Нина Риччи бесплатное чтение

Глава 1

Жить в эпоху перемен

Несмотря на то что большую часть жизни Нина Риччи прожила во Франции, корни ее семьи надо искать в Италии – стране, которая по количеству всемирно известных модельеров может уверенно конкурировать с соседями. Родилась Нина в Турине 14 января 1883 года, за восемь месяцев до рождения своей будущей коллеги и конкурентки – Коко Шанель. Настоящее имя Нины Риччи – Мария Аделаида Джузеппа Ниелли. Однако во избежание путаницы далее мы будем называть главную героиню книги по взятому позже ею псевдониму и фамилии мужа.

Предки Нины проживали в коммуне Ниелла-Танаро, что примерно в семидесяти километрах от Турина, куда впоследствии переехал отец Нины в поисках лучшей доли. Не исключено, что фамилия Ниелли неслучайно имеет один корень с названием коммуны: «семья из Ниеллы», «люди из Ниеллы». И подобное образований фамилий в итальянском языке не являлось исключительной привилегией знатных родов. С другой стороны, фамилии (которые стали фиксироваться в приходских книгах в Италии лишь с середины XVI века) часто говорили о роде занятия человека. «Ниелло» означает «изделие с чернью», «работа чернью по золоту или серебру», и такие работы были очень распространены в Италии XV–XVI веков: подобным методом украшали посуду, оружие, ювелирные изделия, предметы быта. Фамилия предков Нины Риччи вполне могла соответствовать выбранной ими профессии.

Коммуна Ниелла-Танаро совсем невелика: она занимает площадь в пятнадцать квадратных километров, а население по переписи 1861 года составляло чуть более двух тысяч человек[1]. Но ее история уходит корнями в глубину веков: за несколько столетий до нашей эры первые поселения расположились вдоль реки Танаро, которая и сейчас течет по границе коммуны. Близость реки и климат позволяли людям в тех краях успешно заниматься сельским хозяйством. Ниелла-Танаро расположена на территории Пьемонта – региона, в котором проживал самый древний итальянский народ, лигурийцы. Во второй половине VI века Ниелла входила в состав герцогства Асти. В X веке ее разграбили войска из ближайших французских земель. Но к XI веку земли Ниеллы вновь начали процветать: жители занимались коммерцией и сельским хозяйством, были восстановлены старинные монастыри и основаны новые. Ко второй половине XII века в Ниелла-Танаро уже был построен собственный замок…

В конце XVIII века Ниелла оказалась втянутой в первую наполеоновскую кампанию, развернувшуюся в Италии. В течение года в коммуне размещались войска Пьемонта и Австрии, объединившиеся против армии Наполеона. Однако 18 апреля 1796 года Наполеону удалось прорвать оборону. После чего он наложил на Ниеллу контрибуцию в размере двенадцати тысяч лир. Конечно, Милан и папа римский выплатили Наполеону гораздо большие суммы, но для маленькой коммуны и это было разорительно. После окончания наполеоновских войн и Реставрации история Ниеллы-Танаро была связана сначала с домом Савойской династии, а после с итальянским государством.

Турин, куда переехал из Ниеллы отец Нины Риччи, с 1814 года был столицей Сардинско-Пьемонтского королевства, во главе которого и стояли представители Савойской династии. В 1861 году Турин стал столицей нового объединенного итальянского государства (Турин недолго сохранял свой статус: уже в 1865 году столицу перенесли во Флоренцию). Именно тогда двадцатилетний Винченцо Ниелли отправился искать счастья в Турин. Конечно, там шансов преуспеть было куда больше, чем в маленькой Ниелле-Танаро. И Винченцо Ниелли, будущий отец Нины Риччи, решился на переезд. Неизвестно, чем конкретно занималась его семья, чтобы заработать на жизнь, но эта доля явно не прельщала молодого человека. В Турине он нанялся в подмастерья к сапожнику, где научился работать с кожей, изготавливать и чинить обувь.

Казалось бы, весьма востребованная в те времена профессия, но на самом деле она давала не очень большой доход, а трудиться приходилось упорно. Огромную конкуренцию частным обувщикам составляла появившаяся в XVIII веке обувная промышленность: обувь подешевела и поэтому стала доступной для всех, ее было много и на любой вкус. По мере открытия фабрик и цехов производство стало в большинстве своем автоматизированным, но труд индивидуальных мастеров по-прежнему оставался ручным, утомительным и напряженным. За день упорного труда сапожник мог сделать максимум одну пару обуви. В Италии расцвет обувной промышленности пришелся на начало XIX века: не все страны смогли наладить подобное производство, поэтому закупали обувь у итальянцев. И в противовес индивидуальному, ручному труду фабрика могла производить за день огромное по тем временам количество обуви, часть которой экспортировалась в другие страны.

Обычной практикой в Италии было передавать умение создавать обувь из поколения в поколение. Обувным бизнесом в одной семье занимались на протяжении нескольких веков. Кроме пошива мастера также умели чинить обувь. Как и работа швей, этот труд в больших городах был каторжным: в маленьких помещениях с тусклым светом, пропахших кожей и клеем, трудились не покладая рук. Конечно, прорваться клиентам из высшего общества, обслуживать людей богатых хотелось каждому, но далеко не всем это удавалось. Надо отметить, что сообщество обувщиков в Турине еще с 1600 года считалось сплоченным, и тем, кто по состоянию здоровья не мог более заниматься своим трудом, выплачивалось до пятидесяти сольдо в неделю. В 1764 году в ассоциации насчитывалось порядка четырехсот работников. Официально это сообщество не являлось гильдией и не подпадало под действия законов, влиявших на ее деятельность и статус. В 1849 году, за несколько лет до переезда Винченцо Ниелли в Турин, сообщество стало называться «Союз обувщиков» (или сапожников). Внутри союза работники по-прежнему были вправе устанавливать собственные правила и предписания. Важно отметить, что те, кто имел статус «мастера», организовали собственное общество. И только в 1884 году они объединились с простыми работниками.

Винченцо приходилось иметь дело с людьми бедными, весьма скромного достатка, которые старались обувь носить подольше: все-таки она оставалась довольно дорогим удовольствием, несмотря на развитие промышленного производства. К тому же он считался «работником», а не «мастером», что тоже лишало его определенных преимуществ. Однако пока Винченцо оставался холостым, он не сильно волновался из-за низких доходов. Но вот, в конце 1870-х, его все-таки настигла любовь: он познакомился с девушкой по имени Франческа Берра. К тридцати годам Винченцо уже имел клиентуру, но, к сожалению, она, как и раньше, состояла из людей низших сословий. Женившись на девушке из простой семьи, имевшей совсем небольшое приданное, Винченцо своего положения не улучшил. Напротив, ему приходилось работать куда больше, чем до женитьбы. А после рождения первой дочери, старшей сестры Нины Риччи, молодая семья переехала в центр Турина, на улицу Джузеппе Луиджи Пассалаква, названную так в честь итальянского генерала, который погиб на поле боя в 1849 году. Там же Винченцо открыл обувную мастерскую, где продолжал шить, а чаще чинить обувь. Надо сказать, что репутация у Винченцо Ниелли была хорошая. К нему приходили не только постоянные клиенты, но и те, кому его рекомендовали.

Однако просто держаться на плаву и пытаться прокормить пока еще небольшое семейство – это далеко не все амбиции, которые имелись у Винченцо. Он страстно хотел создавать моду, творить, придумывать новые фасоны и предлагать свою обувь изысканной публике. В Турине на тот момент насчитывалось несколько обувщиков, которые, не пытаясь соревноваться с обувной промышленностью, «делали моду», создавая туфли по индивидуальным лекалам для заказчиков из высшего света. Считается, что именно в семидесятых годах XIX века начался расцвет итальянской модной обуви, который длится по сей день… Мечты отца воплотила гораздо позже его дочь, но пока Винченцо Ниелли приходилось довольствоваться скромным успехом у непритязательных клиентов из близлежащих кварталов, которым прочность башмаков заменяла и стиль, и моду.

Жизнь не стояла на месте: в начале 1883 года в семействе Ниелли появился на свет второй ребенок – Мария Аделаида Джузеппа. Меньше чем через два десятилетия эта девочка станет известна под именем Нина Риччи, а еще через некоторое время это имя превратится во всемирно известный бренд. В том же году родилась не только Коко Шанель, но и Бенито Муссолини, чье правление начнется в 1922 году. А за два года до Нины, в 1881 году, во Флоренции родился Гуччо Гуччи – будущий основатель одноименного бренда. Но он строить свою империю моды начал в Италии, не желая расширять дело за пределы страны. Первый магазин своего дома моды он открыл во Флоренции в 1921 году. Собственный дом Нина Риччи открыла в 1932-м. Самой первой среди своих ровесников – будущих модельеров с мировым именем – стала Коко Шанель, чей дом начал свое существование в 1908 году. Сделать это так рано ей удалось при помощи денег, которые ей бессрочно и без всяких условий ссудил любовник. Всех вышеперечисленных персонажей объединяет одно: они родились в бедных семьях, с самого начала своего жизненного пути вступили в нелегкую борьбу за существование, им сопутствовал успех, и каждый из них заплатил за него свою цену…

С появлением второго ребенка родителям Нины пришлось потуже затянуть пояса. Франческа, как многие женщины ее сословия, подрабатывала шитьем. По сути, эта работа мало чем отличалась от того, чем занимался Винченцо: люди в основном ремонтировали старую одежду и редко заказывали что-то новое, поэтому труд швеи был и тяжелым, и низкооплачиваемым.

По большому счету практически одновременно с рождением Нины Риччи родилось и современное итальянское государство. В 1861 году король Виктор Эммануэль II из Сайвойской династии возглавил новое объединенное королевство, в которое вошли Венеция и папские владения. Правда, буквально за год до этого по Туринскому договору он уступил Франции Савойю и Ниццу, входившие до той поры в состав Савойского герцогства. Однако Рим, хотя и провозглашенный столицей нового королевства, оставался под властью папы. И только в 1870 году, несмотря на сопротивление, Рим был взят итальянской армией. Начались перемены: политика влияла на экономику и законодательство, а следовательно, и на жизнь простых людей. Так как до этого страна не представляла собой единого целого, на повестке дня стоял лозунг: «Создадим итальянцев». Но недовольство среди населения росло, в особенности из-за введенного в 1869 году налога на зерно. Правое крыло правительства, состоявшее в основном из землевладельцев севера страны, выступало за сбалансированный бюджет и свободную торговлю. Однако повышение налогов, сокращение расходов и попытка национализировать железные дороги привели к провалу на выборах, и в 1876 году к власти пришли левые. Это крыло в основном состояло из юристов, представителей юга страны.

Уже в 1883 году левые отменили налог на зерно и сделали двухлетнее начальное образование обязательным. Их основным достижением считается изменение законодательного права: голосовать теперь можно было не с двадцати пяти лет, а с двадцати одного года; ежегодный налог в размере сорока лир был уменьшен вдвое, а для тех, у кого дети ходили в школу, отменен вовсе. Электорат, таким образом, существенно увеличился. Впрочем, попытки правительства контролировать ситуацию наталкивались на сопротивление местных властей. Коррупцию искоренить не удавалось, а важные посты по-прежнему занимала знать, верхушка общества – выборы оставались делом чисто номинальным.

Внешнюю политику тоже проводить было непросто. В 1881 году, дабы избежать изоляции на мировой арене, Италия присоединилась к Германии и Австро-Венгрии. Союзники гарантировали ей поддержку в отражении нападения со стороны Франции – основного врага Италии в Средиземном море. Расходы на увеличение военной мощи росли: с 1862 по 1913 год министерства сухопутных и морских войск тратили больше, чем все другие министерства, вместе взятые.

Страна в ту пору столкнулась с еще одной напастью: большинство мужчин имели оружие и жестокие преступления были обычным делом. В среднем совершалось три тысячи убийств в год, в основном по причине кровной мести. Грабители орудовали на юге и в горах Сардинии. В городах постоянно вспыхивали мятежи – против налоговой системы, за землю и рабочие места.

Одной из самых сильных оппозиционных сил в то время стала Римская католическая церковь. Ее лишили папских земель и даже самого Рима, оставив только территорию Ватикана, а также основных источников дохода. Большинство религиозных орденов распустили, монастыри стали общественными зданиями, перейдя в государственную собственность. Католическая церковь весьма успешно собирала своих сторонников, выступая против разводов, налогов, против центрального правительства в целом, и сочувствующих им хватало.

Во многих регионах, включая тот, в котором жила семья Винченцо, местные власти продавали крестьянам участки земли по бросовым ценам. Таким образом, огромное количество людей, живших в сельской местности, стали мелкими землевладельцами. Правда, те узенькие полоски земли, которые им достались, делали все предприятие совершенно неприбыльным. Как и раньше, над крестьянами дамокловым мечом висела необходимость платить налоги на землю и гасить проценты по займу, взятому в банке для покупки надела, из-за чего им часто приходилось перепродавать приобретенную землю.

Ухудшала ситуацию и проблема, возникшая с лесами. Широкомасштабная вырубка лесов стала настоящим бедствием и для людей, и для экологии. Одним из ярких примеров является Сардиния, где в те годы было вырублено четыре пятых всех деревьев в угоду сельскому хозяйству. Все это привело к плачевным результатам: эрозия почвы, оползни, стоячая вода, увеличившееся количество случаев заболеваний малярией. Кроме того, государство отменило право выгона скота на подножный корм и сбор хвороста на оставшихся непроданными землях. Миллионы домохозяйств, рассчитывавших на старые законы, потеряли бесплатные возможности для обогрева дома, приготовления пищи, корма для свиней. Им оставалось либо прозябать в нищете, либо нарушать закон, либо уезжать в город.

Беды на этом не закончились. В начале 1880-х годов на одну треть упали цены на пшеницу, и те фермеры, которые выращивали ее на продажу, понесли убытки. Так как их лобби в парламенте были весьма сильными, к их требованиям применить протекционистские меры не могли не прислушаться. То же самое требовали представители легкой промышленности, где работало огромное количество людей: это производители шерстяных, хлопковых, шелковых тканей. В 1883 году удалось восстановить конвертируемость золота, что обесценило лиру и привело к еще большим проблемам у производителей. Из-за этого в 1887 году импортируемые в Италию товары, составлявшие конкуренцию местным производителям, обложили таможенными сборами. Среди них – дешевая американская пшеница и рис из Азии. В результате подорожало продовольствие и понизился уровень жизни простых людей. Это не говоря уже о постоянной «войне тарифов» между Италией и ее самым крупным торговым партнером и конкурентом – Францией. Французские производители выступали против импорта итальянских товаров, и в итоге импорт из Италии сократился вдвое. В одночасье целые сектора итальянской экономики столкнулись с невиданными проблемами: внутри страны рухнули цены на вино, шелк, скот и оливковое масло. Кризис затронул и финансовый сектор: закрылись многие итальянские банки, в том числе крупнейшие.

В 1880-х годах уровень смертности и рождаемости в Италии были одинаково высокими. Но даже если ребенок выживал при рождении, только в половине случаев он доживал до пяти лет. В те годы итальянцы активно начали эмигрировать в Соединенные Штаты Америки в поисках работы и лучшей доли. Только в одном 1888 году из страны уехали двести тысяч человек – в два раза больше, чем за десятилетие до этого[2]. Кроме США популярными направлениями для эмиграции считались Аргентина и Бразилия, а также некоторые страны Европы. В основном родину покидали крестьяне из горных районов, где поиск работы представлялся делом особенно сложным. Почти семьдесят процентов населения, несмотря на введение обязательного двухлетнего начального образования, не умели читать, писать и считать. Многие говорили только на местном диалекте. В городах ситуация складывалась чуть лучше за счет «технических» школ и институтов, где обучали наукам, инженерному делу, бухгалтерии. В университетах в основном готовили юристов и врачей, причем в обеих профессиях предложение намного превышало спрос.

Не удавалось Италии успешно проводить и свою колониальную политику.

Отец Нины Риччи испытал на себе все сложности, которые выпали на долю простых итальянцев. Эпоха перемен, начавшаяся с момента объединения Италии, не давала вздохнуть спокойно, наладить работу и быт. Обувная промышленность, оказавшаяся по сравнению с другими не в худшем положении, тем не менее переживала те же трудности, что и все остальные отрасли. А маленьким мастерским приходилось особенно туго.

Семья Винченцо продолжала расти: в 1885 году родилась младшая сестра Нины – Адальгиза, а в 1887-м – брат Феличе. Франческа с трудом справлялась с увеличивавшимся семейством, вынужденная продолжать штопать и шить, чтобы хоть как-нибудь держаться на плаву. Старшая дочь, как могла, помогала матери, но ей самой было чуть больше семи лет. Винченцо исполнилось сорок шесть. У него родился долгожданный сын, но в работе ему преуспеть не удавалось. В отчаянии он искал выход из ситуации. Дни напролет Винченцо проводил в своей мастерской, однако его доход оставался крайне невысоким. Заработки Франчески, постоянно то пребывавшей на сносях, то кормившей очередного младенца, не спасали положения. Оба родителя Нины Риччи уже не отличались крепким здоровьем. Мать изматывали роды, отца ослабляли работа и заботы о семье. Правда, он не падал духом – желание преуспеть его не покидало. Франческе тоже хотелось бы шить красивые платья для богатых дам, и в этом она полностью поддерживала мужа: следовало найти то место, где их ждали бы обеспеченные клиенты. Винченцо и Франческа искали выход, и, как им показалось, он нашелся. Наилучшим вариантом, посчитали они, будет переезд из Турина.

Как и двадцать с лишним лет назад, Винченцо увидел перспективу в перемене места жительства – это ведь сработало тогда, когда он уехал в большой город, должно было сработать и сейчас. Сначала они решили переехать во Флоренцию, город, который стал столицей Объединенного королевства сразу после Турина – с 1865 по 1871 год. Этот период сильно повлиял на Флоренцию, и даже после утраты своего столичного статуса она продолжала привлекать людей из разных уголков страны. Неудивительно: Флоренция всегда считалась богатым городом, где активно шла торговля, особенно шерстью, а также являлась важным финансовым центром, так как там располагалось множество крупнейших банков страны. Кроме того, Флоренция расположена в два раза ближе к Риму, чем Турин, – всего в двухстах тридцати километрах, и пользовалась своим удачным положением на пересечении основных торговых путей. Статистика подтверждает: во Флоренции в те годы резко увеличилось население (за двадцать лет начиная с 1861 года оно увеличилось почти на тридцать процентов).

Ниелли начали собираться в путь. Они не знали, что их ожидает впереди, но и Венченцо, и Франческа понимали: в Турине для них история закончилась. Ничего нового город, который когда-то их познакомил, им больше предложить не мог. В конце XIX века переезд с четырьмя детьми все еще представлялся непростым приключением. Из мастерской Винченцо взял все свои инструменты и материалы – денег начинать свое дело с нуля на новом месте у него не скопилось.

Глава 2

В поисках рая на земле

Ранние годы Нины Риччи, несмотря на бедность, проходили в дружной и веселой обстановке. Ее отец любил жену и старался сделать все, что в его силах, для улучшения жизни семьи. Иногда у них опускались руки, но они редко показывали детям свои слабости. Винченцо обожал дочерей и всегда выкраивал деньги на покупку недорогих игрушек. Вечерами вся семья собиралась за столом, за исключением очередного младенца, сидевшего на руках у матери или спавшего в люльке. Отец рассказывал забавные истории о клиентах (а они любили поделиться с дружелюбным сапожником не только новостями, но и подробностями своей жизни), говорил о новых заказах и, конечно, мечтал о создании новых моделей обуви.

Переезд во Флоренцию, к сожалению, только ухудшил положение семьи. Не так весело проходили теперь вечера: новостей от клиентов стало меньше, так как старые заказчики остались в Турине, а новые не спешили в мастерскую Винченцо. Деньги таяли на глазах, и все надежды на богачей, осевших во Флоренции после получения ею столичного статуса, рухнули. Оказалось, что во Флоренции жизнь текла не намного лучше, чем в Турине: кризис в Италии затронул все города и деревни, хотя, надо признать, городские жители легче находили работу, а соответственно, и зарабатывали какие-то деньги. Малый бизнес страдал в городе сильнее: промышленность создавала ему конкуренцию, с которой тягаться было практически невозможно. Свою обувную мастерскую Винченцо пришлось открывать не в оживленном центре, а на окраине, где люди ходили привычными маршрутами – к мастерам, которых знали годами.

Через год после приезда, в 1889 году, в семье Ниелли родился пятый ребенок – девочка Селестина. Несмотря на весь природный оптимизм, дух Винченцо был подорван. Он очень любил детей, но понимал, что не может обеспечить им достойное существование. Все старания Франчески тоже сводились на нет: пятеро детей, мал мала меньше, требовали внимания и не давали ей работать в полную силу. Впрочем, заказов у нее было не больше, чем у мужа. Старшая дочка ходила в школу: новое законодательство давало ей такую возможность. После школы она помогала матери штопать чужую одежду и следить за младшими. Нина тоже пыталась делать нехитрую работу: в шесть-семь лет девочки уже вовсю приобщались к ведению домашнего хозяйства и учились шить. Такая судьба ждала многих, ведь вырваться из окружения, в котором ты вырос, представлялось делом практически невозможным.

Кстати, если говорить об обуви, то в теплое время года дети в основном бегали по улицам босые. А если не хватало денег на одежду, то в холода они попросту сидели дома. Но не все дети могли себе позволить игры со сверстниками или пребывание дома. Даже официальная статистика показывает огромное количество работавших детей (те, кто работал дома, как дочери Ниелли, не были учтены, то есть на самом деле их было куда больше). В 1881 году работало восемьдесят процентов мальчиков от десяти до четырнадцати лет[3] и почти пятьдесят процентов девочек того же возраста. Девочек меньше только потому, что именно они чаще работали на дому. Историками доказано, что введение обязательного начального образования никак не сказывалось на занятости детей, если оно не было подкреплено повышением уровня жизни семьи. Конечно, занятость варьировалась от региона к региону. Именно положение на севере Италии отражают приведенные выше цифры. На юге, где преобладал сельскохозяйственный труд, работало почти сто процентов мальчиков и более восьмидесяти процентов девочек. Во Флоренции, куда с надеждами на лучшую жизнь уехали Ниелли, работало немногим меньше детей. То есть на севере уровень жизни все же всегда оставался более высоким, что и отражает данная статистика.

Обязанность отправлять детей в школу на родителей не налагалась, поэтому те из них, кто нуждался в дополнительном заработке, не давали своим отпрыскам обязательного начального образования. Более того, не все населенные пункты имели школы, а только те, где население превышало четыре тысячи человек. Но даже за этим особенно не следили, поэтому учебные учреждения открывали далеко не везде. В любом случае обязательное начальное образование распространялось лишь на детей от шести до девяти лет, и удовлетворительной считалась посещаемость для мальчиков – тридцать процентов, для девочек – восемнадцать.

Интересно, что противники обязательного образования ссылались на ущемление свободы родителей: мол, именно им решать, отправлять ли ребенка в школу. А противники запрета детского труда считали, что запрет скажется на уровне жизни самых бедных слоев населения, рассчитывавших на заработки своих детей. Но с 1886 года закон все же запретил использование детского труда на опасных производствах. Однако ни в сельском хозяйстве, ни в легкой промышленности никаких ограничений не существовало, не говоря уже о надомной работе.

Несмотря на сложности, старшие дочки Ниелли начали ходить в школу во Флоренции. Но долго так продолжаться не могло: заработки Винченцо падали. От экономического кризиса все больше страдали уязвимые слои населения, и перспективы перестали казаться радужными даже самым завзятым оптимистам. Семья снова засобиралась в путь. На сей раз решили ехать в Монако. Причин для такого выбора можно назвать несколько. Первая и самая простая – близость Монако к Италии, в частности к тому региону на севере, где доселе жили Ниелли. Вторая – перспективы бурно развивающегося княжества. И конечно – мода. Италия в те годы не могла сравниться с Францией по количеству потенциальных модниц и по доходам населения. Именно в то время активно формировались ставшие позднее известными французские курорты, где в сезон открывались модные бутики, а по набережным дефилировали отдыхающие, которые с удовольствием демонстрировали купленные наряды.

С 1861 года княжество Монако снова обрело независимость, отдав, правда, Франции часть своих территорий. А уже в 1863 году «Société des Bains de Mer» (Общество морских ванн) открыло знаменитое казино в Монте-Карло. На землях, отошедших французам, выращивали оливки, лимоны, апельсины и другие культуры. Развитие нового района призвано было компенсировать потери, связанные с резким уменьшением доходов от сельского хозяйства. Это же общество до сих пор владеет зданием оперы, которая открылась в 1879 году, и Отелем де Пари, начавшим свою работу год спустя после открытия казино. Общество основал принц Монако Карл III в 1863 году, так как захотел вслед за Германией и Бельгией открыть курорт, чья прибыль будет обеспечена доходом от игорного дома. Надо сказать, что в Монако ранее уже делали попытку открыть казино. В 1856 году на вилле Бельвю оно начало свою работу, но не очень успешно. И вот в 1863 году с помощью Общества морских ванн началась полная реконструкция района, через три года получившего свое название – Монте-Карло, в честь Карла III.

Отель де Пари и Кафе де Пари должны были составить конкуренцию самым шикарным заведениям Парижа, Лондона и Нью-Йорка. Строились виллы, разбивались сады. Здание оперы проектировал Шарль Гарнье – тот же архитектор, по чьему проекту строилась парижская опера. В княжество начали приезжать знаменитости и богачи. Как и было задумано, они тратили деньги на развлечения, что очень скоро позволило построить железную дорогу, соединившую Монако с Францией. Для раскручивания казино Франсуа Блан, возглавлявший Общество морских ванн, придумал целую церемонию для тех, кому доставался крупный выигрыш (заметим: строго контролируемый со стороны владельцев). Люди надеялись, что им также повезет, и они стекались в казино со всего мира. Так как Блан отдавал часть получаемых доходов государству, уже в 1869 году в княжестве отменили все налоги – ситуация, сохраняющаяся по сей день.

Однако сын Карла, пришедший к власти в 1889 году после смерти отца, относился к казино резко отрицательно и хотел его закрыть. Он женился на богатой американке и считал, что в прибыли от казино более не нуждается. Казалось, дни знаменитого заведения сочтены: Альберт планировал там открыть бесплатную больницу. Все изменилось в одночасье: в казино повадился ездить англичанин, игравший день и ночь и выигрывавший миллионы. Он несколько раз приезжал в Монте-Карло, повторял свой успех, после чего туда просто хлынула публика, мечтавшая пойти по его стопам. Прибыль казино резко подскочила, стоимость акций побила все рекорды. С новым правителем Монако удалось договориться.

Но не только казино, отели и рестораны выигрывали от притока туристов. В Монте-Карло также открывались и бутики. Цены в магазинах никого не отпугивали: главную роль играл престиж и желание выглядеть не хуже других. Конечно, первую скрипку играли те кутюрье, которые пользовались популярностью в Париже и на других курортах. Но и более мелкие ателье имели шанс преуспеть.

Ниелли ехали туда, где пахло деньгами и успехом. Новое место манило и таило в себе обещания избавить семью от бедности, наконец дать возможность Винченцо создавать собственную обувь для более взыскательной публики, чем беднота Турина и Флоренции.

Радужные планы опять не сбылись. Винченцо исполнилось пятьдесят лет, и силы были уже не те, что раньше. Он пытался вписаться в ритм жизни нового курорта, искал клиентов, предлагал новые модели обуви, но успех не приходил. Позже его дочь сможет покорить капризных модниц и воплотить мечты отца в жизнь. До этого момента Винченцо не дожил. Старые болезни и постоянная нервотрепка последних лет, связанная с переездами, неудачами и необходимостью кормить большую семью, окончательно подорвали его здоровье. И тем не менее семья совершенно не ожидала его кончины: в 1891 году, через год после переезда, Винченцо Ниелли умер.

Впоследствии преуспеть удалось не только Нине Риччи. Еще один итальянец, перебравшийся на Лазурный Берег Франции, сумел покорить мир моды именно в области обуви. Андре Перуджа родился на десять лет позже, чем Нина. Его отец был сапожником и так же, как Винченцо, переехал во Францию в поисках лучшей доли. Как и Винченцо, успех ему не сопутствовал. Зато его сын Андре прославился на весь мир. Уже в 16 лет он открыл свой первый магазин в Ницце, а затем ему начал помогать знаменитый кутюрье Поль Пуарэ. В 28 лет Андре Перуджа открыл магазин в Париже на престижной улице Фобург Сант-Оноре. Он сотрудничал со многими известными модельерами. Среди них Коко Шанель, Эльза Скиапарелли, Юбер Живанши… Получается, переезд все-таки переломил ситуацию, но не для старшего поколения итальянцев, а для их детей. Игра стоила свеч!

Семья осталась без кормильца, когда матери Нины исполнилось 40 лет, и она взвалила на себя основную ответственность за детей, начав зарабатывать деньги в одной из галантерейных лавок Монако. Теперь она не могла себе позволить работать дома и довольствоваться непостоянным доходом от починки одежды. Магазин давал пусть и небольшой, но регулярный заработок. Обычно туда приходили не только купить одежду, но и заказать ее пошив – галантерейная лавка была совмещена с ателье. Поэтому имелась возможность получить дополнительные деньги, хотя это предполагало работу вечерами, так как днем следовало продавать, а не шить.

Старшей дочери на тот момент исполнилось одиннадцать, Нине – восемь. Обе девочки заняли место матери дома, продолжая принимать заказы на мелкий ремонт, а заодно присматривали за шестилетней Адельгизой, четырехлетним Феличе и двухлетней Селестиной. Те годы стали самыми трудными: одновременно приходилось вставать на ноги на новом месте, работать, осваивать французский, чтобы свободно говорить на нем с клиентами. Конечно, в Монако проживало много итальянцев. Для сравнения можно привести следующие цифры: французов, монегасков и итальянцев насчитывалось чуть более двадцати процентов каждой нации, в то время как представителей остальных народов – примерно по три процента (исключая чуть более семи процентов франкоговорящих бельгийцев). Но все понимали, что без знания французского языка карьеры там не сделать. Мало того, что это официальный язык княжества, так еще и основной поток богатых туристов приходился именно на французов.

Буквально через год старшая дочь Ниелли присоединилась в магазине к матери, а затем и Нина вышла на работу. Она стала трудиться в ателье. Работать приходилось много, но у Нины сразу обнаружились не только способности к шитью, но и талант к созданию аксессуаров. Особенно хорошо ей удавались шляпки, которые она уже тогда любила украшать цветами. Цветочные мотивы, яркие краски лета, легкие ароматы будут сопровождать творения Нины Риччи на протяжении всей жизни. Трудности, с которыми она столкнулась в детстве, не сказались ни на ее моделях, ни на ее характере. Впрочем, этим отличалось все неунывающее семейство Ниелли, не забывавшее традиций своей родины. Мечты отца тоже отразились на восприятии Ниной мира. Она хотела добиться успеха, но не могла обучаться у Винченцо, пока он был жив, – обычно в подмастерья брали сыновей. А шить Нине нравилось. С раннего детства она мастерила наряды для кукол, в которые играла вместе с сестрами. Много позже, став известным модельером, Нина Риччи продолжала наряжать в свои платья кукол, чтобы посмотреть, как будет выглядеть придуманный ею наряд. Она не видела для себя другой судьбы: ей не хотелось идти ни в артистки, ни в певицы, а тем более наниматься в богатую семью горничной. Играть на сцене не позволяло воспитание и природная скромность, но в ателье, склонившись с иголкой над отрезом ткани, Нина чувствовала себя как дома. Увидев тягу к созданию украшений для шляп, ей позволили принимать в этом процессе активное участие, что развивало нужные навыки и давало применение незаурядному таланту.

Некоторые увидят здесь прямую параллель с Коко Шанель, тоже начинавшую с создания шляп. «Важность шляп не всегда очевидна, – пишет историк моды Клэр Хьюз. – Женские шляпы воплощают работу творческого воображения модельеров, и продают их совершенно иначе», – продолжает она. Так не в этом ли секрет: юные Нина и Габриэль Шанель имели возможность именно в головных уборах воплощать свои первые творческие замыслы, словно тренируясь, готовясь к будущим успехам. Потом они используют их при создании одежды, обуви, украшений и духов. К середине XX века шляпы уйдут с рынка, уступив место совсем иным, более прозаическим головным уборам (надо заметить, правда, что в Великобритании, например, преданно хранят верность шляпам: они являются обязательным атрибутом наряда на свадьбах, скачках и во время любых выходов королевской семьи в свет). Но ранее они представляли для модельеров прекрасное поле для деятельности. Более того, шляпники всегда осознавали свое исключительное положение. Чего стоит отказ французских шляпников создавать более двух шляп в день! Сравните с обувщиками, чья работа сама по себе не позволяла поставить в маленькой мастерской дело на поток. Шляпники могли изготовлять больше, но не желали превращать свое искусство в нечто низменное.

Конечно, шляпное производство к концу XIX века тоже становилось механизированным, однако на фабрике изготовляли «болванки», и это было крайне опасным для здоровья работников делом. Но надомные мастерские оставались, как и прежде, элитными заведениями, а продажа шляпок – более выгодным предприятием, чем продажа одежды. Шляпницы вообще противились возникновению любых параллелей с фабричными работницами: «Занятые непыльным, творческим трудом, нарядно одетые, девушки возмущались тем, что их приравняли к фабричным работницам в платках и деревянных башмаках». Уж тем более отличалась работа тех, кто делал заключительную отделку и украшал шляпы, – именно к этой категории относились Риччи и Шанель на первых этапах своей карьеры. В магазинчиках часто предоставляли такие услуги: изготавливали шляпки из готовых «болванок» по индивидуальным заказам. А в последние десятилетия XIX века декор и орнамент стали особенно цениться, да и мода начала меняться куда быстрее, чем раньше, что провоцировало спрос на новые шляпки – мастерство дизайна вышло на первый план. Когда о Шанель говорят, что она начинала свою карьеру модисткой, то немного все-таки лукавят: как и для Риччи, для нее изготовление шляпок оставалось хобби, творческим увлечением, но никак не изнурительной работой, которой шляпное дело являлось для работниц, изготовлением шляп зарабатывавших на жизнь. В этом плане работа обувщиков, швей и шляпниц ничем не отличалась: крохотные душные помещения, длинный рабочий день, к тому же вредное производство (обувщики и шляпники, например, постоянно вдыхали пары клея).

Шанель сначала делала шляпки только для себя и немногочисленных подруг своих богатых покровителей, потом, открыв свой магазин, она могла использовать наемный труд. Нине не так повезло, но шляпы она делала только на заказ клиенткам магазина, в котором работали мать и сестра, а также, конечно, клиенткам ателье, где трудилась сама. Она сразу начала выделяться своими незаурядными способностями – скорее, не к шитью как таковому, а к изобретательству, таланту увидеть обычный фасон под иным углом, а простую шляпную «болванку» – оригинально украшенной. Фактически шляпки служили той же цели, что и наряды для кукол: это был способ экспериментировать и пробовать.

Мать не видела для своих дочерей иной судьбы, кроме как удачно выйти замуж, и чем раньше, тем лучше. Для конца XIX века, несмотря на все изменения, которые претерпевало общество, включая и положение женщины, взгляды в основном оставались патриархальными. Имея четырех дочерей и всего одного сына, Франческа лелеяла единственную надежду, что девочки быстро найдут себе женихов. Рассчитывать им приходилось только на внешность, веселый нрав и умение хорошо вести домашнее хозяйство, ведь приданого у них практически не было. Но времени на знакомства у старшей дочери не оставалось: она работала вместе с матерью допоздна, стараясь и выходные, которые ей выпадали нечасто, тратить на выполнение заказов.

Внешне Нина не сразу оформилась в симпатичную девушку. Но в какой-то момент на нее вдруг начали обращать внимание мужчины. Она была невысокого роста, с густыми темными волосами. А вот обликом простая итальянка походила на аристократку, женщину из высшего света: тонкие черты лица, высокий лоб, четкая линия бровей. Даже руки не выдавали в ней швею. Тонкие запястья и длинные пальцы, казалось, не ведали ни работы по дому, ни долгого, монотонного, кропотливого труда в ателье, где, несмотря на все способности, большую часть времени ей приходилось пришивать пуговицы, гладить и бегать с поручениями. К четырнадцати годам Нина выглядела немного старше своего возраста, и мать надеялась, что вскоре кто-нибудь позовет ее замуж.

Старшей сестре исполнилось семнадцать. В основном она общалась с итальянцами, приехавшими с ее родины. С ними было проще: они говорили на родном языке, соблюдали те же традиции, что и в ее семье. В отличие от Нины, желавшей воплотить мечты отца в жизнь и начать создавать свои модели одежды, старшая сестра мечтала о семье. Пример ее родителей, несмотря на финансовые неудачи, был положительным, по-другому строить жизнь не хотелось.

Надо сказать, время пыталось диктовать свои условия: конец XIX века – важный период переосмысления гендерной роли в семье, приведший к возникновению феномена «новой женщины». Часто это «переосмысление» давалось непросто: борьба за независимость была чревата отказом от семьи, от привычной роли жены и матери. Перед женщинами вставали вопросы, ответы на которые не так просто находились: «Обязательно ли брак должен быть патриархальным институтом, вынуждающим женщину обменивать независимость на защиту? Справедливо ли, что перед лицом закона жена менее значима, чем муж, и выступает его подопечной? Должна ли женщина отказываться от всех экономических прав и принимать на себя единственное обязательство – заботу о домашнем очаге? Обязана ли она вообще выходить замуж?» И если, например, в Швеции и Норвегии в 1874 году приняли все-таки закон, согласно которому замужняя женщина впервые получала контроль над своим личным имуществом, то во Франции до этого было еще далеко. Пройдет несколько десятилетий, прежде чем женщина получит право иметь свой счет в банке и возможность распоряжаться своими средствами без получения на то разрешения мужа или отца.

«Новую женщину» обсуждали на страницах газет и журналов, в романах и пьесах, в публичных речах и беседах в узком кругу. «Новую женщину» отличали образованность, независимость, пренебрежение традиционными семейными ценностями; границы между моделями поведения, которые приписывались мужчинам и женщинам, размывались. Многие семьи являли собой яркий пример разделившегося во мнениях общества. И если родители чаще отстаивали старые семейные ценности, то дочери уже впитывали в себя новые идеалы, особенно если им приходилось работать.

В семье Ниелли преобладали взгляды патриархальные, те, что были распространены в Италии, более консервативной в этом плане стране, чем Франция. И даже Нина, стремившаяся сделать успешную карьеру, работавшая и учившаяся ради этого дни напролет, вовсе не отвергала семейных ценностей. Внешне спокойная, она обладала твердым характером, а благодаря времени, отданному на воспитание младших сестер и брата, научилась заставлять других ее слушаться, что весьма пригодилось в работе.

Многие друзья говорили Франческе, что в Париже шансов заработать больше: все-таки Монако хоть и привлекало туристов в свое казино, тем не менее оставалось небольшим курортом, а работа активизировалась только в сезон. Старшая дочь уезжать не хотела. Она больше других детей переживала из-за переездов родителей и теперь пыталась отговорить мать от очередной смены мест. К тому же у нее появился ухажер, чья семья прочно обосновалась в Монако, – это был хороший шанс выйти замуж и никуда не ехать. Матери и самой решиться на сей раз было не так просто: ей исполнилось сорок шесть, и легкость, с которой она следовала за мужем, ее покинула. Она чувствовала, насколько было проще с Винченцо, который брал на себя все хлопоты и всю ответственность.

Нина поддержала мать: она слышала разговоры о Париже, шикарном городе, где круглый год публика ходила по театрам и ресторанам, дефилировала по бульварам в модных нарядах. Другим детям было слишком мало лет, чтобы влиять на решения старших, а вот Нина уже имела право голоса. Осознавая явные способности дочери, Франческа надеялась, что та сможет найти хорошее место в ателье или магазине, где потребуется не только продавать, но и шить. В течение нескольких месяцев семья никак не приходила к согласию, а Франческе не хватало силы духа сломить сопротивление старшей дочери. Просто оставить ее в Монако одну даже не приходило в голову: в дружной итальянской семье так не поступают, нельзя бросать члена семьи на произвол судьбы.

Неожиданно одно несчастливое событие подтолкнуло старшую дочь к тому, чтобы резко изменить свое мнение: ее бросил возлюбленный. И если она ради молодого человека не желала ехать в не такой уж далекий Париж, то он уехал куда дальше – в Аргентину. Он оправдывался, извинялся, обещал ей оттуда писать, но сердце девушки было разбито.

– Я согласна ехать в Париж! – сказала она матери.

Монако теперь оставалось историей, овеянной грустью и печалью.

До конца сезона три женщины Ниелли продолжали работать в Монте-Карло. Они всем говорили о планах покорить Париж, и вскоре знакомые итальянцы нашли им место в столичном галантерейном магазине. Они срочно упаковали вещи, девочки пролили слезы на плечах у подруг, соседи помогли добраться до вокзала. Заканчивался 1897 год. Начиналась новая жизнь.

Глава 3

Становление

После приезда в Париж в магазин пошли работать Франческа, старшая сестра Нины, и младшая – двенадцатилетняя Адельгиза. Обычно девочки помладше занимались упаковкой товаров, мелким ремонтом и разносили заказы. Взяли их туда «по знакомству»: итальянцы всегда старались держаться вместе. Но дело, конечно, было не только в национальности. Ниелли отличались трудолюбием и обладали нужными для работы навыками. К большому городу они привыкали постепенно, однако времени на прогулки и не оставалось. График походил на тот, что выработался в Монако после смерти главы семейства: работа допоздна, потом домой. Редкие выходные – в семье, за дружным столом или с друзьями, такими же итальянскими семьями, где говорили на родном языке и понимали друг друга с полуслова.

Нина сразу решила идти в ателье. Конечно, на большие заработки рассчитывать не приходилось, но главное, считала она, – это бесценный опыт работы в крупном успешном заведении, где имелась возможность учиться дальше и продвигаться по службе. Если повезет, конечно. Сначала ее взяли подручной швеей. У французов это называется petite main – дословно: «маленькая рука», эта должность существует по сей день, потому что вся мелкая работа выполняется в ателье именно этими «маленькими ручками». Они пришивают петельки, пуговицы, гладят… Перед показом модели подручные швеи часто работают по двадцать четыре часа в сутки. Однако, несмотря на низкий статус в иерархии, это уже первый уровень профессионалов, занимающихся пошивом одежды в крупном ателье.

«Наши руки – это наши глаза. Если вы не можете чувствовать руками, видеть руками, то вы не видите, не чувствуете, что делаете. Вы должны искренне любить шить… Самый большой стресс – это успеть все вовремя. Часто меняется время примерки, и подручным швеям приходится бегать с отрезами ткани, утюжить и пришивать мелкие детали еще быстрее. Нас не видно на подиуме, но от нас зависит весь процесс», – это мнение современной подручной швеи, работающей на фирме «Кристиан Диор». Имена этих работниц даже не упоминаются – их много. Они сидят, склонившись над столами, и выполняют каждая свою мелкую, кропотливую работу, которая, несмотря на все технологические новшества, не сильно отличается от той, что выполняла Нина Риччи в свои юные годы, и в домах высокой моды по сей день делается вручную.

Подручные швеи часто работают в одном ателье многие годы, особенно это касается известных модных брендов. Их мастерство ценят, и замену им найти не так-то просто. Для этой работы требуется перфекционизм и безумное терпение. Кроме того, без опыта сложно добиться высокого качества: ткани бывают разные и очень капризные – руку надо набить в прямом смысле слова. Сначала подручной доверяют простые вещи, среди которых юбки и брюки. Следующим этапом может быть жакет или пиджак. Некоторые остаются на этой должности десятилетиями, оттачивая мастерство и не желая менять специализацию. Им всегда интересно, как будет выглядеть модель в итоге, потому что подручные часто видят лишь детали одежды.

В настоящее время Профсоюзная палата парижской высокой моды насчитывает шестнадцать домов моды, которые являются ее членами. Всего в них занято две тысячи двести подручных швей. Многие из них передают свое мастерство по наследству, оставаясь верными одному дому на протяжении двух-трех поколений. Они умеют кроить, вышивать, украшать одежду всевозможными способами – пайетками, стразами, бусинами, настоящими цветами и перьями (цветы с самого начала стали «коньком» Нины, ее истинным призванием). Тем не менее количество подручных с годами уменьшается, как уменьшается и количество домов высокой моды: если в 1946 году во Франции их насчитывалось сто шесть, то сейчас осталось гораздо меньше. А именно эти дома дают работу основной массе подручных.

Работа подручной швеи сильно изменилась уже в 1970-х, когда профсоюзы отстояли ряд законов, призванных облегчить их труд. Но в то время, когда начинала работать Нина, он часто походил на рабский. Работницы сидели в скудно освещенном помещении, часто в большом подвале или мансарде, хотя их работа требовала света. За ними следила «надзирательница», которая имела право отпустить на обед или домой. Волосы было принято убирать в гладкую прическу, собирая их сзади в пучок. Носили они коричневые юбки и белые блузки с высоким воротником и закатанными рукавами, а сверху фартуки. Разговоры не поощрялись. А если что-то необходимо спросить – спрашивали шепотом. Вход для служащих, конечно, был отдельный от того, которым пользовались клиенты. В то время вообще не было принято показывать заказчикам подручных. Это в 2016 году Карл Лагерфельд предпринял невиданную акцию: на показе мод вывел petite main на подиум, а на каждый наряд велел прицепить бирки с указанием имен и фамилий тех, кто вложил в него столько усилий – отглаживал детали, кроил, пришивал блестки, прилаживал цветы с перьями или вышивал сложный узор…

В среднем в одном помещении стояло десять столов, на каждую работницу приходилось не более пятидесяти сантиметров пространства. Кроме нехватки света, которую не могли компенсировать узкие окошки и тусклые лампочки, в теплое время года там еще и стояла жара. По двенадцать часов женщины сидели на табуретках, обеденный перерыв почитая за манну небесную. Нина уже прошла этап ученичества. Те, кто продолжал бегать на посылках, ученицы, таскали туда-сюда отрезы тканей, искали нужную фурнитуру на складе, вставляли нитки в швейную машину, узнавали о днях и часах примерки и доставки. В обязанности Нины входили другие задачи. Например, глажка: эта операция заключалась в том, чтобы полностью прогладить кусок ткани, перед тем как наложить выкройку, с использованием влажной тряпки и очень горячего утюга, чтобы не допустить усадки во время разрезания ткани. Вечерами убирали оборудование и подбирали упавшие на пол булавки при помощи магнита. В течение недели вечерами Нина вместе с подругами посещала уроки, которые давали в парижской школе шитья.

В ателье на низших должностях в основном работали женщины. Если у женщины рождался ребенок, ей приходилось уходить с работы или искать кого-то, кто мог бы сидеть с малышом – зачастую эту функцию брали на себя старшие сестры или бабушки, но только в случае, если они не работали сами. Обедали часто прямо за рабочим столом. Как такового официального времени для обеда не существовало. Перед уходом домой мастерицы вешали сделанную работу на вешалку или манекен. Несмотря на тяжелый труд и мизерную оплату, в мастерской царила дружеская атмосфера. Иногда, конечно, они возмущались такими условиями: сказывались теснота и чуть не ежедневное нервное напряжение, вызванное необходимостью поспеть с заказами вовремя. Оплата у большинства работниц была посуточная. И в межсезонье все нервничали еще сильнее: если клиенты не приходили, швеи ничего не получали.

Нину трудности не пугали. Она прекрасно помнила условия, в которых трудился ее отец в обувной мастерской. Единственным отличием, которого она для себя желала, являлось стремление добиться своей цели и подняться по иерархической лестнице ателье до самого верха. Обычно у швей карьера если и случалась, то строилась годами, а то и десятилетиями. У Нины дело пошло гораздо быстрее. Уже через два года, в шестнадцать лет, она заняла должность второй мастерицы, а затем и первой. Первая мастерица не просто шила – она управляла коллективом. Нина имела право продвигать учениц и мастериц по иерархической лестнице, руководила работой ателье, нанимала работников.

Ни мать, ни сестры Нины не обладали лидерскими качествами. Они, с одной стороны, восхищались Ниной, с другой стороны, такое положение дел им казалось странным. Женщина начальник? Пусть даже на должности, которую обычно занимали представительницы прекрасного пола. А как же личная жизнь, семья? Но Нину такие нюансы не смущали. Она не принимала участия в борьбе женщин за равноправие. Скорее, ее покорила роскошь улиц, где располагались большие универмаги и дорогие бутики. Универмаги становились все более популярными и с середины XIX века открывались в Париже один за другим: «Bon Marche», «Printemps», «Samaritaine», в 1893 году открылся знаменитый «Galeries Lafayette» – визитная карточка столицы. «И он образно, пылко, с присущим провансальцам воодушевлением принялся рассказывать, что представляет собой новая система торговли. Это прежде всего колоссальное, ошеломляющее покупателя изобилие товаров, сосредоточенных в одном месте; благодаря обилию выбора эти товары как бы поддерживают и подпирают друг друга. Заминок не бывает никогда, потому что к любому сезону выпускается соответствующий ассортимент; покупательница, увлеченная то тем, то другим, переходит от прилавка к прилавку…» – писал Эмиль Золя о новомодных универмагах в своем романе «Дамское счастье».

Интересно, что Золя приводил совершенно реальные факты, касавшиеся прибыли и стиля работы универмагов: «Менее чем за четыре года они успели увеличить оборот в пять раз, – мыслимо ли это? Их годовая выручка, недавно составлявшая восемь миллионов, доходит, судя по последним данным, до сорока! Словом, это нечто невиданное, это какое-то сумасшествие и бороться с ним уже нельзя. Они все жиреют и жиреют, в их магазине насчитывается целая тысяча служащих, и уже объявлено, что теперь у них будет двадцать восемь отделов… Например, мебельный и отдел дешевых парижских новинок. Виданное ли это дело? Дешевые парижские новинки! Да уж что говорить, люди не гордые; еще немного, и начнут торговать рыбой». Сейчас и рыбой никого не удивишь: каждый универмаг имеет на минус первом этаже огромный супермаркет… «Bon Marche» за двадцать пять лет, с 1852 по 1877 год, почти в сто шестьдесят раз увеличил прибыль, а двенадцать продавцов превратились более чем в полторы тысячи.

«Это был храм современной торговли, легкий и основательный, созданный для целых толп покупательниц». В «храме» старались развлечь детей, чтобы привлечь покупательниц, которым теперь не приходилось думать, куда деть своих отпрысков; открывали кафе и парикмахерские. Золя сравнивает универмаги с монстром, который пожирает покупательниц. Простые девушки теперь могли зайти в магазин, посмотреть, потрогать, примерить, что до того в маленьких магазинах делать не разрешалось.

Мимо Нины проходили богатые женщины в сопровождении горничных, проезжали редкие автомобили, которыми управляли шоферы в ливреях. Машины стали ее страстью. В двадцать шесть лет она сможет купить свой первый автомобиль и нанять шофера – мечты исполнялись стремительно. Ее настоящей школой стал сам Париж – столица элегантности и моды. Нина посещала вечерние занятия, неустанно работала и семимильными шагами прошла все этапы, которые не каждая женщина проходила за всю жизнь. Десятилетия спустя Нина Риччи скажет своим внукам: «Я работала дни и ночи напролет. Я не жила в сказке». Это правда: при всем женском очаровании девушка даже не встречалась с молодыми людьми: «У меня не было времени ходить на балы». Развлечения не для нее, ведь, отучившись вечерами в школе шитья, Нина сразу же начала брать заказы на дом, наняв в свое домашнее ателье помощниц. Но из ателье, где она работала днем, Нина не уходила. Здравый смысл подсказывал, что сначала надо встать на ноги, потрудиться на других, прежде чем появится возможность открыть свое дело. Надо сказать, Нину отличала осторожность: она предпочитала не хлопать дверью и работать там, где ее знают и хорошо платят.

Однако в восемнадцать лет она все-таки покинула ателье «Bloch et Bakry», в котором начиналась ее карьера. Вместе с сестрой Альдегизой Нина перешла в дом моды, который располагался в престижном месте – на площади Мадлен. Платили там весьма щедро, но шили… траурные платья. Нину ничего не смущало: очередная возможность чему-то поучиться и познакомиться с богатой клиентурой. Ателье, специализировавшееся на такой специфической теме, процветало не на пустом месте: тогда было принято подолгу носить траур. По смерти близкого родственника (мужа, отца, брата) траур носили в течение года, а то и дольше. Поэтому существовала определенная мода на черные, траурные детали, аксессуары и платья. Траур подразделялся на полный, глубокий и так называемый полутраур, во время которого допускалось вместо черного носить серое и лиловое. Конечно, богатым дамам хотелось внести разнообразие если не в цвет, то хотя бы в фасон своих нарядов.

Большую роль в то время начали играть модные журналы. Уже с середины XIX века изображения новых моделей выпускались четыре раза в год – к каждому сезону. Их старались делать детальными, чтобы можно было разглядеть все нюансы нового наряда. Приложения к летним выпускам журналов изображали костюмы для деревни, прогулок или морского курорта. Иллюстрации, датированные зимними месяцами, на которые приходился сезон светских раутов, демонстрировали блестящие бальные туалеты и маскарадные костюмы. В этот же период сложилась традиция в годовой комплект модных гравюр наряду с обязательными нарядами для костюмированного бала включать как минимум одну коллекцию свадебных туалетов. Примечательно, что именно во Франции в конце XIX века иллюстрации часто выполняли женщины, потеснив на этой работе мужчин. Таким образом, тем, кто хотел следовать моде – будь то клиентки ателье и магазинов или сами модистки, – были доступны новейшие веяния.

Нине, как и прежде, нравилось украшать шляпки цветами. Это увлечение находило отклик у клиенток, которым хотелось чем-то удивить капризную парижскую публику. Тут в дело вступало не только умение декорировать наряды и головные уборы, но и вкус, который Нине удалось в себе развить. Кроме работы для нее почти ничего не существовало. Пожалуй, кроме желания и самой не отставать от моды: Нина шила себе, сестрам, матери. Вскоре от скромно одетых бедных итальянок не осталось и следа. Неудивительно, что в один прекрасный день на Нину обратил внимание итальянец, бывший в Париже проездом. По чистой случайности он решил познакомиться именно со своей соотечественницей, и по такой же случайности он оказался из Флоренции.

На дворе стоял май 1901 года. Нине исполнилось восемнадцать, а ее будущему мужу Луиджи Риччи – двадцать шесть. Луиджи мгновенно влюбился в молодую красивую девушку, гордо шествовавшую по площади Мадлен в ателье. Времени у него почти не было: он приехал в Париж, чтобы показать изделия своего отца-ювелира владельцам магазинов, и собирался вскоре уехать обратно в Италию. Судьба распорядилась иначе. Молодой человек вскоре после знакомства сделал Нине предложение. Она дала свое согласие. Ее мать обрадовалась, думая, что теперь-то дочь посвятит себя семье.

Свадьбу сыграли в Монако, куда приехали родственники Луиджи и Нины. Их брак зарегистрировали 22 июня 1901 года, после чего новобрачные вернулись… в Париж. О нет, Нина не собиралась бросать начатое. Она слишком хорошо помнила прошлое и не желала возвращаться в Италию, откуда с такими сложностями удалось увезти семейство ее отцу. Луиджи не знал, что готовит ему будущее. Он последовал за женой, бросив все: оставил рассерженных родителей во Флоренции, а вместе с ними и многообещающую карьеру ювелира. Предполагалось, что он продолжит дело отца, недаром Луиджи работал у него с младых ногтей, но переезд расстроил эти планы. В Париже знакомств в данной области было мало, хотя Луиджи и пытался предлагать клиенткам жены свои украшения. Но сложности возникали одна за другой. В отличие от Италии здесь у него быстро возникли проблемы с приобретением драгоценных камней и золота. На родине подобными вопросами издавна занимался отец, к тому же Флоренция славилась своими ювелирными украшениями, и традиции помогали продвигать свое дело. Помощи с родины ждать не приходилось. Семья Луиджи так рассердилась на него за решение последовать за женой в Париж, что порвала с ним все отношения. На новом месте он фактически остался один.