И тут пришла беда бесплатное чтение

Глава 1

Змей спал. Годы и века проносились незамеченными мимо него, погребённого в исполинской ледяной глыбе на самом дне мировых вод. Мысли его были тяжёлыми и вязкими, как чёрная вражья кровь, и силы давным – давно покинули его тело.

Ему снились годы величия, снились жертвы, что приносили ему верные слуги, снились сражения с Жо̀гом – о, как сладки были победы! – снились девки, тёплые, мягкие, с круглыми бёдрами и длинными косами, снились его дети – мелкие смешные змеёныши, не те жалкие их земные подобия, а настоящие, первородные змеи…

Он забывался в сладких грёзах, и оттого в те краткие мгновения, когда рассудок возвращался к нему, бурей взвывала почти позабытая ярость.

– Меро̀ва, гадина, – тихо шипел он, едва – едва ворочая языком, – как посмела… Уж я тебе отомщу… Отомщу…

И он воображал в своих снах кровавую баню, что устроит после того, как выберется. Все они попляшут у него – и эти вымески, что называют себя нынче богами, и предатели – людишки, и эта дурная баба!

Мимо проплывали годы и века.

И вот однажды, в день, полный огня и колдовства, лёд треснул.

Глава 2

*

Крытая повозка неприятно подпрыгивала на каждом камне и лихо проваливалась в ухабы, тряслась так, что Евсею казалось, будто он всё ещё плывёт на корабле по быстрым порогам реки Горькой. Он судорожно поправил узелки с вещами и бросил взгляд на дальний угол, где прикрытые соломой лежали величайшие драгоценности, что удалось увезти с собой из славного, богатого Валио̀ра – книги и Знаки. Учитель, словно почувствовав его недовольство, на секунду обернулся с неизменной ласковой улыбкой, всегда царившей на его губах, и кротко сказал:

– Потерпи ещё немного, Евсей. Скоро уже у ворот будем.

От этой кроткой улыбки, полной благого смирения и тихой радости, Евсей даже устыдился своей слабости. Учитель, как всегда, думал об их безопасности и покое, потому – то и поехал длинной и неудобной объездной дорогой, а не короткой прямоезжей.

– Главная дорога в лес сворачивает, – объяснял он ученику ещё с месяц назад, когда тот только – только решился ехать с ним из обжитой, но неприветливой столицы в далёкие, ещё более неприветливые города на правом берегу Бѐлии, – тот, что местные зовут Лисьим. Там уже без малого сотню лет полноправные хозяйки – ведьмы. Не думаю, – лукаво улыбнулся он, – что они нам обрадуются.

– Но господин, – робко возразил ему Евсей, – разве им есть до нас дело? Не сидят же они, как разбойники, на большой дороге – глядишь, и не заметят нас.

Учитель лишь грустно покачал головой.

– Всё не так просто, – задумчиво глядя в окно княжьих хором, сказал он, – я не ведаю границ силы той, что властвует там. Местные зовут её Огненной ведьмой – да ты, наверное, слышал о ней?

Евсей зябко повёл плечами. Княжеские дружинники, советники и слуги говорили о ней шёпотом, боясь упоминать даже её имя. Сказывали, будто ещё давно, в молодости, она спалила родную деревню, а после почти подчистую выкосила столицу вместе с молодым князем.

– Ну вот, – кивнул учитель, – не хотелось бы столкнуться с ней вот так сразу – кто знает, чем эта встреча обернётся. А вот если через господина посадника с ней знакомство свести – так, глядишь, миром с ней заживём, а то и дружбу наладим… Знаешь, – хитро улыбнулся он, – очень уж мне интересно об их колдовстве послушать.

Евсей тогда лишь молча кивнул головой – предосторожность никогда не бывает лишней. Теперь они блуждали по желтеющим полям, мёрзли и порой застревали в вязкой осенней грязи. Дороги сливались тонкими потоками в безбрежно – жёлтом море, и несколько раз они путались, сворачивали не туда, но, к счастью, быстро это понимали и возвращались обратно. Евсею начинал мерещиться упрёк в грустно повисших ушах вёзшего их ослика.

Учитель вдруг что-то нервно забормотал себе под нос и, развернув старую, потрёпанную карту, сощурился, прикрыв глаза ладонью.

– Кажется, мы снова сбились, – виновато сказал он, – прости, моя вина…

– Боюсь, если бы нас вёл я, – со смехом ответил Евсей, – мы давно оказались бы в землях Юэ.

Учитель растянул губы в слабой улыбке и легонько потянул поводья.

– Давай – ка, милый, – негромко принялся он уговаривать осла, – я знаю, нелегко тебе, но потерпи ещё немного…

Подул прохладный ветер, напоенный запахом влажной земли. Евсей поплотнее завернулся в плащ, как вдруг до его слуха донёсся слабый, едва слышный стон – даже не стон, отзвук его. Он торопливо приподнялся и огляделся по сторонам – но вокруг лишь тихо клонила головы рожь.

– Ты слышал? – Встревоженно спросил он.

– Что? – Рассеянно отозвался учитель, поглаживая маленького упрямца по серой шёрстке.

«Показалось, наверное», – подумал Евсей, нерешительно усаживаясь обратно, как вдруг снова – ах…На этот раз громче, и учитель тоже поднял голову.

– Теперь услышал. – Коротко сказал он и соскользнул с повозки.

Евсей двинулся следом за ним. Он держался чуть позади учителя, сжав в руке рукоять короткого ножа – мало ли что случается на большой дороге, может, злые духи дурачат их…

Сначала ему показалось, что на земле возвышается небольшой зелёный холмик, что колышется под напором усилившегося ветра, но после, приглядевшись, понял – это было живое существо. Оно лежало, скорчившись, свернувшись в клубок от боли и тихо стонало. Завидев его, учитель на миг остановился, а после почти бегом устремился к нему.

Кожа существа напоминала серо – зелёную кору молодых деревьев. У него были вьющиеся зелёные волосы, блестящие на солнце, и маленькие загнутые рожки. Одна из тонких ног, покрытых той же зелёной шёрсткой и заканчивавшихся копытцами, была зажата в стальной капкан. Под ним уже растекалась лужа чёрной крови – кажется, он уже немало времени провёл в плену. Учитель опустился перед ним на колени, не боясь запачкать одежды, и существо подняло на него глаза – ярко – ярко зелёные, со светлыми прожилками и странно – вертикальными зрачками, затуманенные болью. С трудом разомкнув пересохшие губы, он попытался что – то сказать, но получилось у него лишь тихое хрипение.

– Кажется, это дро̀жек, – неуверенно сказал Евсей, – отчего он не может освободиться?

Он слышал о нечеловеческой силе лесных духов – говорили, что они голыми руками рвали толстые железные цепи.

– Ловушка дефѐнторов, – сквозь зубы процедил учитель, – посиди с ним Евсей, я до повозки сбегаю.

Тот безропотно опустился на колени, пока учитель бегом устремился назад, туда, откуда они пришли. Поглядев в полные мольбы глаза существа, он робко положил ему на голову руку и провёл по мягким кудрям.

– Не бойся, – сказал он по – белийски, с трудом перекатывая на языке слова речи, когда – то давно бывшей ему родной, – скоро мы освободим тебя.

Дрожек с усилием кивнул и прикрыл глаза. Евсей убрал руку и накрыл ей светло – зелёную руку с тонкими, подрагивающими пальцами. Ловушка дефенторов – охотников на слуг Пѐсмноса, носителей слова Кало̀са – была одновременно проста и очень хитра. Небольшие капканы с острыми зубами ковались из освящённого железа, и отворить их можно было лишь особым Знаком, который они держали в секрете… К счастью, его учитель был воистину всеведущим.

Вскоре он вернулся, неся в руках кованый Знак и бурдюк с водой. Миг – и несчастное существо было свободно. Учитель брезгливо отбросил в сторону капкан и поднёс горлышко к губам дрожека. Тот жадно припал к ней и, кажется, вовсе не замечал, что вода текла по его лицу на шею и мочила белую рубаху – пил, не отрываясь. Лишь когда в бурдюке не осталось ни капли, он утёр лицо рукавом и кивнул.

– Воут спасибоучки, гоуспода, – сказал он тихим, но уже не таким страшно – хриплым голосом, – поудвезли б вы меуня ещё до леуса – так я б даже боугов… А, – махнул он рукой, – какие боуги, что это я… Благоударен я буду, воут!

– Конечно, – кивнул головой учитель, – не бросим же мы тебя на дороге! У меня есть мази, лекарства – могу помочь тебе.

– Неутушки, спасибо, – слабо помотал тот рогатой головой, – лучше моуей веудьмы никто не леучит – поумогите тоулько доубраться до неуё.

– Конечно, – добро улыбнулся учитель, – Евсей?

Тот торопливо забрал у него Знак и бурдюк, и учитель подхватил застонавшего дрожека на руки.

Глядя на лесного духа, привольно развалившегося на соломе повозки и вытянувшего перемотанную ногу, Евсей не знал, что и думать. Любой из верных служащих Калоса сказал бы – дрожек – творение Песмноса, падшего, предавшего в гордыне своего создателя, должно было дать ему умереть… Потому он и ушёл из Бо̀нума* с учителем.

– Давай я всё – таки дам тебе мазь, – сказал он, – тебе же больно.

Дрожек сверкнул на него зелёными глазищами.

– Ну, коуль хоучешь, – протянул он и с усилием подвинул копыто ближе к Евсею, – мажь.

У кромки леса он оживился. Вертел головой, приподнимался на локтях, ёрзал, морщась от боли.

– Воут они! – Прошептал он, точно не веря в это – Моуи братья!

В самом деле, приглядевшись, Евсей разглядел несколько макушек, выглядывающих из – за деревьев – таких же зелёных, как и у их дрожека.

– Яра! – Вдруг радостно вскрикнул дух. – Это я! Оуни меуня спасли!

И почти в тот же миг рядом с их повозкой оказалась женщина – будто соткалась из воздуха, вышла из ниоткуда. Её чёрные кудрявые волосы лежали на широких плечах, а болотисто – зелёные глаза, казалось, прожигали насквозь. Евсею немедленно захотелось съёжится и уползти подальше, скрыться под соломой в углу повозки – о, он прекрасно понял, кто она… Огненная ведьма, встечи с которой учитель так опасался.

– С дороги сбились, добрые молодцы? – Спросила она хрипловатым голосом, не дав им раскрыть и рта.

– Яра, – ласково сказал дрожек, – это не оуни. Эти люди поумогли мне, правда – правда!

Взгляд её не потеплел ни капли, но она кивнула головой в сторону леса, и воздух наполнился радостными возгласами и причитаниями. Дрожеки хлынули к ним зелёной приливной волной, окружили со всех сторон. Они радостно тянули руку к своему брату, звонко смеялись и роняли крупные хрустальные слёзы, глядя на рану брата, на них же с учителем косились с подозрением. Евсей против воли поёжился – ему казалось, ещё миг – и ведьма натравит на них своих приспешников, и их разорвут в клочья, и останутся они лежать безымянными трупами в широком Белийском поле…

Учитель тепло улыбнулся всем.

– Рады помочь тебе, славный господин, – кивнул он дрожеку, – наши братья порой бывают… чересчур жестоки.

– Забирайте эту бестолочь, – кивнула Яра, и на шее её зазвенели длинные металлические бусы, – вам, может, помочь на дорогу выбраться? Вы же в Зубѐц едете?

– Верно, госпожа, – склонил голову учитель, и Евсей крепко – накрепко стиснул зубы, – но мы сумеем добраться сами – тебе нужно помочь вашему другу. Думаю, мы волею Калоса свернули с нужной тропы – он привёл нас к тому, кому нужна была наша помощь, нынче его же благословением и до города доберёмся.

Ведьма пристально глядела на них несколько мгновений, а после усмехнулась.

– Славно, – только и сказала она и двинулась следом за зелёной процессией, ловко перехватившей брата на руки.

Тот о чём – то оживлённо болтал, позабыв про боль, и вдруг обернулся к ним и крикнул:

– Век вашей помощи не забуду! Коль нужно будет что – то – приходите, пособлю!

Лишь когда все они наконец скрылись за тёмными стволами деревьев и повозку вновь окутала тишина, Евсей позволил себе выдохнуть и ощутил, как ослабевает внутри туго натянутая тетива.

*Валиорская школа – пансионат

Глава 3

*

Наблюдая за медленно приближающимися каменными воротами, Евсей чувствовал, как внутри него наливалось тепло – после пережитого страха он мечтал лишь о вкусной еде и мягкой кровати.

У ворот стояли, оперевшись на бердыши, двое стражников в высоких шапках, обитых мехом, и нарядных алых кафтанах.

– Кто такие? – Крикнул один из них зычным голосом. – С чем пожаловали?

Учитель остановил повозку.

– Валиорские книжники, носители слова Калоса, господин, – смиренно отозвался он, – при мне грамота от вашего посадника, боярина Святослава Гневича – он звал нас погостить.

– Ты языком – то не трепи, – грубо перебил его старший из стражников, – ты грамоту показывай.

Учитель терпеливо улыбнулся ему.

– Друг мой, – повернулся он к Евсею, – будь добр, покажи доброму господину приглашение.

Евсей кивнул и торопливо полез в тайное отделение. Он знал, отчего им не были рады – о предстоящей войне Валиора с Белией давненько ходили слухи… Да и ловушка дефенторов, оставленная неподалёку от города, ничего хорошего не обещала.

Стражники разглядывали грамоту долго – пыхтя, вертели в руках, пристально вглядывались в каждую закорючку, разве что на зуб не пробовали. Наконец, старший из них почесал затылок, сдвинув шапку на лоб, и изрёк:

– Печать вроде всамделишняя, посадника…

– Ну что, господа, можем ли мы в город въехать? – Смиренно спросил учитель.

Старший сплюнул на землю и обернулся к товарищу.

– Сбегал бы ты, Вторак, ребятам крикнул, чтоб они ворота открывали.

Вторак кивнул и унёсся, звонко стуча каблуками по мощёной мостовой. Пару минут стояли в молчании – слышно было лишь как фыркает ослик, выдыхая из ноздрей пар, да как сопит стражник.

– Скажи мне, добрый господин, – обратился к нему учитель, – не было ли у вас здесь недавно посланников из Валиора?

Тот ядовито ухмыльнулся в усы, но ответил:

– Были эти… плащовники, – это слово он выплюнул с особым презрением, – так что знаем мы вас, книжников и носителей слова! Ты гляди, – погрозил он учителю бердышем, – станешь озоровать – я тебя вот этой штукой…

Учитель выглядел искренне огорчённым.

– Мне жаль, добрый человек, – тихим голосом начал он, – что служители Калоса так сильно разочаровали вас. Даю честное слово, – он вскинул горящие глаза на стражника и прижал руку к сердцу, – что ни у меня, ни у моего ученика нет дурных намерений. Ваш народ, ваши обычаи, – он начал запинаться, как с ним случалось в моменты сильного волнения, – вызывают у меня лишь восхищение и безмерное уважение.

Стражник заметно растерялся.

– Да ну ты это… – Он снова почесал затылок. – Веди себя пристойно, и ничего тебе не будет.

Ворота начали медленно распахиваться, приоткрывая вид на шумные и пёстрые улицы города.

– Спасибо, добрые люди, – попрощался учитель, – счастливой службы вам. – И легонько тронул вожжи.

Ослик послушно тронулся. Евсей заполз в повозку, оставив снаружи лишь голову, и восхищённо глазел по сторонам.

За воротами города почти сразу их встречала пёстрая ярмарка, благоухающая свежей выпечкой, спелыми яблоками и хмельным пивом. После долгой дороги в поле, где словом можно было перемолвиться только с учителем да с перелётными птицами, Евсей немного растерялся от окруживших их шума и гомона.

Сновали наряженные женщины и мужчины, со всех сторон был слышен клич торговцев, завлекающих поглядеть на товар – на пуховые платки, стеклянные бусы, расписную посуду. Меж рядов прыгали скоморохи в пёстрых рубахах и звенящих колпаках, шумно, до звона в ушах дудели в гудки, распевали частушки под простенький наигрыш гудков и утаскивали зевак в свой хоровод. Пару раз подскакивали и к ним, и тогда Евсей торопливо прятался под навес, оставляя учителя вежливо им отказывать. Ему непривычны были такие гуляния – в домах Калоса они считались непристойными. Слишком разнузданные, слишком громкие, в таких плясках легко позабыть о чистоте души… Учитель же, напротив, говорил, что без праздника душа засыхает, как виноградные лозы без дождя.

На них косились – с любопытством, но без особого страха – кажется, и без них хватало пришлых гостей.

Все дороги ручейками стекали к главной площади, где на высоком помосте стоял суровый идол – старик, закутанный в медвежью шубу. Евсей тут же узнал его – как не узнать? До того, как его отец принял истинную веру, он частенько водил сына в глубь дубравы, к старому идолу, суровое деревянное лицо которого после частенько преследовало маленького Евсея в кошмарах.

Перед ними стоял грозный Хро̀тко – повелитель загробного царства, владеющий всеми подземными богатствами, покровитель мудрости. Возле идола стояла целая толпа людей – кажется, всем хотелось принести ему дары и попросить и помощи.

Когда людская волна отхлынула, Евсей вдруг понял, что старик Хротко был не одинок. Рядом с ним стоял другой идол из серого грубого камня. Евсей пригляделся, и по спине его поползли мурашки – на него взирало холодное, равнодушное женское лицо, обрамлённое длинными распущенными волосами.

– Друг мой, ты не знаешь, кто это? – Спросил учитель, пристально вглядываясь в каменные черты изваяния. – Я не помню такого идола на княжеском дворе.

– Ты бы и не увидел, господин. – Буркнул Евсей. – Это Меро̀ва – смерть, Мерова – зима, одна из старых богов. На правом берегу давным – давно запретили ей молиться, и правильно сделали! Нашли, кому жертвы носить – госпоже мертворождённых и утопленников!

Учитель лишь удивлённо хмыкнул.

За пределами ярмарки было тихо. За заборами крепко спали дома с резными наличниками и коньками над дверьми, качали ветвями деревья, клонившиеся до земли от тяжести плодов, скамьи перед домами пустовали. Лишь изредка спокойствие города прерывал лай собак или стук ставен – на улицу выглядывали лишь матери с совсем маленькими детьми на руках да дряхлые старики.

Телега медленно, но верно продвигалась вперёд, и наконец доползла до высокого холма, на котором, за высокими белокаменными стенами, возвышались богатые терема детинца.

Здешняя стража проверяла грамоту вдвое дольше прежнего.

– Не верите? – Обречённо спросил учитель.

– Не верим, – честно отозвался стражник, на этот раз в синем кафтане, с длинным шрамом, пересекавшим правую щёку, – Святослав Гневич гостей встречать не приказывал. Надо бы у него самого спросить.

Этот стражник говорил не так, как те, что стояли у ворот – мягче, протяжнее, с длинной буквой «о», чем – то напоминая Евсею выговор дрожека.

– Долго ли ждать господина посадника? – Обречённо спросил учитель.

– А чего ждать? – Усмехнулся стражник. – Вон он идёт!

По тропе и впрямь поднимались – двое добрых молодцев в таких же синих кафтанах держались позади, а перед ними шёл высокий человек, огненно – рыжий, с аккуратно причёсанной бородой, мощью своей походивший на медведя. Несмотря на то, что по улице гулял ставший уже привычным промозглый осенний ветер, шёл он в одной рубахе – тёмно бурой, с высоким золототканым воротом. На широком кожаном поясом висели богатые ножны. В руках он нёс аккуратно свёрнутый тёплый плащ, тёмно – зелёный, как хвоинки на заснеженных елях.

Завидев их телегу, он подслеповато прищурился, а потом вдруг расплылся в радостной улыбке и широко распахнул руки.

– Агафон Георгич, друг мой! – Воскликнул он и поспешил вперёд. – Доехал, наконец, слава дрожекам!

В два счёта преодолев крутую тропинку, он сгрёб учителя в медвежьи объятия. Евсей испуганно подался вперёд, но учитель лишь слабо улыбнулся и осторожно похлопал Святослава Гневича по спине

– Здравствуй – здравствуй, – он оглядел посадника, – давненько мы с тобой не виделись. Как плечо? Не болит, на погоду не ноет.

– Слава Жрѐбе, не жалуюсь, – довольно ответил тот, – а ты чего нагрянул, как гром среди ясного неба – ни слуху, ни духу, даже весточки не послал? Я, знаешь ли, в дыме от печки будущее выглядывать не умею.

– Странно, – задумчиво протянул учитель, – я посылал письмо.

– Не дошло, наверное. – Отмахнулся посадник. – Ну ничего, теперь уж наговоримся вволю. Да вы проходите, чего на пороге встали, как бедные родственники? Эй, вы! – Гаркнул он стражникам. – Открыть ворота немедля!

Пока те выполняли приказ, Святослав Гневич с любопытством разглядывал Евсея.

– Это ещё что за добрый молодец? – С любопытством спросил он у учителя. – Неужели, – он хитро подмигнул, – всё – таки грешил с кем – то по молодости, а?

– Нет, что ты, – смутился учитель, – Евсей – мой ученик.

Евсей почтительно поклонился посаднику.

– Ученик, стало быть, – хмыкнул посадник, поглаживая бороду, – ну здравствуй. – Он протянул Евсею руку.

Тот немного растерялся. Он не любил чужих прикосновений. С тех пор, как в Бонуме другим детям запретили его бить, ему случалось месяцами довольствоваться лишь лёгким касанием ко лбу на обязательном воскресном благословении. Он не жаловался – это было лучшее, на что он мог рассчитывать. Потом появился учитель, и вместе с ним – редкие тёплые объятия, рука на плече в знак поддержки, смешливо взъерошенные волосы – но даже к этому Евсей привыкал долго и тяжело.

Учитель осторожно подтолкнул его в спину.

– Да не съем я тебя, – фыркнул Святослав Гнедич по – валиорски, намертво стискивая его ладонь, – друг Агафона – мой друг.

– Благодарю за радушный приём, – выговорил Евсей по – белийски, украдкой сглатывая комок в горле, – ваш город необычайно красив.

Святослав Гневич горделиво приосанился.

Ворота тем временем отворились. Посадник лихо запрыгнул на место возницы рядом с учителем, крикнул стражникам, чтоб бежали в терем, и повернулся к учителю:

– Трогай ослика своего – поглядишь на мои хоромы.

В первый миг Евсею показалось, будто он попал в город, перенесённый сюда прямиком из старой сказки. Резные терема, похожие на пряничные домики, что продавали на ярмарках заморские купцы, соседствовали с каменными домами, которые он привык видеть на улицах родного Валиора. Высокие заборы, ограждавшие сады, были расписаны дивными узорами – здесь ветви берёзы завивались над обережным знаком, призванным защитить двор от воров, тут петушки распускали длинные хвосты друг перед другом, горели ярко – алые гребешки, а тут играли кони с густыми золотыми гривами, заплетёнными тысячью кос.

Люди тут встречались чаще, и одеты они были богаче. У Евсея в глазах запестрило от ярких цветов их одежд, в ушах стоял перезвон девичьих серёг и монист. Все они, кажется, тоже торопились вниз, на шумную ярмарку, и каждый не забывал поклониться Святославу Гневичу и с любопытством поглядеть на них. Растерявшись от их пристального внимания, Евсей уполз под навес с головой и схоронился за широким учительским плащом, старым и потрёпанным, но отчего – то дорогим его сердцу.

– Что, оробел? – Весело спросил у него посадник. – Ничего, эта ваша валиорская скромность быстро выгоняется справным мёдом. – И до того, как Евсей успел открыть рот, обернулся к учителю. – Ты правее бери, правее – вон там мой терем стоит, видишь конька на крыше?

Учитель молча свернул на другую улицу. Здесь стоял неприятный запах гниющих яблок, одно из которых неудачно подвернулось им под колёса.

– Водяные бы побрали этого Твердяту! – Выругался посадник, отпихнув румяный плод ногой. – Представь себе, не меньше сотни раз твердил ему – сруби ты эту клятую яблоню, так нет, каждую осень одно и то же! Клянусь Хротко, однажды я приду к этому дому в ночи с топором.

– Не ругайся так, – примирительно сказал учитель, – может, это дерево дорого ему.

– Дорого! – Немедленно фыркнул Святослав Гневич. – Ему мне насолить дорого. Твердята упрям, как тысяча ослов, и горд, как старый гусь. Говорит, мол, память о жене, – да какая память, если он не живёт тут почти? – Он вдруг обернулся к Евсею и подмигнул ему. – А мальчишка твой, кстати, неплохо по – белийски говорит.

– Да, он… старается. – Неуверенно отозвался учитель и повернулся к Евсею. Тот стиснул зубы и кивнул – в конце – концов, проповедников из родных земель всегда принимали лучше…

– Я родился здесь, господин, – сказал он, – но мой отец принял веру в Калоса и уехал в Валиор.

– Ого, – присвистнул посадник, – ну, добро пожаловать в родные земли!

Несколько мгновений они ехали в молчании.

– А что за история у вас тут случилась с дефенторами? – Спросил учитель, нахмурив лоб.

Посадник только махнул рукой.

– Э, – фыркнул он, – весь народ они мне перебаламутили! Ни бе, ни ме по – нашему не могут, а туда же – неучи, невежды, язычники, идолов своих жгите, храмы наши стройте… Поначалу – то мы их как терпели – вроде скоморохов они у нас тут были. Как – как ты их назвал, дефекторы?

– Дефенторы, – поправил его учитель. На его лбу появилась едва заметная морщинка.

– Во, они самые. И давай эти самые дефекторы своими мечами грозиться – мол, порубим вас всех, идолов ваших порушим. Ну, и гнали их наши до самого леса палками, а там уже их Ярушка так перепугала, что они бежали от нас, теряя портки. – Он улыбнулся, словно одно воспоминание об этом доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Евсей украдкой взглянул на учителя, но тот и бровью не повёл.

– Ярушка – это та самая Огненная ведьма?

– Она, родимая, – радостно закивал Святослав Гневич, – только ты ей случайно не обмолвись, что я так её назвал, а то бегать мне до следующей зимы в заячьей шкуре. О! Вот мы и приехали!

Учитель вдруг скривился и потёр бедро. Евсей всполошился – долгая дорога не могла не сказаться на его старой ране. Но он, конечно, опять будет улыбаться и говорить : «Всё в порядке, друг мой, незачем беспокоиться»…

Ворота, ведущие к хоромам посадника, были распахнуты настежь. Навстречу гостям неторопливо прошествовали те самые двое стражников, а за ними – пожилая женщина в белом убрусе, протягивающая им пышный каравай на вышитом полотенце. Из – за её плеча выглядывали двое взрослых парней, на одно лицо с посадником, и молодая девчонка с непокрытой головой, с жадным любопытством разглядывавшая учителя.

Святослав Гневич ловко спрыгнул наземь, дождался, пока спустится учитель, повёл их к своей семье.

– Здравы будьте, гости дорогие, – глубоким, тягучим голосом пропела женщина, слегка кланяясь им, – уж не побрезгуйте нашим угощением.

– Благодарим, славная госпожа, – улыбнулся учитель.

Отломил кусочек от каравая, протянул часть Евсею. Тот попробовал – и зажмурился от удовольствия – после месяца на чёрных сухарях мягкое, белоснежное тесто показалось ему благодатью, посланной с небес.

– Знакомьтесь, стало быть, – довольно сказал Святослав Гневич, приобнимая женщину за плечи, – жена моя, свет очей моих, – он ласково хмыкнул, а та смущённо потупила взор, – Радомила Ершовна. Вот, любовь моя – я привёз в свой дом верного друга, Агафона Георгиевича, спасшего меня когда – то от смерти, а после не раз спасавшего от куда более страшного врага – скуки. Голова! – Он поднял указательный палец вверх. – Ум в нём недюжинный.

– Да полно тебе, – учитель махнул рукой, и кончики его ушей порозовели.

– Не мешай мне хорошего человека хвалить, – сурово отозвался Святослав Гневич и махнул рукой в сторону Евсея, – а то ученик его. Как я гляжу, – усмехнулся он, – в учителя своего пошёл – это славно. Оба они – дорогие гости в моём доме, – он обернулся и вдруг так гаркнул, что зазвенело в ушах, – и никто не посмеет их обидеть, слышали?

Хоромы отозвались заливистой трелью какой – то птицы и безмолвием стражей у расписанных ворот.

– Вот и славно, – хмыкнул тот и ловко выдвинул вперёд парней.

– То сыновья мои, – сказал он, с гордостью хлопнув одного из них по спине, – орлы! Богатыри! Старший недавно внуком меня одарил, – он добродушно хмыкнул в бороду. – А это Дарёнка, меньшая дочь моя, – девчонка спешно поклонилась, не сводя с чужаков горящих глаз, – ученик твой жениться, часом, не собирается?

– Что ты, дорогой друг, – со смехом замахал руками учитель, – куда нам, бродячим проповедникам, жену брать, за какие её грехи – то?

– Жаль, – вздохнул посадник и недовольно взглянул на дочь. – Породнились бы. Так я бы точно знал, что эта бестолочь в надёжных руках.

Дарёнка на эти слова только фыркнула, отбросив длинную косу за спину.

– Что же мы гостей у порога держим, ладо? – Ласково спросила Радомила, заглянув мужу в глаза. – Скорее в дом их зови, за стол сажай!

– И точно, – спохватился тот, – пожаловать просим!

Глава 4

*

В хоромах, слава Калосу, было очень светло и тепло. Гостей усадили у большого дубового стола на широкую скамью, которую украшал мягкий вязаный ковёр. Слуги выносили всевозможные яства – большой узорчатый каравай, пышный и румяный, наваристые щи со свининой, осетрину, круглые калачи. Принесли ароматный ягодный мёд, но учитель от хмельного отказался, и перед ними поставили густой сладкий кисель. От тепла и вкусной еды Евсея совсем разморило, и он подложил под щёку ладонь, другой незаметно пощипывая себя чуть выше локтя, чтобы не уснуть. Он поднял голову – и чуть было не отпрянул. Через стол на него немигающим взором глядела Дарёна, яростно и пылающе, словно хотела испепелить его взглядом. Заметив, что он тоже смотрит на неё, она злобно фыркнула и отвернулась. Евсей повёл плечами, сбрасывая противное, липкое чувство – чем он, спрашивается, успел провиниться перед ней?

Наконец, Святослав Гневич довольно отложил ложку и неторопливо протянул:

– Ну что, Агафон Георгич, надолго вы к нам?

Учитель смущённо отодвинул ложку.

– К сожалению, нет. Мы хотели переждать у вас праздник похорон богини Жребы, а после двинуться дальше, вглубь страны, неся слово Калоса…

– Нехорошая затея, Агафон Георгич, – мягко покачал головой посадник, – как матушка наша благодетельница на зиму уснёт, так тут же нечисть разгуляется. Как бы не сожрали вас, по дороге – то!

Учитель лишь пожал плечами.

– Оставайтесь у нас на зиму, – продолжил Святослав Гневич, – ну куда вам ехать, а? На дорогах нынче распутица, а как морозы ударят, так и вовсе не проедешь по деревням этим.

– Боюсь, – засмеялся учитель, – я вам не хуже дефенторов за зиму надоем. Нет уж, друг мой, нечего нам время терять. Как у вас тут говорят – взялся за гуж, не говори, что не дюж?

Посадник почесал затылок, покосившись на притихших домочадцев. Все они смотрели на учителя и Евсея – Радомила Ершовна – с какой – то странной надеждой в глазах, дети же – с раздражением. Евсей торопливо уткнулся в свою тарелку, стараясь не встречаться с ними взглядом.

– Ради себя остаться не хочешь, – тихо проговорил тем временем посадник, – ради нас останься.

Учитель подобрался.

– А что случилось у вас?

– Нехорошие вещи творятся, друг мой, – ответил Святослав Гневич, – сохнет наша земля – матушка, не рождает… В предыдущие годы вовсе голод стоял, ни ржи не собрать, ни репы – ничего, и зверьё голодало. Нынче, – он натянуто улыбнулся, – у нас пир горой, – он обвёл рукой стол, – всего в достатке, да только яблони все высохли. У одного Твердяты плодоносит, честным людям на зависть, дрожеки бы её пожрали… А на правом берегу, говаривают, голод и не отступал.

Евсей с учителем переглянулись, и парень понял – они останутся. Учитель никогда не мог пройти мимо чужой беды.

– Странно, – задумчиво протянул учитель, постукивая кончиками пальцев по столу, – в княжеском тереме мы ничего об этом не слышали…

– Да кто ж вам, приезжим из вражеской страны, о таком расскажет, – громко фыркнул посадник в огненную бороду, – вас, небось, до самого корабля с почётом проводили, и дальше с вами ехать захотели.

Учитель промолчал.

– То-то же, – Святослав Гневич откинулся назад, – мы молились богам, но они нам не отвечают… Одной Яриной помощью живы остались, – он помрачнел, сурово сдвинув брови, – но она – как бы не была сильна – всё же не богиня. Оставайся, а? Ты человек неглупый, глядишь, чего и присоветуешь.

– Если мы не побеспокоим тебя и твою семью, господин, – несмело ответил он, – не хотелось бы оказаться обузой.

Кажется, учитель тоже заметил эти косые взгляды…

– Даже думать не смей! – Громогласно воскликнул посадник, в шутку стукнув кулаком по столу. – В моём доме тебе всегда рады! Да и как можно, – он в шутку подмигнул жене, – оставаться без блюстителя чистоты и порядка? Только ты за порог, а мы предадимся разврату, да, душа моя?

Радомила смущённо опустила глаза и едва заметно шлёпнула мужа по руке.

– Ну, если так, то приму твоё приглашение с радостью, – учитель улыбнулся уголком губ.

Их поселили в просторную горницу неподалёку от покоев самого посадника. На деревянном полу цветочным полем раскинулся тёплый красно- жёлтый ковёр, на кроватях – огромные перины и высокие пуховые подушки. На резном сундуке лениво вылизывала лапу маленькая рыжая кошка. Эти животные считались слугами и доносчиками Песмноса, главного противника Калоса, но Евсей ни разу не видел, чтобы учитель обижал или прогонял их, как многие мальчишки в Бонуме. Вот и в этот раз он прошёл мимо, рассеянно потрепав кошку за ушами. Та лишь поглядела на учителя недовольно, махнула хвостом и положила голову на лапы, пристально наблюдая за ними.

Учитель с трудом присел на край кровати, погладил краешек перины. Вид у него был рассеянный – он словно не до конца понимал, где и как оказался. Евсей растёр пальцами правой руки левую ладонь – у него появился замысел. Смотреть на учителя в дурном настроении он точно не мог. Он похлопал себя по мешочку, привязанному к поясу, и сделал вид, будто что – то ищет.

– Кажется, я по дороге где – то выронил кошель, – робко сказал он, – я вернусь, поищу, хорошо?

Учитель встрепенулся, попытался подняться с кровати, но тут же рухнул обратно.

– Один? – Обеспокоился он. – Ты можешь заблудиться. Зубец – город немаленький, а ты здесь ещё не освоился.

– Учитель, – Евсей склонил голову, – я не стану уходить далеко. За стены детинца я точно не выйду, особенно без тебя, да в такой день… Я только кошель найду – и сразу обратно.

Учитель молчал. Кошка сверкала зелёными глазищами, равнодушно помахивая хвостом.

– Я беспокоюсь за тебя, – наконец, сказал Агафон, – ты молод и можешь попасть в беду. Здесь не столица, где на каждом углу стража, и недавно отсюда уже прогнали людей в одеяниях храма…

– Дружинники господина посадника нас видели – если что, в обиду не дадут. Клянусь знаками Калоса, со мной не случится беды – всё равно рано или поздно мне придётся нести Его волю одному. Нужно начинать привыкать, верно?

Учитель тяжело вздохнул, но поднял ладонь, сложенную в благословляющем жесте – мизинец и большой палец соединены, остальные лежит на них.

– Иди, и да пребудет с тобой покров нашего Заступника, – он немного помолчал и добавил, – и возвращайся поскорее. Не заставляй меня, старика, терять покой.

Евсей хмыкнул – привычка учителя считать себя стариком одновременно умиляла и удивляла его. Он поклонился, прижался лбом к прохладным пальцам учителя и рванул к двери, пока гудевшие ноги и сытый желудок, тянувший его вниз, к кровати, не заставили его передумать. Кошка лениво потянулась и юркнула за дверь, хлестнув хвостом по ногам.

Евсей привык к тому, что в княжьем тереме сделать шаг без присмотра стражи было невозможно, а потому сейчас дом посадника показался ему безлюдным и пустоватым. Пока он, крадучись, спускался вниз, ему встретились лишь несколько мальчишек – служек, которых он немного побаивался – такое жадное любопытство светилось в их глазах.

Под лестницей, у входа в длинный коридор, ведущий в женскую половину, он увидел уже знакомую широкоплечую фигуру – Святослав Гнедич что – то негромко втолковывал Дарёнке, которая на каждое его слово звучно фыркала, точно строптивая лошадь. Заметив Евсея, он подтолкнул дочь к двери.

– Ступай, Дарёнушка, – ласково сказал он, – потом ещё с тобой потолкуем.

Та испепелила его надменным взглядом, но послушно ушла, позвякивая серебряными колтами. Святослав Гневич же с улыбкой обернулся к Евсею, широко раскинув руки, словно хотел схватить его в медвежьи объятия.

– Ба, гостюшка дорогой! – Воскликнул он так громко, что мальчишка, спускавшийся сверху, едва не выронил белоснежные полотенца. – Отчего не спишь, не отдыхаешь после долгой дороги? Или тебе, как господину твоему, наш скромный приют не по нраву.

– Что вы, – замахал он руками, – ваш дом прекрасен, и после долгих дней в дороге я… – Он запнулся, перевёл дыхание и продолжил. – Очень рад знать, что нас ждёт мягкая кровать и вкусный ужин.

– Чего вскочил тогда, пострелёнок? – Усмехнулся Святослав Гневич.

– Скажите, господин, – тихо спросил Евсей, набравшись храбрости, – точно ли яблоня купца Твердяты никому не нужна?

– А с чего это ты вдруг яблок захотел? – Смешливо прищурился Святослав Гнедич. – Может, кто из служанок приглянулся? Ты, чай, уж этот обычай не позабыл – хочешь девчонку приголубить…

«Подари ей спелое яблоко», – договорил про себя Евсей, а вслух сказал:

– Нет, что вы, я учителю… – Он смутился, вообразив, как это прозвучало.

– А, помню – помню, – взмахнул руками посадник, слава Калосу, без тени насмешки, – Агафон всегда был на них падок. Хороший ты мальчишка, – он провёл рукой Евсею по макушке, растрепав тёмные кудряшки, – ласковый, заботливый… Точно жениться не хочешь?

Евсей замотал головой, отойдя чуть подальше.

– Тогда иди, – усмехнулся посадник, – уж от пары яблок Твердята не обеднеет.

Уже на пороге Евсей обернулся.

– Позволишь спросить, господин…– Неуверенно начал он.

Посадник добро ему улыбнулся.

– Отчего она до сих пор целёхонькая стоит? Если ни у кого яблок больше нет…

– А, – фыркнул Святослав Гневич, – болтают, будто проклята она, вот и не трогают. Но ты – то уж, думаю, в эти глупости не веришь?

Евсей решительно замотал головой и скрылся за дверью.

Глава 5

*

После долгого пути по увядающим полям и небольшим рощицам, свободно ступать, не рискуя утопнуть в грязи или луже, было величайшим наслаждением. Евсей шагал, жадно втягивая носом свежий воздух, пропахший дымом, свежим хлебом и квасом, неторопливо оглядываясь по сторонам, подмечая местные красоты. Тут за невысоким забором видно резное крыльцо, точно кружево, плетёное мастерицей, тут перед воротами горделиво расхаживает белоснежный кот – толстый, пушистый, холёный. Вот на крыше небольшого дома медленно вертел клювом медный петух с пышным гребешком, вот – с кровли суровым взглядом следил за прохожими деревянный конёк. Евсей и сам не заметил, как ноги принесли его в уже знакомый переулок, как вдруг услышал голоса и переливчатый смех, похожий на звон серебристых колокольчиков.

Что ж, кажется, Калосу не было угодно, чтобы Евсей поживился чужими яблоками, потому что по ту сторону ограды под яблоней собралась пёстрая стайка девушек с плетёными корзинками. Они собирали спелые плоды, перешучивались, напевали, но тут же заметили его, стоило ему испуганно сделать шаг назад.

– Эй, красавец, – замахала ему рукой одна из них, – поди сюда!

– Иди, иди! – Засмеялись остальные.

Мысли в голове у Евсея заметались перепуганными зайцами. «Это простые служанки, – подумал он, – им просто любопытен новый человек». Вряд ли они стали бы глумиться над ним, как частенько это делали парни…

С другой стороны, он совершенно не знал, как стоит разговаривать с женщинами – он очень редко видел их так близко, потому что тело женщины есть соблазн для неокрепшего ума и неутверждённой веры,– гласил текст «Наставления для юных служителей блага». Опусти свой взор, не позволь себе впасть и в пучину греха, и не смей вовлечь женщину в греховное желание плоти, ибо её слабость полнится твоей силой. С девушками Евсей почти никогда и не встречался – у князя, конечно, была жена, а вместе с ней – несчётное множество наложниц, но они смирно сидели на женской половине и на глаза почти не показывались. Наконец, после недолгой борьбы Евсей решился. «Я должен уметь говорить со всеми, – сказал он себе, – если хочу нести слово Калоса. Что мне стоит просто попросить яблок? Не вечно же мне всех бояться!».

Он направился к забору, и с каждым шагом его уверенность утекала, как песок через пальцы. Служанки же, напротив, расходились всё больше, тыкали в него пальцем и что – то кричали – за шумом крови в ушах он не слышал, что именно. Страх и гнев подтачивали его изнутри, голос внутри умолял развернуться и бежать, но тело словно не слушалось его.

– У него на шее знак, девочки! – Завизжала одна из них, как только он подошёл почти вплотную. Ты из рукомахателей? Приехал сжигать наших богов? Тебя послали ваши эти румы?

Горячая волна ярости окатила его с ног до головы. Как они смели, эти девчонки, не знавшие слова истинного Бога, обзывать их рукомахателями? Как в их дурные головы пришла мысль исказить титул Владык Валиора? Он собирался им ответить, словом вразумить их, как частенько получалось у учителя, но язык будто отнялся. Он словно снова стоял перед беснующейся толпой разъярённых мальчишек – маленький, слабый, неспособный дать отпор…

– Что я слышу, Улада?– Услышал он вдруг строгий девичий голос. – Ты, стоя на земле моего рода, у дома моего отца, смеешь оскорблять дорогого гостя, заглянувшего к нам на большой праздник? Мы чтим законы гостеприимства, Улада! – Девушка обернулась к нему, улыбаясь смущённо и ласково. – Не сердись на мою служанку, господин –она не из злости, по глупости. Чем могу помочь тебе?

Отчего – то в тот миг она показалась ему самой прекрасной из всех людей, что он когда –либо встречал – словно розовые облака на рассвете, словно раскрывшийся бутон лилии, словно переливающийся янтарь… Кожа её была бела, точно парное молоко, на гладкие, покатые плечи спадала золотая пушистая коса, глаза – цвета сладкого тягучего мёда. Платье на ней было белое, с обережными узорами на подоле и рукавах, подпоясанное поясом с крупным жемчугом. Голову её украшал венец, что белийцы звали красой, похожий на золотой круг восходящего солнца, а вдоль лица спускались длинные нити жемчуга.

«Очнись!», – завопил в его голове голос разума, и оттого Евсей наконец отмер.

– Благодарю, прекрасная госпожа, – ответил он, согнувшись в низком поклоне, – я шёл сюда в надежде облегчить участь несчастной яблони, что гнётся под весом созревших плодов, но вижу, что она не останется без присмотра. А потому прошу меня простить.

Он развернулся и пошёл прочь, пылая щеками. Давно в его жизни не было такого позора…

– Постой, добрый человек! – Услышал он и обернулся, увидев, как к нему торопливо шагает раскрасневшаяся госпожа дома.

– Прости, – выдохнула она, запыхавшись, – что служанку свою в малой строгости держу. Юна она и глупа, оттого и… – Она взглянула Евсею в глаза, раскраснелась ещё больше и силой всунула ему в руки несколько спелых, румяных яблок. – Вот.

– Не нужно, – он попытался вернуть ей плоды, но, встретив её пылающий взгляд, прижал их к себе.

– Я не из корысти, я от чистого сердца! – Горячо воскликнула она. – Ты не расстраивайся, господин, в наших землях всегда рады гостям. Сильно она тебя обидела? – Девушка внимательно взглянула на него, виновато прижав руки к груди.

– Нет, вовсе нет. – Растерялся Евсей. Девушка тут же повеселела, янтарный мёд в глазах вновь засиял.

– Вот чудно! – Она радостно улыбнулась. – Завтра большой пир, перед ним радоваться надо. Ну, стало быть, там с тобой и свидимся – расскажешь, сладки ли наши яблоки. – Она поклонилась и неторопливо пошла к неприметной калитке. За ней длинным туманным облаком вилась белая фата.

– Госпожа! – Неловко окликнул её Евсей. – Как звать – то тебя?

Она повернулась, робко закрыв половину лица фатой.

– Зовут меня Забавой, – ответила она, – Забавой Твердятичной. А ты?

– Евсей.

– Доброе имя, – тепло улыбнулась она, – ну, прощай!

Ноги уносил Евсей неохотно. Прижимая к груди яблоки, он медленно брёл по мощёной дороге, перебирая мысли в голове, точно разноцветные бусины.

«Нет, это никуда не годится, – думал он, – что это за проповедник, который двух слов связать не может? Если бы не Забава, так и стоял бы столбом…».

По дороге пронёсся резкий порыв промозглого ветра, швырнул Евсею в лицо горсть пожелтевших листьев и затих так же внезапно, как и начался. Парень с подозрением оглянулся по сторонам, но ничего не увидел – улицы всё так же были пустынны, только лежала у какого – то плетня большая чёрная собака, вывалив наружу розовый язык. Пожав плечами, Евсей бодро зашагал дальше.

Его провожали внимательные чёрные глаза.

Глава 6

*

Евсей осторожно приоткрыл дверь одной рукой, второй придерживая драгоценную ношу. Учитель не спал – сидел за небольшим столом у окна, держа в руках потрёпанную книжицу, поглаживая по корешку большим пальцем. Закатное солнце золотило его острые, ястребиные черты лица, играло с тёмными волосами, отливало янтарём в задумчивых глазах, глядевших словно сквозь пожелтевшие страницы. Многие девушки вздыхали по его учителю, многие хотели бы заполучить его сердце, но тот никогда не посмотрел ни на одну. Сердце его давно было отдано служению Калосу – а ещё бескрайним пустынным полям, непроходимым лесам и небольшой старой телеге.

– Учитель, – шёпотом позвал его Евсей и проскользнул в дверь целиком.

Он быстро обернулся, и в глазах его засияла улыбка.

– Вернулся! – Облегчённо выдохнул он и тепло улыбнулся, заметив плоды. – Да ты, я погляжу, с уловом. Вот, оказывается, что за кошель ты искал!

Евсей, покраснев, робко всунул ношу учителю в руки.

– Вот, – сказал он, – я подумал, будет славно перекусить яблоками…

У учителя на лице отобразилось выражение странной растерянности, сменившись умилением.

– Ты замечательный помощник, – рассмеялся он, – но не переживай, твоего старого учителя в этом доме не уморят голодом.

Есей вспыхнул.

– Ну, чего ты, – заметил это учитель, – я же шучу с тобой. Садись, – он похлопал по краешку кровати, стоявшей неподалёку от стола, – нехорошо будет, если сам добытчик не угостится.

Евсей неловко сел. Учитель покрутил в руках плод – большой, спелый, налитый сладким соком, тёмно – красный, словно старое вино из погребов Бонума.

– Красота, – рассеянно заметил он, – сколько дивных вещей в нашем мире по воле Калоса! Казалось бы – простое яблоко, а сколько в нём радости и пользы. – Он счастливо вдохнул свежий, сладкий аромат.

Евсей стиснул пальцами тонкое белое вышитое покрывало.

– Когда бы людям замечать красоту и радость, – ядовито протянул он, – они зарылись в свои тёмные греховные мысли и на свет Калоса не выползают.

Учитель обеспокоенно отложил яблоко.

– Тебя кто – то обидел? – Настороженно спросил он. – Что случилось?

Евсей разгорячённо подался вперёд.

– Почему они считают, что вправе оскорблять нас? – Получилось громче, чем он хотел, и он понизил голос. – Почему мы для них рукомахатели, бродяги, дураки, повод для насмешек? Ты любишь их, учитель, ты уважаешь их обычаи – неужели им так сложно отнестись к тебе по – доброму в ответ?

– Ты же слышал, – медленно проговорил учитель, – кто дал им повод считать нас проходимцами. Наши сами постарались – грубой силой, милый мой, ни от кого ласки не добьёшься.

– Дефенторы тоже хороши! – Взмахнул руками Евсей. – Я одного всё понять не могу – неужели Калос завещал нам разные Откровения? Вроде читаем все одно и то же…

– Эх, Евсей, – покачал головой учитель, – видишь ли, для них всё слишком однобоко. Калос – истинный бог – стало быть, заставим всех язычников в него уверовать. Неважно, как – плахой ли, пытками, угрозами… Строки про любовь они мимо глаз пропускают. А всё дело – то, Евсей, как раз в ней. – Учитель встал со стула и нетерпеливо прошёлся по комнате туда – сюда. – Как ты думаешь, какое самое главное правило для каждого из последователей Калоса?

Евсей смутился. Конечно, он помнил самое первое правило, которое стало началом его учёбы в Бонуме, которое осталось выжжено у него в памяти калёным железом – будь послушен. Покоряйся правилам и Откровениям, не спорь со старшими, выполняй всё, что говорят тебе учителя. Но учитель ждал от него явно не этого.

– Нести Благо, – наконец, ответил он, – как единственно важное в этом мире.

Учитель покачал головой.

– Знаешь, я никогда не думал над этим, – задумчиво проговорил он, – я просто всегда, с самого юного возраста знал, что главное среди всего учения Калоса – это любовь.

Евсей вспомнил то странное, щекотное чувство, которое возникало у него на воскресных службах, когда он слушал, как звонкие голоса старших учеников выводили гимны, а сквозь разноцветные витражи на пол яркими пятнами просачивался солнечный свет. Тогда, сквозь детский невероятный восторг он чувствовал, словно хочет обнять весь мир – и плакать от того, насколько он невыносимо прекрасен.

– Зачем тогда всё это? – Горько спросил он. – К чему эти склоки, войны, крики и ругань? Они действительно верят, что всё это приведёт нас к Благу?

– А ты посмотри, как они верят? – Хмыкнул учитель. – Живут, стараясь следовать во всём Откровениям до буквы. Сказано не привязываться к мирским вещам – буду спать на голом полу. Сказано прощать – значит, должно терпеть побои нелюбимого мужа, не доносить в суд на отца или брата. Сказано быть умеренным в удовольствиях – откажу себе в простых радостях, стану питаться одной жухлой травинкой в день. Они хотят приблизиться к любви через страдание, но это совершенно неверный путь! – Учитель заломил руки. – К любви можно прийти только через любовь, страдание порождает лишь боль и лишения! Сначала ты уговариваешь себя – потерплю немного, во имя Блага, а там, глядишь, и счастье ко мне придёт. Но ничего не меняется, и с каждым днём жизнь становится всё невыносимее и невыносимее, и со временем ты уже думаешь – а почему это я страдаю, а все вокруг радуются? Пускай тоже познают горе, страх и слёзы – ведь только так можно спастись!

– Но, учитель, – робко возразил Евсей, – помнишь Лариона? В Сказании пишут, что он дарил людям смерть из большой любви…

– Да разве это любовь? – Горячо воскликнул учитель. – Бедная она, бедная! С чем её только люди не путают – с похотью, с завистью, с желанием непременно обладать, даже со злобой и ненавистью. Вспомни страницу из откровений, а? «Она – самое чистое чувство из всех, что даровал людям, сотворённым Песмносом, Калос в утешение. Она не содержит в себе ни крупицы зла, ибо сотворена из его частицы, из его духа». Истинно любящий по – настоящему счастлив, ибо одно это чувство приносит с собой единение с Калосом. Если ты любишь кого – то, разве пожелаешь ему зла? Разве толкнёт тебя она на подлость, на преступление? Нет! Они оправдывают свои поступки любовью, но души их черны и полны лишь ненависти. Если смотришь на мир через стиснутые зубы, разве остаётся время на радость? Они сами заперли себя в клетку и ранят острыми клыками всех, кто к ней приблизится. Вот поэтому, – он упал на кровать рядом с Евсеем, – я так стараюсь всё изменить. Валиор уже давно потерян для моих слов. Мудрейшего Ануфрия вон, вообще недавно бросили в темницу – якобы, разжигал мятеж… Знаем мы такие мятежи, – махнул он рукой, – опять небось Аурумам не дал благословение на начало военного похода. Но здесь! – Его глаза вдруг загорелись, он снова оживился. – У меня ещё есть шанс донести нашу веру в первозданном виде.

У Евсея в горле встал ком.

– Ты так хорошо говоришь, учитель, – он низко опустил голову и стиснул руки в кулаки, – а как же грешники? Их тоже безоговорочно любить?

Учитель усмехнулся и растянулся на своей постели.

– Знаешь, почему я так дорожу своим плащом? – Вдруг спросил он.

– Тебе подарил его дорогой человек. – Ответил Евсей, повторяя слова учителя, сказанные ему давным – давно.

– Моя сестра, – он расплылся в счастливой широкой улыбке, – она казалась мне, маленькому, дивным созданием из древних сказок. У неё были длинные пушистые косы и мягкие белые руки. Она пела мне колыбельные – о красавицах и героях, о древних неприступных крепостях и волшебниках, превращавшихся в диких зверей, и тогда я впервые полюбил живые народные сказания. К ней приходили за помощью все из нашей деревни, от мала до велика, и не было того, кому бы она отказала. И она была ведьмой.

Евсей потрясённо воззрился на учителя. Ведовство – один из самых страхов перед ликом Калоса, – вспоминал он слова наставников из Бонума, – все колдуны – верные слуги Песмноса…

– Что? – Насмешливо переспросил учитель. – Не ожидал? Твой учитель был из знатного, но настолько обедневшего рода, что мы ютились где – то на задворках Валиора, и родители мои частенько просили в долг у зажиточных землепашцев. Там вовсю процветали древние обычаи и суеверия. А ведьма… Селянам нужно верить, что их мольбы о дожде в засуху непременно услышат, что кто – то проведёт угольком над рубахой пропавшего человека, и он непременно вернётся, живой и невредимый. Лекарей у них и близко нет, оттого они и ходят к «прислужнице Песмноса» за травами и отварами – а куда деваться?

– Но учитель, ты сам говорил, что почти все ведьмы – обычные люди, и их заговоры не работают! – Воскликнул Евсей.

– Иногда людям достаточно простой надежды. – Задумчиво отозвался он. – Она сшила мне этот плащ сама – сказала, что вложила в него колдовские травы и чары, и когда я вырасту, он защитит меня от всех напастей. – Он повернулся на кровати и посмотрел Евсею в глаза. – Она не дожила до моего двенадцатилетия. Николай Женоборец сжёг её на костре за колдовство, он же забрал меня в Гвинѐд, где определил в Бонум. В глазах служителей Калоса она была гораздо большей грешницей, чем он. Скажи мне, Евсей, – он откинулся спиной на богато расшитый ковёр, – кого из них казнить, кого миловать?

Евсей стиснул пальцами правой руки ладонь левой. Он прекрасно помнил, как восторг сменился глухой тоской и ненавистью, как он мечтал вырваться из Бонума – и как струна, словно до предела натянутая в его душе, постепенно расслаблялась после встречи с учителем.

– Лучший день моей жизни, – заговорил он сквозь зубы, – был тот, когда я решил уйти с тобой. Боюсь представить, что было бы со мной, останься я среди тех глупых и злых людей…

Учитель встал и крепко прижал к себе его голову.

– Я счастлив, что ты мой ученик, – сказал он, и в его голосе звенели непролитые слёзы, сменившиеся смехом, – с кем бы ещё я мог говорить так свободно и не бояться плахи за ересь? – Он отстранил его и взглянул Евсею в покрасневшие глаза. – Пойдём – ка, пока ещё не совсем стемнело, угостим яблоками слуг – нам с тобой столько точно не съесть.

Глава 7

*

С самого утра в доме посадника воцарилась суета. По лестнице то и дело топотали чьи – то ноги, слышался звонкий смех и заковыристые ругательства, а снизу доносились ароматные соблазнительные запахи.

Ближе к обеду к ним в горницу зашёл сам Святослав Гневич. Встал, звонко цокнув позолоченными каблуками, поправил медную фибулу на роскошном ярко – алом плаще и окинул их с учителем пристальным взглядом с головы до ног.

– Что, прямо так на пир собрались?

Учитель удивлённо приподнял руку, вглядевшись в рукав простой рубахи.

– Неужели всё так плохо? – Неловко улыбаясь, спросил он. – Эта одежда справно служила мне на протяжении всего путешествия.

– Вот именно! – Воскликнул Святослав Гневич, воздев руки к потолку. – Целое путешествие, и он вздумал так явиться на проводы Матери Жребы! Нет уж, друг мой, мы тебя принарядим, да так – все девки вприпрыжку побегут, роняя юбки!

– Вот уж чего не надобно, – смущённо посмеялся учитель, – мне не по сердцу обижать прекрасных дев отказами.

– Так не отказывай! – Посадник весело приобнял учителя за плечи. – А то знаю я вас, праведников – на словах колючка, а на сердце – липучка.

– Я бы предпочёл, – учитель аккуратно вывернулся из – под его руки, – чтобы ты не сообщал о своих знаниях всем окрестным прелестницам. Ты же не хочешь втянуть меня в неприятности?

– Не хочешь – как хочешь, – Святослав Гневич шумно хлопнул руками по бёдрам, – даже без ночи любви на пире можно славно повеселиться – уж я – то постарался! Все скоморохи знают, что, если каждый гость не будет хохотать до упаду, я ни медяка им не заплачу! А угощения какие будут! – Он растянулся в улыбке и зажмурился, словно уже чувствовал вкус праздничных блюд. – Только успевай рот открывать. Но, – посадник сурово погрозил им пальцем, – каждый уважающий себя Белиец знает – на пир нужно явиться в лучшем виде, иначе Мать может и обидеться. Она, как – никак, женщина, а все они любят красивые одёжки. Вот я, когда к Радомиле сватался…

– Умоляю, – простонал учитель, – я слышал эту историю без малого сотню раз, и беспамятством я не страдаю!

– Ладно – ладно, – притворно надулся посадник, – ругай меня, горемычного, только оденься прилично.

Когда он вышел из комнаты, Евсей, наконец, сумел спокойно дышать.

– Он нарочно тебя смущает? – Буркнул он. – Кажется, это доставляет ему большое удовольствие.

– Нет, конечно, – учитель поднялся и потянулся, – такой уж он человек. Пойдём, что ли, глянем, что он нам приготовил?

Вот уж в чём, а в жадности упрекнуть воеводу у Евсея язык бы точно не поднялся – праздничную одежду, которую им выдали, не стыдно было надеть и в княжеские хоромы. Учитель, посмеиваясь и с любопытством щупая ткань, обрядился в тёмно – синий кафтан с серебристой вышивкой и тёмно – бордовой оторочкой по рукавам и вороту. На ногах у него красовались высокие чёрные сапоги с серебристой тесьмой по краям голенищ, на голове – шапка, обитая мехом по краям. Евсею же достался длинная свита с отложным воротником и костяными пуговицами.

– Другое дело! – Воскликнул увидевший их Святослав Гневич. – Ну, теперь можно и на пир честной отправляться.

В этот большой, шумный праздник ворота, ограждавшие детинец, были распахнуты настежь, и внутрь пёстрой толпой тянулись люди – от знатных дружинников, сидевших за одним с посадником, до самого последнего нищего. Все сегодня были равны, всем полагалось славное угощение.

Длинные деревянные скамьи тянулись вдоль столов, накрытых кружевными скатертями, на которые каждый ставил небольшое угощение, которое полагалось принести с собой – от краюшки чёрствого хлеба, до жирного жареного вепря, которого с гордостью водрузил в центр сам посадник. Повсюду прыгали и плясали скоморохи, звенели бубны и раздавались весёлые разговоры, крутились вокруг столов кошки с независимым и гордым видом, и прыгали, поглядывая на лакомства, самые разные голодные птицы – от маленьких пугливых воробушков до грозных чёрных ворон. День стоял погожий и солнечный – на ярко – голубом небе не виднелось ни тучки, и солнце золотило пожелтевшие листья деревьев. Неподалёку от ворот на большой ровной поляне сходились добрые молодцы в богатырских гуляниях – боролись на кулаках, хвалились умением мечами, стреляли из луков. Приглядывали за всем этим идолы, искусно вырезанные и расписанные алой краской, выстроившись полукругом неподалёку от шумного человеческого пиршества. После того, как насытятся люди, настанет его время умилостивить богов. Пока же к трапезе никто не приступал – было время для разговоров и песен, танцев и знакомств.

Евсей стоял в отдалении, под сенью оливково – зелёной ели, перекинувшей свои густые лапы через чей – то забор, и пристально наблюдал за молодыми парнями и девушками, лихо отплясывавшими под звуки жалеек и гудков.

Мимо него крадучись прошмыгнул учитель, сперва даже Евсея не заметивший.

– Погоди! – Кинулся тот за ним вслед. – Куда же ты?

Учитель вздрогнул, но обернулся и, встретившись глазами с учеником, расслабил напряжённые плечи.

– Кошель забыл, представляешь? – Пожаловался он Евсею. – У всех на виду возвращаться не хочется – подумают ещё, что я их за воров считаю… А мне без него пусто, словно я руку в доме оставил.

Евсей кивнул. Учитель вдруг подозрительно прищурился.

– А ты чего тут стоишь, а не с остальными?

– Ну его, – буркнул Евсей, – как есть сядут, так и пойду.

Учитель подошёл и мягко приобнял его за плечи.

– Не нужно стесняться, – ласково сказал он, – ты не просто приезжий проповедник, а друг самого посадника, гость на их большом празднике.

– Да не стесняюсь я, – воскликнул Евсей, – просто… Как – никак, всё же языческий праздник. Это грешно.

– Вовсе нет, – с улыбкой покачал головой учитель, – мы же не станем поклоняться их богам. Нет ничего зазорного в том, чтобы в столь прекрасный солнечный день от души повеселиться. Ты же не станешь вести себя распутно? – Учитель лукаво подмигнул ему.

– Что ты? – Оскорблённо ахнул он.

– Ну вот, – учитель отстранился, – сходи, послушай музыку, спляши, заведи с кем – нибудь знакомство. Калос не запрещает радоваться, а ты ещё так молод – тебе самое время поглядеть на народные гуляния.

– Ладно, – с сомнением протянул Евсей, – возвращайся только поскорее. Не хотелось бы оставаться одному…

– Я мигом, – подмигнул ему учитель, – если кто спросит – ты знаешь, как меня найти.

В самом сердце гуляний было так шумно, что с трудом можно было расслышать даже собственные слова. Евсей неловко лавировал среди оживлённой толпы, стараясь ни с кем не столкнуться, и отчаянно стесняясь. Пару раз его уже попытались втянуть в хоровод, а один скоморох зазывал в какую – то странную игру, но Евсей каждый раз ускользал. «Ну зачем я согласился пойти? – Мучительно раздумывал он. – Посидел бы до начала пира в тереме…»

Неподалёку от музыкантов, бодро терзающих струны гудков, весёлой стайкой разноцветных пташек сгрудились, пересмеиваясь и беззаботно о чём – то болтая, прекрасные девушки в богатых нарядах. Среди них Евсей разглядел знакомое лицо, обрамлённое золотом пушистых волос. В этот раз их почти полностью закрывала нежно – голубая фата, словно сотканная из утреннего тумана, что была призвана защищать незамужних девушек от злых духов. Приглядевшись, он нахмурился – казалось, другие девушки не спешили с ней заговаривать, и косились с какой – то гадливостью… В душе его проклюнулся росток сочувствия. Уж он – то прекрасно знал, что такое быть изгоем… «Она этого не заслужила, – беспомощно подумал он, – она была так добра и приветлива – за что с ней так обходятся?».

Медовые глаза рассеянно скользнули по толпе и остановились на нём. Забава смущённо приподняла уголки губ и легонько махнула рукой. Евсей растерянно кивнул в ответ, и ему досталась ещё одна мягкая солнечная улыбка, и она вновь повернулась к девушкам, рассеянно прислушиваясь к их разговору – двое из них не на шутку разошлись в ожесточённом споре. Приглядевшись, Евсей с удивлением понял, что Дарёны среди них не было. Кажется, он и вовсе не видел её с самого утра.

– Эй! Господин Евсей!

Евсей торопливо обернулся. К нему шагала девушка – прямая, гордая, льдисто – холодная, а перед ней толпа немедленно расступалась, торопливо разбегаясь в разные стороны. Когда она подошла ближе, Евсей внимательно оглядел её – худая, как щепка, с тонкими руками и острыми скулами, слегка горбатым носом и плотно сжатыми тонкими губами. Почти бесцветные голубые глаза смотрели строго и внимательно, чем – то напоминая взгляды строгих учителей в Бонуме, и Евсею немедленно захотелось сжаться под ним. Приглядевшись, Евсей понял, что его так смущало в её облике – обережные знаки, вышитые на одежде, были совершенно не те, что носили простые люди… «Ведьма!», – тут же вспыхнуло в голове у Евсея.

До пояса спускалась русая коса… Нет, две косы, как полагалось носить невестам. Стало быть, не просто ведьма – просватанная ведьма. Да, вон и в ушах позвякивали серьги – змеи, сверкая хризолитовыми глазками, под цвет изумрудно – зелёного сарафана, выглядывавшего из – под епанчи. Это кто ж не побоялся?

Ведьма сурово зыркнула по сторонам, и людей, с любопытством косящихся в их сторону, будто ветром сдуло.

Внимательно оглядев его с головы до ног, ведьма скрестила руки на груди и спросила:

– Ты ученик Агафона Мисерикордского?

Евсей напрягся. На секунду захотелось солгать, но он не посмел – она ведь всё равно узнает, а ему совсем не хотелось в первый же день впасть в опалу у местных ведьм. К тому же, за его спиной стоял господин посадник с дружиной, и – они же не дадут учителя в обиду?

– Я, госпожа, – ответил он, склонив голову в знак уважения, – чем могу помочь тебе?

– Ярина Вадимовна, которую вы, чужеземцы, зовёте Огненной ведьмой, желает поговорить с твоим учителем. Где мне найти его?

Где – то в животе у Евсея завозился холодный червячок страха.

– Учитель вернулся в хоромы господина Святослава Гневича, – медленно проговорил он, – но скоро должен вернуться.

– Славно, – кивнула она, – передай, что я буду ждать его.

Она круто развернулась на каблуках расшитых драгоценными камнями башмачков и собиралась пойти прочь, когда Евсей окликнул её:

– Прости, госпожа…

Она обернулась, с неудовольствием уставившись ему в глаза. Евсею стало неловко.

– Прости моё любопытство, – повторил он, – но что твоей госпоже нужно от моего учителя?

– У Яры дело к Агафону Мисерикордскому, – повторила она медленно, словно для неразумного дитяти, – а не к его ученику, Евсею. Спросишь после у своего учителя – если захочет, расскажет.

К щекам Евсея прилил жар, но он заставил себя успокоиться.

– Как прикажешь, госпожа, – ответил он и поспешил прочь.

После разговора оставалось неприятное, склизкое чувство, словно он наживую проглотил жабу – казалось, что он предал учителя, отдал его в руки врагов. «Нужно отвлечься, – сказал он себе, – даже думать о ней не хочу».

Он шагал, угрюмо опустив голову и глядя себе под ноги, а потому не заметил, как случайно столкнулся с кем – то. Евсей мгновенно вскинул руки, удерживая налетевшего на него человека от падения, и ощутил под ладонями мягкую ткань фаты, разметавшейся по плечам. Подняв голову, Евсей встретился взглядом с перепуганными глазами пойманной лани – знакомыми глазами. Он тут же отдёрнул руки.

– Прости, госпожа, – виновато протянул он, – я не смотрел, куда шёл.

– Что ты, – смущённо отозвалась Забава, заворачиваясь в фату до самых глаз, – это я виновата – я тебя искала.

Евсей настороженно подобрался.

– Случилось что – то? – Осторожно спросил он.

Забава многозначительно округлила глаза и слегка кивнула головой в сторону.

– Не могла же я оставить дорогого гостя в одиночестве, – невинно прощебетала она, – нужно всё тебе показать, обо всём рассказать! Пойдём, на игры поглядим!

Она шагнула в толпу, просачиваясь через неё, словно весенний ручеёк, и Евсей обречённо посмотрел ей вслед. Голова гудела от непривычного шума, в глазах рябило.

Он поспешил за Забавой, которая ловкой рыбкой проскальзывала между скоморохами и торговцами, что и тут спешили получить барыш, между хороводами и дружинниками, под шумок передающими друг другу загадочного вида чашу и по очереди к ней прикладывающимся. Наконец, она замерла – неподалёку от той самой поляны, на которой недавно стоял шум доброй кулачной драки – как оказалось, она уже закончилась, и теперь парни, к которым присоединились и красные девушки, развлекали себя по – другому.

Вдоль поляны растянулся широкий коридор из переплетённых человеческих рук, в который с задорным воплем врезался удалой молодец в алой рубахе – и взлетел, подбрасываемый руками товарищей.

– Это… чего такое? – Ошарашенно спросил Евсей.

Забава хихикнула.

– Это игра такая, вишенка, – пояснила она с задорной улыбкой, – гляди, сейчас целоваться будут!

И верно – парень – «вишенка» ловко соскочил с рук и впился жадным поцелуем в охотно подставленные губы под одобрительный гул толпы. Евсей дёрнул плечом – при княжеском дворе он почти безвылазно сидел в отведённых им покоях и такого разгула не видал, а в Валиоре – и того подавно. Это казалось странным, смущающим, а ещё – очень интересным – то, о чём он раньше мог прочесть лишь в книгах, теперь наблюдал своими глазами. «Кажется, я понимаю, что учитель в этом находит, – подумал он, – поглядеть здесь в самом деле есть на что… Особенно, если самому в толпу не лезть».

– Господин Евсей, – серьёзно позвала его Забава, и он вмиг вернулся с небес на землю, – ты не подмумай, я не из праздного любопытства спрашиваю… Не мог бы ты – если это не секрет, конечно, – поведать мне о том, что сказала тебе Велимира?

Евсей молчал, стараясь собраться с мыслями, и она неловко продолжила:

– Ну, та… девушка, темноволосая, с серьгами – змеями.

– Ученица Огненной ведьмы, верно? – Спросил он и, дождавшись кивка, встревоженно продолжил. – Я думаю, не совершил ли я большую ошибку, заговорив с ней?

– Что ты, что ты! – Замахала руками Забава. – Ни её, ни госпожу Ярину Вадимовну бояться не стоит – мы от них зла не видели, напротив, выручали нас столько раз! В последние годы засуха стояла, только благодаря им многие выжили! Ярина Вадимовна – лекарь всем на зависть, она, вон, Дарёну с того света вернула, когда та ещё в младенчестве была…

Евсей недоверчиво мотнул головой.

– Что тебя тогда так обеспокоило, госпожа? – Спросил он, стискивая в небольшом мешочке, висящем на поясе, знак Калоса.

– Просто… – Окончательно смутилась она, – они испокон веков к нам на праздник не приходили. У нас – свои проводы, у них – свои. И тут вдруг ни с того, ни с сего, появляется она, и прямиком к тебе – приезжему, иноверцу. – На её лице вдруг появилось беспокойство. – Она же ничего плохого тебе не сказала? Я гляжу – ты идёшь, словно в воду опущенный…

«Ой, неспроста она меня спрашивает, – подумал настороженно Евсей, – у самой – то вон, глаза бегают – уж не задумала ли чего? Если б всё так просто было, она б ко мне даже не подошла».

– Ей до меня дела не было, – осторожно проговорил он, – она искала кого – то другого. Спросила, не видал ли я его, но я такого человека даже не знаю.

На секунду она обрадовалась, но сразу после брови её сошлись, и в глазах появилась задумчивость.

– Ладно, – приободрилась она, вновь приняв благодушный и радостный вид, – хорошо, что она тебя не обидела.

Несколько мгновений они стояли молча.

– Ты, госпожа, мне праздник показать обещала, – Промолвил он, дивясь собственной смелости, – будет жаль, если мы сейчас разойдёмся.

На её щеках медленно разлился нежно – розовый румянец.

– А ты хочешь, господин? Ты выглядел так, словно тебе не по душе все эти гуляния, я побоялась, что тебе они в тягость… Я ведь просто испугалась – и за тебя, и за всех нас, думала – вдруг что серьёзное случилось?

Евсей обернулся к ней лицом и поклонился в пояс.

– Буду рад прогуляться с тобой, – серьёзно проговорил он, вглядываясь в напуганно – удивлённые глаза, – одному мне в самом деле было неловко – я ведь никого здесь не знаю, обычаев ваших вживую не видал. Но теперь – не боюсь. Ты ведь не дашь меня в обиду, госпожа? – Спросил он с неловкой улыбкой.

– Ах! – Покраснев ещё сильнее, Забава прижала руки к груди. – Конечно, гость дорогой! Уж я тебе постараюсь угодить. Печальным с проводов матери ещё никто не уходил!

Она в раздумьях подняла глаза к небу, перебирая руками край фаты.

– Что бы тебе показать такого… – Протянула она.

Снизу вдруг как – то странно зашумели. Евсей перевёл глаза на поляну, и понял, что вся толпа, что недавно развлекалась играми, двинулась к ним. Вёл их тот самый парень, «вишенка», и его хищно поблёскивавшие глаза смотрели прямо на Евсея.

– Забава, – в испуге позвал он, – что это?

– Ой, – тихо воскликнула она, переведя взгляд на них и вдруг весело хмыкнула, – вот развлечения сами и подоспели.

– Что? – В панике воскликнул Евсей.

– Если что, – повернулась она к нему с немного настороженной, но ласковой улыбкой, – помни, что это всё – игра, хорошо?

Не успел Евсей спросить, что она имела в виду, как их накрыла людская волна, гомонящая и звонко хохочущая, рубахи и сарафаны замелькали перед глазами разноцветными пятнами. Евсей и сам не понял, как его оттеснили от Забавы, и даже её приметная фата скрылась за алыми, синими и белыми спинами.

Толпа перед ним вдруг замолкла, расступилась, и перед растерянным Евсеем оказался «вишенка», сложивший руки на груди и растянувший губы в хитрой улыбке. Теперь Евсей мог разглядеть, что рубаха на парне одета наизнанку, тёмные волосы опоясывает венок из спелых колосьев ржи, а по лицу тянутся длинные зелёные полосы.

– Так – так – так, – издевательски протянул он, наклонившись ближе, – что тут у нас?

Какие – то девчонки за руки втащили в опустевший круг Забаву, и у Евсея немного отлегло от сердца. Вряд ли они всерьёз собирались навредить на празднике дочери купца – и купца, судя по всему, весьма небедного.

Парень приблизился к Забаве и осторожно взял её за плечи.

– Ну здравствуй, Забава Твердятична, – сказал он, хищно облизываясь, – вот ты и попала в мои сети! Ох, не стоило тебе сюда ходить, не стоило тебе на нас глядеть… Теперь моей станешь!

Парни и девушки вокруг одобрительно заулюлюкали, завертелись трещотки.

– О нет, злобный змеиный царь, – протянула она, глядя на Евсея, будто пытаясь ему что – то сказать, – мой жених спасёт меня!

– Пусть только попробует! – Воскликнул «змеиный царь», сотрясая в воздухе кулаком. – А ну – держите её!

К ним тут же подскочили несколько парней и девушек и увлекли Забаву назад, крепко схватив её за руки, будто в самом деле боялись, что она сбежит. Парень же развернулся и торжественно прошествовал к Евсею.

– А ты кто такой? – Нахально спросил он.

– Евсей. – Ответил окончательно смутившийся Евсей.

«Змеиный царь» взглянул на него с недоумением, обернулся, поглядев на своих верных товарищей, но те тоже лишь пожали плечами.

– Нет, – сказал он наконец, – там не так было.

– Прости, Баженушка, – тихо позвала его Забава, – он нездешний, приезжий.

– А! – Обрадовался тот. – Так это ж ещё лучше! Мы в нашем старом добром городище всегда гостям рады, а, ребята? – Повернулся он к жадно внимающей толпе.

– Рады, рады! – Загомонила та на все лады.

– Значит, так. – Он ткнул пальцем в Евсея, пытавшегося съёжится под пристальным вниманием многочисленных глаз. – Я – змеиный царь, и я краду у тебя возлюбленную невесту – нуа ты, понятно дело, как справный богатырь, должен её спасти. Всё понял?

Евсей растерянно кивнул.

– Ну тогда… – Довольно сощурился парень. – Тащи её!

Всё вдруг сорвалось с места, закрутилось, завертелось. С довольным кличем добрые молодцы потащили Забаву вниз, к поляне, и Евсей, недолго думая, пустился им вдогонку.

Он бежал, поскальзываясь на осенней грязи, цепляясь за пожелтевшую траву и мелкие кусты, и чудом не упал по дороге. На секунду Евсей замер, пытаясь разглядеть пушистые золотые косы под облаком фаты, но люди словно нарочно мелькали перед ним, путая и сбивала с толку. Он хотел было обойти их стороной, но тут же дорогу ему перегородила девушка, точно выросшая из земли.

– Здравствуй, милый, – улыбнулась она, проведя ладонью по длинным, ярко – красным бусам, – к чему тебе эта девка? Пойдём гулять со мной, я веселее!

– Извини, – неловко буркнул Евсей, попытавшись её обогнуть, – мне нужно идти…

– Ну уж нет, – усмехнулась она, на давая ему пройти, – ты останешься с нами…

И когда он в очередной раз попытался обойти её, он оказался в сомкнутом круге. Хоровод из чёрных, светлых, рыжих кос медленно закручивал его в свой водоворот. Он растерянно кидался из стороны в сторону, пытаясь найти выход – но выхода не было. Стоило ему лишь приблизиться к девушкам, как они смыкались плотной стеной и, хитро улыбаясь, тянули к нему руки.

– Уж и им ли, уж двоим ли, всю весну красную, им обоим хороводничати, да все летечко до осени, хороводити, коноводити, до тоя ли зимы до зимские!

«Так я до конца праздника не выберусь, – мрачно подумал Евсей, – и куда меня занесло»? Он сделал быстрый шаг влево, и, когда девушки поспешили туда, со всех ног рванул в другую сторону и, пригнувшись, наконец – то оказался на свободе.

Оказалось, что все парни перебрались на другую сторону поляны и, сгрудившись там, громко что – то выкрикивали и махали руками. «Туда – то мне и надо», – довольно подумал Евсей.

– Эй! – Донёсся до него обиженный крик. – Ты куда без выкупа?

– Чего? – Затормозил он и обернулся, чувствуя себя совсем глупо.

– Жених должен дать выкуп, чтобы змеицы его отпустили, – надув губы, объяснила ему девушка с ярко – жёлтыми лентами в волосах, – ты что, совсем ничего не знаешь?

– Верно, верно, – закивали головами остальные и вновь подскочили к нему, – показывай, чем богат!

Евсей растерянно похлопал себя по бокам. Ничего у него с собой не было, кроме… Он похолодел. Ну уж нет, отдавать им Знаки Калоса он точно не собирался. К счастью, он нащупал в мешочке завалившийся туда синий камушек – кажется, он остался от хитрого купца, вместе с которым они плыли на корабле – расположившись в центре челна, он завлекал покупателей, рассказывая о чудодейственных свойствах дешёвых побрякушек, которые продавал… Он долго смеялся, когда учитель переспорил его.

– Вот! – Сказал он, протянув камень девушке с красными бусами.

– И всё? – Скривилась та. – Больно мало!

– Эх, ты, – напустив на себя важный вид, торопливо придумывал Евсей, – от чего отказываешься? Ты счастья своего не знаешь! Это же камень из древнего города Анойсиэс, что был построен среди моря самими богами! Вот потому он такой синий, видите? – Камень под солнечными лучами блестел и искрился. – Он впитал в себя водные глубины вместе со всеми их тайнами! Положи его под подушку – и наутро станешь мудрейшим из всех, кто ходил по земле.

– Складно брешет, – фыркнула вдруг рыжеволосая красавица, – весело. Давай отпустим его, Роса, он мне нравится.

Пару мгновений девушка с красными бусами внимательно глядела то на камень, протянутый на ладони, то на залившиеся румянцем щёки Евсея.

– Ну ладно, – наконец решила она, – прощу тебе скудный дар за хорошую историю, гость дорогой. Но в следующий раз – знай, так легко не отделаешься!

Оставив девушек за спиной, Евсей поспешил к подозрительно притихшим парням.

– А вот и жених нашёлся, – лениво выступил вперёд парень в алой рубахе. Как там Забава его назвала?.. – Избежал – таки ловких объятий моих змеиц?

– Избежал, – смело выдвинул вперёд подбородок Евсей, – верни мою невесту!

«Калос великий, как нелепо», – простонал он про себя.

– Невесту? – Приподнял бровь «змеиный царь». – Вот эту, что ли?

Здоровый парень, похожий чем – то на медведя, почти вынес Забаву к ним из плотного круга парней. «Ну сколько можно? – Возмутился про себя Евсей. – Таскают её, как дети тряпичных кукол».

– Хочешь, что ли, отвоевать свою красавицу? – Ехидно спросил «змеиный царь».

– Смотря что ты за неё попросишь, – настороженно спросил Евсей.

Рядом недовольно загудели.

– Не трусь! – Хмыкнул парень. – Девки храбрых любят. Верно, красавица? – Он задорно подмигнул Забаве, которая мгновенно закуталась в фату.

Та что- то тихо сказала ему.

– Просто так я тебе её, конечно, не отдам, – скучающе протянул он, – за счастье сражаться надо. Бить я тебя не буду, – ухмыльнулся он, заметив сжатые кулаки Евсея, – я тебе задам загадку, отгадаешь – заберёшь. Идёт?

– Идёт, – ответил Евсей, разжимая кулаки. В глубине души проснулся щекотливый азарт – давненько он ни с кем умом не мерился! Такие игры он любил.

– Бажен, он же иноземец, – робко проговорила Забава, – загадок наших не знает… Можно, я хоть помогу?

– А ну цыц, – засмеялся кто – то рядом, – тебя похитили, вот и стой смирно.

– Никакой управы на этих пленниц, – посетовал парень,– ты им слово, они тебе – десять! – Он в задумчивости потёр подбородок. – Что бы тебе задать такого? Простые ты, книжник, наверняка знаешь…

Постепенно со всех сторон к ним вновь подбирались девушки – кажется, им было интересно, чем же всё разрешится.

К нему подскочил рыжий парень и что – то с хитрой улыбкой нашептал на ухо.

– Точно! – Воскликнул он. – Представь, что к реке подходят два человека. У берега стоит лодка, которая выдержит только одного, но они оба переправились на другой берег. И как же?

Забава чуть – чуть подпрыгнула и принялась изображать что – то руками, но парень быстро это заметил.

– Э, так нечестно, – заявил он, – девки, а ну – ка в круг её!

Тех долго уговаривать не пришлось – они окольцевали Забаву и завели хоровод, затянув протяжную песню о спелой ржи и одиноком оборотне, что в приступе безумия загрыз свою суженную.

– Ну, так что? – Жадно спросил парень.

– Погоди, – отмахнулся от него Евсей, – дай подумать.

К нему с лисьим выражением лица наклонился тот самый рыжий парень.

– Ты – злодей, умыкнувший девушку, – хитро жмурясь, сказал он, – отчего ж теперь добру молодцу не мешаешь?

– В самом деле, – обрадовался он, – уж не обессудь, Евсей Батькович, мы, злодеи, такие бесчестные! – С этими словами он выхватил из – за пояса дудочку и заиграл весёлую плясовую. Добрые молодцы развеселились, пустились в пляс, притопывая и прихлопывая, пёстрой стаей рыбок крутясь вокруг Евсея. Вроде бы простенькая была мелодия, незамысловатая, но упрямо забиралась в голову, мешая и путая мысли.

Евсей держался, старался не сбиваться, со скрипом ворочая думы, крутя в голове загадку на все лады. «Лодка одна, – размышлял он, – вдвоём на ней не переправиться. Если один переплывёт, обратно на тот берег лодку не отправить… Погодите – ка – с того берега! Разве сказано было, что они на одной стороне реки?». От облегчения он даже рассмеялся.

– Эй, змеиный царь! – Крикнул он. – Я разгадал твою загадку.

Парень отнял от губ дудку, и все вокруг Евсея попадали наземь со смехом. Девки, водившие хоровод, расступились, и Евсей увидел разрумянившуюся Забаву.

– Те люди были на разных берегах, – уверенно сказал он, – вот тебе и весь ответ.

– Верно, – с удивлением крикнул тот, – что ж, так уж и быть – возвращаю твою красавицу!

Он махнул рукой, и Забава с облегчением скользнула к Евсею, ласково глядя на него.

– Молодец, – шепнула она, – он мастер загадки загадывать…

– Ну, чего встали? – Прикрикнул парень. – Я ведь и передумать могу!

– Побежали, – шепнула Забава, со смешком беря его под руку, – а то и впрямь передумает.

Они торопливым шагом направились по тропинке и почти добрались до подъёма, как за их спиной раздался молодецкий крик:

– Передумал!

А вслед за ним топот множества ног.

– Ату их!

– Бегите – бегите, всё равно догоним!

– Догоним, до смерти плясать заставим!

Евсей уже сам перехватил покрепче Забавину руку и потянул её наверх, пока она звонко смеялась, подставив довольное лицо вдруг разошедшемуся промозглому ветру. Дорогу вверх Евсей почти не запомнил – едва не зацепился рукавами свиты за увядающие колючки репья, споткнулся об попавшийся на пути камень и рухнул бы в грязь, если бы не мягкие руки Забавы, удержавшие его, и потерял шапку, скатившуюся вниз. Когда они наконец выбрались наверх, толпа вдруг остановилась и с недовольным гомоном развернулась обратно.

– Ну ничего, – пообещал кто – то, – в следующем году непременно нагоним.

– По душе ли тебе наши забавы? – Спросила Евсея девушка, пристально глядя на него, точно пытаясь отыскать следы недовольства. – Может, зря я тебя не увела?..

– Что ты, – весело махнул он рукой, – давно я так не веселился!

«Никогда, если быть точнее», – хмыкнул он про себя.

К расставленным столам они шли медленно, порой переглядываясь и улыбаясь.

– В столице такого обычая нет, – рассказывала Забава, – но здесь, в Зубце, процветает – в последний день урожайной седмицы собираются молодые ребята, что становятся на время празднования нечистью, и «воруют» девушку, которую из плена должен кто – нибудь вызволить. Есть такая старая – старая история, что гуляет по Левобережью, о царе всех змеев, что умыкнул себе невесту из людского рода, и о богатыре, что победил его. Правда, – хмыкнула она, – в истории добрый молодец семь дней и ночей загадки разгадывал. Князь давным – давно объявил эту быличку ложью и игры запретил, «воровать невесту» не все решаются. Раньше, бывало, – она запрокинула голову ввысь и довольно зажмурилась, – всем городом так веселились…

– Отчего ж запретил? – Спросил Евсей, украдкой любуясь её тёплой улыбкой.

Она пожала плечами.

– Может, их змеиного царя эта история обижает, – хмыкнула она, – он у них, сказывают, злопамятный… Ой! – Забава вдруг прижала руки ко рту, когда неподалёку стали видны хоромы посадника. – Погляди – ка, ход уже почти начался, торопиться надо!

Между людей к главному столу, за которым уже восседал господин посадник, вилось по земле ярко – алое полотно, все собрались неподалёку от него нестройными толпами. Забава утянула его вбок, в самый первый ряд.

– Гляди, – сказала она с горящими глазами, – сейчас начнётся!

Все голоса вмиг смолкли. В наступившей тишине был слышен лишь тихий шелест ветра да шуршание одежд, когда издалека едва заметно донеслась песнь. Слов было не разобрать, но ей они и не были нужны – и без слов в ней чувствовалась тяжёлая, гнущая к земле смертельная тоска. Вслед за песней на дороге появились девушки – в одних лишь белых рубахах, босые, с распущенными волосами. Они медленно и величаво ступали, точно во сне, и несли перед собой на вытянутых руках венки из налившихся жизнью колосьев и увядших листьев. Песнь их смешивалась с по – осеннему разбухшей землёй, ярко – синим небом, прохладным ветром, проникала в душу каждого, кто молчаливо стоял рядом.

– Как кормила нас мати – земля сырая, – тянули они, – как кормила нас, своих детей, утомилася.

Наконец, когда их длинный стройный ряд дотянулся до самого посадника, они остановились и торжественно водрузили венки себе на головы, а после расступились. Заиграла дудочка – жалейка. Не было в ней ничего из того лихорадочного веселья, которым лучилась игра парня в красной рубахе – она плакала, стенала, молила о чём – то далёком, недосягаемом.

На роскошном белом жеребце мимо них проехала девушка – в роскошном платье, богато украшенном вышивкой, золотом ожерелке, высоком венце, расшитом алыми и жёлтыми камнями. В одной руке она держала драгоценный кубок, в другой сжимала горсть влажной земли.

– Дарёна? – Шёпотом ахнул Евсей.

Забава кивнула и так же тихо ответила:

– Теперь не Дарёна. Пока идёт праздник, она – матерь Жреба, владычица урожая, наша добрая родительница.

За конём неторопливым шагом следовали музыканты, крепко прижимающие к себе инструменты – играли лишь дудочники, сплетая свои мелодии в одну – ту, что пробирала до костей и дрожи.

-Раньше, – рассказывал он учителю на одном из постоялых дворов, всем телом прижавшись к боку тёплой печки, – когда в Белии княжили старые боги, праздник этот справлялся куда позже. Чествовали на нём не матерь Жребу, подательницу жизни, а госпожу Мерову, владычицу холода, кошмаров и смерти. Сейчас богине в жертву приносят молоко и вытканные полотенца, тогда же нравы были куда суровее. Гнев госпожи Меровы мог погубить весь мир разом, а потому, чтобы её умилостивить, ей в дар приносили три человеческие головы – иноземца, доблестного воина и ведающего – колдуна, по – нашему. И это не считая сотен пленников, что умерщвляли во славу её! Да уж, – хмыкнул он, – вряд ли в те времена мы смогли бы спокойно посидеть и полюбоваться на праздник.

Вынырнув из своих мыслей, Евсей обнаружил, что конь остановился прямо перед Святославом Гневичем, выпрямившимся во весь рост.

– Здравствуй, матерь, – учтиво поприветствовал её посадник, склонившись до самой земли, – во имя твоё праздник этот. Поём о тебе, славим тебя, дивная, благ подательница, смерти укротительница…

– Славно, дети, – отозвалась Дарёна непривычно мягким голосом, – нет большей радости матери, чем видеть счастье своих сынов и дочерей.

– Благодарим! – В единый голос гаркнула толпа, и все благоговейно склонились.

Евсей в первую секунду растерялся, но Забава дёрнула его за рукав, заставив тоже опустить голову.

– Благодарим за хлеб, за молоко и приплод, – продолжил посадник, – твоими трудами живём, мать вечная, мать милостивая!

Когда Евсей вместе с остальными поднялся вновь, Дарёна уже спешилась и протягивала кубок отцу.

– Так выпей же в мою честь, – твёрдо произнесла она, – вкуси питьё жизни!

Посадник с благоговением принял чару из дочериных рук, крякнул и одним глотком осушил её до дна.

– Добрый знак, – пробормотала Забава.

– Всё это время я была с вами, – произнесла матерь Жреба, обернувшись к народу и ласково протягивая к ним руки, – я кормила и поила вас, одевала и обувала. Истощились силы мои, нет больше жизни в членах. Пора мне на покой отправляться.

– Нет! – Раздался среди людей горестный крик, который немедленно подхватили. – Не уходи, мать! Не бросай детей своих!

Но та уже не слушала – легко, невесомо вскочила на коня и отправилась медленным шагом мимо богато накрытых столов прочь, к замершим безмолвным идолам. Людской плач и стон провожали её.

Когда хрупкая фигурка скрылась у подножия идолов, посадник со всей силы швырнул кубок наземь.

– Справим славную тризну по матери! – Гаркнул он, и в тот же миг грянула плясовая.

Забава вдруг пристально взглянула на него.

– Прости, Евсей, – громко сказала Забава, перекрикивая музыку, – тебе подле посадника нужно садиться, мне же – с купеческими дочерями. Да и батюшка мой приехать обещался, нужно его встретить, как следует, за стол проводить…

– Иди, госпожа, конечно, – ответил он, чувствуя странную тяжесть на сердце.

– Чай, свидимся ещё, – хмыкнула она и, махнув на прощание рукой, затерялась в людской толпе.

На несколько секунд он растерялся, не понимая, что теперь ему делать, и куда идти, пока его не окликнули:

– Господин Евсей, ученик Агафона Мисерикордского?

«Всем сегодня меня надо», – смешливо хмыкнул он в своих мыслях и обернулся к дружиннику в синем кафтане.

– Господин Святослав Гневич зовёт вас за стол, – сказал он, и живот Евсея отозвался громким урчанием. Стыдливо покраснев, он торопливо направился за стражником.

Заняв своё место неподалёку от семьи посадника и оглядевшись по сторонам, Евсей заметил, что люд уже начал стягиваться к столам, словно пчёлы, привлечённые ароматом цветов. Жена Святослава Гневича с рассеянной улыбкой крутила в руке небольшой кубок, его сыновья наперебой выискивали себе лучшие лакомства, сам же Святослав Гневич был неожиданно серьёзен и суров. Евсей пристально огляделся ещё раз. Потом ещё. Сердце куском ледяного камня упало куда – то в желудок – учителя нигде не было.

Глава 8

*

Евсей вскочил с места и ринулся к посаднику.

– Господин! – В ужасе выдохнул он. – Учитель уходил в дом за кошельком, но должен был уже давным – давно вернуться! Вы не видели его?

Святослав Гневич махнул рукой, заставляя Евсея наклониться поближе.

– Я посылал за ним, – серьёзно вполголоса сказал ей, – стража не нашла. Нет его ни в доме, ни здесь. Куда! – Вскрикнул он, схватив Евсея за руку. – Ты куда припустил?

– Его надо срочно найти! – Воскликнул в панике тот. – С ним беда случилась! Это же учитель! Он никогда не нарушает своего слова – если бы мог, непременно бы пришёл!

– Тихо, – цыкнул на него Святослав Гневич, – уйдёшь сейчас – оскорбишь наше гостеприимство. В народе слухи так разгуляются… Знаешь, о чём будут говорить? Что ничуть вы не отличаетесь от тех дефенторов, что мы выгнали с позором. Не надо мне, чтоб в моих гостей на улицах плевались.

– Но учитель…

– Учителя твоего и так тут нет, – безжалостно завершил Святослав Гневич, – одного этого хватит, чтобы мои люди были недовольны. – Он вновь понизил голос. – Уйдёшь, когда все напьются.

Евсей недовольно вырвал руку из крепкой хватки посадника. Лицо того смягчилось.

– Думаешь, я за него не боюсь? – С горечью спросил он. – Дружина ищет его, и будет искать после пира. Я не брошу своего друга.

– Благодарю, – сухо ответил Евсей и вернулся на своё место.

Вдоль спины бежали неприятные мурашки, руки потряхивало. За те несколько лет, что они провели бок о бок, учитель стал для него всем – другом, наставником, отцом, и одна мысль о том, что могло с ним случиться, вгоняла Евсея в ужас. Что, если ему стало плохо, и он даже не смог подать голос, чтобы его нашли? Вдруг его похитили люди, те самые, что сейчас веселились на пиру, недовольные тем, что в их городе вновь оказался валиорец? Вдруг дружинники с ними заодно, и потому вовсе не стали его искать? Вдруг аурумы решили – таки избавиться от всех инакомыслящих, и их наёмники добрались до беззащитного учителя? Он спорил с ними в Таларе, он возражал им, не раз говорил, что война с Белией – грех…

Перед ним появлялись ароматные блюда, но в горло не лез кусок. Перед глазами вдруг мелькнул изумрудный отблеск, и Евсей заметил ту девчонку – ведьму. Она восседала неподалёку от жены посадника и смотрела на него с неудовольствием, словно он не давал ей наслаждаться праздником. «Точно! – Кипятком обожгла его мысль. – И как я раньше не понял?». Не бывает таких совпадений – сначала из Яра Огненная прогоняет из города презираемых всеми посланников Калоса, потом узнаёт, что в город прибыли новые и решает – почему бы не избавиться ещё и от этих? «Заигралась, старая ослица? Власть почувствовала? – В ярости подумал он. – Ну уж нет! Если ты только посмела хоть пальцем тронуть его, я изжарю твою голову на костре, будь ты хоть трижды ведьмой!»

Остаток пира Евсей просидел так, будто на скамье под ним разрослась колючая расторопша. Кажется, он даже что – то съел, но ни вида блюда, ни вкуса не запомнил. Он не отрывал взгляда от посадника, который казался безучастным к их беде – ел, пил, веселился, с кем – то шутил, а после вовсе отобрал у кого – то из скоморохов бубен и принялся залихватски стучать им об колено. Но вот, наконец, Евсей дождался – Святослав Гневич кинул на него мимолётный взгляд и едва заметно кивнул. Большего Евсею и не нужно было. Уже подбегая к столу с противоположной стороны, он заметил, что ведьмы на прежнем месте не оказалось.

«Может, стоило попросить помощи у посадника?», – мелькнул робкий голос в его голове. «Нет, – тут же жёстко оборвал он сам себя, – он мне попросту не поверит. Они же слова не посмеют против неё сказать!».

Что ж, по крайней мере, он знал, куда лежал его путь.

На город уже успела опуститься вечерняя мгла, и ветер забирался под свиту, заставляя Евсея ёжиться от холода и поплотнее в неё кутаться. По небу тонкой рекой разлилась нежно – розовая полоса, словно указывая ему путь.

Лес стоял перед ним плотной неприступной стеной. Сурово глядели на него дубы и клёны, берёзы, ясени и ели, безмолвно вопрошая – кто осмелился потревожить их многолетний покой?

Поймав себя на этой мысли, Евсей про себя усмехнулся. Пока он брёл сюда под порывами ледяного ветра, его ярость охладилось, и на её место пришла нерешительность. Вот уж чего допустить точно было нельзя!

– Ну же, ишак, – прошипел он сам себе, – не будь трусом!

Собрав всё мужество в кулак, он ступил в лес, на широкую приметную тропинку, что вилась между старым вязом и почти прижавшейся к земле берёзой. Шёл торопливо, отмахиваясь от крючковатых сучьев, что лезли прямиком в лицо, и порой слетавшей с них паутины. Деревья, при свете дня сверкавшие золотом и багрянцем, в сумерке казались порождениями мглы и чёрного колдовства. За ещё не облетевшими листьями скрывались последние лучи солнца, и становилось жутко, точно в старом чулане.

– Только ненормальные могли тут поселиться, – бурчал он себе под нос, храбрясь.

Вдруг откуда – то сбоку раздался страшный, дикий хохот, сердце Евсея рухнуло в пятки, и ноги, казалось, сами понесли его – он сам не знал куда, главное, подальше от этого проклятого места. Кровь билась в ушах, и ему казалось, будто он слышит топот погони, устремившейся за ним. Он боялся остановиться хоть на миг, боялся обернуться и встретиться глазами с нечеловеческой мордой преследующего его чудовища.

Как добрался до просторной поляны, на которой весело журчал ручеёк, и виднелось ещё синее небо, Евсей не запомнил. Остановившись, переведя дух и отругав себя последними словами, он замер в недоумении – дальше дорога разветвлялась на ещё четыре.

– Эх, ты, герой, – с горечью сплюнул он, – что теперь? Обратно возвращаться?

Ну уж нет – внутренне воспротивился он сам себе, – неужели он чего – нибудь да не придумает? Он оказался здесь не по собственной прихоти – самый дорогой человек мог сейчас умирать под пытками ведьм!

– Калос, – взмолился он, сложив руки в молитвенном жесте, – не оставь меня, слабого пред волей судьбы. Укажи мне перстом своим верный путь, и я не сойду с него.

Когда он открыл глаза, впереди между деревьев мелькнули тёмные косы.

– Что ты здесь делаешь? – Спросила его ведьма, ступив на поляну. – Я так и не дождалась твоего учителя – где он?

В Евсее всколыхнулась холодная волна ярости, но он не позволил ей выплеснуться наружу. Вместо этого он натянул самую скромную и приветливую улыбку и робким голосом спросил:

– Госпожа, я не видел учителя с самого начала праздника. Осмелился подумать, что он уже отправился к твоей… Эээ…

– Неважно, – прервала она его, выставив перед собой ладонь поистине княжеским жестом, – Агафон Мисерикордский никак не мог попасть к Яре раньше меня – попросту не нашёл бы дорогу. Да и твой господин никак не мог узнать, что ему нужно идти сюда – если, конечно, ты и впрямь с ним не виделся.

Сомнения скользкими змеями заползли к нему в голову. Осторожность занимала своё привычное место, гася ненависть и безрассудство. Но, в самом деле, где ещё учитель мог быть?..

– Тогда, – сказал он, медленно вздохнув, – я хотел бы знать, куда он пропал. Госпожа Ярина Вадимовна, – от волнения он вновь начал заикаться и путаться в буквах, – говорят, одна из лучших ведьм в ваших краях – так пускай скажет, где он! Клянусь, чем угодно отплачу!

Ведьма задумчиво постучала пальцем по подбородку.

– Гляди, – задумчиво протянула она, – врёшь из глупости или из злости – мало тебе не покажется. Костей уж точно не соберёшь.

– Клянусь священными знаками, не лгу! – Воскликнул он, прижав руку к Знаку под свитой. – Забава Твердятична, – ему с трудом верилось, что ещё с час назад он весело бегал с ней по поляне, – говаривала, что Огненная Ведьма никому в помощи не отказывала.

– Хочешь подмоги – не зови её так. – Отрезала ведьма. – Ну, что поделать, пойдём.

Она махнула рукой и ступила на тропинку, которую до того Евсей даже не заметил. Та поросла мхом и напоминала ему старое болото, потому он сначала робко опустил на неё одну ногу, и лишь потом – другую. К счастью, он не провалился и не оказался немедленно в пыточной ведьмы, а дорожка ничем не отличалась от прежде им исхоженных – лишь была мягкой, точно заморский ковёр.

Шла ведьма настоящей госпожой – ветви, казалось, сами ускользают прочь от её лица, деревья расступаются, а кусты уважительно пропускают дальше, даже не пытаясь уцепиться за край сарафана. Евсей плёлся следом, старательно прокручивая в голове невесёлые мысли. Когда страх и злоба застлали его разум, у него не возникало сомнений. Теперь же в остуженной голове они роились перепуганной мошкарой. «С другой стороны, – подбадривал он себя, – кому, если не ведьме, знать, как отыскать учителя?». Конечно, в Бонуме осуждали тех, кто имел дело с «рабынями Песмноса»… Но Евсей помнил вчерашний разговор с учителем. Помнил он и слова Забавы, и то, с каким трепетом говорил об этой их Ярине посадник. «Если она поможет мне, – горячо подумал он, – до конца жизни буду молиться о спасении её души!».

Изба ведьм стояла в небольшом осиннике, окружённая кустами волчьих ягод и черники. Евсей ожидал увидеть хоромы не меньшие, чем у Святослава Гневича или Забавы, но дом был простенький, небольшой, но добротный и прочный. Ничего зловещего в нём не было. Над дверью висел небольшой колокольчик, а на крыше глядел на заходящее солнце медный петух.

Ведьма повернулась к нему только у самого порога. Вместо привычного уже льдисто – строгого выражения, лицо её было полно сочувствия.

– Скверные новости для тебя, но ни одна ведающая по мановению пальца не сможет найти человека. Но, – быстро добавила она, заметив его отчаявшиеся глаза, – есть и хорошее – у Яры достаточно влиятельныхдолжников, чтобы уже завтра вы спокойно вместе распивали медовуху.

– Мы не пьём, – рассеянно отозвался Евсей.

– Не суть дело, – хмыкнула она и распахнула дверь, – Яра, это я, выходи! Я тут гостя привела…

Внутри пахло травами и мёдом. Убранство избы было скромным – всё, что смог разглядеть Евсей в тусклом свете заходящего солнца – широкий стол, накрытый богато вышитой скатертью, белёная печь, ещё один столик, уставленный необычного вида посудой и усыпанный чёрной и зелёной пылью, две кровати с высокими подушками, по стенам развешаны пучки сушащихся трав. И – ни одной живой души.

– Яра? – Неуверенно спросила девушка.

Никто не отозвался. Ведьма щёлкнула пальцами, и вспыхнули ярким пламенем многочисленные свечи, расставленные по всей избе.

– Если и ушла, то скоро вернётся, – спокойно сказала она, усаживая его за стол, – сядь пока, поешь, а то ведь с пира голодным ушёл.

Она дважды стукнула пальцем по скатерти, и на ней в мгновение ока оказались самые разные яства – пельмени в ароматном бульоне, наваристые щи, осетрина, пареная репа, ватрушки с творогом, кисель и квас. Когда его взгляд упал на яблоки, Евсей почувствовал, как внутри сворачивается холодный склизкий комок.

Он опустился на скамью за столом, так и не почувствовав голода. Вместо этого внутри у него копошилось дурное предчувствие. «Она ждала учителя, не собиралась никуда уходить, – всполошенными белками метались мысли, – а теперь вдруг куда – то пропала?».

Ведьма безмолвно наблюдала за ним, сложив руки на груди.

– Скажи мне, – спросила она, – кто мог бы желать его пропажи?

– Твоя госпожа, – бездумно фыркнул Евсей, но тут же опомнился, – в смысле…

– Это было очень подозрительно, – кивнула ведьма, – но Яре незачем красть его исподтишка. Если бы твой учитель и вправду был опасен, ей не посмел бы возразить и сам посадник. А если нет – незачем ещё сильнее портить отношения с Валиором.

Кажется, она говорила что – то ещё, но Евсей уже не слушал. Внутри, казалось, поселился маятник, который отсчитывал каждый миг. Тук – тук, надежды нет. Тук – тук, она всё ещё не пришла. Тук – тук, да где же эта хвалёная Огненная ведьма?

Её ученица тем временем закончила болтать и присела на край кровати. Раздался перепуганный вопль, они оба подскочили на месте. В центр комнаты вылетел перепуганный зверёк, вереща и вертясь, не останавливаясь ни на секунду. Ведьма резво подскочила и опустилась на колени.

– Душенька! – Ласково позвала она, постукивая пальцами по полу. – Милая, я тут. Не бойся, иди сюда!

Зверь, услышав знакомый голос, перестал вопить и спустя миг свернулся в клубочек в ведьминых ладонях. Евсей торопливо подошёл и опустился рядом с ней – зверёк оказался лаской, и, кажется, больной – с тусклой шерстью, в которой виднелись проплешины, уморёнными глазами – бусинками, она тяжело дышала, приоткрыв пасть и слабо попискивала. Ведьма держала её осторожно и ласково. Евсей поднял глаза и увидел её потрясённый взгляд, который тут же сменился привычно ледяным.

– А вот это очень плохо, – сказала она.

– Что? – Почти истерично спросил Евсей.

Ведьма осторожно поднялась, переложив ласку на подушку.

– Ласка – душа хозяйки дома, – сказала она, проведя большим пальцем по голове зверя, – если ей так плохо, значит, Яра явно не в порядке. – Она сжала руки в кулаки. – Кажется, пропал не только твой учитель.

В избе раздался странный, захлёбывающийся смех. «Кажется, это я», – с удивлением понял Евсей, но перестать хохотать никак не получалось.

– Калос! – Воскликнул он, ухватившись рукой за край стола. – Милость твоя покинула нас!

Перед глазами мелькнуло строгое лицо молодой ведьмы. Кажется, она пыталась обхватить его руками, но он легко вывернулся.

– Успокойся, – строго произнесла она.

– Да? Успокоиться? – Воскликнул он. Кажется, он сам не заметил, как перешёл на Валиорский. – Ярина то, Ярина это! Какая могучая, какая сильная, какая непобедимая ведьма, как её все расхваливали! А теперь её нет, понимаешь? – Выкрикнул он прямо в перекосившееся лицо. – Единственной, кто могла бы мне помочь, нет! Мы никогда их не найдём, понимаешь ты?

Ведьма вдруг дунула на свою ладонь, поднесённую близко к губам, и Евсея окутала странная чёрная пыльца. «Отравила!», – пронеслось в его голове. Он рванулся было к двери, но ноги не слушались. На плечи вдруг навалилась огромная усталость, словно он снова был на экзамене в Бонуме, перед которым не спал три ночи. «Я прилягу на минуту, – пронеслось в его голове, пока он опускался на пол, – даже глаза закрывать не буду, просто прилягу»…

Очнулся он уже в постели. С трудом оторвав голову от подушки, он огляделся – когда всё перестало кружиться перед глазами, он увидел ведьму, сидевшую около него на низком табурете с глиняной миской в руках.

– Что это было? – Спросил он, прижав руку к затылку.

– Заговорённые маковые семена, – ответила она, протянув ему миску, – пей.

Внутри плавал зеленоватый отвар, от которого вверх поднимался горько пахнущий пар. Евсей выдохнул и залпом выпил, поморщившись от мерзкого привкуса, зато головокружение вмиг отступило. Остались лишь слабость, усталость, страх и сменившее его бессилие.

– Нужно идти обратно, – с трудом ворочая языком, проговорил он, откидывая одеяло, – сказать Святославу Гневичу…

– Нечего, – ответила ведьма, с лёгкостью уложив его обратно, – ночью в лесу ты и со светом пальцев своих не увидишь. Ложись, переночуешь здесь.

– Время утекает, – пробурчал он.

– Утро вечера мудренее, – непреклонно ответила ведьма, и почти в тот же миг Евсей уснул.

Глава 9

*

Спал он беспокойно – вертелся, порой просыпался, сквозь сонную дымку порой слышал, как ведьма ходила по избе, скрипела скамьёй, подходила к травам, что – то заваривала, то зажигала, то гасила лучину. Наутро под глазами у неё были синие тени, а кожа, казалось, стала ещё бледнее. Евсей глянул в плошку с водой и скривился – сам он выглядел не лучше. Завтракали они в полном молчании – а что тут говорить?

– Вернёшься в Зубец, – сказала она, собирая тарелки, – скажешь посаднику… Пускай зайдёт ко мне, или кого – нибудь из своих пошлёт. Я же пока дойду до одного старого знакомого – он должен нам помочь.

Евсей молча кивнул. На руках он баюкал уснувшую ласку, которая всё утро проплакала у ведьмы на плече. Он видел зверьков, подобных ей – у дочери одного из наставников жили целых три ласки. Они вертелись, точно волчки, ныряли за ворот и выпрыгивали из рукавов, носились по хозяйке, как по дереву. Эта же сидела смирно, прижав хвост и уши – совсем несладко было Огненной ведьме.

– Как звать – то тебя, госпожа? – Неожиданно спросил он.

– Зовут зовуткой, а кличут незабудкой, – усмехнулась та, – Велимира я. Неудачное у нас с тобой вышло знакомство, ученик Агафона Мисерикордского.

За дверью вдруг раздались тяжёлые шаги, почти сразу после послышался стук в дверь. Ласка словно ожила и шустро юркнула под кровать. Велимира неторопливо вытерла руки и направилась к двери.

– А спрячься – ка ты за печку, – неожиданно сказала она, – незваные гости всегда к беде.

Евсею и самому стало не по себе. Осторожно втиснувшись в небольшую щель между стеной и печью и отведя от лица паутину, он принялся наблюдать.

Дверь распахнулась, и за ней показалась стража в алых кафтанах.

– Здрава будь, госпожа Велимира Неждановна, – поклонились они, сняв шапки.

– И вам не хворать, – степенно ответила та, – через порог не говорят, проходите, гостями будьте.

Дружинник, стоявший впереди всех, медленно покачал головой.

– Нам бы наставницу твою, – как – то несмело сказал он, – помощь нужна – и немедля.

– Сегодня я за неё, – ответила та, скрестив руки на груди, – что стряслось?

– Посадника отравили, – скорбно ответил стражник, и на миг воцарилась тишина.

– Как? – Ахнула Велимира.

Тот лишь покачал головой.

– Знать мы не знаем, – голос его стал жёстче и злее, – а догадываемся, кто мог такое злодейство сотворить. Говорил я, одни беды от этих рукомахателей! Не зря ж они оба сбежали – и ученик, и учитель!

Евсей стоял, ни жив, ни мёртв.

– Напраслину возводишь, – протянула ведьма, – если ничего ещё не известно.

Стражник только махнул рукой.

– Госпожа Радомила Ершовна вместе со старшим сыном на них думают, – уже более робко ответил он, – а они поумнее нашего будут. Так когда ждать тебя, госпожа?

– Как соберусь, так и приду, – строго ответила она, – мало ли, чем его отравили – надо травы собрать, обереги. Вы идите вперёд – я вас скоро догоню.

– Может, подождать тебя? – Выступил вперёд другой стражник, поглядывая на ведьму с подозрением. – В городе нынче волнения.

– Ещё чего, – фыркнула Велимира, – чтоб вы у меня над душой стояли? Нечего, возвращайтесь, успокойте госпожу.

Евсей выбрался из – за печи только когда их тяжёлая поступь затихла вдали. Встал посреди избы, растерянный, напуганный, почти отчаявшийся – как теперь защитить доброе имя учителя? Да и господина посадника было жалко – он представил этого сильного, похожего на медведя человека больным, лежащим без сил в постели и скривился – до того неправильной была эта мысль.

– Эй, Евсей, – щёлкнула пальцами перед его глазами ведьма, – отомри.

Он встрепенулся, понял, что она что – то ему втолковывала всё это время, а он не услышал ни слова.

– Прости, госпожа, – бесцветно сказал он, – задумался.

– Задумайся получше, – проскрипела она сквозь стиснутые зубы, – да скажи мне, не мог ли Агафон Мисерикордский и впрямь нанести вред Святославу Гневичу.

Евсей задохнулся от нахлынувшей ярости.

– Да как ты…

– Цыц, – перебила она его, сжав руки в кулаки, – твой учитель самый лучший, самый честный, знаю-знаю. Но давай-ка ты всё ж таки головой подумаешь и дашь мне ответ – правдивый, беспристрастный. Мне, бестолочи, ваши шкуры спасать! – Она глубоко вздохнула. – Извини, но сам понимаешь – некогда мне с вами нянькаться.

Евсей вдохнул, медленно выдохнул, стараясь успокоиться. «Они не знают его, – уговаривал он себя, – они не видели, насколько честен и самоотвержен этот человек… Подумай лучше, как ты можешь защитить его?».

– Он не мог, – дрожащим голосом ответил и, заметив её раздражение, спешно продолжил, – мы прибыли совсем недавно, и на кухне даже не бывали – пусть спросят стряпух, они подтвердят. Даже близко его не было рядом ни с едой, ни с яствами!

– А на празднике? – Недоверчиво спросила Велимира.

– На празднике он почти сразу ушёл.

– Славно, – Велимира схватила мешочек со стены, – в город тебя пока путь заказан, так что будешь здесь сидеть… Или нет. – Она накинула поверх простенького платья тёплый кафтан. – Ты в лесу не потеряешься?

Евсей почти фыркнул.

– Я, госпожа, не глуп, и в лесах бывал. Что нужно сделать?

Она распахнула дверь.

– Вот дорога, – сказала она, ткнув пальцев в широкую тропу, что вилась справа от избы, – пойдёшь по ней. Дважды там будет развилка, и дважды ты свернёшь налево. На пути твоём попадётся дом, там живёт Ярин… приятель. Ничего не бойся, отдай ему вот это, – она протянула Евсею старенький потрёпанный платок с вышитой полынью, – расскажешь, как всё было, попросишь помощи. Скажешь – я тебя прислала. Всё понял?

Евсей растерянно кивнул.

– Славно, – грубоватым тоном заключила она и почти выбежала наружу, напоследок хлестнув косами по косяку.

«Вот и всё, – обречённо подумал Евсей, – твоя спокойная жизнь кончена».

Глава 10

*

Ночью в лесу был дождь, и воздух одуряюще пах сырой землёй и хвоей. Тропинку развезло, и с первого же шага Евсей измазал все сапоги в грязи почти до самых колен и продрог от сырости и холодных капель, падавших с умытых листьев ему за шиворот. Так он и шёл, трясясь от холода и страха, надеясь и не смея верить. «Калос тебя не оставит, – вспоминал он детскую песенку, что слышал от детей в Бонуме, – и спасенье тебе подарит». Учитель всегда говорил, что испытания надо встречать с твёрдостью духа и никогда не сдаваться. И Евсей бы с радостью сам попался в лапы загадочного врага, претерпел бы любые лишения и страдания, но потерять учителя, даже не знать, жив ли он…

Тропа заканчивалась рядом широких, в три человеческих обхвата, дубов со старой, сморщенной, словно старческая кожа, корой. Поначалу Евсей растерялся, не зная, куда дальше идти, – но вскоре учуял запах дыма, доносившийся вместе с ветром из – за деревьев и услышал глухие звуки ударов. Осторожно, крадучись, он выглянул из – за дубового ствола – на поляне стояла старенькая покосившаяся изба. Дверь её была такой маленькой, что даже невысокому Евсею пришлось бы наклониться, чтобы войти внутрь, а крыша поросла мхом. Окна были покрыты, кажется, столетним слоем копоти. Рядом с избой стояла баня, что выглядела добротнее и крепче избы, и из её трубы вился кольцами к серому небу дым. Перед избой, у поленницы, Евсей увидел человека – высокого, крепкого, с орлиным носом и проседью в длинных русых волосах, в серой безрукавке мехом наружу. В руках его был зажат старый зазубренный топор. Мужчина рубил дрова, да так, что от каждого удара летели щепки, а Евсей тихонько вздрагивал за деревьями. Это к нему – то его послала Велимира? Он выглядел так, будто с минуту назад этим самым топором рубил головы. Наконец, глубоко вздохнув, Евсей решился. «Ради учителя, – подумал он, выходя из – за защиты деревьев, – я не посмею отступить».

Мужчина отставил топор, неторопливо вытер пот со лба и обернулся.

– Д-добрый день, – голос у него оказался хрипловатым и уставшим, – з-зачем пожаловали?

– Господин, – Евсей торопился, путал буквы местами, – я – Евсей, ученик Агафона Мисерикордского, гость из Валиора. Мы прибыли в вашу страну…А, неважно… В общем, нам непременно, очень – очень нужна ваша помощь.

Мужчина слушал его с невероятно терпеливым и одновременно грустным выражением лица, словно сотни раз ему твердили подобные речи, и никогда они не кончались ничем хорошим.

– У-убивать пришёл? – Спросил он печально. – Очистить м-мир от от-тродья этого…Как его там? Песфоса?

– Нет, что вы! – Евсей перепугано замахал руками и отступил на несколько шагов назад. – Никогда! Всех нас Калос взял под свою руку, и нет никого из людей, кто нечист перед его лицом только лишь из-за рождения!

– Д-да л-ладно, – усмехнулся тот, – а вот в-ваши с-сородичи так не с-считали.

Желать людям зла было грехом, но в тот миг Евсей мечтал, чтобы дефенторам, гостившим до сих в Валиоре, воздалось по делам их… Вот сейчас решит этот мужик, что голова Евсея славно украсит его дом, и никогда ему не спасти своего учителя!

– Те, кто так сказал, отступили от слова Калоса, – как можно увереннее заявил он и торопливо полез в карман, – я от Велимиры, что неподалёку от вас живёт. Вот, – он протянул мужчине платок.

Тот ласково провёл пальцами по кривым неровным строчкам и на секунду поднёс его к лицу. «Неужели?..», – промелькнула в голове Евсея мысль, когда он вспомнил об обручальных серьгах Велимиры. На его мужчины появилась улыбка – робкая, бледная, но такая счастливая, что на секунду Евсей позабыл, почему так боялся его.

– И что же хочет… Велимира? – Мягко спросил он. – И почему сама не пришла?

– Она не может, – брякнул Евсей, – посадника отравили, она в город побежала.

Улыбка вмиг исчезла с лица мужчины, плечи напряглись.

– Но я здесь вовсе не поэтому! – Воскликнул он, опасаясь, что от страха снова потеряет дар речи. – Видите ли… – Он набрал побольше воздуха в грудь. – Госпожа Ярина Вадимовна… Пропала.

Мужчина тупо уставился перед собой.

– Как – п-пропала? – Едва слышно переспросил он, словно не поверив.

– Её ласка, – осторожно ответил Евсей, – ей вчера было сильно плохо, а госпожи Ярины Вадимовны не было дома. Велимира надеется, что вы поможете.

– Какие вопросы? – Гаркнул вдруг мужчина так, что Евсей подпрыгнул на месте. – Уж мне это под силу, клянусь Больем!

«Неместный», – подумал Евсей. Больем – это он отлично помнил – богом войны, всяческой силы и грозы, клялись правобережные Белийцы, в основном княжеские дружинники. Отец Евсея редко молился ему – говорил, мол, нездешний это бог, а то и вовсе самозванец.

Мужчина вдруг торопливо сорвался с места, оставив Евсея недоумённо оборачиваться за ним.

– За мной! – Донёсся издали крик, и Евсей побежал следом, проклиная осеннюю грязь.

Когда он настиг мужчину у избы ведьм, то испачкался, казалось, по самые уши. Остановившись, он согнулся пополам, пытаясь перевести дыхание и унять колющую боль в боку, пока его новый знакомец торопливо обходил дом, шумно втягивая носом воздух.

– Неудобно, – расслышал Евсей его бормотание, когда тот вновь оказался рядом с ним, – Б-беривой. Звать меня. От-тчеством Б-болеславович, но лучше п-просто по имени зови. А т-ты, прости?

– Евсей, – повторил он, с трудом распрямляясь, – может, в дом войдём, господин? Велимира проверяла, на улице – ни следа.

– Я н-не господин, – махнул рукой Беривой, – я т-так…

Он присел и, взяв в руки горсть земли, растёр её между пальцев.

– И впрямь л-лучше внутрь з-зайти. Н-ничего не чую. – Он нахмурился и опустил голову, почти гневно взглянув на свои руки.

Несмотря на потаённые страхи Евсея, в избе не обнаружилось ни хохочущей ведьмы, держащей нож у горла его учителя, ни дружинников с мечами наголо. От натопленной с утра печи исходило тепло, и Евсей немедленно поспешил к ней. Сесть куда-нибудь в грязной одёже он не осмелился и с грустью смотрел на грязные следы, оставшиеся от его сапог.

Ласка, спавшая на подушке, вдруг приподнялась, потянула лапки и, заметив согнувшегося Беривоя, с восторженным гуканьем помчалась прямиком к нему. Ловко взбежав по штанине, она нырнула ему за шиворот, вынырнула из правого рукава и, оказавшись в его ладонях, радостно впилась в его палец.

– П-полегче, Д-душенька, – со смехом проговорил он, аккуратно перехватывая её извивающееся тельце, – я т-тоже рад тебе.

– Кажется, ей лучше? – С сомнением протянул Евсей. – Это ведь хорошие новости, верно?

– Н-не знаю. – Беривой мощной лапой почесал в затылке. – Д-душенька х-хоть и связана с Ярой, но совсем недавно у неё п-появилась, когда д-домовой в ледяную к-крепость отправился. Эт-то нам с тобой Велим-мира скажет.

Он, осторожно зажав в богатырском кулаке крутящуюся ласку, обошёл избу по кругу трижды, всё так же к чему-то принюхиваясь. Евсей наблюдал за ними с пробуждающимся любопытством – он видел, чтобы так гончие собаки делали, но люди – никогда. «Отродье Песмноса, – с тревогой подумал он, – этот чудный нюх его… Неужели в самом деле помогать нам будет перевёртыш?».

Про перевёртышей ему рассказывала сказки старая бабушка, когда ещё была жива – про то, что они рождались в звериной шкуре и к пяти годам обращались в человека, про то, что одевались в звериные шкуры, про то, что их не брало железо. Ими матери порой пугали детей, а про князя говорили, будто у него был отряд дружинников, состоящий из одних только перевёртышей. Прежде Евсей считал их выдумкой, но сейчас был готов поверить во что угодно, лишь бы им это помогло. «Спросить? – Робко подумал он. – Да вроде невежливо будет…».

Беривой тем временем подошёл к столу и присмотрелся к блюдечку, наполненному водой с какими-то травами. Душенька тряпочкой свисала в его кулаке.

– В-ворожила Велим-мира, что ли?

– Ночью, – кивнул Евсей, – я слышал.

– И н-ничего н-не нашла? – Удивился мужчина, и плечи его поникли. – Д-да, п-пришла беда – отворяй в-ворота…

– Что такое? – Внутри всё сжалось, последняя надежда ускользала.

– Н-ничего, – он осел на скамью, горько усмехнувшись, – н-ничего не чую…

Никто ничего не видел, ведовство их не ищет, перевёртыш не чует…

– Ну уж нет! – Воскликнул Евсей, топнув ногой в приступе яростного бессилия. – Не могли же они исчезнуть без следа? Это попросту невозможно!

Позади Беривоя со стуком распахнулась дверь.

– Да вы в боевом настрое, батенька, – хмыкнула Велимира, швыряя мешок на кровать, – и ты здесь?

Беривой медленно поднялся со стула и покачал головой. Велимира помрачнела.

– Что с господином посадником? – С волнением спросил Евсей.

– Жить будет, – она устало присела на скамью, растирая глаза руками, – яд сильный, но его было слишком мало. Кажется, не так уж его убить хотели… – Она перевела взгляд на Евсея и поморщилась. – Да уж, добрый молодец, встреть я тебя в лесу, приняла бы за нечисть какую.

Евсей устыдился. Негоже было пачкать дарёную одежду – но как беспокоиться о ней в такое время?

– Ладно уж, – она махнула рукой, – истоплю баньку тебе, гость дорогой… А с тобой, Беривой, – она кивнула ему на скамью и сама встала, с трудом, опираясь на стол, – мы сейчас поговорим.

Они было собрались ей помочь, но Велимира гордо отказалась.

– Сидите здесь и не мешайтесь под ногами, – фыркнула она, – что у меня, помощников мало?

И в самом деле, стоило ей только выйти на поляну перед избой и трижды звонко свистнуть, как перед ней возникла целая толпа дрожеков. Они толпились вокруг неё, перестукиваясь копытцами, а Евсей против воли искал среди них знакомое лицо…

– Они, оказывается, ведьмам служат, – едва слышно пробормотал он.

– Вовсе нет, – с дружелюбной улыбкой сказал Беривой, – они н-никому не служат. Просто ж-жадны до человеческих с-сладостей да побрякушек.

Евсей рассеянно кивнул.

В Бонуме им говорили – когда Песмнос создавал их мир, чтобы обрести помощников в грешной борьбе со Калосом, то помимо людей он создал ещё множество странных существ. Веками все они жили во тьме, невежестве и злобе, но, когда Калос осветил своим сиянием земли и воды, и принёс к ним любовь, сострадание и знание, лишь люди пошли за ним. В книге Мира были имена созданий, оставшихся на стороне Песмноса – василиски, гарпии, грифоны и гидры, и многие, многие другие. Вживую Евсей их никогда не видел – но будто чувствовал исходящую от страниц злобу и жажду крови. Он до сих пор помнил, как испугал его в детстве лик Хротко, языческого бога, отродья Песмноса… Ничего из этого не было в том беззащитном маленьком человечке, которого они с учителем вызволили из капкана дефенторов.

Растеряв все слова, которые готовы были сорваться с его губ, он наблюдал, как дрожки радостно скачут вокруг Велимиры, устремляясь к поленнице и поочерёдно ныряя в баню.

– Ес-сли хочешь, – застенчиво предложил Беривой, – м-можем выйти, поглядишь п-поближе.

Евсей смутился. С одной стороны, ему хотелось поглядеть на них поближе, встретить спасённого дрожека и увериться, что он в порядке, но с другой – какими безобидными они бы не казались, они всё ещё были слугами Песмноса, врагами человеческих душ.

– А… какому богу они поклоняются?

– Никакому, – хмыкнул Беривой, – они д-древнее богов, с-сами по себе.

– Никакому? – Растерянно переспросил Евсей. – Не молятся, не отдают свои души, не приносят жертв?

– З-зачем им это? – Удивился мужчина. – он-ни дети л-леса, им никто не ук-каз… Д-дрожки даже древним богам не к-кланялись, а бывало, и людей от их г-гнева укрывали.

Тем временем один из дрожеков подскочил к Велимире и игриво боднул её в бок. Та отвлеклась, рассеянно улыбнулась ему и потрепала по зелёным кудряшкам, буйно росшим между тонких рожек. Дрожек блаженно зажмурился.

Это окончательно переломило недоверие Евсея, и он решительно отодвинулся от тёплой печки.

– Пойдём, – сказал он Беривою, и робко поднял на него глаза, – ты только, господин, далеко от меня не отходи, прошу.

Евсей боялся, что тот посмеётся над его страхом, но Беривой только решительно кивнул.

Солнце так и не вышло из-за серых туч, но на улице стало теплее – ну, или так казалось Евсею, растерявшего добрую долю утреннего отчаянья. Сложно предаваться грустным мыслям, когда следишь, как бы чьи-нибудь копытца не оттоптали тебе ноги.

Дрожки оказались ему по пояс. Они косо глядели на него, но нападать, кажется, никто не собирался – напротив, ловко огибали, словно мешающий пень на дороге. Но приглядевшись повнимательнее, Евсей понял, что они старались проскочить как можно ближе к нему. Не успел он насторожиться, как Беривой окликнул:

– Морошка!

И к ним с готовностью подскочил тот самый дрожек, что недавно ласкался к Велимире. Евсей тихо охнул – знакомый оказался дрожек… И вовсе уже не хромал

– Меуодвежонок, – радостно пробулькал он, – давнеунько не видали тебя в этой части леуса. Всё кукуоуешь у себя, соувсем приятелей забросил.

Беривой смущённо почесал седую бороду. Морошка перевёл взгляд на Евсей, прищурив кошачьи глаза, и радостно улыбнулся, обнажив острые клыки.

– Здравствуй! – Воскликнул он, протянув к Евсею руки. – Здравствуй, спауоситель моуй!

Беривой взглянул на Евсея, и тому показалось, что в глазах его появились благодарность и уважение.

– Его зовут Евсеем, – сказал Беривой, – его учитель пропал, как… к-как Яра, – на имени ведьмы его голос дрогнул, и плечи опустились. – П-про Яру-то, н-наверное, знаете?

– Знауем, – печально кивнул Морошка, – но, сам поунимаешь, какая ноуочь.

Беривой тяжело вздохнул и на секунду прикрыл глаза рукой.

– Прости, господин, – шепнул Евсей на ухо Беривою, – я с трудом понимаю, о чём он говорит. Что за ночь?

Морошка облизнул тонким языком губы.

– Ночь праздника, – печально ответил Беривой, – на проводы Жребы у них своё гульбище там, – он махнул рукой куда – то вперёд, – в с-самом центре л-леса.

– Веурно, – протянул Морошка, – мне жаль, что с хоурошим гоусподином слуочилась беуда… Моужно?

Евсей зачарованно кивнул, и пальцы дрожека обхватили его запястье. Он ожидал, что кожа его будет шершавой, как ствол дерева, но она, напротив, была бархатисто – мягкой, только перепонки были холодными и скользкими.

Евсей потрясённо обернулся на Беривоя, но тот лишь рассеянно улыбнулся ему, пребывая, кажется, в своих мыслях.

– Горе ваше гоурькое, – грустно проговорил дрожек, – но я чем смоугу, поуомогу.

В его руке вдруг оказался деревянный кругляшек с выжженными знаками.

– Воуозьми, – Морошка вложил его в руку Евсею, – если захоуочешь, всё наше племя придёуот тебе на помощь.

Евсей хотел было отдёрнуть руку, как от огня, но сдержал себя. С трудом он заставил себя перевести взгляд вниз, взглянуть на вручённый дар, и с облегчением выдохнул – на дереве темнел полумесяц, под которым в ряд выстроились невысокие ели. Ни пламени, ни козлиных рогов, ни навозных мух – ни одного символа Песмноса он не увидел, но ему всё ещё было не по себе.

– Спасибо, – через силу выдавил он, – очень приятно… Ваша помощь…

– Коугда вы меуня из капкана вытаскивали, ты не боуялся, – грустно сказал Морошка, и в его больших ярко – ярко зелёных глазах, казалось, стояли слёзы, – я поумню доубро, гоусподин.

– Морошка, ты чего там прохлаждаешься? – Раздался недовольный голос Велимиры. – Как есть, так ты первый, а как работать, так не дождёшься тебя!

– Гоуспожа ругается, – насмешливо протянул он, – наудо идти, а не то она меуня пирогами обделит. – Он посерьёзнел и наклонился к Евсею ближе. – Не теряй моуой дар. Есть у меуня чувство, будто он теубе пригодится.

Весело насвистывая, Морошка удалился прочь, к Велимире, а Евсей спешно сунул дрожеков дар Беривою в руку. Тот вздрогнул, точно очнувшись ото сна, и недоумевающе поглядел на знаки.

– Ого, – выдохнул он, – н-несказанно тебе п-повезло.

– А что это, господин? – Спросил Евсей.

Беривой перехватил кругляшек осторожно, почти благоговейно, и пристально вгляделся в него.

– Эт-то родовой оберег, – ответил он, осторожно проведя пальцами по месяцу, – с-с ним ты с-сможешь просить п-помощи у всего лесного п-племени, и они н-не в праве б-будут тебе отказать. С-столь драгоценный д-дар… – Беривой вскинул на него внимательный взгляд. – П-прости, я задумался – ч-что сказал т-тебе Морошка?

Евсей пожал плечами.

– Что у него чувство, будто он мне пригодится.

– З-значит, так и будет, – кивнул Беривой, – М-морошка редко ошибается.

Он протянул оберег Евсею.

– Нет-нет, – замахал он руками, – пусть он лучше у тебя, господин, побудет – у меня свой Знак есть. – Он вытащил из-под рубахи солнечный диск с расходящимися остриями – лучиками, вырезанный из цельного куска медово – рыжего янтаря. – Видишь? – Он крепко сжал его в ладони. – Символ моего служения Всеблагому… Мне подарил его учитель. – Он грустно улыбнулся и спрятал солнце обратно. – Если я стану носить этот оберег, разве это не станет, – Евсей неловко пожал плечами, – предательством?

Беривой растерянно застыл, переводя взгляд с Евсея на дрожековый оберег.

– Я н-не имею права з-забрать его, – тихо, но твёрдо ответил он, – эт-то дар не мне. Т-твоё право решать, как т-тебе поступать, но л-лучше всё же держи при с-себе, хорошо? З-защити свою жизнь, ч-чтобы спасти своего учителя.

Евсей робко протянул руку и взял оберег.

– Я положу его мешочек, хорошо? – Пробормотал он. – Или в котомку, правда, её сначала придётся забрать из дома господина посадника…

– Тебе туда незачем ходить, – фыркнула незаметно появившаяся за его спиной Велимира, и Евсей подпрыгнул от неожиданности, – тебя там уже заранее все ненавидят – неважно, в самом ли деле ты виноват. Ступай в баньку, добрый молодец, – неожиданно мягко добавила она, – всё готово. Уж как с веником сладить, разберёшься?

– Куда уж мне, – буркнул обиженный Евсей.

– А если банник шалить начнёт, – крикнула ему в удаляющуюся спину Велимира, – ты ему скажи, что я с него самого шкуру сниму!

В бане было темно и тихо, пахло травами и деревом. Не было рядом ни одной живой души, не нужно было куда – то бежать, а потому Евсей свернулся на узкой скамье у стены и тихо разрыдался.

В предбаннике обнаружилась новая чистая одежда, а в избе – Велимира и Беривой, которые сидели за столом, неторопливо потягивая травяной отвар из небольших кружек. Глаза у обоих были красные, точно они тоже только что плакали. Евсей неловко потоптался у порога.

– Садись, чего мнёшься, – хрипло позвала его Велимира, – в ногах правды нет.

Он осторожно присел за стол, принюхался к блюдам, выставленным на столе. После слёз у него наконец- то появилось желание поесть. Велимира молча протянула ему тарелку.

– Никакого порядка в этом доме, – хихикнула она, – и хозяйка над угощениями не хлопочет, и старшего в семье нет, некому во главе стола сесть. – Она легонько толкнула Беривоя локтём в бок. – Верно говорю?

Тот лишь неловко улыбнулся.

Вдруг раздался стук в дверь. Евсей уронил ложку и отпрянул от стола.

– Мне прятаться? – Настороженно спросил он.

– Сиди, – махнула рукой Велимира и распахнула дверь.

За ней оказалась девушка в простой клетчатой юбке и белой рубахе – очень знакомая девушка, непривычно нахмуренная и строгая.

– Забава? – Ахнул Евсей.

Когда она увидела его, губы её расплылись в улыбке, морщинка между бровей разгладилась.

– Евсей! – Обрадованно воскликнула она. – Я так боялась, что с тобой что-то случилось! Слава богам, ты здесь!

– Ты не ради него пришла, Забава Твердятична, – оборвала её Велимира, – так зачем?

Забава вновь нахмурилась.

– Мой отец, Велимира Неждановна, – наконец, вымолвила она, – он ещё с неделю назад должен был приплыть. Брат мне письмо прислал, что отец сначала в стольный град свернул, и там всех своих кормчих и слуг на праздник отпустил, а сам с другом своим к нам поплыл. Корабль вчера прибыл, а отца на нём нет, и никто не помнит, чтоб он на него садился.

По окончании своей речи Забава робко подняла глаза на Велимиру.

– Я знаю, госпожа, тебе не до того, – она вдруг упала на колени, – но я молю, заклинаю тебя всеми богами – помоги! Чует сердце моё – беда случилась!

– Не вовремя ты со своей бедой, Забава Твердятична, – сквозь зубы процедила вдруг ведьма.

Евсей бросил на неё взгляд, поражённый такой грубостью. Забава вздрогнула.

Евсей вскочил со скамьи, но его опередил вставший Беривой, который ласково подхватил Велимиру за локти и повернул к себе. Евсей подлетел к двери, поднимая с земли Забаву и закрывая её своей спиной.

– Чего ты, Веля? – Ласково спросил Беривой, крепко стискивая её руки и глядя ей в глаза.

Та лишь помотала побледневшей головой, тряхнув змеиными косами.

– Не бойся, Забава Твердятична, – сказала она, повернувшись к перепуганной девушке, – и прости меня – я не хотела пугать тебя. Я не на тебя злюсь, навалилось тут, – она усмехнулась, показав хищные зубы, – напастей всяких… Найдём отца твоего. Ты проходи, расскажи поподробнее, что случилось…

Забава довольно долго просидела в избушке, настороженно косясь по сторонам и запинаясь в словах, пока наконец не освоилась, а под конец рассказала свежие новости из Зубца – на место господина посадника, пока не было грамоты от князя, встал его старший сын, и он был уверен, что именно Агафон Мисерикордский отравил Святослава Гневича.

– Ох, как гневался! – Вздыхала она, косясь на Велимиру, подпиравшую голову рукой. – Кричал, что нельзя было верить проклятым вражеским посланникам, будто вы, – она виновато легонько тронула рукой Евсея, – весь город хотели отравить, да не сумели…

Евсей же молчаливо кивал ей и прихлёбывал отвар – на душе у него было гадко. Конечно, проще всего было обвинить учителя – он ведь даже отстоять свою честь теперь не сможет…

– Погоню не отрядил? – Спросила Велимира, сосредоточенно потирая висок.

– Нет, госпожа, но патрули увеличил. Сказал, мол, что сразу раскусил врагов, потому они, – она глянула на Евсея, – вы в спешке бежали, все вещи оставили – деньги, священные книги…

Евсей удивлённо воззрился на неё. Велимира решительно отставила кружку.

– Ты что-то вспомнил?

– Учитель уходил за кошельком, – объяснил он, – я сам видел, как он заходил в терем!

Велимира кивнула и отвернулась, притянув к себе тарелку со спелой малиной.

Провожать Забаву пошёл Беривой – в лесу уже начинало темнеть.

– Береги себя, – сказала она Евсею напоследок, стоя в дверях избы, – я знаю, вас напрасно оклеветали. Если вдруг что-то случится, двери моего дома будут всегда открыты для тебя.

Когда широкая Беривоева спина скрылась за тонкими стволами рябин, Велимира с такой силой рванула на себя дверь, что она с оглушительным грохотом врезалась в стену и рухнула на пол. Евсей почти свалился со скамьи от испуга, прикрыл голову руками. Ведьма пару секунд стояла, молча дыша. Приглядевшись, Евсей увидел, как трясутся её сцепленные руки.

– Госпожа, – сказал он, стараясь усмирить дрожащий голос, – что ты делаешь?

– Извини, – сухо ответила та, со всей силы сжав руки в кулаки, – больше не стану.

– Я очень надеюсь на это, – кивнул он, медленно выпрямляясь, и вдруг подорвался со скамьи с оглушительным визгом.

Прямиком к Велимире, вальяжно и неторопливо, ползла змея – огромная, с блестящей чёрной спиной. Евсей немедленно схватил разбуженную и очень этим недовольную Душеньку, опасаясь, что змея её попросту проглотит.

– Не бойся, – спокойно сказала Велимира, обмахивая крошки со стола, – это полоз, они не ядовиты.

– Да я вижу! – Воскликнул Евсей. – Как он оказался в доме?

– Эти гады ползучие повсюду пролезут, – насмешливо отозвалась она и обратила свой взгляд на змею, – ну, и как это понимать?

Змея в ответ на секунду высунула тонкий раздвоённый язык. Велимира нахмурилась.

– Угу, и что?

– Ну конечно, – буркнул Евсей, прижимая к себе извивающуюся ласку, – если она ведьма, она непременно будет говорить со змеями.

Змея свернулась на полу причудливыми кольцами и что-то тихо прошипела.

– Передай повелительнице, – наклонилась к ней Велимира, – что я бы и так к ней пришла.

Та обнажила зубы, кончиком хвоста указав на Евсея.

– Непременно будет, – кивнула ведьма и повернулась к нему, – можешь уже отпустить её – они старые друзья.

Пока Душенька сонливо обнюхивала пригревшуюся на полу змею, Велимира неторопливо отнесла посуду к чугунку на печи и принялась ей позвякивать.

– Что это значит, госпожа? – Осторожно тронул её за локоть Евсей.

– Это значит, – не поворачиваясь, отозвалась она, – что сейчас нас ждёт приличная уборка, а завтра ранним утром, – она тяжело вздохнула, – мы отправимся в гости к моей любимой свекровушке.

Вернувшись, Беривой молча приладил дверь на место.

Глава 11

*

Оставаться в избе, после того, что он видел, Евсею было страшновато, но идти больше было попросту некуда. Можно было, конечно, попроситься к Беривою – он выглядел куда спокойнее ведьмы, но его покосившаяся избушка совсем не внушала доверия.

Всю ночь в чаще выли волки, а под утро кто-то принялся скрестись когтём в затворённые ставни.

– Всё идёт своим чередом, – сказала ему зевающая разбуженная Велимира, – после проводов матери Жребы нечисть всегда в разгул идёт. Не бойся, в дом им не попасть.

– Я не боюсь, госпожа, – недовольно протянул он, – я спать не могу!

– Ну это, положим, решается быстро, – усмехнулась та.

Встав, она принялась чем – то греметь и ругаться под нос. Евсей наблюдал за ней почти с любопытством, приподнявшись на локтях. Наконец, она подошла к нему, сунув почти под нос плошку с зельем. Евсей принюхался – ничем не пахло.

– Что это? – Спросил он.

– Сонное зелье, – ответила Велимира, зевая во весь рот, – до утра даже не услышишь ничего.

Евсей недоверчиво взглянул на неё, и она красноречиво закатила глаза.

– Да не отравлю я тебя, – проворчала она и отпила немного из чаши, – теперь не боишься?

Евсей боялся – но муторные, прерывистые сны, в которых учитель истекал кровью у него на руках, были страшнее – и потому он залпом осушил чашу.

Наутро, поднявшись навстречу ласковым солнечным лучам, он с удивлением понял – в самом деле не отравила!

К завтраку зашёл Беривой, робко поздоровался и объявил, что идёт в город.

– Т-тут я ничего не уч-чуял, – объяснил он, – п-погляжу, может, с-следы или запахи какие остались у х-хором посадника.

– Вряд ли, – протянула в задумчивости Велимира, – даже если что-то осталось, после праздника и дозора дружинников мало что разобрать получится.

– Я в-всё же попробую, – упрямо заявил Беривой, – а в-вы куда?

– К свекровке, – хмыкнула ведьма, – ох, и попьёт она мне кровушки…

Евсей мрачно подумал, что такая свекровь в самом деле могла бы выпить немало крови – и не только у Велимиры.

Беривой понимающе кивнул.

– Ну, ступай, – она встала, с хрустом потянулась, – пусть Хротко бережёт тебя.

Она подошла к нему и, схватив легонько за шею и наклонив его голову к себе, что-то прошептала в самое ухо.

«Интересно, – присвистнул в его голове голос, и он словно снова услышал своего старого соседа по доматии, любителя сплетен и интриг, – у неё жених, а она с этим обнимается».

Он тут же строго одёрнул себя. «Даже если так, – возразил он, – не твоё это дело. Может, против воли их поженить хотят? Лучше подумай о том, как бы перед свекровью в грязь лицом не упасть.».

Вскоре после того, как Велимира с Беривоем распрощались, настало время и им в путь отправляться. Молча шли они по другой тропе, явно хоженой, мимо поваленного дуба и пня, заросшего рыжими лисичками и опятами, мимо тонкоствольного березняка, в котором порой мелькали любопытные мордочки, не похожие ни на звериные, ни на дрожековые.

–Это шишиги, – объяснила ему Велимира, не оборачиваясь – только косы мелькали из-под зелёного плаща, – если дрожеки – цари леса, то эти-что-то вроде их мелких слуг. Бестолковые они и игривые, но обидишь их- беды не оберёшься. Свистеть умеют так, что богатыри замертво падали.

О шишигах Евсей никогда не слышал – может, на правом берегу, где он жил, их вовсе не водилось?

Постепенно лес сменился хвойным – под ногами мягким ковром стелились опавшие иголки, листва не закрывала путь и не лезла в глаза, виднелись лишь сухие стволы сосен, испещрённые морщинами, да порой, изредка – разлапистые еловые ветви.

– А Беривой, – сказал Евсей только для того, чтобы завести какой-нибудь разговор, – он кто? Перевёртыш?

Велимира фыркнула.

– Да если бы. – Она погрозила кулаком мелькнувшему в вышине рыжему беличьему хвосту. – Двоедушник он. Перевёртышем рождаются, с полным осознанием своей природы и умением в зверя оборачиваться. Двоедушником становятся – от проклятия или от Волчьей лихорадки. По первости двоедушники себя в ином обличии вовсе не помнят и собой не владеют, нередки истории, когда они самых близких людей в исступлении убивали. К тому же, они вовсе не похожи на обычных зверей, увидишь – точно не спутаешь. Беривой, к счастью, не молод, и в двоедушниках давно ходит – так что ты его не бойся, он долго учился собой владеть.

Она мрачно хмыкнула.

– А лучше бы учился выпускать зверя, – вдруг недовольно добавила она, – и кровью поил, когда надо.

Горный склон, поросший мхом и засохшей, склонившейся к земле ковылью, Евсей завидел издалека. Невысокий, пологий, вилась вверх по нему каменистая тропа, вдоль которой ползли, переплетаясь и теряясь в пожелтевшей траве, многочисленные змеи с блестящей в солнечных лучах чешуёй.

Евсей осторожно шёл за Велимирой, глядя под ноги, стараясь кого-нибудь не задеть. Поднимались они недолго – Евсей, впервые на своём веку увидавший горы, хотел подняться повыше и поглядеть на Зубец с высоты, но успел полюбоваться только на всё тот же лес, желтевший и алевший внизу, да на далёкое голубое небо, когда они вышли к пещере, вход в которую прикрывала тёмная тяжёлая дверь. По ней вились кольцами змеи и ящерицы, выложенные лазуритами, бериллами и смарагдами, вспыхивали яркими огнями их хитрые глаза, которые, казалось, заглядывали в самую душу.

Велимира остановилась перед ней, вытянув вперёд руку, и изо рта её вырвалось страшное, непохожее на человеческую речь шипение. Евсей отшатнулся назад. «Речь Песмноса!», – ужаснулся он, но в это самое мгновение дверь бесшумно распахнулась, и из мрачного тёмного зева пещеры повеяло холодом.

– Идёшь? – Оглянулась на него Велимира.

Евсей набрался смелости и кивнул. В конце – концов, если для спасения учителя пришлось бы заключить сделку со слугами Песмноса, он был готов.

Велимира протянула ему руку.

– Держись, – обронила она, – иначе ещё оступишься, костей не соберёшь.

Евсей робко взялся за рукав её рубахи, и она усмехнулась.

– Берись крепче, герой, – ехидно посоветовала ведьма, – мой жених с тебя за поруганную честь не спросит.

– Прости, госпожа, – настойчиво ответил он, – но по заветам Калоса, не стоит лишний раз прикасаться к незамужней девушке, если только вашим жизням не угрожает опасность…

– А к замужним, значит, можно, – хмыкнула она, – ну, если голову расшибёшь, значит, сам дурак.

С этими словами она шагнула в непроглядный мрак пещеры. Евсей последовал за ней. Дверь за ними захлопнулась с резким грохотом, отрезав путь наружу. Свободной рукой Евсей осенил себя Знаком Заступы, и смело шагнул вперёд, но не почуял под собой опоры. На секунду его сердце остановилось от ужаса, но, к счастью, нога тут же с гулким стуком опустилась на каменную ступеньку. К счастью, рукава Велимиры он не отпустил, и несколько секунд боролся с желанием с силой дёрнуть её на себя, но усилием воли поборол эти недостойные мысли.

– Осторожнее, – послышался в темноте ехидный голос ведьмы, – тут лестница.

– А раньше нельзя было сказать? – Огрызнулся он.

– Так я ж предлагала помощь, – невинно отозвалась Велимира. Евсей подозревал, что там, в темноте пещеры, она победно ухмыляется. По ноге проскользнуло что-то скользкое и холодное, и Евсея передёрнуло.

– Не бойся, – Велимира встала на ступень рядом с ним, – здешние молодчики гостей не жалят.

Когда она уверенно и крепко взяла его за руку, он не стал возражать – Песмнос бы с ней, главное, не сломать бы ничего! Спускались в кромешной темноте они долго. Евсею казалось, что мгновения тянулись, точно липкая смола, а ступени всё не кончались и не кончались… Лишённый зрения, он чувствовал себя ещё более маленьким и беспомощным, чем был там, снаружи. Воображение смеялось над ним, вызывая в голове страшные видения – об огромном змее – людоеде, который поджидал их за углом, об огненной геенне, куда вела эта треклятая лестница, о Песмносе, который сам явился за душами грешников… Он помотал головой. «Ты уже не маленький мальчик, – сказал он сам себе, – стыдно посланнику Калоса бояться темноты!».

Он с облегчением выдохнул, когда где-то впереди забрезжил тусклый зеленоватый свет, освещая последние ступеньки и диковинные сюжеты, которые, оказывается, были вырезаны прямо в стенах пещеры. Он с удивлением провёл пальцами по фигуре воина, что обрушивал топор на голову исполинского змея – казалось, он мог разглядеть узор на его доспехе.

– Тонкая работа, – восхищённо выдохнул он.

– Ну так, – покачала головой Велимира, – у тётушки Горыничны все мастера великие, бездарей не держит.

Постепенно потолок становился всё ниже и ниже, пока им не пришлось опуститься на колени и ползти так. К счастью, с каждым их шагом свет горел всё ярче и ярче, не давая Евсею усомниться в том, что ведут его в какую-то изощрённую ловушку, где и похоронят навеки. Правда, глядеть на колыхающуюся впереди юбку Велимиры было забавно – но это тоже были недостойные мысли, поэтому Евсей уставился в пол.

– Запомни, – вдруг сказала Велимира, – Змеиной Царице не кланяйся, даже голову не склоняй, но в глаза не смотри – а то, чего доброго, зачарует. И, главное, от её верных слуг не шарахайся, даже если будут по тебе ползать – неприлично, всё- таки.

В тот же миг проход закончился, и Велимира выпрямилась во весь рост, а за ней и Евсей – и восхищённо ахнул. Впереди простиралась огромная величественная зала, зелёный свет самоцветов лился с неровных каменных стен – сияли кристаллы размером, должно быть, с Евсееву голову. В центре залы разливалось озеро, прозрачное, точно слеза, в котором отражались светлые искры адамантов, напоминающих звёзды. За озером, на небольшом возвышении, стоял малахитовый трон, искусно украшенный резьбой – распускались бутоны дивных цветов, переплетались тонкие змеиные тела, распускали гордые кроны деревья. На нём восседала женщина – невысокая, с тонкой чёрной косой, покрытой полупрозрачной вуалью, с венцом на голове, в изумрудно – зелёном платье, расшитом сотнями драгоценных камней. Белолицая, со строгими, тонкими чертами лица, она, казалось, была вырезана из камня – живыми на её лице были только глаза, строгие, мудрые, точно выворачивающие наизнанку. Евсей вспомнил по наставление Велимиры и опустил глаза, и с трудом удержал крик в горле – на полу кишмя кишели змеи, переплетаясь в клубки, свиваясь кольцами.

– Здрава будь, невестушка, – раздался женский голос, похожий на звон колокольчиков, и эхом разнёсся по всей пещере, – давненько ты к нам не заглядывала. С худом ли, с добром?

– Здравствуй, Драга Горынична, – Велимира шагнула вперёд, – жаль признавать, но с худом. Разговор у нас, – она огляделась по сторонам, – серьёзным будет.

Драга Горынична лениво повела рукой, и в тот же миг зала опустела, точно все гады ползучие Евсею привиделись.

Змеиная Владычица встала с трона и пошла к ним гордой, неторопливой поступью. Озеро покрывалось тонкой коркой льда прямо под её ногами. Когда она приблизилась к ним, оказалось, что Евсею она доходила до переносицы, но была в ней какая-то сила, заставившая его ноги подкашиваться от страха при одном только виде этой женщины. Про себя он повторял все молитвы Калосу, которые только вспомнил.

Драга Горынична оглядела его с ног до головы.

– Кто таков? – Прожурчал её голос.

– Евсей, ученик Агафона Мисерикордского, – без запинки ответила Велимира, – гость заморский, из земель Валиора.

– Валиор? – Задумчиво повторила Драга Горынична. – Знаю такой, знаю… Их Змеиного Царя зарубили лет эдак сотню тому назад. Неприветливые люди, к нам непривычные… Чего ради ты пожаловал, гость дорогой?

Евсей собрал всё своё мужество и сделал шаг вперёд.

– Я бы не побеспокоил тебя, славная госпожа, Владычица всех змей, если бы не случилось у меня большое горе, которое своими силами я не одолею. Пропал мой учитель с праздника проводом матери Жребы без следа, точно сквозь землю провалился…

Драга Горынична усмехнулась.

– Если бы только в этом дело было, – неторопливо проговорила она, перебирая тонкими пальцами, унизанными кольцами, вышивку на своих рукавах, – ты бы к ведьмам да нечисти на поклон не пошёл. Вы ненавидите нас и боитесь, я прекрасно это знаю. Велимира, – она повернулась к ней, – отчего Яры дома нет? Что ещё у вас приключилось?

– То-то и приключилось, – мрачно ответила та, – Яра пропала. В тот же вечер. Я на празднике была, она меня к его учителю послала, – она кивнула подбородком на Евсея, – я ждала его, да не дождалась. Вернулась – Яры нет, Душенька в ужасе – нынче спит без просыпа.

На лицо Змеиной Царицы словно набежала туча. Она стиснула пальцами рукав.

– Это кто ж смелости да силы набрался? – Процедила она сквозь зубы. – Саму Яру?..

– Да вот не знаю. – Неохотно проговорила Велимира, сложив руки на груди. – Всю ночь ворожила – и ни следа. Беривой приходил, тоже ничего не учуял.

Драга Горынична мрачно кивнула.

– Ничего, дочка, – сказала она, положив руку Велимире на плечо, – ты не бойся, без подмоги не останешься. Мы и не таких с Ярой, – она злобно улыбнулась, – по молодости без соли жрали…

Тонкая, резкая боль пронзила Евсея в живот. «Ну вот, – напрягся он, – только этого ещё не хватало!». Он попытался сделать вид, что ничего не происходит, но не тут-то было – с каждым мигом она всё нарастала и нарастала, становясь всё хуже, поглощая собой всё. Драга Горынична что-то толковала Велимире, но он уже ничего не слышал, мир словно скрылся за туманной пеленой агонии. «Не могу терпеть», – в отчаянии подумал он и хотел было что-то сказать, но не смог даже открыть рта. Тело больше не принадлежало ему, не слушалось его, чувствовалась только боль, пронзавшая его острым кинжалом. «Я же сейчас умру», – в ужасе подумал он и провалился в темноту.

Глава 12

*

Когда Евсей вновь открыл глаза, он лежал, утопая в белоснежных перинах мягкой кровати. Ничего не болело – во всём теле была восхитительная лёгкость, в голове царила блаженная пустота. «Я жив!» – была его первая, великолепная мысль, – «Я всё ещё жив, я в полном порядке!». Чтобы проверить, в самом ли деле он цел, он пошевелил сначала ногами, после – руками, поднёс их к глазам, сжал пальцы – в самом деле, у него ничего не убавилось и ничего не прибавилось – и это было превосходно.

– Очнулссся? – Прошипел сбоку от него голос, и Евсей повернул голову. Взгляду его предстало убранство, похожее на то, что он уже видел – небольшая зала, которая освещалась светом белых крупных камней, серые неровные стены, поросшие мхом, резной стол из чёрного камня, а на нём – какие-то травы, порошки, ступки и ножи странной формы, какую Евсей прежде не видал. В стене за тёмной решёткой полыхал огонь, освещая горницу и разливая тепло, мягкими волнами достигавшее Евсея. У самой кровати стояла небольшая изящная табуретка, на которой сидела ящерица – самая настоящая ящерица, только в человеческий рост, в человеческих одеждах. Тонкий язык выскользнул из пасти и пробежал по зелёным губам – если это были, конечно, губы – и Евсей поймал себя на том, что зачарованно глядит на дивное создание вместо того, чтобы ему ответить.

– Что случилось, господин? Где я? – Спросил он, стараясь быть вежливым, и под одеялом незаметно осенил себя знаком, отпугивающим слуг Песмноса. Ящер – кажется, он был мужчиной – не подскочил и не провалился в геенну огненную, не отпрыгнул от Евсея, не зашипел от боли – лишь странно, неестественно улыбнулся. Диковинные серебристые глаза с тонкими зрачками, напоминавшими замочную скважину, скользили по Евсею.

– Тебя прокляли, – неожиданно радостно ответил тот, – сссильное заклятие, давненько таких не видывал. – Он наклонился близко-близко к нему. – Голова болит? Живот? Ноги – руки ломит?

–Нет – нет, – замахал он руками, – всё в порядке, господин, спасибо. Лучше не бывает! А вы, простите, – он робко взглянул на него из-под ресниц, – кто?

Ящер приосанился, выпятив грудь.

– Лекарь! – Ответил он, хлестнув хвостом по каменному полу. – Сссамый лучшший лекарь! Не бойссся, мальчик, – покровительственно улыбнулся он, – ушш я –то тебя на ноги посставлю!

– Х-хорошо, – отозвался Евсей, поглядывая на дверь с тревогой, – а где госпожа Велимира?

Он всё предпочитал иметь дело со знакомыми ему слугами Песмноса. Даже если они швыряются дверьми.

– У прекрасснейшшей повелительницы, – он в восторге возвёл глаза к потолку, – верхнюю госспожу тоже пыталиссь прокляссть.

Евсей подскочил на кровати от испуга.

– Что с ней? – Выпалил он. – Она в порядке?

– Да уж получшше тебя, – насмешливо прошипел ящер, – на верхней госспоже сстолько защиты, что её ни один чародей не воззьмёт.

Евсей с облегчением выдохнул. Кажется, только сейчас страх отпустил его. Она жива и здорова, он жив и здоров, они под присмотром самой Змеиной Царицы – всё поправимо, всё будет хорошо…

Вдали гулко застучали каблуки. Евсей торопливо откинул тёплое пуховое одеяло, вышитое изумрудной нитью, и попытался встать – босые ноги обожгло холодом каменного пола – и вдруг обнаружил, что лежал в одной нижней рубахе и штанах. Густо покраснев, он спрятался обратно, и вовремя – дверь распахнулась, и в ней показалась Змеиная Царица – суровая, недовольная – тонкие тёмные брови сошлись к переносице. Ящер неторопливо встал, помахивая хвостом, и отдал земной поклон.

– Благодарю тебя, Фрасибул, – кивнула ему Драга Горыничка, – за умения твои тебе воздастся. Ступай себе, оставь нас.

Евсея точно окатило горячей волной. Он, наконец, сообразил, кто такой этот ящер… В страхе он вжался в подушки, во все глаза разглядывая его. Тот медленно отставил отвар на стол и перевёл взгляд неподвижных глаз на него, серьёзно кивнул и вышел из комнаты, беззвучно ступая босыми зелёными лапами.

Драга Горынична царственно присела на табурет рядом с кроватью, поправив роскошные юбки. Уголок её губ недовольно дёрнулся.

– Побелел, как горные вершины, – сурово сказала она, – неужели Фрасибул так плохо постарался?

Евсей сглотнул вязкую слюну.

– Его племя, – осторожно проговорил он, – его… род жил в горах на севере Валиора. Почти сотню лет назад Григорий Драконоборец объявил их слугами Песмноса, и, собрав огромное войско, уничтожил их всех до единого… – Он потупил взгляд, неловко теребя в руках одеяло. – Нам рассказывали в Бонуме о его победе…

Драга Горынична выгнула бровь.

– В самом деле? – Злобно – насмешливым тоном спросила она, и у Евсея волосы встали дыбом. – Мне он рассказывал, как к ним, мирному народу лекарей, – она сделала особый удар на этом слове, -поздней ночью пришли с копьями и мечами обезумевшие от злобы люди, – она аккуратно сложила руки перед собой и перевела взгляд на потолок, напомнив Евсею старую бабушку, которая рассказывала ему сказки. Правда, эти сказки были не настолько… жуткими, – обвинили несчастных, живущих почти затворниками аскалофов в том, что они будто бы наслали на их королевство засуху. – Она наклонилась ближе к Евсею. – С их короля заживо содрали кожу. Всех ящеров вырезали, а женщин и детей заперли и подожгли. Долго слышал их крики и стоны маленький Фрасибул, затаившись в крошечном тайном ходе… Он единственный из своего народа жив остался.

У Евсея мелко стучали зубы.

– З-зачем вы мне это рассказываете? – Отчаянно выкрикнул он, почти перестав бояться.

Она отстранилась – холодная, царственная, непреклонная.

– Потому, славный проповедник слова Калоса, – сказала она, – что я рассчитываю, что после того, как ты уйдёшь, в наш дом не постучатся дефенторы.

Евсей чуть не захлебнулся от возмущения.

– Госпожа, – отчеканил он, выпрямившись в постели, – мне нечего с ним делить. Зря ты судишь меня по поступкам моего народа – у меня своя голова на плечах. Калос говорит – несите слово моё с любовью и добром. Нет блага для злодеев и убийц, нет блага для тех, кто нарушит святой обет – вести к свету, не сворачивая во тьму. Мой учитель, – тоска вновь пронзила его сердце острой иглой, – всегда был добр к любому, кого встречал на своём пути.

Змеиная царица внимательно и задумчиво разглядывала его.

–Слышала я о твоём учителе, – сказала она наконец, – славный человек… Будем надеяться, что ты в него пошёл, а не в старого убийцу, что заправляет столичным Бонумом.

Евсей, как добрый ученик, обязан был вступиться за человека, что занимал должность кефалия, главы Бонума, но вспомнил этого тучного низенького старика с вечно слезящимися глазами и потными толстыми пальцами, его хищный взгляд, вечное презрение в его голосе, его толстый, смоченный солью кнут, и – промолчал. «Аскалофы – отродья Песмноса, пришедшие в наш мир, чтобы сгубить наши души, – гудел он на мальчишку, отобрав у него старую книжку со сказками, – лекари и помощники! Что только не придумают, чтобы заманить вас в ловушку, одурачить ваш разум! Всыпать ему розог – ещё не хватало, чтобы по нашему Бонуму пошла эта зараза!».

«Ушш я-то тебя на ноги посставлю», – вспомнилась ему беззаботная, странная улыбка ящера. Не увязывалась его доброта, его помощь со страшными слугами врага Калоса, погубившими бессчётное множество людей.

Из мыслей его выдернула Драга Горынична.

– Расскажи – ка мне всё, что случилось в тот день, – приказала она, – да смотри, ничего не утаивай. То, что тебе бессмысленным кажется, может спасти твоего учителя.

Слушала она его внимательно, прожигая холодным взглядом властных малахитовых глаз. Евсей сбивался, путался в словах и заикался, стыдясь сам себя, но продолжал свой рассказ, стараясь упомянуть обо всём, что произошло в эти странные, суматошные дни. Когда он замолчал, Драга Горынична рассеянно кивнула, глядя куда-то сквозь него.

– Госпожа, – нерешительно спросил он, – зачем Ярина Вадимовна хотела говорить с моим учителем?

Драга Горынична взглянула на него оценивающе, с сомнением, но всё же заговорила:

– Славная дочь у посадника Зубца – храбрая, умная, слава о красе её далеко расходится по землям Белии… И ходят к ней сваты один за другим, ходят женихи – и всем она даёт от ворот поворот. Чужая она обыкновенной жизни.

Евсей терпеливо ждал. Ему не привыкать было к долгим речам, что заводили издалека – много было учёных мужей в Бонуме, и все они выражались витиевато.

– Дарёна была поздней дочерью, – продолжала Драга Горынична, – родилась она ночью, в неудачный час – ревела за дверьми гроза, носился по дворам ураган. Слабенькой она была, болезненной, и едва в ледяную крепость смерти не отправилась, да вытащила её Яра, выходила. Уж посадник души в ней не чаял, лелеял, о внуках мечтал – сыновей –то он давно вырастил, во взрослую жизнь отправил. Но госпожа судьба иную участь ей уготовила. С самого детства она полюбила травы и ножи, обереги и тайны, видела духов и говорила с ними.

Она внимательно посмотрела на Евсея, точно ждала от него чего – то.

– Она хотела пойти в ученики к Огненной ведьме?

Драга Горынична дёрнула плечом.

– Не зови её так, – приказала она, – да, хотела – отец с матерью не пускали. Яре они, прямо скажем, не противники, но не похищать же их дочь из терема, в самом деле? Миром договаривались. Яра боялась, что и твой учитель на уши посаднику присядет – грешно, мол, свою дочь прислужнице Песмноса отдавать.

Евсей промолчал. Учитель не считал, будто он вправе отвечать за судьбы других людей, но попробовать отговорить Дарёну он мог. Да и в самом деле, грешно же?..

Пока они путешествовали по землям Белии, пока они дивились на местных колдуний, волхвов и ведунов, он ни разу не видел кровавых жертвоприношений и похищений детей, о которых так часто рассуждали в Бонуме. Учителя пугали их тем, что ведьмы ходят нагими, простоволосыми, дико хохочут и пытаются соблазнить честных служителей Калоса, но Велимира была холоднее и неприступнее боярских дочерей – те заглядывались на необычных гостей, а ведьма ни разу не взглянула на него, как на мужчину. Он смутился – зачем он вообще это подмечал?

А потом его ожгло догадкой – он даже подпрыгнул на перинах.

– Госпожа! – Выкрикнул он, но под её укоризненным взглядом понизил голос. – Госпожа, я знаю!

В тот же миг он смутился. Глупости какие, кем он себя возомнил… Но Драга Горынична глядела на него с интересом.

– Точнее, – продолжил он шёпотом, точно в каждой тени таились их загадочные недруги, – я думаю, я догадываюсь… Что, если это Дарёна отравила господина посадника? – Он продолжил, торопясь и тараторя, – Испугалась приезда учителя, и решила таким способом судьбу свою устроить?

– И это таинственным образом совпало с похищением твоего учителя, Яры и купца этого? – Изогнула бровь Драга Горынична. – Или, скажешь, из-за неё они пропали? Нет уж, – она встала – косы её даже не шелохнулись, – сил бы у неё не хватило. Да и не могла она отравить Святослава Гневича – Дарёна любила отца, почитала и уважала. Не думай ни о чём пока, лежи, выздоравливай, – она направилась к двери, – как Фрасибул разрешит, так и будем разговоры разговаривать.

– Госпожа! – Окликнул её Евсей, когда она почти покинула комнату. – Ты не знаешь, кто колдовал?

Драга Горынична медленно покачала головой, зазвенели серебристые височные кольца.

– Сильный, сволочь, – недовольно сказала она, и тут же растянула бледные губы в хищной ухмылке, – но ничего, узнаю. Не зря я Госпожа всех Змеев, – она подмигнула Евсею, – у меня глаза повсюду.

После разговора со Змеиной царицей Евсей почувствовал себя выжатым и уставшим, устало сполз на подушки. Приходил Фрасибул, поил его горьким отваром, что-то насмешливо шипя, но Евсей не слушал – и стыдился глядеть в его глаза. Пока маленький ящер прятался в крошечном ходе, плача от страха, задыхаясь в дыму, народ Валиора пил, плясал, веселился… «Они были слугами Песмноса», – несмело напомнил ему в голове голос, но он только отмахнулся. Ничто не могло оправдать подобную жестокость.

Из тёмной комнаты он вышел лишь на следующее утро.

– Госспожа ждёт тебя в лаззоревом ссаду, – сообщил ему Фрасибул, довольно потирая лапы, – пойдём, госсть изз моей далёкой родины, провожу тебя.

По дороге ящер рассказывал какие-то забавные истории, задорно здоровался со всеми проходящими мимо прекрасными девами с холодными глазами и луноликими юношами. Те прожигали Евсея странными, почти злобными взглядами, и он неосознанно жался ближе к ящеру.

– Вот и пришшли, – сказал он наконец, остановившись у небольшой тёмно – синей двери, украшенной серебристыми узорами и распахнул её, – приготовьсся воссхищщаться!

Взглянув внутрь, Евсей осенил себя знаком, отгоняющим иллюзии, но диво никуда не исчезло.

По холодному каменному полу расстилалась гладкая трава, сверкавшая и хрустально позвякивавшая от лёгких порывов ветра, таинственным образом проникшего в подземелье. Высоко раскидывали кроны деревья из хрусталя и стекла, свешивавшие плоды самых причудливых форм и цветов – нежно-оранжевые крупные шарики прятались среди гранёных тёмно –зелёных листьев, розовые пятиконечные звёзды были подвешены на тонких нитях-паутинках среди золотистой листвы, причудливо преломлялся свет сквозь синие, точно глубокое спокойное море, треугольники в окружении чёрно-зелёных ветвей, гладких, точно бархат. На изящных малахитовых ножках тянулись к высокому потолку цветы, красные, лазоревые, серебристые, точно настоящие, а всё же диковинные, каких Евсей прежде не видывал.

Фрасибул довольно усмехнулся, глядя на его ошеломлённое лицо.

– Сступай, – прошипел он, – чего всстал?

И Евсей пошёл, жадно оглядываясь по сторонам. Голова кружилась от удивительных местных красот, до боли резало глаза сияние. Мимо пролетела, издавая забавное жужжание, маленькая золотистая пчёлка, и Евсей ловко поймал её, зажав в кулаке. Она оказалась холодной и гладкой – тоже каменной, как и всё в этом необыкновенном саду. Сделана она была на диво – каждая жилочка была видна на тонких прозрачных крыльях. Евсей разжал пальцы – она немедленно скрылась в каменных зарослях.

Удивительно, но нечто живое тут всё же было – ручей с прозрачной, ясно – голубой водой бежал, огибая травинки и цветы, и его тихое журчание отражалось от гладких тёмных стен. Около него Евсей и нашёл Велимиру – ведьма стояла на берегу, исследуя пальцами резной белоснежный лепесток, украшенный богатой резьбой – медленно, вдумчиво, точно слепая.

У Евсея похолодело где-то в животе, он прибавил шаг. «Не была бы Змеиная царица такой беспечной, если бы с её невесткой случилась беда, – почти с отчаяньем подумал он, – не была бы, верно?»

Заслышав его шаги, она торопливо обернулась – и гора упала с плеч Евсея, когда он понял, что смотрит она точно так же, как прежде – строго, укоризненно, точно в глаза. Увидев его, она тоже опустила напряжённые плечи и, кажется, с облегчением выдохнула – и он неожиданно обрадовался от того, что она за него волновалась.

–Не пристало бегать в Хрустальном саду, – назидательно сказала она, – здесь нужно медленно гулять, наслаждаясь дивными видами, и восхищаться – желательно, вслух. Пчёл-то уже видал? Они, хоть и каменные, всё запоминают и свекровушке докладывают.

– Я очень рад, что ты в порядке, – сказал он невпопад, вглядываясь в её бледное лицо, – я волновался.

Она, кажется, смутилась.

– Славно, что ты остался жив, – ответила она, не отрывая взгляда от цветка, – тебя – то не защищали Ярины обереги… Тебе не страшно здесь?

– Страшно? – Недоверчиво хмыкнул Евсей. – Да я ничего прекраснее в жизни не видывал! Если бы я был поэтом, посвятил бы сотню песен сему прекрасному месту! А почему ты вдруг спрашиваешь?

Она невесело хмыкнула.

– Я, помнится, когда впервые сюда попала, ревела в три ручья, – вдруг сказала она, – мне эта пещера казалась душной тюрьмой, стены давили на меня. Казалось, если я проведу здесь ещё хоть миг, то непременно задохнусь и умру.

От её неожиданной искренности Евсей растерялся.

– Тебе тяжело сейчас? – Спросил он, переполнившись сочувствием – ей предстояло выйти замуж и остаться здесь навсегда, в месте, что казалось ей клеткой…

– Сейчас – не особо, – хмыкнула она, – уж давно притерпелась. Но красоты особо я не понимаю – леса, поля и высокое небо там, в земном мире, мне намного милее.

Она вдруг улыбнулась и показалась Евсею совсем юной – девчонка, что старается казаться взрослой – но согнала улыбку и вновь стала сосредоточенной ведьмой.

– Ни к чему нам с тобой говорить стоя, – сказала она, повернувшись спиной, – ступай за мной.

Неподалёку, в густых зарослях сияющих папоротников, нашлась небольшая скамья с резной спинкой, на которой переплетались колючие ветви каменного терновника, по ним скользили самые настоящие змеи.

– Брысь, – негромко сказала Велимира, и они тут же расползлись в разные стороны. В их негромком шипении Евсею послышалась насмешка, и он тряхнул головой – не хватало ещё начать со змеями разговаривать!

К счастью, на холодной скамье лежали узорчатые подушки и тёплые одеяла, в которые Евсей мгновенно закутался. То же сделала и Велимира – несмотря на всю красоту Хрустального сада, один недостаток тут всё-таки был – промозглый холод забирался под рубаху, щипал за щёки и нос.

– Плохие новости, – прозвучал глухо голос Велимиры из глубины пухового одеяла, и Евсей подобрался, – Драга Горынична своих подданных собрала, всех расспрашивала – никто ничего не видел, ничего не слышал. Как сквозь землю провалились! – Рвано выдохнула она. – Прокляли нас с тобой, чтоб под ногами не мешались, а кто проклял – неведомо. Беривой с ящеркой весточку передал – и в хоромах посадника никаких следов.

Евсей шумно выдохнул, уставившись вниз. Пол под ногами шатался, точно куда-то плыл, а внутри нарастало отчаянье. Кто мог похитить сильнейшую ведьму в Белии? Кто не оставлял после себя ни следа, ни запаха? Сама Змеиная царица не могла отыскать этого злодея ненавистного, куда уж ему, простому мальчишке из Бонума? Уголки глаз защипало от горьких слёз.

– Не реви! – Грубо приказала ему Велимира. – Рано ещё. Раз нас прокляли, стало быть, не хотели, чтобы мы свою пропажу нашли, раз не хотели – значит, живы они!

От этих слов на мгновение стало легче. «Калос, – взмолился Евсей, – помоги мне, наставь на путь истинный! Светом своим озари мне дорогу, помоги выстоять!».

И вдруг, словно в самом деле Всеблагой озарил его своей милостью, голову Евсея пронзила мысль. Он уже открыл рот, чтобы высказать её, но вдруг вспомнил про Дарёну и осёкся. Вдруг Велимира с насмешкой скажет, что он дурной, совсем ничего не понимает? В Бонуме он всегда робел, когда приходил его черёд отвечать – наслушался в своё время насмешек.

– Чего рот распахнул, точно ворона? – Проворчала Велимира. – Хотел что сказать – говори.

«Верно, – подумал Евсей, – учитель в опасности, а ты перед ведьмой трусишь!».

– Госпожа, – возбуждённо начал он, – я много слышал о старых богах, которым в день начала зимы приносили в жертву троих.

Лицо Велимиры заметно помрачнело. «Значит, она тоже об этом думала», – с удовлетворением подумал он и продолжил:

– Тебе же тоже кажется, что очень похоже? Доблестный воин, колдунья, – он сглотнул, – иноземец. Что, если кто-то задумал разбудить богов?

От одной этой мысли пошли по коже мурашки. В Бонуме говорили, что языческих богов в самом деле нет, что все они – лики Песмноса, но нынешние боги, которым поклонялись Белийцы, во многом были милосердны, старые же требовали лишь крови. Если кто-то объявит, что пробудил их, скольких людей погубят в этих землях?

Велимира задумчиво теребила пальцами каменья в серьгах.

– Похоже, – наконец сказала она, – да не совсем. Странно, что учителя тебе не рассказывали о страшных зверствах, о том, как кровь лилась рекой, – она усмехнулась и, не успел Евсей возмутиться, продолжила, – но это правда. Тройная жертва была самой торжественной, но помимо неё многих людей убивали, чтобы умилостивить Мерову – зиму, Мерову – смерть… – Она задумчиво пригладила косу. – Тогда она полноценной хозяйкой смерти была. Чтобы после долгих лет вернуть ей прежние силы, да пробудить остальных, представляешь, сколько жертв понадобится? И долго нужно будет их приносить, не меньше года. Не прошло бы такое незамеченным.

– А вдруг? – Настаивал Евсей. – Того будто бы медведь задрал, эти – в пожаре погибли, там на набеги врагов свалить можно…

– Больно много ты об этом знаешь, ученик славного учителя, – прищурилась Велимира, – но в словах твоих и крупица правды есть. Страшно подумать, – она плотнее укуталась в одеяло, – кто может обладать такой силой, да такой властью.

Внутри у Евсея разливалась тревога, требующая немедленно вскочить и начать действовать. Учитель погибает, а он!.. Но куда бежать и что делать было совершенно непонятно, и только потому он остался сидеть на лавке, лихорадочно растирая пальцами ладонь.

–Думать будем, – проговорила Велимира, – уж Драга Горынична в таких делах побольше нашего понимает.

За их спиной вдруг раздались торопливые тихие шаги. Евсей в страхе обернулся, но не успел углядеть – темноволосый молодец в алой рубахе вихрем налетел на Велимиру, подхватил на руки, закружил, звонко и весело смеясь.

– Поставь меня немедля! – Возмущалась она, трепыхая в воздухе руками. – Бажен! Прокляну!

Вихрь замер, и вдруг оказался тем самым парнем, которого Евсей встречал на проводах богини Жребы – тот самый, «вишенка», с тёмно-алыми нахальными губами и весёлыми зелёными глазами. Его лицо было живым, подвижным, но если вообразить на нём царственную маску, то невооружённым взглядом было заметно его родство со Змеиной царицей.

– Что ты, милая моя, – ласково проворковал он, прикоснувшись носом к носу Велимиры, – аль не рада видеть меня? Ну, не упрямься, обними меня – я так скучал!

Велимира недовольно скрестила руки на груди.

– Поставь, – велела она строгим голосом, – не позорь меня перед гостем!

Парень перевёл взгляд на недоброжелательно прищурившегося Евсея, и в его глазах мелькнуло узнавание.

– Ааа, здравствуй, добрый молодец, – он опустил ведьму на каменный пол, и она принялась сердито поправлять наряд и приглаживать волосы, – помню, виделись. Так ты, что ли, тот самый ученик Агафона Мисерикорского? – Он с любопытством окинул его взглядом и громким шёпотом обратился к Велимире. – А ему, милая моя, дочь купца Твердяты ой как глянулась! Давай их сосватаем, а? Порадуем парня, а то сидит, как в воду опущенный.

Евсей густо покраснел и злобно выпалил:

– А я помню, как ты с другой девушкой целовался – при живой-то невесте!

Парень в голос расхохотался. Заиграли блики в тёмных волосах, переливался бархат нарядной рубахи без обережной вышивки, сверкали драгоценные камни в изящных перстнях.

– Эй, милый, да это же игра, – весёлым тоном ответил он, – разве моя невестушка злится на меня? – Он хитрым лисьим взглядом посмотрел на неё и воскликнул. – Хочешь, бей, накажи меня, неверного! Каюсь – хочешь, ножки поцелую?

– Хочу, чтоб ты перестал паясничать, – вздохнула Велимира, – и сказал по – человечески, чего тебе надо.

– Так я же говорю – соскучился! – Он снова сгрёб её в объятия. – Вот уж казалось бы, живём неподалёку, а совсем забросила ты меня. Посмотри – зачах, исхудал без твоей ласки! – Он тыкнул себя в живот. – Ступай – ка, милый, – повернулся он к Евсею, – с тобою Фрасибул говорить хочет. Он стол накрыл, точно дорогой потерянный брат к нему приехал! А мы с милой о своём потолкуем, о молодом. – Он хищно улыбнулся, а Велимира закатила глаза.

Вышел из Хрустального сада Евсей с пунцовыми ушами. Но на смену этой неловкости быстро пришла другая, когда он увидел Фрасибула, который не утомлял себя привычной человеческой ходьбой – он ловко перемещался по стенам, помахивая широким хвостом. Евсея даже слегка передёрнуло. Он вдруг внезапно вспомнил, что Фрасибул не человек, как и Велимира, как и Драга Горынична, как и Беривой… Он, конечно, и раньше это знал, но вдруг понял это с неожиданной ясностью. «Отродья Песмноса! – Разразился криками в его голове старый кефалий. – Отребье, грешники, враги всего рода человеческого!».

Фрасибул, заметив его, сполз со стены и встал на ноги, изобразив на лиц что-то вроде смущённой улыбки.

– Проссти, не ззаметил себя, – прошипел он, отряхивая лапы, – пойдём-ка, поглядим на тебя – не грыззёт ли тебя проклятье, нужно ли тебя ещё каким травками отпоить. Ну а после, надеюсь, ты не побрезгуешшь поссидеть ссо мной зза обедом? Расскажешшь мне о моей далёкой родине.

Евсей дёрнулся, точно его ударило молнией. Фрасибул проницательно взглянул ему в глаза.

– Не ххочешь? – Спросил он и словно съёжился, став меньше, чем обычно, и огонёк в его странных, умных глазах потух. – Ну, ззасставлять не сстану…

Евсею вдруг стало стыдно. Да, Фрасибул не был человеком, но он был весёлым и добрым, и он лечил Евсея, хотя его единоверцы уничтожили его дом, его семью… И он даже не потребовал ничего взамен – никто из них не потребовал, хотя могли бы попросту прогнать и не возиться со странным чужим мальчишкой.

– Что вы, господин, – вежливо склонился он, – с превеликой радостью. Просто… – Он замялся. – Побоялся, что разбужу дурные воспоминания.

– О, госспожа рассказзала? – Усмехнулся Фрасибул, снова распрямляясь. – Да ты не думай, это было так давно, – он грустно прищурился, – я сскучаю по ссвоей родине, по далёкому, ссинему морю, по сспелым гроздям винограда и выссоким каменным храмам… Мне приятно всстретить земляка. – Он широко невесело улыбнулся. – Тебе не в чем винить ссебя. Ты ещё даже не родилсся, когда мой род был исстреблён. Из людей, что ссделали это, ссочилась чёрной рекой боль и ненависть, а в тебе, – он задумчиво посмотрел туда, где под тёплым зелёным кафтаном гулко билось Евсеево сердце, – в тебе много боли и сстраха, но много и ссвета, и любви.

Евсей склонился ещё ниже.

– Тогда, – торжественно сказал он, – я с удовольствием сяду с тобой за стол, господин.

Глава 13

*

Капли воды медленно шлёпались вниз, разбиваясь о каменный пол. Тело мелко содрогалось от холода, пребольно ныли запястья – кажется, на них давило что-то тяжёлое, царапая кожу. Взгляд окидывал унылую картину – каменные голые стены, холодный неровный пол, от которого на коленях оставались синяки, железная тяжёлая дверь. От ближайшей стены тянулись цепи, оканчивающиеся кандалами, сомкнутыми на руках и лодыжках – вот почему было так больно… Ноги онемели до такой степени, что железо на них почти не ощущалось. Вот почему не текла по венам тягучая, разрушительная сила, вот почему она ещё не вырвала эти клятые цепи, почему её стражники ещё не валялись мёртвыми, с вырванными языками – за все их насмешки, за все унижения…

Хорошие кандалы, сделаны на славу – из руды, добытой в Мёртвой горе, что была трижды по три дней вымочена в мёртвой воде, трижды по семь дней укрыта косами мёртвых ведьм, трижды по двенадцать дней томилась она в холодной печи заброшенного дома, все жители которого давным-давно умерли от страшной лихорадки.

Если бы она по-прежнему служила ослабевшей, но не забытой Мерове, владычица зимы помогла бы ей скинуть оцепенение, победить колдовскую силу цепей, но Яра пятьдесят лет назад отказалась от этого служения. Она не жалела, ни капли, но иногда, когда становилось совсем невыносимо сидеть в тишине, нарушаемой лишь гулким стуком воды, она мысленно молилась своей старой госпоже. Мерова не отвечала – может, в своей ледяной крепости, откуда ей теперь можно было выходить лишь зимой, она не слышала её без многочисленных жертв, а может, просто не хотела помогать той, что отреклась от неё. Госпожа смерти предательства не прощала.

Тот, кто похитил её, был силён и опасен – она не почувствовала его, позволила погрузить себя в колдовской сон, уволочь из своего дома, из самого сердца леса, насквозь пропитанного её чарами. Он приходил к ней иногда – невысокий, полный, скрывающий своё лицо за странной заморской маской – снежно – белой, расписанной чёрными узорами. Он всегда стоял в тени, у самой двери, будто боялся, что она его узнает – ну, или не верил до конца, что кандалы способны сдержать её. Ведовская сила, что наполняла жилы этого мужчины, было немногим, но всё же слабее её. Он не мог похитить её без помощи волшебных вещей, думала она, не мог совладать с ней без помощи старых богов. Новые помогать бы ему не стали – Яра была у них на хорошем счету. Сам Больем – громовержец клялся, что не причинит вреда ей и её маленькой, бестолковой воспитаннице.

Но несмотря ни на что, Яра не зря слыла сильнейшей ведьмой во всей Белии. Потому, собрав все силы, она наконец прорвалась через смертное оцепенение кандалов, и сейчас её глазами глядели, её ушами слышали, её думами мыслили дорогая подруга Драга и маленькая Велимира – боги, девочка, как ты там одна без меня…

Такой прыти она сама от себя не ожидала – думала, придётся выбрать одну из них, но осилила сразу обеих, и невероятно собой гордилась. «Я чувствую толщу земли над собой, – передавала она, – из живых людей здесь, со мной, лишь десяток стражников, да тот самый колдун в маске. Он выспрашивает о старых богах, о том, как их пробудить. Он боится меня, я это чувствую, он не властен причинить мне вред. Не бойтесь за меня. Берегите себя. Я люблю вас!».

Глава 14

*

Проснулся Евсей от резкого грохота двери, врезавшейся в стену и топота каблуков сапог – прямиком к его кровати.

– Вставай! – Громко приказала Велимира, швырнув в него, едва разлепившего глаза, вышитый серебряной нитью тёмно – зелёный кафтан. – Срочно!

Ведьма хлопнула в ладоши, и в стенах загорелись белые огни.

– Что случилось? – Буркнул он, натягивая одеяло повыше. Если у ведьмы не было стыда и совести, это не значит, что у него тоже их нет!

Та прекратила метаться по комнате и замерла, скрестив руки на груди.

– Сказано тебе – поднимайся, и поживее! – Раздражённо прикрикнула она. – Новости есть, да непростые!

Евсей чуть не подскочил на кровати.

– Что? – Выпалил он. – Госпоже Змеиной царице что-то донесли? Нашли?

– Яра вещий сон прислала, – соизволила наконец пояснить Велимира, – думать будем. Может, и ты чего подскажешь, учёный, как-никак. Ты встанешь или нет? – Раздражённо прикрикнула она. – Ждать долго тебя не будут.

– Выйди, – попросил он, чувствуя, как внутри всё трепещет, подгоняя его скорее бежать. Наконец – то, хоть какая-то ниточка, хоть какой-то шанс отыскать учителя!

Велимира оглядела его с ног до головы, приподняв насмешливо брови.

– Как пожелаешь, – бросила она, – тогда я ждать тебя не стану. Оставлю Лазоревку – она тебя в Думную залу проводит. Да поторапливайся!

Ведьма исчезла за дверьми – всколыхнулись по воздуху атласные ленты.

Лазоревка оказалась полозом, с золотой сверкающей чешуёй и янтарными глазищами. Даже сложившись кольцами, она занимала почти весь неширокий коридор. Завидев оторопевшего Евсея, она радостно что-то прошипела, и, мотнув тяжёлой головой, переливавшейся всеми цветами радуги, неторопливо поползла вперёд.

– Здравствуйте, – почти неслышно буркнул Евсей и поспешил за змеёй – несмотря на внушительные размеры, передвигалась она довольно шустро.

Шли они долго, то сворачивая, то спускаясь, то поднимаясь по чёрным мраморным ступеням. Коридор постепенно расширялся, давая пространство Лазоревке, всё чаще встречались перекрёстки и тайные ходы, почти незаметно спрятанные в стенах пещеры и открывавшиеся от негромкого змеиного шипения. Поначалу Евсей пытался запоминать дорогу, но это было делом бесполезным, а потому он просто любовался затейливыми статуями, выбитыми на стенах узорами, драгоценностями, причудливо выросшими пещерными сосульками да переливами чешуи Лазоревки. Наконец, они остановились у белоснежной двери, от которой исходил мягкий лунный свет. Лазоревка, ритмично покачиваясь из стороны в сторону, вдруг сложилась странными, почти невообразимыми кольцами, ярко засветились её глаза, и дверь медленно отъехала в сторону. Она кивнула Евсею – иди, мол.

– Спасибо, – вежливо сказал он и, вспомнив обычаи Белийской благодарности, добавил, – будьте здоровы!

В центре Думной залы стоял на чёрной широкой ножке стол. Прямо в столешнице из белоснежного кварца была вырезана карта Белии – с высокими островерхими теремами, с лесами и замершими в своём течении реками, с небольшими деревнями и ямками озёр. Словно зачарованный, Евсей подошёл ближе, и разглядел на карте людей – простые земледельцы и дружинники, бояре и купцы, колдуны и ведьмы, у каждого виднелись свои, особые, черты лица, у каждого была особая одежда. Кажется, если приглядеться, можно было разглядеть на снежном камне обережные знаки и узоры на передниках и юбках, рубахах и кафтанах.

Во главе стола восседала на чёрном обсидиановом троне Драга Горынична в высоком венце из горного хрусталя. По правую руку от неё на небольшом резном табурете стояли серебряные тарелки с блинами с красной икрой и тонкие изящные кубки, пахнущие горьким травяным отваром. Кажется, они собирались остаться здесь надолго. Над княжескими хоромами склонилась, насупив брови, Велимира, что-то с неудовольствием в них разглядывая. Около неё сидел Беривой – синие тени на его загорелом лице разрослись так, точно он не спал всё это время, а по нему, будто по дереву, сказала Душенька. Заметив Евсея, Беривой привстал и склонил голову.

– З-здравствуй, – смущённо проговорил он. – С-слышал, тебя т-тут проклясть пытались… Ж-жаль, что так случилось.

– Здравствуй, – с улыбкой ответил ему Евсей, – Не волнуйся, господин, всё уже хорошо.

Он оглянулся и ахнул – вдоль стен стройными рядами возвышались обсидиановые полки, а на них десятки, нет, сотни книг – в драгоценных и совсем дешёвых переплётах, толстые и тонкие, пожелтевшие от времени и совсем, кажется, новые. Выглядывали свёрнутые карты, среди странных приборов, похожих на переплетение серебристых лоз, Евсей углядел один знакомый – медную астролябию, покрытую вязью знаков, обозначавших небесные тела. Свисали на тонких цепочках и верёвочках амулеты, кроваво и винно – красные, чёрные, такие, что, казалось, поглощали свет белых кристаллов, струившийся с потолка, золотые и серебристые терновые лозы, прозрачные, точно слеза и безгранично – синие.

– Сколько книг, – восхищённо выдохнул Евсей на Валиорском, – просто чудо какое – то!

– Благодарю, гость заморский, – ответила на том же языке Драга Горынична, – я на мудрости не скуплюсь.

– Мудрости, – сквозь зубы выдавила Велимира, – чему научат вас эти закорючки? Истинные знания из уст в уста передаются, своими руками получаются…

Беривой осторожно положил свою тяжёлую лапищу на изящное запястье Велимиры. Душенька ловко перебежала к ведьме на плечо.

– Не время с-сориться и с-спорить, – с добродушной улыбкой сказал он, – расскажи дорогому гостю, что т-тебе во сне пр-ривидилось.

Рассказ о сне занял немного времени – Велимира довольно сухо пересказала его содержание – про подземелье, заговорённые цепи и колдуна в странной маске. После того, как она замолчала, Евсей призадумался.

– Значит, учитель не с ней, – протянул Евсей. С одной стороны, он был рад, что его учитель не томился в холодном и сыром подземелье в цепях, но с другой – так Евсей знал бы, что он хотя бы жив…

– Верно, – кивнула Драга Горынична, – он не колдун, его не нужно так сторожить. К тому же, Яра могла попытаться с ним связаться и что-то у него вызнать, если бы почувствовала второго пленника.

– Колдун в маске, – шевельнула пальцами Велимира, но с Душенькой, скачущей по её голове, было сложно воспринимать её всерьёз, – подземелье, сильные амулеты… Ты был прав, – вдруг повернулась она к Евсею, – они в самом деле собираются разбудить старых богов. Вопрос только – для чего?

– В-вопрос в друг-гом, – поднялся вдруг Беривой, – п-похищенные какие-то… неравномерные, п-понимаете? – Он стушевался и замолчал под холодным взглядом Змеиной царицы, но она терпеливо его подбодрила:

– Продолжай, Беривой Болеславович, не стесняйся меня – мы вас для того и позвали, чтобы вы советы давали, а не чтобы по углам жались. Ты, думается мне, получше нашего Яру знаешь…

Беривой вдруг покраснел странно, пятнами, но продолжил:

– Чтобы п-пробудить богов, да н-напитать их с-силой, много ж-жертв нужно, да вы эт-то и т-так знаете, – серьёзно нахмурив брови, сказал он, – н-но главная, т-тройная жертва, должна б-быть непростой, ос-собенной. Яра – сильнейшая в-ведьма Белии…

– Ну, Яру, допустим, похитили, чтобы побольше про ритуал разузнать, – перебила его Велимира.

Драга Горынична метнула в неё недовольный взгляд, а Душенька немедленно впилась ведьме в руку острыми зубками. Евсей, глядя на неё, даже поморщился от боли.

– Ай! – Воскликнула Велимира. – Ты чего?

– Не перебивай старших, – назидательно велела Драга Горынична, – и не зазнавайся, невестушка. Ты ещё ничего особенного не сделала, чтобы твоё слово выше Беривоева ставить.

Лицо Велимиры застыло, точно она превратилась в одну из каменных статуй, что Евсей видел в коридоре.

– Он-на права, н-не ругай её, г-госпожа, – ответил Беривой, сочувствующе взглянув на неё, – но д-для того, чтобы о п-пробуждении разузнать, можно было отыскать и п-парочку волхвов. Они, к-конечно, скрываются, но д-даже я нескольких на своём в-веку встречал, а уж п-при их-то силах… Ну т-так вот, Яра – сильнейшая в-ведьма во в-всей Белии, а может б-быть, и во всём мире, а господин Агафон Мисерикордский, – Беривой виновато взглянул на Евсея. – Он п-простой… Проповедник? Уч-читель? Прости, Евсей, я не совсем понял…

– В Валиоре он занимал место в верховном учительском совете, – ответил Евсей, стараясь заставить свой голос не дрожать, – после того, как впал в немилость у Верховных Аурумов – да продлит Калос их дни и ниспошлёт им мудрость – был исключён и отправился проповедовать в соседние земли. Но дело не в этом, – всё в нём противилось тому, чтобы рассказывать им хоть что-то, но от этого зависела жизнь учителя, – он был древнего рода.

– Какого? – Поинтересовалась Драга Горынична, глаза её вспыхнули какой-то иномирной, пронзительной зеленью.

Евсей ощутил, как по рукам поползли мурашки. Подавив желание сбежать и спрятаться, он очень искренне ответил:

– Не знаю, госпожа, он не говорил. Сказал – какой – то очень древний род, но обедневший.

– З-знатный иноз-земец, – кивнул Беривой, – т-тогда и он подходит. Остаётся т-только отец той с-славной девушки, купец?

– Ведьма, знатный иноземец и славный воин, – кивнула Драга Горынична, – Твердята Третьякович никогда ратником не был. – Она задумчиво постукивала пальцами по белому камню столешницы. – Ты что думаешь, Велимира?

– Он либо не имеет никакого отношения к этому сговору, – сухо ответила та, скрестив руки на груди, – либо помогает тому похитителю… А если помогает, – она продолжала чеканить слова, словно была не живым человеком, а одной из каменных статуй, – значит, должен оставаться всё время там, раз не смог приехать к дочери, как обещал. Драга Горынична, – она повернулась к той, – ты не помнишь, как выглядел купец Твердята?

– Давненько его не было на нашей стороне, – ответила Змеиная царица, выбивая пальцами замысловатую дробь, – но роста он был невысокого, это точно… Сходи – ка к дочери его, – вдруг сказала она, – она-то точно поподробнее тебе про отца расскажет.

Евсею вдруг стало так тоскливо на душе… Забава нравилась ему – она была добра и приветлива, ласкова и заботлива – кажется, именно такими были святые Лунные девы, что были верными спутницами Калоса… А теперь выходило, что отец её мог оказаться злодеем – а значит, и она сама. Неужели и тот краткий миг на празднике, когда он был так беззаботен и счастлив, был ложью?

– Госпожа, если вы позволите, – вмешался он, – я тоже хочу пойти.

– Пойдёшь, – кивнула Драга Горынична, – глядишь, и сообразишь чего. – Она легонько хлопнула ладонью по столу. – Что у нас дальше?

– П-подземелье и с-сильные ам-мулеты, – ответил Беривой, – т-тут уже попроще – немного кто п-под землёй т-темницы д-держит.

– Толща земли, – эхом отозвалась Велимира, – длинные каменные коридоры… Тут явно не простой погреб.

Драга Горынична отпила из кубка и встала с трона – расправились тяжёлые белоснежные юбки платья, расшитые серебряной нитью – и нависла над деревнями и реками, теремами и людьми.

– Князь, – тяжеловесно сказала она, – у него подземелья точно имеются – точь-в-точь, как Яра говорила.

– Князь… – С непонятной тоской протянул Беривой. – Он м-мог – силён… Д-да только н-на виду он, чуть что заладит – все узнают.

Драга Горынична неторопливо повела головой вдоль тонкой линии реки.

– Князь мог попросту приказывать своим слугам, – сказала она, – уж они – то спокойно могли свои чёрные дела творить. А женщину в подземелья бросить ему – раз плюнуть. Скажет, мол, страшная преступница казни дожидается.

Глядя на осунувшееся, погрустневшее лицо Беривоя, Евсей почувствовал к нему острую жалость.

– Госпожа, – робко сказал он, – может, кого поближе поискать? Тяжело ведь, должно быть, двоих утащить далеко.

Змеиная госпожа перевела взгляд неподвижных глаз на Велимиру.

– Верно говоришь, гость заморский, – протянула она, шевеля пальцами – позвякивали тяжёлые перстни, – амулеты силы хорошенько тянут. Кто у нас тут, – она очертила рукой левое побережье Белии, – подземелья держит?

Велимира почти оживилась.

– Госпожа Болеслава, – ответила она, ткнув пальцем в маленькие, почти кукольные хоромы, который со всех сторон окружали небольшие деревеньки. – Она у северной колдуньи, из тех, что плавают на звериномордых кораблях, обучилась личины менять, да не в зверей, а новое тело человеческое себе сделать. – Объяснила она Евсею.

Драга Горынична оскалила хищные клыки.

– Болеслава, – прошипела она, – давненько её надо было извести! Пресветлая госпожа, защитница слабых…

– Кто ж тебе мешает? – Сухо спросила Велимира.

– Клятва на крови, – ответила Драга Горынична и приподняла правую руку. Легко сполз вниз полупрозрачный рукав, обнажив тонкую белую кисть, на которой алел зигзагом узор. – Ну, если виновна, так она у меня попляшет…

Драга Горынична залихватски свистнула, и у её ног тотчас оказалась маленькая зелёная ящерка.

– Ползи к Болеславе – королевичне, – приказала она, – всё выведай, сверху донизу терем огляди, особенно загляни в темницы. Возьми подружек, да побольше!

Ящерка облизнула раздвоённым языком свой глаз и исчезла – точно её и не бывало здесь.

– На нашей стороне нет никого больше, – Задумчиво продолжила Змеиная царица, оглядывая карту, – а вот по правую сторону Горькой реки, рядом с песчаной отмелью, где когда – то кровь пролил Больем, живёт старый волхв, старше Яры, что когда – то жертвы Змею приносил. Живёт в старой, ветхой избушке, ходит в рубище, по дорогам побирается… Будто я не знаю, что у него сундуки набиты золотом, а в подполе полным – полно чародейских вещей!

– Трое, стало быть, – с сомнением протянула Велимира, – всего?

– Г-г-госпожа, – вдруг позвал Беривой, отчаянно заикаясь, – я п-п-п… – Он в отчаянии зажмурился, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь с собой совладать.

Велимира поглядела на него с жалостью, какую Евсей даже не подозревал у этой гордой девчонки.

– Пойдём – ка, – ласково сказала она ему, проведя рукой по его предплечью, – за дверьми потолкуем.

Они скрылись, а Евсей уставился вниз, на свои новенькие мягкие сапожки.

– Что? – Приподняла точёную бровь Драга Горынична.

– Ничего – ничего, – отчаянно замахал руками Евсей, – всё в порядке, госпожа.

Она нахмурилась.

– А ну говори, – велела она, слова посыпались из Евсея будто бы сами собой, как бы он не старался сдержать их.

– Вы же видите, – выпалил он, безуспешно стараясь закрыть себе рот рукой, – они влюблены! Почему вы заставляете её выйти замуж за вашего сына, если Велимире ни он, ни ваш дом не люб?

Он в ужасе воззрился на ухмыляющуюся царицу. Холодный гнев вдруг окатил его с ног до головы – как она посмела влезть к нему в голову? Незаметно для неё за спиной он сотворил знак, отпугивающий нечисть, надеясь стереть с её лица наглую улыбку, но она даже не дрогнула.

– Да кто ж их заставляет – то? – Хмыкнула Драга Горынична. – Любит, не любит… Это не прихоть какая – нибудь, а важное, нужное дело. И мы с Ярой породнимся, и Велимира одна в случае чего не останется. А мне – то счастье какое – жена наследника не змея подколодная, козни против меня плетущая, а славная девчонка, что на моих глазах росла. А чтобы Мирка, да с полюбовником? – Она вдруг звонко рассмеялась. – У неё кровь холоднее, чем у всех моих подданных вместе взятых, ей бы со своим женихом неуёмным справиться!

Двери приоткрылась, и внутрь скользнула ведьма с Беривоем, подозрительно щуря глаза, точно знала, что ей сейчас Змеиная царица косточки перемывала. Драга Горынична немедленно отвернулась от Евсея, потеряв к нему всякий интерес, и улыбнулась бледному Беривою.

– Что ты вспомнил, добрый молодец? – Ласково спросила она его.

– Семь лет тому назад, – неожиданно твёрдо и уверенно начал Беривой, – молодой княжич погиб в битве с шестиглавым змеем – Смоком. Пещеры его остались стоять заброшены, никто туда не хотел идти. Я был там – всё в них п-пропиталось з-злом. – Он сбился, но тут же взял себя в руки и продолжил. – Помнится, немало у С-смока было колдовских вещей, что он похитил из сожжённых г-городов.

Драга Горынична едва заметно поёжилась. Евсей очень мстительно и неправедно порадовался. Пусть и ей станет тошно, как было ему!

– Кто осмелится поселиться в его логове? – Задумчиво пробормотала она.

– Слуги старых богов, – немедленно ответила Велимира, присаживаясь на резную белоснежную скамью у высоких полок, – помнится, Смог Змею родственником приходится?

– Далёким правнуком, – кивнула Драга Горынична, тоже опустившись на свой трон, – вот и порешили. Отправлю своих слуг во все глаза глядеть, тайные помыслы угадывать… Что там с посадником? – Она повернулась к Велимире.

– Поганками его отравили, – буркнула та, – поздно меня позвали, бестолочи, думали сами управиться. Теперь без чувств лежит. Ну ничего, зелье настоится, вылечу его… Правда, – на её лицо точно набежала тяжёлая грозовая туча, – здоровьем блистать уже не будет – я всё – таки не Яра.

Евсей вдруг задумался.

– Поздно позвали? – Переспросил он. – А вдруг они, ну… Специально время тянули, чтобы он умереть успел?

Драга Горынична устремила свой взгляд в потолок.

– Как так вышло, что отравился только он? – Она словно вопрошала стены пещеры дать ответ. – Ели все с одного стола, одни блюда. Ты не приметила?

Велимира раздражённо покачала головой.

– Я гостя заморского ждала, – ответила она почти злобно. – Недосмотрела, выходит.

– Ну, а всё – таки? – Лениво продолжила Драга Горынична, разглядывая ведьму в упор.

Та напряжённо принялась перебирать косу.

– Жена рядом крутилась, – припомнила она, – старший сын ему блюда подвигал. Мальчишки – служки бегали, понятно, девки рядом крутились, но к нему близко не совались. Может, твои змеи чего заметили?

– Ничего приметного, – с неудовольствием ответила Змеиная царица, крутя в пальцах медный перстень и поглядывая через него на всех, стоящих рядом, – в кухню хозяйка дома заходила, проверить, как дело идёт, стряпухи, чернавки, служки, учитель твой, – она вдруг повернулась к Евсею, – у баб про обед выспрашивал. Посадник заглядывал, но не думаю, что он сам себя отравил. Не волнуйся, – сказала она, заметив хмурое лицо Велимиры, – и там мои слуги денно и нощно бдят, глаз не смыкая, особенно в господина Святослава Гневича горнице. Не дадут ему в крепость Хротко уйти.

Евсей молча сцепил пальцы рук между собой. Он как никогда почувствовал себя лишним – они знали Белию и её обитателей как свои пять пальцев, а ему, бестолковому приезжему, не было среди них места. Вряд ли учителя спасли бы наизусть вызубренные им строки из Откровений или жития старых праведников, что несли слово Калоса в дикие, враждебные земли.

– Ладно, – сказала Драга Горынична, встав из кресла и потирая виски, – ступайте к себе, думать. Вечером встретимся, после ужина, – она внимательно посмотрела на Евсея, – кое – что вам передам.

Глава 15

*

Остановившись у двери, отделявшей Думную залу от широких коридоров, Евсей заколебался. С одной стороны, просить что –то у Змеиной царицы, женщины, так нагло влезшей ему в голову, было постыдно. С другой, книги манили его своими толстыми боками, переплетёнными кожей, тайными знаниями, скрывавшимися на пожелтевших страницах… Почему – то он не сомневался, что найдёт у Драги Горыничны среди томов те, о которых только мечтали служители Калоса даже в столичном Бонуме. Спустя некоторое время молчаливой внутренней борьбы, Евсей решился.

– Госпожа, – обратился он к Змеиной царице, застывшей каменной статуей у одной из полок, – прошу вас, позвольте мне хоть краем глаза взглянуть на эти чудесные книги. Клянусь, я знаю, как с ними обращаться! – Затараторил он. – Я был библиотекарем в Бонуме, ни одной лишней царапинки не найдёте!

– Я не сомневаюсь в тебе, ученик Агафона Мисерикордского, – хищная улыбка расплылась на её лице, – бери, что хочешь. Под этими сводами чтут закон гостеприимства.

Евсей взглянул на неё недоверчиво и медленно, чуть дыша, подошёл к книгам.

– Ты что не идёшь? – Сунулось в дверной проём недовольное лицо Велимиры. – Мне ждать тебя?

– Иди, – отмахнулась от ней Драга Горынична, – мы тут с гостем потолкуем о премудрости книжной.

Велимира выразительно закатила глаза.

– Говорите, – она сузила глаза, взглянув на царицу с вызовом, – да не вздумай над ним ведьмовать!

– Не волнуйся, – мягко кивнула ей та, – не обижу я твоего приятеля. Иди, Бажен мне небось опять всех подданных распугал своими жалостливыми речами – где невеста моя драгоценная, почему меня не холит, не лелеет…

Калос всемогущий, он останется с этой женщиной наедине?

Велимира хмыкнула и исчезла за дверью. Евсей, трепеща от восторга и почтения, провёл пальцами по широкому свитку из какой – то странной, никогда прежде не виданной им ткани – гладкой и скользкой на ощупь.

– Это шёлк, – пояснила Драга Горынична, подойдя ближе, – из далёких, сокрытых от людских глаз земель Юэ. Можешь даже не пытаться, ты там и слова не разберёшь.

Осторожно развернув свиток, Евсей в самом деле увидел совершенно незнакомые ему чёрточки и острые линии. Он, едва дыша, положил свёрток обратно на полку и повернулся к Змеиной царице.

– Госпожа, ты в самом деле понимаешь этот язык?

– И не только этот, – с гордостью ответила Драга Горынична, довольно улыбаясь, – мне немало лет, гость заморский, и их я прожила не просто так.

Отвернувшись к вожделённым книгам, Евсей против воли почувствовал что-то вроде уважения и лёгкой зависти. В Валиоре женщины тоже учились, но только дома, и большего, чем чтение священных книг и умение вести домашние счета, от них не требовалось. Змеиная царица же прочла такие книги, о которых Евсей мог только мечтать, и на тех языках, о которых он знал только понаслышке. «Ничего, – уговорил он сам себя, – у меня впереди ещё есть всё время мира». Он вдруг будто наяву увидел картину – он, уже взрослый, тайными горными тропами попадает в таинственный Юэ, и видит чудеса, о которых когда – то читал в географии Геласия, который слышал о них от Досифея, который слышал о них от Аристарха… Какой сладостной, какой желанной была эта мысль! А какой прекрасной была мечта о том, как он, подобно Змеиной царице, выучит их язык и прочтёт десятки новых, непознанных книг…

«Всё будет хорошо, – с неожиданной радостью и уверенностью подумал он, – мы найдём учителя, и вместе с ним увидим ещё столько новых земель, сколько есть в нашем мире!».

– Вот, – прервала его размышления Драга Горынична, протягивая ему старинный том в коричневом переплёте, украшенном ярко – алыми рубинами, – думаю, тебе полезно будет.

Книга была большой и тяжёлой, приятно оттягивала руки.

– Что это? – Нахмурив брови, спросил Евсей. Мало ли, что вручила ему эта странная женщина, любящая залезать честным людям в голову.

– Записи одного вашего учёного, – хмыкнула она, – в Валиоре не осталось его произведений, ибо писал он о старых богах и обрядах, духах и ведьмовских ритуалах. Ваши напыщенные бородачи боятся этого, как огня. Вдруг человек найдёт больше мудрости в старых легендах о Пульхре, чем священных книгах Калоса!

На душе Евсею стало совсем гадко. Он отвернулся – книгу бросать не хотелось, но всё желание с головой нырнуть в строки, наполненные новыми знаниями, испарилось.

Драга Горынична, заметив его настроение, покачала головой.

– Гость заморский, – негромко сказала она, положив ему руки на плечи, и Евсей содрогнулся от их смертного холода, – я уважаю всех богов и тех, кто их почитает. Но я не люблю, когда люди, по глупости, злобе и надменности своей уничтожают то, чего не понимают. А книгу ты возьми, – она лёгкой, неслышной походкой направилась к двери, – он пишет о наших старых богах. Тебе полезно будет побольше узнать о них. Знать врага в лицо…

– Значит стоять на середине пути к победе, – буркнул Евсей.

– Помни об этом. – Многозначительно проговорила она, вызвав у Евсея очередной приступ раздражения. – Кстати, – она расплылась в острозубой улыбке, – славно, что ты поладил с Фрасибулом! Бедолаге не хватало друзей.

За дверью Евсея поджидала Лазоревка, свернувшись клубочком и подёрнув белёсой плёнкой глаза. Когда он покинул Думную залу, она поднялась, кивнула ему и поползла вперёд, указывая ему дорогу к горнице, которую он уже давно считал своей. Евсей шагал следом, прижимая книгу к груди и сердито топая по каменному полу. Несмотря на всё уважение, которое он не мог не испытывать к Змеиной царице, и трепет и страх перед её властью и силой, теперь он прекрасно понимал, почему Велимиру раздражала свекровь.

Когда Евсей наконец оказался в своей комнате, он плотно запер двери, зажёг свечи и, забравшись на кровать, с трепетом и восторгом перевернул первую страницу. В Бонуме такого непочтительного отношения к книгам ему бы никто не простил.

Главы о божествах, царивших в Валиоре, когда люди ещё не очнулись от невежества и не выстроили храмы Калосу, он перелистнул, плотно прикрыв глаза и лишь изредка проверяя, не перешёл ли автор на новую тему. Благочестие в нём всё же победило любопытство, несмотря на маленького червячка внутри, который подзуживал: «Погляди, погляди!».

«Сосредоточься на деле, – сурово велел он себе, – некогда удовлетворять своё любопытство!».

Вскоре он увидел на одной из страниц знакомое имя. Евсей, конечно, знал о старых богах, но совсем немного – ни отец, ни бабушка не любили говорить о них, боялись. Он сосредоточился и принялся внимательно вглядываться в каждый знак, стараясь запомнить как можно больше.

Божество же, что заправляло морями и всеми водами, текущими по земле, и озёрами, и подземной водою, кликали Змеем, ибо так боялись его люди, что не запрещали звать его настоящим именем. Белийцы боятся его более прочих своих богов, и самые пышные жертвы приносят ему – он, зверь, безжалостен и лишён всякого сострадания и жалости, и любви. Все гады морские повинуются ему, и исторгает он из пасти своей чудовищ, всё более страшных и уродливых, что так же, как и отец их, ненавидят весь подлунный мир. Он – творец золота и драгоценностей, он владыка всех кладов земных и лишь золотой блеск может утихомирить его холодную ярость. Говорят, со своими почитателями он щедро делится богатствами, и дом их – полная чаша, но забирает в ответ он не меньше. Несмотря на звериный свой облик, он хитёр и умён, и страшен в уме своём. Топят ему по весне многих людей, и животных, и золото, иногда и целыми кораблями. Особенно любит он чёрных петухов, крепких воинов и молодых, прекрасных девушек – поговаривают, все чертоги его подводного дворца полны наложниц, что плачут день и ночь по своей горькой судьбе.

Другого бога, Жога, они видят в облике молодого прекрасного юноши с золотыми кудрями. В руках у него большой топор, а на шее он носит человеческий череп. Он дик и яростен – дни напролёт проводит в сражениях, пьянстве и утехах с земными девушками. Белийцы верят, что кровью своих врагов он окропляет поля и леса, и оттого будто бы нарождается и рожь, и овёс, и прочее, что они готовят себе в пищу. По весне ему приносят в жертву быков и птиц, молодых девушек и юношей, что становятся в ряд его войска. Злейший враг его – Змей, и ненавидит его Жог лютой ненавистью, и сражается с ним и порождёнными им чудовищами, и говорят, что если он однажды победит, от его ярости и восторга вскипят все воды земные и подземные. Хоть он и жесток, а всё же с ним проще договориться, чем со Змеем, оттого и почитателей у него больше, и все воины вырезают его лик на щитах, и говорят, будто их покровитель бьётся вместе с ними. Они верят, что Жог любит спускаться к людям и пировать вместе с ними, оттого стараются привечать незнакомцев и странников – обиды бог их не терпит. Он преследует и почитателей Змея, как и его верные слуги среди людей, оттого Белийцы вечно воюют друг с другом, и поля и леса их вечно залиты кровью.

Третья же из богов – Мерова, госпожа зимы и стужи, повелительницы вьюг. Полгода царит она на земле и на полгода возвращается в ледяную крепость, куда стекаются после смерти души людей. Там стоят её покои, где хранятся в сундуках вьюжные ветра и морозы, а ещё моры и прочие болезни. Она есть холод и страх, и она равнодушна – в ней нет ни гнева, ни ненависти, ни любви, ни ярости, ни желания. Словно работящий земледелец, она делает то, для чего была создана – пожинает человеческие жизни. От зова её костяного рога не скрыться никому, и её псы заберут каждого, кому предназначено умереть. Она покровительствует женщинам, особенно ведьмам, оттого зима считается в Белийских землях лучшим временем для колдовства. Про тех же, кто обижает жену, или дочь, или сестру, или вовсе незнакомую женщину, говорят, что в ледяной крепости им уготовано быть вмороженным в снежный трон госпожи Меровы и быть вечно терзаемыми её верными гончими. Чтобы зима была мягкой и тёплой, путь госпоже в конце осени выстилают шубами умерших людей.

По осени, после встречи госпожи Меровы, Белийцы справляют праздник, в который славят всех богов. Они приносят в жертву троих – знатного иноземца, что воплощает собой богатство, Змею, славного воина – Жогу и сильную ведьму в дар богине Мерове. Это единственный день, когда почитатели всех трёх богов собираются вместе и существуют в мире, пьют и едят, пляшут, поют и плачут, и моются в бане ритуальными вениками, и закликают благо на следующий год. В тот же день казнят всех преступников во славу богов, а если кто хочет покончить с собой, дожидается этого дня – уйти из жизни в праздник всех богов, что называют Одесной, считается почётным.

Из чтения Евсея вырвал скрип едва приоткрывшейся двери. Вбежала ласка и, шустро перебирая белыми лапками, взобралась на кровать, а после и на самого Евсея.

– Здравствуй, – чуть настороженно сказал он Душеньке, неловко приподняв локоть, чтобы она не свалилась, – чего ты здесь?..

– Держи книги от неё подальше, – послышался голос Велимиры, – очень уж она любит их на зуб пробовать!

– Ей лучше? – Радостно спросил Евсей.

– Это Драга её от Яриной души отвязала, чтоб бедолага лапы не отбросила, – пояснила ему ведьма, – теперь она просто ласка, хоть и очень умная.

Из-за двери раздался какой – то шум, грохот и сдавленная ругань ведьмы – таких слов Евсей прежде не слышал, но догадался, что это вряд ли было что-то благопристойное.

Евсей осторожно пересадил Душеньку на одеяло и открыл дверь – внутрь вмиг просочилась Велимира, сгрёбшая в охапку целую гору горшков, трав, мисок с темнеющими порошками и несколько толстых коротких свеч.

– Подбери там, – бросила она и устремилась к столу, складывая туда свою ношу.

– Ведьмы вежливости не обучены? – Тихо буркнул Евсей, скрестив руки на груди. Он и без того чувствовал себя глупым и бесполезным, и все, кому не лень, пытаются им помыкать… Один Беривой был неизменно вежлив и добр.

– Пожалуйста, – даже не повернув головы, сказала Велимира, – подбери, это важно.

На полу лежали перевязанные прочной бечёвкой ветви осины. Жёлто – красные листья трепетали, кажется, даже здесь, под землёй, куда не долетал ветер.

– И что это значит? – Спросил он, шлёпнув ветви перед ней.

– Заговаривать тебя будем, – равнодушно ответила та, перебирая горшки.

Евсея окатило холодной волной ужаса.

– Нет! – Воскликнул он и, когда Велимира удивлённо подняла на него глаза, повторил, – нет, ни за что.

В горле встал мерзкий ком. Одно дело – когда тебя проклинают, когда применяют свои чары насильно, другое – добровольно согласиться на ритуал от слуги Песмноса!

– Меня защищает слово Калоса и вера в него, – твёрдо сказал он, глядя Велимире в глаза, – друг с другом что хотите делайте, а меня не троньте.

Велимира отложила травы и скрестила руки на груди.

– Я думала, ты умнее, – холодно сказала она, – много толку от твоей праведности будет, когда тебя проклянут, а нас рядом не окажется. Но не переживай, мы тебя похороним как полагается.

– Я не оскорбляю тебя и твою веру, – разочарованно сказал Евсей, дрожа от страха и злобы, – и ты не смей.

– Я разве оскорбляю? – Хмыкнула Велимира. – Я правду говорю. Дело твоё, – она развела руками, – насильно я тебя защищать не стану. Только свекровушка нам хочет защитные амулеты подарить – не смей отказываться, а не то она тебя, может, и вовсе из подземелий не выпустит.

Она снова сгребла всё в руки и пошла к выходу – прямая, точно струна, холодная и гордая. Душенька перестала нырять в одеяле и побежала следом за хозяйкой. Евсею вдруг стало неприятно – казалось, после снятия с него проклятия лёд между ними слегка тронулся. «Зачем тебе это? – Спросил он сам себя. – Многие служители Калоса и вовсе ограждают себя от влияния женщин, чтобы те по слабости своей не сбили их с пути истинного. А Велимира не просто женщина, она – ведьма!». «Дело вовсе не в этом, – возразил ему другой голос, – Она – наш союзник, и только с её помощью мы сможем вернуть учителя. К тому же, она явно знает больше и об этой стране, и о её традициях, и о служителях старых богов. Много ли ты помнишь с тех времён, что жил здесь?».

На том Евсей и порешил, заставив замолчать шепоток в голове, твердивший о том, что вовсе не из выгоды он не хочет её прогонять, а потому, что боится вновь остаться один среди каменных стен и оказаться в плену у страшных, навязчивых мыслей… Можно было, конечно, углубиться в книгу или поискать Фрасибула, но страницы о чужих богах закончатся слишком быстро, а где искать лекаря – ящера он не знал – и отчего – то всё ещё стеснялся смотреть ему в глаза.

– Велимира, – робко окликнул он её.

– Что? – Обернувшись, она хитро прищурилась. – Передумал?

– Вовсе нет, – он мотнул головой, – просто хотел попросить тебя рассказать побольше о ваших богах, о колдовстве.

У Велимиры загорелись глаза.

– Что ты хочешь знать? – Спросила она, величественно присев на табурет и сгрузив свою ношу на стол.

Душенька милом забралась в один из горшков, свернулась клубочком, сладко зевнула и засопела.

Глава 16

*

Сколько прошло времени, Евсей не знал – под землю не заглядывало солнце – и голова у него пухла от новых знаний, которые в него вливала Велимира. Поначалу он слушал с жадным интересом, но усталость взяла своё, и теперь у него почти слипались глаза. «Похоже, она нашла дело, которое ей по душе», – подумал он, выслушав рассказ о том, как Велимира с Ярой переупокаивали всех утопленников и самоубийц, чтобы избавить Зубец от засухи.

– В следующий раз, – сказала она, переведя дух, – ты будешь рассказывать мне о своём Валиоре.

– Тебе интересно? – Евсей воспрял духом. – В самом деле?

Не зря учитель говорил, что лучше всего наставлять своим примером! Если ведьма послушает о мудрости Калоса, может, однажды она оставит поклонение языческим богам и греховное колдовство…

– Конечно, – спокойно ответила та, – буду знать в следующий раз, что ответить дефенторам, если они ещё раз придут к нашему дому. Или хоть слово скажут Беривою. – Она сжала руки в кулаки.

Евсей нахмурился.

– Они причинили вам вред? – Настороженно спросил он.

– Пытались, – кивнула она, – Яра их в печке сварила. – Она взглянула на его вытянувшееся лицо и ухмыльнулась. – Шучу, не бойся – от человеческого тела знаешь, как чадит? Потом ещё печь мыть устанешь… Выгнала она их взашей, как псов поганых – уж это они надолго запомнили. – Она довольно потёрла руки.

Раздался громкий стук в дверь и послышался звонкий голос, в котором Евсей узнал Бажена:

– Открывай, гостюшка дорогой! Время за маменькиным подарком отправляться!

– Не ори, – поморщилась Велимира, глядя, как подскочила Душенька, – разбудил дитятко.

Она осторожно вынула ласку из горшка и ласково подула ей на мордочку. Та забавно чихнула, потянулась и взобралась хозяйке на плечо.

Дверь распахнулась – на пороге стояли Бажен с Беривоем в окружении десятка змей.

– О, и ты тут, душа моя! – Воскликнул Бажен, прошёл в комнату и звонко поцеловал её в лоб, отчего она лишь поморщилась. – Удалось твоё колдовство?

– Если бы, – фыркнула Велимира, – он упрямее тура.

– Незачем с-сопротивляться, – сказал Беривой, оперевшись плечом о дверной косяк, – Велим-мира тебе з-зла не сделает, она п-помочь желает.

– Я знаю, господин, – устало ответил Евсей, – но я не желаю брать грех на душу.

– Разве з-защищать свою ж-жизнь – грех? – Удивился Беривой. – Я д-думал, что в-вы не спешите покидать этот м-мир…

– Это всё так неважно, – протянул, почти пропел Бажен и легонько хлопнул Евсея по плечу, – маменька не даст тебе умереть, уж не переживай. Милые мои, – обернулся он к змеям, замершим за ногами Беривоя, – унесите – ка это в покои моей драгоценной невесты. – Он указал на горшки и травы Велимиры.

Евсею было очень интересно, как змеи понесут все вещи, но они просто обвились вокруг них кольцом и с негромким хлопком… исчезли.

– Что это? – Ошарашенно спросил он. – Все ваши подданные так могут?

– Вовсе нет, – Бажен улыбался, как гордый отец, чей ребёнок на его глазах сделал первые шаги, – лишь лучшие из лучших. Эти молодые ещё, – махнул он рукой туда, где секунду назад был небольшой чёрный ужик, – пускай учатся. Душеньку здесь оставь, – обратился он к Велимире.

– Ей страшно будет, – насупилась та, – она не любит незнакомых мест.

– Ну, милая, – развёл руками Бажен, – ты же не потащишь её вниз.

– А что там, внизу? – Шёпотом спросил Евсей у Беривоя.

– Ж-жарко очень, – коротко ответил тот, – и шумно. Л-лучше кафтан здесь оставь.

Лестница, ведущая вниз, была узкой и тёмной. Желтоватые неровные ступени слегка подрагивали от глухих ударов, доносившихся откуда – то из сокрытой тьмой пустоты. С каждым шагом в самом деле становилось всё жарче и жарче – Евсей закатал рукава рубахи и чуть ослабил ворот. По лицу Беривоя тонкими струйками стекал пот, Велимира обмахивалась ладонями, один Бажен шёл как ни в чём не бывало, звонко цокая каблуками сафьяновых сапог и освещая всё вокруг белым камнем, что был зажат у него в руке.

Снизу забрезжил рыже – жёлтый свет и грохот раздался громче – Евсей, наконец, понял, что это такое – с таким шумом кузнецы бьют молотом по наковальне.

Лестница закончилась длинным коридором, тёмно – коричневые стены которого были погружены в полумрак. В углах Евсей разглядел поблёскивавшие в свете вылетающих в коридор искр змей, что не отрываясь глядели вперёд, слегка покачиваясь, точно заворожённые.

Когда глаза привыкли к полумраку, Евсей разглядел в одной из стен медную дверь, сверху донизу покрытую горельефами – звериными мордами, вьющимися лозами, какими – то незнакомыми Евсею знаками.

– Подойди ближжже, – вдруг услышал Евсей из – за этой двери вкрадчивый, манящий голос, – подойди, не бойссся…

Но Евсей лишь отодвинулся ближе к Беривою, стараясь не обращать внимания.

– Умница, Евсей, – с ласковой улыбкой сказал ему Бажен, – не пропадёшь, раз куда попало не суёшь свой нос. Эй, батюшка! Как поживаешь?

Отчего – то ему даже не приходилось повышать голос – его негромкие слова были слышны даже через дикий грохот, стоявший в коридоре.

Из – за двери раздалось яростное, свистящее шипение.

– Я понял, понял, – засмеялся Бажен, – доброго здравия тебе!

Евсей глядел на Бажена широко распахнутыми глазами.

–Батюшка? – Удивлённым шёпотом переспросил он у Беривоя.

– Ну да, – беззаботно ответил Бажен, каким – то чудом услышавший его, – маменька его с престола свергла, а сама воцарилась. Пощадила вот только – на кой – то ляд.

Евсей перевёл удивлённый взгляд на Велимиру, но та лишь пожала плечами, утерев пот со лба.

– Перестаньте трепаться! – Воскликнула она. – Чего ради мы сюда спустились, лясы точить?

Бажен со смехом поднял руки вверх.

– Всё – всё, матушка, идём, – ответил он, – молча идём, по сторонам не глядим, слушаем и повинуемся!

– Почти пришли, – негромко сказал Евсею Беривой, – держись меня да уши не зажимай – хуже будет.

Искры и ярко – рыжий огонь прорывались наружу из пещеры, своды которой нависали острыми зубами над Евсеем. Там, в глубине, виднелся исполинский человеческий силуэт, склонившийся над наковальней, и неторопливо поднимавший и опускавший руку с тяжеленным даже на вид кузнецким молотом, от которого и шёл чудовищный грохот.

– За мной! – Сказал – шепнул Бажен, подмигнул и юркнул под грозные своды.

Следом за ним шагнула Велимира, нахмурив точёные брови. Евсей, охваченный привычным уже чувством страха, держался рядом с Беривоем, как тот и сказал, но в безопасности себя не чувствовал – уж на что двоедушник был высок, а рядом с кузнецом смотрелся былинкой.

– Здравствуй, брат! – Воскликнул Бажен, и голос его разнёсся по всей пещере, заглушив рёв молота. – Как живёшь – поживаешь? Хорошо ли дела идут?

«Все – то тут друг другу братья, сватья и кумовья, – развеселился Евсей, – будет ли тут хоть один, кто не придётся другим родственником?». Кузнец даже не обернулся – всё так же медленно поднимал – опускал руку. На наковальне Евсей разглядел раскалённый докрасна меч, что пришёлся бы впору подземному великану.

Он в нетерпении переминался с ноги на ногу. Беривой положил ему руку на плечо и, когда Евсей перевёл на него взгляд, покачал головой – жди, мол. Долго ли они стояли, коротко – а только ему, изнывающему от беспокойства, это время показалось вечностью.

Наконец, кузнец отложил молот на тёмную чугунную подставку, утёр лоб рушником, и обернулся к ним. Евсей с облегчением выдохнул – наконец ужасающий грохот стих. В свете пылающей жаром печи, занимавшей всю противоположную стену, Евсей разглядел его лицо – покрасневшее, испещрённое морщинами, с ярко – рыжей бородой и курчавыми волосами, с широким приплюснутым носом и небольшими, равнодушными ко всему глазами, тяжело глядевшими из – под густых ресниц. Он ни капли не походил на тонкого, изящного Бажена.

– И тебе не хворать, – густым ровным басом протянул тот, – дорогой брат, наследник всех богатств подземных. И тебе здравствовать, Велимира – безотцовщина, и тебе, Беривой, медвежью шкуру примеривший, и тебе, – повернулся он к Евсею, выглядывавшему из – под руки Беривоя, – потерянная душа, чьего имени я не ведаю. Кто это, Бажен? – Нахмурил он брови на брата.

– Это Евсей, – ласково ответил он, подходя ближе, – гость заморский. Ну, рассказывай – как дела твои? Как отец – не досаждает?

– Евсей, – повторил кузнец, – твой учитель вовремя заметил тебя. Было бы скверно, если бы твоя душа заблудилась во мраке.

От удивления Евсей даже забыл бояться и выбрался из – за плеча Беривоя.

– Господин, – несмело заговорил он, – ты уж прости меня, глупого, но раз тебе и такое ведомо, скажи – знаешь ли, где мой учитель сейчас?

Но кузнец уже равнодушно отвернулся от него, отряхивая друг о друга рукавицы.

– Беривой, – тем же тоном повторил он, – недолго ждать тебе осталось.

Евсей в страхе обернулся к нему – могучая голова Беривоя смиренно склонилась на грудь.

– Чего ждать недолго? – Строго спросила Велимира.

– Да кто ж его з-знает, – с грустной усмешкой ответил тот, – если б он н-напрямую говорил…

– Бажен, – позвал кузнец брата и строго погрозил ему пальцем, – береги жену.

С этими словами он отвернулся от них и снял со стены грубоватые щипцы, пощёлкал ими, удовлетворённо хмыкнул и повесил обратно. Евсей недоумённо взглянул на Бажена – у того на лице были написаны неожиданные смирение и горечь.

– Милый брат, – сказал он, – тебе послание от матушки.

Плечи кузнеца вдруг напряглись, точно он услышал что – то неприятное. Бажен зашипел по – змеиному, и этот звук был неприятнее гула молота, он точно проникал в саму голову, выворачивая её наизнанку. Евсей хотел было зажать уши, но вспомнил наставление Беривоя и терпел молча, крепко – накрепко зажмурившись и стиснув руки в кулаки. Казалось, ещё секунда, и пещера рухнет, не выдержав режущего свиста, и они все провалятся.

Когда всё закончилось, Евсей несмело приоткрыл один глаз. Велимира утирала выступившие слёзы, Беривой тёр руками уши, а братья стояли так же, словно ничего и не было, только кузнец сверлил взглядом Бажена.

– Так и быть, – наконец, сказал тот, – выполню.

Тяжёлым шагом он направился к Евсею, и ему ужасно хотелось сжаться в комочек или вовсе выскользнуть из этого пугающего места, но он заставил себя стоять прямо, про себя молясь Всеблагому. Подойдя к нему вплотную, кузнец схватил его за подбородок и заставил смотреть себе в глаза, пристально вглядываясь, будто бы что – то выискивая. Евсей замер, точно лягушонок, по глупости попавшийся ужу – холодные, тёмные глаза кузнеца, казалось, были родными братьями камням, поблёскивавшим в стенах подземных пещер.

– Я вижу твоё настоящее имя, – тяжеловесно уронил он, отпустив Евсея, и тот отшатнулся назад, тяжело и прерывисто дыша, – к вечеру готово будет.

Снова застучал тяжёлый молот по наковальне.

Выйдя из подземелья, Евсей почувствовал, будто стало легче дышать.

– Он что, пророк их? – Вполголоса спросил он у мрачной Велимиры.

– Про… кто? – Недоумённо переспросила она.

– Тот, кто будущее зрит, – таинственно прошептал вновь развеселившийся Бажен, – кому тайны мира земного ведомы!

– Вроде того, – отмахнулась Велимира, – блаженный он. Только ты вполуха его слушай – он порой такого наговорит, каши не поемши – не разберёшься.

– Это верно, – сказал Бажен, и лицо его озарилось светом и любовью, – да только дело он своё знает. С его – то оберегами, милый друг, вам ни одно проклятье не страшно будет!

К вечеру уже знакомая Евсею Лазоревка принесла с почётом, на синей бархатной подушке, оберег – маленький олень цвета липового мёда висел на грубой верёвке. Лазоревка с поклоном ускользнула, а Евсей стал разглядывать фигурку – с трудом верилось, что толстые, грубые пальцы кузнеца могли с таким искусством вырезать его. Олень был точно настоящий – хитро блестели крошечные глаза, игриво присогнуто переднее копытце, сверкают широкие острые рога.

– Красота, – восхищённо выдохнул он и убрал оберег в сумку. «Учитель не зря нашёл меня, – упорно повторил он за змеиным кузнецом, – когда я во всём отчаялся. И пусть я пойду на всё, чтобы спасти его, погубить при этом свою душу я не хочу – иначе все его старания пойдут прахом».

Глава 17

*

В ту ночь ему снился Бонум – он сидел, сгорбившись, над одним из столов в общественной библиотеке, куда мог прийти любой желающий, получивший разрешение кефалия. Евсей смотрел пустым взглядом на книгу, лежавшую перед ним, водил пальцем по завиткам чернил.

Ему отказали.

Последний месяц он жил надеждой, что ему позволят приступить к работе над древними текстами, допустят в святая святых библиотек. Всё его существо стремилось к ним – в Откровениях он находил успокоение и радость, которые давно уже не испытывал в бренном мире, который всей тяжестью обрушивался на него за пределами книжных страниц.

Чужеземец, сказал кефалий. Что вообще он может знать о нашей вере, сказал кефалий. Лишь из великой милости мы позволили ему обучаться в Бонуме. Ему нельзя верить. Он навсегда останется простым библиотекарем.

Значит, тайны старых Откровений, до сих пор не переведённых, ему не откроются. Он никогда не увидит пергаменты, написанные первыми пророками. Его жизнь окончательно потеряла всякий смысл.

– Здравствуй, добрый господин, – раздался мягкий тихий голос над его головой, – кажется, я заблудился. Здесь всё так изменилось со времён моего обучения!

Учитель, – разлилось в груди у Евсея тепло, – тогда мы встретились в первый раз. Сейчас он проведёт учителя в нужный зал, по дороге они разговорятся, и Евсей примет самое лучшее, самое правильное решение в своей жизни.

Он поднял голову и задохнулся от ужаса. По доброму, улыбающемуся лицу учителя стекала густая тёмная кровь.

Проснулся он в холодном поту и подскочил на постели, наткнувшись на любопытный взгляд Фрасибула.

– Болит? – Деловито спросил он, высунув длинный язык. – Бесссоница?

– Нет, – выдавил Евсей, вытерев пот со лба, – просто кошмар приснился.

– А меня госсспожа приссслала, – сообщил тот, выкладывая из мешочка разноцветные зелья в небольших фигурных бутыльках, – вы сссегодня с Велимирой Неждановной в город отправитесссь – наказала, чтоб ты весссь здоров был! – Он присел на край кровати, ловко обернув хвост вокруг себя. – Открой – ка рот, ссславный госссподин, покажи яззык…

Послевкусие сна было мерзким и неприятным. Сны о днях, проведённых в Бонуме, никогда не приносили ему радости, но появление учителя озарило его мир первым лучом солнца после долгой ночи. Теперь же каждое воспоминание о нём отзывалось душевной болью из – за страха потерять его навсегда. Скосив взгляд на Фрасибула, он решил отвлечься разговором.

– А отчего Велимиру подземный кузнец безотцовщиной назвал?

– Оттого, что отца у неё нет, – пожал плечами с улыбкой Фрасибул.

– Совсем нет? – Перепугался Евсей. Ходило среди простого народа поверье о ребёнке, что без отца родится – его пошлёт на землю Песмнос, чтобы погубить весь род человеческий…

Фрасибул рассмеялся.

– Без отцов дети не рождаются, – лукаво произнёс он, – или вам в Бонуме о таком не расссказывали?

Евсей смущённо покраснел.

– Тогда у неё и матери нет. – Сказал Фрасибул, принявшись светить в глаза Евсею одним из камней. – Но это ты лучше у неё сссамой ссспроссси, а то прознает она, что я тут ссс тобой языком треплю, и хвоссст мне оторвёт! – Он в притворном страхе прижал хвост к себе поближе. – А он мне очень дорог! Знаешь, как долго новый рассстёт?

Евсей отрицательно покачал головой, и Фрасибул радостно пустился в рассказ о хвостах. Парень слушал его рассеянно, изредка кивая головой. Он вдруг задумался о том, что ему будет жаль расставаться с ящером – тот умудрялся заполнять всё вокруг себя теплом и искрился любовью и дружелюбием. Этим он очень напоминал Евсею учителя…

На прощание Фрасибул оставил Евсею одно из зелий.

– Это проссстой отвар ромашшки, – сказал он, – никакого греховного колдовссства. – Он подмигнул Евсею.

– Я буду скучать по тебе, – сказал вдруг Евсей, – век не забуду твоей доброты. Надеюсь, свидимся ещё когда – нибудь…

Слова лились из него, точно из переполненного кувшина. После отвратительного сна, размягчённый чужой заботой, он словно на миг позабыл, где и с кем находится.

Лицо Фрасибула не поменялось – да и было бы странно ждать подобного от ящера, но голос стал мягче.

– Ссспасссибо, ссславный госссподин, – кивнул он, – заглядывай как – нибудь.

Махнув лапой, он исчез в коридоре. Евсей проводил его тоскливым взглядом и принялся одеваться – вскоре за ним должны были прислать провожатого.

Во главе роскошного полупрозрачного стола, переливающегося под светом подземного мира всеми цветами радуги, гордо восседала Драга Горынична. Миски, в которых подавали еду, тоже были непростыми – каменными, резными, по бокам их вились цветы и листья, побеги вьюнков и дикого винограда, но блюда были самыми обычными – каша, покрытая тонким слоем восхитительно пахнущего золотистого масла, грибы, тушёные в сметане, с острыми зубчиками чеснока, тёртые румяные калачи и пышки, всевозможные виды варений в небольших светло – жёлтых чашах, травяные настои, янтарный мёд и прохладный квас в высоких кубках. Со всех сторон стола сидели многочисленные девушки и юноши, необыкновенно похожие лицом – все бледнокожие, с тонкими, длинными носами, большими глазами, отливавшими цветами всех драгоценных камней, темноволосые и неулыбчивые. Никого из них Евсей прежде не видел и немного опасался, а потому жался ближе к сидевшей рядом Велимире. Та была бледна и, казалось, не спала всю ночь. Она сидела, хмурясь и растирая висок тонкими пальцами, и не обращала внимания ни на растерянного Евсея, ни на сияющего, точно начищенная кастрюля, Бажена, который был единственным радостным человеком за столом.

– Прости, госпожа, – неловко позвал Евсей Велимиру, когда она уже в третий раз недовольно ковырнула ложкой рыбный суп, – как же мы пройдём в дом госпожи Забавы? Тебе – то слова не скажут, а вот меня, боюсь, служанки признают…

– Не бойся, – буркнула Велимира, – ведьме в доме молодой девки тоже не обрадуются. Там прислуги – то немного, им я глаза отведу.

Радость пополам с виной плескались у него в душе. Он должен был отвращать её от греховного колдовства и вести к пути истинному, а вместо этого был счастлив, потому что ему представится возможность узнать чуть больше о похищении учителя… «Хорошо вам, – внезапно озлобленно подумал он, – сидеть в стенах Бонума и поучать – будьте праведны, не принимайте колдовства, несите слово Калоса! А здесь, в жестоком мире человеческом, что делать?».

– А это кто? – Он легонько кивнул на юношей и девушек. – Я думал, только цари в людей оборачиваются.

Велимира фыркнула.

– Как же по – твоему они женятся тогда? – Она отхлебнула из своего кубка. – Сильные змеи в людей превращаются, те, в ком колдовства много.

После завтрака Бажен и Драга Горынична прощались с Велимирой – приобнимали за плечи, что – то тихо говорили. Евсей неловко топтался в стороне, но подходить близко не решался. Разговаривать со змеиной царицей ему не хотелось.

– До встречи, гость дорогой! – Хлопнул его по плечу с улыбкой Бажен. – Невестушку мою милую береги. Да пригляди там, чтоб не целовалась ни с кем! – Он разразился заразительным смехом, таким неуместным под этими мрачными сводами.

Евсей поморщился. Бажен ему не нравился – слишком напоминал мальчишек из Бонума.

Ход, что вёл прямиком во двор госпожи Забавы Твердятичны, был широк, но тёмен, и Евсей заранее запасся несколькими светящимися камнями. Велимира держала на руках извивавшуюся Душеньку и нежно целовала её в блестящий нос.

– Бедная моя, – ласково ворковала ведьма, – который раз тебя одну оставляю…

Беривой, стоящий рядом, многозначительно хмыкнул.

– Ты уж последи за ней хорошенько, – сказала она, передавая ласку Беривою в руки, – ест – то она хорошо?

– Да уж не ж-жалуюсь, – хмыкнул тот, – такая маленькая, а скоро м-меня без м-мяса оставит.

–Славно, – сухо бросила Велимира, – встретимся в избе, Беривой. – Она повернулась к Евсею. – Чего замер?

Он молча ступил под мрачные тёмные своды. Шли молча – с потолка звучно шлёпались в лужицы капли, порой под ногами шныряли шустрые ящерицы, и Евсея каждый раз вздрагивал. Велимира уверенно шагала впереди и ей, кажется, вовсе не требовался свет.

– Долго нам ещё идти? – Робко подал голос Евсей.

– Скоро, – отрезала Велимира и заторопилась вперёд.

Евсей раздражённо пожал плечами. Если у ведьмы настроение менялось чаще, чем погода по весне, так пускай с этим её жених со свекровью разбираются. Хотя было, конечно, обидно – вчера ему про утопленников с восторгом рассказывала, а сегодня идёт, надувшись, как мышь на крупу. «И кто их, женщин, разберёт?» – подумал он и чуть не налетел на остановившуюся Велимиру.

– Пришли, – сказала она, – становись напротив, колдовать буду. Или, – она сощурилась, – и тут противиться станешь?

Евсей скрестил руки на груди.

– Тут другое, – недовольно сказал он, – пожалуйста, делай своё дело!

– Ишь ты, как заговорил, – почти по – старушечьи пробурчала она, – как прикажешь, господин хороший. Давай сюда свой пояс.

Евсей растерянно протянул ей широкий пояс, расшитый серебряной нитью, что от щедрот своих ему подарила Драга Горынична.

Велимира опустилась на колени, разложила его перед собой во всю длину, рядом расстелила свой, и принялась водить по ним пальцами, приговаривая:

– Ой да выходил из – за туч месяц ясный, светил на следы звериные. Все следы – то видны ясные – волчьи лапы рыскучие, медвежьи лапы могучие, заячьи лапы трусливые, да лисьих следов месяц ясный не разглядел, накрыла его туча тёмная, замела их метель буйная. Как лиса свои следы хвостом укрывает, так и нам бы укрыться от взглядов чужих. Как следы метель заметает, так и нас бы от взгляда недоброго замело. Как туча месяц ясный укрывает, так и нас скрой от взглядов людских. Слово моё крепко!

Она лихо плюнула на пол – аккурат между их поясами. Евсей скривился.

– Спасибо скажи, что на сами пояса плевать не пришлось. – Мрачно сказала Велимира, заметив выражение его лица. – Надевай.

Вскоре путь им перегородила стена. Велимира вынула из мешочка корешок, тонкий и ветвистый и приложила к двери – та беззвучно отворилась.

– Разрыв – трава, – горделиво сказала она Евсею, – любые замки отмыкает. Сейчас такой уже не сыщешь.

Они оказались в тёмном и холодном подполе, среди опустевших полок, поросших мхом и оплетённых паутиной. Потолок был низкий, Евсей почти упирался в него затылком.

– Где это мы? – Потирая руки, спросил Евсей.

– В подклети, – ответила Велимира, деловито шаря рукой по потолку и подсвечивая себе камнем, – помоги – ка, тут где – то дверь должна быть…

Евсей приподнял свой камень повыше и сразу же обнаружил то, что должно было быть выходом – через тонкие щели двери в подклеть проникал слабый свет. Только вот изнутри не было никакой задвижки, никакого затвора.

– Велимира, – севшим шёпотом позвал он, – а как мы отсюда выберемся?

– Толкни – ка, – приказала та, подбираясь к Евсею поближе.

Он упёрся рукой в дверцу. Та приподнялась, но лишь слегка, и в тот же миг опустилась обратно.

– Заперто, что ли? – Удивилась Велимира. – Странно, подклеть – то старая, тут и воровать нечего…

– Теперь ты нас своим колдовством вызволишь? – Спросил Евсей. Оставаться в тесной подклети ему не хотелось, а возвращаться обратно – и подавно.

– Зачем колдовать? – Вдруг улыбнулась она, прильнула к щели и позвала. – Эй, дедушка? – Ответом ей была тишина. – Дедушка, я знаю, что ты там!

Легко зашуршали лапти по деревянному полу. Евсей тоже выглянул в щель – ему стало любопытно, что там за дедушка такой. Видно было плохо, и он разглядел лишь ярко – рыжую гриву небольшого человечка, склонившегося над дверью.

– Кто такие? – Проскрипел недовольный старческий голос. – Никак воры к нам забрались?

– Не делай вид, будто не узнал, дедушка, – Велимира засмеялась, – или не помнишь, как я тебя в прошлом году по всему двору тряпкой гоняла?

– А-а, ведьма, ты, что ли? Ну, погодь, я тебя ужо выпущу…

Над их головами запыхтели, затопали, заскрипела задвижка.

– Дворовой это местный, – объяснила удивлённому Евсею Велимира, – он без хозяев совсем одичал, а как сын Твердятин приезжал в прошлом году, так и вовсе пакостить задумал. Пришлось остудить его пыл…

Дверь со страшным грохотом распахнулась. Велимира ловко подтянулась на руках, и уже миг спустя стояла подле дворового – маленького рыжеволосого человечка с лицом, в котором было что – то звериное, неподпоясанного, с острыми коготками на маленьких ладонях.

-Вылезай, гость заморский, – весело приказала ему Велимира, – сам справишься, аль тебе руку подать?

– Сам, – буркнул Евсей и неловко выбрался наружу. В свете, струившемся из – за приоткрытой двери, он разглядел клеть – небольшую деревянную комнатушку с лавками вдоль стен. Здесь стояли и тазы, и мётлы, и лопаты, и лохани, и корзины, и какие – то горшки – всё в аккуратном, строгом порядке.

– Утомился я, умаялся, – ныл дворовой, жадно облизываясь на Велимиру, – куда мне, старому, больному, одинокому…

– Дедушка, – строго оборвала его ведьма, – не нуди. Нет у меня с собой ничего. Но за помощь спасибо!

Черты лица дворового ещё больше заострились, из – за толстых губ показались острые клыки.

– Злая ведьма, глупая ведьма, – прошипел он, – разорву, растерзаю! – Он сорвался на совсем уж звериный рык, и Евсей попятился, чтобы оказаться подальше от него.

Велимира закатила глаза.

– Ну и глупый же ты, – хмыкнула она, – говорю же – нет ничего с собой! На обратном пути тебе занесу. Пряничка?

Дворовой снова съёжился, превратившись в дружелюбного старичка.

– Пряничка, – почти застенчиво кивнул он. – А вы к молодой хозяйке?

– К ней, – кивнула Велимира.

– Ступайте тогда, – он отвернулся, будто потеряв к ним интерес, но почти сразу же обернулся вновь, – про пряник не забудь!

Когда Евсей ступил за дверь, у него повело кругом голову от пьяного, прохладного воздуха, такого живого, полнящегося запахами трав и спелых плодов, горького дыма и влажной земли. Ветер студёными порывами взмывал ввысь, к серому небу, по которому торопливо бежали кудрявые сизые тучи, недавно пролившиеся дождём – каждый лист в прекрасном саду был начисто умыт и сверкал осенней желтизной. Только теперь Евсей понял, как беден был воздух там, в подземных пещерах, как скован он был, несмотря на высокие потолки и широкие коридоры. Здесь над его головой было ничего выше неба, и он наслаждался этой неожиданной холодной, прозрачно – звенящей волей, хотя раньше не осознавал своей клетки. Владения Змеиной царицы ошеломляли на первый взгляд, и тем были хороши, но долго жить в том безветрии и неживости вряд ли понравилось бы тому, кто видел, знал и чувствовал этот верхний, свободный мир.

Хорош был сад у купца Твердяты – хорош тем, что давно за ним не смотрел никто, кроме одичавшего дворового, и рядом с высокими, островерхими хоромами с резными столбами и расписным крыльцом казался разросшимся колдовским лесом. Молодая хозяйка не стала трогать ни диких трав, ни вьюнков и плюща, что цепкими зелёными лапками оплетали терем, ни кривые ветви деревьев, переплётшиеся между собой, лишь приказала расчистить дорожки, да собрать урожай спелых синих слив и румяных золотисто – алых яблок, оставив лишь немного – чтобы услаждать взор.

Прямо напротив старой яблони, где впервые Евсей повстречал Забаву, стояли вымокшие насквозь высокие деревянные качели, на которых были вырезаны золотые солнце и луна. Евсей будто наяву увидел на них Забаву – молодую, смеющуюся, с развевающимися по ветру пшеничными косами, взмывающую ввысь, к небесам… Евсей дёрнул плечами, сбросив наваждение – и с чего бы ему это подумалось?

– Хорошо, – прошептала рядом Велимира, расправившая плечи, – чуешь, как дышится привольно?

– Чую, – с улыбкой ответил он.

– Ну и славно, – сказала она, и лицо её озарила мягкая, добрая улыбка, – надышались, пора бы и за дело браться.

Она уверенно направилась к высокому крыльцу. Дверь отворилась, и на нём показалась немолодая женщина в простой одежде с веником в руках.

– Намело, – недовольно буркнула она и принялась споро работать – казалось, она больше развозила грязь, чем прибиралась, но, судя по озлобленному оскалу на её лице, её это мало волновало.

Велимира, заметив её, не вздрогнула и не замедлила шаг, и Евсей поспешил за ней. Проходя мимо служанки, он даже затаил дыхание, но это оказалось ни к чему – она даже не повернула к ним головы, что – то ворча себе под нос.

Евсей догнал Велимиру уже в дверях.

– Кого она видит вместо нас? – С любопытством спросил он.

– Если всё верно, то никого, – ответила Велимира, – или птицу мелкую, или знакомых слуг – кого – то, кто не заслуживает внимания.

Евсей удивлённо вздохнул.

– Стало быть, тот, кто умыкнул учителя, тоже всем глаза отвёл?

– Даже если он такой сильный колдун, – задумчиво протянула Велимира, скользнув в приоткрытую дверь, – вряд ли он сумел бы отвести глаза и страже, и людям, что вокруг хором посадника ходили во время праздника, и змеям Драгиным… Потому Яра и считает, что без помощи талисманов не обошлось. – Она искоса взглянула на его мрачное лицо. – Радуйся! Отводить глаза каждый колдун умеет, а вот владелец, скажем, скатерти – самобранки или сапог – скороходов может быть только один. Тут – то он нам и попадётся! – Она хищно улыбнулась.

– А такие в самом деле есть? – Удивился Евсей.

–Есть, – коротко сказала Велимира, – захочешь – расскажу.

Она ступила на широкую лестницу, что вела в верхние комнаты. Евсей провёл рукой по резным перилам – точно настоящие открывали клювики в неслышимой песне соловьи, сидели снегири с гроздьями рябины в тонко вырезанных лапках, сурово глядели мудрые совы, хищно расправлял крылья ястреб.

Вверху слышался звонкий девичий смех и разговоры. Забава сидела в светлице, окружённая многочисленными служанками, и под их задорные рассказы что – то вышивала, улыбаясь мягкой, приветливой улыбкой. Солнечный луч, выбившийся из – за тяжёлых облаков, сквозь слюдяные окна проникал внутрь и золотистой искрой пробегал по её неприкрытым кудрям, по нежному лицу и тонким белым пальцам. Когда Велимира шагнула внутрь, никто из служанок не обратил на неё внимания – они продолжили чирикать о чём – то своём, не выпуская своих рукоделий, и лишь Забава вздрогнула и устремила на них взор янтарных глаз.

– Здравствуй, Забава Твердятична, – тихонько сказала ей Велимира, – поговорить бы нам с тобой. – Она окинула взглядом девушек и прищурилась. – С глазу на глаз.

Евсей робко улыбнулся Забаве. Та ответила ему радостным взглядом и, отложив на скамью шитьё, встала.

– Притомилась я что – то, девоньки, – мягко сказала она, – голова гудит, точно неродная… Пойду – ка я, прилягу.

Девки переполошились.

– Ты здорова ли, госпожа? – С беспокойством спросила одна из них. – Может, трав тебе заварить?

– Не волнуйся, милая, – ответила ей Забава, – за отца волновалась, оттого мне нехорошо и сделалось. До вечера, думаю, пройдёт.

– Не до вечера, так до свадьбы, – задорно сказала какая – то девчонка, совсем мелкая и растрёпанная, и остальные засмеялись.

– Не скучайте тут без меня, – сказала она и вышла, плотно притворив за собой дверь.

– Случилось что? – Тут же обеспокоенно повернулась она к Велимире.

– Пока нет, госпожа, – ответила та, – но словом перемолвиться надо. Веди – ка нас в свою горницу – а то, боюсь, застанут тебя, и тайны подслушают.

Забава взглянула на Евсея, вспыхнула, точно маков цвет, и торопливо зашагала вперёд – застучали каблучки по деревянному полу. Евсей перевёл взгляд на ведьму – та внимательно разглядывала стены хором, скользила взглядом по каждой трещинке, по каждому узору, едва не принюхивалась.

«Может, у ведьм тоже какое – нибудь чутьё есть, – подумал Евсей, – вроде Беривоева».

Оказавшись в горнице, Забава первым делом торопливо накинула на голову белый тонкий платок, и лишь после усадила гостей на узенькую скамью у окна.

Евсей огляделся – всё здесь дышало теплом и любовью – окна украшали бусы из рыжеватой рябины и кружевные занавески, ноги утопали в мягком ковре – такие Евсей раньше видел лишь в богатых домах Валиора, – расписные сундуки у стены. Остывала небольшая изразцовая печурка в дальнем углу, разливая по горнице приятное тепло. Евсею стало неловко ступать по горнице грязными сапогами, и он подобрал ноги под скамью, касаясь пола только самыми носами.

Сама Велимира осторожно присела рядом с ними.

– Может, угостить вас чем, гости дорогие? – Спросила она. – Служанка моя – чистое золото, а блюда не хуже, чем на княжеском дворе.

– А нет ли у тебя пряников?

– Пряников? – Растерялась Забава. – После ярмарки должны были остаться. Велеть принести?

– Погоди, – отмахнула Велимира, – после.

Забава заволновалась, пальцы стиснули подол тёмно – красного простого платья.

– Давно мы с тобой не виделись, госпожа, – немного неловко начал Евсей, – всё ли у тебя хорошо?

Забава ласково улыбнулась, пригладила растрепавшуюся косу.

– Спасибо, Евсей, – её голос лился тёплым сладким мёдом, – что мне станется, я из дома – то почти не выходила – всё ждала, не вернётся ли отец… – Она кинула быстрый взгляд на Велимиру, и тут же отвернулась. – Прости, сам – то ты как? Думается, для тебя это время было непростым.

– Мы, Забава Твердятична, землю рыли, думали, – вмешалась Велимира, протянувшая руки к печи, – и надумали тебя спросить – а не баловался ли твой отец колдовством?

Та почти подскочила, в испуге прижав руки к груди.

– Что ты, госпожа, – торопливо заговорила она, – зачем ему? Колдовство – это же… – Она вдруг пристыженно замолчала.

– Сама знаю – добрый человек таким заниматься не станет, – ухмыльнулась ведьма, – а всё – таки? Не шептал ли он заговоров, не насылал порчу на своих обидчиков? Не приносил ли богам странных жертв? Не искал диковинных вещиц, не скрывался из дома поздней ночью? Не собирал, не покупал трав?

Забава смущённо опустила глаза.

– Не знаю, что и ответить тебе, – с досадой сказала она, – отец у меня на месте не сидел. Он по торговым делам ездил, порою по месяцам я его не видела. В дальних местах чего только не увидишь, и порой ему дары чудные подносили, но он про них быстро забывал. – Она задумалась, подперев лицо рукой. – Хотя, бывало, нам непростые вещи дарили – сама понимаешь, чужого купца уважить надо…

– Так – так, – глаза Велимиры блеснули и она подвинулась ближе, – расскажи – ка получше, что ему там дарили?

– Всего и не упомню, – удивлённо сказала Забава, – золотое ожерелье, что будто бы светит ярче солнца, а любую девушку сделает вдвое прекраснее – обычное украшение, ничего особенного в нём не было… Маленькая мельница, которая сама зерно молола – так она работать на вторую седмицу перестала…

– А шапки – невидимки у него не появлялось?

– Прости, госпожа – не видывала. А почему вдруг спрашиваешь? – Забава встревоженно переводила взгляд с Евсея на Велимиру.

– Думается мне, Забава Твердятична, – протянула Велимира, – что отец твой не пропал, а по своей воле задержался.

– Что? – Она удивлённо прижала руки к груди и растерянно поглядела на Евсея. – Уж не думаете ли вы…

– А скажи, – перебила её Велимира, – отец твой собой каков?

– Самый обыкновенный, – ещё больше смешалась та, – прости, ничего не пойму.

– Высок? – Терпеливо спрашивала Велимира. – Полон, худ?

– Ростом он, пожалуй, чуть поменьше меня будет, – задумалась Забава, – не толст, но полон. Бороду носит недлинную, глаза – как у меня. – Она повернулась лицом к окну, точно давая разглядеть, какого цвета у неё глаза.

Евсей и Велимира понимающе переглянулись. Та уже поведала ему, что за человек приходил к ведьме Яре в темницу, и пока выходило, что это вполне мог быть Забавин отец.

– Имел ли твой отец дела с князем?

– С Ярополком Риговичем? – Переспросила Забава и, дождавшись кивка, продолжила. – Иногда возил ему ткани заморские, и всегда после этого возвращался довольным – князь хорошо платил. Но такого, чтобы он дружбу с отцом водил – вот уж чего не было, того не было.

Велимира задумчиво поглядела в окно, постукивая по скамье пальцами. Евсей решился сам задать вопрос:

– Может, у него какие тайные сундуки были, куда он остальным заглядывать не велел?

Забава покачала головой.

– Отец мой… – Начала она и вдруг крупно вздрогнула и торопливо взобралась на скамью с ногами. – Змея! Глядите, змея!

По полу в самом деле ползла гадюка – пепельно – серая, с чёрным зигзагом на спине. Забава побледнела.

– Не бойся, – сказала ведьма, прищурив глаза, – это ко мне со свежими новостями.

Евсей молча подсел к Забаве поближе, закрыв её своим плечом. Та благодарно улыбнулась ему и съёжилась, ссутулила плечи, точно пыталась стать меньше и спрятаться за его спиной. На миг ему стало тошно от самого себя – если она в самом деле помогла учителя похитить, а он тут её защищает…

Змея вдруг остановилась и принялась вертеться на месте, точно волчок, всё быстрее, быстрее, и тут вовсе не видно её стало – заволокло сверкающей серой дымкой. Евсей сам не заметил, как широко распахнул глаза – такого дива он раньше не видел. На миг ему стало не по себе – он перевёл взгляд на Велимиру, но та сидела, откинувшись на скамью, и глядела на разраставшуюся дымку со скукой – и он успокоился.

Когда дымка развеялась, вместо змеи перед ними оказалась девушка – невысокая, очень бледная, в зелёном шушуне, расшитом золотой нитью. Голову её украшал золотистый венец, переливались на шее и пальцах изумруды. Взгляд у неё был тяжёлый, недобрый, но поклонилась она низко, уважительно, всем троим. Евсей услышал у себя за спиной изумлённый вздох.

– Здрава будь, молодая царевна, Велимира Неждановна, – она повернулась к Евсею, – и ты, гость заморский. Благословение богов дому твоему, Забава Твердятична!

Забава встала со скамьи и поприветствовала гостью вежливым поклоном.

– И тебе здравствовать, гостья дорогая, – приветливо сказала она, – жаль, не знаю, как тебя по имени звать – величать…

Вслед за ней вскочил и склонился в поклоне Евсей.

– И не надо, – грубовато перебила её та, в упор глядя на Велимиру, – меня сама госпожа Драга Горынична прислала, и весть моя не терпит отлагательств.

– Так говори, – лениво приказала ей Велимира, даже не подумав подняться.

Девушка – змея недовольно приподняла точёную бровь. Евсей чувствовал презрение, исходящее от неё – после приветствия она даже не смотрела на них.

– Да, здесь и при них говори, – раздражённо добавила Велимира, – или так и будешь тянуть ящерицу за хвост?

– Госпожа Драга Горынична собрала всех своих подданных, – недовольно начала девушка, – и Яшур вспомнил, что видел нечто необычное. – Она недовольно взглянула на них, точно злилась, что весть услышат лишние уши. – У самой кромки Лисьего леса, на берегу, он заметил чары. Поглядел он своим колдовским глазом – а там струг привязан. После праздника его уже там не было.

«Увезли!» – Мысленно воскликнул Евсей. Его вновь охватила безумная жажда действия, а вместе с тем – странная беспомощность. У него не было даже лодки, как он мог отправиться на помощь учителю?..

Велимира растерянно глядела перед собой, и в её глазах Евсей видел отражение своего страха. Те, кого они любили, были так далеко от них – на другом берегу, в неведомых землях… В детстве он очень любил сказку о деве, что ради спасения возлюбленного стоптала семь пар железных башмаков – но железо не поможет пересечь водную гладь.

– Спасибо, – кивнула Велимира, – ступай, передай Драге Горыничне мою благодарность.

Змея не исчезла – продолжала стоять на месте, пронзая ведьму взглядом.

– Ну что ещё? – Устало спросила та.

– То же, что обыкновенно, – подбоченившись, ответила змея, – милости прошу.

– Будет тебе, – махнула рукой Велимира, – обещаю. Клянусь.

Змея поклонилась низко, учтиво, но всё так же холодно и горделиво, и вновь окутал горницу сизый туман. Вскоре, снова став змеёй, она уползла прочь, а Забава вцепилась в плечо Евсея.

– Извини, – смутилась она, когда кончик хвоста исчез, – я очень боюсь змей.

Велимира шумно выдохнула и склонилась, опёршись локтями на колени. Забава, кажется, больше ничему не удивлялась – выглянув за дверь, она кликнула чернавку и приказала заварить ромашки.

Мысли Евсея метались загнанными зайцами.

– Теперь мы знаем, что их точно увезли на другой берег, – сказал вслух он – звук собственного голоса сделал весть, принесённую змеёй, такой реальной… Он с силой растёр пальцами ладонь, вымещая на ней всю злобу и тревогу.

– Скверно, – проскрипела сквозь зубы Велимира, – соседний берег большой… И Драга не имеет там власти – там у нас нет ни союзников, ни друзей. Оторвать бы водяному его поганые жабры, – вдруг озлобленно прошипела она, – оторвать, вытащить на берег, высушить, как селёдку… – Она поймала недоумённый взгляд Евсея. – Он, сволочь, прекрасно знал, кого везут на лодке – не мог не знать! И пропустил! Не остановил, помог! Нам теперь вовек не узнать, куда они поплыли – запутает, следы заметёт, мешать станет…

Руки её торопливо перебирали косу, растрепав её – кажется, она сама не замечала этого.

– Прости, госпожа – может, я глупость говорю, – сочувственно сказала Забава, присев рядом с ней, – но не один водяной в реке живёт. Может, кто из русалок нам поможет?

Она смотрела на Велимиру ласково и участливо, но не решалась к ней прикоснуться.

– Нам? – Усмехнулась Велимира.

– Если в самом деле мой отец эту кашу заварил, – твёрдо сказала та, – то мне помогать её расхлёбывать.

– Зачем бы тебе? – Усомнилась ведьма.

– Я знаю, что такое несправедливость, – тихо сказала Забава, – и не хочу множить её. Ты ведь неспроста спрашивала, не колдует ли мой отец? Я не стану стоять в стороне, если он задумал зло!

Евсей бросил на неё подозрительный взгляд. Он не первый год жил на этом свете и хорошо знал – ни один человек не станет помогать другим в беде, которая не коснулась его самого. «Почти не коснулась, – поправил он себя, – мог ли сильный колдун подчинить себе простого купца, чтобы отвести от себя подозрение? Мог прикинуться им?»

– Госпожа, это очень опасно, – сказал он, нахмурившись, – ты можешь попасть в беду. Не стоит тебе рисковать…

– Не бойся за меня, – засмеялась она, – я в пекло не полезу – не глупа, знаю, где от меня толк есть. К тому же, – она поправила платок, – я ведь сама к тебе приходила, Велимира Неждановна, когда отец пропал. Будем считать, что ты по – прежнему его ищешь – и я, как добрая дочь, не оставлю тебя без подмоги. – Она хитро подмигнула ведьме.

– Дело говоришь, Забава Твердятична, – Велимира с силой хлопнула рукой по скамье и поднялась, – есть у меня одна знакомая утопленница, – она мрачно усмехнулась, – только, боюсь, с пустыми руками она нас и близко не подпустит.

Забава захлопала в ладоши.

– Как славно! – Улыбнулась она. – Жаль, мои сундуки с украшениями в Каменске остались – ну да кое – чего я с собой захватила. Что нравится этой девушке?

Велимира фыркнула.

– Гребни, чего ж ещё? У них, горемычных, одна драгоценность. Есть у тебя какой–нибудь?

Глаза у Забавы загорелись. Она торопливо подошла к большому расписному сундуку, что стоял около кровати, и достала оттуда небольшой ларец – резной, серебристо – белый.

– Есть у меня один, – сказала она, легонько поглаживая ларец пальцами, – мне отец такое диво привёз!

Она осторожно раскрыла его и достала снежно – белый гребень. Тонкие частые зубчики вырастали из него, точно из пасти, а по рукояти шёл кружевной узор из причудливых деревьев, переплетающихся ветвями, на которых сидели, раскинув крылья, птицы с девичьими головами – каждая была покрыта высоким венцом, струились длинные волосы, не скрывая, однако, птичьих лап с острыми когтями.

– Это же алкуоны! – Воскликнул Евсей, завидев их.

– Кто? – Переспросила удивлённо Забава.

– Алкуоны, – повторил он, – девоптицы, чьему пению нет равных во всём свете. Песмнос создал их, дабы они очаровали своими голосами разум людей, что стали служить Калосу, но многие из них сами пришли к вере истинной.

– В самом деле? – Восхитилась Забава. – А я – то всё гадала, что это за чудесные создания.

– На нашем берегу про неё рассказывают истории, – лениво заметила Велимира, – и называют гамаюном – птицей вещей. Поют о ней, будто она прилетала из цветущего сада, в котором растёт древо бессмертия, и предсказывала и смерть князю Володару от укуса змеи, и нашествие степняков, и даже пожар, что Яра когда – то устроила. Ты – то в стольном граде жила, вот и не слыхала про неё. Змеиный царь запретил про неё истории рассказывать – гамаюн его здорово пообщипала, когда он к ней свататься вздумал!

Евсей хмыкнул и отвернулся. Очевидно было, что какая – то алкуона, до сих пор служившая Песмносу, ловко обманывала наивных Белийцев, истины не знавших.

– Это гребень из рыбьего зуба, – гордо хвасталась тем временем Забава Велимире, – отец его на севере купил, в самом Ранте. Лучший мастер работал над ним!

– Вот и хорошо, – кивнула Велимира, – русалка от такого дара точно отказаться не сможет. Я, пожалуй, из своих украшений ещё чего – нибудь прихвачу, чтобы точно её умаслить.

– Ох, госпожа, – смешалась Забава, – мне совестно – ты и так за нас всё делаешь, позволь мне хоть здесь тебе помочь!

– Трогательно, – ухмыльнулась Велимира, – но мой жених – Змеиный царевич. Думается, таких украшений, как у меня, у тебя вовек не будет – не в обиду.

Забава вдруг покраснела и отвернулась, пытаясь скрыть пылающие щёки.

– Ступай к берегу окольной дорогой, – приказала Велимира, поднимаясь с лавки, – я же прямиком через лес пойду – встретимся у старой ивы. А ты, – повернулась она к Евсею, – в избе посидишь с Беривоем.

– Ну уж нет, – возмутился Евсей, – почему бы это? Мой учитель тоже в плену, и я хочу знать, как его вызволить!

– Не обижайся, Евсей, – ласково улыбнулась ему Забава, – но лучше тебе впрямь на берег не ходить. Русалки ужасно мужчин не любят – завидит она тебя, захочет очаровать, утопить, а про дело и вовсе забудет. Они же почти все от печальной любви и утопли.

Евсей беспомощно опустил руки. «Прости, учитель, – горько подумал он, – кажется, я совсем не могу тебя защитить».

Глава 18

*

Беривой вёл себя в Ярининой избе, точно истинный хозяин – растопил печь, сварил каши, вымел пыль да мусор, перебрал травы, и теперь похаживал из угла в угол, точно дикий зверь в клетке – кажется, он был из тех людей, что горе забывают в работе. Евсей же, напротив, сидел за столом, подложив под голову кулак, и не мог заставить себя даже пошевелиться от сковавшего его волнения. Он не мог верить ведьме, даже если и её наставница пропала – она преспокойно могла использовать его в своих целях, предать, обмануть, оставить его учителя в лапах похитителя. С ней была Забава, но ей теперь Евсей тоже не доверял – если и в самом деле её отец совершил преступление, кто знает, может, она помогала ему? Может, путала след, обманывала их? Евсей чувствовал, будто сидит в глубоком колодце, и ему вовек не выбраться наружу, не увидеть неба, не спасти учителя…

На печи, одной рукой поигрывая зелёным кончиком хвоста, а другой дразня ласку, лежал Морошка, что – то насвистывая себе под нос.

– Помешай зеулье, Беуривой Боулеславович, – вдруг сказал он, – да меушай поусолонь, гляди!

Беривой торопливо подскочил к большому котлу, в котором булькала неприятная серо – бурая жижа.

– Как ты понимаешь, что делать надо? – Спросил Евсей, с усилием приподняв голову.

– Я чувствую, гоусть доурогой, – усмехнулся Морошка, – нам проуще, нас сама Матеурь – Зеумля поуродила, старшими над леусом, над травами поуставила. Я чуою, как травушке – муравуошке теусно, тоушно, тоумно в котле – значит, надо меушать.

Евсей печально опустил голову.

– Не воулнуйся, – утешил его Морошка, потрепав по голове Душеньку, – это зеулье и воувсе беуз присмоутра оуставить моужно – настаиваться ему доулго.

Лишь после его слов Евсей вспомнил о посаднике, и ему стало немного совестно. Он вовсе и думать забыл про него, хотя он встретил их с учителем, как добрых гостей…

– С ним же всё будет хорошо? – Пробормотал он. – Печально будет, если он из – за нас жизни лишится…

– Куда он деунется, – рассмеялся Морошка, – раз уж Веулимира реушила его спасти, значит, поумереть у неуго шансов неут.

– А Велимира сильная ведьма?

Морошка задумался, покачивая хвостом. Беривой осуждающе покачал головой и отошёл в угол, принялся перебирать что – то в сундуках. Евсей лишь пожал плечами – сплетни Калос не одобрял – но должен же он был знать, в чьих руках его с учителем судьбы?

– Оуна упоурная, – наконец сказал Морошка, – и неуглупая. Но она не слышит силу, не видит чары… У сильных деутей чары сами наружу рвутся, а она лишь из – за Яры стала коулдовать.

– В-вовсе нет, – возразил Беривой, – ты кроме Яры ведьм – то и не в-видел, а по сравнению с ней любой н-неумелым покажется. Велимира подрастёт – не х-хуже неё будет.

– Соумневаюсь, – хихикнул дрожек, – Веулька смеурти не поуклонялась, жеуртвы ей не ноусила – Яриной моущи ей воувек не видать.

Евсей аж подпрыгнул на месте.

– Ярина служит Мерове? – Спросил он, сузив глаза. Почему ему раньше никто об этом не сказал?

– Давным – давно, – отмахнулся Морошка, – как оутреклась, поуловину силы поутеряла. Моужет, поутому её и сцапали. – Задумчиво сказал он.

– Тем, кто с-слаб, и б-богиня смерти не поможет, – сквозь зубы процедил Беривой, – Радомила Ершовна т-тоже ей служила, а т-толку? С-сил у неё не прибавилось, одни б-беды ей г-госпожа зимы принесла.

Поначалу Евсей не смог вспомнить, кто такая Радомила Ершовна, но позже его осенило – это же жена господина посадника!

И она, значит, поклонялась Мерове. Для Евсея это стало большим удивлением – он мог вообразить себе Огненную ведьму, что сожгла когда – то родную деревню вместе со всеми жителями, а после зверски расправилась со всей княжеской дружиной и самим князем, служанкой богини смерти, но жена посадника? Та добрая, скромная женщина, что ласково глядела на мужа и всё старалась повкуснее, послаще накормить гостей? Верилось в это с трудом.

«Женщины, переметнувшиеся на сторону Песмноса, коварны и злы, – говорил когда – то один из наставников в Бонуме, когда дети боялись смотреть на казнь ведьмы, – они вдвойне опасны оттого, что внешность их не страшна и не ужасна, как у других чудовищ, и они вызывают жалость. Но это лишь мираж, запомните! Они лишь того и ждут, чтобы заполучить ваши души».

– Откуда у обессилевшей богини почитатели? – Удивился он.

– Она не обеуссилела, а тоулько присмиреула. – Поправил его Морошка. – Смеурть, зима не ослабнеут ниукогда, – рассуждал он, постукивая коготками по печи, – моужет, это оуна и захоутела Яре оутомстить… Хоутя, думается мне, тоугда бы убила сразу. Здеусь ей не дадут разгуляться, а воут в своуих владеуниях она всеусильна… Эй, Беуривой, – его ленивый, неторопливый голос вдруг зазвучал настороженно, – что с тобоуй?

Беривой сидел неподвижно, небрежно бросив вещи, которые перебирал. Плечи его напряглись, спина ходила ходуном от тяжёлого, прерывистого, хриплого дыхания, которое в тишине зазвучало особенно страшно. Евсей торопливо отскочил к дальней стене, Душенька перепуганно кинулась к нему.

– Друг, – нерешительно позвал Морошка, – что ты…

– Прочь! – Заревел Беривой не своим голосом, утробным, звериным.

Плечи его вдруг поползли вширь, рубаха треснула и из – под неё полезла бурая шерсть. Он упёрся руками в пол, и дерево оцарапали длинные, острые когти, вдруг вылезшие из его пока ещё человеческих пальцев.

Умом Евсей понимал, что надо бежать, но отчего – то не мог сделать ни шагу, ни пошевелить головой, лишь смотреть, как неестественно и страшно Беривоя выворачивало наизнанку.

«Беги! – Орал в его голове голос. – Сделай хоть что – нибудь!». Он не мог.

Исчезли русые с проседью волосы, заострилась голова, в избе стало тесно – медведь, в которого медленно превращался Беривой, был слишком огромен для небольшого пристанища ведьм.

Морошка осторожно подобрался к тяжело вздымавшемуся медвежьему боку.

– Беури… – Начал он, но в тот же миг к нему повернулась медвежья голова в оскале. Со страшным рыком зверь попытался развернуться и схватить зубами дрожека, но тот ловко отскочил, цокнув копытами.

– Беуги! – Закричал он, и Евсей наконец отмер. Опрометью, спотыкаясь, он бросился прочь и сам не запомнил, как вылетел наружу, прижимая к себе ласку.

Вслед за ним выскочил Морошка. Изба зашаталась, затрещали доски, и прямо на них выпрыгнул медведь, проламывая дверь. Дерево разлетелось в щепки, брызнуло в разные стороны. Встав на задние лапы, Беривой оглушительно заревел и двинулся к ним. Его маленькие звериные глаза налились кровью, пар от хриплого дыхания вырывался из его чёрных ноздрей. В нём ничего не осталось от застенчивого вдумчивого мужчины. Этот Беривой жаждал лишь их смерти.

Евсей торопливо побежал, чувствуя, как сзади затряслась земля – медведь приближался вприпрыжку, тяжело припадая на передние лапы. Евсей почувствовал его дыхание за плечом, почти ощутил, как огромные острые когти распарывают его плоть, как вырывается наружу фонтан крови, но вдруг между ним и озверевшим Беривоем выскочило маленькое зелёное тельце. Взмах лапы – и оно отлетело куда – то в сторону, с силой врезалось в ствол старого дуба. Евсей хрипло выдохнул – а на место павшего товарища встало с десяток дрожеков, окружив медведя плотным кольцом. Беривой встал на задние лапы, замахнувшись – Евсей зажмурился, представив гору маленьких трупов на тихой, спокойной поляне, как вдруг медвежью лапу цепко схватили сучья деревьев.

Беривой озверело дёрнулся, зарычал и вырвал её из плена, но его задние лапы уже оплели травы. Они были слабые, по – осеннему жухлые, и медведь рвал их с лёгкостью, но им на смену приходили новые, не давая ему продолжить своё кровавое дело.

Евсей опасливо отступил назад, осторожно прижимая к груди настораживающе затаившуюся Душеньку. Встретив испуганный взгляд чёрных бусинок, он с облегчением выдохнул – ласка была в порядке, только изрядно напугалась. Тогда он кинулся в сторону, к дереву, где истекал кровью дрожек, спасший его жизнь. Маленький лесной житель дрожал, глядя на Евсея затуманенными от боли глазами и тихо постанывал, из рваной раны в животе густым ручьём текла кровь, окрашивая корни дерева, землю, травы в пугающе – красный. Над ним уже торопливо хлопотал Морошка – как – то по – особенному прижал руки к ране, и, закрыв глаза, торопливо нашёптывал заговор. Не зная, чем помочь, Евсей опустился рядом на колени.

Неподалёку раздались крики боли – это Беривой, вырвавшись из травяных пут, откинул уже троих дрожеков, и, повалившись на землю, они пугающе затихли.

– Что мне делать? – Отчаянно прошептал Евсей.

Морошка приоткрыл глаза.

– Беуги за Веулимирой, – приказал он, – надоулго мы его не удеуржим.

Словно в подтверждение его слов, медведь, резко метнувшись в сторону, пробежал несколько шагов и рухнул, связанный корнями деревьев. Беривоева морда оказалась почти у самой Евсеевой ноги, и он торопливо пополз назад.

– Я не знаю, как дойти, – кое – как выдавил он, стуча зубами.

– Леус укажеут теубе путь, – прохрипел выцветший в синеву Морошка, выставив руку перед собой, – быстрее, беуги!

И Евсей побежал, не разбирая дороги. Прочь, подальше от Беривоя, обратившегося лютым зверем, от нечистей, спасших его жизнь ценой своей…

В самом деле – тропа сама извивалась, точно направляя его. Ноги болели, в боку кололо, горло резал холодный воздух, застревая комом где – то в груди. «Нельзя остановиться, – твердил он, почти взвыв от боли – ветка хлестнула его по лицу, – их жизни лишь в твоих руках. Быстрее, быстрее!».

Ему казалось, что прошла целая вечность, когда наконец появились прогалины между деревьев, и между них он смог разглядеть поблёскивающую водную гладь. «Слава Калосу!» – Мысленно вскричал он, почти выбившись из сил.

Вылетев к берегу, он торопливо замотал головой, но не заметил поблизости ни ив, ни знакомых девушек, ни чего – то, хотя бы приблизительно похожего на русалку – только пустынный голый берег и серо – синяя вода, сливающаяся с пасмурным небом. Любоваться красотами было некогда – Евсей растерянно побрёл вдоль берега, лихорадочно дыша и прижав руку к боку.

Здесь заканчивалась воля леса – ни одной тропинки не разглядеть было. На секунду ему захотелось сесть прямо здесь и разрыдаться, как маленькому мальчику, впервые осознавшему, что мир вокруг жесток. Он закрутился на месте, пытаясь понять, куда ему идти, когда вдруг Душенька вывернулась из его хватки и, ловко спустившись по ноге, вдруг рванула вперёд изо всех сил, что были в этом маленьком теле.

– Душенька, стой! – Закричал он и побежал следом, преодолевая боль в уставших ногах. Хорош же он – ничем помочь не смог, так ещё и Душеньку упустил…

Сперва вокруг ничего не менялось, но вскоре Евсей заметил, как близко к воде подобрались деревья – густой, непроходимой чащей. Душенька замедлилась, и вот она уже почти поравнялась с ним, когда Евсей с облегчением понял – она не сбегала, а пыталась показать ему дорогу. Должно быть, чувствовала, где сейчас её молодая хозяйка. К счастью, долго бежать не пришлось – нависла над водой ива, распустив зелёные кудри. Там, где её ствол раздваивался, сидела юная совсем девчонка, прикрытая лишь волосами. Под деревом, почти войдя в воду, стояли Забава с Велимирой, и у Евсея отлегло от сердца. Он ускорил шаг.

– Госпожа Велимира! – Закричал он, презрев все правила приличия. – Беда, беда случилась!

Девушки изумлённо обернулись, и русалка перевела на него недовольный взгляд – а в следующий миг Евсей осознал, что никого прекраснее в своей жизни он не видел. Она была госпожой, богиней, единственной, кому могло принадлежать его сердце, рядом с ней меркла красота Бонума, величие Калоса, алые закаты и рассветы, прекрасный лик Забавы, и гордый – Велимиры… Он рухнул на колени, мечтая лишь об одном – приблизиться к своей повелительнице, служить ей вечно, быть её цепным псом и жалким рабом. За одно прикосновение этих бледных пальцев с посиневшими ногтями он бы отдал всё – мать, отца, учителя, свою душу…

– Иди ко мне, – раздался голос, мягкий, отдававшийся сладкой болью где – то в груди, и Евсей пополз вперёд, к той, что обещала вечно блаженство…

Он тихо обиженно вскрикнул, ощутив вдруг резкую боль, точно кто – то проткнул его руку острой иглой. Наваждение спало – он стоял, как дурак, на коленях, на руке, намертво вцепившись в палец, висела Душенька, и на него глядели три пары девичьих глаз – совсем рядом, обеспокоенно, Забавины и Велимирины, а с ветки дерева – холодно, озлобленно – мёртвой тощей девки, бело – синей, с острыми рыбьими зубами в оскале тонких губ.

Подлетев ближе, Велимира влепила ему крепкую затрещину, окончательно рассеяв туман в голове.

– Ты почему оберег защитный не надел, остолбень? – Прошипела она. – Для кого сделали?

Евсей потёр ноющую щёку, облизнул вдруг пересохшие губы. Русалка спрыгнула с ивы и пошаркала к ним, оскалив зубы. Передвигалась она медленно, неловко, точно не помнила, каково это – шагать по земле.

– Он мой! – Гортанно выкрикнула она. – Госпожа ведьма, почему ты не отдаёшь мне его? Это моя добыча, я его поймала!

Велимира покачала головой.

– Он нужен мне, – сказала она, – ты его не получишь.

Русалка надула губы, точно маленькая обиженная девочка, и даже топнула босой грязной ногой по земле.

– Почему? – Воскликнула она и облизнулась, глядя на него так, словно хотела сожрать. – Такой славный, сладкий мальчик, иди ко мне! – Она умоляюще протянула к нему руки, и Евсей отвернулся.

Тело и разум предали его. Он был готов кинуться в объятия к покойнице, позабыв всё, что было ему дорого…

Поняв, что он не отзовётся, русалка злобно зашипела и попыталась приблизиться к нему, но его заслонила Велимира.

– Прости, Млада, – твёрдо сказала она, – но не в этот раз.

– Ну, тогда и вы ничегошеньки от меня не услышите! – Выкрикнула та со слезами на глазах. – Ненавижу вас! Думаете, раз вы живы, вам всё можно, да? Оставили меня, несчастную, голодную, холодную! Знаете, как темно и морозно там, под водой? – Она прижала обе руки к груди. – Душит меня пустота в груди, давит, тянет на дно… Дай мне насытиться тёплой кровью, дай мне согреться!

Велимира даже не пошевелилась. Русалка завизжала, вцепившись себе в волосы.

– Добрая девушка, – вдруг ласково произнесла Забава, встав рядом с Велимирой, – мы никак не можем тебе его отдать – ведь он мой. – Она обернулась и подмигнула оторопевшему Евсею.

Русалка подозрительно сощурилась.

– А не врёшь? – Угрожающе произнесла она. – А почему не в серьгах?

– Мы с правого берега, милая, – всё так же нежно, как с маленьким ребёнком, говорила Забава, – там нет такого обычая. Ну, ты же не станешь забирать у меня законного жениха?

– Все они одинаковы, – злобно сказала та, – вот погляди, только ты ему поверишь, не успеешь оглянуться – со мной на дне речном окажешься. Мне тоже женишок – то в вечной любви клялся…

– Вот видишь, – улыбнулась Забава, – тебе новая подруга прибудет.

Русалка постояла ещё несколько мгновений, а после, злобно пыхтя, вернулась к иве и плюхнулась рядом с водой.

Велимира, пылая от ярости, повернулась к нему.

– Что за беда стряслась? – Шёпотом спросила она.

– Беривой медведем стал, – захлёбываясь словами, заговорил Евсей, – он на меня напал, на Морошку… Дрожеки его держат, но без тебя долго не справятся.

Велимира в ужасе распахнула глаза. На миг она замерла, беспомощно переводя взгляд от Евсея на Младу, болтающую в реке ногами.

– Ступай, – сказала Забава, легонько коснувшись руки ведьмы, – я сумею с Младой договориться.

Но Велимира, решительно тряхнув головой, направилась к русалке. Присев рядом с ней на корточки, она спросила:

– Мы сможем на тот берег переправиться?

– Ой, вряд ли, – ехидно захихикала та, – водяной вам пропуску не даст. Однако… – Загадочно начала она и тут же замолчала, водя пальцами по мокрому песку.

– Что? – Раздражённо спросила Велимира.

– Недавно повздорил наш господин с одним омутником, – точно с неохотой поделилась Млада, – тебе должно быть известно, госпожа ведьма, сколь вспыльчив он нравом…

Велимира буравила её яростным взглядом.

– Говори быстрее! – Рявкнула она. – Чего тянешь змею за хвост?

Русалка насупилась.

– Я могла бы помочь вам, – проговорила она, неторопливо растягивая слова, – за достойную плату.

– Чего ты хочешь? – Увидев, как вдохновенно заблестели русалкины глаза, Велимира сурово добавила. – Людей мы тебе в жертву приносить не станем!

– Тогда петуха. – Ничуть не обиделась та и с довольным видом облизнулась. – Непременно чёрного! Да к нему впридачу принесите мне рубаху новую, нарядную, да колец, да очелий, да браслетов – и гляди, покрасивее!

– Будет, – кивнула Велимира, поднимаясь, – три дня тебе сроку.

– Управлюсь! – Радостно выкрикнула та и вдруг с головой ушла под воду – точно её и не бывало.

– Бежим, – обернулась Велимира к Евсею, и на её лице он увидел отражение своего страха.

Молча кивнув, он поднялся, посадив Душеньку за ворот рубахи. Она немедленно вцепилась острыми коготками.

«Жаль, что ведьмы не придумали, как можно по воздуху летать», – пронеслось в голове у Евсея, когда он вновь заставил свои уставшие ноги что есть сил нестись вперёд, туда, где, возможно, поляну уже залили кровью дрожеки.

– Подождите меня! – Донёсся сзади растерянный Забавин крик – она бежала, приподняв юбки, и явно не поспевала за ними.

Не оборачиваясь, Велимира крикнула:

– Не бойся, купеческая дочь – в лесу не заблудишься, он сам тебе путь укажет!

Вскоре Евсей безнадёжно от ведьмы отстал – у той, казалось, стократно сил прибавилось, как только она ступила под сень деревьев. Хотелось наконец остановиться, дать себе отдохнуть, но что – то упорно гнало его вперёд. Он знал – им больше ничего не грозит, ведьма со всем разберётся, но голос внутри упрямо твердил – ты должен быть там, ты должен помочь. Ему нужно своими глазами увидеть, как Велимира усмирит звериную ярость и вернёт Беривою прежний, человечий облик, иначе не сможет спокойно спать ночами. Перед глазами до сих пор стоял безумный медвежий взгляд налитых кровью глаз, за которыми не разглядеть было спокойного и мудрого Беривоя.

Звериный рёв они услышали задолго до того, как вышли к ведьминой избе. Он был полон боли и ненависти, и Евсей, вздрогнув, побежал из последних сил.

Тропинка вильнула в сторону Беривоевой избы. Евсей замедлился, перешёл на шаг – с каждым мигом становилось всё страшнее. Не хотелось лицом к лицу встречаться с разъярённым медведем до того, как ведьма успокоит его.

Услышав тихий свист, Евсей обернулся – из полуобнажённых кустов малины истово махал руками Морошка.

– Еувсей! – Громким шёпотом позвал он. – Сюуда!

Недолго думая, он нырнул к дрожеку.

– Ты в порядке? – Испуганно спросил он.

На лице Морошки появилась растроганная улыбка.

– Все мы в поурядке, – махнул он лапой, – нас не так – то проусто убить! – Он наставительно поднял палец вверх. – Воут теубе он бы с лёугкостью чеуреп раскрошил. – Он внимательно взглянул Евсею в глаза. – Хоучешь поусмотреть, чеум всё закоунчится?

Евсей решительно кивнул. Морошка поглядел на него с сомнением, но всё же развернулся и шустро пополз вперёд. Евсей следовал за ним, не отрывая глаз от забавно покачивающегося кончика хвоста. Размышлять о необычной природе дрожека было приятнее и проще, чем о необычной природе Беривоя.

Кусты скоро закончились, за ними последовали могучие дубы, между стволами которых Морошка ловко перебегал. Казалось, он должен был выделяться на фоне тёмной коры и ярко – жёлтых листьев, но Евсей и не углядел бы его, если бы не знал, куда смотреть.

От картины, представшей перед ним, больно сжалось в груди сердце – огромный, страшный зверь скалил зубы в угрожающей ухмылке, а прямо напротив него, на расстоянии нескольких шагов, виднелась тонкая фигура Велимиры. Такой хрупкой и маленькой казалась ведьма, что Евсей от страха прикрыл глаза – и как она могла остановить страшилище, которым стал Беривой?..

Над дубами, над берёзами и осинами, над всем огромным, бескрайним лесом полилась нежная, тоскливая песня. В долгой, протяжной мелодии с трудом угадывались слова, но это было и не нужно – смысл был не в том, о чём пела ведьма, а в том, как она пела – ни одни слова в мире не смогли бы передать то чувство бесконечной, всепоглощающей тихой скорби об ушедшем, о никогда не виданном, о мимолётом озарившем жизнь и пропавшем, как падающая звезда. Песня проникала в самое нутро души и ловко перебирала её струны. Казалось, она говорила о нём самом – о неизбытной тоске его, о неприглядном детстве, что до сих пор являлось в кошмарах, о страхе за учителя, и под конец песня взмывала ввысь, к самому небу чистыми, ясными переливами, даря надежду и успокоение.

Рядом пригорюнился Морошка, подперев щёку рукой, точно красна девица, но, самое главное – успокоился, наконец, медведь. Он сидел смирно, точно верный пёс, и глаза его стали обыкновенными, осмысленными, будто к нему возвратился человеческий разум. Пасть он больше не скалил – наоборот, на звериной морде расцвела робкая улыбка, так похожая на прежнюю, Беривоеву.

Наконец, последний звук замолк, и осталось лишь дивное наваждение отзвучавшей песни, тревожащей сердце. Велимира бесстрашно подошла к зверю и осторожно, прижала ладони к его щекам.

– Возвращайся, Беривой, – сочувственно позвала она, – мы ждём тебя.

В тот же миг зверя точно выломало – искривились все суставы, неестественно выгнулись лапы, заходил ходуном позвоночник. Из пасти, медленно уменьшающейся, вырвался тяжкий стон боли, и Велимира погладила его по голове – её подобное, кажется, не пугало и не отвращало.

– Тише, тише, – ворковала она, – сейчас легче станет.

Евсей выбрался из кустов – бояться было уже нечего. Неподалёку он увидел тяжко дышащую Забаву, прижимающую руки к животу – долгий бег совсем утомил её. Он торопливо подскочил к ней и, взяв под руку, отвёл в сторону – зло она им желала или нет, а всё же не стоило ей такое видеть. У Евсея перед глазами до сих пор стояло страшное зрелище из избы… «Сколь худо не относились бы люди к вам, не платите им той же монетой – иначе душу свою потеряете, обрастёт она злом», – вспомнил он строки одного из Откровений. Стыдно признать, но Евсей иногда пренебрегал ей, ещё тогда, в Бонуме, но учитель говорил, что никогда не поздно начать праведную жизнь. К тому же, за время здесь он успел уже нарушить без малого десяток заповедей – отчего бы не исполнить хотя бы одну?

Вновь раздался крик боли, и Забава поёжилась.

– Что там? – Тихо спросила она.

Евсей покачал головой.

– Двоедушник человеком оборачивается.

– О, так это Беривой? – Забава сочувствующе опустила глаза. – Бедный…

– Знаешь его? – Осторожно спросил Евсей.

– Нет, но частенько слышала. – Она придвинулась ближе к его уху и зашептала. – Сказывают, что как он пришёл, так и вовсе покоя не было – каждую ночь он лютым зверем оборачивался да убивал без разбору. Его забить поначалу хотели, да Ярина Вадимовна вступилась – сказала, что не по своей воле он зло творит, а стало быть, и вины на нём нет. Вот уже сколько лет он с тех пор тут живёт – успокоился, спокойно зажил, а вон оно как обернулось…

Она вздохнула, обвив себя руками. Евсею стало ужасно стыдно – надо было одёрнуть Морошку, заговорить о чём – нибудь другом – глядишь, ничего бы и не случилось… За своими бедами он совсем забыл о чужом горе, позволил звериной душе вырваться, одержать верх…

Стоны наконец затихли.

– Идём, – кивнул Евсей и торопливо зашагал обратно.

Беривой сидел прямо на земле, держась за голову правой рукой. Вокруг него скакал Морошка – левая рука мужчины висела плетью, и дрожек торопливо обматывал её какими – то листьями. Велимира сидела рядом с ним и, судя по лицу, ей было очень неловко – ведьма попросту не знала, что делать. Из – за стволов деревьев выглядывали любопытные и напуганные лица дрожеков. Поймав взгляд одного из них, Беривой вдруг застонал сквозь зубы, точно ему снова было больно, и повалился наземь, не обращая внимания на вскрик Морошки.

– Простите, – выдохнул – всхлипнул он и принялся отбивать поклоны, звонко стуча по земле головой, – простите, простите меня… Я виноват – клянусь Хротко, я искуплю свою вину…

Велимира торопливо подставила ладонь, и следующий удар пришёлся в неё.

– Перестань корить себя, – тихо, но твёрдо сказала она, – это был не ты – это был зверь.

Беривой замер – только плечи его коротко вздрагивали.

Евсею плохо давались попытки утешить – обычно это он прибегал за душевным успокоением к учителю. Он медленно выдохнул и сел плечом к плечу с Беривоем, осторожно положив руку ему на плечо.

– Ты не виноват, – повторил он, – я не сержусь на тебя.

Беривой неловко кивнул Евсею, встал, опираясь на руку Велимиры, утёр глаза.

– Простите, – последний раз сказал он и захромал к своей избушке, сгорбившись и прижав к себе пострадавшую руку. Велимира зашла вслед за ним, закрыла дверь.

– Может, стоило оставить их одних? – Задумчиво спросила Забава, провожая их взглядом.

– Нет уж, – Евсей поднялся с земли, – да и куда мы пойдём? Морошка, – обернулся он к дрожеку. – Ты идёшь?

– Поузже буду, – негромко проговорил тот, – пускай всё поуляжется… Поудумаю, как лучше извиуниться.

Он помахал на прощание рукой и скрылся среди деревьев – только его и видели. Евсей оглянулся – пропали и другие дрожеки, на поляне, разнесённой медведем, остались лишь они с Забавой.

– Ну, – вздохнула она, – пойдём? Нехорошо, конечно, так знакомство начинать, но куда деваться…

Изба Беривоя оказалась совсем маленькой и тёмной – казалось, Беривою пришлось бы наклоняться, чтобы просто стоять в ней. Убранство было совсем простым, даже бедным – никаких кружевных занавесок, скатертей, никаких резных наличников и росписей – даже покрывало на кровати, которое Белийцы обычно вышивали множеством обережных знаков, было просто кипельно – белым. Несмотря на не успевшую остыть печь и кружки, стоявшие на столе, дом казался нежилым, заброшенным.

В полумраке он разглядел Беривоя с Велимирой – те сидели за столом. Велимира что – то неторопливо тому втолковывала, он же слушал её с улыбкой, которая болью искажала его лицо. Обернувшись на скрипнувшую дверь, он, казалось, попытался съёжиться ещё больше.

– Здрав будь, господин Беривой Болеславович! – Защебетала Забава, отвесив ему поясной поклон. – Да продлит твои дни Хротко, да будет к тебе благосклонна матерь Жреба. Не серчай на нас, гостей незваных, не побрезгуй нами…

Он встал, жестом указал на скамью.

– Проходите, – сказал он хриплым голосом, какой Евсей слыхивал у беспробудных пьяниц, – ты извини меня, Забава Твердятична – не смогу тебя принять, как причитается столь дорогой гостье…

– Ничего им не причитается, – сердито оборвала его Велимира, яростно сощурив глаза, – явились, не жданы, не званы…

– Прости, госпожа, – без капли угрызений совести сказал Евсей и, заслонив собой смутившуюся Забаву, выпустил на стол Душеньку. Та немедленно прыгнула прямиком в объятия Беривоя и свернулась там пушистым белым комочком. С радостью Евсей заметил, что на лице у того расцвела улыбка – горькая, но настоящая.

Евсей поймал взгляд Велимиры – почти злобный, яростный. «Вот, значит, как, – с горечью подумал он, – прошёл краткий миг единения? Нынче вот так со мной можно – злиться, кричать, будто я – чуждый, будто я – враг… Позабыл ты, Евсей, с кем избу делишь – разве можно верить ведьме, разве надеяться на её доброту»…

– Ладно, – кивнула Велимира, – не прогонять же вас. Эй, хозяин! – Наигранно – весело прикрикнула она. – Тащи поскорее свои запасы! Думу думать будем.

Глава 19

*

Стоило признать, Евсей и сам не знал, сколь сильно он был голоден, пока перед ним не оказалась миска, полная золотистой пареной репы, и ароматный хлеб. Он торопливо накинулся на еду, позабыв про все обычаи и невзгоды. К счастью, всем было не до того – Забава неторопливо отправляла куски в рот, не забывая нахваливать гостеприимного хозяина, Велимира ела быстро и как – то зло – казалось, вместо кусочков репы она представляла себе их злостного врага – а Беривой понуро перебирал еду в миске, рассеянно улыбаясь Забаве, порой протягивая Душеньке кусочки сырого мяса, на которые она торопливо накидывалась.

Когда с едой было покончено, Велимира взялась пересказывать нерадостные вести.

– Этот старый, разбухший, выживший из ума лещ, – злобно шипела она, – вздумал вернуть старых богов! Это надо было ему такое удумать! И ведь главное – под носом был, гад, свои тёмные делишки проворачивал, зло задумывал на Яру – она ли его не кормила, она ль его от погани всякой не защищала?

– Велимира, – Забава ласково накрыла её ладонь своей, – не горячись так.

– Да как… – Возмутилась она, повернувшись к Забаве, но, столкнувшись с укоризненным взглядом карих глаз, смутилась и продолжила. – Млада говорит, что видела, как на струге вдруг, словно из воздуха, появился колдун, – она покосилась на Забаву, – седовласый, невысокий, в теле. И были с ним двое – мужчина и женщина – без сознания. А после струг вдруг сорвался с места и поплыл точно сам собой, да так быстро, что никто за ним угнаться бы не смог.

– Куда он поплыл? – Жадно спросил Евсей, привстав от возбуждения. Вот сейчас! Ещё немного!

Велимира лишь покачала головой.

– К правому берегу, – буркнула она, – точно места она не указала – ей дела не было. Русалки любопытны лишь тогда, когда голодны. Водяной же запретил ей жрать тех, кто был на том струге.

Евсей опустился на лавку, разочарованно опустив руки. Удача будто вновь уплывала из их рук. Все молчали – Велимира злобно перекатывала в пальцах камни серёг, Беривой вертел в руках чарку – кажется, мыслями он был далеко от этого разговора.

– Благодарю за гостеприимство, хозяин, – с улыбкой сказала Забава, поднимаясь из – за стола, – но, боюсь, мне пора идти – хватятся меня служанки, если уже не хватились. Такой шум тогда поднимется…

– Я провожу! – Подскочил Евсей, не обращая внимания на удивлённый взгляд Велимиры. – Не идти же тебе одной через лес, госпожа.

– Благодарю, – ласково сказала ему Забава, – если тебе не сложно…

– Нет – нет, что ты, – замотал он головой, торопливо накидывая на плечи меховую безрукавку – после пережитого его отчего – то знобило.

Тучи разошлись, солнце стояло ещё высоко, но в лесу царил вечный полумрак. Перекликались птицы, алели кисти рябин, шуршала под ногами рыжая и жёлтая листва. Шли они торопливо, молча. Забава казалась непривычно серьёзной и даже суровой. Евсей окинул её печальным взглядом – ему бы хотелось видеть в ней лишь красивую девушку, но подозрительность его возрастала с каждым словом, с каждым жестом… Если она в самом деле была заодно с отцом, то ничем хорошим это для них бы не обернулось.

– Прости, госпожа, – наконец осмелился заговорить он, – но одного я не могу понять – чего ради ты нам помогаешь? Я верю в твою добродетель, – вкрадчиво говорил он, не узнавая сам себя, – но не каждый человек протянет руку другим, если беда не коснётся его самого…

– Уже коснулась, – рассеянно отозвалась Забава, – если стану сейчас сидеть сложа руки, никогда себе не прощу.

– Я слышал, – настойчиво продолжал Евсей, – что у вас считается великим грехом пойти против родича. К тому же, ты сама видела – это дело таит в себе смертельную опасность. Оставайся дома, под защитой верных слуг и дружины господина посадника…

Забава вдруг обернулась к нему – глаза её сверкали решимостью, она стиснула руки в кулаки.

– Евсей, – умоляюще, но как – то горячечно заговорила она, – послушай, услышь меня! Разве мог ты поверить, когда все вокруг стали считать, будто твой учитель отравил Святослава Гневича? – Евсей решительно покачал головой. – Вот и я не верю, что мой отец мог совершить столь тяжкое преступление! – Она покачала головой, прижав к груди руки. – Он хороший человек, он всегда был добр и терпелив со всеми – разве может он желать возвращения старых богов, при которых кровь лилась ручьями? Разве может он похитить людей, чтобы после хладнокровно принести их в жертву – он, который не разрешал своим слугам охотиться ради забавы! Он, что выкупал рабов, чтобы сделать их вновь свободными людьми, чтобы вернуть их семьям! Он, что был верным слугой матери Жребы, матери жизни, матери любви и счастья! Никто не должен бессмысленно лишиться жизни – вот, как он говорил. – Она подняла голову к высокому голубому небу, прикрыв глаза. – Нет, – прошептала она, – это ошибка, глупая ошибка. Или же, – Евсей встретился с ней глазами, и на дне медового озера ему почудилась сталь, – или же он в беде.

– Прости, госпожа, – повинился Евсей, – я не должен был указывать тебе. Мы спасём твоего отца – как и моего учителя, и ог… Ярину Вадимовну. У нас попросту нет выбора, – он криво усмехнулся, – если всё так, как мы думаем – судьба целого мира лежит на наших плечах!

«По крайней мере, судьба моего учителя, – подумал он, – и я клянусь именем Калоса, что спасу его – не будет мне жизни в этом мире без него…».

Забава грустно печально вздохнула и вновь улыбнулась.

– На правом берегу остался мой брат, – сказала она, – если кто и знает об отцовых делах, то точно он. Боюсь, – она опустила руки, – он расскажет вам о нём намного больше, чем я…

Могла ли она так ловко и правдоподобно лгать? Наверное, могла – женщины, служившие Песмносу, во всех историях и притчах были коварны и хитры. Но глядя на неё, он вспоминал берег реки, взбешённые мёртвые глаза русалки и решительные слова – он мой. Для чего – то она спасла его, отчего – то не позволила мертвячке выместить ярость на Велимире. Если бы не Забава, не видать бы им помощи Млады.

Мысль вдруг пронзила его, острая, будто игла.

– Забава Твердятична, – окликнул он, – есть ли что – то, что отец строго – настрого наказал тебе сделать здесь, в Зубце?

Она покачала головой, но вдруг улыбка сползла с её лица, и Забава прижала руки ко рту, будто в страхе.

– Есть, – словно через силу сказала она, – отец сказал – яблоня наша давно посаднику глаза мозолит, не позволяй её срубить…

Глава 20

*

Ночь выдалась почти бессонной, и наутро Евсей потирал глаза и с трудом боролся с зевотой. Велимира сердито сновала по избе, яростно растирая виски, гремела мисками и заслонкой печи. Ярино колдовство истратилось, и кушанья теперь сами собой не появлялись, сколько не хлопай в ладоши.

–И как мы провернём это незаметно? – Бурчал Евсей. – Полгорода явится, как на представление.

–Чего ты от меня хочешь? – Огрызнулась Велимира.

–Я слышал, будто ведьмы могут нагнать такой ужас на людей, что они на улицу выглянуть побоятся.

–Яра могла, – выплюнула Велимира, – а я – нет! Уж придётся вам, господин великий, довольствоваться тем, что есть.

Она залпом выпила содержимое какого – то кувшина и почти рухнула на лавку, сметая локтём лежавшие на краю луковицы. Евсей подобрал их и с раздражённым стуком положил обратно на стол. Он понимал, почему они оба не в духе, но поделать со своей злостью ничего не мог – к тому же, она так хорошо выходила от этой бессмысленной перебранки… К тому же, после тех её обидных слов в Беривоевой избе у него внутри будто что – то перевернулось – теперь каждое её бранное слово резало острым ножом.

–Доум какой – нибудь поудожгите, и деуло с коунцом, – весело предложил Морошка, распахнув дверь.

–А ты уши не грей, – проворчала на него Велимира, – как там Беривой?

–Поулучше, – самодовольно провозгласил Морошка и плюхнул на стол связку грибов.

–Меуня коурмить кто – нибудь будет? – Жалобно поинтересовался он.

Евсей заинтересованно поднял голову. Всю ночь его преследовал огромный медведь с острыми когтями, а под самое утро привиделся Беривой, покачивающийся в петле…

–Да вам лишь бы жрать, – вздохнула Велимира, но всё же встала из – за стола. Вдруг замерла, обернулась и сказала, печально и тихо:

– Что я творю…

Евсей удивлённо взглянул на неё.

– Прости меня, – опустив голову, вдруг буркнула она, – сам знаешь, отчего я злюсь… Я не хочу тебя ругать – оно будто само получается.

–Не оубращай внимания, – игриво подмигнул Евсею Морошка, – у Веульки гоулова боулит, вот она и беусится.

–Чего? – Раздражённо фыркнула Велимира. – И вообще, вы тоже хороши!

Морошка насмешливо возвёл глаза к потолку. Евсей рассеянно поводил пальцем по столу. Он не хотел показывать, но слова Велимиры тронули его – казалось, первый раз в жизни перед ним кто – то извинился.

–Ну а в самом деле, – уже спокойно сказала Велимира, поставив перед Морошкой миску с пшённой кашей, – что делать – то? Если пожар случится, все сюда прибегут.

–Не воулнуйся, сеустрица, – довольно протянул Морошка, отправив первую ложку в рот, – уж мы поудсобим.

Глава 21

*

Наблюдая торжественное шествие дрожеков, Евсей с трудом удержался, чтобы не потереть глаза. Остатки сонливости пропали от такого зрелища – лесные жители нарядились в пёстрые одежды, похожие на скоморошьи, с бубнами, домрами и гудками дружно направлялись в сторону человеческих жилищ. У многих запястья или шеи были обвиты плющом, кто – то вставил за ухо небесно – голубой цветок горечавки, а кто – то хвастался шерстью, выкрашенной в бледно – рыжий или жёлтый цвет.

– Уж на такое – то зрелище весь Зубец соберётся, – довольно потёрла ладони Велимира.

– А что они делают? – Немного виноватым голосом спросил Евсей – после завтрака на него накатило сытое умиротворение, а травяной отвар взбодрил, и было стыдно за свои речи.

– Леушего выбирать будем, – подскочил к ним Морошка, – как я вам, хоурош?

На нём был ярко – алый кафтан, на хвосте позвякивал медный бубенчик, голову украшал венец, сплетённый из гибких веток ивы, на которых блестела серебристая паутина.

– Красавец! – Довольно воскликнула Велимира. – Лучше нет, и не будет!

Морошка довольно хмыкнул и отскочил куда – то в сторону, к нарядным собратьям.

– Каждые триста лет выбирают нового хозяина леса, – пояснила Велимира Евсею, – самого мудрого, самого сильного, того, кто лес лучше всего слышит. Они будут пировать, пить, плясать и петь, а в конце будет большое состязание. Говорят, раньше и люди принимали участие в веселье – особо сильные колдуны даже становились лешими… Впрочем, это могут быть и простые сказки. Дрожеки уже давно, со времён ольховой ссоры, не выходили к людям. Легенды рождаются на твоих глазах! – Воскликнула она, хлопнув Евсея по плечу. – Жаль, мы этого не увидим.

– З-здравствуй, – тихо донеслось из – за спины и, обернувшись, Евсей увидел Беривоя – всклокоченного, с красными глазами, в неопрятно заправленной рубахе.

– С добрым утром, – мягко произнесла Велимира с доброй улыбкой, такой, что Евсей удивлённо уставился на неё – он и не знал, что ведьма может быть такой ласковой, – как ночь прошла?

– Н-неплохо, – неискренне ответил он, уголок губ у него дёрнулся.

Велимира в ответ кивнула и плотнее закуталась в кафтан, что – то недовольно буркнув.

– С чеуго вдруг мы доулжны этим людям поумогать? – Раздалось вдруг сбоку недовольное. – Доубра мы видеули от них хоуть раз?

Евсей увидел дрожека, что стоял, гордо сложив на груди руки, и с вызовом глядел на ведьму. Велимира улыбнулась, хищно обнажив белые зубы.

– А ты, я гляжу, по старым богам соскучился? – Вкрадчиво произнесла она, растягивая слова. – Не вам ли Змей обещался головы предательские поотрывать?

Дрожек растерянно фыркнул и скрылся за деревьями.

– Ну, други моуи! – Весело крикнул Морошка, взобравшись почти на вершину крепкой молодой осины. – Вперёд, во славу нашу!

Дрожеки отозвались дружными выкриками и смехом, и пёстрая шумная процессия медленно поползла к Зубцу.

Следующие часы прошли для Евсея беспокойно и тревожно. Он ходил из угла в угол тесной ведьминой избушки, изнывая от безделья и терзая себя нерадостными мыслями. Казалось, что в его голове поселился червь, настойчиво, до головной боли, терзающий его дурными предчувствиями, упрёками то в безделии, то в дружбе с нечистью. Когда Велимира наконец объявила, что пора идти, Евсей вздохнул с облегчением и первый бросился к дверям.

На тайной тропке, которой они прошли в город, им встретилась лишь пара ворон, проводившие их громкими криками. До них доносились отзвуки развесёлой музыки и песен, да гудение народных толп.

Кажется, их план сработал – и в самом Зубце никто не застукал их. Улицы были пусты и безмолвны. Против воли Евсей вспомнил день, когда они с учителем въехали сюда – кажется, это было так давно…

У яблони их ждала Забава, беспокойство которой читалось в поблёкших глазах и в плотно сомкнутых губах, на которых не виднелось и тени прежней доброй улыбки. Была она в простой белой рубахе с одной лишь обережной вышивкой и тёмно – синем саяне, а в руках держала топор с длинной рукоятью и широким лезвием. Казалось, от её прежнего, возвышенного образа сказочной Лунной девы не осталось и следа – перед Евсеем была простая девушка, но ни душевные терзания, ни небогатая одёжа не сделали её менее прекрасной.

Поймав себя на этой мысли, Евсей мысленно одёрнул себя. Не об этом сейчас надо было думать, ой не об этом…

Забава торопливо передала топор Беривою, нерешительно его принявшему.

– Как отговорилась? – По – хозяйски спросила Велимира, откидывая косы за спину и покручивая запястьями.

– Больной сказалась, – робко ответила Забава, – служанки забеспокоились, хотели со мной остаться, да я их отговорила… А кого не отговорила, тем твоего порошка в еду подсыпала – спят теперь беспробудным сном… Госпожа, – жалобно обратилась она к Велимире, – с ними же беды не случится?

– Не бойся, – усмехнулась та, – в чём – в чём, а в травах я понимаю. Ну, – обратилась она к Беривою, – готов?

Тот кивнул и поднял топор, занеся его над тонким стволом яблони. Евсей с Забавой встали по одну сторону от неё, Велимира – по другую.

– Руби! – Звонко скомандовала ведьма, и лезвие обрушилось. Затрещало, застонало дерево, полетели щепки во все стороны. Топор, казалось, увяз в стволе, и Беривой, с трудом его вытащив, ударил снова. Ещё более жалобный стон раздался, и Евсею на миг показалось, будто из яблони полилась кровь – густая, бурая, и даже в воздухе запахло железом… Тряхнув головой, он отогнал наваждение.

При каждом ударе Забава содрогалась, словно не яблоню рубил Беривой, а её саму. Заглянув ей в лицо, Евсей увидел слёзы, текущие по щекам, и неловко, попытавшись утешить, положил руку ей на плечо. Она благодарно взглянула на него и не попыталась отстраниться, напротив, будто подвинулась ближе. Велимира следила за каждым Беривоевым движением, хищно сощурившись. Она казалась дикой кошкой, собравшейся перед прыжком.

Откуда – то из глубины двора выскочил дворовой – всклокоченный, взбешённый, с перекошенным лицом, и кинулся прямо к ним.

– Мерзавцы! – Вопил он. – Сволочи! Как посмели мою яблоньку…

– Пошёл вон! – Шипяще рявкнула на него Велимира, сверкнув глазами. Он резко оборвал причитания, будто споткнулся, обиженно забился под крыльцо.

Сверкнул топор раз, другой, третий… Под душераздирающий скрип и треск ствол, наконец, накренился. Евсей поёжился – точно голову рубили человеку, а она всё болталась на последних жилах шеи… Мерзкое было зрелище, что сказать.

Вдруг из щели между стволом и пнём выглянули злобно – красные глаза. Белый заяц выскочил из яблони, перелетел через Беривоев топор да дал дёру – только сверкали лапы, да болтались длинные уши. Не успел Евсей и рта открыть, как Беривой кинулся на него серой молнией, и спустя миг уже прижимал зайца к земле. Только стал он приподниматься, как из – под живота у него выпорхнула утка и взвилась к небесам, высоко – высоко… Евсей глянул на Велимиру – она сосредоточенно что – то бормотала, прикрыв глаза. Лицо её осунулось, побледнело почти до синевы. Подняв руку, она принялась сжимать пальцы в кулак – всё туже, туже, и когда кулак сомкнулся, утка вдруг трепыхнулась, замерла – и камнем рухнула вниз головой.

– Лови её! – Азартно крикнула Велимира, отбегая назад.

Утка вдруг затрепетала крыльями, сжалась – и вот вместо неё к земле летел серый неприметный комочек, который глаз с трудом мог разглядеть. «Упадёт, – мелькнула мысль у Евсея, – если не разобьётся, вовек не сыщем!». Он разбежался, оттолкнулся от пня и, подскочив, ловко схватил мышь в воздухе, плотно зажав её в ладонях. Мышь едва слышно пищала и скреблась, а у Евсея гулко колотилось сердце – он до последнего не верил, что ему удастся… Беривой благодарно похлопал его по плечу. Слабо улыбнувшись, Евсей шагнул было к Велимире, протягивая ей руки, как вдруг его остановила Забава.

– Погоди, госпожа, – сказала она удивлённой ведьме, – тут хитрость.

Она мягко улыбнулась и протянула Евсею ладони. Он, догадавшись, едва дыша, пересадил к ней мышонка. Делал он это с опаской – иногда целые сказки строились на женской боязни мышей…

Забава осторожно приняла его, легонько почесав мышонку одно из больших круглых ушек.

– Хорошенький такой, да? – Почти восторженно сказала она.

– Ага, – недовольно скрестила руки Велимира, – делать – то нам с ним что?

– Беривой Болеславович, – повернулась Забава к мужчине, – не найдётся ли у тебя ножа?

Вскоре на крыльце, прямо перед порогом дома, в ряд оказались уложены три ножа. Забава тем временем объясняла ласковым, неторопливым голосом – в детстве отец частенько рассказывал им сказки, которых она больше никогда не слышала.

– Госпожа, – робко обратилась она к Велимире, – знаешь ли заговор на трёх водах?

– Кто ж не знает, – обиженно фыркнула та.

– Надо будет его читать, пока я постараюсь его через преграды провести.

– Надо – значит, надо, – отозвалась Велимира, засучила рукава и принялась нашёптывать себе под нос что – то про солёные воды, глубокие воды, горькие воды. Евсей усилием воли заставил себя не вслушиваться, тем более, что перед его глазами происходило любопытное зрелище. Забава осторожно поставила мышонка на пол и, перегородив ему дорогу ладонями, мягко направляла его к лежащим ножам. Тот шёл вперёд, точно очарованный, шаткой, будто пьяной походкой, и переваливался через рукояти, почти падая вперёд. Наконец, он пересёк порог, и его окутал серебристый туман, сиявший так ярко, что Евсей прикрыл глаза рукавом. Наконец, когда туман рассеялся, четыре пары глаз жадно поглядели за порог – каждый взгляд был наполнен надеждой на что – то своё. На полу лежала, почти закатившись в щель, небольшая острая игла.

– Ага, – многозначительно сказала Велимира.

Она одним прыжком оказалась внутри и ловко схватила иглу, что, казалось, даже в этом облике старалась скрыться от их глаз, ускользнуть. Евсей оглянулся на Забаву – она стояла, уронив руки, изогнув губы в почти осязаемой горечи.

– Что это? – Услышал Евсей свой растерянный голос.

– Залог. – Отозвалась Велимира, чем – то страшно довольная, и, взглянув на его непонимающее лицо, продолжила. – Бывает такое, что слабый колдун приходит с просьбой к одному из богов, и тот одаривает его большими силами. Колдун тогда оставляет подобный залог, – она внесла иглу под солнечный луч, и та засияла изнутри жидким серебром, – знак верности богу – покровителю. А если же такой сломать, – Велимира расплылась в почти злобной улыбке, – то колдун останется и без обретённых сил, и здоровьем скорбеть станет – такова расплата за жажду. Потому – то они редки – иной после того, как находят залог, и умереть может.

Лицо Забавы мертвецки побелело.

– Госпожа! – Воскликнула она, рухнув на колени. – Молю, не надо!

Евсей бросился её поднимать. Сомнения его постепенно рассеивались – не могла она, зная о замысле своего отца, сама же к нему смерть привести…

– З-залог мал, – вдруг сказал Беривой, – с т-такого и не получишь почти н-ничего – он скорее будет д-договором, об-бещанием… Не б-бойся, госпожа, – сказал он Забаве, прятавшей слёзы за рукавом, – т-твой отец не ум-мрёт от подобного…

– Верно, – с сожалением отозвалась Велимира, разглядывая иглу, – но части сил лишится. И потому спрячь её, – она вдруг сунула иглу в руки Забаве, – и храни, как зеницу ока – чтобы ни твой отец, ни его благодетель не поняли, что мы обнаружили иглу.

Забава торопливо закивала.

– Госпожа! – Вдруг воскликнула она. – Яблоню сажала моя матушка – не может это быть её залогом?

Велимира покачала головой.

– Со смертью человека и залог рассеивается, – сказала она, вдруг поглядев на Забаву с сожалением, – это, конечно, не доказывает, что твой отец спутался со старыми богами, но сомнений добавляет. Был бы он честным человеком, разве стал бы скрывать это от своих детей?

Забава молча смотрела в землю. Велимира спустилась с крыльца и встала рядом с ней.

– Боишься за него? – Тихо спросила она.

– Он мой отец, – ответила Забава, вскинув голову, – он мог отдать залог по молодости и глупости, он мог быть околдован. Его могли запугать, в конце – концов! – Забава всплеснула руками – взметнулись крылья – рукава.

– Верно, – Евсей встал рядом с ней, – ты не можешь по залогу узнать, кому из богов он принесён?

Велимира раздражённо мотнула головой.

– Ты всё ещё хочешь помочь нам? – Она не отрывала взгляда от Забавы.

Та решительно кивнула.

– Всем, чем смогу, – она прижала иглу к груди, – мне нравится этот мир, госпожа… Я не хочу, чтобы в один миг закат стал красным не от лучей солнца, а от крови.

Возвращались обратно они, когда облака окрасились в нежно – розовый. Велимира возбуждённо трещала с Беривоем о чём – то своём, колдовском – Евсей понимал через слово, а после и вовсе перестал вслушиваться, думая о своём.

Когда они проходили под посадским теремом, где и сейчас, в разгар веселья, стояла стража, мысль превратилась в решительное намерение.

– Госпожа, – собрав волю в кулак, обратился он к ведьме, – пойдёшь Святослава Гневича лечить, расспроси Радомилу Ершовну о муже её, да о служении Мерове…

Велимира повернулась к нему, приподняв бровь.

– Думаешь? – Протянула она.

– Не надо расспрашивать. – Донеслось вдруг хрипло из ближайших кустов. Велимира подпрыгнула от неожиданности, Евсей вздрогнул, Беривой незаметно оказался перед ними, загородив их своей спиной. На дорогу вывалилась женщина – сгорбленная, будто придавленная к земле, простоволосая – седые волосы растрепались. Одежда её, хоть и выглядела дорогой, была испачкана землёй и чем – то алым. Приглядевшись, Евсей с великим трудом узнал в этой измученной женщине жену посадника – за несколько дней она будто постарела на много лет.

– Не надо расспрашивать, – повторила она, – я всё расскажу.

Глава 22

*

За столом в маленькой ведьминой избушке Радомила Ершовна тряслась так, будто за окном стояла лютая зима. Беривой налил ей в рог тёплого мёду, но она всё никак не могла согреться, с трудом выцеживая из себя слова.

– Госпожа явилась ко мне в начале ревуна, – говорила она, дрожащими пальцами придерживая норовивший спасть платок – Евсей стыдливо отводил глаза, – она сказала… Сказала… – Она всхлипнула и уткнулась в кружку. Велимира её не торопила – лишь дёргала ногой под столом, приводя Евсея в раздражение.

Наконец, отдышавшись, она продолжила:

– Она сказала, что её терпение на исходе. Сказала, что моего мужа должно настигнуть наказание – что я, как её верная слуга, должна убить его. Убить его! Моё сердце, душу мою растерзать! – Она вцепилась пальцами себе в волосы.

– Полно, госпожа, – ровным тоном сказал Беривой, ласково разжимая её ладонь, – ты здесь, в безопасности. Мы с тобой, мы не дадим в обиду тебя, поможем твоему мужу. Говори дальше, не бойся.

Шумно выдохнув и сделав большой глоток из рога, Радомила Ершовна продолжила:

– Я отказалась. Извини, сказала, госпожа, я давно тебе не служу… А она мне – не сделаешь, как я велела, дочь твоя… – Она всхлипнула. – Кровиночка, ко мне… В ледяную крепость пойдёт… – Она повернулась к Велимире, чуть не смахнув со стола всю посуду. – Яра отстояла её тогда, в младенчестве, но до сих пор её жизнь в руках госпожи зимы.

– Отчего ж ты к Яре не пошла? – Спросила Велимира, покручивая серьги.

Радомила Ершовна сгорбилась ещё сильнее, точно стремясь исчезнуть.

– Яра сама у госпожи Меровы в немилости, – почти прошептала она, – что бы она сделала? Сами боги Ледяной госпоже не указ! И я решила, – она выпрямилась, устремив горящий взгляд куда – то мимо них, – что если Мерова возьмётся за мою дочь, ей в живых точно не ходить… А вот если я мужа своего убить попытаюсь, то он ведь и выжить может! – Она вновь согнулась, глотнув ещё мёда. – Мой расчёт сработал. Святослав Гневич выжил – выжил же? – Она жадно впилась взглядом в Велимиру.

– Обязательно, – уверенно сказала та, – ещё правнуков понянчит. Я своё дело знаю, госпожа.

– А потом Яра пропала, – пробормотала Радомила Ершовна так тихо, будто сама боялась услышать эти слова, – я сразу поняла, что дело неладно, когда вместо неё пришла ты. Что, если госпожа Мерова решила со всеми счёты свести? – Она обхватила себя руками, раскачиваясь взад – вперёд. – Что нынче будет…

– Яра не пропала, Радомила Ершовна, – сказала Велимира, едва – едва шевеля губами, – она просто… уехала. На правый берег, по важным делам. Она скоро вернётся. И муж твой скоро поправится, – она осторожно накрыла своей ладонью руки жены посадника, – зелье уже готово. Пойдём – ка в дом твой, а то глядишь – тебя хватятся.

– Да – да, – радостно закивала та, – пойдём скорее! Правду говоришь, Яра не пропала?

Пока Велимира торопливо переливала зелье из огромного медного котелка в небольшой кувшин, она вполголоса говорила что – то Беривою. Евсей незаметно подошёл поближе и встал у печи, будто грея руки.

– Он-на всё равно всё поймёт, – говорил Беривой, – н-нам придётся на п-правый берег ехать.

– Пусть лучше позже, чем сейчас, – отвечала Велимира, – а то совсем с ума сойдёт, бедная. Или глупостей наделает – ещё лучше!

Радомилу Ершовну закутали в плащ, который раньше принадлежал ведьме Ярине – на Беривоя, молча уткнувшегося в пол, было больно смотреть.

На пороге Велимира обернулась к ним. Несколько мгновений она молча смотрела то на Беривоя, то на Евсея, а после неловко бросила:

– Сходили бы на охоту, что ли, – и скрылась за дверью.

Беривой встал, потянулся и достал из большого сундука с железными коваными углами крепкий большой лук.

– Идёшь? – Спросил он Евсея.

– Иду! – Радостно отозвался тот, торопливо оборачивая вокруг плеч плащ. Ему надоело, что пользы было от него в этом доме не больше, чем от Душеньки – а то, пожалуй, и меньше.

В лесу двоедушник чувствовал себя, как в родном доме – большой и крупный, он двигался легко и бесшумно, точно настоящий хищник. Евсей даже не пытался помочь ему с охотой – прекрасно понимал, что только спугнёт дичь своим громким дыханием и топотом, и собирал в кустах грибы, которых находилось великое множество. К тому же он, пусть и неосознанно, всё же старался держаться от Беривоя подальше – сам себя корил за это, но всё же боялся.

– И мухоморы б-бери, – Евсей чуть не подпрыгнул от голоса, который раздался совсем рядом с ним, – н-на зелья пригодятся.

«Куда завела меня жизнь?» – меланхолично рассуждал Евсей, складывая в корзину и ярко – красные грибы с белыми точками.

Грибы собирать он умел и любил – в Бонуме, конечно, этот навык подзабылся, но после ухода с учителем пропитание приходилось снова добывать самому.

Он шёл, сбивая капли с листьев и порой низко кланяясь, когда замечал между переплетений корней маленькие круглые шапочки. Увлёкшись, он сам не заметил, как зашёл далеко по тропинке и оказался в незнакомом месте – звонко журчал ручей, неприступной стеной воздвигалась жгучая крапива. Евсей поёжился – в детстве ему славно доставалось за проступки этой самой травой… «Ну, здесь мне точно делать нечего», – решил он, развернулся и почти вплоную увидел злобные жёлтые глаза. Он попятился, споткнулся и пополз назад, прочь от кустов малины, из – за которых вслед за горящими глазами высунулась оскаленная серая пасть. «Он один», – с облегчением вдруг понял Евсей, – «слава Калосу, он один»… Волк вдруг прыгнул, молча, страшно, целясь крупными клыками в горло… Евсей заорал и рванул назад, продираясь через крапиву. Волчьи зубы с обжигающей болью впились в его ногу, рванули вниз… И вдруг разжались со странным визгом.

Евсей обернулся – на примятой крапиве лежал мёртвый волк, а над ним возвышался Беривой, с лицом печально – суровым, сжимавший в руке окровавленный нож

– Б-беривой, – сорвавшимся голосом позвал Евсей.

– Не бойся, Евсей, – тихо сказал он, подавая ему руку, – уже всё закончилось.

Евсей схватился за него и всхлипнул от боли, взглянув на свои ладони – красные вздувшиеся волдыри на них горели огнём.

Глава 23

*

Как добрался до избы, Евсей не по