Лебединая песня мамонта бесплатное чтение

© Логунова Е.И., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Он долго готовился, приучал себя к мысли, что это случится в любой момент, и теперь, умирая, не ощущал страха. Только сожаление – от того, что не успел закончить работу и никто не узнает о его открытии. Зато и плакать не будет – он позаботился, чтобы его смерть никого не опечалила.

Порой он чувствовал себя самым одиноким человеком на Земле, но запрещал себе огорчаться.

Он исключил из своей жизни других людей, но в ней осталось очень много такого, чем мог занять себя человек с пытливым умом. Вот и сейчас ему было интересно – когда же появится пресловутый свет в конце туннеля?

Тот появился, но оказался не слепящим белым, а желто-красным, неверным и неровным, будто прыгающим.

В этом слабом теплом свете он увидел рядом слегка волнистую гладкую поверхность. Сначала решил – это узорчатый кожаный полог, но вдруг стало светлее, и он отчетливо разглядел покатую каменную стену, а на ней – искусно нарисованных быков, тонконогих, круторогих и упитанных.

В дергающемся свете они как будто зашевелились и побежали, и он сначала ощутил сотрясение почвы, а уже потом услышал звуки. Вспомнил их и удивился – как, откуда? Кто узнал?

Тягучий мотив, всего четыре ноты; теперь он понял, что это за песня.

Невысокие коренастые фигуры выступили из темноты, подсвеченные со спины огнем. Лиц было не разглядеть, но он знал, что никогда их не видел. Их никто не видел очень, очень давно.

Звуки нехитрой мелодии резонировали в его теле, сердце билось им в унисон, замедляясь и останавливая бег крови. Те, кто вышел к нему из пещерной тьмы, старательно тянули свою песню, и он наконец понял, о чем она.

Ты не один, пели ему. На самом деле, ты никогда не был один и никогда не будешь. Мы все с тобой, а ты с нами. Ты наш, мы узнаем тебя. Мы принимаем тебя. Иди, не бойся.

На финальной долгой ноте его сердце остановилось.

Он умер с улыбкой.

Глава 1

Крутое пике буревестника

– Я разведусь с ним и найду себе другого! – объявила красавица-блондинка. И тут же нелогично продолжила: – Из-за него я разочаровалась в мужчинах! Они… они…

Дверь в кухню приоткрылась, в щель заглянул любопытный глаз.

Я нахмурилась. Сказала же – не мешайте! Нет, интересно им.

– Да, мужчины – они такие. Даже лучшие из них не свободны от недостатков, – поддакнула я и погрозила пальцем глазу.

Дверь бесшумно прикрылась.

– Поубивала бы! – с чувством произнесла красавица.

Дверь закрылась плотнее.

– Ладно. – Я подала гостье очередной бумажный платок и предупредила: – Это последний. Не перестанешь реветь – будешь утирать слезы туалетной бумагой, а она все‑таки не для глаз, совсем для другого места.

– Все, все, заканчиваю. – Блондинка использовала последний платочек, чтобы шумно высморкаться.

– Отлично. А теперь, Джульетта, спокойно и внятно расскажи мне, что у вас случилось, – попросила я.

Джульетта – жена моего дальнего родственника и близкого приятеля Бори по прозвищу Фаберженок – он талантливый ювелир, молодой, но уже известный мастер. Боря и Джуля сыграли пышную, шумную свадьбу всего полгода назад. Ребята любят друг друга, и мне казалось, что у них все хорошо, пока Джульетта не прилетела ко мне вся в слезах.

Лететь ей было недалеко, мы живем в одном ЖК в спальном районе Питера, наши многоэтажки разделяет только внутренний двор.

– Ты заметила, что после свадьбы Боря стал называть меня не Джульеттой, а просто Юлей? – Красавица обиженно шмыгнула носом.

– Как все твои родные, – напомнила я. – Ты же по паспорту Юлия, какие церемонии между своими? А что?

– А то, что называть меня Джульеттой он перестал, а постоянно строчить сообщения продолжает!

– И что же тут плохого? – не поняла я.

– А то, что в спешке он то и дело промахивается мимо нужной буквы! А ты знаешь, с чем соседствует «Ю»? С «Б»! Представь, чем при такой замене становится имя Юля!

Я представила и не удержалась – хохотнула.

– Смешно тебе! А я так больше не могу, – пожаловалась девушка с именем-трансформером, но не удержалась и тоже хихикнула.

И эти, которые не свободны от недостатков, не удержались и заржали в коридоре за дверью на два голоса.

– Вы там подслушиваете?! – Джульетта возмутилась, но уже слабенько, так, для порядка, и встала. – Ладно. Спасибо за сеанс психологической разгрузки, пойду я… Пельмени бросила, не долепила. Как получила очередное «Юля, зайка» с вариацией не на ту букву, психанула.

Я проводила ее в прихожую, попрощалась, велела передавать Боре привет и заперла дверь за удалившейся гостьей. Потом заглянула в комнату: муж и сын бок о бок сидели на диване, рассматривая клавиатуру макбука. Увидев меня, они стали пихать друг друга локтями.

– Что? – нахмурилась я и подошла.

– Я только сейчас заметил, что буква «А» соседствует с «П». Значит, я мог бы называть тебя в сообщениях не Аленкой, а Пленкой! – выпалил Колян, и они оба захихикали.

– Не называешь же, – чуток подумав, не обиделась я. – К тому же пленка – нормальное слово, не ругательное. Вот Юле действительно не повезло.

– Кстати, если Боря в мессенджере будет называть жену Джулей, промахиваясь мимо нужной буквы, может получиться нелестное Лжуля: рядом с «Д» стоит «Л», – не успокоился Колян.

– У Бори вроде нет причин подозревать жену во лжи, – отмахнулась я от выдумщика и вернулась в кухню. Уже оттуда прокричала: – Что хотите на ужин – котлеты или тефтели?

– Ну мама! – возмутился сын. – В Питере же не тефтели! Тут говорят «ежики»!

– Виновата, исправлюсь, – пообещала я. – Тогда на ужин ежики и макароны-рожики.

– Ну мама! Не рожики, а рожки!

– Я вырастила граммар-наци, – пожаловалась я упаковке с говяжьим фаршем.

Фарш промолчал: коровка свое уже отговорила.

Смеркалось. Был тот тихий вечерний час, когда природа дышит покоем и умиротворением. За окном моего человейника она была представлена нежно-зеленым полем в широком просвете между домами и сине-золотым, как опал, прозрачным небом.

Как говорится, ничто не предвещало беды.

Я занялась ужином, наслаждаясь тихим, мирным вечером в узком семейном кругу.

Часа через два – ежики-рожики давно были съедены, посуда помыта – узкий семейный круг расширил телефонный звонок.

– Привет, дорогая, у меня две новости: хорошая и плохая, – деловито заговорила тетя Ида в трубке. – Начну с хорошей: наша Джульетта в интересном положении. Плохая новость: она слегла.

– Беременность с осложнениями? – встревожилась я.

– Нет, не в этом дело. У нее нервное потрясение.

– Что-что у нее?! – Я искренне удивилась. – Нет, я согласна, новость о беременности впечатляет, но не настолько же. Тем более я знаю, ребята планировали стать родителями…

– Джулино потрясение не связано с их будущим родительством, там что‑то криминальное. То ли кого‑то убили, то ли кто‑то сам убился, Боря мямлит…

– То есть Боря жив, – с облегчением поняла я.

Не забыла же, как эта самая Джуля совсем недавно тут вопила: «Убила бы его!»

– Боре‑то с чего быть неживым? – удивилась тетушка. Расспрашивать, впрочем, не стала. – Он несколько пришиблен новостью о скором пополнении в семье, но вовсе не убит. Думаю, радовался бы, если бы не боялся за Джулю.

– Ничего не понимаю, – призналась я.

– Я тоже! – жарко выдохнула тетя Ида, откровенно досадуя. – А ехать выяснять, что там у них случилось, прямо сейчас не могу. У меня тут как раз Анечка и голова в торчащих сосульках, как у ежа.

– Добавляешь благородства сединам? – пошутила я. Анечка – это тетушкина мастерица-парикмахерша. – Ладно, ладно, не пыхти, о еж мой! Я поняла: ты хочешь, чтобы я сбегала к Фабержатам и все разузнала, да?

– Не сомневалась, что могу на тебя положиться. – Тетушка успокоилась и распрощалась со мной, чтобы всецело посвятить себя парикмахерским делам.

– Я к Боре, скоро вернусь, – сообщила я мужу и сыну, занятым просмотром кино.

Они только покивали, не отрывая взглядов от экрана, где как раз тоже кто‑то бежал не разбирая дороги. Следом неторопливо, но целеустремленно ковыляли зомби.

Я не стала переодеваться, сочтя домашние джинсы и толстовку годным нарядом для малого семейного выхода, сунула ноги в кроссовки, а телефон – в карман и пошла в разведку.

Боря нисколько не удивился моему появлению, должно быть, тетушка его предупредила.

– Проходи. – Фаберженок одну за другой открыл мне две двери, входную и спальни, и я без остановки проследовала к ложу больной.

Кроссовки сбросила на ходу, выражение заботы и участия придала своей физиономии в последний момент. Джульетта, впрочем, этого не заметила, поскольку лежала с закрытыми глазами.

– Я не пойму, уместно будет вас поздравить? – Я оглянулась на Борю. Тот вошел вслед за мной и встал справа от двери, очень гармонируя с винтажным торшером слева от нее.

Боря худой и с пышной шапкой кудрей на голове. В паре они с торшером – в точности как гвардейцы почетного караула у Букингемского дворца.

– Давайте сейчас не будем о радостном, сначала разберемся с пугающим, – ответила за мужа Джуля, открыла глаза и завозилась, садясь в постели. – Кажется, я стала свидетелем суицида или даже убийства!

– Кажется? Для свидетеля ты недостаточно уверена, – отметила я и села на край кровати. – Расскажи-ка, что ты видела.

– Я вышла от тебя и направилась через двор, но увидела нашу машину и поняла, что Боря уже вернулся. – Джуля стрельнула виноватым взглядом в мужа. – Мне не хотелось так скоро встречаться с ним, я еще недостаточно успокоилась, поэтому решила немного пройтись, подышать воздухом.

– Но почему… – подал голос Боря.

Я, не оборачиваясь, махнула на него рукой, чтобы не мешал.

– Я вышла за территорию, обогнула крайний дом и двинулась вдоль канала…

Я покивала: сразу за нашим ЖК – огромное поле, оставленное микрорайону на вырост, от домов его отделяет гидротехническое сооружение типа канава, которое местные жители предпочитают называть благородным словом «канал».

– Дошла до угла, думала там войти во двор через калитку, но тут увидела ЭТО! – Джуля распахнула глаза и сделала драматическую паузу.

Судя по подаче, можно было предположить, что увидела она как минимум торжественный выезд четырех коней Апокалипсиса. С бубенцами черненого серебра на сбруе и траурными лентами в гривах.

– Что – ЭТО? – не выдержав напряжения, дуэтом спросили мы с Борей.

– Сверху! Упало! Тело! – рвано выдохнула рассказчица и уставилась на меня в ожидании должной реакции.

Я разочаровала ее, хладнокровно уточнив:

– Сверху – это откуда? С неба? Как горьковский Буревестник?

– Какой еще буревестник? – Джуля глянула с недоумением.

Я подавила вздох. Что за поколение выросло – даже программные классические произведения не знают!

– Не с неба, а с какого‑то этажа соседнего дома, – объяснила Джуля. – Или даже с крыши. Я не видела, откуда именно, только краем глаза заметила движение, а потом сразу услышала звук падения. Такой, знаете, бабах со шмяком, очень неприятный звук. – Она поморщилась.

– И что дальше? – поторопила я ее, чтобы не фиксироваться на неприятном бабахе со шмяком.

– И все. – Джуля развела руками и откинулась на подушку. – Я тоже упала. В обморок.

– Та-а-а-ак. – Я потерла лоб. – Ну, с обмороком все понятно, в твоем положении это нормально. А что касается другого упавшего тела…

– Когда я очнулась, его там уже не было! – Джуля снова округлила глаза.

– То есть оно просто встало и ушло? – скептически вопросил Боря.

Я отогнала мысль о зомби. Они так просто не уходят.

– Откуда мне знать! – рассердилась Джуля. – Что видела, то и говорю: какое‑то тело сверху прилетело, упало, а потом куда‑то пропало!

– Ух ты! Прям рэпом говоришь: то тело прилетело, упало и пропало! – восхитился Боря.

– А не могло ли тебе это померещиться? – осторожно спросила я. – Может, в небе просто крупная птица пролетела, утка, например, их на канале много. Ты увидела мелькнувшую тень, а остальное дорисовало твое воображение?

– А бабах со шмяком? – парировала Юля. – Звук точно был, и громкий! С таким никакая утка не падает, свалилось что‑то реально крупное!

– Лист фанеры или типа того, – предположил Боря. – Дом, о котором ты говоришь, многолетний недострой. Стоит ветшает. Ветер дунул – что‑то от него отвалилось.

– А никакого ветра не было! – забраковала годную версию упрямица.

– Пусть не ветер, могли дети забраться, пацаны любят опасные игры в заброшках и… – начал Боря, но не договорил – осекся, сообразив, что возвращает нас к пугающей версии об упавшем теле.

– Я знаю, что это было! – Я повысила голос, привлекая всеобщее внимание. – Рулон рубероида! Кто‑то ушлый полез в заброшку тырить стройматериалы. Нашел на крыше рубероид, тащить тяжелый рулон по лестнице поленился и без затей скинул его вниз, а потом подобрал.

Джуля немного подумала и признала:

– А вот это похоже на правду. И даже бабах со шмяком объясняет, рубероид ведь тяжелый, но упругий… Фух, отлегло. – Она обмахнулась ладошкой и неуверенно улыбнулась. – А я уже напридумывала себе…

– Все, успокойся и отдыхай, тебе нужно беречь силы и нервы. – Я встала и пошла к двери. – Всем доброй ночи и сладких снов!

Хорошо быть писателем, опытным сочинителем детективов – придумать убедительную версию не составляет труда. Признаться, никакой уверенности в ее правильности у меня не было, но беременная Джульетта успокоилась, а это главное.

Однако теперь, как в простеньком бабушкином заговоре «Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого», беспокойство свидетельницы-очевидицы передалось мне.

А вдруг и правда кто‑то убился, упав с верхотуры? Или не вполне убился и даже убрался с места падения, но теперь где‑то лежит, нуждаясь в помощи?

Я позвонила мужу и сказала:

– Кыся, выйди на минуточку. Только Колюшу с собой не бери.

– Ты приглашаешь меня на свидание? – оживился муж.

– Вроде того. – Мне не хотелось объясняться по телефону.

– Что мне взять с собой? Плед, фляжку с коньяком?

– И фонарик. И аптечку из шкафчика в ванной.

– Как интересно… – Супруг заметно озадачился.

– Не то слово. Не тяни, выходи уже, я стою во дворе.

Колян не заставил себя долго ждать, и через пять минут мы уже любовались вышеупомянутым недостроем.

Романтикой от него не веяло. Веяло тленом и запустением. Ощутив это, муж спросил:

– Я не понял, зачем мы здесь?

– Видишь ли… – Я повернулась к нему. – Джуля утверждает, что видела, как из этого дома выпало тело.

– Живое?

– Да кто ж его знает. – Я почесала бровь. – Она не совсем видела, только краем глаза засекла падение чего‑то большого. А вот звук удара о землю услышала отчетливо, и это был, цитирую, «очень неприятный бабах со шмяком».

– Звучит пугающе.

– А то! Джуля и упала в обморок. А когда очнулась, ничего такого поблизости не увидела. Я, чтобы успокоить ее, предложила наименее криминальную версию: кто‑то свистнул с крыши рубероид, сбросил рулон вниз, а потом утащил его.

– Годный вариант, – одобрил муж и указал на просторные лоскуты полиэтилена и брезента, болтающиеся на четвертом и шестом этажах недостроя. – Необязательно даже рубероид.

– Необязательно даже рулон, – поправила я. – Это действительно могло быть тело. В местных пабликах пишут: месяца не проходит, чтобы кто‑нибудь не вышел в окно многоэтажки, у нас же тут общепризнанная столица тоски и депрессии, да еще и весна сейчас, у психически нездоровых людей период обострения. Давай осмотримся, вдруг увидим следы падения тела?

– То есть брызги крови и мозгов? – бестрепетно уточнил супруг, закаливший свою психику фильмами про зомби. – Они, конечно же, должны были остаться, но…

– Что?

– В таком случае не стоило бы нам тут топтаться, криминалисты будут недовольны.

– Хм. – Это была здравая мысль, отметать ее не стоило. – Тогда минуточку, я сделаю один звонок.

– Можешь не торопиться, я пока полюбуюсь природой, красота‑то какая! – Муж, явно не потерявший надежды на романтическое продолжение вечера, повернулся к недострою задом, к полю передом и демонстративно глубоко задышал свежим воздухом с ароматами юной дикой зелени – крапивы, подорожника и лопухов.

Теплые деньки в этом году подзадержались, на второй неделе мая даже случился снегопад, зато потом весна-красна решительно отвоевала позиции и твердо обещала их уже не сдавать. Огромное поле зазеленело, покрылось цветочками, и, хотя местами на нем еще стояли обширные лужи, оно почти готово было начать принимать любителей солнечных ванн с их ковриками и шашлычников с мангалами.

Я нашла в смартфоне контакт, обозначенный красиво и благородно: Чайковский. Но не Петр Ильич, разумеется, а Валерий Петрович. И не композитор, а участковый оперуполномоченный.

– Добрый день, Валерий Петрович! – приветствовала я его, на удивление быстро дозвонившись.

Участковый Чайковский не всегда встречает мои звонки с радостной готовностью.

– Здрасьте вам, неравнодушная общественность, – как обычно без восторга отозвался Валерий Петрович. И, наученный горьким опытом, сразу же уточнил: – А он точно добрый? Я имею в виду, этот день?

– Вечер уже. – Я уклонилась от прямого ответа и тоже спросила: – Скажите, вы, случайно, не получали сегодня сигнал о трагическом падении с крыши или верхнего этажа недостроенного дома на Соколовском бульваре?

– Я – нет. А вы? – забеспокоился участковый.

– А я получила, – призналась я, не ощущая никакой радости от того, что оказалась лучше информирована, чем специальная служба. – Но он какой‑то невнятный. Одна девушка вроде видела, как сверху что‑то свалилось, услышала характерный пугающий звук и упала в обморок. А когда очнулась – никакого тела не увидела.

– Ну, вы же знаете, как у нас заведено? Нет тела – нет дела! – повеселел Валерий Петрович.

– А если мы найдем? – умерила я его радость. – Мы тут хотим осмотреть место предположительного падения, вы не возражаете? Я бы не спрашивала, но мне подсказали, что мы можем затоптать важные следы…

– Кто подсказал, опять подруга? – перебил меня Чайковский.

– Нет, Ира сейчас не в Питере, я тут с мужем…

– И Николая втянули! – с осуждением заметил участковый. – Елена, неужели вам заняться нечем? Такой прекрасный весенний вечер, не ищите вы нам проблем!

– Я поняла вашу точку зрения, Валерий Петрович, спасибо, всего доброго. – Уже закипая, я закончила разговор и позвала мужа: – Кыся, иди сюда, неси фонарь. Никого, кроме нас, это тело не интересует.

– Меня, вообще‑то, тоже больше интересует совсем другое тело. – Колян потянулся меня обнять, но я ловко вывернулась и погрозила ему пальцем:

– Мы не за тем здесь!

– Это я уже понял. – Супруг вздохнул, включил фонарик и зачиркал лучом по полосе асфальта перед темной громадой недостроенной многоэтажки. – Куда конкретно светить?

– Без понятия, – призналась я. – Давай пойдем от одного угла к другому, освещая дорогу перед собой.

– Система – это хорошо, – одобрил муж.

Мы заняли первую позицию и двинулись к дальней оконечности протяженного недостроя, подсвечивая себе путь и внимательно глядя под ноги. Ничего крупнее окурков и пивных крышек не высмотрели, но не сдались и, дойдя до угла, развернулись обратно.

– Стоп! – внезапно скомандовал супруг и вовремя поддержал меня, покачнувшуюся на одной ножке. – Смотри, тут какие‑то темные пятнышки. Не брызги ли крови?

– Похоже. – Я присела и внимательно рассмотрела подозрительные кляксы. Протянула руку, чтобы потрогать, но передумала, встала и снова вынула из кармана смартфон.

– Пожалела бы ты Валерия Петровича, – проворчал Колян.

– Жалею, – сказала я и вызвала другого служивого – замначальника ГУВД одного прекрасного южного края. – Привет, Серега!

– Привет, у тебя что‑то срочное? – Голос старого друга с трудом пробился сквозь разливающуюся мелодию.

– Джо Дассен, – шепотом прокомментировал Колян, прислонившийся виском к моему, чтобы тоже слышать звуки из трубки. – У Сереги явно романтический вечер!

Я покосилась на него с укором – зачем говорить с такой тоскливой завистью, можно подумать, в нашей семейной жизни катастрофически не хватает романтики! – и зачастила, чтобы поскорее отпустить с миром телефонного собеседника:

– Серый, один маленький вопросик: как правильно собрать образец крови с асфальта?

Ласковый голос Джо Дассена заглушило короткое ругательство.

– Спокойно, мы все живы-здоровы, кровь чужая, возможно, совершенно посторонняя! – еще быстрее протарахтела я.

– В каком смысле – посторонняя? – Дассен сделался тише, Лазарчук – громче.

– В смысле, это не кровь жертвы.

– Жертвы чего?

– А ты умеешь задавать вопросы, полковник! – льстиво восхитилась я. – Жертвы чего‑то, мы еще сами не поняли. Давай я не буду сейчас грузить тебя лишними подробностями, просто скажи: если я соскребу с асфальта в пакетик немного окровавленной пыли, ее потом можно будет использовать для анализа?

– Скреби, – разрешил главный эксперт-криминалист региона. – Пакетик потом завяжи поплотнее и положи в холодильник, только не в морозилку.

– Да, не надо в морозилку, – слабо содрогнулся все так же прижимающийся ко мне Колян. – Там у нас запас отличных домашних пельменей…

– Все, Серега, спасибо, свободен, привет твоей прекрасной даме, мы вам больше не мешаем, – спешно откланялась я. Спрятала смартфон, порылась в карманах, глянула на мужа: – У тебя, случайно, нет при себе перочинного ножа?

– Почему это – случайно? – ответил тот с явной претензией. – Я же взял бутылочку вина, а к ней штопор в складном ноже, так что готов ко всему!

– Ценю, – коротко похвалила я и протянула руку за упомянутым инструментом. – А пакетика нет?

– Есть, но в нем конфеты. Пойдет?

– Побежит!

Я самолично открыла мужний рюкзак, нашла в нем пакетик с конфетами, вытряхнула из него содержимое и приготовилась наковырять засохшей грязи со следами крови.

– Погоди! – Колян остановил меня и защелкал мобильным, фотографируя предположительно кровавые брызги. Ушел с фонариком в темноту, покричал оттуда: – Тут есть еще такие капли! – Опять пощелкал, вернулся, подсветил мне, позволяя взять образцы. – Ну, теперь все?

– Теперь все. – Я встала, отряхнула запылившиеся коленки, глянула на нависающую над нами дырчатую громаду недостроенной многоэтажки. – Можно было бы залезть туда и пройтись по этажам, поискать, откуда что‑то упало, но это уже не в темноте.

– Ага, утро вечера мудренее, – с готовностью согласился муж и с намеком воздел штопор. – Так что, переходим к романтической программе? Только переместимся в поле, где нам никто не помешает.

– Не свалится внезапно на голову, – кивнула я, запоздало сообразив, что задерживаться у недостроя с предположительно падающими с него телами небезопасно.

– Я имел в виду не это, но данный риск мы тоже учтем, – пообещал супруг и по шаткому мостику увлек меня в заросли хрустящих молодых лопухов.

При правильном подходе и должном умении из молодых весенних лопухов можно выжать такой мелодичный хруст – куда там песням Джо Дассена!

Телефон запел, когда мы уже брели к дому.

– Слушаю, – томно проворковала я в трубку.

– Привет, ты как? Можешь не отвечать, по голосу слышу, что прекрасно, – протарахтела мне в ухо лучшая подруга. – Угадай, где я сейчас?

Я оценила богатую полифонию звуков живой природы: победный рык, топот, грохот падения, истошный визг и предположила:

– В диких джунглях, где еще не объявлено водяное перемирие?

– Почти угадала, – захихикала подруга. – Я у нашей московской родни! Привезла Горынычу башибузуков.

– Весенние каникулы вроде давно закончились?

Башибузуки – это Иркины девятилетние сыновья-близнецы, очень энергичные и предприимчивые отроки. А Горынычем подруга за глаза называет своих любимых родственниц, представительниц сразу трех поколений, обитающих в одной столичной норе, ой, квартире: бабушку, маму и сестру. Они съехались, когда мама развелась с мужем. Бабушка еще раньше овдовела, а сестра и вовсе никогда не была замужем. По характеру каждая из этих дам – командир в юбке, поодиночке они крайне утомительны, а вместе абсолютно непобедимы, и Ирка время от времени забрасывает к ним своих излишне свободолюбивых пацанов на воспитательную муштру.

– Каникулы закончились, но в школе объявили карантин по гриппу, прикинь, в конце учебного года, странно, да? Правильно говорят, весь мир сошел с ума, даже вирусы стали ненормальные…

– Сама тоже с ними останешься? – перебила я. – А то ведь от Москвы до Питера на «Сапсане» всего четыре часа. И тут о тебе только что кое-кто спрашивал.

– Кто-о? – Даже не видя подругу, я живо представила, как она приосанилась и накрутила на палец рыжий локон.

– Валерий Петрович Чайковский, помнишь такого?

– Ваш участковый? Как не помнить! Когда мы шмякнули ему на стол выловленный из болота портфель убийцы, у него было такое лицо – век не забуду! [1] – Подруга радостно захохотала, но быстро оборвала смех, сообразив: – Погоди-ка… У нас новая детективная история?!

– Похоже на то. – Я быстренько рассказала ей, что к чему.

– И ты не позвонила мне сразу же? – обиделась Ирка. – Думала обойтись без меня? Не выйдет! Все, заканчиваем разговор, мне надо срочно кое-что узнать.

– Пока, – усмехнулась я, вполне довольная разговором.

У меня не было сомнений: «кое-что», которое побежит выяснять подруга, – это расписание поездов на Санкт-Петербург.

Глава 2

Вой собаки Баскервилей

Подозреваю, что поставку застройщику нашего ЖК дверных звонков осуществляли враги. Они секретно посовещались – «Пс-с, пс-с! Нам нужно больше невротиков в этой стране!» – и снабдили три тысячи квартир нового жилого комплекса звонками-аудиозаписями иерихонских труб и сводного хора сорока тысяч воинов.

Особая подлость в том, что звукоизоляция в доме хорошая, шагов в коридоре и возни под дверью не слышно, и вдруг – ту-ру-ру-ру, падите, стены Иерихона! Всякий раз, когда дверной звонок оживает, кому‑то слабонервному впору умереть на месте.

– Гос-с-споди! – Я подпрыгнула, как лежала: плашмя.

Макбук, установленный на животе с опорой на согнутые коленки, перекосился, съехал на диван. Я вывернулась из-под него, села и попыталась нащупать ногами тапки, но концерт для иерихонской трубы с оркестром дополнился барабанными ударами в дверь – пришлось поторопиться.

– Да иду я!

Звонко шлепая босыми ногами по гладкому ламинату, я пробежала в прихожую и распахнула дверь, даже не поинтересовавшись личностью иерихонского трубача.

Потом узнаю его имя. Когда стану писать на свежей могилке.

– Но, но! – Нарушительница спокойствия отшатнулась. – Что так неприветливо‑то?

– Я говорила тебе: не звони в дверь! – напомнила я сердито. – Можно же постучать – простой, надежный, проверенный веками способ…

– Не ворчи, это не я позвонила. – Ирка оглянулась, и из-за ее спины выглянула… еще одна Ирка!

Я ойкнула и покрепче взялась за дверной косяк, успев подумать, что враги, заразы, своего добились: порвали мне нервы в клочья, довели до галлюцинаций.

– Доброе утро! – расплылась в улыбке галлюцинация.

– Вам виднее. – Я осмотрительно не стала спорить.

Дискутировать с воображаемыми сущностями – последнее дело, следующая остановка – психиатрическая больница, однозначно.

– Знакомьтесь: Лена, это Марина. – Большим пальцем Ирка потыкала за плечо, подбородком указала на меня: – Мара, это Елена. Нам можно войти?

– Добро пожаловать. – Я отступила, с облегчением вспомнив, что моя лучшая подруга и ее дотоле незнакомая мне сестра – двойняшки.

Да как бы даже не близнецы…

Я так откровенно рассматривала Марину, что та засмущалась, начала извиняться:

– Простите, что мы так вдруг, без звонка…

– Не надо звонков. – Я поморщилась. В ушах до сих пор звучало эхо трубных звуков.

– В самом деле, какие церемонии между своими людьми! – объявила Ирка и, сбросив туфли, протопала в кухню. Оттуда покричала: – Кому чай, кому кофе?

– Мы тортик привезли, – все еще извиняющимся тоном сообщила Марина. И гаркнула в ответ сестрице: – Я буду свой травяной, у меня с собой!

– Мара у нас практикует всякое разное-полезное, – не без иронии объяснила Ирка, заливая кипятком разномастные пакетики в кружках. – Заряжается солнечной энергией, очищается лунным светом и все такое. Она артролог-гиппогриф или что‑то типа того.

– Арт-терапевт-гипнолог, – невозмутимо поправила Марина. – И психолог-регрессолог. И ауролог-литотерапевт. И…

– Ага, экзорцист-сомнамбулист, – кивнула Ирка.

Я поняла, что в оценке рода занятий Марины сестры расходятся, и мудро не стала высказывать свое мнение. Вспомнила только:

– А мне казалось, ты говорила, что твоя сестра – учитель математики.

– Это когда еще было! – вместо Ирки ответила сама Марина. – Я с тех пор прошла большой путь к вершинам самопознания и теперь помогаю людям иначе. Не деление дробей им объясняю, а учу, как жить долго и счастливо.

– Не начинай, – беззлобно попросила Ирка и переставила на стол дымящиеся кружки.

Я спохватилась, что пренебрегаю священным долгом гостеприимства, и засуетилась: выдала сахар, чайные ложечки и блюдца для торта, который добрая хозяюшка Ирка уже успела нарезать.

Попутно подруга объяснила мне присутствие Мары, сказав, что ее сестра давно хотела съездить в Питер, да как‑то не с кем было. А тут подвернулась оказия – грех не воспользоваться.

– К тому же было бы нечестно оставить башибузуков на милых родственниц, когда у тех численный перевес в лице Мары, – добавила она, пока ее сестрица в ванной совершала омовение рук перед едой. – Мне все‑таки не хочется, чтобы мальчики вернулись домой в Краснодар, сверкая чакрами и голося мантры. – Она закинула в рот кумачовую вишенку с торта. – Но Мара не будет нам мешать, она сняла себе номер в отеле. Просто мы сейчас к тебе прямо с вокзала, мне не терпелось увидеть место преступления.

– Не факт, что было преступление, – напомнила я и тоже ковырнула тортик. – М-м-м, шоколадный… вкусно!

– Я выбирала, – похвасталась подруга. – Мара хотела взять йогуртовый с семенами чиа и коржами из прессованных отрубей. Ешь быстрее и пойдем уже смотреть, что и как.

Уяснив, что спокойно посидеть за чаем с тортиком и светской беседой не получится, я подчинилась, и уже минут через пятнадцать, часто дыша приоткрытым ртом (в спешке обожгла язык кипятком), вела сестриц к тому самому недострою.

Первым делом показала им оставшиеся пятнышки на асфальте. Ирку они не впечатлили.

– Может, это и не кровь вовсе. – Она присела на корточки и наклоняла голову то к правому плечу, то к левому – присматривалась. – Может, это кто‑то на ходу ел хотдог или шаурму…

– В Питере надо говорить «шаверму», – машинально поправила я, потому что это обязательно сделал бы мой сын.

– …и у него кепчуп капал, – закончила мысль подруга.

– Однако я чувствую тут выраженные негативные эманации, – сообщила Марина и принялась вертеться на месте, совершая взмахи руками.

– Так она строит вокруг себя специальный защитный пузырь от негатива, – невозмутимо пояснила Ирка, заметив мое недоумение. И сменила собеседника, обратившись к сестре: – Может, человек тем кетчупом парадные белые штаны запачкал, расстроился, отсюда и негатив.

– Многовато негатива для кетчупа, – заспорила с ней сестра. – Чувствую, практики «Защита» мало будет, придется использовать другую.

– Может, это не от кетчупа. – Ирка стояла на своем. – Вдруг у кого‑то вывалилась из булки сосиска, купленная на последние деньги, а это уже, согласись, настоящая драма.

– Мы взяли пробу, – сообщила я, с опасливым интересом наблюдая за Мариной. Та прекратила кружиться, как святой столпник, и деловито направилась к каналу, отделяющему пыльную полосу серого асфальта от красиво зеленеющего поля. – Наскребли немного этого красного в пакетик. Если сделать анализ, можно установить, кровь это или кетчуп.

– Хорошая мысль, – одобрила Ирка и встала, хрустнув коленками. Запрокинула голову, рассматривая бетонные соты фасада недостроя. – Предлагаю пройтись по этой заброшке. Если кто‑то оттуда спрыгнул, должен был оставить следы, а то и записку какую‑нибудь, самоубийцы обычно так поступают. А если кого‑то оттуда сбросили, тем более должны быть следы борьбы, я считаю. Полезли?

– Э-э-э… – Я замялась, срочно придумывая повод отказаться от прогулки по недострою.

Не люблю я такие места, не лежит у меня к ним душа.

На мое счастье, удивительно вовремя зазвонил телефон. Я сделала Ирке знак подождать, вытащила мобильник из кармана и прилепила к уху.

– Мамуля, помоги мне, пожалуйста! – взволнованно заговорил в трубке сын. – Я забыл свою карточку, и меня не хотят пускать на занятие, можешь привезти?

– Сейчас?

– И как можно скорее!

В другой момент я напомнила бы юному склеротику, что даже бегом не домчу до метро скорее чем за десять минут, а потом еще полчаса буду ехать до «Петроградской». Сейчас же ответила только:

– Уже лечу! – И, сунув телефон в карман, озабоченно объяснила Ирке: – Колюшка забыл свой пропуск в танцевальную студию, мне нужно бежать.

– Беги, – разрешила подруга. – Мы тут и сами справимся, потом расскажем тебе, что было.

Знала бы я, сколь многие потом об этом будут рассказывать…

Я успела заскочить домой, взять забытый сыном пропуск, сумку с кошельком и прочими нужными вещами и уже на выходе из подъезда едва не свалилась с крыльца, услышав дикий крик.

Кто именно орет, было совершенно непонятно. Вопль очень органично сочетал экспрессию дикого звериного рыка и подкупающую искренность бессловесного рева Ярославны.

Громкий, протяжный, очень эмоциональный, он вызывал противоречивые желания: убежать и спрятаться – или поспешить на помощь, в зависимости от личного героизма.

Я не самая большая трусиха и, наверное, выбрала бы второе, но в данный момент уже была ангажирована на свершение небольшого подвига и не могла отвлекаться. Поэтому на бегу, четко держа курс на ближайшую станцию метро, позвонила Ирке и спросила:

– Ты слышала рев Ярославны? Кто‑то страшно вопил!

– Не кто‑то, а Мара, – безмятежно объяснила подруга. – Это ее уникальная практика «Крик». Чтобы сбросить весь негатив, надо как можно громче и эмоциональнее орать, желательно стоя под душем или хотя бы вблизи воды, чтобы та унесла все вредное.

– Вот почему она пошла к каналу, – догадалась я.

– Угу. Не волнуйся, это только в первый раз звучит так душераздирающе, потом привыкаешь.

Я понадеялась, что привыкать к такому мне не придется, поскольку контакты с Марой, практикующей пугающие практики, я вполне осознанно сведу к минимуму. Но говорить об этом ее сестре не стоило, Ирка могла обидеться за родную кровиночку. Я только буркнула: «Ладно, пока!» – глянула на часы в смартфоне и ускорилась.

Было десять сорок. До начала Колюшкиной тренировки оставалось двадцать минут, и мне нужно было поторопиться, чтобы сын не слишком на нее опоздал.

Первый звонок с сообщением о пугающем крике в Мурино поступил в дежурную часть райотдела полиции в 10:41.

– Алло, полиция? У нас тут кто‑то страшно орет. Прям как резаный, – сообщил умеренно встревоженный женский голос.

– Где – у нас? – без трепета уточнил дежурный, привычный, как он думал, ко всему.

– Точно не знаем, мы тут гуляем по полю, сейчас стоим на полпути между Мурино и Буграми, озираемся, – доложили в трубке.

– Что видите? – без интереса спросил дежурный.

– Ну, поле, травка зеленая, цветочки желтые, кое-где люди шашлыки жарят…

– Так кто орал? – Дежурный начал терять терпение.

Травка, цветочки и шашлыки не имели к его службе никакого отношения. К сожалению.

– Непонятно! Но крик был такой, вы бы слышали! – Голос в трубке дрогнул. – В ужастиках так не орут!

– Это все? – Дежурный две секунды слушал растерянное сопение, а затем решительно положил трубку.

Телефон сразу же зазвонил снова.

– Алло, полиция? Уведомляю вас, что на Соколовском бульваре буквально миг назад раздался совершенно, абсолютно нечеловеческий крик, – нервно произнес интеллигентный мужской голос.

– Кто кричал? Что именно кричал? На каком языке?

– Ни на каком! Говорю же – совершенно, абсолютно нечеловеческий крик! – Голос в трубке завибрировал не то в ужасе, не то в восторге. – Даже не знаю, как вам объяснить… Как если бы Чужие явились захватить Землю и этим криком оповестили нас о начале войны миров!

– Успокойтесь, – попросил дежурный. Витиеватый стиль собеседника мешал ему, но он честно пытался понять: – Чужие – это мигранты, что ли? Что за война, узбеки против таджиков? И где на Соколовском – опять в «Шаверматории»?

– Ах, боже мой! – Голос в трубке зазвенел негодованием и стих до пораженческого шепота: – Я понял, нас никто не спасет.

В трубке пошли гудки. Дежурный послушал их, косясь на зарешеченное окно, из которого видно было только недалекую остановку общественного транспорта.

Там все было в штатном порядке. Если Чужие и прибыли в Мурино, то не на маршрутных автобусах.

Дежурный аккуратно вернул трубку на рычаг.

Алекс Крошев нечеловеческого крика не слышал, хотя как раз шел к полю – гулять с собакой старухи соседки. Та являлась лучшей подругой родной бабки Алекса, и ему то и дело приходилось выводить соседского питомца.

На голове у Алекса были наушники, в руке – поводок. Из наушников рвались звуки музыки, с поводка – крупный мопс. Упитанная собачка имела почти квадратные очертания и на взгляд мельком поразительно походила на серый кожаный пуф.

Собственно, их с Алексом знакомство с того и началось, что парень попытался непринужденно присесть на уютный пуфик в прихожей соседки. С тех пор злопамятный мопс его недолюбливал и при каждом удобном случае демонстрировал скверный характер.

Собачка, в отличие от Алекса, дикий вопль услышала, изрядно напугалась и, моментально сменив направление движения, ринулась в ближайшее укрытие. Им оказался открытый всем ветрам и собакам подъезд недостроенного дома.

Алекс, не ожидавший внезапного поворота, стремительного мопса на курсе не удержал и вслед за ним влетел в подъезд.

Собака не сочла тот надежным убежищем и понеслась вверх по лестнице, действуя как небольшой, но мощный тягач.

Природа не поскупилась, впихнув в компактную форму мопса действующий прототип вечного двигателя. Песику с лихвой хватило бы энергии для скоростного забега на крышу, тогда как Алекс уже к четвертому этажу болтался на своем конце поводка подобием тряпичного флажка.

Попытки остановить неудержимого мопса он прекратил, но соображать не перестал и еще пару лестничных пролетов спустя смекнул, что ему необязательно играть унизительную роль прицепа-волокуши, сметая пыль и мелкий сор со ступеней собственным телом.

– Да пошел ты! – выдохнул он вслед исчезающей за очередным поворотом мясистой попе с кривеньким хвостиком и выпустил поводок.

Мопс, как было велено, пошел, и вскоре дробный топот коротких проворных лап затих где‑то в недрах недостроя.

– Да чтоб тебя, – пробурчал Алекс и, чуток отдышавшись, пошел искать собаку, за потерю которой чужая бабка его убила бы, а своя не стала бы защищать.

В это время еще одна пожилая леди – пенсионерка Светлана Николаевна Клочкова – стояла в своей маленькой квартирке у стены, прижимая к ней стеклянный стакан, а к нему – левое ухо. Правое она плотно зажимала ладонью, а потому легендарного дикого крика тоже не услышала.

Светлана Николаевне повезло, но не очень. На сделанные за долгую трудовую жизнь сбережения она купила студию в новостройке, которая из-за нерадивости и непорядочности подрядчика превратилась в долгострой. Ждать сдачи квартиры Светлане Николаевне пришлось не два года, а восемь лет. А когда она наконец получила ключи, оказалось, что на завершение одной из четырех сторон огромного дома, построенного в псевдоклассическом петербуржском стиле в форме квадрата с двором-колодцем, денег все‑таки не хватило. Три дома из четырех подрядчик кое‑как сдал, а четвертый – с прекрасным видом на поле – так и остался стоять пугающим бетонным скелетом.

Увы, студия Светланы Николаевны оказалась как раз на стыке миров и эпох: слева от нее располагались квартиры, в которых уже кипела жизнь, справа царило запустение. С этим можно было бы смириться, если бы пару запустению составляла тишина, но нет! В недостроенный дом то и дело лезли бродячие коты, бомжи, любители острых ощущений, закладчики и наркоманы. Светлана Николаевна всю эту публику люто ненавидела и жаждала извести. Потому и держала наготове самодельный аппарат для прослушки типа стакан: чтобы вовремя заметить появление нарушителей и успеть посигналить полиции.

Запыхавшийся Алекс по оставшимся в цементной пыли следам собачьих лап поднялся на десятый этаж, прошел по коридору вдоль вереницы пустых дверных проемов и настиг четвероногого беглеца в самой дальней комнате. Мопс, уже забывший о пережитом страхе, с интересом изучал лежащий у стены округлый предмет размером с такую же собачку или чуть побольше.

Светлана Николаевна напряженно прислушивалась к звукам, транслируемым ей из-за стены верным стаканом.

– Что это? Что ты делаешь? – сердито спросил Алекс, пытаясь за упитанным телом мопса разглядеть его находку.

Светлана Николаевна затаила дыхание. Ей тоже было очень интересно, что там, и кто там, и чем они все занимаются.

Алекс, у которого перед пенсионеркой за стеной было преимущество – он видел происходящее своими глазами, – скомандовал мопсу:

– Фу, оставь рюкзак! – и потянул из кармана телефон, на всякий случай выходя из помещения.

Добропорядочный молодой человек прекрасно знал, что нужно делать в случае обнаружения оставленных кем‑то подозрительных предметов.

Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звоном.

– Алло, полиция! – не паникуя, спокойно и деловито сказал мужественный юношеский голос в трубке. – Мы обнаружили подозрительный предмет. Рюкзак.

– И чем он подозрителен? – спросил дежурный, против воли припоминая, была ли какая‑то ручная кладь у Чужих в голливудском кино.

– Это хороший рюкзак, кажется, из натуральной кожи, – объяснил спокойный и деловитый голос в трубке.

Дежурный удержался и не уточнил, из чьей именно кожи. Не хотелось допускать варианты.

– Он не пустой и с виду тяжелый, но я его не трогал, – продолжил мужественный голос. – А лежит он в самом дальнем помещении недостроенного дома на Соколовском бульваре, кажется, номер девятнадцать. Десятый этаж.

– И рядом никого? – уточнил дежурный. – Ни людей, ни… – Он сделал паузу, чтобы не произносить компрометирующее его как вменяемого человека слово «чужих», хотя, признаться, уже не исключал и такого варианта.

Слишком много совпадений.

– Ни души, – подтвердил мужественный голос. – Я отошел подальше, как положено… Ой!

Дежурный озадаченно посмотрел на загудевшую трубку.

Алекс, вспомнивший, что оставил у потенциально опасной находки одну живую душу в собачьем теле, поспешил вернуться.

Дерзкий мопс, успевший как следует обнюхать и повалять находку, при появлении его вызывающе задрал заднюю лапу.

– Ты его обдул! – беспомощно ахнул Алекс.

«Абдул» – услышала пенсионерка со стаканом.

Этого ей хватило.

Телефон на столе дежурного райотдела полиции разразился тревожным звонком.

– Алло, полиция! У нас тут террористы! – с нездоровой радостью возвестил дребезжащий женский голос. – Кажись, из ИГИЛа, одного зовут Абдул. Соколовский бульвар, девятнадцать, приезжайте скорее!

Я успела: сын не сильно опоздал на занятие, а назад уже не торопилась. Воспользовалась случаем погулять по любимой Петроградской стороне, дождалась своего юного танцора с тренировки, потом мы вместе пообедали и поехали домой. Уже подошли к калитке в заборе вокруг территории нашего ЖК, когда сын заметил:

– Чего это там люди толпятся? Опять собрание жильцов?

– А нас не звали! – встревожилась я. – Надо узнать, в чем дело.

Сын направился домой – два часа бальных танцев кого хочешь утомят, – а я не стала заходить на территорию, потому как граждане толпились за забором, заполняя собой просвет между третьим корпусом нашего ЖК и соседствующим с ним недостроем.

Я присоединилась к собравшимся и обнаружила, что, во‑первых, это самостийный сход, то есть ни о каком собрании жильцов речи не было. Во-вторых, столпились неорганизованные граждане у препятствия в виде пластиковой ленты полицейского ограждения. В-третьих, за лентой имело место скопление служебных машин.

Естественно было задаться вопросом:

– Что случилось?

– Говорят, бомбу нашли, – с готовностью просветила меня бабка с мопсом.

Бабка выглядела очень возбужденной, мопс – столь же утомленным.

Они прекрасно дополняли друг друга.

– Какую бомбу? – не поняла я. – Времен Великой Отечественной войны?

В наших местах проходила линия обороны Ленинграда, в окрестных лесах до сих пор находят годные боеприпасы.

– Да какой войны! – Бабка отмахнулась, мопс на конце поводка колыхнулся, но усидел на месте. – Современная бомба – сумка с тротилом! Говорят, хотели взорвать недострой.

– Кто?

– Ну, кто, не дольщики же! – вступил в разговор дед с пивной бутылкой, не слишком старательно спрятанной в пакетик с надписью «Аптека ″Будь здоров!″». – Небось, застройщик.

– Зачем?

– Ну как зачем! Чтобы страховку получить и на эти деньги заброшку свою достроить, – уверенно ответил дед и приложился к оздоровительному пиву.

Я не дождалась, пока он закончит булькать, и протолкалась в первый ряд.

– Не лезьте сюда, не на что тут смотреть, – не оглянувшись, неласково сказала мне толстая тетка в спортивном костюме цыплячьего цвета.

Сама она при этом стояла и смотрела на полицейский фургон, за которым явно что‑то происходило.

– Там что, спецназ?! – удивилась я.

– Не, те уже уехали, – продолжая всматриваться, просветила меня тетка. – И пожарные тоже укатили. Остались полицейские, с ними собака-ищейка.

– И что она ищет, та собака?

Тетка наконец удостоила меня взглядом.

Он был высокомерно-презрительный, тон такой же:

– Ясно что – ту, другую собаку!

– Какую другую собаку? – Я машинально оглянулась на бабку с мопсом.

Песик ответил мне невыразимо грустным взором. Вот он совершенно явно ничего не искал, разве что покоя.

– Да баскервильскую же! Ту, что выла на болоте! – Тетка покачала головой, сокрушаясь по поводу моей непонятливости, и снова отвернулась.

Я, разумеется, читала Конан Дойля и прекрасно помнила, что собака Баскервилей имела обыкновение выть на Дартмурских болотах, от которых до наших карельских весьма далеко, поэтому заявление тетки встретила с обоснованным скепсисом. Но ни возражать, ни продолжать ее расспрашивать не стала, потому что и без меня нашелся трезвомыслящий человек, который воскликнул:

– Какая чушь! При чем тут баскервильская собака? Это были пришельцы!

А, нет, не трезвомыслящий.

Я отодвинулась в сторонку, опасливо прикидывая – спросить, какие такие пришельцы, или лучше не надо?

– Вы вообще думаете, дяденька, что говорите? – вместо меня в спор ввязалась молодая женщина с коляской. – Какие пришельцы в нашем Мурино?

– А вы думаете, они только в Америку прилетают? – Дяденька издевательски захихикал. – Ой, поколение ЕГЭ, картину мира по голливудским фильмам складываете!

– Ой, а вы, значит, патриот малой родины, да? – ответно съязвила молодая мать. – Пришли встречать своих пришельцев хлебом-солью?

У того в пакете из ближайшего магазина и впрямь бугрилась буханка «Бородинского».

– Да я…

Ответить дяденьке, встречающему пришельцев, не дали. Вынырнувший из-за полицейского фургона служивый замахал руками на собравшихся, словно отгоняя гусей:

– Расходимся, граждане, расходимся, ничего тут нет интересного! Штатные профилактические мероприятия, миграционная служба проводит проверку.

– Ага, пришельцев просят предъявить документы, – ехидно добавила молодка с коляской и развернула ее, выбираясь из толпы.

Я решила, что это хороший пример, и тоже удалилась.

Вернулась домой и сразу же получила новую порцию сомнительной информации.

– Ты слышала, что у нас случилось? – Муж поднял голову, отрываясь от компьютера. – Говорят, в соседнем ЖК задержали настоящих арабских террористов.

– Кто это говорит? – Я сбросила кроссовки, скинула курточку, прошла в комнату и рухнула в кресло.

– Девчонки на рецепции в фитнес-клубе.

Я слабо помотала головой:

– Это только одна версия. Другие включают нашествие пришельцев, явление русскому народу английской собаки Баскервилей и попытку взрыва недостроенной многоэтажки.

– Террористами?

– Дались тебе эти террористы! По мнению наших граждан, недострой хотел взорвать сам подрядчик, чтобы получить страховку и на эти деньги все‑таки завершить строительство.

– Затейливо. – Муж оценил план и снова уткнулся в компьютер.

– Да уж. А правды мы, я думаю, не узнаем, – посетовала я.

И ошиблась.

Дверной звонок взревел, исполнив очередное соло на иерихонской трубе.

– Я его перережу! – вскипела я, имея в виду ведущий к звонку электрический провод. И побежала открывать, пока труба не запела снова.

– Что именно вы перережете и кому? – с плохо скрытым беспокойством спросил участковый Чайковский.

Бывалый товарищ знает, что от меня многого можно ожидать.

– Лично вам ничего не грозит, – заверила я его и шире открыла дверь. – Добрый вечер, Валерий Петрович. Прошу! Что‑то случилось?

– А почему что‑то должно было случиться? Разве я не могу заглянуть просто так, по-дружески? – Чайковский не спешил входить.

– До сих пор не заглядывали, – напомнила я.

– И сейчас не буду, – вздохнул участковый и жестом поманил меня в коридор. – На минуточку, можно?

Я вышла, и Валерий Петрович сам прикрыл за мной дверь.

– У нас какой‑то секрет? – заинтересовалась я.

– У вас, – поправил он и совсем уж таинственно понизил голос. – Так что за сигнал вы получили о падении с крыши или типа того?

– А почему вы спрашиваете?

– Ну уж не потому, что мало сигналов получаю! Скорее, наоборот.

– Ага! – Я сообразила, что вот он – мой шанс узнать, кого все‑таки сегодня встречали в Мурино с хлебом без соли – инопланетян, собаку Баскервилей или арабских террористов. – Давайте меняться, Валерий Петрович? Как говорится, баш на баш. Я вам про мой сигнал, вы мне про ваши. Я нынче все пропустила, а люди разное говорят.

– Я удивлен. Вы – и вдруг что‑то пропустили? – Чайковский недоверчиво покрутил головой, но я продолжала твердо и прямо смотреть на него, и он сдался. – Ладно, давайте баш на баш. У нас сегодня мирные граждане как с ума посходили. Кому‑то примерещился страшный крик непонятного происхождения, кому‑то – происки террористов. А реального под этим сущий пшик: один пацан гулял с собакой и нашел ничейный рюкзак на десятом этаже недостроенного дома.

– Очень странное место для прогулки с собакой, – отметила я.

– Согласен. Говорю же – народ с ума посходил. – Валерий Петрович сокрушенно поцокал языком. – Но эти сигналы объединяет один момент: место происшествия. Все граждане упоминали недострой на Соколовском бульваре. И вы, я вспомнил, тоже говорили о нем. – Участковый перестал хмуриться-жмуриться и остро посмотрел на меня.

– Говорила, – подтвердила я. – И повторю: по словам одной девушки, вчера вечером из этого самого недостроя кто‑то выпал. Или что‑то. Она не видела, только слышала подозрительный громкий звук – бабах со шмяком.

– А я могу поговорить с этой девушкой?

– Да не хотелось бы, знаете ли. Она беременна, ее лучше не волновать.

– Понимаю. И все же дайте мне ее контактик, пожалуйста. – Валерий Петрович достал из кармана потрепанный блокнотик, вытянул из его пружинки обкусанный карандашик и приготовился записывать.

Дал, стало быть, понять, что отмолчаться мне не удастся.

Я очень неохотно продиктовала ему номер, но не Джулин, а Борин. Пусть Фаберженок сам решает, подпускать ли участкового к своей благоверной.

– Спасибо, до свиданья. – Чайковский убрал письменные принадлежности в карман и развернулся к выходу.

– Минуточку! – Я цепко ухватила его за рукав. – А почему вы все‑таки решили проверить мой сигнал? Вчера сказали: «Нет тела – нет дела». Что изменилось? Неужто тело нашлось?!

– Да если б тело. – Валерий Петрович вздохнул. – Тогда бы с ним другие разбирались, а так, получается, это мой головняк как участкового. В том рюкзаке нашли книжки из библиотеки, мы проверили – они записаны на парня, который живет в вашем доме. Голованов Олег Васильевич, не знаете его? – Участковый снова испытующе уставился на меня.

– Не припоминаю такого. Но у нас тут только половина квартир заселена, и народ не особо общительный, пока знаю только Татьяну и Макса. – Я кивнула на дверь квартиры напротив нашей. – А что с этим Олегом, вы ему рюкзак вернуть хотите?

– Что с этим Олегом, мне и нужно выяснить. – Чайковский снова вздохнул. – На съемной квартире его нет. Соседи двери не открывают. Я сегодня уже дважды туда наведался, толку – ноль. Не торчать же тут до ночи, хочется уже домой и поесть наконец.

Желудок участкового проворчал что‑то явно в поддержку сказанного.

– А какая квартира? Хотите, я буду туда время от времени подниматься? Мне не трудно, авось, застану вашего Олега, – предложила я.

– Восемьсот тринадцатая. Будете подниматься, правда? – Участковый повеселел, и даже желудок его забурчал вполне мажорно.

– Буду, – пообещала я. И спохватилась: – А хотите чаю с бутербродами? Ужин я еще не готовила, но…

– У меня дома борщик. – Лицо Валерия Петровича осветилось предвкушением. – И сальцо, и лучок-чесночок…

– Понимаю, тогда не задерживаю. – Я выпустила рукав участкового, и он без промедления унесся прочь.

– Кто приходил, чего хотел? – все так же таращась в монитор, безучастно спросил Колян, когда я вернулась в квартиру.

– Кто‑то приходил, чего‑то хотел… Народ, а вы не хотите ли борща? С сальцом, с лучком, с чесночком? – Я вдруг поняла, что остро завидую Валерию Петровичу.

Борща народ хотел, и это определило развлекательную программу моего вечера.

Глава 3

Охота на мамонта

Я выставила таймер в смартфоне, чтобы сигналил каждые полчаса, и варила сначала мясо, потом сам борщ, периодически оставляя присматривать за кастрюлей на плите мужа или сына. Сама в это время бегала в подъезд, ой, парадную, поднималась на лифте на восьмой этаж и стучалась в восемьсот тринадцатую квартиру. Но на звонок не нажимала, потому что незнакомый Олег Голованов мне ничего плохого не сделал и пытки иерихонскими трубами не заслужил.

В квартире, похоже, никого не было – на мой все более решительный и громкий стук никто не реагировал.

После третьего забега мне пришло в голову, что тридцать минут – слишком большой промежуток. За это время шустрый молодой человек может и явиться домой, и снова уйти, а я так и буду думать, что он вовсе не появлялся.

Чтобы исключить вероятность такого конфуза, я попросила у сына жвачку, у себя выдрала волосок и прилепила его на дверь квартиры № 813, соорудив простейшую сигналку.

Очень довольная собой, я опять пошла домой и успела до очередного звонка таймера поесть борща и поговорить с Иркой.

Та позвонила, когда я со вкусом дожевывала последнюю чесночную корочку.

– Ты уже дома? – спросила подруга.

– Давно. А ты?

– Мы тоже еще в Мурино. Закончили обход того недостроя, и должна тебе сказать, что следов там полно, но чьи они – сам Феномен Купер не разберет.

– Фенимор, а не феномен, и сам‑то Купер был писателем, – машинально поправила я, – а его персонажа-следопыта звали Натаниэль Бампи.

– Вот только этот Бампер, наверное, и понял бы, кто там шастал, в этом недострое, – сердито сказала подруга. – Там отпечатков, как на дискотеке в деревенском клубе после дождичка в четверг, все полы заляпаны – и ногами, и лапами, и грязью, и глиной, и как бы даже не навозом! Дохлый номер там что‑то искать.

– Погоди, – озадачилась я, – вы что, прошлись по недострою только сейчас?!

– Ну… Когда ты убежала, мы решили немного отдохнуть, – чуть смущенно призналась Ирка. – Мара сказала, ей нужно восстановить энергетической баланс, и мы пошли в торговый центр. Там пообедали, потом прошвырнулись по магазинам, попили кофе с плюшками, это у нас был полдник, потом посмотрели кино, поужинали, а уже потом…

– Все ясно, – перебила я ее. – В итоге вы пропустили все самое интересное!

– Что именно?

– Приезд полиции, спецназа, пожарных и кинолога со служебной ищейкой, народный сход у ленты ограждения, отлов собаки Баскервилей, собрание комитета по встрече инопланетян, – перечислила я.

– Ты шутишь?!

– Нет, только слегка преувеличиваю. Пока вы прохлаждались в торговом центре, у нас тут был на редкость шумный кипеш, а инспирировала его, между прочим, твоя Мара своим жутким криком! Услышав его, народ стал сигналить во все инстанции и свистать всех наверх!

– Упс…

– И вся эта высвистанная толпа специально обученных людей и собак прошлась по недострою, опередив вас!

– И-и-и? Толпа там что‑нибудь нашла? – не стушевалась подруга.

– А как же! – Я рассказала ей про бесхозный рюкзак неуловимого Олега Голованова и сообщила, что неутомимо подстерегаю его вот уже почти два часа.

Чисто Натаниэль Бампи, только без бороды и ружья.

– Так мы сейчас придем и подстережем его вместе! – воодушевилась Ирка. – Жди, мы совсем рядом и будем сей же миг!

На этот раз сестрички и впрямь не задержались, явились через пару минут. Я встретила их у парадной.

Пока ждали лифт, Ирка поинтересовалась:

– А что там с Фабержатами, я не поняла? Твоя тетя сказала, у них проблемы? Уже? Они ж всего полгода в браке.

– Да нет у них никаких проблем, кроме Джулиной глупой обидки. – Я быстро изложила суть претензии капризули к супругу.

– Напрасно вы смеетесь, такие вещи нельзя недооценивать, – заявила Марина. – Когда мы произносим чье‑то имя, включается и активизируется цепочка энергий цели. Коверкая имя, мы нарушаем энергопотоки и препятствуем человеку в его действиях.

– Ну ясное дело, – кивнула я, потому что спорить с Мариной мне не хотелось.

Она же и арттерапевт, и гипнолог, и регрессолог, и кто‑то там еще – куда мне, простому русскому писателю, против такой толпы просветленных личностей.

Но регрессолога-ауропатолога и иже с ними неожиданно поддержала Ирка:

– Не смейся, я знаю такой случай. Помнишь Толика Грошева, он менеджер по продажам в нашей фирме?

Ирка с мужем – владельцы процветающего торгового предприятия формата «Все для сада и огорода».

– Помню Толю, – согласилась я. – И что с ним?

– Прервал перспективное знакомство с потенциальной невестой как раз на стадии оживленной переписки. Прекрасная дама в спешке все время пропускала буквы в словах, включая имя кавалера, и он то и дело получал сообщения типа «Тля, ты где?» и «Доброе утро, Тля!». Не вынесла душа поэта.

Я захохотала.

– Просто они не подходят друг другу по типу душевной энергии, – сказала Марина, даже не усмехнувшись. – Он, похоже, зануда, а она, судя по всему, очень легкая…

Мы с Иркой уныло переглянулись.

Тут, на наше с подругой счастье, приехал лифт, вознес нас на восьмой этаж, и назревавшей лекции душеведа-энергопатолога удалось избежать.

Мы подошли к нужной двери, и я первым делом наклонилась рассмотреть свою сигналку, пристроенную над самым полом.

Волосок был порван!

Вдобавок я отчетливо услышала за дверью близкие шорохи и обрадовала компаньонок сообщением:

– Он там!

– Я тоже слышу! – поддакнула Ирка.

Постучать я не успела, потому что Марина опередила меня, нажав на звонок.

Добротная дверь, надо отдать ей должное, как следует приглушила вой иерихонских труб, но я все равно посмотрела на излишне инициативную сестру подруги с укором.

За дверью сделалось тихо-тихо.

– Все, больше не слышу, – огорчилась Ирка.

– Еще бы, – проворчала я. – Он же в прихожей был, труба ему прямо в ухо взревела! Так и помереть недолго.

Досадуя, я подергала ручку двери и с удивлением обнаружила, что та не заперта.

– О, нам уже открыли! – снова обрадовалась Ирка.

Она большая оптимистка. Сто кило живого веса.

– Здра-а-авствуйте! – Не теряя времени и не тушуясь, оптимистка вдвинулась в чужую квартиру.

На месте ее хозяина, если он, конечно, еще не помер, я бы поспешила убежать и спрятаться. Интонации у Ирки были многообещающе зловещие.

Если бы Баба-Яга, не дождавшись вкусного Иванушку в своей избушке на курьих ножках, явилась к нему сама, она поздоровалась бы именно таким тоном. Под прозвучавшее «Здра-а-авствуйте!» Бабе-Яге идеально было бы заправить за воротник белую крахмальную салфетку и вооружиться столовыми приборами. Даже самый тупой Иванушка, услышав это приветствие, понял бы, что сейчас его с большим аппетитом и удовольствием схарчат.

Каюсь, я приблизила этот момент, подпихнув подругу в спину, чтобы протолкнуть ее в глубь квартиры и тоже втиснуться в тесную прихожую. Немного переусердствовала – затолкала Ирку в кухню.

Малогабаритные квартиры в нашем ЖК! Негде разгуляться Бабе-Яге с подружками.

Из неоснащенного дверью проема в комнату, мимо которого проскочила Ирка, опасливо выглянула лысоватая голова. Вместе блеснули стекла очков и круглая плешь.

– Вы кто? – испуганно спросил их обладатель.

– А вы кто? – Я прищурилась.

Этот Иванушка определенно не был Олегом, с которым хотел побеседовать наш участковый. Того Валерий Петрович называл парнишкой, а этот таковым быть перестал лет тридцать назад.

Я с моментально возникшим чувством вины подумала, что мы бесцеремонно вломились не к безответственному юноше, а к его уважаемому батюшке, если не дедушке, и уже даже открыла рот, чтобы принести извинения.

И тут то ли батюшка, то ли дедушка вдруг зажмурился и лысой головой вперед, как бычок на корриде, ринулся к выходу, вынудив меня отпрыгнуть назад и в сторону!

Ойкнула Марина – это я случайно наступила ей на ногу, ахнула Ирка на кухне чужой квартиры.

А лысый очкарик, оказавшись в коридоре, со скрежетом развернулся на каблуках и побежал от нас прочь.

– Врешь, не уйдешь! – донеслось из кухни.

Я снова отпрыгнула (и опять Марине на ногу!), пропуская теперь уже Ирку. Та помчалась по коридору вслед за убегающим очкариком, азартно вопя: «Ату его!» и «Все за мной!»

Марина страдальчески поморщилась и, припадая на обе оттоптанные ноги, послушно заковыляла вслед за сестрой и очкариком.

Я выхватила из кармана телефон, тремя тычками в дисплей послала вызов мужу и тоном полководца, приказы которого не обсуждаются и не оспариваются, повелела:

– Коля, ахтунг! Сейчас с десятого этажа на лифте спустится лысый мужик, делай что хочешь, но задержи его!

И только после этого направилась за Мариной, которая поспешила за Иркой, которая помчалась за лысым, который вообще непонятно зачем побежал, как психованный заяц.

Или это Иркино многообещающее «Здра-а-авствуйте!» его так напугало?

Удивляясь, какими нервными бывают представители так называемого сильного пола, я быстро прошла к лифтам.

Там уже никого не было. В левой шахте затихало гудение удаляющейся кабины, в правой, наоборот, нарастал шум приближающейся. С лестницы доносились звуки, свидетельствующие о том, что кто‑то (предположительно – Марина), кряхтя и охая, торопливо спускается по ступенькам, но я не стала следовать ее примеру. Правый лифт как раз подъехал и за считаные секунды доставил меня на первый этаж.

Там я наконец ускорилась, выскочила на крыльцо – и сразу увидела, что можно уже не спешить. Лысый лежал на тротуаре, свернувшись червячком. Над ним стояла Ирка.

Можно было подумать всякое, но я сразу поняла, что подруга не виновата. Лысого уложила не она.

С выражением, которое я бы определила как немой восторг, подруга взирала на распахнутое окно квартиры на втором этаже.

В открытом проеме горделиво высился мой муж. Его рука в высоком замахе позволяла беспрепятственно любоваться прекрасной мускулатурой плечевого пояса. В руке была зажата поллитровая пластиковая бутылочка с водой.

Да, спортивное прошлое приучило Коляна соблюдать питьевой режим, у него на подоконнике всегда пара-тройка таких бутылочек охлаждается.

Я с трудом оторвала взгляд от своего героя, поискала глазами и увидела вторую такую же бутылочку на асфальте.

– М-да, – ожила Ирка. – А я‑то хотела подарить вам дуб-бонсай в горшке, чтобы стоял на подоконнике…

Очевидно, она тоже не затруднилась провести логическую связь между Коляном, стоящим с одной бутылочкой, и лысым, лежащим с другой.

Я представила, чем мог закончиться полет дуба в горшке, с содроганием молвила:

– Не надо нам бонсая! – и снова посмотрела на мужа.

– Что? – чуточку нервно спросил он. – Ты сказала – делай что хочешь, но останови его! Я остановил!

Я покосилась на лысого:

– Он там живой?

– Ой, да что ему сделается, не бонсай же в него прилетел! – Ирка уже вернула себе обычный оптимизм.

– Тогда вы дальше сами, ладно? – Мой герой понял, что может удалиться со сцены.

Я послала в закрывающееся окно признательный воздушный поцелуй и повернулась к лысому, но сказать ничего не успела.

– Что вы с ним сделали? – растерянно хлопая глазами и тяжко дыша, подоспела Марина.

– Задержали, – успокаивающе сказала я.

А Ирка, гордясь чужим подвигом, развернула и расцветила мой ответ:

– Настигли и завалили, как мамонта!

– Как ма… ой! Как мамонта! – неожиданно затрясся лысый.

Я не сразу поняла, что он содрогается от сдавленного смеха.

– Кажись, все‑таки повредился, – расстроилась Ирка.

– Да с чего бы, ему не в голову, а в плечо прилетело, – донеслось из неплотно прикрытого окна.

Я бросила туда комплимент:

– Коля, ты молодец!

Это древний закон: мужчина, заваливший мамонта, заслуживает похвалы.

– А, так вы симулируете? – Ирка бесцеремонно потрясла и. о. мамонта. – Вставайте, прикинуться мертвым не выйдет, мы не отстанем.

– Я понял. – Лысый закряхтел и сел.

Добрая Ирка протянула ему руку и помогла встать на ноги.

Я оглядела двор, увидела, что за нами уже наблюдают мамашки с детской площадки и какой‑то мужик в авто, и предложила:

– Давайте поговорим в другом месте.

– Туда, – тоже быстро оглядевшись, решила Ирка и потянула лысого к пекарне в соседнем доме.

Это заведение не пользуется особой популярностью, наплыв посетителей случается только за полчаса до закрытия, когда всю не распроданную за день выпечку отдают с тридцатипроцентной скидкой. До этого счастливого момента было еще далеко, и мы без труда нашли местечко, удобное для проведения допроса с пристрастием, замаскированного под дружеские посиделки.

Ирка, продолжая держать лысого за руку, как ребенка, усадила его в угол и плюхнулась рядом, отрезая путь к отступлению.

Пленник выглядел покорившимся судьбе, но исключать новую попытку побега не стоило. Было понятно: если он вырвется на бульвар, повторно изловить его будет непросто – там многолюдно и полно мест, где можно спрятаться, а позиций дружественных нам гранатометчиков – стрелков по мамонтам вовсе не имеется.

– Кому чай, кому кофе? – спросила я, охлопывая карманы.

Бумажника при себе, конечно, не было.

Ирка, правильно истолковав мое замешательство, перебросила мне свой кошелек и сказала:

– Нам с товарищем мятный чай, он хорошо успокаивает.

– А я буду свой травяной напиток, у меня с собой. – Марина достала из сумки термос и села рядом с нашим пленником с другой стороны.

Я не отказала себе в удовольствии пару секунд полюбоваться этой картиной: неказистый лысый очкарик в богатом обрамлении кустодиевских красавиц-близняшек Ирины и Марины неожиданно похорошел. Даже приосанился, видимо осознав, что должен постараться соответствовать окружению.

Я сбегала к стойке за напитками и пирожными (лично меня они успокаивают лучше, чем всякий чай), вернулась, села напротив пленника и задушевно спросила:

– Так кто же вы такой?

– Можно? – Лысый потянулся к курящемуся паром стакану. – Спасибо. Позвольте представиться: меня зовут Геннадий Леонидович Бордовский…

– Так и знала, что не Олег! – Ирка пристукнула по столу кулачком.

– А вы родня Олега? – живо повернувшись к ней, спросил Геннадий Леонидович.

– Да боже сохрани! – открестилась от родства с сомнительным Олегом подруга. – Мы думали, это вы его родня!

– Я?! Да мы даже не знакомы! – прозвучало очень искренне.

Мы с Иркой переглянулись, дружно посмотрели на лысого. Он моргнул, но честный взгляд не отвел.

– Все незнакомы с Олегом – и вдруг сошлись в его квартире? – озвучила я мысль, посетившую, кажется, не только меня.

Это был риторический вопрос, но он неожиданно получил ответ.

– Как регрессолог, скажу, что за якобы случайными встречами нередко стоит отработка кармических задач, – хлюпнув своим травяным чаем, изрекла Марина. – Из прошлой жизни, где мы все вместе не закончили общее важное дело.

– Какое? Не спасли гугенотов в Варфоломеевскую ночь? – съязвила я.

– Или не загнали мамонта в каменном веке? – Ирка заглянула еще дальше в прошлое.

А господин Бордовский снова истерически захихикал и чуть не поперхнулся чаем.

– Вы как‑то странно реагируете на упоминание мамонтов, – уличила я его. – С чего бы это?

– Сейчас я расскажу все по порядку, – пообещал он.

Глава 4

Агильский зайка

Геннадий Леонидович Бордовский лет с двенадцати жил в каменном веке. То есть он, конечно, как все, ходил в школу и даже окончил ее с медалью. Потом учился в одном институте, работал в другом, но при этом мыслями и чаяниями пребывал преимущественно в верхнем палеолите.

Его увлечение этим периодом истории человечества началось с походов в пещеры, которых было много в скалистом высоком берегу реки вблизи родной деревни. Со старым дедовым биноклем маленький Генка мог разглядеть череду округлых темных провалов даже из чердачного окошка теткиного дома.

Добраться до пещер, впрочем, было непросто: сначала нужно дойти до моста в трех километрах от деревни, потом пересечь реку, проломиться сквозь густой кустарник на том берегу и вскарабкаться по крутому скалистому откосу, отполированному разливами. Причем спуститься оказывалось даже труднее, чем подняться, а при падении запросто можно было что‑нибудь себе сломать.

Как первобытные люди жили в своих каменных скворечниках, Генка не понимал. Ладно, воду из реки могли сверху черпать, какими‑нибудь кожаными ведрами на веревках, а купаться что, даже в жару не ходили? А белье стирать? Хотя белья у них, наверное, не было. Из чего его шить – из звериных шкур?

Со шкурами у первобытных предков проблем, конечно, не было. В лесах вокруг деревни до сих пор во множестве водились зайцы, волки, медведи, а в древние времена наверняка и мамонты жили.

Генка представлял трусы из шкуры мамонта и давился смехом. Тетка, женщина не злая, но строгая, грозила ему пальцем, а то и ремнем.

«Хаханьки да хиханьки у дурачка Миханьки», – повторяла она, желая вырастить племянника мужчиной серьезным и ответственным. Не таким, как его папанька, который с гармошкой не расставался и на любом деревенском сборище появлялся одним из первых. Раньше, чем жених с невестой, если то была свадьба, и сразу после покойника, если предстояли похороны.

Пил папанька так же охотно и много, по пьяни и погиб еще молодым, заночевав в сугробе по пути с очередной затянувшейся гулянки. Замерз до звона, в ледышку! В Сибире морозы суровые. А мамка Генкина померла еще в родах, вот и остался он с вдовой – бездетной теткой.

Пещеры были его тайным царством, заколдованным королевским дворцом. Другие пацаны, если и решались сунуться в темные каменные норы, далеко не заходили. Генка же отважно исследовал анфилады пещер, забираясь туда, где нога человека не ступала давным-давно.

Наполнив дедову солдатскую фляжку колодезной водой и рассовав по карманам пару вареных картох, краюху хлеба и запасную батарейку, летом он что ни день удирал в пещеры. И жил бы там, если бы тетка под угрозой применения дедова же солдатского ремня не требовала, чтобы племянник хотя бы ночевал, как человек, под крышей. Но Генка все равно в самой светлой – близкой к выходу – пещере устроил себе логово, перетащив туда старое шерстяное одеяло, походный котелок и небольшой запас дров. Нож и ложка – старые, с истончившимся краем – у него всегда были с собой. Неказистые, но крепкие, они служили разнообразно полезным инструментом: хоть консервную банку вскрыть и опустошить, хоть в земляном полу пещеры покопаться.

Копал Генка методично, уже тогда проявляя основательность истинного ученого, и иногда находил удивительные штуки: кремневые наконечники, каменные бусины, костяные иглы. Но самое интересное пряталось не в земле, а под сводами дальней из пещер.

Рисунки.

Удивительно живые и точные изображения животных: крутобоких рыжих быков, летящих оленей с роскошными ветвистыми рогами, ладных лошадок с короткими вздыбленными гривами и развивающимися хвостами. Генка все ждал, что найдутся и мамонты.

Рисунки были чудесные, волшебные. Выхваченные из мрака желтым светом фонарика, быки и олени будто оживали и так и норовили снова умчать в темноту, стоило только отвести от них глаз и луч.

Да и увидеть их было не так‑то просто. Пока не посветишь высоко, под выпуклый каменный потолок, не заметишь.

Генка ложился на пол, сунув под голову вещмешок, складывал на груди руки, удерживая в них установленный почти вертикально фонарик, и долго-долго смотрел на бегущих быков, лошадей и оленей. До тех пор, пока ему не начинало казаться, что их нарисованные охрой тела мелькают у него перед глазами, сливаясь в сияющую красно-коричневую полосу. Пару раз он так и уснул и тогда будто тоже несся обочь топочущего стада, приминая босыми ногами густую траву и держа наготове короткое копье с граненым каменным острием…

Из той же дальней пещеры он притащил домой камни – серые, плоские, размером с детскую ладонь. Некоторые из них были в пятнах такой же красно-коричневой краски, какой кто‑то когда‑то нарисовал быков и оленей.

Фантазия у Генки работала будь здоров. Он не затруднился придумать, что это разрозненные части одного изображения, и долгими зимними вечерами, когда до пещер было никак не добраться, так и сяк раскладывал пятнистые камни, пытался собрать их в общую картинку. Конечно, это ему не удалось. Идея была интересная, но совершенно не научная, навеянная, как он сам понял позже, сказкой «Снежная королева», где мальчик Кай пытался сложить из льдинок слово «вечность».

После окончания школы Генка уехал из дома, чтобы выучиться на археолога. Тетка эту его затею не одобряла, все повторяла: «Хочешь рыться в земле – иди в сельхозтехникум в районе», но и мешать не стала, даже дала денег на дальнюю дорогу. А Генка взял и поступил в Ленинградский университет!

И уже там узнал: его любимые плоские серые камни красиво зовутся «азильские гальки», потому что чаще всего их находят в пещере Мас-д’Азиль во французских Пиренеях. Там обнаружили более двухсот грубо раскрашенных красной охрой галек с узорами в виде простых геометрических фигур и линий, напоминающих буквы финикийского алфавита или силлабограммы крито-минойского письма. На территории современной России таких еще не находили. И зачем люди верхнего палеолита украшали гальки абстрактными декоративными рисунками, до сих пор никому не известно.

Само собой, деревенская тетка великой культурной ценности Генкиных любимых камней не поняла и выбросила их вон, едва он упорхнул из дома. Упрекнуть ее за это Генка не смог, поскольку снова приехал в деревню только на похороны тетки.

К тому времени он получил диплом, поступил в аспирантуру и лелеял планы стать великим археологом. А темой исследования, конечно же, выбрал нефигуративные изображения на гальках и каменных плитках в палеолите Северной Евразии.

В мечтах своих Генка, то есть уже Геннадий Леонидович, видел себя руководителем экспедиции, со всей возможной тщательностью и дотошностью исследующей пещерный палеолитический памятник вблизи родной сибирской деревни Зеленцово. Это прекрасно звучало бы в научных докладах: «археологический памятник эпохи верхнего палеолита Зеленцовская пещерная стоянка».

Увы, пока Геннадий учился в Ленинграде, вход в дальние пещеры наглухо завалило. Железнодорожники очень неудачно взорвали гору, пробивая проход для новой трассы. Так и знал, что нельзя оставлять свое королевство без присмотра!

Все, что осталось молодому археологу на память о так и не явленном миру археологическом памятнике эпохи верхнего палеолита «Зеленцовская пещерная стоянка», – два древних камня. Азильские гальки практичная тетка подтыкала под распахнутые створки окна, чтобы те не захлопывало порывами ветра. Эта малопочтенная служба и позволила артефактам уцелеть.

Пожалуй, тетке можно было сказать спасибо. Она сберегла самые редкие – украшенные не рисунками охрой, а рядами процарапанных канавок, соединяющих точки-ямки разной глубины. Камни походили на аккуратно разлинованные страницы, что будоражило воображение Геннадия. Он не сомневался, что таким образом на гальках записана некая важная информация! Но какая?

Понятно было одно: рифленая поверхность «полосатых» камней удерживала деревянные створки оконных рам надежнее гладкой, что и определило теткин выбор. От какой глупости иногда зависят действительно важные вещи!

Похоронив единственную родственницу, Геннадий снова убыл в Ленинград и в деревню Зеленцово больше не возвращался.

Две азильские гальки, найденные в Сибири, уехали вместе с ним в город на Неве и стали талисманом подающего надежды ученого.

Геннадий Бордовский верил, что однажды разгадает тайну своих полосатых камней – секрет из верхнего палеолита…

– Так, погодите, а какая тайна, я не поняла? – встрепенулась Марина, дотоле завороженно слушавшая рассказчика.

– Насечки и штриховка на предметах эпохи палеолита явно искусственного происхождения. Но мы не знаем, случайно они возникли или представляют собой специально оставленные знаки. – Бордовский охотно пустился в объяснения.

– Как можно случайно процарапать в камне десяток-другой параллельных линий? – резонно удивилась Марина. – Без современной техники, первобытными инструментами?

– Вот именно! – признательно кивнул ей Боровский.

Марина зарделась.

Ирка подпихнула меня локтем, указала глазами: смотри, мол, что тут у нас происходит! Никак рождается лямур-тужур.

– Но неизвестно, образуют ли эти избражения систему знаков и если да, то что она обозначает. – Боровский явно оседлал любимого конька. – А я пытаюсь…

– Гхм, гхм! – покашляла я. – Все это очень интересно, но я по-прежнему не понимаю другое. Что вы, Геннадий Леонидович, делали в квартире Олега Голованова, с которым, как выяснилось, даже незнакомы?

– Мы не совсем незнакомы, просто не были друг другу представлены, – завилял Бордовский. – Ах, давайте я снова все по порядку…

– И таким образом мы хоть немного приблизимся к решению наших финансовых проблем! – закончил свою речь Субботкин и фамильярно щелкнул по носу пожелтевший мраморный бюст неизвестного гражданина, предположительно Римской империи.

Слишком вольное отношение к памятнику античности отчасти оправдывало то, что мраморный гражданин вполне мог олицетворять собой упомянутые финансовые проблемы.

Старейший в России институт, занимающийся археологическими исследованиями – правопреемник самой Императорской археологической комиссии! – располагался в Ново-Михайловском дворце, памятнике архитектуры в самом центре Санкт-Петербурга. Точнее сказать, делил помещения дворца с еще двумя научно-исследовательскими институтами Российской Академии наук. Это было престижно, но неудобно и затратно.

Интерьеры требовалось бережно сохранять. Из-за этого в великокняжеских покоях, превращенных в кабинеты ученых и управленцев, нельзя было сделать нормальный современный ремонт, а ведь работа мастеров прошлого неизбежно ветшала. На днях замдиректора по хозяйственным вопросам только чудом не получил по голове отвалившейся гипсовой ручкой ангелочка с лепного карниза под потолком.

Замом по хозвопросам как раз и являлся Субботкин. Всем было понятно, почему он озаботился поиском денег на протезирование для своего подпотолочного ангелочка: не хотел, чтобы тот его еще и ножкой приложил.

Зам по х/в – так за глаза называли Субботкина подчиненные – не пользовался в коллективе особым уважением. Во-первых и в‑главных, он не был ученым и прежде входил в руководящий состав какого‑то промышленного предприятия. От тех времен у Субботкина остались привычка обидно обзывать коллег «наш дружный трудовой коллектив» и излюбленная фраза «этот вопрос будет решать руководство заводоуправления».

Но зам по х/в, надо отдать ему должное, в отличие от некоторых маститых ученых, не закоснел до мраморной твердости и находил весьма необычные решения. На сей раз он придумал, как раздобыть дополнительные средства на ремонт, который был весьма недешев, поскольку его следовало производить редкими материалами и силами особых специалистов. Джамшутов с мешком штукатурки призвать было нельзя.

– Мы будем популяризировать нашу науку, вызывать у граждан интерес и монетизировать его! – радостно объяснил Субботкин и на этот раз покровительственно похлопал мраморного римлянина по желтушной щечке. – Любознательные туристы и неравнодушные жители города станут посещать платные экскурсии, которые будет проводить наш дружный трудовой коллектив!

В дальнем от трибуны конце дубового зала, при Великом князе служившего столовым, а теперь превращенного в лекционный, предательски застучали, складываясь, стулья: некоторые ученые мужи сочли озвученную новацию принижающей их достоинство и поспешили удалиться.

– Прошу готовить соответствующие предложения, инициативным сотрудникам ответственно обещаю материальное поощрение! – повысил голос Субботкин, и стук складывающихся стульев прекратился.

Не настолько велики зарплаты младших и даже старших научных сотрудников, чтобы упускать возможность получить хоть какое‑то материальное поощрение.

– Позволите? – Геннадий поднял руку, заметно удивив окружающих.

До сих пор старший научный сотрудник Бордовский инициатив не проявлял.

– Прошу, прошу, Геннадий… мн… Ларионович! – Обрадованный Субботкин взмахами рук поднял ветер и Бордовского.

– Леонидович, – миролюбиво поправил тот. – У меня предложение. Давайте для начала организуем для масс Дни археологии? Бесплатно.

Субботкин нахмурился.

– Для популяризации нашей науки и привлечения положительного внимания общественности и средств массовой информации, а также с целью получения в будущем году соответствующего гранта Комитета по науке и культуре, – не обескуражился Бордовский.

Лицо Субботкина прояснилось.

– Гранты – это очень хорошо! – закивал он. – Это вы в правильном направлении мыслите, Геннадий… мн… Леопольдович!

– Леонидович, – снова поправил Бордовский, коротко раскланялся и сел. Хотя на самом деле ему хотелось подпрыгнуть и издать дикарский боевой клич – как в детстве, при обнаружении в культурном слое древней пещеры чего‑то особенно интересного.

Геннадий определенно чувствовал: это его шанс!

Он защитил свою кандидатскую диссертацию по теме сложной символической деятельности жителей Сибири в верхнем палеолите на материале находок, сделанных при исследовании стоянки, располагавшейся в сотнях километров от его родной деревни, но все еще не потерял надежды открыть миру свои любимые Зеленцовские пещеры.

К сожалению, в данный момент сам факт их существования подтверждали только две азильские гальки, обнаружение которых не было должным образом задокументировано, из-за чего артефакты в большой степени утратили ценность.

У Геннадия не было возможности убедительно доказать их происхождение и использовать в научных работах. Коллеги, закостеневшие не хуже ископаемых мамонтов и динозавров, как минимум не приняли бы его всерьез. А могли и поднять на смех, усомниться в профессионализме, даже упрекнуть в подтасовке… Археолог Бордовский – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института материальной культуры Российской Академии наук, завотделом палеонтологии – не мог рисковать своей репутацией.

Но рассказать о своих чудесных агильских гальках любителям древней истории, подбросить журналистам интересную информацию о спрятанной в горах Сибири пещере сокровищ первобытного искусства он мог – а почему же нет? Популярная лекция для широкой аудитории – совсем не то же самое, что научный доклад в кругу узких специалистов. Никто его ни в чем не упрекнет, «руководство заводоуправления» только спасибо скажет, может, даже премию даст.

А там, глядишь, журналисты раздуют сенсацию, найдутся спонсоры из нуворишей, желающих создать себе имидж просвещенных личностей, и мечта Геннадия – полномасштабное исследование Зеленцовского пещерного комплекса – сбудется! А он возглавит экспедицию!

– Кгхм, кгхм! – вновь покашляла я, намереваясь с намеком заметить, что все это очень, очень интересно, но нельзя ли уже ближе к теме?

Однако рассказчик трактовал изданные мною звуки по-своему.

– О, у вас тоже в горле пересохло! Еще чаю? Пирожных? – Бордовский вдруг вскочил, приложил руку к сердцу. – Простите великодушно отсутствие галантности, я был как‑то… – Тут он замялся, подыскивая правильное слово.

– Выбит из колеи, – подсказала я.

– Буквально. – Геннадий Леонидович улыбнулся и потер плечо, пережившее встречу с перелетной бутылкой. Ирка и Марина засмеялись, я удовлетворенно усмехнулась: все хорошо, никто ни на кого не обижается. – Кому какое пирожное?

– Мне классический эклер, – первой определилась Ирка.

– Мне трубочку с зефирным кремом, – сказала я.

– А у меня с со… – начала было, как обычно, Марина, но не договорила, неожиданно передумав: – А мне любое, на ваш вкус.

Бордовский убежал делать заказ.

Ирка положила подбородок в ладонь и выразительно поморгала, пристально глядя на сестру.

– Что? – Та притворилась, будто не понимает намека.

– Тебе понравился Бордовский! – уличила ее Ирка. – Ты даже согласилась принять от него вредное пирожное, не стала давиться своими жуткими конфетами!

– Мои конфеты вовсе не жуткие. – Марина возразила, но как‑то вяло, неэмоционально. – Бордовский очень милый. – А вот тут эмоции проявились. – Агильский зайка!

– Азильская галька, – машинально поправила я.

– Да я запомнила, – отмахнулась от меня Марина и точно так же, как Ирка, положила подбородок в ладонь, глядя на Бордовского у стойки. – Просто он похож на зайку, не находите? Эти его очочки, как у Кролика из мультфильма про Винни-Пуха…

– И этот его белый пух вокруг лысины, – поддакнула Ирка.

– Имей уважение, это благородные седины! – обиделась за своего зайку ее сестра. – Слишком ранние, по-моему. Должно быть, Геннадию непросто живется. Еще бы, в таком возрасте – без заботливой жены…

– С чего ты взяла, что у него нет жены? – усомнилась Ирка.

– Обручального кольца нет!

– Это ни о чем не говорит, многие мужчины, да и женщины тоже, не носят кольцо, но при этом состоят в браке.

– К вопросу о браке! – У меня зазвонил телефон. Я посмотрела, кто вызывает, и прилепила трубку к уху.

– Ты где вообще? – с подозрением спросил муж.

– Вообще – в лучшем из миров, по Вольтеру, – отшутилась я. – А в частности – в соседнем доме. Мы сидим в ближайшем кафе-пекарне.

Вот так: честно, но без лишних подробностей. Зачем объяснять, кто это «мы»? Моему герою может не понравиться присутствие в компании недобитого им мамонта.

– О, класс, возьми нам что‑нибудь вкусненькое к вечернему чаю, – обрадовался Колян.

– Непременно, ждите, – пообещала я и на этом закончила разговор.

Вернулся Бордовский, и как раз со вкусненьким. Дамы благосклонно приняли свежий чай-кофе и дополнительную порцию пирожных, а я все‑таки попыталась дать понять нашему рассказчику, что краткость – любимая сестра таланта, признавшись:

– Все никак не пойму, какая связь между нашим Олегом и этими вашими гальками?

– Прямая. – Бордовский сел, придвинул к себе тарелочку с пирожным и очень буднично сообщил:

– Этот ваш Олег те мои гальки украл.

Глава 5

След в пыли веков

– Ну где же? Где она?!

Мы с мужем стояли над каналом у края поля, как два богатыря: ладошки козырьками над глазами. Высматривали в темных водах нашу знакомую выдру. Волновались: пережила ли она суровую зиму?

– Нырнула! – Муж первым увидел круги на воде. – Вынырнула! Плывет!

– Лежит на спине, – уточнила я. – Что‑то в лапках держит. Ест, что ли? С пуза, как со стола!

– Наш человек! – растрогался муж. – Экрана перед ней не хватает, чтобы лежала, ела и кино смотрела.