Отель «Волчье солнышко». Будьте нашим гостем бесплатное чтение

Глава 1

-…С потолка льется вода! – противный визг штопором ввинтился в воздух.

Я вздохнул и поднял глаза от журнала. На глянцевых страницах очередной комиксный супергерой пробрался в логово к очередному комиксному суперзлодею, готовящемуся уничтожить мир своим очередным комиксным супероружием.

Ох уж эти сказочки, ох уж эти сказочники…

А ведь я так надеялся провести последние пятнадцать минут рабочего дня в тишине и спокойствии!

Не удалось.

Ладно, будем честными, последние три страницы я пролистал, даже не понимая, о чем там идет речь. Но я ведь искренне пытался!

По телевизору, стоявшему в дальнем конце холла, шла одна из тех добрых рождественских комедий, которых так часто крутят по кабельному. Ну, из тех, где толпа идиотов внезапно узнает, что наступил зомби-апокалипсис и пятьдесят серий подряд натужно изображает, что пытается спастись, пока их съедают по очереди.

Возле стойки регистрации замер, сердито потрясая кулаками, напоминающий отрастившего ноги колобка невысокий мужчина в цветастой рубашке и коротких шортах на две ладони выше колена. Все ясно, еще один отпускник недоволен обслуживанием. Застывшая неподвижным изваянием менеджер, Стелла Громова, испуганно стрельнула в мою сторону взглядом.

–Я требую вызвать главного! – продолжал разоряться постоялец.

Вздохнув, я отложил журнал в сторону, бережно разгладил пальцами паутину на столике, и, нацепив на лицо дежурную улыбку в тридцать два зуба, шагнул к ресепшену.

–Добрый день, чем могу вам помочь?

Колобок, ощерившись, повернулся ко мне:

–А ты кто такой? – на еще недавно гладко выбритых щеках начала пробиваться щетина.

Я покосился на разместившийся на стойке красного дерева календарь. Так и есть, полнолуние. И почему мне так сегодня не везет? Хотел же спокойно посидеть, полистать журнал…

Странно только, что я сразу не понял, какая сейчас фаза.

Ежедневник, почувствовав мою досаду, выпустил длинные паучьи лапки и шелестя хитином, попытался сбежать на дальний край. Прихлопнув календарь ладонью – сам виноват, надо было сразу обо всем намекнуть – я поправил бейджик на пиджаке и оттарабанил насточертевшую за прошедшие два месяца фразу:

–Рафаэль Ервандович Лусин, управляющий отелем «Волчье солнышко». Чем могу быть полезен?

Улыбка на этот раз вышла немного кривоватой, но, честное слово, я так вымотался за последние дни, что изобразить сейчас что-нибудь получше уже не мог.

–У меня в номере с потолка льется вода! – зло повторил постоялец. – Когда я выбирал, где остановиться, я понадеялся, что попаду в гостиницу с нормальным обслуживанием! А у меня с потолка льется чертова вода!

–Какой номер он занимает? – я бросил короткий взгляд на застывшую за стойкой с приклеенной улыбкой Стеллу.

Та покосилась на экран компьютера:

–Триста двадцатый.

Странно. Еще вчера там было все в порядке.

–Я пришлю к вам специалиста, и он…

–На кой черт мне сдался ваш специалист?! – взвизгнул «колобок». – Если вы управляющий, то вы лично должны…

Я закрыл глаза и медленно досчитал про себя до десяти, пытаясь сдержать зарождающееся раздражение. Спокойно, Рафаэль, спокойно. Если ты сейчас сорвешься, тебе придется проторчать в этом проклятом отеле еще не меньше года.

–Послушайте… Простите, как вас по имени-отчеству?

–Валентин Семенович Клыков, – пропела Стелла, накручивая черный локон на палец. Коротко подрезанные ногти без лака резко контрастировали с алыми губами. Надо будет ей объяснить, что служебная униформа обязательна для всех. Мне тоже не нравится лиловый бархатный пиджак, особенно в сочетании с узким галстуком, – и ничего, ношу же, не спорю.

–Послушайте, Валентин Семенович, если вы потерпите всего пару минут, мы…

Стоявшая в углу холла пальма клацнула невесть когда появившимися зубами и поймала пролетающую мимо муху. Я недовольно поморщился: как же мне надоели эти банальные спецэффекты. Нельзя было ее просто съесть, когда она сядет на стену?

Надо будет поручить заменить ее на росянку или венерину мухоловку.

–Я не собираюсь ничего терпеть! – взвился постоялец. – Или мне немедленно предоставят нормальный номер, или я немедленно пожалуюсь, куда следует!

Только этого мне не хватало.

Пришлось выкручиваться:

–Если вы так настаиваете, Валентин Семенович, я, разумеется, осмотрю ваш номер, и я думаю, мы сможем что-нибудь сделать для вас, – кажется, мне даже удалось сообщить все это без традиционного яда в голосе.

Первый пришедший в холл лифт я, как обычно, пропустил, предусмотрительно придержав Клыкова за локоток и позволив дверям закрыться. Плавали, знаем. Еще раз я на этот трюк с обрывом троса не попадусь.

Нового лифта пришлось ждать намного дольше. Двери с легким звонком распахнулись, я привычно сплюнул через левое плечо и шагнул в кабинку.

Расстеленная на третьем этаже ковровая дорожка гасила все шаги.

–Вот видите? Ни одного скрипа! – тут же нашел к чему прицепиться гость. – А в проспекте написано: «Стоны и визги будут преследовать вас каждый миг»! И где это, я вас спрашиваю? Где?

На язык просился очень короткий и емкий ответ, проглотить его я смог уже с трудом. Этот самый Валентин Семенович начинал меня не то, что раздражать, а бесить. Впрочем, несмотря на то, что до конца рабочего дня осталось уже меньше десяти минут, я все равно обязан был лечь грудью на амбразуру, защищая честь родного отеля – чтоб он сквозь землю провалился.

–Возможно, вы не совсем верно прочли наш рекламный проспект, – пояснил я, вытаскивая из нагрудного кармана сложенную вчетверо глянцевую бумажку, раскрашенную в черные и фиолетовые тона: – Видите? На второй странице написано, что комнаты третьего этажа предлагают вам таинственную тишину и полумрак.

Уж этого здесь точно было в избытке.

Клыков потянулся перехватить рекламку, но я, помахав перед носом клиента сложенным буклетом, благоразумно отвел руку повыше – уж я-то знаю, что там ничего подобного не написано – и написано никогда не было.

Дальше, разумеется, следовало промолчать, но от укола удержаться было трудно:

–Вероятно, наш менеджер при вашем заселении посчитал, что это будет наиболее удобно, исходя из ваших месячных… циклов, – будем считать, что пауза у меня получилась случайно.

Гость покосился на меня и промолчал.

Странно, для таких как он это крайне нетипично. Неужели он не врет, и в номере действительно все настолько плохо?

Я автоматически покосился на экран своих наручных часов. Индикатор в виде черепа со скрещенными костями мерно мигал зеленым.

Да нет, бред какой-то. Если бы что-то пошло не так, счет уже давно пошел бы заново.

Не приведи господь, конечно.

Служебная ключ-карта легко вошла в замок, я распахнул дверь… И замер, ошарашенно разглядывая номер.

У «Волчьего солнышка» может быть много недостатков.

Слишком мало обслуживающего персонала на слишком большую площадь. Огромное количество комнат в подпространстве. Чересчур светлые коридоры на седьмом этаже и выше…

Ну и я, разумеется, как же без этого.

Но то, что я сейчас увидел, могло повергнуть в шок любого.

Что из себя представляют комнаты на третьем этаже? Это не люкс, конечно, но посетитель вполне может рассчитывать на интимный полумрак, черные шторы со светящимися черепами, лохмотья паутины по углам…

Ничего этого не было.

Яркий солнечный свет врывался через настежь распахнутое панорамное окно. Легкий летний ветерок шевелил полупрозрачные шторы. На светлых, свежевыкрашенных стенах висели картины с изображением пухлых розовых пупсов с перетяжечками, а по зеркалу, расположенному возле ванной, стекала тонкая струйка воды.

Осторожно оглянувшись, я зашел внутрь комнаты, провел рукою по влажному стеклу и лизнул мокрый палец.

–Действительно. Не кровь, – звучало это глупо, но ничего умнее я сейчас выдать не мог.

–А я что говорю?! – снова взвился Клыков. Густая бурая шерсть уже полностью закрывала щеки и медленно распространялась на шею. Верхняя кромка ушей по-волчьи заострилась, а глаза начали отливать золотом. – По-вашему, я воду от крови не отличу?! На сайте отеля русским по белому написано: «Кровавые потеки на стеклах! Гниющий покойник, лежащий на крахмальных простынях и тянущий к вам руки! Ржавчина, текущая из кранов!» И где это все?!

А рекламные речевки он неплохо выучил. Наизусть зубрил, что ли?

–Труп в постели хоть есть? – устало поинтересовался я. Если ответ будет «нет», здесь Клыкова и прикопаю – сразу две проблемы будут решены.

Хотя на это глупо надеяться – сам же вчера проверял. Все в порядке было.

–А то, – довольно ухмыльнулся гость. – Лично расчленил и под кроватью спрятал.

Хоть что-то его порадовало.

–Голова, правда, не поместилась, пришлось в шкаф, поглубже, за чистые полотенца, засунуть…

–Я скажу, чтоб ее не убирали, – рассеянно согласился я.

–Я бы понял, – надрывно всхлипнул посетитель, – если б это было хотя бы сукровица! Но вода!.. Меня здесь совсем не уважают!..

Вот только истерики мне сейчас не хватало.

Я принюхался. Мне кажется, или здесь действительно пахнет чесноком? Старательно делая вид, что изучаю зеркало, я покосился на Клыкова. Точно. Он еще и пьян. Как я мог этого сразу не заметить?

–Значит так, Валентин Семенович. Вы сейчас успокаиваетесь…

–Я не собираюсь успокаиваться! – взвыл Клыков.

–Успокаиваетесь, я говорю! – пришлось повысить голос, но надеюсь, это зачтется не как мелкое нарушение, а все вместе, вкупе с остальными действиями, как попытка улучшить имидж заведения. – Спускаетесь в бар…

–В бар?! – он начал оживать на глазах.

–Именно. А я позвоню и попрошу, чтоб вас угостили за счет заведения. Это будет небольшая компенсация за причиненные вам неудобства.

Плакала моя квартальная премия горькими слезами.

Клыков только открыл рот, собираясь что-то спросить, но я ему и слова не дал вставить:

–А когда вы отдохнете, подойдете к стойке. Вам выдадут ключ от другого номера.

Гость нахмурился:

–От другого? А мои вещи? – только начавшие уменьшаться уши вновь вытянулись и заострились, зарастая мехом.

–Их все перенесут, не беспокойтесь.

–И голову? – недоверчиво спросил он.

–И голову. Я прослежу за этим.

Клыков расплылся в счастливой улыбке:

–Значит, я пошел? – в голосе звучала такая детская наивность, что я даже засомневался, с ним ли я разговаривал несколько минут назад.

–Разумеется.

Он рванулся к выходу. Замер в дверях, оглянулся и выдохнул:

–Вы только под подушку не заглядывайте, ладно? – и, прежде чем я успел хоть слово сказать, скрылся из виду.

Я выглянул в коридор: гость добежал до лифта, нетерпеливо прыгнул в первую же подъехавшую кабинку, и, раньше чем двери успели закрыться, с диким воплем скрылся внизу – в лифте, как всегда, оборвался трос.

На часах было еще четыре минуты до конца рабочего дня.

Вздохнув, я шагнул к кровати. Отложить все дела до завтрашней смены явно не получится.

Под подушкой лежала открытая колода карт. Прежде чем доставать их из упаковки, я медленно провел кончиками пальцев по гладкому картону. Да нет, не краплёные. И не амулет.

Почему он тогда так волновался?

Сняв с внутреннего телефона, стоявшего на тумбочке около кровати, трубку и, зажав ее между плечом и ухом, я набрал номер бара.

–Ты умреш-ш-ш-шь… Через семь дней ты умреш-ш-ш-шь… – сквозь помехи и треск донеслось едва слышное шипение.

–Люда, – скривился я, присев на край кровати, – уйди с линии. А лучше соедини с Виталиком.

–Ой, простите, Рафаэль Ервандович, – смущенно пискнул телефон. – Сейчас!

Ждать пришлось недолго. Я только и успел что пролистать колоду карт и, фыркнув, спрятать ее обратно под подушку. Я-то думал, что подобные «веселые картинки» в наш передовой век интернета уже никого и не интересуют.

–Алло? – отозвалась трубка чуть хрипловатым мужским голосом, в котором явственно слышалось бульканье.

–Виталик, добрый день. Там сейчас к вам новый посетитель зайдет. Клыков, оборотень…

–Уже.

Быстро он.

–Короче, нальешь ему, что попросит и…

Договорить мне не дали. Трубка возмущенно поперхнулась воздухом:

–Но… Рафаэль Ервандович, они же пьют, как бездонные! Это одной чесночной настойки бутылок пятнадцать уйдет, не меньше. Про «Серебряный глаз» я вообще молчу! И на какие шиши я потом…

–Запиши на мой счет.

–Ладно, – хмуро согласился бармен. – Но, если он потом будет требовать кровь девственниц, я за себя не ручаюсь.

–Он же оборотень, а не вампир! – не выдержал я.

Сперва они одних от других не отличают, а потом рассказывают, что блохи по диванам прыгают.

–Все они одинаковые, – хмуро отозвался мой собеседник и положил трубку.

Прекрасно. Мне уже бармены грубят. И только мой добрый и ласковый характер – подкрепленный неоднократным продлением контракта – мешает мне высказать в ответ все, что я думаю.

Интересно, какой идиот додумался взять в бармены утопленника? Они же не выносят ничего, что связано с напитками.

Вздохнув, я положил трубку и завалился на кровать, закинув руки за голову и уставившись пустым взглядом в белоснежный потолок. Да уж, я бы тоже пошел выяснять, в чем дело, не увидев традиционно скалящего зубы привидения.

Так, ладно. Все дурные мысли в сторону. Пора заниматься делом.

Чемодан Клыков разобрать не успел, бросил посреди комнаты и сразу побежал скандалить. Значит, выселяем посетителя в другую комнату, а потом уже разбираемся, что здесь творится.

Перекатившись на бок, я с трудом встал и пнул носком туфли тумбочку.

–Давай, переселяй этого… блохастого.

Несколько мгновений ничего не происходило, и я уже даже начал беспокоиться, что проблемы у меня только начинаются, но в это время из-под кровати выскользнул огромный, покрытый буграми и наростами малиновый язык. Скользнув по лаковому паркету, он одним махом слизнул чемодан и скрылся обратно.

В «Волчьем солнышке» не нужны горничные и носильщики. Весь багаж проваливается в небольшой такой пузырек, который переносит все вещи в новую комнату и выплевывает там. Если что-то теряется по дороге, персонал обычно шутит, что это «что-то» съели.

Я не хочу думать о том, что будет с человеком, случайно провалившимся в эту «вакуольку».

Один удар сердца, второй – и на стене проступил багровые, сочащиеся кровью письмена.

Пять.

Семь.

Три.

На ресепшен удалось дозвониться с четвертого раза.

Ну, правильно, не один я мечтаю о том, чтоб уволиться.

–Стелла, там, когда Клыков подойдет, дашь ему ключ от пятьсот семьдесят третьего номера.

–Да, Рафаэль Ервандович, – прощебетала девица, уже совершенно забывшая про устроенный ей постояльцем скандал. – Конечно – конечно…

Я уже почти положил трубку, но затем внезапно вспомнил:

–Да, кстати.

–Да, Рафаэль Ервандович? – в голосе прорезались опасливые нотки.

–Дресс-код соблюдай.

Девица тоскливо вздохнула в ответ:

–Разумеется, Рафаэль Ервандович.

Положив трубку, я оглянулся по сторонам.

Теперь у меня есть два варианта. Буквально по сантиметру обследовать этот проклятый номер, выясняя, что за чертовщина здесь творится, либо плюнуть на все и пойти отдыхать. А с проблемами разобраться завтра. Тем более, что – я покосился на часы – рабочий день у меня уже сорок две… ну, ладно, уже сорок три секунды как закончен.

Сорок четыре.

Сорок пять.

А за переработку мне, между прочим, никто не заплатит.

К черту. Все завтра.

И, разумеется, выходя из этой проклятой комнаты, я ударился ногой о тумбочку.

Ненавижу! Все здесь ненавижу! И этот отель! И эти комнаты! И все вещи здесь! Выберусь – оболью бензином и подпалю с четырех сторон!

Тихо выругавшись, я захлопнул дверь в номер – и понял, что придавил створкой полу пиджака.

Или мне придавили.

Дернулся пару раз и понял, что это бесполезно.

Они все меня точно когда-нибудь доведут до белого каления. По крайней мере, сдерживался я уже с трудом.

Осторожно оглянувшись по сторонам и убедившись, что сейчас за мной никто не наблюдает, положил ладонь на дверную ручку и мягко, задушевно сообщил:

–На щепки пущу. И буду камин в кабинете растапливать.

Дверь чуть сдвинулась, отошла от косяка и выплюнула изжеванную, висящую лохмотьями полу пиджака. Присмотревшись, на ней даже следы слюней можно было разглядеть. В кармане, разумеется, была дыра.

А ведь у меня там лежал неразменный рубль. На пятнадцатилетие его получил.

–Дверь открой, – хмуро потребовал я. Это перед постояльцами можно сверкать ключ-картами. На самом деле все намного проще.

Створка чуть приоткрылась. Я осторожно заглянул внутрь и убедился, что за прошедшие пять минут ничего не изменилось. Монета, правда, на полу тоже не обнаружилась.

Прекрасно, нечего сказать.

Это, получается, теперь только по бельепроводу искать.

И главное, при этом с ума не сойти. И никого при этом не убить.

Я на миг представил, что мне придется идти в подвал, копаться в грязном белье, выискивая одну – единственную несчастную монету – и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

Завтра. Все завтра.

Даже если монету обнаружит кто-то из обслуживающего персонала, то сперва она пойдет в отдел утерянных вещей. Поэтому, учитывая, что сейчас одиннадцать часов ночи, время до полудня у меня есть.

Хочу в отпуск.

А еще лучше – чтоб меня отсюда уволили. Можно даже без выходного пособия.

Судя по сиреневому свечению вокруг кнопки лифта, кабинка находилась в подпространстве, – а это значит, что ждать ее пришлось бы, с учетом того, что первую все равно надо пропускать, не менее получаса. Тихо выругавшись, я пнул дверь лифта – на мягком металле осталась вмятина – и уныло поковылял к служебной лестнице.

Не дошел, остановился и задумался. А какого, собственно черта? Нет, понятно, что можно попросту завязать этот лифт узелком и выкинуть на свалку, но я пока еще стараюсь держаться в рамках «хорошего» поведения. Получается с трудом, но пока что – получается.

Но сделать все-таки что-то надо.

А то они меня же за человека не считают!

Так, ладно. Заканчиваем с лирикой. Нужно что-то предпринять.

Голова правда, после целого рабочего дня, совершенно не варит и такие глупости в голову лезут…

Вернувшись к лифту, я обхлопал себя по груди, выискивая портальный ключ для шахты, и, открыв раздвижные двери, шагнул вперед: когда кабинка находится в подпространстве – она одновременно присутствует на всех этажах, так что можно было особо не напрягаться. Серебристое сияние, шедшее от дальней стены шахты, я легко стер ладонью, на миг задумался и, вытащив из внутреннего карман перманентный маркер, сдернул ртом колпачок и прицелился, подбирая подходящую стену…

Позже, выйдя в коридор на лестницу, я замер, разглядывая серые пролеты. По хорошему счету, стоило спуститься в служебную столовую, поужинать, но одно дело подниматься на десятый этаж с третьего, и совсем другое – с первого.

Ну его в болото, этот ужин. Не умру. Тем более, что в холодильнике, кажется, есть бутылка кефира. Я, конечно, сегодня, как обычно, не завтракал и, за всей этой беготней, даже не обедал, но до утра как-нибудь дотяну.

Свет на лестнице угрожающе мигал, а лампы дневного света над головой противно шелестели, с треском выключаясь, для того, чтоб зажечься через несколько мгновений, выхватывая из полумрака отливающие чернотой тени. Тьма подползала все ближе и ближе, выбрасывая хищные щупальца, протягивая к горлу длинные лапы, заканчивающиеся острыми шипами на пальцах…

–Когти отполируй, – хмуро обронил я.

Наполовину высунувшийся из стены призрак замер, озадаченно разглядывая свои руки.

–Вчера вроде…

–Вроде! – фыркнул я. – Вот именно, что «вроде»! Чтоб завтра блестели – лично проверю.

Вот за всеми глаз да глаз нужен. Сегодня они ногти в порядок не приведут, завтра – в постояльца не вселятся, а послезавтра – не смогут комнатную собачку в жертву Ктулху принести.

Первые два этажа я преодолел быстро. В районе восьмого уже начал задыхаться. Наверное, надо было все-таки подождать лифт.

Поднимаясь к очередному пролету, я внезапно заметил двигающуюся навстречу фигуру в форменном лиловом пиджаке – где-то я этот мерзкий оттенок ткани видел. Скользнув рассеянным взглядом, я отметил про себя светлые, коротко остриженные волосы, тени, залегшие от усталости под серыми глазами, римский нос, ободранную, словно собаки пожевали, полу пиджака…

Меня терзают смутные сомнения…

Хотя узнать, кто передо мной, сразу не получалось – вероятно, только недавно принят на работу.

Незнакомец окинул меня высокомерным взглядом и прошел мимо, с силой зацепив плечом. Я отлетел к самым перилам, больно врезался ребрами и, чудом не скатившись вниз по лестнице, замер, хватая ртом воздух:

– Какого черта?!

Что он себе позволяет?!

Незнакомец замер на миг – бросил презрительный взгляд через плечо и чуть дернул уголком рта, словно хотел что-то сказать, но в последний момент передумал. А затем, засунув руки в карманы брюк, неспешно направился дальше по лестнице, насвистывая себе под нос смутно знакомую мелодию – мотивчик я где-то слышал, но слова не воспроизведу.

Дошел до лестничного пролета – и растаял в воздухе.

И лишь после этого до меня дошло.

Я его сегодня утром видел. В зеркале.

Неужели я действительно так отвратительно выгляжу?

Вот только мне двойника не хватало. Тем более, настолько наглого. Я-то ведь не такой!

Я хуже.

До десятого этажа я дошел уже без происшествий. Доковылял до своей комнаты, открыл дверь и, не разуваясь, рухнул на постель.

Сейчас пять минут полежу, и займусь всем остальным. Переоденусь. Если что-нибудь найду в холодильнике, поужинаю. Приму душ. А потом лягу спать. Да, только потом.

Вот только на две секунды прикрою глаза…

Последнее, о чем я успел подумать, проваливаясь в сон, – как же я ненавижу этот отель. Судя по кошмарам, которые снились мне всю ночь, чувства были взаимными.

…В семь часов утра я снова был на ногах. Ну, точнее, пытался привести себя в вертикальное положение. И у меня это даже получилось.

Наспех умывшись, я задумчиво поскреб ногтями подбородок. Может, не бриться? Отращу модную трехдневную щетину…

Брошенные в комнате часы противно запищали – громко, надрывно: слышно было, наверное, не только у меня в ванной, но и в соседних номерах. Да понял я, понял. Никакой щетины. Управляющий должен быть выбрит, свеж и жизнерадостен, как мартышка. Если первое еще решаемо, то со всем остальным – явно проблемы.

Сами виноваты, незачем меня было сюда засовывать.

Нет, конечно, можно пару раз уронить себе на голову кирпич, благо, в «Волчьем солнышке» никогда с этим проблем не будет – но, с другой стороны, вряд ли меня выпустят отсюда чуть быстрее, даже если я начну пускать слюни как идиот.

Эх, мечты – мечты…

Я вновь покосился в зеркало: понятно, почему себя вчера не узнал – с такими кругами под глазами мне только панду косплеить.

Может, ну это все к черту? Напиться, забыться и… Часы заорали так, что если кто на этаже и спал, то уже проснулся. Правильно, не одному же мне страдать.

Вернувшись в комнату, я переоделся, бросив истерзанный пиджак на пол – отель сам разберется, что с ним делать – и подхватил с тумбочки уродливые наручные часы: черные, туристические, с каучуковым ремешком, огромным циферблатом и множеством мелких окошек. В одном из них сейчас горела желтая семерка. Ну, правильно, всего неделя прошла с последней ошибки.

Ворвавшийся в открытое окно ветер шевельнул шторы, солнечный лучик скользнул по паркету, дотянулся до моей ноги, ласково лизнув туфлю…

Я замер, так и не застегнув ремешок часов. Солнце. В номере у Клыкова вчера светило солнце. И это учитывая то, что я зашел туда в самом конце рабочей смены – почти в одиннадцать ночи. Очень интересно.

Это кто же у нас так балуется?

Мало того, что вчерашний беспорядок сам по себе странен, так еще и с временем что-то не то.

Пора заняться делами.

Желтый цвет семерки на часах сменился зеленым.

Только сперва, наверное, все-таки надо позавтракать.

Наспех перекусив в служебной столовой, я направился в проклятый номер.

Дверь открылась раньше, чем я взялся за ручку. Переступив порог, я оглянулся по сторонам. Итак, что тут у нас.

Обстановка со вчерашнего вечера не изменилась. Солнечные зайчики, прыгающие по обоям, картины с ангелочками, держащими букеты полевых цветов и кувшины с водой, застеленная светлым покрывалом кровать… Только дорожка воды на зеркале чуть подсохла.

С картин, пожалуй, и начнем.

Остановившись напротив одной из них, я ковырнул пальцем раму. Первое время ничего не происходило: пупсики все так же безмятежно пялились на меня, растягивая губы в безмятежных улыбках. Я уже отчаялся, но в этот момент один из ангелочков, повернув голову, медленно моргнул. Зрачки вытянулись, заострились, а в огромной, от уха до уха, пасти показались острые клыки и мелькнул длинный раздвоенный язык.

–Наконец-то! – вздохнул я. – А дальше?

Державший кувшин ангелочек чуть наклонил сосуд: темная тягучая жидкость неторопливо потекла к краю картины, выплеснулась за раму и стекла по стене, неопрятными потеками застыв на обоях.

–Уже лучше, – хмыкнул я, разворачиваясь к кровати.

Точнее, хотел повернуться, не успел. За мгновение до того, как я пошевелился, часы на прикроватной тумбочке щелкнули и, чуть подергивая стрелками, пошли в обратную сторону. В углах комнаты закружилась могильная тьма. Черные, отливающие непроглядной синевой дымные щупальца зашевелились на потолке. Выкатившийся из-под кровати череп, покрытый лохмотьями засохшей кожи, клацнул зубами, норовя вцепиться в ногу.

Я брезгливо отпихнул его носком туфли и задумчиво поинтересовался в пустоту:

–Ну и в чем проблема? Нельзя было такой спектакль Клыкову показать?

Разумеется, никто мне не ответил.

Заглянув в ящик прикроватной тумбочки, я вытащил книгу в черной обложке без надписей. Провел по ней кончиками пальцев… Кожа. Гладкая, сухая кожа.

Перевернул несколько раз, не открывая глаз, перелистнул, вновь коснулся обложки. Теперь она была тканевая, чуть скользкая, словно подгнивавшая – пара мгновений, и расползется под пальцами. Снова перевернул и открыл глаза. С обложки на меня смотрело налившееся кровью глазное яблоко…

Я ткнул в него пальцем. Глаз ойкнул:

–Сволочь! – и пропал.

Книгу я спрятал обратно.

–Еще что-нибудь? Из классического набора?

–Не знаешь, как выбраться отсюда? Всегда есть выход, – в комнате шелестнул тихий едва различимый смешок, и с потолка, прямо перед моим носом, упала, закачавшись на люстре, веревочная петля.

–Это для проверяющих? – фыркнул я. – Не проще отравить?

На столике, рядом с часами, появился изящный черный пузырек, на котором красовалась криво наклеенная бумажка с надписью «Выпей меня».

Очень смешно.

Сдернув веревку с люстры, я смотал ее на локте и засунул под кровать. Для следующего постояльца пригодится.

Итак, номер пришел в порядок. Осталось только непонятно, с какого перепугу он решил поломаться.

Не придумав ничего умного, я плюхнулся на кровать и, заложив руки за голову, уставился на потолок, надеясь, что в голову придет хоть какая-то умная мысль. По гладким панелям скользили серые тени, сплетающиеся в непонятные, с первого раза и не прочтешь, знаки.

Я покосился на окно. Вчера вечером, когда в принципе уже стемнело, здесь светило солнце. Сейчас, в самую рань, уже начали спускаться сумерки. В принципе, последний вариант был, как раз-таки правильным, но мне по-прежнему не нравилось, что было вчера. Прежде всего потому, что я никак не мог понять, что же здесь произошло.

«Волчье солнышко» расположен на точке схождения линий силы, охватывающих весь земной шар. Сам отель, конечно, не живой и не разумный, но само влияние магических энергий столь странно искажает реальность, что крайне условно это место можно назвать квазиживым и квазиразумным. Хотя, если говорить откровенно, никто толком и не знает, что на самом деле представляет из себя отель, и термин «псевдожизнь» используется просто как наиболее подходящий.

И вот в этом почти-живом-месте что-то внезапно ломается.

Может, одна из силовых линий лопнула?

Да нет, бред какой-то.

Тут даже смотреть в подпространство не надо, чтоб понять, что такого быть не может.

Короче, паззл так и не складывался. Все время возникало подозрение, что у меня не хватает каких-то кусочков.

Лежать было неудобно. Я покосился направо. Рядом со мною, под пыльным, посеревшим от времени покрывалом виднелись очертания неподвижно лежащего человеческого тела.

Вздохнув, я спихнул его на пол. Из-под плотной ткани показалась худая, обтянутая кожей рука с длинными костлявыми пальцами.

Я, лениво свесившись с кровати, молчаливо ждал. Поймал себя на том, что пытаюсь намотать на ноготь дымный след, вьющийся у самой стены, и поспешно поднял руку от пола. Главное в нашем деле самоконтроль. Об управлении гневом я и вовсе молчу.

Скрытое под покрывалом тело дрогнуло, и кисть руки, по-собачьи отряхнувшись, окончательно выбралась наружу и, сверкая торчащими из-запястья обломками кости, скрылась под кроватью.

Так-то лучше.

Хотя умных мыслей по-прежнему не было.

Вздохнув, я сел на кровати. Ткнул кулаком в подушку – та выплюнула облачко черного дыма, осевшего на потолке грязным пятном, напоминающим по очертаниям человеческий череп.

Да вроде действительно все в порядке.

На этот раз прихватывать пиджак дверью «Волчье солнышко» не стало. Оно придумал издевательство поизощреннее. Когда я выходил из комнаты, низкий порожек внезапно приподнялся, я зацепился за него носком туфли и рухнул вперед. И только в самый последний момент успел выровняться, ухватиться рукой за дверной косяк… Который тут же лопнул под моими пальцами, осыпавшись старой трухой и оставив на ладони пыль гнилушек, светящихся в темноте коридора.

Больно ударившись коленями, я уперся ладонями в полинявший ковер, с трудом сдерживаясь и пытаясь не позволить плещущейся внутри ярости вырваться наружу.

Спокойно, Рафаэль. Спокойно. Ты должен выдержать. Ты должен справиться. Триста пятьдесят шесть дней. Тебе осталось выдержать еще триста пятьдесят шесть дней. Восемь ты уже прожил.

И если бы не сорвался до этого уже семь раз, сбросивших таймер на самое начало, то мог бы занести в годовую копилку целых два месяца.

Спокойно, Рафаэль. Ты справишься. Ты должен справиться.

Я с трудом выровнялся, оглянулся по сторонам. К счастью, моего позора никто не заметил.

Судя по часам, до обеда было еще далеко. Испорченную комнату я проверил и даже починил. Задумываться, почему там все так изменилось, у меня не было никакого желания.

Надо успокоиться, прийти в себя… И за одно попытаться найти потерянную монету.

В бюро находок ее, разумеется, не оказалось – это было бы слишком просто. Стоявший за длиной стойкой, отделяющей посетителей от сияющего прозеленью шкафа с находками, висельник со свернутой набок головой и странгуляционной бороздой на шее, только руками развел, пытаясь что-то объяснить, но не смог выдавить ни звука.

Я смерил его взглядом и направился прочь, чувствуя, что чем скорее я уйду, тем лучше – а то ведь точно нервы не выдержат и я или расскажу все, что думаю. Или таки что-то сделаю. И отсчет опять пойдет заново.

За прошедшие два месяца я как-то не удосужился побывать в прачечной, благоразумно решив, что если отель сам убирает грязное белье, то и смотреть, что там творится, нет никакой необходимости. Сегодня, спустившись на минус пятый этаж, я понял, как ошибался.

Лифт – для разнообразия, с четвертого раза, а не со второго, как обычно, – привез меня не в комнату и даже не в коридор, а в огромную пещеру. Над головой нависали мощные сталактиты, под ногами текли тоненькие ручейки странной, желтоватой воды, отдававшей запахом серы, а вокруг высились горы грязного белья. Некоторые даже выше меня. А сверху, из невидимых бельепроводов извергались новые и новые потоки простыней, полотенец, покрывал…

Собравшись с силами, я шагнул вперед и оглянулся. Лифт находился не в стене: кабинка инородной занозой завязла посреди пещеры и потоки грязных вещей уже почти вплотную подобрались к ней, оставив лишь крошечное пятнышко серого пола.

Вздохнув, я шагнул вперед. Ноги по щиколотку утонули в тряпье, и что-то склизкое, неприятное, пробралось мимо носка и чуть выше, и щекотнуло кожу.

Сжав зубы, я чуть сдвинул ногу и резко ударил каблуком, метя по основанию невидимого щупальца. Пискнув, то скатилось обратно под ворох вещей.

Я же здесь вечность свою монету искать буду…

Додумать я не успел. Низвергающийся с потолка поток вещей чуть изменил направление – и буквально снес меня в сторону. Закрутил по пещере, отнес к выступающей из вороха тряпок колоне, с силой ударив плечом о камень…

Зашипев от боли, я схватился за руку. Перелома вроде нет, пальцами шевелю, но ушиб точно будет.

Над ухом раздалось противное хихиканье. Может, это сам отель смеялся надо мною, а может, кто-то из обслуги решил спуститься следом и позабавиться над незадачливым управляющим, но это было последней каплей.

Какого черта?!… Какого черта это проклятое «Солнышко» издевается надо мной, и почему я должен это терпеть?!

–Даю последнее китайское предупреждение, – отчеканил я.

Смех стал громче и отчетливее.

Вот значит как? Ну что ж. Сами виноваты.

Да, меня заперли здесь на год. Да, если цитировать Куаку дословно, я должен «научиться хорошо себя вести». Но, какого черта?! Что они сделают, если я буду «вести себя плохо»? Запрут здесь навечно? Черта с два. Марго еще не замужем. Эрику исполнился всего год. Максимум, я проторчу здесь пять – семь лет. Потом я им все равно понадоблюсь.

Так какого черта?!

Сами напросились. Это не меня заперли со всеми этими уродами. Это их заперли со мной.

И тем хуже для них.

Сидя среди бесконечных потоков грязного белья, льющихся вокруг меня, я прислушался к себе. Ярость, горячая ярость клубилась в груди, пытаясь вырваться наружу. Чуть прикрыв глаза, я коснулся ладонью груди, собирая гнев в ледяной комок, замораживая его, пряча на место сердца, и, улыбнувшись, выпрямился, чувствуя, что вновь стал собою. Неспешно вытянул из воздуха сигариллу, взмахнул рукою – свернутые табачные листья зажглись сами собой – и затянулся, позволив себе это впервые за два прошедших месяца. Выдохнул клуб серого дыма и направился к открытым дверям лифта.

Зашел внутрь, прижег сигариллой кнопку первого этажа и, ровным голосом сообщив:

–Посмеешь упасть, на запчасти разберу, – и швырнул окурок в пещеру.

Тот упал на грязную простынь, по ткани побежал несмелый огонек…

К тому моменту, как двери лифта испуганно дрогнули и начали закрываться, по пещере уже вовсю гуляло пламя.

Кажется, я впервые за прошедшие два месяца вновь чувствовал себя живым. И это мне нравилось.

Глава 2

В холле все было чинно и спокойно. Одинокая муха наматывала круги вокруг люстры, тянувшиеся от входа кровавые следы уходили в сторону гардероба, а за стойкой регистрации, вместо сменившейся Громовой, зевая и потягиваясь, дежурил черноволосый парень лет двадцати – его имя я бы не вспомнил даже под угрозой пожизненной службы в «Волчьем солнышке».

Пальму так и не убрали – то ли я не сказал, то ли не потрудились выполнить мое указание.

Пора с ней разобраться. А потом наказать виновных. Нет, можно, конечно и наоборот – наказать невиноватых, и оставить все как есть, но зря я, что ли последние два месяца все это терпел?

Не дойдя до пальмы нескольких шагов, я прищурился и резко взмахнул рукою перед собой, стирая надоевшее растение из ткани реальности. То на миг застыло, пульсируя синим светом, а затем осыпалось серым табачным пеплом.

Эх, жаль, нельзя весь отель так распылить.

Запрет на использование магии я, конечно, уже нарушил – и, будем честными, не собираюсь на этом останавливаться, но ведь восстановится же. Не сегодня, так через пару дней. А мне, к моему году, еще на уши лет так пять повесят.

Новый жест – и на сплетенной из тонких трубчатых костей подставке появилась огромная, меня ростом венерина мухоловка.

Это, конечно, неплохо, но я же росянку хотел. Когда она достаточно большая, к ней очень хорошо прилипает всякая пакость, вроде мух, комаров, шерсти, мелких домашних собачек и крупных недомашних оборотней.

Кстати. К слову о последних.

Я оглянулся:

–Клиент из пятьсот семьдесят третьего номера ни на что не жаловался?

Менеджер вздрогнул, вскинул на меня глаза с прямоугольными горизонтальными зрачками:

–А разве у нас пятьсот семьдесят третий занят?

Понаберут по объявлению, а потом удивляются, что текучка большая. «Рафаэль! Это ты их запугиваешь!» Да я до сегодняшнего дня вообще пай-мальчиком был! Первые два «обнуления» моего годовалого срока вообще по глупости произошли. Кто ж знал, что нельзя поваров, за срач на кухне, акулам скармливать?

Никак не привыкну к этим идиотским правилам.

–Вчера перевели. Из триста двадцатого.

Мальчишка нахмурился – длинные пальцы заплясали над клавиатурой – и поднял на меня удивленный взгляд:

–Он неделю как пуст. А триста двадцатый – две.

Да твою ж…

–Посмотри по ксерокопиям паспортов. Клыков. Оборотень, – сухо обронил я.

Менеджер резко кивнул – в кучерявых волосах мелькнули крошечные, едва начавшие пробиваться, рожки – и, открыв за спиною небольшую дверцу, с головою нырнул в документы: из комнаты поднялась волна бумаг, плеснула наружу, дотянувшись до стойки и чудом не снеся на пол компьютер. Оставленный Стеллой календарь испуганно взвизгнул, перейдя в конце на ультразвук, и, стуча длинными ножками, спрыгнул на пол и рванулся вдаль по холлу, разбрасывая исписанные листки.

Бюрократии никто не любит. Даже ее порождения.

Я ждал.

Через пару минут поймал себя на том, что барабаню пальцами по стойке. Твердая деревянная поверхность прогибалась и шла рябью, как будто камни в воду бросали.

Скривившись, я убрал руку со стойки. Постоянно забываю, какое здесь все может быть хлипкое.

Из бумажного водоворота менеджер вынырнул минут через пятнадцать. Замер, хватая ртом воздух и выплевывая чернильные струйки, отдышался и лишь затем смог выдохнуть:

–Нет такого.

Что за чертовщина здесь творится?!

Обходить стойку было слишком долго. Я попросту прошел сквозь нее, и оттолкнув менеджера, сам заглянул в картотеку. Ровные стеллажи, бесконечными дорогами уходившие вдаль, светились ровным синим светом. На письменном столе, стоявшем посреди комнаты, полыхал алым огромный хрустальный шар, в глубине которого метались едва различимые серые тени.

Плеснувшие наружу папки, противно зашипев, вцепились в кожу, до крови полосуя ее крохотными акульими зубками.

Как мне надоела эта шифровка данных и проверка личности!

Можно подумать, кто-то чужой в здравом уме и трезвой памяти попрется в архив «Волчьего солнышка». Нет, я, конечно, слышал о воре, решившем похитить личные данные гостей нашего отеля и проникшем в хранилище – обглоданный скоросшивателями скелет нашли только через четыре месяца, – но тут и дураку понятно, что это – всего лишь легенда.

Или нет?

Лизнув листами выступившую на коже кровь и убедившись, что у меня есть нужная степень доступа, папки с бумагами мягко осели на пол.

Я оглянулся на ведущую в хранилище дверь, за которой виднелся смущенно выглядывающий из холла менеджер, и скомандовал:

–Бумаги на Клыкова.

Гробовая тишина была мне ответом.

Не понял? Это я что, сам все искать должен?!

–Я сказал: «Бумаги на Клыкова»!

Легкий, невесть откуда взявшийся, ветерок всколыхнул груды лежавших на полу и письменном столе документов, на протянутых вперед ладонях начали проявляться размытые призрачные листы… Но прежде, чем я успел сжать пальцы, бумага вдруг полыхнула алым и растаяла.

Ну все. Они сами напросились!

Обернувшись к двери, я резко захлопнул ее перед носом любопытствующего менеджера и, хрустнув пальцами, вновь оглянулся на сваленные на полу бумаги. Ну что? Поиграем?

Прищурившись, я окинул взглядом помещение и поймал себя на том, что губы сами расплываются в нехорошей усмешке. Сами напросились. Я пытался сдерживаться до последнего.

Где тут у нас самый главный и ответственный?..

Резко шагнув к полкам, я по локоть запустил руку в стену, пошарил там, выискивая, – есть! Поймал! – и вытащил за шкирку огромную, сантиметров пятьдесят длинной, крысу, обряженную в черные штанишки и старомодный зеленый кафтанчик с золотыми пуговицами.

Даже у архивной крысы наряд лучше, чем у меня.

Противно завывая, служитель извивался и размахивал розовыми лапками, норовя вырваться на свободу:

–Пусти-и-и-и! Пусти-и-и!

Извернувшись, архивариус вцепился длинными желтыми клыками мне в палец. Взвыв от боли, я перехватил мерзкую тварь свободной рукою, резко дернул, заставляя разжать зубы, и впечатал розовой пуговицей носа в стол, прошипев:

– Сегодня же мышьяка насыплю!

Архивная крыса сдавленно пискнула, покосилась на меня, и, закатив глазки, сползла в обморок.

–Все правильно, – хмуро согласился я. – Кровь ядовитая, – разжал пальцы и, брезгливо вытерев руку о камзол зверька, осторожно прикоснулся следам укуса. Не прокусил, вроде бы. А больно, как будто бензопила по пальцу прошлась. С-с-собака позорная, а не крыса, – Не забудь выпить противоядие и сделать десять уколов в живот от бешенства,

Архивариус, не меняя позы, приоткрыл один глаз и стрельнул в мою сторону взглядом:

–Правда, что ли?

–И четыре от столбняка.

–Но это же я укусил! – взвыл пасюк. Покачиваясь и мотая тяжелой головой, по-человечески уселся на столешнице и, закинув ногу на ногу, уставился на меня. – Прививки тебе делать надо!

Я шагнул к столу и, перехватив архивариуса за ворот камзола, так что ткань примяла тонкую шерстку и врезалась в кожу, по-крокодильи улыбнулся и ласково пропел:

–Спорим?!

Пасюк вновь закатил глаза и обвис безвольной тушкой у меня в руке.

Вздохнув, я выпустил пленника и, обойдя стол, уселся за него, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.

На этот раз ждать, когда архивная крыса придет в себя, пришлось минут пять. Все это время я развлекался тем, что запускал с пальца крошечные, с ноготь величиной, огоньки, отправлял их к полкам с документами и гасил раньше, чем шарики успевали врезаться в папки.

Примерно на тридцатой вспышке архивариус зашевелился. Подергал длинным носом, словно принюхивался, открыл глаза… и подскочив на месте, заверещал:

–Ты что творишь?! Ополоумел, что ли? Здесь… Здесь же ценные документы!

–«Вы», – мягко поправил я его, не прекращая забавляться с огоньками.

Пасюк нахмурился:

–В смысле?

–Вы. «Что вы творите?» И да – ополоумели.

–В смысле?

Кажется, у него пластинку заело.

–К начальству надо обращаться на «вы», – нравоучительно сообщил я. Последний огонек врезался на полной скорости в полку, рассыпался искрами – архивная крыса испуганно взвизгнула:

–Ка-а-акому начальству?

Вспышка погасла, не оставив и следа.

–Ко мне, например.

–А ты… А вы…

–Управляющий отелем. Рафаэль Ервандович Лусин.

Вывеску, что ли над головой сделать? Сверкающую такую. С фамилией и инициалами. А также с должностью и стрелкой – чтоб не перепутали, кто тут самый главный.

И фанфары. Фанфары, главное, не забыть.

И фейерверки.

После этого меня благополучно сдадут в дурдом и можно будет не бояться того, что я застряну в этом проклятом «Волчьем солнышке».

Архивариус вздрогнул, черные бусинки глаз расширились:

–Ой… А я вас другим представлял.

–Каким? – кисло поинтересовался я. Особо меня это не интересовало, но ради поддержания разговора спросить стоило.

А еще мне безумно хотелось курить. Два месяца без табака, а потом несколько сигарилл – и организм вновь радостно требовал никотина.

–Нуууу… – протянул пасюк, окидывая меня долгим взором: – метра четыре ростом, с клыками, рогами, перепончатыми крыльями… и с когтями еще… И хвостом… длинным… ядовитым… как у скорпиона… вот… – с каждым словом его голос становился все тише, а закончил он вообще шепотом.

Я отполировал ногти о пиджак и задумчиво покосился на руку. А что, хорошая идея… Когти. Клыки. Рога. Крылья. Хвост, опять же.

Хотя нет. Рост четыре метра – это явный перебор. Я же лбом все люстры посбиваю.

Насчет три девяносто девять – еще надо подумать. Хотя с другой стороны – рогами тогда всю побелку на потолке сдеру.

Нет, не вариант.

–Извини, что разочаровал, – фыркнул я.

Архивариус шмыгнул и почесал розовой лапкой нос:

–А что ты… Вы… Что Вы хотели?

Я покосился на наваленные кучами папки с документами:

–Вчера в отеле был постоялец по фамилии Клыков. Сегодня по базе его почему-то нет. Мне нужны архивные данные.

Пасюк на миг задумался и вздохнул:

–Искать надо очень долго. Тут же документы за несколько тысяч лет.

–Так весь архив ведь перерывать не надо!

–Ага, как же! – презрительно дернул кончиком носа архивный крыс.

Спрыгнув со стола, он, чуть косолапя, направился к полке, расшвыривая лапками лежавшие на полу папки: те вяло шевелили листами и делали вид, что пытаются расползтись в стороны.

Добравшись до стены, пасюк сдернул ближайший скоросшиватель и, не оборачиваясь, швырнул его за спину. Тот лишь каким-то чудом не врезался мне в лицо.

Ладно. Не чудом. Телекинез очень удобная вещь. И когда на кону стоит в кровь рассеченный острым металлическим углом лоб, очень быстро вспоминаешь, что нужно сделать для того, чтоб предмет завис в воздухе.

Будем считать, что это не относится к запрещенной для меня магии.

Тем более, что свидетелей, кроме архивариуса нет, а опасное мигание экрана наручных часов я мог просто не заметить.

А если еще вычеркнуть жгучее желание отправить эту самую папку обратно, с размаху, да по голове пасюку – так я вообще пай-мальчиком буду.

Подхватив зависший в воздухе скоросшиватель, я наугад распахнул его на середине и перелистнул несколько страниц. Сказать, что документы были перемешаны, значит не сказать ничего. Пожелтевшие пергаменты и машинописные белые листы, готовые рассыпаться в прах от прикосновения папирусы и китайская хлопковая бумага… Хронология, судя по всему, тоже особо не соблюдалась. Следом за компьютерной распечаткой – счетом, выставленным за обед для семидесяти пяти марсианских треножников, шло выписанное изящной вязью обязательство оплатить проживание в «Волчьем солнышке» лисицы – оборотня, подписанное личной печатью Хуанди и датированное примерно третьим тысячелетием до нашей эры, а подписанный в тысяча девятьсот шестнадцатом году договор купли-продажи семидесяти пираний для бассейна отеля соседствовал с читательским билетом на имя Таргутай –Кирилтуха. Причем десять книг у него были до сих пор не сданы.

–А по порядку складывать – религия не позволяет? – мрачно поинтересовался я, поднимая взгляд от папки.

–Пробовали, – кисло откликнулся крыс, обиженно дернув усиками. – Книжные черви каждую ночь перетаскивают… Так что по гостю смогу в лучшем случае, через пару недель сдать.

Я скрипнул зубами. Прекрасно!

Даже под серой шерстью было видно, что крыс ощутимо побледнел. Отступив на шаг, архивариус уперся спиной в стеллаж и жалобно проблеял:

–Вы можете сами поискать. По постояльцам документы – пятый поворот налево, потом два направо, потом один налево, прямо, прямо, прямо и налево, прямо, прямо, в маленький тупичок налево. Там увидите зеленый стеллаж, на нем вынете четвертую книгу в пятом ряду снизу, спуститесь по лестнице вниз, по коридору прямо, потом по спиральной лестнице вниз, по коридору прямо, потом на лифте на четвертый этаж, по коридору налево и как раз увидите стойку с нужными подшивками.

Выберусь из этого проклятого отеля – подпалю его со всех четырех сторон.

Чем дальше я шел по архиву, тем сильнее изменялись шкафы для документов. Сперва вместо узких металлических стеллажей, появились ровные деревянные полки. Затем они сменились потемневшими от времени этажерками, но и те вскоре пропали, превратившись в старинные застекленные шкафы, украшенные резьбой.

В очередной раз свернув за угол, я увидел притаившуюся в тени шкафа обряженную в светлое кружевное платьице фарфоровую куклу, сантиметров пятьдесят ростом. Золотистые волосы были стянуты в два хвостика, а пухлые губки щедро выкрашены алым. Общее впечатление портило лишь то, что все лицо игрушки покрывала морщинка трещин, между которых виднелись выступившие капли клея – словно этот истуканчик сперва разбили, а затем неловко собрали.

В какой-то миг мне послышалась странная мелодия – легкая, едва уловимая, будто музыкальная шкатулка играла, или колокольчики звенели. Не придав этому значения, я ускорил шаг.

Вновь свернул за угол, пытаясь вспомнить, куда мне идти дальше – и нахмурился, увидев за поворотом точную копию давешней куклы. Платье у нее было чем-то перепачкано, но в мерцающем свете горящих под потолком ламп дневного света толком ничего нельзя было рассмотреть.

Музыка зазвучала чуть громче.

За следующим поворотом обнаружилась еще одна кукла. Правда, в отличие от предыдущих, она сжимала в крохотных ручках огромный тесак, покрытый бурыми пятнами.

Я вздохнул, подошел к игрушке, чуть склонился, с трудом отобрав нож из крепкой фарфоровой хватки, и мрачно поинтересовался:

–Почему клинок ржавый?

Болванчик медленно, насколько позволяла мягкая шея, поднял голову. Ленточки в волосах истлели, казалось, тронь – и рассыпятся, – и звонким детским голоском отчеканил:

–Это не ржавчина! Это кровь!

Я только вздохнул.

И они мне еще будут лапшу на уши вешать. Понамажут клинок кетчупом, а сами туда же. Кровь! Можно подумать, я одно от другого не отличу.

–Ты когда его в последний раз точила? – кисло поинтересовался я, проведя пальцем по зазубренному лезвию.

Игрушка хлюпнула носом и, смущенно ковырнув пол изящной ножкой в кожаной туфельке, промямлила:

–Так… это самое… – кружевной носочек под черным ремешком давно посерел, – давно денег не выделяли… В бухгалтерию как не придешь, так все завтраками кормят… А там лестница высокая. А я три раза уже падала… Вон, в последний раз даже руку до конца не собрала, – у нее действительно не было мизинца. – Вот и смысл туда ходить?.. Прибавки к зарплате опять же не дождешься… Там крыса такая сидит!..

Это уж точно… Архивариус, по сравнению с нашей бухгалтерией – райская птичка.

У меня даже раздражение как-то начало спадать.

–На кухню бы зашла, там новый нож попросила.

Игрушка вновь хлюпнула фарфоровым носом:

–Пробовала. Не дают, – и подняла на меня голубые глаза, в которых плескались самые настоящие слезы: – Думаете, легко в наше время быть куклой, в которую вселился дух серийной убийцы?

Я только хмыкнул. Интересно, что она бы на моей должности сказала.

А та, похоже, нашла благодарные уши:

–А еще у меня механизм заржавел, я уже третий год не могу нормально «мама» сказать, когда на спину ложусь… Обращалась в ремонт, а там сказали, мастеров по таким пищалкам уже двести лет нету, обращайтесь к производителю… Пробовала заказать у изготовителя, через интернет, заявили, что это очень дорого, потребовали прислать копию паспорта, чтоб подтвердить, что заявка настоящая… А у меня вместо паспорта – только сертификат об изготовлении, да и тот мыши погрызли…

Чувствую, это еще надолго.

Я почувствовал, как ядовитая лава раздражения, спрятанная под ледяной коркой самоконтроля, вновь начинает рваться наружу. Как же меня бесит этот отель, эта проклятая неорганизованность, эта безалаберность обслуживающего персонала…

Мысли пронеслись в голове табуном лошадей, и я замер, чуть не выронив нож на голову кукле. То есть, получается, за эти два месяца я уже начал привыкать к «Волчьему солнышку», и меня злит не сам факт того, что я торчу в этой проклятой гостинице, а то, что здесь все рушится?

Да нет, бред какой-то.

Мотнув головою, я мрачно уставился на куклу:

–Звать тебя как?

Та вновь смущенно ковырнула пол ножкой:

–Чайка.

–Почему «Чайка»? – нахмурился я.

Игрушка пожала мягкими плечиками:

–А почему нет?

Действительно. Почему нет? В этом проклятом отеле все может быть.

Но я, кажется, отвлекся. Сейчас мне надо в маленький тупик налево. Или направо? Черт, за болтовней из головы все повылетало. Так и имя свое можно забыть.

–Тут где-то поблизости был зеленый стеллаж. И скрытая за ним винтовая лестница. Видела?

Если бы Чайка умела хмуриться, она бы сейчас наморщила лобик:

–Стеллаж с лестницей видела. Только он красный. А лестница ведет по кругу, но она углами, квадратная.

Прекрасно. То ли пасюк не туда меня послал, то ли я успел заблудиться.

И, учитывая, как архивариус был рад меня видеть, я склоняюсь к первому варианту. И почему-то мне кажется, что сделал он это специально.

–Веди, покажешь, где эта чертова лестница.

Кукла молча протянула руку, фарфоровой ладошкой вверх. Чуть пошевелила пальцами – суставы двигались с легким перезвоном, видно, именно эту мелодию я и слышал. Вздохнув, я вернул ей нож. Окинув меня оценивающим взглядом, игрушка взвесила клинок на ладони и, ухмыльнувшись, намекающе провела обухом ножа по своему горлу.

Я только бровь заломил. В тот же миг сорвавшаяся с полки папка упала Чайке на голову, прицельно попав углом, закрытым металлической накладкой, по макушке. Кукла свела голубые глаза к переносице и рухнула на пол.

Еще закурить, что ли?

Игрушка вновь зашевелилась минут через двадцать – я уже успел поднять и пролистать упавшую папку. Ничего интересного, там, правда, не нашел – так, подшивка приказов по личному составу за шестидесятые годы сорок второго века до нашей эры. Несси, Алмасты и медведь Нанди уволены без выходного пособия.

Правда, в конце затесалась бумажка тысяча восемьсот девяносто третьего года – распоряжение о добавлении, перед опечатыванием пробкой, в каждую бутылку газированных напитков, созданных на основе орешков колы, по четыре сушеные ножки таракана. Обязанность была возложена на сотрудника службы внутренней охраны, имя которого было замазано черным маркером.

Особенно меня порадовала приписка химическим карандашом: «Действительно на всей территории Солнечной системы на срок до окончания расширения Вселенной».

Странно, конечно, «Волчье солнышко», вроде бы, к производству газировок никакого отношения не имеет. Хотя, тут все так перепутано… Опять же, совершенно не ясно, чья служба охраны должна этим заниматься – верхняя часть распоряжения, где в шапке указывается название организации была оторвана, а синяя печать давно выцвела и побурела.

Наконец, Чайка села и, с трудом сфокусировав на мне голубые глазки, хрипло поинтересовалась:

–Чем это ты меня?

Я взвесил папку на ладони и ласково улыбнулся:

–Повторить?

Кукла зло шмыгнула фарфоровым носом:

–Я тебе повторю!

Я вновь заломил бровь, и полка, у которой сидела игрушка, угрожающе накренилась, зашуршав сваленной на ней макулатурой.

–Э! Э! Э! – взвизгнула кукла, шарахнувшись в сторону, а мои наручные часы противно запищали и циферблат полыхнул алым.

Как же мне надоели эти последние китайские предупреждения…

Впрочем, заметил их только я. Чайка замерла, настороженно хлопая глазами и нервно косясь на опасно накренившийся шкаф.

Вздохнув, я примерился взглядом и засунул скоросшиватель, который до этого листал, в щель между полкой, находившейся чуть ниже уровня моих глаз и стоявшими вертикально папками – за одно выравнивая покосившийся стеллаж.

Точнее, попытался засунуть: отверстие, вроде бы, было достаточного размера, да и глубина полки позволяла засунуть папку, но создавалось впечатление, что внутри что-то мешало. Хмыкнув, я убрал скоросшиватель под мышку и осторожно засунул руку в щель. Пальцы коснулись какого-то округлого предмета – гладкого, прохладно-металлического, и словно тонкими полосками скотча к нижней поверхности полки приклеенного. Подцепив непонятную вещь пальцами, я аккуратно вытащил ее наружу…

Ну, правильно. Часы. Карманные часы – луковица. Обмотанные тем самым скотчем, который удерживал его внутри шкафа.

Содрав клейкую ленту, я скомкал ее, отбросил в сторону и нажал кнопку на корпусе. Крышка отскочила с легким, едва слышным щелчком.

Странно. И почему их тут спрятали? Самые обычные часы…

–Что? Что там?! – нетерпеливо запрыгала кукла, пытаясь разглядеть, что я держу в руке.

–Часы, – фыркнул я, выпустив их из ладони, и удерживая за цепочку – луковица закачалась перед самым носом игрушки.

–А почему там шестнадцать меток? – нахмурилась Чайка, протягивая ладошку и пытаясь поймать позолоченный корпус.

Я смотал цепочку и, нахмурившись, уставился на циферблат. Точно, поделен на шестнадцать частей. То есть, они должны отмерять не двадцать четыре, а тридцать два часа?

И вообще. Зачем их здесь спрятали? Что в них такого? Может, на обратной стороне что-то есть?

Я перевернул корпус, пригляделся: кажется, по ободу крышки, у самого стыка с корпусом шли тонкие царапины – словно кто-то иглой пытался открыть.

Моими ногтями открыть механизм явно нельзя. Я покосился на куклу… Не, бесполезно, у нее пальцы хоть и тоньше, чем у меня, но они фарфоровые, а ногтей и вовсе нет. Она ж не ведьма…

Стоп.

Ведьмы. Уж их то в отеле более чем достаточно.

Надо только из архива выбраться.

Спрятав часы в карман пиджака, я повернулся к кукле:

–Ну, где там твоя лестница?

Кукла смерила меня долгим взглядом, явно собираясь что-то сказать, но в последний момент передумала и, отвернувшись, поковыляла прочь, чуть отведя руку с ржавым клинком в сторону. Острие ножа противно скрежетало по каменным плитам.

Поворотов было явно больше, чем сказала архивная крыса. И почему-то чем дальше мы шли, тем холоднее становилось, и я все чаще чувствовал какой-то странный, пробирающий до самых костей ветер. Иногда он стихал на несколько ударов сердца, а затем начинал дуть с новой силой.

–Долго еще? – мне все меньше нравилось происходящее.

Какая, в самом деле, мне разница, что там случилось с этим Клыковым?! Да пусть его даже «Волчье солнышко» в пищевую вакуоль засосало! Мне-то что до этого?

–Почти добрались, – хмуро откликнулась кукла.

Чем дальше мы шли, тем тише звучало звяканье ее фарфоровых суставов.

Ветер все усиливался. Мне казалось, еще чуть-чуть и он начнет сбивать меня с ног.

–За следующим поворотом, – мрачно сообщила Чайка. Остановилась, бросила на меня косой взгляд: – Только я дальше не пойду.

Хмыкнув, я обогнул замершую неподвижной статуэткой игрушку, завернул за стеллаж… И понял, что я точно заблудился.

Впереди виднелся квадратный, обведенный невысоким, мне по колено, красным заборчиком, провал. У дальнего, видневшегося метрах в трехстах от меня, края, располагалась едва заметная на таком расстоянии выкрашенная в бордовый цвет калитка, от которой шла узкая, тоже алая, тропинка со ступеньками, ведущая по спирали вниз.

Видимо, ее кукла и подразумевала, говоря о красной квадратной лестнице.

В лицо ударил порыв холодного промозглого ветра, чудом не сбивший меня с ног, и я, вцепившись в ближайший стеллаж, зябко передернул плечами. Чувствую, тут не архив нужен, а инструкция по применению отеля. Правда, это только на случай, если я тут собираюсь надолго остаться. А я не собираюсь. И я обязательно придумаю, как выбраться из этого проклятого «Солнышка» как можно быстрее.

–Посмотрел? – звякнул внизу знакомый голосок. – А теперь пора убираться отсюда.

Я опустил глаза: кукла раз за разом пыталась воткнуть нож между плитами – видимо, чтоб не сдуло.

–Что так?

А ведь говорила, что не пойдет!

–Выдох почти закончился, – хмуро откликнулась Чайка. – Стоит только начаться вдоху, и нас сдует.

–Вдох?! – поперхнулся я. – А кто ж это дышит?!

Игрушка заломила тонкую бровь: трещины и выступивший клей превратили ее личико в странную уродливую маску:

–А ты как думаешь?!

–Ну, не отель же!

Это просто идиотизм какой-то будет.

Судя по кривой усмешке Чайки, даже самая бредовая идея имела право на существование в этой сумасшедшей гостинице.

–А еще говорят, – безмятежно сообщила кукла, – провал не имеет дна.

–До центра Земли, что ли, идет?

–Оглох, что ли? – ласково поинтересовалась игрушка. – Я же сказала – не имеет дна.

Часы туда, что ли, мои наручные, бросить?

Кстати. А ведь это здравая идея. Я ведь еще ни разу не пытался эту пакость уничтожить…

Ухмыльнувшись, я шагнул к провалу, на ходу расстегивая ремешок на запястье.

–Стой, ты куда?! – взвизгнула кукла, выпустив нож и вцепившись обеими руками мне в штанину. – Я же сказала, там опасно!

Отпихнув ее ногою, я направился к заборчику. Ветер на мгновение стих, и я осторожно пошел вдоль провала, подбирая точку поудобнее. Плохо кинешь – упадут на лестницу, какой-нибудь идиот спустится и заберет. А потом еще, не приведи господь, принесет мне обратно.

Нет, конечно, если это действительно дыхание отеля, то никто в здравом уме сюда не спустится, но, с другой стороны – если тропинка ведет вниз, значит кто-то по ней ходит…

Взвесив часы на ладони, я широко размахнулся…

В спину ударил порыв ветра. Я бы устоял, но в этот момент мне под колени врезалось тяжелое фарфоровое тельце…

–Твою ж ма…

В последний момент я успел вцепиться в перила и повис над бездной, чувствуя, как в лицо бьет холодный воздух, втягивающийся в воронку.

–Боюсь – боюсь – боюсь!!! – противный визг куклы штопором впивался в уши. Я осторожно скосил глаза вниз: Чайка, как клещ, вцепилась мне в штанину.

–З-затнись, – с трудом прошипел я.

Левитация никогда не была моей сильной стороной.

Пусть Куака и говорит, что передвигаешь ли ты предмет или поднимаешь себя в воздух – все едино, но для меня – разница между этими двумя действиями есть, и она весьма ощутима.

Ничего, когда мне будет столько же, сколько и Куаке, я тоже буду корчить ничего не понимающую рожу и цедить сквозь губу: «Что, не можешь щелчком пальцев погасить солнце? Эх, молодежь, вот я в ваши годы…»

Главное, дожить до этого.

С трудом подтянувшись, преодолевая дующий в лицо ветер, я перевалился через низенький заборчик и рухнул на пол, хватая ртом воздух.

–Боюсь-боюсь-боюсь!

Я с трудом повернул голову: кукла, так и не выпустив моей штанины, валялась на полу, зажмурившись и на одном дыхании повторяя одно и то же.

–З-заткнись! – не выдержал я.

Во рту чувствовался устойчивый металлический привкус.

–А мы уже упали? – приподняла голову Чайка.

–Да, – огрызнулся я. – И разбились. Насмерть.

Игрушка наконец открыла глаза, оглянулась по сторонам:

–Это мне теперь новое тело искать? – я вдруг понял, что ножа у нее в руке уже нет. То ли выронила, когда ее снесло порывом ветра мне под ноги, то ли потеряла в этой пропасти.

Я перекатился на бок, сел, опершись спиною о тот самый заборчик. Проломится – падать буду долго, – мелькнула ленивая мысль.

Да пошло оно все, сплюнул я на пол. Крови вроде нет. А что ж так пакостно-то?

Медленно, чувствуя, как дрожит каждая мышца, вытер рукавом лоб от пота и тупо уставился на сжатую в кулак левую руку. С трудом разжал сведенные судорогой пальцы – на ладони лежали наручные часы. Циферблат мерно мерцал алым.

Ну почему я их не выронил, а?!

Взвесив насточертевший хронометр на руке, широко размахнулся… И надел часы обратно на запястье.

В спину вновь толкнул упругий поток ветра, толкающий прочь от провала.

Намек понял, не дурак. Был бы дурак, не понял.

С трудом встав, я покосился на валявшуюся на полу куклу: спрашивать у нее про очередные лестницы явно не стоило. Как и про любую документацию. Но я все-таки рискнул.

–Не знаешь, где здесь реестр гостей «Солнышка»?

Сейчас опять будет: знаю, но не реестр, а список, не гостей, а работников, не «Солнышка», а ядра земного.

Странно, но кукла вдруг кивнула.

–Пошли, провожу, – одна из ленточек в голове у нее развязалась и сейчас слабо шевелилась, причем, по-моему, совершенно не зависимо от дуновений ветра.

После происшествия у лестницы, я ожидал уже чего угодно. И Цербера, у которого с боем придется отбивать нужный список, и то, что мне в обмен на реестр предложат продать душу…

Но, как ни странно, примерно после получасового блуждания, Чайка все-таки вывела меня к высокому, мне по пояс, выточенному из красного дерева пюпитру, на котором лежал тяжелый том с обложкой из черной кожи.

–Вон, – устало мотнула головой кукла, и когда я уже шагнул к книге, внезапно вспомнила, ожила: – Ой, а где мой ножик?! – развязавшаяся ленточка осторожно подняла голову с глазками-бусинками – и я только сейчас понял, что это не веревочка, а тоненькая черненькая змейка.

У персонала сплошные нарушений дресс-кода!

Ой, да ну эти тряпки. Мне-то что до этого? Сейчас быстренько гляну про Клыкова и черта с два я еще раз в этот архив спущусь.

Хотя вот сейчас стоит подумать. Архивариус говорил, что список постояльцев будет на стеллаже. А здесь – всего одна книга. Чувствую, меня кто-то обманывает.

Ладно, будем считать, что кто-то оговорился.

Книга оказалась такой же мерзкой, как и все остальное в этом чертовом архиве. Стоило мне попытаться ее открыть, как обложка с тяжелыми металлическими накладками по углам с размаху ударила по пальцам – так что я даже от боли взвыл.

Прошипев короткое ругательство, я помахал рукою в воздухе, приходя в себя, а затем, разогрев кончики пальцев до ста градусов, ласково коснулся гладкой черной кожи. От обложки пошел дымок – и книга, испуганно взвизгнув, тут же распахнулась.

То-то же! Думала, я не справлюсь?!

Криво усмехнувшись, я перевернул гравированный титульный лист с изображением волка, воющего на луну…

С первой страницы, насмешливо прищурившись, смотрел мой портрет.

Понятно. То есть, это все-таки реестр сотрудников.

Ну, или сюда записываются все прибывающие в отель.

И что тут пишут?

Так. «Рафаэль Ервандович Лусин, тридцати двух лет от роду, живое воплощение…» Так, ну это мы пролистываем, это не интересно, это я и так знаю… «Авторитарен. Конфликтен. Раздражителен. Вспыльчив. Импульсивен. Мстителен. Самоуверен. Эгоцентричен. Предрасположен к рискованному поведению и грубому нарушению чужих границ. Не способен к социальной кооперации. Склонен к физической агрессии». Как же я не люблю, когда мне льстят. «Отбывает наказание за…» С этим тоже все ясно. «Принят в отель «Волчье солнышко» на должность управляющего двадцать восьмого марта две тысячи…» Угу, дальше что? Начало фразы неразборчиво, а дальше «…в связи со смертью двадцатого июля две тысячи…»

Что?! «Со смертью»?! С какой, нахрен, смертью?!

Стоп. Двадцатое июля. Сейчас начало июня. То есть – либо это какая-то ошибка, либо…

Либо мне осталось чуть больше месяца.

Они что, совсем там поочертели?!

Я вытащил из нагрудного кармана мобильник и дрожащими от ярости пальцами набрал на экране знакомый номер.

–Доброе утро, ma bwoy! – безмятежно откликнулся телефон после первого же гудка.

–Какого черта?!

–Ты уже встал с кровати? А почему так рано? Бессонница мучает?

–Какая, к черту, бессонница?!

–Бедный likkle pikny, – сочувствующе зацокал голос в трубке. – Такой молодой и уже проблемы со сном! Ничего. Отдохнешь, попьешь успокаивающие травки – и все как рукой снимет.

–Какие, к черту, травки?!

–Успокаивающие, – безапелляционно сообщил Куака и отключился.

Когда я, наконец, справился с диким желанием швырнуть телефон о землю и вновь набрал номер, мелодичный женский голос сообщил: «Абонент выключен или находится в другой реальности. Оставьте свое сообщение после третьего крика гарпии».

Я убью его. Выберусь из этого проклятого отеля – и убью этого проклятого насмешника. Собственными руками сломаю ему хребет, оторву руки и ноги и запихаю ему в… ну, пускай будет в рот.

Страницы книги мягко пульсировали, словно внутри тома мерно билось сердце.

Я им всем устрою! Я им всем покажу! Я им…

Ладонь обожгло, словно я руку в кислоту засунул.

Ах так?! У нас еще и книга кусается?

Придерживая нужную страницу – а то знаю я эти «песочные книги», на миг закрыл, потом до посинения искать потерянный лист будешь – я прикоснулся к обложке. Из-под пальцев разбежались зеленые искры. Вот как? Сопротивляешься?! А если энергии добавить?

Проблески обрели синие оттенки, а на кожаном покрытии высветилась и тут же погасла вязь иероглифов.

Я почувствовал, как у меня дыхание перехватило. Это, конечно, была не Книга Судеб, но к линиям вероятности эта инкунабула имела самое что ни на есть прямое отношение. Впрочем, об этом можно было догадаться еще когда я про себя прочел.

Страница с моим фото уже успела утечь между пальцев, спрятаться за новыми листами, но, к счастью, найти ее я все-таки смог.

Вырвав нужный лист, я сложил его вчетверо и спрятал в карман, рядом с часами- луковицей.

Ничего. Они еще у меня все еще попляшут. И Куака, оборвавший разговор, и Клыков, нахамивший вчера…

Стоп, Клыков. Здесь ведь тоже могут быть его документы? Тем более, что кукла-то должна была меня привести к реестру посетителей…

Я вновь потянулся к книге. На этот раз она, видно, испугавшись, что я вновь начну пальцами искрить, решила обойтись без чреновредительства. Промелькнули лица нескольких постояльцев –я их видел пару раз, но фамилий не запомнил. Показалась гравюра – портрет бармена…

Анкета Клыкова тоже нашлась. Правда, все строчки ее были жирно замазаны черным маркером, а на фотографии, поперек лица стоял фиолетовый штамп «Погашено». Даже на свет было не разобрать, что написано.

Да что за чертовщина здесь творится?!

И много здесь таких, «погашенных»?

Я потянулся к уголку листа, собираясь пролистать дальше, но тут пронзительно завыл телефон: «Га-а-алубая луна! Галубая! Га-а-алубая луна! Просто сиреневая!»

Клянусь. Когда я выберусь из этого проклятого отеля, я найду того урода, что установил эту мелодию на корпоративный номер и прописал в железе запрет на замену звонка, и сломаю ему шею.

–Слушаю, Лусин.

–Рафаэль Ервандович? – всхлипнул голос в трубке. Где-то я уже его слышал. – Здравствуйте еще раз, это Валерий Рогаткий, мы с вами сегодня с утра по поводу триста двадцатого номера и клиента, Клыкова, разговаривали.

А, понятно, менеджер.

–Нашел его?

–Нет… Тут это… Вас проживающие хотят видеть…

–Сам разобраться не можешь?!

–Они… они именно вас спрашивают!

Ну что ж. Сами напросились.

Я оглянулся: кукла все так же стояла неподалеку, чуть склонив голову и меряя меня изучающим взглядом. То ли сказать что-то хотела, то ли просто приглядывалась.

Черные ленточки в волосах окончательно превратились в змеек: чуть поблескивая бусинками глазок, они стреляли длинными раздвоенными языками и чуть слышно шипели.

–Жду в семь вечера в моем кабинете, – сухо приказал я и, щелкнув пальцами, переместился прочь из архива.

Глава 3

Привычно материализовавшись в холле отеля, я оглянулся по сторонам. Стоявшая в углу венерина мухоловка приветливо заклацала зубами, напрашиваясь на ласку. Пятна крови на полу успели замыть, и вместо них уже начали проявляться пахнущие болотной тиной отпечатки трехпалых перепончатых лягушачьих лап, ведущие к лифту. Заметив меня, ставящий их невидимка на миг замер, затем развернулся и поспешно пошлепал к столовой.

Ну и где этот Рогаткий со своими проживающими?

За стойкой регистратуры было непривычно пусто. Календарь уже вернулся на свое рабочее место и сейчас переминался с лапы на лапу, недобро косясь на меня маленькими бельмастыми глазками, проглядывающими меж завитков спирали, соединяющей листы. А вот менеджеров в районе прямой видимости не наблюдалось.

Как и обещанных клиентов, мечтающих со мной пообщаться.

Камикадзе прям какие-то.

Уже набирая на телефоне номер Рогаткого, я для себя решил: жду всего пару гудков и – если не берет сразу – проклинаю его к чертовой матери. Пусть потом сам разбирается, откуда взялись семь лет невезения.

Менеджер ответил мгновенно.

–Да, Рафаэль Ервандович?!

–Ну и где ты? – кисло поинтересовался я.

–Мы… тут… это самое… На втором этаже…

–Еще раз сразу не сообщишь, куда идти, шею сломаю, – ласково сообщил я в трубку, направляясь к лестнице.

На втором этаже, в конце длинного коридора со множеством дверей виднелось несколько фигур. Это, я так понимаю, и есть проживающие, страстно желающие со мной пообщаться. Ну-с, посмотрим на них поближе.

Когда я проходил мимо первой из дверей, в нее что-то врезалось с обратной стороны, да так, что створка завибрировала, а табличка покосилась и повисла на одном гвозде. Я прищурился, разглядывая, что там на ней написано. А, понятно, «Травмпункт.» Доктор, как всегда, работает даже в обеденный перерыв.

На ковре под ногами расплылись высохшие пятна крови. По пояс высунувшийся из стены призрак попытался ухватить меня за горло… Я, не глядя, перехватил за прозрачный ворот рубахи и, выдернув привидение в коридор и на несколько мгновений придав ему чуть больше телесности, от души впечатал мордой в противоположную стену.

Стоявшая у входа в двести девяносто девятый номер пышная дама лет сорока нервно заламывала руки. Одежда клиентки пребывала в беспорядке: лямка невыглаженного сарафана сползла с плеча, брошь в виде оскалившегося крокодила, – захватывала слишком большой клок ткани, а сидевшая на шляпке райская птица беспокойно чирикала и поводила головой.

Рядом замер, нервно кусая губы, давешний менеджер.

Уже почти подойдя к ним, я внезапно вспомнил об одной мелочи.

По лиловому пиджаку пошла волна серебристого света, превращая насточертевшую мне за два месяца ливрею в темный костюм–тройку итальянского кроя. Уродливые наручные часы тут же налились багровым сиянием и угрожающе запульсировали. Я сорвал их с запястья, скомкал в ладони, чувствуя, как расплавленная пластмасса потекла между пальцами и, не глядя швырнул их изуродованные останки за спину.

Надеюсь, они хоть что-нибудь тут подожгут.

Увидев меня, дама резво рванулась ко мне:

–Это вы? Вы местный управляющий?

И главное, без бейджика это как-то определила.

–Предположим, – хмыкнул я. – Какие-то проблемы?

Она замерла, хватая ртом воздух и явно не зная, что сказать, а потом, вцепившись в рукав пиджака, потянула меня в комнату:

–Вот! Смотрите!

–Что? – не понял я, оглядываясь по сторонам.

Обычный полулюкс. Двуспальная кровать с каким-то мелким уродцем, сидящим на подушке в изголовье, кровавые потеки по стенам, стандартные стулья – из одного, как полагается, торчала пружина – и журнальный столик с выпачканной кофе салфеткой – пятна складывались в слово «смерть».

–Да вот же! – гостья ткнула пальцем как раз в то самое, сидевшее на кровати, существо, которое я принял за предмет меблировки.

Я пригляделся повнимательней. Больше всего это создание походило на небольшую, в кружке поместилась бы, собачку. Если, конечно, у собачки могут быть горящие алым глаза размером с мой кулак и оскаленная пасть с четырьмя рядами акульих зубов.

–И-и-и что это?

–Это я у вас хочу спросить! – всхлипнула постоялица. – Мы с мужем приехали сюда на второй медовый месяц. Нам обещали, что все будет красиво, прилично и романтично: номер с окнами на бездонную пропасть, крики по ночам, одержимость демоном для одного из супругов… На свадьбу демон вселялся в меня, договорились, что на этот раз изгонять будем из мужа…

–И? – тут я заподозрил что-то неладное.

–И вот! – гостья ткнула пальцем в крошечного уродца. – Вместо мужа он вселился в эту собаку!

Адский зверек облизнулся длинным языком – упавшая на наволочку капля слюны проела ее до матраса – и пролаял:

–Абыр! Абырвалг!

М-да.

Я даже заморачиваться не стал. Щелкнул чудовище по носу и коротко приказал:

–Изыди.

От тела собаки повалил черный дым. Поднимаясь столбом вверх, он достиг потолка…

Сидевший по подушке померанский шпиц приветливо замахал хвостом, а я повернулся к гостье:

–Через минуту он рассеется. А вы зайдите в регистратуру, менеджер оформит вам повторную услугу, – перевел взгляд на Рогаткого и процедил: – за свой счет оформит. Понятно?

Тот судорожно закивал, но в следующий миг его глаза вдруг округлились, словно он что-то выглядывал за моей спиной.

–Ну что там еще? – повернулся я.

Зависшее под потолком облако черного дыма вытянулось в столб и с тихим бульканьем всосалось обратно в собаку. Та клацнула зубами и, нахально глядя на меня кроваво-красными глазами, по-человечески ухмыльнулась.

Не понял?! Это что за хамство?!

За моей спиною кто-то хихикнул. Я резко обернулся. Гостья, сжав губы, нервно потирала пальцы. Рогаткий преданно поедал меня взглядом.

Я ласково улыбнулся ему в ответ, одновременно в красках представляя, как вырываю ему сердце.

Вероятно, на лице что-то все-таки отразилось, потому что менеджер ощутимо побледнел. Впрочем, сказать я ему ничего не успел, дама вмешалась первой:

–Простите, так вы точно управляющий?!

А может, мальчишка и телепат…

–А вы претендуете на эту почетную должность? – не выдержал я. – Напишите резюме, сверните его трубочкой, и засуньте в… – воротник рубашки крайне неприятно пережал горло, -… в любую темную щель. Мы с вами свяжемся.

–Я не претендую! – возмутилась гостья. – Но мой муж вернется через полчаса! И в него должен вселиться демон! У нас это было прописано в договоре!

–Услуга по одержимости выполнена, – кисло откликнулся я. Рогаткому повезло, что демон не хочет изгоняться – не придется за свой счет повторять. – Никто не виноват, что он выбрал вашу собаку.

–Но это не моя собака! – взвилась посетительница. – Она привязалась ко мне у входа, поднялась со мной наверх… Я думала, она принадлежит кому-то из обслуги!

Час от часу не легче.

От ее воплей у меня начинала болеть голова. Не дожидаясь, продолжения ее пламенной речи, я шагнул к кровати и, схватив мелкое чудовище за шкирку, сунул его в боковой карман пиджака. Существо задергалось, пытаясь выбраться на свободу, потом рыкнуло что-то похожее на «Ну и черт с тобой» и, свернувшись калачиком, захрапело, выпуская мелкие клубочки дыма.

–Тогда обратитесь к менеджеру за повторной услугой, – сухо обронил я и, не дожидаясь, пока мне кто-нибудь ответит, вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Глаза б мои их всех не видели.

У самой лестницы меня настиг отчаянный вопль, донесшийся из травмпункта. Я замер, оглянулся. Новый крик распорол воздух, всколыхнул шторы, лохмотьями висевшие на окнах…

А какого, собственно, черта? Почему я должен бежать куда-то там, выяснять, нет ли в «Волчьем солнышке» новых проблем? В конце концов, у меня есть право на отдых!

Дождавшись, когда смолкнет крик, я шагнул к нужной комнате, распахнул дверь…

Травмпункт можно было бы назвать мечтой маньяка. Белоснежные панели стен. Аккуратно висящие шкафчики на стенах, за прозрачными стеклами которых виднелись выстроившиеся в рядок непонятные приборы. Один я все-таки опознал. Бензопила. Сверкающая чистота рабочего стола, на котором лежали разложенные чуть ли не по линеечке блестящие скальпели – казалось, порезаться об них можно от одного лишь взгляда. Металлические трубочки, на которых держалась медицинская ширма, отполированы так, что в них можно смотреться как в зеркало.

И забытая кем-то стеклянная банка с плавающим в формалине глазом.

Глаз моргнул и строго уставился на меня. За ширмой показалось какое-то шевеление.

–Доктор, вы здесь? – окликнул я.

–Сейчас! – рявкнул знакомый голос из-за ширмы. – Две минуты!

Я на миг задумался, а затем рухнул на стоящую у входа кушетку, закинув руки за голову и уставившись пустым взглядом в потолок.

Как же мне все это надоело.

Простыня на кушетке была настолько хрусткой от крахмала, что казалось, ее прямо из него и сделали. Из-за ширмы раздался дикий, внезапно оборвавшийся вопль.

–О! Ервандыч! А ты тут какими судьбами? – весело пробасил знакомый голос.

Я сел.

Пожалуй, единственным, с кем я нашел общий язык в этом проклятом отеле, был доктор Андрис Покроффски. Высокий, под два метра ростом, шкафообразный, в белоснежном халате, видавшем виды кожаном фартуке, покрытом засохшей кровью, и с вечной, никогда не снимаемой, медицинской маской, из-под которой торчала борода лопатой. Гладко выбритую голову руководителя травмпункта венчала неизменная крошечная шапочка с вышитым красным крестом, состоящим из множества покрытых трещинами костей.

–Да так, клиентка недовольна была. А у вас что тут за вопли, доктор?

–А, – отмахнулся он, – труп один лечиться не хотел.

–Труп? – нахмурился я. Даже нашему бармену лечение не нужно.

–Уже да.

Бывает.

–Чо-т ты какой-то зеленый, Ервандыч. Случилось что? Или клиентка злобная попалась?

–Да меня весь этот отель задолбал! – не выдержал я. – Еще немного – и я его по камешкам разнесу. И пусть Куака сам как хочет, так потом и собирает, старый хрыч.

Покроффски – отчества я его за два месяца так и не выяснил – насмешливо фыркнул и распахнул дверцу стоящего неподалеку и резко выбивающегося из общей хрустальной чистоты холодильника: на дверце виднелись следы от ударов – причем, судя по всему, стучали изнутри.

Из глубины рефрижератора вылетела подхваченная порывом ветра стайка снежинок и закружилась по комнате.

–Давай сюда, – буркнул доктор, доставая из глубины холодильника темную бутылку. Я чуть склонился набок, пытаясь разглядеть, с кем он там разговаривает.

За дверцей рефрижератора обнаружилась бескрайняя ледяная пустыня. Высились огромные торосы, вдали виднелась вмерзшая в лед шхуна с едва различимой надписью на борту: «Fr…», а перед самой дверью стоял, судорожно похлопывая себя по плечам и переступая от холода с ноги на ногу, мужчина в теплой меховой шубе.

Покроффски качнул бутылку в руке и мрачно спросил:

–Все выжрал?

–Drasvi, gammel god venn på moja! – хрипло обронил его собеседник, выдохнув облачко пара. – Moja på ander kantor, nokka vin drikkom1…

–Какой «немного»?! – огрызнулся доктор, взвешивая бутыль в руке. – Тут половины нет, не меньше! – и буркнув: – алкоголик! – захлопнул дверцу холодильника, добавив себе под нос: – вот так и охлаждай у них… – после чего вытащил из шкафа лабораторный стакан, вдумчиво наполнил его до краев и протянул мне.

–Выпей, легче будет.

Я недоверчиво принюхался к содержимому и уточнил:

–И что это?

–Аскорбинка, глюкоза, физраствор и спирт. Как раз тебе для поправки здоровья.

–Мне еще целый день работать, – хмуро откликнулся я.

–И что? Тебе кто-то мешает?

–Нет, но…

–Доктор сказал пить – значит, пить, – нравоучительно сообщил Покроффски, – Доктор лучше знает.

Я вздохнул, покосился на стакан, который все еще держал в руке, и, боясь, что передумаю, резко выдохнул и залпом влил в себя его содержимое.

–А. Еще чуть-чуть царской водки, – невинно добавил доктор.

Дьявольский коктейль обжег легкие, я хватанул ртом воздух, чувствуя, что не могу дышать, закашлялся:

–Доктор, вы охренели?!

–Да ладно, тебе, Ервандыч. От пары капель соляной кислоты вреда не будет.

Я принюхался к стакану: запаха хлорки не чувствовалось. А вот привкус острого перца во рту ощущался.

Брешет ведь небось, насчет царской водки. Смотрит, как я отреагирую.

–А налейте-ка еще, доктор…

Тот хохотнул и потянулся за бутылкой.

Дверь травмпункта оглушительно скрипнула, и в комнату влетел, придерживая левое запястье правой рукою, бледный молодой человек в черном фраке. Я ощутил острый приступ зависти – почему каким-то экскортникам выдают нормальную форменную одежду, а я как идиот в лиловом пиджаке должен ходить?!

–Доктор! Помогите! – провыл вбежавший. Плюхнулся на кушетку рядом со мной и протянул дрожащую руку почти под самый нос Покроффски.

Доктор мягко отстранился, плавным движением пряча бутылку за спину, и пробасил:

–В чем дело, любезнейший?!

–Вот! – всхлипнул юноша. – Рука! – Указательный палец у него действительно был как-то странно изогнут.

–Что – «рука»?

–Палец! Вывихнул! Шел из… Ну… От подружки, запнулся о ковер, ударился рукою… Теперь палец! А я… А у меня….

Покроффски насмешливо фыркнул и, скользнув презрительным взглядом по смазливому личику инкуба, сообщил:

–Резать. По локоть.

–Как резать?! – взвился парнишка. – Почему резать?! Это просто вывих! Вы же врач! Сделайте что-нибудь!

Адский коктейльчик доктора постепенно начинал постепенно действовать. Мозг затуманила легкая пелена…

Покроффски страдальчески закатил глаза:

–Ты читать умеешь?

С другой стороны, учитывая объемы выпитого – удивительно, что я вообще еще функлици… фунцини… держусь в вертикальном положении.

От неожиданности инкуб запнулся на полуслове, а потом осторожно кивнул:

–Д-да…

–На двери что написано?

–Травмпункт…

–Во-о-от. Здесь – травмы. Лечение – в медицинском.

–Да, – жалобно проскулил парнишка, – но вы же…

Уже мало соображая, что я делаю, я перехватил пострадавшую кисть инкуба – пару раз, правда, промахнувшись и хватанув рукою воздух – и, прежде чем он успел отстраниться, резко дернул неправильно выгнутый палец, вытягивая сустав и добавив чуть-чуть чистой энергии для быстрого заживления. Парнишка истошно взвизгнул:

–Вы… вы что делаете?! – и шарахнулся в сторону, прижимая руку к груди.

–Не болит? – хрипло поинтересовался я.

Тот замер, прислушиваясь к собственным ощущениям, а затем тихонько протянул:

– Н-нет… Ой… Спасибо…

Сфокусировав взгляд на лице пострадавшего, я попытался сообщить, что ему дальше делать. В том числе и с его «спасибо». К сожалению, все подходящие формулировки были хоть и мало цензурны, но слишком длинны, и язык их произносить напрочь отказывался, так что все, что я смог, это выдохнуть:

–П-шел вон!

Инкуба как ветром сдуло.

Чувствую и мне пора идти.

С трудом поднявшись с кушетки, я шагнул к двери – едва-едва устоял на ногах, когда меня резко повело в сторону, смачно приложив плечом о стену. Собака в кармане сдавленно пискнула. Совсем про нее забыл…

–Да, Ервандыч, – задумчиво протянул доктор. – Неслабо ты наклюкался…

И даже не помог мне на ногах устоять, гад ползучий. Можно подумать, я не знаю, что он под маской прячет.

Я уже даже в коридор вышел и за ручку двери держался, когда взгляд упал на ту самую злосчастную табличку.

–Кстати, доктор…

–Ну? – оглянулся тот.

–А почему у нас… – я почувствовал, что язык слишком уж сильно заплетается, с трудом сгреб мозги в кучу и попытался снова: – Почему у нас травп… травм… трап…

–Травмпункт, – мягко подсказали мне.

–Он самый! Мы же не санаторий?..

–Можно подумать, ты в этом разбираешься, – кисло откликнулся доктор и, высунувшись из-за двери, стукнул желтым обкусанным ногтем по табличке. Та подернулась легким туманом, и сменилась на золотистые буквы «Медицинский пункт».

А Покроффски смерил меня долгим взглядом и, буркнув что-то вроде: «Разучилась пить молодежь», спрятался обратно в кабинет, осторожно прикрыв за собою дверь.

Ох… как же мне нехорошо…

Как я добрался до своего кабинета, помню смутно. Мрачные коридоры отеля со скалящимися из темных углов черепами, заляпанные кровью портьеры, кривые изгибы подпространства, пронизавшие разные этажи – все смешалось и перепуталось перед глазами.

Я шагнул в ласковую, непроглядную тьму офиса, наощупь добрался до стола, стянул пиджак и, небрежно бросив его на свободный стул – в кармане протестующе квакнула собачонка – рухнул в мягкое глубокое кресло.

Теплый бархат подлокотника мазнул по ладоням. Я откинулся на спинку, чувствуя, как перед глазами все плывет, смежил веки…

Лунная дорожка протянулась к моим ногам. Я на миг наклонился, коснулся ее ладонью – на пальцах осталась светящаяся во тьме пыльца…

Подняться с кресла. Привычно встать на серебристую полосу, чувствуя, как она обретает плотность под твоею ногою…

Лунная пыль брызнула в разные стороны, осела на брюках, закружилась, поднимаясь все выше, пачкая все вокруг. Казалось, тонкие, чуть прохладные пальцы касаются моего лица, скользят по коже, зовут и манят вперед…

Я потянулся навстречу луне. Шаг. Еще один. Звезды, вы слышите меня? Я иду к вам, звезды…

Зов ночного светила набатным колоколом звенел в ушах. Протяни руку – и дотронешься. Поймаешь крошечный шарик на ладонь, прокатишь между пальцами, оставляя дорожку светящейся пыльцы…

–И долго мне еще ждать?

Я вздрогнул и открыл глаза.

У входа в кабинет замер невысокий силуэт, четко очерченный на светлом фоне дверного проема.

Я с трудом разлепил спекшиеся губы:

–Ч-что?

–Ждать говорю, долго? Я давно уже пришла, – отчеканил знакомый голосок. Кукла шагнула через порог и чуть склонив голову набок – ленточки-змеи зашевелились и недовольно зашипели – звонко поинтересовалась: – А ты всегда светишься в темноте?

Я медленно поднял руку: осевшая на ладони лунная пыль слабо мерцала. На подлокотнике, там, где пальцы прикасались к бархату, остались флуоресцентные следы. У ножек кресла валялись щедро рассыпанные гнилушки…

Это было! Это не приснилось! Значит, у меня все-таки есть шанс выйти отсюда?!

Ага. Ногами вперед.

Стоило чуть повести глазами, и замерший на проходе силуэт куклы дрожал и искажался: то вытягивался до самой притолоки, то сжимался до невысокой фигурки в платьице, а то и вовсе дробился на два: темный – крошечный и полупрозрачный – высокий, с зажатым тесаком в кулаке.

Хороший у доктора коктейль, ничего не скажешь.

–Может, ты радиоактивный? – беззаботно поинтересовалась кукла, так и не дождавшись ответа.

–Фосфора в организме много, – огрызнулся я.

–А, рыбы переел, – понятливо кивнула Чайка. Подумала и предложила: – Может, все-таки свет включишь? Дышать не видно.

Скривившись, я поднял тяжелую руку и щелкнул пальцами. В тот же миг лампочки в тяжелой хрустальной люстре над головой разом вспыхнули и взорвались, осыпав меня осколками.

–Да твою ж!.. – только и смог выдохнуть я.

Вот что значит – не рассчитать приложение силы.

Чайка испуганно взвизгнула, шарахнувшись назад. Через мгновение, правда, приоткрыла один глаз, прошептала:

–Классный фейерверк! – и вновь зажмурилась.

Собачонка, мирно спавшая до этого в кармане пиджака, разразилась ожесточенным тявканьем, перемежаемым ругательствами на семи мертвых языках. Я уверенно смог опознать только аккадский – причем, судя по всему, его средневавилонский диалект – и шумерский.

Кукла, только что застывшая неподвижной статуэточкой, отмерла, шагнула вперед, чуть склонив голову набок:

–Кто там у тебя?

Мне было не до нее: осколки запутались в волосах, и я безуспешно пытался их вытрясти, успев до крови расцарапать ладонь.

А, к черту. Перед сном душ приму. Может, что-нибудь и смою.

Если не забуду.

–Так что там у тебя?! – все не успокаивалась кукла. Ответа не дождалась, вздохнула и уверенно направилась к стулу. Стащила пиджак за свисающий рукав на пол и потыкала носочком крохотной туфли во вздувшийся бугор в кармане:

–Эй, ты кто там? Вылазь?

Лежащая неопрятной грудой ткань зашевелилась… И на волю выползло давешнее одержимое создание. За прошедшее время оно стало только страшнее: рыжая шерсть вылезла клочьями, клыки в пасти торчали в разные стороны, а на макушке появилась парочка витых бараньих рогов.

–Ой, какая пре-е-е-е-елесть! – всплеснув руками, радостно взвизгнула Чайка (причем, по-моему, совершенно искренне) и, обхватив пухленькими фарфоровыми ручками собачонку, обняла ее за шею.

Одержимая псина испуганно задергалась в крепкой хватке куклы, но ту было не остановить.

– Какая милая собачка!

Я хмыкнул:

–Это не собачка, а какая-то пакость.

–Собачка – собачка, – отрезала Чайка. – Просто она помесь.

–С чем? – Хмуро поинтересовался я. – С радиоактивным пеплом?

Кукла только отмахнулась:

–Не слушай его, рыбонька… Да моя ж ты заинька! Да моя ж ты лапочка! Да какой ты у меня красотулечка! – звучно чмокнув пса в ярко-красный нос, Чайка на миг отстранилась от уродца, рассматривая, а затем вновь прижалась как к родному.

Тот сдавленно пискнул и протестующе заскреб когтистыми лапами по полу, оставляя длинные глубокие царапины.

–Испортите паркет, убью! – возмутился я. – Я за него из своей зарплаты отвечаю!

Кукла на миг замерла, чуть отстранилась от пса – не выпуская его, впрочем, из крепкой хватки – и ковырнула носочком пол:

–Древесина Иггдрасиля? – и, не дожидаясь ответа, вновь прижалась к отчаянно отбивавшей собаке: – Да мое ж ты солнышко!

Меня передернуло.

Серебристая пыль на ладони постепенно смешивалась с выступившей кровью, темнела и блекла. Еще немного, и в комнате вновь наступит темнота… Это ж сколько я проспал? Солнце часов в девять вечера заходит…

Мрак медленно наступал из темных углов. Выпускал длинные щупальца, клубился у самых ног, жадно сжирая блекнущие гнилушки и гася лунную пыльцу. Мгла уже спрятала стол, стулья, почти проглотила куклу, все так и не выпустившую вяло отбивавшуюся, полузадушенную в объятьях, собачонку. Исходившее от меня бледное мерцание почти погасло.

Я представил, как мне придется блуждать в темноте комнаты, биясь головой о стены – то, как я ловко прошел здесь раньше, не в счет, я был под наркозом – и скривился. Только этого мне для полного счастья не хватало.

Потерев ладонь об ладонь, я скатал подсохшую кровь, смешавшуюся с пыльцой, в небольшой комок и, тихо зашипев от боли, когда стеклянная крошка, оставшаяся на руке, вновь впилась в кожу, подбросил получившуюся субстанцию в воздух, щелкнув по ней ногтем. Та взмыла под самый потолок, рванулась к люстре, осела на взорвавшихся лампочках и бусинах хрустальной люстры… И те засветились мягким теплым светом, разгоняющим мрак, укутывающим, подобно теплому шерстяному платку…

–Ой, – тихонько выдохнула Чайка, поднимая лицо от шерсти собачонки: – Как тут красиво…

Приглушенный, слабый свет, шедший от люстры, выхватил из темноты затянутый сукном стол с зеленой лампой, разделенные резными пилястрами гладкие дубовые панели на стенах; мельком показал оскалившиеся пасти тонущих во мраке выточенных из дерева чудовищ, притаившихся в углах; заблудился – запутался в тяжелых бархатных шторах на окнах. Я поймал на ладонь выстреливший от хрустальной бусины отблеск, сжал кулак, чувствуя холодное прикосновение к коже и пытаясь сообразить, становится ли мне от этого лучше или, наоборот, только сильнее кружится голова.

Кукла зажала шею отчаянно извивающейся собачонки локтем и шагнула вперед, зачарованно оглядываясь по сторонам и крутя головой на триста шестьдесят градусов.

–Прелесть какая…

Одержимый демоном пес сдавленно хрипел и дергал лапками, предусмотрительно держа их на весу, чтоб не поцарапать паркет.

Я раздавил отблеск в кулаке, разжал ладонь и поднял тяжелый взгляд на куклу:

–И зачем ты пришла?

–Так ты сам меня позвал! – возмутилась она.

–Когда?!

–В архиве! Сказал в семь прийти. Я пришла, уже пару часов жду, когда ты проснешься…

А, точно, было такое.

Сладко потянувшись, я на миг свел лопатки, выпрямляя спину, и потянулся за бумагой. Огляделся в поисках ручки, не нашел и, вздохнув, вытащил из воздуха чернильницу и украшенное металлическим наконечником гусиное перо. Чувствую, я за сегодня израсходую весь лимит на чары.

Ну и черт с ним.

Я все равно выберусь отсюда.

А часы я уже уничтожил.

Поставив чернильницу на стол, я написал несколько строчек и, ковырнув острым концом пера палец, коснулся бумаги. Кровавая отметина впиталась в лист, мгновенно засохнув в форме печати. Приглядевшись, в бурых очертаниях можно было рассмотреть силуэт воющего на луну волка и шедшие по периметру ИНН и ОГРН «Волчьего солнышка». Первый состоял из одних шестерок, второй – из девяток.

–Держи.

Придерживая все еще слабо дергающую собачонку локтем за шею, Чайка шагнула вперед. Вытянулась на цыпочки и, подхватив фарфоровой ручкой бумагу, нахмурилась, пытаясь разобрать мой почерк:

–Это чего?

–Приказ на закупку новой пищалки. Отдашь в бухгалтерию.

Кукла потрясенно опустила руки. Собака выпала на пол и попыталась отползти в сторону.

–Новая пищалка?! Мне??? Правда?!

–Там все написано, – скривился я. От визга Чайки у меня опять начинала болеть голова.

–Пищалка… – пораженно повторила кукла. – Новая… Мне…

Одержимая собачонка, по-пластунски прижимаясь к полу, уже доползла до двери. Чайка выронила бумагу и рванулась за своей живой игрушкой. Перехватила за выщипанный хвост и сорвав с волос одну из ленточек – змей, завязала ее на шее у пса вместо поводка. Несчастный демон тоскливо взвыл, а кукла, не обращая никакого внимания на его слабое сопротивление, потащила его обратно к столу. Подняла бумагу и, пискнув:

–Спасибо! – устремилась к двери, волоча на по буксире слабо отбрыкивающегося демона.

Я отложил в сторону перо и устало откинулся на спинку кресла. Пьяным я себя не чувствовал, но стоило только чуть-чуть повести глазами, и комната начинала сдвигаться в сторону вслед за фокусом зрения. Пора это все заканчивать.

Точнее, пора идти спать, раз уж я доковылял до кабинета и черт знает сколько времени провел здесь.

Нет, конечно, рабочий день у меня еще не окончен, до полуночи еще далеко, но я же свихнусь, если, как полагается, займусь делами. Ну, там – вечерний обход, проверка холла, проверка автостоянки… Да ну это все в болото.

А кому не нравится, может сам прийти сюда и рассказать все, что обо мне думает.

Я поднял голову к потолку:

–Куака? Я даю тебе шанс!

Тишина.

Кто б сомневался.

С трудом встав, я направился к выходу из коридора, умудрившись по дороге пару раз впечататься плечом во внезапно выросшую рядом стенку.

И чтоб я еще раз послушал доктора?! Да я лучше удавлюсь. Или в холодильник к нему залезу.

Кстати, а к слову о холодильнике. Интересно, у Покроффски там действительно портал на север или просто небольшой карман в подпространстве? Надо будет при случае уточнить. Главное при этом не пить. Ни грамма.

С трудом, практически на автопилоте, доковыляв до выхода из кабинета, я рывком распахнул дверь и шагнул из такого родного и безопасного помещения в темный мрак коридора. Родного и безопасного потому, что в первый же день после попадания в эту клоаку, я закрыл офис и свою спальню от внезапных посещений: теперь туда могли попасть лишь те, кому я сам разрешил или кого позвал – это, кстати, послужило причиной для первого обнуления срока. Разумеется, после такого «щита», стоящего над обеими комнатами, Куака на мой призыв откликнуться не мог.

Но проверить стоило.

Впрочем, лирические размышления следовало отбросить едва я шагнул в коридор – навстречу мне тут же двинулась полупрозрачная фигура с угрожающе вскинутыми руками. Что-то такое белое, растекшееся – напоминающее привидение из старого детского мультфильма. Заунывно завывая, существо плыло ко мне, угрожающе моргая черными дырами глаз.

–Умер, заправляя кровать? – хмуро поинтересовался я.

Призрак замер, ошалело уставившись на меня.

–Ч-что?

–В белой простыне и руки вскинуты. Не освободишься, пока одеяло в пододеяльник не заправишь?

–Тьфу на тебя! – печально сообщило привидение и провалилось сквозь пол.

Пошатываясь, я направился дальше по коридору. Увидел в конце его дверь с золотой ручкой, схватился, потянул, шагнул через порог – и лишь после этого понял, что дверь была нарисована.

Как и ручка.

Тут же растаявшая в воздухе.

Да твою ж…

Под ногами расстилалась бескрайняя степь. Легкий ветерок перебирал зеленую траву. Прозрачно-голубое небо было расцвечено ярко-алыми спиралями, заменявшими облака, а вдали виднелась вырастающая из земли коричневая будка лифта, рядом с которой высилась огромная, раза в два больше кабины, куча метел.

Ну понятно, очередной карман подпространства. Банальный технический чулан.

Вздохнув, я направился к лифту.

А может, ну ее, эту спальню? Лечь здесь, прямо на травке, глаза закрыть и ни о чем больше не думать. Тем более, штормит так, что на ногах стоять невозможно.

На третьем шаге земля ощутимо дрогнула.

И еще раз. И еще.

А потом плавно расступилась всего в метре от меня, и из глубины показалась огромная змеиная голова. Она поднималась все выше и выше… Она уже закрыла собою будку… Золотые глаза горели злобой, а в распахнутой пасти виднелись острые зубы.

Они еще и динозавров сюда завезли. Причем каких-то дурацких, подземных.

Ящер зло клацнул клыками, потянулся ко мне…

Я вздохнул и щелкнул пальцами…

…С трудом удерживая равновесие, поднял с земли кожаный ремень, проявившийся на месте агрессивного гада, и вновь направился к лифту.

Надеюсь, на этот раз он довезет меня без падений.

Уже в кабине, задумчиво наматывая новое приобретение на ладонь, обратил внимание на тяжелую металлическую пряжку с изображением уробороса. Забавно. Я рассчитывал на обычный кельтский узел.

…Как ни странно, до спальни я добрался без происшествий. Зашел в свою комнату и, не раздеваясь, повалился на кровать, обещая себе, что вот теперь то я уж точно пять минуток полежу и встану.

Обманул.

Вообще я в приметы не верю, но одну запомнил точно: спать в обуви после пьянки – к головной боли. К сожалению, сегодня она решила сбыться.

Спихнув себя в семь утра с кровати, я вяло пополз в ванную – принять душ и умыться, – а когда, стряхивая воду с волос, вернулся в спальню, обнаружил, что меня вновь решили порадовать: на тумбочке возле кровати лежали давешние наручные часы, а вместо костюма, который я вчера себе создал, на спинке стула висел форменный пиджак.

Подобранный вчера в кармане подпространства ремень лежал, аккуратно смотанный, на тумбочке.

Они сами напросились.

Нацепив уродливый хронометр на запястье, я вяло удивился ярко-красным нулям на циферблате (это что ж я вчера натворил, что срок с начала пошел?), и неспешно принялся обряжаться в осточертевшую ливрею. Застегнул последнюю пуговицу, щелчком скинул с плеча невидимую пылинку и вышел в коридор.

…В столовой меня встретила гробовая тишина. Особо впечатлительная ведьмочка выронила поднос с тарелками, а материализовавшийся неподалеку от раздаточного стола Покроффски пробасил из-под маски:

–Ервандыч, а ты уверен, что рубашка навыпуск, тертые джинсы и красные мокасины соответствуют официально-деловому стилю? Особенно – красные мокасины.

–А, точно, – согласился я. – Бейджик забыл надеть, – вытащил его из воздуха, и, нацепив на рубашку, задумался, выживу ли я, если выпью сейчас кружку кофе.

Лучше не рисковать.

Я задумчиво поскреб ногтями подбородок, нацедил в пустую кружку кипятка из бойлера и, выцепив свободный стул, взглядом подтянул его к себе и уселся верхом, задумчиво помешивая воду ложечкой. После первого же оборота от нее так приятно запахло рассольчиком… Я неспешно отхлебнул из кружки.

Если я ничего не напутал, у меня осталось пять секунд… четыре… три… две… одна…