Волчий лес бесплатное чтение

Тропа первая

Хвойные ветки, цветы тысячелистника,

бурые травы на холмике низком,

ягоды красные, росой окропленные,

сочные, сладкие, солнцем холеные.

Тропы заросшие, следы незнакомые

люда заблудшего иль зверя лесного.

Запахи свежие, запахи терпкие,

крадется по зелени, цепляясь за ветки.

Когти точеные, лапы пушистые,

идет в тени черной, прячась за листьями.

Очи стальные, а морда волчья,

носом ведет, чует мясо сочное.

Мех ало-серый, густой и диковинный,

а взгляд человеческий грустный и сломленный…

Было время, когда люди из моей деревни жили в лютом страхе пред чудищем в волчьей шкуре, что пряталось в ближнем лесу. Молва о нем ходила недобрая и внушала жителям опасение за собственное благополучие. Женщины не наведывались в лес за хворостом или лекарственными травами, мужчины, охраняя пасущийся скот, без оружия не переступали порога. Детей же с малых лет приучали бояться уходить далеко от дома, лишь бы уберечь их от беды. Еще старшее поколение, когда все собирались у общего костра, ведало маленькой мне и моим сверстникам об охотнике, в прошлом убившем алую волчицу и не пощадившем ее щенков. Долго хвастал он добычей, пока в один день не начал обрастать черной шерстью прямо на глазах у жены. За считанные дни не осталось от мужчины ничего человеческого, и жители в страхе прогнали его. Ушел темный пес, напоследок оскалившись и клацнув зубами острыми. Нашел он пристанище в лесу и с тех пор каждое полнолуние выл до хрипоты так пронзительно, что от воя того в жилах стыла кровь.

В такие ночи мне совсем не спалось, и я без оглядки бежала в спальню к родителям, чтобы спрятаться в их уютных объятиях. Матушка гладила меня по волосам и приговаривала: «В Волчьем лесу сегодня опять неспокойно».

Я еще девчонкой мелкой была, но все ясно помню. Помню, как разбудили меня истошные крики и женский плач, доносившиеся с улицы. Говор грубый кузнеца, папы моего и других мужчин. Утро то было накануне очередного жуткого полнолуния, и что-то стряслось непоправимое, такое, что затронуло впоследствии всю деревню. Любопытство подхватило меня под рученьки и с босыми ногами повело за дверь. Я была несносной и любила совать нос, куда не следовало. Во дворе толпились жители, окружив со всех сторон причину, порушившую мирской покой. Дети беззаботно бегали вокруг, пока матери в спешке не уводили их домой. Взгляды женщин были отчаянными и запуганными.

Как и других, меня тоже поймали и почти вовремя уволокли от места беды. А я тогда и не сопротивлялась. Сил не было, да и желания. Ведь, в отличие от других малявок, мне удалось мельком глянуть на бездыханное покусанное тело, что лежало под ногами у взрослых. Кровью замазана была земля вокруг, безобразными клочками разорвана одежда. Жертвой оказалась молодая знахарка, живущая в соседнем от нас доме. Я была хорошо знакома с ней, ведь она не раз ухаживала за мной в пору разной болезни. Родственники ее рыдали от бессилия и, не жалея красноречия, проклинали черного волка.

Спустя несколько месяцев несчастье повторилось, и на этот раз пес не пощадил чью-то супругу. Тьма ненависти и жажды отмщения копилась в сердце каждого, пока очередное беспощадное убийство не переполнило чашу терпения. Гнев и негодование жителей напитались такой силой, что с лихвой заглушили прежний страх перед могучим зверем. Отец вместе со всеми взялся за оружие и ушел в лес. Матушка места себе не находила, пока ждала его возвращения.

Был уже вечер, когда мужчины вернулись с победой и темной волчьей шкурой в награду. По рассказам охотников, черный пес будто ждал, когда за его мохнатой головой кто-нибудь явится, и не особо сопротивлялся расправе. А после того, как смертная казнь уже свершилась, он даже выглядел на удивление счастливым, будто пленник, дождавшийся освобождения. Жители приняли общее решение и закопали трофей недалеко от входа в деревню, чтобы дух убитого хищника отпугивал ему подобных. С того дня от Волчьего леса осталось одно лишь памятное название, ведь серые чистильщики все до одного его покинули.

Мне исполнилось семнадцать, когда я закончила учиться у травника и получила разрешение на собственную практику. Смерть знахарки оставила на мне отпечаток и повлияла на желание выучиться ее делу. В деревне было мало лекарей, а до ближайшего города примерно два дня пути верхом. Последний старый ведун по травам спешно писал книги, опасаясь не успеть передать все знания потомкам до своей кончины. Уж возраст его перевалил сотню. А мне хотелось быть нужной своим близким, хотелось, чтобы все на моей маленькой родине были счастливы и здоровы.

С первыми лучами солнца я просыпалась и быстро собиралась в лес за заготовками. Мама и отец не жаловали мой выбор ремесла, а особенно были недовольны походами по Волчьим тропам. С момента, как хищники перекочевали на другие земли, прошло уже много лет. Охотники признали лес безопасным и впервые разрешили ходить туда. Ах, сколько там росло редкого и полезного сырья! Я готова была целыми днями бродить между елями, ползать на четвереньках по полянкам и копаться во вспаханной корнями земле. Удивительное место. Настоящая сказка.

День за днем я пропадала в Волчьем лесу, исследуя его особенности, занося растущие здесь травы в свой дневник. Нельзя было охватить все многообразие растений, казалось, что стоило обернуться вокруг себя, как новые, неизвестные вырастали прямо под ногами. Травник удивленно вскидывал брови, когда я приносила ему полную сумку различных корений, корневищ, листьев, плодов… Но он знал их все. Знал, потому что когда-то сам заготавливал, а мне нравилось слушать его рассказы.

Волчий лес таил в себе много ценностей. Благодаря моим заготовкам мы лечили простуду, готовили заживляющие мази и растирки, настаивали микстуры, смешивали и фасовали порошки. Травник давал мне список, чего ему не хватало, а я, зная, какое сырье в какое время собирать, уходила в лес. Важно было соблюдать все тонкости сбора, чтобы полезные свойства сохранились в их первозданном виде.

Погода была сухая, но еще не слишком жаркая. Я ловко сбежала из своей комнаты и прошмыгнула мимо родительской спальни прямиком на улицу. Природа встретила меня свежим дуновением ветра и птичьим щебетом над головой. Достав из аптекарской сумки список травника, я вчиталась и зашагала к лесу. В это время года часть трав заканчивала цветение, а это означало, что пора заготавливать корни. Мой исписанный вдоль и поперек дневник хранил в себе полезные сведения – где искать Кровохлебку, например, или с чем обычно соседствует Аир.

До полудня я сидела на корточках и бережно, специальной лопаткой выкапывала растения. Собрав достаточно, я срезала с них верхушки и стебли, некоторые из корней промывала водой в ручье, а потом раскладывала, чтобы просушить. Занятие трудоемкое, но меня накрывало волной удовольствия заниматься любимым делом. Травы, жалующие воду, добывать было сложнее обычного, но их урожай получился таким обильным, что оно того стоило. Сумка была щедро наполнена, но мне не хотелось уходить.

Привалившись к лиственному дереву, я села под ним и возвела глаза к небу. Все-таки дышалось здесь совсем иначе. Не так, как в деревне. Мне доставляло удовольствие вот так просто отдыхать после работы в уединении с собой и Волчьим лесом. Я чувствовала волшебную связь с ним и любила, несмотря на его темное загадочное прошлое.

Когда же время подкралось к вечеру, настала пора отправиться в обратную дорогу. За столько походов изучив лес достаточно, чтобы ориентироваться в нем, я уверенно могла определить, где я и куда мне идти, чтобы попасть домой. По зарубкам охотников, по вытоптанным тропам… Я почти вышла к концу леса, но немедленно остановилась и настороженно прислушалась. Тихий болезненный стон закрался на фоне природной тишины, был жалостливым и больше походил на собачье скуление. Я поняла, что кто-то нуждался в моей помощи, и пошла навстречу к нему.

Путь туда оказался тернистым. Никто, видимо, не проходил здесь до меня. Разве что только дикие обитатели. Да и в моих заметках этого места, к удивлению, не было, хоть я и перешерстила лес вдоль и поперек. Стон сквозь тяжелое сопение становился громче. Вскоре передо мной развернулась неведомая до этого дня поляна. Я осмотрелась и не смогла скрыть восхищения. Быстрый ручей играл на полированных камнях, искрясь в рыжих лучах солнца, большое дерево невиданной красоты росло почти в центре, а корни его вздымались над землею так высоко, что под ними можно было спрятаться. Ковры из полезных лекарственных трав расстилались под ногами и плавно колосились от легкого дуновения ветра.

Стоило раненому снова заскулить, я немедленно принялась искать его в пестрой зелени. Странный был у него тембр – какой-то неестественный, да и внешне, как показалось издалека, больной выглядел подозрительно. Лишенное сознания тело лежало на животе близ корней и дышало так, что голая с алыми разводами спина часто невысоко вздымалась. Я осторожно шагала по поляне, внимательно присматриваясь. По моим предположениям, в лесу мог пострадать кто-то из деревни и только, ведь больше сюда никто не заглядывал, но… даже подступив достаточно близко, я не узнала этого человека.

Моим больным оказался темноволосый юноша, почему-то нагой и весь испещренный рваными кровоточащими ранами. Глубокие следы, будто от когтей, горели болью, и странный незнакомец с мукой на лице дрожал и поскуливал, словно побитая хозяином собака. Мне стало не по себе от того, что увидела: заостренные уши на его голове, которые трепетали и припадали к волосам, когда незнакомец в очередной раз подавал голос; длинные когти на пальцах, словно у зверя, а в продолжении позвоночника на его ягодицах лежал пушистый хвост с ало-серой шерстью.

Рвано хрюкнув, юноша напрягся и сквозь рычание оскалился, а я чуть не завизжала от испуга, но вовремя поймала свой вскрик, зажав рот руками. Пусть и дернувшись, больной оставался без сознания, просто бредил в лихорадке и мучился от вгрызающейся в плоть боли. Как внезапно он ожил, так же внезапно и отключился.

Таращась на незнакомца, я медленно попятилась назад, неуверенно ставя ноги. Руки все еще лежали на губах, потому что желание впасть в панику меня не оставляло. Я слишком хорошо помнила приметы главного хищника, принесшего столько бед и горя моей деревне. Никакой это был не человек! Острые уши, хвост и клыки в пасти… Настоящий волк в людской личине!

Глаза застилало слезами страха, но я не переставала отступать, молясь всем богам, чтобы этот монстр не ожил и не набросился на меня. Участь убитой в лесу волком совсем не прельщала. Я не знала, откуда он пришел и что с ним произошло. Меня изумил сам факт его нахождения здесь. Охотники ведь все проверяли, так откуда взялся этот монстр?

Двигаться было тяжело, каждый мускул налился тяжестью. Длинные травинки спутывали стопы, мешая идти. А мне не хватало духу даже обернуться к волку спиной, чтобы со всей прыти убежать прочь в деревню. Я с опаской не сводила с него глаз, как неуклюжая овечка переставляла ноги, пока не оказалась у края поляны. Казалось бы вот оно – спасение! Один шаг – и бояться больше нечего. Да вот только, когда юноша вдруг снова застонал, остановилась я, и почувствовала дрожь в коленках. На мгновение поразилась тому, как же по-человечески зазвучала его неосознанная мольба.

Мольба. О помощи.

Волк лежал и сипло хрипел через приоткрытые губы. Хвост и уши его подрагивали, а все тело сжималось в судороге. Он замерзал и медленно угасал, спрятанный в травяном покрове. Совершенно одинокий и никому не нужный. Без посторонней помощи юноша был обречен, и мысли об этом рухнули грузом ответственности на мои плечи. От меня зависело: жить ему или умереть здесь.

Сначала я уверенно отступила назад, готовая уйти и бросить волчонка на произвол судьбы. Правда, я так и хотела поступить, ведь ему подобные не стали бы долго задумываться – съесть меня или нет. Этот довод был самым главным успокоением для моей мечущейся в сомнениях души. Нет, я не забыла, как были убиты несколько прекрасных женщин, которых знала с детства. Еще свежи воспоминания о горьких слезах их мужей и родственников. Я не хотела повторения тех страшных дней…

Но так почему же мне не хватало сил, чтобы просто уйти и хотя бы в отмщение за все невзгоды прошлого лишить жизни волка? Сделать вид, что ничего не видела, спрятать глаза, закусить губы. Пальцы свело от нерешительности, ведь я знала… знала, как помочь ему. Действия целительные, список нужных трав всплыли в уме сами собой, и по-настоящему очнулась я только тогда, когда уже укрывала незнакомца своим плащом и трогала его лоб, чтобы определить температуру.

Боги… И все-таки не смогла пройти мимо.

Не теряя ни минуты, я набрала во фляжку воды из ближайшего ручья и, вернувшись к волку, бережно промыла его раны. Кровь уже загустела и запеклась вместе с грязью сухими крошащимися болячками, отчего пришлось отмачивать их, чтобы потом обработать мазью. Я всегда носила с собой несколько баночек на случай, если поранюсь. Юноша морщился и ворчал, редко скалясь и поджимая уши. Но чем больше я проводила времени с ним рядом, тем меньше трусилась от его недовольства. Даже позволяла себе немножко наглости и ругалась на него.

Отыскала в аптекарской сумке несколько бинтов, ведь мне предстояло сделать перевязки. Аккуратно взяв горячую мужскую руку, я наматала лоскут. Стоило мне коснуться пальцами волка, как по спине побежали мурашки. Странное чувство отвлекло на секунду, но долго не задержалось и быстро рассеялось. Спустя пару часов я закончила и довольно смотрела на перевязанного незнакомца. Жар постепенно спадал, да и сам больной больше не подавал признаков агонии.

У меня перехватило дух и в горле волнительно пересохло, как только я услышала ровное дыхание волка. Без хрипов и стонов, он мирно спал и шел на поправку. Я смотрела на него с такого опасного расстояния и, почему-то, не могла отвести глаз. Длинная челка спадала на лоб и прилипала от пота, веки были расслабленно опущены, а плюшевые острые уши направлены назад. В какой-то момент я и забыла, что передо мной хищник. Теперь уж волчья кровь гарантировала ему быстрое исцеление. Уж больно живучи дикие псы. Я помогла ему, чем могла, и чувствовала, что определенно поступила правильно.

Напоследок я напоила больного, капельками смачивая ему губы, чтобы тот сам облизывался и проглатывал воду. Плащ забирать не стала. Волку в таком обличье он был нужнее, как мне показалось. Было ясно, что завтра ему снова понадобится моя помощь, ведь кроме меня никто не сменит ему мазь и повязки.

Почему-то я заведомо знала, что обязательно вернусь к нему и хотя бы проведаю. Почему-то я очень хотела, чтобы он побыстрее очнулся.

Тропа вторая

По следам луча рассветного шагает в лес ногой уверенной,

не Бог, не дух – простая смертная с большой душой самонадеянной.

Впереди лес Волчий расступается, впереди ей открывает тропы тайные,

лесная магия для нее свершается в сокрытой от людских сердец поляне.

Сын брошенный дикого волчьего племени, на смерть обреченный собратьями злостными,

Ненавистный, презренный и проклятый всеми, с разорванной плотью, кровавой росписью.

Ему лес Волчий обещал стать могилою, сюда он пришел, чтоб отправиться к предкам,

Но девичьи руки его исцелили, пробудили в нем алую кровь человека…

Вот уже несколько дней, как у меня появился свой волк, а вместе с ним и хлопот прибавилось вдоволь. С недавних пор потеряла я всякий покой, отхаживая его, заботясь о нем, навещая его. Мой клыкастый подопечный не приходил в себя, что сильно огорчало. Хоть рваные раны от звериных когтей и зубов подживали, и лихорадка больше не терзала юношу, он ни разу не просыпался. Как околдованная, я продолжала навещать его, менять повязки, отпаивать отваром полезным, чтобы пес алый набирался сил. Радовало, что с каждым разом он все бодрее облизывался, стоило сладким каплямпопасть ему на губы.

Тайком от отца утащила мужские тряпичные штаны да рубаху. Мой волк не превращался в зверюгу все это время, а был таким же ранимым, как обычный человек. От холода кожа смуглая становилась гусиной, и он мелко дрожал, не мог отогреться. Конечно, тело пса было ослаблено ранами, может, поэтому кровь горячая волчья не спасала его. Мне дорого стоило облачить взрослого юношу в людскую одежду, пусть за срок обучения у травника мне и приходилось не раз видеть нагих людей. С ними я была почти хладнокровна. Но здесь смущенно краснела, жмурилась и причитала: «Все равно мои старания не оценит».

Однажды над лесом нависли грозовые тучи, и меня заела тревога. мой волк остался лежать под открытым небом совсем беззащитный. В тот день я должна была помогать травнику с заготовкой порошков, но мысли нарочно улетали в сторону леса, думы неуемные были только о незнакомце. Нарушив наказ строгий травника, я бросила ступку с недотертой душицей и сбежала. Из дома стащила толстое шерстяное одеяло бабушки (им никто не пользовался, на мою радость); захватила одежды сухие для волка и поспешила к поляне. Черные облака накрыли все в округе, погружая природу в пугающий полумрак. Ледяные капли дождя хлестали безжалостно по лицу, ветер сильный настойчиво толкал меня назад, не подпускал к опушке лесной. А мне все было нипочем, я уперто шагала и морщилась от хладных прикосновений тяжелых капель, превозмогала усталость и холод.

Чувство долга напрочь затмило разум мой.

Запыхавшаяся и промокшая до нитки, вбежала я на поляну и от досады опечалилась. Даже буря небесная была не в силах пробудить ото сна моего волка. Он лежал и обреченно мок под дождем. Шерсть его напиталась влагою и слиплась иголками, а рубаха испачкалась да повисла. В несколько ловких движений набросила я одеяло на древние корни ветвистые, сооружая для нас маленькое убежище. Земля под ними оказалась еще сухой. Видимо древо вековое укрыло ее густой кроной. А дождь все хорохорился, ускорялся и крепчал. Скоро от воды не спасли бы даже ветви широкие. Я подцепила волчонка под руки и со сдавленным стоном поднять постаралась. Где-то в позвоночнике жалобно затрещало, и мне еле хватило духу дотащить раненного под крышу. Вся одежда отцовская испачкалась в грязи и почти сползла, пока я волокла юношу по земле.

Так мы оказались в безопасности, спрятавшись в корнях под деревом. Бережно уложив промокшего волка, оглянулась я на выход, припорошенный тьмой, и осознала с горечью, что домой мне сегодня уже не судьба воротиться. Оставалось пережидать непогоду в лесу. Только бы родичи не спохватились искать меня в эту бурю, только бы подумали, что я осталась у травника. Сняв с озябших плеч промокший плащ, отложила его в сторону и в почти темноте принялась переодевать волчонка. Выглядел он, словно моя соломенная кукла в детстве: руки плетями лежали в разные стороны, как было угодно мне, а вот ноги по одной приходилось поднимать, чтобы избавиться от штанин, намертво прилипших к ним. На какой-то миг я подивилась тому, как заметно потеплела кожа пса. И сердце в груди волнительно встрепенулось: «Неужели скоро мои старания принесут первые плоды?»

Покрывало над головами нашими намокало, но все еще сдерживало натиск недоброй стихии. Я развесила влажную одежду на корни, а после подсела к волчонку и постаралась напоить. Сладкий отвар по губам его тек, скатываясь на сильный подбородок и шею. И приходилось мне вытирать липкие дорожки прозрачных капель, что ускользнули от волчьего языка и в рот не попали. По спине прокатилась дрожь от самых кончиков вверх и до зубов. Ютиться на земле нестерпимо холодно стало, и я первым же делом выпила припасенную травяную настойку, чтобы не разболеться. Юноша безмятежно спал, а бедная я мелко потрясывалась, и, обхватив себя руками, отбивала резцами дроби.

Дождь стихал медленно, но мне уже не было мочи терпеть колючий холод, кусающий остервенело и безжалостно. В поисках тепла металась я глазами вокруг, готова была укутаться в мокрую накидку, хоть и понимала, что меня это не отогрело бы. Капли звонко хлопались по листьям и травам, разлетаясь искрами. Белесый пар порхал в отсыревшем воздухе после каждого вздоха. Места в нашем укрытии было не больно много, поэтому я и сама не заметила, как ненароком прислонилась спиной к волку. Стоило прикоснуться к нему, как тепло его звериное проникло в меня и заставило приятно поежиться. Голодное любопытство взяло верх, и я с сомнением покосилась на юношу.

Он сопел тихо и ровно, волосы вычурные разметались по расслабленному лицу. Одна рука волка осталась откинутой после переодеваний, и мне вдруг страшно стало от мыслей бесстыжих, посетивших мою бедную голову. Затаившись, я медленно и осторожно развернулась к оборотню и для успокоения души еще раз проверила – точно ли он спит? От неловкости я даже начала говорить с ним, будто бы пес взаправду слышал меня. Неуклюже, медленно двигались руки да ноги мои окоченевшие. Даже угораздило нечаянно чуть-чуть задеть волчонка. Не придумав ничего лучшего, я неловко прилегла рядом с ним и, снова почувствовав животное тепло, отчаянно прижалась.

А он мягкий был и такой уютный, пусть и пах промокшей дворнягой. Тело мое отогревалось и больше не колотилось дрожью. Веки тяжелыми стали, лютая усталость одолела меня. Под звон дождевой капели, с нуждой обнимая волка, я уснула и во сне увидела, как две тени звериные – алая и черная, сцепились друг с другом в яростной схватке. Кровь проливалась брызгами на сырую землю, кто-то сильно раненный скулил вдали.

И алая тень была повержена. Хищник черный возвышался над ней гордо и торжествующе. В сердце моем тогда заныло тупой болью, а в ушах вдруг сотряслось угрожающее рычание.

Я испуганно проснулась с резким выдохом, сию же секунду с места вскочила и к выходу попятилась. Небо прояснилось, и в глубине убежища нашего сверкнули глаза серые звериные. Голос застрял трусливо глубоко в горле, и я затравленною, раненою сойкой воззрилась на ощетинившегося юношу с острыми поджатыми ушами и недобро раскачивающимся хвостом. Он, набычившись, стоял на четвереньках, пальцы согнув, как в лапы собачьи, а губы его приподнялись в предупредительном оскале.

Настоящий волк. Ни больше, ни меньше. Видимо он исцелился совсем, а сознание его именно сейчас вернулось. Как же не вовремя, как же неудачно сложилось все. Грозила мне страшная расправа от того, за кем столько ухаживала и о ком, позабыв себя, заботилась. Я взмолилась обреченно всем богам, в корни древа вдавившись. Дурочка глупая, зачем только связалась с оборотнем этим? Зачем отхаживала его столько времени? Как же горевать будут бедные родичи, без ученицы останется старый травник…

Волк рычал сердито и хрипло, подкрадываясь ко мне медленно, как к своей добыче. В груди его рокотало, а я рыдала беззвучно от ужаса, глотая соленые слезы.

– Не т-тронь… – жалобно пропищала я, а пес, мой голос услышав, нахмурился и ухом тряхнул, будто отгоняя звук, как мушку. – Прошу тебя… не тронь… – он подступил близко, так, что возбужденное собачье дыхание его на лице ощущалось. Меня колотило от страха. – Я же помогла тебе… – шепотом заговаривала его, старалась не двигаться резко, не гневить еще боле. – Я вылечила тебя, хотя не должна была… Взамен прошу просто отпустить, – во рту пересохло, когда сделал он шаг еще один, и острые клыки оказались рядом совсем. Я зажмурилась. – Прошу, не тронь… Я никому не скажу про тебя. Ты обязан мне жизнью, так сжалься надо мной и отпусти… Обещаю, больше и шагу в лес не ступлю, не наведаюсь к тебе, не потревожу… только не тронь…

Волк пытливо всматривался в меня и недоверчиво скалился. Мне было неведомо – понимал ли он мою речь, иль я впустую выпрашивала у него пощады. Но что-то в поведении оборотня переменилось. Я испуганно вздрогнула, когда почувствовала его опасную близость у лица своего, потом волос и шеи. Юноша с осторожностью всю меня обнюхивал, замирая часто и поглядывая, чтобы не воспользовалась моментом и не напала исподтишка. Да куда уж мне там. По жилам словно глина вязкая разлилась и затвердела тут же. Было не сбежать, не шелохнуться. А в это время волк припал к земле, где лежали мои холодные, перепачканные в грязи ладони.

Он вдруг с еще большей жадностью стал втягивать носом запах с кожи, пока не убедился в чем-то и не посмотрел на меня уже совсем иначе. Совсем по-доброму. Я рот открыла в изумлении, когда пес, жалостливо уши поджав, отошел от меня и виновато голову склонил. Он видел, как испугалась я его, и спрятал клыки и когти. Мне не нашлось объяснения всему случившемуся, но казалось, что душеньку мою не только помиловали, да еще и принесли извинения за резкость.

Волк уселся напротив и отвлекся невольно, стоило заметить ему на себе одежду. Будто позабыв про меня, он увлеченно и забавно по-детски принялся разглядывать себя, рубаху растягивать руками-лапами, зарываться носом под ворот, желая разузнать, что скрыто было там. Уши его любопытно дергались, а сам пес что-то фырчал себе под нос. Он не разговаривал. Совсем. Хоть волчонок и выглядел человеком, внутри он так и оставался чистильщиком лесным. Я растерянно наблюдала за ним, теряясь в догадках о будущей судьбе своей. Уйти прочь не хватало духу, но и сидеть здесь вечно тоже было не дело. Дома меня дожидалась семья и учитель-травник.

Юноша замер и притаился, на живот свой уставившись, а тот протяжно и голодно заворчал. Брови его взлетели ко лбу, а длинный хвост пару раз игриво хлопнул по земле. Волк так сильно был увлечен своей внешностью новой, что совсем не обращал на меня внимания. Я с опаской на выход покосилась и нерешительно задвигала скованными ножками, подталкивая себя наружу. Дождевые тучи рассеялись. Вся поляна запестрила свежей зеленью и заиграла отражением солнца на каплях воды, покрывающих листья трав и кустарничков. Подтягиваясь на руках, я почти выбралась из шалаша самодельного, но тут зацепилась юбкой за один из корней и так и застряла на месте. Горестно глаза закатив, обернулась медленно, чтобы освободиться и бежать как можно скорее, да только вовсе не дерево остановило меня, как наивно полагала я, а зубы волчьи.

Пес крепко сомкнул челюсти на подоле моем и поднял вопрошающий взор. Он стоял на четвереньках и назад тянул меня, словно не желая отпускать, а я чуть не стонала от бессилия, не зная, как теперь спасаться от него. В животе снова призывно завыл пустой желудок, и мой волк смачно сглотнул, настойчиво не ослабляя хватку.

«Он, наверное, очень голоден спустя столько времени, ведь кроме отвара я ничем его не кормила. Как бы не потерял рассудок и не набросился на меня», – тревожно мелькнуло в мыслях моих.

Я аккуратно потянулась к сумке и зарылась рукой. Помнится, где-то оставалось несколько кусков хлеба да полоски вяленого мяса, что матушка завещала взять с собой. Желая откупиться от волка, я доставала жалкие крохи еды, какие у меня были, а юноша радостно дергал ушами, видя, что для него что-то приготовили.

– У меня не так много, – протянула ему чуть почерствевшие корочки с мясными кусочками. – Но если ты отпустишь меня, я принесу тебе больше… если захочешь…

Волк глазами разумными смотрел на меня и выслушивал, похлопывая хвостом с нетерпением и косясь на еду. Зубы его неохотно разжались. Как только я стала свободна, тут же подобралась и отбежала подальше. Он резво припал к подношению, что было оставлено на земле, и снова забыл про меня. Странно было за ним наблюдать. Странно и немного жутко. Вещи мои покоились развешенными на корнях, но я не решалась за ними возвращаться. Пока мой волк смачно жевал, я трусливо покралась к выходу с поляны, совсем как в день нашей первой встречи. Он вел себя дружелюбно, словно давно знал, и доверял так искренне, что, даже не задумываясь, съел все до последней крошки. А я, вместо того, чтобы поверить в его необъяснимую человечность, отвернулась и спешно засеменила к деревьям, мечтая спрятаться, спастись от зверя дикого.

Но неожиданно причудилось мне, будто меня окликнули, и я обмерла и остановилась, как только спиной ощутила чужое присутствие. Тихие мерные шаги становились все ближе, смешиваясь с взволнованным дыханием волка. Он снова нагнал меня и помешал уйти, а я не знала, чего от него ожидать следовало.

– Мне пора воротиться домой, – твердо произнесла я, и пес опечаленно притих, а затем поступью мягкою все же двинулся ко мне. – Прошу… не ходи за мной, – оглянулась на юношу и покачала головой. Он расстроенно сел на траву и снизу вверх задумчиво стал рассматривать мое лицо. – Я вернусь завтра и принесу еще съестного. Как и пообещала – о тебе никому не расскажу, но и ты должен сделать кое-что… Дай слово никогда не приходить в мою деревню, не губить наш скот… – юноша округлил глаза и поджал уши, словно ужасаясь моим словам, – и не убивать местных жителей, – поставила точку я. – Если ты причинишь вред людям, то никогда больше меня не увидишь, а за твоей головой придут охотники.

Волк со всей серьезностью внимал моим словам. Он молчал, но мне было достаточно его взгляда уверенного. С таким видом обычно люди давали клятвы.

Так вот алый пес поклялся, и мне стало чуточку спокойней рядом с ним.

Так в лесу диких псов снова появился настоящий волк.

Тропа третья

Зреют под солнцем волчие ягоды.

Лес сторожить есть волчие хлопоты.

Он пронесется крепкими лапами,

он затаится неслышным топотом.

Воздух согреет теплым дыханием,

затем успокоит нежностью мягкою.

Зверь не опасный, а приручаемый.

Как друг лучший – преданный,

невиданно ласковый.

Раны зализаны, но шрамы останутся,

а в мыслях живет его добрая травница.

Волосы в злате, как солнце слепящее,

ему и не верится, что она настоящая.

И голос ее точно трель канарейки.

Так очарован был волк человеком…

Ранним утром я собиралась в лес за заготовками для травника и тайком от родичей складывала с собой копченую рыбу, отцом припасенную в погребе, да несколько пирожков с мясом. Ответственна стала я за волка, когда своими действиями велела ему жить. Ох, а теперь тревога лютая не покидала мое сердце. Чудилось, что накликала беду на деревню и жителей, чудилось, что вмешалась, во что не нужно было. Сон загадочный о двух звериных тенях опять ныне предвиделся. И так заболело в груди, когда тень алая снова пала пред черной, так плохо на душе сделалось… Проснулась я ночью слезами умытая. Проснулась и в окно засмотрелась, думая о том волке.

И рассказать никому нельзя, и посоветоваться не с кем.

Как паломница, добровольно явилась я на поляну ко псу и принесла ему еды. Навстречу из убежища вышел юноша, уши плюшевые любопытно навострив. Сидел он на четвереньках, когтистые пальцы подгибая, и приветливо ерзал хвостом. Солнце запуталось в его волосах, на лице чумазом светилась счастливая улыбка, а глаза по-детски игриво серебрились. Подивилась я тому, как мой волк искренне улыбался. Видно рад был увидеть меня снова.

– Вот, это все тебе, – приговаривала робко, раскладывая перед ним скромные гостинцы.

Он с аппетитом припал сперва к рыбной голове. Смачно захрустел и зачавкал, проглатывая, будто и вовсе не жуя. А тем временем я взялась за его повязки. Рубаху приподняла и подвязала, чтобы не мешалась. На радость мою бинты оказались чистыми, и кожа пса горячая была и сухая. Ножницами бережно срезала белые лоскуты, складывая в сторону, но запнулась, как только взгляд волчий на себе почувствовала. Юноша ловко и быстро съел все, что оставила ему на подстилке, и теперь с тихим интересом следил за мной, загадочно притаившись.

– Раз уж ты закончил трапезничать, будь добр – помоги мне, – смущенно спрятав очи, я потянула его за рубаху, чтобы совсем снять. Волчонок послушно извернулся и выбрался из рукавов, после встряхнувшись.

В последний раз осмотрела я рваные полосы на его смуглой спине и протерла чистой водой, смывая остатки мази. Мокрой тряпицей вела бережно по вздувшимся бороздам когда-то разорванной плоти, немо сочувствовала оборотню и нелегкой судьбе звериной. А он дышал так спокойно и ровно, веки его опускались блаженно, будто ему все приятно было, будто ему становилось легче. Я отошла к ручью, чтобы промыть тканевый лоскут, и, вернувшись, села напротив волчонка.

– Мое имя Олеся, но в деревне все Лесей зовут, – молвила я и стерла с горячей мужской щеки следы грязи. Пес смешной уставился на меня, как на чудо лесное, и только ушами повел, ничего не ответив. Я вздохнула. – Коль говорить ты не умеешь, то и назваться тоже не сможешь. Но мне нужно как-то тебя величать. Неужто самой имя придумывать?

Волк, непонимание состроив, ушастую голову наклонил и языком причмокнул, губы облизывая после рыбы. Он наивным казался и несметно добрым. Теплый, как солнце, яркий, как лето красное. Я неловко улыбнулась, позабавившись его внешностью, и тряпицей мокрой провела заботливо по виску.

– А ты смешной и не страшный вовсе. Странный только. Все волки, как волки – серые, да черные. А ты в кого такой диковинный уродился? – приговаривала я, любуясь алой шерстью.

Пальцами осмелилась коснуться его прядей, но немедля растерялась, как только в глазах юноши боль сверкнула. Засопел он вдруг шумно, опечаленно, и потемневший взор свой отвел от меня. Помрачнел пес и нахмурился, и мысли его неведомы мне были.

«Может, ему не нравится свой цвет?» – опомнилась я, с осторожностью руку отстраняя, а волк угрюмо не смотрел на меня, супился, будто его сильно обидела или напомнила о чем-то неприятном.

С тоской на хвост ало-серый глянул и вздохнул тяжко через ноздри, сокрушаясь своим видом, а мне не понятна стала его нелюбовь к себе, ведь таким красивым он был, таким волшебным. Как приворожённая я снова на волка засмотрелась, каждую крапинку на лице его подметила. Черты мужские, человеческие. Большие очи задумчивые цвета серых мхов лесных, узкие губы, лоб широкий. Никогда похожего не встречала. Никогда волнения такого не испытывала. мой волк пугал и манил, а я глупой бабочкой летела на его огонь. Страсть, как захотелось прикоснуться к нему еще раз.

– Жаль я не ведаю, что стряслось с тобой… Прости, если молвила лишнего. Не хотела ранить твои чувства, – поежилась я виновато от незримого холода и руками себя обхватила. – А раны на спине затянулись, и помощь моя боле не требуется, – пес с тревогой навострился, глаза испуганно округлив. – Ты теперь исцелен и свободен. Я могу не приходить, ведь слово, тебе данное, сдержала. Но ты про свое все равно помни. В Волчьем лесу много дичи. Хватит, чтобы прокормиться. Но осторожен будь и следы за собой заметай, чтобы не прознали про тебя охотники. Меня не ищи, не приду я больше. До осени нужно заняться заготовками. Травник-учитель уже косится на меня, ворчит, что мало сырья ему приношу. Не могу я оставаться с тобой. Ты только не серчай, – взлохматила ласково космы его, и мой волк засопел пуще прежнего, почти тоскливо заскулил.

Засуетился, занервничал он, стал рычать неразборчиво по-волчьи, в глаза глядеть проникновенно, умоляюще. Но для меня то были простые звуки звериные. Не понимала я его речи. Совсем.

– Мне пора, – улыбнулась в последний раз и на ноги поднялась, чтобы уйти с поляны.

Почти шагнула, почти отошла, как вдруг напал подло со спины пес дурной, повалил на землю, и я с громким писком развалилась под ним, больно ударилась. Полуденное солнце ослепило яркими лучами, и щурилась я, покуда тень волчья надо мной не склонилась. В груди дыханье сперло, как только нос его горячий моего коснулся, застыл на губах девичий крик. Руки-лапы меня ограждали с двух сторон. Юноша дышал загнанно, как дворняга. Ой, зажмурилась я, когда он к моему уху припал и зубами чуть цапнул. Обожгло кожу от его укуса, и дернулась я со всего духу, нерадивого оборотня от себя отталкивая. Покатился пес рядом, но тут же вскочил, за руку меня хватая.

– Леся, подожди! – раздался голос человеческий, а я все вырывалась, как обманутая бабочка из паутины, да все больше путалась в нитях, не хватало сил отбиться. – Леся, не бойся меня! Я только разок укусил, чтобы ты понимать могла! Да стой же ты! Посмотри на меня! Леся!

Я поперхнулась воздухом, как только в плену рук очутилась. Не удержаться было на ногах, и рухнули мы в травы, да только теперь я на мягкую постилку угодила вместо земли твердой. Закряхтело тело подо мною, тихо застонало, а кожу мне обдало теплом волчьим, до боли знакомым. Спряталась я лицом в мужской груди, страшно стало от призрачных голосов в голове.

– Хр-р-р, какая тяжелая ты, – послышалось перед самым моим носом. – И чего так сбежать норовишь от меня? Странный человек. Я, может, подружиться хочу, а ты языка волчьего не знаешь. Так что мне делать оставалось? Леся, я ж не со зла укусил… Слышишь? Прости, если сильно напугал.

Долго звучала речь его, а мне все не верилось, что это мой волк молвил. Как трусиха, я украдкой выглянула из убежища, и тут же встретилась с глазами дымчатыми, улыбающимися. Лежала я на оборотне нос к носу и слова выдавить не решалась. Неужто и правда заговорил? Юноша держал меня в крепких объятьях, не желал отпускать добровольно.

– Успокоилась? – вновь голос мужской заставил вздрогнуть, но пес ало-серый даже губами не двинул. От удивления холодный пот проступил на лбу, тяжелой каплей покатился по виску. Я сглотнула комок в горле и кивнула легонько, подбородком в грудь волчонку утыкаясь. – Молодец. Я освобожу тебя, Леся, но только ты пообещай не вершить глупостей. Вреда тебе не причиню. Доброту твою помню, поэтому оставь страх и доверься.

Он говорил в моей голове и ни разу рта не открыл! Я уж испугалась грешным делом, что ум отбила, пока спасалась от пса, но вопреки всему юноша руки расцепил и подняться позволил. Подобралась я суетно, косясь на него, как на демона.

– Ты… Так ты говорить можешь?! – осипло спросила я, уставившись на волка.

– Могу, – он приветливо заерзал хвостом и улыбнулся. – Но из людей ты первая и единственная, кому я общаться со мной позволил. Не принято у волков с вами водиться. Не будь ты Лесей, давно бы прогнал тебя.

– А за ухо зачем укусил? – грозно нахмурилась, трогая раненое место. Поджал пес уши плюшевые виновато. – Я уже с жизнью простилась, когда налетел на меня.

– Иначе никак было, – плечами пожал оборотень, жмурясь от слепящего солнца. – По-человечьи слова понимаю только. Не обучен я вашей грамоте. Проще тебя было посвятить волчьей меткой. Вот и позарился на ухо.

– Что ж теперь матушке скажу? – перепугалась я, маленькую ранку пальцами нащупав. – Вернусь в дом изувеченная, так она больше в лес и не отпустит! А следы зубов увидит, так панику в деревне нагонит. Придут за тобой охотники и…

– Полно волноваться, – фыркнул волк и, светло улыбнувшись, приблизился ко мне. – Ее и не видно совсем, а уж к вечеру затянется без следа. Метка моя волшебная, скоро и забудешь про нее. Пока делать будешь эти… как их там… заготовки. Правильно?

Удивилась я сильно – юноша помнил, что ведала ему про травы для учителя, слушал все это время и внимал речам моим. Не сдержала улыбки я и кивнула.

– Правильно.

– А я с тобой пойду, – огорошил новостью оборотень. – Не хочу больше один на поляне оставаться. Тебе помогать буду. Что скажешь сделаю. Принесешь своему травнику столько зелени, сколько ни разу не приносила. Я мест много секретных знаю. Идем, все их покажу тебе.

мой волк счастливым казался, как малый ребенок. Любо мне было видеть его таким, легко на душе становилось. Повелела одеться ему в рубаху и накидку мою набросить, чтобы уши да хвост спрятать. Поглядел недоуменно пес на меня, но поручение выполнил. Смешно бегал он на четвереньках, и не сдержалась я. Показала, как на двух ногах ходить. Противился волк, раздраженно фырчал, но сдался под моим натиском и попробовал подняться от земли во весь рост. Охнула я, когда юноша в плечах расправился и посмотрел на меня. Высокий он был, сильный. Образ его человеческий пленил и очаровывал, и снова забилось сердце, как раненое. Невмоготу было дышать.

Так и ушли мы вдвоем с поляны да вглубь Волчьего леса. Оборотень дивные истории сказывал, смешил меня порой. Ему описывала, какие травы да кустарники нужны мне, а он улыбался хитро по-волчьи и, под локоть взяв, уверенно вел сквозь деревья в самые густые заросли. Я словно в сказке бабушкиной очутилась! Сколько троп оказалось скрытых, сколько тайников! Все до одной записала в дневник, много раз волка сердечно поблагодарила. А он тотчас гордым становился, таким потешным. Срезала я кору Калины ножичком острым, а после древко присыпала землею. Много полосок сероватых заготовила. Все в сумку сложила. Пес ало-серый следил с любопытством, что да как делала я, а потом выпытывал о лечебных свойствах. Слушал всегда так странно, будто голосом моим заслушивался, как музыкой. И глаза его блестели теплотой незримой. Чувствовала я ее, но объяснить не могла.

Солнце клонилось к горизонту, и мне настала пора возвращаться. Довел меня волк почти до опушки, но и не подумал остановиться. Испугалась я, что заметят пса, и тут же встала на его пути.

– Дальше нельзя, – руку вперед выставила, и юноша в нее грудью врезался. – Со мной не ходи. На этом попрощаемся.

– Но я с тобой хочу, – насупился он и шаг еще один сделал. Закачала я головой, чем его расстроила. – Но почему? Возьми меня с собой. Я буду жить у тебя во дворе, охотиться и тебе все отдавать, за травами с тобой ходить. Наказ твой помню – никого в деревне не трону. Даже в сторону их не посмотрю. Ну же, Леся, пусти…

Дернулись большие уши под капюшоном, жалостливо мой волк заскулил. Грудь его горячая тяжело вздымалась под моей ладонью. Тоску юноши я на двоих разделила и тоже опечалилась.

– Пойми, не рады тебе будут там, – с горечью признала я. – В прошлом волки принесли много горя моей деревне, погубили несколько прекрасных женщин и скот. Свежи еще раны тех дней. Тебя как увидят, сразу на вилы подымут, а я… я боюсь за тебя.

Опали его плечи и взгляд потускнел. Больно резанули мои слова, глубоко в душу засели. Я пальцами бережно закралась под капюшон и погладила волка, чтоб хоть как-то утешить, и он веки опустил. Жаль мне его стало. Один он жил в лесу.

– Но ведь то не я был, – снова молвил оборотень, сжимая кулаки человеческие. – Никогда не навредил бы людям. Не чета я братьям своим. Другой я, ты веришь?

– Я верю тебе. Искренне верю. Поэтому не могу допустить, чтоб по злобе людской с тобой случилось что-нибудь. Отступи. Спрячься в лесу, а завтра я снова приду к тебе. Будем травы собирать вместе, захвачу пирог куриный, угощу тебя. Только воротись на поляну, дождись меня там. Пожалуйста…

Погрузился он в раздумья, видела я, как тяжко ему было со мной согласиться. Снял пес серую накидку и протянул отрешенно прямо в руки. Тошно мне стало видеть его таким брошенным.

– Ратебор, – вдруг заговорил юноша и на вопрос на лице моем продолжил. – Мое имя Ратебор, но в стае звали Раце. Отец не нарекал, мать именем наградила.

Он развернулся от меня и в лес зашагал, не оборачиваясь. Сначала на двух ногах, как человек, а потом на четвереньки упал и сбежал по-волчьи, шепнув напоследок:

«Я буду тебя ждать, Леся.»

А я стояла, накидку прижимая к груди, и глядела ему вслед, как дурочка. Сама прогнала, а теперь жалела. Щеки горели пожаром от мыслей о нем, все трепетало внутри, будто речка журчала по венам. На кончиках пальцев кололо иголками от прикосновений к нему… Ох, убереги меня, матушка, от боли, как бы не влюбиться мне в волка…

Тропа четвертая

Шаг человеческий, следом шаг волчий.

Шуршат под ногами древние травы.

Она не признается, кто снился ей ночью,

а он с ней поделится страшною тайной.

Шаг человеческий, следом шаг волчий.

И мокнут волосы от хладной капели.

Но никто из двоих расставаться не хочет.

И так день за днем их время летело.

Шаг человеческий, следом шаг волчий.

Они попрощаются вновь у опушки.

И пусть их дружба опасность пророчит.

Встречаться будут они непослушно.

Шаг человеческий, но нет следа волка.

Она обернется к нему с легкой грустью.

И что-то сердце пронзит, как иголкой.

И боль эта долго еще не отпустит.

С рассвета и до заката мы с волком гуляли по лесным тропам, собирали созревшие ягоды, выкапывали полезные корни да коры срезали для моих заготовок. На диво травнику-учителю заготавливала столько сырья, сколько до этого никогда не носила. Не соврал алый пес, когда обещал мне показать лекарственные заросли. При каждой нашей встрече не переставал радовать меня новой загадочной полянкой, новым местечком укромным. Сумка тряпичная быстро полной становилась, и остальное время мы сидели с волчонком древесной в тени. Я ему гостинцы из дома передавала в благодарность за помощь, а потом говорили с ним до самого вечера, покуда солнце красное почти не пряталось за горизонтом.

Взялась я за воспитание оборотня: отучила его на четвереньках бегать, показала, как руками есть следовало, чтобы пищу не пачкать в земле. Потешно удивился он, стоило мне ладони сложить лодочкой и зачерпнуть воды из ручья. Смотрел юноша так завороженно, словно перед ним невиданная магия свершалась. Не утаила я улыбки и звонко рассмеялась, на что пес ало-серый взгляд свой потупил и ушами задергал. Сводил он пальцы неуклюже, пытался собрать воду, но быстро она сочилась сквозь щелочки, настырно убегала от него, переливаясь в солнечных лучах. Ворчал мой волк и хмурился, требовал показать магию снова, а мне и не трудно было, поэтому раз за разом сгребала водицу в лодочку и подносила ему, чтобы рассмотрел получше.

И тут волк вдруг обхватил мои ладони своими горячими, к себе потянул, а я с испугу затаилась, как громом пораженная. Серьезно он смотрел так, сосредоточенно, а потом возьми да испей из рук моих! Но уже не по волчьи, языком загребая. Губы смешно трубочкой сложил, на меня стараясь быть похожим, и осушил все до последней капли, в конце облизнувшись. Обожгло скулы мне, жарко стало от девичьего волнения, но юношу не оттолкнула, так и застыла, глядя в глаза его дымчатые. Мысли мои потонули в сером омуте, сердце заколотилось, будто отравленное хворью. Да что же творилось со мною такое недоброе? Не могла странное предчувствие от себя отвести, не могла не думать о волке.

Не могла не думать о Раце.

Диву давалась, сколько же в нем человечности стало. Он все больше и больше на юношу обыкновенного походил, стирались его звериные черты, и с ним спокойно было рядом. Душою тянулась к нему, как тогда под дождем за волчьим теплом. Он манил и пленил, уводил все дальше в лес, все дальше от деревни. А я чувствовала, как нужна ему, видела, как оборотень для меня старался, но взамен ничего не просил. С лихвой ему хватало в плату мое внимание.

Недавно волк совсем меня огорошил, когда вдруг замолвил не в мыслях, а наяву. Так, обомлевши, и уставилась на него, глазами хлопая, себе не поверив. А он радостно скалился, доволен собою был. Поведал мне оборотень, как одинокими вечерами вспоминал мои слова, учился повторять вслух, да чтобы по-человечьи звучало. Говорил он вполне сносно, редко только порыкивал, когда в произношении сомневался. Так заметно менялся пес, так быстро учился всему, что аж не верилось, что он всю жизнь свою в лесу прожил. Привыкала его по имени величать, и каждый раз краснела, когда он, улыбаясь, меня окликал.