Смерть из-за обиды бесплатное чтение

Свадьбу дочери фабриканта Лютикова с гвардии поручиком Вишневецким назначили на Успение Пресвятой Богородицы. Больше месяца еще оставалось до столь знаменательного события, но разговоров в городе – пруд пруди. Хотя и не дурна собой Варвара Лютикова, но у всех с языка одно слетает – на деньгах женится поручик. Сказывают, мол, крепко он проигрался в столицах да в такие долги влез, что тут: либо пулю в висок, либо приданое богатое искать. Стреляться гвардеец поостерёгся, а вот невестой богатой не побрезговал, хотя матушка его – генеральша Вишневецкая поначалу здорово против была. Ни в какую не хотела она с заводчиком родниться, дескать, не ровня он нам: мы из князьёв потомственных, а его дед из псарей графа Панина. Да только получалось по нынешнему времени – слуги в шелках, а князья в долгах. Три дня генеральша бузила да ногами топала, но потом, когда сын вывалил перед её носом ворох векселей да долговых расписок, присмирела, поплакала и велела сватов засылать.

Приехал в имение брат генеральши, тоже погоревал с сестрицей и, как велит обычай, поехал к фабриканту с визитом. Илья Семеныч Лютиков принял сватов с хитрой ухмылкой и сказал за столом:

– Давно желаю внуков, чтоб непременно княжеского звания, а что насчёт денег, то тут беспокоиться нечего: ими я, хоть сейчас, всю городскую площадь застелю , и еще останется паровоз купить. Обеих дочерей по век жизни обеспечу, а уж внукам дам столько, что им жить-не пережить . И кто со мной в родстве или в свойстве – никого и никогда без заботы не оставлю. Такой я человек!

Может и бахвалился слегка фабрикант, однако его железоделательные заводы на всю округу известны. Везде Илье Семеновичу слава да почёт. Он в позатом году он даже до Китая доехал, чтоб рельсы да болты крепёжные там предложить, только китайцы отказались от своего счастья наотрез.

– Чудаки, – обсуждали сей случай земляки фабриканта, – таких рельсов, как у Ильи Семеновича по свету с огнём поискать. Право слово – чудаки.

О свадьбе сговорились быстро. Лютиков, выпив полторы бутылки коньяка, всю ширь своей души и показал: денег будущему зятю дал без расписки и обещал в имение генеральши садовника послать, чтоб сад там по последнему писку моды устроить. Радостный поручик уехал в столицу дела в порядок приводить, фабрикант клял себя за излишнюю болтливость по пьяному делу да подсчет будущих расходов вёл, и, вдруг, в городе весть, как гроза с ясного неба – умерла в ночь Варя Лютикова! Это невеста-то! Спать легла живая да здоровая, а утром нашла её горничная мертвой. В полчаса встревожился город. Такая толпа возле особняка фабриканта собралась, что судебному следователю Ивану Петровичу Корнаеву пришлось слезть с коляски и пешком пробираться к воротам.

Иван Петрович Корнаев – крепкий мужчина, недавно разменявший четвертый десяток, в легком ольстерском пальто шёл быстрой пружинистой походкой по аллее роскошного сада фабриканта, совсем не обращая внимания на окружающую его красоту. Не замечал следователь ни великолепных белых георгин, ни разноцветных цинний, ни темно-синих гортензий и даже самоцветная игра солнечных лучей в крупных каплях росы на бордовых розах ни на миг не могла отвлечь Корнаева от тяжкой думы. Иван Петрович хорошо знал Варю, радовался каждой встречи с ней, иногда играл с девушкой на фортепиано в четыре руки и был в неё тайно влюблен. Однажды Корнаев попробовал намекнуть о своих чувствах отцу Вареньки, но тот так ощетинился, что следователю здорово не по себе стало. И хотя немало обиделся незадачливый влюбленный на этот «от ворот порот», однако визитов своих в дом Лютикова не прекратил, в тайне надеясь на какой-нибудь чудесный случай. Вчера он тоже хотел приехать к фабриканту, но зарядивший с утра проливной дождь спутал все карты. Иван Петрович весь день просидел у окна, страстно желая, чтоб дождевые капли перестали столь яростно молотить крышу соседнего дома, но дождь не унимался до позднего вечера. Потом Корнаев долго не мог уснуть, вспоминая последний визит к Лютиковым: обед на свежем воздухе в саду, игру в крокет под цветущей яблоней и радостные улыбки Вареньки после каждого ловкого удара… Утром же, страшная весть так крепко ошеломила Ивана Петровича, что он даже о завтраке не вспомнил. Такого с ним еще никогда не случалось.

– Беда-то какая, Иван Петрович, – встретил следователя на мокрых ступенях крыльца становый пристав Сазонов. – Мне как сказали, так я сразу сюда. Ужас… Доктор наш – Сергей Сергеевич тоже весь в недоумении. Она ж, почитай, и не болела ничем, никогда ни кому ни на что жаловался. Ой, не любила, чтоб её кто-то жалел. И вот… Я им приказал до вас ничего не трогать.

Спальня у Вари не слишком просторная, но светлая – окнами в сад. Большие окна закрыты, однако шторы раздвинуты и солнце, видимо истомившееся вчера в плену черных лохматых туч, залило всю комнату сияющим золотым светом. И ужасно страшно было видеть в этом весёлом свете неподвижную покойницу. Она лежала на кровати. На белом лице её играл солнечный зайчик, словно стараясь непременно разбудить несчастную. Он пробежал по высокому гладкому лбу, спустился к бледным губам, потом поднялся на щеку, а уж оттуда свалился в темно-русые волосы и утонул там, сверкнув напоследок золотой искрой. На столике возле кровати в белой вазе стоял букет темно-красных роз. От роз тех веяло свежестью утренней росы.

– Цветы-то живые убрать бы надо от покойницы, – прошелестел за спиной следователя чей-то испуганный шепот. – Можно, господин следователь? И шторы бы прикрыть… Нехорошо…

Иван Петрович кивнул головой, потом посмотрел на доктора Байкова.

– Пока ничего непонятно, – развёл руками Сергей Сергеевич Байков. – Единственное что могу сказать: её незадолго до смерти вырвало, а больше… Нужны анатомические исследования.

– Не дам резать! – раздался визгливый истеричный крик. – Доченька!

Мать Вари, оттолкнув следователя с доктором, подбежала к кровати и упала покойнице на грудь.

– Цыц, дура, – тут же подошел к рыдающей женщине хозяин дома Илья Лютиков и грубо схватил её за плечо. – Чего хочешь делай доктор, но правду мне найди. Не с проста всё это…

Лютиков, оттаскивая несчастную мать от дочери, задел ногой столик. Вазы там уже не было, а вот одиноко лежащая книга свалилась на пол. Следователь Корнаев машинально поднял книгу, сунул её в карман и вышел на крыльцо.

– Чего делать будем, Иван Петрович? – поинтересовался пристав, когда они оказались на улице. – Мне ж исправнику надо докладывать… Он на днях из Москвы приедет. Случай-то на всю округу, а чего я ему скажу?

– Надо дождаться, чего доктор узнает, – тихо ответил Корнаев и провел ладонью по лицу. – Непонятно пока ничего… Господи, что же такое творится-то? Как же так-то?

– А я так думаю, – осторожно покашляв, торопливо заговорил урядник Носов, не отходивший ни на шаг от начальства. – Порча это. Я с мальчишек помню почти такой же случай. Была у нас в деревне Лушка Манькина, и вот собралась она замуж за пастуха, а её подруга Малашка приревновала. Чего у них уж там происходило – не знаю, маленький я тогда был, но факт тот, что пошла Малашка к колдунье и попросила порчу навести. Вот. Три копейки заплатила подлая девка знахарке, а та постаралась, чтоб перед самой свадьбой Лушка богу душу и отдала…

– Слушай, Носов, – как от кислой клюквы, скривился пристав Сазонов. – Иди ты со своими сказками… Иди … Фельдшеру помоги покойницу вынести… Иди…

– Я-то уйду, – вздохнул урядник и поплёлся с крыльца в переднюю. – Только доктор ваш ничегошеньки не найдет.

Доктор ничего не нашел.

– Не пойму, – докладывал Байков следователю на следующее утро. – Никаких признаков отравления: следов мышьяка нет, цианидов, синильной кислоты и других ядовитых веществ также не выявилось… Печень чистая, цвет нормальный… Почки тоже… Легкие – не подкопаешься… И сгустков крови не заметно. Не пойму. Такое впечатление, что у неё просто остановилось сердце. Остановилось и всё…

Иван Петрович слушал доктора, часто сглатывая слюну. Ему было очень и очень плохо. Он почти всю ночь не спал, а если и забывался на немного, то тут же вздрагивал от страшного кошмара. И не помнил следователь в точности, что ему снилось в те минуты, но было это что-то дико ужасное: какие-то цветы, черви, уроды и подернутые мертвенной синевой бледно-розовые губы. А тут ещё доктор со своими подробностями…

Докладывал доктор в кабинете следователя, где их и застал посыльный от станового пристава.

– Федор Савельевич, просят вас приехать в усадьбу-с господина Лютикова на совещанию-с, – едва переступив порог, сказал громким голосом малый лет двадцати в поношенном сюртуке, из тех, что были в моде еще до его рождения. – Сам Илья Семенович-с поговорить со всеми желают-с.