Глава 1
Одаренность или тяжелый труд?

IQ или MQ (коэффициент множества качеств)?

Сто старшекурсников, пришедших на первое занятие моего «курса гениальности», когда я поинтересовался их мнением по этому поводу, единогласно решили: «Ответа не существует!» Вузы приучают студентов к тому, что на лекциях им предоставляют ответы, которые они могут вынести из аудитории, чтобы впоследствии использовать на экзаменах, но я чувствовал, что с самого начала им нужно осознать один очень важный факт. На простой вопрос, что создает гения: природа или воспитание, – ответа не существует.

Этот вопрос всегда вызывает жаркие споры в аудитории. Обладатели «квантового» ума (математики и естественники) считают гениальность природным даром. Родители и учителя убедили их в том, что они родились с особым талантом к количественному мышлению. Качки (университетские спортсмены) уверены, что исключительные успехи достигаются упорным трудом: как говорится, без боли нет победы. Тренеры внушили им, что их достижения стали результатом бесконечных тренировок. Молодые политологи с консервативными взглядами называют гениальность Божьим даром, а либералы считают ее результатом благоприятного воздействия окружающей среды. Природа или воспитание? Мои студенты придерживаются разных точек зрения, и это неудивительно, потому что на протяжении истории человечества гении всегда становились на чью-то сторону.

Платон говорил, что поразительные творения создаются в состоянии вдохновения благодаря прирожденной способности^[11]. Шекспир верил в свободу воли и независимую инициативу: «Не наши звезды, добрый Брут, а мы / Тому виной, что стали мы бессильны»^[12]. В то же время английский натуралист Чарльз Дарвин в своей автобиографии отметил, что «большинство наших качеств являются врожденными»^[13]. Относительно недавно французский философ Симона де Бовуар заявила: «Гениями не рождаются – гениями становятся»^[14]. Дискуссия о том, что главное: природная одаренность или упорный труд, продолжается.

Как правило, гении не афишируют свои скрытые дарования, уступая право делать это другим. Джорджо Вазари (1511–1574), известный биограф великих художников эпохи Возрождения, выразил восхищение врожденными способностями Леонардо да Винчи: «Иной раз одно и то же тело бывает с преизбытком наделено красотой, обаянием и талантом, вступившими друг с другом в такое сочетание, что, куда бы такой человек ни обращался, каждое его действие божественно настолько, что, оставляя позади себя всех прочих людей, он являет собою нечто дарованное нам Богом»^[15]. Одним из даров Леонардо было высокочастотное зрение. Он мог «фиксировать изображение» объекта в движении: распростертые крылья птицы в полете, ноги скачущей лошади, отрывающиеся от земли, водовороты бурлящей реки. «Стрекоза летит на четырех крыльях, и когда два передних находятся в верхнем положении, то два задних пребывают в нижнем», – отметил Леонардо в своей записной книжке в 1490 году^[16]. Кто еще мог увидеть это?

Главный соперник Леонардо, Микеланджело, обладал фотографической памятью и великолепной зрительно-моторной координацией, что помогало ему соблюдать точные соотношения линий^[17]. Тесла быстро учился, потому что тоже был наделен эйдетической (фотографической) памятью и мог, кроме всего прочего, наизусть процитировать всего «Фауста» Иоганна Вольфганга фон Гёте. Василий Кандинский, Винсент Ван Гог, Владимир Набоков и Дюк Эллингтон были одарены врожденной синестезией, то есть способностью воспринимать музыку, слова или цифры в цвете. Такая способность есть у Леди Гаги. «Когда я пишу песни, – сказала она в интервью The Guardian в 2009 году, – то слышу мелодии и тексты и одновременно вижу цвета. Звук кажется мне похожим на разноцветную стену»^[18].

В 1806 году Людвиг ван Бетховен в разгар одной из своих знаменитых ссор с высокопоставленными покровителями написал немецкому дипломату Карлу Максу, князю Лихновскому: «Князь! Тем, чем являетесь вы, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем являюсь я, я обязан самому себе. Существуют и будут существовать тысячи князей, Бетховен только один»^[19]. На это мы могли бы почтительно ответить: «Верно, Людвиг, но и вы тоже кое-что получили от рождения. Ваши отец и дед были профессиональными музыкантами, и, видимо, именно от них вам достались, помимо всего прочего, ваш абсолютный слух и музыкальная память».

Идеальный слух передается по наследству, и, по статистике, этим даром наделяется лишь один человек из десяти тысяч. Абсолютным слухом обладали и обладают Майкл Джексон, Фрэнк Синатра, Мэрайя Кэри, Элла Фицджеральд, Бинг Кросби, Стиви Уандер, Дмитрий Шостакович и Моцарт. Последнему в дополнение ко всему была дарована исключительная фонографическая память, а также то, что я называю мотографической памятью, то есть способностью координировать ноту в партитуре с тем расположением рук на клавиатуре или грифе инструмента (органа, фортепиано, скрипки), которое создает соответствующий звук. Все музыкальные способности Моцарта проявились к шести годам. Это могла сделать только природа.

Говорят, что у 23-кратного олимпийского чемпиона по плаванию Майкла Фелпса тело, как у акулы, и иногда он плавает с ней наперегонки^[20]. Фелпс родился с эргономическим преимуществом: у него идеально подходящий для плавания рост (193 см), очень большие стопы (ласты) и невероятно длинные руки (весла). Как показывает знаменитый рисунок «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи, размах рук у обычных людей равен их росту. Однако у Фелпса размах рук на семь сантиметров больше (200 см). Тем не менее Фелпс не является гением. При всей его одаренности он не сделал ничего, что изменило бы плавание как вид спорта или повлияло бы на правила соревнований в данной дисциплине на Олимпийских играх.

Симона Байлз, которую New York Times называет «величайшей американской гимнасткой всех времен», – это другой случай^[21]. Ее выдающиеся спортивные результаты произвели революцию в гимнастике. Девятого августа 2019 года она первой совершила уникальный соскок с бревна, выполнив двойное сальто назад с двумя винтами, а также сделала двойное сальто назад с тремя винтами в вольных упражнениях, чем довела количество гимнастических элементов, названных в ее честь, до четырех. Для каждого нового сочетания элементов судьям пришлось устанавливать очередной коэффициент сложности. В отличие от пловца Фелпса, у гимнастки Байлз, которая вывела свой вид спорта на новый уровень, маленький рост (145 см) и плотно сбитая, мускулистая фигура. Это позволяет ей хорошо группироваться при исполнении различных гимнастических элементов, сохраняя скорость движения. «Думаю, что я не зря получила от рождения такое телосложение, поэтому собираюсь использовать его», – сказала она в 2016 году^[22]. Вместе с тем в 2019 году в мастер-классе онлайн она подчеркнула: «Чтобы оказаться там, где я нахожусь сегодня, мне пришлось сфокусироваться на таких фундаментальных вещах, как общефизическая подготовка, базовая техника и психологическая настройка»^[23]. Это природа или воспитание?

Выражение «природа против воспитания» впервые использовал кузен Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон в своей книге «Наследственность таланта: законы и последствия» (1869). Гальтон проследил родство без малого четырехсот знаменитых людей (почти все они были мужчинами британского происхождения, включая нескольких своих родственников). Не нужно быть гением, чтобы понять, к какому выводу пришел Гальтон: гениальность является наследственным качеством и передается по прямой линии. Иными словами, свой потенциал вы получаете по наследству при рождении.

На первой странице «Наследственности таланта» Гальтон заявил: «Подобно тому как, несмотря на различные ограничения, с помощью тщательного подбора можно вывести такую породу лошадей или собак, в которой быстрота бега представляет качество не случайное, а постоянное, было бы вполне осуществимым делом произвести высокоодаренную расу людей посредством соответственных браков в течение нескольких поколений»^[24]. Забудьте, если можете, что предложенная Гальтоном идея селекционного разведения стала отправной точкой для пресловутой евгеники, которая привела национал-социалистов к созданию лагерей смерти. Гальтон просто ошибался: создать суперлошадь или «одаренную расу людей» путем селекции невозможно^[25]. Чтобы убедиться в этом, давайте вернемся в 1973 год и посетим Кентуккийское дерби, где познакомимся с лошадью по кличке Секретариат.

Пятого мая 1973 года, солнечным весенним днем, я стоял на ипподроме «Черчилль-Даунс» у заднего ограждения столба, отмечающего три четверти мили. В моем кулаке были зажаты два двухдолларовых «выигрышных» билета, один из которых я купил для себя, поставив на лошадь по кличке Варбакс, а другой – для своего друга, который сделал ставку на фаворита по кличке Секретариат. На разминочную дорожку первым вывели Варбакса, чей коэффициент на победу был 7 к 1. Лошадь казалась маленькой, но, возможно, в скачках нет никакой корреляции между размерами животного и его скоростью. Немного позже появился Секретариат – рослый жеребец с массивной грудной клеткой и блестящей каштановой шерстью. Коэффициент на победу у него был 3 к 2, и он смотрелся просто шикарно.

Секретариат выиграл забег на милю с четвертью со временем 1:59:04, которое до сих пор остается рекордным в Кентуккийском дерби и других скачках «Тройной короны». Моя лошадь приплелась последней. Не обладая даром предвидения, я сорок минут простоял в очереди, чтобы получить три доллара за двухдолларовую ставку моего друга. Если бы тогда я отдал ему три доллара и оставил билет себе, то сегодня смог бы продать его на eBay за бешеные деньги. Но в тот момент разве мог предсказать кто-нибудь появление eBay, а также то, что Секретариат, которого сегодня называют «гениальной лошадью», станет лучшим скакуном века, а возможно, и всех времен?

Унаследовать талант можно, а гениальность нельзя. Гений, или способность добиваться феноменальных достижений, как в случае с Секретариатом, не передается от родителей детям, а сродни идеальному шторму. После смерти легендарного скакуна вскрытие показало, что его сердце весило 9,5 кг, а это вдвое больше, чем у его отца, Болда Рулера. У Секретариата была хорошая, но отнюдь не безупречная родословная, и он не оставил выдающегося потомства. Из четырехсот отпрысков, которых Секретариат произвел на свет, только один стал победителем «Тройной короны». Так же у людей: гениями крайне редко становятся дети исключительно одаренных родителей^[26]. Да, Нобелевские премии шесть раз получали отец и сын и один раз мать и дочь (Мария Склодовская-Кюри и Ирен Жолио-Кюри)^[27]. Еще более убедительным примером могут служить Иоганн Себастьян Бах и трое из его сыновей: Карл Филипп Эммануил, Вильгельм Фридеман и Иоганн Христиан. Но эти семьи являются исключениями, подтверждающими правило. Подумайте о четырех детях Пикассо (ни один из них не стал блестящим художником), взгляните в интернете на работы Маргариты Матисс или послушайте фортепианный концерт Франца Ксавера Вольфганга Моцарта (идеальный музыкальный слух, но явная нехватка воображения) и задайтесь вопросом, почему гении, как правило, не производят на свет гениев. Вспомните таких гениев, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Вильям Шекспир, Исаак Ньютон, Бенджамин Франклин, Никола Тесла, Гарриет Табмен, Альберт Эйнштейн, Винсент Ван Гог, Фрида Кало, Энди Уорхол, Стив Джобс, Тони Моррисон и Илон Маск. Все они, похоже, появились из ниоткуда. Судя по всему, родословная не является залогом появления гениев, что подтверждается следующими словами Эйнштейна: «Изучение моего семейного древа… никуда не ведет»^[28]. Короче говоря, гений – это во многих отношениях случайное событие взрывного характера, возникающее из совокупности индивидуальных особенностей, среди которых интеллект, резилентность, любознательность, перспективное мышление и изрядная толика одержимости^[29]. Психологи дали данному феномену название «эмергенез»^[30], а мы, непрофессионалы, предпочитаем использовать термин «идеальный шторм». Такое случается, но очень редко.

Гальтон не знал об исследованиях гениального монаха Грегора Менделя, который предоставил нам научное объяснение единиц наследственности, именуемых генами. Кроме того, Гальтон не мог прочитать книгу Хэвлока Эллиса «Исследование британского гения» (A Study of British Genius, 1904), который попытался статистически доказать, что гении чаще всего являются первенцами мужского пола, и «позабыл» о таких женщинах, как Елизавета I (третий ребенок в семье), Джейн Остин (седьмой) и Вирджиния Вулф (шестой)^[31]. Сегодня идеи Гальтона, Менделя и Эллиса лежат в основе того, что называется биологическим детерминизмом, или теорией «кода жизни», согласно которой ваши гены формируют матрицу, где выгравировано все, что вам предстоит совершить. Но, как вы, наверное, предполагаете, детерминизм и теория «кода гениальности» не могут служить исчерпывающим ответом.

По всей видимости, ответ поможет найти новая наука – эпигенетика. Эпигены представляют собой маленькие метки, прикрепленные к каждому гену в нашем геноме. Эти «выключатели» контролируют наш рост с момента рождения до смерти, поскольку именно они определяют, когда наши гены проявят себя в полной мере (если вообще проявят). Если гены представляют нашу природу, то эпигены – воспитание. Иначе говоря, активация наших генов зависит от того, как нас воспитывают, от окружающей среды, в которой мы живем, и от нашей способности воздействовать на нее и на самих себя; эпигены же являются триггерами генетического развития, стимулируемого окружающей средой. Как утверждал нейробиолог Гилберт Готтлиб, в процессе нашего развития гены и среда не просто взаимодействуют – гены требуют участия среды, чтобы работать правильно^[32]. Эпигены позволяют каждому из нас самим определить, кем мы станем, если приложим надлежащие усилия.

Вы когда-нибудь слышали о ленивом гении? Нет. У гениев есть привычка усердно трудиться, потому что они одержимы. К тому же единицы наследственности («дарования»), полученные от родителей, они ценят гораздо меньше, чем собственные усилия, о чем свидетельствуют следующие публичные высказывания известных гениев: «Если бы вы знали, каких трудов это стоило, вы не назвали бы это гениальностью» (Микеланджело); «Я впал бы в отчаяние, если бы не мог продолжать работать так же усердно или даже еще усерднее» (Ван Гог); «Гений – это результат упорного труда и полной самоотдачи» (Максим Горький); «Я не верил в выходные, не верил в отпуск» (Билл Гейтс); «Без усиленного трудолюбия нет ни талантов, ни гениев» (Дмитрий Менделеев); «Преуспевшего человека от талантливого отличает только одно – упорный труд» (Стивен Кинг); «Я очень упорно трудился, когда был молод, поэтому сейчас мне не нужно много работать» (Моцарт); «Люди могут не получить всего, ради чего они работают в этом мире, но они, безусловно, должны работать изо всех сил ради того, что они получают» (Фредерик Дуглас); «Никому не удавалось изменить мир, работая по сорок часов в неделю» (Илон Маск); «Бог дает талант, а труд превращает его в гений» (Анна Павлова). Когда-то я тоже верил в это.

Вот анекдот, который вы, возможно, знаете. Молодой музыкант приезжает в Нью-Йорк и спрашивает уличного скрипача, как ему попасть в Карнеги-холл, а тот отвечает: «Практикуйтесь, уважаемый, практикуйтесь». Я попробовал, но ничего не вышло. Как говорится, сколько ни трудись, выше головы не прыгнешь.

Я начал учиться музыке в четыре года у добродушного Тэда Брауна, играя на пианино Acrosonic, и за шесть лет добрался до кабинетного рояля Baldwin и лучших учителей в Вашингтоне (округ Колумбия). Чтобы стать концертным пианистом – новым Ван Клиберном, я поступил в престижную Истменскую школу музыки и окончил ее. К двадцати двум годам я посвятил занятиям в общей сложности около восемнадцати тысяч часов, но в конце концов понял, что никогда не заработаю ни цента в качестве профессионального исполнителя. У меня были все предпосылки: огромные кисти рук и длинные тонкие пальцы, лучшие преподаватели и железная трудовая дисциплина. Мне не хватало лишь одного – выдающегося музыкального дарования. Да, я был талантлив, но мои слух, музыкальная память и слухо-моторная координация не были идеальными. Кроме того, у меня был один «генетический» дефект – боязнь сцены, и на самом деле это серьезный недостаток, поскольку миллиметровая разница в положении рук на клавиатуре рояля или грифе скрипки может стать определяющим фактором успеха. И все же сегодня эта неудача с карьерой пианиста заставляет меня задуматься: неужели только упорный труд превращает талант в гений, и правда ли, что практика – это единственный путь к совершенству?

По словам Андерса Эрикссона, крестного отца теории о роли дисциплины в достижении мастерства исполнения, так и есть. Начиная с публикации 1993 года в журнале Psychological Review и вплоть до изданной в 2016 году книги «Максимум: как достичь личного совершенства с помощью современных научных открытий» Эрикссон неизменно утверждает, что человеческое величие не генетический дар, а результат дисциплинированного упорного труда, десяти тысяч часов целенаправленной практики. Первые доказательства данной теории Эрикссон получил тогда, когда вместе с коллегами провел исследование среди скрипачей и пианистов Академии музыки Западного Берлина^[33]. Студентов примерно одного возраста, но с разным потенциалом (от будущих школьных учителей музыки до звезд мирового класса) просили ответить на вопрос, сколько часов они посвятили практике, если считать с первого дня начала занятий музыкой. Ученые пришли к выводу, что для приобретения практически всех качеств выдающихся исполнителей людям требуется примерно десять тысяч часов целенаправленной практики^[34]. Обещание волшебного числа, ведущего к мастерству, было заманчивым, и на сторону практики стали многие известные гуманитарии, такие как лауреат Нобелевской премии Даниэль Канеман (книга «Думай медленно… Решай быстро»), колумнист New York Times Дэвид Брукс (статья «Гений: точка зрения современника») и автор популярных бестселлеров Малкольм Гладуэлл (глава «С гениями не все так просто» в книге «Гении и аутсайдеры»). Но тут есть одна проблема, а точнее, две.

Во-первых, берлинские психологи не проверили музыкальные способности студентов. Вместо того чтобы сравнивать людей с одинаковыми природными данными, они сопоставляли талантливых с высокоодаренными. Исключительные природные способности делают практику веселой и легкой, пробуждая у человека желание трудиться еще больше^[35]. Родители и сверстники, как правило, восхищаются теми, кто достигает успехов без особого труда, и постоянно хвалят их, усиливая эффект позитивной обратной связи. Эрикссон и его сторонники перепутали причину и следствие. Практика является результатом. Изначальным катализатором является природная одаренность.

Во-вторых, и это самое важное, виртуозный исполнитель по определению делает то, что создал кто-то другой. Исключительная производительность может быть полезна фанату математики, извлекающему квадратный корень из невероятно длинного числа, или счетчику карт в казино Лас-Вегаса, или альпинисту, собравшемуся установить мировой рекорд скорости восхождения на Эверест, или концертному пианисту, пытающемуся исполнить вальс «Минутка» Фредерика Шопена за пятьдесят семь секунд. Но эту игру, спортивное состязание или музыкальную композицию придумал кто-то другой. Гений достигает вершины горы, изобретая что-то новое и революционное, например фуникулер или вертолет. Практика может довести до идеального состояния что-то уже известное, старое, но не способна создать ничего нового.

Полагаю, внимательный читатель пришел к очевидному выводу: природный талант и упорный труд не находятся в бинарной оппозиции. Гений – это продукт как природы, так и воспитания. Чтобы доказать свою правоту, предлагаю соревнование, которое называю «Кто получит от Катара 250 миллионов долларов». Нашими конкурсантами станут два художника: месье Поль Сезанн (1839–1906) и сеньор Пабло Пикассо (1881–1973). Цель состоит в том, чтобы создать самую дорогую картину, приобретенную королевской семьей Катара. Поскольку Сезанн родился раньше, он начинает первым.

В годы учебы в коллеже родного Экс-ан-Прованса Поль Сезанн, сын банкира, литературой увлекался больше, чем живописью. Лишь в пятнадцать лет он записался в вечернюю школу рисования и только в двадцать, два года проучившись в юридической школе местного университета, принял твердое решение стать художником. Переехав в Париж, Сезанн стал познавать азы живописи в художественной мастерской Сюисса и в двадцать три года представил свои картины на Салоне – престижной художественной выставке под покровительством Академии изящных искусств. Однако они были отвергнуты. В следующие двадцать лет Сезанн каждый год представлял на Парижском салоне свои новые работы, и они все без исключения отвергались. Только в 1882 году, когда художнику исполнилось сорок три года, к нему пришло официальное признание^[36].

Пабло Пикассо родился осенью 1881 года в семье художника Хосе Руиса Бласко. Мальчик научился рисовать раньше, чем говорить. Его картина «Старый рыбак», написанная всего за час в возрасте тринадцати лет, является шедевром и техники живописи, и психологической проницательности. Один художественный критик, увидев другие работы талантливого мальчика, написал в газете La Voz de Galicia, что у того «впереди славное и блестящее будущее»^[37]. Еще не достигнув четырнадцати лет, Пикассо был зачислен в Школу изящных искусств в Барселоне. Один из однокурсников вундеркинда сказал: «Пабло намного превосходил других студентов, которые были на пять или шесть лет старше его. Он все схватывал на лету, хотя вроде бы пропускал мимо ушей слова профессоров»^[38]. За три десятка лет жизни Пикассо создал самый потрясающий набор картин, когда-либо созерцаемый миром: работы «розового» и «голубого» периодов, акробаты и арлекины, ранние шедевры кубизма и коллажи. Свои лучшие в чисто денежном выражении произведения он создал в возрасте примерно двадцати пяти лет^[39]. В 2015 году его картину «Алжирские женщины (версия O)» (1955) приобрел бывший премьер-министр Катара Хамад бен Джасим бен Джабер Аль Тани за 180 миллионов долларов. Пикассо, обладатель уникальных природных дарований, был единственным в своем роде.

Что касается Сезанна, то он продолжал упорно трудиться в своих студиях в Париже и Экс-ан-Провансе. К концу 1880-х годов, когда ему было почти пятьдесят лет, прогрессивные художники начали восхищаться его самобытной манерой сведения форм предметов к геометрическим фигурам и плоскостной трактовкой пространства. Выдающиеся произведения Сезанн создал в течение последних десяти лет перед смертью в 1906 году, через полвека после того, как записался в школу рисования^[40]. В 1907 году в Париже состоялась ретроспектива картин Сезанна, на которой присутствовали младотурки мира живописи, в числе которых были Пикассо, Анри Матисс, Жорж Брак и Амедео Модильяни^[41]. «Сезанн был отцом каждого из нас», – сказал Пикассо^[42]. В 2011 году «Игроки в карты» Сезанна были проданы королевской семье Катара за 250 миллионов долларов, то есть он обошел Пикассо на 70 миллионов долларов.

Но что такое 70 миллионов долларов в соревновании друзей?! Будем считать результат ничейным. Суть состоит в том, что к творческому гению ведут два совершенно разных пути, один из которых виден сразу (одаренность), а другой менее заметен (усердное самосовершенствование). И то и другое необходимо, но в каких пропорциях? Приверженцы практики утверждают, что упорным трудом достигается более 80 процентов результатов. Психологи недавно предложили снизить данный показатель примерно до 25 процентов в зависимости от сферы деятельности^[43]. Чтобы получить представление об относительной важности одаренности и труда, я обратился к Нейтану Чену, одному из неоперившихся гениев, посещающих мой курс в Йеле.

Так же как Симона Байлз сегодня занимает первое место среди американских спортивных гимнасток, Чен является первым номером среди американских фигуристов-одиночников. Он первым успешно выполнил пять видов четверных прыжков на международных соревнованиях, чем вывел свой вид спорта на более высокий уровень атлетизма и заставил судей ввести новый коэффициент сложности. Как и Байлз, Чен невысок (167 см) и имеет оптимальное соотношение мышечной массы к весу тела. Далее приводится его точка зрения относительно роли одаренности и упорного труда.

На мой взгляд, в этой области, конечно, влияют такие явные генетические факторы, как рост, пропорции тела, выносливость и способность развивать мышечную память. Но, кроме того, есть генетические факторы, которые с трудом поддаются количественной оценке. К ним относятся способность сохранять спокойствие в стрессовой ситуации и умение самостоятельно определять и корректировать стратегию поведения во время выступления на соревнованиях, так что, мне кажется, успех на 80 процентов определяется природой. Если принять полученную спортсменом золотую медаль за 100 процентов, то 80 из них обеспечиваются природой (генами и удачей) и 20 – воспитанием. Тем, кого природа выводит на уровень 60 процентов, нужно добавить 20 процентов (труда), чтобы тягаться со спортсменами экстра-класса (выступающими на уровне 90–100 процентов). Поэтому трудно сказать, что имеет наибольшее значение: природа или воспитание. Важны оба компонента, но без генетического потенциала человек никогда не сможет стать лучшим в своем виде спорта независимо от того, насколько упорно он будет тренироваться^[44].

Отметьте, что Чен счел нужным включить в число природных факторов удачу и тем самым признал, что природа помогает появиться на свет с достаточными ресурсами и образовательными возможностями. Кроме того, он полагает, что при любом соотношении между дарованиями и упорным трудом спортсмен, желающий достичь вершины, должен в максимальной степени использовать и то и другое.

Уже давно нас особенно интересует природный дар, именуемый коэффициентом интеллектуальности, или IQ. Количественные измерения интеллекта начались в 1905 году, когда французский психолог Альфред Бине для государственных школ Парижа разработал тест, помогающий выявлять малоспособных учеников, чтобы впоследствии им можно было оказать помощь^[45]. К 1912 году немецкий термин Intelligenzquotient (IQ в английском сокращении) стал общеупотребительным во всем научном мире. Примерно в то же время американские военные стали применять стандартизированный тест для проверки умственных способностей будущих курсантов специализированных училищ. То, что сначала использовалось как одно из упражнений в курсе коррекционно-развивающего обучения, быстро превратилось в способ отбора кандидатов на приобретение элитного статуса. После того как в 1920-е годы профессор Стэнфордского университета психолог Льюис Терман принялся изучать группу одаренных детей с IQ выше 135 (100 считается средним уровнем), исключительно высокий IQ стал ассоциироваться с гениальностью. В 1946 году в Англии был создан международный «клуб гениев» Mensa, для членства в котором требуется нотариально заверенный IQ не ниже 132. Некоторые специалисты в «индустрии выявления и поддержки одаренных детей» пошли еще дальше и разработали классификацию одаренности, согласно которой дети с IQ от 130 до 144 считаются умеренно одаренными, от 145 до 159 – высоко одаренными, от 160 до 174 – исключительно одаренными и от 175 и выше – глубоко одаренными. Однако прав был Стивен Хокинг, когда в 2004 году сказал: «Люди, которые хвастают своим IQ, – неудачники»^[46]. Если Мария Кюри и Шекспир не сдавали тест на IQ, тогда откуда нам знать, насколько умными они были? И вообще, что значит быть умным?

В тестах IQ оцениваются логические, математические и языковые способности. Однако в них не дают баллов за креативные или заранее не предусмотренные правильные ответы. Ограниченные возможности решения проблем с помощью только логики в 1903 году сформулировал Томас Эдисон, когда отчитывал одного из своих сотрудников за неспособность применить креативный подход. Он сказал: «Ваша проблема заключается в том, что вы пробовали использовать только разумные варианты. А они никогда не работают. Слава Богу, больше вы не можете вспомнить ничего разумного, так что вам придется попытаться придумать что-нибудь неразумное. И когда вы сделаете это, решение найдется в мгновение ока»^[47].

Рациональная логика отличается от творческой изобретательности. Стандартное мышление отличается от нестандартного. Строго логическая когнитивная обработка данных наподобие той, которая используется в тесте на определение IQ, и креативность, применявшаяся такими художниками, как Пикассо, – это две разные вещи. Пикассо, вероятно, согласился бы с палеонтологом из Гарварда Стивеном Джеем Гулдом, который говорил, что «абстрактное понятие интеллекта как единого целого, его локализации в мозге, его представление в виде одного числа для каждого индивидуума и использование этих чисел для ранжирования людей по степени их ценности» могут быть плохой идеей^[48].

В 1971 году члены Верховного суда США единогласно признали незаконным применение теста на определение IQ в качестве предварительного условия трудоустройства^[49]. Тест на определение способностей и наклонностей ученика (Scholastic Aptitude Test, SAT) – стандартизированный тест, широко используемый в Соединенных Штатах Америки при поступлении в колледж, – не является незаконным, но тоже не может служить идеальным стандартом для оценки преобразовательного потенциала учащихся^[50]. Как показывают последние экономические данные, на результат теста SAT, помимо потенциала самих детей, влияют доход и образование их родителей^[51]. Более тысячи колледжей и университетов, в том числе престижный Чикагский университет, отказались от использования теста SAT (и аналогичного теста ACT) в процессе набора абитуриентов^[52]. В декабре 2019 года учащиеся школы одного из округов Калифорнии, населенного преимущественно афро- и латиноамериканцами, потребовали от руководства Калифорнийского университета прекратить использование таких стандартизированных тестов, и шесть месяцев спустя попечительский совет согласился удовлетворить их требование^[53]. Установлено, что оценки за тесты на определение IQ и SAT соотносятся с высокой успеваемостью в старшей школе и на первом курсе колледжа, а также с последующими карьерными успехами и высокими заработками в некоторых специализированных областях^[54]. Однако пока еще никто не выявил корреляции между результатами этих тестов и способностью сочинить симфонию и не объяснил, как с помощью трехчасового теста можно измерить такие качества, как любознательность и терпение.

Совсем недавно многие американские элитные частные школы, в том числе Академия Филлипса в Эксетере, Школа Дальтона, Школа Горация Манна и Шоэт Розмари Холл, отказались от программ углубленного изучения предметов и экзаменов (Advanced Placement, AP)^[55]. «Учащиеся зачастую ощущают, что преподаватели разрываются между желанием отвечать на вопросы, которые интересуют подопечных, и необходимостью подготовить их к сдаче теста», – сказала в 2018 году доктор Джессика Левенштейн, руководитель старших классов Школы Горация Манна^[56]. Такое «натаскивание на тест» подавляет любознательность, вызывает стресс и зацикленность на оценках.

Семнадцатого апреля 2018 года общество «Фи Бета Каппа» (Phi Beta Kappa) Йельского университета наградило меня медалью Девейна за выдающиеся научные достижения и преподавание. Выслушивая поздравления коллег после церемонии награждения, я размышлял об иронии судьбы. В старшей школе я учился на четверки с плюсом и не попал в почетный список отличников. Я не смог бы поступить в Йель, хотя там был прекрасный музыкальный факультет, поэтому даже не стал подавать туда заявление о приеме. В колледже я посещал множество разных курсов, зимних и летних, но не смог окончить его с отличием. Когда пришло время поступать в аспирантуру, меня согласились принять в Гарвард, Принстон и Стэнфорд, но не в Йель. Ни за что на свете ни в одном из университетов меня не избрали бы в общество «Фи Бета Каппа». Моя жена Шерри – самая умная в нашей семье (диплом Йеля с отличием и член «Фи Бета Каппы»), но она давно предупредила меня, что порой студенты достигают успеваемости, необходимой для вступления в общество «Фи Бета Каппа», действуя наверняка: они записываются на курсы, которые соответствуют их природным способностям. Возможно, члены «Фи Бета Каппы» умеют сдавать экзамены на «отлично», но они предпочитают не рисковать и более склонны к конформизму, нежели к инакомыслию.

Мои подозрения подтвердила статья профессора Уортонской школы бизнеса Адама Гранта «Что круглые отличники делают неправильно», опубликованная New York Times в декабре 2018 года. В ней говорилось, что оценки не могут служить достоверными индикаторами успеха и тем более гениальности. Грант утверждает: «Доказательства очевидны: высокая академическая успеваемость не является залогом отличной карьеры. Исследования в разных отраслях промышленности показывают, что корреляция между отметками и продуктивностью труда незначительна в первый год после окончания колледжа и ничтожна в течение последующих лет. Например, в компании Google академические успехи сотрудников, окончивших колледж два или три года назад, никак не отражаются на их полезности». Грант считает: «В учебных заведениях редко оценивают такие качества, как креативность, лидерство и умение работать в команде или социальный, эмоциональный и политический интеллект. Да, круглые отличники умеют зазубривать информацию и выдавать ее на экзаменах. Однако карьерный успех редко определяется способностью находить правильные решения проблем, скорее, он связан с умением выявлять проблемы, требующие решения»^[57]. Вывод Гранта напоминает старый студенческий анекдот: «Отличники устраиваются преподавателями в университеты, а хорошисты получают неплохие деньги, работая на троечников».

Тесты на определение IQ, SAT и школьные отметки не способны точно предсказать карьерный успех, не говоря уже о гениальности. Они приводят к ложным прогнозам: позитивным (человек подает надежды, которые не оправдываются) или негативным (человека считают ни на что не годным, но в итоге он изменяет мир). Конечно, среди гениев есть и отличники, например Мария Кюри (лучшая в классе в шестнадцать лет), Зигмунд Фрейд (аттестат с отличием в средней школе) и Джефф Безос (диплом с отличием и член «Фи Бета Каппы» в Принстоне). Университет Джонса Хопкинса использует результаты теста SAT для того, чтобы отбирать одаренных детей для участия в программе «Центр талантливой молодежи». В свое время среди избранных подростков оказались основатель Facebook Марк Цукерберг, сооснователь Google Сергей Брин и Стефани Джерманотта (Леди Гага)^[58]. С другой стороны, знаменитый тест на гениальность, который с 1920-х по 1990-е годы проводили в Стэнфорде Льюис Терман и его последователи, выявил более 1500 молодых людей с IQ выше 135, но никто из них так и не стал гением^[59]. Один из помощников Термана впоследствии признал: «Никто из них не стал лауреатом Нобелевской или Пулитцеровской премии. Мы не нашли ни одного Пикассо»^[60].

А теперь обратимся к людям с ложными негативными прогнозами, то есть к тем гениям, которые не справились бы со стандартным тестом на определение IQ и не стали бы членами общества «Фи Бета Каппа». Юный Чарльз Дарвин учился очень плохо, и отец предсказал, что тот станет позором для семьи^[61]. Уинстон Черчилль тоже не отличался высокой успеваемостью и впоследствии вспоминал: «Когда не были задействованы ни мой разум, ни мое воображение, ни мой интерес, я не желал и не мог учиться»^[62]. Лауреаты Нобелевской премии Уильям Шокли и Луис Альварес не прошли Стэнфордский тест на гениальность, потому что их IQ были слишком низкими^[63]. Всемирно известная писательница Джоан Роулинг призналась, что «в университете ей не хватало мотивации» и что более чем скромное начало ее карьеры стало результатом того, что она «слишком много времени проводила в кафе за написанием рассказов и слишком мало на лекциях»^[64]. В 1900 году Эйнштейн окончил университет с четвертым средним баллом в своей группе из пяти физиков^[65]. Стив Джобс окончил старшую школу со средним баллом аттестата 2,65. Основатель Alibaba Джек Ма дважды сдавал «гаокао» (всекитайские государственные вступительные экзамены в вузы) и со второй попытки набрал по математике 19 баллов из 120 возможных^[66]. Бетховен с трудом справлялся со сложением и до конца жизни не освоил умножение и деление. Успеваемость Уолта Диснея была ниже средней, и он часто засыпал на уроках^[67]. Пикассо за время учебы в школе так и не выучил алфавит, а цифры воспринимал как очертания реальных вещей: ноль похож на глаз, а двойка – на фигуру человека, преклонившего колени для молитвы^[68]. Стандартизированные тесты вряд ли помогли бы распознать всех этих гениев.

Но почему мы продолжаем применять их? Мы полагаемся на эти тесты как раз потому, что они стандартизированные. Единый набор вопросов можно использовать для оценки и сравнения когнитивного развития миллионов студентов, что весьма удобно в странах с большим населением, таких как США и Китай. Тесты типа SAT и «гаокао» устанавливают единую мерку для всеобщей традиционной проблемы, вместо того чтобы подвергнуть ее сомнению и/или переосмыслить в постоянно меняющемся мире. Эти тесты оценивают умение попасть в уже существующую цель, а не способность создать цель, которую пока еще никто не видит. Авторы тестов ценят ограниченный набор когнитивных навыков (математических и вербальных) выше способностей к эмоциональному и социальному взаимодействию. Я не предлагаю перестать использовать тесты для измерения IQ, а лишь хочу, чтобы они были достаточно широкими, гибкими и учитывали индивидуальные особенности испытуемых. Несмотря на доказанную эффективность современных стандартизированных тестов, они слишком узки как по замыслу, так и по содержанию, чтобы служить показателями успеха в жизни, не говоря уже о гениальности.

Хореографы Марта Грэм и Джордж Баланчин были наделены поразительным телесно-кинестетическим воображением; Мартин Лютер Кинг – младший и Махатма Ганди – проницательностью и эмпатией; Вирджиния Вулф и Зигмунд Фрейд – способностью к самоанализу; Джеймс Джойс и Тони Моррисон – вербальной выразительностью; Огюст Роден и Микеланджело – визуальным и пространственным мышлением; Бах и Бетховен – остротой музыкального слуха; Эйнштейн и Хокинг – логико-математическим мышлением. Семь перечисленных выше сфер человеческой деятельности связаны с семью модальными компонентами человеческого интеллекта, которые профессор Гарварда психолог Говард Гарднер объединил в понятие «множественный интеллект»^[69]. Из этих специфических модальных компонентов рождается творчество.

Определяющими факторами в каждой из названных творческих дисциплин являются многочисленные личностные качества: интеллект, любознательность, резилентность, упорство, толерантность к риску, уверенность в себе, способность усердно трудиться и т. д. Умение человека ставить большинство из них на службу своему гению я называю «коэффициентом множества качеств» (Many Traits Quotient, MQ).

Джоан Роулинг продала больше книг (500 миллионов), чем любой другой из ныне живущих писателей, и вызвала в молодежной среде невиданный читательский ажиотаж. В своем выступлении перед выпускниками Гарвардского университета в 2008 году она уделила внимание преимуществам неудач и подчеркнула особую важность воображения и страсти в реальной жизни^[70]. В 2019 году Роулинг на своем сайте перечислила пять личностных качеств, необходимых для успеха на литературном поприще: любовь к чтению (любознательность), дисциплинированность, резилентность, смелость и независимость^[71]. Если они кажутся важными такому гению, как Роулинг, то почему бы не создать специальный тест для их измерения? Вероятно, одержимость довузовскими тестами вроде SAT и «гаокао» ошибочна. Вместо проверки того, чему учат в школе (SAT), нужен более обширный тест на определение способностей и наклонностей гения (Genius Aptitude Test, GAT), который включал бы измерение коэффициента множества качеств (MQ)^[72]. Для этого в тесте GAT можно выделить соответствующие подразделы, например тест на определение способности к упорному труду (Work Hard Aptitude Test, WHAT), тест на проявление страсти (Passion Aptitude Test, PAT), тест на любознательность (Curiosity Aptitude Test, CAT), тест на определение уверенности в себе (Self-Confidence Aptitude Test, SCAT) и тест на резилентность (Resilience Aptitude Test, RAT).

Сколько баллов нужно набрать в тесте на определение гениальности, чтобы попасть в Хогвартс или Гарвард? Результат необязательно должен быть высоким. Сегодня многие эксперты полагают, что для достижения успеха в науке достаточно иметь IQ от 115 до 125. После этого порога корреляция между дополнительными баллами IQ и творческими озарениями почти полностью исчезает^[73]. У Ричарда Фейнмана, Джеймса Уотсона и Уильяма Шокли показатели IQ были не выше этих, но они стали лауреатами Нобелевской премии в своих областях. Отличным результатом за введенный в 1949 году стандартизированный тест для поступления на последипломные программы (Graduate Record Exam, GRE) считается 800 баллов. Для большинства программ проходным баллом является 700, и данный тест используется как быстрый способ отсева «неквалифицированных» кандидатов. Однако мой тридцатилетний опыт рассмотрения заявлений на прием в Высшую школу искусств и наук Йельского университета показывает, что 550 баллов за тест GRE является вполне достаточной демонстрацией потенциала. В 2014 году журнал Nature опубликовал статью «Тест, который терпит неудачу» (A Test That Fails), где приводится мнение Уильяма Седлачека, почетного профессора педагогики Мэрилендского университета в Колледж-Парке, о том, что «корреляция между результатами GRE и конечным успехом незначительна»^[74]. Он считает, что нужно придавать результатам теста меньше значения и ввести в процедуры приема измерение других качеств, таких как драйв, усердие и готовность рисковать. Что касается проходного балла, то, по мнению Седлачека, достаточно и 400^[75].

И наконец, может быть, мы сильно переоцениваем достоинства высших школ Лиги плюща?^[76] Результаты исследований биографий лауреатов Нобелевской премии показывают, что дипломы Гарварда, Йеля или Принстона помогают достичь величия ничуть не больше, чем обучение в любом из 15 процентов лучших вузов^[77]. Почему же тогда американские и китайские родители пытаются фальсифицировать результаты SAT и предлагают сотрудникам приемных комиссий взятки, чтобы обеспечить своим детям зачисление в элитные университеты Лиги плюща? Именно такой вид мошенничества был выявлен ФБР в 2019 году в ходе расследования под кодовым названием «Операция “Варсити блюз”»^[78]. Ради чего родители подвергают себя угрозе получить штраф или даже тюремный срок за мошенническое завышение показателей теста сомнительной ценности? Почему они лишают своих детей возможности учиться на неудачах и развивать резилентность? Тренер женской футбольной команды Йельского университета Руди Мередит признал себя виновным в получении 865 тысяч долларов за фальсификацию спортивных анкет двух абитуриенток^[79]. Еще хуже то, что едва ли не ежегодно по меньшей мере один колледж или университет оказывается уличенным в завышении результатов вступительных экзаменов^[80]. Но, как я не устаю повторять поколениям абитуриентов Йеля, приезжающих в кампус со своими родителями, «в Соединенных Штатах есть как минимум три сотни замечательных колледжей, и в каком из них вы будете учиться, большого значения не имеет. Главное не школа, а то, что внутри вас (или вашего ребенка)».

Однако мифы о том, что уровень IQ является золотым стандартом гениальности, что SAT – это врата к успеху и что получать образование во всех учебных заведениях, кроме Гарварда, Йеля или Принстона, непрестижно, умирают с трудом. Возможно, нам следует сделать шаг назад и подумать, могут ли результаты стандартизированных тестов, стремление полагаться на показатели IQ и зацикленность на элитном образовании воспитать таких граждан, каких мы хотим видеть во главе нашего общества. Следует ли отдавать предпочтение системе, которая вознаграждает природную способность к когнитивному анализу (IQ), или системе, которая оценивает множество качеств (MQ), в том числе IQ? Количество упомянутых выше людей с ложными негативными прогнозами гениальности (Бетховен, Дарвин, Эдисон, Пикассо, Дисней, Джобс и др.) говорит о том, что понятие гениальности гораздо шире, чем IQ, и что слово «умный» многозначно. Нужно лишь найти измеримый показатель, позволяющий выявлять скрытых гениев. Думаю, здесь уместно привести одно высказывание, которое приписывают Эйнштейну: «Каждый из нас гений. Но если мы будем оценивать рыбу по ее умению лазить по деревьям, то она проживет всю жизнь, считая себя дурой»^[81].

Глава 2
Гений и гендер

Нечестная игра

В 2014 году начинающий писатель Кэтрин Николс провела эксперимент. Она составила заявку с предложением опубликовать ее роман и разослала ее пятидесяти литературным агентам сначала от собственного имени, а затем под псевдонимом Джордж Лейер (каламбур заключается в том, что leyer означает «хитрый»)^[82]. У Джорджа рукопись приняли на рецензию семнадцать агентов, в то время как у Кэтрин – только двое. Даже отказы, полученные Джорджем, были более теплыми и ободряющими, нежели у Кэтрин. Аналогичная предвзятость, связанная с гендерной или расовой принадлежностью, регулярно наблюдается при рассмотрении заявлений о приеме на работу^[83]. Поразительное гендерное неравенство в издательском бизнесе заключается в том, что, по статистике, почти половина литературных агентов и более половины редакторов в издательствах – женщины^[84]. Возможно, кого-то из вас удивляет, что женщины могут иметь скрытые предубеждения относительно себе подобных, но тот факт, что мужчины с незапамятных времен дискриминируют представительниц прекрасного пола, ни для кого не является секретом. Мужчины настолько преуспели в исключении женщин из «клуба гениев», что даже сами женщины стали преуменьшать свою значимость.

Недавно я провел опрос более четырех тысяч взрослых людей, предложив им назвать дюжину гениев в истории западной культуры. Все респонденты являлись слушателями образовательной программы One Day University, действующей в 73 городах США. Большинство из них были старше пятидесяти лет, и 57 процентов составляли женщины. Целью моего исследования было установить, сколько гениев перечислят люди, прежде чем назовут кого-нибудь из представительниц прекрасного пола. Несмотря на численное превосходство женщин среди респондентов, женщины в списке гениев появлялись в среднем начиная с восьмого места. Чаще всего называли ученых Марию Кюри и Розалинд Франклин, математика Аду Лавлейс и писателей Вирджинию Вулф и Джейн Остин, причем Кюри вспомнили почти все. Женщин-философов, архитекторов или инженеров не назвал никто.

Такая же диспропорция возникла в начале моего «курса гениальности» в Йеле. Хотя гендерный баланс студентов в университете сейчас составляет пятьдесят на пятьдесят, а «курс гениальности» является общегуманитарным и открытым для всех, каждый год соотношение мужчин и женщин на моих лекциях оказывается примерно шестьдесят на сорок. Студенты в Йеле, как и повсюду, голосуют ногами, и похоже, что даже положительные отзывы о моем курсе не вызывают у девушек такого же стремления постичь суть гения, как у юношей. Кроме того, я заметил, что, когда на занятиях задаю вопрос или прошу высказать противоположное мнение, мне отвечают в основном студенты, а не студентки. Поэтому я попросил одного из своих ассистентов отмечать гендерную принадлежность отвечающих и количество используемого ими «эфирного времени». В итоге оказалось, что из года в год соотношение активности, проявляемой на лекциях мужчинами и женщинами, остается на уровне семьдесят к тридцати.

Озадаченный этим несоответствием, я выяснил, что многие мои коллеги, включая Шерил Сэндберг, заметили, что «альфа-самцы» охотно доминируют в открытых дискуссиях, в то время как женщины сначала молча наблюдают и прикидывают, как игра пойдет дальше^[85]. Результаты исследования, проведенного в 2012 году профессорами Университета Бригама Янга, Принстонского университета и Университета штата Орегон в Портленде, показали, что на академических конференциях женщины говорят значительно меньше, чем мужчины: общее время их выступлений составляет менее 75 процентов от «эфирного времени» мужчин^[86]. Однако тридцатипроцентный показатель вовлеченности представительниц прекрасного пола на моих лекциях был значительно хуже.

Боязнь выступать перед аудиторией вполне понятна, но что отбивало у женщин охоту к изучению предмета, который я преподавал? Разве им неинтересны сравнительные характеристики, позволяющие считать некоторых людей исключительными? Неужели они не ценят такие традиционные «результаты» гениальности, как величайшее творение живописи или самое революционное изобретение? Неужели женщин меньше интересует гениальность как таковая? Если да, то почему?

Ключ к разгадке был найден в материалах исследования, проведенного в 2010 году Американской ассоциацией университетских женщин (American Association of University Women, AAUW), которые были опубликованы в статье «Почему так мало? Женщины в науке, технике, инженерии и математике»^[87]. Ее авторы констатировали, что представительницам прекрасного пола приходится вести тяжелую борьбу в области STEM (Science, Technology, Engineering, and Mathematics, то есть естественных наук, технологий, инженерных дисциплин и математики) из-за очевидных стереотипов, предвзятости и неблагоприятной рабочей обстановки в колледжах и университетах. Авторы аналогичного исследования, проведенного в 2018 году Microsoft, предположили, что неуклонное падение интереса к STEM у девушек отчасти объясняется отсутствием хороших наставников и родительской поддержки^[88]. Я увидел очевидную связь: женщины меньше интересуются темой гениальности и реже выбирают сферу STEM для карьеры, потому что и в том и в другом традиционно доминируют мужчины. У представительниц прекрасного пола меньше образцов для подражания (гениев) и меньше прогрессивных наставников. Зачем записываться на курс, который будет посвящен в основном триумфальным свершениям «великих мужей»? Именно эти и ряд других причин побуждают женщин обходить стороной точные науки и мой «курс гениальности».

Историк Дин Кит Саймонтон, который более сорока лет занимается разработкой проблемы гениальности, обобщил статистику недостаточного представительства женщин в областях, традиционно ассоциирующихся с гениальностью. По данным Саймонтона, женщины составляют лишь около трех процентов наиболее заметных политических фигур в истории. В анналах истории науки на долю женщин приходится менее одного процента выдающихся личностей – капля в полностью мужском море. Даже в более «дружественной к представительницам прекрасного пола» сфере литературы великих писателей женского пола всего лишь десять процентов. В области музыки на каждую Клару Шуман или Фанни Мендельсон приходится десять известных классических композиторов-мужчин^[89]. В завершение Саймонтон отметил, что, хотя женщины составляют половину населения планеты, на протяжении всей истории их считали «незначительными, незаметными и даже не играющими никакой роли в деятельности человечества»^[90]. Мы вправе верить или не верить статистическим выкладкам Саймонтона, но в любом случае он заставляет нас задуматься, что является причиной столь низкого уровня достижений: генетическая неполноценность или культурные предрассудки. Многие сочли бы такую постановку вопроса оскорбительной, в том числе гениальная Вирджиния Вулф.

Вулф родилась в Лондоне в 1882 году в зажиточной, преуспевающей семье среднего класса. Хотя она была обеспечена книгами и репетиторами, полученное ею дешевое домашнее образование не шло ни в какое сравнение с обучением ее братьев в дорогих закрытых школах, а затем в Кембриджском университете. Однажды, когда Вирджиния занималась изучением творчества поэта Джона Мильтона, ее не пустили в университетскую библиотеку, потому что она была барышней. Возмущенная таким неравенством, она решила выяснить, как возникла гендерная предвзятость, и занялась поисками гениев женского пола на протяжении всей истории. В результате Вулф пришла к выводу, что гений является исключительно мужским социальным конструктом, и рассказала об этом в знаменитом эссе «Своя комната», опубликованном в 1929 году. Высказанные ею соображения об исключительной редкости женских достижений – и барьерах на пути к ним – остаются актуальными по сей день.

Тихая комната (где можно писать), деньги (чтобы оплачивать счета) и время для размышлений (о вещах, не связанных с воспитанием детей) стали для Вулф метафорами возможностей, которых исторически лишены женщины. «Невозможно сколотить состояние и родить тринадцать детей, – писала она. – Во-первых, у них не было возможности зарабатывать, а во-вторых, даже если бы она была, закон запрещал им владеть самостоятельно заработанными деньгами»^[91]. «Странно было бы, конечно, если бы одна из них в такой обстановке взяла да и написала шекспировскую пьесу… Ни одной женщине, когда-либо жившей или живущей, не суждено обладать шекспировским даром»^[92]. На протяжении всей истории женщинам «приходилось постоянно бороться с высказываниями вроде “Ты не можешь того, не способна на это”»^[93]. Среди тех, кто установил барьер «ты не можешь», был знаменитый просветитель Жан-Жак Руссо, который в 1758 году написал: «Женщины вообще не любят искусства, не понимают его и лишены дарований»^[94].

Осознание того, что их надежды исторически обречены на поражение, вынуждало многих женщин-гениев скрывать свои имена и гендерную принадлежность. Джейн Остин опубликовала «Гордость и предубеждение» как анонимный автор. Первое издание «Франкенштейна» Мэри Шелли тоже было анонимным. Другие гениальные писатели-женщины печатались под мужскими псевдонимами, в том числе Жорж Санд (Аврора Дюдеван), Даниэль Стерн (Мари д’Агу), Джордж Элиот (Мэри Энн Эванс), Каррер Белл (Шарлотта Бронте) и Эллис Белл (Эмили Бронте). Это не позволяло им в полной мере насладиться всемирным признанием, зато их произведения получили шанс быть опубликованными и прочитанными. Как может гений изменить мир, если его творчество остается неизвестным?

Признание, которое получила Вулф, и проблемы, на которые она указала в своем знаменитом эссе, несомненно, вдохновили многих женщин-писателей в последующие эпохи. Великие литераторы Тони Моррисон (она посвятила Вулф свою магистерскую диссертацию), Перл Бак, Маргарет Этвуд и Джойс Кэрол Оутс писали или пишут под собственными именами, и сегодня женщины-авторы, похоже, наслаждаются таким же статусом и мощным звучанием своих голосов, что и мужчины. Но если это правда, тогда почему Джоан Роулинг, Филлис Дороти Джеймс и Эрика Митчелл считали необходимым стать Дж. К. Роулинг, Ф. Д. Джеймс и Э. Л. Джеймс? Почему Нелл Харпер Ли убирала из подписи свое первое имя Нелл? Кристофер Литтл, литературный агент Роулинг, сказал ей, что ее книги о Гарри Поттере будут продаваться лучше, если она прикинется мужчиной^[95].

«Гениальные труды требуют колоссальных усилий», – писала Вирджиния Вулф в «Своей комнате». Эта проблема усугубляется тем, что мир равнодушен к избыточному бремени семейных обязанностей, возложенных на творческую женщину, и что даже гении-мужчины враждебно относятся к идее облегчить его. «Материальные трудности были мучительны, но еще хуже оказывались нематериальные… Гениям-мужчинам приходилось сражаться с равнодушием целого мира, но женщина имела дело не с равнодушием, а с враждебностью»^[96]. Враждебность – дитя страха, боязни потерять власть, статус и богатство. Страх перед женскими достижениями является частью того, что Вулф назвала «интереснейшим мужским комплексом… внутренней потребностью превосходить: важно даже не то, что ОНА неполноценна, а то, что ОН – главный»^[97].

Чтобы обеспечить свое превосходство, мужчины, по словам Вулф, разработали простую стратегию: они заставляют женщин выглядеть вдвое меньше, а себя – вдвое больше. «Все эти века представительницы прекрасного пола выступали в роли волшебных зеркал, в которых мужчины отражались настоящими гигантами… Вот почему Наполеон и Муссолини так настаивали на женской неполноценности, в противном случае они лишились бы возвеличивания. Это частично объясняет, почему мужчины так нуждаются в женщинах»^[98].

Наполеон действительно сказал: «Женщины – не что иное, как машины для производства детей». Среди тех людей, кого мы считаем великими, он был не единственным в своем женоненавистничестве. Поэт Джордж Гордон Байрон писал, что женщины «должны следить за домом, быть хорошо одеты и сыты, но не ходить в общество, быть хорошо образованы в области религии, но не читать ни поэзии, ни политических сочинений, только духовные и поварские книги» и что «музыки, рисования, танцев и время от времени немножко садоводства и земледелия» женщинам вполне достаточно^[99]. Музыка? Тогда почему бы не женщина-композитор? Литературный критик доктор Сэмюэл Джонсон был категорически против: «Женщина, сочиняющая музыку, сэр, что собака, которая ходит на задних лапах: получается плохо, но сам факт того, что вообще что-то получается, – уже сюрприз»^[100]. Кстати, в своих размышлениях о браке Чарльз Дарвин тщательно сравнивал достоинства и недостатки собаки и жены как потенциального спутника жизни^[101]. К этому остается добавить слова Пикассо: «Ничто так не похоже на пуделя, как другой пудель, то же самое относится и к женщинам»^[102].

Хотелось бы ожидать или просто надеяться, что мудрые философы прошлого считали себя выше мизогинии. К сожалению, зачастую это было не так. Хотя мы должны благодарить Артура Шопенгауэра за его замечательную метафору «гений похож на стрелка, попадающего в такую цель, до которой другие не в состоянии достать даже взором»^[103], похоже, он был далек от этой цели, когда в своем эссе «О женщинах» (1851) написал: «Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины: вся его красота и кроется в этом побуждении. С большим основанием его можно было бы назвать неэстетичным или неизящным полом. И действительно, женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам; и если они предаются им и носятся с ними, то это не более как простое обезьянничанье из кокетства и желания нравиться»^[104].

Конечно, объективные ученые могли бы судить о мире беспристрастно. Однако один из первых нейробиологов, Поль Брока, в честь которого названа одна из зон мозга, в 1862 году заявил, что «мозг у мужчин больше, чем у женщин; у выдающихся мужчин больше, чем у людей посредственных; у высших рас больше, чем у низших [читай “африканских”]»^[105]. Брока был не прав, поскольку в настоящее время доказано, что размер мозга в основном зависит от размера тела, а не от пола или расы. Возможно, в 2005 году известному физику-теоретику Стивену Хокингу нужно было промолчать и не заявлять следующее: «Общепризнано, что представительницы прекрасного пола превосходят мужчин в таких областях, как языки, личные взаимоотношения и многозадачность, но уступают им в чтении карт и ориентировании в пространстве. Поэтому вполне разумно предположить, что женщины могут быть менее хороши в математике и физике»^[106]. В том же году экономист и бывший президент Гарварда Лоуренс Саммерс сделал скандальное заявление о том, что мужчины добиваются лучших, чем женщины, результатов в математике – и науках в целом – в силу биологических различий между полами и что скромное количество представительниц прекрасного пола в определенных областях объясняется их нежеланием работать сверхурочно и жертвовать семьей ради карьеры»^[107]. Вскоре после этих слов ему предложили уйти в отставку – и он ушел.

Даже Альберт Эйнштейн не вышел за рамки парадигмы своего времени, когда в 1920 году довольно осторожно сказал: «Женщинам необходимо облегчить путь в науку, как и пути во все иные сферы. Однако поймите меня правильно: на возможные результаты этого я смотрю с некоторым скепсисом. Имею в виду определенные ограничения, заложенные в женской натуре самой природой, из-за которых мы не можем применять к представительницам прекрасного пола те же стандарты и ждать от них того же, что и от мужчин»^[108]. Возможно, чтобы объяснить сексистские и ошибочные комментарии современников Эйнштейна, следует обратиться к другой приписываемой ему цитате: «Разница между глупостью и гениальностью состоит в том, что у гениальности есть пределы». Как известно, человеческая глупость не имеет возраста и неподвластна времени.

Извечное глупое игнорирование интеллектуального потенциалаполовины человечества глубоко укоренилось в нашей культуре. В Книге Бытия сотворенная из ребра мужчины Ева считается нашей праматерью, но при этом именуется грешницей и соблазнительницей. В индуизме, согласно книге «Законы Ману» (около II века до нашей эры), женщина считается неспособной к самостоятельности и должна жить под контролем своего отца или мужа. Древнекитайский мудрец Конфуций тоже выступал за иерархический общественный порядок, основанный на гендерных различиях. Три основные западные религии – иудаизм, христианство и ислам – традиционно разделяли женщин во время богослужения, предоставляя им место, удаленное от алтаря или главного молитвенного зала.

Авторитетные мужи устанавливали правила для образовательных учреждений на Западе, в том числе университетов, профессиональных училищ, художественных академий и музыкальных консерваторий. Исторически только мужчины имели возможность получить качественное образование, и только они поступали в университеты. Первой женщиной, имевшей степень доктора философии, была Елена Корнаро-Пископия (окончила Падуанский университет в 1678 году). Композитор Бах в 1723 году переехал в Лейпциг, чтобы его многочисленные сыновья смогли воспользоваться правом бесплатного обучения в университете, недоступным столь же многочисленным его дочерям. Полтора века спустя женщинам разрешили посещать университетские лекции в Германии при условии, что они будут находиться за занавесом. В 1793 году их стали принимать в Парижскую музыкальную консерваторию, однако туда им следовало входить через отдельную дверь. Женщины могли обучаться игре на музыкальных инструментах, но не допускались на курс композиции ввиду распространенного мнения об ограниченности их творческих возможностей. Когда в 1768 году в Лондоне была основана Королевская академия художеств, в число ее сорока членов вошли всего две женщины – Мэри Мозер и Ангелика Кауфман, и лишь в 1936 году – еще одна женщина, Лаура Найт. В Париже до 1897 года женщин не принимали в спонсируемую государством Школу изящных искусств, и долгое время, так же как в Лондоне, им запрещали выполнять учебные анатомические этюды обнаженных моделей, хотя они являются одной из основ курса обучения рисунку^[109]. Кроме того, женщинам-художникам ограничивали доступ к другим местам, где можно было овладевать мастерством. Например, у известного художника-анималиста XIX века Розы Бонёр (1822–1899), работы которой славятся реалистичностью и детальностью^[110], была серьезная проблема: чтобы приблизиться к своим моделям на ярмарках лошадей или бойнях, ей нужно было носить брюки, а не длинные юбки, обычные для женщин того времени. «У меня не было другого выбора, – писала она, – кроме как признать, что одежда моего пола была сплошным неудобством. Поэтому я испросила у префекта полиции разрешения носить мужскую одежду»^[111].

Для женщин считалось предосудительным носить брюки. Они не имели права голосовать в Соединенном Королевстве до 1918 года, а в Соединенных Штатах – до 1920 года. В 1880-е годы Мария Кюри не могла изучать науки или что-либо еще в польском университете. До 1889 года женщин не принимали в знаменитый Эдинбургский университет. В 1960 году в Гарварде была лишь одна женщина-профессор, а в Йеле и Принстоне – ни одной^[112]. До 1969 года представительниц прекрасного пола не принимали в Принстон и Йель. Начиная с 1963 года женщины могли посещать занятия в Гарварде в качестве студентов сестринского колледжа Рэдклифф, однако полное слияние Гарварда с этим колледжем произошло лишь в 1999 году. В 1969 году, когда в Йеле и Принстоне было введено совместное обучение, декан первого курса Гарвардского университета Фрэнсис Скидди фон Штаде заявил: «Проще говоря, я не вижу, чтобы женщины с высшим образованием могли в обозримом будущем внести сколько-нибудь существенный вклад в развитие общества. Я считаю, что они не перестанут выходить замуж и/или рожать детей. Если же они все-таки сделают это, то не справятся со своей нынешней ролью женщин»^[113]. Никто не осмелился возразить фон Штаде, по крайней мере в печати. Женщины без вузовского диплома считались некомпетентными в финансовых вопросах и не могли получить кредит или начать бизнес без поручителя-мужчины. В 1972 году Майкл Сондерс из Флориды, управляющий агентством недвижимости, годовой объем продаж которого в настоящий момент составляет почти 2 миллиарда долларов, получил согласие на выделение бизнес-кредита, но, когда в банке узнали, что Майкл – женщина, решение аннулировали. Чтобы положить конец такой гендерной дискриминации, в 1974 году Конгресс США принял закон «О равных возможностях при кредитовании». Но даже в 2018 году генеральный секретарь Организации экономического сотрудничества и развития Хосе Анхель Гурриа с сожалением признал: «Нам приходится сражаться с многовековым наследием традиций и культуры»^[114].

Глубоко укоренившиеся культурные предубеждения погубили творческую карьеру многих одаренных женщин. Отец Фанни Мендельсон поучал ее в 1820 году, когда начинающему композитору было пятнадцать лет: «То, что ты написала мне в одном из писем о своих музыкальных деяниях в связи с Феликсом [ее братом, знаменитым композитором], было хорошо задумано и выражено. Возможно, для него музыка станет профессией, для тебя же она может быть только украшением и никогда не сможет, да и не должна стать основой твоего существования… Тебе нужно серьезнее и прилежнее готовиться к получению истинной и единственно возможной профессии для девочки – профессии домохозяйки». В сомнениях о себе двадцатилетняя Клара Шуман с горечью написала в 1839 году: «Когда-то я считала, что обладаю творческим талантом, но я отказалась от этой мысли; женщина не должна писать музыку, ведь пока что ни одной это не удавалось. Стоит ли мне ждать, что я стану первой?»^[115] Многообещающему композитору Альме Малер ее муж Густав Малер заявил в 1902 году: «Жребий композитора или рабочего выпадает мне, вам же отводится роль любящего товарища и понимающего партнера». В конце концов их брак распался, и расстроенная Альма воскликнула: «Кто поможет мне найти СЕБЯ! Я опустилась до уровня прислуги!»^[116] Софья Толстая родила своему мужу Льву Толстому тринадцать детей, а ее стремление к творчеству было «раздавлено и задушено». Она семь раз редактировала и переписывала роман «Война и мир», но не оставила собственного творческого наследия.

Служила и я, сорок лет скоро, гению. И знаю, как сотни раз поднималась во мне умственная жизнь, всякие желания, энергия, стремление к развитию, любовь к искусствам, к музыке… И все эти порывы я подавляла и глушила и опять, и опять, и теперь, и так до конца жизни буду так или иначе служить своему гению. Всякий спросит: «Но для чего тебе, ничтожной женщине, нужна была эта умственная или художественная жизнь?» И на этот вопрос я могу ответить одно: «Я не знаю, но вечно подавлять ее, чтоб материально служить гению, – большое страдание»^[117].

Многие гениальные представительницы прекрасного пола прошлых веков были скрыты от наших глаз, потому что мужчины вычеркнули их из истории. Египетская женщина-фараон Хатшепсут правила с 1479 по 1458 год до нашей эры; египтолог Джеймс Генри Брэстед назвал ее «первой великой женщиной в истории, о которой до нас дошли сведения»^[118]. За двадцать лет правления было произведено так много скульптурных изображений Хатшепсут, что теперь они есть в коллекциях почти всех крупных музеев мира. Однако сразу после ее смерти память о ней была тщательно изъята из египетской истории. Статуи Хатшепсут были разбиты, а надписи о ней стерты. По мнению историков, причина столь разрушительной реакции очевидна: вместо того чтобы играть традиционную роль регента, Хатшепсут провозгласила себя фараоном, что было воспринято как государственное преступление. Только в 1920-е годы археологи нашли и восстановили некогда заброшенные свидетельства ее царствования^[119]. Сегодня Хатшепсут можно увидеть во всем ее мужском великолепии в Египетском национальном музее в Каире и Метрополитен-музее в Нью-Йорке (см. ил. 2.1).

Монахиня Хильдегарда Бингенская (1098–1179) не была святой, во всяком случае не родилась таковой. Однако она была средневековым человеком с энциклопедическими знаниями, жившим задолго до появления гения эпохи Возрождения Леонардо да Винчи. Хильдегарда была проповедником, поэтом, художником, политиком, теологом, музыкантом, биологом, зоологом, ботаником и астрономом^[120]. Она переписывалась с четырьмя римскими папами (называла одного из них ослом) и боролась с церковными властями, которые пытались заставить ее замолчать, отлучив от церкви. В течение многих столетий она томилась в безвестности. Но в 1980-е годы после появления программ феминологических исследований ее репутация как средневекового провидца была восстановлена. В 2012 году Папа Римский Бенедикт XVI канонизировал Хильдегарду и объявил ее Доктором Церкви. Она стала четвертой женщиной из тридцати пяти, причисленных к лику святых.

Еще одной воскресшей из небытия женщиной-гением стала итальянская художница эпохи барокко Артемизия Джентилески (1593–1653 (?)). На протяжении веков некоторые работы Джентилески приписывались художникам-мужчинам, в том числе ее отцу Орацио и неаполитанскому художнику Бернардо Каваллино (1616–1656)^[121]. Неужели меценаты не верили, что картины такого страстного драматического накала могут быть написаны только женщиной? За этим драматизмом скрывается печальная история: в девичестве Артемизию изнасиловал ее учитель и наставник Агостино Тасси (1578–1644). Дело дошло до суда, и девушке, чтобы доказать правдивость своих показаний, пришлось подвергнуться унизительному гинекологическому освидетельствованию и даже физическим пыткам – раздавливанию пальцев тисками^[122]. Насильник был признан виновным, но приговор вскоре аннулировали, а жертву объявили падшей женщиной. В течение последующих десятилетий Джентилески изображала на своих картинах акты сексуальной агрессии или женского возмездия за сексуальное насилие (см. ил. 2.2). В наши дни многие считают Артемизию Джентилески художественным гением высочайшего класса, но современники видели в ней нечто диковинное – редкое явление в мире живописцев-мужчин и поучительную историю об опасностях, подстерегающих женщину в этом мире. Отголоски такого отношения к ней сохранились по сей день, и если бы Артемизия Джентилески жила в наше время, то она могла бы участвовать в движении #MeToo, где жертвы насилия рассказывают в социальных сетях, что им довелось вынести.

Иллюстрация 2.2. Гений изменяет границы условности, как это можно увидеть на уникальном по градусу драматической напряженности полотне Артемизии Джентилески «Юдифь, обезглавливающая Олоферна» (1611–1612). Юдифь мстит ассирийскому полководцу Олоферну (сюжет взят из апокрифической Книги Юдифи). Это первая из пяти картин, в которых Джентилески изобразила кровавое обезглавливание Олоферна (Музей Каподимонте, Неаполь).

Продолжать список позабытых, дискредитированных и неудачливых гениев-женщин можно очень долго. Математик Ада Лавлейс (1815–1852) первой из мужчин и женщин поняла, что механический калькулятор XIX века можно использовать не только для математических вычислений, но и как инструмент хранения и обработки любых данных, которые выражаются символами: слов, логических мыслей и даже музыки. По сути, она предсказала появление «мыслящей машины». Дочь гениального лорда Байрона Ада называла себя «природным гением» в математике. Сегодня ее считают одним из первых компьютерных программистов, но она умерла в тридцать шесть лет от рака матки и не дожила до исполнения своего пророчества^[123]. Розалинд Франклин (1920–1958) была английским биофизиком и специалистом по рентгеноструктурному анализу. Ее изыскания помогли получить ключевую информацию для идентификации структуры двойной спирали ДНК. Сделанные ею рентгеновские снимки были переданы коллегам-мужчинам, поэтому не она, а они получили Нобелевскую премию (подробнее о Франклин в главе 11). Лиза Мейтнер (1878–1968) была австрийско-шведским физиком. В ее честь назван 109-й элемент таблицы Менделеева – мейтнерий. В 1938–1939 годах она и Отто Ган совместно открыли процесс расщепления урана, на основе которого впоследствии была создана атомная бомба. Однако Нобелевская премия по химии за это открытие в 1944 году досталась ему одному^[124]. В 1960-е годы муж Маргарет Кин (род. 1927), о которой Тим Бёртон снял фильм «Большие глаза» (2014), заставлял художницу подписывать картины его именем и продавал их как свои. В конце концов она устала от постоянной лжи и необходимости скрывать свое творчество и в 1986 году подала на него в суд. Судья предложил каждому из них написать картину прямо в зале заседаний. Такая «экспертиза» продемонстрировала, что подлинным создателем уникальных «большеглазых беспризорников» была миссис, а не мистер Кин. Суд постановил выплатить ей 4 миллиона долларов компенсации, но к тому времени Уолтер Кин уже растратил незаконно полученные деньги^[125].

Деньги – великий фасилитатор достижений независимо от гендерной принадлежности человека. Как говорила Вирджиния Вулф, они открывают двери возможностей. Мы знаем, что на протяжении всей истории у женщин было меньше финансовых ресурсов, чем у мужчин, поскольку за одинаковое количество и качество труда им платили меньше. В 1955 году в Соединенных Штатах разрыв в оплате одинакового труда был таким, что на каждый доллар, заработанный мужчинами, женщины получали только 65 центов. К 2006 году показатель подрос до 80 центов, но с тех пор разрыв не сокращался^[126]. В 2019 году женская сборная США по футболу подала иск против национальной федерации, обвинив ее в гендерной дискриминации и требуя равной оплаты с мужской командой^[127]. В том же году на церемонии вручения премии «Золотой глобус» движение #timesup провело акцию протеста за равную оплату труда в Голливуде. Тем не менее до сих пор в мире женщины нередко зарабатывают меньше, чем мужчины. Возможно, более актуальным для темы гениальности является тот факт, что лишь 17 процентов американских стартапов предпринимают женщины и к ним поступает только 2,2 процента средств, выделяемых венчурными фондами на воплощение и развитие идей^[128].

Арета Франклин пела еще об одной вещи, в которой женщинам исторически отказывают, – об УВАЖЕНИИ. В 2018 году New York Times начала заглаживать вину за то, что с 1851 года подавляющее большинство опубликованных некрологов посвящено мужчинам (до сих пор эта цифра составляет около 80 процентов)^[129]. Чтобы исправить историческую несправедливость (обеспечить признание, соразмерное достижениям), а следовательно, предоставить читателям больше женских образцов для подражания, газета запустила проект «Незамеченные» (Overlooked) и начала регулярно публиковать рассказы о гениях, в свое время не удостоившихся некрологов, таких как романист Шарлотта Бронте, строитель Бруклинского моста Эмили Роблинг и поэт Сильвия Плат. Следуя этому примеру, авторы книг для широкой аудитории и кинематографисты стали создавать проекты, подобные бестселлеру «Скрытые фигуры: американская мечта и нерассказанная история чернокожих женщин-математиков, которые помогли выиграть космическую гонку» (Hidden Figures: The American Dream and the Untold Story of the Black Women Mathematicians Who Helped Win the Space Race, 2016), послужившему основой для фильма «Скрытые фигуры». Такие инициативы предупреждают нас об опасностях культурной предвзятости и прямо или косвенно призывают избавиться от нее.

А теперь позвольте упомянуть еще об одной вещи, скрытой от наших глаз: многие представительницы прекрасного пола относятся к себе подобным с тем же предубеждением, что и мужчины. Авторы книги «Проблемы секса и гендера на президентских выборах 2016 года» показали, что женщины, рвущиеся к власти, вызывают крайнюю неприязнь не только у большинства мужчин, но и у 30 процентов женщин^[130]. В 2019 году специалисты из Университета Генриха Гейне в Германии опубликовали материалы исследования «Предвзятое отношение к женщинам-лидерам: результаты открытых и анонимных опросов», в ходе которого было проведено анкетирование 1529 участников. Когда анкетирование было открытым, предвзятость к женщинам-лидерам проявили 10 процентов женщин и 36 процентов мужчин. Однако когда участникам была обеспечена полная конфиденциальность, то цифры подскочили до 28 процентов у женщин и 45 процентов у мужчин^[131]. Кроме того, исследователи обнаружили, что женщины, которые предвзято относились к себе подобным, зачастую не осознавали этого. Такое несоответствие между представлением о себе и реальностью психологи называют «неявной предвзятостью», «невольным предубеждением» или «слепым пятном предубеждения»^[132]. В упомянутой статье Американской ассоциации университетских женщин (American Association of University Women, AAUW) «Почему так мало? Женщины в науке, технике, инженерии и математике» отмечается, что такие «слепые пятна предубеждений», свойственные как женщинам, так и мужчинам, искоренить труднее, потому что мы не осознаем их^[133].

Помните эксперимент Кэтрин Николс? Большинство литературных агентов-женщин предпочли взять на рецензию рукопись романа, подписанную мужским псевдонимом. В 2012 году психологи из Йеля провели тест на предвзятость среди 127 профессоров, мужчин и женщин, предложив им рассмотреть заявку кандидата на должность менеджера научной лаборатории^[134]. Им разослали идентичное резюме и от имени мужчины, и от имени женщины. Мужчину сочли более предпочтительным кандидатом на эту должность, поскольку признали его не только более подходящим для найма, но и достойным более высокой зарплаты и права быть наставником. Удивительно, но такая предубежденность против представительниц прекрасного пола оказалась одинаковой как у мужчин, так и у женщин. Иногда женщины проявляют более сильную предвзятость к себе подобным, чем мужчины. В 2013 году исследователи из Гарварда Мазарин Банаджи и Энтони Гринвальд опубликовали результаты «Теста на скрытую связь между гендером и карьерой», который использовали для изучения отношения к представительницам прекрасного пола на рабочем месте и дома. Ученые обнаружили, что предсказуемого стереотипа относительно места женщины в обществе придерживаются 75 процентов мужчин и что такую же позицию занимают 80 процентов женщин^[135].

Смысл вышесказанного заключается не в том, чтобы снять бремя вины с мужчин, перекладывая его на женщин. Напротив, приведенные исследования показывают, насколько эффективно мужчины справляются с укоренившимися в подсознании гендерными предубеждениями. Исторически сложилось так, что сильная половина человечества контролирует большинство вещей, в том числе социальный дискурс на тему гендерной идентификации и гениальности. Если сегодняшние женщины, так же как мужчины, верят, что лидер, меняющий правила игры, должен быть высоким сильным белым мужчиной с портфелем, то кто в этом виноват?

Вот так тонко мы подошли к вопросу о гениях исходя из их гендерной принадлежности. Действительно ли тут есть разница? Неужели литературный гений Чарльза Диккенса был сильнее гения Луизы Мэй Олкотт? Неужели Томас Эдисон, автор крылатой фразы «Гений – это 99 процентов пота», был более упорным, чем Мария Кюри, которая годами трудилась, перемешивая чаны с урановой смолкой в опасных для жизни условиях? Почему Эдисона, а не Кюри считают олицетворением настойчивости? Как ни странно, автор впечатляющего бестселлера «Твердость характера: как развить в себе главное качество успешных людей» Ангела Дакворт не упоминает о Кюри и не затрагивает тему «женщина и настойчивость» или «женщина и твердость характера». Почему от нас скрывают эту женскую привычку к достижению высочайших вершин? История показывает, что женщине, желающей стать признанным гением, требуется дополнительная доза упорства.

Лауреат Нобелевской премии Тони Моррисон знала это. Оцените, в каких условиях она трудилась, когда пребывала на пике своей карьеры, по сравнению с другим лауреатом Нобелевской премии, Эрнестом Хемингуэем, когда тот создавал свои лучшие произведения. В 1965 году Моррисон была матерью-одиночкой, жившей в небольшом арендованном доме в Куинсе (Нью-Йорк). Она вставала в четыре часа, чтобы потрудиться над очередным романом, затем отвозила двоих сыновей в школу на Манхэттене, где работала редактором в издательстве Random House, и забирала их после окончания рабочего дня, чтобы отвезти домой. Уложив мальчиков спать, Моррисон возвращалась к сочинительству. В 1931 году богатые родственники Эрнеста Хемингуэя помогли ему купить самый большой дом на острове Ки-Уэст. Там он по утрам писал в отдельной студии, пристроенной к дому, а после обеда рыбачил. В 2019 году The Guardian опубликовала статью Бриджид Шульте «Главный враг женщины? Отсутствие времени для себя», в которой автор на множестве исторических примеров показывает, что женщине, желающей выкроить время для творчества, требуются исключительное упорство и твердость характера^[136].

Что все это может означать для работодателей и супругов современных представительниц прекрасного пола? Они должны предоставить им пространство, зарплату и, главное, время. Что это может означать для родителей, озабоченных счастьем и будущим успехом своих отпрысков? Ну, для начала они больше не должны одевать дочерей в футболки с некогда популярной надписью «Я слишком красива, чтобы заниматься работой по дому, вот почему за меня это делает брат». Кроме того, им не следует укоренять гендерные стереотипы более незаметными способами. Недавно New York Times опубликовала статью «Скажи мне, Google, мой сын гений?», где отмечается, что в настоящее время запрос «Талантлив ли мой сын?» встречается в интернете в 2,5 раза чаще, чем «Талантлива ли моя дочь?», а вопрос «Страдает ли моя дочь ожирением?» интересует родителей в два раза чаще, чем такой же вопрос относительно сына^[137]. Следовательно, нынешний коэффициент предвзятости к гениям составляет примерно 2,5 к 1 не в пользу женщин. Эта игра всегда была нечестной и остается таковой до сих пор, потому что даже самым прогрессивным современным родителям трудно избавиться от скрытых культурных предубеждений.

И напоследок еще один статистический факт от профессора Дина Кита Саймонтона: на каждую женщину, в которой удается распознать гения, приходится десять мужчин^[138]. Если это действительно так, то можно предположить, что по самому грубому подсчету гендерные предубеждения препятствуют формированию девяти из каждых двадцати потенциальных гениев. Если бы вы управляли бизнесом (назовем его «компанией человеческого потенциала»), разве стали бы вы позволять девяти из каждых двадцати работающих на вас гениев бездельничать? Правда ли, что глупость, как предположил Эйнштейн, не имеет возраста и неподвластна времени?

Избавление от глупых привычек требует действия и начинается с осознания фактов. Поймите, что «недостающие девять» теряются из-за гендерных предубеждений, что причина кроется в культуре, а не в отсутствии генетических дарований, что у женщин есть те же скрытые привычки гениальности, что и у мужчин, и, возможно, дополнительная доза резилентности. Подумайте о последствиях того, насколько разное отношение к ведению домашнего хозяйства и достижениям вы пытаетесь внушить своим дочерям и сыновьям. И наконец, если ваши друзья, коллеги и члены семьи попросят вас порекомендовать к прочтению только одну главу данной книги, посоветуйте им эту.

Глава 3
Будьте осторожны с «мыльным пузырем вундеркинда»

В 2004 году героем одного из сюжетов ток-шоу 60 Minutes стал Джей Гринберг, двенадцатилетний композитор с выдающимися способностями. Юный Гринберг сказал ведущему, Скотту Пелли, что музыка просто заполняет его голову и ему остается только сесть за компьютер и записать ноты. Он уже написал пять симфоний, которые чудесным образом прозвучали у него в голове: «Я просто услышал их, словно это были оркестровые исполнения уже написанных произведений». В ходе последующего обсуждения репортажа о Гринберге на CBS Сэмюэл Зиман, профессор знаменитой Джульярдской школы музыки, сказал: «Что касается композиции, мы имеем дело с чудом на уровне величайших вундеркиндов в истории. Я имею в виду таких, как Моцарт, Мендельсон и Сен-Санс». Вскоре после этого еще один вундеркинд, скрипичный виртуоз Джошуа Белл, заказал Гринбергу концерт для скрипки с оркестром и первым исполнил его с оркестром Св. Луки в Карнеги-холле. Мировая музыкальная общественность согласилась называть Гринберга современным Моцартом.

А теперь давайте перейдем к еще одному музыкальному вундеркинду. В 2017 году программа 60 Minutes показала специальный репортаж об английском музыкальном вундеркинде Альме Дойчер и тоже сравнила эту двенадцатилетнюю девочку с Моцартом^[139]. Дойчер, как и Моцарт, могла определять и называть любые услышанные ноты почти с рождения; в четыре года она сочиняла музыкальные произведения, а в двенадцать написала полнометражную оперу «Золушка» для города Вены^[140]. Эта опера действительно очень похожа на музыку Моцарта (ее фрагменты можно послушать на YouTube). Почему Гринберга, Дойчер и почти всех других вундеркиндов сравнивают с Моцартом? Потому что Моцарт считается «золотым стандартом».

Двадцать седьмого января 1756 года Леопольд Моцарт и его жена Анна Мария (урожденная Пертль) окрестили своего сына и записали в церковной книге под именем Иоганн Хризостом Вольфганг Теофил Моцарт^[141]. Позднее Моцарт сменил греческое Theophilus (любимый Богом) на латинский вариант этого имени Amadeus. С точки зрения генетики это имя было полностью оправдано: Моцарт получил поистине божественное музыкальное дарование. Он был музыкантом в четвертом поколении, частью рода из пяти поколений (два сына Моцарта, не оставившие потомства, стали музыкантами)^[142]. Судя по всему, основная часть музыкальных генов досталась ему от матери. Хотя Анна Мария не была отмечена музыкальными талантами высокого уровня, ее отец и дед были церковными музыкантами^[143]. Леопольд Моцарт родился в семье переплетчиков в Аугсбурге (Германия). Осознавая ограниченность собственных музыкальных дарований, он направил все усилия на развитие блестящих задатков своего сына – Вольфганга.

Юный Моцарт был одержим музыкой. По свидетельству его старшей сестры Марии Анны (по прозвищу Наннерль), он в трехлетнем возрасте дотягивался до клавиш отцовского клавесина и подбирал разные созвучия, больше всего радуясь, когда ему удавалось поймать «сладкую» терцию^[144] (сочетание двух звуков, извлекаемых из клавиш через одну). Мальчик был не только виртуозным пианистом, но и одаренным скрипачом. Этот инструмент он освоил интуитивно, благодаря своей мотографической памяти (способности видеть ноту в партитуре и точно запоминать расстановку пальцев на грифе для извлечения соответствующего звука). То же касалось и органа, на котором он начал играть в шесть лет, хотя ему приходилось делать это стоя, чтобы ногами дотягиваться до педалей. Кроме того, у Моцарта была великолепная фонографическая память. Например, в четырнадцать лет, один раз услышав двухминутную музыкальную композицию (Miserere Грегорио Аллегри), он записал ее по памяти, ноту за нотой. Абсолютный слух, идеальная фоно- и мотографическая память – всем этим вундеркинд Моцарт был наделен в полной мере.

Необычайно пробивной Леопольд повез талантливого Вольфганга и его одаренную старшую сестру Наннерль в концертное турне по ведущим монархическим дворам Европы. Связи Моцарта-старшего и его куртуазные манеры позволяли ему добиваться аудиенции у королевских особ, чтобы продемонстрировать им чудо-ребенка – Вольфганга. Исключительные дарования мальчика вызывали неописуемый восторг у монархов, профессиональных музыкантов и великосветской публики. Один из видных граждан Зальцбурга назвал его «чудом природы и искусства»^[145].

Согласно определению в толковом словаре, «чудо» означает нечто поразительное, удивляющее своей необычайностью, выдающееся среди себе подобных в природе и необязательно связано с молодостью ^[146]. Трехсоткилограммовая слоновая черепаха с Галапагосских островов – такое же чудо природы, как и четырехтысячелетняя калифорнийская секвойя. У Пикассо талант рисовальщика проявился в три года, Джон Стюарт Милль в шестилетнем возрасте написал историю Рима, а Билл Гейтс в восьмом классе получил самый высокий в штате Вашингтон балл за математический тест по программе старшей школы^[147]. Обычным людям такие таланты кажутся необъяснимыми.

Необычайно одаренные дети всегда вызывают восхищение, и их часто именуют вундеркиндами. Вспомните показанный по сети Lifetime в 2015 году первый выпуск реалити-шоу Child Genius, в ходе которого участники в возрасте от восьми до двенадцати лет соревновались за звание «Гениальный ребенок» года. Юные конкурсанты – с IQ от 140 до 158 – демонстрировали исключительную память и способности к вычислениям. Райан умножал и делил в уме четырехзначные числа. Кэтрин запоминала последовательность всех пятидесяти двух игральных карт в колоде. Другие могли мгновенно вспомнить данные о скорости ветра и атмосферном давлении в определенные штормовые дни. Наградой победителю стала академическая стипендия в 100 тысяч долларов.

В 2018 году NBC попыталась удовлетворить наш аппетит к вундеркиндам с помощью телеигры Genius Junior – в телевизионной сфере слова «гений» и «молодежь» считаются синонимами. В этой игре две команды из трех претендентов сражаются за суперприз в 400 тысяч долларов. Как и в шоу Child Genius, в телеигре Genius Junior оцениваются способности к математике и запоминанию, а также знание географии и правописания (только слова пишутся в обратном порядке букв). Юные участники обеих программ демонстрируют впечатляющие дарования, но лишь в определенных областях, где критериями количественной оценки памяти и навыков служат правильные ответы. Это объясняется тем, что вундеркинды обычно проявляют себя в областях, управляемых строгими правилами, таких как шахматы, математика, музыка и мнемоническая обработка информации. Но можно ли назвать участников Child Genius и Genius Junior настоящими гениями? Нет. Они просто вундеркинды.

Разница в том, что гении творят. Они используют оригинальное мышление, которое влияет на традиции и ценности общества, и тем самым изменяют мир. Вундеркинды просто подражают. Это исполнители, которые добиваются выдающихся успехов в необычайно раннем возрасте. Однако вундеркинды не становятся первопроходцами в своих областях и не изменяют их направления. Хотя эти дети развиваются раньше положенного срока, у такого развития есть временно´е ограничение, то есть «срок годности». Если к семнадцати или восемнадцати годам они не начнут развивать свое творческое «я», то, возможно, уже никогда этого не сделают.

Возьмем, к примеру, виолончелиста Йо-Йо Ма, который был вундеркиндом. Его виртуозное исполнение доставляет нам сегодня огромное удовольствие, но Ма охотно признает, что он не гений^[148]. Он не пишет музыку и не оставит нам ничего, кроме своих трактовок чужих произведений. Подумайте о множестве людей, чей гений раскрылся в зрелом возрасте, таких как Ван Гог, Поль Сезанн, Джексон Поллок, Антонин Дворжак, Джузеппе Верди, Майкл Фарадей и Тони Моррисон. Шекспир достиг расцвета своей творческой мощи лишь к тридцати шести годам^[149]. Моцарт в тридцать пять лет уже покинул этот мир. Дарвин продемонстрировал миру свою гениальность еще позже, опубликовав революционный труд «О происхождении видов» в пятьдесят лет. Некоторые сферы деятельности, в особенности научная, основаны на долговременных наблюдениях и измерениях. Вот почему понятие «вундеркинд» в какой-то степени зависит от рода деятельности. Десятилетние участники программ Child Genius и Genius Junior могут демонстрировать фантастические успехи в математике, правописании, музыке или шахматах, но они не сочиняют интроспективную прозу. В отличие от большинства вундеркиндов, Моцарт получил от природы не только музыкальное дарование, которое обычно проявляется в раннем возрасте, но и редкую способность к творчеству.

Однако вернемся к гастролям семейства Моцартов. Они выехали из Зальцбурга 18 сентября 1762 года и вернулись с триумфом 29 ноября 1766 года – турне длилось около четырех лет. По словам Леопольда, они путешествовали как «благородные аристократы»: в собственной карете, запряженной иногда шестью лошадьми, и с двумя слугами. Их с восторгом принимали европейские монархи, питавшие искреннюю любовь к музыке. Они выступали во многих культурных центрах к северу от Альп: в Вене, Мюнхене, Франкфурте, Брюсселе, Амстердаме, Париже и Лондоне.

Повсюду Вольфганг становился любимцем сиятельных особ. Говорят, что шестилетний Моцарт сидел на коленях у императрицы Марии Терезии, которая подарила ему великолепный комплект одежды, и поцеловал одну из дочерей императрицы (будущую королеву Франции Марию-Антуанетту), пообещав жениться на ней, когда он вырастет. В Версале Моцарт стоял рядом со столом короля Людовика XV на новогоднем пиршестве, и королева-консорт потчевала его лакомствами. Насколько элегантно Моцарты выглядели во Франции, можно судить по акварели Кармонтеля, изображающей Леопольда со скрипкой и маленького Вольфганга за клавиром (см. ил. 3.1). На заднем плане поет его сестра, Наннерль. Кстати, о Наннерль. Была ли она тоже гением?

Наннерль Моцарт была вундеркиндом. Видный искусствовед эпохи Просвещения Фридрих Мельхиор барон фон Гримм заметил в 1763 году, что на клавесине «никто не демонстрировал более точного и блестящего исполнения», чем она^[150]. В 1766 году один швейцарский журнал сообщил, что она «исполняет самые трудные произведения величайших мастеров с непревзойденной виртуозностью и точностью»^[151]. Первые сочинения Вольфганга Моцарта были записаны в ее нотной тетради. Так почему же мы никогда не слышали о ней?

Наннерль была виртуозным исполнителем, но не творцом. Не существует музыкальных произведений, подписанных ее именем. До нас не дошло ни одной партитуры, записанной ее рукой, а почерк Наннерль хорошо известен благодаря множеству сохранившихся писем. Ни в одном из них нет ни слова о том, что она сочиняла музыку или хотела этим заниматься. Нигде в документах того времени нет никаких упоминаний о ее сочинениях. Возможно, Наннерль Моцарт мечтала стать композитором, но условности того времени не позволили ей осуществить эту мечту. Может быть, она обладала даром творчества, но не имела возможности его реализовать. Учитывая дискриминацию, с которой женщины сталкивались на протяжении веков, эта версия кажется вполне правдоподобной. Такова драматичная сюжетная линия фильма «Наннерль, сестра Моцарта» (2010). Однако исторические документы рассказывают совсем другую историю. Наннерль Моцарт получила то же музыкальное образование, что и младший брат. По всей видимости, значительное различие в результатах было вызвано не гендерной дискриминацией в семье, а исключительной способностью мальчика к оригинальному музыкальному творчеству.

Ко времени прибытия Моцартов в Лондон в 1764 году Вольфганг полностью вошел в роль юного творца, а его родитель – в роль промоутера. Восьмилетний Вольфганг играл на клавесине и органе перед королем Георгом III и королевой Шарлоттой в Букингем-хаусе, переименованном позднее в Букингемский дворец, и, чтобы британская королевская семья дольше помнила о нем, посвятил королеве шесть сочиненных им сонат для клавира, известных как Опус III.

Когда вундеркинд создает что-то экстраординарное, вполне может быть, что к этому приложил руку амбициозный родитель. Например, нам известно, что картины четырехлетнего вундеркинда Марлы Олмстед, о которой программа 60 Minutes рассказала в 2003 году, были написаны при активном участии ее отца, Марка^[152]. Между тем, если судить по воспоминаниям Наннерль, Вольфгангу в Лондоне не потребовалась помощь отца. Летом 1764 года Леопольд Моцарт заболел, оставив детей развлекаться в одиночестве.

В Лондоне, когда наш отец тяжело захворал, нам было запрещено прикасаться к пианино. Чтобы чем-то себя занять, Моцарт сочинил свою первую симфонию, для исполнения которой были задействованы все инструменты оркестра, особенно трубы и литавры. Мне пришлось переписывать ее начисто, сидя рядом с ним. Как-то в процессе сочинения музыки… он сказал: «Напомни о валторне. Чтобы я не позабыл дать ей настоящую работу!»^[153]

Дополнительным доказательством уникальности Моцарта может служить тот факт, что к моменту возращения в Зальцбург в 1766 году десятилетний Вольфганг самостоятельно написал почти сотню произведений, включая сорок клавирных и шестнадцать скрипичных сонат, а также три симфонии. В 1768 году двенадцатилетний Моцарт написал к освящению церкви Сиротского дома торжественную мессу до минор (Missa Solemnis in C minor, K. 139) и дирижировал премьерным исполнением этого шедевра в Вене в присутствии императрицы Марии Терезии.

А как же наши современные вундеркинды Джей Гринберг и Альма Дойчер, представленные в сюжетах CBS? Хотя музыкальный вкус есть дело сугубо личное, любой, кто слышал музыку Альмы Дойчер, согласится, что она скорее ретроспективна, чем прогрессивна. Послушайте ее запись фортепианного концерта ми-бемоль, сделанную в 2017 году и доступную на YouTube. Это не иначе как Моцарт! Чувствуется огромный талант юной особы, наделенной музыкальным слухом и способной подражать своему кумиру и импровизировать. Однако произведение Дойчер возвращает нас на 225 лет назад сродни тому, как если бы сегодня какой-нибудь ученый пытался создать вакцину от оспы. Приятная и впечатляющая музыка юной Дойчер не насыщена преобразующей силой, равно как и музыка Джея Гринберга. Сегодня приближающийся к тридцати годам Гринберг живет с родителями в Новой Зеландии, где продолжает изучать музыкальную композицию. Интерес широкой публики к нему исчез так же быстро, как и возник. Оказывается, ее интересовала не музыка Гринберга, похожая на музыкальное сопровождение к кинофильму, а возраст, в котором он ее создал. Если вспомнить высказывание Сэмюэла Джонсона о собаке, ходящей на задних лапах, становится понятно, что на нас производит впечатление не творческая значимость действия, а то, что оно вообще может быть совершено.

Марин Элсоп, руководитель Балтиморского симфонического оркестра и дирижер Симфонического оркестра Венского радио, хорошо знает музыку Джея Гринберга: в 2006 году она записала на компакт-диск его тональную поэму «Разумная жизнь» (Intelligent Life) в рамках его эксклюзивного контракта с фирмой Sony. Недавно мне представился случай спросить ее, почему в последнее время о Гринберге так мало слышно. «Если бы его музыку написал сорокалетний мужчина, а не юноша, – сказала Элсоп, – на нее мало кто обратил бы внимание. Она была многообещающей, но в ней не было уникального голоса. Артистический голос трудно приобрести тому, кто не преодолел кризисы жизни»^[154].

Почему немногие вундеркинды становятся творцами? Что вызывает и/или ускоряет появление великого произведения искусства? Что побуждает истинного гения стрелять в цель, которую не видят другие? Является ли жизненный кризис стимулирующим событием, которое максимально способствует формированию уникального голоса художника или особого научного видения? Правда ли, что независимость и резилентность выковываются в горниле травм раннего возраста? Многие гении всех времен рано теряли родителей (чаще всего мать): Микеланджело, Леонардо, Ньютон, Бах, Бетховен, Федор Достоевский, Толстой, Уильям Вордсворт, Авраам Линкольн, Мэри Шелли, Клара Шуман, Джеймс Клерк Максвелл, Кюри, Шарлотта и Эмили Бронте, Вирджиния Вулф, Сильвия Плат, Пол Маккартни и Опра Уинфри. Прав ли был президент Джон Адамс, когда сказал: «Гений – дитя печали»? Рождает ли боль иное мировоззрение? Леди Гага предположила то же самое, когда в интервью газете Guardian в 2009 году отметила: «Я твердо убеждена, что искусство становится великим лишь тогда, когда человек подвергается тяжелым испытаниям»^[155]. Однако отнюдь не безосновательным является утверждение Йоко Оно: «Никто не должен поощрять стремление художника пережить трагедию, чтобы сделаться хорошим художником»^[156]. В связи с этим мне вспоминается шутливое высказывание гениального поэта Дилана Томаса: «Только одна вещь в мире хуже несчастливого детства – это слишком счастливое детство»^[157].

Весной 1778 года Моцарт чувствовал себя глубоко несчастным. Впрочем, это свойственно большинству вундеркиндов в постподростковый период^[158]. Для Моцарта шестимесячное пребывание в Париже (апрель ― октябрь 1778 года) стало одним из худших этапов его жизни^[159]. Он повиновался приказу отца переехать в Париж, чтобы найти работу^[160]. Молодой Моцарт не хотел покидать свою первую серьезную любовь, которая, впрочем, быстро его позабыла. Что еще хуже, отец отправил его вместе с матерью, Анной Марией, чтобы та за ним присматривала^[161]. В Париже она заболела тифом и умерла медленной, мучительной смертью. Леопольд обвинил сына в том, что тот не обеспечил ей надлежащий уход. В довершение всех бед Моцарт не смог найти работу, соответствующую его способностям. Когда вундеркинд перестает выглядеть юным, публика теряет к нему всякий интерес. В письме от 31 июля 1778 года он сокрушался: «Больше всего меня огорчает то, что глупые французы по-прежнему принимают меня за семилетнего ребенка, потому что видели меня когда-то в этом возрасте»^[162].

Двадцатидвухлетний Моцарт чувствовал себя в Париже жалким неудачником: осыпаемый упреками отца, он остался один, без матери и любимой девушки, без работы и почти без денег. Однако колоссальная неудача Моцарта оказалась определяющим моментом его жизни. Он научился меньше полагаться на обещания знакомых и больше – на собственные выдающиеся дарования. Он осознал, что жизнь может продолжаться без отца или еще кого-то, кто может поддержать и дать совет. Но самое главное было в том, что он испытал и пережил внезапную и глубокую утрату, придавшую его музыке новую эмоциональную глубину, ощущаемую в скрипичной сонате КV.304 – единственной инструментальной пьесе, которую он написал в «пустынной» тональности ми минор. В январе 1779 года потрепанный невзгодами Моцарт вернулся в Зальцбург, но меньше чем через год снова покинул его. Он переехал от своего отца-тирана в Вену, где создал оставшиеся 95 процентов шедевров, которые прославили его. Моцарт избежал участи лопнувшего «мыльного пузыря вундеркинда».

Леопольд Моцарт, родитель и наставник великого композитора, был превосходным ангелом-проводником, по крайней мере в начале творческого пути будущего гения. Он, несомненно, ускорил профессиональное развитие Вольфганга, обучая мальчика основам своего ремесла и открывая двери к богатству и славе, но со временем превратился в балласт. Наставники могут научить молодого человека завязывать полезные знакомства, поспособствовать с работой, похвалить и поощрить, а также помочь подняться по лестнице жизни^[163]. Целью является успех (только этого и хотят родители). Наставники учат сохранять и поддерживать то, что есть, но не учат создавать что-то новое. Разве какой-нибудь родитель и/или наставник когда-либо говорил: «Отойди от меня так далеко, как это необходимо, чтобы сформировать критическое мышление и независимое мировоззрение. Двигайся вперед и принимай смелые, контрацептуальные решения»? Но именно так рождается творческий гений.

Был ли наставник у Альберта Эйнштейна? Нет. Он пренебрежительно отзывался о своих учителях, а они – о нем. Окончив университет в возрасте двадцати одного года, он так рассорился с преподавателями, что ни один из них не написал ему рекомендательного письма. В течение четырех лет (1901–1905) он был безработным.

Был ли наставник у Пабло Пикассо? Да. Этот наставник отрубал у голубей лапки, прикалывал их к стене и заставлял юного Пабло рисовать их, чтобы совершенствовать технику. Отец Пикассо, Хосе Руис, был наставником, подававшим крайне негативный пример, и к семнадцати годам смущенный Пабло стал подписывать свои картины фамилией матери (Пикассо), а не отца. Позже повзрослевший Пикассо пошутил: «Дон Хосе подавал мне пример заурядности»^[164].

Великая слава нескольких вундеркиндов, таких как Моцарт и Пикассо, затуманивает наши суждения. Их биографии наводят на мысль о том, что путь от вундеркинда к гению является нормой и что статус вундеркинда является необходимой предпосылкой формирования гения. Однако большинство гениев, подобно Эйнштейну, становятся «поздними цветками». Чаще всего креативные писатели и художники – люди, работающие в областях, не скованных правилами, – относятся к категории гениев позднего расцвета. Из семи выдающихся творцов двадцатого века, которых Говард Гарднер включил в книгу «Творческие умы: анатомия креативности, рассмотренная через жизнь Фрейда, Эйнштейна, Пикассо, Стравинского, Элиота, Грэм и Ганди» (1993), лишь Пикассо был вундеркиндом. Марта Грэм пришла в балет в двадцать лет. Томас Стернз Элиот занялся поэзией примерно в том же возрасте. У Зигмунда Фрейда несколько раз менялись сферы интересов, и лишь к сорока годам он обратился к теме, на основе которой обосновал важность психоанализа. Эйнштейн был отличником по предметам STEM, но, как отмечает мой коллега в Йеле и биограф Эйнштейна профессор Дуглас Стоун, «не тянул на вундеркинда»^[165].

Откуда же тогда взялись развивающие игрушки «Беби Эйнштейн» (Baby Einstein)? Желание людей возвести своих одаренных отпрысков в ранг чудо-детей, чтобы связать с их взлетом собственные надежды и амбиции, очень велико. Чтобы его удовлетворить, в 2001 году компания Уолта Диснея начала продавать эти обучающие медиа-продукты сотням тысяч амбициозных родителей по всему миру. Малышей заставляли смотреть видеоролики, нацеленные на развитие речи, формирование навыков счета и умений различать цвета и простые геометрические фигуры. Вскоре к продуктам «Беби Эйнштейн» присоединились «Беби Моцарт», «Беби Шекспир», «Беби Галилей» и «Беби Ван Гог». Примерно в то же время появилась теория «эффекта Моцарта». Ее сторонники утверждали, что прослушивание музыки великого композитора повышает на какое-то время баллы учащихся в тесте на определение IQ и делает детей умнее^[166]. Губернатор Джорджии Зелл Миллер выделил из бюджета 105 тысяч долларов, чтобы обеспечить каждого ребенка, родившегося в штате, диском с музыкой Моцарта. Неужели они надеялись, что из вундеркиндов обязательно выйдут гении? Разумеется, надежды не оправдались. Ни «эффект Моцарта», ни «Беби Эйнштейн» не привели к сколько-нибудь заметному повышению у детей интеллекта и/или креативности. В конце концов компания Walt Disney принесла извинения и предложила вернуть 15,99 доллара за каждый проданный продукт. В 2009 году New York Times опубликовала передовицу под ироническим заголовком «Эйнштейн в вашей колыбельке не появился? Получите компенсацию!»^[167].

Мыльные пузыри надежд чаще всего лопаются. На одних вундеркиндов слишком сильно давят, в результате чего они выгорают и навсегда оставляют сферу своей деятельности. Для других родители выбирают жизненную стезю в слишком раннем возрасте, и со временем те начинают искать новую страсть. «Ничто в гусенице не предвещает, что она станет бабочкой», – сказал архитектор-футурист Бакминстер Фуллер. Третьи продолжают использовать свои особые навыки и становятся выдающимися специалистами в таких дисциплинах, как психология, философия и медицина^[168]. Однако в большинстве случаев они просто исчезают, как Джей Гринберг.

Проблема заключается в том, что вундеркинды воспитываются в атмосфере чрезмерной опеки, причем зачастую деспотичными матерями и отцами, которых сегодня стало модно называть «вертолетными родителями». Они наполняют эти «мыльные пузыри» своим неоправданно позитивным настроем, соблюдением строгих правил, максимализмом и пристрастием к одному виду деятельности. В книге «Вычеркнуты из списков: скрытые жизни и уроки американских вундеркиндов» (2018) Энн Халберт рассмотрела истории десятков вундеркиндов, из которых все, кроме одного, сегодня полностью забыты. В заключение она предостерегает: «Слишком часто стремление возвестить появление юного таланта связано с риском возникновения заоблачных надежд, которые, скорее всего, не оправдаются»^[169]. Вот почему вундеркинды часто становятся добровольными узниками удушающей среды, которая превращает их в одиноких, изолированных от общества и интеллектуально истощенных неудачников.

Таким образом, если вы нацелились на торжественное зачисление своего ребенка в пантеон гениев, сделайте глубокий вдох и расслабьтесь – до этого события еще очень далеко. А пока, вместо того чтобы тренироваться до изнеможения в одной дисциплине, подчиняющейся строгим правилам, попробуйте предлагаемое в этой и следующих главах. Поработайте над развитием независимого мышления и способности действовать и справляться с неудачами самостоятельно. Замените узкую специализацию всесторонним обучением и, самое главное, поставьте перед собой задачу развить умение учиться не у наставников, а самостоятельно. Родители, не забывайте о важности социализации – одного из способов развития эмпатии и лидерства. Все вундеркинды похожи, а все гении разные. Сейчас самое время избавиться от привычки отождествлять вундеркиндов с гениями. Большинство гениев не были вундеркиндами, и большинство вундеркиндов не становятся гениями.

Глава 4
Смотрите на мир как ребенок

В один из июньских вечеров 1816 года на южный берег Женевского озера обрушилась ужасная гроза^[170]. На вилле Диодати, которую снимал покинувший Англию лорд Байрон, собралась на ужин компания соотечественников: поэт Перси Биши Шелли, его возлюбленная Мэри Годвин (впоследствии Шелли), ее сводная сестра Джейн Клэр Клэрмонт, у которой был роман с Байроном, и врач Джон Полидори. Надо заметить, что Байрон, гений эпохи романтизма, пользовался репутацией страстного, мятежного, эгоцентричного молодого человека. Леди Каролина Лэм, его бывшая любовница, назвала Байрона «сумасшедшим, порочным и тем, с кем опасно связываться», что неудивительно, поскольку он не только завел шашни с ней, но и состоял в кровосмесительной связи со своей сводной сестрой. Вдохновленные разгулом стихии, они придумали развлечение, подобное обстановке: каждый взялся написать страшную историю. Всем участникам того знаменитого пари не было еще и тридцати лет. Спустя несколько лет Полидори опубликовал короткую повесть «Вампир» и ввел в мир литературы прообраз Дракулы. Перси Шелли проложил путь в пантеон великих поэтов, известных сегодня как английские романтики. Но самое сильное воздействие на западный менталитет и поп-культуру оказала Мэри Шелли. В тот вечер ее воображение нарисовало первые судороги Франкенштейна. Ей было всего восемнадцать.

Роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» породил новый литературный жанр – готический роман ужасов, построенный на сочетании фантасмагорий и страшных преступлений. Со временем в золотой фонд этого жанра вошли такие произведения, как «Собор Парижской Богоматери», «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», «Призрак Оперы». Однако влияние Франкенштейна на сегодняшнюю культуру связано не столько с романом Шелли, сколько со множеством его экранизаций и различных киноисторий по его мотивам, включая фильм «Франкенштейн», снятый Edison Manufacturing Company в 1910 году, и «Франкенштейн» 1931 года с Борисом Карлоффом в главной роли^[171]. Неуклюжий монстр, который ввалился в поп-культуру, значительно отличается от оригинального персонажа, созданного Шелли.

Сегодня ученые снова сфокусировали внимание на предупреждении Мэри Шелли: остерегайтесь действия закона непредвиденных последствий^[172]. В главе XI романа Шелли доктор Виктор Франкенштейн рассказывает, как он с восхищением ощутил тепло костра, а затем обжегся, когда протянул руку к пылающим углям. «Как странно, – подумал я, – что одна и та же причина порождает противоположные следствия!»^[173] Ее Франкенштейн был творческим гением, пытавшимся расширить сферу человеческих знаний. К тому же стремились Мария Кюри, Альберт Эйнштейн, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик. Моральная дилемма Франкенштейна – необходимость сопоставлять позитивные стороны научного открытия с потенциальными негативными последствиями и устанавливать этические стандарты – предвосхитила аналогичные дилеммы, с которыми впоследствии столкнулись потомки Франкенштейна в современном мире атомной энергии, глобального потепления и генной инженерии.

Как смогла девушка-тинейджер, не получившая формального образования и не имевшая литературного опыта, преподать великий нравственный урок всему человечеству? Откуда юная представительница добропорядочного среднего класса узнала о темной стороне творческих изысканий, о наших «тайных страхах»? И почему, несмотря на все усилия Мэри Шелли, ее последующие романы так и не смогли повторить успех, достигнутый ею в девятнадцать лет? Ответ связан с детским воображением и взрослой реальностью.

Ни один гений не является островом; ни одна идея не рождается ex nihilo (из ничего). Будучи ребенком из состоятельной семьи, Мэри Годвин много читала, знала об экспериментах Бенджамина Франклина с запуском воздушных змеев и посещала публичные лекции по химии и электричеству, включая обсуждение животного электричества, открытого Луиджи Гальвани. Она была бунтаркой и в шестнадцать лет сбежала с Перси Шелли в Европу. Однажды впечатлительные молодые люди проплывали по реке Рейн в двадцати милях от замка Франкенштейн. Возможно, они слышали поверья о происходивших там страшных событиях. Из этих историй она многое позаимствовала для своего романа, и прежде всего имя своего персонажа. Однако ни один из этих внешних факторов не может объяснить оригинальность и шокирующую популярность ее романа.

Вместо этого нам следует обратиться к самой Мэри Шелли. В предисловии к изданию «Франкенштейна» 1831 года она объяснила читателям, как могла в тогдашнем юном возрасте выбрать и развить столь жуткую тему. «Я марала бумагу еще в детские годы, и любимым моим развлечением было “писать разные истории”. Но была у меня и еще одна большая радость: возведение воздушных замков – грезы наяву, – когда я отдавалась течению мыслей, из которых сплетались воображаемые события. Эти грезы были фантастичнее и чудеснее моих писаний», – написала Шелли^[174].

Юная Мэри была опытным писателем, но только в своем воображении. Через несколько дней после того знаменитого грозового вечера на Женевском озере она приняла участие в споре между Байроном и Шелли на тему опытов с гальванизацией и электричеством, которые проводил Эразм Дарвин (дед Чарльза). Затем она отправилась на покой, но не заснула, а вместо этого занялась тем, что называла «грезами наяву».

Положив голову на подушки, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение завладело мной, наделяя являвшиеся картины яркостью, какой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но каким-то внутренним взором я необычайно ясно увидела бледного адепта [Франкенштейна] тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало недвижно, а потом, повинуясь некоей силе, подало признаки жизни и неуклюже зашевелилось… Он спит, но что-то будит его; он открывает глаза и видит, как чудовище раздвигает занавеси у изголовья, глядя желтыми, водянистыми, но осмысленными глазами на своего творца.

Тут я в ужасе открыла глаза. Я так была охвачена видением, что вся дрожала и хотела вместо жуткого порождения своей фантазии поскорее увидеть окружающую реальность… Я не сразу прогнала ужасное наваждение; оно еще длилось. Я заставила себя думать о другом, обратившись к своему страшному рассказу – к тому злополучному рассказу, который так долго не получался! О, если б я могла сочинить его так, чтобы заставить и читателя пережить тот страх, который пережила я ночью!

И тут меня озарила мысль, быстрая как вспышка света и столь же радостная: «Придумала! То, что напугало меня, напугает и других – достаточно описать призрак, явившийся ночью к моей постели».

Алхимия нескольких детских воспоминаний, недавний спор, детские ночные кошмары и потрясающе живое воображение помогли создать самый мощный роман ужасов и моралистическую притчу в истории литературы. То, что начиналось как сочинение-страшилка, переросло в короткий рассказ, а затем в течение десяти месяцев – в полноценный роман. «Франкенштейн» был опубликован в первый день Нового – 1818-го – года тиражом в пятьсот экземпляров и встречен довольно благожелательно. Сам великий сэр Вальтер Скотт одобрил «оригинальный гений» автора^[175]. Первое издание «Франкенштейна» было анонимным, с предисловием Перси Шелли. Многие критики полагали, что таким «оригинальным гением» мог быть только мужчина, и поэтому приписывали роман самому Перси. Авторство Мэри Шелли было признано лишь после выхода в свет второго издания в 1823 году.

А теперь давайте перенесемся в 1990 год. Молодая женщина с богатым воображением, Джоан Роулинг, села в Манчестере на поезд в Лондон. Вот как она вспоминала это:

Я сидела там, не думая ни о чем, связанном с писательством, и идея пришла из ниоткуда… Я очень ясно увидела Гарри, тощего черноволосого мальчишку в очках, и испытала мощный прилив возбуждения – никогда раньше литературные задумки не волновали меня так сильно. Я принялась рыться в сумке, пытаясь найти ручку, карандаш или что-то еще, но там не было даже туши для ресниц. Поэтому я просто сидела и думала, и на протяжении четырех часов все эти идеи бурлили у меня голове^[176].

За этим последовало пятилетнее путешествие от воображаемой истории о Гарри Поттере до завершения первой книги, и эти годы не были легкими для Роулинг. Она переехала в Порту (Португалия), а оттуда в Эдинбург (Шотландия), где, будучи матерью-одиночкой с маленькой дочерью, жила на пособие. «Давайте не будем преувеличивать и притворяться, что мне приходилось писать на салфетках, потому что мы не могли позволить себе бумагу», – сказала она. Но она действительно жила на пособие в 70 фунтов стерлингов (около 130 долларов) в неделю и писала в своей однокомнатной квартире, но чаще в местном кафе Nicolson’s. В конце концов «после большого количества отказов» издательство Bloomsbury Press в Лондоне согласилось опубликовать книгу «Гарри Поттер и философский камень». В 2001 году ее редактор Барри Каннингем рассказал корреспонденту BBC, что после написания первой книги Роулинг хорошо представляла весь проект. «А потом она рассказала мне о Гарри Поттере – всю его историю… Она точно знала, что это за мир, куда он движется, какие персонажи в него войдут, как будет развиваться главный герой, и это было захватывающе, потому что обычно так не бывает»^[177].

Двадцатичетырехлетняя Роулинг смогла вообразить огромные просторы фантастического мира, населенного юными героями и героинями. То, что нарисовало ее воображение, стало одним из величайших успехов в истории издательского дела и привело к созданию не только книг, но и фильмов, пьесы, бродвейского мюзикла и двух тематических парков развлечений под названием «Волшебный мир Гарри Поттера». Как видите, между гениями Мэри Шелли и Джоан Роулинг прослеживается очевидная связь: обе были молоды, обе обладали богатым воображением и боялись чудовищ, которые бродят по ночам.

В каком возрасте ребенок понимает, что монстры в его снах, фильмах и книгах не существуют в реальности? Правда ли, что настоятельная потребность «повзрослеть» приводит к потере творческого воображения? Ни Мэри Шелли, ни Джоан Роулинг впоследствии не превзошли тот уровень силы воображения, который был у них в возрасте, соответственно, восемнадцати и двадцати четырех лет. Рэпер Канье Уэст затронул эту тему в своей композиции «Власть» («Power»), записанной в 2010 году. Упомянув о чистоте и честности «детской креативности», он с сожалением констатировал: «Реальность догоняет меня, забирает моего внутреннего ребенка».

Пабло Пикассо потерял власть над своим внутренним ребенком, и ему пришлось приложить массу усилий, чтобы ее вернуть. «Каждый ребенок – художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста», – говорил он^[178]. Пикассо утверждал, что в детстве он был чрезвычайно искусен в рисовании, совсем как взрослый. Ему не было и четырнадцати лет, когда он начал создавать реалистичные шедевры. Однажды, посетив выставку детских рисунков, он сказал: «В их возрасте я рисовал как Рафаэль, но мне потребовалась целая жизнь, чтобы научиться рисовать как они». Детские работы Пикассо были лишены свойственной этому возрасту игривости. Приобщая своего одаренного ребенка к высокому искусству, отец и наставник Пабло, Хосе Руис, запрещал ему заниматься творческими играми и заставлял копировать канонических мастеров, не давая воли воображению. «Мое детство было не чем иным, как жалкой попыткой стать взрослым, – жаловался Пикассо^[179]. – То, что обычно принимают за раннее проявление гениальности, бывает присуще лишь гениям детства. По мере взросления этот дар исчезает бесследно. Возможно, ребенок со временем станет художником и, может, даже великим художником, но ему придется все начинать с нуля. Я никогда не обладал гением детской непосредственности. Даже мои первые рисунки не могли бы висеть на выставке детского творчества. Им не хватало детской неуклюжести, наивности. Уже в столь юном возрасте я рисовал вполне академически, с таким мастерством и точностью, что это ужасает меня, когда я об этом думаю»^[180].

Считается, что Пикассо уничтожил почти все свои детские работы. По его словам, он был вынужден пропустить пору художественного детства, но постепенно развил в себе детское воображение, которое послужило катализатором для последующих творческих инноваций. Многие критики, включая Гертруду Стайн, находят в работах Пикассо периода раннего кубизма (1907) попытки видеть и рисовать так, как это делают дети, которые сводят искусство к цвету и элементарным линиям пространства^[181]. Позднее, примерно в 1920 году, когда Пикассо вступил в неоклассический период, он писал фигуры с карикатурно большими конечностями, кистями рук и стопами. Эту манеру Пикассо объяснял воздействием повторяющегося детского сна: «В детстве я часто видел сон, который меня очень пугал. Мне снилось, что мои руки и ноги разрослись до гигантских размеров, а потом в такой же степени уменьшились, и вокруг я видел людей, с которыми происходили подобные преображения, становившихся громадными или крохотными. Всякий раз после этих снов я чувствовал себя совершенно измученным»^[182]. Пикассо однажды остроумно подметил: «Чтобы стать молодым, нужно потратить очень много времени».

Мэри Шелли, Джоан Роулинг и Пабло Пикассо были провидцами, попада´вшими в скрытые цели. В словах «провидец» и «воображение» заложены понятия «видение» и «образ». Пикассо видел образы; Роулинг видела нарратив, сопровождаемый образами; у Шелли было видение, которое она выражала словами. Альберт Эйнштейн тоже видел образы. По его собственному признанию, у него была «плохая память на слова и тексты». Вместо того чтобы видеть физический мир в абстрактных символах и формулах, как это делает большинство физиков, он представлял и запоминал его буквально, поскольку имел очень хорошую память на образы и воображаемые движущиеся объекты. «Я вообще очень редко думаю словами, – говорил он. – Приходит мысль – и только потом я могу попытаться выразить ее в словах»^[183].

В своей автобиографии Эйнштейн попытался объяснить сложный процесс работы своего воображения. Последовательность «образов памяти» (Erinnerungsbilder) становится рабочим инструментом, идеей, которую впоследствии можно выразить математическими формулами или словами. «Я полагаю, что переход от свободных ассоциаций к осмыслению обусловливается той важной ролью, которую играет идея. Совсем не обязательно, чтобы она была привязана к сенсорно познаваемому и воспроизводимому знаку (слову); но, если это так, мышление становится продуктивным»^[184]. Сначала Эйнштейн назвал этот способ образного мышления «свободной игрой с идеями», а затем просто «игрой» (Spiel).

Из этих игр с «образами памяти» возникли знаменитые мысленные эксперименты Эйнштейна. Он вспоминал, что в шестнадцать лет «провел свой первый довольно детский мысленный эксперимент, имеющий непосредственное отношение к специальной теории относительности»^[185]. Как выглядел бы мир, если бы человек мог оседлать луч света и путешествовать с его скоростью? Несколько лет спустя, когда Эйнштейн работал в патентном бюро Берна (Швейцария), он каждый день по дороге из дома в офис проезжал мимо знаменитой городской башни с часами. Однажды ему стало интересно: что будет, если трамвай умчится от нее со скоростью света? (Возникнет ощущение, будто башенные часы стоят, но часы в трамвае продолжат тикать, что опять-таки будет иметь отношение к его специальной теории относительности.) Значительно позже, примерно в двадцать шесть лет, Эйнштейн представил, что человек и какие-то вещи одновременно падают с крыши здания. Если в поле зрения падающего человека будут находиться только эти вещи, возникнет ли у него ощущение падения? (Нет. Ему покажется, что все находится в состоянии покоя.) Когда у Эйнштейна появились дети, он пытался объяснять им, как устроен мир, с учетом детского взгляда на вещи. Вот как он растолковал суть концепции искривления пространства-времени (общей теории относительности) своему младшему сыну Эдуарду: «Когда слепой жук ползет по поверхности изогнутой ветки, он не замечает, что в действительности движется по искривленной поверхности. Мне повезло заметить то, чего не заметил жук»^[186].

Эйнштейн был способен видеть мир таким, каким его воображает ребенок, и в то же время не упускать из виду достоверную научную информацию. «Отец» атомной бомбы Роберт Оппенгеймер говорил, что в Эйнштейне «всегда была какая-то волшебная чистота, детская, безгранично упрямая»^[187]. Эйнштейн часто упоминал о существовании связи между креативностью и мышлением ребенка. В 1921 году он оставил юной дочери одного из своих коллег, Адриане Энрикес, автограф: «Поиски истины и красоты – это сфера деятельности, в которой нам позволено всю жизнь оставаться детьми»^[188]. К концу жизни он сформулировал это так: «Мы никогда не перестанем смотреть детским удивленным взглядом на величайшую тайну, в которой рождены»^[189].

Королевство магии, страна приключений, волшебный мир Гарри Поттера – это фантастические миры, куда родители приводят своих детей, чтобы усилить и, может быть, возродить – как у себя, так и у детей – веру в чудеса. Питер Пэн, герой сказок Джеймса Мэтью Барри, был мальчишкой, который отказывался взрослеть. Он жил в Лондоне, но часто летал из нашего мира в Неверленд. Майкл Джексон словно смоделировал свою жизнь по образцу Питера Пэна и тоже решил не взрослеть. (Темная сторона Майкла Джексона была показана в документальном фильме 2019 года «Покидая Неверленд», который был посвящен сексуальному насилию поп-звезды над двумя мальчиками.) Актриса Джейн Фонда вспоминала, что однажды Джексон признался ей: «Знаешь, все стены моей комнаты увешаны плакатами Питера Пэна. Я полностью отождествляю себя с Питером Пэном, потерявшимся мальчиком из Неверленда»^[190].

Калифорнийское поместье Майкл Джексон в первый раз увидел в 1983 году (там он построил ранчо Неверленд), когда приехал туда, чтобы сняться в клипе на совместную песню с Полом Маккартни. Сотрудничество звезд закончилось тем, что Джексон купил авторские права на тексты 250 песен Beatles. По количеству денег, заработанных в сфере популярной музыки, – одному из главных критериев успеха в шоу-бизнесе – Beatles занимают первое место, а Майкл Джексон – третье. Джексон написал свои лучшие хиты до двадцати трех лет; ничто из того, что он сделал после, не могло сравниться с музыкальным или коммерческим триумфом его альбома Thriller 1982 года. У Маккартни, которого многие называют главной творческой силой Beatles (хотя некоторые считают, что это был Джон Леннон), самым креативным был период с семнадцати до двадцати семи лет, то есть до и во время его участия в группе. Впоследствии, как он ни старался, ни одна из его песен не смогла сравниться с ранними хитами.

«Секрет гения в том, чтобы сохранить дух ребенка до старости», – говорил писатель Олдос Хаксли^[191]. Это удалось сделать Уолту Диснею (1901–1966) и помогло ему полностью преобразовать мир развлечений. «Я не делаю фильмы преимущественно для детей. Я делаю их для ребенка в каждом из нас, шесть ему лет или шестьдесят»^[192]. Сюжетная линия диснеевского фильма – это всегда сказка или воображаемое приключение. Помимо таких мегахитов, как «Белоснежка и семь гномов» (1937), «Пиноккио» (1940), «Фантазия» (1940), «Дамбо» (1941), «Бэмби» (1942), «Золушка» (1945), «Остров сокровищ» (1950), «Алиса в Стране чудес» (1951), «Робин Гуд» (1952), «Питер Пэн» (1953), «Леди и бродяга» (1955), «Спящая красавица» (1959) и «Мэри Поппинс» (1964), Дисней создал ориентированные на детей телепрограммы Disney’s Wonderful World («Волшебный мир Диснея») и The Mickey Mouse Club («Клуб Микки-Мауса»), построил Диснейленд и основал тематический парк Epcot Center. Какой ребенок на Западе за последние пятьдесят лет не играл с Микки, Минни, Дональдом, Плуто или Гуфи? А началось все с дружественного к детям персонажа по имени Микки-Маус.

«Он выскочил из моего сознания на блокнот для рисования двадцать лет назад во время поездки на поезде из Манхэттена в Голливуд», – вспоминал Дисней в 1948 году^[193]. После этого на телевидении, в мультипликационных или художественных фильмах Дисней всегда сам озвучивал или, скорее, играл роль Микки. Детство Диснея прошло в Миссури, рядом с крупной железной дорогой, чем и объясняется его увлеченность этим видом транспорта. В 1949 году он построил на своем заднем дворе в Лос-Анджелесе железную дорогу в масштабе 1: 4, чтобы играть с ней вместе с друзьями, а в Диснейленде он проложил железную дорогу в масштабе 1: 2, чтобы связать четыре его страны: Мир приключений (Adventureland), Приграничную страну (Frontierland), Страну фантазий (Fantasyland) и Страну будущего (Tomorrowland). Дисней любил спрашивать: «С какой стати мы должны взрослеть?»

Моцарт не повзрослел до конца своих дней. Как сказала его сестра Наннерль в 1792 году, «во всем, что не касалось его музыки, он почти всегда вел себя как ребенок и таким остался»^[194]. Одним из внешних признаков присутствия в Моцарте вечного ребенка была его неистребимая склонность к употреблению ненормативной лексики. Как дети не до конца понимают правила грамматики или предпочитают их игнорировать, так и он даже не пытался обходить темы, которые считаются неприличными. Ниже приведен лишь один пример – отрывок из письма Моцарта к кузине, которое он написал в возрасте двадцати одного года. Этот фрагмент дает представление о множестве других писем с подобными высказываниями, которыми изобилует корреспонденция нашего милого гения.

А теперь пожелаю вам доброй ночи, сладко спите, испражняйтесь в постель что есть мочи… Ах, у меня задница огнем горит! Что бы это значило? Может быть, дерьмо просится наружу? Да-да, дерьмо, узнаю тебя, вижу тебя, ощущаю твой запах – и… Что это? Возможно ли это? О боги! Ухо мое, не обманываешь ли ты меня? Нет-нет, уже никакого сомнения в том, что это за протяжный, печальный звук!^[195]

К этому можно добавить присутствующие в музыкальных канонах Моцарта каламбуры типа псевдолатинской бессмыслицы Difficile lectu mihi mars et jonicu, которая может быть воспринята на слух как сочетание неприличных немецких и итальянских слов Lech du mich in Arch et Cunjoni, означающее «Мне трудно лизать задницу и гениталии».

Этот туалетный юмор всего лишь ребячество! Но вспомните, что такое же пристрастие к непристойностям демонстрировали и продолжают демонстрировать стендап-комики: Робин Уильямс, Джордж Карлин, Ричард Прайор, Морт Саль, Ленни Брюс, Дэйв Шаппелл, Сара Сильверман, Крис Рок, Эми Шумер и многие другие. Обратите внимание на то, что их выступления неизменно начинаются со шквала сквернословия, если их не «запикивают» в прямом эфире. Так они привлекают внимание не только к своему образу «плохишей», но и к творческому процессу, как бы заявляя: «Этой похабщиной я хочу пригласить вас в новый мир, где нет никаких барьеров для полного самовыражения. Наконец открылся сезон для вещей, о которых раньше мы не могли говорить».

Вспышки копрологического юмора происходили у Моцарта в основном вечерами, когда он расслаблялся, глупел и завязывал новые знакомства, действуя бездумно и по-детски игриво. Его сквернословие было лишь признаком того, что он отправился в «страну креатива». Там часто путешествовал комический гений Робина Уильямса с его игрушечными солдатиками, выдуманными мирами и копролалией. Другой комик, Джон Клиз (звезда шоу «Летающий цирк Монти Пайтона» и «Отель Fawlty Towers»), сказал по поводу неуместных вспышек подобной «креативности»: «Чтобы обрести уверенность, нужно четко понимать, что в режиме творчества и открытости нет правильного и неправильного. Любая вещь, которая может показаться смехотворной или сумасшедшей, потенциально может привести вас к прорыву, которого вы так ждали»^[196].

Хорошие идеи могут исходить от воображаемых друзей. В шесть лет Фрида Кало регулярно убегала из дома через окно «с маленькой девочкой примерно моего возраста, чтобы повеселиться и потанцевать»^[197]. Чарльз Доджсон (Льюис Кэрролл), автор «Алисы в Стране чудес», представил себе девочку (Алису), скачущую с воображаемым кроликом. У Моцарта тоже был воображаемый мир и воображаемые друзья. Миру своего детства он дал название «Королевство за спиной» (Das Königreich Rücken) и населил его воображаемыми жителями^[198]. В 1787 году вместе со своими реальными друзьями он отправился в Прагу на премьеру оперы «Дон Жуан». Чтобы скоротать время, Моцарт придумал прозвища себе, жене, друзьям, слугам и даже любимой собаке. Себя он назвал Пункитититти, жену – Шабла Пумфа, слугу – Загадарата, а собаку – Гаукерль-Шамануцки^[199]. Свою последнюю оперу «Волшебная флейта» Моцарт населил подобными воображаемыми персонажами, такими как Папагено и Папагена. Когда Моцарт придумывал свой воображаемый мир по пути в Прагу, ему было не четыре года или шесть лет, а тридцать один! Когда в 1791 году он создал детское королевство «Волшебной флейты», ему оставалось жить всего несколько месяцев.

На церемонии вручения премии Genius Gala за 2015 год в Liberty Science Center в Нью-Джерси основатель Amazon Джефф Безос выразил идею юношеской креативности в следующих словах: «Вам нужно развивать детскую способность не попадаться в ловушку своего опыта. Сохранять эту свежесть взгляда, это мышление новичка становится невероятно трудно, когда вы начинаете считать себя экспертами. Великие изобретатели всегда в поиске. Им не дает покоя ощущение божественной неудовлетворенности. Даже если они видели что-то тысячу раз и привыкли к этому, им все равно кажется, что это можно улучшить»^[200]. Чтобы стимулировать мышление новичка, технологические компании, такие как Amazon, Apple и Google, создали «зоны креативности». У Amazon есть «дом на дереве» и птичьи гнезда с доступом к Wi-Fi; Pixar стилизует конференц-залы под деревянные хижины и пещеры; Google разместила на своей территории площадку для пляжного волейбола и огромный скелет тираннозавра, на котором любят сидеть розовые фламинго. Даже сам Liberty Science Center – это не столько музей науки и техники, сколько гигантская игровая площадка, где разрешается выкапывать кости динозавров, возводить город Lego, путешествовать по джунглям, населенным диснеевскими персонажами, или создавать пещеры из пенопластовых блоков. Детям здесь тоже всегда рады.

«Каждый ребенок при рождении одарен свыше живым воображением, – сказал Уолт Дисней. – Но как мышцы становятся вялыми при длительном бездействии, так и яркое воображение ребенка тускнеет с годами, если он перестает его задействовать». «Почему, – задается вопросом Канье Уэст, – способность человеческого духа к воображению бледнеет по мере того, как мы переходим из детства во взрослую жизнь, из мира детского воображения во взрослую реальность?» Когда мы взрослеем, нам приходится самим выживать в реальном мире, обеспечивать себе пищу, кров и так далее. Несмышленые и игривые детеныши животных, по мере того как вырастают, начинают жестко следовать запрограммированным паттернам поведения.

Нас, людей, спасает неотения. Это термин, придуманный эволюционными биологами для объяснения способности человека сохранять во взрослой жизни такие ювенальные характеристики (детские качества), как любознательность, игривость и воображение^[201]. В 1979 году журнал Natural History опубликовал статью видного эволюционного биолога Стивена Джея Гулда «Микки-Маус: биологический аспект образа», в которой отметил: «Люди неотеничны. Мы эволюционировали, потому что сохраняли до зрелого возраста ювенальные черты наших предков… У нас очень длинные периоды беременности, сравнительно долгое детство и самая большая продолжительность жизни в сравнении с млекопитающими. Морфологические особенности вечной детскости сослужили нам хорошую службу»^[202]. Детское воображение, побуждающее нас представлять «а что, если…», есть одно из качеств, делающих нас людьми. Оно объясняет наши открытия и инновации в искусстве, науке и устройстве общества, позволяет нам увидеть мир будущего. В 1929 году вечный ребенок Альберт Эйнштейн сказал: «В своем воображении я свободен рисовать как художник. Воображение важнее знания. Знание является о�

© 2020 by Craig Wright

© Перевод на русский язык, оформление, издание. ООО «Попурри», 2021

Предисловие

Как попасть в скрытую цель

Т ермин «гений» и его производные встречаются сегодня на каждом шагу – от секций Genius Bar в магазинах Apple Store до развивающих игрушек Baby Einstein. Звезду телевизионных реалити-шоу Ким Кардашьян называют «гением саморекламы», а ее мужа, рэпера Канье Уэста, именуют «чокнутым, но гениальным». Алан Тьюринг, Мартин Лютер Кинг – младший, Авраам Линкольн, Стивен Хокинг, Стив Джобс и другие гениальные личности становятся героями кинофильмов, а блестящие актеры, которые воплощают их на экране, такие как Дэниел Дэй-Льюис и Эдди Редмэйн, получают премии Американской киноакадемии. Интересно, они тоже гении? Пловец Майкл Фелпс демонстрирует «гениальную технику передвижения в воде». Звезды тенниса Роджер Федерер и Рафаэль Надаль славятся «гениальными ударами по мячу». Йо-Йо Ма известен всему миру как «гений виолончели». Колледж делового администрирования Университета штата Небраска в Омахе предлагает студентам спецкурс «Гениальность Уоррена Баффета». Двадцать третьего мая 2019 года Дональд Трамп предстал перед телекамерами в Белом доме и объявил себя «исключительно стабильным гением». Стараясь не ударить в грязь лицом, северокорейский лидер Ким Чен Ын провозгласил себя «гением среди гениев».

Как пишет Джордж Элиот (настоящее имя – Мэри Энн Эванс) в романе «Мидлмарч» (1872), порой люди принимают смутное томление духа за признак гения[1]. Почему? Главной причиной является наше извечное и непреодолимое стремление постичь природу непостижимого. Чтобы справиться с этой задачей, мы ввели в речевой обиход многозначное слово «гений», объединяющее незаурядных личностей, наделенных уникальным сочетанием непревзойденных дарований. Зачастую человечество приписывает гениям качества спасителя и уповает на их способность сделать мир лучше. Кроме того, признание чьей-то гениальности приносит утешение, объясняя и даже оправдывая нашу слабость. «Чему тут удивляться, он (она) же гений!» Однако это не мешает нам ломать голову над тем, что делает таких людей исключительными. Если откинуть существующую вокруг них завесу мифов, то что мы увидим на самом деле? Как они живут и каковы их привычки? И чему мы можем научиться у них?

В 1951 году врачи Массачусетской больницы общего профиля подключили к мозгу Альберта Эйнштейна энцефалограф, чтобы, проанализировав показания прибора, найти «местоположение гениальности» великого ученого[2]. В 1955 году после смерти Эйнштейна предприимчивый патологоанатом Томас Харви, выпускник Йельского университета, извлек его мозг и разрезал на 240 блоков, отделив от каждого из них тонкие срезы, которые ученые подвергли исследованию[3]. Несмотря на скрупулезное изучение всех зон, участков, извилин и борозд мозга Эйнштейна, нейробиологи по сей день не могут объяснить механизм его образного мышления. Австрийские судмедэксперты попытались сопоставить ДНК черепа Вольфганга Амадея Моцарта с ДНК его родственников, захороненных на кладбище Св. Себастьяна в Зальцбурге[4]. Однако геном Моцарта до сих пор остается нерасшифрованным. Итальянские ученые в Милане пытаются разобраться в ДНК Леонардо да Винчи, но и там ни один «ген гениальности» пока не идентифицирован. Почему это не удивляет нас? Гений совмещает в себе слишком много скрытых индивидуальных черт, чтобы их можно было свести к одному процессу в определенном месте нашего мозга или хромосомах. Каким образом сочетание исключительных черт личности создает гениев, остается загадкой. Вот почему цель данной книги заключатся лишь в том, чтобы помочь вам узнать, что это за черты и как их развить в себе.

Для начала попробуем найти ответ на вопрос «Что такое гений?» Здесь все зависит от того, кому и когда вы его задавали. Древние греки для выражения данного понятия использовали разные слова, в том числе daemon («демон», «дух») и mania («творческая ярость, пожирающая вдохновенного поэта»). Слово «гений» восходит к латинскому genius – «дух-хранитель». Античные греки и римляне считали, что у каждого человека есть свой дух-хранитель, который, как ни странно, не принадлежит ему. От латинского слова genius произошло французское génie, а от него – английское genie, которое вызывает прямые ассоциации с джинном из волшебной лампы в диснеевских фильмах про Аладдина, а также со свечами в торте на день рождения, которые вы задуваете, загадывая желание. С античных времен свечи и желания – атрибуты ежегодного обряда жертвоприношения вашему духу-хранителю, чтобы вы могли заручиться его поддержкой в предстоящем году.

Список признанных гениев Средневековья, которые сразу приходят на ум (Данте Алигьери, Джеффри Чосер и Жанна д’Арк), довольно короток. Неужели в эти темные века кто-то погасил волшебный свет гениальности? Ничего подобного. Просто католическая церковь провела «ребрендинг» данного понятия, включив его (понятие «гений») в свой дискурс. Если в период Античности люди высказывали желания своим духам-хранителям напрямую, то в Средние века они стали обращаться к высшей духовной силе через святых – своих покровителей, вознося им молитвы о спасении души, об исцелении от телесных недугов и даже о таких мелочах, как поиск потерянного гребешка для волос. Большинство великих творений той эпохи, например величественные готические соборы, воздвигалось руками безымянных и, можно сказать, безликих людей, вдохновленных внешним духом – христианским Богом.

В эпоху Возрождения гениальные преобразователи человеческой цивилизации вновь обрели имена и лица, и когорту их возглавили Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль и Вильям Шекспир. Некоторые итальянские поэты и художники заслужили титул il divino (божественный), как божественный Леонардо. Подобно святым, они получили право наслаждаться статусом небожителей и воплощать в творениях своих рук идеи Бога. Однако в XVIII веке, в эпоху Просвещения, концепции божественности и гениальности разделились. Бог удалился, оставив человека единоличным владельцем гения. Гениальность стала имманентным качеством, дарованным человеку при рождении.

Романтизм первой половины XIX века снова изменил облик гениев, сделав их черты весьма причудливыми, если не искаженными. Попробуйте представить взлохмаченного эксцентричного и глубоко одинокого неудачника, чье искусство приносит ему только страдания. Ярким примером такого гения может служить Людвиг ван Бетховен, который выглядел немного сумасшедшим, особенно когда громко напевал что-то себе под нос во время прогулок по улицам Вены. Примерно в то же время появился безумный доктор Франкенштейн (в знаменитом романе Мэри Шелли), а затем уродливый горбун Квазимодо (в «Соборе Парижской Богоматери» Виктора Гюго). Спустя почти столетие по зданию Парижской оперы станет разгуливать жестокий и несчастный Призрак – еще один изуродованный гений.

Когда сегодня мы видим лампочку, которая загорается над головой героя мультфильма, она воспринимается нами лишь как визуальный символ появления у этого персонажа какой-то «яркой идеи». В свое время электрическая лампа накаливания считалась гениальным продуктом первой в Америке исследовательской лаборатории, «фабрики изобретений» Томаса Альвы Эдисона в Менло-Парке, штат Нью-Джерси[5]. В наши дни Нобелевские премии по физике, химии и медицине, как правило, приходится делить между двумя или тремя учеными, работающими в данных областях, а это значит, что на смену одиноким гениям вроде Эйнштейна пришли мощные исследовательские команды.

Частые изменения смысла слова «гений» означают, что концепция гениальности всегда зависит от исторического периода и места ее использования. Мы, люди, вкладываем в это понятие все, что вздумается, и возводим в ранг гениев всех, кого захотим. Такой изменчивый, популистский подход подвергается резкой критике со стороны пуристов. Разве не существует абсолютной истины и красоты? Разве симфонии Моцарта и уравнения Эйнштейна не являются универсальными и вечными? Судя по всему, нет. Все зависит от того, кому вы зададите эти вопросы. Например, музыка Моцарта, до сих пор вызывающая восторг у посетителей западных концертных залов, оставляет равнодушными граждан Нигерии, у которых есть свои любимые композиторы и музыканты, такие как пионер афробита Фела Кути (1938–1997). Предложенное Эйнштейном объяснение гравитации является всего лишь одной из четырех теорий, которые доминировали в данной области со времен древних греков. Однако лучи гениальности в науке и искусстве искривляются под воздействием различных культур и новых поколений. До недавних пор на Западе гениями называли «выдающихся мужей» (белых мужчин), люди же с другим цветом кожи, а также женщины оставались в этом отношении маргиналами. Но сейчас ситуация изменилась, поэтому каждый из нас должен решить для себя, что следует считать исключительными человеческими достижениями.

Почти все определения гениальности в толковых словарях включают слова «интеллект» и «талант». Концепцию интеллекта мы подробно рассмотрим в первой главе. Что касается таланта как важнейшего компонента гениальности, то это заблуждение, от которого нужно немедленно избавиться. Как мы увидим далее, талант и гений – два совершенно разных понятия. Весьма остроумно эту мысль сформулировал в 1819 году немецкий философ Артур Шопенгауэр: «Талант похож на стрелка, попадающего в такую цель, которая недостижима для других; гений похож на стрелка, попадающего в такую цель, до которой другие не в состоянии достать даже взором»[6]. Талантливый человек умело справляется с непосредственно видимым миром. Гений видит то, что скрыто от всех нас. В 1998 году в газете Business Week было процитировано следующее высказывание Стива Джобса: «Во многих случаях люди не знают, чего хотят, пока вы не покажете им этого»[7].

Еще в 1919 году Никола Тесла предсказал радио, роботов, солнечное отопление и смартфон «размером не больше наручных часов»[8]. Сегодня две трети населения планеты используют телефоны с доступом в интернет, похожие на тот, который предвидел Тесла. В 1995 году Джефф Безос, сотрудник одного из количественных хедж-фондов в Нью-Йорке, поразился тому, что за год число пользователей интернета увеличилось на 2300 процентов, и ему стало ясно, что поездки по магазинам не являются эффективным способом приобретения товаров. У него сформировалось ви´дение онлайн-магазина, и он создал стартап по продаже книг. Двадцать лет спустя его компания Amazon превратилась в крупнейшую в мире платформу электронной коммерции, где продаются почти все товары, какие только можно представить. Эти примеры демонстрируют, что единственной постоянной величиной в жизни являются изменения и что гении предвидят их приближение.

Чтобы соответствовать критериям современного определения гениальности, нужно не только попасть в скрытую цель, но и сделать это первым. Вот почему для гения огромное значение имеет самобытность и оригинальность. Однако так было не всегда. Например, в античной Греции одним из признаков гения считалась способность подражать поэзии Гомера. В Древнем Китае полагали, что ценность нового прямо пропорциональна степени, в которой автор нового использовал лучшее из старого. Любопытно отметить, что в современной китайской культуре групповые достижения продолжают цениться выше индивидуальных. Изменение данного подхода в западной культуре началось примерно в 1780 году, когда философ Иммануил Кант назвал гениальность «полной противоположностью духу подражания»[9]. Со временем британские, французские и американские патентные органы превратили оригинальность в индикатор исключительности достижений, охраняемых законом об интеллектуальной собственности. Это послужило началом распространения на Западе веры в «достижение успеха своими силами» и в «жесткий индивидуализм» – той веры, которая прекрасно согласуется с традиционной западной концепцией гениальности. Но где же рождается феномен самобытного гения: в обществе или в человеке? Похоже, что определение гениальности изменяется в каждой культуре на протяжении всей ее истории.

Чтобы очертить цели этой книги, позвольте привести определение, которое я сам использую в данный момент: гений – это человек с исключительными ментальными способностями, оригинальные умозаключения или озарения которого вызывают в обществе существенные изменения к лучшему либо худшему, влияющие на развитие разных культур в течение определенного времени. Иначе говоря, величайший гений оказывает самое сильное и длительное влияние на наибольшее количество людей. Конечно, все человеческие жизни равноценны, но отдельные личности воздействуют на мир с большей силой. Особое значение в своем определении гения я придаю словам «изменения в обществе», поскольку гений креативен, а креативность подразумевает изменения. Безусловно, для этой игры требуются двое: оригинальный мыслитель и восприимчивое общество[10]. Следовательно, если бы Эйнштейн жил на необитаемом острове или избегал общения с другими людьми, он не стал бы гением. Если бы Эйнштейн общался с людьми, но они не слушали бы его или решили бы не изменяться, он не стал бы гением. Иначе говоря, если бы деятельность Эйнштейна не вызвала никаких изменений, он не стал бы Эйнштейном.

Учитывая значимость креативности, отметим очевидный факт: многие люди, которых сегодня называют гениями, на самом деле просто знаменитости. Процесс выявления истинных гениев следует начинать с вычеркивания из списка претендентов большинства актеров и музыкантов-исполнителей. Независимо от степени своего таланта люди, которые воплощают чей-то замысел, например сценарий или музыкальную композицию, не являются гениями. Ключевые компоненты гениальности – это творчество и творения. Вот почему гениями могут считаться Канье Уэст, Леди Гага и Бетховен, но не Йо-Йо Ма. То же самое относится почти ко всем великим спортсменам: невзирая на впечатляющие рекорды Фелпса и Федерера, они не набирают очков в плане креативности. Их виды спорта придумали другие. А как насчет финансовых волшебников типа миллиардера Уоррена Баффета? Излишне говорить, что умение делать деньги отличается от способности вызывать изменения. Деньги служат гению топливом, но не определяют его суть. Главным для гения является то, как он использует возможности, которые предоставляют деньги.

Устранение всех этих ложных представлений позволяет сосредоточиться на действиях настоящих гениев, соответствующих приведенному выше определению. Однако даже оно не всегда воспринимается однозначно и не позволяет добиться единства мнений. Включив в эту книгу Джеффа Безоса, Джека Ма, предпринимателя Ричарда Брэнсона и аболиционистку Гарриет Табмен, я, наверное, раскидываю свою сеть слишком широко. Возможно, вы не согласитесь со всеми моими высказываниями о гениальности или с тем, кто заслуживает звания гения, а кто нет. Если у вас возникнут возражения – браво! Как увидим далее, инакомыслие входит в число скрытых привычек гения.

Эта книга была написана как итог многолетних наблюдений и исследований. Вся моя карьера проходила в окружении людей, наделенных исключительными дарованиями в математике, шахматах, классической музыке, литературном творчестве и других областях. В отличие от них, я не вхожу в категорию высокоодаренных и во всех дисциплинах тяну не выше чем на четверку с плюсом. Вундеркинд с выдающимися способностями просто использует их, не зная, почему и как ему это удается. И не задает вопросов. Многие гении, с которыми меня сводила судьба, были слишком заняты совершением гениальных поступков, чтобы задумываться о причинах продуктивности своего творчества. Вот почему лишь у негениальных личностей вроде меня возникает желание найти объяснение феномену гениальности.

«Тот, кто не может сочинять музыку, исполняет ее, а тот, кто не может исполнять, преподает» – так звучит мантра многих консерваторий типа Истменской школы музыки, где началось мое образование классического пианиста. Убедившись в своей неспособности сочинять музыку или зарабатывать на жизнь ее исполнением, я перешел в аспирантуру Гарварда и получил степень доктора философии по специальности «преподавание и исследование истории классической музыки» (музыковед). В конце концов я нашел работу преподавателя курса «Три великих “Б” классической музыки: Бах, Бетховен и Брамс» в Йельском университете. Меня как исследователя больше всего восхитила личность несравненного «М», то есть Моцарта. Он был веселым, страстным, озорным и чрезвычайно одаренным, писал бесподобную музыку и в целом казался честным и порядочным человеком. К слову, целью одной из моих командировок во Флоренцию был поиск материалов об уроженце этого города Леонардо да Винчи. Я обнаружил, что и Моцарт, и Леонардо обладали множеством ключевых активаторов гениальности: исключительной природной одаренностью, смелостью, богатым воображением, широким спектром интересов и склонностью «играть ва-банк» в жизни и искусстве.

Я занялся составлением списка гениев, наделенных такими качествами. В него вошли Шекспир, королева Елизавета I, Винсент Ван Гог и Пабло Пикассо. Со временем изучение этой когорты великих личностей привело меня к созданию в Йеле специального курса, которому я дал название «Исследование природы гениальности». С каждым годом на него записывается все больше слушателей. Как и следовало ожидать, студенты Йеля выстраиваются в очередь на мои лекции не затем, чтобы услышать мое определение гениальности или проследить историю эволюции этого понятия на протяжении веков. Одним хочется убедиться в том, что они уже гении, и подготовиться к испытаниям, которые могут ждать их в будущем. Другие желают узнать, как стать гениями. Им известно, что я изучил биографии многих гениев – от Луизы Мэй Олкотт до Эмиля Золя – и выявил у них общий набор личностных черт. Как и вас, их интересуют скрытые привычки этих гениев.

О каких чертах и привычках пойдет речь? Взгляните на список основных тем, которые будут рассмотрены в этой книге:

● трудовая этика (глава 1);

● резилентность (глава 2);

● оригинальность (глава 3);

● детское воображение (глава 4);

● ненасытное любопытство (глава 5);

● страсть (глава 6);

● творческая неугомонность (глава 7);

● бунтарство (глава 8);

● трансграничное мышление (глава 9);

● контрацептуальный подход (глава 10);

● подготовленность (глава 11);

● одержимость (глава 12);

● релаксация (глава 13);

● сосредоточенность (глава 14).

Кроме того, я предлагаю ряд идей и практических рекомендаций, связанных с развитием гениальности:

● значение IQ, наставников и дипломов учебных заведений Лиги плюща сильно переоценивается;

● независимо от степени одаренности вашего ребенка вы не сослужите ему хорошую службу, обращаясь с ним как с вундеркиндом;

● лучшим способом получения блестящего озарения является творческая релаксация: сходите на прогулку, примите душ или хорошенько выспитесь, положив возле кровати ручку и бумагу;

● в целях повышения продуктивности вам необходим ежедневный рабочий ритуал;

● шансов стать гением будет больше, если вы поселитесь в мегаполисе или университетском городке;

● чтобы продлить жизнь, найдите предмет своей страсти;

● и наконец, наберитесь смелости, потому что стать творческой личностью никогда не поздно: на каждого юного Моцарта в мировой истории найдется пожилой Верди, а на каждого не по годам развитого Пикассо – бабушка Мозес.

В заключение следует признать, что данная книга вряд ли сделает вас гением. Однако она заставит вас задуматься, насколько правильно вы живете, как воспитываете своих детей, в какие школы их посылаете, как распоряжаетесь своим временем и деньгами, за кого голосуете на выборах и, самое главное, как вы сможете повысить и раскрыть свой творческий потенциал. Тщательное изучение скрытых привычек гениев изменило меня и мое мировоззрение. Надеюсь, что внимательное чтение этой книги поможет и вам измениться к лучшему.

Глава 1

Одаренность или тяжелый труд?

IQ или MQ (коэффициент множества качеств)?

Сто старшекурсников, пришедших на первое занятие моего «курса гениальности», когда я поинтересовался их мнением по этому поводу, единогласно решили: «Ответа не существует!» Вузы приучают студентов к тому, что на лекциях им предоставляют ответы, которые они могут вынести из аудитории, чтобы впоследствии использовать на экзаменах, но я чувствовал, что с самого начала им нужно осознать один очень важный факт. На простой вопрос, что создает гения: природа или воспитание, – ответа не существует.

Этот вопрос всегда вызывает жаркие споры в аудитории. Обладатели «квантового» ума (математики и естественники) считают гениальность природным даром. Родители и учителя убедили их в том, что они родились с особым талантом к количественному мышлению. Качки (университетские спортсмены) уверены, что исключительные успехи достигаются упорным трудом: как говорится, без боли нет победы. Тренеры внушили им, что их достижения стали результатом бесконечных тренировок. Молодые политологи с консервативными взглядами называют гениальность Божьим даром, а либералы считают ее результатом благоприятного воздействия окружающей среды. Природа или воспитание? Мои студенты придерживаются разных точек зрения, и это неудивительно, потому что на протяжении истории человечества гении всегда становились на чью-то сторону.

Платон говорил, что поразительные творения создаются в состоянии вдохновения благодаря прирожденной способности[11]. Шекспир верил в свободу воли и независимую инициативу: «Не наши звезды, добрый Брут, а мы / Тому виной, что стали мы бессильны»[12]. В то же время английский натуралист Чарльз Дарвин в своей автобиографии отметил, что «большинство наших качеств являются врожденными»[13]. Относительно недавно французский философ Симона де Бовуар заявила: «Гениями не рождаются – гениями становятся»[14]. Дискуссия о том, что главное: природная одаренность или упорный труд, продолжается.

Как правило, гении не афишируют свои скрытые дарования, уступая право делать это другим. Джорджо Вазари (1511–1574), известный биограф великих художников эпохи Возрождения, выразил восхищение врожденными способностями Леонардо да Винчи: «Иной раз одно и то же тело бывает с преизбытком наделено красотой, обаянием и талантом, вступившими друг с другом в такое сочетание, что, куда бы такой человек ни обращался, каждое его действие божественно настолько, что, оставляя позади себя всех прочих людей, он являет собою нечто дарованное нам Богом»[15]. Одним из даров Леонардо было высокочастотное зрение. Он мог «фиксировать изображение» объекта в движении: распростертые крылья птицы в полете, ноги скачущей лошади, отрывающиеся от земли, водовороты бурлящей реки. «Стрекоза летит на четырех крыльях, и когда два передних находятся в верхнем положении, то два задних пребывают в нижнем», – отметил Леонардо в своей записной книжке в 1490 году[16]. Кто еще мог увидеть это?

Главный соперник Леонардо, Микеланджело, обладал фотографической памятью и великолепной зрительно-моторной координацией, что помогало ему соблюдать точные соотношения линий[17]. Тесла быстро учился, потому что тоже был наделен эйдетической (фотографической) памятью и мог, кроме всего прочего, наизусть процитировать всего «Фауста» Иоганна Вольфганга фон Гёте. Василий Кандинский, Винсент Ван Гог, Владимир Набоков и Дюк Эллингтон были одарены врожденной синестезией, то есть способностью воспринимать музыку, слова или цифры в цвете. Такая способность есть у Леди Гаги. «Когда я пишу песни, – сказала она в интервью The Guardian в 2009 году, – то слышу мелодии и тексты и одновременно вижу цвета. Звук кажется мне похожим на разноцветную стену»[18].

В 1806 году Людвиг ван Бетховен в разгар одной из своих знаменитых ссор с высокопоставленными покровителями написал немецкому дипломату Карлу Максу, князю Лихновскому: «Князь! Тем, чем являетесь вы, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем являюсь я, я обязан самому себе. Существуют и будут существовать тысячи князей, Бетховен только один»[19]. На это мы могли бы почтительно ответить: «Верно, Людвиг, но и вы тоже кое-что получили от рождения. Ваши отец и дед были профессиональными музыкантами, и, видимо, именно от них вам достались, помимо всего прочего, ваш абсолютный слух и музыкальная память».

Идеальный слух передается по наследству, и, по статистике, этим даром наделяется лишь один человек из десяти тысяч. Абсолютным слухом обладали и обладают Майкл Джексон, Фрэнк Синатра, Мэрайя Кэри, Элла Фицджеральд, Бинг Кросби, Стиви Уандер, Дмитрий Шостакович и Моцарт. Последнему в дополнение ко всему была дарована исключительная фонографическая память, а также то, что я называю мотографической памятью, то есть способностью координировать ноту в партитуре с тем расположением рук на клавиатуре или грифе инструмента (органа, фортепиано, скрипки), которое создает соответствующий звук. Все музыкальные способности Моцарта проявились к шести годам. Это могла сделать только природа.

Говорят, что у 23-кратного олимпийского чемпиона по плаванию Майкла Фелпса тело, как у акулы, и иногда он плавает с ней наперегонки[20]. Фелпс родился с эргономическим преимуществом: у него идеально подходящий для плавания рост (193 см), очень большие стопы (ласты) и невероятно длинные руки (весла). Как показывает знаменитый рисунок «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи, размах рук у обычных людей равен их росту. Однако у Фелпса размах рук на семь сантиметров больше (200 см). Тем не менее Фелпс не является гением. При всей его одаренности он не сделал ничего, что изменило бы плавание как вид спорта или повлияло бы на правила соревнований в данной дисциплине на Олимпийских играх.

Симона Байлз, которую New York Times называет «величайшей американской гимнасткой всех времен», – это другой случай[21]. Ее выдающиеся спортивные результаты произвели революцию в гимнастике. Девятого августа 2019 года она первой совершила уникальный соскок с бревна, выполнив двойное сальто назад с двумя винтами, а также сделала двойное сальто назад с тремя винтами в вольных упражнениях, чем довела количество гимнастических элементов, названных в ее честь, до четырех. Для каждого нового сочетания элементов судьям пришлось устанавливать очередной коэффициент сложности. В отличие от пловца Фелпса, у гимнастки Байлз, которая вывела свой вид спорта на новый уровень, маленький рост (145 см) и плотно сбитая, мускулистая фигура. Это позволяет ей хорошо группироваться при исполнении различных гимнастических элементов, сохраняя скорость движения. «Думаю, что я не зря получила от рождения такое телосложение, поэтому собираюсь использовать его», – сказала она в 2016 году[22]. Вместе с тем в 2019 году в мастер-классе онлайн она подчеркнула: «Чтобы оказаться там, где я нахожусь сегодня, мне пришлось сфокусироваться на таких фундаментальных вещах, как общефизическая подготовка, базовая техника и психологическая настройка»[23]. Это природа или воспитание?

Выражение «природа против воспитания» впервые использовал кузен Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон в своей книге «Наследственность таланта: законы и последствия» (1869). Гальтон проследил родство без малого четырехсот знаменитых людей (почти все они были мужчинами британского происхождения, включая нескольких своих родственников). Не нужно быть гением, чтобы понять, к какому выводу пришел Гальтон: гениальность является наследственным качеством и передается по прямой линии. Иными словами, свой потенциал вы получаете по наследству при рождении.

На первой странице «Наследственности таланта» Гальтон заявил: «Подобно тому как, несмотря на различные ограничения, с помощью тщательного подбора можно вывести такую породу лошадей или собак, в которой быстрота бега представляет качество не случайное, а постоянное, было бы вполне осуществимым делом произвести высокоодаренную расу людей посредством соответственных браков в течение нескольких поколений»[24]. Забудьте, если можете, что предложенная Гальтоном идея селекционного разведения стала отправной точкой для пресловутой евгеники, которая привела национал-социалистов к созданию лагерей смерти. Гальтон просто ошибался: создать суперлошадь или «одаренную расу людей» путем селекции невозможно[25]. Чтобы убедиться в этом, давайте вернемся в 1973 год и посетим Кентуккийское дерби, где познакомимся с лошадью по кличке Секретариат.

Пятого мая 1973 года, солнечным весенним днем, я стоял на ипподроме «Черчилль-Даунс» у заднего ограждения столба, отмечающего три четверти мили. В моем кулаке были зажаты два двухдолларовых «выигрышных» билета, один из которых я купил для себя, поставив на лошадь по кличке Варбакс, а другой – для своего друга, который сделал ставку на фаворита по кличке Секретариат. На разминочную дорожку первым вывели Варбакса, чей коэффициент на победу был 7 к 1. Лошадь казалась маленькой, но, возможно, в скачках нет никакой корреляции между размерами животного и его скоростью. Немного позже появился Секретариат – рослый жеребец с массивной грудной клеткой и блестящей каштановой шерстью. Коэффициент на победу у него был 3 к 2, и он смотрелся просто шикарно.

Секретариат выиграл забег на милю с четвертью со временем 1:59:04, которое до сих пор остается рекордным в Кентуккийском дерби и других скачках «Тройной короны». Моя лошадь приплелась последней. Не обладая даром предвидения, я сорок минут простоял в очереди, чтобы получить три доллара за двухдолларовую ставку моего друга. Если бы тогда я отдал ему три доллара и оставил билет себе, то сегодня смог бы продать его на eBay за бешеные деньги. Но в тот момент разве мог предсказать кто-нибудь появление eBay, а также то, что Секретариат, которого сегодня называют «гениальной лошадью», станет лучшим скакуном века, а возможно, и всех времен?

Унаследовать талант можно, а гениальность нельзя. Гений, или способность добиваться феноменальных достижений, как в случае с Секретариатом, не передается от родителей детям, а сродни идеальному шторму. После смерти легендарного скакуна вскрытие показало, что его сердце весило 9,5 кг, а это вдвое больше, чем у его отца, Болда Рулера. У Секретариата была хорошая, но отнюдь не безупречная родословная, и он не оставил выдающегося потомства. Из четырехсот отпрысков, которых Секретариат произвел на свет, только один стал победителем «Тройной короны». Так же у людей: гениями крайне редко становятся дети исключительно одаренных родителей[26]. Да, Нобелевские премии шесть раз получали отец и сын и один раз мать и дочь (Мария Склодовская-Кюри и Ирен Жолио-Кюри)[27]. Еще более убедительным примером могут служить Иоганн Себастьян Бах и трое из его сыновей: Карл Филипп Эммануил, Вильгельм Фридеман и Иоганн Христиан. Но эти семьи являются исключениями, подтверждающими правило. Подумайте о четырех детях Пикассо (ни один из них не стал блестящим художником), взгляните в интернете на работы Маргариты Матисс или послушайте фортепианный концерт Франца Ксавера Вольфганга Моцарта (идеальный музыкальный слух, но явная нехватка воображения) и задайтесь вопросом, почему гении, как правило, не производят на свет гениев. Вспомните таких гениев, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Вильям Шекспир, Исаак Ньютон, Бенджамин Франклин, Никола Тесла, Гарриет Табмен, Альберт Эйнштейн, Винсент Ван Гог, Фрида Кало, Энди Уорхол, Стив Джобс, Тони Моррисон и Илон Маск. Все они, похоже, появились из ниоткуда. Судя по всему, родословная не является залогом появления гениев, что подтверждается следующими словами Эйнштейна: «Изучение моего семейного древа… никуда не ведет»[28]. Короче говоря, гений – это во многих отношениях случайное событие взрывного характера, возникающее из совокупности индивидуальных особенностей, среди которых интеллект, резилентность, любознательность, перспективное мышление и изрядная толика одержимости[29]. Психологи дали данному феномену название «эмергенез»[30], а мы, непрофессионалы, предпочитаем использовать термин «идеальный шторм». Такое случается, но очень редко.

Гальтон не знал об исследованиях гениального монаха Грегора Менделя, который предоставил нам научное объяснение единиц наследственности, именуемых генами. Кроме того, Гальтон не мог прочитать книгу Хэвлока Эллиса «Исследование британского гения» (A Study of British Genius, 1904), который попытался статистически доказать, что гении чаще всего являются первенцами мужского пола, и «позабыл» о таких женщинах, как Елизавета I (третий ребенок в семье), Джейн Остин (седьмой) и Вирджиния Вулф (шестой)[31]. Сегодня идеи Гальтона, Менделя и Эллиса лежат в основе того, что называется биологическим детерминизмом, или теорией «кода жизни», согласно которой ваши гены формируют матрицу, где выгравировано все, что вам предстоит совершить. Но, как вы, наверное, предполагаете, детерминизм и теория «кода гениальности» не могут служить исчерпывающим ответом.

По всей видимости, ответ поможет найти новая наука – эпигенетика. Эпигены представляют собой маленькие метки, прикрепленные к каждому гену в нашем геноме. Эти «выключатели» контролируют наш рост с момента рождения до смерти, поскольку именно они определяют, когда наши гены проявят себя в полной мере (если вообще проявят). Если гены представляют нашу природу, то эпигены – воспитание. Иначе говоря, активация наших генов зависит от того, как нас воспитывают, от окружающей среды, в которой мы живем, и от нашей способности воздействовать на нее и на самих себя; эпигены же являются триггерами генетического развития, стимулируемого окружающей средой. Как утверждал нейробиолог Гилберт Готтлиб, в процессе нашего развития гены и среда не просто взаимодействуют – гены требуют участия среды, чтобы работать правильно[32]. Эпигены позволяют каждому из нас самим определить, кем мы станем, если приложим надлежащие усилия.

Вы когда-нибудь слышали о ленивом гении? Нет. У гениев есть привычка усердно трудиться, потому что они одержимы. К тому же единицы наследственности («дарования»), полученные от родителей, они ценят гораздо меньше, чем собственные усилия, о чем свидетельствуют следующие публичные высказывания известных гениев: «Если бы вы знали, каких трудов это стоило, вы не назвали бы это гениальностью» (Микеланджело); «Я впал бы в отчаяние, если бы не мог продолжать работать так же усердно или даже еще усерднее» (Ван Гог); «Гений – это результат упорного труда и полной самоотдачи» (Максим Горький); «Я не верил в выходные, не верил в отпуск» (Билл Гейтс); «Без усиленного трудолюбия нет ни талантов, ни гениев» (Дмитрий Менделеев); «Преуспевшего человека от талантливого отличает только одно – упорный труд» (Стивен Кинг); «Я очень упорно трудился, когда был молод, поэтому сейчас мне не нужно много работать» (Моцарт); «Люди могут не получить всего, ради чего они работают в этом мире, но они, безусловно, должны работать изо всех сил ради того, что они получают» (Фредерик Дуглас); «Никому не удавалось изменить мир, работая по сорок часов в неделю» (Илон Маск); «Бог дает талант, а труд превращает его в гений» (Анна Павлова). Когда-то я тоже верил в это.

Вот анекдот, который вы, возможно, знаете. Молодой музыкант приезжает в Нью-Йорк и спрашивает уличного скрипача, как ему попасть в Карнеги-холл, а тот отвечает: «Практикуйтесь, уважаемый, практикуйтесь». Я попробовал, но ничего не вышло. Как говорится, сколько ни трудись, выше головы не прыгнешь.

Я начал учиться музыке в четыре года у добродушного Тэда Брауна, играя на пианино Acrosonic, и за шесть лет добрался до кабинетного рояля Baldwin и лучших учителей в Вашингтоне (округ Колумбия). Чтобы стать концертным пианистом – новым Ван Клиберном, я поступил в престижную Истменскую школу музыки и окончил ее. К двадцати двум годам я посвятил занятиям в общей сложности около восемнадцати тысяч часов, но в конце концов понял, что никогда не заработаю ни цента в качестве профессионального исполнителя. У меня были все предпосылки: огромные кисти рук и длинные тонкие пальцы, лучшие преподаватели и железная трудовая дисциплина. Мне не хватало лишь одного – выдающегося музыкального дарования. Да, я был талантлив, но мои слух, музыкальная память и слухо-моторная координация не были идеальными. Кроме того, у меня был один «генетический» дефект – боязнь сцены, и на самом деле это серьезный недостаток, поскольку миллиметровая разница в положении рук на клавиатуре рояля или грифе скрипки может стать определяющим фактором успеха. И все же сегодня эта неудача с карьерой пианиста заставляет меня задуматься: неужели только упорный труд превращает талант в гений, и правда ли, что практика – это единственный путь к совершенству?

По словам Андерса Эрикссона, крестного отца теории о роли дисциплины в достижении мастерства исполнения, так и есть. Начиная с публикации 1993 года в журнале Psychological Review и вплоть до изданной в 2016 году книги «Максимум: как достичь личного совершенства с помощью современных научных открытий» Эрикссон неизменно утверждает, что человеческое величие не генетический дар, а результат дисциплинированного упорного труда, десяти тысяч часов целенаправленной практики. Первые доказательства данной теории Эрикссон получил тогда, когда вместе с коллегами провел исследование среди скрипачей и пианистов Академии музыки Западного Берлина[33]. Студентов примерно одного возраста, но с разным потенциалом (от будущих школьных учителей музыки до звезд мирового класса) просили ответить на вопрос, сколько часов они посвятили практике, если считать с первого дня начала занятий музыкой. Ученые пришли к выводу, что для приобретения практически всех качеств выдающихся исполнителей людям требуется примерно десять тысяч часов целенаправленной практики[34]. Обещание волшебного числа, ведущего к мастерству, было заманчивым, и на сторону практики стали многие известные гуманитарии, такие как лауреат Нобелевской премии Даниэль Канеман (книга «Думай медленно… Решай быстро»), колумнист New York Times Дэвид Брукс (статья «Гений: точка зрения современника») и автор популярных бестселлеров Малкольм Гладуэлл (глава «С гениями не все так просто» в книге «Гении и аутсайдеры»). Но тут есть одна проблема, а точнее, две.

Во-первых, берлинские психологи не проверили музыкальные способности студентов. Вместо того чтобы сравнивать людей с одинаковыми природными данными, они сопоставляли талантливых с высокоодаренными. Исключительные природные способности делают практику веселой и легкой, пробуждая у человека желание трудиться еще больше[35]. Родители и сверстники, как правило, восхищаются теми, кто достигает успехов без особого труда, и постоянно хвалят их, усиливая эффект позитивной обратной связи. Эрикссон и его сторонники перепутали причину и следствие. Практика является результатом. Изначальным катализатором является природная одаренность.

Во-вторых, и это самое важное, виртуозный исполнитель по определению делает то, что создал кто-то другой. Исключительная производительность может быть полезна фанату математики, извлекающему квадратный корень из невероятно длинного числа, или счетчику карт в казино Лас-Вегаса, или альпинисту, собравшемуся установить мировой рекорд скорости восхождения на Эверест, или концертному пианисту, пытающемуся исполнить вальс «Минутка» Фредерика Шопена за пятьдесят семь секунд. Но эту игру, спортивное состязание или музыкальную композицию придумал кто-то другой. Гений достигает вершины горы, изобретая что-то новое и революционное, например фуникулер или вертолет. Практика может довести до идеального состояния что-то уже известное, старое, но не способна создать ничего нового.

Полагаю, внимательный читатель пришел к очевидному выводу: природный талант и упорный труд не находятся в бинарной оппозиции. Гений – это продукт как природы, так и воспитания. Чтобы доказать свою правоту, предлагаю соревнование, которое называю «Кто получит от Катара 250 миллионов долларов». Нашими конкурсантами станут два художника: месье Поль Сезанн (1839–1906) и сеньор Пабло Пикассо (1881–1973). Цель состоит в том, чтобы создать самую дорогую картину, приобретенную королевской семьей Катара. Поскольку Сезанн родился раньше, он начинает первым.

В годы учебы в коллеже родного Экс-ан-Прованса Поль Сезанн, сын банкира, литературой увлекался больше, чем живописью. Лишь в пятнадцать лет он записался в вечернюю школу рисования и только в двадцать, два года проучившись в юридической школе местного университета, принял твердое решение стать художником. Переехав в Париж, Сезанн стал познавать азы живописи в художественной мастерской Сюисса и в двадцать три года представил свои картины на Салоне – престижной художественной выставке под покровительством Академии изящных искусств. Однако они были отвергнуты. В следующие двадцать лет Сезанн каждый год представлял на Парижском салоне свои новые работы, и они все без исключения отвергались. Только в 1882 году, когда художнику исполнилось сорок три года, к нему пришло официальное признание[36].

Пабло Пикассо родился осенью 1881 года в семье художника Хосе Руиса Бласко. Мальчик научился рисовать раньше, чем говорить. Его картина «Старый рыбак», написанная всего за час в возрасте тринадцати лет, является шедевром и техники живописи, и психологической проницательности. Один художественный критик, увидев другие работы талантливого мальчика, написал в газете La Voz de Galicia, что у того «впереди славное и блестящее будущее»[37]. Еще не достигнув четырнадцати лет, Пикассо был зачислен в Школу изящных искусств в Барселоне. Один из однокурсников вундеркинда сказал: «Пабло намного превосходил других студентов, которые были на пять или шесть лет старше его. Он все схватывал на лету, хотя вроде бы пропускал мимо ушей слова профессоров»[38]. За три десятка лет жизни Пикассо создал самый потрясающий набор картин, когда-либо созерцаемый миром: работы «розового» и «голубого» периодов, акробаты и арлекины, ранние шедевры кубизма и коллажи. Свои лучшие в чисто денежном выражении произведения он создал в возрасте примерно двадцати пяти лет[39]. В 2015 году его картину «Алжирские женщины (версия O)» (1955) приобрел бывший премьер-министр Катара Хамад бен Джасим бен Джабер Аль Тани за 180 миллионов долларов. Пикассо, обладатель уникальных природных дарований, был единственным в своем роде.

Что касается Сезанна, то он продолжал упорно трудиться в своих студиях в Париже и Экс-ан-Провансе. К концу 1880-х годов, когда ему было почти пятьдесят лет, прогрессивные художники начали восхищаться его самобытной манерой сведения форм предметов к геометрическим фигурам и плоскостной трактовкой пространства. Выдающиеся произведения Сезанн создал в течение последних десяти лет перед смертью в 1906 году, через полвека после того, как записался в школу рисования[40]. В 1907 году в Париже состоялась ретроспектива картин Сезанна, на которой присутствовали младотурки мира живописи, в числе которых были Пикассо, Анри Матисс, Жорж Брак и Амедео Модильяни[41]. «Сезанн был отцом каждого из нас», – сказал Пикассо[42]. В 2011 году «Игроки в карты» Сезанна были проданы королевской семье Катара за 250 миллионов долларов, то есть он обошел Пикассо на 70 миллионов долларов.

Но что такое 70 миллионов долларов в соревновании друзей?! Будем считать результат ничейным. Суть состоит в том, что к творческому гению ведут два совершенно разных пути, один из которых виден сразу (одаренность), а другой менее заметен (усердное самосовершенствование). И то и другое необходимо, но в каких пропорциях? Приверженцы практики утверждают, что упорным трудом достигается более 80 процентов результатов. Психологи недавно предложили снизить данный показатель примерно до 25 процентов в зависимости от сферы деятельности[43]. Чтобы получить представление об относительной важности одаренности и труда, я обратился к Нейтану Чену, одному из неоперившихся гениев, посещающих мой курс в Йеле.

Так же как Симона Байлз сегодня занимает первое место среди американских спортивных гимнасток, Чен является первым номером среди американских фигуристов-одиночников. Он первым успешно выполнил пять видов четверных прыжков на международных соревнованиях, чем вывел свой вид спорта на более высокий уровень атлетизма и заставил судей ввести новый коэффициент сложности. Как и Байлз, Чен невысок (167 см) и имеет оптимальное соотношение мышечной массы к весу тела. Далее приводится его точка зрения относительно роли одаренности и упорного труда.

На мой взгляд, в этой области, конечно, влияют такие явные генетические факторы, как рост, пропорции тела, выносливость и способность развивать мышечную память. Но, кроме того, есть генетические факторы, которые с трудом поддаются количественной оценке. К ним относятся способность сохранять спокойствие в стрессовой ситуации и умение самостоятельно определять и корректировать стратегию поведения во время выступления на соревнованиях, так что, мне кажется, успех на 80 процентов определяется природой. Если принять полученную спортсменом золотую медаль за 100 процентов, то 80 из них обеспечиваются природой (генами и удачей) и 20 – воспитанием. Тем, кого природа выводит на уровень 60 процентов, нужно добавить 20 процентов (труда), чтобы тягаться со спортсменами экстра-класса (выступающими на уровне 90–100 процентов). Поэтому трудно сказать, что имеет наибольшее значение: природа или воспитание. Важны оба компонента, но без генетического потенциала человек никогда не сможет стать лучшим в своем виде спорта независимо от того, насколько упорно он будет тренироваться[44].

Отметьте, что Чен счел нужным включить в число природных факторов удачу и тем самым признал, что природа помогает появиться на свет с достаточными ресурсами и образовательными возможностями. Кроме того, он полагает, что при любом соотношении между дарованиями и упорным трудом спортсмен, желающий достичь вершины, должен в максимальной степени использовать и то и другое.

Уже давно нас особенно интересует природный дар, именуемый коэффициентом интеллектуальности, или IQ. Количественные измерения интеллекта начались в 1905 году, когда французский психолог Альфред Бине для государственных школ Парижа разработал тест, помогающий выявлять малоспособных учеников, чтобы впоследствии им можно было оказать помощь[45]. К 1912 году немецкий термин Intelligenzquotient (IQ в английском сокращении) стал общеупотребительным во всем научном мире. Примерно в то же время американские военные стали применять стандартизированный тест для проверки умственных способностей будущих курсантов специализированных училищ. То, что сначала использовалось как одно из упражнений в курсе коррекционно-развивающего обучения, быстро превратилось в способ отбора кандидатов на приобретение элитного статуса. После того как в 1920-е годы профессор Стэнфордского университета психолог Льюис Терман принялся изучать группу одаренных детей с IQ выше 135 (100 считается средним уровнем), исключительно высокий IQ стал ассоциироваться с гениальностью. В 1946 году в Англии был создан международный «клуб гениев» Mensa, для членства в котором требуется нотариально заверенный IQ не ниже 132. Некоторые специалисты в «индустрии выявления и поддержки одаренных детей» пошли еще дальше и разработали классификацию одаренности, согласно которой дети с IQ от 130 до 144 считаются умеренно одаренными, от 145 до 159 – высоко одаренными, от 160 до 174 – исключительно одаренными и от 175 и выше – глубоко одаренными. Однако прав был Стивен Хокинг, когда в 2004 году сказал: «Люди, которые хвастают своим IQ, – неудачники»[46]. Если Мария Кюри и Шекспир не сдавали тест на IQ, тогда откуда нам знать, насколько умными они были? И вообще, что значит быть умным?

В тестах IQ оцениваются логические, математические и языковые способности. Однако в них не дают баллов за креативные или заранее не предусмотренные правильные ответы. Ограниченные возможности решения проблем с помощью только логики в 1903 году сформулировал Томас Эдисон, когда отчитывал одного из своих сотрудников за неспособность применить креативный подход. Он сказал: «Ваша проблема заключается в том, что вы пробовали использовать только разумные варианты. А они никогда не работают. Слава Богу, больше вы не можете вспомнить ничего разумного, так что вам придется попытаться придумать что-нибудь неразумное. И когда вы сделаете это, решение найдется в мгновение ока»[47].

Рациональная логика отличается от творческой изобретательности. Стандартное мышление отличается от нестандартного. Строго логическая когнитивная обработка данных наподобие той, которая используется в тесте на определение IQ, и креативность, применявшаяся такими художниками, как Пикассо, – это две разные вещи. Пикассо, вероятно, согласился бы с палеонтологом из Гарварда Стивеном Джеем Гулдом, который говорил, что «абстрактное понятие интеллекта как единого целого, его локализации в мозге, его представление в виде одного числа для каждого индивидуума и использование этих чисел для ранжирования людей по степени их ценности» могут быть плохой идеей[48].

В 1971 году члены Верховного суда США единогласно признали незаконным применение теста на определение IQ в качестве предварительного условия трудоустройства[49]. Тест на определение способностей и наклонностей ученика (Scholastic Aptitude Test, SAT) – стандартизированный тест, широко используемый в Соединенных Штатах Америки при поступлении в колледж, – не является незаконным, но тоже не может служить идеальным стандартом для оценки преобразовательного потенциала учащихся[50]. Как показывают последние экономические данные, на результат теста SAT, помимо потенциала самих детей, влияют доход и образование их родителей[51]. Более тысячи колледжей и университетов, в том числе престижный Чикагский университет, отказались от использования теста SAT (и аналогичного теста ACT) в процессе набора абитуриентов[52]. В декабре 2019 года учащиеся школы одного из округов Калифорнии, населенного преимущественно афро- и латиноамериканцами, потребовали от руководства Калифорнийского университета прекратить использование таких стандартизированных тестов, и шесть месяцев спустя попечительский совет согласился удовлетворить их требование[53]. Установлено, что оценки за тесты на определение IQ и SAT соотносятся с высокой успеваемостью в старшей школе и на первом курсе колледжа, а также с последующими карьерными успехами и высокими заработками в некоторых специализированных областях[54]. Однако пока еще никто не выявил корреляции между результатами этих тестов и способностью сочинить симфонию и не объяснил, как с помощью трехчасового теста можно измерить такие качества, как любознательность и терпение.

Совсем недавно многие американские элитные частные школы, в том числе Академия Филлипса в Эксетере, Школа Дальтона, Школа Горация Манна и Шоэт Розмари Холл, отказались от программ углубленного изучения предметов и экзаменов (Advanced Placement, AP)[55]. «Учащиеся зачастую ощущают, что преподаватели разрываются между желанием отвечать на вопросы, которые интересуют подопечных, и необходимостью подготовить их к сдаче теста», – сказала в 2018 году доктор Джессика Левенштейн, руководитель старших классов Школы Горация Манна[56]. Такое «натаскивание на тест» подавляет любознательность, вызывает стресс и зацикленность на оценках.

Семнадцатого апреля 2018 года общество «Фи Бета Каппа» (Phi Beta Kappa) Йельского университета наградило меня медалью Девейна за выдающиеся научные достижения и преподавание. Выслушивая поздравления коллег после церемонии награждения, я размышлял об иронии судьбы. В старшей школе я учился на четверки с плюсом и не попал в почетный список отличников. Я не смог бы поступить в Йель, хотя там был прекрасный музыкальный факультет, поэтому даже не стал подавать туда заявление о приеме. В колледже я посещал множество разных курсов, зимних и летних, но не смог окончить его с отличием. Когда пришло время поступать в аспирантуру, меня согласились принять в Гарвард, Принстон и Стэнфорд, но не в Йель. Ни за что на свете ни в одном из университетов меня не избрали бы в общество «Фи Бета Каппа». Моя жена Шерри – самая умная в нашей семье (диплом Йеля с отличием и член «Фи Бета Каппы»), но она давно предупредила меня, что порой студенты достигают успеваемости, необходимой для вступления в общество «Фи Бета Каппа», действуя наверняка: они записываются на курсы, которые соответствуют их природным способностям. Возможно, члены «Фи Бета Каппы» умеют сдавать экзамены на «отлично», но они предпочитают не рисковать и более склонны к конформизму, нежели к инакомыслию.

Мои подозрения подтвердила статья профессора Уортонской школы бизнеса Адама Гранта «Что круглые отличники делают неправильно», опубликованная New York Times в декабре 2018 года. В ней говорилось, что оценки не могут служить достоверными индикаторами успеха и тем более гениальности. Грант утверждает: «Доказательства очевидны: высокая академическая успеваемость не является залогом отличной карьеры. Исследования в разных отраслях промышленности показывают, что корреляция между отметками и продуктивностью труда незначительна в первый год после окончания колледжа и ничтожна в течение последующих лет. Например, в компании Google академические успехи сотрудников, окончивших колледж два или три года назад, никак не отражаются на их полезности». Грант считает: «В учебных заведениях редко оценивают такие качества, как креативность, лидерство и умение работать в команде или социальный, эмоциональный и политический интеллект. Да, круглые отличники умеют зазубривать информацию и выдавать ее на экзаменах. Однако карьерный успех редко определяется способностью находить правильные решения проблем, скорее, он связан с умением выявлять проблемы, требующие решения»[57]. Вывод Гранта напоминает старый студенческий анекдот: «Отличники устраиваются преподавателями в университеты, а хорошисты получают неплохие деньги, работая на троечников».

Тесты на определение IQ, SAT и школьные отметки не способны точно предсказать карьерный успех, не говоря уже о гениальности. Они приводят к ложным прогнозам: позитивным (человек подает надежды, которые не оправдываются) или негативным (человека считают ни на что не годным, но в итоге он изменяет мир). Конечно, среди гениев есть и отличники, например Мария Кюри (лучшая в классе в шестнадцать лет), Зигмунд Фрейд (аттестат с отличием в средней школе) и Джефф Безос (диплом с отличием и член «Фи Бета Каппы» в Принстоне). Университет Джонса Хопкинса использует результаты теста SAT для того, чтобы отбирать одаренных детей для участия в программе «Центр талантливой молодежи». В свое время среди избранных подростков оказались основатель Facebook Марк Цукерберг, сооснователь Google Сергей Брин и Стефани Джерманотта (Леди Гага)[58]. С другой стороны, знаменитый тест на гениальность, который с 1920-х по 1990-е годы проводили в Стэнфорде Льюис Терман и его последователи, выявил более 1500 молодых людей с IQ выше 135, но никто из них так и не стал гением[59]. Один из помощников Термана впоследствии признал: «Никто из них не стал лауреатом Нобелевской или Пулитцеровской премии. Мы не нашли ни одного Пикассо»[60].

А теперь обратимся к людям с ложными негативными прогнозами, то есть к тем гениям, которые не справились бы со стандартным тестом на определение IQ и не стали бы членами общества «Фи Бета Каппа». Юный Чарльз Дарвин учился очень плохо, и отец предсказал, что тот станет позором для семьи[61]. Уинстон Черчилль тоже не отличался высокой успеваемостью и впоследствии вспоминал: «Когда не были задействованы ни мой разум, ни мое воображение, ни мой интерес, я не желал и не мог учиться»[62]. Лауреаты Нобелевской премии Уильям Шокли и Луис Альварес не прошли Стэнфордский тест на гениальность, потому что их IQ были слишком низкими[63]. Всемирно известная писательница Джоан Роулинг призналась, что «в университете ей не хватало мотивации» и что более чем скромное начало ее карьеры стало результатом того, что она «слишком много времени проводила в кафе за написанием рассказов и слишком мало на лекциях»[64]. В 1900 году Эйнштейн окончил университет с четвертым средним баллом в своей группе из пяти физиков[65]. Стив Джобс окончил старшую школу со средним баллом аттестата 2,65. Основатель Alibaba Джек Ма дважды сдавал «гаокао» (всекитайские государственные вступительные экзамены в вузы) и со второй попытки набрал по математике 19 баллов из 120 возможных[66]. Бетховен с трудом справлялся со сложением и до конца жизни не освоил умножение и деление. Успеваемость Уолта Диснея была ниже средней, и он часто засыпал на уроках[67]. Пикассо за время учебы в школе так и не выучил алфавит, а цифры воспринимал как очертания реальных вещей: ноль похож на глаз, а двойка – на фигуру человека, преклонившего колени для молитвы[68]. Стандартизированные тесты вряд ли помогли бы распознать всех этих гениев.

Но почему мы продолжаем применять их? Мы полагаемся на эти тесты как раз потому, что они стандартизированные. Единый набор вопросов можно использовать для оценки и сравнения когнитивного развития миллионов студентов, что весьма удобно в странах с большим населением, таких как США и Китай. Тесты типа SAT и «гаокао» устанавливают единую мерку для всеобщей традиционной проблемы, вместо того чтобы подвергнуть ее сомнению и/или переосмыслить в постоянно меняющемся мире. Эти тесты оценивают умение попасть в уже существующую цель, а не способность создать цель, которую пока еще никто не видит. Авторы тестов ценят ограниченный набор когнитивных навыков (математических и вербальных) выше способностей к эмоциональному и социальному взаимодействию. Я не предлагаю перестать использовать тесты для измерения IQ, а лишь хочу, чтобы они были достаточно широкими, гибкими и учитывали индивидуальные особенности испытуемых. Несмотря на доказанную эффективность современных стандартизированных тестов, они слишком узки как по замыслу, так и по содержанию, чтобы служить показателями успеха в жизни, не говоря уже о гениальности.

Хореографы Марта Грэм и Джордж Баланчин были наделены поразительным телесно-кинестетическим воображением; Мартин Лютер Кинг – младший и Махатма Ганди – проницательностью и эмпатией; Вирджиния Вулф и Зигмунд Фрейд – способностью к самоанализу; Джеймс Джойс и Тони Моррисон – вербальной выразительностью; Огюст Роден и Микеланджело – визуальным и пространственным мышлением; Бах и Бетховен – остротой музыкального слуха; Эйнштейн и Хокинг – логико-математическим мышлением. Семь перечисленных выше сфер человеческой деятельности связаны с семью модальными компонентами человеческого интеллекта, которые профессор Гарварда психолог Говард Гарднер объединил в понятие «множественный интеллект»[69]. Из этих специфических модальных компонентов рождается творчество.

Определяющими факторами в каждой из названных творческих дисциплин являются многочисленные личностные качества: интеллект, любознательность, резилентность, упорство, толерантность к риску, уверенность в себе, способность усердно трудиться и т. д. Умение человека ставить большинство из них на службу своему гению я называю «коэффициентом множества качеств» (Many Traits Quotient, MQ).

Джоан Роулинг продала больше книг (500 миллионов), чем любой другой из ныне живущих писателей, и вызвала в молодежной среде невиданный читательский ажиотаж. В своем выступлении перед выпускниками Гарвардского университета в 2008 году она уделила внимание преимуществам неудач и подчеркнула особую важность воображения и страсти в реальной жизни[70]. В 2019 году Роулинг на своем сайте перечислила пять личностных качеств, необходимых для успеха на литературном поприще: любовь к чтению (любознательность), дисциплинированность, резилентность, смелость и независимость[71]. Если они кажутся важными такому гению, как Роулинг, то почему бы не создать специальный тест для их измерения? Вероятно, одержимость довузовскими тестами вроде SAT и «гаокао» ошибочна. Вместо проверки того, чему учат в школе (SAT), нужен более обширный тест на определение способностей и наклонностей гения (Genius Aptitude Test