Норд-вест бесплатное чтение

– Сюда! Мы здесь!

Я кричу из последних сил, размахивая трехметровым веслом.

– Эй! Помогите! – орут простуженными голосами мои товарищи по несчастью – рядовой Кравченко и ефрейтор Уськов. Они тоже вскочили на ноги, и теперь наше судно потихоньку стало разворачиваться, подставляя бок норд-весту.

– Держите лодку! – кричу я им и бросаю весло. Лихорадочно шарю по карманам, достаю письма от друзей и пытаюсь поджечь их. Но тщетно: то ли зажигалка не работает, то ли ветер сдувает…

– Иди под брезент! – толкает меня Уськов.

Я натягиваю брезент. Наконец, бензиновая рухлядь дает огонь и перекидывается на мои бумаги. Соскакиваю на ноги и начинаю махать факелом над головой. И вовремя, корабль как раз поравнялся с нашей лодкой, хотя расстояние до него около полумили. Бумага не успевает догореть, как ветер доносит до моих ушей сигнал тревоги, сыгранный на корабле. В ту же секунду наш ялик накрывает луч прожектора. Мы продолжаем кричать, махать руками, еще не веря в свое счастье.

– Ура! – надрываемся мы, чуть ли не рыдая. – Нас обнаружили! Мы здесь!

Нас поднимают на борт пограничного корабля. Наши спасители радуются, обнимают нас, укутывают в одеяла, спускают в кубрики. Мы вяло улыбаемся, нет сил говорить, отвечать.

Командир пограничного корабля, капитан-лейтенант Мальцев, зашел в наш кубрик через час, сел возле меня, подоткнул одеяло:

– Как себя чувствуешь, сержант?

– Нормально, – говорю я вежливо. – Тошнит…

– Это бывает после голодухи… Я приказал, чтобы вам приготовили только бульон, пейте побольше сладкого чая…

– Спасибо!

Командир обходит других, заботливо поправляет постельные принадлежности.

– Молодцы… Молодцы… Герои! На такой посудине продержаться пять суток зимой в Баренцевом – это немыслимо! Вас должны наградить!

Мальцев снова подходит к моей койке.

– Знаете, вчера уже прекратили поиски вашей группы, – сообщает он. – Штормовое предупреждение объявили… Ведь вас искали совсем в другом районе, думали, Гольфстрим вынесет южнее… А в этих местах, где мы вас подобрали, натовская подлодка частенько шныряет, вот мы как раз прочесывали район… И тут вы…

– Мы видели эту субмарину, – говорю я.– Почти доплыли до нее…

– Когда? – Мальцев удивленно смотрит на меня.

– Кажись, вчера… Они не подняли нас на борт, как обнаружили нашу лодку, так сразу нырнули, сбежали…

…В тот злосчастный день после обеда меня вызвал начальник штаба, капитан третьего ранга Данилов. Он прибыл в нашу часть недавно, списали с экипажа по состоянию здоровья.

– Сынок, – начал он, остановив мой доклад о прибытии, – завтра отправишься в командировку. Завезешь бойцов в Сайда-губу, на остров Рыбачий, оставишь сварщиков на Ара-губе и еще двоих на новом причале в районе Гремихи. Ты, кажется, там бывал?

– Так точно!

– Вот и ладненько. Завтра с нашего причала отправляется самоходная баржа со сваями… Вот список личного состава…

– Есть! – говорю я.

– Стоп! Стоп! Чуть не забыл… В дальней точке тебя ждет капитан первого ранга, начальник управления наземных работ Горелин. Ему очень нужен моторист и сварщик. Обратишься к нему лично, он устроит вас в ближайшую часть на постой. Сдашь бойцов на довольствие, возвращайся с самоходной баржей обратно. Они как раз сутки будут разгружаться. Понял?

– Так точно! Возвращаться с самоходной баржей обратно! Разрешите идти?

Он, молча, махнул рукой.

– Есть!

Ненавижу ходить по морю на барже: тихоходна, да еще шумлива. Но деваться некуда, служба такая. Наш гидробат когда-то во время войны был морпехом, защищал Кольский полуостров от финнов и немцев. В шестидесятые его преобразовали в гидробат. Если перевести на русский язык, означает водный батальон. Наша задача – обеспечение причалов всем необходимым оборудованием и стройматериалами, укрепление берега. Две роты служат на плавсредствах, еще две скомплектованы из специалистов узкого профиля: сварщики, мотористы, электрики, водолазы и т.д. Я командир взвода. Конечно, на этих должностях должны быть офицеры, но где их возьмут, горемычных?! У нас, к примеру, заместителя командира роты по строевой части уже полгода ждут. Но кадровики не торопятся отправлять в наш отдельный батальон какого-нибудь, хотя бы заболевшего, списанного на берег, морского офицера. Вот и штампуют в учебке, за шесть месяцев из срочников, командиров взводов для таких частей.

Утром, с солдатами, я был уже на причале.

Увидев меня, капитан самоходной не спеша направляется в мою сторону. Он числится в моем взводе, хотя живет только на самоходной барже. Призвали его из Ленинграда: окончил мореходку, имеет допуск на выход в море. Поэтому его сразу же назначили капитаном баржи. Обычно у нас эти должности занимают гражданские. Но, старый капитан баржи заболел туберкулезом, и его списали на берег. Другого гражданского не нашли. И, как говорится, на безрыбье и рак рыба: сойдет и солдат срочник, раз у него имеется допуск. Зря, что ли его забрали в армию в двадцать шесть лет без одного дня, значит, был заказ призвать именно такого призывника с подобным опытом работы.

– Здравия желаю, комвзвода! – не по уставу поприветствовал меня капитан баржи. – Опять архаровцев по точкам развозишь?

– Привет, ефрейтор Лев Моисеевич! – улыбаюсь я. – Пардон, кажется, я ошибся. Я же ходатайствовал, чтобы тебе присвоили звание сержанта… Младшего! Чего, приказ еще не получил? Если будешь прилежно служить, к концу службы, обещаю, старшим сержантом станешь! А то и главстаршиной!

– Ладно, не зубоскаль, комвзвода! – смеется капитан баржи, обнимая меня. – И прошу тебя, больше ходатайств не пиши, хочу быть единственным евреем, прослужившим в армии в звании ефрейтора! Ефрейтор Лякумович… Звучит? Звучит! Пойдем, комвзвода, попьем какао, у меня хлеб только что из печки, знаешь ведь, когда приходить…

Через трое суток, он вышел проводить нас, последних пассажиров, на причал.

– Не опоздай, комвзвода, завтра, 21 ноября 1972, в восемнадцати ноль-ноль будь здесь! – сказал он, как всегда сгребая меня в объятия. – Ну, пока, мне еще три часа ходу до последней точки…

Оставив нас троих: моториста, ефрейтора Уськова, сварщика, рядового Кравченко и меня, баржа тихонько отошла от пустынного причала.

Капранга на месте не оказалось, он был на совещании у начальства. От нечего делать пошли смотреть механические мастерские строящегося причала… Видимо, праздношатающийся наш вид привлек внимание офицера.

– Сержант! Подойдите ко мне!

Я повернулся. У причала стоял молоденький морской лейтенант. Подошел. Доложился.

– Я секретарь комсомольской организации бригады Васьков, – представился он. – Сегодня замкомандующего Северным флотом должен осмотреть береговые линии. Поэтому приказано вывесить плакаты в строящийся причал. Один сбоку, другой – со стороны моря.

– А мы тут при чем? – бесцеремонно спросил я, с намерением, во что бы то ни стало, отказаться от этого поручения. Лейтенант был явно «зеленым», только что окончившим училище: ботинки блестят, пуговицы горят золотом.

– Ребята, помогите! – вдруг взмолился он. – Начальник политотдела живьем меня съест, если не повешу эти брезенты сегодня… Строителей перебросили на сдачу другого объекта, и больше некому… Видите – ни души! Помогите!

Я пренебрежительно посмотрел на него. На жалость бьет. Нет, уж, этим нас не возьмешь! Глянь: ветер, волны… И страховок нет… Нашел дурачков! У лейтенантика, кажись, совсем крыша поехала при приближении замкомандующего флотом… Подумаешь, адмирал! Между прочим, я летом, во время учений «Океан» самому Генеральному секретарю ЦК КПСС Лешку Брежневу честь отдавал. Он прошел мимо меня всего в пятидесяти шагах. Ну, может быть, чуток больше…Семьдесят,.. Приметить он меня, конечно, не мог, поздороваться тем более. Как гусь свинье не товарищ, так и сержант ему не ровня. Его плотным кольцом окружали и адмиралы, и генералы, кажись, даже маршалы, но я все же успел его увидеть, когда он садился в адмиральский катер, и отдать честь, которого, увы, он даже не заметил. Так, что, гуд бай, лейтенант, подрасти пока до адмирала, а нам пора отчаливать от причала!

Но тут, как черт из табакерки, выскочил салага Кравченко:

– Товарищ сержант! Давайте поможем, все равно делать нечего!

– Помоги, пожалуйста, сержант! – лейтенант взирал на меня умоляющими глазами.

Я посмотрел еще раз на него, и мне стало его жаль. Ну совсем ребёнок! Глаз с меня не отрывает. Конечно, не хотелось на ледяном ветру вывешивать эти, никому не нужные плакаты, но в тоже время и слоняться без дела не было желания. Вдруг нарвешься на патруль. Морские патрульные не страшны, зря приставать не будут, а вот гарнизонные – хуже собак. Обязательно придерутся за что-нибудь. Почему сапоги не блестят? Почему воротничок не первой свежести? Почему, зачем, отчего… Обязательно настрочат в часть рапортичку. Неприятности на полные штаны.

– Хорошо, – сказал я, уступая. – Как это сделать?

– Я посмотрел, – начал объяснять лейтенант суетливо, – вдоль причала уложены бревна, туда и забьем эти плакаты, не то ветер их сорвет.

«Вот влипли! Мог бы язык держать за зубами!» – ругнул я про себя Кравченко. – Подхалим, несчастный. Врежу потом, век помнить будет, что нельзя вперед батьки в пекло лезть!

Осмотрели место, куда должны были вывесить плакаты с надписями: «Слава морякам Северного флота!», «Слава Ленинскому комсомолу, вдохновителю Советской молодежи!»

Чтобы проделать эту работу, надо было подплыть на лодке к причалу и закрепить полотнища рейками к быкам-сваям. Делать нечего, пошли в механическую мастерскую, где лейтенант добыл для нас гвозди, топор, вместо молотка, и охапку реек.

– Где же лодку найдем? – спросил я озадаченно.

– Есть спасательная шлюпка. Только она стоит у соседнего причала. Пойдем туда!

Увидев эту шлюпку, я чуть не покрыл лейтенанта матом:

– Это же ЯЛ-6! Тут надо шесть гребцов, да еще одного на руль сажать! – завопил я в сердцах.

– Где же я их возьму? Видишь же, на причале ни души, – растерянно промолвил секретарь комитета комсомола. – Тут же недалеко, всего метров тридцать…

Ну и послал бог калым! На двух веслах управлять таким судном очень даже не просто. Это же не маленькая лодочка, а огромная морская! Попробуй втроем проплыть на ней тридцать метров при волнении моря около двух баллов.

Раз согласились, надо преодолеть. Погрузили рейки, сели, поплыли. Метр вперед, но порыв ветра нас снова откатывает назад. С грехом пополам доплыли до торца причала, пришвартовались и только начали разматывать плакат размером поменьше, как прибежал какой-то боец:

– Товарищ лейтенант! Вас вызывают… Срочно! – прокричал он.

– Вы пока занимайтесь, – виновато проговорил лейтенант, поднимаясь на причал. – Как только освобожусь, прибегу. Обещаю вам бутылку спирта! И закуску принесу… Только закрепите плакаты.

– Закрепим! – обрадовался Кравченко. – Только вы, товарищ лейтенант, жратвы побольше прихватите!

– Спирт не забудьте! – напомнил Уськов.

– Принесу! – обрадовался лейтенант. – У меня и тушенка есть…

– Не испортился еще лейтенант, – веселым голосом заговорил Кравченко, провожая взглядом лейтенанта. – Видать, с училища только что вылупился…

–Ничего ты не понимаешь, салага! – воскликнул Уськов хлопая по спине Кравченко. – Запомни, молодой, морские офицеры всегда интеллигентнее наших. Наш бы просто приказал, и точка! А ты лихо поднес бы правую руку к виску, жизнерадостно отчеканил: «Есть!», и скорее скачками побежал выполнять приказ. Бесплатно! Эти другие…

–Да, он вежливый такой, – поддержал его Кравченко. – Лишь бы с закуской не оплошал, что-то я проголодался.

– Ты мастер лопать…

– Прекратить разговоры! – заорал я, увидев, как лодку швыряет к опорам причала. – Налегай!

«Хорошо, что время прилива, – подумал я. – Хоть с лодки можно достать настил». Помучившись на ледяном ветре часик, один плакат все же сумели кое-как закрепить.

– Где же этот лейтенант? – нетерпеливо спросил Уськов, устало опускаясь на дно лодки. – Сейчас бы его закуску со спиртяшкой… Мы же даже не обедали сегодня. Что будем делать, командир? Замерзнем…

Мне тоже надоело коченеть на ветру, но хотелось завершить работу.

– Ничего! – ответил я, стараясь казаться веселым. – Раз Кравченко пожелал помочь, справимся!

– Откуда я знал? – начал оправдываться Кравченко, продолжая дуть в ладони, чтобы отогреть замерзшие руки. – Тут одной банки тушенки явно мало будет. Эх, вернуться бы скорее домой! Знали бы вы, сколько мы осенью заготавливаем пол литровых банок тушенок! Сотни две! А то и больше!

– Зачем же вы добро переводите на отходы? – удивился Уськов. – Так много мяса?

– Мы каждый год покупаем лицензию на лося, на кабана.

– И ты ходишь на охоту? – удивился я.

– А как же! – гордо ответил Кравченко. – Раньше я не ходил. Охотились мой батя и дядя Матвей. Однажды дядя Матвей выстрелил в кабана, он упал. Дядя только подбежал, чтоб посмотреть, тот выскочил и на него. Дядя оплошал, не перезарядил ружьё после выстрела, попытался спрятаться, побежал, но не успел. Кабан ударил его сзади, сломал ему позвоночник, а затем полоснул клыком. Отец не смог его довести до больницы, помер по дороге. Потом батя уже начал в лес брать меня.

– Ты стрелял кабана? – спросил Уськов.

– Мне было четырнадцать лет, когда я взял своего первого кабана. А в пятнадцать меня чуть не подмял лось. Батя его ранил, а я, дурак, выскочил ему наперерез и нажал на курок. Не подумал, что я на лыжах. Представляешь, бежит на меня туша, килограммов пятьсот с лишним, а я не могу сбросить лыжи, чтоб спрятаться за деревом. Дурень, я их еще дома привязал веревкой, чтобы не скидывались с валенок.

– Как же ты остался живым? Брюки, небось, мокрые стали? –засмеялся Уськов, хлопая его по плечу. – Али, липкими?

–Тебе смешно… Я тогда, на самом деле, чуть в штаны не наложил. Можешь вообразить, такая туша с мясом, громадина?! И она несется в мою сторону, поднимая облако снега. Думал, мне каюк. И вдруг, о, чудо! Не добежав всего, каких-то, три метра, падает замертво. Батя тогда чуть меня не прибил, хотел…

Он не успел договорить. Как это обычно бывает на севере, вдруг выскочивший ниоткуда шквальный зюйд-ост сорвал лодку с места и потащил в сторону моря. Кравченко начал натягивать на себя брезентовый плакат, чтобы укрыться от ураганного ветра.

– Отставить! – заорал я. – Налечь на весла!

Они схватились за весла и начали отчаянно грести. Но лодка вместо того, чтобы двигаться в сторону причала, лишь отдалялась от него. Вдруг я с ужасом понял, что начался отлив. Лодка, убыстряя движение, все дальше и дальше уходила от освещенного берега, не оставляя нам никакой надежды на возвращение. Внезапно ветер прекратился, чтобы через несколько секунд обрушить на нас снежную лавину. В считанные секунды снегопад закрыл от нас берег с его яркими прожекторами, и мы очутились в кромешной темноте. Ничего не видно! Нас несло, как спичечную коробку по бурной реке. Где же маяки? Неужели, мы проскочили мимо стоящих на приколе субмарин и кораблей на Святоносском заливе? Они же должны были быть! Хотя Лякумович нас высадил в нескольких милях от базы, на строительном причале, но, все равно, мы должны были увидеть какие-то маяки, указывающие фарватер в бухту. Не заметили. Чертовщина, какая-та… Страх сковал мою волю. Я не знал, что предпринять, как поступить, интуитивно держа руль лодки против ветра. Он был такой силы, что при порывах заставлял хватать борт свободной рукой всеми силами, чтобы не вылететь из лодки в ледяную воду. Я посмотрел на часы. Что? Неужели прошло два с половиной часа, как нас ветер оторвал от причала? Ничего себе!

Кравченко и Уськов изо всех сил пытаются грести.

– Суши весла! – приказал я, остановив эту бесполезную работу. Они устало бросили весла.

– Командир, а командир! – стараясь перекричать шум ветра и волн, обращается ко мне Кравченко, но у меня не нет сил, ответить ему. Наконец, он не выдержал, подползает ко мне.

– Командир, нас уносит в Ледовитый океан, да?

Хотя я не вижу его глаз, но чувствую в голосе ужас.

– Не знаю, где мы. То ли все еще в акватории Святоносского залива, или проскочив его, вышли на Баренцево море. Куда нас гонит ветер, один Бог знает. Может к Белому морю, а может к океану, – говорю я ему устало. – Хотя, до океана еще ой, как далеко. Смотри в оба, если снегопад утихнет, может, увидишь огни на мысе Святой Нос. Лишь бы не вмазаться в какой-нибудь корабль, или скалу. Начнется прилив, думаю, нас снова к берегу пришвартует. Понял?

Не только он, я и сам не верю в свои слова. Чувствую, как сохнет во рту. Еще не хватало без воды остаться. Без еды, как – ни будь, но без воды…

– Уськов! – кричу я. – Доставай брезент! Нам надо собрать снег!

– Зачем? – Уськов сидит не шелохнувшись.

– Для воды! Морскую что ли будешь пить? Встать, Уськов! – выхожу я из себя. – Разворачивай брезент! Там на носу лежало ведро, посмотри, целое? Ты слышишь?

– Слышу, – еле доходят до меня слова Уськова. – Откуда тут увидишь, целое оно или нет…

Я сажаю на место рулевого Кравченко, приказав держать нос лодки строго против ветра, и ползу к Уськову. На ощупь проверяем с ним дно ведра. Как будто дырок нет.

– Набивай ведро доверху! – говорю Уськову. – И сам же начинаю помогать ему, сгребая липкий снег со скамеек.

Работа немного отвлекает нас от жутких мыслей о выпавших на нас испытаниях. Только успеваем заполнить ведро, снегопад прекращается также внезапно, как и начался.

От неожиданности мы приходим в восторг.

– Ура! – кричит Кравченко.

Мы с Уськовым тоже вопим:

– Ура! Ур-р-ра!

Вдалеке по носу мелькает, какой-то огонек: то ли маяк, то ли прожектор какого-то судна. Не разобрать, далеко. Надо бы грести в том направлении, но сила ветра и сила мышц солдат несравнимы…

Зря мы кричали и радовались. Через минуту на нас снова с новой силой обрушивается ураганный ветер со снегом. Я испуганно хватаюсь за рулевое весло… Нашу лодку ветер как щепку снова гонит в пустоту. Я пытаюсь определить скорость ветра и силу отлива, тем самым хотя бы приблизительно выяснить на каком мы расстоянии от берега. Все без толку. Разве в кромешной темноте без приборов возможно такое? Но все же это занятие немного отвлекает меня от бушующего ветра со снегом.

Через некоторое время, словно по мановению волшебной палочки тучи разлетаются, и на небе сначала появляются звезды, а затем – разноцветное полярное сияние. В надежде увидеть родной берег оглядываюсь кругом. Ищу огни. Тщетно. Кругом темень и вода. Нахожу Полярную звезду, Большую медведицу. Там север, сюда – юг и, значит, материк. Но, какая польза нам, что я знаю местоположение земли? Попробуй, греби… Мысли, как кони, скачут галопом. Лишь бы Лякумович забил тревогу… Может лейтенант догадается? Не дурак же он, должен понять, куда могли деться солдаты, когда нет ни морского, ни наземного транспорта.

Наконец, ветер умерил пыл, и волны остепенились.

– Мы можем перевернуться, если начнется шторм? – Кравченко снова задает неприятные вопросы.

– Ялик-6 очень хорошая лодка, – говорю я, пытаясь успокоить себя и ребят. – Он может выдержать три-четыре балла.

– А если шесть? – допытывается Кравченко.

Я держу паузу. Чувствую, как тяжело дышит Уськов, как напрягся Кравченко.

– Выдержит! – говорю я, придав голосу уверенность.

Честно говоря, я и сам не знаю, на сколько баллов максимально рассчитана эта посудина. В учебке нас гоняли на яликах, но не в шторм. Кажется, его ресурс до четырех баллов при относительно длинной волне, успокаиваю я сам себя. Хотя, вряд ли… Скорее всего эта посудина, с экипажем в три человека, продержится при таком волнении всего минут тридцать, а то и меньше.

– У нас остались гвозди и рейки. Надо накрыть лодку брезентом, – осенило меня. – Чтобы вода и снег не попадали. Будем отдыхать по очереди.

Работа снова развеивает тревогу… Выгребаем снег и забиваем лодку брезентом чуть ли не до кормы. Оставляем лишь заднее сидение и рулевое.

– Уже не дует! – радуется Уськов, залезая в укрытие. – Тут еще кусок брезента остался, может, парус сделаем?

Мне эта идея тоже приходила в голову, но я от нее отказался: на чем его установишь? На весле? А как управлять парусом без опыта? Порыв ветра и ты под водой. Хреновая идея…

– У кого есть часы? – спрашиваю я, разглядывая свои.

– У меня, – Уськов достает большие карманные часы.

– На моих двадцать сорок три, – говорю я.

– Мои показывают… сорок четыре, – отвечает он.

Значить, мы уже более пяти часов на лодке «катаемся». Как быстро пролетело время! Лишь бы лейтенант сообразил поискать у причала ялик и понял, куда мы могли деться.