Белый город. Территория тьмы бесплатное чтение

Часть 1.

«Чтоб ты сдох, члвк…».

Город спал. Звёзды, не отягощённые облаками, как обычно напевали что-то тихое и колыбельное. Было чертовски приятно вот так, не спеша, брести по пустынной улице и слушать движение воздуха и лёгкий шелест своего плаща. Дойдя до реки, он остановился в начале моста:

– Как всегда ближе к ночи у тебя заканчиваются сигареты. Не любишь ты жить впрок, Диман.

– Так, не любишь или не умеешь?

– Вот только не надо заумных вопросов о бытие. Я просто думаю о паре смачных затяжек.

– Курить бросай, ума для этого большого не надо.

– Отвали, философ…

От потока глубоководных мыслей его оторвала какая-то тень впереди.

– Эники-беники ели вареники, пили сметанку, жевали укроп… Оказывается, не только ты маешься от бессонницы и бродишь сентябрьскими ночами по дрыхнущему городу.

На мосту действительно кто-то стоял. Синие блики луны и звёзд чётко обрисовали женский силуэт. Метрах в пяти от него обозначилась чёрная мужская фигура в длинном широкополом пальто и шляпе «аля голливуд 40-х». Женщина, по-видимому, увидела Диму и стала как-то судорожно и неловко, словно марионетка, движимая невидимыми нитями, перелезать через перила моста.

– Неужели я такой страшный, прямо ужас в ночи? Давеча Татьяна сказала, что, несмотря на мою котиную брутальность, интеллигентный пофигизм и вечную трёхдневную щетину (вот уж насловоблудила), я очень даже симпатичный персонаж, небрежно шагающий по российским просторам… Вот дьявол! Куда же ты так спешишь?

Он подбежал и едва успел схватить женщину за ворот тонкой куртки, резким и сильным рывком перекинул её через ограждение. «Марионетка» при ближайшем рассмотрении оказалась молодой и до-дикости красивой.

– Ну вот, а поэт утверждал, что «глаза в глаза – лица не увидать», – даже в ночном мраке эта «дикость» ослепила. – И такие кошечки,.. хотя больше на пантеру похожа, а может, и на львицу, – волосы вроде цвета пшеницы, пахнут полем,.. и такие прыгают по ночам с мостов. Скверненько, если так дальше пойдёт, некому будет говорить тебе о брутальности и пофигизме.

Она попыталась вырваться и ударила его по лицу. Но он, дёрнув её вниз, посадил на асфальт, при этом бесцеремонно уселся рядом, бросив взгляд в сторону мужчины в пальто. Тот быстрым, чеканным шагом приближался к ним. Проходя мимо, чёрнопальтожник (пальто было конкретно чёрным и длинным, почти до пят) тихим, зловещим голосом выплюнул:

– Чтоб ты сдох!.. Члвк… – прибавил шаг и почти бегом исчез в ночи.

– Что-то твой парень немного агрессивен. Не понял только, как он обозвал меня. Червяком что ли?

Дима обнял её за плечи. Красавица притихла, лишь мелко дрожала, устремив невидящий взгляд в пустоту перед собой.

– Интересно, как мы со стороны выглядим? Милая молодая парочка сидит на середине моста и воркует о любви… на холодном сентябрьском асфальте… Но курить хочется. Бросать надо, но не можется.

Он повернул её лицо к себе и подмигнул:

– Привет.

Она смотрела на него и молчала, смотрела странно и бездонно.

– Я сейчас заблужусь в твоих глазах, словно в лабиринтах Минотавра. Надеюсь, нить одолжишь, Ариадна ночная. Ничего, что я с богиней на ты? Просто обстановка располагает к интимности: ночь, луна, река, мост. Чуть ли не по Блоку: «Ночь, улица, фонарь, аптека…». А вот табачного киоска нет. У тебя случайно сигарет нет? А впрочем, там, куда ты хотела отправиться, не курят. Мне тут вспомнились строки, некто А.С. написал: «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: Тятя, тятя! Наши сети притащили мертвеца!». Как думаешь, к месту они?

Она продолжала смотреть на него, и непонятно было, слышит она его или нет.

– А ты молодец, медаль за отвагу можно вручать. Я бы не рискнул вот так, как ты сейчас. Вода ледянущая, даже изверги не топят котят в такой холод. Подождала б до мая, а лучше до лета, всё приятней…

– Ты не понимаешь, во что ввязался, – неожиданно тихо произнесла она.

– Некоторые вещи я действительно не понимаю. Вот математиков не понимаю – от интегралов и игреков с иксами в школе волосы дыбом вставали. От политики и нашего бытия в непонимании – как на такой огромной планете кучка властителей из либералов, демократов и прочих «кратов», красных и белых, коричневых и чёрных, голубых и зеленых, а то и вовсе радужных, столетиями, тысячелетиями дурит мозги миллионам миллионов, кормя их байками о счастливом будущем? И, о, чудо, миллионы эти, с аппетитом уплетая полбу иль соевую колбасу, утопая в долгах, безнадёге и нищете, верят во все эти басни. Не понимаю.

Здесь Дима притормозил, поймав себя на мысли, что не к месту словодудит о математике и политике.

– А ведь ты зеленоглазая, – он понял это, потому что и впрямь зелёные глаза уже осмысленно и, пожалуй, с интересом захватили его взгляд. – Смотришь так, будто в плен хочешь взять. Засиделись мы тут с тобой, однако… Но самоубийц я вообще не понимаю. Ты и впрямь считаешь, что, нырнув ночью с моста, наполнив водой лёгкие и остановив сердце, решишь все свои проблемы? Типа нет меня, нет и проблем?.. Это ж как Дарвин со своими макаками на века задурил мозги человечеству. И ты веришь в дурь, что когда-то молекулы случайно собрались, случайно зародили простейшую жизнь с инфузориями, туфельками без каблуков, случайно сложилась цепочка, приведшая к Адаму с Евой?.. А ты знаешь, что сам основоположник этого эволюционного учения был верующим человеком, несмотря на папулю-атеиста, – Дима поправил мягкую прядь волос ночной львицы и, не понимая зачем, но продолжил:

– Ничего у тебя не выйдет, хоть тысячу раз ныряй и захлёбывайся. Бесполезно всё это: остановка сердца, не есть смерть, и трупик твой холодный и синий – отнюдь не всё то, что ты из себя представляешь. Умереть по-настоящему не так просто. И если суждено тебе когда-либо несуществование, то не твоё желание будет последним и определяющим.

Он поймал себя на том, что уже не сам прижимает ночную красавицу к себе, а та тихонько прильнула к нему. Нахлынуло раздражение, непонятно на кого направленное. Он посмотрел на небо:

– «Открылась бездна, звёзд полна,

Звездам числа нет, бездне дна».

Появилась возможность излить досаду на великого Ломоносова:

– Чёрт бы побрал Ломоносова с его числами и математикой, а ещё поэтом и философом считается, – однако за такое чертыхание на достойнейшего россиянина, сделавшего для Россиюшки несравнимо больше, нежели сам Дмитрий, ему стало стыдно, вернулось раздражение, реально направленное на самого себя…

– Откуда ты знаешь про смерть? – это был голос настоящей женщины.

– Что-то не хочется мне больше говорить о мрачном, особенно с обладательницей такого неземного голоса…

Она перебила его:

– Ты спас меня. Теперь «они» от меня отстанут… У «них» была только одна попытка. «Они» теперь бессильны передо мной. Но с этого мгновения «они» возьмутся за тебя…

Она протянула руку к его шее и вытащила гайтан с нательным серебряным крестиком:

– У тебя есть крестик и иконка с батюшкой Николаем. Это хорошо. А чёрный назвал тебя так, как ни я, ни ты не сможем произнести, только «они» могут… Четыре согласные буквы ч, л, в, к – «члвк». В этом слове для «них» отсутствуют гласные. «Они» способны их сглатывать, сжирать, превращать в пустоту… Поэтому ты не понял, что он сказал. Мы все для «них» «члвк» и «лд»… «они» пытаются лишить нас гласа… Слова… души, превратить нас в мёртвые души…

Её глаза, её глаза… глаза женщины, таких он никогда не встречал. Он поймал себя на мысли, что тонет в них. Впору было окрестить эту ночь в ночь утопленников:

– Кто-то тонет в озёрах-морях,

Кто-то в женских глазах-янтарях.

Строчки пришли сами собой – в ряду «шедевральных» димановских стишков прибыло.

– Ладно, хватит о водной стихии и Дарвине с Ломоносовым. Прощаться пора. Я не гожусь на роль ангела-хранителя. Хотя ты вроде как молвила, что я тебя спас. Выходит, я ангел-спаситель. Обращайся если что, только предупреди заранее: где и когда решишь понырять, – он встал и, чтобы не произносить очередного абсурда, повернулся к ней спиной, вздохнул полной грудью и пошёл, но вдруг услышал:

– Роль ангела-хранителя не твоя… таковым станет друг твой православный с иудейскими корнями… Я буду ждать тебя. Уверена, ты понравишься пантерам… И в следующий раз захвати гайтан с Божией Матерью для меня…

Он прибавил шаг. Уже вне моста резко остановился и обернулся. Женский силуэт в его плаще постепенно растворялся в ночных огнях спящего города.

В сумке зашевелилось Счастье. Дима опустил её и открыл:

– Что, лохматый, не спится?

Кот зажмурился, потянулся и с тигриным достоинством стал выбираться из баула.

– Сам пойдёшь, белое Счастье? Ну, давай, разомнись.

Так они и пошли по спящему, пустынному сентябрьскому городу – крепкий мужчина без плаща и белый здоровенный кот с чёрным хвостом.

Три часа ночи. Идти домой не хотелось. Правая рука, проявив инициативу, достала мобильник. Заспанный женский голос невнятно что-то пробормотал.

– Здравствуй, Танюша, – ответил он, стараясь скрыть ночную безынтонационность. Наступившее молчание принял как само собой разумеющееся. Хорошо молчим, а главное, в тему. Однако Татьяна прервала эту «тему»:

– Привет, бродяга с белым Счастьем. Меньше всего ожидала услышать тебя. Всё странствуешь со своим огромным усатым монстром, чеканишь и ставишь с очкастым добряком Изей надгробья на могилки? Сегодня кому ставил? Наверное, генералу какому-нибудь? Хотя, возможно, и бомжу крест чинил, ведь твой альтруизм неизлечим. Как там твой верный Счастливчик? Всё растёт и умнеет? Я боюсь его – иногда кажется, что он вот-вот заговорит, причём твоей интонацией и голосом, – она не смогла скрыть затаённой обиды, пытаясь облечь её в лёгкий сарказм.

– Прости, Татьяна, я, по-видимому, не вовремя. Спокойной ночи.

– Постой, не отключайся… я жду тебя… очень жду…

Дверь в квартиру была открыта. Таня в летящем розовом халатике сидела в гостиной и курила. На маленьком журнальном столике стояла начатая бутылка коньяка, рядом лежали сигареты, блюдце с дольками лимона и шоколадка. Он молча сел напротив и прикурил дармовой америкосовский дымный продукт. Кот по-хозяйски вошёл следом и запрыгнул ему на колени, нагло посмотрел в глаза, не выпуская когтей, соблюдая табу, развалился и затрещал, как трактор.

Они сидели и молча смотрели друг на друга.

В последнее время в ритме жизни Дмитрия, пусть и не суетливом, но не лишённом некой динамики, стали всё чаще возникать паузы. Они, пожалуй, стали его накрывать всё чаще и чаще. Они вот так просто заходили к нему, словно туркмены-аксакалы с чайником и пиалами зелёного чая, садились рядом, смотрели на него и мудро молчали… Паузы в словах, паузы в этом молчании, паузы во времени и вне времени. Работай он на телевидении, он мог бы стать лучшим мастером по паузам, настоящим паузменом, даже Якубович отдыхает.

Правда, на ночном мосту сегодня его говорливость про бытие несколько «перегрузила» и победила эту любовь к паузам.

В зале солидно тикали настенные часы, на коленях несолидно храпело Счастье. Под эти тиканье и храп он незаметно для себя задремал.

– Ну, ты даёшь! – голос Татьяны вернул его из царства наступающего Орфея.

– Я, кажется, задумался, прости. Ты очень соблазнительно выглядишь. Я восхищён, белый тоже, мы восхищены.

– Хочешь сказать, изголодался?

– Как ты угадала? Мы с чернохвостым не ели с раннего утра.

– Скотина ты, Дима, – Татьяна устало откинулась на спинку кресла. При свете ночника она, действительно, выглядела великолепно.

– Поднял меня среди ночи, сидишь, издеваешься, кот нагло трещит… Но, знаешь, я рада тебя видеть, даже Счастье твоё десятикилограмовое терпеть готова.

Услышав о себе такую явную лесть, котище вмиг перестал храпеть. Дима встал, неделикатно уронив белый «наколенник», подошёл к женщине и опустился у её ног, обнял их. Десять килограммов счастья обиделись и вальяжно ушли в спальню Татьяны.

– Прости, я не то говорю. Я и вправду скотина, считай хоть бараном, хоть быком, только козлом не надо.

– Разница-то какая, все рогатые?.. Ты останешься?

– Да, но если честно, есть хотим, того же барана целиком…

– Сейчас принесу, зови своего монстра, для него есть сметана и ветчина, прости, его любимой индюшатины нет, знала б заранее, порадовала бы.

Татьяна ушла на кухню и стала там по-женски греметь посудой. Дима взял телефон, набрал Изю. Заспанным голосом ответила Тося:

– Слушаю.

– Квартира Азриленко? Вас беспокоят из КГБ. Мы предлагаем вам сотрудничество. В случае отказа – круиз на Соловки…

– Передаю трубку мужу, он у меня работает по связям с КГБ, ФСБ, ФБР, ЦРУ, Моссада, друзьями-Диманами, котами и прочей жутью. А вообще-то, Дим, ты на часы смотрел?!

– Диман, говнюк, мало того, что пропал с утра, на звонки не отвечаешь. Мне пришлось своими отнюдь неглупыми еврейскими руками в одиночку ворочать надгробья. Ты не соизволил даже предупредить меня. И если на то пошло, порядочные люди не звонят в четвёртом часу ночи и не говорят людям с моим именем о ФСБ, КГБ…

– Изя, прости меня, я больше так не буду. Я отработаю, мы с котом отработаем… за двоих… пятерых. У Счастливчика болел живот, и было подавленное настроение.

Изя перешёл на крик:

– У кого подавленное?! У тебя или твоего наглого обжоры?! Перед тем, как прийти, накорми своё облезлое Счастье. Оно позавчера втихую стащило и сожрало со стола на кухне полтора килограмма тушёной индейки, причём с костями, по крайней мере, я их не нашёл. По твоей милости, а точнее наглости у нас набралось пять заказов. Так что в восемнадцать ноль ноль жду на кладбище. У меня всё, и пошёл к чёрту!

– И вовсе Счастливчик не облезлый, – ответил Дима уже отключившемуся другу. – А чё так поздно? Кладбище всё-таки. Там лучше быть с восходом, чем с закатом…

«Да прольётся кровь во имя бога моего».

В восемнадцать с двумя нулями Дима был на городском кладбище, фургон Изи уже стоял у ворот. Друг-очкарик вылез из кабины и молча направился к калитке. Однако его спина, прежде чем с достоинством удалиться, всё же соизволила ненароком бросить:

– Баул со жратвой и водой в кузове. Материал уже развезён по могилам…

Дима подошёл к машине, вытряхнул из сумки сонного Счастливчика:

– Прости, но на кладбище лучше входить своими ногами, в твоём случае, лапами, а не чтоб заносили, уж поверь мне на слово.

Белое Счастье понимающе посмотрело на него и со стократным Изиным достоинством своими лапами пошло на погост.

Баул был неприподъёмный, но источал аромат весьма аппетитный. Тося знала все слабости Изи и его друзей: любил добрый еврей от души покушать, Дима тоже не страдал аскетизмом, а уж про обжорство огромного белого усатого монстра можно было легенды слагать в стиле и духе Гаргантюа и Пантагрюэля.

Диман водрузил на себя провиант и, пыхтя, двинулся за котом и другом. Могилы были на дальнем северном конце кладбища. Живых вокруг никого не было, лишь где-то ошалело пел соловей. Изя встретил его своей невозмутимой спиной, которая мрачно процедила:

– Две плиты за тобой, как хочешь сам их ворочай. И ты накосячил с гравировкой на одном из надгробий. Там фамилию не через «ё» надо было писать, а через «е». Ты своими двумя лишними точками сделал мужика Жёпкиным, а он Жепкин. И кстати, этот Жепкин – тесть нашего зампрокурора. Так что ты точки лишние убери, если не хочешь, чтобы мы с этими точками сами оказались в корне этого слова. Постарайся за пару часов справиться. И пусть твой наглый котище не надеется даже на полсосиски, – Изя демонстративно постелил армейскую утеплённую подстилку и улёгся на неё, подложив под кучерявую голову заранее приготовленную вездесущую походную подушечку.

Счастливчик ехидно посмотрел на Изин живот и по-хозяйски водрузился на него. Очкарик попробовал было стряхнуть чернохвостого, но тот, не выпуская когтей, соблюдая табу, всеми фибрами души и хвоста зацепился за тёплое, родное пузо, легко доказав, что он всё-таки лучший ковбой, нежели Изя мустанг.

Сил Димана и обиды Изи хватило на одну могилу. Обустройством второй занялись вместе. К девяти вечера закончили. Умылись по очереди минералкой из пластиковой полторашки. Кот консервативно навёл марафет языком. Пока Изя распаковывал сумку с припасами, любитель сметаны и тушёной индюшатины невзначай подобрался поближе к сумке и сделал вид, что спит. Он не открывал глаз до тех пор, пока из недр баула не показался пакет с окорочками. Здесь белый проглот не выдержал и бестактно сказал:

– Мау!

Изя не отреагировал и продолжал невозмутимо доставать еду. Когда он перед носом кота поставил бутылку коньяка, плутишка, сменив тональность, выдал заунывное:

– Ма-а-а-а-у-у-у…

– Дзэдун… На, подавись! – буркнул раздатчик и положил на отдельную тарелку довольно крупный окорок. – Только кости не жри.

– Ты же знаешь, он трубчатые не ест, – успокоил друга Дима.

Счастливчик, выслушав молча сей диалог, принялся неторопливо, с чувством, если не сказать, величием, поедать свой ужин. И тут проявились все лучшие качества Изи, как самого терпеливого, всепонимающего и всепрощающего друга:

– И за что только люблю вас двух вечно голодных динозавров? Ладно, снимаю санкции и объявляю мир, Диманище.

Он открыл коньячок и разбулькал его по стопкам. Диму не нужно было приглашать дважды, он уже давно сидел рядом с чувством глубокого раскаяния и преданности. Изя посмотрел на него и рассмеялся, но сквозь смех, выдал предупредительное прощение:

– Ещё раз такое повторится, получите кефир на ночь.

Коньячок был холодный и абсолютно «без клопов», окорочка, с тонким букетом специй и хрустящей корочкой, изумительно сочные (Тосины руки как всегда творили кулинарные шедевры даже из самых простых продуктов), недолго существовали вне зоны животов друзей. Сосиски, как добавку, в большей мере оценил кот. Завершив тремя штуками свой перекус, он равнодушно посмотрел на Изю и стал умываться.

– А теперь жду объяснений, – сказал очкарик.

– Прости, так получилось… – Дима не стал напрягать друга ночной историей на мосту, рассказывать о зеленоглазой незнакомке и чёрном человеке, обозвавшем его четырьмя согласными буквами «члвк» и пожелавшем скорейшей кончины. О визите к Тане говорить тоже не было смысла – семья Азриленко хоть и не осуждала его за ночной свободный образ жизни, но всегда давала понять, что мечтает видеть его наконец-то семейным, пусть и не осёдланным, но оседлым, в конце концов, мужем и отцом.

– «Так получилось» – это уважительная причина. У тебя всё нормально? Выглядишь ты вообще-то не очень: синяки под глазами, вялый, не в себе какой-то. Ты не приболел часом?

– Всё хорошо. Просто не доспал.

Изя саркастически хмыкнул и произнёс:

– У нас впереди три объекта, а значит, ты и сегодня не доспишь. Так и быть, пошли в машину, с часок покемарим и уж тогда с Божьей помощью продолжим и закончим.

К двум ночи четыре могилы были обустроены, плиты и надгробья установлены, причём даже не пришлось пользоваться фонарями – полная луна и звёзды выдавали необходимый свет. Жёпкин на первом надгробии мановением руки и фрезы по камню стал Жепкиным. Ребята подустали. Диман молчал, Изя тоже был не по-еврейски малословен, лишь изредка ворчал на безалаберность Димы и обжорство белого Счастья, которое дрыхло на соседней могилке.

Но ночь, какая была ночь! Друзья закурили, и тут Изю прорвало:

– Диман, ты хоть и не считаешь себя поэтом, но про эту лунность, как прозаик и сказочник, ты должен написать. Эта ночь достойна величайшего восхищения. Наш летний отдых на островах Волги, лунная дорожка на воде, плеск набегающих волн – это, конечно, непередаваемо. Но ночное кладбище по-своему романтично. Эти кресты, стоящие в творческом беспорядке, обрамлённые звёздным светом, будто воины-ратники. Нагромождение оградок – это ли не загадочный сказочный лабиринт? А благодать, какая тут благодать! Ни шума суетливой толпы, ни беспорядочного мельтешения машин, ни стрессов, ни болей, ни бед, ни обид. Ни на каком курорте мира нельзя так отдохнуть душой, как здесь, на этом милом кладбище. Только на нём, родимом, можно так прочувствовать тишину, обнять её. Хочется просто лечь на землю, закрыть глаза и лежать, лежать…

– Изя, типун тебе на язык. Я разделяю твой восторг от полной луны, звёзд и тишины, но мне вовсе не хочется здесь, на этой кладбищенской земле, долго лежать, тем более обнимать её, всему своё время. И кстати, этот «лабиринт оградок», как ты его назвал, по-моему, полный бардак в планировании, безалаберность, равнодушие руководства кладбища и администрации города. В отличие от простого люда большие «шишки» закапывают себя и своих близких не в таком нагромождении и хаосе. Поэтому я крайне удивлён, как в этот хаос и бардак попал тесть зампрокурора?

– Здесь лежит его прабабушка, он сам при жизни говорил, что хочет с ней рядом лечь, это его последняя воля. Диман, но согласись, всё-таки сегодня здесь как никогда чудно. Покой, тишина, и кроме нас ни одной живой души…

И тут появились души, их было три. Души, тихо переговариваясь, шли по узкой дорожке, две из душ несли какой-то тюк. Изя прервал тираду и затих. Три силуэта остановились метрах в двадцати от притихших друзей. Тюк, лежавший у них на плечах, с глухим звуком упал на землю. Это были мужчины. Один, в длиннополом пальто и шляпе, остановился поодаль, двое других, нёсших тюк, были одеты по-спортивному: куртки, кроссовки и шапочки, на одном был шарф, вроде как фаната футбольного клуба «Ливерпуль».

– Тяжёлая бабёнка, – сказал тот, что был с шарфом; он, вынув нож и перерезав верёвки, вытряхнул из мешка голую женщину. Рот её был закрыт скотчем, руки и ноги связаны.

– Где инструкция, которую дал тебе этот в чёрном пальто? – спросил без шарфа.

– А на шиша она нужна?! Там какая-то хрень тарабарская написана. А из того, что понятно, нам надо костёр разжечь и поработать тесаком.

– Так, ведь и этот, который с нами, перед входом на кладбище предупредил, чтоб мы соблюдали все инструкции…

– Да пошли они оба к чёрту! Нальём крови в банку, вынем глаза и сердце, другой ливер. За такое бабло, что они дали, я мясником быть согласен, но читать по бумажке какую-то бессмысленную, тарабарскую хрень… Короче, давай тесак, кончать пора.

Женщина лежала тихо и лишь изредка судорожно подёргивалась. «Ливерпулец» неспешно наклонился над ней и занёс нож…

– Остановись! – впервые проронил голос человек в шляпе.

Поднявший нож замер. Остановивший его чернопальтожник медленно расстегнул пальто и достал длинный меч, лезвие которого раскидало по сторонам блики полной луны.

– Есть один нюансик, ребятки, – сказал человек с мечом и приблизился к ним. – Судя по всему, вам никто и никогда не говорил, что любую инструкцию надо всегда соблюдать строго и неукоснительно. На то нам и даны инструкции. Мне показалось, что вы спешите урвать обещанные вам деньги. Это нехорошо. Несоблюдение инструкций и традиций приводит к беспорядку, а даже малейший беспорядок – это хаос и излишняя суета. Суета – это бардак, отсутствие стиля и несолидность. Мой хозяин прежде всего любит и чтит стиль и солидность. Так что вы не правы. Ну, ничего, всё поправимо.

Мужчина с мечом легко взмахнул им, и голова спортсмена с ножом, как мяч, покатилась с горки, обезглавленное тело мешком рухнуло рядом со связанной женщиной. Тот, что был без шарфа, бросился бежать в сторону Димана и Изи. Чёрный человек легко взмахнул мечом и бросил его вдогонку. Меч с глухим гулом, пролетев метров пять, перерубил ноги убегавшего, и тот рухнул как подкошенный. Человек в пальто и шляпе не спеша подошёл к мечу, поднял его, и голова в спортивной шапочке покатилась прямо к притихшему и ошалевшему Изе. Бедный очкарик в ужасе попятился, натолкнулся на Диму, и друзья полетели в ближайшую вырытую могилу, но совсем недолго оставались в ней. Оказавшись на поверхности, они огляделись.

– Диман, надо сваливать отсюда, – прошептал Изя, судорожно сжав плечо друга.

Но тот стоял, как вкопанный.

– Изя, здесь никого нет.

Изя не отпускал Диму и был бледен и напряжён.

– Дай фонарик, – сказал Дима.

Луч фонаря бегло пробежал и прошарил всё вокруг.

– Что за чёрт, башка в спортивной шапке покатилась прямо к твоим ногам, Изя.

Диман подошёл туда, где мгновение назад стояли чёрные личности. Ничего и никого поблизости не было: ни отрубленных ног и голов, ни тел без голов, ни связанной голой женщины, ни человека в пальто с мечом, крови тоже не было, а ведь должна была быть алая, её должно было быть много.

Изя ни на шаг не отходил от друга. А тот не успокоился, пока не обошёл все могилы поблизости, но ничего, что бы напоминало страшную сцену, разыгравшуюся несколько мгновений назад, не обнаружил.

– Валим отсюда, не нравится мне всё это, – Изя в очередной раз потянул братана за рукав. Но Дима, высвободив руку, сел на одну из оградок и закурил.

– Мне всё это тоже не нравится, но где кровь, где тела, где связанная женщина? Я могу принять, что тот с мечом резко пропал, но не мог же он прихватить с собой три тела, собрать головы и ноги и за десять секунд скрыться. И где кровища, в конце концов? Изя, может нам всё это привиделось? Такие двойные глюки… ночь… кладбище всё-таки.

– Я ни о чём сейчас не хочу думать, моё единственное желание – поскорее убраться отсюда. Я очень не хочу, чтобы вернулся этот чёрный маньяк с мечом…

– Тихо, Изя, – Дима прошёл ещё метров шесть и нагнулся. Когда же выпрямился, в руке у него был длинный меч.

– Хорош красавец! А лёгкий какой, смотри, как сверкает сталь. Посвети сюда.

Луч фонарика выхватил рукоятку клинка, всю испещрённую какими-то символами и буквами, судя по всему, латинскими. Дима поднёс меч ближе к глазам: три чёрные шестёрки с обеих сторон рукояти больно и хлёстко ударили по радужной оболочке глаз друзей.

– Ты ведь не только на английском, немецком, иврите шпаришь, но и в латинице неплохо шаришь, очкастый брат мой Изя. Ну-ка, попытайся что-то прочитать и расшифровать.

– Тут и пытаться нечего. Первая строка гласит: «Да прольётся кровь во имя бога моего!». Под ней три шестёрки – число зверя, знак сатаны. Много ума не требуется, чтобы понять, что здесь были сатанисты, служители дьявола, мужик в шляпе и страшном пальто с мечом точно из таковых. Сейчас таких чёрных сект развелось столько, сколько не было пионерских организаций в славном Союзе. Пошли отсюда, ради Бога. И выбрось этот меч. Я клянусь, что больше никогда не появлюсь на кладбище ночью. И кажется, моё отношение к русскому кладбищу изменилось, мне не хочется тут лежать, быть здесь, особенно сейчас, я тоже не хочу, – Изя упёрся в спину Димы и стал толкать его к выходу.

– Подожди, друг, а инвентарь? И где Счастливчик?

Сытый котяра привычно и мирно спал на одной из могил. И ни ужасная кровавая сцена, ни паника Изи, ни мрачная красота сатанинского меча не потревожили его крепкого, безмятежного кошачьего сна. Диман подошёл к могиле, беспардонно поднял и засунул ничего не понимающее Счастье в сумку и к большому облегчению другана направился к выходу с кладбища.

– У могилки за крестом

Появился чёрт с хвостом.

Раз, два, три, четыре, пять,

Стал он головы срубать.

Дима произнёс стишок вслух, посмотрел на своего очкастого дружбана и с лёгкой язвинкой подытожил ночной загробный вояж:

– Знаешь, дорогой мой Изя, меня весьма радует одно обстоятельство: теперь ты вряд ли заставишь меня работать по ночам…

Подснежники для Тоси.

Сентябрьское утро было не по-осеннему ясное и солнечное.

Всё же хороша и отрадна жизнь на этой голубой планетке. Особенно, если можешь заработать на неё самое изощрённое, извращённое бумажно-металлическое человеческое изобретение – деньги, пусть скромные, но на пищу телесную для двух брутальных обжор в лице здорового человека и не менее здоровенной усатой головушки белого кота, достаточные. И необходимость этих чёртовых бумажек, без коих и ни туды, и ни сюды, вынуждены признавать все человеки, народы, сословия, партии, заокеанские и наши, местные «медведи», «единые» и «справедливые», «белые» и «красные», «голубые» и «зелёные», «толерантные» и «радужные».

Мысли Димана, далёкого от всего этого животного цветного калейдоскопа, были по-природному радужны и светлы, под стать утру, которое он встретил в одиночестве, сам с собой. Бывает, что надо побыть одному, сам на сам, так сказать. Это вовсе нетрудно, даже легко. Ведь когда сам себе надоешь, можно просто игнорировать этого самого себя, а то и вообще послать куда подальше, и не обидно будет нисколько. К тому же от себя далеко не уйдешь. И опять-таки, как мужчине-холостяку, в полном расцвете сил, не светиться, если день неспешно начинается с контрастного душа, блюдца с салатом оливье, без намёка на колбасу, с зеленью, бутерброда с той же зеленью, дольками помидорки, огурчика, полоски нежного сыра, душистого крепкого чая с лимончиком?

Вкусив все эти творения своих рук, Дима от души откинулся в кресле и непатриотично закурил сигарету от «дяди Сема». Счастливчик, столь же холостой, съев свою порцию русской сметаны и заморского мясного рагу, запрыгнув к другу на колени, стал смачно и деловито умываться.

– Что, братишка мой чернохвостый, каковы на сегодня наши планы? Ты не забыл, что у твоей любимой, доброй и хлебосольной Тоси сегодня день рождения? Только не спрашивай, сколько ей исполняется лет, ты ведь усатый мужик, джентльмен, а потому не будь бестактным и не вздумай просить добавку. К тому же подумай обо мне: девять с лишним кило белого счастья в сумке таскать не очень-то просто, так что имей совесть.

Время до обеда пролетело со световой скоростью. Дима успел лишь пару часов посидеть над своими сказками Оранжевого леса для детей, про пушистика-ёжику и её друга дракошу. Пропылесосил палас; нажатием кнопки попросил стиральную машинку приготовить постельное бельё к ночи; и, главное, помыл кота, уж больно от того пахло сырой землёй с кладбища. Язык для котов, конечно, что для турок баня-хаммам, но помывка гелем раз в неделю для Счастливчика – обязаловка, как баня для солдат-срочников. А потому несчастное Счастье принимало этот ритуал хоть и насуплено, но беспрекословно, безмолвно и, что скрывать, обречённо, при том что гель для котов закончился и заменён был мужским шампунем от перхоти.

К половине первого белый котище, перевязанный опять же белым бантом, уже сидел в сумке и угрюмо ждал своего человеческого брата.

Вызвав такси, Дима первым делом заехал в цветочный магазин и взял уже заранее заказанный горшочек с подснежниками. Затем, помня о маленькой мечте Тоси, зашёл в антикварную лавку, где недавно случайно наткнулся на эту мечту, и, не торгуясь со стареньким весёлым армянином барыгой-антикваром, купил её – маленький, но изумительно солнечный и сочный янтарный браслетик.

Квартира Азриленко приняла его радушно распахнутой дверью, ароматом домашних блюд и сиянием Тосиных глаз, которые ещё больше озарились при виде жёлтой мечты с лёгким ароматом горных нежных цветов. Белоснежный чернохвост с белым бантом, источающий амбре димановского мужского шампуня против перхоти, недовольный и оттого вдвойне независимый, вошёл сам по себе, без поздравлений и сразу же направился на кухню.

В еврейской квартире запахло большой несерьёзностью, Диманами и Счастливчиками. Единственное серьёзное создание в лице именинницы и юбилярши умело руководило сервировкой стола. Изя, в белом фартуке, с изяществом лучшего гарсона в мире (ещё бы, когда рядом на кухне руководит мастер-шеф, королева Тося!) заполнял стол таким обилием блюд, что их хватило бы и на самую бессовестную президентскую чету. Но это были Азриленко, и любили они больше всего на свете своего озорного сыночка Илюшку, несуетливого и надёжного добряка Димана, ну и, конечно, его белое обжористое Счастье, безжалостно «закованное» хозяином в белый бант. Правда, Тося не выдержала такое издевательство и освободила любимого котёнка от этих белых «оков», чему тот несказанно был рад и благодарен. Диму, Илью и кота к столу не подпустили до тех пор, пока тот не прогнулся под тяжестью ошалело пахнувших блюд. Изя, выполнив миссию домашнего официанта, в конце концов, сел на диван вместе с недопущенными к накрытию стола, чтобы так же, как они, усиленно глотать слюни и преданно ждать хозяйку торжества. Слюней было проглочено много, прежде, чем она, изящная и царственная, бережно неся свой восьмимесячный беременный живот, появилась с огромным тортом, уставленным тридцатью горящими свечами, в тушении которых не принимал участия только кот, так как именно он уже усердно поздравлял именинницу поеданием первой порции своего праздничного меню. Все остальные дружно встали и без американского, «мерлинмонроновского» предыханного акцента, но с чувством пропели:

– С днём рожденья тебя!

С днём рожденья тебя!

С днём рождения, Солнце наше!

Мы все любим тебя!

– Спасибо мои безалаберные, но чудные и обожаемые мужчины! Что бы я без вас делала? Без милых шалостей и фокусов моего Илюшки. Без бездонной любви и сократовской головы моего послушного, но своенравного Изи Львовича. Без непредсказуемости, несерьёзности, но надёжности бродяги-Димана, без преданности и обжорства его наглого белого Счастья. Ещё раз говорю, что безмерно люблю и обожаю всех вас! Мне с вами тепло, уютно и светло, тем более с подснежниками и этим лучезарным янтарным браслетиком! Про подарки своих мужчин пока умолчу, но потом покажу тебе, Дим. Спасибо, что вы есть у меня!

Если бы после ужина президентской семьи их пресс-аташе дал итоговый комментарий, то он мог звучать так: «Присутствующие по достоинству высоко оценили кулинарные и организаторские способности хозяйки, и наполненные чувством глубокого удовлетворения и восторга выразили свою признательность и искренние поздравления под продолжительные аплодисменты». Но за нашим столом царили отнюдь не засушливо помпезное настроение, а искренние смех, веселье, лёгкая незатейливая беседа и, безусловно, наиотменнейший аппетит. После такой неспешной трапезы мужчины, сытые, умиротворённые и ленивые, вышли на балкон перекурить. Осеннее солнце было мягким и приятным, естественно, оно тоже поздравляло своими светлыми, пушистыми лучами Тосю.

– Изя, ты что-нибудь рассказал своей единственной о кладбищенской разборке?

– Я что, по-твоему, спятил?! Во-первых, в её положении такие изуверские, кошмарные подробности, наверняка, спровоцируют преждевременные роды. Во-вторых, ты знаешь сам, я свою солнечную вообще никогда не гружу никакими проблемами, ей с нами и без того забот хватает. Ну и, в-третьих, если бы я поведал о том, что произошло ночью на кладбище, наша творческая похоронная карьера с сего момента была бы безвозвратно пресечена. Хотя понятно, что, лишившись надгробного бизнеса, мы с голоду не умрём…

– Да, мне хватает гонораров от питерского издательства за цикл сказок Оранжевого леса про ёжику, хоть и не в тумане, но зато с пушистиками; из Москвы от ещё одного издательства есть хорошие предложения. Спортивный клуб неплохо кормит. Кстати, я подкупил новые современные тренажёры, друзья-спортсмены проездом из Тибета подкинули несколько отличных боксёрских мешков за символическую цену, так что от желающих подкачаться, укрепить пресс и сбросить лишние килограммы, отбоя нет. А главное, хорошего инструктора нашёл, точнее, инструкторшу, – поддержал оптимизм друга Дима.

– Кто бы сомневался, что твоя новая инструкторша – силовая секси, – по-доброму сыронизировал Изя, зная о любви Димана к свободным женщинам и столь же свободным с ними отношениям.

Но тот неожиданно ответил серьёзно:

– Нет, братан, ничего личного. Девушка – настоящая профи своего дела, причём как по физподготовке, так и по психологической работе с клиентами. К тому же, действительно, стала лицом зала. Чем не реклама, чем не фишка?

– Так ты и сам вроде как неплохо привлекал немало дам, бизнес-вумен своей харизмой и фишкой, – съёрничал очкастый друг.

Шутка про «харизмы» и «фишки» не сбила Диму с несвойственной ему серьёзной тональности.

– Знаешь, мой друг, прожив чуть более возраста Христа, бродя полтора десятка лет пусть и не спешно, но как-то бесцельно по лабиринтам женских душ и тел, я не только ничего не нашёл, но всё более чувствую пустоту. Не хочу заниматься самобичеванием, но всё чаще задаюсь вопросом: а что я сам даю этим милым созданиям?

– Насколько я знаю, ты никогда никому ничего не обещаешь. Замужние дамы для тебя табу…

– Да не в этом дело. Я чувствую себя пассажиром, может, трамвая, может, звездолёта, но бессмысленно шатающимся по каким-то странным чужим пространствам и территориям… – Дима резко прервал свой умопомрачительный монолог о лабиринтах и трамваях и, взяв друга за плечо, тихо произнёс:

– Я встретил, нашёл её…

Изя не перебивал его, но снял очки. И Дмитрий рассказал ему о ночной встрече на мосту, о неземной зеленоглазой львице с пшеничными волосами, её попытке сигануть в ледянущую воду, о мрачном спутнике в чёрном пальто и шляпе, похожем на мясника, что безжалостно рубил головы и ноги на кладбище минувшей ночью, его зловещем «чтоб ты сдох» и брошенном странном безгласном термине «члвк».

– Я всё время думаю о ней. Её глаза, запах пшеничных волос, её голос и сейчас здесь, рядом…

– Но ты не знаешь, кто она, где она, где искать её. Ты даже не знаешь её имени.

– Незнакомка сказала, что будет ждать меня. И ещё, что я понравлюсь пантерам…

– Каким пантерам?

– Не знаю.

– А может, она работает в цирке дрессировщицей или раздатчицей мяса? Может, сестра братьев Запашных? Ты смотри, осторожней, понравишься хищницам, слопают. Впрочем, может, и не слопают, от тебя Счастливчиком за версту несёт, котяры котяр, небось, не едят, – прошутковал очкастый друган.

Дима вспомнил одну из последних фраз зеленоглазой, оставленную в ночи, про роль ангела-хранителя, которая предназначена не ему, а другу. Выходит, Изе?.. Но говорить об этом очкастому брату он не стал.

– Ты, кстати, куда меч дел?

– Как пришёл, под диван в зале сунул.

– За твоё вчерашнее поведение ночью на кладбище объявляю выговор со строгачом. В следующий раз, когда какой-нибудь придурок начнёт рубить мечами, секирами ноги, руки и головы, будь добр реагировать адекватнее, а это, значит, сматываемся. Не фиг разыгрывать из себя Шерлока Холмса, да и я на доктора Ватсона не похож.

– Прости, Изюха. Но ты же знаешь, меня иногда накрывает; когда какое-либо бычьё начинает тыкать пушками в лобешник, так и хочется посмотреть внутрь ствола – а чтой-то, ктой-то там прячется? Нет, конечно, потом страх приходит, но уже дома, под одеялом, но под ним, родимым, как в детстве, нестрашно, – Диман был сытый и комфортно пьяненький, потому и нёс после попытки серьёзных словосплетений лёгкий вздор.

– Ну-ка, мужчины, хватит дымить, быстро в зал. Смотри, как уединились. Мало вам кладбища, даже по ночам там памятники ворочаете. Ты, Дима, в последнее время на погосте бываешь чаще, чем в своём спортзале, без которого, как я помню, раньше и дня не мог прожить, с нуля лепил и обустраивал его…

– Я и сейчас дышу и живу спортивным потом и громыханием железа. Но сегодня у меня есть люди, которые следят за порядком в спорткомплексе. Тамерлан надёжен, как скала, рулит чётко и грамотно. Изя без труда решает все юридические и коммерческие моменты. Так что клуб в надёжных руках. А кладбище, так оно просто для души и покоя…

– Да уж, там, где покойники, покоя хватает. Ты бы лучше женился для души и для тела и детишек наделал для дела. Тогда и по кладбищам не было б времени шарахаться. Я вам когда-нибудь прикрою это надгробное хобби для души, вашу шарашкину контору! В зал бегом, властители душ и надгробий!

Ослушаться царицу Тосю, было смерти подобно.

Чего только не происходило в квартире Азриленко в этот праздничный удивительный вечер. Были номера под гитару Изи и димановский вокал с хрипотцой, были танцы с участием белого Счастья, были миниатюры из загробной жизни, показанные мужчинами, опять-таки котище был в главной роли; он к тому времени совсем отрубился и не реагировал ни на какие выкрутасы и издевательства над его сытым, осоловевшим телом. Литавры, фанфары, кастрюли, всё звучало во славу милой, щедрой, терпеливой Тоси. В конце концов, сели играть в семейные угадайки и лото. Измученный и ошалевший Счастливчик, игнорируя ноги Димана, величаво прошествовал в сторону Тоси и, сделав ей одолжение, милостиво запрыгнул на колени.

Счастье – Ганс: первая схватка.

Домой Дима попал только в час ночи. Друзья не хотели его отпускать, но он, пригрозив, что они с котом после такого обильного праздничного ужина будут громко храпеть, сумел-таки вырваться из их крепкой опеки.

Уставший, сытый и слегка пьяный, приняв душ и поленившись идти в спальню, он комфортно устроился в зале на диване. Счастливчик водрузился на поясницу и привычным мурлыканьем усыпил хозяина. Из крепкого сна его вырвал какой-то странный звук. Спросонья Диман не сразу понял, что это такое. Кот сидел возле его головы и одурело шипел, да как шипел! Таким ошалевшим и ужасным Дима его никогда не видел.

Едва нашарив кнопку ночника, он включил его. Комната наполнилась розовым светом. Ещё не осмотревшись, Дима почувствовал, что кроме него и кота в зале кто-то есть. В дальнем углу в кресле сидел человек в пальто, шляпе и огромных остроносых ботинках. И явно похож он был на того, кто нещадно размахивал на кладбище мечом, а ранее на мосту пожелал Дмитрию, чтоб он сдох. Через секунду проснувшийся понял, что не ошибся.

– Где меч? – негромкий голос незнакомца был хрипловатый, будто слегка простуженный.

Шипение кота перешло в нервное завывание с нотками истерии.

– Не понял, – попробовал взять паузу Дима.

– Где меч? – в руке человека появился большой нож.

– Под диваном, – поняв всё сразу, ответил паузмен.

Мужик в шляпе расстегнул пальто, и из-за ворота вылезло что-то чёрное, размером с кота. Нечто спрыгнуло на пол, при этом как-то странно цокнув, и совсем не по-кошачьи встало на задние лапы.

– Ганс, иди, возьми клинок, – мужчина спрятал за ворот нож и застегнул пальто.

Так называемый Ганс, быстро, семеня ножками, стал приближаться к Диману. И тут произошёл казус.

Ещё не успев ничего осознать, Дима едва смог пригнуться. Ошалевшее Счастье, со вздыбленной шерстью, выпученными то ли от ужаса, то ли от ярости глазами, выпустив свои не по-кошачьи огромные когти, стремительно пролетев над головой хозяина, мёртвой хваткой вцепился в чёрное существо. Образовался чёрно-белый клубок. Комната наполнилась страшным шумом, истошным шипением, визгом и воем.

– Брысь, – негромко цыкнул ночной визитёр в шляпе.

Но как ни странно, это едва слышное «брысь» подействовало на катавшихся в бешеной схватке гладиаторов, как ушат ледяной воды. Кот через мгновение был на диване и, дико дрожа, спрятался за Димана. Чёрное существо запрыгнуло столь же чёрному незнакомцу на плечи и притаилось там.

– Обезьянка, что ли? – подумал Дима. – Но уж больно чёрная что-то. Котяре моему она явно не понравилась. Несолидно себя повело Счастье, надо будет это ему потом напомнить.

Чернопальтожник встал, не спеша подошёл к дивану, нагнулся и вытащил из-под него меч. Затем столь же неспешно направился к центру зала, остановился, поднял клинок и на каком-то тарабарском языке быстро, речитативом, заговорил. Но ни этот мужик, ни его рыцарский меч, ни тарабарский рэп не смутили Дмитрия так, как то маленькое чёрное существо, что сидело на плечах меченосца. А всё дело было в том, что когда несколькими мгновениями ранее мужик, уже порядком поднадоевший Диману, нагнулся, чтобы взять меч, так называемая обезьянка оказалась буквально в тридцати сантиметрах от Димы…

Глазам Изиного друга предстало существо отнюдь не обезьяньей породы. Ну, не видел никогда Диман ни у какой из обезьян ни рыльца с поросячьим пятачком, ни таких бегающих красных глазок, ни маленьких аккуратненьких рожек на голове, ни длинного, тонкого, гуляющего хвоста с небольшой кисточкой. И показалось Диме, что от этой странной пары пахнуло гарью и вонью. Морда чёрного, его острые ушки были основательно ободраны сумасшедшими когтями монстра кошачьей породы, этот раунд был явно в пользу Счастливчика.

– Приходили гости,

Приносили кости.

Злобно пошипели,

Песенку пропели.

Песенку о смерти

Проорали черти.

Без стишков у непризнанного поэта всея Руси не проходило ни одной мало-мальски экстремальной ситуации. От всех болезней Дима лечился чаем с травами, бояркой, шиповником, малиновым вареньем и мёдом. От недуга стихоблудства эти средства были бессильны, болезнь была неизлечима.

– А ведь чёрт сидит на плечах у мужика, без всякого сомнения, самый настоящий чертила, пусть маленький, но бес, и баста!

Весь абсурд, нереальность сложившейся ситуации создали в голове Дмитрия первозданный вселенский хаос, привычная чистота мысли, логика, здравый смысл уступили место какому-то туповатому безразличию. Почему-то бессовестно опаздывал страх. Исходя из элементарных норм и зова природы, испугаться надо было бы. В руках здоровенного детины в чёрном пальто и ковбойской шляпе был огромный меч, заточенный, как бритва. И именно этот мужик, этим мечом срубал ночью на кладбище ноги и головы, словно лопухи и качаны капусты. Но где-то в самой глубине своего сознания Дима отчётливо понял, что если они со Счастьем до сих пор живы, значит, эта сентябрьская ночь будет не самой последней на этой планетке.

Человече кончил бормотать и с глухим гулом опустил меч. Наступила пауза, в коей принимал участие, конечно же, и Диман, длилась, однако, она не долго. Не оборачиваясь, гость с нечистым спутником на плечах пошёл в сторону кухни.

– Эй, верзила отмороженная, входная дверь с другой стороны, – не очень вежливо и опрометчиво брякнул Дима.

Верзила не отреагировал на эту вызывающую реплику и скрылся в темноте кухни. Наступила тишина, можно сказать, гробовая. Димана с его котом таким кладбищенским покоем трудно было смутить, и потише слыхали тишь.

– Ну, брат, полежали, поспали и хватит. С добрым утром, тётя, а точнее, дядя.

Дмитрий встал и включил в зале полный свет. На секунду приостановился и шагнул в кухню. Щелчок выключателя открыл полную панораму пространства, в котором, как и ожидал его хозяин, абсолютоньки никого не было. Чёрный мужик с бесом на плечах бесследно испарились. Да оно, в принципе, и нормально, мало ли что этаж девятый, и кухонное окно наглухо закрыто изнутри. Кладбищенский фокус с головами и ногами куда круче был…

А вот по поводу бесследности Дмитрий поторопился. След остался, да ещё какой, и был он на стене в виде крупной надписи, скромненько так гласящей-голосящей: «Добро пожаловать в ад, придурок с котом! Двери для мёртвых душ открыты!». «Придурок» дотронулся до надписи. Это была кровь, свежая и смачно пахнущая.

– Сам убирайся в свой ад, штукатур-маляр сраный! Стены-то зачем поганить?! – возмущению от такого вандализма не было предела.

Чертыхнувшись, Дима набрал горячей воды, добавил моющее средство и пусть не по призванию, но стал-таки профессиональным мойщиком стен. Через на-надцать минут всё пришло в первозданное состояние. От сна не осталось и следа. Диман забамбахал крепкого кофе, хорошего кофе и с полным пониманием, что излишней крепостью вредит своему здоровью, сел за компьютер, писать свои сказки Оранжевого леса про пушистика-ёжику и её друга дракошу. Это на сей момент была, пожалуй, лучшая панацея и профилактика от неожиданных визитов и контактов с нечистью и недоброй паранормальностью.

В восемь утра позвонил Изя и с традиционным оптимизмом приветствовал:

– Доброе утро, дружище! Как спалось?

– Прекрасно! Ночь была чудесная, удивительно сказочная… Тосю от меня поцелуй и ещё раз поздравь, намаялась она вчера с нами. Привет ей от Счастья и благодарность за ужин. Всю ночь котёнок пукал от сытости, мстил мне за белый бант, пришлось даже выселить с кровати.

– Так он вчера салат оливье с зелёным горошком целую миску слопал втихаря на кухне. Я тебя обрадую, Диманище, сегодня заказов нет, памятники и кладбище от нас отдыхают. Так что дуй в спортзал к своим качкам и костоломам, новой инструкторше-профи привет. Только у меня к тебе небольшая просьба с маленьким делом, времени много не отнимет. Тут одна добрая бабуля померла, у неё осталась сестра, тоже немолодая, других родственников нет. Ты заедь к ней. Это на Новосёлах, улица Речная, 12, у Волги. Забери её и дуй в морг. У старушек кроме нищенской пенсии за душой ничего нет, а морганисты требуют у бабки «бабки» и грузят какими-то проблемами. В общем, как всегда, мутят с простыми людьми, пользуясь отчаянием и горем, ну и бессилием и безграмотностью бедных стариков. Ты знаешь, что я обычно сам решаю все подобные вопросы с моргом, другими конторами, но сегодня я в запарке, консультирую серьёзного человека по одному бизнес-проекту. Его гонорар за мою консультацию будет так же весьма серьёзен, я с ним уже работал.

– Крест и надгробие для покойной уже готовы, завтра установим сразу, потом после просадки поправим, естественно, бесплатно, – продолжил добрый еврей. – Деньги в морг возьми. Там рулит некий Анатолий Иванович, скажи, что ты мой компаньон, он скинет цену. Завтра на кладбище надо быть к полудню, я заеду за тобой чуть раньше.

– Изя, а я расскажу Тосе про твой привет инструкторше-профи…

– Убью… Но ты не расскажешь, знаю, что ты пацанский пацан, не стукач, – Изя отключился.

Дима вернулся и присел на диван к умывающемуся как ни в чём не бывало белому коту.

– Ну и нервы у тебя, усатый! Только что не на жизнь, а на смерть дрался с чем-то похожим на тварь из преисподней, а сейчас марафет наводишь. Не подрал он тебя?.. Да вроде нет, – Дима поднял и осмотрел своего бойца, видимых повреждений не было.

– Ты его здорово, конкретно отделал, вся рожа бесовская была в крови. Да-а, твой опыт апрельских и майских боёв с подвальными и крышными собратьями даже сметаной не пропьёшь и индюшатиной не проешь. А ещё соседи постоянно жалуются, что не даёшь проходу немецкой овчарке Скуби и даже затерроризировал бульдога Пал Палыча, Арчибальда. Добрый толстяк Арчи чем тебе не угодил? Вот и до чертей очередь дошла, – Диман поймал себя на мысли, что о бесе говорит как о реальном, свершившемся факте.

– Во, докатился. Понятно, к алкашам с белой горячкой чёртики приходят, в дурке их хоть капельницами лечат. Но к нам-то с котом какого лешего нечисть повадилась?! Последние три ночи были весьма насыщенными странными, отнюдь ненормальными событиями, а последние две вообще за гранью какого-либо разумного понимания, можно сказать, паранормальными. Но всё это было, это чистой воды факт и реалии.

Действительно, складывалась временная и событийная цепочка:

Первая ночь: встреча на мосту с неземным зеленоглазым созданием, её фразы, что «теперь «они» от меня отстанут, но возьмутся за тебя». Кто «они» и как «возьмутся»? «Я буду ждать тебя» и «ты понравишься пантерам». Где будет ждать? Каким пантерам?.. Чёрный мужик, что рядом был, уходя прошипел: «Чтоб ты сдох!» и обозвал «члвк».

Вторая ночь: кладбищенская резня. Опять тот же чёрный верзила. Таинственное мгновенное исчезновение порубленных частей тел, трупов, связанной голой женщины, самого чёрного меченосца, его меч, почему-то оставленный. Мистика просто!

Третья ночь: моя спальня. Этот же чёрный мужик в пальто. Бес с рылом, рогами и хвостом. Опять таинственное мгновенное исчезновение с реальным пожеланием: «Добро пожаловать в ад!». Это уже настоящая чертовщина! Дьяволиада по-булгаковски…

Вот такая выходит цепь из трёх звеньев, явно связанных между собой. И первопричина вырисовывается столь явно, что к гадалке не ходи: таинственная незнакомка, которую чудом остановил на краю моста. С неё всё началось. Недаром говорят: «Ищите женщину», она и есть разгадка всех тайн и загадок.

– Счастливчик, а ты, что обо всём этом думаешь?

Счастье продолжало усердно и сосредоточенно намываться. О своих мыслях он мало кому что ведал, если только иногда тому же брату человеческому, Тосе с Изей, да и то лишь о сметане и рыбке с курочкой, индюшатину таскал и вовсе без всяких мыслей, на автомате.

– Мыслей и дум у меня после пережитого абсурда тоже не очень много, друг мой усатый, но есть предчувствие, что сложившаяся цепь эта, не из трёх звеньев, а куда более тёмная и запутанная. Скорее похожа не на гомеровскую «Иллиаду», а, действительно, на булгаковскую «Дьяволиаду».

– Чем дальше в ад,

Тем больше гари,

Там больший смрад,

Чернее твари…

– Первые признаки гари я сегодня почуял реально, до сих пор в носу стоит. Тварь эта с рылом перед глазами… Ладно, хватит причитать. Что-то разнылся ты, Диман.

– Жизнь идёт,

Контора пишет.

Дремлет кот,

Наглеют мыши.

Если взлёт,

То лучше с крыши…

– Крыши нам ни к чему, а в контору морга пора. Я и так перед Изей проштрафился, так и на передовую сошлет, до конца жизни по моргам, да по ритуальным конторам шастать. Мне хватает нашей маленькой гравировальной мастерской. Но сначала на Речную, за бабулей. Счастливчик, ты дома останешься или со мной на выход?

Счастье выбрало «на выход».

Почём нынче «дверь» в смерть?..

Бабуля была старенькая, вежливая и очень тихая.

– Ты ведь Изя Львович, сынок? – сразу с покосившегося крыльца спросила она. – Мне добрые люди посоветовали к тебе обратиться, дали телефон, сказали, что поможешь. Вот я и позвонила…

– Нет, меня Дмитрием с рождения нарекли, но я от Изи Львовича. Собирайся, мать, в морг поедем. Документы на покойную сестру собрала?

– Всё собрала, была уже с ними в этом морге. Но сестру мою мне не отдают, говорят, что надо платить за иксперта какого-то, за хранение тела, за холодильник, за грим, маньюкюр какой-то, ещё за что-то, я уж и не помню. У меня с собой было пять с половиной тысяч, пенсию должны принести девятнадцать тысяч…

– А сколько в морге хотят?

– Девяносто тысяч рублей, вот квитанцию дали, – бабуля дрожащей рукой протянула измятый клочок бумаги без печати и подписи, с корявыми цифрами, написанными от руки.

– Хорошо, хоть не долларов. Мать, одевайся, бери документы, пойдём, такси ждёт.

– Сынок, так, чай, и тебе надо платить?

– Мне уже всё оплачено, бабуль, одевайся быстрее…

Серое здание морга встретило их отчуждённо и не очень-то живо. Входная дверь с тугим скрипом нехотя пропустила Диму с бабулькой внутрь. За маленькой деревянной перегородкой сидел здоровенный рыжий мужичище с лицом породистого бульдога. Стараясь быть максимально вежливым, Дима попросил пояснить перечень услуг, оказанных покойной, показать прейскурант цен, заявление от бабушки на оказание услуг; он также поведал о бабушкиной пенсии, её одиночестве. И в конце пожелал увидеть более официальный документ по оплате, нежели та намалёванная бумажка, что дали сестре умершей. На что бульдог сквозь зубы коротко процедил:

– Ей всё сказали, всё отдали. Ты кто такой? Тебе чё надо?

Дима мирно перегнулся через стойку, столь же мирно взял бульдожью харю за нос, взял жёстко… ну, очень жёстко. Пёсо-человек, начиная свирепеть, стал дёргаться и попытался оторвать пальцы Димана от того, что было носом, но быстро превращалось в картошку. Однако тиски ещё более сжались так, что глаза амбала покраснели, из них ручьём потекли слёзы.

– У Анатолия Ивановича спросите, – гнусаво простонала жертва Диминых пальцев.

– Сам зови.

– Анатолий Иванович, к вам тут пришли, – из последних сил выдавил бедолага.

Вышло маленькое, в очках, в жилеточке, с жёлтым галстуком, с кругленьким брюшком существо. Дима нежно отпустил нос притихшего бульдога.

– Ну, козлина, держись, – прохрипел рыжий боров, свирепея на глазах, как израненный испанский бык на корриде, и стал пробираться к Диману.

– Боря, сядь и не рыпайся! – сухо бросил человечек в жёлтом галстуке, но этого хватило, чтобы огромный Борька, как боров в хлеву, тут же послушно сел и притих мышью, опустив крупную башку с низким, покатым лбом.

– Что вам угодно, господа? – Анатолий Иванович был сама любезность.

– Ваша контора со всех так дерёт? – Дима продолжал оставаться вежливым.

– То есть, молодой человек? Я не совсем понял ваш вопрос.

– За какие такие услуги вы хотите взять с одинокой, бедной старушки столько деньжищ?

Анатолий Иванович понимающе посмотрел и задушевным голосом ответил:

– Молодой человек, все услуги, оказываемые нашей богоугодной организацией, платные. Капитализм, знаете ли, но с человеческим лицом, – добрый толстячок прищурился и вплотную придвинулся к Диману. – Вам, по-видимому, ещё не приходилось к нам обращаться. Но сдаётся мне, что я вас где-то видел. Да, да, теперь припоминаю, память у меня шедевральная. А ведь вы работаете в нашей сфере, и мы с вами в некотором роде коллеги, я бы даже сказал, «братья по оружию». Вы напарник очень приятного молодого человека в очках с круглой оправой. Зовут его Изя Львович. И фамилия у него удивительная, можно сказать, ветхозаветная, Азриленко. Мы несколько раз решали с ним некоторые проблемки, большей частью мои. Он настоящий финансовый гений, ну а компьютером владеет, словно Рихтер пианино. Я ему премного благодарен. В отличие от вас он никогда никого не хватал за нос, наидобрейшее существо.

– Кому, как не нам, вам и мне, знать, какая у нас наисложнейшая, не всегда благодарная работа. Провожать людей в их последний путь, это наш почётный долг, доверенный нам согражданами. Огромная ответственность лежит на наших с вами плечах. И при всём нашем желании, даже самом гуманном и сердечном, мы не можем быть полными альтруистами. Нас, в конце концов, просто не поймут, если мы станем всех просто так, без денег закапывать в землю. Ведь не мусор же выбрасываем, сейчас и за его утилизацию бешеные бабки приходится платить. Любая дверь, будь то деревянная, будь то металлическая, стоит некоторую сумму денег. А дверь в мир иной нетленна и потому, соответственно, стоит несколько дороже. Такая дверь, словно раритет для каждого из нас. У каждого должна быть своя, индивидуальная, эксклюзивная… Но мы не знакомы, мой дерзкий и ищущий справедливости друг. Не про таких ли, как вы написано: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»? Меня зовут Анатолий Иванович, а вас?

– Дмитрий, – нехотя ответил Дима.

От скользкой, слащавой речи толстенького хозяина морга ему стало казаться, что стены, пол конторы, да всё вокруг такое же склизкое и липкое. Он попытался отстраниться от лизуна в жёлтом галстуке, но тот не только не отлип, но, привстав на цыпочки, приблизился к самому уху Димана и задушевно продолжил:

– Очень, очень приятно, Дмитрий. Я надеюсь, что наша встреча не последняя. И, конечно же, как коллеги, как собратья по духу, мы с вами найдём общий язык. Бабулю покойную я отдам вам бесплатно, по-свойски, даже по-братски, так сказать. Более того, мои черти… в смысле люди доставят её туда, куда вы скажете. Так куда прикажете тело?..

– В Кремль, к мавзолею… на кладбище с северной стороны, где четвёртый участок, к двенадцати дня.

– Шутник вы, Дмитрий батькович, шутник и балагур, однако. Будет исполнено, с северной, так с северной, в полдень – это хорошо, это символично. Боря, завтра возьми трёх чертей, в смысле человек и сделай всё, как надо, а сейчас иди, иди.

Бульдоборя встал и, косясь на Димана, тяжёлой поступью пошёл к выходу.

– И про нос, Боря, забудь! Если на тебя поступят жалобы, то пеняй на себя! – Анатолий Иванович вновь приобнял Диму и пропел:

– Ну-с, милостивый государь, по чайку ударим, есть и покрепче снадобье и закусочка соответствующая к нему, бабуле вашей горячее молочко подадим с печенькой, сдобненькой и мягенькой…

– Спасибо, пойдем мы, дела, – сухо ответил Дима.

– Может быть, у вас есть вопросы или пожелания? – не унимался толстячок-морговичок. – Не стесняйтесь, говорите, мы всё исполним и учтём.

– Вопросов нет, а пожелание есть: займите Борю чем-то более общественно полезным. Такие кадры пропадают, обидно за Родину…

– Учтём, учтём, – Анатолий Иванович проводил Диму со старушкой до самых дверей. – Всего вам самого наилучшего, милейший Дмитрий, горячий привет от меня вашему другу Изе Львовичу Азриленко, гению, гению бизнес идей. Сегодня мы вам, завтра вы нам, чем чёрт не шутит. Мир тесен, на друзьях и братстве нашем только и держится…

Дмитрий отвёз старушку домой, та заторопилась, стала накрывать на стол нехитрый обед.

– Мать, не суетись, я тороплюсь. Завтра мы с Изей Львовичем за тобой заедем к половине двенадцатого, будь готова.

– А могилку-то как, сынок, кто ж копать будет? У меня ведь никого нет, – запричитала бабуля.

– Завтра всё будет. Похороним твою сестру по-людски, как положено, оградку поставим, облагородим, – Дима взял её руку и вложил конверт с деньгами, взятыми в морг. – А вот это, матушка, тебе передал Красный крест.

– Сынок, какой крест-то? У меня ведь и креста на могилку нет… А деньги за что даёшь? Мне ни дать, ни продать нечего. Пять курочек да петушок только…

Диман поцеловал старую в голову и пошёл к двери, у входа громко повторил:

– К половине двенадцатого мы за тобой заедем.

«Гарсон, я с котом…».

Время шло к обеду.

– Что, котяра, каковы планы? – обратился Дима к высунутой из спортивной сумки голове Счастливчика. – Изя освободится только к вечеру. Значит, у нас с тобой впереди два пункта назначения. Первый: кафе, где нас гостеприимно встретят и скромненько, но со вкусом попотчуют. Второй: спортзал, три дня там не был. Тамерлан звонил вчера, сказал, что тренажёры привезли суперские. Посмотрим, заценим. Тренировка сегодня отменяется. Хотя, блин, почти неделю сачкую, всё по кладбищам да по Танюхам вояжирую-жирую, коньяком и шашлыками пропах. Пузо, того и гляди, начнёт в друзья набиваться. Пора потеть начать. Начну, но чуть позже. А вот и «Айвенго», вроде сносная харчевня.

Небольшой ресторанчик «Айвенго» ждал как будто только его. А впрочем Дима и стал на сей момент единственным посетителем, так как трое молодых полупьяненьких парней, чуть не сбив Димана, шумно вывалились из дверей кабака. Один из них, явно ищущий приключений, дёрнулся было в сторону друга Счастья, но двое других резко тормознули его громким шипом:

– Ты чё, Толян, забыл?! Это тот «таец», что чуть бошки нам не оторвал у спортзала, где рулит, там ещё здоровенный осетин с ним был. Ты тогда его котяру обозвал «кабанчиком» и дёрнул за хвост… Валим отсюда…

Толян всё быстро вспомнил, и пьяная тройка вмиг испарилась.

Официант, со всё понимающим и принимающим фейсом, был вежлив и понимающ до тех пор, пока из сумки, зевая, вальяжно не вылезло огромное белое Счастье.

– С котами у нас нельзя! Никак нельзя! Тем более с такими… огромнющими… – от неожиданности попятился человек с бабочкой на шее.

После всунутой в карман гарсона хорошей хрустящей банкноты стало можно.

– А он это… того… не нагадит? – шёпотом поинтересовался служивый.

– Нет, он культурный, – заверил Дмитрий и заказал себе картошку с грибами и зеленью в горшочке, это нехитрое блюдо здесь готовили отменно; лёгкий салат с креветками; чашечку кофе и сто граммов коньяка; причём предварительно предупредил официанта, что если в коньяк проникнет хоть намёк на клопиный запах, то отнесёт напиток хозяину кафе и убедит отпить. Для кота попросил налить тоже сто граммов, если не коньяка, то хотя бы сметаны и выдать три тушки варёного минтая без костей.

– Обязательно варёного, он жареное не ест.

– Коту за стол нельзя, никак нельзя, – нерешительно молвил официант.

– А если… – Диман на полном серьёзе полез в карман…

– Меня уволят, – официант вновь попятился.

– Тогда валяй под стол.

– Сей момент.

Ждать обед пришлось недолго, и это естественно, так как свой заказ Дмитрий сопроводил не только вежливой улыбкой, но и ещё одной бумажкой. Коньячок оказался приличным, всё остальное тоже было настоящим, даже минтай был не только без малейшей косточки, но и разложен аккуратными порционными кусочками. Ценят в России взятки и хорошие чаевые, история, традиции, однако…

И весьма странный дуэт, состоящий из крепкого коротко стриженного мужчины, с лёгким прищуром нескрываемо ироничных голубых глаз, то ли в полувоенном, то ли в полуспортивном снаряжении, с трёхдневной щетиной на смуглых щеках и жёстких скулах и вызывающе наглого белого котяры с чёрным хвостом, упирающимся в небо, словно труба кочегарки, чинно приступил к обеденной трапезе, на столе и под столом.

В конце концов, лёгкая приятная сытость вплотную подступила к Диману. Подступила и… отступила… отступила под давлением пристального, тяжёлого взгляда из-под чёрной шляпы. Этого человека в длинном пальто Дмитрий, конечно же, не мог не узнать. Он всё более становился для него привычным и чуть ли не «родным». Этаким своим домашним маньяком, махающим по ночам мечом, с чёртом и ножом за пазухой, маляром, любезно приглашающим в ад. Чёрный сидел в глубине зала и не спеша пил кофе. Диман резко встал и двинулся в сторону меченосца. Тот столь же стремительно поднялся и вышел в коридор. Дима почти догнал его у туалета, но чуть не успел, дверь в кабинку захлопнулась перед самым носом. Он рванул ручку, дверь, сорвав засов, распахнулась, в кабинке никого не было. Счастье со вздыбленной шерстью прижималось к ногам. Чтобы не произносить очередного абсурда и хоть как-то погасить чехарду в голове, Диман расстегнул штаны и пописал. Стало легче и покойней, но вопросы остались.

– Белый, а ты сильно сейчас удивлен очередным исчезновением этого чёрного? Или это уже в порядке вещей и для тебя?

Счастье с тоской посмотрело на сумку. Дима понял его желание и открыл её. Кота не надо было приглашать дважды, он мгновенно нырнул в нутро, словно танкист на учениях.

– Во, как надо решать проблемы, по крайней мере, уходить от них! А мне куда посоветуешь, спрятаться? В какой чемодан? Хотя, пожалуй, есть такой «чемодан», где на время отвлекусь от гоголевской или булгаковской мистики, накрывшей нас в последние ночи и даже в этот полдень. Все дороги ведут в мой спортзал! Чёрный мужик вряд ли туда сунется, чертям в спорт заказана дорога. Зря что ли говорят: в здоровом теле и дух здоровый! Хотя на толерантном Западе трансгендеры, трансвеститы и прочая «радужная» нечисть пыхтят бок в бок, зад в зад с нормальными мужиками… Прости, Господи, за мысли нечистые…

В свой родной спортзал в этот слегка пасмурный день Дмитрий вошёл с лёгким сердцем и чистой душой, как впрочем и всегда. С раннего детства, с семи лет, когда отец впервые привёл его за руку в спортивный зал с потными борцами-вольниками, мир борьбы и спорта стал для него родным, по сути, вторым домом. Другого варианта и быть не могло, ведь секция вольной борьбы была единственной в горном туркмено-курдским посёлке на границе с Ираном, где он провёл свои счастливые детство и юность. Вопреки общепринятому, школу с её портфелем, учебниками и уроками Дима вытеснил из призовой тройки. Борцовский зал стал для него домом, родным и желанным. Он был всё-таки уличный пацан, как и его друзья «казаки-разбойники», «оторвисты» и дворовые футболисты, но никак не «ботаник», несмотря на все усилия бабушки Джильды посадить его за уроки и чёрное пианино.

Зал встретил его широкой чернобровой улыбкой великана Тамерлана. Этот добродушный осетин был старожилом димановского детища. Он изначально помогал с ремонтом помещения, на своём транспорте привозил оборудование, инвентарь, горячим задором и примером вдохновлял всех начинающих атлетов, консультировал и работал на лапах и боксёрских мешках, следил за порядком и, можно сказать, «крышевал» здесь. Причём делал всё это почти задаром, и не потому, что был полным альтруистом. Он крепко уважал Димана, после того, как тот совершенно случайно оказался с ним плечом к плечу в жёсткой криминальной заварухе… Тогда выжили и хоть не побратались, но помогали друг другу в любом раскладе, правда, обращались за помощью редко, в крайних случаях, ведь оба гордые были, однако, абреки, настоящие орлы с гор, правда, один с кавказских, другой с копетдагских. У Тамерлана был свой маленький, но надёжный бизнес, так что на лаваш с шашлыком и баклажанами осетинской семье хватало.

– А, Дыман-брадага, рэзать буду тэбя, савсэм пропал, – плотно приобняв и приподняв Диму, приветствовал богатырь и уже без ломаного акцента продолжил:

– Я тебе вчера звонил. Станки хорошие из Питера привезли: два на пресс и боковые мышцы, один на плечи и спину. Мы их уже установили, отрегулировали, в общем, они в работе. Четыре груши, не новые, но отменного качества, а главное, пропахли тайским духом, при ударе гудят так, что на Тибете слышно, наверняка. У тебя в тех горах откуда связи?

– Я жил там два года… в монастыре, тренировался, немного выходил в ринг… давно это было…

– Ты об этом никогда не рассказывал. Монахом что ли в Шаолине был?

– Хорошая шутка, Тамерланище.

– Да, женщины тебя в монастырь не отпустят. Когда женишься, брат? На свадьбе когда гулять будем? От меня барашек, баклажаны, как ты любишь, сам приготовлю…

Так, с шутками и прибаутками они вошли в мир железа, боксёрских груш, здорового пота и духа. Диман с котом до вечера отдыхали в компании богатырей и кулачных ратников от трёхдневной потусторонней чехарды и нечисти. Счастье даже разрешило потискать себя амбалам, притворившись котёнком. Чай с имбирем и таинственным набором трав от Тамерлана успокоил и умиротворил душу и тело. Но вечерело, пора было ехать к Изе.

«Ты в чертей веришь?».

Дверь открыла Тося, позволила себя приобнять и, шлёпнув Диму по лбу, глядя на сумку и улыбнувшись уголками глаз, своим наикрасивейшим голосом произнесла:

– Выпускай своё Счастье, есть сметана и малюсенький, но сочный кусочек индюшатины…

Едва было произнесено последнее слово, замок спортивный сумки раскрылся быстрее молнии, и взъерошенное Счастье вылетело из неё, на мгновенье зависло в воздухе и с пробуксовками, сметая всё на своём пути, как торнадо, понеслось на кухню.

– Вот так и продаст за кусок колбасы, – подытожил момент братан белого проглота. – Правда, он не ест из чужих рук, только из твоих и Изиных.

– За колбасу может и не продаст, а вот за индюшатину точно… – Тося не удержалась и звонко рассмеялась. – Изя в кабинете, Димуль, шахматы расставляет.

Благодушный очкарик уже расставил все фигуры и, довольно потирая свои большие руки, приветствовал друга:

– Вечер добрый, Диманище, однако, скоро он перестанет быть для тебя добрым. Я к матчу-реваншу подготовился основательно и продемонстрирую тебе защиту от дяди Вени Абрамовича.

– Привет, реваншист, – ответил Дима, комфортно усаживаясь в архи древнее кожаное кресло. – При всём уважении к дяде Вене, о такой защите мне ничего не ведомо, с дядей Веней я не знаком вовсе…

– А сейчас ты её отведаешь и познакомишься с ней. Мой дядя был на протяжении тридцати лет шахматным королём своего двора в славном советском городе Баку. Благодаря ей, он три десятка лет на халяву пил пиво, а иногда и коньячок под шашлычок. Защиту Абрамовича он передал мне по наследству, причём единственному из всего нашего рода…

– Так что ж ты её не применял раньше, ведь последние пять партий бесславно продул? – съязвил Диман.

– А я её в заначке держал, ждал, когда придёт время…

– «И вот это время пришло. Те, кто молчал, перестали молчать», – продолжал шутковать Дима. – Долгая заначка у тебя получилась, однако.

– Тем упоительней и грандиозней будет победа, месть, хороша, когда она холодная, лучше ледяная. Ваш ход, сударь, атакуйте.

Что сказать, защита Вени Абрамовича сделала-таки своё «чёрное» дело. Дмитрий был безжалостно бит своим другом очкариком, причём бит четырежды. Это шахматное избиение, к счастью для побратима белого монстра, прервала Тося, принеся свой фирменный наиароматнейший чай, такой, что и японцы с китайцами отдыхают со своими чайными церемониями и традициями.

– Пейте, гроссмейстеры, – добрая улыбка женщины наполнила комнату розовым сиянием.

Тося вышла, сияние вышло вслед за ней. Зато вошло Счастье, сытое и довольное, бесцеремонно оккупировало диван и заменило сияние своим нещадным трескомурлыканьем.

– Как дела с твоими бизнес-консультациями? – формально спросил Дима.

– Нормально, успешно, прибыльно, – формально ответил племянник дяди Вени. – Рапорт сдан, рапорт принят.

– У тебя как дела? Был в морге с бабулькой?

– Старушку нашёл, и в морге был…

– Сколько слупил с тебя премилейший Анатолий Иванович? – перебил Изя и стал доставать деньги из своего дубового письменного стола, больше похожего на танк.

– Оставь бумажки на месте, всё обошлось бесплатно. Покойную привезут на кладбище завтра в полдень. Этот премилейший, как ты его называешь, Анатолий Иванович даже выделил людей.

– И что, ни копейки не взяли? Странно, однако, и не похоже на Анатолия Ивановича. Он даже воздух из морга готов продавать. Они же не отдавали больше недели бедной старушке тело её сестры, накручивая пени за холодильник, – крайне удивился Изя.

– Этот маленький, кругленький человечек с жёлтым галстуком признал во мне коллегу, долго рассказывал о ценности и эксклюзивности дверей в мир иной. Сказал, что знает тебя, мол, ты помогал ему в решении некоторых финансовых вопросов, – Дима сделал паузу и, невольно сморщившись, спросил:

– Как ты с таким контингентом общаешься, ещё и помогаешь? Этот «шарик» мне очень не понравился, скользкий, вонюченький и гаденький. Своих людей чертями зовёт…

– Диман, ты же знаешь, я многим помогаю, как, впрочем, и ты, но не всегда только за спасибо. С таких анатолиев ивановичей я деру втридорога, за вредность, так сказать, за их «скользкость» и «вонючесть», но деньги, как известно, не пахнут. В конце концов, на эти деньги мы помогаем таким вот одиноким бедным старушкам. Что касается этого Анатолия Ивановича, то в узких кругах знают его, как человека весьма загадочного. Казалось бы, небольшая шишка из «покойного» дома, но влиянием обладает колоссальным, не по меркам нашего городка. Поговаривают, что стоит ему шепнуть, сам мэр принесёт ему кофе в морг. А губернатор присылает за ним вертолёт для охоты на оленей и косуль… Но хватит об этом Толике из морга и о его «чертях». Чаёк поспел, настоялся. Ароматище какой!..

Друзья, наслаждаясь Тосиным чаем, на некоторое время ушли в сторону от серьёзных и мрачных тем, однако ненадолго, своим вопросом напортачил Диман, вдруг неожиданно брякнув:

– Изя, ты в чертей веришь?

Очкарик аж поперхнулся, но быстро прокашлявшись, переспросил:

– В чертей?.. Ты сегодня что-то много о бесах говоришь… Это те, что с рогами и хвостом?

– Да, и ещё с поросячьим рылом.

– Вообще-то после той ночи на кладбище я готов поверить и в бабу-ягу.

– Изя, я не спрашиваю тебя про бабу-ягу, кощея бессмертного и змея горыныча. Я конкретно спрашиваю: черти есть, по-твоему?..

– До страшной ночи я ответил бы, что бесы не существуют, разве только в сказках или, скажем, у Гоголя с Булгаковым… Сейчас не знаю. А в чём собственно дело?

– Этой ночью ко мне в квартиру приходил маньяк в пальто и шляпе, тот, что на кладбище головы и ноги срубал.

– Он позвонил в дверь, и ты ему открыл?..

– Нет. Я проснулся от воя кота, чёрный мужик уже сидел в кресле. Он взял из-под дивана меч и ушёл, правда, не совсем обычно, а через кухню, и ещё оставил на стене надпись: «Добро пожаловать в ад, придурок с котом». В обед я опять его видел в кафе «Айвенго». Он смотрел на меня, как гипнотизёр, затем встал, вошёл в туалет и там испарился. Ещё пару таких фокусов с исчезновениями, и я начну думать, что это Копперфильд или наши братья Сафроновы повадились к нам.

– Диман, а причём здесь черти?

– У рыцаря за пазухой сидел чёрный чёрт, Гансом он его назвал.

– Ты уверен, что это был бес? Может, это была обезьянка или такой же котяра, что и твой Счастливчик, только чёрный?

– Сначала я так и подумал, что это обезьяна, правда, почему-то именно чёрная. И она сразу же не понравилась коту. Когда она на двух лапах, цокая, направилась в мою сторону, котяра, словно бешеный, набросился на неё и основательно подрал. Эта, так называемая обезьянка, с перепуга забралась на плечи к ночному гостю и притаилась там. Но когда мужик встал и подошёл к дивану, на котором мы лежали со Счастливчиком, наклонился за мечом, это существо оказалось в полуметре от моих глаз. Клянусь, это был самый настоящий чёрт, с рогами, поросячьим рылом, хвостом и чёрной щетиной. Я его видел так же ясно, как тебя сейчас.

Изя внимательно посмотрел на Диму.

– Может, ты был пьян, мы ведь хорошо посидели?

– Я не был пьян. И чёрта видел, как тебя сейчас. И чёрный мужик в пальто и шляпе был. Он вышел на кухню и пропал, словно испарился. Но осталась надпись на стене, я её минут сорок отмывал. Кровью она была намалёвана. И меч был с тремя шестёрками, как бритва, острый, я им по неосторожности отрубил ножку стола.

– Значит, этот маньяк, проходящий сквозь двери и стены, знает, где ты живёшь. Раз тебя нашёл, то и меня легко вычислит. Я не за себя дрожу. Илюшка, Тося. Ей рожать через четыре недели. Волноваться никак нельзя.

– Чёрный приходил ко мне, думаю, за мечом. К тебе ему незачем соваться. К тому же ты его видел только на кладбище. А я пересёкся с ним не только на погосте, но и на мосту, и в квартире, и в «Айвенго». Уже четырежды. Случайность?

– Случайности не случайны. Случайность – это лишь иная форма судьбы. Не я сказал, а мудрецы, – изрёк очкастый друг.

– Я об этом же. Ты ему не нужен. Думаю, я стал объектом его внимания, после того, как помешал ночью на мосту. Очевидно, что зеленоглазая львица неспроста хотела сигануть с моста в реку.

Этот чёрный как-то к этому привязан, замешан в этом. Незнакомка сказала, что «у них» была только одна попытка. Теперь «они» от неё отстанут, но возьмутся за меня. Кто «они» и как возьмутся? Не знаю. Время покажет. Очевидно, что в кафе мужик был тоже не случайно. Кстати, красавица дотронулась до моего крестика и сказала, что это хорошо… хорошо, что на мне крестик и образок с батюшкой Николаем. Ещё попросила гайтан с Девой Марией принести ей в следующий раз…

– Какой следующий раз и куда принести?

– А я знаю? Наверное, туда, где водятся пантеры, которым я, с её слов, понравлюсь. Осталась самая малость, узнать, где обитают эти хищницы.

– Подвесная иконка у меня, кстати, есть. Освящённая, из Дивеева, ещё три года назад мы с тобой там были, Илюшу крестили. Помнишь? Возьми.

– Но всё же неспокойно у меня на душе, – продолжил Изя. – И не только за семью. За тебя тревожусь, брат. Может, не пойдёшь домой, у нас останешься? Илюшка рад будет потискать Счастье. И Тося славный ужин забамбахает.

– Что-то приуныл ты, дружище, даже немного скис, вижу. Не похоже это на тебя.

Изя перебил непаникованного Димана:

– Прежде ни я, ни ты не видели сумасшедших маньяков, срубающих головы, словно качаны капусты на грядке; в ад нас никто не приглашал и не приходил домой с чёртом за пазухой; нам не приходилось наблюдать, чтобы люди бесследно исчезали в мгновения ока на кладбище, кухне и туалете. Все предыдущие проблемы можно было решать без суеты. Они были реальными, без какого-либо налёта мистики и чертовщины. Их можно было видеть, трогать, осязать. А сейчас что?!.. Дьяволиада какая-то, по-другому и не назовёшь.

– Изя, успокойся, мы вместе и что-нибудь придумаем. Как сказал один хороший человек: главное – не иметь с собой белого флага, тогда ты вынужден побеждать.

– Это да, верно. А ещё сказано: пропал не тот, кто в беду попал, а тот, кто духом упал! Может, оружие прикупим? Пару охотничьих карабинов, ну или хотя бы травматы. Лицензию я быстро сварганю…

– На территорию ZOV собрался? А как же Тося с Илюхой и ожидаемым малышом? Их на кого хочешь оставить?

– Вообще-то ты сам не так давно заявил мне, что думаешь, отправиться на эту территорию. Ты-то обо мне и моей семье подумал? Стыдно, видите ли, ему за себя: коньячок под шашлычок уминать, получать от жизни максимум удовольствия, когда там, на войне, гибнут наши парни… тебе всё более обидно, ты сам сказал. Может быть, мы и здесь нужны. Войны ведь на каждого ещё хватит, и на тебя, и на меня. Было бы желание и здоровье. К тому же любой мир – это не конец войны, мир – это лишь передышка перед новой войной. Вся история человечества об этом говорит. Первобытные дикари дрались за лучшие пещеры, мы же бомбим друг друга за нефть, газ и золото, за «идеи» и власть, а то и вовсе «хиросимим и нагосаким» бездумно и безумно, как черти. Но ты прав, на нас опять прёт коричневая сатанинская чума с фашистскими крестами на «тиграх» и «абрамсах». Однако, про оружие, это я лишнее брякнул. Ты же знаешь, я его и в руки-то никогда не брал, как пользоваться, не знаю.

– Ладно, братан, что-то расфилософствовались мы с тобой. Начали с чертей, закончили войной и теми же чертями. Давай, о текущем. Завтра бабульку похороним, а там недельку-другую отдохнём. Возьмём Тосю с Илюшей и махнём в санаторий «Светлана»: процедуры, массаж, бассейн, здоровое питание. О бесах, маньяках с мечами и иванах анатольевичах забудем. Перезагрузимся, так сказать. Оружия, понятное дело, не надо. Я сейчас домой, приберусь, вещи соберу. А завтра к вам с ночёвкой.

– А путёвки в «Светлану»?

– Друг мой, Изя, в санатории племянник Тамерлана, Асхаб управляет, так что никаких проблем с этим не будет. Я сейчас позвоню, всё решится.

– Ты своим хладнокровием прошибёшь кого угодно. Но будь осторожен. Надеюсь, меченосец с чёртом тебя не посетят. Если с тобой и твоим наглым котярой что-то случится, не переживу, – добрый еврей не на шутку расчувствовался.

– Не суетись. Лучше приготовь к завтрашнему дню на кладбище хороший обед с водочкой, непременно лимонной и холодной. Счастью хавку не забудь; индюшатину не обязательно, варёной курицей обойдётся.

– Может, у нас дома пообедаем? Тося накроет на стол.

– Нет, на свежем воздухе полезнее.

– На кладбище-то?..

– Почему, нет? Сам говорил, что там тихо и покойно…

Странные танцы в переходах подземных станций…

В дверях своей квартиры Дима остановился, выпустил из сумки белого обжору. Тот был спокоен и несуетлив, вальяжно прошёл в зал и растянулся на полдивана. Это означало, что чертовщиной в жилище не пахло. Счастью Дима доверял: тот всегда бурно реагировал на хвостатых сородичей, псиное и мышиное племя, индюшатину, теперь вот и на всякую рогатую, хвостатую и копытную нечисть.

Раздевшись и приняв душ, автор детских сказок заварил чай с набором цветов и ягод и с добрым настроением бухнулся в кресло перед телевизором. Показывали сплетенье рук, сплетенье ног, но не по-пастернаковски, а дёшево и смачно, по-голливудски. Показушно темпераментно полюбив друг друга, герои столь же темпераментно побегали, постреляли, зверски побили по головам и животам врагов «справедливого» и «гуманного» дяди Сэма, всех и вся победили и под музыку с титрами, не умывшись и не отдохнув, даже не сходив в туалет, легли темпераментно переплетаться. Но Диману было всё равно, что смотреть. Чай был волшебно ароматен и вкусен и под суетливые ночные новости. Из неги и комфорта его выдернул звонок мобилы.

Это была Аннушка. Умная, терпеливая, красивая женщина. Дима стал вспоминать, когда был у неё в последний раз. Кажется, полторы-две недели назад? Был ужин при свечах. Был Шопен, обожаемый Анной. Было мало слов, Анна умела молчать и слушать тишину. Были каштановые волосы, губы, глаза и руки женщины. Были её нежность и страсть. И только после всего этого к Диману нагло и уверенно вваливался стыд. Стыд перед ней, стыд перед самим собой, и прогнать этот стыд было никак не возможно. Такую женщину нельзя было не любить, с такой женщиной нельзя было просто танцевать, пусть даже под Шопена, просто спать. Однако он не любил её, впрочем, как и всех других, встречавшихся на его пути, пространствах и территориях, на которые он вторгался. Такой образ бытия всё более становился для него удручающим и, пожалуй, неприемлемым и ненавистным. И чем дальше, тем больше. Отсюда рождались и стишки про самого себя. Куда ж без них? «Шедевры» так и пёрли:

– Я – комиссар отряда,

Женщин, раздетых для битвы.

Дерзкого, пошлого взгляда

Не осветят молитвы…

Анна знала, что была одной из нелюбимых среди таких же нелюбимых «женщин, раздетых для битвы». Знала, знала и всегда ждала его…

– Я звонила тебе, но ты не отвечаешь… я соскучилась… хочу тебя видеть… прямо сейчас… жду… приходи… больше ничего говорить не буду… жду тебя…

– Аня, подожди, – Дима был скверненько суетлив, но успел, Анна не отключилась.

– Прости, я не приду…

– Почему?

Это «почему» прозвучало для него громко, и потому наступившее молчание показалось до жути тихим и тягостным. Вся лексика русского языка бесцеремонно покинула его, оставив лишь короткую фразу: «Ты полный идиот, тупица». Это ничего не объясняло и не решало. Но женщина, как всегда, была тоньше и умнее любого «димана», «санька», другого брутального «пассажира», «звездолётчика», оборвав «тупизну» такой необходимой подсказкой:

– Ты уезжаешь, Дима?

– Да, – языковое богатство великого и могучего русского языка было ещё в не зоны досягаемости.

– Далеко?

– Да.

– Надолго?

– Навсегда, – ему стало легче, словно он подписал себе приговор, не подлежащий обжалованию, но освободивший его от своего «чёрного Я». Пришла очередная пауза и сказала: «привет». Он не ответил, пауза ушла. Вернулся голос Анны:

– Мне с тобой было хорошо, интересно и удивительно. Можешь ничего не говорить. Я не скоро забуду тебя, но забуду… Прощай…

– Прощай, – сказала пауза.

– Прощай, – повторила мобила.

– Прощай, – с готовностью поддакнула тишина.

– Счастливчик, ну хоть ты молчи и не говори «прощай».

Но белый здоровенный котяра и не собирался прощаться: найди потом такого другого дурака, готового таскать с собой почти десять килограммов «счастья», да ещё кормить индюшатиной и терпеть пуканье от оливье с горошком.

– Ладно, я спать. Белый, ты со мной в спальню? – белый проигнорировал вопрос, раскинувшись вольготно на диване.

– Что ж, одному будет не так тесно.

И пришёл сон.

Он стоял посреди пустынной улицы в совершенно незнакомом городе, странном городе. Ибо не было вокруг никого, ни людей, ни машин, вообще никого. Шёл мелкий ненавязчивый дождь. Счастливчик сиротливо жался к его ногам. Но, несмотря на пасмурность, серые каркасы домов выглядели отнюдь не печально под мокрыми небесами. Скорее они были привычно рады чистоте и лёгкости дождевых капель, тёплых, мягких и отрадных. Не рад влаге был только кот, нервно и недовольно подёргивающий своим мощным чёрным хвостом.

Вот и сбылась его мечта: марсианские хроники от Брэдбери. Вот так выйти когда-нибудь на улицу, но не ночью, а именно днём. И чтоб вокруг никого не было: ни раскрашенных полуголых девиц, сидящих на лавочках взасос с сигаретами и банками с коктейлем; ни вечно спешащих прохожих; ни мальчишек-хулиганчишек, беспардонно наступающих на туфли; ни ошалело мчащихся скутеристов и самокатчиков; ни машин, воняющих человеческой изобретательностью; ни озабоченных собак, бегущих, фиг его знает куда, и даже, чтоб воробьи и голуби не какали и не мельтешили…

Он шёл по пустынной улице, и окна домов тихо приветствовали его глубиной своих тёмных глазниц. Он вошёл в подземный переход, станция метро галантно позвала его внутрь.

Он знал одно: этот город в дожде, он не на Марсе, он здесь, он ждал его, только его; ждал сто, а может, и тысячи лет. Эскалатор встретил его необъятной глубиной своего зева. Бывая в Москве, он всегда мечтал спуститься по такому глубокому эскалатору, но чтобы не было урчащих моторов; он хотел встретить подошвой ботинка каждую ступень. И вот сейчас, когда не было угрюмых, стоящих у поручней или скачущих мимо людей, он по-настоящему ощутил какой-то не по-земному странный уют и покой. Он не спеша спускался по железным ступеням, и свет наземный, постепенно отдаляясь, приближал к нему неоновый свет подземного мира. Станция приняла его первозданной гулкой тишиной. Лишь пол, выложенный бледно-розовыми плитами, воспользовавшись услугами эхо, вёл с ним ненавязчивый, неторопливый диалог. Счастливчик, ещё наверху стряхнув с себя излишки влаги, обогнал его и по-хозяйски бродил между колонн. И не было мыслей, ни хороших, ни плохих. Был внутренний свет и необыкновенная лёгкость в теле и на душе. Настенные барельефы и узоры были не в силах сломать и загасить тот внеземной комфорт, который поглотил всё его естество. Он не помнил таблицы умножения, не знал, как и где растут арбузы, зачем, кто и когда открыл Америку. Но он знал, зачем он здесь, и кто его ждёт и встречает.

Одинокая женская фигура в его плаще, освещённая неоновыми лампами, в конце тоннеля ждала его. Он не спеша шёл к ней, женщина шла навстречу. Белое Счастье, распушив свой огромный чёрный хвост, с каким-то небывалым вдохновением тёрлось о её ноги. Это была она, незнакомка с зелёными глазами львицы и волосами цвета спелой пшеницы, ночная ныряльщица без акваланга, Ариадна с неземным голосом. Они приблизились друг к другу. Она была босиком и сразу же, встав на цыпочки, прикоснулась губами к его небритой щеке и, взяв за руку, тихо произнесла:

– Здравствуй. Я же говорила, что буду ждать тебя, и ты придёшь. И вот ты здесь… Пойдём, сейчас придёт поезд. Помнишь, я обещала познакомить тебя с пантерами.

Подошёл поезд, ярко освещённые вагоны были пусты. Они вошли в вагон. Двери закрылись, и поезд, игнорируя станции и переезды, понёс их вперёд. Мелькали огни, мелькали платформы; пространство и время утратили свой смысл и значение. Он не спрашивал её имени, он не спрашивал, кто она. Он знал её тысячи лет, знал вне времени и пространства. Он ждал её, он искал её, он нашёл её; она встретила и обрела его.

– Юля, твои волосы пахнут подснежниками, – он достал из внутреннего кармана гайтан с образом Девы Марии и повесил на шею женщины. – На мосту той ночью ты сказала, чтоб я принёс…

Она молчала и, тихо прильнув к нему, засунула руки в карманы его лёгкой куртки. Её мягкие пшеничные волосы касались его губ. Он смотрел на мелькавшие огни подземных станций, и казалось ему, будто пересекают они межзвёздные пространства, и галактики, сменяя одна другую, приближают к ним голубую планету, которая ждёт вот уже миллионы лет именно их и только их.

Поезд замедлил ход. Он знал, что это конечная станция. Двери открылись, и они вышли на перрон. Она взяла его за руку и сказала:

– Мы приехали, пойдём.

По неподвижным ступеням эскалатора они поднялись наверх, вышли из станции. Подземный переход встретил их избытком кислорода и едва уловимой музыкой идущего где-то там наверху тёплого дождя. Юля остановилась и обняла его за шею:

– Я хочу танцевать с тобой.

Он прикоснулся губами к её волосам. И только матёрый белый кот с чёрным хвостом странно смотрел на их танцы, странные танцы в переходах подземных станций…

Они танцевали на лестнице подземного перехода, они танцевали на улице. Дождь, сбегая с них тонкими прозрачными струйками, бесстыдно и раскрепощенно соединил их тела в одно единое целое. Сильный удар грома и отблеск молнии бестактно, но вовремя попросили их остановиться. Мокрые серые здания остались где-то там, позади. Асфальт, отливающий платиной, уступил место жёлто-зелёной мягкой траве. Впереди на поляне между десятком больших вековых дубов стоял, словно притаившись в ожидании, двухэтажный домик со светло-розовыми стенами и бирюзовой крышей.

– Мы пришли. Я здесь живу.

Они подошли к лёгкой светлой калитке, она была открыта и спокойно приглашала войти внутрь. Навстречу им шли две пантеры, белая и чёрная. Ошалевшее от такой неожиданной встречи и хищных хозяев Счастье в отчаянии и какой-то безнадёге, распушив хвост, прижалось к траве и стало заунывно и тягуче орать, басить, выть. Пантеры, не обращая внимания на голосящего белого котёнка, неспешно приблизились к людям. Кот сначала ничего не понял, но постепенно осознал, что нафиг никому не нужен и точно не станет сегодня обедом для хищниц, быстро сориентировался и сделал вид, что он вовсе не орал, а если кто и орал, то вовсе не он, принялся умываться. Грозные, но грациозные хищницы подошли к Дмитрию и стали внимательно обнюхивать его, а чёрная, вдруг встав на задние лапы и положив передние ему на плечи, лизнула в лицо. Совершив этот ритуал, дикие кошки, так и не обращая внимания на домашнего котейку, неторопливо пошли к дому.

– Дима, я же говорила, что ты им понравишься, – она произнесла его имя так, как будто делала это каждое утро на протяжении вечности, если, конечно, у вечности есть эта протяжённость. – Пойдём быстрее, у нас мало времени.

Он не понял это её «у нас мало времени», он вообще утратил чувство времени.

Они вошли в дом. Красивая белая, пушистая кошка, абсолютно проигнорировав их приход, неспешно умывалась на подоконнике. То, что это была именно кошка, подтвердил Счастливчик. На котов-мужиков он реагировал примерно так же, как на пантер, с тем лишь отличием, что, выпустив свои огромные безжалостные когти, сразу бросался драть и кусать несчастных. Но сейчас котиный чёрный хвост, словно труба кочегарки, неотвратимо и гордо устремился ввысь. Счастье издало, по его мнению, соблазнительный и красивый курлыкающий клич, напористо запрыгнуло на подоконник и… получило отменную, смачную по-кошачьи женскую оплеуху по своей наглой и брутальной морде. Ошалев от такого приёма и спрыгнув на пол, покоритель кошачьих сердец широченно открыл свою зубастую пасть и громко зазвонил…

«И в преисподней найду, члвк…»

Остервенелые звонки в дверь вырвали Диму из сна, выдернув из марсианских хроник в земное реальное бытие.

– Ну, ты, однако, и дрыхнешь крепко, Диман. Битый час звоню и долблю в дверь, хотел вызывать службу спасения. Умывайся и одевайся, никаких завтраков и потягиваний. Кладбище ждёт, – бодро выпалила родная физиономия друга.

Ослушаться Изю было смерти подобно, тем более что кладбище ждать не любит, потому и сборы были по-солдатски быстрыми и бравыми. Уже у порога Дима крикнул хвостатого другаа, но тот не соизволил выйти, пришлось идти за ним в спальню.

– Счастье, давай шустрее, опа… – Дима остановился на этом «опа…» и медленно подошёл к коту. Тот сидел на стуле, по ним был плащ, который Дмитрий отдал таинственной незнакомке в ту ночь на мосту. Нос котяры был основательно ободран. Счастье посмотрело на человека с нескрываемым укором, словно это он выдал оплеуху своему любимцу. Дима вспомнил странную ночь на мосту, отданный плащ. Сон сегодняшний явился явью в виде этого плаща и поцарапанной морды кота.

– Так, мистика продолжается, теперь уже в виде снов на грани реальности, точнее, без всяких граней. Что думаешь, мой хвостатый друг? Что скажешь о пантерах, белой, пушистой красавице? Понимаю, тебя более всего беспокоит твой пострадавший нос – самое больное место сейчас. Но разве можно так бестактно приставать к женщинам? Без всяких ухаживаний, пары комплиментов хотя бы? Ты как кавалерист из отряда Будённого с шашкой наголо на скаку налетел на это изящное создание. А где же твоя галантность? Такая бравурная солдафонщина только для соседских дворовых кошек годится. Здесь требовался другой подход, именно галантный, с каким-то шармом, изяществом. Пять лет на планете живёшь, а опыта и ума не набрался. Всё нахрапом, на скаку… Ладно, вечером помажу нос зелёнкой, а сейчас нам пора. В сумку полезешь или пешком пойдёшь?

Счастье выбрало «пешком».

Кладбище встретило их первозданной тишиной и покоем. Могила для бабули была уже вырыта. Друзья выгрузили небольшую надгробную плиту и деревянный крест. К половине двенадцатого Изя съездил на Речную за сестрой покойной. В полдень подъехала машина с гробом. Четыре молчаливых бугая опустили гроб в могилу. Среди них был и бульдог Боря. Его опухший, лиловый нос явно не забыл ласковые пальцы дружелюбного Димана.

– Я твою мёртвую душу из-под земли достану и в преисподней найду, члвк, – сказала голова Борьки, не двигая губами. На большее рыжая башка не осмелилась, так как Анатолий Иванович, мило улыбаясь, смотрел на них из окна чёрного мерса, стоявшего чуть поодаль.

– Сейчас мои черти… парни зароют могилку и установят крест, – не выходя из авто крикнул директор морга.

– Нет, не надо. Мы сами, – отказался от дальнейших услуг Изя. – Спасибо вам, Анатолий Иванович, за помощь и альтруизм ваш! Мы ещё пересечёмся с вами…

– Какой уж там альтруизм? – пропел скользкий толстячок. – Всё имеет свою цену, за всё и всегда надо платить. Но мы пересечёмся, пренепременнейше пересечёмся… уже очень скоро. И петухи не успеют прокричать три раза, как свидимся. Черти… парни, за мной! – скомандовал напоследок милый Толяшка.

– Какой-то странненький этот твой Анатолий Иванович, и речи у него витиеватые и странные, про свою цену и петухов с чертями.

– И вовсе он не мой, – отмахнулся Изя. – Работать приходится с разными и такими персонажами тоже. Ты вон рыжему мужику с синим носом понравился. Он, судя по всему, чревовещатель: с закрытым ртом обещал найти тебя, даже в преисподней. Это ж за какие такие твои грехи столько агрессии против тебя? Не за нос ли ты его таскал? Шнобель лиловый, как слива.

– Он у него с рождения такой. Я не при делах, – утаил свою расправу над бульдогом Дима.

– Мать, давай, я тебя отвезу домой, – обратился Изя к тихо сидевшей рядом старушке.

– А могилку-то, крест как же? Кто ж сделает? – запричитала та.

– Да ты моя хорошая, а мы на что? – очкастый добряк приобнял бабулю.

– Так вы ж не работяги какие? Не могильщики вроде? – удивилась хорошая.

– Ну, матушка, всякий труд у нас в почёте. Кресты мы сами, своими руками чиним. И этот сготовили для твоей сестры, сами и установим, облагородим вот этой плитой. Поехали домой.

– Вот, возьми, – бабуля дрожащей рукой стала совать Диме скомканные банкноты.

Дмитрий приобнял старую и довёл до машины Изи.

– Мать, я же тебе уже говорил, что всё оплатил Красный крест. С Богом езжай, Изя Львович тебя довезёт до дома.

Когда Изя вернулся, друг уже почти прикопал могилку, оставалось только установить крест и надгробную плиту. Это много времени не заняло. Умылись, передохнули. Котище явно проголодался, но терпеливо ждал время трапезы. Друзья, расположившись на полянке, стали доставать из баула ароматно пахнущий провиант, приготовленный удивительными и заботливыми руками Тоси. При виде такой вкуснотищи Счастливчик не выдержал и бестактно сказал:

– Мау-у-у.

– Дзедун, – на автомате ответила вторая половинка доброй Тоси и положила на одноразовую тарелку увесистую отварную куриную грудку.

Усатый чернохвост отказался от совместной трапезы и, взяв по-собачьи курятину, скрылся за соседней могилкой. Изя разлил водку по рюмахам. Пожелание друга не осталось забытым, зелье было лимонным и холодным. Не чокаясь, Диман поднял стопку и повернул голову, чтобы выдохнуть. Выдохнул и…

Внимательный, жёсткий взгляд из-под тяжёлых надбровных дуг под чёрной широкополой шляпой словно пригвоздил друга Изи и Счастья к кладбищенской земле. Маньяк, штукатур, фокусник в чёрном пальто сидел в пяти метрах от ребят и словно гипнотизировал их. Естественно, пришла пауза. Куда ж без неё родной? Изя, не замечая ничего, выпил водку, закусил малосольным огурчиком и только после этого посмотрел на компаньона. Пришла вторая пауза, то ли первая получила своё продолжение. Так они и смотрели: Дима на чёрного мужика, Изя на Диму, чёрный на них обоих.

– И что упёрся взглядом, словно бычара на красную тряпку? Ты зачем за мной шастаешь везде? Ни поспать, ни поесть по-человечески не даёшь. Не жарко в пальто? – выдал словесную тираду Диман. – Выпить хочешь?

Бычара продолжал молча сверлить их взглядом. Изя перестал жевать и явно напрягся, снял очки и стал нервно протирать их салфеткой.

И всё же прав был очкастый друг в ту кровавую ночь на кладбище до того, как чёрный помахал своим сатанинским мечом: хорошо и покойно на погосте. А тишина какая благостная! Идиллия, да и только. Но, конечно же, как всегда, вдруг откуда ни возьмись, нарисовалось Счастье. Его смачный боевой клич, однозначно, воскресил, по крайней мере, половину усопших и погребённых здесь с миром. К счастью для живых, мёртвые проигнорировали котиные вопли, шум и гам и не поднялись из могил. Хотя на кладбище разыгралась сцена, достойная украсить самый крутой голливудский вестерн.

Огромный белый котяра с мощным чёрным хвостом, выпученными глазами и вздыбленной шерстью остервенело преследовал своего старого «дружбана», чёрта Ганса. Очевидно, что яблоком раздора стал обед Счастливчика – куриная грудка, которую держал в своих лапах бес. Кот настиг его буквально в метре от маньяка. Чёрно-белый клубок с воем и визгами покатился по траве, смачно шмякнулся об могильную оградку и распался. Куриная грудка была в зубах у Счастья, которое с чувством выполненного долга скрылось за ближайшей могилой. Чёрт, изрядно потрёпанный безжалостными когтями белого монстра, в мгновение ока спрятался в отвороте пальто меченосца.

– Когда появишься в следующий раз, накорми своего чертилу, чтоб не воровал чужую курицу, – голос и тон Димана были далеки от канонов дипломатии. – И нечего таращить свои бельма на нас! Ты какого хрена трёшься постоянно рядом?! Чёрный, тебе, что надо от меня?! Меч свой ты сам потерял, потом сам забрал. То, что ты маньяк нечистый, и так понятно. Хочешь этим мечом помахать, как той ночью? Так делай. Моя башка перед тобой. Изю и кота не трогай. Не нужны они тебе. А я перед тобой…

Чёрнопальтожник усмехнулся и тихо, но чётко произнёс:

– Члвк, твоя пустая башка с бездарными фантазиями ни мне, ни моему хозяину абсолютно не нужна. А вот душонку твою мёртвую хозяин приберёт себе. Если ты не отвалишь от Юлии, это произойдёт очень скоро. Не приходи больше к этой женщине, не твоя она, не для тебя, и гайтаны с… не приноси.

Дима спокойно выслушал эту тираду и сделал то, что хотел ещё пять минут назад: выйдя из ступора, выдохнул и от души накатил стопку лимонной водки, закусил, перекрестился и закончил:

– Сгинь, говнюк с чёртом!

Говнюк с чёртом сгинули. На кладбище остались наглый Диман, очкастый друг с открытым ртом и Счастье. Пять минут тишины от Изи закончились, он закрыл рот и с достаточно неумной интонаций вопросил:

– Диман, что это было? Что за чертовщина?

– Ты сам всё прекрасно видел. Здесь были сумасшедший с мечом и его голодный чёрт. Теперь-то ты убедился в существовании рогатой нечисти? Опять Счастье подралось с бесом. 2:0 в нашу пользу.

– А куда они сейчас делись? И как он тебя назвал? Я не расслышал, не понял.

– Они сгинули. Против нечистой силы крест да молитва действенны. Меня он обозвал «члвк»… тьфу ты, я и не произнесу так, как он, слово «человек», но без гласных, только четыре согласные… Юля сказала, что «они» нас всех так кличут, Гласа и СлОва лишают нас, превращая в мёртвые души.

– Это как так лишают? – к Изе постепенно вернулось спокойствие и самообладание. – Гласных, говоришь, Гласа и Слова. В Книге сказано:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков», – процитировал Библию православный еврей и резюмировал:

– Выходит, эти «они» пытаются лишить нас Слова, значит, души и Бога… Слово «человек» без гласных и не произнести никак…

Изя посмотрел на друга и спросил:

– А Юля, это кто?

– Та таинственная незнакомка на мосту, которую я спас. Я тебе об этой неземной львице с зелёными глазами и волосами цвета пшеницы рассказывал и про пантер тоже. Я был с ней, танцевал под дождём, вдыхал аромат её волос и кожи. У её дома, на входе нас встретили пантеры: белая и чёрная. Ещё там была белая красивая кошка. Она понравилась Счастью.

– Юля коту понравилась? – не понял очкарик

– Коту понравилась белая кошка, она ему разодрала нос, основательно подрала. Вон смотри.

– А это не чёрт его подрал?

– Да нет же, говорю, кошка, – Дима сделал паузу и добавил:

– Я был в другом городе, где никого не было, вообще никого. Была только Юля с пантерами и кошкой… Это был сон…

Очкарик удивлённо посмотрел на друга и заключил:

– Так это был сон. А причём здесь ободранный нос кота?

– Изя, когда я проснулся, нос кота был ободран и рядом лежал мой плащ, который я отдал той женщине на мосту, Юле. Она в нём ушла. Встреча на мосту не была сном, и плащ лежал на стуле. И гайтан с Девой Марией я повесил на шею ей в этом сне. Он был у меня во внутреннем кармане, сейчас его нет. И вот тебе ещё один аргумент: чёрный маньяк с мечом при тебе сказал, чтобы я больше не приходил к Юлии. Откуда он знает о моём сне? Это была явь, такая, как сейчас здесь, на кладбище. Просто я не могу всё это объяснить.

– Я верю тебе, брат, – Изя приобнял друга. – Просто мистика, дьяволиада какая-то…

– Ты ещё не привык к чертям и дьявольским исчезновениям? – горько усмехнулся Дима. – И сон мой не мистика, а явь. Так что давай в этой яви мы сейчас потрапезничаем от души и поедем к тебе. А завтра берём Тосю, Илюшку, и двигаем в «Светлану». Я уже договорился, нас ждут. Пару недель отдохнём от кладбища, чертей и прочих гадов с мечами. Сегодня вечером мы с моим обжорой готовы оценить шедевральные кулинарные способности твоей чудесной женщины.

Чёрная тройка из чёрного воронка,

или Этот проклятый «крык»…

Тося встретила их милой, светлой улыбкой и горячим кофе со сливками. Бойкий Илюха, забрав в охапку Счастье, которое ему никогда не смело перечить, скрылся в своей комнате. Про дьяволиаду на кладбище никто в этот вечер не вспоминал. Ужин был, как всегда, великолепен. Тосиной любви и внимания хватило на всех. Спать легли достаточно поздно. Диму положили в гостевой комнате, Счастье осталось с Илюшей.

И вновь пришёл к Дмитрию ночью сон.

Был вечер, солнце почти скрылось, оставив по забывчивости после себя красный закат. Дима почему-то сидел на дереве, окно второго этажа было в полуметре от него. Он присмотрелся, Юлина спальня была освещена светом розового ночника. Женщина, обнажённая, стояла у зеркала и расчёсывала свои пшеничные волосы.

Дом неожиданно осветил свет фар откуда-то подъехавшего чёрного автомобиля. Из него вышли трое, опять-таки в чёрных костюмах и шляпах; шляпах, весьма похожих на головной убор чёрного маньяка с мечом. В общем, сплошная чернь. Они неспешно подошли к двери. Один из приехавших достал из кармана связку ключей.

– Эй, мужики, вы куда без стука прётесь? – крикнул сиделец на дереве.

Трое, не отреагировав на окрик, открыли дверь. Диман попытался слезть с дерева, но острый сучок, зацепившись за отворот куртки, не позволил ему это сделать. Пока он, лихорадочно дёргаясь, силился освободиться от окаянного «капкана», чёрная тройка вошла в дом и закрыла за собой дверь. Юля, ничего не подозревая, продолжала расчёсываться. Дима, выгнувшись на ветке, дотянулся до окна и сильно постучал. К его глубочайшему удивлению Юлия не обернулась. Он стал долбить сильнее, но она будто ничего не слышала. Тогда он, размахнувшись, резко ударил кулаком по стеклу. Стекло сказало: «Бом!». Руке стало больно. Не обращая на эту боль внимания, он долбанул со всей дури. Стекло ещё громче сказало: «Бом-м-м!». Рука взвыла от боли. Юля почему-то опять ничего не услышала. Он в бессилии смотрел в окно и ждал, когда нежданные гости войдут в спальню. Они вошли, Юля обернулась, губы её что-то безмолвно произнесли, всё было точно в немом кино. Один из тройки подошёл к ней и, вперив наглый взгляд, стал говорить. Женщина наотмашь ударила его по лицу. Шляпа с головы мужика слетела, он быстро поднял её и судорожно водрузил на место. Тогда она отвернулась и продолжила укладывать волосы. Немое кино продолжалось. Мужчина достал из отворота пиджака букет ярко-красных тюльпанов и положил его возле зеркала. Юлия взяла цветы и швырнула в лицо человеку в костюме. Тюльпаны, словно в замедленной съёмке, разлетелись по комнате брызгами раскалённой лавы. Как она была прекрасна в этот момент. Её груди, её соски, её волосы и глаза, её точёные руки и стройные ноги, возможно, бесстыдные в своей наготе, были не по-земному восхитительны. Юля ещё что-то коротко сказала и указала рукой на дверь, но чёрная тройка никак не отреагировала. Тогда женщина, сняв с шеи гайтан с образом Богоматери, принесённый в том сне Диманом, вытянула его перед собой и шагнула вперёд. Мужчины пригнулись и, пятясь, буквально выскочили из спальни. Через мгновение они уже были в машине. Та, взревев, словно раненый зверь, рванулась с места и исчезла в наступающих сумерках.

Кинозритель Диман бездарно сидел на дереве. Ситуация наполнилась абсурдом и нелепостью ещё более после того, как «деревянному сидельцу» удалось перекинуть ногу, и он попытался спрыгнуть на землю. Это ему почти удалось, но именно почти… в самый последний момент острый сучок ещё более цепко прихватил его, буквально поймав за шкирку. Побратим белого Счастья, как кукла из сказочной труппы Карабаса Барабаса, беспомощно повис в трёх метрах от матушки земли.

– Что, боец, не удалось стать героем? Мало того, что чуть не поломал руку об оконное стекло, теперь вот висишь, как Пьеро, на крючке иль вобла при копчении. Хорошо хоть во сне, и никто не видит этого позорища. Однако висеть в такой позе и во сне не очень солидно. А вот теперь по законам комедийного жанра должна выйти Юля. Начинаю отсчёт: один, два, три…

Дверь в доме открылась… Вышла белая красавица, кошка.

– Привет, моя прелесть.

Прелесть равнодушно посмотрела на беспомощно болтающегося на дереве красавчика человеческой породы и стала изящно умываться.

Поняв, что помощи ждать неоткуда, Дима попытался дотянуться и зацепиться за ближайшую ветку, но та была далековато. Он сделал попытку раскачаться. За спиной раздался интересный звук – «крык». Он качнутся ещё интенсивнее, «крык» стал громче; ещё сильнее, «крык» прибавил в громкости; совсем сильно и амплитудно, «крыка» больше не было, зато пришло ощущение свободного падения. Он часто летал в своих снах, особенно в детских, но не так позорно и бесперспективно. От контакта с землёй его спасло пробуждение.

Дмитрий встал, надел тапочки и прошёл на кухню, хотелось пить. Часы показывали три ночи. Он взялся за ручку холодильника и поморщился от боли. Костяшки правого кулака были припухшими. Пощупал их, ничего серьёзного – ушиб, но весьма болезненный. Подсознание передало сознанию весь сон до мельчайших подробностей.

– Нечего было взбираться на дерево. Разумнее и удобнее в двери входить, а не в окна глазеть. Тогда бы не пришлось висеть в виде карабасовской марионетки на крючке.

– Учту. В следующий раз явлюсь в образе черепашки ниндзя, всех одолею и победю… побежду..,

Попив холодного квасу, «черепашка» лёгла спать. Сны обиделись на неловкого, бестолкового Димана и больше в эту ночь не приходили, а если даже и приходили, то незаметно для недотёпы с «крыком»…

«Я приглашаю вас в ад!».

Утром Дмитрий сквозь сон слышал, как Тося неторопливо хозяйничает на кухне. Хорошо было вот так лежать и сквозь дрёму осознавать, что бежать никуда не надо, неотложных дел нет, они отодвинуты на пару недель. Но запах ароматного кофе и бутербродов неумолимо зазывал на кухню. Дима встал и прошёл в ванную. Настроил воду на приятную теплоту и, глядя в зеркало, принялся чистить зубы. Идиллию общения с самим собой, пусть даже и несколько по-утреннему помятым, нарушила уже порядком надоевшая башка чёрного маньяка в шляпе. Судя по отражению в зеркале, он стоял позади и, прищурившись, курил. Смолить в тесной ванной, да ещё с раннего утра, до завтрака! Кощунственно и неприемлемо ни при каких обстоятельствах! Возмущению и негодованию Димы не было предела, и даже не от самого факта мистического вторжения в тесное пространство, а именно от этого смачного, беспардонного курения. Он повернулся, чтобы выразить свое недовольство… В ванной никого не было, но сигаретный дым остался. Радужное димановское настроение помахало ему рукой и скрылось в табачном облаке. Тем не менее, он повернулся к зеркалу и продолжил свой утренний моцион. Курящая голова появилась вновь.

– Не верти харей, как филин, члвк! – произнёс чёрный меченосец сквозь зубы, не вынимая сигареты. – Я не видел более глупых и назойливых особей твоего племени. Куда ни сунься, там ты со своим облезлым животным. Вечно шастаешь, даже по ночам, там, где тебя не ждут, где твоего духу и в помине не должно быть. Лезешь туда, где твоей жалкой душонке не место. Ты вторгся, и вторгся уже не раз, на чужую территорию; на территорию, где такие, как ты, теряют всё: не только свою никчемную жизнь, но и душу. Сдохнешь и сгинешь неминуемо и безвозвратно!

– Ты такими страстями пугаешь, аж, жуть, – Дима сплюнул зубную пасту и прополоскал рот. – За семь бед – один ответ…

Чёрный перебил его:

– Я тебя предупреждал, чтоб ты больше не приходил к Юлии. Тебе что, баб мало? У тебя гарем целый блондинок, брюнеток. На каждой улице по самке… Впрочем, тебе теперь вряд ли удастся шастать по этим блондинкам, брюнеткам и шатенкам. Влип ты по самые уши. И не поможет тебе никто, ни мощь Тамерлана твоего осетинского, ни интеллект друга твоего же очкастого. Из-за тебя и выкресту еврею конец. Я приглашаю вас в ад! До скорой встречи, придурок с кошкой. Сдохнешь, члвк…

Башка в шляпе пропала, но табачный смог остался. Дима посмотрел в зеркало и в очередной раз, опоздав с ответом чёрнопальтожнику, выдал в пустоту, правда, от души:

– Назойливый не я, а ты. Это твоё рыло в шляпе мне изрядно осточертело, и навонял сейчас ты со своим чертилой. С кем мне быть, кого любить, я сам решу. Кто хозяин твой, и кто ты, чёрный, я не знаю и знать не хочу. В ад приглашаешь? Если вы с бесом не плод нашего воображения, то, выходит, вы сами из преисподней. Там вам и место, погань нечеловеческая!

Дима произнёс эту тираду с чувством, вроде как даже полегчало. Он закончил водный моцион, открыл дверь и вышел. На пороге стоял заспанный Изя без очков, с творческим беспорядком на курчавой голове.

– С кем это ты разглагольствовал про преисподнюю? – удивлённо спросил дружбан. – Счастье вроде на кухне трапезничает. Фу, дымище какой! Ты же с ранья, да ещё натощак, не куришь…

– Извини, брат, так получилось, – Дима не стал напрягать друга тем фактом, что чёрные были здесь, в квартире.

– Я в шоке!

– Не ворчи, мой добрый очкарик, такое больше не повторится.

На кухне их ждал ароматный кофе, лёгкие бутерброды с незатейливым, но вкусным салатиком и Счастье, развалившееся на подоконнике. Дальше «по этапу» были шахматы из слоновой кости, привезённые несколько лет назад Димой из Тибета. Фигуры были расставлены и ждали «гроссмейстеров» за маленьким столиком у кресел – Тося была внимательна и предусмотрительна, как всегда. Первые две партии, несмотря на защиту «дяди Вени», были выиграны Диманом; в двух других первенствовал Изя, после того как отказался от защиты бакинского дяди, которую друг раскусил-таки.

Ближе к полудню у Изи плюмкнул телефон.

– Тётя Рая из Балакова, – сообщил добрый еврей и вслух зачитал сообщение от тётушки, живущей в соседнем городе: «Дорогой племянник, про те пять тысяч, что в прошлом месяце давала Илюше, я уже забыла. Жду тебя с бояркой и шиповником. У тебя есть! Привези, и побольше. Можешь приезжать со своим вечно насмешливым другом, только без его ужасного, обжористого кота-телёнка. Этот проглот в прошлый ваш приезд внаглую стащил из кастрюли с только что своренным борщом полтуши индюшатины, раскалённой индюшатины, и сожрал в один присест! А ещё загнал в будку соседского алабая Апачи. Бедолага потом неделю после вашего отъезда из неё не вылезал и напрочь отказывался от еды».

– Ну что, Диман, съездим на денёк к тётке? Уважим ягодой, она ей лечит сердце, нервы, соседей… Навестим, вернёмся и махнём в «Светлану».

– А куда я без Счастья? – Дима покачал головой.

– С ним, конечно. Индюшатину для него возьмём с собой.

– А с Апачи как быть? Белый знает про него, опять пойдёт в гости, проведать и права покачать.

– Разберёмся как-нибудь. Тётю Раю я беру на себя. Она хоть и ворчливая, но добрая и кошек любит. Правда, про твоего говорит, что он не кот вовсе, таких котов не бывает, мол, он из африканской саванны или джунглей, или вообще продукт генетических экспериментов инопланетян… Ладно, всё уладим, – заверил друга племянник тёти Раи и дал поручение:

– Братан, сходи на погреб, возьми два мешка с бояркой и шиповником, они подписаны. А я пока вещи соберу. Там тронемся. Езды-то сорок километров, к полднику будем в Балаково. Переночуем у тётки, голубцы её фирменные отведаем, утром домой и в «Светлану».

Дима накинул куртку, взял ключи от погреба и вышел из квартиры, насвистывая мелодию и слова от Виктора:

«Нам с тобой: голубых небес навес.

Нам с тобой: станет лес глухой стеной.

Нам с тобой: из заплёванных колодцев не пить.

План такой – нам с тобой…»

Замок на погребе, как всегда, «забычил», дав ключу сделать лишь один поворот, от второго напрочь отказался. Дима в очередной раз обругал заочно другана, не соизволившего заменить-таки замок, достал сигарету и закурил. От чертыханий, посылаемых в сторону друга, его отвлекли странные голоса и приглушённые крики, они доносились из заброшенного сарая в метрах десяти. Дима, проявив любопытство, подошёл к чёрному проёму и присмотрелся.

Трое мужиков, пыхтя, молча пытались овладеть женщиной. Двое насильников держали её за руки и голову, заткнув рот какой-то тряпкой. Третий, с приспущенными штанами и голой жопой, прилагал усилия, чтобы раздвинуть ей ноги. Жертва паскудников держалась стойко, почти как триста спартанцев, противостоявших несметным полчищам персидского царя Ксеркса. Но её, по всей видимости, ожидала та же печальная участь, что и мужественных греков.

– Что, мужчины, пыхтите? А можно и мне четвёртым? – обыденным голосом спросил Дима.

– Пошёл вон, козлина! – прошипел, не оборачиваясь, голожопый.

Диману уже давно было интересно послушать, как звенят человеческие яйца, да всё повода и случая не представлялось. А тут такая удача… в руки, точнее, в ноги. Как не воспользоваться? Просто грех. Шандарахнул берцем смачно, от всей души.

Зря наговаривают на мужские яйца: не звенят они, однако. По крайней мере, у этого точно не зазвенели, наверное, с браком. Однако голожопик взвыл так, что Диме стало даже стыдно за свой давний «интерес». Мужик, скуля и охая, уполз куда-то в угол. Двое других, отпустив женщину, угрюмо двинулись на любопытного «звонаря». Импровизировать Дмитрий не стал, от добра добра не ищут, и проверил на звонкость гениталии ближайшего. И эти, окаянные, не зазвенели, лишь глухо ойкнули изо рта скорчившейся жертвы. Третью похотливую особь хозяин безжалостных берц пожалел и просто кулаком пробил в солнечное сплетение, правда, жёстко и ещё для упокоения добавил в носяру.

– Отдохните, шайтаны.

Дмитрий подошёл к женщине. Она зажалась в угол и тряслась.

– Полицию вызываем? Если да, то мне придётся их ещё чуть приглушить.

– Уведите меня, пожалуйста, отсюда, – дрожащим голосом произнесла жертва скотов и судорожно вцепилась в его руку.

Они вышли из сарая. Женщине на вид было лет тридцать с небольшим, симпатичная. Дорогая одежда была разорвана и испачкана, губная помада размазана по лицу, тушь потекла.

– Ты где живёшь?

Она указала на подъезд ближайшего дома в сорока метрах от них.

– Знаешь их?

– Одного видела. Работает охранником в детском саду… Я шла мимо, они схватили меня и затащили сюда. Я вырывалась, кричала… Никого вокруг. Если бы не вы…

– Ты хочешь их вот так отпустить? Безнаказанными?..

– Эти шайтаны, как вы их назвали, безнаказанными не останутся. Муж их найдёт и накажет.

– А кто у нас муж?

– В банке коммерческий директор.

– Почти волшебник, тогда понятно. Я тебя сейчас провожу, только возьму кое-что на погребе.

Замок понял, что с Диманом в данный момент лучше не связываться и с готовностью открылся. Проводив женщину, спаситель-«звонарь» отправился с мешками целебных ягод к семье Азриленко. Изя встретил его на пороге.