Добро пожаловать в мистический Нижний Новгород. Жуткие городские рассказики. ТОМ ПЕРВЫЙ бесплатное чтение

Таня Козелок

Добро пожаловать в мистический Нижний Новгород

Жуткие городские рассказики

ТОМ ПЕРВЫЙ

Иллюстрации: Таня Козелок

Содержание:

Обращаюсь к…

Пролог

Урочище Слуда

Друг

Остановка «Малая Ямская»

Случай с окном напротив

Мыза

Её лавочка

Легенда о Коромысловой башне

Курьер

«Не ходи ночью по Автозаводу»

Затравленные

Ромодановский вокзал

Хрюшки

Первое мгновение года

Эпилог

Обращаюсь к…

Дорогой читатель!

Рада поделиться с тобой своей книгой о городе, в котором я когда-то родилась и живу по сей день на момент её написания. Книга поделена на два тома, иначе я её никогда не закончу. Все совпадения в ней случайны. Все персонажи в ней выдуманы.

Хочу предупредить заранее: сборник может содержать в себе описания употребления алкогольной и табачной продукции, неприятные анатомические подробности и психологические триггеры различной степени тяжести.

Автор ни в коем случае не стремиться что-либо пропагандировать и кого-либо оскорбить.

Желаю приятного чтения!

Пролог

Нижний Новгород… Один из крупнейших городов России. Город-миллионник. Важная стратегическая единица страны с большой историей и культурным наследием. Его есть за что любить. Его есть за что ненавидеть.

Его есть за что бояться.

В этих витиеватых улицах, старых и новых, переулках и задворках всегда обитало что-то страшное, непонятное, неизведанное. Что-то помимо простых горожан, разумеется.

Большинство жителей города ничего не замечает, не видит и не слышит, живя своей обычной жизнью, пока что-то пристально наблюдает за ними. Иногда оно вторгается в их быт и переворачивает всё с ног на голову от скуки, или же выплёскивая свою старую, гниющую злобу.

Немало людей винит в своих бедах этот город, и нельзя утверждать на сто процентов, что они неправы в своих рассуждениях – слишком уж глубока кроличья нора из мистических тайн и загадок здешних мест. Но стоит им лишь захотеть изучить её самостоятельно…

…и они больше никогда не смогут вернуться из неё назад.

Урочище Слуда

Зимние сумерки накрывали Нижний Новгород, играя в небе оттенками множества цветов. Сиреневые, персиковые, нежно-розовые, фиолетовые, даже мятные и малахитовые. К горизонту все они уходили в тёмно-синий, который постепенно сгущался до глубокого чёрного. Настоящая сказка для глаз и мечта для художников всего мира. Но посреди города, в гуще фонарей и многоэтажек вряд ли её увидишь. Просто посмотреть на небо здесь будет недостаточно. Всю палитру закатов лучше наблюдать с высоких берегов реки Оки, что делит город на две части: Нагорную и Заречную.

Нагорная часть, которую ещё называют «верхушкой» расположена на семи холмах, названных Дятловыми горами. На них и был основан Нижний Новгород. Столетиями он рос и ширился, уходя всё дальше за реку, пока низинная его часть, или Заречная, наполненная спальными районами и промышленными зонами, не стала гораздо больше Нагорной – исторической колыбели города.

На верхушке прямо вдоль реки раскинулся большой парк. Расчищенные от снега дорожки в нём вели к откосу, с которого просматривалась вся вечерняя красота нижней части города. Оттуда она была видна как на ладони: тысячи маленьких разноцветных огней за широкой светлеющей полосой замёрзшей реки уходили далеко за горизонт, над которым нежными мазками вечер рисовал в небе шедевры.

Юля и Рома уже двадцать минут стояли и любовались на них, несмотря на набирающий силу мороз. Это было уже их пятое свидание. Юля очень любила это место и знала наизусть все тропинки в парке, потому и пригласила Рому именно сюда.

Жил и работал Рома в Автозаводском районе, самом крупном в нижней части, да и во всём городе. Он почти никогда оттуда не выбирался, не было в этом никакой нужды. Автозаводский район, или же просто Автозавод, ещё называли «городом в городе». А какой дурак поедет в другой город, если в своём и так всё есть? В этот самый момент, глядя на далёкие огни своего района, Рома чувствовал себя самым настоящим дураком. Все эти годы он жил в таком месте и даже не хотел узнать о нём и увидеть гораздо больше! Сейчас, когда в его жизни появилась Юля, он желал идти за ней туда, куда она поведёт, знакомиться с местами, в которых он ещё никогда не был, и слушать её истории, частью которых он непременно хотел стать.

– Может, пойдём вниз? – проговорила Юля, перетаптываясь с ноги на ногу и зарываясь носом в снуд.

– Куда?

Парень шагнул ближе к обрыву. Внизу в несколько уровней, будто ступенями, опускались небольшие протоптанные дорожки, которые скрывались за голыми деревьями.

– Туда, прямо к реке? Ты же замёрзнешь! Вон уже вся дрожишь.

Рома подошёл к девушке и начал неловко растирать её плечи через куртку. На самом деле он и сам ужасно замёрз, просто показывать ей этого не хотел. Девушка взяла его за руки и улыбнулась.

– Да мы прямо к реке не пойдём. Мы по Слуде прогуляемся. Помнишь, я рассказывала вчера? Вон там, чуть ниже, между парком и Окой находится урочище Слуда. Необыкновенное место, целый лесной памятник посреди города. Ты сказал, что никогда там не был. А знаешь, как там сейчас красиво! Пойдём, а то вот мёрзнем, пока стоим, – Юля потянула Рому за собой.

Спустившись вниз по скользким тропам, молодые люди оказались на дороге между крутым спуском и высокой белой стеной снега, укрывавшей холм плотным слоем. Дорога эта уходила вглубь скопления высоких тёмных деревьев, похожих на величественные готические башни. Сумерки в небе сгустились окончательно и превратились в сплошное серое полотно. Фонари остались где-то наверху. Их свет почти не доходил до места, где сейчас стояли Юля и Рома. Только заснеженный путь оставался единственным видимым ориентиром к движению.

– Только это… – замялся Рома, – я… Ну, в общем… Куриная слепота у меня. В темноте совсем плохо вижу.

– Не переживай, там не так уж темно! Снег белый, дорогу видно. Я сама тебя поведу, если хочешь, – сказала Юля и звонко рассмеялась. Её смех завораживал Рому каждый раз, и он просто не мог сопротивляться очарованию этой девушки. В свои двадцать два года у него было не очень много опыта в отношениях. Большую часть времени он посвящал учёбе на повара-кондитера и работе в автосервисе в ночные часы. Друзья пытались познакомить его с девушками, но каждый раз что-то шло не так. То общение с ними не складывалось, то они предпочитали оставить его в друзьях. Рома уже почти смирился с этим, но по счастливой случайности он встретил на улице Юлю, которая поскользнулась и упала лицом в снег. Подбежав к ней, подняв на ноги и убедившись в том, что она не пострадала, Рома предложил девушке проводить её до дома, но та отказалась. Тогда он совершил отчаянную попытку пригласить её в ближайшее кафе и согреться там чаем или кофе. Рома совсем не ждал, что она согласиться. А она взяла и согласилась, при этом мило хихикнув, потирая нос. Теперь она вела его за руку в темноту урочища, и он просто не верил, что это действительно происходит. Как знать, быть может, сегодня прямо там, среди снега, деревьев и вечерней тьмы, он, наконец, поцелует её…

Рома по-прежнему видел неясно, даже когда его глаза привыкли к темноте. Белая полоса снизу. Серое месиво сверху. Юля в ярко-красной куртке сбоку. Она без умолку продолжала рассказывать ему об этом месте.

– А ты знаешь, тут когда-то была железная дорога, вот прямо здесь, представляешь? Сейчас это место для прогулки влюблённых парочек, и… – дальше Рома не слушал. Она сказала «влюблённых парочек». Значит ли это, что она тоже была в него влюблена? И что она не проводит с ним время, как с другом? Сердце Ромы стремительно забилось в груди, а к щекам подступил жар.

Пока они шли по дороге, сверху сквозь сплетённые ветви деревьев повалил снег. Девушка воскликнула, глядя на него:

– Ой, снежинки падают!

Юля высунула язык и стала ловить ртом белые пушистые хлопья.

– Ну ты прямо как лягушка, мух ловишь! – решил пошутить Рома, но тут же стушевался. – Прости, я не очень умею говорить и всё такое…

Юля расхохоталась.

– Ты такой милый! Всё в порядке.

Девушка притянула к себе смущённого молодого человека и взглянула ему прямо в глаза. Пусть Рома и не мог чётко увидеть её лица, но он понимал, что сейчас произойдёт. Вдруг стало очень тепло. Время будто остановилось. Даже ветер перестал шуметь. Воцарилась абсолютная тишина. Юля приблизилась настолько, что Рома мог почувствовать её обжигающее дыхание у своего лица…

…но почему-то не почувствовал его. И пар не шёл из её рта, когда она дышала на холоде.

Со всех сторон, разрезая затишье, стали прорываться тревожные шорохи. Рома вскинул голову и стал озираться вокруг себя. Он успел заметить, как светлые овальные силуэты приближаются к ним сквозь чёрные кроны, прежде чем Юля схватила его за щёки длинными когтями и повернула к себе. Черты её лица исказились. Они больше не были человеческими. Юля прошипела:

– Поцелуй меня!

«Целуй! Целуй! Целуй её! Целуй!» – шёпотом раздалось со всех сторон. Рома попытался вырваться и оттолкнуть от себя тварь, но безуспешно. Шорохи всё приближались. Лёгкое тепло обернулось жаром. Роме стало нечем дышать.

До этого момента он никогда не видел её без перчаток. Даже в кафе каждую их встречу она не снимала с себя ни куртку, ни шапку. И как он мог не заметить отсутствие пара от её дыхания?!

«Какой же дурак, дурак! Настоящий дурак! Самый большой в мире идиот! Да никогда в жизни теперь я не…!»

Более не жалея сил, Рома резко оттолкнул от себя то, что прикидывалось девушкой, и, едва устояв на ногах, бросился назад. Существо оставило глубокий порез от когтей на его лице.

Рома бежал так, как не бежал никогда в своей жизни. В его груди уже не было воздуха, а он продолжал бежать. Но просвета среди чёрных деревьев всё не было. Словно обратный путь растворился сразу, как только парень пришёл в это проклятое место.

Внезапно что-то схватило Рому за ноги и потянуло назад. Парень упал, сильно ударившись лицом о землю. Из его носа тёплой струйкой хлынула кровь.

«Не убежишь! Не убежишь!» – звенело в его ушах.

Несколько рук разом перевернуло Рому на спину. Над собой он увидел серое небо в красных узлах и прежнее милое лицо Юли. Она улыбалась.

«Целуй! Целуй! Целуй его! Целуй!» – шёпот превратился в адский гомон и крики.

Она склонилась над перепуганным парнем и заговорила низким глухим голосом:

– Ты же этого так хотел! А я очень голоден, знаешь ли! Давно ничего не ел!

И только сейчас Рома вспомнил, что Юля никогда не заказывала в кафе ни еду, ни напитки. Он думал, что девушка скромничает, умилялся ею, а она оправдывалась тем, что совсем не хочет есть. Врала, значит.

Юля прислонила свои губы к губам Ромы и под одобрительный гул десятка нечеловеческих голосов стала медленно высасывать из него жизнь. Рома почувствовал, как остатки сил покидают его окончательно. В его крови закончился кислород, в глазах потемнело. Последнее, что он запомнил, так это холод Юлиных губ и жар, пронзавший иглами его кожу и внутренности.

К концу трапезы от него осталась лишь высушенная оболочка. Существо отстранилось от объедков, вытерло неестественно широкий рот и с визгом устремилось в темноту.

Близился рассвет. Всё, что осталось от Ромы за ночь успело изрядно запорошить снегом.

Между стволов деревьев стояло несколько белых существ. Они молча глядели на реку. Самое крупное из них наконец заговорило скрипучим голосом:

– Славно, славно. С почином тебя. Только что же так долго? Ты же был таким красивым. В твоём обличии уж я бы сделал это и за сутки.

Второе существо поддержало:

– И разве не мог ты привести ещё парочку таких же за раз?

Тварь, к которой обращались две другие, дёрнулась и заверещала:

– Совсем вы обленились, батюшки! Сами бы и шли! Раз вы такие умные!

Первые лучи солнца коснулись домов на другом берегу. Существа задрожали. Крупный прогудел: «Пора уходить». Одно за другим они начали скрываться в заваленной снегом штольне, ведущей в городское подземелье. Такие проходы стояли то тут, то там по всему высокому берегу.

Перед тем как войти внутрь, Крупный окликнул «Юлю»:

– А ну иди и убери за собой. Что ж ты как свинья!

Тварь вздохнула и побежала обратно к дороге. Подобрав останки и мокрые от снега вещи, она заметила лыжника вдалеке. Он размеренно двигался в сторону лесного массива.

– Вот вам и завтрак! Там мужик на лыжах! Он едет сюда!

Крупный замахал когтистой лапой.

– Никаких лыжников, никаких спортсменов. После них бока болят.

Спустя мгновение существ на дороге уже не было. Затаились в подземной глубине до следующей охоты.

Пожилой мужчина беззаботно катил по лыжне и наслаждался светлым морозным утром. Он заехал в лесной массив и остановился. Как же хорошо дышится здесь, как свеж и чист воздух позднего декабрьского рассвета! В тишине приветливо пели едва пробудившиеся пташки. Еле слышно потрескивали старые клёны, будто бы посапывали сквозь сладкий безмятежный сон. Пусть городская жизнь кипела день за днём где-то там, за пределами урочища, тут царил и будет царить покой до самой весны. Лыжник оглядел деревья и сугробы, окинул взглядом небесную высь и, мыча под нос весёлый мотив, поехал себе дальше.

Друг

Бой новогодних курантов миновал пятнадцать минут назад. Вся страна была погружена в единую, бесконечную эйфорию праздника, дарившего надежды на лучшее будущее каждому, кто в них нуждался. Люди, охваченные счастьем, обрывали телефонные сети, поздравляя друг друга, ели прошлогодние салаты и голосили легендарные хиты «Голубого огонька». Чары мандаринной кислинки, шуршащей цветной мишуры и горелых бумажек, наспех запитых шампанским, кружили народ до дикого похмелья, о котором тот в пылу веселья предпочитал вспомнить только лишь к позднему утру.

Александр Геннадьевич сидел за пышным столом в окружении своих родных, и ему ужасно – ужасно! – ну просто невыносимо хотелось выпить. Но ему было нельзя. Глядя на то, как тесть опрокидывает очередную рюмку за успехи предстоящего года, он вытирал капли пота со лба и нервно покусывал губу. Мужчина наелся так, что ему даже сидеть было тяжело, но никакая еда (даже легендарный язык с хреном, приготовленный его супругой Таней, не говоря уже о жареной картошке с курочкой от её матери) так и не смогла убить в нём желание присоединиться ко всеобщим семейным возлияниям. Сейчас он сдерживал себя из последних сил. В конце концов, не может он, что-ли, не нарушать данное его жене обещание?! Мужик он или нет?!

В алкогольной зависимости Александр Геннадьевич находился около десяти лет. Всё это началось его с перехода на должность старшего следователя. Работа была адски напряжённой, с большой психологической нагрузкой, к которой мужчина оказался готов не в полной мере, а отказаться от неё на тот момент он уже не мог, как ни ругалась с ним из-за этого Таня.

Когда Александр Геннадьевич выпивал, то не становился ни буйным, ни грустным – он просто ложился смотреть телевизор, и преспокойненько засыпал под него, не доставляя супруге никаких неудобств, кроме оглушительного храпа, от которого та спасалась берушами, с чем мирилась долгие годы, не видя в этом проблемы.

Александр Геннадьевич и Татьяна поженились, когда ему было за сорок, а ей около тридцати. Для каждого из них это был второй брак. С первой супругой мужчина разошёлся полюбовно много лет назад, не оставив при этом ни долгов, ни детей, а Татьяна успела натерпеться до развода всякого, потому многого от своего нового мужа она не требовала. «Ну пьёт, но ведёт себя адекватно, не бьёт, да и ладно!» – так рассуждала она. Детей у неё тоже не было.

В жизни Александр Геннадьевич всегда был сосредоточен и собран, выходил из себя крайне редко, тогда как на застольях он перевоплощался в самого весёлого и добродушного мужика, для которого каждый в мире человек становился лучшим другом. Он почти никогда не позволял себе допиваться до поросячьего визга. В этом плане мужчина довольно хорошо себя контролировал. Поначалу алкоголь помогал ему только лишь расслабиться и уснуть, ну а позже бутылка настойки и вовсе стала частью его ежевечернего ритуала.

Беда явила себя окончательно только лишь со временем – у Александра Геннадьевича и Татьяны всё никак не появлялись дети. Когда супруги могли их завести, то не хотели этого. А когда захотели, то сразу же вскрылись некоторые проблемы со здоровьем мужчины из-за его чрезмерного употребления. Уж Таня и ругалась, и плакала, и винила себя во всём, и запрещала ему пить, и уговаривала мужа пройти лечение от алкоголизма, а он вроде как и понимал всю серьёзность ситуации, а бросить это дело самостоятельно уже не мог. По врачам и клубам анонимных алкоголиков Александр Геннадьевич ходить не хотел, и как можно дольше оттягивал поход к наркологу, находя всё более новые, хитровыдуманные отговорки. И только когда Таня перестала брать вину на себя и пригрозила мужчине разводом, начав собирать свои вещи, тому волей-неволей пришлось начать меняться ради их совместного будущего.

Таня раньше никогда даже не заикалась о разводе – уж очень сильно она любила своего мужа. А это означало только одно – её намерения были крайне серьёзными, и она точно собиралась довести дело до конца, если он не бросит пить.

Постепенно, пускай не с первого раза, но у него это получилось.

Вот уже почти целый год Александр Геннадьевич не брал и капли в рот, гордясь тем, что может делать это сам, без медикаментозного вмешательства. Он здорово похудел и физически чувствовал себя гораздо лучше, в отличие от своей жены – к концу года Таня была уже на седьмом месяце беременности, отёкшая, сварливая, и успевшая сильно пожалеть о своём желании родить первенца возрасте почти что сорока лет. Временами из-за её капризов мужчину так и порывало вернуться к бутылке, но то были минутные слабости, которые он с успехом преодолевал усилием воли и под страхом гнева беременной супруги. Часть пьющих друзей ему, к сожалению, пришлось потерять, чтобы не пробуждать соблазна, но на их место пришли новые, «трезвенники-язвенники», как они в шутку друг друга называли. Жизнь постепенно налаживалась, пусть и через месяцы мучительной, упорной работы над собой. Всё шло своим чередом в подготовке к родительскому быту, но вот… Неумолимо приближался самый любимый праздник Александра Геннадьевича – Новый год.

Раньше это было время, когда он мог оторваться на полную катушку! Когда он мог упасть с головой в пучины торжества вместе со всеми! Когда каждый незнакомец был ему почти как брат, отец и сын в одном лице – теперь это время мужчине было недоступно…

Смотреть, как другие пьют, когда он не мог для Александра Геннадьевича было невыносимо. А сейчас он сидел и сдерживал себя из последних сил, сглатывая накопившуюся во рту слюну. Положение спасла Таня, которая устала от посиделок и захотела домой. «Милая, ты вовремя», – мужчина шепнул ей на ухо с облегчением, и наскоро со всеми распрощавшись, они с супругой поспешили уйти.

Дом Таниных родителей находился на улице Июльских Дней, почти что в самом её начале, напротив здания ГЖД, а сами супруги проживали на Комсомольской площади. Идти было совсем недалеко, Александр Геннадьевич не брал машину, о чём теперь сильно жалел. Беспокоился мужчина не только о состоянии своей жены, но и о своём собственном: в эту ночь он почти никогда не бывал трезвым, а атмосфера на улице давила на него ещё хлеще, чем за праздничным столом. Легче ему ни сколечко не становилось. Александр Геннадьевич уже даже хотел было расщедриться на вызов такси, но Таня снова вмешалась – очень уж ей нравился запах разорвавшейся пиротехники в воздухе, из-за чего мужчине предстояло терпеть мучения ещё минут двадцать, пока он не окажется дома, поставит чайник, выпьет кофе и включит какой-нибудь не относящийся к празднику фильм. Его раздражение продолжало накапливаться, но виду он по-прежнему не подавал, только лишь изредка недовольно кряхтя.

– Давай сейчас поступим так, – наконец выдохнул Александр, как только они с Таней перешли дорогу и оказались на проспекте, – мы сократим путь дворами, а около дома, если хочешь, мы немного постоим и посмотрим на салюты, что думаешь?

– Котёнок, какие жертвы! – Таня всплеснула руками и улыбнулась, – ты иди домой, а я позвоню Ксюшке, возможно, она уже во дворе со своими. Мы недолго, хорошо?

Александр Геннадьевич даже немного оторопел от такой её доброты. В последнее время Таня была сама не своя, и ему было удивительно слышать от неё что-то нежное, особенно сейчас. Пока жена снова не вошла в своё обычное нервозное состояние, он поспешил обнять её, и, подхватив под руку, быстрым шагом повёл её к площади через дворы, по короткому пути.

Дворики внутри прилегающего к проспекту квартала сплошь состояли из небольших трёхэтажных домов. Со временем администрация города улучшила их состояние, но среди многоэтажек эти постройки всё равно смотрелись несколько старо. Александр Геннадьевич невольно сравнил это с Большой Покровской улицей – скульптурные богатые фасады скрывали за собой узкие переулки с деревянными полуразваливающимися избами, окружёнными частоколом, где люди до сих пор вешали сушиться свою одежду на бельевых верёвках во дворе. Однажды ему довелось там побывать, и он запомнил этот странный контраст на всю жизнь. Пусть там, где они сейчас шли ситуация выглядела гораздо лучше, а всё же что-то знакомое прорывалось сквозь недавно сделанные стены этих домов.

До площади супругам оставалось пройти всего два двора, но дорога так сильно петляла и извивалась, что Александру Геннадьевичу стало казаться, будто бы они заблудились. Он перестал ориентироваться в пространстве, хотя и не был пьян. Довольно непривычное состояние для подобного времени крепко сжимало его мозг в тиски. Возьмите любой из прошедших годов в этот самый день, в этот самый час – увидите, что Александр веселится в гостях или у себя дома, поёт, пляшет, угощается за столом, но уж точно не плутает по дворам в поисках нужного пути. Тем более трезвый!

«Гнать прочь мысли о бухле, прочь, бухло, кыш, кыш!» – думал мужчина, ускоряя шаг, и совсем не замечая оханья жены.

– Вроде Новый год, а людей совсем нет… – тихо заметила Таня, едва поспевая за супругом.

Александр Геннадьевич резко остановился. И вправду, голоса и фейерверки грохотали где-то вдали, но не здесь. Около подъездов не было ни единой души, а в окнах маленьких домиков даже не горел свет.

Вдруг позади супружеской четы грохнула дверь. Таня и Александр обернулись. Прямо к ним, пошатываясь, направлялся улыбающийся мужичок небольшого роста. Вида он был изрядно помятого. Как только он подошёл, в нос Александра ударил резкий запах, то ли перегара, то ли серы, он так и не разобрал точно, но поспешил задержать дыхание. Таня тоже почувствовала этот смрад, и, едва сдерживая рвотные позывы, отошла подальше, не спуская глаз с этого странного субъекта. В обеих руках мужичок держал стопки, наполненные до краёв прозрачной жидкостью.

– Друг! Слышь, друг! Дружище, – пьяница резко поднёс одну из стопок к лицу Александра Геннадьевича, – выпей со мной, а?

– С праздником, спасибо, я не буду, – сказал мужчина, озираясь на жену.

– Ну что ты, друг, ну в честь Нового года! Обидеть хочешь меня… Ну что те будет, одну выпей со мной! За жену, смотрю, беременная, за ребёночка выпей, дай вам здоровья! Друг, ну за здоровье выпей одну со мной! За праздник выпей, друг?

– Саша, не смей! – прорычала Таня, зажимая нос, но не решаясь подойти, – оставь эту пьянь, пошли домой!

Мужичок подносил стопку всё ближе к Александру, а тот, почему-то, даже не двигался.

– Ну что ж ты, зашитый что-ли?!

– Нет, просто не хочу. Достаточно в гостях выпил, – соврал Александр Геннадьевич.

– Вижу, врёшь, друг. Выпей со мной! Выпей! С одной ничего не будет тебе, за ребёночка выпей, за жену, за праздник выпей! – продолжал напирать пьяница.

«Выпей выпей выпей выпей выпей выпей выпей выпей», – предложение незнакомца гипнотизировало Александра Геннадьевича, подобно танцующей кобре. С каждым новым его словом он становился слабее, мягче, уступчивее.

«Ну действительно, а что будет с одной-то? Таня покричит и перестанет, сегодня Новый год, такой праздник… У меня очень тяжёлая работа. Жена беременная. Одни нервы! Сплошные нервы! Я устал! Я очень устал! Я заслужил отдых, все вокруг сегодня заслужили, а я что?! Разве я не имею права на один глоток алкоголя?! Мужик я или нет?! Я целый год, целый год был как стёклышко! Я одну выпью и больше не буду никогда», – договаривался мужчина со своей совестью.

– Ты одну выпей со мной и больше не будешь никогда, друг, – незнакомец повторил его мысли, протягивая стопку. Александр медленно потянулся взять её из трясущейся, покрытой набухшими венами руки.

– Саша! – почти срывая голос, закричала Таня. Вонь не давала ей подойти ближе и выбить у него эти проклятые стопки. Ей оставалось только наблюдать, как вдруг…

– А ну пошёл прочь! Гадина! Ушёл отсюда! Ваня, ты проглядел его! –из подъездов послышались громкие голоса. Загремели двери, из которых на улицу выбежало несколько мужчин и женщин с наспех натянутыми на себя пуховиками и шапками. Все они были вооружены кухонными ножами, у кого-то в руках были иконы. Люди быстро окружили Александра Геннадьевича и пьяницу со стопками, оставив Таню чуть поодаль. Они угрожающе наставили на последнего всё, что у них было. Воцарилась гробовая тишина. Даже дальних голосов и фейерверков больше не было слышно.

– Пошёл прочь отсюда, я сказала! – прошипела ему одна из женщин, размахивая ножом, – мало попил, скотина такая?! Мы же найдём на тебя управу, зря ухмыляешься, козёл вонючий!

Пьяница выплеснул жидкость из стопок на снег, и она тут же испарилась, обратившись режущим глаза дымом. Затем он, осклабившись, расшаркался, прошмыгнул в щель между людьми и исчез в одном из подъездов.

Люди опустили ножи и иконы, почти одновременно выдохнув с облегчением. Пар из их ртов устремился в заволоченное серым небо. Смрад от незнакомца пропал вместе с ним. Александр Геннадьевич рухнул на колени, словно бы с него слетели тяжёлые оковы.

– Танюша, прости меня… – из его глаз упала слезинка.

– Это что сейчас такое было?! Саша! Саша, как ты?! – супруга быстро подбежала к нему, и с большим трудом присев на колени, обняла мужчину за плечи.

– Теперь с ним всё будет в порядке. Слышь, мужик, куришь? – женщина, прогнавшая пьяницу, обратилась к Александру Геннадьевичу.

Тот поднял голову и закивал.

– Тогда встань, покури, отдышись.

Мужчина так и сделал. Он медленно достал из пачки сигарету, поджёг её и затянулся.

Женщина продолжила, убирая нож за пазуху:

– Уже который Новый год нас этот урод терроризирует. Каждый раз так и празднуем! Огородить двор не можем, администрация не верит, говорит, даже ленты вешать не имеем права. Да и срывают их… Уже сколько раз без их ведома вешали, а всё равно сюда люди забредают, сколько можно, сил нет!

– Что это за чертовщина? – тихо спросил Александр Геннадьевич, делая очередную затяжку.

– Мужик-то? Это наш, местный был. Такой чёрт! Долго лежал в психушке на Июльских, потом выпустили, начал спиваться, жену, детей бил, нас кошмарил, гадил в подъезде. Потом жена его взяла детей и уехала. А потом он помер.

– В каком смысле?.. – Таня ошеломлённо прикрыла рот рукой.

– В прямом. Помер в один день. Сама помню, как выносили его, мы ещё тогда все перекрестились. Ну, видимо, не до конца вынесли, раз остался. Хорошо, что вы ничего у него ни взять, ни выпить не успели. Он всем так предлагает, примазывается, мол «друг, друг», тьфу! А кто из его рук выпьет, тот выпьет в последний раз – помирает на следующий же день. Озлобленной он был паскудой, на весь мир обиженной.

Таня ахнула и повалилась. Александр успел удержать её, чтобы она не упала в снег.

– Хорошо, что мы успели вовремя. Хотя Ваня должен был смотреть в окна и контролировать ситуацию с самого начала, да, Ваня?! – женщина грозно зыркнула на стоящего неподалёку молоденького паренька, который тут же потупился и отвернулся.

– Ваня, мой сын. Совсем маленький был, когда это началось, сейчас вот помогает. Мы уж не знаем, что с этим чёртом делать, надоел, чес-слово. Мы и камеры ставили, так ведь не отображается, не видно, и световую сигналку, тоже по барабану. Батюшек уже приглашали, так вы думаете чего? Ни один не сумел войти в подъезд из-за вони. Мы то к ней уже привыкли, нам не страшно, а как вот из церкви пришли, так она настолько усилилась, что даже мы из квартир повыбегали… Сколько нас на это хватит, понятия не имею… Ох, ну да заговорилась я. Вам, наверное, надо идти. Если вы шли в сторону Комсы, то вам туда, – женщина махнула рукой и добавила, – с Новым годом и будьте осторожны. Да благослови вас Господь.

Супруги поблагодарили своих внезапных спасителей, распрощались с ними и медленно поковыляли со двора, пытаясь осознать всё, что с ними сейчас произошло.

С тех пор Александр Геннадьевич даже смотреть не мог на спиртное. По праздникам он больше не страдал.

Через пару месяцев после инцидента Таня родила близнецов, двух девочек, и всё у семьи с тех пор было хорошо.

(Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Здесь автор постучал себя кулаком по голове, но не сильно).

Остановка «Малая Ямская»

Это снова произошло в один из мартовских вторников примерно в начале двенадцатого утра.

В это время ситуация на городских дорогах всегда становится более спокойной, пробки рассасываются, трафик устаканивается и течёт плавной размеренной речкой. Повсеместная давка в транспорте должна была возобновиться только к пяти часам вечера, а потому народ не спеша занимал пустые сиденья в автобусах, троллейбусах, маршрутках и трамваях, либо свободно стоял, держась за поручни.

Старенький трамвайчик под номером «21» уже пересёк мост через Оку, и с натужным громыханием и скрежетом стал подниматься вверх по съезду. Он медленно шёл сквозь горы снега, которые понемногу уменьшатся на холмах лишь к середине апреля. Старательно преодолевая метр за метром, трамвай кряхтел, как кряхтел и чертыхался бы дряхлый дедушка, позабывший дома свою трость.

Казалось, что от его усилий внутри него стало ещё жарче. Электрические печи работали на полную мощь. Пассажиры, пожилые женщины у окон и студенты, сбившиеся щебечущей стайкой у водительской двери, расстегнули пуховики и обмахивались головными уборами. Кондукторша в плотном пальто и синей жилетке пыхтела, силясь открыть хотя бы одно окно, но в итоге оставила эту затею и тяжело плюхнулась на своё место.

Наконец преодолев два трудных поворота, трамвай выехал на ровную поверхность и понёсся по Нагорной части Нижнего Новгорода. Все пассажиры выдохнули и расслабились, ожидая скорого прибытия к своим местам назначения.

Ускорившийся трамвай проехал под небольшим мостом на пересечении дорог и свернул к ближайшей остановке, носившей название «Малая Ямская». Метрах в десяти перед ней у самого поворота на тротуаре стояла женщина в больших круглых очках. Она чуть пригнулась к рельсам, и, широко улыбнувшись, помахала рукой водительнице трамвая. Водительница никак не отреагировала на это, даже не замедлилась. Студенты, приготовившиеся в этот момент выходить, обратили внимание на странную даму у обочины и тут же стихли.

Как только трамвай почти поравнялся с ней, женщина перестала махать, выпрямилась и прыгнула прямо под колёса транспорта. Трамвай не остановился.

Ребята, смотревшие в это время через водительское стекло, истошно закричали. Визг и причитания тех, кто наблюдал произошедшее подхватили и остальные пассажиры, в салоне началась суета, все сгрудились к передней двери и окнам. Кондукторша в панике металась по трамваю, никак не улучшая ситуацию.

Один из студентов, паренёк субтильного телосложения, резко дёрнул в сторону приоткрытую водительскую дверь, схватил трамвайщицу за рукав куртки и заорал на неё:

– Ты чё творишь, овца?! Останавливай! Останавливай, быстро! Там человек, ты слепая?!

Водительница, женщина лет сорока, спокойная, как удав, остановила трамвай прямо у «Малой Ямской», открыла двери и медленно повернула к нему голову.

– Слышь, ты, куртку отпусти.

Студент поначалу опешил от такой её совершенно неадекватной невозмутимости при данных обстоятельствах, но через секунду пришёл в себя и выскочил на остановку в распахнутой куртке. Его друзья, выбежавшие с ними бабушки и даже кондукторша уже ползали на четвереньках у трамвая, оббегали его вокруг, трясущимися руками пытались набрать в полицию и скорую. Но ни тела женщины, ни её рваной одежды, ни кровавых следов нигде не было. Снег был слегка серым от весенней грязи, только и всего. Всеобщая истерика сменилась замешательством.

Водительница грузно вышла из трамвая, попутно выуживая из своей сумки пачку тонких сигарет. Из находившейся около остановки будки ей на смену уже шли мужчина и женщина в синих жилетках с эмблемами транспортной компании. Трамвайщица несколько раз чиркнула зажигалкой, подкурила сигарету и затянулась. Выдохнув густой дым, она обратилась к своей коллеге, всё так же стоявшей на своих четырёх у самых колёс.

– Люда, вставай, нас меняют.

Кондукторша подскочила, отряхнула колени и подбежала к водительнице. Вместе с ней подбежали и студенты. Чуть поодаль небольшой группой стояли напуганные до полусмерти пожилые пассажирки. Никто из них больше не пытался позвонить и позвать помощь.

Трясущийся студент завизжал срывающимся голосом:

– Позвонили?! Позвонили в полицию?! В скорую?!

– Что случилось? Молодой человек, вы чего орёте, как ненормальный? – к нему обратился подошедший на смену водитель.

– Ваша эта, – он указал на курящую рядом трамвайщицу, – сбила женщину!

– Сбила женщину? Да вы что?

– Да, я сам видел, ребята, скажите!

Остальные студенты судорожно закивали.

Мужчина в синей жилетке слегка нагнулся, оперевшись руками о колени, и посмотрел под трамвай.

– Ну и где она?

– Нет её, но мы видели, ребята, ну скажите ему, скажите!

– То есть она была, но теперь её нет?

– Нет…

Мужчина тяжело вздохнул.

– Ну на нет и суда нет. Граждане пассажиры, кому надо ехать дальше – заходите, кому не надо – хорошего дня.

Студент стал заикаться. Девушки позади него заплакали.

– Н-н-но, я же… М-м-мы же…

– Парень, ты домой бы ехал, отдохнул. Вы, ребята, тоже. На вписках своих, вечеринках совсем уже мозгами тронулись, знаю я вас, таких. Мариш, по коням.

– Что?! – молодой человек перешёл на ультразвук, – бабушки, миленькие, скажите им, женщина была, они убили её и не остановились! Они даже не остановились!

Водитель приподнял подбородок, как бы спрашивая у них: «Ну, видели?»

Одна из них тихо пролепетала: «Ну, нет, не видели, все начали кричать, бегать чего-то… Ну и мы тоже».

– Понятно, – изрёк мужчина, – тю! – и глядя на студента, щёлкнул себя пальцами по шее.

Трамвайщица сдала свой пост, кондукторша Люда передала терминал, и мужчина со спутницей скрылись в салоне. Студент только и успел промямлить им вслед обиженным голосом: «Мы вообще-то за ЗОЖ…».

Очень скоро остановка опустела. Остались только водительница и Люда. Первая потянулась за ещё одной сигаретой. Люда смотрела на неё с немым вопросом в глазах.

Трамвайщица поднесла сигарету к губам и заговорила:

– Людмил, вот ты недавно здесь, всего месяц. А я уже лет семь. Каждый год весной происходит одно и то же, и не угадаешь, когда именно. Понимаешь, – она подожгла сигарету, затянулась, и, подержав дым во рту, выдохнула, – баба какая-то тут однажды прыгнула, это вообще даже не при мне случилось, задолго до меня. Размотало её знатно, от того места, где она сиганула и до остановки самой, мне рассказывали. Ну и теперь она да, каждый год тут так и прыгает, улыбается перед этим ещё, тварь, и машет. Дух её, призрак, привидение – всё одно, называй, как хочешь. Причём так интересно ещё скачет, никогда не в один и тот же день, я высчитывать пыталась, раза три на мою смену это выпадало. Ну вот это четвёртый раз уже, считай. Остальные разы вон, Витёк наблюдал. Фиг их пойми, сумасшедших этих с весенним обострением.

Она снова затянулась. Люда молчала.

– Ох я и орала в первый раз, и хорошо, что тогда вообще в трамвае почти людей не было, никто в окна не смотрел. Подбежали ко мне с вопросами, чего со мной такое. Ну я выбегаю, вон, как тот пацан, ползаю тоже, а никого. Потом рассказали уже мне всё про неё.

– А чё ты мне не рассказала ничего, а? Наташ. Коза ты, – наконец произнесла Люда.

Трамвайщица громко усмехнулась и ответила напарнице, не упустив шанса с издёвкой передразнить её говор:

– Чё. И чё бы ты делала, в окно глаза пырила? Твоё дело билеты выдавать, а не ворон считать, увидела панику – успокаиваешь людей, сама то чё по салону металась, раз не видела ничё?

Люда замолчала.

Наташа докурила и выкинула бычок в урну.

– Бросать мне надо, совсем здоровье убью… Сама ты коза, – трамвайщица легонько пихнула Люду в плечо, – пошли обедать.

Женщины двинулись в сторону будки.

Весь день после этого Людмила думала об увольнении. А к вечеру она решила, что всё-таки останется и поработает здесь ещё немного. Подумаешь, привидение…

Случай с окном напротив

В библиотеке имени В. И. Ленина, что расположена на Варварской улице, обеденное время обычно начинается в полдень для тех, кто приходит на работу к восьми утра и занимается обеспыливанием книг; в час дня для тех, кто сидит за главными кафедрами; и в два для сотрудников, остающихся до самого закрытия. В эту заветную пору служебные помещения наполнялись такими пленительными ароматами, что не только у библиотекарей, но даже у читателей, которые в этот момент случайно оказывались поблизости просыпался зверский аппетит.

Обедают библиотекари разным: контейнеры и баночки с супами, горячим, гарнирами, салатами и нарезанными фруктами так и пестрели гастрономическими изысками. Кто завален работой по уши и до вечера не хочет вспоминать о голоде, тот приносит с собой мясо по-французски с масляной картошечкой и душистым укропом под румяной сырной корочкой; кто сидит на диете, тот начинает свою трапезу с полезных коктейлей на воде или обезжиренном молоке, продолжает её куриными котлетами на пару и несолёной гречкой, и заканчивает сухофруктами, ягодами, орехами или кислыми зелёными яблоками; кто копит на что-то грандиозное, на квартиру, машину или далёкое путешествие, запланированное на отпуск, тот кипятит чайник и разводит себе чашечку быстрорастворимого супа или с удовольствием жуёт сочень; а кто вовсе не хочет есть, тот пьёт горячий сахарный чай, кофе или вовсе идёт гулять по живописной территории Нижегородского кремля, Верхневолжской набережной или по Большой Покровской улице, иначе называемой на старый лад Свердловкой.

Сотрудники, которые ничего не берут из дома, обедают «на улице» – то есть идут в ближайшие кафе или столовые, коих в центре города находится не мало.

В тот день стояла настолько неприятная погода, сопровождаемая сильным ветром и противной мелкой изморосью, что весь отдел книгохранения негласно решил даже носа не высовывать на улицу до конца рабочего дня.

Читателей почти не было. Сотрудницы занимали свободные места за маленьким столиком в углу кабинета рядом с холодильником, увешанным магнитиками, детскими рисунками и распечатанными мотивирующими мемами. Закончившие обед садились обратно за старинные компьютеры или шли на чердак в главное книжное хранилище.

Саша стояла у окна и размешивала ложечкой обжигающий чай. Прямо через дорогу напротив библиотеки находился трёхэтажный дом с проржавевшей оранжевой крышей. Хотя, назвать его трёхэтажным можно было лишь с большой натяжкой – полноценным в нём выглядел только второй этаж, а нижний и верхний едва составляли от него по половине. Цоколь сдавался в аренду предпринимателям, державших там лавочки, магазинчики, кафе и парикмахерские, а два других этажа были жилыми. Саша прекрасно разбиралась в истории местной архитектуры и знала, что здание это было построено в конце восемнадцатого века и принадлежало роду Эвениусов, когда-то открывших в нём первую частную аптеку во всём городе. В середине девятнадцатого столетия к нему был пристроен ещё один небольшой этажик, и в таком виде дом оставался неизменным по сей день.

«Знают ли его обитатели, в каком старинном и важном объекте культурного наследия они проживают? И придают ли они этому хоть какое-то значение?» – размышляла про себя девушка, прихлёбывая чаем, – «С другой стороны зачем задумываться об этом? В центре Нижнего Новгорода что ни строение, то архитектурный памятник, пальцем ткни – вряд ли ошибёшься».

Располагался этот дом настолько близко к библиотеке, что при желании в его освещённых, неприкрытых шторами окнах можно было рассмотреть всё, чем занимаются его жильцы. Со второго этажа, где работала Саша, сделать это не составляло никакого труда – всё было видно, как на ладони.

– Что там сегодня? – сзади к ней подошла Надя, уминая за обе щеки пирожок с картошкой.

Надя слыла в рабочем коллективе простушкой и лентяйкой. Ей были чужды Сашины рассуждения о высоком – больше она интересовалась, чем занимаются люди на другой стороне улицы.

– Ну, – начала Саша, – на втором этаже женщина смотрит телевизор, до этого читала газету. На третьем, в крайнем окошке, только что мужчина покурил, уже закрыл окно.

– Опять полуголый? – послышалось из-за обеденного стола. За этим вопросом последовали короткие смешки остальных сотрудниц.

Саша вздохнула.

– Будто бы когда-то было по-другому.

Сверкнув глазами из-под огромных очков и, бряцнув не менее огромными серьгами, самая старшая из библиотекарей, Людмила Михайловна, молча перебиравшая до этого карточки с книжными шифрами, возмущённо воскликнула:

– И не стыдно же людям! Напротив них ведь приличное учреждение культуры, а они там курят и голые расхаживают, и ведь самое интересное, что не стесняются!

– Да не, это, скорее, даже забавно, – хохотнула Надя, отряхивая руки, – но у этого мужика хотя бы есть жалюзи. Остальные на третьем, видимо, даже о существовании тюли не догадываются.

Из-за стола вышла Алёна, главный распространитель косметики и украшений ручной работы среди коллег. Унося посуду, она ехидно заметила:

– А ведь там дети маленькие бегают, трое или четверо, а к Тёме Родину на юридические консультации иногда всякие клинические и маргиналы приходят!

Остальные женщины за столом укоризненно закивали.

– Ну так ведь Тёмин отдел на первом этаже. Это нам здесь всё прекрасно видно, а там оно может и не заметно, что в квартирах напротив происходит, – хмыкнула Надя.

– Тем более это их квартиры, пусть делают, что хотят, – добавила Саша.

– Всё равно уж бы хоть какие шторы повесили, а то совсем не думают, напротив какого здания и на какой улице они живут! – осуждающе бросила своё веское Людмила Михайловна, и на этом обсуждение и осуждение жильцов из дома Эвениусов считалось закрытым.

Мелкий дождь постепенно набирал обороты, превращаясь в ливень. Варварская улица опустела окончательно.

Саша допила чай и уже собралась возвращаться к работе, как вдруг увидела в окне третьего этажа дома напротив маленького ребёнка. На вид ему было не больше четырёх лет. Малыш был одет в белые трусы и такого же цвета майку. Он увлечённо выводил пальчиком разные фигуры на стекле. Что-то заставило девушку задержать на нём взгляд. За своим незатейливым занятием, ребёнок заметил Сашу и радостно замахал ей руками. Девушка аккуратно помахала ему в ответ.

– А мне мальчик машет с третьего. Или девочка. Не очень понятно, – громко сказала она.

К окну сразу подбежала любопытная Надя.

– Где? Где? А-а-а-а-а, привет, малышок! – дружелюбно произнесла сотрудница и тоже помахала ему рукой.

По всей видимости, ребёнка такое внимание обрадовало ещё больше. Он потянулся к оконной ручке и с усилием нажал на неё. Окно открылось нараспашку.

– Что он делает? Зачем, нет, закрой окошко! – Надя резко поменялась в лице и испуганно замотала головой, скрестив над ней руки. Саша поднесла ладонь ко рту и замерла.

– Что там такое? – к ним подошла Людмила Михайловна.

– Там ребёнок окно открыл и… О, господи! – вскрикнула в ужасе Надя.

Малыш выбрался на карниз и встал на ножки, легонько держась за оконную раму.

– Мамочки, он же сейчас оттуда навернётся! – заголосила Людмила Михайловна. На её вопль к окнам слетелись все, кто был в кабинете. Сотрудницы в панике замахали руками, жестами пытаясь дать понять ребёнку вернуться обратно, но тот, как ни в чём не бывало стоял на самом краю и улыбался, совершенно не осознавая опасности.

Саша открыла окно и высунулась наружу. В лицо ей сразу же ударили холодные ветер и дождь.

– Уйди обратно! Назад! Назад! Кто-нибудь! Там ребёнок! – громко закричала она, но никто не слышал. На улице не было ни души.

Малыш засмеялся и запружинил на карнизе. Хлипкий железный лист заходил ходуном. У всех перехватило дыхание и встали дыбом волосы. Алёна, у которой было двое детей, схватилась руками за голову и сбивчиво завизжала не своим голосом: «Где его родители?! Я звоню в полицию!».

На ватных ногах она кинулась к телефону. В эту самую секунду произошло то, чего все так боялись.

Мокрый карниз круто накренился, и ребёнок, потеряв равновесие, соскользнул вниз.

Короткий громкий вскрик разлетелся по всей библиотеке осколками разбитого стекла. Людмилу Михайловну повело вбок, и она потеряла сознание, обрушившись на стоящий рядом стул.

Повисла тяжёлая тишина.

Часть сотрудниц зажмурила глаза, чтобы не видеть падения. Смотреть продолжали только Саша, Надя и Алёна, не успевшая дотянуться до телефонной трубки. Она повернула голову к окну в самый последний момент. Все трое словно окаменели, не смея даже сделать вдох.

Ребёнок завис всего в нескольких сантиметрах от тротуара. Что-то огромное и невидимое схватило его за майку и медленно потянуло обратно. Его ручки и ножки беспокойно болтались в воздухе, сам он безудержно хохотал, будто бы находился не на волоске от смерти, а на самой весёлой в мире карусели. Капли дождя разбивались о какой-то объект в воздухе, тянувшийся кривой, бестелесной рукой со стороны площади Минина и Пожарского.

«Рука» осторожно поставила малыша на подоконник спиной к улице, размахнулась и шлёпнула его так, что тот с радостным визгом улетел вглубь квартиры. С грохотом захлопнув оконную раму, она исчезла. Теперь снаружи всё выглядело так же, как несколькими минутами ранее – только ветер и дождь, гуляющие по безлюдному тротуару, и ничего более.

Ещё минуту или две женщины не двигались и с открытыми ртами смотрели в окно. Наконец тишину нарушила заоравшая на весь кабинет Надя:

– Это что сейчас было?! Вы тоже это видели?!

Алёна истерично засмеялась. Саша перевела немигающий взгляд на Людмилу Михайловну. Лицо женщины было белым, как лист бумаги. Постепенно приходя в себя, она слабо обмахивалась календарём со стола и тихо мычала: «Воды… Воды…».

Задыхающаяся от смеха Алёна подошла к холодильнику, взяла с него стакан, налила туда немного из банки и залпом осушила его, едва не поперхнувшись. Затем наполнила стакан снова и дрожащими руками поднесла воду чуть живой коллеге.

Остальные сотрудницы хлопали глазами в недоумении. Толкаясь между собой, они прилипли к оконному стеклу, пытаясь высмотреть ребёнка на земле. «А где?! Куда он делся?! Что произошло, девочки, что случилось?!» – перекрикивали они друг друга. «Там такое сейчас было, такое, я сейчас такое расскажу, такое!» – надрываясь, вопила Надя.

Только сейчас кровь снова побежала по Сашиным венам. Еле заметно пошатываясь, она побрела к своему рабочему месту и взяла со стола смартфон.

Она проговорила вполголоса: «Я сейчас вызову полицию. И скорую Людмиле Михайловне».

Никто не возражал против этого решения.

Полиция, разумеется, сначала не поверила словам библиотекарей о чудесном спасении маленького ребёнка из дома Эвениусов. Их выручили камеры наружного видеонаблюдения, установленные по всей Варварке. Позже эта запись утекла в интернет и была названа пользователями монтажной подделкой. Она затерялась в сети среди великого множества похожих.

Как оказалось, родителей малыша действительно не было дома. Отец находился на работе, а мать вышла на десять минут в магазин, оставив четырёхлетнего сына вместе с его старшими сёстрами, отвлечёнными компьютерной игрой в соседней комнате. После инцидента они больше никогда не оставляли своих детей без присмотра.

А что именно подхватило ребёнка никто так и не узнал.

Мыза

«Прокатимся сегодня на великах?» – так почти каждый летний вечер Лена писала Вике в мессенджере. Затем начинались часовые сборы. Продолжались они долгим ожиданием у подъезда, потому что Вика не домыла голову или задремала, и если ничего не срывалось, то девушки седлали своих двухколёсных коней и мчали по нижней части города куда глаза глядят.

Лена всегда ехала чуть позади от Вики, чтобы не слышать её бесконечную трескотню. Подруга, казалось, даже не замечала этого, или же просто не хотела его замечать. Она продолжала болтать без умолку о том, как прошёл её день, о своей работе, о начальнике, о выводящих её из себя коллегах, о недостачах, о продуктах, о походах по врачам, психологам, о похудении… Дистанция и ветер в ушах не очень-то выручали Лену, поскольку через них она всё-таки могла разобрать то, о чём говорила подруга, и ей только и оставалось, что крутить педали и вздыхать, выслушивая весь этот нескончаемый поток сознания. С другой стороны, Вике не с кем было делиться всем этим – её непоследовательность и простота характера, которая, как известно, порой даже хуже воровства, быстро отвадили от неё всех, с кем она общалась. Кроме Лены. Лена подходила к вопросу дружбы с Викой прагматично – когда она не хотела куда-либо идти или что-либо делать в одиночестве, то всегда звала её с собой за компанию, поскольку они жили в соседних домах, и Вика почти всегда была свободна. Это и было основной причиной, по которой их общение продолжалось до сих пор. Своеобразный симбиоз устраивал обеих девушек: одна горела желанием выговориться, а другой просто нужен был рядом хоть какой-то человек.

Наконец доехав от Сормовского поворота до Молитовского моста, они остановились. Была уже очень глубокая ночь.

– Ну что, обратно? – Вика с тревогой смотрела на реку. За ней темнели Дятловы горы и горела цепочка фонарей.

– А что, тебе завтра куда-то надо? Прошу прощения, уже сегодня, мы же никогда не выезжаем раньше, – издевательски заметила Лена. Она постепенно привыкла к сопровождающей её болтовне и не хотела заканчивать велосипедную прогулку, – лично у меня завтра никаких планов, буду спать хоть целый день! Поехали через мост? Потом свернём на Слуду и до Мызинского по парку, от Мызинского по проспекту и по домам. Ну? Как идея?

– Это слишком далеко! И там так темно… И вообще, ты же знаешь про мою тревожность, вот психологиня моя мне сказала… – упиралась Вика, продолжая вещать.

– Твой психолог, – резко прервала её Лена, – твой психолог тебе не помогает. Ты вообще зачем туда ходишь, нравится кому-нибудь в уши пострадать? У тебя нет никаких проблем, прими ты уже себя как себя.

Губы Вики задрожали.

– Ты обесцениваешь меня! Ты не знаешь, через что я прохожу. Я сейчас домой уеду!

– Ладно, ладно, не горячись. Не обижайся на меня, я уже говорила тебе, что я об этом обо всём думаю, – Лена тут же сменила тон, – если тебе не помогает твой психолог, то смени его. Смени обстановку вокруг себя, сделай что-то, что ты ни разу не делала, выйди за свои рамки! И начни с этого моста. Я же с тобой, а с нами фонарики. Дорога сухая и одна, не заблудимся. Я поеду впереди, а ты за мной, идёт? Потом купим кофе, посидим где-нибудь.

– Ну хорошо, – Вика вытерла рукавом влажные от внезапно выступивших слёз глаза, – только ехать будем медленно.

На том они и порешили. Лена заехала на пешеходный участок моста первая, Вика последовала за ней. Ехать по дороге никто из них не решился, пусть и по пустой – даже ночью это было слишком уж опасным занятием. Лена очень хотела ускориться, тем более что ночной воздух с реки и длинный участок пути к этому располагали, но Вика, которая плелась за ней со скоростью черепахи, ойкая и повизгивая на каждом выступе, точно бы развернулась и поехала обратно, если бы она сделала это.

Миновав мост, девушки спустились по заросшим холмам к реке, включили фонарики и поехали Слуде в сторону Мызинского моста через густой и тёмный лесопарк. Уже здесь Вика немного осмелела, прибавила скорости и снова начала щебетать о всяком, но Лена уже не обращала на это никакого внимания – всё вокруг них напоминала ей какое-нибудь сказочное фэнтези. Высокие деревья образовывали таинственный туннель своими ветвями с густой листвой, а их шелест напоминал перешёптывание волшебных существ, выбравшихся ночью из своих укрытий. С разных сторон девушек окутывала темень, и только их фонарики разрезали её, указывая путь. Магия этого места только лишь усилилась, когда небо начало светлеть. Теперь на его фоне подвижные узоры из листьев были особенно видны. Лена так очаровалась атмосферой, что не заметила, как на дороге в двух десятках метров перед ними возникло три чёрных силуэта.