Чайная церемония. Часть 1 бесплатное чтение

ПРОЛОГ

В комнате, чуть слышные, витали ароматы свежего чая и сандала. Тихая музыка наполняла пространство – густыми, хрипловатыми аккордами волновался гучжэн, нежно подпевала бамбуковая сяо. От чахая завитками поднимался пар, сливался с синим дымком курильницы, улетал под потолок. Я наблюдала за переплетением прозрачных струй над чайным столиком, ощущала приятное тепло чашки в моей ладони и невольную, неосознанную радость бытия. В глубине себя успокоение и свет. Я привыкла. Неужели? Я привыкла и больше не страдаю нашей отдаленностью.

Он сидел напротив, скрестив ноги, улыбался в пространство, и тихо говорил о жизни, о том, что его волнует и радует. Он не пил чая, забывшись, заговорившись, замечтавшись. Длинные, густые, орехового цвета волосы, забранные в хвост, покачивались над чайной доской. Зеленые глаза, устремленные в будущее, горели. В них, отраженные язычки свечей удваивались его несомненным волнением, наполнялись яркостью грядущих свершений. Он говорил – проникновенно, медленно. Никто и никогда так, как он, не мог нарисовать красочную картину словами. Его голос был еще одной мелодией, дополняющей музыкальное сопровождение нашего времяпровождения. Я заслушивалась и верила. Верила всему, каждому слову. А что мне еще оставалось? Только слушать и верить. Смотреть на него сквозь чайный туман. И ждать. Может быть, однажды случится чудо, которое сделает нас ближе? Чудо, которое разрушит тонкую стену пространств и времен!

Зачем-то же мы встретились однажды?

Я выпила чай, поставила пустую чашку на доску, неосознанно протянула руку, чтобы прикоснуться к его руке, замершей на крышке чайника, но не ощутила ничего. Мои пальца погладили воздух. Свет внутри мгновенно погас. Нет. Я не привыкла. Невозможно до конца принять необходимость оставаться на расстоянии. Я увидела, как исказилось страдальческой судорогой выразительное лицо мужчины напротив, как огоньки свечей в ярких глазах заметались, потревоженные. Он умолк на полуслове, поднял крышку чайника, залил душистые листья кипятком, подождал немного, перелил темную жидкость в чахай, потом разлил по чашкам, подвинул свою – мне.

– Пей, – сказал он, и я услышала, что его голос дрогнул, – Пей, и думай, будто прикасаешься губами к моим губам.

Сам поднял мою чашку.

Странное переплетение реальностей в самом деле позволяло мне чувствовать запах и вкус чая, заваренного моим другом, осязать шершавость чайной посуды. И темная доска из африканского венге была у нас одна на двоих. Однако у меня никогда не получалось подержать за руку этого человека, прикоснуться к жесткой, небритой щеке, к мягким, улыбчивым губам, к ямочке на подбородке. Мой друг был реален в другой реальности, недоступной мне. Он был недосягаем для меня, также, как и я для него.

Мир вообще-то несправедлив. В нем самое желанное постоянно остается за бортом, а ненужная атрибутика, без которой вполне можно обойтись, вступает с тобой в контакт. Я с радостью выкинула бы прочь чашки и свечи, если бы взамен получила… его. Но, увы, это невозможно. Сейчас невозможно! Я надеюсь, что только сейчас. Он! Постоянно уверяет меня, что еще немного, еще неделя, месяц, может быть… самое большее, год, и правильный код будет написан.

Оранжевый свет свечей волшебной тайной рассеивался по комнате, яснее очерчивая радость желанной встречи. Черные тени ложились на предметы, скрывая печали.

Мужчина напротив снова заговорил, медленно, уверенно, рассказывая как уже много сделано в нужном направлении и сколько еще предстоит сделать. Он опять улыбался, завороженный собственным рассказом. Слова лились рекой, захватывая, утешая. Невероятные возможности для человечества открывались передо мной в проникновенной речи. Он рассказывал о том каким безгранично прекрасным станет новый мир, как счастливо заживут в нем люди, а я думала в этот миг, что для моего счастья нужно всего ничего – возможность хотя бы раз прикоснуться к его сильной руке.

Зачем же мы встретились?

Я часто возвращалась в памяти к удивительному дню, подарившему мне мое наваждение. Или не так – подарившему нам, наше наваждение. Пыталась понять, почему завеса, разъединяющая миры вдруг приподнялась, чтобы мы смогли узнать друг друга. Что-то разладилось в вечных, незыблемых механизмах, управляющих вселенной? Или, наоборот, именно так и было задумано невидимым режиссером наших судеб? Для меня важно понять. Может быть, обнаружив истину, можно повлиять на ровное течение жизни, подтолкнуть нужный винтик, найти заветную кнопку и тогда… Написать правильный код.

Свечи медленно догорали, ароматическая палочка осыпалась мягким пеплом. Термопод почти опустел. Чай стал приобретать неприятный металлический привкус.

– Завтра, на закате, – проговорила я быстро, прерывая взволнованную речь, физически ощущая, как утекает время, как рассыпается пеплом по волнам наших жизней, как рассеивается успокоенное течение бытия, как нас уносит друг от друга.

Последний виток индийского благовония растворился за пределами светового круга. Последний вздох прозрачного чахая, и мужчина напротив пропал, словно его никогда не существовало.

За окном угасал закат, темное небо едва-едва золотилось умирающим заревом. Передо мной на чайном столике остались стоять две наполненные чашки. Магия чайной церемонии завершилась, и мое сердце, в который уже раз наполнилось отчаянием, а потом, почти мгновенно, сладостью завтрашнего свидания. Нужно уметь быть благодарным хотя бы за то, что мы получаем. Наверное, только научившись принимать малое, можно обрести что-то еще. Можно понять, где найти заветную кнопку, как написать правильный код.

ГЛАВА 1

Лекс отключил нейрополе, убрал в карман модулятор, на мгновение зажмурился, привыкая к свету. Яркое весеннее солнце ослепило после черного небытия, в которое каждый раз погружалось его тело при перемещении. Всего несколько секунд невесомой оторванности ото всего сущего – без зрения, без слуха, без дыхания – вообще без ощущений, а потом предметы вокруг, звуки, воздух, земля под ногами снова начинали становиться осязаемыми. Весь путь из одной точки пространства до другой редко занимал больше четверти минуты, но иногда казалось, что проходит много часов. Наверное потому, что Мысль продолжала работать, создавая образы, преобразуя воспоминания в будущие воплощения.

Небо чистое, просторное, приподнятое, безразличное ко всему, невероятно далекое разостлалось над головой. Под ногами – горы, уступистые, поросшие древним лесом, в седых клочьях облаков. Облака быстро перемещались относительно друг друга, то совершенно загораживая обзор, то открывая невиданные пространства с глубокими ущельями, крутыми хребтами, бурыми проплешинами скал и редких дорог. Далеко за перевалами, под солнцем бликовало море. Там, внизу цвели сады, душно пахли магнолии, распускались розы, и прекрасные девушки в золотистых купальниках смеялись на пляже, а здесь влажный лес медленно расправлял ветви и только-только одевался тяжелыми теплыми почками. Между девственно белых снегов едва пробивались первые нежные цветы. Под ногами журчали неспешные ручейки, чтобы потом, слившись в стремительные бурные потоки, низвергнуться в пропасть шумными водопадами.

Свежий ветер с ароматом земли, талого снега, ранней травы, хвои наполнил легкие. Стоя над обрывом, Лекс с удовольствием глотнул этой чудесной смеси и подумал, что там, откуда он прибыл невозможно пережить ничего подобного. В большом городе сейчас пахнет мокрым асфальтом, нагретым металлом, бетоном и краской.

Лекс постоял немного, потом развернулся и медленно пошел по мокрой глинистой тропке вглубь окаймленного зубчатыми скалами и лесом плато. Полы широкого белого кимоно шевелились за его спиной, грязь налипала на светлые кожаные ГИТы. Он специально не спешил, желая подольше подышать распускающейся высокогорной природой, подзарядить утомленный постоянными изысканиями мозг.

Над плато прозрачная дымка, едва заметно искрилась под прямыми лучами солнца. Если не знать – никогда не догадаешься, что скрыто под тонким защитным флером. Только подойдя вплотную и приглядевшись можно понять необычность подобного искрения. Впрочем, регламентированная предосторожность, возможно, излишня в столь далеком от цивилизации и людей месте. Никому никогда в голову не придет забираться на эти безлюдные вершины. Здесь отсутствовали туристические тропы, а спортсмены выбирали пути посложнее, чтобы удовлетворить тягу к приключениям, доказать себе и миру свою исключительность. Сюда даже случайно никогда не попасть непосвященному. Закодированный нейропорт не примет – либо даст команду о мгновенном перемещении на разрешенную территорию, либо выдаст ошибку загрузки.

Неожиданно, обонятельные рецепторы уловили то, чего не должны были уловить в столь дикой местности – совершенно городской, едкий запах испепелившихся атомов, а потом почти сразу потянуло винтажными Le Seсret. Ветер закружил запахи, разметал над цветными просторами. Лекс покачал головой – Обережный опять позабыл проверить за кем-то защиту и флер выпустил кусочек тайны на свободу.

Флер ощущался физически уколами низковольтного электричества. Для того, чтобы проникнуть под него, достаточно было приложить ладонь к пульсирующей субстанции возле входа, обозначенного травертиновой плитой, вполне органично вписывающейся в природный пейзаж, и едва отличимой от других кусков камня, разбросанных повсюду. Субстанция считывала индивидуальный код, прописанный линиями на пальцах, и защита становилась на короткое время проницаемой. Лекс уверенно шагнул под хрустящий кокон на вымощенный матово-сизым лабрадором двор Комплекса.

Прямо перед ним, над главным корпусом, в пространстве парила, медленно вращаясь, эмблема НИК «СВЕТ» – троичное квазичастотное солнце – воплощение основных направлений в работе Комплекса – умноженные реальности, доступные через движение света. Яркие лучи эмблемы попеременно удлинялись, меняли цвета и форму, пронизывали гладкость Гелиоса и близкой к нему Селены, иногда делая доступным для зрения происходящее внутри сфер.

Огромный Научно-исследовательский комплекс СИСТЕМ ВОПЛОЩЕНИЯ ЕДИНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ, сокращенно НИК «СВЕТ», по невероятной задумке талантливого архитектора, наверняка помешенного на астрономии, астрологии и межгалактических путешествиях, представлял собой некое подобие солнечной системы и состоял из одиннадцати, разного размера гигантских корпусов-сфер. В центре – главное административное здание, отсвечивающий золотом Гелиос. Дальше по спирали девять других корпусов-планет, в которых размещались подразделения СВЕТа. В Селене, притулившейся отдельным маленьким шаром с востока от Гелиоса, размещалась служба безопасности, призванная контролировать перемещение сотрудников по территории, на территорию и с нее, обеспечивать бесперебойное пульсирование флера и других защитных систем. Во главе службы стоял молодой, безалаберный Иван Обережный, постоянно пренебрегавший прямыми обязанностями, из-за неумеренной любви к прекрасному полу.

Сферы, сотканные из металлизированных частиц, были визуально подвижны, словно парили над поверхностью земли, создавали иллюзию невесомости.

Со стороны Плутона, расположенного справа от Лекса, за Гелиосом по волнам насыщенного качественной дыхательной смесью волнового пространства распространялся характерный запах испепеления. Значит утечка, прежде всего, произошла в рассеивающей лаборатории.

Лекс опять покачал головой, собрался было послать кого-нибудь на поиски Обережного или его подчиненных, а потом, взобравшись под купол Юпитера еще какое-то время бездельничать, пить густой, терпкий шу и созерцать переменчивые горные дали, затуманенные радужными облаками, но вдруг услышал собственное имя.

– Александр Игоревич!

Нет! Не дадут ему сегодня насладиться весенними мотивами и чаем. «Дела» неслись навстречу вприпрыжку и сердито посапывали.

Из золотистого металлизированного свечения Гелиоса материализовался серьезный седой дядька в широких ярко-рыжих шальварах и мятом дишдаша, смешно двигая черными усиками стремительно двинулся к Лексу. Полосатый, рыжий с белым шарф развевался за его спиной. Главный по качеству Института Света, как между собой называли сотрудники свой научный комплекс, был явно чем-то сильно расстроен.

Лекс невольно ухмыльнулся. Усики, как всегда, напомнили ему большого таракана, а шарф показался удавом, именно в этот момент занимающимся удушением расстроенного качественника. Дядька не принял ухмылки, пошевелил усами и сердито вымолвил:

– Зря смеетесь, Александр Игоревич! Из МИРа завтра обещали прислать проверку. Только что сообщили. Там, – усатый значительно указал пальцем куда-то вниз, где за флером, облаками и горными отрогами проблескивало море, – Там считают, что мы здесь ни хрена не делаем!

– Они так и выразились, Зульяр Миладович? – насмешливо спросил Лекс, – Что ж! Нам снова придется переубеждать. Не в первый уже раз.

– Они именно так выразились! – напористо ответил Зульяр Миладович, – И, если честно, мне кажется, что они правы. Мы в самом деле ни на йоту не продвинулись за последний месяц. В МИРе ждут результатов, а у нас в вашем направлении есть только обещания.

– Обещания!

Лекс вдруг стал необыкновенно серьезен. Его перестал веселить шарф-удав и тараканьи усики. Он вспомнил блестящие миндалевидные глаза, полускрытые за синим дымком курильницы. Глаза отражающие ночные звезды. Глаза такие же волшебные и недостижимые, как ночные звезды!

– Я знаю, что мы должны поторопиться, – произнес он и закусил губу, как делал всегда, когда почему-либо сильно волновался.

Зульяр Миладович сердито вздохнул. Однако сердился он не на собеседника и даже не на пресловутое Министерство инновационных разработок, сокращенно МИР, все время пытающееся давить никому не нужными приказами, регламентами, требующее ежедневных отчетов и мгновенных результатов. Он сердился на невозможность подстроить реальность под ожидания. Процессы исследований нельзя ни затормозить, ни ускорить. Человеческий интеллект работает вне зависимости от запросов высокого руководства, продуцируя сильные идеи только тогда, когда готов к этому. Знания, накопленные за миллионы лет, несомненно, помогают в созидании нового мира, но лишь отдельно взятые умы способны проникать сквозь неизведанные просторы вселенной, постигать невероятное, творить жемчужины из хаоса.

Безо всякого сомнения, Лекс, Александр Игоревич Макаров, Главный конструктор системы прогнозирования вероятностных реальностей, один из тех гениев, осененных божественной десницей, которые двигают технологии вперед. Пожалуй, он лучший из лучших, даром, что молод. Без его прорывных теорий, наложенных на практику, Земле грозила бы экологическая катастрофа от разрастающихся свалок полимерного мусора, люди до сих пор испытывали бы серьезные неудобства, даже мучения при перемещении между разными точками земли, пользуясь морально устаревшими телеполями и созидание амфитрита было бы невозможным. Лекс сделал очень много, слишком много. Он непременно должен справится с поставленной перед их Институтом невероятной по масштабу задачей, он уже на верном пути, но вряд ли это получится так скоро, как хочется облеченным властью министрам.

В этот момент на воздушной амфитритовой лестнице Гелиоса зависла Сонечка Благоуханная, секретарша Генерального, высокая светловолосая девушка в розовой тунике, ниспадающей частыми складками до изящных щиколоток. В воздухе растекся нежный аромат старых французских духов, некоторое время назад витавших за пределами флера. В Институте считали, что Сонечка специально поменяла фамилию под свои вкусы. Однако Лекс точно знал, что на самом деле, все наоборот. Благоуханная подстраивала вкусы под фамилию.

– Доброе утро, мальчики, – проворковала Сонечка, подобным обращением снова вернув Лексу хорошее настроение. Он улыбнулся – мальчиком, с небольшой натяжкой, можно было назвать его, но уж никак не убеленного сединами Ахмади.

Зульяр Миладович церемонно поклонился Сонечке, пробурчав несколько вежливых фраз. Лекс тоже поздоровался и тут же протянул руку качественнику, внезапно осознав, что с ним-то они еще не успели поприветствовать друг друга, начав утро с МИРа.

– Доброходов собирает срочное совещание! – выдала Сонечка, не спуская ясного взора с Лекса, – Наверное вам уже сообщили, Александр Игоревич, что завтра нас посетит высокое начальство!

Напоследок многообещающе взмахнув длинными ресницами, взметнув золотое облако душистых волос вокруг себя, девушка исчезла за текучей, сияющей субстанцией стены Гелиоса, бросив через плечо.

– Через десять минут, мальчики, прошу не опаздывать!

Ахмади, направляясь широкими шагами ко входу в административный корпус, о чем-то заговорил. Невольно залюбовавшись очаровательной секретаршей, главный конструктор прослушал начало его возмущенной тирады. Услышал только патетически-грозное завершение:

– Они должны принять во внимание, что нейролиты не так-то просто отследить в изменяющемся пространстве.

Небо просвечивало сквозь комплювий в куполе Гелиоса, отражалось сапфировыми бликами в круглом мраморном бассейне. Амфитритовые, как и лестница при входе, колонны, покрытые легким золотистым напылением, источали загадочное свечение. За сложной расширяющейся вглубь аркадой двери в кабинет Генерального были распахнуты настежь.

– Не волнуйтесь слишком, Зульяр Миладович, – сказал Лекс успокоительно, останавливаясь возле имплювия и заглядывая в его неспокойную глубину – там, на дне, создавая непрерывность движения кружились, мельтешили маленькие золотые рыбки с прозрачными, вуалевидными хвостами, – Мне почти удалось добраться до сути. Осталось всего ничего, соединить световые фракции с аквафирами. Я попытаюсь объяснить Генеральному и, завтра, министрам, что не зря трачу государственные средства на изыскания.

Ахмади кивнул, вздохнул и, сердито топая, пошагал в начальственный кабинет. Сам он участвовал в изыскательно-созидательных процессах комплекса «СВЕТ» опосредованно, но очень переживал за общее дело.

Лекс остался стоять на месте. Наглядевшись на рыбок, он поднял голову к круглому оконцу комплювия, зажмурился, принимая солнце на лицо.

Вот если бы также легко можно было разрушить преграды собственного интеллекта, как солнечный луч пробивает защитный флер. Если бы озарение получилось мгновенным и точным. Тогда завтра можно было бы уверенно докладывать министрам о новой победе, а звездноокая девушка с другой стороны реальности наконец смогла бы взять его, Лекса, за руку.

ГЛАВА 2

Сегодня мне стало невыносимо, и я сбежала. От Лекса. Пообещала ему свидание, но не зажгла свечи, не запалила ароматную палочку, не налила чая, как обычно, а вдруг психанула и ушла. Что такое он в конце концов, что из-за него мне никак не встретится с друзьями? Видение, моя сумасшедшая греза, невероятно желанная и болезненная одновременно. Он нереален! Нереален! Пора заканчивать, выздоравливать наконец! Вокруг полно живых, теплых, вполне симпатичных парней, от которых захватывает дух…

Дневное светило зависло над большой водой, над загорающимся огнями городом. Воздух медленно тек вместе с клочьями тумана, смешивался с дымом заводских труб. Розовые полоски облаков, рождаясь где-то за солнечным собором Александра Невского, за ультрамариновым Стадионом, уходили к горизонту левого берега Волги, туда, где за бесконечностью лесов и полей прятался приземистый пригород. Небо, совсем светлое между закатными облаками, приобретало в зените густые индиговые тона. Мосты, светящимися стрелками перекинутые за Оку, казались отразившимися в небе и в воде.

От нечего делать я наблюдала закат, зажигающиеся на шумных улицах огни, движение транспорта по магистралям, хаотичное перемещение народа по набережным. Меня вдруг поразило, как сильно отличаются друг от друга берега двух великих рек, соединившихся у подножия Нижегородского кремля. Прямо передо мной правый, заречный берег Волги, обманчиво парадный, на самом деле остающийся эпицентром промышленности, о чем свидетельствовали многочисленные трубы, торчащие за сияющим разноцветьем иллюминированной передней декорации. Левый берег – сонный и мрачный. Единственное безумное око Неклюдовских теплиц только сильнее подчеркивало неприветливую тьму, расстелившуюся над тамошними просторами. Позади меня вздымались холмы, очерченные ночными фонарями, увенчанные краснокирпичной крепостью, бликующие в закатных лучах «маковками церквей и святых монастырей», как у Пушкина.

Город рождался отсюда, с Дятловых гор, постепенно спускаясь в низины, разрастаясь. От величественной красоты, от осознания древности вознесшихся на поднебесную высоту сооружений, видевших и испытавших немало радостей и бед за века, просочившиеся сквозь их могучие стены, захватывало дух.

Я вздохнула, опять посмотрела на реку.

Золотая дорожка, легко стелилась по свинцовой ряби, манила ступить на нее, побежать, закачаться, будто на подвесном мостике, добежать до самого солнца и раствориться в его ослепительном сияние. Лекс часто говорил, о чудесных свойствах солнца, о каких-то особенных соединениях энергий воды и света, которые управляют вселенной, делают возможным созидание невероятных вещей. Может быть, это он расстелил для меня зыбкую дорожку, чтобы я смогла по ней добежать до него? Ну вот! Опять Лекс. Не хочу о нем думать. Достаточно!

– Ника, Ника, Вероника! Вот ты где! – веселый оклик заставил меня прервать созерцание и отвлечься от мыслей про город и про Лекса.

По набережной быстро шла, почти бежала, девушка в распахнутом красном пальто, из-под которого разметались в разные стороны кружевные шарфы. Ветер, стелившийся за ее стремительным шагом, перемешал выбеленные волосы с кружевом.

– Аленка!

– Едва тебя отыскала!

Я проверила телефон. Куча пропущенных вызовов. Наверное, он вибрировал в кармане, но я совсем не слышала, занятая собственными мыслями и созерцанием, позабыв о запланированной встрече.

– Пойдем! Нас ждут!

Вечер расстилался разноцветными огнями по тротуарам, оглушал музыкой, грохочущей из окон, проносившихся мимо машин, дразнил пряными запахами из распахнутых дверей кабаков, манил в бары, настоечные и в темные проулки между домами, на странные, но невероятно привлекательные, полуразрушенные лестницы, за потаенные двери. Везде ощущалось движение, смех, звон посуды, слышались приглушенные шепотки или громкие возгласы.

Улица, где рождались мечты, удивительные приключения и сюжеты затягивала, поглощала, никого не оставляя равнодушным. Только что я удивлялась трем невозможно далеким друг от друга мирам-берегам, а теперь понемножку погружалась в четвертый, самый завораживающий, совсем не похожий ни на один из тех трех. Здесь было место встреч художников, фотографов, видеографов, музыкантов, лингвистов, иногда певцов, совсем немножко программистов, помешанных на свободной непринужденности бытия. Здесь за парадным фасадом фешенебельных ресторанов, неожиданно открывались проходы в заведения с сомнительной репутацией, где угощали крепкими коктейлями и хорошим настроением, где, не стесняясь, разгуливали мальчики в женских юбках, а девушки вообще юбок не носили.

Обойдя какую-то особенно шумную компанию, и кажется еще драку, мы с Аленкой нырнули в черную арку и оказались в одном из таких чудесных мест, за высокой стойкой бара. Знакомый бритый бармен продал темного пива и кивнул в угол, откуда нам уже маячили три пьяных создания.

– Рассказывай! – потребовал один из них, рыжий и очень злой на вид, но абсолютно замечательный в реале, – Куда ты провалилась на целый месяц?

Восемь пар разноцветных глаз уставились на меня выжидательно.

Я бросила зеленую твидовую куртку на кожаный диванчик, по очереди обнялась со всеми. Боже! Какое наслаждение просто обнять кого-то! Как давно я обнимала только воздух, гладила чайный пар.

– Заказчики! – выдала я полуправду, села, уставилась в высокий стакан, чтобы не спалиться перед теми, кто знал меня лучше, чем я сама.

Сказать правду невозможно. Не только потому, что посчитают странной. Хотя… Что такое нормальность в наши дни? Вот Аленка, например, дизайнер интерьеров, вполне успешный, пожалуй, единственная из всей нашей компании. Казалось бы, зачем ей еще куда-то лезть? Тем не менее она помешана на таро, астрологии и белой магии. Она настоящая ведьма. От нее постоянно пахнет волшебством. От Рыжего Макса пахнет водкой. Рыжий Макс – алкоголик, такой очаровательный, что ни у кого никогда не вызывает желания переубеждать его в неправильности того образа жизни, который он избрал. А еще он копирайтер-фрилансер. Подвизается то здесь, то там, зарабатывая сущие слезы, но ему хватает. Его друг Сеня, простоватый лишь на первый взгляд, в некотором роде музыкант – звонарь в одной из церквей на Верхушке, неподалеку от того места, где я сейчас живу. Выводит фантастические рулады медными колоколами – заслушаешься. Сеня тоже не чужд выпить или покопаться в старых колдовских книгах и обрядах, что, казалось бы, совсем несовместимо с его профессией. Пятый в нашем маленьком сообществе чудесников – Толя-фотограф. У него своя крошечная студия. В свободное от клиентов время он гоняется за призраками по заброшенным местам, а потом пытается продавать чудесные снимки знакомым. У Толи волосы заплетены в длинные светлые косицы до бедер, он прекрасен как девушка, за что получил прозвище – Оленька. Это его невероятно бесит, но волос он не стрижет, бороды не отращивает и ему приходится мириться с общественным злословием.

Я – художник. Также, как мое окружение, терпеть не могу ограничивать себя временными рамками, стенами и зарплатой, предпочитаю свободные часы и свободные гонорары. Я создаю магию на холстах и в компьютере. Рисую ночное небо, тающие за гранью человеческого понимания разноцветные галактики, фантазийные миры, населенные удивительными существами, стремящимися в неизведанное. Мое воображение порой играет со мной в увлекательные игры. Бывает, я теряюсь между сном и явью, когда поглощена работой или задумываю что-то особенное, что только-только предстоит изобразить в красках. Скорее всего Лекс тоже одна из моих безумных фантазий. Он материализовался однажды из ниоткуда в золотом луче заката, заглянувшем в окно. Прорисовался в темноте, как подсвеченная голограмма – объемно, безосновательно; проявился, как фотография со старых пленочных фотоаппаратов проявляется на бумаге в контрастном растворе. Воздух задрожал, сгустился, заискрился, и перед моим затуманенным усталостью взором появился он. Я не испугалась. Мой мозг просто не способен был в тот момент пугаться. Только немного позднее, мне стало страшно, когда этот человек из ниоткуда стал появляться почти ежедневно. Я решила, что схожу с ума! А потом… Потом мне никто стал больше не нужен кроме него… Как ужасно! Как притягательно! Как печально!

Нет! Сказать правду невозможно. Никому! Сокровенная тайна моего сердца не может быть раскрыта даже моим своеобразным приятелям. Поэтому заказчики и только заказчики! Тем более, что последние дни я действительно была завалена работой и лишь вечера оставались свободными для встреч.

– Ты писала, что встречаешься с кем-то, – подсказала Аленка, хитро улыбнувшись, – Мне показалось, что у тебя наконец появился кто-то, а это были всего лишь заказчики? Погоди-ка… Она взмахнула длинным душистым кружевным рукавом, вытащила из шоппера толстую золотую колоду таро и бухнула на стол между стаканов, а я вспомнила, что на самом деле совсем немножко проговорилась ей, когда она стала в очередной раз настойчиво звать меня составить ей компанию в баре.

– Сейчас быстренько выясним, правду ли ты говоришь.

Аленка принялась тасовать карты, но я накрыла ее длинные артистические пальцы своими. Напугалась на самом деле.

– Не надо!

Мое будущее без Лекса вдруг показалось невозможно безрадостным. Что если Аленка скажет что-то такое? Ребята же обрадовались возможности развлечься, принялись подзуживать ее продолжать.

Аленкины гадания всегда сбывались. Она редко таскала с собой карты, однако, когда это случалось, можно было надеяться, что наша ведьма каждому в подробностях расскажет о его ближайших приключениях.

– Чего ты пугаешься? Кто он такой, что о нем даже на картах не позволено гадать? Может быть, ты встречаешься с инопланетянином?

Я побледнела, невольно отшатнулась. Если бы Аленка понимала, насколько недалека от истины. Все-таки – ведьма.

Карты ложились на стол одна за другой, вызывая недоумение на лице гадалки.

– Король и двойка кубков. Шестерка мечей, – проговорила она, – А ведь у тебя и в самом деле кто-то есть, и он не простой человек.

– Олигарх! – хихикнул Оленька, наваливаясь на стол и с интересом разглядывая грустного короля, восседающего посреди острова на троне, – С такими точно непросто! Надо соответствовать. Ты готова соответствовать, Ник? Готова сесть рядом на другом троне и состроить такую же кислую мину?

– Колесо фортуны, – продолжала меж тем Аленка, отпихивая Оленьку прочь, – Вот! Это уже неплохо. Скоро твой мир сдвинется с мертвой точки и покатится в неизвестность со скоростью света… О! Шестерка мечей… И… Башня! Кошмар! Трансформация, невероятная перемена в судьбе, которая если не убьет, то изменит тебя навсегда…

– Как многообещающе! – возмутился звонарь Сеня, – Не могла бы ты, Лёничка придумать что-то более радостное для нашей милой Ник. Например, расскажи ей про будущие богатства и процветание.

– Я не придумываю, преподобный Арсений! – сердито проговорила меж тем Аленка, – Я улавливаю суть из хаоса и выдаю информацию.

– А! вот так?

– Только так!

– Стало быть смерть или наслаждение! – не переставал издеваться Сеня.

– Стало быть переход в иное состояние, очень болезненное, связанное с какими-то сложностями! Возможно, переезд в другой город, как вариант. Он явно кто-то издалека. С ним сложно видеться.

Она помолчала, раздумывая, потом пронзила меня убийственным взглядом, от которого мне стало совсем нехорошо. Как будто сама судьба заглянула в глаза.

– Этот человек причинит тебе массу неудобств, Ника. Тебе проще отказаться от общения с ним, но… Пожалуй, это невозможно. Он прочно связан с тобой.

Я отвернулась, глотнула из высокого стакана темный, терпкий напиток. Так и знала, что ни к чему хорошему гадание не приведет.

– Не! Это же наш чайный гуру! – вдруг воскликнул рыжий Макс, до того молча наблюдавший, – Взгляните на этого короля! Такой же сонный и значительный вид. Недоступность и величие! Ты встречаешься с Чан Сяолун, Ник?

– Конечно же нет!

Мой возглас растворился в тонком звоне колокольчиков у входа. В душном, прокуренном помещении, где тусклый свет настольных ламп с трудом разгонял мрак, стало еще чуть-чуть темнее из-за большой фигуры нового посетителя, загородившей освещение над барной стойкой.

Чан Сяолун собственной персоной! Мрачный и величественный чайных дел гуру, а на самом деле просто (или не просто) Сергей Лунев – своеобразный, очень большой, накачанный, черноволосый, коротко стриженный молодой мужчина, владелец чайной «Хуанганшань» – заведение, что в стеклянном пентхаусе около площади Горького – и крутых апартаментов рядом. Чан редко покидал пентхаус. Должно было случится что-то невероятное, чтобы он решился выбраться на волю, да еще принес свое бесценное тело в дешевый бар.

Чан Сяолун спросил что-то у бармена, обернулся в нашу сторону и на его лице заиграла ленивая улыбка.

– Сегодня чабань совсем высох без чайных слез, – изрек он, приближаясь, – Не желаете ли покинуть убогую нору, о недостойные меня людишки, и переместиться под небеса и звезды?

Чан Сяолун поддерживал высокопарный стиль речи, подчеркивая свою избранность и значимость.

– Эту ночь мы посвятили Бахусу, Серега! – ответил Сеня в тон, приветствуя гуру поднятым стаканом, – Если хочешь – присоединяйся. Нет – вали к себе под небеса.

Чан укоризненно покачал головой, не принимая предложения, посмотрел на меня.

– Разве очаровательной Чанъэ подобает опускаться до плебейского напитка? Разве сияющий свет больше не бередит ее сознания? Пойдем со мной. Лунная дорожка расстелилась до небес, я отведу тебя по ней к сверкающим вершинам.

Меня все вокруг называют Ник; Аленка – Ника. Только Лекс зовет полностью – Вероникой, выговаривая длинное имя ласково, перекатисто, словно камешками в речке шевелит. (Зачем же я опять о нем вспомнила?) А вот Чан с тех пор, как мы подружились пару лет назад, предпочитает звать Чанъэ, лунной феей.

Чан Сяолун хороший, заботливый и внимательный. Ребята подшучивают над ним за его неумеренную тягу к китайской культуре, за немного барскую манеру поведения, за агорафобию, но вообще-то прекрасно понимают, что он настоящий друг – в беде не оставит, если что. У него можно заночевать, припозднившись на Верхушке. Ему можно поплакаться о чем-нибудь – Аленка постоянно так делает, изливая душу, когда расстается с очередным бойфрендом. Макс приходит «очищаться» после крутых запоев – Чан приводит его в норму, отпаивает крепким Шеном. Оленька занимает денег и забывает отдавать. Чан не сердиться, всегда дает еще. Оленька окружен многочисленными подружками, денег ему катастрофически не хватает. Сеня, собственно, как и я, крепко пристрастился к китайскому чаю. Чан по дешевке продает нам обоим, заказанный для его чайной товар. Со мной вообще отдельная история. В доме, где я прежде снимала квартиру, больше месяца назад взорвался газовый котел. Прямо подо мной через этаж. Случилось это ночью, было очень страшно. Всех эвакуировали на улицу. Я дозвонилась только Чану. Он сам в мою даль, через Оку, не поехал (все-таки его болезнь сущее наказание), зато немедленно подрядил знакомого с ГАЗелью, который перевез меня в апартаменты возле «Хуанганшань». Я пользовалась гостеприимством Чана целую неделю, а потом он отыскал для меня очень хорошенькую квартирку на Ильинке, с видом на Вознесенскую церковь, гораздо просторнее и светлее той, подорванной.

Мы с Чан Сяолуном вполне могли бы стать парой, после нашего совместного, недельного проживания в пентхаусе. Он тогда принялся неоднозначно, всерьез, подкатывать ко мне, но потом словно испугался, резко отдалился и выслал меня на Ильинку. Все-таки крепко оберегал свое возвышенное, неприкосновенное одиночество. Я всерьез расстроилась. Как глупо! Теперь даже думать странно про себя и про Чана. Впрочем, нашу крепкую дружбу не нарушило его отступление. Чан по-прежнему относится ко мне особенно внимательно, что не может не бросаться в глаза окружающим.

– Я же говорил! – значительно молвил Макс, – Они точно встречаются. И вот вам «колесо фортуны» и «башня» в наглядном действии. Разрушено -нарушено наше ночное бдение. Ник, превращенная в Чанъэ возносится на вершину Хуанганшань. Оттуда ближе до Луны. Не так ли, Ник?

– Я не пойду с тобой! – сказала я, Чан Сяолуну, проигнорировав вопрос Макса, – Сегодня мне хочется пить и ни о чем не думать. Лунная дорожка заросла сорной травой, по ней невозможно подняться, не испачкав ног.

Глаза Чана внимательные, черные, оказались очень близко. Он вынул из моей руки стакан, поставил возле Оленьки.

– Идем! Тебе нельзя пить ничего крепче воды! Твои вибрации снижаются, а это очень плохо.

Он сказал сущую глупость. Я пришла сюда именно затем, чтобы глушить ненужные вибрации напитками гораздо крепче воды. Но у него прозвучало, как повелевающий глас бога, и я, непонятно зачем, подчинилась, закинула твидовую куртку на одно плечо.

Мы вышли из бара на улицу. За нами вослед понеслись веселые насмешки друзей, полностью уверенных в том, что король кубков только что обнаружился. Яркие фонари бросали на тротуары слишком много света. Глазам сразу стало непривычно больно. Черная большая тень, окружавшая Чана, заколыхалась под фонарями, визуально расползаясь по брусчатке, подобно пузырю, растекающемуся под новой телефонной накладкой. Все-таки он очень большой, Чан Сяолун! Слишком большой, для меня – невелички.

Мне вдруг с необыкновенной ясностью представились зеленые, глубокие глаза Лекса, его проникновенный, музыкальный голос. Я вспомнила, что бросила его сегодня в неизвестности, не пришла на обещанную встречу и мне стало грустно. Что за игра настроений в самом деле?

– Я не пойду с тобой! – остановилась я у края проезжей части, в отдалении от подъехавшей за мной и Чаном серебристой Аrkana, – Я хочу домой.

– Отлично! – он кивнул, – Отправляйся на луну, прекрасная Чанъэ. Тебя заждался твой нефритовый кролик.

Чан не мог ничего знать, однако мне показалось, что он смотрит на меня значительно и немножко с сожалением, словно угадал за моим отказом другого мужчину.

– Хочешь подвезу?

– Не стоит. Я привыкла гулять пешком.

– Тогда сладких тебе снов, Лунная фея.

– И тебе Повелитель Хуанганшань.

Дом встретил меня тишиной. С улицы в комнату проникал лунный свет, квадратами ложился на деревянные половицы. Я постояла немного в замешательстве посреди лунного квадрата, пытаясь сообразить, зачем, от чего сегодня убегала? Куда, к кому стремилась попасть? Потом включила термопод, еще утром залитый водой, нашарила спички, подожгла фитиль свечи, обмакнула благовоние в робкий язычок пламени. Села на коврик, поджав под себя ноги, погладила темную поверхность чайной доски. Какая же я глупая! Лекс давно спит, ничего не дождавшись от этого вечера. Его свечи и ароматические палочки бесполезно прогорели несколько часов назад. Бессмысленно разгонять мрак огнем и благовониями, бессмысленно заваривать душистый чай. Тем не менее я зачерпнула из банки горсть ферментированного в Кугуа (сушеная тыква, особый сорт) Те Гуань Инь. Мне не хватало спокойствия, а что лучше сладковато-пряного напитка, собранного в Анси, может успокоить ноющее сердце?

Мои руки дрожали, когда я заваривала чай.

Что если никогда… Что если тот, кто управляет механизмами во вселенной, больше не позволит нам увидеться? Нет! Такого просто не может быть. Пожалуйста! Пусть это будет не так!

Древесно-шоколадный вкус мягко прокатился по языку, пар от двух, привычно залитых чашек, завиваясь кольцами, побежал к потолку.

Темнота передо мной словно стала гуще, непроницаемее, заставляя окончательно отчаяться, и вдруг… Заряженная разноцветьем радуга растеклась, побежала по воздуху, зашипела, завибрировала. Слабый образ проявился сквозь ее неясность и постепенно принял четкие очертания человека. Комната озарилась светом множества свечей. Там, на той стороне реальности я увидела, что свечей невероятное количество, словно мужчина напротив меня вознамерился устроить пожар. Он держал чашку с чаем двумя руками, длинные, орехового цвета волосы качались над чабанем, зеленые глаза смотрели устало и выжидательно. Едва его взгляд сфокусировался на моем лице, улыбка вспыхнула на мягких губах.

– Наконец-то! Я ждал целую вечность!

Чайная церемония

ГЛАВА 3

Лекс освободил часть купола Юпитера от металлизированной пленки, позволив солнечным лучам беспрепятственно проникнуть в просторный кабинет. Сквозь прозрачный амфитрит и мерцающий флер, небо казалось нереально синим, глубоким. Гораздо синее и глубже, чем было на самом деле. Белые облака тоже выглядели неестественно яркими, словно подсвеченными изнутри. Конструктор налил в голубую чашечку с алой рыбкой густого пахучего шу. Рыбка тотчас спряталась под непроницаемо-кофейной, горячей жидкостью.

Старая магнитола, найденная среди ненужного барахла в чулане, на даче у матери, заботливо отреставрированная и торжественно водруженная на малахитовый секретер под пальмы в кабинете, издавала негромкие, мелодичные звуковые вибрации. Моцарт. Концерт для фортепиано с оркестром номер один. Пальмы покачивали в такт мелодии зелеными листьями, пылинки танцевали в солнечных лучах. Лекс улыбался. Нет ничего лучше хрипловатого звучания старой магнитолы. Современная сверхтехника, позволяя услышать все нюансы частот реального оркестра, лишена очарования искусственности, она слишком идеальна, чтобы не раздражать.

Легче всего идти к ядру познания насытив душу и тело гармонией. Спокойный, поступательный процесс продвижения к цели увлекателен. Мысль, напитанная энергией чая, уносится в пространство с волнами музыки, не торопясь витает в непроглядной тьме и вдруг подхватывает жемчужину, вспыхнувшую в луче озарения. Однако, если все идеально, озарение никогда не придет. Нужно чтобы сознание цеплялось за что-то, вздрагивало и стремилось преодолеть.

Постоянно обращаясь за помощью к тонким сферам нематериальных, возвышенных энергий для изучения свето-энергетических частиц, вычисления и замены заложенного в них кода, конструктор лучше многих понимал, что мировое Хранилище Информации, сокрытое в тайниках Вселенной – живое, одушевленное, чувствующее. Оно может остаться глухим к любым стремлениям и желаниям, если сочтет, что цель недостойна Великого Откровения и наоборот, мгновенно пойдет навстречу тому, кто чист душой, достаточно подготовлен, смел и устремлен к свету.

Суть всего сущего – информация, жизнь всего живого – энергия. Остальное – оболочки и множественные разнозаряженные поля, где-то уплотненные, где-то истонченные. Время – иллюзорно и непостоянно. Материя – недолговечна и обманчива. Окружающая реальность – видимая аура информационов – моментов замирания хаоса.

Когда-то подобная картина мира вызывала ужас и не поддерживалась официальной наукой Неизменности и Незыблемости. Воспринимать вселенную как внезапно упорядоченный на короткое мгновение хаос, а человека частицей Великой мысли, явившейся в идеальном, но зыбком облике на Землю, большинству простых обывателей казалось сложным даже теперь, в век Бесконечного Движения. Основная масса людей, с удовольствием пользуясь благами новых световых технологий, старалась не вдаваться в экзистенциальную суть бытия, не заглядывала за грань личной видимой ауры, не задумывалась о механизмах, сделавших исключительно простым и приятным пребывание под Солнцем.

Открытие информационного кода света, выделение аквафира из воды, и проникновение в их матрицу, позволило создавать в неограниченных количествах высокопрочный амфитрит и его комбинации с металлизированными частицами, утилизировать скапливающийся мусор, превращая его в ничто – испепеляя, как по старой привычке называли этот процесс. Для передачи на расстояние информации любого плана – визуальной, голосовой, текстовой – перестали требоваться специальные средства. Осталась только маленькая коробочка-модулятор, заполненная аквафиритовой субстанцией. Включаясь, модулятор усиливал и концентрировал свето-информационное поле человека. Мысль, формируясь в насыщенном поле, обретала нужное направление и форму. Точно также, требуемую информацию можно было получать и визуализировать из эфира. Когда пришло понимание, что любое тело, состоящее из живой или неживой материи, тоже представляет собой сгусток свето-информационных энергий, стало возможным мгновенное перемещение на расстояния не только мысли, картинок и слов, но предметов, животных и даже людей.

Концентрация свето-информационных полей и их проникающая способность, неожиданно приоткрыли завесу видимого мира, позволив исследователям вселенной подтвердить некогда спорную теорию множественных и параллельных реальностей. Оказалось, что время одних реальностей (моментов замирания хаоса, информационов) течет приблизительно одинаково относительно друг друга, иные сильно отставали, третьи уносились в своем развитии далеко вперед. Между родственными информационами или ответвлениями видимой реальности, можно было перемещаться почти без помех с риском лишь запутаться, заблудиться и не выйти на правильный откатывающий светопуть. Параллельные информационы настолько походили друг на друга, что порой самопроизвольно перетекали один в другой, сливались в некое единство, делились, множились… Переходы между родственными и параллельными информационами также, как и переходы в пределах одного пространства, были безопасными, так-как получались мгновенно. Тело успевало сохранить нужный для обратной сборки код.

Другое дело противостоящие реальности, чьи временные и материальные параметры критически не совпадали с настоящим моментом замирания. Переходы в такие информационы грозили серьезными последствиями. Основная проблема заключалась в изменчивости и стремлению к хаотичности свето-информационных полей при перемещении их по длинным временным и пространственным спиралям. Обратная сборка могла привести к чему угодно, вплоть до полного уничтожения перемещаемого предмета или живого существа. Для путешествия в такие информационы требовалось изобрести что-то принципиально новое. Именно такую задачу поставило перед Институтом Света Министерство.