Падчерица смерти бесплатное чтение

Глава 1

Маленькая утренняя серенада

Айлин распахнула глаза, не сразу поняв, где она находится и почему за окном отчетливо слышится упоенный вой токующего вурдалака. Не сезон же! Самая середина весны, а токование у любой псевдонежити приходится на конец осени!

Она села на постели, осмотрелась, поежилась от тянущей из распахнутого окна промозглой сырости, заметила наконец томно сидящую у самого подоконника Иоланду и бессильно выругалась. Вот ведь… неймется соседке! И какого же болвана она на этот раз назначила своим кавалером? А кто, кроме полнейшего болвана, додумается петь серенаду не перед отбоем, а на самом рассвете? Вот перебудит все общежитие…

Айлин позволила себе минуту приятного злорадства: представила, как с треском распахиваются окна женского крыла и в горе-музыканта летят два-три «молота Пресветлого», десяток проклятий, пара стульев и большая ваза. Ох, да он еще и фальшивит!

Соседка не удостоила ее и взглядом, и Айлин, еще раз выругавшись себе под нос, улеглась обратно и накрыла голову подушкой. Не помогло. Голос у поклонника Иоланды был знатный, громкий, к тому же приглушенное подушкой: «Люблю-у-у я любо-о-о-овью безбрежною-у-у… как смерть безнадежною-у-у-у…» – приобретало совершенно непристойное звучание!

Вот бы месьор де Берже, фраганский поэт, приглашенный год назад для преподавания современной литературы, услышал, как тут изгаляются над его стихами!

– Люблю мою грезу прекра-а-асную, принцессу мою светлоокую-у-у…

– Иоланда! Да закрой же окно, во имя Претемной! – взмолилась Айлин, отбрасывая подушку и понимая, что так же, по-вурдалачьи, провытого: «Мечту дорогую, прекрасную!» – она просто не выдержит.

Лютня, под которую несчастный, возомнивший себя трубадуром, исполнял серенаду, зарыдала и смолкла. Айлин искренне понадеялась, что струны не выдержали.

Соседка обернулась и, одарив ее снисходительно-презрительным взглядом, протянула:

– Между прочим, Ревенгар, ты просто завидуешь!

– Завидую? – опешила Айлин. – Чему?!

– Тому, что я нравлюсь юношам! – победно сообщила Иоланда, поправляя кокетливый светлый локон.

О Претемнейшая, еще только рассвет, а она уже и прическу сделать успела? Ничего себе!

– Было бы чему завидовать, – проворчала Айлин, совершенно не желая признавать правоту Иоланды.

Да, соседка нравится юношам. Ну… ну и подумаешь! Зато у Айлин есть целых девять названых братьев… и мэтр Бастельеро ее хвалит, и милорд магистр Роверстан…

– Конечно-конечно, – ядовито-ласково согласилась Иоланда. – Ты ни капельки не завидуешь тому, что я нравлюсь юношам! И твоя однокурсница тоже, как там ее? Морьеза? И вообще все девушки, кроме тебя! Тебе уже целых шестнадцать…

– Семнадцать, – зло бурнула Айлин.

От беспощадно правдивых слов вредной соседки горчило на языке. Ну да, Ида действительно после каждых выходных утопает в букетах и подарках, а рядом с ней и похорошевшей к пятому курсу Лионоре перепадает внимание тех, кому привередливая итлийка отказывает. Айлин же обходят стороной даже те из боевиков, которые вообще никого из девиц не пропускают, хотя бы по разу не сходив с ними на свидание. Словно она заговоренная или проклятая… Или страшнее умертвия.

– Семнадцать! А ты даже не целовалась ни разу! И правильно, кому ты нужна, заучка несчастная? Кроме твоих Воронов, таких же ненормальных, как ты!

– Замолчи немедленно! – яростно вскрикнула Айлин, сжимая кулаки и пытаясь уговорить себя, что слова Иоланды не стоят внимания.

Просто-напросто она злится, потому что Саймон не обращает на нее никакого внимания, как Иоланда ни пытается его завлечь. Зато Айлин он по секрету шепнул: «Папа всегда говорил не связываться с иллюзорницами, кто знает, как они выглядят на самом деле?!»

– Сама ты завидуешь, – продолжила она уже куда спокойнее. – Потому что тебе нравится Саймон Эддерли и ты хотела пойти с ним на Вишневый бал! А он тебя не приглашал и не пригласит, и даже приворот не поможет! Я, между прочим, знаю, что ты его делала!

– Зато меня пригласит кто-нибудь другой! – прошипела Иоланда, покраснев. – А тебя не пригласит никто! Разве только кто-то из твоих Воронов! Из жалости, чтобы ты их курс не позорила! Интересно, они жребий бросят или твой драгоценный замороженный Аранвен назначит кого-нибудь? Сам-то он тебя только конфетками кормит, как маленькую девочку!

Айлин задохнулась от стыда и гнева. Как же позорно признавать, что слова противной соседки правда от первого до последнего слова!

Она и в самом деле ни разу не целовалась. Ни с кем. Хотя иногда пыталась представить что-то похожее на романтичную сцену из фраганского романа: вечер на балконе, запах цветов, соловьи… Вот только добавить ко всему этому великолепию кого-то из юношей ей не удавалось даже мысленно!

Саймон? Он сидел бы на перилах балкона, уплетал конфеты и иногда прицельно швырял в самого голосистого соловья какой-нибудь хитро закрученной порчей. Просто так, для тренировки. А потом по всему саду летали бы соловьи, ругающиеся на нескольких языках.

Дарра наверняка напомнил бы, что вместо соловьев следует заняться домашним заданием. Взял рабочие тетради Айлин, придирчиво проверил записи, подчеркнув ошибки тоненьким карандашом, чтобы она сама их исправила. А потом написал список, какие книги ей следует взять в библиотеке, чтобы улучшить знания по этой теме. И даже страницы указал бы.

Аластор… Тихо, уже привычно заныло сердце. Он так и не написал. Ни разу за все пять лет. Как удалось выяснить тетушке Элоизе, Вальдероны покинули столицу всего через несколько дней после памятной вечеринки… Аластору теперь уже целый двадцать один год, а скоро исполнится двадцать два, он не маг и единственный наследник своего отца и, наверное, теперь уже женат или помолвлен… Может быть, он слушает соловьев с невестой?

А Айлин – одна! И только молча слушает, как все девицы, которым уже исполнилось семнадцать, взахлеб говорят о Вишневом бале – первом взрослом бале любого адепта! В прошлом году Айлин на него не попала из-за возраста: Вишневый бал устраивают на весеннее равноденствие, а семнадцать ей исполнилось через неделю после него, и это было до ужаса обидно, ведь Вишневый бал в Академии – главное событие года! Сначала стихийники почти неделю колдуют, чтобы в день праздника непременно расцвели вишни в саду Академии, потом иллюзорники украшают бальный зал, а перед самой полуночью в саду устраивают фейерверк, может быть, не такой роскошный, как чинский, когда-то показанный ей Саймоном и Даррой, но все равно чудесный!

А еще на бал являются все преподаватели и преподавательницы от молодых лаборантов до милордов магистров! Девицы со всех факультетов каждый раз спорят, кто будет танцевать с милордом магистром Роверстаном, а за последний месяц несколько адепток даже подрались из-за этого. Ну и бестолковые курицы! Все равно магистр сам решит, кого пригласить на танец, дерись – не дерись. И вообще – драться недостойно магесс, вот!

А еще приглашение на бал обязательно делается с букетом цветов. Иоланда хвалилась, что ей как-то подарили редкие фраганские лилии, и даже показывала засушенный цветок с бархатисто-алыми лепестками. Тот самый, который, по обычаю, приглашенная адептка прикалывает на платье или в прическу, а после бала бережно хранит на память. А после бала юноша непременно провожает свою даму и дарит ей распустившуюся веточку вишни, за которую – и этикет это позволяет! – она может поблагодарить его поцелуем! Старшие же девицы шепчутся, что в эту ночь поцеловаться под цветущей вишней в академическом саду означает, что ты непременно встретишь свою любовь еще до следующего цветения вишен, и стоит подумать об этом – сердце замирает!

Да, на прошлом курсе пропустить Вишневый бал всего лишь из-за одной недели до дня рождения было ужасно жаль. Но в этом году все еще хуже: праздник уже через неделю, а Айлин ведь и в самом деле никто не пригласил… И это понятно, ведь приглашение на Вишневый бал означает самое настоящее признание в нежных чувствах! Или даже в далеко идущих намерениях после окончания Академии. Ну об этом ей точно рано задумываться, но остаться совсем без приглашения – как это немыслимо, невероятно, до слез обидно! Даже думать не хочется, что платье цвета бледного нефрита, сшитое по заказу тетушки Элоизы из лучшего арлезийского шелка, так и останется висеть в шкафу! И все-все будут знать… Вот обрадуются Ида с Лионорой, не говоря уж о дражайшей соседке.

– Я и сама не собиралась идти! – заявила Айлин, вздернув подбородок как можно выше. – Между прочим, у меня курсовая работа! И магистр Эддерли разрешил мне сдать экзамены экстерном и поехать на настоящую полевую практику с особым курсом! На балы ходят только те девицы…

– Которых туда приглашают! – с триумфальным злорадством закончила соседка и демонстративно отвернулась к окну.

– …Мечту-у-у-у дорогую, нея-а-а-асную! Дале-о-о-окую-у-у! – зарыдали голос и лютня, не попадая в унисон ни одной нотой.

Пушок, любящий музыку, восторженно заскреб пол под кроватью и громко зашипел, изо всех сил стараясь попасть в ритм, и Айлин почувствовала, что больше не выдержит.

Отбросив одеяло, она вскочила с постели и решительно направилась к окну. Ну, сейчас она покажет этому… музыканту!

– Хоть бы причесалась, – хихикнула Иоланда. – Может, на девицу стала бы похожа. С улицы.

– Некромантке положено быть страшной, – огрызнулась Айлин, высовываясь из окна и старательно выглядывая Иоландиного поклонника.

Нет, «молотом Пресветлого» она, конечно, кидаться не станет! Но вот Полог немоты этому незваному будильнику определенно не повредит и через пару часов развеется сам!

Ну-ка, где он? Айлин повертела головой и заметила певца – юноша с лютней изящно прислонился спиной к старой вишне. Его мантию украшал широкий белоснежный воротник и такие же манжеты… Разумник?! И будит по утрам адепток всех восьми факультетов?! Интересно, откуда он такой взялся, позор Белой Гильдии?!

Она уже сложила пальцы для Полога немоты, как вдруг юноша взглянул прямо ей в глаза и перестал играть! А не такой уж и болван этот разумник, не стал ждать заклятия!

– Добилась своего, – прошипела Иоланда сердито, выглядывая из-за плеча Айлин. – Своих кавалеров нет, так ты моих распугивать взялась?!

– Напиши кавалерам расписание, когда можно петь, – буркнула Айлин, взялась за створку, чтобы закрыть, наконец, окно, – комнату и так уже выстудило не хуже ледника – и замерла.

Юноша за окном прижал ладонь к сердцу и низко поклонился, а потом… потом… Послал воздушный поцелуй! И этой же рукой, свободной от лютни, красиво выписал в воздухе руны Ариф и Рейваз, на миг вспыхнувшие золотистым сиянием. Чтобы никто не перепутал, кому предназначалась серенада! И все, кто, подобно Айлин и ее соседке, успели выглянуть в окно женского крыла, это видели! Айлин точно знала, что больше ни одной девицы с такими инициалами здесь нет…

Глаза Иоланды стали круглыми, как две плошки.

– Он, наверное, слепой! – пробормотала соседка, а юноша снова тронул струны.

– Люблю – и ответа не жду я! Люблю – и не жду поцелуя…

И отчего это Айлин показалось, что он фальшивит?..

Нет, конечно, петь на рассвете – это нехорошо, и спать хочется ужасно, но все-таки… все-таки приятно, когда петь под окно приходят не только к Иоланде! Она отвернулась, осмотрела комнату: взгляд упал на стоящий в изголовье кровати кувшин с собранными по заданию мэтра Лориса веточками пурпурного упокойника – традиционнейшего цветка любого дорвенантского кладбища. Из упокойника на сегодняшнем уроке алхимии полагалось варить какое-то зелье, но… А, ничего страшного, если Айлин подарит всего один цветок!

Она решительно вытащила из кувшина самую красивую веточку, увенчанную пышной шапкой густо-багряных, зато абсолютно не имеющих запаха цветов, и, вернувшись к окну, бросила ее юноше. Тот, как ни странно, поймал, снова поклонился, прижав руку к сердцу, и поцеловал цветок.

Кровь бросилась Айлин в щеки – интересно, что себе вообразил этот разумник?!

– Слепой… И фальшивит! – сердито заключила Иоланда, с грохотом захлопнув свою половинку окна. – Это же надо было додуматься – на рассвете петь! Но отважен, надо признать. Даже твоих Воронов не испугался.

– Можно подумать, они такие… пугающие! – буркнула Айлин, хотя отвага неизвестного поклонника ей, пожалуй, польстила.

– Разумеется, нет! Подумаешь, самые отчаянные забияки своих курсов! К тому же некроманты! – фыркнула Иоланда, закатив глаза. – Ревенгар! Послушай редкого доброго совета, намекни им, что караулить тебя в сто глаз вовсе необязательно! Иначе они никогда в жизни к тебе никого не подпустят. Так и окончишь Академию нецелованой дурой!

Айлин не стала отвечать, да и ответа, к счастью, Иоланда явно не ждала. Отойдя от подоконника, от души зевнув и потянувшись, соседка побрела обратно в постель, досматривать прерванный утренним музыкантом сон. Айлин тоже задумалась: не поспать ли еще хоть чуть-чуть? С другой стороны, начертательная некромантия начнется всего через два часа, так стоит ли ложиться? Может быть, лучше еще раз перечитать учебник, тем более что мэтр Денвер на прошлом занятии грозил устроить письменную работу?

Подойдя к столу, на котором лежали вперемешку учебники и тетради, она уже протянула руку к рыжему корешку «Начертательной некромантии в примерах и схемах», как вдруг увидела длинный сверток из плотной коричневой бумаги, перевязанный ленточкой. Ой… интересно, что это и откуда оно взялось? Вчера утром никаких свертков на столе не было, днем – тоже, а после вечернего практикума по поиску маточника упырей Айлин так устала, что не бросила на стол ни единого взгляда. Да что там, у нее едва хватило сил, чтобы раздеться и умыться перед сном! Может быть, сверток принадлежит Иоланде? Но почему на ее столе?!

– Иоланда, – позвала она, надеясь, что соседка еще не заснула.

– Ну что тебе? – сонным недовольным голосом откликнулась та, и Айлин, осторожно подняв неожиданно тяжелый сверток двумя пальцами, показала его соседке.

– Это твое?

– Нет, – буркнула Иоланда, заразительно зевнув еще раз. – Вчера принес кто-то из обслуги. Сказали – для адептки Ревенгар… Отстань, я спать хочу.

Для адептки Ревенгар? Может быть, это подарок от тетушки? Айлин торопливо потянула за ленточку, и та неожиданно легко развязалась, открыв длинный, обтянутый кожей футляр. К футляру прилагалась карточка, и Айлин тут же схватила ее. Если это от тети Элоизы, на карточке должно быть что-то написано!

Но никакой надписи не было. Зато на карточке был изумительно красиво нарисован черной тушью цветок вишни… или яблони?.. с одним-единственным листиком на тонкой ветке. Над самой веткой восходила полная луна. И никакой подписи.

Что бы это значило? Айлин осторожно кончиками пальцев откинула крышку футляра и едва не вскрикнула. Внутри на светло-золотистом бархате лежал нож! Настоящий нож некроманта с длинным клинком, даже на вид необыкновенно острым и выполненным, сразу видно, из лучшей стали, а рукоять, роговая у ученических ножей, у этого была обтянута прекрасно выделанной кожей. Не выскользнет, если вдруг вспотеет рука! У основания клинка, почти у самой рукояти, Айлин заметила гравировку: те же цветок и луна, что были нарисованы на приложенной к ножу карточке.

Поколебавшись, она вынула нож из футляра и почти не удивилась тому, что он лег в ее ладонь как влитой. Сделан на заказ? И по ее мерке! Но кто мог сделать ей такой подарок?

Дарра? Несомненно, он мог бы, но подарок он принес бы сам и просто вручил, как обычно. Как и Саймон…

Или?..

Айлин вдруг вспомнила, как на прошлом практикуме мэтр Бастельеро заметил, что у ее старенького ножа, с которым она не расстается, сильно потрескалась рукоять, и сказал, что так можно повредить руки… Ой, но ведь не мог же мэтр Бастельеро прислать ей подарок?

Ведь не мог же?!

– Ваша рапира, юный лорд!

Месьор д’Альбрэ указал взглядом на острие шпаги Аластора, с которого слетел защитный колпачок, и по обыкновению не преминул съехидничать:

– Убить меня, конечно, проще, чем продолжать уроки, но неужели вам понадобилось целых пять лет, чтобы это осознать?

Аластор фыркнул, подобрал колпачок, вернул его на место, придирчиво проверив, чтобы такого конфуза больше не случилось, и отозвался в тон:

– Ну что вы, месьор! Убить вас я хотел только первые три года наших занятий!

– О! Неужели потом смирились и отказались от этой вдохновляющей мысли?

Месьор напоказ встал в фехтовальную позицию и даже рапиру взял как в учебнике, словно Аластор еще ловился на такие трюки.

– Ну что вы… – Аластор крутнул оружием, разминая слегка затекшее запястье. – Просто решил, что старость нужно уважать.

– Ну и наглец вы, юноша! – искренне и с огромным удовольствием восхитился фраганец. – Старость? Ну-ну…

Молниеносный укол из положения, в принципе при такой позиции почти невозможного, Аластор парировал. Но уже не возгордился собой, как непременно сделал бы раньше. Хотя то, с чего д’Альбрэ всего лишь начинал разминку, для менее искусного соперника стало бы концом поединка.

– А еще я подумал… – Аластор зорко следил за фраганцем, держа кисть в меру расслабленной, чтобы не перенапрячь ее раньше времени, – что освободить вас от своей персоны – это слишком великодушно. Вдруг вы уже и сами готовы помереть, лишь бы не… как же это… – Он припомнил и процитировал по-фрагански: «Не мучиться с упрямым ослом, у которого обе руки не просто левые, а еще растут пониже спины, завязавшись в узел!»

– Какая прекрасная память, – удовлетворенно сообщил д’Альбрэ на том же языке. – С такими способностями не пройдет и следующих пяти лет, как вы научитесь держать рапиру изящнее, чем конюх – лопату для навоза. А там уже рукой подать до возможности меня убить! Что касается желания это сделать, то я был непростительно благодушен в последнее время, если оно утихло. Постараюсь исправиться!

Его рапира взметнулась жалящей змеей – и Аластору стало не до острот. Стиснув зубы, он отбивался, иногда переходя в атаку, но гораздо реже, чем хотелось бы. И ни одна из этих атак не закончилась победным уколом. Улучив момент, Аластор перебросил шпагу в левую руку, но не потому, что это дало бы какое-то преимущество – только не с этим противником! – а просто ради тренировки. Месьор глазом не моргнув поддержал игру, пару минут поработав правой, а потом тоже сменил руку, но вдруг опустил оружие.

– Слишком медленно, – бросил он, ничуть не запыхавшись. – Что с вами сегодня такое? Устали?

Это уже была не привычная шутка, которыми они привыкли фехтовать так же часто и с не меньшим удовольствием, так что Аластор поморщился и откровенно признался:

– Нет настроения, простите. Да, я знаю, что противник не будет ждать, пока оно появится…

– Неужели вы и правда считаете меня брюзгливым старикашкой? – изумился д’Альбрэ. – Разницу между куражом и честным старанием мы давно выяснили, как мне казалось.

О да, еще в первый год. И Аластор вряд ли забудет, как до темноты в глазах ненавидел надменного фраганца, не принимающего в качестве оправдания никаких причин. Для слабости не может быть извинений! У вас дурное настроение, юноша? Пробегите разок вокруг усадьбы, а лучше – три раза. Либо ваше настроение исправится, либо для него появится более веское основание.

А потом злого, но уже измученного Аластора ждали ненавистные «танцы», как месьор называл тренировку на вкопанных в землю чурбачках разной высоты. Каждый день и не меньше часа! Сначала по ним приходилось бегать и прыгать, а потом, едва Аластор научился не падать с лично Барготом придуманных деревяшек, месьор коварно велел заменить их другими – потоньше! Вдобавок на некоторые чурбачки были положены круглые деревянные брусья, по которым тоже пришлось бегать, и ладно бы – прибитые, но они выскальзывали из-под ноги, как живые! Аластор, ругаясь, спрыгивал вниз, и это означало, что все упражнение следует проходить заново. Ну и, разумеется, потом к «пляскам» на чурбачках добавилось фехтование на них же. Нет, будь это игрой, она, пожалуй, показалась бы забавной. Но ведь не каждый день, да еще когда ноги трясутся от трех пробежек вокруг усадьбы, которые незаметно превратились в пять, потом в десять…

Когда в этом году месьор поздравил его с днем имянаречения, снисходительно «разрешив» по такому поводу пробежать полтора десятка раз, Аластор от возмущения даже не нашел, что сказать, хотя в чем занятия с фраганцем точно пошли ему на пользу, так это в умении не лезть за словом в карман. Остроты д’Альбрэ обожал и оценивал очень своеобразно: чем достойнее Аластору удавалось ответить на его вечные подначки, тем дороже приходилось расплачиваться за это на тренировке – игра, в которую они оба втянулись с азартом!

А полтора десятка кругов он тогда пробежал еще до праздничного завтрака, и, хотя рубашка промокла, дыхание осталось почти спокойным, так что месьор одобрительно кивнул и похвалил, сообщив, что теперь Аластор может спокойно выбирать, догонять ему будущего противника или спасаться от него бегством самому – и то и другое должно быть успешным. И почему он казался Аластору похожим на ворона? Змея, как есть змея!

– Прошу прощения, – буркнул Аластор, снова поднимая опущенную рапиру и показывая, что готов продолжать.

– Вы мне решительно не нравитесь, юноша, – еще через несколько минут поединка задумчиво сообщил д’Альбрэ. – То есть гораздо сильнее обычного. Не вздумайте в таком расположении духа с кем-нибудь драться, оно годится только для двух вещей: убить кого-то или умереть самому. А ни то ни другое сегодня в мои планы относительно вас не входит.

Он опустил рапиру и снял с нее колпачок, показывая, что тренировка закончена. Аластор вздохнул, молча признавая правоту наставника. Действительно, ни убивать, ни умирать ему не хотелось, но вот на душе творилось неладное.

Сняв ленту, которая держала волосы на лбу, он вытер лицо влажным полотенцем, им же обтер руки и пожалел, что нельзя прямо сейчас окатиться из ведра – как есть, в рубашке и полотняных штанах для тренировки. То есть можно, конечно, но тогда с тренировочной площадки в саду придется идти в дом мокрым, а ранней весной это не слишком приятно. Весна… Пятая весна его дурацкого добровольного заточения в поместье! Давно можно было бы уехать в Дорвенну, если бы не данное самому себе слово, что он появится в столице только тогда, когда сможет прийти к Айлин.

– Аластор, у вас что-то случилось? – спросил месьор д’Альбрэ, вытирая белоснежным батистовым платком и без того безупречно чистый клинок рапиры.

Смотрел он при этом только на оружие, разумеется, а голос был подчеркнуто равнодушным, но само по себе обращение по имени говорило достаточно много. К излишней заботе, равно как и фамильярности, фраганец был решительно не склонен. Это насколько же Аластор сегодня плох?!

– Ничего, месьор, – мрачно ответил он. – Совершенно ничего. В этом-то вся беда…

– Ваша почтенная матушка что-то упоминала о поездке в гости сегодня после обеда. Неплохой способ развеяться, – тем же ровным, ничего не выражающим тоном предположил фраганец.

– В гости? Благодарю покорно! Скука смертная!

Аластор накинул снятый перед тренировкой домашний камзол и принялся застегивать пуговицы. Скука – вот именно! А еще непременно кто-то из девиц откроет на него охоту, и придется чувствовать себя болваном, поскольку разочаровать милых дев негалантно и вообще подозрительно, а ответить на их ожидания…

Букеты, составленные на языке цветов, надушенные записочки, встречи в саду по итлийской моде, когда девица стоит на террасе за неимением балкона – ну кто видел балконы в сельских усадьбах? – а ты как дурак томишься в саду за перилами, но должен делать вид, что девушка далека и неприступна, хотя до нее рукой подать! А в кустах обязательно сидит кто-нибудь из ее тетушек! И то ли караулит, чтобы ты ничем не опорочил честь ее племянницы, то ли, напротив, надеется, что ты опорочишь эту честь настолько, что можно будет выскочить из укрытия и тащить тебя делать предложение. Бр-р-р!

А девицы? Все как одна жеманные кокетки! Ах, милорд, любите ли вы слушать соловьев? И когда именно, на закате или на рассвете? И ведь не объяснишь, что на закате он, высунув язык, плетется домой после вечерней тренировки, а на рассвете, едва разлепив глаза, собирается на утреннюю. И кто там щебечет в саду, ему решительно плевать! Но нет, надо обязательно сообщить милой деве, что если бы пение соловьев хотя бы немного приближалось по прелести к ее нежному голоску, то Аластор обязательно бы все рассветы и закаты проводил в саду, ловя возможность его услышать! А глаза у нее голубее неба! Ну или зеленее изумруда, например. И губки как кораллы, хотя вот он видел как-то в лавке редкостей эти кораллы, они белесые и смахивают на высушенные коряги, так что губы на них никак не похожи, разве что у умертвия какого!

– Хватит… – простонал фраганец, вытирая рукой в перчатке глаза и совершенно издевательски покатываясь со смеху. – Ради Благих… Вы меня все-таки уморите, юноша!

Просмеявшись, он взглянул на одевшегося Аластора на удивление серьезно и даже сочувственно, а потом медленно проговорил:

– Полагаю, будет глупо спрашивать, не отказались ли вы от своих планов, юный лорд. Непостоянство, к счастью, не входит в список ваших недостатков. Но по пути к цели полезно подумать, так ли вам нужна именно эта цель?

– Нужна, – с упрямой холодной уверенностью ответил Аластор. – Если я откажусь от нее, то сам, а не потому что меня заставили.

Он взглянул на левую руку, где привычно поблескивало простенькое колечко: начищенные медные завитушки, полупрозрачный зеленый камень. За пять лет руки Аластора стали куда крепче, а пальцы – толще, но колечко по-прежнему сидело как влитое, словно было выковано точно по размеру. Правда, пришлось переодеть его с указательного пальца на мизинец. «Айлин такая же, – само пришло на ум. – Яркая, живая, теплая… И бесценная, хотя для того, чтобы это понять, нужно к ней присмотреться». Зеленый камень в артефакте покойного магистра подмигнул ему, поймав солнечный лучик, и на сердце потеплело.

Это кольцо Аластор отстоял, хотя отец не раз деликатно намекал, что стоило бы вернуть его девице. Мол, нехорошо принимать подарки, если нет возможности отдариться… И замолчал только после того, как Аластор, не выдержав, пообещал в таком случае лично отвезти его Айлин прямо в Академию – и будь что будет! Матушка, разумеется, узнавшая всю историю, ничего не сказала, только погладила Аластора по волосам, а потом в каждом доме, который они посещали за эти пять то ли проклятых, то ли благословенных лет, обязательно оказывалась хотя бы одна девушка подходящего возраста. Были среди них миленькие и действительно красивые, были даже умные. Кое-кто – с магическим даром, а одна или две – рыжие! И Аластор ценил, каких усилий стоило его родителям устроить столько нужных визитов, но понятия не имел, как им объяснить, что это все не то! Что ему не нужна красивая, умная, магесса, рыжая… Ему вообще никто не нужен!

А чтобы не просыпаться от жарких снов и не позориться перед горничными испачканной постелью или неожиданными телесными шалостями, вполне достаточно пары двухчасовых тренировок в день, а между ними – обычных забот по поместью, охоты и конных прогулок. Ну и есть веселое заведение в соседнем городе, куда его пару лет назад отвез месьор д’Альбрэ, весьма деликатно для такой язвы объяснив, что спать или не спать с женщинами – это личный выбор каждого мужчины, но уметь это делать просто необходимо. Ладно, не совсем деликатно, но на фоне его обычных острот шутки про полировку клинка были почти безобидными. В том заведении Аластор за три года был раз пять-шесть, потом понял, что ничему особо новому уже не научится, а бывать там просто так, для удовольствия, почему-то противно.

– Я хочу сам решить, – упрямо повторил он, в который раз подумав, но не решившись спросить, что известно д’Альбрэ.

Например, знает ли фраганец, что в лице своего подопечного он кует и оттачивает рапиру, которая, возможно, скрестится с самим Бастельеро! И хотя Аластору давно уже не хочется убить некроманта из одного лишь оскорбленного самолюбия, этот счет следует закрыть. Вальдероны платят свои долги.

– Как скажете, юный лорд.

Улыбка тронула краешки узких губ фраганца, за эти пять лет почти не изменившегося, разве что чуть больше ставшего похожим на хищную птицу. И Аластор вдруг с изумлением понял, что даже не заметил, когда этот жесткий, словно высохшая на солнце кожа, человек стал ему так близок. Они редко разговаривали о прошлом, хотя Аластору было смертельно любопытно, как же отец уговорил фраганца остаться в Дорвенне так надолго! С д’Альбрэ было интересно! Он знал массу историй о войне и дуэлях, иногда забавных, а иногда жутких. Он был рядом каждый день, и когда Аластор поддавался слабости и думал, что все это не стоит затраченных усилий, при одном пойманном ироничном взгляде фраганца, словно ожидающего, когда от его услуг откажутся, становилось нестерпимо стыдно, а силы прибывали, как вода в колодце.

А еще месьор д’Альбрэ как-то незаметно и с вечной усмешкой научил его куче других вещей, кроме фехтования. Играть в кости и карты, например. А в случае нужды – учтиво и весело от игры отказываться. Очень полезное умение! И пить карвейн так, чтобы не пьянеть сразу, а чувствовать момент, когда еще вроде бы можно, но уже хватит. И правильно прыгать из окна… Аластор, правда, недоумевал, зачем ему это – ну он же не грабитель какой, но месьор утверждал, что в жизни пригодится.

Так же как способность по нескольким приметам отличить приличный веселый дом от такого, который следует обойти десятой дорогой. И полноценную монету – от фальшивой, а чистое вино – от разбавленного какой-нибудь дрянью… Судя по месьору д’Альбрэ, фраганские бретеры вели жизнь опасную, но безмерно увлекательную, и иногда Аластор бешено завидовал стольким приключениям! А потом ловил тщательно скрываемую тоску, иногда вдруг мелькавшую во взгляде фраганца, и зависть исчезала, напротив, было понятно, что у самого Аластора все прекрасно! Разумеется, он бы скорее язык себе откусил, чем выдал эти мысли.

– До вечера, месьор? – спросил он по-фрагански, поклонившись, и д’Альбрэ ответил кивком.

Оба они понимали, что если матушка Аластора все-таки настоит на поездке в гости, то вечерняя тренировка вряд ли состоится. А вот если Аластор от очередного визита отвертится, то можно будет встретиться и раньше, поскольку развлечений в поместье никаких, а посиделки в библиотеке с горячим вином под очередной рассказ бывшего бретера – это и вправду интересно!

Покинув тренировочную площадку, за пять лет разросшуюся и отвоевавшую изрядный кусок сада, Аластор взбежал по парадному крыльцу, промчался по холлу, потом по лестнице на второй этаж – и остановился только там, чувствуя, что сил еще хватило бы бежать до самой Дорвенны, да только нельзя! Кровь словно кипела в жилах, подстегивая его изнутри, как норовистого коня, толкала на что-то, непонятное разуму, но наверняка желанное.

Усилием воли смирив это буйство, он заставил себя войти в комнату, поплескался над приготовленным слугой тазом и сел за стол, подвинув письменный прибор. До завтрака оставалось еще достаточно времени, и эти минуты принадлежали только ему.

Взяв бумагу, Аластор обмакнул перо в чернильницу и вывел наверху чистого листа: «Здравствуй, моя милая Айлин…»

Строчки бежали ровно, словно сами выливаясь из-под его руки. Это случалось не так уж часто, обычно Аластор обдумывал каждую фразу, а иногда много дней не мог себя заставить даже сесть за письмо. Но только не сегодня.

«Все меньше недель, дней, часов и минут отделяет нас от новой встречи, а мне кажется, что я мог бы сосчитать каждое мгновение. Глупо, правда? Может быть, ты уже давно забыла своего рыцаря, моя драгоценная не леди. Я не знаю, что скажу тебе и как смогу оправдаться за глупость, что нас разлучила. Я только уверен, что эта встреча должна состояться. Прости, я пишу тебе столько лет, но так и не научился этому. Я мог бы писать, как положено этикетом, но мне кажется, что это будет оскорблением для нашей дружбы – приравнять тебя к тем, кто ждет подобных писем. Ты совсем иная… Но что же рассказать тебе сегодня? Может, о том, что в нашем саду появились первые фиалки? Совсем такие, как на том шарфе, что я тебе подарил. Я увидел их – и вспомнил о тебе. А еще о том, как единственный раз за эти пять лет приезжал в Дорвенну. Ты ведь помнишь, я писал тебе, что мои сестрички умудрились выйти замуж за кузенов Райнгартенов. До сих пор поверить не могу! Мэнди и Лоррейн – за лордов из Трех Дюжин, один из которых – главнокомандующий, а второй – магистр Оранжевой гильдии. Не подумай, я очень люблю своих сестричек, но решительно не понимаю, что эти в высшей степени почтенные господа в них нашли. Отец и матушка, конечно, счастливы, как и Мэнди с Лоррейн. Но если честно, я бы ни на одной из своих сестер не женился. Они такие… Представь кружевных кукол, у которых внутри смесь сиропа и булавок. Знаю, нехорошо так говорить, и пусть они будут счастливы, но я бы лучше назвал своей сестрой тебя…»

Он досадливо глянул на перо, едва не посадившее на бумагу кляксу, и, поспешно заменив его на новое, продолжил, будто боясь, что стоит остановиться – и уже не выйдет написать все так откровенно, как хочется.

«Так вот, я ведь не мог пропустить свадьбу собственных сестер? Пришлось изменить данному самому себе слову и съездить в столицу. Про венчание я тебе расскажу при встрече, если захочешь, а потом… Потом, вечером перед отъездом, я приехал к Академии и долго стоял на нашем условном месте. Была почти полночь, день перед выходными, и если бы ты – случайно, конечно! – вдруг решила в это время выбраться в город, это ведь не было бы нарушением клятвы? Или было? Я до сих пор не знаю. Светил тот же фонарь, что и всегда, и в башнях Академии огоньками сияли окна – их далеко видно даже из-за стены… А я ждал, хотя полночь давно прошла, и понимал, что ты не придешь. Это было глупо и недостойно данного мной слова, и тогда я решил, что больше не поеду в Дорвенну, пока не смогу сделать это, принимая все последствия. Я хочу увидеть тебя, моя милая Айлин, но не как вор в ночи, а открыто, уважая твою честь и гордость. Хочу встретиться с тобой и, может быть, спросить тебя кое о чем, но об этом рано говорить. И пока это не случилось, я буду беречь память о тебе так же заботливо, как охраняю твой покой своим молчанием. Твой Аластор Вальдерон».

Он закусил губу, глянув на исписанный лист, макнул перо еще раз и решительно добавил под последней строчкой: «Привет Пушку и мэтру Лоу!»

Дождавшись, пока высохнут чернила, он бережно сложил письмо, положил его в конверт, капнул сургучом и, припечатав перстнем наследника с гербом Вальдеронов, встал из-за стола. Открыл верхний ящик секретера и положил конверт на ровную толстую стопку точно таких же. На глаз – несколько десятков, хотя считать их ему, разумеется, и в голову не приходило. Мертвые письма, которые никогда не попадут в руки той, для кого написаны, потому что Аластор Вальдерон умеет выполнять клятвы. И хорошо, наверное, что не попадут, потому что они неправильные, совсем не такие, как положено писать юным знатным девицам. Но эти письма наряду с тренировками у месьора д’Альбрэ были еще одним спасением от дикого, не оставляющего Аластора желания наплевать на все и рвануть в Дорвенну, меняя лошадей. Не каждый день, конечно, но от этого не легче. «Скоро, – подумал Аластор, закрывая секретер на замок, ключом к которому служил тот же самый перстень. – Совсем скоро…»

Глава 2

Предложение, от которого отказались

Вызов на Большой королевский совет Грегор получил ранним утром. Точнее, еще вечером, но вернулся с практикума спецкурса настолько усталым, что прочитал письмо, доставленное курьером, только сейчас. Потом перечитал трижды, недоумевая, что взбрело в голову Малкольму? Чего ради собирать Большой совет в самом начале весны, если по традиции он всегда проходит раз в год осенью, после сбора налогов?

Не Прорыв же, хвала Претемной и всем Благим, и не новая война – о ней Грегор узнал бы в числе первых и не на Королевском совете, а лично от Эжена Райнгартена, при встречах неизменно выражавшего ему свое почтение. Бывший подчиненный недавно женился. Они с кузеном, Райнгартеном-стихийником, умудрились выбрать в невесты двух сестер-близняшек, похожих настолько, что не отличить. Оба, разумеется, пригласили Грегора на свадьбу, но он увидел родовое имя невест, упомянутое в пригласительной карточке, и немедленно нашел несколько неотложных и важнейших дел. Поздравлять проныр-Вальдеронов с тем, что им все-таки удалось пробраться в высший свет через брак? Увольте!

Кстати, о браке! Возможно, на Совете речь пойдет о женитьбе старшего принца? Криспину на днях исполнится двадцать один год, и в самом деле пора бы найти юноше невесту…

Но до чего же не ко времени этот вызов! Сегодня Грегор как раз собирался заняться с Воронятами работой над ошибками в прошлом практикуме… Впрочем, какие они Воронята, вполне уже взрослые маги, хоть и ведут себя порой совершенно по-детски! Чего стоит одна только выходка Эддерли! Стоило ему увидеть матку упырей, как этот балбес развернул «Мертвецкую сеть» и кинулся вперед с радостными воплями, странно, что сам в свою же сеть не попал, как пять лет назад. А Аранвен с Ревенгар, конечно, кинулись за ним, как объяснил Аранвен: «Для контроля действий адепта Эддерли и подстраховки, милорд мэтр». Но это он объяснил позже, а в тот момент Грегору пришлось вмешаться! Он, конечно, обещал адептам полностью самостоятельную работу, но надо же и голову на плечах иметь? О Претемная, да неужели он в этом возрасте был таким же отчаянным болваном?

В самом деле, лучше бы Малкольм назначил совет на любой другой день или вовсе обошелся без Грегора… Нет, к Барготу такие мысли, участие в Королевском совете – право и долг главы рода!

«Тем более что в последний год ты не навестил Малкольма ни разу», – беспощадно напомнила совесть, и Грегор скрипнул зубами. И в самом деле, ни разу. Причем занятость в Академии – а Эддерли, стоило Грегору заикнуться об увеличении нагрузки, нехорошо обрадовался и поручил ему вести практические занятия по нежитеведению у старших курсов – была лишь поводом. Беда в том, что пить с Малкольмом Грегору не хотелось, на охоту или хотя бы конную прогулку отказывался ехать сам Малкольм, от разговоров о Джанет Вальдерон сводило зубы, а ни о чем другом король разговаривать не желал…

Отвратительное чувство собственного бессилия гнало Грегора из дворца в Академию – там он, по крайней мере, был на своем месте и всегда знал, что следует делать!

Впрочем, ведь на Большом совете не будет ни тягостных признаний Малкольма в собственной глупости, ни жалоб на разрушенную такими же собственными силами жизнь, ни бесстыдных, раз от раза становящихся все откровеннее воспоминаний о «Прекрасной Джанет», только государственные дела!

«А после Совета, видит Претемная, я все-таки попытаюсь поговорить с Малкольмом снова, – поклялся себе Грегор. – Хоть как-то его расшевелить! Нельзя же просто смотреть на то, что с ним происходит, и ничего с этим не делать! Хватит, и так долго ждал, пока все уладится как-нибудь само!»

Хмуро оглядев со своего места зал Совета, Грегор невольно подумал, что каких-нибудь полсотни-сотню лет назад здесь присутствовали и в самом деле Три Дюжины глав дворянских родов, а сейчас хорошо если наберется два десятка! Этьен Райнгартен, ставший главой рода всего год назад и сидящий почти напротив, приветливо кивнул.

«А вот Эжена здесь нет, и, значит, речь пойдет все-таки не о войне», – подумал Грегор, сам толком не зная, радует его это или все же огорчает? Нет, он вовсе не хотел новой войны! Но там он был на своем месте… Не жестокая ли насмешка судьбы: делать все, чтобы война закончилась, и не найти себя в мирной жизни? Впрочем, теперь его место – это Академия. Грегор невольно улыбнулся, вспомнив, как увлеченно изводил упырей его особый курс и как Эддерли, Аранвен и Ревенгар все-таки приволокли в Академию матку. «Трофей!» – гордо заявил Саймон. «Экспонат для музея», – осторожно поправил Дарра, а Ревенгар так умоляюще взглянула на Грегора, что он только рукой махнул и пообещал разобраться с ними завтра. То есть сегодня.

Видимо, приняв улыбку Грегора на свой счет, приподнялся с места и поклонился молодой Кастельмаро, внук Великого Магистра и тоже бывший подчиненный. Отличный офицер-боевик, насколько помнил Грегор. Друг Дориана Ревенгара… Кстати, о Ревенгарах!

Он осмотрел длинный стол, рассчитанный на три дюжины человек, ища взглядом наследника Дориана, и увидел его почти у самого дальнего края: блеклый, как моль, длинный, какой-то нескладный, словно месячный жеребенок, юноша неуверенно поглядывал на собравшихся. Пожалуй, если они хоть чем-то похожи с сестрой, то только этой нескладностью, свойственной ранней молодости. «Впрочем, Айлин она даже придает странное неуловимое очарование, – отметил Грегор. – А вот Артур выглядит беспомощным. Он, конечно, похож на Дориана – вот только Дориан в эти годы был уже плечист и крепок, не говоря уже об уверенности в себе. Наследник – всего лишь его бледная тень».

Рядом с Артуром Ревенгаром сидел лорд Логрейн, упитанный и благообразный, словно купец. Не глава рода – младшая ветвь, опекун единственной наследницы… Грегор плотнее сжал губы, кивая ему. Репутация у лорда была вполне безупречной, но чутье подсказывало, что к этому человеку поворачиваться спиной не стоит, а чутью Грегор привык доверять.

Милорда Мэрли он старательно миновал взглядом. Старик так искренне обрадовался ему перед Советом! Крепко обнял, едва не прослезившись, провозгласил, что у Грегора «глаза его любимой Аделин», сдержанно попенял «дорогому мальчику», что тот совсем забыл старика-деда, пригласил на праздник Всеблагой…

Грегор едва смог отказаться, сославшись на дела Академии. Видит Претемная, Мэрли ничем не заслужил пренебрежения, которое Грегор выказывал его роду уже почти тридцать лет! Но тем более стыдно было смотреть ему в глаза. Глаза человека, так и не узнавшего, кто виновен в смерти его дочери, мачехи Грегора. Бастельеро умеют хранить свои тайны, и дед Грегора, конечно же, был прав, взяв вину на себя. Но иногда казалось, что было бы проще однажды сказать правду, чем вечно прятать ее под маской «несчастного случая при эксперименте». Тем более что проклятие родной матери Грегора уже выплыло на свет, и младшие Мэрли наверняка что-то подозревают…

Он еще раз оглядел стол, выискивая среди собравшихся тех, кого хорошо знал или рад был увидеть, но таковых оказалось немного. Лорд Дортмундер, дядюшка убитого Тернером пять лет назад боевика, лорды Девериан и Сазерленд сидели рядом, и на них Грегор едва взглянул.

Магистр Эддерли приветливо кивнул ему, Грегор невольно улыбнулся в ответ, предвкушая, как расскажет главе гильдии о вчерашних подвигах его сына, и поразился – ведь еще года три назад он был бы возмущен легкомыслием Саймона до глубины души! Кажется, он постепенно становится настоящим преподавателем!

Переведя взгляд на соседа Эддерли, Грегор едва не вздрогнул. Что здесь делает Роверстан?! Это Королевский совет – или все же Совет глав гильдии в Академии?! В сравнении с щегольски разодетыми лордами разумник выглядел скромно в простом бежевом камзоле, а его серьга и орденский перстень терялись рядом с украшениями дворян. Однако больше всего Грегора поразило выражение его лица – хмурое и озабоченное, точно такое же, как у…

Грегор перевел взгляд на сидящего рядом канцлера, желая убедиться, что ему не померещилось. Да, Аранвен, по обыкновению строгий и величественный, разглядывал дворян так же хмуро, как и непонятно что забывший на Совете Трех Дюжин Роверстан. Да что же здесь происходит? И где, чтоб его, Малкольм?!

– Его Величество, король Дорвенанта Малкольм Пятый! – раздалось тут же, словно отвечая на его мысли, двери распахнулись, и Грегор, увидев старого друга и сюзерена, задохнулся от нахлынувших чувств.

Малкольм помедлил в дверях, обвел поспешно поднявшихся лордов тяжелым взглядом налитых кровью глаз, прошел к своему месту и грузно осел в кресло во главе стола. Вместе с ним в зал ворвался кислый дух выпитого накануне крепкого вина… или карвейна? Нет, карвейн Малкольм не жалует… не жаловал год назад.

– Сядьте все, – сипло бросил Малкольм, вяло шевельнув рукой.

Грегор бросил старательно незаметный взгляд на короля и прикусил губу, чтобы не выругаться вслух: небритый, помятый, с набрякшими веками и заметно дрожащими руками, Малкольм выглядел отвратительно! Куда, интересно, смотрят лейб-лекари?!

Лорды расселись по местам так же поспешно, как вставали, и старательно не глядя на короля. Кроме разве что Роверстана – но никто и не ожидал деликатности от разумника!

– Начинайте, Аранвен, – велел Малькольм, едва скосив глаза на канцлера, и скривился, сжав виски ладонями.

Претемная, у него, ко всему прочему, похмелье! Да еще год назад Малкольм бы в жизни не позволил себе явиться на Совет с похмелья! Зачем, если достаточно вызвать целителя?!

«А может, не явился бы и сейчас, если бы я вмешался раньше, а не надеялся непонятно на что?!»

Аранвен неспешно поднялся, осмотрел зал и негромко, но веско заговорил:

– Ваше Величество, милорды, мы оказались на грани катастрофы. Впервые за всю историю Дорвенанта финансовое положение королевства внушает такую тревогу. Вот здесь, – он указал взглядом на лежащую перед ним стопку листов, – подтверждение моим словам. Жалобы от купеческой гильдии Дорвенанта, а также итлийских и арлезийских купцов, на высокие провозные пошлины. Сводки от налогового ведомства. Налоговые сборы упали по сравнению с довоенным временем в четыре раза и так и не восстановились. Дефицит бюджета почти тридцать пять процентов и продолжает расти…

Он остановился, чтобы перевести дыхание, а Грегор еще раз осмотрел лордов. Кастельмаро, Райнгартен и Эддерли задумчиво хмурились, юный Ревенгар, похоже, не слишком понимал, о чем говорит канцлер… Логрейн и остальные слушали, но как-то без особого внимания, словно к ним слова Аранвена не относятся…

Малкольм, кажется, и вовсе думал о чем-то своем.

«Пусть хоть о трижды проклятой Джанет Вальдерон, – отчаянно подумал Грегор. – Лишь бы не об очередном кувшине!»

– Что вы имеете в виду под катастрофой, канцлер? – подал голос Девериан, заставив Грегора отвлеченно задуматься: он действительно такой болван или все же притворяется?

– Я имею в виду, лорд Девериан, – с холодной любезностью пояснил Аранвен, – что в казне государства нет денег ровно ни на что, а мы многое закупаем у других стран, но почти ничего не продаем. Что купцы отказываются возить товары по нашим землям, жалуясь, что родовитые аристократы ведут себя подобно грабителям с большой дороги. Что мелкие города и поселения приходят в упадок, да и столица нуждается в оживлении торговли и ремесленничества. Что Дорвенант должен Итлии и Арлезе такую сумму, которую просто не в состоянии выплатить, даже если отдавать всю прибыль, которую мы получим в течение десяти лет. Что, иными словами, если немедленно не сделать хоть что-нибудь, государству придет конец. Теперь вы понимаете, что я имею в виду?

– Так давайте поднимем налоги! – предложил Девериан воодушевленно, и Сазерленд с Дортмундером, переглянувшись, кивнули.

– Поднять налоги уже невозможно, лорд Девериан, – с прежней любезностью объяснил Аранвен, и только по неуловимо заледеневшей, в точности как у его сына, улыбке Грегор понял, что канцлер в ярости. – Налоги мы берем с людей. Дорвенантские купцы разорятся, если мы поднимем налоги хотя бы ненамного, иностранные просто сбегут, а если брать больше с селян, то они перемрут от голода…

– Что за беда? Нарожают новых, – искренне удивился Девериан.

«Видит Претемная, – беспомощно подумал Грегор. – Я и подумать не мог, что в Совете Трех Дюжин могут заседать подобные… он же не притворяется! Как можно быть таким безнадежным ослом?! Но, помилуйте Благие, я и предположить не мог, что дела Дорвенанта столь плохи! Да куда же смотрел Малкольм все эти годы?! А сам Аранвен?!»

– Некому будет рожать, – уронил он, и Аранвен коротко благодарно кивнул.

– Но… в таком случае нужно что-то делать… – растерянно протянул Кастельмаро, и Аранвен кивнул снова, теперь уже ему.

– Именно. Мы и делаем. Некоторое время назад Белая Гильдия любезно предложила помощь в исследовании происходящего и поиске путей, как выбраться из долговой ямы. Мы почти год работали с милордом магистром… – Он слегка поклонился в сторону учтиво привставшего и ответившего поклоном Роверстана. – И я взял на себя смелость предоставить Совету расчеты магов разума. Я изучил их лично, – сурово добавил он, прерывая возмущенно открывшего было рот Логрейна. – И могу заверить, что они безупречны. Если прямо сейчас никто из милордов не готов предложить решение наших трудностей, полагаю, стоит выслушать тех, кто это может, не так ли?.. Ваше Величество?..

– Пусть говорит, – пробормотал Малкольм, расстегивая камзол и откидываясь на спинку кресла.

«Если этот разумник только посмеет скривиться… если хоть кто-нибудь позволит себе хоть один лишний взгляд… Видит Претемная, прокляну!»

– Вам слово, милорд магистр, – кивнул Аранвен, и Грегор, хоть и разрывался от злости, стыда за Малкольма и жалости к нему же, не смог не оценить дипломатичности канцлера.

И в самом деле, назови Аранвен разумника господином, как следовало бы, и любой проект Белой гильдии не примут доброжелательно! Хотя бы потому, что представляет его не лорд. Конечно, любой маг, родившийся простолюдином, после получения перстня приравнивается в правах к лейб-дворянам, а уж магистр гильдии – тем более! Но гордость Трех Дюжин на сословных весах перевесит любые доводы рассудка.

– Благодарю, – сдержанно уронил Роверстан, поднимаясь, помолчал мгновение и ровно заговорил: – Ваше Величество, милорды Совет. Белая Гильдия предлагает взять кредит у Итлии…

– Судя по тому, что сказал Аранвен, мы и так кругом должны Итлии! – непочтительно фыркнул Сазерленд. – Не говорите чуши… магистр. Мы не получим нового кредита!

– Лорд Сазерленд, потрудитесь не перебивать докладчика, если предпочли промолчать, когда я предлагал высказаться! – холодно попросил Аранвен.

«Еще год… или два… а может быть, пять лет назад именно это сказал бы Малкольм, – с болью подумал Грегор. – Точнее проорал бы в совершенно других выражениях и швырнул чернильницей, а теперь…»

Он снова бросил взгляд на Малкольма – тот, откинув голову на высокий подголовник, часто неглубоко дышал и время от времени облизывал пересохшие губы. Проклятье! Трижды проклятье на голову Джанет Вальдерон, королевских лекарей и всех, кто позволяет Малкольму пить…

«Пусть только кончится этот Совет – я позабочусь, чтобы Малкольм не выпил больше ни капли! Нужно будет – силой заставлю обратиться к лекарям! Во всем дворце уничтожу запасы вина!»

– Еще один кредит на содержание королевского двора, безусловно, не дадут, – любезно согласился разумник. – Но на строительство конкретных производств и необходимые нужды – вполне. У Итлии, как милордам Совету, без сомнения, известно, сейчас крайне напряженные отношения с Фраганой, а потому нашим дорогим соседям пока выгоден сильный Дорвенант, и наша с вами задача – воспользоваться этим.

– И что конкретно вы предлагаете строить, коллега? – с интересом уточнил Райнгартен, и Грегор, с трудом отведя взгляд от Малкольма, заставил себя прислушаться.

– Оружейные фабрики, во‐первых, – спокойно ответил Роверстан. – Это значительно снизит наши расходы. Фрагана не продает нам пушки, и сейчас мы закупаем их либо у Итлии в три с половиной раза дороже, либо у той же Фраганы дороже всего вдвое, но только те, что не принимает их собственное военное ведомство, поэтому та артиллерия, что состоит на вооружении нашей армии, куда хуже фраганской…

– Еще одна чушь! – снова вскинулся Сазерленд. – К чему Дорвенанту какие-то пушки?! У нас есть корпус боевых магов!

– …Насчитывающий примерно две сотни человек, – согласился разумник. – Во время войны погибла или покалечилась примерно четверть, а еще четверть изъявила желание уйти в отставку. Не забывайте, милорд, что отнюдь не все воспитанники Красного факультета идут в армию. Боевых магов гораздо меньше, чем пушек у нашего противника, хотя любой боевик, несомненно, стоит целой батареи. Чтобы воспитать одного боевого мага, требуется двенадцать лет, а за это время Фрагана может наводнить нашу границу пушками. Если же я вас все-таки не убедил…

Он коротко поклонился Грегору и закончил:

– Спросите у мэтра-командора Бастельеро, нужны ли пушки армии Дорвенанта? Надеюсь, вы не сомневаетесь в словах человека, спасшего нашу страну от вражеского нашествия?

«Не хочется признавать, – подумал Грегор мельком. – Но…»

– Магистр Роверстан прав, – холодно бросил он. – Для полной победы в случае новой войны нам понадобится решительный перевес. Как в личном составе, так и в оружии. И в финансировании, поскольку – вам, милорды Сазерленд и Логрейн, это наверняка неизвестно – голодные солдаты в обносках – очень плохие бойцы.

– Присоединяюсь от имени нового главнокомандующего, – тихо уронил Райнгартен, а Эддерли молча кивнул.

Сазерленд гневно фыркнул, но смолчал, а Девериан, подавшись вперед, уточнил:

– Надо полагать, оружейные фабрики – это не единственное, что вы предлагаете строить?

– Разумеется, – невозмутимо согласился разумник. – Скорняжные и ткацкие мануфактуры. С магами-артефакторами в штате. Ткани, зачарованные от истирания и выцветания. Кожи, не пропускающие влагу, не горящие и не преющие. Та же Фрагана купит любое количество подобных материалов…

– С артефакторами в штате! – расхохотался Логрейн, откидываясь на спинку кресла и скрестив руки на груди. – Что ж, лично мне, милорды, уже все понятно. Маги снова придумали способ нажиться! Скажите еще, что управляющими на этих мануфактурах вы поставите своих разумников!

– Если вы, милорд Логрейн, предоставите хотя бы десяток профанов, способных возглавить и контролировать производство с применением магии… ах да, и, разумеется, не воровать… я буду только счастлив, – любезно улыбнулся разумник, и Грегор поневоле восхитился его выдержкой.

А Малкольм снова промолчал, только поморщился и потер виски.

– А я попрошу вас, милорд Логрейн, взять обратно свои слова насчет магов, которые хотят нажиться, – ласково сказал Эддерли, словно невзначай повертев на пальце орденский перстень.

– Прошу прощения, если не прав, – быстро согласился Логрейн, слегка побледнев.

– Благодарю, – улыбнулся Фиолетовый магистр и благожелательно кивнул Роверстану. – Прошу прощения, коллега, продолжайте.

– С вашего позволения, я все же отвечу милорду Логрейну, – сдержанно уронил разумник. – Прибыль с мануфактур, милорд, пойдет не Ордену, а в казну Дорвенанта, потому что контроль над производствами должен осуществляться короной. И никак иначе.

– А кто будет работать на этих мануфактурах? – уточнил молчащий до сих пор Кастельмаро.

– Во-первых, горожане, – откликнулся Роверстан. – В одной только Дорвенне хватает бедняков, у которых просто нет возможности заработать.

«Пожалуй, – мысленно согласился Грегор, с содроганием припомнив Северную окраину, грязь, в которой увязали колеса экипажа, вонь нечистот, запах праздничного супа из свиной шкуры… – Едва ли хоть кто-то согласится жить так, если дать им другую возможность».

– А во‐вторых, – продолжил разумник, чуть повысив голос. – Селяне с земель лордов, выкупленные короной для подобной работы. В этом случае мы рассчитаемся с долгами, наполним казну и выйдем в прибыль не более чем за десять лет. Конечно, в том случае, если сократим объем закупок там, где это возможно. Скажем, предметов роскоши…

– Вы предлагаете нам десять лет носить холстину вместо шелка? – издевательски протянул Логрейн.

Глаза Роверстана сверкнули так, что Грегор от всей души порадовался, что тот разумник, а не некромант. Он сам, пожалуй, не удержался бы и приложил заносчивого болвана чем-нибудь неприятным.

– В противном случае ваши внуки будут носить дерюгу, – негромко отчеканил Белый магистр.

Логрейн попытался было вскочить, но под ледяным взглядом Аранвена не тронулся с места и, к счастью, промолчал, только метнул на Роверстана гневный взгляд.

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался Грегор, понимая, что если не отвлечь внимание Логрейна от разумника, Совет не закончится и до утра, а Роверстан, следует отдать ему должное, предлагает вполне разумные вещи… Бывает же польза и от Белой Гильдии! – Бастельеро достаточно состоятельны, чтобы отпустить селян со своих земель работать на благо короны. Не всех, разумеется, но определенную часть – почему бы и нет? Или кто-то из Трех Дюжин настолько бедствует, что никак не может выполнить долг перед государством? Что касается вас, милорд Логрейн, то я не понимаю, почему вас так заботит, где именно будут работать селяне, которые даже и не ваши?

– Вы хотите обобрать мою бедную племянницу?!

– Если не ошибаюсь, речь шла о том, что корона возместит убытки, как только пойдет прибыль.

– Через десять лет?!

– Да заткнитесь же, – простонал Малкольм, и в зале Совета разом повисла тишина. Король громко судорожно сглотнул, сдавил ладонями виски и тихо прошипел: – Всем молчать, кроме… этого… магистра. Говорить по очереди. Всем ясно? А вы продолжайте. Мы слушаем.

– Ваше Величество, может быть, пригласить целителей? – шепнул Грегор, и Малкольм, скользнув по нему мутным взглядом, так же тихо ответил:

– В задницу всех целителей, Бастельеро! Пускай продолжает…

– Благодарю, Ваше Величество, – ровно откликнулся Роверстан, глядя поверх голов лордов. – Мы можем обойтись и без селян, если лорды выскажутся против. Однако в этом случае не стоит ожидать прибылей раньше чем через тридцать лет, и то если не случится ничего… неожиданного, вроде новой войны. Или требования Итлии немедленно оплатить долги. Теперь о налогах и пошлинах. Сейчас каждый лорд собирает налоги на своих землях, то же самое происходит и с провозными пошлинами торговцев…

– Так было с момента основания Дорвена… – взвился Логрейн, прокричал что-то еще, не слышное уже никому, и схватился за горло.

Магистр Эддерли невозмутимо разглядывал собственный перстень. Ангус Аранвен еле заметно усмехнулся.

– Присядьте, милорд, – попросил он участливо. – Кажется, вы сорвали голос, но не волнуйтесь, я уверен, что это быстро пройдет.

Логрейн, метнув на него злобный взгляд, опустился на массивный стул, а Грегор старательно сдержал улыбку. Использовать магию против профана прямо на Королевском совете – это, честно говоря, наглость, но хотел бы он посмотреть на того, кто обвинит Эддерли. Вон все маги дружно делают вид, что ровным счетом ничего не произошло – причем независимо от гильдии! А у остальных просто нет и не будет доказательств.

– Если я вас правильно понял, коллега, вы предлагаете перепоручить сбор пошлин и налогов короне? – уточнил Райнгартен, задумчиво подкручивая ус.

– И установить строго определенную сумму, которую следует платить разово, – кивнул разумник. – Любого, кто попытается взять что-либо сверх, считать грабителем и поступать соответственно. В этом случае, милорды Совет, мы получим дополнительный источник дохода – плату за провоз товаров по нашим землям, так как подобные пошлины будут куда дешевле порталов, которые купцы используют сейчас.

– Это неприемлемо! – возмутился Девериан. – Вы, видимо, забываете, что право собирать налоги с селян было даровано Трем Дюжинам еще Дорве Великим и считается неотчуждаемым! Кроме того, если налоги будет собирать корона, на что жить лордам?! Ваше Величество, это возмутительно!

«С налогами разумник действительно перегнул палку, – молча согласился Грегор. – В остальном его план выглядит вполне… приемлемо. Проклятье, неужели Малкольм снова промолчит?»

– Налоги, пошлины… мануфактуры… – пробормотал Малкольм и снова вяло отмахнулся. – Пусть… пусть лорды голосуют. Если Совет будет не против…

Грегор едва не застонал. Даже если он сам выскажется за предложение Роверстана, а это стоит сделать хотя бы ради того, чтобы вернуть долг, – поддержал же его разумник с порталами! – и если то же самое сделают присутствующие маги, оставшихся профанов вполне хватит, чтобы провалить дерзкий, но, надо признать, вполне возможный проект!

– Я против, – сипло буркнул Логрейн. И зачем только Эддерли вернул ему голос? – Дорвенант силен традициями! Если кто-то и попытается на нас напасть, то пожалеет. О деньгах должны думать купцы. Потрясти их хорошенько – и все тут.

– Согласен с милордом Логрейном, – сказали Дортмундер, Девериан и Сазерленд едва ли не в один голос, а мальчишка Ревенгар, о котором Грегор успел забыть, бросил на них взгляд и поспешно закивал.

Хорошо, что Дориан не знает, каким болваном вырос его наследник! Видит Претемная, насколько было бы лучше, если бы главой рода стала его сестра! По крайней мере, ее Благие не обделили ни умом, ни отвагой!

– Поддерживаю магистра Роверстана, – сухо бросил Грегор, сплетая пальцы перед собой на столе и оглядывая остальных.

– Вполне разумный план действий, – подтвердил Эддерли. – Мой голос – за.

– Поддерживаю, – кивнул Райнгартен.

– Я, разумеется, тоже, – бесстрастно сказал Аранвен и обвел всех пристальным холодным взглядом. – И призываю милордов Совета голосовать мудро. Если Дорвенант разорится и станет легкой добычей для фраганских и прочих стервятников, никому из присутствующих не удастся сохранить собственное богатство.

Кое-кто из лордов выдерживал его взгляд спокойно, однако были и те, кто отводил либо опускал глаза.

– Я против, – процедил Корсон, старательно не глядя на канцлера.

– Поддерживаю предложение, – сказал Кастельмаро, глянув на Грегора так, что без слов было понятно, кому предназначается эта поддержка на самом деле.

– Против… против… – слышалось из-за стола тут и там, и Грегор понял, что идея Роверстана проваливается.

Кто-то еще высказался за, и снова это были маги. Совет наглядно раскололся пополам, и, к сожалению, профанов было больше. «Нехорошо, – признал Грегор. – Орден, разумеется, привык держаться вместе, и предложение Роверстана гораздо выгоднее для магов, но как же здравый смысл!»

Он просительно взглянул на старого Мэрли, оставшегося последним, и тот ответил извиняющейся улыбкой. Действительно, всего еще один голос при таком перевесе уже ничего не решал.

– Я поддерживаю предложение, – в наступившей тишине утомленно проговорил Мэрли, и Грегор с благодарностью подумал, что нужно все-таки наступить на горло своим прихотям и навестить старика, как того требует учтивость.

– Девять голосов за предложение магистра Роверстана, – с обреченной ледяной сдержанностью сообщил Аранвен. – Тринадцать – против.

– Ха! – расплылся в ухмылке Логрейн, но тут же увял под внимательным многообещающим взглядом Эддерли.

А толку теперь? К величайшему сожалению, нельзя запретить лорду из Трех Дюжин голосовать, как он посчитает нужным, даже если лорд – беспросветный тупица! Грегор поймал взгляд Роверстана и вдруг вспомнил себя на очередном штабном заседании про Корсоне. Проклятье, вот никогда не подумал бы, что посочувствует разумнику! Но, похоже, именно так Роверстан себя и ощущает – единственным, кто видит путь выхода из вражеской западни, но бессилен что-либо сделать.

– Ваше Величество…

Аранвен повернулся к Малкольму и глубоко поклонился.

– Ваше Величество! – почти одновременно с ним прозвучал на весь зал голос Роверстана. – Я прошу вас… нет, я умоляю применить к решению Совета королевское вето! Вы ведь можете назначить дополнительные исследования, а потом собрать другой Совет! Умоляю, Ваше Величество! Клянусь, если вы это сделаете, Дорвенант за несколько десятилетий расплатится со всеми долгами и разбогатеет не хуже Итлии!

«Ну это он, пожалуй, лишнего пообещал… – признал Грегор. – Но, в самом деле, Малкольм, да сделай же ты что-нибудь! О Претемная, почему Беатрис не поговорила со мной? Если бы я только знал, насколько далеко все зашло!»

– Спасите свою страну! – почти выкрикнул разумник, лихорадочно горя глазами.

Глядя на Малкольма, он сплел руки перед собой, как это недавно сделал Грегор – привычная поза для любого мага в сложном положении, – следя, впрочем, чтобы не коснуться перстня даже ненароком. Воздействовать магией на короля – это не шалость вроде немоты на крикливого соседа по столу. Этого не позволят ни присутствующие маги – и Грегор будет первым! – ни артефакты в Зале Совета. Ах, как Роверстану хотелось качнуть чашу весов в свою пользу! Грегор его понимал и даже сочувствовал, но…

– Какова наглость! – заорал Логрейн, тоже вскакивая и опираясь на стол руками. – Маги совсем утратили почтение! Требовать чего-то от короля!

– Логрейн, прекратите! – велел Аранвен, но его голос потонул в выкриках Девериана и Сазерленда, поддержавших своего негласного предводителя.

Еще миг – и Грегор врезал бы по Залу Совета «пологом тишины», разом накрыв всех присутствующих, и пусть защитные артефакты хоть сгорят! Но тут Малкольм покраснел совсем уж пугающе – кровь бросилась ему в лицо, уши и шею, по-бычьи короткую и растолстевшую за этот год до неприличия. Оглядев помутневшим взором пустой стол перед собой, он грохнул по нему сразу двумя кулаками и заорал:

– Молчать!

Тишина, упавшая на зал, оказалась такой мертвой, что Грегор всерьез заподозрил – без «полога» и вправду не обошлось. Но нет, никаких магических влияний… Эддерли и так рисковал, затыкая Логрейна, а больше сплести некромантское заклятие никто, кроме него и Грегора, здесь не смог бы.

– Молчать! – повторил король и рванул на груди камзол вместе с рубахой, обнажая широкую волосатую грудь, покрытую каплями пота. – Р-р-распустились! Бар-ргота вам в глотку…

«Ну же! – взмолился Грегор. – Давай! Хоть на пару минут стань прежним!»

Но король снова откинулся на спинку кресла и невнятно проговорил:

– Совет пр-рголосовал… значит… пусть. Ар-ранвен, просто сделайте с этим всем… что-нибудь…

«И все?!»

– Ваше Величество! – рявкнул разумник, в досаде потерев щеку и ухо, в котором блеснула серьга.

– Непочтение к королю! – взвизгнул Девериан, и Роверстан в ярости обернулся к нему:

– К какому королю? К этому?!

Он задохнулся следующей фразой, и Грегор, изнывая от мучительного мерзкого стыда, даже порадовался. Закон об оскорблении королевского величия никто не отменял, вовремя Роверстан об этом вспомнил. Сверкнув черными углями глаз, разумник прошипел какое-то арлезийское ругательство и, отшвырнув свой стул, вылетел из-за стола.

– Дункан! – окликнул его Аранвен, на памяти Грегора никогда никого не звавший по имени, кроме магистра Эддерли. – Остановитесь!

Но Роверстан, даже не оглянувшись, вышел из зала совета, и лучше бы он хлопнул дверью, пожалуй. Спокойно прикрытая, она вдруг испугала Грегора до ледяной дрожи, пробежавшей по телу.

– Вон. Все – вон, – четко проговорил Малкольм, роняя голову на грудь.

Грегор подался к нему, но Аранвен, перехватив его взгляд, молча покачал головой и шепнул: «Потом…»

А вслух, поднявшись, объявил с той же холодной учтивостью, которую Грегор теперь оценил в полной мере:

– Совет объявляется закрытым. Милорды, благодарю вас и прошу разойтись. Его Величество нездоров, как видите. Если понадобится, вас соберут снова.

Роверстан, как и надеялся Грегор, не успел уйти далеко. Он стоял на галерее всего в паре десятков шагов от зала Совета и на первый взгляд казался абсолютно спокойным. Но уже через мгновение Грегор заметил и неестественно прямую спину разумника, и слишком бесстрастное лицо, и ладонь, не спокойно лежащую на перилах, а вцепившуюся в них так, что побелели пальцы, – и осознал, что разумник взбешен до предела.

– Послушайте, Роверстан, – неловко окликнул его Грегор, мучительно надеясь, что сможет подобрать нужные слова. – Этот ваш проект… Конечно, лорды его провалили, но Аранвен все равно попытается что-то сделать.

– Принять подобный проект за спиной короля, увы, невозможно, – преувеличенно ровно отозвался разумник, даже не повернув головы. – Иначе милорд Аранвен давно сделал бы именно это. А если бы королем был именно он… К моему глубочайшему сожалению, это не так.

– Потрудитесь выбирать выражения, когда говорите о Его Величестве, – бросил Грегор и тут же спохватился.

Видит Претемная, сейчас речь идет о куда более важных вещах, чем вопиющая непочтительность разумника! Роверстан, по-прежнему глядя только перед собой, еле заметно поморщился.

– Да помилуйте, Бастельеро! Вы же сами присутствовали на этом Совете! Видит Странник, я вас терпеть не могу, но вы ведь разумный человек, воевали за Дорвенант сначала с Фраганой, потом – с Советом Магистров, не становитесь же теперь слепцом! Как можно доверять такие решения людям, которых заботит лишь собственный кошель?!

«Никак, – мрачно подумал Грегор. – Так же, как нельзя было доверять командование армией ныне покойному Корсону! Но тогда я мог вмешаться и знал, что делать. Корсон губил армию, и я прекратил это, а что делать сейчас?»

– Его Величество призовет лордов к порядку, – упрямо сказал он вслух, истово надеясь, что так оно и будет. – А затем можно будет обсудить ваши предложения снова.

– Вы все-таки слепец, Бастельеро! – бросил разумник с тяжелой тоскливой злобой. – Король не способен призвать к порядку самого себя! Он давно утонул в бутылке и жалости к себе самому, а его наследник не удержит страну! Принцу двадцать один год, а он не присутствует на советах и интересуется только охотой и дамами!

– Еще слово о Его Величестве, и я вас вызову, – процедил Грегор, признавая беспощадную правоту слов Роверстана.

Но, проклятье, как он смеет говорить так о Малкольме, будь хоть сто раз прав?!

– Да провалитесь вы к Барготу с вашей вечной гордыней, Бастельеро! – тихо и яростно выдохнул Роверстан. – Странник свидетель, я пытался говорить с вами как с разумным человеком, но вы…

Он безнадежно махнул рукой, отвернулся и быстро пошел прочь по галерее.

Посмотрев ему вслед, Грегор еще немного постоял, безразлично глядя вниз, на пустой мощеный дворик. Потом, встрепенувшись, решительно зашагал в обратную сторону. Почти бегом прошел галерею и несколько коридоров, торопясь, будто каждое упущенное мгновение было на вес даже не золота – а победы в бою. И остановился только у двери личных покоев Малкольма, где незнакомый гвардейский лейтенант, темноволосый, скуластый и с перебитым, плохо сросшимся носом, преградил ему путь.

– Прошу прощения, милорд, – приложил он руку к груди, отдавая честь. – К Его Величеству нельзя.

– Мне – можно, – с привычной уверенностью бросил Грегор, ожидая, что гвардеец посторонится.

Вот сейчас рассмотрит, кто перед ним, и…

– Простите, милорд, – напряженно и с извиняющейся улыбкой сообщил тот. – Его Величество не принимает.

– Сударь… – с ледяной пугающей вежливостью Грегор. – У меня личное позволение Его Величества входить к нему в любое время без доклада. И если вы сейчас же…

– Милорд, мне известно об этом позволении, – прервал его гвардеец. – Но я вас не пропущу. Это тоже приказ Его Величества, причем более поздний, отменяющий предыдущие.

Он посмотрел прямо в глаза Грегору и с мужеством, заслуживающим уважения, добавил:

– Лорд Бастельеро, я всего лишь следую приказу короля. Разумеется, вы можете им пренебречь, и мне придется вас останавливать. Я не смогу, но попытаюсь. Только поверьте, прошу… Даже если вы пройдете туда, переступив через мой труп, это ничего не изменит. Его Величество не в состоянии вас принять… – Он прервался, потому что за дверью раздался безобразно пьяный рык Малкольма, закончившийся звуками рвоты. Гвардеец опустил глаза и тихо закончил: – Я очень сожалею.

Грегор хотел что-нибудь сказать – и не смог. Просто глянул на лейтенанта, по привычке постаравшись его запомнить – хороших солдат надо знать в лицо, – и, коротко кивнув, ушел. Только выйдя из дворца, он остановился, вдохнул воздух, чувствуя соленый вкус во рту, и, опомнившись, понял, что закусил губу изнутри до крови. Возвращаться домой в таком состоянии было нельзя, и он так же бездумно пошел по парку, еще пустому и холодному. Добрел до какого-то фонтана, присел на бортик, глянул на статую – и захлебнулся очередным вдохом холодного воздуха с примесью каких-то ранних цветов.

Мраморная дева, склонившаяся над фонтаном, смотрела на него глазами Джанет Вальдерон. В остальном – ничуть не похожа! Фигура тонкая, ничего общего с пышкой Джанет, но лицо и улыбка… Грустная понимающая улыбка… Да что же это за проклятое наваждение! И второй раз за день по спине Грегора пробежал холод.

Глава 3

Розы и пролески

– А к балу папенька обещал мне платье из фраганского бархата! Завтра должны порталом доставить!

– Неужели из самой Люрьезы? – ахнула Иоландина подружка-алхимичка и отпила еще глоток шамьета.

– Иоланда, душечка, но ты ведь нам его покажешь? Какого оно цвета? – поддержала вторая, целительница.

– Золотистое, – с придыханием откликнулась Иоланда. – С отделкой из арлезийского кружева! А нижнее – голубое, и вырез квадратный! Вот такой…

Девицы заахали, и Айлин сделала вид, что совершенно их не слушает. Какая, в самом деле, разница, в чем пойдет на бал Иоланда? И, подумаешь, платье! У самой Айлин в шкафу висит платье ничуть не хуже, тетушка Элоиза расстаралась. Шили его, правда, здесь, в Дорвенне, зато именно для Айлин, а не подгоняли готовое, как Иоланде. И не из бархата, который пышку Иоланду сделает похожей на подрумяненную булочку со сливочным кремом, а из настоящего арлезийского шелка, струистого и переливчатого. Прекрасное платье… только ненужное.

Глаза защипало; Айлин поспешно уткнулась в «Нежитеведение». Ничуточки она Иоланде не завидует! И подружкам ее – тоже!

Подумаешь, все идут на бал, а она – нет. И подумать только, что каких-то четыре дня назад она еще надеялась… Но адепт-разумник, спев серенаду под ее окном, так к ней и не подошел… да что там, Айлин его даже больше не видела!

А сегодня, между прочим, последний день, когда еще можно приглашать на бал.

Нет, хватит, никакого бала! «Нежитеведение» куда интереснее.

«Стригои (иначе – морои, мормо, а также легендарная, ныне вымершая разновидность – аккару) – стайная высокоорганизованная нежить. Образ жизни – ночной. Охотятся обыкновенно в одиночку, реже парами. Чувствительны к…»

– А слышали новость про Финнигана?

– Финнигана с какого факультета?

«…“тленной сути” не ниже пятого уровня, “праху веков”, а также огненным заклинаниям либо заклинаниям, разрушающим мозг. Зачарованная сталь также может оказаться действенной, если не подпускать стригоя достаточно близко…»

– Конечно же, с Белого! Ну, того Финнигана, что четыре дня назад пел на рассвете! У нас в тот день была первая лекция с разумниками. Ах, Иоланда, душечка, жаль, что у вас тогда были другие уроки! Так вот, а Финниган пришел, представь себе, с приколотым на мантию цветком! Красненьким таким. А он… ну ты понимаешь, о ком я… велел снять, потому что это же не по форме. А Финниган сказал, что не снимет, потому что это – подарок от леди, вообрази себе!

– Не может быть! – с жадным любопытством выдохнула Иоланда, а Айлин почувствовала, как кровь бросилась ей в щеки.

Вот… вот позер! Но все-таки… он и правда спорил не просто с преподавателем, а с главой своей гильдии?! Из-за ее цветка?! Но Айлин вовсе этого не хотела!

– А что же… он?

– А магистр сказал, – продолжила девица, явно упиваясь каждым словом, – что это меняет дело и что цветок Финниган может оставить. Но назначил ему отработку, вот! Потому что за нарушение правил всегда надо отвечать, особенно если нарушаешь сознательно. Так и сказал!

Иоланда ахнула, прижав руки к груди, а Айлин закусила губу. Ну вот! Теперь еще адепту Финнигану из-за нее попало!

…Вот поэтому он больше и не появлялся. Наверняка! Кому захочется видеть человека, из-за которого тебе назначили отработку? Как все-таки нехорошо получилось! А ведь Айлин даже толком его не рассмотрела!

– Да-да, – возбужденно закивала алхимичка, довольная вниманием подружек. – Ужасно романтично, правда? Мне сказал мой Эдмон, он тоже разумник… Ой, ну вы же знаете моего Эдмона? Так вот, он сказал, весь курс гадает, что же это за девица. Даже у меня спрашивал, – хихикнула она. – Но я не сказала. Мало ли что сделают Вороны, если услышат, правда же? Айлин, бедняжка, как тебе, наверное, нелегко!

– Благодарю за сочувствие, – процедила Айлин, сердито захлопывая учебник. – Но оно совершенно излишне. Меня полностью устраивает моя жизнь. Кстати, мне пора. Мы договаривались с Саймоном о встрече… встрече… в библиотеке!

Вскочив с кровати, она направилась к двери, заставив себя не обернуться на делано сочувственный шепот:

– Конечно, кто ж признается…

– Как, должно быть, обидно: целых девять юношей – и никакого толку…

– Так это правда, что она не идет на бал?!

Дверь захлопнулась за спиной, и Айлин наконец смогла выдохнуть ставший противно горьким воздух. Все еще хуже, чем ей казалось! Уже все знают… Фу, сплетницы! Лучше бы следили за своей жизнью, а не за ее!

Ладонь сама легла на рукоять ножа – и тут же отдернулась. Айлин так и не удалось узнать, кто его прислал, хотя на позавчерашнем практикуме – «работе над ошибками», как сказал мэтр Бастельеро, – нож увидели все Вороны. Но Дарра всего лишь похвалил «превосходную работу и удачное сочетание материалов». Саймон, разглядев гравировку, возмущенно фыркнул: «Ревенгар, ты же некромантка! И боевик к тому же! Зачем было портить такой нож цветочком?» Оуэнн Кэдоган, увлеченно занимающийся живописью, сказал, что нарисует ее портрет именно с этим ножом. Мэтр Бастельеро просто рассеянно похвалил за внимательность к его замечанию…

А ведь Айлин так надеялась, что даритель выдаст себя хоть чем-нибудь! Но либо никто из Воронов и в самом деле не имел никакого отношения к подарку, либо очень хорошо владел собой. Как… как мэтр Бастельеро, например. Ах, да что за глупости лезут в голову? Это никак не может быть он! С какой стати мэтру дарить ей подарки, да еще тайно?

И вообще, рано или поздно все выяснится само собой, а пока… Айлин беспомощно огляделась. По коридору, громко топоча, пробежала стайка первокурсников, хлопнула дверь где-то в конце крыла, и снова повисла тишина.

Куда ей пойти? Не возвращаться же в комнату, пока там сплетничают подружки Иоланды? Может быть, и в самом деле навестить Саймона и Дарру? Уж они-то точно не станут обсуждать бал?

Снова послышались шаги – уверенно приближающиеся, как показалось Айлин, от лестницы. Ох, как не хочется, чтобы ее увидели у двери собственной комнаты, не смеющей вернуться!

Может, и в самом деле пойти в библиотеку, и… и что? Взять гору книг, выучить что-нибудь совсем новое, что еще не преподают их курсу… ради чего? Только затем, чтобы не думать о ядовитом сочувствии Иоландиных подружек? Да плевать на их сочувствие! Она хотела пойти на этот бал, потому что…

Потому что даже во сне она танцует! Кружится в легкой паэране с незнакомцем в нарядном камзоле… Нет, не так! Во сне она точно знает, кто это, и сердце сладко замирает от того, как уверенно и умело он ведет в танце, какие сильные у него руки и широкие плечи, как падает на его щеку темная прядь, выбившаяся из-под ленты… Ничего, кроме этой пряди, такой же черной, как цветок на присланном кинжале, она не помнила, но во сне точно знала, что этот человек – ее судьба… А если она не попадет на бал, все пропало!

Шаги затихли, и Айлин от души понадеялась, что тот, кто шел по коридору, уже дошел, куда собирался. А она… Решено – она пойдет в библиотеку!

– Леди Айлин?

«Зря надеялась!» – сердито подумала она, поворачиваясь на незнакомый голос. И едва не задохнулась. Всего в пяти шагах от нее, прижав к груди букетик голубых пролесков и улыбаясь, стоял тот самый адепт Финниган, о котором только что рассказывала алхимичка!

– Позвольте представиться, миледи, – улыбнулся он и изящно поклонился. – Меня зовут Дерек. Дерек Финниган.

– Рада знакомству, – растерянно откликнулась Айлин. – Я… наверное, должна попросить у вас прощения, адепт Финниган, говорят, у вас были неприятности…

И поспешно прикусила язык. Дура! Кто же говорит о таком при первой встрече!

– Неприятности? – недоуменно переспросил Дерек Финниган, озадаченно нахмурившись и тут же просветлев лицом. – А! Вы говорите об отработке? Ну что вы, прекрасная леди! Я согласился бы отрабатывать и вдвое дольше ради одной вашей улыбки! Даже если бы меня послали чистить конюшни. Впрочем, это я должен просить у вас прощения за дерзость…

– Но вы не сказали ничего дерзкого! – запротестовала Айлин, почувствовав, как загорелись щеки.

«Прекрасная!» Выдумал тоже этот… Финниган! Да она выскочила из комнаты, даже не причесавшись и не переплетя косу – вот уж чудо красоты! Но все-таки… вот бы кто-то и в самом деле считал ее красивой! «Не просто кто-то, а незнакомец из сна, – подсказал лукаво ее собственный голос. – И перестань уже себя обманывать, ты отлично знаешь, кто это. Просто не можешь признаться даже себе. Потому что скорее тебя пригласит на танец сам Великий магистр, дай ему Милосердная Сестра здоровья, чем… он».

– Сейчас скажу, – заверил адепт Финниган и протянул ей букет. – Леди Айлин! Я понимаю, что у такой… такой… такой прекрасной девушки, как вы, отбоя нет от поклонников… и вы, несомненно, мне откажете… Но поймите, я не могу не попытаться! Окажите мне честь пойти со мной на Вишневый бал!

– На… бал? – глупо переспросила Айлин, едва удерживаясь от желания ущипнуть себя за руку – вдруг ей это просто снится? – Но…

– Вы не согласны? – выдохнул Дерек отчаянно. – Вас… вас пригласил кто-то другой, да? Я должен был ожидать… я и ожидал, но надеялся! Сам не знаю, на что… Я должен был пригласить вас раньше, но не мог решиться, а потом… потом эта отработка, и только теперь… Знаете, она ведь еще не закончилась, просто я сбежал. Совсем ненадолго, только чтобы вас увидеть. Не через окно, а вот так. И пригласить… Простите, я…

– Я согласна! – выпалила Айлин, не успев даже подумать.

У адепта Финнигана был такой несчастный вид! Как будто от ее согласия зависело что-то ужасно важное!

– Правда? Благодарю вас, леди Айлин! Я и мечтать не смел…

С лестницы послышался пронзительный свист, и Дерек вздрогнул.

– Это мой приятель, – виновато пояснил он. – Разумник, как и я. Он… сторожит, чтобы никто не узнал, что я сбежал. На нашей кафедре с этим очень, очень строго! Но одно ваше слово – и я останусь, даже если за это мне назначат месяц отработок!

– Нет-нет, зачем же… – пролепетала совершенно ошарашенная Айлин. – Я вовсе не хочу доставлять вам неприятности, адепт…

– Дерек! Умоляю, прекрасная леди, просто Дерек! Вы сделали меня счастливейшим из всех, кто…

Свист повторился, и адепт Финниган, то есть просто Дерек, поморщился.

– Как же не вовремя! Я вынужден исчезнуть, прекрасная леди. Итак, вы обещали пойти со мной! Через три дня в восемь часов вечера у центральной лестницы!

Он быстро, но низко поклонился и нырнул за угол. Айлин замерла, стиснув нежные стебли пролесков, глядя ему вслед и пытаясь понять, как так вышло, что она пообещала пойти на бал с юношей, которого совершенно не знает?

Впрочем, ведь речь идет всего лишь о нескольких танцах, и ей даже не обязательно позволять себя проводить… а уж целоваться с этим Дереком она и вовсе не намерена, что бы он себе ни думал!

Она заколебалась, переводя взгляд с пролесков на угол, за которым скрылся адепт Финниган, на дверь собственной комнаты, снова на пролески… Не идти же в библиотеку с цветами?! Но появись она сейчас в комнате, сплетен и пересудов не оберешься!

Или? Да пусть их сплетничают! Все равно ведь станут!

Она решительно толкнула двери и вошла, делая вид, что совершенно не замечает пораженных взглядов умолкших Иоландиных подруг.

Дар речи девицы обрели, когда Айлин уже почти пристроила пролески в забытой Саймоном пару дней назад кружке из-под шамьета.

– Милочка, тебе подарили цветы? – недоверчиво протянула алхимичка. – И кто же? Он и на бал тебя пригласил? Ну же, не будь букой, скажи нам, кто он?!

Вместо ответа Айлин только улыбнулась как можно загадочнее и снова направилась к двери. Ну уж нет, ничего она никому не скажет! Зато как все удивятся, когда и она тоже придет на бал!

В библиотеку она летела как на крыльях и даже почти не удивилась, в самом деле застав там Саймона. Одного! Да еще сидящего над целой горой книг…

«А вот это уже странно!» – невольно подумала Айлин, подходя к давно облюбованному их компанией столу у самого дальнего окна.

– Саймон?

– Привет, Ревенгар, – рассеянно откликнулся он, перевернул страницу и, вдруг вскинув голову, уставился на Айлин с таким изумлением, словно с ним стол заговорил! – Что ты здесь делаешь?

– Пришла поработать, – ответила Айлин удивленно и немного обиженно. Нет, конечно, Саймон вовсе не обязан радоваться ее приходу, но… – Извини, я не хотела тебе мешать. Я в другой секции устроюсь.

– Что? – поразился Саймон и подвинулся на скамье. – Вовсе ты мне не мешаешь! Садись! Просто тебя Дарра искал, вот я и удивился… Ну неважно. Раз он тебя не нашел, значит, скоро придет сюда. А ты пока нам поможешь. Ведь поможешь?

– Конечно! А в чем?

Вытянув шею, Айлин заглянула Саймону через плечо и едва удержалась от удивленного возгласа: он делал выписки из «Полного свода проклятий»! Как интересно… Но мэтр Бастельеро точно не задавал ничего подобного, а проклятия у курса Саймона ведет он.

– Как – в чем? В мести, разумеется, – бодро заявил Саймон. – Нужно придумать что-нибудь… этакое. Поизящнее!

– Для кого? – обреченно вздохнула Айлин, невольно подумав, что лучше бы Саймон, как другие Вороны, вызывал своих обидчиков на дуэли.

И просто, и лечится быстро. А сплетенные ими проклятия приходилось распутывать самому мэтру Бастельеро, и заканчивались они обыкновенно какой-нибудь неприятной отработкой. Но не бросать же друзей!

– Для той черненькой итлийки с твоего курса, – усмехнулся Саймон. – Как там ее… Морьеза? Представляешь? – возмущенно фыркнул он. – Она хотела, чтоб Дарра ее пригласил на бал! Надо же было додуматься?! Месяц перед ним юбкой крутила!

– Ну так пригласил бы, – неискренне сказала Айлин. Представлять Дарру рядом с Идой было неприятно до ужаса! Хотя они так изумительно смотрелись бы, наверное. Как северный зимний рассвет и южная летняя ночь! – Она красивая… Что? – смутилась она, глядя, как Саймон отодвигает тетрадь, опирается локтями о стол и, положив подбородок на сцепленные пальцы, рассматривает ее, Айлин, как невиданную прежде диковинку.

– Да вот думаю, Ревенгар, все девчонки такие слепые или только ты? – загадочно протянул он. – Но дело-то не в тебе! В общем, ждала она, ждала… и ждала… и не дождалась, разумеется! И не придумала ничего умнее, чем сделать приворот. На Дарру-то! Представляешь?

– Кошмар какой, – ахнула Айлин, представив себе последствия. Ида – это не иллюзорница какая! У тех привороты слабые, вызовут разве что легкий интерес. А Ида – некромантка, причем почти самая сильная на курсе! Некромантские привороты, между прочим, проходят по разряду проклятий и в Академии запрещены под страхом отчисления! – А что же Дарра?

– Можно подумать, ты Дарру не знаешь, – фыркнул Саймон. – Представь, проснулся он утром и говорит мне: «Саймон!» Ну, знаешь, как он обычно говорит? «Я, говорит, ощущаю несвойственные мне эмоции. Думаю, мне нужно посетить мэтра Бреннана». В общем, нашла ваша Ида, с кем связываться! Приворот, конечно, сняли, а Дарра ей прямо сказал, что будет за ней следить. И что еще один такой номер – и вылетит она из Академии пташкой. Но я думаю, отомстить ей все равно надо.

– Конечно, надо! – поддержала Айлин, представив, что было бы, если бы мэтр Бреннан не смог снять проклятье. – А как? Ну не приворот же ей делать? Сами вылетим…

– Вот и я думаю – как? Может, «Паутиной Безликого» ее? На парочку ночей! Посмотрит кошмар-другой…

– Да ну, это слишком, – засомневалась Айлин. – И не перед балом же, Саймон! Если «Паутиной», то Иде будет совсем не до праздника.

– А тебе ее жалко! – возмутился Саймон. – А Дарру?!

– Но с Даррой же ничего не случилось! И я ведь не говорю, что мстить не надо, просто… давай подождем немного? И придумаем еще что-нибудь… поизящнее «Паутины».

– Ты какая-то слишком добрая, – проворчал Саймон недовольно. – Ну ладно. А если зачаровать ей зеркало? Чтоб советы давало, стоит только посмотреть? Голосом мэтра Бастельеро, а?

Представив, как настенное зеркало голосом мэтра Бастельеро упрекает Иду за слишком вызывающую прическу, Айлин рассмеялась. А что? Отличная получится месть! Но все-таки… Все-таки лучше ее отложить.

– Саймон, ты невыносим, – послышался от дверей прохладный голос Дарры. – Я оставил тебя в библиотеке всего четверть часа назад, а ты уже собрался зачаровать кому-то зеркало. Милая Айлин?

Повернувшись к двери, чтобы поздороваться с Даррой, Айлин пораженно замерла. Не из-за Дарры, а из-за букета… нет, охапки… то есть корзины свежих, едва распустившихся нежно-кремовых роз.

Айлин лихорадочно попыталась вспомнить, видела ли она когда-либо Дарру с цветами? Кажется, только однажды, когда они на первом курсе втроем зачаровали в точности такую же розу. А что Дарра собирается делать с ними сейчас?

– Я вас искал, – сообщил Дарра своим обычным приветливо-спокойным голосом и ласково улыбнулся, а Саймон, поудобнее устроившись на скамье, уставился на Дарру выжидательно и нетерпеливо потребовал:

– Ну, начинай же!

– Саймон, ты бестактен! – возмутился Дарра, а Айлин почему-то почувствовала себя неловко.

– Эй, я хочу как лучше! – обиделся Саймон. – Сам ты еще неизвестно сколько… В общем, Ревенгар, этот зануда…

– Саймон, замолчи, – так холодно и веско уронил Дарра, что Саймон и в самом деле мгновенно смолк, а Айлин даже поежилась. – Милая Айлин, вы уделите мне несколько минут вашего времени? Не в библиотеке, поскольку, боюсь, наш общий друг не способен помолчать и пары минут. Из самых благих побуждений, разумеется.

– Я… да, конечно, – неловко пробормотала Айлин.

Дарра учтиво открыл для нее дверь библиотеки и вышел следом под возмущенный возглас Саймона:

– Эй, это было нечестно!

– Саймон! – простонал Дарра, плотно закрывая дверь. – Прошу прощения за нашего общего друга, милая Айлин. Иногда он бывает…

– …Излишне пылок, – закончила Айлин и невольно рассмеялась.

Как все-таки прекрасно, что есть вещи, которые не меняются!

Дарра развел руками и тоже улыбнулся, но почти тут же посерьезнел.

– Я искал вас, чтобы пригласить на Вишневый бал, – проговорил он негромко, протягивая ей корзинку с розами. – Вы ведь не откажете? Я знаю, что вы не приглашены никем другим…

Хорошее настроение Айлин как ветром сдуло. Вот, значит, как? Даже Дарра не верит, что ее может пригласить кто-нибудь посторонний! То есть совсем посторонний, не из побратимов! И если бы не Дерек Финниган, то она приняла бы приглашение Дарры, не задумываясь, а потом все в Академии шептались бы, что Айлин пригласили… как там сказала Иоланда? Ну да, из жалости, чтобы не позорила особый курс! Она прикусила губу, чтобы не бросить в ответ что-нибудь бессовестно, незаслуженно-резкое – Дарра ведь не виноват, что ей обидно! Он по-настоящему заботится, а она… она…

– Благодарю за приглашение, – улыбнулась Айлин как можно естественнее и ласковее. – Но принять его, к сожалению, не могу. Я уже пообещала… одному человеку.

– Вы… что? – переспросил Дарра так растерянно и изумленно, что Айлин едва не обиделась еще сильнее. – Вы… Вас кто-то пригласил?!

– Еще раз прошу прощения за отказ, – вежливо откликнулась Айлин.

– О… не стоит… – пробормотал Дарра, почему-то побледнев. – Это я прошу прощения. Кажется, я невольно нагрубил вам. И мне пора.

Он резко отвернулся и направился в сторону мужского крыла, оставив Айлин растерянно смотреть на розы. И что за день сегодня такой? То ни одного приглашения, то целых два, и… не мог ведь Дарра обидеться на отказ? Зато теперь он сможет пригласить кого-нибудь, кого правда захочет видеть рядом с собой, а не младшую сестренку, которую просто не пригласил никто другой!

– Ай! Осторожнее! Ты меня шнуруешь или душишь?! – прохрипела Иоланда.

Обеими руками она вцепилась в спинку кровати, давая Айлин возможность справиться со шнуровкой на том самом верхнем платье из золотистого бархата. Очень красивом платье, следовало признать! Особенно если кому-то нравятся румяные булочки с кремом.

– Шнурую! К сожалению, – фыркнула Айлин, последним рывком затягивая шнуровку и завязывая ее двойным бантом, чтобы не развязалась. – И не тебя, а платье. Все, отцепляйся. Мне тоже одеться надо!

Иоланда, в кои-то веки не съязвив в ответ – может, ей просто воздуха не хватало? – отпустила спинку кровати и подплыла к зеркалу, проверяя, не растрепалась ли прическа, не размазалась ли краска на губах и достаточно ли естественно подчернены ресницы? В пятый уже раз за последний час!

Ну и… ну и подумаешь! Айлин бы и сама, наверное, бегала к зеркалу, приди ей в голову тоже подкрасить губы, но делать это ей решительно отсоветовала тетушка Элоиза.

«Ты так ярка от природы, милая, – почти услышала Айлин голос тети, – что совершенно не нуждаешься в искусственных красках. Не говоря уже о том, что при… хм… следовании традициям Вишневого бала краска имеет обыкновение размазываться. А еще она совершенно отвратительна на вкус!»

Нет уж, без размазанной вокруг рта краски она точно обойдется. Не хватало только стать похожей на стригоя, как их рисуют в учебнике! А вот платье…

Едва сдерживая нетерпение, Айлин открыла шкаф, достала платье и, зажмурившись, решительно нырнула в тяжелое и прохладное шелковое облако цвета зеленого нефрита. Платье скользнуло по коже, лаская ее и вызывая мурашки, Айлин одернула юбку, торопливо затянула на талии пояс и тоже метнулась к зеркалу.

И замерла: в зеркале отражалась… не она… То есть не совсем она! Девушка, глядящая оттуда огромными, изумрудно сияющими глазами, была возмутительно хороша собой! Айлин завороженно провела ладонями по шелку, с готовностью обрисовавшему ее фигуру. Тонкая талия, подчеркнутая широким поясом, небольшая, но высокая грудь, плавные очертания всего… остального… Рыжие волосы, пока еще рассыпавшиеся по плечам, горели, как костер! И даже веснушки не очень портили вид, кажется. Во всяком случае, сводить их или замазывать эликсиром уже точно поздно. И пусть! Зато девушка в зеркале такая яркая!

– Почти похожа на девицу! – протянула Иоланда с одобрительной завистью. – Если еще причешешься…

Айлин едва не рассмеялась – будто в жилах вместо крови потекла вдруг чистая радость, замешанная на ожидании чуда. Вот-вот произойдет что-то прекрасное, что останется с ней навсегда!

– Спасибо, Иоланда! Ты тоже прелестно выглядишь!

– Ненормальная, – проворчала Иоланда как-то совершенно беззлобно и даже добровольно отодвинулась от зеркала. – Ладно уж, смотрись. Тебе нужнее. Да поторапливайся, слышишь? Уже половина восьмого!

– Да-да, – рассеянно отмахнулась Айлин, бросив последний взгляд в зеркало, и метнулась к тумбочке у кровати.

Там, в верхнем ящике, в маленькой шкатулке прятались ее сокровища: подаренный тетей Элоизой жемчужный гарнитур, шпилька-перо, с которой Айлин не расставалась на занятиях, как и остальные Вороны, и завернутый в лоскуток серебристого шелка хрустальный флакон – память о тайной поездке в Люрьезу. Духи почти закончились, только на самом дне флакона посверкивала, если посмотреть на просвет, последняя капелька – ее Айлин приберегала для особого случая, и вот он настал!

Осторожно вытянув пробку, она вдохнула томительно-сладкий и вместе с тем щемяще-горький аромат и перевернула флакон. Коснулась влажным горлышком ямочки между ключиц, провела за ушами. А потом убрала флакон обратно в шкатулку. Пусть духи закончились – флакон она оставит на память! А потом – когда-нибудь оказавшись в Люрьезе – закажет такие же!

Шпильку-перо Айлин, поколебавшись, оставила в шкатулке, а вот цепочку с жемчужиной надела, не раздумывая. И серьги тоже…

Она как раз застегивала вторую сережку, когда в дверь постучали. Открыла Иоланда, по-прежнему крутившаяся перед зеркалом, и Айлин только услышала:

– Для адептки Ревенгар!

– Постойте! – вскрикнула она, оборачиваясь, но дверь уже захлопнулась.

– Кто-то из обслуги, – пробормотала Иоланда, разглядывая сверток, который ей вручили. В точности такой же, как тот, с ножом, – из шелковистой коричневой бумаги и перевязанный ленточкой. – Открой! Интересно, что тебе такое прислали… за час до начала бала…

«Еще интереснее – кто бы это мог быть! – подумала Айлин. – Может, на этот раз неизвестный сочтет нужным назваться?»

Ленточка легко развязалась, и бумага слетела сама, открывая футляр, тоже очень похожий на предыдущий. И с карточкой!

На карточке был нарисован все тот же цветок под луной. И никакого имени.

– Как романтично, – выдохнула Иоланда.

«Романтично! – от души согласилась Айлин. – И ужасно, ужасно таинственно!»

– Ну, открывай же, Ревенгар! Чего ты ждешь?

Айлин, помедлив, открыла крышку – и ойкнула. Или это ойкнула Иоланда?

– Какая красота, – завороженно пробормотала соседка, глядя на нежащиеся на тепло-золотистом, почти как ее верхнее платье, бархате парные шпильки изумительной работы: одинокий цветок с листиком на тонкой голой ветви. Эмалевые цветки на черненом золоте казались почти живыми! – Везет же кому не надо! Ревенгар! Если у тебя есть хоть капля ума, то ты закрепишь ими прическу!

– Почему именно ими? – машинально спросила Айлин, не в силах оторвать взгляд от нового подарка.

Точь-в-точь те же цветы, что нарисованы на карточках и выгравированы на ноже… Может ли она принять такой подарок? По этикету, наверное, нет! И стоило бы отослать их обратно, но куда и кому?

– Потому что даритель явно рассчитывал, что ты их наденешь, разумеется! – закатила глаза соседка. – Иначе прислал бы в другое время! Ты вообще хочешь узнать, кто это? Тогда надевай! Сегодня на балу будет вся Академия, а значит, и тот, кто присылает тебе подарки – тоже! Ну и вообще, – добавила она, переведя дыхание – Ты же не собираешься прицепить на волосы эти кошмарные синие цветочки? Они тебе не подходят к платью! И к тому же подвяли!

Айлин вздохнула. Пролески и в самом деле подвяли, жалобно склонили головки и не годились ни на платье, ни в прическу. В отличие от роз Дарры, которые и через три дня не утратили свежести. Еще бы, наверняка зачарованы стихийником… Но не прикалывать же на платье розу, если она отказалась идти на бал с Даррой? Во-первых, по традиции прикалывать следует цветы спутника и никак иначе. Во-вторых, адепт Финниган… то есть Дерек… наверняка обидится!

Но вот если и правда надеть шпильки… Это ведь не настоящие цветы, а значит, не противоречат традиции. И вдруг Иоланда права и именно сегодня Айлин узнает, кто же их прислал?! Ох, нехорошо так думать, ведь Дерек…

– Да надевай же! – потеряла терпение Иоланда, и Айлин, снова взглянув на пролески, а потом – в шкатулку, сдалась и поспешно принялась собирать волосы в простой низкий узел.

Иоланда подала шпильки, и Айлин, взглянув на соседку в зеркало, поблагодарила ее улыбкой. Вот бы Иоланда всегда была такой, как сегодня! Они, наверное, жили бы намного лучше!

– На висках закрепи, – ворчливо посоветовала Иоланда. – Да не так! Криво цепляешь, дай я! Ну вот, совсем другое дело! Какая все-таки красота, даже ты ее не портишь…

– Спасибо, Иоланда, – вздохнула Айлин.

Вот не может соседка не сказать колкость! Но ведь помогла же!

«Может быть, – подумала она невольно, – с этого дня все пойдет как-нибудь иначе, и мы сможем… Ну, подружиться вряд ли получится, но хотя бы жить мирно?»

– Не за что, – буркнула Иоланда довольно. – Пошли уже!

– Сейчас, – виновато откликнулась Айлин и, высмотрев среди пролесков один цветок посвежее, приложила его к платью.

Ох, в самом деле не идет… Но…

– Ты безнадежна, – фыркнула Иоланда и, подумав, добавила: – Можно на плече закрепить. Так он и в глаза бросаться не будет, и традицию соблюдешь. Ну и, может, в танце потеряешь. Только тогда не признавайся, что твой!

Часы на главной башне Академии пробили восемь раз, и Айлин ускорила шаг. Опаздывать – недостойно леди! Но и бежать, конечно, не следует…

«Хотя кое-кто очень даже бежит!» – подумала она, проводив взглядом пронесшуюся мимо подругу Иоланды.

Но, пожалуй, больше в самом деле никто так откровенно не спешил: нарядные девицы в разноцветных платьях словно плыли по коридору, сворачивали к центральной лестнице, а там, на верхней ступеньке, два потока девушек и юношей сливались в один…

Как красиво и торжественно! На бал стоило пойти хотя бы ради того, чтобы это увидеть! Хотя… Для всего остального – тоже!

Дерека Финнигана Айлин увидела издалека, хотя и не сразу поняла, что это он. Надо же, как меняет человека одежда! Сменил мантию с белой отделкой на нарядный светло-синий камзол – и уже почти неузнаваем! А ему идет: светло-русые волосы на фоне синего бархата выглядят еще светлее, и вообще он чем-то неуловимым напоминает Аластора…

Сердце кольнуло невольным сожалением: вот бы здесь был Аластор! Ему бы понравилось, наверное… Айлин решительно отогнала непрошеную грусть. Ей уже семнадцать! Она напишет Алу на этих же каникулах, а грустить… нет, она не будет грустить на своем первом настоящем бале!

В полутора десятках шагов впереди Дарра, затянутый в серебряную парчу, подал руку какой-то незнакомой Айлин девушке и повел ее вниз по лестнице. А сразу за ним – Саймон с… ой! Со второй подругой Иоланды! Бывает же такое! А Дерек заметил ее – и от его восхищенного взгляда у Айлин невольно потеплело на душе.

И как же медленно движется это… шествие!

– Доброго вечера, Дерек! – улыбнулась она с должной любезностью, дойдя, наконец, до своего кавалера.

– Ты пришла! – выдохнул он в ответ так, словно ему только что вручили орденский перстень и пост главы гильдии, не меньше. – Семеро, ты все-таки…

«Конечно, пришла, я же обещала!» – чуть не воскликнула Айлин.

– Конечно, я пришла! Я же обещала! – услышала она за спиной звонкий голос с явственным итлийским акцентом.

Взгляд Дерека был устремлен за ее плечо. Медленно обернувшись, Айлин увидела Иду. Невыносимо, отвратительно очаровательную, томную Иду в темно-синем бархате в тон наряду Дерека!

Но… Как это возможно?

Ида, бросив взгляд на ее наверняка растерянное лицо, гадко улыбнулась.

– Как неожиданно, правда, Ревенгар? Ты и в самом деле думала, что у тебя появились поклонники? Вот видишь, Дерек, я же сказала – она точно поверит!

Дерек, с обожанием глядящий на Иду, кивнул, даже не повернувшись к Айлин.

– Я думал, ты только страшная, Ревенгар! – добавил он. – А ты еще и глупая! Только полная дура может поверить, что в нее вот так вот влюбятся с первого взгляда!

Ида снова торжествующе улыбнулась, протянув тонкую смуглую руку, украшенную золотым браслетом, и Дерек, пройдя мимо Айлин, взял пальчики итлийки и, склонившись, поцеловал.

В глазах у Айлин потемнело, и во всем холле вдруг исчез воздух. За что они так с ней?! Разве она хотя бы раз сделала Иде что-то плохое?! Она же… еще и заступалась за нее перед Саймоном, а Ида…

– Это тебе за Аранвена, дрянь! – шепнула однокурсница поверх головы Дерека так тихо, что Айлин едва ее расслышала.

За Дарру? Претемная, что за кошмарная несправедливая чушь! Ведь Дарра отказал Иде вовсе не из-за нее!

Ее, застывшую, обходили другие адептки, с любопытством поглядывали на гадко улыбающихся Дерека и Иду… Почему они не уходят? Чего ждут от нее? Слез? Бегства?!

Не дождутся!

– Я пришла, адепт Финниган, чтобы извиниться перед вами, – услышала Айлин чей-то отчетливый яростно-звонкий голос и только миг спустя догадалась, что этот голос – ее собственный. – Я не могу пойти с вами на бал. Подаренные вами цветы, к сожалению, не подходят к моему платью. Надеюсь, вашей запасной спутнице они подойдут больше.

Стиснув зубы, изо всех сил напрягая руку, чтобы не задрожали пальцы, Айлин отколола от рукава совсем увядший пролесок и сунула его в руки опешившей Иде.

– А теперь, прошу прощения, вынуждена вас оставить.

Заставив себя улыбнуться, Айлин развернулась так резко, что юбка обвилась вокруг ног, и зашагала к лестнице, ведущей в сад. На воздух! Как можно скорее на воздух, туда, где не будет никого!

Никто не увидит ее слез. Никто!

Глава 4

Итлийская паэрана по-арлезийски

Две полузнакомые стихийницы, под ручку торопящиеся навстречу, недоуменно поглядели ей вслед, когда Айлин, задыхаясь от обиды и злости, почти пробежала мимо них. Она чувствовала их взгляд спиной… А если даже ей только показалось, что почувствовала, то все равно вскоре вся Академия будет знать! Зачем? Ну зачем она мечтала пойти на бал? Ведь были же девушки, которых вообще никто не пригласил? И ничего страшного. Перетерпят волну сплетен, как это бывает каждый год, а потом об их позоре все забудут. Никого из них не бросали прямо на лестнице, ведущей к бальному залу! Только ей так повезло…

Айлин промчалась по галерее, спустилась на первый этаж и свернула к саду. Здесь, хвала Претемной, никого не было. Бальный зал, правда, выходил сюда окнами, но они светились далеко, словно волшебные огни из детских сказок, а Айлин выбежала со стороны флигеля. Здесь ее никто не увидит. И хорошо! Она сама ни за что не хочет никого видеть! Ни Саймона с Даррой, ни… Никого – вот! Пусть они там веселятся, пусть танцуют со своими дамами, кто бы это ни был, едят мороженое, приготовленное лучшим кондитером столицы, улыбаются и…

Она всхлипнула и села на скамью под раскидистым кустом, еще лишенным листьев, но уже с клейкими пухлыми почками. Поежилась от сырости, но щеки пылали, и Айлин приложила к ним ладони, почти с упоением злясь на себя, – какая же невыносимая дура!

На Дерека ей почему-то даже злиться не хотелось. Просто было противно… А Ида… Ну вот Иде она еще припомнит! Правильно говорил мэтр Бастельеро, что враги воспринимают терпение как слабость! Если бы Ида ее боялась, ни за что не рискнула бы сыграть такую шутку. Ну что ж, теперь станет бояться! И никакой помощи Саймона с Даррой! Ни за что Айлин не станет жаловаться! Ни Воронам, ни… вообще никому – вот!

Она снова всхлипнула, на глаза наворачивались предательские слезы. Как же хорошо, что она не стала красить ресницы – сейчас была бы страшнее давно похороненного умертвия. А ей ведь еще возвращаться в комнату. Придется закрыться там и сидеть до утра, пока не вернется Иоланда. Наверняка еще и с подружками… И будут сочувственные вздохи, неважно, лживые или искренние – от вторых даже хуже. И тогда хоть из Академии уходи-и-и…

Айлин до боли стиснула пальцы, так что ногти врезались в ладонь, оборвала очередной позорный всхлип. Не будет она плакать! Только не из-за этих! И в комнату не пойдет, во всяком случае, пока… Здесь тихо и спокойно, а что скоро будет слышна музыка из бального зала, так это даже хорошо, можно притвориться перед самой собой, что просто разгорячилась от танцев и вышла подышать воздухом. Нет, глупо. Да и уйти все равно придется, потому что после нескольких перемен музыки из зала начнут потихоньку сбегать те, кому не терпится оказаться под цветущей вишней – законным поводом поцеловаться. И, значит, надо уйти до этого. Но не прямо сейчас!

Она прислушалась – из далекого зала послышались первые такты. Ловансьон! Торжественный, великолепно красивый, медленный… Сейчас пары выстраиваются в длинный ряд, готовясь пройти по залу особыми скользящими шагами, их руки соприкасаются лишь кончиками пальцев, но движения совпадают, как зеркальное отражение… Ида и Деррек, разумеется, танцуют друг с другом, первый ловансьон – обязательный танец пары.

Интересно, а как же преподаватели? На них закон приглашать кого-то не распространятся, а мэтров в Академии гораздо больше, чем мэтресс. Нет, конечно, есть совсем пожилые, кто уже не пойдет танцевать, но все равно. С кем, хотелось бы знать, будет танцевать ловансьон магистр Роверстан? Наверное, с кем-то из преподавательниц? А мэтр… Бастельеро?

Айлин запрокинула голову, чтобы ни одна самая маленькая и настойчивая слезинка не выкатилась из глаз. Будто пока этого не случилось, она не проиграла, не позволила себя победить!

Конечно, магистрессу Уинн, например, мэтр Бастельеро точно не пригласит. Но кого-то из молодых целительниц, симпатичных и изящных… А может быть, он не танцует? Стоит где-нибудь у стены, сложив руки на груди и глядя на пары… Нет, очень уж глупо на это надеяться. Первый танец мэтр, может, и пропустит, но дальше парам не обязательно оставаться друг с другом, а в Академии столько красивых девушек!

И тут Айлин похолодела. Ей вдруг ясно, как наяву, представилось, что на следующий танец, веселый и чувственный па-майордель, мэтр Бастельеро приглашает… Иду! Ну все же знают, что он влюблен в королеву! Самую прекрасную и добродетельную из женщин Дорвенанта! Но не смеет даже глаз поднять на супругу своего короля и сюзерена. А она… Если бы Айлин была королевой, она бы с радостью отдала корону за счастье быть так любимой!

Видение Иды, подающей смуглую тонкую руку мэтру Бастельеро, стояло перед глазами с пронзительной и беспощадной четкостью. Ида – итлийка. Золотокожая, с роскошными черными кудрями и огромными глазами цвета черного агата. В Академии нет ни одной девицы, больше нее похожей на королеву, а в последние пару лет Ида еще и вытянулась, приобретя опасную томную грацию ядовитой змеи. И синий бархат обтягивает ее именно там, где нужно, а ресницы…

Айлин едва не застонала, щеки, и без того горячие, вспыхнули огнем. В па-майорделе кавалер крутит даму, держа ее за талию! И платье взлетает, открывая ноги почти до середины лодыжки! Нет, не станет же мэтр Бастельеро, такой утонченный и гордый, танцевать па-майордель с адептками?! Или станет?

Она с недоумением посмотрела на свою руку, сложенную для наведения порчи. А перед внутренним взором всплыло лицо Иды, покрывающееся прыщами, точь-в-точь как Айлин на первом курсе. Нет! Прыщавая порча – это долго и ненадежно, ее слишком легко снять, и тогда вред почти сразу нейтрализуется. А вот если, скажем… Айлин мстительно улыбнулась, легко и красиво сворачивая заклятие, которое подсмотрела у Оуэна Галлахера. Тот похвалился остальным Воронам, что этот аркан помогает избавиться от сложностей с бритьем на пару месяцев, не меньше. Во-о-от… А эту силовую линию мы загнем для лучшего действия…

В ее видении Ида, горделиво плывущая по залу в объятиях мэтра Бастельеро, вдруг взвизгнула и подняла руки к высокой сложной прическе, а потом взглянула на них и завизжала еще громче на весь зал: роскошные черные кудри, которыми итлийка так гордилась, остались у нее между пальцев, и все новые пряди падали на пол бального зала. Несколько мгновений – и золотая корона, которой воображение Айлин увенчало голову итлийки, оказалась на совершенно лысом, блестящем под огнями бального зала черепе! Так ей и надо!

Очередной всхлип перешел в нервный смешок. Претемная, как же все это глупо! Можно сколько угодно мечтать о мести, но раньше утра ее все равно не свершить. И все неважно, потому что Ида – там, а Айлин – здесь, в темном саду, и хотя созвездия на темном бархате неба горят почти так же ярко, как огни в зале, а цветущая вишня пахнет сладко и дурманяще, Айлин все-таки проиграла. Не танцевать ей с мэтром Бастельеро на первом в жизни балу, как она мечтала! Разве что потом, в следующем году, но это не считается! Да ей тогда будет уже почти девятнадцать! Так долго! И с чего она решила, что мэтр ее пригласит? Она ведь совсем-совсем не похожа на королеву…

Па-майордель последний раз весело плеснул музыкой из окон зала – и Айлин вздохнула, уговаривая себя подняться. Скамейка в саду – слишком удобное место, чтобы сюда никто не пришел. Да и вишня – вон, как по заказу! Ветки будто облиты бело-розовым облаком, сияющим в темноте собственным светом, а запах… Чуть-чуть похоже на ее духи, только без горечи. А перед вишней – круглая утоптанная полянка, и если придержать кончиками пальцев подол, то можно было бы… «Не сходи с ума, – сказала она себе сердито. – В одиночку не танцуют! Какая разница, что ты мечтала об этом бале целый год? Сама виновата. Хватит, пора… пора идти домой. То есть к себе в комнату. Сядешь, обнимешь Пушка, который верно ждет у кровати, а там и поплакать не стыдно. Совсем чуть-чуть, пока точно никто не видит…»

Она устало посмотрела на заклятие, притаившееся на кончиках пальцев. Надо бы развеять, но нити сплелись от души, и тратить силы на их распутывание не хотелось. Так что Айлин тщательно примерилась и запустила заклятие в пышный куст роз, не ко времени расцветший по воле какого-то старательного стихийника. Листья и цветы, жалобно шурша, мгновенно облетели, а на душе у Айлин стало еще гаже и в придачу стыдно. Сорвала зло на беззащитном цветке, мерзавка! Лучше бы и правда в Иду запустила. Она виновато посмотрела на куст: ветки живые, и почки кое-где остались. Может быть, отойдет?

Поднявшись, Айлин шагнула из-под ветвей на утоптанную площадку перед скамейкой, невольно прислушиваясь. Па-майордель сменился верелеем, не таким быстрым и даже забавным. Сейчас танцоры, взявшись за руки, будут пробегать под аркой, образованной руками остальных, выстроившихся в длинный ряд. Когда они добегут до конца, встав перед первыми, побежит пара, оказавшаяся последней. Веселый танец, но вряд ли преподаватели станут развлекаться такими фигурами. И лучше… да вот теперь точно лучше уйти, потому что следующий танец, как известно, паэрана.

Сердце снова сладко защемило, и Айлин торопливо сделала шаг, второй… Нет, она не станет даже думать о том, кого Гре… лорд Бастельеро пригласит на паэрану. Она же не дурочка вроде тех, кто вздыхает по магистру Роверстану, не понимая, что адептка и преподаватель – это неправильно!

Еще шаг. И еще. Сейчас она, получается, шла как раз к бальному залу, но лишь потому, что позади остались густые кусты, в которых тропа нашлась почти случайно, и лезть туда снова у Айлин не было ни малейшего желания. А вот теперь она выйдет на садовую дорожку и…

– Доброго вечера, – прозвучало из теней, соткавшихся по ту сторону площадки, и Айлин едва не вскрикнула от неожиданности. – Простите, не хотел вас испугать.

– Н-ничего, – пролепетала она, глядя, как тени колеблются, оказавшись обычным кустом, только очень густым и покрытым множеством темно-синих цветочков, так что тонкие ветви изогнулись до земли, превратившись в полог.

А потом от этого полога отделилась светлая фигура, шагнула ей навстречу, и на краткий миг Айлин пронзила глупая искренняя надежда… Нет. Почти в то же мгновение она поняла, что этот человек выше и шире в плечах. И камзол у него светлый, почти белый, а лицо, напротив, смуглое. И только черные волосы напоминают того, кого Айлин хотела бы увидеть, но даже они не рассыпались по плечам небрежными смоляными кудрями, а собраны в гладкий хвост на затылке, со странной изысканностью оттеняя холеную короткую бородку и усы.

– Простите, магистр… – тихо сказала Айлин и отвела взгляд на случай, если разумник здесь не один.

Ну неужели все слухи, которые о нем ходят, неправда, притом в такую ночь?!

– Нет-нет, подождите, прошу вас, – окликнул ее Роверстан, и Айлин замерла, готовая в любой миг сорваться с места, но не понимая, почему сердце вдруг забилось чаще, а щеки снова вспыхнули.

– Вы не пришли на бал, Айлин, – сказал магистр, подходя к ней мягкими упругими шагами, будто огромный кот к неосторожной птичке. – Позволите узнать причину?

– Это… неважно, – так же тихо, но твердо ответила Айлин, старательно не поднимая взгляд.

Если сказать правду, получится, что она жалуется на Дерека главе его гильдии! Только этого не хватало! Может, она и дура, но не ябеда! Это недостойно магессы!

– У вас нет пары? – спокойно поинтересовался Роверстан со своей обычной чудовищной проницательностью, и Айлин молча кивнула.

Конечно, он догадался. Что бы она иначе делала в саду возле бального зала, наряженная и причесанная, но без цветка, без единого распроклятого цветочка, даже такого жалкого, как несчастные пролески Деррека.

– Никогда бы не подумал, что наши адепты могут быть настолько слепы, – невозмутимо сообщил Роверстан, делая еще один шаг, который показался насторожившейся Айлин точно отмеренным – как на охоте. – Но я надеюсь, вы не собираетесь уйти? Бал только начинается. Право же, никто не станет следить за этикетом настолько дотошно.

– Это неважно, милорд магистр. – Айлин все-таки подняла голову и взглянула на Роверстана в упор. – Благодарю вас, но мне не нужна ничья снисходительность. Я просто дышала воздухом. А теперь пойду к себе… с вашего позволения.

– Воздух сегодня просто прекрасен, – так же ровно откликнулся разумник, и Айлин, будто нарочно, полной грудью вдохнула вишневый аромат, принесенный дуновением ветерка. – Но у меня и в мыслях не было задеть вашу гордость. Еще раз прошу прощения, если вам так показалось. Я имел в виду кое-что совсем иное.

– Иное? – растерянно спросила Айлин, вдруг поняв, что положение весьма двусмысленное.

Она стоит в темном саду наедине с мужчиной. Да, с преподавателем, но… Это ведь не делает его меньше мужчиной. Причем именно с тем, по которому сходит с ума бо�льшая часть адепток. «Чтобы сходить с ума, неплохо бы его иметь, – съязвил ее внутренний голос тоном тетушки Элоизы. – А такие упражнения в глупости свидетельствуют как раз о недостатке разума». Однако… этих девиц вполне можно понять. Если взглянуть на магистра Роверстана не как на магистра.

Разумник возвышался над Айлин примерно на голову, даже чуть больше. Идеально сшитый камзол подчеркивал фигуру настолько же безупречную, насколько мощную, но не тяжелую, а словно литую. Черные глаза лукаво поблескивали со смуглого лица, а следующий легкий порыв ветерка принес Айлин слабый, едва уловимый, но знакомый аромат. Сандал, душистый табак, ладан и хвоя. В точности как пять лет назад на кратком, но навсегда врезавшемся в память Айлин уроке фехтования.

– Вы же не собираетесь пропустить свой первый бал? – изумился Роверстан, словно не услышав, что она сказала про отсутствие пары. – Сейчас будет паэрана. Сказать по правде, я искал именно вас и очень рад, что нашел вовремя.

– Меня? – пораженно переспросила Айлин, снова чувствуя себя дурочкой. – Для… паэраны?

Это что, шутка? Но нет, Роверстан смотрел совершенно серьезно, хотя скажи кто-нибудь Айлин, что мэтр Бастельеро завтра женится на магистрессе Уинн – она бы и то меньше удивилась! В зале сотни красивых разряженных девиц со всех факультетов, и любая сочтет приглашение от магистра разумников не просто за честь, а за счастье! А он искал ее, Айлин? Так настойчиво, что даже вышел в сад?!

– Именно, – так же спокойно подтвердил Роверстан и сделал последний шаг, после чего между ним и Айлин осталось расстояние ровно такое, чтобы протянуть руку. – Прошу вас оказать мне честь, прекрасная леди.

Он поклонился, выпрямился и протянул эту самую руку, неуловимым жестом сорвав с нее белоснежную перчатку, и Айлин окончательно перестала понимать, сон это или явь? В любом случае, отступать она не собиралась. Не сегодня! Да гори все барготовым огнем, и «Молот Пресветлого» сверху!

Во рту мгновенно пересохло, она едва слышала, как где-то вдали звенят начальные такты паэраны. Ее первой паэраны!

– Но…

Айлин беспомощно посмотрела в сторону зала, а Роверстан мягко качнул головой.

– Это ночь цветущих вишен, а не вощеного паркета, – мурлыкнул он. – Большинство забыло ее истинный смысл, но вы поймете его сердцем, а не рассудком. Сегодня можно все. Почти все, – поправился он, снова лукаво блеснув горящими углями глаз. – Не бойтесь нарушить этикет, Айлин, сегодня он обязан уступить дорогу более древним правилам. Итак, вы позволите?

С бешено колотящимся сердцем Айлин вложила свою ладонь в его, мимолетно поразившись, какой маленькой она показалась в руке Роверстана. Ледяной волной обрушился страх – Айлин поняла, что забыла, как танцевать. Вот совсем забыла! Ни одной фигуры!

Магистр едва заметно улыбнулся, не насмешливо, а ободряюще. И шепнул:

– Слушайте свое сердце, Айлин. Музыка рождается именно в нем.

Он шагнул, становясь в первую фигуру, и Айлин последовала за ним, борясь с желанием зажмуриться и не веря в то, что происходит. Она танцует с Дунканом Роверстаном! Пусть не с тем, с кем мечтала, зато с воплощенной мечтой многих других. И он сам пригласил ее…

Фигуры паэраны вдруг ожили в ее памяти так ясно, словно никуда и не пропадали, а ликующий смех скрипки и томный сладкий плач виолончели, сливаясь и смешиваясь, повели Айлин куда-то далеко и ввысь, к самому небу, пахнущему вишнями и счастьем. Шаг-шаг, поворот, шаг – и поворот снова!

Лицо Роверстана было совсем близко, и Айлин видела пьяный азарт в его глазах, шальной, как у мальчишки, совсем непохожий на неизменную рассудительность магистра. Вторая рука мужчины обвила ее талию, и Айлин, кружась, чувствовала, как шелковый подол платья, едва поспевая за ее движениями, скользит по тончайшим шелковым же чулкам, отчего по коже бегут мурашки от шеи до самых кончиков пальцев на ногах, а внизу живота сворачивается тугим комком что-то сладкое и странное. Шаг, шаг… поворот?

Взмыла вверх, к самым звездам, восхищенная скрипка, и, вместо того чтобы придержать кружащуюся Айлин, магистр подхватил ее за талию и переставил на эту пару шагов. Чудом не взвизгнув, Айлин возмущенно и пораженно уставилась в смеющееся лицо Роверстана.

– Вы никогда не танцевали паэрану по-итлийски? – весело спросил он. – Какое упущение. Дорвенантский вариант гораздо скучнее. Паэрану создали в Итлии… – Говоря, он не переставал вести Айлин в танце, и она следовала, покоренная, очарованная и трепещущая при смутной мысли, что это не последний поворот. – И там она настоящая, какой и должна быть. Танец горячих сердец. И не менее горячих тел, разумеется.

Он снова взял ладонь Айлин и, ловко используя очередную фигуру, поднес к губам, выказывая как полное пренебрежение этикетом танца, так и не менее полное, восхитительное владение его рисунком. Этот жест казался настолько правильным и уместным! Айлин, пылая щеками, позволила и, когда очередной тур закончился поворотом и сильные руки магистра снова подхватили ее легко, как перышко, сдержалась и даже не ахнула – только глубоко, всей грудью вдохнула сладкий воздух, напоенный цветущими вишнями, ароматом сандала, душистого табака и чего-то еще такого, у чего вряд ли есть название на человеческом языке.

– Запомните, моя девочка, – шепнул Роверстан, склонившись над ней так, что его губы почти коснулись ее лица. – Править должен разум. Но несчастен тот, у кого правление разума никогда не свергается сердцем. Вы сохранили те духи, какая… прелесть…

Расширившимися глазами Айлин смотрела в зрачки магистра, похожие на расплавленное золото, если только оно бывает черным. Роверстан улыбнулся, не отводя глаз, и снова поднял ее ладонь вверх. Коснулся поцелуем пальцев Айлин, самых кончиков, потом, нежно перевернув ладонь, провел губами над запястьем невесомым тающим прикосновением.

Задохнувшись, Айлин слышала лишь удары своего сердца, почему-то стучащего в такт паэране. Музыка смолкла, и в саду стало благоговейно тихо, только трепетали ветви цветущей вишни, под которой они остановились, когда прозвучал последний такт. Не убирая вторую руку с ее талии, Роверстан отпустил ладонь Айлин, но вместо этого коснулся ее щеки. Беспомощно понимая, что нужно отшатнуться, Айлин почувствовала, как осторожно, тем же едва заметным касанием магистр проводит пальцем по верхнему краю ее уха, вновь спускается на щеку и почти ускользающей лаской дотрагивается до шеи.

Миг – и Айлин показалось, что вся она, от ушей до кончиков бальных туфелек, вспыхнула в сладком пожаре. На губах Роверстана, полных, чувственных, строго, будто росчерком туши, окаймленных бархатной полоской усов, играла улыбка, а глаза испытующе смотрели Айлин прямо в душу, и она плавилась под этим взглядом…

– Вы ведь не откажете мне в поцелуе? – тихо сказал магистр. – Вишня…

И он взглядом указал на бело-розовое ароматное облако, почти осенившее их сверху.

«И правда, вишня, – все в той же сладкой беспомощной истоме подумала Айлин. – Под вишней положено целоваться… Это не стыдно. То есть обычно стыдно, но не сегодня. Вишневая ночь посвящена Всеблагой матери…»

– Вы же… не адепт, – прошептала она, чувствуя, словно летит в небо на гигантских качелях.

Или снова на умертвии, собранном Воронами. Вверх-вниз… И сердце сладко и жутко замирает, а потом вырывается из груди и летит впереди самой Айлин.

– Увы, – согласился Роверстан, снова весело и опасно блеснув глазами. – Но паэрана и вишня дают мне надежду. Айлин, за все эти годы вы нарушили столько правил Академии ради шалостей. А теперь, став взрослой, боитесь нарушить всего одно?

«И правда, – удивленно подумала Айлин. – Это всего лишь правило. А другое, между прочим, гласит, что в Вишневую ночь целоваться под вишней можно! И о преподавателях там, между прочим, ничего не сказано!» – «Потому что никому подобное даже в голову не пришло», – слабо возразил голос рассудка, но тут Айлин увидела свое отражение в зрачках Роверстана. А еще – тугую трепещущую жилку на его могучей шее. И то, как разумник быстрым движением облизнул губы – словно они пересохли так же сильно, как у самой Айлин.

«Я готова была пойти на бал с Дереком, – напомнила себе Айлин, поднимаясь на цыпочки. – И даже поцеловалась бы с ним, наверное. А на бал хотела попасть вообще ради совсем другого человека. Фу, какая же я развратная! Но раз так, что терять? Это леди Ревенгар должна думать об этикете и репутации, не магесса Айлин. Это мой первый бал! Вишневый бал… И если я сейчас откажусь, то завтра сама пожалею. Точно пожалею…»

Она потянулась еще капельку, но в этом уже не было нужды, потому что магистр сам наклонился к ней. Не торопясь припадать к ее губам, как в фантазиях Айлин, которые она черпала из таинственных рассказов подружек Иоланды, он вдохнул воздух над ее лицом, посмотрел расширившимися, лихорадочно блестящими глазами, а его ладони, которые легли Айлин на плечи ласковой, но уверенной тяжестью, вдруг показались раскаленными даже через шелк.

Она еще смутно помнила, что надо зажмуриться. Приличные девушки в романах всегда жмурились, а после поцелуя норовили упасть в обморок. Но эти девушки не летали на умертвиях, не вскрывали склепы и не лазили в королевский сад. Так что насчет обязательности обморока Айлин сомневалась – и глаза не закрыла. Когда губы магистра Роверстана, мягкие, горячие, коснулись ее напряженных губ, Айлин только судорожно вдохнула, захлебываясь непонятным и неизвестным ощущением, чувствуя, как одна широкая ладонь разумника придерживает ее за плечо, не позволяя отстраниться, а вторая легко скользит по спине вниз, и за ней катится сладкая горячая волна, от которой колени подкашиваются…

«Только не в обморок! – с восхищенным ужасом подумала Айлин. – Ох, а как было бы с Гре… лордом Бастельеро…»

И накликала.

– Роверстан! Вы с ума сошли! – раздался ледяной лязг, в котором она едва опознала голос лорда.

Торжественный тяжеловесный ловансьон разливался по залу мягкими волнами, и Грегор поспешно отступил за ближайшую колонну, надежно скрывшую его не только от танцующих, но и от тех коллег, которым не хватило пары.

Не стоило и надеяться, впрочем, что передышка будет длинной. Кого-нибудь придется пригласить на па-майордель, хотя настроение куда больше подходит для практикума на беспокойном кладбище, чем для бала! До танцев ли, если перед глазами стоит то Малкольм, каким Грегор видел его в последний раз на Совете, то лицо Беатрис, подарившей ему такой же первый ловансьон пять лет назад…

Грегор поморщился, отгоняя непрошеные воспоминания, бросил взгляд на танцующих и окаменел. В трех шагах от него во втором ряду Малкольм – совсем молодой, не старше двадцати лет – подал руку Беатрис! Темно-синий бархат ее платья резко контрастировал с нежным золотом кожи, из высокой, так любимой ею прически словно невзначай выбивалась на виске черная, как ночь, прядь… алые губы изогнулись в улыбке…

Грегор стиснул зубы, отгоняя наваждение. Юнец даже не похож на Малкольма! Разве что высоким ростом да светлыми волосами. Но девица…

Подчиняясь музыке, пара чуть повернулась, и Грегор узнал девушку – Ида Морьеза, шестой курс, Фиолетовый факультет. По утверждению мэтра Денвера – чрезвычайно одаренная девица. Не настолько, впрочем, чтобы попасть в число Воронов…

И все-таки невероятно, до тяжелой ноющей боли в сердце похожа на Беатрис, такую, какой Грегор увидел ее впервые, даже этим синим бархатом нарочито итлийского платья. Вот только Беатрис никогда не смотрела с таким высокомерным равнодушием и не улыбалась так надменно…

Грегор отвел взгляд. Все итлийки в той или иной степени схожи, если не чертами, то цветом волос и кожи, а еще томной ленивой грацией. И только последний болван станет обманываться внешним сходством, забывая, что главное не увидеть глазами.

Золотой свет магических шаров заливал бальный зал, как никогда похожий на королевский цветник. Пожалуй, дамы и в самом деле напоминали цветы, хотя хватало и настоящих цветов, убранных в прически, приколотых к груди или поясу, расставленных в вазах у стен, – и цветочный аромат смешивался с запахами духов, вечерней свежести из приоткрытых окон, воска и канифоли – неизвестно откуда…

Сменилась фигура танца, ряды смешались, и вместо итлийки с ее кавалером Грегор с легким удивлением заметил магистра Бреннана, который легко вел в танце незнакомую Грегору мэтрессу, высокую, сухощавую, с узким резким лицом, серьезным даже в танце, а через две пары от них – Адальреда и Уинн. Взгляд артефактора был неотрывно прикован к лицу алхимички, а она раскраснелась и улыбалась едва ли не кокетливо…

Сердце кольнула непрошеная и совершенно недостойная тоскливая зависть. «Видит Претемная, – невольно подумал Грегор. – Хоть на один вечер выбросить бы из мыслей все, что так назойливо стучит в виски, оказаться среди них, беззаботно танцующих, не думающих ни о вчерашнем, ни о завтрашнем дне! О, нет сомнений, что ни одна девица не откажет мне в танце, но кто из них не станет глупо хихикать, пытаться флиртовать и что там еще делают девицы? Проклятье, не стану я об этом думать! Лучше постараюсь вспомнить, что когда-то любил танцевать и ждал каждого нового Вишневого бала, как дети ждут Солнцестояния! И уж точно не стану стоять в одиночестве, когда не танцует только Великий Магистр, и только потому, что уже и ходит не без труда!»

Бросив взгляд в дальний конец зала, где неподвижно сидел в кресле Великий Магистр, Грегор вздрогнул. Неподалеку от Кастельмаро стоял Роверстан, так внимательно разглядывая танцующих, словно кого-то искал.

Поразительно! Чтобы этот… разумник… явился без пары? Сколько помнил Грегор, Роверстану даже во время учебы оставалось только выбрать из девиц, согласных пойти с ним на бал. И вдруг такое…

«Впрочем, – невольно подумал Грегор, – возможно, ему не до праздника, так же, как и мне? Достаточно вспомнить вчерашний совет!»

От воспоминания снова накатила тяжелая мутная волна – злость на болванов, позорящих Три Дюжины, мучительная тревога за Малкольма, невольный стыд за собственную вспыльчивость – что стоило ему выслушать Роверстана, когда тот готов был говорить? Возможно, вместе – а особенно втроем с Аранвеном! – они и нашли бы какой-то выход…

«Поговорю, – пообещал себе Грегор, отводя взгляд от разумника. – Конечно, не прямо сейчас. После бала. Или завтра утром. А пока…»

Он снова скользнул глазами по танцующим. Ловансьон вот-вот закончится, а на па-майордель он непременно пригласит кого-нибудь из девиц…

Взгляд помимо воли остановился на итлийке, и Грегор поспешно отвернулся. Нет уж, кого угодно, но не ее. Только болван пытается завладеть посредственной копией, не имея возможности получить оригинал!

Почти в глаза сверкнуло бледное золото длинных волос и серебро камзола – на последней смене фигуры неподалеку замер Дарра Аранвен, бледный и серьезный более обычного. Он даже не улыбнулся в ответ на улыбку своей спутницы, поразительно миловидной светловолосой и голубоглазой пышечки.

«Явно Мэрли, – подумал Грегор невольно. – Вероятно, из младшей ветви, и только поэтому живая. Интересно, с какого она факультета? Неважно, впрочем. Пожалуй, ее и приглашу – что может быть естественнее, чем пригласить на танец кузину по материнской линии?»

Последние такты ловансьона отзвучали, и Грегор решительно шагнул из-за колонны. Поймал взгляд Аранвена – блуждающий по залу, словно ищущий, неприятно напомнивший этим взгляд Роверстана – и быстро подошел к этой паре.

– Позволите пригласить вашу даму?

– Разумеется, мэтр, – учтиво встрепенулся Аранвен, на мгновение остановив на нем взгляд и почти тут же снова скользнув глазами поверх головы Грегора.

Невольно захотелось обернуться и посмотреть, что же такое увидел Дарра, но Грегор подавил этот странный порыв и учтиво протянул руку юной Мэрли.

– Прошу вас, кузина?..

– Аделин, – шепнула девица, зардевшись и опустив взгляд. – В честь тетушки…

– Кузина Аделин, – повторил Грегор через силу, отгоняя накатившую вдруг горечь сродни той, что он ощутил при взгляде на старика Мэрли.

Значит, и в самом деле – младшая ветвь. У старика было двое сыновей и две дочери, старшая вышла замуж за Бастельеро, младшая – за кузена из младшей ветви. Что ж, по крайней мере, проклятие ее не коснулось.

А он и в самом деле непростительно пренебрегал семьей деда, пусть даже и не родного по крови, если не знал, что одна из внучек старика учится в Академии…

– На каком вы курсе, кузина Аделин?

– Десятом, – откликнулась девчонка с тщательно скрываемой гордостью. – Зеленый Факультет. И милорд магистр Бреннан предлагает мне подумать о дальнейшей работе в Академии.

– Ваша семья, должно быть, гордится вами, – сказал Грегор то, что следовало сказать, и силясь обнаружить в душе хоть каплю родственной гордости. Тщетно.

А ведь предложи Эддерли работу в Академии кому-нибудь из Воронов, Грегор гордился бы! Куда больше, чем любым из собственных достижений.

Юная Мэрли, снова вспыхнув, пролепетала что-то благодарное, но Грегор прослушал – к поспешно отошедшему от них Дарре протолкался сквозь отдыхающих от танца людей Саймон Эддерли и торопливо заговорил что-то, размахивая руками и нимало не смущаясь тем, что задел двух-трех недостаточно проворно отошедших в сторону юношей.

«Дорого бы я дал, чтобы знать, о чем они так азартно совещаются, – невольно подумал Грегор, заставляя себя сосредоточиться на щебете кузины и пытаясь понять, чем же эта картина кажется ему такой странной и даже, пожалуй, неправильной? – Обсуждают, как тайно украсть порох для фейерверка? Или как его доработать? А может, уже украли и как раз решают, не заложить ли его под какой-нибудь из вишен, куда, несомненно, сбежит половина адептов через пару танцев?»

Музыканты наконец перестроились, бешеное веселье па-майордель захлестнуло зал, и Грегор с облегчением позволил себе не задумываться, что еще собрались натворить его самые одаренные адепты. И почти забыть о Совете, Малкольме и Беатрис…

На последних тактах он даже рассмеялся – просто от полноты чувств, как смеялся в последний раз лет пять назад, в памятную ночь Черной Охоты, когда Аранвен, Эддерли и Ревенгар пытались поймать и изучить Черного магистра…

– Благодарю за танец, кузина, – сказал он искренне, отводя Мэрли к дальней стене и с невольной гордостью замечая, с какой завистью смотрят на нее остальные девицы. – И желаю вам счастливого бала.

– И вам счастливого бала, кузен! – улыбнулась она, снова зарумянившись и опустив глаза в пол.

«А почему бы и нет? – невольно подумал Грегор. – Что может мне помешать быть счастливым? Дурные мысли? Да пусть провалятся к Барготу! Не стану, видит Претемнейшая, хотя бы сегодня не стану думать ни о чем неприятном. Даже приглашу кого-нибудь… нет, не в верелей, конечно, еще чего не хватало, но на следующую паэрану. Может быть, даже снова кузину? Девчонка искусна в танце и не пытается флиртовать… Но если и не ее, то едва ли мне откажет хоть кто-то из адепток и преподавательниц!»

Замирая от восторга, Грегор почувствовал, как настроение Вишневого бала захватывает его чуть ли не впервые за двадцать лет! Беспричинная шальная радость, легкое нежное головокружение, беззаботное веселье – как будто он от души хлебнул игристого фраганского. А ведь когда-то так было каждый год, и Грегор не помнил, пожалуй, ни одного человека, кто оставался бы этой ночью угрюмым и мрачным!

– …точно пригласили? – услышал он озадаченный громкий шепот Саймона Эддерли, чудом прорвавшийся сквозь музыку и стук подошв первой пары.

Шепот доносился из-за колонны, где еще совсем недавно скрывался он сам – и Грегор невольно прислушался. В случае Воронят всегда лучше знать заранее, что они намерены учинить! Жаль, что удается это так редко…

– Она так сказала, – донесся из теней голос Дарры Аранвена, столь тусклый и безжизненный, что Грегор едва удержался от желания немедленно нырнуть за ту же колонну и узнать, что произошло.

– Но ее нигде нет, – недоуменно пробормотал Эддерли. – И вот только скажи: «Саймон, ты говоришь очевидное!» Может быть, что-то случилось? Пойдем ее поищем?

– Саймон, ты… – начал Аранвен тем же лишенным интонаций голосом и вдруг словно проснулся: – Ты прав. Пойдем. Предлагаю начать с…

«Хвала Претемной, – с облегчением подумал Грегор, перестав слушать. – Речь идет всего лишь о какой-то девице. Можно не бояться, что они все-таки модернизировали порох, заложили его в каком-либо неожиданном месте и теперь идут подавать условный сигнал Ревенгар, затаившейся на чердаке с взрывателем в зубах!»

Он усмехнулся собственным мыслям, провожая взглядом Аранвена и Эддерли, вынырнувших из-за колонны и поспешивших к выходу из зала, и вдруг замер.

Вот что показалось ему таким странным! Аранвен и Эддерли были только вдвоем – невиданное диво! А Ревенгар…

Грегор подался вперед, до рези в глазах всматриваясь сначала в танцующих, а потом и стоявших у стены девушек.

Ревенгар среди них не было. Не было! И в ловансьоне, припомнил Грегор, она не танцевала тоже, уж начищенную медь ее волос он бы заметил… А ведь ей… Ей уже давно семнадцать, как ни странно! «Неловко вышло, – подумал он неожиданно для себя виновато. – Она ведь из моих подопечных. Непременно следует узнать, что произошло. Навестить общежитие – хоть бы и сейчас. Ничего страшного не случится, если я пропущу верелей и первую паэрану. Вернусь позже…»

Он в последний раз взглянул на танцующих и пошел к дальнему выходу из зала, где несколько минут назад скрылись Аранвен и Эддерли.

Впрочем, выйти сразу не получилось. На дороге попался Денвер, с удивительно кислой физиономией взирающий на адептов, и пришлось выслушать, что Вишневый бал уже не тот: целых два танца, а еще никто никому не дал пощечину, не вызвал на дуэль и не попытался проклясть втихомолку, так что совершенно непонятно, зачем пожилого почтенного мэтра назначили поддерживать порядок. Вон сколько молодежи без дела бегает.

Говорить, что у молодежи есть более интересные дела, которые Денверу уже не по возрасту, Грегор, конечно, не стал. Согласился, а потом ускользнул в толпу, пообещав себе, что ни за что не станет таким мерзким старикашкой.

Больше заминок не случилось. Грегор прошел небольшим холлом и спустился в сад, решив сократить путь, а заодно подышать воздухом, свободным от ароматов бального зала. Нет, но почему же все-таки Айлин Ревенгар не пришла на бал? Если разговор Эддерли и Аранвена относился к ней, то кто этот юный безумец, что осмелился увести девицу из-под носа у Воронов? А ведь если Аранвен пригласил ее и получил отказ, это значит… Да ничего оно пока не значит – в этом возрасте! Грегор сам ни разу не пригласил на Вишневый бал одну и ту же девушку, и можно держать пари, что у Аранвена и Эддерли выбор не хуже.

Но кто… На миг перед внутренним взором Грегора мелькнуло лицо наглого мальчишки, которого он вышвырнул из комнаты Ревенгар несколько лет назад, и явилась дикая мысль, что тот вернулся в столицу и каким-то образом… Да нет, этого уж точно не может быть!

Верелей в зале сменился паэраной, и плавные волны мелодии словно толкали его в спину, подгоняя. Одуряюще пахла вишня… Как ни следи за адептами, а кто-то из девиц сегодня непременно лишится невинности, и хорошо, если можно будет прикрыть это браком.

Он уже вышел на мощеную дорожку, ведущую через весь сад, но тут впереди послышался взволнованный знакомый голос, и Грегор, повинуясь смутному наитию, отступил в кусты, благо сад Академии до сих пор знал не хуже любого адепта.

Мимо него быстрым шагом прошли двое. Саймон Эддерли, размахивая руками, то и дело забегал вперед друга, что-то горячо и сбивчиво доказывая, а Аранвен… Луч фонаря, подвешенного на столбе у поворота дорожки, высветил его с головы до ног, и, пожалуй, Грегор никогда не видел у сына канцлера, несмотря на их семейную невозмутимость, настолько каменного выражения лица и вместе с тем потерянного, словно больного взгляда.

Он едва не окликнул обоих юношей, но вместо этого, подумав, ускорил шаг. Что бы ни случилось там, откуда они пришли столь поспешно, это должно быть нечто из ряда вон выходящее. Чтобы Дарра Аранвен так выглядел?!

Грегор свернул за последний поворот перед небольшой поляной, хорошо памятной ему по временам учебы. Чего только ни видела эта скамейка! Вот, кстати, и еще доказательство, что годы идут, а традиции неизменны: на поляне, окруженной еще не распустившейся сиренью и каскадами цветущей вишни, замерла в поцелуе парочка. То ли зеленое, то ли голубое платье девицы, светлый камзол ее спутника… Для адепта он был слишком высок и широкоплеч, и Грегор, присмотревшись, поморщился. Ну разумеется! Кто бы сомневался! И этот распутник еще смеет делать вид, что его репутация незаслуженна!

Он пару мгновений помедлил, решая, стоит ли поднимать скандал, если девушка в объятиях Роверстана окажется не молоденькой мэтрессой, а адепткой. С одной стороны, неизвестную девицу жаль, с другой, когда еще подвернется настолько удобный случай для справедливого возмездия? Да это, в конце концов, пойдет нравственности в Академии только на пользу!

Но девица хороша… Грегор не видел лица, но невольно оценил точеную фигурку: плавную линию спины, тонкую талию и изящные бедра, не столько скрытые струящимся шелком, сколько предательски подчеркнутые им. Да, в хорошем вкусе разумнику не откажешь. Кто она такая, любопытно? Во рту на миг пересохло, картина чужих объятий напомнила, что сам Грегор уже давно лишен простых плотских радостей. Однако адепток, между прочим, не совращает!

Фонарь на краю поляны качнулся от дуновения ветерка, бросив на целующуюся пару особенно яркий луч, и луна, выплыв из-за легкого кружевного облачка, поддержала его. В их совмещенном свете волосы девушки победно блеснули ярко начищенной медью, и сердце Грегора ухнуло куда-то вниз, потом застучало, как отряд кавалерии, идущий в атаку, а внутри разлился кипяток безрассудной ярости. Он еще мгновение пытался уверить себя, что в Академии достаточно рыжеволосых, но девушка чуть повернулась, томно выгнувшись под ласкающей ее спину мужской рукой…

Тонкий чеканный профиль, словно вырезанный из мрамора, нежно белел в лунном свете, и Айлин Ревенгар вдруг показалась Грегору не девушкой из плоти и крови, а дивной птицей, ненадолго прильнувшей к груди Белого магистра, но готовой вот-вот взмахнуть крыльями и взмыть над садом. Когда?! Когда она успела вырасти в такое… вот в это?!

Еще вчера или позавчера на его занятиях сидела обычная веснушчатая девчонка с непослушными рыжими косами и испачканными чернилами пальцами! Украдкой, думая, что он не видит, кидала на него взгляд огромных зеленых глаз, ярких, но застенчивых и по-детски наивных. Теребила поясок мантии, толстый двуцветный шнур, и хотя какие-то формы под черным балахоном или рабочей туникой уже угадывались, Грегор искренне, с глубочайшей уверенностью мог бы поклясться, что этот пушистый рыжий цыпленок, несмотря на возраст, еще не скоро станет взрослой птицей. Да рядом с той же Идой Морьезой Айлин выглядела совершенным ребенком!

А сейчас перед ним стояла взрослая девушка. На миг Грегора кольнуло, что все это – подлый розыгрыш кого-то из иллюзорников. С Волански станется! А то и с самого Роверстана… Потому что если это – Айлин Ревенгар, то он, Грегор, полный и окончательный болван! Барготово дерьмо, следовало давно уже присматривать за девчонкой. А теперь остается лишь надеяться, что ничего непоправимого не случилось. Не совсем же магистр Белой Гильдии обезумел – соблазнять адептку, да еще девицу из Трех Дюжин, прямо в академическом саду!

– Роверстан! Вы с ума сошли! – сказал Грегор, выпуская часть клокочущей в нем ледяной ярости и делая шаг вперед.

Айлин Ревенгар ойкнула и с ужасом посмотрела ему под ноги, где белая изморозь стремительно затягивала едва пробившуюся травку.

– М-мэтр Бастельеро… – прошептала Айлин.

Магистр все так же обнимал ее, но эти объятия, такие ласковые и нежные, вдруг показались пленом. Айлин попыталась высвободиться, и Роверстан отпустил ее, но встал так, что оказался между ней и Бастельеро, прикрывая собой. Мгновение Айлин трусливо пряталась за его спиной, а потом, мечтая провалиться сквозь землю от стыда, шагнула, оказавшись рядом с разумником. Мэтр Бастельеро смотрел на них, больше не произнося ни слова, и Айлин под этим взглядом чувствовала себя так, словно стояла голой! Столько в нем было изумленного недоверия и… презрения. А еще гнев – но на кого?

– Знаете, дорогой коллега, – совершенно невозмутимо нарушил тишину магистр Роверстан, – я всегда подозревал, что ваш основной талант лежит не в области некромантии, а в более тонкой сфере. Никогда не видел человека с такой исключительной способностью появляться не вовремя.

– Вы забываетесь, магистр, – прошипел мэтр Бастельеро, и Айлин застыла как завороженная: глаза некроманта вспыхнули лиловыми огнями. – Отойдите от девушки.

– Чтобы вы еще сильнее напугали ее? – безмятежно уточнил Роверстан. – Боюсь, не могу этого позволить. О чем бы ни шла речь, это разговор исключительно между нами. Согласны?

– Да, – уронил некромант, делая один-единственный скользящий шаг вперед. – На этот раз вы перешли черту, Роверстан. Какого Баргота…

– О, только не начинайте вспоминать Устав, – поморщился разумник. – Это Вишневая ночь, Бастельеро, и не мне вам напоминать, что сегодня Устав чрезвычайно лоялен. А леди Айлин – совершеннолетняя девица, к которой не применяли никакого принуждения. И если все, что вас волнует, это нарушение Устава, то я клятвенно обещаю относиться к нему с должным уважением… все остальные ночи в году.

– Шут! – тихо бросил мэтр Бастельеро, и его рука легла на пояс, туда, где дворяне носят шпагу. Но, конечно, ничего не нашла… Айлин закусила губу, чтобы не ахнуть. Нет! Он же это не серьезно?! – Устав лоялен, значит? Что ж, вам виднее, м-м-агистр… Значит, снова за него прятаться вы не станете?

– Не стану, – вздохнул Роверстан. – Я, правда, думал и с этим подождать, но… почему бы и нет? Позвольте только узнать, а в чем, собственно, вы меня обвиняете?

– И вы еще спрашиваете? – В голосе некроманта гнев мешался с изумлением. – Вы воспользовались доверчивостью этой девушки! Она… Она не пошла на бал, потому что должна была встретиться с вами! Отказалась от предложения достойного юноши ради… этого свидания! Вы… недостойны звания преподавателя, Роверстан! Так же, как звания честного человека.

Глаза мэтра Бастельеро продолжали светиться, и Айлин почувствовала, как теплый ветер, гуляющий по саду, стал пронизывающе-холодным. Мурашки пробежали у нее по спине, когда Айлин осознала, что некромант без всякого ритуала призвал силу Претемнейшей. Он же Избранный! Что, если он проклянет… Она облизнула пересохшие губы, понимая, что голос вряд ли послушается. Как холодно… И страшно! Щит, который она попыталась поднять, никак не хотел напитываться силой, словно жуткий взгляд мэтра Бастельеро не давал ему этого сделать, а ведь некромант смотрел не на нее!

– Я ошибался на ваш счет, дорогой Грегор, – утомленно сказал Белый магистр. – Оказываться где не надо – это не главный ваш талант. Он значительно уступает умению делать из правильных предпосылок идеально неправильные выводы. Забота о чести девушки – единственное, что вас извиняет. И только поэтому я клянусь своим перстнем, что не назначал Айлин Ревенгар свидания ни сегодня, ни когда-либо еще. Во всем остальном отчитываться перед вами я не обязан и не намерен. А теперь, если вы настаиваете на свидании уже с вами, охотно принимаю…

– Перестаньте! – крикнула Айлин внезапно прорезавшимся голосом, изо всех сил торопясь, пока не прозвучало непоправимое, после чего мужчины ни за что не отступят. – Я не хочу! – И добавила, мгновенно заливаясь краской и чувствуя, что голос звучит глупо и жалобно: – Пожалуйста, только не надо дуэли… Мэтр Бастельеро! Милорд магистр ничем меня не оскорбил. Мы случайно встретились здесь в саду. Он не приглашал меня! Я… это я вела себя неприлично и очень сожалею! Пожалуйста, давайте… давайте это просто забудем?

Она всхлипнула, сожалея, что вот теперь не может упасть в обморок по-настоящему. Или провалиться сквозь землю. Или открыть портал куда угодно, лишь бы подальше! Лишь бы не видеть, как взгляды этих двоих скрещиваются на ней. И не слышать молчания.

Отступив на шаг назад, Айлин обняла себя руками за озябшие плечи и сказала, ни на кого не смотря:

– Я… хочу к себе в комнату… Будьте любезны, проводите меня…

Она запнулась, понимая, что назвать оба имени – глупо и неосторожно. Еще не хватало, чтобы по дороге в жилое крыло двое мужчин снова вспыхнули из-за какой-то мелочи!

– Разумеется, – первым склонил голову разумник. – Милорд Бастельеро, вы ведь меня подождете?

– Я сам провожу свою адептку! – лязгнул тем же неумолимо ледяным тоном мэтр Бастельеро. – Если она утверждает, что ничего не было, я, разумеется, верю слову леди и предлагаю забыть это… происшествие. Исключительно ради ее репутации.

– Айлин? – приподнял бровь разумник, глядя на нее.

Айлин ответила ему умоляющим взглядом, в самом деле чувствуя себя ужасно виноватой! Магистр подарил ей такой танец! И… все остальное… Но она точно, без тени сомнения знала, что из них двоих мэтр Бастельеро ни за что не уступит!

– Прощу прощения, милорд магистр, – сказала она, не отводя взгляд и надеясь, что Роверстан прочитает в нем все, что нужно. – Думаю, будет правильно, если меня проводит… мой куратор.

– Вполне достойный аргумент, – слегка поклонился ей Роверстан. – Спокойной ночи, адептка Ревенгар. И мои искренние поздравления – вы превосходно танцуете.

Айлин показалось, что земля вокруг них троих не только разом отмерзла, но еще и задымилась. Она сделала реверанс, потупив, как положено, глаза, а когда выпрямилась, магистр уже уходил вдаль, и окликнуть его со словами благодарности было совершенно невозможно.

– Идемте, Ревенгар, – сказал ей мэтр Бастельеро гораздо мягче. – Вы замерзли?

Он щелчком пальцев поднял вокруг нее силовой купол, даже не заметив щиты, которые она так старательно ставила, и Айлин почувствовала себя маленькой и невозможно глупой. Сказка кончилась. И что она там себе придумала?

В полном молчании они дошли до жилого крыла и поднялись наверх. У двери комнаты Айлин сделала реверанс и проговорила:

– Благодарю, милорд. И прошу прощения за ваши хлопоты.

– Пустяки. – Мэтр Бастельеро ответил ей коротким учтивым поклоном, а потом тем же мягким, почти отеческим тоном добавил: – Айлин, я понимаю, что репутация… магистра Роверстана может вскружить голову, особенно юной и неопытной девушке. Но вы разумная и превосходно воспитанная девица. И понимаете, что…

– Еще раз мои извинения, – прервала его Айлин, тут же опровергая мнение о своей воспитанности. – Разумеется, милорд, я буду крайне осторожна. И это… больше не повторится.

Слова обещания упали обреченно, хотя Айлин сама не могла бы сказать, что именно не должно повториться. Танец с магистром Роверстаном? Поцелуй? То сладкое неземное чувство полета, когда разумник ее кружил, и Айлин видела его смеющиеся шальные глаза?! Конечно, больше этого не будет! Да она и не хотела этого! То есть хотела, но не с ним!

Айлин задохнулась, не зная, как высказать все, что томилось и горело, рвалось с языка, но это тайное, робкое и нежное, как едва пробивающаяся трава, никак нельзя было доверить холодным синим глазам, снова вернувшим себе естественный цвет. Там, в саду, лорд Бастельеро испугал ее до дрожи, до застывшей в жилах крови, но страх прошел, и теперь Айлин было лишь бесконечно горько от того, что Вишневая ночь подарила ей чудо, но не то, которое она хотела.

Стоя у двери, она смотрела, как Грегор Бастельеро уходит по коридору, и боролась с желанием догнать его, броситься на шею, признаться, наконец! Но черный с золотом парадный мундир мэтра, в котором он сегодня был вместо обычного камзола, скрылся за поворотом, и Айлин словно оттаяла.

На непослушных ногах она вошла в темную и будто выстывшую комнату, зажгла свет, погладила рванувшегося к ней Пушка… Подошла к окну, не зная, что рассчитывает там увидеть. Двор Академии внизу был тих и темен, хотя издалека доносились звуки музыки, приглушенные оконным стеклом. Айлин вздохнула, отошла от окна… Ну что же, зато у нее все-таки был почти настоящий бал! И танец, и поцелуй. А о последствиях она подумает завтра. В руку ткнулся мягкий теплый нос Пушка, и тут за спиной хлопнуло. Айлин резко обернулась и увидела, что створка окна болтается на ветру, а на полу лежит вишневая ветка.

Она снова кинулась к окну, выглянула из него растерянно. Ближайшая вишня росла далеко, да и какой силы должен быть порыв ветра, чтобы сломать одну-единственную ветку и, открыв окно, так точно ее закинуть?!

Айлин подняла ничуть не облетевшую ветку, прижала к лицу, вдыхая сладкий вишневый аромат, и счастливо улыбнулась. Она все-таки получила свою вишню на Вишневом балу! И, значит, все было самым настоящим!

Глава 5

Оттенки справедливости

В аудиторию Айлин вбежала всего за мгновение до колокола, возвещающего начало занятий.

Проспала! То есть почти проспала, проворочавшись без сна едва ли не половину ночи и только под утро забывшись смутной дремотой… А потом, когда торопливо приглаживала щеткой волосы, плела косу и надевала привычную мантию вместо отправившегося в дальний угол шкафа платья, мелькнула мысль отпроситься на сегодня с лекций. Вовсе не потому, что там ждет мерзавка Ида – еще чего! Просто хотелось побыть одной и подумать о том, что вчера случилось… Но Айлин эту мысль отогнала, напомнив себе, что занятия в день после Вишневого бала только считаются необязательными, на деле преподаватели очень зорко следят, кто на них не является, и делают соответствующие выводы.

– Входите, Ревенгар, – поторопил ее мэтр Денвер, нетерпеливо постукивая по кафедре кусочком мела, и Айлин шмыгнула на свое любимое место на последнем ряду.

Ида и Лионора тут же обернулись к ней, злорадно улыбаясь, и Айлин почувствовала, как ее губы сами собой растягиваются в ответной улыбке. Бедняжка Ида! Знала бы она, с кем вчера танцевала Айлин! И не только танцевала…

От воспоминания загорелись щеки, и Айлин с удовольствием увидела, как усмешка Иды меркнет, а в глазах медленно проявляется недоумение, потом – возмущение…

Надо будет обязательно поблагодарить однокурсницу за прекрасный вечер! Может быть, даже купить для нее конфет… Да-да, принести коробку прямо в комнату Иды и Лионоры и сказать, что только благодаря им Айлин танцевала… но не говорить с кем! Ни в коем случае не говорить, только многозначительно улыбнуться! Во-первых, пусть мучаются от любопытства и ярости, а во‐вторых, нельзя допустить, чтобы про милорда магистра поползли какие-нибудь непристойные сплетни! А та же Ида их и сочинит, если только узнает.

Но и так получится отличная месть. Куда лучше, чем зачарованное зеркало, которое придумал Саймон! А конфеты нужно купить прямо сегодня… или, может быть, завтра. Большую коробку шоколадных, до которых Ида – великая охотница! Интересно, рискнет Морьеза их съесть?

Поглощенная приятными мыслями о мести, Айлин едва не пропустила начало лекции. Хорошо, что все-таки не пропустила: мэтр Денвер хотя и добрый, но ужасно строгий!

И к тому же этим утром мэтр был явно не в настроении. Вместо обычной добродушной улыбки он хмуро оглядел аудиторию и заговорил непривычно резко:

– Сегодняшняя лекция посвящена особенностям упокоения сопротивляющихся духов. Откройте тетради и записывайте все, что я скажу. Рекомендую быть предельно внимательными. Для адептки Ревенгар: к вам это тоже относится, даже если уважаемый мэтр Бастельеро уже преподал эту тему. Закрепите лишний раз. Для адептки Морьезы: быть предельно внимательными – значит слушать и записывать то, что я говорю, а не пытаться наложить на адептку Ревенгар «прыщавую порчу». Во-первых, это грубое нарушение дисциплины, во‐вторых, такая банальность на шестом курсе уже позорна. И, в‐третьих, попытка сделать это в присутствии преподавателя – несусветная глупость. Еще одна подобная выходка, и я повешу в аудитории зеркальный щит. Вы меня поняли, Морьеза? Прекрасно. Открывайте тетради и пишите.

«И зеркало тоже зачаруем!» – мстительно решила Айлин. Да сколько же можно! Она никогда не делала Иде ничего плохого, а тут пакость за пакостью! В самом деле, стоит уже заслужить подобную неприязнь!

Записывая лекцию и почти не вдумываясь в слова мэтра Денвера – лучше потом на свежую голову прочитать! – она невольно вспоминала вчерашний вечер. Нет, все-таки Иду она не простит. Конечно, если бы не Ида, у Айлин не было бы никаких шансов на танец с милордом магистром… Но зато, возможно, ее пригласил бы мэтр Бастельеро?

Кровь бросилась в щеки, и Айлин наклонилась над тетрадью как можно ниже. Но в самом деле, ведь мэтр, наверное, мог бы… ну просто потому, что Айлин – с его особого курса. Ох, какая же глупость лезет в голову, но и выкинуть ее оттуда совсем не получается. А вот о вишневой веточке от мэтра Бастельеро нечего и мечтать, даже из почтения к Всеблагой. И очень жаль! Ох, да не думать же об этом!

А еще очень может быть, что придется объясняться с Даррой и Саймоном! Хорошо, если они не заметили ее отсутствия на балу, но что, если все-таки заметили? Дарра, может быть, и не спросит, почему она не пришла, он ведь такой деликатный, но чтобы промолчал Саймон? Да скорее уж мэтр Бастельеро все-таки подарит кому-нибудь эту проклятую вишню! И что тогда сказать? Ну не жаловаться же, в самом деле, что ее обманули? Вовсе не хочется выглядеть глупо в глазах друзей, а Дерек и в самом деле прав – как она могла поверить в эту его любовь с первого взгляда? Как же! Назвали красавицей, она и размякла…

Злобно сжав губы, Айлин старательно записала за мэтром Денвером: «Наилучшее воздействие на строптивого призрака оказывает вбитый в тело, если таковое имеется, заостренный деревянный кол…»

Нет, она ничего не скажет Саймону. Пусть лучше обижается, чем тоже сочтет ее дурой…

– К следующему уроку, господа адепты, прочитаете параграф учебника, повествующий об упокоении духа при отсутствующем теле, – резко бросил мэтр Денвер, и Айлин встрепенулась.

Ой, вот это она задумалась! И не заметила, как лекция прошла! А до следующей еще целый час… Стоит, пожалуй, вернуться в комнату и выбросить эти проклятые пролески, про которые она совершенно забыла вчера!

Пролесков в комнате не оказалось. Зато на их месте в вазочке со свежей водой стояла колючая веточка розы с двумя плотно сжавшими лепестки белыми бутонами. Иоланда, сидевшая на своей кровати, смотрела на веточку странным взглядом.

– Пролески… – начала Айлин, намереваясь сказать, что соседка могла бы и подождать, пока Айлин их выкинет, и только потом ставить свои цветы…

Да и вазы у Иоланды целых две, обе пустые!

– Я выкинула, – поразительно мирно откликнулась соседка. – Они совсем завяли. А роза, между прочим, только что срезана, ее надо в воду. Ревенгар! – фыркнула она, как-то сразу становясь привычной вредной Иоландой. – Вот скажи мне, я что, похожа на почтового голубя?

«Только если марципанного!» – подумала Айлин и помотала головой.

– Вот! А раз не похожа, то скажи ты своему поклоннику, пусть все прямо тебе отдают. А то опять пришли, разбудили, передали вот розу. Для Ревенгар. Я еще спать могла бы, между прочим!

– Извини, Иоланда! – удивленно откликнулась Айлин, подходя к столу.

Роза… Совсем не похожая на пышно распустившиеся кремовые, подаренные Даррой. И такого чистого, пронзительного белого цвета она не видела еще ни у одной розы. Какая она, наверное, будет красивая, когда расцветет…

– Там еще кое-что, – добавила Иоланда, кивая на стол, и Айлин только сейчас заметила деревянную коробочку.

В коричневую бумагу, как предыдущие, она обернута не была, и карточки тоже не прилагалось. Айлин даже приподняла коробочку, чтобы в этом убедиться. Точно, карточки не было!

Иоланда любопытно вытянула шею.

– Что ты там ищешь, Ревенгар?

– Это кто-то другой, – тихо ответила Айлин, не сводя взгляда с коробочки. – Тот, кто прислал нож… и шпильки… он присылал еще карточки. С цветком. Ну, ты же видела, да?

– Хочешь сказать, у тебя целых два поклонника? – поразилась Иоланда, и Айлин растерянно пожала плечами.

Два неизвестных поклонника? Ей и одного-то много! В самом деле, достойный человек уже давно должен был бы назваться и ухаживать открыто, не заставляя ее мучиться неизвестностью! А двое? После вчерашнего бала это, видит Претемная, ужасно подозрительно! Может быть, это еще один подарочек Иды и на цветке порча? Или на коробочке? Айлин прикрыла глаза, просматривая силовые линии, но некротической энергии в комнате не почувствовала. То есть чужой энергии, не считать же подозрительно затихшего под кроватью Пушка!

Для верности она провела рукой над коробочкой, снова убедившись, что та безопасна. Это, впрочем, тоже ни о чем не говорило. Что, если внутри какая-нибудь гадость, вроде дохлой крысы или живых уховерток? Бр-р, даже подумать мерзко!

Ах, да что бы там ни было! Не хватало еще бояться каких-то уховерток. Вот только…

Айлин щелкнула пальцами, поднимая вокруг коробочки щит, чтобы ее содержимое, если оно все-таки живое, не разбежалось, и вздохнула.

Мэтр Бастельеро требовал, чтобы щиты Вороны ставили без всяких жестов и вообще чем незаметнее, тем лучше. Вот только незаметность Айлин никак не давалась! Не помогали ни отработки, ни дополнительные занятия с Саймоном и Даррой…

Отогнав все посторонние мысли, она решительно откинула крышку, приготовившись бросить на то, что окажется в коробочке, любимую Саймоном «тленную суть», и замерла.

Лента?

Широкая, очень темной, почти изумрудной зелени… шелково блестящая, манящая прикоснуться хоть кончиками пальцев… Даже слишком манящая, может быть, все-таки проклятье? Нет, ни следа магии…

Осторожно вынув ленту из коробочки, Айлин развернула ее, чтобы рассмотреть внимательно. И правда широкая, почти на палец шире обычных лент! В точности как те, которые она обычно заплетает в косы. Мягкая, переливчатая… Вся сплошь расшита тонкими стебельками и листьями более светлой зелени и белыми цветочками… Ужасно захотелось немедленно вплести ленту в волосы или хоть приложить и взглянуть – к лицу ли?

Ну уж нет! Хватит с нее подарков неизвестно от кого! Айлин старательно свернула шелковую красоту и убрала ее обратно в коробку.

Если это не тот же человек, что прислал ей нож и шпильку, то кто же?

Уж конечно, не тетушка Элоиза, та вручила бы подарок лично при встрече, да и зачем бы тетушке присылать ей розу?

Артур – к грядущему дню рождения? Даже подумать смешно! За пять лет брат прислал ей ровно девять писем: пять, – оставшихся без ответа, – с предписанием «младшей леди Ревенгар» прибыть в городской особняк Ревенгаров на летние вакации, и еще четыре – поздравления с днем рождения. Ответные поздравления Айлин, разумеется, отправляла, а летние вакации проводила у тетушки.

Дарра или Саймон? Или кто-то еще из Воронов? Пожалуй, Вороны – единственные, кроме тетушки Элоизы, не считали, что для подарка нужен повод, но прислать что-то втайне? Нет, нет и нет!

Проклятье! Да кто же? Еще и эта роза…

– Иоланда? – тихо позвала Айлин, опасаясь спугнуть нежданную мысль.

– Чего тебе?

– Что… Что означает белая роза на языке цветов?

– Любовь, – тут же мечтательно откликнулась соседка. – И заявление о далеко идущих намерениях. Но это, кажется, распустившаяся, а бутоны… бутоны… Точно, просьбу о прощении!

О прощении? Но ведь Айлин никто не…

Ох нет, обидели, и еще как! Может ли это и в самом деле быть Дерек?!

Допустим… Допустим, он и в самом деле оскорбил ее, желая угодить Иде, а потом вспомнил, что Айлин – некромантка и вдобавок боевичка… Или испугался Воронов? Ах, да какая разница? Испугался и поспешил попросить прощения? Еще как мог! Совсем даже просто…

И как же противно!

Что ж… Нужно его найти и сказать, что она принимает извинения, а подарки пусть забирает. Хочет – отдаст Иде или хоть сожжет! Айлин ничего от него не примет.

Вот только где бы его найти? Впрочем, он ведь говорил об отработках… И, может быть, Иоланда знает, где отрабатывают разумники?

– Конечно, знаю, – подтвердила соседка. – На первом этаже, в аудитории, где преподают историю. Там такая маленькая дверца за кафедрой.

«Интересно, какие отработки назначают разумникам? – мельком подумала Айлин, поблагодарив соседку кивком. – Или неинтересно? Нет, неинтересно. Вот сейчас она отдаст Дереку его розу и ленту, и пусть все разумники хоть провалятся!»

Перед самой аудиторией Айлин замедлила шаг. Что, если там проходит занятие? Хороша же она будет, когда ворвется с цветком наперевес! Может быть, найти Дерека… то есть адепта Финнигана попозже? Скажем, вечером, когда все занятия уже точно закончатся? Но ведь она не знает, в какой комнате тот живет, а расспрашивать… нет, это еще больший позор!

Собрав всю, тающую с каждым мигом, решительность, Айлин подошла вплотную к двери и прислушалась.

Тишина… и, значит, аудитория совершенно пуста. Ну и отлично!

Приоткрыв дверь – совсем немного, вдруг все-таки внутри кто-то есть? – Айлин скользнула внутрь и огляделась. Нет, и в самом деле никого. Как там сказала Иоланда? Маленькая дверца за кафедрой?

Постучать пришлось трижды. Айлин даже задумалась, не разыграла ли ее соседка? А если и нет, вдруг Дерек отрабатывает где-нибудь в другом месте?

Она уже почти решила все-таки дождаться вечера, как дверца распахнулась и Дерек Финниган, растрепанный и с чернильными пятнами на руках, застыл на пороге, глядя на нее с изумлением, быстро сменяющимся… настороженностью?

– Что вам угодно? – бросил он так безразлично, что Айлин совсем перестала понимать, что происходит.

Разве так ведут себя те, кто только что просил прощения?

Или это был все-таки не Дерек? Но ведь больше некому! И, раз уж она сюда пришла, следует выяснить все до конца!

– Я пришла сказать, адепт Финниган, – проговорила она с холодной любезностью. – Что готова принять ваши извинения за… вчерашний вечер. Однако принять ваш подарок считаю недопустимым. Обещаю, что о вашем поступке от меня никто не узнает, и я сама также не причиню вреда ни вам, ни вашей… даме.

«Хотя стоило бы, право слово! Хотя бы для того, чтобы больше Ида никогда не устраивала никому таких гадостей!»

– …А вы, со своей стороны, обещайте избавить меня от любого напоминания о себе.

Коротко склонив голову, Айлин протянула Финнигану розу и попыталась вытащить из кармана коробочку с лентой, которая уворачивалась от пальцев, как живая.

Финниган, бросив взгляд на розу, вскинул брови с еще большим удивлением.

– Извинения? С какой стати? Вы слишком высокого мнения о себе, Ревенгар.

И как Айлин могло показаться – хоть на секунду! – что он похож на Аластора? Да ничего общего! Аластор в жизни бы так не поступил ни с одной девицей!

– Можете поверить, вы целиком и полностью заслужили эту маленькую шутку над собой, – с видимым удовольствием добавил Финниган, издевательски глядя на нее. – Двойная звезда, золотая кровь… Полагаете, это делает вас особенной? Мой вам совет, если хотите, чтобы кто-нибудь действительно обратил на вас внимание, попробуйте вести себя как девица, а не как мальчишка в юбке. Кстати, веснушки идут только поломойкам и скотницам, но не леди.

Айлин сжала стебель розы так, что колючки глубоко впились в ладонь. И только тогда резкая боль позволила ей вдохнуть ставший вдруг тяжелым и горьким воздух. А следом за болью пришла злость. Она еще думала помириться? С кем? Вот с этим?! Кончики пальцев загорелись, и Айлин удивительно ярко представила, как сворачивает заклятие и позволяет ему сорваться с руки – прямо в наглое красивое лицо… Ну нет… Она не уподобится Иде!

– Что ж, адепт Финниган, – произнесла она со всей любезностью, на которую только оказалась способной. – В таком случае прошу прощения, что подумала о вас лучше, чем вы того заслуживаете. Больше такого не повторится. Но вреда вам по-прежнему обещаю не причинять, так как внимания вы не стоите. Что до веснушек, то вам, несомненно, виднее. Судя по вашему увлечению адепткой Морьезой, общество скотниц вам привычнее, чем общество леди.

– Да ты… как ты смеешь?! – выдохнул Финниган, сжимая кулаки.

Продолжая улыбаться, Айлин с яростным наслаждением подумала, что если этот… мерзавец… скажет еще хоть слово, она вызовет его на дуэль. Неважно, что дуэли под запретом! Удовольствие проучить негодяя стоит любого наказания!

– Кхм… – раздалось вдруг из-за ее спины, и Финниган вдруг на глазах побледнел, почти слившись со своим белым воротником. – Могу ли я узнать, что здесь происходит?

В аудитории вдруг запахло цветущей вишней, и Айлин почти услышала первые такты итлийской паэраны. И губы почему-то пересохли…

Она медленно обернулась – магистр Роверстан стоял у самых дверей и смотрел на них с Финниганом совершенно непроницаемым взглядом.

– Доброе утро, милорд магистр, – проговорила она как можно увереннее, старательно копируя интонации Дарры. – Произошло незначительное недоразумение, но мы его уже разрешили. Не так ли, адепт Финниган?

– Д-да, – выдавил Финниган за ее спиной, как-то разом растеряв всю свою уверенность. – Недоразумение…

– Вот как? – любезно улыбнулся магистр. – Что ж… Я рад, если вы и в самом деле разрешили это… недоразумение.

От его ласкового голоса Айлин почему-то стало не по себе.

– Прошу прощения, мне пора, – пробормотала она, и Роверстан благосклонно кивнул.

– Не смею вас задерживать, адептка Ревенгар.

Он посторонился, давая ей пройти. Айлин почти бегом выскочила из аудитории, закрыв за собой дверь, и прислонилась к стене, переводя дыхание. Видит Претемная, адепт Финниган совершенно прав! Она и в самом деле дура, если подумала, будто он достаточно благороден, чтобы признать вину и извиниться! Еще и цветы принесла… Точно, дура!

– Дерек Финниган, – раздался за дверью голос магистра Роверстана, уже совсем не такой ласковый, как только что, а холодно-любопытный. – Следует признать, вы поставили меня в сложное положение, юноша. Право, не знаю, должен ли я восхититься вашей смелостью или посочувствовать глупости? Чем, скажите, вызвано столь явное стремление к дуэли сразу с девятью сильнейшими в Академии адептами Фиолетового факультета? И позвольте узнать, вы намерены драться с каждым из них по очереди – или решили превзойти юношеский подвиг мэтра Бастельеро и вызвать всех девятерых одновременно? Хм, хотел бы я на это посмотреть…

– Д… дуэли? – запинаясь, пробормотал адепт Финниган таким жалким голосом, что Айлин ему даже посочувствовала.

Ну почти.

– А как же иначе? – удивился магистр Роверстан. – Вы оскорбили девицу, Финниган. Не можете же вы не понимать, что за нее есть кому заступиться?

– Н-но… Милорд магистр, она ведь никому об этом не…

– О, разумеется, она никому об этом не расскажет, – согласился магистр, и вдруг его голос громыхнул так, что Айлин захотелось попятиться. – Ведь у этой леди, в отличие, к сожалению, от вас, адепт Финниган, есть честь и достоинство! Но вчера вы с адепткой Морьезой оскорбили ее на глазах у всей Академии и смеете думать, что это осталось незамеченным? Но даже если бы так! Вы унизили девушку, которая ничем этого не заслужила, и ради чего? Ради улыбки девицы, которая не ставит вас ни в ломаный медяк?!

– Н-но…

– Я не разрешал вам говорить! Вас подставили как последнего болвана, Финниган. Да вы и есть болван! Если бы вы и впрямь были дороги той девице, она первая напомнила бы вам, что за Ревенгар непременно вступятся Вороны, даже если она сама проявит свойственное ей великодушие.

– Но это же была просто шутка, милорд магистр! – жалобно взвизгнул Финниган, и за дверью стало так тихо, что Айлин невольно затаила дыхание.

– А вы жалки, юноша, – протянул магистр Роверстан с брезгливостью, которой Айлин никогда раньше не слышала в его голосе. – И трусливы ко всему прочему. Вас утешит, если я скажу, что Вороны, несомненно, учтут, что вы просто шутили, и тоже ограничатся… шутками? Не берусь предположить, чью именно шутку вы не переживете. Впрочем… Аранвена, пожалуй, его юмор наиболее… парадоксален. Кстати, о некромантах. Если не ошибаюсь, вашей спутницей была адептка Морьеза, некромантка? Знаете, на вашем месте я проверился бы на приворот.

– Но…если это приворот, то я ни в чем не виноват! – воскликнул Дерек так ликующе, что Айлин невольно поморщилась.

Претемная, как же противно! Просто омерзительно!

В аудитории снова повисла тишина.

– Вы даже большее ничтожество, чем мне казалось, – медленно сказал Роверстан. – Вы второй раз удивили меня, Финниган, а сделать это не так просто. Любой приворот вызывает, чтоб вы знали, исключительно плотское влечение, правда, невероятной силы…

«Ой, – едва не ахнула Айлин. – Это что же получается? Неужели магистра и самого пытались приворожить? Впрочем, ведь он тоже был адептом, и, наверное, многие хотели привлечь его внимание! А уж теперь, когда по нему вздыхает большинство девиц Академии!»

– …Но не затуманивает разум и не отнимает волю. Даже если целители найдут на вас следы фиолетовых чар, подлость, которую вы совершили, – ваше и только ваше дело. Равно как и вторая подлость, не меньшая, – попытка свалить вину и наказание на еще вчера обожаемую вами девицу. Она, впрочем, виновна не менее вас и получит свое. Но это – дело некромантов. Что же касается вас…

Он умолк, скрипнули доски пола, словно магистр прошелся по аудитории.

– Жизнь сложна, адепт Финниган, – заговорил магистр Роверстан снова. – Иногда человек вынужден совершать непростительные или просто недостойные поступки. Но до тех пор, пока он понимает, что совершает именно низость, человек еще имеет возможность искупить свою вину. Маг тем более должен быть готов отвечать за каждое свое действие. И обязан всегда помнить, что подлость, даже совершенная во благо, остается подлостью. Вы же совершили подлость лишь потому, что были уверены в собственной безнаказанности, а когда вам предложили прощение, которого вы не стоите, вы оскорбили девицу снова. И, как я вижу, ответить за свои слова вы не готовы. Так послушайте моего совета, Финниган, и знайте, что это последний совет, который я вам даю. Уходите из Академии сами. До получения перстня вам осталось три года, но перстня вы недостойны. Если же вы не уйдете, то вас, вероятно, заставят это сделать Вороны Бастельеро. И я не стану им мешать.

– В-вы… магистр! – отчаянно вскрикнул Дерек. – Вы же не можете отчислить меня из-за какой-то девицы! Да все адепты нарушают правила, и их не отчисляют, даже алхимиков, которые тайком гонят карвейн! И некромантов! А эти Вороны! Между прочим, Эддерли по ночам лазает в окно к одной алхимичке, и никто, никто не собирается его за это отчислять, а меня…

– Хватит, – уронил Роверстан, и Айлин готова была поклясться, что в его голосе скользнуло омерзение. – Вас отчислят не из-за девицы, Финниган. Будь дело только в девице, я обошелся бы менее суровыми мерами. Впрочем, если вы не последуете моему совету, то Вороны Бастельеро, полагаю, вполне наглядно объяснят вам, как именно отвечают за оскорбление дамы. Вас отчислят потому, что давать вам перстень – преступление. И благодарите Семерых, что вы настолько слабый маг. Будь вы сильнее, видит Странник, я бы настаивал на выжигании дара!

– Вы… выжигании? – пролепетал Дерек, а Айлин в ужасе прикрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.

Выжигание дара! Самая страшная кара для мага, хуже смерти! И магистр… Магистр так спокойно об этом говорит? Но…

– Разум, не скованный честью, но отягченный трусостью и подлостью, слишком страшное оружие, – тихо и тяжело прозвучало за дверью. – К вам, впрочем, это не относится, Финниган, разум – это не про вас. А теперь… Убирайтесь. Немедленно.

Дверь распахнулась через пару мгновений – Айлин только и успела, что нырнуть за ближайший угол. Дерек выскочил из кабинета и почти побежал по коридору в направлении сада, и Айлин подумала, что еще недавно, наверное, пожалела бы его…

Но сейчас было только противно. Какая же мерзость! И Иду он тоже предал… Нет, мстить Дереку она не будет. Все равно что мстить придорожной грязи. Но если розу с лентой прислал не Финниган, то кто и за что просил у нее прощения?!

«Приезжай во дворец немедленно после получения письма».

Грегор закрыл глаза, сжал ладонями виски, открыл глаза снова, желая и отчаянно боясь поверить собственным глазам.

«…немедленно после получения…»

От гладкого белого листа резко пахло любимой мятной душистой водой Малкольма, и почерк, твердый и ровный, несомненно принадлежал прежнему Малкольму, не доверявшему письма для Грегора ни секретарю, ни канцлеру.

«Ты нужен, Грегор».

Письмо привез курьер, не заставший Грегора дома: бал закончился далеко за полночь, а ведь еще надо было проследить, чтобы все адепты разошлись по комнатам, притом своим, а не чужим!

Пришлось воспользоваться преподавательскими комнатами в Академии, не возвращаться же домой под утро только для того, чтобы передремать пару часов и нестись обратно! С утра в расписании стояли целых три лекции… И неважно, что явилось на них в лучшем случае по половине от каждой группы.

Курьер примчался как раз после окончания третьей лекции, когда Грегор уже предвкушал возвращение пусть не домой, но, по крайней мере, в свою комнату в крыле преподавателей и честно заслуженный сон! До самой лекции у Воронов в пять часов пополудни!

Отказать королю он, разумеется, не мог, но даже если тот позвал его без всякого дела… К Барготу все дела! Судя по письму, Малкольм совершенно трезв! Стоит приехать немедленно хотя бы ради этого!

В коридорах Академии было почти пусто. Только пару раз мимо Грегора пробежали адепты-младшекурсники, не допущенные пока до Вишневого бала, да прошел, быстро поклонившись, мэтр Ирвинг. А при виде выходящего из аудитории Денвера Грегор ускорил шаг, не желая сталкиваться со старым брюзгой хотя бы сегодня! А то ведь не избежать долгих и пространных возмущений Саймоном Эддерли, которого минувшей ночью пришлось выкидывать из комнаты какой-то алхимички. Словно выкидывал его не лично Грегор!

А мальчишке еще хватило нахальства сделать невинные глаза и поклясться, что в комнату девицы после полуночи его привело исключительно желание одолжить редкую книгу для немедленного изучения. Объяснение Грегор оценил, поручив обнаглевшему сыну магистра сделать подробный конспект по этой книге и сдать его содержание публично через три дня в присутствии преподавателей Голубого факультета. Эддерли-младший приуныл, но удар судьбы принял достойно, хотя Грегор сильно подозревал, что конспект будет делом рук Аранвена. Ну и ладно, они с Диланом в свое время тоже прикрывали друг друга, где и как только могли.

Он спустился на первый этаж и едва успел посторониться, чтобы не оказаться сбитым с ног каким-то адептом!

«Невероятная наглость! – растерянно подумал Грегор, глядя вслед юнцу в черной мантии с белым воротником. – И ведь даже не проклянешь его вдогонку для порядка и пущей внимательности – не связываться же с мальчишкой. Но что могло произойти, чтобы разумник летел по Академии, совершенно не глядя по сторонам? Не случилось ли чего? Впрочем, пусть с этим разбирается Роверстан! Магистру Белых давно следует обратить внимание на своих, а не моих адептов!»

Мальчишка-разумник, не сбавляя скорости, выскочил за дверь, ведущую во двор, и в коридоре снова воцарилась тишина.

Во дворе, где Грегор замер на крыльце, прикрыв глаза ладонью от яркого весеннего солнца, истошно заливались птицы и отчаянно пахли цветущие вишни. И это несмотря на то, что крыльцо от сада отделяла изрядных размеров площадь перед Академией!

Впрочем, и к лучшему, что отделяла: цветущие вишни так отчетливо напомнили возмутительную сцену на поляне, что Грегор невольно скрипнул зубами, и превосходное настроение, вызванное письмом Малкольма, потускнело…

Нет уж. Нет никаких причин портить себе утро. Хвала Благим, Айлин Ревенгар – достаточно разумная девица и честно держит данные обещания, а значит, Грегор может быть совершенно за нее спокоен. А вот Малкольм…

Он постоял на крыльце еще мгновение, вдыхая прохладный ароматный воздух и подставив лицо ласке солнечных лучей и легкого ветерка, а потом решительно свернул к конюшням… Погода прекрасна, и можно не брать экипаж, а проехаться верхом!

Но, не пройдя и пары десятков шагов от входа, остановился, озадаченный странным зрелищем. Во-первых, возле самых дверей конюшни замер тот самый едва не врезавшийся в него адепт-разумник. Во-вторых, путь к дверям перегораживали две отлично знакомые Грегору фигуры: высокая и тонкая – Аранвена, пониже и поплотнее – Саймона Эддерли.

Как… любопытно. Раньше, как помнилось Грегору, Воронята не враждовали с разумниками! Или это и есть преемственность, так часто поминаемая магистром Эддерли? Что же такого натворил разумник, если жаждущих его общества юных лордов не смущает даже тележка с навозом всего в двух шагах от них?

Грегор поспешно отступил за ближайшее дерево, для надежности прикрывшись заклятием отведения глаз, и пробормотал формулу «Кошачьих ушей». Ну-ка, послушаем, что такого разумник сделал сразу двоим Воронятам? Если вспомнить вчерашний вечер…

Право, Грегор заподозрил бы, что Ревенгар отказала Дарре из-за этого мальчишки, не знай он точно, с кем она танцевала! А этот юнец… да, точно, именно с ним провела весь вечер Ида Морьеза. Но едва ли причина сегодняшней встречи – юная итлийка…

– Дерек Финниган, Белый факультет? – уточнил Аранвен, улыбнувшись с такой холодной опасной любезностью, что разумник даже попятился, а Грегор в своем укрытии невольно поморщился.

И вот этот трус ему показался вчера похожим на Малкольма? Точно цветочными испарениями надышался, ничем другим такое не объяснишь.

– Я… – забормотал разумник, и Саймон Эддерли со злорадной усмешкой щелкнул пальцами, поднимая силовую стену за его спиной. – Я ни в чем не виноват! Это не я… это не я! Она меня заставила, Ида… это она!

Светская улыбка Дарры не поблекла ни на миг, а вот Саймон скривился с явным отвращением.

– Ну и мерзость! Дарра, его даже проклинать противно!

– Противно, – тихо и очень ровно согласился Аранвен. – К тому же я не уверен, что достаточно спокоен для хотя бы относительно безобидного проклятия, а накладывать смертельное…

Он осмотрелся и пожал плечами.

– Полагаю, я всего лишь приведу внешний облик этого… экземпляра… в соответствие с его внутренним содержимым.

Он шагнул вперед и – Грегор не поверил своим глазам! – коротко, без замаха ударил разумника кулаком в подбородок. И это ледяной рассудочный Аранвен, ни разу на памяти Грегора даже голоса ни на кого не повысивший?! Кинь он в кого-то проклятием, Грегор бы не удивился, но ударить просто рукой, словно не владеющий собой простолюдин?!

«Каменный кулак, – привычно определил Грегор, глядя, как Финнигана отбрасывает на два шага назад, прямо в тележку с навозом. – Заклятие Красных… И как интересно адаптировано под фиолетовую силу! Не иначе, Ревенгар показала его друзьям, а те, разумеется, пожелали освоить. Похвально. Перелом челюсти – можно и не гадать. И все-таки, что же им сделал этот разумник?»

– Как здесь и родился! – злорадно сообщил Эддерли, раздувая ноздри.

Аранвен извлек из кармана мантии белоснежный кружевной платок, вытер руку так, словно испачкал ее чем-то мерзким, и бросил его в ту же тележку.

– Саймон, идем отсюда, – с тем же пугающим спокойствием сказал он и пошел первым, не оглядываясь на жалобно стонущего разумника, замеревшего в тележке.

– Дарра! – позвал совершенно не умеющий молчать Саймон Эддерли, когда между Воронятами и скрывшим Грегора деревом оставался примерно десяток шагов. – Да стой же! Ты ведь это не серьезно сказал, ну, насчет смертельного проклятия?

– Саймон, ты задаешь странные вопросы, – изрек Аранвен, останавливаясь. – Этот… человек оскорбил и прилюдно унизил девушку, которая… которую я… Но даже будь это не так, Айлин – наша названая сестра. Ты полагаешь, я могу быть несерьезен в таком вопросе?

– Ну, нет, – нехотя признал Саймон. – Но один удар – как-то недостаточно. Мне так кажется. Хочешь, я его прокляну? Мне совсем не трудно! И он точно не умрет. Хотя, наверное, в лазарете сильно об этом пожалеет.

– Саймон, ты горячишься. Полагаю, этот… адепт в самом скором времени уйдет из Академии сам. Если же нет… – Аранвен еле заметно пожал плечами. – Тогда мы примем меры.

– Согласен! – хищно блеснул глазами Эддерли и тут же уставился на Дарру с беспокойством. – А что делать с… ну, ты понимаешь. С…

– Магистром Роверстаном? – ровно уточнил Аранвен, и Эддерли напряженно кивнул. – Ничего. Поскольку магистр не совершил ничего недостойного. И я прошу тебя, Саймон, молчать о том, что мы видели. Мне бы не хотелось, чтобы пошли сплетни.

– Дарра! – возмутился Эддерли, не дослушав. – Но нельзя же это так оставлять! Пускай он танцует с кем хочет, и руки тоже целует кому угодно, но не нашей же Айлин! Это… возмутительно!

«Совершенно справедливое замечание! – мысленно согласился Грегор. – А вот Аранвен… от него я подобного не ожидал!»

– Саймон, не кричи, – произнес Аранвен так же ровно, однако лицо его вдруг исказилось, словно по нему пробежала судорога. – Полагаю, дело не ограничилось поцелуем руки. Допускаю, что Айлин… леди Айлин также подарила магистру поцелуй под вишней. И это… Саймон, прошу тебя, помолчи! И это ровным счетом ничего не значит.

– А если…

– Я просил помолчать. Магистр Роверстан – благородный человек, надеюсь, ты не станешь с этим спорить?

– Не стану, – буркнул Эддерли, насупившись, и Грегор скривился.

Как же легко заморочить юнцам голову обходительными манерами! Благородный человек, надо же! Аранвену-старшему следовало бы научить наследника лучше разбираться в людях! Впрочем, канцлер, кажется, благоволит Роверстану? Что ж, сам виноват, если впустил змею в дом.

– Поэтому любые вольности ограничились Вишневым поцелуем, если допустить, что он все-таки был, – настойчиво сказал Аранвен. – И ты не пойдешь к милорду магистру, обвинять его в компрометации девицы, иначе…

Он вдруг судорожно сглотнул, словно задохнулся. Саймон недоуменно взглянул на него.

– Иначе… если он согласится… он сделает ей предложение, – горячечно выдохнул Дарра. – И она его примет. Нет никаких сомнений!

– Дарра! – Саймон схватился за голову. – Что ты несешь! Ревенгары в жизни не согласятся на этот брак! Девушка из Трех Дюжин – и простолюдин! Слушать смешно!

– Девушка из Трех Дюжин и магистр Гильдии, а также самый вероятный претендент на пост Великого Магистра! – отчеканил Дарра звенящим от отчаяния голосом. – Ну как, тебе все еще смешно?

«На пост… Великого Магистра?! – поразился Грегор, едва удержавшись, чтобы не скрипнуть зубами. – Разумник?! Да кто за него проголосует?! Аранвен совершенно обезумел!»

– Но… – растерянно протянул Саймон. – Но как же… Нет, конечно, за магистра Волански не проголосуют… И за магистра Кристофа тоже, он ведь дядюшка его Величества… Отец сам сказал, что скорее уйдет в отставку, чем займет должность Великого Магистра…

– Магистр Адальред не сможет управлять Орденом, а за магистрессу Уинн проголосует только он сам. Остаются магистр Бреннан, магистр Райнгартен и магистр Роверстан, – сухо закончил Дарра. – И в Совете его уважают больше, чем милорда Райнгартена. Так что это лишь вопрос времени. А Великий Магистр – более чем достойная партия даже для леди Ревенгар. Ее родные это поймут и наверняка согласятся. И что тогда делать мне? Я прошу тебя, Саймон, просто… забудь об этом.

– Ну… хорошо, – нехотя кивнул Эддерли. – А что ты собираешься делать сейчас?

– Поговорю с ней, – шепнул Аранвен, лихорадочно блестя глазами. – Скажу… скажу все, что давно следовало бы. И спрошу ее… Родители одобрили. Отец обещал поговорить с лордом Артуром в ближайшее время.

«Аранвен и Ревенгар? – подумал Грегор беспомощно. – Да нет же! Аранвен, безусловно, блестящая партия, и нельзя не признать, они были бы очень красивой парой, но Айлин Ревенгар! Воплощенная радость жизни! Дарра рядом с ней – ледяная глыба северных морей! Да он же ее просто заморозит!»

– Что ж, если так… – протянул Саймон. – Тебе виднее, кому делать предложение. Хотя не понимаю, если честно. Айлин – чудесная девица, но взять ее замуж? Это как на сестре жениться, клянусь Претемнейшей.

– Ты действительно не понимаешь, – улыбнулся Дарра уголками губ, и у Грегора вдруг болезненно и жутко потянуло внутри. – Она особенная. Рядом с ней я чувствую себя живым и горячим… И я больше не буду ждать.

– Пойдешь к ней? Сейчас? – уточнил Саймон, но Аранвен покачал головой.

– Нужно съездить за помолвочным кольцом, – сказал он. – И цветами, конечно. И предупредить родителей. Как раз успею до занятия у мэтра Бастельеро.

«Ах да, точно, – отрешенно подумал Грегор. – В пять часов у меня лекция. А до этого я должен встретиться с Малкольмом. Отменить занятие? Это уже ничего не изменит, Аранвен найдет Айлин Ревенгар в любое время… И нет ни одной причины этому помешать. Наследник второй знатнейшей семьи королевства, сын канцлера, одаренный маг с блестящим будущим. И безупречно достойный юноша в придачу. Конечно же, Ревенгар согласится. Они дружат с детства, для нее это идеальная пара. Идеальная…»

Назойливый аромат вишни вдруг сменился другим, тонким и горьким, будто победоносная весна уступила осени. Грегор беспомощно посмотрел на свою руку: пальцы сами собой сложились в позицию для начала проклятия и никак не хотели разгибаться, будто сведенные судорогой. Он хочет проклясть Дарру Аранвена? Что за бред!

Но запах осенних цветов и сырой земли становился все сильнее, будто отрезая Грегора и от цветущих вишен, и от посторонних звуков, и от всего, что происходило вокруг. И было так легко поддаться ему… Нет, конечно, юноша не заслужил ничего необратимого или болезненного! Просто… это будет чудовищной ошибкой. Аранвен и Айлин Ревенгар не созданы друг для друга, как осени не идти рука об руку с весной. Она не будет счастлива! Но если прошептать всего несколько слов… Мелкое неприятное недомогание Аранвен наверняка припишет волнению, но делать предложение не пойдет. А Грегор успеет поговорить с Айлин Ревенгар и… И что он ей скажет? Что она не должна выходить за лучшего претендента из возможных?! Почему?

«Почему я так хочу его проклясть?» – с отчаянием подумал Грегор. Перед его глазами вдруг возникло смутное видение: огромная коробка, обернутая темным шелком и перевязанная пышным бантом. Он досадливо отогнал эту непонятную глупость и закусил губу, пытаясь прийти в себя.

Он должен прямо сейчас ехать к Малкольму. Его король и друг нуждается в нем. Но до пяти вечера еще достаточно времени, и Грегор вполне успеет вернуться в Академию. Для очередной лекции у Воронов, разумеется. Все остальное – игры уставшего сознания.

И, словно подтверждая это, запах осенних цветов растворился в воздухе, окончательно побежденный вишневым благоуханием. Грегор встряхнул головой, словно проснувшись, и увидел, что стоит во дворе конюшни в полном одиночестве, а солнце приближается к центральной башне Академии, напоминая, что время не ждет. Ни королей, ни магов, ни влюбленных.

Глава 6

Время никого не ждет

Малкольм проснулся в три часа пополуночи, словно его толкнули. Взглянул в темноту спальни, едва рассеянную лунным светом из окна, прислушался к мерному тиканью больших напольных часов, стоящих в углу, и поморщился. Раньше дорогой фраганский механизм, еще довоенный подарок хитрого соседушки Флоримона, отбивал каждый час, а в полдень и полночь дверца стеклянного ящика над вычурным циферблатом открывалась, и крошечные дамы с кавалерами танцевали лованьсьон. Потом часы разладились, в точности как дружба Дорвенанта с Фраганой, и фигурки танцоров замерли. Да и ловансьон вышел из моды, при дворе стали предпочитать любимую Беатрис паэрану.

В общем, Малкольм велел убрать из часов колокол и поставил их в своей спальне – время они продолжали показывать исправно, а мерное тиканье успокаивало, особенно в бессонные ночи, когда иной раз не помогала и пара бутылок карвейна.

Но сегодня часы тикали особенно громко и раздражающе. Отдавались в висках несильной тупой болью, и вдруг показалось, что само сердце стучит в их ритме, слишком мертвом и тяжелом. Малкольм вздохнул, потер грудь, в которой будто поселился беспокойный зверек, иногда грызущий стены логова. В голове, напротив, было пусто; едва появляясь, мысли ускользали, и ловить их не хотелось.

Малкольм облизнул пересохшие губы, дотянулся до стоящего на прикроватном столике кувшина с водой, отпил прямо из горлышка, не наливая в стакан, еще с вечера отвратительно пахнущий карвейном. И этот запах, от которого захотелось швырнуть стаканом в стену, яснее прочего сказал, что время пришло.

– Джастин! – крикнул он и нетерпеливо дернул за шнурок звонка.

Крик в комнате камердинера, конечно, слышен не был, но тишина в спальне ненадолго исчезла, и словно стало легче дышать.

«Я еще жив, – привычно подумал Малкольм, отгоняя старый, пахнущий карвейном и кислой рвотой страх задохнуться во сне и умереть, даже не поняв, что умер. – Значит, не все потеряно. Сегодня обязательно получится. Продержался ведь я в прошлый раз целую неделю!»

– Ваше Величество?

Явившийся на звонок камердинер смотрел настороженно и виновато, и Малкольм раздраженно буркнул, понимая, что Джастин опасается привычного приказа нести еще выпивки:

– Ванну мне. Чистую одежду, побриться. И пошли за лейб-лекарем, пусть поторопится.

– Слушаюсь, Ваше Величество! – выдохнул Джастин и исчез, будто альв из детской сказки, только прошел по душной спальне ветерок от закрывшейся двери.

«Ненавижу, – брезгливо подумал Малкольм, невольно принюхиваясь к собственному гнусному запаху, где застарелый перегар смешался с вонью пота, особенно сильного в такие дни, словно упорно заливаемый в тело карвейн стремился выйти не только естественным путем, но и через поры кожи. – Ненавижу себя такого. Ну что за мерзость… Ничего, теперь все будет иначе. Нужно взять себя в руки и перестать позориться».

Пока за дверью ванной лилась вода, обещая скорое очищение и обновление, он сорвал грязную и тоже пропахшую карвейном рубаху и несвежие панталоны, вылез из постели. Бух! С высоких часов прыгнула светлая тень, мягким тяжелым комом оказавшись у ног Малкольма. Ткнулась в колено теплой мохнатой мордой, заурчала басовито и тоже радостно.

– Что, Флориморд, мер-р-рзавец… Радуешься?

Не наклоняясь, чтоб не качать свинцовой головой, Малкольм погладил котяру пальцами ноги, ухитрился почесать шею. Флориморд, названный в честь фраганского короля, довольно извернулся, упал на спину, обнимая ногу хозяина лапами, заурчал еще громче. Вчера он, устав слушать пьяные излияния и жалобы, спасся на привычном месте, в тех самых часах, а сейчас вот вернулся. Поверил, значит! Хорошая примета…

Пройдя в ванную комнату, недавно пристроенную к его покоям, Малкольм залез в огромную мраморную купальню, наполнившуюся едва на четверть. Ему не терпелось отмыться, словно с телесной грязью ушла бы и дурная тянущая тревога, разбудившая его. Собственное тело, разжиревшее и неприятно белесое, тоже раздражало и бессильно злило. Прав был Грегор, на охоту бы. Помотаться по лесам, глядишь – и уйдет лишний жир, прихватив одышку. Может, не за один раз, но впереди ведь лето! Взять мальчишек, прихватить дворцовых дармоедов пару десятков… А еще лучше – без придворных! Никаких дам, боящихся испачкать подол юбки, но так и норовящих невзначай задрать его, показав ножку. Никаких паркетных шаркунов и лакеев дорогой женушки. Только он, сыновья да несколько гвардейцев с егерями.

Малкольм сощурился от удовольствия, вспоминая, как года три назад все-таки выбрался на охоту с обоими сыновьями. Хорошее время случилось, он не пил почти месяц. Ну не считать же за серьезную выпивку полбутылки на ночь – просто, чтоб спалось лучше. Мальчишки, как-то незаметно вытянувшиеся и раздавшиеся в плечах, так и вились вокруг него, счастливо заглядывая в глаза, егери вывели на них оленей, и вечерами на привале Малкольм был счастлив, дыша дымом от костра, пропитавшим его насквозь вместо тяжелого духа карвейна.

Шипело на углях мясо, источая сладкий золотой сок, лед в глазах Криспина растаял, а Кристиан так и норовил подставить под его ладонь голову, словно щен-подросток невийского волкодава, здоровенный, длиннолапый, но еще неуклюжий и до одури ласковый… И дернуло же забрать у одного из егерей флягу и сделать пару глотков! Он же просто хотел согреться, день выдался промозгло-туманным. Ах, как нехорошо вышло… Вот после этого все и сломалось окончательно. После нескольких глотков. И еще одной фляги, протянутой по королевскому приказу. И следующей, уже наутро…

Мальчишки его так и не простили, кажется. Криспин с тех пор ездит на охоту только один, и даже сквозь пьяный угар Малкольму не отделаться от чувства вины. И ясного понимания, что сын просто не хочет видеть его таким, вот и сбегает то в леса, то к очередной юбке. Младший, тот просто прячется в библиотеке, даже глаз не поднимая при встрече. И больно от этого… Почти так же больно, как вспоминать того, первого, у которого ее глаза.

Все-таки правильно он сделал, что пять лет назад при их последней встрече не стал ворошить прошлое и поднимать мертвую любовь из могилы, куда сам ее загнал. Джанет счастлива – это единственное, что он может сказать себе если не в оправдание, то в утешение. И не думать об этом! Не думать…

– Который час? – бросил Малкольм, и Джастин, поливающий ему на голову из кувшина теплую душистую воду, почтительно сообщил:

– Пятый, Ваше Величество. Лейб-лекарь уже ожидает.

Это хорошо. Малкольм по опыту знал, что краткая передышка, даруемая ванной, скоро сменится лихорадочным ознобом, болью в сердце и тяжелой мучительной одышкой. Карвейн, барготова дрянь, так легко свои жертвы не отпускает. А вино уже давно перестало действовать. Точнее, выпить его столько, чтоб забрало как нужно, Малкольм не мог. Могучее тело, наследие Дорвеннов, упрямо сопротивлялось отравленному разуму, извергая обычную выпивку. И хорошо, а то бы Малкольм уже совсем спился, наверное! А так он еще поборется и справится обязательно!

Джастин промыл ему волосы и принялся растирать спину и плечи жесткой намыленной мочалкой, именно так, как Малкольму нравилось, до красноты и пылающей кожи. Это тоже было частью обычного ритуала, который позволял почувствовать жизнь обновленной и правильной. Откинувшись на пологую спинку купальни, где запросто могло бы вольготно развалиться двое таких, как он, Малкольм блаженствовал, ловя краткие последние мгновения покоя. Потом, безупречно уловив миг, когда по телу прошла первая волна озноба, неуклюже выбрался из теплой воды, завернулся в простыню, не вытираясь, и пошел в спальню, где уже сменили постель, открыли окна, впуская свежий воздух, и поставили Флориморду миску с сырой печенкой.

Стоило Малкольму грузно опуститься на постель, кот бросился к нему, запрыгнул на колени и принялся яростно тереться мордой об руки, оставляя серо-белую шерсть на влажной коже.

– Ах ты, морда, – умиленно пробормотал Малкольм, почесывая кота за ухом. – Один ты меня любишь каким угодно… Любишь ведь, а?

Кот урчал, подтверждая, что любит, хотя Малкольм отлично знал: врет. Пьяным Флориморд его только терпел. Но даже это было гораздо больше, чем Малкольм мог требовать от любого существа, видевшего безобразие его запоев. Вот разве еще Джастин… «Кот и камердинер, – подумал Малкольм с усталой злой насмешкой над самим собой. – Хорош из тебя король, если это все, кто тебя любит по-настоящему. Вот она – твоя цена…»

Озябнув окончательно, он лег, Джастин укрыл его свежим, пахнущим лавандой одеялом, и королевский целитель мэтр Бюзье взялся за дело всерьез. Горько-солоноватые отвары трав, которые надлежало пить непременно маленькими глотками в течение долгого времени, растирание висков и груди, потом промывание желудка и снова травяные отвары. Малкольм покорно пил, глотал, склонялся над тазом, с отвращением извергая остатки вчерашних возлияний и плохо переваренной еды. Он и сам не помнил, чем закусывал…

Мэтр Бюзье колдовал над ним молча, зная, что король в такие минуты не терпит ни одного лишнего слова, и только во взглядах седовласого сухонького целителя, которые Малкольм обостренным чутьем ловил на себе, сквозила жалость и бесполезный упрек. «Может, и в самом деле обратиться к разумникам? – подумал Малкольм в беспомощной злости на самого себя. – Этот, которого приводил Аранвен, вроде бы дело знает. На лекаря, правда, совсем не похож, скорее уж на солдата. С такими плечами и наглой рожей не колдовать, а махать секирой. Но раз уж стал магистром гильдии, значит, в своем ремесле хорош. Роверстан… Точно, сын того Роверстана, служившего еще отцу, который строил новую ратушу. И мост через Эрмину… Отец – архитектор, обычный простолюдин из купеческой гильдии, а сын оказался магом с белой искрой. Странно, физиономия у этого Роверстана совсем не дорвенантская. Ах да, у него мать – арлезийка, одна из фрейлин покойной матушки. Говорят, разумники могут помочь избавиться от всяких… пристрастий…»

Но думать об арлезийце было до отвращения неприятно, потому что тянуло из памяти совсем другие воспоминания. Барготов Совет, где он опозорился, как мальчишка-паж, которого напоили ради злой шутки. Что-то говорил, почти забытое и наверняка глупое… А ведь речь тогда шла о серьезных вещах! И стыдно перед Аранвеном, который просил, почти умолял, насколько эта ледяная скала способна умолять, провести хоть один вечер накануне Совета трезвым. Даже пытался позвать целителей, но Малкольм взбеленился, наорал на верного канцлера, которого уважал и ценил, а лекарей выгнал, устроив очередную безобразную сцену. Никто не будет решать, когда королю пить!

Ну вот, теперь он сам решил прекратить это! А перед Аранвеном извинится. Канцлер простит, ему не впервой. И лордов тоже нужно заново прибрать к рукам, а то на Совете они вели себя совсем не как подобает верным вассалам. Вздумали оспаривать предложение канцлера, на которое сам король дал добро! Хорошо, что Криспина не было на Совете. Или не так уж хорошо?

– Пошлите за канцлером, – сказал он уже вялым от лекарств языком. – Не сейчас, а как только… проснусь. Пусть принесет самое срочное.

– Конечно, Ваше Величество, – успокаивающе сказал мэтр Бюзье, ловко всаживая ему в руку длинную стальную иглу.

От иглы шла тоненькая прозрачная трубка, на конце которой мэтр закрепил стеклянную флягу с прозрачной голубоватой жидкостью. Прикрепил флягу ремнем к столбику кровати над головой Малкольма и принялся возиться с трубочкой. Малкольм в очередной раз поморщился. Знал, что после этого станет намного легче, но чувствовать себя больным ненавидел. Хорошо Грегору! Не пьет, мерзавец… И даже за компанию отказывается. И не заставить его, будь ты хоть десять раз король! Малкольм как-то попробовал, так от взгляда этого паршивца кувшин первоклассного карвейна скис в одно мгновение, а Грегор только плечами пожал и извинился. Оно само, мол, получилось! Сволочь Бастельеро! Хоть бы заходил почаще… Хотя что ему тут делать, если не пьет?

С мыслью о том, что нужно позвать Грегора, Малкольм уснул. И с нею же проснулся через пару часов, чувствуя себя гораздо лучше. Бутылку над кроватью мэтр Бюзье заменил на новую, а может, просто налил другого зелья, теперь светло-красного. Рука затекла лежать в одном положении, и Малкольм ругнулся, а потом велел убрать пока иголку. Ему уже и так замечательно!

Дождавшись, пока мэтр, неодобрительно покачивая головой и поджимая губы, уберется из спальни, Малкольм потребовал завтрак. От омлета его, правда, затошнило, но чашка жирного горячего бульона с чесноком и перцем проскочила в желудок, словно живая вода из сказки. Мысль о хмельном вызывала такое отвращение, что Малкольм почти наслаждался этим, чувствуя себя вставшим наконец на правильный путь.

– Канцлер? – вспомнил он, допивая бульон.

– Ожидает позволения Вашего Величества, – поклонился Джастин, убирая поднос. – Велите позвать?

– Зови, – согласился Малкольм, чувствуя себя свежим, сильным и полным решимости разобраться с любыми государственными делами, сколько их там ни накопилось. – И письменный прибор мне!

Записку для Грегора нужно непременно написать самому. Бастельеро, наверное, уехал сразу после Совета, что ему делать во дворце? И хорошо, что так… Малкольм быстро написал несколько строк и запечатал перстнем, велев отдать письмо курьеру. Вот сейчас он извинится перед Аранвеном, и они вместе подумают, как исправить то, что случилось на Совете. Потом приедет Грегор и тоже подскажет что-нибудь дельное. А потом Малкольм вытащит себя из постели и поговорит с сыном. Хотя бы со старшим. Объяснит, что теперь все будет хорошо, пусть только Криспин ему поверит. Последний раз!

Флориморд, нажравшийся печенки, а потом урвавший так и не тронутый хозяином омлет, спал в ногах Малкольма, завалившись на спину и подставив белое пузо льющимся в окно лучам утреннего солнца. «Хорошо быть королевским котом! – с веселой завистью подумал Малкольм, приходя в отличное настроение. – Никаких тебе забот, сплошные привилегии. Куда лучше, чем быть самим королем!»

И вдруг опять поморщился. Что-то царапнуло сознание, какая-то настойчивая мысль, шевельнувшаяся, будто крыса среди припасов. Он не сразу понял, в чем дело, но потом странная неправильная тишина заволокла комнату, и Малкольм глянул в угол. Фраганские часы не остановились, но тиканье стало медленным, как вода, капающая из треснувшего сосуда. Тик-так… потом через время еще… «Ну и Баргот с ними, – подумал Малкольм. – Зачем вообще ставить часы в спальне? Я король, у меня всегда достаточно времени!»

По дороге в королевский дворец Грегор почти безуспешно пытался успокоиться. Пять лет! Он преподает уже половину срока своей службы в армии, а ведь когда-то считал, что это совсем ненадолго. Просто чтобы справиться со скукой после окончания войны. И вдруг оказалось, что мирное время течет совсем иначе, незаметно. Будто несколько недель прошло – а вчерашние дети выросли, и вот уже девчонка, упавшая на тебя с лестницы в библиотеке, целуется под вишнями с твоим же вечным соперником, а твой ученик собирается сделать ей предложение. И сделает! Во всяком случае, Грегор не знал ни одной причины, способной этому помешать.

Дарра Аранвен, конечно, не похож на сумасшедшего упрямца Саймона, не замечающего между собой и целью вообще никаких препятствий. О нет, его упрямство тихое и основательное, но от этого не менее сильное. Если Эддерли похож на таран, способный сломать любую стену, то Аранвен – речной поток, что рано или поздно промоет даже скалу, если посчитает это необходимым.

Но Айлин Ревенгар не стена и не скала, она живая девица, своенравная и не похожая на других девиц, насколько мог судить Грегор. Так что она вполне может и отказать Аранвену. Может… А может и согласиться. «И что вообще там произошло? – вдруг опомнился Грегор, очнувшись от навязчивых мыслей. – Разумник Финниган оскорбил Ревенгар? Что за бред?!»

Он постарался вспомнить все услышанное и увиденное вчера вечером и сегодня утром. Ревенгар была в саду во время бала, одетая в бальное платье и с прической, но без цветка. Значит, ее никто не пригласил. Даже Аранвен? Как-то это не вяжется с его внезапной влюбленностью… Но если предположить, что девушку пригласил Финниган, а потом перед самым балом отдал предпочтение Иде Морьезе… Хм, а ведь Морьеза и ее подруга – единственные, кроме Ревенгар, девицы на курсе, явно недолюбливают Айлин. Неудивительно, кстати. Простолюдинки, причем далеко не такие талантливые.

Но неужели Финниган совершил подобную глупость? Вороны ведь из него теперь сделают чучело для тренировок. А если этого окажется недостаточно, то Грегор лично позаботится, чтобы недоносок перестал отравлять воздух Академии своим присутствием. И пусть Роверстан только слово скажет в защиту!

Грегор представил, как посоветует магистру разумников следить за должным поведением своих адептов и намекнет, что начинать следует с себя. Разумеется, наедине, чтобы ни у кого даже мысли не возникло о личном интересе Роверстана в этой истории.

Сцена, увиденная в саду, встала перед глазами так ярко, что Грегор опомнился, лишь когда лошадь жалобно заржала от боли – он слишком сильно натянул поводья. Успокоив кобылу, Грегор зло подумал, что намерения Аранвена хотя бы можно понять и даже одобрить… пожалуй… Во всяком случае, юноша действует как человек чести. Но барготов разумник пренебрег не просто Уставом Академии! Девушка, подобная Айлин Ревенгар, благородная и невинная, примет его развратные манеры за искренность! И непременно окажется с разбитым сердцем, даже если у Роверстана хватит не порядочности, нет, но простой осторожности не воспользоваться ее доверием.

Может, и хорошо, если Айлин примет предложение Аранвена-младшего? Выйдя замуж, она оставит Академию и продолжит обучение дома, если Аранвены сочтут это необходимым. Немайн – сильная магесса, да и лорд Эддерли сможет руководить ее занятиями. Девушка будет избавлена от внимания Роверстана, а Грегор… Грегор сможет перестать думать о том, как она смотрит на него во время лекций… и при случайных встречах… Да ему вообще стоит подумать о чем-то совсем ином! О вызове к королю, например! Решено, пусть все идет как идет! Он не станет вмешиваться.

Сегодня у дверей королевских покоев Грегора встретили совершенно иначе. Молодцеватый лейтенант, не тот, прошлый, а другой, с пышными усами и сияющей, как начищенная медная бляха, физиономией, отдал честь и посторонился, щелкнув каблуками.

– Лорд Бастельеро к Его Величеству! – церемонно и с подобающим почтением провозгласил Джастин, распахивая перед Грегором дверь спальни.

Все-таки спальня, а не кабинет, увы. Но стоило Грегору войти, как он сразу понял причину этого: Малкольм лежал в постели. Нездорово одутловатый, с болезненно красными, но блестящими и совершенно трезвыми глазами, он приподнялся навстречу и махнул Грегору рукой, указывая на свободное кресло у кровати. Второе кресло занял лорд Аранвен, как обычно, прямой и тонкий, затянутый в камзол из серебряной парчи. Вид Ангуса Аранвена неприятно кольнул Грегора, и на поклон вставшего из кресла канцлера он ответил довольно сухо простым кивком, хоть и понимал, что это несправедливо. Не виноват же Ангус, что его сын решил жениться! Так, хватит, не сейчас…

– А я малость приболел, – с едва уловимой фальшью в радостном голосе заявил Малкольм. – Но уже лучше, да… Входи же, Грегор, только тебя и ждем.

– Вынужден напомнить Вашему Величеству, что ждем мы еще лорда Райнгартена, – с привычной нудностью сообщил канцлер. – Но раз лорд Бастельеро уже здесь, вполне можно начать обсуждение первого вопроса.

Все-таки он был удивительно похож на сына, или, вернее, сын на него. Такой же невыносимый зануда. Грегор поклонился королю.

– Надеюсь, что здоровье Вашего Величества вне опасности, – сказал он, и Малкольм фыркнул в ответ.

– Прекрати, Бастельеро, – не стал он делать хорошую мину при плохой игре. – Сам знаю, что я старый дурень. Ничего, теперь все будет иначе, вот увидишь. Садись уже! Выпить не предлагаю, меня сейчас от одного запаха вывернет. Шамьету хочешь?

Грегор покачал головой, опускаясь в кресло и бросая любопытный взгляд на карту, развернутую на коленях у канцлера поверх большой кожаной папки. Ах вот зачем им с Малкольмом понадобились Райнгартен и сам Грегор! Порталы! Ну что ж, этого следовало ожидать. Прошло пять лет, никаких предсказанных несчастий и катастроф не случилось, и Малкольм задумался, не вернуть ли в казну такой крупный источник дохода, как плата за использование порталов.

– Ангус меня уговаривает принять предложение этого вашего магистра, – с той же напускной бодростью сказал Малкольм и потянулся за стоящим на столике у кровати стаканом – с травяным отваром, судя по цвету. – Разумника…

«Своим» Грегор не назвал бы Роверстана и под угрозой плахи, но спорить не стал. Малкольм отошел от запоя и занялся государственными делами – это же прекрасно!

– Для первоначального этапа нужны как можно более срочные финансовые влияния, – сдержанно пояснил канцлер. – Очередной кредит у Итлии или Арлезы требует времени, но мы могли бы начать проводить план магистра в жизнь уже этим летом, если…

Он выразительно покосился на карту, и Грегор кивнул. Действительно, ткань мира в истончившихся местах затянулась и окрепла. Исключая, пожалуй, самый эпицентр применения большинства заклятий былой войны – Озерный край на фраганской границе. Но там и порталы не так уж необходимы.

– Полагаю, нам стоит дождаться магистра Райнгартена, – нехотя признал он, что без пройдохи-стихийника в этом деле все-таки не обойтись. – Его гильдия может провести нужные исследования. Много времени они не займут, но все-таки будет… спокойнее.

– Я куда больше доверяю тебе, Грегор, чем Райнгартену, – недовольно сказал Малкольм, возвращая опустевший стакан на столик. – Хитрецы они с кузеном. Райнгартен в любом случае скажет, что порталы пора открывать, стихийники теряют денег не меньше, чем артефакторы.

Он бросил неуловимо быстрый взгляд на Аранвена, и Грегор мгновенно понял, что канцлер уже успел объяснить Малкольму все, что тот пропустил в долгом пьяном угаре. Это было неплохо, но внутри снова потянуло ничем логичным не объяснимое, но очень неприятное недовольство. Аранвены давно заняли при дворе особое место, стоя у ступеней королевского трона. И хотя не злоупотребляли своим положением в открытую, но ведь у них и необходимости такой не было. Без того все знают, что большая часть королевской власти незаметно перекочевала к лорду-канцлеру сверх той, что и так ему причиталась. А после Ангуса этот пост наверняка займет Дарра…

– Я некромант, а не стихийник, – спокойно напомнил Грегор вслух. – А лорд Райнгартен, безусловно, понимает всю важность данного решения. – Он вздохнул и признался, глядя в раскрасневшееся лицо Малкольма, покрытое бисеринками пота: – Теоретически порталы уже можно открывать. Но очень осторожно и с разбором! В Озерном крае и поблизости от него запрет следует сохранить еще несколько лет! Но Дорвенна…

– В Дорвенне работает полдюжины нелегальных порталов, – негромко сказал Аранвен. – Мы знаем их наперечет, как и то, что за их использование платятся огромные деньги, минующие королевскую казну так же, как и орденскую. Если вернуть законные порталы, хотя бы их часть, то справиться с нарушителями будет гораздо легче. Во всяком случае, их можно будет прижать, не опасаясь, что новые вырастут словно грибы после дождя. При наличии выбора люди пойдут туда, где плата меньше, портал надежнее и не нужно оглядываться на королевскую стражу.

И снова слова канцлера были безупречно резонны. Грегор понимал рассудком, что Аранвен прав, но что-то внутри сопротивлялось. И тщательно продуманному плану Роверстана, и действиям Аранвена, поддерживающего разумника. Проклятье, зачем им вообще понадобился Грегор? Отметить на карте места, где порталы следует оставить под запретом, мог и Райнгартен!

Впрочем, поговорить с Малкольмом – вот ради этого приехать стоило. Грегор кивнул, показывая, что соглашается, и тут в дверь осторожно постучали, а следом появился Джастин с очень сконфуженным видом.

– Прошу прощения, – тихо сказал он. – Молодой лорд Аранвен просит немедленной встречи с отцом. Говорит, что дело чрезвычайной важности.

– Дарра?

Брови канцлера удивленно приподнялись, и он просительно посмотрел на короля.

– Иди, – махнул рукой Малкольм. – Все равно Райнгартена еще нет, мы с Грегором хоть потолкуем по душам. Джастин, камзол и штаны!

Камердинер осмелился заикнуться про распоряжения мэтра Бюзье, но поймал хмурый взгляд короля и мгновенно принес одежду.

– Я сам! – Малкольм выхватил штаны из его рук и принялся натягивать, разом перейдя из хорошего расположения духа в куда более мрачное. – Вздумали считать меня больным, – пожаловался он не то Грегору, не то большому серо-белому коту, который таращил круглые, желтые, как у совы, глазища с верха напольных часов. – А я не болен! Ну выпил лишнего… несколько дней… Скучно, Грегор!

Он посмотрел на дверь, закрывшуюся за Аранвеном, и спросил у камердинера:

– Криспин во дворце?

– Его наследное высочество играют в саду в мяч, – поклонился Джастин.

– В мяч… – скривился Малкольм. – Опять с фрейлинами, небось. Нет бы помочь отцу в делах. А королева?

– Ее Величество изволит принимать итлийского посла в малой розовой гостиной, – снова поклонился камердинер.

– Выйди, – тяжело уронил Малкольм, и, дождавшись, пока они останутся наедине, мрачно сказал Грегору:

– Паршивый из меня получился король, Бастельеро. И отец паршивый. Думал, что уж в своей семье порядок всегда наведу. А на деле вышло, что жизнь прошла впустую. Думаешь, почему я пью? Тоска внутри… Будто крыса, что упала в бочку с зерном и выбраться не может, зато грызет… грызет… Вот как прогрызет дыру наружу – так я и сдохну.

Отведя взгляд, он принялся натягивать камзол.

– Ну что ты себе придумал, – осторожно сказал Грегор, мучительно маясь неловкостью, виной, беспомощностью и еще чем-то непонятным, но откровенно мерзким. – Криспин еще совсем молод. Можно подумать, ты в его возрасте за девицами не бегал! Да ему всего двадцать один – когда еще повеселиться?

– За девицами? В его возрасте? – растянул губы Малкольм в невеселой усмешке. – Бегал… Пока не встретил Джанет. И не смей кривиться, Бастельеро! Хочу – и буду ее вспоминать! Да у меня вся жизнь пошла бы иначе, будь я посмелее и поумнее. Если бы она осталась…

– А зачем тогда отсылал?! – не выдержал Грегор, впиваясь пальцами в подлокотники кресла и в упор глядя на сидящего на краю кровати Малкольма. – В конце концов, если тебе жизнь без нее не мила – ну так вернул бы! Не сейчас, а раньше! Или не отправлял вовсе. Проклятье, Малкольм, ты же никогда не любил Беатрис! Ну и поселил бы свою драгоценную Джанет где-нибудь в столице. Навещал иногда… Беатрис этого не заслужила, но ты-то! Ты ведь мог!

Он почти закричал последние фразы, но горло перехватила тугая петля бессмысленной ненависти к этому болвану, забравшему у Грегора единственную женщину, которую он любил, и умудрившемуся сделать несчастным себя, а ее обречь на жизнь с нелюбимым и нелюбящим мужем. Всю жизнь, изволите видеть, страдал по фрейлинке, которую сам же отдал другому!

– Мог? – так же тихо и почему-то очень страшно выдохнул Малкольм, тоже отвечая ему бешеным, разом помутневшим взглядом. – Ты так думаешь? Ты… ты… Какой же ты осел, Грегор! Безмозглый рыцарь прекрасной королевы! Сколько ты по ней страдаешь, но так ничего и не понял! Ах, драгоценная пречистая Беатрис…

Он рванул ворот рубашки, открывая налившуюся кровью шею, сглотнул, тяжело и хрипло дыша. Грегор онемел, не зная, как предотвратить безобразную сцену, если Малкольм продолжит говорить о Беатрис так… За что?!

– Знаешь, что она мне сказала перед свадьбой? – Из уголка рта у Малкольма капнула слюна, но он этого не заметил, так и комкая в ладони ворот. – Я просил ее! Просил позволения оставить Джанет в столице! Я, король! У этой итлийской сучки, строившей из себя недотрогу, просил каплю понимания! А она сказала… Знаешь, что она сказала, Бастельеро?! Что она никоим образом не смеет мне указывать! Но воздух столицы очень вреден беременным женщинам и младенцам. И если Джанет останется, то она, Беатрис, не может ручаться ни за ее жизнь, ни за… Воздух, ясно тебе?! Вреден, Баргот вас всех дери! И тебя, рыцарь недоделанный, и эту лицемерную суку, которая тобой крутила, как хотела! Да если б она разок поплакала у тебя на плече, ты бы проклял Джанет – и глазом не моргнул! И не смей говорить, что нет! Не смей, слышишь?!

– Малкольм… – еле вымолвил Грегор. – Ты… Она не могла…

– Она? Не могла? Еще как! Смогла же она в брачную ночь заявить мне, что сундуки с итлийским золотом куда ценнее девственности! Мол, раз уж я польстился на приданое, не мое дело, в чьей постели осталась ее невинность. Да Баргот с ней, с невинностью, но только слепой и глухой не знает, что она таскает в постель моих же гвардейцев и пажей! Ах да, еще ты не знаешь! Потому что хуже слепого и глухого!

Рубашка окончательно расползлась в его пальцах, и Малкольм принялся мять шитый золотом воротник камзола. Грегор, окаменев, следил за короткими толстыми пальцами, рвущими плотную ткань.

– Твоя драгоценная святая Беатрис – та еще дрянь, – сказал наконец Малкольм с мучительным почти наслаждением. – Если бы я не поклялся, что никогда не верну Джанет… и не признаю ее ребенка… Ты хоть понимаешь, что она велела бы убить моего сына?!

– Твоего… Аластор Вальдерон – твой?..

– Хвала Барготу, дошло! – рявкнул Малкольм, глядя на него с унизительным презрением. – И не вздумай сказать кому-нибудь, слышишь?! Только Аранвен знает. Ну и Беатрис… Она пообещала, что не тронет его, если… Если он всю жизнь проживет Вальдероном.

– Она не могла, – едва слыша себя, проговорил Грегор. – Малкольм, она не могла… Все, что ты говоришь…

Он отчаянно пытался понять, что только что услышал. Беатрис, нежная, изысканная, целомудренная… Истинная принцесса! Изменила жениху еще до свадьбы?! И продолжала изменять Малкольму сейчас?! Не может быть. Просто не может! Допустим, она была унижена его изменой так сильно, что в отчаянии угрожала Джанет. И допустим даже, что испугалась за будущее своих детей. Бастард-первенец – это опасно, были случаи… Но за это ее осуждать нельзя! Она защищала честь семьи. Но измены…

– И ты терпел? – вырвалось у него в ужасе. – Почему?!

Не мог Малкольм с его бешеным нравом и гордостью терпеть измены жены! Да он чуть не изуродовал наглеца-пажа, посмевшего ухаживать за Джанет! Только ухаживать… Так отходил чугунными кулачищами… Что Малкольм сделал бы с любовником своей женщины, Грегор даже представлять не собирался. Значит, все, что он рассказывает об изменах Беатрис, попросту не может быть правдой.

– Да потому что пришлось, – безжизненным голосом сказал Малкольм и посмотрел на него, словно удивляясь тупости. – На чьи деньги, по-твоему, мы воевали с Фраганой? Батюшка Беатрис расщедрился… И если бы я удавил эту итлийскую гадюку, он, может, и не сильно бы расстроился, но уж векселя предъявил бы в тот же момент. Благие и Баргот, Грегор, нельзя же быть таким болваном! Криспин и Кристиан – мои, тут никакого сомнения быть не может, но девчонки… Мне сунули в зубы второй итлийский кредит, и я промолчал. И не смей так смотреть! Дорвенанту нужны были деньги! И сейчас нужны.

– Кто… их отец? – спросил Грегор в рухнувшей вдруг на спальню звенящей тишине.

И без тени сомнения понял, что убьет. Еще не знает, кого именно, но кого-то убить нужно непременно. Если только на миг допустить, что это правда, что гордость Малкольма все эти годы втаптывали в грязь… Ну что ж, надо же начать хоть с кого-нибудь…

– А я знаю? – дернул уголком рта Малкольм, тяжело поднимаясь с кровати. – Но, как сказала моя драгоценная женушка, хороший был человек, упокой его душу Претемная. Чего у Беатрис не отнять, так это аккуратности, подчищает она за собой так, что концов не найдешь.

Он прошел по комнате, грузный, страшный в своем холодном спокойствии, что пришло на смену гневу, и посмотрел на Грегора.

– Пойдем прогуляемся. Криспин где-то в саду, хочу его повидать. И забудь, что я тебе наговорил, Бастельеро! Слышишь?

Грегор встал и молча поклонился. Говорить не хотелось, думать – тоже. И не верилось, что бы там Малкольм ни нес в гневе. Не может быть, чтобы Беатрис… А если может – как после этого жить?

«Да вот так и жить, – подумал он, глядя на Малкольма, но стараясь не встречаться с ним взглядом. – Если это правда… Если я, болван, столько лет был влюблен в бесчувственную куклу, шлюху…»

Мысли резали по живому, и он ухватился за возможность хоть немного отложить их на потом, выйдя вслед за Малкольмом из спальни. Гвардеец на посту вытянулся, отсалютовав, – и Грегора передернуло, стоило представить, что вдруг именно этот… Малкольм шел немного впереди и наверняка сожалел о своей откровенности. «Ну где же Аранвен? – зло подумал Грегор, пытаясь сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как ушел канцлер. – Пора бы ему вернуться. И Райнгартена нет…»

Его вдруг снова повело дурнотой, рот наполнился кислым. В глазах потемнело, как бывает от перерасхода энергии, но ведь Грегор не колдовал…

– Отец! – прозвучал на весь коридор звонкий юношеский голос, и с галереи, примыкающей к коридору, сбежал широкоплечий юноша, похожий на Малкольма в юности как две капли воды. – Милорд Бастельеро, доброго дня!

– Доброго дня, ваше высочество, – поклонился Грегор, глядя, как Криспин с тревогой и настороженностью вглядывается в лицо Малкольма. – Рад видеть вас в добром здравии.

На галерее мелькнула девица в пышном голубом платье. Симпатичная мордашка, взбитые локоны… Криспин покосился туда, но тут же снова глянул на отца.

– Я уже час ищу Кристиана, – сказал он с легким недовольством. – Странно, его нет нигде. Лорд Бастельеро, вы ведь останетесь к обеду? Матушка будет рада, и я хотел бы…

Он еще что-то говорил, но Грегор не слышал из-за снова накатившей дурноты. Что-то в ней было знакомое, но он никак не мог понять – что. И уж точно не хотел ничего слышать сейчас про Беатрис. И видеть ее – тоже! Ни Беатрис, ни Аранвена, которому давно пора было вернуться, ни его наследника, ни Райнгартена… О, а вот и он, легок на помине.

– Прошу прощения, я оставлю вас на минутку, – поклонился он Малкольму и принцу, быстро направившись к стихийнику, показавшемуся в конце длинного коридора.

Идти было шагов двадцать. Грегор успел пройти половину, пообещав себе, что только скажет пару слов Райнгартену и попросит у Малкольма разрешения уехать. Порталы ждали пять лет, подождут еще пару дней, а он вернется и…

За спиной что-то хлопнуло – громко, странно и нелепо. Грегор по инерции сделал еще шаг, начал оборачиваться, и тут ужас на вмиг побелевшем лице Райнгартена, смотрящего ему за спину, хлестнул Грегора наотмашь. Он крутнулся на месте, еще не зная, что увидит, но уже формируя щит, и услышал тонкий пронзительный визг. Кричала девица на галерее. А шагах в трех от Малкольма с Криспином воздух превратился в жуткое черное марево, которое Грегор никогда не видел вживую, но узнал почти сразу.

Время остановилось. Что-то кричал позади Райнгартен, звал стражу, кажется. Бежал от дверей королевской спальни усатый гвардеец с бессмысленно распяленным в крике ртом, а черное марево расплывалось все сильнее, и когда огромные лапищи, высунувшись прямо из него, схватили Криспина, не успевшего даже дернуться, мир дрогнул – и распался на вопли, краски и движения.

Грегор швырнул щит на Малкольма, понимая, что принц уже мертв. Кривые острые когти длиной с охотничий нож проткнули его насквозь, а в дыре, разворотившей ткань мироздания, ворочалось остальное тело демона – гигантская шипастая масса, в которой смутно угадывалось подобие морды, увенчанной чудовищными рогами.

– На пол! – отчаянно крикнул Грегор королю, но Малкольм замер, глядя на тварь, убившую его сына.

Подбежавший гвардеец, выхватив меч, кинулся к демону, тот, выдрав одну лапу из тела распятого на когтях Криспина, лениво отмахнулся, и гвардеец покатился по полу коридора с разорванным горлом. Щит вокруг Малкольма дрожал, но держался, хотя близость портала растворяла его на глазах. Грегор рванулся к провалу, на бегу лепя «кладбищенскую плиту». Мимо пролетел огненный шар Райнгартена, ударил в портал, и демон глухо зарычал. Одним движением сбросив тело Криспина на пол, он высунулся из дыры до пояса, заскреб по полу передними лапами.

«Плита» ударила в него всем своим чудовищным весом, и Грегор с трудом вдохнул тяжелый вонючий воздух, пытаясь продвинуться еще хоть на шаг! Забрать Малкольма, завороженно и беспомощно глядящего на тело сына… Но разница потенциалов была так велика, что силовое поле прорыва, растущее на глазах, остановило его, как плотная вязкая масса, будто сам воздух сгустился. Там, где стоял Малкольм, попавший в сферу самого портала, двигаться еще можно было, но уже в нескольких шагах от портала – нет.

– Падай! – снова закричал Грегор, не в силах подойти, но пытаясь пробиться сквозь дрожащий воздух чистой силой. – Да падай же! На пол! Малкольм!

Но тот стоял как раз между дырой портала и коридором, не позволяя добраться до ревущего демона ни Грегору, исступленно собирающему смертоносное заклятие, способное пробить броню твари, ни Райнгартену, подбежавшему и плетущему что-то свое, стихийное.

– Падай… – безнадежно сказал Грегор, понимая, что король его не слышит, но тут вдруг Малкольм очнулся, взревел и, подхватив меч убитого гвардейца, кинулся к порталу.

Он был страшен и прекрасен в этот миг, и Грегор мог только смотреть, не в силах сделать ровным счетом ничего. Между ними дрожала граница потенциалов двух миров, через которую не мог прорваться даже Райнгартен – сильный умелый стихийник. Энергия проходила свободно, но любое заклятие, пущенное Грегором, ударило бы тварь через Малкольма. А он рубил демона со всей чудовищной силой истинного Дорвенна, помноженной на ужас и боль утраты, и кричал что-то, кричал, кричал… Исчез измученный слабый человек, загнавший себя в тиски унижения, исчез бесполезный король, рогоносец и пьяница… С демоном сражался воин, знающий, что погибает, и готовый принять смерть.

Грегор почти проломил поле портала, разрывая его перед собой яростным упрямством и продвигаясь по шагу. И тут, наконец, Райнгартен что-то сотворил с разницей потенциалов, портал вспыхнул, как сотня костров, и схлопнулся внутрь. Одна лапа демона, отсеченная его краем, так и осталась висеть в воздухе, вцепившись в Малкольма, который медленно осел на пол.

– Кольм! – закричал Грегор, оказываясь рядом и подхватывая короля на руки. – Лекаря!

Мир снова остановился, но теперь где-то рядом и в то же время далеко остались отчаянное белое лицо Аранвена, ужас в глазах Райнгартена, еще какие-то люди… Грегор держал Малкольма на руках, боясь взглянуть ниже, туда, где огромная когтистая лапа разворотила внутренности. А Малкольм пытался сказать что-то. Его кровь уже пропитала камзол Грегора насквозь, но все текла и текла, и рядом лежал Криспин с удивленным, почему-то совсем чистым и юным лицом.

– Тик-так… – то ли услышал Грегор, то ли ему показалось, что услышал, но Малкольм, последний раз шевельнув губами, застыл в тысячу раз виденной Грегором маске смерти.

– Этого не может быть, – твердил рядом Райнгартен неизвестно кому. – Прорыв прямо во дворце? Не может… здесь же щиты… Откуда… Прорыв?!

Грегор негнущимися пальцами закрыл глаза своему другу и королю. Вокруг нарастал шум, кто-то рыдал, кричал, звал на помощь – уже ненужную. А он сидел, держа тело на руках, и не мог отделаться от жуткой мысли, что Малкольм ушел так, как хотел бы сам: в бою, как король и воин, а не в постели от вина или болезни. Только Криспина… жаль. И Райнгартен прав: во дворце, где щитов и магических артефактов на каждом шагу больше, чем деревьев в саду, Прорыва просто не может быть. Но он случился.

Глава 7

Последний урок магистра Кристофа

– Заходили Аранвен и Эддерли! – сообщила Иоланда, едва Айлин переступила порог комнаты. – Ты за дверь, а они к нам.

– Не сказали, зачем я им нужна? – откликнулась Айлин без особенного интереса.

Что бы ни понадобилось Саймону и Дарре, они ведь все равно встретятся на лекции мэтра Бастельеро. И, пожалуй, хорошо, что не раньше. Никакого настроения на шалости после общения с Дереком у Айлин не было.

– Не ты, – вздохнула Иоланда, и Айлин с удивлением заметила почти сочувственный взгляд соседки. – А я. Спрашивали, не знаю ли я, кто пригласил тебя на бал.

Кровь бросилась в щеки. Ох! А ведь Айлин так надеялась избежать всех этих разговоров…

– Я и сказала, что Финниган, – продолжила Иоланда. – Финниган же, да? И по указке вашей Морьезы, к гадалке не ходи! Это я тоже сказала. А Аранвен поблагодарил и сказал, что так и думал. И ушли.

– Вот зачем ты им это сказала? – безнадежно пробормотала Айлин себе под нос, надеясь, что Иоланда не услышит.

Но она услышала и так и подпрыгнула на месте.

– Да ты что, Ревенгар?! Как это зачем? Да они обязаны за тебя заступиться, ты что, не понимаешь?! Должна же быть хоть какая-то польза от твоих Воронов! А Финниган заслужил. Нечего подличать, да еще так! Ты, конечно, заучка ужасная, – добавила она поспешно. – И не воображай, пожалуйста, что мне тебя жаль. Только подшутить или даже мелкую порчу навести – это одно, а вот так посмеяться перед всей Академией – совсем другое. Так что пусть получают хорошенькую трепку. Оба! Заслужили.

Айлин молча кивнула, не желая спорить и искренне надеясь, что Иоланда удовлетворится видимостью согласия.

Соседка и правда замолчала на несколько минут и снова подала голос только, когда Айлин вернула изрядно замученную розу обратно в вазу с водой, а шкатулку с лентой поставила на стол и растянулась на кровати с учебником некромантии.

– Аранвен, между прочим, переживает. Это он тебе корзину роз притащил, да? А, не отвечай, и так ясно, что он. Меня расспрашивал, а у самого лицо белое и глаза злые. Не завидую Финнигану. А ты присмотрись к нему, Ревенгар. Не такой уж он и замороженный, оказывается. А с вашей Морьезой тоже надо что-то делать. Слишком она много о себе возомнила. Слышишь, Ревенгар?

– Слышу, – вздохнула Айлин. – Но не проклинать же ее!

– Что значит «не проклинать»?! – возмутилась Иоланда. – Разумеется, проклинать! Некромантка ты, в конце концов, или нет?! Будет тут всякая итлийка пакости подстраивать честным дорвенантским девицам! И вообще, вчера она тебя бала лишила, а дальше что? Отравленные конфеты пришлет? Или стекла в туфли насыплет? Нет, Ревенгар, ты как хочешь, а с этой дрянью нужно что-то делать!

– Нужно, – проворчала Айлин. – Но не прямо же сейчас! Спасибо за заботу, Иоланда, но мне и правда не до Иды. Нужно подготовиться к уроку.

– Ты неисправима, – закатила глаза соседка. – Ну как хочешь. Кисни над учебниками и дальше. А с этой Морьезой мы с девочками и без тебя разберемся. Чтобы знала, где ее итлийское место!

«Просто поразительно, сколько шума получается, если в аудитории соберется девять благовоспитанных юношей, а преподаватель задержится!» – невольно подумала Айлин, с беспокойством глядя на пустую кафедру. По правде говоря, мэтр Бастельеро не то что задерживался, а уже непоправимо опоздал! Прошло больше половины урока, а он не только не явился сам, но даже не прислал никого с сообщением, что занятие отменяется!

Может быть, с мэтром что-то случилось?! Конечно, еще недавно сама мысль о том, что с мэтром Бастельеро может произойти что-то плохое, показалась бы нелепой до смешного, но ведь вчера… Вдруг мэтр Бастельеро все-таки вызвал магистра Роверстана? Нет, что за чушь! Мэтр сам сказал, что предлагает забыть произошедшее. Но почему же он не явился на лекцию?

И отчего так тревожно на сердце, словно над всей Академией нависла неведомая угроза? Или это всего лишь ее воображение?

– …так давайте узнаем! – воодушевленно воскликнул Саймон прямо над ухом, и Айлин вздрогнула от неожиданности. – Ну вдруг с мэтром действительно что-то случилось? А может… – Он покосился на Айлин, осекся и закончил явно не так, как собирался: – Может быть, мэтра вызвали на заседание Совета магистров? Ну мало ли зачем? Вдруг прошлой ночью случилось что-нибудь… что-нибудь серьезное?

Айлин прикусила губу. Конечно, Саймон вовсе не намекает на ее танец с магистром! Неоткуда ему об этом знать! Это она в любом неудачно брошенном слове видит намек.

– Саймон, что за глупости? – утомленно вздохнул Дарра. – Во-первых, нет никаких причин считать, что магистры знают, где находится милорд Бастельеро. Во-вторых, любые нарушения правил мэтр обсуждал бы с магистром Эддерли, а не с главами других гильдий. В-третьих, заседание Совета идет прямо сейчас, как же ты собираешься узнавать что-либо?

– Пойти и спросить? – осторожно предложил Драммонд, обернувшись со своей первой парты, и Дарра снова устало вздохнул.

– Драммонд, вы полагаете допустимым беспокоить Совет магистров по такому пустячному вопросу, как опоздание преподавателя на лекцию? И действительно считаете, что магистры вам ответят?

Драммонд, явно смутившись, потупился, а вот Саймон, напротив, так и подпрыгнул на скамье.

– Отличная идея, Драммонд! А ты, Дарра, зануда! Во-первых, – очень похоже передразнил он. – Первое опоздание за почти пять лет – это никакие не пустяки, а очень тревожное дело, ведь мы же о мэтре Бастельеро говорим! Сам знаешь, как он относится к опозданиям! А во‐вторых, нам магистры, может быть, и не ответят, зато Ревенгар ответят точно! А может, и спрашивать не придется, если мэтр вдруг присутствует на Совете. Айлин, драгоценная, тебя ведь не затруднит сбегать в башню Совета?

– Саймон, ты бестактен! – возмутился Дарра и легко коснулся пальцами ее руки. – Милая Айлин, не вздумайте слушать нашего общего друга, он, к сожалению, весьма… порывист.

И не убрал руку сразу, а осторожно, даже нерешительно, погладил запястье Айлин. Безумный день! Да что такое нашло на Дарру?

– Нет-нет, Саймон совершенно прав! Мне вовсе не трудно сбегать! – воскликнула Айлин, не столько веря в то, что магистры и правда знают, где мэтр Бастельеро, сколько желая сделать хоть что-нибудь, лишь бы только не бессмысленно сидеть в аудитории, ожидая неизвестно чего!

Изводившая ее тревога вдруг усилилась так, что Айлин, не выдержав, вскочила с места и бросилась к дверям, уже не обращая внимания на изумленный возглас Саймона:

– Драгоценная, я вовсе не имел в виду бежать прямо сейчас!

До лестницы в башню Айлин промчалась, не сбавляя шага, будто кто-то толкал ее в спину, и только в малом холле остановилась, чтобы перевести дыхание. Но всего на мгновение! Уже не смутная тревога, а острая уверенность в том, что она нужна в башне Совета, нужна прямо сейчас, немедленно, была так же сильна, как той зимой, когда погиб отец.

«Чушь! – мысленно прикрикнула она сама на себя. – Может быть, в присутствии двоих детей боевые маги и не стали бы швыряться заклятиями куда попало, но чем присутствие адептки-недоучки может быть полезно для глав гильдий, сильнейших магов Дорвенанта?!»

Первый пролет лестницы Айлин прошла почти спокойно, уговаривая себя, что торопиться нет никакой нужды, но уже на втором снова сорвалась на бег, молча благодаря мэтра Вильмара, на втором курсе переставшего преподавать фехтование, но занявшегося с адептами бегом, плаванием и прочей «общей боевой подготовкой».

В дверь зала Совета – как ни странно, незапертую! – она почти вбежала, открыла было рот, чтобы извиниться за вопиющее нарушение приличий…

И поскользнулась на чем-то… чем-то жирном.

«Жирное пятно на полу зала Совета?» – мелькнула растерянная мысль за секунду до падения. Айлин только и успела извернуться, чтобы упасть не лицом вниз, а набок. В ту же секунду там, где она стояла, пронеслось что-то… что-то черное…

Прямо перед глазами замерцал полупрозрачный щит – чужой, белый! – а в уши ударил отчаянный крик:

– Айлин, вправо!

Не успев подумать, Айлин подчинилась, как на тренировке. Откатилась вправо, вскочила на ноги, дико озираясь и пытаясь понять – что же здесь происходит?!

По глазам ударили яркие пятна форменных мантий – красное и фиолетовое. Магистры Кристоф и Эддерли стояли в двух десятках шагов от нее перед длинным, изогнутым дугой столом. Держась за руки, они выставили совмещенный щит, накрывший, словно колпак, половину зала.

Над чем-то длинным и темным, уложенным на стол, склонился магистр Бреннан, а рядом с ним Айлин заметила белый камзол магистра Роверстана… магистры Волански и Адальред замерли чуть в стороне… голубой и оранжевой мантий не было видно вовсе…

А… где же Великий Магистр?

Сбоку мелькнуло что-то, и чутье Айлин взвыло об опасности. Тело, привыкшее повиноваться командам мэтра Вильмара, само уклонилось, и бросок неведомой твари – сплошная чернота с клыкастой, алчно раззявленной пастью – прошел впустую.

– Убирайтесь! Да убирайтесь же, глупая вы девица! О, проклятье…

Да что же здесь происходит?!

– Роверстан, прекратите орать! – услышала Айлин сварливый голос магистра Кристофа. – Отвлекаете и меня, и адептку! Занимайтесь Великим Магистром, так всем будет намного лучше. И уберите от нее ваш щит, себя бы лучше прикрыли! Или освойте, в конце концов, невидимые щиты, а то от такого мерцания один вред. Ревенгар! Вы меня слышите?