«Темная материя» социальных наук бесплатное чтение

Существуют разные определения реальности. Одни авторы рассматривают ее максимально узко, связывая термин с его первоначальным значением: реальность (от лат. realis – «вещественный, действительный») – это вещественность… Однако большинство авторов существенно расширяют значение этого понятия:

• аспекты физического мира, которые могут быть публично и надежно измерены (например, Р. С. Немов (2007, с. 363–364); А. Ребер (2001, с. 182));

• то, что не является продуктом вымысла или фантазии (например, С. Б. Давлетчина (2005, с. 34));

• конструкты, которые являются выводимыми или поддающимися толкованию с помощью логической индукции или теоретического анализа, но не являются измеримыми в вышеуказанном смысле, в частности гравитация, естественный отбор, личность и т. д. (например, А. Ребер (2001, с. 182));

• то, что человек считает или рассматривает как действительно (лично для него) существующее, например реальность Бога для данного человека, его собственные ощущения, переживания, мысли, свобода воли и т. п. (например, Р. С. Немов (2007, с. 363–364));

• все то, что индивид считает «реальным». В том числе: добрая воля, призраки, Бог и т. д. (А. Ребер, 2001, с. 182); «все существующее, весь материальный мир, включая все его идеальные продукты, в том числе – реальны ошибки и иллюзии» (Д. Десятерик, 2005, с. 146).

Исходя из широкого определения реальности вряд ли у кого-либо может вызывать сомнения реальность содержания человеческого сознания.

Можно, пожалуй, только отметить, что понятие реальность слишком расширилось, а эта сущность слишком расплылась и в значительной степени утратила роль эффективной репрезентации мира. Но данное понятие настолько глубоко вошло в наш язык и гуманитарные науки, что не позволяет нам просто отказаться от него.

Значением слова «объективное» тоже является аморфный вербальный концепт с размытыми границами, поэтому правильнее было бы отказаться и от этого термина. Однако он тоже очень широко используется, и сделать это практически невозможно.

Д. Дэвидсон (1993, с. 145) прав, утверждая, что сама мысль о том, что наши реакции не являются, скажем, простыми откликами на возбуждение нервных окончаний, а относятся к внешним объектам, ситуациям и событиям, зависит от нашей коммуникации с другими людьми, взаимодействующими с теми же самыми вещами.

Иными словами, можно считать объективным то, что сходно репрезентируется сознанием разных людей. И об этом мы можем узнать, только общаясь с ними. Поэтому наиболее распространенным и общепринятым значением слова «объективное» является следующее: нечто реальное, существующее вне индивидуального сознания и независимо от него, доступное иному сознанию и повторно доступное сознанию индивидуума.

Ф. Капра и П. Ф. Луизи (2020, с. 261) пишут, что объективное описание природы стало идеалом, к которому должна стремиться наука. Однако квантовая теория показала, что этот классический идеал объективной науки не работает. Мы пришли к пониманию того факта, что в практике научного исследования всегда неявно присутствуют субъективные измерения, хотя обычно они не находятся в центре внимания. А в науке о сознании даже сами данные, подлежащие анализу, оказываются чем-то субъективным – внутренним опытом.

В то же время на необычный факт объективизации психического давно обращали внимание разные исследователи. В. Дильтей (1996, с. 99), например, замечает, что в языке, мифах, литературе, искусстве и истории мы видим как бы объективированную психическую жизнь, прочное образование, построенное из психических составных частей и по их законам. Э. Гуссерль (2000, с. 572) пишет об идеальных сущностях, обладающих объективностью, и приводит в качестве примеров прямые отрезки, треугольники и окружности.

Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 374–375) справедливо полагает, что определенные пласты нашей жизни уже не несут в себе индивидуального содержания, они имеют статус всеобщности, или «объективны». Не могут, например, существовать «индивидуальная» математика или «личный» арифметический счет. Напротив, когда человек мыслит цифрами, он арифметизирует свою субъективную истину, и его истинность состоит именно в подключенности к объективной истине.

Интересную точку зрения высказывает К. Манхейм в своей книге «Идеологии и утопии», вышедшей в свет в 1929 году (цит. по: В. И. Порус, 1998, с. 228): мыслят не люди как таковые, не изолированные индивиды, мыслят люди в определенных группах, которые разработали специфический стиль мышления в ходе бесконечного ряда реакций на типичные ситуации. Индивид лишь участвует в некоем процессе мышления, возникшем задолго до него. Он попадает в унаследованную ситуацию с соответствующими ей моделями мышления и пытается разработать унаследованные типы ответа или заменить их другими для того, чтобы более адекватно реагировать на новые вызовы, явившиеся следствием преобразований данной ситуации.

Я бы, впрочем, уточнил, что мыслит все же индивид, но он использует в своем мышлении распространенные в обществе вербальные психические конструкции, чаще всего созданные ранее другими людьми. И мыслит действительно часто «в специфическом стиле», возникшем задолго до него. Иными словами, он вынужден использовать только известные понятия, строго определенную концептуализацию мира и известные теории, созданные обществом до его появления на свет.

К. Хюбнер (1998, с. 254) обсуждает «исторические правила», под которыми понимает правила, определяющие мышление и поведение людей и действующие не так непосредственно, как естественно-научные законы, только в исторически ограниченное время и на географически ограниченном пространстве. В качестве примеров он приводит поведение римлянина во времена республики, человека эпохи барокко, человека научно-технической цивилизации, поведенческий кодекс джентльмена Британской империи прошлого столетия; правила языка, художественный стиль, правовые и хозяйственные системы, политические идеологии, религиозные ритуалы Античности, Средневековья и современности.

Автор (1998, с. 254) утверждает, что вся наша жизнь с самого начала и до конца определяется такими историческими правилами. Причем в исторических и гуманитарных науках они служат такой же основой для объяснения поведения людей, какой являются в естественных науках законы при объяснении материальных процессов.

Г. Г. Шпет (2007, с. 68) совершенно справедливо утверждает, что идея, смысл, сюжет – объективны. Идея может влезть или не влезть в голову философа. Ее можно вбить в его голову или невозможно. Но она есть, и ее бытие нимало не определяется емкостью его черепа. Даже то обстоятельство, что идея не влезает в его голову, можно принять за особо убедительное доказательство ее независимого от философа бытия.

М. М. Бахтин (цит. по: Б. Мещеряков и В. Зинченко, 2004, с. 517) тоже говорит, что идея – это не субъективное, индивидуально-психологическое образование с «постоянным местопребыванием» в голове человека. Она интериндивидуальна и интерсубъективна. Сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями. Идея – это живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний[5].

Учитывая все эти перечисленные выше совершенно верные мысли, нельзя не согласиться с тем, что объективными могут быть не только доступные восприятию физические сущности, например предметы и физические объекты, в том числе даже языковые конструкции, но и присутствующие в сознании множества людей их одинаковые вербальные репрезентации (одинаковые идеи), способные экстериоризироваться в форме этих языковых конструкций.

Следовательно, термин «объективное» можно использовать и для обозначения сходного психического содержания, присутствующего сразу во множестве сознаний, в отличие от того субъективного содержания, которое присутствует лишь в сознании индивидуума. При этом огромная часть содержания субъективного по своей сути индивидуального сознания является по своему смыслу общим для множества людей, так как очень сходно что-то репрезентирует. То есть субъективная по форме психическая реальность может быть объективной по своему содержанию. Иначе говоря, она может быть психической, но одновременно объективной

Итак, проблему объективной психической реальности люди с интересом обдумывают и обсуждают, используя самые разные названия, на протяжении последних двух с половиной тысячелетий. Э. Кассирер (2002, с. 30) замечает применительно к тому, что я называю ОПР: «С тех пор как Платон в “Софисте” поставил… проблему системного “сообщества” чистых идей и форм – ее не оставляют в покое на протяжении всей истории философской мысли».

Впрочем, Ю. Фримен и Г. Сколимовский (2000, с. 268) отмечают, что нет вообще ни одной идеи в современной философии, которую нельзя было бы отследить вплоть до Древней Греции. Причем довольно легко можно отыскать предшественников любой новаторской мысли или доктрины. У всех значительных доктрин очень древние корни.

И. Валлерстайн (2020, с. 55) тоже пишет, что практически ни одна картина мира не может претендовать на совершенную новизну. Как правило, несколько десятилетий или веков назад кто-то уже говорил нечто подобное. Поэтому, когда мы говорим о новой системе взглядов, мы имеем в виду, что мир впервые готов всерьез воспринять ее идеи, а возможно, и то, что эти идеи поданы в наиболее достоверном и доступном для большинства людей виде.

Мне представляется, что давно и несомненно назрела необходимость рассмотрения и изучения этой «интерсубъективной» области, этого «символического универсума», а точнее, даже целого мира психических явлений, существующего, как полагает множество исследователей, наряду с миром физическим. Тем более что для всех по-прежнему остается непонятной природа этой огромной области, сущности, ее «населяющие», происходящие в ней процессы и изменения, связь этого «универсума» с индивидуальной психикой и многое, многое другое. Вообще этот мир остается terra incognita, неизвестной и ничейной землей, к исследованию которой имеет смысл перейти.

Тезисы

1. Существует область реальности, которая не является физическим миром, но обладает отдельными его свойствами: дана всем людям, не зависит от индивидуального сознания, живет по своим внутренним законам. Она представляет собой нечто вроде объективной, но в то же время психической реальности, присутствующей для людей наряду с объективной физической реальностью.

2. На протяжении двух тысячелетий она под разными названиями – идеальный мир Платона, ноосфера, общественное сознание, массовое сознание, третий мир и т. п. – в разном контексте упоминается и даже обсуждается в научной литературе.

3. До сих пор нет понимания того, что она собой представляет с точки зрения психологии и смежных наук, где она пребывает, как связана с индивидуальным сознанием, как соотносится с реальностью физической и т. д.

До сих пор не только в общественном мнении, но и в естествознании доминирует представление о том, что в окружающем человека мире независимо от людей присутствуют самые разные сущности – физические, социальные, психические и др. Они представлены там в виде предметов, разного рода объектов, явлений, свойств и т. д. Хорошо об этом написал Дж. Лакофф: «Одним из краеугольных камней объективистской парадигмы является независимость метафизики от эпистемологии. Мир такой, какой он есть, независимо от любых понятий, мнений или знаний, которые имеют люди. Другими словами, ум людей не может творить реальность. Я берусь утверждать, что это ложно и противоречит почти всему, что известно из культурной антропологии» (2004, с. 273–274).

Я согласен с автором и считаю, что в окружающей нас «реальности в себе» без человека нет никаких сущностей. Кстати, именно психика репрезентирует «реальность в себе» сущностно. Она выделяет в непрерывном потоке собственных репрезентаций сходные повторяющиеся фрагменты и на их основе формирует психические инварианты – сложные психические феномены, или психические конструкции. С их помощью она репрезентирует то, что рассматривает затем в качестве сущностей окружающего мира.

Сущность – это нечто, рассматриваемое сознанием как внешнее и самостоятельное по отношению к нему[9], нечто, объективно присутствующее в окружающем антропоморфном мире (или в самой психике, если обсуждаются ее собственные сущности) и доступное рассмотрению со стороны сознания в качестве противостоящего ему объекта.

Психика создает сущности физические, или вещественные, и невещественные. Первые – это, например, дерево, ветер, облако. Вторые – это, например, власть, свобода, выбор, энергия, инерция и т. п. Первые доступны восприятию. Вторые – нет, но они присутствуют, как нам кажется очевидным, в нашей жизни и характеризуются автономным от нас существованием.

Для формирования сущностей человеческая психика создает сложные психические явления, или психические конструкции. С их помощью сознание конституирует и конструирует сущности и помещает их обратно в созданный им антропоморфный мир. Устойчивые психические конструкции, например модели-репрезентации предметов и вербальные концепты более сложных сущностей, будучи инвариантами, упрощают мир и облегчают людям его понимание.

Психические конструкции превращаются в репрезентации разнообразных сущностей лишь после ассоциирования с образами обозначающих эти сущности слов. Неизвестное человеку, то есть ничего не обозначающее для него слово само по себе бессмысленно и бесполезно. Но, ассоциируясь в сознании с репрезентацией определенной сущности, образ конкретного слова приобретает в результате дополнительное значение и превращается для человека в понятие.

Вероятно, формируя психические конструкции, репрезентирующие сущности, и обозначая их образами легко создаваемых и узнаваемых маркеров – слов, человеческая психика непроизвольно стремится не только организовать исходно аморфный и непрерывно меняющийся поток своих репрезентаций, но и обеспечить возможность опосредованной передачи другим людям собственного психического содержания.

Репрезентации сущностей окружающего мира, их действий, связей и отношений не порождены человеческой фантазией, а являются способом наиболее простого и вместе с тем адекватного психического представления того, с чем люди сталкиваются, пребывая и действуя в «реальности в себе». То есть эти сущности в абсолютном своем большинстве являются не вымыслом, а антропоморфными репрезентациями элементов «реальности в себе» в психике.

Психологии, по-видимому, следует признать, что главным результатом функционирования человеческой психики и сознания является не формирование психических явлений – понятий и вербальных конструкций, а построение в психике сущностей окружающего мира и оперирование ими.

В процессе онтогенеза психические феномены индивидуального сознания постепенно усложняются. Формируются все более сложные явления, сначала чувственные, а потом и вербальные психические конструкции. Ассоциируясь с образами слов, они превращаются в концепты, репрезентирующие разные сущности мира… Вербальные концепты постепенно усложняются, а представляемые ими сущности становятся все более умозрительными. Тем не менее между самым элементарным ощущением и самой сложной вербальной конструкцией, репрезентирующей наиболее отвлеченную сущность, есть феноменологически очевидная связь.

Ощущение и вербальная конструкция представляют собой начальное и конечное звенья одной цепи: 1) ощущение → 2) психический образ, в том числе мгновенные образы (восприятия, воспоминания и представления) → 3) чувственная психическая конструкция = модель-репрезентация = чувственный концепт → 4) понятие = психический образ известного слова → 5) вербальная конструкция, в том числе вербальный концепт.

Давайте подробнее рассмотрим некоторые вопросы феноменологии этих психических явлений[10].

Ощущения и ментальные образы

Как можно заключить, исходя из приведенных ниже[11] и далеко не самых плохих определений этих психических явлений, у нас нет тех определений, которые могли бы вполне удовлетворять, поэтому самым эффективным вариантом пояснения того, что они собой представляют, является отсылка к интроспекции, что я уже предлагал в своих работах ранее.

По моему мнению, ощущение и образ восприятия (зрительные, например) – явления одного порядка, различающиеся лишь уровнем своего развития или степенью дифференцированности их свойств. Ощущение свидетельствует, что нечто есть, а ментальный образ раскрывает, что это нечто представляет собой в сравнении с другими, даже очень похожими на него нечто.

Вызываемые предметом ощущения – это не репрезентации каких-то дополнительных сущностей – свойств предмета, как представляется естественным нашему здравому смыслу. Это, как и образы восприятия, репрезентации того же предмета, отличающиеся от образов его восприятия лишь иной чувственной модальностью и степенью сложности. Правильнее поэтому говорить не об ощущениях и образах восприятия, как принято в отечественной психологии, например, а лишь об образах восприятия разной модальности и разной степени информативности, которая обусловлена особенностями развития соответствующих органов чувств.

Психические конструкции

Психические конструкции относятся к сложным психическим феноменам. Психическая конструкция обычно не существует в сознании в каждый конкретный момент целиком, а разворачивается в нем во времени. В следующий момент в сознании появляется ее новая часть, представляющая, однако, как и предыдущая, всю конструкцию в целом. Психическая конструкция уникальна, самостоятельна и независима от других психических конструкций. Это отдельная форма сложных психических феноменов, самостоятельное целостное психическое явление, создаваемое сознанием для репрезентации отдельных сущностей.

Можно выделить три основные группы психических конструкций, сильно различающихся между собой: чувственные (например, модели-репрезентации предметов), вербальные (например, вербальные концепты) и смешанные, которые составляют бо́льшую часть концептов. Психические конструкции делятся также на конструкции, являющиеся концептами, и на прочие конструкции.

Чувственные психические конструкции

Чувственные психические конструкции состоят из множества жестко ассоциированных между собой мгновенных ментальных образов и/или ощущений. Они бывают мономодальными (например, зрительная или слуховая) и полимодальными. Полимодальная психическая конструкция возникает в сознании как удивительный синтез разномодальных, а потому радикально различающихся между собой и, казалось бы, принципиально несопоставимых друг с другом психических явлений – разных по модальности сенсорных репрезентаций одного и того же аспекта «реальности в себе».

Д. Беркли (2000, с. 39, 65, 82–83) указывает, что в процессе восприятия в сознании возникают совершенно разные, несопоставимые и несоизмеримые по своей форме и содержанию репрезентации одного и того же элемента реальности.

Из этого следует, что нельзя, например, никак сопоставить желтый цвет и кислый вкус или ощущение гладкости и запах лимона. Тем не менее сознание объединяет их в единую чувственную психическую конструкцию, чувственно конституируя новый предмет – лимон. Разномодальные психические феномены объединяются в новую целостность благодаря «единству сознания», описанному И. Кантом (1994, с. 101, 104).

Можно сказать, что не только предмет обусловливает связь своих репрезентаций в сознании. Их связь – результат действий сознания, которое объединяет многообразное содержание собственных образов и ощущений в целостную репрезентацию предмета, физического объекта или явления – чувственную психическую конструкцию.

Итогом накопления в памяти разных репрезентаций, формирующих конкретный предмет А, например, оказывается возникновение в сознании чего-то узнаваемого и однозначно расцениваемого человеком как известный ему предмет (объект) А, отличный от других, даже сходных с ним предметов (объектов) Б и В. Это «нечто» и есть тот психический инвариант, то сложное психическое явление, или устойчивая психическая чувственная конструкция, которая чувственно репрезентирует известный человеку предмет (объект) А. Данную психическую сущность я называю моделью-репрезентацией определенного предмета (объекта или явления) А.

Модели-репрезентации

В отличие от ментальных образов и ощущений модель-репрезентацию следует рассматривать как сенсорную психическую репрезентацию следующего по сравнению с ними уровня сложности. С момента ее появления начинается конституирование сознанием в окружающей реальности чувственно репрезентируемых им сущностей – предметов, физических объектов и явлений. Феноменологически модель-репрезентация знакомого предмета является совокупностью образов воспоминания и представления этого и даже, возможно, сходных с ним предметов, с которыми человек уже сталкивался в прошлом, в динамике их разнообразных изменений.

Модель-репрезентация не просто сумма входящего в нее множества образов представления и воспоминания. Ее элементы выступают как части некой целостности – психического гештальта, имеющего дополнительное качество, заключающееся в том, что любая часть модели-репрезентации полноценно замещает ее в сознании. Следовательно, каждая ее часть эффективно выполняет также функцию репрезентирования соответствующего будущего предмета.

Модель-репрезентация предмета существует в сознании как самостоятельный психический объект и как чувственное знание о предмете… Наконец, как сам этот будущий предмет, который превратится в предмет, когда получит название. Например, мономодальная зрительная модель-репрезентация некоего «нечто» превращается для ребенка в чувственный концепт предмета тогда, когда ассоциируется в его сознании с образом слова, обозначающего этот предмет.

Имеющаяся в сознании модель-репрезентация позволяет нам мысленно «увидеть» знакомый предмет сразу и в целом как единую сущность. Она обеспечивает не только наличие целостной репрезентации предмета в сознании даже при отсутствии его восприятия, но и субъективную тождественность предмета самому себе… Тождественны самим себе в разные периоды времени не якобы объективно существующие вне человека предметы, а модели-репрезентации этих предметов, присутствующие в сознании в виде инвариантов.

Модели-репрезентации являются психическими объектами, которыми манипулирует человеческое сознание, основными содержательными чувственными единицами сознания, имеющими понятный человеку смысл… Несмотря на то что мы всегда воспринимаем лишь какие-то части видимых нами предметов и объектов, все они остаются для нас едиными тождественными самим себе сущностями потому, что в нашем сознании имеются их модели-репрезентации.

Модель-репрезентация известного человеку предмета не является чем-то раз и навсегда данным ему, неизменным и статичным. Она видоизменяется в течение жизни в результате взаимодействия человека с репрезентируемым ею элементом «реальности в себе». Даже всплывая в сознании, она как бы «течет», так как составляющие ее элементы сменяют друг друга. Это, однако, не мешает ей быть очень устойчивой, стабильной.

Фактически модель-репрезентация определенного предмета – это чувственная психическая конструкция, представляющая его в сознании… Вводя понятие модель-репрезентация, я старался подчеркнуть тот факт, что в сознании могут существовать полноценные физические сущности – предметы, физические объекты и явления даже без их актуального восприятия. И сознание способно ими манипулировать. Именно поэтому я раньше не ставил знак равенства между моделью-репрезентацией и чувственной конструкцией.

Кроме того, я хотел разграничить модель-репрезентацию объекта и чувственные психические конструкции, репрезентирующие более сложные сущности, например ситуацию, событие, город Москву, Большой Каньон и т. п. Хотя одновременно с понятием модель-репрезентация объекта я использовал понятие глобальная модель-репрезентация, понимая его как чувственную психическую конструкцию, представляющую в сознании окружающий, потенциально доступный восприятию физический мир в целом.

Вербальные образы

Слова – это легко создаваемые и воспринимаемые людьми простые искусственные физические объекты (звуковые и графические), доступные слуховому и зрительному восприятию. Восприятие слова вызывает появление в сознании его ментального или вербального образа[12]. Слуховые и визуальные образы слов могут быть понятными (если они ассоциированы с определенными имеющимися в сознании концептами) и непонятными человеку (если они не ассоциированы с концептами, то есть слова ему неизвестны).

Специфика ментальных образов известных человеку слов заключается в том, что каждый из них репрезентирует ему не столько само определенное слово, сколько обозначаемую данным словом иную сущность окружающего мира или самого сознания. При этом феноменологически вербальные образы физических объектов – слов отличаются от невербальных образов прочих физических объектов лишь наличием у образов слов этого дополнительного по очередности появления, но главного по сути значения.

Понятия

Психические (ментальные) образы слов языка, несущие понятный ему смысл, я называю понятиями. Следовательно, понятие – это только и всегда вербальный образ, или образ слова, обозначающего известную человеку сущность (предмет, объект, явление и т. д). Значениями понятий в психике являются чувственные, вербальные и смешанные относительно стабильные психические конструкции, или концепты.

Образ слова, обозначающего новую сущность, маркирует в психике ее концепт, делая сущность заметной и потенциально доступной другим людям, интериоризировавшим данное понятие. Модель-репрезентация превращается в чувственный концепт определенного предмета, лишь когда ассоциируется в сознании с образом слова, обозначающего данный предмет.

Однако понятие – это не просто нечто вроде ярлыка для концепта. Оно способно полноценно заменять собою концепт в сознании, а потому вербальный образ становится новым самостоятельным психическим феноменом, важнейшим элементом вербального мышления. Возникновение понятий у людей сильно уменьшило проблему субъективных различий между уникальными индивидуальными чувственными концептами, репрезентирующими у разных людей одну и ту же сущность. Оно позволило замещать в их сознании уникальные сложные субъективные концепты чувственными репрезентациями гораздо более простых физических объектов – слов.

Вербализация

Вербализация[13] всегда протекает в рамках определенного языка и подчиняется его специфической системе концептуализации. Перевод чувственных репрезентаций в вербальные образы, а затем в слова конкретного языка не просто радикально меняет форму психического репрезентирования реальности, но и особым образом структурирует антропоморфный мир… Вербальные репрезентации формируют в нем новые сущности, делают заметными связи и отношения между ними.

Вербальные репрезентации

Благодаря вербальным конструкциям люди не только вербально конституируют (или повторно по-новому репрезентируют) реальность, доступную восприятию и обычно уже чувственно репрезентированную ими, но и «препарируют», «расчленяют» и видоизменяют ее. Репрезентируя вербально реальность, недоступную восприятию, человек создает по механизмам аналогии вербальные конструкции, которые могут стать, а могут и не стать адекватными ее моделями. Последнее зависит от того, насколько эффективно они позволяют прогнозировать будущие изменения реальности и результаты действий человека в ней.

Вербальные репрезентации субъективно столь же реальны для человека, как и чувственные психические явления, например невербальные образы восприятия, представления и воспоминания. Человек, воспринимающий известные ему слова, понимает их так же немедленно и непосредственно, как он понимает образы восприятия знакомых ему предметов. Это обеспечивает высокую эффективность вербального мышления и облегчает коммуникацию между людьми.

Концептуализация

Выделение сознанием в процессе репрезентирования мира отдельных сущностей в нем, обозначаемых при этом словами, следует называть концептуализацией. Говоря метафорически, концептуализация – это «нарезание» мира людьми на множество сущностей в процессе его вербального репрезентирования. Следовательно, концептуализацию мира определяет не только сама «реальность в себе», но и сознание. Представители каждого общества, обладающего уникальным языком, осуществляют ее с помощью создаваемых ими стабильных психических конструкций, или концептов, репрезентирующих жизненно важные именно для данного общества сущности и маркируемых образами обозначающих эти сущности слов.

Люди концептуализируют и обозначают словами, а главное – сохраняют потом в языке обозначения лишь значимых для них элементов мира. И чем важнее для них какая-то грань реальности, тем более детально они ее концептуализируют, тем большее количество сущностей формируют из ее репрезентаций и обозначают словами языка. Созданная однажды специфическая концептуализация конкретной области мира полностью определяет последующее ее понимание новыми поколениями. Она принимается обществом и передается с помощью языка новым поколениям. Это происходит до тех пор, пока кто-то из людей не концептуализирует ту же область мира по-другому, сформировав в ней новые сущности и обозначив их иначе.

Можно воспринимать нечто в окружающем мире, но как бы не замечать его, то есть не выделять в видимом мире и, следовательно, не мыслить о нем как об отдельной сущности. Только после того, как кто-то первым выделит (конституирует) эту новую сущность в потоке собственных репрезентаций и обозначит ее специальным словом, остальные люди тоже приобретают возможность выделять и воспринимать это нечто в мире как особый объект.

Концептуализировать один и тот же аспект «реальности в себе» можно по-разному, то есть на основе одних и тех же референтов можно создать альтернативные сущности, которые одинаково успешно будут его репрезентировать. Нет и не может быть единственно верной вербальной концептуализации реальности, а сформированные вербальными концептами ее новые сущности далеко не всегда идеально соответствуют ей. Недостаточно адекватная концептуализация создает в дальнейшем трудности для познания и порождает в науке множество псевдопроблем. Учитывая несовершенство нашей концептуализации мира, мы должны постоянно проводить ревизию своих концептов.

Концепт

Каждое понятие имеет ясное для человека значение лишь благодаря ассоциированному с ним конкретному концепту, репрезентирующему в сознании определенную сущность. Концепт – стабильная психическая конструкция, являющаяся значением слова, обозначающего определенную сущность реальности. Он несет комплексную информацию об этой сущности, выражая представления людей о мире, отмеченные этнокультурной спецификой.

Каждое знакомое слово актуализирует в сознании человека уникальный концепт. Концепты, как и психические конструкции, бывают чувственными, вербальными и смешанными[14]. Можно дать поэтому и такое определение концепта – устойчивая психическая конструкция (чувственная, вербальная или смешанная), репрезентирующая конкретную сущность и ассоциированная в сознании с образом слова, обозначающего данную сущность.

Понятия и концепты

Понятие не существует без концепта, и наоборот. Они оба и всегда в связке репрезентируют некую сущность, имеющую практическое значение для людей. Лишь ассоциируясь с образом слова, психическая конструкция становится концептом и как бы включается через данное слово в сферу языка, приобретая возможность опосредованной трансляции с помощью этого слова от человека к человеку.

В свою очередь, с помощью слов языка можно получить доступ к концептам индивидуального сознания. Не бывает поэтому концептов, не ассоциированных с понятиями и якобы существующих независимо от слов, как полагают некоторые исследователи. Встречаются лишь не ставшие пока концептами психические конструкции, репрезентирующие еще не обозначенные словами и лишь могущие появиться в будущем сущности.

Вербальные психические конструкции

Понятия можно метафорически сравнить с самыми мелкими фрагментами игры «Лего», так как из них сознание строит все свои вербальные конструкции. Вербальная психическая конструкция – это конструкция, составленная из понятий, то есть образов понятных человеку слов. Вербальные конструкции бывают двух видов: стабильные и изменчивые. К первым относятся вербальные концепты. Ко вторым – прочие вербальные репрезентации реальности.

Понятия и вербальные конструкции могут замещать собой чувственные репрезентации, участвующие в мышлении, тем самым облегчая и упрощая его. Они обеспечивают передачу психического содержания в процессе коммуникации между людьми… Актуализируя сходные концепты в сознании участников коммуникации, понятия делают возможной унификацию содержания сознания разных людей и построение у них сходной картины мира. Они создают условия для негенетического наследования сходных преимущественно вербальных репрезентаций мира.

Изменчивые вербальные конструкции

Изменчивые вербальные конструкции названий не имеют, то есть не ассоциированы с образами слов, но тоже используются сознанием для репрезентирования реальности. К ним относятся, например, пропозиции – самые короткие осмысленные вербальные репрезентации реальности (пошел дождь, море волнуется, сильный ветер и т. п.).

Изменчивые вербальные конструкции (например, идеи, мнения, оценки, взгляды и т. д.) репрезентируют уже не отдельные сущности, а бо́льшие фрагменты окружающего мира. Люди непрерывно создают их для представления характеристик, связей, функций, изменений и взаимозависимостей сущностей в доступном для понимания виде. Такие конструкции являются уже элементами знаний и заблуждений… Некоторые вербальные конструкции репрезентируют даже наиболее общие представления человека о себе, об окружающем и его собственном месте в мире, о базовых человеческих ценностях, о целях и путях их достижения и т. д… (например, убеждения).

Стабильные вербальные (и языковые) конструкции, не являющиеся концептами

Есть небольшая группа стабильных вербальных конструкций, которые, однако, не являются концептами. Они представляют собой наиболее общие репрезентации мира, сформированные людьми. Эти вербальные репрезентации могут быть прямыми (естественно-научные законы) и иносказательными (пословицы и поговорки), научными и бытовыми, завершенными и незавершенными, поучительными, рифмованными, эмоционально окрашенными и т. д. К этой же группе относятся и многие неизменяемые факты, например исторические.

Вербальные концепты

Стабильные вербальные конструкции, являющиеся репрезентациями сущностей реальности, называются вербальными концептами. Они всегда ассоциированы с образами слов, обозначающих данные сущности. Только ассоциируясь с образом слова, вербальная психическая конструкция становится концептом. Ее физическим аналогом является соответствующая конструкция языка.

Все вербальные концепты были целенаправленно сформированы кем-то из людей в прошлом для репрезентирования сущностей мира (физических, социальных, психических, трудно квалифицируемых, просто вымышленных и т. д.). Сознание создает вербально конституированные и сконструированные им сущности по образцу физических сущностей, репрезентируемых чувственно. Абсолютное большинство сущностей, образованных с помощью вербальных концептов, недоступны непосредственному восприятию. Однако люди даже гипостазируют некоторые из них, превращая в якобы присутствующие в вещественном физическом мире.

По самой своей природе некоторые вербальные концепты неоднозначны и нечетко очерчены, потому что репрезентируют области «реальности в себе» с размытыми границами, нередко плохо доступные или вовсе недоступные восприятию. Однако данное обстоятельство не мешает большинству этих концептов быть вполне адекватными реальности и полезными людям. Тем более что исследователи в любой момент могут подвергнуть свои концепты (и понятия) ревизии, что периодически и делают.

Коституирование новых сущностей

Коституирование – это образование концепта, репрезентирующего новую сущность на основе чувственных репрезентаций. Можно выделить чувственное и вербальное конституирование. Первое происходит в результате отождествления в сознании кого-то из людей его новой модели-репрезентации с новой физической сущностью окружающего мира и связывания ее с образом нового слова, созданного или использованного человеком для обозначения этой сущности. Такой, например, как обнаруженный сравнительно недавно «большой летающий поссум» – самое крупное сумчатое, способное парить в воздухе (В. Е. Соколов, 1984, с. 21).

Вербальное конституирование происходит, например, в результате консолидации в сознании человека многих разных чувственных репрезентаций в смешанный концепт с помощью специально созданной им вербальной конструкции. Скажем, такой: зверь – это дикое хищное животное: волк, медведь, тигр и т. д. Итоговый смешанный концепт представляет собой вербальную конструкцию, иллюстрируемую разными моделями-репрезентациями хищников.

Конструирование новых сущностей

Конструирование – это создание сознанием с помощью воображения и как бы на пустом месте концепта, репрезентирующего новую сущность. Как и конституирование, оно может быть чувственным и вербальным… Чувственное конструирование – это построение нового чувственного концепта, по сути дела, новой «синтетической» модели-репрезентации (и сущности) из фрагментов моделей-репрезентаций известных физических сущностей и обозначение ее новым словом, например «кентавр», «минотавр», «русалка».

Вербальное конструирование – создание с помощью вербальной конструкции вербального или смешанного концепта, репрезентирующего новую недоступную или не вполне доступную восприятию сущность, и обозначение ее новым словом. Например: иммунизация – возникновение иммунного ответа в организме после введения антигена. Нередко довольно сложно определить, вербально конституирована или все же сконструирована та или иная сущность.

Психическая конструкция и психический конструкт

Сущности, изначально создававшиеся исследователями с какими-то специальными целями как вымышленные, но для чего-то нужные их создателям, называются конструктами… Психические конструкты – это вербальные концепты, формирующие сущности, заведомо не существующие или даже невозможные.

Иногда достаточно сложно отличить конструкт от вербальной конструкции, репрезентирующей сущность, возможно, присутствующую в реальности (как представляется исследователям). Дело в том, что между сущностями, несомненно имеющими чувственные референты в реальности, и конструктами располагается непрерывный спектр сущностей, все менее очевидных ближе к одному полюсу – конструкту и все более очевидных ближе к другому полюсу – вербальному концепту, конституирующему доступную в некоторой степени восприятию физическую сущность.

У одних сущностей референтов больше и они явные, у других они косвенные и трудно обнаруживаемые. В отношении одних конституированных сущностей (например, городское хозяйство, капитализм, энергия) у нас складывается ощущение, что за ними в реальности, безусловно, что-то стоит. В отношении других сконструированных сущностей (идеальная жидкость, психологическое поле) мы не сомневаемся, что это нечто придуманное человеком.

Конструкты можно рассматривать поэтому в качестве небольшого подвида вербальных концептов, которые формируют заведомо странные для здравого смысла или невозможные сущности, плохо вписывающиеся в чувственно репрезентируемую нами реальность. Хотя порой и очевидные конструкты, например круглый квадрат, представляются нам в некотором смысле реальными и имеют в чувственно репрезентируемом окружающем мире несомненные референты – круг и квадрат.

Что такое разум?

Нам известна пока лишь одна форма разума – психическая[19]. Разум можно условно разделить на два уровня – низший (чувственный, или животный) и высший (человеческий, или вербальный).

В психологии разум, или ум, трактуют как способность понимания и осмысления; высшую умственную способность и сущность человека, лежащую в основе познания им мира и целенаправленного поведения в нем. М. Кордуэлл (2000, с. 270) замечает, что термин используется для обозначения совокупности сознательных процессов (восприятия, внимания или интеллектуальной деятельности). В. А. Жмуров (2012) рассматривает разум как гипотетическую, а иногда и метафорическую конструкцию, представляющую умственные способности и ментальный опыт личности.

В то же время, как пишет, например, Р. С. Немов (2007, с. 356), термин «разум» недостаточно четко определен в своем научном значении. Чаще всего с его помощью обозначают интеллект или совокупность мыслительных, познавательных процессов человека.

Другими словами, разум представляет собой психическую сущность, несомненно, имеющую референты в реальности, так как он позволяет, например, отличать человека от прочих живых существ. Однако в силу своей сложности и многомерности эта психическая сущность пока недостаточно четко определена. Тем не менее, несмотря на трудности с ее определением, мы можем выделить то, что позволяет нам говорить о наличии разума у живого организма.

Главным образом это правильное, целесообразное в данной ситуации (с нашей точки зрения) поведение организма. Применительно к человеку это еще и качество создаваемых им языковых конструкций, которые должны быть адекватными ситуации, связными, целесообразными, последовательными, понятными нам и правильными (с нашей точки зрения). Следовательно, мы говорим о наличии разума, если организм эффективно и правильно (как мы считаем) репрезентирует мир и действует в нем, а человек еще и создает на основе своих репрезентаций правильные и понятные другим людям языковые конструкции.

Как мы определяем качество чужих языковых конструкций?

Исключительно по их понятности или непонятности нам, их правильности и уместности. Субъективно оценивая их, мы делаем вывод, что их создал кто-то разумный, не вполне разумный или вовсе неразумный.

Разум чувственно-образного, или животного, уровня выражается в форме возникающих в психике сенсорных репрезентаций, адекватных окружающему миру; в возможности достраивания имеющихся незавершенных или неполных сенсорных репрезентаций; в построении прогностических чувственных репрезентаций вероятных изменений актуальной окружающей реальности и действий организма, необходимых в ней. Наличие адекватных, упорядоченных и связанных между собой чувственных репрезентаций окружающей реальности вполне объясняет на этом уровне функционирование разума, от которого требуется правильное и эффективное представление мира в психике, обеспечивающее наилучшие приспособительные действия организма в нем.

Человеческий разум должен уже делать возможными адекватное вербальное репрезентирование окружающей реальности и самого человека в ней; творческое достраивание имеющихся незавершенных или неполных чувственных и вербальных репрезентаций, свободное произвольное манипулирование репрезентациями и их произвольные преобразования; построение вариативных прогностических вербальных репрезентаций возможных изменений реальности и преимущественно вербальных стратегий поведения, эффективных с точки зрения адаптации человека к миру; успешную коммуникацию с другими людьми благодаря способности экстериоризировать собственные вербальные конструкции в форме конструкций языковых.

В результате констатации (С. Э. Поляков, 2011; 2017) того факта, что понятия и вербальные конструкции – это никакой не «особый лингвистический модуль», самостоятельный и загадочный, а главное, не связанный с чувственными репрезентациями человека[20], с вербальных образов спал ареол таинственных психических сущностей. При рассмотрении феноменологии понятий и вербальных конструкций оказалось, что это такие же (преимущественно) слуховые и зрительные образы простых физических объектов – слов, как, например, визуальные и слуховые невербальные образы прочих физических объектов (зрительные образы книги, грозы и поля пшеницы или невербальные понятные нам слуховые образы гудка паровоза, рева мотора, жужжания мухи).

Различия между невербальными и вербальными образами восприятия заключаются в том, что первые имеют только одно значение – репрезентируют воспринимаемый объект. Тогда как вторые имеют дополнительное и более важное для человека значение. Они репрезентируют не столько сами слова, сколько совершенно иные сущности, которые обозначаются этими словами.

Постижение феноменологической сути и функций понятий и вербальных конструкций вполне позволяет нам объяснить содержательные механизмы разумной психической активности. При этом образов слов и конструкций из них, репрезентирующих не самих себя, а другие, дополнительные сущности, оказывается вполне достаточно для полного раскрытия содержательных механизмов человеческого разума. Каждому из нас, чтобы понять смысл разумной вербальной (и языковой) конструкции, например этого предложения, достаточно просто знать значения составляющих ее понятий.

Вербальные (и языковые) конструкции по определению осмысленны (если соответствуют реальности и нашему жизненному опыту) или бессмысленны (если им не соответствуют). Разум проявляется непосредственно в них. И именно они, а не биохимические или физиологические процессы в мозге являются содержанием и выражением человеческого разума.

Странными и даже нелепыми представляются поэтому доминирующие сейчас в психологии теории, согласно которым причиной разума является мозг, его электрическая или биохимическая активность и т. п. Они доминируют потому, что в психологии по-прежнему чрезвычайно сильна бихевиористская парадигма. Бихевиоризм, конечно, эволюционировал в менее радикальные и маскированные формы, но и сегодня преобладает в головах исследователей.

Именно он не позволяет им принять очевидную реальность того, что проявления разума можно даже непосредственно увидеть (и услышать) в языковых конструкциях окружающих людей. И их не следует искать в нервных импульсах нейронов или в биохимии нейромедиаторов. Последние, несомненно, интересны сами по себе, но не как «ключи к разуму»[21], а скорее как его предпосылки. Как субстраты и механизмы, участвующие в процессах порождения психики, но не более того.

Психологическое изучение собственно психических явлений как проявлений и содержательной формы разума сейчас не просто нужно, оно необходимо немедленно и облигатно. Многие важнейшие психологические термины до сих пор не определены даже в самой психологии. Из последнего факта с очевидной неизбежностью следует, что, например физиологи, пытающиеся изучать психические феномены, не могут понимать, что именно они изучают, поскольку даже психологи этого не знают, ибо сами не вполне разобрались еще с предметами своего изучения. Говоря метафорически, для того чтобы начать изучать на биохимическом уровне, как растут грибы, надо сначала понять, что такое грибы и чем они отличаются от листьев, желудей и улиток.

Как буквы обеспечивают возможность письменности, так и понятия (ментальные образы известных и понятных человеку слов) обеспечивают возможность функционирования его разума. Изучать вместо вербальных образов и конструкций из них физиологическую активность мозга, чтобы понять сущность разума, так же «полезно» и «продуктивно», как изучать перья и чернила (вместо значений слов), чтобы понять смыслы текстов.

Несомненно, психическая разумная активность сопровождается и обеспечивается физиологической активностью мозга, а также выделением железами внутренней секреции множества гормонов и других биологически активных веществ, сокращениями сердечной мышцы, дыхательными движениями диафрагмы, перистальтикой кишечника и прочее и прочее… Однако из этого не следует, что разум – это физиологические процессы, протекающие в организме. Подобные рассуждения – просто вредный и не соответствующий реальному положению дел редукционизм.

Следует провести границу между содержанием человеческого разума – его психическими субстратами, с одной стороны, и механизмами его обеспечения, с другой стороны. Если его механизмы можно разделить на психологические (восприятие, мышление и т. д.) и биологические (головной мозг, нейронные сети, их электрическая и биохимическая активность и т. д.), то его содержание, или понятные людям психические проявления разума, – это несомненно прерогатива психологии. И привлечение для объяснения содержания человеческого разума анатомических, физиологических и биохимических сущностей мозга ничего не добавляет к пониманию разума[22].

Понятия и вербальные конструкции человеческого мышления – это основные его строительные элементы – общепонятные людям кирпичики, обеспечивающие опосредованную языком ясность и доступность для людей содержания чужих слов и языковых конструкций, а через них и вербальных мыслей. Экстериоризируемые человеком в форме языковых конструкций понятия и вербальные конструкции его мышления являются для окружающих основной, а главное, понятной и очевидной для них формой проявления его разума. Они несут в себе постижимые и ясные всем смыслы, дают каждому возможность заметить и признать наличие у Другого разума, аналогичного собственному.

Люди используют в своем мышлении понятия и конструкции из них. Они легко интериоризируют в форме собственных понятий воспринятые ими чужие языковые конструкции и правильно понимают их. Одновременно они экстериоризируют в своих словах собственные вербальные конструкции, легко понимаемые другими людьми, воспринимающими их. Следовательно, все люди, владеющие определенным языком, имеют в своем сознании одни и те же субстраты человеческого разума – понятия и вербальные конструкции с общими понятными всем смыслами

Понятия и вербальные конструкции замещают собой в психике людей чувственные психические репрезентации и прочие психические явления. Экстериоризировав их в форме конструкций языка, человек легко может сообщить другим людям о своих субъективных ощущениях и образах, даже о собственных эмоциях, желаниях и предпочтениях, может изменять поведение окружающих и предлагать им способы действий. Все это позволяет говорить, что материализованные в словах, фразах и предложениях адекватные реальности понятия и вербальные психические конструкции являются основной формой выражения человеческого разума

Очевидность того факта, что понятия и вербальные конструкции обеспечивают вербальное мышление, а следовательно, и функционирование человеческого разума, доказывается тем несомненным обстоятельством, что мои оппоненты, читая данный текст, понимают сейчас в качестве моих репрезентаций реальности изложенные здесь слова, с которыми могут быть согласны или не согласны. И именно эти вербальные репрезентации, а не физиологические механизмы их мозга вызывают появление в их сознании вербальных конструкций, созвучных моим идеям или противоречащих им, то есть проявлений их собственного разума.

Вербальное содержание человеческой психики может быть относительно устойчивым и, наоборот, весьма изменчивым. К первому, кроме репрезентаций существенных событий личной жизни и жизни близких людей, относятся вербальные репрезентации физического и социального мира; научная картина мира; доминирующие в сознании членов общества и регулирующие поведение людей вербальные конструкции; вербальные концепты, репрезентирующие сущности, в наличие которых человек верит; некоторые наиболее выдающиеся (с точки зрения общества и самого человека) результаты вербального творчества людей (сюжеты литературных произведений, мифов, притч, басен и сказок, отдельные песни и стихи, пословицы и поговорки и прочее).

К изменчивому вербальному содержанию человеческой психики относятся вербальные репрезентации актуального мира, его обыденных событий, непрерывно происходящих с индивидуумом и близкими ему людьми, а также событий в стране и мире, наиболее широко освещаемых средствами массовой информации. Если устойчивое вербальное содержание человеческой памяти (и сознания) сохраняется на протяжении годов и десятков лет, то изменчивое вербальное содержание сохраняется на протяжении минут и дней, реже дольше.

Вербальные конструкции являются репрезентациями мира и представляют в сознании самую разную реальность – прошлую, физическую, настоящую, вымышленную, искусственную, недоступную восприятию, психическую[23] и т. д… В процессе коммуникации вербальные репрезентации, в том числе идеи, предположения, теории, убеждения и т. д., как бы отрываются от индивидуального сознания, приобретая независимость от него. Они могут при этом широко распространяться между людьми и сохраняться уже в их сознании.

Пребывая сразу во многих сознаниях, вербальные репрезентации фрагментов реальности становятся объективными, противостоят каждому из индивидуальных сознаний как некая объективно присутствующая вне их, пусть и психическая, сущность. Значительная часть вербального содержания сознания членов общества сходна, и ее условно можно назвать общим психическим содержанием их сознания, так как многие вербальные конструкции поступают к людям из общих источников – учебников, средств массовой информации, книг, проповедей и т. п.

Все вербальные концепты и множество прочих вербальных психических конструкций (идей, мнений, оценок, взглядов и т. п.), которые можно назвать общим или объективным психическим содержанием сознания членов общества, способны жить в их сознании как бы собственной жизнью. Следует уточнить, однако, что объективным, то есть независимым от конкретного сознания и доступным многим людям, может быть лишь содержание вербальных психических репрезентаций, но не сами уникальные психические явления. Объективны не психические феномены, а те сущности и фрагменты мира, которые эти феномены репрезентируют в конкретном сознании.

Объективное общее психическое содержание сознания, являясь важнейшим элементом культуры любого общества, во многом формирует индивидуальную картину мира каждого его члена, определяя его мировоззрение, политические и религиозные взгляды, мораль и нравственность, культурные предпочтения, социальные стереотипы, суеверия и жизненные установки. Оно воздействует на поведение каждого человека и обуславливает закрытость его сознания для альтернативных вербальных репрезентаций окружающего мира, даже если те более адекватны реальности.

Передача общего (сходного) вербального психического содержания следующим поколениям с помощью языковых конструкций обеспечивает его негенетическое наследование новыми поколениями и даже его распространение в других обществах.

Тезисы

1. Главная функция психики – адекватное репрезентирование окружающего мира и его возможных изменений.

2. Разные психические феномены филогенетически едины и представляют собой, по всей видимости, этапы развития ощущения. Существует единая цепь последовательно усложняющихся психических феноменов: 1) ощущение → 2) психический образ, в том числе мгновенные образы (восприятия, воспоминания и представления) → 3) чувственная психическая конструкция = модель-репрезентация = чувственный концепт → 4) понятие = образ понятного слова → 5) вербальная конструкция, в том числе вербальный концепт.

3. Одним из основных результатов функционирования психики является даже не создание все более сложных психических феноменов, а формирование с их помощью сущностей окружающего мира (физических, социальных, психических и т. д.) по образцу сформированных первыми физических сущностей: предметов, объектов и т. д. Психика репрезентирует «реальность в себе» сущностно, создавая для этого сложные психические явления, или психические конструкции.

4. Психические конструкции, репрезентирующие сущности мира, называются концептами. Они ассоциированы с понятиями, или образами слов, обозначающих соответствующие сущности. Концепты бывают чувственными (модели-репрезентации), вербальными и смешанными.

5. Вербальные образы, или понятия, феноменологически представляют собой такие же слуховые и зрительные образы, как и невербальные. Но в отличие от них образы простых физических объектов – слов приобретают в сознании дополнительное, символическое значение, превращаясь в результате из репрезентаций слов в репрезентации совершенно иных сущностей, обозначаемых этими словами.

6. Экстериоризируя свои вербальные мысли в форме языковых конструкций, человек опосредованно как бы передает их окружающим людям, которые понимают его, если владеют тем же языком, то есть имеют те же понятия с близкими по смыслу концептами. Языковые конструкции, адекватно репрезентирующие мир, являются внешним понятным для всех выражением человеческого разума, его материализованными в языке проявлениями.

7. Экстериоризируемые человеком в форме слов, фраз и предложений понятия и вербальные конструкции его мышления представляют собой важную форму и способ существования и проявления человеческого разума, его психический субстрат, так как несут постижимые и очевидные для людей смыслы. Главное, их вполне достаточно для ясного и полного объяснения содержательной стороны человеческого разума.

8. Вербальные репрезентации мира социально обусловлены. Они создаются конкретными людьми, но сохраняются и накапливаются в сознании всех членов общества, а потом негенетически наследуются его новыми членами и участвуют в формировании их основных личностных конструкций.

9. Следует разделять биологические механизмы функционирования мозга, ответственные за возникновение психических феноменов, и психические проявления разума. Изучение первых с целью проникновения в сущность разума на нынешнем этапе развития психологии малопродуктивно. Изучение вторых перспективно и является прямой задачей психологии.

Как отмечалось выше, самые общие сущности уже разделены философией на объекты и явления, их свойства и действия, события, связи, отношения, ситуации и прочее и прочее. Кстати, все эти слова сами обозначают сущности объективной психической реальности и репрезентируются довольно аморфными вербальными концептами.

Так, к примеру, объект (в самом широком плане) – это аспект окружающего мира, который осознается человеком. Здесь этот термин употребляется в основном в значении чего-то или практически всего обозначаемого в языке существительными. Явление – другая важная сущность, тоже конституированная вербальной психической конструкцией. Например, такой: явление – что-либо в сознании, то есть любое психическое содержание, появившееся в нем. Или такой: явление – воспринимаемое человеком «нечто», еще не классифицированное им как объект, свойство, действие, отношение и т. д.

Явления, как и объекты, можно разделить на физические, биологические, химические, социальные, психические и т. д., а также (с большой долей условности) на процессы[50] и состояния[51].

Легко заметить, что одни из перечисленных сущностей доступны восприятию хотя бы в виде своих референтов, тогда как другие невозможно столь же просто там обнаружить. Тем не менее мы привыкли считать частью реальности и те и другие.

Свойства и действия тоже обозначаются в языке существительными и формируются сознанием по тем же механизмам, что объекты и явления. То, что принято обозначать понятием качество или свойство, естественным образом разделяется по крайней мере на две большие группы. Это нашло отражение еще в «первичных» и «вторичных» качествах Дж. Локка (1985).

Одни свойства конституируются чувственно с помощью собирательных моделей-репрезентаций множества сходных в определенной модальности объектов и считаются физически присущими объекту… Например, твердость, тяжесть, голубизна, сладость, гладкость и т. д. Другие свойства трудно, а порой и невозможно непосредственно воспринять, и они конструируются сознанием вербально. Например, электропроводность, изменчивость, неустойчивость и т. д. Некоторые свойства занимают как бы промежуточное положение: растворимость, горючесть, хрупкость и т. д.

В литературе широко распространено представление о возможности существования свойств в качестве особых самостоятельных сущностей окружающего мира и соответственно возможности наличия в сознании их репрезентаций в качестве независимых от объектов ощущений. С. Неретина и А. Огурцов замечают: «Позиция реализма состоит в том, что свойства считаются существующими реально, образуя конституенты вещей, и столь же реально существует тождество свойств» (2006, с. 13).

Я уже писал ранее, что сознание во всех чувственных модальностях всегда репрезентирует лишь одно – некую чувственно воспринимаемую сущность. В одних модальностях (зрительной, в меньшей степени слуховой и тактильной) эта сущность репрезентирована максимально полно, что позволяет сознанию выделять репрезентируемые объекты среди множества прочих даже сходных с ними в данной модальности. Такие сенсорные репрезентации в отечественной психологии принято называть образами объектов.

В других чувственных модальностях сознание способно репрезентировать лишь множества сходных в определенной модальности объектов: теплые, гладкие, кислые и т. д. Но возникающие репрезентации не позволяют ему выделять отдельные объекты в данном множестве. Сенсорные репрезентации такого рода принято называть ощущениями, вызываемыми объектами.

Ощущение, в отличие от образа, не позволяет идентифицировать конкретный объект среди множества других объектов, созданного сознанием на основе сходного ощущения. То, что единичное ощущение не в состоянии самостоятельно репрезентировать конкретный объект, нашло отражение в языке: гладкий (и приклад, и стол, и каток и т. д.), сладкий (и виноград, и чай, и шербет и т. д.).

Феноменологически то, что принято считать свойством объекта, – это лишь одна из самостоятельных чувственных репрезентаций того же самого объекта, возникающих в «неосновной» для человека сенсорной модальности, а не какое-то его качество. Вводим же мы новое понятие свойство объекта наряду с имеющимся понятием объект потому, что так нам легче рационально объяснить и объединить в одну чувственную репрезентацию объекта все его самостоятельные разномодальные сенсорные репрезентации – и основную (образ объекта), и второстепенные (ощущения, возникающие в иных модальностях).

В процессе формирования сущностей сознание вычленяет, абстрагирует из многих моделей-репрезентаций различных объектов их (объектов) сходные мономодальные репрезентации. Например, лимонный запах или сладкий вкус. И создает на их основе очередную новую умозрительную сущность в виде так называемого общего свойства множества разных объектов: белизна, голубизна, краснота и т. п. На основании собственных ощущений, вызываемых у него элементами «реальности в себе», человек сформировал такие сущности, как темнота, теплота, холод и т. д. В виде особых сущностей люди конституировали и многочисленные изменения[52] окружающего мира – движение, перемещение, превращение, трансформацию, переход и т. д.

Одни физические действия (удар, связывание, трение, удушение, рост, падение и т. д.) человек конституирует на основе чувственных репрезентаций. Другие (распад частицы, перескок электрона на новую орбиту, поглощение света черной дырой, синтез тяжелых металлов и т. д.) он конструирует с помощью вербальных конструкций. Есть и сущности, конституированные с помощью вербальных конструкций, но на основе чувственных репрезентаций, – растворение, некроз, заживление, поиск, венчание и т. д.

Интересно, что здравый смысл часто не в состоянии разграничить, например, физические явления и действия в физической реальности. И это находит отражение в языке. Так, гравитация – это явление, а притяжение скорее действие.

Среди сущностей, относящихся к движениям, действиям, изменениям и их результатам, можно выделить: физические движения, действия и изменения[53], социальные действия и изменения[54], психические действия и изменения[55], психические действия в ОПР, маскируемые действиями физическими, которые сами по себе имеют совершенно иной смысл[56]. Легко можно выделить и другие варианты действий. Например, действия и одновременно их результат. Они могут происходить в физической, социальной и психической реальности[57].

Кроме объектов и явлений, свойств и действий, в окружающем мире присутствуют и другие сформированные людьми сущности. Например, события, состояния, ситуации, отношения, связи[58] и т. д. Как и прочие сущности, они обозначаются в языке существительными и обычно конструируются вербальными или чувственно-вербальными концептами.

Э. Тейлор и Дж. Уиллер (1969, с. 30) пишут, что в физике основное понятие – событие… Оно характеризуется местом и моментом времени, в который произошло. Примерами событий являются: испускание частицы или световые вспышки (взрывы); отражение или поглощение частиц; столкновения и почти столкновения, именуемые совпадениями… В. Гейзенберг (1990, с. 145) полагает, что понятие событие должно быть ограничено наблюдением. Наблюдение играет решающую роль в атомном событии, и реальность различается в зависимости от того, наблюдаем мы ее или нет.

Психолог Н. Смит (2003, с. 63) же, например, считает, что событие – это то, что происходит; безразлично, знаем мы об этом или нет.

То есть то, о чем мы не знаем и никогда не узнаем, – это тоже события для нас?!

С данным утверждением автора трудно согласиться. Более того, события существуют во времени. А. Ребер, например, полагает: «Событие… Случай, явление, часть действительности, что-то, что происходит, что имеет начало и конец и может быть определено в терминах изменения» (2001а, с. 272).

Но тогда событий в физической реальности нет в каждое конкретное мгновение настоящего времени, так как они требуют для своего развертывания временного периода, течения времени. Но физическая реальность наличествует только в краткое конкретное настоящее мгновение времени. Из этого вытекает очевидный факт – событие не существует в настоящем мгновении физической реальности. Оно появляется только в длящемся времени и лишь в человеческом сознании, представляя собой репрезентацию последовательных изменений (мгновений) физической реальности, то есть не что иное, как психический объект, конструкцию человеческого сознания.

Эту мысль подтверждают многие авторы. Л. Витгенштейн прямо говорит, что событие создается языковой конструкцией: «Простейшее, элементарное предложение утверждает существование некоего события» (1994, с. 29).

О том же пишет Ж. Делез: «…события-эффекты не существуют вне выражающих их предложений…» (1995, с. 40).

Можно добавить, что события, как и факты, создаются вербальными конструкциями людей, а потому в качестве таковых существуют только в сознании и в ОПР… События могут быть не только физическими, но и социальными (вечеринка, собрание, заседание, утренник, бал, выборы, ратификация, награждение, референдум, опрос и т. д.), психическими (осознание, прозрение, принятие и пр.) и т. д.

Сущности, которые относятся к состояниям, тоже весьма разнообразны: состояния объектов физической реальности[59]; психические состояния человека[60]; состояния социальных объектов, например государства[61]; состояния живых существ[62]; состояния прочих объектов, например системы[63].

Многие сущности можно отнести сразу к разным группам. Например, пасмурность, холод, жара, облачность, дождь, мороз, сушь и т. д. – это и явления природы (одна сущность ОПР), и состояния погоды (другая сущность ОПР). Все это свидетельствует об аморфности концептов, конструирующих многие из перечисленных сущностей.

Описание вариантов сущностей можно продолжить. Все они обозначаются существительными, то есть конституированы или сконструированы сознанием в форме объектов и относятся нашим здравым смыслом к реальности. Хотя очевидно, что в качестве объектов могут существовать лишь в сознании. Они образуют множества, легко превращающиеся в новые более общие сущности, обозначаемые новыми обобщающими понятиями[64].

Сущности мира конституированы и сконструированы сознанием, а потому, естественно, пребывают только в нем. Это, впрочем, не мешает сознанию локализовать большинство из них в окружающем человека мире в месте нахождения репрезентируемых ими элементов «реальности в себе». В психологии до сих пор не определено, где пребывают, например, само пространство сознания и психические явления; как соотносятся воспринимаемое, воображаемое (представляемое) и вспоминаемое пространство окружающего мира и что следует считать пространством внутренним, а что – внешним.

Что такое пространство сознания и где оно находится?

М. Мерло-Понти (1999, с. 90–91) полагает, например (и как мне кажется, справедливо), что феномены сознания следует искать вовне, в окружающей реальности, которую нужно рассматривать не как некие объекты, находящиеся вне нас, а как феноменальное поле нашего же сознания, перекрещивающееся с феноменальными полями других сознаний.

Кстати, феноменальные поля (пространства) индивидуальных сознаний не перекрещиваются друг с другом. Психические феномены разных сознаний просто похожи друг на друга и локализуются в тех же местах «реальности в себе». Образы восприятия и ощущения, репрезентирующие, например, предметный физический мир, локализуются во внешнем по отношению к нашему телу пространстве в местах нахождения репрезентируемых ими элементов «реальности в себе». Соответственно, такие объекты сознания, как вещественные физические сущности, локализуются часто далеко за пределами нашего тела.

Многие сущности ОПР вовсе не имеют локализации. К тому же ОПР развернута во времени… Некоторые ее сущности относятся к прошлому или к будущему и пребывают в воображаемом пространстве, которое просто невозможно локализовать. Пространство сознания может быть и внутренним (по отношению к телу), и внешним, и не имеющим локализации. И везде в нем могут присутствовать многообразные сущности ОПР.

Сущности ОПР создаются сознанием по образцу предметов (шкатулка, диван, очки и т. п.), вещественных физических объектов (облако, солнце, горы и т. п.) и явлений (солнечное затмение, мороз, гроза и т. п.). Но в отличие от них они не совсем вещественны или вовсе не вещественны[65]. Причем между вещественным объектом и вербально сконструированным объектом, недоступным восприятию, располагается непрерывный спектр сущностей.

Одни сущности ближе к предметам и физическим объектам, например вес (предмета) или высота (горы), и хотя бы частично доступны восприятию. Другие почти недоступны восприятию, например гигроскопичность (вещества), интенсивность (излучения) и т. п. Но и те и другие конституированы вербально. В отличие от предмета, непосредственно доступного восприятию, его вес лишь косвенно доступен восприятию в виде ощущения давления предмета. Эта сущность конституирована сознанием на основе чувственных репрезентаций, но с помощью вербальной конструкции, например такой: вес – сила, с которой предмет действует на опору, препятствующую его падению (Ю. Г. Рудой, 1988, с. 262).

Следующая группа физических сущностей (например, растворимость, морозостойкость, всхожесть, живучесть, электропроводность и т. п.) располагается как бы еще дальше от предметов, физических объектов и явлений. Эти сущности не могут быть конституированы без вербальных выводов из чувственных репрезентаций, а последние играют скорее роль иллюстраций.

Есть сущности, еще более удаленные от предметов и еще менее доступные восприятию. Например, климат, здоровье, экология и т. п. Восприятию доступны лишь их референты, на основе которых сознание формирует их с помощью вербальных концептов[66].

Наконец, есть множество сущностей, которые вообще недоступны восприятию… Их сознание формирует, делая сложные умозаключения, строя аналогии и допущения. Для этого оно создает сложные вербальные концепты, которые и превращаются в репрезентации новых сущностей… Например, таких, как опыт, приспособление, генофонд, эволюция, достоинство, откровенность, ответственность и т. д.

ОПР наполнена множеством сущностей, пребывающих лишь в ней самой, хотя и относимых нами к физическому миру. При этом нам было бы крайне сложно обойтись без них, если бы мы вдруг решили произвести «инвентаризацию» своего физического мира. Будучи созданными людьми и являясь продуктом культуры, они для каждого следующего поколения предстают как давно известные, внешние и независимые от человека, а потому не менее реальные, чем вещественные и доступные восприятию сущности окружающего мира. При внимательном рассмотрении они кажутся не совсем обычными, но вполне объективными и, без сомнений, присутствующими в мире.

В. В. Морковкин и А. В. Морковкина (1997, с. 50–51) пишут, что сознание человека содержит огромное количество понятий, для которых в окружающем мире нет соответствующих объектов, но без которых сам этот мир становится непроницаемым для человеческого разума… В окружающем мире нет, в частности, объектов, обозначаемых словами «вера» и «неверие», «возвышенное» и «низкое», «прекрасное» и «безобразное», «добро» и «зло», «дух», «свобода» и т. д.

По словам авторов (там же), ментальные сущности, именуемые множеством подобных слов, расширяют эмпирическую ограниченность (то немногое, что дано только в восприятии. – С. П.) предметного мира и фиксируют связи, выстроенные человеком за тысячелетия умствования… Мир, «населенный» такими сущностями (наряду с чувственно воспринимаемыми вещами), – это качественно другой мир по сравнению с дочеловеческим (или внечеловеческим) окружающим миром. Именно этот другой мир является единственной реальностью для социализированного человека.

Действительно, подобные сущности сразу и целиком невозможно непосредственно воспринять в окружающем мире в конкретный момент времени, как, например, предметы. Конкретную болезнь нельзя «увидеть»[67]. Да и увидеть при наличии специальных знаний можно лишь иные сущности – ее референты – имеющиеся у больного симптомы болезни, но не ее саму.

Реальны ли сущности ОПР?

Сущности, репрезентируемые чувственно, отличаются от сущностей, репрезентируемых вербально, своей вещественностью… Однако и чувственно (камень, арбуз, ручей и т. д.), и вербально репрезентируемые сознанием сущности (правительство, полиция, меридианы, часовой пояс и т. п.) почти одинаково реальны для здравого смысла при условии получения человеком вербальных репрезентаций из авторитетных для него источников.

Из того факта, что сущности формируются человеческим сознанием, не следует, что они лишь изобретения человеческого сознания. Они соответствуют «реальности в себе», так как именно она определяет пригодность и адекватность репрезентаций реальности, создаваемых людьми в форме новых сущностей. Человек играет в специфической концептуализации окружающего мира важную, но отнюдь не определяющую роль. Он лишь формирует собственную антропоморфную картину окружающей «реальности в себе», помогающую ему успешно существовать и действовать в ней.

Можно долго и безуспешно спорить по поводу реального наличия в мире физических предметов, объектов и явлений. Но совершенно очевидно, что в нем нет сущностей, выстроенных человеческим сознанием с помощью вербальных конструкций. Например, таких, как энергия, экология, свобода, справедливость, надежда, удача и прочее, и прочее… В «реальности в себе», безусловно, за ними что-то стоит, но там есть нечто иное. Тем не менее это иное концептуализировано людьми именно так.

Столь же очевидно, что в окружающем мире есть референты всех сформированных людьми, а оттого «человеческих», или антропоморфных, сущностей. Но референты не идентичны сущностям, и мы знаем, что все наши сущности созданы с помощью концептов и понятий нашими предшественниками, пытавшимися понять и описать мир. Например, сущности, обозначаемые основными понятиями любой науки, не следует искать в природе. Даже в физике мы имеем дело исключительно с созданными исследователями концептами (и понятиями), репрезентирующими физические сущности.

Все сущности являются результатом психического творчества людей, которое тем не менее опирается в конечном счете на данные их восприятия. То есть сущности не формируются людьми волюнтаристски, лишь по их желанию. Новый концепт появляется не потому, что репрезентирующая что-то вербальная конструкция получила обозначение, а вследствие того, что у общества возникла потребность в выделении, описании и обозначении словом некоего нового элемента «реальности в себе». Последний может быть не вполне доступен восприятию или вовсе недоступен ему, но он, по мнению исследователя, все же присутствует в мире.

В известном нам мире нет сущностей, независимых от «реальности в себе» и человеческого сознания. Формируемые сознанием сущности отличаются друг от друга лишь количеством оснований для введения их в наш антропоморфный мир. В качестве таких оснований выступают их референты – чувственные репрезентации (для физического мира) и психические переживания (для мира психики), позволяющие исследователям предполагать наличие чего-то в «реальности в себе» и репрезентировать это нечто с помощью нового вербального концепта.

Соответствуют ли сущности ОПР «реальности в себе»?

Да, но в разной степени – от максимального соответствия в случае чувственно репрезентируемых физических сущностей до минимального в случае психических конструктов, имеющих немногочисленные и не очень явные референты в физической реальности.

Насколько сущности ОПР соответствуют элементам «реальности в себе»?

На этот вопрос можно ответить словами Яна Хакинга (1998, с. 154–160), который пишет, что хорошим свидетельством в пользу существования постулируемого или выводимого объекта является наличие у нас понимания его причинных сил. Наилучшим же свидетельством будет создание нами машин, которые будут надежно работать, используя ту самую причинную силу.

Следовательно, по мнению автора (там же), лучшим подтверждением научного реализма служит инженерия, а не теория. Суть заключается не в том, чтобы понять мир, а в том, чтобы изменить его. Долгоживущие теоретические объекты, которыми мы так и не смогли начать манипулировать, обычно оказываются всего лишь замечательными заблуждениями. И еще, когда мы используем некоторые ненаблюдаемые сущности для исследования других аспектов природы, мы имеем право утверждать (пока нам не докажут, что мы ошибаемся в том, что делаем), что эти сущности реальны.

Я согласен с мнением таких авторитетов, как Г. Гельмгольц (2002, с. 36–37), Э. Кассирер (2006, с. 349), Б. Рассел (2001, с. 181), о том, что даже наши чувственные репрезентации представляют собой лишь знаки вещей, читай элементов «реальности в себе».

При этом я допускаю, что чувственные репрезентации являются в некоторой степени и в узких диапазонах нашего восприятия, возможно, даже их иконическими знаками. Но ни доказать, ни опровергнуть этого мы не можем. Более того, как показывает практика, однозначные утверждения в науке, как правило, ошибочны.

Тезисы

1. Большинство исследователей исходят сейчас из объективистской позиции, в соответствии с которой в окружающем мире присутствуют объекты и явления разного вида, доступные или недоступные восприятию. Задача исследователя – обнаружить их, максимально детально изучить и описать.

2. Однако объектов и явлений без человека и вне его сознания в «реальности в себе» нет… Сущности, наполняющие антропоморфный мир, который наш здравый смысл считает окружающим миром, не присутствовали изначально в нем и не были открыты нашими предшественниками. Они были созданы ими в форме психических репрезентаций элементов мира, наделены самостоятельным и независимым от сознания бытием и помещены в глобальную психическую антропоморфную репрезентацию мира. Все сущности, которые мы выделяем в реальности, были когда-то конституированы или даже сконструированы нашими предшественниками с помощью концептов (и понятий).

3. Сущность – это психическая репрезентация элемента «реальности в себе», создаваемая сознанием и рассматриваемая им как нечто целостное, самостоятельное, отдельное от сознания и самодостаточное, присутствующее в окружающем мире или даже в самой психике. Формирование сущностей облегчает сознанию понимание мира и ориентирование в нем.

4. Для формирования сущностей сознание строит психические конструкции (чувственные, вербальные и смешанные), или концепты, которые и репрезентируют разные сущности мира (физические, биологические, экологические, химические, социальные, философские, психические, трудные для классификации и т. д.).

5. Создавая из потока изменчивых чувственных репрезентаций инвариантные, доступные повторному рассмотрению психические конструкции – концепты, сознание рассматривает их как репрезентации независимых от него сущностей. Тем самым оно упрощает мир, делает его более понятным для себя, приобретая в итоге способность предсказывать его возможные изменения. Образ обозначающего сущность слова превращается в новое понятие, которое отождествляется с сущностью и замещает ее в мышлении.

6. Психические образы доступных восприятию элементов «реальности в себе» сознание конституирует в виде конкретных физических сущностей – предметов и вещественных объектов и явлений. Лишь в отношении этих сущностей можно предполагать, что они если и не изоморфны, то, несомненно, соответствуют фрагментам «реальности в себе». Они воспринимаются не только человеком, но и животными как нечто безусловно присутствующее в окружающем мире.

7. Побуждают сознание к созданию новой сущности, недоступной восприятию, ее физические референты – объекты и явления, уже сформированные сознанием на основе чувственных репрезентаций мира.

8. Пытаясь понять что-то недоступное его восприятию, человек формирует вербальную репрезентацию новой сущности, или вербальный концепт, который является продуктом его размышлений и воображения, хотя и базируется на опыте его взаимодействия с миром. И если созданная им сущность выдерживает последующую проверку практикой, то превращается в действующую репрезентацию фрагмента реальности.

9. Люди не создают сущности волюнтаристски, по собственному желанию. Все сущности зависимы от «реальности в себе» и человеческого сознания. При формировании сущностей – как доступных восприятию, так и в высшей степени умозрительных – меняется лишь степень участия в этом процессе чувственных репрезентаций «реальности в себе», с одной стороны, и воображения – с другой.

10. Человек создает сущности на двух уровнях – чувственном и вербальном. Следует различать также формирование новых сущностей и усвоение сознанием уже созданных обществом сущностей… Сознание способно формировать альтернативные сущности в результате восприятия одного и того же элемента «реальности в себе».

11. Сущности ОПР, сформированные нашими предшественниками и современниками, обозначаются в языке именами существительными… Изучая родной язык, ребенок тем самым знакомится с множеством сущностей, с их свойствами, действиями и изменениями и получает в итоге основополагающие знания общества об окружающем его антропоморфном мире.

Природный, физический, или вещественный, мир – это в первую очередь окружающий мир, доступный восприятию, данный нам в виде образов и ощущений, а потому наполненный для нас предметами, вещественными объектами и явлениями, их свойствами, действиями и т. д. Но он не исчерпывается только ими. Наш мир физической реальности включает в себя колоссальную область объективной психической реальности. Это не только в принципе недоступные восприятию физические сущности, но и множество важных аспектов предметного физического мира, доступного восприятию[68].

А. Шюц (Schiitz A., 1962, с. 48–66) пишет о солидарности мыслителей в том, что любое знание о мире включает ментальные конструкты, а понятие природы, как показал Э. Гуссерль[69], является идеализированной абстракцией.

Действительно, само слово «природа» обозначает сущность, конституированную сознанием с помощью вербальной конструкции вроде такой: природа – это совокупность естественных условий на Земле (поверхность, растительность, климат), органический и неорганический мир, все существующее на Земле, не созданное деятельностью человека[70].

Если сознание животных и новорожденного репрезентирует окружающий мир только сенсорно, то сознание взрослого человека репрезентирует даже самые простые предметы уже на двух уровнях – сенсорном и вербальном, или чувственном и символическом. В результате даже незатейливый предмет, такой, например, как ложка, не может быть воспринят человеком без своей смысловой составляющей, то есть без вербальных конструкций, раскрывающих разные его значения.

На чувственном уровне ребенок знакомится с ложкой в возрасте нескольких месяцев, учась удерживать ее в руке. В процессе взаимодействия с ней: ее хватания, засовывания в рот, облизывания и т. д. – сознание ребенка строит ее модель-репрезентацию. Однако в предмет, называемый ложкой, она превращается лишь после того, как он усвоит слово «ложка» и образ этого слова ассоциируется с ее моделью-репрезентацией.

Но на этом этапе конституирование данного предмета только начинается. Со временем ребенок приобретает разнообразное, в том числе вербальное, знание о ложках. Он узнает о разных функциях ложки: есть, накладывать, помешивать, снимать пену, бить по лбу, использовать для причащения и т. д. и т. п. Узнает о том, что ложки бывают разные (чайные, десертные, столовые и т. д.), что их делают из металла (стали, алюминия, серебра, золота и пр.), из дерева, стекла, кости и т. д. Что ложки люди начали изготавливать в глубокой древности. Разные ложки используются для разных блюд. И прочее и прочее.

По сути дела, вербальная репрезентация любого предмета в человеческом сознании не только не уступает по значимости и важности для человека чувственной его репрезентации, но и играет преобладающую роль в понимании им конкретной вещи. Многие искусственные предметы и объекты вообще могут быть поняты человеком лишь в результате усвоения им их чувственно-вербальных репрезентаций, раскрывающих скрытые смыслы предметов. Например, предметы для настольных игр, научные приборы, пульты управления машин и аппаратов, клавиатура компьютера, мобильный телефон и т. д.

У каждого доступного восприятию элемента окружающей физической реальности обязательно есть смысловой компонент, раскрывающий человеку его общественное значение и делающий предмет хотя бы в минимальной степени понятным ему.

Вербальные конструкции, репрезентирующие назначение предмета, интериоризируются ребенком из ОПР в процессе социализации. В результате в его сознании выстраивается сложнейшая система вербальных значений предмета, своего рода вербальная надстройка над чувственными репрезентациями. Такая же надстройка в форме вербальных конструкций присутствует в сознании всех членов общества, которые с помощью слов обмениваются ее фрагментами друг с другом в процессе коммуникации.

Нож, кастрюля, топор, любой другой предмет, с одной стороны, некая вещественная физическая сущность. С другой стороны, предмет является одновременно и сущностью ОПР, которая имеет большое количество значений и выполняет целый «букет» функций. Причем о множестве функций предмета, то есть о его психической стороне, можно узнать только из ОПР.

Что такое предмет без его смысловой части, обеспечиваемой ОПР?

Это и не предмет вовсе. По крайней мере, это не тот предмет, который пребывающие в ОПР люди видят в нем. Вспомним басню И. А. Крылова «Мартышка и очки». Очки для мартышки или ребенка, не имеющих представления об их назначении, и очки для взрослого человека – это разные предметы.

Целые области антропоморфного физического мира состоят как бы из двух уровней. Ф. де Соссюр (2006, с. 109–110) замечает, что для нас, например, тождественны два скорых поезда Женева – Париж, отправляющиеся в 20:00, но через 24 часа. На наш взгляд, и тот и другой – это один и тот же скорый поезд, хотя и паровоз, и вагоны, и поездная бригада – все в них разное.

Получается, что у нас в сознании есть физический объект – поезд, который едет из одного города в другой. И есть второй тоже вроде бы физический объект – поезд, который выходит каждый день по расписанию из одного города в другой. Однако этот второй все же не физический, а психический объект, который лишь отождествляется в нашем сознании с конкретным физическим объектом и помещается нами в окружающую физическую реальность.

Точно так же у нас есть президент страны – психический объект (относимый нами к реальности физического мира). И есть конкретный человек с конкретной фамилией, которого мы знаем в лицо, выполняющий функции президента и тоже относимый нами к физической реальности. На деле же первый объект пребывает в объективной психической реальности, тогда как второй – в физическом мире. Можно сказать и иначе: конкретный физический объект – человек превращается еще и в объект ОПР – президента и начинает действовать в двух реальностях.

Ф. де Соссюр (там же) спрашивает, почему после полной перестройки улицы она не перестает быть собой? И сам же отвечает, что ее сущность не чисто материальна. Она заключается в некоторых условиях, чуждых ее случайному материалу, например, в ее положении относительно других улиц. Автор (2006, с. 111) приводит и другой пример. Мы можем легко заменить в шахматах коня любым предметом, ничего общего с ним не имеющим, придав ему ту же значимость. Он спрашивает, с чем мы отождествляем в этом случае любой предмет? И отвечает, что явно не с фигурой, изображающей коня.

Действительно, любой другой предмет – пробка от шампанского, катушка из-под ниток, запонка, колпачок от авторучки и т. д., может быть произвольно связан нашим сознанием с моделью-репрезентацией шахматного коня, а потому легко может заменить собой данный объект среди прочих моделей-репрезентаций фигур, взаимодействующих в нашем сознании во время шахматной партии.

И. Гоффман (2003, с. 84–85) пишет, что шахматы содержат два принципиально различающихся основания. Одно принадлежит физическому миру, где происходит пространственное перемещение материальных фигурок. Другое относится к социальному миру противоборствующих в игре сторон.

С. Московичи (1998, с. 343–344) указывает, что вплоть до Возрождения общество видело в деньгах субстанцию, переходящую из рук в руки. Оно доверяло деньгам, поскольку счет шел в звонкой и весомой монете, лучше золотой. По мере распространения денежной экономики с ее коммерческими сетями и финансовыми правилами в Европе стоимость денег отделилась от их физической основы, начала фиксироваться на кусках бумаги и стала цифрой. Деньги начали оценивать по услугам, которые они оказывают, по ритму их обращения и накопления. Они приобрели безличный и абстрактный характер.

Продолжая мысль автора, можно сказать, что кусок золота трансформировался сначала минимально – в более удобный физический предмет – монету. Монета же «осуществила неадекватный кульбит», трансформируясь в бумажку – бумажную банкноту, а последняя вообще превратилась теперь в электронную цифровую запись.

Почему стало возможным это странное превращение?

Только потому, что деньгами являются не кружок металла, листок бумаги или совокупность цифр, а та вербально репрезентируемая сущность – универсальное средство обмена, которую в ОПР люди вкладывают в эти предметы. У большинства физических предметов, объектов и явлений, с которыми все мы имеем дело, есть две грани, две стороны. Одна внешняя, видимая – физическая. Другая внутренняя, скрытая – психическая, или, как часто и не совсем правомерно говорят исследователи, социальная.

Ж. Бодрийяр (2007, с. 12–13), обсуждая эту социальную сторону предметов, говорит о необходимости отменить гипотезу первичности потребительской стоимости предметов. Эта гипотеза приписывает предметам функциональный статус утвари, удовлетворяющей природные потребности людей. Автор же считает, что она неверна и истинной является теория социальной демонстрации и значения.

В качестве подтверждения своих мыслей он (2007, с. 13) приводит данные Б. Малиновского о том, что в примитивных обществах жителей Тробриандских островов существовало радикальное различие между экономической функцией и функцией-знаком в виде наличия двух классов предметов, участвующих в двух параллельных системах обмена, – кула (система символического обмена, основанная на кругообороте, обращающемся даре браслетов, колье, украшений, вокруг которой организуется социальная система значимости и статуса) и гимвали (торговля обычными предметами).

Ссылаясь на Т. Веблена (Veblen Th. The Theory of the Leisure Class. – 1899), Ж. Бодрийяр (2007, с. 15) пишет, что в патриархальном обществе женщину старались роскошно одеть не для того, чтобы она была красивой, а для того, чтобы своим великолепием она свидетельствовала о легитимности или социальном превосходстве своего хозяина.

Социальную сторону вещи обсуждает и Р. Харре (2006, с. 118–133), рассматривая ее в аспекте нарративов. Вещь оказывается «социальным объектом», включенным в то или иное повествование. Христианский нарратив превращает, например, алкоголь в вино для причастия… Предмет может существовать в качестве не одного, а нескольких социальных объектов, каждый из которых характеризуется особой ролью в повествовании. Соответственно, вещь лишается постоянного места в пространстве социальных смыслов, а вместе с ним и постоянного собственного значения. В качестве социального объекта она существует одновременно во множестве повествовательных миров. «Если кто-то захочет спросить: “Каково значение моста как социального объекта?” – пишет Р. Харре, – потребуется выяснить, перекинут ли мост через Сену или через реку Квай…» (2006, с. 129).

Сказанное лишь подтверждает, что все вещи имеют две стороны – вещественную и невещественную, или, как чаще говорят, социальную. Хотя правильнее было бы говорить о физической и психической сторонах любой вещи.

Искусственные физические объекты, например материальные произведения искусства, исходно переполнены смыслами, далеко выходящими за пределы кусков мрамора, дерева, полотна и красок. Искусствовед и переводчик А. Е. Майкапар (1996, с. 5) замечает, что существует множество картин, сюжеты и содержание которых четко определены, однако средний посетитель не понимает их содержания, даже если под ними имеется подпись. Например, «Фалерийский учитель», «Визит Тотилы», «“Клевета” Апеллеса», «Суд Камбиса». Воспринимающий не понимает назначения решетки, которую держит святой, даже прочитав, что это святой Лаврентий. Подобные примеры встречаются на каждом шагу, когда мы ходим по залам картинных галерей или рассматриваем репродукции картин старых мастеров.

Действительно, все предметы искусства наполнены смыслами, пребывающими в ОПР и далеко выходящими за пределы того, что неподготовленный зритель может непосредственно воспринять, взаимодействуя с ними.

А. Е. Майкапар (1996, с. 6) отмечает, что изучением содержания картин и их смыслов занимается даже специальная наука – иконология. К. Кларк (1996, с. 15) пишет о странном заблуждении критической мысли, внушавшей нам, что сюжет картины не важен и значение имеют лишь форма и цвет. Однако все художники придавали огромное значение сюжету, который использовали, и сочли бы невероятным широкое распространение столь абсурдной концепции.

То есть сюжет картины как элемент психической стороны этого предмета играет важнейшую роль в ее постижении людьми. Встречаются, однако, и более сложные и труднопостижимые отношения между физической и психической составляющими предмета.

В. Декомб (2000, с. 38–39) ссылается, в частности, на приведенный А. Кожевым (Kojeve A. Introduction a la lecture de Hegel. – Gallimard, 1947. – P. 485) в качестве примера предмет – золотое кольцо, который рассматривает затем и П. Сартр в своей книге «Бытие и ничто». В кольце есть отверстие, имеющее для кольца столь же сущностное значение, как и золото. Не будь золота, не было бы кольца. Но не будь отверстия, золото (которое тем не менее существовало бы) также не было бы кольцом. По словам В. Декомба (2000, с. 38–39), получается, что есть бытие (золото) и есть отсутствие бытия, то есть ничто (отверстие). Ничто включается в бытие, и появляется золотое кольцо.

Я разовью мысль автора. Порой предмет возникает из вещества лишь после того, как человек добавит в него что-то. Даже не что-то (отверстие, как пишет В. Декомб (2000, с. 39)), а ничто в материальном плане – пустоту. На самом деле человек добавляет в изделие форму – собственный ментальный зрительный образ границ (контуров) физического предмета. Она и рождает из аморфного вещества специфический, полезный человеку или даже художественный предмет. Со временем именно такой образ может превратиться в характерный для данного общества, типичный образец подобных предметов, часто воспроизводимый представителями данного общества и воспринимаемый ими как идеальный.

Социальную сторону вещей подробно рассматривает Г. Зиммель (2006; 2006а). Он (2006, с. 43–44) выделяет в вазе, например, два аспекта – осязаемый, имеющий вес, включенный в действия и связи окружающего мира кусок металла как часть действительности, и ее художественную форму, которая ведет совершенно отдельное существование, для которого материальная часть вазы является всего лишь носителем. Ваза одновременно находится в двух мирах. По его (2006а, с. 51) словам, некоторая современная мебель, будучи непосредственным выражением индивидуальной артистичности, кажется униженной, когда на нее садятся. Она прямо-таки требует рамы.

Неудивительно, так как здесь мы опять сталкиваемся с добавлением к физическому веществу психического образа вещи, что порождает новый искусственный предмет, порой в форме произведения искусства.

Многие исследователи отмечают, что даже наши образы восприятия предметов зависят от нашего исходного вербального знания о предметах и их формах. Более того, мы получаем от общества эталоны художественных форм в виде образов восприятия тех широко растиражированных обществом произведений искусства, которые оно считает образцами красоты, мужественности, женственности, моды, утонченности, изысканности и т. д.

Журналист и писатель У. Липпман (2004, с. 99), например, пишет, ссылаясь на историка искусства Б. Беренсона (Berenson В., 1897, с. 60), что если учесть бесконечное число очертаний, которые принимает объект, и отсутствие у нас внимания и чувствительности к деталям, то вещи вряд ли обладают формами и свойствами, настолько ясными и определенными для нас, что мы можем вызывать их в своей памяти, когда нам заблагорассудится. Потому в нашей памяти всплывают стереотипные образы, одолженные нам искусством. Мы имеем обыкновение «отливать» увиденное в формы одного-единственного знакомого нам искусства. У нас есть свой стандарт художественной реальности.

По мнению У. Липпмана (2004, с. 99–100), если кто-то из наших знакомых покажет нам формы и цвета, которые мы не сможем тут же привести в соответствие с собственным ограниченным набором форм, мы не примем их, сожалея о неспособности знакомого воспроизвести вещи такими, какие они есть на самом деле. Мы испытываем неудовольствие, когда видение предметов художником отличается от нашего видения, и испытываем сложности при оценке искусства, например, Средних веков, поскольку с тех пор способ видения художественных форм многократно изменился.

Автор (2004, с. 104) пишет, что нам рассказывают о мире до того, как мы его видим. Мы получаем представление о большинстве вещей до того, как непосредственно сталкиваемся с ними. И наши предубеждения управляют процессом нашего восприятия. По его (2004, с. 125) словам, способ нашего восприятия вещей – это сочетание того, чем они на самом деле являются, и того, что мы ожидаем увидеть… Астроном видит небо иначе, чем влюбленная парочка. Сочинения И. Канта (1724–1804) у кантианца вызывают мысли, отличные от тех, которые они вызывают у сторонника радикального эмпиризма… Таитянская красавица кажется более привлекательной своему таитянскому поклоннику, нежели читателю журнала National Geographic Magazine. Компетентность в любой области означает на самом деле увеличение числа аспектов, которые человек способен увидеть, а также привычку не принимать желаемое за действительное.

Автор, несомненно, прав. Наличие у нас вербальных репрезентаций физического объекта, предшествующих его восприятию, трансформирует последующее восприятие объекта.

Д. Майерс (2001, с. 445) сообщает, например, об экспериментальном выявлении влияния вербальной информации об объекте на его восприятие. В экспериментах Э. Ланджер и Л. Имбера (Ellen Langer & Lois Imber, 1980) студенты Гарварда просматривали видеозапись читающего человека. Когда об этом человеке им предварительно сообщалось нечто необычное (что он пациент онкологической клиники, гомосексуалист или миллионер), испытуемые обнаруживали у него особенности, которым наблюдатели, не получавшие дополнительной информации, не придавали значения… В результате оценки испытуемых выглядели преувеличенными… Те, кто думал, что человек болен раком, подмечали нечто необычное в его лице и движениях тела, делавшее его более «непохожим на большинство людей», чем он выглядел в глазах наблюдателей контрольной группы.

Н. Геген (2005, с. 60) пишет, что люди с высоким статусом оцениваются как более высокие и более красивые, чем люди с низким.

Каждый легко может вспомнить случаи из своей жизни, когда восприятие мира и окружающих предметов неожиданно менялось после получения вербальной информации о них. Например, профессионально и оригинально составленное меню в ресторане с необычными названиями блюд резко повышает интерес к ним и желание их попробовать. А слова о том, что именно в этом здании происходили исторические события и по его коридорам ходили великие люди, принимавшие судьбоносные для страны и мира решения, немедленно меняют наш взгляд на это здание.

М. К. Мамардашвили (2002, с. 282) замечает, что после создания художником нового произведения в мире появляется новый взгляд на физическую реальность, новые возможности для ее рассмотрения и понимания. После написания «Гамлета» в мире стали возможны и возникли вполне определенные переживания, мысли, чувства и представления. Они именно такие, а не другие. Странный парадокс: они таковы, потому что невидимое сцепление точно построено, определено, и поэтому возможны новые чувства, ощущения, переживания. Мы по-новому увидели мир. Ссылаясь на М. Пруста («В поисках утраченного времени»), он (там же) пишет, что после полотен Ренуара возник мир Ренуара, который нас окружал, но мы его не видели. Лишь после появления его полотен он стал возможным, и мы видим в мире женщин Ренуара.

Я бы все же сказал, что каждый творец новых моделей не столько открывает нам глаза на существующие в мире объекты, сколько создает для нас новые модели все той же реальности, новые способы ее восприятия, новые подходы к ее пониманию, которые с этого момента становятся всеобщим достоянием именно благодаря объективной психической реальности.

А. Шюц (Schiitz A., 1962, р. 48–66) отмечает, что мы воспринимаем культурные объекты с помощью человеческих действий, в которых они создаются. Инструмент, например, воспринимается не как вещь (чем он, конечно, тоже является), но с учетом цели, для которой он создан, и его назначения для других.

Могу лишь добавить, что это касается не только культурных объектов, но и практически всех объектов, которые человек создает и с которыми он имеет дело. ОПР удивительным образом дополняет даже воспринимаемую нами природную физическую реальность.

Социолог В. Вахштайн (2006, с. 8–9) отмечает, что для последователей П. Бурдье (1930–2002) всякая материальная вещь есть социальный конструкт, порождение социальных отношений. Так же и из аксиомы Э. Дюркгейма (1858–1917) «объяснять социальное социальным» напрямую следует требование «редукции материального», его замещения социальным и объяснения социальным же – социальными функциями, повседневными практиками, общественными отношениями, взаимодействиями и коммуникациями. Поэтому социологу так легко дается представление вещи в образе «ансамбля социальных отношений», «результата объективации», «фетиша» или «оснащения повседневных практик».

Социолог Дж. Ло (2006, с. 226–227) именно в таком свете рассматривает физические объекты, описывая их в качестве производных некоторых устойчивых множеств или сетей отношений, сохраняющих свою целостность до тех пор, пока отношения между ними стабильны и неизменны. Например, корабль может быть представлен в виде сети остовов, рангоутов, парусов, канатов, пушек, складов продовольствия, кают и самой команды. И разрыв этой сети отношений кладет конец дискретной объектности.

Интересно то, что психическая сторона вещи не остается постоянно неизменной, а меняется со временем. Иллюстрацию факта ее трансформации с течением времени приводит антрополог И. Копытофф (2006, с. 137), описывая «биографию хижины» в заирском племени суку. Она начинается с того, что хижина служит домом для пары или – в случае полигамной семьи – для жены с детьми. Через несколько лет хижина последовательно становится гостевым домом или жилищем для вдовы, местом встреч подростков, кухней и, наконец, курятником или хлевом для коз, а потом разваливается, подточенная термитами. Физическое состояние хижины на каждом этапе соответствует ее функции. Хижина, используемая не так, как диктует ее состояние, вводит людей суку в смущение и говорит им о многом. Так, если гостя селят в хижине, которой положено быть кухней, это кое-что говорит о статусе гостя, а если на участке нет хижины для гостей, это говорит о том, что хозяин участка ленив, негостеприимен или беден.

У некоторых предметов и физических сущностей их психическая сторона начинает настолько преобладать над физической, что они превращаются в символы иных сущностей. Наиболее типичным и известным примером такой инверсии смысла физической сущности являются слова языка. Человек слышит сложное чередование звуков или видит графический объект. Но слуховой и зрительный образы слова репрезентируют ему совершенно иной физический объект, а то и вовсе сущность, не имеющую чувственных репрезентаций.

Слова не единственные объекты, репрезентирующие иные сущности. Например, круглый и плоский кусочек металла (физическая, или вещественная, сторона объекта) мы воспринимаем не в этом качестве, а как монету определенного достоинства (психическая сторона того же предмета). Специфическое сочетание звуков – мелодию (физическая сторона) – мы воспринимаем в качестве гимна страны (психическая сторона).

Символизация физической реальности, трансформация ее объектов в знаки чего-то совершенно другого играет важнейшую роль в жизни общества. Множество предметов (порой странных или даже забавных) превратились в символы власти, государства, отдельных его структур, общественного статуса и т. д. Это цепи, жезлы, мантии, короны, штандарты, флаги, головные уборы, ордена, значки, галстуки и даже заколки для галстуков, особые балахоны и прочее.

Все искусственно созданные людьми предметы физической реальности становятся специфическими сущностями только благодаря их второй, психической стороне – их значениям, присутствующим в ОПР… Благодаря им банкнота – это денежный знак, одежда – то, что надевают на собственное тело, мобильный телефон – средство коммуникации, а карандаш – средство для рисования и письма и т. д.

Банальные, казалось бы, предметы переполнены для нас смыслами, которые существенно меняют эти предметы в наших глазах. И эти смыслы касаются не только истории данных предметов, наших вербальных знаний об их функциях и внутреннем строении. Они гораздо глубже и разнообразнее. Получается, что окружающий нас вещественный мир, даже предметный, на деле отнюдь не просто физический. Он как бы имеет второе дно, точнее, «второе лицо» – психическое (хотя его называют социальным), которое для нас порой даже важнее первого, внешнего, непосредственно доступного восприятию.

По словам Р. Харре (2006, с. 130–131), сам выбор чего-то в качестве сущностей или свойств, важных для естественно-научного исследования, есть продукт определенной системы верований. Даже наше представление о Вселенной как составленной из отдельных звезд основано на конвенции, заставляющей нас видеть небесные тела связанными между собой особым образом. Древние арабы находили на небе не те же самые созвездия, что и древние греки, потому что на общую образную основу, имевшуюся у тех и других, налагались несовпадающие нарративные значения.

Продолжая мысль автора, можно сказать, что облик (или выражение) «второго лица» даже физического предмета или объекта зависит от других наших вербальных конструкций, в плоскости которых мы воспринимаем и анализируем данный объект.

Понятно желание социологов повысить роль социальной стороны предметов. Надо отдать им должное, так как именно они обнаружили эту «вторую» сторону вещей. Однако дискуссии о том, что важнее – социальный аспект предметов (читай совокупность их вербальных репрезентаций) или физический аспект (читай чувственные репрезентации предметов), бессмысленны. И то и другое для людей одинаково важно.

Кстати, даже сами социологи борются против преуменьшения роли материального в предметах. Так, Б. Латур спрашивает: «Не заблуждаются ли социологи, пытаясь сделать социальное из социального, подлатав его символическим, не замечая присутствия объектов в тех ситуациях, в которых они ищут лишь смысл? Почему социология у них остается безобъектной?» (2006, с. 184).

Итак, каждый привычный нам физический предмет имеет две стороны, заключает в себе две грани. Одна доступна восприятию и чувственному репрезентированию. Другая недоступна восприятию, но может быть репрезентирована вербально. Причем вторая нередко является для нас более важной.

Следует отметить, что не только вещи (предметы) имеют две принципиально различающиеся грани. Весь материальный природный мир имеет те же две разные стороны. Одна доступна нашему непосредственному восприятию. Тогда как другую мы можем постичь, лишь усвоив сформированные нашими предшественниками вербальные репрезентации связей, отношений, взаимодействий и взаимозависимостей природных объектов.

Кладезями дополнительных значений являются даже земля, небо, ветер, реки и моря, горы, леса, дождь, гром, снег, другие природные физические объекты и явления. Практически все естественные и доступные восприятию окружающие нас сущности переполнены значениями, вложенными в них нашими предками.

Обыкновенное дерево имеет множество дополнительных смыслов: «ось мира», «древо познания», «древо жизни», «священное дерево», «космическое дерево» и т. д. и т. п. В геральдике закреплены специфические символы, универсальные и понятные представителям разных культур: дуб – символ крепости и силы, олива – символ мира, пальма – символ долголетия, сосна – символ жертвенности, лавр – символ славы. Многие деревья являются символами отдельных стран.

Не меньше насыщены смыслами обычные камни: обереги, надгробные камни, священные камни, камни-исцелители, жертвенные камни и т. д. Большая рыба – белая акула после фильма «Челюсти» превратилась в наших глазах в кровожадного людоеда, все стремления которого сосредоточены на том, чтобы сожрать кого-нибудь из нас. Тогда как другая, еще более крупная рыба с огромной пастью – китовая акула благодаря фильмам и рассказам о ней превратилась для нас в удивительное существо, с которым жаждут тесно пообщаться все ныряльщики.

Даже естественные объекты физического мира (вода, воздух, земля, деревья, ветер и т. д.) не могут полноценно существовать для людей без дополнительных смыслов, сохраняемых в ОПР и формирующих ее. Само глубокое понимание окружающей физической реальности невозможно вне рамок ОПР, потому что без нее нельзя постичь их бесчисленные смыслы.

Важно, что огромное количество физических сущностей ОПР, даже некоторые предметы появляются в нашем сознании не в результате их восприятия нами, а вследствие интериоризации нами вербальных конструкций, полученных от других людей. Видели ли вы, например, лично когда-нибудь астролябию, бутоньерку, весы для писем, щипцы-мушеты, слезницу, песочницу для чернил, стригиль?

У. Липпман даже спрашивает: «Кто на самом деле увидел, услышал, почувствовал, посчитал и назвал предмет, о котором у вас есть определенное мнение? Может быть, это был человек, сказавший вам о нем, или человек, услышавший об этом от кого-то другого, или кто-то узнавший об этом предмете еще более опосредованно?» (2004, с. 63).

Итак, множество объектов, привычно относимых нашим здравым смыслом к окружающему природному миру, являются сущностями, конституированными или сконструированными человеческим сознанием… Более того, все окружающие нас предметы, физические объекты и явления не только имеют две стороны – физическую и психическую, но и являются конкретными физическими сущностями только для нашего сознания.

Недаром В. Виндельбанд, обсуждая вклад И. Канта в культурологию, пишет: «Во всем том, что нам представляется данным, кроется уже деятельность нашего разума…» (1995, с. 9).

Тезисы

1. Привычный нам окружающий физический мир состоит из собственно вещественного физического мира, доступного восприятию, и из огромной физической области объективной психической реальности. Она тоже включает в себя две части – не только вовсе недоступные восприятию физические сущности, но и множество не воспринимаемых непосредственно граней окружающего предметного физического мира, в принципе доступного восприятию.

2. Сознание взрослого человека репрезентирует окружающее на двух уровнях – сенсорном и вербальном, поэтому физический мир имеет как бы две разные стороны. Одна доступна нашему восприятию… Другую мы можем постичь, лишь усвоив сформированные нашими предшественниками вербальные репрезентации связей, отношений, взаимодействий и взаимозависимостей ее сущностей.

3. Любой предмет тоже имеет как бы две стороны – вещественную (репрезентированную чувственно) и невещественную (репрезентированную вербально), раскрывающую человеку общественное значение предмета. Соответственно предмет является и физической сущностью, и сущностью ОПР, имеющей обычно большое количество значений и выполняющей целый «букет» функций.

4. Вербальная репрезентация предмета, пребывающая в ОПР, не только несет в себе множество разных смыслов, раскрывая неожиданные, недоступные восприятию аспекты предмета, но и нередко вовсе превращает его чувственную репрезентацию в знак иной сущности. Типичным примером такого трансформирования являются предметы-символы и слова языка.

5. Множество объектов, привычно относимых здравым смыслом к миру физической реальности, являются сущностями ОПР, вербально конституированными или сконструированными человеческим сознанием.

6. Индивидуум получает от общества эталоны художественных и других форм в виде образов восприятия тех широко растиражированных обществом произведений искусства, которые оно считает образцами красоты, утонченности, изысканности, моды, мужественности, женственности и т. д.

7. Каждый творец новых моделей не столько открывает людям глаза на существующие в мире объекты, сколько создает для всех новые модели реальности, новые способы ее восприятия, новые подходы к ее пониманию, которые благодаря объективной психической реальности становятся всеобщим достоянием.

Кроме доступных восприятию физических сущностей – предметов, физических объектов и явлений (например, дом, дерево, телевизор, гроза и т. п.), окружающий мир наполняют физические сущности ОПР, недоступные восприятию… Такие, например, как электромагнитная волна, группа, служба, деятельность, протон, поведение, энергия, тенденция, экология, система, адаптация, эволюция и т. д. Их репрезентируют вербальные концепты, сформированные нашими предшественниками, даже нередко иллюстрируемые образами представления.

Формируемые сознанием сущности физического мира можно разделить на несколько типов в зависимости от механизма их образования.

• Сущности, чувственно конституированные сознанием на основе их моделей-репрезентаций. Мы называем их предметами и физическими объектами, явлениями, свойствами, действиями и т. д[71]. Сюда же относятся чувственно конституируемые сущности, которые мы расцениваем как бесспорно физические и даже непосредственно воспринимаемые объекты и явления[72].

• Сущности, чувственно сконструированные сознанием из фрагментов моделей-репрезентаций разных других сущностей[73].

• Сущности, вербально конституированные на основе чувственных репрезентаций иных сущностей[74].

• Сущности, вербально сконструированные[75].

Впрочем, между сущностями последних групп нет четких границ, так как они представляют собой непрерывный спектр объектов и явлений.

Читателю может показаться странным трактовка предметов и доступных восприятию физических объектов и явлений тоже как формируемых сознанием сущностей. И он может заявить, что мы их даже видим. Однако дело в том, что, с одной стороны, они непосредственно представлены в сознании своими моделями-репрезентациями. Но с другой стороны, они превращаются в конкретные предметы, объекты и явления лишь после ассоциирования их моделей-репрезентаций с образами слов, обозначающих соответствующие сущности. Следовательно, данные сущности тоже проходят этап чувственного конституирования.

В зависимости от степени их субъективной реальности и гипостазирования, то есть их «погружения» сознанием людей в физическую реальность, физические сущности можно разделить на присутствующие, как представляется здравому смыслу, в окружающем мире[76], скорее имеющиеся в нем[77], возможно существующие[78] и вымышленные[79].

Одни конституированные и сконструированные физические сущности представляются нам более материальными, овеществленными[80], тогда как другие кажутся нам несколько менее материальными[81].

Интересный вариант сущностей, недоступных восприятию, но присутствующих в физической области ОПР, рассматривает Б. Рассел (2000, с. 222–223). Он (там же) пишет, что такие сущности, как отношения, обладают, по-видимому, бытием, отличным от бытия физических объектов, сознаний и чувственных данных. А все наше априорное знание касается сущностей, которые не могут существовать ни в духовном, ни в физическом мире. Эти сущности таковы, что могут быть обозначены лишь теми частями речи, которые не являются существительными, и выступают качествами и отношениями. Предположим, например, что я нахожусь в своей комнате. Я существую, и моя комната существует, но существует ли «в»?

Мы можем ответить автору, что и «в», несомненно, существует. Но где?

Оно существует в сознании и в ОПР в виде созданной людьми чувственно-вербальной психической конструкции, моделирующей отношения двух объектов, при котором один из них находится внутри другого. Нигде больше нет этого самого объекта «в».

Одни сущности имеют несомненные и многочисленные референты в физической реальности. Тогда как другие имеют там немногочисленные, а порой и не очень очевидные референты.

Благодаря языку и процессу социализации и те физические сущности, которые человек репрезентирует чувственно, и те, которые он репрезентирует преимущественно вербально, достаются ему «по наследству» от предшествующих поколений. Даже воспринимаемые им чувственно физические сущности превращаются для него в предметы и физические объекты, лишь когда он усваивает из речи окружающих их названия. Недоступные восприятию сущности всегда и только интериоризируются человеком в процессе коммуникации с другими людьми в форме вербальных концептов, ассоциированных с образами соответствующих слов.

В физической области ОПР присутствуют и очевидные конструкты сознания[82]. Их, как и прочие подобные сущности, обычно создают исследователи. Интересно, что сущности, рассматриваемые первоначально многими как конструкты, могут со временем превращаться в реальные объекты и наоборот[83].

Есть предметы, физические объекты и явления физического мира, а есть более сложные сущности – объекты и явления физической области ОПР.

В чем их различия?

Предметы, физические объекты и явления физического мира доступны восприятию и репрезентируются преимущественно чувственно. Тогда как объекты и явления физической области ОПР восприятию недоступны, и человек знакомится с ними (точнее, с их вербальными репрезентациями) исключительно благодаря ОПР. Обычно мы имеем дело лишь с их изображениями, созданными в искусственной реальности другими людьми намного позже их появления в ОПР[84].

Есть физические объекты и явления ОПР, относительно которых сложно сказать, конституированы они или сконструированы[85]. Можно лишь заключить, что множество физических (и не только) сущностей располагаются между условными полюсами. Один из них образован чувственно воспринимаемыми физическими объектами и явлениями. Другой – вербально сконструированными и недоступными непосредственному восприятию физическими объектами и явлениями.

Поэтому следует различать чувственное присутствие в физической предметной реальности сформированных нашим восприятием сущностей и бытие в ОПР среди «вещей» недоступных восприятию физических сущностей, вербально созданных сознанием предшествующих поколений. Недаром Д. Беркли пишет: «Но вы можете сказать, что тогда и химера существует. И я отвечу, что она действительно существует в одном смысле: ее воображают. …я использую слово “существование” в более широком смысле, чем обычно» (2000, с. 10).

Продолжу эту мысль. Химера, безусловно, существует, но лишь в ОПР. Объекты ОПР не только отличаются от объектов физического, вещественного мира, но и сами реальны иначе и в разной степени. Одни из них настолько очевидны, что на протяжении многих веков в философии идут споры о том, присутствуют ли они в физической реальности… Например, время. Другие являются вымышленными сущностями, что совершенно бесспорно для всех. Например, теплород или огнедышащий дракон.

Не только физические, но даже социальные, психические, вымышленные, трудно квалифицируемые и вообще невозможные сущности тоже создаются сознанием по образцу предметов и доступных восприятию физических сущностей[86].

Для обычного человека, не задумывающегося о природе сущностей, и предметы, и физические сущности ОПР одинаково реальны и объективны. Читатель скажет: «Вот он – экватор – на глобусе; вот она – динамика заболеваемости – на графике; а вот у меня в кармане деньги. Все это очевидно, и я не хочу слышать, что это – психические объекты!» Однако без нашего знания о них, а главное, без нашей веры в их наличие и экватор, и динамика заболеваемости немедленно превратятся в линии на предметах, а деньги – в цветные бумажки.

Возникает парадоксальная ситуация: эти сущности – психические и присутствуют только в сознании. Но они же объективны и не зависят от индивидуального сознания, так как пребывают в сознании сразу множества людей. Вспоминаются слова И. Р. Пригожина (2002, с. 17) о том, что мир есть конструкция, в построении которой мы все можем принимать участие.

Очень похожие объекты могут быть репрезентированы сенсорно, а могут быть представлены в сознании вербально. Отличие физического объекта, обозначаемого словом «золото», от психического объекта, обозначаемого, например, словом «примесь», заключается в том, что первый чувственно репрезентирован в сознании в качестве физического вещества – самородка или изделия (твердого, холодного, округлого, с выпуклостями и вдавлениями, без вкуса и запаха). Тогда как второй такого первичного чувственного, вещественного значения почти не имеет и конституируется вербально[87].

Красивый пример сравнительного анализа двух схожих сущностей – поверхности, репрезентированной в сознании сенсорно, и плоскости, репрезентированной вербально, приводит, хотя и в другой связи, Дж. Гибсон (1988, с. 69–70). Он так описывает их различия: «Поверхность вещественна, а плоскость – нет. Поверхность текстурирована, а плоскость – нет. Поверхность никогда не бывает совершенно прозрачной, плоскость всегда прозрачна. Поверхность можно увидеть, а плоскость можно лишь визуализировать. …У поверхности только одна сторона, а у плоскости их две… Иными словами, геометрическую плоскость следует представлять себе как очень тонкий лист в пространстве, а не как границу, разделяющую среду и вещество. Экологическая поверхность может быть либо выпуклой, либо вогнутой, тогда как абстрактная поверхность, выпуклая с одной стороны, непременно вогнута с другой. В геометрии поверхностей соединение двух плоских поверхностей образует либо уступ, либо выступ; в абстрактной геометрии пересечением двух плоскостей является линия… Одним из свойств поверхности является то, что она обращена в сторону источника освещения или точки наблюдения; плоскость таким свойством не обладает» (1988, с. 69–70).

Можно добавить, что поверхность – это часть предмета или физического объекта, поэтому образ поверхности – это образы восприятия, воспоминания и лишь потом – представления, а образ плоскости – это всегда и только образы представления, конституированные сознанием в некую сущность с помощью специальной вербальной конструкции.

Психолог А. Д. Логвиненко (1985, с. 5) обращает внимание на различие между «воспринимаемым» и «знаемым» мирами. Он пишет, что в «знаемом» мире есть явления, которые не могут быть восприняты без специальных приборов (например, микробы и прочие микроорганизмы). Некоторые из этих явлений нельзя себе даже представить (например, электромагнитное поле).

Я думаю, что правильнее было бы относить к воспринимаемому миру все, что можно воспринять, и неважно – с приборами, усиливающими наши органы чувств, или без. К «знаемому» же миру правильнее относить все то, что существует, но недоступно прямому восприятию, то есть идеальную, мыслимую реальность. Этот «знаемый» мир и относится в том числе к ОПР.

Чем отличается мир физических сущностей, представленный в ОПР, от чувственно репрезентируемого нами физического мира?

Во-первых, в ОПР появляется чувственно-вербальный концепт, репрезентирующий одну из ее глобальных сущностей – время. В результате этого содержание физической части ОПР структурируется и распределяется во времени. В ней появляются сущности, наличие которых возможно только во времени[88]. Подобных сущностей в физическом предметном мире просто не может быть в принципе, так как он сам существует только в краткий настоящий момент.

В физической части ОПР время представлено совершенно иначе и играет совсем иную роль, чем в физической вещественной реальности. В первой преобладает прошедшее время, хорошо представлено время будущее и практически нет настоящего времени. В доступном восприятию физическом мире главным и единственным является настоящее мгновение времени, потому что прошлого в нем уже нет, а будущего нет еще. Напрашивается очевидный вывод – привычного нам времени нет в доступном восприятию физическом мире. Оно есть только в ОПР.

Только в ОПР время развернуто в своей исторической перспективе от прошлого к будущему. Только в ОПР репрезентируется изменение физического мира во времени. Тогда как само настоящее мгновение физического мира, доступного восприятию, статично и немедленно сменяется новым настоящим мгновением… Его продолжительность зависит от продолжительности нашего субъективного психического настоящего (см… С. Э… Поляков, 2011, с. 178–187; 2017, с. 518). Продолжительность настоящего мы можем произвольно менять в довольно широких пределах, что лишний раз свидетельствует о психической природе времени.

Воспринимаемый физический мир репрезентируется сознанием как меняющийся потому, что именно особенности нашего восприятия позволяют репрезентировать это его изменение.

Не в воспринимаемой физической реальности, а лишь в области ОПР, относящейся к физическому миру, сохраняются репрезентации давно исчезнувших объектов и явлений физического природного мира (который сам, однако, существует только в свое настоящее мгновение). Лишь в ОПР присутствуют репрезентации динозавров и саблезубых тигров, древних миров и античных героев, великих цивилизаций древности, их императоров и королей, рабов и колонизаторов, выдающихся полководцев, путешественников-первооткрывателей, великих ученых, гуманистов и злодеев, Трои, Александрийского маяка, висячих садов Семирамиды и т. д. и т. п.

ОПР не только наполняет особым смыслом возникающие в физической реальности изменения, но и превращает их в события истории. Так, например, вступление европейцев на берег Америки превращается в открытие Америки, а захват города воинственными племенами – в падение великого Рима. Въезд конных воинов в определенное здание города трансформируется в осквернение храма, а совокупность ритуальных действий – в восшествие на престол, свадьбу, вступление в должность или сан и т. д.

Давно исчезнувшие из физического предметного мира объекты и явления занимают в области ОПР, достраивающей физический мир, а в итоге и в человеческом сознании не меньшее, а часто существенно большее место, чем реально присутствующие в настоящее время вокруг нас физические объекты и явления. Так, например, давно умершие, но пребывающие в ОПР Цезарь или Наполеон мало чем отличаются для нас от здравствующих ныне императора Японии или далай-ламы. Нельзя сказать, что Цезарь и Наполеон вовсе не отличаются от живущих сейчас известных людей, но это скорее различие в характеристиках: живые – мертвые, император – религиозный деятель, а не в их субъективной значимости для нас.

Во-вторых, в области ОПР, которая относится к физическому миру, появляются и лишь в ней пребывают множество физических, как принято считать, но сформированных сознанием сущностей, недоступных восприятию, а потому и не наблюдаемых напрямую в физическом мире[89]. Следует признать, что важную роль в создании этих сущностей наряду с вербальными конструкциями играют образы представления, так как физические сущности ОПР нельзя воспринять, но их можно представить.

В-третьих, сами чувственные репрезентации физической реальности давно трансформированы, сегментированы и конституированы нашими предками с помощью созданных ими вербальных концептов (и понятий). Таким образом, предметы, физические объекты и явления стали таковыми только в ОПР и только в ней у них появились отношения, свойства и признаки, которых не было без человека.

Соответственно, все свойства объектов (например, холодное, твердое, серебристое, блестящее и т. д. лезвие меча) существуют только в ОПР и благодаря ей. И без предварительного усвоения сущностей ОПР и обозначающих их понятий даже первичные чувственные качества физических предметов не могут быть замечены, вербализованы и поняты неподготовленным человеком.

В-четвертых, лишь в ОПР есть причинно-следственные отношения не только между сущностями ОПР, относящимися к физическому миру, но даже между доступными восприятию предметами, физическими объектами и явлениями. Только в ОПР есть цели действий, последствия событий, иерархии объектов и явлений, классификации видов физических объектов (например, животных и растений, минералов, звезд, микрочастиц и пр.), которых нет в наличной физической реальности.

Только в ОПР есть отношения и связи между физическими объектами, в ней происходят события, возникают состояния и ситуации, протекают процессы, которых нет без человека в физической реальности, так как она просто непрерывно и тотально изменяется. Но эти изменения конституированы человеческим сознанием в форме конкретных событий, состояний, ситуаций, процессов, связей, отношений и пр. Лишь в ОПР есть физические законы, а в предметной физической реальности, кстати тоже оформленной человеческим сознанием, присутствуют лишь референты, соответствующие установленным людьми физическим законам.

В-пятых, область ОПР, относящаяся к физическому миру, живет жизнью, отличной от доступной восприятию физической реальности. ОПР наполнена множеством собственных специфических действий, совершаемых ее сущностями, их изменений и событий, происходящих с ними в ОПР.

В доступной восприятию физической реальности люди просто передвигаются, прикасаются друг к другу, разговаривают друг с другом, совершают какие-то действия с предметами, перемещают их или перемещаются сами в пространстве. Тогда как в физической области ОПР ее сущности в это же самое время совершают совсем иные действия – психические: женятся или разводятся, управляют фирмами, производят продукцию, делают открытия, создают научные и художественные произведения, готовят законы и распоряжения, совершают сделки и т. д.

Объекты ОПР действуют в ней же, меняются, устанавливают отношения: президенты издают указы, короли правят, вступают на престол или отрекаются от него, происходят выборы, назначения, переходят права собственности, заключаются соглашения, семьи образуются или разводятся и т. д.

В-шестых, область ОПР, достраивающая физический мир, – это нечто дополнительное, созданное сознанием множества людей на протяжении тысячелетий, нечто накладываемое сознанием человека на чувственно воспринимаемую им окружающую физическую реальность и радикально трансформирующее ее. Данная область ОПР охватывает весь физический мир от системы координат и оси времени до неожиданных значений и смыслов самых несущественных из окружающих человека предметов, объектов и явлений. Она наполняет понятными человеку смыслами доступную его восприятию «реальность в себе».

Как пишет М. М. Бахтин, «появление человека и человеческого общества… радикально меняет саму сущность бытия, сущность вещи, обретающей свой смысловой потенциал… При этом мир приобретает новое измерение – время» (цит. по: А. Н. Леонтьев, 2001, с. 256).

Человек постоянно пребывает в небольшой области непосредственно окружающей его «реальности в себе», чувственно репрезентируемой им в виде актуально воспринимаемой физической реальности. Этот вещественный физический мирок ограничен возможностями его органов чувств и элементами «реальности в себе», закрывающими от него перспективу с более далекими ее частями. Только этот «мирок» репрезентирован образами восприятия. Но с ним как бы сливается, дополняя и перестраивая саму чувственную репрезентацию мира, а главное, продлевая ее во времени и пространстве, область ОПР, тоже относящаяся к физическому миру. Она в итоге и формирует большую часть сложной чувственно-вербальной картины физического мира, или индивидуальный физический мир.

Эта картина мира порождает у человека уверенность, что он живет в конкретной стране, на континенте определенной формы, на планете Земля, в Солнечной системе, в галактике Млечный Путь, во Вселенной и т. д. Этот огромный и известный ему мир, репрезентируемый с помощью вербальных конструкций и ментальных образов представления, наполнен сущностями, с которыми человек, возможно, никогда не сталкивался непосредственно и с которыми никогда даже не будет иметь дела. Однако он уверен в их реальном наличии.

Всю свою жизнь человек живет в окружении непрерывно и безвозвратно изменяющейся вещественной физической реальности, в которой нет ни прошлого, ни будущего. Его тело является ее частью и меняется вместе с ней, физически существуя лишь в настоящее мгновение. Каждое предыдущее мгновение физической реальности немедленно и навсегда исчезает. Прошедшее мгновение сохраняется лишь в психике человека. Но мы убеждены, что живем в текущем физическом времени, у которого есть прошлое и будущее. Развертка во времени физических событий, истории мира и нашей личной истории существуют лишь в нашем сознании и ОПР. И мы пребываем в этих конструкциях объективной психической реальности.

Благодаря вербальным репрезентациям объективной психической реальности нам раскрывается ограниченность наших чувственных репрезентаций окружающей «реальности в себе». И становятся доступны физические сущности, которые мы не можем репрезентировать чувственно. При этом у привычных предметов и доступных восприятию объектов и явлений появляется множество новых сторон, порожденных смыслами и значениями, далеко выходящими за рамки чувственных репрезентаций физических сущностей.

Мы репрезентируем эти якобы физические сущности и новые стороны предметов с помощью знаков (слов), обозначающих нечто отличное от того, что знаки как материальные объекты представляют сами по себе… В результате мы оказываемся среди сущностей, которые считаем частью окружающего физического мира, хотя в действительности вместо них в мире есть что-то совершенно иное. Тем не менее наша жизнь без них немыслима. И подобных сущностей огромное количество: от орбиты и скорости до интервенции и собственности, от нетерпимости и космонавтики до потепления и углеродного следа.

Даже доступные восприятию простые, казалось бы, предметы и объекты физического мира удивительным образом меняются, попадая в сферу влияния объективной психической реальности. Строчка цифр на экране айфона превращается в средство доступа к материальным благам, чернильная клякса особой формы – в гербовую печать, неказистая картина на стене – в мировой шедевр, а торжественная мелодия – в символ государства.

Физические объекты, их свойства, действия и отношения имеют чувственно измеряемые нами степени… Однако все эти степени: большой – маленький, сильный – слабый, быстрый – медленный, далекий – близкий, теплый – холодный и т. п. – тоже продукты человеческого сознания, хотя и зависимые от «реальности в себе».

Мы уверены, что живем в мире физических событий, отношений, обстоятельств, взаимодействий, собственных и чужих поступков и реше-ний. Но все перечисленное происходит не в физическом мире, как кажется очевидным нашему здравому смыслу, а в объективной психической реальности.

Что останется от нашего мира, если вдруг исчезнет объективная психическая реальность?

Антропоморфный природный мир почти исчезнет вслед за ней, «сморщившись» до непосредственно воспринимаемого «животного» физического мирка с таким же «животным» его пониманием. Разница между окружающим миром животных и нашим миром заключается в том, что первый в основном ограничен тем, что доступно чувственному восприятию. Тогда как второй представляет собой сложную вербальную трансформацию исходно сенсорной репрезентации мира.

Чувственно воспринимаемый человеческий физический мир – это уже совсем не аналог сенсорной репрезентации животного. Он переполнен новыми вербальными смыслами, просто отсутствующими у животных. Он радикально видоизменен качественно благодаря наличию феноменологически иных – вербальных моделей его граней, принципиально недоступных сенсорному репрезентированию. И дело не в том, что он углублен и расширен в области макро- и микромира, например, с помощью инструментальных средств. Он полностью трансформирован с помощью вербальных моделей, раскрывающих в нем совершенно новые стороны и аспекты доступной восприятию физической реальности, поэтому чувственно репрезентируемая нами картина физического мира принципиально иная по сравнению с чувственными репрезентациями животных.

Как пишет У. Липпман (2004, с. 50), человек придумал, как взвешивать огромные и мельчайшие предметы, как считать множество чисел, которые ему не под силу удержать в памяти. Он научился с помощью своего разума «видеть» части мира, которые не может непосредственно воспринимать. Постепенно он создал для себя и в своей голове заслуживающую доверия картину мира, находящегося за пределами его досягаемости (правильнее было бы сказать: возможностей его восприятия. – С. П.).

Тезисы

1. Множество сущностей, относимых здравым смыслом к физическому миру, в наличии которых мы не сомневаемся, были конституированы либо сконструированы сознанием наших предшественников с помощью преимущественно вербальных концептов и образов представления. Они являются психическими объектами, имеют референты в физической реальности, но сами пребывают в физической области ОПР и действуют в ней же.

2. Не только физические, но и все остальные сущности ОПР (даже социальные, психические, вымышленные, трудно квалифицируемые и вообще невозможные) формируются сознанием по образцу предметов и доступных восприятию физических объектов и явлений. Вероятно, это обусловлено тем, что образы представления формируются у человека на основе образов восприятия и воспоминания.

3. Есть множество относимых здравым смыслом к физическому миру сущностей, в репрезентациях которых минимальна роль образов представления. Поэтому следует различать чувственное присутствие в физической предметной реальности доступных восприятию вещественных физических сущностей и бытие среди них вербально сформированных сознанием невещественных сущностей ОПР, относимых к физическому миру.

4. Для обычного человека, не задумывающегося о природе «вещей», и предметы, и физические объекты ОПР одинаково реальны. Он не замечает и не фиксирует феноменологических различий между собственными психическими репрезентациями сущностей, конституированных им чувственно (облако, стол, морская волна или зной), и сущностей, конституированных или сконструированных обществом вербально и интериоризированных им в процессе социализации (протон, электромагнитная волна, результат, параметр, триумф или оккупация). Тем более что огромную роль в формировании последних играют его образы представления.

5. Даже в доступной восприятию предметной физической реальности нет ни одной физической сущности, не представленной одновременно в ОПР. При этом последняя целиком и полностью определяет их значение и использование людьми.

6. Только в физической области ОПР присутствуют отношения и связи между физическими предметами и объектами, лишь в ней происходят антропоморфные физические события и проявляются их последствия, есть причины и следствия, возникают состояния и ситуации, протекают процессы, пребывают иерархии физических объектов и явлений, классификации видов живых и неживых существ и т. д. Даже предметы только в ОПР приобрели понятный людям смысл и статус.

7. В предметной физической реальности присутствуют лишь референты сущностей физического мира, недоступных восприятию. Одни такие сущности ОПР, сформированные людьми, имеют несомненные и многочисленные референты в физической реальности. Тогда как другие имеют там немногочисленные и трудновыявляемые референты.

8. Некоторые конституированные и сконструированные людьми сущности физической части ОПР со временем гипостазируются и становятся для новых поколений трудноотличимыми от физических предметов, объектов и явлений.

9. Область ОПР, достраивающая физический мир, – нечто накладываемое сознанием людей на чувственно воспринимаемую ими окружающую физическую реальность и радикально трансформирующее ее, нечто созданное сознанием людей на протяжении тысячелетий. Эта область ОПР охватывает весь физический мир от самых незначительных из окружающих человека предметов (их значений и смыслов) до системы пространственных координат и оси времени.

§ 1. Знание

Можно лишь согласиться с мнением К. Поппера (2002, с. 88), что наука – это одно из величайших созданий человеческого разума, шаг, сравнимый с возникновением дескриптивного и аргументативного языка или с изобретением письменности.

Сегодня у человека не может быть адекватного миропонимания, если он не следит за достижениями науки.

Философ науки В. С. Степин (1998, с. 72) пишет, что общая научная картина мира является особой формой теоретического знания, которое интегрирует наиболее важные достижения естественных, гуманитарных и технических наук. Это, например, представления о кварках и синергетических процессах, о генах, экосистемах и биосфере, об обществе как целостной системе и т. п. Сначала они развиваются как фундаментальные идеи соответствующих дисциплин, а затем включаются в общую научную картину мира.

Действительно, картина природного, или физического, мира представлена в человеческом сознании в значительной степени научным знанием о разных аспектах этого мира. Однако, обсуждая картину мира, исследователи обычно делают акцент на физической ее стороне, которую в первую очередь рассматриваю в этой главе и я, так как весь данный раздел книги посвящен физической области ОПР.

Что такое знание?

П. Бергер и Т. Лукман (1995, с. 110) определяют знание как совокупность общепринятых истин относительно реальности. В. А. Жмуров (2012) и многие другие авторы считают знание информацией о мире, которой владеет индивид или социальная группа. А. Я. Анцупов, А. И. Шипилов (2006, с. 111) и другие исследователи рассматривают знание как проверенный практикой результат познания действительности. Б. Г. Мещеряков и В. П. Зинченко (2004, с. 176) сообщают, что знание нередко смешивают с опытом, пониманием, информацией, отражением. К. Поппер (2000, с. 62) считает, что всякое знание представляет собой часть наших попыток адаптации, приспособления к окружающей среде. Такие попытки подобны ожиданиям и предвосхищениям.

Многие исследователи склонны разделять знание и знания, понимая последние как психическое содержание сознания людей, возникающее в результате их взаимодействия с миром.

Можно ли хотя бы часть знания считать чем-то вроде иконических репрезентаций «реальности в себе»?

Вплоть до ХХ века в науке господствовали объективистские представления… Согласно им ее задачей было открытие и максимально точное описание сущностей, присутствующих в окружающем мире и не зависящих, как полагали все, от человека. В том числе сущностей, недоступных его восприятию. То есть в науке преобладали воззрения на познание мира человеком как на что-то вроде иконического отражения мира в его психике. В ХХ веке ситуация изменилась. Объективизм подвергся критике с разных сторон.

М. Борн (1973, с. 130) указывает, что сегодня самой наукой разрушена вера в возможность четкого отделения объективного знания от процесса его поисков. У. Куайн (2010, с. 75) констатирует, что вся совокупность нашего так называемого знания, или убеждения, – это сооружение, созданное человеком, только краями соприкасающееся с опытом. Л. Витгенштейн (1994, с. 371) спрашивает: не стоит ли заменить слово «знать» выражением «быть уверенным»? Разве слово «знать» не столь же субъективно? Б. Рассел (2001а, с. 530–531) рассматривает знание как подкласс истинных верований и пишет (2001а, с. 406), что все человеческое знание в большей или меньшей степени сомнительно.

В. И. Вернадский (1988, с. 221) полагает, что человек не может научно строить мир, исходя из него самого, то есть отказавшись от себя и стараясь найти какое-нибудь независимое от собственной природы понимание мира. Такая задача ему не по силам и является по существу иллюзией… Наука не существует помимо человека. Она его создание, как и слово, без которого не может быть науки. Находя правильности и закономерности в окружающем мире, человек неизбежно сводит их к себе, к своему слову и к своему разуму. В научной истине всегда есть большое отражение личности человека, его разума.

Можно лишь согласиться со всеми перечисленными авторитетами и заключить, что наше представление о мире не есть окружающий нас мир, даже если мы напечатаем описание мира в энциклопедии.

Согласно Э. фон Глазерфельду (2001, с. 59–81), знания не приобретаются пассивно через органы чувств, а активно строятся познающим субъектом. Они не предназначены для открытия объективной реальности, а лишь позволяют субъекту организовать мир собственного опыта. Познание выполняет адаптивную функцию, то есть служит приспособлению к миру, обеспечивая выживание организма, поэтому понятие «истинность» должно быть заменено понятием «жизнеспособность».

Автор отмечает (2001, с. 77), что если в традиционной теории познания и в когнитивной психологии соотношение знания и действительности трактуется как в большей или меньшей мере образное (иконическое) соответствие, то радикальный конструктивизм придает ему значение приспособленности в функциональном смысле. Он (Glaserfeld E., 1995, p. 156) указывает, что идея соответствия знаний реальности должна быть замещена идеей их пригодности. Знание является хорошим, если оно вписывается в рамки экспериментальной действительности, не вступая с ней в противоречие.

Мне представляется, что временами этот выдающийся исследователь в порыве полемики, как это нередко бывает, несколько увлекается и предоставляет своим оппонентам возможность для критики своих взглядов… Он, например, пишет: «Конструктивизм ничего не говорит и говорить не должен о том, что может или не может существовать. С конструктивистской точки зрения знание не воссоздает картину мира и никак этот мир не репрезентирует…» (Glaserfeld E., 1995, p. 114).

Я полагаю, что знание, конечно, дает нам представление о мире, хотя это представление глубоко антропоморфно, а картина мира сугубо человеческая. Репрезентации – и чувственные, и вербальные – по своей сути являются лишь нашими представлениями о «реальности в себе». Но они соотносятся с ней. Иначе они были бы для нас бесполезны, а это не так.

Мне кажется, что конструктивисты, например, вовсе не сомневаются в реальности окружающего мира. Они лишь обсуждают формы репрезентирования сознанием, несомненно, существующей «реальности в себе». Следовательно, «сущности, постулируемые теоретиками от науки»[90], репрезентируют нечто вполне реальное, и при этом они же «суть лишь конструкции человеческого разума». Так как сами элементы «реальности в себе», репрезентируемые ими, никак иначе сознанию не доступны.

Исследователи науки С. Шейпин и С. Шеффер (Shapin S., Schaffer S., 1985, р. 344) справедливо утверждают, что по мере того, как мы открываем условный и сконструированный статус наших форм знания, приходит осознание, что именно мы сами, а не реальность являемся источником своего знания. Они напоминают, что еще Т. Гоббс (1588–1679) считал знание продуктом человеческих действий.

М. Шелер (2011, с. 56) указывает на дополнительный важнейший аспект – социологический характер всякого знания… Если и не содержание знания, то выбор предмета знания обусловлен господствующим социальным интересом, так как объяснить всегда означает свести относительно новое к известному. Н. Смит (2003, с. 79), ссылаясь на К. Гергена (Gergen K., 1994), тоже пишет, что знание – это то, что считает истинным определенная социальная группа в конкретный момент времени. И за пределами данной группы социально конструируемое знание не может претендовать на истинность.

Но нас здесь больше интересует феноменологическая структура знания. Несмотря на то что психологи достаточно единодушно рассматривают знания как психическое содержание, даже такой несомненный авторитет, как А. Шюц (2006, с. 742), например, пишет о солидарности всех мыслителей в том, что любое знание о мире, как обыденное, так и научное, включает ментальные конструкты, синтез, обобщения, формализации и идеализации.

То есть согласно автору получается, что знание – это ментальные конструкты и совокупность психических процессов. С этим, однако, трудно согласиться.

Знания – это всегда и только адекватные «реальности в себе» чувственные и вербальные психические репрезентации, позволяющие их носителям эффективно функционировать в ней. Знания – это не «совокупность психических процессов». Это скорее результат протекания некоторых из них.

В научной литературе не дифференцируют знание, потенциально присутствующее в языковых конструкциях, и знание, существующее в форме конструкций психических. Вербальные конструкции легко экстериоризируются сознанием в форме конструкций языковых, а те, в свою очередь, вновь интериоризируются иным сознанием в виде конструкций вербальных… Эти трансформации, открывающие возможность негенетической передачи вербальных конструкций в процессе языковой коммуникации, снимают вопрос о врожденном знании, так как легко объясняют все феномены, которые исследователи связывают с этим понятием. Главное то, что эти вербальные конструкции репрезентируют реальность и представляются человеку правильными.

Рассмотрим еще одну смежную проблему. Являются ли знанием, например, карта местности или описывающие физический закон текст и формула?

Кто-то может ответить утвердительно. Но являются ли карта, текст и записанная на бумаге формула знанием для ребенка или представителя примитивного племени?

Нет. Они лишь материальные объекты, способные быть потенциальными носителями знания и только в том случае, если воспринимающий их в состоянии понимать данные символы и знаки. Даже слова, фразы и предложения языка, содержащие в себе для носителей языка потенциальное знание, сами не являются знанием. Они лишь его возможные и предполагаемые носители. К тому же здесь нас интересуют только психические конструкции, так как языковыми конструкциями занимаются смежные с психологией науки.

Полагаю, что знание (или знания)[91] представляет собой совокупность достоверных в максимально возможной степени психических репрезентаций какого-то фрагмента мира, сформированную группой или обществом в результате их практической деятельности, присутствующую в сознании людей, рассматриваемую ими в качестве объективной истины и позволяющую им эффективно действовать в мире[92].

Знания феноменологически могут быть чувственными, вербальными и смешанными. Чувственные знания человек приобретает во время личного взаимодействия с миром. В качестве бытовых чувственных знаний выступают присутствующие в памяти и актуализируемые в сознании образами восприятия соответствующих элементов «реальности в себе» чувственные психические конструкции – модели-репрезентации известных предметов и привычных повторяющихся действий с ними. Видя водопроводный кран, мы ожидаем, что при повороте ручки из него пойдет вода. Беря в руки карандаш, мы ожидаем, что он оставит след на бумаге, и т. д. То есть мы обладаем на сенсорном уровне знанием о реальности в форме образов воспоминания и представления того, что обычно происходит с объектами в результате определенных действий с ними.

Такое же знание о мире несут в себе чувственно-вербальные репрезентации. Если мы нажимаем компьютерную клавишу «Сохранить», то ожидаем наступления события, смоделированного в нашей психике на вербальном уровне в форме вербальной конструкции данные сохранятся. Если мы набираем на дверце сейфа цифровой код, то ожидаем, что она откроется. Наши чувственные знания участвуют в формировании нашего личного воспринимаемого физического мира. Вербальные знания, лишь иллюстрированные чувственными образами воспоминания и представления, формируют главным образом область ОПР, достраивающую наш предметный физический мир.

Преимущественно вербальные репрезентации мира, усваиваемые людьми в процессе социализации и тоже рассматриваемые ими как собственные знания, можно разделить на истинные, вероятные и ложные. Сознание человека часто уже в процессе интериоризации языковых конструкций, репрезентирующих мир, как бы относит их к этим группам. Оно сравнивает вновь появившиеся в нем вербальные конструкции с аналогичными и сходными собственными психическими репрезентациями, тем самым классифицируя их и относя к верным, вероятным или ложным. Если сознание не обнаруживает аналогов новой вербальной репрезентации, то квалифицирует ее в зависимости от особенностей самой конструкции и от ее источника.

Ошибочные психические репрезентации окружающего мира принято называть заблуждениями. Сами термины «знания» и «заблуждения» обозначают очередные сущности ОПР. Феноменологически заблуждения являются преимущественно вербальными репрезентациями мира. Знания и заблуждения, репрезентируя фрагменты «реальности в себе», участвуют в формировании ОПР. При этом немалая часть ОПР представлена именно человеческими заблуждениями.

Множество вербальных конструкций, которые мы рассматриваем как правильные представления о реальности, на самом деле либо искажают ее, либо вообще ей не соответствуют. Э. Аронсон (2006, с. 135), например, пишет, что большинство людей так и живут со «знанием» многих вещей, которые просто неверны.

Д. Майерс (2001, с. 164) тоже отмечает, что мы с удивительной легкостью формируем ложные убеждения и придерживаемся их. Ведомые предвзятым отношением, самонадеянностью и доверчивостью к анекдотической информации, мы усматриваем взаимосвязь и контроль там, где их нет, и создаем свои социальные убеждения и затем воздействуем на других, чтобы подтвердить их. Когнитивные предубеждения пробираются даже в сложное научное мышление. Природа человека не изменилась за 3000 лет, с тех пор как царь Давид заметил, что «никто не видит своих ошибок».

У. Липпман (2004, с. 28) пишет, что мы принимаем за окружающую подлинную реальность свою картину мира и относимся к ней так, как будто она и есть реальная жизнь. Нам это трудно заметить, когда речь идет о нас лично и о наших представлениях. Однако это становится для нас очевидным, когда речь заходит о людях, живших ранее. Мы утверждаем, глядя на них со стороны, что мир, который представал перед нашими предками, был зачастую абсолютно противоположен миру, который они себе представляли. Они отправились в Индию, а открыли Америку. Они считали, что изгоняют нечистую силу, а на самом деле вешали старух.

Мне представляется, что и сейчас ничего не изменилось. Тем не менее мы продолжаем жить, не только часто не замечая несоответствий между реальным миром и нашей его картиной, но даже не задумываясь по этому поводу. Наши знания и заблуждения вместе участвуют в формировании ОПР общества. Причем порой неважно, чем на определенном отрезке времени являются конкретные представления людей о какой-то грани реальности – знанием или заблуждением. Правда, относительно безопасными для людей могут быть главным образом заблуждения, относящиеся к второстепенным или сугубо теоретическим аспектам мира.

Как отмечают, например, К. Хахлвег и К. Хукер (1996, с. 192), ссылаясь на Т. Куна (1975, с. 104), верная теория Аристарха Самосского (ок. 310 г. до н. э. – ок. 230 г. до н. э.) о том, что Земля вращается вокруг Солнца, оставалась невостребованной в течение почти 18 веков вплоть до Н. Коперника (1473–1543), который вновь ее открыл в совершенно другом контексте. Тогда как ложная теория тепловой жидкости оказалась весьма плодотворной и руководила действиями ученых в течение нескольких десятилетий в XVIII–XIX вв.

Преимущественно вербальные репрезентации мира, или знания о нем, человек получает в процессе социализации. Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 258–259) пишет, что человек до 25 лет усваивает знания, которые передает ему социальное окружение. Он узнает, что мир – всего лишь система обязательных на данный момент убеждений. Она формировалась в далеком прошлом, а некоторые ее простейшие компоненты унаследованы даже от первобытного строя. Важнейшие части этого мира каждый раз по-новому истолковываются людьми, переосмысливаются и корректируются на научных кафедрах и страницах газет, в ходе правительственных дебатов, в литературе и искусстве. В результате человек постоянно реконструирует мир.

Автор (1997, с. 691) справедливо указывает, что мы говорим обо всем на свете, заимствуя мнения из того, что говорят окружающие. Только иногда мы берем на себя труд переосмыслить воспринятую идею, чтобы затем либо ее отвергнуть, либо принять, но уже как собственную. Многие идеи мы высказываем как нечто само собой разумеющееся потому, что «так полагают все на свете».

Действительно, я порой ловлю себя на том, что часто пользуюсь чужими и явно поверхностными идеями, репрезентирующими мир, обсуждая не очень значимые для меня политические или бытовые вопросы и особо не задумываясь над ними. То есть действительно постоянно и широко использую чужие вербальные репрезентации окружающего мира, даже не замечая этого.

Научное знание представляет собой адекватные определенному аспекту «реальности в себе» преимущественно вербальные его репрезентации, создаваемые исследователями и проверяемые практикой, а затем используемые обществом для формирования важной области ОПР, которую принято называть научной картиной мира. Если бытовое знание, которое по своей природе в основном процедурное, чаще репрезентировано в сознании чувственными и чувственно-вербальными конструкциями, то научное знание в основном декларативное и преимущественно вербальное.

Создаваемые исследователями вербальные репрезентации реальности легитимизируются, проходя экспериментальную проверку и проверку на предсказательную эффективность. Лишь подтвердив на практике свою полезность и приобретя в результате этого новые качества в глазах исследователей – объективность и достоверность, вербальные репрезентации реальности превращаются в проверенную и подтвержденную научную теорию, получают статус знания и инкорпорируются в специфическую область ОПР, называемую научной картиной мира.

Как пишут Ю. Фримен и Г. Сколимовский (2000, с. 262–263), рост знания неотделим от роста языка, введения новых понятий, расщепления имеющихся понятий, обнаружения в языке скрытых неоднозначностей, уточнения множества значений, спрессованных в одном термине, прояснения неопределенности понятия и наделения старых понятий новыми значениями. Рост науки, в свою очередь, означает увеличение содержания научных теорий и обогащение языка науки. Изменения в языке следуют как тень за изменениями в содержании науки.

В. В. Миронов и А. В. Иванов (2005, с. 266) отмечают, что знание, возникнув, приобретает как бы собственную жизнь и логику развития, независимые от воли и желания людей. Например, натуральный ряд чисел был известен еще в Античности, а различные его закономерности математики продолжали открывать спустя столетия и даже тысячелетия. Авторы (2005, с. 267) указывают, что взгляд на знание и на фундаментальные идеи как на особую реальность разделяли крупнейшие ученые из разных научных областей знания: математик Г. Кантор, логик Г. Фреге, физик В. Гейзенберг, биолог А. А. Любищев и другие.

По словам В. В. Миронова и А. В. Иванова (2005, с. 264), теории познания, генетически восходящие к теории идей Платона, утверждают, что знание образует особый идеально-духовный мир, являющийся трансцендентным (выходящим за пределы) относительно индивидуального сознания. Объективно существующий мир знания способен обнаруживать себя и даже прирастать только за счет творческих актов индивидуального сознания.

Обсуждая вербальные репрезентации в качестве знания, мы упустили важнейший их аспект. Они часто сопровождаются особыми интрапсихическими ощущениями. Например, некоторые важные для нас вербальные репрезентации мира сопровождаются специфическим интрапсихическим ощущением собственной достоверности, то есть носят характер наших убеждений.

Социолог и философ Ю. Эльстер (2011, с. 134) пишет, что понятие «верование» подразумевает нечто меньшее, чем полную поддержку. Например, когда я верю, что завтра пойдет дождь, я также знаю, что могу ошибаться. При этом я не просто верю в то, что женат, я это знаю. По словам автора (там же), при философском анализе знание определяется как оправданное истинное верование, которое находится в особых отношениях как с миром (оно истинное), так и со всей информацией, имеющейся у агента (оно оправданно). И все же ни одна из этих сторон знания не передает субъективной определенности, которая часто лежит за фразой «Я знаю» в повседневной речи.

Это уточнение исследователя еще раз заставляет нас задуматься над тем, что, обсуждая знания, как, кстати, и верования, следует говорить не просто о вербальных репрезентациях, но и об особых интрапсихических ощущениях, сопровождающих эти репрезентации и придающих им специфическое качество субъективной достоверности. Причем достоверности, разной по степени: от значительной – верование – до бесспорной – знание.

§ 2. Научные сущности ОПР

Ю. Фримен и Г. Сколимовский (2000, с. 264) обращают внимание на то, что содержание науки выражено во множестве ее понятий и их взаимосвязей. Эту совокупность понятий иногда называют концептуальным аппаратом или концептуальной сетью науки. Можно говорить как о сети науки вообще, так и о концептуальной сети конкретной науки, например физики.

Авторы (2000, с. 264–267) отмечают, что концептуальные сети конкретных наук сливаются друг с другом, даже с обыденным языком и исторически меняются. Их развитие – необходимый фактор роста науки. Существует параллелизм между концептуальным развитием знания и концептуальным развитием разума, которые зависят друг от друга и друг друга ограничивают. Разум не может слишком далеко выходить за пределы существующего знания, так как ограничен его концептуальной сетью.

В сказанном ими нет ничего удивительного, так как научное знание предполагает формирование человеком новых научных сущностей (обычно конструируемых с помощью вербальных концептов) и обозначение их новыми словами (то есть появление новых понятий). А уж создание новых научных теорий, описывающих взаимоотношения новых сущностей, и тем более целых новых научных направлений неизбежно сопровождается формированием множества новых концептов и понятий (и, естественно, слов).

Концептуальная сеть любой науки образована преимущественно вербальными концептами, конституирующими и конструирующими ее основные сущности. Множество сущностей[93], которые мы привыкли считать объектами или явлениями окружающего физического мира, присутствуют только в ОПР, но участвуют в формировании научной картины природного мира.

Объектами и явлениями ОПР, которые наш здравый смысл относит к физической реальности, являются практически все сущности, представленные в любой естественно-научной теории, а также характеристики этих сущностей, их отношения, действия и т. д., сами представленные в виде новых сущностей.

Заблуждение нашего здравого смысла касательно того, что сущности ОПР[94] пребывают вокруг нас в окружающем мире наряду с другими доступными нашему восприятию сущностями, например морями, животными, растениями, полями и т. д., объясняется тем, что большинство из них конституированы сознанием на основе чувственных репрезентаций доступных восприятию элементов окружающего мира и к тому же еще до нашего рождения. К примеру, так была конституирована сущность, обозначаемая словом «анаэроб». Но сделано это было только в результате построения кем-то из исследователей специальной вербальной конструкции, например, такой: анаэроб – организм, способный жить в бескислородной среде.

Рассмотрим некоторые основные сущности отдельных наук. Начнем, естественно, с физики.

И. Ньютон пишет: «Протяженность, твердость, непроницаемость, подвижность и инертность целого происходят от протяженности, твердости, непроницаемости, подвижности и инерции частей, отсюда мы заключаем, что все малейшие частицы всех тел протяженны, тверды, непроницаемы, подвижны и обладают инерцией. Таково основание всей физики» (2008, с. 503).

Чтобы это написать, необходимо было иметь перечисленные понятия: протяженность, твердость, непроницаемость, подвижность, инертность, целое и часть. Следовательно, всякая наука и физика в частности, начинается с конституирования и конструирования концептов, репрезентирующих так называемые первичные сущности данной науки. На этом этапе становления науки не столь уж и важно, сохранятся ли в будущем первоначально созданные в ней сущности. Не обязательно также, чтобы все используемые сущности имели в реальности ясные и понятные всем чувственные референты. Главное для физики, например, чтобы эти конституируемые и конструируемые исследователями сущности можно было измерять.

Нельзя даже начинать научные исследования, не создав или, скажем привычнее (хотя и неверно), «не обнаружив» предварительно в окружающей реальности основные ее сущности, которые будут далее подвергнуты наблюдению и измерению.

А. Пуанкаре пишет: «Нередко говорят, что следует экспериментировать без предвзятой идеи. Это невозможно; это не только сделало бы всякий опыт бесплодным, но это значило бы желать невозможного. Всякий носит в себе свое миропредставление, от которого не так-то легко освободиться. Например, мы пользуемся языком, а наш язык пропитан предвзятыми идеями и этого нельзя избежать; притом эти предвзятые идеи неосознанны, и поэтому они в тысячу раз опаснее других» (1983, с. 93).

«Предвзятые идеи» А. Пуанкаре (там же) – это и есть предварительно сконструированные исследователем и его предшественниками сущности реальности и представления об их взаимодействии. Более того, они даже могут уже присутствовать в языке, так как, возможно, были созданы до рождения исследователя. Без них действительно нельзя построить никакой теории. Я уж не говорю о конструкции, представляющей собой план исследования, или план исследовательских действий, который тоже включает в себя «предвзятые идеи».

Огромное число физических сущностей[95] были конституированы или сконструированы исследователями с помощью вербальных конструкций[96] в процессе построения научных гипотез. Физические понятия репрезентируют не «физические величины», как принято считать, а сущности ОПР, имеющие отношение к физической реальности, точнее, помещенные в нее человеческим сознанием для облегчения ее понимания.

Философ С. И. Гришунин (2009, с. 181) пишет, ссылаясь на социолога науки М. Малкея (1983), что в физике в неформальных рассуждениях и спорах используются понятия, заимствованные из обыденного рассуждения, причем относящиеся не только к физическим объектам, но и к социальным отношениям. Например, частицы «отталкивают» и «притягивают» друг друга. Они «захватываются» и «освобождаются». Они «живут» и «распадаются» и т. д.

Весьма показательно отношение исследователей к так называемым фундаментальным физическим постоянным (скорость света в вакууме; элементарный электрический заряд; постоянная Планка; гравитационная постоянная; постоянная Больцмана и др.). Эти физические величины, как принято считать, характеризуют физические свойства нашего мира в целом и входят в уравнения, описывающие фундаментальные законы природы.

Обсуждая их, биолог Р. Шелдрейк (2004, с. 45–46) пишет, что старые значения констант заменяются новыми, основанными «на самых последних лучших показаниях», получаемых в расположенных по всему миру лабораториях. Окончательные величины физических констант устанавливаются международными комитетами и экспертами. Они зависят от целой серии решений, принимаемых экспериментаторами, ведущими специалистами в метрологии, членами специальных комитетов.

Он цитирует Р. Т. Бирджа[97] и Р. А. Шермана, описывающих процесс определения константы: «Каждый раз для каждой отдельно взятой константы решение по поводу ее наиболее вероятной величины требует определенного набора суждений. <…> При этом в ходе отбора данных и вывода окончательного заключения каждый исследователь руководствуется собственным набором суждений» (Barja R. H., Sherman R. A., 1985, р. 228).

Р. Шелдрейк (2004, с. 46) отмечает, что в соответствии с традиционными научными воззрениями в природе все управляется фиксированными законами и неизменными константами. Он (там же) пишет, что в современной теории относительности с является математической константой. Ее значение является постоянным по определению. Вопрос о том, может ли скорость света в вакууме отличаться от значения с, теоретически иногда рассматривается, но всерьез никого не интересует.

Автор (2004, с. 49–50) цитирует Б. Петли (Petley B. W., 1985), который, по его словам, являлся патриархом британской метрологии: «…скорость света в вакууме может (а) меняться со временем, (б) зависеть от направления в пространстве или (в) реагировать на вращение Земли вокруг Солнца, движение внутри Галактики или какие-то другие факторы» (Petley B. W., 1985).

Тем не менее, говорит Р. Шелдрейк (2004, с. 50), если бы изменения этой фундаментальной константы действительно происходили, мы бы этого не заметили, так как находимся внутри искусственной системы, где подобные изменения не только невозможны по определению, но и не могут быть обнаружены на практике из-за способа, которым определяются единицы измерения. Любое изменение в численном значении скорости света в вакууме изменило бы сами единицы измерения таким образом, что эта скорость, выраженная в километрах в секунду, осталась бы прежней.

Что же в итоге получается?

А получается то, что даже фундаментальные физические константы зависят от договоренностей между исследователями и от единиц измерения, которые сами являются психическими объектами ОПР, пусть и относимыми исследователями к физической реальности