Волчий остров бесплатное чтение

Сокровище мертвеца

– Ты ничем не рискуешь, – продолжал Сергей убеждать Васька. – Зато подумай, какие деньги на кону. А все за простейшую работу: сходил вечером к могилке, выкопал старушку, забрал, что положено, землей забросал. Всего делов!

Сергей уговаривал Васька уже битый час, но тот кочевряжился. Скорее всего, цену набивал.

– Пятьдесят процентов твои!

– Ага, пятьдесят. Маловато будет! Я, считай, все сам сделаю!

Сергей стиснул челюсти, чтобы не заорать матом и не послать идиота куда подальше. Васек был ему нужен. Сергей не привык выполнять черную работу – это раз. Во-вторых, старался заботиться о своей безопасности, проворачивая, как сам говорил, операции. Вандализм, раскапывание могил – это не по его части. В случае осложнений он мог объяснить полиции, что Васек, старый пьяница, принес ему цацки, спрашивал, что делать. Ну, Сергей и помог, не его печаль, откуда взялись сокровища.

Истинной стоимости драгоценностей Васек и вообразить себе не может. Сергей сказал, что сумеет загнать все тысяч за шестьдесят, даст Ваську половину. Для того это огромная сумма, несколько месяцев бухать можно.

– Что ты «сам сделаешь»? Ты знаешь, где копать? Я тебе наводку дам! А сбыть драгоценности сможешь? Знаешь кому? Нет. Принесешь в ломбард, тебя там надуют, вручат тысяч пять, если повезет. Вот и думай.

На самом-то деле Васек давно подумал и решил. Просто, как верно предполагал Сергей, надеялся побольше выторговать. Хотя и так уже деньги запредельные, что и говорить!

Васька все считали стариком, но ему не было и пятидесяти. Годы беспробудного пьянства накладывали отпечаток. Жизнь не удалась: школу кое-как окончил, в армии отслужил, грузчиком пошел работать – куда еще-то? Девяностые были, городок небольшой, работы нет. А в продуктовый мать пристроила, все же деньги какие-никакие.

Потом по глупости связался с одними… Под статью попал. Вышел, два года помыкался, опять угодил. Мать померла, квартиру сестре оставила, та ее продала и уехала. Ваську и жить негде. Так и пошло-покатилось. То у бабы какой поживет, то у дружка. Пару лет назад сторожем на кладбище взяли. Денег мало платили, зато хоть крыша над головой. Иногда и подработка: ограду покрасить, могилку подправить – тоже хорошо.

Мертвых Васек не боялся. Мертвые – они тихие.

А теперь вот Сергей нарисовался. Со своим, как сказал, деловым предложением. Тоже мне, деловой. Знаем мы таких. Скользкий, как угорь. Мать родную обманет – не поморщится.

Васек вспомнил, что жил Сергей в том же доме, где и Васек когда-то с матерью жил. Матери Васька и Сергея вроде как общались. Бегали чего-то друг к дружке, шептались – известное дело, бабье. Серега сопливый пацан еще был, когда Васек впервые на зону отправился. А теперь – смотрите-ка. Одет как с картинки, ключами от машины поигрывает. Машина небось крутая.

– Согласен или нет? Без наводки ты не знал бы ничего. Я ведь, в общем-то, и сам могу. По знакомству обратился, по старой дружбе.

Тут, пожалуй, стоит сказать пару слов про наводку.

Одна из приятельниц Сергея, Инна, обмолвилась в разговоре, что вчера померла ее соседка. Барышня жила с родителями в коттеджном поселке, где проживали весьма небедные люди, нигде не работала, была глупа, как аквариумная рыбка, и влюблена в Сергея как кошка. Вот такой зоопарк.

Сергей сначала слушал ее рассказ вполуха, а потом заинтересовался, но вида не подал, чтобы не привлекать внимания подружки. Так вот, старухе-покойнице было лет сто, зажилась на этом свете, и в самом факте ее смерти ничего примечательного не было. Однако старуха была непростая, в прошлом – известная актриса, даже звезда. Дом у нее богатый, мебель и обстановка – как в музее.

«Ой, – смеялась глупая подружка, – умора! Единственный сын (и сам человек обеспеченный, в Москве имеет большой бизнес) сказал, что похоронит мать, как она завещала: в нарядном парчовом платье лимонного цвета, в любимом ювелирном комплекте. Его актрисе подарил благодарный поклонник, кажется, Леонид Ильич Брежнев. Или Пьер Карден. Или вообще Ротшильд».

Зачем покойницу украшать, как новогоднюю елку? Закапывать в землю деньжищи? Но сын сказал, что волю матери не нарушит. К тому же и без этих украшений наследство было немалое.

Сергей узнал дату похорон, сходил на кладбище. Проститься со старой дамой пришло немало людей, затеряться в толпе было легко. Старуха лежала в гробу в сверкающем желтом платье, а в ушах, на шее и на пальце блестели бриллианты. Наметанный глаз Сергея сразу отметил изящество украшений, огранку, величину и прозрачность камней. Едва взглянув на это великолепие, решил, что не позволит оставить этакую красоту в могиле, рядом с гниющими костями старой ведьмы.

Потому они с Васьком и обсуждали сейчас нюансы.

Сторож запустил пятерню в нечесаные сальные волосы. Вздохнул:

– Лады.

– Окей, – улыбнулся Сергей. – Договорились. Значит, сделаешь сегодня, я завтра утром приду и заберу.

Васек заколебался: а ну как обманет? И цацки возьмет, и денег не даст? Сергей уловил его сомнения.

– Поскольку люди мы не чужие, я твою долю отдам сразу же. А себе уж возьму, как продам.

Васек облизнул губы:

– Что, прямо завтра? Тридцать косарей?

Сергей показался ему в этот момент самым лучшим человеком на свете. Обманет, наверное, в цене. Себе не тридцать, а все пятьдесят возьмет, и что с того? Главное – быстро!

– Точно?

– Точно, точно. По рукам?

На том и порешили, принялись обговаривать детали.

Следующим утром Сергей явился в сторожку, делая над собой усилие, чтобы не зажимать нос. В воздухе повисла застарелая вонь немытого тела, дешевого курева, еще чего-то кисловатого, отвратительного, затхлого. Васек сидел, сгорбившись, смолил очередную цигарку.

– Взял? – коротко спросил Сергей.

Васек мотнул головой в сторону захламленного стола. Там, рядом с допотопным кнопочным телефоном, в замызганном пакете лежало, как полагал Сергей, целое состояние.

Стараясь ничем не выдать нетерпения, он протянул руку, взял пакет и сунул в карман.

– Погляди, все там. И серьги, и кольцо, и ошейник.

– Я верю, зачем проверять? Вот, возьми. Как договаривались.

Васек протянул подрагивающую руку, глаза его вспыхнули. Сергей вышел на улицу, пьянчужка засеменил следом: не терпелось за бутылкой сбегать.

– Спасибо, Серый. Ты звони, если что, номер знаешь.

«На хрен ты мне сдался», – подумал Сергей и кивнул. Номерами телефонов они обменялись в прошлый раз. Надо бы внести номер Васька в черный список и удалить.

Сергей уже повернулся, чтобы уйти, когда Васек произнес ему в спину:

– Я, было дело, струхнул вчера маленько.

– Что так?

– Вечером пошел к могилке-то, стемнело уже. Народу никого. Я ворота запер, но помимо ворот столько дыр в заборе, чисто решето, заходи кто хочешь. Хотя на ночь глядя мало кто сунется. Боятся люди мертвяков. Еще и дождь был. Могилка та далеко от центральной аллеи. Копать легко – свежая. Я все обратно заделал, чтобы родственники не орали. А если что скажут, ну так могила усадку дала, всякое бывает.

– Васек, я спешу.

– Щас, щас. Погоди. – Пьяница затянулся в последний раз и бросил бычок на землю, раздавил. – Так вот. Докопался до гроба. Открываю крышку. Старуха лежит, страшная больно. Рот зашит, некоторым зашивают зачем-то. Руки на груди сложены. Платье желтое. Кто в желтом хоронит? Обычно беленькое, светленькое для старушек. Да, Серега?

Тот пожал плечами. Принявший с утра на грудь сторож стал его утомлять.

– Я фонарем посветил, положил его на краешек, давай брюлики снимать. Старуха будто камень. Холодная, зараза. Как с манекена снимал ошейник-то.

«Ожерелье», – хотел поправить Сергей, но промолчал.

– Хорошо, замочек слабый. Расстегнул, взял. Кольцо легко соскользнуло. Велико, видать, было. Хотя трупы раздувает обычно, но это уж потом. А серьги… Не мог их снять, не видно ни черта, на небе тучи, фонари далеко. Не в зубах же фонарь держать, чтобы замочек увидеть, а он мелкий, сволочь. Надо бы налобный фонарик, знаешь, как у шахтеров. Не смог я расстегнуть, вырвал с корнем. И показалось мне, что труп застонал! Глухо так. Я шарахнулся, фонарь схватил, свечу на старуху. Жутко стало, думаю, сейчас увижу, что она сидит в гробу… Копыта отброшу! Но нет. Лежит, родимая. Я гроб закрыл, закапывать стал. И слышу: опять стонет, а следом скрежет. Как будто, знаешь, ногтями обивку матерчатую царапает! – Голос Васька задрожал. – Или зубами скрежещет! Рот-то зашит, открыть не может, сказать что-то, вот и…

– Хватит! Мне пора, – остановил его Сергей. Сколько можно слушать байки этого кретина! Надо же, чувствительный оказался. – Забрал все – и молодец. Получил свое. Ты меня не видел, я тебя тоже, а теперь иди купи себе беленькой. Пусть душа успокоится.

Васек открыл рот, хотел сказать что-то, потом махнул рукой и ушел в свою берлогу.

Прошло шесть дней.

Сергей и думать забыл про сторожа, дел полно было. Поэтому, когда увидел его номер на дисплее, присвистнул с досады. Хотел же удалить и в черный список внести!

Трубку Сергей не взял, но Васек оказался упрямым и настойчивым. Снова позвонил. И опять. Да что стряслось? Вдруг важное… Пришлось ответить.

– Серый? Ты? – хрипло проговорил Васек.

– А ты кому звонишь? – огрызнулся тот. – Чего надо?

Послышались сдавленные звуки. Плачет он там, что ли?

– Ты это, Серега… Вернуть бы надо. Брильянты-то.

Сергей чуть не поперхнулся.

– В каком смысле – вернуть?

– Старухе вернуть. Ее ведь это. Вот пусть и…

– Слушай, ты до зеленых чертей допился? Или вместо водки керосину хлебнул? Че несешь-то? Проспись иди!

Он хотел нажать отбой, но Васек внезапно закричал отчаянным, тонким голосом:

– Приходит она ко мне! Каждую ночь таскается!

– Что? – Сергей оторопел.

– А то! Первый раз я подумал, правда перебрал. На вторую ночь, почитай, трезвый был. Желудок прихватило, только воду и пил. Среди ночи слышу: стук в окно. Гляжу: она там. Стоит и внутрь заглядывает. В желтом платье. Пальцами костлявыми по стеклу скребет. Рот у нее зашит, вот она и воет, утробно так, глазами меня сверлит. Луна была, ясная ночь. Я ее четко видел. Всю ночь под окнами бродила; то в окно пялится, то в дверь стучит.

– Внутрь же не может войти, пускай себе бродит!

– Погоди, дослушай! На другую ночь она уже в доме была! Я все запер, а она пробралась как-то. С вечера задремал, а ночью будто будильник над ухом прозвенел. Открываю глаза – стоит в углу комнаты мертвая старуха! Еще жутче стала, чем была. Руки ко мне тянет, воет… А у меня в голове голос: «Отдай украшения! Не твои они, чужое взял! Отдай, сукин сын! Не отстану, каждую ночь ходить буду, изведу тебя до смерти!» Так мне страшно стало… Я, кажется, в обморок грохнулся. К утру сгинула она, а слова ее все равно у меня в ушах, знаешь, так и гремят: «Отдай! Верни!» Теперь она каждую ночь является, воет, руки тянет, свое твердит. – Васек перевел дыхание. – Все ближе придвигается, Серега! Прошлой ночью возле кровати стояла. Думаешь, я по синьке все придумал? Нет. Есть не могу, водка не берет. Трезвый уж который день. Спасу нет, как страшно. Если прямо сегодня ей побрякушки не вернем, достанет она меня. По-человечески прошу…

– Да как я верну-то? – психанул Сергей. – Что за бред? Нету их у меня, продал!

Васек помолчал, а потом произнес тихо, обреченно:

– Что ж, значит, так тому и быть. Придется, видно, помирать.

От этой усталой безнадеги Сергею стало жутко, он понял, что Васек и вправду напуган, рассказанное им – это не алкогольный бред.

– Заберет меня покойница с собой. Не переживу эту ночь.

– Перестань, ты… – начал Сергей, но Васек его перебил:

– А когда меня заберет, за тобой придет. Как ты говорил? Без тебя ничего бы не было.

Сергею захотелось сказать Ваську, чтобы не выдавал его злобной покойнице, не говорил, чья была идея, но устыдился, стал подыскивать слова, чтобы произнести что-то спокойное, утешительное, может, ироничное, но Васек уже нажал отбой.

Разговор со сторожем оставил неприятный осадок. Весь день Сергей ходил как в воду опущенный, ни на чем не мог сосредоточиться. Вроде и ерунда, как в такое верить? Васек давно остатки мозгов пропил. Но было в голосе, интонациях Васька нечто, что заставляло ему верить. Неподдельный страх – вот что. Такое не сыграешь.

Ночью Сергею снились кошмары. Покойница в желтом платье садилась в гробу, ухмылялась зашитым черными нитками ртом, пыталась задушить его длинными, похожими на сухие ветки пальцами.

Было четыре утра, когда Сергей понял, что больше не уснет, и принял решение. Наскоро привел себя в порядок, выпил кофе, чтобы взбодриться, и поехал на кладбище. Толком не знал, что хочет делать, но ему нужно было еще раз переговорить с Васьком, убедиться: все сказанное – правда.

Как убедиться? Чем, кроме слов, Васек сможет доказать, что мертвая старуха является к нему по ночам, требуя вернуть драгоценности?

«Допустим, он убедит тебя. Если ты поймешь, что неупокоенная актриса встает из гроба, что тогда?» – спрашивал себя Сергей и, кажется, знал ответ.

Возле сторожки никого не было, дверь оказалась закрыта. Ушел, наверное, попытался убедить себя Сергей, в глубине души зная правду. Разлилось что-то в воздухе, который внезапно стал гуще, плотнее. Случилось плохое, и Сергею почудилось, что даже небо низко нависло над убогим домишкой, навалилось, стало давить к земле.

Он обошел неказистое строение, заглянул в окно, но внутри было темно, ничего не разглядеть. Постучал, окликая Васька, понимая, что ответа не будет.

Выбить дверь оказалось несложно. Она держалась на честном слове. Предчувствие было верным: Васек никуда не уходил. Лежал на топчане; спал, не раздеваясь. Трясясь от ужаса, Сергей приблизился к телу, заставил себя присмотреться.

Рот Васька был широко раскрыт, словно он и мертвым кричал во весь голос. Глаза тоже были распахнуты, чуть не выкатывались из орбит. Вероятно, врачи скажут, что сторож допился до смерти, вот сердце и не выдержало, но Сергей знал, что это не так.

И бутылок в комнате не было. Если пил, куда делась тара?

Несчастный Васек умер от страха, от смертельного ужаса, увидев то, что ни один человек видеть не должен. Умер, потому что его навестило противоестественное, дикое, совершенно невозможное…

«То, что скоро явится и ко мне, – отстраненно подумал Сергей. – Или они станут приходить вдвоем».

Мысль привела его в чувство. Сергей попятился и выбежал из дома, ставшего местом расправы. Лишь оказавшись на центральной аллее, остановился, отдышался, сунул руку во внутренний карман. Мешочек был на месте, где ж ему быть. Теперь надо сделать то, о чем просил несчастный Васек.

Сергею не хотелось думать о том, что он виноват в смерти этого человека, пусть и никчемного, а все же живого, настоящего, того, кто еще вчера дышал, ходил, умолял о спасении.

«Но ведь я и пришел сюда, чтобы все исправить, – подумал Сергей. – Немного не успел».

Могилу старой актрисы, которая и после смерти цеплялась за свои сокровища, нашел быстро. Васек все сделал аккуратно, даром что пропойца. И не заметишь, что могилу вскрывали, раскапывали.

Сергей огляделся по сторонам. Никого. Еще очень рано, семи нет. Никто не увидит. Он присел возле могилы, достал маленькую садовую лопатку, которую, убегая, прихватил из дома Васька, и мешочек с драгоценностями.

Он солгал, сказав, что украшения проданы, сделка совершена, фарш обратно не провернуть. Глупо было продавать драгоценности тут, в провинции, где правда может выплыть. У Сергея имелись связи в столице, он должен был отвезти туда золото на следующей неделе.

Васька можно было вчера спасти…

Но об этом лучше не думать. И без того достаточно жути. При мысли о том, что двумя метрами ниже лежит мертвая старуха, которая, как говорил Васек, воет и скрежещет зубами, у Сергея кружилась голова.

Ему даже послышался какой-то звук!

«Скорее», – скомандовал он себе и взялся за дело.

Глубоко копать не стал: раскапывание могилы, открытие гроба в его планы не входило. Он и изначально этого делать не стал не только потому, что руки не хотел марать. Боялся таких вещей и, по всей видимости, не напрасно.

Когда сокровище очутилось в жирной коричневой земле, Сергей встал с колен и отошел от могилы. Дело сделано. Можно уходить.

Оставалось надеяться, что покойница, получив желаемое, отстанет, отвяжется от него, не заморит, как Васька. В крайнем случае придется вернуться и сделать то, от чего мороз по коже: напялить украшения на мертвую актрису.

Резко повернувшись спиной к могиле, Сергей быстрым шагом пошел прочь с кладбища.

Дом со скидкой

Первой неладное заметила жена. «Женщины вообще чувствительнее к таким вещам», – думал Максим. Но это он уже потом думал, когда и сам понял, что купленный ими дом не зря стоил подозрительно дешево. А поначалу злился на Регину, раздражался, когда она приставала к нему со своими страхами, ощущениями и предчувствиями.

Дом купили, что называется, по случаю. Хотели квартиру в ипотеку взять, была отложена сумма на первоначальный взнос (от продажи комнаты жены и дома родителей Максима в деревне). Взнос получался солидный, супруги уже стали подбирать жилье, когда вдруг подвернулся этот чертов дом.

Место идеальное: в черте города, хотя и на окраине, в частном секторе. Магазины, почта, школа для будущих детей – все близко; до работы и Максиму, и Регине удобно добираться хоть на машине, хоть на общественном транспорте: остановка в двух шагах. Тихий зеленый район, сам дом – загляденье, картинка: два этажа, свежий ремонт, хозяева новую мебель и технику почти всю оставили. Плюс ухоженный дворик и небольшой сад.

Сначала супруги решили, что продавцы цифрой ошиблись, ноль не дописали в цене. Но нет, все верно. Просто, как напел риелтор, хозяевам срочно уезжать надо было. Кажется, за границу. А срочная продажа всегда со значительной скидкой.

Регина с Максимом, мгновенно влюбившиеся в новый дом, очень хотели этому поверить. И поверили.

Переехали быстро, в первую неделю все было отлично. А потом…

Началось, как водится, с малого, казалось бы, случайного. Череда событий, не связанных одно с другим.

Например, Регина стала жаловаться, что с продуктами непонятное творится. Приготовит она, к примеру, суп. Или жаркое, недоеденное за ужином, уберет в холодильник. К утру глядь: прокисло все, испортилось, еще и плесень успела нарасти, будто еда неделю в тепле простояла.

Один раз на несвежие продукты списать можно, второй, но, когда постоянно одна и та же история, – поневоле задумаешься! Яблоки гниют, яйца тухнут, молоко скисает.

Но это еще полбеды!

Стали ломаться электроприборы. То телевизор, то фен, то стиральная машина. Поломки странные: фен загорелся в руках Регины, телевизор перестал показывать, стиральная машина – набирать воду, однако в мастерской техника работала исправно. Принесли домой – опять двадцать пять.

Регина говорила, стоит ей домой прийти, голова начинает болеть. Какие лекарства ни пей – все без толку. Сон разладился, кошмары стали мучить. Вот на бессонницу-то Максим и списал то, что произошло, когда Регина впервые заявила, будто видит в доме некое существо.

Среди ночи Максим проснулся от истошного вопля жены. Сам чуть с ума не сошел: разве можно так пугать?

Регина сказала, что проснулась и услышала шорох. Кто-то копошился в углу спальни, она видела темный силуэт. Включила ночник – а там это создание!

– Тебе приснилось. Нет никого, – говорил Максим, пока Регина глотала слезы, тряслась и стучала зубами о край стакана с водой, который принес ей муж. – Если кто-то был, куда делся? Двери и окна закрыты.

– Она была здесь, – упрямо сказала жена.

– Она?

– Жуткая старуха. Косматая, худая, как скелет, в черных тряпках. Она тянула ко мне руку, а глаза… У нее были совершенно мертвые белые глаза!

Максим попытался представить себе это чудище, но воображение у него всегда было не слишком сильное. Он кое-как уговорил жену успокоиться, и им даже удалось в ту ночь поспать.

С той поры Регина то и дело утверждала, что чувствует чужое присутствие в доме. Косматую скелетообразную старуху в лохмотьях она не видела, зато слышала шаги то на лестнице, то наверху, в спальне, когда была дома одна. Говорила, что дверцы шкафов открываются сами собой, а в ящиках для белья все вечно вверх дном, сколько ни прибирайся.

Жена сделалась нервной, плаксивой, устраивала скандалы на ровном месте; да и на работе, в аптеке, у нее начались проблемы. Регина то и дело срывалась на посетителей, путала препараты, хотя прежде отличалась аккуратностью, доброжелательностью и дважды получала в своей фирме звание лучшего работника года.

Максим стал волноваться не на шутку, хотел осторожно посоветовать жене обратиться к специалисту, пройти обследование, когда убедился, что Регина не сошла с ума, не врет, не накручивает себя и не выдумывает.

А все потому, что косматая старуха явила себя и ему.

Произошло это как-то прозаично. Вернее, банально. Подобные сцены Максиму приходилось видеть в фильмах ужасов. Разумеется, на себя он ситуацию не примерял, а когда довелось, то выяснилось, что это неимоверная жуть. Максим не удивился бы, поседей он в одночасье.

Случилось все ночью. Максим проснулся и сразу понял почему. От холода. Стояла глубокая осень, отопление работало в полную силу, но в комнате был морозильник. Вдобавок Максим обнаружил, что одеяло сброшено на пол. Регина, похоже, замерзла, потому что лежала, сжавшись в комочек, подтянув колени к груди. Максим поднял одеяло с пола, укрыл жену и на цыпочках вышел из спальни, решив проверить, что с отоплением. Может, котел сломался?

Спускаясь по лестнице, Максим увидел полоску света и понял, что в кухне кто-то есть. Послышался шорох, словно человек положил ногу на ногу, потом – тихий вздох, а следом – негромкий стук, будто на стол поставили кружку.

«Воры?»

У него ни оружия, ни ножа, ни кочерги какой-нибудь, чтобы защититься. Что делать? В полицию звонить, конечно! Телефон стоит на зарядке в спальне, нужно вернуться и…

В тот момент, когда Максим был готов сделать это, так называемый «вор» кашлянул, и Максим понял, что это Регина. На негнущихся ногах он преодолел последние ступени и заглянул в кухню. Жена сидела возле стола, перед нею стояла чашка. Увидев мужа, она виновато улыбнулась:

– Разбудила тебя? Опять не могла заснуть, таблетки уже не берут. Думаю, пойду молока теплого с медом попью, книгу почитаю…

Она говорила, а у Максима в голове стучало: «Если Регина тут, тогда кто же там, в темной холодной спальне? Кто лежит в кровати? Кого он заботливо укрыл одеялом? Глюки? Спросонья не разобрал?»

Ничего не говоря жене, Максим рванул наверх. Страшно, но проверить нужно. Как иначе: он мужчина, а не барышня истеричная!

Не давая себе передумать, в два прыжка преодолел лестницу, распахнул дверь, щелкнул выключателем.

Свет зажегся, и Максим увидел ее.

Старуха была точно такая, как описывала Регина. Неопрятные седые космы, сгорбленная фигура, замотанная в темные лохмотья, худое лицо, костлявые руки, босые ноги, неестественно длинные ступни и глаза… Никогда Максим не видел таких ужасных глаз! Казавшиеся слепыми, подернутые молочно-белой пеленой, они, тем не менее, видели его, глядели прямо в душу – и была в них такая злоба, такая ненависть…

Максим метнулся назад, захлопнул дверь.

– Видел ее? – спросила Регина, когда он, не помня себя, вбежал в кухню, закрыл за собой дверь и придвинул к ней стол, стараясь защитить их с женой от неведомого зла.

Она была почти спокойна, даже обрадовалась. Максим мог ее понять. По двое с ума не сходят. Раз он видел потустороннюю гостью, значит, она и впрямь существует.

– Прости. Я тебе не верил. Теперь убедился.

– Что нам делать? – спросила Регина. – Что за тварь обитает в нашем доме?

«А главное, – подумалось Максиму, – как ее прогнать?»

– Ясно, почему дом продали. Предыдущие хозяева не смогли справиться с ней, – продолжала жена, и на глазах ее показались слезы.

– Ну уж нет, – решительно проговорил Максим, хотя никакой решимости не чувствовал, ее заглушал страх. – Старухе не удастся выжить нас, мы что-то придумаем!

Однако сказать было куда проще, чем сделать. С той ночи старуха перестала таиться, скрывать свое присутствие, и Максим начал ощущать это так же, как и Регина. Ему приходило в голову, насколько смелая женщина его жена, если ей удавалось переживать все это в одиночку, под градом обвинений в истеричности и излишней впечатлительности.

Жизнь несчастных супругов с огромной скоростью покатилась под откос, ухудшаясь с каждым днем. Максим с женой постоянно находились на грани срыва, ссорились по пустякам.

Они старались реже бывать дома, но, когда находились тут, то и дело слышали шаги, бормотание, вздохи. Старуха редко показывалась на глаза, но видеть тень за занавеской душа, ощущать накатывающий волнами холод было невыносимо. В одну из лунных ночей Максим, спустившись в кухню попить воды, увидел, что проклятая тварь стоит за окном, прижав ладони к стеклу, и смотрит на него слепыми белыми глазами.

Максим и Регина спали по очереди, но все равно не высыпались: сон, если и навещал их, был поверхностным и полным кошмаров. Сомкнуть глаза в доме, где по коридорам и комнатам бродит зло, было невозможно. Проблемы на работе продолжались у Регины и начались у Максима, потому что выбросить из головы белоглазую старуху не удавалось ни на минуту.

В доме то становилось холодно, зуб на зуб не попадал, то, напротив, стояла такая жара, что несчастные жильцы задыхались. Продукты, если и не портились, то приобретали отвратительный, нехарактерный вкус и консистенцию, готовить из них было невозможно: масло воняло сырой рыбой, хлеб крошился, напоминая манную крупу, мясо было похоже на желе, овощи и фрукты горчили.

С каждым днем дом затягивало паутиной, пылью и грязью, от которой невозможно было избавиться. Постельное белье пахло тиной, вещи казались сырыми на ощупь. Максим перестал чинить розетки и выключатели, относить в ремонт технику: знал, что за пределами дома она работает нормально.

Конечно, они пытались бороться. Правда, как выяснилось, бороться с тем, во что никто, кроме тебя, не верит, весьма сложно.

В полицию не обратишься: что сказать? Что неведомая сущность поселилась в твоем доме? Пальцем у виска покрутят, посоветуют меньше пить или подлечить нервы. Грязь и разруху в доме легко объяснить неряшливостью хозяев, а чуждое присутствие – нервозностью, душевной болезнью.

Максим и Регина попытались пару раз рассказать обо всем друзьям, но понимания не встретили: одна семейная пара начала их сторониться, а друг Максима перестал отвечать на звонки. То ли боялся, что порча заразна, то ли не поверил и решил, что Максим – настоящий псих, с которым лучше не иметь дела. Больше супруги судьбу не испытывали, про свою беду никому не говорили.

Разумеется, они связались с агентством недвижимости, с помощью которого купили дом. Хозяев на сделке не было, вместо них присутствовал адвокат, который все подписывал, обладая доверенностью. Риелтор сказала, что ничего не знает: с агентством заключили договор на продажу дома, обязательства были выполнены. На этом – все.

Адвокат долго не выходил на связь, а когда соизволил поговорить, то сообщил примерно то же, что и риелтор. На просьбу связаться с хозяевами ответил отказом.

Соседи на контакт особо не шли, да и живут люди нынче каждый в своей скорлупе, особняком, предпочитая не вмешиваться в дела других. Возможно, что-то они и знали, только знаниями своими делиться не спешили.

Только одна женщина сказала, мол, сначала на этом месте был старенький домишко, долго пустовал, потом его купила семья из трех человек. Халупу древнюю снесли, отстроили новый дом. Но прожили в нем недолго. Почему решили продать? Кто ж знает! Новенькие не больно-то откровенничали, да и не успели приобрести друзей среди местных.

Вот и вся информация.

Регина, хотя и не была особо верующей (соблюдала обрядовую сторону: крестик носила и яйца на Пасху красила), стала ходить по церквям, приносила домой святую воду, жгла свечки, советовалась со священниками. Но то ли истинной веры в ней не было, то ли хороший священник не попался, только ничего не вышло. Кажется, еще хуже стало, точно сущность, обитавшая в доме, разозлилась, что ее прогнать хотят.

Оставалось одно: продать злополучный дом. Потихоньку, не открывая никому истинных причин. Иными словами, поступить так, как прежние хозяева.

Помощь пришла неожиданно – и все-таки со стороны церкви. Количество перешло в качество: Регина обошла чуть не все храмы в городе, о ее беде узнали многие. В итоге ей позвонили и сказали, что в одной из церквей – старейшей, хотя и стоящей на окраине, – есть священник, который может помочь.

Регина и Максим встретились с ним, поговорили. Это был тот единственный случай, когда им полностью и безоговорочно поверили. Не пытались убедить, что им кажется, не советовали успокоиться или в лучшем случае прочесть «Отче наш». Отец Михаил сразу понял, что супруги не лгут и не выдумывают, более того, в отличие от других священников, твердо верил в существование демонов, бесов и прочего зла.

– Не верить в них – такая же ересь, как не верить в Господа. Ибо темные силы – тоже создание Его. Однако бояться не стоит, силы бесов ограничены и их окончательное поражение предопределено, – коротко проговорил отец Михаил и пообещал помочь очистить дом от скверны.

Минуло три дня. Трижды приходил отец Михаил, проводил обряды, читал молитвы. Дом пропитался запахом воска, ладана, чего-то горьковатого. Регину на это время Максим отправил к матери, которая жила за городом, в поселке. Сам же оставался в доме, отец Михаил сказал, что хозяину нельзя бросать свое жилище.

Через три дня все было завершено. По словам священника, он сделал, что было до́лжно и бесовское создание сгинуло.

– Войти в дом сама сущность теперь не сумеет, – сказал отец Михаил напоследок. – Однако всегда помни: дьявол и его приспешники не могут победить человека, пока он сам не позволит. Призовешь, позовешь, впустишь – придет; снова привяжется, поселится.

Разумеется, Максим был не настолько глуп, чтобы совершить эту ошибку. Призывать в дом богопротивную тварь он не стал бы ни за что на свете.

Проводив отца Михаила, отправился в магазин: хотелось купить вина и вкусной еды, поесть нормально. Он почувствовал, что вместе с приподнятым настроением вернулся и аппетит. По дороге позвонил жене, обрадовал.

– Господи, слава богу! – Она даже заплакала. – Все закончилось! Значит, завтра ты меня заберешь? Скоро уви…

Связь прервалась: телефон разрядился. Ничего, завтра суббота, Максим съездит за Региной, они наговорятся и отпразднуют избавление дома от зла.

Часа через три Максим сидел дома, потягивал вино, смотрел любимую комедию. Аппетит напал зверский: он успел съесть большую пиццу и пару кусков жареной курицы с картошкой-фри. Одна бутылка вина была выпита, вторая тоже почти опустела. В голове был приятный шум, в теле – расслабленность.

Часы показывали восемь вечера, когда раздался стук в дверь. «Кого принесло», – подумалось Максиму. За окном давно стемнело, к тому же шел дождь. Не слишком подходящее время и погода для визитов.

Максим встал, чуть пошатнувшись, и в этот момент понял, что пьян сильнее, чем ему казалось. Комната слегка плыла перед глазами, ноги были словно чужие. Он двинулся в прихожую и, позабыв спросить, кто там, открыл дверь. Ожидал увидеть кого угодно, но только не того, кто стоял на крыльце.

– Регина? – произнес Максим. – Я же завтра хотел…

– А я захотела вернуться сегодня, – с нажимом выговорила жена.

Она казалась немного сердитой. Верно, промокла и устала.

– Что ты меня на пороге держишь? Может, я уже войду в свой собственный дом?

Что-то в ее словах, тоне и облике показалось Максиму странным, но голова плохо соображала из-за выпитого. Посторонившись, он поспешно проговорил:

– Конечно, прости. Давай входи быстрее.

Жена вошла, и Максим запер дверь, продолжая вяло, вполсилы размышлять: как странно, что Регина сорвалась, приехала, не позвонила… Ох, он же так и не поставил телефон на зарядку! Забыл, болван.

Регины в прихожей уже не было, в кухне и гостиной – тоже. Видимо, сразу поднялась наверх, решила переодеться, принять душ.

Максим нашел смартфон, отыскал зарядник и воткнул в розетку. Через пару мгновений аппарат ожил, включился, послышалось дзиньканье и гудение: посыпались сообщения о пропущенных звонках, эсэмэски, уведомления. Большинство пропущенных было от жены, и Максим виновато покосился наверх, куда пошла Регина, понимая: она злится, что он не отвечал. Может, решила, что муженек загулял на радостях, нагрянула внезапно, с проверкой? А он как раз тепленький, поддатый…

Размышления прервал звонок. Максим глянул на экран, увидел высветившийся номер и имя абонента.

«Любимая Регина», – кричали буквы.

Но с чего бы ей звонить, если они могут поговорить лично?

Все еще ничего не понимая или не желая понимать, но уже догадываясь, Максим ответил на звонок.

– Наконец-то! – сердито и вместе с тем с облегчением затараторила жена. – Ты куда пропал? Понимаешь хоть, как я волновалась?

– Зарядка села, – мертвым голосом проговорил Максим.

– Это я поняла! Вечно у тебя так. Но мог бы перезвонить! Я звоню, звоню – отключено! Что я должна думать?

– Ты где? – все тем же безжизненным голосом спросил он.

– Максим, ты пьяный? – возмутилась жена. – Тормозной какой-то. У мамы, где мне быть? Ты во сколько завтра приедешь?

– Извини, я позже перезвоню, – сказал Максим и отвел трубку от уха.

В голове стучало, виски́ наливались болью. В груди разливался холод. Внезапно он понял, что его удивило в облике жены, вернее того, кого он впустил этим вечером в свой дом.

Шел дождь, но одежда «Регины» была сухой, хотя зонтика у нее не было.

Войдя в дом, она не разулась. В прихожей не было ни обуви, ни куртки. И ведь она постучала, хотя у Регины имелся ключ.

«Войти в дом сама сущность теперь не сумеет, – вспомнились слова отца Михаила. – Дьявол и его приспешники не могут победить человека, пока он сам не позволит. Призовешь, позовешь, впустишь – придет; снова привяжется, поселится».

Сознание разразившейся катастрофы, которую он устроил собственными руками, обрушилось на него, и Максим понял: эту ошибку им не исправить.

…Дом супруги сумели продать примерно через полгода. Сами там больше не жили, снимали квартиру. Продавали через то же агентство, через которое и покупали. В отличие от прежних хозяев, Максим прямо на сделке, мучимый совестью, попытался предупредить новых жильцов, что в доме не все ладно: он с собственным привидением.

– Ой, серьезно? – округлила глаза миловидная женщина-покупательница и посмотрела на мужа. – Круто! Как в английском поместье!

Максим вымученно улыбнулся. Ясно было, что к его словам всерьез не отнеслись.

– Если вдруг вам не понравится этот… – он поперхнулся, – этот ваш сосед, то можно в церковь святого Николая Чудотворца обратиться, там есть отец Михаил.

Супруги странно смотрели на Максима, риелтор делала страшные глаза, и он умолк, извинившись напоследок.

Покупатели переглянулись и вновь заулыбались.

– Спасибо, что предупредили. Хорошая шутка, – сказал муж.

– Мы не верим в привидения, во всякие такие создания, – доверительно сообщила жена.

«Зато они в вас верят», – подумал Максим.

Подписи были поставлены, и дом вместе со всем содержимым перешел к новым владельцам.

Стук в окно

Квартира была крошечная. Бабушка про такие говорила: «Хвост негде протянуть». Впрочем, бабуля ничего подобного не видела, их стали строить в последние годы. Квартира-студия: спальня объединена с гостиной и кухней, махонький санузел – и все это на площади одиннадцать квадратных метров.

Антон снял квартиру в новостройке на краю города и был рад, потому что до магазина бытовой техники, где он с недавних пор работал, всего несколько остановок; к тому же десятый этаж (хотелось жить высоко), а что квартирка маленькая, так много ли надо одному? И цена доступная. Он думал, больше попросят, придется ужиматься, экономить, но обошлось.

Район только начинал застраиваться: прежде здесь была промышленная окраина. Склады, ветшающие корпуса давно закрывшихся заводов и фабрик, покосившиеся домишки, двухэтажные бараки… Эту «красоту» постепенно сносили, на месте ушедших в небытие строений возводили многоквартирные дома. В сотни, тысячи квартир заселится множество людей, станут водить детей в детсады и школы, которые тоже возводятся в спешном порядке, ходить в магазины и кафе – здорово же!

Антону нравилось находиться в центре человеческого муравейника, нравилось, что все кругом новое и люди новые, незнакомые друг другу, а значит, ты сможешь стать для кого-то вновь открытой Америкой. Ну, это его уже понесло, конечно. Антон обладал богатым воображением, был немного, как считали коллеги и друзья, не от мира сего, со здоровенными тараканами в голове.

Заселился он в начале января. Потекли дни – может, не особо счастливые, но спокойные. Январь миновал, февраль, а на излете марта, в субботу, Антон проснулся с предчувствием беды. Он и сам не мог понять, откуда оно взялось, но давящее ощущения не оставляло.

Убрав постельное белье в выдвижной ящик дивана, отправился умываться. Пока чистил зубы, размышлял о том, что могло встревожить его. Вспомнилось, что он слышал ночью какой-то шум – стук, глухой удар или что-то вроде этого, но было ли это частью сновидения или происходило на самом деле, понять не сумел.

Ладно, нужно выпить кофе, съесть рогалики с маком (вчера купил в пекарне), и дурные мысли отступят.

Антон вышел из тесного санузла, налил воды в турку, достал рогалики и сливочное масло. Потянулся за банкой кофе и услышал крик. Кричала женщина. Вопила так отчаянно, словно увидела нечто самое страшное.

Слышимость здесь отличная. Антон прежде никогда не жил выше четвертого этажа, и ему казалось, что на высоте, на которую он забрался, должна царить волшебная космическая тишина. Как выяснилось, ошибся. Теперь он думал, что звуки поднимаются ввысь, одновременно усиливаясь: громкий смех и разговоры, шорох шин и урчание автомобильных двигателей раздавались совсем рядом, а не далеко внизу.

Резанув по ушам, крик оборвался внезапно, точно его ножом отрезали.

«Все-таки что-то происходит», – подумал Антон, метнувшись к единственному в квартирке окну. Оно было задернуто плотными шторами, потому что сторона восточная, восходящее солнце бьет прямой наводкой, не дает выспаться. Антон же предпочитал в выходные спать сколько душе угодно.

Отдернув занавески, он озадаченно уставился в окно.

«Сайлент Хилл», – мелькнуло в голове.

Пейзаж был мистический, ирреальный.

Окно выходило во двор. Справа и слева высились дома, похожие на его дом, как братья-близнецы: многоквартирные, многоподъездные, с той лишь разницей, что в доме Антона на первом этаже располагался супермаркет.

Чуть дальше впереди был пустырь, на котором началось строительство: стали стягивать технику, подвозить материалы. Будет еще один точно такой же дом. Вдалеке синел лес, и Антон спрашивал себя, вырубят ли его, чтобы понастроить еще домов, или оставят в покое.

Обычно двор и дома не представляли собой ничего особенного: ряды окошек, козырьки подъездов, автомобили и люди внизу, детская площадка, оборудованная со спартанским минимализмом. Но сейчас…

Нет, дома, машины и окна все те же, но остальное выглядело неузнаваемо. Зря Антон боялся, что его разбудит солнечный свет. Солнца не было вообще, хотя вчера синоптики обещали ясные, безоблачные, теплые выходные. Антон даже собирался прогуляться по центру города, заглянуть в парк, выпить кофе, сидя на лавочке, погреться в лучах весеннего солнца.

Тучи затянули небо плотной пеленой, не оставляя просветов. В серой глубине облаков сверкнуло, а после заворчало, загудело, и Антон подумал: не молния ли это, не гром ли грохочет? Но гроза в марте в их широтах была бы явлением уникальным.

Да и бог с ней, с грозой! С темного тяжелого неба сыпались хлопья странного вида, похожие на крупные снежинки, но снежинками не являющиеся. Они лениво кружились в воздухе, напоминая пепел, – вот потому Антону и пришел на ум жуткий город Сайлент Хилл, в недрах которого тлел бесконечный, негасимый пожар.

Что происходит?

Антон потянулся к оконной ручке, хотел открыть окошко, но вовремя одумался: это может быть опасно! Кто знает, вдруг где-то что-то горит, например промышленный объект, и пепел, что сыплется сверху (если это пепел), ядовитый. Попадет на кожу – вызовет ожог.

Да, наверное, авария… Или ядерная война?

Но такого быть не может!

Хватит гадать, нужно посмотреть новости. Если в городе разразилась катастрофа, об этом должны сообщить. Телевизор Антон, как и многие люди его поколения, не смотрел, за новостями привычно полез в интернет.

Нет сети. Со смартфона невозможно ни выйти в интернет, ни позвонить.

– Бред, – вслух сказал Антон и снова выглянул в окно, оставив бесполезный телефон на столе.

Вытянул шею, пытаясь рассмотреть подробности. Сложилось ощущение, что все окна закрыты шторами, всюду опущены жалюзи. Двор был пуст, ни одного человека. В одиннадцать утра? В субботу?

Куда все подевались?

Неожиданно Антон вспомнил кричавшую женщину. Что с ней случилось? Может, она как раз-таки и вышла во двор, и та субстанция, что падала с неба, причинила ей вред?

Сколько вопросов, ни одного ответа.

«Снежинки» оседали на крышах автомобилей, на асфальте, лавочках и горках на детской площадке. Выкрашенные разноцветными красками, сейчас качели и скамейки становились серыми, как и все вокруг.

На одной из машин Антон увидел большую белую кляксу, которую еще не засыпало. Приглядевшись внимательнее, он отшатнулся от окна и хрипло вскрикнул.

Никакая это не клякса. Человек. Женщина в белом платье или ночной рубашке, раскинув, нелепо вывернув руки и ноги, лежала на крыше автомобиля. И предсмертный крик, и глухой удар, услышанный Антоном, и изломанная поза, и неподвижность – все говорило о том, что женщина мертва.

Но никого не было рядом, не собралась вокруг гудящая толпа, не голосили убитые горем родственники, не выли сирены скорой и полиции. Весь дом и двор тоже будто вымер!

Вдруг это правда? Антон почувствовал, как к горлу подступает тошнота. А если наступил апокалипсис, конец света, разразилась глобальная катастрофа, которую Антон умудрился проспать, и теперь он, скромный двадцатипятилетний продавец холодильников и стиральных машин, – единственный выживший?!

За спиной зашипело, и Антон, не удержавшись, заорал в голос.

Это оказалась всего лишь вода, перелившаяся через край турки. Антон поспешно убрал джезву, вылил воду в раковину, выключил плиту. Не до кофе сейчас.

Что делать? Связи нет, спросить не у кого.

Оставался один путь: выйти из квартиры, попробовать обойти соседей. Антон не верил, что остался один. Ну невозможно же такое, верно?

Дверь открывал тихо, осторожно, боясь привлечь чье-то недоброе внимание. На лестнице было тихо. Лифт замер между этажами, повиснув в пространстве наподобие летучей мыши.

Антон позвонил в одну квартиру, ему не ответили, он подошел к другой двери, нажал кнопку звонка. Снова ничего. Спустя несколько минут, обзвонив еще несколько квартир на своем и соседнем этажах, вынужден был признаться себе, что ему никто не откроет.

Он в точности не знал, в каких квартирах есть жильцы, а какие еще не заселены: люди жили обособленно – рядом, но будто бы на разных планетах, никто не знал друг друга ни в лицо, ни по имени. Но все же, будь внутри люди, наверное, хоть кто-то да открыл бы.

Или все боятся, знают откуда-то, что выходить нельзя?

Антон подумал, что внизу, на доске объявлений, могли повесить оповещение для жителей дома. Маловероятно, но возможно. Все прочли рано утром, передали по цепочке один другому, и только он, Антон, все проспал.

Наверное, верить в это было глупо, но он не знал, что предпринять, а бездействовать больше не мог, поэтому стал спускаться. Лифтом воспользоваться не решился: если он и работает, это может быть опасно. Вдруг отключат электричество, застрянешь в консервной банке между этажами.

Пока шел вниз, на всякий случай звонил-стучал в двери квартир.

Никто не открыл.

Никакого объявления на доске не было, как и следовало ожидать.

Паника подкатила горьким огненным комом, и Антон не рассуждая бросился к дверям. Инстинкт зверя, попавшего в клетку, вскипел в крови, заставляя искать выход. Но его ждал еще один жуткий сюрприз. Дверь была заперта. Антон тряс ее, колотил кулаками, наваливался плечом – бесполезно. Дверь не поддавалась.

Спустя час Антон сидел в квартире, закрывшись на оба замка. От чего отгораживался – сам не знал, но запертая дверь создавала иллюзию безопасности.

Итак, что мы имеем. Он замурован в доме, в соседних квартирах пусто, на улице – черт-те что, связи нет. Как поступить, Антон не знал, никаких идей не было. Он впал в оцепенение: сидел и смотрел в одну точку, пока не услышал снаружи шум.

Подлетев к окну, выглянул во двор. Был уверен, что его уже ничем не удивить, но ошибся. Окружающий пейзаж вновь изменился. Вернее сказать, ожил.

В воздухе носились существа, похожие на тени, но определенно телесные. На них было нечто вроде длинных черных балахонов с капюшонами, полностью скрывающих фигуру.

«Что за дементоры? – подумал Антон. – Гарри Поттер с волшебной палочкой тоже поблизости?»

Истерический хохот распухал в горле, но Антон сдерживал его, боясь, что если захохочет, то не сможет остановиться, сойдет с ума и будет потом попеременно рыдать и смеяться.

Существа, которых было не меньше десятка, легко парили в воздухе. Черная стая время от времени соединялась, потом, словно посовещавшись, твари разлетались в стороны и…

И заглядывали в окна! До Антона дошло, почему все они занавешены, закрыты наглухо. Люди внутри были, но они прятались от этих созданий!

Внезапно одно из темных существ ринулось к окну дома напротив, расположенному на пару этажей ниже. Едва не теряя сознание от ужаса, Антон наблюдал, как тварь очутилась возле окна, а после, зависнув на короткое мгновение, бросилась вперед, нырнула прямо в окошко. Послышался звон разбитого стекла, короткий, полный боли и страха вопль, а после адское создание вновь взмыло в воздух. В руках его бился и кричал человек.

В следующую секунду несчастная жертва камнем летела вниз. Антон зажмурился, чтобы не увидеть падения, отказываясь верить в происходящее.

Человек больше не кричал. Сброшенное с высоты тело лежало внизу. Антон заставил себя открыть глаза, надеясь, что ему все померещилось – и черные твари-тени, и чья-то смерть. Но надежда была напрасной. Тени шныряли в воздухе в поисках добычи, серый пепел-снег засыпал новую жертву.

«Хватит стоять и пялиться, болван! – взвыл внутренний голос. – Будь как все: задерни шторы и сиди тихо, не высовывайся!»

Можно еще и окно заколотить для верности. Но у него и инструментов-то нет. Тогда стоит шкаф придвинуть?

Однако эти мысли и идеи (скорее всего, бесполезные) запоздали. Антона заметили. Подняв глаза, он увидел зависшее неподалеку существо. Теперь Антон знал, что капюшон скрывает бледное вытянутое лицо с бугристым высоким лбом. У существа не было глаз – только широкий жабий рот, но глаза, похоже, были и ни к чему. Оно поводило носом, принюхиваясь, а потом подлетело близко к окну, за которым стоял Антон.

Голова твари оказалась напротив головы Антона, и он понял: существо учуяло его. Не видя, оно точно знает, что Антон стоит в нескольких метрах, застывший от ужаса, парализованный страхом.

«Бежать. Запереться в ванной», – подумал он, но мысль была вялая, безжизненная, словно Антон уже умер. Да и ясно: раз этому созданию плевать на стекло, то и картонные, фанерные двери его не остановят.

А потом все было очень-очень быстро. Черная тень стрелой метнулась к окну. Антон даже разглядеть этого движения не успел, только услышал жалобный звон разлетевшегося на осколки стекла. Сырой холодный воздух удушливо пах чем-то горелым, жженым. Антон почувствовал, что некая сила обхватила его за плечи, оторвала от пола, потащила за собой. В последней попытке спастись он забился, как муха в паутине, но ничего было не изменить.

Вместо пола под ним теперь была бездна – и эта бездна приближалась, раскрывала пасть все шире, пока не проглотила его…

Утро было солнечное, улыбчивое. «Неподходящее утро, чтобы умирать», – думалось Савину. Но парень на тротуаре, над которым склонились медики, решил иначе.

Чуть в стороне отпаивали лекарствами женщину, перед которой с высоты десятого этажа упало тело. В стороне толпились люди. Народу в этом доме и соседних живет полно, хотя дома совсем новые, еще не все квартиры заняты. Хоть и просили граждан разойтись, не мешать, – не уходят. Стоят. Чего ждут? Радуются, что на этот раз костлявая не за ними пришла?

К Савину подошел Костя Рокотов. Молодой совсем, только-только поступил на службу, бьет копытом, рвется к карьерным высотам. Савин и сам таким был. Но давно. Теперь через год на пенсию. «Дожить бы, – говаривал он, – работа уж больно нервная».

– Тут все ясно, – бодро проговорил Костя. Тело парнишки, шагнувшего из окна, уже готовились увозить. – Я родным позвонил. Отец, кажется, не очень удивился. Только и сказал, что Антон всегда в своем мире жил, а в нашей реальности ему будто тесно было. Заплакал. Уверен, что поговорю с родными, коллегами, и выяснится, что это был депрессивный тип и…

– Погоди ты, – поморщился Савин. – Не гони. Возможно, все не настолько очевидно.

Он не собирался этого говорить, и ясно было, что убить Антона никто не мог: в квартире парень находился один, дверь заперта на два замка изнутри. Но слишком уж безапелляционным был Костин тон, а манера говорить – чересчур самоуверенная. Это раздражало, злило.

– Что? Типичная картина…

– Знаю, что тебе на лекциях рассказывали, – перебил Савин. – Можешь не стараться. А если я скажу, что такие вещи тут происходят регулярно? Приблизительно раз в месяц кто-то дверь с окном путает. Это всегда люди, живущие одиноко, чаще всего никаких причин добровольно прощаться с жизнью у них нет. Все выглядит очевидным, дела закрывают, но…

– Но что?

– Посмотри статистику для интереса. Очень удивишься. Суициды происходят здесь в несколько раз чаще, чем во всех остальных районах города, вместе взятых. Способ всегда один – полет из окна. Бывает, окно распахнуто, но нередко стекло разбито, и есть признаки, что разбито оно снаружи.

Костя недоверчиво смотрел на старшего товарища.

Савин не понимал, зачем продолжает говорить. Костя ему не верит. В молодости редко веришь тому, что нельзя потрогать руками, попробовать на зуб. Понимание неоднозначности мироустройства приходит с возрастом.

– Если копнуть еще глубже (я копнул), то выяснится: место это непростое, с давних пор неспокойное. Когда комбинат был, люди часто на производстве умирали. Предприятие закрыли, появился склад, но народ продолжал помирать. Один случай запомнился особенно: сторожиха ночная помешалась. Утром пришли – она на полу сидит, иголки швейные пытается проглотить. Иголки отобрали, женщину в психушку увезли, она все твердила, что к ней ночью в окно лезли черные безглазые твари в балахонах. Недолго прожила, не больше недели.

– Чего психам не померещится!

Савин видел: Костя не поверил, не проникся. Больше ничего говорить не стал – потерял интерес. Подумал, что вряд ли Костю ждет большой успех в сыскном деле. Разве что бумажки научится ловко писать и начальству подносить. Для сыска пытливый ум необходим, жадный, сомневающийся. Острота нужна, любопытство.

Костя тоже не был в восторге от наставника. Когда они позже ехали в машине, он думал, что Савин – старый дурак, пропивший остатки мозгов. Это же надо – такую чушь нести!

А район, кстати, хороший. И лес рядом, и инфраструктура вся. Квартирки, конечно, маленькие, зато новенькие. Костя снимал однушку, но этот вариант был бы куда лучше. Он увидел на дверях подъездов несколько объявлений о сдаче (некоторые специально под сдачу в аренду недвижимость покупают), цены радовали. Костя сфотографировал номера телефонов.

Или можно ипотеку взять, вообще своя будет, одному для старта хватит.

Чем дольше Костя думал, тем больше ему нравилась идея поселиться в этом районе. Надо непременно так и сделать!

Савин хмуро молчал, глядя на дорогу.

Тайник

Ефим был рад, что получил эту работу. Не бог весть что, и зарплата небольшая, но и делать практически нечего: ночные дежурства по графику, ночь – ты, ночь – напарник, ничего сложного.

Будущий шеф, принимая на службу, смотрел недоверчиво, морщил лоб, рот собирал в куриную гузку.

– Смотри мне! Пьяным поймаю – выкину без разговоров!

Ефим уверял, что ни-ни, ни капли на работе, а шеф усмехался: знаю, мол, вас, таких трезвенников. Принял, сделал одолжение, отец родной. Видать, не выстроилась очередь из желающих «важный объект» охранять.

Ага, важный. «Объект» этот – одно из городских зданий: двухэтажное, затейливого вида, старинное, позапрошлого века или еще древнее. В народе его «Купеческим домом» называют, а кто на самом деле тут проживал – купцы, дворяне или другие какие буржуи, – пускай историки разбираются, им за это деньги платят.

После революции здесь много лет городская библиотека была, потом пожар случился, чудом книги спасли. С той поры здание стояло заколоченное, с одной стороны почерневшее, огнем пропеченное. Ветшало, осыпа́лось, глядело по сторонам мутными глазами уцелевших окошек.

А теперь городские власти решили оживить труп. Отреставрировать чего-то там, что получится, новое крыло пристроить – и будет кукольный театр.

Что ж, думал Ефим, дело хорошее, ребятишкам окультуриваться надо, не все в телефонах торчать. Да и ему, опять же, работа. А то уже больше трех лет, как с мебельного предприятия турнули, только случайные заработки и были. Водка проклятущая виновата.

Ладно, наладится потихоньку.

Днем в здании сновали рабочие: бегают туда-сюда, колотят, суетятся, что твои муравьи. Штукатурка летит, пылища кругом, начальники разные орут дурниной, машины грохочут. А ночью, когда смена Ефима, благодать да и только. Запри ворота, чтобы малолетки и жулики, желающие поживиться со стройки, не лезли, – и знай себе сиди в каморке, в камеры смотри, которых натыкали по периметру.

– По зданию не мотаться, – строго наказал Ефиму и его напарнику шеф, – если только шум какой или что подозрительное.

Ефим и не собирался бродить – зачем? Первую неделю все шло отлично. А потом, в одну из ночей, послышалось что-то.

Ну как послышалось… Сложно объяснить. То ли гудение откуда-то раздавалось, то ли вибрация шла, на пение было немного похоже, но кому в старом здании ночью петь? Ефим решил внимания не обращать. Спросил напарника вскользь, между делом, не слыхал ли чего, а тот брови насупил, посмотрел сердито. Ефим пожалел, что полез с вопросами. Еще настучит шефу, что Ефим пьет и ему спьяну мерещится.

Две ночи все тихо и спокойно было, Ефим уж и забыл про странный звук. А нынче опять… Из глубины здания он раздавался, и было в нем нечто манящее, прекрасное, как в русалочьих голосах летней ночью. Ефим решил пойти и взглянуть, что там такое.

Шеф ведь сказал: не мотаться, пока подозрительное не услышишь, вот Ефим и услышал. Уж куда как подозрительно!

Сторож взял фонарь, сотовый в карман сунул и пошел.

Здание было большое, запутанное. Лестницы, коридоры, переходы. Как тут люди жили? Одной уборки сколько, еще и заплутать можешь, пока спальню отыщешь (если, к примеру, на грудь принял!)

Ефим шел на звук. Шел правильно, потому что он становился громче. Нет, не пение это было, а именно гудение. Звук высокий, красивый, ровный. Щекочущий немножко, но приятный.

Не на втором этаже, не на первом, ниже.

В одной из дальних комнат за короткой железной лесенкой обнаружилась низенькая дверца. Тоже железом обитая, прочная на вид, вмурованная в стену. Вот из-за нее вибрация, гудение и доносилось.

Что там могло быть?

Потайная дверца, тайная комната! Может, строители ее и не видели еще: вон она какая, вся в пыли, неприметная. Ефим вспомнил, что жили в доме какие-то богатеи. Про то, что в здании много лет библиотека была, как-то позабыл, и пришло ему на ум, что внутри могут быть сокровища. Золото, бриллианты или другие ценности.

Найти бы их, продать – и все, и горбатиться никогда в жизни не придется! Денег полно, покупай, что душе угодно, а можно бросить этот городишко и уехать куда-то к морю. Дом купить на берегу, лежать на песочке пузом кверху, кости греть, пиво попивать или коктейль. И девушка чтоб непременно рядом красивая, грудастая, вроде кассирши из соседней «Пятерочки» (та, у которой волосы светлые, блестящие, шелковые).

Ефим так ясно представил себе новую богатую и безмятежную жизнь, что аж зубами заскрипел от нетерпения. Стал скрестись в дверцу, как кот; так и эдак пытался подступиться к ней, но ничего не получалось. Никак не открыть без инструментов!

Сообразив, что с наскока ничего не выйдет, Ефим стал ломать голову, как попасть внутрь. По всему выходило, что инструменты нужны. Но это не проблема. Он же мебель в прошлом собирал, знал, как с чем управляться, прикинул, что может понадобиться. Раз сегодня открыть дверь не получится, к следующему дежурству надо подготовиться, собрать, что нужно.

Ефим вернулся на пост, строя планы, обдумывая все. Лишь бы напарник или кто другой не нашел тайную комнату раньше него, не нарушил планы, не украл сокровище, которое Ефим уже считал своим. При мысли о возможном сопернике, конкуренте такая злость брала, что руки сами в кулаки сжимались. Но ничего не поделаешь, придется подождать.

Подготовился Ефим основательно: заранее присмотрел, где хранятся инструменты, которые могут понадобиться; а чего у рабочих не нашел, с собой в сумке принес. Пока шел на смену, опасался, что его встретят словами: «Прикинь, а такой-то и такой-то клад нашел! Вот повезло-то, да?»

Но никто ничего подобного не сообщал, все шло, как обычно, и Ефим выдохнул: не обнаружили его сокровище, не открыли тайную дверцу.

Еле дождался, пока рабочие разойдутся по домам, здание и территория около него опустеют, стемнеет немного. Хорошо еще, дождик накрапывает, народу на улицах почти нет. И так-то никто ни разу не потревожил Ефима во время дежурства, а при такой погоде еще меньше вероятности, что помешают.

Приступил около девяти вечера. Нацепил налобный фонарь, как шахтер, чтобы удобнее работать было, и пошел. Гудение сегодня не слышалось, но Ефиму это и не требовалось: он знал дорогу. Дверца была все так же наглухо запечатана, но нынче уж Ефим знал, как быть. Скоро, скоро клад будет у него в руках, это как пить дать!

Правда, довелось повозиться, пока дверца поддалась. Замок пришлось полностью сломать, дверца не закроется, как раньше, но какое это имеет значение? Внутри оказалось квадратное помещение. Никакого освещения, темно, как в могиле.

Ефим пошарил светом фонаря по стенам и обнаружил в углу еще одну дверь. Ничего, времени полно, вся ночь впереди. Покряхтел, повозился – открыл! За дверью – ступени, ведущие в подвал.

Спускаться пришлось долго, глубина изрядная. Каменная лестница спиралью уводила во тьму, и Ефиму казалось, он на два, а то и на три этажа под землю спустился.

Вот наконец и дно. Сухо внизу, дышится тяжело, будто сверху весом всего здания придавило.

– Ого-го! – сказал Ефим, и возглас ударился о стены и откатился обратно к нему.

Помещение было довольно большое, вдоль стен – полки. Пустые. Тут-то Ефим про библиотеку, что находилась в здании, вспомнил и подумал: неужели никто сюда не спускался? Библиотекари, видать, нелюбопытные оказались. Или просто проглядели?

Ничего здесь на первый взгляд не было, но Ефим был уверен: клад есть. Надо лишь поискать. Его охватило возбуждение, предчувствие скорой победы. Он стал обходить помещение, приглядываясь к полкам, пытаясь отыскать ключ, найти код.

Вибрация, тот звук, что привел его сюда, вдруг зазвучала возле полок. Зазвучала отчетливо, нетерпеливо, и Ефим осознал, что раздается звук внутри его головы. Похоже, все время только там и слышался. Наверное, то была интуиция, шестое чувство или что-то подобное.

Ефим закрыл глаза, вытянул руку, ожидая знака, и ему показалось, что в одном месте звучит громче, яснее и ярче. Направив туда луч, он и не удивился, когда увидел еле заметное отличие: одна дощечка была тоньше других. Ефим поспешно надавил на нее.

Дальше пошло, как в сказке или фильме про поиски кладов. Деревянная полка мягко отъехала вбок, явив взору обалдевшего кладоискателя еще одну дверь (теперь, вне всякого сомнения, потайную, не предназначенную для чужих глаз).

Ефим облизнул губы, взглянул на часы. Надо же, время быстро пролетело! Полночь, даже чуть больше, первый час ночи. Новый день начался.

Да что там день – новая жизнь, богатая и успешная!

За последней дверцей Ефима и ожидало чудо.

Там находилась комната – маленькая, тесная. Возле одной стены стоял стол, на котором лежали бумаги и книги, стояли шкатулка, подсвечник без свечей, еще что-то, будет время рассмотреть.

На второй стене были начертаны знаки, символы – выпуклые, мудреные, черные и алые. Символы покрывали всю поверхность стены, от пола до потолка. Не лень же кому-то было все расписывать, подивился Ефим и глянул на третью стену.

Оно, долгожданное сокровище! В стену были утоплены вроде как сейфы, шкафчики – Ефим не мог подобрать другого определения. Прямо в камне были вырезаны углубления, ячейки, закрытые стеклом. А за стеклами поблескивали сосуды.

Бутылки причудливых форм, изящные, разноцветные, были черного стекла, красные, а были и прозрачные. По объему – примерно литровые.

«Коллекция вин, по всему видать», – понял Ефим.

Барин, что здесь жил, ценителем был! Ефим откуда-то знал, что в винных погребах и температура особая, и еще какие-то условия хранения. Выпивка в подвале ценная, иначе с чего бы так все обставлять, за столькими дверями прятать?

Ценная – стало быть, дорогущая!

Душа Ефима пела: вот она, награда за труды, вот они, перспективы! Не зря он все затеял! Бутылок десятка два, главное, успеть до утра вынести. И подсвечники, и прочее добро прихватить: это тоже, поди, свою цену имеет, антиквариат или как его там!

Однако надо поближе познакомиться с содержимым «шкафчиков». Ефим поискал дверцы, но их не было. Придется разбить стекло, что он и сделал, примерившись, стараясь действовать аккуратно, чтобы не повредить выбранную бутылку.

Раздался мелодичный звон – и вот уже драгоценный сосуд в руках Ефима. Бутылка была прозрачная (он специально такую предпочел, не черную и не алую, чтобы рассмотреть содержимое). Внутри переливалась субстанция золотисто-медового цвета: вроде и жидкость – тягучая, как патока, густая, как ликер или сливки, – а вроде и пар, искристый, сверкающий перламутром. Ефим зачарованно смотрел, гадая, каково содержимое бутылки на вкус.

Должно быть, что-то исключительное, необыкновенное.

«Попробуй! Ты не заслужил один глоточек?» – раздалось внутри головы. Так же, как звучало то призывное гудение, которое привело Ефима в винный погреб.

Колебался он недолго. А в самом деле! Бутылок еще полно, на продажу хватит. Должен же он попробовать, что собирается людям предлагать.

Горлышко бутылки было запечатано. Воском, может, или еще чем.

«Надо разбить, отколоть его», – снова подсказал услужливый голос.

Ефим примерился и ударил, стараясь, чтобы осколки не попали внутрь, а то станешь пить и горло повредишь. Он хотел порадоваться, как все отлично удалось провернуть, как ловко и удачно вышло, но в этот момент стало твориться несусветное.

Бутылка в руках Ефима задрожала, потом сделалась сначала ледяной, как сосулька, затем горячей, как раскаленный утюг. Ефим вскрикнул и не смог удержать ее. Сосуд рыбкой выскользнул из его ладоней и грохнулся на пол. Бутылка разбилась, но огорчиться Ефим не успел, как до этого не успел порадоваться.

Субстанция, находящаяся внутри, из медово-желтой, янтарной, превратилась в черную, как гудрон, и запах от нее пошел вовсе не винный, дурманящий и приятный, а тяжелый, смолянистый, ни на что не похожий.

Жидкость не просто лужицей растеклась по полу – это бы еще ничего. Она вела себя, словно живая! Вытаращив глаза, Ефим смотрел, как она вытягивается в подобие змеи или широкой ленты, ползет к нему.

«Это что же, джинн в бутылке сидел? – глупо подумал Ефим. – Как в лампе Алладина. И я, значит, желание могу загадать?»

«Ты не так уж неправ, – неожиданно ответил ему все тот же, неизвестно откуда взявшийся в голове чужой голос. – Проклятый экзорцист, мерзкий тип, живший здесь, нашел способ запирать таких, как я. Запечатывать в сосуд, словно в тюрьму, в клетку. Мне пришлось долго ждать! Никто не слышал мой зов, не откликался, лишь ты, спустя столько лет и десятилетий. Но, прости, желания твои исполнять не собираюсь. Без того найду, чем заняться».

«Надо бежать отсюда! Вовсе это не вино!» – запоздало понял Ефим, и это была, пожалуй, последняя четкая, принадлежащая ему мысль.

Черная змея шустро подобралась к ногам Ефима, забралась, заскользила вверх. Вот она уже в районе живота, груди, вот течет к горлу… Дышать стало невозможно, и Ефим хотел вскинуть руки, сбросить змею с себя, но понял, что не может пошевелиться. Жгуче-холодное вещество или, правильнее сказать, существо, обитавшее в сосуде, как-то даже ласково скользнуло по его лицу, погладило по векам, носу, коснулось ушных раковин и губ. А после Ефим с сонной отстраненностью понял, что черная жидкость заливается ему в нос, уши, глаза, в открытый в немом крике рот.

«Что это, что?» – металось внутри него, постепенно затихая.

Личность Ефима, то, что было им: сны, мечты и желания, неудавшийся брак, аллергия на кошачью шерсть, любовь к фильмам со Сталлоне, к мармеладу, рассольнику и соленой рыбке под пиво, его боязнь щекотки, уколов и тараканов, его прошлое и будущее, – проваливалось внутрь чего-то более могущественного, древнего, огромного. Растворялось и пропадало.

«Ты глуп и никчемен, однако вполне сгодишься на то, чтобы вывести меня отсюда. А дальше я найду, в ком поселиться», – сказал жестокий, холодный голос, но Ефим уже не услышал.

Его попросту не стало.

А то, что забралось внутрь тела Ефима, уничтожило, пожрало его душу, – поглядело вокруг его глазами, покрутило его головой, улыбнулось его ртом.

– Мог бы уйти один, но не брошу вас, друзья, – сказало существо голосом Ефима. – Вам нужна помощь. И после вы отблагодарите меня.

Не деликатничая, не стараясь действовать осторожно, древняя сущность методично перебила одно за другим все стекла, разбила все бутылки до единой, выпустила наружу пленников.

Конечно, выйти отсюда сами они не смогут: помимо сосудов, есть еще охранительные заклинания на стенах. Потому и нужен носитель – человеческое тело. Но это не страшно. Существо, натянувшее на себя тело Ефима, как сам сторож облачался в брюки и рубашку, вышло из подвала, оставив вскрытые Ефимом двери распахнутыми настежь.

Люди скоро обнаружат проход, спустятся, придут сюда и… И выведут наружу остальных, поместив их внутри себя. Послужат, не успев понять, что произошло. Скудоумные, слабые люди, обуреваемые мелкими страстями, неспособные противиться соблазнам. Лучше всего поддаются те, кто не могут побороть внутренних демонов, одержимые страстями, вроде бедолаги-сторожа.

Существо медленно шло по темному зданию, которое много десятилетий было его темницей, и плотоядно улыбалось в темноту. В одном Ефим был прав: теперь все изменится, начнется новая, совсем другая жизнь!..

Зеркала

В больницу к деду Васе Владик зашел перед лекцией. А потом решил в институт и вовсе не ходить – уважительная же причина.

Здание больницы было унылое, в коридорах воняло лекарствами, мокрым бельем, переваренной едой и еще чем-то неприятным. Стены выкрашены серой краской, коричневый линолеум в черную клетку был вытертым, исшарканным больными, ползущими вдоль стен, как большие сонные насекомые.

У медсестер и врачей сплошь хмурые, озабоченные лица, и Владик боялся спросить, как ему найти шестую палату кардиологического отделения. На входе, конечно, что-то объяснили, но после третьего «в конце коридора повернете налево» Владик окончательно запутался.

В итоге палату он отыскал, но к тому моменту весь издергался. Как в таком настроении общаться с человеком, который недавно перенес инфаркт? В палате, куда деда перевели после реанимации, находилось кроме него еще три человека. За грязным мутным окном повис бледный лоскуток неба – ни единого намека на солнце: дождь собирается. В палате было душно, сосед деда раскатисто храпел, лежа на спине.

– Привет, – неловко проговорил Владик, пристраивая на тумбочку пакет с непременными апельсинами, соком и пачкой печенья «Юбилейное». – Как ты?

Дед Вася пожевал губами, улыбнулся:

– Ничего. Потихоньку.

Собственно, никаким дедом Василий Максимович Владику не был, поскольку не имелось у старика ни детей, ни внуков. Василий Максимович был младшим братом дедушки Владика, белой вороной в семье, отщепенцем, с которым не принято было общаться.

Но вышло так, что жил Василий Максимович в большом городе, а Владик здесь поступил в институт, и матери пришло в голову, что сыну можно поселиться у родственника.

– А что такого? – говорила она. – Не чужие люди. Чем по общагам маяться, лучше уж в изолированной квартире жить. А мы бы и продукты привозили, и денежку кое-какую, все прибавка к пенсии, не помешает.

Отец был против, говорил матери, что к деду Васе в семье отношение особое, но она не желала слушать: у всех свои тараканы, ничего страшного.

И вот уже второй год Владик жил в дедовой квартирке. Двухкомнатная, чистенькая, скромно обставленная, она была почти полностью в его распоряжении, дед Вася появлялся несколько раз в месяц, по необходимости, а жил на кладбище.

Надо сказать, странность у деда действительно имелась. Был он историком по профессии, преподавал в каком-то институте, даже диссертацию написал, но все это в прошлом. Историей родного города интересовался всегда, а в итоге этот интерес, как считали многие, его на старости лет с ума и свел.

Нет, буйным Василий Максимович не был, мыла не ел, кастрюлю на голову вместо шапки не пристраивал. Однако же бродили в этой самой голове такие дикие идеи, что хоть стой, хоть падай.

Связаны они были с городским кладбищем. Место примечательное, интересное, много старинных захоронений. Лежали тут известные на всю страну художники, литераторы и ученые, покоились герои Великой Отечественной, имелись и уникальные с архитектурной точки зрения склепы. Посему время от времени сюда водили экскурсии и приглашали гостей города.

В девяностые годы, когда происходил бандитский передел города, кладбище сильно разрослось, даже особая аллея появилась, ее в народе так и звали – «бандитская». Там стояли огромные, в полный рост, гранитные памятники, изображавшие героев городских баталий в спортивных костюмах и пиджаках.

А в последние лет семь на кладбище никого не хоронили, места не было, город подступил вплотную к кладбищенским стенам. Поэтому горожане находили последний приют на загородном погосте. Некоторые исключения делались, как значилось в документах, за особые заслуги. Правда, заслуги эти часто были весьма ограниченного, сугубо материального свойства. Проще говоря, за подношение нужному человеку могли усопшего похоронить.

Василий Максимович утверждал, что часть захоронений находится на нечестивой земле, присоединенной к погосту примерно в семидесятых годах прошлого века. В прежние времена на этом участке, за пределами ограды, подальше от общего кладбища, хоронили так называемых «заложных», или «ходячих», покойников. Еще здесь была «божедомка» – широкая, глубокая яма, загороженная досками. Мертвецов свозили туда во время мора, бушевавшего несколько столетий назад; умерших не зарывали, а закладывали бревнами, кольями да ветками.

Дед Вася писал письма, создавал петиции, ходил по инстанциям, доказывал, что объединять бывшее кладбище для «заложных» покойников с территорией погоста, а тем паче хоронить в дурной земле («бандитская» аллея, например, находилась именно там) нельзя, это приносит городу неисчислимые беды. Старый историк утверждал, что необходимо посы́пать проклятую землю солью, пусть себе стоит пустырь, а если уж этого нельзя сделать, то хоть высадить там деревья.

От него отмахивались все менее и менее вежливо, крутили пальцем у виска. Единственное, чего смог добиться уважаемый в былые времена ученый, так это того, чтобы его взяли на работу кладбищенским сторожем. С той поры, уже лет десять или больше, жил Василий Максимович на кладбище и успел стать кем-то вроде местной достопримечательности.

– Дело у меня к тебе есть, – прошелестел дед Вася и взял Владика за руку. – Я потому тебя и просил зайти.

– Да я бы и сам… – начал Владик, думая о том, что неудобно вышло: надо было в первый же вечер, как ему из больницы позвонили, прийти проведать старика. Все времени не было, а потом дед позвонил.

– На кладбище меня третью ночь нет. Нехорошо это.

– Почему?

– Без присмотра нельзя оставлять. Беда может быть.

«Начинается, – подумал Владик, – шиза».

– Не переживай, дед, покойники – ребята смирные, – пошутил Владик, но умолк, наткнувшись на дедов взгляд.

– По большей части – да. Ты прав. Но есть те, кто не могут упокоиться. Злятся они на живых, грозят много бед наделать. Мор наслать, болезни… Как стали в дурной земле хоронить, в городе резко увеличилось число убийств, самоубийств, преступлений кровавых, драк. Я статистику видел, она не врет, там сухие цифры.

«Причины могут быть разные», – подумал Владик.

– Пока я не предпринял кое-что, так и тянулось.

– Что предпринял-то?

– Солью посыпал, черту заградительную провел со святой водой, чтобы за пределы погоста никто из «ходунов», так я их зову, не выбрался. Получше стало. Но бросать без присмотра нельзя. – Видимо, на лице у Владика был написан такой скепсис, что старик поджал губы и проговорил: – Знаю, ты мне не веришь. Но вера твоя мне ни к чему. Мне помощь нужна.

– Какая именно?

– Пока я из больницы не выйду, ночуй там вместо меня.

Владик потерял дар речи.

Василий Максимович заговорил быстрее, боясь, что он откажется:

– Больше мне просить некого. Я тебе еще и денег дам, мне твои родители присылают, я отдам тебе. Бояться нечего, дом хороший, придешь часам к восьми, поспишь – и свободен.

Деньги Владику не помешали бы.

– Ну… ладно. И больше ничего не надо делать?

Старик замялся.

– Ты не удивляйся. Дом немного необычный. Зеркала у него по периметру. Находится сторожка как раз по центру бывшего кладбища для «заложных» покойников. Если кто из «ходунов» встанет, к ограде им ходу нет, там соль и вода святая, их к сторожке обычно тянет. Так вот, подойдет нежить к домику моему и непременно на зеркало натолкнется. А им себя видеть нельзя ни в коем случае. Так и вернется на свое место, долго потом не решится сызнова попробовать бродить.

«Да, дед, крыша у тебя основательно течет», – подумал Владик.

Покойники, зеркала, соль…

– Но ты на всякий случай ближе к полуночи двери запри и на улицу носа не высовывай, ложись и спи до рассвета. Вот и все дела. Так что, поможешь? Подежуришь недели две, покуда я выпишусь?

Владик согласился.

Дед напоследок проинструктировал его, что где в доме лежит, раз десять напомнил, что каждый вечер следует проверять, чтобы все зеркала до единого были целыми, а если какое случайно разобьется, так в сарае есть запасные, надо в раму аккуратно вставить.

Увидев сторожку впервые, Владик, хотя и был готов к чему-то необычному, даже присвистнул от удивления. Окон в доме не было, на всех четырех стенах, даже рядом с дверью, висели большие зеркала. Крыша напоминала нахлобученную сверху шляпу с большими полями. Ее скаты, по всей видимости, защищали зеркала от дождя и снега.

Внутри домик и вправду оказался симпатичный. Небольшой, но уютный. Особенно если забыть, что находится он среди могил. Две комнатки, удобный диван, коврики на полу. Телевизор есть, но Владику он без надобности: главное, чтобы интернет имелся, а с этим все оказалось отлично.

Владик не страдал от избытка чувствительности, сильным воображением не отличался. Россказням деда Васи не поверил ни на секунду. Уверился лишь, что правильно его как в семье, так и в городе считали чудиком. Что ж, хочется деду верить в необычайную активность в загробном мире, пусть верит. Не все ли равно ему, Владику, где переночевать несколько ночей? Еще и заработать можно, а деньги никогда не лишние.

Первая ночь прошла прекрасно. Владик поужинал, полазил в интернете, запер дверь, лег спать. Спал как младенец, пока не прозвенел будильник. Никаких «ходунов». Вообще ничего странного.

Так дальше и пошло. Владик добросовестно проверял целостность зеркальных оберегов, запирался в доме и не выходил на улицу до утра. Пару раз, проснувшись, слышал за стеной тихие шаги и шорох. Окна, чтобы выглянуть и поглядеть, не было, да и чего там смотреть? Кошка, наверное, шныряет. Или собака. Владик поворачивался на другой бок и засыпал. А утром звонил деду, отчитывался, что дежурство прошло отлично, выслушивал горячие благодарности.

На восьмой день вышло наперекосяк. Дед сказал, что его собираются выписать через три дня, и это было хорошо. В городе разразилась настоящая буря с ливнем, грозой и градом – и вот это было плохо, потому что, придя к сторожке, Владик обнаружил: одно из зеркал разбито. Вероятно, попало в него что-то, вещи от ветра только так летали, несколько деревьев в городе свалилось, даже автобусная остановка перевернулась.

Но какая разница – как! Главное, зеркало разбито, нужно его заменить. А делать этого Владику не хотелось категорически. Во-первых, из-за пробок в городе он и так пришел на кладбище позднее обычного, уже стало темнеть. Во-вторых, дождь все еще шел, кругом было сыро, лужи, грязь. Идти к сараю, возиться с зеркалом, впихивать его в раму…

«Нафиг это надо? Дед дурит, а я буду потакать?» – сердито думал Владик.

В итоге решил так: утром он встанет пораньше и починит зеркало, чтобы дед Вася, вернувшись из больницы, не ругался и мозг не выносил. А пока сойдет. Владик запрет дверь, как обычно, и ляжет спать.

Он сделал себе бутерброды с сыром и колбасой, чаю сладкого заварил, схомячил все это под ролики на YouTube. Это же дыра черная: начинаешь смотреть, с одного канала на другой переползаешь… Часами сидеть можно.

Поужинав, убрал со стола и пошел раскладывать диван.

Дождь еще шептал за стенами дома, отбивал чечетку на крыше. На всю ночь зарядил, похоже. Завтра утром кругом грязища будет.

Часы показывали без четверти одиннадцать, глаза слипались: день был трудный, беготня, два семинара сложных. Поставив будильник, Владик взбил подушку и, не успев улечься, заснул.

Кто-то возил пальцами по стенам, громко топал, что-то говорил раздраженно и властно. Сон был беспокойный, Владик ворочался и вскрикивал, а потом, когда загрохотало, так и подскочил в кровати.

Что ему снилось – не вспомнить, но, как выяснилось, грохот раздавался не во сне, а наяву. Владик сбросил одеяло, сел, потер глаза.

Здесь всегда было тихо, но нынче ночь наполнилась звуками. Он по привычке схватился за телефон: два часа, еще спать и спать. Дождь, кажется, стих. Если и не прекратился совсем, то барабанить по крыше уже перестал.

В дверь стучали – настойчиво, с тупой механической размеренностью. Тум-тум-тум. Через равные промежутки времени.

Кого принесло среди ночи?

Владик натянул джинсы, нашарил тапки, обулся.

Подойдя к двери, включил свет. Лампочка мигнула, и Владику показалось, что она сейчас погаснет, но этого не случилось.

Дверь по-прежнему сотрясалась от ударов.

– Кто там? Чего надо? – спросил Владик, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Ситуация нервировала. Непонятно, кто явился, но колотится, словно имеет право войти. А если это отморозки обкуренные или сектанты кладбищенские? Владик смотрел видео про сатанистов, они всякое творят на кладбищах. Что он сможет один, если их много? У него и оружия-то нет.

Может, сразу полицию вызвать?

– Не боись, – отозвались за дверью. – Открывай давай, хорош тихариться.

Голос был мужской. Наглый, с ленцой.

– Вы кто такой?

– Кто-кто… Братка твой. Все люди же братья! – Мужик хрипло засмеялся. – Должны помогать друг другу.

«Ага, и этому тоже помоги», – с досадой подумал Владик.

– И чем я вам должен помочь?

– Нынче ужасная погода. Холод, дождь, сырость. Ваш долг – впустить, обогреть усталого путника. Предложить кров и ночлег. Разве вы не согласны?

Этот голос принадлежал кому-то другому. Иные интонации, построение фраз.

– И много вас там? – спросил Владик. – У меня места мало.

За дверью засмеялись на несколько голосов.

– Ты не дрейфь, поместимся! – сказал первый мужик. – Открывай, нечего людей на пороге морозить.

Владик сделал шаг, взялся за ручку. Надо бы открыть, но что-то мешало. Страх сдавил горло. Было в происходящем нечто неправильное, непонятное. Ночные гости, неизвестно как оказавшиеся на кладбище. И компания, судя по всему, разношерстная. Что собрало их вместе?

– А вы что в такое время на кладбище забыли? – спросил Владик.

– Молодой человек, это ведь сейчас не только кладбище, а памятник культуры, – ответил интеллигентный голос, – вы не слышали, тут частенько проводятся мероприятия. Так уж вышло, что мы…

Перед внутренним взором Владика нарисовался образ профессора в очках и строгом костюме, таких у них в вузе – каждый второй. Мало ли что его на кладбище понесло, перемкнуло в ученых мозгах, говорит же: мероприятие!

– Погоди, Архимед! – встрял первый мужчина, которого Владик мысленно окрестил «братком». – Че ты перед ним распинаешься? Видишь, пацан сопливый, у мамки до сих пор на помочах ходит, она ему не разрешает с чужими взрослыми дядями разговаривать!

Раздался глумливый смех, и Владик не выдержал. Да кто он такой, этот тип, чтобы так с ним разговаривать!

Замок звонко щелкнул, задвижка отъехала в сторону, дверь распахнулась.

Пахнуло влагой. Ночь была беззвездная, черная, как уголь, и сырая, как…

Как могила.

Сравнение пришло в голову сразу. Как единственно верное.

Фонарь освещал площадку перед домом, свет был тусклый, но разглядеть ночных посетителей можно. Перед дверью стояли трое: высокий плечистый мужчина в костюме без галстука, на шее поблескивала толстенная золотая цепь; тот, кого Владик назвал «профессором», – седой, благообразный; еще один пожилой дядька в старомодной одежде и пенсне.

Тьма за их спинами колыхалась. Владик сощурился, стараясь разглядеть, что там, но не смог. Трое гостей закрыли обзор, выдвинулись вперед, встали почти вплотную к Владику.

– Так что? Мы войдем? – спросил парень с цепью.

Что-то в его облике показалось Владику знакомым. Бычья шея, нагловатый прищур, цепь эта…

Догадка сверкнула молнией, ошарашив, обездвижив. Целая аллея таких молодчиков была неподалеку, Владик с остановки каждый день мимо проходил, когда в сторожку шел, и обратно возвращался.

Умершие раньше положенного срока, бездумно растратившие отведенное им время, успевшие награбить, но не успевшие пожить, ушли они в иной мир, неся груз своих преступлений, грехов и обид, как мельничный жернов на шее. Они смотрели с черного гранита и мрамора колючими взглядами, скривив рты, горделиво и вместе с тем жалко.

Осознав, кто перед ним, моментально поверив деду Васе и каждому его слову, Владик хотел закрыть дверь, но было поздно. Обитатели кладбища уже входили в дом. Тут, в уютном свете сторожки, Владик, онемев от ужаса, разглядел все в деталях: трупные пятна, зеленую плесень, полуразложившиеся лохмотья, пустые глазницы за стеклами профессорских очков.

В открытую дверь входили новые и новые гости. Тьма, что пульсировала снаружи, теперь проникла внутрь, обволакивая все кругом, пробираясь в мысли Владика, в душу его, в гаснущее сознание.

– Спасибо, братишка, – услышал он хриплый голос мертвого бандита. – Уважил.

…Дед Вася, не получая известий от Владика, старался гнать от себя дурные предчувствия, но куда там. Все он понял, понял сразу же. Выписали его, как обещали, но о том, что произошло, он узнал раньше, не приходя на кладбище, из местных СМИ.

Бойкие журналисты объясняли все разразившейся грозой. Шутка ли, даже штормовое предупреждение было, много разрушений в городе: дерево на машину упало, крышу сорвало…

И без жертв не обошлось, что ж удивительного?

Дом кладбищенского сторожа развалился, будто в него снаряд попал, сложился, как карточный домик, похоронив в своем чреве студента местного вуза, родственника местного сторожа. Так об этом говорили, выражая соболезнования родным. Виновата стихия.

И только городской чудак, бывший историк с репутацией безумца знал, что произошло на самом деле. Как знал и то, что это – только начало. И ничего уж теперь не поделаешь…

Дачная вечеринка

– А призраки бывают? – громко спросила Ксюша с заднего сиденья.

Родители – Борис и Ольга – переглянулись. Они ехали на майские праздники к матери Ольги, которая жила в соседнем городке. Дорога обычно занимала около четырех часов, но они попали в пробку на выезде из города, простояли минут сорок.

Потом кое-как выбрались, но магнитола в машине сломалась, Ксюшу тошнило, она просила то пить, то писать; Ольга вспомнила, что забыла в холодильнике замаринованную по особому рецепту рыбу, которую приготовила специально для матери… Неудачно все как-то. Бывает, не задается поездка.

– Почему ты спрашиваешь, Ксюш? – поинтересовалась Ольга у семилетней дочери.

– Просто.

«Универсальный ответ, – подумалось Борису. – Вот бы на работе с начальством такое прокатывало».

– Бывают или нет? – настойчиво спросила девочка.

Мать не разрешала ей пользоваться в дороге планшетом, ее от этого еще сильнее укачивало. Музыку теперь не включишь; во все игры, какие знали, они уже успели поиграть. А ехать еще почти два часа! Ребенку скучно, отсюда и вопросы.

– Я не верю, – пожала плечами Ольга. – Они только в книгах и фильмах встречаются. Если бы увидела, может, поверила бы. Но не довелось, к счастью.

– А вот со мной один раз приключилась очень странная история, – сам от себя не ожидая этой откровенности, вдруг сказал Борис. – Я никому не рассказывал. Но вам, если хотите, могу рассказать.

«Заодно время в дороге убьем», – подумал он.

– А она страшная? – глаза у дочки загорелись.

Почему людям так нравится бояться?

– Расскажу, а ты сама решишь, страшная или нет.

Ксюша от восторга даже в ладоши захлопала, а Ольга смотрела недоверчиво.

«Выдумываешь на ходу?» – читалось в ее взгляде.

Но Борис ничего не выдумывал. Это случилось на самом деле.

– Мне тогда было двадцать два года. Только-только университет окончил, диплом получил. Мы с ребятами рванули на дачу к моему однокурснику, Семену, решили отметить это событие.

…Народу набралось – туча. Почти вся группа, еще из параллельной кое-кто, многие – со своими парнями и девушками, плюс Семеновы друзья, за компанию, и из местной, дачной молодежи тоже подтянулись ребята. Всех не сосчитаешь.