Трудно отпустить бесплатное чтение

K. Bromberg

Hard to Handle

© 2020. HARD TO HANDLE by K. Bromberg

© Хусаенова Я., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Когда жизнь забирает у вас того, кого вы никогда не хотели бы потерять, на его место может прийти тот, кого вы никогда не мечтали найти.

Рэйчел Вулчин

Пролог. Хантер

– Да ты понятия не имеешь, о чем говоришь! – Во мне разгорается ярость, когда я смотрю на своего агента. Но пусть я и отвергаю каждый его упрек, мысленно уже понимаю, что он прав.

– Ах, не имею?! – кричит он в ответ. – Так что это, черт возьми, было? Завязать драку с кем-то из противников еще куда ни шло, но дать по лицу члену своей же команды?

– Так дело в том, что мы в одной команде, или в том, что он один из твоих клиентов, которого ты собираешься продать подороже? Думаю, вот где собака зарыта. Чутье подсказывает мне, что он для тебя – ключ к более высоким процентам, а просочившаяся в прессу новость о драке может подпортить его незапятнанную репутацию. – Я подхожу на шаг ближе. – Ты когда-нибудь задумывался, откуда журналисты все узнали? А? Допускал мысль, что Дайсон сам затеял со мной драку, подстроил все это дерьмо, чтобы привлечь внимание к себе в социальных сетях? Сложно соответствовать статусу восходящей звезды, который он сам на себя и повесил, когда кто-то вроде меня раз за разом с легкостью обходит его и мелькает во всех заголовках. Как там говорят? «Без прессы недостаточно стресса»? Кажется, он решил использовать это в своих интересах.

Финн Сандерсон пристально смотрит на меня, пожевывая губу. Все в нем – его прическа, одежда, – как обычно, по-стильному идеально, но на его лице мелькает неуверенность, которую я не могу истолковать. Темными глазами он смотрит прямо в мои, оценивая и придирчиво изучая.

В мертвой тишине он делает глубокий вдох и поджимает губы.

– Что с тобой происходит, Хантер?

Ну вот, приехали.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что сказал. Что, черт возьми, с тобой происходит? Ты вот-вот побьешь три давних рекорда, причем за смехотворно короткий промежуток времени. Такого еще не случалось. Раньше твоя игра была размеренной и изящной, а теперь ты ведешь себя как дикая кошка, которая…

– Которая что? Выискивает цель и уничтожает ее? Кого это вообще волнует? Моя статистика еще никогда не была так хороша.

– Я собирался сказать, что ты играешь как тот, кто готов победить любой ценой. Даже если это повлечет за собой ущерб.

– Иногда именно это и требуется для победы.

Его смешок получается тихим и в лучшем случае снисходительным.

– Так какова цена? Пожертвовать товарищами по команде? Клубом, в котором играешь? – Разочарование Финна отражается в легком покачивании головы. – Они мирятся с этим только потому, что ты выигрываешь. Но так будет до поры до времени. Ты занимаешься этим достаточно давно, чтобы понять – от проигрышей никто не застрахован и ситуация может измениться в любой момент.

– Я понимаю, что двенадцать лет в лиге и рекорды, на установление которых другим потребовалось куда больше времени, сделают меня легендой.

Я даже не пытаюсь скрыть сарказм. Вместо этого делаю так, что он становится еще заметнее. Лишь бы Финн понял, насколько смехотворен.

– Победа воспитает терпимость… но выходки вне льда обойдутся тебе дороже, чем ты полагаешь.

– К черту все, – говорю я, но знаю, что он прав. Проблема в том, что меня это совсем не беспокоит.

– Если тебя все устраивает, то так тому и быть, – безразлично пожимает он плечами. – Только никто не собирается разгребать беспорядок, что ты навел в прессе. Ни драку, что ты затеял у того бара, ни претензии к тому, что происходит в раздевалке, которыми ты почему-то решил поделиться с журналистами. Ни пренебрежительные взгляды фанатов, когда ты проходишь мимо…

– Приятно узнать, что ты веришь прессе, а не своему клиенту, – замечаю я.

– У них было видео. Сложно оспорить тот факт, что ты просто прошел мимо ребенка в инвалидной коляске, который хотел получить твой автограф.

Черт. Обычно я так не делаю. Никогда.

Ведь когда-то я сам был таким ребенком. В некотором смысле я все еще им остаюсь, поэтому от осознания того, что я не заметил мальца, мне становится только хуже. Мысль о том, что пресса теперь использует это против меня, только все усугубляет.

Стараюсь вспомнить момент, о котором мы говорим. Мама волновалась из-за Джона, но не позволила мне поговорить с ним, заявив, что я его расстрою. Ее настойчивость была приправлена чувством вины, постоянным напоминанием о том, что произошло, чья это вина и как это превратило нас в тех, кем мы быть не хотели. Тогда я опустил голову, зажал пальцем одно ухо, чтобы слышать ее лучше. Вспышки камер все еще стояли перед глазами, как тысяча мерцающих огней. Все возможности, которые я так и не сумел превратить в гол за время последнего матча, все еще отягощали мысли. Следом шли товарищи по команде, среди которых был и Дайсон с его никогда не закрывающимся ртом и дерьмовым отношением, которое я пытался игнорировать.

Я не заметил паренька.

Хотелось бы мне, чтобы это было не так.

Я знаю, каково это – надеяться, желать, мечтать… а потом воплотить эту мечту, но заплатить при этом дорогую цену.

– Как только общественность от тебя отвернется, потребуется уйма времени, чтобы снова завоевать ее доверие.

– А как насчет тебя, Финн? Ты тоже собираешься от меня отвернуться?

Он все еще смотрит мне в глаза, пока быстро жует жвачку, но отказывается озвучивать мысли, которые я уже вижу в его взгляде.

– Серьезно? – спрашиваю я, раздраженный и разочарованный, хотя оно того и не стоит. – Ты же был со мной с самого начала. Представлял мои интересы сразу после выпуска из колледжа, при заключении сделок и пересмотре условий. Двенадцать лет, и теперь… Теперь ты собираешься просто уйти, потому что у меня настали сложные времена?

Я подхожу к окну. За пределами этой арены целый мир, но я не в состоянии его увидеть. С момента аварии я жил одной-единственной целью. Целью, которую поставил, когда два года назад меня продали в команду «Лесорубы». Теперь же, когда время было на исходе, я не мог сконцентрироваться ни на чем другом. Это подпитывает гнев, который никогда не исчезал, но теперь вырвался наружу. Чувство вины, которое всегда владело мной, теперь разъедает меня изнутри. На глаза наворачиваются слезы, но я смаргиваю их, пытаясь найти путь к тому мужчине, которым был еще несколько месяцев назад, но при этом понимая, что он совсем не имеет значения.

Никогда не имел.

– Именно из-за нашего совместного прошлого я все еще здесь и спрашиваю, что с тобой происходит.

– Я не хотел оскорблять того мальчугана. Ты же знаешь, что я на такое не способен. Я бы не стал…

– В последнее время я мало что знаю, кроме того, что у тебя голова застряла в заднице, – прерывает Финн, скрещивая руки на груди.

– Было время, когда ты защищал меня. Когда заступался за своих клиентов. Кажется, теперь ты предпочитаешь гнаться за любым, кто носит спортивную форму и способен сохранить тебе имя, вместо того чтобы заботиться о тех, из-за кого это имя вообще засияло.

Финн морщится, но вопреки моим ожиданиям не спешит атаковать в ответ.

– Я добыл тебе три спонсорских контракта, которых ты лишишься после еще одной оплошности, Мэддокс. Руководство звонит мне, чтобы спросить, почему их капитан – мой клиент – представляет собой проблему, а не ее решение. Они ожидают, что я расскажу им, что тебя беспокоит, решу это, если ты сам не в силах, потому что иначе предстоящие переговоры о заключении нового контракта грозят преподнести тебе много неприятных сюрпризов.

– Ох уж эти угрозы. Всего лишь повод сэкономить, когда любая другая команда убила бы, лишь бы заполучить меня.

Я несу полнейшую чушь, поскольку сам не желаю играть в другой команде. Я хочу остаться с «Лесорубами», где руководство принимает решения, опираясь на хоккей, а не на деньги, как во многих других больших командах.

Но больше всего я хочу запомниться как игрок, который отверг заманчивые контракты, чтобы усердно трудиться на благо маленькой команды и помочь ей выиграть Кубок Стэнли[1].

На то у меня имеются свои причины. Но Финн никогда о них не спрашивал.

Словно по сигналу, на мой телефон приходит СМС, но я не утруждаюсь прочитать его. Я игнорирую жужжание. Мне и так понятно, что в нем, но последнее, что мне сейчас нужно, это убедиться, что я разочаровал еще одного человека.

– Если тебе так не нравятся угрозы, почему бы Хантеру, мать его, Мэддоксу не вернуться? Вот уже три или четыре месяца от него ни слуху ни духу, а этого злобного придурка, что стоит напротив меня, я не узнаю.

– Не узнаешь или тебе плевать, поскольку я больше не приношу тебе доходов? Некоторые парни вытворяют вещи и похуже, а отделываются куда меньшими последствиями и предупреждениями.

– Но ты – Хантер Мэддокс. Ты – тот парень, на которого Национальная хоккейная лига возлагала большие надежды, чтобы спасти ее от забастовки и последующего локаута[2].

– Понятное дело, – возражаю я. – Так может, уже вспомнишь об этом и прекратишь во мне сомневаться?

– Когда ты, как разъяренный придурок, подвергаешь опасности других моих клиентов, у меня не остается выбора, кроме как поставить их на первое место.

Я сжимаю руки в кулаки: неослабевающий гнев, обида и замешательство, которые терзали мой разум последние несколько месяцев – да что там – весь прошлый сезон, – вот-вот грозят вырваться наружу.

Обязательства.

Вина.

Ответственность.

– Приятно знать, на чьей ты стороне. Наш разговор окончен? Лекция под названием «Давайте скажем Хантеру, какой он идиот» завершена? – уточняю я, хотя мне на это глубоко плевать.

– Конечно. Давай не будем превращать ее в лекцию под названием «Давайте скажем Хантеру, что, если он устроит что-то подобное снова, я больше не смогу быть его агентом».

Его слова – их серьезность, все в них – режут слух.

– Ты что, угрожаешь мне, Финн?

– Просто говорю как есть, – вскидывает он руки в примирительном жесте.

Наступает моя очередь смеяться. Мой смех пронизан недоверием и изрядной долей намека на «да пошел ты».

– Я – один из твоих первых клиентов. Тот, кто согласился с тобой работать, когда у тебя еще молоко на губах не обсохло, а другие игроки только и делали, что отказывались. И теперь, после всех этих лет, ты грозишь оставить меня?

– Что-то же должно вернуть тебя в прежнее состояние.

Его взгляд ясен, а голос серьезен, но он понятия не имеет, что мое нынешнее состояние, похоже, уже не изменить.

– Угрозы на меня не действуют.

– У каждого свои лимиты, и мой – еще одна глупость с твоей стороны.

– Принято к сведению. – Я смотрю на своего агента, человека, которого считал другом, и задаюсь вопросом, когда он превратился в жадного засранца, заботящегося только о собственной выгоде.

После этого я задумываюсь, а не все ли равно, ведь в последнее время я не испытываю ничего, кроме злости.

Так что я ухожу, не сказав больше ни слова.

Глава 1. Деккер

Мелодрама высшего качества.

Вот какая мысль крутится в моей голове, когда я сажусь за стол для совещаний вспомогательного офиса «Кинкейд Спорт Менеджмент».

Брекстон с ее вечным стервозным выражением лица устроилась, скрестив руки на груди. Она закинула одну ногу на другую и теперь болтает ей в воздухе, равнодушно просматривая что-то в телефоне.

Чейз в строгом идеально выглаженном костюме, в тон к которому она подобрала и все остальные детали своего образа, сидит выпрямив спину. Боже, даже ее кожаная записная книжка такого же цвета. Совершенство в его отвратительной форме.

Леннокс изучает свои слишком красные и слишком уж длинные ногти. Хотя уверена, у нее есть причина выглядеть так, словно она собирается выцарапать кому-то глаза.

Остается только надеяться, что в этот раз ее жертвой стану не я.

Так что я просто сижу на своем месте и, наблюдая, выжидаю, что же будет дальше.

Разве мы не представляем собой идеальную картину пренебрежения? Я предпочла бы сделать что угодно – даже пройтись по магазинам, – лишь бы не находиться сейчас в их компании. Уверена, они чувствуют то же самое.

Восторг – последнее, что мы все, вероятно, почувствовали, когда нас пригласили сюда.

Мои конкуренты.

Мои соперники.

– Дамы, – гремит голос Кеньона Кинкейда, когда тот входит в комнату. Хоть мы все и поворачиваем головы, чтобы посмотреть на него, только двое из нас кивают в ответ.

Паранойя, из-за которой я спрашивала себя, с чего бы ему приглашать нас всех в одно и то же время, вынуждает меня присмотреться к нему повнимательнее. Разве он не двигается медленнее, чем обычно? У него проблемы со здоровьем? Страх, которого я еще никогда не испытывала, ползет вверх по позвоночнику.

– Благодарю вас за то, что пришли. – Прочистив горло, он делает глоток кофе и шипит, когда напиток обжигает язык. – Знаю, вы редко бываете в этом офисе все вместе, но не судите старика за желание увидеть своих четырех дочерей в одно время и в одном месте.

Брекс едва удается прикусить язык, чтобы не попросить его переходить прямо к делу. Терпеливость никогда не входила в список ее талантов, так что отец отмечает это кивком.

– Почему ты попросил нас прийти сюда, пап? – Как обычно, взяв инициативу в свои руки, задаю я вопрос, который волнует каждую из нас.

– В жизни я совершил много ошибок. Особенно когда ваша мать умерла, а я в тридцать с небольшим был вынужден растить четырех дочерей один. Я сделал все что мог, но, судя по тому, что вы предпочитаете не находиться в одной комнате, моих усилий оказалось недостаточно.

– Это не так.

– Тогда в чем дело, Леннокс? – спрашивает он. – Почему вы никак не можете поладить?

Я думаю о годах борьбы за его внимание. Отец-одиночка с клиентами, которые, как нам порой казалось, были для него важнее. Не по его вине, а скорее потому, что он очень беспокоился о своей работе. Мы нуждались в его заботе. Жили ради этого.

Кисло-сладкое послевкусие того, каково это – быть старшей сестрой, все еще ранит. Стремление заменить маму, когда тебе всего пятнадцать, порождает много обид. Необходимость указывать на то, что нужно сделать в доме, полном эстрогена, не располагает к вечному миру.

Леннокс откидывает волосы с плеча и впервые встречается с отцом взглядом. Он всегда был единственным мужчиной, способным усмирить ее вспыльчивый нрав.

– Мы прекрасно ладим.

Откуда-то доносится приглушенное фырканье, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не посмотреть на виновницу… потому что я не мама и никогда не хотела ею быть.

– Да вы живете как кошки с собаками, – замечает отец.

– Зато любим как львицы, – отвечает она, и мы все хихикаем. – Просто мы слишком разные.

Громкий смех отца застает нас всех врасплох.

– Возможно, потому что вы слишком уж похожи.

Когда каждая из нас буквально ощетинивается от мысли, что в нас есть что-то общее, он примирительно поднимает руки.

– «Сандерсон» нас живьем ест.

Так называется конкурирующее агентство.

– То есть Финн Сандерсон? – уточняет Брекс. – О чем ты?

Поджав губы, прежде чем заговорить, он встречается с каждой из нас взглядом.

– Двенадцать клиентов. Вот скольких он увел у нас за последний год. Не уверен, занижает ли он комиссионные или просто тешит их самолюбие. Тем не менее для меня это неприемлемо.

По тону отца становится понятно – он взволнован.

Черт.

– Так у нас неприятности? – спрашивает Брекстон. В ее голосе слышится беспокойство, и она наклоняется вперед на своем стуле. – Что-то не так?

Отец смотрит на сложенные перед собой руки, и его молчание меняет атмосферу в комнате.

– Пап? Все хорошо? – настаиваю я. Мой голос дрожит, поскольку в голову приходят ужасные вещи. Он болен? Что-то скрывает? Для нашей семьи он всегда был нерушимой опорой. Убийцей всех монстров и королем медвежьих объятий, когда в подростковом возрасте нам разбивали сердце. Он поддерживал меня в трудные времена, так что я не могу не представлять его внушительным и… полным жизни. Но в данный момент все не так.

Когда он поднимает голову, его взгляд мрачен, а улыбка кажется вымученной. Мной снова овладевает страх.

– Все хорошо. Просто… я могу оставить вам только это – мою компанию, мою репутацию… и вас самих. – Он кривит губы и кивает: – В последнее время кажется, что мне не удалось ни сохранить, ни приумножить все это.

Мы с девочками переглядываемся. Пусть между нами и существует яростное соперничество, но Брекстон права – мы любим как львицы и готовы сражаться насмерть ради друг друга. И судя по выражению, что застыло на лицах моих сестер, сейчас как раз одна из таких ситуаций.

– Это из-за врача, к которому ты недавно ходил? – спрашивает Леннокс. Каждое ее слово пропитано беспокойством, поскольку она озвучила то, о чем я, все мы думали, но боялись сказать.

– Нам нужно разобраться с Сандерсоном. – Вот и все, что говорит отец.

При быстром взгляде на Леннокс я понимаю, что она так же взволнована, как и я.

– Кажется, что мы вкладываем в это совершенно разный смысл, – говорит Чейз как можно равнодушнее, хотя я знаю, что простое упоминание ее бывшего возвращает к жизни то, что он сделал, и заставляет ее кровь кипеть.

– Не волнуйся, Чейз. Мы внесем за тебя залог, – бормочет Брекстон.

Пока мы все смеемся, отсутствие какой-либо реакции со стороны отца становится еще заметнее. Он уделяет время тому, чтобы остановить взгляд на каждой из нас, намекая, что собирается сказать нечто важное. Когда мы были еще детьми, он всегда делал так, чтобы заставить нас почувствовать себя взрослыми.

Светло-голубые глаза задерживаются на мне.

– Что будем делать, Деккер? – спрашивает он, пока я поджимаю губы, обдумывая свои предположения.

– Конечно, он спрашивает Декк, – говорит Леннокс, а другие сестры бормочут: «Его любимицу», как они делали еще в детстве.

– Вы просто завидуете, – замечаю я с лучезарной улыбкой, предназначенной, чтобы позлить их еще больше.

– Если только твоей коллекции обуви, – поддразнивает Чейз.

– Девочки, – предупреждает отец. – Говори, Деккер.

Кашлянув, я начинаю:

– Раз уж дело дошло до кражи клиентов, то все средства хороши. Сандерсон не беспокоится о приличиях, профессиональной этике или…

– …или о чем-либо еще, кроме денег или того, как широко девица может раздвинуть ноги.

Если бы я пила воду в этот момент, точно бы подавилась в ответ на комментарий Чейз. Она редко проявляет эмоции, поэтому я лишь медленно киваю. Даже спустя столько времени она все еще не пережила произошедшее.

– И это тоже.

– Странная ты, раз стала встречаться с конкурентом, – замечает Леннокс, закатывая глаза, чем вызывает у нас смех. Я подталкиваю Чейз локтем в надежде, что острота Леннокс помогла ей немного успокоиться, и с радостью замечаю, как на ее губах появляется улыбка.

– Что ты предлагаешь? – вмешивается отец в попытке вернуть нас к главной теме разговора.

– Если у него нет морали и он придурок…

– Сообразительный придурок, – добавляет он.

– Верно. Так почему бы нам не последовать его примеру? Как бы я ни хотела вернуть клиентов, которых он у нас увел, нам следует мыслить шире. – Я постукиваю ручкой по блокноту. – Может, начнем работать вместе и построим себе внушительную репутацию?

– Как бы мне этого ни хотелось, – отец качает головой и мягко усмехается, – не думаю, что вы, работающие вместе, – удачное решение. Помнишь, что случилось в прошлый раз?

Брекстон неловко ерзает на месте, пока папа бросает взгляд на правую стену, где когда-то красовалась дыра – свидетельство ее приступа ярости. С тех пор нам запретили использовать пресс-папье в офисе.

– Предлагаю украсть клиентов у него, – продолжаю я.

Леннокс фыркает, и этот звук как бы подводит всему итог: это невозможно, нелепо и чертовски гениально.

К тому же одно дело сказать «Я собираюсь увести лучших спортсменов мира у их нынешнего представителя», и совсем другое – реализовать это.

Но улыбка, которая медленно расцветает на губах отца, подсказывает, что он думал о том же.

– Согласен. Нужно бороться теми же методами… особенно когда речь идет о Сандерсоне.

– Какие у тебя идеи? – уточняет Брекс.

– Думаю, мы разделимся на четыре фронта. Каждая из вас переманит на нашу сторону по одному спортсмену, – объясняет он.

– Что еще мы получим, кроме новых клиентов? – спрашивает Леннокс, хотя для меня все и так очевидно.

– Люди не могут не заметить вашей привлекательности. Они видят бывшую королеву красоты, – он смотрит на Леннокс, – спортсменку, что участвовала в Олимпийских играх, – переводит взгляд на Брекстон, – девушку, которая получила высшее образование по программе MBA, – это Чейз, – и юриста, – он встречается со мной взглядом, – но они забывают о самом важном: что мои девочки такие же упрямые, непоколебимые и успешные профессионалы, каким был их отец.

– Был? – тут же цепляюсь я за слово.

– Есть, – отмахивается он, избегая смотреть на меня. – Просто оговорился.

– Пап…

– Вы и до того прекрасно находили клиентов, но все ваши заслуги приписывались мне. Эта компания всегда была моей. Думаю, настало время отдать «Кинкейд Спорт Менеджмент» в ваши руки.

Воцаряется тишина, пока каждая из нас раздумывает о причинах столь внезапных изменений. Я же ненавижу каждый вариант, что приходит мне в голову.

– Следует ли предполагать, что ты, как всегда, все спланировал? – интересуется Чейз, отчего улыбка отца становится только шире, а из его глаз исчезает печаль.

– Конечно, – отвечает он. – Мы разделяем и властвуем. Когда это я не продумывал все до мелочей?

Он всегда был во всеоружии.

– Чего ты ждешь от нас?

На его губах тут же появляется улыбка, и впервые с тех пор, как он вошел в эту комнату, я вижу своего упорного, помешанного на работе отца.

– Начнем с тебя, Декк. – Он оглядывает моих сестер, когда те снова начинают тянуть: «Его любимица». – После я перейду к остальным, но твоя цель, – указывает отец на меня пальцем, – возможно, упростит нам работу своими выходками.

Выходками?

Таких слов не захочет слышать ни один здравомыслящий агент.

Черт.

Это не сулит мне ничего хорошего.

Глава 2. Деккер

– Хантер Мэддокс.

Точно ничего хорошего.

Каждый нерв в моем теле инстинктивно реагирует на два слова, слетающие с губ моего отца.

Силюсь понять, что он имеет в виду, но мысли разлетаются. Я пытаюсь представить, с чего он решил, что я подхожу для этой работы, когда именно Хантер разбил мне сердце.

Хотя откуда отцу об этом знать? Сообщения посреди ночи, ставящие меня в известность, где и когда мы встретимся. Быстрый секс в гостиничных номерах, когда мы случайно оказывались в одном городе. Никаких обещаний, только физическое влечение. Откуда кому-нибудь об этом знать, когда я сама притворялась, что отношусь к нашим сексуальным игрищам как к чему-то обыденному, без привязанностей?

Даже перед самим Хантером.

Но я смотрю на отца, который не собирается отступать.

– Ты же шутишь, да? Пытаешься меня разыграть? – спрашиваю я то ли веселым тоном, то ли тоном, говорящим «да ни за какие коврижки».

– Хотелось бы мне, чтобы все было так. – По крайней мере, в его голосе слышится раскаяние, и я задаюсь вопросом, не подсказывает ли ему отцовское чутье, что мое случайное знакомство с Хантером переросло в нечто большее. – Знаю, раньше между вами кое-что было, и…

– Кое-что? – фыркаю я, понимая, что реагирую, опираясь на собственные эмоции, а не на то, что действительно известно моему отцу. В ответ он лишь вскидывает бровь. – Да, конечно. Что-то вроде того.

– Несколько месяцев назад я видел, как ты разговаривала с ним на ESPY[3]. Не думал, что вы враждуете.

Никакой вражды.

Скорее – невысказанные чувства.

– Это плохая идея, с какой стороны ни посмотри.

– В личном плане или в профессиональном?

Ох уж этот тон, говорящий, чтобы я собралась, была жесткой и вела себя профессионально. Этот тон сам по себе выговор, но я все равно не отвечаю. Потому что размышляю о том, как переманить в «Кинкейд Спорт Менеджмент» мужчину, который, хоть и раздражает меня во всех других отношениях, все же опустошил меня эмоционально и пробудил во мне взрывную сексуальность, о существовании которой я и не подозревала.

– Как ни крути, Декк, нам нужно его заполучить.

– Почему? – Одно слово, но сколько же в нем напряжения.

– Потому что это его год.

– Год для чего? – фыркаю я. – Чтобы быть придурком и разрушить то, что у него есть?

– Чтобы выиграть Кубок Стэнли.

– Не согласна…

– Выслушай меня, – говорит отец, вскинув руки. То, как тихо он говорит, доказывает, что он обдумал все гораздо лучше, чем я. – Хантер играет в НХЛ уже двенадцать лет. Десять из них он переходил из команды в команду, пока «Лесорубы» не возложили на него все свои надежды, потому что парень действительно хорош.

– Мне все равно, на кого они возлагают надежды. Этому не бывать. – Я поднимаюсь с места и, раздумывая, начинаю мерить комнату шагами. – Он оскорбил парня в инвалидном кресле. Ходят слухи, что он устраивает драки в раздевалке с членами своей же команды. Руководство им недовольно. И вдобавок…

– Так ты все же следила за его статистикой.

У меня подкашиваются ноги, но я позволяю словам повиснуть в воздухе, потому что любой ответ будет похож на оправдание. С чего бы мне оправдываться из-за мужчины, который мне безразличен?

– Я слежу за многими спортсменами.

– Понимаю, – говорит он тем отеческим всезнающим тоном, который выводит из себя и на который я совсем не хочу обращать внимания. – Вопрос в том, почему он так себя ведет. Зачем вдруг портить карьеру и безупречную репутацию, над которой трудился двенадцать лет?

– Я же не психолог, пап.

– Нет, – наклоняется он вперед, – но ты знаешь его лучше, чем любой в этой комнате.

Черт.

Он прав, но я все равно хочу оспорить его теорию, лишь бы не встречаться снова с мужчиной, который разбил мне сердце.

– Поручи его Леннокс, – предлагаю я, хотя ненавижу даже саму мысль об этом. – А мне доверь кого-нибудь другого. – Одно только упоминание о Хантере, как и красочные образы, которые, возможно, все еще живут в моих фантазиях, вызывает панику.

– Хантер и Леннокс? – усмехается отец. – Они же как масло и вода. Совсем не похожи.

– Ну так и я тоже, – бросаю в ответ, силясь понять, почему отец вообще решил, что я смогу убедить Хантера.

Да это же как поднести горящую спичку к бензину.

Хотя тот раз с маслом мне очень даже понравился.

– Мы можем использовать ваше прошлое как преимущество.

– Одно дело, если это играет на руку компании. Но что насчет меня? – спрашиваю я, наконец показывая, что для меня это значит нечто большее.

В голове проносятся обрывки воспоминаний. Страстный вызывающий зависимость секс всегда подчеркивался нашей неспособностью быть друг с другом нежными. И, несмотря на это, я все же умудрилась в него влюбиться. Захотела большего.

Он даже не попытался меня остановить, когда я решила уйти.

– Он тот, кто нам нужен, дочка, – заявляет отец, отрывая меня от документального фильма, что уже разыгрался в моей голове. – У него феноменальная статистика. Он вот-вот побьет рекорды как по голам, так и по передачам. На льду его нет быстрее, и никто так же виртуозно не управляется с клюшкой.

– Ты забыл упомянуть, что он полнейший придурок, – саркастически улыбаюсь я.

– Разве не все мы немного придурки? – Отец, приподняв брови, возвращает мне точно такую же улыбку. – Послушай, если в ближайшем будущем он не получит травм, то станет одним из величайших игроков. Как клиент он принесет нам огромную выгоду.

– Или он совсем слетит с катушек и нам придется спасать его разваливающуюся на глазах карьеру.

– Тогда давай вмешаемся и убережем его от этого, потому что Сандерсон, судя по всему, не собирается этого делать.

– Все не так просто.

– Проще некуда, Декк. После этого сезона ему нужно будет перезаключить контракт, а это может означать хорошую прибавку. Учитывая его плохое поведение и то, что он вот-вот побьет давно установленные рекорды, мы можем помочь ему добиться желаемого. Ты можешь помочь ему. Многие годы я следил за ним, восхищался им, так что могу точно сказать – в последнее время Хантер испытывает трудности.

– Я не нянька, пап.

– Мне ли этого не знать, – разносится по комнате его смешок. – Я не прошу тебя с ним нянчиться. Лишь встретиться и поговорить. Отправься с командой на следующую игру и посмотри, сможешь ли что-либо сделать. Подкупи его тем, что все понимаешь. Сандерсон в последнее время гонится только за статистикой, выбирает самых ярких, не заботясь, обладают ли его клиенты хоть каким-то талантом. А ты знаешь, что случается с самыми яркими звездами.

– Они сгорают.

Отец кивает, не отрывая от меня взгляда, который вдруг становится серьезным.

– Мы можем с легкостью утверждать, что с нами Хантер получит куда больше. Приведи в пример тех, чьи контракты мы расширили во время переговоров.

– Думаешь, из-за этого он бросит Сандерсона? – фыркаю я. – Мое появление лишь вынудит его бежать куда глаза глядят.

Или заняться сексом. А такого допустить нельзя, учитывая, что между нами должны установиться профессиональные отношения, о которых и говорит мой отец.

– Ты себя недооцениваешь, Деккер. Всегда недооценивала.

В комнате воцаряется молчание, пока мы смотрим друг другу в глаза. До нас доносится приглушенный разговор моих сестер в главном офисе, но все мое внимание сосредоточено только на отце.

– Пап? Что происходит? Компании грозит опасность? Как прошел твой визит к врачу? То есть… откуда такие идеи?

На его губах медленно расцветает нежная улыбка, такая же как и его голос, когда он отвечает:

– Все в порядке. Просто пришло время вам принять участие в семейном бизнесе. – Но я в это не верю. – Подготовься как следует. Не стоит недооценивать Хантера. Тебе нужно…

– Погромы в барах, драки с товарищами по команде, доведение детей до слез… Уже не терпится начать, – вздыхаю я.

– Он был самым ценным игроком НХЛ два года подряд, так что, думаю, в этом году он выиграет Харт Мемориал Трофи[4]. Ты все указываешь на недостатки, но они совсем не повлияли на его игру. Выясни, почему он ведет себя подобным образом, когда не на льду. Ты же сама знаешь, что это на него не похоже.

Отец прав. Я это знаю. Раньше я не видела, чтобы он игнорировал фанатов. Тем более детей. Но я не могу примешивать к этому собственные эмоции. Не в этот раз.

– Прямо сейчас тебе лучше собрать вещи и подготовиться к путешествию, – добавляет отец, отодвигаясь от стола.

– Что?

– Ты слышала. Сегодня вечером, пока будешь лететь в Чикаго, подумаешь, как лучше подобраться к Хантеру.

– Уже сегодня? – повторяю я, но смысл услышанного доходит до меня не сразу.

– Да, сегодня.

– Хочешь, чтобы я просто так взяла и пустилась в путь? – уточняю я, как будто никогда раньше ничего подобного не делала. Но речь идет о Хантере. Моей тайной слабости и несчастной любви. – У меня были планы с Чедом. Очень важный ужин с коллегами. Я не могу просто…

– Можешь. Уверен, он поймет. – Улыбка отца натянута, выражение лица суровое. – Как будто он когда-нибудь отменял работу ради тебя.

– Ты к нему придираешься, – бормочу я.

Отец останавливается и поворачивается ко мне лицом.

– Совсем нет. Просто он не ищет серьезных отношений, так что я ума не приложу, что ты в нем нашла. Да, для своего типа он успешен и привлекателен, но обычно тебя это мало волнует…

– Для какого такого типа?

– Белоручек, – выдерживает он мой пристальный взгляд. – Может, он и выглядит соответствующе, дорогая, но рядом с ним у тебя глаза не горят. Хочешь быть с ним друзьями – пожалуйста. Потому что он уж точно много с кем дружит.

– Сама как-нибудь разберусь, – предупреждаю я, но ненавижу укол, который чувствую из-за того, что отец думает, будто я недовольна своими отношениями. Ведь они должны быть приятными в любой форме… даже если речь идет о нескольких вечерах в месяц, парочке милых ужинов и механическом сексе. В таких отношениях, если их вообще можно так назвать, разговоры об обязательствах не только не предусмотрены, но и нежеланны.

– Верно, разберешься. Уверен, Чед все поймет. Ведь раньше он и сам не раз предпочитал тебе работу. – Отец берется за дверную ручку. – Как я уже сказал, ты запросто сможешь сесть на самолет сегодня же вечером и успеть на следующую игру «Лесорубов». – Он открывает дверь конференц-зала и оглядывается через плечо. – Удачи.

Глава 3. Хантер

Отец:

Сегодня ты играл неуклюже.

Какой из тебя капитан, если ты не можешь контролировать команду?

Твой процент попаданий тоже резко снизился. Количество передач хоть и подскочило, но до брата тебе еще далеко.

Глава 4. Деккер

И так всегда.

Возбуждение от игры и рев толпы поднимают мне настроение, проясняют разум и обеспечивают прилив адреналина, который напоминает о том, почему я люблю свою работу.

В баре «Танк» полно народу. Напитки текут рекой, а все телевизоры настроены на спортивный канал. Репортеры SportsCenter[5] освещают самые захватывающие моменты матча, который я только что лично наблюдала.

– Правда, что игроки зависают здесь после матчей? – спрашивает девушка, которой слегка за двадцать, пока устраивается на соседнем стуле. Платье из лайкры, без сомнения, предназначенное, чтобы привлечь внимание кого-то из команды, облегает каждый изгиб ее восхитительного тела.

Кто-нибудь точно клюнет, особенно после эйфории от одержанной победы.

– Да, поговаривают, что они сюда частенько заглядывают, – бормочу я, одаривая девушку улыбкой. Хотя я точно знаю, что игроки скоро появятся. Каллум пообещал встретиться со мной здесь. А куда идет он, туда идут и остальные.

– Ты их уже встречала? То есть мне нравится хоккей… честно говоря, я его обожаю, но игроки – совсем другой вид одержимости. А в «Лесорубах» столько красавчиков. То есть что бы я только ни отдала… – Она замолкает, когда ее отчаяние становится явным. Я хочу предупредить, что она станет развлечением на ночь и ей никогда не перезвонят, даже если пообещают. Но, посмотрев на девушку еще раз, я осознаю, что она сама это понимает и даже не имеет ничего против.

Нет смысла проявлять заботу, когда жертва идет на это добровольно.

– Они классные ребята. С ними весело проводить время, но совсем невесело встречаться.

В баре раздаются восторженные возгласы, за которыми следует порыв холодного воздуха из открывающихся дверей. Я не оборачиваюсь, но по нарастающей болтовне и тому, как девушка в лайкре поправляет волосы, понимаю – прибыли «Лесорубы» из Нью-Джерси.

Я не поворачиваю головы, чтобы посмотреть, как они дают пять взволнованным поклонникам, надеющимся провести со своими идолами хотя бы несколько секунд, или женщинам, надеющимся добиться большего благодаря коротким юбкам и обтягивающим топам. Они пройдут в дальний угол, где смогут видеть всех, кто входит или выходит из их зоны. Так, если фанаты станут слишком назойливыми, охрана их усмирит.

«Танк» известен своим темным пивом, легкой атмосферой и возможностью встретить хоккеистов.

Хорошо это или плохо, зависит от вечера.

Я сосредотачиваюсь на SportsCenter и благодарю бармена за то, что так быстро принес мне еще один бокал вина.

– Стоит ли мне переживать, что ты почтила нас своим присутствием? – слышится рядом низкий тенор, и кто-то сжимает мое плечо.

– Каллум Уитерс, – с искренней улыбкой отвечаю я на ухмылку моего клиента и замечаю на его скуле красную ссадину от драки, в которую он ввязался на сегодняшней игре. – Кто-то уже должен отучить тебя устраивать потасовки на школьном дворе.

– Это часть моей работы, мамочка. – Смех Каллума заразителен и совершенно не сочетается с темными резкими линиями, из которых состоят черты его лица.

– Уверен?

– Ага. – Он поднимает палец, чтобы заказать себе выпить. Ему даже не нужно говорить, чего он хочет, потому что Каллум бывает здесь всякий раз, когда находится в городе.

– Понравилось сидеть на скамейке штрафников?

– Дикман – придурок. Об этом даже его фамилия говорит[6], – отзывается Каллум об участнике команды соперников, с которым обменялся парочкой ударов на льду. – Он это заслужил. Нечего было толкать Хантера. Судьи ничего не заметили, но как по мне, такой колющий удар[7] – хрень собачья.

– Прием и правда был грязным, – признаю я, бросая взгляд поверх его плеча туда, где собрались остальные участники команды. Чтобы отыскать того самого.

– Дикман всегда нечестно играет. – Каллум фыркает и делает глоток пива. – Ну, рассказывай, почему явилась сама, когда у нас выездная игра. На то должна быть причина.

Да. Причина, которую я не хочу признавать.

Глава 5. Хантер

Невозмутимая.

Непоколебимая.

Раскованная.

Вот какими тремя словами можно описать женщину, сидящую в конце барной стойки в гребаном «Танке».

Я окидываю взглядом черные туфли на высоком каблуке, бледно-розовый свитер и темные брюки, а также светлые волосы. Она выглядит элегантно, но дерзко, великолепно, но все же скромно, сдержанно, что чертовски раздражает… И, конечно же, невероятно профессионально.

И ни одна из этих мелочей не умаляет того факта, что мне знаком каждый дюйм ее тела.

Деккер Кинкейд.

Матерь божья, да при одном только ее виде, мысли о ней или воспоминании у меня сводит яйца.

Слова замирают на кончике языка, рука, в которой держу пиво, останавливается на полпути ко рту, стоит мне только заметить, как она болтает с Каллумом. Пусть Деккер и сидит ко мне спиной, я тут же узнаю изгиб ее плеча.

– Что-то не так? – спрашивает Фрэнки.

Я качаю головой и снова поворачиваюсь к нему, изо всех сил стараясь припомнить, что именно хотел сказать.

Чтоб тебя, Деккер.

Каким-то образом она всегда занимала мои мысли, хотя я из тех парней, которые не интересуются ничем, кроме хоккея… и семьи.

Но я все же снова бросаю взгляд в ее сторону. Меня выводит из себя то, что Каллум кладет руку на спинку ее стула, а после, запрокинув голову, одаривает ее ненатуральным и слишком уж громким смехом.

Да, он ее клиент. Несложно догадаться, что он трахнул бы ее, будь у него шанс.

Черт, да любой парень в этом баре был бы рад это сделать.

Я-то уж знаю. Ведь я один из тех счастливчиков, который когда-то удостоился такой чести.

Счастливчик? Лучшего слова не подобрать, потому что при виде нее внутри меня просыпается целое буйство чувств.

Невероятный секс. Мы занимались им часами напролет, но нам всегда было мало. Напряженность, с которой она смотрела на меня, когда у двери гостиничного номера сообщила, что наши… ни к чему не обязывающие отношения исчерпали себя.

Я убедил себя в том, что она нашла другого.

Притворился, что мне все равно.

Но теперь, когда я увидел ее сидящей прямо здесь, понимаю, что все совсем наоборот. Прошло почти три года… с тех пор как наши отношения, или что там у нас было, подошли к концу. Но одного взгляда на нее хватило, чтобы я вспомнил все: каждый вздох, каждый стон.

И черт побери, я не отказался бы раствориться в ней еще на несколько часов.

Я пытаюсь сосредоточиться на том, что говорит Фрэнки, но все мои мысли заняты Деккер, так что я не перестаю бросать в ее сторону взгляды. Я думаю о том, чего мы так и не успели, о неожиданном желании снова увидеться с ней… чтобы проверить, влечет ли ее еще ко мне.

– Верно? – спрашивает Фрэнки, привлекая мое внимание. Черт, я веду себя как придурок.

– Да. Все верно. Я… эм… Я хотел кое с кем поболтать.

Не дожидаясь ответа, пересекаю бар. Этим вечером здесь полно народу: хоккейные зайки[8] жаждут внимания, а парни покупают нам выпивку, чтобы отпраздновать победу.

То, что местные жители поддерживают тех, кто разгромил их команду, могло бы показаться досадным. Хотя в последнее время мы так хорошо играем, что фанаты просто тянутся к тому, кто популярнее.

– Чумовая игра, Мэддокс, – кричит кто-то справа от меня, и я, не замедляясь, приподнимаю бутылку пива в знак признательности.

– Уитерс, – зову я товарища по команде, и Каллум, подняв на меня взгляд, дергает подбородком в знак приветствия, а после спешит договорить то, о чем уже начал рассказывать Деккер.

– Мейсен тебя зовет, – говорю я, когда он замолкает.

– Зачем? – Каллум смотрит мне в глаза, пока сам я не удостаиваю Деккер и взгляда.

– Понятия не имею, но он тебя ищет, – лгу я.

С нетерпением жду еще несколько секунд, пока он закончит беседу с Деккер, после чего опускаюсь на освободившийся рядом с ней стул.

Приподняв палец, прошу бармена Донни принести мне еще одну бутылочку пива. При этом не забываю указать на бокал Деккер, чтобы он повторил и для нее.

– Далеко же тебя занесло от дома, – бормочу я, чувствуя тонкий аромат ее духов. Она пахнет как лето и солнечный свет.

– Просто поездка по работе.

Ее голос. Боже, такой мягкий, будто ногти царапают мою кожу.

– Что? Никаких «гори в аду»? Или «сдохни, Мэддокс»? Или «Давай подыщем номер в отеле, чтобы заняться этим на любой поверхности»?

Я наконец-то поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее. Темно-карие глаза кажутся слишком большими для ее лица, во всех положительных смыслах. У нее мягкие губы и прямой нос, кончик которого покрывает россыпь веснушек. Но этим веснушкам меня не одурачить. Я знаю, что Деккер Кинкейд – настоящая секс-богиня, которая иногда заставляла меня молить о большем. И мне не стыдно в этом признаваться.

– Ты что, заболела?

– Очень смешно, – отвечает она, закатывая глаза.

– Стараюсь, – толкаю я ее колено своим. – Так ты здесь по работе, а не ради удовольствия?

Она приподнимает бровь и на губах ее появляется намек на улыбку.

– Все всегда крутится вокруг работы.

– Не когда дело касается нас.

– Не было никаких «нас», – утверждает Деккер, но я лишь фыркаю в ответ.

Мой низкий смешок полон скрытого подтекста, и то, как Деккер расправляет плечи, подсказывает, что она и сама знает, что солгала.

– Ты права. Не было никакого умопомрачительного секса. Никаких следов от твоих ногтей на моей спине. Ни укусов на моих ключицах. – Я пожимаю плечами. – Не знаю, как для тебя, Деккер, но как по мне, мы были великолепны в том, что касалось удовольствия.

– Очень жаль, что со всем остальным мы не справились.

– Может, наша фишка в изменчивости, – отзываюсь я. Это слово – единственный способ описать нас в спальне. Изменчивы в желании. Изменчивы в нужде. Изменчивы в настроении. – Помнишь тот бар на крыше в Лос-Анджелесе? – спрашиваю я, хоть и знаю – она не забыла. – Стояла жаркая летняя ночь. На тебе был тот миленький сарафанчик, когда мы расположились в углу патио. Мне пришлось зажать тебе рот, чтобы заглушить стоны. Иначе нас бы застукали. – Я мычу, чтобы показать, как сильно наслаждаюсь воспоминанием. – Господи, как же сексуально.

Деккер, хоть и отводит глаза и слегка качает головой, не спорит. Она помнит ту невероятную ночь – секс на крыше, страх быть пойманными, а следом секс в отеле. То стало единственным случаем, когда мы встретились где-то еще, а не в номере. До сих пор я задаюсь вопросом, почему мы не делали подобного чаще.

Она порвала со мной при следующей же встрече.

– Ты хорошо играл сегодня, – возвращает меня к реальности голос Деккер.

Я усмехаюсь ее попытке сменить тему и наклоняюсь так, что мои губы оказываются у ее уха.

– Можешь сидеть здесь с видом чопорной профессионалки, но я-то знаю, что твои трусики уже намокли, а желание разгорается все ярче, потому что ты помнишь, как чертовски хорошо нам было вместе.

Безуспешно стараясь отодвинуться от меня, Деккер ерзает на стуле и прочищает горло. После этого она поворачивается, чтобы взглянуть на меня без тени волнения и повторить:

– Ты хорошо играл сегодня.

Моя улыбка становится шире. Вот как она хочет, чтобы все было? Притвориться, что от нашей встречи не разгораются старые искры? Что крошечная ее часть не жаждет все повторить? Но ведь это она все закончила. И все же… то, что она ведет себя так, словно между нами ничего не было, выводит меня из себя. Я никогда ее не забывал.

А она, получается, меня забыла?

Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди, чтобы дать себе время придумать ответ и побороть необходимость напомнить о нас Деккер.

– Моя игра? Это вещь субъективная.

– Субъективная? – смеется она, и этот звук прорывается сквозь сексуальное напряжение, которое возникает между нами так же легко, как и раньше, когда мы оказывались в одной комнате. – Два гола. Три передачи и отличный блок-шот, чтобы помочь Катцену восстановиться после первой отбитой шайбы. Ну знаешь, очень субъективно. – Она закатывает глаза, чем заставляет меня рассмеяться. Мой взгляд скользит по V-образному вырезу ее свитера, который не показывает ничего, но намекает на все.

Черт.

– Ну пропустил-то я еще больше, – заявляю я, когда понимаю, что мы ведем вежливую беседу, хотя обычно всегда ссоримся.

Зрители аплодируют, когда в заключительных титрах SportsCenter показывают один из моих голов. Я оглядываю толпу, слоняющихся по бару товарищей по команде, чтобы понять, зачем Деккер приехала.

Понятное дело, не из-за меня.

– Так почему ты здесь? – уточняю я. – Так сильно скучала по мне?

В ее глазах мелькает тень, которая исчезает так же быстро, как и появилась.

– Не льсти себе.

– О, тогда дело и правда официальное. – На секунду наши взгляды встречаются. – Могу помочь тебе совместить это дельце с удовольствием.

Она указывает на меня бокалом.

– Спасибо за напиток, но…

– Оставь деньги себе, – отталкиваю я обратно купюры, которые она кладет на барную стойку. – Как и такое поведение.

– А ведь у нас почти получилось вести себя цивилизованно. – Ее улыбка полна сарказма. – Была рада повидаться.

– Ты опять за свое? – Хватаю ее за запястье, не позволяя уйти.

– За свое? – Деккер хоть и отдергивает руку, но остается на месте.

– Убегаешь, ничего не объяснив.

Ее свирепого взгляда достаточно, чтобы догадаться – она поняла, в чем дело. Помнит нашу последнюю встречу так же отчетливо, как и я.

– Не думала, что мой приезд в Чикаго как-то связан с тем, что я задолжала тебе объяснение.

Как же она сексуальна, когда упрямится. Всегда такой была. Возможно, я просто забыл, насколько… А может, с годами она стала увереннее, и эта уверенность только усилила все остальные ее качества.

– Дай-ка подумать, – начинаю я, полностью игнорируя ее замечание и наслаждаясь тем, как из-за этого она злится еще больше. – Ты здесь по работе, но не побывала в клубе ни до, ни после игры. Хотя раньше всегда так делала. – Я откидываюсь на спинку стула и внимательно смотрю на нее. – Пусть некоторые члены команды – твои клиенты, но ты не празднуешь с ними, – усмехаюсь я. – А предпочитаешь остаться незамеченной. Значит, ты приехала, чтобы увести чужого клиента.

– Кто назначил тебя официальным детективом «Лесорубов»?

– Рядовой Хер прибыл на службу, – шутливо отдаю я честь, за что получаю от нее свирепый взгляд. – И, детка, – добавляю я, просто потому что понимаю, что это выведет ее из себя, – ты забыла, что я тебя знаю.

– Я тебе не детка, и ты меня не знаешь. – В ответ на это я лишь приподнимаю бровь, но Деккер продолжает: – А еще я предпочитаю называть это вербовкой.

– Понял, пусть будет вербовка. А разве это не то же самое, как использовать слово «позаимствовал» вместо «украл»?

– Больше как «идиот» вместо «придурок», – говорит Деккер, но я не покупаюсь на невинный взмах ее ресниц.

– Мне всегда нравился твой рот, – шепчу я, прежде чем отпить из бутылки, при этом не отрывая от нее взгляда.

– Так разговор окончен? – уточняет она, хоть и не предпринимает попытки уйти. Это становится ответом на все мои вопросы. Она и правда приехала, чтобы заполучить кого-то из игроков.

– Ты охотишься не на Каллума, поскольку он уже твой клиент. – Я встаю и вытягиваю шею. – Может, это Хеффнер, – указываю я бутылкой пива на другую сторону бара, где наш здоровенный защитник болтает сразу с несколькими дамами. – Нет. Его нелегко переманить. К тому же у него солидный и долгосрочный контракт. Тогда Финч? – уточняю я. – Кажется, он не слишком доволен своим агентом, поэтому переманить его на свою сторону будет несложно. Я почти уверен, что ты здесь ради него.

– Спасибо за информацию. Приберегу ее на потом, но кто вообще сказал, что я здесь в поисках клиента?

– Тогда чтобы найти себе компанию на ночь? – Я широко улыбаюсь и развожу руки в стороны. – Если так, то я весь твой.

– Не льсти себе. – Она неторопливо раздвигает и снова скрещивает длинные ноги, а я оглядываю каждый их дюйм.

– Значит, ты здесь только на одну ночь? Прилетела из Нью-Йорка, чтобы посмотреть игру, а потом посидеть в баре, болтая с ребятами, но при этом… никого не вербуешь?

Она на мгновение застывает, и это становится мне подсказкой. Деккер точно хочет украсть чужого клиента.

– Просто хотела насладиться атмосферой того, когда команда выигрывает, игроком, который на пике, – мотает она в мою сторону подбородком. – И отдохнуть от повседневности.

– Как поживает… как его там? – спрашиваю я, думая о парне, с которым видел ее в прошлый раз в Нью-Йорке. Или это было на ESPY? В любом случае ее спутник был слишком выхолощенным, слишком смазливым. Совсем не таким, какой ей нужен.

Деккер хоть и держала его за руку, но взгляд ее был прикован ко мне.

Речь точно не о парочке, созданной небесами, а я подонок, раз радуюсь этому.

– Ну, если учитывать, что этим вечером я должна была пойти с ним на деловой ужин… – Она вскидывает брови и пожимает плечами, но за этим явно скрывается нечто большее.

– Так что? Он не может свыкнуться с тем, что у его девушки шикарная карьера, потому что это напоминает ему о том, какой маленький у него член? – Слова сами собой срываются с языка, и я удивлен приступом ревности, который охватывает меня при мысли о них вдвоем.

Деккер уже открывает рот, чтобы защитить дружка, но ее нерешительность о многом говорит.

– Когда отец поручил мне прилететь сюда, Чед решил…

– Чед? Что это вообще за имя?

– Да. Чед, – решительно кивает она. – Он сказал, что устал от того, что я вечно ставлю работу выше него…

– А сам, скорее всего, только так и поступает.

Деккер делает глоток вина.

– Так что все в прошлом.

– Мне жаль, – лгу я.

– Нет, не жаль, – выдавливает она улыбку. – Ты его терпеть не мог.

– Да я с ним даже не встречался.

– Но все равно на дух не переносил. Было понятно по тому, как ты на него смотрел, когда мы столкнулись на благотворительном гала-концерте. – Она бросает на меня взгляд поверх бокала.

Я смеюсь и склоняю голову набок.

– Ты права. Терпеть его не мог. Он был недостаточно хорош для тебя.

А еще я не могу вынести даже мысли о том, что к тебе прикасается кто-то другой.

– Сказал мужчина, который его совсем не знает.

– Мне и не нужно с ним знакомиться. Любой будет тебя недостоин, Декк, – заявляю я, встречаясь с ней взглядом. В том числе и я.

– Это тебя не касается, – бурчит она, и ее слова повисают в воздухе. Потому что, черт меня дери, между нами столько всего осталось невысказанным. Как, например, причина, по которой она ушла. Или почему я позволил ей это сделать. – К тому же ты меня знаешь. Я плоха в выстраивании отношений.

– Так вы не стали вешать ярлыки?

– Даже не пытались, – фыркает она.

Деккер произносит это так, словно долго пыталась уговорить себя поверить, что между ними нечто большее, а теперь чувствует облегчение от того, что не надо больше самой себе дурить голову.

– Так ты проделала весь этот долгий путь, чтобы прокатиться на моем члене в память о былых временах? – Отчасти я пытаюсь снять напряжение, но также хочу увидеть ее великолепную улыбку.

– Да. Именно так. – Вздохнув, она сухо интересуется: – Ты что, правда соблазняешь женщин такими фразочками?

– Чтобы их соблазнить, мне даже разговаривать не приходится.

– Господи помилуй. А ты еще удивляешься, почему мы все время ссорились. – Для пущей убедительности она закатывает глаза.

– Мы ссорились, потому что ты не могла мной насытиться и потому что я… – Я запинаюсь, поскольку предпочитаю не заканчивать эту фразу. Возможно, потому что попросту не в состоянии это сделать. Может быть, потому что я начал испытывать к ней чувства… а чувства – та еще хрень.

– Потому что ты… что? – заинтересованно уточняет она. Улыбка, что медленно расплывается на ее губах, творит с моими внутренностями нечто незаконное.

Я пользуюсь моментом, чтобы сменить тему. Последнее, что мне нужно, – это вдаваться в обсуждение того, что не играет никакой роли. Какую боль причинил мне ее уход, как он стал единственной вещью, о которой я почти был готов пожалеть. Видеть ее теперь подобно пощечине, напоминающей, как хорошо нам было вместе и как плохо было врозь.

Но прежде всего то, как я чувствовал себя с ней, когда все остальное в моей жизни катилось к чертям.

Я рассматриваю этикетку на бутылке, когда кто-то на другом конце бара запевает «С днем рожденья тебя» и позволяет мне сменить тему.

– Ты чертовски умна, Кинкейд. Ты знаешь, что в баре, полном «Лесорубов», никто не обратит внимания, если ты поболтаешь с кем-то из них.

– Ошибаешься, – отвечает она низким голосом и поворачивается ко мне: – Никому и дела нет до того, где я или с кем разговариваю.

Мой взгляд скользит по каждому дюйму ее соблазнительного тела, пока не возвращается к глазам.

– Тебя сложно не заметить.

– Сомневаюсь. Половина женщин в этом баре обнажили куда больше, чем я.

– Тебе не нужно обнажаться, чтобы быть сексуальной, Декк. – С каждым словом мой голос становится глубже и тише, когда воспоминания снова всплывают в моем сознании. Переплетенные тела, но свободные сердца. – Нам обоим это известно.

Деккер прочищает горло и ерзает на стуле.

– Ты тоже хорошо выглядишь.

– Да меня как будто кошка потрепала. Моя щека болит от удара клюшкой. Я хромаю, как восьмидесятилетний старик, потому что у меня болят колени… и я совершенно измотан. Пиво не облегчает моих страданий, а вот твое появление здесь – да.

Глава 6. Деккер

Я пялюсь на него. На темные волосы, что немного длиннее нормы и слегка взлохмачены, но так ему идут. На яркие голубые глаза, что смотрят так пристально, и на свежую щетину, что покрывает его челюсть. Пусть у Хантера и покраснела щека от удара, который он получил во время матча, но что-то в этом мужчине побуждает не отводить от него взгляд.

И вкушать увиденное.

Всю мужественность и высокомерие, а также проблеск мальчишки, что следует за мечтой.

Вдобавок он слишком хорошо меня знает.

Пиво не облегчает моих страданий, а вот твое появление здесь – да.

Я предпочитаю этого не признавать.

Не обращать внимания на те чувства, которые пробуждает встреча и разговор с ним.

Чувства, которые я боялась вернуть к жизни, когда отец объявил, кого именно мне предстоит сделать своим клиентом.

– Ты выглядишь немного потрепанным, – говорю я, потому что легче заметить тени под его глазами и то, как он напряжен, чем признать, что стоило мне только взглянуть на него, и внутри все сжалось. Как всегда.

– Искренность всегда была твоим достоинством и недостатком, – бурчит он, пошевелившись, и я замечаю ссадины на его костяшках.

– Вот почему я так хороша в своем деле. Знаю, когда заменить пряник на кнут.

Хантер прикусывает щеку, смотря на товарищей по команде, что расположились на другом конце бара.

– Так ты здесь, чтобы кого-то отхлестать?

– Что с тобой происходит? – интересуюсь я, проигнорировав его комментарий и желание узнать, зачем я приехала. – Все в порядке? За пределами хоккея, я имею в виду.

На долю секунды он поджимает губы и поднимает брови… Заминка. Отец оказался прав? Неужели Хантер ведет себя так в последнее время не только потому, что он козел?

– Что случилось, Хантер? – настаиваю я, положив руку ему на предплечье. Я чувствую, его что-то беспокоит.

Но к нему мгновенно возвращается прежняя собранность. Он демонстративно убирает мою руку, встает и кладет свою на спинку барного стула, на котором я сижу. У меня перехватывает дыхание, когда его пальцы едва заметно касаются кожи на моей шее. По телу пробегают мурашки, и я ненавижу себя за то, что так реагирую на это… На него. Будто все еще хочу его, хоть и знаю, что он превратит мою жизнь в хаос.

Хантер наклоняется так, что вот уже второй раз за время нашего разговора обдает горячим дыханием мое ухо. Однако я собираюсь с силами и остаюсь на месте.

– Расскажу, в чем дело, если ты расскажешь, почему приехала сюда. А поскольку я знаю, что ты не собираешься раскрывать карты… мои секреты останутся при мне.

Я пристально смотрю на его самонадеянную ухмылку, от которой ускоряется пульс, и качаю головой. Еще не время и не место говорить с ним о «КСМ». Я понимала это, когда летела сюда. Думала, что после того, как именно мы расстались, возненавижу его. Но в данный момент я ощущаю не ненависть. А желание.

– Хантер, я…

– Ах, разве это не Ледяной король и Холодная королева, – восклицает Катцен, вратарь «Лесорубов». Подойдя, он кладет руку на спинку моего стула – на место, откуда Хантер только что убрал свою.

– Привет, Катц, – отвечаю я, но мой взгляд возвращается к Хантеру.

– Как всегда пьян, – замечает тот и кладет ладонь на грудь Катца, чтобы отодвинуть его.

– Да, черт возьми. Мы же победили. Ты всех потряс. А у меня было немного времени, чтобы порезвиться на льду.

Он смеется над собственной шуткой, поскольку, будучи вратарем, на протяжении всей игры он только и делал, что отбивал шайбы направо и налево.

– И, черт, ты потрясающе выглядишь, мисс Кинкейд, – невнятно произносит он, растягивая слово «мисс».

Хантер напрягает челюсть, и я качаю головой в попытке отговорить его действовать в угоду той тьме, что я вижу в его глазах. Учитывая его недавние выходки, я не знаю, не отодвинет ли он Катца от меня силой.

– Я всегда выгляжу потрясающе, – подмигиваю я, понимая, что слухи о том, как он любит выпить, оказались правдой. Таких парней, как Катц, пруд пруди, а работа в этой отрасли научила меня давать им отпор. – Хороший агент напомнил бы, что хоккей – твоя работа, а похмелье, которое ты так стремишься получить, не поможет улучшить статистику.

Катц издает шипящий звук.

– Ты что, только что отшила меня? – смеется он. – Вот видишь, поэтому-то мы и зовем тебя Холодной королевой. Холодна как лед и не боится поставить любого на место.

– Не драматизируй, – хихикаю я в ответ на прозвище, которое, к моей досаде, задевает меня.

Катц ставит пустой стакан на стойку и окидывает нас с Хантером взглядом.

– А знаете что? Из вас, ребята, получилась бы хорошая пара. Стоит вам об этом задуматься. Твои капитанские качества, – начинает он, подталкивая Хантера в плечо, а потом поворачивается ко мне, – и твое умение всеми командовать. – Он смеется слишком громко и противно. – Идеально подходит для того, чтобы переспать или снять порно… но вот состоять в отношениях Хантер не умеет… Зато я умею.

Наутро ему будет стыдно за то, что он приставал ко мне. Я это знаю, Катц скоро узнает, но судя по тому, как Хантер сжимает кулаки, поведение вратаря все равно действует ему на нервы. Он не так снисходителен, как я. Даже не знаю, должна ли быть польщена или раздражена его чрезмерной заботой, при условии что у него нет на меня никаких прав.

– Слушай, Катц, – говорю я и встаю со своего места, намереваясь разрядить обстановку с помощью эффекта неожиданности. – Я бы сказала, что Хантер из тех парней, что предпочитают трахаться, а не вступать в отношения… Да и откуда тебе знать, что мы уже не переспали? Воспоминания о нас: на кухонном столе, в ночном клубе в Мандалай-Бэй, ложа для прессы, прямо перед игрой. – Я слишком уж драматично стону. – Эти воспоминания согревают меня холодными одинокими ночами.

– Что? – вскрикивает Катц, содрогаясь всем телом, когда я кладу руку ему на плечо.

– Приди в себя, – отвечаю я, игриво отталкивая его. При этом я отказываюсь смотреть на Хантера, поскольку знаю – одного взгляда будет достаточно, чтобы Катц обо всем догадался. – Я не стала бы спать с хоккеистом. Они слишком жесткие, никакой утонченности. Искушенная женщина предпочитает медлительность. Мастерство. Ей нравится знать, что даже когда гол забит, у него в запасе еще осталось несколько козырей.

– Жесткость. Мастерство. Утонченность, – бормочет Катц.

– Все верно. Жесткость. Мастерство. Утонченность. – Приподнимаюсь на цыпочки и целую его в щеку, а потом добавляю низким голосом: – Я еще не нашла хоккеиста, способного на подобное.

– Может, ты просто встречалась с не теми хоккеистами, – отвечает Катц.

– Может, мне стоит волноваться о том, что тебе интереснее, какой Хантер в постели, а не на льду?

– Ой да иди ты, – отмахивается он, все же широко улыбаясь. – А знаешь, ты мне нравишься. – Он толкает Хантера локтем и качает головой: – Ей палец в рот не клади.

Хантер ощетинивается из-за двусмысленности сказанного, о которой Катц и не подозревает.

– С леди так не говорят, Катц. Помнишь? Утонченность. – Я осматриваю бар, пока мой взгляд не возвращается к двум мужчинам – пьяному и беззаботному и напряженному и едва сдерживающему себя. – Была рада с вами поболтать, джентльмены, но мне уже пора. Надеюсь увидеть вашу утонченность на следующей игре.

– Так зачем ты приехала? – спрашивает Хантер, и на его губах появляется едва заметная улыбка. Улыбка, которая кричит о высокомерии и сексуальности и заставляет задуматься, не пытается ли он найти способ оказаться в моей постели этой ночью.

Ни за что.

Такого способа нет.

Эта поездка останется строго профессиональной.

– Я собираюсь поездить с командой как можно дольше. Считай это заботой о клиентах, – скромно пожимаю я плечами. – Вот и все.

И, не сказав больше ни слова, я выхожу из бара с высоко поднятой головой, воодушевленная маленькой победой, которую сегодня одержала.

Хантер Мэддокс сам пришел ко мне.

А значит, начало положено.

Глава 7. Деккер

Я чувствую себя живой, когда прогуливаюсь по улицам Чикаго. Лавирую в толпе, глазея по сторонам по пути в отель.

Воздух холодит щеки, но этого недостаточно, чтобы смягчить боль от тирады Чеда, которую у меня не было времени переварить. Я оставалась сосредоточенной на работе с тех пор, как несколько часов назад (а кажется, что несколько дней) покинула офис.

Но его слова остались в памяти.

– Как бы то ни было, а ты слишком холодная, Деккер. Я ищу в женщине больше страсти.

Эти слова ранят сильнее, чем мне хотелось бы признать.

Сначала Чед, а потом Катц дал мне прозвище Холодной королевы. Какого черта?

Я не всегда была безразличной. Неодухотворенной. Лишенной страсти. Но я осознала, что не только не была влюблена в Чеда, но он мне даже не нравился.

Может, он просто казался мне подходящим.

Кто знает.

Но с меня хватит.

Мы расстались, а жизнь продолжается.

Швейцар приветствует меня, когда я вхожу в вестибюль роскошного отеля «Томсон Чикаго». Темно-коричневый декор представляет собой идеальное сочетание современности и старины: с одной стороны – стойка регистрации, а с другой – элегантный бар. На фоне тихо играет классическая музыка, сопровождаемая приглушенными голосами посетителей бара.

Взглянув в ту сторону, я замечаю за столиком справа нескольких игроков, а когда один из них узнает меня, приветственно машу им рукой.

– Как дела? – кричит Хеффнер.

– Отлично, спасибо. Просто устала. Сладких вам снов, парни.

В плотно запахнутом пальто я направляюсь к лифтам и нажимаю кнопку «Вверх». Через несколько секунд раздается звонок, но когда я захожу в кабину и выбираю свой этаж, чья-то рука не дает дверям закрыться.

– Подожди.

Стоит мне поднять голову, как я встречаюсь с напряженным взглядом глаз цвета неба. Я презираю трепет, который пронзает меня при виде Хантера, даже если его появление сулит еще больше осложнений. Этот трепет не уменьшает оставшуюся во мне боль.

Черт.

Он встает рядом и ничего не говорит, но все же удерживает мой взгляд, прислоняясь плечом к стене. Я отказываюсь отступать.

Двери лифта наконец-то закрываются.

– Так ты не встречаешься с хоккеистами? – повторяет он мои слова, склонив голову набок.

– Нет.

Его смешок – низкий рокот, в котором в равной степени присутствует и плавность, и грубость. Он напоминает мне о его руках на моем теле.

– Нет? – Хантер протягивает руку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Кажется, раньше ты все-таки встречалась с одним. – Он понижает голос до соблазнительного шепота и подходит ближе. – Воспоминания о жестком мастерстве, которые согревают тебя одинокими ночами.

Я открываю рот, но тут же закрываю его, понимая, что этих слов уже не забрать обратно. Что хуже – я не могу притворяться, что эти слова были ложью… потому что это не так.

– Жесткость. Мастерство. Утонченность. – В его глазах, когда он пристально смотрит на меня, горит нечто большее, чем насмешка. Желание смешивается с похотью. Это зрелище не должно удивлять меня, но оно все же выводит меня из равновесия.

– Я просто… Я хотела поставить Катца на место.

– Ну так это правда? Как именно воспоминания обо мне помогают тебе одинокими ночами? – На его губах появляется тень улыбки, а в глазах – напряженность, требующая ответа.

Сексуальное напряжение нарастает, когда раздается звонок лифта и двери открываются. Но никто не заходит.

Хотя, присоединись к нам кто-нибудь, Хантер все равно не отвел бы от меня взгляда.

И я чувствую этот взгляд всем своим существом, вплоть до бедер.

Воспоминания о нем – о его мастерстве, умении и утонченности – завладевают моим сознанием. Я не могу отделить их от стоящего передо мной мужчины.

И неважно, сколько раз говорю себе, что должна это сделать.

Ненавижу желание протянуть руку и прикоснуться к нему.

Двери лифта закрываются.

– Неправда, – бормочу я.

– Думаю, ты лжешь, Деккер, – делает он еще один шаг ко мне. Мы почти соприкасаемся, когда он кладет руку на стену рядом с моей головой. – Твои глаза говорят обратное. Конечно, ты все повторяешь, что не думаешь обо мне, но твои глаза, – издает он гортанный звук, идущий откуда-то из глубины, – они утверждают, что ты никак не можешь выкинуть меня из головы… потому что знаешь, что я – тройная угроза.

– Тройная угроза?

– Жесткость, утонченность… и выносливость.

Я закатываю глаза в ответ на его попытку строить из себя мачо.

– Вот видишь? Именно поэтому то, что между нами было, не сработало…

– Ты о том, что мы спали? – уточняет он.

– Да. Об этом.

– Не можешь произнести это? Сказать, что мы занимались сексом? Потому что именно это мы и делали. – Он наклоняется так, что его губы оказываются рядом с моим ухом, и проводит пальцем по линии моего подбородка, пока шепчет: – У нас было много секса. Невероятного секса. Умопомрачительного секса. Ни с чем не сравнимого секса.

– Это всего лишь секс, – лгу я, чувствуя, как от одного воспоминания о нас у меня твердеют соски. Даже спустя столько лет наше влечение друг к другу все еще непреодолимо.

– Не в нашем случае.

Я принимаю вызов, что горит в его глазах, и вскидываю бровь, заранее зная, что совершаю ошибку.

– Тогда я напомню тебе.

Прежде чем до меня доходит смысл его слов, Хантер уже целует меня. Поток желания завладевает моими мыслями… и телом.

Здравый смысл призывает сопротивляться, но жар тела Хантера и тепло его языка воспламеняют меня так, как у Чеда никогда не получалось.

Удивительно, как я не осознавала этого раньше.

Хантер не дотрагивается до меня, только опирается о стену по обе стороны от моей головы. Он не прижимается ко мне, но слегка скользит своим телом поверх моего.

Зато его губы полностью владеют моими. То, как они двигаются, как контролируют, ставят клеймо.

И как бы мне ни хотелось сказать, что я беспомощна перед натиском желания, которое они во мне вызывают, я также жажду ощутить все, что они пробуждают во мне. Мурашки по коже, выброс адреналина, нарастающая боль и желание.

В этом поцелуе есть что-то привычное и успокаивающее, но одновременно новое и волнующее.

Когда рот Хантера атакует мои чувства, потребность вступает в войну с желанием.

Этот мужчина знает толк в поцелуях.

Как я могла забыть потрясающее ощущение, когда его губы соприкасаются с моими?

– Деккер, – мурлычет он. Напряжение в его голосе отражает мое внутреннее состояние – волнение и возбуждение вперемешку с сожалением.

Я утрачиваю решимость, теряю контроль над своими чувствами. Ведомая вожделением и воспоминаниями, я дотрагиваюсь до Хантера. Скольжу руками по груди. Обвиваю шею. Дотрагиваюсь до задницы.

Я схожу с ума, потому что в ответ на мои прикосновения он лишь блокирует двери лифта, чтобы нам не помешали. Не позволяет этому закончиться, но и не делает ничего, чтобы это продолжить.

Разве он не чувствует того же? Неудовлетворенную потребность? Отчаянное желание? Все, в чем я, черт возьми, нуждаюсь, и совсем этого не стыжусь.

Я хватаюсь за ремень его брюк.

Расстегиваю пуговицу на штанах.

А затем и молнию.

Когда я обхватываю рукой его член, Хантер стонет мне в рот. Когда я просовываю руку в боксеры и начинаю поглаживать его плоть, Хантер напрягается всем телом. Он сжимает в кулаки руки, которыми все еще упирается в стену рядом с моей головой, и на мгновение прерывает чувственное разрушение моих губ.

Я жажду, чтобы он прикоснулся ко мне.

Прозвучит просто и в то же время глупо, но Хантер умеет прикасаться к женщине. Мое тело помнит это.

Потому что оно скучало по нему.

По его прикосновениям.

По нему самому.

Дотронься до меня.

Я скольжу рукой вверх по его члену, провожу большим пальцем по головке.

Возжелай меня.

Другой рукой я царапаю его спину сквозь рубашку.

Возьми меня.

Неожиданный звонок приводит меня в чувство. Когда Хантер отскакивает от меня, я в страхе смотрю на открывшиеся двери, боясь, что нас застукал кто-то из постояльцев.

Когда я снова перевожу взгляд на Хантера, он натягивает штаны. Ухмылка на его губах такая же насмешливая, как и слова.

– Теперь ты поймешь, каково это. Поймешь, что значит смотреть, как я ухожу. – Он тихо смеется.

– Что? – Я встречаюсь с ним глазами, потемневшими от желания, которое никто из нас не в силах отрицать.

– Спокойной ночи, Деккер. Рад был снова повидаться.

Когда он выскальзывает из лифта, я, ощущая, как шок проникает в каждую часть тела, смотрю ему вслед.

Шок постепенно сменяется смущением. А смущение, в свою очередь, перерастает в злость. Злость, которая подпитывает отвращение к самой себе.

Шутка Хантера ранит сильнее, чем следовало бы.

Но я сама виновата. Да, он поцеловал меня, но я перешла все границы.

Да ты едва не отсосала ему в лифте.

Не отсосала, но думала об этом. Хотела этого. Желала этого, черт возьми.

Позволяю дверям лифта снова закрыться. Доезжаю до нужного этажа. Двери в очередной раз открываются. И все это время я прокручиваю в голове то, что сделала, и от унижения буквально теряю самообладание.

Каждый шаг, который я делаю по направлению к своему номеру, обременен моими мыслями.

Как я могла быть настолько непрофессиональной?

Шаг.

Как позволила так легко себя обдурить?

Шаг.

Как могла позволить вырваться на свободу безответным чувствам, которые испытываю к нему?

Шаг.

Как посмела проявить слабину?

И что еще хуже – как посмела стоять тут и пытаться открыть дверь, сомневаясь, смогу ли выполнить просьбу отца, которая так тесно переплетается с моими личными желаниями?

Дело плохо.

Очень плохо.

– Такого нельзя допустить. Ты не можешь этого допустить, – бормочу я под нос, когда прохожу в номер. – Мы не подходим друг другу. Ничего не выйдет. Даже на одну ночь. – Черт. Черт. Черт! – Ты совершила непростительную ошибку. Господи, в прошлый раз…

Я снимаю туфли и небрежно отбрасываю их в сторону, все еще мысленно осуждая себя за то, чему едва не позволила случиться.

За то, чего желала.

В прошлый раз…

Дрожащими руками я снимаю с себя одежду, в то время как все мои мысли порабощены желанием стереть то, что только что произошло.

Но я не могу. Знаю, что не могу.

И ненавижу ту крошечную часть себя, что лишена профессионализма и хочет оставить все как есть.

В прошлый раз…

Эти три слова раз за разом повторяются в моей голове, когда я захожу в душ.

И даже когда забираюсь в постель.

И даже когда пытаюсь очистить голову и не думать о Хантере. Пусть даже все еще чувствую на губах вкус его поцелуя.

В прошлый раз…

Прошлый раз едва не сломил меня, потому что только покинув Хантера, я осознала, что без памяти в него влюблена.

Глава 8. Деккер

3 года назад

– Деккер, – стонет Хантер. Боль отдается в каждой клеточке моего тела, когда он проникает в меня.

Наши пальцы переплетаются, а тела наполняются притаившимся где-то глубоко внутри огнем, который никто из нас потушить не в силах. И так всякий раз. Всегда, когда мы занимаемся сексом.

Отель или город могут меняться, но, чтоб меня, Хантер точно знает, в чем я нуждаюсь и как сильно.

У меня выдался неудачный день. А неделя была и того хуже. И только этого я ждала с нетерпением.

Я ждала его.

Подобная мысль напугала меня до чертиков, но все же не помешала приехать и уж точно не побудила дать заднюю, когда Хантер открыл дверь и мое сердце предательски сжалось.

Хотя этим вечером все по-другому.

– Черт. Как же мне это было нужно. – Он целует меня в губы. Двигает бедрами. – Мне нужна была ты.

Я выгибаюсь, когда Хантер прикусывают мою ключицу, а головка его члена задевает каждый, мать его, нерв.

Что-то точно изменилось.

Конечно, во время первого раунда присутствовал плотский голод. Все, чем мы так наслаждались: судорожное срывание одежды, властные прикосновения, отчаяние, вызванное тем, что мы не можем тут же слиться воедино.

Но второй заход… так отличался от предыдущего.

В сексе теперь чувствовалось меньше ненасытности и больше необходимости. Меньше пыла и больше утонченности. Меньше возведенных границ и больше уязвимости.

Хантер выходит и снова скользит в меня бесшумными толчками. Он прижимается губами к моей коже, я чувствую жар его дыхания возле уха.

Когда он приподнимается и мы встречаемся взглядом, на его губах не играет привычная самонадеянная ухмылка. Его лицо не озаряет веселость. Он напряжен и серьезен. У меня перехватывает дыхание, когда он, все еще смотря мне в глаза, делает толчок.

Раньше я не чувствовала такой интимности.

Интимности, которую постепенно начинаю и желать, и бояться. Она пугает и в то же время наполняет меня. Я настолько ошеломлена, что просто не в состоянии задуматься над этим.

Поэтому отвожу взгляд. Я подаюсь вперед, чтобы прикусить его ключицу, и одновременно отпускаю его руки, чтобы провести ладонями по торсу.

– Я хочу оседлать тебя, – шепчу я Хантеру на ухо и просовываю руку между нашими телами, чтобы обхватить и сжать его член.

Я беру дело в свои руки, возвращая нас на знакомую территорию. Плотскую, только телесную.

Хантер издает самый сексуальный на свете стон, когда я поворачиваюсь к нему спиной и, оседлав его бедра, максимально медленно опускаюсь на его член. Хантер ощущается как рай, ад и все, что между ними. Напряжение этой недели забывается с каждым дюймом, который я принимаю, пока наконец он не входит в меня полностью. Тогда я начинаю покачивать бедрами, растворяюсь в этом мужчине.

Я растворяюсь в нем.

Хантер обхватывает мои бедра руками и помогает мне двигаться.

Я стараюсь забыть, как он смотрел на меня еще мгновение назад и как в последнее время изменились мои чувства к нему.

Наши стоны заполняют комнату.

То, что я хочу от него большего, чертовски пугает.

Я запрокидываю голову, и мы отдаемся во власть желания и удовольствия, погружаемся в их всепоглощающую дымку.

Сближение с кем-либо чревато болью.

Так что мы не шепчем друг другу нежности. Не дарим ласковые поцелуи и не лежим обнявшись.

Вот как все между нами устроено. Мы встречаемся в номере отеля, доводим друг друга до сексуального истощения, а потом расходимся. До того как начнем спорить, ссориться или делать что-то еще, из-за чего захотим оказаться как можно дальше друг от друга. Но, когда я смотрю на себя в зеркале в ванной, у меня сжимается сердце и скручивает живот.

То, что происходит между нами, теперь кажется недостаточным.

Только вот почему?

Я оглядываю свои раскрасневшиеся щеки и припухшие губы. И вижу правду, которая смотрит на меня в ответ.

Я влюбляюсь в Хантера Мэддокса. Влюбляюсь, несмотря на то что мы договорились не обременять себя обязательствами. Несмотря на то что Хантер никогда ни с кем не встречается, а я ни к кому не привязываюсь. Влюбляюсь, хотя мы договорились видеться в отелях. Не приводить друг друга домой, чтобы не превращать все в обыденность и не сводить предвкушение на нет. Влюбляюсь, хотя никогда раньше не позволяла себе подобного.

Я из тех девушек, что не привязываются. Так проще. Это избавляет от боли, от понимания, что ничего не выйдет.

Но глаза Хантера… То как он смотрел на меня. Нежность его прикосновений, хотя обычно мы как керосин и пламя – оставляем синяки и следы от укусов.

Он тоже что-то чувствует.

Меня охватывает паника.

Полномасштабная паническая атака… потому что это не мы. Не об этом мы договаривались. Понятное дело, что, смотря на его действия через розовые очки, я буду видеть в них нечто большее. Конечно, так и будет, потому что именно я позволила себе влюбиться.

Кладу руку на грудь, будто это поможет мне восстановить дыхание. Хотя в то же время понимаю, что от этого не будет никакого толку.

Я осознаю, что только из-за моих чувств Хантер не захочет чего-то более серьезного, чем умопомрачительный секс. Даже будь это иначе, мы сгорели бы, даже не успев начать.

Как я позволила такому случиться?

Я неторопливо одеваюсь. С каждым предметом одежды я все настойчивее отговариваю себя от открытия, которое сделала. Я не влюбилась в него. Мы просто спим вместе. У нас бы ничего не получилось. Он не создан для отношений.

Я едва ли не начинаю верить в это. Ровно до того момента, пока не вхожу в комнату и не вижу его. В штанах, которые еще не застегнул, без рубашки и с бутылкой пива в руке, он встречается со мной взглядом. Я всеми фибрами души желаю подойти и поцеловать его, пройтись пальцами по волосам и признаться, что хочу большего. Прошло уже шесть месяцев, но и их мало.

И правда становится явной. У меня уже болит сердце. У меня уже кружится голова. Слова, которые мне нужно было сказать – признание в том, что я влюбилась в него, – замирают на кончике языка. Хантер не чувствует того же. Он не готов.

– Куда ты? – прищуривается Хантер.

– У меня дела, – заикаюсь я.

– Какие, например? – делает он несколько шагов в мою сторону.

Я хочу просыпаться рядом с тобой. У меня. Или у тебя.

– Просто кое-что, что вылетело из головы. Сроки поджимают.

Я хочу знать, из-за чего мрачнеет твой взгляд, и помочь тебе найти покой.

– Сроки?

Я мечтаю о тихих вечерах с тобой и бокалом вина.

– Да. – Я спокойно собираю вещи, хотя все, чего мне хочется, – это засунуть их в сумочку, выбежать из номера и наконец дать волю слезам. Что еще хуже – я чувствую на спине его взгляд. Знаю, что он стоит там и не понимает, что происходит.

– Эй, что случилось?

Сделав глубокий вдох, я поворачиваюсь к Хантеру. Стоящий в нескольких футах от меня, он натягивает рубашку. Из-за этого волосы падают ему на лоб, но он все еще смотрит мне прямо в глаза.

Слезы обжигают, мысли путаются. Я борюсь с желанием высказать их и пониманием того, что от этого мне будет только больнее.

– Ничего, – натянуто улыбаюсь я.

– Деккер?

Я качаю головой и проглатываю комок эмоций, что застрял в горле.

– Мы совершили ошибку. Снова. – Хантер усмехается в ответ на нашу шутку. Похоже, я вру не так убедительно, как думала, потому что он склоняет голову набок. – Но… – опускаю взгляд на ремешок сумочки и делаю глубокий вдох, – думаю, нам не стоит продолжать. – Потому что я ненавижу прощаться с тобой. – Мы всегда говорили, что поймем, когда все закончится. Думаю, настал момент остановить это. Ну знаешь, то, что между нами. – Потому что легче уйти сейчас, чем признаться в своих чувствах и быть отвергнутой.

– Что ты имеешь в виду под «закончится»? – делает он шаг ко мне.

– Только то, что сказала. – У меня вырывается смешок, но Хантер не смеется в ответ. Я прилагаю немало сил, чтобы сделать свою улыбку теплее, когда приближаюсь к нему. – Разве ты не согласен, что лучше разойтись сейчас? Когда мы действительно друг другу нравимся?

На его лице отражается замешательство, когда он опирается бедром на стоящий позади комод.

– Если ты этого хочешь.

Попроси меня остаться.

– Думаю, так будет лучше. – Я подкрепляю свои обрывистые слова кивком.

Скажи, что между нами нечто большее, чем просто секс.

– Тогда ладно. – Он проводит рукой по волосам и громко выдыхает. Кажется, будто этот вздох наполняет комнату и сжимает мое сердце. – Если ты в этом уверена. То есть…

Согласись, что я забыла установленные правила – никаких эмоций и никаких обязательств, – и скажи, что жаждешь большего.

Я делаю, как мне кажется, самую трудную вещь на свете – поднимаюсь на цыпочки и целую Хантера в щеку. Я позволяю ему обхватить меня и притянуть к себе. Это медвежьи объятия, в которых можно как потерять себя, так и найти. Такие объятия подсказывают, что ты любима, а тот, кто их дарит, волнуется о тебе.

Но Хантер ничего не говорит.

Ни когда слегка отклоняется и одаривает меня кривой улыбкой, способной растопить мое сердце.

Ни когда я направляюсь к двери, а сердце так и кричит рассказать ему правду.

Ни когда я оборачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на него.

В его взгляде отражается нечто, чего я не могу разгадать. Хотелось бы мне все понять, но я сталкиваюсь лишь с глазами изнуренного человека. Глазами, которые будто бы говорят, что Хантер не хочет отпускать меня не только из-за невероятного секса. Глазами, которые будто бы говорят, что он тоже испытывает ко мне чувства.

Разве не иронично? Я хочу, чтобы он относился ко мне так же, как и я к нему, но в то же время признайся он, что жаждет большего, я все равно бы ушла.

Я познала на собственном горьком опыте, какую боль может причинять любовь.

Я поняла, что можно любить кого-то больше всего на свете, но это все равно не убережет их от смерти. Вы можете остаться совсем одни, даже если влюблены.

Моя душа знает, что любовь всегда оборачивается болью и одиночеством.

Глава 9. Хантер

Шайба с треском ударяется о защитное стекло, что отгораживает зрителей от катка. В столь ранний час арена напоминает вымерший город, так что звук удара отдается эхом от стен.

– Теряешь хватку, Мэддокс?

Вместо ответа я замахиваюсь и позволяю своим рукам резко дернуться вперед. Шайба прилетает в верхний левый угол ворот, и я, бросив на Мейсена суровый взгляд, уточняю:

– Все еще похоже на то, что я теряю хватку?

Сколько бы шайб я ни отправил в ворота, это не унимает злость и беспокойство, которые я испытываю. Ничто не избавляет от ощущения, что я – хомяк, бегущий в колесе. Пусть я и отказываюсь это признавать, но ничто не облегчает боль, с которой Деккер оставила меня прошлым вечером.

Но я правильно сделал, что ушел. Поставил ее на место, чтобы не думала, что я понятия не имею, зачем она здесь. Я не стану притворяться, что ничего не изменилось, поскольку именно она решила разорвать наши отношения.

Так чего же я хотел добиться? Намекнуть на желание отомстить? Я не мог понять, зачем заговорил с ней в баре, напомнил, что я рядом, а потом оставил возбужденную в лифте.

Черт. Я бы солгал, если бы заявил, что устроиться между ее бедер не было равносильно пытке.

Сетуя на собственную глупость, я возвращаюсь к отработке ударов.

Пытаюсь довести себя до исступления, чтобы мысли затихли, а движения стали механическими.

В этом есть определенный ритм. Замах с кряхтением. Удар по шайбе. Глухой стук, когда она оказывается в сетке.

Кряхтение. Удар. Стук.

Мейсен подносит банку пива к губам, и я, вскинув брови, спрашиваю:

– Попытка избавиться от похмелья?

Кряхтение. Удар. Стук.

– Черт, даже если бы после мне действительно светило похмелье, я все равно покувыркался бы с Сэйди… или Сэнди? А может, Шелби. Не помню, как ее звали, но даже если бы секс с ней вызывал похмелье, я все равно с ней переспал бы, потому что эта крошка меня вымотала. Эта фигня, – приподнимает он банку, – нужна мне просто, чтобы пережить утро.

Чертов Мейсен.

Обычно он мне нравится. Но в данный момент совсем наоборот.

Возможно, потому что ему перепало, а мне нет.

С другой стороны, после того как прошлым вечером я увидел Деккер, попробовал ее на вкус, ни одна хоккейная зайка не смогла бы меня удовлетворить. Хотя они уже давно меня не удовлетворяли.

С тех пор как я встретил Деккер.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, и, опершись на клюшку, осматриваю арену. Вот уже долгие годы со стропил свисают синие и красные вымпелы, а на самом верху красуются плакаты, рассказывающие историю команды. Определяющие моменты в истории франшизы. Определяющие моменты в истории лиги. Пусть меня не должно это волновать, но я никогда не думал, что стану частью такой истории. Теперь же я планирую оставить в ней след.

И это делает меня плохим человеком.

Как я могу радоваться тому, что играю здесь, когда Джон не может? Как могу быть счастлив, когда занял его место?

Боже мой. Разве не поэтому я играю за «Лесорубов»? Я мог бы попасть в любую команду, которая претендовала на выход в плей-офф, но он сказал мне вступить именно сюда. Сказал, что сам бы принял такое решение. И раз уж я играю вместо него, то сделал так, как он и советовал.

Кто ж знал, что это сработает? Кто бы мог подумать, что я войду в стартовый состав, который только поспособствует развитию команды, и уже спустя год «Лесорубы» будут готовы выйти в плей-офф?

Старший брат, как всегда, присматривает за мной.

Даже после того, что я сделал.

Но именно поэтому все так запутано. Сандерсон утверждает, что продление контракта станет проблемой, хотя первоначально руководство умоляло меня играть за них… а после нарушило свои обещания. Почему я не могу просто играть, ради чего каждый день и тренируюсь?

На секунду закрываю глаза и делаю вдох. Это мое самое любимое время на арене – девятнадцать тысяч пустых сидений и только я, лед и спорт, в котором я, к счастью, неплох.

Нет ничего лучше рева толпы, когда я скольжу по льду, лавирую между защитниками в попытке сохранить шайбу. Тем не менее в тишине кроется нечто более глубокое. Как будто она отражает масштаб происходящего.

Так почему же я наслаждаюсь этим все меньше и меньше?

Почему мой талант все больше напоминает проклятие?

С чего вдруг, чтобы сосредоточиться, я стал полагаться на утренние тренировки, где только я, шайба и тишина?

– Что с тобой? – спрашивает Мейсен.

Качаю головой и бросаю взгляд на банку пива:

– Лучше бы тебе протрезветь до начала игры.

Кряхтение. Удар. Стук.

– Расслабься, капитан. До игры еще двенадцать часов, а в полдень у меня витаминная капельница. Знаешь, я, кажется, заболеваю… – он начинает ненатурально кашлять, – поэтому договорился с врачами о дополнительной порции для восстановления или… промывки организма.

– И с чего ты такой продуманный? – шучу я, прекрасно понимая, что сам не стал бы вытворять подобное.

– Хорошие гены.

– Которые не помещаются в штанах? – закатываю я глаза.

– Завидуешь? – спрашивает он, хотя мы оба знаем, что мои показатели на порядок выше.

– Допивай уже, – ворчу я.

Кряхтение. Удар. Стук.

– Может, расскажешь, кто укусил тебя за задницу, Мэддокс? – снова интересуется Мейсен. Единственный звук на арене – то, как лезвия его коньков разрезают лед.

– Не расскажу. Тем более что никто меня не кусал, – бурчу я, отказываясь смотреть в его сторону. Хотя когда Мейсен проскальзывает мимо, вырываю из его рук банку и, даже не спросив, допиваю остатки. Пиво хоть и хорошее, но это совсем не то, что мне нужно.

Кажется, в последнее время я сам не знаю, что мне нужно.

– Никто, значит? – отдается эхом его смех.

– Да, никто. А что?

Он разминает челюсть и бросает на меня вопросительный взгляд, значение которого я не совсем понимаю.

– Просто хочу узнать, что с тобой происходит.

От услышанного я замираю.

– И что, черт возьми, это значит?

– Просто мы подумали…

– Мы? – рявкаю я. – Так вот в чем дело? Остальные из команды подослали тебя, чтобы поиграть в психолога?

– Он бы точно тебе не помешал, – бормочет Мейсен себе под нос.

– Чего ты, мать твою, добиваешься? – Теперь я полностью сосредоточен на нем.

– Просто… мы волнуемся.

– О себе? О команде? Обо мне? О чем именно вы волнуетесь? – уточняю я, все еще сжимая клюшку, но напрочь забыв о шайбе, подготовленной для очередного удара.

– Твой стиль вызывает опасения. За два года ты стал тем, кто направляет нас, стал лидером… Но последние четыре месяца ты будто один играешь. Не спорю, для твоей статистики, как и для отрыва в счете, это здорово, но твое поведение подрывает командный дух. Ты ничем не лучше нас. – Замолкнув, он издает полный раскаяния смешок: – Ну, если только чуть-чуть. Мы на твоей стороне, капитан, но на льду ты будто забываешь о нашем существовании. Да, мы выигрываем, но какой ценой? Поэтому спрошу еще раз – в чем, мать твою, дело?

Его слова подобны пощечине. Пусть я и ожидал ее, но не чувствую себя менее уязвленным.

– Приятно знать, что собственная команда такого высокого мнения обо мне.

– Выше твоего собственного мнения нам уж точно не прыгнуть.

Я крепче сжимаю пустую банку.

– Да как ты смеешь… – Я замолкаю прежде, чем скажу что-либо, о чем потом буду жалеть. Черт, я же лидер команды. Это я должен делать выговоры.

Но разве можно их винить, Мэддокс?

– Это касается каждого из нас. Потому-то мы и решили поговорить с тобой. – Мейсен испускает вздох, полный разочарования. – Ты – выдающийся игрок, которого «Лесорубы» взяли, чтобы развить потенциал команды. И у тебя получается. Мы возглавляем лигу и вот-вот выйдем в плей-офф, впервые в истории клуба.

– Так в чем проблема?

– Какую цель ты преследуешь? Ты же планировал остаться в команде. Игрок, которому точно продлят контракт… но теперь кажется, будто ты хочешь пустить все коту под хвост. Из капитана, который сплачивал нас и вел к цели, ты превратился в простого единоличника.

– Чушь собачья.

– Вот именно. Чушь, но только для тебя. Черт возьми, вкладывай ты столько же сил в игру, сколько и в свой гнев, мы бы давно получили место в плей-офф.

– Или вам стоит продолжить без меня. – Безосновательная угроза повисает в воздухе между нами, но еще никогда я не говорил об уходе настолько серьезно. Ничье терпение не безгранично.

– Так вот как ты предпочитаешь решать проблему, Хантер? – Мейсен качает головой, а я буквально ощущаю его разочарование… и ненавижу это. – Да ладно тебе. Мы же просто волнуемся за тебя.

Пока мы несколько секунд сверлим друг друга взглядом, я стараюсь понять, почему так зол. Стараюсь решить, почему они обязаны поддерживать меня, несмотря на то что в последнее время я был эгоистичным придурком.

Однако самое сложное – я осознаю, как должен себя чувствовать, но меня это совсем не волнует.

– Скажи-ка мне, Мейсен… Если я эгоист, позабывший о других членах команды, но в то же время приносящий этой команде победу… Каким же вы хотите меня видеть? Поверь, если я начну делать больше передач и забивать меньше голов, один из вас снова примется спрашивать, что со мной не так. Только уже совсем по другой причине.

– Ох, так выходит, что никто из нас не заслужил свое место в команде, Мэддокс? Вот что ты имеешь в виду? – Не получив от меня ответа, он бормочет: – Придурок.

Да, я такой. Первоклассный придурок.

В отчаянии я швыряю пустую банку на лед и молча возвращаюсь к выложенным в ряд шайбам.

Моя голова настолько забита, что я не в состоянии нормально видеть, мыслить… Я вообще ни на что не способен. Все испорчено.

Ты сам все испортил, Хантер. Ты в долгу перед ним, а значит, должен исполнить его мечту. Ты в долгу перед ним.

Я никогда не смогу выплатить этот долг.

Кряхтение. Удар. Стук.

Нет никого талантливее, чем он.

Кряхтение.

Моя эгоистичная манера игры и рядом не стояла.

Удар.

Слова отца заполоняют разум, подпитывают мой гнев, мою ярость, обнажают мою боль. Выставляют все напоказ.

Стук.

– С каких пор ты пьешь на работе?

Голос Деккер прорывается через мою нервную сосредоточенность как раз в тот момент, когда я делаю удар и шайба отскакивает от штанги.

Ненавижу себя за то, что не хочу ее видеть.

Презираю себя за то, что на самом деле желаю этого.

И когда я оборачиваюсь на цокот каблуков, доносящийся из ведущего ко льду туннеля, начинаю ненавидеть себя с новой силой. За то, что помню. Как хорошо нам было, какими взрывоопасными, чуть ли не жестокими, делала нас похоть.

Чертовски невероятно.

Деккер одета в брючный костюм в тонкую полоску, который будто бы говорит: «Пришло время веселиться», но также предупреждает: «Не шути со мной». Уперев одну руку в бедро, в другой она держит банку, которую я бросил на лед.

Полностью собранная, совсем не как прошлым вечером.

Позади нее я вижу Мейсена, который направляется к раздевалкам. Я был настолько зол и сконцентрирован, что даже не заметил, как он ушел.

К счастью, теперь мне не придется разбираться с дерьмом, решение которому он надеялся найти. К несчастью, теперь на меня недовольно смотрит более сильный противник, но я отказываюсь замечать разочарование, отражающееся на ее лице.

Для этого мне достаточно собственной матери.

И чувства вины, которое я уже испытываю.

– Стоит ли мне беспокоиться, что где-то припрятаны и другие банки? – спрашивает Деккер, перенося вес на другую ногу.

– Ты же знаешь хоккеистов, Декк. Мы всегда нарушаем правила. Хочешь раздеть меня и обыскать? – Заношу руки за голову. – Возможно, я припрятал заначку.

– Ты пьешь в день игры? В восемь утра? – вскидывает она бровь, полностью проигнорировав мое замечание.

– Что? Не хочешь до меня дотрагиваться? А прошлым вечером только этого и хотела, – цокаю я языком. – Ого, как быстро все меняется.

На ее лице проступает гнев, за которым следует смущение, но оно исчезает так же быстро, как и появилось.

Хммм. Похоже, то, что я вчера сделал, задело ее сильнее, чем я думал.

– Пиво? – не унимается она, переводя невозмутимый взгляд с банки на меня.

– Иногда нам просто необходимо расслабиться, – пожимаю я плечами. Какая разница? Почему меня вообще волнует, что она обо мне думает?

Почему она здесь?

– Собираешься пожаловаться на меня начальству?

Глава 10. Деккер

Я неотрывно смотрю на Хантера. На нем тренировочные штаны и промокшая от пота футболка, что липнет к телу, несмотря на холод арены. Он не надел шлем, так что его влажные волосы завиваются на концах.

Я вижу в его глазах злость, причиной которой не становилась. А может, и стала.

Мужчины могут реагировать подобным образом на отказ… но все же за этим кроется нечто большее. В том, что я увидела, войдя на арену, нет никакого смысла.

– Не надо так на меня смотреть, Кинкейд, – бормочет Хантер, направляясь к скамейке штрафников, где оставил свой напиток с электролитами.

– Это как? – уточняю я.

Он, встретившись со мной взглядом, то ли смеется, то ли фыркает.

– С разочарованием. Осуждением. Презрением. Я к такому привык, так что побереги силы, а еще точнее – оставь при себе этот взгляд, потому что он не сработает.

– Ты что же, сегодня пробежался по словарю негативных эмоций? – уточняю я, прикрывая сарказмом смущение и злость из-за того, как повела себя прошлым вечером. – Если в этом дело, то молодец, ты выучил урок.

В ответ Хантер сжимает челюсть и откатывается назад, чтобы снова выложить в линию шайбы. Закончив, он наносит удар за ударом, каждый с невероятной точностью и здоровой долей ярости.

Покончив с первой десяткой, он останавливается, чтобы перевести дух.

Его талант и умения нельзя отрицать, как и банку у меня в руках.

– То, что ты капитан и звезда команды, еще не значит, что руководство не обратит на это внимания, – говорю я, не в силах отпустить ситуацию.

– К черту руководство.

Его ответ удивляет. Я никогда не слышала, чтобы Хантер, командный игрок и защитник, высказывался подобным образом.

– Жесткое заявление, – замечаю я.

– Как и ежовые рукавицы, в которых они меня держат.

– Ежовые рукавицы? – О чем это он? – Кажется, они платят большие деньги, лишь бы ты надевал их форму и играл в хоккей, который ты так любишь. Так что если после этого они не пристегивают тебя наручниками к шкафчику в раздевалке и не морят голодом несколько дней, ты городишь ерунду.

– Наручники, значит? – играет бровями Хантер. То, как сильно он пытается сменить тему разговора, только подсказывает мне, что я недалека от истины.

– Что происходит? – в очередной раз спрашиваю я.

– Скажем так, в последнее время мы не сходимся во взглядах, – бормочет он и делает следующий удар. Когда шайба пролетает мимо ворот, Хантер неодобрительно шипит.

– Игрок, которого сложно держать в узде, мало кому придется по вкусу. А ты, Хантер, становишься именно таким.

– Никому не нравятся непрошеные советы от тех, кто никак не связан с их карьерой, – возражает он. Упрек хоть и обидный, но заслуженный.

Проблема в том, что я действительно беспокоюсь о нем. Неужели он не понимает, что именно отсюда и проистекает моя враждебность?

Только сумасшедший сказал бы подобное, Деккер.

Я поднимаю руки, сдаваясь на милость как ему, так и собственным мыслям.

– Ты же знаешь, я желаю тебе лучшего. – Я подхожу на несколько шагов ближе по первому ряду трибун, так что стою достаточно близко, чтобы уловить заминку в его движениях и увидеть неуверенность, мелькнувшую в его глазах. Словно ему нужно с кем-то поговорить, но он не видит во мне достойного кандидата. Терпеть этого не могу.

– Что случилось, Хантер?

– Ничего. Просто… не бери в голову.

Но я вижу, что что-то не так, и он это знает. Вопрос только в том, чтобы понять, что именно не так.

– Двенадцать лет в лиге. Тебе только тридцать два, а ты уже входишь в двадцатку лучших бомбардиров всех времен. Это при условии, что впереди у тебя еще годы, чтобы продолжить играть. Ты добился подобных успехов быстрее кого бы то ни было.

– Так ты изучаешь статистику и тех, кто не является твоим клиентом? – спрашивает он.

– Моя работа заключается в том, чтобы знать лучших из лучших. – Я всего лишь говорю правду, но меня раздражает, что звучит она так, словно я подлизываюсь.

– Тогда к чему ты клонишь? – уточняет Хантер уже тише и сдержаннее.

– Ни к чему. Я просто знаю, что ты работал не покладая рук с тех пор, как вступил в лигу. Сразу после чемпионата НАСС, где у тебя все еще есть несколько рекордов, прямиком в НХЛ.

– Разве не мечта любого? Многие убили бы, лишь бы заполучить мое место. Не напрягайся зря, я все это уже слышал. И обдумал, поэтому выкладываюсь на льду всякий чертов раз.

Я медленно киваю, чтобы дать Хантеру понять, что слышу его, но все же не верю ни одному его слову. Я явно что-то упускаю.

– Но ты зол.

– И что с того? – бросает он.

– Это сказывается на твоей игре. Твоей жизни.

– Ты и половины не знаешь, – ворчит он, когда проезжает мимо.

– Я знаю, что иногда нужно сменить обстановку. Знаю, что иногда и звезды могут перегореть. Судя по тому, что я видела…

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – прерывает Хантер. Лезвия его коньков прорезают лед, когда он останавливается прямо передо мной. Нас разделяет лишь защитное стекло.

– Я зарабатываю на жизнь тем, что точно знаю. Так же как и ты, – пожимаю я плечами, стараясь выглядеть настолько безразличной к его близости, насколько только возможно. Притворяясь, что мой пульс не стал быстрее, а тело не помнит, как он поцеловал меня прошлым вечером. Пытаясь скрыть румянец на щеках из-за того, что переступила черту.

– Я хотела извиниться за вчерашний вечер, – тихо говорю я. – Я перешла все границы. Я… ты явно дал понять свою точку зрения. В очередной раз. Я прошу меня простить.

Мы встречаемся взглядами, спрашиваем и отвергаем. Как раз в тот момент, когда я думаю, что разговор окончен, губы Хантера растягиваются в легкой ухмылке.

– Тот же отель, в котором остановилась команда?

Шок длится всего несколько секунд, но я отказываюсь доставлять ему удовольствие и показывать, что он застал меня врасплох.

– Почему я остановилась в том же отеле?

– Да.

– Из-за удобства.

Дерзкая ухмылка Хантера становится шире, когда он слегка качает головой и делает шаг вперед, так что его коньки ударяются о барьер между нами.

– Что? – уточняю я, испытывая облегчение от внезапной легкомысленности, которую приобрела наша беседа. Словесная перепалка утомила меня.

– Просто пытаюсь тебя понять.

– Разве уже не понял? Я как открытая книга, – поддразниваю я.

– Открытая книга в кубе изо льда.

– Забавно, – бормочу я, обескураженная его пристальным вниманием и уязвленная замечанием, которое все же правдиво. От таких глаз, как у Хантера, сложно отвести взгляд.

– Сказал бы то же самое, но какую бы игру ты ни затевала, я всегда остаюсь в проигрыше.

– И что, черт возьми, это значит? – переминаюсь я с ноги на ногу. Это последнее место из всех, где мне нужно было бы объяснять, почему я в Чикаго. Атмосфера между нами изменилась, шанс поговорить с Хантером был упущен. – Знаешь что? Я не собираюсь становиться козлом отпущения. Судя по тому, как ушел отсюда Мейсен, ты злишься на него. Ладно. Вот и злись на него, а не на меня. Я знаю этот взгляд. Я не позволю тебе играть со мной, чтобы снова почувствовать, что ты держишь все под контролем.

Я направляюсь к выходу для игроков. Стук моих каблуков может сравниться только со стуком его коньков по льду. Как только я достигаю входа в туннель, Хантер хватает меня за руку и разворачивает к себе лицом.

– Почувствовать, что держу все под контролем? – спрашивает он, усиливая хватку так, что его грудь касается моей. – У меня всегда все под контролем.

– Кажется, это задело тебя за живое?

– Может, лучше спросишь себя, насколько хорошо все контролируешь? – Он опускает взгляд на мой рот, а затем снова смотрит мне в глаза. Я чувствую его теплое дыхание на губах. Я почти ощущаю вкус его поцелуя, но понимаю, что не могу повторить подобную ошибку.

Ни за что.

Ни в коем случае.

Не после того, что произошло прошлым вечером.

– Давай продолжим изучать прилагательные. Как насчет «раздражительный»?

Его смешок – низкий рокот, который говорит, что он готов поиграть. Это последнее, чего мне хочется в данный момент.

– Раздражительный? Как насчет «нерешительного»?

– Ты о себе?

– Нет, о тебе, – ухмыляется он и делает шаг ближе.

– Ничего подобного.

– Нет? – Его взгляд снова скользит от моих глаз к губам. – Это было огромной ошибкой, – начинает он, передразнивая меня прошлым вечером, но после прочищает горло: – Решила повториться?

– О чем ты? – Я пытаюсь освободиться, но безрезультатно.

– О том, что эта фраза кажется тебе очень удобной. Ты говорила ее и в прошлый раз, когда я тебя видел, и вчера вечером.

Правда? Я пытаюсь вернуться в прошлое: помню, как сказала подобное в лифте, но не ранее. Тогда я пыталась держать эмоции под контролем, лишь бы Хантер Мэддокс не догадался, что я не смогла не выходить за рамки наших ни к чему не обязывающих свиданий… Точнее, простого секса. Переспав в первый раз, мы пытались убить страсть новыми словесными перепалками, но в итоге только стали заниматься сексом чаще. И все затянулось на последующие шесть месяцев.

Но мы не ходили на свидания.

Любой из нас бы это подтвердил. Мы оставались друзьями с привилегиями. Когда мы оказывались в одном городе, то просто звонили друг другу… Черт, да даже находясь в разных городах, мы все равно умудрялись договориться о встрече.

Вот какая химия была между нами.

Так в чем же проблема? Несмотря на то что мы не могли оставаться в одной комнате больше получаса и не поссориться – если, конечно, не занимались сексом, – я стала зависима от Хантера. От его грубоватых манер, остроумия и его… ну, его члена, пальцев и такого восхитительно умелого языка. Но теперь я не вижу в нем ничего из этого.

– Язык проглотила, Деккер? – спрашивает он и наклоняется так, что я боюсь, что он поцелует меня. Боюсь того, что стою так близко к Хантеру на арене, а где-то совсем рядом его товарищи по команде. Но все же я не двигаюсь. Не отступаю. Я отказываюсь позволять ему одержать верх точно так же, как и прошлым вечером. – Потому что мне кажется, именно так ты себя и вела. У нас случался невероятный секс, ты вставала и говорила: «Черт, это было ошибкой», собирала свои вещи или выставляла меня вон, прикрывшись глупым оправданием о том, что тебе куда-то пора. И так до нашей следующей встречи. Мы всегда были ошибкой. Каждый раз. Пока не виделись вновь.

Меня раздражает то, что даже спустя столько времени я реагирую на его мальчишескую ухмылку и высокомерие во взгляде.

Ненавижу тот факт, что он прав. Если бы он только знал почему… Но три года назад он не стал меня останавливать, так что даже не догадывается, каких усилий мне стоил тот уход.

– Ты хочешь сказать, что мы не были ошибкой? – спрашиваю я сквозь смех, в котором пытаюсь найти опору.

– До следующего раза. – Он отпускает мою руку и скользит по ней пальцами.

– Следующего раза не будет.

– Будет, – отвечает он и начинает надевать чехлы на лезвия коньков.

– Нет, Хантер, не будет, – выпрямляю я спину. – Прошлым вечером я повела себя непрофессионально. Это было…

– Раньше тебя это не останавливало, – прерывает он. Клянусь, я вижу момент, когда все меняется: он замирает, а его обжигающий взгляд встречается с моим. – А я-то думал, ты пришла сюда, чтобы закончить начатое. Заняться сексом вместо позднего завтрака, а потом снова сказать мне, что мы были ошибкой… Но это же непрофессионально. Полагаю, ты пришла сюда не ради этого… а чтобы увидеть другую мою сторону. Ту, из-за которой секс со мной станет неэтичным.

– Ты сумасшедший, – бормочу я и, отмахнувшись от него, отступаю назад.

– Подобное было бы непрофессионально, только если бы ты собиралась завербовать меня. Спать с клиентом было бы неэтично, потому что тогда другие стали бы переживать, что я на особом счету.

– Тебе нужен новый агент. – Это заявление – самое близкое к правде из всего, что я могу произнести.

Хантер смеется, запрокинув голову.

– И почему это? С чего вдруг такое беспокойство?

– Потому что Сандерсон тебе не помогает.

– Откуда тебе знать, что он делает или не делает? Если, конечно, ты не поспрашивала вокруг в попытке выяснить, как перетянуть меня на свою сторону.

– Я приехала, чтобы проверить своих клиентов, – заявляю я и оглядываюсь через плечо, когда мимо проходит тренер и следующий за ним Катцен. Без сомнения, он собирается работать над подколенным сухожилием, которое доставляет ему много хлопот. – А ты преувеличиваешь.

– Разве? – спрашивает Хантер. Он подходит ко мне, и мы оказываемся в том же положении, что и прошлым вечером в лифте… почти соприкасаемся.

Я, не доверяя самой себе, киваю. Ненавижу тот факт, что он – единственный мужчина, способный лишить меня дара речи. Отец всегда говорил нам обращать внимание на время и место. Никогда не следует делать предложение потенциальному клиенту в неподходящее время или если место ставит нас в невыгодное положение. Когда я заходила на арену, то полагала, что мне выпадет шанс поговорить с Хантером наедине. Ведь каждому известно, что он предпочитает проводить утро один и за тренировкой.

Чего я не ожидала, так это наткнуться на его стычку с Мейсеном, на банку от пива на льду и почувствовать себя загнанной в угол колкими комментариями Хантера.

Комментариями, которые я должна научиться избегать.

– Да, – повторяю я. – Ты преувеличиваешь.

– Тогда почему бы не сделать то, чего нам обоим хочется?

У меня во рту настолько же сухо, насколько напряженным становится его взгляд.

– О чем ты? – едва выдавливаю я.

Стон, который он издает, с таким же успехом передает и мои чувства, поскольку еще какое-то время вибрирует между нами.

– Стоит ли нам закончить то, что мы начали прошлым вечером?

– Я же сказала, что не собираюсь с тобой спать. Все изменилось. Я уже не та, что три года назад.

– Может, ты и изменилась, но химия между нами осталась прежней. Время не уменьшило желание.

– Ты ведешь себя нелепо. – Я делаю шаг назад, но натыкаюсь на стену. Конечно, за моей спиной стена. В конце концов, почему бы и нет, верно?

– Разве? Если ты не пришла сюда, чтобы увести меня у Сандерсона, у нас нет причин не вспомнить давно забытое прошлое.

– Хочешь сказать, давно забытое пошлое? – уточняю я.

– А вот и эта улыбка.

Черт. Не делай этого, Хантер. Не заигрывай со мной. Не будь обольстительным. Не будь милым.

– Пусть нам и было весело…

– А вот и это словечко.

Я раздраженно вздыхаю.

– Мне нужно работать.

Я ожидаю, что Хантер остановит меня, ведь он из тех мужчин, что обычно получают желаемое, но он позволяет мне пройти по коридору, ведущему к секции для посетителей.

– Еще кое-что, Декк.

– Да? – поворачиваюсь я к нему. Он с клюшкой в руке и с самодовольным выражением на лице стоит в начале туннеля, а за его спиной все еще видно каток. Если бы я могла сделать фото, оно бы в точности передавало суть Хантера.

– Так зачем ты пришла сюда этим утром? Если не для того, чтобы завербовать меня, и не для того, чтобы переспать со мной… Тогда зачем?

Черт.

– Я же говорила, что поеду с командой до следующей локации.

– Это все еще не объясняет, зачем ты искала меня.

Засранец. Ему нужен ответ? Что ж, он его получит.

Я направляюсь обратно, но останавливаюсь, когда Хантер стягивает через голову футболку. Обычно под ней скрываются защита для шеи и майка, но в этот раз лишь обнаженная оливковая кожа. Кожа, под которой проступают рельефные мускулы. Одно плечо Хантера покрыто татуировкой, под которой тянутся шрамы, свидетельствующие об ужасном событии.

Шрамы, которые я обводила пальцами. Татуировки, которые я покусывала зубами.

Когда я отрываю взгляд от открывшегося передо мной зрелища, то вижу, как Хантер вскидывает бровь. В каждой черте его лица снова отражается насмешка.

Он определенно играет со мной.

– Я пришла, чтобы поблагодарить тебя.

– За все время нашего разговора эти слова так и не слетели с твоих губ. Поэтому я сомневаюсь, что причина в этом.

– Просто Мейсен был здесь. Да и пивная банка сбила меня с толку, – бормочу я.

– Банка в мусорном ведре, а Мейсен ушел. – Он упирает руку в бок и поднимает брови. – За что ты хотела меня поблагодарить?

Я прочищаю горло.

– За то, что помог убедиться, что Чед мне не пара.

– Как это? – спрашивает Хантер.

Каким-то образом я неправильно преподнесла то, что предполагалось как невинный комментарий, и теперь оказалась в тупике. Как на такое ответить? Как объяснить ему, что я чувствовала себя более живой в те несколько мгновений, когда его губы касались моих, чем за все время, что встречалась с Чедом? Встречалась? Может, лучше сказать «составляла ему компанию»?

Потому что теперь на меня вопросительно смотрят голубые глаза, а я не могу ответить без того, чтобы не раскрыть карты. Как в профессиональном, так и в личном плане.

– Потому что… Я… когда мы были в лифте, я пропустила звонок от него, – лгу я. И мысленно закатываю глаза. Пропустила звонок? Пффф.

– Что-то я не понимаю, – улыбка Хантера становится шире.

Черт.

– Ну, мужчина, который готов за меня бороться, перезвонил бы. Он бы…

– Поцеловал тебя так, как я? Вот зачем ты пришла?

– Нет, совсем нет. – Да, именно за этим.

– Продолжай так думать, – говорит он, а затем машет кому-то поверх моего плеча. – Погоди. Хочу, чтобы ты на кое-что взглянула. – Он делает несколько шагов и оказывается со мной плечом к плечу. – Дело точно в поцелуе.

– Хантер…

– Не за что.

Не говоря больше ни слова, он стучит коньками по направлению к зоне для игроков, пока я смотрю ему вслед и недоумеваю – как ему удалось выйти победителем, когда первоначально все козыри, даже те, о которых он не догадывается, были у меня.

Но разве с нами не всегда так?

Ну то есть с ним и со мной.

Нет ведь никаких «нас».

И никогда не будет.

И никогда не может быть. Даже если речь идет только об одной ночи.

Черт, Хантер манипулировал мной как хотел – вынудил отвечать на его вопросы, когда я так и не получила ответов на свои.

С ним явно что-то происходит.

Агент внутри меня хочет разобраться, что именно, чтобы после использовать полученные знания в своих интересах – позаботиться о проблеме, решить ее путем переговоров и показать Хантеру, как я хороша в своем деле.

Женщина же внутри меня волнуется о нем, потому что кто знает, как долго он сможет продержаться и как далеко зайти, прежде чем произойдет выгорание.

Глава 11. Деккер

Я бросаю взгляд на первую страницу еженедельного отчета, который пришел на почту, и кривлю губы. И что мне написать? Как ответить? Что мне не удалось с ним сблизиться? Что он и понятия не имеет о происходящем? Что я поцеловала его?

Что хочу поцеловать его снова?

Черт.

Вместо того чтобы написать хоть что-нибудь, я просто закрываю вкладку. Слишком рано о чем-либо отчитываться.

Глава 12. Хантер

– Привет, мам. Просто звоню, чтобы узнать, как Джон. – Я откидываюсь на прислоненные к изголовью кровати подушки. Еще один день. Еще один отель. Та же жизнь.

Ее нервный смешок выводит меня из себя.

– С ним все в порядке. Просто простудился. Наверное, нахватался микробов. Я ходила в магазин. Хотела купить кое-что, чтобы мы смогли приехать на твою игру. Возможно, я подцепила там что-то и принесла домой.

Господи, так или иначе в болезни Джона всегда виноват я.

– Микробы повсюду. Их невозможно избежать.

– Но Джон такой хрупкий и…

– Могу я с ним поговорить? Наденешь на него наушники?

– Знаешь, иногда эта штуковина не работает.

– Тогда можешь приложить телефон к его уху? – спрашиваю я, пока провожу рукой по волосам и смотрю на вид за окном.

– Отец интересовался, получил ли ты его сообщения. Он говорит, что ты не отвечаешь.

И мне снова не дали поговорить с братом. Пора бы перестать удивляться, но я все же не могу с этим справиться. Спасибо, мам.

А что насчет сообщений от отца? Думаю, я не отвечаю ему вот уже лет десять, но он все продолжает их присылать, будто ничего не замечает.

Хотя родители вообще мало что замечают, когда дело касается меня.

– И как предлагаешь ответить? – уточняю я. – Спасибо за негатив? За критику? Что именно мне ему написать? – усмехаюсь я. Невероятно, сколько токсичности мне нужно вынести, чтобы просто поговорить с братом.

– Он желает тебе только хорошего. Ты же знаешь, что добился всего именно благодаря ему.

– Джон, мам. Могу я поговорить с Джоном? – Мое раздражение достигает небывалого уровня.

– Да. Конечно. Не помню, когда в последний раз ты звонил, чтобы узнать, как он.

Два дня назад.

Два гребаных дня. А до этого еще столько же.

На другом конце провода раздается шарканье: она подключает гарнитуру к телефонной линии, чтобы брат мог меня услышать.

– Ладно, все готово, – сообщает мама, чей голос теперь звучит отдаленно.

– Эй, Джей. – Я внезапно успокаиваюсь и делаю паузу, потому что слышу в голове его голос, чувствую, как брат-близнец отвечает мне. Господи, как же я по нему скучаю. – Просто хотел узнать, как ты. Уверен, мама сводит тебя с ума своей заботой и тем, что повторяет одно и то же по сотне раз. Я тебя понимаю. Поверь мне. – Прикрываю глаза и на мгновение прислушиваюсь к жужжанию аппарата искусственной вентиляции легких. – Сегодня вечером мы играем против «Рэмпейдж». Эти парни – гребаные придурки, но я буду крепко держать клюшку, как ты и учил. Игра обещает быть сложной. Фергюсон знает, как меня обойти. Как будто предугадывает мои действия раньше, чем я сам пойму, что собираюсь делать. И защита у них сильная. Мы работали над тем, чтобы через нее пробиться. Похоже на то, как ты раньше обводил противника вокруг пальца. Идеально для них, но чертовски сложно для меня.

Я, как обычно, болтаю с братом около часа, при этом думая, что веду себя как последний осел: рассказываю ему о вещах, за которые он готов убить, и обращаюсь с ним так, словно у него больше нет шансов.

Хуже всего то, что я звоню ему, потому что действительно хочу этого, ведь он – единственный человек, способный свести мою злость на нет. Но стоит мне положить трубку, как я задумываюсь – не подпитываю ли своими звонками его гнев.

Глава 13. Деккер

Что-то не так.

Не знаю точно что, но Хантер играет совсем не так, как в прошлый раз.

Он не может предсказать следующие несколько передач противника прежде, чем они происходят. Никакой зрелищности – он только уворачивается от защитников, при этом не выпуская шайбу. Никакой свирепой решимости забить гол.

Обычно мне глаз от него не отвести, потому что легкость, с которой он играет, приводит в восторг. Сегодня же я морщусь всякий раз, когда шайба оказывается у него. Как если бы он был лучшим в команде, занявшей первое место, поэтому тренер велел ему сдерживаться и двенадцать раз отдать шайбу кому-нибудь еще, чтобы не разгромить слишком быстро куда более слабую команду.

Но Хантер не пытается забить.

Нет, вместо этого он передает шайбу кому-то еще и откатывается назад, будто не является центральным нападающим.

Играй «Лесорубы» на собственной арене, зрители бы освистали его за каждую передачу. Здешняя же публика, хоть и чувствует, что что-то не так, продолжает радоваться, ведь подобное поведение им только на руку.

Кто-то сбросил короля террора с трона, а это нехорошо.

Когда мой телефон начинает вибрировать, я рада отвлечься от счета, что отображен на табло.

Леннокс.

Грустно, что даже не ответив, я уже готовлюсь защищаться.

– Эй, Лен, – говорю я, отходя в дальний угол зоны для прессы и зажимая второе ухо пальцем. – Что стряслось?

– Просто звоню узнать, как ты.

– С какой целью?

– Просто так, – отвечает она, но я провела с ней достаточно времени, чтобы понять – она что-то разнюхивает.

– Так ты позвонила, чтобы узнать, как у меня дела? – Не припомню, когда в последний раз кто-то из моих сестер делал подобное.

– Да, а еще… ладно, не бери в голову.

Ну вот, приплыли.

– Что такое? – Честно говоря, она выбрала не лучший момент.

Команда противников забивает, и толпа приходит в неистовство. Я, стоящая на задних рядах, вытягиваю шею, чтобы посмотреть повтор на гигантском экране. Удачный удар.

– Кто забил? – спрашивает она.

– «Патриоты».

– Фу, – отвечает Леннокс, и я улыбаюсь, пока не вспоминаю про то, как она пыталась притвориться скромницей.

– Что тебе надо, Лен?

– Просто хотела узнать, как продвигаются дела с Мэддоксом.

– Я уже пообщалась с ним, но не о нас.

– О нас?

– О КСМ, – раздраженно уточняю я.

– Да, конечно, – отвечает она, но звучит совсем не убедительно. – Со стороны отца было неправильно поручать тебе Мэддокса.

Я открываю рот, но снова прикрываю его. Мне хочется сказать многое – согласиться, попросить сочувствия, рассказать о том, каково было снова увидеть Хантера, но я не делаю этого.

– Это же бизнес. Я справлюсь.

– Не забывай об этом.

– В смысле? – фыркаю я, выпрямляя спину.

– Ведь между вами был не только секс.

– Спасибо, что заметила, но ты не права. Только секс между нами и был. – Разве мои чувства к нему были настолько заметными?

– Я не то хотела сказать. Просто я знаю, что тебе пришлось нелегко.

– Ничего страшного, мне не впервые причинили боль.

– Легко сказать, но трудно сделать, – бормочет она.

– К чему ты клонишь? – интересуюсь я, готовая закончить этот разговор как можно скорее.

– Если переспишь с ним, все кончено. – Ее прямолинейность могла бы застать меня врасплох, но этого не происходит. Леннокс всегда недоставало деликатности. В ответ я лишь молчу. – Не хочу портить веселье, но если переспишь с ним…

– Не беспокойся.

– …тогда другие клиенты решат, что он пользуется особыми привилегиями…

– Ты что же, отчитываешь меня? – произношу я сквозь смех. – После того фиаско, что случилось, когда ты переспала с Харди? Серьезно?

– Это совсем другое дело. На этот раз ставки слишком высоки.

Когда она замолкает, на арене начинает играть песня, которой подпевают зрители. Я же только рада отвлечься.

– А кого ты должна привести в «Кинкейд»?

Из-за того что она молчит, я даже наклоняюсь, как будто могу слышать то, чего она не произносит… и жду.

– Я еще не знаю.

– То есть не знаешь?

– Папа сказал, что нам следует переманивать клиентов по одному. Чтобы все не выглядело как поглощение врагом… или же он привел другую странную аналогию.

Я смотрю на игру, что разворачивается передо мной. На «Лесорубов», что проигрывают не без помощи Хантера.

– Так получается, я…

– Любимчики учителя всегда первыми получают шанс повеселиться, – напевает Леннокс. Она позвонила, чтобы позлорадствовать… или убедиться, что я все не испорчу, потому что, давайте будем честными, когда она думала о ком-то, кроме самой себя?

Что бы она делала без модных штучек, которые входят в обязанности спортивного агента, если бы КСМ разорилась? Бог ты мой, это лишило бы ее внимания, которое она всегда так жаждет заполучить.

Я не наивна, так что понимаю – ее беспокойство хоть и искреннее, но в основе его лежат эгоистичные причины.

Но что же задумал мой отец? Понятно, почему он не хочет объявлять Сандерсону открытую войну, но разве это настолько важно, чтобы я позабыла о собственной жизни?

– Мне пора, – бурчу я.

– Нет, подожди.

– Что? – бросаю я. – Разве ты можешь сказать что-то еще, в чем не будет прятаться двойного смысла?

– Послушай, наш разговор не задался. С самого начала.

– Мне все равно, Лен. Мне нужно досмотреть матч, а потом поговорить с клиентом.

– Выслушай меня. – Закончить звонок мне не позволяет только тон ее голоса и тот факт, что я заменила сестрам мать.

– У тебя две минуты.

– Я знаю, что он тебе нравится, Декк. А еще я знаю, как ты себя ведешь, когда сближаешься с кем-то, – продолжает Леннокс. Я все еще не понимаю, к чему она клонит. – Из-за мамы, из-за той боли, что мы испытали, тебе легче оттолкнуть тех, кого любишь, чем смотреть, как все это закончится.

– Я его не люблю, – фыркаю я от нелепости ее слов.

– Но любила, когда ушла от него. – Голос Леннокс становится более мягким, и она продолжает прежде, чем я успеваю ее остановить: – Можешь пререкаться со мной сколько хочешь, можешь говорить, что ничего не чувствовала к нему, но той ночью, когда ты вернулась домой, я осталась у тебя. Я видела твой взгляд. Знаю, тебе было больно и может, только может, ты страдала, потому что испугалась и так и не призналась ему. Ты боялась, что если он ответит на твои чувства, тебе придется столкнуться с собственными страхами. Придется впустить кого-то в свою жизнь.

Я совсем забыла об этом. О том, что она была в моей квартире, когда я вернулась. Двадцать вопросов, которыми она засыпала меня в попытке узнать, что случилось. И те двадцать раз, когда я, пожимая плечами, утверждала, что со мной все в порядке. Ее пристальный взгляд и то, как я разозлилась, когда в ее голосе послышалось сочувствие. Потому что из-за этого слезы, которые я так старалась сдержать, только сильнее жгли глаза.

Будь проклят мой отец за то, что поручил мне завербовать Хантера.

Старые чувства лучше оставить в прошлом.

– Лен…

– Я лишь хочу сказать, что если решишь переспать с ним… решишь упустить его в качестве клиента и не выполнить поручение папы… уж лучше пусть это будет не только из-за секса. Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.

– Мне пора идти.

– Уверена, что так и есть, – тихо ответила она, даже не пытаясь спорить.

Положив трубку, я усаживаюсь на прежнее место, но совсем не слежу за игрой.

Лучше бы тебе в этот раз открыться и рассказать ему о своих чувствах.

Я привыкла паниковать при одной мысли об этом, но не привыкла осознавать, что кто-то еще видел и знал о том, что со мной происходило… Не уверена, как именно отношусь к этому.

В чем я точно уверена, так это в том, что бессмысленная погоня за Хантером превратилась в нечто большее.

Я поняла это в ту самую минуту, как увидела его.

Поняла, что в этот раз не обойдется без потерь.

И, скорее всего, мне придется пожертвовать своим сердцем.

Вот черт.

Глава 14. Хантер

– Что это, мать твою, было, капитан? – спрашивает Фрэнки и намеренно толкает меня в плечо, когда я прохожу мимо него в раздевалке.

Я не останавливаюсь, чтобы не поддаться бушующей внутри меня ярости и не наброситься на одного из этих придурков. Парни, которые когда-то были мне друзьями, мои товарищи по команде, теперь призывают меня к ответу. Я сделал именно то, чего они и хотели, – превратился в дурацкого повелителя передач, но, разумеется, и этого им мало.

– Тебе нехорошо? – спрашивает Катц.

– Щиколотка снова не дает покоя? – подключается Каллум. – Или колено?

Мне проще смотреть на собственный шкафчик, чем на ту ерунду, что происходит вокруг, на их замечания в мой адрес.

Мейсен подталкивает меня плечом, но я отказываюсь отвечать на его взгляд, который так и говорит: «Ты подвел нас».

– Ты что, пытался сфабриковать наше поражение? – кричит кто-то сзади, когда я наконец оказываюсь перед своим шкафчиком. – И сколько же денег ты против нас поставил?

За шуткой следует взрыв смеха, но я-то понимаю, что никто бы не стал говорить подобного, сначала об этом не подумав.

Неужели они действительно думают, что я стал бы ставить против своей же команды?

Да пошло оно все.

Как и множество раз до этого, я открываю шкафчик, и первое, что вижу, – экран моего телефона, который мигает, как рождественская елка. Определенно из-за кучи сообщений о том, каким разочарованием я стал для Мэддоксов. О том, что Джон никогда бы не сыграл так плохо. Одно за другим они подстрекают меня потерять самоконтроль, точно так же, как и товарищи по команде, что сверлят взглядами мою спину.

Я не обращаю внимания на сообщения. Никогда не обращал.

По крайней мере, так я говорю себе.

Я поворачиваюсь и вижу, как все вокруг таращатся на меня. В их позах – поражение, на лицах – ярость. Все покрытые потом и в той или иной степени раздетые, они все же неотрывно смотрят на меня. В гневе. Это неправильно. Все было не так, когда два года назад я решил играть за «Лесорубов». Тогда они приняли и меня, и мою агрессию с распростертыми объятиями. Они знали, что я собирался поднять уровень игры, довести команду до кубка. И то, что теперь они подозревают, будто я поставил против них, выводит меня из себя.

– В чем проблема? – кричу я, выставляя руки, готовясь махать кулаками. – Разве не этого вы все просили, когда отправили Мейсена поговорить со мной? Чтобы я был командным игроком? Чтобы делал передачи и убедился, что каждый из вас дотронулся клюшкой до шайбы? Вы хотели чертовой идиллии и получили ее. – Я встаю на скамейку. – Что? У вас нет права стоять тут и выглядеть так, словно кто-то повесился, потому что вы получили именно то, о чем и просили.

Они все еще смотрят на меня: новички поджимают хвосты, а такие же закаленные игроки, как я, стоят на своем.

– И что вы теперь скажете? – Мой голос срывается на крик, и я ненавижу нотки паники, что появляются в нем. Ненавижу то, что меня все еще тошнит, хотя я и сделал именно то, что намеревался. Я смотрю на людей, ради которых работал в поте лица, ради которых растил мускулы, и презираю разочарование в их взглядах. Взглядах, что направлены на меня.

– Бешеный пес…[9]

– Вот не надо. Не притворяйтесь, что не отправляли Мейсена, чтобы сообщить мне, что я слишком эгоистичен, агрессивен, слишком похож на самого себя. Потому что знаете что? Как только я перестаю таким быть, никто из вас не спешит выступить и взять игру в свои руки. – С глухим стуком я бросаю перчатки в шкафчик. – Может, вам стоит спросить себя, в чем дело?

От злости у меня дрожат руки. Мне нужно убраться отсюда, пока я не сделал что-то, о чем потом буду жалеть. Пока я не усугубил то, что уже натворил.

Нет в мире худшего чувства, чем то, когда я теряю над собой контроль.

Нет.

– Мэддокс. Ко мне в кабинет. – Голос тренера Юнгера разносится по раздевалке, и пока я смотрю на него, все смотрят на меня. – Сейчас же.

– Чушь какая-то. – Я спрыгиваю со скамьи, пинаю шкафчик и шагаю к двери, которую Юнгер держит для меня открытой.