Цеховик. Книга 15. Надо – значит надо! бесплатное чтение

Эта история выдумана от начала до конца. Все события, описанные в ней являются плодом воображения. Все персонажи и названия, упоминаемые в книге, вымышлены. Любое совпадение имён, должностей или других деталей случайно и не имеет никакого отношения к реальным людям или событиям.

1. Крутой поворот

И я хотел познать добро и зло

Чтоб отличить добро от зла

Мне повезло – я смог понять

Как труден шаг от слов к делам

И как глупо рубить с плеча

И как просто быть правым в речах

И как страшно бывает начать

Все с начала

Все с начала

Все с начала

Поют ребятки, стараются, тянут мелодию – соло, ритм, бас, барабаны. Я тоже стараюсь, слушаю, вслушиваюсь в каждое слово – а вдруг это неспроста, а вдруг в этом есть тайный или даже сакральный смысл. Прижимаюсь спиной к цоколю дома, подставляю лицо крупным снежным хлопьям и шевелю мозгами, напрягаюсь, аж волосы дыбом поднимаются.

– Ты чё придуриваешься? – наклоняется надо мной Трыня. – Придурок лагерный… В натуре…

Погоди, Андрейка, погоди, дай посоображать мальца, успеешь ещё каменюкой мне по темени тюкнуть. Тюк прямо в темя, и нету Кука… Я, как редактор монтажа, начинаю протягивать киноленту своих воспоминаний. Вперёд, назад, вперёд, назад и снова вперёд. Зажигается волшебный фонарь, оживляющий отдельные кадры и проецирующий события из памяти на большой белый экран перед моим мысленными взором.

Я закрываю лицо ладонями, чтобы не выпустить из головы ни одного лучика, ни одной искорки света. Вот Каховский по кличке Каха, а вот Джага. И Трыня тут же. Платоныч, мама, Наташка… Ещё девчонка совсем… Я перематываю события на повышенной скорости, но кое-где притормаживаю, опасаясь пропустить что-то важное, незаметное и незамеченное. То, чему я не придал значения. То, из-за чего я снова оказался здесь, в начальной точке.

Мне не хочется попадать в «год сурка», крутиться и перемалываться снова и снова в нагромождении событий и происшествий. Да и какой должен быть результат? Чего нужно добиться, чтобы выскочить на прежнюю траекторию, или даже на новый уровень?

Дядя Гена съел пургена, а вот Хаблюк на своём жёлтом «уазике»… Куренков, Де Ниро, Гурко. А это Галя Брежнева… И папа её тут же… Лимончик, Кухарчук, Марина… Здравствуйте, Юрий Владимирович… Рановато вы в секретари скакнули, не правда ли? Вам бы сразу на место Суслова, в идеологи, а тут общий отдел. Но ваш предшественник и из этой позиции претендовал на корону…

– Андрюха, – говорю я, не открывая глаз. – Вот тебе совет. Держись подальше от Кахи и от Джаги. Подведут они тебя под монастырь.

– Чи-и-и-в-о-о? – пренебрежительно тянет он. – Чё сказал, щегол?

Вот именно, чего? Чего искать-то? Брежнев, Аднропов, Черненко… Я мотаю воспоминания, начинаю с самого начала, останавливаюсь на отдельных моментах, а потом несусь вперёд доезжаю до самого конца и…

Так… Давайте, немного назад мотанём. Что это? Это крейсер «Аврора». Питер, м-да… Колыбель революции… Уголёк, спортсмены, Бекштейн, маленький, но не игрушечный… Питер-Питер-Питер-Питер… А что у нас в Питере? А? Как я рада, как я рада, что мы все из Ленинграда…

Ленту вперёд-назад, вперёд-назад… а это что у нас такое недоделанное? Вот тут стоило иначе сделать… И вот здесь! А всё-таки в целом неплохо, результат, можно сказать, впечатляющий, если бы не последние идеи вождя…

И вдруг меня будто по голове бьют! Свет, вспышка с фронта, вспышка справа, а также слева и с тыла. Прозрение и огненный шар! Ну, конечно! Вот, же она! Точка, из которой можно было проложить новое русло для реки истории. И вот, что надо было сделать! Ещё и сейчас было бы не поздно… Да, и сейчас можно было бы устроить отличную развилку или просто крутой поворот.

Значит, нужно снова дойти до этой точки! Я открываю глаза и стремительно поднимаюсь.

бедам не сдавайся

и не верь судьбе

чтобы все сказали

нихера себе!

В глазах немного темнеет, картинка плывёт и начинает кружиться голова. Когда резко выпрямляешься, такое иногда случается. Такое бывает, да… Бывает, но не так же сильно… Стойте-стойте! Что за ерунда! Остановите музыку! Вместо того, чтобы через пару секунд прийти в норму, окружающий меня мир с его зимней сказкой только набирает скорость, и мне уже кажется, будто я наблюдаю за ним из огромной, потерявшей связь с законами физики, юлы…

Снежинки оставляют длинные линии, как трассирующие пули. Они расчерчивают и вспарывают черноту белыми разрезами, рассекая и разделывая действительность на тёмные стекловидные ломти. И вдруг – новый беззвучный взрыв, ослепительная вспышка, причиняющая резкую боль глазам. Глаза наполняются битым льдом и слезами, а из белёсого огня выскакивает «рафик» и с огромной скоростью несётся на меня…

С шашечками… маршрутное такси, наверное. Я вижу искажённое решимостью и страхом лицо водителя. И до меня доходит крайне важная и весьма неприятная мысль. Дело совсем не в том, что он поздно нас заметил… Нет. Он нас поджидал. И в пол он вжимает не тормоз, а газ.

«Рафик» приближается. Как во сне, медленно, но совершенно неотвратимо. Время замедляется. Я тоже медленно выбрасываю вперёд руку, будто пытаюсь удержать летящую на меня груду металла.

Второй рукой, я толкаю Наташку, заслоняя собой и отбрасывая далеко назад. С линии удара. Сцена кажется невероятно затянутой. А я кажусь себе неповоротливым и чудовищно неторопливым. Как во сне, когда нужно бежать, сделать всего-то пару шагов, чтобы спастись, но ноги не подчиняются и делаются тяжёлыми и непослушными. Только это уже не сон.

Меня бесит, что со всем этим безобразием я не могу ничего поделать. Я пытаюсь отскочить, но делаю это значительно медленнее, чем сокращается расстояние между мной и надвигающимся микроавтобусом.

Вдруг, в кадр вплывает Алик. Он летит ко мне, как дельфин, вынырнувший из воды. Руки выставлены вперёд, лицо сосредоточенно, глаза горят, челюсти сжаты. Кажется, это никогда не кончится и будет длиться вечно… Но в согласии с надписью на кольце царя Соломона, это, разумеется, тоже пройдёт…

И действительно, руки Алика упираются мне в грудь и он выбивает меня с места, куда летит обезумевший «рафик». В тот же миг возвращается привычный ритм и скорость жизни. Воздух наполняется визгом и скрипом шин и обычными звуками улицы.

Мы с Наташкой отлетаем назад, а вот Алик не успевает уйти от удара, и его тело отскакивает дальше, за нас. Машина, сбившись с прямого курса, уходит в занос и с лязгом и грохотом врубается в фонарный столб. Водитель выносит головой лобовое стекло, но остаётся внутри. Он замирает без движения, навалившись на руль, и по всей округе разлетается тревожный и резкий сигнал клаксона.

Вскоре приезжают две неотложки и одна машина ГАИ. Алику прилетело по ногам. Правое бедро точно с переломом, но он держится молодцом, только отчаянно стискивает зубы. Я сжимаю ему руку, когда аккуратно уложенного на носилки, его грузят в машину скорой помощи.

– Олег, спасибо, – киваю я.

Он только подмигивает и чуть заметно улыбается. Водителя «рафика» увозят в бессознательном состоянии.

Мы садимся в машину.

– Напугалась, Наташ? – спрашиваю я.

– Не то слово, – кивает она и, обхватив за руку, пристраивает голову на моём плече. – А ты?

– У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, – усмехаюсь я. – Слушай… у тебя есть планы?

– У меня? – удивляется она. – Сегодня? Нет, конечно. Я надеялась, что у тебя есть.

– У меня целый мешок отличного плана, – киваю я и целую её в висок. – Вить, а поехали в Шереметьево. Айгюль, у тебя паспорт с собой?

Виктор сидит за рулём, а на его обычном месте сейчас восседает Айгюль.

– С собой, – отвечает она.

– Куда мы? – поднимает голову Наташка.

– Я подумал, а не слетать ли нам в город на Неве?

– В Ленинград?

– Ну да, отпразднуем венчание в колыбели революции.

– А что, это по-настоящему революционное решение, – улыбается моя жена. – Нашлось бы ещё нужное количество билетов.

Билеты находятся и мы всей толпой зависаем в ресторане, дожидаясь своего рейса. За огромными панорамными окнами садятся и взлетают белокрылые лайнеры. Один за другим они устремляются ввысь увеличивая пассажиропоток.

В зале пахнет едой и царит дорожная атмосфера. Кругом видны чемоданы и сумки, доносятся пожелания счастливого пути, перебиваемые голосом диктора, сообщающего о начале посадки или регистрации. В общем, намёк на «Русскую дорогу»…

Айгюль пьёт шампанское, и мы с Наташкой тоже понемножку глотаем искрящуюся жидкость, а остальные довольствуются «Ситро» и бутербродами с балыком. Потом мы двигаем на посадку и летим в Питер.

Девушки засыпают, а я нет. Я не сплю. Думаю о том, что приключилось. О том, что чуть не завис в прошлом. Собственно, наверное, если бы не Алик, так бы и вышло. А это значит что? Это значит, что случись что, я знаю, где окажусь. Но, с другой стороны, если мне удастся сделать «крутой поворот» в точке, найденной в воспоминаниях, то всё может сработать уже совсем иначе.

Непонятно, откуда взялся этот «рафик» и что это было вообще – случайный отказ тормозов или попытка наезда. Ну, ничего, скоро узнаем. Скоро узнаем…

В Пулково нас встречает дон Вито Уголёк и Пашка Круглов. Уголёк в пижонском кожаном пиджаке, а Пашка в хорошо сидящем импортном костюме. Я звонил им обоим, так что встреча получается весьма торжественной, встречающие многочисленными, а кортеж длинным.

Из аэропорта мы мчим прямо в «Океан», где торжественную встречу готовит Илья. На своей плавучей точке общепита он полновластный хозяин. Поэтому, как потом выясняется, нескольким столикам приходится отменить бронь, чтобы разместить всю нашу команду в этой стекляшке. Давненько я здесь не был. Давненько.

В зале слышится знакомый гул, звяканье приборов и хрустальный перезвон бокалов. Снуют официанты, вальяжно прохаживаются важные посетители. В воздухе разносится аромат специй и предвкушение встречи с первоклассной едой. Дефицитных продуктов для Бекштейна не существует, поэтому банкет будет если и не мишленовским, то роскошным и по-советски богатым – абсолютно точно.

Нам, впрочем, никаких особых деликатесов и яств не нужно, мы к этому не особо привыкшие. Простой товарищеский ужин в спокойной обстановке – вот наша с Наташкой цель. Вместе с Пашкой приезжает и Рекс, а с нами Айгюль. В общем, компания получается весёлой, хотя сегодня я бы предпочёл посидеть спокойно с Платонычем и Трыней, но время терять нельзя. Особенно сейчас.

– Так, – разводит руками Айгюль. – Я вот не понимаю, Рекс, у вас вроде всё серьёзно, а чего вы никак определиться не можете? Чего мечетесь между Ташкентом и Ленинградом?

Айгюль во всём чёрном и это ей даже идёт, а мой Витя с неё глаз не сводит.

– Им в одном городе в профессиональном плане тесно будет, – усмехаюсь я. – Ты же знаешь, что Даша теперь служит замначем узбекского «Факела».

– Так ты её поставь замначем к Пашке в Питер. Они тут вдвоём таких дел наделают.

– Знаешь, чего они тут понаделают? – усмехаюсь я.

– Деток что ли? – делает круглые глаза Айгюль. – Так давно пора!

Все хохочут.

– Против деток я ничего не имею, – сквозь смех отвечаю я. – Но Паша у меня на Ташкент намечен. Сейчас с Питером покончит и туда поедет. Там и регион большой, республика целая, и проблемы посерьёзнее. А он у нас в погранвойсках служил, проблематику границ отлично знает. Там наркотрафик, контрабанда оружия и много чего ещё. А с детками не теряйтесь, начинайте организовывать.

– А на Питер кого? – прищуривается Уголёк.

– Найдём хорошего человека, – успокаиваю я. – У нас их много.

Улучив момент, когда девушки увлекаются беседой о своём, о девичьем, я отвожу в сторонку Пашку и Уголька.

– Дон Вито, расскажи-ка мне, как тут у вас с криминогенной обстановкой?

– Нормально! – немного заносчиво отвечает он. – Ке каццо! А в чём, собственно, проблема?! Кто-то на меня стуканул что ли? Ты поэтому примчался? Зачем такие вопросы, не можешь прямо спросить, что хочешь?

– Пипец, Уголёк! Ты почему всё воспринимаешь на свой счёт?

– Нет, ну а чё ты наезжаешь на меня? Цвет в курсе всех дел, а ты подковыриваешь! Как у вас с криминогенной обстановкой! Нормально! Лохов обуваем, общак собираем, ворьё в чёрном теле держим, спортсменам не даём быковать! Что тебя конкретно интересует?

– Пашка, как ты это выдерживаешь? – качаю я головой. – Это же жесть. Тихо, амико мио, молчи!

– Так мы не каждый же день видимся, – усмехается Пашка. – Только изредка. Да и спорить нам пока не о чем.

– Понятно, – киваю я, изображая скептическую гримасу. – Я приехал, потому что мне нужно, здесь кое-что замутить. Здесь – значит в Питере. Капито? И мне нужна ваша помощь.

– Ну, так бы и сказал сразу!

– Послушай, дон Вито, без обид, но ты гонор свой умерь, а то я тебе скажу куда, и ты пойдёшь. Отправлю тебя на Сахалин порядок наводить и будешь там куковать, пока не передумаю, ясно? Это так, в порядке общих рассуждений о культуре беседы. Улавливаешь мою мысль, брателло?

Тот затыкается. Вижу, что очень хочет возразить, но решает, что разумнее будет промолчать. А раз так, стоит отметить, что прогресс налицо.

– Короче, как тут тебя спортсмены ведут себя?

– Нормально, – пожимает он плечами. – С переменным успехом.

– Ты ведь им выделил территорию и направление деятельности, правильно?

– Да, – кивает он, – но они суки постоянно выползают за пределы разрешённого, понимаешь? Лезут, твари, куда не надо, отжать чужое пытаются, в кодлы сбиваются. Короче, дохера думают о себе. Задолбался я с ними рамсить, если честно. Но ты же сам велел стараться не шухарить, чтобы всё тихо мирно было…

– Отлично, – говорю я и хлопаю Уголька по плечу. – Обстановка творческая, то что мне и нужно!

– Чего хорошего-то? Надо им по рогам дать, а ты их нахваливаешь.

– Смотрите, друзья мои, мне нужен хороший резонансный шухер. То есть пришло время дать им по рогам. Да так дать, чтобы город вздрогнул, чтобы об этом шухере народ только и говорил. Разгромите что-нибудь, взорвите мост, утопите крейсер. Это я образно, если что. А ещё лучше, пусть это сделают наши враги. Но провернуть всё нужно максимально чётко и грамотно, чтобы ваши люди не пострадали. Сделать должен ты, дон Вито, а Паша тебя подстрахует. Поможет. План продумайте вдвоём и до мелочей. Тщательно, детально, дотошно. И максимально быстро. Относительное бездействие со стороны МВД и КГБ я постараюсь обеспечить. Вы меня понимаете, друзья? Вся страна на вас смотрит и я тоже. Идеи от вас я хочу получить уже утром. По пути в Пулково.

– Ты что, на один вечер прилетел что ли? – удивляется Уголёк. – Мы же программу тебе подготовили.

– Жизнь такая, брателло. Нужно вечно бежать вперёд. Бежать, бежать, бежать. Пойдёмте, съедим десерт, и я поеду в гостиницу, а вы – придумывать план шухера.

– Да чего там придумывать! – пожимает плечами дон Вито. – У меня уже есть несколько отличных вариантов, начиная с погрома на рынке, где их быть не должно, а они туда лезут, суки, до вызова на сходку с последующим окружением и полным уничтожением.

– А ты, я смотрю, настоящий Макиавелли. Но только море трупов нам не нужно. Лучше, как я раньше и говорил, самых толковых брать в «Факел», а самых отвязанных и асоциальных – сдавать ментам. Советую, тем не менее, обсудить все планы с Павлом. Он человек, прошедший через настоящую войну и изничтоживший кучу душманов. Стратег. Он, между прочим, искусство воевать в специализированном учебном заведении постигал и на поле боя.

Утром, первым рейсом наша делегация возвращается в столицу. По пути из Шереметьево я звоню Чурбанову.

– Ты, вообще, спишь когда-нибудь? – хмуро интересуется он.

– Как волк, Юрий Михайлович, три минутки прикорнул и снова бежать. Простите, если разбудил.

– Да какое там! Я уж давно на ногах.

– Тогда, чтобы не задерживать, хочу сразу обратиться к вам с просьбой.

– Ну, чего ещё?

– Остро нуждаюсь в тёплом и человечном разговоре с вашим тестем.

– Не ты один, – хмыкает он. – Я и сам нуждаюсь, да только к нему в последнее время не пробиться. Все как с ума посходили, накинулись на него, не дают ни одной свободной минутки. Представляешь, что значит разворошить пчелиный рой?

– Представляю, Юрий Михайлович.

– Ну вот, и у деда сейчас такая обстановка. Я ему, конечно, скажу о твоём желании, но обещать ничего не буду. Вернее, даже не сам скажу, а Галю попрошу. С ней он вроде разговаривает.

Мы возвращаемся домой, завтракаем и разбегаемся по своим делам. Когда прихожу в ГлавПУР, Скачков уже давно на месте.

– Как жизнь, Виталий Тимурович? – приветствую его я. – Что нового у нас?

– Нормально всё, – отвечает он, пожимая мою руку. – В Ташкент надо ехать. И в Тбилиси тоже. Выбирай, куда хочешь?

На работу мы ходим в форме, хотя я и не особо это дело уважаю. Он-то с двумя звёздами на погонах, хоть и не ахти какой чин по меркам нашего управления, но всё-таки и далеко не самый младший. А я вот в форме рядового только на стойку «смирно» могу рассчитывать. Поэтому, если нужно что-то решать, с кем-то встречаться, надеваю гражданку. Чисто психологический момент. Рядовому можно сказать: «Кругом! Шагом марш! Три наряда вне очереди!» и досвидос. В общем, отказать рядовому гораздо проще, чем штатскому.

– Ты чего поздно сегодня? – кивает он.

– Только что из Ленинграда прилетел.

– Ого! Молодец какой. Как там Пашка? Хотел ему звонить сегодня.

– Да, всё хорошо вроде. Я там операцию с Угольком хочу провернуть, попросил вот Павла подстраховать. Так что он сам, полагаю, позвонит и доложит. Я расскажу чуть позже, что там и к чему. Но есть у меня, Виталий Тимурович, вопрос посерьёзнее этого. Важный вопрос и, я бы сказал, деликатный.

– Ну, давай, задавай. Правда, деликатного ответа не обещаю.

– Да, хрен с ней, с деликатностью. Хочу, чтобы вы подобрали пару-тройку кандидатов на своё место. Требования высочайшие, степень доверия беспрецедентная, сами понимаете. Вас заменить хрен кто сможет, но человек такой нужен и довольно скоро. Давайте мы в ближайшее время определимся с кандидатами и начнём их натаскивать.

– Не понял, – хмуро и настороженно говорит Скачков.

– Я хочу, чтобы вы на другом участке поработали. Не факт ещё, что удастся вас перевести, но пытаться будем.

– Куда это? И, опять же, со мной разве не надо это дело обсудить?

– Вот я и обсуждаю. Сейчас, кофе налью и поговорим.

В обед звонит Галина.

– Егор, привет! Куда пропал? Сто лет тебя не видела!

– Галя! – радостно восклицаю я. – Привет! Я не пропал, просто лямку тяну. Военная служба она знаешь какая!

– Бедненький, – смеётся она. – Ну, ладно, сегодня буду тебя развлекать. Повезу на дачу, шашлыком накормлю, напою «Зубровкой». Как тебе такой план, солдатик? Нравится? Можем ещё и баньку затопить.

– Звучит обалденно, – усмехаюсь я. – Как описание крутейшей вечеринки. Кто ещё будет?

– Мама с папой и, возможно, муж, – веселится она.

– О! Это прямо здорово! Во сколько быть готовым?

– Ну, давай часиков в шесть. Подъезжай ко мне и вместе двинем. Наталью не забудь. Отец сам напомнил.

В знакомые места, особенно если над ними не властно время, возвращаться очень приятно. И сердце радостно постукивает и улыбка расплывается. Осень, золотые листья, запах дымка и уставшее солнце, от которого к вечеру остаётся лишь декоративный эффект, настраивают на романтический лад и на душевное тепло. Мы прибываем на дачу Ильича.

– Товарищ маршал Советского Союза! – бодро начинаю я, прикладывая руку к козырьку.

– Смотрите… – сияя, перебивает меня Леонид Ильич, – какой кхм… бравый… солдат! Вольно э-э-э… ря… довой! Орден… э-э-э… медаль… Всё на месте…

Он целует и меня и Наташку в губы, как родных или как лидеров братских стран. Ощущение странное, конечно, но в рамках сохранения традиционных ценностей пусть будет, чего уж там.

– Галина э-э-э… сказала кхм… ты соскучился?

Он чуть поднимает брови, как бы удивляясь или радуясь. Малоподвижные губы кривятся в усмешке. Но выглядит это всё очень по-доброму и по-домашнему.

– Так точно, Леонид Ильич, – улыбаюсь я. – Соскучился. У вас всегда тепло и душевно. Но, если быть до конца откровенным, я ещё и поговорить с вами хотел… Тет-а-тет…

– Да-а? – удивляется он. – О чём же?

– Ну-у-у, – улыбаюсь я, – о конфиденциальном…

Ох, зря я это невыговариваемое словцо вытянул.

– Тогда… кхм… – кивает он. – Пройдёмся…

На Ильиче мягкий и удобный спортивный костюм. Он делает знак и ему приносят куртку и вязаную шапочку. Мы выходим на крылечко, а Наталья с Галиной остаются в доме. Двое охранников помогают спуститься с крыльца. Вернее, я и один охранник. За мою руку Брежнев хватается железной хваткой, а с другой стороны его поддерживает бодигард.

Когда ступеньки оказываются позади генсек, делает знак, и его сопровождающие отстают, пропуская нас вперёд.

– Ну, э-э-э… говори, кхм… – предлагает генсек медленно переступая по дорожке.

Он держит меня под руку и мы начинаем медленную прогулку.

– Вы у Ванги были? – спрашиваю я, и он резко останавливается.

– Ну, был, – говорит он после длинной паузы.

– Ходят слухи, что разговор не получился.

– Кхм… может… и так. А тебе зачем?

– Да… понимаете, Леонид Ильич… Я, конечно, не Ванга, но тоже кое-что важное вижу…

– Это… кхм… как? – глядя насмешливо и недоверчиво спрашивает Брежнев.

– Ага, – киваю я. – Бывает у меня такое. Видения.

– Какие… кхм? – поднимает он брови и просвечивает меня мутными стариковскими глазами.

– Например, в конце января Суслов умрёт.

– Кхм…

– Ещё вы поедете в будущем году в Ташкент. На авиазаводе люди набьются на мостки у самолётов, потому что будут хотеть вас увидеть. Те и не выдержат, обрушатся и прямо на вас. Перелом ключицы и рёбер, ушибы внутренних органов…

– Так… э-э-э… я же на пенсию… ухожу… кхм. Я думал э-э-э… ты меня с этим поздравить хотел…

– Хотел бы, да вас пока никто не отпустит. Потому что Романов никого не устраивает. Во-первых, у него в Ленинграде не всё хорошо, а, во-вторых, Суслов будет против, потому что сам хочет занять ваше место. Андропов – потому что считает, что Романов для страны больше вреда принесёт, чем пользы. Горбачёв…

– Кхм… ты, я смотрю, под чью-то дудку решил попрыгать?

Взгляд Ильича делается неласковым.

– Да я вижу кое-что, Леонид Ильич. Вы ведь и сами размышляли о необходимости реформ. Хотели президентскую республику делать. Может, и нужно было, но не в этом суть. Если в срочном порядке не начать умные и точные реформы, через несколько лет от Союза…

– Ты… Егор, знаешь пословицу? Кхм… не по Сеньке шапка…

– Поэтому я вот так приватно, исключительно вам и никому другому… Не уходите, Леонид Ильич. Побудьте ещё немного у руля. Без вас корабль качаться начнёт!

– Это… кхм… Андропов э-э-э… тебя подослал?

– Да я с ним с момента избрания не виделся.

– А кто?

– Я от себя, Леонид Ильич. Просто я…

– Ванга?

– Не совсем…

– Вот что, Ванга, кхм… то, что ты моё доверие э-э-э… решил использовать для кхм… поли… тических кхм… игр…

Он говорит не глядя на меня и знаменитое мягкое «г» звучит в этот момент совсем не мягко.

– Это… очень… э-э-э… плохо… Ты парень… кхм… хороший, но либо я тебя не разглядел, либо кхм… кто-то обработал. Тех, кто меня остаться… кхм… просит, я наперечёт э-э-э… знаю. Так что…

– Это не так, Леонид Ильич, – начинаю я. – Я не в какие игры…

Но он уже не слушает. Махнув на меня рукой, отворачивается и делает знак подойти охранникам.

– Леонид Ильич, разрешите я всё объясню.

– Не дело кхм… солдату маршала э-э-э… поучать… Мал ещё… кхм… Займись солдатским э-э-э… делом… Дойди э-э-э… до самого верху э-э-э… а потом кхм…

Подбегают охранники, берут его под руки, а я остаюсь на дорожке.

– Леонид Ильич…

Я делаю несколько шагов вслед за Брежневым, но с другой стороны дома ко мне приближается ещё один охранник.

– Одну минуточку, Егор Андреевич. Пройдите со мной, пожалуйста…

2. Пасьянс

Честно говоря, я не думал, что будет прямо вот так. Вектор был понятен, но, чтобы вот так резко… «Пройдёмте со мной» и, говоря простым языком, пендаля под зад. Примерно минут через двадцать появляются Галя с Наташкой. У обеих глаза по полтиннику.

– Что случилось?!

– Кажется, я Леонида Ильича сильно огорчил. Теперь, думаю, он не скоро захочет меня пригласить к себе на дачу. Не раньше чем, через четыре с половиной месяца.

Октябрь, ноябрь, декабрь, январь. И хвостик от сентября. И это при условии, что я ничего не перепутал и Суслов действительно преставится в конце января. И, опять же, если ввиду некоторых изменений в историческом процессе, он не проживёт больше, чем в прошлый раз.

Были в моём времени версии и о причастности Андропова к его кончине. Типа кагэбэшники таблетки Суслову подменили. Он проглотил пилюлю и – ку-ку. Ку-ку, мой мальчик… В принципе, сейчас он всё ещё мешает Андропову, но уже не так непоправимо. Ну, поживём – увидим…

Утром перед работой я еду в ЦК партии. Надеюсь моя опала не настолько сурова, чтобы не пускать меня на порог. Действительно, всё не так плохо – пропуск готов, комсомольский билет предъявлен, и вот я шагаю по широким и вовсе не мрачным коридорам здания, где вершатся судьбы не только Союза, но и, в каком-то смысле, всего мира.

– А, беспечный Икар! – невесело приветствует меня Гурко. – Ну что, испытал жар светила? Опалил крылышки?

– Здравствуйте, Марк Борисович, – широко и добродушно улыбаюсь я. – Непривычно видеть вас пребывающим в пессимизме. Как вам новый шеф?

– Нормально, – пожимает он плечами. – Сказал, чтобы я тебя к нему послал.

В кабинете Гурко сегодня неуютно, будто настроение хозяина напрямую связано с климатом в помещении. Сегодня здесь и бумаги лежат в большем беспорядке, и стулья за столом не выравнены по струночке и даже портрет генерального секретаря чуть-чуть скособочился.

– Ого! – удивляюсь я. – Наверное небо разверзнется, раз ваш босс соизволил меня лицезреть.

– Да, – машет Гурко рукой. – Особо не обольщайся. Наверняка распекать будет, за то что генерального против себя настроил.

– Это мы вынесем. Где наша не пропадала. Но перед этим я хотел бы обсудить с вами наши далеко идущие планы.

– Юность имеет легкомысленную склонность к оптимизму, – кивает он безо всяких эмоций. – Чего ты хоть генсеку-то задвинул, что он тебя одним махом с корабля истории смахнул?

– Ну, уж, – усмехаюсь я. – Не преувеличивайте. Мы ещё потопчемся на палубе этого вашего корабля. И вы, и я. Надо только мыслить позитивно и не видеть препятствий. Ведь нам, а если быть более точным, то вам, придётся проходить сквозь стены.

– Не крути, Егор. Сознавайся.

– Чего я такого сказал? Ладно. Но только между нами, да?

– Да.

– Сказал, что Романов негибкий дуболом и заведёт страну в каменный век. А ещё сказал, что самому Ильичу придётся ещё немного поработать, чтобы собрать нужную команду, а уж потом только идти на пенсию.

– Так прямо и сказал? – оживляется Гурко.

У него даже искорки в глазах зажигаются.

– Ну, вот, такой вы мне больше нравитесь. У вас ведь работы много ожидается, а в депрессивном состоянии вам с ней не справиться.

– Нет, прямо так и сказал? – настаивает он.

– Почти. Более изящно, конечно, но смысл именно такой. Про команду не успел, правда. Получил красную карточку и, как говорится,после непродолжительной гражданской панихиды тело Паниковского было предано земле.

– Интересно, Брагин, ты страха не имеешь или мозгов?

Он качает головой и смотрит на меня с большим интересом.

– Я всё имею, – усмехаюсь я и сажусь на стул, ближе подвигаясь к приставному конференц-столику. – Итак, Марк Борисович, начнём составлять план. Хотя, нет, стоп. Сначала подумайте и скажите, не замечали ли вы каких-либо признаков того, что Андропов вами недоволен и желает на ваше место взять кого-то другого?

– Нет, – растеряно пожимает плечами Гурко. – Не замечал.

– Вот и отлично, – подбадриваю его я. – Значит примерно через полгода, самое позднее, в апреле, вы должны стать заведующим собственным отделом и, соответственно, секретарём ЦК. Если вы не против, конечно.

– Боюсь, ты на это уже не сможешь влиять.

–Марк Борисович, – качаю я головой, – пожалуйста, не заблуждайтесь на мой счёт. Давайте займёмся планированием. Я обозначу схему, а потом подумаем, как её реализовать. Ну, тут, собственно, в основном, будут востребованы ваши аппаратные умения.

– Любопытно…

– Начну издалека, отдела науки. Кто у нас его возглавляет?

– Трапезников, – отвечает Гурко.

– А как мы можем его охарактеризовать? Можем мы, например, сказать, что он человек костный, негибкий и плохо понимающий нужды научного сообщества? К тому же немолодой.

– Зато он предан делу Ленина и партии.

– Весомо, да, но может ли человек, отрицающий дерзкие идеи современности возглавлять научный отдел? Разве в самом этом факте не кроется чудовищное несоответствие? Диссонанс.

– Пожалуй…

– Значит, первым пунктом мы должны отправить на заслуженный отдых товарища Трапезникова Сергея Павловича, а на его место рекомендовать, и не просто рекомендовать, а настоятельно рекомендовать и утвердить на этой должности Вадима Андреевича Медведева, ректора, между прочим, академии общественных наук при ЦК КПСС.

Гурко молчит, слушает внимательно, но никаких эмоций не выказывает.

– Едем дальше, – продолжаю я. – Реализовать этот пункт нам нужно как можно скорее. Ну не тянет Трапезников, учёные жалуются, технологическое отставание увеличивается. Надо же что-то делать, правильно?

– Возможно, – хмурится он. – Думаю, это не слишком сложно будет, тем более, он действительно человек невежественный, и его дважды прокатывали на выборах в член-коры Академии наук. Но генсек ему покровительствует. Говорят, в молодости Трапезников выпал из машины, за рулём которой сидел Леонид Ильич. Побился вроде сильно, вот генеральный и страдает чувством вины с тех пор.

– Главное, Марк Борисович, правильно это дело подать. По моим данным в феврале Суслов выйдет в отставку и Леонид Ильич тоже попытается в очередной раз соскочить с несущегося поезда.

– Чего-чего? Он же сейчас в отставку собирается.

– Никто не даст, кому сейчас нужен Романов в генсеках, посудите сами.

– Сейчас нет, а в феврале…

– А до февраля от Романова камня на камне не останется. Поверьте. Но здесь у нас будет два варианта. Смотрите, вариант первый. Брежнев уходит в отставку и Суслов тоже. Андропова вы делаете генеральным.

– Я?!

– Да, с вашими умениями только вы и сможете. На место Суслова идёт Горбач, а вы становитесь заведующим общим отделом и секретарём. У вас большой аппаратный вес и эта должность станет вашей по праву. На место Горбача мы возьмём кого?

– Медунова.

– Согласен, – улыбаюсь я. – Давайте Медунова. Но это ещё не всё. Тут же под шумок выпинываем Кириленко.

– Ему Брежнев обещал, что его не выпнут, – качает головой Гурко.

– О чём вы говорите, в этом варианте Брежнев и сам уходит. Да и, в любом случае, вспомните, как Кириленко читал на съезде список кандидатов в президиум. Он же ни одной фамилии правильно не назвал. Люди со смеху падали. На покой ему пора, на покой. Как это возможно, что место, по сути третьего человека в ЦК занимает тот, у кого неутешительный диагноз налицо. Скажете ему спасибо и посадите на его место…

– Долгих?

– Нет-нет-нет, Долгих технарь, он отличный спец, но он и так секретарь и он вполне на своём месте. Мы с вами посадим Вадима Андреевича Медведева. Я бы его в идеологи сразу двинул, но это, наверное, будет сложно. Как вам план?

– А второй вариант? Ты сказал, что вариантов два.

– Во втором варианте Брежнев не уходит. В этом случае всё остаётся, почти как и в первом. Только Андропов идёт на идеологию, а Горбач остаётся там, где и сидит. И Медунов, соответственно, остаётся в Краснодаре.

– Медунов, вообще-то на тебя рассчитывает. Думает, ты ему поможешь.

– При таких раскладах он может стать секретарём только если вы не захотите, понимаете? Либо как я уже сказал.

– Да, ты прав, – задумчиво трёт лоб Гурко. – Но всё это очень и очень смело. И возможно только если генсеком не станет Романов. А при нём расклады будут уже совершенно другими.

– Романова не выберут, – улыбаюсь я, – можем пари заключить. Но смотрите, до февраля, я буду находиться в тени, отсвечивать не стану, планирую заниматься исключительно делами «Факела». А вы, кстати, Капитонова в оборот возьмите, он же кадрами ведает, хорошо бы, чтобы все эти элементы плана выходили наружу через него. Он шефа вашего побаивается, да и вообще, думаю, вы бы смогли им манипулировать.

– Да, с Капитоновым у меня нормально взаимоотношения развиваются.

– Одна просьба, Марк Борисович. Держите меня в курсе всего, пожалуйста. Я слишком часто здесь появляться не буду в ближайшее время, так что вы меня не забывайте.

Интересно, будет ли он метить на более высокую позицию? Пока промолчал и, вроде, предложенным местом остался доволен, и против Медведева не возражал, но кто знает, что будет дальше. Сейчас очень многое будет зависеть от Суслова. Вернее, от продолжительности его жизни.

– Ну что, я пойду к Андропову?

– Давай, – озадаченно отвечает Гурко, и я представляю, как он раскладывает пасьянс, но вместо игральных карт перед ним лежат фотографии членов и кандидатов в члены политбюро.

– Разрешите, Юрий Владимирович?

– Заходи, – кивает он.

Я иду по большому, внушающему уважение кабинету. Я тут уже бывал, ещё в бытность Черненко. Светлые деревянные панели, длинный стол, мягкий ковёр, графин с водой, лампа с зелёным абажуром, как у Ленина. Строгая советская роскошь, призванная вызывать дрожь у всякого, попавшего сюда.

Андропов показывает на стул у приставного стола, и я послушно присаживаюсь.

– Егор, ты с ума сошёл? Зачем поссорился с Леонидом Ильичом.

– Я в принципе не планировал, – пожимаю я плечами. – Под горячую руку попал.

– А что ты ему сказал?

– Сказал, что Романов приведёт нас в тупик и не сможет провести нужные нам реформы.

Андропов снимает очки и внимательно на меня смотрит.

– Ты что про НЭП говорил и про частную собственность? – спрашивает он после паузы.

– Нет, конечно. До этого не дошло. Да и… зачем…

Повисает тишина. Я рассматриваю белые присборенные, как в театре шторы.

– Я думаю, тебе надо не мелькать и отсидеться, не высовываясь.

– Я тоже так думаю, – киваю я. – Да, я и не против. У меня дел с «Факелом» столько, что в шапку не соберёшь. Помотаюсь по командировкам в ближайшие пять месяцев. Это организации на пользу пойдёт.

– Почему пять?

– Так в конце января, думаю, начнутся перемены. Вы же не передумали, Юрий Владимирович?

– Какие перемены? – хмурится он.

– Я полагаю, что сейчас Брежнев никуда не уйдёт, потому что с Романовым у него вряд ли получится.

– Почему? – по старой гэбэшной привычке прищуривает глаза Андропов.

– Я боюсь, в ближайшее время в Ленинграде произойдут серьёзные разборки криминала, как в Грузии были, помните? И помните, что руководителю республики за это сделали? А в Ленинграде у нас и диссидентов много. Боюсь, они тоже могут выкинуть какой-нибудь фортель, чтобы подмочить репутацию первому секретарю. Впрочем, с этим я ничего не могу поделать.

Андропов смотрит холодно и твёрдо. Он, безусловно, понимает, куда я клоню. Криминальную бучу я устрою довольно легко, а вот провокации диссидентов и «врагов народа» не по моей части, это ему самому придётся организовывать.

– А ещё ведь и голоса вражеские могут обо всей этой грязи на весь мир раструбить.

– Могут, – соглашается Андропов. – Но для репутации товарища Романова это было бы крайне скверно.

– Ещё бы. Эта история была бы похлеще празднования свадьбы в Эрмитаже. Надеюсь, ничего подобного не случится.

– Я тоже, – кивает Андропов.

И оба мы понимаем, что именно так всё и произойдёт – и провокации, и вражьи голоса.

– Так почему именно через пять месяцев начнутся перемены? – повторяет он вопрос.

– Боюсь, Михаил Андреевич Суслов в это время нас покинет. Нужно, конечно, быть настороже, держать под рукой бригаду скорой помощи, да вот только я точную дату не помню. Конец января и всё. И то могу ошибиться. Я же не готовился к переброске, так что все предсказания основываются на обычной эрудиции.

Мы снова молчим.

– Юрий Владимирович, – прерываю я паузу. – Вы простите меня за прямоту, просто время работает не на нас… Вы планируете проводить реформы?

– Пока рано об этом говорить, – строго заявляет он. – Ещё не сезон. Надо сначала стать тем, кто может проводить эти самые реформы. А до этого времени наши контакты будут сведены к минимуму. Полагаю, ты понимаешь смысл этой предосторожности.

– Ну, да. Я неожиданно стал токсичным, и вы не хотите рисковать положением, демонстрируя, что общаетесь со мной.

– Прямолинейно и не совсем точно, но близко, – немного недовольно отвечает он. – Суслов сейчас поймёт, что ты остался без защиты и начнёт тебя добивать.

– Но если и вы покажете, что не заинтересованы во мне, он, теоретически, может своего добиться, – усмехаюсь я. – Или вы меня хотите ему скормить?

– Не добьётся, – кивает Андропов, и мне приходит мысль, что, возможно, как раз этого он и хочет, потому что хрен его знает на самом-то деле, что у него на уме. – Если будет повышенную активность проявлять, мы его на этом его и срежем.

Может, все эти реформы ему и даром не нужны? Сольёт меня сейчас, отступится, а Суслов оттопчется на моих косточках по полной программе.

– Не добьётся, – повторяет Андропов. – Не высовывайся, занимайся своими делами и никуда не лезь.

– Я так и планировал, – киваю я. – Но мне финансирование нужно. Денег не хватает. Надо поработать в республиках. Можете поговорить с Рашидовым и Киселёвым, чтобы не скупились, выделяя ресурсы?

– Только с ними?

– Нет, конечно, нужно со всеми, но начать с них хочу. У них, насколько мне известно, нет большой дружбы с Сусловым. Рашидов, к тому же, вас боится.

– Почему это?

– Так вы же за Узбекистан капитально взялись в последнее время, прессовать начали. Сейчас можно намекнуть, что Злобин не будет особо усердствовать без вашей команды и всё, Рашидов сразу ваш.

– Что сказать, я сам решу, – хмурится Андропов. – А тебе на будущее… Политика – это не «Рассказы о животных» Сетона-Томпсона. Хотя… и напоминает порой…

– Понял, не лезу, – киваю я. – А кто будет председателем вместо вас? Злобин?

– Пока вопрос открыт. Не исключено, что я буду рекомендовать Злобина, но решение принимается коллегиально. Так что, какое-то время ему придётся побыть И.О.

Ну да, чем дольше он будет исполняющим обязанности, тем дольше ты будешь держать его на коротком поводке. Куда ему деваться? Аппаратчик из него никакой, политического веса не имеет, так что все надежды на Андропова. Только он сможет продавить кандидатуру, а пока вопрос открыт, придётся Де Ниро исполнять все пожелания и требования бывшего начальника.

– Поставьте к нему одним из замов Скачкова…

– Это что ещё за блажь? Каким боком твой Скачков вообще к КГБ отношение имеет?

– Пока никаким, но разве плохо иметь ни с кем не связанного, неангажированного и кристально честного человека в руководстве комитета? Я понимаю, у вас там свои проверенные люди имеются, но у них есть и собственные интересы. А у Скачкова нет. Он в «конторе» новичок. А вот что у него есть – это свежий и незамутнённый взгляд. Для контроля это очень неплохо. Злобин человек лояльный, не попрёт против вас. А контроль не повредит.

– Ты ему не доверяешь?

– Злобину? На текущий момент полностью доверяю.

– На текущий момент, – задумчиво повторяет Андропов. – Я понимаю, зачем тебе это, но на текущий момент, возможно, смысл есть. Я подумаю…

– Товарищ солдат, вы ужинать будете? – встречает меня улыбающаяся Наташка.

– Буду, конечно, – подмигиваю я. – С самого утра росинки маковой во рту не было.

– Бедный солдатик. Мой руки и шагом марш на кухню.

– Слушаюсь и повинуюсь, товарищ енерал! – усмехаюсь я, но выполнять команду не спешу.

Звонит телефон и я снимаю трубку.

– Алло.

– Егор! Ты чего там отчебучил?

Звонит Чурбанов.

– Да…

– Чего «да»?

– Рубанул правду-матку, Юрий Михайлович.

– Правдоруб что ли? – недовольно буркает он.

– Мы помиримся, я обещаю. Не пройдёт и полгода, как станем закадычными друзьями.

– Ну, Егор, ты меня расстроил. Я думал, ты взрослый человек, но ты повёл себя, как мальчишка. Ладно, затаись теперь, не высовывайся. Недельки через две я с дедом поговорю.

– Не надо, Юрий Михайлович, – возражаю я. – Только на себя гнев накликаете. Вообще меня не упоминайте. А месяца через четыре он сам обо мне спросит, вот тогда мы и воссоединимся.

– Ну-ну, не перемудри, смотри, а то весь твой вес в дым превратится.

Я опускаю трубку и уже двигаюсь в сторону кухни, но телефон не желает со мной расставаться.

– Брагина к аппарату! – требует трубка жёстким голосом.

– Слушаю внимательно, – спокойно отвечаю я. – Представьтесь, пожалуйста.

– Я тебе так представлюсь, на всю жизнь запомнишь! – взрывается мой собеседник. – В старости будет мой голос сниться! Это командир твоего взвода звонит! Где ты находишься?!

– Собственно, там, товарищ командир взвода, куда вы и звоните. У себя дома.

– Ну, я тебе устрою дом! – орёт трубка. – Ты у меня под трибунал пойдёшь! Немедленно явиться в расположение части!

3. Пятьдесят первый

– Чё за шухер? – спрашиваю я дневального, заявляясь в расположение части.

– Какой шухер? – хмурится он, пытаясь припомнить моё лицо. – Ты в увольнении что ли был? Или командировочный?

Заметив орден и медаль на парадке, он внимательно их рассматривает.

– А-а-а, с Афгана, да? После ранения?

– А где комвзвода? – интересуюсь я.

– В канцелярии. Но это, я не советую. Он чё-то сегодня злой, как собака. Глотку тебе перегрызёт. Сука, на тумбочке стоять заставил…

– Ага, понял, – киваю я. – Спасибо за предостережение. А Зденек здесь?

– В каптёрке торчит, – отвечает дневальный.

– А Вован Борисов?

– Не знаю, – вмиг напрягается он. – А чё ты расспрашиваешь? Иди, да сам посмотри.

– Как это «не знаю»? – выныривает из двери белобрысый Вован. – Сучило, ты чё не знаешь, кто где находится? Щас комвзвода стукану.

Он ржёт и протягивает мне руку.

– Здорово, корефан!

– Здорово, Вован. Держи дачку с воли.

Я отдаю ему дипломат.

– Ты сам сучило, в натуре! – огрызается дневальный. – Я Стачилин, запомнить не можешь?

– Красава, Брагин, – оживляется Вован и, колыхнув дипломат, прислушивается к тонкому стекольному перезвону.

– Сучилин! – раздаётся грозный рык.

Из каптёрки выглядывает старший прапорщик Зданевич. Он же Зденек.

– Ты дневальный или хер с горы?! Сейчас ещё три наряда схлопочешь! Ну-ка, встал смирненько. Вот так, молодец. Так и стой. Брагин, иди сюда! Заходи в каптёрку!

На этот раз я прихватил пять посылторговских сотен. Но отдавать не тороплюсь, пока вручаю лишь бутылку вискаря. А дальше видно будет.

– Вернулся, значит, блудный сын? – усмехается он, принимая подношение, как нечто само собой разумеющееся.

– Не знаю пока, Василий Гаврилович. Командир взвода звонил. Орал, как потерпевший, но для чего меня вызывает не объяснил.

– Так его железным членом отымели, заорёшь тут. Причём чуть ли начальник погранвойск его выдрал. У него боец в части вообще не появляется, а он в х*й не дует. Это как называется? Он прибежал, жопа дымится, глаза, как у рака. Где, говорит, мать вашу, Брагин и кто это такой вообще? Я отвечаю, мол, есть у нас такой солдатик, но он по личному распоряжению товарища председателя на особом положении. А он на мне давай злобу вымещать. Говно, а не человек. Так что, давай, бери вазелин и иди, пока он нас всех уставом не за*бал.

– Я ему тоже бутылочку принёс. Как думаете, отдать?

– В жопу ему эту бутылку засунуть. Водку-то он с удовольствием жрёт, да вот только тут случай особый, так что не знаю, что тебе делать. Давай, переодевайся в хэбэ и иди уже.

– Не, я тогда прямо так, в парадке, – говорю я, показывая на награды. – Я ведь только прибыл, так что нормально.

– А, ну да, правильно. На орденоносца орать нельзя.

Я выхожу из каптёрки и двигаю в канцелярию. Тук-тук. Приоткрываю дверь.

– Разрешите войти?

Меня встречает пара выпученных круглых и красных, как у рака глаз.

– Товарищ капитан, рядовой Брагин по вашему приказанию прибыл!

Я незаметно осматриваюсь. Собственно, тут и осматривать нечего. Маленькая комнатёнка со стенами цвета хаки, покрашенными масляной краской. Сейф, стол, три стула. Как у участкового.

Капитан встаёт из-за стола и молча подходит ко мне. Он в брюках и рубашке, без кителя, жилистый, худой, брови задраны, глаза вытаращены, впалые щёки в бордовых пятнах. Под носом усики. Лицо тёмное, не то от загара, не то от пережитых потрясений. Росточка он невысокого и с говнистым, судя по всему, характером.

– Брагин, значит, – произносит он дрожащим голосом, едва сдерживаясь, чтобы не разораться. – Так вот ты какой, неизвестный солдат…

Я стою, вытянувшись по стойке смирно, не давая поводов, придраться к выправке.

– И где же ты пропадал, боец? Нет, мне просто интересно. Я ведь тебя даже в глаза не видел. А? Ответь, пожалуйста.

Всё это он произносит тихо и кротко, с лёгкой дрожью, но глаза его так и пылают, даже жутко делается. Тем не менее, я говорю спокойно и рассудительно:

– Выполнял личные распоряжения председателя комитета государственной безопасности СССР генерала армии Андропова.

– Что?!!! – лопаясь как чирей, ревёт капитан. – Я тебе, сука, устрою, генерала армии. Кто у нас сейчас председатель, не подскажешь?

– Исполняющий обязанности генерал-майор Злобин.

– А какого х*я ты всё ещё распоряжения Андропова исполняешь?

– Теперь исполняю распоряжения генерал-майора Злобина.

– Я, бл*дь, тебе устрою распоряжения! Ты, сука, у меня на гауптвахте гнить будешь, а если не сгниёшь, потом из нарядов не вылезешь! Я из-за тебя жопу свою подставлять не буду! Ты у меня, бл*дь такая…

Его пламенное выступление прерывается телефонным звонком. Он с недовольным видом палача, остановленного на самом интересном месте, возвращается к столу, и резко срывает трубку.

– Капитан Ирс! – гневно и злобно почти орёт он.

Услышав, что ему говорят, он тут же преображается, на глазах превращаясь в дисциплинированного, подтянутого и послушного воина.

– Так точно, товарищ генерал-майор! – чеканит он. – Есть! Есть! Так точно!

Опустив трубку, он долго молчит, а потом, повернувшись, ко мне говорит, как ни в чём не бывало:

– Бегом к Злобину!

– Так точно, бегом к Злобину! – отвечаю я, прикладывая к козырьку выпрямленную ладонь. – Товарищ капитан, тут подарок небольшой. Со знакомством, так сказать.

– Положи на стол, – спокойно отвечает он. – Давай, быстрее! Одна нога здесь, другая там.

– О! – улыбается Де Ниро своей фирменной лукавой улыбкой. – Военный. Ну, заходи.

– Здравствуйте, Леонид Юрьевич. Ничего, что не по уставу?

– Ничего, мой друг, ничего. Давай, присаживайся. Чай, кофе, мороженое?

– Спасибо, не нужно. Лучше поговорим.

– Ну давай, – соглашается он.

Улыбка остаётся прежней, а вот глаза делаются серьёзными.

– Вот какое дело… Мне сегодня целый день звонили насчёт тебя.

– Ого, – усмехаюсь я. – Популярность, однако. И кто же?

– Сейчас всё расскажу. Но сначала про позавчерашний инцидент.

– Водитель пришёл в себя? – хмурюсь я.

– Нет, – качает он головой. – И уже не придёт. Неудачно, похоже, ударился. Отёк мозга… Его ещё поддерживают, но сегодня отключат. Но вот что интересно… Документов у него не обнаружилось, причём, никаких. На автомобиль бумаги отсутствуют и личность до сих пор не установлена. Тормоза, кстати, исправны в машине.

– Интересно, – пожимаю я плечами, мол, мало ли что это такое, но на самом-то деле интересно.

Очень интересно. Вряд ли полное отсутствие документов – это случайность. И поэтому мне очень интересно знать, кто это устроил? Урки? Если да, то какие именно? А если не урки, то кто? Андропов? Ну, не Суслов же, у него таких ресурсов нет. Хотя… если через Щёлокова, то мог и он… Впрочем, это чересчур, конечно…

В принципе, Андропов всё из меня высосал. Почти всё. И теперь моя ценность резко упала, а вот проблем от меня может быть много. Возьму, да и достучусь до генсека, и что тогда? Или, ещё хуже, с Сусловом союз заключу… Паранойя, конечно, но полностью такой вариант исключать нельзя.

– Если это было покушение, – продолжает Злобин, – должен быть, как минимум, ещё один человек. Тот, что подал сигнал водителю «рафика». Сейчас занимаемся поисками, но, честно говоря, пока результата нет.

– Понятно, – киваю я.

– Кому-то ты всё покоя не даёшь. Кому?

– Не знаю, Леонид Юрьевич. Блатным, наверное. Нужно продолжать их утюжить, пока всех в асфальт не закатаем.

– Это, что касается инцидента, – рассеянно кивает он и улыбка окончательно превращается в гримасу, вызванную спазмом мышц. – А теперь про то, почему тебя вызвали в часть. Сегодня мне звонили от генсека. Его помощник. Передал просьбу отправить тебя в войска. Правда, уточнил, чтобы туда, где горячо не посылали.

– А чего так? – хмыкаю я. – Боится, что вдруг передумает, а я уже двухсотый?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – плюёт через плечо Де Ниро. – Не знаю, чего он боится, но после этого Матросов приходил. Знаешь кто он такой?

– Знаю, большая шишка, ваш зам, а заодно и начальник Главного управления пограничных войск – начальник пограничных войск КГБ СССР.

– Да, он.

– Почему, интересно, не командующий, а начальник?

– Не знаю, – пожимает плечами Злобин. – Ему тоже насчёт тебя от Брежнева звонили.

– Ему, видать, хвост накрутили, судя по тому, что он моего комвзвода до исступления довёл.

– Возможно. А потом звонил Андропов. Уже был в курсе. Просил такое место тебе подобрать, чтобы тебе было полегче, но чтобы тебя никто из врагов достать не смог.

– И из друзей тоже, да?

– Поэтому придётся тебе послужить, Егор, – вздыхает он, не обращая внимания на мою иронию.

– Ну, а что, надо значит надо, – улыбаюсь я, – послужим. Скачков, полагаю без меня справится. Денег на развитие он, конечно, не выбьет, но похерить начатое не даст. Цвет, опять же, тоже без моей опеки выдержит. Надеюсь, вы мне будете время от времени командировки и отпуска организовывать, а?

– Если это не будет нарушать твою безопасность, – подмигивает Де Ниро, снимает трубку и небрежно бросает. – С Ирсом, соедините, третий взвод обеспечения.

– И далеко ли вы меня определили, товарищ генерал?

– Ирс? Давай, ко мне!

– Каков пункт назначения? – повторяю я вопрос, когда он кладёт трубку.

– Пункт назначения? – с улыбкой переспрашивает он. – Тебе должно понравиться. Место тихое, нарушителей не бывает, если только корова какая-нибудь заблудится. Ни проверок, ни муштры, добрые, почти семейные отношения. Отличная застава.

– Застава, – киваю я. – Уже здорово.

– Да, застава. Кяхта. Вернее, рядом там.

– Чего? – у меня челюсть отвисает. – Кяхта? Это же шутка, да?

– Почему?

– Да потому что был я там неподалёку, в Наушках, это ж трындец, Леонид Юрьевич. Далеко, холодно, уныло. Давайте, в Брест какой-нибудь, что ли. Или на Чёрное море, в Сочи. Или в Ригу к дружку вашему. Почему в Кяхту-то?

– Ну, знаешь, не весь же год холодно. Летом говорят, там очень хорошо, микроклимат. Природа охрененная. Сам бы поехал, честное слово.

Я ржу. Вот же суки, законопатили в самую жопу мира.

– Давайте тогда в Термез лучше. Там ребята важным делом заняты, душманов бьют, а я коров буду считать в сорокаградусный мороз?

– Боюсь, уже поздно. Всё согласовано на высшем уровне.

– А разве вы – это не высший уровень?

– Не самый, – усмехается он.

– Понятно. Хотите сказать, что Брежнев лично Кяхту для меня выбрал?

Да, точно, это Андропов расстарался меня туда захреначить. Козёл. Типа, подальше положишь – поближе возьмёшь… Ну, ладно, ничего. Я ведь ожидал чего-то похожего, хотя и рассчитывал, на более благоприятные погодные условия.

Появляется капитан.

– Товарищ генерал-майор, капитан Ирс по вашему приказанию прибыл! Разрешите войти?

– Заходи, Ирс, – кивает Злобин. – садись.

Капитан проходит, чеканя шаг, и садится на стул напротив меня. Глаза по пятаку. Первый раз, наверное, живого председателя видит.

– Значит так, капитан, оформишь предписание Брагину, чтобы завтра он выехал в Кяхту в пятьдесят первый погранотряд.

– В командировку, товарищ генерал-майор?

– К месту несения службы.

– Так точно.

– Только не завтра, а послезавтра, – говорю я.

Ирс округляет и без того круглые глаза и смотрит на Злобина.

– И не послезавтра, а через два дня, – добавляю я. – И увольнительную мне до этого времени оформите, товарищ капитан.

– Давай до послезавтра, Егор, – хмурится Злобин.

– Леонид Юрьевич, мне два дня нужно, а лучше семь. Ещё распоряжений кучу оставить надо.

Этого, как раз никто и не хочет, наверное, потому и спешка.

– Ладно, капитан, через два дня, – кивает и.о. – И увольнительную.

– Я зайду, сегодня за увольнительной, – добавляю я. – Дождитесь меня, пожалуйста.

– Вопросы?

– Никак нет!

– Свободен, капитан.

Ирс выходит.

– Вот так, значит, Егор Андреич, – с улыбочкой говорит Де Ниро. – Но ничего, не беспокойся, пересидишь там, пока всё не уляжется…

– И пока все не улягутся, да? – подмигиваю я, намекая на Брежнева и Суслова. – Ладно, Леонид Юрьевич, пойду я. Если чего надумаете, знаете, где меня найти в ближайшие пару лет. Вам, конечно, не ближний свет мотаться, но если что, я и сам могу подъехать. Пишите, если что.

Я встаю и иду к двери.

– Погоди, – окликает меня он и поднимается из-за стола.

Подходит и протягивает руку. Я пожимаю. Он пристально смотрит мне в глаза, а потом, разжав кисть, обнимает меня.

– Не падайте духом, поручик Голицын, – говорит он. – Пробьёмся, Егор. У нас ещё вон дел впереди сколько. Всё это похоже на какую-то херню, но ничего, при первой же возможности я тебя выдерну. Сиди там тихонько, на рожон не лезь, будь хорошим солдатом. Не привлекай, в общем внимания. Понял? Ты ж сам, как я понимаю фортель выкинул, что Ильич взбеленился?

Сам, да. Всё сам.

– Леонид Юрьевич. У меня будет просьба. Я закажу проект капиталистических реформ.

– Что-что? – хмурится он и улыбка на мгновение исчезает с его лица.

– Проект, как нам построить капитализм, чтобы вы могли спокойно жить и тратить деньги в своей стране. Я хочу, чтобы вы прикрыли учёных. Чтобы их никто не дёргал.

– Зачем нужен проект, если всё само придёт к нужному результату?

– Чтобы вас не внесли в санкционный список, когда придёт время, – пожимаю я плечами. – Чтобы вы диктовали, а не вам. И чтобы вы и через двадцать лет оставались на ключевых ролях в государстве, а не сидели под чужим именем на Багамах, опасаясь «новичка».

– Какого новичка? – хмурится он.

– Это фигура речи, неважно. Опасаясь ледоруба, понимаете? В общем, пожалуйста, пусть работают спокойно, хорошо? Не понравится нам проект, не будем осуществлять, всего проблем-то. Это же чисто взгляд учёных и всё. Теоретическая работа на тему, «а что если». Договорились?

– Хорошо, – соглашается он. – Кому они должны будут его предоставить? Андропову?

– Нет, у Андропова, возможно, будет свой план, так что про наш с вами ему пока лучше не знать.

Я специально нажимаю на капитализм, чтобы Злобин не артачился. Ему очень хочется стать в обозримом будущем крутым олигархом, я уже понял. Ну, пусть потешит себя мечтами. Идеи Хааса подразумевают очень постепенную, ни в коем случае не шоковую трансформацию и отсутствие всех этих олигархов, сколотивших первоначальные деньги известно, как. В общем, Де Ниро обещает помочь.

Наташка чуть с ума не сходит, узнав о ближайшей перспективе.

– А почему так далеко-то? Он что, не мог поближе тебя направить?

– Ему приказали, Наташ. Дедуля приказал. Разгневался шибко.

– Зачем ты его злил-то?

– Ну, небольшая разведка боем, – усмехаюсь я.

– Отличная разведка, просто прекрасная, – сердится она. – Хорошо если на полгода, а если на все два? Что тогда?

– Тогда будем томиться в разлуке, а когда встретимся, сразу бросимся в койку, слепимся и несколько дней не будем вставать.

– Это и без двух лет ожидания можно устроить, – машет она рукой. – Бросаешь меня одну. Я что без тебя делать-то буду?

– Учиться, работать, как завещал великий Ленин, ждать меня будешь, письма писать каждый день. Дневник. Перед тем, как лечь спать, сядешь и напишешь, мол, так и так, сегодня я получила два шара по теории вероятности, потому что вместо того, чтобы учить и решать задачи я трогала себя и вспоминала тепло твоих рук. И не только рук.

– Ой, – говорит она подбоченившись, и топает ножкой. – Как смешно, обхохочешься.

– Ну, не злись, – беру я её за руку. – Я, надеюсь, в отпуск приеду через месяц-другой. Время быстро пролетит, не кручинься.

Притягиваю её к себе и обнимаю. Так и стоим с минуту, прижавшись друг к другу.

– Пошли лучше в постель, – говорю я. – Нам с тобой надо на полгода вперёд намиловаться.

Утром я еду к своему бухгалтеру Хаасу, преподающему в академии и нахожу его по расписанию. Вхожу в большой лекционный зал и устраиваюсь в первом ряду. На перерыве он подходит.

– Здравствуйте, Егор, – с нотками тревоги говорит он. – Что-то случилось?

– Здравствуйте Севастьян Францевич, – улыбаюсь я. – И да, и нет. Случилось, а, вернее, ещё только случится. Но ничего плохого, не беспокойтесь. Вы знакомы с Медведевым?

– С Вадимом Андреевичем?

– Да, с ним, с ректором Академии общественных наук.

– Конечно, знаком.

– Едем! Я прошу вас представить меня ему.

– Но я не могу просто так, без звонка, – разводит он руками. – К тому же у меня ещё лекция не закончена.

– Я вас подожду, не беспокойтесь. Лекция, надо сказать, чрезвычайно интересная, и я с удовольствием её дослушаю. А потом сразу уедем.

Перерыв заканчивается и Хаас продолжает выступление, а после пары я беру а под руку и увлекаю к выходу.

– Я посмотрел, у вас больше занятий сегодня нет. Почему, кстати?

– Ну… молодой человек…

– Выживают из академии и дают минимум часов? Или как это у вас называется?

– Я не хочу об этом говорить. Скажите лучше, зачем вам Медведев?

– Я хочу заказать вам и ему проект.

– Какой проект? – удивляется он.

– Проект? Как нам реформировать страну, чтобы преодолеть технологическое отставание, чтобы насытить рынок сельскохозяйственной продукцией, а также товарами пищевой и лёгкой промышленности. Как построить несырьевой экспорт, развить машиностроение, кибернетику и радиоэлектронику. Как начать строить персональные компьютеры и наладить выпуск современных автомобилей. Как не упустить авиацию и космос. А ещё, как внедрять идеи народовластия и сделать общество свободным, чтобы соблюдались все гарантированные конституцией права. Как провести административную реформу. Как постепенно и, возможно, не на всё ввести частную собственность и развить предпринимательскую инициативу. Как совмещать преимущества плановой и рыночной экономики. Как сохранить высокую социальную защищённость. И как не допустить поглощения и подчинения Западом. Всё то, о чём мы с вами беседовали Севастьян Францевич. Мне нужен всеобъемлющий проект. Афишировать работы не нужно, но привлечь самые яркие таланты в области экономики и обществознания необходимо. Хоть целый НИИ создайте, понимаете меня?

– Что значит, не афишировать? Это ведь опасное дело! Кто заказчик?

– Заказчик я, финансирование будет из частных фондов, вы меня понимаете? По сути, это шабашка, но в ЦК и в КГБ будут в курсе. С вами будет в контакте Злобин, вы его знаете. Можете к нему обращаться. Подробностями проекта его не грузите, отчитывайтесь только если будет требование и старайтесь в общих чертах, хорошо?

Я не знаю, что именно готовят по заказу для Андропова, но дожидаться не хочу. Пусть сырой и приблизительный, но мне нужен свой проект с которым можно дальше работать, настраивая по ходу дела.

Хаас знакомит меня с Медведевым, и я обрушиваю на него свою идею. Он производит очень хорошее впечатление. Толковый, серьёзный, сдержанный. Несмотря на то, что мы свалились на него, как снег на голову, он достаточно серьёзно относится к моим словам. А говорю я не только о проекте, но и о том, что возможно его пригласят на должность завотделом ЦК.

У него белые седые волосы, крупные дымчатые очки и доброе, умное лицо. Он чем-то похож на Гайдаевского Шурика, впрочем, ничего комичного в нём нет и в помине. Мы сидим в его просторном ректорском кабинете с белыми шторами и портретами отцов основателей и пьём чай. Хотя, я не пью, а, в основном, говорю.

Не знаю, достанет ли ему воли, чтобы осуществить задачи, которые он сейчас сам и распишет на годы вперёд, но попробовать стоит. В тени Горбача в том будущем, из которого я свалился, он не имел возможности сделать то, что требовалось. Попытаемся поменять их местами. Либо… либо вообще возьмём ему в помощники кого-то другого, а Михаила Сергеевича оставим на едине с зерном.

Впрочем, для начала нужно уговорить его заняться этой проблемой.

– Вадим Андреевич, – обращаюсь к нему я. – Вопрос серьёзный. Мы говорим о будущем нашей Родины. Нам всем нужно процветающее и сильное государство со счастливыми и обеспеченными гражданами. Поэтому постарайтесь, пожалуйста. Понимаю, это звучит довольно странно и, может быть, вы опасаетесь провокаций, но воспринимайте это по-другому. В этом проекте заинтересовано ЦК и КГБ. Я устрою вам встречу и вам подтвердят серьёзность моих слов. Финансирование проекта пойдёт через Севастьяна Францевича. Всё необходимое будет вам обеспечено.

– Но меня уже пригласили в подобный проект, – сообщает Медведев.

– Андропов?

– Да…

– Это ещё лучше, – киваю я. – Наверняка, там есть масса ограничений. Считайте, что делаете второй вариант того проекта. Более смелый и эффективный но с соблюдением основных точек, о которых мы только что говорили. Больше справедливости, больше закона, больше народовластия, больше подотчётности и противодействия коррупции. Вы можете приглашать в команду кого угодно, на ваше усмотрение. Используйте имеющийся опыт Китая и Югославии. В общем, сейчас я говорю немного сумбурно, но вот Севастьян Францевич точно знает, что мне нужно. И я бы хотел, чтобы через четыре месяца вы выдали ваши мысли в первом приближении. А ещё через пару месяцев проект должен быть готовым. Успеете?

– Трудно сказать, работы много. Но если разрешено привлекать большое количество специалистов, можно постараться уложиться.

– Не забывайте, пожалуйста, предупреждать ваших специалистов, чтобы они соблюдали секретность. Эта работа из категории государственной тайны. Будем оформлять допуски. И да привлекайте, сколько будет нужно.

После встречи с Медведевым я снова встречаюсь с Гурко, повергая его в шок своими ближайшими перспективами.

– Марк Борисович, всё происходящее, включая мой отъезд, так или иначе вписывается в мой план, детали которого я не могу вам раскрыть. Пока не могу. Но это неважно, главное – то, что мы с вами наметили необходимо претворить в жизнь, причём скорее, чем решения съезда. Наши с вами планы в приоритете. И, кстати, колоду можно ещё немного потасовать. Важно, чтобы вы и Медведев реализовались, а остальные уже не настолько важны. Ну, и Андропов тоже. И вот ещё, что Марк Борисович, просьба. Я, как вы понимаете, не успеваю немного. Мне нужно Большака поставить заместителем министра. Помогите, потом сочтёмся.

Потом я мчусь к Скачкову. Он обещает первым делом приехать ко мне, как только я устроюсь. Мы договариваемся проводить совещания раз в месяц и вообще обсуждать любые проблемы. Это, конечно, не так просто, что подтверждает неслучайный выбор места прохождения службы. Чтобы поговорить, он должен будет вызвать меня телеграммой на ближайший переговорный пункт, а меня должны ещё и отпустить из части. А если я в этот момент в наряде и бегу по холмам вдоль границы, это, конечно, будет проблематично. В общем, хрень.

После Скачкова я еду в «Москву» и поднимаюсь в казино. Народу почти нет, но Цвет здесь. Обрисовав картину и договорившись о том, чтобы время от времени связываться, я напоминаю ему о необходимости продолжать свою миссию, прощаюсь с Баксом и Лидой, даю им инструкции и ухожу.

Я ещё успеваю проведать Алика, закованного в гипс и он обещает, как только встанет на ноги примчаться ко мне. А вечером мы ужинаем дома с Платонычем и Трыней.

– Ну вот, друзья, еду в отпуск, – усмехаюсь я. – Нужно немного отдохнуть от дел. Так что вся нагрузка теперь на вас. А у меня впереди только свежий воздух, экологически чистые продукты, физические упражнения и потрясающая природа. Завидуете?

– Ага, – улыбается Трыня. – Я через пару лет тоже на такой курорт поеду, жалко, ты уже вернёшься к тому времени.

– Чего это жалко? – шутливо хмурится Наташка. – Совсем даже не жалко, пусть скорей возвращается. А вот что жалко и даже непонятно, так это почему это ты на отдых без жены отправляешься?

Мы смеёмся.

– Дядя Юра, ты уж приглядывай, за девочкой моей, а то как она тут одна будет…

– Ой… – качает она головой. – За меня-то что переживать? Я дома, с охраной, с водителем. У меня всё по полочкам. На работе порядок, по учёбе тоже.

– Не ойкай, – грожу я ей пальцем. – Не теряй бдительность. С Галей поменьше тусуйся. С Айгюль тоже поосторожней, поняла?

– Если что, малейшая проблемка, даже пустяк какой, сразу звони мне! – заявляет Большак. – Чтобы никаких стеснений, договорились? Ничего, мы тебя будем в гости звать почаще, да Андрей? Андрюша у нас кулинарией увлёкся, такие чудеса придумывает, вот познакомишься поближе с его стряпнёй.

– Я сегодня торт приготовил, который мы принесли, – серьёзно кивает Трыня. – «Прощание славянки» называется.

– Договорились, – улыбается Наташка и уходит на кухню за мантами.

Трыня убегает вслед за ней.

В приоткрытое окно гостиной влетает осенняя прохлада, воздух колышет тюлевую штору и навевает лёгкую тревогу. Вроде всё сделал, всех предупредил и, по идее, всё должно идти своим чередом, по накатанной колее. Должно, да только вот кто его знает…

Я скольжу взглядом по старинному серванту и комоду, по картинам Мартика, по проигрывателю и пластинкам, по книгам… Ловлю себя на мысли, что прощаюсь с привычными вещами надолго. Очень быстро это место стало моим домом… Впрочем…

Входят Наташка с Трыней. Он держит тяжёлую супницу над которой клубится пар.

…впрочем, кажется, мой дом там, где есть вот эта козочка…

– Что? – тихонько спрашивает Наташка, ловя мой взгляд.

– Ничего, – улыбаюсь я. – Любуюсь…

На следующий день я звоню родителям и сообщаю новость. Мама расстраивается, а отец, немало знающий о службе, сдержанно желает мне хорошо послужить. Потом я возвращаюсь в постель и весь день мы с Наташкой проводим там, не в силах отлепиться друг от друга.

А вечером я еду во Внуково и улетаю в Улан-Удэ. Неожиданно проводить меня приезжает Злобин. Пользуясь, как говорится случаем, я ещё раз прошу подстраховать Хааса и Медведева. Он обещает. Тепло обнимает, желает хорошей службы, обещает поддержку и всё такое прочее. Говорит, что как только внимание со стороны генерального станет поменьше, переведёт меня в хорошее место. Посмотрим, какие места у вас хорошие.

Со мной вместе летит Витя и Максим, заменивший Алика. Вылетаем в ночь, а прилетаем рано утром. Когда самолёт заходит на посадку, я смотрю в иллюминатор. Солнце уже встало, поднялось над горизонтом и красит нежным жёлто-оранжевым цветом песчаные и каменистые холмы и сопки, отбрасывающие длинные тёмные тени. Холмы и сопки. И больше ничего на долгие и долгие километры вокруг. Другая планета…

Из аэропорта мы едем на такси к автовокзалу и покупаем билеты до Кяхты. Двести пятьдесят километров, отделяющие нас от этого прекрасного городка автобус идёт почти пять часов. Желающего отвезти нас таксиста или частника не находится, поэтому, мы едем на автобусе.

Парни пытаются балагурить и армейскими анекдотами поддерживать мне настроение. Солнце освещает волнисто-холмистый окружающий мир и мне поначалу кажется, что мы оказались на другой планете. Но через какое-то время набегают тучи и очарование пейзажа улетучивается. Унылая и однообразная картина за окном, где сменяют друг друга, голые серо-коричневые холмы, лишает парней задора, и вскоре они засыпают. Я тоже пытаюсь вздремнуть, но не получается. Слишком много мыслей…

От автостанции идём пешком. Найти погранотряд несложно, где он находится знают все. Так что минут через пятнадцать мы стоим перед железными воротами с красными звёздами. Из будки КПП выходит младший сержант и ленивой походкой двигает к нам.

– Кто такие? – хмуро спрашивает он.

Я показываю документы, объясняю, чего мне здесь надо.

– Жди, – небрежно бросает он и уходит.

Минут через пять открывается калитка и из неё высовывается голова другого солдата, рядового.

– Брагин! – кричит он. – Заходи!

– Щас! – отвечаю я и жму руки своим парням. – Ну, давайте, ребятки. Пошёл я. Вы тут пока тусуйтесь, не уходите далеко.

– Конечно, Егор. Давай, удачи! Увидимся.

Прежде, чем пройти в калитку я поднимаюсь по ступенькам и захожу в КПП.

– Э, ты чё! – возмущается сержант. – Сюда нельзя!

– Слушай, братан, – начинаю я…

– Какой тебе братан, – перебивает он. – Ты ж фазан, в натуре, желторотый.

– Ладно, – киваю я и достаю из кармана пачку «Мальборо». – А так, больше на братана похоже?

Он берёт пачку, крутит в руках и усмехается.

– Ну, может, и не такой желторотый. Чё, прям правда «Мальборо»?

– Кури, земеля.

– Ладно, непутёвый младший брат, чего хочешь?

– Вон у тех двоих парней, – киваю я на Витю с Максом. – Есть ещё коньяк французский. Но это только для моего братана.

– И чего ты хочешь, братан? – ржёт он.

– Хочу, чтобы ты им сказал, куда меня отправят. На какую заставу или ОКПП. Куда определят, короче. То есть ты узнай, пожалуйста, и скажи им, а они тебе бутылку отдадут.

– Не вопрос, брат. Добро пожаловать в пятьдесят первый отряд. Желаю тебе остаться при штабе или на крайняк в резервной заставе.

Он подмигивает и кивает на территорию.

– Иди ровно по дороге и первый дом справа – это, как раз, штаб. Подойдёшь к дежурному, доложишь. Он тебя ждёт уже.

Так я и поступаю. Калитка за моей спиной захлопывается, обрывая связь с гражданкой, и я оказываюсь один на один с новой действительностью. Ну что же, послужим. Надо значит надо.

Я шагаю по длинной дороге с идеально белыми недавно покрашенными бордюрами и выхожу на плац. Слева в глубине стоит длинный одноэтажный барак, вероятно, казарма, а справа – двухэтажное, сложенное из железобетонных блоков здание штаба. За ним виднеется ещё множество строений, но с ними разберёмся позже.

Захожу внутрь и разыскиваю дежурного.

– Здорово, – киваю я бравому накаченному сержанту со скуластой лошадиной мордой и лошадиными же глазами. – Ты дежурный по штабу?

– Я не понял, рядовой! – зычно ревёт он. – Устав для кого написан?! Обратитесь, как положено!

Ах, ты ж, конь педальный. Ну, ладно, не переломлюсь, доложу. Или мне что, права с самого начала качать?

– Ты чё там орёшь, Токаев?

Из канцелярии появляется молодой лейтёха и изучающе на меня смотрит.

– Товарищ старший лейтенант! – звонко докладываю я, вытягиваясь во фрунт. – Рядовой Брагин прибыл для дальнейшего прохождения службы.

– Откуда ты такой взялся к октябрю месяцу? – хмыкает он. – Да ещё и вся грудь в орденах. Может, из космоса?

– Из Москвы, товарищ старший лейтенант!

– Ну-ка, дай-ка бумажонки свои.

Я подаю.

– Етить-колотить! Третий взвод специального обеспечения… Чё ж ты там за подвиг совершил? Ты прям на Лубянке что ли служил?

– Так точно.

– Блатное местечко. И за что тебя к нам сослали? Самоход? Пьянка? Девки?

– Никак нет! Сам попросился!

– Сам? Ну-ну, пи*деть не мешки ворочать, да?

Лейтёха начинает ржать, а сержант Токаев, бешено пучит глаза и раздувает ноздри. Кентавр, бляха. Ещё бы копытом бить начал. Похоже, хочет парочку приёмчиков изучить. Ну, это мы махом устроим.

– Отставить смеху*чки! – как удар бича выстреливает злой недовольный голос.

Лейтёха моментально делается собранным и серьёзным. В холл входит суровый и хмурый полкан с гладкой блестящей лысиной. Высокий, бляха, и крупный. Кулаки будь здоров. Если любит ими размахивать, хорошего мало. Глаза у него красные, а под крючковатым носом топорщатся густые, как сапожная щётка усы.

– Ты, и есть Брагин, которым меня третий день дерут?! – гневно сдвинув косматые брови и нависнув надо мной, спрашивает он.

– Так точно, товарищ полковник.

– За мной! – бросает он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

4. На засыпку

Мы заходим в маленький стандартный кабинет с зелёными стенами, сейфом и рабочим столом. Останавливаемся посередине. Полковник достаёт из пачки «Космоса» сигарету и закуривает. Пристально и недовольно смотрит на медаль и на орден. Обходит меня вокруг, придирчиво оглядывая. На лице его застывает недовольная и немного пренебрежительная гримаса.

– И что мне с тобой делать, Брагин? – качает он головой. – У меня наверно своего геморроя мало, теперь вот тебя ещё пригнали. Мне, бл*дь, все мозги вы**али за три дня. Брагин, Брагин, Брагин! Из ЦК, сука звонили. Сам Матросов звонил! Начальник, сука, войск! Это чё за херня? Ещё для полного комплекта не хватает, чтобы Злобин позвонил. Да чё Злобин, пусть уж тогда сам Брежнев. Ты кто такой? Шах Ирана что ли? А может Луис, сука, Корвалан? Нахер ты сюда припёрся? Орденоносец, бля! Буду теперь с тобой, как с писаной торбой носиться. Х*ли ты молчишь?

– Да ничего особенного со мной делать не надо, – говорю я.

– Рот закрой! Ты думаешь, я с тобой нянькаться буду?! У меня разговор короткий – под арест и на губу! Ясно тебе?

Я молчу, хотя, мне, в принципе, всё предельно ясно. И, если честно, я этого полковника хорошо понимаю. Ему надо боевую задачу выполнять, а на него навесили не пойми кого и не пойми чего от него ждать. Если из-за каждой мелочи будут большие люди звонить и дёргать, то можно долбануться. А вдруг я буду жаловаться по каждому поводу и без повода? Ладно хлопоты, но можно и по шапке получить. Тут и так место не подарок, так законопатят в такую дырень, что и сгинешь там, и повышения хер дождёшься, да ещё и партбилета можно лишиться. С маменькиными сыночками всегда так.

– У меня и клуб укомплектован и писарей больше, чем надо. Мне что, прикажешь, кого-то выкинуть, чтобы тебя назначить? Вон у свинопасов есть места свободные. Хочешь в свинопасы?

– Никак нет!

– Сука! Говно месить никто не хочет! Всем клуб подавай, чтобы киноленту в аппарат заправлять, да в чипок каждый день бегать. Так что ли?

– Никак нет!

– Бл*дь! Попугай х*ев! Ты хоть умеешь что-нибудь, кроме как обеспечение пи**дить? С рацией можешь обращаться?

– Обращаться могу, так точно, но устройство поверхностно знаю.

– Ясен хер, поверхностно. А ордена за что нынче дают? За подвиги в спецобеспечении? Ведро икры с риском для жизни доставил?

– Никак нет, это ещё на гражданке получено. За поимку преступников.

– Во, бля! За преступников… Ещё и мент.

Я усмехаюсь.

– Чё ты лыбишься?! – уже не так грозно и не так зло бросает он. – Что ты умеешь?

– Стреляю неплохо, товарищ полковник. Немного самбо знаю. Бегать могу. Машину вожу. Больше, по большому счёту, ничего.

– Уже кое-что.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Ну…

– Не нужно мне специальных условий. Отправьте на заставу или где людей не хватает. Только не в свинопасы, конечно. Я трудностей не избегаю, но думаю при решении боевых задач от меня больше толку будет.

– Боевые ещё заслужить надо задачи. Чем до службы занимался?

– Учился заочно, работал на швейной фабрики комсоргом, потом в ЦК комсомола, в Москве. Вообще я из Сибири…

– Твою мать! Активист, бляха! Боевую задачу ему.

– У меня отец Анголу прошёл, награды имеет, я с военным делом с детства знаком. Да и в ЦК занимался организацией «Факела», может слышали.

– Клуб что ли футбольный? – морщит он лоб.

– Никак нет. Молодёжное патриотическое объединение. Совместно с ДОСААФом и армией. Я во взводе обеспечения только числился, а так в ГлавПУРе работал, «Факелом» занимался.

– А-а-а… – тянет он. – Это которые офицеров списанных пристраивают?

– Так точно.

– Ну, дело хорошее, – смягчается он. – А за что же тебя сослали в таком случае?

– Чересчур рьяно за дело радел. Совет начальнику дал, а ему не понравилось.

– Пс-с-с, – усмехается он. – За дело радел. Радетель, бляха и советчик! У нас и так вся страна советов. У меня такой номер не пройдёт, понял? Родители кто?

– Отец вышел в отставку по здоровью. Майор запаса. У него ранения серьёзные были. Преподавал в военном училище. Сейчас в ГО работает в Геленджике. Мать всю жизнь в проектном институте.

– Женат?

– Так точно.

– Смотри-ка, молодой да ранний. Дети?

– Никак нет.

– Ладно, – вздыхает он. – Пойдёшь на заставу. Может, ты и нормальный парень, там узнаем, но если будешь мне делать проблемы, переведу в свинопасы. Там контингент специфический. Из кишлаков приехали, по-русски двух слов связать не могут. Вот, будешь воспитательной работой заниматься. Не ГлавПУР, конечно, но, как говорится, тоже важное дело. Ты меня понял?

– Так точно, понял.

– Ну, вот. Раз понял, молодец.

Он подходит к столу и снимает трубку.

– «Засыпку» дай мне, начальника заставы, – бросает полковник и замолкает.

Он ждёт, пока его соединят и исподлобья посматривает на меня.

– Василий Тарасыч, – оживает он. – Это Гуревич… И тебе не хворать. Пополнение принимай. Рядовой Брагин, отправляю тебе. Загадочный кадр, так что будешь разгадывать… Всем некогда, но кому-то надо. Давай, присылай машину. А, ну если сам приедешь, зайди ко мне, разговор есть.

Он вешает трубку и кивает:

– Будешь служить на заставе «Засыпка». Рядом с Наушками. Начальник заставы майор Белоконь. Через час-полтора приедет. Как выйдешь из штаба, справа клуб. Жди там, в библиотеке. За клубом чипок. Зайти можешь, но чтобы Белоконь тебя не искал. Ясно?

– Так точно.

– Документы потом получишь. Всё. Свободен.

Я выхожу от Гуревича и подхожу к дежурному.

– Токаев, можно на КПП позвонить?

– Можно козу на возу, фазан!

– Зашибись, – киваю я. – Позвонить дай.

– Ты чё такой борзый, а? Ты как со старшим по званию разговариваешь?

– Охренеть! Может, ты мне и наряд выпишешь?

Я усмехаюсь. Служака, блин.

– Я тебе сейчас в грудину выпишу, салабон! – рычит он.

– Ну, попытайся, – спокойно отвечаю я. – Рискни здоровьем.

– Э, ты чё сказал?!

Я с сожалением смотрю на него и выхожу из штаба. Блин, ладно. Не беда, послужим отчизне, невзирая на всех этих Токаевых. Может, он ещё и неплохим чуваком окажется.

Выйдя из штаба, я поворачиваю не направо, а налево и двигаю на КПП.

– Чё, наслужился уже? – ухмыляется младший сержант. – Хватит?

– Да не, надо парням сказать, куда меня определили.

– И куда же? – интересуется он.

– В Наушки к Белоконю.

– «Засыпка»? Ну всё, зёма, вешайся. Белоконь – это песец. Задрочит. Не бухнуть, не отдохнуть. С утра до ночи пахать будешь. Или наряд, или строевая, или политическая, или боевая. А чуть что не так, он сразу без базара в бубен бьёт. Там все пацаны воем воют. А чё не позвонил из штаба? Тебе сюда нельзя вообще-то.

– Да, блин, там Токаев, мудила. Не дал позвонить.

– А, ну да, Токаев действительно мудила, – соглашается младший сержант. – Тебя как зовут-то?

– Егор.

– А меня Игорь. Похоже, кстати. Игорь Макаров. Пацаны Гариком кличут.

– Ну что, Гарик, выпустишь меня к братьям?

– Давай только мухой, а то и тебе, и мне навешают. С «губы» службу хреновато начинать. Ты вон туда, налево зайди, за угол, чтоб от ворот не видать было. Пузырь-то где?

– Так за ним и иду, как спрячешь только?

– Не ссы, это уж моё дело.

– Ну, лады.

Дорога от КПП хорошо просматривается и в ту, и в другую сторону, так что я спокойно выныриваю и, подав знак Виктору, иду за угол, как посоветовал Игорь. Парни подходят.

– Ну всё, ребят, идите. Меня определили на «Засыпку» в Наушки. Застава так называется. Думаю, сегодня можете туда не ехать, там гостиницы нет. Переночуйте здесь, в Кяхте, а завтра утром приезжайте, снимите халабуду какую-нибудь и подскочите на заставу. Сейчас сразу на почту зайдите и позвоните Наташке и Скачкову. Я осмотрюсь, соображу, что к чему и будем уже дальше решения принимать. Дайте бутылку одну, я тут обещал, пацанёнку.

Макс достаёт из рюкзака упакованную в ткань и пластиковый мешок бутылку, и я наскоро попрощавшись возвращаюсь на территорию части.

– Держи, Игорёк, – подмигиваю я.

– А ты деловой, фазанище, – прищёлкивает он языком, разматывая ткань. – Братан, в натуре. Офигеть.

– Ну дык, – усмехаюсь я. – Будешь в наших краях, заходи.

– Ладно, давай, иди уже, а то мне прилетит. Да и тебе тоже. Только прибыл и уже самоход. Хотя, с другой стороны, с заставы даже уйти некуда будет.

– А Наушки?

– Ну, там несколько километров шлёпать, а потом, в Наушках-то чего делать? Зимой особенно. Там девок нет, коньяками не торгуют. Увидишь, короче. Ладно, давай.

– Я в клубе буду Белоконя ждать, – говорю я, выскакивая из КПП. – Если сменишься заходи.

– Не скоро сменюсь ещё.

Выйдя из КПП, возвращаюсь в часть по дороге с белоснежными бордюрами. На полпути встречаюсь с капитаном. Перехожу на строевой, прикладываю руку к козырьку.

– Стоять, боец! Кто такой?

Останавливаюсь и докладываю.

– А откуда идёшь?

– К воротам подходил, товарищ капитан. Крикнул провожающим, чтоб уезжали.

– Провожающим?

– Так точно!

– Ну, смотри у меня. Свободен.

Перед тем, как идти в клуб, захожу в чипок. На заставе, полагаю, такой роскоши не будет.

– Здравствуйте.

Полная, весёлая и довольно молодая женщина за прилавком пристально меня рассматривает.

– Здорово, коли не шутишь. Ты кто такой, салабон что ли? Новенький?

– Ну, типа, – улыбаюсь я.

– Звать как? – допрашивает она. – Типа…

– Егор. Брагин. Только прибыл с предыдущего места службы.

– Откуда это?

– Из Москвы.

– Вы гляньте, какая птица. Ещё и с орденом.

– Ага. Начальство велело прицепить. Раз, говорит, имеется орден, обязан носить.

– А за что ж тебя к нам сослали из Москвы-то?

– Не могу сказать, тайна это. Государственная.

Продавщица начинает смеяться.

– Ну надо же, ты прям тайный агент.

– А вас как зовут?

– Олеся Павловна.

– Редкое имя, – киваю я. – Красивое. Из Белорусии?

– Смотрите-ка, какой прыткий, – усмехается она. – Да, из Белорусии. Из Бреста.

Лицо у неё доброе и улыбчивое. Ей лет тридцать пять, наверное, может, тридцать семь. Помпушка, но симпатичная.

– Здорово, бывал в ваших краях, – улыбаюсь я. – Чем торгуете? Дефицит есть? Что у вас тут спросом пользуется?

– Конфетки-бараночки, – усмехается она. – Батончики возьми. Печенье свежее, кстати, позавчера завезли. Ты у нас служить будешь?

– Нет, на заставе.

– Ну, тогда сигареты возьми бойцов подогреть. Если деньжата водятся.

– Нет, сигарет не надо, а кило печенья и кило батончиков возьму.

В момент совершения сделки в помещение заходит полковник Гуревич.

– Олеся! – с порога начинает он, но увидев меня замолкает.

Я перехожу в агрегатное состояние «смирно».

– Да расслабься, – машет он на меня рукой. – Запасаешься что ли?

– Запасаюсь, товарищ полковник. Говорят, на заставе чипка не будет.

– Правильно говорят. Но ты сильно-то не налегай, а то бегать не сможешь.

– Понял, не буду, – усмехаюсь я.

– Олесь, сегодня Лысов придёт.

– Блин, Вань, товарищ полковник то есть… А раньше не мог сказать?

– А какая разница? Ты ж всё равно на работе!

– Это тебе нет разницы, – расстроенно говорит она, – я бы в обед сбегала…

– Олеся Павловна, до свидания, приятно было познакомиться, – вклиниваюсь я. – Товарищ полковник, я в клубе буду ждать начальника заставы, как вы приказывали.

Гуревич внимательно на меня смотрит, дожидаясь, когда я уйду и ничего не отвечает. Окей. Ухожу. Захожу в клуб и двигаю в библиотеку. Если честно, книги меня сейчас вообще не занимают. Поэтому я сажусь на диванчик и просто жду, когда приедет мой белый конь.

– Вы чего хотели, книжку взять? – появляется из задней комнаты молодая библиотекарша, девчонка ещё. Чем-то на Таньку похожа, на медсестру, тоже рыженькая. Скромнее только и в очках.

– Я просто посидеть хотел, – улыбаюсь я. – Не выгоните?

– Не выгоню, – хмурится она. – Хотя странно как-то.

Я объясняю, что только прибыл, а начальник отряда велел здесь ждать Белоконя.

– Ну, ладно, сидите, раз начальник велел. За книжкой, как раз, и скоротали бы время. Вы вообще не читаете?

– Читаю, конечно, – усмехаюсь я. – Умею и люблю, правда времени на это у меня маловато.

– Нехватка времени – это всего лишь самооправдание, – строго говорит она. – Что вы любите читать?

– В последнее время Брежнева Леонида Ильича перечитывал, – стараюсь не засмеяться я. – Есть у вас, кстати?

– Что? – поднимает она брови. – Есть, конечно, у нас собрание сочинений…

Я не выдерживаю и смеюсь.

– Почему вы смеётесь?

– Простите, я пошутил. Нет, я его не читаю, мне не очень понравилось, я пробовал. Его выступления гораздо интереснее.

– Какие выступления?

– На съезде.

– А вы не боитесь, что я замполиту про ваши шутки расскажу?

– Да, – делаю я серьёзное лицо. – Не подумал. А вы жена замполита?

Она вспыхивает.

– Нет.

– Простите. Меня, кстати, Егором зовут. А вас как?

– Татьяна, – помолчав, отвечает она.

Ну надо же, и имя такое же.

– Александровна.

– Очень приятно, Татьяна Александровна. Если без шуток, то мне классики нравятся, Салтыков-Щедрин, Лесков, Достоевский, Толстой. Правда у них есть существенный недостаток.

– Какой же?

– Они уже ничего больше не напишут.

– Хм… – поджимает она губки. – Это верно подмечено. Могу дать вам «Современную идиллию».

– Я на заставе служу, не смогу вовремя сдать.

– Ничего, у нас это не проблема. Или вы читали эту книжку?

– Читал, конечно. Особенно смешно там про выделку кашинских вин, не находите?

– Какие начитанные солдаты пошли.

Договорить мы не успеваем. В библиотеку заглядывает сурового вида майор. Ему хорошо за сорок, волосы чёрные с проседью на висках. Сухопарый, невысокий, глаза тёмные, прищуренные, строгие, щёки гладко выбриты и кажутся чёрно-синими, на подбородке старый шрам.

Я встаю с дивана.

– Брагин? – спрашивает он.

– Так точно.

Он кивает в сторону двери.

– Татьяна Александровна, – говорит майор, – книгу забыл привезти, неожиданно выехал.

– Ничего страшного, Василий Тарасович, потом привезёте. Или вот Брагину дайте почитать. Ему должно понравиться.

Василий Тарасович бросает на меня хмурый взгляд и, ничего не отвечая, выходит из библиотеки.

Он быстрыми широкими шагами идёт из клуба и молча двигает в сторону штаба. Подойдя к автостоянке, останавливается у «буханки» и, обернувшись ко мне, коротко спрашивает:

– Водишь?

– Так точно. Права есть.

– За руль.

Я забираюсь на водительское место, а он садится рядом.

– Вперёд.

Я сдаю назад, разворачиваюсь и двигаю в сторону КПП. Младший сержант Макаров подходит, заглядывает внутрь, подмигивает мне и даёт рядовому команду открыть ворота. Мы выезжаем.

– Направо и всё время прямо.

Майор раскрывает планшет, вытаскивает блокнот и начинает что-то записывать.

– Здесь прямо? – уточняю я, подъезжая к перекрёстку.

– Я скажу, когда свернуть, – отвечает он, не поднимая головы.

Мы выезжаем из Кяхты, оставляя за собой покосившиеся домики и оказываемся на такой же точно дороге, по которой ехали из Улан-Удэ. Солнце прячется за тучи, и от всех этих марсианских пейзажей начинает веять холодом и безнадёгой.

– Здесь налево, – не поднимая головы командует майор Белоконь.

Покончив с записями, он убирает планшет и говорит, не глядя на меня:

– Слушай сюда, Брагин. Мне пох*ую, кто ты такой, кто за тебя просит и откуда звонит. Ясно? Хоть Брежнев, хоть Пушкин. И загадки твои я разгадывать не собираюсь. Солдат? Всё! Значит делай солдатскую работу, как требуется. Два года вынь да положь. Тем более, мы здесь не в хер дуем, а границу стережём. Какие у тебя заслуги, ордена и наградные сабли мне до одного места. Выполняешь воинский долг на отлично – почёт тебе и слава. Не выполняешь – получаешь взыскание. Точка. Награды у человека за прошлое, а мне твоё прошлое неинтересно. Доходчиво объясняю?

С таким прямым подходом и таким вот жизненным кредо понятно почему ты всё ещё майор на маленькой заставе.

– Так точно, товарищ майор, – отвечаю я. – Вполне доходчиво.

– Хорошо, – кивает он.

– Разрешите вопрос?

– Разрешаю, – без эмоций отвечает он.

Он носит на груди два ряда орденских планок. Понятно, там и медали тоже, я всего и не знаю. Но вот орден «Красной звезды» и «За службу Родине в вооружённых силах СССР» узнаю.

– Можно спросить, где вы «Красную звезду» получили?

– Нельзя, – отвечает он. – Прошлое в прошлом, думай о настоящем. И ещё. На заставе должна быть неукоснительная дисциплина. Никаких расстёгнутых воротничков, никаких дембельских складок, ничего такого. Понятно? Если найду алкоголь – сразу в торец. На гауптвахту не пошлю, но сам поучу. Ясно?

– Да я непьющий.

– Меня не волнует, пьющий, не пьющий. Спиртное – сразу в торец. Никаких драк и склок на заставе. Никакой дедовщины. Ясно?

Можно подумать я, молодой солдат, приеду и дедовщину разведу.

– Так точно, ясно.

Дальше едем молча. Контакт так себе, честно говоря.

– У меня отец майор, – через некоторое время говорю я, прощупывая своего командира. – В запасе сейчас после ранения.

– Надеюсь, ты своей службой отца не опозоришь.

Не, непробиваемый, всё похрену ему. Конь белый.

– Я тоже надеюсь, – киваю я и меняю тему. – А что у вас за книга, про которую библиотекарша говорила?

– Не библиотекарша, а Татьяна Александровна. И на девиц не засматривайся, ты сюда не шуры-муры крутить приехал. А книга… Брежнев, «Малая земля». Но тебе читать некогда будет, я гарантирую.

А библиотекарша-то юмористка.

Впереди появляется высокая вышка на тонких ножках и металлические ворота. Они открываются заблаговременно, так что мы въезжаем на территорию заставы, даже не затормозив. Часовой, или кто он тут, с интересом провожает нас взглядом.

– Вон туда, – показывает пальцем майор.

Я подъезжаю к бараку с небольшим плацем.

– Выходи.

Подбегает дежурный по заставе, докладывает. Происшествий не случилось. Хорошо. Я выхожу и осматриваюсь. Через плац, напротив этого барака располагается здание побольше. Там вольеры для собак, а рядом, судя по всему, конюшня и складские помещения.

Подальше в сторонке здание с большой верандой и пристройками. Думаю, кухня. Ещё дальше виднеется бетонное строение. Наверное, жилое, для офицеров и их семей. Ну, что же, жить можно. Наверное. Хотя, то, что нет ни дерева, ни кустика, как-то стрёмно…

Из барака выходят немолодой прапорщик и старлей. Старлей, как раз, молодой. Он тоже что-то докладывает, но я стою у машины. Жду команды.

– Так, Брагин, – подзывает меня майор. – Пойдёшь за старшиной.

– Товарищ старший прапорщик, нужно выдать новому бойцу обмундирование. А вы, товарищ старший лейтенант, определите место и службу.

– Когда обмундирование получишь, зайдёшь в канцелярию, – кивает мне лейтёха.

Я козыряю и двигаю за старшиной. Всё оказывается в одном флаконе – и казарма, и оружейка, и канцелярия, и ленинская комната. В общем, всё располагается в одном бараке.

Спокойный, с седыми усами и натруженными руками, старшина заводит меня в каптёрку. Он чуть прищуривается, прикидывая мои размеры, и по лицу его расползаются морщины. Видать, давно службу тянет.

– Так, значит. Так-с… хэбэ, сапоги, портянки-то умеешь мотать?

– Умею.

– Эх, жалко на тебя хэбэшку переводить, через пару дней уже в пэша переодеваться надо, а у меня нету ещё, со склада снабжения не привезли пока. Так бы выдал сразу зимнее и всё. Откуда ты свалился такой?

– Из Москвы, товарищ старший прапорщик.

– Из Москвы. А награды за что? За штабную работу?

– Да как говорит наш начальник заставы, то что в прошлом уже неважно, – улыбаюсь я.

– Тоже верно, – кивает он. – Размер обуви какой? Сорок второй?

И всё в таком духе. Я сажусь на табуретку и начинаю подшиваться, благо, инструментарий имеется – из дома привёз. Переодеваюсь и оставляю парадку в шкафчике с номером пятьдесят. Надо же, свой шкафчик, круто. Никогда такого не видел.

– Вообще-то, – говорит старшина. – Подшиваться в бытовке надо. Но на первый раз, ладно, сиди. Твой номер пятьдесят, кстати. И это не только на шкафчике. Распорядок составляется ежедневно, имена не указываются, только номера. Понял? Не забудь.

– Понял, не забуду.

– А это что у тебя? – показывает он грубым кривым пальцем на мою ключицу.

– Поцарапался, – усмехаюсь я.

Он проходит вокруг меня.

– Пулевое что ли? Где это тебя так?

– Бандитов ловил.

– Смотри-ка, а я думал нынче за красивые глазки висюльки на грудь вешают.

– Нынче всяко бывает, товарищ старший прапорщик, – пожимаю я плечами. – Кому как повезёт.

– Ну-ну, – хмыкает он.

Закончив со старшиной, иду к заместителю начальника заставы. Он ждёт в канцелярии. Молодой ещё, совсем зелёный старлей выясняет, что я могу и как до жизни такой докатился. У него открытый детский взгляд, пшеничные брови, такие же волосы и ямочка на подбородке.

Разговор напоминает тот, что был с начальником отряда. Не по тону, конечно, а по содержанию. Он всё выспрашивает и делает отметки в блокноте.

– О! – восклицает плотный капитан с круглым лицом и заплывшими глазками. – Отлично! Если служил в ГлавПУРе, значит будешь политинформации готовить. Рома, ты смотри, перед средами его в наряды не ставь, чтобы он не открутился у меня. Будешь, ты Брагин агитатором. Понял?

– Понял, товарищ капитан, – улыбаюсь я. – Я правда агитировать не приученный, всё больше командовать и исполнять команды. Но если надо – значит надо.

– Надо, раз говорю, – раздражённо кивает замполит. – Но смотри, если херово будешь агитировать, я быстро напишу, куда следует. Понял?

– Так точно, товарищ капитан.

– Ладно, собаку мы тебе не доверим и коня тоже, – хлопает ладонью по столу лейтёха. – И что тебе остаётся?

– Сапоги-скороходы, – киваю я.

– Так точно. Определяю тебя в стрелковое отделение ефрейтора Мамедова. Придётся тебе побегать по нашим горкам. Но это ничего. Это только на пользу – и тебе, и нашей необъятной.

– Так точно, – киваю я.

– Куришь?

– Нет. А вы?

– И я нет. Выпиваешь?

– Практически нет.

– А фактически?

– Могу шампунь пригубить.

– Как моя жена прям, – хмыкает он.

– У меня и своя такая же.

– О, как! – удивляется старлей. – Поди и дитё имеется, раз женился так рано?

– Нет, детьми не обзавелись ещё.

– Ну, это успеете. Сами ещё, как дети.

– Виноват, товарищ старший лейтенант, не могу согласиться. Детям границу не доверяют.

– Так тебе тоже ещё никто не доверял, – подмигивает он. – Сначала мы тебя на хозяйственных работах проверим и на нормативах. Завтра выйдем на стрельбище. Побегаешь, опять же. Бокс, борьба или ещё что есть в активе?

– Ну, так. Самбо немножко занимался.

– Правда? – удивляется он. – Ну, вот, уже кое-что. Утречком тебя проверю. Так, всё, свободен. Иди, найди Мамедова, пусть тебе койку покажет и по заставе проведёт, объяснит, что к чему.

– А где его искать?

– Мамедова искать надо на кухне, потому как он сегодня в наряде.

Я иду на кухню. Захожу в зал со столами. Никого. Зал просторный, столы, как в кафе, на четырёх человек, надо же. Линия выдачи готовых блюд, как в пельменной на Лубянке. Выглядит неплохо, правда милых официанток ждать не приходится. Как и поварих. Я обхожу линию выдачи и через открытую дверь попадаю на кухню.

У большого котла колдует узбек в некогда белом фартуке и в колпаке. В руках у него здоровенный алюминиевый половник. Над котлом клубится пар, а на столах из нержавейки лежат ножи и разделочные доски разных калибров.

– Здорово, братан, – киваю я. – Мне Мамедов нужен.

Повар окидывает меня взглядом, молча кивает на дверь позади себя, отворачивается к котлу и начинает мешать половником своё варево.

– Ага, – говорю я, шагая по коричневому кафельному полу. – Пахнет вкусно. Не плов, случаем, варганишь?

За дверью открывается небольшой зал, судя по всему помывочный. Из него ведёт коридор. Я прохожу дальше и оказываюсь в небольшой каморке. В ней стоит обычная эмалированная ванна, вдоль стен идут трубы, а посерёдке сидит троица солдат. Они без ремней, с закатанными рукавами. Сидят на табуретках, перед каждым оцинкованный тазик, какие бывают в бане, а в центре стоит мешок картошки.

– Здорово, бойцы, – говорю я.

Они молча меня осматривают, но приветствовать не торопятся. Ребятки все, как на подбор, крепкие и ладные. Один шатен, один рыжий и один брюнет. Брюнет, скорее всего, туркмен и, вероятно, и есть Мамедов.

– Ты Мамедов? – спрашиваю я.

– А на мне чё написано? – с вызовом отвечает он.

Говорит он с приличным таким акцентом.

– Нет, брат, не написано, просто я наблюдательный.

– Какой ты мне брат, а? Ты кто такой?

– Егор Брагин, определён в твоё отделение. Старлей сказал, чтоб ты мне всё показал на заставе. Где спать там… и всё остальное.

– Ты фазан что ли? Ты сколько служишь уже?

– Первые полгода идут, – не вдаваясь в подробности, отвечаю я.

– Щегол ты зелёный, – беззлобно смеётся рыжий и подмигивает, – а не Егор Брагин.

Мамедов бросает нож в оцинкованную шайку с очистками.

– Всё пацаны, – ухмыляется он. – ДМБ подкрался незаметно. Ваш папа теперь отдыхать будет. Ему салабона начальник подарил.

Все ржут.

– А чё только ты? – ухмыляется рыжий. – Тут осталось-то, всего ничего. Он один за всех доделает.

– Давай, чё стоишь, смотришь? – неприветливо кивает он мне. – Нож взял! И начинай чистить, а дедушки отдохнут пока.

– Это вряд ли, – усмехаюсь я.

– Чё ты там прокукарекал? – угрожающе прищуривается Мамедов. – Повтори, чмошник!

Он встаёт с табуретки, демонстрируя свою здоровенную спортивную тушу и, угрожающе сверкая глазами, делает шаг в мою сторону.

– Иди сюда, – тянет он, выпячивая нижнюю челюсть.

При этом он многозначительно хлопает ладонью по верхней части кулака так, будто выбивает пробку из бутылки…

5. Судьба пограничника

Дедовщину не потерпите, значит, да, товарищ майор? Ну-ну.

– Слушай, Мамедов, – максимально миролюбиво говорю я. – Если надо помочь, то я помогу, какой базар, чувак? Я для друзей всё сделаю. Надо – значит надо. Но если ты думаешь, что будешь лежать под пальмой и план курить, а я за тебя въ**ывать на кухне, ты ошибаешься. Со мной такое не прокатит. Ничего личного, брателло.

– А-ха-ха! – ржёт шатен. – Как он тебя, Мамедыч! Под пальмой будешь лежать, как папуас, в натуре. А я всегда знал, что ты папуас загримированный.

– Чё ты сказал, дух?! – надвигается на меня Мамедов. – Ты чё, козёл? Ты ох**л? Ты на кого пасть открыл? Скажу говно жрать, и ты будешь! Понял? Ты видишь лычки на погонах?

Он хлопает себя по ефрейторским лычкам.

– Это вряд ли, братан, – качаю я головой. – К тому же, сам знаешь, ефрейтору гордиться особо нечем.

– Ну, ты и борзый, чушкан! – тоже смеётся рыжий. – Будешь жрать!

Вообще, в армию легко попадают слова и интонации из далёкой уголовной среды. И в армию, и в школу, да, вообще повсюду. Сплошной АУЕ по всей стране. Но ничего, с этим делом мы поборемся, выжжем калёным железом. Не сразу, конечно, но, думаю, справимся. Если будем действовать согласно плану.

– Да, Мамед, фазан нынче борзый пошёл, учить его не переучить, – замечает шатен и обращается ко мне – Ты чё, фраер. Наше отделение в наряде по кухне. Давай, приступай. Мы тут весь день впахивали, пока ты прохлаждался. Ты по штабам тихарился, жопу отсиживал, баб наших е*ал, а мы службу тянули. Давай, в натуре, хватай скрябку в руки и дочищай.

– Не, пацаны, научить я и сам кого хочешь могу. Например товарищескому общению. Помочь мне не впадлу, но ездить на мне не будете. По-любому. Тем более, мы ж тут одна семья, я слышал.

– Чё ты проныл, лупень? Какая семья, нах? Иди сюда, я сказал!

Ну, а как иначе? Дедовщина, не дедовщина, какая разница. Если приходишь в новый коллектив, будь готов к тому, что нужно себя поставить так, чтобы уважение было, и чтобы сомнений у товарищей не возникало в твоём месте в пищевой цепочке. Все трое, встав с табуреток, надвигаются на меня.

Не калечить, не ломать, не причинять серьёзного вреда.

– Давайте знакомиться, – улыбаюсь я. – Как меня зовут вы знаете. А вот тебя, рыжий, как?

– Меня не зовут, я сам прихожу, – недовольно отвечает он и выбрасывает вперёд руку, желая пробить мне грудину.

Я блокирую и отбиваю.

– На джеб не тянет.

– Ты, чё, типа боксёр что ли? – восклицает шатен, пробивая мне в голову. – Вернее, пытаясь пробить.

Я просто ухожу от удара, но в ответ ничего не предпринимаю, давая ему проскочить, следуя по инерции за своим кулаком.

– Ребят, хорош, – говорю я. – Чё вы хернёй-то страдаете?

Парни они крепкие, развитые, настоящие атлеты. На турнике, наверное, чудеса творят. Но рукопашники из них никакие, честно говоря.

Мамедов резко бьёт ногой. Просто снизу вверх, безыскусно, по-колхозному. Пинает, как в уличной драке. Правда, делает это стремительно. Но я успеваю. Мгновенно подаюсь вперёд и выставляю перекрещенные в запястьях руки, блокируя удар в нижней части голени. Тут же из этого положения хватаю его за лодыжку и резко рванув, заставляю перекрутиться, переворачиваю спиной к себе, молниеносно дёргаю, сгибая его ногу в колене, и направляю в ванну с почищенной картошкой.

В этот момент меня хватают сзади, обхватывают за грудь, приподнимают и пытаются бросить на пол. Я цепляюсь ногой за край ванны и не даю осуществить этот план. Но держат крепко.

– Поверни его сюда, – раздаётся голос и меня поворачивают.

Передо мной оказывается шатен, значит держит рыжий. Шатен бросается вперёд и уже замахивается, чтобы врубить по незащищённому животу, но я его опережаю, толкаюсь ногой от пола и прописываю ему в грудь неслабый пендель.

Тут же локтем херачу рыжему по печени, а возвращающейся пяткой по голени. Левой рукой захватываю рукав в районе локтя, правую закидываю ему за спину, хватая край гимнастёрки, наклоняюсь вперёд и перебрасываю через себя.

Раздаётся грохот и одновременно с ним недовольный голос:

– Это что здесь такое? Ну-ка, смирно!

На пороге стоит Белоконь. Бойцы вскакивают, как ужаленные и вытягиваются по стойке «смирно». Я, следуя их примеру, делаю то же самое.

– Мамедов, что здесь происходит?

Мамедов мычит и не может слова сказать.

– Жигулин, Игнатьев?

Шатен с рыжим тоже молчат.

– Брагин, это что было? – играя желваками, спрашивает майор.

– Просто пару приёмов показал. Товарищи попросили. Но ничего опасного для…

– То есть ты приёмы знаешь, да? – как бы восхищённо спрашивает майор и подходит ко мне вплотную.

Ого… Он уже накатить успел. Амбре такое, что с ног сбивает.

– А ты слышал когда-нибудь, что знание «приёмов» приравнивается к владению оружием?

– Так это не боевые приёмы, товарищ майор. Спортивные.

– Спортивные, – понимающе кивает Белоконь. – Ну, пошли, я тебе тоже парочку приёмчиков покажу. Вдруг ты такие ещё не знаешь…

– Песец фазанёнку, – едва слышно шепчет рыжий, и мне даже кажется, что я улавливаю в этом шёпоте нотки сочувствия.

– Кто сказал? – жёстко чеканит начальник заставы.

– Виноват, товарищ майор, – с обречённым видом произносит рыжий и тут же получает удар в грудь, от которого отлетает на пару метров.

Он морщится, ничего не говорит и трёт ушибленное место.

– Смирно, я сказал! – выплёвывает Белоконь и рыжий вытягивает руки по швам.

В этот момент Белоконь похож на разъярённого быка. Не хотел бы я оказаться на месте нарушителя границы, пойманного майором.

– Брагин, за мной.

Окинув взглядом троицу, я двигаю за командиром. Мы проходим по плацу, пересекаем вытоптанный пятачок курилки и оказываемся на газоне с давно выгоревшей жёлтой травой. Картофельные чистильщики на почтительном расстоянии следуют за нами. Из казармы выходит ещё несколько бойцов. Кажется, всем интересно поглазеть, как нпогз будет фазану делать выговор с занесением в грудную клетку, а может даже и в «торец».

– Стоять! – командует Белоконь и ставит меня лицом к себе.

Не давая опомниться, он выбрасывает кулак, но я-то жду чего-то подобного, поэтому отбиваю его удар и отвожу руку, переходя в стремительную контратаку. Захватываю руку и умудряюсь провести бросок, отправляя майора на пожелтевшую траву.

От наблюдателей не доносится ни звука. Майор тут же вскакивает и больше уже не даёт поймать себя врасплох. Сыграл фактор неожиданности, когда он явно меня недооценил, ну, и он под алкоголем к тому же. Больше он таких оплошностей не допускает.

Схватка переходит в плоскость самбо и он меня явно побеждает, проведя несколько крутых бросков. Но настучать мне в бубен и пробить грудину я ему не даю. По уровню и по массе в противники ему подошёл бы Скачков, а не я, но, тем не менее, слишком простым соперником он меня не считает.

– Ладно, – говорит он, отправив меня на землю. – Поднимайся. Ты у кого занимался?

– У Скачкова в «Факеле», – отвечаю я вставая и отряхиваясь.

– Не знаю такого.

– Я вас познакомлю, – обещаю я.

– Значит так, – он поворачивается к зевакам, которых скопилось немало, и делает старлею знак подойти. – Козловский, ко мне!

Тот подходит.

– Завтра поборешься с Брагиным, присмотришься и, если сочтёшь нужным, будешь его привлекать к занятиям с личным составом. У него примерно твой уровень.

– Так точно, – кивает старлей.

– А ты… – сверлит меня взглядом майор. – Если ещё раз применишь к безоружным, уже по-другому решать буду. Поверь, я с тобой на раз-два справлюсь. Понял меня?

– Виноват, товарищ майор, – негромко, чтобы не было слышно на плацу, говорю я. – То что справитесь, не сомневаюсь, понял, что вы сейчас не в полную силу работали. Но настаиваю, что с товарищами по службе допустимых пределов не превышал. Я конфликты не начинаю, но…

– Отставить, – перебивает он и внимательно смотрит мне в глаза. – Я тебя понял, Брагин, но конфликтов в личном составе не потерплю, начинал ты или не начинал. Заруби на носу. Коллектив у нас сплочённый и со своими порядками к нам соваться не нужно. И ещё. Мне тут самородки, лауреаты и прочие звёзды кинематографа нахер не нужны. Все бойцы одинаково лямку тянут. Кто как может, так и выкладывается. На полную катушку! Тебе ясно?

Я киваю.

– То-то. Свободен. Иди помоги товарищам на кухне.

– Есть, – коротко отвечаю я и, повернувшись, печатаю несколько строевых шагов.

– Так, что стоим? – несётся мне вслед голос лейтёхи. – Заняться нечем? Сейчас всем занятие найдётся.

Я подхожу к Мамедову, Жигулину и Игнатьеву.

– Ну что, пошли чистить? Сколько её надо ещё?

– Иван, – протягивает руку рыжий.

– Эдик, – представляется шатен, а это, кивает он на Мамеда, – Нурик.

– А я Егор.

Койка мне достаётся на втором ярусе. Немного непривычно, что у бойцов индивидуальное расписание и отбой у всех в разное время. Я в расписание ещё не включён, поэтому отбиваюсь в общечеловеческие двадцать три часа вместе с Мамедом и его соратниками.

– Курите, пацаны?

– Курим, – отвечает Эдик, но у нас не продают, нужно заказывать тому, кто в отряд едет. Если тебе надо, я займу, а завтра Новоженов техника в пого повезёт, можно ему заказать. Ещё автолавка приезжает, но это редко бывает.

– Нурик, ты тоже что ли куришь? – спрашиваю я.

– Ну, курю, а чё? – хмурится Мамед.

– Да нет, ничего, просто так. Думал, может, ты мусульманин.

– В армии можно, – пожимает он плечами.

Я засовываю руку в вещмешок, чтобы достать сигареты.

– Блин, я же затарился в отряде в чипке и забыл совсем. Будете?

Достаю печенье и конфеты.

– Надо было в столовой наверное всех угостить?

– Пофиг, – машет рукой рыжий Иван. – Давай, я на тумбочки положу да и всё. Ну-ка, дай сначала сам пробу сниму.

Он загребает целую горсть батончиков.

– Ничё ты пробу снимаешь, – усмехаюсь я. – Полкило туда, полкило сюда, да? Держи вот ещё. Подгончик.

– Чё такое? О, нифига себе! В натуре что ли? Охренеть!

Он крутит в руках пачку «Мальборо».

– А ты ничё так, нормальный фазан! Зырьте, пацаны!

– Да для них тоже найдётся.

Я выдаю им тоже по пачке. Подтягиваются ещё бойцы.

– Держите.

– Ты это, Бате тоже дай.

– Майору что ли? Да вы чё, он не возьмёт у меня.

– Не, от сигарет не откажется. Он, так-то, редко курит, но хороший табачок уважает.

– Завтра пацаны принесут ещё, подгоню и Бате. Разбирайте, кому надо.

– Какие ещё пацаны?

– Да, гражданские. Со мной друзья приехали, типа просто, посмотреть, куда меня судьба забросила.

– Нифига себе, ближний свет сюда монтыхляться. А ты чё правда в штабе служил в Москве?

– В Москве, но не в штабе, – говорю я, снимая хэбэ. – Про «Факел» не слыхали? Есть такое военно-патриотическое объединение. После службы можете примкнуть. Погранцов у нас любят, потому что войска элитные.

– Эй, ты что ли с Батей махался? – спрашивает невысокий, но резкий чувак, подходя ко мне вплотную.

– Нет, я не махался. Поборолись слегонца.

– А ты чё борец? Может, со мной поборешься?

– А ты тоже что ли борец? – оглядываю его я, укладывая гимнастёрку на табурет.

– Нихера себе. А это чё у тебя такое?

– Особая примета.

– Нет, правда, чё за херня?

Все подходят ближе и пялятся на шрам.

– Хорош, пацаны, я вам чё картина Репина что ли? Шрамов не видели? Просто шрам.

– Да покажи, чё ты ломаешься! Это от пули что ли?

– Нет, бля, сигаретой прожёг. Хорош, говорю. Ничего в нём нет интересного.

– Э, бакланы, заманали орать! – доносится из дальнего угла. – Поспать не дадут.

– Всё, отбой-на, я блин считай сутки не спал уже. Глаза слипаются.

Они разочарованно расходятся, а я забираюсь наверх, опускаю голову на жёсткую солдатскую подушку и мгновенно вырубаюсь.

Утро начинается с вручения личного оружия. Без помпы и торжественных слов старлей показывает мой «калаш» в оружейке и заставляет разобрать и собрать. С третьего раза я укладываюсь в норматив.

– Потянет, – кивает он и ведёт гонять по всем дисциплинам. Начинает со следового городка. Это что-то типа небольшого огородика, только вместо грядок – пять дорожек следов, проложенных инструктором розыскной собаки. Наряд перед выходом их внимательно изучает и по специальным карточкам делает отметки о направлении движения, количестве нарушителей, давности и характере ухищрения следа. Упражнение такое. Я с интересом наблюдаю. Собираюсь стать следопытом.

Потом идут огневая подготовка, бег, полоса препятствий, подтягивания и самбо.

– Вы меня специально вымотали, – усмехаюсь я, – чтобы я вас не поборол, да?

– Салага, кого ты там поборешь?

Старлей тоже усмехается, перетаптываясь вокруг меня и готовясь к атаке. Схватываемся мы с ним жёстко. Способности у нас примерно одинаковые, но он тяжелее. Зато немного невнимательный. За счёт этого я его несколько раз подлавливаю на болевой.

– Ром, – заявляю я, когда занятие заканчивается, – у тебя физика лучше, чем у меня и техника, я откровенно говорю, но ты, блин, ворон считаешь. Был бы чуть повнимательней, ты б меня на раз два сделал.

– Брагин! Какой тебе Рома?

– Ой…

Занесло малость…

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Извините, не обижайтесь, ничего такого не хотел…

– Ладно, но за языком следи.

– Так точно, больше не повторится.

Он протягивает руку для пожатия:

– Ты молодец, действительно подловил меня. Но ничего, будем с тобой тренироваться и бойцов тренировать.

– Лады.

– Ну, ты Брагин, действительно фазан. Я, вообще-то, не спрашивал. Это типа приказ.

– Так точно, – с улыбкой киваю я. – Понял.

– Так, бойцы! – объявляет лейтёха собравшимся зевакам. – Желающие в рамках физподготовки заниматься самбо могут записаться. Список положу в ленинской комнате. Занятия будем вести я и Брагин. А теперь быстро по своим местам!

Все расходятся, а я иду в ленинскую комнату учить таблицу тревог. Вооружённое вторжение противника – красная ракета. Прорыв в сторону границы – зелёная ракета. Ёлки, сколько их всего… раз, два, три, четыре… Двенадцать, блин… И не перепутать. Ну спасибо, деда Лёня, когда бы я таким вещам полезным научился…

Вскоре за мной приходит часовой. У меня посещение. Это Витя с Максом. Они докладывают обстановку и приносят остатки «сувенирной продукции», утрамбованной в вещмешок. За ворота меня выпускают без проблем. Здесь с этим делом свободно, если никуда не уходить. Вите я даю приказ отбыть в Москву. Во-первых, двое мне здесь вряд ли понадобятся, ну и дела сердечные, опять же. Похоже, запал парень на Айгюль. Надеюсь, ей это на пользу пойдёт.

А вот Максу придётся пожить в Наушках. Буду его использовать для связи с внешним миром. Работёнка непыльная, конечно, но однообразная и скучная. Ежедневно прибывать сюда и получать распоряжения, либо ничего не получать и возвращаться в комнату, снятую неподалёку от вокзала. Делать ему там нечего, можно и затосковать. Но ничего, будем менять бойцов. Месяц на расслабоне – это почти что отпуск.

Я беру вещмешок и пру в казарму.

– Так, Брагин, чего несёшь? – останавливает меня старшина.

– Добычу, товарищ старший прапорщик.

– Какую ещё добычу? Тебе промышлять не положено, ты на государевой службе, а значит на всём готовом.

– Ну, так я для руководящего состава стараюсь.

– Чего у тебя там? Показывай.

– Взятка. Можно в каптёрку занести?

Он смотрит с сомнением, но кивает в сторону казармы.

– Давай взятку свою, – начинает он, когда мы заходим и показывает на стол.

Я выставляю пять бутылок.

– Ох… мать моя, женщина… Тебя ж начальник в землю зароет.

– С чего бы? – хмыкаю я. – Али он не любит огненную воду? Как-никак, Франция, не тяп-ляп.

– Воду огненную любит, а чтобы ему солдаты подносили не терпит.

– Ну, так я вам оставлю, а вы уж сами распределите между своими, что и кому надо. Нпогзу не говорите, что от меня.

– Как же ему не скажешь-то? Где бы я это добро взял?

– Клад нашли, – смеюсь я. – Андрей Владимирович, если я одну бутылочку для пацанов придержу, как думаете, беды не будет?

– Коньяка? – хмурится он. – Наглеешь, боец.

– Ну, как бы вы сыну своему сказали или племяннику? – улыбаюсь я.

– Беды не будет, только если не спалитесь и боевые задачи не сорвёте. Но это вы гарантировать не можете. А если майор засечёт, тогда именно беда и случится. Так что не стоит оно того. Да ещё и меня подставишь…

– Не подставлю, – мотаю я головой. – Могила. Давайте я у вас оставлю бутылку, а потом возьму. На День пограничника, например, или на Новый год. Если случай, конечно, представится.

– На кухню бы тебя за такие разговорчики, или толчок драить. Но ладно, оставляй. Я, может ещё и не отдам тебе. Видно будет. На дембель будешь уходить, тогда верну. Не вздумай только сказать кому, что меня в подельники взял.

– Да что вы, нет, конечно.

– Смотри у меня, – хмурится старшина, – племянник, твою мать.

– Сигареты ещё, – вытаскиваю я блок «Мальборо».

– Я такие не курю.

– Говорят, Белоконь курит. Ему отдайте. Если чего надо из дефицита, скажите. Раз в месяц могу доставлять.

– И как же это? – удивляется он.

– Приезжать ко мне будут.

– Каждый месяц что ли?

– Так точно.

– Ну, ты и кадр. Давай, рассказывай, за что награды имеешь, контрабандист.

– По секрету?

– По секрету всему свету. Не боись, кому знать не положено, не узнает.

Вечером происходит развод. Странно, конечно, но «утреннее» построение начинается в семь вечера. Это потому, что пограничные сутки стартуют не в ноль часов, а в двадцать. Меня ставят в тревожную группу. А это значит, как поясняют пацаны, помощь тем, кто назначен на хозработы, поскольку нарушения границы на нашем участке довольно редко случаются. Да и то, в основном, ложные срабатывания. Кому здесь шастать? Кругом степь, горы и топи на том участке, где река протекает.

Но, как говорится, новичкам обычно везёт. Так что не проходит и часа после развода, как поступает команда «В ружьё!»

– Ты чё стоишь, фазан! – кричит чувак, что хотел вчера со мной побороться. – Давай, мухой!

Я подрываюсь и несусь за ним. Хватаю автомат и бегу к «буханке». Старший группы – лейтёха, он садится на переднее пассажирское сиденье. Всего нас пятеро. Один чувак с собакой, один с рацией, один водитель. Вот и вся группа.

Мы срываемся с места и летим на прорыв границы.

– Сработала система на пятом участке, – сосредоточенно говорит старлей.

Водитель выжимает газ и мы срываемся с места и мчим по грунтовой дороге.

– Вон там граница, – кивает на окно вчерашний парняга. – Вдоль едем, а вон там…

– Сиротко! – прерывает его лейтенант. – Пойдёшь вместе с Брагиным, подстрахуешь, ясно?

– Так точно.

– А вы здесь уже задерживали нарушителей когда-нибудь? – спрашиваю я.

– Бывало, – кивает старлей. – В последнее время через Монголию наркотики гнать начали. Вот и учащаются случаи. Наркодельцы наглеть начинают, идут вооружённые, часто небольшими группами. Наш сектор разнообразный по рельефу. Река в трёх местах пересекает, там труднодоступные участки. Так что у нас для дозоров и моторные лодки используются, и лошади, и автотранспорт. А здесь, где срабатывание – гористая местность. В нескольких километрах располагается населённый пункт. Так, бойцы, всем быть предельно внимательными. Нарушителей брать живыми. В случае сопротивления… ну, вы сами знаете. Всё, орлы, бегом марш! Брагин, за Сиротко!

Блин… пацаны другое говорили, а его послушать, так здесь прям нарушение за нарушением…

Машина останавливается, мы выскакиваем и бежим вдоль КСП к месту срабатывания. Я несусь за Сироткой. А он, надо отметить, шпарит, как Сайгак. Участок находится в ложбинке и просматривается не очень хорошо из-за холмов и кустарников, на удивление ещё не сбросивших в этом месте листву. Резко начинаются каменные гряды, мелкие скалы, можно сказать и полоса заканчивается.

Лейтёха командует нам остановиться, а сам с инструктором и собакой подбегает к месту срабатывания. Собака берёт след и, натянув длиннющий поводок, уносится вглубь территории СССР.

– Погнали! – бросает Сиротко и срывается с места.

Я, естественно, бегу за ним. По ходу мы рассосредоточиваемся и развернувшись небольшой цепью бежим за почуявшей врага собакой. Слетаем с горки и оказываемся в овражке, заросшем кустарником. Мчим дальше и вдруг останавливаемся, потому что останавливается собака и начинает рычать. Здесь низкорослая но широкая рощица.

Я оглядываюсь, мы оказываемся здесь вдвоём с инструктором, остальные отстали и ещё только приближаются. Собака же, залаяв, рвёт с места и залетает в заросли. И инструктор, и я реагируем одновременно, следуя за ней и заскакивая в эти маленькие джунгли. Капец, как здесь найти кого-то…

Мы продираемся по чаще и сами представляем скорее хорошие цели, чем угрозу нарушителям. Шумно дышим, втягивая влажный воздух, насыщенный запахом прелой листвы. Вдруг собака замолкает. Раз и всё…

– Тс-с-с… – шепчет инструктор, и показывает, что нужно идти очень беззвучно.

Это, конечно, здорово, но старые ветки предательски хрустят под ногами. Мы крадёмся на расстоянии друг от друга. Пригнувшись и стараясь не издать ни одного лишнего звука. Но сердце, ещё не успокоившееся от погони, бешено стучит в груди, а лёгкие требуют глубоких вдохов. Рука сжимает рукоять «калаша», а по спине скатывается струйка пота.

Левой рукой я отодвигаю ветку, делаю шаг и наступаю на старую ветку. Она предательски и очень громко хрустит, и тут же я замечаю два глаза, глядящих прямо на меня… В упор. Твою же дивизию…

6. В грудину и точка

Нарушитель смотрит на меня, а я смотрю на него. Наконец, он дёргается, отскакивает в сторону и мотает головой. Пёс, неодобрительно гавкнув, тоже отскакивает, но в противоположную сторону. А нарушитель, не обращая на него внимания, низко опускает голову и щиплет сухую траву, лениво шлёпая по боку хвостом.

Телёнок, ёлки-палки.

– Ну что, Брагин, поймал нарушителя? – усмехается собаковод.

– А ты? – киваю я.

– Этот у нас злостный. Кличка Дурень. Всё его к монголам тянет. Думает, что заграничные тёлочки лучше наших.

Пробежав сквозь заросли мы оказываемся на противоположной стороне этого лесочка.

– Что же, твой Джульбарс не мог сказать, что обойти можно? – усмехаюсь я.

– А мы с Рексом не ищем лёгких путей. Это Рекс, кстати. Рекс, познакомься с фазанчиком.

Подтягиваются остальные участники группы. Они, в отличие от нас, сквозь заросли не ломятся, а спокойно обходят вокруг. Все ржут.

– Ну вот, Брагин. Теперь ты настоящий пограничник, – смеётся старлей. – Поймал своего первого нарушителя.

– А нельзя ему свободу ограничить, раз он рецидивист? – спрашиваю я.

– Ну, давай отведи в деревню. Тут всего-то километров шесть-семь.

Вскоре после этого случая я иду в свой первый дозор.

– Приказываю выступить на охрану Государственной Границы Союза Советских Социалистических Республик! – чеканит Белоконь. – Вид наряда Дозор по проверке основного рубежа участков с пятого по седьмой. Задача: не допустить нарушения Государственной границы СССР!

Маршрут, фланги, порядок и время движения, связь, места вероятного нарушения, сигналы оповещения и всё в таком духе.

– В случае обнаружения признаков нарушения, доложить Дежурному по пограничной заставе и принять все меры для преследования и задержания нарушителя Государственной границы СССР! Вопросы!

– Вопросов нет, приказ ясен! Есть выступить на охрану Государственной Границы Союза Советских Социалистический Республик!

В группах по три и по пять человек я несу службу и охраняю рубежи нашей необъятной Родины. Бегаю, плаваю на лодке и даже начинаю понемногу осваивать верховую езду. Несколько раз оказываюсь на ОКПП «Наушки», там, где проверяют пассажирские и товарные поезда таможенники и наш брат погранец. Правда, я там бываю не в рамках службы.

Как-то старлей берёт меня на рыбалку в мой выходной и спасает от хозработ, потому что выходной на нашей заставе означает всего лишь смену вида деятельности. Лучший отдых, по словам старшины. Мы едем на служебной машине в сторону станции «Дозорный» и там неподалёку, в одном из притоков Селенги ловим рыбу.

По обещаниям лейтёхи тут отлично берёт щука, но нам достаётся лишь пара хилых окуней. Впрочем, главное-то не это. Главное – смогу ли я достать фирменные джинсы ко дню рождения его законной супруги и если смогу, то какие именно. Я, разумеется, много чего могу и, конечно, обещаю. Да ещё и по госцене. Я бы и вообще денег с него не брал, да он, боюсь не согласится.

Вот после этой рыбалки я и оказываюсь на таможне в Наушках. Мы едем за его женой, которая, как выяснилось, работает именно там. Устроилась уже после приезда на заставу. Каждый день мотается в Наушки. Ну, собственно, расстояние небольшое, машины на заставе имеются, водителей хватает, и выезды то в отряд, то в Наушки происходят почти каждый день. Так что проблем нет. Правда иногда не бывает оказии, и тогда старлею приходится просить машину у Белоконя и ехать за женой самому или отправлять кого-то из свободных бойцов.

Хорошенькая, кстати, девчушка, жена лейтёхина. Светленькая, с милым личиком, стройная и с весьма впечатляющими выпуклостями. Зовут её Слава, вернее, Станислава, и имя это не сходит с уст личного состава погранзаставы. Что там Афродита, вот Слава Козловская – настоящая богиня красоты. И любви наверняка тоже.

И при этой своей популярности у обделённого женским вниманием служилого люда она оказывается напрочь лишённой стервозности и высокомерия. Добрая, отзывчивая барышня с открытой улыбкой и большими серыми глазами. Более того, она немного наивна и простодушна, за что ей постоянно достаются подколки и как бы шуточки со стороны сослуживцев-таможенников.

Правда об этом я узнаю только через какое-то время, когда старлей отправляет меня одного за своей супружницей. Мне эти поручения нравятся, поскольку дают некоторую свободу. В Наушках есть магазин и почта с переговорным пунктом. Особенно радует почта, так как с неё можно звонить Наташке. Правда, пока только один раз с ней поговорил, когда Слава была не против подождать.

А что касается «приколов» коллег, особенно изгаляется инспектор таможенной службы третьего ранга Борис Коряков, по прозвищу Анус. Прозвище удивительно хорошо подходит к его круглой одутловатой роже и небольшому круглому же ротовому отверстию. Он носит петлицы с большими, похожими на майорские, звёздочками и имеет скверный характер.

У Славы, в отличие от него, лишь по одной маленькой звёздочке на петлицах и контролёром таможенной службы третьего ранга, что соответствует, насколько я понимаю, званию младшего лейтенанта. И, соответственно, она находится в подчинении у Ануса. В общем, ей не позавидуешь.

Оба раза, что я приезжал за ней один, мне приходилось ждать, пока она закончит оформление бумаг. Оба раза она, добрая душа, усаживала меня пить чай, и оба раза приходил Анус.

– Так! – заявил он, войдя в кабинет и ухмыляясь, когда я приехал в первый раз, – Вот он я. Твоя первая мечта исполнилась. Остальные исполню без свидетелей…

Это он ей сказал, а потом заметил меня. Просканировал своими поросячьими глазками и чуть вытянул губы. Пипец, красавчик.

– А это кто такой? Ты агроном что ли?

– Нет, вы ошиблись, – ответил я.

– Ну а чё ты на чужие дыни смотришь тогда? Урожай не тебе снимать.

Ему показалось это смешным и он осклабился.

– Это за мной, – смущаясь пояснила Слава.

– За тобой? Ты сначала скажи своим дыням, чтоб мне в глаза не смотрели.

– Ну, Борис Игнатович! Опять вы с шуточками…

– И вот что, ты знаешь, что полную хрень в отчёте написала? Слыхала выражение, что начальник отодрал? Так, я тебя, наверное, тоже драть начну за каждую халтуру! Только не розгами, а кожаной дубинкой. Внутренний массаж называется!

– Какую халтуру?

– Иди, солдат, внизу подожди я пока с тётенькой позанимаюсь. Тебе на такое смотреть нельзя. Перевозбудишься.

И всё вот в таком духе. Мудак натуральный.

– Слава, – сказал я ей, когда мы возвращались на заставу. – Вы меня, конечно простите, что не в своё дело лезу, но почему бы вам не рассказать мужу о своём начальнике и о том, что он позволяет себе при вас говорить?

– Что ты, Егор! Рома же его прибьёт! И сам пострадает. Зачем мне это? Ещё какой-нибудь выговор ему дадут.

– Выговор? Серьёзно?

– Да, запросто влепят. Тем более, начальник мой человек безобидный. Он только на первый взгляд неприятный, а так, вполне себе обычный весельчак.

– Ну, давайте, я ему всё объясню, если не хотите Романа Ильича посвящать в эти дела.

– Прекрати! – сердито ответила она…

Я прекратил, но осадочек остался, конечно…

В общем, служба идёт гладко за исключением небольшого напряжения с Белоконем.

– Брагин, стоять! – командует он, замечая меня перед казармой. – Это что за человек перед воротами?

– Родственник, товарищ майор.

– Родственник? – чуть наклоняет он голову. – Кто он тебе?

– Брат двоюродный, – пожимаю я плечами.

– А почему он каждый день сюда приходит?

– Он уедет уже скоро. Ну, приносит какие-то вещи необходимые. Недавно вот нитки закончились, так он в тот же день принёс.

– Какие нитки! Ты чё мне мозги канифолишь? Коньяк он притащил?

Блин, начинаются неудобные вопросы.

– Не сметь пи**еть!

– Так точно, – неохотно признаю я.

Врать внаглую не слишком хорошая идея. Майор прожигает меня взглядом.

– Ну не для личного же состава, – говорю я. – И не ради каких-то поблажек. Чисто от сердца. Что плохого? Коньяк отличный, между прочим. А что он от меня, никто и не знает. На состоянии боевой готовности это никак не отражается. Офицеры в любом случае найдут, где купить. А тут…

– Больше чтобы ничего подобного не было! Ясно?

Блин, как ясно-то? Я уже заказ получил и отправил распоряжения в Москву. И старшина, и старлей, и старший техник – все заказали. И на Белоконя тоже три бутылки велено посчитано.

– Я спрашиваю, ясно тебе?! – рычит начальник заставы.

От ответа меня избавляет подбегающий часовой.

– Товарищ майор, разрешите обратиться!

– Чего тебе, Дубинин?

– Там фельдфебель.

– Кто-кто? – щурится Белоконь. – Какой ещё фельдфебель? Ты с вышки что ли упал?

– Говорит, у него отправление. Ну… типа, как пакет… Предписание.

– Фельдъегерь что ли?

– Так точно, да, – подтверждает Дубинин.

– Ну, так пропусти! Документы проверь.

– Проверили уже, товарищ майор.

– Ну, давай, мухой. Сплошные чудеса. В общем, Брагин, заканчивай со своими подарками, ты понял? Нечего мне тут дисциплину разлагать. Я тебя спрашиваю, ты меня понял? В следующий раз разговор будет не таким приятным. В грудину и точка.

– Да разговор и сейчас не сказать чтобы очень…

– Товарищ майор, старший лейтенант внутренней службы Косягин прибыл для передачи отправления лично в руки.

Начальник заставы осматривает молодого фельдъегеря с ног до головы.

– Ну давай, Косягин, передавай, раз прибыл. Откуда отправление твоё?

– Виноват, товарищ майор, отправление лично в руки.

– И что мне сделать? – злится Белоконь. – Станцевать что ли?

– Виноват, отправление для рядового Брагина.

– Чего?

– Для рядового Брагина Е. А.

Лицо майора вытягивается. Он выражает крайнюю степень недоумения. Медленно поворачивает голову и как-то даже набок её наклонят. И внимательно так, изучающе, на меня смотрит.

– Это я, товарищ старший лейтенант.

Я достаю из кармана военный билет и протягиваю фельдъегерю.

Он сверяет данные, просит расписаться и убывает. А Белоконь всё смотрит и смотрит.

– Брагин, – наконец говорит он. – Может, ты выживший внук царя Николашки? Ты кто такой, что тебе лично фельдъегеря пакеты доставляют?

– Да, у меня жена на практике в какой-то конторе солидной, вот и прикалывается… Ну, шутит, то есть.

– В конторе? – кивает несколько раз начальник заставы. – Правда? Тут написано ЦК КПСС, общий отдел, лично в руки и совершенно секретно.

– Так все бумажки через них проходят, – пожимаю я плечами.

– Ну, бл*дь мне на заставе только Штирлицев не хватало, – качает он головой. – И комиссаров.

– Товарищ майор, а можно вы его сейчас возьмёте и у себя подержите, а я потом прочитаю, чуть позже? Ну, чтобы шумихи излишней не было. Зачем, чтобы…

– Хер там, боец, – резко отвечает он. – Свой навоз сам разгребай.

Он поворачивается и уходит. Я собственно, тоже ухожу. Иду за казарму и, вскрыв конверт из толстой бумаги, извлекаю несколько листов с отпечатанным на машинке текстом. На первой странице стоит красный штампик «Совершенно секретно». Начинаю читать.

«СУСЛОВ М. А. Ещё раз обращаю ваше внимание, товарищи, на вопиющий факт всплеска бандитизма в Ленинграде. В колыбели Великой Октябрьской социалистической революции происходят события, подобные тем, что мы не так давно уже обсуждали. Тогда Тбилиси, сегодня Ленинград. А что завтра? Москва и все остальные города Советского Союза? Мне кажется, в первую очередь это говорит об уровне руководства областью и Министерством внутренних дел. Не тот ли это рубеж, за которым встаёт тень анархии, пытающейся подорвать наши устои, наши традиции и коммунистические идеалы?

БРЕЖНЕВ Л. И. Вы, Михаил Андреевич, не сгущайте. Нужно хорошо во всём разобраться. Прежде всего разобраться, я подчёркиваю, товарищи. Нет ли здесь провокации. Нет, я не говорю, что обязательно было. Если товарищи считают, то я не защищаю, я присоединюсь. Но, повторяю, нужно очень внимательно изучить вопрос, прежде чем выносить.

СУСЛОВ М. А. Конечно, Леонид Ильич, мы ведь этого и хотим. Пожалуйста, Юрий Владимирович.

АНДРОПОВ Ю. В. У меня здесь, товарищи, докладная записка исполняющего обязанности председателя КГБ товарища Злобина на имя политбюро. В ней говорится, что митинг в поддержку польской «Солидарности», прошедший в Ленинграде, носит черты спланированной провокации с целью скомпрометировать и очернить Советский Союз в глазах всего мира. Об этом факте говорит то, что корреспонденты иностранных компаний оказались в нужное время и в нужном месте. К чести комитета госбезопасности стоит сказать, что им удалось вовремя среагировать и не допустить проведения митинга. Его организаторы были оперативно доставлены в соответствующие органы, но волна в так называемой свободной прессе, разумеется, поднялась. Всё это вызывает тревогу и заставляет задуматься. Как произошло, что Ленинград стал оплотом для антисоветских элементов? Почему именно в этом городе уже не в первый раз происходят события, которые отбрасывают…»

Дальше идут подобные выступления и речи. Я просматриваю наискосок все эти реплики и возгласы, полные негодования и проявления справедливого гнева. Так… так… так.. Ага, вот…

«СУСЛОВ М. А. Есть предложение, учитывая выдающиеся заслуги товарища Романова, на первый раз ограничиться предупреждением, но обязать его провести тщательнейшую проверку и принять неотложные меры. Нас по-прежнему волнуют вопросы, как такое стало возможным и почему партийные органы буквально встали перед фактом проявления высших форм антисоветских действий. Также предлагается потребовать от министра внутренних дел товарища Щёлокова провести максимально детальное расследование. Самому же товарищу Щёлокову объявить строгий выговор и вынести рассмотрение его личного дела на ближайшее…»

Отстоять своего любимчика Романова деда Лёня отстоял, но ни о каком выдвижении уже речи быть не может. Ну, я и не сомневался, что опытные партийцы и аппаратчики сделают всё чётко и точно. Надо попытаться позвонить Пашке, узнать, как там всё прошло. Белоконь меня на переговорный пункт не отпустит, тут и к бабке не ходи… Значит, нужно съездить за Славой и уболтать её заехать на почту.

На обратной стороне последнего листа от руки написано: «По прочтении сжечь». Рядом с надписью стоит красный штампик «Совершенно секретно», такой же, как на первой странице. И есть ещё одна надпись, сделанная карандашом: «Завтра будем утверждать нового зав. отд. по науке». Против М. никто не возражает.

Я иду в курилку, прошу спички и сжигаю письмо и конверт. Парни смотрят с любопытством.

– От жены, – поясняю я. – Всегда письма сжигаю.

– А чё?

– Привычка подпольщика.

– Она на машинке что ли пишет?

– И с печатями, – усмехаюсь я. – Начальница.

– Подкаблучник, – ржут пацаны.

Перед разводом меня вызывает замполит.

– Брагин, что за письмо?

– Какое письмо, товарищ капитан?

– Ты из меня дурака-то не делай! Ясно тебе?

На вопрос про дурака лучше не отвечать.

– Где, я тебя спрашиваю!

– Сжёг, товарищ капитан.

– Да я тебя! Как ты посмел-то! Это же… От кого письмо? Отвечай!

– Это из ЦК, касательно моей работы в «Факеле». Вам единственному сообщаю, потому что вы коллега по политической работе. Прошу больше ни с кем этот вопрос не обсуждать!

– Что-о-о?! – пытается немножко быковать он.

– Товарищ капитан, вам известна формулировка «по прочтении сжечь»?

Он осекается и хлопает глазами.

– Я являюсь комсоргом крупной военизированной организации. Вы же знаете, что это значит?

– Ну…

– Спасибо за понимание, товарищ капитан. Могу я рассчитывать на поддержку с вашей стороны?

– Э-э-э, – тянет он.

– Отлично, спасибо большое. Но, как бы то ни было, я остаюсь в полном вашем распоряжении и к среде готовлю политинформацию.

– А вот это правильно! – обретает он почву под ногами. – Молодец!

– Разрешите идти?

– Иди…

– Товарищ капитан, не распространяйтесь, пожалуйста, насчёт пакета. К тому же у нас здесь охрана рубежей Родины на первом месте, а всё остальное подождёт.

Он молча кивает.

Через пару дней на построении я готовлюсь получить приказ выдвигаться в дозор. Но ежевечерний ритуал вдруг прерывается. К майору подбегает дежурный и сообщает, что того требует к телефону начальник погранотряда. Белоконь недовольно приказывает нам ждать, а сам уходит в пункт связи.

Лейтёха уехал в Наушки и не успел к семи, поэтому мы просто остаёмся стоять на плацу. Майор отсутствует довольно долго. Наконец приходит злой, как собака, в руках держит план-график на сутки.

– Мансуров! – выкрикивает он.

– Я!

– Идёшь в дозор вместо Брагина!

– Так я же завтра должен, товарищ майор… А сегодня у меня…

– Отставить разговоры! – зло обрубает Белоконь. – Брагин завтра вместо тебя пойдёт.

– Но у меня тогда не сойдётся…

– Отставить, я сказал! Всё у тебя сойдётся! Я не слышу!

– Есть сегодня в дозор, – недовольно подчиняется Мансуров и бросает на меня не самый добрый взгляд.

Но я-то ни сном, ни духом. Я только руками развожу. На территорию въезжает «уазик». Из него выходит старлей и Слава в таможенной шинели. По строю пробегает шепоток.

– Старший лейтенант Козловский, ко мне! – командует Белоконь.

Лейтёха подбегает, чеканит шаг, строевик, блин.

– Товарищ майор, старший лейтенант Козловский по вашему приказанию прибыл!

– Заступай за меня. Я в отряд поехал. Брагин, за мной!

Мы подходим к «буханке», на которой приехал старлей.

– Садись за руль, – бросает майор.

Я забираюсь за «баранку» и завожу мотор. Мы выезжаем из ворот и едем по укатанной грунтовой дороге. Скоро пойдут дожди и дороги развезёт, наверное. Тогда каждый выезд будет, как приключение…

– Останавливай, – командует Белоконь.

Я останавливаю машину.

– Выходи.

– Зачем, товарищ майор?

– Выходи, я сказал!

Я выхожу.

– Смирно! – командует он и отводит правое плечо назад, сжимая кулак.

– Товарищ майор!

– Смирно, я сказал! – рычит он и рука со сжатым кулаком выстреливает, как пружина…

7. Новый год шагает по планете

Пружина, конечно, выстреливает, но цели этот выстрел не достигает. Ну, то есть метит он не в меня, я вижу и поэтому не дёргаюсь. Кулак проходит мимо головы и втыкается в кузов. Майор по инерции подаётся вперёд, налетая на меня корпусом.

Зубы сжаты, брови насуплены, из глаз искры летят.

– В чём ваша проблема, товарищ майор? Мажоров не любите?

– Кого? – хрипит он.

– Так я же вроде от службы не отлыниваю, всё делаю, как образцовый солдат. Чего вы беситесь?

Он поднимает согнутую в локте руку и, чуть толкнув, прижимает меня спиной к борту машины. Я не сопротивляюсь, пусть уж скажет что-нибудь. Но сказать ему, кажется, и нечего. Помолчав, он убирает руку и отстраняется.

– Садись за руль.

– Нет уж, Василий Тарасович, раз пошла такая пьянка, давайте поговорим.

– О чём с тобой говорить? И так всё ясно. Сынок чей-то.

– Все мы чьи-то сынки.

– Все, да не все! – зло отрезает он. – Одним лямку тянуть, а другим всё дозволено. Самое справедливое, бл*дь, в мире. Садись, сказал! А то за тебя ещё от начальника отряда огребать!

– Я не думаю, что вы за меня огребали хоть раз.

– Все вы одинаковые, всё легко даётся, хи-хи да ха-ха, сигаретки да барахлишко, коньячки да балычки, смехуёчки да пиздихаханьки. А как до дела доходит, куда вы деваетесь? На амбразуру за вас кто лезть должен? Рядовой Мансуров да майор Белоконь?

– Ну, во-первых, в отряд я себя не сам вызвал…

– А у таких, как ты, всегда «не сам» и всегда «не я»! Я – не я, и лошадь не моя. Оно само, да? Папа позвонил или дядя приехал с дедушкой и бабушкой. И похеру, что наряд, похеру боевая задача, для работы найдутся другие, те кто попроще. Мансуровы. И насрать, что у него недосып по графику. Потом выспится. Я таких как ты повидал. Знаю породу вашу гнилую. Садись за руль, а то прямо на гауптвахту за неисполнение поедешь!

Видать, действительно, повидал Белоконь породу такую, раз так крепко удила закусил. Но сейчас, похоже, объяснять что-то бессмысленно. Крутит в голове то ли обиду, то ли не знаю что, только ничего больше не говорит. Едем в тишине. Он насуплено молчит, желваками играет.

Минут через сорок прибываем в отряд. Проезжаем через ворота, подкатываем к парковке, останавливаемся.

– Здесь ожидай, – бросает мне Белоконь, когда мы заходим в штаб.

Я останавливаюсь, а он идёт дальше.

– Гости пожаловали, – раздаётся позади меня женский голос.

Я оборачиваюсь и вижу рыжую библиотекаршу.

– Ужель та самая Татьяна?

– Александровна, – кивает она.

– Александровна, – с улыбкой соглашаюсь я. – Здравствуйте.

– Здравствуйте-здравствуйте, – улыбается она в ответ. – Ну что, прочитали книжку?

– Нет, не даёт товарищ майор, говорит, что и самому мало, – отвечаю я и понижаю голос. – Полагаю, там вложен формуляр, написанный вашей рукой. Так что этот артефакт он, вероятно, бережно хранит и никому не отдаст.

Она неожиданно вспыхивает, и тут же раздаётся жёсткий голос майора:

– Брагин!

Упс…

– Простите, сударыня, вынужден вас покинуть.

– Ко мне!

– Есть! – отвечаю я.

– Здравствуйте, Татьяна Александровна, – как-то неловко, словно через силу, произносит Белоконь.

– Добрый вечер, Василий Тарасович.

Повисает пауза. Я смотрю на них обоих, то на одного, то на другого. Такое ощущение, будто оба соображают, что бы сказать.

– Вы… надолго? – нарушает, наконец, тишину библиотекарша. – Я ещё час-полтора в клубе буду. Зайдите, когда закончите…

– Хорошо, – казённым тоном отвечает мой командир и, кивнув мне, шагает по коридору.

Майор открывает дверь и вталкивает меня в кабинет начальника отряда. А вот и сюрприз. На столе у него стоит початая бутылка знакомого мне французского коньяка с армяно-сибирскими корнями. Рядом на салфетке разложены незамысловатые закуски, включая, лимончик и упомянутый майором балычок. Ну, а смехуёчки и всё остальное витают в воздухе.

Впрочем, сюрприз, конечно же, не в этом. Сюрприз в том, кто это всё привёз.

– Товарищ полковник, – чеканю я. – Рядовой Брагин по вашему приказанию прибыл!

А полковников здесь двое, между прочим. Один – начальник погранотряда Гуревич, а второй – свежеиспечённый полковник Скачков. Виталий Тимурович, собственной персоной.

– Проходи, Брагин, – командует Гуревич. – Знакомьтесь, пожалуйста. Это Василий Тарасович Белоконь, начальник заставы, где служит Егор. А это Виталий Тимурович Скачков, наставник Брагина.

Они жмут руки, а потом Тимурыч и со мной здоровается – и руку жмёт, и даже обнимает.

– Ну как Егор служит? – спрашивает он у Белоконя.

– Нормально служит, – кивает тот. – Как все. У нас на заставе поблажек никому не делают.

– У нас тоже, – улыбается Скачков.

– Ну что, давайте за знакомство? – предлагает Гуревич. – Сейчас пойдём в столовую, я вас таким пловом угощу. Пальчики оближите.

Он разливает по маленьким гранёным рюмочкам ароматную янтарную жидкость.

– Тебе, Егор, не наливаю.

– Так я же непьющий, товарищ полковник. Мне надо в форме быть. У нас на заставе физической подготовке большое внимание уделяется.

– Это правильно, – кивает Гуревич. – Застава у майора образцовая. Там нет ни дедовщины, ни чего-то ещё такого. Всё по уставу. Служба идеально поставлена. Мышь не проскочит.

– Да, дедовщина Егору не страшна, я думаю, – усмехается Скачков. – Он с людьми ладить умеет.

Белоконь ничего не говорит но желваки на скулах говорят красноречивее слов. Недоволен майор.

Атмосфера царит в общем-то дружеская, расслабленная, но на плов я с ними не иду.