Оттолкнуться от паузы бесплатное чтение

Иллюстратор Варвара Панюшкина

Москва

2024

Что такое любовь?

Этот вопрос мы задаем друг другу недостаточно часто. И возможно, поэтому не замечаем, что вокруг все наполнено любовью.

Для кого-то любовь – подарки под новогодней елкой. Для кого-то – это рассвет на даче. Или чашка чая, которую заботливо приготовил коллега. А для кого-то любовь – это поехать утром на другой конец города, чтобы сдать кровь для больного ребенка. Сделать репост в социальных сетях с объявлением о помощи. Или подписаться на ежемесячное пожертвование в благотворительный фонд.

Для нас, благотворительного фонда «Подари жизнь», любовь – во всей нашей работе. В историях десятков тысяч детей, которым мы помогли вместе с благотворителями, донорами крови и волонтерами. Перед вами сборник рассказов, основанных на реальных событиях из жизни людей, которым выпало испытание болезнью. Все эти истории – о любви.

Кажется – разве есть место любви там, где речь идет о тяжелом, угрожающем жизни состоянии? Конечно. Возможно даже, именно тогда любовь ощущается как никогда глубоко и остро.

Именно с любви и начался фонд «Подари жизнь».

Когда-то давно несколько человек оказались в онкологическом отделении детской больницы. Девушка Катя увидела объявление, что не хватает доноров крови для девочки. Пришла на помощь сама, познакомилась в больнице с волонтером Галей, а потом позвала друзей. И друзей друзей.

Девушка Надя пришла в отделение, чтобы порадовать тех, кто лечится, и поднять им настроение хотя бы ненадолго. Взяла в руки гитару и начала петь. Артисты театра «Современник» познакомились с врачами, которые могут и очень хотят спасти как можно больше детей от рака, но им нужны лекарства и оборудование.

В 2006 году все эти люди встретили друг друга. И стали фондом «Подари жизнь», одной большой командой, которая развивается, меняется, растет и учится новому каждый день. Но не забывает о самом главном, о том, с чего все началось, и о тех – с кого.

Когда видишь жизнь в клинике изнутри, приходит понимание, как много еще нужно сделать, чтобы у каждого ребенка в России было все необходимое для борьбы с болезнью. Чтобы в больницах были современное оборудование, лекарства и подходящие условия. А детство не прерывалось даже в больничной палате.

Именно поэтому и был создан фонд «Подари жизнь» – чтобы помощь никогда не останавливалась, как и любовь, которая «никогда не перестает».

В разные годы героям этого сборника помогало множество людей. Для них сутками дежурили врачи и медсестры. Для них доноры сдавали кровь, чтобы организм мог дальше бороться. Благотворители собирали средства, чтобы оплачивать дорогостоящие препараты и процедуры. Волонтеры проводили праздники и творческие занятия. В общем, им помогала деятельная любовь тех, кто решил не оставаться в стороне.

Поэтому столь важно, чтобы эти истории обрели голос. Важно сделать так, чтобы все узнали: каждый из нас может помочь совершиться чуду. Может подарить надежду и поддержать тех, кто проходит самый сложный путь в своей жизни. Ведь за 18 лет работы фонда именно благодаря обычным людям помощь получили более 90 000 детей – и знаете, какой размер пожертвований встречается чаще всего? 100 рублей. Да, даже 100 рублей – когда нас так много – творят чудеса.

Создать эти истории мы решили совместно с книжным сервисом Литрес и молодой писательницей Дашей Благовой. Она изменила имена и другие детали биографий героев, но очень тонко и правдиво передала их ощущения и эмоции. Команда Литрес поддержала нас в идее выпустить сборник как в текстовом, так и в аудиоформате. А команда фонда просто всегда приветствует любую возможность рассказать о необыкновенных людях, которых мы встречаем повсюду.

Что получилось в итоге? На наш взгляд, получилась книга, в каждой строчке которой – искренность, чувства, тепло и доброта. В общем, любовь и небезразличие. И кажется, это именно то, с чего начинается благотворительность.

Ваш фонд «Подари жизнь»

От автора

Мне 17 лет, июнь, жарко, 2010 год, я живу в Минеральных Водах, сдаю ЕГЭ и волнуюсь, не похоже ли мое выпускное платье на торт. Еще я готовлюсь поступать в Москву и чувствую вину, что не подаю документы в Петербург, куда уехал учиться мой парень. Я уже написала экзамен по литературе на сто баллов, но английский пока не объявили. Меня преследует чувство, что я ненастоящая отличница и после результатов ЕГЭ меня разоблачат. Гуглю фотографии МГУ, и меня тошнит от тревоги. Жизнь кажется мне очень сложной.

Устаю от переживаний и включаю телевизор: там с часу дня идет благотворительный концерт «Маленький принц» в пользу фонда «Подари жизнь». На сцене блистает Чулпан Хаматова в голубом платье принцессы, а малышка Соня Пятница старательно выводит строчки «Южного полюса» вместе с Дианой Арбениной. От выступления Сони я плачу, почему-то оно особенно трогает меня. Я запомню ее необычное имя и через много лет вдруг начну искать его в интернете, чтобы узнать, что с Соней все хорошо. После концерта я чувствую в себе перемену.

Иду гуглить фонд «Подари жизнь» и начинаю интересоваться темой НКО. Благодаря этому концерту я узнаю о системной благотворительной помощи. Тем летом я поступлю на журфак МГУ, а через три года начну работать в социальной журналистике – в том числе из-за интереса, возникшего после «Маленького принца» (концерт я посмотрю еще несколько раз). Потом я выпущу много материалов про людей, заболевших раком, фонд «Подари жизнь» и другие замечательные организации. В 2020 году, спустя 10 лет после того жаркого июня, я навсегда брошу журналистику и стану писательницей.

Когда сервис Литрес предложил мне написать сборник совместно с фондом «Подари жизнь», я сразу же согласилась. Вообще не думала. Потому что для меня «Подари жизнь» – это символ добра, альтруизма; это многолетняя системная помощь самым уязвимым; это также праздник, который смог зажечь девочку-подростка из Минвод. Так что моя первая благодарность – фонду, его основателям, сотрудникам, волонтерам, координаторам и всем, кто причастен к деятельности «Подари жизнь». Я очень надеюсь, что вы осознаете всю значимость вашей работы и гордитесь своими достижениями.

Также я благодарна книжному сервису Литрес за то, что его сотрудники направили корпоративные ресурсы в такое замечательное дело, организовали рабочий процесс и предоставили много авторской свободы. В наше время подобные проекты – большая ценность, они дают надежду и свет. Отдельно благодарю шеф-редактора Екатерину Писареву за поддержку, профессионализм и внимательную редактуру.

И наконец, моя самая большая и сердечная благодарность – героям этого сборника, которые были так щедры, что поделились своими историями и позволили их художественно обработать; людям, которые прошли через страшные страдания и нашли в себе силы говорить о раке, даже когда оставили его позади. Спасибо, что отнеслись к текстам с такой чуткостью и разрешили персонажам быть живыми, уязвимыми, ошибаться и признаваться в слабостях. Женя Суздальцева, Яна Заименко, Полина Асеева, Нина Аксенова, Миша Согомонян, Вильям Хайло и Надежда Кузнецова, вы все – мои герои, мне не удастся передать всей благодарности и восхищения, которые я к вам чувствую, общение с вами стало моей любимой частью работы над сборником. Отдельно хочется сказать спасибо Дарине Аксеновой: ее история поддержала меня в трудный момент жизни и стала одной из самых пронзительных в этой книге.

Как писательнице, мне было важно не создавать производственные тексты, похожие на соцреалистические зарисовки, не заставлять героев разговаривать манифестами, а сделать истории живыми и человечными. А еще донести идею, что каждая жизнь заслуживает того, чтобы за нее бороться. И что все достойны любви. Это была сложная задача, но, мне кажется, все получилось – благодаря людям, которые участвовали в этой работе.

Дарья Благова

Хрустальная ваза

Луч ударился в хрустальную вазу и разбился: пятна света разбросало по унылой зелено-серой палате. Пахло хлоркой и душным детским кремом, аромат пионов еще не успел разлететься: мама принесла их только что и поставила в вазу. Когда стебли воткнулись в хрусталь, пионы подпрыгнули, словно пышные танцевальные юбки.

После того как вышел врач, мама зарыдала, и Катя не смогла на нее смотреть. Вместо этого Катя разглядывала розовую пионовую кожицу: она хотела бы опустить лицо в нежный трепетный бутон, но сил на это не было. Поэтому Катя представляла, как ощущались бы лепестки на лице, веках и на языке.

Мама продолжала плакать и вздрагивать. А Катя не плакала, ей было нельзя. Кожа лица оставалась нежной, но сухой, как майские цветы.

Когда Катю выписали, хрустальная ваза вернулась на свое место – в витринный шкаф над телевизором. Это была самая крупная, торжественная ваза, которую всю Катину семнадцатилетнюю жизнь доставали только для дорогих букетов: бордовых роз на длинных мощных стеблях, пахучих лилий, пышных альстромерий.

Когда Катю положили в больницу, бабушка подарила ей эту вазу. «Вырастешь, выйдешь замуж, заберешь себе, а пока пусть тут тебя порадует», – сказала она, когда пришла навестить Катю и поставила на тумбу хрустальный артефакт. Катю в семье очень любили и не жалели для нее ничего.

В июне Катя лежала в своей маленькой комнате и читала книги по списку литературы на лето. Когда мама и бабушка не видели, она открывала окно и смотрела, как штора уворачивается от ветровых пинков. Но потом вбегала мама или бабушка, и окно закрывали. «Ты что, простудишься ведь!» – слышала Катя.

Одноклассницы разъехались из Пензы: кто-то на море, кто-то – в областные лагеря, другие – к бабушкам, а одну девочку повезли в Москву смотреть вузы. Одноклассницы были заняты своими интересными летними делами, поэтому их переписки, по оценке Кати, выглядели тупо.

как дела? норм

как там у бабушки? кринж ((

Дима никуда не уехал: он был рядом всю Катину осмысленную жизнь. Во дворе, в школе, иногда в ее квартире, а потом – в палате. Дима знал про Катю и все равно звал ее гулять. Кате нравилось, что он продолжал ее звать.

ну че пойдешь гулять? а как…

я помогу

не знаю мама не пустит

Сначала Катя даже не спрашивала маму или бабушку, можно ли ей погулять. Она продолжала утомляться лежанием в своей комнате. Все говорили, что это и есть ее основное занятие.

Когда Катя не могла уснуть, она представляла игру в настольный теннис: до больницы она ходила на тренировки почти каждый день. Катя не воображала себя играющей, потому что не знала, сможет ли снова играть. В своей голове она нависала над столом для пинг-понга и наблюдала за мячиком апельсинового цвета. Невесомый мячик упархивал от тяжелой липкой ракетки, потом отскакивал от стола, одной половины и другой, и снова встречался с ракеткой. Ритм напоминал вальсовый, и воображаемый стук работал как маятник, он убаюкивал Катю и помогал погрузиться в спокойный темный сон.

слышь ну пойдем хотя бы во дворе посидим

да не пустят ((

иди спроси

лаааадно ок

Катя подняла свое туловище на локтях и села в кровати. Подтянула костыли, взялась за холодный пластик и оттолкнулась ногой. Катино тело повисло между двумя костылями, и она начала медленно перемещать его в сторону кухни. По пути Катя думала, как бы задать вопрос, чтобы ее тут же не уложили обратно. Услышала, как мама с бабушкой перешептываются, видимо, снова обсуждают ее, и решила не задавать никаких вопросов.

– Ма, ба, я иду с Димой во двор. Посидеть.

– Катенька, солнышко, да разве можно? Ты же еще слабенькая.

– Ба, хватит меня опекать, я не слабенькая.

– А как же?.. – мама посмотрела в пространство, где должна была стоять Катина нога, и тут же подняла взгляд обратно. Катя увидела, что маме неловко за этот взгляд. Продолжая препираться с бабушкой, Катя полезла в карман за телефоном, чтобы написать Диме: все ок, можно за ней заходить.

Ваза потянула из дома другие предметы. Мама хотела, чтобы Катя чувствовала себя не совсем как в палате, а немножко как дома. Поэтому принесла пушистый плед, яркие тарелки и рамочку с семейной фотографией. На снимке – мама, папа, бабушка, крестный и сама Катя, все нарядные, позади – елка в мишуре. Никто из них еще не знает, что им принесет новый год.

В день, когда мама поставила в хрустальную вазу танцующие пионы, заходил Катин врач. Он сидел рядом, улыбался, долго расспрашивал, как дела у Кати, как дела у мамы, как дела дома, а потом сказал, что будет ампутация ноги и Кате с мамой нужно подписать документы. Мама сразу же начала плакать и всхлипывать. Затряслась. Катя посмотрела на вазу, на пионы, на врача и поняла: она рыдать не будет. Катя уверенно подписала бумажку и улыбнулась врачу.

– Только ампутируйте мне ту ногу.

– В каком смысле?

– У меня же не будет выбора, с какой ноги встать!

Мама замерла и обиженно посмотрела на Катю. Врач отвел глаза и с усилием улыбнулся, типа его все-таки развеселила Катина шутка, хотя на самом деле нет. А Катя почувствовала, что она может пережить все. Ей плакать нельзя.

Когда врач ушел, на экран телефона прыгнула эсэмэска от бабушки. Вдруг в животе все скукожилось и замерзло. Катя совсем не подумала, как она скажет об ампутации бабушке, ведь та так переживает. Позвонить? Перед или после? И какими словами объяснить?

Вечером Катя каталась на коляске по коридору, продолжала не плакать и думать. Как сказать бабушке? Как сделать маму не несчастной? Как уберечь всех родных – бабушку, маму, папу, крестного – от своей отсутствующей ноги?

Когда вену проткнули толстой иглой и приставили к «бабочке» шприц с мутной жидкостью, в животе Кати все еще был холод. Она не плакала. В последний момент перед глубоким сном в голове Кати, как апельсиновые шарики для пинг-понга, толкнулись два последних вопроса.

Как сказать бабушке?

Что будет с мамой?

В середине лета Катя сделала вместе с Димой три круга по двору и решила, что 1 сентября вернется в школу. Когда она принесла эту новость в дом, бабушка резала лук к ужину, а мама мыла в гостиной люстру. Поэтому Катя объявила о своем решении прямо из прихожей. Мама и бабушка подпрыгнули к Кате и стали кричать, заклинать, поддавливать.

– Ладно в школу добраться, как-нибудь повозим, – говорила мама. – Но как же по коридорам? А лестницам?

– Мне Дима поможет, он сам предложил. К тому же в августе уже будет протез.

– Катя, но на нем тоже тяжело ходить, нужно будет привыкнуть.

– Ма, я как раз успею потренироваться.

– Солнышко, рыбонька, а детки такие злые сейчас, как же ты пойдешь…

– Ба, ты что, предлагаешь мне никогда из дома не выходить?

– Ну что ты, солнышко, конечно, нет, ты на дискотеки еще ходить у нас будешь. Но сейчас все-таки лучше на домашнем…

– Катя, мы с бабушкой хотим для тебя только лучшего…

– Никакого домашнего обучения! Я буду ходить в школу!

Катя дошла до своей комнаты и хлопнула дверью так, чтобы что-нибудь звякнуло. Только после этого она легла в кровать, накрыла голову одеялом и заплакала.

Ночью Катя снова долго не могла уснуть и представляла, как стучат апельсиновые шарики. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Шарик все стучал и стучал о ракетки и столы, а Катя никак не засыпала. Весь дом молчал, даже двор затих, звуки улеглись во тьму, спал весь город, только Катя думала и не спала. Вдруг Катя увидела хрустальную вазу, набитую пионами. Она стояла на постаменте позади теннисного стола. Насмешливо блестела. Откуда здесь ваза? Катя швырнула в нее ракетку. Хрустальные осколки выстрелили разом во все стороны, пионы шмякнулись о пол. Проснувшись, Катя, как тогда в больнице, почувствовала силу.

За завтраком Катя была спокойной, а мама и бабушка всматривались в ее лицо и гадали, улеглось ли. Катя доела овсяную кашу, выскоблив ложкой все до последнего размякшего зернышка, вытерла салфеткой рот и сказала:

– Я все равно пойду в школу.

Мама и бабушка снова начали причитать, заклинать, уговаривать. А Катя встала из-за стола, оперлась на костыли и пошла на улицу к Диме. На следующий день все повторилось. Потом пришел рассудительный Дима и рассказал, как именно будет помогать Кате. Она продолжала говорить, что пойдет в школу, и начала подготовку к 1 сентября. Заказала онлайн канцелярию и белые банты. Составила школьные луки. В августе Катя примерила протез и уверенно прошлась с ним по квартире. В конце концов мама сдалась.

– Я все равно пойду в…

– Все, Катя, хватит. Пойдешь, но сначала на два урока в день. А там посмотрим по состоянию.

Бабушке пришлось подчиниться.

В первую неделю Катя приходила на два урока в день. К третьей неделе выдерживала уже половину учебного дня. В октябре Катя стала ходить в школу, как все. Помогал ей не только Дима, но и одноклассники. Кто-то подавал руку на лестнице, кто-то подхватывал рюкзак с учебниками. Катя не любила, чтобы ее жалели, но в школе ее никто и не жалел, иногда даже шутили. Другой, оберегаемой, слабенькой Катя продолжала чувствовать себя только дома. На декабрьскую дискотеку Катя пришла сама – в сияющем топе и брюках клеш. На Новый год, когда вся большая семья – мама, бабушка, папа, крестный, тетя, тетины дети, дядя – собралась за праздничным столом и стала жечь бумажки под бой курантов, Катя громко сказала:

– Хочу поступить в РГСУ и уехать в Москву!

Конечно, ей тут же сказали, что вот этого точно не случится. Про Москву лучше сразу забыть. В Пензе много отличных вузов. Казалось, все загадали, чтобы Катя осталась дома. Но ее желание было уже в бокале: она залпом выпила детское шампанское и прожевала пепел.

Косметическая оболочка протеза порвалась перед самым последним звонком. Утром 25 мая Катя накрасилась, надела советское школьное платье с парадным фартуком, заплела косички с белыми в блестяшках бантами, примерила оболочку – и поняла, что идти в ней нельзя. Закрывшись в комнате, Катя всплакнула. Потом позвонила Диме и сказала, что не пойдет на последний звонок. «Как я покажусь с этой железкой, мне стыдно», – говорила Катя. Через десять минут Дима стоял на пороге квартиры. Он смотрел грозно, а в руках держал яркорозовые майские пионы.

– Быстро собирайся и пойдем, – сказал Дима. – Другого последнего звонка у тебя не будет, неужели ты не понимаешь?

Мама смотрела на свою красивую, взрослую дочь. Оглядела ее всю: от аккуратной с пробором макушки и трогательных косичек до металлического остова протеза. Вспомнила, как пыталась закрыть ее дома весь год. И вдруг почувствовала гордость, размывающую весь стыд, вину и тревогу. Мама взяла Катю за руку и сказала:

– Я знаю, как много сил ты потратила на борьбу с нами. Прости. Ты самая сильная в нашей семье.

Бабушка уже тащила хрустальную вазу для Диминого букета. Первые цветы, подаренные ее рыбоньке, солнышку, Катеньке, – достаточно торжественный случай для такой вазы.

– Дим, а давай эти цветы лучше подарим учительнице!

– Как скажешь! Только выйди уже из дома, Кать!

– Прямо вместе с вазой!

Бабушка замерла и прижала вазу к себе.

– Бабуль, это же моя ваза? Ты мне ее подарила, помнишь?

– Помню, золотце…

– Вот я ее и передарю любимой классной! Не против?

– Как скажешь, золотце…

Катя посмотрела на маму, та кивнула и улыбнулась.

Катя и Дима шли по улице к школе, их обгоняли суетливые мамы с первоклашками, девятиклассники на электросамокатах и рослые уже почти студенты из параллельных классов. Было пасмурно, и, возможно, собирался дождь, Катя держалась за Диму, но опиралась совсем чуть-чуть.

– Блин, Дим, все на меня смотрят, оборачиваются.

– Кать, вообще-то, они смотрят не на твою ногу, а на твои красивые бантики!

– И вазу!

– Точно, придурки с вазой!

Катя расхохоталась, Дима тоже. До школы оставалось совсем чуть-чуть. Там Катя встретится и с мамой, и с бабушкой, и со всей родней, которая придет поздравить ее с последним звонком. А еще навсегда попрощается с хрустальной вазой.

P.S.

Этот художественный текст основан на истории Жени Суздальцевой, которую она рассказала в подкасте «Рак Happens» фонда «Подари жизнь». В 2016 году пензенская школьница Женя заболела остеосаркомой: рак удалось победить, но во время лечения ее ногу пришлось ампутировать. Несмотря на это, уже через год Женя шла по подиуму на «Московской неделе моды» Mercedes-Benz и вернулась к занятиям настольным теннисом. После операции Женя отказалась от домашнего обучения и, окончив 11 класс, поступила в РГСУ на менеджера по управлению проектами.

Сейчас Женя живет в Москве, водит машину, у нее есть своя семья. В будущем она мечтает открыть собственную brow-студию. Вспоминая о своем лечении, Женя в первую очередь благодарит родных: мужество и жизнерадостность мамы, сила и вера в лучшее бабушки помогли девушке выздороветь и вдохновляют ее до сих пор. А еще Женя благодарна раку: она считает, что именно заболевание привело ее в точку, где она живет прекрасную жизнь с любимым человеком, который поддерживает ее ежедневно.

Последний шажочек

Таня тянет бегунок на тугой молнии и разглядывает ширму молочного цвета. За полотном врач перемещает свое большое тело, стараясь не шуметь. Стены кабинета розовые, как брусничная пастила. Таня осматривается, чтобы проверить, все ли она надела, и замечает белые рулетики носков на оливковом стуле. Таня зачем-то сняла их, хотя можно было оставить. Надевая носки, она смотрит на мягкое кресло – тоже розовое, но скорее жвачное – с пухлыми подставками для ног. После этого выходит из-за ширмы.

– Ваше кресло похоже на трон принцессы Зефирки, – шутит Таня, усаживаясь на стул рядом с врачом.

– А как же, вы все мои принцессы, – улыбается врач.

Сережа называет Таниного гинеколога «доброй докторицей», потому что не может запомнить сложную фамилию. Посреди ее кабинета на пастилочной стене висит большая репродукция климтовского «Поцелуя». Тане скучно: пока врач печатает в тонком ноутбуке, она считает черные прямоугольники на мужской фигуре.

– Ну что, моя хорошая, все у вас в порядке, – добрая докторица смотрит прямо в Таню и улыбается. – Маточка красивая, я вам показывала на УЗИ. Трубы чистые. Овуляция была.

– То есть все хорошо?

– Все хорошо. Важен регулярный контакт с любимым мужем, и тогда все получится.

– А если мы не предохраняемся четыре месяца, но беременность пока не наступила…

– Ой, ну что вы, моя дорогая, дается год. Просто раза два-три в неделю пробуйте, и обязательно в удовольствие, удовольствие важно для зачатия.

– Но лучше в овуляцию?

– Да, солнышко, лучше в овуляцию. Вы ведете календарь?

– Веду, в приложении.

– Вот и умница! По календарю можно. А если совсем переживаете, есть тест на овуляцию.

– То есть сделать тест и, если овуляция, пытаться?

– Да, но до этого желательно дня три полового покоя, у мужчин свои особенности, сперма тоже должна созреть.

– То есть лучше высчитать по графику?

– По графику и с тестом на овуляцию больше шансов действительно.

– Правильно ли я поняла, что нужно вести календарь менструации, высчитать, когда овуляция, выдерживать половой покой три дня, сделать тест на овуляцию и, если две полоски, тогда пытаться?

– Еще есть данные, что при малюсеньком повышении температуры шансов забеременеть больше.

– Ага, и замерить температуру.

– Можно и так!

– Боже.

– Но самое главное, моя дорогая, не переживайте, пожалуйста. Расслабьтесь и получайте удовольствие. Ничего не выходит у тех, кто много нервничает.

– Хорошо.

– Стресс убивает чудо зачатия, понимаете?

– Понимаю.

За ужином Таня пересказывает Сереже, как прошел разговор с доброй докторицей, и немного преувеличивает, чтобы получилось еще смешнее. Сережа хохочет, и на реплике про стресс, который убивает чудо зачатия, из его рта вылетает кусочек картошки и липнет к Таниной щеке. Они хохочут вместе, Сережа аккуратно снимает ошметок еды с Тани и целует ее в нос, потом отстраняется, смотрит на Таню внимательно и целует ее в подбородок. После ужина Таня наполняет посудомойку их с Сережей красивой керамикой, а Сережа заваривает чай.

– Котик, а зачем ты вообще к ней ходила? Вроде полгода назад была.

– Да на всякий. Вроде так принято у людей, которые собираются заводить ребенка.

– Как?

– Ну, проверять, что все идет нормально.

– Но ты же не тревожишься, все окей?

– Конечно, окей.

Таня подходит к Сереже сзади, обнимает и прижимается щекой к его спине: думает, как ей хорошо все-таки живется. Они пьют чай и смотрят что-то на ютубе.

Перед сном Сережа доделывает работу за компьютером, а Таня решает почитать, но ей звонит Ася. Все давно перешли в войсы и кружочки, но только не они с Асей: в школьные годы они могли часами висеть на телефоне, пока родители работали. Теперь в почти тридцать они все еще болтают про всякое и не замечают, что идет второй час звонка. Таня начинает пересказывать Асе тот же диалог с доброй докторицей и признается, что да, решились, будем все-таки беременеть и рожать себе малыша.

– Подожди, а тебе разве, ну… показано? – Ася звучит испуганно.

– Эм, что? Почему нет?

– Ну, после твоей болезни. Разве там нет проблем с яйцеклетками? Типа после химии все умирают.

– С чего бы? Зачем ты вообще мне такое говоришь?

– Блин, прости, это некорректно, я дура полная… забей, пожалуйста.

– Погоди, мне теперь надо, чтобы ты договорила.

– Блин, ну, просто я была уверена, что вы с Сережей отказались от этой идеи, потому что, ну… из-за рака. У меня же самой долго не получалось забеременеть, хотя никакого рака не было, и я сходила с ума, потому что не знала почему, это было очень-очень тяжело, мы же тогда чуть не развелись…

– А при чем здесь мы с Сережей?

– Да, я точно дура, прости. Короче, не знаю, мне кажется, лучше сразу узнать, получится или нет, тем более что после рака… Может, как-то проверить, что точно нет бесплодия?

Задержка всего три дня, а Таня не говорит Сереже, боится спугнуть – вдруг случилось чудо. Таня и сама не знает, почему начала думать о возможной беременности как о чуде. Она не верит в приметы, но на всякий случай отменяет визит к мастеру по волосам.

После разговора с Асей в голове Тани прыгает слово бесплодие, отскакивает от черепа, как сухая абрикосовая косточка. Таня пытается выбросить ее за пределы головы. Иногда получается.

На четвертый день Таня делает тест: макает дрожащую полоску в банку, держит 10 секунд, вынимает ее и медленно переносит на обрывок туалетной бумаги, а тот кладет на раковину.

Таня выставляет телефонный таймер на 10 минут и выходит из ванной. Сережа спит, Таня ложится рядом и начинает считать корешки книг в застекленном шкафу. Таня сбивается на сорок шестом, считает заново. Вибрирует телефон.

На тесте одна – жирная, как бордовый дождевой червь, – полоска. Таня подносит тест к лампе над зеркалом, светит фонариком. Иногда полоски бывают настолько блеклые, что беременные не замечают их и выбрасывают положительный тест.

Таня решает повторить тест завтра. Чуть ниже ребер нехорошо дребезжит. Четыре дня – это почти ничего, может, еще недостаточно гормона, чтобы показалась полоска.

Следующей ночью Таня открывает глаза, потому что в низ ее живота будто давят кулаком. Спросонья Таня думает, что захотелось по-большому. Она идет в туалет и видит, что у нее начались месячные.

Типа после химии все яйцеклетки умирают?

Таня ложится в кровать и гонит из головы Асин голос. Решает, что это она такая чувствительная из-за месячных. Ничего, пройдет. Точно пройдет, и будем, как сказала добрая докторица, просто получать удовольствие.

Сухая косточка, прыгающая в голове Тани, никуда не девается, Асин голос не уходит.

Бесплодие.

Нет плода.

Сухая косточка.

Танина чувствительность не проходит через неделю, две и три, а когда начинаются новые месячные, она чувствует панику.

Может, как-то проверить, что точно нет бесплодия?

Таня начинает гуглить доказательные статьи по медицине и искать врачей.

На работе Таня целый день сидит за серым тонким ноутбуком в краснокирпичном московском офисе. Сегодня экран для Тани какой-то невнятный, она не может понять ни строчки. Неделю назад Таня подумала, что про бесплодие, конечно, бред, эта фраза просто поселилась в голове, как червяк в яблоке. Но на всякий случай назначила себе анализы на гормоны.

Таня заходит во вкладку с личной почтой и нажимает колесико обновления. Вот бы можно было так же обновлять цикл и не ждать овуляции двадцать пять дней, думает Таня. В списке писем появляется новая жирная строчка, и Таня открывает PDF-файл. Все анализы, что сама себе назначила Таня, в пределах нормы, норма указана в графе справа. Таня открывает мессенджер.

Таня: пришли анализы, все в норме, кажется

Сережа: Ну это же хорошо) Поздравляю!

Таня: а можешь пож отправить мне те свои анализы? что-то не могу найти, хотела мб сравнить

Сережа: Котик, не паникуй, не надо этого тебе

Таня: ок, да, прости

Сережа: Записать тебя к доброй докторице?

Через неделю Таня выкладывает распечатанные анализы перед доброй докторицей, и ей почему-то стыдно. Таня не любит тупить и чтобы это замечали. Сейчас Таня чувствует, что всетаки как будто затупила.

– Солнышко, вы были у меня месяц с небольшим назад. Скажу честно, меня тревожит, что вы так на этом концентрируетесь.

– Это на всякий случай, я не концентрируюсь.

– Скажу аккуратно, что в нашей клинике есть отделение, где оказывают эмоциональную поддержку… Нужно ли вам кого-то порекомендовать?

– Послушайте, я просто сделала, эм, на всякий случай. И принесла вам, потому что доверяю. Или вы хотите, чтобы я сама себе ставила диагноз?

– Конечно нет. Я прошу у вас прощения за свои домыслы. Продолжайте пытаться и, самое главное, не нервничайте.

Вечером Таня начинает гуглить нетрадиционные методы лечения бесплодия. Поняв, что такое она читает, Таня захлопывает ноутбук и швыряет его на диван. Господи, почему меня так сильно растревожили слова Аси-дурочки, думает Таня. И как интересно, что они продолжают созваниваться и болтать о том о сем, а Асины слова живут отдельно и прожигают в мозгу дыры. Может, я чего-то о себе не понимаю?

Таня решает, что нужно посмотреть страху в лицо. Точнее, позвонить его официальному представителю и обсудить проблему. Укутавшись в покрывало, Таня выходит на балкон и набирает Андрея Владимировича. После пары минут туманного разговора он останавливает Таню и просит «заканчивать треп». Таня выдыхает и рассказывает.

– Ну, Таня, ну что ты переживаешь? Ну, как бы сорок процентов вообще не могут родить после такой химиотерапии.

– Как сорок?..

– А что, муж давит?

– Нет, вообще не давит, сама хочу.

– Ну, если что, будешь без детей, самое главное, что жива, Тань.

– Блин…

– Ты говорила своему гинекологу о раке?

– Нет…

– Ну, Тань, ну ты меня сейчас удивила!

– Вы же знаете, что я здорова абсолютно, уже девять лет как.

– М-да, Таня, давай-ка вы с мужем запишетесь к репродуктологу, а там ему все расскажешь, как есть. Окей-хоккей?

Таня записывается заранее и одиннадцать дней ждет приема. Эти почти-две-недели, полмесяца, одна шестая лета тянутся в муторной повседневности, похожей на серую овсянку на воде. Таня признается Сереже, что живет от приема до приема, Сережа ее обнимает. Таня не говорит Сереже, что после звонка Андрею Владимировичу она будто больше не жива.

В назначенный день Таня садится за руль: Сережа понимает, что ей хочется контролировать хоть что-нибудь, и уступает.

Панельные плиты клиники, лица хорошеньких детей с плакатов и серьезно-серый кабинет врача запрыгивают в Танину голову обрывками, складываются в безумный пазл из несочетающихся кусков. С ними говорят вместе, потом говорят с Таней, говорят с Сережей. Потом Таня слышит: «Вам надо хорошенько обследоваться». Таня чувствует, как погружается в серую кашу, и до нее долетает: «А чего вы так удивляетесь? Это же рак, а не ветрянка!»

Таня приходит в себя уже в машине, теперь она в пассажирском кресле, ее голова на Сережином твердом плече. Он гладит Танины волосы, Таня плачет без звука, только Сережина светло-голубая толстовка во влажных пятнах.

– Котик, да даже если не получится, ну и что? Ничего страшного, мы же с тобой есть друг у друга.

Таня молчит и не шевелится.

– Танюш, это же такое везение – мы уже нашлись, так сильно друг друга любим. Разве этого мало?

Слезы продолжают вытекать из Таниных глаз, как вода из переполненной ванны.

– У большинства людей и этого нет.

Таня встает, утирается рукавом.

– Спасибо, Сереж… просто…

Таня по привычке выдыхает перед тем, как сказать важное.

– Мне кажется, я всю жизнь подсознательно боялась, что не смогу… и на самом деле, даже когда мы начали пытаться, я никогда не представляла себя беременной. – Таня снова начинает плакать. – Ну, просто не могу представить… и когда Ася как будто вытащила из меня это все и положила, знаешь, как будто на блюдо, типа, вот, ешь теперь, я реально слетела с катушек…

– Тань, мне кажется, никто не может себя представить беременным, пока не забеременеет…

Таня плачет теперь в голос, Сережа прижимает ее к себе и гладит по волосам. Он целует ее в макушку, и Таня чувствует, что все-таки не одна.

Таня читает научные статьи про беременность после неходжкинской лимфомы, в которых сложные слова слипаются друг с другом, и их приходится подолгу перебирать. Еще она читает форумы, где самые обычные женщины и мужчины бросаются восклицательными знаками, грустными скобками и рыдающими эмодзи. Таня не верит, что все эти слова и символы относятся к ее будущему.

Таня ненавидит медицинские термины, отшлифованные до бессмыслия конструкции, когда для чего-то страшного подбирается самое безразличное, певучее слово. Человек не пытался покончить с собой, у него наступили «психосоциальные осложнения». Человек не умирает, он в «паллиативном состоянии». Даже рак называют изящным словом «онкология», хотя это не болезнь, а раздел науки. Таня злится, что красивые безразличные слова догнали ее спустя столько лет, что вместо чуда зачатия у нее – «сохранение репродуктивной функции».

Таня ищет, где лучше делают анализы, записывается на консультации в телемедицинские сервисы и отменяет их за ненадобностью, читает на форумах советы никогда не беременеть после рака, там же находит истории успеха. Таня каждый день силой воли останавливает поиски в интернете и возвращается к протоколу, который наметили в репродуктивном центре.

Таня берет отпуск и ездит на приемы к разным специалистам, обследуется, получает справки. Ее вены в синих точках и пятнышках. Иногда Таня забывает снять бинт, и синяк расплывается до размера сливы.

По ночам Тане начинает сниться она сама, только девятнадцатилетняя. С белой лысой головой, в прозрачных проводках, сама прозрачная, в хрусткой белой постели. Тане снится мама, бодрая, никогда при ней не плачущая, спорящая с Андреем Владимировичем. Еще Тане снятся другие мамы, переставшие быть мамами. Та женщина, выходящая из отделения одна с грубой сумкой, из которой торчит что-то нежное и розовое.

Потом Таня просыпается и едет. По мокрым дорогам, по сухим дорогам. Рано утром, в обед, ближе к вечеру. На выезде из квартала Таня каждый раз видит билборд с младенцем. На долгом светофоре Таня всегда рассматривает другой рекламный щит: огромное детское лицо, улыбающееся дороге. Потом – еще несколько билбордов со счастливыми семьями, их всегда трое или четверо.