Высотка бесплатное чтение

Скачать книгу

© Е. Н. Рыкова, 2022

© П. А. Родюкова, 2022

© ООО «Издательство «Абрикос», 2023

Осень

История первая

Лестница

(Нечто необозначенное[1])

Эх, родная высотка!

Дóма и стены помогают, мой дом – моя крепость.

«Какое же враньё эти ваши поговорки!» – думаю я, несясь сломя голову. Дыхание сбилось, в руках коробка яиц…

Меня зовут Тройка, а мальчик, который только что достал пакет песка из сумки, – мой лучший друг Саша. Почему вместо того, чтобы, как все нормальные дети, снимать ролики для «ТукТука», мы убегаем от незнамо кого по лестнице?

Позвольте объяснить с самого начала.

Мы с Сашей живём на тридцатом этаже, через лестничный пролёт друг от друга, и оба любим книжки о Гарри Поттере.

Наш дом такой высокий, что разные слои атмосферы обнимают его, как кольца Сатурна. Ни один торфяник в августе не докуривает до нас свой угар. Плевок с нашего тридцатого падает на землю неделю. Ветра освежают в любой зной, а снег начинает идти на сутки раньше, чем там, внизу.

Саша верит, что в нашем доме живёт дядька Неспун. Руки у него волосатые и длинные, до пола, голова на триста шестьдесят градусов крутится, по ночам он ползает по высотке снаружи и заглядывает в окна. Видит, что какой-то ребёнок не спит, и утаскивает его.

Но вообще, Саша много во что верит, поэтому и ходит в театральный кружок.

Самое страшное для нашего дома – это когда лифты не ходят. Под нами – двадцать девять этажей соседей, над нами – ещё двенадцать. Кого там только нет: пенсионеры, революционеры, актёры, художники, сантехники, – и все поклоняются лифтам. Некоторые даже ставят около них маленькие игрушечные домики, носят туда шестерёнки и смазочные материалы – чтобы у лифтов были силы и чтобы они не издавали страшные рыки, приземляясь на первый этаж.

Никто у нас в подъезде не выжигает лифтам кнопки. Никто в них не писает. И не пишет матерные слова. Боятся. Иногда только какой-нибудь глупец отковыряет уголок у зеркала или прилепит рекламу пиццы на малярный скотч. Тогда лифты обязательно ломаются, и наш дом превращается в башню Рапунцель до прихода бригады в оранжевых комбинезонах.

Спускаться, а уж тем более подниматься по лестнице мало кто решается. Сашка рассказал, что там, в пролётах, то ли между тринадцатым и пятнадцатым, то ли между семнадцатым и восьмым, – зона отчуждения. И что однажды к тёте Васе КГБ[2] снизу, с земли, пошёл курьер – так он пропал без вести.

Тётя Вася КГБ живёт как раз на тринадцатом, но сидит всё время на скамейке в жилетке – в жару и в мороз. Благодаря своим сверхъестественным способностям она с точностью до миллиметра может определить, кто и на каком этаже сверлил в неположенное время.

В день, когда мы попали на лестницу, я раздобыла брошюрку «25 опытов, которые точно не стоит повторять дома», и нам с Сашкой позарез надо было спуститься на землю. Мы хотели проверить, что случится, если смешать песок, сахарную пудру, пищевую соду, облить это всё спиртом и поджечь. Книжка обещала, что «на ваших глазах родятся маленькие монстры, которых будет становиться всё больше, пока они не сольются в одну огромную змею». Судя по иллюстрации, этой сказочной фразой авторы хотели сказать, что смесь сахара и соды от горения почернеет и начнёт подниматься, как тесто, чем-то напоминая какашку. Это было интересно. Но также мы не исключали вариант, что оно просто жбахнет. Поэтому решили последовать совету, данному в названии, и провести опыт не дома. А во дворе.

– Ну, где же наша карета? – спрашивал и спрашивал Саша, в пятый раз нажимая на кнопку, которая и так горела красным.

Санёк ждал лифтов сильнее, чем я, потому что сумка с ингредиентами оттягивала ему плечо. Мы собрали всё. Не спрашивайте, где взяли песок. И зачем тащили его на улицу, если там песочница. Я держала коробку сырых яиц. На всякий случай.

Стояла царственная тишина. Ничего не скрежетало, не потрескивало, не свистело, как пожарная машина. Ничего не двигалось за железными дверьми, отделявшими нас от глубокой пропасти шахты лифта.

– Саша, – я была вынуждена это признать, – они сломались.

Немного посовещавшись, мы решили идти по лестнице. Путь на неё лежал через общий балкон. Там курил наш сосед Пётр Олегович, оттягивая и отпуская резинку на синих трусах. Он вздрогнул, когда мы открыли картонную дверь.

– Извините, – сказала я, и голова сразу закружилась, – лифты снова сломались.

– Вот их ейтить, – рассердился Пётр Олегович, – пойду вызову бригаду.

Ветер на балконе бил, как хлопчатобумажное полотенце. Я почувствовала, что волосы на затылке подняло вертикально вверх и сразу же бросило на лицо. Я убирала их за уши, но они снова наваливались на глаза.

– Синь какая и золотень, – сказала я Саше, глядя, как внизу расходятся трамваи, как стоит в кудрях осенней листвы на площади Ильич и как там, далеко, волочится по облупленному мосту поезд.

– Пойдём, – сказал Сашка.

Стены были розовые, иногда оранжевые, воняло, но в общем и целом всё было нормально. Продвигались мы хорошо: бегом. Саша вскоре осмелел (он шпарил первым) и крикнул:

– Ровно идём! – Это меня обрадовало. Но я запыхалась и не подтвердила.

Через некоторое время его шаги замедлились. Я поняла почему: зона отчуждения. Она съедала свет. Одна за другой гасли, стихали лампочки. Скоро мы вошли в полную тьму. Ноги и глаза привыкали. Двенадцать ступенек – разворот, двенадцать ступенек – разворот. Я хотела спросить Сашку: «Это тут живёт Неспун?» – как увидела его.

Огромный, лохматый, с блямбой на голове, с нелепыми толстыми, но короткими руками, шёл он на меня. Я попятилась и упала. Попа ударилась о ступеньку. Чудовище приближалось. В этот момент я поняла, почему герои фильмов ужасов сначала от убийцы бегут, потом спотыкаются и дальше забывают использовать ноги, а ползут на локтях, что, конечно, медленнее. Я от страха забыла всё, не только ноги. Неспун снял голову и убрал её под мышку.

– А-а-а-а-а-а! – закричал Сашка и как бешеный ринулся обратно, наверх.

– А-а-а-а-а-а! – закричала я от боли, потому что Саша наступил мне на руку.

– А-а-а-а-а-а! – закричал безголовый Неспун.

Это был уже перебор. Оттоптанные пальцы как-то сами собой потянулись к коробке яиц и машинально её открыли. Я вскочила, понеслась вслед за Сашкой, а кидать старалась вполоборота. Особо целиться не получалось, но я слышала чавканье и хруст скорлупок. Будто дядька Неспун ловил яйца ртом и сжёвывал их.

– Песок! – загорланил вдруг Сашка, чем контузил моё левое ухо.

Ну вот. Теперь вы знаете, почему нам темно и страшно в родном доме. А также – как так получилось, что Саша швыряет пригоршни песка в чудовище из пролётов отчуждения. Треск рвущейся одежды? Это ещё откуда?

Вскоре я запыхалась так, что слышала только своё сердце: оно громко билось в контуженном ухе. Скакать дальше вверх по ступенькам не было сил. Оставалось только одно: встретить смерть лицом к лицу.

«Сан Саныч, простите, что прогуливала физкультуру», – подумала я, обернулась и в этом последнем, предобморочном мгновении краем закатившегося глаза увидела, что на месте страшной неспунской головы торчит нестрашная ушастая.

Кирюша с десятого этажа.

Рис.0 Высотка

– Ребза, ребза, подождите! Прекратите кидаться! Как хорошо, что я вас встретил! – орал он, протягивая ко мне крылья в плюшевых перьях.

– Троечка, держись, я спасу тебя! – откуда-то сверху навалился Сашка, больно ударив локтем в бок.

– А-а-а-а-а-а! – снова закричала я от боли. – Стопари, это не Неспун!!!

Но Саша с криком «Песок!» запулил в Кирюшу остатки ингредиента.

– Ох! Вот чёрт! Жжёт! Жжёт! – тот согнулся в три погибели и тёр крыльями глаза.

Санёк наконец прозрел.

– Прости, – засуетился он. – Я подумал, ты – это не ты. А, ну знаешь, вроде как песочный человек[3]. Я решил, что сейчас песком его… побежу… не, победю… а, неважно, одолею его же оружием.

Кирилл не слушал и стонал.

– Тебе глаза надо водой промыть, – Сашка копался в сумке. – Подожди, у меня где-то было… А, вот!

– Санёк! – закричала я. – Это медицинский спирт!!!

На лестнице запахло операционной, но Кирилла спасло крыло: он вовремя успел заслониться.

– Точно, спирт, – Саша удивлённо смотрел на бутылку.

Кирюша уронил снятую голову и присел на ступеньки. Уроненная голова была цыплячьей. Клюв. Гребень. Глаза навыкате, бешеные.

Настоящая, природная Кирюшина башка была вся в желтках и скорлупе.

– Мне в этом костюме по лестнице неудобно спускаться, а лифты не работают. Я просто хотел, чтобы вы мне помогли немного!

Кирилл в куриной забегаловке подрабатывает. У метро в костюме Цыплёнка стоит и вручает людям шарики на палочках. На шариках тот же Цыплёнок нарисован и надпись: «Чикен гриль».

Через полчаса мы вывели Кирилла на свет, встретив по дороге и тёть-Васиного курьера.

Оттоптанные пальцы сильно ныли.

Толпа встречала нас у подъезда. Люди улыбались и хлопали: бригада в оранжевых комбинезонах, тётя Вася КГБ, дети с детской площадки и взрослые со взрослой.

Кирюша щурил воспалённые глаза.

– Кирилл, ты что, пил? – случайно срифмовала тётя Вася. – Я обо всём сообщу твоей матери!

– Распишитесь, пожалуйста, – курьер протянул ей бумажку. Он месяц на нашей лестнице сидел. Потерялся и не смог найтись. Думал уж, не спасут.

– Не буду, – тётя Вася КГБ глянула на него с превосходством. – Вы доставку задержали.

– Да возьмите хоть бесплатно, – курьер в отчаянии протянул ей мятую коробку, на которой было написано: «“Воструха”[4]. Подслушивающее устройство нового поколения».

Кстати. Только тётя Вася КГБ верит мне, что иногда из нашей высотки можно услышать, как в Тихом океане кричат киты. Она и «Воструху» для этого купила.

– Ты чего такая грустная? – спросила мама вечером.

– Да вот, – я ей показала. – Любимый свитер порвала.

Он у меня и правда любимый: с надписью «Слизерин», потому что в книгах про Гарри Поттера мне больше всего Драко Малфой[5] нравится.

– Это потому, что ты лазила по тёмным лестницам. А ещё вымазалась сырыми яйцами и обвалялась в песке. Сандра, ну ты же девочка! Когда ты перестанешь бегать за этим Сашей и заведёшь себе нормальных подруг?

Как вы, наверное, уже поняли, Тройка – это кличка. Теперь ясно, почему я так не люблю своё имя? Сандра!!! Слышали?!

Мама вздохнула и открыла шкаф.

– Вот, – она протянула мне кофту с Минни-Маус на спине. – Не новая, конечно. Моя ещё. Но, кажется, тебе подойдёт. Берёшь?

– Беру! – согласилась я.

Когда мама ушла, я забралась под одеяло с головой, поджала колени и стала в них дышать. Моя кровать стоит у стены. А за стеной ничего нет, только летают птицы и тянутся провода. Далеко внизу торчат крыши обычных, низких домов, и деревья между ними стоят с листвой такой тёмной, что кажутся синими. Я лежала и ловила каждый звук: не ползёт ли кто там, цепляясь за выступы, – и, конечно, скоро заскрежетали по бетону когти и послышалось его, Неспуна, неровное дыхание.

История вторая

Семь Я

Могучим посохом волшебника торчит наш дом над старинной Школьной улицей. Он не только многоэтажный, но ещё и образцово-показательный! К нему даже табличка привинчена: «Дом высокой культуры быта». Кто-то, правда, последнее слово зачеркнул и сверху «чуда» приписал. Но мне нравится!

«Дом высокой культуры чуда» даже круче звучит. Потому что у нас всё и на самом деле чудесно. Ну и, конечно, высоко и культурно.

Ошибаются те, кто говорит, что в Москве нет неба. Мол, вместо него круглый год головная боль и вата. Враки: небо на месте, и в нём живём мы.

Мы – это я, сестра номер один Лила, сестра номер два Аля, мама с папой, собака Сковородка и рыба Лещ[6].

У нашего папы очень сложная профессия. Возможно, самая сложная в мире. Он – испытатель. Риски, скрытые дефекты и побочные эффекты новоизобретённых предметов папуля берёт на себя. «Испытатель чего?» – спросите вы. А всего!

Выходит, например, новый телефон. Хорошо ли он работает? Быстро ли садится батарейка? Не взорвётся ли от случайного попадания в суп? Как узнать? Правильно – обратиться к моему папе. И придётся ему, бедному, два месяца ходить с моделью, на которую другие только копить начали. Или вот кеды. Чьи пятки они будут натирать первыми? В чьих руках порвутся их флуоресцентные шнурки?

Это раньше, в молодости, он разные профессии пробовал: был специалистом по обеспечению безопасности кокосовых пальм, автором посланий в печеньках счастья, как-то целое лето прослужил уборщиком айсбергов в Северном Ледовитом океане. Но теперь всё. Остепенился. У него есть, в конце концов, мы. Приходится папе тестировать премьеры спектаклей и новые рецепты тортов от гильдии московских кондитеров.

Уф. Теперь я должна вам секрет открыть. Меня называют Тройкой не только потому, что я последняя сестра.

У меня ещё и третий глаз есть.

Дело было так: однажды в садике началась эпидемия ветрянки. Зелёные точки скакали по детям. Когда они добежали до меня, то оказались такие чесучие, жуть! Мама говорила не чесать, но я чесала-чесала, чесала-чесала, особенно глаза. И вот как-то точки у меня прошли, и глаза вместе с ними. Не стало под бровями ни чёрточки, ни намёка, одна зелёнка по всему лицу. Ну и что было делать? Пришлось отрастить третий. Он у меня в ладони, прячется на линии судьбы. Я им редко пользуюсь, ведь стоило тогда отоспаться, и первые два глаза вернулись. Сразу же, как температура спала.

Этот третий много чего разного видит. Можно, например, жухлевать в карточной игре. Или списывать, положа руку на шпаргалку. Отвечать пересказ, рукой подглядывая в учебник. Но чаще всего я его использую для того, чтоб видеть людей немножко подробнее, чем они обычно кажутся.

Например, Алька, средняя сестра, очень любит пореветь. Мама говорит, что у неё «кризис пубертата». А у папы – «среднего возраста». Я один раз ему сказала:

– Хочу быть мальчиком.

– Я тоже, – ответил папа.

– Тоже – мальчиком? Обратно в детство то есть?

– Нет, чтобы ты родилась мужеского полу. – Папа в тот момент испытывал электронный переводчик на древнерусский и начал говорить на старинный манер. – А тебе коя в том нужда?

– Хочу, когда вырасту, стать мужчиной потому что, – отвечаю. – И быть королём дома, как ты. А не кухаркой и уборщицей, как мама.

– Я мусор выношу, – от обиды папа вышел из режима тестирования. – И позавчера, между прочим, посуду мыл… в посудомойке!

Кризисным только дай подуться. Когда мы особенно их утомляем, они уходят играть в настольные игры: на первом этаже открыли филиал «Московского игромана». Теперь особо увлекающиеся рубятся в «Скрэббл» и «Монополию». Папа работал там инспектором качества игральных кубиков, его пускают бесплатно.

Лила у нас самая старшая сестра. Она очень справедливая и неуклюжая: борется за всё хорошее против всего плохого. Если у нас в доме кто чьи права нарушил, появляется Лила и тут же подписывает петицию. Прошлой весной она устроила одиночный пикет за равноправие: стояла у подъезда с картонкой и требовала, чтобы этажи нашей башни находились на одинаковой высоте от земли. Пока плакат писала – себе карандашом в глаз так ткнула, что потом три недели с повязкой ходила, как одноглазый пират.

Сковородка, хочу сказать, очень глупая собака. А ещё длинная и хвост торчком. Чёлку отрастила и теперь считает, что раз глаз не видно, то можно шкодить. С тех пор как я перестала дёргать её за уши, мы очень сдружились на почве хулиганства. Делает, например, мама трубочки с повидлом, бельё повесить отвлечётся, а мы тут как тут – едим сырые с поддона.

Самый живучий в семье – Лещ. Он вообще-то Алькина золотая рыбка, а не лещ. Круглый, с прозрачным хвостом. Но папа протестировал психологический тренинг «Я уникум» и полюбил давать питомцам странные имена.

Вот, например, я: как можно было назвать девочку Александрой? Маме, когда я была в садике, приходили эсэмэски: «Ваш Александр покусал Гену Воршина». Ладно бы это – полбеды. Так папа зовёт меня не Сашей, как все приличные люди, а Сандрой, как все неприличные.

Эх, как же я завидую Саньку с его простыми родителями! Самое страшное, что может с ним случиться, – мама в порыве нежности назовёт его Шурочкой.

– Сандра?! Она что у тебя, певичка? – злится на папу бабушка, когда приезжает в гости. – Ты ей ещё волосы в зелёный цвет покрась.

– Красил, когда зелёнку испытывал, всё смылось просто, – отвечает папа.

Но это, можно сказать, повезло: я – третья дочь, на мне воображение поиссякло.

Думаете, я ошиблась там вначале и сестру номер один зовут не Лила, а Лиля? Простая такая, обыденная Лиля, которая живёт во многих семьях? Фигушки! Своего первенца папа назвал в честь Туранги Лилы[7]. Если вы вдруг не знаете, кто это, посмотрите «Футураму». Ладно, не удержусь: сиреневое чудище-циклоп, вот кто!

А Аля? Вам кажется, что полное имя у сестры номер два – Алина или Алевтина на крайний случай? Как же. Внимание: нашу среднюю зовут Фи-за-ли-я (возможно, поэтому у неё по жизни кризис).

В детстве Физалия аквариум с золотым Лещом два раза разбивала. Пыталась накормить его детальками LEGO. Пугала золотую рыбку из-за угла. А он – выжил.

– Если он с вами всё-таки не сдюжит, – говорит Сашка, – ты его в унитаз не спускай. Похороним под тополем, как героя.

Саша, как и все актёры, любит, когда жизнь похожа на кинематограф.

Но Лещ пока что дюжит. Он у нас самый живучий.

История третья

Квартира 276

(Сказка о рыбке)

Один раз актёр Полученков, который живёт на тридцать пятом, пригласил нас с Сашкой сняться в фильме про путешествие во времени. Никто такого не пропускает, даже если у мамы день рождения. Особенно Сашка – это ж его звёздный час! А съёмки – это ж такое дело бесконечное, какое там «будь дома к семи».

В общем, когда я домой в одиннадцать пришла, там никого не было, даже Сковородки. На кухне грязная посуда, в гостиной – улики, указывающие на праздничный ужин. Обёртки от вскрытых подарков.

Я тихонько присела рядом с Лещом.

– Забыла? – спросил он вдруг человеческим голосом.

Я решила не удивляться – золотая рыбка всё-таки.

– Забыла, – призналась, – напрочь. Совсем.

– А голову ты на съёмках не забыла? – уточнил Лещ.

Тут на улице раздался одинокий протяжный звук. А за ним ещё один.

– Слышишь? Киты кричат в Тихом океане, – грустно сказала я.

– Ты тему-то не переводи, – посоветовала золотая рыбка.

– Слушай, – меня вдруг осенило, – ты, случайно, желания не исполняешь?

– Наконец-то дотумкала. – Лещ выдохнул три элегантных пузырька.

– Серьёзно? – я причпокнула нос к аквариуму. – Лещик, миленький, сделай так, чтоб время отмоталось и было семь вечера, а? Нет, лучше шесть, я ещё подарок успею купить.

– Бесплатно не работаю, – он повернулся ко мне прозрачной попой.

– Иначе в унитаз спущу! – Честное слово, я не хотела угрожать. Вырвалось.

– Ой, спусти, пожалуйста! – взмолилась золотая рыбка. – По трубам я доберусь до моря!

– Лещик, ты сбрендил? Мы в Москве, какое море?! И потом, меня Алька убьёт. Это я так, пошутила. Где, кстати, они?

– Тебя искать пошли, – грустно вздохнул Лещ. – Решили, что ты пропала. Ты же не сказала никому про фильм.

– Точно! – Я взъерошила волосы и раздула щёки. Внутри от волнения расползалась неприятная горячка. – Тогда они все меня убьют. Не только Алька.

– Если вернутся, – многозначительно добавил Лещ. Утешать меня он явно не собирался.

– И что делать? – жалко спросила я.

– В унитаз спустишь?

– Нет. Я тебя прямо в море выпущу. Мы летом поедем.

– Вот когда выпустишь, тогда и помогу. А пока сиди у разбитого корыта, – и Лещ махнул плавником на неубранный стол.

Я схватила веник и бросилась подметать обёртки. Собрала тарелки. Запихнула в посудомойку. Вынесла мусор.

– Ты хоть им звякни, что ли, – не сдержался наблюдавший за моими стараниями Лещ. – А, ты же наказана. Три дня без телефона, помню-помню. А наизусть ни одного номера не знаешь.

Я только гневно глянула на этого умника. Отвечать не стала.

– На шкафу он.

– А вот за это спасибо! – Я подставила табуретку и пошарила по шкафу рукой. – Всё-таки ты не бесполезное украшение интерьера! Ой, разряжен.

Лещ закатил выпуклый глаз и цокнул. Экран включился, нарисованная батарейка – пустой индикатор зарядки – наполнилась зелёным до ста процентов.

– Да ты и правда волшебник! – я уже набирала Лилу, она меньше всех кричать будет.

– Море. Ты обещала, – напомнил Лещ, – и, это… Не говори никому про меня. Замучают же. Особенно Алька.

– Забились! Но тогда ещё и подарок нашамань!

Лещ аж встал на хвост от возмущения. Но хлопнул плавниками, и я еле поймала небольшую коробку с бантом, которая появилась прямо в воздухе.

– Тройка!!! – Лила заорала в трубку так, что я аж отпрянула. Видимо, раньше я не слышала её на максимальной громкости. – Где ты?! Что с тобой?! Твои права никто не нарушил?! Скажи мне честно, не скрывай от сестры!!!

– Они записку не заметили, – подсказал Лещ.

– Я дома. Я в порядке, – прошептала я и сжалась.

– Как дома? Как в порядке? – сестра номер один уняться не могла. – Не смей шутить, это обесценивание моего волнения за тебя!

– Вы что, не читали записку? – я посмотрела на золотую рыбку с мольбой. Не хочу быть дворянкой столбовою, не хочу быть царицею морскою, сделай так, чтоб меня не ругали.

– Какую записку??? Где??? – бушевала Лила.

– На холодильнике, – снисходительно подсказала рыбка.

– На холодильнике, – послушно повторила я и повернула голову.

Под магнитом действительно появилась бумажка: «Семья! Ушла сниматься в кино! Буду поздно (надеюсь к этому времени стать звездой)! Всех люблю, а маму – по-деньрожденьчески!»

– Имей в виду, что я напишу про тебя гневный пост во все соцсети! – угрожающе прошипела Лила и закричала куда-то в сторону: – Мам-пап! Тройка нашлась!

Я поспешила отключиться, пошла чистить зубы и отрубилась прямо так – в ванной, на корточках.

Разбудила меня Сковородка: лизала лицо, отвлекаясь на погрыз торчащей изо рта щётки.

– Надо же, как я не заметила записку? – бормотала мама на кухне.

– Ты только не ругай её слишком сильно, – прибормотывал рядом папа. – Посмотри, как она убралась!

Я выползла из ванной.

– С днём рождения. – Глянула на часы, они показывали полпервого. – С прошедшим.

– Спасибо, – мама вертела в руках подарок, стараясь не перейти к части «ругать слишком сильно». Шёлковая лента легко развязалась и упала на пол. – Ох, Сандрочка! Это именно то, что я хотела. Как ты догадалась?

В коробке оказалось старое издание русских народных сказок с иллюстрациями Билибина[8] и серёжки в виде берёзовых листиков.

Я глянула на Леща с благодарностью. Он задрал свой рыбий нос.

История четвёртая

Квартира один

(Сказка о дворнике)

Тихие дни в нашей башне – это когда красивый закат. Небо идёт слоями, как малиновый торт «Наполеон». Наваливается заварным кремом на штыри московских башен. Солнце большое, как на курорте. Только вместо моря – зубастый оскал Москвы. Из нашего окна даже площадь Красная видна, как в стишке.

Если спуститься на самый первый этаж, станет ясно, что его обитатели про закаты не в курсе. В их окнах только зелёная помойка. Слева, когда заходишь в подъезд и гребёшь обязательно по горке для колясок, а ни в коем случае не по ступенькам, торчит дверь. Поверхность её выпукла и прохладна. За ней – длинный коридор, который ведёт будто бы в другой дом. В дальней коридорной дали находится переход в первый подъезд и квартира номер один.

Я знаю это, потому что там живёт Вова[9], дворницкий сын. Его Сашка однажды в планке перестоял.

Вова влюбился в меня смертельно. А Сашка сказал, что он сам хоть и не совсем смертельно, но ему как-то неприятно. Нету в этой жизни места Вовиным чувствам, подытожил он, и соперники встали в планку прямо на локти, прямо посреди детской площадки. Долго стояли они, красные от чувств, пески насыпáли им барханы на спины, дожди наливали лужи под их тела, которые превратились в струны, снега сыпали белой гречкой. Наконец я слезла с качелей, посмотрела, кто бордовее (это был Вовка), и попросила:

– Пойдём, мороженое куплю?

В этой первой квартире я никогда не была. Но Вова говорит, из неё проделан ход на самую крышу. Вернее, на самый чердак крыши. Вове можно верить – он зимой и летом в одном и том же кигуруми[10] Покемона.

Сделал этот ход Дворник.

Дело было так.

Когда наш дом только построили, в нём жил Дворник. Ему дали сразу две каморки – первоэтажную и чердачную, и Дворник соединил их ходом с длинной лестницей. Крутился там ветер, карабкались жихари – маленькие домашние духи, что живут в заварочных чайниках.

У Дворника было много работы: по вечерам он прибивал к небу золотые звёзды, а с рассветом собирал их в мешок и клал за трубу. В апреле обсыпал чёрные ветки светло-зелёными блескушками. Ближе к маю облеплял пенопластом яблони. К концу сентября красил листья в красный и золотой. В ноябре развешивал на бордюры белый серпантин.

Много чего существовало вокруг дома, когда в высотке жил Дворник. И детская площадка, и взрослая, и собачья. У собак было всё как у детей, только горки и качели поменьше. А у взрослых – скамейки, маленький садик, киоск с кофе, эклерами, бутербродами с докторской колбасой, автомат для выдачи газет.

Люди при Дворнике умели находить счастье в простых вещах: в том, как хрустит корочка лепёшки, как приятно отламывать от неё, стоя на светофоре; как широко дышится после уборки; как жжёт кожу горячий душ, каким лёгким и чистым чувствуешь себя после ванны. Радовались люди, радовались дети, радовались собаки.

Но потом им стало мало радоваться. И начали они докапываться. Нашли трещинку на асфальте. Она была давно – девочки перепрыгивали её на одной ножке, мальчики, устраивая забеги вокруг дома, считали её линией «старт» и «финиш». Но теперь она вдруг стала – непорядок. Дворник собрал круглый вечный двигатель, наварил в нём, как в котле, горячего асфальта и залил трещинку чёрной кашей.

Люди сказали: «То-то же» – и пошли докапываться дальше. Докопались до отвалившейся штукатурки, до слишком сильной грозы, до неприятного запаха в подъезде, до крыс. Люди многое нашли, и стало им плохо жить. Они принялись говорить, что жихари на самом деле никакие не добрые духи, а тараканы, и жихари превратились в тараканов; они плевали себе под ноги семечки и ругались, что Дворник их не убирает. Родители начали кричать на детей, дети расстроились и закапризничали. Собаки полюбили кусать людей за пятки. Дворник попытался их разделить и поставил вокруг каждой площадки заборы. Но люди стали ругать его, что заборы ржавые, что «у нас и так страна заборов». Они ругали Дворника за лёд, за ветер, за летнюю жару, за тополиный пух. Они писали жалобы в администрацию и ставили очередные заборы. Они устроили новую площадку – для всех возрастов – и начали брать деньги за вход. А также поставили платный туалет и начали ругать Дворника за вонь.

Дворник забрал свои мешки и ушёл. Опустел чердак. Люди писали жалобы, звонили друг другу, писали посты в соцсетях и в них тоже жаловались – на всё-всё-всё – и не сразу заметили, так как были очень заняты, что по ночам им не светят звёзды, что весна больше не наступает, а за ней не приходит лето. Что нет больше над домом закатов, что не летают над ним белые голуби, а воздушные шары, наполненные гелием, не поднимаются выше четвёртого этажа. Исчез со двора асфальт, осталась только жидкая грязь, потому что дожди шли и шли, не прекращаясь.

И жила в ту пору на девятом этаже девочка. Она пошла по грязи за Дворником, вынимала из отпечатков его ботинок засохшие следы и складывала себе в рюкзак. По ним девочка нашла Дворника и сказала:

– Я собрала твои следы. У меня в рюкзаке твоя жизнь. Я могу заставить тебя пойти со мной. Но я хочу, чтобы ты вернулся сам, по своему желанию.

– Но я не могу вернуться по своему желанию, – ответил Дворник, – потому что у меня его нет.

– Вернись тогда по моему желанию, – настаивала девочка.

– По чужому желанию пойдёшь, – возразил Дворник, – в чужой жизни окажешься.

– Неужели ты не скучаешь? – спросила девочка.

– Очень скучаю, – грустно ответил Дворник.

Девочка постояла ещё немного. А потом развязала рюкзак, перевернула его, высыпала Дворниковы следы ему под ноги. И ушла.

Дворник оглянулся. Кругом стояли невысокие дома. Дворы в этих домах были уютные, тёплые. Над домами горели чужие созвездия, а его, Дворника, звёзды тут были не нужны и поэтому так и лежали в мешке. Дворник почувствовал, как появляется желание вернуться. Оно было плотным, как штора блэкаут[11], и твёрдым, как засохший пластилин. Оно стелилось широкой дорогой и тянулось за горизонт.

Дворник взвалил пожитки на спину и пошёл догонять девочку. С тех пор он трудился в нашем доме, несмотря на жалобы.

Жалоб не стало меньше, но с его возвращением вернулась и жизнь.

Большинство людей не заметили, что небо снова в золотых веснушках, – они давно разучились поднимать головы. Но девочка с девятого этажа смотрела на звёзды каждый вечер, перед тем как заснуть, и была счастлива.

А Дворник знал теперь, что нужен. Это знание было глубоким, как спелая ночь, и точным, как женский голос по номеру 100.

Через несколько лет у Дворника родился сын. Потом и у сына Дворника родился сын. А у сына сына Дворника родился Вовка. У нас до сих пор всё не так: пенопласт на яблонях лишь раз в два года появляется, а асфальт периодически идёт трещинами. Зато папа Вовы вывел тараканов, и в заварочных чайниках опять живут жихари.

Жалко только, что в первую квартиру меня так и не пустили.

История пятая

Квартиры 296, 300, 304

(Сто лет тому вперёд[12])

Наш тридцатый этаж почти посередине: в первом подъезде сорок один этаж, во втором – сорок два. Поэтому, возможно, второй подъезд и есть ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого[13]. Мне так сказал папа после того, как испытывал на себе путеводители по Галактике.

Над тридцатым этажом – мансарды, терема[14], мезонины[15], галереи и чердак Дворника. Для этого в лифтах – специально выбитые кнопки. Лифты, чтобы попасть в верхние квартиры, иногда едут не просто по вертикали, а ещё вправо и влево, становясь немного трамваями или троллейбусами.

С верхними жильцами работает мама. Она у меня терапевт добрых дел. Это сейчас самое модное направление в психотерапии: доказано, что любой стресс лечится при помощи помощи. Так мы и познакомились с актёром Полученковым: мама отправила его работать на городскую свалку. Три месяца он сортировал мусор и благодаря этому стал абсолютно счастливым.

А его сосед, миллиардер Чудинов, по маминому рецепту помогает трём нашим домовым старушкам: тёте Васе КГБ и одуванчикам с пятого – бабушке Вале и бабушке Варе. Носит им «продуктовую корзину»: яйца, молоко, сахар. Не руками водителя, не руками ассистента и не руками секретаря – а своими собственными, которые из плеч. На прошлой неделе даже мозоли натёр, а маме сказал, что в последний раз испытывал такую радость в детстве, лет в шесть, когда папа взял его с собой на работу в типографию и он смотрел, как из большого станка, похожего на Мойдодыра, выплёвываются свежие, ещё не высохшие и не разрезанные листы настоящих книг. И как они пахнут: гуашью и нагретой бумагой.

Актёр Полученков прославился благодаря сериалу «Гаишник с Котловки». Голова у него лысая, лицо доброе. Его квартира с тридцать пятого по тридцать седьмой этаж тянется и занимает три обычных. Внутри – лестницы мраморные, полы паркетные, арт-объекты хрустальные – их дизайнеры в интерьер повтыкали. Полученков дизайнеров слушается, его дом даже для модного журнала фотографировали. «Актуальные решения для богатеев за сорок» называется.

Самое здоровское, что у него есть, – зелёная комната. В ней камеры, экран и больше ничего. Только простыни и пол. В этой комнате надо бегать, прыгать, даже иногда в костюмах со специальными датчиками. Потом смотришь на экран, а сзади цунами. Магия!

– Тройка, – в мамин дэрэ мы с актёром Полученковым ехали вместе в лифте, – мне нужна девочка, которую съест гигантская птица.

– Я без Саши сниматься не буду, – сразу же отрезала я.

Санёк и я – давние партнёры по сцене. Мы ходили в один садик, и наша воспитательница, Елена Александровна, очень любила спектакли новаторские по сценографии, революционные по придумке. Например, на Девятое мая мы про путешествие во времени пьесу ставили, а в «Золушке» на балу была и Спящая красавица, и Русалочка, и Белоснежка, потому что все девочки захотели нарядиться принцессами.

У Елены Александровны я играла Муху-Цокотуху, Саша – Комарика. Я – солдата у Вечного огня, он – фашиста. Я – Герду, он – Северного оленя. Как я могу его не взять? Тем более что я свою актёрскую карьеру забросила, а Сашка упорно продолжает ходить в театральный кружок, где ему предлагают то Артемона, то кума Тыкву.

– Но по сценарию нужна только девочка, – актёр Полученков заглядывал в какие-то бумажки.

– Пусть гигантская птица съест двоих, – попросила я. – Ну пожа-а-алуйста!

Режиссёром оказался очень короткий человек без шеи: голова в него вросла, как камень в обочину. Пока Сашка озирался вокруг и чуть не разбил бюст слепой лошади, я всё выяснила: нам предстояло подойти вон к тому зелёному углу и сделать вид, что мы нажимаем на кнопки машины времени – её потом дорисуют. Постоять, значит, секунд двадцать, открыть воображаемую дверь, выйти и поозираться. Дальше: в глазах ужас, во рту крик. Птицу снимают отдельно, и кого она там на самом деле жрёт, неизвестно.

– Начали! – скомандовал режиссёр. Я даже расстроилась: в фильмах к режиссёрам прилагается длинноногая девушка с хлопушкой. Она перед самым началом в кадр влезает и тарабарит: «“Мир до начала времён”, сцена шестьдесят восемь, дубль один». И сразу атмосфера чувствуется. А тут – ничего такого.

Съёмка пошла, а Саша всё прослушал. Стоим мы в невидимой машине времени, а он шепчет:

– Что делать-то?

– Стоп! – кричит режиссёр.

Саша покраснел.

– Сначала как бы кнопки тыкаешь, потом как бы пугаешься, – объяснила я быстро.

– Надо хоть телефонную будку поставить, что ли, чтобы детям было с чем взаимодействовать в кадре, – когда актёр Полученков волнуется, то начинает говорить длинно и формально.

– Где ты её возьмёшь-то теперь? – фыркнул режиссёр, и тут я поняла, чего ему не хватает: берета.

– А пугаться чего надо? – спросил Сашка.

По лицу актёра Полученкова побежала рябь.

– Гигантской птицы, – шепчу.

– Вот так? – Сашка изобразил испуг.

– С таким лицом ты Северного оленя играл, – вспомнила я.

– Нам нужно что-то или кто-то, изображающий птицу, – сказал актёр Полученков. – Чтобы дети могли взаимодействовать с ним в кадре в плане испуга.

– У Кирюши с десятого есть костюм плюшевого Цыплёнка. – Я приоткрыла свой третий глаз, глянула: – Он как раз сейчас у метро под ливнем мокнет.

– Идите. – Глазки режиссёра посмотрели на часы. – Зовите его.

– Путешествия во времени занимают много времени, – скаламбурил Полученков.

Не без облегчения махнули мы с Сашкой из трёхэтажной квартиры на поиски Кирюши, по дороге к входной двери спугнув робота-пылесоса. Устаревшую, кстати, модель: мы с папой ещё месяц назад новую протестили, она не такой трус.

– Как ты думаешь, хорошо я играю? Пацанам бы понравилось? – Сашка надевал пуховик уже в лифте, который тянул нас куда-то вбок, отчего укачивало. Саша любит поделать вид, что у него есть парни-друганы, хотя мы оба знаем, что у него одна я.

Рис.1 Высотка

Лифт тем временем проскрипел что-то заунывное, встал в какие-то пазы и пошёл вниз. В животе ухнуло.

– Прислушайся, – говорю, – опять эта старинная песня.

За железными дверьми пели.

– Вот чёрт, – Сашка помрачнел, – а это какой лифт?

– Тот самый, – подтвердила я.

– Нам же быстро надо.

– Да и Кирюша сейчас уйдёт.

Мы замолчали, покачиваясь. Наконец двери открылись под громогласный рык.

– Ну так я и знал! – с досадой воскликнул Сашка. – Опять он нас в свои доисторические времена привёз!

Пахнуло тропической жарой. Мы сразу вспотели в перчатках и шапках. Перед нами были джунгли, сочные и влажные. Над деревьями, ростом в три пальмы, стоял тираннозавр, испуская грозный рёв. Далеко, возле горизонта, лениво и мерно покачивались маленькие головы на длиннющих шеях – брахиозавры. Небо было красное. Редкие птеродактили прорезывали облака.

– Как не вовремя! – Сашка со всей мочи жал кнопку. – Каждый раз хочу здесь прогуляться, и то мама ждёт, то в школу опаздываю. А теперь съёмки твои дурацкие.

– Да чего тут гулять, поехали дальше вниз, – я отняла Сашкин палец от кнопки, и двери сразу закрылись. – Скукотища.

Зима

История шестая

Квартира 225

(Дед Мороз)

Времена года в нашей высотке меняются чётко, как часы. Когда скамейки в округе сбрасывают старую кожу и покрываются свежей пахучей краской, приходит весна. Когда на Школьной улице зацветают липы, весну сменяет лето. Когда из дверей подъезда исходит поток сине-белых детей с цветами, наступает осень. А зима начинается, когда у Василия Морозова с семнадцатого этажа звенит будильник.

Василий бодрствует только в декабре. Лепит себе на подбородок подвязную шёлковую бороду и ходит по детским садам. Ему дают мешки с коробками LEGO, канцелярскими наборами, гигантскими киндер-сюрпризами, он садится на табуретку, потеет в шубу, вытирает лоб бородой, громогласно невпопад хвалит детишек, а под конец праздника выдаёт всем подарки, купленные на деньги родительского комитета. С ним его жена Морозова, она в синей шапке, к которой белые косы припаяны, изображает Снегурочку, престарелую, но румяную.

Мы с Сашей когда в садике были, они к нам все годы ходили. Ребята кричали: «Дедушка Мороз!» и «Ёлочка, зажгись!» – а мы сидели кислые, как щи. Потому что знали, что Дедушка вместе со своей Снегуркой в двести двадцать пятой живут.

В остальные одиннадцать месяцев у них спячка: в мае Морозовы не вывозят на дачу саженцы в половинках молочных пакетов, в июле не украшают кухню лентами от насекомых, в ноябре не закупают в аптеке витамин D для хорошего настроения. У Морозовых всё и так прекрасно: они спят, и лишь декабрь доставляет некоторые неудобства.

Но я Новый год люблю. К нам приходят бабушка с дедушкой и мамины друзья – Гений и Ветка. Гения дядьЖеней зовут, его папа оконечностью полного имени из солидарности со мной величает. Бабушку с дедушкой Феем и Линой зовёт, потому что они Тимофей и Полина. Дедушкино исковерканное мне даже нравится. Хотя Гений тоже ничего, не Сандра.

Бабушка, как и я, злится. А дедушка один раз в платье с крылышками нарядился, юбка из тюля, принёс тыкву и весь новогодний вечер вырезал из неё карету под «Иронию судьбы». Она потом усохла и стоит у меня на полке. Это, между прочим, непростое дело – чтоб тыква приличной каретой стала. Глупые рассказчики впопыхах этот процесс описывают, типа, бабах! – и превратилась. А вот никакой не бабах, а сиди два часа и пыхти, пока Лукашин[16] «Если у вас нету тёти» поёт.

Тётя Вета – очень известная, у неё штук десять книг стихов вышло. А дядя Гений – глава компании, которая шарики для подшипников делает. Он накачанный и важный, его хобби – бокс, как у Шерлока Холмса.

Что между ними общего – ума не приложу, разве что дочка. Они у нас в гостях друг с другом не разговаривают. Зато дядьЖеня смешно шутит, а тётю Вету мой Сашка обожает.

– Вот я чувствую, – говорит он ей, – что прирождённый поэт, а стихи у меня дурацкие, что делать?

Еду новогоднюю я тоже люблю. Пирог с капустой, оливье, бабушкины солёные огурцы. Торт «Птичье молоко» с хрустким шоколадом. А ещё у нас на ёлке есть несколько игрушек, старых-старых. Мальчики-зайчики из плотно сжатой, а потом раскрашенной ваты и сосульки из стекла такого тонкого, как обёртка у букета.

И есть одна совсем волшебная – позолоченная раковина, в которой спит младенец. Личико у него бледное, фарфоровое.

Это мамина игрушка. Давным-давно, когда бабушка с дедом Феем ещё не встретились, бабушка растила маму одна. Бабушка Лина работала с утра до вечера, но денег всё равно было мало. Как-то перед Новым годом они пошли в большой магазин купить еду для праздничного стола: бабушке очень хотелось порадовать маму, она несколько месяцев копила и всё рассчитала. Ингредиенты для оливье, курицу – запечь в духовке, апельсиновый сок в пакете – они тогда только появились, два кило мандаринов и торт «Наполеон».

Зелёные бананы, завёрнутые в газету, пятую неделю дозревали дома под кроватью, и мама дождаться не могла, чтобы развернуть и посмотреть, как они там.

На прилавках стояли ящики. Оттуда нарядными боками сверкали ёлочные игрушки, обложенные нарезанной бумагой. Мама взяла золотую раковину, увидела в её сердцевине младенца и не смогла выпустить из рук. Игрушка была дорогая. Бабушкины планы насчёт ужина пострадали. С тех пор каждый год мы вешаем раковину на ёлку самую первую, поближе к верхушке.

ДядьЖеня, зная мою любовь к Гарри Поттеру, принёс шары в виде золотых снитчей[17]. Они с крылышками, очень красивые. А дедушка Фей навешал на ёлку несколько пар своих старых очков.

– Гарри Поттер же очкарик, – задорно улыбнулся он.

Мне на этот Новый год фотоаппарат подарили, из которого снимки сразу выезжают. Сначала они как чёрные квадраты, их надо лицевой стороной вниз и на подоконник. Потом изображение проявляется. Люди на этих фотографиях получаются красивые, немножко смазанные. Мама говорит, такие полароидные аппараты в её детстве были, а этот, мне подаренный, – ретро.

Куранты нам из окна видны. С нашего тридцатого они слишком маленькие. Поэтому мы их в телевизоре дублируем. Но смотрим всегда на улицу. Стоим, снег идёт, окрестности в огонёчках, и там, далеко, на Красной площади: бом… бом…

Взрослые губами шевелят: проговаривают желания. Раньше были записки. Как-то раз мама написала, подожгла и по примете в шампанское высыпала. Но она очень торопилась, чиркулька не сгорела полностью, мама глотнула и подавилась мокрой бумажкой. С той поры папа ввёл устную традицию.

Потом все чокаются, обнимаются, шуршат подарочной бумагой. Я этот момент больше всего люблю. А ещё утро, когда можно прибежать бабушке с дедушкой в ноги (они ночуют у нас в гостиной) и смотреть новые фильмы.

Когда снизу вверх начинают ползти финальные титры очередной комедии, я третьим глазом вижу, как Василий Морозов снимает бороду, шубу, вздыхает и укутывается в тяжёлое одеяло. До следующего Нового года.

История седьмая

Квартира 240

(Человек с дрелью)

Как только засыпает Василий Морозов, просыпается человек с дрелью из квартиры двести сорок.

Каждый рабочий день ровно в девять утра он включает свой перфоратор, чтобы выключить только к семи вечера, с обязательным перерывом на обед с часу до трёх. Человек с дрелью очень законопослушный, даже тётя Вася КГБ не может к нему придраться.

Изредка, нечасто, он меняет дрель на шуруповёрт, пилу или отбойные молотки. Я не была у него в гостях, но представляю, что мебель и сантехника у него в квартире отбита молотками и распилена круглой пилой-болгаркой на мелкие кусочки.

– Может, он тоже испытатель? Тестирует разные модели перфораторов? – спросила как-то мама, перекрикивая вой сверла, от которого ящики комода у нас в прихожей вываливались, как языки измученных путников, ползущих по пустыне.

И это мы ещё живём на девять этажей выше: жильцы с его, двадцать первого, уже давным-давно съехали. Из всех четырёх квартир.

– Круглый год! – Лила удерживала лоб рукой, чтобы он тоже не выдвинулся, как ящик, и на ощупь искала в аптечке таблетки от головы. – Он делает ремонт круглый год и уже пятьсот лет!

– В декабре отдыхает, – возразила я.

– А ты составь петицию, – предложил сестре папа.

Саша был настроен радикально.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – кричал он сквозь визг и дребезжание стёкол буфета, уставившись почему-то в потолок и тыча туда волшебной палочкой (на Новый год подарили).

– Может, это тёмная сущность Василия? – предположила мама. – Дед Мороз в нём засыпает и просыпается сверлящий монстр? Как доктор Джекил и мистер Хайд. – Она задумалась. – Надо поработать с ним. Возможно, он сверлит от тревоги. Или тоски. А я придумаю ему доброе дело и направлю в нужное русло.

– Пусть полки нам повесит! – тут же оживился папа.

– А вдруг наш дом – живой? – спросила Алька. – И это его недовольный рык? Или урчание желудка.

Я посмотрела на неё тёплым сестринским взглядом «ты что, совсем уже, да?».

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – опять закричал Саша.

И вдруг повисла тишина. Она была такой сладкой, что даже заложило уши. А потом в открытое окно стала слышна улица: шум шоссе, далёкие сирены скорой помощи, крики китов. Санёк обвёл нас взглядом победителя и явно ждал благодарности.

– Десять тридцать утра, – папа посмотрел на часы, – для обеда ещё рано. Что-то не так.

Через полчаса тишины мы снарядились на двадцать первый в экспедицию.

Человек с дрелью открыл нам сразу и даже не удивился.

– Антон, – он положил инструмент на специальный дрелильный столик со специальной серебристой подставкой и протянул руку.

– Подпишите петицию о запрете ремонтных работ в зимнее, весеннее, а также летнее время года, – сказала Лила.

– Я изобрёл глушитель, – Саша достал из кармана нечто, похожее на комок изоленты.

– Может, вам сверлить через подушку? – спросила Аля, и все посмотрели на неё моим тёплым сестринским взглядом.

– Вот, – сказал папа. – SuperPuperSilentPlusDrill-2022. Новейшая японская разработка. Первая в мире бесшумная дрель! Сам испытывал. Подарок!

– Ребята! – улыбнулся Антон. – Ничего не надо. Я закончил!

И он жестом пригласил нас внутрь.

– У вас всё в порядке? – на лестничной клетке топталась тётя Вася КГБ. – До часу дня далеко, а вы уже не сверлите.

– Проходите-проходите, – ещё шире улыбнулся Антон.

В квартире двести сорок было как в музее. Соседи в полной тишине ручейком текли в её двери. Картины, скульптуры, столы, стулья, диваны, лампы, какие-то совсем непонятные штуки – и всё из гвоздей. А в гостиной – портрет очень красивой и грустной девушки, выполненный из миллиарда дырочек, просверленных в стене. Человек с дрелью посмотрел на него и стал таким же грустным.

– Ну точно, – пробормотала сбоку мама тоном «я была права». – Антон, – сказала она уже другим тоном, рабочим и мягким, – если вы захотите с кем-то поговорить…

Антон заворожённо повернулся на её голос, как ребёнок на дудку крысолова[18]. Три сеанса спустя грусть у него как рукой сняло. Человек с дрелью, как и миллиардер Чудинов, стал искренним поклонником моей мамы и согласился сменить сферу деятельности.

Теперь в нашем доме тишина: мама устроила Антона переворачивателем пингвинов на исследовательскую станцию в Антарктике.

Дело в том, что пингвины очень любопытные. Когда вертолёт садится или взлетает, сбегаются посмотреть. Поток воздуха от лопастей опрокидывает их на спины. Пингвины обтекаемые и неуклюжие. Сами встать не могут. Так и лежали бы, если б не Антон.

Наш экс-дрелист ходит теперь среди вечных льдов и переворачивает бедных покатых пухлых птиц. Это, между прочим, очень редкая профессия. Переворачивателей пингвинов на Земле всего два: Антон и бывший трубач Слонин из первого подъезда, сто девятая квартира. Ему тоже мама помогла.

История восьмая

Квартира 82

(Возвращение блудного мужа)

Скажите, «кинижка» – отличное слово? Сама придумала! Здорово, правда? Оно означает среднее между книжкой и кинишком. Любопытную историю, про которую можно и рассказ написать, и фильм снять.

Вот, например, недавно случилась у нас в доме кинижка.

Иду я из школы, руки от игры в снежки в красные клешни превратились. С шарфом Гриффиндора отлично бы сочетались, жаль, его Саша носит. Зато к цветам Слизерина мои губы сейчас подходят[19]. В центре двора сидит мужчина. Вокруг женщины охают. Тётя Вася КГБ мне шепчет:

– Это Пупков из восемьдесят второй. Семнадцать лет назад вышел покурить[20] и пропал без вести.

– Не покурить, а мусор вынести, – поправила её старушка Валя. Её красные волосы выбились из-под беретки.

– Дорогая, хоть у вас и отменная память, но ходил он в магазин! – заспорила старушка Варя. Её фиолетовые волосы были убраны под элегантную шляпку с вуалью.

– Любу Бигуди позовите! – волновалась Кирюшина мама.

Тётя Люба всегда в бигудях и домашнем халате. Вот и сейчас она выбежала из подъезда с причёской, похожей на штабеля катушек с разноцветными нитками:

– Вернулся! Боренька! Живой!

Домой шёл Кирилл, сняв цыплячью голову. Он был в шапке, съевшей лоб. Кирюша кивнул двумя головами маме – цыплячьей и безлобой – и припустил ко мне шептаться.

– А чё, чё, чё за движуха?

«Кинижка, – подумала я, – кинижка».

Боря-найдёныш сгрёб в кулак майку на груди. Он вернулся ровно таким, каким уходил, даже жирные пятна на трениках на тех же местах. Только семнадцать лет назад было лето, а сейчас – зима.

– Любаша! Прости меня!

Тут тётя Люба бросилась к нему, попыталась прижаться щека к щеке. Но катушки-бигуди мешали.

– Тс, – сказала я Кирюше. – Смотри.

В суете и радости их обоих отнесли на руках домой и там начали накрывать на стол. Все старались как могли, чем богаты, тем и рады. Особенно были рады и богаты миллиардер Чудинов и актёр Полученков.

Боря-найдёныш даже разжился фраком, почти новым: актёр Полученков ходил в нём на красную дорожку. У него этих единожды надетых фраков полный гардероб, он их так и зовёт – вторяки – и при случае раздаривает. Люба Бигуди в честь возвращения мужа сняла свои катушки. Волосы под ними оказались чёрные, похожие на широкие шёлковые ленты.

С тех пор мы каждый день видим Борю: ходит себе в магазин и обратно, из-под телогрейки фрак торчит пингвиньими крыльями. Тётя Люба Бигуди его простила целиком и полностью, отношения у них стали хорошие. Она на него наглядеться не может.

Правда, на шее у Бори электронный ошейник. Пульт управления в одну из Любиных бигудей запаян. Но это ничего, она им редко пользуется. Теперь он от неё дальше чем на сто пятьдесят метров отойти не может.

Полная свобода и доверие.

Кинижка!

История девятая

Квартиры 161, 162, 163

(День откопателя метро)

Как мне нравится мамина кофта с капюшоном и Минни-Маус! Не снимаю! Мягкая, вытертая, многостираная. Мама сказала, с этой кофтой много воспоминаний связано. И я прям чувствую их, воспоминания: кофта от них тяжелее.

Надела задом наперёд – два плюса: Минни спереди и из капюшона можно попкорн есть. Без рук. Лицо опускаешь с высунутым языком – попкорнинки сами липнут.

– Есть скрепыши?[21] – Высовываюсь из капюшона: Вовка. На пальце у него резиновая цепочка из рож: смайл, джинн, смешарик. – Чё, нету? Жа-а-а-аль. Повторками бы поменялись!

И убежал. Мне соль язык разъедает.

– Слыхала? – Сашка плюхнулся рядом на диван. У нас как-то жильцы с двадцать пятого переезжали, всю мебель вниз свезли, диван забыли. Так теперь в подъезде и стоит. Удобно. – День откопателя метро гонками на автодроме отмечать будут! Зыкинско ты кофту напялила, тоже так хочу!

Один из первых жителей дома откопал прямо под нами метро – с тех пор его портрет висит у лифтов, а мы празднуем День откопателя. Станция, кстати, в честь него «Римская» называется, потому что звали его Иван Римский. Так внизу портрета написано.

– И какими? – поинтересовалась я. – Кто больше всех со всеми столкнётся?

– Ага, – Сашка запутался в своём худи. – Нам с тобой полюбэ участвовать надо, мы же профи.

– Объезд препятствий! Круговая гонка! Скоростная езда назад! О, попкорн, можно? – к нам подошёл Кирюша, он сегодня был не в цыплёнке.

Я кивнула, и он зачерпнул пятернёй, как ковшом.

– И приз там какой-то запупенский! Ребза, а возьмите меня в команду, а?

– Так это ж… там же ж места в машинке для двоих только, – Сашка растерялся. Его капюшон висел на груди, как сдутый зоб пеликана.

– Да ладно, – Кирюша весело махнул рукой, – там разберёмся!

– Действительно, Санёк, ты чё? Разберёмся!

Мы подхватили куртки и зашагали к «Московскому игроману».

– И потом, – прошептала я проникновенно, – ты ж хотел с пацанами дружить, вот тебе пожалуйста!

– То пацаны, а то Кирюша, – свернув громкость до нуля, злобно прошипел Саша.

Что ни говори, клуб у нас – закачаешься! Три квартиры на первом этаже второго подъезда занимает. Электрические машинки – в самой глубине. Там, значит, такой огромный резиновый круг за решёткой, на потолке тоже решётка, до которой тянутся машинковые флагштоки с оголёнными проводами на самом верху. Жмёшь на газ – искры летят! Сами автомобили круглые, по бортам у них мягко, чтобы стукаться не больно, от аварий ремни в плечо впиваются, весело – жуть!

Народу в честь Дня откопателя набилась тьма-тьмущая! Но я с Анчутки[22] глаз не сводила. Это дочь миллиардера Чудинова. Он из-за неё, собственно, миллиардером и стал: Анчутка красиво игрушки ломать умеет. Чудинов это ещё в младенчестве заметил и стал на ютьюб снимать. Вернее, снимать на телефон, а на ютьюб выкладывать. И так Анчутка страстно колошматила плюшевых заек, откручивала куклам головы и крушила железные дороги, что все детские магазины Москвы понесли ей свою продукцию на лом. Игрушечный транспорт она грызла зубами; детальки конструкторов ломала в кулаке, как сушки; настольные игры давила, словно гидравлическим прессом; игральные кубики глотала; а спиннеры, прилипал и скрепышей разрывала. Миллионы людей подписаны на их с Чудиновым канал и завидуют Анчутке – тоже так хотят. Но талант есть талант. Гений такого уровня рождается раз в столетие, тут ничего не поделаешь.

Я Анчутку не люблю. Уж больно дар у неё разрушительный. Да и нос курносый. Тоже больно. Квартира у них – прям терем. На полу медведь, в углу печь. Чудинов любит всё древнерусское. Анчутка это не трогает – она спец исключительно по игрушкам.

В честь Дня откопателя метро жители нашего дома были в костюмах. Кто в археолога нарядился, кто в землекопа. А сёстры мои, Лила и вторая, вделись в непонятную голубую конструкцию, напоминающую двойное ведро.

Я посмотрела на них внимательно, «вы-семью-то-не-позорьте»-взглядом, Алька сразу зарыдала:

– Это вагон, поняла? Чух-чух!

– Мы выступаем в защиту работников метрополитена! – добавила Лила. – Они видят дневной свет в три раза меньше нормы! Подпиши петицию!

– А, – сказала я примирительно. Саша надел капюшон на лицо.

Жеребьёвку проводил Виталий Николаевич Римский, прямой потомок откопателя. Нам выпал номерок три.

Третий болид сиял круглым красным боком в свете длинных люминесцентных ламп, похожих на мечи джедаев[23]. На сиденье мы еле втиснулись, Кирилл посередине. На голове у него оказался пробковый шлем, как у Индианы Джонса. Кирюша в нём был вполне симпатичен, я даже восхитилась. Он поймал мой взгляд:

– Бонд. Джеймс Бонд.

Прижатый Кирюшиным боком, Саша капюшон с лица так и не снял, но я по движению воздуха поняла, что он там глаза закатывает.

Нам предстояло объехать конусы, лавируя тудысь-сюдысь, гнать шестнадцать раз по кругу, но самое главное – выиграть в финале дуэль «кто первый свернёт».

Основные этапы состязания мы прошли с блеском, выбивая соперников с поля боя. На тринадцатом круге Сашу стошнило в пробковый шлем, но это мелочи жизни. Главное, что в конце остались только мы и они: Анчутка и миллиардер Чудинов.

У меня к этому времени левый бок от тесноты так натёрся, что искры из глаз летели. Но я вцепилась в руль, как последний из могикан в свой томагавк. Кирюша и Сашка воинственно раздували ноздри. В машине-вражине за рулём был Чудинов. Анчутка не сводила с меня глаз и медленно откручивала руку кукле ЛОЛ[24], большеглазой и большеголовой. Напряжение было что надо.

Нога зависла над педалью. Где-то вдали тревожно блестели очки Виталия Николаевича Римского, потомка откопателя. Голубой вагон моих сестёр держал плакат: «Сандра, мы с тобой!»

Нервы миллиардера Чудинова не выдержали. Взвизгнув, болид соперников приподнял передние колёса и понёсся на нас. Я нажала на газ. Машины полетели навстречу друг другу.

– Сворачивай! – закричал Сашка.

Даже Кирилл уже был не Джеймс Бонд, а, скорее, цыплёнок.

Не на ту напали! Я этой Анчутке отомстить ещё с яслей мечтала за мишку! Которому лапу оторвали и на пол уронили, хорошему!

Тут случилось неожиданное. Электромашинка Чудиновых внезапно развалилась. Прямо на ходу отлетели бортики, откатились колёса, плюхнулись на пол дверцы, а миллиардер с дочерью продолжали ехать, пристёгнутые к сиденью. В руках обалдевший Чудинов держал руль, который теперь стал похож на чёрный цветок с длинным стеблем.

Оказалось, Анчутка не удержалась и отгрызла там внутри что-то полезное.

– Пап, ну это же игрушка, – объяснила она.

Победителями объявили нас. Мы с Сашкой и Кирюшей с трудом вывалились на свободу, изогнутые друг под друга, как пазлы. Тётя Вася КГБ в костюме двух младенцев и волчицы[25] внесла запупенский приз: шоколадный пирог в форме кучи земли.

Следом шла Кирюшина мама в жёлтом комбинезоне и шахтёрской каске, с тортом «Графские развалины». Потому что откопатель Римский не просто так копал, он был археологом и искал не метро, а останки какого-то поместья, когда наткнулся на тоннель и красивую станцию.

Честно скажу: я даже и не знаю, что было вкуснее!

Рис.2 Высотка

История десятая

Квартира 60

(Чипс)

Потомки откопателя Виталий Николаевич и Николай Витальевич живут на семнадцатом этаже. Мы с Сашкой долго думали, что они близнецы, но оказалось, что папа и сын. Семнадцатый этаж – это ещё лишь вторая высота, не стратосфера, конечно, туда только пакеты долетают. Поэтому мы, верховые, смотрим на них, как и положено, свысока и немного наискосок, потому что они из первого подъезда.

Виталий Николаевич – писатель. Мы видели его книги на полке для обмена, которая у почтовых ящиков. Полка богатая – на ней так и написано: «Здесь можно обогатиться». Папа объяснил, что имеется в виду – приобрести знания. Я с неё принесла ту самую брошюру про трюки, которые нельзя повторять дома, и она на неделю перевернула наш уютный небесный мирок. Когда мы возвращались из травмпункта в третий раз, мама уговорила поставить брошюру на место. И когда я ставила, то и увидела Виталия Николаевича на обложке серой книги, которая называлась «Аудит для начинающих».

Николай Витальевич – археолог, как и его знаменитый предок. Поэтому он всё время уезжает.

Ему обязательно нужно коптиться под жарким солнцем какой-нибудь пустыни, желательно подальше, иначе он начинает хандрить: ходит по нашему двору, пинает мусор, периодически перекапывает газоны под предлогом того, что сажает тюльпаны. После того, как год назад под грунтом он нашёл четыре культурных слоя плитки, наложенных один на другой, и научным путём доказал, что именно так небо становится ближе, его сослали в экспедицию. Теперь он, наверное, ищет сокровища древних царей. Или откапывает простые рыбацкие хижины на берегу высохшей реки. Может быть, он снова копает там, где не положено, и это приносит ему острое, как красный перец, удовольствие.

Но прежде чем уехать, Николай Витальевич подарил Виталию Николаевичу внука. Они вместе с женой Иришей подарили, которая любит придумывать себе будущее. Мама с Иришей в детстве учились в одном классе по игре на домре.

Ириша тогда и говорила: «Я нагадала себе, что у меня будут две собаки, муж-экономист с причёской как у мальчика-колокольчика из города Динь-Динь и сын». Всё сбылось, кроме экономиста. Хотя Николай Витальевич очень экономный – он никогда не меняет одежду, очень редко моет волосы и покупает продукты на скидочные купоны. А ещё он не ленивый. Николаю Витальевичу не жалко пройти сначала два квартала до «Ашана», где огурцы по акции, а потом три – обратно до «Пятёрочки», где, если насобирать наклеек, тебе дадут плюшевый ананас.

Виталий Николаевич так обрадовался подаренному внуку, что решил писать только детские книжки. Мы его теперь видим, когда сидим на скамейке, – с коляской и в весёлом настроении. В коляску глянешь – лежит себе спелёнатый, на красного червячка похожий Аврелий, спит, а на нём возвышаются два тома «Советской энциклопедии».

– Колики, – объясняет Виталий Николаевич, – он у Ириши успокаивается, только если она ему руку на живот кладёт. А как следует поступать на прогулке? Руку же не положишь! Приходится импровизировать.

Однажды мы ели мушмулу, которую привёз нам глава семейства Кикваридзе из дальних стран. Руки мёрзли, и есть было холодно, но мы не сдавались. Мушмула оранжевая, с неё кожицу ногтем отковыриваешь – в глаз сок брызжет. Никогда не знаешь, она вот сейчас кислая окажется или нормально, сладкая, как апрель. «Сладкая, как апрель», – Сашкина фраза, но я думаю, он её где-то подслушал, потому что в остальном не замечала, чтобы он был способен на такие чувства.

Через дорогу шла круглая женщина, вела на поводке щёткообразную собачку, и вместе они были похожи на пылесос. У Саши шкурка от мушмулы на асфальт упала и прилипла буквой «К» – так он хохотал.

И тут, значит, Аврелий подкатывает, а вместе с ним закутанный в три шарфа Виталий Николаевич:

– Тройка, а чего ты больше всего боишься? Из такого нелепого, чего быть не может?

Я третий глаз приоткрыла и говорю:

– Прихода майских жуков боюсь.

– Ерунда, – махнул Сашка, обсасывая похожую на блестящий каштан косточку.

– Боюсь, что сяду на иголку, она в меня воткнётся и по венам до сердца дойдёт. А вам для книжки надо?

– Для книжки, для книжки, – кивает Виталий Николаевич.

– А я боюсь астероида, который в Землю врежется – и всё! – восторженно сказал Сашка, хотя его не спрашивали.

– Ну, этого много кто боится, – скучно ответил Виталий Николаевич, – а вот у Сандрочки мысли нетривиальные.

Я возгордилась, Сашка обиделся, хотя мы оба не знали, что значит «нетривиальные».

– Ещё боюсь, – говорю, – что меня инопланетяне похитят.

– Фигня прямо, – цокнул Сашка.

– Люк открытый не заметить и провалиться туда, – продолжаю.

– Этого много кто боится, – сказал Саша писательским тоном и покосился на Виталия Николаевича, но тот молчал.

– А ещё иногда – что из унитаза высунется когтистая лапа и схватит меня, – призналась я.

– Фантастики боится, трусиха! – совсем расстроился Саша.

– Ну почему же фантастики, молодой человек, – назидательно, сквозь очки и кепку, посмотрел на него Виталий Николаевич. – Колька мой как-то раз из экспедиции привёз кость какого-то завра да и посадил её в горшок. Из неё вырос маленький ихтиозавр. Мы назвали его Чипс. Лэйсик, если ласково. Два года у нас в ванной жил. С рук ел. По ночам пел.

Виталий Николаевич помолчал, покачивая коляску.

– А потом Лэйсик ушёл в трубы. К своим, – закончил он рассказ.

Аврелий заскулил из-под энциклопедии, и Виталий Николаевич исчез под заснеженным козырьком первого подъезда, не объяснившись.

А мы продолжали молча сидеть, пока ветер не поднялся такой, что щёки заледенели. Я думала: «Как теперь жить?» Со стороны улицы Сергия Радонежского ползла пурпурная туча в крапинку, с авоськами снега.

– Ничё, не дрейфь, – наконец сказал Сашка со знанием дела, – он же в первом подъезде, мы во втором. У нас трубы прямо в землю, поняла? Чипсу не переползти.

История одиннадцатая

Квартиры 14 и 15

(Сказка о любви и райских птицах)

Шла я как-то по улице и думала о носках. Куртку купил – на ней этикетка. Срезал и пошёл. У ботинок – коробка. Вынул и тоже пошёл. А носки мало того что между собой сшиты, скрепкой друг к другу пришпилены, на микровешалку повешены, так ещё и картонка сверху, тоже пришитая, на которой обязательно тюльпан нарисован и полезная информация. Типа: носки женские (а то мы не видим!), размер 30–45 (можно и 12–47 написать, чего мелочиться?), АРТ: 3449–577–4689 (что это?). Жаль, нет приписки: «Изготовлены за 20 минут, упаковывались 3 месяца».

– Вид у тебя задумчивый, о чём-то умном размышляешь? – бабушка Варя Сирина взяла меня под локоть. Она у нас с пятого этажа. Тот этаж вообще странный – там только две квартиры. Четырнадцатая и пятнадцатая.

– Да, – я кивнула не так чтоб уверенно. Постеснялась носочных мыслей.

– И о чём же? – она бодро заковыляла рядом.

– Давайте я вам помогу? – предложила я.

– Давай! – протянула пакеты бабушка Варя.

На сумках поверх оранжевого солнышка было написано: «Дружба».

– О дружбе, – находчиво соврала я, – думала. Вот у вас есть друг?

Бабушка Варя наклонила голову, фиолетовая чёлка упала на глаза. Конечно же, я знала, что её лучшей подругой была бабушка Валя Алконост, что жила в квартире напротив. И пока я тащила её пакеты, бабушка Варя рассказала, как они подружились.

История такая.

Вышла бабушка Варя на пенсию и спать перестала. Вернее, как: ночью не спит, потом весь день бродит. Пошла в этом тумане в магазин. Или кажется, что пошла, а на самом деле сон всё. Идёт обратно: дождь косит белёсый. Тоска в груди болит. На этаже дно у пакета лопнуло. Кокнулось молоко, раскатились яблоки. Бабушка Варя ключи из сумки потянула – они за подкладку зацепились. Сумка вывернулась в молочную лужу. Стоит она, плачет. Вдруг слышит: поёт кто-то.

Хорошо поёт, не тихо, не громко. Плывёт песня запахом корицы, будто пирог в духовке подходит. Через стены слышно и через дверь. Бабушка Варя вдавила кнопку звонка: приманил её голос. Бабушка Валя открыла:

– Входи, соседка.

– Да я тряпку попросить, – соврала бабушка Варя, тряпки у неё и дома были. – Разлила вон.

В кухне у бабушки Вали свет золотом налит. За окном не московский шум, а морской. Как если бы находили волны на длинный каменный берег, торопливо, настойчиво, – такой звук. Ну, так бабушке Варе показалось, выглядывать на улицу она не стала. Заробела.

В духовке и правда пирог стоял, подсвеченный, словно собор. Мебель белая, пол тёмный, бабушка Валя вокруг неё ходит, горит красными волосами. Бабушка Варя присела, к сухоцветам в вазе притронулась. Чай глотнула.

1 Одноимённый рассказ о песочном человеке написал Рэй Брэдбери.
2 КГБ – Комитет государственной безопасности, реорганизован в 1991 году. В настоящее время функции КГБ выполняет Федеральная служба безопасности (ФСБ).
3 Песочный человек – мифический персонаж. Считается, что он приходит к детям перед сном и кидает им в глаза песок, чтобы они заснули. Есть две интерпретации этого персонажа: добрый, аналог Оле-Лукойе, и злой – посылающий кошмары и крадущий детей (иногда – их глаза).
4 Воструха – у славян: то ли женский, то ли мужской домашний дух, призванный наблюдать за нравственностью и непорочностью молодёжи, особенно девиц. Также воструха оберегал(а) дом от воров.
5 Драко Малфой – школьный враг Гарри Поттера, с которым они враждуют на протяжении всех семи книг.
6 У Тройки в семье семь членов, таким образом, состав её семьи отражает саму этимологию слова: «семь я».
7 Туранга Лила – основной женский персонаж мультсериала «Футурама». Мутант-циклоп, решительная, спортивная, привлекательная девушка, капитан и пилот космического корабля курьерской фирмы Planet Express.
8 Иван Яковлевич Билибин (1876–1942) – знаменитый иллюстратор русских сказок и былин.
9 Значение имени Владимир – «владеющий миром». Клан дворников – охранители высотки, защитники её мира.
10 Кигуруми – детский плюшевый комбинезон с длинными штанинами и рукавами, изображающий известных мультяшных персонажей или животных.
11 Штора, не пропускающая солнечный свет.
12 «Сто лет тому вперёд» – фантастическая повесть Кира Булычёва о путешествиях во времени из цикла про Алису Селезнёву.
13 В книге Дугласа Адамса «Руководство для путешествующих автостопом по Галактике» ответ на «главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого» должен был решить все проблемы Вселенной. Он был получен в результате 7,5 миллиона лет вычислений на специально созданном компьютере – Думателе. По утверждению компьютера, он был несколько раз проверен на правильность, но может всех огорчить. Ответ был: 42.
14 Терем (теремок) – верхний жилой ярус древнерусских больших жилых домов.
15 Мезонин – надстройка над средней частью жилого дома.
16 Женя Лукашин – главный герой фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», который каждый год 31 декабря показывают. В этом фильме он поёт песню «Если у вас нету тёти» про выбор человека, который он делает.
17 Снитчем называется самый маленький и быстрый мяч для игры в квиддич. Квиддич – волшебная игра, похожая на бейсбол, которая играется в воздухе, на мётлах.
18 Отсылка к немецкой народной сказке «Гамельнский крысолов». Странный крысолов, помогший городу избавиться от крыс, но не получивший за это плату, увёл из Гамельна всех детей, загипнотизировав их игрой на дудке.
19 Цвета факультета Слизерин из книг про Гарри Поттера – зелёный и серый.
20 Отсылка к книге Михаила Елизарова «Мы вышли покурить на 17 лет».
21 Скрепыши – резиновые игрушки с изображением лиц популярных героев игр и мультфильмов, которые можно скреплять друг с другом и делать браслеты, бусы, брелоки. Даются бесплатно в больших магазинах за покупку на определённую сумму.
22 Анчутка – злой домашний дух древнеславянской мифологии, бесёнок.
23 Джедаи – рыцари света в цикле фильмов Джорджа Лукаса «Звёздные войны».
24 Серия кукол с нарушенными пропорциями: большая голова и анорексичное тело.
25 Имеются в виду Ромул и Рем – основатели Рима. Барельеф двух младенцев и волчицы украшает переход со станции «Площадь Ильича» на «Римскую».
Скачать книгу