Обычные люди бесплатное чтение

Равнодушие – вот настоящее зло. Его сложно распознать, сложно вычислить. Оно проникает в нашу жизнь незаметно и постепенно отравляет всё вокруг. Равнодушие убивает мечты, лишает сил, делает невозможным то, что раньше казалось реальным.

Но откуда оно берется? Оно ведь не рождается где-то там на чужих планетах, не появляется на свет с первым ударом сердца, не прячется в чулане, под кроватью или в тёмном шкафу.

Именно равнодушие ложится в основу страшных историй, которые люди рассказывали с незапамятных времен. Эти истории звучали у костров, их таинственным шепотом пересказывали на ночных улицах, в глубине темных лесов. Они передавались из уст в уста, обрастали новыми деталями и перерождались в новых поколениях. И неважно, кто их рассказывал: многоопытные старцы или же дети, чьё воображение не знало границ, – эти истории всегда оставались способом преподать важные уроки, показать грани человеческой природы и напомнить, что не всё в этом мире подчиняется законам логики и разума.

Так почему же этот страшный зверь – равнодушие – всё ещё живет среди нас?

Эта история произошла десять лет назад. Тогда я работала судебным репортёром в газете. Часто моё утро начиналось с того, что пресс-службы разных ведомств присылали мне на отбор оперативные материалы. Я рассматривала фотографии с мест преступлений и ДТП и отбирала те, на которых можно было закрыть лица трупам или замылить кровь. Но редактировать снимки, скрывая шокирующие подробности, не так страшно – к этому можно привыкнуть. А вот к чему действительно нельзя привыкнуть – это слёзы и ужас в глазах свидетелей в суде. Но есть кое-что пострашнее, что забыть невозможно, что въедается в память и преследует во снах, невольно предстает перед мысленным взором – глаза, в которых нет ни слёз, ни ужаса, нет как будто бы ничего.

После заседаний по делам об убийствах, на которых я из первых уст слышала о произошедшем, меня охватывало мерзкое липкое чувство. И в горле комом застревал вопрос: «А могло ли всё случиться иначе?»

С тех пор мне кажется, что страшнее реальности нет ничего. Самые ужасные истории начинаются не с Чужих или огромных мутантов, как показывают в кино, не с вирусов, не с искусственного интеллекта и даже не с зомби – а с обычных людей. Они живут в обычных квартирах, ходят на обычную работу, смотрят телевизор, у них есть айфоны и скидочная карта в магазин. У них обычные глаза… Выходит, что у настоящих чудовищ самые обычные глаза?

Вот, что тогда случилось.

Глава 1. Дверь

– Мама, ты куда?

Аня услышала, как захлопнулась дверь. Замок в старой деревянной двери защелкивался сам собой. Мама уходила тысячу раз. Но именно в этот раз после того, как дверь захлопнулась, Аня испугалась. Звук показался ей знамением опасности.

«Странно, обычно она говорит, когда придет», – подумала девочка. Она пожала плечами и продолжила делать уроки. Завтра понедельник, в школе контрольная по математике. Не то чтобы Аня хорошо училась, но у нее были планы. Эти планы, как советовали блогеры и телевизор, были бережно собраны из вырезок газет, журналов, нарисованы от руки на специальной картонке. Картонка была вкладышем из упаковки капроновых колгот, а модель, изображенная на ней, была для Ани символом, недостижимым идеалом счастливой жизни.

***

Город, где жила Аня, ничем не отличался ото остальных региональных городов нашей необъятной страны. Расположился он в одном из самых незначительных уголков, где будто бы сама природа замерла в постоянном ожидании перемен. Здесь даже время течет иначе и каждый момент словно выцарапан из небытия. В таких городах есть особая – тихая и леденящая кровь – прелесть.

На одной из улиц на окраине в малосемейке и жила наша Аня. Ей было 11 лет. У нее не было мобильного телефона, не было компьютера, зато было три младшие сестры и один маленький брат. Она ходила в школу со стареньким рюкзаком с туго затянутыми лямками. В рюкзаке – книги, тетрадки и немного секретов, которые каждый ребенок хранит в своём тайничке. Она любила учиться и особенно интересовалась литературой. Возвращаясь домой и едва взглянув на мигающий свет, она брала старую потрепанную книжицу и погружалась в нее с головой, находя между строк утешение и отвлекаясь от бесконечных забот.

Аня была способна на искреннюю радость, но одноклассники сторонились ее.

– Ты знаешь, из какой она семьи? – шептались дети на перемене.

– Неужели из той самой? – округлял глаза собеседник.

Аню мать воспитывала в одиночку. Женщина была для неё всем: правилом, законом, самой правдой окружающего мира. Аня помогала ей везде, будто держась за ее тень, училась у неё быту и смирению.

– Не обращай внимания на то, что говорят эти гнусные дети, – внушала Татьяна дочери, на самом деле говоря больше с собой.

Жила семья очень бедно. Теснились в крохотной квартирке в малосемейке, которая была по сути панельным общежитием. В воздухе постоянно стояла плотная смесь запахов сигарет, жареной рыбы, тушеной капусты и прочих характерных ароматов. Сочетание соседских гневных ссор, включенного на всю громкость телевизора, шумов из разных квартир постоянно преследовало жильцов. В комнатёнке, где обитала семья, ветхие обои были местами подлатаны газетами. Тут стояли кровати, шкаф и маленький столик, за которым Аня выполняла домашние задания. Над ним располагалось единственное яркое пятно – та самая карта желаний, в которую девочка время от времени вписывала новые слова или вклеивала картинки. Той осенью Аня написала заветное слово: «Торт». Он олицетворял достаток и благополучие, был предметом мечтаний и отправной точкой для самых смелых и самых фантастических грёз.

В тот день, когда мама ушла и дверь за ней захлопнулась, Аня как раз сидела за столом и мечтала. В животе урчало.

«Скорее всего, она пошла в магазин», – подумала девочка и еще раз взглянула на картонку из-под колгот. Девушка на ней счастливо улыбалась.

Затем Аня посмотрела в окно: жизнь за окном шла своим чередом. Люди, будто слепленные из бледного серого материала, спешили по своим делам. Их плечи, согнутые под тяжестью невидимых, но неотвратимых грузов, несли на себе печать затянувшихся ночей и лишенного надежд времени. Взгляды, пустые и ядовито-умиротворенные, были редки и мимолетны, словно у волка, который боится встретить охотника.

«Интересно, всегда ли они были такими? – подумала Аня. – Мечтали ли они стать космонавтами или помогать другим? Куда и зачем они идут? К чему стремятся? И любят ли они кого-то, как я свои маму?»

Аня часто впадала в размышления такого рода. Друзей у нее не было. Аня словно родилась для того, чтобы научиться быть самостоятельной, быть одной. Младших детей часто забирала к себе бабушка. Ютились они на ветхой дачке в 40 км от города. Там же ходили в деревенскую школу. В малосемейку приезжали редко. Девочка часто задавалась вопросом, много ли еще на свете таких одиноких детей, чьи родители работают с утра до ночи, а братья и сестры где-то далеко?

Размышления прервал солнечный луч. Вечернее солнце залило комнату, погладило Анино лицо, приласкало дома напротив. Приземистые, обветшавшие, с самодельными фасадами, на которых с трудом можно было найти остатки некогда яркой краски, они теперь словно были покрыты пятнами плесени.

«Может, кто-то там, на небе, где солнышко, наблюдает за мной? – мелькнула мысль в голове Ани. Но тут ей на смену пришла другая, что солнце садится, а мамы ещё нет. И что пора включать в доме свет. – Надеюсь, мама не будет ругаться».

Электричеством можно было пользоваться лишь после заката, да и то чтобы выполнить особо важные дела. Уроки считалась такими. Но мамы не было дома, поэтому Аня не опасалась наказания. Девочка встала со стула и направилась к выключателю.

Аня посмотрела на часы. Стрелка подбиралась к шести. Пора ужинать и ложиться спать, чтобы не опоздать в школу. Как поступить, девочка не знала. Есть хотелось всё сильнее, но открывать холодильник без мамы запрещалось, чтобы, не дай Бог, не съесть тщательно рассчитанные до конца месяца запасы.

На столе лежал хлеб. Аня взяла кусочек. И с тревогой взглянула на дверь.

Глава 2. Училка

– Закрыли тетради, достаем двойные листочки. – Послышался шелест бумаги. – А где наша мышка? – учитель по математике Лидия Михайловна опустила на нос очки, недовольно зыркнула в класс и пробурчала сама себе: – Опять, видно, эти пьянчужки разрешают прогуливать школу. Что ж из нее вырастет?

Повернулась спиной к ученикам и стала нервно, пронзительно скрипя мелом, выводить на доске: «К-о-н-т-р-о-л-ь-н-а-я-р-а-б-о-т-а».

Ну вот. Из-за пропуска контрольной придётся проводить с Аней индивидуалку. А оценка, конечно же, будет плохая. И за четверть тоже. И расхлебывать это ей, Лидии Михайловне. Времени на повтор материала уйдёт прилично. Ну это ладно. Самое неприятное кроется в другом. Из-за слабой успеваемости класса не видать Лидии Михайловне премии. И вот это прямо бесит…

***

Всем своим обликом и поведением Лидия Михайловна демонстрировала стремление к строгости и порядку.

Каждое ее утро начиналось с утюжки костюмов. Она страстно и сосредоточенно отдавалась этому делу, словно какому-то богослужению. Ритмичными, отработанными движениями заостряла стрелки на брюках, разгоняла случайные складочки и заломы. Пар от утюга, словно дым от кадила, обволакивал женщину и растворялся в воздухе. Накрахмаленные негнущиеся рубашки, серые или черные плотные пиджаки, брюки с идеальными стрелками, очки как забрало шлема – в этих доспехах она готова была встретить хаос и несовершенство окружающего мира.

Её муж Иван Петрович, подобно тени, держался на почтительном расстоянии и со свойственной верному слуге кротостью исполнял приказания жены. Их разговоры были мрачны и сухи, как финансовые сводки.

– Иван Петрович, ты заплатил за коммунальные услуги? – голос Лидии Михайловны холодным эхом отражался от серых стен.

– Да, Лида, всё в порядке.

Соседи воспринимали их пару как единое загадочное существо, лишённое тепла и дружелюбия. Они не раз шептались о Лидии Михайловне, перебирая многочисленные случаи, когда учительница продемонстрировала поразительное холодное равнодушие.

Чаще всего вспоминали, как после школьного выпускного одетые празднично выпускники собрались возле школы. Среди них была и отличница Таня, обладающая ярким художественным талантом. Она подошла к Лидии Михайловне, держа в руках написанную самостоятельно картину. Это был портрет учительницы математики. Сдержанный стиль работы подчеркивал строгость изображенной модели.