестве, ложку-другую каши или половину котлеты в сутки, не больше. В конце концов, человек умирал, не смотря на все старания медиков и родных.

Поиски противоядия оказались напрасными. Подпольный наркобизнес стал продавать вакцину, как наркотик и желающих попробовать этот чудо-препарат на себе, тоже было предостаточно.

Через полгода выяснилось, что вакцинированные не только способны заражать обычных людей, но и стремятся это делать. Похоже, что на начальном этапе развития болезни, такое желание ещё контролировалось разумом вакцинированного, но после шести-восьми месяцев становилось непреодолимым. Они не кусали и не пожирали людей, подобно зомби из фильмов ужасов, но, как и фантазийных зомби, запах свежей крови сводил их с ума.

На самой последней стадии развития болезни, «серые» были способны по запаху отличать заражённых людей от незаражённых. Остальные, не обладая такой способностью, старались поцарапать человека, ткнуть в него гвоздём, осколком стекла или каким иным острым предметом так, чтобы выступила кровь. Хотя бы капля. Если человек, получивший ранение, был заражён и находился на ранней стадии болезни, ничего не происходило. Когда в крови, выступившей из раны, не было запаха, говорившего о присутствии особого вещества, «серые» бросались на несчастного, стараясь всеми способами лизнуть ранку, внося в неё заразу вместе со своей слюной. И тут же успокаивались.

«Серый» стоял под столом на четвереньках, опираясь на сжатые кулаки и колени. В правом кулаке он держал перочинный нож, с обломанным почти по самую рукоять лезвием, но ещё способным нанести порез, если хозяин оружия окажется достаточно сильным и сноровистым.

Одет «серый» был в лохмотья полуистлевшей джинсовой рубашки и рваные кожаные штаны, такие же серые, как и он сам, только более тёмного оттенка. Это уже был не человек. Некий обломок человека, незначительный объём материи, похожий на смесь рухляди и ветоши. Редкие, выбеленные временем и отсутствием питательных веществ, длинные волосы, сбитые в пучки пакли, обрамляли морщинистое, безгубое лицо с большим и острым носом. Казалось, пни его, и существо развалится на кучку костей, подобно древней мумии.

«Серый» смотрел в лицо Элеоноры белёсыми глазами. В середине этих страшных глаз быстро и почти незаметно пульсировали крошечные чёрные точки зрачков. Свет ему не нравился. Он подрагивал всем телом, точно от боли и покачивался на шаткой опоре собственных костей и высохших мышц.

«Серый» медленно тянул воздух носом, стараясь определить, к какой касте людей относится сидящая перед ним девочка. Внезапно он отвел от Эли взгляд, и по-черепашьи вытягивая шею, начал поворачивать голову в сторону. Туда, где сидела маленькая Эра, а за ней и Эва.

– Если противник подставит тебе шею, руби не задумываясь, – сказал однажды Эле папа, затем взял дочку за ладонь и положил её пальцы на основание своей шеи. – Чувствуешь под пальцами бугорок?

Увидев, что дочь утвердительно кивнула, папа продолжил:

– Посередине бугорка есть неглубокая выемка. Здесь соединяются два позвонка. Все кости нашего скелета тоньше посередине и толще по краям. Утолщения под кожей показывают, где они стыкуются. Чтобы перерубить шею, нужно попасть в этот стык. Тогда лезвие разрубит мышцы и сухожилия легко, независимо от того, в какой части шеи ты нанесёшь удар. Если ты не попадёшь в стык, лезвие может застрять в шейном позвонке и тогда ты станешь беззащитной. Поняла, Эль? Ты старшая из сестёр. Если нас не будет, за безопасность младших придётся отвечать тебе.

Элеонора не только поняла урок отца, но и запомнила на всю жизнь. Она оттачивала навык рубки голов с завидным упорством. Правда, тренировалась не на настоящих позвонках, а лепила «шеи» из глины. Это были довольно реалистичные «шеи», с кусками деревяшек внутри, имитирующими позвонки. Её тесак рубил сырую глину легко. Идеально заточенный, он рассекал податливый материал не встречая сопротивления, настолько точны были движения девочки, и Эля думала, что если ей придётся рубить настоящую шею живого человека, проблем у неё не возникнет.

Лезвие тесака покинуло утробу ножен, тихо шурша по мелкому мусору, приставшему к замше, покрывавшей внутреннюю поверхность. Ладонь, сжимавшая паронитовую рукоять, вспотела от волнения, но замешательство, возникшее в душе девочки, было вызвано не страхом, что сейчас придётся отобрать у этого существа жизнь, не состраданием к нему, а беспокойством за маленькую Эру. Именно к ней было направлено движение головы «серого». Он тянулся к сестрёнке очень медленно, так медленно, что Элеоноре казалось, будто сейчас, максимум секундой позже, услышит скрип раздвигающихся позвонков его тощей шеи. Позвонки этого жуткого существа проступали под тончайшим пергаментом серой кожи все до одного. Они выделялись так хорошо, как если бы принадлежали не живому существу, а пластмассовому анатомическому пособию, вроде того скелета, что стоял в коридоре второго, «школьного этажа» исполкома. С мастерством, наработанным Элей, промазать мимо цели было невозможно, но нанести удар мешала крышка ученического стола.

«Сейчас он поднимет руку и ткнёт своим ножиком Эру, а на запах её крови прибегут все „серые“, какие здесь обитают», – мысль, возникшая в Элиной голове, ни на йоту не подтолкнула её к действиям. Она была словно посторонний наблюдатель, словно зритель перед экраном кинотеатра, на котором разворачивалось трагическое и одновременно завораживающее действие. Смотрела и фиксировала каждое движение «серого», не больше. И всё из-за проклятой крышки стола, не позволявшей нанести спасительный удар.

Эра, в отличие от сидевшей рядом Эвы, прекрасно видела странное существо, тянущее к ней свой длинный нос. Существо шипело, как порванный шланг велосипедного насоса, когда воздух неспешно вытекал сквозь его сухие губы. Оно всматривалось в перемазанное липким соком и пылью милое личико девочки, а та в растерянности переводила взгляд с этого существа на лицо старшей сестры, и надеялась, что сестра через мгновение начнёт действовать сама, или даст ей команду убегать. Эля молчала. Эля не шевелилась. Её будто загипнотизировали тягучие и шаткие движения «серого».