Предназначение человека. От Книги Бытия до «Происхождения видов» бесплатное чтение

Samuel Wilkinson

PURPOSE: WHAT EVOLUTION AND HUMAN NATURE IMPLY ABOUT THE MEANING OF OUR EXISTENCE

© 2024 by Samuel T. Wilkinson

© Измайлов В. А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление

«Психиатр Сэм Уилкинсон раскрывает глубинную суть недавних открытий, проливающих свет на то, как эволюция сформировала противоборствующие аспекты человеческой природы, и указывающих на существование Бога-Творца, задумавшего нас с определенной целью.

Если вам, как и многим другим представителям нашего технологического общества, не дает покоя вопрос, можно ли совместить науку и веру, эта книга, столь же строгая и точная в интеллектуальном плане, сколь убедительная в духовном, успокоит и вдохновит вас».

Фрэнсис Коллинз, доктор медицинских наук, руководитель проекта «Геном человека», автор книги «Язык Бога» (The Language of God)

«Эта книга незаменима, с какой стороны ни смотри. Прекрасно написанная и тщательно проработанная в исследовательском плане, она действительно способна изменить вас. С ее помощью вы посмотрите на себя, на Землю и на цель человеческой жизни под совершенно другим углом – совсем не так, как раньше!»

Грег Маккеон, автор книг «Эссенциализм» и «Без усилий», ставших бестселлерами по версии «Нью-Йорк таймс»

«Уилкинсон приводит убедительные доводы в пользу того, что лучшие и худшие стороны человеческой природы являются порождением эволюционных сил индивидуального и родственного отбора, действующих вместе на протяжении невообразимо долгого времени. Эволюция – это инструмент, при помощи которого Бог создал человека и дал ему шанс выбрать добро, а не зло, откликаясь на противоборствующие внутри него влечения. Прекрасное исследование, проницательное и провоцирующее».

Лора Бриджуотер, профессор микробиологии и молекулярной биологии, Университет Бригама Янга

«В дискуссиях об эволюции и смысле жизни – нужно сказать, зачастую довольно острых – книга “Предназначение человека” подобна глотку свежего воздуха. Уилкинсон со всей серьезностью относится к представлению о том, что “все эволюционирует”, и замечает, что эволюция, по всей видимости, ответственна не только за наш генетический материал, но и за несомненную дуальную природу человека – другими словами, за конфликт между эгоизмом и альтруизмом, агрессией и сотрудничеством. Эти аспекты нашей природы позволяют предположить, что даже если отдельно взятые эволюционные этапы случайны, то высшие принципы, направляющие эволюцию, свидетельствуют о наличии ясной и очевидной цели. Я настоятельно рекомендую эту книгу всем, кто хочет быстро и не испытав разочарования понять, как современная наука помогает нам вести жизнь, исполненную смысла».

Трой Ван Вурхис, профессор Массачусетского технологического института, автор книги «Достоверность: нужно ли нам что-то, кроме науки?» (Certainty: Is Science All You Need?)

«Доктор Уилкинсон подарил нам прекрасный – можно сказать, шедевральный – комплексный труд, призванный ответить на величайший из возможных вопросов. Объединяя открытия из сфер биологии, психологии, социологии, философии и теологии, он говорит о том, что во все времена и во всех культурах позволяло нам обрести чувство цели. Эта книга – руководство, составленное интеллектуалом и позволяющее отыскать смысл жизни».

Роберт Джордж, профессор юриспруденции кафедры им. Маккормика, Принстонский университет

«Любой, кому интересно, как научное понимание реальности может сочетаться с представлением о цели человеческого существования, получит от этой книги небывалый прилив вдохновения».

Дирк Эверс, профессор теологии, Галле-Виттенбергский университет имени Мартина Лютера, Германия

«Уилкинсон совершил нечто невероятное: он дал научно обоснованный ответ на самый неподатливый из философских вопросов – и сделал это в элегантной, увлекательной прозе, которую с удовольствием прочтет любой мыслящий человек. Эта книга изменит вашу жизнь. Поскольку она говорит не только о том, как жить, но и о том, зачем, особенно полезно будет ознакомиться с ней молодым людям, пытающимся найти цель в это полное неопределенности время. В целом же книга поможет каждому, кто задумывается о смысле жизни».

Джон Морли, профессор Йельского университета

«Уилкинсон мастерски объясняет, как и почему наши основополагающие социальные институты – в том числе брак и семья – играют ключевую роль в нашей жизни, поддерживая и направляя нас. Восхитительная и по-настоящему важная книга».

У. Брэдфорд Уилкокс, профессор социологии и директор Национального брачного проекта, Виргинский университет

«Уилкинсон выдвигает решительный аргумент в поддержку того, что сама человеческая природа, со всей ее сложностью, свидетельствует о наличии определенной цели нашего существования. Обращаясь к фундаментальным открытиям эволюционной биологии, он успешно примиряет два мировоззрения, порой соперничающих друг с другом, и убедительно объясняет, почему наше существование – не просто случайность. По утверждению Уилкинсона, недавние открытия, полученные в процессе изучения нашей эволюционной истории и связанные с природой человека, подтверждают то, что давно уже стало известно благодаря гуманитарным наукам, – граница между добром и злом пролегает в сердце каждого. Доводы Уилкинсона настолько точны и доступны, что понять их будет несложно даже человеку, далекому от науки. Эта книга – огромный и важный вклад в наше представление о том, кто мы и какими должны быть».

Томас Гриффит, бывший федеральный судья Апелляционного суда США по округу Колумбия

«В своей живой, полной свежести и мастерски написанной книге Сэмюэл Уилкинсон исследует увлекательные проблемы эволюции, свободы, смысла и религии. Сложные идеи объясняются на простом и понятном языке, а все возможные аргументы получают подробное и всестороннее рассмотрение. Читателю придется по душе знакомство с этим пытливым, но скромным мыслителем. Для любого, кому интересны глубокие вопросы человеческой жизни, эта книга будет ценной и мотивирующей».

Рой Баумайстер, избранный президент Международной ассоциации позитивной психологии (IPPA) и соавтор книги «Сила воли. Возьми свою жизнь под контроль», ставшей бестселлером по версии «Нью-Йорк таймс»

«В биологической науке давно уже принято с недоверием относиться к телеологии – аргументации, ставящей цель выше причины. Сэмюэл Уилкинсон бросает вызов общепринятой установке: в своей новой книге он стремится докопаться до сути нашего существования, утверждая, что эволюция не была случайной, а в человеческой природе есть место не только порокам, но и добродетелям. Как психиатр, специализирующийся на изучении депрессии, Уилкинсон находит свою цель: восстановить веру в сердцах людей и привнести в их жизнь некий смысл. Преданный защитник теистической эволюции, Уилкинсон утверждает, что цель нашего существования – сделать выбор между добром и злом, присущими нам изначально.

Уилкинсон, которому жизнь представляется своего рода экзаменом, делится своей системой взглядов, помогающей человеку выбрать его лучшую сторону, обрести максимально возможное личное благополучие и, таким образом, научиться жить достойно. Пусть его точку зрения разделяют далеко не все (к таким людям я отношу и себя), нам следует по крайней мере признать, что тема этой книги уходит корнями в самые истоки человеческого бытия».

Роберт Лоренс Кун, создатель и ведущий серии программ «Ближе к истине» (Closer to Truth) на канале PBS

Моим героям, Кэтрин и Фрэнку Брайт

Предисловие

Мнимая несовместимость науки и религии доводила меня до белого каления еще на первом году обучения в медицинской школе. В колледже, где я учился прежде, религиозную веру поощряли, поэтому оставаться верующим там было легко. Однако спустя три месяца после его окончания я женился, и мы с супругой переехали в Балтимор, что в штате Мэриленд. Там я и поступил в медицинскую школу при Университете Джонса Хопкинса – место, подарившее мне массу потрясающих впечатлений и чудесных друзей. В отличие от колледжа, в академической среде медицинской школы никто не пытался привить мне религиозную веру – более того, ее все время подтачивал краеугольный камень моих сомнений: теория эволюции. Как можно примирить веру в благого Бога, создавшего нас, с эволюционным процессом, который, как кажется, не имеет никакой цели? Лично мне это стоило огромных усилий. Посудите сами: если мы – продукт случайного хода эволюции, жизнь оказывается лишенной и цели, и смысла. Я много месяцев бился над этой проблемой и пережил своего рода откровение, целиком изменившее мой образ мысли. Совершенно внезапно в моей голове принципы самых разных дисциплин сложились в единую картину. Тогда я понял, что эволюция – не случайна. Она имеет направление, и это направление естественно. Еще важнее, что то, как она сформировала человеческую природу, породило сильнейшие формы любви и привязанности, которые мы можем наблюдать в семейных отношениях. Родители любят своих детей так сильно именно потому, что эволюционировали ради этой любви. Эта книга – моя наилучшая попытка объяснить, исходя из личного опыта, как я смотрю на мир.

Представленный в этой книге взгляд на мир был и остается для меня чрезвычайно убедительным и вдохновляющим как с научной, так и с духовной точки зрения. Думаю, в какой-то степени он окажется полезен для всех, поскольку отвечает на ряд фундаментальных вопросов, связанных с человеком. Есть ли цель у нашего существования, и если да, то какая? Эгоисты мы или альтруисты? И где искать источник человеческого счастья? Надеюсь, эта книга прольет на них свет и поможет вам совместить современные научные теории происхождения человека с верой в Бога, создавшего нас с определенной целью.

В процессе работы над книгой я опирался на множество дисциплин, в том числе на эволюционную биологию, психологию, философию и социологию. Поскольку область моих профессиональных знаний довольно узка (я занимаюсь психологией человеческой депрессии и суицида), мне регулярно приходилось полагаться на знания и энтузиазм многочисленных представителей тех областей науки, в которых я не являюсь специалистом. Я часто заимствую их идеи, не забывая делать надлежащие ссылки и приводить прямые цитаты. Я также искренне благодарен всем, кто великодушно согласился проверить отдельные фрагменты моей книги на достоверность.

Несмотря на то что одна из главных целей этой книги – показать, что наука и вера не противоречат друг другу, частные вопросы веры она не затрагивает. Причина, по которой я не говорю о теологии и столь часто обращаюсь к науке, заключается в широких разногласиях по поводу природы Бога. Впрочем, все религии, как правило, едины в своей основе: их сближает вера в высшую силу и цель человеческого существования, а также ряд практических установок, помогающих вести нравственную жизнь. Когда я упоминаю Бога в этой книге, я говорю о Нем в самом широком смысле – как о благом Существе, создавшем нас, наделившем нас целью и желающем нам счастья.

Глава 1

Наука, религия и бессмысленность существования

С Природой, верно, в ссоре Бог, Раз посылает сны она настолько злые?

АЛЬФРЕД, ЛОРД ТЕННИСОН. IN MEMORIAM A. H. H

Голосование завершилось: семьдесят один – за, еще пятеро решили воздержаться. Законодательная власть штата Теннесси приняла билль, объявляющий преступлением преподавание любой теории, противоречащей Библии. В соответствии с новым законом – Актом Батлера – преподавание теории эволюции в публичных школах оказалось под запретом. Еще спустя два месяца Остин Пи, в то время занимавший должность губернатора штата, утвердил его. Другие штаты, в том числе Техас, Кентукки и Нью-Йорк, и прежде рассматривали возможность принятия подобного закона, и хотя учителям рекомендовали не рассказывать на уроках об эволюции, Теннеcси стал первым штатом, где это было признано преступлением.

Новый закон повлек за собой волну горячих дискуссий. Защитники свободы слова сразу начали искать «подопытного кролика» – того, кто готов умышленно нарушить новый закон, чтобы проверить, как он работает, представ перед судом. Американский союз защиты гражданских свобод опубликовал в местной газете объявление: «Требуется учитель из Теннесси, желающий воспользоваться нашими услугами, тестируя закон в судах. Наши адвокаты полагают, что прецедентное дело имеет шанс на успех, а значит, учитель не потеряет должность… Все, что нам нужно, – это клиент-доброволец»[1].

На призыв откликнулся Джон Скоупс, 24-летний тренер по футболу и учитель на замену из маленького городка под названием Дейтон. Не прошло и месяца, как Большое жюри предъявило ему официальное обвинение в нарушении нового анти-эволюционного закона штата Теннесси (забавно, что в частных беседах Скоупс даже не мог припомнить, высказывался ли он по поводу данной теории). Этот обвинительный акт положил начало процессу, позже названному кем-то «Судом столетия». Все же в истории за ним сохранилось иное название – «Обезьяний процесс». По сути, он оказался не только формальным судебным разбирательством, но и рекламным трюком: к участию в процессе Скоупса склонили городские главы – в надежде, что огласка, которую получит судебное разбирательство, положительно скажется на экономике Дейтона. В город сразу же устремились знаменитости, так что первые несколько недель их стратегия продолжала работать. На стороне обвинения выступал Уильям Дженнингс Брайан, троекратный кандидат в президенты от Демократической партии и откровенный защитник религиозного фундаментализма, а на стороне защиты – Кларенс Дэрроу, возможно, самый известный во всей стране адвокат по уголовным делам.

Летом 1925 года, по мере того как приближался день суда, в Дейтоне крепла атмосфера карнавала. Шесть кварталов маленького городка (население которого в то время не превышало 2000 человек) были преобразованы в пешеходную зону[2]. Торговцы продавали еду и сувениры, в числе которых можно было найти Библию и игрушечных обезьян. Вывели двух шимпанзе, один из которых расхаживал в клетчатом костюме[3]. Показывали даже «промежуточное звено» между людьми и шимпанзе – им был 51-летний низенький житель Вермонта с покатым лбом и выступающей челюстью[4]. Чтобы сделать репортаж, со всей страны в маленький Дейтон съехались прославленные журналисты, и больше недели «Обезьяний процесс» не сходил с первых полос главных американских газет[5].

Слушания начались 10 июля 1925 года. Сообщали, что один ученик средней школы, давая показания под присягой, сказал: «Я отчасти верю в эволюцию, но только не в эти обезьяньи дела»[6].

В рамках изначальной стратегии защита требовала от председательствующего судьи отклонить закон, направленный против теории эволюции, как неконституционный. В своей страстной речи адвокат защиты Кларенс Дэрроу провозгласил: «Сегодня мы наблюдаем попытку уничтожить образованность, – попытку не менее бесстыдную и наглую, чем те, что предпринимались в Средневековье!»[7]. Тем не менее судья отказался постановить, что закон противоречит конституции. Следующий крупный конфликт разгорелся вокруг спора, удовлетворять ли требование защиты о привлечении научных экспертов, готовых выступить в поддержку теории эволюции. После нескольких дней размышлений судья опять отказал стороне защиты и запретил вызывать экспертов в качестве свидетелей. По сути, это решение поставило крест на всей стратегии стороны защиты[8].

Наконец, за день до завершения процесса Дэрроу предпринял крайне неожиданный шаг и призвал самого Брайана, выступавшего одним из главных обвинителей, дать показания в качестве эксперта по Библии. Брайан, уверенный в своей способности отстоять веру, был рад подобному предложению, даже несмотря на то, что отвечать пришлось под присягой. Понимая, что решение по делу уже вынесено, другие обвинители настоятельно просили его не соглашаться на предложение Дэрроу. Но Брайан был упрям. Он прекрасно видел, что цель процесса не только установить, преподавал ли Скоупс теорию эволюции в публичной школе и нарушил ли он Акт Батлера. Как и для многих, для Брайана этот процесс стал воплощением борьбы религии и науки. Вопрос был не только в том, получит ли поддержку Акт Батлера, но и в том, как люди будут оценивать эти соперничающие мировоззрения и какое место каждое из них займет в пространстве общественной дискуссии. Мучительный и жестокий допрос, устроенный Дэрроу, заставил Брайана юридически отречься от библейского буквализма. И хотя с интеллектуальной точки зрения победа однозначно осталась за Дэрроу, достигнута она была настолько злонамеренно, мелочно и подло, что, судя по последующим газетным статьям, публика сочувствовала скорее Брайану[9].

Спустя одиннадцать дней напряженных судебных разбирательств, прошедших в изнуряющей духоте (погода сыграла определенную роль в решении судьи провести часть процесса под открытым небом[10]), обвинительный приговор был официально вынесен. Совещание присяжных длилось всего девять минут, причем бóльшая часть этого времени была потрачена на то, чтобы выйти из переполненного зала суда, а потом вернуться[11]. Скоупс был признан виновным в нарушении нового антиэволюционного закона, и его приговорили к выплате штрафа в сто долларов. Брайан и обвинители выиграли дело, несмотря на то что сам процесс оказался для них унизительным.

Не прошло и недели после завершения процесса, как Уильям Дженнингс Брайан умер во сне. Генри Луис Менкен, сотрудник «Балтимор сан», отреагировал на происшествие язвительной ремаркой: «Бог целился в Дэрроу, но промахнулся и попал в Брайана»[12]. Эпитафия на надгробии Брайана гласила: «Он сохранил веру».

Со временем «Обезьяний процесс» стал наиболее ярким олицетворением спора между наукой и религией. Возможно, по своей популярности он уступает лишь дню, когда Чарльз Дарвин впервые заговорил об эволюции как о серьезной научной теории. Это произошло в 1859 году – именно тогда он опубликовал свой труд под названием «Происхождение видов», объясняющий базовые принципы эволюции. И хотя Дарвин не касался вопросов, связанных с происхождением человека, многие из его коллег немедленно предположили, что подобная теория должна противоречить убеждению, согласно которому человек возник в результате особого, сверхъестественного акта творения, совершенного божественным существом (незадолго до публикации данной работы Томас Гексли, впоследствии ласково окрещенный «бульдогом Дарвина», отправил ему письмо, в котором выразил готовность защищать теорию эволюции в борьбе с фундаментализмом: «Я готов, я точу свои когти и клюв!»[13]). Во многом именно эта теория вбила клин между научным и религиозным мышлением. С одной стороны, «Обезьяний процесс» показал, что даже после Дарвина многие отказываются признавать, что эволюция хоть как-то связана с происхождением человека. С другой стороны, воинствующие атеисты утверждают, что теория эволюции устраняет необходимость в существовании Божественного Создателя, а значит, человечество только выиграет, если откажется от религии. Этот конфликт остается нерешенным и по сей день.

Для многих привычно делить человеческое мировоззрение на две основные категории: научное и религиозное. Когда мы спрашиваем, как все устроено и почему все происходит именно так, как происходит, мы неизбежно обращаемся к науке. Когда же мы ищем ответы на глубинные, волнующие душу вопросы (например, «Почему существует страдание?», «В чем смысл нашего бытия?», «Есть ли жизнь после смерти?»), многие не удовлетворяются научными объяснениями и обращаются к религии в попытке утолить свою жажду знаний.

Хотя многие и прежде пытались примирить эти великие силы, мне кажется, что на этом пути нам предстоит еще много работы. Оставшаяся часть книги – моя попытка добавить кое-что к тем идеям[14], которые помогают сочетать научные исследования с верой в Божественного Создателя, каким-то образом ставшего причиной того миропорядка, в котором мы существуем.

Одно из главных положений этой книги заключается в том, что эволюция была механизмом, при помощи которого Высшая сила создала все живое, включая людей. Большинство из нас говорят об этой силе как о Боге (хотя некоторые отвергают существование Бога, но признают существование некой Высшей силы) и верят, что Бог желает нам блага и любит всех нас, невзирая не недостатки. Многие также верят, что у Бога есть высшая цель, нашедшая свое воплощение в нашей жизни. Упоминая Бога в этой книге, я говорю о нем в широком смысле – как о благом Существе, создавшем нас и желающем нам счастья. Что касается других аспектов природы Бога, я стараюсь воздерживаться от их обсуждений.

Стремясь примирить науку и религию, я сосредотачиваюсь на двух дилеммах, которые прежде не мог разрешить. Путем упорного обучения и размышлений я со временем понял, что эти дилеммы не бросают вызов традиционной религии, как мне казалось раньше. В основу книги легли знания, полученные мной в ходе интеллектуальных странствий и призванные ответить на вопросы, которые ставят перед нами нижеописанные дилеммы. Возможно, она поможет тем, кто все еще не может примирить теорию эволюции с религиозным мировоззрением.

Первая дилемма связана с так называемой доктриной случайности. Если эволюция, как ее обычно понимают, проходила хаотично и бессистемно, можно сделать вывод, что человеческие существа – это всего лишь сложные молекулярные случайности. Создается впечатление, что подобный взгляд на эволюцию полностью устраняет возможность существования универсального смысла или цели в жизни. Как сказал прославленный биолог из Гарварда Эдвард Уилсон: «Ни один вид, включая наш с вами, не обладает целью, которая выходила бы за пределы императивов, порожденных его собственной генетической историей. Виды могут обладать огромным потенциалом в плане материального и ментального прогресса, но ими не движет никакая имманентная цель или внешнее руководство, выходящие за рамки их непосредственной окружающей среды или, в конце концов, эволюционной цели, к которой их автоматически направляет их молекулярная архитектура»[15].

Как будет подробнее сказано в следующих главах, я полагаю, что логика Уилсона ошибочна. Более того, его взгляды способствовали поддержанию идеи о нашем одиночестве во Вселенной, равнодушной и абсолютно бессмысленной.

С традиционной научной точки зрения теория эволюции Дарвина была агностической и даже прямо противоречила представлению о намеренной цели творения, ведь если главной действующей силой эволюции был дарвиновский естественный отбор, наше существование оказывается генетической случайностью и неизбежностью, вытекающей из условий окружающей среды. Крикливое меньшинство в мире науки – ультрадарвинисты – видимо, наслаждались, оспаривая возможность существования той или иной высшей цели, ссылаясь на предположительно случайный эволюционный процесс[16]. Их мировоззрение нашло выражение в словах одного ученого, который с резкой прямотой заявил:

«В совершенно естественном и неизбежном марше эволюции жизнь… абсолютно ничего не значит… и остается маленьким завихрением в первозданной слизи»[17].

На протяжении долгих лет я работал с пациентами, страдающими от депрессии, и обнаружил, что многим из них сложно найти цель и смысл жизни[18]. Я вижу в этом трагическую иронию. С одной стороны, представители современных развитых стран обладают многим из того, чего не было у людей древности. Им доступны лекарства, снижающие риск смерти и заболеваний. Новейшие технологии и обилие информации позволяют с легкостью узнавать о прекрасных культурах и бесчисленных обществах нынешних и минувших лет, а возможности для образования и отдыха намного превосходят те, которыми располагали ушедшие поколения. И все же многие из нас так и не могут обрести смысл и надежду в жизни.

По всей планете набирает обороты депрессия, уже успевшая стать главной причиной нетрудоспособности в мире[19]. В США за последние десятилетия пугающе возросло количество так называемых «смертей от отчаяния» (в числе которых суицид, случайное отравление алкоголем или наркотиками, а также заболевания печени, связанные с употреблением алкоголя)[20]. Одних только самоубийств за последние двадцать лет стало больше почти на 40 %[21].

Не менее трагическую тенденцию можно наблюдать на уровне институций. Пока я пишу эти строки, в США и многих других странах растет недоверие к организациям и политическому руководству. Нас все сильнее тревожит экстремизм, при этом все больше ослабевает желание считать себя частью какой-либо религиозной группы (да и в целом группы любого рода). Безусловно, в современном мире подобный цинизм имеет под собой массу причин, и все же я считаю, что главная из них – потеря веры. Веры в благого Бога. Веры в добродетель человека. Веры в абсолютную цель и смысл нашего существования.

Конечно, нельзя сказать, что этот цинизм, все больше и больше пронизывающий нашу культуру, восходит исключительно к дарвинизму, но отчасти он коренится именно в этом учении. Кажется, что многие сдались и решили, что если теория эволюции правдива и представляет собой естественный процесс, в ходе которого возникла жизнь на Земле (в том числе и жизнь человека), то все мы обречены жить, дышать и умирать в мире, лишенном смысла. Другими словами, мы существуем лишь потому, что наши гены – эти умные «репликаторы»[22], чудесным образом собранные воедино внутри каждой клетки[23], – хорошо воспроизводятся и выживают. Следовательно, с точки зрения строгого дарвинизма любой намек на высшую цель человеческого существования, по всей вероятности, будет воспринят как ересь.

Впрочем, многие до сих пор находят это мировоззрение неудовлетворительным или, как минимум, недостаточным. По всему миру самые разные люди – богатые и бедные, образованные и неграмотные – пребывают в постоянном поиске глубинного смысла и цели жизни, хотят как можно полнее раскрыть свой личный и коллективный потенциал. Льюис Томас, знаменитый врач, занимавший пост декана в Йельской школе медицины, хорошо выразил это стремление:

«Я не могу смириться с доктриной случайности; не могу смириться с представлением о бессмысленности и слепом случае, господствующем в природе. И все же я не знаю, чем заменить ее, чтобы мой ум наконец успокоился… Мы говорим – по крайней мере некоторые из нас – об абсурдности положения, в котором оказались люди, но говорим об этом лишь потому, что не знаем, какая роль нам отведена и каково наше предназначение»[24].

Даже среди самых ярых сторонников теории эволюции есть те, кто подвергает сомнению доктрину случайности. Если биологическая жизнь – всего лишь результат действия слепых сил природы, тогда почему мы, являясь продуктами случайного биологического процесса, с таким упорством ищем смысл и цель?

Я приложу все усилия, чтобы разрешить эту первую дилемму доктрины случайности и показать, что 1) эволюция не была случайной, но имела определенное направление (и, возможно, имеет его до сих пор); 2) глубокое понимание природы человека и эволюционное наследие, придавшее ей форму, свидетельствуют о наличии определенной цели нашей жизни. В действительности, благодаря системе взглядов, объединяющей принципы эволюционной биологии, психологии, социологии и философии, мы можем не только сделать вывод, что у нашего существования есть цель, но и предположить, какова она.

Вторая дилемма, которую мы должны разрешить, состоит в том, что в представлении большинства людей эволюция говорит о человеческой природе: все мы по своей сути жадные, агрессивные и корыстные существа. С учетом руководящего принципа естественного отбора (согласно которому выживают наиболее приспособленные особи) легко понять, почему люди решили, что теория эволюции придает особое значение темным сторонам нашей природы. В процессе развития человеку (или гоминину) стало выгодно делать запасы во времена голода. Если бы он не был эгоистом, то рисковал бы умереть голодной смертью, в то время как эгоист-гоминин выживал и передавал свой эгоизм по наследству. Подобным образом можно отнестись и к агрессии: эволюционирующий гоминин исчезал, если был слишком слаб и пассивен, чтобы защититься от нападения, в то время как его более агрессивный конкурент оставался в живых. Что касается неумеренного сексуального поведения, дарвиновская теория эволюции с легкостью объяснит и его. Доисторический самец-гоминин, способный привлечь нескольких самок и спариться с ними, имел больше шансов передать свои гены, чем более сдержанный и менее готовый к спариванию конкурент. Так можно судить и обо всех остальных человеческих пороках: жадность, ревность, неверность, высокомерие, воровство и агрессия объясняются механизмом естественного отбора. В одной из историй, бытовавших в конце XIX столетия (недостоверной, но от этого не менее выразительной), прекрасно отражено знакомое многим чувство: услышав о теории эволюции и ее последствиях, некая женщина восклицает: «Дорогой, давай надеяться, что это неправда, но если это все-таки правда, давай надеяться, что о ней не узнают все!»

По мнению некоторых, дарвиновская теория эволюции превратилась в жестокую и безрадостную картину «природы с окровавленной пастью»[25]. Если мы – порождение эволюции, из этого следует, что мы эгоистичны, агрессивны и алчны. Рассуждая об этом, Уильям Дженнингс Браун выразился так: «Есть и другое возражение [против эволюции]. Теория Дарвина предполагает, что человек достиг своего нынешнего совершенства, руководствуясь законом ненависти – безжалостным законом, в соответствии с которым сильные вытесняют и уничтожают слабых»[26]. Но действительно ли эволюция обязывает нас относиться к человеческой природе настолько пессимистично? Правда ли, что люди – отвратительные, жестокие эгоисты? Даже сейчас некоторые пылкие дарвинисты утверждают, что биологическая история человечества не оставляет нам никакого шанса следовать принципам морали. Вот что об этом говорит эволюционный биолог Ричард Докинз: «Предупреждаю, если вы стремитесь… к созданию общества, члены которого дружно, великодушно и самоотверженно трудятся во имя общего блага… даже не думайте опираться на их биологическую природу… ибо мы рождаемся эгоистами»[27]. Для большинства людей такой подход к природе человека – горькая и угнетающая пилюля, ведь принятие того, что эволюция ответственна за нашу природу, заставляет их смириться с позицией, согласно которой человек – своекорыстное существо, а также со всеми чудовищными выводами, которые из этого следуют.

И все же со временем ученые осознали, что природа человека сложна. Например, младенцы еще до того, как начать говорить, проявляют поразительную склонность помогать другим, даже незнакомым, людям. Десятки экспериментов говорят не только об удивительной склонности людей к альтруизму, но и о том, что именно благодаря эволюции мы считаем альтруизм благотворным[28]. Интересное наблюдение было сделано в ходе эксперимента с детьми, не достигшими двух лет: те из них, кто отдавал свою конфету другому, чувствовали себя счастливее, чем те, кто ее получал[29]. Откуда берется эта склонность к альтруизму? Как эволюция создает существ, предрасположенных к тому, чтобы отдавать и даже жертвовать собой в чрезвычайных обстоятельствах? Отвечая вкратце, можно сказать, что есть несколько эволюционных механизмов, сформировавших человеческую природу. Во многих случаях эти силы влекли нас в разные стороны, таким образом порождая в нас противоположные наклонности. Следовательно, хотя эгоизм остается неотъемлемой и плачевной частью природы человека, альтруизм также представляет собой врожденную и не менее мощную сторону, присутствующую в каждом из нас.

В последующих главах я надеюсь убедительно показать, что эволюция ответственна не только за темные наклонности человека – она также лежит в основе просоциального и морального поведения. Это поможет нам справиться со второй дилеммой и увидеть, что мы не окончательно – или, по крайней мере, не только – эгоистичны. Разрываясь между эгоизмом и альтруизмом, мы оказываемся вовлеченными в непрерывный конфликт, поэтому неудивительно, что в нашей жизни так много трудностей и надрыва.

В целом идея книги состоит в том, что именно при помощи эволюции Божественное существо создало жизнь на Земле, включая жизнь человека. Если это так, то при тщательном изучении и правильном понимании эволюции и человеческой природы мы сможем увидеть, в чем состоит цель нашего существования. Другими словами, то, как мы были сотворены, поможет нам понять, для чего мы были сотворены. Правильное представление о том, как это случилось, также поможет лучше разобраться в человеческой природе и узнать, как стать счастливее и сформировать общество, раскрывающее добрые гены нашей природы.

Принцип 1: эволюция не была случайной. Еще со времен Дарвина по умолчанию предполагалось, что эволюция была полностью случайным и бессистемным процессом. Другими словами, если бы вы могли отмотать время на несколько миллиардов лет назад и запустить процесс эволюции заново, природа явила бы совершенно иной результат. Однако недавние открытия побудили многих ученых пристальнее отнестись к этой точке зрения. Одной из главных причин для этого послужил биологический феномен, известный как конвергентная эволюция. Это процесс, в ходе которого неблизкородственные виды эволюционируют независимо друг от друга, но приобретают одну и ту же структуру или способность, позволяющие им справляться с одинаковыми проблемами – скажем, проблемой полета. Например, летучие мыши, птицы и бабочки имеют крылья и могут летать, но при этом у их общего предка не было ни крыльев, ни способности к полету. Значит, летучие мыши, птицы и бабочки научились этому независимо друг от друга. Эхолокация – способность перемещаться в пространстве, посылая вокальные сигналы и интерпретируя их паттерны в зависимости от того, как они отражаются от физических структур, – развилась независимо у летучих мышей, дельфинов и одной из разновидностей креветок. Следовательно, можно говорить, что практически любая биологическая черта или структура эволюционировала не единожды. Создается впечатление, что в этом процессе были задействованы принципы высшего порядка, задающие направление эволюции.

Хотелось бы пояснить: я не утверждаю, что эволюции не было. Но с учетом того, насколько поразительно сложна жизнь, нужно поставить под сомнение предположение о том, что этот процесс был совершенно случайным. С этим согласны даже самые упрямые дарвинисты. Вероятность того, что элемент случайности имел место, действительно велика, но поскольку в процессе эволюции раз за разом возникали одни и те же биологические формы, мы можем предположить, что она также была подчинена высшим химическим и физическим законам. Некоторые ученые даже говорят о «более глубоких организационных процессах, поддерживающих эволюцию»[30], и признают, что даже если течение эволюции было случайным, это еще не значит, что таким же был и ее исход. Кажется, что все обстоит именно так, даже если мы не понимаем высших принципов, ответственных за эволюционный процесс. С учетом естественных законов, управляющих Вселенной, появление жизни в известном нам виде представляется неизбежным.

Принцип 2: по всей видимости, в ходе эволюции природа успела заложить в нас противоборствующие наклонности. Как было сказано выше, те выводы касательно человеческой природы, к которым подводит нас эволюционный процесс, представляют собой одну из ключевых причин, по которым нам до сих пор так тяжело смириться с идеей об эволюции. Легко вообразить мир, в котором выживают лишь агрессивные и жестокие эгоисты, и все же картина остается куда более сложной. Некоторые эволюционные механизмы, в том числе взаимный альтруизм, непрямая реципрокность, родственный, индивидуальный и, возможно, даже групповой отбор (подробнее о них будет сказано позже), влекут нас в разные стороны. В результате эгоизм, агрессия и жестокость стали нашими печальными спутниками – но ими же стали альтруизм, сотрудничество и доброта. Именно это явление я буду называть дуальным потенциалом человеческой природы. Следует отметить, что просоциальные наклонности человека, такие как любовь, альтруизм, сотрудничество и прочие, вероятно, сильнее всего проявлялись в отношении тех, с кем в процессе эволюции гоминин чаще всего делил свой генетический материал. Иными словами, положительные наклонности прочнее всего укреплялись среди членов первобытной семейной ячейки.

Принцип 3: свобода воли – ключевой аспект человеческой природы. Несмотря на значительный прогресс в области нейробиологии и понимании человеческой природы, свободу воли по-прежнему трудно рассматривать в качестве предмета научного исследования. И все же с точки зрения субъекта свобода воли неоспорима. Мы живем сознательной жизнью. Никто не думает о себе как о некой пассивной части мозга или тела. Мы все считаем себя, по крайней мере отчасти, «ответственными» за то, чтобы свободно направлять и контролировать свое внимание, мысли, речь и действия. И пусть даже ведомые благой целью ученые и философы высказываются против существования свободы воли, непрестанно возрастающая совокупность доказательств в ее пользу поддерживает представление о том, что мы ею обладаем. Как именно эволюция наделила нас свободой воли (и как эта воля развивается с младенчества до зрелости в отдельно взятой личности), все еще остается великой тайной. Более того, наличие свободы воли еще не означает, что ее не ограничивают факторы, связанные с биологией или окружающей средой, или что наши решения не подвержены в значительной степени влиянию культуры. В конечном итоге я склонен видеть в имеющихся у нас наблюдениях из области психологии доказательство, что на каком-то базовом уровне люди – это свободные, ответственные и агентные существа. Этот принцип жизненно важен для точного понимания природы человека и играет решающую роль в формировании цели нашего бытия.

Если задуматься о вышеописанных принципах, то может показаться, что цель нашей жизни (или, по крайней мере, одна из целей) – выбрать одну из соперничающих сторон: альтруизм или эгоизм, сотрудничество или агрессию, любовь или похоть. Если выразить эту же мысль в терминах, от которых мы по большей части уже отказались, то можно сказать, что основополагающая цель человеческого бытия в том, чтобы сделать выбор между добром и злом, присущими нам изначально. Жизнь – это экзамен.

Во второй половине книги я поделюсь системой взглядов на человеческую природу, в основу которой легли эти принципы. Эта система поможет понять, как выбрать нашу лучшую природу (и тем самым создать достойное общество), а также взойти на вершину индивидуального счастья и благополучия (и тем самым выбрать достойную жизнь).

Принцип 4: крепкие семейные отношения – ключ к достойной жизни. О человеческом счастье написано много книг, и хотя этих книг недостаточно, чтобы узнать о нем все, мы уже сейчас, благодаря огромному количеству психологических свидетельств, можем чрезвычайно отчетливо увидеть, что отношения с другими – это важнейший фактор нашей радости и удовольствия[31]. Я утверждаю, что причиной этого является эволюция. Прежде, когда запасы ресурсов были скудны, а бедствия – многочисленны и внезапны, наличие крепких отношений и сплоченного коллектива играло действительно важную роль в жизни человека – настолько важную, что в результате формирование и поддержание крепких взаимоотношений стало важнейшим фактором нашего эмоционального здоровья. Видимо, именно поэтому мы можем с уверенностью сказать, что отношения, наиболее значимые для эволюции (и самые значимые для нашего счастья), – это отношения с теми, с кем мы обмениваемся генетическим материалом: с нашей семьей. В качестве небольшого примера рассмотрим человеческое потомство. Поскольку новорожденные дети крайне хрупки, со временем они эволюционировали, приобретя способность вызывать в родителях глубокий эмоцинальный отклик, выражающийся в любви и заботе. Иначе они бы просто не выжили.

В действительности все обстоит именно так. Любой родитель расскажет вам о том глубоком чувстве любви, которое пробуждается в душе, когда вы впервые держите свое новорожденное дитя. Именно так сформировала нас эволюция. Ничто в нашей жизни не сможет оказать на нас столь положительное влияние, как формирование и поддержание хороших отношений с членами семьи. Именно так мы устроены. Именно такими сотворил нас Бог.

Принцип 5: крепкие семейные отношения – ключ к достойному обществу. С учетом дуального потенциала человеческой природы множество свидетельств говорит о том, что укрепление семейных отношений помогает людям выбирать свои лучшие стороны[32]. Это особенно справедливо в отношении мужчин (которые в целом в большей степени ответственны за насилие, преступления, убийства, жестокость и другие дефекты социального поведения). Когда мужчина оказывается активно вовлеченным в социальную роль отца, он раскрывает лучшие стороны своего характера. Важнейший вывод, сделанный социологами, состоит в том, что воспитание детей помогает нам стать менее эгоистичными и более законопослушными гражданами. Как заметил один автор: «Отцовство в большей степени, чем любое иное занятие, помогает мужчинам стать хорошими людьми: они становятся более склонными подчиняться закону, быть достойными гражданами и думать о нуждах окружающих. Если говорить более отвлеченно, то отцовство позволяет направить мужественность – в частности, мужскую агрессию – на полезные для общества цели»[33]. Так происходит, потому что сильнейшие формы альтруизма, любви и сотрудничества берут начало именно в семейных отношениях – в том виде, в котором сформировала их эволюция. Вовлеченность в обеспечение и воспитание наших детей – самый мощный способ, при помощи которого природа заставляет нас раскрыть свои лучшие стороны. Огромное множество социальных проблем, стоящих сегодня на повестке дня, можно связать с распадом семейных отношений, особенно между отцами и детьми. Кратко говоря, ключ к достойной жизни и достойному обществу в том, чтобы укреплять отношения между родителями и детьми, насколько хватит сил, ведь эти отношения – итог эволюционного пути, пройденного нашей природой.

Есть одна история – о человеке, который чинил крышу, но вдруг потерял равновесие и начал падать. В страхе за свою жизнь он воззвал к Богу: «Господи, помоги мне, и я покаюсь в грехах!» Как только человек произнес это, его штаны зацепились за гвоздь, торчащий из крыши, удерживая его от падения. Повиснув на гвозде, человек сказал: «Не обращай на меня внимания, Господи, штаны уже зацепились!» Эта история сообщает нам кое-что важное: мы часто думаем, что если Бог проявляет себя в нашей жизни, то происходит это каким-то непонятным для нас образом. Но я не считаю, что пути Господни всегда неисповедимы. Человек, падающий с крыши, был спасен благодаря торчащему из нее гвоздю; но как знать – может, это Бог использовал гвоздь, чтобы спасти человека?

Полагаю, со временем мы сможем понять и Его пути, и то, как именно Он сотворил нас. Вполне возможно, что для этого Он использовал принципы эволюции. В знаменитом эссе, написанном в 1973 году, эволюционный биолог Феодосий Добржанский писал: «Неправильно считать сотворение и эволюцию взаимоисключающими альтернативами. Я креационист и эволюционист. Для Бога, или Природы, эволюция – это способ творения»[34].

И хотя одна из моих главных целей – показать, что наука и вера не пребывают в конфликте, я храню молчание о частных вопросах веры и, более того, часто обращаясь к науке, почти не затрагиваю теологию. Но это не значит, что я отказываюсь от идеи о Божественной силе, стоящей за сотворением человека. Я часто говорю о «природе» или «эволюции» как о силе, которая формирует и преображает наши психические способности. В таких пассажах вы вполне можете использовать эти термины вместо слова «Бог», если хотите. Для меня это не так важно. Как я намереваюсь показать в главе 2, эволюция не была случайной. Это был Божественный механизм творения.

Людям науки, посвятившим жизнь созданию системы представлений, основанной на естественных законах, иногда сложно согласиться с представлением о сверхъестественном Боге, описанном иудео-христианской традицией, поскольку им кажется, что чудеса, творимые этим Богом, противоречат законам природы. Я же полагаю, что это мнимое противоречие. В моем представлении часть Божественной силы опирается на абсолютное знание всех законов природы[35]. Бог действует не вопреки им, а в соответствии с ними – просто иногда мы, смертные, становимся слишком надменными и забываем, что далеко не все из них нам понятны. Думаю, это непонимание отношений между Богом и природой отчасти и является причиной предполагаемого конфликта между наукой и верой. Я согласен со словами нобелевского лауреата Чарльза Таунса:

«Наука пытается понять, на что похожа Вселенная и как она устроена, включая нас, являющихся ее частью. Религия же стремится постичь цель и смысл нашей Вселенной, а также цель и смысл нашей собственной жизни. Если у Вселенной есть цель или смысл, они должны отразиться в ее строении и поведении – и, следовательно, в науке»[36].

Надеюсь, эта книга убедит читателей не только в том, что эволюция и религия не противоречат друг другу, но и в том, что путь, по которому эволюция вела нашу природу, отражает в себе цель и смысл нашей жизни. Итак, приступим.

Глава 2

Эволюция: случайность или направленный процесс?

Один раз – это случайность. Два – возможно, совпадение. Но три и более – уже закономерность[37].

Еще со времен Дарвина некоторые биологи учат нас, что эволюция была совершенно случайным и бессистемным процессом. Некоторым из нас, особенно тем, кто верит в Бога, трудно принять это, ведь случайный процесс не согласовывается с представлениями о Творце, создавшем нас с определенной целью. В этом и состоит дилемма доктрины случайности. По своей сути традиционный подход к эволюции предполагает, что, если запустить ее заново, отмотав время на несколько миллиардов лет назад, природа породит нечто совершенно иное[38]. Но не так давно возникло еще одно мнение, согласно которому эволюция не полностью случайна и непредсказуема, и хотя начаться она может со случайных мутаций, к финальной точке ее, по всей видимости, направляют естественные законы и ограничения. Главной причиной возникновения этой (до сих пор дополняющейся) картины стал феномен, известный как конвергентная эволюция. Конечно, аргументы, приведенные в этой главе, не доказывают, что у нашего существования есть универсальная цель, и все же они дают этому предположению право на жизнь.

Один из краеугольных камней теории Дарвина состоит в убеждении, что все виды живых существ произошли от единого предка. С течением времени эти виды все больше отдалялись от первоисточника под влиянием различных сил, связанных с окружающей средой и выживанием. Так родилось великое разнообразие, которое столь радостно наблюдать сегодня. Изображения эволюционного древа жизни, подобные тому, что приведено на рис. 2.1, показывают, каким образом различные широкие группы животных произошли от общего предка. Например, млекопитающие, рептилии, рыбы и птицы известны как хордовые и являются частью широкой группы животных, именуемой Chordata phylum. Таким образом, предполагается, что все млекопитающие (включая нас с вами), а также рептилии, рыбы и птицы произошли от общего, более примитивного вида. Хордовые, в свою очередь, равно как и другие группы животных, вроде артроподов (крабов, лобстеров, насекомых) и моллюсков (осьминогов, улиток, кальмаров), являются частью еще более крупного царства животных и, следовательно, имеют общего, еще более древнего и примитивного предка.

Наконец, царство животных, а наряду с ним и другие царства (в число которых, среди прочего, входят растения, грибы, бактерии, слизевики и многие другие чудесные организмы) произошли от общей и единственной простой клетки[39]. Эта первая клетка появилась из первичного бульона, который, как говорят нам ученые, существовал на Земле четыре миллиарда лет назад.

По мере разветвления древа структуры видов начинают различаться все больше, их представители занимают разные экологические ниши и идут по разным эволюционным путям. Однако еще во времена Дарвина биологи подметили одну любопытную деталь: даже с учетом разветвления внутри разных видов часто можно наблюдать схожие структуры, позволяющие решать схожие проблемы. Другими словами, несмотря на различные отправные точки, эволюция подталкивает виды к развитию одних и тех же структур или функций[40]. Это называется конвергентной эволюцией. Прежде ученые считали, что примеры такой эволюции исключительны, сейчас же их признают чрезвычайно частыми.

Рис. 2.1. Картина эволюционного дерева

Обратите внимание на крылья птиц, летучих мышей и бабочек (рис. 2.2). Они довольно похожи по внешнему виду и функциям. Похоже и их строение: туго натянутая мембрана, прикрепленная к твердому каркасу. Общий предок этих крылатых созданий (живший примерно 550 млн лет назад) не летал, а значит, птицы, летучие мыши и бабочки отрастили крылья и научились летать независимо друг от друга. Другими словами, эти виды не унаследовали способность к полету от общего предка – все они развили ее независимо друг от друга[41].

Рис. 2.2. Графическое представление конвергентной эволюции крыльев. Последний общий предок птиц, летучих мышей и бабочек не обладал крыльями и не умел летать. Крылья сформировались независимо друг от друга как минимум у трех видов (к ним по порядку ведут литеры А, Б и В)

Рассмотрим также пример дельфина и акулы. Дельфин – млекопитающее с костным скелетом, а акула – рыба с хрящевым скелетом. Последний их общий предок ничем не напоминал их сегодняшний облик, и все же современные акулы и дельфины чрезвычайно похожи друг на друга (рис. 2.3). Хотя акулы никогда не выходили из воды, а предки дельфинов обитали на суше, каким-то образом и у тех, и у других независимо друг от друга сформировалось тело обтекаемой формы, а также спинные и грудные плавники, позволяющие быстро плавать. Для многих типов акул, как и для дельфинов, также характерны темно-серый цвет спины и светлое подбрюшье. Благодаря такой защитной окраске их труднее заметить и сверху, и снизу, что помогает им незаметно приближаться к добыче или скрываться от хищников[42].

Кроме того, некоторые животные обладают эхолокацией – способностью перемещаться в пространстве, ориентируясь на звук. Этот поразительный дар – еще один пример конвергентной эволюции, произошедшей у летучих мышей[43], зубатых китов, дельфинов[44], птиц[45] и даже у некоторых видов креветок[46]. Эти животные могут посылать звуковые сигналы и интерпретировать их паттерны по мере того, как звуковые волны отражаются от физических структур, свойственных местной окружающей среде. Некоторые животные так хорошо овладели этой способностью, что могут с их помощью обнаруживать такие маленькие объекты, как москит, и такие тонкие, как человеческий волос.

Рис. 2.3. Конвергентная эволюция у дельфинов и акул

Представьте, как появляется шелковая нить. Ее производят несколько видов насекомых, в том числе пауки, определенные типы мотыльков и муравьи-портные. Поразительно и само вещество, и процесс его возникновения. Например, паучий шелк изначально представляет собой жидкую тягучую смазку. За то время, пока смазка выходит из тела паука, ее белки должны быстро перестроиться и трансформироваться в шелк, причем время, которое занимает процесс, выверено до невозможности точно: если бы смазка трансформировалась прежде, чем покинуть тело, паучьи железы оказались бы забиты шелком. При этом, если бы она трансформировалась хоть на мгновение позже, вместо шелковой нити паук бы выплевывал жидкость[47]. И все же биологи утверждают, что различные формы этого удивительно тонкого процесса развились независимо по крайней мере у двадцати трех разных типов животных[48].

Возможно, самый удивительный и наиболее часто упоминаемый пример конвергентной эволюции – глаз камерного типа. Такой глаз – которым, среди прочих видов, обладаем и мы, – состоит из нескольких элементов: внешней прозрачной оболочки, способной отражать свет; линзы, способной к переменному фокусированию света; диафрагмы, диаметр которой подгоняется под уровень яркости, а также мышц, которые движутся в точной гармонии с мышцами другого глаза и мгновенно приспосабливаются к тонкой настройке гироскопа внутреннего уха. Ученые Пол Блум и Стивен Пинкер писали: «Чрезвычайно маловероятно, что материя может образовывать структуры, способные на то, на что способен глаз»[49]. И все же в результате эволюции глаз камерного типа развился у шести (если не больше) представителей различных видов, в том числе у группы морских животных, являющихся близкими родственниками дождевых червей[50]. У кальмара тоже есть камерный глаз, развившийся независимо и поразительно похожий на наш (рис. 2.4).

По утверждению ученых, последний общий предок людей и кальмаров жил приблизительно 500 миллионов лет назад. Именно тогда наши виды пошли разными путями, что, однако, не помешало глазам камерного типа развиться и у них, и у нас.

Конечно, есть и другие типы глаз. Фасеточные глаза также развились независимо у организмов, не связанных тесным родством; среди них – насекомые и один из видов креветок. В отличие от камерного, фасеточный глаз имеет множество линз, каждая из которых развивается почти поверх предыдущей. С эволюционной точки зрения фасеточным глазам сформироваться в какой-то мере легче, чем глазам камерного типа, и все же их строение остается невероятно сложным[51].

Рис. 2.4. Конвергентные формы глаз у людей и кальмаров

В целом, согласно оценкам экспертов, в той или иной форме глаза независимо развились по крайней мере у сорока различных видов[52]. Каким-то образом они развиваются у сложных видов, живущих там, где есть свет. Вот что сказал об этом Ричард Докинз: «По-видимому, жизнь, по крайней мере в известном нам виде, до неприличия желает иметь глаза… Если она есть на других планетах нашей Вселенной, можно ручаться, что глаза появятся и там, и работать они будут по тем же оптическим принципам, что и здесь, на Земле. Существует не так много способов создать глаз, и вполне возможно, что жизнь в известном нам виде знает их все»[53].

Конвергенцию можно наблюдать и на гораздо меньших уровнях. Существует множество примеров конвергентной эволюции, происходящей внутри клетки. Например, ее можно наблюдать в фотосинтезе – необычайном процессе, в ходе которого растения поглощают солнечную энергию и запасают ее в форме сахара. Сегодня ученые утверждают, что определенный тип фотосинтеза (C₄-фотосинтез) развился независимо по меньшей мере у шестидесяти различных видов наземных растений[54].

Биологи все отчетливей понимают, что конвергентная эволюция – это правило, а не исключение[55][56]. Саймон Конвей Моррис, палеобиолог из Кембриджа, отмечает: «Конвергенция повсеместна. Я не могу представить ничего, что эволюционировало бы лишь раз – помимо очень, очень редких исключений»[57]. Похожим образом выражается и Ричард Докинз: «Необычайно сложно представить что-либо, эволюционировавшее лишь однажды». Докинз сделал на этой мысли особый акцент, попросив своего коллегу Джорджа Макгэвина назвать несколько эволюционных адаптаций, произошедших однократно, и Макгэвин смог перечислить не так уж много[58].

Мы обнаруживаем все больше примеров конвергенции и постепенно понимаем, что эволюция – не случайный процесс. «Видимые результаты естественного отбора и других формообразующих процессов, – пишет Конни Барлоу, – ни в коем случае не следует воспринимать как случайный карнавал форм и функций»[59]. Исследуя повторение одних и тех же скелетных форм у представителей разных видов, биологи Роджер Томас и Вольф-Эрнст Райф приходят к выводу: «Хотя случайность играет исключительную роль в направлении течения эволюции, на ее исход она влияет в куда меньшей степени»[60].

Обратим внимание на рис. 2.5. Предположим, нам нужно добраться из точки А в точку Б. Для этого есть четыре возможных пути, и чтобы выбрать из них один, нужно бросить игральный кубик. Таким образом, наш путь определит случайность, но независимо от пути исход будет одним и тем же: мы придем в точку Б. Данный пример хорошо описывает новое представление об эволюции, к которому за последние несколько десятилетий привела нас конвергенция. Некоторые ученые даже говорят о «глубинных организационных принципах, лежащих в основе эволюции»[61], и признают, что даже если ее течение случайно, мы не можем сказать того же о ее результатах[62].

В чем же причина столь широкой распространенности конвергенции, особенно с учетом предположения, что в основе эволюционных изменений лежат генетические мутации? Весьма вероятно – и это бросает вызов традиционному научному мышлению, – что не все мутации были случайны[63]. Столь смелое допущение в одном из основополагающих утверждений дарвинизма не опровергает теорию эволюции. Даже Ричард Докинз, сегодня являющийся одним из самых ревностных защитников теории Дарвина, признает это: «Для естественного отбора нет необходимости в том, чтобы мутация непременно была случайной. Отбор продолжает делать свою работу независимо от того, направлена мутация или нет»[64].

Рис. 2.5. Четыре пути, сходящиеся в одной точке

Но давайте пока оставим в стороне возможность того, что Божественное участие направляло генетические мутации (посредством естественных законов и процессов), и согласимся с общепринятой наукой, предположив, что мутации были случайными. Если это действительно так, то почему конвергентная эволюция получила настолько широкое распространение? Хотя многое в данной области до сих остается неясным, можно предположить, что все дело в ограничениях, которые несет на себе эволюция. Существуют определенные законы и принципы, ограничивающие число возможных исходов, к которым она может привести. Поскольку естественный отбор проходит принужденно, количество вариантов исхода эволюции остается ограниченным. Следовательно, когда мы сталкиваемся с проблемами, которые ставит перед нами жизнь (как найти пищу, как передвигаться, как воспринимать окружающий мир, как сделать так, чтобы тебя не съели, и как воспроизвести себе подобных), эволюция неизменно предлагает одни и те же варианты решения.

Существует по меньшей мере две основные причины, ограничивающие количество направлений, в которых может двигаться эволюция. Во-первых, она не извлекает никакой пользы из умозрительных форм и структур – она «предпочитает» лишь те, которые дают ей какое-то преимущество. Во-вторых, многие ограничения, наложенные на эволюцию, связаны с законами физики и химии (например, геометрические и материальные аспекты, с которыми она сталкивается). Даже если какая-либо структура способна дать особи преимущество, строительные блоки, которыми располагает природа, просто не смогут сочетаться таким образом, чтобы ее создать[65].

Ричард Докинз описывает различные формы жизни, возникшие в результате эволюции, через метафору Музея всех возможных животных[66]. В нем все животные располагаются бок о бок, так что по мере нашего продвижения по одному из коридоров музея отдельно взятая структура разве что самую малость отличается от тех, что стоят рядом. Например, если пойти на восток, шеи животных будут становиться все длиннее, а если повернуться и пойти на запад – все короче. Представим, что мы решили двинуться в ином направлении: если идти на север, длина шеи остается прежней, но меняется нечто иное – скажем, удлиняются рога; если же мы развернемся и направимся на юг, рога, наоборот, будут становиться короче. Наконец, если мы воспользуемся лифтом и поднимемся на верхний этаж, рога и шея останутся прежними, но станут острее зубы. Путешествуя по такому музею, мы быстро понимаем, что каждый экспонат обладает намного бóльшим числом характеристик, чем длина шеи, длина рогов и острота зубов. По сути, в каждой форме есть тысячи деталей, способных незначительно меняться. Так мы приходим к отрезвляющему выводу, что пространства, ограниченного лишь тремя измерениями, никоим образом недостаточно, чтобы описать Музей всех возможных животных, и если мы хотим сделать это, нам понадобится пространство с десятками (или даже сотнями) тысяч измерений. Представить себе музей в таком виде уже невозможно (если вы, конечно, не математик и не физик). Нам также придется признать, что подобный музей должен быть неизмеримо велик. По сути, число находящихся в нем животных будет в разы превышать число атомов в нашей Вселенной.

Чтобы воспользоваться преимуществами этой картины, но сделать ее более легкой для понимания, представим Музей всех возможных раковин[67]. Раковины – это окаменевшие и затвердевшие наружные скелеты, дающие защиту и укрытие улиткам, моллюскам и другим подобным животным. Если мы немного все упростим и обратимся к работе биолога Дэвида Раупа[68], написанной в 1960-х годах, то сможем воссоздать подобный музей с учетом трех факторов развития раковин: размера, спирализации и удлинения[69]. Из всех теоретически возможных раковин в природе встречается лишь очень малая их часть. Но если в теории возможно существование настолько огромного количества форм, то почему в действительности их оказывается так мало? Возможно, дело в том, что естественный отбор в них не нуждается – или же законы природы просто не дают их создать.

Те же принципы проявят себя, если мы попадем в Музей всех возможных скелетов. Роджер Томас и Вольф-Эрнст Райф воспроизвели такой музей[70] и обнаружили, что, несмотря на теоретическую возможность существования множества костных систем, в природе мы сможем найти лишь несколько. Они также пришли к выводу, что формы и модели известных скелетов «в значительной степени ограничены геометрическими правилами, процессами роста и свойствами материалов». «При условии достаточного запаса времени и экстремально большого количества эволюционных экспериментов, – пишут они, – открытие организмов, обладающих “хорошей” структурой, то есть отличающихся жизнестойкостью и способных появиться на свет из доступных материалов, было бы неизбежным и в принципе предсказуемым»[71].

Теперь давайте вернемся к Музею всех возможных животных. Как мы уже отметили, в нем невероятно много экспонатов – так много, что наш разум не в состоянии представить их все. Но доля животных, существующих в действительности, представляет собой лишь крошечную часть от общего числа теоретически возможных и представленных в нашем музее. Почему? Дело в том, что ход эволюции направлялся в соответствии с высшими законами, принципами и сдерживающими факторами (хотя мы до сих пор очень смутно понимаем, как именно это происходило). Эти «пограничные условия», как могли бы назвать их физики и математики, руководят процессом мутаций и формируют биологический мир, частью которого мы являемся и в котором живем. С этой точки зрения эволюция определенно не кажется случайным процессом, и с этим не спорит даже Ричард Докинз. Он сам пишет, что «эволюция не является теорией случайности. Это теория случайных мутаций, а также неслучайного накапливающего процесса естественного отбора»[72].

Не так уж просто понять, как процесс может быть одновременно случайным и направленным. Некоторые свидетельства, обнаруженные на микроскопическом уровне, позволяют предположить, что эволюционными изменениями управляет случайность. но когда мы вновь возвращаемся на макроуровень, у нас возникает чувство, что сам процесс, воспринимаемый как целое, был направленным.

Возможно, будет полезно сравнить этот процесс с распространенной технологией производства, известной как литье под давлением. В технологическом плане все сводится к тому, что твердый материал (как правило, одна из разновидностей пластмассы) нагревается до тех пор, пока не расплавится; затем его переливают в полую литьевую форму с заранее определенной структурой и в конце, убрав форму, получают материал, принявший ее очертания. Подобным образом производятся самые разнообразные предметы: ручки зубных щеток, детали машин, пластиковые бутылки и игрушки вроде кирпичиков LEGO™(рис. 2.6).

Рис. 2.6. Литьевая форма и кирпичики LEGO

Если бы мы наблюдали процесс литья под давлением на микроскопическом уровне, то движение молекул действительно могло бы показаться случайным. Но, сделав от микроскопа шаг назад, мы бы увидели, что случайное движение молекул ограничено формой. Следовательно, с макроскопической точки зрения это определенно не случайный процесс. Генетические мутации, направляющие процесс, вблизи могут показаться случайными, но на самом деле ими руководят сдерживающие факторы – законы химии, биологии и физики (в данной аналогии – физические границы литьевой формы). Эти сдерживающие факторы направляют мутации и формируют биологический мир, частью которого являемся мы с вами. Глядя на эволюцию с высоты птичьего полета, мы понимаем, что она не была случайной.

Со времен Дарвина и серьезные ученые, и ревнители веры, скептически воспринимавшие эволюцию, пытались понять, как организмы, обладающие невероятно сложным устройством (подобным тому, что имеют люди, тигры или даже сравнительно простые бактерии), могли развиться вследствие простой генетической случайности. Физик Фред Хойл вспоминал: «Меня непрестанно терзала мысль, что число условий, при которых конструкция даже простого фермента могла оказаться неправильной, превышало число всех атомов во Вселенной. Спустя долгое время я до сих пор считаю, что даже целой Вселенной недостаточно, чтобы жизнь возникла в результате случайности, известной как слепые силы природы». Хойл, вовсе не входивший в ряды сторонников религии[73], пришел к следующему выводу: «Если интерпретировать факты исходя из здравого смысла, можно заключить, что сверхразум забавлялся с физикой, а также с химией и биологией, и что в природе нет слепых сил, о которых стоило бы говорить. Вычисления, основанные на голых фактах, кажутся мне столь исчерпывающими, что дальнейшую дискуссию по этому поводу я считаю излишней»[74].

Альберт Сент-Дьёрдьи, биохимик, получивший Нобелевскую премию, высказывал похожие мысли:

«Я никогда не мог в полной мере принять идею, что адаптация и гармоничное построение… сложных биологических систем, подразумевающие одновременные изменения в тысячах генов, возникли вследствие молекулярных случайностей… Вероятность того, что совместное изменение всех этих генов произошло в ходе случайных вариаций, практически равна нулю, даже если учесть, что изменения могли происходить на протяжении миллионов или миллиардов лет. Я всегда искал некий высший организационный принцип, ведущий живую систему к улучшению и адаптации»[75].

Думаю, что и Хойл, и Сент-Дьёрдьи оправданно сомневались в предположении, что эволюция случайна. Случайность действительно была частью процесса, но, по-видимому, ее роль была намного меньше, чем многие думали изначально.

В надежде помочь и ученым, и широкой публике понять, как природа создала сложную и упорядоченную биологическую жизнь, действуя случайно и постепенно, Ричард Докинз прибегает к аналогии. Представьте, что мы с вами находимся на невообразимо высоком пике так называемой горы Невероятности[76]. Одна из сторон горы представляет собой поразительно высокие отвесные скалы, глядя на которые сверху, мы видим, откуда начинался подъем. Могли ли мы взобраться по таким скалам? Сейчас нам кажется, что это нереально. Но Докинз говорит нам, что все зависит от перспективы. Если перевести взгляд на другую сторону нашей горы, мы увидим длинный и отлогий склон, позволяющий путешественнику медленно, методично, порой даже слишком короткими шажками, но все же подняться на гору. Впрочем, данная аналогия упускает из виду одну важную деталь – конвергентную эволюцию. Другими словами, даже по отлогой стороне горы мы поднимались неисчислимое количество раз, следуя одними и теми же путями. Пожалуй, гору Невероятности также можно назвать горой Неизбежности.

Теперь мы начинаем подозревать, что глубинные и высшие силы, направляющие организмы к независимому развитию сходных структур и функций, действительно существуют. Когда Дарвин впервые представил миру эволюционную теорию, эти сдерживающие факторы еще не были осознаны в полной мере. В отличие от физики и химии, биология не нуждается в принципах высшего порядка. Если бы вы попали на другую планету, физик, знающий ее массу и размер, мог бы предсказать точную траекторию брошенного вами мяча. С другой стороны, биолог – так было принято считать раньше – не может заранее ничего сказать о какой-либо предполагаемой внеземной форме жизни, и лишь недавно эта точка зрения была признана ошибочной. Более того, в биологии могут действовать высшие принципы и естественные законы, управляющие развитием жизненных форм, даже если мы не до конца их понимаем.