Кто такая Даша? бесплатное чтение

Глава первая

Я рассматривала предложение банка о кредитовании, которое мне направили на электронную почту. Требования к заемщику и условия погашения кредита подходили: у меня был российский паспорт с пропиской, я могла предоставить справку о доходах за четыре месяца, и мне было, чем обеспечить кредит.

Но было одно «но». У меня уже был кредит в другом банке, и объем финансовых обязательств в случае моего согласия на новое предложение увеличивался почти вдвое. При невысокой зарплате это сильно било по кошельку.

Но какие у меня были варианты, чтобы этого избежать? Я нуждалась в деньгах, и поэтому собиралась сократить расходы и перейти на гречку.

Как заклинание твердила себе, что должна помочь брату, и спасти последнего родного человека, который у меня остался.

Милый Жерар! Светлый и добрый мальчик, который однажды познакомился не с теми людьми. Они пристрастили его к наркотикам и к сегодняшнему дню его зависимость врачи-наркологи трактовали как «зависимость со стажем». Чтобы не попасть на наркодиспансерный учет с занесением в информационную базу, Жерар проходил лечение на платной основе, и я была готова платить любые деньги только, чтобы спасти брата от всех ограничений, которые накладывал такой учет. В государственной клинике лечение обходилось дешевле, чем в частной, но наш семейный бюджет все равно изрядно нищал. После того, как Жерар возвращался домой, он клялся, что больше не вернется к пагубному пристрастию, но срывался и все начиналось заново.

Из дома пропадали ценные вещи, бабушкина пенсия, а когда бабушки не стало – практически вся моя зарплата. Тот первый кредит я взяла, чтобы покрыть долги брата, за которые его безбожно били.

И вот я снова перед выбором. Хотя разве это выбор? Это неизбежность.

Я не хотела думать, что будет потом. Я жила сегодняшним днем и реальность такова – если не я, ему не поможет никто.

– Хотите взять кредит? – вдруг услышала я и резко подскочила со своего места, заслоняя экран монитора.

Передо мной стоял шеф, Роман Викторович Храмцов. От него веяло дорогим французским парфюмом вперемешку с кубинскими сигарами, и это смешение ароматов всегда меня будоражило. Когда он приходил на работу и следовал в свой кабинет, ещё минут десять после его ухода в приемной оставался благоухающий запах, и он бодрил лучше всякого кофе. Как я не учуяла его приближение на этот раз, непонятно.

Я испуганно таращилась на него и не могла сосредоточиться на вопросе. Мысли путались и, не сумев собраться, я вцепилась в бумаги на краю стола и протянула ему.

– Роман Викторович, вот документы, которые вы просили подготовить.

– Замечательно, – не вынимая рук из карманов брюк, сказал шеф. – Но они мне нужны утром. Занесите их ко мне перед началом рабочего дня.

– Да, конечно, – и я положила бумаги снова на стол.

Он напряженно смотрел в мои глаза. Чего он ждет? Почему не уходит?

– Вы мне не ответили, – сказал он. – Вам нужны деньги?

Храмцов склонил голову набок и сам подался в ту же сторону, заглядывая мне за спину.

– Простите, я не пользуюсь интернетом и личной почтой в рабочее время. Я только на секунду заглянула… Ведь рабочий день уже окончен.

– Лера, я спросил не об этом.

Я опустила глаза и стала щелкать ногтями.

– Нет… Да… – сбивчиво и торопливо сказала я. – Да, нужны.

– Зачем? Хотите куда-нибудь съездить отдохнуть? Или на тряпки потратитесь?

На тряпки? Что он имеет в виду? Одежду? Я что похожа на девушку, которую интересуют тряпки? О, или он намекает, что мне нужны новые?

Я перевела взгляд на небольшое пятнышко на юбке, которое тщетно пыталась вывести. Я прикрыла его рукой и пробормотала:

– Да, было бы неплохо.

Зачем я солгала? Почему не сказала правду? Но какую правду? Что мой брат наркоман, и я хочу его вылечить? Да Храмцов выгонит меня из компании в ту же секунду. Зачем ему сотрудники с родственниками сомнительного характера? Я и так здесь на птичьих правах, хотя и благодаря его протекции. Но всему же есть предел!

– Если вы закончили со своими прямыми обязанностями, – делая ударение на последних двух словах, сказал Роман Викторович, – то спускайтесь к моей машине. Нам надо поговорить. Я буду ждать вас за углом у почты, и, пожалуйста, не задерживайтесь.

– Хорошо.

– Документы можете положить на мой стол.

– Да, конечно.

Через десять минут я покинула офис и направилась к машине шефа. Из головы не выходили мысли, о чем он хочет поговорить, и я находила только одно объяснение. Он решил меня уволить: за то, что посещаю интернет-сайты на рабочем месте, или за то, что не соответствую установленному в компании дресс-коду, или его служба безопасности разузнала о моем брате, и я представляю потенциальную угрозу интересам его фирмы. Ведь я имею прямой доступ к его подписи, а он редко перечитывает документы, которые я ему подкладываю. Жерар нигде по базе не проходил, но мало ли какие у них источники информации? Или он нашел более ценного и опытного работника с высшим образованием и в моих услугах больше не нуждался.

Как же вышло, что я оказалась его секретарем? Около пяти месяцев назад я подвернулась ему на дороге, в прямом смысле этого слова, и он посчитал себя обязанным загладить вину передо мной. Я шла на собеседование, сильно волновалась и в своих переживаниях не заметила машину, которая не собиралась останавливаться перед пешеходным переходом и затормозила, когда расстояние между нами было настолько мало, что не зацепить меня было невозможно. Удар пришелся по бедру, меня отбросило на асфальт, и машина после этого какое-то время двигалась, а меня кувырком несло по дороге. Словно я пыталась укатиться от скользивших на меня колес. Была зима, и это в некотором роде спасло меня от серьезных травм. Но мой пуховик после этого пришлось выбросить.

Роман Викторович, но в то время я ещё не знала, как его зовут, был сильно перепуган и вызвался отвезти меня в больницу. Я плохо соображала, ударилась головой, и соглашалась на все, что он предлагал. Я не стала писать на него никаких заявлений, признаваясь, что сама виновата, и следователь, получив все необходимые подписи, оставил меня в покое.

Роман, как он представился по дороге в больницу, навещал меня каждый день. Даже когда я отказалась от компенсаций и не выдвигала обвинений, он приходил, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке. Он не всегда заходил в палату. Иногда я узнавала о его визите от врача или медсестры, и смущалась, замечая их недвусмысленные взгляды, когда они говорили о проявлениях его заботы.

Но я не строила романтических иллюзий. Я успела разглядеть его дорогую одежду, учуять дурманящий аромат его парфюма и из окна видела ту самую машину, которая свела нас на дороге. Сомнительно, что такого мужчину могла заинтересовать тощая невзрачная девушка с фигурой подростка. Рядом с ним мне виделась высокая красивая женщина на шпильке с фигурой от бога (или от пластического хирурга), которая одевалась в самом дорогом бутике города. И скорее всего не нашего.

Однако он приходил ко мне до самой выписки. Говорил мало и по существу, но очень проникновенно смотрел в глаза. И я знала, почему. У меня врожденная гетерохромия: правый глаз голубой, левый – карий, и люди часто подолгу изучают их. Вот и Роман Викторович попал под впечатление. Каждый день он смотрел в мои глаза, как впервые, и будто удивлялся, почему за ночь они не стали одинаковыми.

В день выписки он отвез меня домой, и в машине мы заговорили о моих дальнейших планах. Он уже знал, что я пропустила собеседование и осталась без работы, и предлагал место в своей строительной компании. Он как раз нуждался в помощнике и был готов взять на это место меня. Я не ожидала такого поворота событий.

В больнице я успела заглянуть в интернет и узнать, какой компанией он владеет. Это оказалось крупнейшее предприятие строительной сферы нашего региона, и чтобы получить в ней работу, люди проходят тесты и их приглашают на несколько собеседований. И ещё их тщательно проверяет служба безопасности.

А кто такая я? У меня кроме школьного образования только курсы по делопроизводству – читай «секретарские» – и год работы менеджером на ресепшене в небольшой компании по продаже программного обеспечения. Никаких наград и достижений. Зачем я ему?

Он все ещё чувствовал вину и хотел ее искупить. Назначил мне испытательный срок и сказал, что если не справлюсь, будет вынужден со мной распрощаться. Но я справилась. И хотя никогда не слышала от него похвалы, но не было и нареканий. Платил он немного, но без «вышки» на большее рассчитывать было глупо. Достаточно того, что я каждый день чувствовала себя частью большой компании. Я думала, что вытянула счастливый билет.

Но, кажется, удача от меня отвернулась.

Роман Викторович вышел из салона внедорожника и направился к задней пассажирской дверце. Когда он вез меня домой после выписки, я сказала, что предпочитаю ездить на сидении за водительским местом, и он до сих пор об этом помнил. Он не спрашивал о причинах моих предпочтений, и я не стремилась их объяснить.

Я оглянулась по сторонам, боясь, что кто-то из коллег мог увидеть, как я сажусь в машину шефа и неверно все истолковать. Рабочий день закончился час назад и многие покинули рабочие места, но кто-то мог задержаться и заглянуть в почтовое отделение. И сейчас встретит нас, и поймет, как я оказалась в секретарях. Вернее, решит, что все понял. Ах, божечки, спаси и сохрани.

К счастью, никто из коллег не попался мне на глаза, и я скорее заскочила в салон автомобиля, чтобы спрятаться за его тонированными окнами. Храмцов тоже сел в машину, включил музыку и тронулся с места.

Какое-то время мы ехали молча, а потом я осмелилась спросить, о чем он хотел со мной поговорить.

– Сейчас мы доедем до места и там поговорим. Так будет удобнее.

– До какого места? – В тот же момент я поняла, что мы едем не ко мне домой, а в противоположную от дома сторону. – Куда вы меня везете?

– Не волнуйтесь. Больно не будет.

Я бросила напряженный взгляд в зеркало заднего вида, где видела только его глаза. Он смотрел на дорогу и вел себя так, будто не сказал ничего ненормального. Сначала мне показалось, что из-за музыки, звучащей по радио, я ослышалась. Но он заметил мой взгляд на себе, и по глазам я поняла, что он улыбнулся.

– Я пошутил, – и видимо что-то в моем лице ему не понравилось, потому что он добавил: – Прости, неудачная шутка.

Прости? Мы перешли на «ты»? После этого я стала нервничать ещё больше. Зачем, чтобы поговорить со мной, он везет меня, черт знает куда? Почему нельзя сделать этого в машине? Или вообще в офисе.

Я определенно не могла интересовать его как девушка. Я видела, какие женщины ему нравились. Они не отличались от того воображаемого мной образа, который я нарисовала в начале нашего знакомства. Одна из них работала в сметном отделе, другая – в отделе кадров. Обе ходили на высоких шпильках, носили юбки выше колен и всячески подчеркивали свой бюст. Я видела, как они выходили из его кабинета, поправляя помаду, волосы или одежду, словно желая показать мне, чем они там занимались.

Кроме того, Храмцов был женат. Я узнала об этом совершенно случайно. Роман Викторович тогда вышел из кабинета, намереваясь уйти на важную деловую встречу, но в пороге обернулся и дал распоряжение заказать букет цветов и купить подарок его жене. «У нее завтра день рождения». Я растерялась и выглядела поистине глупо, когда переспросила: «Кому́ нужен подарок?»

Он не носил кольца, на корпоративе, посвященном дню компании, был один, и вечно снующие в его кабинет девицы на «индивидуальные совещания» – всё говорило о том, что он не женат. И вот, на́ тебе – купите подарок для жены. Я даже не знала, что она есть, как я могу знать, что она любит?

Он дал мне банковскую карту и велел ехать в ювелирный магазин с водителем, и купить самое дорогое колье, которое я увижу. Он назвал минимальный его ценник, и помню, как затряслись мои руки, когда я подумала, что буду держать в них драгоценность, на которую мы с братом могли бы безбедно существовать год, а то и два, если ужаться.

И я поехала и купила.

На обратном пути все пыталась вообразить, как выглядит женщина, которой дарят такие дорогие подарки. Но наверняка не любят. Ведь если любят, разве станут изменять? Сначала я представляла ее молодой и красивой, с длиной шеей, на которой колье смотрелось бы великолепно и вызывало зависть у остальных женщин. Затем – молодой, но не очень красивой, уставшей и погруженной в домашние хлопоты. Для нее выход в свет в этом украшении был возможностью вспомнить, что она все-таки женщина, а не домработница. И напоследок я воображала ее старой и занудной теткой, которая давно не интересует его как женщина, или вообще никогда не интересовала, и он женился на ней, чтобы насолить своей бывшей, или своим родителям, или ещё кому-нибудь, но точно не по любви.

Была мысль спросить о ней у водителя Артёма, но я быстро ее отбросила. Мой интерес показался бы ему странным, и кто знает, что бы он вообразил по поводу моего любопытства?

И вот Роман Викторович вез меня куда-то и как-то странно шутил, и я не знала, что думать об этой поездке. Я нервничала и предприняла ещё одну попытку выяснить, что все это значит.

– Вы простите, но я думала мы поговорим по дороге ко мне домой. Меня там ждут и будут волноваться, если я не вернусь до темноты.

– Твой парень? Жених?

И снова на «ты». К чему бы это?

– Нет.

– Родители?

– Нет.

– Тогда кто?

– Брат.

– Младший?

– Старший.

– Ну тогда я думаю, он сможет сам себе приготовить ужин.

– Безусловно, но дело не в этом. Он будет переживать…

– Я верну тебя домой ровно через час.

Это звучало обнадеживающе, и я немного расслабилась.

– Вы можете хотя бы объяснить, куда мы едем?

– Пока вперед, после того перекрестка направо, и мы почти у цели.

Я поняла, что он мне не скажет ничего конкретного, и замолчала. Отвернула голову в окно и стала рассматривать местность.

Это был новый микрорайон города с высотными зданиями, построенные в одном стиле, и жить в таком месте считалось престижным. Здесь в каждом доме кафе или ресторан, салоны красоты и тренажерные залы, дорогие бутики и шоурумы. Я никогда не бывала в таких районах, но видела их на фотографиях в интернете, и даже рисовала их на бумаге. Но только давно. Ещё в детстве. Это был город мечты с яркими панельные плитами, мощенным тротуаром, ландшафтным оформлением газонов и палисадников, и увлекательными детскими площадками. Проезжая мимо такого двора, я поняла, что для многих людей эта мечта стала реальностью, и улыбнулась, чуточку позавидовав их удаче.

В одном из таких дворов мы остановились. Храмцов открыл мне дверцу и предложил следовать за ним. Мы прошли в подъезд, который был оформлен лучше, чем моя квартира, поздоровались с консьержкой, которой Роман Викторович сказал, что я с ним, и вошли в лифт размером больше моей ванной – новенький и вместительный, с зеркалом и видеокамерой.

Ко мне снова вернулось волнение, и я ощутила бешенный ритм своего сердца. Куда он меня привез? Что все это значит? И его слова: «Больно не будет», – холодным лезвием прошлись по моим венам. Вдруг это не шутка, а предупреждение? Что если он маньяк и возит сюда наивных девочек и издевается тут над ними? Господи, помоги мне…

Ноги отяжелели, и я еле переступила порог квартиры. На восемнадцатом этаже. Он закрыл дверь на замки и убрал ключ в свой карман. Почему не положил его на тумбу на входе? Это напрягло ещё больше. Через дверь не выйти, вниз не сигануть. Я в ловушке.

Роман Викторович попросил не разуваться, повесил мою сумку на крючок для одежды, и мы прошли в просторную комнату. Очень просторную. Я видела такие по телевизору. Первое, что меня сразило – большое панорамное окно и потрясающий вид на город. У меня закружило голову, и я представила, как лечу вниз после всех безобразий, которые он для меня приготовил. Если всё, о чем я думала правда, то это лучший… и самый быстрый для меня выход.

Но нет, у меня Жерар. Я не могу оставить его. Один он не справится и нашему славному роду конец.

– Роман Викто…рович, – дрогнувшим голосом сказала я, – объясните, зачем я здесь?

– Кофе будешь?

– Н-нет.

– А чай?

– Пожалуйста… – взмолилась я, призывая ответить на мой вопрос.

– А я, пожалуй, выпью кофе. Без сахара. Со сливками.

Храмцов проговорил эти слова тщательно, словно в них был заложен какой-то смысл, и я должна его понять. Но я не понимала.

Он подошел к кофемашине и стал готовить кофе. Я огляделась в надежде найти угол, где можно спрятаться, или какой-нибудь предмет потяжелее, чтобы использовать его в качестве защиты.

Справа от себя в конце комнаты увидела дверь. Вероятно, в санузел. Там можно было спрятаться, закрыться и… что дальше? Телефон остался в сумке. Пойти за ним, значило, сообщить о своих намерениях. Если у него грязные мысли, он не позволит.

Около санузла стояла широкая кровать. На ней шелковое… ну, наверное, шелковое белоснежное покрывало. Оно поблескивало и манило коснуться его руками. У кровати мягкое изголовье. Стена в этой зоне была обшита темными деревянными панелями, и они удачно выделяли кровать на общем фоне.

Повернула голову. Роман Викторович возился с кофемашиной. Она стояла на столешнице длинного кухонного гарнитура и сливалась с темным фартуком. Барная стойка, которая расположилась параллельно окну, кроме приятного вечернего чаепития позволяла наблюдать за городом. Над стойкой три светильника. Наверняка ими пользовались в ночное время как основным освещением.

Храмцов повернулся ко мне и повторил вопрос про чай.

– Нет, – ответила я.

–Вина? Я не могу присоединиться, но тебе налью. Будешь? Настоящее, французское…

Он прошел до шкафа и открыл его. Нет, это был не шкаф – холодильник. Он вынул из него бутылку красного вина. Уже вскрытое. Кто-то был здесь раньше, и он также поил ее вином. Откупорил пробку. Достал бокал из шкафчика над мойкой и наполнил его. Но всего на треть.

Ах, нет, мне надо полный бокал, и второй, и третий, и… сколько ещё, чтобы напиться и забыться? Чтобы ничего не чувствовать и перенести все его извращения.

Он подошел ко мне, взял за руку, и я вдруг поняла, как взмокли мои ладони. Заметил ли он это? Подвел меня к барной стойке и предложил сесть. Поставил вино передо мной и вернулся к кофемашине.

Я припала к бокалу и быстро его осушила. Оно приятным холодком прошло по горлу и устремилось вниз. А можно мне добавку? Но он не сразу увидел, что мой бокал пуст. А когда обнаружил, бровь его изогнулась, и он скривил губы.

– Лера, ты совсем не умеешь пить вино. Или ты привыкла к более крепким напиткам?

– Нет. Я просто хотела пить. Можно ещё?

– Я дам воды. А вино оставлю для следующего раза.

Что? Будет ещё следующий раз? Жерар, помоги…

Роман Викторович убрал бутылку обратно в холодильник, и налил воду из-под крана. Фильтрованную. Его кофе со сливками приготовился, и он сел за барную стойку напротив меня.

Аромат его кофе не сравнить с тем, что я пила по утрам дома. Молотый, растворимый. Здесь совсем другой. Дорогой. Насыщенный. И, наверное, вкусный. Но я смотрела на свою воду и довольствовалась ею.

– Роман Викторович, вы обещали за час управиться, уже прошло двадцать минут. Вы скажите, зачем привезли меня сюда?

– Тебе нравится эта квартира? – делая глоток кофе, спросил он.

– Простите?..

– Квартира нравится? – И он махнул рукой вокруг.

– Ну… да. Здесь очень красиво. Особенно вид из окна.

– Хотела бы здесь жить?

У меня пересохло во рту, и я потянулась к стакану с водой. Рука предательски задрожала, и стакан застучал по моим зубам. Я сжала плотнее губы, и стук прекратился. И словно выпила вино, в голову что-то ударило. Стоп, но ведь я и правда выпила вино. Раньше.

– Любой бы человек захотел жить в такой квартире, – ответила я.

– Я спросил, ты́ хотела бы здесь жить?

– Если бы я хотела купить квартиру, я бы выбрала подобную.

– Она будет твоей, если ты согласишься на ряд моих условий.

Я попыталась проглотить слюну, но она пошла не туда, и я закашлялась.

– Ещё воды? – и он двинул ее ко мне ближе.

Я отстранила стакан и помотала головой. Когда справилась с кашлем, подняла глаза на шефа.

– Что это значит?

– У тебя будет это квартира. Не юридически, только фактически. Ты можешь здесь жить. Все расходы за нее будут на мне.

– А что взамен?

– Иногда я буду приходить сюда, и ты будешь со мной спать.

– В каком смысле – спать?

– Мы будем любовниками.

Значит, я была права в своих догадках. Только зачем ему это? Зачем ему я?

Мой вопрос прозвучал вслух, и я поняла это, когда он ответил:

– Почему не ты?

– Роман Викторович, я не слепая. Я вижу, какие девушки вам нравятся.

– Какие?

– Такие как Белобородова Вероника и Кудрявцева Марина.

– Что не так в тебе?

– У меня нет ничего того, что есть у них. Моя фигура далека от идеала, я не умею одеваться, как они. Да и… с мужчинами у меня…

– Ты девственница?

А что если согласиться? Тогда он отстанет от меня?

– Нет, – честно говорю я. – Но это было пару раз и… я совсем неопытна… Разве вам нужна такая девушка?

– Что если именно такая и нужна? Даже лучше. Я сам всему научу.

Мое лицо залилось краской, и я спряталась за ладонью, поправляя челку на лбу. Почему я слушаю его? Зачем поддерживаю разговор? Я хочу, чтобы он меня переубедил? Зачем мне это?

Я впервые оценила его как мужчину. Ему тридцать лет. Русый короткий волос, сильно выбритый на висках и в задней части головы. У него подчеркнутая линия подбородка, широкие скулы и длинный прямой нос. Глаза не серые, как я думала раньше. Они зеленые, как молодая листва. Безусловно, он привлекательный и даже красивый мужчина. И, наверняка, ходит в тренажерный зал. Сейчас это модно. Я не видела его плеч, но что-то подсказывало, они упругие и объемные.

Он курил, но не часто. Когда приезжали деловые партнеры или сам ездил на деловые встречи. Сигары. Я сама заказывала их ему в фирменном магазине, у которого прямые поставки из Кубы. Их аромат отличается от сигаретного, и как хорошее вино, их надо смаковать. Он получал от них удовольствие. Как и от всего в жизни: от вина, от работы, от женщин.

Какое удовольствие он надеялся получить со мной?

– Простите, но вы ошиблись. Я вам не подойду, – и повернулась на стуле, чтобы встать и уйти, но его слова меня остановили:

– Ах, забыл добавить. Кроме квартиры ты получишь нужную сумму денег. Ту, которую хотела взять в банке. И каждый месяц бонусом ещё кругленькую сумму. Если я буду доволен.

Ох, это вообще ни в какие рамки не лезет! Я ему кто?! Проститутка?! Даже обсуждать это неприлично, не то чтобы согласиться. Уходи, Лера, и побыстрее.

Но меня словно пригвоздило к стулу. Я подумала о Жераре. Ему нужно лечение, и я все равно буду брать кредит. Но кредит нужно возвращать. А что здесь?

– Я должна буду вернуть деньги?

– Нет, – сказал он и усмехнулся. – Они твои. Можешь считать их тринадцатой зарплатой. Но боюсь, в отпуск ты не поедешь. Ты нужна мне здесь. Поэтому потраться на одежду. Она тебе нужнее. И обязательно красивое нижнее белье. Что-нибудь посексуальнее.

– Я ещё не согласилась.

– Разве?

И он снова ухмыльнулся. Словно нашел ко мне подход и осталось дело за малым – указать на преимущества этой сделки и скрепить уговор рукопожатием.

Я подрагивала, и Роман Викторович это заметил. Он отставил свою чашку в сторону и протянул ко мне руки. Я смотрела на его крепкие пальцы и не решалась протянуть свои: они по-прежнему были влажными. Плюс ко всему холодными. Тогда он сам взял мои ладони и крепко их сжал. Его руки теплые и сухие.

И какое-то странное чувство охватило меня. Его невозможно выразить словами, но меня перестало лихорадить, и я успокоилась.

– Лера, я не извращенец, и не буду издеваться над тобой: все по обоюдному согласию, все ради удовольствия. Твоего и моего. Тебе понравится. Это я тебе гарантирую.

– Я не понимаю, зачем вам это? Зачем вам вкладывать деньги в сомнительное удовольствие? С чего вы решили, что получите его со мной?

– Ты нравишься мне. Мне нравятся твои глаза. Один – как ясный солнечный день, второй – как темная августовская ночь. Я не знал, что такие бывают. Я бы предложил тебе отношения без торгов, но разве бы ты согласилась? Я женат, и не собираюсь разводиться, и для тебя это наверняка препятствие. Этика, мораль и все такое. Как ещё я могу тебя увлечь, если не деньгами? По всей видимости, они тебе очень нужны.

Я как завороженная смотрела на него и в ушах эхом отдавались слова: «Один – как ясный солнечный день, второй – как темная августовская ночь». Какое поэтическое сравнение! Мне никогда не говорили подобных слов. Никто вообще не делал комплименты моим глазам. Они многим казались странными и диковинными, и кто-то даже называл их дьявольскими. Но разве это комплимент? И вдруг такая лирика!

– Для чего тебе нужны деньги? – спросил Роман Викторович, и я вышла из-под его чар. – Ведь не ради одежды.

Я освободилась из его рук и взяла стакан, допила остатки воды.

– Мне надо… сделать ремонт в квартире. Нас топили и… пострадали стены, мебель. Пахнет сыростью и появился грибок.

И это было правдой. Только деньги я брала не для этого. Мой брат наркоман, и я нашла частную клинику, где лечили зависимость «со стажем». В среднем курс лечения длится полгода. Оплата помесячно или сразу за весь курс. Недешево. Но дают гарантию, что возврата к наркотикам не будет. Если пациент действительно настроен на исцеление.

– Ты подавала в суд на соседей? Чтобы они возместили ущерб.

– Нет. Наверху живет одинокая бабушка, у нее маленькая пенсия. Как я могу подать на нее в суд?

– Но смысл делать ремонт, если она снова тебя затопит?

– Я вызвала ей за свой счет сантехника, и ей починили трубу, которую прорвало. Будем надеется, других порывов не будет.

Шеф как будто бы удивился моему ответу. А что я такого сказала? Разве он не поступил бы также, если бы его сверху топил человек, который не мог позволить себе заменить трубы? Страдала моя квартира, какой у меня был выбор?

– Вернемся к нашему разговору, – продолжил Храмцов. – Конечно, ты можешь взять кредит, а потом возвращать его пять лет, отдав банку сумму в два раза больше, чем взяла. А то и больше. Или… ты можешь взять деньги у меня. Ничего не возвращать и получить удовольствие, – он выдержал паузу, сделал глоток кофе и продолжил: – Сколько тебе нужно?

Сколько? Торги начались? Хорошо, Лера, отключи внутренние моральные установки, и подумай, сколько тебе надо, чтобы решить все твои проблемы? Сто пятьдесят тысяч? Двести? А если погасить другой кредит? Что? Мне должно быть стыдно? Если уж продаваться, то задорого! Четыреста? Даст он такую сумму? Или попросить больше, и тогда может он не осилит, и весь этот разговор мы забудем, как страшный сон?

– Пятьсот тысяч, – говорят мои губы, ещё не успев договориться с головой.

Ещё немножко на ремонт, – соглашается голова.

Он кривит губы, и я не понимаю, много это или мало.

– Сколько комнат в квартире?

– Две.

– Неплохо. Могу дать свою бригаду. Сделают быстро и качественно. И уложишься в эту сумму.

Ох! Я и забыла, где работала. Лучше бы я придумала другую причину. Но для него это был бы идеальный вариант, и он ничего не терял. Но мне не нужен ремонт. Вернее, нужен, но не его силами. Он наверняка станет контролировать финансовые затраты и удивится, если не досчитается четырехсот тысяч.

– Нет, спасибо, я поищу специалистов сама.

– Не доверяешь моим?

– Будет немножко странно, если ваши работники станут делать у меня ремонт. Пойдут всякие слухи. Я думаю, они никому не нужны.

– Да, ты права. Значит, ты согласна?

– Вы дадите мне эту сумму?

– Да. И премиальные каждый месяц. На всякие женские «хотелки».

– Если мне что-то не понравится, я должна буду вернуть деньги?

– Разумеется.

– Все?

– Всё зависит от проведенного вместе времени. Если ты дашь деру в первую же ночь, то вернуть надо будет всю сумму.

– А если ва́м не понравится после первого раза?

– Я терпеливый, – и улыбнувшись, добавил: – У тебя будет испытательный срок. Скажем… три ночи. На четвертую встречу ты должна знать, что мне нравится, и как меня удовлетворить.

– Если я не справлюсь…

– Вернешь девяносто процентов от суммы. Но я уверен, у тебя все получится. Ты способная девочка.

– Почему я должна вам верить?

– Верить – чему?

– Что вы не будете издеваться, все по обоюдному согласию и… что ещё вы говорили?

– Мы можем заключить договор, в котором пропишем по пунктам все условия.

И что я буду делать с этим договором? Он думает, я пойду с ним в суд? И буду обо всем этом во всеуслышание рассказывать? Но я промолчала. Пусть уж лучше договор – будет хоть что-то, чем можно его придержать.

– Как долго это будет продолжаться?

– Пока мне не надоест.

– А если вам надоест после четвертого раза, я должна буду вернуть какую-то часть денег?

– Нет, если от отношений отказываюсь я, ты ничего не возвращаешь.

– Мы можем установить какой-то срок? Максимальный, после которого я буду с вами в расчете?

– Например?

– Полгода.

Пока идет лечение. Мало ли какие ещё расходы потребуются.

– Хорошо, меня устраивает. Обсудим другие условия?

Я уже согласилась? Ну видимо да.

– Говорите.

– Первое. Внешний вид. Ты позволишь? – он коснулся моего лба, освобождая его от челки. – Ты не должна стричь волосы, или совсем чуть-чуть, чтобы подравнять длину. И надо отрастить челку. Она давно не в моде, и прячет твой лоб. Он у тебя красивый.

Он отпустил волосы и провел рукой по моему уху.

– И красивые уши. Почему они не проколоты?

Они были проколоты. Когда-то. Я носила золотые сережки, которые дарила мне мама. Но когда началась вся эта история с Жераром, все золото в нашем доме оказалось в ломбарде.

– Они заросли.

– Черт с этим. Я все равно больше предпочитаю распущенные волосы, уши будет не видно.

Храмцов провел пальцами по линии моего округлого подбородка, по тонким губам, по маленькому курносому носу.

– Все неплохо. Глаза вообще вне конкуренции.

Я вдруг ощутила себя лошадью, которую выбирают на продажу, и не удержалась от колкости.

– Зубы показать?

– Я видел твои зубы, – усмехнулся шеф. – Меня вполне устраивают.

– Что не устраивает, кроме челки?

– Макияж. Почему ты его не наносишь? Чтобы подчеркнуть глаза, скулы, губы…

– Разве это требуется? Я брюнетка с темными ресницами и черными бровями. Кроме того, у меня смуглая кожа, и летом это особенно заметно. Я и без макияжа яркая. Или вы хотите, чтобы я была похожа на Белобородову и Кудрявцеву?

Обе имели наращённые ресницы, подкрашивали глаза тенями и выводили губы яркой помадой.

– Действительно, зачем? У тебя природная красота, и косметика ее только испортит.

Природная красота? Ещё один комплимент?

Роман Викторович взял мою кисть и посмотрел на ногти.

– Но маникюр и педикюр нужно сделать обязательно. Лучше в салоне. Кутикулу надо убирать, она портит вид ногтей. И может доставлять боль.

Он указал на безымянный палец, где мне пришлось, не имея подручных средств, оборвать кутикулу, которая мешалась. На месте отрыва образовалась ранка.

Я глянула на его ногти и отметила их аккуратную ухоженную форму, полированную поверхность и безупречную чистоту.

– Ноги будете смотреть?

– Я видел, когда мы только приехали. И надеюсь, к следующей встрече в этой квартире они будут в лучшем состоянии.

Зимой я придавила большой палец, когда двигала дома диван, ноготь почернел и до сих пор не сошел. Это не осталось незамеченным моим наблюдательным шефом.

– И сделай депиляцию: на ногах, в подмышечной впадине и в зоне бикини.

Я что – на мамонта похожа?

– К какому дню я должна это сделать?

– Я позвоню знакомой из салона, в нем тебе все сделают уже завтра. Поедешь туда после работы. Артём тебя отвезет, – заметив мою обеспокоенность, добавил: – Он не будет болтать, на него можно положиться. Имей это в виду. Если будет нужно куда-то срочно добраться, позвони ему. Его телефон есть в адресной книге почты.

Он поднялся и взял мой стакан. Набрал в него воды и вернулся с наполненным ко мне, сел на прежнее место.

– Вопросы есть по первому пункту? – спросил шеф.

– Пока нет.

Я отпила немного воды и для себя отметила, что вода имеет приятный привкус.

– Второе. Одежда. Купишь как минимум два приличных костюма на работу. Ты – лицо компании, должна одеваться соответствующе. Все остальное выбросишь. Во всяком случае не будешь носить этого в офис. Туфли на высоком каблуке. Не обязательно шпилька. Можно вариант поустойчивее, но нога в них должна выглядеть изящной и легкой. Артём отвезет тебя, куда надо, я предупрежу. Это на выходных.

Белье. Я уже сказал, что оно должно быть красивое и сексуальное. И пеньюар к нему. Будешь встречать меня в них. Если под пеньюаром ничего не будет, тоже допустимо. Вопросы по второму пункту?

– Нет.

Неужели он думает, я стану обсуждать с ним нижнее белье?

– Тогда внесу уточнения. Я не люблю обман в нижнем белье. Никакого пуш-ап.

Как хотите, Роман Викторович, вас в любом случае ждет разочарование.

– Третье. Ты будешь пить таблетки. Противозачаточные. Ты принимаешь их сейчас? – Я помотала головой, и он продолжил: – Начнешь с первого дня менструации. Когда кстати она?

Я опустила глаза и наверняка покраснела. Мы и это будем обсуждать?

– Через четыре дня. Ориентировочно.

– Заполнишь календарик и дашь мне. Чтобы я знал, когда тебя не тревожить. Первые две недели приема таблеток будем пользоваться презервативом. Если он порвется, у тебя должна быть «спасительная» таблетка. Я напишу тебе название, купишь в аптеке. Она принимается однократно в течение семидесяти двух часов после незащищенного полового акта. И не дури. Предупреждаю сразу, дети мне не нужны.

Я снова потянулась к стакану. Когда же закончится этот сжигающий заживо список? Какие ещё подробности мы оговорим в нашем договоре? Жерар, если бы ты только знал, на что я подписываюсь ради твоего спасения…

– Четвертое. Правила поведения. На работе мы не разговариваем о том, что происходит здесь. Мы говорим об этом только, если прекращаем все отношения. Инициатор рвет договор и на этом все. Работать вместе после этого мы тоже не сможем. Если инициатор ты, я распишу по месяцам, какой процент ты должна будешь вернуть. В тот день, когда я захочу с тобой встретиться, тебе придет от меня сообщение. Там будет указано время, когда ты должна быть здесь и готова меня встретить. Это понятно?

– Да. А если я опоздаю?

– Лучше не опаздывать.

– Какое меня ждет наказание?

– Это отразится на твоих премиальных, – он допил кофе и спросил: – Ты умеешь пользоваться кофемашиной?

– Нет.

– Надо научиться. К моему приходу должен быть готов кофе. Помнишь, какой?

– Без сахара, со сливками?

На работе у нас нет кофемашины, хотя разговоры о ее приобретении шли с тех пор, как я устроилась в компанию. Покупка по разным причинам откладывалась, и вместо добротного кофе я приносила шефу растворимый, а сливки он добавлял сам. Либо пил без них.

– Ты быстро схватываешь. Кроме того, к указанному времени ты должна успеть принять душ, распустить волосы и соответствующе одеться. И расправить кровать. В кухонном гарнитуре есть скрытый динамик, можно включить музыку, негромко.

– Какую?

– Здесь только одна. Классика. Любишь классику?

– Да.

– Замечательно. После секса я ухожу. Я не остаюсь здесь ночевать. Это твой дом…

– Могу я жить у себя дома?

– А как же ремонт? Пока он идет, удобнее жить здесь.

Упс, чуть не попалась.

– Да, действительно, я как-то не подумала.

– Но ты не должна никого сюда водить. Твой брат останется дома, если вы живете вместе.

– Я поняла. Если вы уснете, вас разбудить?

– Да. Ещё вопросы есть?

– Пока нет.

– У тебя не будет другой возможности задать их. Если ты соглашаешься, со следующей встречи здесь ни должно звучать никаких вопросов. Ни от меня, ни от тебя.

– Вообще никаких? И даже – какая на улице погода?

– Я имею в виду вопросов личного характера. Мы не лезем друг другу в душу, нам не обязательно все друг о друге знать. Я хочу здесь отдыхать, получать удовольствие, а не чувствовать себя как на допросе.

– На работе я могу задавать вопросы?

– Если они будут по работе. Остальное мы там не обсуждаем. И последний момент. Я не целуюсь в губы. Чтобы ты знала и не касалась губами этой зоны.

Он со всеми так или только со мной? У меня пахнет изо рта? Или у него неприятный запах? Но я не стала ничего спрашивать. Не очень-то и хотелось целовать его. Я ничего не потеряю, если между нами будет это ограничение.

– Я дам тебе ключи от этой квартиры. У тебя есть ночь, чтобы все обдумать. Если не согласна, завтра до двенадцати ты должна вернуть ключи. Положишь их на мой стол. Это будет означать отказ. Если согласна и ключи не появятся на моем столе до двенадцати, после двенадцати ты получишь пятьсот тысяч рублей на свою банковскую карту. И некоторую сумму сверху, чтобы привести себя в порядок. Потом жди сообщения. В день, когда у тебя начнется менструация, положишь мне календарь на стол с указанием всех последующих месячных. Все ясно?

– Да. Ключи?

– Пошли, они в прихожей. Время вышло, я обещал вернуть тебя домой.

Глава вторая

Войдя в свою старенькую затхлую квартирку, я вдруг ощутила себя Золушкой, вернувшейся с бала. Вместо кареты – тыква, вместо шикарной студии – «хрущевка». Но она была мне дорога. Здесь вырос мой отец, здесь родилась и выросла я. И здесь все такое настоящее, даже грибок на стенах.

Кеды Жерара стояли на пластиковой этажерке.

– Жерар, ты дома? Прости, что задержалась. У шефа были деловые переговоры, мне пришлось…

Я вошла в зал и увидела бледного с посиневшими губами брата, как будто бы спящего в неестественной позе на диване. И поняла, что это не сон. Я бросилась к нему и первым делом проверила пульс. От волнения и страха не сразу определила его. Слабый, но пульс был.

– Господи, Жерар, ты же обещал… – проскулила я.

На полу заметила пустой шприц. И ещё один.

– Держись, миленький, я вызову скорую.

Меня затрясло, и перед глазами возникла пелена. Я побежала в прихожую и отыскала телефон. Судорожно набрала скорую и как полоумная заорала в трубку свой адрес. Затем сообщила, что у моего брата передоз и срочно нужна бригада врачей.

Потом я глубоко вдохнула и выдохнула, и заставила себя успокоиться. Страх отступил и нужно было спасать брата. Я вспомнила, чему учили врачи, и провела реанимационные мероприятия. Жерар пришел в себя, но еле дышал и не осознал, что происходит. Я разговаривала с ним, прижимала к себе его голову и гладила длинные спутанные волосы. И казалось, сама была охвачена каким-то безумием.

Я вспоминала наше детство. Жерар старше меня на четыре года, но всё равно мы дружили. Он был для меня любимым братом, защитником от любой угрозы, и ни один мальчишка меня не обижал, потому что знал, у меня есть заступник.

Жерар хорошо рисовал, ходил в художественную школу и дома учил рисовать меня. Я очень старалась, и Жерар меня хвалил. Когда мы делали зарисовки нашего отдыха на природе, мама умилялась нами и удивлялась, откуда у нас такие таланты. Она не умела рисовать, но хорошо танцевала.

А папа вообще был далек от искусства, и единственная его связь с ним случилась ещё до нашего рождения. Когда он встретил маму. В театре. Она была балериной, примой и любимицей публики. Он вынес ей цветы на сцену и между ними проскочила искра. Его ухаживания были недолгими: мама быстро согласилась выйти за него замуж и ушла из театра. В расцвете лет, в расцвете славы. И уехала с отцом в далекий сибирский городок и никогда об этом не жалела.

Эту романтическую историю мы знали с детства, и она звучала для нас как сказка со счастливым концом.

Но однажды сказка закончилась. Мы возвращались с озер, и в нашу машину со всей скорости въехала фура. Лобовое столкновение. Выжить у родителей шансов не было. И умерли они в один день.

Мы с Жераром выжили, но у брата осталась хромота.

Нас хотели забрать в детский дом. И я даже пробыла там две недели, пока Жерар и бабушка лежали в больнице. Мать нашего отца. У нее было больное сердце, и она еле оправилась от инфаркта, который случился с ней после смерти папы. Но она выкарабкалась. У нее были внуки, и ради них она должна была жить. И жила. Пока мне не исполнилось восемнадцать.

Мои грустные воспоминания прервал приезд скорой помощи, и я помчалась открывать дверь. Жерара увезли в наркодиспансер. Я поехала с ним, чтобы сунуть врачам очередную порцию денег – последних, что у меня были, – и не позволить им поставить его на тот самый проклятый учет, который сломает ему жизнь. Даже несмотря на то, что она и так уже сломана.

Домой я вернулась, когда начало светать. Спать оставалось не больше трех часов. Я поставила несколько будильников и настроила громкость на полную. Не застилая дивана, упала на него сверху и мгновенно отключилась.

Был ли у меня после этого выбор? Выбора не было.

Ключи остались у меня.

Я вошла в квартиру и оставила сумочку на тумбе в прихожей. До 18.00 оставалось пятнадцать минут, и я торопилась привести себя в нужный вид.

Первым делом пошла в ванную комнату. Еле разобралась с душем. Кабина напоминала космический корабль, в котором несколько кранов и кнопочная панель, и они заставили меня понервничать. Никто не предупреждал, что я должна ознакомиться с инструкцией душевой кабины. Но времени разбираться не было, и я стала крутить и тыкать все подряд, настраивая воду. То она полилась мне прямо на голову, то стала бить по телу из боковых форсунок, то потекла из душевой лейки на панели. Благо, что бежала холодная, и кипятком я не ошпарилась.

Кое-как я победила этот «корабль» и вышла из кабины. Глянула на висевший на стене фен, но решила не тратить на него время. Ничего не было сказано, в каком состоянии должны быть мои волосы – сухом или влажном, и я оставила это на свое усмотрение. Главное – распущенные.

Быстро натянула на себя кружевное белье белого цвета и посмотрела в зеркало. Оно было между кабиной и стеной. Во весь рост. В отражении я увидела длинное худое тело с проступающими костями на бедрах, острыми плечами и неким подобием груди. Она округлая, сосок темный точно по центру, но маленькая и в одежде практически незаметна. Но что ж поделаешь, такой меня мама родила.

Я не всегда была худой. Когда-то на лице присутствовали щечки, и кости прятались за мясом. Но после смерти родителей мое тело стало растворяться и за счет роста казаться тощим и нескладным. И никакие бабушкины булочки не наращивали на него жирок.

Но я не переживала. Сколько девушек мечтали похудеть и у них не выходило, а если и выходило, то, чтобы вновь не набрать вес, сидели на строгих диетах. А мне и мечтать не надо. Все при мне. Поделиться опытом? Но вам такого не надо.

Я надела прозрачный белый пеньюар и вышла из ванной. Оставалось пять минут. Подойдя к кофемашине, открыла сайт с инструкцией к этой модели и принялась готовить кофе. Оказалось, всё просто. Ингредиенты засыпались по специальным отсекам и нажатием одной кнопки готовилось сразу кофе со сливками. И не требовалось их взбивать отдельно.

Кофе успел приготовиться, но Роман Викторович опаздывал. А что ему грозит за опоздание? Однако хорошо, что он задерживался. Была возможность полюбоваться городом.

Я включила музыку, взяла чашку с кофе и подошла к окну. Глянула вниз. Чуть закружило голову, и я отступила. Как здесь все-таки высоко! Люди внизу такие мелкие. Как муравьишки: куда-то спешили, суетились.

Я сделала глоток. Какой божественный вкус и аромат! Эдак я совсем избалуюсь. Как потом пить ту пыль, что у меня дома?

Играла музыка Чайковского из «Лебединого озера» и, закрыв глаза я представила танцующую в этом балете маму. Конечно, Одетту. Она двигалась легко и бесшумно. Делала пируэт, второй… Я повторяла ее движения, медленно и аккуратно, чтобы не разлить кофе. Тянула носок, выпрямляла спину, поднимала подбородок, делала поворот. Один, второй, третий.

Затем открыла глаза и вздрогнула. На пороге стоял Роман Викторович. В офисной одежде с переброшенным за спину пиджаком, который придерживал двумя пальцами за воротник. Его бровь изогнулась, и он пристально смотрел на меня. О чем думал и что чувствовал – непонятно.

Я быстро поставила чашку на барную стойку.

– Извините, я не слышала, как вы пришли. Ваш кофе готов, выпейте, пока не остыл.

Он повернул голову вправо. Я проследила за его взглядом и ахнула. Постель была не расправлена. Я быстро подошла к кровати, аккуратно свернула покрывало и положила его на тумбочку. Тем временем Роман Викторович снял пиджак, повесил его в шкаф в прихожей и подошел ко мне.

– Раздень меня. Я хочу принять душ.

По ноздрям ударил его парфюм и голову закружило: то ли от дурманящего аромата, то ли от его слов. Он остановился совсем близко, и я ощутила его теплое дыхание на лбу. Руки отказались меня слушаться, но я заставила их подняться и прикоснуться к пуговицам на его рубашке. От волнения они поддались мне не сразу. Я не видела его глаз, но чувствовала, что он смотрел на меня. И дышал, тяжело дышал. А мне и вздохнуть было страшно.

Я дошла до последней пуговицы, и чтобы расстегнуть остальные, потянула подол сорочки из брюк. Справилась и с ними. Распахнула полы рубашки и передо мной его грудь. Крепкая, мускулистая, без единого волоса. Мне показалось, я покраснела, и хотела отвести глаза от мужественной красоты, но куда? Он как будто заполонил все пространство.

Не поднимая глаз, я скользнула руками по его плечам и спустила сорочку с его тела. С рукавами пришлось повозиться, ведь он мне нисколько не помогал. И вот рубашка в моих руках, и я не знала, куда ее деть. Надо ли повесить на плечики или бросить на кровать? Он молчал, и я выбрала кровать.

Посмотрела ему в глаза и спросила:

– Дальше тоже мне раздевать?

– Не останавливайся.

Я взяла его ремень и попыталась расстегнуть. Но не понимала, как. На нем была незнакомая защелка и без инструкции не разобраться. Я снова подняла глаза на Храмцова и попросила помочь.

– Как в самолете, – только и сказал он.

– Я никогда не летала.

Он взял мои руки и показал, как. Потом отпустил меня, и я осталась один на один с его ширинкой. Чуть оттянула на себя замок и постаралась не касаться того, что выпирало в его брюках. И не просто выпирало, оно шевелилось и будто бы торопилось вырваться наружу. Я подняла глаза и посмотрела на его грудь. Она вздымалась ещё выше, и моя челка ходила ходуном.

Я присела, опустила голову и помогла ему выбраться из брюк. Они последовали за рубашкой. Не задерживая взгляда на его ногах, я встала, посмотрела в глаза шефу и ждала, что он прекратит мои мучения, но больше не узнавала его. Он с рыком сорвал с меня пеньюар и припал губами к моей шее. Разорвал белье, и я слышала, как трещала ткань. Меня охватил ужас.

Но даже звука не смогла издать, чтобы закричать.

В следующее мгновение я оказалась на кровати, и его губы начали жадно лобызать мое тело, но чувство такое, будто он искал место помягче, чтобы меня укусить. Но таких мест не нашлось на моем теле. И тогда он раздвинул мне ноги и припал губами туда, где я и не ждала его увидеть. Я напряглась и не могла расслабиться. Ждала, когда он прекратит пробовать меня на вкус, и войдет в меня. И боялась, что мне будет больно.

Как это было в первый раз. Да и во второй удовольствия я тоже не получила.

Мне было семнадцать, ему двадцать, он шептал мне о любви, но делал все резко и грубо, и я думала только о том, чтобы это скорее закончилось. Он говорил, что во второй раз не будет больно, и я поверила. Но в третий не согласилась, и мы расстались. Не о такой любви я мечтала и не так всё себе представляла.

И неужели по-другому не будет? Неужели все мужчины грубые мужланы и им видится удовольствие именно таким?

Я не смогла сдержаться и заплакала: от страха, от разочарования, от обиды и от неизбежности терпеть эти муки полгода.

Но вдруг все прекратилось. Я слышала свои всхлипывания и чувствовала, как уши заливали слезы. Руки сжимали подушку, и мне казалось, она стала частью меня.

Я не открывала глаз, не видела и не слышала Храмцова, и мне было все равно, где он. Я думала о том, что если он потребует вернуть деньги, то мне одна дорога – вниз головой с восемнадцатого этажа. Потому что большей части денег уже нет.

Жерар в частной клинике, кредит погашен. Оставшаяся сумма в банке. На ремонт и на непредвиденные расходы для лечения брата.

Я повернулась на бок, поджала ноги и, нащупав одеяло, укрылась им с головой. Меня била дрожь, и я никак не могла успокоиться. Я представила маму. Как она гладила меня по голове и прижимала к себе, когда мне было больно и я плакала. И сильнее вцепилась в одеяло, воображая ее на его месте. Такое же теплое и нежное, как она.

– У собачки боли́, у кошечки боли́, – гортанно заканчивая фразы, говорила мама в таких случаях, – а у Валери заживи.

Но однажды я возмутилась. Почему у собачки и у кошечки должно болеть? Они ведь тоже живые и все чувствуют. И тогда мама изменила присказку:

– У собачки не боли, у кошечки не боли, и у Валери заживи.

И я успокаивалась.

И сейчас успокоилась. Но продолжала всхлипывать.

Вдруг кровать возле меня прогнулась и прохладные полувлажные руки коснулись моего тела под одеялом. Холодные мурашки прошли по коже, и я снова вся сжалась. Господи, пусть это случится побыстрее, и он уйдет. Одеяло ускользнуло из моих рук, и я осталась обнаженной и беззащитной.

Роман Викторович освободил мое плечо от волос и коснулся его губами.

– Прости, я не сдержался и напугал тебя.

Я молчала и жмурила глаза. Будто возможность не видеть происходящего, могла позволить мне ничего не чувствовать.

Рука Храмцова осторожно проследовала от моего бедра к груди. Он придвинулся ближе, и я ощутила его твердую плоть на своих ягодицах. Его тяжелое дыхание обожгло плечи, и я ждала, что он снова сорвется и нападет на меня. Но он нежно помял мою грудь (и где он ее только нашёл?), покатал пальцами соски и неторопливыми поцелуями осыпал мои плечи и спину.

– Расслабься, – шепнул он мне в ухо, – я не сделаю тебе больно.

Несколько минут назад все говорило об обратном, но я ему поверила. И со мной начало происходить что-то невероятное. Тело отреагировало на его прикосновения, и я стала точно пластилин, полежавший на солнце. В промежности все засвербело, сердце ускорило такт и казалось выпрыгнет из груди. Вместо вздоха с моих уст сорвался то ли всхлип, то ли стон, и я ощутила, как сзади плоть шефа напряглась сильнее.

Он скользнул ладонью к моему лону, и искусные движения его пальцев между складками моего тела заставили меня дрожать и постанывать. К моей голове прилила кровь, и сладостная агония стала невыносимой.

Храмцов опрокинул меня на спину и начал целовать все мое тело. Но не грубо, а нежно, ласково, местами играючи. Неведомые силы потянули меня вверх, и я изогнулась в пояснице, схватилась за подушку и вдавила пятки в матрас. Словно пыталась удержаться и не улететь.

Его язык дразнил мой клитор, и лоно изнывало от нестерпимой сладкой боли. Из горла рвались нездоровые животные звуки и мне хотелось ударить Романа Викторовича, чтобы он прекратил эту пытку и дал желанную разрядку.

И вдруг всепоглощающая волна прошла через мое тело и сосредоточилась в маленьком бугорке, который теребил Храмцов. Мои конечности свело судорогой, я замерла, дыхание перехватило, и я боялась, что умру от снизошедшего на меня упоения.

Затем меня медленно отпустило и по телу распространилась приятная нега. Возникла слабость, и на глаза накатила сонливость. Я поблагодарила нашего создателя, что человеку дано право на это удовольствие и что мне довелось его испытать.

Но это ещё не все. Оказалось, это только начало.

Шеф порвал зубами неизвестно откуда взявшуюся фольгированную упаковку, натянул на свой вздыбленный фаллос презерватив и, склоняясь надо мной, осторожно вошел в меня. Он двигался медленно и аккуратно, и я снова вознеслась в небеса. Мои глаза закрылись, и подбородок взмыл ввысь.

Где-то далеко я слышала музыку, и Храмцов двигался с нею в такт. Этот необыкновенно чувственный и волнующий танец требовал большего слияния с партнером, и я обняла его за плечи, обхватила длинными ногами его бедра и острее ощутила, как он ритмично двигался во мне. И вновь воспарила в небеса от накатывающей в паху волны удовольствия.

Шеф опустился на меня, припал губами к шее, и я заскользила руками по его спине. Под ними не сухопарое юношеское тело, что довелось мне когда-то прижимать к себе. Я ощущала крепкий мускулистый стан, и от его силы и мощи в промежности загорелся огонь.

Роман Викторович страстно и порывисто поцеловал мою шею, и я закусила губу, чтобы не дать сорваться звучному стону.

– Не сдерживай себя, – прерывисто сказал в самое ухо Храмцов. – Я хочу тебя слышать.

Он приподнялся на руках и начал двигаться резче, но не ускоряясь. Меня накрыла новая волна блаженства, и я вонзила ногти в его спину. Издавая нечеловеческие горловые звуки, я сжала его бедрами, наслаждаясь ощущением, что держу этого сильного мужчину в плену. Я проскользила руками по его потной спине к пояснице и надавила на нее. Словно давлением сверху хотела помочь ему проникнуть в меня глубже.

Его рот был приоткрыт и мне захотелось поцеловать его. Слиться с ним не только телом, но и губами, и отдать ему всю себя без остатка. Но он не проявил ответного порыва, и запрет на поцелуи лишь усилил мое желание. Новый поток горячих струй разлился в нижней части моего тела и достиг голосовых связок.

Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее, и непроизвольно я дала ему это понять ступнями. Он навалился на меня, обхватил за ягодицы и резко перевернулся на спину вместе со мной. Я оказалась сверху. Его руки остались на том же месте, и он показал, чего ждет от меня. Эта несложная наука быстро поддалась мне, и я начала елозить по его пенису. Я ускорилась, мое дыхание участилось, внутри все сжалось, и я больше не принадлежала сама себе. Откуда-то из забытья я услышала его стоны, и мы слились телами и голосами и помчались навстречу обоюдному удовольствию. Он сжал мои бедра и начал глубже насаживать меня на свой член, и казалось, что меня разорвет от давления, возникшего у меня внутри. Мы одновременно достигли оргазма, Храмцов ещё несколько раз направил меня вверх-вниз и замер.

Я сделала последний выдох, упала ему на грудь и улыбнулась. Если так будет все шесть месяцев, я готова и потерпеть.

Когда мое дыхание восстановилось, Роман Викторович аккуратно перекинул меня на кровать, а сам встал и ушел в ванную. Непонятная пустота завладела моим телом, которое только что было наполнено волшебством и энергией, и я не могла понять, что делало меня опустошенной. Может быть, усталость?

День близился к закату и от окна повеяло прохладой.

Я поднялась с кровати и отыскала свое белье. Крючки на бюстгальтере и трусики были порваны. Я попыталась оценить, можно ли их починить? Я не привыкла выбрасывать вещи, особенно дорогие, которые носила не больше двадцати минут. Жизнь научила меня беречь их и искусно латать. Даже капроновые колготки.

Храмцов в трусах-боксерах вышел из ванной и застал меня за исследованием белья.

– Купишь новое. Это уже не спасти.

Я с сожалением провела руками по тонким кружевам, и, отложив их в сторону, накинула на себя пеньюар. К счастью, он не пострадал.

Роман Викторович исчез в прихожей, а потом вернулся оттуда с какими-то бумагами и пакетом. Разместил все на барной стойке и сказал так, как отдает приказы подчиненным:

– Вот договор, ознакомься и подпиши. Один экземпляр остается у меня, второй – у тебя. В пакете твой ужин.

Он прошел до кофемашины, взял чашку с кофе и залпом его выпил.

Я неуверенно взяла в руки бумаги и начала их изучать. В них все как в настоящем договоре: преамбула, условия оплаты, порядок возврата денежных средств и так далее и тому подобное. Я бегло с ними ознакомилась и поставила подпись. Его подпись уже стояла.

Шеф тем временем оделся, подошел ко мне, забрал свой экземпляр, и, целуя меня поверх пеньюара в плечо, сказал тем же тоном:

– Завтра утром приедет Артём и отвезет тебя домой. Чтобы ты переоделась. Не опаздывай. И перевези сюда вещи, так будет удобнее.

Я посмотрела ему в глаза, ожидая, что он добавит что-нибудь о том, как ему было хорошо со мной, или как я́ была хороша или ещё какую-нибудь ерунду, от которой сердце радостно забьется, и я пойму, что он мой навеки. Но он только сжал мою ягодицу и ушел.

А я осталась одна со звенящей тишиной и остывшим ужином.

Кое-как запихав его в себя, я позвонила Артёму и попросила приехать за мной и отвезти домой. Удобно ли ему? Он безропотно согласился, и через двадцать минут был у подъезда.

Я не знала, что ему известно об этой квартире и обо мне, но ощутила румянец на своих щеках, когда, усаживаясь на заднее сидение, встретилась с ним взглядом.

Полгода. Я потерплю всего полгода. И больше никогда не встречусь ни с ним, ни с его боссом. И забуду все, как первый год жизни.

Артём Шведов ненамного старше меня. Наверное, он ровесник моего брата и даже комплекцией похож. Кольца на его руке не было, но, как показала практика, его отсутствие не указывало, что мужчина холостяк. Он симпатичный, но это не мужественная красота его шефа, а скорее смазливая и в некотором роде женственная. Его тонким и длинным пальцам самое место быть за роялем, а он держал «баранку» и как будто бы был доволен своим выбором.

У Храмцова была своя машина, а Артём водил служебную и выполнял разного рода поручения шефа: отвозил, привозил, подвозил и все в этом духе. В любое время суток, в любую погоду, на любые расстояния. Вроде «мальчик на побегушках», и в этом мы с ним были похожи.

– Артём, завтра не надо за мной приезжать, я доберусь до работы сама.

– Хорошо. Как скажите.

– Ко мне можно на «ты».

Он ничего не ответил, и весь путь мы проехали молча.

Дома я спрятала договор поглубже в шкаф и нашла в интернете статьи, как избавиться из грибка на стенах и сделать недорогой ремонт. Все предложенные варианты показались посильными, и я вздохнула с облегчением. Зачем мне бригада? Разве я сама не справлюсь?

Все, кто входил в приёмную, обращали внимание на изменения в моей внешности. Одни реагировали на это доброжелательно и делали комплименты, другие – кривили губы и шутили, не пытаюсь ли я произвести впечатление на шефа. Остальные – ничего не говорили, но смотрели на меня как на пыль и удивлялись, откуда у пыли появился окрас.

Среди тех, кто шутил была Белобородова Вероника, сотрудница сметного отдела, среди тех, кто молчал – Кудрявцева Марина, специалист отдела кадров. В последнее время шеф не проводил с ними «совещания», и каждая из них винила в этом другую: Вероника подозревала Марину в настраивании Романа Викторовича против нее, а Марина то же самое думала о Веронике.

Я узнавала об этом не от них, но посплетничать в компании любили. Коллеги приносили мне служебные записки, договоры и другие документы на подпись Роману Викторовичу и попутно рассказывали о войне двух его любовниц. Я пресекала эти разговоры, объясняя, что шеф загрузил меня работой и нет времени вести светские беседы. Чтобы не выглядеть ханжой, я смягчала свои слова улыбкой, но не на всех она действовала.

Меня не любили. Я была выскочкой, и заняла место, на которое многие хотели пропихнуть своих дочерей, сестер или подружек. Причем с высшим образованием. Карьера многих сотрудниц в компании начиналась именно с должности секретаря, и это считалось хорошим стартом после университета. Кстати, Кудрявцева начинала именно так.

На следующий день после заключения договора с Храмцовым, Марина Юрьевна пришла в приемную с какими-то бумажками и сказала, что Роман Викторович просил ее зайти к нему перед обедом. Я сделала звонок шефу и доложила о ее приходе, но в ответ услышала, что он занят и просит никого к нему не пускать.

Я передала эти слова Кудрявцевой. Ноздри на ее маленьком аккуратном носике раздулись, и она стала похожа на чайник, который закипел. Наверняка решила, что за дверью Белобородова, и та обскакала ее по всем статьям. Кудрявцева психанула и ушла.

Я удовлетворенно выдохнула и чуть не улыбнулась. Но вспомнила про камеру, которая направлена на меня, и сдержала улыбку.

Через несколько секунд после этого пришло сообщение на мой телефон. От шефа. Только четыре цифры, и я знала, о чем они. Что-то внутри меня затрепетало и внизу живота возникло волнение. Второй день подряд… Означает ли это, что ему понравилось?

И вот я снова в квартире и жду Романа Викторовича. Кофе готов, постель разобрана, играет музыка, и я в предвкушении предстоящей встречи. Словно мы сегодня не виделись и не разговаривали.

Но все было не то – официальный тон, дистанция, случайные взгляды. Он снова обращался ко мне на «вы», и ничем не выдавал того, что между нами произошло. Когда я заходила в его кабинет, где не было камеры, он сохранял субординацию и не выказывал особого расположения ко мне.

Да, это было прописано в договоре, но как можно быть таким хладнокровным, когда накануне был таким горячим и пламенным? Или мне это только показалось?

Я любовалась городом из окна, пила кофе и наслаждалась музыкой. Но в этот раз слышала, как он зашел и проследовал в комнату. Я не оборачивалась и мечтала, что он подойдет ко мне, освободит мою шею от волос и припадет к ней губами. И я снова стану воском в его руках.

Он прошел до барной стойки, что-то на нее поставил и сказал:

– Я принес ужин. Тебе надо бы прикупить продуктов и начать себе готовить.

– Да, конечно, – чуть поворачивая к нему голову, согласилась я. – Просто ещё не привыкла.

– Почему здесь нет твоих вещей? Тебе надо переехать. Уговор был такой.

– Хорошо. Я не успела.

– Артём тебе поможет.

И ждала, ждала…

Слышала, как он взял чашку с кофе и пил его. Но не залпом, а небольшими глотками: кофе горячий и обжигающий.

Я не выдержала и обернулась, посмотрела в его весенние глаза и попыталась найти в них хоть чуточку тепла и нежности, но в его глазах была только оценивающая неторопливость. На мне черный прозрачный пеньюар и черное белье. Волосы струились по плечам, и сейчас я была совсем не похожа на офисную даму с собранной на макушке шишкой.

Я поставила кофе на барную стойку, обогнула ее, подошла к нему и забрала у него чашку. В его глазах появилось любопытство, на губах легкая ухмылка, и он ждал продолжения.

Я начала раздевать его и силилась не отводить глаз и не краснеть. К черту стыд! После всего, что было, это глупо.

От него пахло туалетной водой, сигарами и чем-то ещё, что кружило голову, и я начинала чувствовать себя хмельной. Он пах мужчиной. И с ним мне хотелось быть женщиной. Не угловатым и нескладным подростком, а именно женщиной. Сексуальной, страстной и желанной. Единственной и неповторимой.

Рубашка полетела куда-то в сторону, я обняла его и осторожно, не поднимая глаз, коснулась губами его груди. Раз, второй, но оробела и ткнулась лбом ему в плечо. Услышала, как бешено стучало его сердце, и как тяжело он дышал. Я ждала, что он подхватит меня на руки и унесет на кровать. И воображение рисовало все те приятные «безобразия», что он творил со мной накануне.

– Дай мне пять минут, и мы продолжим, – сказал Роман Викторович, отстранил меня от себя и ушел в душ.

Я побежала на кровать и задумалась, в каком виде его лучше встретить. Надо ли раздеться, чтобы белье не пострадало? Или ему все-таки нравится самому меня раздевать? А как мне лежать? Или лучше сидеть?

И ещё много других дурацких вопросов возникло в моей голове, пока эти пять минут истекли.

В итоге я сняла с себя пеньюар, подложила под спину подушку, и, укрывшись одеялом по самые подмышки, стала ждать шефа.

Он вышел с полотенцем на бедрах и, подходя к кровати, резко его снял. От неожиданности я ахнула и зажмурила глаза. И боялась открыть их и увидеть то же, что я увидела. Моя решимость быть роковой женщиной куда-то вмиг пропадала.

Роман Викторович стянул с меня одеяло, спустил за бедра с подушки на матрас и высвободил от белья. В этот раз оно осталось целым.

Я открыла глаза и увидела его ухмылку.

– Не надо его бояться, он не кусается. – И начал целовать и ласкать мое тело.

Я вознеслась на вершину блаженства, и, распаленная его страстью, преодолела смущение, стала ласкать его и нашла удовлетворение от того, что ему это нравилось. В этом вихре взаимных поцелуев, откровенных касаний и неспешного соития мы довели друг друга до изнеможения, и потные и уставшие, но с приятной истомой, упали на кровать и долго не могли отдышаться.

Потом он встал и ушел – и словно весь мир ушел вместе с ним.

Я переехала на квартиру. Вещей, которые могли бы мне пригодиться, оказалось не так много, и мы с Артёмом справились в один подъем на лифте. Он нажал на кнопку восемнадцатого этажа, и я поняла, что он ранее бывал в этой квартире.

Кого он перевозил? Кто была эта женщина? Или женщины?

Почему одних шеф селил на квартире, а с другими крутил романы на работе? Или Белобородова и Кудрявцева тоже здесь бывали? Но нет, навряд ли. Стал бы он перевозить меня в эту квартиру, если бы о ее существовании знали эти девицы? Возникла бы вероятность быть ими застигнутой на месте «преступления», а разве не хотел он это скрыть? Вот только почему? Стеснялся меня? А как иначе это можно объяснить? Отражение в зеркале подтверждало мои догадки. Сколько бы я не считала себя привлекательной в новых нарядах, с уложенными волосами и ухоженными ногтями, встречаясь в коридорах или в приемной с Белобородовой и Кудрявцевой, моя самооценка снижалась, и я снова начинала чувствовать себя нескладным подростком. На них моя одежда смотрелась бы совсем по-другому. В них все было пропорционально: и рост, и вес, и объемы. И каждому было понятно, почему шеф выбрал их в свои любовницы.

А что бы все сказали, узнай, что я тоже пополнила их ряды? Наверняка бы решили, что шеф сошел с ума. А какое бы мнение сложили обо мне – и подумать страшно.

Но Артём обо всем знал. При каждой встрече с ним меня одолевало желание все ему объяснить. Чтобы он не думал обо мне, как о легкомысленной девушке. Но я не знала, как он отнесётся к моей откровенности, не доложит ли обо всем Храмцову или его другу Олегу Валентиновичу Аксёнову, начальнику службы безопасности, и сдерживала свои порывы. Ведь порой даже самый хороший и воспитанный человек может оказаться совсем не таким, каким кажется. Разве я тому не пример?

Когда я окончательно обосновалась в квартире, решила заняться ремонтом в своей старой «хрущевке». Купила все необходимые материалы, заказала доставку и потихоньку копошилась в выходные дни. Сама снимала старые обои, сама обрабатывала стены от грибка, сама их выравнивала и клеила обои. На все ушло около двух месяцев, но результатом я осталась довольна.

После этого занялась полами. Вода набежала под линолеум, и требовалось его поднимать. Сама сделать этого я не могла, и мне пришлось нанять бригаду из двух человек. Я нашла их через интернет, и они мне убрали старое покрытие, заменили сгнившие под ним доски и постелили новый линолеум.

Заключительным этапом я купила новый диван, новую односпальную кровать, и чуточку приукрасила интерьер всякими декоративными штучками. Были мысли сменить кухню, но пока остановилась с растратами.

Между тем ремонт начался и в нашем подъезде. Я забыла, когда его делали в последний раз, но он действительно был необходим. Стены давно облупились от краски, а там, где она сохранялась, их изрисовали неприличными рисунками. Несколько лет назад мы с Жераром закрашивали такие же «художества» цветочками и бабочками, чтобы придать подъезду приличный вид, но кто-то снова надругался над нашим творчеством, и что-то исправлять уже не имело смысла. Только делать новый ремонт.

Я поднималась к себе на четвертый этаж, когда на лестничном пролете встретила бабу Тоню, ту самую старушку, что затопила мою квартиру. Она медленно спускалась по лестнице, держалась за перила и опиралась на свою клюку. Я поспешила прийти ей на помощь: подала руку, и она обхватила мое плечо.

– Давно вас с братом не видела, думала, вы съехали.

– Да, я живу в другом месте, а здесь делаю ремонт.

– А Жора где? – Так – на русский манер – называли моего брата все, кто его знал.

– Жора в больнице.

– Что с ним?

– Вы же знаете, что у него есть проблемы. Вот мы их и решаем.

– Это хорошо. Лишь бы толк был. Он – парень хороший.

– Да, баба Тоня, очень хороший.

– Видела, – отпуская перила и делая круг рукой, начала баба Тоня, – у нас ремонт затеяли? Людка из семнадцатой квартиры сколько раз в ЖКО ходила, просила их ремонт сделать, а ей отвечали: «Денег нет, ждите своей очереди». И тут на́ тебе, нашлись деньги. Доделали бы. А то начнут, а потом бросят и будем жить в строительной грязи.

– Баба Тоня, если начали, то обязательно доделают. У вас-то как дела? Батареи не текут?

– Ой, Лерочка, а мне ведь их поменяли. Тоже пришли из ЖЭКа и говорят: «Вам как ветерану войны положен осмотр всей сантехники, и в случае обнаружения протечек, замена труб и батарей на новые». Ты представляешь? И всё бесплатно. Я уж думала, мошенники какие-то, но нет, посмотрели, сделали заключение, а на следующий день пришли и все заменили.

– Здорово! А разве вы ветеран войны? Я думала, вы моложе.

– А это самое интересное. Не ветеран я. Мне всего семьдесят шесть годков. Я маленькая во время войны была.

– Почему они так сказали?

– Не знаю. Но я промолчала. Трубы-то новые нужны. Как думаешь, не вернутся они за ними, когда поймут, что меня с кем-то перепутали?

– Любопытное дело. Может быть, они имели в виду, что вы ветеран труда? Вы же много лет на заводе проработали.

– Ой, не знаю. Может я не то услышала. Но я теперь дверь никому не открываю и на улицу только по острой нужде выхожу.

– Баба Тоня, вы если что, звоните мне, я с ними разберусь.

– Спасибо, девонька, – вдруг растрогалась баба Тоня и всхлипнула. – Добрая ты такая. Я тебе квартиру затопила, а ты мне слова грубого никогда не сказала.

– Я ж не зверь какой-то. Все понимаю. Есть у вас мой телефон?

– Да где-то был записан.

– Вы звоните обязательно. Не стесняйтесь. И если что-то надо, тоже звоните, все достану, все привезу.

– Ой, спасибо. Замуж небось вышла? Вон как красиво одеваться стала.

– Нет. Просто работу хорошую нашла.

Меня передернуло от того, что я называю своей работой. Но бабе Тоне знать об этом было необязательно.

– Обратно, как подниматься будете? Позвоните мне, я спущусь.

– Так у меня ж, деточка, телефон-то только домашний, этих ваших современных побрякушек у меня нет. Да и кому мне звонить? Скорую вот только дома вызываю, да и все. Подруги-то все, что были, кто померли, кто в другие города разъехались, и связь потерялась. С бабушкой твоей дружила, пока она жива была, а теперь и ее нет. Ты не переживай, поднимусь потихоньку. Ходить-то тоже надо, а то так и разучусь.

Мы дошли с бабой Тоней до первого этажа и вышли на улицу.

– Давайте я вас до магазина провожу, и обратно до дома отведу. Так мне будет спокойнее.

– Ну коли время есть, своди, все мне веселее.

Глава третья

Спустя несколько месяцев пребывания Жерара в клинике, мне позвонил его лечащий врач Иван Степанович и просил прийти на прием. Брата я не видела и обо всем, что с ним происходило, узнавала от врача. У Жерара были ломки, и этот период лечения давался ему нелегко. Сильные боли, проблемы с давлением и координацией, плохой сон и дезориентация в пространстве – стали частью его повседневной жизни, и врачи купировали эти симптомы при помощи лекарственной терапии. Кроме того, Жерар посещал сеансы психотерапии, как индивидуальные, так и групповые, и, несмотря на все сложности, был твердо настроен избавиться от своего пристрастия.

Иногда он звонил мне, и мы долго с ним разговаривали. Но не о лечении. О прошлом и о будущем.

Мы с теплотой вспоминали родителей и бабушку, и то, как нам жилось в двухкомнатной квартире. Родители занимали одну комнату, а мы с бабушкой – другую, и несмотря на тесноту, у нас было тепло и уютно.

Каждые выходные мы собирались вместе и готовили что-нибудь вкусное. Например, домашние пельмени. Их научила нас готовить бабушка, и мы дружно лепили их за одним столом. Она же научила нас подкладывать в один из пельменей особенную начинку и называла его «счастливым». Мы с братом переняли ее уроки и украдкой заворачивали в один пельмень изрядно перченную начинку. Чаще всего «счастье» выпадало родителям, но однажды острый пельмень попался мне. Было и смешно и горько, и я то смеялась, то отпивалась водой, а мама ругала нас за проказы, но тоже смеялась.

К нам часто приходили друзья: мои, Жерара, родителей или бабушкины. Мы всегда приглашали их к столу и были готовы угостить чем-нибудь особенным. Нас любили, и мы считались самой гостеприимной семьей.

Мы с Жераром не говорили о том роковом дне, который навсегда изменил нашу жизнь. Вместо этого мы мечтали о светлом будущем. Когда лечение закончится, Жерар хотел поехать на море. Как мы планировали сделать это с родителями, но по разным причинам поездка откладывалась. Я сомневалась, что у нас в ближайшем будущем получится ее реализовать, но поддерживала Жерара в его желаниях.

Он хоть и старше меня, но из-за своей болезни остался где-то в подростковом возрасте и на многие вещи смотрел глазами юноши. Он даже не знал, сколько стоит хлеб, откуда ему было знать, сколько стоит отдых на море?

Я вошла в кабинет врача и села напротив него на стул. Ивану Степановичу около пятидесяти лет, он невысокого роста, плотного телосложения, с круглым лицом и носом-пуговкой. На носу как-то держались очки, и взгляд из-под них выглядел мудрее.

– Здравствуйте, Валерия Сергеевна. Спасибо, что быстро откликнулись на мое приглашение.

– Что с Жераром? Ему хуже?

– Нет, в целом состояние стабильное. Он борется, и мы замечаем положительные тенденции в его поведении и психосоматике. Но есть один важный момент, который может повлиять на результат всего лечения, и оно окажется бесполезным.

Я нахмурила брови и приготовилась выслушать самые неутешительные заключения. Интуиция подсказывала, что речь пойдет о дополнительных услугах, и на всякий случай воспроизвела в памяти остаток на своем счете, чтобы понимать, хватит ли мне средств их оплатить.

– Как вам известно, – продолжил Иван Степанович, – у вашего брата в результате некогда перенесенной им травмы ноги возникла хромота…

– Да, я помню о ней.

– Ваш брат затруднился ответить, проводилось ли какое-нибудь лечение для устранения этого недуга. Что вы знаете об этом?

– Я помню, что бабушка водила его к какому-то врачу на консультацию. Жерар жаловался на боли в колене и при смене погоды он ее остро чувствовал. Но потом с ним началась беда с наркотиками, и проблемы с ногой отошли на второй план, он не говорил о ней…

– Ясно. Дело в том, что она тревожила его все эти годы, и в каком-то плане наркотические вещества, которые он принимал, позволяли ему отключиться от боли и утихомирить ее. Это ошибочное восприятие, но реальность такова, что если не вылечить ногу, то все наше лечение не даст положительного результата.

– Я поняла. Что нужно делать?

– Пока он здесь, мы проведем ему терапию, попробуем купировать боль, но у нас нет специалистов, которые бы углублённо занимались этим лечением. Нам придется пригласить их извне, и, как вы понимаете, это не входит в общую стоимость лечения.

– Да, понимаю. Сколько?

– Оплата будет производиться по факту оказанных специалистом услуг. Пока можно внести аванс, а в конце лечения мы сделаем перерасчет. Остаток вам вернут. Если будет перерасход, придется доплатить. Я напишу вам все цифры. Но это ещё не все. После нашего стационара вам надо будет всерьез заняться его ногой. Причины я уже объяснил.

– Где это можно сделать? Это платно?

– Можно и бесплатно. Но очереди и все такое… Сами понимаете, промедление – не ваш союзник. Я бы рекомендовал вам обратиться в частную клинику.

– У нас в городе есть такие?

– Есть. Но я не могу сказать, как хорошо они лечат. Но знаю, что в Москве и Санкт-Петербурге есть первоклассные специалисты по лечению опорно-двигательного аппарата.

– Сколько стоит такое лечение?

– Я не могу дать вам этих цифр. Это не мой профиль. Все зависит от диагноза и сложности лечения. Возможно потребуется операция…

Я оперлась локтями в стол и опустила голову на свои пальцы. Деньги… Снова нужны деньги. Но где же их взять? Откладывать «премиальные»? А если не хватит? Кредит? Или попробовать полечиться бесплатно?

– Вам дать воды? – спросил доктор.

– Нет, спасибо, – поднимая голову, сказала я. – Конечно, если это лечение необходимо, мы будем его проходить. Я просто не ожидала, что все так серьезно. Я не помню, чтобы он жаловался на ногу. Ну может быть в самом начале. Я думала, все прошло.

– Вы не переживайте. Поищите специалистов у нас в городе. Время ещё есть. Займитесь этим.

– Да, конечно. Спасибо, Иван Степанович. Напишите, сколько ещё нужно денег для лечения брата у вас в клинике, и я в следующий раз их привезу.

– Хорошо.

– И не могли бы вы мне предоставить какие-нибудь заключения по его ноге, чтобы я могла направить их специалистам для консультации?

– Да, обязательно. Я подготовлю все документы.

И я ушла.

Я приехала на свою старую квартиру и нашла договор с Храмцовым. Перечитала пункт шестой о сроках его действия.

– Договор вступает в силу с момента его подписания обеими сторонами и действует в течение шести месяцев, и если ни одна из сторон не заявит о его расторжении, он считается продленным на неопределенный срок… – не поверила своим глазам и перечитала последние строки: – …он считается продленным на неопределенный срок.

Выходит, если никто из нас не порвет договор, он продолжает свое действие? А что с обязательствами?

– В случае продления договора все обязательства по нему сохраняются в том же объеме и на тех же условиях.

До конца действия договора оставалось два месяца, и предпосылок к тому, чтобы Роман Викторович от него отказался, не было. Мы встречались часто, он был доволен и его все устраивало: претензий от него я не слышала.

И меня все устраивало. Шеф был одновременно и ласков, и горяч, и я ждала с ним встреч. Мне казалось, сексуально мы друг другу подходили, и я не представляла, что может быть по-другому.

Если наши отношения продлятся и по истечении шести месяцев – это меня не расстроит. В сложившихся обстоятельствах, даже порадует. Дополнительные вливания денежных средств мне не помешают, и, когда на кону жизнь Жерара, какие могут быть предрассудки?

Чтобы шеф не отказался от договора в ближайшее время, я должна приложить максимум усилий. Но это не сложно. За время что мы вместе изменился не только мой гардероб, но и я сама. Я стала регулярно питаться, и мои кости наросли мяском. Они не приобрели аппетитные формы моих соперниц, но стали менее угловатыми и округлыми.

Да и соперницы уже не соперницы вовсе. Они заходили в приемную только по делу и выходили от него быстро. Их недовольные лица говорили лучше всяких слов. А после Дня строителя я окончательно поверила, что выместила их с пьедестала любовниц, и тихо злорадствовала над их проигрышем в невидимом бою.

В те праздничные выходные всей компанией мы поехали отдыхать на базу отдыха. День строителя отмечали каждый год со дня основания предприятия, и если сначала устраивали банкеты в ресторане, то позднее стали выезжать на корпоративы на природу. Обходилось мероприятие недешево, но руководство не скупилось.

База отдыха находилась в лесной зоне недалеко от реки и предлагала своим гостям уникальную возможность насладиться природой и свежим воздухом. На базе было несколько бревенчатых домов. Весь руководящий состав разместился в небольшом двухэтажном доме с номерами класса люкс, все офисные сотрудники – в большом трехэтажном доме со всеми удобствами в комнатах эконом-класса, а рабочие-строители – в нескольких одноэтажных строениях с удобствами на этаже.

В отдельно стоящем здании располагались столовая и кафе, тренажерный и бильярдный залы, а в цоколе – бассейн и сауна. Недалеко от этого строения в тени деревьев пряталась большая беседка со столами и лавками, куда могла вместиться вся наша компания. Это оказалось место наших совместных обедов.

На территории базы был сооружен открытый бассейн с подогревом, и в нем можно было купаться даже в холодное время года. Вокруг него расставлены шезлонги с зонтиками, и их заняли девушки и молодые люди, которые решили ухватить своей кожей последние лучи уходящего лета. Те, кто предпочитал активный отдых, разобрали велосипеды, роликовые коньки и скандинавские палки и рассредоточились по дорожкам базы отдыха. Тихий лесной уголок ожил и наполнился человеческими голосами.

Когда-то я ездила на велосипеде, но это было так давно, что я не решилась снова сесть за него. Боялась опозориться. А на роликовых коньках вообще никогда не стояла, и с завистью смотрела вслед тем молодым людям, которые легко и непринужденно на них двигались. Как будто бы в этом не было ничего сложного.

Каждые сто метров на стволе дерева висели щиты с указанием, что клещей нет, с ветки на ветку прыгали озорные белки, и прогулка по вымощенным кирпичиками дорожкам в такой компании доставляла удовольствие. Хвойные ароматы и пение лесных птичек добавляли всеобщей атмосфере ощущение спокойствия и умиротворения и возвращаться в загазованный суетливый город совсем не хотелось.

По лесным дорожкам гуляли сотрудницы из бухгалтерии и отдела кадров, но меня в свою компанию они не звали, и я не стремилась сама к ним приблизиться. Я оставалась чужачкой и такое положение вещей меня устраивало.

Я часто останавливалась, отвлекаясь на белок и разглядывая растительность, и не сразу обнаружила, что оказалась одна среди высоких сосен и тонких осин. Коллеги ушли далеко вперед или свернули на другую тропинку, и как я не пыталась их высмотреть сквозь крону деревьев, нигде их не видела. Но я не испугалась. На развилках стояли указатели и схемы движения, и, внимательно их изучив, я легко сориентировалась, где нахожусь и как вернуться на базу. Но продолжила прогулку по лесу, довольствуясь одиночеством и легким шепотом листвы.

И вдруг я услышала звуки, напоминающие хруст веток под ногами, и обернулась. Через лес поспешным шагом шел Артем. Я привыкла видеть его в деловом костюме и за рулем, и в джинсах с серой футболкой в лесной чаще не сразу его признала.

– Артём, – растерянно обронила я.

– Да, это я. Простите, если напугал.

Он тяжело дышал и на его лбу проступили капельки пота. Куда он так торопился?

– Давай перейдем на «ты».

– Ну… хорошо. Так даже лучше.

– Ты как здесь? – приглашая его прогуляться вместе со мной, спросила я. – Где твои ролики, велосипед или палочки?

Он поравнялся со мной, сцепил руки за спиной, и мы пошли в глубь леса по дорожке.

– Я своим ходом.

– Здесь красиво. Ты был здесь раньше?

– Да, в прошлом году.

– И как прошел отдых?

– Не повезло с погодой. Весь день лил дождь, и все развлекались в доме. Кто-то играл в карты, кто-то – в бильярд, кто-то был в бассейне.

– Чем занимался ты?

– Так, ничем. Смотрел на всех со стороны.

Шпионил для шефа? Отчего-то у меня сложилось устойчивое мнение, что это одна из главных обязанностей Артёма. Он хоть и симпатичный, но тихий и неприметный, и как будто бы ко всему безразличный, но так ли это на самом деле?

– Почему? – спросила я.

– Я не очень общителен. Думаю, ты это заметила.

– Сейчас мне так не кажется.

– Ну… Я делаю свою работу.

– Какую?

– Ты же понимаешь, я тут неслучайно оказался.

Я с удивлением посмотрела на него.

– Нет, не понимаю. Что это значит?

– Роман Викторович отправил меня приглядеть за тобой. Он видел, как ты одна пошла в лес, и во избежание всяких неприятностей послал меня к тебе.

– Даже так? – смущенно, вымолвила я. – А что со мной может произойти? Были прецеденты ранее?

– Нет. Но бдительность не помешает.

Возникла неловкость, словно между нами шел Храмцов, и несколько метров мы прошли молча. Затем я спросила у него, на какие базы ездили в прошлые годы и чем эта база оказалась примечательнее остальных. Артём работал в компании около пяти лет, и мог рассказать лишь об этом периоде, но для поддержания разговора этого было достаточно. Он назвал два других места, описал их достопримечательности и развлечения, и указал на преимущества базы, на которой мы отдыхали сейчас. Руководство и сами работники оценили ее широкие просторы, вместительные домики и близкое расположение к городу, и когда заговорили о корпоративе на этот год, все однозначно решили, что нужно ехать сюда.

Дорога перед нами пошла в разные стороны, и я взяла на себя инициативу и повернула налево. Шведов последовал за мной.

Где-то высоко послышался стук по дереву, и я подняла голову в поисках источника звука.

– Дятел, – сказал Артём, заметив мои движения.

– Да, скорее всего. Никогда не видела дятла в живую.

– Ты никогда не ходила в лес?

– Ходила, но это было очень давно. И дятлов не помню.

– Иногда их можно встретить и в городе, – голосом знатока сказал Артём. – У меня во дворе каждый год какой-нибудь дятел долбит дерево.

Шведов поднял руку вверх и стал указывать на дерево, которое было к нам ближе.

– Смотри, вот он. Под ним ещё сломанная ветка. Видишь?

И я увидела. Дятел был высоко и разглядеть его четко не получалось, но я заметила его энергичные движения головой и остановилась.

– Какая прелесть! – восхитилась я.

– Ты знаешь, что дятел очень полезная птица для леса?

– Что-то слышала об этом.

– Они спасают деревья от короедов и жуков-дровосеков.

– Ты орнитолог? – опуская голову и направляя взгляд на Артёма, спросила я. – Кто ты по образованию?

– Учитель биологии.

– А как оказался водителем?

– Водителям больше платят.

– Мой отец был физиком, – зачем-то сказала я.

– Был?

– Да, он погиб много лет назад.

– Мне очень жаль.

Мы пошли дальше. Неожиданно мне захотелось поговорить с кем-нибудь о своем отце, о маме, о себе и своем детстве, доверить свою тайну и перенести часть забот на чьи-то плечи. Пусть даже просто рассказав о них. Я так давно ни с кем не говорила. Только с Жераром. Но с ним разговаривать все равно, что с ребенком, а хотелось взрослого общения.

Но тот ли Артём человек, которому можно доверять? Ведь он работал на Храмцова, и тот ему хорошо платил. А что могли сделать деньги с человеком, я знала не понаслышке.

– Ты слышала? Все, кто остался у бассейна делают ставки.

– Какие ставки?

– Это любимая забава ребят из сметного отдела и отдела продаж. Когда мы куда-нибудь выезжаем, они заключают пари, кому из двух небезызвестных тебе барышень повезет сегодня ночью.

Я поняла, о чем речь и не стала разыгрывать недоумение. Я направила взгляд вперед и, придавая голосу безразличие, спросила:

– На чью сторону перевес?

– На сторону Кудрявцевой.

– Почему?

– Ей повезло в прошлом году.

– Ясно.

Мы прошли несколько шагов молча, а потом Артём сказал:

– Они обе проиграют. Но наверняка и виду не подадут, чтобы не стать посмешищем.

Что это значит? Уж не собирается ли Роман Викторович преодолеть расстояние в пятьдесят метров, разделяющие наши дома, и два этажа вверх, чтобы явиться ко мне?

Но я не осмеливалась об этом спросить, и отвернула от Артёма голову, чтобы он не видел, как воодушевила меня эта догадка.

Выдержав паузу, во время которой Артём очевидно ждал от меня вопроса, он продолжил:

– Роман Викторович просил передать, что сегодня ночью будет в моем номере. И будет ждать тебя.

Я недоверчиво повернула голову к Артёму, а потом перевела взгляд на руку, в которой держала телефон. Новых сообщений не было. Но не отображались и «антенки» в строке состояния. Видимо, мы ушли далеко, и здесь связь не ловила.

– Он мне ничего об этом не писал, – сказала я.

– Он напишет. Но пока просил передать на словах.

– А где будешь ночевать ты?

– В охотничьем домике. Он чуть глубже в лесу.

– А кто будет в номере шефа?

– Никого. Он будет закрыт.

– Что ещё я должна знать?

– Мой номер рядом с твоим. Двести шестой. Время он тебе напишет. И он просил быть очень аккуратной.

– Я поняла.

Артём осмотрелся по сторонам, словно убеждаясь, что мы одни, и тихо сказал:

– И ещё кое-что по поводу того, почему я здесь оказался. Кроме того, что мне нужно присмотреть за тобой, мы должны засветиться на прогулке вместе. На тот случай, если увидят, как ты входишь или выходишь из моего номера. Надо, чтобы всё связали воедино.

– Зачем?

– Чтобы все решили, что мы любовники.

Я остановилась и уставилась на него.

– Что всё это значит?

– Я думаю, ты согласишься, что лучше числиться в моих любовницах, чем в любовницах шефа. Тебе жизни не дадут, если узнают.

– Боже, какая забота! – резко сорвалось у меня. – Это его задумка?

– Да.

– А поцеловать меня для пущей убедительности он не просил?

Я вдруг разозлилась. Что ещё придумает шеф, чтобы скрыть нашу связь? Может ли он «подложить» меня под Артёма на самом деле?

– Нет, – ответил Артём. – Он сказал, чтобы я даже в мыслях этого не допускал.

– Почему ты это делаешь?

– Он хорошо платит.

– И тебе нравится такая работа?

– У меня болеет мама. Лекарства стоят дорого. Можно, конечно, получать их по квоте, но ее нужно ждать. А у нас нет этого времени.

– Прости, я не знала. – Моя злость пропала, и я снова пошла по дорожке.

Я вспомнила, что однажды видела служебную записку от Артёма на имя Храмцова с просьбой предоставить ему материальную помощь в размере двухсот тысяч рублей. И Роман Викторович ее согласовал. Я тогда ещё плохо знала Артёма, и не придала ей значения.

– Значит, он тебя тоже купил, – с горечью сказала я.

– Нет, – оборачиваясь ко мне, сказал Артём, чуть нахмурившись, – это не так. Когда Роман Викторович брал меня на работу, он сразу сказал, что мне нужно будет выполнять разного рода поручения как по рабочим вопросам, так и по вопросам личного характера, и я с этим согласился. И кроме того, когда только мы узнали о страшном диагнозе мамы, Роман Викторович первым предложил помощь. Он нашел хорошего врача, помог купить лекарства, которых не было в наличии. Дал материальную помощь. И сейчас всякий раз спрашивает, не нужно ли ещё чем-то помочь. Он хороший человек. Строгий, где-то черствый, но хороший. И ты наверняка, это знаешь.

Артём распалился, заговорил на повышенных тонах, позабыв об осторожности, и я поняла, что, если весь мир восстанет против Храмцова, Артём жизнь положит, чтобы его защитить. Он для него теперь идол.

– Чем болеет твоя мама?

– У нее рак груди. Вторая стадия. Ей удалили одну молочную железу, и сейчас она проходит химиотерапию.

– Где вы лечитесь?

– В Москве.

– Кто сейчас с твоей мамой?

– Моя сестра. И ещё мы нанимали сиделку. Это тоже Роман Викторович позаботился.

– Тебе повезло, что ты встретил его на своем пути.

– А тебе?

– И мне, наверное, тоже.

И в самом деле, чем Храмцов мне не угодил? Что было бы с Жераром и со мной, если бы Роман Викторович не предложил мне эту связь? Пусть за деньги. Но ведь это я́ скрыла от него правду! Помог бы он мне, как Артёму, если бы узнал, на что действительно мне нужны деньги? В тот момент я подумала, что помог бы. И разве не легла бы я с ним также в постель – из благодарности? Тогда в чем он виноват?

Ох, что это было за испытание! Между комнатами расстояние всего два метра, но пока я кралась от своего номера до соседнего, мне показалось, я преодолела километр. Причем бегом. Мое сердце стучало так сильно, что я боялась, его услышат в других номерах. Руки тряслись и ноги были точно вата.

Идея с тем, что мы с Артёмом любовники, мне не понравилась, и я хотела избежать подобных слухов. Я заготовила речь, куда иду и зачем, но переживала, что с перепугу, если вдруг кто-то появится передо мной, забуду все заготовки, и тогда нашу прогулку со Артёмом истолкуют так, как и задумано шефом.

Я злилась на Храмцова. Неужели нельзя было потерпеть одну ночь и воздержаться от встречи? Зачем мне эти сложности? Он хотел проверить, справлюсь ли я с трудной задачей? Или тешил самолюбие, наблюдая, как я покорно следую его указаниям? Ну, Роман Викторович, сегодня вы у меня получите удовольствие по полной. Я вас исцарапаю так, что места на вас живого не останется. И пусть все коллеги сличают, под чьими ногтями осталась ваша загорелая кожа.

Когда дошла до двери, я ещё раз огляделась по сторонам, убедилась, что никто не выглядывает в щель дверного проема, и резко нажала на ручку. Быстро просочившись в номер, я закрыла дверь и повернула защелку. Только после этого выдохнула.

– Я думал, ты не придешь.

Я обернулась к шефу, и вся моя злость мгновенно улетучилась. Мое тело, точно верный пес, отозвалось на один лишь его взгляд. Не тот, каким он смотрел на меня в офисе – холодный и безразличный, а этот – пылкий и вожделенный. И я растаяла как мороженое под палящими лучами солнца.

И откуда в нем такая власть надо мной? Я могла осуждать его, могла злиться, но как только мы оказывались наедине, я хотела только одного – чтобы он снова доводил меня своими ласками до безумия.

Роман Викторович поднялся мне навстречу. На нем лишь спортивные штаны, свободно свисающие на его бедрах. Мне же пришлось одеться основательно. Даже кофту накинула.

– Я думала, умру, пока дойду.

– Нет, умирать ты будешь от другого.

И он стал в порыве страсти раздевать меня. Чтобы это произошло быстрее, я взялась ему помогать. Вслед за моей одеждой на стул полетели его спортивные штаны, и подхватив на руки, он отнес меня на кровать.

– Только сильно не шуми. Здесь тонкие стены. Слышишь?

Я прислушалась, и до моего слуха долетели звуки громкого храпа.

– Кто там?

– Сан Саныч.

Это сотрудник юридического отдела. Здоровый дядечка лет пятидесяти с пивным животом и мощным басом. И храп как оказалось у него тоже не фальцетом.

– Хорошо, постараюсь. – Я игриво проследовала пальцем от его подбородка к паху.

Ту ночь мы впервые провели вместе. Полностью.

Когда все закончилось, я должна была встать и уйти, но все члены моего тела после сумасшествия, что между нами творилось, отказались мне повиноваться и попросили пару минут, чтобы прийти в себя. Но не подняли меня на ноги в отведенное им время, и я уснула.

Но даже не успела этого понять и насладиться приятными минутами пробуждения в объятьях Храмцова. Я проснулась от того, что он тормошил меня за плечи и велел быстро вставать и уматывать к себе. Он был зол. Выйти из номера незамеченной, когда рассвело, гораздо сложнее. И я это тоже понимала.

Как два нашкодивших подростка, мы жались к дверям и прислушивались к звукам извне. В какой-то момент мы решили, что за дверью никого нет и стали открывать её, но послышались голоса, и мы ее быстро закрыли. И снова ждали наступления тишины.

– Иди. Кажется, все ушли.

Я открыла дверь и ступила за порог, поспешно закрыла и сделала два шага.

И вдруг заметила на лестнице напротив моего номера Нину Николаевну. Нашего главного бухгалтера. Она относилась к руководящему составу, но предпочла занять дом с рядовыми сотрудниками.

Как-то она зашла в приемную, занесла документы шефу на подпись, хотя вполне могла поручить это своим подчиненным девочкам, и стала рассказывать последние сплетни (мне кажется, этим навыком она владела даже лучше, чем бухгалтерией). Я абстрагировалась от ее болтовни и делала свою работу, однако из чувства такта угукала ей в ответ, как филин, и создавала впечатление внимательного слушателя. Но не вникала, что она говорит.

И вдруг я услышала слово «женой» и мысленно подтянула к нему последние слова в предложении, произнесенные до него:

– …но это не удивительно с такой-то женой.

Я подняла на нее любопытный взгляд и попросила уточнения:

– Какой – такой?

Нина Николаевна открыла рот, чтобы мне ответить, но в приемную вошел Олег Валентинович, и она тут же его закрыла. Быстро откланялась и ушла.

А я все думала, что она имела в виду под своими словами. Что не так с женой Романа Викторовича? Но ответ я так и не узнала. Она больше не заговаривала о его жене, а сама спросить о ней я не осмеливалась.

И вот мы столкнулись с Ниной Николаевной в коридоре, когда я шла из номера Артёма. Она стояла на лестнице и как будто переводила дыхание. Она крупная женщина и движения наверх давались ей нелегко.

– Доброе утро, – вырвалось у меня.

– Доброе утро.

– Вы не видели Артёма? – Взялась я за свои заготовки. – Я заходила к нему в номер, а его там нет. Звонил Роман Викторович, ищет его, а у Артёма телефон недоступен.

– Так Артём внизу. Все уже там. Я свои таблетки забыла, поднимаюсь за ними.

– Хорошо, напишу Роману Викторовичу, что Артём нашелся. Спасибо. Телефон только возьму. – И я быстро открыла свою комнату и спряталась за ее дверями. Сердце отбивало чечетку, и перед глазами пошли круги. Надеюсь, она мне поверила. Иначе шеф меня убьет.

Артём был прав, когда сказал, что Белобородова и Кудрявцева и виду не подадут, что проиграли. Обе крутились возле Романа Викторовича весь остаток дня и демонстрировали окружающим, что именно ей повезло в прошедшую ночь. Я заметила, как Вероника сдувала ресничку со щеки шефа, поднося губы к его лицу так близко, что казалось вот-вот коснется его, а затем как Марина «случайно» споткнулась около него, и он инстинктивно подхватил ее, чтобы она не упала. В знак благодарности Кудрявцева поцеловала его в щеку, одарила страстным взглядом, и от того, как Роман Викторович отреагировал на ее действия, стало гадко на душе. Он что-то шепнул ей на ухо и шлепнул по заду.

– Ну и кто же? – Услышала я около себя шепот коллег. – Неужели Маринка?

– Да черт их знает. Обе утверждают, что провели ночь с ним.

– Может он с двумя? – предположил кто-то другой, и дикий хохот заставил мои внутренности содрогнуться от омерзения.

Хотелось подойти и плюнуть в лицо тому, кто это произнес. Или сказать им правду и насладиться видом их удивленных лиц. Вот была бы потеха! Но я не собиралась делать ни того, ни другого. Как бы я потом смогла работать в компании?

«Выигрыш» присудили Кудрявцевой, и Белобородова разозлилась и измазала ей помадой лобовое стекло машины. Она вывела печатными буквами: «Шлюха» и уехала домой самая первая. Марина лишь злорадно посмеялась в ответ и продолжила крутиться возле шефа.

Но что скрывалось за этим злорадством? Она-то точно знала, что проиграла. И когда после выезда на базу зашла в приемную и долго-долго смотрела на меня, под ее взглядом у меня покрылись льдом все внутренности. Она всё знает.

– Вы к Роману Викторовичу? – спросила я, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Его нет, он на объекте.

– Нет, к тебе.

Откуда-то у меня взялись силы разговаривать с ней спокойным тоном, но внутри меня сковывал страх: будто я стояла на краю обрыва, и один шаг отделял меня от падения в пропасть.

– Какие-то документы на подпись? – бросая взгляд на ее руки, в которых она держала бумаги, уточнила я.

– Нет. Кто она? Ты постоянно здесь и должна все видеть. И слышать.

– Вы о чём?

– С кем у Храмцова роман?

– Разве не с вами?

И я отвела взгляд. Уставилась в электронную почту и создала видимость работы.

– Не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю! – не разжимая зубов, процедила Кудрявцева и схватила меня за плечо. – Кто она? Она работает у нас?

– Я не знаю. Если кто-то и есть, мне об этом ничего неизвестно.

– Дура! Толку от тебя не больше, чем от шкафа.

Она резко развернулась и ушла.

Только после ее ухода я поняла, как сильно дрожат мои пальцы. Если бы Кудрявцева узнала правду, работать в компании я бы точно не смогла. В этом Артём прав.

Вслед за ней пришла Нина Николаевна. Она принесла отчеты на подпись Роману Викторовичу и собралась уходить, но в пороге остановилась, закрыла дверь внутри приемной, прошла к моему столу и села на стул для посетителей. Я решила, что она собралась обсудить прошедший выезд на базу, и мысленно приготовилась абстрагироваться от ее монолога. Шеф уезжал в командировку, и мне нужно было подготовить ему документы.

– Сколько тебе лет, Лера? – неожиданно спросила Нина Николаевна.

– Скоро будет двадцать один.

– Совсем ещё юная. Хотя у меня в твоем возрасте уже была дочь. Сейчас ей тридцать два года. А ты замуж не собираешься?

– Нет.

– Что так?

– Не за кого…

– А Артём как же? Говорят, у вас шуры-муры.

Я вспомнила, как мы с ней столкнулись на лестнице на базе, и смутилась. Неужели она пришла всё разведать?

– Нет, мы просто… общаемся.

– Хороший парень. Присмотрись к нему.

Я подумала, что сейчас она уйдет, и я смогу спокойно заняться работой, но Нина Николаевна никуда не спешила.

– Разборчивая нынче молодежь пошла. И умная. А моей дочери мозгов в свое время не хватило. Вышла замуж за алкаша и мается с ним столько лет! Ещё, дура, троих детей от него родила. Говорит, люблю его, и никто мне больше не нужен. А он с работы на работу мыкается, нигде подолгу не задерживается. Кому ж алкаши-то нужны? Даже Роман Викторович его к себе на стройку брал. Так этот дурак, зять мой, человека чуть не угробил.

– И что – ничего нельзя с этим сделать? С его зависимостью.

– Да можно. Вот закодировали. Вроде не пьет. Да и не работает. Не берут его нигде. У него трудовая, как «Война и мир» Толстого, да ещё по статье увольняли. Как бы не сорвался опять.

Ох, как мне была знакома эта ситуация. Только Жерар не алкоголик, а наркоман. У него с работой тоже проблемы были. Он окончил девять классов, и работать мог только грузчиком или каким-нибудь курьером, но с хромой ногой не везде брали. Из-за неудач он часто злился и был в депрессии, а она при его пристрастии худший товарищ.

– Не надо сдаваться, – сказала я. – Если сейчас он не пьет, все у него получится. Верьте в него. Семья – лучший мотиватор, и вы должны его поддерживать.

– Хорошо говоришь. Как будто знаешь что-то об этом. Кто-то пил у тебя в семье?

– Нет.

– Даже отец?

– Даже отец.

– Видно и правда ты девка толковая, раз тут работаешь, – и, бросив взгляд на дверь, как будто желая убедиться, что она закрыта, добавила: – Может ты поговоришь с Храмцовым, чтобы он взял моего зятя на работу? На стройку. Он клянется, что больше пить не будет.

– Почему вы сами не поговорите с Романом Викторовичем?

– В прошлый раз он мне выговор за него сделал, и я не решаюсь. Из-за него на стройке чуть человек не погиб. Но, слава богу, выжил. Проверки пошли из разных органов, а Роман Викторович это страшно не любит.

– Почему вы думаете, он послушает меня?

Она наклонилась к моему столу и тише сказала:

– Нашла же ты к нему подход, раз он тебя привечает, а этих куриц бросил.

Ой, мамочка, спаси и сохрани. Как оказалось, тихий вкрадчивый тон в голосе тоже мог пробрать до костей.

Зазвонил телефон, и я вздрогнула. Взяла трубку трясущейся рукой, сделала глубокий вдох и ровно произнесла: «Слушаю». Звонили из коммерческого отдела и спрашивали, не подписал ли шеф документы, которые они приносили. Я проглядела бумаги, которые Роман Викторович вернул со своей визой, и, обнаружив требуемый документ, ответила, что за ним можно прийти.

После этого Нина Николаевна сразу заторопилась. Схватила меня за руку и умоляющим тоном заговорила:

– Лерочка, на тебя вся надежда, не дай случиться беде. Он опять начнет пить, если работу не найдет. Поговори с Романом Викторовичем. Пусть он даст ему второй шанс.

– Я могу поговорить с ним, но не уверена, что он прислушается к моим словам.

– А ты попробуй. Я ведь не только тебя видела выходящей из номера Шведова. Через пять минут оттуда же вышел шеф. Я никому этого не говорила, но ты меня знаешь: поговорить я жуть как люблю.

Я растерялась, и вместо того, чтобы убедить ее в ошибочности сделанных выводов, уставилась на нее, как ошалевшая, и несколько секунд не смогла сказать ни слова. Нина Николаевна была сплетницей, но добродушной женщиной, и я не считала ее способной на шантаж.

– Хорошо, я поговорю с Романом Викторовичем.

В этот момент дверь открылась и в приемную вошел сотрудник из коммерческого отдела, который мне звонил. Пока я отдавала ему документы, Нина Николаевна вышла, но неприятный осадок после ее визита долго оставался на душе.

Вид из окна с восемнадцатого этажа вдохновил меня на творчество, и я стала рисовать. Купила специальную бумагу, карандаши и делала зарисовки. Я не ходила в художественную школу и училась рисованию только с братом. Он рисовал хорошо, но недостаточно профессионально, чтобы объяснить мои ошибки. И в том, что эскизы мне не удавались, не было ничего удивительного. Но я все равно бралась за карандаш, смотрела видеоуроки по скетчингу в интернете и тренировалась.

Бабушка не позволила мне оставить школу после девятого класса и настояла, чтобы я окончила все одиннадцать. Она понимала, что надежды на Жерара нет, и возлагала ее на меня. Она хотела, чтобы я получила высшее образование и выбилась в люди.

Но Жерар снова был в клинике, а бабушка слегла с сердцем, и я не справилась с эмоциями и не добрала на бюджет всего один балл. В архитектурный на дизайн. Но я не сказала ей, что не поступила, и каждое утро уходила будто бы в университет, а сама мыла полы в соседних домах и подрабатывала официанткой. А деньги откладывала.

Когда бабушки не стало, на отложенные деньги я отучилась на секретаря.

И рисовать было некогда. А так хотелось.

И вот время нашлось. Когда Романа Викторовича не было, и я не занималась ремонтом на квартире, то могла весь вечер просидеть за рисунками. Становилось лучше, но перспектива страдала.

В тот вечер я ждала Храмцова и тоже взялась за карандаш. Но вместо того, чтобы рисовать город, который был перед глазами, стала выводить прямоугольник и вписывать в него черты лица: брови, глаза, нос, подбородок и уши. В самую последнюю очередь губы. Те самые губы, которые три месяца манили прикоснуться к ним, но всякий раз оставались недосягаемыми. Я прорисовывала их особенно тщательно. Мне была знакома на них каждая складочка, каждый изгиб, но только не вкус. И это сводило с ума.

Я услышала, как пришел Роман Викторович и быстро убрала рисунок в тумбу. Я не показывала ему своих творений, и мои таланты по-прежнему оставались им нераскрытые.

Он вошел в комнату, окинул меня взглядом и в глазах я заметила одобрение. Затем направился к кофемашине, а я вернулась за барную стойку.

– Роман Викторович, нам нужно поговорить.

Его бровь взмыла вверх. Мы редко о чем-то говорили, и видимо мои слова его удивили. Он взял кофе и сел напротив меня.

– Говори.

– Ко мне сегодня приходила Нина Николаевна и просила за своего зятя. Ему нужна работа, и она уверяла, что он завязал пить. Вы можете дать ему второй шанс?

– У меня не благотворительная организация, а серьезная строительная компания. Ее зять едва человека не убил, а отвечал бы я. Потому что позволил ему в пьяном виде явиться на опасный объект.

– Я понимаю, он совершил ошибку. Но кто не ошибается? Если ему не помочь, он снова начнет пить.

– Лера, ты слишком наивна, если думаешь, что человек может измениться. Не бывает бывших алкоголиков, наркоманов и зэков. Рано или поздно они срываются и возвращаются к прежним привычкам и преступлениям.

В области сердца кольнуло, и я поняла, что правильно сделала, умолчав о своем брате. С таким убеждением Роман Викторович ему бы не помог.

– А я верю, что все можно исправить, – твердо сказала я. – Нужно лишь сильное желание и поддержка родных. Это нелегко, но только вместе можно преодолеть пагубные пристрастия. А если оставить человека одного, то даже самый сильный характер сломается.

Роман Викторович пристально посмотрел на меня, отпил кофе и сказал:

– Тебе как будто бы приходилось с этим сталкиваться, – а в глазах вопрос: «Кто был этот человек?»

– С этим – нет, – опуская глаза, сказала я, – не приходилось. Но я знаю, как тяжело справляться с трудностями в одиночку.

Я чувствовала, как он прожигал меня взглядом и как будто бы хотел что-то спросить, но то ли не решался, то ли помнил о нашем уговоре не задавать вопросов и не хотел его нарушить, и я не понимала, чего хочу больше – чтобы он спросил или промолчал.

В возникшей тишине, нарушаемой лишь потягиванием кофе из чашки, было столько безразличия ко мне и моей судьбе, что оно причиняло боль. Я хотела быть кому-то нужной и интересной, хотела быть кем-то любимой, и чтобы этот кто-то взял на себя мои заботы. Но так бывает только в сказках, и я действительно слишком наивна, если думала, что я та самая Золушка, которой достанется прекрасный принц.

– В бизнесе приходится руководствоваться опытом и холодным рассудком, а не верой в чудеса, – подытожил Храмцов, и, словно чем-то озадачившись, спросил: – А почему она пришла к тебе? Пусть идет ко мне, и я повторю ей всё, что сказал тебе.

Я хотела защитить Нину Николаевну от осуждения Храмцова и попыталась скрыть от него, что она меня шантажировала. Но в попытках уговорить Романа Викторовича взять на работу ее зятя, не выдавая ее угроз, ничего не добилась и была вынуждена сказать правду.

– Нина Николаевна видела нас обоих выходящими из номера Артёма.

Возникла секундная пауза, после которой Храмцов раздраженно вздул ноздри и протянул:

– Ах, вот оно что! А я то думаю, какого черта она пришла к тебе.

Он подскочил со стула и как мотылек возле огня заметался по комнате.

– Вот сучка! Я ее столько лет держу на месте главного бухгалтера, хотя есть кандидатуры и получше, даю ей возможность доработать до пенсии, а она шантажировать меня вздумала! Сука!

– Роман Викторович, она бы никогда не стала, если бы ситуация не заставила.

– Нет, Лера, это не ситуация ее заставила. Она просто хочет взять меня за яйца и управлять мною! Завтра работа потребуется ее дочери. Послезавтра – брату, свату и так далее. А потом и денег попросит.

– Роман Викторович…

– Нет, Лера! Этого не будет! Я не позволю никому крутить мною! Когда придет, отправь ее ко мне. Я с ней сам поговорю.

– Роман Викторович, пожалуйста, не надо так. Я не хочу, чтобы всё это происходило из-за меня. Давайте лучше я уйду, нечем будет манипулировать, и проблема сразу решится.

Уйду? Что я такое говорю? А как же Жерар и его нога? Как я возьму кредит без работы?

– Что значит, ты уйдешь? А кто будет работать?

– Вам не составит труда найти мне замену.

– Нет. Ты останешься.

Тепло, и спокойствие растеклось по моему телу. Я все-таки ему нужна.

Он перестал метаться, утихомирился и вернулся на место.

– Вот дьявол, – без эмоций сказал шеф, – хотел же сигануть с окна, да боялся ноги переломаю. Но лучше бы я переломал, чем кто-то по вине ее зятя-придурка. Но черт с ним, возьму я его на работу. Найду ему что-нибудь попроще: где минимальные риски покалечиться и покалечить других. Но я ему сам голову сверну, если снова начнет пить.

Храмцов осушил чашку и посмотрел на часы на телефоне.

– Пора заканчивать с болтовней, я сюда не за этим пришел. Иди ко мне. Завтра я уезжаю, мне надо подзарядиться как следует.

Он потянул меня за руку к себе, и я покорно приблизилась к нему. Подняла глаза и передо мной совсем другой мужчина. Полная противоположность тому, кто ещё минуту назад бесновался по комнате. Колени у меня ослабли, и дыхание перехватило.

Роман Викторович медленно развязал пояс на пеньюаре и стянул его с моих плеч. Я осталась в белье и упивалась его вожделенным взглядом. И верила, что во мне всё совершенно.

– Пошли вместе в душ, – сказал он мне в шею.

– Я уже принимала его.

– Мы будем не мыться.

И воображение нарисовало то, что должно произойти. Ох, неужели так и будет?

Я покорно последовала за ним.

Глава четвертая

Я пришла на прием к стоматологу. К тёте Тане. Когда-то ее дочь Ксения танцевала у мамы в группе и подавала большие надежды в балете. Но в пятнадцать лет передумала быть балериной и бросила студию. Мама сильно переживала и несколько раз разговаривала с девочкой, призывая ее одуматься и не губить талант. Но Ксюша была непреклонна.

Мамы не стало, в балет Ксюша не вернулась, и общаться с тётей Таней мы стали реже. Иногда я приходила к ней на чистку и лечение зубов, и она делала мне большие скидки: брала только за материалы, а работа обходилась бесплатно. Мне было неловко пользоваться добротой тёти Тани, но я надеялась, что однажды ей всё верну.

– Лерочка, – сказала тетя Таня и распростерла объятья, – как давно мы не виделись. Как ты?

– Хорошо. Вы же знаете, работа у меня новая, платят хорошо. Вот к вам пришла.

Зимой, когда я попала под машину Храмцова и находилась в больнице, мне не на кого было положиться, кроме тети Тани, и я просила ее присмотреть за Жераром. От нее требовалось проследить, чтобы с ним ничего не случилось в мое отсутствие. Просто зайти в гости и убедиться, что он дома, не в «отключке» и ведет себя адекватно. К счастью, в эти дни Жерар держался молодцом, и особых хлопот тете Тане не доставил. По крайней мере, мне она доложила именно так.

И тогда же тетя Таня узнала, что я нашла новую работу.

– Рада за тебя. А Жора как?

– Жора в больнице. – Я опустилась на кресло и приготовилась к осмотру.

– Опять?

– В этот раз в частной клинике. Лечится основательно.

– О, здорово. И где ты денег нашла?

Тетя Таня опустилась на стул напротив меня, взяла зеркальце, но не торопилась им воспользоваться.

– Ну… кредит взяла. Я же говорю, платят хорошо, возвращать есть чем.

– Понятно. А Жора как настроен?

– Он настроен на излечение. Только у нас другая проблема обозначилась. С его ногой. После наркологической клиники надо обращаться в другую.

– Это с хромотой связано?

– Да, а ещё болит. Нарколог из клиники прислал мне заключение по ноге, я направила его в несколько клиник, теперь жду ответ.

– Тоже платные?

– И платные, и бесплатные. Хочу посмотреть, что предложат. Потом буду решать.

– И опять будешь брать кредит, если лечение дорого встанет?

– Все зависит от суммы.

– Ох, Лерочка, как же измучил тебя Жора. Тебе свою жизнь надо устраивать, а ты вокруг него бегаешь. Парень-то у тебя есть?

– Нет.

– И не появится, пока ты с братом возишься как с пятилетним ребенком, а он ведь старше тебя. Он тебе хоть раз спасибо сказал?

– Да говорил, теть Тань. Ну а кто ему поможет? У нас с ним никого больше нет.

– Да уж, нет, – взмахнула руками тетя Таня. – А как же родственники твоей мамы? Неужели так никто и не объявлялся за эти годы?

– Нет.

– И ты сама не пыталась о них ничего узнать? Сейчас интернет, столько возможностей.

– Я не знаю их имен, как я буду искать? Да и зачем? Если им до нас не было никакого дела столько лет, с чего вдруг ему появиться сейчас?

– Но мама-то твоя, Жаклин, не из бедной семьи была. Она как-то мне называла свою девичью фамилию… Где-то у меня записано. Поискала бы по фамилии их. Вдруг они тоже вас искали и не нашли, потому что Жаклин больше нет?

– Лагранж была фамилия моей мамы.

– Точно, Лагранж.

– Если бы хотели нас найти, то нашли бы. Сама я не буду искать и навязываться родственникам, которые отреклись от мамы. Если она им была не нужна, мы – тем более.

– И тебе даже не любопытно, кто они? Деньги бы тебе сейчас не помешали. Если родственники эти действительно богатые.

– Я так не могу, я лучше у чужих людей деньги возьму, чем буду кому-то в родственники навязываться.

– Ой, Лерочка, усмири свою гордость.

– Нет, теть Тань. Не буду я никого искать. Здесь моя Родина, здесь мой дом.

Тетя Таня вздохнула и наклонилась надо мной.

– Открывай рот, буду смотреть, что у тебя там.

– Тетя Таня, – я схватила ее за руку, которая приблизилась к моему рту, – я в этот раз все заплачу, без скидок. Я вам и так задолжала.

– Перестань. Попридержи деньги лучше для брата своего непутевого. Открывай.

Я открыла рот, тетя Таня направила на меня лампу и стала рассматривать зубы.

Я рассматривала ответы из клиник. Все рекомендовали провести более детальное обследование, сдать анализы, показать на приеме самого пациента и только после этого можно установить окончательный диагноз. Но по предварительным данным брату требовалась операция, и ценник на нее между клиниками варьировался в пределах нескольких десятков тысяч рублей. В государственной клинике можно было сделать операцию бесплатно, но запись на полгода вперед.

Я решила отталкиваться от самой высокой цены. Без кредита не обойтись, но при отсутствии других обязательств перед банками, сумма ежемесячных выплат вполне посильная. Если и «премиальные» будут, практически не ощутимая. И я позволила себе расслабиться.

Позвонила брату, и мы полчаса разговаривали. Он впервые за долгое врем спросил, как у меня дела, и в этом я заметила положительную тенденцию, о которой говорил Иван Степанович. Жерар проявил интерес к моим делам, и это не звучало как риторический вопрос, он ждал ответа, и, воодушевленная переменами в его настроении, я ответила, что у меня все хорошо. Я вылечила зуб, сделала чистку, получила на работе премию и нашла клинику, где ему помогут вылечить ногу.

– А личная жизнь как? Пока меня нет, могла бы ее устроить.

– Мне некогда, Жерар. Работы много, а в выходные я делала ремонт в квартире.

– Сама?

– Да. Только полы заменить нанимала людей.

– Значит, не скучаешь без меня?

– Скучаю, Жерар. Поговорить совсем не с кем. Только с тетей Таней, но это ненадолго. Ты же понимаешь, с открытым ртом не поговоришь.

– Кошку хоть заведи. Теперь-то можно.

У мамы была аллергия на шерсть, и мы никогда не держали животных дома. И после ее смерти не решались. Словно боялись, что мама нас осудит. Да и без кошки ответственности хватало.

– А если у меня тоже аллергия появится? Куда я ее потом? Давай лучше ты возвращайся, и мы заживем нормальной жизнью.

– Подожди, немного осталось. Я уже ощущаю в себе перемены.

– Рада это слышать, Жерар.

– Ты рисуешь? Ну хоть изредка?

– Да. Но у меня без тебя ничего не выходит.

– А что рисуешь?

– Дома, город… и немножко людей.

– Что получается лучше?

Я вспомнила свой последний набросок и улыбнулась.

– Люди.

– Кого рисуешь?

Своего начальника, но вслух говорю:

– Конечно, тебя, Жерар.

– Учиться на дизайнера не передумала?

– Нет. Когда-нибудь я осуществлю свою мечту.

– Обязательно. И я тебе помогу.

– Не сомневаюсь.

После этого разговора у меня на душе осталось приятное послевкусие. Жерар шел на поправку, и я мечтала, чтобы к Новому году он вышел из больницы. Это был бы лучший подарок для нас обоих.

Я протоколировала совещание, которое проходило в кабинете Храмцова. Кроме того, у меня был включен диктофон на тот случай, если я что-то упущу. В кабинете вместе с Романом Викторовичем находилось семь человек: весь руководящий состав. Они сидели за отдельным столом, примыкающем к столу шефа, обсуждали предстоящие планы на неделю и подводили итоги недели прошедшей.

Роман Викторович выслушивал отчеты по отделам и задавал вопросы. Он был собран, подтянут и полностью погружен в процесс. Он разбирался в работе каждого отдела, знал, к кому из подчиненных обратиться за пояснением, и любил получать четкие ответы. Любая попытка юлить и отвечать размыто воспринималась им, как некомпетентная проработка вопроса и задание отправлялось на доработку. Если задача не решалась и после доработки, руководитель отдела лишался премии. Это знали все, кто сидел в кабинете, и я замечала, как потели лбы у некоторых участников совещания.

Роман Викторович был строгим директором, но его уважали. И не только в нашей компании. Партнеры по бизнесу тоже были им довольны и в рейтинге строительных компаний наша стояла на первом месте. Во многом благодаря Храмцову и его хорошо подобранной и слаженной команде.

Я сидела за небольшим столиком возле стены, а слева от меня находился коричневый кожаный диван с двумя валиками. Я не могла не думать о том, какую роль он выполнял, и поэтому старалась на него не смотреть. Чтобы даже случайным взглядом не выдать своего презрения к этому ложу.

Совещание затягивалось, и Роман Викторович попросил принести кофе. В компании появилась кофемашина, и она находилась в свободном доступе для всех сотрудников. Убирать ее приходилось мне, но таковы издержки моей профессии.

Я вернулась с подносом, на который уместилось только четыре чашки, и первую подала Роману Викторовичу.

– Спасибо, – даже не взглянув на меня, поблагодарил шеф.

Три остальных я поставила последовательно всем, кто сидел по левую руку от Храмцова. Затем сходила за оставшимися тремя чашками, и разнесла их остальным руководителям отделов.

Последняя досталась Олегу Валентиновичу Аксёнову. Он был начальником безопасности и проверял любого, кто устраивался на работу в компанию. Но меня привел Храмцов, и может быть он что-то ему сказал, и меня не проверяли. Хотя анкету я заполняла и долго ждала, что однажды Олег Валентинович зайдет в приемную и спросит меня о моем брате. Но если он и заходил, то не ко мне, а меня он и вовсе не замечал.

У него была неприятная внешность. Высокий и крепкий по телосложению, лысый, с квадратным лицом и приплюснутым кривым носом он был бы идеальным героем боевиков, играя роль бандита-головореза. Хотя с присущей ему грубостью, невоспитанностью и хамством играть бы не пришлось. Всё при нём.

Его терпели только из-за Романа Викторовича: он был его другом. Этот факт меня всегда удивлял. Я не понимала, как аккуратист Храмцов смог подружиться с человеком, от которого часто разило перегаром и гнилью. Что их связывало? Знал ли кто-нибудь?

Но об Аксёнове не говорили и не сплетничали, боялись даже его тени, и что-то разведать об этой дружбе не представлялось возможным. Но… не особо и хотелось. Меня не касался – и на том спасибо.

На совещании Аксёнов сидел напротив шефа и замыкал семерку собравшихся. Я поставила чашку рядом с ним и собиралась вернуться с подносом на место. Но вдруг почувствовала, как его рука пробралась ко мне под юбку и скользнула вверх по ноге. Моя реакция была мгновенной и необдуманной, но точно совпала с той, какую бы я выбрала, будь у меня время подумать. Я задела его чашку, она почти беззвучно упала на стол, и все ее содержимое оказалось на брюках Олега Валентиновича. Не стоградусный кипяток, но тоже неплохо.

Аксёнов как ошпаренный… хотя нет, он и есть ошпаренный, подскочил со стула, от чего тот опрокинулся и как чашка, но с грохотом упал на пол.

– Данилова! – звучным басом закричал Олег Валентинович. – Ты дура косорукая! Ты что делаешь?!

Жаль, что брюки черные и пятно не особо заметно, но легкое удовлетворение я получила. А потом быстро нарисовала на лице испуг и, с опаской оглядывая всех вокруг и Храмцова в последнюю очередь, виновато пробормотала:

– Простите, я не хотела. Я все уберу.

– Ты не хотела?! Ром, да как ты с ней работаешь? Она даже кофе нормально подать не может! – продолжал рычать Аксёнов, стряхивая кофе с брюк.

Я быстро забрала поднос с упавшей чашкой, подняла стул и выбежала из кабинета. В дверях успела бросить взгляд на Храмцова и заметила на его лице играющие желваки. Но на кого был направлен его устрашающий взгляд понять не успела.

Я поставила поднос на отдельно стоящий столик для посуды в углу приемной, и лишь сейчас осознала, что произошло. И по коже прошла дрожь. Ведь не просто начальник службы безопасности залез ко мне под юбку, а друг Храмцова, и чем это обернется для меня, даже подумать было страшно.

В приемной показался Аксёнов и свирепо направился ко мне. Я отступила на два шага и уперлась в подоконник. Олег Валентинович был настолько широк в плечах, что рядом с ним я казалась тонкой тростинкой, и переломать меня на пополам ему не составило бы труда. Даже одной рукой. Он и в нормальном-то состоянии был не особо приятен лицом, надо ли говорить, как исказилось оно в гневе?

Олег Валентинович приблизился ко мне вплотную, схватил за шею мощной лапой и зашипел в лицо:

– Распрощайся со своей работой, дура! Ты здесь последний день. Поняла?

– Это Роман Викторович сказал? – с трудом дыша и цепляясь за его руку, спросила я.

– Тебе мало того, что это сказал я?

– Мой руководитель Храмцов, и только он может меня уволить.

– Ты, я смотрю, дерзкая! – крепче сжимая мое горло, процедил Аксёнов.

Из его рта несло перегаром и при нехватке воздуха мне стало ещё хуже.

– Но мы можем договориться, – и его вторая рука снова забралась ко мне под юбку.

Я бросила спасать свое горло и кряхтя стала дубасить его по лицу, а потом и вовсе саданула ногтями по щеке. Он взвыл и выпустил меня из рук. Я резко схватила воздух ртом и закашлялась.

– Дура чокнутая! Я с тобой ещё поговорю. – И утирая щеку, на которой остались следы моих ногтей, он бросился вон из приемной.

Отдышавшись и поправив волосы, я налила воды из графина и залпом его осушила. Затем вспомнила, что должна вытереть со стола в кабинете, взяла тряпку и вернулась на совещание.

Хорошо, что работал диктофон, и позднее я могла прослушать и записать все необходимое в протокол. Мыслями я была далека от кабинета и думала только о том, чем обернется моя выходка.

Мое слово против слова Аксёнова. Кто я, и кто он? Что придумает Олег Валентинович, чтобы выгородить себя? Да и будет ли выгораживать? Как поведет себя Храмцов, если Аксёнов скажет меня уволить? Пойдет ли он у него на поводу? А если Аксёнов накопает информацию о моем брате? Странно, что он до сих пор этого не сделал. Наверное, сейчас сам задастся вопросом, почему ничего обо мне не знает, и начнет шерстить мою анкету.

Ох, божечки, спаси и сохрани. Неужели меня и вправду уволят?

Когда совещание закончилось, все ушли, и, убирая чашки, я подняла глаза на шефа. Он читал чей-то отчет, и я решилась заговорить с ним:

– Роман Викторович, простите за то, что произошло, я…

– Вызовите ко мне Аксёнова, – перебил он меня приказным тоном, не отрываясь от своих бумаг.

– Хорошо.

Я составила всю посуду на поднос и вынесла из кабинета. Набрала Олега Валентиновича по телефону и вызвала к Роману Викторовичу. Тот пришел быстро (ссадина на его лице немного подсохла), и, тыкая в меня пальцем, процедил:

– Собирай вещи, твой поезд уходит. – И спрятался за дверями кабинета.

Через полчаса они вышли и отправились на обед. Оба были в хорошем настроении, и я не знала, что думать.

Во второй половине дня мне пришло сообщение от Храмцова с указанием времени, и я занервничала. Чем обернется наша встреча? Не хочет ли Роман Викторович сообщить мне об увольнении?

Аксёнов был полон решимости отомстить мне за ошпаренные ноги и испорченные брюки, а если к ним поцарапанное лицо добавить, то целый комплект набирается. Было бы странно, если бы он оставил это безнаказанным. Ведь он прямым текстом мне угрожал и едва не задушил.

Вот только в чем я виновата? Я никоим образом не провоцировала его и поступила так, как поступила бы любая нормальная девушка. Или я не права? Что я должна была сделать? Мило ему улыбнуться и попросить продолжение?

Зачем он вообще ко мне полез? Я никогда его не интересовала, он и смотреть-то на меня не смотрел, и вдруг решил руки распустить.

Или он знал о нашей связи с Храмцовым, и вообразил, что может вести себя со мной, как с какой-нибудь девкой? Как с Кудрявцевой?

Однажды я видела, как он зажимал ее на лестничной клетке. Она не сопротивлялась и игриво хихикала на его лобызания. Они меня не заметили, но впредь я перестала пользоваться лестницей.

Ох, нет, не может Храмцов позволить ему так со мной обращаться…

Или может?

Чем я отличаюсь от Кудрявцевой?

Я для него значила ровно столько же, сколько и она.

Или больше?

Шел дождь, и в комнате было темно. Я зажгла светильники над барной стойкой, включила тихую музыку и за чашкой чая ждала Храмцова.

Он задерживался, и я никак не могла расслабиться. Хотелось, чтобы шеф скорее пришел и вынес решение. Лучше хоть какая-то определенность, чем находиться в неизвестности.

Храмцов задерживался дольше обычного, и я думала, он уже не приедет, но ключ провернулся в замке, и он вошел. Снял пиджак и повесил его на вешалку в шкаф. Прошел в комнату.

По его хмельному взгляду было заметно, что он выпил. Я учуяла легкий запах алкоголя, сигар и парфюма. Какого-то сладковатого, не мужского. Он покосился на кофе, но не стал его пить и проследовал сразу к стойке.

– Давай сразу к делу, – сказал он, протягивая ко мне руку. – Иди сюда.

– Роман Викторович, мне бы хотелось поговорить.

Я осталась на месте, стараясь взглядом передать суть интересующего меня вопроса.

– Он больше тебя не тронет. Он обещал.

– Вы так спокойно об этом говорите.

– А как я должен об этом говорить? Я сразу догадался, что произошло. Я хорошо знаю Олега и его замашки. Но мы поговорили с ним, и он все понял. Больше этого не повторится.

– И что он понял?

– Что с тобой нельзя так обращаться.

– Хорошо. Но он грозился меня уволить.

– За это можешь не переживать. Ты остаешься.

Я выдохнула. Пожалуй, слишком громко.

– Но ты останешься без премии в этом месяце.

– Почему? – машинально сорвалось у меня, и я снова напряглась.

– Потому что мне будет сложно объяснить остальным присутствовавшим в кабинете, почему ты ее получила, когда не справилась с элементарной задачей разнести кофе. Или я им должен рассказать, за что поплатился Аксёнов своими брюками?

– А если бы он меня изнасиловал, вы и тогда бы лишили меня премии?

– Не мели вздор! Никто не собирался тебя насиловать.

Я вспомнила, как Аксёнов лез ко мне под юбку в приемной и усомнилась в словах Романа Викторовича. Интересно, что сказал Олег Валентинович своему другу о царапинах на лице? Откуда они взялись?

– Кстати, неофициальных премиальных ты тоже в этом месяце не получишь.

– За что?!

– Тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов?

– Я просто хочу понять, в чем я виновата?

Я почувствовала, как ко мне стали подступать слезы. Слезы ярости и обиды. Не потому, что он лишал меня денег, хотя и это меня разозлило, а потому, что в этой истории виноватой оказалась я. Где справедливость?

Чтобы Храмцов не заметил моих слез, я бросилась со своей чашкой к раковине и сделала вид, что ее ополаскиваю. В груди же всё сдавило словно под прессом.

– Лера, – разворачиваясь на табурете в мою сторону, на вздохе сказал Роман Викторович, – у каждого из нас есть в жизни человек, без которого нас могло бы не быть. Аксёнов тот самый человек. Он сделал того, кого ты видишь перед собой. Я ему многим обязан. Ты пролила на него кипяток – удовольствие не из приятных. Он просил тебя наказать. И я вынужден пойти ему на уступки. Это лучше, чем если бы я тебя уволил.

Вот и вся правда наших отношений. Я вообразила себя особенной и связь хотела с ним продлить, но оказалось, что я никто и ничего не значу. Так, одна из многих: пришла, ушла, забыл.

Храмцов хлопнул в ладоши и сказал:

– Всё, хватит разговоров. Иди ко мне.

Как после этого заниматься с ним любовью? Любовью? О чём ты, Лера? Это просто похоть. Не более того. Выброси из головы всякие глупости про любовь. И потерпи два месяца. А дальше сама.

Я не шелохнулась. Тогда Роман Викторович сам поднялся со стула и подошел ко мне. Убрал мои волосы с плеча, обнял со спины и поцеловал в шею.

– Ну ладно, не злись. Может быть я ещё передумаю, и ты получишь премию. Всё зависит от твоего поведения. Ты же будешь хорошей девочкой?

Его рука скользнула к ложбинке между моих ног, и как я не настраивала себя отомстить ему и не реагировать на его прикосновения, тело подло предало меня и отозвалось на его ласки.

У Романа Викторовича предстояла деловая встреча с французами. Они собрались строить в сибирской глубинке фармацевтический завод и искали подрядчика, который бы соответствовал всем их требованиям. Компания Романа Викторовича была известна как самая крупная и рентабельная в этом направлении, и выбор пал на нее. Сделка обещала быть выгодной со всех сторон и несколько дней только о ней и говорили.

Даже Нина Николаевна оставила сплетни и всерьез озаботилась этим мероприятием. Ей предстояло открыть валютный счет в банке, и она часто бегала в кабинет к Храмцову, подписывая какие-то документы.

Мне тоже изрядно досталось. Пришлось искать переводчика, бронировать отели для будущих партнеров и резервировать столик в ресторане с французской кухней. Кроме того, я должна была организовать досуг руководства с французской стороной, и голова шла кругом, когда я видела цифры, в которые выходила такая встреча.

Сделка должна была состояться в шесть часов вечера в ресторане, и весь день шла суматоха вокруг кабинета Храмцова. Все нервничали, и в воздухе витало напряжение. Каждый сотрудник знал, что если сделка по чьей-либо вине сорвется, Роман Викторович не будет осторожничать в выражении недовольства и может даже уволить.

На часах 17.20 и вдруг форс-мажор. Мне звонят с агентства, где я нанимала переводчика, и сообщают, что их переводчик с серьезными травмами попал в больницу и заменить его некем. Другой переводчик французского языка сейчас в отпуске и отдыхает за пределами страны. Аванс они вернут, и приносят сожаления, что так вышло.

– Роман Викторович, у меня две новости, – сказала я, когда шеф со своим первым замом Дмитрием Юрьевичем Новицким вышел из кабинета и собирался вместе с ним ехать в ресторан. – Плохая и хорошая, с какой начать?

Оба мужчины были в белых рубашках, при галстуках, гладко выбритые и в начищенных до блеска туфлях.

– Это может подождать до завтра? Мы торопимся.

– Боюсь, что нет. Переводчик попал в больницу.

– В смысле? И ты только сейчас об этом говоришь? – Храмцов и не заметил, как впервые обратился ко мне на «ты» в офисе.

– Они только позвонили, и я сразу к вам.

– Черт! И что нам делать? Они пришлют другого?

– Больше никого нет. С английского у них масса переводчиков, а вот с французским дела обстоят гораздо хуже.

Шеф нервно посмотрел на дисплей телефона и выругался. Дмитрий Юрьевич тоже задергался и стал предлагать перенести встречу или довериться переводчику со стороны самих французов.

– Роман Викторович, я могу помочь, – приступила я к хорошей новости.

– Ты уже помогла. И где ты нашла это чертово агентство с двумя калеками?

– Это хорошее агентство… Но это уже неважно. Я знаю французский. Я могу быть переводчиком.

Оба уставили на меня изумленные глаза и, наверное, решили, что ослышались.

– Откуда? – первым пришел в себя Храмцов.

– Моя мама была учительницей французского, – не моргнув глазом, солгала я, – и с детства разговаривала со мной на двух языках. – А вот это правда.

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Я читала в оригинале Жорж Санд, Виктора Гюго и Александра Дюма.

– Мы едем не литературу обсуждать, а заключать договор на строительство завода, – раздраженно сказал Храмцов.

– Да, но какой у вас выбор?

– Роман Викторович, и правда, какой? – согласился Дмитрий Юрьевич. —Давайте возьмем ее.

Храмцов снова посмотрел на дисплей телефона, а потом окинул меня взглядом. На мне был голубой брючный костюм, под ним белая блузка с округлым вырезом без пуговиц, волосы собраны в высокую шишку, а на ногах туфли лодочки на невысоком каблуке. Убедившись, что вид для деловой встречи в ресторане у меня вполне подходящий, сказал:

– Хорошо, ты едешь с нами. – А его взгляд добавил: «Но, если ты облажаешься, я тебя уволю».

Испугалась ли я? Ну может чуточку. Перспектива говорить на французском с самими носителями языка так меня возбудила, что все прочие страхи отступили на задний план. Как же давно я не говорила с кем-нибудь по-французски! И вдруг такая удача! Ах, Господи, да простит меня переводчик из агентства, который предоставил мне эту возможность.

В ресторан мы поехали на служебной машине, и вез нас Артём. Тоже при галстуке. Храмцов сел со мной на заднее сидение, и это меня смутило. Но когда он, долго тыкая по экрану сотового телефона, вдруг протянул его мне, я поняла, с чем было связано его желание сесть рядом.

– Переведи.

На экране был текст на французском языке, набранный в переводчике. Я с легкостью перевела его на русский. Роман Викторович согласно кивнул и пристально посмотрел в мои глаза. Мне казалось, он спрашивал: «Что ещё я не знаю о тебе, что должен знать?» – но может быть это были лишь мои фантазии, и он думал совсем о другом. Например, о том, как наказать меня, если я оплошаю.

– Роман Викторович, все будет хорошо, не переживайте.

Я едва не коснулась его руки, лежащей на сидении, но вовремя одумалась и положила свою руку рядом.

Ах, боже мой, как затрепетало мое сердце, когда я услышала французскую речь!

Французов было двое: оба молодые, в строгих костюмах и определенно надушенные настоящим французским парфюмом. С ними переводчица Марго. Ее русский с заметным акцентом, и я поняла, что она тоже француженка.

Зачем понадобилось два переводчика? Каждая из сторон хотела быть уверена, что их не обманут. Ведь переводчикам предстояло ознакомиться и с текстом договора, который будет подписываться. Составляла его наша сторона, но потом договор передавался на рассмотрение французам, и не сделали ли они какие-нибудь поправки, следовало проверить.

Когда мы все друг другу представились, нас провели к длинному столу. Он оказался вместительным, и мы свободно расположились за ним. Я села с края, по левую руку от меня оказался Роман Викторович, напротив – Пьер Дюпон.

На вид ему было лет тридцать. Он высокого роста, с кудрявыми пшеничными волосами и яркими голубыми глазами. Их внешние уголки чуть опущены, и от этого взгляд казался грустным, но широкая улыбка компенсировала этот недостаток. Тонкий орлиный нос придавал пикантности его лицу, и я нашла его чертовски обаятельным.