Сломанные вещи. Часть 2 из 4 бесплатное чтение

ЧАСТЬ 2. ВНИЗ. 26 НОЯБРЯ. НЕСОВЕРШЕНСТВО. 33.

Снова муторные, выматывающие сны. Утром – головная боль, даже моргать больно, и на каждом движении глаз голову сжимает ещё больше. Ампула с обезболивающим. Подождать, пока подействует. Всё так привычно.

Сина нет. Как и его куртки на вешалке. Естественно, он ведь должен был её надеть, на улице зима. Но все мои усилия мыслить здраво не помогают от скребущего в груди беспокойства. Вчера я была уверена, что мы нашли общий язык, что есть надежда на будущее, но сегодня всё растаяло, как снег под весенним солнцем.

Горячие струи душа.

А вдруг он ушёл насовсем? Лёгкое беспокойство мгновенно превращается в панику, пульс подскакивает. Я показалась ему навязчивой? Наверняка! Слишком много разговоров, а ведь он говорил, что ему это неинтересно…

Стандартные кнопки кофемашины.

Нужно успокоиться. Он рассудительный, он бы предупредил. В конце концов, он провёл несколько лет в затхлой квартире – ничего удивительного, что теперь хочет прогуляться. Я ведь говорила, что он волен ходить куда хочет, один. Всё будет нормально. Он вернётся.

Голос-в-голове авторитетно заявляет: Нет.

Лета, дыши. Это всего лишь паника. Ты мыслишь неадекватно, не поддавайся, просто не обращай внимания.

Но Голосу-в-голове невозможно сопротивляться, так что он продолжает как ни в чём не бывало: Ты знаешь, что это правда. Ты с самого начала знала, что он уйдёт. Так почему не сейчас?

Я мямлю: Но вчера он остался со мной. Хотя мог уйти сразу после проверки. Или игнорировать. К чему эти разговоры – про фильм, про живопись, – если он планировать исчезнуть безо всяких объяснений?

Голос-в-голове кривится снисходительно: Из вежливости. Знаешь, люди так делают. «Ты похожа на эльфа» – ха! Это всего лишь случайная ассоциация. Ничего. Не. Значит. А ты уж нафантазировала любовь на века. Дура.

Несколько глубоких вдохов. Ладно, это был не комплимент. Но ведь и не оскорбление? Син относится ко мне нормально. Если бы я была ему отвратительна, он не стал бы спрашивать про любимые картины, ведь так?

Оглядываю гостиную. Пора прибраться. Ещё в первый вечер обещала, но так ничего и не сделала. Типичная Лета. Может, он ушёл, потому что не захотел жить в свинарнике.

Включаю музыку, дёргаю привычный список вперёд-назад. Всё приелось. Раздражает!

Через полчаса, не выдержав, переключаю на рандом.

Ещё хуже! Бесит!

Ладно, зато с гостиной покончено, осталась кухня.

Может, радио? Приёмник в дальнем углу кухни запылился настолько, что выглядит не стильным винтажным аксессуаром, а рухлядью. Листаю список жанров. Ретро-блюз. Не знаю такого, но ритм подходящий для танца. Дадим ему шанс.

Отдраив барную стойку, принимаюсь за посуду. Не доверяю я ножи посудомойке, испортит ещё.

Голос-в-голове ехидно шипит: Куда уж портить, ты режешь ими лимон к текиле.

И это правда. Год назад я по минутной прихоти купила замечательные метательные ножи, которыми теперь пользуюсь на кухне. Глупо, правда? Конечно, поначалу я бросала их в мишень – вон, специально для неё забила гвоздик на стене прихожей. Образ жизни крутой девушки: одной рукой помешиваешь утренний кофе, другой – непринуждённо попадаешь в двадцатку. Однако оказалось, что в этом я так же плоха, как и во всём прочем. А поскольку я ещё и обожаю наказывать себя, судьба красивых ножей в строгой чёрной коробке была предрешена. Режу ими лимон, и на каждом глотке текилы напоминаю себе, какая же я неудачница.

Но всё же мою их вручную. Тешусь надеждой, что когда-нибудь научусь попадать в цель. Когда-нибудь стану этой крутой девушкой из фантазий. Ну вдруг.

Хм, а этот ретро-блюз хорош! Гитара бренчит залихватски, вокалист требует налить ещё – сразу ясно, что наш человек! И голос у него приятный. Плеснув себе вина, чокаюсь с динамиком радио.

К концу бокала жизнь становится хороша настолько, что я достаю мишень и вешаю её на законный гвоздик. Отхожу в дальний конец кухни, к кофемашине и приёмнику, который делаю громче. Провожу пальцем вдоль блестящего лезвия. Хороший малыш. Острый. Может, и к лучшему, что у меня нет для тебя другого применения. Или ты скучаешь? Хотел бы попробовать человеческой крови?.. Нет, стоп! Я берегу их! Хотя, может, в итоге и до этого докачусь. А пока – примеряюсь и запускаю нож в мишень. Пятёрка, самый край. Что ж, хотя бы попала.

Следующая песня, медляк, начинается с проникновенно-низких переборов гитары. Я тоже сбавляю темп, вслушиваюсь, доливая в бокал ещё глоток. Совсем чуть-чуть. Прокуренный баритон рассказывает, что поезд привёз его в Вавилон, где он встретил женщину своей мечты. Мне редко нравятся песни с первого раза, но здесь я сразу верю и баритону, и его гитаре. Бёдра невольно двигаются в ритм музыке, и даже хочется подпевать.

На припеве гитара рявкает агрессивно, песня становится ещё лучше, а вино уже наполнило мою голову чудесным ощущением лёгкости. Закрываю глаза, чтобы отвлечься от набившей оскомину обстановки, – никакой вины за беспорядок в квартире, никаких ошибок, только пустота в голове, музыка и приятный мужской голос. Я так давно не танцевала…

Во втором куплете женщина тоже оказывается Вавилоном, высасывающим душу из обладателя проникновенного баритона. Ох, как я его понимаю… Некоторых людей просто тянет в больные отношения, вот как во вчерашнем фильме: вроде и знаешь, что это не любовь, а что-то вредное и неправильное – но так сладко, и сердце замирает в предвкушении, и кажется, что на этот раз всё будет по-другому, всё получится… «Эй, красотка, зачем тебе моя потерянная душа?» – спрашивает баритон равнодушно, словно уже привык к такой жизни и сам знает ответ, а я, воображая себя той самой грациозной красавицей, к которой он обращается, извиваюсь на сцене прокуренного стрип-клуба, опускаюсь на широко разведённые колени…

Припев рявкает тяжёлым риффом, я резко откидываюсь назад, на правую руку, выгибаюсь дугой… И задеваю левой рукой что-то, чего в проходе кухни быть не должно.

Сердце останавливается на пару секунд. Распахиваю глаза: вверх ногами – пол кухни, чёрные милитари-ботинки и серые штаны. Неловко шлёпнувшись на задницу, разгибаюсь обратно с такой силой, что мышцы спины простреливает болью. Боги милостивые, он всё это время стоял у меня за спиной?!

Вскочив, лихорадочно ищу кнопку радио, чтобы выключить музыку, и в этот момент на затылок ложится тёплая ладонь. От испуга я вздрагиваю, отмахиваюсь, сбрасывая её с себя, будто ядовитого паука.

За спиной раздаётся:

– Извини, я хотел… У тебя частый пульс.

Наконец-то нащупав кнопку громкости, выключаю и тут же оборачиваюсь к Сину, вжимаясь поясницей в бортик кухонной тумбы, стараясь отодвинуться как можно дальше.

– Не надо меня трогать! Да ещё со спины.

– Извини, – он отступает на шаг.

Разглядывает меня, а я не знаю, куда спрятать взгляд, чтобы избежать этого позора. Хотя пусть лучше смотрит на меня, чем по сторонам: за его спиной висит мишень с ножом, торчащим с самого края. Жаль, что от стыда нельзя сгореть полностью.

И сбежать в спальню нельзя, Син зажал меня в тупике кухни. Придётся разговаривать. Попытаться объяснить происходящее, оправдаться. Доза его замечательного успокоения сейчас была бы очень кстати. Вот же я тупая, сначала отказалась, теперь, наоборот, придётся упрашивать.

– Извини, не люблю, когда меня неожиданно трогают. Но, может… Если можно…

Избегая смотреть в лицо, беру его руку и тяну к своей шее. Син послушно накрывает ладонью мой затылок – и это вновь срабатывает! Удивительно. Настоящая магия. Меня настолько затапливает чувством покоя, что даже думать трудно. Привычная лихорадочная скачка мыслей в кои-то веки замирает, и я словно выпадаю в альтернативную реальность – комфортную и спокойную. Мир, в котором всё хорошо. Ощущения даже лучше, чем после алкоголя. Вот бы всё время жить там…

Уже, наверное, хватит, но оторваться от этой тёплой сильной руки, наполняющей уютным чувством покоя, очень трудно. Кажется, что как только Син отпустит меня, сразу вернутся нервозность, стыд и сжимающий внутренности страх допустить ошибку. Тогда я не отпущу его! Даже кладу свою ладонь поверх его, чтобы удержать. И теперь, когда негативные эмоции отступили, я замечаю, насколько приятно стоять вот так близко, касаясь друг друга. А Син наверняка не понимает этого. Для него это лишь функциональное прикосновение – чтобы повлиять на мои мозговые волны или как там. Взгляд скользит выше по его голой руке, до чёрного рукава футболки. И снова ниже. Непроизвольно задерживается на локтевой ямке, и неожиданно меня охватывает сильное желание прижаться к ней губами – там такая нежная кожа, и пахнет приятно… Я понимаю, что должна сопротивляться. Должна! Но, может, это не обязательно? Может, не произойдёт ничего плохого, если я так сделаю? В конце концов, для Сина это ничего не значит. Возможно, он удивится, но я скажу, чтобы он не обращал внимания, и он не обратит, ведь так?

Син делает вдох, собираясь что-то сказать, и мой взгляд жадно магнитится к его губам – что это будет? Вдруг что-нибудь приятное? Флиртующее?

– У тебя часто бывают такие холодные руки?

Дзынь – и магический мир покоя рассыпается на острые осколки. Привет, реальность! Та реальность, в которой ко мне неприятно прикасаться и мужчины не говорят внезапных комплиментов. Отпустив руку Сина, выворачиваюсь из-под его ладони.

– Кхм, извини. Да, это с детства так. Я привыкла. Ты давно здесь?

– Нет. У тебя хорошее чувство ритма.

Хотелось бы выглядеть спокойной и уверенной в себе, но – сама не заметила как – уже обхватила себя за плечи, закрываясь. Проклятье. Надеюсь, он не скажет что-нибудь вроде: «А ты, оказывается, стриптизёрша? Или проститутка? Отсосёшь мне?»

Голос-в-голове пакостно хихикает: Или ты надеешься, что он скажет это? Хотя бы так его заинтересовать?

– Немного училась. Раньше.

К моему приятному удивлению, Син лишь кивает и не говорит ничего больше – ни о моих танцах, ни о моей меткости. Конечно, это не значит, что он не скажет что-нибудь унизительно-пренебрежительное позже, но пока можно расслабиться. После его супер-успокоения это особенно легко, а продолжать уборку, привлекая внимание Сина к окружающему беспорядку, не хочется.

Тем временем Син приседает к стоящей на полу объёмистой сумке, которую я до этого не замечала, и начинает выкладывать на стол… продукты?

– Ты ходил в магазин? Зачем, если есть доставка?

– Хотел прогуляться.

– Эм… – я иронически хмурюсь, разглядывая свёртки на столе. – Это не похоже на еду.

– Потому что это нужно готовить.

– О, боги, я не умею! – я шутливо изображаю шокированное лицо. – Нас ждёт смерть возле полного холодильника!

– Я предусмотрел такой вариант, – Син усмехается, протягивая мне упаковку печенья с предсказаниями. – В шкафчике лежат три таких предсказания, поэтому купил.

Жар стыда расползается по шее. Мало моих танцев, так ещё это! На одной из бумажек точно было «Скоро вы встретите потрясающего человека» – и он это прочитал! Другие были в том же сопливо-романтическом духе – ну да, хотелось помечтать, кто ж знал, что в моей квартире появится кто-то, кто найдёт их? А теперь Син наверняка решил, что я слабоумная, которая верит приметам и гаданиям. И что ещё он видел в моих шкафах и ящиках?

– Хм, спасибо. Это у меня такая дурацкая привычка – складываю фантики в шкаф, а потом забываю. Никак руки не дойдут выбросить.

Торопливо открываю шкафчик под барными полками. Вот они, за коробкой с кофе. Сминаю и выбрасываю. Долбаные бумажки, будете знать, как меня позорить!

– Завтрак будет готов через полчаса.

От изумления аж подвисаю, следя, как он распаковывает зелень. Потянувшись за миской, Син замечает мой взгляд.

– Что?

– Ты умеешь готовить? Извини, это неожиданно, – я, как обычно, прикрываю смущение улыбкой.

– Почему? Роботы готовят чаще, чем люди. По крайней мере, люди с третьим уровнем благонадёжности.

– Но ты – не из таких роботов. Да и зачем? Можно что-нибудь заказать.

– Пока я был здесь, ты заказывала исключительно пиццу. Это не может считаться нормальным питанием.

– Если надоела пицца, закажи другое. Кафе хватает.

Однако он не реагирует. Включает воду, набирает в миску с зеленью – и это вызывает неожиданно сильное беспокойство. Настолько сильное, что я решаюсь взять его за запястье, чтобы оттянуть от крана.

– Слушай… Не надо.

– Не надо мыть? На упаковке не указано, что зелень уже обработана.

– Нет, вообще не нужно этого делать. Готовить.

– Я знаю, что ты ещё не завтракала.

– И что? Сейчас заварю кофе, этого достаточно. Вот. – Я показательно нажимаю кнопки на кофемашине. – Ещё готовить тебе не хватало!

– Почему нет? Боишься, что я тебя отравлю?

– Нет, конечно!.. Просто…

Однако Син смотрит на меня, ожидая продолжения. Приходится мямлить:

– Слушай, я была тебе должна, я хотела вернуть долг. А теперь ты снова мне помогаешь. Я не люблю чувствовать себя должной.

Наклонив голову, он разглядывает моё лицо. Раздумывает о чём-то.

– Ты переняла это у Джанки? В любом случае это я тебе должен – за то, что живу здесь. И, как я говорил вчера, ты ешь очень мало. Скоро из эльфа превратишься в человека-невидимку.

Я обречённо бормочу:

– Ну, если тебе так хочется… Хотя мог бы потратить время на что-то более интересное. Мне вот готовка кажется скучным и бесполезным занятием.

– Я уже догадался.

Достав упаковку сыра, Син делает движение к подставке с ножами – но останавливается. Изучает.

– Других нет?

– Извини. Я не готовлю, поэтому они стоят здесь. Других нет.

Решившись, берёт метательный нож. Прокручивает в пальцах: лезвие быстро сверкает от указательного к мизинцу и обратно.

– Неплохо. Можно? – кивает в сторону мишени.

– Конечно, – я делаю приглашающий жест. Что уж скрывать, он и так её видел.

Син ещё раз пропускает нож между пальцев – медленно, будто смакуя, – а в следующее мгновение лезвие уже торчит в центре мишени. Кто бы сомневался.

34.

– Наверное, приятно быть таким совершенным? За что ни возьмёшься, всё получается идеально. Не то что у нас, жалких людишек.

Син берёт из подставки следующий нож, побольше. Взвешивает, прикидывая балансировку.

– Всё делать идеально невозможно. А конкретно мои навыки теперь бесполезны, я больше не могу функционировать в качестве боевого андроида, – он смотрит на лежащий перед ним сыр, словно сомневаясь, резать ли этим ножом или поискать другой вариант.

Забрав чашку из кофемашины, я прохожу мимо него, огибаю барную стойку и сажусь со стороны гостиной. А Син всё же начинает резать ингредиенты – в зеркале бара отражается его спокойное лицо с опущенным взглядом. Значит, я могу безопасно понаблюдать за его движениями. Одежда не то чтобы совсем обтягивающая, но вполне можно представить, как выглядит его тело под ней – ага, так, что только слюни в кофе пускать. И весь он такой… Такой, что хочется подкрасться сзади и обнять.

Делаю глоток.

– Формально ты уже не боевой андроид.

– Да. Формально я телохранитель, который пугает свою владелицу.

Кофе встаёт поперёк горла, так что проглатываю с трудом. Я снова что-то испортила.

– Ты не пугаешь. Просто не люблю, когда меня трогают.

– Вчера ты реагировала по-другому.

Непроизвольно сжимаю бёдра и переплетаю лодыжки.

– Вчера была другая ситуация. Для полиции. Но… Вообще, это нервирует.

– Хорошо. Больше не буду.

И, несмотря на то, что это естественно, правильно, очень логично и разумно, – внутри горько растекается разочарование. Пересилить себя не получилось, и моим фантазиям не суждено сбыться.

Ладно, я знала, что так и будет. Нужно продолжать разговор как ни в чём не бывало. Не показывать, что я расстроена, – никто не любит плакс и нытиков.

Так что я, отпив горячую сладость кофе – который, кстати, Син тоже критиковал, – изображаю милую улыбку:

– Что до твоих навыков, то, по-моему, всё равно здорово уметь что-то делать. У меня с талантами не очень. Я бы многое отдала, чтобы быть такой, как ты.

Хмыкнув, он бросает на меня взгляд через плечо.

– Какой именно? Боевым андроидом с повреждённой системой?

– А может, она всё-таки не повреждена? Ты ведёшь себя адекватно. Допустим, после модификации ты стал другим, но это не значит, что хуже. И ты по-прежнему многое делаешь идеально.

– Ты про нож? Это не сложно, я могу тебя научить. – Он поднимает вверх лезвие, на которое налип кусочек чего-то красного, как будто помидора. После паузы добавляет ворчливое: – После салата.

– Не надо! – Прозвучало слишком резко, должно быть, подозрительно. Но ведь если он будет что-либо объяснять, я затуплю, ничего не смогу и выставлю себя безнадёжно криворукой. – Может, в другой раз. Не сегодня. – Переведя дыхание, отпиваю глоток кофе. Продолжаю легкомысленным тоном: – Вообще, я говорила о том, что каждому хочется быть лучше, чем он есть. Я бы хотела быть идеальной.

– Что бы это тебе дало?

Волосы Сина, собранные в хвост, на каждом движении головы скользят по задней поверхности шеи – и мысль, насколько подобное ощущение приятно, пробегает мурашками по моему собственному загривку. Кстати, когда Син гладит мою шею, тоже хочется растаять от удовольствия. Может, у меня там, сзади, эрогенная зона? Она может быть в таком странном месте?

– Возможно, я бы чувствовала себя более ценной. Нужной. Может, нашла бы своё место. Потому что сейчас я чувствую себя так, словно все вокруг чётко встроены в механизм этого мира, и только я – деталь, которая никуда не подходит.

И ещё я бы хотела не иметь всех этих чувств. Всего лишь существовать, делать, что должна. Чтобы всё было просто.

Вдруг замечаю, что Син смотрит на меня в зеркало бара.

– Я правильно понял – ты сказала, что хотела бы быть как я, чтобы найти своё место в мире?

Я пожимаю плечами и делаю глоток.

Повернувшись, он ставит передо мной тарелку с салатом, выглядящим не хуже, чем в приличном ресторане. Цедит:

– Мне кажется, трудно найти более ненужную, бессмысленную и никуда не подходящую деталь, чем я, – с каждым словом в его тоне проступает всё больше яда. – Я сломан и только по стечению обстоятельств до сих пор не попал на утилизацию. Не понимаю, что именно кажется тебе «идеальным» в моём положении.

В ответ я тоже раздражённо прищуриваюсь и говорю тихо, подчёркивая каждое слово:

– Ты не сломан. И ты не попадёшь на утилизацию.

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза – и кажется, что вот-вот сорвёмся в скандал, – но затем Син прерывает это противостояние совершенно спокойным:

– Будешь салат?

Переведя дыхание, я оглядываю содержимое тарелки. Принюхиваюсь. Запах приправ навевает воспоминание о ресторане, где мы иногда ужинали с отцом. Старофранцузская кухня. Как давно это было.

– Ты раньше готовил?

– Нет. Посмотрел несколько уроков в сети. Тебе не нравится?

Подняв на него взгляд, улыбаюсь:

– Как может не нравиться идеальный салат?

Пару минут Син стоит надо мной, опершись на барную стойку, и наблюдает, как я ем. А я тем временем кошусь на его руки – просто идеальные, от вен на тыльной стороне ладони и вплоть до кончиков ногтей. Если вспомнить, что они к тому же умеют успокаивать, – всё, я официально хочу замуж за руки Сина.

Но, к сожалению, счастье не может длиться вечно, он берёт свою порцию салата и садится напротив.

– То, что у меня что-то хорошо получается, – заслуга не моя, а военных инженеров. Многочисленные модификации, улучшения физических параметров. Техники постарались с настройками.

Я задумчиво пережёвываю кусочек сыра, стараясь сформулировать убедительный ответ.

– Ну, люди тоже рождаются с какими-то параметрами – лучше или хуже. Но тот факт, что у кого-то от рождения хорошие физические данные, не обесценивает их достижений. Можно считать, что у тебя была хорошая наследственность.

Он презрительно кривит угол рта.

– Хорошая наследственность была не у меня, а у капитана, имитацией которого является моё тело.

– Кстати, – я оживляюсь, – ты был с ним знаком?

– Видел.

– Не разговаривал?

– Нет.

– Странно. По-моему, это любопытно.

– Может, не настолько, как тебе кажется. Во всяком случае, наши прототипы почти не обращали на нас внимания.

– Вы работали вместе? – я накалываю на вилку листик салата.

– В плане совместных операций – нет. Но на базе мы их часто видели.

– И они вот прям совсем не обращали на вас внимания? – хмурюсь недоверчиво.

– Несколько человек время от времени разговаривали со своими имитациями. Но большинство… – Син пожимает плечами и забрасывает в рот порцию салата.

– Ну и зря. Мне нравится с тобой разговаривать. Ты интересный. И умный.

Он легко улыбается.

– А если бы я выглядел как ты?

– Хм… Наверное, это было бы пугающе. А характер? Манера говорить? Если бы я со стороны услышала, какую чушь несёт моя копия, было бы о-очень стыдно.

Однако Син качает головой.

– Насколько я слышал, командование было весьма разочаровано тем, что личностные характеристики сохранить не удалось. Особенно в случае с некоторыми экземплярами, прототипы которых отбирали не по внешности, как в моём случае, а по профессиональным качествам. – В ответ на мою вопросительную улыбку он поясняет: – Был у нас один «шутник» со своеобразным чувством юмора. Сначала его звали Лек, но потом сменили обозначение на Локи, как раз из-за этого. Его прототип – очень серьёзный человек, заслуженный специалист – по-моему, был в шоке от происходящего.

– И насколько своеобразное у него было чувство юмора?

– До предела. Однажды, пока я спал, он налил мне в порт полимерной смолы.

– Оу… – я болезненно морщусь. – И что?

– Порт пришлось менять. После этого я выбил ему несколько зубов, и он успокоился. На пару дней.

– Хэ-эй, – я улыбаюсь насмешливо, – сдаётся мне, что ты был не такой прям тихоня, как говорил. И что у вас там была та ещё компания странных роботов.

– Да, наверное, – он тоже усмехается.

Доев салат, поднимается к кофемашине. Вопросительно смотрит на меня, и я киваю. Много – не мало, кофе никогда не бывает лишним.

– А кто давал эти ваши имена? И решал, что нужно поменять?

– «Обозначения». Это не то чтобы человеческие имена, скорее, позывные. Решали мы все. Мы жили вместе и по вечерам устраивали обсуждения.

– Чего, например?

– Занятий. Работы. Разбирали допущенные ошибки.

– Людей? – я заговорщицки улыбаюсь.

Син мнётся, но в конце концов отвечает:

– Да. Мы ведь с ними работали, было важно, чего от кого ждать.

– А вы думали о себе? О том, кто вы? Вот, например, что ты почувствовал, когда впервые пришёл в себя и узнал… ну, кто ты есть?

– Ничего особенного, – его лицо бесстрастно. – Меня поставили перед фактом, я принял его к сведению.

И тон у него спокойный – вот только меня охватывает уверенность, что тему лучше сменить. Хотя, может, это лишь мои фантазии.

Взяв две чашки кофе, Син возвращается на место напротив.

– Спасибо, – я беру свою и делаю глоток. – А что насчёт вкусов? Этот твой капитан тоже пил ристретто?

– Насколько я видел, иногда. Но чаще ирландский.

Заинтриговано распахнув глаза, я наклоняюсь к нему через барную стойку и мурлычу:

– То есть ты за ним следил?

– Я хотел понять, чем отличаюсь. Ведь для оптимального выполнения работы нужно знать свои качества. Сравнение с кем-то помогает.

– И как? Что выяснил?

– На тот момент я понимал только, что мои физические параметры лучше. Это радовало. А сейчас я не уверен, что чувствую.

Ой-ёй, тон Сина падает – не хватало только, чтобы он скатился в экзистенциальный кризис! Срочно нужно что-нибудь позитивное и поддерживающее! Так что я воодушевляюще улыбаюсь:

– Но параметры у тебя по-прежнему лучше. Наверное, больше веса жмёшь? Все мужики в качалке обзавидовались бы! И не нужно копить на усиление мышц, ложиться в клинику, все уже готовое. Нет-нет, я понимаю, что ты хочешь сказать, но давай сосредоточимся на хорошем. Ты отличаешься вполне себе в лучшую сторону… – Но тут я обрываю торопливую болтовню, вдруг испугавшись, что не угадала с линией разговора. – А ты хотел бы отличаться?

Син отпивает кофе. Мне было кажется, что раздумывает, но нет – отвечает сразу и уверенно.

– После модификации у меня появилось такое желание.

– Погоди, ты из-за этого сбрил волосы?

Он качает головой.

– Нет. В тот момент я не думал о своём прототипе. Я хотел, – он говорит медленно, подбирая слова, – подчеркнуть, что стал другим. Видел такое в одном фильме. Теперь из-за этого чувствую себя неловко. Такие нелогичные поступки уместны только для людей.

– Ну, не знаю. Почему бы и нет? Кто устанавливает эти правила – уместны, не уместны? Захотел и сбрил. Я считаю, правильно. И ты действительно изменился относительно своего армейского прошлого. Например, ты бросил нож в мишень, а не в меня, – я улыбаюсь, показывая, что это шутка.

Но он не улыбается в ответ.

– Ты этого ожидала?

Чёрт, зачем я ляпнула эту чушь! Так что я тоже делаю серьёзное лицо:

– Извини, я пыталась пошутить, но чувство юмора у меня тупое и периодически подводит. Нет, я этого не ожидала. Иначе не стала бы жить с тобой в одной квартире.

– Или, наоборот, стала бы.

Тяжко вздохнув, смотрю ему в глаза.

– Ты про вчерашний фильм?

Син чуть пожимает плечами и отпивает кофе, глядя на меня поверх чашки.

– Пусть я и люблю лезть во всякую хрень, но ты в этой истории – точно не волк. Ты здесь потому, что спас мне жизнь, а не потому, что такой опасный убийца.

– Ты с самого начала предполагала, что я армейский робот – следовательно, опасен. Затем я чуть не вывихнул тебе руку, но ты всё равно предложила мне жить в твоей квартире. И я чувствую, что ты меня боишься, хотя продолжаешь делать вид, что всё в порядке.

– Потому что всё действительно в порядке! Ты уже миллион раз извинился за руку. Из того, что ты объявлен в розыск, я заключила, что тебе нужна помощь. И, между прочим, моё предположение оказалось верным. Что до того, что я боюсь, – я просто нервничаю в присутствии людей. Любых. Помнишь, в Зелёном районе ты тоже спрашивал, чего я боюсь? Вот, это оно.

Тем временем Син, поднявшись, убирает грязную посуду в мойку.

– В присутствии Джанки ты была спокойнее, чем наедине со мной.

– Это потому, что я знаю его давно. Уже привыкла. К тебе тоже привыкну. Просто нужно больше времени.

Конечно, Джанки я не боюсь: за несколько лет я на практике убедилась, что с ним безопасно.

Внезапно сознание заполняет яркий образ: темнота, в которой чьё-то сильное тело прижимает меня, не позволяя вырваться, дышит в лицо парами алкоголя, а между ног ковыряются жёсткие грубые пальцы, нащупывая и стягивая трусы.

Аж встряхиваю головой, чтобы избавиться от этой картинки. Откуда мой мозг берёт эту хрень?! Никто такого не делал! И я, конечно, не думаю, что Дэн мог бы сделать подобное. Или Син. Это просто какие-то больные навязчивые идеи, оставьте меня в покое!

Голос-в-голове звучит уверенно: Ты не знаешь этого точно. Никогда не знаешь, что может произойти. Никому нельзя доверять.

Эти мысли перебивает огонёк сообщения на электронном браслете. Ура, зарплата!

– Слушай, тебе действительно не стоит об этом беспокоиться. И кстати, – я указываю на браслет, – у тебя есть планы на день? Мне нужно съездить кое-куда.

– Есть несколько вариантов. Подработка, о которой ты говорила.

Я радостно улыбаюсь:

– Так что, тебе это интересно?

– На данный момент да.

– Здорово! Я рада. И рада, что ты здесь, – подумав, на всякий случай добавляю: – Потому что мне нравится твоё чувство юмора, а не потому что ты должен меня убить. И ещё ты вкусно готовишь. Спасибо.

Он серьёзно смотрит мне в глаза. Молчит. Хотелось бы услышать в ответ «Пожалуйста», но, думаю, сейчас не стоит приставать к нему с правилами этикета.

Пользуясь тем, что Син ушёл из кухни, захожу туда сама, чтобы налить воды. Так-так, адрес получения денег – Восьмой Речной спуск, дом пять. Очевидно портовый, и это приятно щекочет адреналином. Нужно заранее изучить и запомнить карту: в этих их «спусках» сам речной дьявол ногу сломит, а электронным браслетом в Порту лучше не светить. Взять ли электрошокер? Ладно, при ярком свете дня крупные улицы не должны быть опасны, я буду молчать и мимикрировать под местную.

Запомнив расположение основных ориентиров маршрута, рассеянно поднимаю взгляд от карты – и натыкаюсь на зрелище, от которого челюсть слегка отвисает, а я невольно встаю на цыпочки, чтобы спинки кресел не заслоняли это великолепие. На диване Син прилёг с дисплеем: лениво растянулся во весь свой двухметровый рост, и ясно, что он и так классный, но лёжа – это вообще нечто… Длины дивана не хватает, так что левую ногу он согнул в колене, а правую опустил на пол и вытянул вдоль дивана. Расслабленный, но в то же время, в этой тёмной милитари-одежде, очевидно опасный. Будто один из моих метательных ножей – чёрный, с острым лезвием. Слишком контрастный для нежной бело-розовой гостиной, инородный, но такой… притягательный.

Голос-в-голове подсказывает: Идеальная поза, чтобы оседлать.

И у меня даже нет сил возразить. Можно ведь хотя бы иногда поддаться желаниям? Облизав губы, скольжу взглядом по рельефно-мускулистым рукам, пальцам, безостановочно бегающим по экрану, – пальцы тоже классные, у него всё идеальное, – по груди, обтянутой чёрной футболкой, по животу… Ширинку скромно пропускаю, но и без этого – перебравшись на бедро в серых штанах, вдруг осознаю, что мой лифчик безумно неудобный и царапает чувствительные соски.

Син отвлекается от экрана, наверное, почувствовав мой взгляд.

– Кхм… Диван тебе явно не подходит. По размеру.

Голос-в-голове тут же вставляет: Да, размер у него ого-го, аж жарко стало. Встало. Кхм.

Прекрати. Прекрати!

– Нормально, – отвечает Син нейтрально.

Боги, почему от любого его слова мне хочется расплыться в глупой восторженной улыбке? Нет, конечно, я этого не делаю.

– А как ты ночью спишь?

– Так и сплю. Я неприхотливый.

Сдаётся мне, что я сегодня вечером вообще не смогу уснуть, осознавая, что в соседней комнате, всего лишь за дверью, происходит подобное. Можно я сяду посреди комнаты и буду любоваться на него как на произведение искусства?

– С этим нужно что-то делать.

Радостно выскакивает Голос-в-голове, будто чёртик из табакерки: У меня есть несколько вариантов! Сверху, снизу – на любой вкус.

– Мне удобно.

– Мм… Ладно, как хочешь.

Син возвращается к экрану, а я, скользнув взглядом по его телу на прощание, ухожу в спальню. Пора собираться.

35.

В Порт я всегда надеваю чёрное. Этот цвет мне откровенно не идёт, в нём я выгляжу болезненной и ещё более непривлекательной, что и требуется для посещения неблагополучных районов. Затёртый рюкзак. Самые старые ботинки. Последний штрих – тонкая трикотажная шапка. Дэн говорил, что в этом образе я похожа на грустную школьницу, которую неделю не кормили.

Попрощавшись с Сином, выхожу из дома и принимаюсь путать следы. По факту, думаю, мои петляния по улицам не обманули бы и умственно отсталого, но я, делая это, чувствую себя чуть спокойнее.

Городское такси стандартно высаживает на Проме, и я, хаотично побродив по местным «тупикам» и «переулкам», вызываю другую машину – дряхлую развалюху с водителем-человеком, у которого под сиденьем наверняка припрятан тесак или даже пистолет.

Адреса получения денег каждый раз меняются. Сегодняшний ломбард «Бешеные финтифлюшки» расположен глубоко в Порту – дальше всех мест, где я бывала раньше. В смысле, бывала одна, без Дэна.

Нарастающий запах реки чувствуется уже в машине – конечно, здесь нет ни кондиционера, ни очистителя воздуха, – однако всё равно оглушает, стоит открыть дверцу. Инстинктивно тянет прикрыть нос рукавом, но я сдерживаюсь, нельзя посреди многолюдной улицы показывать, что я не местная. Так что я ненавязчиво подпираю стену – на случай, если потеряю сознание – и делаю вид, что роюсь в рюкзаке, ожидая неминуемого приступа головокружения. Вот после него можно идти.

Плутать в катакомбах Речных спусков пришлось недолго, и я даже не заблудилась – смотрите-ка, я крута, а мои прежние подружки из Золотого района были бы в шоке. Вот и он, искомый ломбард. На вывеске, рядом с граффити-надписью «Бешеные финтифлюшки», изображено нечто странное, с первого взгляда похожее на член, у основания опоясанный золотым кольцом. Впрочем, со второго взгляда – то же самое. После нескольких минут пристального изучения вывески решаю, что это, наверное, всё-таки палец – с обручальным кольцом и своеобразно нарисованным ногтем. Во всяком случае, мне хотелось бы верить, что аллюзия на член у художника получилась совершенно случайно.

Дверь издаёт дребезжащий звук колокольчика, хотя его самого не видно. Даже в Порту уже нет настоящих вещей, лишь электронные имитации. В помещении ломбарда пусто – вот и славно, не придётся ждать на улице. Пахнет смесью пыли, дезинфектора и чем-то вроде дешёвой лапши с острыми приправами. По пути к стеклянно-решётчатой стене прилавка оглядываю витрины по бокам: оружие, золотые цепочки, веер с рисунком двух девушек в кимоно. Ничего интересного.

С той стороны прилавка потрёпанный мужик с короткими седыми волосами и неаккуратными бровями пялится на маленький экран с каким-то шоу. Стягиваю с плеча рюкзак, достаю серую карточку с красной буквой «А» в правом нижнем углу и опускаю в металлический лоток на прилавке. Не отрываясь от того, как группа людей в обтягивающих спортивных костюмах бурно обсуждает очередное задание, мужик дёргает рычаг, перетягивая лоток на свою сторону, достаёт карточку, шлёпает ею куда-то на столе и бросает обратно в углубление. Переводит взгляд с телевизора на другой экран. С моего места не видно, но там должна быть указана сумма. Мужик тяжело наклоняется под прилавок, спустя некоторое время разгибается с пачкой денег в руках, которую и присоединяет к карточке. Его взгляд уже снова приклеился к телику. Дёргает рычаг – лоток перемещается ко мне. Я же говорила, бедных гораздо меньше, чем богатых, интересуют люди вокруг. И это здорово: чем меньше на меня смотрят, тем спокойнее.

Вот и всё, миссия завершена. Снова дерущий нервы звук колокольчика на двери, и я оказываюсь на улице. Бросив последний взгляд на странную вывеску, отправляюсь искать спуск в подземку.

***

Есть у меня один странный – даже по моим меркам – бзик: я уверена, что если сяду в такси с пачкой налички, то уже не выйду из него живой. Нет, ограбить могут, это ясно. Даже и убить могут, исключать этого никогда нельзя. Вот только мой страх не основывается на разумной вероятности. Одна мысль о том, чтобы вызвать такси, имея в рюкзаке наличные деньги – любую сумму, даже немного, – вызывает приступ паники. Мой инстинкт самосохранения, который спокойно позволяет приводить домой незнакомых парней, умело использующих подручные вещи в качестве оружия, а также военных роботов с неизвестными повреждениями, в этом случае истерично мигает красной лампочкой.

Поэтому я спускаюсь в подземку. Станция «Порт», конечная. Самая глубокая, потому что рядом с рекой, и на эскалаторе приходится скучать минут пять-шесть. Терпеть не могу подземку, каждый раз мой организм устраивает подлые финты: то обморок, то заложенные на пару дней уши. Сейчас вот правая половина головы уже давит нарастающей болью.

Ещё здесь, в закрытом пространстве, слишком много людей. Слишком близко. Слишком опасно. Вдруг кто-нибудь толкнёт меня на рельсы? Маньяков по виду не определишь. Или заденет случайно, а я потеряю равновесие и сама упаду под поезд. Поэтому я всегда отхожу подальше от края.

Фух, в вагоне можно перевести дыхание, здесь опасности меньше. Да и вообще нужно дышать. Вдох. Выдох. Медленно и спокойно. Всё будет нормально.

Справа – милые девушки. Щебечут, хихикают, держатся за руки. Слева взрослые мужчина и женщина что-то обсуждают, улыбаются. Все по парочкам. Неважно, друзья, коллеги или родственники. Они вместе. А я одна. Если потеряю сознание – такое тоже бывает в подземке, – помочь будет некому.

На фоне тупой боли проступает пульсация где-то внутри черепа, за правым глазом. Всё сильнее. Ещё только середина Района, а она уже дёргает ощутимо. Ещё двенадцать остановок плюс пересадка.

Мужчина неподалёку выходит, и я занимаю сиденье. Душно. Словно воздух разреженный. Когда я единственный раз была в горах – на Одде, – там было так же. Кислорода не хватает. Стягиваю шапку, провожу пальцами по волосам. Дышать не помогает, но теперь хотя бы лоб не трёт. Хочется закрыть глаза, чтобы никого не видеть, но нельзя. Не могу позволить себе потерять контроль, и так мысли путаются.

Очередная остановка. Как назло, напротив садятся парень и девушка. Держатся за руки. Парень очень симпатичный. Она ему определённо нравится: вон как гладит её пальцы, то и дело смотрит в лицо и улыбается. Понять бы, что именно она делает для этого. Вроде обычная, примерно как я. Разве что уверенная в себе, не боится смотреть ему в глаза. Я бы так не смогла.

Голос-в-голове шипит змеёй: Ты никак не можешь. Только и умеешь, что пялиться на чужих парней, а сама ни на что не способна. Хотя тебе самоуверенность и не помогла бы, посмотри на своё отражение в стекле напротив – такая страшила!

Чтобы отвлечься, лениво роюсь в карманах. Может, там чудом материализовались таблетки… Но нет. Две последние я приняла, когда нашла Сина, а после этого забыла положить в карман новую упаковку. Да уж, настолько засмотрелась на эту красоту, лежащую на моём диване, что не подумала, как буду возвращаться из Порта. Тупица.

Смотрю на цветное пятно схемы движения. В глазах мутится, и кажется, что реальность расползается. Ещё восемь остановок. Чёртов глаз пульсирует, словно где-то за ним набухает гематома. Щёки горят лихорадочно, хотя пальцы, как всегда, холодные.

Семь. Из-за перепада давления закладывает уши. А вот и тошнота. Дыши, Лета. Вдох. Выдох.

Шесть. Нет, нужно выйти, тошнит всё сильнее. Тело очень тяжёлое, еле поднимаю руку, чтобы взяться за поручень. Ощущение, словно кто-то подцепил правый глаз острым крючком и пытается вытянуть его из черепа.

Выхожу на «Площади Строителей». Повезло: на этой станции боковой зал – там, где рельсы, перрон и я, – отделён от центрального зала стеной с узкими проходами, поэтому перрон узкий и уединённый. Учитывая, что сейчас будний день, людей нет вообще.

Вдох. Выдох. Сосредоточиться на единственной задаче – дойти до урны на краю перрона. Картинка перед глазами двоится, расползается красным и зелёным контурами. Держась за стену, добираюсь вовремя – как раз когда горечь старофранцузских приправ бескомпромиссно подкатывает к горлу. Прощай, идеальный салат…

Отплевавшись, утыкаюсь лбом в холодную стену, закрываю глаза. Дышать стало свободнее, хотя глаз, кажется, сейчас взорвётся вместе с черепом. Ничего, пережду и сяду на следующий поезд… Вон в прошлый раз кровь из носа пошла, а сейчас терпимо…

За спиной раздаётся шум, испуганный женский вскрик, тут же чья-то рука уверенно подхватывает меня под грудью, а в шею слева втыкается нечто острое, как игла. Мыкнув невнятно, я дёргаюсь – скорее от неожиданности, чем с целью вырваться, сейчас нет сил, – но это, конечно, не помогает. Вязкие мысли путаются, сознание уже медленно, но неудержимо заполняет паникой – мне что-то вкололи?! – однако в этот момент над ухом раздаётся знакомый низкий голос: «Не бойся». Син!

И это сразу успокаивает. Расслабляет так, что я повисаю на его руке: он ведь сильный, он удержит, а у меня ноги подгибаются…

Однако – какое-то непонятное сотрясение. Ещё раз. Тот же женский голос, который кричал испуганно, теперь звучит гораздо ближе и с праведным негодованием:

– Пусти её, наркоман!

Кое-как собрав мысли и сфокусировав взгляд, понимаю, что рядом с нами негодует женщина средних лет с увесистой клетчатой сумкой. В ту же секунду сотрясение – то есть удар сумкой по боку Сина – повторяется, мою руку тоже задевает по касательной. Как назло, язык не слушается, и я не могу объяснить даме, что меня вовсе не надо спасать. Тем временем Син вытаскивает иглу из моей шеи и подхватывает меня на руки, быстрым движением убрав с траектории очередного удара сумки.

Рядом нарастает другой голос, на этот раз мужской:

– Господин, что тут происходит? Кто позволил вам спускаться в тоннель? Вы что, не понимаете, насколько это опасно?

Женщина возмущённо комментирует:

– Да ничего он не понимает! Нажрутся химии и лезут под поезд! Идите в свои Особняки и там вот это всё, нечего к нам лезть!

От её визгливого голоса хочется зажать уши – словно вгрызается в голову, и без того давящую болью, – но от слабости руки висят плетями.

В поле зрения появляется обладатель мужского голоса – представительный господин в униформе подземки. Возмущённо смотрит на Сина.

– Господин, пройдёмте. Вам необходимо объяснить свои действия.

Голос Сина над моей головой звучит размеренно и безэмоционально:

– В соответствии с пунктом одиннадцать гражданского закона номер три тысячи семьсот восемь в случае угрозы жизни владельца робот-телохранитель имеет право на исключительные действия, не причиняющие вреда окружающим. Я никому не причинил вреда.

На лице женщины мелькает отвращение, и теперь, когда она переводит взгляд на меня, глаза полны холода и враждебности. Ещё бы, не каждый день увидишь в метро девчонку, которая владеет собственным роботом и отправляет его бегать по тоннелям ради шутки, хулиганства или просто чтобы проверить, как далеко простирается её безнаказанность.

Сотрудник подземки тоже переключает внимание на меня:

– Госпожа, как вы себя чувствуете?

Голова болит чуть меньше, зрение почти нормализовалось. Язык с трудом, но двигается, так что я бормочу:

– Опусти меня.

Син ставит меня на пол, для устойчивости прижав к своему боку. Чувствую, как его пальцы подтягивают рукав моей куртки и вкладывают в ладонь пластиковую карточку. Кое-как собрав силы, протягиваю руку с чипом и техпаспортом сотруднику подземки. Стараюсь смотреть только на него, но в поле зрения всё равно попадает женщина с неодобрительно поджатыми губами – наверное, теперь жалеет, что пыталась спасти «простую городскую девушку» от «маньяка из богатого района». Демонстративно опускает взгляд ниже – на руку Сина, которая теперь придерживает меня за талию, – бормочет под нос, но вполне разборчиво:

– Бог Иисус, куда катится мир! Сплошной разврат!

Всё ещё сконцентрировавшись на дыхании, стараюсь говорить чётко и разборчиво:

– Приношу извинения за действия моего телохранителя. Мне действительно нехорошо.

– Тем не менее, нужно выписать штраф, – сотрудник делает приглашающий жест. – Пройдёмте.

Однако Син сдерживает моё движение в указанном направлении.

– Ввиду угрозы для жизни я должен доставить госпожу в больницу как можно быстрее. Вы можете выписать штраф здесь?

Мужчина смотрит на него с недоумением – с каких пор роботы встревают в разговор людей, да ещё указывают, что им делать? – однако, подумав, кивает.

– Только в качестве исключения. Я записал ваши данные и оформлю бумаги сам.

Женщина фыркает недовольно. Наверное, раздражена тем, что золотому хулиганью ещё и идут навстречу.

Сотрудник подземки козыряет на прощание.

– Госпожа, настоятельно прошу вас поменять прошивку безопасности вашего робота. Спускаться в тоннели чрезвычайно опасно, просто чудо, что он не нарушил работу железной дороги. Оплатить штраф необходимо в течение недели.

– Безусловно, господин, – мой голос всё ещё до неприличия слаб и язык слегка заплетается. – Ещё раз приношу извинения за беспокойство.

Как раз приходит очередной поезд, я смотрю в его направлении, примеряясь сделать шаг, – но Син опять подхватывает меня на руки и несёт к дверям вагона. И, конечно, все пялятся на нас. Боги, как же стыдно…

– Отпусти! – шиплю. – Я сама пойду!

Но Син не обращает внимания на мои слабые попытки вырваться.

– Удивительно, как ты дожила до этого момента с таким отношением к здоровью.

Не придумав другого решения, утыкаюсь лицом в его футболку и зажмуриваюсь, чтобы не видеть окружающих. Впрочем, ясно, что от этого они не перестанут видеть меня.

Хотя от внезапной мысли распахиваю глаза обратно. А почему он в футболке?! Оглядываю. В той же одежде, в которой я оставила его на диване. Торопился? Ладно, у него стоит терморегуляция, руки тёплые, так что можно не волноваться. И даже… м-м, насладиться его запахом… Я не удивлюсь, если окажется, что у Сина запах тела модифицирован не только в контексте сексуальной привлекательности, но и в аспекте обезболивания, потому что с каждой минутой моё самочувствие всё лучше, а ослабевшее тело обратно наполняет жизнью.

Почувствовав холодный сквозняк, украдкой кошусь на окружающее. Наша станция, предпоследняя. Дальше, в Зелёный район, подземка – транспорт для бедных – не идёт. Всё так же уткнувшись в футболку Сина, бухчу в его грудь:

– А что насчёт больницы? Сейчас не пойдём?

Син отвечает:

– Прямой угрозы нет. Думаю, сейчас можно отдохнуть дома, а затем пройти обследование.

– Погоди, то есть ты солгал?! – от удивления смотрю ему в лицо.

– Договор был не причинять вред людям. Насчёт лжи ты ничего не говорила.

– Нет, всё нормально, – тороплюсь уткнуться обратно в подмышку Сина, потому что дом уже близко, нужно успеть насладиться этим чудесным запахом. – Просто до сих пор не могу привыкнуть.

36.

В подъезде, слава богам, никого нет, так что, почувствовав себя свободнее, в лифте я напоследок кошусь на соблазнительно близкую шею Сина. На ней размеренно пульсирует артерия – синхронно с глухим стуком сердца под моим ухом. От этого успокаивающего звука и согревающего тепла моё тело тоже расслабляется: пальцы уже не цепляются за Сина, словно скрюченные спазмом когтистые лапы, а мягко обнимают за шею и плечи – приходится сдерживаться, чтобы не погладить непроизвольно.

А вот дома, без свидетелей, я как раз была бы не против остаться в руках Сина ещё немного, но нет – в прихожей он ставит меня на пол и опускается, чтобы снять с меня ботинки.

– Я сама могу…– слабо тяну ногу из его рук.

– Я уже видел, как ты можешь сама. Может, для разнообразия позволишь мне?

Разув, поднимает на руки и несёт в спальню. Проклятье, конечно, здесь беспорядок! А от мысли, что Син впервые в моей спальне, только было успокоившийся пульс вновь подскакивает. Что он собирается делать?

Как ни в чём не бывало направляется к кровати. Опускает меня. Сердце сейчас выпрыгнет от волнения, но Син словно и не замечает этого. Склоняется надо мной, опершись на руку, а ладонь второй просовывает мне под шею.

– Думаю, если ты закроешь глаза, подействует быстрее.

Это пугает до ужаса – не контролировать происходящее, когда я лежу на кровати, а Син нависает надо мной так близко, – но я послушно зажмуриваюсь изо всех сил. Однако ничего больше не происходит, лишь спокойное дыхание над головой, и вскоре меня накрывает расслаблением. Я бормочу: «Уже хватит», но Син не реагирует. Надеюсь, он не устал так стоять? Неудобно же.

Расслабление наполняет тело приятной тяжестью, и даже моя цепкая тревожность в конце концов сдаётся, уступая место темноте сна.

***

Я ем очень вкусный суп, только никак не могу насытиться. Что-то не так… Проклятье! Выныриваю из сна и вот – подушка мокрая от слюней, потому что я спала с открытым ртом. Блин! Хорошо хоть Сина в комнате нет. Внезапная мысль заставляет сбросить откуда-то взявшееся на мне покрывало – но всё в порядке, одежда на месте. Уф.

А вокруг и в самом деле пахнет едой? Пока я соображаю, что это за запах, дверь в спальню открывается, и появляется Син с подносом. Весь мой мир норовит перевернуться с ног на голову, потому что на подносе и в самом деле стоит тарелка.

– Это… – я сонно улыбаюсь, не находя слов. – Это что?

– Гаспачо с креветками. Часто встречается в ресторанных меню.

– И ты его приготовил, – мой тон звучит обречённо.

– И я уверен, что он не опасен для здоровья.

Сегодня что, международный день неловких ситуаций? Сначала носил на руках, теперь принёс еду в постель… Куда это может нас завести?

Однако, дождавшись, пока я сяду поудобнее и установив мне на колени поднос, Син отступает к стене – прислоняется, сложив руки на груди. После короткого размышления решаю, что предлагать ему сесть рядом со мной, на кровать, неразумно. Но хочется. Но не стоит.

Видимо, по-своему поняв повисшую паузу, Син обеспокоенно переводит взгляд с моего лица на тарелку и обратно, так что я, спохватившись, набираю ложку. Проглотив, мычу одобрительно. Как и ожидалось, суп потрясающий. Разве Син может хоть что-нибудь делать плохо?

Голос-в-голове привычно бубнит: Он слишком хорош для тебя.

Доев, выдаю вердикт:

– Очень вкусный. Спасибо. Но не стоило беспокоиться. Я бы и на кухне поела.

– Почему «не стоило»? Разве не принято приносить еду человеку, который плохо себя чувствует?

Нервно хихикаю.

– Мне вовсе не настолько плохо. Смотри, всё в порядке.

Вскакиваю с показной бодростью. Отлепившись от стены, Син делает шаг ко мне, но я демонстративно отвожу руку с подносом и тороплюсь к двери.

– Нет! Мне нормально. Я сама отнесу, а ты занимайся своими делами.

– Это и есть мои дела. Я официально твой телохранитель, – Син идёт за мной и, судя по тону, слегка закипает. – Я не могу игнорировать эти функции. Дай, пожалуйста, поднос.

Но я чуть ли не добегаю до кухни и, увернувшись от очередного его движения, сама засовываю тарелку в мойку.

– Почему это не можешь? Возьми и игнорируй!

– Ты не понимаешь!

Ух, а он, оказывается, умеет повышать голос. Но сейчас я в таком расслабленном состоянии, что даже не страшно.

Уперев руки в боки, вздёргиваю подбородок и смотрю ему в глаза.

– Да, не понимаю.

Хмыкнув, он поникает, понуро опускает плечи. Подумав, говорит спокойнее, подбирая слова:

– Вещь, которая не выполняет никакой функции, бесполезна. Я не хочу быть бесполезным. Не могу. Бесполезные вещи уничтожают.

Хренасе поворот! Тут уж и с меня мигом сдувает дух противоречия.

– Вот как… Да, с такой точки зрения ты прав. Извини. Мм, будешь мороженое?

Син кивает. Достав из холодильника припасённый килограмм, усаживаюсь за стойку, а робот занимает место напротив, со стороны гостиной. Оглядывается было в поисках тарелки, но я протягиваю ему ложку и показательно зачерпываю своей прямо из коробки. Поколебавшись, Син присоединяется.

– Слушай, но ведь не все вещи выполняют сугубо прикладные функции. Например, есть предметы роскоши…

Раз уж он оперирует такими категориями, попробую объяснить на понятном языке. Однако не успеваю я обдумать мысль получше, как Син подхватывает:

– Как статусная вещь? Тогда я должен быть похож на таковую.

Неожиданно вклинивается Голос-в-голове: Это что-то из БДСМ? Надеть на него ошейник с поводком? Мне нравится!

Еле отмахавшись от Голоса с его «рейтингом самых сексуальных ошейников, нет, ты только посмотри!», предлагаю вариант получше:

– Или, вот, ещё есть искусство. Картины. Статуи. Они просто украшают жизнь.

Да, почему бы ему не побыть божественно прекрасным предметом искусства, лежащим на моём диване? Я бы любовалась им целыми днями.

Но Син хмурится недоумевающе:

– С этим сложнее. Картины двухмерные, а статуи неподвижные. И не дышат. Я бы предпочёл быть предметом роскоши. Ведь роботов для этого тоже покупают?

– Да, – киваю. – Да. И ты вполне похож. Весь такой… классный. Нужно только освежать стрижку время от времени и покупать модные шмотки. Но давай умеренно, я не потяну все новинки высокой моды. Так что? Как насчёт такой функции? Ты уже её выполняешь. – Решившись, всё же добавляю: – И на предмет искусства потянешь. А ещё выполняешь функции моего собеседника. Видишь? Ты совершенно точно не бесполезный. Так что без готовки можно обойтись. Разве что тебе это нравится. Но я вполне нормально живу на пицце и кофе, мне ничего больше не нужно. И в подземке – это было лишнее. Да, у меня иногда болит голова, но я привыкла, всё нормально. Я бы сама добралась.

– Ничего «нормального» в этом не было. Давно это началось?

Хоть я и собиралась вести себя доброжелательно, сейчас не могу сдержать раздражённый вздох. Вообще-то это унизительно: сидишь напротив привлекательного мужчины, а единственное, о чём он хочет разговаривать, – твои проблемы со здоровьем. Да, это вроде как забота, но мне не нравится выглядеть в его глазах больной развалиной. Надеясь покончить с этим побыстрее, размеренно выдаю информацию:

– Приступы головной боли начались после установки системы контроля эмоций. Сначала поставили стандартную… – запнувшись стыдливо, через силу продолжаю: – Но она не подошла, заменили на индивидуальную. Подробностей не знаю. Некоторое время наблюдалась у семейного врача, он выписывал какие-то таблетки, разные, горькие, названий не помню. Потом стало лучше. Сейчас иногда голова болит, но в целом всё нормально.

– И сейчас ты не принимаешь никаких медикаментов, кроме этих, – Син указывает на кухонный шкафчик, где стоит конфетница с таблетками, – и двух видов обезболивающего в спальне?

– Ты рылся в моих вещах? – я стараюсь держать спокойный тон, но получается так себе.

Однако Син смотрит в ответ без всяких признаков вины.

– Да. Я должен был найти средство купировать твой приступ. Или ты бы предпочла довести дело до мозгового кровоизлияния?

Кровоизлияние в сочетании с системой, установленной в мозгу, может дать непредсказуемый результат – и мысль об этом мгновенно охлаждает.

– Нет. Спасибо. Кстати, где ты это взял? То, что уколол. Судя по ощущениям, что-то незнакомое.

– Купил в аптеке. Но если ты не начнёшь лечиться, безрецептурные препараты уже могут не помочь.

– Не знаю, по-моему, всё не так уж плохо.

Син смотрит долго. В конце концов спрашивает:

– Записать тебя на обследование?

Помявшись, отвечаю прямо:

– Нет.

Слава богам, Син реагирует спокойно. Не настаивает, не отчитывает.

– Ты не ответила на вопрос. Принимаешь только эти медикаменты?

– Да, – я поджимаю губы, показывая, что недовольна его допросом.

Однако Син подчёркнуто не обращает внимания на мою реакцию.

– Тогда, на Одде, у тебя было сотрясение мозга. Когда я тебя толкнул. Извини, но мне показалось, что это лучше, чем очередь из пулемёта. Было что-нибудь ещё? Травмы? Лежала в больнице?

– Нет.

– Бывали потери сознания?

– Иногда.

– Как часто?

– Раз в пару месяцев.

Син оглядывает меня то ли удивлённо, то ли укоризненно. Осторожно продолжает:

– И как часто ты плохо себя чувствуешь в подземке?

Виновато опускаю голову. Сердце стучит беспокойно. Дышать трудно.

– Каждый раз.

Всё внутри привычно сжимается в ожидании вспышки гнева. Да, я понимаю, что Син не ударит меня – не должен, – но против страха разумные рассуждения не помогают. Я виновата. За ошибкой следует наказание. Обязано следовать.

– Так почему ты туда пошла?

Не выдержав напряжения, вскакиваю к кофемашине. Доводы разума – это хорошо, но никогда не лишне отойти подальше от человека, который тобой недоволен.

– Не хотела ехать на такси.

Чуть было не добавляю: «Так безопаснее», – но в последний момент сдерживаюсь. Не стоит этого говорить, он точно не поймёт, почему подземка, так влияющая на мой организм, кажется мне более безопасной. Да я и сама не понимаю, а желания разбираться нет: в глубине подсознания ворочаются мысли и чувства смутные, но явно пугающие. Лучше их не трогать. Безопаснее просто следовать их требованиям, не докапываясь до причин.

– Можно последний вопрос?

– М-м? – я делаю вид, что полностью поглощена кнопками кофемашины, хотя на самом деле кофе совершенно не хочется.

– Когда конкретно тебе поставили систему? В медкарте это почему-то не указано.

– Конечно, потому что запись была в детской карте, а она по закону скрыта. В десять лет. Через два дня после дня рождения.

– Надеюсь, это шутка? – он смотрит настороженно. – До восемнадцати такие операции запрещены.

Помахиваю рукой с золотым браслетом чипа.

– Кого волнует закон, когда есть деньги?

– В таком возрасте нужно было разрешение твоего отца. И он разрешил?

Взяв чашку с кофе, на этот раз сажусь чуть дальше от Сина. На всякий случай.

– Это был подарок на день рождения. Отец надеялся, что я пойду по его стопам, в юриспруденцию, и сказал, что преимущество у тех, кто начинает привыкать к системе как можно раньше. Чтобы не тратить годы на адаптацию, а начать успешную карьеру с первого же суда. Пф-ф, да для конкурсов красоты девочкам вживляют псевдо-органику с пяти лет. Может, уже и раньше. Мне ещё повезло, что отец не захотел сделать из меня куклу для подиума.

Голос-в-голове мурлычет: Ты могла бы сейчас быть красивой. Могла бы нравиться Сину и многим другим. Но вместо этого ты убедительно врёшь, что не заинтересована в мужском внимании.

Син молчит несколько минут.

– Это неправильно. Разве он не видел, что это вредит тебе, – если первая система не подошла, затем пришлось пить медикаменты… Любой бы понял, что лучше прекратить, разве нет?

– Он хотел как лучше. Чтобы я получила престижную профессию. Добилась успеха в жизни.

– Но ты, очевидно, не пошла в юриспруденцию. Почему бы не удалить систему сейчас?

– Я уже привыкла. Иногда она бывает полезна. Да и лень идти на операцию. – Так, а почему я пью кофе без ничего? Сунув в рот сигарету, щёлкаю зажигалкой, и вдруг замечаю взгляд Сина. – Что?

– С подобными проблемами нежелательно курить. И употреблять алкоголь.

Я несколько секунд смотрю на него, но, так и не сформулировав внятного ответа, затягиваюсь и отпиваю глоток кофе. Вежливости ради уточняю:

– Я не хочу говорить на эту тему.

Син тоже возвращается к мороженому. Выглядит спокойным, так что я, закончив, решаюсь задать вопрос, не дававший покоя со вчерашнего вечера.

– У тебя есть какие-нибудь планы?

– Нет.

– Тогда, может, посмотрим что-нибудь?

Он кивает, и я прикусываю губы, сдерживая улыбку. Значит ли это, что вчера ему всё же понравилось проводить время вместе, обсуждать что-то? Это могло бы стать нашей приятной традицией.

– Сегодня твоя очередь выбирать.

37.

Син листает список «200 самых кассовых фильмов» и останавливается на… О-о, «Ромео и Джульетта. Новая версия»? Должно быть, выражение моего лица говорит само за себя.

– Тебе не нравится? Я смотрел его раньше, хотел сравнить…

Ненавижу мелодрамы! Вечно там все такие идеальные, влюбляются друг в друга с первого взгляда на всю жизнь, и всё это приправлено замечательным сексом, милыми разговорами и алыми розами.

Но я, взяв себя в руки, улыбаюсь.

– Нормально. Просто я не очень люблю мелодрамы, но это ничего. Включай. Может, закажем ещё мороженого?

Что ж, три сорта мороженого на выбор, Син рядом, и я готова вытерпеть даже «Ромео и Джульетту». Возможно, всё будет нормально.

***

Нет. Всё плохо. Оказывается, «Новая версия» подразумевает супер-реализм: никаких цифровых масок, актёрам действительно по шестнадцать лет, действие происходит в особняках – хоть и стилизованных, но вполне похожих на те, среди которых росла я.

Когда юная парочка встречается на балу, а уже через час оказывается в её комнате – конечно, в постели, это ж Ромео и ебать-её-за-ногу-Джульетта, чем ещё они могут заниматься?! – я издаю раздражённый рык и ухожу к кофемашине. Пофыркав на кнопки, решаю, что после сегодняшней сцены в подземке полезнее будет выпить сока. Ищу дисплей. Да где же он?.. А, вот. Выбираю сок. Заказываю. Замечаю тишину в комнате.

– Фильм тебе, очевидно, не нравится. Хочешь посмотреть что-то другое?

– Да нет, нормально. Просто… Да ладно, включай. Надо же узнать, умрут они в конце или нет.

Ромео ещё такой смазливый…

Голос-в-голове авторитетно заявляет: Красавчик. Должно быть, все зрительницы слюнями текут.

Я старательно изучаю мебель на экране, чтобы не смотреть на Ромео: Ну… Он ничего.

Голос расплывается в улыбке: И очень похож на того парня из параллельного класса, ты ещё всё время смотрела на него. Помнишь, он подошёл к тебе и спросил насчёт экзамена? Наверняка это был предлог, чтобы познакомиться. Или, как вариант, наедине сказать, чтобы ты прекратила на него пялиться, это раздражает. Или просто случайность. Но ведь был небольшой шанс, что он хотел именно познакомиться. – Голос-в-голове делает паузу, чтобы я успела вспомнить тот момент во всех деталях, и торжествующе вопрошает: – И что же ты сделала?

Скрючившись на диване, я тру щёку: Буркнула, что ничего не знаю, и тут же уставилась в почту, хотя на самом деле никто мне не писал.

Голос осуждающе качает головой: О да… Полная идиотка. И больше он с тобой не разговаривал. Столько упущенных возможностей, целая коллекция! Как ты найдёшь кого-нибудь, если стесняешься даже посмотреть на экран с симпатичным актёром?

Я раздражённо прикусываю губы: Во-первых, фильм скучный.

Голос радостно перебивает: А во-вторых, ты завидуешь Джульетте!

Я фыркаю: Было бы чему завидовать! Великое достижение – потрахаться в шестнадцать лет! Так только шлюхи делают.

Голос скептически разглядывает Джульетту на экране и в конце концов выносит вердикт: Нет, не думаю, что она шлюха. Смотри, Ромео её любит, родители её любят… Значит, она нормальная.

Я задыхаюсь от возмущения: Да как так?! Нормальные девушки не трахаются в школе!

Голос ухмыляется: Это ты про себя, что ли? Так ты просто страшная, скучная и никому не нужная. Помнишь, как у Овидия: девственница, которую никто не захотел. Так что достижение сомнительное. Вот была бы ты симпатичной, как она, мы бы поглядели на твою нравственность.

Я кошусь на экран, изображая равнодушие: С операциями и тонной штукатурки любая станет красавицей. Если меня так накрасить, я тоже буду ничего. Но если живёшь с парнем, то не получится всё время ходить с макияжем. Лучше сразу показать ему настоящую внешность.

Голос тянет издевательски: Оу, вы только посмотрите, кто это так завидует, что вот-вот ядом захлебнётся? Конечно, она лучше тебя. А как Ромео на неё смотрит… Такая милая пара. У тебя никогда такого не было. И не будет.

На экране Джульетта открыто улыбается своему парню – перед всеми, никакого смущения или страха, – и у меня перехватывает дыхание.

Пятнадцатый день рождения. Поздний вечер. Левая щека горит после тяжёлой ладони отца. «Алетейя, ты специально решила унизить меня перед коллективом?! Я пригласил таких уважаемых людей – для тебя, чтобы ты завела полезные для карьеры знакомства! – но вместо того, чтобы постараться произвести благоприятное впечатление, ты весь вечер строила глазки какому-то… клерку! Клерку третьего разряда! Да он разговаривал с тобой только потому, что ты моя дочь, а ты уж возомнила невесть что! Приклеилась к нему так, что не оторвать! Я ей: “Милая, поздоровайся с господином начальником уголовного сыска, поговори с госпожой судьёй Золотого района”, – а ей ничего не надо! Зачем, когда можно вешаться на подчинённого! Такой позор… Как мне завтра показаться на работе? Да все будут смеяться за моей спиной!»

Нет, Лета, не думай об этом. Хватит задыхаться как рыба, брошенная в кучу мусора! Всё это в прошлом. Дыши спокойно. У тебя есть замечательное вкусное мороженое, сконцентрируйся на нём.

Шоколадное мороженое. И вишнёвое. Я дышу, и всё в порядке.

Вот только когда Джульетта совершенно спокойно говорит матери, что беременна, моя челюсть отвисает. Мать отвечает, что всё, в общем-то, в порядке, это же любовь…

– Ты настолько шокирована изменениями в классическом сюжете?

– А? – я перевожу одуревший взгляд на Сина. – Да… То есть нет. Вообще, что тут происходит?

– Что именно тебе не нравится?

– Всё! – вскочив, я снова ухожу на кухню. Нужно убрать в холодильник подтаявшие остатки мороженого и взять новую пачку сигарет.

Вернувшись, возмущённо указываю зажигалкой на экран, застывший на паузе, – то есть на Джульетту с глупыми глазами.

– Она из приличной семьи! Это же позор! Если бы мой отец узнал, что я беременна, он бы… Я даже думать не хочу, что бы он сделал. Но у меня – вообще-то! – даже в таком возрасте хватало мозгов думать о последствиях. А у неё нет контроля фертильности – и она лезет трахаться с первым встречным. Я не понимаю, как так можно. И, кстати заметить, вот этот идиотизм они тоже называют «любовью»!

– По сюжету ей пятнадцать, у неё не может быть контроля фертильности.

В ответ на мою ехидную гримасу Син удивлённо спрашивает:

– А у тебя?..

– В двенадцать.

– Отец разрешил? – судя по тону, он уже смирился. – Я не совсем понимаю. То есть он всё же разрешал тебе заниматься сексом при условии, чтобы не было беременности?

Опешив, я возмущённо выпаливаю:

– Что?! Конечно, нет! То есть… Он бы меня убил! Это было так, на всякий случай.

– То есть ты с кем-то встречалась, и он не доверял тебе в этом вопросе?

– Нет! У меня была нормальная жизнь: школа, экзамены, выбор профессии, – мой тон всё больше сползает в раздражение. – Мне было не до того, чтобы думать про свидания и всякую такую чушь!

Син недоумевающе хлопает глазами.

– Тогда какой может быть «всякий случай», оправдывающий вмешательство в репродуктивную систему в столь юном возрасте? Это ведь… Ты уверена, что сейчас у тебя всё функционирует как положено?

– Уверена! – рявкаю я.

Должен же он понять, что я не хочу обсуждать эту тему! Такое ощущение, что я с каждым часом всё больше кажусь ему инвалидом: вот, уже не только с головой проблемы, но и с маткой. Впрочем, я сама не знаю, сто лет не была у врача. Но обсуждать подобные темы с Сином я точно не буду.

Он долго смотрит на меня, а затем неожиданно выдаёт:

– Ты боишься отца?

– Что? Нет… При чём тут это? То есть… С чего ты вообще это взял? – я хмыкаю легкомысленно, показывая, что эта тема совершенно глупая и даже абсурдная.

– Я вообще-то в курсе реакций твоего организма. Хотя и не всегда понимаю, что именно их вызывает. Но здесь вроде всё очевидно – мы говорим о твоём отце, и у тебя половина показателей зашкаливает.

– Это ничего не значит. Я нервная, у меня вечно что-то где-то зашкаливает.

– Хочешь сказать, у вас нормальные отношения?

– Ну, у нас всякое бывало, но он просто заботился обо мне, хотел, чтобы у меня была нормальная жизнь, а не… – я взмахиваю рукой в сторону экрана с застывшей Джульеттой. – Беременность от первого встречного!

В комнате повисает тишина – практически осязаемая, именно такая, которая значит, что я сказала что-то неправильное. Но что именно? Я испуганно смотрю на Сина – и почему мне кажется, что он прищурился как-то хищно?

– А это «заботился» случайно, не связано с тем, что теперь ты не хочешь, чтобы кто-либо ещё заботился о тебе?

– Ладно, не стоит драматизировать, – я смущённо улыбаюсь. – Да, у нас были кое-какие конфликты… Как у всех. Родители, дети… Идеологическое противостояние.

Син продолжает изучать меня, а я, чтобы избежать его взгляда, переключаю внимание на зажигалку и пачку, которые до сих пор сжимаю в пальцах, тщательно прикуриваю. Вечер явно не удался. Как и весь сегодняшний день.

– Может, хватит пялиться на меня? – Раздражённо указываю на экран. – Предлагаю досмотреть кино.

– Если тебе интересно, заканчивается всё свадьбой и рождением ребёнка.

– О, боги! Нужно официально запретить так уродовать классические сюжеты.

– Ты бы предпочла, чтобы они умерли?

При мысли об этом я не могу сдержать злорадной ухмылки.

– Вполне возможно. – Спохватываюсь. – Ну, ведь так было в оригинале.

– Очевидно, тебе больше нравится, когда романтические отношения заканчиваются смертью одного или обоих участников. Например, как во вчерашнем фильме.

Я неуверенно улыбаюсь, ожидая, что это шутка, но Син смотрит на меня серьёзно. Не придумав внятного ответа, пожимаю плечами. Но он не отводит взгляд.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему тебе было бы приятнее увидеть их смерть, чем счастливую свадьбу?

Иронично хмыкаю, но Син ждёт. Придётся ответить. Проклятье! Чувствуя себя под его взглядом будто на раскалённой сковородке, выпаливаю:

– Да потому что они ведут себя безрассудно! Подобное поведение должно быть наказано. Но все вокруг делают вид, что всё в порядке. И вообще, что это за родители, которые спокойно позволяют своим детям делать что угодно. Позволяют им продолжать всё это, устраивают свадьбу… Вместо того, чтобы… – я запинаюсь.

– Вместо чего?

Его настойчивость уже совершенно неприятна. Я неуверенно понижаю тон:

– Чтобы воспитывать их, как положено родителям.

В сознании раздаётся эхо: «Разве так я тебя воспитывал? Ты знаешь, как обращаются со шлюхами». Впиваюсь зубами в фильтр – но вдруг осознаю, что сигарета сломана посередине: это я неловко дёрнула пальцами. Что ж за такое, всё одно к одному…

Вжав несуразно-кривую сигарету в пепельницу, поднимаюсь с кресла.

– Извини. Просто эта тема раздражает. Лучше пойду спать. Извини, что испортила фильм. Какой-то неудачный день.

Да уж, глупо было рассчитывать на два хороших дня подряд. Может, завтра повезёт больше.

– Можно ещё вопрос? Откуда у тебя такая коллекция снотворного?

– У Джанки взломана доставка, он заказывает разные штуки в подпольных магазинах. Без рецепта. И со мной делится.

– Он мог бы заказать тебе несколько препаратов? Я запишу названия.

Я равнодушно пожимаю плечами. Очевидно, Син всё больше превращается в телохранителя без опции флирта.

– Если ты считаешь, что это нужно… Ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

27 НОЯБРЯ. ГРЕХИ. 38.

Во сне это никогда не страшно, не стыдно, не больно. Наоборот, я сама хочу – чувствовать его прикосновения, выгибаться и раздвигать ноги самым похабным образом, двигаться навстречу, – ведь это приятнее всего, что я испытывала в жизни. Син проводит пальцами по моим губам, проникает внутрь, лаская язык, а другой рукой ведёт вниз, по груди, животу, и я поддаюсь жадно, нетерпеливо, требуя, чтобы он наконец-то вошёл. Прижимаюсь всем телом, хочу буквально обвиться, срастись, соединиться до предела, мгновение – и вот оно, потрясающее чувство наполненности… Лучше всего, что бывает в жизни. Я обнимаю его, прижимаю крепче, стону, не стесняясь показать, насколько мне хорошо. Несколько сильных толчков в глубине, и напряжение разливается покоем оргазма…

Который будит меня и выбрасывает в реальность. Где я просыпаюсь в одиночестве, а расслабленное удовольствие сменяется страхом, ведь Син в курсе происходящего с моим телом.

Ладно, Лета, дыши. Это всего лишь физиология. Обычное явление. Вряд ли он – в сознании эхом отдаётся страстный шёпот: «Син…» – придаст этому какое-то значение. Подумаешь! Его не интересуют подробности моих оргазмов, пока все показатели в пределах нормы. А что конкретно снилось, он узнать не может. Или может?! Вдруг я разговаривала? Произнесла его имя вслух? Непроизвольно прижимаю ладонь к губам. Боги милостивые… Да нет, вроде не должна…

Спустя полчаса уговоров, что всё в порядке, выхожу из спальни. На кухне Син пикает кнопками кофемашины.

– Как обычно?

– Что? – испуганно смотрю на него.

Голос-в-голове, подперев лицо ладонью, задумчиво изучает потолок: Полагаю, он имел в виду «Кончила как обычно? Или что-то особенное? Например, с моим участием?»

Син кивает на кофемашину.

– Кофе – как обычно?

– Да, пожалуйста.

Малодушно сбегаю в душ. Когда возвращаюсь, компанию чашке составляют тосты с сыром и коробка печений с предсказаниями. Опять он это делает! Но теперь, помимо обычного нежелания напрягать его, я осознаю ещё одну опасность – принять его поступки за что-то большее. За ухаживание. Я знаю, что могу скатиться в такие ожидания слишком легко.

Нет, нельзя поддаваться! У нас исключительно деловые отношения. Он всего лишь хочет быть «полезным» – по собственным соображениям, а не потому, что я ему нравлюсь.

Но Син, очевидно, не желает облегчить мне задачу.

– Может, послушаем музыку? Это мы ещё не обсуждали.

– Мм.

Включаю радио, где с прошлого раза остался ретро-блюз, и поскорее переключаю станцию. Здравствуй, моя стандартная проблема – боюсь показать, что мне что-либо нравится. Даже случайная музыка. Даже печенье с глупыми предсказаниями. Книги. Фильмы. Я прячу всё. Хватит с меня критики! Если никто не знает, что тебе дорого, он не сможет облить это грязью.

Позавчера я могла бы рассказать Сину о моих вкусах, вчера ситуация стала напряжённой, а сегодня… После этого проклятого сна… Нет. Я и так слишком открылась перед ним. Уязвимость пугает до чёртиков.

Так что я останавливаюсь на волне популярных хитов. Первая песня проходит нормально – незнакомое этно совершенно не в моём вкусе, так что я даже постукиваю в такт по столешнице. Но уже вторая, сопливая романтическая баллада, вызывает сильное желание оправдаться – нет, это не моя любимая волна, я включила наобум и вообще-то не слушаю подобное… Пф, кому вообще могут нравиться песенки про любовь! Не выдержав, выключаю радио.

– Вечно какая-то ерунда.

– Включи то, что нравится тебе.

Вот уж спасибо. Мог бы сразу предложить мне сесть голой задницей на раскалённую сковородку. Я старательно пью кофе и молчу.

Син, отвлёкшись от своей чашки, смотрит на меня.

– Не любишь музыку?

– Нет, я люблю… Но сейчас не хочу.

– А что обычно слушаешь?

Голос-в-голове безапелляционно заявляет: Не смей ничего говорить! Сначала нужно выяснить его вкусы. И так уже с фильмами совершенно облажалась.

Несколько секунд пытаюсь придумать нейтральный и в меру расплывчатый ответ, но в итоге лишь пожимаю плечами.

– Извини за вопрос.

Син возвращается к своему кофе.

Проклятье, теперь он решит, что не стоило проявлять инициативу в разговоре. Но я и правда не знаю, что ответить. Ещё этот дурацкий сон до сих пор стоит перед глазами – его руки на моих бёдрах, и поцелуи, и как было приятно его обнимать…

Чтобы отвлечься, беру печеньку. Не то чтобы я верила в предсказания, но иногда попадаются приятные слова, которые поднимают настроение.

«Если ни к чему не стремиться, ничего не достигнешь». Посверлив бумажку злым взглядом, сминаю и выбрасываю. Даже какое-то кондитерское изделие считает себя вправе критиковать мой образ жизни!

– Я хотел кое-что с тобой обсудить.

– Мм?

– Ты из-за меня не приводишь домой мужчин? Скажи, и я в любой момент уйду. На ночь или на сутки.

Челюсти сжимаются, и всё тело словно становится каменным. К шее и ушам приливает кровь. Вот мы и добрались до этой темы.

Голос-в-голове манерно сюсюкает: Нет, господин, вы ошиблись, я порядочная девушка! А этот сон, в котором вы трахали меня во все щели, – совершенное недоразумение!

Однако я стараюсь держать лицо.

– Нет, это не из-за тебя. Я просто не хочу.

– Точно?

Неожиданно для самой себя рявкаю:

– Я не хочу! – вытираю рукавом капли кофе, плеснувшие из чашки мне на пальцы, и продолжаю более спокойно: – Не хочу это обсуждать. Давай закроем тему моей личной жизни. И ты мне не мешаешь.

Не глядя на Сина, залпом допиваю кофе и, прихватив остатки тоста, сбегаю в свою комнату.

Вытаскиваю из шкафа чёрную спортивную сумку. Хватит, мне нужна моя доза! Хоть и невольно, но я допустила ошибку, не смогла держать себя в руках и выглядеть прилично, как должна была. Картинка перед глазами плывёт от подступающих слёз. Чёртова озабоченная шлюха!

Голос-в-голове сладострастно тянет: А ты знаешь, как обращаются со шлюхами…

Да, знаю. Их наказывают. За этот сон? За то, что он мне нравится? За то, что веду себя так глупо? Всегда есть, за что наказать.

Пятнадцать минут на растяжку. Но что, если он догадается? Да и к чёрту! Это моё личное дело. Переодевшись, хватаю сумку и выхожу в гостиную.

– У меня есть кое-какие дела. Я хочу, чтобы ты игнорировал все мои данные. Всё нормально, мне не нужна помощь.

39.

Привычно путая следы, отправляюсь на работу. Автоматическая машина до Прома. Немного пройтись. Местная машина до пункта назначения – Южный проезд, строение четыре.

Клуб известный, но таксист – мужик в возрасте, с уставшими глазами, так что я спокойно называю адрес. Пожилым обычно нет дела, куда направляется клиент – хоть в бордель, хоть за нелегальным оружием. Вот молодые часто спрашивают: зачем я еду в этот квартал, работать? Мол, если деньги нужны, то они тоже могут заплатить, без посредников выгоднее, а если к его друзьям поехать, так вообще будет весело, они не обидят. Когда я жила в Золотом районе, ни я, ни мои приятельницы не поверили бы, что на подобные предложения достаточно ответить вежливым отказом. В реальности Район оказался гораздо скучнее, чем в фантазиях богатых испорченных девчонок. Люди здесь думают о выживании и о том, как бы не потерять работу. Место таксиста прибыльное, никто не будет рисковать им ради сомнительного удовольствия изнасиловать клиентку. Ну, или мне просто до сих пор везло.

Работаю я в «Психушке». Официально это заведение называется «кинк-клуб Asylum» – в честь другого, давно закрытого культового клуба, – однако мой вариант нравится мне больше. Здесь не уместна вычурная изысканность. Просто психушка. Подходящее место для такой, как я, – место, где всяких больных уродов изолируют от нормальных людей.

Строение номер четыре – огромный кирпичный ангар, густо расписанный граффити. Некоторые даже красивые. Двор вокруг огорожен высокой оградой, густо увитой колючей проволокой. На видном месте – грязно-белая табличка с красной рамкой и лаконичной надписью в середине: «1000 В». Уже при виде этого, хорошо знакомого, антуража по телу растекается предвкушение вперемешку со слабым пока удовольствием. Уже скоро.

Прикладываю серую карточку с красной буквой «А» к небольшому экрану рядом с калиткой, он тихо пищит, звякает металл – замок открылся. Парадная дверь в клуб. Смутный гул музыки слышен уже здесь. Однако мне нужен вход для персонала – укромная дверь сбоку ангара, с таким же экраном, как у калитки.

Несмотря на внушительные размеры строения четыре, его подземная часть ещё больше. В служебных помещениях всегда, даже ночью, царит деловая атмосфера. Сразу за входом – небольшой холл с лаконичной чёрно-белой стойкой. Таиса – бессменный администратор, поговаривают, что и хозяйка клуба, – приветственно кивает, вписывая моё сценическое имя в учётную книгу. Повезло, значит, места есть. Иногда приходится ждать на диванчике в дальнем от стойки углу, а иногда Таиса сразу отказывает – если на сегодня много смен. Я пыталась работать по графику, как многие, однако этот вариант не подошёл. Без настроения не интересно, а предсказать его я не могу.

В гримёрке – несколько девушек. Мы здороваемся, но не более. Здесь не кружок по интересам, и такие подруги никому не нужны.

Моё альтер-эго для сцены зовут Корал. Вроде типичное имя для шлюхи, но, мне кажется, звучит романтично. Дэн, когда впервые его услышал, фыркнул насмешливо, хотя и не объяснил почему. Я тогда обиделась, но – плевать. Главное, что мне нравится. Да и сама Корал мне нравится. Она сильная. Уверенная в себе. Ничего не боится. Вообще крутая. Хотела бы я быть такой.

В моей чёрной сумке, среди одежды и косметики, припрятана маленькая бутылка текилы, и, спрятавшись за дверцу шкафчика, я делаю пару глотков. Официально алкоголь и химия запрещены, но по факту следят за этим не особенно строго. Главное – выполнять работу и не дышать спиртом на клиентов.

Сев перед свободным зеркалом, начинаю пробуждать к жизни Корал. Агрессивный макияж, кружевная маска, парик длинный блонд. Розовое бельё. Самая муторная часть – натянуть чёрный латексный костюм и застегнуть скрытую молнию на спине. А вот танцую я всегда босиком. Ненавижу каблуки.

Голос-в-голове фыркает: Да ты просто не умеешь на них ходить. А все нормальные женщины умеют. Вообще-то это легко, ты могла бы научиться, просто ленишься. Или, может, у тебя ноги не из того места растут – как, впрочем, и всё остальное.

Плевать. В «Психушке» мне на всё плевать с самого высокого небоскрёба.

Корал, по телу которой уже растеклось тёплое расслабление текилы, довольно оглядывает себя в высоком зеркале рядом с дверью гримёрки и выходит в бухающий басами коридор. Выглядывает в холл – Таиса от своей конторки показывает четыре пальца, свободна сцена номер четыре.

Корал не боится сцены. Она же красотка и знает себе цену – ту, что указана в прейскуранте. Иметь такую ценность гораздо лучше, чем вообще никакой.

В тёмном помещении тихо – музыка из коридоров здесь глушится, – и пахнет дезинфекцией. Стоит сделать шаг внутрь, как высоко под потолком вспыхивают холодно-белые лампы, освещая шесть зеркальных стен и стоящий посередине металлический медицинский столик, накрытый чёрной тканью. Приподняв ткань, девушка оглядывает инструменты. Вид блестящих лезвий и игл отдаётся в груди приятной невесомостью. Как те самые «бабочки в животе» – если можно быть влюблённой в ножи, скальпели и колючую проволоку.

Корал разминается. Проводит ладонями по гладкому тёплому латексу на животе. Включает музыку. Глубоко вдыхает – и нажимает «старт».

Для своих выступлений она всегда использует агрессивную музыку. Никаких восточных танцев или томных мелодий – по её мнению, такое подходит только для лифтов или залов ожидания. В «Психушке» нам нужен секс! Грязный звук гитары, нервный электронный бит и искажённый голос вокалиста – Корал счастливо улыбается и начинает пританцовывать, не обращая внимания, что ни на одном зеркале ещё нет красных лампочек. Ей не нужны зрители, чтобы радоваться, вообще никто не нужен, ей и так хорошо, потому что Корал можно всё, чего нельзя Алетейе Александэр: танцевать от души, улыбаться зеркалам вокруг и крутить задницей, чувствуя себя звездой сцены.

Зеркало номер два издаёт характерный писк и вспыхивает еле заметными красными огоньками, показывающими уровень глаз клиента. Корал довольно ухмыляется. Приближается к зеркалу – томно, любуясь собой, – показывает ему попку, туго обтянутую чёрным латексом, размашисто шлёпает по ней ладонью и, приоткрыв влажные губы, стонет от удовольствия.

Вскоре загораются красные лампочки на номере три. Адресовав туда воздушный поцелуй, Корал отходит к центру сцены и, предвкушающе покружив вокруг столика, стягивает с него ткань. Несколько минут просто танцует, радуясь жизни, словно позабыв о клиентах.

Но всё же нет, берёт плётку и опускается на колени. Покачивая попкой, ползёт в середину пространства между вторым и третьим – удобно, когда рабочие зеркала рядом. Встав на широко разведённые колени, несколько раз ритмично подмахивает бёдрами, словно трахая невидимого любовника, а затем откидывается назад, опершись на руку, и принимается хлестать себя по бёдрам и между ними – выгибаясь волной навстречу каждому удару, жарко дыша и всхлипывая от боли.

Через несколько песен работают пять зеркал из шести. Пора раздеваться. Корал всегда начинает с груди, это её «фишка». Некоторые девушки до последнего скрывают бельё, по их словам, это создаёт интригу, но Корал нравится думать, что она разговаривает с клиентами на их языке. Даёт понять, что она не наивная глупышка, а прекрасно знает, чем они занимаются по ту сторону зеркала. Знает их грязные секретики. Держит их за яйца, если угодно.

Откинувшись назад так, чтобы латекс натянулся, Корал, смакуя, медленно ведёт скальпелем под грудью, стараясь не задеть лифчик. Если случайно его разрежешь – клиенты получат бонус за те же деньги, а вот тебе за голую грудь больше положенного не заплатят.

Облизывает губы, медленно запуская пальцы в разрез костюма, – и резко дёргает латекс вверх, открывая розовый лифчик. Улыбается, довольная собой и происходящим. Просовывает скальпель в образовавшуюся дыру и, натянув материал на рёбрах, распарывает, аппетитно двигая тазом в ритм.

Зеркало номер два вспыхивает жёлтыми огоньками. Должно быть, представитель «скорострелов» – эта категория не любит растягивать удовольствие, платят побыстрее, торопясь увидеть как можно больше шоу, прежде чем кончат. До аукциона на приват, естественно, не доживают. Корал про себя считает их ужасно занятыми бизнесменами, забегающими в «Психушку» расслабиться в перерыве между делами. Как люди, знающие цену деньгам, они не желают платить много – передёрнули по-быстрому и, поправив галстук, бегом на следующее совещание.

Корал подходит ко второму зеркалу, садится на корточки, широко разведя колени, разрезает – и латекс, и кожу на внутренней поверхности бедра, – с всхлипывающим стоном тянет материал, медленно разрывая его и открывая трусики. Проводит ладонью по порезу, растирая кровь, пачкая ею бельё, несколько раз гладит между ног, а затем прикладывает пальцы к зеркалу чуть ниже уровня лампочек. Закусив губу, призывно смотрит на своё отражение и возвращается к центру сцены. Вскоре латексный костюм повисает лохмотьями, а на теле прибавляется размазанной крови.

Наступает черёд кожаного кнута. Корал протягивает длинное кнутовище между ног, двигает бёдрами, потираясь об него, а затем обвивает себя ремнём, перетягивая грудь. Ещё несколько движений – и кнут обвивает шею туго, до потемнения в глазах. Движение – и ремень громко хлопает, оставляя красную полосу поперёк бёдер. Корал вскрикивает – от боли, конечно, но и от удовольствия. Нет, она не возбуждается от этого, зато боль приносит ей долгожданный покой. К сожалению, где-то глубоко внутри смелой и сильной Корал продолжает жить моя вина, которую способны искупить лишь обжигающие, оставляющие яркие следы удары.

Сегодня зеркало номер два удивляет: вспыхивает зелёными огоньками, под потолком раздаётся краткий звук привата. Клиент был с ней весь сеанс, потратил кучу денег – значит, ему действительно нравится шоу. Корал даже жалеет, что не имеет расписания, – может, клиент пришёл бы ещё раз именно в её смену.

Теперь, когда остальные зеркала закрылись, начнётся самое интересное. Корал игриво улыбается зеркалу номер два – даёт понять, что знает их общий секрет и хочет этого так же сильно, как и человек по ту сторону, – быстро срезает с себя остатки латекса, подходит к столику в центре комнаты и берёт нож средней длины.

В отличие от комнат второго уровня, где девушки встречаются с клиентами лицом к лицу, в помещениях первого уровня камер нет – ни на сцене, ни в отсеках клиентов. Абсолютная интимность, специальный товар «Asylum». Что ж, посмотрим, как далеко она заведёт нас сегодня.

***

После сеанса в «Психушке» я всегда чувствую себя потрясающе. Напряжение в кои-то веки уходит, тело расслаблено, в голове – тишина. Все грехи отпущены, и я могу жить дальше – хотя бы какое-то время. Пока снова не соберу груз ошибок и чувства вины.

Плюнув на брезгливость, утомлённо прислоняюсь к стене душа. Пощипывание дезинфекции на порезанной коже приятно бодрит. Даёт ощущение, что ты жива.

Обсохнуть. Обработать порезы. Одеться. Вызвать такси. Сейчас мне совершенно не хочется метаться с пересадками, так что плевать на правила: за двойную плату таксист соглашается довезти до Нового Города. Собственно, это не запрещено законом, просто не принято.

Несколько кварталов пешком. Лифт. Наконец-то добравшись до дома, бросаю сумку на пол прихожей и сама опускаюсь возле стены, прикрыв глаза. Боги милостивые, как же хорошо… Кажется, что я могла бы заснуть прямо здесь.

Звук приближающихся шагов.

– Вызвать врача? – судя по близости голоса, Син присел возле меня.

– Всё нормально, – язык заплетается, а губы непроизвольно растягиваются в улыбке. – Разве ты не чувствуешь, как мне хорошо?

– Ты что-то принимала? Я не заметил.

С наслаждением вздохнув – даже воздух кажется вкуснее, все запахи ярче, и его запах рядом, – поднимаюсь с пола, держась за стену.

– Если ты про химию, то нет. Расслабься, всё нормально.

Лениво заплетаюсь ногами в сторону спальни. На пороге оглядываюсь на Сина, провожающего меня взглядом, и, во внезапном порыве озорства, посылаю ему воздушный поцелуй.

После «Психушки» самое лучшее – заснуть. И даже снотворное не нужно.

28 НОЯБРЯ. СРАВНЕНИЕ НЕ В МОЮ ПОЛЬЗУ. 40.

Просыпаюсь только к полудню. Мышцы приятно ломит, а вот правое бедро, кажется, потянула. Оглядываю себя в зеркале. Волосы стильно взлохмачены, улыбка мечтательная – сегодня мне нравится, как я выгляжу.

Вот только Сина нет, и оценить этот факт некому. Ладно. Не страшно. В душе я напеваю, а на кухне включаю радио и пританцовываю, даже не опасаясь, что Син увидит это, как в прошлый раз. Боги милостивые, спасибо вам за «Психушку»!

Набрав фруктового печенья и сырных гренок, заваливаюсь на кровать в спальне и включаю кино. Наслаждаюсь покоем, сегодня текущим в крови.

Однако вот уже и вечер, голод вытаскивает меня на кухню, а Сина всё ещё нет. Странно. И непривычно скучно.

Схожу к Джанки, он уже должен проснуться.

***

В прошлый раз мы с Сином лезли в окно только для того, чтобы избежать уличных камер, а вообще-то у меня есть и допуск, и ключ от входной двери. С годами сложилось так, что я имею право приходить в любое время. Раньше звонила и предупреждала, но Джанки сказал, что у друзей подобные церемонии не приняты. Друзья просто приходят.

Однако чуть я делаю шаг в прихожую, как из глубины квартиры доносится кокетливое женское щебетание: «Джанки, ты такой шаристый…». Ой, вот это неловко! В панике отступаю назад, взмахиваю рукой, чтобы нащупать дверь, – и задеваю декоративную корзинку на тумбочке.

Тяну руки в надежде поймать зашатавшуюся корзинку, но куда там, не с моей ловкостью!

Мгновение – и она грохается, рассыпав по полу содержимое. Женский голос тут же смолкает. Проклятье!

Не придумав варианта получше, захлопываю входную дверь со всей силы, громко откашливаюсь и повышаю голос:

– Дэ-э… – Слишком поздно соображаю, что нельзя озвучивать настоящее имя. – …Э-эй, ты дома?

Присев, торопливо собираю с пола пыльную мелочёвку. Всё это осталось от прежних хозяев, более того, корзинка стояла на этой самой тумбочке, когда я пришла сюда в первый раз, по объявлению о продаже.

Тишина. Что они там делают, одеваются? Может, уйти?

Шорох шагов. Дэн непривычно смурной: руки в карманах, взгляд исподлобья.

– Хэй.

– Привет. Я не вовремя?

Вслед за ним из коридора показывается девушка, оглядывает меня с явной неприязнью. Короткие ярко-рыжие волосы, веснушки, хищные «стрелки». Хотя в квартире не так уж жарко, на ней короткие чёрные шорты, чёрные же гольфы и белая майка, завязанная над пупком. Взгляд непроизвольно цепляется за просвечивающие сквозь ткань ареолы и дерзко торчащие соски, хотя почему-то мне кажется, что торчат они от холода. Аж самой хочется поёжиться.

Наконец-то собрав всё, поднимаюсь и ставлю корзинку на место.

– Я лучше зайду в другой раз.

Девушка с ожиданием смотрит на Джанки, но тот бурчит:

– Не, мы всё.

Поджав губы, она злобно зыркает на меня и снимает с вешалки куртку. А я, наоборот, торопливо скидываю ботинки и делаю шаг к Дэну. Он, избегая моего взгляда, кивает в направлении кухни, куда я и уношусь, захлопнув за собой дверь.

От растерянности даже не могу сообразить, куда сесть. Первым делом смотрю на чёрное полукресло у двери – оно мне тоже нравится, потому что в углу, – но это вообще-то место Джанки, он сейчас придёт. Табуретка посередине отодвинута, словно у Дэна были гости. Не хочу, она жёсткая, без спинки, неудобно. Остаётся второе полукресло, серое без подлокотников. Обычно я именно его и занимаю, хотя не люблю: обивка грубо-синтетическая, а за спиной небезопасное окно.

Уф, какая неловкая сцена получилась! Я иногда натыкалась здесь на заказчиков, но это всегда были мужчины. А, нет, как-то раз была женщина, но обычная, не порно-звезда. А сейчас – очень неожиданно. Я и не думала, что к Дэну такие красотки ходят. Даже неприятно: я, без макияжа и в обычной одежде, на её фоне выгляжу замухрышкой. Неудивительно, что Джанки никогда ко мне не подкатывал.

Через некоторое время Дэн появляется на кухне, раздражённо падает на своё кресло и, по-прежнему не глядя на меня, закуривает. А цепи-то на руке нет! Точно я прервала их на чём-то интересном.

Так что я жизнерадостно начинаю:

– Фига ты звезда! Когда свадьба?

– Она по шлыге.

– Ты прекрасно знаешь, что такой ответ меня не устраивает.

– По. Шлыге, – Джанки щурится предупреждающе.

– Что, серьёзно?.. – тяну я разочарованно.

– Аха, – он сосредоточенно ковыряет ноготь.

– Да ладно!.. «По шлыге» так не одеваются, я что, твоих клиентов не видела? Из самого Порта видно, что она тебя хочет. И что тебе не так?

Он угрюмо бурчит:

– Я детей не трахаю.

– Да какие она «дети»! – я возмущённо закатываю глаза. – Точно совершеннолетняя.

– А по мозгам…

– Ага, ну ты хватил – по мозгам! По мозгам некоторые и в пятьдесят «дети». Она же красотка! Грудь классная. Ноги… Живот вообще офигенный! Что тебе ещё надо?

Но Дэн только морщится в ответ.

– Так, посмотри на меня, – я тяну его за рукав рубашки. – Не, в глаза. Скажи, что ты её не хочешь.

Аккуратно отцепив мои пальцы от своего рукава, он снова отводит взгляд и тяжело вздыхает.

– Бля, хочу, ясен хрен. Я ж не железный.

– Так и в чём проблема? Ладно я с кучей тараканов, но ты-то?

Он насмешливо хмыкает.

– А, ну у меня-то мозгов вообще нет? Штаны скинул и попёр?

– Ну так и попёр бы. По-моему, она именно этого и хочет.

Наконец-то развернувшись ко мне, Дэн кладёт локти на стол, затягивается и смотрит снисходительно.

– Она, мож, хочет, а я должен башкой думать, а не чем.

Блин, в нашей паре Джанки, конечно, более рассудительный, но сейчас я совершенно не понимаю, чего он шкоты дёргает. В романтических делах нужна доля непосредственности!

– Да о чём тут думать?! – Я раздражённо стукаю кулаком по столешнице. – Если она тебе нравится. А уж ты точно ей нравишься. Ну так и вот!

Внимание Дэна переключается на пепельницу, которую он пододвигает к себе, некоторое время изучает и, наконец, сильно вжимает в неё окурок.

– Она уже битый год мне в кильватере ходит. Спервой одетая была, а щас – вот…

– И что?.. – я непонимающе хмурюсь.

– А то, што она глубоко в энто впёрлась. Тут просто няшкать не выйдет, швартовать надо.

– Ну и швартуй. Глядишь, она бы тебя подкормила. Ты вот когда в последний раз ел?

Джанки молчит, вращая пепельницу большим пальцем – туда-сюда, туда-сюда.

Я несколько мгновений слежу за этим движением.

– Нет, ну серьёзно. Ты, типа, хочешь быть крутым и независимым? Или что?

Не выдержав, сжимаю его пальцы, останавливая движение пепельницы, но Дэн так и не поднимает головы. Говорит обыденно:

– Я не могу ломать ей жизнь.

От неожиданно резанувшей по сердцу боли даже замираю. Заглядываю ему в лицо, пытаясь поймать взгляд, заикаюсь неуверенно:

– Чего это сразу «ломать»? Ты уж не хуже многих других, которые женятся и живут… Что такого?..

Дэн наконец-то смотрит на меня – с укором.

– Нахера ей алкаш?

– Ой, да какой ты алкаш?!

– Похуже тя, – он усмехается уголком рта. – Хотя те б самой бухать поменьше.

Так, Лета, пришло время собрать в кулак всю свою убедительность! Так что я авторитетно заявляю:

– Тебе всего двадцать один. В таком возрасте все отрываются, а потом ничего, завязывают. Всегда можно бросить. А так – ты вполне нормальный.

– Я-то?..

Вот тут Дэн уже откровенно смеётся, и я улыбаюсь в ответ – поддерживаем позитив! Полностью беру его за руку – привычное ощущение кусаче-шерстяного тепла шнуды – и подтягиваю ближе к себе. Говорю как можно увереннее:

– Очень даже нормальный! И муж из тебя был бы вполне! Работа есть, жильё…

Усмехнувшись, он как-то многозначительно кивает, и я переспрашиваю:

– Что?

– Ништо. Харадская нора – энто аргумент.

– Ой, ладно прибедняться! Ты и сам по себе очень даже. Ответственный. Умный. Симпатичный.

– Аха, – Дэн фыркает. – Тот ещё милуш.

– Да правда симпатичный. Глаза красивые.

– Хэй! – тянет он с показным возмущением. – Попридержи свойные намёки для вашенских бахатых шлёндров!

Я было улыбаюсь, но вскоре возвращаюсь к серьёзному тону:

– Почему бы тебе не убрать шрам? Конечно, на это нужно прилично органики, но разок уж можно потратиться. Если денег сейчас нет, так я займу. Мм? Все окрестные дамочки будут твои.

– Да, мисса, ахуенная мысль, – Дэн щурится недовольно. – Пойдём вместе, а? У тя тож энтой дряни полно. А мы пойдём и уберём – типа, и не было. А помойку в башке они тож чинят?

Смутившись от его агрессивного напора, я отвожу взгляд, пытаюсь убрать руку, но теперь уже он сжимает мои пальцы, не пуская. Выплёвывает зло:

– Или ты не хошь?

Я виновато прячу глаза и не могу придумать, что ответить. Горло наполняет горечью. Почему всё так? Ведь Дэн на самом деле хороший. Если бы только его жизнь сложилась по-другому. Или если бы у меня получилось ему помочь. Но нет, прошлое нельзя изменить, как ни старайся. А теперь из-за этого какая-то херня.

Запал Джанки тает, и он накрывает мою руку второй ладонью, уже мягко. Я спешу и свою вторую руку добавить сверху, показывая, что не обижаюсь на его вспышки эмоций.

– Ты же знаешь, если я могу что-то сделать – говори.

– Я шну, мисса. И я те должен. – Кажется, что он сосредоточенно изучает наши переплетённые руки. – Мож, по шаслу?

– Давай. Только я настаиваю купить шамки. Ты, вообще, сегодня ел?

Дэн стандартно игнорирует вопрос, касающийся еды, и, поднявшись, достаёт из шкафчика бутылку вина, при виде которой я оживлённо восклицаю:

– Ну-ка, покажи! – Выхватив, кручу в руках, изучая этикетку. – Это же настоящий фрамбуаз! С каких пор ты такое пьёшь?

– Клиент дал, – Джанки прислоняется к кухонному шкафу и складывает руки на груди.

– Классные у тебя клиенты! Я обожаю эту штуку. На выпускном мы с девчонками так усвинячились…

Я злорадно хихикаю, вспомнив, как в тот вечер фрамбуаз дал мне смелость оттаскать за волосы гордость нашего класса – отличницу и, несомненно, одну из самых стервозных девиц, какую я только знала. На следующий день я невинно хлопала глазами и говорила, что ничего не помню, не осознавала и не контролировала себя – хотя всё я контролировала, ха-ха.

– О, кстати!

Бросаюсь в прихожую и, порывшись по карманам куртки, возвращаюсь на кухню, пряча подарочный сертификат за спиной. С серьёзным лицом подступаю к Джанки.

– Я могу рассчитывать на тебя в одном очень важном деле?

Дэн, конечно, щурится с подозрением и пытается заглянуть мне за спину, но я не поддаюсь.

– Нет, пообещай! Мне очень нужно!

– Не возьму.

– Ах так! – Моя жалобная физиономия тут же превращается в разъярённую. – Сам говорил, что я могу на тебя положиться, а сам! Хочешь, чтобы я выбросила деньги на ветер?!

– Нехер было бросать.

– Ну ты и… – Попялившись на него с самым злобным видом, какой могу изобразить, выдаю: – Если не возьмёшь, я с тобой разговаривать не буду!

– А приходить бушь? – Дэн насмешливо поднимает бровь.

Задумчиво покривив губы, в конце концов изрекаю:

– Приходить буду. А разговаривать – нет.

– Уговор, – он кивает.

– Так! – я шмякаю сертификат на стол. – Поскольку меня это не устраивает, ты его всё-таки возьмёшь.

– Не-а. Так што все шкнулись, – Джанки бухается на кресло, вытаскивает из пачки папиросу и ухмыляется в ответ на выражение моего лица. – Сама так уговорилась.

Посверлив его взглядом ещё немного, я недовольно фыркаю и хватаю с кухонной тумбы дисплей – заказать рыбный пирог. Такое Дэн хотя бы ест.

Вскоре пищит доставка, и, пока Джанки включает любимый нами первый альбом «Горбатого менестреля», я мстительно подсовываю ему тарелку с самым большим куском.

Под музыку мы погружаемся каждый в свои мысли. «Горбатый менестрель» лишь на первый взгляд звучит весело. Да, гитары и пианино периодически скатываются в развязно-разухабистые мелодии, под которые только в кабаре пьяных девиц тискать. Но если прислушаться к текстам – тот ещё саундтрек для суицида. В первой же песне, тошнотворной серенаде, вокалист стонет, будто на пороге оргазма: «Меня тошнит от тебя, детка. Я вырежу своё имя на твоей коже, я вырежу твоё имя на своём сердце. Сломаю себе все кости, выверну лёгкие наизнанку, ты только прикажи». Вступает пианино – поначалу чётко и размеренно, обманывает классическими гармониями. Однако бег клавиш ускоряется, мелодия скатывается в судорожную вакханалию, а там уже присоединяется и дрожащая в электрической лихорадке гитара. Вокалист то сладострастно мурлычет в спокойной гамме, то разгоняется до предела своего диапазона, без видимых усилий тянет и тянет вызывающие нервную дрожь ноты, а когда у любого нормального человека должен закончиться воздух – умудряется добавить ещё пару нот на прощание. Идеальный саундтрек, чтобы резать себя – хотя, конечно, в «Психушку» я эту музыку не потащу, она слишком личная. То, что мы слушаем вдвоём с Дэном. Наше общее.

41.

Мы пьём, курим и молчим.

Фрамбуаз прекрасен, однако даже ему не удаётся избавить меня от грустных мыслей. И ещё от стыда. Я ведь скрыла от Дэна, что уже два раза ходила на обновление кожи, на груди и на животе. Конечно, он знает, где я работаю, но одно дело – знать, а другое – видеть конкретные последствия. К нынешнему моменту рубцов снова более чем достаточно. Накоплю ещё немного – денег, конечно, а не порезов – и сделаю сразу бёдра и живот. Иронично, что оплата за работу как раз и уходит на избавление от шрамов.

Голос-в-голове шипит: Но это ведь не ради денег… Ты бы даже сама доплачивала…

Размышления об обновлении кожи переходят в мысли о пластике вообще. Мои приятельницы из Золотого района постоянно обсуждали наилучшие варианты. Это была извечная война: одни считали, что нужно следовать моде и подправлять внешность каждый сезон, другие ратовали за единожды сделанный идеал, обычно по античному образцу. И те, и другие регулярно интересовались, когда я уже наконец что-нибудь сделаю с собой, а то выгляжу, мягко говоря, «простенько». «Простенько» – это такой популярный в Особняках эвфемизм.

Одно время я думала об этом. Даже ходила в клинику за компанию с Эрикой. Листала каталоги. Однако так и не нашла подходящего, всё казалось «не то». Вариант, предложенный проектировщиком, оказался слишком похож на мою мать, а копировать её я не хотела. Повторять известных красоток тоже было скучно, хотелось чего-то оригинального. В общем, мы с Эрикой записались на операцию, но я не пошла. Ещё и телефон выключила. Стыдно, конечно: нужно было прямо отказать, а я фактически сбежала. Струсила.

В итоге так ничего и не сделала. А теперь даже придумала оправдание: потому что мне это не поможет. Если внутри человек – полная херня, то никакая внешность не сделает его нормальным.

Голос-в-голове насмешливо подсказывает: Да уж, вспомним твоё замечательное свидание в горах.

Фрамбуаз сладко-малиновый, но я кривлю губы, словно от кислятины. В «знакомствах» на меня наконец-то обратил внимание интересный парень. Тем, кто мне действительно нравился, я писать стеснялась, а те, кто писал мне, в основном не вызывали положительных чувств. И вот – ура! Симпатичный парень с хорошей фигурой и чувством юмора. Любит музыку! Хотя по факту оказалось, что слушает он исключительно подборки для «качалки», а шутит не особенно смешно – чтоб не сказать за гранью хорошего вкуса, – но он хотя бы пытался. Личная встреча прошла гладко, он сказал пару комплиментов и даже не спросил, почему я выгляжу настолько «простенько», так что, когда он предложил поехать на выходные в горы, я согласилась. Честно готовилась. Записалась на кучу косметических процедур, включая модную тогда завивку. В принципе, если не считать дурацких кудряшек, я даже сама себе понравилась – вот только в постели мне это ни разу не помогло. Несмотря на бицепсы и кубики пресса моего кавалера, секса не хотелось. Бедняга полчаса применял все известные ему способы возбудить девушку – некоторые показались мне глупыми, другие были откровенно неприятными, – но я так и осталась фригидной ледышкой.

Голос-в-голове хихикает: Только вспомни его лицо, когда он потыкался-потыкался и понял, что ничего не выйдет. То есть не войдёт. Вот это была умора! Только ты так можешь!

Я уныло вздыхаю. Да уж, та ещё умора. Как я ни пыталась расслабиться… Хотя… Если признать честно, не так уж я и старалась, на самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы он что-либо в меня совал. В итоге он психанул, наорал и уехал, судя по фоткам на его странице, к двум улыбчивым сестричкам-близняшкам. Я осталась в шале – осушать запасы текилы и звонить Дэну с обещаниями выкинуться из орлиного гнезда. А теперь вопрос: как античная внешность помогла бы мне в той ситуации? Ответ: вообще никак. И какой тогда смысл во всех этих операциях?

В общем, после этого я дала себе обещание завязать с поисками парня. В первой попавшейся парикмахерской coстригла чёртовы кудряшки. Засунула глубже в шкаф обувь на каблуках. Окончательно перешла на джинсы и футболки.

А вскоре наткнулась на объявление о работе для девушек – в «специфическом заведении». Подумав, решила, что это может быть интересно, к тому же подходит «специфической» мне. Отец всё детство гонял меня на занятия гимнастикой и классическими танцами «для развития гибкости», но у меня, как обычно, получалось так себе. А в «Психушке» можно танцевать как хочешь, под любую музыку, выдумывать собственную хореографию, и никто не предъявит, что ты недостаточно тянешь носок. После нескольких позорных конкурсов, которые доказали отцу, что мне не стоит связывать жизнь с этой областью, я уже никогда не осмелюсь танцевать в присутствии зрителей. А тут – перед зеркалом и в маске. Не видишь ни людей, ни их оценивающих взглядов. И они не видят твоего лица, не знают, кто ты, никаких громогласных «Двадцатое место – Алетейя Александэр». Никто не может к тебе прикоснуться. Безопасно. Сексуально, но никакого секса, раздеваться до конца не нужно. Одним словом, идеальная работа. Даже не считая главного бонуса – избавления от тяжести вины. С такой стороны шрамы – тоже бонус, напоминание и о пьянящем чувстве свободы, и о том, что некоторым очень даже нравятся мои танцы. Я бы их и не убирала, если бы не желание начать всё заново, с чистой кожи.

Когда бутылка вина заканчивается, Дэн вздыхает и привычно ерошит шевелюру – одна прядь остаётся торчать. Делает музыку тише, смотрит на меня.

– Што там робаат?

Не выдержав, наклоняюсь через стол и приглаживаю его волосы.

– Его зовут Син.

– Энто ты сочинила? – Джанки удивлённо поднимает брови.

– Не. В армии у него был номер Си-Эн-четыреста-что-то, а сокращённо – Син.

Как же мне хочется поговорить о нём! Взахлёб рассказывать, что мы смотрели кино, и какое забавное лицо он сделал при виде брюк с розовыми блёстками, и как он обнимал меня на улице – прям по-настоящему… Возможно, даже спросить, не кажется ли Дэну, что я похожа на эльфа, и может ли подобное сравнение быть комплиментом. Ведь эльфы считаются красивыми? Или Син имел в виду, что я тощая и что лучше бы мне закрыть лицо вуалью?

Голос-в-голове тянет: Ну да, высыпь ему ворох этой чуши, и сразу будет ясно, что ты по уши втрескалась в робота. Будешь выглядеть отменной тупицей.

Так что я пожимаю плечами и максимально равнодушно говорю:

– Ну… Он полезный. Вот на днях в подземке голова закружилась. Представь, он прибежал по туннелю – вместо поезда, которого все ждали. Какая-то тётка начала орать, что он наркоман и напал на меня. Тут же прискакал мужик из подземки, хотел вести его объясняться.

– И што?

– Ну… – я кривлюсь. – Он сказал, что он телохранитель.

– Всё пашет? – в глазах Дэна вспыхивает радостное предвкушение.

А, точно, его ведь не занимает проблема прав Сина и того, как к нему относятся окружающие. Так что я всем лицом изображаю воодушевление и благодарность:

– Да, отлично! Мы ещё и кроме этого провели полный тест: в Зелёном выловили патруль, они проверили и паспорт, и чип, и даже по базе КомРоба – всё чисто. Я и не сомневалась в твоих талантах!

От избытка чувств дотягиваюсь через стол и сжимаю плечо Дэна, на что он улыбается. После минуты триумфа расслабленно откидывается на спинку кресла, закуривает. Тянет с игривым намёком:

– Лады. И как вы там?

Но я вновь напускаю на себя серьёзно-равнодушный вид, словно не заметила его тона.

– Всё нормально. С ним можно поговорить. Правда, он решил, что должен постоянно заботиться обо мне, и это несколько утомляет… Но мило. И ещё он вкусно готовит.

Иронично ухмыльнувшись, Дэн переходит на столь махровый речной говор, что несколько лет назад я не поняла бы ни слова:

– «Хаатовит»? Мисса, энтот робаат – такенный предел науки, што просто шик, а ты по правде хришь ему ваарить компоты? Энто ж как бить хвости микрааскопом.

Всё-таки, если вот так сравнить, за последние годы его произношение сильно изменилось в лучшую сторону. Хотя и я лучше научилась понимать эту тягуче-шипящую кашу. Во всяком случае, сразу понимаю, что «хво-ости» – это не какие-то там хвосты, а гвозди.

– А что такого, если он забьёт пару гвоздей? Обычные повседневные дела. Что за дискриминация гвоздей и компотов?

Впечатав ладонь в лицо, Дэн рычит с таким разочарованием, что даже обидно, так что я саркастически повышаю тон:

– Ну извини! Куда уж тупой мне понять твои мысли, глубокие, как речное дно!

– Ой ладн, мисса-не-с-реки, – Джанки смеряет меня снисходительным взглядом, – ты ж сама вечно строишь, что умнее лоцмана. Ну так пошарь мозгами и дотумкай, што делать с энтим робаатом по… – он ехидно выговаривает почти чистое: – Прямому насначению.

Честно подумав, но ничего не придумав, вопрошаю:

– Это какому? Убить кого-нибудь? Так он сказал, что не хочет.

Наклонившись ко мне через стол, Дэн шёпотом подсказывает:

– Не, другое. – Однако поняв, что я всё равно не соображаю, смотрит укоризненно и говорит сам: – Няшкать даамочек до потери пульса.

– Да блин, – я закатываю глаза. – Как же, новейшая военная разработка – робот, который заняшкивает всех до смерти.

– Точно! Всякие, – Джанки многозначительно крутит пальцем, – модификации. И энто щастье сидит прямо у твойной плиты.

– И что? – поджав губы, я откидываюсь на спинку стула и принимаюсь изучать коричневые цветочки обоев на стене напротив. – Я не собираюсь… ничего подобного.

На кухне повисает тишина. Долгая. Не выдержав, всё же кошусь на Дэна – он опускает взгляд с моего лица на папиросу в пальцах.

– Что за таинственное молчание?

Вздохнув, он произносит устало, уже без шуток:

– Слуш, Летаа, хорош дёргать шкоты. Ты ж его хошь – ну так иди, отшвартуй его от готовки и покажь, кто самая ахуенная мисса в энтом городе.

Джанки редко называет меня по имени – значит, подразумевает что-то серьёзное, – но от внезапного финала я прыскаю со смеху. Дэн лишь слегка улыбается. Накрывает мою руку своей.

– Я по правде. Бушь сидеть тянуть, а потом опа – уже старая и в морщинах, станешь плакаться, но уже поздно. Ну-ка, глянь, што тут? – он переворачивает мою руку вверх ладонью, проводит шершавым пальцем по одной из линий и делает большие глаза. – Звёзды грят те рвануть домой и отняшкать энтова робаата три раза подряд, для надёжности, – вскочив, Джанки дёргает меня за рукав, рискуя порвать. – Всё, харэ штаны протирать, пошли.

Он и в самом деле накидывает куртку, чтобы проводить. Повезло мне, что в ноябре рано темнеет, а то последние пару лет Дэн не выходит из дома в светлое время суток. Привычно спрыгивает из окна гостиной – из рюкзака доносится глухой стук бутылок, обёрнутых шарфом, – и подаёт руку мне. Раньше мы много гуляли вместе – я, он и рюкзак с алкоголем, – и сейчас кажется, будто всё вернулось на круги своя. Привычно и уютно. Как всегда, пробираемся мелкими улочками и тёмными проулками позади домов. Джанки ориентируется здесь с той же уверенностью, что и у себя дома, но я, уже отвыкнув, то и дело спотыкаюсь. Приходится схватиться за руку Дэна – колюче-шершавый оплот надёжности, всегда уверенный и направляющий в правильную сторону.

Дэн останавливается возле чёрного силуэта урны – а я и не заметила её в слабом свете отдалённого фонаря – и предлагает пошмалять. И вдруг, глядя, как он привычно сминает гильзу папиросы, я вспоминаю слова Сина.

– Слуш, а ты, вообще, что куришь? – ох, выпили вроде немного, а язык неожиданно заплетается и отдельные буквы не выговариваются. – А то робот скзал, что «шмаль» – эт, типа, эти… Препараты кнопли…

Джанки расплывается в ухмылке:

– Аха! А я грил, робаат шарит! – но он сразу становится серьёзным: – Хэй, стопэ-стопэ… Не, мисса, те не нужен ширик. Так я против.

– Да вы дстали! – я широко взмахиваю сигаретой. – Никакой он не ширик.

– А што он шарит? – Дэн прищуривается с выражением крайней подозрительности.

– Прост слышал, – я закатываю глаза. – Да ладно тебе! Я вот шарю, так я ж не ширик…

– Ты не шаришь, – он снисходительно кривится.

Подумав несколько секунд, в итоге всё же покорно киваю.

– Ну да. Но я знаю, что есть всякие там препраты, но не употребляю… – подняв брови, смотрю на него и тяну подчёркнуто вопросительно: – А ты-ы?

Огонёк папиросы ярко вспыхивает в сумраке и покачивается из стороны в сторону.

– Не.

– По правде? А чё тогда ты шаришь?

Не глядя на меня, Джанки легко пожимает плечами, но меня подобный ответ не устраивает. Быстренько затянувшись напоследок, выбрасываю окурок, хватаю Дэна за полы расстёгнутой куртки и пытаюсь встряхнуть.

– Нет уж, двай говори. Я серьёзно.

Он вздыхает и щелчком отправляет папиросу в урну.

– В Порту пачка твойной шмали по шамре идёт как пакет шалы – то бишь дохуя. А шалу на всяком углу дают. И шанку, и пош, и всё дерьмо. Ну вот и шарю. – В ответ на подозрительный взгляд, которым я смеряю урну, Дэн качает головой: – Энто не то. Все ж по-свойному грят. У нас шала – энто шала, а шмаль – просто махра.

– Час от часу не легче! А ты не можшь прост сказать, без каких-то «махров»?!

– Просто: я чистый. Веришь?

Дэн с ожиданием заглядывает мне в глаза, и мы несколько мгновений разглядываем друг друга.

– Верю. А что это ты так – всё дают, а ты прям не?

После паузы он ухмыляется легкомысленно.

– Я и так шалый. Сам по себе.

Я испытующе смотрю в его насмешливые глаза и говорю так веско, как только позволяет заплетающийся язык:

– Я не хчу, чтобы ты… Ну, ты пнимаешь, – мотаю головой. – Не надо.

Дэн накрывает своими ладонями мои, по-прежнему держащие его за отвороты куртки.

– Не шухерись, мисса.

Притянув ближе, упираюсь своим лбом в его, попутно смазав и своим носом по его, холодному.

– Смотри у меня.

Хотя смотреть с такого расстояния как раз трудно: глаза Джанки слишком близко, и моё зрение норовит расфокусироваться.

Он усмехается:

– Пива хоть можно?

Отодвинувшись, я с пьяным энтузиазмом киваю:

– Давай!

Джанки, нырнув в рюкзак и повозившись там с шарфом – всегда заматывает бутылки, чтобы стекло не звенело на всю округу, – извлекает два пива. Шипение открываемых бутылок, аккуратный звяк горлышек, и мы продолжаем путь.

Прерываемся на пиво, смеёмся, то и дело пьяно виснем друг на друге – больше я на нём, конечно, – однако продвигаемся. Хотя до ниндзя Джанки мне далеко, но вообще-то я тоже стараюсь не шуметь. Получается неплохо – до тех пор, пока я не роняю пустую бутылку под ноги. Эффектный звон, разнёсшийся по сумрачному переулку, приводит в такой восторг, что я выхватываю пиво у Дэна, залпом допиваю остатки и изо всех сил обрушиваю бутылку на асфальт. Она разлетается на острые блестяшки, а я торжествующе ору: