Провиденциалы бесплатное чтение

Глава 1

Эпоха каменноугольного периода, около 360 миллионов лет назад. Планета дышит, пульсируя в ритме древних приливов и отливов. Безграничный водный простор простирается до самого горизонта, где лазурное небо сливается с зыбкой гладью океана. Тёплые солёные волны, насыщенные минералами древнего мира, ласково накатывают на берег, шепча свои вечные тайны. Воздух, густой и влажный, наполнен ароматом первобытной жизни.

Постепенно воды начинают отступать, обнажая вязкое илистое дно, источающее терпкий запах тины и древних органических остатков. Из-под толщи вод проступают очертания застывшей земной тверди, ещё хранящей тепло подводных вулканов, из недр которой к палящим лучам древнего солнца тянутся чешуйчатые стволы лепидодендронов. Их кора, покрытая ромбовидными узорами, блестит от влаги. Грандиозные кроны, состоящие из длинных игольчатых листьев, шелестят на ветру, вплетаясь в звучание первозданного леса. Повсюду, куда ни глянь, вырастают гигантские папоротники, чьи изящные вайи разворачиваются, образуя непролазные заросли. Каламиты – древние предки хвощей – устремляются ввысь, их полые стволы поскрипывают при каждом порыве ветра. Воздух наполняется странными звуками: это шелестят могучие кроны на ветру, потрескивают стволы, растущие с невероятной скоростью, шуршат в зарослях первые наземные членистоногие. Где-то вдалеке слышится плеск воды – это древние амфибии, ещё не совсем привыкшие к жизни на суше, неуклюже передвигаются между водоёмами.

Однако вскоре нарастающая водная толща вновь начинает наступать на сушу. Медленно, но неумолимо, она поглощает вековой лес. Могучие стволы лепидодендронов и папоротников склоняются под напором воды, их листья опускаются, готовясь к долгому подводному существованию. И вот уже последние верхушки деревьев скрываются под водой. Безмолвие и первозданный покой вновь воцаряются на своём престоле. Океан, величественный и непостижимый, продолжает свой вечный танец, храня в своих глубинах тайны прошлого и зародыши будущего.

Время стремительно мчится вперёд, и вот мы уже в миоцене, 23 миллиона лет назад. Взору открываются необъятные просторы степей и редколесий. Янтарное море трав колышется под ласковым дыханием ветра. В воздухе витает пряный аромат полыни и чабреца, смешанный с хвойной свежестью. Эти земли населяют удивительные создания. Грациозные стада гиппарионов, трёхпалых предшественников современных лошадей, легко несутся по равнинам. Развевающиеся гривы и стройные ноги придают этим животным особое изящество. Неподалёку пасутся длинношеие жирафы – палеотрагусы и самотерии. Пятнистые силуэты этих долговязых существ мелькают среди деревьев, когда те лакомятся сочной листвой высоких ветвей. На горизонте, окутанные облаком пыли, виднеются могучие фигуры носорогов хилотериев. Оглушительное трубление этих гигантов разносится по саванне, служа предупреждением для соперников. В тени густых зарослей затаились хищные махайроды – саблезубые кошки с впечатляющими клыками. Эти грозные охотники терпеливо выжидают удобный момент для нападения.

Проходят тысячелетия, и климат становится холоднее. Мы переносимся в плейстоцен – эпоху великих оледенений. Ландшафт преображается: вместо саванн теперь простираются тундростепи – бескрайние холодные равнины с редкими островками лесов. По этим суровым землям бродят мамонты. Огромные бивни этих гигантов изогнуты серпом, а длинная шерсть колышется на ледяном ветру. Вот самка мамонта останавливается у замёрзшего ручья, хоботом разбивает лёд и набирает воду, чтобы напоить своего детёныша. Неподалёку неторопливо шагают шерстистые носороги, чьи массивные тела укрыты густым мехом, надёжно защищающим от холода. Два самца вступают в ожесточённую схватку за территорию, сотрясая воздух громким рёвом и стуком своих мощных рогов. В пещерах и расщелинах скал обитают исполинские пещерные медведи. Рычание этих могучих хищников эхом отражается от каменных стен, наполняя окрестности первобытным ужасом. На входе в одну из пещер медведица заботливо вылизывает своих новорождённых медвежат, пока те попискивают и неуклюже перебирают лапами. Стая волков, приспособившихся к суровому климату, крадётся по снежной равнине в поисках добычи. Их острый слух улавливает малейший шорох под снегом, выдающий присутствие мелких грызунов. И наконец, венцом этой долгой истории эволюции на сцене появляется человек.

Первые люди – охотники-собиратели, закутанные в грубые шкуры животных, с примитивными каменными орудиями в мозолистых руках. Их глаза, острые и внимательные, следят за каждым движением в окружающем мире. Они кочуют вслед за стадами, останавливаясь в временных стоянках и укрываясь в сырых пещерах. На шершавых каменных стенах своих убежищ они оставляют первые художественные творения – наскальные рисунки, запечатлевая сцены охоты и ритуальных танцев охрой и углём.

На следующей странице летописи человечества перед нами предстают оседлые земледельцы, бережно возделывающие поля, засевая их первыми культурными растениями. Вокруг построенных из глины и тростника жилищ пасутся одомашненные животные – козы, овцы, крупный рогатый скот. Дым от очагов поднимается к небу тонкими струйками, а в воздухе витает аромат свежеиспечённых лепёшек из пшеницы и ячменя. С течением времени возникают шумные базары и ярмарки. Цивилизация набирает обороты, и вскоре на месте, где когда-то плескались древние моря и бродили доисторические животные, вырастает современный город, чьё полумиллионное население заполняет улицы, площади и парки, а высотные здания устремляются в небо, как новые лепидодендроны каменноугольного периода. В этом новом мире технологий и прогресса рёв моторов и гудки автомобилей создают акустическую среду современности, вытесняя из памяти земли голоса мамонтов и саблезубых тигров; неоновые вывески и яркие фонари городских улиц разливают электрическое зарево по ночному небу, затмевая своим искусственным сиянием извечный блеск звёзд.

Михаил блуждал в лабиринте воспоминаний, пока осматривал музейные экспонаты. В его голове звучали отрывки из Священного Писания, академические мнемонические коды и стихотворные строки. Библейское «Земля же была безвидна и пуста…» сменялось учебным правилом для запоминания геологических эпох – «Каждый Образованный Студент Должен Курить Папиросы…». А затем всплывали поэтические строки С. Михалкова о великом вожде. Переходя от стенда к стенду, Михаил погружался всё глубже в вихрь ассоциаций. Но, бросив взгляд на часы, он с досадой выдохнул – до встречи с потенциальным работодателем оставался ещё целый час.

Несмотря на то, что хранитель памяти и летописец былых времён – краеведческий музей – располагается в одном из исторических зданий в самом сердце города, он редко становится центром притяжения для горожан. Лишь юные исследователи, сопровождаемые своими школьными учителями, периодически нарушают тишину этих залов. По негласному закону, интерес к этому храму истории у людей с возрастом только угасает. Причина такого равнодушия кроется в хронической проблеме современного человека – нехватке свободного времени. Чего нельзя сказать про Михаила, главного героя нашего повествования, который пришёл сюда, чтобы «убить время».

Восемь долгих месяцев минуло с тех пор, как он, окрылённый дипломом инженера, вступил на тропу трудовой жизни. Однако путь этот оказался тернистым и изобилующим разочарованиями. Все его резюме, отправленные с надеждой и рвением в качестве соискателя на должность инженера, так и остались гласом вопиющего в пустыне – ни единого отклика. Трижды за последние годы Михаил устремлял свой взор за рубеж, подавая заявки на стипендии и гранты на обучение в университетах США, Великобритании и ФРГ. Увы, его таланты так и остались незамеченными. Отчаяние подтачивало решимость, но Михаил был готов хвататься за любую возможность, пусть даже это означало работу плотником-бетонщиком.

Сегодняшняя, третья по счёту за день, встреча с потенциальным работодателем несла в себе крупицу надежды, ради которой он уже битый час скитался по музейным залам в ожидании. Два предыдущих собеседования разбились о холодную реальность – стоило Михаилу предстать перед кадровиками со своей сутулой тощей фигурой, как его тут же, махая руками, начинали отговаривать. Хрупкость его телосложения превратилась в их глазах в неопровержимое доказательство несостоятельности его амбиций.

Внешность Михаила была поистине примечательной. В свои неполные двадцать три года при росте в 174 сантиметра он едва дотягивал до 49 килограммов. Голова выделялась на фоне его тщедушного тела своими необычными пропорциями: в анфас она напоминала равносторонний квадрат, а в профиль поражала сильно выступающим затылком, наделяя его облик чем-то инопланетным. Глубоко ввалившиеся щёки, тёмные круги под серо-зелёными глазами, резко выступающие скулы и острый нос придавали его бледному лицу почти гротескные черты, на фоне которых уши оставались неприметными. Чёрный цвет волос добавлял контраста, а редкий тёмный пушок над верхней губой и на висках лишь подчёркивал его юношескую незрелость. На нём был надет костюм светло-бежевого цвета, подаренный матерью по случаю защиты диплома, который не только болтался на нём, как тряпки на огородном пугале, но и выглядел совершенно нелепо в такую не по сезону жаркую погоду.

С рождения Михаил обладал нестандартным строением опорно-двигательного аппарата: искривлённым позвоночником и деформированной грудной клеткой. Происхождение этих анатомических отклонений оставалось загадкой – врачи затруднялись определить, были ли они врождёнными или возникли вследствие осложнений при родах. Тем не менее, эти особенности, заметные лишь специалисту, никак не препятствовали Михаилу вести полноценный образ жизни. Единственным следствием этих скрытых аномалий, в сочетании со значительным дефицитом массы тела, стала его негодность к воинской службе.

Неудивительно, что Михаил стеснялся своей необычной наружности. Он ходил сутулясь, взгляд его был постоянно устремлён в землю, а речь отличалась сдержанностью, граничащей с молчаливостью. Слова застревали у него в горле – начинал он их уверенно, но к концу фраза утихала до едва слышного бормотания. Собеседникам то и дело приходилось переспрашивать и напрягать слух, чтобы разобрать смысл его речи. Нередко Михаила принимали за ученика старших классов, что вызывало у него мучительное смущение, заставляя его лицо покрываться багровыми пятнами.

Внешность – это не просто оболочка, а визитная карточка человека, особенно когда ты молодой специалист, только вступающий на профессиональный путь. В промышленной среде, где доминируют механизмы и запахи производства, индивидуальность может потеряться. Однако прежде чем попасть в цех, нужно пройти через офисные кабинеты, где эстетическое восприятие особенно обострено.

Нельзя винить людей за их стремление к идеалу. Это желание – не прихоть, а глубинный зов нашей природы, вплетённый в саму ткань человеческого сознания. Оно столь же неотъемлемо от человека, как дыхание.

В природе нет совершенства – каждое дерево несёт на себе отпечаток своей уникальной судьбы: изгибы от ветров, шрамы от засухи, следы неутомимого дятла. Но человеческий взгляд, хоть и привычен к несовершенству мира, с удивительным упорством выискивает изъяны и отклонения от воображаемой нормы – своего рода творчество, но с отрицательным знаком. Так запускается порочный круг: нестандартная внешность порождает предубеждение, которое, словно яд, проникает в душу, рождая сомнения в собственных силах. Эта неуверенность, подобно тени, следует за человеком, усиливая настороженность окружающих. Ведь если ты сам не веришь в свой потенциал, как могут поверить в тебя другие?

В интересах объективности стоит отметить, что стены музея стали для Михаила не только способом «убить время», но и щитом от неожиданных встреч с фигурами из своего личного прошлого. Ведь город регулярно сталкивает бывших знакомых и превращает неожиданные встречи в болезненное сопоставление жизненных путей. Не велика беда, если тебе повстречался твой одногруппник, с которым вы последний раз виделись по долгу учёбы всего каких-то полгода тому назад – за столь короткое время он вряд ли достиг головокружительных высот. Но неожиданное пересечение путей с давно потерянным знакомым способно превратиться в столкновение несовместимых реальностей. Именно такой катастрофой обернулась для Михаила недавняя встреча с Андреем Кряжиным, бывшим одноклассником, пути с которым разошлись ещё в восьмом классе, когда Андрей принял решение бросить учёбу в школе и поступить в ПТУ.

Теперь, спустя семь лет, Андрей предстал перед Михаилом воплощением житейского успеха: высококвалифицированный сварщик, семьянин, отец двоих детей. Его рассказ о путешествиях в экзотические страны и приобретении автомобиля звенел в ушах Михаила неземной мелодией с нотами, насквозь пропитанными ароматом недосягаемых грёз. Фотография красавицы-жены, гордо извлечённая из портмоне, стала последним штрихом в картине чужого счастья, на фоне которой Михаил почувствовал себя неуместным чёрно-белым персонажем, случайно попавшим в чужой полноцветный мир достижений. Когда Андрей, завершив свою победную оду жизни, поинтересовался делами Михаила, тот ощутил, как его реальность растворяется в кислоте чужого успеха; красный диплом, ещё недавно казавшийся ключом ко всем дверям, вдруг потерял свой блеск и вес.

«Нормально», – выдавил из себя Михаил, но это слово повисло в воздухе бессильной ложью. Спасительный автобус, подъехавший к остановке, увёз Михаила прочь от сцены его унижения. Он машинально шагнул в открывшиеся двери, не глядя на номер маршрута. И лишь когда незнакомые улицы замелькали за окном, Михаил осознал, что едет в совершенно противоположном от дома направлении. Но даже гул мотора и нарастающая тревога от неизвестного маршрута не могли заглушить горьких мыслей, терзавших душу. Он был готов ехать куда угодно, только бы не объяснять жестокую иронию своей судьбы: как вышло так, что человек с высшим образованием оказался безработным, прозябающим под крылом матери? Почему его мечты о дальних странствиях съёжились до размеров садового участка «Берёзка», куда он добирался на стареньком велосипеде «Урал»?

Михаил бродил среди экспонатов, словно путешественник во времени, изучая артефакты родного края и впитывая дух минувших эпох. Старинные фотографии привлекали его особое внимание – он вглядывался в лица людей, запечатлённых на пожелтевших снимках, пытаясь разгадать их биографии. Предметы быта, расставленные в витринах, позволяли Михаилу представлять повседневную жизнь предыдущих поколений. Он рассматривал старинную утварь, инструменты и украшения, мысленно воссоздавая картины прошлого. Геологические образцы, собранные в регионе, рассказывали ему об истории земли, на которой жили его предки.

Когда стрелки часов наконец сложились в нужный угол, Михаил вышел на улицу, где его встретила живая летопись времени – вереница зданий конца XIX – начала XX веков, молчаливых свидетелей минувших эпох. Первую половину пути он прошёл, погружённый в размышления об увиденном. В его сознании переплелись образы местных героев и легенды, создавая удивительную панораму прошлого. Шаги по брусчатке отдавались эхом ушедших лет, а километр пройденного пути показался мимолётным мгновением. Но чем ближе становилось место встречи, тем быстрее в его голове таяли эти исторические сцены. Реальность настойчиво вторгалась в сознание Михаила, вытесняя уютные мысли о прошлом; страхи и неуверенность выползали из тёмных уголков души. Увидев впереди массивное здание с вывеской, он почувствовал, как груз настоящего вновь обрушился на его плечи. Осанка, ещё недавно гордая от прикосновения к истории края, сгорбилась под тяжестью ожидания. Руки, только что с интересом касавшиеся музейных витрин, затряслись от волнения. А взгляд, жадно впитывавший исторические детали, теперь упёрся в землю, как если бы искал в ней опору перед грядущим испытанием.

Михаил вошёл в приёмную строительной фирмы, и его сразу же окатило волной прохладного кондиционированного воздуха, отделяющей внешний мир от мира деловых решений. Небольшое пространство дышало минимализмом, играя на противопоставлении белоснежных стен и чёрных кожаных кресел, расставленных вдоль них. В центре, за единственным столом, сидела молоденькая секретарь – олицетворение делового шарма и женственности. Она являла собой образец безупречности: от элегантной укладки белокурых волос до безукоризненного маникюра. Нежный шёлк светлой одежды мягко облегал её, искусно сочетая скромность и соблазн. В этой обители деловой строгости Михаил почувствовал себя неотёсанным камнем среди отполированного мрамора. Его речь вылилась в сбивчивый поток, в котором тонули остатки самоуверенности:

– Здрав…ствуйте, – начал он, запинаясь чуть ли не на каждом слоге. Его голос дрожал, как осенний лист на ветру. – М-можно к нач…альнику? – последнее слово он почти прошептал.

– Здравствуйте. Вы по какому вопросу? – тон секретаря прозвучал мелодично, но с нотками холодной стали.

– Я… я дог… оговорился. Можн… о зайти?

– С какой целью? – цепкий взор девушки прошёлся по Михаилу, фиксируя малейшие признаки его растерянности; её губы изогнулись в подобие улыбки – формальном жесте, лишённом даже намёка на теплоту.

– Я… э-э… договорился… Можно мне…?

– Вы насчёт работы? – секретарь теряла терпение. Её вопрос прозвучал отрывисто, как выстрел.

– Д-да, – пролепетал Михаил и инстинктивно отступил назад, готовый отложить это испытание на потом.

– Так бы сразу и говорили, – процедила она, едва сдерживая недовольство. – Присаживайтесь. Владимир Николаевич пока занят.

Михаил проскользнул в дальний угол приёмной и устроился в просторном кожаном кресле, удачно скрытом от пронзительного взгляда девушки громоздким офисным принтером. Вжавшись в мягкую обивку, он с облегчением перевёл дух и, машинально схватив журнал с подлокотника, принялся нервно шелестеть страницами. Щёки всё ещё пылали от недавнего замешательства.

Скукожившись в кресле, он делал вид, что увлечён чтением. На деле же буквы сливались в неразборчивую мешанину, а сознание то и дело возвращалось к эпизоду в другой строительной компании, где он продержался всего неделю.

Случилось это сразу после защиты дипломного проекта, когда сам драгоценный документ ещё не был торжественно вручен ему в руки. В газете бесплатных объявлений он прочёл заманчивое приглашение для студентов поработать на стройплощадке с весьма неплохим окладом. В конторе ему всучили адрес, где будут производиться работы, и приказали в понедельник к восьми утра быть на месте, имея при себе рабочую одежду и обед.

Когда рано утром первого дня недели он прибыл на указанное место, то обнаружил пустырь, огороженный кровельным железным профилем с прикреплённым паспортом объекта, где планировалось строительство коттеджа. Вместе с ним к работе приступили ещё двое рабочих. Прораб, человек немногословный и деловой, бросил им лопаты и обрисовал фронт работ несколькими скупыми жестами. «Копайте траншеи под ФБС-ки», – приказал он, показывая на невидимые линии будущего фундамента. «Потом сделаем стяжку», – добавил он, уже садясь в машину.

Автомобиль прораба ещё не успел скрыться из виду, когда один из рабочих предложил скинуться на выпивку. Михаил, не имея ни средств, ни желания участвовать, остался в стороне. Его товарищи быстро организовали всё сами. Час спустя они уже с трудом стояли на ногах; через два – улеглись прямо на голую землю; а ближе к вечеру, когда хмель начал потихоньку выветриваться, засобирались домой. Так прошёл первый рабочий день Михаила. Последовавшие за ним трудовые будни – вторник, среда и четверг – каждый был близнецом предыдущего. А в пятницу утром объявился прораб.

– Ёп-переёп… – прораб извергнул шквал нецензурной брани, его раздражение шипело и плевалось, как масло на раскалённой сковороде. – Вы почему ничего не сделали? Сейчас Дмитрича привезу посмотреть на ваши труды.

Отъезд разгневанного начальника послужил катализатором небывалой активности. Михаил и двое его коллег сразу же пробудились. Их движения, ещё минуту назад вялые и неторопливые, вдруг обрели невиданную скорость и точность. Лопаты в руках работников превратились в мелькающие тени, земля летела из-под них фонтанами. Невероятно, но им троим хватило менее получаса, чтобы выполнить все поставленные перед ними задачи. Закончив, они удивлённо переглянулись. Оставшееся время до конца рабочего дня превратилось в мучительное ожидание. Каждый звук приближающейся машины заставлял их вздрагивать и напряжённо всматриваться вдаль. Однако время шло, а прораб так и не появлялся. Когда часы показали пять вечера, рабочие молча переоделись и разошлись по домам. Эта стройплощадка больше никогда не видела Михаила.

– Вы меня слышите? Проходите, – сквозь густую пелену собственных дум Михаил расслышал настойчивый голос секретаря. Девушка приняла почти гимнастическую позу: откинувшись назад на стуле, опирающемся лишь на задние ножки, она вытянула шею и корпус вперёд. Её руки упирались в край стола, помогая удерживать равновесие, пока она пыталась разглядеть Михаила из-за загораживающего вид принтера.

– Спасиб… – едва слышным голосом проговорил Михаил, слова застряли в горле, превратившись в хриплый шёпот. Он мигом нырнул в кабинет начальника.

Комната руководителя фирмы, которая была раза в два больше, содержала стальной сейф, стальные стеллажи, стул и тот же оценивающий, примеряющийся взгляд, но уже на широком, мясистом, рябом лице. Хриплый бас на мгновение парализовал волю Михаила:

– Вы по какому вопросу? На работу?

– Да, плотником-бетонщиком, – на удивление самому себе довольно бодро и без запинки проговорил Михаил.

– Садись, – мужчина указал ему рукой на стул. – Мы собираемся строить дом частнику. Нужно подготовить фундамент, поработать с лопатой и носилками. Ребята там уже начали. Ты подходи в понедельник к восьми утра. Это в Затоне, Береговая 14. Найдёшь?

– Да, – произнёс Михаил, начиная вставать, полагая, что разговор подошёл к концу. Владимиру Николаевичу пришлось продолжать, поднимая глаза вслед за поднимающимся со стула собеседником.

– Возьми с собой что-нибудь грязное, рабочее – переодеться… обед захвати. Там дальше определимся. Согласен? – лицо Владимира Николаевича на протяжении всего разговора оставалось неизменно серьёзным. В то же время оно казалось как-то по-отечески приветливым, будто он знал Михаила маленьким, будучи давним другом семьи. Всё это подкупало. Доверие, выказанное ему этим человеком с первых минут, окрылило Михаила, и он был готов согласиться на какие угодно условия без колебаний. Последние слова своего нового шефа «Молодец, до понедельника!» он дослушал уже возле двери, держась за ручку.

Михаил буквально выпорхнул из здания, и его тут же окутал аромат тополиных почек – терпкий и целебный. Воздух вибрировал от щебета воробьёв, резвящихся в кронах деревьев. Солнечный свет щедро заливал исторический квартал. Лучи играли на фасадах двухэтажных деревянных домов дореволюционной эпохи, окрашенных в разные цвета. Затейливая резьба наличников и ставен так и притягивала взгляд, создавая впечатление живой, дышащей картины.

Сердце Михаила билось в унисон с его шагами, когда он направился к набережной. Ступив на неё, он повернул в сторону Затона, следуя изгибам береговой линии. Мысли о будущем кружились в голове. Улыбка, не сходившая с его лица, провоцировала прохожих невольно улыбаться в ответ.

До недавнего времени Затон тоже относили к старой части города. Этот район чудом уцелел во время ударной коммунистической стройки. На протяжении многих лет его вросшие по окна в землю и почерневшие от времени маленькие деревянные домишки исправно служили горожанам наглядным напоминанием о той руководящей и направляющей роли партии, благодаря которой за два десятка лет город изменил свой облик с уездного на индустриальный. Эти преображения произошли под руководством заслуженного строителя Крушилова, которому удалось в кратчайшие сроки переселить десятки тысяч семей из вагончиков в благоустроенные квартиры. Правда, столь стремительные темпы строительства не обошлись без компромиссов в области строительных стандартов. Так, в городе появились десятиэтажные дома с одним лифтом и шестиэтажные дома без лифта вообще – своеобразные памятники эпохе форсированной урбанизации.

Старые домишки оставались свидетелями прошлого, подчёркивая масштаб произошедших перемен. Однако с распадом государства эти дома один за другим потихоньку начали исчезать, уступая свои места роскошным особнякам. Старожилы Затона с грустью наблюдали, как меняется облик их родного района. Многие из них, не в силах противостоять натиску времени и денег, продавали свои участки и переезжали в современные квартиры на окраинах города. Другие упорно держались за свои корни, отказываясь покидать дома, в которых родились их деды и прадеды. Рядом с блестящими фасадами трёхэтажных коттеджей ещё можно было увидеть покосившиеся заборы и старые колодцы. Но с каждым годом таких островков прошлого оставалось всё меньше. Затон постепенно превращался в престижный район, где цены на недвижимость взлетели до небес. Тихие вечера, наполненные ароматом цветущих яблонь и звоном комаров, сменились шумными вечеринками и гулом дорогих автомобилей. Новая жизнь властно вступала в свои права, стирая последние следы прошлого в этом районе.

Глаза Михаила быстро выхватили из пестроты заборов нужный ему номер 14 на улице Береговой. Он замедлил шаг, осознавая, что перед ним – порог его будущей трудовой жизни. Взгляд невольно скользнул вверх, зацепившись за причудливое строение по соседству. Трёхэтажный дом-замок, будто вырванный из средневековой сказки, возвышался над окружающими постройками. Его острые шпили пронзали небо, а на вершине одной из башен гордо красовался позолоченный флюгер, отбрасывая солнечные зайчики на потрескавшийся асфальт. Губы Михаила тронула лёгкая улыбка. Он поднял руку в шутливом прощальном жесте и, разворачиваясь в сторону дома, негромко произнёс: «До встречи через два дня, петушок! Не улетай со своего насеста». С этими словами он зашагал прочь, унося с собой образ сказочного замка и предвкушение новой главы в своей жизни.

Однако столь романтическое настроение Михаила рассеялось, как только он переступил порог собственного дома. Мать встретила его с лихорадочным блеском в глазах, держа в руках потрёпанную записную книжку:

– Миша, звонили со сталелитейного завода! – выпалила она, не дав ему даже разуться.

Прихожая перед глазами Михаила внезапно поплыла. Сталелитейный завод – колосс индустрии, о работе на котором он робко мечтал, вдруг стал осязаемой реальностью. Слова матери о том, что его ждут в понедельник в восемь утра с документами на должность слесаря-ремонтника, звучали как волшебное заклинание. Стабильная зарплата, перспективы роста, бесценный стаж по специальности – всё это закружилось в голове Михаила, вытесняя образ сказочного замка с золотым петушком. Не чувствуя под собой ног, он развернулся и ринулся обратно в строительную контору.

Лишь оказавшись в душном салоне городского автобуса, трясущегося по разбитой дороге, Михаил осознал, что мог просто позвонить в контору. Но мысль о возвращении домой даже не пришла ему в голову. Так, за считанные секунды, жизнь Михаила совершила крутой поворот, и романтичный образ средневекового замка уступил место суровым очертаниям заводских цехов, обещающих не сказку, но стабильное будущее.

Михаил снова появился в уже знакомой ему приёмной, сохраняя вид человека, отлучившегося на короткий перекур, а не исчезнувшего на два часа. Лёгкая улыбка играла на его губах, когда он, излучая уверенность, указал секретарю пальцем на дверь начальника.

– Можн…? – слова застряли где-то между языком и зубами.

– Проходите, – отозвалась девушка, её голос на этот раз прозвучал как скрежет ножа по фарфору. Присутствие Михаила нарушало невидимый порядок в её мире. Несмотря на то, что это была лишь их вторая встреча, секретарь, очевидно, уже мысленно внесла его в список личных раздражителей, разместив где-то между заевшим ящиком стола и слишком громким звонком телефона.

Владимир Николаевич встретил появление Михаила с непроницаемым выражением лица, демонстрируя полное равнодушие к возвращению ушедшего до следующей недели посетителя. Хотя брови его на мгновение всё же чуть приподнялись, формируя немой вопрос, который он не посчитал нужным озвучивать.

– Извинит…, я в понедель… не смог… меня… завод позвал… – Михаил заговорил скороговоркой, теряя слоги и целые слова.

– Работу другую нашёл? – Владимир Николаевич решил подтвердить свою догадку, копируя интонацию опытного следователя, уже знающего ответ.

– Да, – выдохнул Михаил.

– Хорошо, ладно, успехов, – пробасил начальник и тут же уткнулся в бумаги, полностью поглощённый их содержанием.

Глава 2

Календарь отсчитал почти полный круг с того дня, когда Михаил влился в коллектив завода в качестве нового сотрудника. Реальность заводской жизни разительно отличалась от идеализированных образов, запечатлённых в фильмах его детства. Здесь не было места вечно улыбающимся рабочим, с энтузиазмом перевыполняющим план. Вместо этого Михаил погрузился в мир, пропитанный запахом машинного масла, и пронизанный монотонным гулом механизмов и ритмичным стуком оборудования.

Удивительно, но именно эта среда оказалась близка Михаилу. В цехе, окружённый какофонией производственного шума, он ощущал себя в своей стихии. Уверенность крепла с каждым днём, с каждым выполненным заданием. А когда его фамилия появилась в списке кадрового резерва, сулящем скорый профессиональный рост, метаморфоз Михаила достиг своего апогея. Он больше не сутулился, пытаясь стать незаметнее. Его поступь обрела твёрдость и решимость. Краска смущения, некогда так часто заливавшая его лицо, перешла в здоровый оттенок кожи человека, убеждённого в своём будущем. Фразы теперь не застревали в горле, превращаясь в нечленораздельное бормотание. Отныне его речь текла плавно и уверенно. Прогулки по городу перестали быть источником стресса. Михаил больше не озирался по сторонам в тревоге столкнуться с бывшими одноклассниками. Напротив, он шагал с гордо поднятой головой, готовый к любой встрече. Его взгляд излучал спокойную убеждённость человека, обретшего своё призвание и уверенно следующего по выбранному пути.

Заводские ребята превратились в его друзей. Как положено на производстве, вся бригада из тридцати человек жила общей жизнью. Солидарные в цеху, они поддерживали друг друга в трудностях, делили радости и печали за его пределами. Михаил регулярно присоединялся к коллективным посиделкам в барах и забегаловках по пятницам после рабочей смены, стал постоянным свидетелем чужих свадеб, похорон, рождений детей и новоселий.

На одном из таких мероприятий он познакомился с девушкой на два года старшей. И случилось это для Михаила довольно неожиданным образом.

В тесной комнате царил запах жареного мяса, алкоголя и специй. Вечер был в самом разгаре. Михаил сидел ближе к углу большого стола, чувствуя нарастающую усталость после напряжённой рабочей недели. Голова гудела от шума и гама веселящихся коллег. Их громкие разговоры и смех, бесконечные тосты и похлопывания по спинам лишь усиливали его желание оказаться дома, в тишине и покое. Он рассеянно водил вилкой по тарелке, не чувствуя вкуса еды. Его мысли были далеко отсюда – о незаконченных делах, о планах на выходные, о чём угодно, только не о происходящем вокруг. Михаил уже подумывал найти подходящий предлог, чтобы незаметно ускользнуть, когда вдруг рядом появилась девушка.

Она села справа от него, с едва заметной улыбкой на губах. Несмотря на своё не лучшее расположение духа, Михаил краем глаза отметил её скромную внешность. В ней не было ничего кричащего или вызывающего, что в данный момент показалось ему приятным отличием от шумного веселья вокруг. От девушки исходило ощущение мягкости и скрытой доброжелательности, которое смягчило его настроение.

Она была невысокой. Её бёдра, слегка расширенные, придавали фигуре форму груши и заметно выделялись по сравнению с её худыми плечами и руками, усыпанными россыпью мелких веснушек. Недорогое платье из штапеля в мелкий цветочек не скрывало этих особенностей. Лицо девушки не отличалось яркими чертами – оно было простым, из тех, что не задерживаются в памяти случайных прохожих. Нос чуть вздёрнутый, губы тонкие, почти незаметные на бледном лице. Глаза – маленькие и светлые, походили на выцветшие васильки в конце лета. Волосы – тёмно-русые, без блеска и объёма – были гладко зачёсаны назад и собраны в небрежный узел на затылке, открывая высокий лоб и подчёркивая овал лица.

Двигалась девушка немного скованно, боком, с осторожностью, присущей человеку, который постоянно ожидает столкновения с окружающим миром. Взгляд её был немного опущенным – она избегала прямого зрительного контакта с окружающими. На губах играла робкая полуулыбка – не то извиняющаяся, не то просящая прощения за само своё существование. Ладони, влажные от волнения, она то и дело тёрла друг о друга, стараясь незаметно вытереть испарину. Её облик был лишён броских деталей, которые могли бы привлечь внимание. Вся её сущность излучала простоту, незаметность, стремление раствориться в окружающем пространстве. Она всем своим видом, движениями, позой пыталась отгородиться от мира, спрятаться от любопытных взглядов, стать невидимой.

Довершал образ некоторый дефект речи – лёгкое, но заметное искажение звука «р». Это не было классической картавостью – скорее, каждое «р» в её устах превращалось в маленькую ловушку для слуха собеседника. Люди, недавно вошедшие в её круг общения, нередко замечали за собой непроизвольное желание поморщиться или отвести глаза во время её речи. Некоторые нетерпеливо заканчивали за неё фразы, другие старались избегать тем, богатых на злополучную букву. А самые бестактные и вовсе переспрашивали с плохо скрываемым раздражением, превращая каждый разговор в маленькое испытание для её самооценки.

«Угощайтесь, вкусно получилось!» – произнесла она, и Михаил невольно вздрогнул. Её «р» прозвучало так необычно, что он на секунду засомневался в своём слухе. Непроизвольно наморщив лоб и сощурившись, он попытался осмыслить услышанное. Девушка робко улыбнулась и придвинула к нему тарелку с салатом. Михаил кивнул, нахмурившись, и принялся за еду, чтобы избежать разговора. Это объяснялось не столько его плохим настроением, сколько стремлением уйти от неловкости, вызванной её манерой говорить.

Она продолжала хлопотать рядом, подкладывая ему закуски. При каждом её слове с «р» Михаил инстинктивно кривился и отклонялся назад, пытаясь дистанцироваться от странного звука. Черты его лица то вытягивались, то сжимались на переносице; выражали то замешательство, то лёгкое недовольство. «Попробуйте этот салат, он очень свежий», – предложила она, и Михаил заметил, как она на долю секунды задержала дыхание перед словом «попробуйте».

На протяжении вечера девушка не переставала угощать его, наклоняясь ближе с дружелюбной улыбкой. Михаил заметил: когда она нервничала, дефект усиливался, а в спокойном состоянии её произношение звучало почти нормально. Вопреки изначальному дискомфорту, он ощутил, как в его груди зарождается теплота и признательность. Её забота выделялась на фоне общего шума и суеты.

Михаил никогда не был в центре женского внимания. Оказавшись в ситуации, когда за ним явно ухаживала девушка, он сначала почувствовал себя неловко и не мог поверить, что кто-то проявляет к нему столько внимания. Такое отношение он видел разве что от своей матери. Оно ему определённо нравилось, подкупало, заставляя сердце биться чаще. В ненавязчивых заботах этой девушки было что-то по-домашнему уютное.

Его мысли крутились вокруг одного: почему он? Михаил с удивлением признавал, что начинает ждать её улыбок, её тихих предложений попробовать ещё что-то из угощений. Его подкупала её обходительность, и это пробудило в нём новое желание – узнать её лучше. Поэтому, когда гости начали потихоньку расходиться, Михаил, набравшись смелости, поинтересовался:

– Я Михаил. А как вас зовут?

Девушка улыбнулась, чуть смутившись:

– Светлана. Я двоюродная сестра Жени, – она кивнула в сторону коллеги Михаила по цеху, который сейчас прощался с одним из своих друзей. – Он попросил меня помочь. Я нечасто хожу на такие мероприятия, – продолжила Светлана, слегка покраснев.

Михаил почувствовал, как их общение начинает обретать особую значимость. Он стал задавать ей вопросы о её жизни, работе, увлечениях. Светлана отвечала спокойно, её голос был тихим и приятным. Она рассказала, что закончила педагогический колледж и три года проработала учительницей; в настоящий момент работает в библиотеке и любит читать. Сказала, что живёт вместе с мамой, в этом же доме, в соседней парадной.

– Давайте куда-нибудь сходим на выходных? – предложил Михаил, уже стоя на выходе и прощаясь с ней. Из её разговора он понял, что она останется здесь, в квартире своего двоюродного брата, ещё на какое-то время – поможет убрать со стола.

– Мы собираемся каждое воскресенье в час дня в нашей городской библиотеке, где я работаю. Приходите, мы всегда беседуем на различные интересные темы, – Светлана сделала ему встречное предложение, которое вызвало странное, но приятное волнение у подбодрённого выпитым Михаила.

«Кто такие "мы"? И почему она называет подъезд “парадной”?» – эти вопросы крутились в голове Михаила, пока он осторожно спускался по ступеням, погружённым во мрак. Его правая рука скользила по шершавой стене, нащупывая путь, в то время как левая прикрывала нос и рот, пытаясь защититься от вездесущего смрада. Выбитые окна на лестничных площадках зияли пустыми проёмами, впуская порывы ветра. Но даже эти сквозняки были бессильны против стойкого зловония. Образ бабушки всплыл в памяти Михаила – она тоже всегда употребляла слово «парадная», когда речь заходила о каком-нибудь жилом доме. За этим воспоминанием последовало другое: парень в автобусе, похлопавший его по плечу и спросивший: «Выходишь на следующей станции?» Мысли Михаила путались, перескакивая с одного на другое, но в этом хаосе сформировалось одно чёткое решение – в воскресенье он обязательно пойдёт в библиотеку.

После того вечера фигура Светланы неотступно следовала за Михаилом в его мыслях, преследуя его днём и ночью. Он то и дело ловил себя на том, что снова и снова погружается в воспоминания об их беседе, смакуя каждый момент. Её застенчивая улыбка, едва заметно приоткрывающая жемчужные зубы, вспыхивала в его памяти ярче звёзд. А особенное, чуть раскатистое «р» в её речи звучало в его ушах сладчайшей музыкой, заставляя сердце трепетать.

Ночи для Михаила превратились в нескончаемую пытку. Простыни путались вокруг его тела, пока он метался в бурном океане эмоций, тщетно пытаясь найти островок спокойствия. Дрёма ускользала, оставляя его наедине с раскалёнными мыслями о Светлане. Каждый скрип кровати под его беспокойным телом был стоном его измученной души, жаждущей близости с той, что так внезапно перевернула его мир. Михаил то зарывался лицом в подушку, пытаясь заглушить рой мыслей, то вскакивал, чтобы глотнуть воды, но ничто не могло остудить жар его внезапно вспыхнувшей страсти.

Всю неделю Михаил жил в предвкушении воскресенья. На заводе руки делали привычную работу, но мысли были далеко – он рисовал в воображении их совместное будущее. Михаил представлял их жизнь в маленькой квартире, где Светлана в уютном фартуке хлопочет у плиты, ожидая его с работы. Он видел, как они вместе ужинают, тихо переговариваясь о прошедшем дне.

В своих самых сокровенных грёзах Михаил видел Светлану совсем иной – раскованной и пылкой. В потаённых уголках сознания оживали её завораживающие движения: как она изысканно наклонялась, накрывая на стол, а облегающее платье обрисовывало каждый контур её фигуры. Его взгляд скользил по её силуэту, задерживаясь на манящих изгибах, чьи пленительные очертания открывали перед ним новый мир чувственных переживаний. Он представлял, как ткань наряда нежно обнимает эти соблазнительные округлости, при каждом шаге Светланы создавая волнующую игру световых и тёмных участков. Воображение рисовало, как она плавно садится в кресло, и юбка чуть приподнимается, являя изящные лодыжки. Михаил прослеживал линию её ног, воображая, как бархатистая кожа Светланы трепещет под его жадными пальцами, скользящими по изгибу тела. В смелых видениях Михаила её обычное лицо преображалось, обретая магнетическую притягательность. Тонкие губки манили своей мягкостью, обещая неземное блаженство. Маленькие глазки из-под пушистых ресниц обжигали его пламенем внезапной страсти, а лёгкое покачивание при ходьбе вызывало у него замирание сердца от восхищения.

Мечты Михаила уносили его в сладостное будущее, где их со Светланой союз расцветал плодами любви. Он грезил о детях – может, двое сыновей и дочь, чтобы и отцу были верные помощники, и матери – подмога? В своих мечтах он видел их счастливую семью в просторном доме, утопающем в зелени пышного сада. И почти ощущал аромат спелых яблок, которые они собирали бы вместе погожим осенним днём.

А добрая мама, хоть и останется в своей старой квартире, всегда будет рядом – готовая приласкать внучат, поделиться житейской мудростью или просто согреть их всех своей безграничной любовью. Эта идиллическая картина наполняла сердце Михаила теплом и предвкушением счастливого семейного будущего.

Каждый новый день Михаил встречал с её именем на устах. А в то судьбоносное воскресенье он вскочил с постели ещё до рассвета, гонимый предчувствием счастья, как моряк, завидевший долгожданный берег. Он бесшумно выскользнул из постели, стараясь не потревожить сон матери, и заварил себе крепкий чай. Михаил долго просидел на кухне, наблюдая, как первые лучи солнца медленно рассеивают ночную темноту. Безмолвие раннего утра нарушали только тихое позвякивание ложечки и едва уловимый шорох листьев за окном.

Зайдя в ванную, Михаил критически осмотрел себя в зеркале. Сон не шёл всю ночь, и привычные тёмные круги под глазами стали ещё заметнее. Он долго провозился с бритвой, пытаясь избавиться от редких волосков на подбородке. После принял душ. Стоя под тёплыми струями, Михаил мысленно репетировал разговор со Светланой, представляя, как будет держаться уверенно и непринуждённо. Вытершись насухо, он аккуратно зачесал непослушные волосы, стремясь придать им форму, как у киногероев.

Следующий час Михаил провёл в отчаянных попытках собрать достойный образ из своего скромного гардероба. Он вывернул шкаф наизнанку, превратив комнату в подобие примерочной комиссионки. Футболки кричали своей несерьёзностью. Единственная приличная рубашка, когда-то купленная на вырост, висела на Михаиле бесформенным мешком; воротник болтался вокруг тощей шеи, а манжеты скрывали половину ладоней, превращая руки в беспомощные культяпки. В итоге выбор Михаила пал на светло-бежевый костюм – самый солидный предмет гардероба. Костюм не превращал Михаила в фотомодель, но придавал ему вид серьёзного молодого человека. В нём он чувствовал себя взрослее и увереннее.

Последним штрихом стал одеколон – подарок матери на прошлый день рождения. Михаил повертел флакон в руках и окропил себя с головы до пят, не жалея драгоценной жидкости. Аромат затопил пространство. Насыщенный шлейф парфюма дымкой стелился по комнате, окутывая предметы и оседая на полках. Уголки губ Михаила невольно поползли вверх: он представил, как Светлана уткнётся носом в его шею, одурманенная этим благовонием. Пусть костюм висит на нём, как на вешалке, зато пахнуть он будет, как настоящий мужчина.

Взглянув на часы – уже одиннадцать – он понял, что нужно выходить. Михаил ещё раз посмотрел в зеркало, попытался вызвать на своём худом лице с вечными синяками под глазами более уверенное выражение, расправил плечи и сделал глубокий вдох. Выйдя из комнаты, он столкнулся в коридоре с матерью, чьё лицо испытало настоящее лицетрясение: всё сдвинулось, перекосилось, образовав новый рельеф шока, но она воздержалась от расспросов. Мама лишь мягко улыбнулась и пожелала удачи, когда Михаил, пробормотав «пока», выскочил за дверь.

За полчаса до условленного времени Михаил, миновав массивную дверь здания центральной городской библиотеки, оказался в просторном вестибюле. Прямо перед ним за стойкой виднелись головы нескольких погружённых в работу сотрудниц библиотеки, окружённых шкафами с каталожными карточками. Слева раскрывались створки в обширный читальный зал с бесконечными рядами столов. А справа находился аналогичный вход, ведущий в не менее внушительный абонементный отдел с нескончаемыми рядами книжных полок. Оба пространства кипели жизнью, напоминая оживлённые муравейники. Посетители сновали туда-сюда, громко беседовали и перешёптывались.

«Встречаться с друзьями в таком месте для бесед на интересные темы бессмысленно – уши вынуждены слушать десятки разных разговоров одновременно. Видимо, они собираются в какой-то коморке», – подумал Михаил и направился к библиотечной стойке, чтобы узнать о Светлане. Девушка на выдаче книг, стройная и молодая, сразу поняла, о ком он её спрашивает. Доброжелательно улыбнувшись, она разъяснила, как отыскать Светлану.

– Я думал, что читальный зал и абонемент – это и есть вся библиотека, – усмехнулся Михаил, получив нужную информацию.

– Помимо кабинета директора, читального зала и абонемента, книгохранилищ и нескольких подсобных помещений, у нас есть ещё два актовых зала – большой и малый – и семь небольших комнат для проведения разного рода мероприятий, – с тем же радушием пояснила сотрудница.

Михаил, стократно бывавший в этом здании, был поражён этими сведениями: как оказалось, библиотека скрывает в себе гораздо больше, чем он предполагал.

Пройдя по узкому коридору мимо череды закрытых дверей, Михаил остановился у одной из них. Из-под неё пробивался неяркий свет, сопровождаемый приглушёнными голосами и весёлым смехом. Осторожно потянув ручку, он шагнул внутрь помещения, которое своим убранством напоминало традиционную русскую горницу.

Глава 3

Интерьер горницы поражал аутентичностью: стены украшали деревянные панели с замысловатыми узорами, а потолок подпирали деревянные балки, покрытые искусной резьбой. В углу возвышалась внушительная печь, облицованная белоснежным кафелем с синей росписью. Центр комнаты занимал просторный стол, накрытый пышной скатертью, расшитой яркими народными мотивами. За этим столом сидела Светлана, увлечённо общаясь с друзьями. Заметив вошедшего Михаила, она приветливо взмахнула рукой, приглашая его присоединиться к компании.

На противоположном конце стола, спиной к окну, восседал пожилой, но видный мужчина. Его густые седые волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая высокий лоб и подчёркивая элегантность облика. Лёгкий загар оттенял черты лица, сохранившие выразительные контуры вопреки возрасту. Тёмные глаза светились добротой, гармонично сочетаясь с сетью морщин, придававших лицу особое обаяние. Едва заметная улыбка играла в уголках рта, готовая в любой момент расцвести в полную силу. Его наряд состоял из белой рубашки с тонкой вышивкой на воротнике и манжетах и бордового жилета. На безымянном пальце поблескивало золотое кольцо-печатка, а запястье украшали часы на кожаном ремешке.

Сидя на массивном стуле с резными подлокотниками, он сохранял прямую, горделивую осанку. Справа от него на столе лежала панамская шляпа с широкими полями, слева – две книги. В нагрудном кармане жилета виднелся уголок подобранного по цвету платка. Изысканный аромат, исходящий от пожилого мужчины, был настолько интенсивным, что щедро нанесённый одеколон Михаила на его фоне казался дешёвой бензиновой отдушкой. Несмотря на свою неопытность в парфюмерии, Михаил сразу же ощутил колоссальную разницу в качестве и стоимости. Каждый жест незнакомца отличался плавностью и обдуманностью. На его бронзовых от загара руках парадоксально сочетались идеально ухоженные ногти и заскорузлые мозоли на пальцах.

Михаил застыл на месте, поражённый видом этого импозантного джентльмена. Ему вдруг пришла в голову мысль: возможно, бывший дипломат или профессор. Однако, не успев развить эту мысль, его внимание резко переключилось на нечто совершенно неожиданное: рядом со Светланой сидел белокурый веснушчатый мальчик лет шести-семи.

При виде ребёнка Михаила охватила острая тревога. Сердце болезненно сжалось, а в горле образовался удушающий комок. Лелеемые планы и надежды вмиг оказались под угрозой. Он отчаянно пытался отогнать пугающую догадку. «Нет, это не может быть её сын, – убеждал он себя, но сомнение уже пустило корни». Михаил начал беспокойно осматривать помещение, переводя взгляд с одного посетителя на другого, ища спасения от неприятной реальности. Тем не менее, его глаза с непреодолимым упорством раз за разом возвращались к мальчику.

– Проходите, Михаил, садитесь, где вам будет удобно. Знакомьтесь: это Вадим Николаевич, Геннадий, Сергей, Марина, – Светлана поочерёдно называла имена присутствующих, мягко указывая рукой в их сторону. – И ещё один Серёжа, – её взгляд упал на мальчика, и лицо мгновенно преобразилось; глаза засветились нежностью, а улыбка стала ещё более доброй и тёплой.

Вадим Николаевич слегка кивнул ему головой, остальные поприветствовали Михаила взглядами.

Внутренне поколебавшись, Михаил направился к правой стороне стола, где сидела Светлана, и опустился на стул рядом с мальчиком, замечая на себе взгляды всех присутствующих. Ощущение неловкости не покидало его, но он постарался придать своему лицу как можно более непринуждённое выражение. Не успел он устроиться, как неловкую тишину прервал энергичный голос Светланы:

– Вадим Николаевич, вы не дорассказали…

Эти слова сразу же разрядили напряжение, возникшее с появлением Михаила. Внимание присутствующих переключилось на человека, сидевшего во главе стола. Михаил почувствовал одновременно облегчение и лёгкий укол разочарования от того, что его приход не вызвал у Светланы особой реакции. Украдкой наблюдая за ней, он искал хоть малейший знак, обращённый к нему, однако всё внимание Светланы было приковано к предстоящему продолжению рассказа Вадима Николаевича.

– Да, Светочка, позвольте продолжить мою небольшую историю. Представьте себе: день клонится к вечеру, и я, завершив свои садовые хлопоты, начинаю собираться домой. Убрав инвентарь – лопаты, грабли – я заметил, что у меня осталась примерно полбулки хлеба. Я не стал забирать его назад домой, а решил оставить птицам – весной они особенно нуждаются в нашей поддержке. Поэтому я нарезал хлеб и стал искать место, где бы его положить. Но возник вопрос: где именно? Бросить на землю значило проявить неуважительное отношение к хлебу и вообще труду человека – «хлеб – всему голова». Тогда мне пришла в голову идея оставить его на крыше домика. Но, – тут он слегка развёл руками, – крыша оказалась слишком покатой для этого…

Неожиданно дверь в горницу отворилась, и на пороге появилось новое лицо: высокий и стройный молодой человек лет двадцати, одетый элегантно, но в стиле, который предпочитает молодёжь. На нём был чёрный кожаный пиджак, под которым виднелась белая рубашка, тёмные синие джинсы прямого кроя, слегка потёртые, а на ногах блестели чёрные лакированные ботинки. Его поведение было образцом вежливости и хороших манер. Вместе с тем внимательный слушатель мог уловить в его тоне лёгкий налёт высокомерия. Он галантно всем поклонился, улыбнулся и произнёс:

– Добрый день!

– Входи, Артём! Знакомься: это Вадим Николаевич, Геннадий, Сергей, Марина… – посыпались из уст Светланы уже знакомые Михаилу имена. – Михаил, – услышал он своё имя, когда очередь добралась до него, и кивком головы поприветствовал нового гостя.

Как только Светлана предложила гостю выбрать удобное место, он незамедлительно расположился с торца стола, напротив Вадима Николаевича.

– Итак, дорогие мои, позвольте мне закончить, – Вадим Николаевич обвёл присутствующих тёплым взглядом и продолжил своим бархатистым, хорошо поставленным голосом. – Представьте себе чудесный весенний день на даче. Я как раз завершил посадку картофеля – занятие, скажу я вам, весьма благородное, – он слегка улыбнулся, поправляя манжету рубашки. – И вот, когда пришло время собираться домой, я столкнулся с небольшой дилеммой. Убрав садовый инвентарь, я обнаружил полбулки хлеба. И тут, друзья мои, передо мной встал философский вопрос: везти ли этот хлеб обратно домой или найти ему более достойное применение? Решение пришло быстро: наши пернатые друзья! Весной им, знаете ли, приходится нелегко. Итак, я аккуратно нарезал хлеб. Но возник новый вопрос: где же их положить? – Вадим Николаевич выразительно развёл руками. – Оставить на земле? Нет-нет, это было бы неуважением к хлебу – всему голова, как говорится. На крыше домика? Увы, она слишком покатая – вся моя забота скатилась бы на землю. И вот тогда я решил…

Он сделал эффектную паузу, его глаза заискрились от предвкушения развязки истории. В этот момент дверь в горницу снова распахнулась, и в комнату хлынула целая группа людей – три женщины и мужчина. Женщины были разных возрастов – от юной девушки лет восемнадцати до сорокалетней матроны, но одеты схоже: светло-серые юбки ниже колен, закрытые белые блузки и платки на головах. В руках они держали пакеты. Мужчина, которому на вид было около тридцати лет, тоже был одет скромно, но Михаил не успел толком его рассмотреть – отчасти из-за ничем не примечательной внешности мужчины, отчасти потому, что комната вдруг оживилась.

– Христос воскресе! – весело и громко хором воскликнули они, войдя в комнату.

– Воистину воскресе! – раздались голоса по правую сторону от Михаила. Он вздрогнул от неожиданности и впился глазами в Светлану, Вадима Николаевича и других присутствующих, пытаясь понять, что происходит.

– Христос воскресе! – снова прозвенело у порога.

– Воистину воскресе! – эхом отозвалось справа.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

Светлана вскочила со стула, устремившись к новоприбывшим. Её лицо сияло от счастья, когда она заключала в объятия каждую из женщин, обмениваясь с ними тёплыми приветствиями и троекратными поцелуями. Артём – молодой человек, пришедший после Михаила, – тоже поднялся со своего места. Он по очереди обнял гостей, также трижды целуя их в щёки, а затем и Светлану, разделяя общую радость.

Михаил наблюдал за происходящим с растущим чувством отчуждения. Обмен приветствиями «Христос воскресе!» и «Воистину воскресе!» окончательно прояснил ситуацию – он оказался в компании глубоко верующих людей. Неприятное осознание пронзило его: Светлана ни словом не обмолвилась о религиозном характере этих встреч, когда приглашала его на беседы на «интересные темы». «Она специально заманила меня сюда», – мелькнула горькая мысль. Чувство обмана и разочарования захлестнуло Михаила, усиливая его дискомфорт и пробуждая желание покинуть это место.

Обменявшись поцелуями с пришедшими сёстрами и братом по вере, Светлана с радостью стала рассаживать их на свободные стулья по обеим сторонам стола. Женщины начали аккуратно вынимать из пакетов куличи разных размеров и крашеные во все цвета радуги яйца. Откуда-то появились чашки с блюдцами и электрический чайник. Светлана с Артёмом крутились вокруг стола, разливая всем кипяток.

– А мы только что из церкви, – объявила самая старшая из женщин, выкладывая паски на стол. – Батюшка сказал, что митрополит скоро приедет освящать место под новый храм. Наконец-то дождались! В старой церкви давно места всем не хватает, люди на улице стоят во время службы. За святой водой в очереди толпимся. А на Пасху вообще не протолкнуться.

– А где будут строить? – заинтересованно уточнил Вадим Николаевич. – В Затоне?

– Нет, храм будут строить в районе парка Космонавтов, со стороны улицы Чехова, – продолжала женщина, с энтузиазмом делясь новостями.

– Да-да, точно! – подхватил Артём, кивая головой. – Я видел: там уже площадку расчистили под строительство, забором обнесли.

Все начали пить чай с куличами.

– Вы так и не дорассказали, Вадим Николаевич, – смеясь, обратилась к нему Светлана. Её глаза искрились озорством.

– Да, – сразу же отозвался Вадим Николаевич, готовясь продолжить. – Так вот…

– Подождите, Вадим Николаевич, – вдруг перебил его Сергей. Он поднялся со стула и подошёл к двери. Послышался короткий сухой щелчок дверной защёлки, оповещая всех о том, что отныне дверь изнутри заперта. После чего Сергей вернулся на своё место.

– Так вот, – начал Вадим Николаевич, поправляя свой бордовый жилет, – поехал я садить картофель на дачу. Весь день провозился – после «зимней спячки» с непривычки очень тяжело работается. Засадил участок и начал потихоньку собираться домой. Убрал инвентарь на чердак, помылся, переоделся и стал собирать сумку. Всё, что с собой брал из продуктов в тот день, съел, кроме полбулки хлеба. Ну не везти же его назад домой?! Решил подкормить птиц. Порезал хлеб и стал думать, где его лучше положить, чтобы птицы сразу нашли. На земле оставить? Как-то рука не поднимается – хлеб, как-никак. На крышу домика закинуть? Тоже не дело – скатится по шиферу на землю. В общем, решил оставить на крыше туалетной кабинки, поскольку там крыша не такая покатая, и птицам будет легче заметить издалека. Положил и пошёл собираться дальше. И что бы вы думали? – он слегка наклонился вперёд, печатка на его руке на миг озарилась ярким блеском. – Минут десять – не больше – прошло, сижу, зашнуровываю туфли и слышу, ворона кричит. Любопытство пересилило – выглянул в окошко. Ворона с кусочком хлеба в клюве взлетела с крыши туалета и улетела. Тут же другая прилетает, хватает кусок хлеба и улетает. Так, поочерёдно, они перетаскали куда-то весь мой хлеб. Под конец – когда они уже все куски унесли – одна ворона вернулась, сначала гуляла по крыше кабинки, прогуливалась вдоль её краёв по периметру, всё время поглядывая вниз на землю вокруг туалета – видимо, считая, что какие-нибудь куски упали с крыши вниз – и, убедившись, что ничего больше нет, улетела. И тут начинается самое интересное, – Вадим Николаевич выдержал драматическую паузу, обводя взглядом заинтригованных слушателей. – Она не полетела в ту сторону, куда они уносили куски хлеба, то есть к себе в гнездо, а полетела в сторону туалетной кабинки моего соседа по участку справа. Походила по ней, вдоль её краёв, поглядывая на землю, и взлетела. И полетела теперь уже на крышу туалета моего соседа по участку слева… – он активно зажестикулировал руками, вероятно, не столько указывая направление полёта птиц, сколько подчёркивая своё удивление. – Вы представляете? Ворона решила, что хлеб нужно искать только на крышах туалетных кабинок! Кто бы мог подумать? Я сам бы не поверил, если бы мне рассказали… – Вадим Николаевич, весело смеясь, начал заглядывать всем в лица, а добрые глаза светились, придавая особую атмосферу этому рассказу.

– Да-да, птицы невероятно умные, я читал об этом, – поддержал Артём, отставив пустую чашку. – Особенно вороны! Вы знали, что они умеют считать и понимают сигналы светофора? Однажды по телевизору показывали: ворона ждала, пока загорится зелёный свет, чтобы спуститься на дорогу и подобрать орехи, которые она специально бросала под колёса автомобилей, чтобы те их раздавили. Удивительные создания!

Михаил слушал Вадима Николаевича и Артёма вполуха, его внимание было приковано к Светлане и мальчику. Он не мог не заметить, как нежно она поправляла воротничок его рубашки, как ласково убирала непослушную прядь волос с его лба. Когда мальчик потянулся за куличом, Светлана заботливо подвинула тарелку ближе к нему, шепнув что-то на ухо и вызвав у ребёнка улыбку. Эти мелкие жесты, полные материнской заботы, окончательно убедили Михаила в его догадке, которая болезненно отзывалась где-то глубоко внутри, заставляя Михаила чувствовать себя обманутым, хотя Светлана и не давала ему повода строить какие-либо иллюзии. Михаил ощущал нарастающее раздражение. Он пришёл сюда в надежде на романтическое развитие отношений, а оказался на каком-то религиозном собрании, да ещё и с ребёнком Светланы. Это понимание вызвало у него чувство использованности. Он по-прежнему старался сохранять внешнее спокойствие, но под оболочкой сдержанности таился настоящий эмоциональный вулкан.

– А вы не обращали внимания, что животные всегда стараются заглянуть человеку именно в глаза? Вот мы, люди, можем понять намерения другого человека по его жестам, позе, общему поведению. А моя Муська всегда смотрит прямо в глаза, будто только там может прочитать мои мысли. Так забавно! – Светлана рассмеялась и повернулась к Михаилу. – А вы как думаете, Михаил?

Погружённый в свои мрачные раздумья, Михаил не сразу отреагировал.

– Животные? – пробормотал он, опуская взгляд на стол. – Мне нравятся собаки.

– У вас какой породы собака, Михаил? – поинтересовался Артём, глядя на него.

Михаил на мгновение растерялся, не понимая, что от него хотят.

– У меня нет собаки, – машинально ответил он, всё ещё пребывая в своих размышлениях.

– Умерла? – вновь прозвучал голос молодого человека, настойчиво пытающегося продолжить беседу.

– Нет, – несколько резко возразил Михаил, раздражённый тем, что его постоянно отвлекают.

«Какой назойливый пацан», – успел подумать он перед тем, как снова погрузился в свои внутренние переживания.

Окружающий мир потерял свои краски для Михаила, превратившись в размытое пятно звуков и образов. Осознание вероятного предательства Светланы ударило его молнией, оставив оглушённым и дезориентированным. В его душе бушевал вихрь эмоций: ярость сплеталась с обидой, образуя токсичный коктейль, отравляющий каждую клеточку его существа. Воздушные замки, которые он строил в своём воображении, рухнули, погребая под обломками его надежды и мечты. Веселье вокруг стало издевательским диссонансом его внутренней агонии. В его глазах образ Светланы изменился, приобретая черты расчётливой манипуляторши, готовой пойти на всё ради своих целей. «Ни дружба, ни дети, ни вера – ничто не свято для таких лицемеров», – с отвращением думал Михаил, погружаясь глубже в бездну гнева и разочарования, где каждая мысль жалила, словно оса.

Он сидел, окутанный тьмой гнетущих мыслей, не обращая внимания на оживлённую беседу вокруг. Разговоры и смех сливались для него в приглушённый беспорядок звуков, не проникая в сознание. Но вдруг его слух уловил нечто не совсем обычное, побудившее Михаила прийти в себя.

– В пгошлое воскгесенье наш хог исполнял такие кгасивые песнопения! – восторженно рассказывала девушка. – Я почувствовала, как благодать наполняет нашу цегковь.

«Ещё одна картавая, – Михаил окинул её презрительным взглядом. – Ещё бы: совершенство не станет обращаться за помощью к богу», – эта мысль лишь усилила его раздражение и чувство отчуждённости. Михаил ощутил, как растёт пропасть между ним и этими людьми, собравшимися за столом. Их вера, их общность, даже их физические особенности – всё это казалось ему сейчас чуждым и непонятным, лишь подчёркивая его собственное одиночество в этой компании.

– Вам ещё налить, Михаил? – услышал он своё имя спустя некоторое время.

Михаил поднял глаза на Светлану. Её смех, звонкий и беззаботный, резанул по его измученной душе. Этот радостный звук, такой неуместный в его мире разбитых иллюзий, вызвал новый приступ злости. Контраст между её весельем и его внутренней бурей был невыносим. В груди Михаила закипала ядовитая смесь обиды и ненависти. «Лицедейка, – с желчью подумал он. – Типичная история: муж-алкоголик, побои, пропитые деньги, развод, ребёнок на руках. И вот уже “боженька, помоги!” Теперь и Миша сгодится. Думаешь, можно построить счастье на лжи? Не в этот раз, дорогая моя. Не за мой счёт!» Каждый всплеск смеха Светланы отзывался в нём новым приступом гнева. Михаил чувствовал, как его одолевает брезгливость к этой женщине, которую он ещё недавно боготворил.

– Извините, мне уже надо идти, – сухо проговорил он, отведя глаза в сторону, и поднялся со стула.

– Давайте я вас провожу, – предложила она. – Как вам наша беседа? – спросила она, когда они вышли в коридор и прикрыла за собой дверь.

Михаил упрямо отводил взгляд, с трудом сдерживая накатывающие эмоции злости и отчаяния. Светлана же, ничего не подозревая, продолжала улыбаться своей открытой, бесхитростной улыбкой.

– Вы к нам ещё придёте в следующее воскресенье? – не дождавшись ответа на свой вопрос, она задала новый.

– Да, конечно, – выпалил Михаил на автомате, даже не успев осмыслить вопрос. Осознание собственных слов пришло мгновенно: кровь отхлынула от его лица, и волна ярости теперь уже на самого себя накрыла Михаила с головой. «Идиот!» – мысленно выругался он. Эта привычка – соглашаться из учтивости – в очередной раз сыграла с ним злую шутку. Он снова попался в эту ловушку вежливости, снова не смог отказать прямо.

Губы Светланы расплылись в улыбке, когда она услышала его слова. Увидев это, он процедил сквозь зубы: «До свидания!» и почти бегом умчался прочь по коридору.

Михаил вышел из библиотеки и побрёл без определённой цели. Его первоначальный план провести весь день со Светланой обратился в прах, что лишило его хрупкой веры в то, что он тоже может быть по-настоящему желанным. Других планов на сегодня у него не было, как не было и сил сопротивляться нахлынувшему отчаянию.

Михаил шагал по тротуарам, не обращая внимания на суету вокруг. Мимо проносились велосипедисты, лавируя между пешеходами. Уличные музыканты наигрывали знакомые мелодии, их звуки смешивались с гудками проезжавших машин и звоном трамваев. На скамейке у магазина расположилась компания помятых мужчин, лениво передававших друг другу бутылку. Взрыв пьяного веселья на секунду выдернул Михаила из задумчивости, однако его лицо осталось безучастным, а мысли быстро вернулись к привычной колее самоедства. Чуть дальше бездомный копался в мусорном баке, бормоча что-то себе под нос. Запах свежей выпечки из пекарни на мгновение защекотал ноздри, но Михаил остался равнодушен. У фасада дома примостился пожилой букинист. Рядом другой торговец раскинул свой импровизированный прилавок с разнообразными подержанными вещами – от старых пластинок до потускневших столовых приборов. У входа в подземный переход сидела женщина средних лет, протягивая руку прохожим. Её потухший взгляд на мгновение встретился с глазами Михаила, но он посмотрел сквозь неё, не видя ни её лица, ни протянутой руки. Всё это казалось ему далёким и нереальным, какими-то декорациями в театре абсурда, где Михаилу отвели роль неудачника. Он был всецело охвачен унынием, ощущая себя пустым и никому не нужным. Невыносимый груз разочарования давил на спину. Грудную клетку сжигало изнутри от стыда за собственную наивность.

Последствия эмоционального катаклизма были столь сокрушительны, что Михаил, погружённый в пучину своих переживаний, очнулся лишь тогда, когда оказался на набережной. Проходящие мимо парочки только усиливали его чувство одиночества и неполноценности. Наверное, он бы и дальше не замечал ничего вокруг, продолжая упиваться жалостью к себе, если бы некое необычное явление не вытащило его из омута навязчивых мыслей.

Михаил стоял на высоком берегу, глядя на разлившуюся реку, которая затопила противоположный берег до самого горизонта. Вдалеке, почти у кромки неба, из воды выступало одинокое дерево. Странно, но оно находилось выше уровня глаз Михаила. Он моргнул, пытаясь понять этот обман зрения. Ведь на самом деле это он стоял высоко над водой, а дерево было затоплено. Однако глаза упрямо рисовали другую картину: будто город был вогнут внутрь, расположен в глубокой чаше, а вода, подпирая небесный свод, замерла перед ним нависающей грозной стеной цунами. Михаил с изумлением наблюдал это фантастическое явление, столь же естественное, как гигантская багровая луна на линии горизонта. Зрелище гипнотизировало, не позволяя отвести глаз.

Увиденное вновь всколыхнуло в его памяти сегодняшнее пасхальное собрание, на котором он оказался. Его мысли обратились к вопросам веры. Он задумался о том, как способность людей верить в нематериальное меняет их восприятие мира. Там, где один заметит только искажение перспективы, другой разглядит божественное знамение. Михаил размышлял об удивительной особенности человеческого разума превращать обыденное в чудесное, наполняя простые вещи глубоким смыслом. Он пытался понять, что движет людьми, когда они с благоговением воспринимают самые обычные явления природы, находя в них отголоски чего-то большего, непостижимого.

Отношение Михаила к религии было естественным для его времени: религиозные традиции для него были не более, чем далекими преданиями старины, отзвуками забытого прошлого, которые он изредка слышал от бабушки. В его семье уже второе поколение как не было верующих людей. Хотя прежде, в царские времена, среди представителей его рода встречались даже священнослужители. По рассказам бабушки, её дед и отец были искренне верующими людьми. Но они, молодёжь, не унаследовали этих традиций.

Одно время, на заре коренных преобразований в стране и появления разнообразных статей в газетах и журналах на тему религии, Михаил задался вопросом: как могло случиться так, что его отлично образованные предки, жившие на рубеже XIX-XX веков, могли верить в то же, во что верили совершенно необразованные люди XIV-XV веков? Однако вскоре он отмахнулся от этой мысли, решив, что в этом нет ничего необъяснимого. Ведь когда-то учёный мир, включая таких светил, как Менделеев, верил в существование некоего эфира. Затем учёные признали своё заблуждение и исправили ошибку, оставив нам этот атавизм в наследство в привычном для слуха выражении, вроде: «А сейчас в нашем эфире прозвучит…».

Михаил не видел в современной религии «средство для подавления и отвлечения масс». Он думал о ней, как о способе для людей создавать свои собственные миры. Религия была для него чем-то сродни написанию книг или рисованию картин, когда люди погружаются в свои фантазии, черпая в них силы и вдохновение. И подобно тому, как писатели окунаются в свой выдуманный литературный мир при написании книг, а художники – в мир своих фантазий при создании картин, верующие люди находят в религии убежище от повседневной обыденной жизни. Это позволяет им выражать свои глубинные переживания, стремления и потребности. Своего рода духовное хобби, увлечение, дающее им возможность самовыражения. «В конце концов, – думал он, – лучше общаться с Богом, нежели с самим собой».

Однако он с настороженностью воспринимал рассказы верующих об их мистическом опыте. Они представлялись ему не погружением в какую-то иную реальность, а небезопасной игрой воображения. Михаил вспоминал актёров театра, которые, выходя на сцену и вживаясь в чужой образ, переставали заикаться, не чувствовали усталости и чудесным образом выздоравливали на время спектакля, а после вновь возвращались в реальность, погружались в депрессию, выход из которой находили в спиртном. Он думал о поэтах, приучающих человечество к возвышенному и добровольно уходящих из жизни. Всё это пугало и отталкивало его. Религия, как и искусство, могла стать и спасением, и ловушкой для человека. «Всё есть яд и всё есть лекарство. Только доза делает лекарство ядом и яд лекарством» – эти слова Парацельса очень точно отражали мировоззрение Михаила.

Глава 4

Воскресенье Михаил провел в бесцельных скитаниях по городу, блуждая по знакомым улицам и переулкам. С наступлением сумерек он вернулся в родительский дом, его лицо отражало глубокую задумчивость. За семейной трапезой Михаил оставался непривычно молчаливым, отвечая матери редкими односложными фразами. Быстро закончив ужин, он поспешил уединиться в своей комнате, избегая любых разговоров.

В понедельник утром в жизнь Михаила ворвалась новая рабочая неделя, и будничная рутина, требовательная и настойчивая, постепенно вытеснила мрачные думы из его сознания. К середине недели привычное душевное равновесие вернулось к нему, стирая следы недавней угрюмости с лица. Гнев растворился в воздухе, оставив после себя пустоту, вскоре заполненную ежедневными хлопотами и заботами.

Краткость знакомства со Светланой – всего одна неделя – сыграла свою роль. Этого времени оказалось недостаточно для глубокого прорастания новых чувств в душе Михаила. Не успела возникнуть та особая связь, превращающая другого человека в неотъемлемую часть твоего мира, в продолжение собственного «Я». Глубокие отношения, как известно, могут нести не только радость, но и риски. В этом случае краткость знакомства уберегла Михаила от возможной эмоциональной зависимости, способной надолго выбить его из колеи.

Порой Михаила охватывало чувство досады, но направленное не столько на обстоятельства, сколько на самого себя. В конечном итоге он всё же пришёл к осознанию: никто его не обманывал. Михаил сам стал архитектором своего разочарования, возводя эфемерные конструкции надежд. Не удосужился толком разузнать, расспросить и сделал поспешные выводы. «Да, – размышлял он, – Светлана могла бы проявить большую откровенность с самого начала, но не выкладывать же ей всю свою биографию прямо на пороге?»

Шаг за шагом Михаил убеждал себя: произошедшее – нелепое недоразумение, не накладывающее ни на кого никаких обязательств. Он решил не уподобляться трусу и не сбегать, а посетить их очередное воскресное собрание. Провести с ней ещё один день, сохраняя видимость нормальности. Михаил не сомневался: после этого она поймёт, что они слишком разные и не созданы друг для друга.

В принятии столь великодушного решения Михаилу способствовала ещё одна немаловажная и деликатная деталь. Двоюродный брат Светланы, на чьём праздничном застолье и вспыхнула искра их знакомства, вот-вот должен был стать его непосредственным начальником. Эта перспектива окрасила ситуацию в новые тона, подталкивая к осторожности. Поэтому Михаил рассудил, что мудрее будет разрешить это дело по-тихому, без драматизма.

Дни промчались, и вот настало воскресенье. Михаил решил на этот раз не торопиться в библиотеку, а немного задержаться, намеренно опоздав к назначенному времени, чтобы подчеркнуть свою загруженность и занятость. Так и произошло.

В половине второго он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её. В комнате, вокруг стола, сидели всё те же люди, которых он видел в горнице на прошлой неделе. Отсутствовали только мальчик и мужчина, сопровождавший женщин в платках. Заметив это, а также свободный стул на краю стола справа, вдали от Светланы, Михаил с облегчением вздохнул.

– Входите, Михаил, – поприветствовала его Светлана с лёгким волнением.

– Да, Михаил, вы как раз кстати, разрешите наш спор, – подхватил её приглашение Вадим Николаевич, с хитрой улыбкой поглядывая на него, всем своим видом намекая на грядущий интересный разговор.

– Здравствуйте, – негромко произнёс Михаил, бегло оглядывая лица присутствующих. Еле заметные кивки пробежали по кругу сидящих за столом. Он медленно подошёл к свободному стулу, аккуратно отодвинул его и сел.

– Марина утверждает, – продолжал Вадим Николаевич, кивнув головой в сторону Марины, – что сейчас для того, чтобы устроиться на хорошую работу, нужно отдать две, а то и три зарплаты своему будущему начальнику. И, мол, это везде так. Я, как пенсионер, не могу судить объективно. Но из всех здесь собравшихся никто никогда не давал взятки. А вы, Михаил?

Михаил почувствовал, как все взгляды сосредоточились на нём. Он уловил любопытство в глазах Марины, лёгкую улыбку на лице Светланы и какое-то скрытое напряжение в воздухе.

– Нет, такого нет, – быстро и сухо ответил Михаил, стараясь не встречаться глазами ни с кем. Ему не хотелось вдаваться в подробности, но он почувствовал, что нужно сказать что-то ещё. – На моей работе всё решается иначе. Компетентность и опыт важнее всего.

– А вы где работаете, если не секрет? – поинтересовалась Марина, пронзительным взглядом уставившись прямо на Михаила. Её интонация выдавала раздражение и бросала вызов.

Марина была примерно того же возраста, что и Михаил. Её фигура была худощавой с почти незаметными женственными изгибами. В глазах то и дело вспыхивал колючий огонёк, а на лице нередко появлялась саркастическая улыбка. Её причёска – если это можно было так назвать – представляла собой беспорядочное нагромождение тусклых, спутанных прядей. Брови тонкие, как и губы, которые она часто сжимала в жёсткую линию. Но когда она говорила, они оживали, особенно когда вставляла стихи в разговоры, что было её излюбленной привычкой. Тонкий прямой нос с чуть приподнятым кончиком добавлял чертам лица оттенок надменности. Одета Марина была скромно и просто, в бесформенное платье. Ни макияжа, ни украшений – глазу не за что было зацепиться. На левом запястье была завязана простая тканевая браслетка, сделанная, скорее всего, своими руками – единственный намёк на какое-либо украшение.

– На сталелитейном заводе, – тем же поспешным и сухим тоном ответил Михаил, его плечи подобрались, а челюсть слегка затвердела.

– А кем, если не секрет? – Марина чуть наклонилась вперёд и впилась в него взглядом исподлобья.

Михаил ощутил растущее раздражение от её настойчивости: «Что ей неймётся?»

– Слесарем, – ответил он, в надежде, что на этом расспросы закончатся.

– Слесарем? И вы считаете это хорошим местом? К тому же позволяющим вам судить об общей ситуации на рынке труда? – переспросила Марина, приподняв брови.

Её слова не только попирали все правила приличия, но и нанесли удар по самолюбию Михаила. Он ожидал, что присутствующие выразят своё негодование и призовут к порядку эту бестактную особу. Однако вокруг царило гробовое молчание – все, затаив дыхание, ждали его реакции. Даже умудрённый годами пенсионер хранил загадочное безмолвие. Лицо Михаила залилось краской, а язык на мгновение онемел от такой дерзости.

– В мире нужны не только юристы и экономисты. Кто-то должен быть и инженером, – проговорил он, с трудом маскируя своё возмущение.

– Но вы же сказали, что вы слесарь, не ИТРовец? – не сдавалась Марина, сверля его пристальным взглядом.

Михаил сжал кулаки под столом. Неуемная навязчивость этой женщины стала его по-настоящему бесить. Больше всего его задевало даже не её бестактность, а то, что остальные молча проглотили эту «пилюлю», не поддержав его ни словом. Ведь все они, скорее всего, такие же простые люди, как и он сам – иначе зачем бы им сидеть здесь и тратить время на пустые разговоры? К тому же, будучи верующими, разве не должны они вести себя скромнее?

– Пока слесарь. Скоро буду инженером, – парировал он с плохо скрываемым раздражением. – Директорами заводов не становятся, едва выпустившись из стен института.

– Какая средняя заработная плата у вас по цеху? – буравила Марина его глазами, отрезая все пути к отступлению.

– Хватает. Люди покупают себе машины, квартиры, ездят на отдых за границу.

– И вы тоже? – не унималась она, быстро переключившись на новую ниточку допроса.

– Я недавно устроился. Год только отработал, – Михаил почувствовал, как его терпение находится на исходе. Он бросил осторожный взгляд по сторонам, ища поддержки у остальных, но все лишь молча наблюдали за разворачивающейся сценой.

– Какую машину себе присмотрели?

Михаил вспыхнул и резко выпалил:

– Я скоро поеду отдыхать!

В глазах Марины промелькнула самодовольная ухмылка, она явно наслаждалась его смущением.

– Сейшелы? Мальдивы? Багамы? – она игриво приподняла бровь.

– В горы! – отрезал он, пытаясь пресечь её выпады.

– А почему не на море? – она принялась декламировать стихи Бунина нарочито вычурным тоном:

Михаил сидел ошарашенный, его щёки пылали. Он не мог поверить в происходящее – эта женщина издевалась над ним, а остальные безучастно взирали на его унижение.

– Впрочем, дело ваше… – Марина сделала многозначительную паузу. – Куда? Альпы, Анды, Джомолунгма?

Михаил на миг утратил дар речи. Когда он сказал о планах поехать в горы, это была чистая правда. Он копил на свой первый в жизни отпуск, чтобы провести его памятно. Зарплата слесаря не позволяла ему мечтать о дорогостоящих путешествиях, но съездить на ближайшую турбазу он мог себе позволить. Он понял, что Марина не отстанет, продолжая ставить его в неловкое положение перед всеми присутствующими. При этом он никак не мог подобрать достойный ответ.

К счастью, всё это время молчавший Вадим Николаевич, видимо, почувствовав вину за сложившийся оборот беседы, наконец вмешался:

– Чем Альпы или Анды лучше наших гор, Марина? По-моему, любые горы интересны… – Вадим Николаевич своим мягким, примиряющим, но авторитетным тоном разрядил напряжённую ситуацию. Очевидно, пенсионер сознательно вступился за Михаила, не позволив Марине продолжать унизительный допрос.

– Да-да, Алтай, например, – уникальное и загадочное место. И малоизученное, – неожиданно к их беседе присоединился Артём. – Найденная там принцесса Укока – или как её ещё называют «Белая госпожа» – пролежала во льду не меньше двух тысяч лет и хорошо сохранилась. Я видел фотографии её мумии.

– Если интересуетесь мумиями, тогда не лучше ли поехать в Египет, на пирамиды и останки фараонов посмотреть? Им ведь гораздо больше двух тысяч лет… – Марина брезгливо скривила губы.

Артём придвинулся ближе к столу:

– Пирамиды Древнего Египта не являются местами захоронений, в их саркофагах не было найдено ни одной мумии фараона. Мумии находили в скальных гробницах и на других кладбищах.

– Ну и зачем же их тогда строили, пирамиды, если в них не хоронили? – Марина лениво откинулась на спинку стула, её тон по-прежнему оставался насмешливым.

– Сложно сказать… Есть предположение, что пирамиды были построены не человеком, а внеземными цивилизациями. В школьных учебниках об этом, разумеется, писать не станут, поскольку это противоречит устоявшимся научным представлениям. К тому же, если признать факт существования внеземных цивилизаций, то авторитет власти ставится под сомнение.

Завершив свои рассуждения, Артём самодовольно глянул на Марину. Он ожидал, что девушка продолжит атаку. Однако Марина лишь молча смотрела в стол, теребя край рукава. Глаза остальных присутствующих тоже внезапно нашли невероятный интерес в узорах на скатерти или собственных ногтях. Тишина затягивалась. Вадим Николаевич слегка шевельнулся в своём кресле, его седые брови сошлись на переносице в задумчивой складке:

– А зачем внеземным цивилизациям надо было строить пирамиды?

– Пока сложно утверждать однозначно… Но есть гипотеза, что таким образом они способствовали развитию человечества, – Артём на мгновение призадумался. Он выглядел поэтом, подбирающим рифму к ускользающему слову. – Знаете, нечто вроде наглядного календаря, чтобы люди знали наверняка, когда надо пахать и сеять. Ведь научить выращивать хлеб – это одно. А выращивать его с умом – совсем другое.

– Хлеб на Земле появился благодаря инопланетянам? Я правильно тебя понял, Артём? – медленно произнёс Вадим Николаевич. Его лицо застыло в выражении озадаченности, а пальцы рассеянно постукивали по столу.

– Да-да, я понимаю, что эта гипотеза противоречит всему, чему нас учили годами, – Артём снисходительно кивнул. Его манера говорить напоминала учителя, объясняющего очевидные истины непонятливым ученикам. – Но это единственное логичное объяснение! Вдумайтесь: миллионы лет человек довольствовался камнем да палкой. И вдруг – бац! – сельское хозяйство, города, цивилизация. Согласитесь, тут что-то не сходится. – Он обвёл всех взглядом человека, раскрывшего великую тайну. – Нам годами вдалбливали про рабов и фараонов, но давайте смотреть правде в глаза: такой скачок в развитии просто невозможен без внешнего вмешательства. Это же элементарная логика!

– Не пойму всё-таки, а что, собственно, сверхсложного в земледелии? Почему, по-твоему, человек сам не мог своим умом дойти до этого, а потребовалась помощь пришельцев?

– Ладно, давайте я попробую объяснить по-другому, – Артём глубоко вздохнул. – Представьте себе, что мы с вами – первобытные люди. Мы только что вернулись с охоты, сели вокруг костра, и вдруг вы говорите: «А почему бы нам не испечь хлеба для разнообразия, Артём? Принеси-ка жернова!»

По лицам собравшихся заскользили улыбки. Даже Михаил непроизвольно растянул губы в усмешке, ощутив облегчение, что внимание аудитории переключилось с него на других. Однако во взгляде Вадима Николаевича мелькнуло оскорблённое достоинство – молодой человек открыто насмехался над ним у всех на глазах.

– Послушай, молодой человек, – Вадим Николаевич выпрямился, его голос стал жёстче. – Ты, похоже, упускаешь суть. Земледелие – это не внезапное озарение, как в твоих фантазиях. Это результат тысячелетних наблюдений и экспериментов. Каждое открытие, от простейшего орудия до сложнейшего механизма, – это цепь маленьких шагов. Если следовать твоей логике, то и телевидение должно было свалиться нам на голову в готовом виде. Что же, по-твоему, и телевизор нам инопланетяне подбросили?

Вадим Николаевич слегка подался вперёд.

– Всё проще, чем ты думаешь. В древние времена жизнь людей была тесно связана с охотой. Когда дичи водилось в избытке, охотники без труда добывали пропитание. Но со временем численность животных начала сокращаться. Вынужденные выслеживать добычу по нескольку дней, охотники подолгу не появлялись дома. Настреляв и разделав зверя на месте, они съедали всё за один присест – потому что не могли сохранить мясо. А наутро снова нужно было идти на поиски.

Тяжёлые времена вынуждали изощряться. Люди сообразили, что дичь можно не убивать сразу, а приносить живьём домой, в стойбище, как живой запас, чтобы съесть через несколько дней, не блуждая в поисках по нескольку дней. Пару-тройку дней зверюшки сидели в импровизированных загонах, после чего их забивали на мясо.

Иногда охотникам удавалось найти детёнышей и притащить их в пещеру. Чтобы малыши выжили до трапезы, их приходилось подкармливать теми травами и кореньями, что они ели на воле. Во время особенно голодных сезонов охотники вынуждены были сами употреблять тот же самый корм, что и скотина. А когда случайно обронённые семена давали ростки, люди стали целенаправленно их культивировать. Так постепенно и зародилось земледелие.

– Ну, допустим, до разведения скота люди могли догадаться, – со скептическим видом Артём слегка покачал головой, делая уступку Вадиму Николаевичу. – А как они догадались, что именно пшеницу надо выращивать? Как до молотьбы зерна додумались?

Вадим Николаевич вспыхнул, его щёки затряслись. Он отбросил обычную сдержанность, заговорив взволнованно и размахивая руками:

– Да это всё элементарные вещи, Артём, которые понимает любой человек моего поколения! – его голос звенел от негодования. – Ты судишь по себе и думаешь, что раз тебе это непонятно, то и нам было не под силу. Но это для вас, молодых, выросших в городах и на всём готовом, всё очень сложно. Напрочь оторваны от реалий жизни! Поэтому и фантазируете на пустом месте. Вы уже и корову подоить не сможете, и хлеб у вас в магазине растёт. И вот из-за своей неопытности вы и считаете, что ваши предки были дикими людьми, которые ни до чего не могли додуматься без посторонней помощи!

Артём попытался было возразить, но пенсионер перебил его взмахом ладони и продолжил свою горячую речь:

– Ты меряешь прошлое своей меркой, но твои предки выжили там, где ты точно не выживешь! Мы, детьми, во время войны с голода ели всё подряд. Перепробовали всё вокруг. Что находили, то и ели. Мать нам варила картофельную ботву на обед! Ботву картофельную, не пробовал?

Артём сидел ошарашенный, не решаясь перебить этот эмоциональный поток.

– Так же и древние люди: с голода могли всё перепробовать. И выбрали лучшее. Откуда, по-твоему, появилась народная медицина? Инопланетяне сообщили нам, что такие-то травы – лечебные, а другие – сорняк? То, что зерно прорастает и даёт плоды, заметить несложно. А то, что из зерна можно сделать выпечку, могли догадаться женщины, сидящие дома и ждущие своих мужей. Женщина кормит ребёнка, ухаживает за больным и стариком. Как накормить больного и беззубого твёрдой пищей? Надо её для него разжевать! Подобно тому как птицы кормят своих птенцов, отрыгивая пищу. Разжевав зерно, ты тем самым его смачиваешь, а если оно упало на костёр и зажарилось, и ты его попробовал, то выбор будет сделан в пользу жареного! Вот это действительно элементарно, а не твоя инопланетная фантазия!

Вадим Николаевич отдышался и сурово уставился на Артёма, ожидая ответной реплики. В комнате повисла гнетущая тишина.

– Почему обезьяны до сих пор не додумались печь хлеб, Вадим Николаевич? – с лукавой ухмылкой поинтересовалась Марина, её глаза весело блеснули.

Вадим Николаевич уже было открыл рот, чтобы что-то возразить, как вмешался Геннадий, недовольно проворчав своим елейным голосом:

– Давайте не будем возвращаться к этой теме снова. Каждый раз одно и то же, сколько можно копья ломать. Бог сотвориль или человек сам придумаль – не всё ли равно?! Надо заниматься реальными проблемами, а не прошлое ворошить.

– Да перестаньте уже «ерькать», Краснов, это раздражает! – вспылила Марина.

Геннадий Краснов был мужчиной лет двадцати пяти. Его тёмные волосы были коротко и аккуратно подстрижены, как у делового человека. Лоб высокий, чистый, без единой морщинки, но на нём время от времени проступала едва заметная вена. Глаза голубого цвета смотрели проницательно, постоянно что-то искали, но ни на чём надолго не задерживаясь. Гладко выбритое лицо было правильной формы, с чётко очерченными скулами и прямым носом. Одет он был в строгий, хорошо сидящий костюм тёмно-серого цвета и белую рубашку, без галстука. На запястье блестели электронные часы. Его поза казалась расслабленной, но в ней чувствовалась скрытая пружина. Пальцы правой руки, лежащие на столе, слегка постукивали, а левая рука то и дело тянулась к карману пиджака. Было заметно, что этот человек жаждет выступить, высказаться, навязать окружающим своё мнение.

Комната наполнилась громким хохотом. Некоторые присутствующие, не в силах сдержаться, спрятали лица в ладонях, их плечи тряслись от смеха. Михаил сидел, ошеломлённый происходящим, его взгляд метался между участниками встречи. Ещё полчаса тому назад он был уверен, что попал на собрание верующих, но теперь эта уверенность таяла на глазах. Пытаясь осмыслить ситуацию, Михаил чувствовал, как его предубеждения рушатся одно за другим. Он понимал, что поспешил с выводами, и истинное положение дел оказалось гораздо сложнее и многограннее, чем он предполагал. Не успел он прийти в себя, как Светлана резко поднялась со своего места, привлекая всеобщее внимание, и решительно объявила:

– Время пить чай!

Она достала из шкафа чашки и блюдца, а женщины стали разливать всем чай и выкладывать угощения. Обстановка стала непринуждённой и весёлой. Люди обменивались новостями за неделю. Михаил, сидя рядом с женщинами в платках, невольно подслушивал их беседу о жизни местного прихода. Он заметил, что когда Светлана разговаривает с Вадимом Николаевичем, глаза её делаются по-детски наивными, смотрящими на него с почтительным вниманием.

– Ладно, хорошего помаленьку, пора домой, – раздался голос Вадима Николаевича. – Спасибо за угощение, девочки.

Вадим Николаевич достал из сумки какие-то книги и передал их Светлане, что-то добавив шёпотом. Михаил уловил этот момент и решил использовать книги как повод для разговора. Поэтому когда чаепитие подошло к концу и люди начали расходиться, он приблизился к Светлане.

– Скажите, Светлана, я давно не был в библиотеке. Чтобы взять книгу, что нужно оставить в залог? – поинтересовался он, стараясь выглядеть заинтересованным.

Светлана посмотрела на него, всё ещё находясь под впечатлением от беседы.

– Вы хотите записаться сейчас? – спросила она с явным удовольствием в голосе.

– Нет, мне не к спеху, я просто узнать… – Михаил попытался придать своему голосу безразличный тон.

– Документ просто надо показать, и всё. Если хотите, я могу вас записать прямо сейчас.

– А вы сегодня тоже работаете?

– Нет, но я могу… – начала Светлана, готовая помочь.

– В другой раз, – мягко перебил её Михаил, наконец переходя к своей настоящей цели. – Вам в какую сторону сейчас?

– Я домой, – ответила Светлана с лёгкой улыбкой.

– Значит, нам с вами по пути, – произнёс Михаил, и его взгляд слегка оживился.

Они вышли из помещения на улицу, залитую мягким весенним солнцем. Свежий майский воздух, наполненный ароматом цветущих деревьев, приятно освежал после душного помещения. Лёгкий ветерок играл с только что распустившимися листьями на ветвях. Михаил и Светлана неспешно двинулись по тротуару, наслаждаясь приятной погодой.

– А вы просто собираетесь или у вашего клуба есть какая-то цель? – спросил Михаил, снимая пиджак и перекидывая его через руку.

Светлана, шагая рядом с ним, слегка повернула голову и улыбнулась.

– Сначала мы собирались при церкви, с благословения отца Александра, но там очень тесно. Поэтому мы перебрались сюда.

– Вы все ходите в церковь? – Михаил бросил на неё косой взгляд.

– Да, но, как вы видели, у каждого из нас свои причины, – ответила Светлана, поправляя выбившуюся прядь волос.

– Да, я заметил. А почему все засмеялись, когда Марина потребовала у Геннадия перестать «ерькать»? Что она имела в виду?

– Геннадий предлагает провести языковую реформу, – она слегка улыбнулась, на мгновение прикрыв рот рукой, сдерживая смешок. – Он говорит, что в последнее время в газетах и журналах стало печататься слишком много домыслов. Они, по его мнению, сбивают людей с толку и… оглупляют их. Непроверенные факты бездоказательно выдают за истину. Люди из-за этого спорят, ссорятся, ругаются, – её светлые глаза на секунду встретились с глазами Михаила, но тут же опустились. Она нервно потёрла ладони и продолжила. – Он предлагает добавить в язык, помимо прошедшего, настоящего и будущего времён, ещё два: гипотетическое прошедшее и гипотетическое будущее. Для этого в новообразованных временах нужно добавлять к окончаниям глаголов либо твёрдый, либо мягкий знак.

Михаил нахмурился, пытаясь понять.

– То есть, если какой-то факт из прошлого подтверждён и доказан, то добавлять к такому глаголу в конце твёрдый знак. Если же описывается какое-то событие из прошлого, которое не доказано, – добавлять мягкий знак, – Светлана на мгновение замолчала, собираясь с мыслями. – Например, он сегодня сказал «Господь сотворилЬ». Это значит, что люди предполагают, что так было, но не знают наверняка. Поэтому ставим в конце мягкий знак. А если бы знали точно, то он бы сегодня сказал «Господь сотворилЪ», с твёрдым знаком на конце слова.

Михаил вдруг вспомнил, что действительно слышал это «сотворилЬ» чётко, но решил, что это дефект речи. Он чуть не озвучил эту мысль, но тут же вспомнил о речевой особенности самой Светланы и сдержался, промолчав.

Взглянув на Михаила краем глаза, Светлана добавила:

– Самое интересное то, что он свободно говорит на этом придуманном им самим языке.

– Правда? – Михаил поднял брови, искренне удивлённый.

– Да. Постоянно так говорит. И нас к тому призывает… – Светлана замолчала на полуслове, её взгляд внезапно стал отстранённым. Она посмотрела на часы, затем на небо, оценивая время и погоду. Её лицо просветлело, и она неожиданно предложила: – Давайте сходим на набережную, покормим уточек? Я всегда это делаю по воскресеньям.

– Давайте, – охотно согласился с ней Михаил.

Михаил и Светлана неспеша пошли к набережной, ведя разговор о городских мелочах. Они спустились к воде, Светлана достала из сумки бумажный пакет, медленно открыла его, извлекая кусочки хлеба, и слегка наклонила голову, чем-то любуясь.

– Смотрите, Михаил, – она указала на нескольких уток, мерно плавающих возле берега. – Они уже меня узнают.

Михаил молча наблюдал, как она бросает кусочки хлеба в воду. Гогочущие птицы с восторгом устремились к ней, образовав оживлённую стайку. Светлана улыбалась, наблюдая за их суетой. На её лице отразилось выражение детского озорства.

– Они такие милые, – сказала она, поворачиваясь к Михаилу, который стоял чуть позади. Она продолжала кидать хлеб в воду, и утки, соревнуясь друг с другом, ловко подхватывали каждый кусочек. Вода вокруг них бурлила и пенилась, создавая небольшие водовороты. Солнечные лучи играли на поверхности воды, окутывая эту сцену волшебным очарованием.

Михаил подошёл ближе, и Светлана протянула ему несколько кусочков хлеба.

– Хотите попробовать?

Михаил, немного смущённый, взял угощение и бросил кусочек в воду. Одна из уток немедленно устремилась к нему, ловко схватив хлеб клювом. Он почувствовал неожиданное удовольствие от этого простого действия.

– Забавно, – заметил он, его брови слегка приподнялись в удивлении. – Никогда бы не подумал, что это может быть так… так… – он пытался дать определение своему новому ощущению, машинально потирая висок. В его голове вертелись слова «альтруизм», «доброта», «меценат», но ни одно из них его не удовлетворяло. Было что-то ещё, какое-то неуловимое чувство, которое он не мог облечь в слова.

– Да, в этом есть что-то успокаивающее, – Светлана понимающе улыбнулась в ответ.

– Знаете, это не только успокаивает. Есть в этом какое-то… удивительное чувство заботы и ответственности. А ещё я ловлю себя на мысли, что сейчас, глядя на этих птиц, я как будто отвлёкся от всех проблем. Сосредоточился на настоящем моменте.

Понаблюдав какое-то время за птицами, Михаил огляделся по сторонам:

– Отсюда до Затона совсем недалеко. Там ваша церковь?

– Да, а вы ни разу не были? – Светлана посмотрела на него с интересом.

– Нет, я даже не крещёный, – ответил он, пожав плечами. – Хотя было время, когда эта тема меня захватила. Помню, в нашем классе учился мальчик из семьи протестантов. У него были эти яркие книжки из Германии, похожие на комиксы – иллюстрированные истории из Нового Завета. Мы выменивали их у него на фантики от жвачек. Мы и не знали толком, кто такой Иисус. Нас просто манили эти красочные картинки, – усмехнулся Михаил.

Светлана на мгновение загрустила, но она быстро взяла себя в руки. Однако Михаил заметил её изменившееся настроение.

– Позже я прочёл Библию и ещё много всякой религиозной литературы. Но чем больше я читал, тем сильнее росло во мне недоумение. Как можно верить в мгновенные исцеления? В то, что человек, всю жизнь прикованный к постели, вдруг встаёт и идёт? Ясно же, что мышцы, закостеневшие от бездействия, не смогут вдруг поднять тело. У нас космонавты возвращаются на Землю после недолгого пребывания в космосе и заново учатся ходить. А тут вдруг встал и пошёл…

Он искоса посмотрел на Светлану. Она опустила взгляд, молча смотря себе под ноги, её плечи немного поникли.

– Для Бога нет ничего невозможного, – тихо проговорила она, стараясь не показывать свои чувства.

Михаил сделал вид, что не услышал её, и продолжил:

– И эти Вселенские соборы, где люди голосованием решали, как воспринимать Иисуса. Представьте, если бы сегодня вместо выборов президента мы бы выбирали, кого из граждан объявить божеством!

– Ясно, – по мере того как Михаил говорил, лицо Светланы становилось всё более напряжённым. Она сдерживала внутреннее огорчение, стараясь сохранить невозмутимость. – Но ведь вера – это нечто большее, чем просто логика и факты. Это то, что приходит изнутри, из самого сердца.

Взглянув на Светлану, он ощутил укол совести. Её поникший вид и потускневший взгляд ясно давали понять, что его слова оказались острее, чем он намеревался.

– Все мы во что-то верим, – начал он мягче, стараясь смягчить удар. – Я, например, верю в то, что солнце завтра вновь взойдёт, а за зимой последует лето. Ведь знать я этого не могу. Хорошо, когда люди верят в одно и то же. Вам, наверное, сложно сегодня, верующим людям. Ведь правила запрещают верующим вступать в брак с неверующими.

– Да, это так, – тихо произнесла Светлана. – Но вера для нас – это не просто свод правил. Это… как свет в темноте.

Михаил задумчиво кивнул, и они медленно двинулись вдоль реки.

– У нас нет жёстких канонов о браке верующих с неверующими, – продолжила Светлана, глядя на речную гладь. – Соборность учит нас искать истину вместе, через диалог и взаимопонимание. Конечно, людям важно иметь схожие взгляды для счастливой жизни. Но это не значит, что они должны быть идентичными. Разные трактовки и мнения могут сосуществовать, обогащая друг друга. Главное – стремление к общим ценностям и целям. Это облегчает общение, помогает преодолевать разногласия и создаёт атмосферу, где каждый чувствует себя услышанным.

Они брели, увлечённые беседой, почти не замечая, как меняется городской пейзаж вокруг них. Набережная сменилась тихими улочками, ведущими в жилые кварталы.

– Вера – это не стена, а мост, – говорила Светлана, когда они свернули на её улицу. – Она не разделяет, а соединяет людей, помогая найти общий язык даже тем, кто, казалось бы, очень разный. В этом и заключается глубинная мудрость православия – в поиске единства через любовь и понимание, а не через принуждение и догмы.

Незаметно они подошли к подъезду её дома. Светлана остановилась и замолчала. Внезапная пауза в разговоре совпала с моментом глубокой сосредоточенности на её лице, но вскоре она вновь обратилась к Михаилу:

– Знаете, у меня есть подруга Наталья. Мы с ней давно дружим, ещё со школьных лет. Она вышла замуж за человека, который был неверующим. Тогда многие осуждали её за это, говорили, что это неразумно и что брак их не продлится долго. Но она любила его и верила, что всё будет хорошо. Сначала было трудно – он не понимал её, её убеждений. Часто спорили, – Светлана нервно потёрла ладони друг о друга. – Но она продолжала молиться за него, ходила в церковь, рассказывала ему о своей вере, не навязывая, а просто делясь тем, что было важно для неё. И знаете, спустя несколько лет он сам начал ходить в церковь. Сначала просто из любопытства, потом потому, что ему начало нравиться то спокойствие, которое он там находил. Они начали ходить вместе, и вскоре он сам уверовал в Бога. У них родился замечательный мальчик. Я стала его крестной матерью, вы его видели, – на лице Светланы появилась робкая улыбка, а в глазах мелькнул огонёк радости. – Это было такое счастье для нас всех. Видеть, как вера объединяет людей, как любовь и терпение могут изменить жизнь к лучшему. Теперь они счастливая семья, полная любви и взаимопонимания. И каждый раз, когда я смотрю на своего крестника, я понимаю, что всё возможно, если верить и любить, – она замолчала, смутившись своей эмоциональности, и нервно одёрнула край своего недорогого платья. Её глаза на секунду встретились с глазами Михаила, но тут же опустились.

– Я понимаю… – неуверенно промолвил Михаил. Его слова звучали рассеянно, а взгляд не фокусировался на собеседнице. Известие о крестнике, а не о собственном ребёнке Светланы, вызвало в нём новый шквал чувств. Облегчение смешалось с восторгом, раскаяние – с трепетной радостью. Внутри вспыхнула новая искра, зажглись прежние мечты. Внешний мир потерял чёткость, размылся. Внезапная слабость охватила Михаила, начиная с колен и поднимаясь выше, заставляя его искать опору. Он осознал, насколько сильно ошибался в своих предположениях о Светлане. Михаил ощутил стыд за свои прежние мысли и одновременно – возрождение интереса к этой скромной девушке. – Может быть, мне стоит больше узнать о вашей вере… – эпизодические прояснения ума возвращали его к текущему моменту, напоминая о долге собеседника. – Быть может, я просто чего-то не понимаю…

– Ой! – Светлана чуть ли не вскрикнула.

– Что случилось? – встрепенулся Михаил, мгновенно переключая всё внимание на неё.

– Забыла очки маме купить, совсем из головы вылетело, – вздохнула Светлана, её взгляд выдал тревогу.

– Давайте я вас провожу, у меня сегодня весь день свободный, – предложил Михаил с неожиданным воодушевлением.

– Я не могу, – ответила Светлана, отворачиваясь.

– Почему? Я вас смущаю? – спросил он, нахмурившись.

– Нет-нет, я не про вас, Михаил, – покраснев, начала оправдываться Светлана. – Мне надо быть дома. Ладно, до свидания.

– Давайте я сам схожу? – выпалил Михаил, удивляясь собственной внезапной инициативе.

– Нет, что вы, – Светлана посмотрела на него с удивлением. – Нет, я потом схожу.

– Давайте я схожу, мне не трудно. Мне всё равно нечего делать.

Светлана переводила взгляд с Михаила на горизонт и обратно, что-то обдумывая. Заметив это, Михаил продолжил:

– Давайте я схожу, мне совсем не трудно. Пожалуйста, – вдруг вырвалось у него почти умоляюще.

– Хорошо, – улыбнулась Светлана и достала из сумки футляр. – Вот мамины очки. Она неосторожно облокотилась на них и сломала дужку. Ей нужно купить новые, такие же, по образцу. Сегодня воскресенье, поэтому только в магазине «Зрение» на пересечении улиц Гоголя и Кутузова можно приобрести.

Михаил принял футляр, и его лицо преобразилось. Брови сдвинулись, образуя сосредоточенную складку между глазами. Губы сжались в решимости.

– Хорошо, понял. Я мигом, – он быстрым шагом направился в сторону услышанного адреса.

– Подождите, Михаил, – услышал он за спиной голос Светланы, – вы забыли деньги.

– У меня есть, потом отдадите, – крикнул он и ускорил шаг.

Когда Михаил вошёл в небольшой магазинчик, его встретила светловолосая женщина с широким лицом, на вид лет пятидесяти-пятидесяти пяти.

– Здравствуйте, мне нужны точно такие же новые, – выпалил он, спешно протягивая ей футляр.

Женщина посмотрела на очки с явным неодобрением.

– Это «3.25»… У меня есть только «тройка» и «четвёрка», а «3.25» нет. Будете брать?

Михаил застыл с открытым ртом, напоминая студента на экзамене, забывшего весь материал. Он не был готов к такому сценарию. Было условлено «взять по образцу».

– А как… почему… а где ещё…

– Вы для себя берёте? – прервала его бормотание продавщица.

– Нет, я для бабушки, – долго не думая соврал Михаил, в уме решая возникшую задачу.

– Бабушке сколько лет? – поинтересовалась продавщица, внимательно глядя на него.

– Семьдесят два, – ляпнул он, погружённый в свои мысли и не придавая значения вопросу.

Обстановка в магазине резко переменилась. Продавщица медленно повернулась к нему правым боком, демонстрируя оскорблённый профиль. Её взгляд забегал по витрине справа.

– Если вы планировали меня оскорбить, молодой человек, то вам это удалось, – проговорила она спокойным, но отстранённым тоном, не поворачиваясь к нему лицом.

Михаил растерянно моргнул, ощущая себя участником какой-то бессмысленной театральной постановки: реакция продавщицы оставалась для него полной загадкой. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но женщина опередила его.

– Мне семьдесят четыре, – добавила она, очевидно догадываясь о его недопонимании.

– Я имел в виду для своей бабушки… Родственницы… Я ей прихожусь внуком… – пробормотал он, осознав свою оплошность и лихорадочно пытаясь исправить ситуацию.

– А лицо у бабушки шире моего, уже или такое же? – поинтересовалась продавщица, отбросив недавнюю обиду и, видимо, поверив его объяснению.

– Думаю, что уже, – Михаил не видел мать Светланы, но посчитал, что у продавщицы лицо редкой формы и намного шире обычного.

Женщина, теперь уже с видом оскорблённой королевы, повернулась к нему левым боком и принялась рассматривать витрину слева.

– Молодой человек, сегодня все школьники такие? Или это просто ты намеренно решил мне хамить?

Михаил уже готов был выбежать из магазина, когда продавщица вдруг воскликнула:

– Ах вот! 3.25! Семьсот пятьдесят рублей.

Михаил напрягся и почувствовал, как жаркий стыд начинает подниматься по его шее. Он глубоко вздохнул и, немного дрожащими руками, полез в карман за деньгами. Пересчитал их несколько раз, пытаясь найти дополнительную купюру, которая вдруг могла бы чудесным образом там оказаться.

– У меня только пятьсот двадцать рублей, – произнёс он, глядя на продавщицу заискивающими глазами.

Она посмотрела на него сверху вниз, как на провинившегося школьника.

– Этого недостаточно, – холодно ответила она. – Очки стоят семьсот пятьдесят рублей.

Михаил ощутил панику. Он не мог уйти без очков. Светлана ждала, и он дал обещание. К тому же, как она предупредила, в воскресенье это был единственный работающий магазин оптики в городе.

– Пожалуйста, выслушайте меня, – взмолился Михаил, чувствуя себя крайне неловко. – Мне действительно нужны эти очки. Я могу отдать вам всё, что у меня есть сейчас, а оставшуюся сумму принести позже. Сегодня же.

Продавщица посмотрела на него и громко вздохнула, как будто слышала подобные обещания миллион раз раньше.

– Молодой человек, я не банк и не занимаюсь кредитами, – сказала она, скрестив руки на груди.

Михаил осмотрелся, лихорадочно соображая, что мог бы предложить. Карманы его были пусты, кроме денег и ключей. Он вытащил связку ключей и протянул их продавщице.

– Вот, возьмите, пожалуйста, мои ключи от дома в залог. Я обещаю вернуться с остальными деньгами до закрытия магазина.

Продавщица недоверчиво посмотрела на ключи, потом на Михаила.

– И что мне с этими ключами делать? – спросила она, но в её голосе уже слышалось колебание.

– Это гарантия, что я вернусь, – объяснил Михаил. – Без них я не смогу попасть домой. Поверьте, я обязательно принесу оставшуюся сумму.

Женщина задумчиво повертела ключи в руках, тяжело вздохнула и кивнула:

– Ладно. Но учти: у нас тут «крыша» серьёзная. Не принесёшь деньги – ребята быстро тебя найдут.

– Спасибо, – Михаил схватил товар и вылетел из магазина, чувствуя одновременно облегчение и стыд.

Выйдя на улицу, он бросился бегом назад к Светлане. Наконец он увидел её, стоящую возле подъездной двери. Светлана выглядела как хрупкий цветок, трепещущий на ветру в ожидании его возвращения. Её лицо озарилось благодарной улыбкой, когда она заметила приближающегося Михаила.

– Вот, держите, – выдохнул Михаил, протягивая ей новые очки и футляр со старыми. Его грудь вздымалась от быстрого бега, а на лбу блестели капельки пота.

– Спасибо вам огромное, – Светлана с явным удовлетворением приняла футляр, её пальцы бережно обхватили новые очки. – Сколько я вам должна?

Михаил махнул рукой, пытаясь казаться беззаботным:

– Да ладно, не стоит…

Светлана нахмурилась:

– Нет-нет, я не могу так. Пожалуйста, скажите, сколько они стоили?

– Правда, это пустяки, – Михаил начал пятиться.

– Михаил, – в голосе Светланы появились строгие нотки, – я настаиваю.

Он покраснел:

– Ну… это как-то неудобно…

– Мне будет гораздо неудобнее, если вы не скажете, – парировала она.

Михаил вздохнул, понимая, что проиграл эту битву:

– Хорошо, они стоили…

Светлана уже открыла сумочку, готовая достать деньги.

– …триста рублей, – соврал Михаил.

– Михаил, вы же не станете обманывать девушку? – Светлана прищурилась, откровенно не веря ему.

Он сдался, чувствуя, как краснеют уши:

– Ладно-ладно, пятьсот.

Светлана кивнула, удовлетворённая его «честностью», и протянула деньги:

– Вот, возьмите, пожалуйста.

– Нет, что вы, это пустяки, – Михаил сделал ещё одну попытку отказаться, но Светлана настойчиво вложила деньги ему в руку, их пальцы на мгновение соприкоснулись.

– Пожалуйста, возьмите, – сказала она с нежной улыбкой. – Это было очень важно для моей мамы.

– Ну ладно, если вы настаиваете… – неохотно согласился Михаил.

Он спрятал деньги в карман, ожидая приглашения на чай. Однако Светлана, словно прочитав его мысли, быстро произнесла:

– До свидания! – она шагнула назад и, улыбнувшись, скрылась за дверью подъезда.

Михаил застыл на месте, переживая двойственное состояние. Разочарование и смирение сплелись воедино.

– Видимо, у верующих так принято, – выдохнул он себе под нос, усмехнувшись.

С лёгкостью на душе он медленно развернулся и пошёл обратно в магазин.

Глава 5

Неделя после встречи пролетела для Михаила в мгновение ока. По утрам он пробуждался, ощущая в теле невесомость и бодрость. На заводе время превратилось в призрачный мираж. Часы и смены сливались воедино, а Михаил парил в блаженном трансе, мыслями устремляясь в неведомые дали. Мышечная память управляла его движениями, освобождая разум для более приятных размышлений. Ничто не могло вырвать его из этого упоительного состояния: память воскрешала её смешливые глаза и искреннюю заботу об утках. Он вновь и вновь прокручивал в голове её рассказ о подруге и крестнике. Сомнения и горечь выцвели и поблекли, отступив перед напором радости и предвкушения. Каждую свободную секунду Михаил посвящал мыслям о Светлане, рисуя в воображении их грядущую жизнь вместе. Нетерпение увидеть её вновь переполняло его. Он чувствовал себя всемогущим, готовым покорить любые вершины ради этой девушки.

«Поразительно, что образованный, начитанный человек может искренне верить в такую чепуху?» – иногда задавался он вопросом, вспоминая свои годы учёбы, когда логика и скептицизм вытравили остатки предрассудков. «Неужели она никогда не задумывалась о противоречиях в святых писаниях? Но „Париж стоит мессы!“ – напоминал он себе слова Генриха IV, готового принять католичество ради французской короны. – Я тоже могу поиграть в набожность. Ничего, эти пустяки исчезнут сами собой, когда она поймёт, что любовь реальнее любых фантазий». Михаил был уверен, что со временем интересы семьи и забота о муже поглотят Светлану целиком, вытеснив её религиозные устремления на второй план. «Когда у неё появятся настоящие земные радости и обязанности, – размышлял Михаил, – ей станет не до небесных видений. Дела по дому, воспитание детей, поддержка мужа – всё это займёт её мысли и сердце, не оставив места для бесплодных молитв и постов».

В четверг грянула новость: его имя внесли в наряд-допуск на выполнение ремонтных работ в оба выходных дня. Подобные авралы на заводе не редкость – цеховое оборудование изношено до предела, а нового не закупалось. Обычно его, новичка, обходили стороной при таких работах: желающих подзаработать всегда хватало, особенно на выходных с их двойным тарифом. Но в этот раз его незаменимость обусловилась массовым исходом коллег в отпуска. Близилось лето, и заводчане, следуя давней традиции, потянулись кто на дачу, кто на море, оставляя цеха полупустыми. В результате каждый оставшийся работник стал на вес золота.

Михаил отчаянно пытался убедить руководство в своей занятости, но его слова разбивались о железную стену необходимости и производственной дисциплины. Мольбы о важной встрече лишь вызвали у мастера раздражённую отмашку и ссылку на срочность работы.

Воскресная встреча в библиотеке прошла без него. Михаил провёл выходные на заводе, изнывая от мучительных мыслей о Светлане, ожидающей его напрасно. Перед глазами стояло её разочарованное лицо, потухший взгляд грустных глаз. Сердце разрывалось от осознания утраты чего-то бесценного, невозвратимого. Работа превратилась в невыносимую пытку, каждый час растягивался в вечность. Он стал заводской шестерёнкой, бездумно вращающейся в огромном механизме, в то время как его мысли и чувства устремлялись к недостижимой сейчас Светлане. Эти два выходных дня были для Михаила лишь началом испытания. Теперь каждый день рабочей недели отзывался болью в груди. Он чувствовал себя преданным собственной судьбой, лишённым шанса на счастье. Мысли о том, что Светлана может не простить его отсутствия, гнались за ним неотвязно, превращая каждодневную рутину в бесконечную голгофу.

Кое-как Михаил дотянул до следующего воскресенья. Нервное ожидание накалило его до предела. Сердце колотилось в груди, угрожая выпрыгнуть, когда он наконец постучал в дверь горницы. Войдя внутрь, он обмер, пронзённый болезненным осознанием – Светланы среди собравшихся не было. Её отсутствие ударило по нему почти физически, вышибая воздух из лёгких и оставляя оглушительную пустоту в душе. Комната, полная людей, вдруг показалась ему безжизненной, лишённой того единственного лица, ради которого он жил последние две недели.

Поздоровавшись со всеми и заняв место за столом, Михаил изо всех сил пытался выглядеть спокойно, но его внутренние терзания и печаль, отразившиеся на лице, не укрылись от внимательных глаз собравшихся.

– Что-нибудь передать? – спросила Марина, внимательно его разглядывая.

– Кому… что передать? – переспросил Михаил, не сразу сообразив, что она имеет в виду.

– Светланы сегодня не будет – у неё мама болеет, – пояснила Марина с лёгкой улыбкой.

Смутившись от неожиданного к нему внимания, Михаил покраснел и начал запинаясь говорить что-то бессвязное:

– Я… просто… что передать?

– Записку написать не желаете? Я передам, – Марина хитро улыбнулась и заговорила стихами:

Слова Эдуарда Асадова, произнесённые ею с мягкой ироничной интонацией, вызвали улыбки на лицах всех сидящих за столом. Михаил залился краской. Его смущение достигло пика, он чувствовал, как внутреннее напряжение закипает, грозя вырваться наружу. Осознав, что он теперь постоянно будет мишенью её острот, и она не намерена отступать, в нём проснулся инстинкт самосохранения. «Лучшая защита – нападение», – собравшись с духом и подавив смущение, Михаил решил немедленно перехватить инициативу, чтобы перевести внимание с себя на кого-нибудь другого. Его глаза лихорадочно забегали по лицам, выискивая подходящую жертву. Он проигнорировал Марину и обратился к Геннадию, человеку, над которым все смеялись в его последний приход сюда:

– Геннадий, – начал Михаил, его голос слегка дрожал от волнения, – я слышал, что вы можете говорить, используя дополнительные времена глаголов. Это же невероятно сложно? Почти как выучить иностранный язык. Я… – он на секунду замялся, собираясь с мыслями, – я когда-то пытался изучать английский и знаю, как это непросто пытаться говорить на другом языке… по-другому.

– Вопрос времени и дело привычки, – Геннадий удивлённо посмотрел на Михаила. – Поначалу было сложно, месяцев шесть-семь напрягался, потом как-то враз переключился и теперь говорю на полном автомате. Во всяком случае, это легче, чем изучать иностранный язык. Хотя и языки – дело не сложное. Было бы желание. Всё дело в окружении, я считаю. Дети бессознательно схватывают язык, просто повторяя и копируя. Если вокруг все говорят на русском – овладеваешь русским, говорят на английском, значит, английский становится родным языком для тебя. Несложно. Даже для взрослого человека, если только он оказался в нужном окружении. Если бы все вокруг сейчас заговорили стихами, тогда и я, и вы тоже заговорили бы стихами. Как с музыкой: слушаешь, и невольно начинаешь подпевать. Но музыка – это лишь малая часть нашей повседневности, и необходимости постигать этот язык нет.

– Не говорите ерунду, Краснов, – выпалила в адрес Геннадия Марина.

– Не хочется вас разочаровывать, Прошина, – иронично парировал Геннадий, выпрямившись и посмотрев на неё. Вена на его высоком лбу слегка проступила. – Однако без поэзии прожить возможно. Хотите верьте, хотите нет, но между количеством поэтов и богатством и здоровьем нации никакой связи не прослеживается: ни прямой, ни обратной, ни опосредованной. Допускаю, что когда-то – когда не было письменности – необходимость в рифмотворчестве была, чтобы запомнить и передать последующим поколениям какую-то важную информацию. К примеру, о гибели Трои.

– Демагог, – буркнула Марина, отвернувшись и сделав вид, что её не интересует дальнейший разговор. Её спутанные пряди качнулись от резкого движения.

– Вот-вот, – продолжал Геннадий с лёгкой усмешкой, бросив на Михаила многозначительный взгляд, – именно этому находят сегодня наши люди употребление поэзии – продемонстрировать своё превосходство над другими: посмотрите на меня, какая я высокоразвитая личность, достигшая высшего градуса божественного посвящения. Не чета вам. – Он сделал паузу, оглядывая собравшихся. – Вы только не подумайте, что я против этой разновидности человеческого творчества. Я сам когда-то писал стихи. Но по многим вопросам придерживаюсь своего собственного, независимого мнения. Взять, к примеру, профессиональный спорт. Здесь то же самое. Я обеими руками за то, чтобы люди занимались спортом. Обычным спортом. Без фанатизма и самокалечения. Я не сторонник того большого спорта, о котором можно сказать словами Льва Кратия: «Спорт – это физкультура, доведённая до абсурда».

– Ну не скажи, Геннадий… – возразил Вадим Николаевич, приосанившись и подняв указательный палец, готовясь произнести важную истину, – спорт – это ведь не только беговая дорожка, но и зрители, в том числе и телезрители. Плюс ко всему, спорт у нас стал показателем могущества государства. Ведь для воспитания успешных спортсменов нужны значительные инвестиции в спорт. А это всё-таки какой-никакой показатель…

– В Древней Греции, Вадим Николаевич, возможно, успехи отдельных спортсменов и были показателем преуспеяния государства, а сегодня это далеко не так, – Геннадий, слегка наклонив голову, его голубые глаза смотрели проницательно, а на высоком лбу снова проступила едва заметная вена. – Наши спортсмены всегда демонстрировали наилучшие результаты на международных соревнованиях, но распад страны это никак не предотвратило. Что же касается зрителей и телезрителей, то, полагаю, лучше самому побегать поутру, нежели сидеть у экрана и наблюдать за тем, как бегают другие – здоровее будете.

– А новые языки зачем изобретать? – негромко спросил Сергей, сидящий рядом, его губы скривились в скептической усмешке. Не поднимая глаз на собеседников, он продолжил, говоря сбивчиво и отрывисто: – Тем более во времена глобализации, когда все стремятся к изучению одного языка, – Сергей слегка поправил очки в тонкой металлической оправе и бросил быстрый взгляд на окружающих, оценивая их реакцию. Его голос стал чуть увереннее. – Язык человека ограничен. Он давно не отражает сути вещей, а пытается словами давать определение другим словам. Математикой надо заниматься. Её язык понятен всей Вселенной.

Сергей был мужчиной лет тридцати пяти. Его худощавая фигура и угрюмое выражение лица сразу бросались в глаза. Волосы у него были тёмно-каштановые, густые, но слегка растрёпанные. Лоб высокий, покрытый едва заметными морщинками. Переносицу украшали очки в тонкой металлической оправе, за стёклами которых скрывались тёмные, слегка прищуренные глаза. Они смотрели на окружающих с превосходством, оценивая каждого собеседника и находя его не совсем достойным. Лицо его было угловатым, с тонкими губами, часто кривившимися в скептической усмешке. Одет он был в светлую рубашку, слегка помятую. Руки тонкие и длинные, с сильно выпирающими венами, постоянно теребили какой-то предмет – то ручку, то листок бумаги. Он сидел слегка сутуло, редко смотрел прямо на собеседника, предпочитая изучать невидимую точку в пространстве. При вовлечении в разговор он бросал скупые реплики, говорил сбивчиво и отрывисто. Его речь была наполнена намёками и недосказанностями – полное объяснение своей мысли он, видимо, считал пустой тратой времени.

Марина, поджав губы и с лёгкой насмешкой в глазах, начала читать стихи, но уже что-то из цифровой поэзии:

– Не передёргивайте, Прошина, – недовольно буркнул Сергей, нахмурив брови и бросив на неё сердитый взгляд.

– Язык человека должен соответствовать тому времени, в котором он живёт, – заговорил Геннадий, выпрямившись и упёршись ладонями в стол. – Если мы вынуждены жить в эпоху мифов и лжи, нам надо уметь защищаться. Сделать всё прозрачным. Открыл книгу – и сразу видно, где ложь, а где правда. Дабы не было соблазна подменять одно другим. Открыл газету, а там написано: «мы построимЬ коммунизм!» Человек читает и сразу понимает по мягкости окончания, что преждевременно обнадёживать себя сильно не стоит, чтобы потом не было личных трагедий и разочарований. Что же касается математики, – продолжил он, слегка наклонив голову в сторону Сергея, – то у меня большие сомнения насчёт того, что она является языком Вселенной. В ней полно изъянов и исключений, как и в любом другом языке.

– Какие в математике изъяны? – с удивлением переспросил Сергей, продолжая смотреть в стол, его брови слегка приподнялись.

– Предостаточно. Иррациональные числа, например. Это, по-твоему, свидетельство точности и лаконичности? Сколько цифр у числа пи после запятой? Конца этому ряду нет. Или возьми любой школьный учебник, в котором чёрным по белому написано, что на ноль делить нельзя. Я понимаю, когда далёкий от совершенства человеческий язык изобилует исключениями из правил…

– Ты не понимаешь, – буркнул Сергей, не дав ему договорить, чуть прищурив глаза и изогнув губы в лёгкую ухмылку.

Чувствуя себя виновником назревающей перепалки, Михаил посчитал, что отмалчиваться некрасиво, и решил вставить свои «пять копеек» для приличия. Он слегка приподнялся, чтобы привлечь внимание, и неуверенно начал:

– Вообще-то, на ноль делить можно, но в школе об этом действительно не упоминали, насколько я помню. В университете – хотя нет, даже, по-моему, в старших классах – нам уже говорили, что делить на ноль можно. Просто получается бесконечность.

– Делим шесть на ноль и получаем бесконечность? – Геннадий посмотрел на Михаила взглядом, полным недоумения и лёгкой иронии. – Что же это получается? Чтобы получить шесть, нам надо ноль помножить на бесконечность? Другими словами, чтобы получить шесть, нам надо взять «ничто» и помножить его на само себя бесконечное число раз, и только тогда мы получим шесть?

Михаил пожалел, что поддержал эту тему. Он стал прятать глаза и ёрзать на стуле, чувствуя нарастающую неловкость.

– Вы у нас к тому же и профессор математики, Краснов? – съязвила Марина.

– А что, мне надо быть шеф-поваром, чтобы судить, пересолён суп или нет? – искренне возмутился Геннадий. Он опёрся локтями на стол, всем видом показывая свою уверенность в своей правоте.

– Эти ваши ощущения солёности-пересолёности – субъективны, Краснов!

– В чём субъективность? В количестве положенной в суп соли? Почитайте стандарты: 5 граммов соли съел – норма; съел 250 граммов – вызывайте скорую, – Геннадий засмеялся, но смех его был скорее нервным, чем весёлым.

– Ты не понимаешь, – снова пробормотал Сергей, его голос был тихим, но полным убеждения. Он сидел, опустив плечи, будто пытался скрыться от всей этой словесной перепалки.

– Ну так объясни так, чтобы я смог тебя понять, – с некоторым недовольством возразил Геннадий, его лицо стало серьёзным.

– С чего ты взял, что «ничто» вообще существует? – спросил Сергей, уставившись в стол и краем глаза смотря куда-то в сторону Геннадия.

– А что, по-твоему, существует? Вакуум – это что, по-твоему, не «ничто»?

– Ноль принят условно. Это искусственное изобретение, принятое для удобства человека. Если на столе лежало шесть яблок, и шесть яблок съели, это вовсе не значит, что на столе ничего не осталось. Это просто значит, что для детей на столе ничего не осталось. Но для микробов стол – завален пищей. Это то же самое, что и температура. Есть шкала Цельсия, где за ноль принята точка таяния льда. Но это произвольное решение. Удобное для человека. За ноль можно было принять и точку кипения. Есть также температура абсолютного нуля, – быстро проговорил Сергей, его голос стал увереннее, и он наконец поднял глаза, чтобы встретиться с взглядом Геннадия. – То же самое с вакуумом – для человека там ничего не существует. Пока не существует. Как только методы познания будут расширены, придёт и другое понимание вакуума. Некоторые учёные считают, что вакуум может быть источником огромного количества энергии, просто мы пока не знаем, как её извлечь… И знаете, – добавил Сергей после короткой паузы, – это напоминает мне минуту молчания. На первый взгляд, минута молчания кажется пустой, лишённой звуков, как вакуум лишён материи. Эта пустота образовалась относительно недавно, в начале ХХ века, как альтернатива молитве. Но ведь на самом деле эта тишина полна смысла и эмоций. Она содержит в себе глубокий смысл и силу, которые мы не можем измерить привычными нам способами. Эта тишина – не пустота, а особое пространство для размышлений и памяти, которое мы создаем сами.

Геннадий молчал, обдумывая услышанное, его лицо приняло задумчивое выражение. Он выглядел как человек, который силится что-то понять, но не может. Михаил в это время вернулся к своим мыслям о Светлане. Он не знал, как поступить дальше. С понедельника он в отпуске и уже распланировал поездку в горы, которая займёт три недели. Однако он хотел повидаться с ней перед отъездом.

«Может зайти к ней домой, сказать, что волновался, не случилось ли что серьёзное? Но она не пригласила меня в квартиру в прошлый раз. Возможно, будет не рада такому моему внезапному появлению. И что такого страшного для верующей девушки, если она приведёт к себе друга?» – долго размышлял Михаил, но ему так ничего и не приходило в голову.

– Мне дела нет до всего этого. Я просто говорю, что и язык не должен стоять на месте, выжидать, пока он будет вытеснен или заменён абстрактными иностранными словами. Он должен развиваться и помогать, а не запутывать и абстрагироваться от реальности, – услышал Михаил вскоре вновь голос Геннадия.