Месть – блюдо горячее бесплатное чтение

Николай Свечин – автор исторических детективов. Каждый его роман – это глубокое погружение в эпоху вплоть до того, как выглядели денежные знаки той поры и чем сыщики брились по утрам. Дотошный в деталях, Свечин тем не менее чертовски увлекателен в плане сюжета. Про Алексея Лыкова читаешь запоем одну книгу за другой!

Автор благодарит Максима Васильченко (Москва), Валентина Горбачева (Рязань) и Андрея Лобанова (Саратов) за помощь в написании этой книги.

Глава 1

Перемены в столице

12 января 1914 года директор Департамента полиции действительный статский советник Белецкий вызвал к себе Лыкова. Он был раздражен.

– Началось… Эх! – сказал Белецкий.

– Что именно началось? – спросил статский советник у действительного статского.

– Джунковский предложил мне перейти губернатором в Вологду!

Алексей Николаевич тут же осердился:

– Почему не исправником в Олёкминск[1]? Они там с Маклаковым белену, что ли, по утрам кушают?

Оба собеседника не любили своих сановных шефов. Маклаков был министром внутренних дел, при этом человеком легкомысленным и поверхностным – не такому тащить важнейшее на Руси министерство. Его товарищ[2], Свиты генерал-майор Владимир Федорович Джунковский, являлся отъявленным интриганом. Начальник Отдельного корпуса жандармов никогда до этого не командовал даже ротой. Еще он курировал полицию и полагал себя выдающимся специалистом в этой области. Гоняясь за благосклонностью общества, Джунковский упразднил секретную агентуру охранных отделений в войсках, в учебных заведениях, в Государственной думе. А сами отделения начал планомерно упразднять. Им же нечем занять себя! В империи тишь да гладь, а эти дармоеды пишут, что революция не за горами и надо готовиться к трудным временам. Дураки… Празднование трехсотлетия Дома Романовых со всей отчетливостью показало, что никаких революций не предвидится. Народ сплотился вокруг царя, власть на коне, промышленность на подъеме. Не жизнь – малина!

Раздражение Лыкова и Белецкого было понятным. Сенатор – должность третьего класса Табели о рангах (тайный советник). А губернатор – четвертого (действительный статский, чин, который Белецкий имел сейчас и давно пересидел). До него все предыдущие директора Департамента полиции сразу попадали в Сенат, на тот самый третий класс. Степан Петрович рано понял, что с Джунковским ему не ужиться, и просился в тихое место отдохнуть от такого руководства. И вроде бы Владимир Федорович ему это обещал. А теперь вдруг – губернатором в Вологду.

– Джун говорит, что Маклаков против моего продвижения, – вздохнул Белецкий. – Считает, что сенатором я быть недостоин.

– А сам Стрекулист министром быть достоин? – съязвил Лыков. – В зеркало на себя бы посмотрел…

В обществе были известны три брата Маклаковых. Старший, Василий, присяжный поверенный и депутат Государственной думы, имел кличку Юрист. Младший, Алексей, видный офтальмолог, прозывался Окулист. А средний, Николай, выбившийся в министры, был известен как Стрекулист[3]. И не без оснований…

– Чего делать-то? – горестно вздохнул Белецкий. – В ногах ползал, а Джун только хмыкал в усы.

– Не соглашайся, – посоветовал сыщик. – Пусть Маклаков поговорит со Щегловитовым, у них близкие отношения. Стой до конца, покажи свою твердость.

Назначение в Сенат зависело от министра юстиции Щегловитова, давнего лыковского недруга по прозвищу Ванька Каин.

– Предлагаешь стоять на своем? – тем же унылым тоном спросил Степан Петрович. – А не будет ли хуже? Оба злопамятные.

– Кого сватают на твое место? – задал давно интересующий его вопрос Алексей Николаевич. Надо же знать будущее начальство…

– Брюн-де-Сент-Ипполита. Знаком с ним?

– Валентин Анатольевич? Прокурор Омской судебной палаты? Мы общались прежде неоднократно, в Петербурге и Москве. Вроде приличный человек, законник.

Лыков не договорил, но собеседник его понял. Белецкий хоть и окончил когда-то юридический факультет Киевского университета, но с законами обращался вольно. И теперь министерские заправилы решили посадить на его место крючкотвора.

– Началась полоса… – пробубнил пока еще директор. – Нет, надо проваливать с этой должности.

Под полосой он имел в виду готовящуюся волну кадровых перестановок. Шли разговоры, что государь вот-вот отправит в отставку Владимира Николаевича Коковцова. Три года назад тот сменил убитого Столыпина на должности председателя Совета министров и оставил за собой кресло министра финансов. Владимир Николаевич, опытный и умный, как мог управлял взбаламученной страной. Но быстро навлек на себя гнев правых тем, что считался с Государственной думой и выстраивал с ней деловые отношения. А вскоре премьер поссорился с самой императрицей! Отказался выдать крупную субсидию какому-то ее любимцу из прокутившихся офицеров. Подобных выходок Аликс[4] не прощала. Теперь будущим премьером называли престарелого Горемыкина, а ведение финансами бюрократическая молва поручала Барку.

В самом Департаменте полиции вице-директор Лерхе, давний приятель Джуна, завел «внутреннее осведомление» и сообщал наверх что надо и что не надо. Зажатый со всех сторон, Белецкий устал бороться и мечтал лишь о спокойной должности без понижения.

– Ты вот что, Алексей Николаевич, – сказал он приятелю, – поезжай в командировку. Чай, много есть сыскных отделений, где следует провести ревизию. Прокатись, пересиди смену власти. Вернешься, когда все уже успокоятся.

– А что, и прокачусь, – сразу согласился статский советник. Его положение в ведомстве было устойчивым. В уголовный сыск начальство не совалось, все внимание уделяя политическому. С Лерхе отношения были прекрасные, они уважали друг друга. Джунковский убедился, что Алексей Николаевич не ворует из секретных фондов, и успокоился. А министр дел с мелкой сошкой не имел – и слава богу.

Будущий начальник не пугал сыщика. Брюн-де-Сент-Ипполит аккуратен, немого занудлив, но человек он вполне порядочный. Не первый шеф и, надо полагать, не последний. Лыков много уже перевидал директоров и относился к их смене равнодушно. Не то чтобы считал себя незаменимым, но опыт и репутация служили ему серьезной защитой от верховых министерских ураганов… А смену руководства лучше действительно пересидеть где-нибудь в провинции, занимаясь рутинным делом. Приедешь обратно, а все уже улеглось и машина катит привычным ходом.

– Куда выписать командировку? – уточнил Белецкий. – Пока могу.

Статский советник задумался:

– Екатеринослав надо бы пощупать, а еще Рязань. Там год назад поменяли главного сыщика, боюсь – вдруг сменили шило на мыло.

– Куда, ну?..

– В Рязань! – решил Алексей Николаевич. – Не так далеко, за неделю управлюсь. Тебя когда пнут под зад коленом?

– Недели им хватит. И не спеши обратно, наслужишься еще под началом этого потомка корабелов.

Белецкий имел в виду род Брюнов, которые прибыли на службу в Россию по приглашению Павла Первого и стали строителями военных кораблей.

– Выписывай на две недели. Ревизовать буду не спеша.

Так Лыков получил неожиданную командировку в Рязань. Он не сильно горевал по поводу ухода Белецкого, хорошо зная ему цену. Достаточно двуличный, беспринципный, Степан Петрович не представлял из себя крупную государственную фигуру. Но огромное трудолюбие и хорошее знание полицейского дела! Что ни говори, он был специалист. Как мог, Белецкий противился разрушительным новациям Джунковского. Государственник по взглядам, директор понимал, какой вред генерал-майор наносит основам монархии. Но почему-то ни сам монарх, ни его министр не замечали очевидного и поощряли разрушительную деятельность дилетанта в белой шапке[5].

Закончив разговор, Лыков вернулся к себе в кабинет. Там скучал его помощник Сергей Азвестопуло. Не стесняясь, он листал германский порнографический журнал с голыми девками. Такие журналы регулярно конфисковывались у русских туристов жандармами на таможне. Приятель Сергея пересылал их в Петербург, а коллежский асессор раздаривал скабрезные картинки сильным мира сего. А возможно, и приторговывал ими по свойственной ему коммерческой жилке.

– Слышь, ты, потомок аргонавтов! Скоро тут появится в виде начальства потомок корабелов. И сошлет тебя за твои проделки в дальние края, где ходят росомахи.

– Потомок корабелов? – заинтересовался помощник. – Это кто же такой? Что Степу убирают, я уже знаю. А кого на его место?

– Брюнна-де-Сент-Ипполита, прокурора Омской судебной палаты.

– Заковыристая фамилия, – одобрил Сергей. – Хотя директор Департамента полиции Азвестопуло звучит еще лучше.

– Да с такой фамилией хоть в министры, – поддержал помощника шеф. – Поднеси свои журнальчики Гришке Распутину и сразу пойдешь в рост.

Они еще немного позубоскалили в том же духе, а потом Лыкову позвонил кассир и попросил зайти за прогонными. Тот обещал с минуты на минуту. Сергей всполошился:

– Вы куда лыжи навострили? А я тут без вас представляться буду омскому… как его?

Алексей Николаевич рассказал, что собирается проветриться в Рязани. Тихий город, от Москвы недалеко, сроду там не приключалось страшных злодейств. Рядовая поездка с целью пересидеть в стороне приход нового директора. А то опять: парад всего состава, потом старших чинов, потом личное представление с вопросом «как видите свою дальнейшую службу?». Пусть страсти улягутся, тогда статский советник вернется.

Азвестопуло долго еще бранился себе под нос. Появление нового директора его по молодости лет пугало. Но шеф сказал, что пора мужать, и пошел за прогонными. Вернулся, снял трубку «Эриксон» и велел соединить его с генералом Таубе.

Он услышал голос друга, поздоровался и сразу огорошил вопросом:

– Куда уехал твой старый денщик Василий Полудкин после отставки? Не в Рязань?

Барон на секунду задумался и подтвердил:

– Да, в Рязань. А что?

– Я собираюсь туда на ревизию сыскного отделения. Могу, если надо, передать поклон. А может, и что-то сверх поклона.

– Хорошо, что ты телефонировал, – обрадовался Виктор Рейнгольдович. – Василию как раз вчера стукнуло пятьдесят лет. Я могу ему переслать через тебя двадцать пять рублей?

– Если сообщишь адрес.

– Конечно! Спасибо! Мы давеча с Лидией[6] вспоминали его, а тут оказия… Как мне передать радужную бумажку[7]?

– Я зайду через час к тебе на службу, жди.

Двадцать пять рублей были для генерал-майора Таубе большими деньгами. И дарил он их своему старому денщику не просто так, а в знак признательности. Ефрейтор Полудкин служил разведчику двенадцать лет, всю срочную и сверхсрочную. Побывал с ним и на Кавказе, и в Лифляндии, и в столице. Трезвый, честный, расторопный, Василий сдружился со всем семейством Таубе. Выйдя в запас, он уехал к себе домой и теперь трудился на каком-то заводе, изредка напоминая о себе письмами. Ну и хорошо – будет к кому в этой Рязани заглянуть.

Статский советник влез в добротное зимнее пальто, на голову надел бобровый ток[8]. Позвенел в кармане серебром на извозчика. И протянул Азвестопуло руку:

– Ну, я пошел. Смотри тут без меня, ни во что не вляпайся. Журнальчики прибери, не разбрасывай где попало.

Тот хмыкнул:

– Это вы там в Рязани не вляпайтесь.

Лыков лениво отмахнулся:

– Да что там может случиться?

Если бы он знал…

Глава 2

Первые впечатления

Алексей Николаевич сошел на перрон рязанского вокзала утром 15 января. Чиновника пятого класса из Департамента полиции обязаны были встретить. Поэтому к гостю быстро подошел улыбчивый господин и приподнял фуражку:

– Ваше высокородие?

– Я Лыков, с вашего позволения, – приподнял ток сыщик. – Звать Алексей Николаевич.

– Помощник полицмейстера города Рязани губернский секретарь Винниченко Василий Никифорович. Господин полицмейстер ждет-с, пройдемте к экипажу.

Они уселись в закрытую коляску на зимнем ходу и покатили. Питерец в окно наблюдал новый для него город. Он любил открывать неизведанные города. «Надо будет прогуляться по главным улицам с утра», – думал сыщик. Командировка предстояла мирная, без погонь и арестов – чай, отыщется время.

Рязанец счел нужным кое-что пояснить:

– Мы нарочно едем в управление по главной улице, Московской. Вон мелькнула тюрьма, а тут сидят пушкари. Само полицейское управление находится на Семинарской улице. Вот мы домчали до Нового базара и свернули на Сенную улицу… А вот и на месте!

Уже через пять минут Лыков входил в кабинет начальника. Его встретил осанистый рослый мужчина:

– Надворный советник Кузнецов Петр Григорьевич, здешний полицмейстер. Очень рад знакомству.

– Статский советник Лыков Алексей Николаевич, весьма польщен. Давно хотел увидеть ваш замечательный город. Это ведь Новая Рязань, верно? А Старая до сих пор горестное пепелище?

– Да, – подтвердил хозяин. – Семь веков прошло, а жизнь туда так и не вернулась… Надо бы в тех помпеях раскопки провести, археологические. Их делали, однако поверхностно, а там копать не перекопать. История древняя…

Кузнецов имел в виду Старую Рязань, сожженную и разрушенную войсками Батыя в 1237 году. Она находилась в пятидесяти верстах вниз по Оке от современного города, который перенял у погибшего стольного града державные функции. Назывался он тогда Переяславль-Рязанский и лишь в 1778 году сделался Рязанью.

– Хотите, мы вас туда свозим. Горькое, памятное место. Вот только зима, ничего, кроме снега, вы там не увидите. А так город у нас хороший, спокойный. О прошлом годе два события долгожданных случились. Во-первых, поставили электростанцию. Но ее мощности уже не хватает, и управа покупает у компании «Сименс-Шуккерт» новую динамо-машину за девять с половиной тысяч рублей. Станет еще светлее! Во-вторых, запустили водопровод. Долго искали, но нашли хорошую воду в подземных пластах долины реки Павловки. Телефонную линию Москва – Рязань вот-вот закончим. Канализации, правда, до сих пор нет и не предвидится. И мощение плохое, весной и осенью хоть на баркасе плавай по улицам.

Двое полицейских еще немного поговорили о том о сем и перешли к текущим делам.

– Вас ждет губернатор. – Кузнецов бросил взгляд на циферблат напольных часов. – Вопрос, так сказать, ритуальный, но…

Рязанский губернатор был выходцем из знатной семьи. Князь Оболенский, действительный статский советник в звании камергера, молодой – чуть больше сорока, выпускник Пажеского корпуса и бывший гвардеец. Несмотря на аристократическое происхождение – или благодаря ему? – он обладал высокой деловой репутацией. И шел на самый верх. Ходили слухи, что государь рассматривает князя в качестве будущего петербургского градоначальника!

Лыков встречался с князем прошлой осенью в кабинете Белецкого. Тот пришел хлопотать за губернского секретаря Баулина, которого хотел назначить главным сыщиком. Первый начальник оказался малоспособным к руководству сыскным отделением да еще и любил выпить. И его сиятельство не поленился явиться в столицу продвигать чиновника двенадцатого класса. Алексею Николаевичу это тогда понравилось.

Губернатор проживал в скромном одноэтажном особняке на Мальшинской улице. Помимо семьи тут же помещалась его канцелярия. Быстро поприветствовав вошедших, начальник губернии пригласил их к завтраку. Видимо, для полицмейстера завтракать у губернатора было привычным делом: Кузнецов уверенно двинулся знакомой дорогой в столовую. Командированный, с утра ничего не евший, также охотно согласился откушать.

В большой комнате по одну сторону стола сидели красивая дама восточной наружности и трое детей в возрасте от девяти до четырнадцати лет. Оболенский представил их гостю:

– Супруга моя Саломея Николаевна и милые козявки: Саломея-младшая, Николай и Александр. Нет только Антонины, она в гимназии. Жену я взял из рода светлейших князей Дадиани!

– Владетелей Мингрелии? – вспомнил сыщик.

Губернаторша улыбнулась, протягивая ему руку для поцелуя:

– Бывали в наших краях?

– Да. Увы, ваше сиятельство – с винтовкой за плечами. Воевал поблизости, в Аджарии, с турками.

По другую сторону стола расположились подчиненные губернатора: правитель канцелярии Правдолюбов и чиновник для особых поручений Шеншин. Завязался разговор, разумеется, насчет смены премьер-министра и ожидаемых изменений в политике. Столичный гость интересовал рязанцев как поставщик свежих новостей. Лыкову пришлось рассказать все, о чем судачили питерские бюрократы. Детям и жене это было неинтересно, и они, поев, быстро ушли. А статский советник задержался в гостеприимном доме на Мальшинской на целый час. После завтрака мужчины перешли в кабинет, вынули портсигары и задымили. Вопросы рязанцев крутились вокруг Драчевского: правда ли, что ему готовят замену.

Алексей Николаевич подтвердил, что такие слухи ходят и сменщиком градоначальника называют хозяина кабинета. Оболенский крутить не стал. Он признался, что разговоры с ним «там» уже вели, и подробно расспросил гостя о столичных порядках. Лыков был человек умный, опытный и информированный, и беседа затянулась. Оболенский узнал много интересного о службе, которая, возможно, ему скоро предстояла. Держался он при этом просто и доброжелательно.

Уже прощаясь, губернатор заговорил о цели приезда сыщика:

– Вы ведь будете проверять Баулина?

– Да, Александр Николаевич. Помнится, вы за него хлопотали. Не раскаиваетесь сейчас?

Камергер усмехнулся:

– Поддеть хотите, Алексей Николаевич? А вот не раскаиваюсь. По мне, человек на своем месте. С обязанностями справляется. Не пьет в отличие от предыдущего, Сухорукова. Но у вас свой взгляд, какие-то полицейские вещи вам виднее, чем мне. Желаю, говоря по правде, чтобы ревизия ваша закончилась без особых с нашей стороны огрехов. И ничего страшного вы в рязанском сыскном отделении не обнаружили. Вот так! Если потребуюсь – обращайтесь без помех в любое время. Я еще в Петербург не уехал, и неизвестно, уеду ли.

– Благодарю, – поклонился статский советник. – Ревизия вещь необходимая и полезная. В сыскных полициях по стране много неурядиц, газеты постоянно нас склоняют. Смотреть на вашего главного сыщика стану внимательно, но поедом есть не буду, не умею и не хочу. Результаты моей ревизии вы узнаете первым.

На этом разговор закончился, и Кузнецов повез питерца в сыскное отделение. Оно располагалось неподалеку от губернаторского особняка, на Екатерининской улице возле одноименного пруда. Надворный советник завел статского в комнату начальника отделения, познакомил их и уехал – дел невпроворот. Сыщики остались один на один.

– Губернский секретарь Баулин Сергей Филиппович, – повторил командированный. – К вам приехал ревизор. Дело рядовое, жалоб на вас к нам не поступало, думаю, ревизия закончится быстро. Сами знаете: после скандалов в Екатеринославле, Чернигове и Киеве доверие к полиции в обществе подорвано. Ваши коллеги присваивали вещественные доказательства, растрачивали сыскные кредиты, избивали арестованных, брали взятки… Увы, так не только у них, так много еще где. Если обнаружу у вас – взыщу.

Баулин слушал его спокойно, без подобострастия. На угрозу взыскать ответил коротко:

– Само собой.

– Сколько людей в отделении?

– Кроме меня еще три надзирателя, ваше высокородие…

– Называйте меня Алексей Николаевич.

– Слушаюсь. Так вот, три сыщика, все неимеющие чина. Свириденко, Бубнов и Леонович. Имеется ставка делопроизводителя, но мы ее не замещаем, а оклад жалованья делим между собой. И есть еще пять городовых, прикомандированных от общей полиции. Отделение относится к четвертому разряду, самому маленькому по штатной численности. Дел очень много, особенно бумажной переписки; справляемся с трудом. Хоть бы канцелярские расходы немного повысили, а?

Это были обычные жалобы, и статский советник пресек их жестом:

– Выдающиеся дела есть?

– Одно имеется, сейчас оно слушается в суде, – сообщил губернский секретарь. – Поручик Сто тридцать восьмого Болховского пехотного полка на позапрошлое Рождество зарубил шашкой свою любовницу. Мать четверых детей, кстати сказать. Бросила мужа по страсти, сошлась с офицером, отдавала ему все деньги, что имела с аренды жилого дома. Но ему мало казалось. Требовал, лупцевал ее…

– А она? – возмутился командированный.

– Терпела. Трижды возвращалась в семью и всякий раз опять уходила к поручику.

– Пока он ее не убил…

– Точно так, Алексей Николаевич. Говорю же: страсть. Когда он ее шашкой рубил, бедняга закрывала голову руками. Я приехал, а там пальцы по всей комнате валяются… Жуть!

– Но почему так долго не было суда? Два года прошло с тех пор!

Баулин пояснил:

– Сначала поручика пропустили через Военно-окружный суд, и тот приговорил его к восьми годам каторги. Но адвокаты налетели и добились передачи дела в наш Окружный суд. И сейчас склоняют к смягчению приговора. Чуть ли не исправительное отделение заместо каторги! А по мне, убийца есть убийца. Что с того, что он офицер? Женщину – шашкой! Какие ему теперь исправительные отделения[9]?!

Лыков вспомнил, как над его головой ломали шпагу, когда присуждали к арестантским ротам по обвинению в убийстве, которого он не совершал[10]. И его пробрала в очередной раз внутренняя дрожь. Полгода тюрьмы стоили сыщику нескольких лет жизни, седой головы и разочарования в государственном строе. Внешне он остался тем же уверенным, сильным человеком, слугой закона. Но внутри Лыкова поселилась какая-то пустота. Власть предержащие вытерли об него ноги. Тридцать пять лет службы, множество орденов и еще больше ранений, личная известность государю не спасли сыщика от несправедливости. И как после этого служить индюкам, для которых жизнь человека ничего не стоит?

Статский советник с трудом вернулся к разговору:

– Одно выдающееся из ряда преступление, и то было два года назад? А какая в городе на сегодня криминальная обстановка?

Губернский секретарь полез в стол и вынул пачку сводок:

– Вот, ваше вы… Алексей Николаевич, тут все прописано. Позвольте зачитать? Э-э… Третьего дня на Скоморощенской улице сперли тулуп на бобровом меху и пуховой шарф, всего на двести тринадцать рублей. Крупная для нас кража! Вчера на Маломещанской в сорном ящике обнаружен мертвый новорожденный младенец. Ищем мамашу-злодейку, но вряд ли найдем. А!.. Вот любопытный случай!

Баулин оживился:

– Два известных полиции вора, Федоровский и Ющенко, пришли в магазин Летникова и предложили хозяину купить у них тысячу рублей фальшивых денег за сто настоящих. Купец сперва согласился! И даже вручил задаток. Но потом одумался, пришел ко мне и сдал голубчиков. Теперь они сидят в тюрьме и ждут суда.

– Давайте еще примеры, – потребовал ревизор.

– Слушаюсь. У мещанки Нестеровой из лавки на Новогоршечной украли бочонок сельдей ценою в два рубля. Умыкнул некто Иван Рожнов, крестьянин Рязанского уезда деревни Волыни. Вор арестован, сельди возвращены хозяйке. Лишенный прав Архипов служил работником у крестьянина Макарова. Свел у него лошадь, сани и сбрую, всего на сто восемьдесят рублей. Рецидивист! Поймали, сидит в следственном корпусе. В табачном магазине Варенцова обнаружена курительная бумага без знаков бандерольной пошлины.

Рязанец покосился на питерца: хватит или читать дальше? Тот махнул рукой – читай.

– Ага… Содержательница пивной лавки на Михайловской улице с подходящей фамилией Пойлова оштрафована на десять рублей за розлив водки вместо пива… Купец Мамаев дал раскладочному присутствию[11] неверные сведения о своих торговых оборотах. Негласным осведомлением мы это выяснили, мошенник оштрафован на триста рублей. Также мы арестовали Крысанова и Яблочкина, знаменитых в Рязани воров, и нашли при них медные и стальные части, похищенные с паровозов Московско-Казанской железной дороги.

– Дорога премию сыскным дала? – оживился Алексей Николаевич.

– Никак нет. В Рязани это не принято, горюем на скудном казенном довольствии. Что еще? Крестьянин Тарасов украл из квартиры в доме Дрейлинг на Нижне-Почтовой улице сапоги с калошами, стоящие десять рублей. Успел, стервец, продать их, а выручку пропить – мы вернули хозяину сапог только пятерину… И все в таком же духе, Алексей Николаевич. Воровство, чаще мелкое и дурацкое. Мы жуликов ловим, сажаем, а они выходят на волю и снова воруют. Еще бывает передержательство[12]. А самый бич – это продажа водки в тайных притонах, называемых шланбоями, без патента. Хозяева трактирных заведений даже обратились к полицмейстеру с просьбой завести в штате сыскного отделения новую должность надзирателя, который только и будет заниматься поиском таких шланбоев. Трактировладельцы готовы содержать этого агента за свой счет, уж больно надоело им нести потери из-за нечестной конкуренции.

Баулин передохнул и продолжил с пафосом:

– И ладно бы они водкой торговали! А то денатуратом. По закону от двадцать четвертого мая одиннадцатого года дозволена свободная продажа денатурата спирта для освещения, согревания и для научных и врачебно-дезинфекционных целей. Наблюдение возложено на чинов акцизного ведомства. А в шланбоях что творят? Разводят водой, лимоном, сахаром, всякой пахучей дрянью. И продают под видом бражки, ханжи, кваска или турецкого бальзама. Народ пьет, потому как дешево, и травится. Слепнут некоторые и даже умирают. Акциз, понятное дело, нос воротит, а мы, сыщики, отдувайся. Тут еще аптеки! Продают гофмановские и валериановые капли, киндер-бальзам, анодин, а ведь все они содержат эфир и спирт. От «больных» отбою нет! Нельзя ли как-то поправить дурацкий закон, Алексей Николаевич? Вы там в столице толкнули бы этот вопрос…

Лыков посоветовал:

– Пусть полицмейстер предложит губернатору вставить его в ежегодный доклад государю. Тот нанесет резолюцию, и для всех министров она примет характер приказа.

– Разве что так…

– Сергей Филиппович, а тяжкие преступления случаются? Разбои, убийства?

– Ну про поручика Хмелевского я уже упомянул. Было другое убийство, по ошибке. Крестьянин Косырев купил себе браунинг и заявился с ним к приятелю, лавочнику Гусеву. Начал хвастать, тот говорит: покажи. Косарев вынул обойму, а про патрон в стволе забыл. И нажал случайно на спуск. Пуля попала лавочнику в голову – наповал. Тоже сейчас судят дурака.

– Сергей Филиппович, вы же поняли меня правильно, зачем темните? Я имею в виду умышленные убийства.

– Давно не случалось такого, – с облегчением сообщил главный рязанский сыщик. – Город у нас тихий, спокойный. В уездах всякое бывает, а здесь только воры и мошенники. Хулиганов и тех нет! По пьяной лавочке дерутся, не без этого. Но чтобы шайки гоняли прохожих – не замечено.

Лыков даже перекрестился:

– Благословенный город Рязань! Приеду к вам доживать свой век, когда турнут в отставку. У нас в Питере, особенно в рабочих окраинах, вечером на улицу лучше не выходить.

– Есть, правда, одна проблема, – начал Сергей Филиппович, лукаво усмехаясь. – Согласно параграфам шесть и восемь Правил о внешкольном поведении учащихся в мужских и женских учебных заведениях, учащиеся после девяти часов вечера не должны находиться на улице для прогулки…

– А они, негодники, прогуливаются? – подхватил питерец.

– Еще как!

– Поди еще и другими вещами занимаются? Гимназисты целуют гимназисток в сумерках? Полиции на них нет!

– Вот-вот, – подтвердил губернский секретарь. – Меня управа уже замучила соблюдением указанных параграфов.

Сыщики, старый и молодой, посмеялись, обстановка в кабинете совсем наладилась. Ревизор подвел итог:

– Познакомьте меня сейчас с вашими людьми, мы немного побеседуем с каждым из них. Потом покажете картотеку, журнал регистрации происшествий, переписку с полицмейстером и приставами… Сколько в городе частей?

– Всего две, Алексей Николаич: Московская и Астраханская. Еще есть Ново-Александровская слобода, такое государство в государстве, там свой особый надзиратель.

– Ну, меньше частей – меньше переписки. Журнал хранения вещественных доказательств, документы прокурорского надзора… Что позабыл?

– Месячные отчеты, что я посылаю вам в департамент, – подсказал Баулин.

– Не надо, я просмотрел их перед приездом сюда.

– Тогда приказы полицмейстера.

– Лишь в той части, которая касается сыскного отделения, – уточнил питерец. – Ну, пошли.

Опытный человек, неоднократно уже ревизовавший провинциальные отделения, Лыков быстро понял, что в Рязани дела находятся в ажуре. Губернский секретарь Баулин действительно был человеком на своем месте. Звезд с неба не хватал, но правил твердой рукой, преступный мир знал, расхлябанности не допускал.

Все три его надзирателя оказались под стать ему: спокойные, тертые, разве что затурканные службой. А особенно бумажной перепиской. Жалованье делопроизводителя шло на поддержание штанов. Сыщики сами и жуликов ловили, и рапортички сочиняли, благо что город был спокойный. Алексей Николаевич выделил Свириденко как наиболее способного и рекомендовал Баулину сделать из него неофициального помощника. Еще он предложил завести внутри отделения специализацию. Надзиратели брались за все подряд, по обстановке. Лыков подсказал, что надо разделить виды преступлений между подчиненными. Самое распространенное – это квартирные и карманные кражи. Тут важно знать почерк рецидивистов, запросы барыг, иметь агентуру в воровской среде. Затем идут мошенничества, аферы, подделка денежных знаков. И третья большая группа – нарушения правил торговли, передержательство, нелегальная проституция.

Беседу с пятью прикомандированными к отделению городовыми питерец отложил на следующий день. Надо было заселиться в гостиницу и пообедать. А вечером разыскать Василия Полудкина и вручить ему четвертной билет от генерала.

– Какие номера порекомендуете, Сергей Филиппович?

– Ну… по кошельку.

– А где всех лучше?

– Хвалят гостиницу торгового дома Морозова с сыновьями. Это на Соборной улице, напротив Нового базара.

Питерец задумался:

– Напротив базара? Шумно будет.

– Так он не каждый день торгует, а лишь по средам, пятницам и воскресеньям. Зато все близко.

– Ну, пусть будет Морозовская. Еще вопрос: мне надо разыскать у вас одного человека, из рабочих. Адрес у него такой: Новая Стройка, дом Власова. Не подскажете, где это? Извозчик не заплутает?

Баулин наморщил лоб:

– Дом Власова… Не помню такой. Новая Стройка место беспокойное: дикая слобода между полосой отчуждения Московско-Казанской железной дороги и Лазаревским кладбищем. Как вы будете искать вашего рабочего в темноте? Давайте, я с вами городового пошлю. К шести часам он явится в гостиницу.

– Буду признателен.

На том и порешили. Расторопные сыскари вызвали извозчика, питерец доехал до гостиницы Морозова, заселился и сразу отправился в буфет. Солянка, жаркое из цыплят и лафитничек горькой английской привели его в благодушное состояние. Есть все-таки удобства от того, что ты в высоких чинах. Взял и сбежал на берега Оки, покуда другие ожидают смены начальства. Командировка пустяковая, все у Баулина в порядке, можно сильно не утруждаться.

Лыков прилег на диван и ненадолго вздремнул. К шести он спустился вниз, там его уже дожидался городовой сыскного отделения Жвирко.

– Ваше высокородие, экипаж ждет. Позвольте полюбопытствовать: тот, кого вы ищите, не с сургучного завода Шумилкина будет?

– Вроде бы с сургучного. А что?

– Тогда мы дом его уже разыскали. Их благородие начальник отделения распорядился, дал мне поручение. Я того… руки в ноги. И попал в точку. Василий Иванов Полудкин, караульщик сургучного завода. Проживает действительно в доме Власова. Это во втором порядке, ближе к кладбищу, насупротив переезда к Никольской улице.

– Молодец. Покажешь – и свободен.

Через полчаса статский советник уже обнимался с отставным ефрейтором. Василий был еще в силах, руку пожал крепко. Гость явился не с пустыми руками, а притащил корзину закуски и бутылку смирновской водки.

Бывший денщик жил холостяком, но в комнате был порядок. Он поймал взгляд питерца и пояснил:

– С армии привычка осталась. А бабы – ну их к анчутке[13]!

Два часа разговаривали старые знакомые. Бутылке свернули голову, но беседа протекала в спокойных тонах. Полудкин, долго служивший при офицерах, этикет знал и фамильярности себе не позволял. Лыков вручил ему четвертной билет в подарок от барона да еще прибавил столько же от себя. Василий очень обрадовался неожиданной премии:

– Весна скоро, а сапоги прохудились. И калош нету. Шапка опять же – ветром наскрозь продувает. Уж я приоденусь! И на Марию Елизаровну останется.

– Что за Мария Елизаровна? – встрепенулся сыщик.

– Да ходит тут одна…

– А говоришь – к анчутке!

– Ну, силы пока есть, надо их применять…

В одиннадцатом часу гость засобирался – пора и честь знать. Запасной ефрейтор взялся проводить его до извозчика:

– У нас на всем поселке ни одного фонаря. Пойдемте вместе, Лексей Николаич, мне так спокойнее будет.

Действительно, на улице было хоть глаз выколи. Извозчики в этой глухомани тоже не водились, и парочка дошагала аж до казенного винного склада на Никольской. Там подвыпивший парень в барейке[14] торговался с «ванькой». Лыков, прервав спор, уселся в сани и приказал вести себя в гостиницу Морозова.

– Семьдесят копеек, – буркнул возница.

– Угу.

– Возьмите меня с собой! – заорал парень, хватаясь за дышло. – Христа ради, а то ведь замерзну!

– Ему в Рыбацкую слободу, – пояснил «ванька». – Это ишшо полтина, а у глота в кармане тока вошь на аркане. Облагодетельствуете или ну его?

– Обла… ну, ты понял. Садись, земляк.

Так и поехали с ветерком. У гостиницы питерец слез, дав извозчику два мятых рубля. Тот снял треух:

– Благодарствуйте, ваше степенство. Есть же добрые люди… – И повернулся ко второму седоку: – Видал? Поехали в кабак, тут недалеко водка эх и скусная!..

Глава 3

Рязань

Лыков управился с ревизией за полтора дня. Рязань невелика: сорок тысяч населения, а со слободами пятьдесят две. Полиция в целом с работой справлялась. Кроме 150 городовых имелось еще 53 конных стражника. В Ново-Александровской, иначе Троицкой, слободе имелся свой штат, включающий 11 собственных кавалеристов. Два частных пристава и четыре помощника руководили этой маленькой армией. Особенностью рязанской полиции было то, что в роли помощников приставов выступали околоточные надзиратели (околотков как таковых не существовало).

Другую особенность Лыков заметил, когда пришел к полицмейстеру. По всей России начальник полиции имел казенную квартиру в помещении управления. Только в Риге, где богатые горожане баловали своих «фараонов», полицмейстер занимал шикарное помещение на лучшем проспекте. И вот выяснилось, что в скромной Рязани главный «фараон» тоже живет вне стен управления. А снимает жилье в доме Красного Креста на Введенской улице.

Квартира у надворного советника оказалась скромная, но удобная. Алексей Николаевич рассказал ему, что дела его почти закончены. Ничего страшного его ревизия не выявила, мелкие замечания не в счет. Но спешить назад в Петербург гость не собирается. Там меняется в Департаменте полиции начальство, пусть новый директор войдет в дела… Кузнецов полностью его поддержал:

– Бог с ними, с невскими гранитами. Поживите у нас. Сочиняйте потихоньку отчет да и город посмотрите. Сходите в театр, что ли… Посетите Рюмину рощу… Конечно, зима, много не нагуляешь, и рано темнеет, но по-провинциальному уютно и весело.

Поняв, что с полицмейстером они договорятся, статский советник затронул другой важный вопрос:

– Петр Григорьевич, а поехали со мной к губернатору.

– Зачем? – сразу насторожился тот.

– Хочу рассказать ему кое-какие тайны петербургской полиции. О чем не пишут в газетах.

– Князь собирается перейти на должность столичного градоначальника, ему это будет интересно. А мне зачем знать лишнее?

Лыков придал голосу интимность:

– Вдруг его сиятельство захочет взять вас с собой? Так часто случается.

– Надолго ли такое счастье? – желчно ответил Кузнецов. – Нет уж, столица это такая трясина… Я прижился в Рязани, не хочу отсюда уезжать. Да и князь себе на уме, не обольщайтесь на его счет.

В результате Лыков отправился на Мальшинскую один. Соединился с начальником губернии через телефон, сказал, что надо встретиться, и услышал:

– Приезжайте прямо сейчас.

Оболенский встретил командированного настороженно:

– Вы по делам ревизии? Неужели что-то дурное раскопали?

– Нет, в сыскном отделении все в порядке, я так и напишу в акте. А поговорить хотел о нравах петербургской полиции. Вам ведь скоро принимать ее под свою команду.

– И что?

– Вы слышали историю околоточного надзирателя Иванова из Первого участка Казанской части?

Князь подумал-подумал и спросил:

– Это который застрелил своего начальника?

– Да, участкового пристава подполковника Шебаева.

– Газеты писали что-то такое…

Лыков начал рассказывать:

– После того как околоточный убил пристава, он сдался судебному следователю. И три дня на допросах рассказывал ему о жутких вещах, которые творятся в полиции градоначальства. Но всего сообщить не успел.

– Почему?

– Умер в камере. Отравили цианистым калием, чтобы заткнуть рот.

Губернатор откинулся на спинку стула и пробормотал:

– Вот даже как… Отравили в тюрьме…

– Да, там длинные руки, дотянутся до кого угодно.

– Чьи руки, Алексей Николаевич? Договаривайте!

– Градоначальника Драчевского и его окружения. А проще сказать, банды. Так что слушайте. Перейдете к нам в Петербург – пригодится.

И Лыков стал рассказывать о злоупотреблениях, что развел в столице человек, которого Оболенскому предстояло скоро сменить. Беседа шла почти два часа, князь узнал много нового и был признателен столичному гостю за предоставленные сведения. В конце разговора он спросил:

– Кому я могу там верить?

– Начальнику сыскной полиции Владимиру Гавриловичу Филиппову. Честный, неподкупный, справедливый и опытный.

– Спасибо, я запомню эту характеристику.

Ревизия в целом была закончена, осталось лишь оформить ее результаты. А Брюн-де-Сент-Ипполит по-прежнему сидел в Омске и не спешил занять место Степы Белецкого. По всему выходило, что Лыков выбрал себе слишком легкую командировку. В тихой Рязани ему просто нечем было заниматься. Ну, еще неделю можно было протянуть, но не больше.

Решив, что пока он в своем праве, Алексей Николаевич отложил дела и отправился гулять по городу. Никого из местных он с собой не взял и фланировал наобум, выбирая улицы почище.

Начал приезжий, разумеется, с кремля. Первым делом он осмотрел знаменитый кафедральный Успенский собор, построенный Яковом Бухвостовым в самом конце XVII века. Храм поставили так, что его было видно из любой части города! Высокий, гармоничный – чудо, а не храм. Белокаменная резьба порталов и наличников, семиярусный золоченый иконостас, древние иконы – все изящество «нарышкинского барокко». Гость помолился перед двумя самыми старыми образами. Икона Божьей Матери Федотьевской явилась в 1487 году в селе Федотьево и с тех пор особо почиталась. А образ Божьей Матери Муромской был еще старше: его принес в Рязань Святой Василий, епископ рязанский, в далеком XIII веке.

Вот только сыщика неприятно поразили вертикальные трещины на всю высоту стен храма. Куда смотрят власти?

После Успенского турист посетил Архангельский и Христорождественский соборы, Спасский монастырь, поглазел на постройки архиерейского двора, обошел кладбище. Кремль помещался на мысе, образованном слиянием рек Трубеж и Лыбедь. Летом наверняка тут было очень красиво, но в январе больно-то не погуляешь… Питерец забрался на валы, оставшиеся от тех времен, когда тут стояла деревянная крепость, и полюбовался видами. Он интересовался историей и любил лазить по старым укреплениям – что во Владимире, что в Великом Новгороде, что в Городце… Здешние древние фортификации ему очень понравились. Только в ров он не решился спуститься, побоялся увязнуть в сугробах. Перейдя Каменный мост через этот ров, турист отправился слоняться по городу.

Сначала он перебрался через две площади – Ильинскую, а затем Губернскую. Их разделял большой корпус присутственных мест. К своему удивлению, по левую руку турист обнаружил женскую тюрьму. Почему ей отвели столь почетное место? Нигде в России, кажется, такого больше не было: помещать цинтовку на главной городской площади. Странное решение…

Не дойдя до покрытой льдом Лыбеди сто саженей, Лыков пересек Астраханскую улицу и свернул на Почтовую. И дошагал по ней до Нового базара. День был будний, и площадь оказалась пустой. Посмотрев по сторонам, зевака двинулся по Московской в сторону вокзала. Пока дошел до виадука, дважды приложился к рюмке в подвернувшихся трактирах. Куда дальше? Он посмотрел на артиллерийские казармы: казармы как казармы… За железнодорожными путями обнаружилась еще одна цинтовка – губернский тюремный замок. Сыщик перешел на ту сторону Московской, но к замку подходить не стал – ну его… Что ли, он казематов не видел?

Турист поплелся обратно. Вон справа винный склад, где он давеча ловил извозчика. Вроде бы Баулин хвалил Каменные ряды на Астраханской. Дойти, что ли, туда и поискать в окрестностях ресторан поприличнее? Холодно и неуютно, однако в номерах еще хуже, а друзей здесь у него нет.

Свернув сперва на Хлебную, а затем на Маломещанскую, Лыков понял, что заплутал. Он шел наугад, как вдруг увидел знакомую площадь с рядами мясного рынка. Это же Екатерининская, возле сыскного отделения! Повеселев, командированный смело перешел по мостику неизбежную Лыбедь и скоро выбрался куда хотел.

Астраханская улица была чисто выметена, в витринах магазинов горели веселые огни. В прошлом году Рязань обзавелась наконец электростанцией, и город сделался элегантнее. Первым делом Алексей Николаевич заглянул в трактир Клубничкина, согреться и отдохнуть. Английской горькой там не оказалось, пришлось довольствоваться рябиной на коньяке и головизной в маринаде.

Подкрепившись, сыщик начал фланировать туда-сюда. Сначала он направился в сторону Ямской слободы, прошел саженей двести и оказался возле корпусов Гостиного двора (они же Каменные ряды). Поглазел на них, двинулся было дальше, но передумал. Улица уходила вдаль и ничего приметного не предлагала. Торчала каланча – сыщик догадался, что это и есть Астраханская полицейская часть. Дома вокруг были одноэтажные, заурядной архитектуры. Нет, Баулин явно хвалил другой конец улицы, который вел в сторону Соборной. И статский советник повернул туда.

Дело сразу наладилось. Строения сделались по большей части двухэтажными, наружность их улучшилась. Дом губернского воинского начальника, Дворянский и Крестьянский земельный банки, огромный особняк Мальшина, городской сад возле него – все выглядело прилично. А чем ближе к центру, тем делалось еще интересней. Попался забор, за которым скрывалась значительная стройка. Турист заинтересовался, что там возводят, и прохожий подсказал: новое здание банка Живаго.

Рязанский городской общественный банк имени Сергия Живаго знали и в столицах. Богатый купец уехал в Москву, где успешно торговал офицерскими вещами. Но родной город не забывал, а к тому же имел доброе сердце. В 1863 году он пожертвовал управе двадцать тысяч рублей на учреждение городского банка своего имени. И написал для него правила: 10 процентов от прибыли тратить на увеличение капитала, а остальной доход – на благотворительность. Сергей Афанасьевич с супругой создали на свои же средства родовспомогательное заведение, детский приют, женскую больницу, богадельню для престарелых монахинь, училище для девочек и ремесленное училище для мальчиков. Выросшие воспитанницы, желающие выйти замуж, получали 200 рублей приданого.

В 1913 году банку Сергия Живаго исполнилось пятьдесят лет. Он входил в десятку крупнейших российских городских общественных банков. Газеты писали, что его основной и запасной капиталы составляли 750 000 рублей, а сумма вкладов превысила три миллиона. Теперь рязанцы строили своему знаменитому кредитному учреждению новое просторное здание. Хорошая новость!

Напротив стройки обнаружился Окружный суд, тоже приятной архитектуры. Далее пошли гимназии, казенные и частные, мужские и женские, а также отделения столичных банков. Турист согрелся в ходьбе и начал уже уставать. По пути он отметил, как много ему навстречу попадается военных. В городе стояли два пехотных полка и артиллерийская бригада, и армейские шинели мелькали на каждом шагу.

Наконец показался мост через Лыбедь, знакомый перекресток с Почтовой улицей, но Алексей Николаевич шел дальше. Дворянское собрание он уже видел, а вот контору Государственного банка и гостиницу Штейерта разглядел подробно. Очень они ему понравились, особенно гостиница – единственная на главной улице выстроенная в три этажа. До встречи с Соборной осталось всего ничего. Сыщик укрепился духом, из последних сил доплелся до гостиницы Ланиных и там основательно задержался.

Обед полностью удовлетворил балованного столичного гостя. Слоеные пирожки с белужиной, суп-крем «Весенний» (январь – самое время съесть его), курица по-тулузски, соус муслин, десерт по-неаполитански и бутылка горькой английской – красота… Славно быть обеспеченным человеком! Отдыхая от полученного удовольствия, Алексей Николаевич лениво размышлял. Завтра он покажет отчет о ревизии полицмейстеру с губернатором, и можно ехать домой. Новый директор, как видно, не торопился к должности – не ждать же его в Рязани до морковкина заговения… Азвестопуло без надзора одичает, да и по жене Лыков соскучился. Решено. Что еще осталось ему осмотреть в городе? Рюмину рощу? Там сугробы. Троицкую слободу с ее притонами? Увольте. Казармы Тридцать пятой пехотной дивизии? Старый базар под стенами кремля? Можно глянуть на Оку, сравнить ее с той, какая она в родном Нижнем Новгороде. Но до реки две версты по нечищеной дороге. Летом статский советник обязательно бы поехал туда, но сейчас… В городе двадцать четыре церкви и три монастыря – пройтись по самым древним? А что, еще день-два потратить можно.

Он подозвал старшего из официантов и спросил, какие храмы у них в городе наиболее почитаемы. Кроме тех, что в кремле, – их гость уже видел. Официант, пожилой и благообразный, ответил:

– Шибко-то старых, которые до Батыева нашествия построены, у нас нет. Говорят, в других местах есть – во Владимире, Смоленске, а в Рязани отсутствуют. Вот Илии Пророка красивый храм, перед кремлевским рвом. Никольская церковь на Николодворянской, Преображенская Спаса на Яру… Храм Святого Духа советую посетить, он редкого типу, двухшатровый. Таких мало осталось на Руси: Дивная в Угличе, да еще, бают, в Нижнем Новгороде есть.

– Есть, – подтвердил Лыков, записывая советы старика в блокнот.

– А так-то вам надо в Солотчу, село такое верстах в двадцати отсюда. Там древний монастырь Рождества Богородицы, а в нем могилы великого князя рязанского Олега Ивановича и супруги его. Намоленное место! Даже больные многие исцеляются.

Алексей Николаевич поблагодарил за совет и дал старику рубль на чай. Про Солотчу он слышал много хорошего – как же не осмотреть? Когда еще окажешься в Рязани?

Также гость решил посетить ряд увеселительных заведений. Скучно сидеть в номерах. А тут местные газеты предлагали различные соблазны. В Городском театре драматическая труппа под руководством баронессы Розен ставила пьесу Немировича-Данченко «Цена жизни». Электротеатр «Белая лилия» заманивал зрителей комедией «Камилло ищет защиты от воров». В антрактах там играл оркестр военной музыки Болховского полка. Были и другие театры и синематографы. Лыкова заинтересовал самый необычный из них, Железнодорожный, который располагался прямо в здании вокзала Московско-Казанской дороги.

Имелись развлечения и попроще. В трактире «Мавритания» наяривал гармонист, которого называли Невский-второй (Невский-первый, который был настоящей знаменитостью, ниже Макарьевской ярмарки не опускался). А общественное собрание Троицкой слободы зазывало на танцы с фантами.

В итоге сыщик составил план пребывания еще на три дня и в хорошем расположении духа отправился к себе в гостиницу. Благо, что идти было недалеко. Там в буфете питерец выпил чаю, полистал газеты и пораньше лег спать. «Хороший город я выбрал для командировки, – думал он, уже засыпая. – Тихий, благостный…»

Рано утром Лыкова разбудил громкий стук в дверь. Он протер глаза, дошел до двери и отпер ее. На пороге стоял губернский секретарь Баулин.

– Беда, Алексей Николаевич, – сказал он сиплым голосом. – Василия Полудкина убили.

Глава 4

Лыков остается

Пока они ехали до Новой Стройки, молчали. Не хотелось говорить при извозчике. В сани набились сразу четверо: Лыков с Баулиным, надзиратель Леонович и городовой Жвирко.

Статский советник вошел в знакомую комнату и замер. Ему открылась жуткая картина.

Василий в одном белье лежал посреди горницы ногами к порогу. Его искаженное лицо залила кровь. Удар был такой силы, что череп треснул и наружу вытек мозг. Видимо, отставной ефрейтор умер мгновенно. Никаких следов борьбы, нехитрая мебель на своем месте, кругом прибрано. Орудия убийства не видать…

Питерец перешагнул через тело, заглянул за божницу.

– Пусто. Они убили его из-за денег.

– Каких денег? – не понял губернский секретарь.

– Я передал ему позавчера пятьдесят рублей. Подарок к пятидесятилетию от моего товарища генерала Таубе – Полудкин долго служил при нем денщиком.

– Где, здесь передали?

– Да. Мы просидели весь вечер, выпили бутылку, но были трезвые. В одиннадцатом часу Василий проводил меня до Никольской улицы, до извозчика.

– Так… Пятьдесят рублей большие деньги, убивают и за меньшее.

Баулин глянул по сторонам:

– Похоже, ваш знакомец жил небогато, и других мотивов, кроме дареных средств, я не вижу.

Действительно, обстановка в горнице была скромная. Но все равно имело смысл осмотреться.

Лыков начал обход и диктовал Леоновичу, а тот записывал:

– Не вижу нагольного тулупа и треуха заячьего меха. Валенки были новые – теперь нет. Оловянные стаканы исчезли, оба. Нательная одежда тоже: рубаха тиковая синяя в красную искру, жилет черного сукна, пиджак… На пиджаке слева по борту пятно от сургуча. Что еще? Штаны с поясом, суконный галстук, военная гимнастерка ношеная… Подчистую вынесли. Даже утирку[15] и домашние чувяки. Только псалтырь на месте. Николай Максимович, проверьте, уцелел ли паспорт, другие документы – увольнительный билет запасного ефрейтора Сто первого Пермского пехотного полка и рабочая книжка.

Леонович перерыл все подходящие места, но никаких документов не нашел.

– Взяли с собой, – констатировал начальник отделения. – Это хорошо: улика!

Алексей Николаевич расстегнул пальто и сел на кровать. Голову ломило, лоб горел. Сволочи! Из-за двух четвертных убили хорошего человека. А вот накажу! Он тут же решил, что не уедет из Рязани, пока не отыщет тех, кто это сделал. Белецкий еще при должности, ему все до лампады, и он разрешит статскому советнику задержаться, провести дознание. А Джунковскому скажет, что это продолжение ревизии: проверка, как сыскное отделение справится с тяжким преступлением. Надо будет – Оболенский поддержит ходатайством.

Приняв решение, Лыков поднялся. Баулин прочитал все на его лице и вытянулся:

– Жду ваших распоряжений!

– Вы угадали, Сергей Филиппович. Моя вина: я сглазил, хваля ваш благословенный город. Вот оно как вышло… Теперь я же должен закрыть этих нелюдей в клетку. Остаюсь, буду руководить дознанием. Завтра вы получите соответствующий приказ полицмейстера, а пока уж поверьте на слово, что он будет.

– Я и без приказа признаю ваше превосходство, – просто ответил губернский секретарь. – Что нам делать?

– Пошлите надзирателя в одну сторону, а городового в другую. Надо опросить людей вокруг. И не только ближних соседей, но и вообще всех, кто был в слободе вчера вечером и ночью. Может, они видели, как кто-то приходил или уходил. Или отъезжал – тогда в каком экипаже. Были ли крики, шум, разговоры, не назывались ли какие имена или клички. Кто ходил к Полудкину, с кем он водил знакомство, где выпивал, у кого покупал табак. Все-все… Ну, вы поняли.

– Так точно.

Баулин дал распоряжение подчиненным, причем велел Жвирко сперва найти телефон и вызвать сюда надзирателя Бубнова с принадлежностями для снятия отпечатков пальцев.

Когда они остались одни, Алексей Николаевич стал рассуждать:

– Деньги от меня он получил два дня назад. Проводил гостя до извозчика, вернулся домой… Лег спать, утром ушел на завод. Значит, или там похвастался, что разбогател, или уже после работы кому-то сболтнул.

– Надо ехать в завод, там расспрашивать, – сообразил начальник отделения.

– Верно. Где он находится?

– Сургучный завод Шумилкина? Между Троицкой слободой и Новопавловкой. Пошлю туда Свириденко.

– Убийцы или убийца был впущен в дом самим хозяином – замок цел, – продолжил размышлять вслух статский советник. – Стало быть, это кто-то знакомый. Сергей Филиппович, у вас внутреннее осведомление в Новой Стройке имеется?

– Хозяин винницы напротив Лазаревского кладбища, фамилия ему Пишванов.

– Винница это что? – удивился командированный. – Город есть в Подольской губернии…

– Так в Рязани называют лавки, торгующие пивом и вином без права продавать в розлив.

– На чем вы поймали Пишванова? Нарушение правил торговли?

– Так точно. Прожженный дядя, многого не говорит, боится. Но такое преступление… Всех на уши поставлю! Да, Алексей Николаич, действительно сглазили вы насчет тихого города…

Питерец обвел комнату взглядом:

– Отпечатки пальцев вы вряд ли здесь найдете. Обычно их снимают с бутылки, со стаканов, с дверных ручек. Посуды на столе нет, ручку мы сами захватали. Но пусть ваш надзиратель попробует, мало ли как бывает. Дальше: медико-полицейское вскрытие. Когда появится врач?

– Да уж должен быть, давно вызвали.

Тут дверь распахнулась, но вместо врача ввалился полицмейстер Кузнецов.

– Что тут у вас?

Он прошел в горницу, снял фуражку, потом надел:

– Да… Вещи целы?

– Никак нет, ваше высокоблагородие, – ответил Баулин. – Умышленное с целью ограбления получается.

– Черти веревочные, испортили нам всю статистику. А год только-только начался.

Кузнецов глянул в лицо командированного и встревоженно спросил:

– Что с вами, Алексей Николаевич?

– Я хочу их найти.

– И я хочу!

– Петр Григорьевич, ревизия моя не закончена. Я истребую у Департамента полиции ее продолжение. Хочу проверить на конкретном деле, как ваше сыскное отделение справится с дознанием умышленного убийства.

Полицмейстер скривился:

– Отомстить желаете?

– И это тоже. А вам моя помощь не нужна? Уверены, что сами справитесь?

Рязанцы обменялись взглядами, и полицмейстер кивнул:

– Нужна, Алексей Николаевич. Мои люди не обладают достаточным опытом в раскрытии умышленных убийств. Город у нас такой… сами знаете какой.

– Вот и договорились. – Лыков повеселел. – У меня этого опыта… Иногда уснуть тяжело. А ваших шильников я с таким усердием стану искать – искры полетят.

– Кто он вам был? – осторожно спросил Кузнецов. – Вроде человек из простых.

– Денщик моего товарища генерал-майора Таубе. Двенадцать лет ухаживал, стал как член семьи. И убили за два четвертных билета.

– Каких еще билета?

Лыков пояснил. Добавил так:

– Получается, что косвенно я приблизил смерть Василия Ивановича.

– Кто же знал! – пытался утешить питерца рязанец.

– Никто не знал, это верно. Как верно и то, что, не приди я к нему в гости с деньгами наградными, был бы он сейчас жив.

На этих словах явился полицейский врач, и разговор переключился на него.

Статский советник попросил эскулапа исследовать желудок жертвы: что и когда он ел и пил. Насчет причины смерти все было ясно. А вот насчет орудия убийства оставались вопросы.

– Похоже на удар топором, – высказался командированный. – Причем большой силы удар. Злодей, которого мы ищем, должен быть крепкого сложения.

– Топор? – ухватился за слово полицмейстер. – Сергей Филиппович, помнишь случай недавний в окрестностях Спас-Клепиков?

Баулин подтвердил:

– Да, там тоже был топор.

И рассказал, что неделю назад на дороге из волостного села Спас-Клепики было совершено разбойное нападение. Крестьянин Любимов с двумя сыновьями возвращались к себе в деревню Шатрищи. Мужики торговали рыбой на Старом базаре и шли домой с выручкой. На них напали четверо. Главарь, плечистый, высокого роста, сразу ударил старика обухом топора по голове. И убил наповал. Сыновей его сильно изранили, отняли деньги и ушли… Дознание ведет исправник Рязанского уезда, но оно стоит на месте; улики и даже приметы разбойников отсутствуют.

– Не они ли тут хозяйничали? – высказал догадку полицмейстер.

– Там главарь бил обухом, а здесь – лезвием, – возразил Лыков.

– Там – это на улице, – стал спорить надворный советник. – Старик был в шапке, лезвие ее могло и не пробить. Обухом надежнее. А в помещении лучше лезвием.

Все, включая доктора, согласились с аргументами Кузнецова. У дознания появились первые, пусть и весьма размытые, догадки. Полицмейстер так увлекся своей версией, что решил прямо отсюда поехать в управление и пригласить к себе исправника с бумагами по нападению на дороге.

Доктор осмотрел тело и велел отвезти его в покойницкую губернской земской больницы. И Баулин с Лыковым опять остались одни. Но ненадолго: прибыл надзиратель Бубнов и начал искать отпечатки пальцев. Алексей Николаевич посмотрел на его манипуляции – честно говоря, не очень умелые – и кивнул губернскому секретарю:

– Айда к вашему Пишванову.

Сыщики вышли на улицу и лишь сейчас сообразили, что никто не осмотрел следы вокруг дома. Теперь делать это было уже поздно. Толпа обывателей в несколько десятков человек окружила избу и топталась в нервном оживлении. Пробившись сквозь нее, питерец с рязанцем попытались найти хоть что-то на снегу – следы саней или кровь, но безуспешно. Плюнув с досады, они отправились в винницу.

Хозяин, с безволосым лицом скопца и неприятными бегающими глазами, первым делом налил им по стакану того, что он назвал хересом. Пойло отдавало чем угодно, кроме винограда. Лыков отстранил стакан; Баулин, глядя на него, сделал то же самое.

– Убили сторожа сургучного завода, – сказал губернский секретарь.

– Слыхали, – ответил хозяин, глядя себе под ноги.

– Подозрительных не видел? Может, зашел выпить кто незнакомый вечером или ночью?

– Ночью торговать нельзя, запрещено.

Баулин взял торговца за волосы и сильно тряхнул:

– Ты мне черта в чемодане не строй! Знаю, что и по ночам разливаешь. И пока закрываю на это глаза. Пока! Скажи мне что-нибудь интересное, или…

Пишванов молчал, тоскливо косясь в сторону.

– Ну, как знаешь. Запирай лавочку, поедешь со мной. Промысловое свидетельство захвати, я его прекращаю.

– Ваше благородие, побойтесь Бога…

– Это ты мне о Боге говоришь, Петька? Ты? На котором клейма ставить негде?

Хозяин винницы подбежал к двери, запер ее изнутри и быстро забормотал:

– Пришли, стало быть, пятеро, вчера, как стемнело. Один был сторож Полудкин, а другие мне незнакомые. Взяли две бутылки разведенного спирта, расплатились купонами.

– Где те купоны?

– Вот. Я смотрел – вроде чистые…

Баулин сунул купоны в карман:

– Дальше что было?

– А дальше они ушли.

– Куда?

– А… темно было, я не видел.

– Четверо чужих, значит. Приметы запомнил?

– Одного только. Видать, он у них за главного. Высоченный, рожа свирепая. Шея как у быка! Страшный…

– И прежде ты их никогда не видел?

– Вот святой крест, ваше благородие, – никогда. Впервые приперлись. Да и избави бог от таких покупателей!

– Как хоть они были одеты? На кого похожи?

– На рабочих.

Лыков выступил вперед и взял осведа за рукав:

– На рабочих? Не на крестьян или там мещан?

– Так точно, ваше…

– Высокородие, – подсказал Баулин.

Пишванов аж зажмурился:

– Так точно. Именно рабочие. Может, прикидываются? Рожи разбойничьи, а одёжа такая… как у фабричных.

Сыщики вышли из лавки и отправились бродить по окрестностям. Сергей Филиппович рассказывал:

– Новая Стройка – головная боль управы. Дома тут возведены большей частью без разрешения городских властей. Налоги платят через пень-колоду, держат жильцов без прописки, тайно разливают спирт и денатурат, незаконно варят мыло, фальсифицируют чай, сдают комнаты проституткам-нелегалкам – полный букет. В прошлом году поймали мы тут даже фальшивомонетчиков. Народ в слободе дерзкий, полицию ненавидят. Навряд ли мои ребята узнают что-то от этих галманов[16]. Надо заходить с другого конца. Вот только бы знать с какого.

– Могу подсказать. Василий упомянул некую Марию Елизаровну, которая к нему иногда наведывалась.

Начальник отделения встрепенулся:

– Вот как? И кто она?

– Ничего больше не знаю. Но отчество редкое, отыщите.

– Хоть что-то. Найдем. Город небольшой, отыщем бабу. А насчет четверых как вы думаете, Алексей Николаич, – наши это? Те, кого мы ищем?

– Я в своей жизни видел много совпадений. Идешь по следу, все сходится, ты его раз! И пусто. Федот, да не тот. Но, Сергей Филиппович, похоже, что наши. Во-первых, четверо, и в Спас-Клепиках было четверо. Во-вторых, атаман человек большой силы. Такой одним ударом голову раскроит. В-третьих, прежде их тут не видели, а появились они в ночь убийства. Надо побольше жителей слободки опросить. Пусть еще двое ваших городовых пройдут по домам, помогут Жвирко и Леоновичу. Закончите с Новой Стройкой, пускайте ваших людей по пивным, биллиардным, темным трактирам. Сегодня же вызовите всю секретную агентуру и ориентируйте ее на поиск четверых неизвестных во главе с долговязым. Но пусть не ограничиваются только этой версией, а вообще ушки на макушке!

– Слушаюсь.

– И найдите Марию Елизаровну. А я пошел на телеграф. Буду просить продлить мою командировку в Рязань до завершения дознания.

На телеграфе Лыков проторчал два часа. Директора сначала не было на месте, потом он долго не отвечал на запрос. Наконец по его поручению в обмен депешами вступил вице-директор Васильев. Человек умный и тактичный, Алексей Тихонович быстро все понял и пошел к Белецкому за резолюцией. И статский советник получил официальное разрешение начальства продолжить ревизию «в свете вновь открывшихся обстоятельств». Такая обтекаемая фраза была на руку Лыкову, поскольку позволяла растягивать срок командировки достаточно долго.

В конце статский советник просил прислать ему в помощь Азвестопуло, если он даст об этом телеграмму. Васильев обещал, пожелал успеха и отключился. А Лыков остался вести дознание. В голове у него уже сложился план действий.

Глава 5

Дознание

В кабинете полицмейстера собралось все начальство. Кроме Кузнецова и Баулина присутствовали пристав Московский части коллежский регистратор Будильников и Астраханской – не имеющий чина Савинов, в также надзиратели Ново-Александровской слободы Киреев и Ямской – Бухало. Эти две слободы в полицейском отношении подчинялись рязанскому уездному исправнику. Но сложились особые обстоятельства, и губернатор распорядился временно переподчинить их полицмейстеру.

У окна молча притулился столоначальник Третьего стола Первого отделения губернского правления – око князя Оболенского.

Совещание вел Кузнецов. Он сообщил тем, кто не в курсе, подробности преступления и добавил:

– По просьбе губернатора дознание возглавил статский советник Лыков, чиновник Департамента полиции, приехавший сюда на ревизию сыскного отделения. Он человек опытный, мы надеемся на его умения.

Рязанцы покосились на командированного – ну-ну…

Полицмейстер продолжил:

– У нас с Алексеем Николаевичем уже появилась версия. Почерк убийства в Новой Стройке схож с разбойным нападением возле Спас-Клепиков. Четверо напали на крестьян, возвращающихся из города с выручкой. Отца главарь, человек корпусный, убил ударом топора. Сразу, без единого слова! Сыновей поранили ножами. Отобрали деньги и ушли. Здесь то же самое. Сила удара, орудие убийства, показания владельца винницы насчет четверых неизвестных – много совпадений.

– Даже слишком много, – встрял в разговор Будильников. – Другие версии тоже надо ковырять, не держаться только одной этой.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Лыков. – Мы с Сергеем Филипповичем того же мнения: слишком много совпадений. Опросили первого попавшегося торговца, и тут же он вспомнил про четверых разбойного вида. Как в книжке.

Кузнецов дал всем высказаться и продолжил:

– Я заслушал уездного исправника. Он ведет дознание по разбою, но топчется на месте. Никаких улик. Свидетели примет нападавших не запомнили – было темно, неожиданно, и сразу их взяли в ножи. Помнят только, что главарь длинный и что одеты все четверо были как фабричные. Обратим внимание на этот факт. Государство у нас сословное…

– Важный факт, – подхватил Баулин. – И в ночь убийства в Новой Стройке появились четверо неизвестных такой же наружности. А что у нас в городе с пролетариатом, мать его ети?

Кузнецов махнул рукой: помягче с формулировками.

Начальник сыскного отделения продолжил свою мысль:

– Рязань не самый промышленно развитый город. Чистых рабочих насчитывается всего тысяча триста человек. Заводов раз-два и обчелся, и они не сказать чтоб крупные. Кроме завода пахотных орудий и сельскохозяйственных машин.

– И паровой мельницы Масленникова, – опять встрял с комментарием пристав Будильников.

– И мельницы, – согласился городской сыщик. – Я бы добавил еще суперфосфатный завод, он на подъеме.

Кузнецов счел необходимым пояснить командированному:

– Наши рязанские фосфориты обширно распространяются по всей России и спорят с бессарабскими и подольскими!

Баулин выдержал паузу и продолжил:

– Прочие заводы числом около шестидесяти имеют небольшой персонал. Краскотерочный завод, шпалопропиточный, свечно-восковой, винокуренный, мыловаренный, гончарный, каретно-экипажный, лесопильный и кирпичный. Все их можно обшарить, если господа приставы помогут сыскному отделению, придадут нам смышленых городовых для обхода.

– Помогут, – со значением сказал полицмейстер.

На лицах господ приставов появилось унылое выражение. Кузнецов увидел это и вспылил:

– Умышленное убийство! Это вам не бочонок сельдей украли. Все обязаны помогать Баулину, все. Спрошу с каждого! А губернатор с меня шкуру спустит, если не найдем злодеев, и правильно сделает.

Он чуть остыл и обратился к губернскому секретарю:

– Сколько вам нужно человек?

– Хотя бы по десятку от каждой части. Большие предприятия мы сами обойдем, притоны вокруг базаров – тоже. Мелочь хорошо бы поручить частям. Особое внимание обратить на Троицкую слободу. Сургучный завод, где работал Полудкин, – там расположен. Мельница – там. Лесные склады, нефтяная торговля общества «Мазут» тоже там. А полицейский надзор слабый. В казармах селят кого ни попадя, и рабочие, кто имеет свои дома, охотно спрячут за бутылку ханжи человека без паспорта.

– Облава? – сообразил надзиратель Троицкой слободы Киреев.

– И немедля, сегодня же ночью, – приказал полицмейстер. – Я сам пойду с вами. Убийцы в моем городе… Не позволю!

Лыков дал начальству выпустить пар и обратился к Баулину:

– Сергей Филиппович, расскажите, что дал опрос жителей Новой Стройки.

– Так точно. А… ничего он не дал! Видели около полуночи двоих, что шли в сторону Лазаревского кладбища. Двоих, а не четверых. Там ни одного фонаря, разглядеть не вышло. Вроде бы один рослый, в мохнатой папахе, как у сибирских стрелков. Но где Рязань, а где сибирские стрелки?

Начальник сыскного отделения обратился к полицмейстеру:

– Петр Григорьевич, когда же там освещение проведут? Убивать уже стали! Войдите с отношением в городскую управу!

– Управе сейчас не до того, – пояснил надворный советник. – Готовят выборы в думу на новое четырехлетие, до восемнадцатого года. Ты давай ближе к делу.

– Так точно. Домовладелец, который Власов, в ту ночь отсутствовал. Дворника у него нет и никогда не было. Соседи сказали, что спали и ничего не слышали. Пусто…

– А купоны, что отобрали у Пишванова?

– Чистые.

– Вскрытие?

– Перед смертью убитый пил водку и закусывал хлебом с горчицей. Такое угощение предлагают во всех кабаках, а их в городе два десятка.

– Ясно, – констатировал питерец. – Что дал опрос на сургучном заводе?

– Пусто и здесь. Полудкин держал себя задавакой, ни с кем дружбу не водил. Говорил: я среди офицеров половину жизни провел, не вам, голодранцам, чета, обхождение знаю. Рабочие, понятное дело, обижались. А еще он стоял караульщиком на воротах и не давал сургуч воровать. Так что… как уж? Обструкция, вот.

– Но насчет денег, пятидесяти рублей, он кому-то обмолвился?

– Надзиратель Свириденко таких не обнаружил, как ни старался.

В комнате установилась тишина. Статский советник прервал ее очередным вопросом:

– А женщину, Марию Елизаровну, вы нашли? – И пояснил остальным: – Это баба, которая ходила к убитому.

Баулин ответил:

– В адресном столе такая есть одна, по фамилии Котасонова. Проживает на Затинной улице в собственном доме. Ну, не дом – хибара. Крыша дырявая, забор упал… Исчезла неожиданно и никому не сказала куда. Ищем.

– Узнала про убийство, испугалась и спряталась? – предположил статский советник.

– Возможно. Люди у нас не любят якшаться с полицией.

– Тогда найти ее ваша приоритетная задача.

– Так точно.

– Что еще? – повысил голос полицмейстер. – У кого какие будут предложения?

Неугомонный Будильников поднял руку:

– Из пропавших вещей есть что-нибудь приметное?

Алексей Николаевич ответил:

– Разве что два оловянных стакана с рисунком Рижского замка.

– Рижского? – удивились рязанцы.

– Полудкин там служил.

– Такие стаканы можно и найти, – оживился пристав Савинов. – Толкучий рынок взять под лупу и известных скупщиков краденого…

– Сыскное отделение этим уже занимается, – укоротил его рвение полицмейстер. – Другие идеи есть?

Подчиненные дружно промолчали. Лыков повернулся к коллеге-сыщику:

– Бабу надо отыскать. Срочно!

Баулин развел руками:

– Легко сказать. Родни у нее нет, соседи как в рот воды набрали.

– Покажите мне Затинную улицу.

Губернский секретарь подошел к стене, на которой висел план Рязани, и ткнул пальцем в правый край:

– Вот, по-возле ипподрома.

– Значит, она ходит или в Благовещенскую церковь, или в Иерусалимскую. Хотя храм Симеона Столпника тоже недалеко. И девичий Казанский монастырь тоже.

– Ну… а что это нам дает? Думаете, мы ее там на службе поймаем?

Лыков приказал:

– Установите приход и полистайте церковные книги.

– Да зачем, Алексей Николаич?

– Узнайте, у кого она крестила детей, кому приходится кумой. И ищите Марию Елизаровну там.

– Слушаюсь! – Баулин зачесал в затылке. – А ведь точно. Как я сам не додумался?

– Выполняйте, – приказал ему полицмейстер. – А вечером будьте готовы к облаве. Господа приставы и надзиратели, слушайте приказ. К десяти часам вечера быть наготове. Собрать под секретом в каждой части по двадцать городовых, которые покрепче. От Ново-Александровского участка пятеро, хорошо знающие местность, и со списками подозрительных адресов. Конной страже в полном составе стоять во дворе управления. Ищем четырех неизвестных, схожих с фабричными, но на самом деле они разбойники. Заодно метем всех бесписьменных, подозрительных, херых[17], не имеющих права проживать в губернском городе, отбывших тюремный срок, состоявших под судом и следствием, под гласным и негласным надзором полиции. Подчистую без поблажек. Потом будем разбираться.

Подготовка к облаве началась. Питерцу лазить ночью по притонам было не по чину да и не интересно. Местные разберутся лучше приезжего, кто чего стоит. А он утром посмотрит на улов. Поэтому Лыков занялся поиском Марии Котасоновой. В помощь ему придали городового Фоку Разстрыгина. Тот служил при сыскном отделении с первого дня его основания, уже шестой год, и был достаточно опытен. В первом же храме, в Благовещенском, Фока нашел в крестильных записях скрывающуюся бабу. Она приходилась кумой владельцу торговых бань в Рыбацкой слободе Ивану Иванову. Сыщики отправились туда – и обнаружили Марию Елизаровну сидящей в горнице у самовара.

– Здорово, честная вдова, – хмыкнул довольный Фока. – А мы с их высокородием тебя разыскиваем.

– На что я вам сдалась? – начала было прикидываться убогой Котасонова. Но была тут же одернута:

– Айда в полицию, там будем жечь тебя каленым железом, пока не сознаешься.

Подготовленную таким образом женщину Алексей Николаевич допрашивал лично. Первые минуты она еще пыталась отовраться, однако командированный умел быть суровым. И в конце беседы Елизаровна сообщила кое-что важное. На вопрос, где ее хахаль покупал водку и табак, она ответила:

– Он сам бывший денщик и любил водить дружбу с денщиками. А местных обывателей презирал.

– И?..

– В Нежинском полку служит поручик Жанно-Кристофер Янович Гиждец…

– Как-как? – вскричали полицейские.

Вдова без запинки повторила.

– Ого… – удивился Лыков. – Но что дальше? У него есть денщик – приятель Василия?

– Точно так, барин, – с достоинством ответила Елизаровна. – Живут они через два дома от Полудкина. Денщика звать Евграф Обозенко. Хитрый малый – ух! Он и продает всей округе спирт и необандероленный табак. Восемьдесят копеек бутылка! Ночью, конечно; днем полтинник. И Васю он же снабжал.

Вспомнив своего дружка, вдова всплакнула. Больше ничего ценного из нее вытрясти не удалось, как питерец ни старался.

Алексей Николаевич решил ковать железо, пока горячо, и немедленно допросить денщика. Тут были свои сложности. Хоть Обозенко и нижний чин, но все же он военный. И для допроса нужно разрешение начальства, командира полка или даже дивизии. Однако питерец быстро придумал хитрый ход.

Пока вся рязанская полиция готовилась к облаве, Лыков с Разстрыгиным делали свое дело. Они подъехали к дому, где жил поручик с дикой фамилией. Статский советник спрятался за угол, а городовой стукнул в окно. Открылась форточка, и раздался голос:

– Чего надо?

– Диковинку[18] продай.

– А деньги?

Фока протянул горсть медяков (специально разменяли в кассе вокзала, чтобы не вызвать подозрений). Как и ожидалось, денщик рассердился:

– Вы бы еще по копейке притащили, живоглоты!

– Нету других, Евграф Батькович, бери что дают.

– А ты кто такой? – вдруг встревожился служивый. – Что-то я тебя не помню.

– А кто у тебя на Рождество покупал? Фока это.

– А-а… Держи.

Городовой взял протянутую бутылку и сделал вид, что ушел с нею. Через пять минут они с Лыковым подкрались к входной двери. Алексей Николаевич бесшумно снял ее с петель, своротив при этом засов, и приставил в стене.

– Пошли.

Полицейские ворвались в комнату и застали интересную картину. Денщик в мундире и домашних тапочках разливал из бака ковшом через воронку ядреную жидкость. Бак стоял на полу, а вокруг красовалась посуда на любой вкус: косушки, четушки, штофы с полуштофами, осьмухи и даже одна четверть[19].

– Так-так, – зловещим голосом произнес Лыков. – Да тут притон! Городовой, взять его!

Денщик заорал. На шум из соседней комнаты прибежал молодой поручик с огромными усами, каким позавидовал бы даже будущий премьер Горемыкин.

– Кто вы? Что происходит?

– Поручик Гиждец? – Питерец предъявил офицеру свой полицейский билет. – Статский советник Лыков, Департамент полиции.

– Департамент? Который в столице? – растерялся тот.

– Да, на Фонтанке, шестнадцать. Я дознаю дело по личному распоряжению министра внутренних дел. Поэтому поменяемся ролями. Это я вас спрошу: что тут происходит? Тайная торговля алкоголем в обход закона. И вы видите ее в первый раз, хотя и квартируете здесь? Готовы подтвердить в суде под присягой?

Поручик стал покрываться пятнами. Лыков нажал еще:

– У нас есть вопросы к вашему денщику. Я могу задать их ему сейчас, в вашем присутствии, и уйти. А вы, надеюсь, после этого прекратите промысел Обозенко раз и навсегда. Если вам, конечно, дороги погоны… Или мы можем продолжить разговор в присутствии вашего командира полка. Вызовем его сюда, покажем картину и побеседуем. Что выбираете?

Гиждец вытер рукавом сразу вспотевший лоб и посмотрел на сыщика:

– Извините, плохо соображаю… Это так неожиданно. А что вас интересует?

– Кому ваш денщик продал вчера водку. Это связано с убийством.

– С убийством? – Поручик так и сел.

– Не волнуйтесь, Обозенко если и причастен к этому, то лишь как свидетель.

– Понял… И я могу присутствовать?

– Я в этом даже заинтересован.

Лыков смягчил тон, он предлагал поручику разобраться без начальства, и тот наконец это понял:

– Тогда спрашивайте, пожалуйста, господин статский советник.

Командированный повернулся к денщику. Тот стоял ни жив ни мертв: слова про Департамент полиции словно прибили его к полу.

– Ну, отвечай быстро и честно, а не то в муку изотру. Продавал ты вчера эту дрянь Василию Полудкину?

– Ваське? Так точно, продавал.

– Когда и сколько? Как происходила покупка?

– Васька взял что-то много… Обычным днем ему хватало сороковки, а тут вдруг приперся сюда и потребовал сразу штоф. Я спрашиваю: а у тебя деньги-то на штоф есть? Покажи сначала. Он вынимает из кармана серенькую[20] и гордо ею машет: во! Еле-еле я ему сдачи нашел.

– Дальше что было? – Сыщик понял, что сейчас узнает нечто важное. – Один был Васька или с компанией?

– Компания его под окнами стояла. Зашел он один.

– Откуда знаешь про компанию?

Евграф всплеснул руками:

– Там голоса слышались, а потом Васька открыл форточку и крикнул туда: Князь, штофа хватит?

– Князь… – повторил статский советник. – Полагаешь, кличка?

– Навроде того.

– Ты сам компанию видел?

– Светло было, их благородие со службы еще не пришел. Я и разглядел, в спину, когда они со штофом уходили. Четверо было, не считая Полудкина. Один высокий, в косматой папахе.

– Раньше эти люди тебе попадались?

– Никак нет.

– Еще что имеешь сказать?

– Тот, высокий, Ваське выговаривал: пошто-де кричал, имена называл?

– Все?

– Все.

Лыков повернулся к поручику:

– Слышали?

– Да, но ничего не понял.

– Василий Полудкин вчера ночью был убит у себя в доме. Ему раскроили голову топором.

Поручик ахнул и перекрестился.

– …Я веду дознание. Нужно, чтобы завтра ваш виночерпий явился в сыскное отделение и под протокол рассказал то, что он сейчас сообщил мне.

– Будет, обещаю. – Гиждец смотрел настороженно, будто ждал подвоха.

Сыщик под локоть отвел его к окну.

– Жанно-Кристофор Янович. Вы ходите по краю ямы. Не верю, что проделки денщика для вас новость.

Офицер смутился.

– Мой вам совет: замените его. Верните обратно в роту, а взамен выберите кого-нибудь из крестьянского сословия, они не такие испорченные.

– М-м…

– Полковой командир ничего не узнает, – тихо проговорил командированный.

– Благодарю!!

– Честь имею.

Сыщики ушли. Фока уважительно пробурчал:

– Ловко вы их, ваше высокородие. Эти вояки такие гордые – на хромой козе не подъедешь. Тут признались без бою. А неужто в самом деле в полк не сообщите?

– Зачем же портить человеку аттестацию? Он напуган, денщика сменит, притона тут не будет. Ты заметил – главный был в папахе. Это они!

– Они, не ходи к гадалке. Четверо. Вот, значит, как ребята сторожа заполучили… Сам их в дом привел. На погибель.

Глава 6

Минус один

Питерец вернулся в номера и несколько часов поспал. К пяти утра он явился в управление полиции посмотреть на ночную добычу. Вдруг взяли четверых подозрительных? А один из них высокого роста, в папахе, и за поясом у него нашли измазанный кровью топор…

На Семинарской усталые надзиратели разбирали последних задержанных. Баулин увидел питерца и молча отрицательно покачал головой.

– Доложите.

– Так что, Алексей Николаич, хлопнули по пустому месту. Набрали полсотни всякого мусора, а наших нет.

– Так уж и мусор?

– Один только знатный попался, Вовка Сморчок. Сбежал осенью из арестантских рот и все это время спокойно жил в казарме возле мельницы.

– Давайте по порядку, с подробностями, – потребовал командированный.

Сергей Филиппович начал рассказывать.

Троицкая, иначе Ново-Александровская, слобода, сообщил он, штука своеобразная. Населения в ней больше, чем в ином уездном городе, – пятнадцать тысяч человек. Из них подавляющая часть – мещане. А по закону правят всем крестьяне, которых меньшинство. В административном отношении слобода представляет собой два отдельных сельских общества и управляется их соединенным сходом. Мещане, купцы, торговцы – по боку, они не имеют права голоса. В результате здесь нет ни водопровода, ни электричества, ни мощения улиц; отсутствует даже собственная пожарная команда. Весной и осенью на улицах Троицкой слободы топкое болото, в котором вязнут и пеший, и конный. И всякому сброду живется здесь вполне вольготно. Домовладельцы обратились в управу, просили подключить слободу к электросети и пообещали установить у себя до двухсот лампочек. Но сход не поддержал ходатайства, и дело затормозилось.

Согласно задумке полицмейстера вчера ночью шестьдесят четыре конных стражника окружили слободу со стороны полей и создали «карусель», а по-военному – подвижную завесу. То есть они парными пикетами ездили взад-вперед, отлавливая тех, кто пытался убежать от облавы в поля. Часть всадников патрулировала полотно Уральско-Рязанской железной дороги; они тоже поймали несколько нищебродов. А отряды городовых прочесывали улицы. Самое сложное было обыскать Михайловку – кварталы по ту сторону железки, вокруг Троицкого кладбища. Местность неустроенная, дикая, правят там мукомолы и босяки.

В целом облава дала очень скромный результат, подытожил Баулин. Попались люди с просроченными видами или вообще без документов. Этих после удостоверения личности пошлют к месту жительства этапным порядком. Двое были полиции известны – воры, отбывшие тюрьму, с запрещением проживать в губернском городе. Да еще вот Вовка Сморчок.

Задержанную шушеру уже собирались гнать для временного содержания в работный дом. Лыков остановил этап, приказал всем выстроиться в ряд и прошелся вдоль него, внимательно рассматривая задержанных. Потом взял одного парня за ворот и вытолкал из строя:

– Этого на допрос.

Губернский секретарь спросил шепотом:

– Почему его?

– Он чем-то напуган.

– Так молодой, не обвык еще.

– Возможно, он из нашей четверки, – не понижая голоса, ответил статский советник. И у парня дрогнула щека…

– Видели? На допрос, немедля.

Задержанного повели наверх. Алексей Николаевич придержал начальника отделения и сообщил свои открытия. Услышав кличку атамана, сообщенную денщиком, Баулин разволновался:

– Точно Князь?

– Точно. И в папахе.

– Князь… Но который?

– У вас их много, что ли? – съязвил статский советник.

– Двое. Один липовый, второй другого фасону.

– Объяснитесь.

– Алексей Николаич, это надо с бумагами в руках. Давайте сейчас этого допросим, вдруг он с перепугу сознается. А после пойдем в картотеку, я вам про наших князей расскажу.

Парень, чернявый, с оспинами на щеках, стоял под лампой и щурился. Было видно, что он сильно нервничает. Статский советник с порога заорал:

– Где Князь?

– К-какой князь, ваше благородие?

– А ты не знаешь?

– Нет. Я плотник, на заработки пришел…

– А паспорт где?

– В ночлежке украли.

– Как зовут?

– Михайла Якимов, крестьянин деревни Нашатыркиной Рязанского уезда. Да вы волость запросите, там подтвердят. Мой тятя старостой был два срока, фамилия известная.

– Неужели? – грозно выпучил глаза питерец. – А тебя видели с атаманом. Всех четверых видели, в ту ночь, когда вы сторожа убивали. Сначала денщик, что вам спирт продал, а потом и прохожие на Новой Стройке. Учти, за убийство полагается каторга. Устроим тебе очную ставку, люди опознают, и тогда все – кандалы. А если добровольно сознаешься до опознания, получишь облегчение участи. Думай прямо сейчас, потом поздно будет. Судьбу свою решаешь… Ну, звать денщика?

– Не надо, – после длинной паузы сказал чернявый. – Я сознаюсь. А снисхождение какое будет?

– Суд решит. Но или каторга по низшему пределу, или вообще арестантские роты.

– Только, ваше благородие, меня в разные тюрьмы с ним посадите, иначе зарежет он, аспид.

Лыков приосанился:

– Будешь себя по-умному вести, много пользы от нас получишь. Ну, давай, рассказывай, как дело было. Про шайку вашу тоже сообщи: как остальных зовут, и где их искать. Ты в самом деле Михаил Якимов?

– Истинный крест! А где их искать, не знаю. Бросили они меня пьяного в биллиардной на Вокзальной улице и ушли. И деньги из кармана выгребли, сволочи!

– Зачем же ты их тогда покрывал?

– Со страху, ваше благородие…

– Зови меня ваше высокородие господин статский советник. А это их благородие господин Баулин, начальник сыскного отделения.

– Слушаюсь.

– Начни с состава банды. Кто остальные трое, и как вы собрались вместе.

– Ага. Стало быть, двое, как я, рядовые, это Федос Молявкин и Гервасий Самодуров. Атамана же нашего кличут…

– …Егор Князев, – перебил допрашиваемого губернский секретарь.

– Точно так, ваше благородие. Вы уж знаете?

Баулин продолжил:

– Крестьянин деревни Быково Скопинского уезда?

– Он.

Назвав главаря, пленник как-то успокоился и стал подробно рассказывать, сбиваясь на незначительные мелочи. Сыщики его не торопили и не одергивали. Пусть сообщит все, что знает, – потом разберемся…

Егор Князев по кличке Князь собрал свою банду в декабре прошлого года. Молявкин и Самодуров были воры, причем Гервасий – земляк атамана, из одной с ним деревни Быково. Мишка Якимов прибился к ним позже всех. Он поссорился с отцом, избил его по пьяному делу и ушел из дома куда глаза глядят. Причина ссоры оказалась пустяковая – не поделили крытый сукном полушубок. Но дело давно шло к скандалу. Мишка, сын исправного, достаточного мужика, бывшего старосты, оказался ленив и беспутен.

– Воровал? – коротко спросил его на этом месте Лыков.

– С детства, – признался тот. – Тятя стыдил, а что толку? Украду, продам и выпью, вот и вся радость. Выпить я любил…

– Ты один в шайке любил или все были друг другу под стать?

– Выпивохи – один другого стоил…

– Какие-то вы разбойники получаетесь не настоящие. Красть это одно, а топором голову рубить – другое.

– Настоящий среди нас был один Князь. И то…

– Что «и то»? – насторожился статский советник. – Он ведь убивал, не ты?

– Он. Головы рубил самолично: и сторожа с сургучного завода, и старика-крестьянина за Клепиками. И еще других, коими Егор Савватеевич даже бахвалился. Только и сам он был… как сказать-то?.. с гнильцой. Злой, спору нет. Убивец. Куражился, уважения к себе требовал. И боялись мы его, конечно. Однако…

Арестованный задумался:

– Фанаберии в нем было много. Но фанаберия его была как бы не по чину.

– Не понял, – остановил его Алексей Николаевич. – Поясни как следует.

– Ну… – Мишка мучительно искал слова. – Хотелось ему казаться злодеем большим, чем он был на самом деле. Мелкий злец, вот его естество. А Егор Савватеич пыжился. Требовал, чтобы его называли Князем.

– Так у него фамилия Князев, потому и кличка.

– Пусть фамилия, – настаивал разбойник. – Не всякому Князеву такая кличка пойдет. Надо иметь…

– Масштаб, – догадался Лыков.

– Что?

– Кажется, я тебя понял. – Алексей Николаевич даже обрадовался. – Ты хочешь сказать, что твой атаман был личностью ничтожной, а пытался казаться в глазах окружающих крупной фигурой. Так?

– Да-да, – закивал Якимов. – Именно, что так. Надувался на ровном месте, требовал, чтобы мы шапку снимали, когда с ним разговаривали. Имя-отчество, кличка с барским титулом, привычки к гонору… А сам тьфу и растереть, если бы нарваться ему на настоящего фартового. Единственно, что крови не боялся в отличие от нас. Тут Князь бывал по-настоящему страшен.

В допросной установилась тишина. Мишка напомнил про главное: каким бы опереточным злодеем ни был Егор Князев внутри, он убийца. И пока ходит на свободе.

– Хорошо, поехали дальше, – вернул разговор в нужное русло Баулин. – Где нам искать твоего капризного начальника?

– А вот этого не знаю, – разочаровал сыщиков арестованный.

– В каких притонах вы прятались?

– Э-э… Сперва в чайной Короткова на Краснорядской, в задних комнатах…

– Известный негодяй, – констатировал Сергей Филиппович. – Ну, покажу я ему теперь! Еще где?

– На постоялом дворе Отрезова в Бутырках, возле Артиллерийского плаца.

– Что-то новенькое. – Баулин заскрипел пером. – С документами селились или как?

– Там пущали без документов, только плати.

– Ух держитесь! Еще кого можешь назвать?

Разбойник – хотя какой он разбойник, так, мелкая дрянь – задумался:

– Вещи с убитого сторожа мы продали на Толкучем базаре какому-то Геркулану. Есть такое имя – Геркулан?

– Есть, – кивнул губернский секретарь. – Так зовут барыгу с Нового базара, фамилия ему Садомов. Седой, а борода черная, крашеная – он?

– Так точно.

– Вот, значит, у кого валенки с тулупом Василия Полудкина.

– И два оловянных стакана, – дополнил Мишка. – Барыга всего рупь дал за оба.

Больше ничего важного выудить из него не удалось. Якимов подписал признание, и губернский секретарь сразу же поехал к полицмейстеру – доложить о первой удаче. Теперь состав банды убийц был известен. Дело оставалось за малым – поймать остальных. Поэтому Лыков увязался за Баулиным. В кабинете полицмейстера все трое стали намечать свои дальнейшие действия.

Алексей Николаевич предложил сделать негласный обход всех номеров, постоялых дворов и съемных квартир:

– У них на руках паспорт и увольнительный билет Полудкина. Вдруг кто-то прописался под его именем?

– Тогда надо начинать с адресного стола, – возразил надворный советник.

– Надо, но там, скорее всего, пусто. Многие квартиросдатчики как делают? Показал паспорт – и живи. Через два дня на третий хозяин продлевает временную прописку в домовой книге. А в участок не идет, потому как лень.

– Разумно, – согласился Кузнецов и черкнул себе на заметку. Губернский секретарь сделал то же самое. Оба уставились на питерца в ожидании новых идей.

Лыков уже привык к такому. Он действительно был опытнее даже бывалых полицейских и много переловил всякой нечисти.

– Далее, допросить барыгу с Толкучки и тех двоих, у кого пряталась банда. Вдруг что вспомнят? Скорее всего, они разделятся. Троим сложнее прятаться, нежели каждому по одиночке. Осведомление еще раз накачать, как велосипедную шину насосом: пусть роют землю! Фамилии сообщить. Где у вас, господа, самые неблагополучные участки?

Кузнецов подошел к плану Рязани и стал показывать:

– Новую Стройку и Михайловку мы просветили. Троицкую слободу – лишь отчасти, уж очень она большая. Есть несколько мест неблагополучных, и до них мы еще не добрались. Это Кальная слобода на юге, Новопавловка, хибары близ Скорбященского кладбища. Военный городок в Дашковой деревне, вокруг казарм Болховского полка – там полицейского надзора нет. Выселки возле переправы через Оку. Починок близ Голенченской колонии душевнобольных. Бараки на Касимовке, вокруг скотобойни. Дачи на левом берегу Трубежа…

– Там зимой не спрячешься, – возразил начальник сыскного отделения.

– А ты смотрел? Есть отапливаемые дачи, есть сторожки и целый порядок незаконно возведенных домов на землях села Борок. Что еще? Две пригородные деревни, Карцева и Турлатова, там скупают краденое и дают приют ворам. Да в самом центре у нас клоака, я имею в виду окрестности Нового базара с его пивными, ренскими погребами и винницами. В каждой чайной водки нальют заместо чая! Во флигелях на той же Краснорядской всякая дрянь живет неделями. «Центральные номера» на Почтовой – старинный притон. Когда мы там шарили последний раз? Давненько. Так что, Сергей Филиппович, дай своим отдохнуть денек, и вперед. Молодец, что поймал этого Якимова…

– Не я, а Лыков, – напомнил губернский секретарь.

– Ну, вы вместе. Однако там еще трое – надо их поймать.

Баулин встал:

– Разрешите выполнять, ваше высокоблагородие?

– Иди. Алексей Николаевич, попрошу вас помочь ему.

– Конечно, сам хочу найти эту гадину!

Сыщики вышли, и Лыков сказал:

– Расскажите мне про второго князя. Я ведь вижу – вы не договариваете.

– Так заметно? Да, там есть что сообщить. Но вернемся на Екатерининскую, надо свериться с картотекой.

Глава 7

Князья

Сыщики пришли в отделение пешком – обоим хотелось проветрить голову на морозе. Там Сергей Филиппович попросил дать ему десять минут, а пока попить чаю. Он появился через полчаса, командированный уже начал скучать. В руках губернский секретарь держал синие листки:

– Вот, нашел.

Он снял очки, но тут же снова их надел.

– Первого князя, который пыжится, вы уже знаете. Егор Савватеев Князев возник в тысяча девятьсот девятом году. Я тогда был рядовым надзирателем, и в городе появилась опасная банда Куликова. Три убийства за нею числились, и никак не могли ее поймать. Начальником отделения был коллежский регистратор Сухоруков…

– Который выпивал? – уточнил Алексей Николаевич.

– Да, в ущерб службе. Ну, тяжело нам было. Отделение год как открылось. Опыта нет, картотеки нет, осведомления нет, люди с ветру… А город напуган, власти требуют прекратить. Прямо как сейчас.

Баулин замолчал, по его лицу ходили желваки. Потом он взял себя в руки и продолжил:

– Я тогда впервые понял, что такое хорошая агентура. Без нее никуда! И… завербовал проститутку с Дьяконовской улицы. Кличка ей была Махотка, потому как была она маленького роста. Обещал ей покровительство от лихих людей, а взамен чтобы сообщала. Месяц спустя преподнесла она мне Куликова в розовой бумажке! Взяли его в публичном доме, два нагана лежали на стуле рядом с портками. Допрыгнуть он до них не успел… Так вот, в этой банде есаулом у Куликова и состоял Егорка. Обзывало ему тогда было не такое знатное – Сапрыга. В банде числилось аж двенадцать человек, и трое сумели сбежать, в том числе Князев. После чего он надолго исчез из виду. Но дознание мы провели, и я изучил этого чёрта родословную. Он, как уже говорилось, из деревни Быково. А деревня эта нехорошая.

Алексей Николаевич повел плечами:

– Мне попадались нехорошие деревни. В одной из них меня чуть было не прикончили. Там душили прохожих, особенно тех, у кого были с собой деньги. А трупы сжигали в овинах. Это длилось много лет[21]. А что творили в Быково?

– Ну, такого, чтобы душить людей, там не водилось. Однако народец в селении как на подбор паршивый – был тогда, есть и сейчас. В тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году, почитай, чуть не полвека назад, случилось близ их деревни крушение. Неподалеку мост через реку Проню. А перед мостом высокая насыпь, и путь идет под уклон. Согласно правилам, при въезде на мост нужно снижать скорость. А машинист, раззява, забыл это сделать. Включил тормоза, лишь когда увидел мост. Вагоны и ударили в паровоз, когда тот резко остановился. Сразу за локомотивом был прицеплен вагон первого класса, единственный в составе. И он полетел с насыпи под откос. Все, кто был там, убились.

– До смерти? – задал вопрос Лыков.

– Кто теперь скажет? Сперва были там живые. Девять человек всего ехали в том вагоне, богатые купцы, большей частью армяне. У тех в поясах оказалось зашито золото. Но имелись и русские… Так вот, быковские мужики как услышали, что вагоны упали, сразу бегом туда. И давай грабить несчастных. Вытаскивали их из-под обломков, но не чтобы помощь оказать, а чтобы отнять ценное. Раздели до белья, карманы вывернули, багаж сцапали, и дай бог ноги. Девять человек так и лежали в ряд, в одном исподнем. Это очевидцы рассказали потом… У одного с пальца перстень стащить не смоги, так отрубили палец и унесли вместе с перстнем. Кто еще дышал, того добили камнями, дабы, очнувшись, не пожаловался. Вот.

Баулин сделал паузу, чтобы до питерца лучше дошло сказанное им, и закончил:

– С тех пор несколько семейств быковских мужиков сильно разбогатели.

– Папаша Егорки Князева был среди них? – догадался Алексей Николаевич.

– Дед. Он тогда старостой значился. И первым прибежал к полотну грабить и добивать. А папаша малолетка был, он подсоблял. Так что родословная у Егорки знатная, потомственный душегуб. Представляете? Живут себе православные люди, в церковь ходят, лоб крестят. А потом случилась оказия, и они стали крушить головы камнями. Есть в некоторых мужиках такой, как бы сказать, взведенный затвор. И когда-нибудь в нем бабахнет. Как в пятом году такие же православные начали жечь дворянские поместья и казнить их обитателей.

Лыков видел на своем веку немало подобных «православных людей» и удивляться не стал. А рязанец продолжил:

– Правда, тех черных денег Князевым надолго не хватило, потому как они их спустили в отхожее. В смысле, вложили в производство, которое потом прогорело.

– Крестьяне подались в промышленники, что ли?

– Именно так, Алексей Николаич. У нас в губернии, в Данковском уезде, близ деревни Мураевня обнаружили единственное в России месторождение богхеда – иначе смолистого угля. Из него тогда выделяли минеральные масла для станков и машин. Дорогая вещь! И миллионер-откупщик Губонин завел там добычу. Чтобы не вкладываться слишком много, позвал акционеров. Быковские мужики и соблазнились. Они думали: раз сам Губонин влез в дело, стало быть, оно прибыльное. А вышло иначе. Для производства масел вскоре начали использовать донецкий уголь и кавказскую нефть, более дешевые. И Губонин вышел с убытками. Только для него это было одно из многих вложений и не сильно расстроило финансы. А Князевы разорились до нитки.

– Да черт с ними! Но как власти спустили мужикам беззаконие, когда они камнями по голове добивали пассажиров?

– В тот год шла реформа. Управу благочиния разогнали, а полицию еще не учредили. И мужикам сошло с рук. Ну, чертово семя передалось по наследству, и появился Сапрыга. Злой, бездушный, верящий в безнаказанность.

– Есаул в банде, – вспомнил командированный. – Значит, были у него задатки главаря. Пусть на вторых ролях, но не рядовой разбойник?

Главный рязанский сыщик нехотя согласился:

– Кое-какие были, хотя Мишка Якимов прав: мелкий злец наш искомый теперь уже атаман. Потому как недавно в Рязани появился второй Князь, на этот раз выдающийся. В смысле с настоящими чертами вождя. Фамилия ему опять же Князев, зовут Софрон. Тоже из крестьян, из села Добрые Пчелы Михайловского уезда. Это двадцать три версты от города Михайлова.

– Погодите-ка, – остановил рязанца питерец. – В Михайловском уезде есть село Маково. На большой дороге на Тулу. Так?