Недошутка бесплатное чтение

Пролог

Сериал «Большой знак» снимали в здании телецентра БиБиСи, располагавшемся прямо напротив станции метро Вуд-Лейн в Уайт-Сити. Ведущему актеру этого сериала Алексу во всем районе «белого города» больше всего нравился Хаммерсмит-парк – жаль, никогда не хватало времени туда выбраться.

– О, Алекс, ты сегодня пораньше?—сказала утром 22 декабря гримерша Кэти, приглашая его за столик. Все называли ее Кэти, хотя она была на пороге пенсии. – Я уже говорила, как мне нравятся твои выразительные скулы?

– Я бы сделал комплимент твоим легким рукам, – отозвался Алекс, – да боюсь получить обвинение в харассменте.

– И тебя не смущает, что мне скоро шестьдесят? – Кэти улыбнулась, и от ее глаз протянулись милые морщинки, которые так напоминали Алексу его бабушку. – Слышала, сегодня новый актер выходит, на замену Нельсону. Как думаешь, сработаетесь?

– Хотелось бы, – кивнул Алекс.

– Говорят, правда, – Кэти понизила голос до конфиденциального, – он какой-то больной.

– Чем это? – напрягся Алекс.

– Не знаю, вроде чем-то неизлечимым.

– Наверняка эти слухи преувеличены, – сказал Алекс не слишком уверенно. Меньше всего ему хотелось проблем еще и на работе. Все, что ему хотелось от работы, – это без проблем дожить до окончания съемочного дня. – У нас ведь и здоровые не всегда выдерживают график.

– Подробностей не знаю, но шефы одобрили, в рамках инклюзии. Все, готово! Люблю с тобой работать, ты не дергаешься и выглядишь неплохо и без меня, – она послала ему воздушный поцелуй, и Алекс сделал вид, что поймал. Кэти снова уложилась в десять минут, и оставалось еще время сходить купить кофе. Или поговорить с креативным продюсером Камиллой. Алекс выбрал второй вариант и поднялся на второй этаж, где располагался ее кабинет в стиле «минималистичный шик».

– Восемь утра? – Камилла отставила свою любимую фарфоровую чашку. Камилле было под пятьдесят, она одевалась неброско, и ее темное каре в любой ситуации выглядело аккуратным, волосок к волоску. Своей семьи у нее не было, и кажется, она не очень-то заморачивалась по этому поводу. Начинало светать, и в большие панорамные окна позади ее белого кожаного кресла уже проникали тусклые лучи зимнего солнца. – Конечно, я испытываю к вам некоторую слабость, но все же не стоит перегибать. Я не выпила еще и второй чашки кофе.

– Я ненадолго, – заверил Алекс и сразу же перешел к сути, минуя бодрящий разговор о погоде: – Я слышал, у нового актера какая-то болезнь?

– Не беспокойтесь, не заразная, – Камилла подумала и все же отхлебнула свой черный несладкий кофе, пока не остыл. По кабинету поплыл горьковатый аромат.

– Хотелось бы все-таки знать. Вдруг у него во время сцены случится какой-нибудь приступ, надо же быть готовым.

– Как к этому подготовишься, – вздохнула Камилла.

– Хотя бы захватить с собой подручные медпрепараты.

– Все, что нужно, у меня с собой, – донесся до них голос с классически поставленным произношением. Алекс обернулся. На пороге стоял худощавый светловолосый незнакомец в синем свитере в белый горох, брюках в тонкую полоску и с зеленым пуховиком, перекинутым через руку. Сумбурный стиль «эклектика» довершала внушительная трость вишневого цвета, на которую он опирался. В его тонких чертах была легкая, почти неуловимая асимметрия, и если бы Алекс никогда с этим не сталкивался, он бы даже ее не заметил. Но он сталкивался, и он заметил. – Доброе утро.

Продюсер сказала нарочито бодрым голосом:

– Вот заодно и познакомитесь. Это досто…

– Филипп.

– Филипп Сноудон, запамятовала, – поправилась она, – а это наш ведущий актер Александр Воронцовски. Он поляк, – зачем-то добавила она. – Надеюсь, вы сработаетесь.

– Хороший сегодня денек, не правда ли? – неловко сказал Алекс.

Новичок мрачно на него посмотрел, и Алекс понял, что избежать проблем все-таки не удастся.

Глава 1. О том, как важно учить сценарий

И как неудачно началось это декабрьское утро, так нелепо продолжился и день.

У Алекса никак не получалось включиться в финальную сцену. Тут еще и Камилла пришла на площадку посмотреть на игру новичка – и тот обыгрывал его по всем статьям. Алекс ошибался в словах, импровизировал наугад и все равно не мог выйти на нужную точность и нащупать нерв, что обычно выходило у него легко и сразу. Сцену снимали в декорациях «тира», и он должен был попасть в центр круглой мишени – причем не из лука, а бумерангом, и поймать его на лету.

Действа с бутафорским бумерангом снимали и раньше, и он уже наловчился подхватывать его в ладонь – а сегодня, как нарочно, никак не удавалось метнуть «оружие» достаточно точно для возвращения. Может, еще и потому, что новичок смотрел с необъяснимым ехидством на то, как долго он целится.

Нельсон привык к его стилю игры и легко подхватывал реплики, но новичок ни в какую не хотел подыгрывать. Алекс решил, что дело в неловком утреннем знакомстве, и в первый же перерыв, вместо того чтобы пойти на перекур в специально огороженную зону, попытался объясниться.

– Слушай, – начал он, подойдя к новичку у кулеров в брейк-зоне, – как-то неудачно утром вышло, но моя фраза была вырвана из контекста. На самом деле я ничего не имею против инклюзии во всех ее проявлениях…

– Ничего, я привык, – перебил новичок, хотя это было не слишком-то вежливо, – что не все принимают всерьез актеров-инвалидов.

Это было несправедливо – Алекс ведь даже слова такого не употребил.

– Как бы то ни было, – снова попытался он, – не мог бы ты немного подыграть с этим бумерангом?

– Я играю как могу, – сдержанно ответил новичок и выпил второй стакан холодной воды, – в меру своих ограниченных возможностей.

Нет, тут все было глухо – он никак не хотел идти на контакт.

Как жаль, что Нельсон ушел, не добив даже сезон до конца. Просто взял и женился, да еще и скоропалительно отбыл на родину жены в ЮАР. И если внезапную женитьбу Алекс еще мог понять, то с поспешным отъездом Нельсон, по его мнению, весьма поторопился.

После перерыва прошел еще один час, но они так и не продвинулись с «тиром».

– В чем дело, Александр? – не выдержал наконец даже режиссер-постановщик мистер Пембрук. Хотя вообще-то он был самым терпеливым человеком из всех, кого Алекс знал на студии. Режиссер умел работать даже со студентами и стажерами так, что получался нужный результат, и они при этом не выбегали вечером из павильона в слезах или в ярости. Мистер Пембрук питал слабость к длинным трекинговым кадрам, эффекту движущейся камеры и не любил, когда за сцену заваливали больше десяти дублей подряд, поэтому теперь даже седой ежик его волос как будто ощетинился от раздражения.

– Не могу выложиться, когда партнер не подхватывает игру, – ответил Алекс с досадой.

– Может, просто нужно учить сценарий? – парировал Филипп.

– Что? – Камилла укоряюще посмотрела на Алекса. – Вы не выучили сценарий?

Алекс хотел что-то ответить, но Филипп его опередил:

– Вся эта сцена – сплошная импровизация по мотивам.

Камилла глянула на режиссера, как будто растерявшись, что вообще-то было ей несвойственно. Мистер Пембрук, кашлянув в кулак, обратился к другим артистам, занятым в сцене:

– А кто-нибудь еще… хм… замечал, что мистер Воронцовски не учит скрипт?

Актеры молчали, переглядываясь. Наконец хорошенькая брюнетка Диана, игравшая подружку персонажа Алекса, подала голос:

– Ну я замечала пару раз, но сценарий от этого даже выигрывал.

Коллеги дружно загалдели в том смысле, что да, с его импровизациями текст становится лучше, даже появлялись какие-то шутки.

Алексу захотелось сделать фейспалм. Конечно, они хотели как лучше, однако начальство не оценило порыв.

– Так, Александр, – Камилла наконец снова обрела командный голос, – с этого дня я попрошу помощницу рандомно проверять за вами текст. И если она поймает вас на импровизациях, это отразится на вашем гонораре – все в соответствии с контрактом.

«Фак», – сказал про себя Алекс.

Режиссер согласно кивнул – было видно, что он тоже хочет побыстрее закончить разбор полетов. И на этом неловкая сцена, возможно, и завершилась бы, однако новичок подал новую реплику:

– Кстати насчет контракта, а актерам разве можно появляться в кадре с татуировкой?

– У вас еще и татуировка? – возмущенно спросила Камилла.

– Да она почти стерлась, – Алекс попытался принять безмятежный вид, однако снова вышло неубедительно. Маленькая буква на шее под волосами почти сливалась с кожей – ее и разглядеть-то непросто. – В конце концов, это же не лилия.

– Тем не менее на экране может быть заметно, – не унимался новичок. – Что это, буква «эйч»? – Где-то за спинами даже захихикали, и Филипп заметно приободрился. – Что она означает – «хотшот»1? Если вы так отчаянно импровизируете и опасно стреляете, – он тоже позволил себе усмешку.

В другое время Алекс, может, и оценил бы каламбур, но только не сейчас, когда ситуация выходила из-под контроля. Как будто даже карьера повисла на ниточке; новичок буквально парой-тройкой фраз ухитрился почти обрушить весь авторитет, который Алекс нарабатывал месяцами.

– Это «эн» по-русски, – сказал он.

– Что это значит? – повторил новичок. – У вас есть родственники или друзья в России?

Узнавание повисло в воздухе, еще секунду – и все догадаются, что он другой, на подсознательном уровне они наверняка уже это понимали.

– Скажешь тоже, – произнес Алекс, – просто я сам из России.

– Что? – растерянно спросил новичок.

– Я русский, – любезно повторил Алекс, и словно в доказательство вытащил сигарету и закурил.

– Это тебя в Сибири научили так целоваться? – со смешком спросила Диана.

– Московская школа, – гордо ответил Алекс

– Здесь нельзя курить, – строго сказала Камилла. – И по условиям контракта вы не должны были…

– Что поделать, меня раскрыли, – легко улыбнулся он. Карьерные перспективы так и висели в тумане, но по крайней мере мяч снова был на его стороне, и липкий морок уязвимости отступил.

– Обсудим этот вопрос после съемок, – сухо сказала Камилла и двинулась к выходу из павильона, цокая острыми каблуками. И в этом жестком цоканье кому-то послышалось обещание скорых и отнюдь не приятных перемен.

До рождественского перерыва обязательно нужно было добить финальную сцену, завершающую серию и сезон, так что в итоге ее досняли в ускоренном темпе. И даже Алекс после своего внезапного признания собрался и сумел сделать бросок бумерангом необходимой степени точности.

 Актеры смотрели на Филиппа теперь с глухим неодобрением. Пожалуй, следовало остановиться еще до татуировки, с опозданием подумал он.

Остаток съемочного дня он чувствовал себя не в своей тарелке – и дело было даже не в новом месте, – а после окончания смены, поколебавшись, отправился в гримерную. В конце концов, нужно же было где-то снять грим. Их сериал считался низкобюджетным, поэтому гримерка была на всех одна, зато просторная. Несколько сидевших там актеров окатили его молчанием, а Алекс с рюкзаком повстречался у самых дверей.

– Веселого Рождества, – угрюмо сказал он и, выйдя из комнаты, быстро направился к лифтам.

Филипп нагнал его уже на середине пути, ловко переставляя трость.

– Я только хотел узнать, как прошел ваш разговор с Камиллой? – чуть запыхавшись, спросил он.

– Этот раунд ты выиграл, – бросил на ходу Алекс. – Один-ноль. Англичане часто начинают и выигрывают, не зря вы так наловчились в охоте. Как говорится, не дай Бог заполучить британца во враги.

Филипп вовсе не собирался лишать этого человека работы, просто немного увлекся.

– Постойте, – произнес он не без сожаления, – зачем сразу увольняться? Я поговорю с Камиллой, она давняя знакомая отца…

– Вот, значит, как? – сказал Алекс. – Везде все решают связи.

– К началу нового сезона она наверняка обо всем забудет.

– У Кэм отличная память. Хорошо отдохнуть. – Дверцы раскрылись, он сел в лифт и тут же нажал кнопку закрытия дверей, так что Филипп остался стоять один в вестибюле, тяжело опираясь на трость. Сегодня был предпраздничный день, сезон наконец досняли, и люди спешили домой.

За спиной раздалось негромкое покашливанье.

– Мистер Сноудон, – окликнул его высокий голос, и он обернулся. Позади стояла девушка с медно-рыжими волосами, которые были заплетены в косу, и почти без косметики на лице – кажется, помощница режиссера. – Меня зовут Софи. Можно вас на минуту? – Она повела его в комнату отдыха тут же на этаже и указала в угол у окна. Там между двумя диванами, обитыми бежевым кожзаменителем, стоял кофейный столик, и на нем были красиво разложены порезанные на части лимонный торт, большая ватрушка, а рядом чайник и чашки полукругом.

– Это вам, – сообщила Софи.

Фил посмотрел на нее удивленно – он бы сроду столько не съел.

– Камилла устроила Алексу выволочку и слишком долго продержала в кабинете, так что почти все ребята уже разошлись, – пояснила она. – Мы хотели устроить небольшое чаепитие. Не возражаете, если я посижу с вами, выпью чайку, заодно расскажу немного, как у нас и что? Вкратце введу вас в курс дела.

– Я в курсе своего дела.

– В смысле, конкретно у нас. Я вот, например, не просто бью хлопушкой, а еще и замещаю скрипт-супервайзера2, – добавила она не без гордости и неторопливо налила себе и ему чая из большого электрического чайника. Оказалось, чай еще горячий.

– А это чаепитие в честь праздников? – уточнил Фил.

– Нет, корпоратив у нас раньше был, это в честь вас.

– Что? – Филипп подумал, что не так расслышал.

– Мы договорились сегодня посидеть после смены, пообщаться с вами, – просто сказала Софи. – Мы же понимаем, заменять другого актера бывает поначалу нелегко. Это идея Алекса. У него вообще мнение, что коллектив должен быть дружным, – пояснила она. – А вот Рита, то есть Маргарита – это глава сценарного отдела – наоборот, говорит, что и в напряженности нет ничего плохого, это держит в тонусе. Но мне идея Алекса ближе, – она тихо и как-то мечтательно улыбнулась, из чего можно было сделать вывод, что Алекс ей в целом ближе. – Вы не стесняйтесь, спрашивайте, если есть вопросы, я вам все расскажу. Подлить еще чаю?

Фил медленно опустился в кресло, приставив трость к стене. Он любил именно такой вид торта, легкий и без отягощающей сладости. И ни в одном коллективе – считая рабочие, учебные и больничные – его еще ни разу не угощали при встрече ватрушкой. Даже с учетом того, как неловко и скомканно все вышло, это была лучшая встреча за всю его жизнь.

А уже завтра начинался хиатус3.

Глава 2. Немного о встрече Нового года

Квартира семьи Блэкуоллов пользовалась дурной репутацией, хотя и находилась в престижном квартале Маленькая Венеция4. В районе, где пересекались сразу три канала: Гранд Юнион, Риджентс-канал и Паддингтонский рукав. В этом был даже какой-то диссонанс: строгая симметрия улочек вдоль на набережной и хаос, творившийся в одном из белых домиков с кованой решеткой. Причем уже у входа начиналось расхождение – мини-садик пришел в тихое запустение, в отличие от ухоженных садов по соседству.

Этому, конечно же, имелось объяснение. Пока хозяева дома уже третий год путешествовали по Южной Америке, их единственная дочь Оливия, бывшая заядлой театралкой, как-то в пабе «Кафе у канала» познакомилась не с тем человеком. Это был не только паб, но и маленький театр, и вечером там иногда давали небольшие представления, о которых даже писали в «ТаймАут»5. А не тем человеком был Чарли, по образованию актер, перебивавшийся случайными заработками в том числе и в кафе. Актером он был, может, и неплохим, но имел весьма сомнительные связи. И вот уже целый год Оливия вместо того, чтобы учиться в своем театральном колледже, неуклонно катилась по наклонной, а ее дом превращался в притон.

Но даже и сейчас в этом доме чтили старинную английскую новогоднюю традицию – открывать парадную дверь, встречая Новый год. Правда, дверь распахнули еще до истечения боя часов и даже задолго за двенадцати, всего лишь в начале восьмого вечера.

Через открытую дверь в квартиру и проник, как Рождественский Дед во фраке, Филипп Сноудон.

Мгновение – и вся захламленная темная гостиная осветилась как от яркого луча. Потому что Филипп явился в прикиде «белый галстук». А именно: белый галстук-бабочка, белый фрак, белая рубашка с высоким воротником, жилет из белого хлопка марсала с тремя пуговицами, белые перчатки, черные атласные брюки, старинные карманные часы, запонки, резная светлая трость и, как вишенка на торте, черные ортопедические ботинки. Обычно при этом стиле выбирают черный фрак, и, конечно, сюда больше подошли бы лакированные «оксфорды», но это если уж совсем придираться. Зато все было отутюжено.

В гостиной сидели и лежали гости – кто в креслах, кто на пуфиках, а кто-то прямо на полу, и при появлении человека в белом все молча на него посмотрели. Среди гостей был и Алекс. Филипп прошел на середину комнаты и произнес своим поставленным голосом с произношением ведущих БиБиСи:

– Добрый вечер! Прощу прощения, если оделся слегка неуместно, но это мой первый визит, к тому же в праздник, и я не знал точно, какой на мероприятии дресс-код. А где тут можно получить, так сказать, сигару? – Последнюю фразу он произнес театральным шепотом.

От излишка белого буквально слепило в глаза. Даже если б он надел потрепанный байкерский костюм на прием в королевский дворец, то не мог бы выглядеть неуместнее.

– Кто его сюда позвал? – медленно моргая, спросила Оливия.

– Я разберусь, – сказал ей Алекс и поднялся с лежака. – Выход вон там, – кивнул он на прихожую, из которой появился Филипп.

– Спасибо за информацию, но я только пришел, – покачал тот головой.

– Тогда придется выставить тебя силой.

– Это будет немного скандально, – с достоинством заметил Филипп.

– Ничего, я готов на это пойти.

– Что ж, если надо, я тоже готов.

– Чарли! – громко позвала Оливия своего непутевого жениха.

– Пойдем прогуляемся, – решил Алекс. Чарли подрабатывал когда-то и каскадером, отличался большой физической силой и умел обращаться с любым холодным оружием, например, с кухонными ножами.

– Не откажусь. – Филипп вернулся в прихожую и снял с крючка свой пестрый шарф и зеленый пуховик.

Алекс, замешкавшись, обернулся и негромко сказал на пороге:

– Бросай лучше это дело, Оливка. Прогони Чарли, вернись в институт.

– Как ты меня назвал? – Оливия уже с трудом фокусировалась.

– Оливка, ты ведь еще совсем девочка, – пояснил Алекс. – Позвони родителям, пока не поздно.

В темной гостиной появился могучий Чарли с ножом в руке, но Алекс успел выйти за дверь, прежде чем разгорелась бы скандальная потасовка.

Некоторое время они шли вдоль набережной в молчании, потом Алекс раздраженно взлохматил себе волосы и закурил.

– Зачем ты вырядился как на бал?

– Я подумал, вдруг я вас не замечу, это чтоб вы меня увидели, – с готовностью ответил Филипп.

– Тебя увидели все. Но половина, наверно, сочли за глюк. Нелепый напыщенный глюк.

– Я предпочел бы слово «видение».

Да, его сложно было не заметить, только если ослепнуть от белизны жакета. Но как ни странно, даже выряженный в пух и прах в этом притоне, Филипп не выглядел клоуном. Наверно, с не меньшим достоинством он бы держался и в пижаме где-нибудь в опере.

– А зачем ты надел этот зеленый пуховик?

– Если разгуливать в белом, больше шансов нарваться на каких-нибудь активистов с зеленкой, – пояснил Филипп с видом бывалого.

– Фак, что это вообще за перформанс?

– Я просто хотел сказать насчет работы, и Софи подсказала ваш адрес, – охотно заговорил Филипп. Когда он пришел в ту высотку в Брентфорде и поднялся на лифте на самый высокий этаж, нужная дверь оказалась заперта, и перед ней стояла темнокожая девушка с косичками, собранными в высокий хвост. Точнее, нагнулась, подсовывая через щель какую-то записку. Оказалось, девушка живет снизу и уже тревожится за Алекса, потому что не видела и не слышала его с позавчера, а по телефону он сегодня отвечает как-то кратко и странно. – Одна девушка из вашего дома беспокоилась и потому дала этот адрес. Фамилия хозяев мне немного знакома, их квартира пользуется плохой репутацией.

– Я оставил адрес на случай, если пропаду.

– Вас и не было два дня.

– Сейчас праздник, имею право.

– Слушайте, проблемы на работе – еще не повод чем-то накачиваться.

– Я и не хотел, – перебил его Алекс. – Я пишу статью.

– Статью? – удивленно переспросил Филипп. Почему-то это даже не пришло ему в голову.

– Статью, – кивнул Алекс, – про богатых бездельников и их хобби. Фак, подготовка заняла у меня кучу времени, а я не успел услышать от них совершенно ничего толкового!

– Но вы выглядите так натурально.

– Это называется грим, – Алекс продемонстрировал это, частично стерев его с лица. Он имел кое-какие познания и в гримерном мастерстве – Кэти показала пару приемов.

– Вы еще и журналист?

– Нет, но я могу сыграть.

– Но это место действительно пользуется дурной славой. Говорят, там достают разные вещества, – Филипп слегка понизил голос.

– Не собирался я ничего пробовать, – поморщился Алекс.

– Вы лежали с косяком в руках, – припомнил Филипп.

– Держать и курить – это разные вещи. Так же как держать книгу и читать ее.

– Но…

– Я просто играл. Тебе принципиально лишить меня всех работ?

Филипп опустил взгляд, признавая вину:

– Мне жаль, что так вышло. – Сейчас, пройдя полквартала, он хромал еще заметнее, опираясь на свою резную трость.

– Ладно, – докурив, смягчился Алекс, – у меня еще есть подработки. Надеюсь только, твое чувство мести удовлетворено.

– Я как раз и хотел поговорить насчет съемок, Камилла сказала, что все в порядке. Она ждет вас, как и всех, на площадке после перерыва. Вы ведь не написали заявление?

Филипп не стал рассказывать, как, нарушив субординацию, позвонил Камилле в первый же день отпуска. Просто не мог спокойно отдыхать. Что было довольно иронично, ведь он сам попросил у отца ввести его в курс дела в последний день перед праздниками, чтобы потом за две недели успеть отойти от знакомства.

Камилла выслушала его сбивчивую речь о том, как нерационально заменять сразу двоих ведущих актеров, и холодно ответила, что никого больше не заменяют и что не стоит злоупотреблять напитками даже в праздники. И первая отключилась, давая понять, как неуместен был его утренний звонок. И это он еще дождался одиннадцати.

– Я и не говорил, что ухожу, – пожал плечами Алекс. – Сказал только, что твоя взяла, а ты уж сам додумал мизансцену.

– Но вы были с рюкзаком.

– Так перерыв же.

Сезон в их сериале длился почти полгода, за которые успевали снять 20 серий. Прерывались при этом на хиатус – рождественские каникулы с 23 декабря по 9 января и на две недели в июне.

– Один-один, – признал Филипп, – теперь мы в расчете?

– Я вообще не хотел поединков. Но где ты взял этот прикид?

– Напрокат, – ответил Филипп почему-то с неловкостью.

– Почаще так ходи. Главное, чтобы костюмчик сидел6. И почему ты не с родней в праздник?

– Они уехали встречать Новый год в Эдинбург, – пояснил Филипп. – Я там в прошлый раз простыл, да и не люблю ездить куда-то толпой – на следующий же день все начинают ссориться и посылать друг другу гневные записки. Так значит, вы вернетесь на площадку?

– Если не предложат другой проект. Вроде «Три мили»7 недавно объявили кастинг в один сериал от «Диснея»…

– Другой проект? Но это было бы неуместно, зрители не поймут, если заменят сразу двоих ведущих актеров.

– А тебе-то что за дело? Вряд ли мы сработаемся, а значит, и толка не будет, позор один.

– Почему сразу позор? – Филипп многое мог бы рассказать о позоре, и это определенно не рабочие вопросы. – Нужно снова попытаться. Я пройду какой-нибудь практикум по теории импровизации, – подумав, добавил он.

– А мне нравится твоя ирония, – усмехнулся Алекс, хотя Филипп вовсе не иронизировал, – ладно, посмотрим.

– Хороших праздников! – Филипп перевел дух. Теперь можно было с легким сердцем отдыхать от знакомства с коллективом.

– Аналогично. Пока.

– Пока, – Филипп пошел было к метро, потом вспомнил, что нужная станция в другой стороне, и повернулся.

– Пока, – сказал Алекс.

– Пока. – Филипп засомневался и снова повернул. – Знаю, это выглядит нелепо, но мне в ту сторону…

– Ты вообще ездил на метро?

– Что за вопрос? Разумеется, – ответил Филипп с достоинством. – Каждый день на машине – это накладно.

– Ты пьешь? – задал вдруг еще вопрос Алекс, взъерошив себе волосы.

– Смотря что. Воду, чай…

– Пиво.

– Нет, конечно! Я ведь актер, а алкоголь плохо влияет на мою память.

– Жаль, – сказал Александр. – Тут не очень далеко на одном пятачке есть семь пабов.

– Это где?

– Ты живешь в Лондоне и не в курсе? – удивился Алекс.

– Я вообще не особенно хожу по пабам. Так где? – Филипп и сам не знал, зачем ему понадобилось это выяснить, – он все равно туда не собирался.

Алекс облокотился на ограду, глядя на воды канала, снова достал сигарету и закурил. И в облачке дыма, задержавшемся над его головой, Филипп ощутил какое-то странное предчувствие.

Он решил, что в крайнем случае пойдет только в один паб, выпьет только один стакан пива и с чистой совестью отправится домой. Все равно он не просидит больше двух часов.

Глава 3. О превышении нормы

Паб 1

– Чего только ни валяется в прокатных конторах, – заметил Алекс, – эти часы на цепочке вообще похожи на раритет.

– Часы мои, – скромно сказал Филипп. Он не стал пояснять, что это часы-подвеска «Лонжина» с тонким калибром 10.85 – один из лучших компактных механизмов от музея «Лонжина». На его костюм в пабе иногда косились, но не слишком навязчиво – в конце концов, сегодня ведь праздник.

– Вот как?

– Я немного коллекционирую.

– А неплохо в Лондоне живут актеры.

Филипп решил сменить тему:

– А почему вы представлялись поляком?

– Такова была легенда, – сообщил Александр, – по предложению начальства. Камилла сказала, зрители это лучше примут. Международная политическая ситуация сейчас непростая, сам понимаешь.

– Надо признать, у вас чистый манчестерский акцент.

– Да, под него удобно было замаскировать.

– Фантастика. Я бы ни за что не догадался.

– Просто терпение и труд, – возразил Александр, – и работа лицевых мышц.

– Нелегко вам, наверно, было получить главную роль?

– Просто терпение и труд, – повторил Алекс.

– Получается, вы знаете сразу два языка?

– Ну, еще французский и итальянский. – Немецкий он только начал изучать, и пока шло туго: хронически не хватало времени.

– Надо же, – сказал Филипп. – А я – только английский и немного французский.

– Оно и понятно, – кивнул Александр. – К чему изучать другие наречия, если весь мир учит английский.

– Но если вы славянин, почему у вас темные волосы?

На самом деле волосы у него были русыми.

– Потому что я славянин, а не альбинос.

Филипп тоже не был альбиносом, несмотря на белокожесть и почти бесцветность – в детстве проверяли.

– Так вот почему вы не любите учить сценарий, – пробормотал он.

– Просто я люблю импровизировать. И играть люблю, а на чтение остается мало времени. Как говорили в «Понедельнике», работать интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова.

– Где говорили?

– Не важно, в одной русской книге.

– Не читал русские книги.

– Ну это понятно, – кивнул Алекс, – англичане не читают русские книги, у вас один Шекспир полбиблиотеки занимает.

– Я и Шекспира не всего читал, – зачем-то сообщил Филипп. – Мама говорила, что излишнее чтение напрягает мозг.

– Мозг как мышца – его и нужно напрягать.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп. Он не знал, что у русских считается достаточным основанием для мордобития, поэтому старался не нарываться. Как говорил отец, если есть возможность избежать драки, то лучше избежать.

– Это не теория, это аксиома.

– Русские на редкость категоричны, – забывшись, выдал Филипп одну из дедовых фраз.

– На редкость категоричное утверждение, – не полез за словом в карман Алекс. И добавил, подумав: – Но это между нами про мою любовь к импровизациям. Кэм я обещал исправиться.

– Конечно, между нами.

– Честное английское слово? Хотя о чем я. – И Алекс добавил почти беззвучно: – Это почти оксюморон.

Филипп услышал.

– Англичане всегда держат свое слово! – Он почувствовал себя задетым.

– Скажи это кузену Никки.

– Не знаю, что там вышло с вашим кузеном, но это не повод, чтобы вешать ярлыки. Я домой, – он поднялся, осматриваясь в поисках уборной. Требовалось зайти туда перед дорогой.

Паб 2

– Наш сериал – про человека, обреченного на бессмертие, и его ангела-хранителя, который тоже привязан к нему навечно и не может ни вырасти профессионально, ни взять под крыло другого подопечного…

– Да, я тоже посматриваю, – кивнул Алекс. Он играл роль Рэя – человека, который живет уже несколько веков, и выжить ему помогал как раз ангел-хранитель.

– Так вот, – заторопился Филипп, – по сюжету человек получил дар бессмертия, попытавшись покончить с собой, и я думаю – может, сериал способен пагубно повлиять на неокрепшие души?

– С чего бы?

– Это же мистика.

– Это просто сказка. Начать с того, что твой персонаж Адьвидас чем-то смахивает на сида8, и заканчивая тем, что в сериале полно прочих волшебных народцев. Корриганы9, гвиллоны, слуаги и прочие.

– Они ведь относятся к бестиарию.

– И к язычеству. В любом случае, что ты можешь сделать?

– Ну не знаю, поговорить со сценаристами, убедить их сделать историю как-то мягче, добрее?

– Не думаю, что это хорошая идея. Сценаристы могут потом отыграться.

– Вряд ли они обидятся на дружеский совет со стороны.

– Ты путаешь, – покачал головой Александр. – Они пишут сценарий, ты играешь. Они пишут ноты, а ты танцуешь. Так говорит Камилла.

– Но вы сами…

– Я лишь малость корректировал, чтобы некоторые реплики не звучали туповато. Слушай, я больше не злюсь, мне просто интересно, зачем ты сказал про импровизацию? Из любви к правилам?

Филипп не знал, какой ответ будет верным – да или нет, и потому решил ответить как есть:

– Ну, мне просто хотелось, что меня приняли.

– Как одного из своих? – понимающе кивнул Алекс.

– Нет, просто… – Филипп неловко улыбнулся. Отец мог устроить его почти куда угодно, но даже он не мог сделать так, чтобы люди его принимали. – В любом коллективе есть заводила, и с ним нужно или договориться, или сразу обезвредить, чтобы не чинил проблем. Я подумал, с вами договориться не получится.

– Я так же подумал про тебя, – Алекс поднял стакан в знак тоста. – Но уж кем я никогда не был, так это заводилой. Хлопотное дело.

– Но вы по крайней мере здоровы.

– Это просто иллюзия, – покачал головой Алекс. – Так-то мало полностью здоровых. У меня тоже есть проблемы.

– У вас? – удивился Филипп. – И что за проблемы?

– Не важно. Если незаметно, значит, я справляюсь. Значит, еще один сет и по домам?

– Да, я хотел сегодня пораньше лечь спать, – подтвердил Филипп. Почему-то это прозвучало как тост, и они снова выпили.

Паб 3

– Нет, совместные поездки куда-то – это не для меня, – сказал Филипп в заключение истории о своем прошлогоднем вояже в Эдинбург. – Родственники бывают удивительно надоедливыми, особенно когда их много. И никакие красивые виды не спасают.

– А я бы хотел большую семью, – сказал Алекс, – но пока не могу себе позволить.

– Не хватает времени?

– То времени, то денег, – кивнул Алек. – И может, ещё не все этого заслуживают.

– Разве семью нужно заслужить? – удивленно переспросил Фил.

– Ну, у всех разный бэкграунд.

– А мне, признаться, большое семейное гнездо иногда кажется сущим наказанием.

– Даже так?

– Они со мной почти во всем расходятся. Особенно возражают против кино.

– Значит, ты в семье вроде бунтовщика?

– Скорее белой вороны, – вздохнул Фил. – Родня почему-то убеждена, что лучше знает, что мне нужно. А мне кажется, я могу чего-нибудь добиться и сам.

– Каждый может чего-нибудь добиться, – заверил Алекс. – Надо ли ему это – другой вопрос, но добиться определенно может. – И отчего-то помрачнев, заказал «Стаут» – самое крепкое пиво в этом пабе. – «Что для одного – ненужный хлам, для другого – недоступная роскошь», – отпив махом сразу треть стакана, процитировал он.

– Гамлет? – предположил Филипп.

– «Вино из одуванчиков». Слушай, Лем с Ефремовым ладно, но Брэдбери?

– Да знаю я Брэдбери, просто не все читал.

– Мне всегда было интересно, почему некоторые люди мало читают. Это же целый прекрасный мир, как можно добровольно от него отказываться?

– Ну я понимаю, что всех книг мне сроду не одолеть, – признал Филипп. Он был реалистом.

– Хорошо, что ты относишься к этому философски. Но это не повод не читать. Как утверждал тот же Брэдбери, непрочитанные книги умеют мстить.

– Но как понять, какие именно тексты стоит прочесть? Их целое море.

– Начни с того, что тебе интересно, – посоветовал Алекс. – Ты еще скажешь спасибо стоящим книгам.

– А как вы различаете стоящие книги?

– Есть слово живое и слово мертвое10, – ответил Алекс. – Все просто. Вот взять любую классическую книгу. Назови-ка букву.

– В.

– Во, «Возвращение в Брайдсхед». Хотя, наверное, это не слишком удачный пример… Не суть. Про проблемы богатых аристократов-англокатоликов. Вот казалось бы, где я и где проблемы богатых англокатоликов. А начинаешь читать и понимаешь, что тебе есть дело. Вот в чем мастерство. Хорошая книга больше того, что в ней рассказано, как и человек больше какой-то своей функции. Созданный ею мир объемнее текста. Этот зазор создает напряжение, которое и цепляет читателя. А держат его все те же сакральные вопросы и поиски своего места, как, допустим, и в «Москва-Петушки».

– Звучит как название маршрута.

– Герой ехал к своему истинному «я», проезжая мимо станций «вера» и «духовность».

– И что, в итоге доехал?

– Прочитай и узнаешь, – ответил Алекс, – хотя бы в дороге.

– В дороге лучше читать детективы.

– Ну уж лучше, – с сомнением произнес Алекс, – из пяти функций классической литературы11 детективы выполняют в основном одну – развлекательную.

– По-моему, развлечения вполне достаточно. Вот, например, у писателя Шекспира…

– Шекспир в первую очередь драматург и поэт.

– Одну минуту… Ладно, драматург, – продолжил Филипп, вернувшись из туалета. Он успел потерять нить разговора, но не хотел в этом признаваться. – Тем более. А какой вклад внесли русские в театральное искусство?

– Ну а Чехов… оба Чехова и Станиславский, по-твоему, кто?

– Известно кто, – ответил Филипп, гадая, почему Чеховых стало два. В работе он использовал и систему Станиславского, и метод Михаила Чехова. – Театральные теоретики.

– В смысле, по происхождению.

– Я не изучал их происхождение, я же не Чарльз Дарвин!

– Определенно не он, – согласился Алекс почему-то насмешливо. – Слушай, нам нужен какой-нибудь знак «стоп». Если я начну петь по-русски, значит, пора по домам.

– Ну ведь пабы работают до одиннадцати, вряд ли мы успеем…

– «Догстар» в Брикстоне работает до четырех в пятницу и субботу.

– Да? Никогда не был в Брикстоне.

– Что? – медленно переспросил Алекс. – Ты родился не в Лондоне?

– В Лондоне, – кивнул Филипп. – Признаться, я не очень-то ориентируюсь по картам. Но я бывал и на окраинах, в Стратфорде, например.

– Стратфорд во второй-третьей зоне.

– Я же говорю – окраина.

– В Большом Лондоне девять зон.

– Лондон и Большой Лондон – две большие разницы.

– Ладно, – примирительно сказал Алекс, – все равно до одиннадцати еще уйма времени. Жаль только, тут нельзя курить.

Паб 4

– Хорошо, – сказал Филипп, когда они выпили за космос, – вы первые были в космосе и почти первые изобрели радио, но почему проиграли в холодной войне?

– Вы победили за счет бытового комфорта. То есть за счет его пропаганды, преувеличенной значимости.

– А кто вам мешал заниматься комфортом и пропагандой?

– У нас были цели поважней.

– Вот, вы забыли об обычных людях в погоне за глобальными целями, и это стало критичной ошибкой. Ведь эти цели должны были достигать простые люди! Следовало сделать скидку на человеческие слабости, вот что. – Кто бы мог подумать, что дедовы аргументы однажды помогут Филиппу в споре.

– Кто бы говорил о простых людях, представитель классового общества.

– Не такое уж у нас и классовое общество, – возразил Филипп. – Даже на скачки в Эскотте теперь пускают всех желающих.

– Но не всем желающим дают приблизиться к аристократам, – заметил Александр.

– Может, не всем понравились бы аристократы вблизи, – пробормотал Филипп.

– Это тоже часть квеста. Как писал Дэвид Уоллес, некоторым людям вы просто не нравитесь, независимо от того, что вы делаете. Но меж тем мировая история – по большому счету история преодоления. Вечная и актуальная драма человеческого духа.

– А в нашем сериале часто повторяется такая идея… – Перед выходом на работу Филипп просмотрел все четыре сезона. – Как думаете, это нормально – готовность пожертвовать жизнью ради другого человека?

– Зависит от контекста, – ответил Алекс. – Что за человек, что за жизнь.

– Шуточки у вас, конечно.

– Ну ладно, можно сказать по-другому. Еще это зависит от системы координат. В рамках альтруизма – вполне нормально, а в логике индивидуализма, конечно, нелогично. Хотя жизнь вообще-то шире всяких рамок, – подумав, добавил он. – Я в этом убедился, когда работал водителем на «скорой».

– Вы работали водителем на «скорой»? – удивился Филипп.

– Всего год. Но таких историй там навидался – хватило бы на целый роман. Самое обидное, когда дергают по пустякам, и опаздываешь к тяжелому. Я даже научился по первому взгляду определять живучесть.

– Это как?

– Если на первый взгляд пациент скорее жив, чем мертв, то его наверняка откачают, если наоборот – то увы. Верная примета.

– Но как можно сказать, что пациент скорее мертв, если у него, допустим, временная остановка сердца?

– Если б ты увидел, то понял бы. Лицо становится каким-то пустым, будто его покидает нечто важное.

– Душа?

– Все, кто сталкивались со смертью, знают, что в этот момент душа отправляется в другое место, – с непоколебимой уверенностью сказал Александр. – Ты ведь знаешь, что есть теория о квантовой природе души12, что после физической смерти информация в ней не уничтожается, а рассеивается во Вселенной?

– Это просто теория, – сказал Фил, который впервые о ней слышал.

– Интересно, что дискуссия об этом завязалась еще в Древней Греции. Плачущий философ и смеющийся, Гераклит и Демокрит, – пояснил Алекс. – Первый известен идеей о Логосе в основе мира и мыслью о том, что все течет. А Демокрит разработал атомизм как основу для материализма.

– А вы за кого?

– Идея о Логосе мне как-то ближе.

– Значит, вы религиозны? – уточнил Филипп.

– Просто верю.

– А в кругу моих знакомых вера как-то вышла из моды. Наверно, накопилось слишком много вопросов, чтобы можно было верить безоглядно.

– Может, не в каждой ситуации надо задавать вопросы.

– Не исключено, – кивнул Филипп.

– Что же держит вас на плаву в трудный час? – Алекс сам не заметил, как сбился на реплику из сериала.

– Наверно, принципы, – предположил Филипп. – Или чувство долга, как вариант. А вас?

– Может, вера в чудо.

– А в моей жизни ни разу не было чуда.

– Во-первых, ты точно не знаешь.

– А во-вторых?

– Не нарывайся, – посоветовал Алекс.

– В смысле?

– Не искушай судьбу.

– То есть вы думаете, наш разговор сейчас кто-нибудь слышит?

– Ничего, знаешь ли, нельзя исключать.

– Но ведь подслушивать нехорошо.

– Некоторые слова настолько громкие, что слышны и в другом конце галактики.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп, и это снова прозвучало как тост.

Паб 5

– Нашей культуре тоже не чужда рефлексия, – говорил Филипп, – например, самую известную антиутопию в мире написал Оруэлл.

– И он сам говорил, что вдохновился идеей романа Замятина «Мы», записанного за двадцать девять лет до него.

Филипп хотел было загуглить эти слова Оруэлла, но поиск опять выдал ошибку.

– Да что у меня со связью, – пробормотал он с досадой, – надо сменить тариф.

– Минутку, – Алекс отлучился к барной стойке, где взял еще по пинте (себе крепкого старого эля, Филиппу сидра). – О чем мы там говорили… Значит, ты собираешь часы?

– Мне нравятся часы с историей, – ответил Филипп. Да, это было недешевое хобби – помимо покупки следовало обеспечивать уход, обслуживание, замену деталей, репассаж13. И все равно Фил предпочитал именно механические – они казались более живыми. – Это и произведение искусства, и напоминание о времени.

– Дорогое удовольствие.

– Ну не дороже денег.

– А меня как-то с детства привлекала сцена, – произнес Александр задумчиво. Как и книги, она предлагала другой мир, более гармоничный. Конечно, тоже со своими проблемами и конфликтами, но быстро разрешавшимися.

– А вот вы говорили, преу… величенная манкость… – Ему уже не так легко давались сложносоставные слова.

– Я сказал, вла… важность.

– Но вы-то курите не дешевые папиросы, а «Мальборо»?– В перерывах между пабами Алекс успевал выкурить по сигарете.

– Это другое. Это веха, знак.

– Какой?

– Что впереди нищета. Я-то знаю, я курил разное.

– А вы давно курите?

– С армии.

– Но это же не экологично, – заметил Фил. – Есть ведь разные никотиновые пластыри, электронные сигареты.

– Это химия. Я предпочитаю классику.

– А я читал, что пассивное курение даже вреднее.

– И это говорит житель города, который был знаменит своим смогом.

– Не только! Не только смогом. И это не отменяет ту мысль, что курение вредная штука.

– Жизнь вообще не всегда идет на пользу, – заметил Алекс. И Филипп нашел, что это хороший тост.

Паб 6

– Лондон – это просто собрание деревень, – сообщил Алекс.

– Это лучше, чем одна большая деревня.

– Как знать. Когда я впервые приехал в Лондон, у меня сразу намокли волосы. Я думал, дождь идет, а оказалось – просто влажность.

– Думаю, Лондон можно полюбить с первой секунды или не полюбить никогда.

– Есть еще один вариант: смириться и привыкнуть, – заметил Алекс.

– Вот как?

– Спроси у польских строителей из Бектона.

На самом деле Алекс и сам точно не помнил, с какого времени стал называть Лондон просто городом. Может, с той поры, как начал проводить экскурсии? И сколько ни узнаешь про городскую изнанку, почему-то его мерцающее очарование никогда не гаснет – парадокс.

– Строители сами это выбрали и платят за мечту жить здесь, – заметил Филипп.

– И это всего обиднее, – кивнул Александр. – Дороже всего человеку обходится его собственная глупость.

– Раз уж мы начали челлендж неловких признаний…

– Если ты про то, что я русский, то мне не неловко, – перебил Александр.

– Да я скорее про себя.

– Ты-то уж точно англичанин?

– С примесью валлийской крови, но не важно. У меня при рождении была гипоксия. Мама рожала тридцать часов, и в целом все могло бы выйти удачней. Вокруг моей шеи обмоталась пуповина, три раза. Остались проблемы с ногой и речью, ну с речью в детстве решили. А с мозгом все тоньше…

– Все могло быть хуже, – заметил Алекс. Он один из немногих мог оценить, сколько сделали родители Филиппа или те, кто занимался в детстве его реабилитацией. – А ты говоришь, не было чудес.

– Я и не считаю это за чудо, скорее наоборот, – возразил Филипп, – врачи могли бы действовать и оперативнее.

– Врачи тоже не боги.

– Как бы то ни было, я не самый удачный представитель рода, – добавил Филипп, – даже не знаю, как буду его продолжать. Мозги – это не мышцы, их так просто не прокачаешь.

– Первое, что тебе нужно прокачать, – это самооценка.

– Мне постоянно приходится зубрить сценарий. – Помимо плохой памяти, у Филиппа была еще одна особенность: он не мог выносить общения с людьми больше двух-трех часов подряд. Причем работы это не касалось – на съемочной площадке он был в основном в образе и проживал как будто чужую судьбу.

– Хорошая память редкость, – заметил Алекс. – Когда младшему брату было четыре с половиной года, он еще не освоил счет до ста. Я сказал маме, ну, ограничь его в гаджетах. А она ответила – как же, ведь там в мультиках рассказывают про цифры!

– А мне в детстве нечасто разрешали смотреть мультики, – вспомнил Филипп.

– Да, у тебя было суровое детство, – посочувствовал Алекс. – А зубрежку сценария порой отлично заменяет импровизация. Тебя-то проверять не будут.

– Не всем дан дар импро…визации.

– Ну так тренируйся. Артисты раньше разыгрывались во дворах.

– Когда, пять веков назад?

– Да, во времена величайшего барда тоже.

– Ты про Шекспира? – на всякий случай уточнил Филипп.

– Едва ли в то время здесь жили другие величайшие барды. Есть, конечно, шекспировский вопрос… Кристофер Марло, Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд, граф Оксфорд… Но это не более чем разминка для ума. Официально шекспироведы закрыли этот вопрос.

– А, – сказал Филипп. – Ну да, в принципе закрыли.

– У Шекспира, к слову, словарный запас составлял двадцать восемь тысяч слов.

– Довольно много, – неуверенно произнес Филипп.

– Да, к примеру, у современного менеджера по продажам этот запас составляет три тысячи.

– Ну у актеров-то явно больше?

– Ты как будто сомневаешься. – Алекс сходил за новым сетом, так что пришлось выпить и за актеров.

Паб 6

– Вам удались только два сорта сыра – чеддер и еще какой-то… А, стилтон, – вспомнил Алекс. В седьмом по счету пабе вспоминать детали становилось все сложнее.

– Что? – возмутился Филипп. Он заказал здесь яблочный сидр из графства Сомерсет и решил растянуть его подольше, потому что в глазах уже двоилось.– Да одних только разновидностей чеддера десятки.

– А «фиш-энд-чипс»? Зачем называть блюдо чипсами, если их там не предвидится?14

– А я как-то съел соленые грибы по-русски, и у меня весь вечер была изжога.

– Ты просто неправильно их ел.

– И как правильно?

– Для начала не путать еду и закуску.

– Даже закуска должна быть полезной.

– Да уж, треска в кляре – просто верх полезности.

– Там может быть не только треска, но и угорь, жирная селедка, макрель, морской язык, камбала, палтус… – Филипп щелкнул пальцами, вспоминая, – и солнечник. И из пятидесяти лучших мировых ресторанов треть – английские.

– Вижу, в пище ты разбираешься.

– Люблю вкусную еду, – признал Филипп.

– По тебе и не скажешь. Как говаривал Сомерсет Моэм, лучшее в английской кухне – это завтрак, – Алекс наморщил лоб, вспоминая, что там дальше в цитате. – Он советовал есть его трижды в день.

– Но зачем все же на этом пятачке так много пабов? – Филипп, прищурившись, посмотрел в окно. Окружающие предметы слегка разъезжались.

– А восьмой паб снесли, и теперь там пируют ангелы, когда кто-то из людей спасается, – задумчиво произнес Алекс, склонившись над стаканом темного эля и разглядывая его грани.

– Это тоже цитата?

– Нет, я сам сочинил, экспромтом. Туристы любят, когда вворачиваешь что-нибудь этакое.

– Какие туристы?

– Я вожу туристические группы иногда в свободное время.

– Какое свободное время? – не понял Филипп.

– Ну, в сутках ведь двадцать четыре часа.

– Да, всего двадцать четыре. Надо еще и поспать успеть. – Все расплывалось перед глазами у Филиппа, и он уже не был уверен, что самостоятельно доберется до дома. – Кстати, про сон. Может, по домам?

– Давно пора, – кивнул Александр. – Я думал, ты свалишь еще после первого паба. Неплохо держишься для трезвенника.

– Это врожденное, – скромно сказал Филипп. – Англичане так просто не пасуют.

– А русские так просто не сдаются.

– А англичане не отступают, – Филипп подумал, что уже говорил про это. Или нет? – И мы знаем толк в выпивке.

– Ха, – произнес Алекс, – да вы учились там, где мы преподавали, Фил.

– Филипп.

– По-моему, Филипп – это слишком длинно.

– И это говорит человек с именем Александер?

– Можно Алекс. «Я знаю, что уйду, но я очнусь, раз надо, так было всякий раз, так будет в этот раз»15, – затянул по-русски Алекс и оглянулся, будто в поисках чего-то. – Так дымно, – добавил он по-английски.

– Где? – Филипп тоже огляделся, но, как и в других пабах, дымить здесь было запрещено.

– Я потерял мысль, – признал Алекс.

– Конечно, английский ведь не твой родной язык.

– Стихи – это закодированная реальность… нет, не то. У каждой эпохи свои коды… фак. А, вот, нашел!

– Что нашел?

– Нашел свою мысль, – гордо сказал Алекс. И негромко, буквально в четверть голоса запел по-русски: «Так дымно, что в зеркале нет отраженья…»16

– Не понял, но мне понравилось, – сказал Филипп, когда он закончил куплет. – А про что там?

– Про дым… В Лондоне тоже еще лет шестьдесят назад было дымно17. Так называемый Большой Смог. Когда пишешь, все время хочется исправить «смог» на «знак»…

– Ты про статьи?

– Статьи, очерки. – Алекс подумал, что, пожалуй, слегка перебрал. Превысил обычную норму. Все-таки семь пабов – это уже чересчур. Он решил прыгнуть выше головы – надо было остановиться хотя бы на пятом. – Гляди-ка, опять стаканы пустые. Значит, надо идти.

– В следующий паб? – бодро, хоть и запинаясь, предложил Филипп. – Какой он там по счету. Седьмой?

– А надо ли? – Алекс хотел предложить идти к метро, но тогда получилось бы, что он сдался первым.

– Если не пойдем, это будет как нечто… незавершенное… – Филипп уже с трудом формулировал мысль. Сложно было даже сфокусировать взгляд, что заметил и Алекс:

– Ты косишь на меня как-то с опаской, будто русскость заразна.

– Это что, сарказм? – неуверенно спросил Филипп.

– Какой же это сарказм? – удивился Алекс. – Просто старая добрая ирония, – и он нетвердо поднялся с места. – Ладно, пойдем, раз не шутишь.

Снова паб 1

– «Я уеду жить в Лондон, мне Москва будет сниться, но проблема одна: в направлении том из Москвы никогда не идут поезда…»18.

– Станиславский и Чехов были русскими, – утомленно признал Филипп, зайдя в интернет с телефона Алекса (у него снова не ловилась связь). – Я думал, поляки. – Лучше всего он разбирался в той части истории, которая была связана с редкими хронографами. – Славян так много.

– Уже не так. Но ты проспорил, – заключил Алекс. – Помнишь уговор?

Филипп некоторое время слабо пытался протестовать, ссылаясь на то, что сейчас не в форме для песен и голос осип.

– Крикни всего одну фразу, – сказал Алекс.

– Прямо здесь?

– Можно на улице.

– Только не снимай!

– Вот еще.

– Хорошо, – Филипп, пошатываясь, поднялся и, зайдя по дороге в туалет, вышел на улицу. С неба шел мокрый снег, улица была украшена яркими рождественскими гирляндами из переработанных материалов. Филипп задрал голову, так что небо слегка закружилось, и крикнул зычным голосом с чистым «королевским» произношением:

– Русские и англичанцы – братья навек!

Немногочисленные оставшиеся посетители паба – дело близилось к одиннадцати – вздрогнули и заозирались.

Когда он вернулся, Алекс чуть под стол не скатился от смеха.

– Сам понял, че сказал? Вот хохма! Ты должен был другое крикнуть.

– Да уж, – Филипп смутился, насколько может смутиться сильно перебравший актер. – Слышала бы меня мама… Или дед! Он бы просто позеленел от злости. Он всю жизнь был убежденным анти… соци… листом.

– Союза уже нет.

– Но соци… лизм же где-то остался?

– Где-то в других мирах.

– Только деду это не говори, а то он потеряет смысл жизни! – Филипп тоже засмеялся, и так беззаботно, как умеют смеяться лишь дети или перебравшие актеры. – Дед был бы в шоке, узнав, что я кричал такое. Сейчас не та полити…тическая ситу…рация, сам понимаешь.

– А что дед, вычеркнул бы тебя из завещания?

– Нет, но был бы недоволен.

– Неужели сказал бы «фак»?

Филипп на секунду задумался.

– Нет, скорее «проклятье».

– Ля, я бы принци… пинально сделал наоборот.

– Мама говорит, зрелые личности никогда не делают наоборот.

– Лично я редко встречал зрелых личностей. Обычно это сначала ребенок, потом большой ребенок, потом переросток, а потом бац – и уже старик. Вот как твой дед.

– Все равно с ним шутки плохи, – опасливо сказал Филипп. – Семья и так не в в-восторге от моего актерства.

«Не в восторге» в переводе с королевского английского означало, что это считается чуть ли не позором.

– Фил, а тебе никогда не хотелось, ну, пойти против системы? Сделать что-нибудь… типа, как грится, порвать шаблон? – спросил Алекс.

– Иногда хотелось, – Филипп снова икнул. Собственно, он это и сделал – продолжил заниматься театром и после школы.

Алекс пристально на него посмотрел. Мелькнувшая было идея показалась вдруг забавной. Он заговорщицки улыбнулся:

– Ты думаешь о том же?

– О туалете? – с готовностью подхватил Филипп. Он и сам не знал толком, сколько пинт уже употребил.

– Да сколько можно, – Алекс перестал улыбаться – однако от идеи не отказался, о чем впоследствии не раз пожалел.

Глава 4. Знакомство с книгами

Алекс жил в четвертой зоне метро, на Док-роуд, на северном берегу Темзы, неподалеку от станции Бостон-мэнор. Это был район старых доков, окруженный водой. Раньше он назывался Старой Англией, и здесь был Брентфордский док, вокруг которого располагались склады, подъездные пути и погрузочные площадки. В шестидесятые годы его закрыли, как и другие доки вниз по Темзе, и его место заняли жилой квартал и гавань. В 15 минутах езды отсюда находился Хитроу, так что казалось шумновато.

Квартира Алекса была в многоэтажке из так называемой новой застройки, которая ничем бы не выделялась на фоне смурного неба, если бы не огромный стрит-арт. Простой, но зато во всю стену: черно-белое объемное изображение поднятого большого пальца.

Как будто сюда уже незаметно подкрался Шордич19.

После вчерашнего сумбурного пабскролла Филипп спал неспокойно, а под утро ему даже приснился кошмар из далекого детства, когда его дразнили в школе: «Ему четыре, а он еще почти не говорит!» Проснулся он на тахте в гостиной у Алекса. И первым, что бросилось в глаза, были книги. Много книг. ОЧЕНЬ МНОГО КНИГ.

В одном углу гостиной виднелась стеклянная перегородка, за которой стояла кровать, а в другом – барная стойка, заменяющая собой обеденный стол и выделяющая кухонный уголок. В гостиной же располагалась сама тахта, компьютерный стол с вращающимся стулом, диван королевского синего цвета и огромные книжные шкафы. Все книги там, однако, не помещались, поэтому в центре комнаты, прямо на ковролине, были расставлены высокие книжные горки. Телевизора в квартире не обнаружилось – видимо, его заменяло черное радио, стоявшее на подоконнике.

– Я что, ночевал с книгами? – Филипп потер спину. Подушка оказалась не под его головой, а под ногами, но по крайней мере больная стопа не затекла. На тахте тоже лежала пара книг. И к счастью, хронограф XVIII века был при нем, в кармане.

– Да, – кивнул Алекс, – и теперь обязан с ними хотя бы познакомиться.

– То-то чувствую, спину ломит.

– Вчера ты был так пьян, что тебя и в метро бы не пустили. – Алекс так говорил, будто сам не был пьян.

– А как же убер?

– Я вызвал, но ты отказался садиться в обычную машину, тебе понадобился черный воронок.

– В смысле кэб?

– Нет, воронок.

– Видимо, это была неудачная шутка, – с неловкостью произнес Филипп.

– Очевидно. Водитель, правда, не понял юмора. А во второй раз никто не приехал.

– А долго мы вчера пили? – спросил Фил. Не может быть, чтобы больше трех часов.

– Часа три, – сказал Алекс. – И еще пару часов добирались домой.

– Постой, и эти два часа я сам шел? – В это Филипп не мог бы поверить.

– В некоторые отрезки да, – кивнул Алекс. – Хорошо у тебя трость легкая.

На нем не было ботинок, а также фрака, жилета, перчаток и бабочки, так что из всего блестящего вчерашнего прикида на месте остались только рубашка и брюки. Фил решил про это не спрашивать: нет обсуждений – значит, нет и неловкости.

– А мне приснился странный сон, – поделился он, – как будто мы на улице, в компании каких-то бродяг у костра пили дешевое вино прямо из бутылки. И даже пускали ее по кругу!

– А что если это было по правде? – сказал Алекс.

– Абсурд, – покачал головой Филипп, – абсолютно исключено.

– Да, это был бы нонсенс.

– Надеюсь, я не доставил неудобств.

– Я все равно работал.

– Где? – не понял Филипп. Насколько он помнил, Алекс вчера не пропустил ни одного сета.

– Ваял статью про другое хобби. Пришлось срочно загуглить про бердвотчинг20 – отзывы, мнения, подводные камни. У тебя на сегодня есть планы?

– Конечно, – кивнул Филипп, – отдохнуть.

– А мне надо в Дагенхем.

– Что может быть в Дагенхеме? – удивился Филипп. Он еще не совсем пришел в себя после вчерашнего, и вдобавок очень хотелось пить.

– Ничего особенного, в основном ломбарды, букмекерские конторы и кафе с жареной курицей, – ответил Алекс. – Просто захлопни дверь, когда пойдешь. – И, надев свою ретрошляпу, ушел.

Филипп, умывшись в крохотной ванне, совмещенной с санузлом (кроме умывальника и туалета там помещался только душ), зашел за барную стойку на кухню и первым делом от души напился из крана. Вот уж не думал, что когда-нибудь будет пить из крана и что вода там окажется настолько вкусной.

Ну а кухня – это было сильно сказано, конечно. Просто закуток с плитой, парой шкафчиков, маленьким холодильником и деревянным столом-стойкой. Здесь запросто могла бы развиться клаустрофобия. На сковороде лежало пол-яичницы со всем, что, видимо, нашлось в холодильнике: сыром, беконом, помидорами, консервированной фасолью, петрушкой и оливками. На столе-стойке обнаружились еще чашка, ложка, несколько хлебцев, поджаренных на той же сковороде, и банка малинового джема. Кофе в кофейнике на плите оказался еще горячим. Хотя Филипп сейчас бы съел и выпил что угодно, даже чипсы с растворимой бурдой. Ему самому готовила приходящая домработница, а в те дни, когда ее не было, он ходил в ближайшее кафе или заказывал доставку готовых блюд.

В углу стола лежал раскрытый ноутбук. Наверно, Алекс забыл выключить. На экране танцевали балерины в белом. Танцевали, крутились и кружились – и при этом, казалось, были готовы оторваться от земли. Филипп налил себе вторую чашку кофе, и тут входная дверь хлопнула. Он вышел посмотреть и увидел двоих бангладешцев (кажется), мужчину и женщину. Приветливо улыбнувшись, они по-хозяйски направились к книжной куче посреди комнаты.

– Нет-нет, нельзя брать!

Филипп не был уверен, что они знают английский, а сам он, конечно, не знал бангладешский. Поэтому энергично замотал головой и для верности замахал руками:

– Чужое, не надо!

Но условные бангладешцы не обратили на это внимания. Наклонившись над книгами, женщина вынула из своей широкой хозяйственной сумки несколько книг и аккуратно положила в кучу, а мужчина, наоборот, выудил из нее парочку взамен. Женщина сунула их к себе в сумку, и они, помахав Филиппу на прощание, степенно вышли.

– Ну ладно, – сказал он неуверенно, – главное, чтобы сохранялся общий баланс.

Было уже пол-одиннадцатого, и значит, к остеопату он не успевает. Что же, из-за одного пропущенного занятия проблем быть не должно.

В следующие полчаса квартиру посетили еще человек десять. Некоторые стучались, некоторые входили без стука; одни сразу брали, что хотели, другие долго бродили возле книг, выбирая; третьи просто клали в книжные горки принесенные экземпляры и молча удалялись.

Филипп надеялся только, что в целом баланс сохранялся, и следил, чтобы куча не сильно уменьшалась. Он никогда не любил вступать в конфликты, которые теоретически могли закончиться мордобитием, ведь актеру нужно беречь лицо.

Когда он стоял перед разбросанными книгами, размышляя, что нужно было всем этим людям – неужели их забанили в гугле? – в дверь вошла она.

Точнее даже не вошла, а влетела, не утруждая себя стуком.

– Мне срочно нужно пособие по…

Она недоговорила, увидев Филиппа. Молодая синеглазая женщина, похожая на Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Со строгим светлым каре с мелированными прядями.

Такой бы в кино сниматься, а не бродить по Брентфорду – району старых доков. Филипп подумал, она сейчас скажет: «А вы кто»? Или «Где Алекс?» Или на худой конец: «Я возьму пару книг?», как говорили предыдущие посетители, но она, разувшись, сказала неожиданно:

– У вас порез на руке.

У нее был небольшой жестковатый акцент.

И как только усмотрела – на Филиппе ведь была рубашка. Он почесал запястье:

– Да, порезался вчера где-то в дороге, мы немного перебрали… Мы с Алексом коллеги, – зачем-то уточнил он.

– Надо чем-то смазать, – объявила она.

– Да тут разве найдешь.

Но она уже решительно направилась в кухонный закуток. Почти не глядя сунула руку в навесной шкафчик и вытащила пузырек с зеленой жидкостью. И, не слушая неуверенные возражения, завладела его рукой и провела по порезу на запястье мини-лопаточкой из пузырька. Немедленно защипало, и Филипп дернулся.

– Старая добрая зеленка, – улыбнулась она (улыбка вспыхнула и в ее глазах) и отпустила его руку. – Будьте впредь осторожнее в дороге.

– Постараюсь, – Филипп тоже улыбнулся, несмело и искательно, но она уже смотрела на что-то другое.

– Любите балет? – Она кивнула на ноутбук. Филипп забыл нажать на «стоп». Девушка в белом буквально порхала над сценой, а вокруг кружились ее коллеги.

– Просто смотрю, – он тоже глянул на экран. – И как они это делают? Ведь есть же гравитация.

– Наверно, они о ней не думают, – предположила гостья.

– Но как?

– Все просто: надо всего лишь забыть о том, что ты человек, – она так сказала, будто это и в самом деле просто.

– И все? – с подозрением спросил Филипп.

– И все, – она многообещающе улыбнулась и вдруг тут же на месте закрутила фуэте – просто так, без музыки. То есть музыка, наверно, где-то звучала, просто Филипп не слышал.

Он смотрел во все глаза: три, четыре… двадцать девять, тридцать… Она в прямом смысле отрывалась от земли. На счете тридцать ее бежевые носки как будто уже не касались пола.

– Браво, – сказал Филипп, когда она, присев, легко поклонилась.

– И лучше надеть обувь с каблуками, чтобы отталкиваться при кружении. Главное – держать баланс.

– Думаю, тут я необучаем.

– Никто еще ничему не научился, просто глядя на экран, – заметила она.

– Что же делать? – растерянно спросил Филипп.

– Только практика! Человечество за века не придумало ничего лучше.

Она первая протянула ему руку, как будто не замечая его изъяна. Из ноутбука доносились уже звуки вальса, и какие-то леди и джентльмены в старинных нарядах кружились по комнате, освещенной свечами, и, кажется, не знали слов «устать», «упасть» и «наступить на ногу».

– Я не могу, – покачал головой Фил, – видите ли, я…

– Слушайте музыку, отдайтесь стихии танца, почувствуйте свое тело, – говорила она вдохновленно. – Когда вы плывете или любите женщину, вы же не заморачиваетесь со счетом раз-два-три!

– Признаться, я асексуал, – вырвалось у Филиппа. Ее глаза осветились улыбкой, но тут же она посерьезнела.

– Так, что тут у нас, – она положила ладонь ему на грудь. – Ага, властная мама, школа, одиночество, травмы… Ну, при таком раскладе еще хорошо, что вы не стали маньяком из подворотни… О, сколько же у вас тут защит!

– Откуда вы знаете про маму? – спросил сбитый с толку Филипп.

– Я дополнительно училась на психолога, – сообщила она. – Да и у вас все на лбу написано. Ну же, сделайте шаг!

Фил, машинально шагнув к ней, неловко наступил ей на ногу, она оступилась, и они, не успев удержать равновесие, вместе упали на пол. Точнее, на книжную кучу. Книги теперь были повсюду – тонкие, толстые, старые, новые, и Филиппу даже показалось, что мелькнула одна под названием «Романтическая история танца».

– О, как неловко, – она оказалась сверху. И не успел Фил извиниться, добавила неуловимо изменившимся голосом: – На книгах так необычно.

Под ее взглядом Филипп почувствовал себя раздетым.

– Но я же г-говорю, – он даже начал заикаться. Они ведь не подписали никакого листка о согласии, и теперь, если вдруг дойдет до разбирательств, ему совершенно нечем будет прикрыться.– Я ас… асе… У меня ни разу ни с кем не получилось…

– У тебя просто женщины нормальной не было, – все тем же грудным голосом произнесла она и совсем уже тихо добавила: – Не переживай, это всего лишь тело.

И потом на некоторое время им стало не до слов.

После того как все случилось (два раза) Филипп впервые пожалел о том, что не курит. Сейчас бы сигарета-другая пригодилась, чтобы заполнить неловкую паузу.

Впрочем, женщина, кажется, никакой неловкости не ощущала. Она как раз одевалась, что-то негромко напевая на незнакомом языке.

– Я даже не знаю, как вас зовут, – заговорил, почему-то хрипло, Филипп.

– Элла, – она деловито протянула руку. – Агент Алекса.

– Но вы сказали, что вы психолог.

– Это по второму образованию, а по призванию агент, – она вгляделась в его лицо. – А вас я узнала, – сообщила она, – вы играли в Королевском придворном театре. Но, видимо, сильно гримировались, да? В жизни вы немного бледнее.

Сложно выглядеть ярко, когда от природы тебе достались белесые волосы и ресницы, светло-серые глаза и склонная к веснушкам кожа, подумал Филипп. На экране и сцене он выглядел лучше, чем в жизни: нужный ракурс плюс грим выгодно подчеркивал тонкие черты. Он сказал:

– Это просто фокусы освещения. А меня зовут Филипп Сноудон.

– Ну да, я же говорю, что узнала, – Элла улыбнулась, и на ее щеках заиграли две милые ямочки.

– А…

– Признаться, я иногда ходила в театр на Слоун-сквер. Мне нравилось, что в игре вы не фальшивили. Кстати, не подумайте плохого, обычно я не набрасываюсь на симпатичных актеров. Просто сегодня что-то… примагнитило, – и после этого она просто ушла, женщина с лучистыми глазами, и он ничего не смог придумать, чтобы ее задержать. Просто сидел полуголый на полу, на смятых и разбросанных книгах, и потирал лоб, вспоминая, как уверенно она вела в танце, какая нежная у нее оказалась кожа. Он и не думал, что это будет так…

легко.

Когда ближе к вечеру вернулся Алекс, Филипп листал книги, все так же сидя на полу и пытаясь отыскать ту «Романтическую историю танцев». Попадались самые разные, неожиданные манускрипты, некоторые даже на других языках, но именно та как в воду канула. Время от времени появлялись новые книгочеи, однако Филипп уже не обращал на них внимания.

– Ты все еще здесь? – удивился Алекс, снимая пальто и шляпу. – И что тут за бардак?

Можно подумать, до этого здесь был образцовый порядок.

Филипп поднял на него взгляд, уже отчаявшись отыскать то, что нужно, и тут раздался стук в дверь. Он дернулся – вдруг это Элла вернулась, на сей раз решив постучать? Но это была не Элла.

– Дебби, ты, что ли? – крикнул Алекс в сторону коридора и закурил. Хотя за весь день в квартире так и не проветрилось полностью от дыма. Даже странно, что не работает пожарная сигнализация. Может, потому что это фактически чердак?

– Как ты всегда узнаешь? – жизнерадостно спросила с порога та соседка снизу, что отправила Фила к Блэкуоллам. Это была молодая темнокожая женщина в очках в тонкой стальной оправе и со множеством тугих косичек, собранных в конский хвост.

– Только у тебя так смешно стучит зонт.

– Я за своей табуреткой. Кстати, это ваше книжное собрание в последний раз вышло малость скучноватым.

– Хорошо, что следующее еще не скоро. Будешь кофе?

– Боюсь, я со своим зонтом у тебя уже не помещусь. – Она так и стояла на пороге, и с зонта стекали капли. Очевидно, на улице пошел снег с дождем, а Филипп и не заметил, поглощенный книжной кучей. – Вообще не представляю, как в этом большом доме нашлась такая крохотная каморка.

– Я выбрал ее только из-за балкона.

– За такую цену это должен быть королевский балкон, – хмыкнула Дебби.

– Так и есть, с него открывается отличный вид на Темзу и сады Кью21. И на звезды в ежедневном режиме, – подумав, прибавил Алекс.

– Не может быть, сегодня ведь облачно, – сказал Филипп.

– Фил, это Дебора, моя соседка, – представил Алекс, – Дебби, это Филипп, актер из нашего сериала.

– Да, он приходил, когда тебя не было, – кивнула Дебби.

– Фил, возьми на балконе табуретку, если не затруднит.

Филипп, опираясь на трость, прошел на балкон (там действительно стояла старая колченогая табуретка, возможно, даже раритет) и поднял голову. На небе, затянутом тучами, и правда там и сям пробивались звезды. Под впечатлением от этого зрелища Филипп медленно и неловко опустился прямо на пол. Пол оказался довольно теплым – за счет толстого ковролина. Когда он с табуреткой вернулся, Дебби уже не было.

– Ты что, заснул там? – поинтересовался Алекс, печатая что-то в ноутбуке.

Фил посмотрел на закрытую входную дверь. Ему-то казалось, что он вышел буквально на пару минут. И вместо ответа спросил:

– Ты случайно не знаешь какой-нибудь хороший паб неподалеку?

– Случайно не знаю? – Алекс гордо выпрямился. – Вообще-то я вожу экскурсию «Лучшие пабы Лондона». Я случайно знаю их все.

Ну, насчет «все» он, наверно, слегка загнул, но сейчас Филу вполне достаточно было и одного.

В пабе «Тревери Тап» на пристани им встретились трое коллег по сериалу.

– Мы каждую неделю собираемся в разных районах, чтобы не приедались, – пояснил Гамильтон, играющий в сериале роль тени Рэя. – Сегодня решили глянуть на гавань. А еще тут, говорят, иногда исполняет какой-то крутой певец. Но, видимо, не сегодня, – добавил он, оглядевшись.

– Очевидно, – сказал Алекс, и после этого речь как-то плавно свернула к феминисткам. Филипп был благодарен, что они ни словом не упомянули про тот злосчастный инцидент на площадке. Наверно, решили, что раз ведущие актеры пришли вместе, то все в порядке.

– Феминистки забывают, что права следуют в неминуемой связке с обязанностями, – разглагольствовал Крэйг, игравший сида.

– У женщин подчас больше прав, – тут Алекс, железный человек, способный два вечера подряд провести в пабах, а в перерыве проработать всю ночь и день, подавил зевок. – Например, право не служить…

– И право не звонить после секса, – подхватил Филипп.

– А тебе-то что за дело? – поинтересовался у него Морис, игравший роль демона Рохоса.

– Что значит – что за дело?

– Ну, ты производишь впечатление… – Морис пожал плечами. – Мы решили, что ты еще девственник. Разве нет?

Обычное дело – сейчас можно жениться хоть на дереве, но если ты асексуал – то все, в любой компании будешь считаться странным, одиночкой, чуть ли не изгоем. Поэтому Фил раньше об этом и помалкивал, ну а сейчас… Хорошо, что это уже не его проблема.

– Что пристал к человеку? – Манчестерский акцент на сей раз резанул слух.

– Что за шутки, – Филипп расправил плечи. – Есть у меня женщина. Мы и сегодня с ней были. На книгах.

Алекс поморщился, как от острой боли:

– Надеюсь, вы их не помяли? – Коллеги удивленно на него уставились. – К книгам нужно относиться с уважением, – счел необходимым пояснить он.

– Так что насчет секса на книгах? – скрестив руки на груди, поинтересовался Алекс, когда коллеги, допив пиво, ушли.

– К тебе столько людей приходило, в том числе такие милые дамы, – Филипп неопределенно махнул рукой: мол, удержаться было нереально. И поспешил сменить тему: – Кстати, почему они к тебе ходят?

– Ну люди в районе берут книги, меняются ими. Короче, нечто вроде маленькой местной книжной сети, – с неохотой ответил Алекс.

– А мы пойдем завтра в паб? – спросил Фил не без сомнения. С одной стороны, он уже смотреть не мог на пиво, а с другой – очень хотел узнать что-нибудь про Эллу. Как жаль, что не успел спросить номер ее телефона! Спрашивать напрямую у Алекса он опасался, но может, получится выяснить исподволь?

– Нельзя пить пиво каждый день, – заметил Алекс, – не то будет пивной алкоголизм. А ты актер, у тебя память. Многие мои знакомые ходят в паб только по четвергам.

– Почему не в пятницу?

– В пятницу уезжают за город с семьями. Но я-то хожу в пятницу.

– А… – произнес Филипп. Ему обязательно нужно было узнать об Элле, а еще лучше – снова с ней встретиться. – А ничего, если я еще зайду к тебе взять книгу про балет?

– Только не шуми, – ответил Алекс.

– Я буду играть немого, – пообещал Филипп. – То есть, в смысле, – он оглянулся и после паузы договорил: – Человека с альтернативными возможностями коммуникации.

Однако Алекс уже не ответил. Он задремал прямо тут, положив голову на скрещенные руки. На правом запястье задрался рукав рубашки и стал виден пластырь.

Но что такого, обычное дело – пластырь и пластырь. Мало ли где он порезался, может, по дороге в Дагенхем? Не могли же они в самом деле побрататься на крови, как ему приснилось в сумбурном алкогольном сне, – это был бы крайне вопиющий нонсенс.

Глава 5. О том, как важно уметь слушать

– Мне тут на днях подарили кубинский ром двенадцатилетней выдержки, – сообщил как бы между прочим Алекс, взяв из шкафа бутылку и показав ее Дебби, поднявшейся к нему на чай.

– Кто, поклонницы? – усмехнулась Дебби.

– Сам не знаю. Просто оставили на пороге.

– Наверно, в благодарность за книги, – предположила она. – Значит, будет чем согреться долгими зимними вечерами.

– Я обычно не пью такое, – покачал головой Алекс. – Крепкое меня быстро вырубает.

Тут в дверь постучали, хотя она была, как обычно, не заперта, и пришлось Алексу отложить бутылку и пойти открывать.

– Сегодня немного дождливо, – сказал Фил, стоя на пороге, пока с его куртки стекала вода.

– Очевидно, это знаменитое английское преуменьшение, – прокомментировал Алекс.

– Я шел отдать эту книгу, – начал объяснять Филипп, – и уже вышел из метро, когда начался дождь. Поначалу он не лил, и я подумал, что успею добежать. Интересно, что это случилось как раз когда я не захватил с собой з-зонт. Январь все-таки. Боюсь, книга немного намокла, хотя я и держал ее под одеждой, – он протянул «Историю русского балета», уже немного потрепанную на вид. – Я могу компенсировать.

– Лучше разуйся в коридоре, – сказал Алекс.

– Охотно.

Фил снял свои ортопедические ботинки, а носки снимать отказался. Однако Дебби порылась в глубине квартиры, вытащила шерстяные и стояла над Филом, пока он торопливо не переодел носки, и тогда повесила его вымокшие компрессионные на батарею.

– Вам еще срочно нужно переодеться, – заметила она.

– Я ничуть не з-замерз, – сказал Фил, стуча зубами. – Разве что не отказался бы от горячего чая. – Как истинный англичанин, он не сомневался в целебной силе этого напитка в любых ситуациях.

Алекс пошел в закуток и налил в гостевую чашку недавно заваренного чая, подумал и добавил туда же несколько капель рома.

– У этого чая какой-то странный вкус, – заметил Фил, отпив из большой сине-белой чашки. В тяжелом фланелевом халате и шерстяных носках он совершенно терялся.

– Травяной, – пояснила Дебби, – я сама покупала.

Фил кивнул и допил. Становилось понятно, что рискованная прогулка под дождем была напрасной: сегодня Элла не придет.

Поэтому Фил пришел и на следующий день. На сей раз ему понадобилась «История танцевального костюма». Алекс сказал, что ее уже кто-то читает. Порыскав в книжных завалах, Фил выловил другую, про художников, и открыл на середине. Тот же мелкий унылый шрифт, однако хотя бы встречались картинки.

– Я почитаю тут? – небрежно спросил Фил. – А то не хочется с собой туда-сюда возить, вдруг опять намокнет.

– Я же говорю, только не шуми, – отозвался Алекс, который снова что-то увлеченно печатал на ноутбуке. Так прошел час, в течение которого в квартирку заглядывал кто угодно, но только не Элла.

– Перерыв! – сказала Дебби, входя. – Твой стук по клавишам заглушает мой сериал. Что ты печатаешь так яростно?

– Есть многое на свете, друг Горацио, ну ты в курсе22, – Алекс откинулся на стуле и закурил. – Будешь чай?

– Только если споешь «Капитанов». Которые слышат звезды. И спасибо, что не предложил кофе, а то после смены у меня того и гляди из ушей польется капучино. – Раньше Дебби работала в чайной, а недавно перешла в кофейню, сделавшись баристой.

Алекс поднялся из-за стола, взял висевшую на стене видавшую виды гитару, негромко тронул струны и запел что-то задумчивое.

– Со мною вот что происходит, – любезно перевела для Филиппа Дебби, – ко мне мой старый друг не ходит. А ходят в праздной суете разнообразные не те23.

– Хорошо, что я не мнителен, – пробормотал Филипп.

Алекс прижал струны ладонью и завел другой мотив, не менее минорный.

– «Первый тайм мы уже отыграли, – начала переводить Дебби, – и одно лишь сумели понять…»24 Советую вам установить переводческое приложение. Это уже от меня, не в песне. Слушай, Алекс, тебе только двадцать семь, какое «Как молоды мы были»?

– Все это довольно условно, – сказал Алекс. – В каком-то смысле я, может, куда старше тебя. К тому же есть такая штука, называется – перевоплощение. – И он заиграл новое вступление.

Однако Дебби, кажется, опять осталась не очень довольна выбором песни.

– Никогда не поет то, что попросишь, – посетовала она. – Экая невидаль в Лондоне туман, даже и сиреневый.

– Не каждый день есть настроение петь «Капитанов», – пояснил Алекс.

– А как вы различаете слова в песнях? – поинтересовался у нее Филипп.

– Если сосед сверху бренчит их чуть ли не каждый вечер, волей-неволей навостришься, – усмехнулась она. – Вот вы если походите еще сюда, тоже наловчитесь.

Вообще Фил приходил сюда с одной целью – увидеться с Эллой. Чтобы хоть объясниться с ней. Что это у них было, и будет ли продолжение? Но Элла все не появлялась, а спрашивать у Алекса напрямую он побаивался. Кто их разберет, за какие вопросы русские могут сразу ударить в лицо. Элла его агент, и может, у них принято спать со своими агентами? Просто как правило хорошего тона.

Поэтому Фил только сидел в углу, для вида листая книги и терпя сигаретный дым. Однако притворяться, что чем-то занят, куда утомительнее, чем что-то делать, и он начал просматривать страницы, просто чтобы скоротать время в ожидании Эллы. Ведь когда-то же она должна прийти.

– Почему бы тебе не купить гитару поновее? – спросила Дебби, когда отзвучал последний аккорд.

– Я уже привык к своей старушке, – Алекс провел пальцами по изгибам инструмента. – Даже в ее скрипе слышится история.

– А я люблю твои истории, – сказала Дебби. – Можешь, расскажешь что-нибудь смешное и интересное?

– Смешное или интересное? – уточнил Алекс.

– Интересное, – выбрала Дебби.

– Только если вкратце, а то мне надо работать.

– Люблю, когда ты рассказываешь вкратце!

– Есть такая фраза из жаргона кокни: «Странный, как заводной апельсин», описывающая максимальную степень неуместности. Сам Берджесс25 говорил, что впервые услышал его в одном лондонском пабе еще до второй мировой и решил использовать для какой-нибудь вещи. Вещь в итоге вылилась в целый роман. Вот так нежданно и приходят авторам идеи их нетленок. А вы думали, для чего я хожу по пабам? Так-то вот, благородные доны.

– Достопочтенные, – почти машинально поправил Филипп, думая о своем.

– Что?

– Ну, доны – это ведь в Испании, – Фил неловко улыбнулся.

– Это цитата26, – пояснила ему Дебби.

– Как вы помните все эти цитаты? – поинтересовался он.

– Пожили бы тут с мое – еще бы не так навострились, – усмехнулась она.

Алекс, повесив гитару на стену и вернувшись за стол с ноутбуком, сказал:

– Так, ладно, мне срочно нужна история.

– Вон же у тебя сколько книг, – заметила Дебби, – или можно загуглить.

– Мне нужна оригинальная история, – уточнил Алекс, – которая если и есть в книге, то в очень редкой. Давайте рассказывайте, что знаете.

– Вот у Ричарда Вудвилла, – неуверенно начала Дебби, – первого графа Риверса было восемь дочерей. Надежда на наследника не покидала его до последнего. Но потом старшая дочка Елизавета вдруг вышла за короля Англии, и семейство-таки вытянуло счастливый билет! Всех дочерей раздали за знатных вельмож. Однако потом случилось много всякого…

– Не годится, – покачал головой Алекс, – «Белую королеву» все знают.

– В твоем изложении это наверняка заиграет новыми красками.

Алекс скептически хмыкнул.

– Вот человек, с которым я могла бы скоротать вечность, – улыбнулась Дебби. – Он умеет не только интересно говорить, но еще и ненавязчиво молчать. И, кажется, даже в раю будет занят каким-нибудь делом.

– Писать статью мне надо уже сейчас, а не в призрачном будущем. Фил, а ты про что читаешь?

– Про Клода Моне, – ответил Фил, который все еще рассматривал картинки в книге про художников. Наверно, стоило расписать это поподробнее, и он добавил: – У него одним из героев был солнечный свет. И он не смешивал краски на палитре, а наносил чистые цвета на холст широкими мазками. – Хорошо, что он проглядывал подписи и пояснения к рисункам.

– Предтечей импрессионистов называют Уильяма Тернера, – сказал Алекс, – он тоже работал со светом.

– И с энергией четырех стихий, – подхватила Дебби, – солнца, воды, воздуха и огня.

– Короче, всегда приятно побеседовать с начитанным человеком, – заключил Алекс.

– И с умным тоже, – улыбнулась Дебби.

– Если уж выбирать, пусть будет ум без начитанности, чем начитанность без ума, – решил Алекс.

– Я как раз хотел почитать про Ван Гога и Гогена, – приободрившись, сообщил Фил.

– Строго говоря, это уже постимпрессионисты, – сказал Алекс. – Если тебе интересно про Клода Моне, возьми вон Росса Кинга. А ты что сейчас читаешь? – спросил он у Дебби.

– «Девушку в поезде», – скромно сообщила она.

– Пронзительно, – сказал Алекс. – Кстати, почему она девушка? Она ведь уже побывала замужем, если память не изменяет.

– Ты читал? – удивилась Дебби.

– Нет, как-то видел рекламу фильма. – У Алекса было не так много времени, чтобы читать все печатающиеся книги.

– А как ты определяешь хорошую книгу?

– Как и все, на уровне интуиции. Хорошие книги в основном о том, как хорошие люди ищут и находят друг друга, – подумав, уточнил Алекс. – И о том, как кто-то просто пытается выжить. А культовые образуют вокруг себя целый мир.

– Все кажется просто, когда ты рассказываешь, – кивнула Дебби. – А расскажи еще про магию кино?

– Магия кино – в деталях и реквизите, – ответил Алекс. – Например, самый популярный искусственный снег состоит из мелко нарезанной прессованной бумаги. Настоящее стекло заменяет стекло из тонкого пластика или сахарная пластина27, кровь используется бутафорская.

– Вещество под названием «technicolor blood», – подхватил Фил. Он как актер тоже мог что-то рассказать.

– А в чашку вместо кофе кладут мокрый и разогретый в духовке тампон, чтобы шел пар, это я знаю, – улыбнулась Дебби.

– Водку заменяют водой, пиво – яблочным соком, а сигареты курят травяные.

– Я бы курил настоящие, но у нас строго, – усмехнулся Алекс. – А еще детали создает художник по реквизиту. К примеру, недавно нам требовалось снять сцену в центре Чикаго, и мы поехали в Шордич. А до этого он с помощниками буквально за день исписали нужным стрит-артом незанятую стену.

– А что за граффити?

– Стрит-арт, – поправил Алекс. – Граффити – это надпись, а стрит-арт-рисунок. В них используются трафареты, акриловые краски и все такое прочее. Там изобразили ангела в виде горбуна в одежде, почти скрывающей крылья.

– А разные красивые виды делает компьютерная графика на хронакее? – задала новый вопрос Дебби. Ей как любительнице сериалов все было интересно.

– Не всегда, – покачал головой Алекс, – еще используют макеты, большие миниатюры городов и замков. Их называют бигиатюрами. Но мне по-прежнему нужна история, – он посмотрел в окно.

– Ты знаешь про Симона де Монфора, шестого графа Лестера?28 – предложила тему Дебби. – Он стоял у истоков английского парламентаризма и еще местный святой.

– В целом, – сказал Алекс, – можно считать, что небеса пусты, можно не верить в Бога и всех святых, но господин шестой граф Лестер – совершенно другое дело29.

– Это, наверно, цитата, – решила Дебби.

– Одна современная русская поэтесса. Не суть. Есть еще идеи для истории?

– Лучше ты расскажи, – попросила Дебби, – ты так интересно рассказываешь про времена короля Артура или Робин Гуда.

Алекс ненадолго задумался.

– Ну, например, про саксы. Саксы, или, проще говоря, скрамасаксы – это ножи, бытовали, как можно догадаться, у племени саксов. В первые века нашей эры на этом острове в основном жили кельты, которых римляне почему-то называли бриттами. Когда в 408 году римляне ушли из Британии, местное население стало особенно страдать от набегов варварских племен, саксов и англов. И знатные бритты заключили с ними соглашение, пустив жить на юго-востоке острова, в Кент, с тем чтобы они защищали остров от других морских разбойников. За вознаграждение, конечно. Однако потом бритты не смогли выполнить обещания по гонорарам, о чем и известили саксов. Правил в то время британский король Вортигерн Тощий. Саксы, недолго думая, пригласили знатных бриттов на ужин и там же их и перебили за обман. Назвали это «ночью длинных ножей». Там еще присутствовала дочь вождя саксов Ровена, якобы вскружившая голову Вортигерну, но никто не уверен, что это не легенда. Это были весьма туманные полтора века, после ухода римлян и до прихода христианства, принесенного святым Августином в тот же Кент. И в этом тумане уместились все легенды о короле Артуре, его рыцарях, драконах и феях. Кстати, британский антрополог Говард Рид в книге «Король Артур – король-дракон» уверяет, что Артур вообще был из скифов и явился откуда-то с земель Северного Причерноморья, и именно со скифами в Британии появилось понятие о военной кавалерии.

– Я еще помню, где-то там был остров Авалон, – подхватила Дебби.

– Да, мистический Яблочный остров, – сказал Алекс. – По легенде, на этом острове жители всегда молоды, и день не сменяется ночью, а время идет по-другому. За несколько минут там проходят годы и даже десятилетия в обычном мире. Там живут эльфы и феи, а людям попасть совсем непросто, разве что какая-нибудь фея за руку приведет. Туда Моргана и привезла своего раненого брата-короля, и там он спит крепким сном, но обязательно проснется, как только Британии будет грозить настоящая опасность. Английские ученые так и не пришли к единому мнению – то ли этот остров недалеко от Бретани, то ли затонул. Или вообще, может, феи доставили Артура в подводный мир Темзы, который тогда был, конечно, намного чище. Может, они превратили его тоже в духа, и теперь он пирует с фейри30 и водяными феями где-то на изнанке мира? – Алекс выдержал драматическую паузу. – А потом эти ножи, саксы, стали длиннее и достигли размеров уже коротких мечей. Так саксы, а заодно и англы стали хозяевами Британии, а потомки бриттов живут сейчас в основном в Уэльсе.

– Наверно, в ночь длинных ножей саксы и решили, что их ножи должны удлиниться, – заметила Дебби. – Расскажи еще что-нибудь, а?

– О чем?

– Об аристократах.

– У настоящих аристократов родословная должна уходить во тьму веков, – сказал Алекс. – Не важно, что в этой тьме происходило, главное, чтобы это было задокументировано. Итак, пятого графа Ратленда, Роджера Мэннерса, подозревали в том, что он пишет за Шекспира. Его предка второго графа Ратленда обвиняли в любовной связи с Елизаветой Первой. А его потомок, генерал-лейтенант Джон Мэннерс, маркиз Грэнби был главнокомандующим английских войск в Семилетней войне и придумал устраивать своих старых солдат трактирщиками, поэтому в армии его любили, и позже в его честь назвали кучу пабов. Все это тянулось до двадцать первого века, и теперь на старинном генеалогическом древе распустились три розы Мэннерс. Да, три сестры, прямо как сестры Спенсер или сестры у Чехова, вот только едва ли они захотят ехать в Москву – ведь в их Бельвуаре несколько сот комнат. Можно бродить там весь день и ни разу не пересечься ни с одним туристом. Жаль только, всю эту красоту унаследует их старший брат, но пока никто не запрещает сестрам постить в соцсетях замок.

– Так бы слушала и слушала, – вздохнула Дебби. – Откуда ты столько знаешь?

– Ты хочешь спросить, откуда у меня было столько времени, чтобы читать? – уточнил Алекс. – В детстве мы жили тесно, в однушке. Отец по вечерам часто работал за компьютером в комнате, чтобы прокормить четверых, а мы с мамой зимой, когда не разгуляешься, сидели в это время на кухне, и она рассказывала нам вполголоса сказки. Из кухни нельзя было прорубить окно в другое пространство, и она своей фантазией и книгами создавала нам дополнительное, открывала дверь в тот мир, где места всегда хватает.

– А про что рассказывала?

– Про многое. – Алекс задумался, припоминая. – Про фей и другие волшебные народы, которые можно увидеть, проследив за мыльными пузырями. Кстати, эта концепция «волшебный мир в шаге от реального, просто очень хорошо скрывается» легла в основу любимого приема Гофмана и жанра «городского фэнтэзи», вроде «Дозоров» Лукьяненко и «Гарри Поттера».

– Это было сурово, – заметил Фил, еще под впечатлением информации об однушке.– А я в детстве боялся заблудиться в гостях у бабушки.

– Мы выживали как могли. Все закончилось хорошо, родился мой брат, и после этого мы переехали в трешку, – добавил Алекс, – ну и отец ушел, так что сразу стало свободнее. Но к сказкам мы уже накрепко привязались. Однако у меня по-прежнему нет истории.

– Если не знаешь, о чем писать, пиши о любом из трех сюжетов, – Золушка, Спящая царевна и Красавица и чудовище, – посоветовала Дебби.

– Это скорее для любовных романов, – покачал головой Алекс. – Кстати, иронично, что прообразом Золушки стала Берта Большеногая, а ее принцем – Пипин Короткий, отец Карла Великого. Как говорится, король Пипин был очень мал, но выстроил дворец31. Берта доказала то, что именно она невеста принца, примерив обувь на свою необычно большую ножку. Как видите, в легендах любят преувеличивать или преуменьшать реальные события. Может, написать снова про Вилли Бастарда?

– А это еще кто такой? – поинтересовалась Дебби.

– Сын нормандского герцога Роберта Великолепного и конкубины Герлевы, или Герлетты, или Эрлетты. Мне больше нравится последний вариант. Он оставил заметный след в вашей истории.

– Я лично не слышала ни про какого Вилли Бастарда, – сказала Дебби. – Может, ты это только сейчас придумал?

– Ладно-ладно, – Алекс поднял руки, как бы сдаваясь. – Потом его назвали Вильгельм Завоеватель. Но, понимаешь, это было уже сильно потом. И победив англосаксов, он раздал эти земли своим друзьям и приближенным, так что ваша знать происходит именно от них.

– А в твоей крови не только славянское ДНК, – заметила Дебби, – но и, судя по всему, привет от монголо-татар.

Алекс, на лице которого помимо славянских корней отчетливо виднелся и татарский привет в виде высоких скул, улыбнулся:

– Всегда приятно поговорить с внимательным человеком.

Фил снова обратился к книге и сам не заметил, как прошел остаток вечера. Таким же незаметным образом пронеслась почти целая неделя, в течение которой в квартирку Алекса заглядывал кто угодно, но только не Элла.

Вечером Алекс успевал и сварганить ужин, в основном что-то из русской кухни, чаще всего какой-нибудь суп. Его стряпня, хоть и сносная, неизменно отдавала дымком. Однако Фил уже привык к дыму и даже перестал обращать на него внимание.

На аромат заходила и Дебби и, поужинав, горячо хвалила его стряпню. Сама она, видимо, не очень-то любила готовить, или не успевала со своим рабочим графиком. Гладильная доска размещалась у Алекса за шкафом, и он уделял ей не меньше внимания, чем приготовлению еды. Им владела старомодная идея о том, что вся одежда непременно должна быть выглажена – даже та, что не особенно и видна, например рубашка под свитер. «Это нам еще в детстве сказала мама», – пояснил он. Причем факт, что от одежды тоже может пахнуть дымом, он считал не стоящей внимания условностью. В целом он предпочитал два стиля – официальный смарт-кэжуал и более расслабленный кэжуал. На случай первого у него имелась белая рубашка с воротничком и оксфорды, блестевшие, будто натертые полы в бальном зале, а на случай второго – клетчатый шарф и белые кроссовки, остававшиеся белыми несмотря на все перипетии погоды.

В конце концов наступил момент, когда Филипп не мог не спросить:

– Сколько я тебе должен за еду?

– Купи банку кофе или пачку «Мальборо», и мы в расчете, – легко сказал Алекс, не отвлекаясь от очередной статьи. – Двенадцать фунтов за пачку – это же почти грабеж.

– А ты когда-нибудь задумывался, почему у тебя с балкона видны звезды? С пожарной лестницы ничего подобного не видать. Может, тут нечто вроде места силы, как в Гластонбери?32

– Ну, может, именно в этой точке возникает оптическая иллюзия, – предположил Алекс. – Или же при определенной силе убеждения идея становится… как это, – он щелкнул пальцами, – заразительной. Был момент в жизни, когда мне очень хотелось видеть хотя бы звезды. «Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно33», – добавил он, и Фил понял, что это какая-то цитата.

Глава 6. О том, что клубы бывают разные

6 января Фил снова приехал в Брентфорд.

– От тебя ведь сейчас вышла Софи? – уточнил он. Он видел помощницу режиссера выходящей из подъезда. Может, и не узнал бы со спины, если бы не ее приметная коса медного оттенка.

– Не могу сказать, ведь речь идет о чести дамы, – кратко ответил Алекс.

– Софи мне очень помогла в первый день, – сказал Фил. – Торт порезала, и вообще… – Он замолчал, сообразив, что сам-то в первый день облажался.

– Софи очень отзывчивая, – кивнул Алекс. – Фак, я сбился, – он взлохматил себе волосы. – Никак не могу продолжить мысль. Будешь дарджилинг?

– У тебя есть дарджиллинг?

– Конечно, есть, – кивнул Алекс, – как и цейлон, и прочее в том же духе. Все дарят мне чаи. И еще почему-то открытки, как будто я школьный учитель.

Алекс и сам выпил дарджилинг за компанию. Головная боль после этого утихла, но нужная идея никак не приходила на ум.

– Как думаешь, каков настоящий английский джентльмен?– спросил он, отставив чашку.

– Ну, прежде всего он хорошо образован, – Фил задумался.

– Да, – кивнул Алекс.

– И хорошо воспитан. Сдержан, умен. Обладает чувством юмора и не чужд самоиронии…

– Это можно объединить в папку «Ум».

– Не скажи, некоторые мои однокашники были умными, но совершенно не понимали шуток.

– Ну, что еще?

– Он в хорошей физической форме, имеет хобби и стиль, умеет хорошо одеваться… – Фил снова задумался. – А про самообладание я уже говорил? Еще эрудированность.

– То есть английский джентльмен – он как я? – подытожил Алекс.

– Вовсе нет! – Фил даже поднялся с дивана.

– Почему же?

– Ты слишком русский, – растерянно произнес Фил.

– Ну и что? Если б я не сказал, ты бы даже не догадался.

– Рано или поздно догадался бы.

– Мы оба знаем, что это не так.

– Русский априори не может быть английским джентльменом!

– Да ладно, без этого я был бы эталон, и люди просто боялись бы ко мне приближаться… Расслабься, я шучу, – Алекс улыбнулся, как бы в знак доказательства. – А ты знал, что английские клубы возникли еще в шестнадцатом веке, но первым клубом в современном понимании стал кружок любителей кофе в Оксфорде веком спустя? – Он писал статью про джентльменские клубы и все утро увлеченно гуглил в поисках информации. Фил неуверенно кивнул. – Жаль только, это уже всем известно. Мне бы какой-нибудь конкретики.

– Отец посещает «Нэвал энд Милитари клаб» в Сент-Джеймс-сквер.

Конечно, этот клуб считался не таким респектабельным, как «Уайтс» или «Будлс», но отец в юности тоже любил немного побунтовать, ну а потом уж привык к «Милитари».

– Расскажи-ка поподробнее.

– Клуб на улице Бэбмэйс-стрит, – Фил наморщил лоб, вспоминая. – Отец говорил, в том особняке не меньше семидесяти семи комнат. Там есть помещение для слуг, сад во внутреннем дворе и гараж.

–– И там наверняка стоят диваны «честерфилд». Ампир, лепнина, запах въевшегося в мебель табака и старых денег.

– Ты там был? – удивился Фил.

– Нет, просто представил. Как там витает флер политических разговоров про старые добрые стратегии Древнего Рима – разделяй и властвуй, рассорь соседей, дай лишний кусок пирога и получи целый пирог… А не, это уже для другой статьи. И как твой отец туда попал?

– Ну, у него связи со времен учебы.

– Ага, по протекции. Он что-нибудь рассказывает про клуб?

– Нет, конечно! Его бы тогда исключили.

– А тебя он когда-нибудь звал?

– Ну, это было бы неловко. Он ходит туда, когда хочет побыть один. Условно говоря.

– То есть подальше от миссис Сноудон? – понимающе кивнул Алекс. – А существуют ли там… ну не знаю… Типа временные пропуски, приглашения на вечер?

– В этот нет.

– Хм, – сказал Алекс, постукивая по мышке. – Есть еще «Будлс», основанный в 1762 году, есть «Брукс» на Парк-плейс, «Уайтс», «Тревелерс»… Про «Уайтс» я знаю, что в 2008 году от членства в нем отказался Джеймс Кэмерон, потому что клуб тогда официально отказался принимать женщин.

– Они из самых консервативных.

– Но где же мне тогда брать информацию – у газет-конкурентов, что ли?

– Я думал, ты знаешь все на свете.

– Джентльменские клубы как-то не входили в сферу моих интересов.

– Может, тут есть? – Фил кивнул на книги. Еще отец иногда ходил в один клуб на Олд-Фолд-лейн в Чиппинг-Барнете, но там просто играли в гольф.

– Если бы в книгах хранилась вся информация, журналисты были бы не нужны, – покачал головой Алекс. – Ладно, напишу пока про одежду.

И он продолжил набирать текст:

«Одеваться по правилам джентльмены учатся еще в частных школах. Пример итонской формы: черный пиджак, брюки в тонкую полоску и галстук-бабочка, который шьется на заказ. Может, устав от постоянной формы в школе, некоторые англичане, взрослея, начинают одеваться экстравагантно…» – Он стер последнюю фразу и помассировал виски. У него никак не получилось ухватить нерв, суть.

Он поднялся с места и решил завести разговор с другой стороны, в надежде, что идея придет с нового ракурса:

– А какой, по-твоему, недостаток у русских?

– Вас иногда слишком много, – неуверенно ответил Фил, – особенно ваших олигархов.

– Разве это так плохо?

– Ну, если судить по правилам хорошего тона… Это вопрос уместности. А у нас?

– Вы иногда слишком прагматичны.

– Разве это минус?

– Когда речь идет о заимствовании чужих ценностей и ресурсов – то да.

– Так это ж давно было.

– Хм, – сказал Алекс.

– У наших народов ведь есть и что-то общее, верно?

– Может, стойкость? – предположил Алекс. – И англичане так же ходят, уставившись в землю. Наверно, климат тоже влияет… Нет, для статьи не пойдет, разве что для стендапа.

– Ты еще и стендапом занимаешься? – удивился Фил.

Алекс поморщился:

– Ну, занимаюсь – это громко сказано. Так, иногда просят рассказать что-нибудь для эмигрантского клуба, не более. Просто чтобы заполнить вечер.

– Эмигрантского клуба?

– Да. А ты думал, только у джентльменов есть клубы?

– А можно спросить…

– Нет, – отрезал Алекс.

Он снова углубился в статью, а Фил вытащил из книжной кучи очередную увесистую книгу. Даже очень увесистую. Это оказалось «Троецарствие» Ло Гуаньчжуна, и Фил, посомневавшись, отложил ее обратно.

Спустя некоторое время Алекс пояснил:

– Я там обычно высмеиваю англичан, а это не предназначено для английского уха, сам понимаешь.

– Я – могила! – пообещал Фил.

– Нет.

– Даже те эмигранты, которые хорошо знают английский, могут попасть впросак, – говорил с небольшой сцены Алекс. Бар «Конкрит», где проходили стендапы, находился в Шордиче (мировой витрине всевозможных граффити) и располагался на цокольном этаже бывшей чайной фабрики. Публика была русскоязычная, но из уважения к владельцу бара и барменам Алекс дублировал текст на английском в виде субтитров, ползущих на белом экране за его спиной снизу вверх, как в «Звездных войнах», чтобы они не подумали, будто он иронизирует над ними. – Им все равно требуется перевод с королевского английского на обычный. Например, если англичанин хочет сказать «Что за бред» или «Ты что, идиот?», он говорит: «Вы, наверное, шутите?». Еще они любят сказать вам что-нибудь нейтральное про погоду, и только наутро до вас дойдет, что вас послали или, наоборот, пригласили на чай. Намекаете, что я мог бы соображать быстрее? Но понимаете, тогда они уже безнадежно отстанут… Спасибо, вы отличная публика.

А вот английская хладнокровность иногда впечатляет. Вы ведь знаете, почему во всех английских домах есть минимум второй этаж? Чтобы поселить гостя подальше от камина. Да-да, англичане не слишком-то жалуют гостей. Ведь у них огромная личная дистанция. Можно представить это так: сначала в комнату заходит дистанция, а потом уже сам англичанин. Отсюда и такие просторные комнаты – я имею в виду, в особняках. Это чтобы дистанция могла в них разместиться. Но вы поняли нюанс – только богачи могут позволить себе ее иметь. Бедняки довольствуются лишь двухэтажными автобусами… – Алекс говорил так, будто дистанция – это было нечто одушевленное. Хотя Фил не замечал за собой особенной дистанции. Да, он не лез к малознакомым людям, но только потому, что этого не позволяли правила хорошего тона. Англичане просто ненавязчивы, вот что. – Спасибо, вы отличная публика!

– Бис! – потребовала отличная публика. Алекс не стал с ней спорить.

– С самого своего приезда я гадал, зачем англичанам сдались вторые и третьи имена, – снова заговорил он, выпив стакан воды. – Вы скажете, что у русских тоже есть что-то подобное – то есть отчества, но это ведь другое, это принадлежность к роду. И вот у меня появился английский коллега, у которого тоже три имени, и в результате возникла новая теория: это чтобы можно было без зазрения разговаривать сам с собой. И потом сказать, что решение принято в результате беседы с умнейшим собеседником…– Тут английский коллега скроил такую кислую гримасу, что Алекс не удержался от смешка, хотя обычно выдерживал выступление в серьезных тонах. – Прошу прощения за этот смех, обычно я себе такое не позволяю, – тут же сымпровизировал он, – просто я на миг представил, как бы отреагировал коллега, если б услышал… Надеюсь, ты этого не услышишь, Дон… Все, я готов вернуться к вам, господа, и в свою обычную блестящую форму. Спасибо, вы отличная публика! Как вы знаете, разделение на «ты» и «вы» есть в русском, а не в английском, но тем не менее здесь вы всегда четко слышите, когда они вам выкают. Парадокс! Иногда на это указывает даже мимолетное движение бровей. Ага, узнали своих соседей? Это потому что вы не только хорошая, но и наблюдательная публика. Кстати про покерфейс. Конечно, я не могу обойти молчанием такую знаковую фигуру, как Джейсон Стетхем. Вы ведь в курсе, куда я клоню? Да-да, на его странице какие-то тролли уже который год пишут разные хохмы на кириллице. Вроде «Беспонтовыми понтами понтоваться понта нет» или «Видел закат? Это я закатил». Тогда скажу вам, как юморист юмористам: поддерживайте там высокую марку российского юмора, окей? В конце концов, что нам еще остается, кроме как шутить. Спасибо, вы отличная публика.

Зрители улыбались не столько метким замечаниям Алекса, сколько поддававшись той расслабленной атмосфере, которую он как-то умел генерировать одним своим присутствием.

– А почему в стендапе ты назвал меня Доном? – спросил уже на улице Фил.

– Ну типа благородный дон, – пояснил Алекс, – для конспирации, и к тому же коротко. Не называть же тебя полным именем – это было бы слишком длинно.

– У англичан, кстати, не такая уж большая дистанция.

– Есть такой прием, называется – гипербола.

– Слушай, – решился Фил, – а у тебя когда-нибудь был, ну, личный агент? Я-то как-то быстро поступил в театр после академии, а потом предложили роль в сериале, – поспешил объяснить он, – и не работал с агентствами, но может, в них есть толк?

– Конечно, есть, – кивнул Алекс. – У меня есть знакомый агент, правда, не личный. Она помогла мне пару раз на общественных началах. Это она нашла для меня роль графа в пабном театре, а потом и должность осветителя на студии.

– Не актера?

– Но хоть что-то. По-моему даже, совсем неплохо, учитывая, что это не стоило мне ни фунта. Зато в светоподсобке, то есть базе для хранения оборудования, меня хорошо натаскали по части железа34. Да я и сам натаскался туда-сюда. – В должности осветителя Алекс научился не только разбираться в разных типах осветительных приборов и фильтрах к ним и правильно применять во время съемок, но и быстро перемещаться в пространствах павильонов. Главное, требовалось быстро думать, бегать и знать, как подключить, прикрепить или повесить любой прибор, чтобы не затянуть съемку и не повредить оборудованию.

– Железа?

– Ну, грипы, автогрипы35. Еще есть текстиль36, он полегче. А потом как-то на корпоративе, забывшись, я спел, и это заметила Камилла. Может, и не заметила бы, но у нее как раз игристое пролилось на платье, и она оглядывалась в поисках официанта. Ну и пригласила меня сняться в эпизоде. Просто в роли техника. Потом озвучить заставку, вот и пошло-поехало.

– Значит, она работает на общественных началах?

– Нет, просто помогает начинающим актерам на деньги спонсоров.

– А спонсоры – это…

– Это состоявшиеся актеры, которым она подсобила на начальном этапе и которые теперь имеют возможность помочь ее агентству. Добровольно, конечно, – добавил Алекс.

Фил хотел было сказать, что интересно было бы встретиться с ней и поговорить лично, но промедлил, обдумывая фразу, и нужный момент был упущен: разговор зашел уже про другое.

Глава 7. Английское чаепитие

Родственники Фила уже вернулись из Эдинбурга, и вечером 8 января он обязательно должен был явиться на семейный ужин. Ужин давала его кузина Мадлен с мужем Персивалем Говардом или, как его в шутку называли в семье, «нашим клерком». Это не самое почетное прозвище Перси получил в связи с тем, что работал в полицейском управлении, хотя Фил, например, не видел тут никаких оснований для иронии. На его взгляд, достоин уважения был уже сам тот факт, что Перси где-то работал.

Они с Мадлен жили в Найтинг-Хилле, на Хиллгейт-стрит. Элегантный эдвардианский особняк с розами на витражах стоял среди себе подобных в лабиринте из узких улочек. Фил не любил опаздывать, но в этот вечер припозднился к семейному ужину и вошел в гостиную к Говардам, когда уже подали чай. Сегодня была суббота, а значит, массаж и физиотерапия, и процедура продлилась дольше обычного. Раз в неделю ему приходилось ходить в спортивный центр на процедуры, работать с ногой – это было необходимо (хотя и болезненно), чтобы мышцы окончательно не атрофировались.

На ужине, помимо самих Говардов, бабули и родителей Фила, присутствовала его сестра Селеста и брат Мадлен – лопоухий Кристофер с невестой Розой. Кристофер впервые пригласил ее на семейное мероприятие, что свидетельствовало о серьезности их планов на год. Он, как и Фил, был белокож, светловолос и в обществе довольно застенчив, а сейчас еще и скован в движениях. Зато Роза – красивая мулатка с редким серым оттенком глаз – наоборот, держалась довольно расслабленно.

На длинном столе в гостиной вперемешку с канделябрами и цветами располагались вазы с фруктами, фарфоровые чашки, молочник и этажерка с пирожными и кексами. И все было довольно предсказуемо и привычно, непривычным оказалось лишь еще одно лицо за семейным застольем. А именно Алекс.

– Воры должны сидеть, – громко говорил он с нарочитым американским акцентом и обращаясь почему-то к Розе, – и желательно за решеткой. И желательно делать там что-то полезное, а то большинство проблем, знаете ли, от безделья.

И, будто мало было акцента, Алекс еще и оделся странновато – в байкерскую кожаную куртку и кожаные же штаны. Его появление сулило неожиданный поворот для привычного семейного вечера, вплоть до непрогнозируемого хаоса, и Фил от расстройства, сев за стол, сразу же отпил горячего глинтвейна из термостойкого стеклянного стакана. Он не любил смешивать рабочие и семейные моменты – обычно из этого не выходило решительно ничего хорошего.

Слуга бесшумно и оперативно поставил перед ним тарелку с говяжьим языком и черносмородиновым муссом. Филипп кивнул с признательностью – он целый день почти не ел – и взглянул на своих родителей и сестру Селесту как будто со стороны, как посмотрел бы человек с улицы.

У мамы были темно-каштановые волосы, убранные сегодня, как и обычно, в высокую аккуратную прическу, и создавалось ощущение, что из всей косметики она пользовалась только белилами и карандашами для губ и бровей – и при этом выглядела еще довольно свежо. У отца до сих пор была светлая густая шевелюра, в которой, может, и пробивались серебряные нити, но на общем белесом фоне это было незаметно. Его лицо было привычно загорелым – ведь большую часть года он проводил на свежем воздухе, в их поместье Мастерфилде. Он бы тоже выглядел моложе своих лет, если б не глубокие морщины на лбу. Селеста пошла в маму цветом волос и привычкой строго поджимать тонкие губы, а вот ее курносый нос и веснушки, которые она тщетно пыталась замазать, были неизвестно в кого.

Отец, Кристофер и Перси были одеты в костюмы без галстуков, а на Филиппе красовались синие джинсы и оранжевый свитер с оленями, который связала бабуля. Заметив на нем свое творение, бабуля чуть заметно наклонила голову.

– Всем привет, – сказал он, – надеюсь, вы хорошо съездили.

– Добрый вечер, Филипп, – суховато отозвалась мама, – да, нам повезло с погодой. Надеюсь, в следующий раз ты составишь компанию. А Персиваль пригласил на ужин своего знакомого из управления – знакомься, мастер37 Александер. Мастер Александер, это наш старший сын Филипп. – По ее светскому тону никак нельзя было бы догадаться о том, что она не очень-то одобряет службу Персиваля. Да и в целом подвижный живчик Перси смотрелся как-то чужеродно в кругу неторопливой жениной родни.

– Скажите, Александер, – вступил в разговор отец Фила, – как в вашем управлении смотрят на проблему бездомных?

– С беспокойством, – ответил Алекс. Подумал и уточнил, хотя и так же кратко: – Мы наблюдаем.

– Я не просто так спросил. Видите ли, у нас под носом есть проблема, которую никто не хочет решать. В Лондоне растет число бездомных, – сообщил отец, – за последние пять лет оно выросло уже на сорок процентов. И если в связи с этим ничего не предпринимать, я могу поручиться, что… – Он оседлал любимого конька и явно не собирался сворачивать речь слишком быстро, поэтому Персиваль решил вмешаться:

– Этой проблемой у нас занимаются другие люди.

Однако отец не желал так просто оставлять волнующую тему:

– Некоторые бездомные взяли моду будить по утрам громкими звуками, и боюсь, однажды мы проснемся и узнаем, что город уже в их руках. Или даже узнаем не сразу.

– Почему не сразу? – уточнил Персиваль.

И тут Алекс слегка вышел из роли, пробормотав вполголоса:

– Потому что мы ленивы и не любопытны38.

Мадлен его услышала и слегка возмутилась:

– Говорите за себя, – слегка возмущенно сказала она, не поднимая верхней губы. Сегодня на ней было платье в пол с традиционным якобинским принтом, и она, как обычно, собрала свои каштановые волосы в высокий гладкий пучок.

– Это цитата, – сказал ей Филипп. По крайней мере он это предполагал.

– Филипп, откуда ты знаешь нашего гостя? – немедленно поинтересовалась мама.

– Это мой коллега по сериалу, – ответил ей Филипп (врать маме на прямой вопрос он никак не мог).

Тема сериала для собравшихся была своего рода табу, наравне с политикой, религией и деньгами, поэтому все вмиг поскучнели. Мама же перевела взгляд на Алекса и с обманчивой благожелательностью спросила:

– Зачем же понадобилось это представление? – От актеров она была еще в меньшем восторге, чем от полицейских.

Перси в дурашливо-покаянном жесте вздернул руки:

– Это была моя идея, я просто хотел немного вас разыграть. Что бы вы, так сказать, прочувствовали, услышали в красках, как непроста наша работа.

– Мы и так безмерно уважаем ваш труд, – произнесла мама с едва заметной иронией.

– Значит, вы не из Большого яблока? – с ощутимым разочарованием спросила Роза.

– Нет, я из Москвы, – отозвался Алекс уже на чистом английском. Собравшиеся поскучнели еще больше. Только миссис Сноудон постаралась сохранить любезный тон:

– Как бы то ни было, мы стараемся ко всем относиться без предубеждения, несмотря ни на какую политическую ситуацию.

– По-моему, эту ситуацию раскачивают специально, – вступил в разговор Кристофер.

Алекс глянул на него и спросил:

– Откуда у вас ссадина на щеке?

Мама Фила иронично подняла бровь. Как-то не принято было обсуждать за столом подобные вещи.

– Ниоткуда, – после неловкой паузы ответил Кристофер. – Я неудачно упал.

– Похоже на след ногтей. Будь я психологом, заподозрил бы в вашей с невестой паре классический тоннель, – заметил Алекс, – в данный момент на этапе манипуляций.

– Что, пардон? – переспросила Роза.

– Это прием, который заключается в том, что человека постепенно вводят в жесткий сценарий и постоянно добавляют ограничения. Закрепляют за ним роль, принуждают отказаться от части интересов, пытаются стереть некоторые его черты, манипулируют им, чтобы продлить игру, и все это в итоге приводит к полному параличу воли.

– И во всем этом вы обвиняете моего жениха? – холодно уточнила Роза.

– Что вы, – возразил Александер, – как я могу обвинять вашего жениха? Я вас имел в виду. В гипотетическом смысле, конечно, ведь я же не психолог, – с безмятежной улыбкой добавил он. И поднялся из-за стола: – Я, пожалуй, пойду. Хотя вы и отличная публика, но у меня сегодня еще пара мероприятий.

– Постойте, а песня? – вдруг громко спросила Селеста. Ей недавно исполнился двадцать один год, и она вовсю запудривала свои веснушки и старалась держаться солидно, хотя не всегда получалось. На ней, как и на Мадлен, было платье макси, но с цветочной вышивкой. – Перси сказал, что вы споете под гитару «Отель Калифорния», потому что вы американец и потому что Роза любит кантри-рок…

– Тихо ты, – шепнул ей Перси, но было поздно.

– Точно, – Алекс хлопнул себя по лбу, – а я чувствую – что-то забыл.

Он внимательно осмотрелся, как будто запоминая детали сцены для создания нужной атмосферы, и Филипп тоже машинально огляделся, хотя знал тут буквально каждый дюйм.

Стены были белыми, а карниз декорирован изображением сцен охоты. На окнах висели светлые занавески с желтыми цветочками, на полу раскинулся персидский ковер. Стулья и диван были покрыты тоже цветочным ситцем, а на викторианских креслах красовались алые плюшевые сиденья. У газового камина между креслами девятнадцатого века выглядывал мягкий столик. На стене рядом с черно-белыми картинами висело круглое винтажное зеркало. Да и вообще в целом в гостиной – никакой недорогой новой мебели, только старина, передаваемая по наследству.

Конечно, никакую «Калифорнию» Александр петь не стал, а затянул куплеты из какого-то иностранного романса. В процессе он откупорил бутылку выдержанного красного вина из бара Перси, налил себе в хрустальный бокал, выпил, проникновенно обращаясь к Филиппу и фамильярно хлопнув его по плечу, исполнил с Селестой элементы танца, хоть и не вприсядку: несколько раз закрутил ее и выполнил поддержку, а потом, усадив ее на место, бросил бокал через плечо, к вящему удовольствию бабули. Несколько красных капель при этом сорвалось на его белую рубашку.

Перси смотрел на Алекса с глухим неодобрением – по уговору, он должен был танцевать с Розой, а не с Селестой.

– Это не то, – плюхнувшись обратно на стул и отдышавшись, заявила Селеста, – я даже слов не разобрала.

– Тихо ты, – сказал ей уже Филипп.

А Алекс обронил на стол пятидесятифунтовую купюру и со словами «это за вино» с достоинством удалился. Филипп залпом допил свой пунш и, объявив: «Пойду верну деньги», взял трость и вышел следом.

– Что ты здесь делал? – нагнав его уже у изгороди, спросил Фил. На самом деле у него отлегло от сердца: вечер принес не хаос, а всего лишь незапланированное шоу.

– А ты? – поинтересовался Алекс на ходу, направляясь к метро. Песенный запал прошел, и как часто бывало, теперь он ощущал опустошенность.

– Они мои родственники, – вынужден был признать очевидное Филипп. – Но что там было за шоу?

– Этот Персиваль нанял меня как актера, чтобы я сыграл крутого полицейского из Америки и попытался охмурить Розу. Не так чтобы сильно, а просто чтобы расстроить ее свадьбу. Персивалю она почему-то не нравится. И мне уже почти удалось найти с ней общий язык, пока ты не появился.

– То есть ты подрабатываешь аниматором? – Фил подумал, что, пожалуй, мог бы еще задержаться в спорт-центре: Роза ему тоже не слишком нравилась. Было в ней что-то фальшивое – может быть, линзы?

– Типа того.

– Тогда, может, и мне подыграешь? – подчинившись невнятному наитию, предложил Филипп. – Мне очень нужно приобрести одни часы.

– Какие еще часы?

– Тут рядом «Паб Черчилль армс», давай там обсудим? – Филипп не мог прямо на дороге обсуждать свое единственное хобби, точнее, сокровенную страсть. А этот паб к тому же был знаменит своими цветочными украшениями, ну и к рождественским праздникам здесь особенно расстарались. Тут же недалеко от рынка на Портобелло-роуд, на пересечении Колвилл-террас и Элджин-кресент Филипп приобрел однажды антимагнитную модель «Патек» в стальном корпусе, и потому это место неизменно вызывало у него теплые ассоциации.

– Я хочу поменяться с однокашником хронографами, нужен только убедительный провенанс39, – заказав себе эль, пояснил Филипп. – Этот однокашник, Харвей, поверит на слово, но надо поторопиться. Пока не прошел всплеск интереса к винтажным советским часам, можно совершить по-настоящему удачные сделки.

– Вижу, тебе советские часы не особенно интересны.

– Ну, – Филипп пожал плечами, – я не гонюсь за модой. И, без ложной скромности, разбираюсь в часах почти профессионально. – В этом году советские часы в хорошем состоянии и, главное, с индивидуальной историей действительно получили неожиданный интерес среди любителей.

– Ну а что нужно сделать?

– Просто сыграть русского, – сообщил Филипп, – который от нужды продает семейный раритет.

– А на самом деле? – уточнил Алекс.

– Это часы «Победа», я купил их у одного коллекционера.

– То есть это подлог?

– Вовсе нет, – возразил Филипп, – всего лишь хитрость. Эти часы не поддельные, они выпущены в 1951 году на Самарском заводе в лимитированной серии, весь вопрос лишь в провенансе. Они ведь действительно могли оказаться вашей семейной реликвией! Я прошу лишь немного приукрасить историю.

Алекс сомневался – все равно это чем-то напоминало подлог.

– Мне очень нужны его часы, – признался Филипп, который мысленно уже называл их своими.

– И что, у тебя нет ни одного доверенного человека?

– Что за вопрос? Есть, конечно, – с достоинством ответил Филипп, – я просто не хочу их беспокоить.

– Хм, – произнес Алекс.

– Он хороший русский, я ручаюсь, – сказал Филипп. Было начало шестого, и в лаунж-зоне отеля «Коринфия» в Вестминстере сервировали стол к послеобеденному чаепитию. Рядом с чайным фарфоровым сервизом «Роял Альберт» на этажерке высились конноли, заварные булочки с маракуйей, сандвичи с копченым лососем и брауни с шоколадным кремом. Чуть поодаль стояли бокалы с игристым «Шэпел Даун».

– Ладно, – кивнул Харвей, – поверю тебе на слово. – Он повернулся к Алексу: – Вы действительно хороший русский?

– Вы даже не представляете, – усмехнулся он в ответ, – насколько я плохой русский. Однако часы отменные.

– Он мой коллега, – сказал Филипп, – тоже актер.

– Что-то я не слышу акцента.

– Во-первых, он умеет говорить без акцента, он же актер.

– Надо же, – Джеймс Харвей явно не поверил. Он был отчаянным тусовщиком и гонщиком, а также обладателем преждевременных залысин и хронографа XVIII века, по поводу которого Филипп уже полгода пытался сторговаться. Лондонскую резиденцию Харвеи продали, так что Джеймс жил в Икторпе, а будучи в городе, останавливался обычно здесь. – А во-вторых?

– Я играл в пабном театре, – сказал Алекс.

– А что за театр?

– «Плезант».

– Что-то не слышал.

– Он небольшой, на шестьдесят мест, – пояснил Алекс, – в Айлингтоне неподалеку от Каледониан-роуд. Именно там шла пьеса «Король говорит», когда мать режиссера Тома Хупера пришла на представление, а потом рассказала о ней сыну. И он снял фильм.

– Не хожу в пабные театры, – сказал Харвей.

– Как бы то ни было, часы первоклассные, – продолжил Алекс. Это были часы «Победа» калибра 2602, выпущенные в честь советско-китайского договора о дружбе, и потому с китайскими иероглифами. Двойная экзотика. – Они достались мне от отца, а тому от деда. Однажды они даже защитили его от пули. Потом в мастерской починили, и они стали как новенькие – даже не скажешь, что на них была кровь.

– От пули на войне? – уточнил Харвей.

Филипп ощутил, как на лбу выступили капли пота. Это был вопрос с подвохом. Упомянул ли он, что часы выпущены в 51-м? Если нет, то пиши пропало.

– Нет, просто от шальной бандитской пули. Часы ведь выпущены в пятьдесят первом, после победы. К тому же моему деду на начало войны исполнилось только пять лет. Сражался мой прадед, и он всю войну прошел без всяких часов. Только под Берлином приобрел трофейные.

– Почему же вы их продаете?

– Жизнь в Лондоне дорогая, – кратко сказал Алекс.

Харвей еще немного посомневался.

– Дайте рассмотреть.

Алекс протянул ему советский хронограф с белым матовым циферблатом, кафедральными стрелками и раритетными иероглифами.

– Мечта любого коллекционера, – заметил Филипп. – Только посмотри на иероглифы!

– Ладно, по рукам, – после еще одной драматической паузы кивнул Харвей и вытащил свой хронограф. Это были часы работы мастера Хентона Брауна 1730 года с корпусом, украшенным высокорельефной чеканкой с изображением сцены «Семейство Дария перед Александром»40. Особенно Фила привлекали в них золоченый чеканный циферблат и стальные вороненые стрелки в стиле «таракан и кочерга». Они выпили шампанского, как бы скрепляя сделку.

Получив вожделенные часы и выйдя из «Коринфии», Филипп шумно выдохнул.

– Хорошо ты придумал про историю.

– Это реальная история, только не с «Победой». У деда были те трофейные, и выглядели они потом не очень. Дед, конечно, отдавал мастеру…

– А что за модель? – деловито уточнил Филипп.

– Не знаю, какие-то швейцарские.

– Они еще ходят?

– Когда я видел их в последний раз, ходили.

– Значит, они не с тобой?

– Нет, у брата.

– Он младший?

– Что за допрос? – возмутился Алекс. – Дед оставил их мне, я брату, вот и все. Я бы их все равно потерял или разбил.

– А твой брат не согласится продать их, скажем, за тысячу фунтов? – осторожно спросил Фил.

Алекс удивленно на него посмотрел.

– Можно за две, – добавил Фил, – но это максимум. Если серия не лимитированная, то не представляет особой исторической ценности, меня заинтересовала их индивидуальная история.

– Они гнутые, потрепанные жизнью, и они не продаются, – решительно сказал Алекс.

– Может, за три? – с надеждой предложил Фил.

– Давай закроем этот вопрос.

– Тебе не понять, ты не коллекционер, – вздохнул Фил. Это было похоже на неутолимую жажду, и сколько бы часов ни прибавлялось в коллекции, ему все равно казалось, что их слишком мало.

– Брат не будет их продавать.

– Хотя бы спроси у него. Это же три тысячи фунтов!

– Это просто деньги, которые однажды закончатся, а часы останутся.

Фил уныло кивнул. Собственно, эта мысль когда-то и сделала его коллекционером (и еще семейное наследие).

– Я подумал, может, этим вечером ты мог бы еще подыграть?

– Опять рассказать эту историю? – усмехнулся Алекс.

– Нет, съездить на встречу на Грин-Лейнс. Ничего особенного, просто хочу купить еще одни часы с рук.

– Съезди с таксистом.

– Мне нужно, чтобы меня не ограбили в момент или после сделки, а таксист и сам может ограбить.

– Что-то мне подсказывает, что я об этом пожалею, – вздохнул Алекс и взъерошил себе волосы. – Ладно, давай только быстро.

– Моя машина домчит в три счета, – заверил Фил.

У него был синий «Ягуар» со слегка оттюнингованным под него креслом, и Фил вел очень аккуратно, мягко выражаясь.

– Ты всегда водишь так медленно? – поинтересовался Алекс.

– Я стараюсь не нарушать правила, – пояснил Фил, ища место для стоянки. Отец помог получить права – что было непросто, учитывая его анамнез, – поэтому он всегда ездил очень осторожно. Просто не мог позволить себе лихачить и нарушать.

Не успел он припарковаться, как к ним подошел турок и показал «товар».

Фил не спеша вылез из машины и попросил дать часы в руки. Поколебавшись, продавец протянул их. Фил повертел их, присмотрелся и вернул назад, покачав головой:

– Это подделка.

– Какая же это подделка! – оскорбился турок-продавец, и в принципе его можно было понять. В строгом смысле это и не было подделкой. Это были дорогие часы «Патек Филипп», только они никогда не принадлежали китайскому императору и никогда не были в Союзе. Потому что на ремешке отсутствовала дарственная надпись – наспех выведенный гвоздем иероглиф. И от возмущения продавец полез в драку. Но в драке с Алексом долго не продержался, поэтому быстро остыл. Однако в этой неприятной драматической сцене слегка пострадало пальто Алекса, по виду вполне еще новое.

– Разве нельзя покупать часы в магазинах или на всяких там аукционах, – с досадой спросил он на обратном пути, – как полагается?

– Эта модель считается утерянной, – ответил Фил. От расстройства он сел на пассажирское кресло – он-то уже предвкушал, как наденет этот хронометр на руку. – Я все ждал, что она всплывет на аукционах, но пока глухо.

Над зеркалом заднего вида висело фото часов.

– Это из-за них движуха? – поинтересовался Алекс. – Они ведь ношеные?

– Не просто ношеные, – вздохнул Фил. – Это модель «Патек» тридцать седьмого года с вечным календарем, а главное, они принадлежали китайскому императору41. Император побывал в советском плену, подружился там со своим переводчиком Георгием, а когда освободился, подарил их Георгию. Якобы еще сказал на прощание, что кроме водонепроницаемости часы обладают и функцией замедления времени. Наверно, неточный перевод. В последний раз официально они всплывали в Швейцарии в девяностые. Теперь, если найдутся, будут стоить еще дороже благодаря своему провенансу. Но я все равно их раздобуду, – убежденно закончил он. Радовало, по крайней мере, что сегодня удалось добыть хронограф Харвея.

– Может, владелец не захочет их продавать.

– Я предложу цену побольше.

– Не всегда дело в цене, – заметил Алекс.

– Почти всегда дело в цене, – упрямо сказал Фил. – Ты всегда так лихачишь?

– Я обогнал этого тормоза вполне в рамках правил, – пояснил Алекс. Он старался не нарушать ПДД, ведь камеры были по всему городу.

– Фак, я так надеялся, что на сей раз это они, – Фил со стуком отбросил свою трость на пол машины. Был последний день рождественского хиатуса.

– Хочешь в паб? – предложил Алекс после сочувственного молчания. Пусть он не понимал его коллекционерской жажды, но мог различить истинную печаль.

Глава 8. Фил мечтает научиться танцу

10 января начались съемки нового сезона. Коллеги-актеры вели себя вполне приветливо, как будто и не бывало неловкого первого дня, и Фил сам не заметил, как понемногу втянулся в съемочный процесс. Каждый вечер он готовился к роли, вживался в образ, учил сценарий и, можно сказать, влился в коллектив – зато оказался совершенно не готов к тому, чего ждал больше месяца.

Однажды субботним вечером в начале февраля он читал у Алекса книгу про Японию и с обилием японских словечек – «Человек недостойный» Осаму Дадзая. Кайдан, кодан, ракуго, аманатто, кастелла, футон, фуросики, яката – он уже устал гуглить, хорошо хоть интернет здесь неплохо работал. Хотя корректнее было бы снабдить издание сносками. Но когда Фил высказал идею про сноски, Алекс переглянулся с Дебби и насмешливо заметил: «Да, надо признать, для современной читающей публики в массе это становится необходимо». Хотя Фил читал теперь и по методу скорочтения, и просто взахлеб, в любое свободное время, даже ночью, он все равно знал еще слишком мало, критично мало. Почему, ну почему родители берегли его от книг в детстве? Мама как будто из суеверия не пускала в отцовскую библиотеку. Знали бы они, что от количества проглоченных книг будет зависеть его личная жизнь!

В основном Фил читал как заведенный из опасения, что Алекс как-нибудь выдаст перед Эллой всю глубину его необразованности, может, даже не специально, а мимоходом, одним ироничным словом или вопросом. Он пропускал уже третий сеанс в спортцентре, но ноге не становилось хуже. Она вообще особенно не беспокоила – так, иногда ныла на дождь или снег.

В дверь постучали, и не успел Алекс крикнуть «входите», как в прихожую шагнула Элла.

– Элла, – обрадовался Алекс, – сто лет не была! Нужна новая книга по актерскому мастерству?

– По танцу, – уточнила Элла и прошла в комнату. – Привет, Дебби. Вы не одни?

– А, это Фил, он тут тусуется, как в библиотеке, – представил его Алекс. – Фил, это Элла, театральный агент. Да подойди поближе, она не кусается! Знаменитая английская дистанция, – улыбнулся он Элле, – еле помещается в комнату.

– Да тут комната – шестьдесят футов, – пробормотал Фил.

– Не важно.

– Привет, Фил, – любезно улыбнулась Элла. И пояснила Алексу: – Мы уже познакомились, когда ты куда-то выходил.

– Вот как?

– Я возьму до завтра «Романтическую историю танца»? – И Элла изящным движением вытащила из книжных завалов ту самую книгу, которую Фил так долго и безуспешно искал.

– Я тоже ее искал, – он проследил за книгой завороженным взглядом. – Не то чтобы я всерьез планировал научиться танцевать, – добавил он с некоторой неловкостью, – просто для интереса…

– Могу отдать вам, – предложила Элла, – если послезавтра вечером сможете со мной пересечься.

– Смогу! – поспешно кивнул Фил.

– В восемнадцать на Эрлс-корт, где паб «Блэкберд»42 у метро, если удобно?

– Очень удобно, – заверил Филипп, прикидывая, как завтра отпроситься пораньше.

– Ну, тогда до завтра, – она махнула всем сразу и так же легко вышла.

– Фак, – пробормотал Фил от волнения.

– В первый раз слышу, как вы ругаетесь, – заметила Дебби.

– Это еще что, – хмыкнул Алекс, – однажды он вообще обозвал меня английским джентльменом.

– Я такого не говорил, – возразил Фил, но как-то вяло – мысли мешались, глотая друг друга.

– Ты сказал, что у меня блестящий ум, как и у джентльмена. Или наоборот? В общем, я бы поспорил, у кого более блестящий, но это, наверно, будет нескромно.

– У джентльмена должно быть Дело, – неуверенно сказал Фил.

– У меня есть дело, я играю.

– Джентльмены консервативны.

– Я тоже предпочитаю классику. Блин, мне уже становится не по себе, – Алекс не выражался в присутствии дам, – срочно докажи, что я не джентльмен.

– Ты пижон и позер.

– Нет большего позера и пижона, чем английский джентльмен, Фил. Ты что, не смотрел «Аббатство Даунтон»?

– Иногда я тобой восхищаюсь, – сказала Алексу Дебби.

– Я бы сам собой восхищался, – кивнул Алекс, – будь у меня свободное время… А, – он сделал вид, что его осенило, – так вот чем я отличаюсь от джентльмена!

– Не только, – сказал Фил. – Чтобы стать джентльменом, нужно поучиться в нашей школе! Это не подделаешь, как акцент. И нужно родиться в английской семье.

– Желательно первым и мальчиком, – хмыкнула Дебби.

– Да, еще мне не хватает титула и поместья, – признал Алекс.

– Алекс, мы ведь теперь достаточно близкие приятели? – с надеждой спросил Фил, когда Дебби ушла к себе.

– А с какой целью интересуешься?

– Ты не подскажешь фамилию Эллы?

– Карякина, а с какой целью интересуешься?– повторил Алекс.

– Может, в интернете есть что-нибудь про ее агентство, – туманно ответил Фил, – или, не знаю, про ее хобби. Мне надо подготовиться к свиданию.

– А у вас разве не встреча?

– Какая разница? Мне нужно воспользоваться шансом.

– Но все-таки, зачем тебе?

– Она мне нравится, – наконец признался Фил.

– Да ты ее видел-то мельком, – Алекс нахмурился. – Постой-ка, на книгах – это было с ней, что ли?

Филипп, ярко вспыхнув, кивнул.

– Надеюсь, это не проблема?

Алекс почему-то развеселился.

– Почему это должно быть для меня проблемой?

– Она же твой агент.

– Мы не встречались, – успокоил его Алекс. – Признаться, Элла меня удивила. И после этого она тебе понравилась?

– Я заинтересован, – пробормотал Фил.

– Лучше я сразу скажу: вы не пара.

– Почему это?

– Долго объяснять.

– Я не тороплюсь. Это потому что я актер, а она агент?

– Ну она любит ретрофильмы, стиль «галстуки опционально», классическую музыку, художников-авангардистов и книги. О чем вы будете разговаривать?

– Я тоже полюблю книги, – запальчиво сказал Фил, – они уже начинают мне нравиться.

– Зачем тебе это?

– Я заинтересован, – повторил Филипп упрямо.

– Тогда просто пригласи ее в кино, – посоветовал Алекс, – а там как пойдет.

– Но как мне ей понравиться, если я ничего о ней не знаю? Кроме того, что она работает агентом и родом из России.

– Кто сказал, что из России?

– Ну, – Фил растерянно моргнул. – У нее же акцент… И ты сейчас назвал ее фамилию, она ведь на «а».

– Элла из Гомеля.

– А…

– Это в Белоруссии, – уточнил Алекс.

– Ну почти. Я знаю, что столица Белоруссии – Минск, – счел нужным сообщить Фил. Еще он знал, что именно на минском заводе выпускали часы «Луч», одна модель была и в его коллекции – 1816, ставшая победителем на Лейпцигской ярмарке в 1972 году. – А по поводу классики в одежде… С чего бы мне начать?

Одевался Фил, конечно, слегка эксцентрично. Пожалуй, его стиль можно было назвать «Первое что валялось в шкафу и не требовало глажки». Его винтажные часы редко сочетались с одеждой, однако Фила, похоже, это мало волновало. Вот и сейчас на нем были вещи не только разных стилей, но и фасонов и даже пар. Англичане называли это торжественным словом «экстравагантность», а Алекс считал просто фриковатостью. Филу единственному из актеров вещи на площадке для современных сцен подбирал художник по костюмам. Остальные одевались в свое, за исключением, конечно, исторических эпизодов.

Единственное, с чем у него всегда все было в порядке, – это с носовыми платками. В смысле, они всегда были белыми. Алекс бы даже подумал, что кто-то подарил ему коробку с тысячью штук, и он каждый вечер выбрасывал по платку и каждое утро брал новый, если бы на некоторых из них не попадалась буква S.

– Гленчек, виндзорская клетка, «принц Уэльский», «принц Галльский», аргайл, Эстерхази – выбирай любое.

– Я знаю, что все это одно и то же, – сказал Фил с досадой. Он все-таки был англичанин.

– Они отличаются палитрой, – возразил Алекс. – Гленчек – в черно-белую клетку, а в другие уже добавили цвета43. Аргайл – ромбы. Есть Бëрберри с их «клеткой нова»44. Ладно, не важно. У тебя есть хоть один костюм темного оттенка и туфли к нему?

– Должен быть, – неуверенно ответил Фил, – надо порыться в шкафу.

– Костюм должен висеть на вешалке.

– К чему столько мороки – это же просто одежда, – произнес Филипп с небрежностью человека, у которого всегда были деньги на качественные вещи. Одни его разномастные носки с Бонд-стрит стоили больше, чем польский строитель получал за три дня, но едва ли Фил задумывался об этом.

– В человеке должно быть все прекрасно: и одежда, и душа, – заметил Алекс и сам же раскрыл источник цитаты, – как говаривал Чехов.

– Михаил? – уточнил Фил.

– Антон.

– Ну почти, – Фил протянул пять фунтов за неузнанную цитату – у них это стало чем-то вроде состязательного челленджа.

Следующим вечером он со свертком в руках подошел к зоне для курения, расположенной на улице. В тот момент из их съемочной группы там был только Алекс. Он пускал колечки дыма, задумчиво глядя на облака. Неподалеку о чем-то вполголоса переговаривались несколько актеров из другого, детективного сериала.

– Как я выгляжу? – спросил Фил.

Алекс скептически на него глянул.

– Ты вот в этом пойдешь?

– А что – классическая белая рубашка…

– На ней заплатки, но не суть. Я про розовые брюки.

– Не совсем розовые, а оттенок «миндаль». Мне сказали, в нынешнем сезоне их носят.

– Надень лучше прежние.

– Но они же старые.

– Лучше старые, чем розовые! А тот белый прикид никак нельзя вернуть из проката?

– Ладно, не заводись, я еще одни заказал, – Фил развернул свой бумажный сверток, – вот, виндзорская клетка и носки «аргайл». Уже лучше?

– Пойдет, – кивнул Алекс, оглядев обновку, – но носки замени на однотонные, много узоров – перебор.

– Слушаюсь, капитан, – отозвался Фил с улыбкой, и счел нужным пояснить: – Как говорил Губка Боб… Не то чтобы я это смотрел, просто песенка была на слуху, – добавил еще на всякий случай он.

– Фил, бросай эту привычку оправдываться, она может подвести тебя в самый неподходящий момент – например, на встрече с женщиной.

– Буду следить за собой, – подумав, кивнул Фил.

– Слушай, ты же обычно черные ботинки носишь, к чему сюда красные?

– Красные – это мой талисман, – за них Филипп готов был держаться до последнего. – Я играл в них в отчетном спектакле в Академии.

– Ну если только в спектакле, – с сомнением произнес Алекс.– А как тебя вообще занесло в Академию?

– Я ходил в театральный кружок, и когда встал вопрос об университете… – Фил развел руками, – как-то пошло по накатанной.

– У нас тоже в школе был кружок, – кивнул Алекс.

– Я же, ну… – Фил понизил голос, – словом, речь у меня в детстве была нечеткая, и потому мама отвела меня на занятие. И помогло.

– Это очевидно.

– Как думаешь, о чем лучше завести разговор?

Перед первым свиданием (встречей?) с Эллой Фил волновался – настолько, что это было даже заметно.

– Ну, кроме художников ей нравится опера, длинные саги, – отозвался Алекс, – да полно тем.

– По авангардистам у меня есть заготовка, – сообщил Фил и немедленно ее озвучил: – У Казимира Малевича был свой клуб, «Супремус», куда входили многие русские авангардисты, например, Любовь Попова, репродукция одной из картин которой висит у нас в кофейной зоне, а также поэт Велимир Хлебников… Что еще?

– Ну, поэзия Хлебникова перекликается по духу со стихами Каммингса45. Как там у него… «Вся в зеленом моя любимая отправилась на прогулку на большой золотистой лошади в серебряный рассвет. четыре длинных собаки летели низко и улыбаясь, веселый олень бежал впереди46».

– Нет, чем еще она интересуется?

Алекс наморщил лоб, припоминая.

– Еще она любит историю.

– Я читал на днях про князей Юсуповых и их коллекцию исторических драгоценностей, – припомнил Фил. – У них была интересная привычка называть детей в честь бабушек и дедушек. Подойдет?

Алекс кивнул:

– Пойдет.

Глава 9. Жемчужина

– Известны две большие жемчужины – Перегрина и Пелегрина, – увлеченно рассказывал Фил. Они встретились с Эллой, как и договорились, у «Блэкберд», и он уговорил ее зайти внутрь и немного погреться. – Первую, самую крупную жемчужину в мире – в пятьдесят пять карат – еще в шестнадцатом веке нашел в Панамском заливе один ловец. Она принадлежала испанскому королю, французским королевам, и в итоге Ричард Бартон подарил ее своей жене Элизабет Тейлор. Вторая, Пелегрина, в тридцать три карата, тоже известна с шестнадцатого века и тоже принадлежала испанским королям, а в девятнадцатом веке ее купили князья Юсуповы. Феликс с женой Ириной после революции уехали из России и в середине двадцатого века продали ее, а в 1989 она всплыла на «Кристис» и была продана за полмиллиона долларов.

– Вижу, вы много знаете о драгоценностях, – заметила Элла с улыбкой, – вы говорите о них так увлеченно. А какие бриллианты были у английских королей?

– Ну, например, у Марии Тюдор имелся один уникальный камень. Она была сестрой Генриха Восьмого, – пояснил Фил, – и после смерти своего первого мужа короля Франции тайно обвенчалась с другом Генриха Чарльзом Брэндоном. Которого многие аристократы считали выскочкой, получившим титулы благодаря дружбе с королем, ведь отцом Чарльза был простой йомен. А чтобы брат простил их за самовольство, Мария подарила Генриху самую большую драгоценность, привезенную из Франции, – бриллиант «Зеркало Неаполя».

– Правильно она отдала брату «зеркало», – кивнула Элла. – Ведь эти камушки – по большому счету просто красивые безделушки. Из настоящих ценностей жизнь дает человеку три радости: друга, любовь и работу47.

– Это ведь цитата? – удачно угадал Филипп.

Элла, улыбнувшись, кивнула.

Воодушевленный ее улыбкой, Фил собирался рассказать еще про Юсуповых, однако, допив свой «Гиннес», Элла вручила ему книгу и объявила:

– Спасибо, всегда приятно послушать начитанного человека. Я бы еще посидела, но надо бежать.

– Может быть, еще как-нибудь встретимся? – с наигранно-беспечным видом поинтересовался Фил. В начале встречи они успели обменяться телефонами по его инициативе, и он счел это хорошим знаком.

– Думаю, не стоит, – мягко ответила Элла. – У меня есть предчувствие, что это ни к чему не приведет… Ты очень милый, правда, но…

– Всегда это «но», – грустно произнес Фил.

– Давай я тоже расскажу тебе историю, – сказала Элла. – Однажды на обложке «Татлера» появилась леди Венеция Бэринг. Она наполовину китаянка. Ее отец граф Кромер, когда ему было чуть за двадцать, сбежал из семейного банка «Банк Бэрингс» в Шанхай и влюбился там в китаянку. Любовь была сильна, и он на ней женился. В браке родились Венеция, которая потом стала актрисой и моделью, и ее брат, виконт Эррингтон. Венеция призналась, что быть двухрасовой персоной в высшем английском обществе тяжело, а ее матери пришлось еще труднее. Потому брак ее родителей в итоге распался. Венеция тогда училась в Манчестерском университете, а до этого – в пансионате для девочек. Из-за развода родителей она даже некоторое время принимала антидепрессанты. А может, из-за всего вместе – отрочества в пансионате, давления общества48…

– Но мы же одной расы, – неловко произнес Фил.

– Я говорю в целом, про неприятие чужака, – пояснила Элла. – Лишь в сказках девушка выходит за лорда, и все счастливы. Это только кажется, что билет счастливый, но за ним всегда кроется подвох. В реальности это очень большое давление на человека из другой среды. Такую цену не все потянут. Я вот не готова ее платить. Ты очень милый и сразу мне понравился, и будь ты просто актером, я бы не раздумывала, но… Лучше нам не начинать, пока мы по-настоящему друг к другу не привязались.

– Ты очень трезвомыслящая, – пробормотал Фил.

– Никогда не хотела быть Золушкой, – сказала Элла немного печально.– А ты обязательно встретишь подходящую женщину из своего круга.

– Но как вы узнали, что мы из разных кругов? – Фил старался об этом не распространяться. Информации об этом не было ни на сайте сериала, ни вообще в интернете, кажется.

– По своим каналам, – ответила Элла. – Алексу я не говорила, он как-то недолюбливает нобилитет. Но ты все-таки скажи, – не совсем логично добавила она. Ободряюще погладила его по плечу и вышла из паба. Видимо, предпочитала уходить без всех этих «пока», «до встречи» или «прощай».

Филипп постучал в дверь подозрительно скоро, еще не было и восьми. Вид у него был не слишком счастливый, однако Алекс все равно спросил:

– Ну как?

– Она не заинтересована в продолжении, – печально сказал Фил. Он ощущал невероятное опустошение.

Выходит, все было зря.

Зря он торчал здесь целый месяц, терпел этот дым, заказывал, мать ее, новую одежду!

Теперь у него больше не было резонов приходить за книгами.

– Хочешь пойти в паб? – спросил Алекс сочувственно.

– Если только на пару часов, – ответил Фил. Завтра ведь был рабочий день.

Глава 10. Воронка из прошлого

Заказав глинтвейн в пабе «Лорд Стэнли» в Камдене, Фил сказал:

– Камилла позавчера написала, что нужно поработать с проблемными подростками. Это разовая благотворительная акция, в рамках общей гуманитарной концепции заботы о ментальном здоровье, поддерживаемой БиБиСи. По крайней мере так сказала Камилла после совещания с шефами. И сегодня скинула варианты. Ты же общался с трудными подростками?

– Насколько трудными? – уточнил Алекс.

Фил открыл док-файл на почте.

– Ну, с пациентами психиатрических лечебниц, к примеру.

– С такими не приходилось, – признал Алекс.

– Вот, например, Изабел. Красивое имя! Изабел Риктон.

– В чем накосячила?

Фил приблизил экран.

– Тут написано: устраивала инсталляции из бродячих животных. Не совсем понимаю, что это значит.

Алекс загуглил.

– Она и фото выкладывала в стограмм, – он показал Филу свой экран.

– Мне нужно в уборную, – пробормотал Фил. И на сей раз отлучился на добрых двадцать минут, поставив своеобразный рекорд.

Этим ранним субботним утром к Филу на Хаммерсмит-террас неожиданно заехала Селеста, хотя обычно не поднималась раньше одиннадцати.

– Значит, ты работаешь с русским красавчиком? – спросила она, едва пройдя в малую гостиную.

– Привет, Селеста, – отозвался Фил несколько обескураженно. Не сказать, что они были особенно близки, слишком уж разные темпераменты. – Будешь чаю?

– Спасибо, я уже позавтракала. Приехала погулять с подругой в этот ваш парк, – объяснила она свой ранний подъем. – Я все хотела спросить у тебя и все забывала: как называется та его песня? Которая длинная и с разбитым стаканом.

– Ты могла бы спросить в вотсапе.

– Могла бы, но… – Селеста сделала неопределенный жест рукой. – Но ты все-таки мой брат, а мы как-то нечасто встречаемся. – Фил не помнил, что для нее это когда-либо было проблемой. – Так как называется?

– «Корнет Оболенски». – Фил еще раньше загуглил про эту песню.

– Там про императора, что ли? – Селеста разобрала в ней только это слово.

– Нет, речь про английский линкор «Император Индии», который прикрывал отступление Добровольческой армии из Новороссийска весной 1920 года.

– А корнет Оболенски – он кто?

– По одной из версий – князь Сергей Оболенский, также известный как принц Серж. – Это Фил тоже загуглил. Он и сам не заметил, как приобрел такую привычку. И биография принца не разочаровала – она могла бы дать фору любому приключенческому роману. Начать хоть с того, что в обе мировые войны Серж записывался добровольцем и шел в рядовые. Из первой вышел в звании корнета, или прапорщика, из второй – дослужившись до подполковника, что весьма неплохо для непрофессионала49. Еще он учился в Оксфорде и запомнился своей любовью к поло. И всегда, сколько бы у него ни было денег, Серж предпочитал жить на широкую ногу.

– А русский про это в курсе, интересно? – Селеста прикинула тему для разговора с актером-франтом.

– Да уж наверное в курсе, Алекс прочел кучу книг.

– А ты откуда знаешь? – недоверчиво спросила она

– У него дома их полно…

– А ты откуда знаешь? – повторила Селеста. Фил понял, что прокололся. – Ты что, скорешился с русским?

– Почему сразу скорешился? – Фил даже вскинул руки, будто в возмущении от поклепа.

– Ты никогда не ходишь в гости к коллегам. Даже к родственникам через раз.

– Мы просто иногда заглядываем в паб выпить пива.

– Ты скорешился с русским! – неизвестно почему развеселилась Селеста.

– Только маме не говори, – попросил Фил.

– А ты не зови его домой.

– Почему это?

– Ну, говорят, что русские воруют. Потом недосчитаешься чего-нибудь. А еще они любят драться.

– Лести, ты прискорбно мало знаешь о России, – вздохнул Фил.

– Тогда возьми меня как-нибудь с вами в паб, – попросила она.

– Мала еще, – покачал головой Фил.

– Мне уже двадцать один. Ну возьми хоть раз, а не то я все расскажу маме или дедуле!

– Ладно, ладно, – махнул рукой Фил. В конце концов, в некоторые пабы пускали детей даже с четырнадцати лет, да и необязательно было выполнять обещание прямо сейчас. – Только если пообещаешь вести себя тихо.

– Я буду только слушать, – пообещала Селеста, думая о том, что у русского красавчика был на редкость сексуальный манчестерский акцент.

Интересно, что она разминулась с ним совсем ненамного – через полчаса после ее ухода в дверной молоток постучал сам Алекс. Войдя в особняк, он одобрительно заметил:

– А неплохие в этом районе дома.

– Это принадлежит родителям, – пояснил Фил.

– Ты можешь полдома сдавать и не работать.

– Да, но тогда же придется с кем-то жить.

Алекс подумал, что тут неделями можно не пересекаться с соседями.

В коридоре, ведущем от прихожей в большую гостиную, были развешены портреты, по виду довольно старинные, как в «Национальной галерее».

– Кто все эти люди и почему они тут висят? – оглядевшись, поинтересовался Алекс.

Фил уныло посмотрел на портреты предков. Обычно он старался не задерживаться в этой галерее – она его как-то подавляла, вызывая ощущение собственной незначимости.

– Графы Чествик-Милфорды, виконты де Рос и бароны Бамли…

– Постой, ты намекаешь, что ты, блин, виконт?

– Не виконт, а барон, – уточнил Фил, – и не я, а отец. И чаще говорят «лорд», все-таки барон – иностранное слово50, – Фил неловко улыбнулся. Он не любил говорить о титулах. Тем более титул «барон» был не слишком-то высоким. Но дед был графом Чествиком-Милфордом, так что в семье все же имелся какой-никакой потенциал.

Алекс даже остановился.

– Глядь, что ж ты сразу не сказал? – Конечно, он мог бы давно уже догадаться, но Фил держался так просто, что это как-то и в голову не приходило. – О таком надо заранее предупреждать!

– Перед чем заранее?

– Перед тем, как мы пошли пить.

– Ну этим как-то не принято кичиться, – объяснил Фил.

– Ля, какая скромность. Но этот Говард сказал, он просто клерк из полицейского управления!

– Так и есть, он муж Мадлен. Никто из знакомых не захотел на ней жениться, и я не могу их осуждать, – пояснил Фил.

– А я ведь сразу подумал, что у них слишком уж потертая мебель и побитые ковры для простых нуворишей, – пробормотал Алекс под нос. И так взъерошил себе волосы, что стал похож на дикобраза. Его бабушка всегда недолюбливала аристократов (как она прибавляла, «недобитых» – он в детстве не совсем понимал, что это значит, но запомнил). – Как тебя вообще занесло в кино с такой родословной?

– Ну, как-то отдали в детстве в школьный театральный кружок, потом я пошел в Академию, потом в театр, а потом предложили роль в сериале, хотя родители и возражали. Да я рассказывал.

Алекс хлопнул себя по лбу.

– Ля, до меня дошло, почему бы носишь свою одежду. Чтобы не показывать, что ты лорд, да?

– Я не лорд.

– Ты не рад, что родился в своей семье?

– А разве не у всех так, – пробормотал Фил.

– У меня нет. И я знаю людей, которые вполне довольны, что родились с золотой ложкой во рту.

– Она только кажется золотой.

– И это говорит сын английского барона.

– Барон – это что, – вздохнул Фил, – вот если б хотя бы граф.

– Старая история, – хмыкнул Алекс. – Что человеку ни дай, все ему мало. Простолюдины хотели бы получить замки, сами не зная хорошенько, что с ними делать. Бароны мечтают о графском титуле, а герцоги жалеют, что не родились принцами. Да и у принцев тоже не все ладно: младший переживает, что не родился первым, а старший печалится о доставшемся бремени. Богу наверняка нелегко с нами приходится, со всей этой безумной кипой желаний.

– Ты просто не вращался во всем этом, – объяснил Фил, – не проводил лето в компании сыновей герцогов и маркизов.

– Да уж, чего не было, того не было, – признал Алекс, – в этом мне повезло. У меня в детстве были дворовые товарищи. Но если твой дел граф, почему отец не виконт?

– У отца был старший брат, – помолчав, сказал Фил, – виконт де Рос. Он погиб из-за несчастного случая на охоте. Отец, став наследником, из уважения взял титул барона.

– А разве можно выбирать?

– В некоторых случаях, по согласованию с семьей да, – кивнул Фил. – А ведь изначально мама собиралась выйти за дядю…

– А… – Алекс помолчал, потом все-таки договорил: – Твой отец тоже был на той охоте?

– Был, а почему ты спрашиваешь?

– Да так, ничего. Значит, когда твой дед перейдет в лучший из миров, а отец станет графом, ты можешь стать виконтом?

– Теоретически да.

Алексу показалась, есть в этом виконтском титуле есть нечто несчастливое.

– Лучше оставайся Сноудоном, – посоветовал он, – ни к чему путать зрителей.

– Да, зрители не поймут, – согласился Фил.

В просторной гостиной было за что зацепиться взгляду. Здесь тоже как будто не слышали про минимализм и новую мебель – все представлялось протертым вместе с песком времени: и старый ковер на поцарапанном дубовом полу, и гобелен с выцветшим от возраста рисунком, в котором угадывалось нечто из флоры или фауны. Слегка провисающий диван был накрыт потертым клетчатым покрывалом. Казалось, мебель, как и статуэтки, передавали из поколения в поколение и строго-настрого запрещали выбрасывать. Единственными современными мазками были искусственный камин и большая плазма на стене. В мебели ощущались чиппендейловские51 мотивы: гнутые ножки и прорезные спинки у стульев из красного дерева, покрытых воском52, резной шкаф с коллекцией фарфоровых статуэток, с которых не помешало бы иногда стирать пыль. Рядом с камином стояла пара кресел.

– Ты мог бы сказать, что из знати.

– Не люблю рассказывать о своей семье, – признался Фил. – Непонятно, что людей заинтересует больше – я сам или семейный титул. Знаешь, как на приглашениях пишут: «Филипп плюс».

– По-моему, титул – это скорее минус, – заметил Алекс, – как вещь дешевая.

– Это ведь кто-то сказал? – неуверенно спросил Фил.

– Само собой. Джордж Мартин.

Фил достал из кармана и протянул ему банкноту.

Алекс хотел было не глядя сунуть в карман, но тут заметил ее достоинство.

– Не та купюра, мы же на пятерку спорим.

– Да, точно, – Фил сделал вид, что просто перепутал ее с 50-фунтовой, и исправил недоразумение.

– Но обращаясь к современности, вечером мне нужно быть в другом месте. Если ехать в эту психбольницу, то только сейчас.

– Да, конечно, – заторопился Фил и заглянул перед выходом в одну из уборных.

В его гараже кроме «Ягуара» оказались еще электромобиль и серебристая «Бентли».

– У тебя есть «Бентли»? – озвучил очевидное Алекс.

– Это для особенных случаев типа званых вечеров, – пояснил Фил. – Или вот в прошлом году Селеста была на Бале дебютанток в Париже, пришлось сопровождать. Но не могу же я ездить на работу на «Бентли» – это было бы неуместно.