Внебрачная дочь бесплатное чтение

Глава 1

– Редиска! Это ты? Вот так встреча! – как гром среди ясного неба, раздалось чуть ли не у меня над ухом. От неожиданности я вздрогнула и едва не зажмурилась. Забытое прозвище, появившееся из-за исковерканной фамилии, кольнуло прямо в сердце. Редкина – Редькина – Редиска – такова словообразовательная цепочка, выстроенная «гуманными» одноклассниками. Для них всех я была «черная кость», плебейка, принятая в элитную школу сумасбродным желанием одного из учредителей. Не такое далекое прошлое, которое я всеми силами старалась забыть, нарисовалось передо мной и сказало: «Бу!»

– А как же МГУ? Или там новый факультет открыли? «Технология вытирания детских задниц»? А может «Инновации в сфере смены подгузников»? – Глумилась обладательница этого капризного голоса, звук которого для меня был противней, чем звук трения пенопласта по стеклу.

Я не торопилась отрывать взгляд от компа, где проверяла, кого из детей должны сейчас забрать. Лихорадочно соображала, как быть. Сделать вид, что не услышала – глупо. А что не узнала – еще глупей. Не хочу напоминать страуса, засунувшего голову в песок и с торчащей кверху задницей. Но и разговаривать с той, которая целенаправленно отравляла мне последние четыре года школы, тоже желания не было.

Эльвира Казанцева – некоронованная звезда класса и школы, вокруг которой вращалась вся жизнь. И какого черта она приперлась в наш торговый центр из своего лакшери района? Вдыхаю – выдыхаю и снова проклинаю свою тонкую кожу, которая живет по принципу: «Случилось что непонятное – красней!»

И сейчас я чувствую, что щеки начинают полыхать огнем, отчего мне ужасно хочется провалиться сквозь землю. Но я не обладаю суперсилой или умением телепортации. И, к сожалению, супервыдержкой тоже. Я по-прежнему теряюсь перед хамством и не могу отвечать грубостью на грубость. Но сейчас мне жизненно необходимо, чтобы она отсюда свалила куда подальше и как можно быстрее.

Если она узнает, что тут же, в бассейне с яркими поролоновыми шариками, барахтается мое маленькое сокровище, будет катастрофа.

Поэтому представляю, что передо мной не мой персональный враг, а всего лишь неадекватная мамаша, не умеющая ладить со своим ребенком. Стараюсь спокойно выдержать ее наглый взгляд и придать голосу максимальную нейтральность. И неожиданно для себя возвращаю ей брошенную издевку.

– С какой целью интересуешься? Хочешь получить второе образование? Мозгов прикупила?

Кукольные глаза первой красавицы изумленно распахиваются, будто с ней заговорила ожившая статуя, и несколько мгновений она стоит с раскрытым ртом. Еще бы, в школе она могла превратить в ад жизнь любого, кто скажет слово против. И похоже с тех пор ничего не изменилось. Избалованная стерва с мозгом птички колибри.

Ей не нужно было корпеть над учебниками и изучать тонну литературы, чтоб попасть в институт. Папочка просто заплатил деньги.

– А ты что, смелости прикупила? Хотя нет, дай подумаю…, – она почесала подбородок, изображая работу мысли на лице. – Не-ет! Свой грант обменяла на способность открывать рот. Раньше -то тише воды была, ниже травы…

Я вдруг почувствовала небывалое облегчение. Словно кто-то разрушил наложенное на меня заклятие молчания, и я смогла ответить той же монетой.

– А какой смысл мне было открывать рот, если меня окружали те, у кого вечно отсутствовала связь между мозгом и языком?!

– Ну ты посмотри! Заговорила! – все еще не придя в себя от наглости бывшей тихони, пыталась Элечка оставить за собой последнее слово.

– Ты повторяешься, – сдерживая ликование, спокойно ответила я. Господи, как просто быть счастливым! Хотя бы на несколько минут! Просто не позволить кому-то унижать себя. Вычеркнуть из своей жизни хотя бы одну проблему. Но минута счастья кончилась, потому что моя врагиня тут же взяла верх.

– Ну что ж! Придется тебе напомнить, кто ты такая и откуда. Мне папа подарит этот торговый центр на день рождения. Так что можешь подыскивать себе работу. Хотя нет. Я могу тебя оставить менеджером половой тряпки. Продолжишь семейную традицию.

В глазах Казанцевой адским пламенем вспыхнул мстительный огонек, а у меня все сжалось внутри от предчувствия надвигающейся беды.

Работа детским аниматором хоть и не приносила супердохода, но была единственным выходом из моего бедственного положения. Она позволяла быть все время с моей Улиточкой. Никто и заподозрить не мог, что в куче детворы совершенно бесплатно находится моя дочь. Мы приходили до того, как управляющий появлялся на работе, и уходили намного позже, чем он.

Как мамаше, не имеющей постоянной прописки в городе, садик мне никто не предоставит. И соответственно, чтобы найти другую работу, я должна куда-то на день пристраивать малышку. Родственников, горящих желанием помочь, мы не имеем. А уж про няню и вообще не может быть и речи.

Получается, моя минута торжества над прошлыми обидами обошлась мне слишком дорого. Я сглотнула комок, вставший в горле, и приказала себе достойно выйти из этого токсичного диалога. Будет повод собой гордиться. Я запомню это состояние и смогу его воспроизвести при встрече с очередным хамом или хамкой.

– Поздравляю. Спасибо за предложение. Но я как-нибудь сама.

Элька ехидно хмыкнула, и я поняла, что у нее в кармане припасен еще один козырь.

– Ну как знаешь…Кстати, твой Грин женится. Так что я не зря тебе говорила – не по Сеньке шапка!

Я выдавила еще одну натянутую улыбку и, собрав волю в кулак, почти непринужденно ответила:

– Не могу обсудить с тобой эту новость – мне работать нужно.

Я взяла мячик и на автопилоте пошла организовывать игру для тех, кому уже надоело ползать по канатам и горкам. Как же паршиво быть нищей! Вот сейчас бы самое время заехать в какой-нибудь пансионат, где домики разбросаны по лесу. Закрыться и реветь белугой, пока не выплеснется многолетняя боль. Реветь до икоты. До опухших глаз. До изнеможения.

Потом отлеживаться без сил. И главное – никого не видеть. Кто-то может пить, как не в себя. Кто-то крушить все подряд (если не жалко и есть деньги). Главное – чтобы не было свидетелей твоей боли и слабости.

Но одиночество – это непозволительная роскошь для большинства. И для меня. И для моей Булочки. Хотя нам жаловаться грех. Мы снимаем однушку еще не на самых куличках у рогатого. И даже недалеко от центра, где я работаю. Или скоро уже будет – работала?

И хоть моя единственная подруга меня во всем поддерживает, развешивать сопли и выливать на нее свои страдашки не хочется. Начнет квохтать, строить планы мести и жалеть. Чего мне совсем не хочется. Можно, конечно, попросить, чтоб она посидела с Ульянкой, а самой пойти в дальний угол парка и дать волю слезам… Но искать на свой зад приключения … такое себе. И даже по дороге домой я не могу поплакать – Улиточка испугается. Придется сцепить зубы, пережить эту ломку «всухую». Загнать боль в самый угол, в самый темный чулан души и не позволять ей высовываться. Все прошло. И это рано или поздно должно было случиться.

«Выдаю» последнего карапуза счастливой и довольной мамашке с кучей пакетов, выдавливаю дежурную улыбку и до боли закусываю губу, пытаясь удержать слезы.

– Мамуль! Кто-то книжку забыл…, – Улиточка делает паузу, давая понять, что сама все знает, но вдруг? – Мы же не можем взять ее себе?!

Дочка смотрит с сожалением на великолепно иллюстрированную, дорогую книгу.

Какая же она у меня умница! С того самого момента, когда начала сама, без моей руки топать ножками, она всегда знала, что чужое брать нельзя ни в коем случае. Только посмотрит на игрушку, которую отставил хозяин, занявшись другим делом, потом на меня.

– Нет, Уляшка! Это чужая игрушка.

И никаких «Хочу» и топаний ножкой. Мое сокровище.

Фух! Слезы моментально высохли, как капля дождя, случайно уронненная облаком над пустыней. Их высушила злость. На себя. На жизнь. Я не могу купить такую книжку, которая стоит нашего трехдневного бюджета.

– Ты ж моя умница! Завтра хозяин вернется и заберет, – успокаивающе улыбаюсь и прижимаю к себе дочку.

– Мам, но ведь центр закрывается. Сегодня уже не вернутся. А завтра мы вернем ее. А мы дома почитаем…Тут столько интересного и развивающего. Я одним глазком заглянула. Мы же любим находить различия на картинках?

Улиточка не настаивала, просто излагала свои мысли, и от этого становилось еще паршивей.

– Солнышко. Сейчас книжка чужая. А когда ты принесешь ее домой, ляжешь спасть с ней, тебе будет казаться, что она твоя. И отдавать будет очень жалко. Обещаю. Я тебе куплю такую. Попозже. Но обязательно!

Малышка вздохнула и молча положила находку мне на стол.

Глава 2

Чтобы как-то отвлечь себя и Улиточку от ненужных мыслей, я решила выбить клин клином. Устроить праздник. Ну ладно. Мини-праздник.

Мы спустились на первый этаж, в цветочный бутик, где работала наша с Булочкой знакомая. Галочка. Такая ж мать –одиночка, как я, только не такая нищенка. Она жила с матерью, так что ей не грозило однажды оказаться на улице.

С Галочкой у нас был бартер. Я по субботам брала ее непоседу- Степку под свое крыло, потому что они с мамой работали, а она подкидывала одежду, из которой Степка вырастал. И еще отдавала восхитительные гелевые шарики по цене самих шариков, без учета процесса их надувания. И тогда моя малявка гордо вышагивала с разноцветными надувными звездочками, Микки Маусами и прочими детскими радостями, посматривая по сторонам – все ли видят ее богатство?

А Булочке моей давала напрокат шикарные букеты, с которыми она фоткалась и выкладывала в свой инстаграм, изображая успешную инста-диву.

Дело в том, что моя подруга вбила себе в голову, что обязательно должна выйти замуж за богатого, чтобы не прозябать в нищете, как ее родители. Причем она это поняла еще в школе. И с тех пор методично идет к своей цели. Вместо учебников она штудировала модные журналы, изучала жизнь селебрити и мечтала о квартире с видом на Кремль и ярко-красном бентли. Ну и соответственно, безлимитом на карточке, путешествиях и достойном мужчине.

И не просто мечтала. Как настоящая охотница за миллиардерами, она пыталась забросить свои сети в тех местах, где они водятся. В обеденный перерыв заходила в дорогой ресторан выпить чашечку кофе. Копила на путевки в дорогие отели. Завела знакомство с девчонками –администраторами в элитном фитнес- клубе и ходила заниматься туда после работы, в надежде подцепить накачанного красавчика с тугим кошельком.

Получив школьный аттестат, она научилась делать маникюр и устроилась в салон красоты. И теперь ее собственные руки были в идеальном состоянии. А обмен на свои услуги, получала косметические процедуры для лица и ухоженные волосы. К тому же перенимала у богатых клиенток манеры, впитывала, как губка, сплетни и все наболевшее, чем они делились. Известные личности, скандалы и особенно информация о том, кто и как попадает в любовницы к папикам и как их потом уводят у жен.

И это давало ей возможность беззастенчиво врать, что она хозяйка сети салонов красоты.

Ей мало было моего примера знакомства с богатым, и она с упорством ослика, шла в направлении своей цели. Конечно, не слушая меня. Но, слава Богу, разные взгляды на брак и мужчин не мешали нам жить дружно.

Бесконечная погоня за миражами ее тоже утомляла и выбивала из сил, поэтому порция позитива не помешает. Мы с Улиточкой к шарикам купили большую упаковку мороженого. Устроим маленький пир, наплевав на нашу общую диету.

Булочка в школе была пухлячком, отсюда к ее фамилии Буланова приклеилось и прозвище. Но поставив цель, она твердо решила сбросить свой щенячий жирок. И теперь мы по утрам едим полезные каши на воде, давимся смузи из недорогих и полезных овощей и далее по списку. Только Ульяшке дается послабление. А что? Позволяет экономить бюджет и не обрастать лишними килограммами.

Но сегодня можно.

– Олька, радость моя! – крикнула я с порога. – Гуляем.

–Олюшка, смотри, что у меня есть! – присоединилась Ульянка.

Я надеялась, что у меня получится бодро и жизнерадостно, но не получилось. Снова захотелось плакать. Хоть и не родной дом, но все ж привычные стены будто сорвали клапан, удерживающий мои слезы. Представила Грина в костюме рядом с какой-нибудь куклой в баснословно дорогом платье. Естественно. От лучшего кутюрье. И жалость к себе сдавила горло. Я хлюпнула носом и, чтобы окончательно не разреветься, завернула в туалет.

– Улиточка! Мыть руки и к Олюшке.

Закрыв дверь, я до боли зажала ногтями перегородку носа, читала, что помогает в таких ситуациях и продышалась. Вроде получилось. Фух. Ни к чему расстраивать единственных близких людей.

Слезы удержала, а вот выражение побитой собаки из глаз не удалось убрать.

И Булочка его считала, как сканером.

– Та-а-ак, и что могло случиться? Рассказывай! – раскладывая по вазочкам мороженое, потребовала она. Я скосила глаза на Ульянку, давая понять, что это не для ее ушей. Пожаловаться на неадекватных мамаш или начальство – это одно. А сказать, что ее папа женится на другой, – это другое. Это и ее боль. Ведь она считает, что папа работает где-то далеко, где нет связи. Да, я малодушно соврала. Не придумала ничего лучшего. Правда, этот разговор у нас был давно, и я тешила себя надеждой, что больше мы к нему не вернемся.

Олька поджала губы и понимающе кивнула. После пира мы ей разрешили посмотреть мультики в комнате, а сами остались на кухне.

– Я видела Казанцеву, – тихо сказала я.

Булочка была в курсе моих школьных злоключений.

– И? – понимая, что это не все, она подняла идеально прорисованную бровь.

– Грин женится, – обреченно пояснила я – что значит «И».

– Ах ты ж козел майонезный! Нет, этого я точно так не оставлю! Мы явимся на свадьбу, пусть даже придется переодеться официантками. И когда будут спрашивать там – знает ли кто причины, по которым эта пара не может быть вместе или как говорят. Тут мы и выступим!

– Нет!!! – я так четко представила минуту позора, что невольно взвизгнула. – Ты что?

– Я что? – Булочка поводила глазами, будто искала идею. – Ладно! Тогда я засуну подушку под платье и скажу, что я беременна от него. И неважно, знает он меня или нет, скандал в святом семействе будет! Как говорится, и ложечка ужо нашлась, но вы к нам в гости не ходите.

Глава 3

– Не-не! Пусть катится к черту! Мы не будем позориться!

– Что? Позориться не будем? А не пофиг ли? Одним позором больше, одним меньше?! Зато удовлетворение моральное получим! – Олька говорила так эмоционально, что у меня немного отлегло от сердца. Конечно, ничего предпринимать мы не будем, но поддержка подруги была просто бальзамом на мои душевные раны.

Конечно, позора пришлось пережить немало. Чего только стоило встать на учет по беременности! Презрительно поджатые губы медсестры, будто я переспала со всем городом и не знаю, от кого рожать приходится.

– Замужем? – вопрос, который дает возможность не обращаться ко мне на «Вы» и грубо не «тыкать».

– Нет, – ответила я, и покраснела так, что корни волос чуть не задымились. Я с ужасом представляла этот момент, но на деле все оказалось еще хуже.

– Отец ребенка? – следующий вопрос острым лезвием втыкается прямо в сердце.

– Нет, – с трудом выдавливаю я.

– Что значит «нет»? Мне надо возраст, группу крови, наследственные заболевания записать! Что мне писать? «Вася Пупкин»? – эта тетка, которая должна была по-доброму относиться к будущим мамочкам, вела себя, как какой-то гестаповец на допросе.

Я тогда думала, что упаду в обморок от стыда. Сейчас, пройдя чуть ли не через огонь и медные трубы, я б не так реагировала. Но тогда это было невыносимо стыдно. Так стыдно, что хотелось просто умереть и избавиться от дальнейших унижений. Или самое малое – просто сбежать и потом прийти на порог роддома, когда придется рожать. Только бы не отвечать на эти ранящие вопросы и не видеть холодное раздражение в глазах представителей самой милосердной профессии.

Не знаю, как добралась домой. По пути мне мерещились осуждающие взгляды окружающих. А то ли еще будет в роддоме? Когда других будут проведывать мужья? Приносить фрукты, цветы. А мои соседки по палате будут капризно дуть губки: «Ну ничего нельзя попросить! Просила же сок из красного апельсина, а она принес просто апельсин!»

Как будут доставать вопросами, где папа, почему не приходит, и как же я бедная собираюсь жить. А учитывая, мою неспособность отшивать излишне назойливых собеседников, ближайшее будущее мне представлялось сплошным кошмаром.

Я шла по улице, а слезы катились по щекам без остановки. Я их размазывала, всхлипывала и думала, что больше не выдержу. Просто не смогу переносить все это. Булочка застала меня, сидящей в углу. Я тупо таращилась в стену, обнимая коленки.

– Але! Ау! Ты в своем уме, подруга? – наехала она на меня. – Ты в курсе, что малыша нельзя нервировать. А у тебя нос опух! Ну ка прекратила тут сырость разводить! Грибок заведется, хозяйка нас на улицу выгонит!

Олька всегда действовала на меня отрезвляюще, но сейчас ее бодрость и энергия не помогали.

Я снова хлюпнула носом и тяжко вздохнула. По одному слову, но Булочка вытащила из меня все переживания.

– А кто у нас добрая феюшка? – загадочно улыбаясь, тоном сказочницы спросила она.

– Ты феюшка. Но ты меня не спасешь, – обреченно прошептала я.

– Хах! Крошка! Ты меня плохо знаешь!

И, как оказалось, я, действительно, недооценивала ее.

Каково было мое удивление, когда она перед родами отвезла меня в платную клинику. В отдельную палату со всеми удобствами. Где с меня пылинки сдували и улыбались так, что я даже забыла, что я мать-одиночка.

– Олька, у нас же нет денег? Откуда?

Булочка хитро улыбнулась…

– То ли еще будет! – азартный блеск в ее глазах ясно выдавал, что сюрпризы точно не закончились.

На выписку она арендовала дорогущий «майбах» и шикарный букет цветов от Галочки. И хоть я была всегда против того, чтобы пускать пыль в глаза, но это было и, правда, приятно. И окончательно сразила годовым сертификатом на обслуживание в детской поликлинике. Без очередей, недовольных сотрудников и необходимости сотый раз объяснять, что у нас нет папы.

И только когда я немного пришла в себя, Олька раскрыла «военную тайну».

– Раньше я тебе не хотела говорить, чтоб до истерики ты не скатилась. Я помню, как отпаивала тебя валерьянкой…

Да, тот день мне долго снился в кошмарах. С криком я просыпалась, хватаясь за живот и облегченно вздыхала, убедившись, что это сон.

Когда Бельский сказал, что вопрос с беременностью решается в клинике, я чуть сознание не потеряла от страха. Мой кроха должен был родиться, несмотря ни на что. Отрицательный резус в случае аборта грозил бесплодием. А я хотела детей. Конечно, в моих планах все выглядело не так – непременно с любящим мужем, в большом доме и трое малышей с добродушным лабрадором.

Когда я забеременела, поняла, что планы Судьба жестко откорректировала. И сейчас я могла потерять, возможно своего единственного малыша.

Бельский не шутил. Он свой капитал сколотил в девяностых. И судя по фильмам, выживали сильнейшие. Те, которые могли за себя постоять или же нападать первыми. В любом случае умели молниеносно принимать решения и не останавливаться перед выбором средств.

Как человек, переживший голод, до конца не сможет вытравить страз перед ним, так и Бельский маниакально боялся обеднеть. Его империя расширялась, и он до сих пор, как хищник, выдавливал с рынка конкурентов. И понятное дело, что его два сына тоже были залогом приумножения капитала путем слияния с такой же богатой семьей. И безродная пигалица без кола и двора совершенно не вписывалась в его схему.

И я бы к нему ни за что не пошла, если б не Булочка. Она буквально заставила пойти на поклон и за ручку отвела к офису. Не будь ее, я бы потеряла свою малышку…

Я смотрела на пугающий своим совершенством небоскреб из стекла и стали и медленно – медленно считала от одного до десяти. Именно столько я отмерила себе на то, чтоб собраться с духом. «Мы бедные, но гордые!» – говорила мама. А мне приходилось наступать на горло своей гордости и идти на поклон к человеку, чей сын разрушил мою жизнь, и просить о помощи. Я была в отчаянии и только поэтому решилась на этот шаг.

Я даже пошла на подлог – представилась журналисткой, чтоб получить пропуск. Хотя всегда считала, что вранье до добра не доведет. Но и святая простота с доверием к людям, к сожалению, тоже.

Поднимаясь на нужный этаж, я трусливо уговаривала себя вернуться и искать другие пути. Но пока ничего путного в голову не приходило.

«Бельский А.Г. генеральный директор АО «Белникель»

Даже обстановка в приемной подавляла своей дороговизной. Нет. Здесь не было дверных ручек из золота, как в обители владельцев газа, но все говорило о неброской эксклюзивности.

– Мне назначено на одиннадцать, – проблеяла я.

– «Точка взлета»? – вопросительно смотрит на меня идеальная секретарша.

Я согласно киваю, умоляя Вселенную, чтоб моя легенда о практикантке прокатила без дополнительной проверки.

– Проходите.

Едва переставляя заплетающиеся ноги, я шагнула в кабинет. Разговаривающий по телефону Бельский скользнул по мне равнодушным взглядом, зачеркнул что-то своим дорогущим «паркером» в органайзере и вдруг сообразил, кто перед ним.

– Какого черта? – рявкнул он.

Господи, как мне хотелось прикинуться дохлым сусликом и не отвечать, но нельзя.

– Алексей Григорьевич! Я попала в безвыходное положение. И мне нужно поговорить с Гришей.

Я надеялась, что мой голос не будет так дрожать, но напрасно. Слезы комком подступили к горлу, так что я чуть не закашлялась.

– Тебе разве непонятно объяснили, что у моего сына и кухарки не может быть ничего общего?! Мало того, что ты наглая, так еще и тупая! Скажи, тяжко жить с картонной головой?!

Вспыльчивость – фамильная черта Бельских. И сейчас я еще раз в этом убедилась. Отец моего бывшего любимого, как пружина, подскочил и в два шага оказался возле меня. Такой же высокий, как Грин, только более крепкий, заматеревший, он нес в себе угрозу и мог прихлопнуть меня, как комара.

– Я не претендую на вашего сына. Мы расстались, и к прошлому возврата нет. Но кое о чем он должен знать.

Я больно прикусила губу, чтобы удержать слова: «И помочь!» Требовать с Бельского что-то – это все равно, что у волка из пасти пытаться вырвать кусок мяса.

– Мой сын ничего не должен о тебе знать вообще!

– Даже о том, что я беременна от него? – в отчаянии я выплеснула то, что хотела сохранить в тайне от всех. И сообщить только Грину. Возможно, он и отмахнется от меня, но это его дело. Но я считаю, что он имеет право на выбор.

– И как это меняет дело? Визит в клинику и нет проблем, – почему-то успокоившись, сказал он. Сразу виден подход успешного бизнесмена. Есть вопрос – молниеносно появляется решение.

Он нажал кнопку громкой связи.

– Лена, Борисова ко мне.

Еще не сообразив, что за этим последует, я инстинктивно попятилась к выходу и тут же угодила в лапы амбалу, который будто дежурил за дверью и только и ждал команды: «Фас!»

– Сама поедешь или тебя превратить в бесчувственное тело? – придавив свинцовой тяжестью взгляда, спросил Бельский.

– Нет, пожалуйста, не надо! Я никогда не появлюсь в жизни вашего сына! – отчаянно взмолилась я.

– Я не привык полагаться на чьи-то слова. Пока он есть, все может измениться. – он ткнул пальцем в направлении моего живота. – Так что у меня нет выбора.

– Отпустите, пожалуйста! – крикнула я и снова напоролась на безжалостный взгляд хищного зверя.

– Ты вынуждаешь меня повторить свой вопрос. Обычно я так не делаю.

В руке амбала появился шокер, чуть не оглушивший меня зловещим треском и едва не лишивший сознания мертвящей синей электрической дугой.

Я хотела упасть на колени, но крепкая рука надежно фиксировала меня в стоячем положении.

– Я сама, – с моих губ сорвался беззвучный шепот

– Молодец! – деловито бросил он и открыл сейф. Кинул в два конверта неравное количество купюр, обратился к Борисову, который держал меня, как щенка, чуть ли не за шкирку. – Этот, – он бросил на стол пухлый конверт, – В клинику. Власову. Этот, – указал на конверт потоньше, – Ей после операции пусть отдаст.

Глава 4

– Все будет сделано, Алексей Григорьевич! – отрапортовал амбал.

– А ты смотри, без глупостей. Полиция на твои крики не прибежит. Только в дурку могут отправить, – Бельский на всякий случай дал и мне наставления.

А я готова была отправиться в дурку, только бы спасти малыша и избежать ужасного. Или может, я, правда, сошла с ума? И меня какой-то сдвиг в голове и я все неправильно понимаю? Ну нельзя же вот так отправить на убийство?!

Но рука, которая меня держала, была вполне реальной, как и боль, которую причиняла стальная хватка. Слезы катились по моим щекам, я в отчаянии крутила головой, пытаясь поймать хоть чей-то сочувствующий взгляд. Но очевидно, Борисова здесь все знали, поэтому никому даже в голову бы не пришло вмешаться.

Да и что они могли подумать? Назойливую журналистку или шантажистку просто выдворяют вон. От страха я даже забыла, что Булочка собиралась меня дождаться. Нет, я отправила ее на работу, сказав, что справлюсь сама. Думала, что мне очень не захочется сразу рассказывать подробности позора.

Но Олька была не из тех, кто останавливается на полпути. Она решила ждать меня на лавочке на противоположной стороне от входа. Это было просто чудо. Но и не чудо. Потому что она сидела, уткнувшись в телефон, и не видела меня.

Собрав все силы, я укусила за руку амбала и, когда он на мгновение выпустил меня, рванула к подруге. Я понимала, что сейчас этот громила прихлопнет меня, как комара, но на Булочку была моя единственная надежда. Призрачная, как мираж. Но была.

– Олька, меня на аборт везут! – выкрикнула я.

Ветер и расстояние задавили мой крик о помощи, а Борисов тут же поймал меня за шиворот и потащил, оторвав от земли, к машине. Оказывается, там уже сидел водитель, и огромный катафалк сразу же тронулся с места.

Но мой отчаянный порыв не прошел зря. Подруга, услышав свое имя, оторвала взгляд от экрана. Как она потом рассказывала, толком ничего не расслышала, но успела увидеть, что меня, как барана закинули в машину.

На наше счастье, рядом оказалось такси, из которого только что вышел пассажир. Олька прыгнула туда и велела ехать за джипом. Подавив опасливое «А нам ничего за это не будет?» от водителя своим напором, она благополучно добралась за нами до клиники. Но даже тогда не сообразила, чем мне это грозит. Решила, что Бельский хочет убедиться, что я не вру насчет беременности.

А я, не зная, что рядом есть родная душа, предприняла последнюю попытку спастись. Когда меня вытаскивали из машины, я снова заорала из последних сил.

– Помогите!!!

Но это был не парадный вход, где принимали респектабельных клиентов. На мой отчаянный «SOS», ожидаемо, никто не отреагировал. И попав в сверкающий белизной кабинет, я сникла.

Невозмутимый изувер в облике доктора приложил ко лбу автоматический градусник, надел на руку манжет тонометра и, убедившись, что по основным показателям я не труп, позвал медсестру. Затем обратился к Борисову.

– Сейчас сделаем укольчик, и можете быть спокойны. Все пройдет без эксцессов. Не думаю, что там срок большой. Пару часиков потом полежит под наблюдением, и отправим домой. Не в первый раз же!

Самое страшное – на вид он выглядел абсолютно адекватным человеком. Вернее, нормальным. И человеком. Спокойный голос, улыбка. Будто рассказывает не о том, как пройдет убийство крохи, а об удалении лишних волосиков.

Ощущение, что жизнь во мне остановилась, крепло с каждой секундой. У меня перед глазами стояло лицо этого фашиста в белом халате.

– Ей не плохо? – как сквозь вату в ушах, услышала я голос медсестры.

– Ничего страшного. Это от волнения.

Тут же мою руку словно зажали в тиски, и в вену воткнулась безжалостная игла. И я не понимала, что со мной. Или я потеряла сознание, или у меня уже галлюцинации.

– А ну отошли от нее! – рявкнула Олька. – Я из пресслужбы аппарата президента, и это моя сестра! Вытаскивай иглу немедленно! Иначе сегодня же на нарах окажетесь!

Она быстренько сделала несколько снимков, окинула взглядом помещение и натренированным глазом сразу выхватила два конверта, которые не успел убрать анти- Айболит.

Не ожидавшая такого поворота медичка тут же выполнила приказ. Очевидно, что в этом четко налаженном преступном конвейере такое случилось впервые, и они элементарно растерялись.

– Или поступим по-другому.

В моем воспаленном мозге продолжение диалога уже не зафиксировалось. Я отключилась. И пришла в себя только в нашей съемной квартирке.

Глава 5

Потом, когда мы с Улиточкой после роддома уже были дома и немного пришли в себя, она раскрыла секрет.

– Нет, я не стала золотой антилопой, у которой из- под копытца вылетают золотые монеты, – довольно улыбалась она. – Я сказала, что отправила снимки своим коллегам, и если мы не договоримся, их ждут грандиозные проверки из всех возможных инстанций. Сопоставила конверты, лежащие на столе, злобного бультерьера Бельского и тебя, овечку, отданную на заклание. Поняла, что это не честно заработанная премия, а плата за насильственный аборт. И потребовала материальную компенсацию за стресс.

Булочка довольно улыбнулась и склонила голову, типа: «Кто молодец? Я молодец!»

Конечно, молодец! Хотя эта разовая акция раскулачивания и не остановит преступников, но все же… Хоть раз их напугали. А не испугаться Булочку, когда она в гневе, нельзя. В таком состоянии она разъяренного бегемота остановит.

И в то же время, у нее самая добрая и справедливая душа. А я вот не знаю, когда смогу отплатить ей за все, что она для меня сделала. Правда, она смеется, что семь лет получала пятерки за мой счет. Но это такая ерунда…

Снова болезненно сжимается сердце. Если б она не подобрала меня и не решила бы уйти от родителей, я бы точно пропала.

Это была б последняя точка в череде моих несчастий.

Началось все с того, что моя мама, не будучи наивной и романтичной барышней, влюбилась. Козел, запудривший ей мозги, убедил ее в том, что в сорок пять – баба ягодка опять. Может, оно и так, но не в случае с моей мамой.

Родила она меня поздно. Наверно, от безысходности. Как некоторые заводят щенка или котенка. Или же для себя. Для того самого стакана воды. А я с самого рождения должна была быть ей благодарна, что появилась на свет, понятия не имея, что у меня есть отец.

Да и никакой отец бы с ней не ужился. С ее жестким характером и требовательностью. В доме должно все блестеть. Полы мыться каждый день. К столу крахмалиться салфетки. А обувь мыть каждый раз, как пришел с улицы.

И вот в ее жизни появился настоящий Принц. Правда, порядком напоминавшего принца Чаминга из Шрека. Он окружил ее вниманием и заботой, дарил милые копеечные безделушки, распевая серенады о том, что устал от меркантильности женщин, которым только и нужны его деньги. А вот Марта – она не такая. В ней есть настоящая душевность, спрятанная под жестким панцирем холодности. Но он отогреет ее заледеневшее от отсутствия любви сердце.

Даже я понимала, что Принц с деньгами вряд ли заинтересуется немолодой, небогатой женщиной с дочерью-подростком. Но мама поверила. Она, действительно, расцвела. Стала мягче и даже добрее. В доме запахло вкуснейшей сдобой и уютом.

Правда, ненадолго. Это было настоящее «бабье лето». Теплое и ласковое, сюрпризом, «нежданчиком» появляющееся среди осенней стылости. Дарящее восхитительные дни перед суровой зимой.

Потом Принц сказал, что не может пока предложить руку и сердце, потому что завис его денежный проект. И пока он не вложится и не начнет получать сверхприбыли, чтобы любимая женщина ни в чем не нуждалась, о браке говорить не будет. А кредит в банке под залог недвижимости за границей не дают. Поэтому придется подождать…

Трогательный поцелуй руки и томный взгляд, полный любви и доверия, и мама берет кредит под залог квартиры…

А дальше начался настоящий кошмар. Получив деньги, Принц растворился в утреннем тумане. Сначала мама рыдала горькими слезами, обзванивала больницы и полицию. Вариант, что он просто взял и исчез, в голову ей не приходил. И даже когда начали преследовать кредиторы, она не верила, что ее Принц оказался мошенником.

И только когда у нас отобрали квартиру, а Принц в итоге так и не появился, она осознала, что натворила. Замкнулась. Стала еще жестче. И постарела на несколько лет.

Потом мы переехали в коттеджный поселок, где мама нашла место экономки и горничной. И в этом были определенные плюсы. Хотя горничной приходилось работать и мне. Конечно, я старалась все делать, когда никто не видит. Но иногда и попадалась на глаза хозяину. И несколько раз мы с ним общались. Дядька, несмотря на богатство, был очень демократичным. Он одобрял то, что я помогаю матери, говорил, что из меня будет толк. И чтобы этот толк быстрей получился, решил устроить меня в привилегированную школу, одним из учредителей которой он являлся.

Как я выживала там, сама удивляюсь. Первое время никто не знал, что я «кухаркина дочь». Одноклассники просто ходили, принюхивались, как хищные звери, учуявшие добычу. Между собой они, конечно, тоже мерялись хвостами – кто круче. Но поиздеваться над такой странной свежатинкой было бы в кайф. А то, что я была странной, очевидно, и они чуяли во мне чужака. Меня даже встретили, как гадкого утенка на птичьем дворе. Только: «Что это за урод к нам пожаловал?» Вслух не было сказано. Об этом говорили выражения лиц, когда меня представила классная руководительница. То, что я им не ровня, выдавала моя растерянность и скромность.

Поначалу спасало то, что в школе требовалось носить форму. На мое счастье, ее тоже оплатил наш работодатель. Шестым чувством я поняла, что утром надо приходить раньше всех – не хотела, чтоб увидели, как я добираюсь с другого конца поселка на «трамвае номер 11». И уходила я позже всех, зависая в библиотеке. Мои же одноклассники приезжали и уезжали на дорогущих тачках с персональным водителем.

Но шила в мешке не утаишь. Врать я не умею, и первый же «допрос с пристрастием» открыл зеленый свет к насмешкам и издевательствам.

– Эй, новенькая, а кто твои родители? – пригвоздил меня вожак этой звериной стаи, по иронии Судьбы, родной брат того, кто стал моей первой и обжигающей любовью. Герман Бельский. Наглый избалованный мажор, ставший моим персональным инквизитором.

И что я могла сказать? Папу не знаю, мать домработница?

Не умея врать, я покраснела до корней волос и, с трудом подавив страх, выдавила:

– Мои родители достойные люди. И я пришла сюда учиться, а не выяснять у кого сколько денег. Давайте каждый будет получать здесь то, что ему нужно.

Меня трясло, как в лихорадке. Это потом я поняла, что скажи я все то же самое, только уверенным тоном, меня б не задирали. Но я не Булочка, которая осталась в прежней школе. Та быстро бы нашла такие слова, чтоб отпало желание задавать вопросы.

Мы с ней были, как одно целое. Чуть ли не инь и ян. Я скромная тихоня-отличница и не желающая ломать зубы о гранит науки, девочка – ураган, Олька. И как мне ее здесь не хватало…

Глава 6

Мы с ней иногда созванивались. Но именно иногда, потому что просто не было времени. Я разрывалась между помощью матери и учебой. И учеба была делом чести. Если я получу хоть одну тройку, это будет значить, что я не оправдала доверие благодетеля и нахожусь здесь незаслуженно.

Я Булочке не рассказывала о своих злоключениях. Ее советами все равно воспользоваться не смогу, а портить ей настроение просто не хотелось.

Потому что каждый день приносил мне унижения, и я мечтала лишь о шапке –невидимке. Чтоб ее надеть, и меня никто вокруг не замечал.

Бельский провел расследование и выяснил, где я живу, кем работает моя мама и что прописана я глухой дыре, в доме двоюродной тетки (это чтоб можно было забрать квартиру, где проживает несовершеннолетний).

И теперь все изгалялись, придумывая оскорбительные прозвища, которыми встречали мое появление.

– О, королева унитазов (помойки, сортиров, уборных, параш и прочего)! Мое почтение, – любил приветствовать Радик Костров, правая рука Бельского. Вернее, его прихвостень. В этом королевстве кривых зеркал мало было, чтоб родители имели деньги. Важна была и личность, значимость которой оценивалась по шкале наглости и дерзости.

Мне в рюкзак подсовывали морского ежа, которым я сильно поранила руку. Роняли на пол мои учебники и тетради. Отбирали рюкзак и перешвыривали его между собой, как мяч. Мне швыряли в лицо банановой кожурой и катались со смеху. Гадостей, которые мне прилетали, не счесть. Лучше бы тратили время на учебу!

К счастью, у меня бывали «каникулы». В нашем классе учился Дима Каюров, спортивная звезда. Он занимался баскетболом, и в школе появлялся нечасто – то сборы, то соревнования. И он был единственным, кто меня защищал. Не потому, что я ему нравилась, а просто потому, что так был воспитан. Вернее, не защищал – в его присутствии задевать меня боялись. Димка мог вломить любому.

Я однажды невольно подслушала, как его отец говорил классной:

– Вы ему поблажек не давайте! Будет проказить, подзатыльника или линейкой по шее. Много пропускает – это его выбор, пусть догоняет. Не жалейте. Пусть учителя трясут три шкуры с него. Я заработал сам свое состояние, и не хочу, чтоб оно досталось раздолбаю. Что нужно, пусть сдает. И не стесняйтесь, звоните мне.

За доброе отношение я Диме помогала с учебой, даже иногда делала за него рефераты и доклады. Мне не тяжело было.

К сожалению, мои преследователи знали, что я не буду жаловаться Каюрову, и, когда он уезжал, все возвращалось.

Глава 7

Но эти издевательства привели к неожиданному событию, которое принесло и неизлечимую боль, и самое большое счастье.

Однажды после школы (это был уже десятый класс) меня подкараулила свора Бельского.

– Ну что, Редиска, покатаемся? – ухмыльнулся Бельский, и по его покрасневшим глазам я поняла, что он нетрезв. С такими же глумливыми рожами стояли и его приспешники. Страх ледяными кольцами сдавил сердце. Я начала озираться по сторонам, в надежде увидеть кого-то и позвать на помощь. Но здесь не ходят к колодцу за водой или в магазин. Все на автомобилях, и сейчас, как назло никому никуда не надо было.

Вдруг вспомнила, что нельзя показывать страх, как перед людьми, так и перед животными, и тогда нападения можно избежать. Не все захотят связываться с уверенным в себе человеком. Возможно, совет и хороший, но не перед лицом тех, кто уже все решил.

Но я все же попыталась.

– Дайте пройти. Мне домой нужно, – чуть ли не стискивая челюсти, чтоб не клацали от испуга, потребовала я.

В ответ раздалось чуть ли не конское ржание.

– Домой? В собачью конуру? – Бельский схватил меня за руку. – Детка, я тебе покажу, что такое дом!

Я дернулась и заорала, что было сил, но меня просто затолкали на заднее сидение машины, а чтоб не верещала, заткнули рот какой-то тряпкой. Стиснутая с обеих сторон вспотевшими телами одноклассников, лишенная возможности двигаться и кричать, я поняла, что мне не выбраться из беды.

Никто не придет на помощь. Если изнасилуют, я даже не смогу пожаловаться матери, не говоря уже о полиции. А могут и вообще убить, чтоб не было разборок. Такие все могут, уверенные в своей безнаказанности.

То, что Бельский еще не имеет прав и сел за руль в нетрезвом состоянии меня не волновало. Наоборот, я молила Бога, чтоб он куда-нибудь врезался! Любой исход лучше того, что меня ожидало.

Но сволочь Бельский даже въехал во двор, не задев ворота. Они тут же с мягким шипением закрылись, отрезав меня от всего того, что было ценного в жизни.

– Понравилось? – хищно сощурив глаза, хохотнул Бельский. – Тачка класс.

Я отчаянно замотала головой, пытаясь избавиться от кляпа, чтоб закричать. Вдруг услышат соседи?! Здесь же есть прислуга, в конце концов! Не будут же они издеваться надо мной при свидетелях?!

Но и эта призрачная надежда растворилась, как мираж. Вышедшая встречать хозяйского сынка домработница почтительно потупила глаза и спросила:

– Герман Алексеевич, обед накрывать?

– Исчезни, – рявкнул молодой говнюк тетеньке уже в возрасте. И та, будто не весила килограммов девяносто, улетела, как Мери Поппинс даже без зонтика.

Я еще раз попыталась вырваться, начала извиваться, но получила весомый тычок в спину.

– Давай топай.

Я промычала и снова попробовав сопротивляться, но меня схватили за руки и ноги и потащили, как барана, внутрь.

– Чо, в спальню? – сквозь противный гул в ушах расслышала я.

– На …, здесь места много, диван большой. Места всем хватит, – барским тоном скомандовал Бельский. Меня, как мешок картошки, уронили на пол посреди огромного холла и вытащили кляп у меня изо рта.

– А вот теперь можешь кричать, сколько влезет. Это так заводит!

Поджав под себя ноги, я влипла в спинку дивана. Расширившимися от ужаса глазами я смотрела, не мигая, на него. Я не могла поверить, что мои одноклассники, пусть и отвратительные, могут надо мной надругаться.

– Вы этого не сделаете! – будто пытаясь заставить их изменить свои планы, охрипшим голосом выдавила я.

– А ты думаешь, мы тебя и, правда, решили покатать на машинке? – заржал Бельский, а остальные подхватили. – Так у нас для этого нормальные девочки есть!

– Я ненормальная. Отпустите! – почти беззвучно прошептала я, переводя затравленный взгляд с одного на другого в поисках хоть капельки сострадания. Но напрасно. В их глазах горела похоть и презрение.

– Влад, тащи из бара вискарь, щас покажем Золушке жизнь во дворце. А то она, небось, и не пробовала ни разу.

Томский с энтузиазмом порысил, очевидно, в столовую и тут же вернулся с пузатой бутылкой.

– Я не буду пить, – взвизгнула я.

– На трезвую хочешь? А нет! Вместе пить будем!

Несмотря на то, что Бельский был под градусом, он перестраховывался. Любая экспертиза, если я вдруг вздумаю обратиться в полицию, покажет алкоголь в крови. А значит, сама такая – напилась и решила развлечься. Мучительный спазм подкатил к горлу, так что я вынуждена была открытым ртом хватнуть воздух.

– Нет! – в отчаянии выкрикнула я и что было сил, сцепила зубы.

– А я говорю, будешь! – Бельский больно сдавил мои щеки, вынуждая открыть рот, но поплатился. Я укусила его за палец и тут же получила оглушительную оплеуху. Из разбитой губы потекла кровь.

Кто-то рванул ворот моей блузки, и сквозь звон в ушах я услышала треск рвущейся ткани. Я зажмурилась и попыталась стянуть блузку на груди, но жадные потные лапы мне не давали этого сделать. Я попрощалась с жизнью.

– Ах ты ж Бельчонок паршивый! Я тебе говорил, чтоб ты не смел домой девок водить? – раздался раздраженный голос. Я услышала, как пнули туфельку, слетевшую с моей ноги.

Очевидно, появился кто-то, кто имел право называть моего палача так уничижительно.

– Грин?! Ты ж в Питере должен быть? – в голосе Бельского откровенно звучали ноты изумления и страха. Затем он, видимо, вспомнил, что негоже главарю терять лицо, и попытался удержать свой авторитет, который только что уронили.

– А вообще, ты мне не отец, чтоб указывать. Это и мой дом! – от волнения его голос сорвался на фальцет, и вышло совсем неубедительно.

– А вы убирайтесь! Еще раз увижу, ноги выдерну! – рявкнул он прихвостням Бельского и осекся. – Стоять! Это что?

– Только попробуй сказать, что не сама, – раздалось шипение у меня над ухом. Однако Грин, о котором я уже слышала, дураком не был. Он подошел ко мне и взяв пальцами за подбородок, покрутил мою голову.

– Посмотри на меня! – приказал он.

Я со страхом разлепила веки, не зная, чего ожидать. Очевидно, мой сумасшедший взгляд, порванная блузка и разбитая губа без слов говорили о том, что здесь произошло. Грин выдохнул.

– Ах вы ж сучата! – опасно понизил голос он. – Ну я вас научу Родину любить!

Мои преследователи хотели сбежать, но Грин остановил их грозным окриком.

– Стоять, я сказал. Хуже будет.

Костров попятился и визгливо выкрикнул:

– Только тронь! Мой папа тебя засудит!

Грин недобро усмехнулся.

– Да что ты говоришь! А давай попробуем. Вы, четверо бухих подонков, напали на меня в моем доме. И в рамках самообороны я вообще могу вам мозги вышибить! А теперь на перевоспитание. Построились!

Сейчас мои преследователи выполняли приказ намного бодрей, чем на физкультуре. Они похожи были на мокрых растерянных куриц. Такие, как они, шакалы смелы только со слабыми, когда уверены в безнаказанности. А перед лицом силы они сразу пасуют и ищут ближайшие кусты, чтоб спрятаться.

Но здесь прятаться было некуда. Они стояли посреди холла и злобно зыркали исподлобья. Противостояние один против четверых было не в их пользу. Грина знали все. И даже я, толком не общавшаяся с одноклассницами, имела представление о нем. Он профессионально занимается мотогонками и не гнушается стритрейсингом. За драки имел неоднократные приводы в полицию, и ему даже грозил реальный срок за нанесение тяжких телесных повреждений, как говорили.

Несмотря на то, что я все еще пребывала в шоке, мои глаза просто залипли на нем. Сразу пришло в голову сравнение с рыцарем. Тот же кодекс чести, отчаянное бесстрашие и справедливость. И довершала сходство его внешность. Взлохмаченные под шлемом темные волосы, непокорными прядями падающие на лоб, тяжелый пронзительный взгляд, нос с легкой горбинкой, твердо очерченные губы и волевой подбородок. Косуха в заклепках заменяла доспехи, а мотоцикл – живого коня. Вместо меча и копья он с успехом использовал кулаки.

Грин небрежно бросил шлем в угол дивана и уселся сам, откинувшись на спинку. Злость его прошла, и теперь с холодным презрением он разглядывал стоящих перед ним паскудников.

– Смотрю, давно в чужих руках не обс..рались? Кому в голову пришло поиздеваться над девчонкой?

Бельский тут же пискнул:

– Все вместе решили!

– Врешь, Бельчонок! – пригвоздил взглядом Грин. – Повторяю вопрос. Иначе переломаю ребра всем.

Он вопросительно вздернул бровь, показывая, что уже испытывает нетерпение.

– Герыч предложил, – тут же нашелся Павлик Морозов, сдавший инициатора с потрохами.

Грин легко поднялся и с размаху влепил такую затрещину брату, что тот не удержался на ногах и отлетел чуть ли не к двери. Из разбитого носа потекла кровь.

– Отец тебя уроет, – размазывая кровавые сопли, отгавкнулся он, из последних сил пытаясь сохранить лицо.

– Из какого ж копытца вы водицы налакались, что стали такими козлами? – будто разговаривая сам с собой, сокрушался Грин.

– Да мы б ничо ей не сделали, – попробовал спасти свою задницу Томский.

– Ага-ага! Я видел!

Тут он словно вспомнил про меня и обернулся.

– Ты как?

Я не смогла сразу ответить. Мне казалось, что зубы, которые я стискивала, все еще сведены спазмом. Получилось только кивнуть.

– А вообще кто ты?

– А-а-алевтина, – икая от страха, выдавила я.

Грин поморщился.

– Длинно.

– Аля.

Лицо парня смягчилось.

– Не бойся. Теперь тебя и пальцем не тронет. Я их поучу жизни, и они будут десятой дорогой тебя обходить. Пойдем, умоешься и подумаем, во что тебя одеть.

От страха, который так и не разжал свою стальную хватку, и перенесенного стресса ноги мои казались ватными. Осторожно я слезла с дивана, придерживая блузку, чтоб не разъезжалась, и посеменила за Грином.

Он открыл дверь ванной.

– Вот, умойся. И не трясись так. Сейчас принесу что-нибудь. Все нормально? – напоследок спросил он, видя мои все еще ошалелые глаза.

Я только кивнула и, захлопнув дверь, тут же закрыла ее на защелку. Мне не верилось, что все закончилось и опасности больше нет. Я боялась, что Грин забудет про меня и подонков – одноклассников, и они могут завершить начатое, еще более озлобленные. Но я не выйду отсюда, пока не приедут родители Бельского, даже если придется сидеть здесь неделю. Или Грин не вспомнит обо мне.

Но Грин, к счастью, не забыл. Пока я все еще стояла в ступоре, он уже сходил к себе.

– Эй, Аля, я принес тебе рубашку. Конечно, ты в ней утонешь, но завяжешь на узел на талии, рукава подвернешь, и будет такой небрежный кэжуал.

Он дернул ручку, но поняв, что я закрылась, постучал.

– Открывай, Пятачок, Медведь пришел!

Несмотря на натянутые до предела нервы, я хрюкнула от смеха. Щелкнув задвижкой, я протянула руку.

– Спасибо. А вы всегда даете прозвища из мира животных?

– Естессно! Мечтаю дотянуть людей до левела животных, – усмехнулся он.

– А разве люди не выше уровнем? – я сама не заметила, как внутри стала расслабляться сжатая до предела пружина.

– Ты видела, чтоб настоящие козлы, которые с рогами, собрались насиловать одну козочку? Прости, не хотел напоминать, – тут же извинился, увидев панику, заплескавшуюся в моих глазах. – Иди, умывайся – одевайся, а то смотреть страшно.

– А вы подождете меня? – понимая, что наглею, я все ж не удержалась. Я готова была вцепиться в его рукав, только бы не оставаться одной в этом доме.

– Подожду. Пусть козлята понервничают.

В том, что они нервничают, я не сомневалась. Я наплескала в лицо воды, осторожно вытерла кровь. Губа распухла и болела. Намочила платочек, который, к счастью, нашелся в кармане юбки, и приложила к ранке.

Все хорошо. Грин меня не бросит здесь.

Я надела рубашку «стилиста», воспользовавшись его советом. И даже получилось вполне себе ничего такое смешение стилей. Темно-синяя строгая юбка и свободная рубаха в красно-синюю клетку.

Осторожно высунулась из ванной. К моей радости, Грин стоял рядом с дверью, опираясь на стену и скрестив руки.

– Я все.

Окинув меня критичным взглядом с головы до ног, Грин остался доволен.

– Пойдем на шоу. Для тебя место в первом ряду.

Я не знала, что он задумал, но мне было не по себе. Я просто боялась. Если они меня преследовали просто так, то что будет, когда я стала свидетелем их унижения? А ничего! Вдруг пришло решение. На деньги, которые мне иногда перепадают, я куплю шокер. И пусть только попробуют напасть!

С настроем боевого хомячка я последовала за Грином. Правда, в холле я забилась в угол дивана, стараясь сделаться как можно незаметней.

– Бельчонок, очухался? Метнулся в гараж бодрым кабанчиком и притащил упаковку клея «Момент», – скомандовал Грин и плюхнулся на диван рядом со мной.

Переминавшиеся с ноги на ногу сообщники Бельчонка опасливо покосились на Грина, но возникать не стали.

– Так, а еще, пожалуй, понадобится зеленка, – задумчиво произнес Грин, а потом ткнул пальцем в Томского. – Эй, ты, блёклый, скачи к машине. Там в аптечке возьмешь зеленку. И не вздумай рвануть на свободу, ноги выдерну!

Через пару минут все необходимое для не озвученного пока наказания было принесено.

– Итак, щенята, вы знаете, какие в давние времена применяли карательные меры к преступникам?

– Казнили.

– Руки отрубали.

Нестройным хором, как проштрафившиеся школьники, отвечали недавние хозяева положения.

– Впечатляет? – Грин угрожающе наклонился вперед. – А еще их клеймили. Выжигали каленым железом на теле клеймо в зависимости от преступления. А на Руси ворам выжигали слово «ВОР». Вот мы с вами сейчас и возродим эту традицию. В лайтовом варианте. Здесь главное – позор. Разбиваемся на пары. Берем зеленку и аппликатором наносим на лоб партнеру жирно-жирно слово «ЛОХ» или «УРОД», кому что больше нравится.

Стоявшие столбом одноклассники попятились назад, но Грин быстро пресек поползновения.

– Или хотите, чтоб я сам ваши рожи раскрасил? А, есть еще официальный вариант. Эта малявка пишет заявление на вас всех. На камерах видно, как вы ее тащили, разбитая губа, вон следы на руках. Я найму дорогого адвоката, и никакие связи ваших предков не спасут от огласки. Сдается мне, у кого-то папа в депутаты баллотируется, чиновники у нас в компании имеются.

– А чего ты за нее впрягаешься? – до последнего пытающийся поспорить с братом, Бельчонок никак не мог успокоиться.

– Ты дебил?! При чем тут она? Я просто хочу, чтоб в твою конченую башку хоть что-то впечаталось! Следующий раз, прежде чем издеваться над беззащитным, может, подумаете! И не жалеем краски. Как для себя стараемся! В два слоя.

Раздавленные, униженные, сгорая от стыда, они нехотя принялись за работу, понимая, что подчиниться – это отделаться еще «малой кровью». Грин поднялся, проверить качество работы. Критично оглядел каждый разрисованный лоб и удовлетворенно хмыкнул.

– А теперь закрепляем результат! – Он сунул в руки каждому по тюбику клея.– Обводим по контуру. Высохнет, делаем еще раз.

Потные, покрасневшие художники с вытаращенными глазами старательно выводили засыхающие на лету и образующие твердую корку буквы.

– Для тупых подсказываю. Чтоб не пришлось объяснять родственникам, откуда на лбу такая хохлома, можете сказать – проспорили.

Я не верила своих глазам, ушам и прочим органам чувств. Даже представить страшно, что могло произойти, не появись мой спаситель. И еще больше не верилось, что мои наглые, отвязные обидчики сейчас блеют барашками и, униженно сопя, создают «красоту» на лбах друг у друга.

И еще не отпускала мысль – что будет потом, когда Грина не будет рядом. А тот, словно считав сканером мои страхи, вернулся на диван, наблюдая «из зрительного зала» за ходом работы.

– Жирненьким слоем! Не жалеем! Стараемся! – подбадривал он тружеников, напоминая настоящего прораба. А потом обернулся ко мне. – Ты не дрейфь, больше они тебя не тронут. Буду каждую неделю заезжать в школу, проверять.

Грин это сказал на полном серьезе. А я только и смогла, что похлопать глазами, так как не могла сообразить, что сказать.

– Не благодари, малявка, это я в целях воспитания своего козленка буду делать.

Покрасочно-ракрасочные работы подошли к концу, и я заметила, что на лицах моих преследователей даже появилось некоторое удовлетворение. Это заметил и Грин.

– Вот, труд облагораживает человека. Хоть что-то своими руками полезное сделали. А теперь слушаем и боимся. Повторяю для тех, кто в танке. Не приведи Боже, вы к этой девчонке подойдете! Или даже издалека что-нибудь тявкнете. Она врать не умеет, по глазам пойму, что обидел кто-то. А теперь вприпрыжку поскакали отсюда. И в этот дом больше ни ногой. Понятно, Бельчонок? На полгода точно. Это твой исправительный срок. Пойму, что становишься человеком, разрешу гостей водить. А сейчас марш к себе букварь читать.

«Козлят», обрадованных, что остались целы, как ветром сдуло. А Грин посмотрел на меня, что-то прикидывая.

– Поехали что ли тебе новую рубашку купим. Надо хоть как-то компенсировать моральный и материальный ущерб.

– Не-нет! – я замотала головой. – У меня есть новая рубашка.

– Целая одна новая рубашка?! – изумленно переспросил Грин. – Дитя, ты вообще откуда? В нашем поселке они никого из девчонок не посмели бы затащить в машину, не говоря уже об остальном.

– Я учусь вместе …с ними, – при мысли об одноклассниках меня передернуло. – Мама работает экономкой у Короткова Павла Семеновича. Я ей помогаю. И он устроил меня в эту школу. Я сама виновата. Ведь понимала, что меня не примут в коллектив. Но до обычной школы очень далеко добираться, это раз. А два, здесь великолепная образовательная база. Такая, что другим школам и не снилось. И престижно ее закончить. А для меня образование – это единственная возможность стать независимой. Вот.

Я выпалила это одним духом и испугалась. Вспомнила, что не надо вываливать на собеседника все, что болит, когда он просто спросил: «Как дела?!»

– Извини, – смущенно пробормотала я и, как обычно, покраснела. Стыдно, что я так и не научилась вести себя достойно. Вот сейчас на лице его отразится недоумение, означающее: «А это мне зачем-то?

Глава 8

Вот в этом я вся. Вижу ж, как умеют себя подавать девчонки! Хотя опять же, им есть что подавать! Шмотки брендовые, географию учат не по учебнику, а по путешествиям, да и времени на саморазвитие у них предостаточно. Им не нужно убирать чужой дом, чтоб прокормиться и получить какие-то карманные деньги. Я тяжело вздохнула и тоскливо посмотрела на Грина. Мне впервые в жизни понравился парень, а я веду себя, как степной пугливый тушканчик. Хотя понравился – это не то слово. Он сразу же приобрел в моих глазах статус «Божество», поэтому спасибо, что еще вообще в его присутствии разговариваю.

– Смешная ты, малявка! Такая маленькая, а уже зарабатываешь денежку, думаешь об учебе, целеустремленная. И тут же отказываешься от рубашки. В общем-то, я хотел тебе немного одежку купить, чтоб не было, как у Тома Сойера.

– Два костюма. И один из них назывался – «тот другой»? – восторженно я прервала небожителя.

– Ты помнишь, да? – удивился Грин. – Это моя любимая книга. Ты ж не проболтаешься?

Он сделал страшное лицо и расхохотался.

– Честное слово, не проболтаюсь, я прижала к груди сжатый кулак, словно давая клятву.

– Правда, давай я тебе что-нибудь куплю?! А то мне реально неловко за Бельчонка. Поздний ребенок, болезненный, вот и вырос уродец.

– Ты же не при чем. Даже сын за отца не отвечает, а уж брат за брата, тем более. И я уже сказала, не надо мне ничего покупать.

– Реально, ты такая рассудительная, прям как взрослая. Хотя многие взрослые так ума и не набираются.

– Тот, кто умен, умен и молодой. А глупый глуп, хоть и совсем седой! – опять не удержалась я и «поумничала», и тут же сообразила, что с каждой фразой я все больше отталкиваю Грина. Парни не любят умных девушек. А я еще даже и не девушка, а так… заготовка только. Но мне жутко хотелось понравиться ему. Хоть капелюшечку. Самую малюсенькую. Я знала, что у него не просто армия поклонниц. О нем шепчутся, как о звезде.

– Не понимаю. Подарки – это то, от чего тают женские сердца. Это нормально. Девчонки наоборот выпрашивают цацки и шмотки, считают, если парень на девушку много потратит, то ему жалко будет с ней расставаться.

– Ну некоторые, я слышала, назад забирают, – хихикнула я.

– Дитя неискушенное, ты-то откуда знаешь? – Грин лукаво прищурил один глаз и наклонил голову, желая придать вопросу порцию шутливости.

Я, конечно, по сравнению с ним, действительно, школота, мелочь пузатая, но почему-то от его «дитя» и «малявка», у меня под ложечкой образовывалась восхитительная пустота. Как будто я летела вниз на качелях.

– Интернет рассказал, – уклончиво ответила я, не вдаваясь в подробности своей личной жизни. На самом деле всю информацию о межполовых отношениях я получала от Булочки. – А ты меня довезешь до дома? Я быстренько переоденусь и вынесу твою рубашку.

Неожиданно для самой себя я обнаглела. Но была и еще одна причина. Иррациональная. Хотя я была уверена, что трое моих обидчиков сидят у себя дома и пытаются соскрести «момент» со лбов. Но мне было реально страшно.

Или же хотелось, чтобы хоть на какой-то миг я могла бы побыть настоящей девочкой?! Которая могла бы сказать: «Ой, боюсь, боюсь!» и похлопать глазками, чтобы ее защитили от непонятной страшилки.

Но я не такая девочка. Я знаю, что защищать меня некому. Вот сейчас Грин конкретно сказал, что защищает не меня, а просто воздает по заслугам козликам, чтоб они не стали настоящими козлами. А до меня вообще никому нет дела. Я даже не представляю, что я делала бы, случись беда. Маме я бы точно не рассказала, потому что она меня бы и обвинила. Все. Разве только Булочка?! Но она могла бы только посочувствовать. Чем может помочь такая же, как я, ненужная дочь?

Ее родители гордятся тем, что они многодетные. Но только Булочка родная, а остальные трое – приемные, за которых они получают зарплату. Помимо этого, они выбивают все возможные льготы и пособия и на людях напяливают счастливые лица. А на самом деле дети для них просто средство выжить. И при этом не работать. Как же – как же! К восьми утра вставать – это очень тяжело. А ехать на работу? Вообще стресс. Не говоря уже о том, чтобы работу работать!

Так что жаловаться и искать защиты мне не у кого…И Грину я не имею права навязываться.

– Прости, я под влиянием эмоций. Ты меня и так спас, а я еще в капризки играю. Честно, я не хотела. Оно само.

Под влиянием еще не улегшихся эмоций мой голос дрогнул, и я чуть не всхлипнула. Я же не наглая?!

– Ты, правда, смешная. Я б тебя отвез домой даже без просьбы. Это нормально! Так и должно быть. За что ты извиняешься? – Грин был искренне удивлен.

– Я не привыкла, что кто-то обо мне заботится, – поджав губы, чтобы не выдали мои печальки, тихо сказала я.

– Знаешь, меня так давно никто не удивлял, – Грин покачал головой. – Ты же с мамой живешь? Она разве о тебе не заботится?

– Я стараюсь как можно меньше создавать ей проблем. Она даже на собрания в школу не ходит. Я учусь на отлично и никаких нареканий не имею.

– Но я так понимаю, ты не говоришь ей, что и в школе тебя обижают?

Я отрицательно покачала головой.

– А как ты объяснишь, что что на тебе рубаха мужская, а твоя собственная порвана?

– Мы живем в домике для прислуги, а она в это время в хозяйском доме должна быть. Я надеюсь, что не заметит.

– Ну ты даешь…, – Грин, очевидно, сам не знал, что хотел этим сказать. – Поехали, раз так.

С этого дня началась наша необычная дружба. Он словно взял надо мной шефство. Как и обещал, приезжал каждую неделю к школе, ловил меня после уроков и устраивал допрос с пристрастием. Пристально глядя мне в глаза требовал отчета – не обижает ли кто меня?

Я честно отвечала – нет. И, действительно, мальчишки обходили меня десятой дорогой, и я общалась только с Димкой – по привычке помогала ему с учебой. Но девчонки, во главе с Элечкой, продолжали меня задевать. Но хоть не физически. Они, очевидно, не понимали, почему я перестала для мальчишек быть козлом отпущения. И остерегались делать пакости. Зато тренировали свои язычки, находя способы, чтоб меня унизить.

Но их подкалывания мне были, как слону дробь. У меня был Грин. Загадочный, непредсказуемый, сильный и добрый.

Он вез меня в какое-нибудь интересное место. Или кафе, или парк аттракционов, или, собрав небольшую корзинку, на пикник к озеру.

Это были самые восхитительные моменты в моей жизни. Поначалу я отказывалась, не хотела, чтоб он тратил на меня время и деньги, пусть и небольшие. Но он лишь смеялся и говорил, что пытается сделать счастливой хоть одну маленькую девочку.

Глава 10

Могло ли это быть правдой? Я убедила себя, что могло. Иначе я бы просто сгорела со стыда, понимая, что мои нецеломудренные мысли тут же отпечатаются на лбу. Иногда мне казалось, что я для Грина нечто большее, чем просто подопечная, невезучая девчонка, которую он взял под опеку. Это были моменты, когда я ловила на себе его темный, непроницаемый взгляд, от которого замирало все внутри, потом будто обдавало жаром, и я забывала, о чем говорила или что говорил Грин.

Я боялась взглянуть на его губы, потому что ловила себя на совершенно запретном желании. Мне хотелось, чтобы Грин меня поцеловал. Ведь первый поцелуй – это то, что остается на всю жизнь и никогда не забывается. Во всяком случае, так пишут в книгах и женских журналах. И, боясь даже себе самой признаться, я мечтала, чтобы Грин стал моим первым мужчиной. И пусть у нас потом ничего не будет, все равно, это было бы самое главное событие в моей жизни.

И я не знаю, смогла бы я устоять, если бы Грин хоть заикнулся о том, что хотел бы большего от меня, чем дружеские разговоры и невинные развлечения. И в то же время, я понимала, если у нас случится близость, я тут же потеряю свой особый статус и стану «одной из». Но, к счастью, Грин строго придерживался избранной линии поведения.

И нам было невероятно хорошо. Я хоть и малолетка в его глазах, но довольно начитанная, поэтому мы могли обсуждать книги, фильмы, которые смотрели. Мне очень льстило, что он не посмеивался, если я чего-то не понимала в силу возраста, а терпеливо объяснял.

Рассказывал о своем мотоцикле, о соперниках, о гонках, и здесь я могла с полным правом закатывать глаза и причитать «боюсь, боюсь!»

И я, действительно, умирала со страха каждый раз, когда у него были соревнования.

– Гриш, зачем тебе гонки? Это же безумно опасно! – причитала я каждый раз.

– Пока они у меня есть, я независим. И морально, и материально. Пока я гоняю, отец никак не может меня прижать. А если брошу, придется заняться бизнесом. И тут засада. Чем бы я ни занялся, отец найдет способ меня разорить и заставить заниматься семейным бизнесом. Отчитываться, ходить по струночке. А так я бунтарь. Бастрад.

Это откровение стало для меня настоящим шоком.

– Почему бастард? – хлопая глазами от удивления, тихо спросила я.

– Потому что папа с мамой не были женаты, когда я зародился. Это девяностые годы, отец зубами выгрызал возможность разбогатеть. Понятное дело, не до свадьбы. Сначала откладывали, потому что было некогда – они думали о том, как выжить в мясорубке, которую представлял тогда бизнес. Потом привыкли, и так хорошо было. А когда отец прочно стал на ноги, появились деньги, у него сорвало крышу.

Бедный студент, приехавший из Мухосранска, долгие годы живший впроголодь, получил неограниченные возможности. Дорогие курорты, машины, горячие, согласные на все девочки.

Сначала таился, оправдывал задержки и отсутствие на выходных работой.

А мама его любила и верила. Он для нее был светом в окошке. Единственный. Пока однажды не нашлись доброжелатели и не прислали компромат. Я был еще совсем зеленым, но уже в состоянии понимать, что отец повел себя, как распущенная скотина.

Мама не стала устраивать скандалы, бить посуду, выяснять отношения. Она собрала самое необходимое и, захватив меня, уехала в родной город.

Отец не поехал следом, не стал нас искать, полагая, что только полная дурочка может отказаться от обеспеченной жизни. Ждал, пока сама вернется. Но мама не вернулась. Она устроилась на работу, и мы научились жить без него. Вернее, мама. Я-то не сильно был избалован отцовским вниманием. Его постоянно не было дома, и даже когда был, не выпускал телефон из рук. То ему звонили, то он звонил, орал, матерился, и мне пришлось смириться с тем, что у папы на меня нет времени.

После переезда мне несладко пришлось. Городской пацан, который любит книжки читать, был идеальным кандидатом в козлы отпущения. Чморить пытались за все. И за городское «гэ», в отличие от местного «хэ», и за воспитанность, и за то, что не понимал дурацких игр.

Сначала я просто защищался, но был бит нещадно, до крови. Потом пошел на бокс, и стали биты все обидчики. А еще мне сосед подарил старенький мопед, и я стал ждать совершеннолетия, чтоб купить мотоцикл.

Грин грустно улыбнулся, и мне стало ужасно жалко его. Детство почти такое же, как у меня. И снова я нашла повод, чтоб не раскатывать на него губы. Он помнит обиды, которые ему причиняли, и из сочувствия помогает мне.

Я словно кожей ощущала все его горести. Сейчас мне так захотелось его обнять, что я с трудом удержалась. Но слезы в глазах удержать не удалось.

– Эй, малявка, ты чего?! Все, что нас не убивает, делает сильней.

– Я бы хотела тогда быть с тобой и поддержать, – вырвалось у меня. – Я-то хоть с Булочкой была, и трудности не казались трудностями. Это без нее мне тяжко стало.

– Поддерживатель ты мой! Чудо-чудное!

Хотелось возразить, что я не малявка, не чудо-чудное, а уже девушка, но это было наше негласное табу. И я вернула разговор в прежнее русло.

– А потом родители помирились? – с надеждой спросила я.

– А потом умерла мама, и отцу пришлось забрать меня к себе. Он пробовал наладить отношения, но тринадцатилетнему пацану трудно смириться с тем, что родной отец променял семью на дешевых девок. Правда, он откупался дорогими вещами, и мой первый мотоцикл я получил еще до того, как стукнуло восемнадцать лет.

Грин говорил об этом с ироничной улыбкой, но в глазах его читалась глубоко спрятанная обида. Я не вытаскивала из него клещами почти забытое прошлое, он сам, будто на исповеди, делился тем, о чем никому не рассказывал. Я понимала, что за внешней непробиваемостью таится ранимая душа. И моя собственная душа резонировала с его. И неважно, что он мог считать меня всего лишь жилеткой, преданной, умеющей хранить тайны. Но даже в таком качестве я счастлива быть с ним.

Хотя скорей всего мне просто нужно было убеждать себя, что я для него лишь жилетка и объект для благотворительности. Я боялась мечтать. Но нет-нет, да и позволяла, потому что понимала – он ведь интересовался моими делами. А когда я выиграла грант и еще в середине одиннадцатого класса была зачислена в МГУ, он радовался, как ребенок. Или нет. Как старший брат.

– Алька, ты чудо из чудес! Мы должны это отметить! Загадывай, что хочешь. Сегодня я твой персональный джин! – засмеялся он.

«Поцелуй меня!» – мысленно попросила я. Лучшего подарка мне не нужно. Наверно, я слишком громко подумала об этом или непроизвольно облизнула губы, но, кажется, Грин услышал меня. Он снова подарил мне свой «фирменный» темный взгляд, от которого все обрывается внутри и бросает в жар.

– Так, мелкая, договариваемся, желание материальное! Ибо я не тот джин, который достает перышко Финиста Ясна Сокола или Аленький цветочек. Мне, в отличие от большинства парней, легче раскрыть кошелек, чем пообещать Луну с неба.

– Я не эгоистка, требовать Луну. Она одна на всех, – облегченно отшутилась я.

– Давай тогда я куплю тебе настоящее платье, как фея-крестная Золушке для бала. И наденешь его еще и на выпускной – он ведь не за горами.

– Я не пойду на выпускной, – я испуганно затрясла головой. – Не-не-не! Лучше в бассейн с крокодилами.

– Понятно, лучше! Они будут знать, что я порву их всех, еще только клювом щелкнут на тебя. А всем мажористым деткам за косой взгляд не навтыкаешь.

Он шутливо развел руками, а потом потащил меня к машине.

– И не упирайся, как бычок. Подарки к знаменательным датам – это просто знак внимания. А ты была все это время хорошей девочкой и заслужила красивое платьице. Я ж могу себе позволить?!

– Это неправильно. Подарки обязывают! – я уперлась тем самым бычком, которого Грин только что упомянул.

– Неправильно, это когда имеешь возможность сделать кому-то приятное и не делаешь. К тому же ты терпишь мое занудство, работаешь психотерапевтом. А это должно оплачиваться. И очень хорошо! Так что я тебе сильно должен уже.

– То есть, ты хочешь сказать, что я тебе не обуза? Я думала, ты, как тимуровец, решил заботиться обо мне только потому, что старая старушка не подвернулась под руку…

Грин засмеялся и, притянув меня к себе, по-дружески поцеловал в макушку.

Я сдалась. Ведь во взрослый ресторан нужно было идти в приличном платье, а не в убитых джинсах.

Глава 11

А мои восемнадцать лет отметили совсем по-другому. Поскольку мой день рождения никогда торжеством не считался, то я думала, что будет все, как обычно. Мама подарит немного денег и торт, который придется потом есть неделю. Помочь-то некому…

Мы никогда не устраивали праздник в этот день. Мама разрешала пригласить только Булочку. И наверно, с тех пор мы не любим сладкое, потому что оно слишком отдает горечью ненужности…

В общем, день рождения – это не тот праздник, который приносит радость.

Так я думала. Но Грин имеет свойство делать необычные вещи.

– Скажи маме, что хочешь заночевать у Булочки, – заговорщическим тоном предложил он авантюру.

– Но я не могу заночевать у нее! Мама в курсе, что там настоящий теремок. Сказку знаешь такую? – сердце мое от волнения буквально затарахтело, как старенький жигуленок.

– Сказку эту знаю. Но мы делаем свою сказку, и мне нужно, чтоб мама тебя отпустила. Хотя ты ж сегодня совершеннолетняя!

Сейчас в глазах Грина не было ни единой смешинки. В них плескалась то выражение, от которого я чувствовала себя шоколадкой на солнце. В такие мгновения сразу забывалось, что мы друзья, что я для него смешная маленькая Чебурашка, которую он опекает. Как иногда он смеется – зарабатывает плюсики в карму.

– У тебя есть план? – пытаясь говорить так, будто не было Купидона, который давным-давно забыл свою стрелу в моей пятой точке. Но я не умею скрывать эмоции, и от волнения вопрос прозвучал хрипло, так, что мне пришлось кашлянуть, чтоб скрыть неловкость.

– У меня куча планов. И многие из них связаны с тобой. Так что вперед. Я тебя жду.

– Ты меня толкаешь на преступление, – отшутилась я, не без оснований переживая, чтоб сердце не выпрыгнуло. Ведь я не умею врать…

Вранье унижает и того, кто врет, и кому врут. Но сейчас по-другому было нельзя. Скажи я ей, что меня зовет куда-то с ночевкой парень, она закатила б истерику. До сих пор она жила в счастливом неведении, как у меня дела, с кем я дружу, что меня волнует. Главное, чтоб я ей помогала и не лезла с разговорами, когда она смотрела вечером очередного «Клона» или «Обручальное кольцо».

И еще я нашла оправдание своему поступку. Ведь ее не заботит, что в универ мне приходится добираться чуть ли не на собаках! Я же не стала просить комнату в общежитии, хотя мне б не отказали. Я иногородняя и подающая надежды. Я понимала, что ей нужно помогать. Поэтому засунув свой стыд куда подальше, я будто вскользь сообщила, что семья Булочки уехала в пансионат, и мне нужно помочь ей с ремонтом в комнате.

Получив одобрение, я засунула в рюкзачок пижаму, умывалки и, пока мама не передумала, рванула на улицу.

Плюхнувшись на сиденье рядом с Грином, я перевела дух.

– Ну что, ты теперь плохая девочка? – от откровенной интонации, скрывавшейся за шуткой, у меня, кажется, запылали кончики ушей.

– Я хорошая девочка, – буркнула, пытаясь скрыть смущение.

– Не сомневаюсь. Не просто хорошая. Ты лучшая девочка из всех, кого я знаю. И даже из тех, кого, не знаю, – опять его слова опалили меня жаром. Я догадывалась, что сегодня у нас будет что-то особенное, но боялась ошибиться. Ведь до сих пор рука Грина даже невзначай не касалась меня в тех местах, которые напрашивались на ласку.

Грин привез меня в загородный отель, расположенный рядом с невероятно красивым озером.

– Сейчас заселимся и пойдем осматривать окрестности.

– Как заселимся? – от испуга у меня сел голос.

– Просто. Я номер забронировал. Справимся с формальностями, возьмем ключ, – Грин с привычной иронией посмотрел на меня, явно забавляясь моей растерянностью. – Что тебя смущает?

– У нас один номер?

– Так. Приехали. Алька, ну-ка посмотри на меня! – Грин приподнял пальцами мой подбородок, вынуждая поднять на него глаза. – Ты что, мне не доверяешь? Ничего не произойдет такого, что тебе не понравилось бы.

Глядя в его магнетические глаза, как всегда, я почувствовала легкое головокружение, как от шампанского.

– Ты гипнозу не учился? – попыталась я отшутиться, чтоб не повиснуть у него радостной мартышкой на шее и не завизжать: «Грин, я люблю тебя!»

– Не спрыгивай с темы! – серьезно потребовал он.

– Доверяю, – я высвободилась из захвата пальцев и уткнулась в его крепкую грудь. – Но мы же не женаты, кто нас поселит в один номер?

Грин расхохотался.

– И кому это интересно исполнилось восемнадцать? Это же не гостиница советских времен!

– Ну откуда мне знать? Я же никогда не была в гостинице. Ты сам сказал, что я уже взрослая, значит, хватит надо мной подтрунивать! – надулась я лишь для того, чтоб мой любимый перестал обращаться со мной, как с малолеткой.

Хотя одно другому не мешало…Только что Грин подтрунивал надо мной, и тут же заключил меня в совсем нецеломудренные объятия. Вот так. Просто. Без предупреждения.

– Ну что, замечательная девушка Аля, официально поздравляю тебя с Днем рождения! И с этого дня все будет по-другому. И сейчас я снова твой персональный джин, исполняющий желания, – прошептал он, целуя мои волосы, вытаскивая губами пряди из «хвостика». – Чего ты хочешь?

– А сколько можно хотеть? – от счастья превращаясь в воздушную сладкую зефирку, задала встречный вопрос.

– Столько, сколько поместится до вечера воскресенья. Я ж не могу допустить, чтоб моя любимая девушка прогуляла занятия!

Услышав «любимая девушка», я бы точно стекла на землю, если бы надежные руки Грина не держали меня. То, о чем я даже мечтать боялась, произошло совершенно буднично, как между покупкой зимней резины и пополнением счета на телефоне. Хотя миллиона алых роз ожидать от него было глупо.

Несколько мгновений я осмысливала услышанное, не решаясь переспросить. А то мало ли, что может послышаться, когда уши закладывает от зашкаливающих эмоций.