© Романова Г. В., 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эсмо», 2024
Глава 1
Дом, на который она сейчас смотрела, был древним, но еще очень крепким. Он напоминал ей могучего старика, растерявшего всех своих близких, но не утратившего силы и ясности ума. Угрюмого в своем одиночестве деда.
Дубовые бревна сруба потемнели от времени, но не растрескались. Стекла во всех окнах были целы, хотя очень давно не мылись. Толстый слой пыли на них тревожили лишь затяжные дожди. А еще у дома имелась входная дверь – высокая и широкая, с большим металлическим кольцом вместо ручки. И сколько она ни вглядывалась, с того места, с которого обычно наблюдала за домом, не могла увидеть в двери замочной скважины.
– Это потому, дорогая моя, что раньше не делали врезных замков в дверях. Накидные петли для навесного замка и только. Изнутри запирались на крючки и засовы. Было такое время…
В такие моменты ее двоюродная сестра, старше ее на тридцать лет, делала мечтательное и слегка печальное лицо и обмахивалась газетой, как веером.
У ее двоюродной сестры – Тонечки – никого не было. Она не выходила замуж, не рожала детей, была привязана к своей младшей сестренке по материнской линии, всячески опекала ее, регулярно зазывала к себе в гости и все время навязывала ей свою материальную поддержку.
– Могу себе это позволить. Не перечь! – прикрикивала Тонечка на нее, когда встречала возражения.
Тонечка могла себе позволить много чего. Давным-давно она начала скупать заброшенные земли разорившегося хозяйства и доросла до серьезного статуса удачливой бизнесвумен. А начинала в риелторской компании простым клерком!
Организовав фермерское хозяйство, земли она сначала засеяла и засадила всем, чем можно и что в тех краях родилось. Затем поставила сразу несколько ферм с живностью. Принялась строить дома для своих сотрудников. Заманивать специалистов со стороны. И спустя почти тридцать лет превратила заброшенные земли в прибыльные угодья, приносящие ей приличный доход.
Поэтому да, она могла себе позволить баловать свою младшую сестренку. И с приобретением квартиры в Москве ей помогла, обменяв свою «однушку» и старенькую ушатанную «двушку» сестренки на очень достойное жилье в хорошем районе. Не центр, конечно, но туда Соня и не стремилась.
Тонечка, конечно же, изрядно приплатила, но тщательно скрывала настоящую сумму, вступив в сговор с бывшими владельцами той самой квартиры. Потом она помогла с ремонтом. Затем с мебелью. И не думала останавливаться, начав присматривать для сестренки Софии достойный автомобиль.
– Та рухлядь, на которой ты ездишь, скоро катапультирует тебя! – возмущалась она всякий раз, как сестра приезжала ее навестить. – Ты слышишь, как работает мотор? Ты хоть что-то понимаешь?
– Что, например?
Соня к ее ворчанию привыкла, понимала, что продиктовано оно великой любовью, поэтому не обижалась.
– Понимаешь, что эта рухлядь стремительно коррозирует, пока ты на ней едешь? Тебе срочно нужна новая машина.
От новой дорогой машины София отказалась наотрез.
– Меня с работы попрут. И начнут задавать вопросы: на какие средства, откуда они и так далее. Нет категорическое.
– Тогда как? – терялась Тонечка.
– Что-нибудь бывшее в употреблении, дорогая моя, – предложила она старшей двоюродной сестре компромисс.
– Тебе Мелихова недостаточно? Это тоже бывший в употреблении организм. Хочешь еще один?
– Машина – не организм. Сравнила тоже! – фыркала Соня.
– Тут не стану спорить, – щурилась Тонечка и презрительно кривила ненакрашенные губы. – Сравнивать железного друга с твоим Мелиховым – уже преступление…
Разговор заходил в тупик, потому что Соня сразу уходила подальше. Если была на улице, то в дом. Если в доме, то на улицу.
Мелихова – разведенного тридцатипятилетнего капитана, служившего вместе с Соней в полиции, Тонечка ненавидела с первой минуты знакомства. И считала, что он испортит ее сестренке жизнь так же, как испортил ее своей бывшей жене.
На все вопросы Сони:
– Почему ты считаешь, что это Мелихов испортил ей жизнь, а не наоборот? Тонечка, как можно, не зная ситуации, судить человека?
Тонечка отвечала категорическим:
– Он мужик и уже поэтому виноват в разводе. А дети?
– У них не было детей.
– Все равно! А если бы были! Что тогда?
София с ней не спорила, просто уходила подальше, потому что не хотела обижать старшую сестру – единственную, между прочим. И еще потому, что страстно любила Мелихова и слушать о нем гадости не желала. Он был для нее самым лучшим!
А вот вчера Мелихов ее неожиданно подвел. И в первый за три месяца совпавший совместный выходной взял и укатил с друзьями на рыбалку.
– Малыш, пойми, я обещал. Давно обещал, – ласкал он ее взглядом самых прекрасных карих глаз.
– Ты и мне обещал, – напомнила София, стараясь не встречаться с ним глазами.
Если бы он увидел в ее глазах застывшие слезы, разочаровался бы в ней. Он рассказывал как-то, что не выносит женских слез. Начинает раздражаться, чувства остывают, желание видеться исчезает. По этой причине София обиду проглотила, а слезы скрыла. Но дома, переступив порог, разревелась. Неподобающе! По-детски! Если бы Тонечка застала ее за этим занятием, Мелихову точно пришел бы конец…
– Кстати, а где твой капитан, побывавший в чужих руках? – Тонечка отшвырнула газету, уставилась на нее подозрительно. – Помнится, на сегодня у вас планировался совместный выходной?
– Перенесли, – соврала сестре София. И уточнила: – Ему перенесли.
– Ладно, – пожала округлыми плечами сестра, не поверив ни разу. – Не очень-то и хотелось, чтобы ты предпочла его, а не меня. И…
– Тонечка, а чей это дом?
Заходящее солнце отражалось сразу в трех пыльных окнах из семи. И ей неожиданно показалось, что за стеклами кто-то прячется и пристально за ними наблюдает. Глупость, конечно, несусветная. Дом стоял необитаемым, со слов соседей, а Тонечка была в их числе уже лет десять. Последний из рода жил где-то в городе.
– Этот дом особенный, дорогая моя. Он злой. – Сестра неслышно подошла и встала за ее левым плечом. – Обитель зла, уточняю.
– В каком смысле, Тоня?
Она резво обернулась и уставилась на сестрицу загоревшимися азартом глазами. Огонь заходящего солнца переместился с пыльных окон на лицо Тонечки, сгладив все ее морщинки и придав русым волосам невероятный медный оттенок.
Ах, если бы она хоть чуточку занималась собой, была бы настоящей красавицей! Но ей все время некогда. Нет времени ухаживать за русыми кудряшками, шампуня достаточно – считала она всегда. Нет времени на массаж лица и какой-то особенный маникюр. И вещи Тонечка покупала лишь из-за необходимости прикрыть наготу.
– Какая разница, что под моим белым халатом? – пыхтела она сердито. – Я в белом халате по роду своей занятости. Везде в нем: на ферме, в питомнике, в кондитерской. Везде!..
Сейчас – июньским теплым вечером – Тонечка была в широченном ситцевом сарафане с перекрутившимися лямками чернильного цвета. На ногах зеленые резиновые тапки. И плевать ей, что сарафан этот добавляет килограммов тридцать веса, а тапки жутко уродуют ее пусть и полные, но очень стройные ноги.
– Почему ты так об этом доме, Тоня? – поторопила сестрицу с ответом Соня.
– Потому что в нем постоянно творилось зло, – пожала она покатыми незагорелыми плечами. – Когда-то, лет сто назад, прадед нынешнего хозяина построил этот дом из дубового бруса, болтают, что без единого гвоздя. Построил и построил. Сына родил. А потом взял и жену повесил на чердаке этого дома.
– А она не сама?
– Кто знает! Болтали всякое. Это наша с тобой бабка рассказывала, когда ты еще козявкой была. – Тонечка вернулась в плетеное кресло под навесом своей веранды. – И вроде после этого зло пошло их преследовать. Весь род. Прадед следом за женой в петлю влез. Сын сына этого прадеда живьем сгорел в лесном домике на охоте.
– А нынешний хозяин жив?
– И он жив, и дед его. Такой противный мужик!
– Кто? Дед или…
– Оба! Оба, Софийка, противные. Молодой вечно по поселку на тачках гонял, пока за границу не умотал. Тачки крутые, музыка орет, девки из машины визжат. Содом и Гоморра!
– А дед не делал ему замечаний?
– Не знаю. Редко видела его.
– А сейчас? Он умер?
Соня встала у перил веранды, не сводя с дома глаз.
– Не знаю. Давно не видела. Но иногда мне кажется, что кто-то смотрит на меня из окон. – Тонечка передернула голыми плечами и обняла себя пухлыми ладошками. – Жуткое чувство.
– У меня тоже оно возникло, представляешь! Сегодня. Сначала мне показалось, что кто-то смотрит на меня из левого крайнего окна, а потом я почувствовала взгляд из чердачного. Но там же никого нет. Свет вечерами не горит. Не горит ведь, Тоня?
Та подумала и качнула головой.
– Странно, но не приглядывалась. Я рано укладываюсь, ты же знаешь. Встаю в пять утра. Поэтому не вижу, у кого когда свет горит. Вот и сейчас… – Тонечка широко зевнула. – Пора мне в кроватку, дорогая систер. И ты не засиживайся. Не высыпаешься наверняка со своими опасными трудоднями.
Тонечка ушла к себе. А София решила прогуляться. И вот почему-то именно мимо старого дубового дома проложила маршрут. Но чтобы пройти мимо него в непосредственной близости, необходимо было свернуть с тротуарной дорожки. Тонечка, к слову, весь поселок опоясала тротуарами, окаймляющими широкую проезжую часть. Захочешь, грязи не найдешь в этом замечательном поселении.
– Дороги – наше все! – любила она повторять на каждом совещании. – Не будет дорог, не будет бизнеса…
Сойдя с тротуара, Соня оказалась на тропе. Та была очень узкой, но, что странно, натоптанной. Слева и справа, доставая Соне почти до подбородка, буйствовали заросли глухой крапивы, и ей все время приходилось отодвигать ее руками. Добравшись до аккуратно выкошенной лужайки перед старым домом, она остановилась.
Трава действительно была выкошена на пять с плюсом. Явно не деревенской косой. А два окна, невидимых с Тониной веранды, оказались чисто вымытыми и таращились на Соню темными стеклами.
– Странно, – пробормотала она, цепко все осматривая. – Значит, не показалось. Кто-то действительно тут есть и за нами наблюдает…
Она шагнула на аккуратный газон и повернула направо. Но с этой стороны дом прятался за высоким забором – таким же старым, из почерневших бревен, высотой почти под два метра. Соня повернула назад. Дошла до края газона слева от тропы. С этой стороны забора не было. Имелись глухая стена дома и чердачное окно – еще одно. И оно неожиданно оказалось открытым.
Кто-то там обитал. Может, дед молодого хозяина, которого Тонечка называла противным. Может, сам молодой хозяин, который удостоился той же характеристики от ее сестрицы.
Соня уже совсем собралась уходить, когда порывом ветра принесло что-то невесомое, что влипло ей в волосы. Она замотала головой, принялась вычесывать пальцами нечто из волос.
– Да блин! – выдохнула она с облегчением, обнаружив, что это всего лишь паутина.
И прилетела она, по всей видимости, с чердака. Окно распахнуто настежь. И кто-то там точно есть. Он потревожил вековой слой пыли с паутиной вперемешку.
Интересно, кто?
Был бы сейчас рядом с ней Мелихов, тут же насмешливо фыркнул бы и задался вопросом: а оно ей надо, а если надо, то насколько?
Нет, конечно, не надо, но все же! Интересно, кто там прячется от людей? Кто дышит воздухом через чердачное окошко? Вымыл два окна и выкосил лужайку – кто? Если бы это были хозяева, Тонечка бы знала. И все жители поселка тоже. У хозяев не было причин для подобной конспирации.
Или были?
Глава 2
Ночной шум, разбудивший ее, совершенно точно был грозой. Соня слышала сквозь сон пару оглушительных ударов и все ждала, что вот-вот по модной нынче мягкой кровле Тониного дома застучат капли дождя. Так и не дождалась, уснула. А проснулась от знакомого звука полицейских и пожарных сирен. И подумала спросонья, что ночная гроза что-то натворила – каких-то бед. Может, ударила в стог прошлогоднего сена. Или по коровнику. Тонечка теперь…
Она подскочила, подумав о сестре с непонятной тревогой. Посмотрела на часы – половина шестого утра. На улице было уже светло, и Тоня наверняка отправилась на объезд своих владений. У нее каждый день с этого начинался.
Странно, но сестра обнаружилась в доме. Стояла у окна в столовой с огромной чашкой молока в одной руке и маковым бубликом в другой. Она всегда начинала день с подобного завтрака.
– Ты чего дома? – выпалила с порога столовой Соня, звонко прошлепала босыми ногами четыре метра до окна, встала рядом с сестрой. – Что там случилось?
– Ты чего не спишь? – меланхолично отозвалась Тонечка, отхлебнула из чашки.
– А ты чего не на работе?
– У меня еще есть десять минут. Да и коллеги твои дорогу перекрыли. Не выеду пока. Так что не тороплюсь особо. По телефону уже распоряжений и чертей надавала.
– Понятно…
Из окна ничего не было видно из-за Тониного высокого забора и зарослей цветущего жасмина, которые этот забор подпирали. Что она рассматривала?
– Я? Жасмин. Обожаю, когда он цветет, – меланхолично ответила сестрица и тяжелой поступью двинулась к плите. – Коли поднялась, усаживайся за стол, кормить тебя стану. Что желаете на завтрак, сударыня?
Соня пожелала творожную запеканку с вишней, яблочный кисель и омлет.
– Не лопнешь, деточка? – подозрительно прищурилась в ее сторону Тонечка.
– Нет. – Соня поерзала задом по жесткому стулу и поднялась. – Ну, ты пока это… Готовь все, а я смотаюсь, посмотрю, что там стряслось.
– Я так и думала, – вздохнула Тонечка, доставая из холодильника свежий творог с собственной фермы. – То-то, думаю, заданий мне, как Золушке, надавала. С чего это? А ее любопытство гложет. Ладно, иди уже. Одеться не забудь, а то в пижамных штанах перед коллегами предстанешь.
Соня опустила взгляд и рассмеялась. Она в самом деле была в пижамных бриджах с кружевами по низу штанин. И ее короткая кофточка с кружевами тоже не годилась для визита на место происшествия и общения с коллегами.
Переодевшись в тонкие серые джинсы и красную рубашку без рукавов, Соня обула сандалии и помчалась к воротам.
– Чудные дела твои, господи! – встала она столбом сразу, как очутилась за Тониным забором. – Горит!
Горел тот самый старый дом, в окрестностях которого она вчера вечером прогуливалась. Горел знатно. Тот огромный факел, которым дом мгновенно занялся, со слов пожарных, час назад, Соня проспала. Но пожарище до сих пор выстреливало крупными искрами в небо. Даже сквозь обжигающий пар прорывались отдельные настырные языки пламени.
Потолкавшись среди пожарных, не очень-то расположенных к беседе, она пошла в сторону, где местный участковый – худой веснушчатый парень Володя Хмыров – о чем-то оживленно беседовал с двумя мужчинами в штатском. Соня безошибочно угадала в них сотрудников полиции, хотя один из них был в джинсовых шортах до колена, а второй в спортивных штанах. Видимо, парней вытащили с какого-то отдыха.
– Здрасте… – громко поздоровалась Соня, подойдя к ним почти вплотную. – Что здесь случилось?
Парни, как по команде, замолчали, принявшись ощупывать ее взглядами. Володя кивнул, приветствуя. Он знал, кто она – чья родственница.
– Здрасте, здрасте, – широко заулыбался тот, что был в спортивных штанах. – А вы, девушка, с какой стати интересуетесь? Живете по соседству?
– По соседству в гостях, – ответила Соня, скупо улыбнувшись и не торопясь светить удостоверением. Махнула рукой себе за спину. – Вот в этом доме.
– У Ишутиной? – подозрительно прищурился малый в шортах. – У хозяйки всех тут заводов и…
– Пароходов, – закончила за него Соня. – Сестра я ее. Двоюродная и единственная. Пожар по соседству в такое время года, когда нет дождей, скверное дело. Не находите?
– Находим, находим, – покивали они в унисон.
– Поджог? Или природный апокалипсис?
Она все еще не представилась. Внимательно рассматривала парней и гадала, кто из них в каком звании и должности.
Тот, что в шортах, выше и крупнее. Не толстый, нет. Просто крепкий, мускулистый. На вскидку лет тридцать пять. Взгляд спокойный, но недоверчивый. Наверняка майор. И начальствует над своим приятелем, который выглядит излишне суетливым. Старший лейтенант, сделала вывод Соня.
– Почему вы решили, что это природный пожар? – вопросом на вопрос ответил тот, кого она мысленно назначила начальником в звании майора.
– Ближе к утру, кажется, еще не светало, я слышала два удара грома. Ждала дождя, но он так и не пошел. – Соня пожала плечами, глянула на участкового. – Володя, была гроза?
– Нет. Грозы точно не было, – ответил за Володю майор.
– Грозы не было, – подтвердил малый в спортивных штанах. – Мы на рыбалке были неподалеку, нас оттуда и выдернули, даже переодеться не позволили. Всю ночь шел клев. Клев был. Грозы не было.
– А что же тогда бабахнуло? – нахмурилась она. – Сильно так, как гром. Может…
Она отвернулась от них к пожарищу и задумалась. Трое мужчин за ее спиной негромко переговаривались.
– Так вы наша коллега? – зашел со спины малый в спортивных штанах. – Приятно! Капитан Уткин. Можно просто Валентин.
– София Святова, – показала она наконец свое удостоверение. – Старший лейтенант.
И она повернулась к парню в шортах, требовательно глянула.
– Майор Николаев, – с кивком проговорил он и добавил после непродолжительной паузы: – Можно просто Денис… Сергеевич.
– Так точно.
Соня улыбнулась тому, что угадала его звание. Если еще и с возрастом не ошиблась, то ее чутью можно поставить зачет. С Уткиным ошиблась – не старлей, капитан. Но это пустяк.
– Во сколько громыхнуло, старлей? – спросил Николаев, уперев руки в бока и внимательно рассматривая обгоревший остов старой печи, постепенно проступающий в клочьях рассеивающегося пара.
– Не знаю. Сквозь сон слышала, на часы не посмотрела. Ждала, что дождь вот-вот пойдет. Он не пошел. Я и уснула.
– Промежуток между ударами был какой по времени? – не хотел он успокаиваться.
– Как в грозу. Меньше минуты. Точно. Почти сразу, один за другим. – И она снова глянула на участкового: – Володя, ты разве не слышал?
– Нет. В городе ночевал. У тещи, – признался тот.
– Ладно, разберемся, – пообещал Николаев и пошел от них в сторону пожарных, сматывающих рукава.
– София, а вы в каком отделе служите, я не рассмотрел удостоверение. В самой Москве или в Подмосковье? – зачастил тут же Уткин, заглядывая ей в лицо.
– В Москве. – Соня назвала адрес своего отдела.
– Ого, какое совпадение! – обрадовался он неожиданно. И тут же принялся делиться с ней совершенно ненужной ей информацией: – С нами на рыбалке был один из ваших сотрудников. Он вообще-то наш земляк. В Москву года два назад перевелся. Он с девушкой приехал. Развелся недавно. Девчонку себе нашел зачетную. Коллега. Только из другого района, не вашего.
– Что за сотрудник? Может, мы знакомы? Хотя отдел большой, можем и не пересекаться. – Она все еще не чувствовала тревоги, не ожидала подвоха, просто проявляла вежливость. – Кто такой?
– Мелихов. Женя Мелихов. Тоже капитан, как и я. Мы давно с ним знакомы. Одногодки. Вместе в школе полиции учились. Давно вместе на рыбалку собирались. Все срывалось. Да и сегодня вот не особо удалось. Хотя ночью клев был… Знакомы?
– С кем? – еле выговорила Соня, у нее словно замерзло лицо и губы, так стало невыносимо ими шевелить.
– С Мелиховым Женькой знакомы?
– Кажется… Кажется, нет. А что за девушка у него? Может, ее знаю?
– Да вряд ли. Настасья Якушева. Она даже еще не сотрудник.
– Она стажер. Я ее знаю.
И, повернувшись к нему спиной, София медленно поплелась к Тонечкиным воротам.
Настя Якушева в прошлом году была у них в отделе на практике. Высокая блондинка с потрясающими формами, голубыми глазами, длинными ногами и абсолютным отсутствием интереса к выбранной профессии.
– Святова, ты не знаешь, зачем она в полицию пошла? – неоднократно задавался вопросом Женя Мелихов, каждый раз провожая Настю удивленным взглядом. – Ей же место на подиуме. А она в полицию…
– Спроси у нее, – нервничала София и от вопросов его, и от взглядов, которыми он провожал блондинку.
Видимо, спросил. И ответ его устроил, раз он позвал ее на рыбалку, а она поехала. А может…
– Может, у них уже год отношения, Тонечка?! – спрашивала она у сестры хриплым, не своим каким-то голосом. – С того самого дня, как она появилась у нас в отделе, на практике?
– Не знаю, Софийка, – сочувственно вздыхала Тонечка. – Ты поела? Я приготовила все, что ты просила.
– Не хочу, – плаксивым голосом ответила Соня. – Но съем. Из уважения к твоим стараниям.
– Молодец, – похвалила сестра. – А что касается твоего Мелихова…
– Только не смей говорить, что ты меня предупреждала! – взвизгнула Соня, роняя кусок запеканки в тарелку.
– Не буду. Но я тебя предупреждала. Твой Мелихов – козел и кобель! В чем ты сегодня и убедилась. У тебя все, детка? У меня дел невпроворот.
– Все. Почти. – Соня вздыхала, окуная кусочки запеканки в густую фермерскую сметану.
– Что еще?
– Ты ничего не слышала ночью?
– Что именно?
– Гром. Два удара грома было. Я даже проснулась. Ждала дождя, но его не было. И тут дом загорелся. Может, это взрывы были. И от этого дом загорелся?
– Может быть. Баллон газовый или что-то в этом роде. Пожарные установят, не сомневайся. И если что, то взрывов я не слышала. Не забивай себе голову хотя бы этим…
Глава 3
Как странно бывает: она угадала утром своего выходного дня почти все.
Майору Николаеву Денису Сергеевичу было действительно тридцать пять лет. И он был начальником отдела. Уткин служил в его подчинении.
Николаев позвонил ей тем же вечером, как старый дубовый дом сгорел. И подтвердил, что два удара она слышала – не приснилось ей.
– Только это был не гром, старлей. Это были два выстрела из ружья.
– Ух ты! – воскликнула она изумленно.
– Тебе спросонья показалось, потому что громыхнуло знатно, – он безо всяких предисловий начал ей «тыкать».
– Кого-то убили?
Ну, не просто же так он звонит. Видимо, спросить о чем-то хочет или информацией поделиться. Хотя, если подумать, второе странно. Ей незачем знать о ходе расследования в районе и версиях всяких. У нее свои проблемы намечались – с Женей Мелиховым. Он ведь ей так и не позвонил ни днем, ни вечером, а она ждала. И вместо него вдруг позвонил Николаев Денис Сергеевич – майор тридцати пяти лет.
– Убили. Двумя выстрелами из ружья в упор, в область груди, – тут же выдал тайны следствия Николаев. – Убитым оказался хозяин дома. Сорокалетний Станислав Кулаков. Убийство, предположительно, произошло между двумя и четырьмя часами ночи. Видимо, в это время ты и слышала выстрелы, приняв их за удары грома. Только это были не удары грома, а оружейные выстрелы.
Могла ли она перепутать? Спросонья? Запросто!
– Ты гуляла накануне вечером около того дома.
Не спросил, сказал утвердительно Денис Сергеевич Николаев. Может, с Тонечкой уже пообщался. Может, ее видел кто-то еще.
– Гуляла.
– Почему там?
– Любопытно было. Мне всегда был интересен этот столетний дом с ужасающей историей. Ты знал, что мужчины их рода часто погибали?
Она тоже решила не церемониться, начав с «ты». Его звонок не был официальным. Они просто болтали на злобу дня.
– Не слышал, – признался Денис.
– После того как повесилась их прабабка, или ее повесили, не знаю, мужчины их рода погибали один за другим, но будто не все подряд. Кто сгорит, кто утонет.
– Ясно. Городские легенды, – подвел он черту под ее рассказом. – Меня больше интересует, ничего ты не видела там, когда гуляла?
– Что интересует?
– Все!
– Ну… Дом был обитаем уже какое-то время. Лужайка перед домом пострижена. Два окна вымыты. И еще… – Соня перевела дыхание. – На чердаке кто-то был и наблюдал за мной. Скорее всего, это молодой хозяин и был. Как там его? Кулаков Станислав?
– Так точно, – подтвердил Николаев. – Во сколько это было?
Соня назвала точное время. Она запомнила, потому что фотографировалась на фоне заката. И видела время на телефоне.
– Гм… Странно… – озадаченно произнес майор.
– Что странного?
– Кулаков въехал в поселок после двадцати трех сорока пяти, плюс-минус пара минут.
– Да? Тогда кто находился в доме? Там точно кто-то был. Окно на чердаке было открыто. И оттуда летела паутина. Ее же кто-то потревожил, так? Так!
Соня поймала свое отражение в большом зеркале шкафа в прихожей. И немного расстроилась. Ее коротко стриженные русые кудряшки не шли ни в какое сравнение с белыми локонами Насти Якушевой. И ростом до Настиных метра семидесяти пяти Соня недотягивала сантиметров пятнадцать. И в размере лифчика она ей уступала значительно.
Нет, Соня не дурнушка. Очень даже симпатичная, стройная, кареглазая, улыбчивая. Но на подиум ее бы не взяли как пить дать. И, как оказалось, для рыбалки она тоже не годилась. Женя Мелихов позвал Якушеву.
– Вполне возможно, что в доме в тот момент был убийца, – вклинился в нестройный ряд ее мыслей голос майора. – Он ждал хозяина, чтобы убить. Потом поджег дом. И ты, находясь так близко, очень рисковала, София. Так ты точно никого подозрительного не видела? И ничего подозрительного?
Она слегка возмутилась, напомнив майору, что является действующим сотрудником и уж точно не ворон там считала, а осматривалась вполне себе основательно.
– В доме точно кто-то был, но я не видела кто. И машина, если она и была, то находилась за забором. Слушай, Денис Сергеевич, а кто он – Кулаков Станислав? Он будто в последнее время за границей жил.
– Выясняем, – сразу напустил на себя важности майор. – Пока нет информации.
– А дед? Дед его где?
– Дед обнаружился в больнице. В неврологическом отделении. Ему уже сообщили. Он в шоке.
– А зачем же так! – тихо возмутилась Соня, отходя от зеркала. – Если он в неврологии лежал, то диагноз, думаю, серьезный. Сколько ему лет? Чем болен?
– Семьдесят девять ему. И нет у него никакого диагноза. Спину сорвал на тренировке, – весело хмыкнул майор Николаев.
– Где? На тренировке? Я не ослышалась?
– Нет. Кулаков Михаил до сих пор тягает штангу, гири и так далее. А тут неудачно поднял. С острым радикулитом отправили прямо из спортзала. Повторюсь: он в шоке. Молчит и головой качает – все.
– Не может понять, за что внука пристрелили?
– Типа того… Слушай, София Святова, а что ты делаешь завтра вечером?
Завтра вечером будет понедельник. И у них с Мелиховым были планы, составленные в пятницу. Оба считали, что соскучатся друг по другу. И сразу после работы отправятся к ней.
Но это были планы, составленные до рыбалки. До того, как София узнала о предательстве Жени. Правда, жила в ее душе крохотная надежда, что все это просто ошибка и Уткин что-то напутал с этой блондинкой Настей. Она не с Женей приехала, а сама по себе. Или Мелихов привез ее для кого-то. И все не так скверно, как кажется…
– Завтра вечером я свободна, – вдруг выпалила она и сама испугалась. – А что?
– Может, я приеду, и мы сходим, посидим где-нибудь?
– Приезжай, – позволила Соня и отключилась – боялась передумать.
Он не придет. Перезвонил через час и сослался на занятость. А она выдохнула с облегчением. Его звонок опередил ее звонок лишь на пару минут…
Понедельник начался с грозы.
Стоя у кухонного окна с чашкой кофе и шоколадным печеньем, Соня хмуро рассматривала мокрую улицу. Начало недели было так себе. Она любила, когда дождь шел ночью и прекращался до ее пробуждения. Утром летнее солнце играло с каплями, срывающимися с листьев, будило птиц. Весь город казался умытым, отдохнувшим.
Сейчас все было серым. Сочная июньская зелень потускнела, цветы на клумбах разбухли, разлившиеся лужи морщил сильный ветер. Она нашла взглядом свою машину. К стеклу прилип какой-то клок белой бумаги. И это точно был не талон на штраф за парковку в неотведенном месте. Мусор. Его с вечера носило по двору перед грозой ураганным ветром.
Соня допила кофе, отошла от окна, покосилась на телефон. Тоня не звонила. Мелихов тоже. Обычно день у нее начинался иначе. Сестра звонила каждое буднее утро – поздороваться и пожелать бодрости духа. Мелихов звонил с просьбой забрать его от метро, мимо которого Соня обычно ездила на службу. Покупка им машины все откладывалась. Ему не одобряли кредит.
Сегодня телефон молчал. Она решила, что тоже не станет им звонить. У Тони могли быть какие-нибудь срочные дела по бизнесу. А Мелихов…
Он не заслуживал ее звонка, ее внимания. И вполне могло быть, что он проснулся сегодня не один, а с шикарной блондинкой Настей Якушевой, чьи параметры его устраивали больше.
До отдела Соня доехала быстро. Странно, машин было мало, обычно в непогоду проспект напоминал бесконечную ленту разноцветного домино. Она припарковала свою почти новую машину, купленную Тонечкой у какого-то знакомого после трех лет бережной эксплуатации. Якобы! Прошла мимо дежурной части и почти уже скрылась за поворотом на пути к своему кабинету на первом этаже, когда дежурный ее окликнул:
– Святова, к полковнику.
– Есть, – буркнула она негромко, поворачивая к лестнице.
Пока поднималась, не переставала удивляться. Как правило, ее в кабинет к руководству не вызывали. Были люди рангом выше ее. Мелихов, например. Но, видимо, он сегодня был страшно занят. И не мог явиться вовремя на службу, раз вызвали именно ее.
Вообще-то своего полковника – Власова Игоря Ивановича – они все уважали. Строгая немногословность сочеталась в нем с заразительным энтузиазмом. Он неподражаемо смеялся, когда бывал весел. Мог наорать, когда кто-то косячил. Но никогда не сливал никого и не любил стукачей.
Соня общалась с ним за время службы всего несколько раз – по пальцам одной руки можно пересчитать. И то это были совместные совещания. Но чтобы так вот – лично, по вызову…
– Разрешите, товарищ полковник? – сунулась она к нему в кабинет.
Кто-то сидел у него за столом для переговоров спиной к двери. Она не успела узнать, полковник велел зайти.
– Присаживайся, Святова.
Власов указал на противоположную от гостя сторону стола.
Соня потащила стул, покосилась на мужчину и остолбенела. Это был майор Николаев. Он кивнул ей, поприветствовав, и посмотрел на нее как-то странно. Соня неожиданно занервничала.
Что, если ее хотят привлечь к даче свидетельских показаний? Она прогуливалась около дома, который спустя несколько часов сгорел. К тому же в сгоревшем доме были обнаружены останки молодого хозяина. Его застрелили. А это уже не просто поджог старого дома, а убийство с отягчающими. И ее показания могут быть важными, но…
Но она ведь ничего не знает такого, что могло бы помочь следствию. Прошлась в одну сторону, затем в другую, и все. Неловкость какая!
Соня коротко кивнула Николаеву и села на указанное полковником место. Повисла пауза. Николаев смотрел на Соню. Соня смотрела на полковника Власова. Тот ни на кого не смотрел, уставив взгляд в стол.
Ей вдруг сделалось тревожно. Мелихова нет на работе. Может, что-то случилось? Поэтому он не позвонил ни вчера, ни сегодня. Может, его романтическое приключение на рыбалке закончилось как-то не так? Трагически?
– Товарищ полковник, Игорь Иванович, – подалась она вперед. – Что-то случилось?
Да, она нарушала субординацию. И права не имела лезть с вопросами к чину много выше ее по званию. Но пауза затянулась! Неподобающе!
– Старший лейтенант Святова, – одернул он ее и поднял на нее строгие глаза. – Отставить.
– Так точно. Виновата. Прошу прощения. – Она резко встала.
– Да сядь ты уже, – поморщился Власов. И негромко добавил: – Вот ведь задача… Не думал, что так сложно…
Усевшись по его команде, Соня замерла. Она уже не сомневалась, что случилась беда. Вступление было более чем красноречивым.
С Женей беда! Он влип! Или еще чего похуже! Как она не хотела, чтобы он ехал без нее на эту чертову рыбалку. Надо было настоять и…
– Майор, доложи, – нашелся наконец полковник и выдохнул с облегчением.
– Так точно, товарищ полковник, – отозвался тот с великой неохотой.
И снова потекли томительные минуты молчания.
– Денис? – уставилась на него сердито Соня. – Что-то случилось?
– Д-да, – с запинкой проговорил он, старательно обходя взглядом то место, где она сидела. – Сегодня ночью в поселке Затопье сгорел еще один дом.
Слава богу! Она чуть не расплакалась от счастья – с Мелиховым все в порядке. Он не погиб, его не подставили, он жив и, судя по всему, вполне здоров. И Николаев здесь совершенно точно из-за ее свидетельских показаний.
– Когда дом потушили, было обнаружено тело, – продолжил выдавливать из себя по слову майор Николаев Денис Сергеевич.
– Тоже огнестрел? – деловито поинтересовалась Соня.
– Нет. С множественными ножевыми.
– Ого! Какой у вас там маньяк многопрофильный орудует. Так от Затопья скоро ничего не останется. А что моя сестра по этому поводу говорит? Она же там глава и…
– Это ее дом сгорел, Соня, – перебил ее полковник. – И ее тело было обнаружено с множественными ножевыми. И у нас к тебе вполне резонный вопрос: кого ты можешь подозревать в совершении данного преступления?
Глава 4
Мелихов был руководителем их отдела. И место в кабинете занимал козырное – главный левый угол, если смотреть от входа. И всяк входящий натыкался на его хмурый подозрительный взгляд, даже если у капитана Мелихова было прекрасное настроение.
Капитан Мелихов считал, что один суровый вид его должен заставить входящего в кабинет трепетать от страха и уважения.
Соня всегда считала такую позицию ошибочной. Неоднократно пыталась капитана переубедить. Потом махнула рукой, смирилась. Сейчас ей было плевать на все мимические экзерсисы Мелихова. Ей сейчас почти на все было плевать, кроме дела об убийства ее сестры Тонечки.
Прошло три недели с момента ее гибели, а следствие топталось на месте. Ее, разумеется, в группу, возглавляемую майором Николаевым, не включили. Особыми сведениями не делились. А несколько дней назад и вовсе отправили в архив с каким-то нудным и, на ее взгляд, никому не нужным поручением.
В архиве она проторчала целых четыре дня. Вернулась именно сегодня и с порога наткнулась на Мелихова, хмуро взирающего на всякого входящего. Идиот! Никто не проникнется. Она так тем более. Она вообще с ним не разговаривала с того памятного трагического дня.
– Привет, – попытался он разбавить строгость мимолетной улыбкой. – Как дела?
– Здрасте, товарищ капитан, – буркнула она в ответ и прошла за свой стол.
– Как дела? – повторил он с нажимом, могущим означать некое недовольство.
– Все так же, – ответила Соня рассеянно. – А где все?
Все – это старший лейтенант Николай Овчинников и сержант Якушева. Та, которая Настя. Якушева Настя с той самой рыбалки, с которой в жизни Сони начался отсчет скверного времени, пришла работать к ним в отдел.
Каким интересным образом ее взяли в их отдел, она не могла понять. То ли Мелихов похлопотал, то ли кто-то за Мелихова. Но в то утро, когда Соня узнала о гибели своей Тонечки, Мелихов как раз метался с бумагами Якушевой, помогая ей с переводом в их отдел.
Такие дела…
– Якушева в архиве со вчерашнего дня, – неожиданно охотно поделился информацией Мелихов. – Овчинников на земле работает.
Соня вчера никакой Якушевой в архиве не увидела. Потерять друг друга из виду они не могли. Следовательно, что? Следовательно, красавица прогуливала.
– Только не думай, что, если не встретила ее там, она прогуливает, – словно услышав ее мысли, тут же встал на защиту своей любовницы Мелихов. – Она в другом архиве сегодня и вчера. Не в нашем.
– Плевать, – едва слышно отозвалась Соня, начав печатать отчет.
– Старший лейтенант! Следи за речью! – прихлопнул свой выговор ладонью по столу Женя.
– Так точно, товарищ капитан.
Какое-то время было тихо. Соня работала. Мелихов делал вид, что работает.
– Кофе будешь? – спросил он спустя полчаса, поднимаясь с места.
– Буду, – ответила она, не глядя на него.
Ей все еще было очень больно. И от гибели Тонечки. И от предательства Мелихова. И от чего больнее, она затруднялась определить. Болело одинаково сильно. Постоянно. Где-то в районе ребер ныло и ныло, изводило и изводило.
– Тебе, как всегда, с молоком, без сахара? – уточнил он уже у двери.
– Да.
Он приоткрыл дверь, тут же снова ее закрыл и шагнул к ее столу.
– Соня! – хрипло и тихо воскликнул Мелихов. – Посмотри на меня!
Она послушалась.
– Я не виноват ни в чем! – продолжил Женя надрываться в громком шепоте. – Я ни в чем перед тобой не виноват!
– Ну да. У нас с тобой был просто секс без обязательств. Ты об этом?
– Нет. Нет же! – Он упер кулаки в край ее стола, наклонился. – У нас все было чисто и красиво.
– С Якушевой так же? – ее голос задребезжал, хотя она не хотела. – Чисто и красиво?
– При чем тут Якушева? При чем тут она? Настя просто друг. Клянусь!
Карие глаза капитана Мелихова смотрели на нее будто честно и расстроенно. Но верить им сил у Сони не было.
– Товарищ капитан, если позволите, я продолжу работать над отчетом?
Она подтянула к себе поближе клавиатуру, уставилась невидяще в монитор. И молила бога, чтобы он не позволил ей заплакать.
Мелихов не терпел женских слез.
– Работай, старлей.
Он отчетливо скрипнул зубами и вышел из кабинета. И почти тут же зазвонил рабочий телефон на его столе. Соня обязана была прореагировать. По этой причине встала и, подойдя к его столу, сняла трубку. Она не успела даже рта раскрыть и представиться, как услышала:
– Женечка, ты не представляешь, что я откопала! Эта Ишутина в девяностых была той еще штучкой! – засвистел в ее ухе визгливый голос Якушевой. – Там передел территорий шел конкретный и…
Соня не дослушала, уронила трубку. Потом осторожно уложила ее на место – на телефонный аппарат. Минуту ничего не видела, все свернулось в темный комок перед глазами: окно, непогода за окном, мотающая верхушки деревьев из стороны в сторону, широкий подоконник с бутылкой воды и парой стаканов на нем.
Что она только что услышала?! Якушева работает по прошлому Тонечки? В архиве? Каком? И она пытается найти какую-то дрянь на Тонечку? Или уже нашла? Или думает, что нашла?
И самое скверное, что все это происходит за ее – Сониной – спиной! Ее не включили в следственную группу, потому что считают, что Антонина Ишутина погибла не от руки какого-то местного психопата, взявшегося убивать людей направо и налево и жечь их дома. Думают, что Ишутину Антонину убил мститель, который…
– Гадость какая! – со стоном произнесла она, на непослушных ногах возвращаясь за свой стол.
Но еще большей гадостью ей казалась ложь Мелихова.
Что он несколько минут назад ей тут говорил? Что у них с Якушевой просто дружба? И по дружбе та называет его в телефонном разговоре Женечкой?
– Гадость какая, – повторила она уже шепотом и заплакала…
Поздним вечером, сидя в обнимку с любимой плюшевой подушкой – подарком Тонечки к какому-то смешному празднику – Соня решила позвонить Николаеву.
– Привет, как ты? – ответил он ей после первого сигнала. – Держишься?
– Привет. Как продвигается расследование?
– Туго. – Денис Сергеевич вздохнул. – Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Так же, как и в случае с убийством ее соседа Кулакова Станислава.
– Деда его проверили?
– На предмет? – удивленно отозвался Николаев.
– На предмет его алиби.
– Внука он убить не мог. Он был…
– В больнице. Я помню, – перебила его Соня. – А в случае с Тонечкой?
– Ну… Я не рассматривал его как подозреваемого и… – не нашелся с ответом Денис и замолчал.
– Понятно. Вы не проверили. И наверняка его алиби с внуком не проверили досконально.
– Послушай, София, дед не мог убить внука.
– Почему?
– Просто потому, что очень любил его. У него не было ружья, из которого он мог бы его застрелить.
– А у кого было? Установили принадлежность?
– Да. Но я не могу делиться с тобой этой информацией. Она закрыта. И ты не ответила на мой главный вопрос. – Николаев сделал паузу. – Как ты? Держишься?
– Я отвечу тебе на него при встрече. И еще…
Соня крепче прижала к себе плюшевую подушку. Она вспомнила, к какому празднику получила ее от Тонечки. Это был День объятий. Господи, как же больно!
– Вот тебе плюшевая обнимашка, детка, – запустила Тонечка с порога в ее сторону подушку, явившись к ней как-то в половине седьмого утра. – Пока тебе некого обнимать, тискай подушку.
На тот момент у нее еще не было отношений с Мелиховым. Соня частенько грустила в одиночестве вечерами. И за подушку-обнимашку сестре была благодарна.
Потом в ее жизни появился Мелихов…
– Что еще, София? – поторопил ее майор Николаев. – Ты сказала «и еще» – и замолчала.
Она не молчала, она плакала.
– Я хочу войти в состав следственной группы. Сделай это для меня, прошу!
– Боюсь, что не получится, София.
– Почему?! Ну почему вы все так делаете? Меня отодвигаете, Мелихов с Якушевой свои какие-то следственные мероприятия проводят. Что за фигня, майор?
– Кто-кто? Мелихов с Якушевой? На каком основании? – неуверенно возмутился Николаев.
– У них спроси! Если они проделывают это за твоей спиной, а ты руководитель следственной группы, то почему нельзя меня привлечь официально?
Николаев молчал недолго.
– Отвечу честно, старший лейтенант Святова. Это дело на контроле на самом верху. Когда в деле об убийстве замешаны такие деньги, то так обычно и бывает. К тому же служба собственной безопасности начала проверку.
– Какую проверку? В отношении кого?
– В отношении тебя, Соня, – нехотя признался Николаев. – Только я тебе ничего не говорил.
– Меня?! Меня подозревают?!
– Да. Потому что ты оказалась единственным наследником своей сестры. И унаследовала ты многие миллионы, София Святова.
Глава 5
– Папа! Ты меня совсем не слушаешь! – возмутился Алешка, сидя напротив за столом, накрытым к завтраку, и кинул в него комочком бумажной салфетки.
Это был проступок? Несомненно. За это следовало наказать. Но он не станет этого делать. Как, впрочем, и всегда. Он его не наказывает. Сын растет в условиях почти полной вседозволенности. Но…
Но от этого их отношения не становятся хуже. Как раз наоборот. С момента подлого бегства его жены и Алешкиной матери они стали настоящими друзьями. Алешка понимает отца. Отец понимает Алешку.
– Прости, задумался. – Он ему никогда не врал. – Не повторишь? Ведь не сложно?
– Нет. Не сложно. Только сейчас послушай внимательно.
Сын принялся рассказывать о каком-то важном мероприятии на грядущих выходных. За городом.
– Без взрослых? – нахмурился он сразу.
– Ну почему сразу без взрослых, пап? Нам по двенадцать лет. Кто нам позволит!
И сын принялся перечислять всех взрослых, которые должны были их контролировать. Старший брат какой-то девочки. Старшая сестра какого-то мальчика. Еще пара ребят из университета этих «старших». Выходило человек шесть девятнадцатилетних юношей и девушек, должных осуществлять надзор. И вроде бы нормально. По численности получалось на одного взрослого двое подростков. Но…
Конев Вадим Станиславович прекрасно понимал, что эти студенты никак не годятся на роль надзирателей и воспитателей. Троих из шести он знал отлично. Наводил справки о семьях друзей своего сына, там и всплыли их имена. Оболтусы и раздолбаи. К ним самим воспитателей бы приставить. Выпивали, курили, прогуливали пары. Они и за городом напьются и уснут. А подростки могут творить что им вздумается. А вот этого-то Конев Вадим Станиславович как раз и не мог позволить своему сыну. Как не мог и отказать в его просьбе.
– Пап! – Тонкая шея Алешки вытянулась из воротника пижамной кофты. – Не разрешишь, да? Вижу по глазам, что сейчас откажешь! Блин, пап, там все наши будут. Я не хочу быть белой вороной, пап!
– И не будешь. – Конев покатал по столу бумажный шарик салфетки, которым запулил в него сын. – Я разрешу тебе поехать.
– Урра! Папка, я тебя люблю!
Двенадцатилетний сын, еще вчера с гордостью рассматривавший пушок над своей верхней губой, кинулся отцу на шею и расцеловал в обе щеки.
– Но с одним условием, сынок, – проговорил Конев тем самым голосом, который не допускал возражений. – С тобой поедет старший брат. И это не обсуждается.
Алеша подумал и согласно кивнул.
– Но у меня нет никакого старшего брата, пап, – напомнил он с улыбкой. – Кто это будет?
– Один мой помощник. Он достаточно молодой. И вполне впишется в вашу тусовку. И мне спокойно. И тебе, в случае чего, будет к кому обратиться за помощью. И уверяю тебя: он не станет ходить за тобой тенью.
Алеша еще подумал и еще раз согласно кивнул. Умный мальчик. Не в мать.
– Я понял, пап, кто это. Дима?
– Дима… А теперь собирайся в школьный лагерь. Я тебя подвезу, – поторопил он сына и сам полез из-за стола. – Только никому не выболтай наш секрет, сынок.
– Ты что, пап! Наши тайны – это только наши тайны, – слово в слово повторил Алешка одно из его нравоучений.
Пока сын его не подвел ни разу. Не злоупотреблял его доверием, не предавал. Не то что его мать.
Вспомнив о Марине, Вадим поморщился от боли. Та всегда сопровождала его отвратительные воспоминания. Тонкая такая боль, ноющая под ребрами. Она поселилась там сразу после бегства жены. После ее сообщения, оставленного в соцсети. Видео записала, мерзавка.
– Прости, Вадик, но я так больше не могу. Я рядом с тобой распадаюсь на атомы. – В этом месте его сбежавшая жена закатила глаза и шмыгнула носом. – Сына ты воспитаешь настоящим мужиком, сомнений нет. Если я останусь с ним рядом, только все испорчу… Я люблю другого, понимаешь…
Этой фразой, прозвучавшей в финале видеопослания, Марина его добила. Он три дня не мог разговаривать, все пытался вспомнить их совместную жизнь.
Как он просмотрел тот момент, когда у нее появился любовник? Она была столь изворотливой, лживой? Или она как-то намекала, а он хотел быть слепым?
На четвертый день он обо всем рассказал Алешке.
– Пап, я догадывался, что она тебе изменяет, – глянул на него сын широко распахнутыми, испуганными детскими глазами. – Точно не знал, но догадывался. И знаешь… Даже хорошо, что она сбежала. Плакать не будем, так ведь?
И разревелся. Кинулся отцу на шею, обнял крепко и заплакал. Конев гладил его по худеньким плечам, спине и молчал. Он не знал ни единого слова утешения для подобных случаев.
– Я никогда ее не прощу, – пообещал сын себе и ему, немного упокоившись. – Ты, папа, ее муж. Чужой ей человек. Но я же, я же ее сын! Как она могла?!
После того случая они больше никогда не говорили о ней. Марина пыталась звонить Алешке. Искала с ним встречи. И Конев даже был не против. Но Алешка все ее попытки отвергал. И повторял снова и снова:
– У меня больше нет матери. Она исчезла!..
Высадив сына у школы и понаблюдав за тем, как он входит в ворота и здоровается со встречающим учеников преподавателем, Конев поехал на работу. Сын под контролем, можно не беспокоиться до самого вечера. Школьный лагерь подразумевал присутствие ребят до восемнадцати ноль-ноль. Потом его заберет помощник Конева. Тот самый парень, которому в выходные надлежало выдавать себя за старшего брата Алешки.
Парня звали Дима. Фамилия Новиков. Было ему тридцать лет, но выглядел он на восемнадцать. Щупленький, невысокий, белокурый Дима имел внешность довольно незапоминающуюся. Что помогало ему и в службе, и в частной жизни, когда Конев его к ней привлекал.
Дима заберет Алешку, отвезет его домой и побудет с ним до приезда Конева. За это подполковник Конев Вадим Станиславович будет Диме очень благодарен. При случае выпишет премию или отпустит по личным делам. Правда, личных дел у Димы вот уже полтора года никаких не возникало. И от премий он отказывался.
– Мне не тяжело присматривать за Алешей, – уверял он Конева. – Он хороший парень. Мне с ним даже интересно.
Близкой дружбы между сыном и подчиненным Новиковым Коневу, конечно же, не хотелось. Ни к чему все это, считал он. Сближение будет только мешать. Но…
Другого выхода пока не было. Доверить сына какой-нибудь приходящей няне он тоже не мог. На что они годны, эти курицы? Суп сварить и кашу? А Дима мог много чего: и уловить перемену в настроении Алешки, и подсмотреть, куда тот лазает в интернете, и телефонный разговор Алешки с друзьями подслушать.
Для Конева Дима Новиков был идеален.
– Доброе утро, товарищ подполковник.
Новиков привычно поднялся со стула, когда Конев вошел в кабинет.
– Что у нас нового?
Вадим аккуратно поставил свой портфель у стола, сел, включил компьютер. Привычные утренние телодвижения.
– Святову пригласили для беседы.
– Ага… И как она отреагировала? Возмущалась?
– Так точно.
– Ну, они все и всегда возмущаются, а потом… Мелихов что? Как себя ведет?
– Тихо, товарищ подполковник. Отношения с Якушевой не афиширует. И кое-что свидетельствует, что они начали свое собственное расследование причин убийства Антонины Ишутиной.
– Да ладно! – округлил глаза Конев. – И в чем свидетельство?
– Якушева два дня проработала в городском архиве. Запрашивала документы, датируемые концом девяностых. Точнее, ее интересовал тысяча девятьсот девяносто восьмой год – год, когда Ишутина начала скупать земли вокруг села Затопье.
– Ух ты! Думают, что след ведет туда? И срок давности их не смущает?
– Не могу знать, товарищ подполковник. – Капитан Новиков все еще стоял навытяжку. – Возможно, пытаются найти того, кто не сильно стремился продать свои паи земли, но был вынужден это сделать.
– Такие есть?
– Да.
– Выяснил кто?
Конев внимательно рассматривал своего помощника и думал о том, что, если бы Новиков не помогал ему с Алешкой, он все равно бы регулярно выписывал ему премии. Новиков был незаменимым сотрудником. Его не надо было пинать, подгонять, учить. Он все схватывал на лету и если проявлял инициативу, то с пользой для дела.
А дело об убийстве Антонины Ишутиной в ее собственном доме обещало быть значимым. Если Коневу с помощником удастся доказать, что все произошло не без вмешательства действующих сотрудников, то Вадиму будет светить досрочное звание и повышение по службе. А он уже год ждет отдельного кабинета. Год!
– Трое жителей села Затопье категорически отказывались продавать свои паи Антонине Ишутиной.
Новиков порылся на столе в бумагах. Достал несколько фотографий и прошел с ними к магнитной доске возле окна.
Уже и снимки готовы! Не сотрудник – золото. Дышал в затылок Якушевой? Или опередил ее?
– Этих фото у Якушевой нет, потому что они отсутствуют в архиве. И у нее с Мелиховым нет допуска к этим архивным данным, – порадовал Дима, вешая снимки под магнитные пятачки.
– И кто эти люди?
– Первые – это теперешние соседи Ишутиной – Кулаковы. Михаил Кулаков – дед убиенного три с лишним недели назад Станислава – категорически не хотел продавать свою землю в девяносто восьмом году. А Ишутиной она была нужна позарез. Там ею планировалось строительство фермы, примыкающей к пастбищу. А весь этот надел был совхозом выделен семье Кулаковых. И, по информации из села Затопье, битва у них за этот надел земли шла долгая. Пока однажды, вовремя не уплатив налоги на землю, Кулаков этих наделов не лишился.
– Не без помощи Ишутиной, я правильно понимаю? – Конев делал пометки в любимом блокноте – пригодятся.
– Говорили, будто это она постаралась, чтобы судебные иски по недоимке стали для Кулаковых неподъемными.
– Так, отлично, капитан. Но Кулаковы на настоящий момент сами оказались в пострадавших. Один из них убит. Дом сгорел. Кто следующий?
– Семья Мокровых. Это старший – Иван Иванович, – ткнул Дима пальцем в фото угрюмого черноволосого мужика. – Они уехали из села в нулевых, продав пай за бесценок Ишутиной. Земля будто была бросовой, заболоченной, но они все равно за нее цеплялись. По какой причине потом уступили – никто не знает. Но Ишутина превратила эту землю в настоящий Клондайк. Осушила болота и начала добывать торф, продавая его повсеместно. Прибыли баснословные, товарищ подполковник. Себестоимость низкая, а доходы зашкаливают. Бывшие соседи Мокровых говорят, что Иван как-то, приехав в поселок, устроил Ишутиной грандиозный скандал и требовал поделиться доходами.
– Считаешь это мотивом? – поморщился Вадим Станиславович. – За пьяной публичной руганью редко когда следуют действия. Кто следующий?
– Остаповы – муж и жена, бездетные. Злобные, неуживчивые. Со слов соседей, переругались со всеми в селе. Причину могли высосать из пальца. Лишь бы поорать. К Ишутиной цеплялись при каждом удобном случае. Она даже заявление на них писала в полицию за оскорбление и угрозы. И что характерно, свои паи они ей буквально навязывали. Земля была бросовой, таковой и осталась.
– Понятно. Алиби всех фигурантов, я так понимаю, еще предстоит выяснять?
– Так точно.
– А что у нас по Софии Святовой? С мотивом мне все понятно: огромное наследство свалилось на голову. Возможности? Алиби? Что с этим, капитан?
– Алиби нет как такового. Была дома одна. Ни подтвердить, ни опровергнуть ее заявление некому. На подъезде нет видеокамеры, хотя дом элитный. Собираются устанавливать лишь в следующем месяце, так решило собрание жильцов. И София вполне могла выйти из дома, доехать до Затопья – дорога не дальняя. Убить свою сестру, поджечь ее дом и… остаться богатой наследницей. Но… – Тут Дима недоверчиво покрутил головой, выпятив нижнюю губу. – Чтобы такое сотворить, надо было быть психически не вполне уравновешенным человеком. Таково заключение экспертов.
– Или умело разыграть психопата. Мы же знаем с тобой, что самый первый удар ножом был смертельным, все остальные наносились хаотично и уже не имели никакого значения. А вот самый первый – да, был нанесен мастерски, со знанием дела. И я делаю вывод, капитан, что убийца просто решил повести следствие по ложному пути. То есть знал отлично, какая сразу у полиции возникнет версия.
Конев Вадим Станиславович поднялся с места и заходил по кабинету, который, конечно же, не отвечал его запросам – был длинным и узким и при этом имел всего одно окно. И выходило то на стену соседнего здания – серого, бетонного.
– Мысль могла возникнуть в ее голове не сразу, – рассуждал он в процессе движения, – а лишь после того, как по соседству убили Кулакова-младшего и дом подожгли. Святова могла подумать: а почему нет? Полиция решит, что в селе действует какой-то маньяк-поджигатель. На нее никто и никогда не подумает. Тем более что отношения у нее с сестрой были замечательные. На первый взгляд…
Дима Новиков удивленно вскинул белесые брови.
– А ты не знал, что Ишутина ненавидела Мелихова? И всячески исподтишка старалась вредить отношениям Софии и ее избранника? О, капитан, рано я порадовался твоей сноровке. – Конев удовлетворенно кивнул, заметив стыдливый румянец на щеках капитана. – Ишутина, оказывается, заплатила капитану Уткину – сотруднику районного отдела, который выезжал на убийство в доме Кулаковых.
– За что? – вырвалось у Димы.
– За то, чтобы тот сообщил Софии о щекотливых подробностях с рыбалки, куда они буквально заманили Мелихова. И да, забыл тебе сообщить… Мелихов не приглашал Якушеву. Ее пригласил Уткин. По просьбе Ишутиной. И за это тоже она ему заплатила.
– Ого! Товарищ подполковник, вот это информация! – восхищенно таращился на Конева Дима.
– И это еще не все, капитан. – Конев остановился у единственного окна в кабинете, провел пальцем по подоконнику. Пыли не было. – София Святова после гибели родителей в автокатастрофе какое-то время наблюдалась у психиатра. Не у психолога, замечу. А у психиатра. И, опережая твой вопрос, скажу: никто не установил при приеме ее на работу в полицию, что она имела проблемы с психикой. Сказать почему?
– Так точно, товарищ подполковник! – Дима судорожно сглотнул.
– Потому что дом того самого психиатра, практиковавшего в частном порядке, у которого наблюдалась в детстве София Святова, сгорел при невыясненных обстоятельствах. Вместе со всеми историями болезни. Десять лет назад сгорел.
– А доктор? Доктор остался жив?
– А у кого, по-твоему, я разжился информацией? Доктор жив и говорил весьма неохотно. Ему пришлось разоткровенничаться, – холодно улыбнулся Конев. – Святова наблюдалась у него. Но доказать это будет практически невозможно.
Глава 6
Он решил говорить с Софией в комнате для допросов. Ей нечего было предъявить, не было ни единой улики, кроме мотива. Но она должна была понять, что все очень серьезно. Это не просто беседа. Это допрос. Никто не станет с ней цацкаться только потому, что она старший лейтенант полиции. И применять в отношении нее презумпцию невиновности Конев совершенно не собирался. Хотя бы потому, что Святову он считал хитрой и изворотливой. Она могла совершить идеальное преступление, не оставив следов. Потому еще, что скрыла постыдный факт своей биографии: наблюдалась у психиатра. Врала, заполняя анкету? Врала!
Был еще ее бывший любовник – капитан Мелихов. С тем тоже удивительные истории в последнее время происходили. Поехал на рыбалку в места, соседствующие с поселком Затопье. Туда же доставили – по просьбе погибшей Антонины Ишутиной – девушку модельной внешности. К ней, к слову, София Святова Мелихова очень ревновала еще тогда, когда девушка была в их отделе на практике. Блондинку на рыбалку привезли. Но Мелихов, со слов рыбаков, не особо с ней общался. Даже сторонился. Однако его старый приятель капитан полиции Уткин, исказив ситуацию, донес на Мелихова Софии.
Так, мол, и так – Женя Мелихов приехал с девушкой. С ней и отдыхал. И спал в одной палатке.
Это была ложь, хорошо проплаченная Ишутиной. Очень ей хотелось отношениям своей сестры навредить. И получалось что?
Получалось, что ненавидеть сестру Антонину у Софии была веская причина.
А еще, возможно, и у Мелихова она появилась. Это если он узнал о подставе. Прямо на рыбалке выяснил. А кто ему мог проболтаться? Не Уткин же. Он не стал бы себе гадить. Получалось, что Якушева? Поэтому она сейчас на ходу подметки рвет, помогая Мелихову вести свое собственное расследование? Вину заглаживает?
Сделав для себя еще одну пометку в любимом блокноте – «проверить Мелихова», Конев потянул на себя дверь допросной и вошел внутрь. На стул он сел не сразу. Какое-то время стоял и в упор рассматривал Святову.
Среднего телосложения, невысокая, с короткой стрижкой, мало помогающей держать в порядке непокорные русые кудряшки. Карие глаза.
Симпатичная, сделал вывод Конев. Чем-то напоминает его вероломную жену. Та тоже была кареглазой и русоволосой.
– Добрый день, София Николаевна. Подполковник службы собственной безопасности Конев. – Он подумал и добавил: – Вадим Станиславович.
– Очень приятно, – ответила она тихо.
Но от вопросов – почему она здесь, на каком основании ее сопроводили на допрос, в чем ее подозревают и так далее – воздержалась. Молодец, неожиданно похвалил он ее. И тут же спохватился и подумал вдогонку: хитрая.
– У нас к вам несколько вопросов, София Николаевна. Я их вам задаю. Вы мне на них честно отвечаете. И мы расстаемся. Идет?
Она молча кивнула.
И он приступил.
– Где вы были в ночь на… – он назвал дату убийства ее сестры.
– Дома.
– Кто это может подтвердить?
– Никто. Я живу одна.
– Это плохо.
– Почему же? – она вдруг усмехнулась. – Если вы остаетесь дома один, а где-то происходит правонарушение, это не может значить, что вы его совершили.
– Не может. И все же отсутствие у вас алиби…
– У меня есть алиби, подполковник. Не старайтесь.
– Да?
Он похолодел. Что они просмотрели?
– Мое алиби – это машина. Я никуда не выезжала той ночью.
София держалась очень спокойно, ему это не нравилось. Либо она очень хорошо владеет собой, либо у нее какой-то козырь в рукаве.
– На месте, где вы обычно паркуете свой автомобиль, нет систем видеофиксации. И подтвердить тот факт, что вы не выезжали со двора на своем автомобиле той ночью, практически невозможно. – Он с деланым сожалением развел руками.
– Возможно, я вас разочарую, подполковник. – Она смотрела все так же спокойно, но взгляд таил в себе непроходящую боль. – Но у меня имеются подтверждения того, что я никуда не выезжала той ночью и даже не выходила из подъезда. Это видеорегистратор на моей машине. Он довольно дорогой и работает автономно, даже при невключенном двигателе. Машина стояла так, что видеорегистратор прекрасно записал все, что происходило у моего подъезда с двадцати ноль-ноль вечера накануне убийства Тонечки. Простите, Антонины Ишутиной… До восьми утра следующего дня. И на записях видно, как я иду от машины к подъезду. Захожу в него, а выхожу только следующим утром.
– Да? – только и смог он выдать осипшим голосом.
Новиков, паскуда, просмотрел! Как так?! А он ему еще своего ребенка доверяет! Хрен ему, а не поощрение за квартал.
– Скажу больше, чем обязана. – София положила локти на стол и слегка наклонилась в его сторону. – Из моего подъезда нет выхода на крышу или в чердачное помещение. И я не смогла бы пробраться этим путем и выйти из соседнего подъезда. Так что, подполковник, найдите настоящего убийцу. Только не ищите его среди нас…
София помолчала, высверливая взглядом в его лбу дырки. Глаза стали сердитыми.
– Я могу быть свободна, Вадим Станиславович? – Она привстала.
– Почему при поступлении на службу вы скрыли в анкете тот факт, что наблюдались у психиатра?
– Что?! Я не наблюдалась! – возмущенным шепотом воскликнула Святова, губы ее задрожали. – Я даже не понимаю, о чем вы?
– В тот год, когда погибли ваши родители, у вас случались панические атаки, приступы агрессии, истерики. И ваша сестра Антонина Ишутина отвезла вас к доктору, практикующему частно. И он несколько лет наблюдал вас.
– О господи! Вон вы о чем!
София прикрыла подрагивающие губы ладошкой и несколько раз глубоко вздохнула и протяжно выдохнула. Конев усмотрел в этом какую-то дыхательную гимнастику, порекомендованную все тем же психиатром. Через мгновение ладошка со стуком упала на стол.
– Мне было на тот момент пять лет, подполковник! Пять лет! – с глубокой внутренней болью произнесла Святова. – Со слов моей сестры, я постоянно плакала и звала родителей. Она не знала, что делать. И обратилась за помощью к своему давнему приятелю. По счастливому стечению обстоятельств он оказался психиатром. Он сумел найти подход к маленькому ребенку, просто разговаривая. Никаких препаратов, кроме пустырника и валерианы, он мне не выписывал. И он не наблюдал меня несколько лет. Он встречался с Тонечкой. Как мужчина и женщина, понимаете? У них были отношения. А со мной он просто разговаривал. В ее саду под вишнями. Вам не удастся притянуть меня к этому ужасному преступлению в роли злоумышленника. Не теряйте времени. В конце концов… Это просто глупо!
И она встала и пошла к двери. Хотя он не подписывал ей пропуск. И не давал позволения покинуть допросную. Но Конев прекрасно понимал, что у него на нее ничего нет. Все его доводы притянуты за уши острым желанием раскрыть громкое преступление.
У двери Святова спохватилась. Вернулась и положила на стол пропуск.
– Подпишите…
Он нехотя подписал. София снова двинулась к двери. Но вдруг остановилась.
– Как повел себя ваш сын, когда ваша жена сбежала с любовником, товарищ подполковник? Вы заметили, как ему было больно? Или полностью сосредоточились на собственных обидах?
– Старший лейтенант! – взревел Конев, резко вставая. – Не забывайте о субординации!
– Так точно, – криво ухмыльнулась она. – Но вас на дому посещал детский психолог. Разве нет?
Сука! Гадкая коварная сука! Откуда она…
– Ответь мне, капитан, откуда Святова узнала о детском психологе, который посещал Алешу после моего развода с его матерью?
Конев навис над Новиковым, сидящим за своим столом, готовый вцепиться ему в горло.
– Не могу знать, товарищ подполковник, – честно глянул на него помощник. – Я никому не говорил.
– Так задай вопросы этой суке-психологине, которая приходила! Если это она проболталась, я лишу ее лицензии!
– Так точно, товарищ подполковник.
– Доложишь вечером. А сейчас иди и спроси!
Новиков исчез за дверью мгновенно. Если бы Вадим выглянул в коридор, и следа бы его не увидел. Рвется. Очень рвется на его место капитан Новиков. Выслуживается, как перед ним, так и перед вышестоящим руководством. И наверняка стучит на него. И ему сто процентов безразлично, каким образом Конев освободит для него это место – уйдет на повышение или слетит вниз. Главное, чтобы кабинет освободился. И поэтому…
Поэтому он не имеет права на ошибку. Дело будет вести один, поручая Новикову лишь рутину. И с Алешкой за город капитана не отправит. Мальчишка умный, серьезный, сам справится. Пора уже ему привыкать к самостоятельности.
Он постоял у своего стола и потянулся к мобильнику. Не в его правилах было лично звонить подозреваемым, но случай со Святовой был особенным. Поэтому он сделает для нее исключение.
– Старший лейтенант Святова? Это Конев, – не дождавшись подтверждения, представился он. – Вы уже уехали?
– Так точно.
– Мне нужна запись с регистратора вашей машины, – сказал он, вдруг почувствовав странное ощущение от звука ее голоса у своего уха. – Мне необходимо приложить ее к делу, чтобы больше не возникало вопросов.
– Я уже все передала вашему подчиненному – капитану Новикову, – удивила она его ответом.
Ах ты же, сволочь мелкая! Знал и промолчал! Интересно, когда у него появилась информация? До допроса или после?
– Сразу, как вышла из допросной, я передала ему флешку.
Конев с облегчением выдохнул. Глянул на стол Димы. Какая-то флешка лежала возле компьютерной клавиатуры.
– Черная?
– Да. В виде утенка, – уточнила она.
– Хорошо. Спасибо. Приобщу. Но вы, Святова, не уезжайте из города.
– Никак нет, товарищ подполковник. Не собиралась.
Она усмехнулась? Точно же усмехнулась. И снова он почувствовал странное волнение. Так с ним бывало…
Да, когда он с Маринкой познакомился. Его тогда так же колбасило и от ее смеха, и от ее голоса, особенно от шепота. Когда она шептала ему на ухо, его кожа превращалась в гусиную от мурашек.
Чертовщина какая-то!
– Хотел уточнить, старший лейтенант, а у вас есть какие-то подозрения?
– На предмет?
– Кто мог желать смерти вашей сестре?
Она даже не думала, ответила отрицательно.
– Люди рыдали на ее похоронах. Они не понимают, что с ними теперь будет. С их работой, зарплатой.
– А вы не поставили управляющего? На правах наследницы?
– Н-нет.
Кажется, его вопрос ее озадачил.
– Это сделать необходимо в самые кратчайшие сроки. Иначе бизнес понесет невосполнимые убытки.
– Но я в этом совершенно не разбираюсь! – еще более растерянно воскликнула Святова.
– Если позволите, я вам помогу. У меня есть знакомые люди в определенных кругах…
Вот зачем он ей об этом говорит? Что за бред несет! Десять минут назад допрашивал, а теперь готов помочь? Этого никто не поймет, а Святова в первую очередь. Но неожиданно она обрадовалась и проговорила:
– Вадим Станиславович, раз наше с вами небольшое недоразумение устранено, я готова принять вашу помощь.
Он пообещал ей позвонить после консультаций с нужными людьми. Отключился. Тут же вставил ее флешку в свой компьютер и десять раз отсмотрел короткий материал, как Святова вечером запирает машину и идет к своему подъезду, а утром выходит из него. Все до минуты проверил. Нигде никаких сбоев в записи, могущих свидетельствовать о монтаже. Но он все же покажет запись спецам. Так, на всякий случай. Он должен быть в ней уверен, раз вызвался помочь с конкурсным управляющим.
А зачем ему это?
Конев с опасной улыбкой смотрел на увеличенное лицо Софии на стоп-кадре.
Правильно! Чтобы быть в курсе всего, что там происходит – в унаследованном ею хозяйстве. И, может быть, это поможет ему приблизиться к разгадке в сложном деле.
А пока он пристально изучит других кандидатов на роль подозреваемых: Мелихова, Якушеву, капитана Уткина – любителя заработать все равно каким способом – и его загадочного начальника майора Николаева.
Глава 7
Денис брился у старого зеркала над старой раковиной в старом доме, доставшемся ему от матери. Поначалу, как ее не стало, он хотел этот дом продать. Но, побродив по ее саду, среди ухоженных яблонь, груш и слив с вишнями, он понял, что расстаться с этим местом будет не так-то просто. Каждый метр земли был своим, родным. Представить себе, что кто-то станет пилить эти деревья, рыть на маминых грядках бассейн и собирать здесь шумные вечеринки, Николаев не мог.
– Ну что, покупателя я тебе нашел. Продаешь? Надумал?
Уткин суетился больше всех, желая угодить и начальнику, и покупателю – какому-то своему хорошему знакомому.
– Он даже задаток готов внести, Денис.
– Нет, – качал головой Николаев.
– Что нет? – таращил глаза Уткин. – Не надумал? Не продаешь?
– Не надумал. Не продаю.
– А что так? – выдохнул тогда разочарованно Уткин.
– Сам буду строиться, – выдал Николаев идею, понравившуюся ему сразу своей перспективной смелостью. – Вот освоюсь и построюсь. Сколько можно в ведомственной общаге жить?
В ведомственной общаге ему, если честно, нравилось. У него была своя большая комната с санузлом и просторным тамбуром, в котором он устроил маленькую кухню и прихожую. И еще его окно выходило на подъездный козырек, куда он выбирался летними вечерами с чаем или кофе, чтобы поглазеть на закат.
Комендант Валентина Ивановна на него за это ругалась и грозила выселением.
– Соскользнешь на землю, расшибешься, а мне отвечать?! – часто возмущалась она, встав внизу и задрав голову на Николаева с чашкой.
В общаге ему нравилось, но она не шла ни в какое сравнение с садом мамы, с ее старым домом с крепким забором и скрипучей железной калиткой.
Он перебрался в ее дом через полгода после того, как мамы не стало. Походил по комнатам, обстучал все стены, пробуя их на прочность. Понял, что ничего в этом не понимает, и пригласил эксперта.
Тот бродил по дому, саду и вдоль забора почти час. Слазил на чердак, вернулся оттуда в пыли и паутине и чихнул раз двадцать. А потом с сожалением произнес:
– Жаль, что вы не планируете продавать этот дом.
– Почему? Все так безнадежно?
Другой экспертизы он и не ждал. И поэтому ничуть не расстроился. Строить дом он пока не собирался. Не было средств, времени и желания. Но на ремонт рассчитывал. А раз все так плохо…
– Если бы вы решили его продать, я бы сам его купил, уважаемый Денис Сергеевич. – Рука эксперта легла на толстую стену между кухней и спальней. – Это не дом – крепость. Сносить его я вам точно не рекомендую. Простоит еще лет сто. Что касается внутренней отделки… Можно, конечно, все тут переломать, перенести, заклеить обоями, и так далее, но… Я бы не советовал.
– А что посоветуете? – воодушевился Денис.
И в который раз поблагодарил кого-то там наверху, помешавшего продать дом хорошему знакомому Уткина.
Эксперт посоветовал ремонтные работы косметического плана. Вышла немалая сумма.
– Можно поэтапно, – утешил эксперт, увидев его задравшиеся брови. – По комнате. С какой начнем?
Начали со спален, потом перебрались в гостиную, потом в кухню, ванную, коридор. Причем многие мамины вещи было решено отреставрировать и оставить.
– Кто же в здравом уме избавляется от такого раритетного дубового буфета, Денис Сергеевич? – кипятился мастер своего дела. – Мы его приведем в порядок, и он заиграет новыми красками, обретет новую жизнь.
Новой жизни дождалась и старая мамина раковина, над которой он сейчас брился. Она оказалась медной! И после долгих чисток и обработок засияла так, что глазам больно смотреть. И мамино старое зеркало вставили в громоздкую раму, подсветили, отчистили изнутри.
– Какая красота! – без конца восклицал потом архитектор Антон, когда после завершения ремонта приехал навестить Дениса.
К слову, они неплохо ладили и за год тесного общения подружились. И теперь изредка, но Антон навещал его в старом доме, который называл винтажным.
Николаев ничего в интерьерных стилях не понимал, но то, что Антон сотворил с домом, ему очень нравилось. Ему было приятно находиться в нем, он не торопился его покидать и всегда спешил обратно.
– Надо бы еще с территорией поработать, Денис, зарастает все без хозяйской руки…
Николаев замер с бритвой в правой руке и неожиданно подумал об Ишутиной.
Что станет теперь с бизнесом Антонины Ишутиной без ее хозяйской руки? Кто примет бразды правления? София Святова была далека от всего этого. Преемника в управлении Ишутина не называла никогда, не собиралась на отдых. И руководителей отделов и отделений меняла почти каждый сезон.
– Неуживчивая, – поджимала губы ее самая близкая помощница. – Конфликтная, непримиримая. Не терпела даже мелкого воровства и пустяковой лжи. Чуть что, выгоняла без выходного пособия. Так что, если ищете того, кого обидела Антонина, список выйдет длинным.
– То есть повод желать ей зла был у многих? – уточнил Николаев при допросе.
– Я сказала не так, – рассердилась помощница Ишутиной. – Я сказала, что Тоня многих обижала. Но никто!.. Подчеркиваю, никто ее не проклинал. Во всяком случае, мне об этом неизвестно.
Неизвестно об этом было и многим другим односельчанам и работникам Ишутиной.
– Да, крута была Тоня, ну а как по-другому? Многие пьют, иногда прогуливают. Как с ними еще?
Поименный список обиженных они с Уткиным все же составили и вызывали по очереди на допрос. И слушали мелочные упреки от этих самых обиженных. Но…
Но ни у кого не было серьезного мотива для убийства. Ни у кого, кроме сестры Ишутиной – Софии. Она становилась богатой наследницей. Но копать в этом направлении Николаев не собирался. Было кому! Конев, по слухам, такую деятельность развил, что, того гляди, Святову в кандалы заключит.
Денис умылся, почистил зубы и сполоснул раковину тем самым средством, которое настоятельно рекомендовал дизайнер интерьера и архитектор Антон.
– Чтобы все время сияло и оставалось как новое, – бормотал он, демонстрируя ему средство для медной раковины.
В кухне с новенькой бытовой техникой в ретростиле работал телевизор и остывала овсянка в кастрюльке. Николаев наловчился ее готовить без долгого простаивания у плиты и бесконечного помешивания. Две минуты покипела, и выключал. Потом на крышку сложенное вчетверо полотенце, настояться минут десять. И, вуаля, полезный завтрак готов.
Выложив кашу в тарелку, Денис сел за стол и сделал звук телевизора громче.
Сначала шли новости страны, потом региональные. Позже дикторы переключились на криминальный блок местных новостей. Услышав знакомую фамилию, Николаев перестал есть и сделал звук еще громче.
– Гибель Станислава Кулакова потрясла его родных и близких. Мужчина только недавно вернулся на свою родину, чтобы заняться бизнесом. Планировались крупные инвестиции в одно из важнейших направлений…
Николаев нахмурился. О каких родных и близких речь? У Станислава Кулакова из родных один дед Михаил. Никто из окружения Станислава Кулакова до настоящего момента не дал о себе знать. Инвестиции? О чем речь вообще? Счета у Станислава почти пустые. Не считая мелочовки в несколько десятков тысяч рублей на житье-бытье.
Бизнес? Какой бизнес у шалопая, прожигавшего свою жизнь?
– Уткин, ты проверял данные на Станислава Кулакова? – не дождавшись начала рабочего дня, позвонил Николаев подчиненному прямо из своей кухни.
– Так точно. – Уткин оглушительно зевнул. – Что так рано, командир? Еще полтора часа до начала работы.
– Что мы просмотрели, Уткин?
– Ничего. Все прозрачно до рези в глазах. – Уткин отчетливо хрустнул суставами, разминался. – Приехал на родину голым. На всех его счетах, а их было три, в общей сумме восемьдесят девять тысяч.
– Кого еще, кроме деда, мы нашли из его родных и близких?
– Никого. У него не было жены, детей, братьев и сестер. Дед и он – вся родня.
– Я вот тут сейчас смотрю телевизор… – Николаев пересказал содержание последней новости. – Не могли же они просто взять и наврать для красного словца.
– Не могли. Сейчас с этим строго.
– Так узнай, Уткин. Позвони, узнай автора репортажа. И если у него имеется информация о каких-то родственниках, которых ты не нашел, выясни, кто они. И найди их.
– Есть, – отозвался ворчливо Уткин.
Работать он не любил. Так вот: кропотливо, до пота и слез. Ему нравилось, когда информация падала ему в руки, как яблоко с ветки. Тогда он еще мог посуетиться и побегать, чтобы все проверить и запротоколировать.
– И еще… – Николаев подумал, подумал и все же высказался: – До меня дошли какие-то нехорошие слухи о твоих неправомерных действиях в отношении нашего коллеги Жени Мелихова.
Уткин молчал очень долго. Денис даже телефон от уха убрал и на экран взглянул. Нет, капитан был на связи, секунды мчались.
– Ничего не хочешь мне рассказать, Валентин?
– Никак нет. Это личное. К делу не относится.
– Как знать, как знать… – Денис взял в руки ложку – каша остывала, покрываясь пленкой. – Мне не хотелось бы внутренних конфликтов, капитан. Особенно с коллегой из Москвы. Особенно в контексте данного дела, которое мы с тобой расследуем.
– Это не имеет никакого отношения к делу, – настырно повторил Уткин, не собираясь посвящать его в детали. – Разрешите идти?
– Куда, Уткин? Ты же в постели.
– В туалет! – со злым фырканьем выпалил капитан Уткин и отключился.
Каша остыла и стала невкусной, но он все равно ее съел. Когда получится пообедать, он не знал. День обещал стать насыщенным.
Сегодня должна быть готова экспертиза по оружию. То есть по принадлежности ружья. Николаев искренне надеялся, что эксперты с этой задачей справятся и установят наконец хозяина. От результата зависит, куда он дальше двинется.
На сегодня была запланирована еще одна встреча с дедом погибшего Станислава – Михаилом Кулаковым. Все предыдущие дни он сказывался больным и даже снова улегся в больницу. Только теперь не с радикулитом, а с сердечным приступом. В больнице его Николаев не навещал. Жалел.
Далее следовало бы навестить Софию Святову и ей задать несколько вопросов, но…
Но он все медлил и медлил. Вопросы выходили скверными, намекающими на ее причастность. А ему было неприятно ей на это намекать. Святова ему нравилась. Поэтому он подождет с ее допросом. Конев и без него справляется.
Денис вымыл посуду. Оделся и вышел из дома на улицу.
Утро было прохладным. Небо постепенно затягивало плотными облаками. Темным фронтом они наступали на солнце, на которое Николаев засмотрелся, прищурив глаза. Будет дождь, нет? Закрыть окна в спальне или не надо? В прошлый раз при дожде с сильным ветром под подоконником в кухне и гостиной образовались лужи. И ему пришлось ползать с тряпкой, потому что швабра куда-то подевалась.
Он вернулся в дом и закрыл все окна. А когда вышел на улицу, обнаружил у железной калитки, которая после реставрации командой Антона не скрипела и вид имела внушительный и добротный, участкового Володю Хмырова.
– Доброе утро, товарищ майор, – осторожно улыбнулся он Николаеву, не зная, как тот отреагирует на то, что его подкараулили.
– Здорово, Володя. – Николаев вышел из калитки и протянул руку. – Только не говори, что еще кто-то погорел!
– Тьфу-тьфу-тьфу! – с шутливой суеверностью поплевал Хмыров через левое плечо.
– Мимо проходил? – усмехнулся Денис, заводя машину с брелка.
– Никак нет, гражданин начальник. – Володя пошел за ним к машине. – Появилась информация по делу Антонины Ишутиной. Решил вот доложить, потому что… Да, мимо проходил.
– Ну, докладывай.
– У меня появился свидетель, который видел возможного убийцу в ночь гибели Ишутиной.
– Да ладно!
Денис только дверь машины открыл, пришлось тут же захлопнуть.
– Да. Соседка Ишутиной из дома напротив видела мужчину, который крался по улице. До пожара.
– И что? Он просто крался и все? Она видела, как он заходил к ней на участок, в дом?
– Этого не видела. Сказала, что врать не станет. Да вы и сами можете ее допросить, я ее в опорном пункте на диванчик посадил и велел ждать. Бестолковая. Я даже связываться с ней не стал. Тем более что она именно с вами хочет говорить.
– Ух ты! Чего это? Не доверяет тебе?
– Нет. Она с мамой вашей дружна была. Вот сказала, что только с сыном подруги своей говорить станет. Больше, говорит, никому не доверяю.
Глава 8
За долгую жизнь ее как только не называли. И Сеня, и Еся, и Еня. Кто как хотел, так и упражнялся. И все время подчеркивали, что имя ей при рождении дали неправильное, непутевое. Только мама майора Дениса Николаева – Мария Ивановна – всегда называла ее правильно: Есения. И уверяла, что красивее и благозвучнее имени не слышала в своей жизни. Так и зародилась их многолетняя дружба. Ближе чем некоторые родные сестры были. Помогали друг другу, ходили в гости, но без навязчивости, чтобы не надоедать.
Когда Марии Ивановны не стало, Есения горевала долго. И по ее уходу, и по дому, который сынок теперь наверняка продаст под слом. И заедут в него какие-нибудь современные гопники вроде Стаса Кулакова. Тот, сколько жил в поселке, столько и куролесил. Странно, что в его теле нашли пули – участковый рассказал. Так бы она точно подумала, что Стас сам дом спалил и погиб по личной дурости в том пожаре.
Непутевым был при жизни. Но болтают, что при деньгах вернулся из-за границы. Будто полные сумки купюр привез. Может, из-за них его и убили? Надо бы все это сыну Марии Ивановны рассказать. Вовка, участковый, отказался слушать.
– Болтовня! – фыркнул он, когда она прибежала к нему в опорный пункт с новостями. – Вы бы поменьше слушали бабские сплетни…
Он упорно не называл ее по имени. Никогда! Словно стыдился, что его язык пропустит такое несуразное имя.
Есения Семеновна оглядела кабинет в опорном пункте, где дожидалась участкового и сынка Марии Ивановны.
Красиво. Чисто. Покрасили стены светло-кофейной краской. На окно жалюзи повесили. Пол плиткой выстлали. После ремонта мебель новую завезли для Вовки-участкового. Сейф, стол, крутящееся кресло, диванчик дерматиновый для посетителей и пару стульев под окном поставили. Шкафа, правда, нет. Вместо него у входа высокая тренога с крючками – вешалка, стало быть.
Хорошо вышло, не то что раньше было. И ожидать здесь Есении Семеновне было не в тягость. По улице проехала машина и остановилась у опорного пункта.
Дениска приехал с Вовкой. Дениской его всегда Мария Ивановна называла. Любила сына очень. Не ругала ни разу в жизни. Довольна, поди, теперь, что Дениска дом ее не продал. Облагородил и живет в нем, поживает.
– Есения Семеновна, доброе утро.
Очень мелодично вышло у сына Марии Ивановны назвать ее по имени. Она чуть не прослезилась. Хороший мальчик. Она обязана помочь ему.
– Доброе утро, Дениска… Ой, простите! – Она смущенно опустила глаза, уставившись на крохотную дырочку на подоле синей трикотажной юбки. – Мама ваша вас так всегда называла.
– Я помню.
Сын Марии Ивановны забрал от окна один из стульев. Поставил его напротив диванчика, на котором она его поджидала. Глянул хорошо: тепло, искренне. Спросил:
– Есения Семеновна, вы хотели со мной о чем-то поговорить?
– Да, Денис Сергеевич, хотела сообщить вам наши поселковые новости, – покивала она.
– Давайте только без сплетен, – заныл от приоткрытой двери Вовка-участковый, снова не назвав ее никак.
– Почему же? – возмущенно глянул на него Дениска. – Меня все интересует. И разговоры местных жителей тоже. Мы же знаем, что дыма без огня не бывает. И разговоров на пустом месте тоже. Не так ли, Есения Семеновна?
Ну как же у него красиво получалось выговаривать ее имя! Нежно, уважительно.
– Верно, – спохватилась она, кивнула в ответ на его вопросительный взгляд. – Люди говорят не просто так. Могут приукрасить, конечно, не без этого. Но, как вы правильно отметили, дыма без огня не бывает.
– Итак, что за разговоры по поселку ходят?
– Во-первых, люди говорят, что Стас Кулаков вернулся на родину не с пустыми руками.
– О как! А с чем же?
Николаев с сомнением покачал головой и прищурился, вспомнив состояние счетов погибшего Кулакова.
– С полными сумками денег, – чуть подавшись вперед, прошептала Есения Семеновна. – Сама не видела, врать не буду. Но говорят, что привез денег две сумки.
– Эти сумки, я полагаю, кто-то видел?
– Да. Видели люди.
– Какие люди? Это важно, Есения Семеновна. И эти люди не просто болтуны, а важные свидетели. Вы вот от кого услышали?
Она думала недолго, тут же вспомнив очередь в магазине и оживленный разговор на тему пожара в старом проклятом доме.
– Так Настя-продавщица и сказала. А ей кто-то из охранников бизнесменши нашей.
– Антонины Ишутиной?