Профессор Хьюз бесплатное чтение

Это рассказ о человеке, который спас мне жизнь и помог поверить в себя, стать той, кем я являюсь сейчас. Он обладал необычайно сильной волей и сам решал, как ему жить и когда умереть.

Вода… Она так и манила меня к себе. Я вот-вот готова была разжать руки и прыгнуть вниз, в это быстрое течение реки. Мне незачем было жить, я хотела умереть, и вода в реке давала мне эту возможность.

Забыться… Забыть все горести и тяготы, невыносимое существование, нет, не существование – прозябание. Отречься от своего прошлого, не жалеть о будущем, которое для меня уже невозможно – вот чего я желала.

Я представила, как вода примет меня в свои объятия, и мы вместе помчимся вперёд. Куда, я не знала. Пустота царила в моём сердце, а вода дарила бесценный покой.

Я давно задумала покончить со своей жизнью в воде. Эта стихия всегда отвлекала меня от реальности, я могла часами слушать журчание воды. Она поражала меня своей подвижностью и способностью мгновенно принимать любую форму.

Я долго дожидалась дня, когда никто не сможет помешать мне совершить задуманное. И вот момент настал. Раннее ноябрьское утро, я стою на Новом мосту. Я сразу решила, что должна сделать это в центре города. На окраине есть большая вероятность, что какая-нибудь ранняя пташка помешает мне с этим делом.

Я не хочу больше жить. Я не могу жить с воспоминаниями о прошлом. Это невозможно.

И я не желала в последний раз осмотреться по сторонам и полюбоваться городским пейзажем. Всё мне опротивело.

Итак, я склонилась чуть ниже, подогнула колени и, напрягшись всем телом, прыгнула вниз, в быстрое течение глубокой и широкой реки. В полёте я полностью расслабилась – по всему телу разлилась приятная лёгкость, а в животе защекотало. Так бывает, когда катаешься на качелях или карусели – тело становится невесомым, а душа чувствует себя птицей.

Удар об воду показался чересчур сильным, а сама она оказалась ледяной. Я не была к этому готова, и у меня сразу перехватило дыхание, а члены онемели. Костлявая рука Смерти схватила меня, чтобы отправить в пустоту. Глаза застлала чёрная пелена, и адский холод проник в каждую клеточку моего тела. Я забылась вечным сном.

Я лежала на кровати, укрытая тяжёлым одеялом, и мне казалось, что мы кружимся вместе с ней, что я плыву по реке Стикс и мерно покачиваюсь в лодке Харона. Я то возвращалась в пустоту, то снова под тяжёлое одеяло. Наконец, мой мозг выбрал последнее в качестве пристанища, и я вернулась в действительность.

Голова раскалывалась на части, а горло горело огнём, отчего чесалось в ушах и немного подташнивало. Я действительно лежала на кровати под тяжёлым одеялом в незнакомой комнате. Справа от меня находилось кресло и большое окно с белым кружевным тюлем и коричневой тяжёлой шторой, на подоконнике стояли в горшках растения; слева стояла тумбочка, у противоположной стены шкаф, а дверь в соседнюю комнату была приотворена, но я не могла разглядеть, что находится за ней.

Я поняла, что моё самоубийство не удалось. Чья-то добрая душа спасла меня, принесла к себе домой и раздела. К счастью, я убедилась, что нижнее бельё всё ещё на мне. Я также поняла, что не смогу встать с кровати, так сильно у меня болели голова и грудь, да и всё остальное впридачу. Я чувствовала себя бесформенной кучей желе, растёкшейся по постели. Глаза мои принялись изучать симметрию рисунка жёлтых обоев на противоположной от изголовья стене.

– Наконец-то пришла в себя. Я уже начал волноваться. Как ты себя чувствуешь? – в дверях появился высокий молодой мужчина, его голос был приятен.

– Плохо, – я подивилась, как хрипло звучал мой голос. – Где я?

От произнесённых слов меня затошнило ещё сильнее, а боль в горле усилилась.

– Ты в моей квартире на Блечли-авеню, 118. Меня зовут Хемиш. Можешь называть меня на «ты». Сейчас я принесу тебе горячего молока.

Он исчез, а я подумала, что мне повезло оказаться в доме на Блечли-авеню. Это был престижный район в центре города, я же ютилась последние полгода на окраине.

Мой спаситель вернулся со стаканом и таблеткой и уселся в кресло у кровати.

– Съешь её и запей молоком. Тебе должно полегчать, – он передал мне стакан и таблетку. – Пей маленькими глотками. Я проконсультировался с доктором, пока ты находилась без сознания. Не волнуйся, я сказал ему, что ты споткнулась и упала в ледяную воду. Врач посчитал, что опасности нет и ты лишь слегка простудилась. Как тебя зовут?

– Агнесса. Но все зовут меня Агнес. Ударение на первую букву, – я прохрипела последние слова. Мой голос скоро мог сесть окончательно.

– Постарайся много не говорить. Ледяная вода попала в твои лёгкие, а ещё у тебя опухло горло. Твоя одежда сушится на кухне, а вот с сапожками придётся распрощаться. Они расползлись по швам от воды.

Я кивнула в знак признательности. Мне не было жалко своих сапог, ведь даже своей жизни я не жалела.

– Сегодня у меня выходной. Если ты назовёшь мне адрес, я прямо сейчас отправлюсь к твоим родным, чтобы они могли тебя забрать.

– У меня нет родных. Всех забрала война.

– Что ж… Тогда отдыхай. Если понадобится уборная, первая дверь слева. Если понадоблюсь я, шуми погромче, – он забрал у меня стакан и оставил одну.

Я была поражена внешностью этого человека. У него были такие же как у меня обыкновенного коричневого цвета волосы, которые он зачёсывал на косой пробор, и тусклые глаза неопределённого цвета. Они казались серыми, но на свету в них можно было различить каплю зелёного, а иногда что-то бледно-голубое проскальзывало в них. Однако его глаза были полны жизни, в то время как в моих можно было прочесть одну безнадёжность. Хемиш был очень высок и очень опрятен. Одет с иголочки, можно сказать. А ещё очень тактичен. Он даже не намекнул о моём поступке и поступил благородно, солгав доктору. Меня могли забрать в сумасшедший дом на принудительное обследование, если бы не его ложь. И по этой причине я тоже не хотела, чтобы мне помешали, вот почему выбрала раннее субботнее утро.

Впервые мне показалось, что лишить себя жизни было глупой затеей.

Понемногу реальность отступила, и очень скоро я забылась тяжёлым сном с обрывками собственного прошлого.

Когда я снова проснулась, уже был вечер. Я поняла это, потому что шторки были задёрнуты, а настольная лампа с коричневым абажуром, которую я раньше не заметила, была зажжена. Ночной столик был усыпан всяческими таблетками и микстурами, порошками и кулёчками, возглавлял которые стакан с водой. Хемиш сидел в кресле и читал книгу. Пользуясь тем, что он полностью поглощён своим занятием, я стала разглядывать более пристально, чем в первый раз, его лицо.

Его внешность не отличалась привлекательностью, хотя все черты лица были правильными. Поначалу он показался мне некрасивым, но чем больше я вглядывалась, тем более различала, что есть в нём какая-то особая красота, которая не сразу обращает на себя внимание. Он был очень ухоженным мужчиной с тонким ароматом дорогого парфюма.

Я тихонько почесалась, но он сразу же отложил книгу.

– Сейчас я принесу тебе горячее молоко, – сказал он то же, что и в прошлый раз.

Хемиш был одет в рубашку, жилет и брюки. Его длинная тень заплясала по стене, пока он пересекал комнату.

Удивительно, с каким вниманием он относился к незнакомой девушке, не ленясь даже подогреть молоко.

Скорее всего, он жил один. Возможно, здесь дело было нечисто, и он имел на меня какие-нибудь виды. Нужно было скорее покинуть эту квартирку и чужую постель.

– Ты хочешь что-нибудь ещё? – спросил мой спаситель, передавая мне молоко. – Съешь вот эту таблетку.

– Нет, мне ничего не надо. Благодарю за всё, но мне хотелось бы уйти. Принесёшь мою одежду?

Хемиш едва заметно напрягся.

– Ты сказала, что у тебя нет семьи, поэтому тебе незачем возвращаться домой после всего случившегося. К тому же ты больна и доктор прописал тебе постельный режим.

Мой собеседник считал эти доводы очень убедительными, но не я.

– Я благодарна тебе за спасение своей жизни, но всё же мне не стоит пользоваться твоим великодушием, и я считаю, что оставаться здесь долее…, – я задумалась, подыскивая подходящее слово, – неприлично.

– Ты имеешь в виду то, что о тебе могут подумать соседи? Не беспокойся, и им, и доктору я сказал, что ты моя кузина. Моя прислуга уволилась, так что пока я один. Ты мне не помешаешь.

– Я имею в виду твоё отношение ко мне. Тебе ведь что-то от меня нужно, не так ли? Я не поверю, что ты приютил мне просто так.

Хемиш непонимающе на меня уставился.

– Но это так. У меня не было задней мысли. Если хочешь, я готов признаться, что ты не в моём вкусе, поэтому можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. С моей стороны не последует никаких неблагородных действий.

Его признание и то, как просто он всё это сказал, немного задело моё самолюбие.

– Тогда зачем ты мне помог? – скорее потребовала, нежели спросила я, допив молоко.

– Я не мог допустить, чтобы смерть свершилась на моих глазах. Любой бы тебе помог.

– Я не говорю о том, что ты не позволил мне утонуть. Это бы сделал любой. Почему ты принёс меня к себе домой, вызвал доктора? Почему так заботишься обо мне?

Я начинала раздражаться за то, что он не мог понять, что именно я имею в виду.

– Потому что ты нуждаешься в том, на кого бы могла опереться.

Всё же я была недовольна его ответом. Мне показалось, что он неискренен.

Однако мне снова стало плохо: сильно затошнило и бросило в жар. Я попросила своего спасителя открыть окно. Сразу же до меня донёсся шум города: машины, люди.

– Как ты здесь спишь? – удивилась я. – В таком-то шуме.

– Я привык, но работать предпочитаю в тишине. В моём кабинете окна выходят во двор.

– Расскажи о себе, – попросила я. – Тогда я останусь, пока не поправлюсь.

Я действительно хотела остаться. В моей прежней лачуге было невыносимо, а здесь чувствовался уют, да и Хемиш заинтересовывал меня всё больше.

– Я преподаю в N…ском университете.

Он умолк, и я поняла, что он больше не намерен ничего говорить.

– Чем ты занимался во время войны? – задала я первый наводящий вопрос.

– Работал на авиазаводе, – лаконично ответил преподаватель университета. – Знаешь, я, пожалуй, оставлю тебя. Тебе нужно поспать.

Но он оставил меня не сразу и в течение верно десяти минут читал лекцию о том, когда, в каком количестве и какие лекарства принимать. Покончив с инструкциями и более ничего не сказав, он ушёл.

Вероятно, у Хемиша был трудный характер, поэтому он жил один. Его странная манера разговора взволновала меня, сама не знаю почему. Вообще, чем дольше я оставалась с ним, тем более он мне нравился. Теперь я не замечала неприглядные черты его лица, он казался мне симпатичным.

Я пришла в волнение при мысли, что он скоро опять заглянет ко мне. Такое со мной было впервые.

Я снова стала хотеть жить.

Я закуталась в одеяло и подошла к окну. Квартира располагалась на втором этаже, и, как я смогла разглядеть, дом был построен в Викторианском стиле. Окна сразу выходили на оживлённое Блечли-авеню, и я различала автомобили, носильщиков и прохожих, полицейского на дороге и мальчишек-газетчиков. Ранее я никогда не была в этой части города, а теперь вот гостила у такого состоятельного и приличного мужчины.

Что он состоятелен, я не сомневалась. Это был очень престижный район, жить здесь могли себе позволить только богатые. К тому же весь внешний вид Хемиша, то, как он одевался, его правильные черты лица и манера разговора указывали на то, что он вырос в аристократической семье.

И он ничуть не походил на преподавателя.

В этот раз мой сон был спокойным и безмятежным впервые за долгое время.

Я проснулась довольно рано по своим меркам, наверное, потому что хорошо выспалась. Горло уже болело меньше и лишь немного беспокоила грудь, но в общем я чувствовала себя хорошо, будто и не было никакой ледяной воды, а только обычная осенняя простуда.

На спинке кресла лежал бордовый халат Хемиша. Очевидно, он предназначался для меня. Я надела его и туго затянула пояс. Халат был мне велик, пришлось подкатать рукава, и от него ещё исходил слабый запах мужского парфюма.

Я покинула комнату и оказалась в узком коридоре. Свет я решила не включать и на ощупь добралась до первой двери слева. В уборной я по возможности привела себя в порядок, рукой причесав свои длинные коричневые волосы. В зеркале я заметила, что моё лицо совсем исхудало, а глаза выглядели тускло-серыми и болезненными. Покончив со всеми необходимыми делами, я выключила свет в уборной и решила поискать Хемиша. Почему-то мне не пришло в голову, что он может ещё спать.

Я открыла следующую дверь после уборной и оказалась в просторной комнате. Она одна была размером с моё собственное жилище.

Справа от меня находился красный диван с ещё не убранным постельным бельём. Хемиш спал здесь, а мне предоставил единственную кровать, но умолчал об этом, что само по себе было очень галантно. Затем было окно с белым кружевным тюлем и коричневой тяжёлой шторой, как в спальне. У окна стоял стол, заваленный всяческими бумагами и книгами, а рядом с ним ещё один, но поменьше, также заваленный всяческим барахлом. Коробки и какие-то приборы лежали то тут, то там рядом со столами и даже на стуле, а кое-где ещё и на полу. Ещё тут имелась закрытая дверь. Слева от меня стояли шкафы, уставленные книгами. Такого большого их количества в доме я прежде никогда не видела. После шкафов была ещё одна дверь. В комнате также имелся персидский ковёр на полу и хрустальная люстра.

– Хемиш! – громко позвала я, не решаясь открывать двери в незнакомые мне помещения. Мало ли что он мог там делать.

Из левой двери вышел хозяин квартирки. Он был одет в шерстяные брюки и рубашку.

– Доброе утро! Я не помешала тебе?

– Нет. Я встаю довольно рано по меркам обычных людей. Прости, что у меня не убрано.

Хемиш скользнул взглядом по своей постели и пошёл прибирать её, при этом дверь позади него раскрылась, и я увидела довольно уютную кухоньку в жёлтых тонах и свою развешанную повсюду одежду.

– Ничего, это я встала довольно рано.

Хемиш кивнул, свернул рулоном постельное бельё и прошёл в другую дверь, чтобы его убрать.

– Мне неудобно, что из-за меня ты вынужден спать на диване. Давай с нынешней ночи здесь буду спать я, – я указала на диван, потому что мне действительно было неловко стеснять хозяина.

– Нет, – не терпящим возражений тоном ответил он. – Ты моя гостья. Меня ты не стесняешь и вообще не мешаешь никоим образом. К тому же иногда я сплю в кабинете, особенно, если занят научными изысканиями.

Он заметил, что я всё ещё неловко переминаюсь у дверей.

– Идём на кухню. Ты что будешь есть?

Я уселась за небольшой круглый столик, рассчитанный на двоих.

– Всё, что угодно.

– Я вижу, тебе стало гораздо лучше, – отозвался он, колдуя со сковородой.

– Да. Думаю, я отделалась только лёгкой простудой.

– Хочешь поговорить о том, что произошло? – словно невзначай спросил он.

– Нет, прости. Разве сегодня тебе не нужно на работу? – перевела я разговор на другое, чтобы не вспоминать о злополучном падении с моста.

– Сегодня воскресенье, и у меня выходной. Если хочешь, я могу съездить к тебе и забрать необходимые вещи. Твоя одежда высохла, но не думаю, чтобы тебе было удобно в ней ходить по дому, так же как и в моём халате.

Хемиш присоединился ко мне за столом. Он приготовил для меня яичницу, тосты и неизменное молоко.

– Ты хочешь, чтобы я жила у тебя?

Всё же меня интересовало, что от меня жаждет заполучить этот молодой элегантный мужчина.

– Да. Во-первых, ты ещё больна; во-вторых, я не хочу, чтобы ты повторила свою вчерашнюю попытку. Прости мне мои слова, но я знаю, что обычно бывают рецидивы после первых неудач. Я спас тебе жизнь и теперь в ответе за тебя.

– Чего же ты от меня хочешь? – почти взмолилась я, страшась услышать то, о чём думала.

– Ничего. Я ведь уже сказал, что ты не в моём вкусе, если ты об этом, – он равнодушно скользнул по моему лицу безынтересным взглядом в подтверждение своих слов. – Если хочешь, считай, что я не хочу нести ответственность за твою смерть, брать такой грех на свою душу, – довольно грубо закончил он.

Я хотела сказать кое-что ещё, но он не позволил, заметив мой порыв.

– Ты точно мне не помешаешь. Я не отпущу тебя, – категорично заявил он.

Я в молчании доела завтрак и поблагодарила прекрасного повара.

– Не забудь через несколько минут принять лекарство, – уже дружелюбнее напомнил он.

Когда я вернулась, мой спаситель заканчивал убирать со стола.

– Иногда мне бывает трудно без миссис Пемберли. Она убиралась у меня и иногда готовила. Её сын стал инвалидом во время войны, и она оставила свою работу, чтобы ухаживать за ним.

Пока Хемиш рассказывал, я снимала своё бельё: шерстяное платье, колготки, кофту, пальто, шарф.

– Разве у тебя нет женщины, которая стала бы твоей женой, или просто подруги, которая помогала бы тебе с домашними делами? Куда я могу положить одежду?

– Пойдём, я найду место, – мы пошли в спальню. – Моя любовь умерла, Агнес, и впредь прошу, больше не заговаривай об этом.

– Мне очень жаль, – пробормотала я.

К списку положительных качеств этого человека я добавила верность первой любви. В том, что она была первой, я не сомневалась. Такое может быть только раз в жизни. Истинная любовь.… Все девочки мечтают о ней.

Хемиш открыл шкаф, в котором хранил свою одежду. Я удивилась, сколь много у него было вещей и как аккуратно они были разложены, все костюмы, например, висели на плечиках. Он вынул рубашки и кальсоны, извинившись при этом, и переложил их на другую полку.

– Вот, можешь пока положить всё сюда. А пальто и шарф я повешу на вешалку у входной двери.

Он забрал у меня верхнюю одежду и вышел.

Я быстро сложила скромные пожитки, но они выделялись на общем фоне своей серостью и неаккуратностью, и последовала за Хемишем.

– Ты действительно можешь съездить сегодня и забрать мои вещи? – спросила я.

– Да, назови адрес, и я могу отправиться прямо сейчас.

– А ты мог бы забрать все мои вещи? – робко попросила я, разглядывая узор паркета. – У меня их совсем немного.

– Конечно. Куда ехать?

Я назвала адрес, сгорая от стыда. Во-первых, этот дом находился на окраине, а во-вторых, я страшилась того, что мог подумать этот джентльмен, когда войдёт в мою каморку и увидит всю безнадёжность моей жизни.

Было и ещё кое-что.

– Я задолжала квартирной хозяйке, – еле слышно пролепетала я.

– Сколько?

Я назвала сумму.

– Не переживай. Это пустяки. Постараюсь вернуться как можно быстрее, а ты отдыхай. Теперь извини, мне надо переодеться.

Он зашёл в спальню и прикрыл дверь, а я прислонилась спиной к стене, не спеша уходить. Этот ещё один благородный поступок Хемиша пробудил во мне какое-то непонятное чувство. Долг квартирной хозяйке висел на мне тяжким грузом и был одной из причин моей невыносимой жизни. Хемиш разом устранил это препятствие. Он словно был прислан небом, хотя я никогда не молила о помощи. А ещё он постоянно извинялся, что выглядело мило, учитывая то, что он был здесь хозяином, а не я.

– Агнес, ты чего здесь? – спросил мой спаситель, когда вышел из комнаты.

Я по-прежнему стояла у стены, задумавшись и не сразу заметив его.

– Хотела спросить, можно ли мне взять что-нибудь почитать на время твоего отсутствия? – сказала я первое пришедшее в голову. Не хотелось, чтобы он считал меня мечтательной дурочкой.

– Конечно, выбери любую книгу. Только постарайся ничего не перекладывать на моём письменном столе. Это единственное место, которое я не выношу, когда трогают. Миссис Пемберли частенько ворчала, что, будь её воля, она бы навела как следует на нём порядок. Моё рабочее место она называла не иначе как «гнездо филина». Представляешь?

Я усмехнулась. Действительно, Хемиш походил на филина своим одиночеством и угрюмостью, и волосы у него сейчас были взъерошены, как перья у этой птицы.

Я проводила его до дверей. Его начищенные ботинки так и сверкали, а пальто было именно таким, от которого я всегда была без ума. В таком пальто ходят главные герои фильмов (а я часто ходила в кинематограф и любила кино) и иногда набрасывают его на плечи главной героине, что очень эффектно смотрится.

И сам Хемиш был великолепен.

Я попрощалась и поспешила в спальню к окну. Распахнув его, я стала ожидать, когда выйдет мой возлюбленный.

Да, я влюбилась в этого человека, вот что за чувство овладело мной. Он был совершенен, и я хотела всю жизнь прожить рядом с ним.

Другое дело, что я не интересовала его.

Когда он вышел из дома, то оглянулся на окно. Мы махнули друг другу, а потом он поймал такси и укатил.

Я прошла в комнату, усмехнувшись, посмотрела на «гнездо филина» и предалась мыслям, усевшись на диван и разглядывая окружающую меня обстановку. Я представила, как этот элегантный и опрятный человек ступит на порог моей комнаты. Я ведь могла себе позволить снять одну крохотную каморку, да и то под самой крышей. Обои там во многих местах отходили, потолок пожелтел из-за того, что во время дождя с крыши просачивалась вода, а пол был щербатым. Там был всего один шкаф и кровать, а собственных вещей у меня было совсем немного. Раньше было много, но я не стала ничего забирать, когда со мной приключилось несчастье.

Бедняга Хемиш, что он подумает обо мне!

Я стала переводить взгляд с одной вещи на другую, поражаясь цветовой гамме. Жёлтый, коричневый, красный, бордовый – вот какие цвета различал мой глаз. Я подумала, осталось ли всё это от прежних хозяев или же Хемиш всё обустроил по своему вкусу. Я подошла к книжным полкам, чтобы что-нибудь выбрать и отвлечься. Я вообще никогда не сидела без дела.

У Хемиша было множество книг, названия которых я не понимала. Скорее всего, это были его учебные книги. Он так и не сказал, что конкретно преподаёт, но, должно быть, это очень сложная дисциплина, раз я совсем в ней не разбираюсь. Художественная литература занимала всего две полки. Для меня это уже была целая библиотека, но для здешней комнаты – как иголка в стоге сена.

Что ж, я выбрала «Айвенго» и уселась читать. Эта книжка полностью захватила меня, и я вернулась в реальность, только когда хлопнула входная дверь. Я поспешила встретить хозяина.

Все мои вещи уместились в небольшой чемодан и сумку, которые Хемиш поставил у вешалки.

– Всё в порядке, – кивнул он, когда увидел меня. – Вещи забрал и заплатил.

– Она ничего обо мне не говорила? – поинтересовалась я, пожирая Хемиша глазами, пока он снимал своё пальто.

– Миссис Ральф, когда узнала, что я твой кузен и пришёл отдать долг, была очень довольна. Мне показалось, она обрадовалась, когда я сказал, что ты больше не будешь у неё жить. Я ей очень понравился, кстати.

– Извини, что я попросила тебя сходить в такое место. Ты прежде, наверное, никогда не бывал в таких убогих домах, – я забрала чемодан и сумку и направилась в спальню, чтобы заняться вещами.

– Ничего страшного, – прозвучали слова мне вслед.

По крайней мере, он не пошёл за мной следом. Мне и так было неловко от того, что ему стало известно обо мне кое-что неприглядное, то, что я хотела бы скрыть.

И ещё эта его щедрость.

На глаза навернулись слёзы из-за почти незнакомца, который был так добр ко мне.

Я стала раскладывать свои вещи, которые уже не надеялась когда-либо увидеть, ибо они были свидетелями моей неудавшейся жизни. Я решила оставить только одежду и необходимые мелкие женские вещи, а всё остальное выкинуть, чтобы не предаваться дурным мыслям, которые ведут к меланхолии, которая приводит к желанию умереть.

И тут я наткнулась на розовые ленты, про которые вовсе забыла. Они так и остались не пришитыми к балетным туфлям. Туфлям, которые я должна была надеть и выйти под огни рампы в день своего дебюта. Но прежде случилось то, что перечеркнуло всю мою жизнь.

Слёзы потекли из моих глаз, когда я положила ленты в кучу других вещей «на выброс». Я не хотела думать о прошлом, но картины вставали перед глазами, и мне стало дурно. Я старалась сдерживать рыдания, чтобы великолепный Хемиш не заметил моей очередной слабости, но, как назло, он постучался в дверь спальни.

– Входи, – я как могла утёрла слёзы и притворилась, что погружена в разбор вещей.

– Тебе не нужна помощь? – спросил он, и его взгляд остановился на лентах. Конечно, он не мог не поинтересоваться. – Ты балерина?

– Нет. Теперь я никто, – ответила я, крепясь, чтобы не разрыдаться.

Глаза защипало, и я принялась часто моргать.

– Агнес, тебе станет легче, если ты всё мне расскажешь. Ты говорила, что у тебя нет родных, но ты можешь довериться мне. Что бы ни было, мы найдём выход вместе.

Он подошёл ко мне и положил руку на плечо.

– Я видел следы от ожогов на твоих ногах. Я знаю, что тебе пришлось нелегко. Я чувствую, как ты мучаешься, хотя не могу объяснить почему, ведь мы так мало знаем друг друга. Доверься мне. Я помогу справиться с прошлым.

Таким словам я не могла противиться, я вообще не могла сопротивляться своим усиливающимся тёплым чувствам и признательности.

Поэтому я начала свой рассказ.

– Своего отца я не знала, а моя мать была прачкой, но жили мы в городе. У меня был брат Филипп, на пять лет старше меня. Возможно, моё детство было счастливым, несмотря на бедность. Я помню, как весело играла с братом на улице, мы были горазды на выдумки и всякие шалости.

Я улыбнулась при воспоминании о Филиппе. У него тоже были бесцветные глаза и простые коричневые волосы. Все в нашей семье такие, по словам матери.

– Я всегда относилась к брату, как к своему защитнику, да он таковым и являлся. Когда он подрос, то отправился юнгой в плавание. Корабли полностью захватили его, как и дальние страны. Я же всегда любила танцевать, поэтому, когда мне исполнилось девять, мама отвела меня в Королевскую академию.

Моё дыхание участилось, и я немного помолчала, чтобы прийти в себя.

– Несмотря на некоторые трудности при вступительных испытаниях, меня приняли. У меня были идеальные данные для танцовщицы, что встречается редко. Я училась в Королевской академии классического танца с удовольствием, не испытывая трудностей от ограничений, необходимых для жизни танцовщицы. Не огорчалась, когда у меня что-то не получалось, и не уставала, когда всё тело ужасно болело. Мама тоже была довольна, что оба её ребёнка пристроены, да ещё и получают удовольствие от работы. Да, мой ежедневный экзерсис доставлял мне большое удовольствие, и, когда другие хныкали от усталости, я с улыбкой выполняла дополнительные движения. В танцах была вся я, в танцах был смысл моей жизни.

Я покачала головой и вздохнула.

– Когда началась война, я ещё продолжала учиться, но уже выходила на сцену в качестве корифейки, потому что многие взрослые артисты либо ушли на фронт, либо разбежались кто куда по провинциальным театрам. Помню свой первый выход. Я была Белой Кошечкой из «Спящей красавицы». Никогда не забыть мне огней рампы, аплодисментов, повторного вызова и цветов от незнакомца, которые я обнаружила в гримёрной. В семнадцать лет я закончила обучение, но по правилам Академии не могла покинуть школу ещё год, но я знала, что через этот год мне могут дать место прима-балерины. Я уже обладала уникальными данными, отточенной техникой и образы давались мне с лёгкостью.

Я снова замолкла, чтобы собраться с силами для заключительного этапа моей трагедии.

– В этот дополнительный год я не сильно была занята, мне больше не нужно было посещать занятия по общеобразовательным предметам, поэтому я приняла решение помогать в военном госпитале. Мой брат был младшим офицером на одном из кораблей, вот и я не могла остаться в стороне. Через пару месяцев я узнала, что он погиб. Его корабль был в эскадре, которую атаковали подлодки противника. Мама не перенесла этого. У неё и так ухудшилось здоровье из-за войны, а тут ещё и гибель любимого сына, потому что, я знаю, его она любила немножечко больше. Я осталась сиротой, но смогла это пережить. У меня были танцы и большое будущее впереди. Ничего, что в мамин дом попала бомба. Пока я жила при Академии у меня была крыша над головой, а много личных вещей я никогда не имела. Это случилось в конце весны. Кто-то забыл вытереть насухо пол, а пожилая женщина поскользнулась и упала. В руках она несла кастрюлю, которая, упав, обожгла мне ноги кипятком. Адские муки терпела я в течение многих месяцев, пока моя плоть заживала. Ты видел шрамы, ты знаешь.

Хемиш кивнул, на его лице отразилось большое сочувствие.

– Я не решился спрашивать тебя о них с самого начала, но продолжай дальше.

– Конечно, не было и речи о продолжении карьеры. Дирекция театра ни за что не приняла бы калеку (да и как выступать?), а на пенсию я не могла рассчитывать, потому что ещё не числилась в штате артистов. В восемнадцать лет Академия исключила меня, и я осталась без средств к существованию. Тебе не понять, чего я лишилась. Мои мучения не описать словами. Каждую ночь снился мне один и тот же кошмар, что бомба падает на мой дом, и я погибаю под её тяжестью. Телесная боль была ничто по сравнению с душевной. Однако надо было жить дальше, хоть я и была опустошена. Я устроилась продавщицей в музыкальный магазин, но недолго проработала там. Это было не моё, к тому же я не могла больше проходить мимо театра и не могла обслуживать музыкантов. Это было выше моих сил. Я перебралась на окраину, где плата за жильё меньше, а ещё мне не хотелось поддерживать связь со своими бывшими знакомыми, выносить их жалостливые взгляды и выслушивать отчёты об их успехах. Я исчезла, будто меня и не было. Стала работать в овощной лавке. Платили мало, но я кое-как справлялась. Моё душевное здоровье подорвалось и становилось хуже с каждым днём, даже окончание войны не доставило радости. Критический момент настал, когда я увидела театральную афишу на улице. Ричард Геттис, мой одноклассник и партнёр, стал постановщиком современного балета и выбился в люди. Я могла бы быть с ним, стать его примой, но не моё имя значилось на афише, а Эльзы Макмиллан, которая всегда шла второй после меня в танцах. Чтобы избежать позора, я решила покончить с собой. Это был день моего рождения, мне исполнилось двадцать. Остальное ты знаешь.

Я разрыдалась не только от ужасных воспоминаний, но и от облегчения. Груз, что я несла на своих плечах, стал значительно легче, но всё-таки я не полностью избавилась от него.

Я утёрла нос рукавом хозяйского халата, который всё ещё был на мне вместо моей нормальной одежды. Удивительно, но мои слёзы иссякли.

– Не каждому человеку довелось испытать то, что выпало на твою долю, особенно в столь юном возрасте.

Я посмотрела на Хемиша. Он был очень серьёзен.

– Думаю, лучшим для тебя будет вернуться на сцену. Свяжись со своими коллегами, скорее всего, они с радостью примут тебя обратно.

– Ты серьёзно? – изумилась я, никак не ожидая таких слов.

– Я редко шучу, Агнес. Понимаю, тебе это кажется невероятным, но я не настаиваю, чтобы ты вернулась на сцену прямо сейчас. У тебя есть достаточно времени, чтобы всё хорошенько обдумать, и начать снова свой ежедневный… Как ты говоришь?

– Экзерсис. Но, Хемиш, как я буду выступать с такими ногами? – я приподняла полы халата и продемонстрировала свои шрамы.

– Вот именно. Твои шрамы будут доказательством твоей решимости танцевать, несмотря ни на что. Ты же говорила, что это всё, что осталось в твоей жизни. Неужели не так? – он говорил оживлённо и глаза его загорелись.

– Да. Но кто примет меня? Какой театр захочет взять калеку?

– Твой партнёр. У тебя ведь идеальное тело, уникальные данные. Тебя не стали принимать из-за того, что ты долго лечилась и не могла выступать, а не из-за шрамов.

– Но для балерины важнее всего красота.

– Нет. Только пластика, движение. Докажи всем, на что способна с больными ногами. Обдумай сейчас всё, что я сказал. Отдохни. Я могу это забрать? – он указал на кучу вещей.

– Да. Выкини всё это. Оно мне больше не нужно.

Мой друг сгрёб всё в охапку вместе с дорогими лентами.

– Хемиш, – я остановила его у дверей.

Он обернулся, и я подошла, чтобы обнять его. Его рука сперва задержалась, но потом легонько коснулась моих волос. Он был так высок, что я чувствовала себя маленькой девочкой, закутавшейся в большой взрослый халат. Его запах напомнил о родном доме, и мне не захотелось отпускать его.

– Ну-ну, – пробормотал он, отстраняясь. – Не забудь принять лекарство. – И ушёл.

В этот момент он напоминал заботливого отца, за которым в то же время всегда остаётся последнее слово.

Мне пришлось подчиниться и выпить лекарство, а затем я переоделась в свою одежду, а все остальные вещи разложила на выделенной для меня Хемишем полке. Я заметила, что в дверцу шкафа вставлено зеркало почти в полный рост. Неужели мой друг одевается перед зеркалом? Но он так хорош, почему бы и нет.

Я не стала возвращаться в постель, мне не хотелось спать. Я взяла халат, чтобы вернуть его Хемишу, а ещё решила спросить что-нибудь против начинающегося насморка.

– Сейчас я сварю картошечку, – ответил он, когда я рассказала ему о насморке. – Халат повесь на спинку кресла. Хорошо, что ты его отдала, у меня он единственный.

Я представила, в чём же тогда ему пришлось спать.

– Зачем тебе варёная картошка? – поинтересовалась я.

– Не мне. Ты будешь прикладывать её к носу. Действенное средство.

– Откуда знаешь?

– Мама у меня знаток народной медицины, – благоговейно произнёс он, топчась по кухне, пока я стояла у двери.

– У тебя есть родители? – почему-то удивилась я.

– Конечно. Не в огороде же меня нашли. И мать, и отец есть, а ещё дедушка. Они все живут в …, – он назвал один из пригородов. – Я всегда посылаю им открытки, а на Рождество приезжаю.

– Значит, ты скоро уедешь?

До Рождества оставалось меньше месяца.

– Придётся. Приедет ещё мой брат. Но ты не беспокойся, Агнес. Можешь жить здесь и без меня.

Меня не очень радовала перспектива отмечать праздник в одиночестве. Удивительно, как сильно я привязалась к этому молодому и красивому мужчине за два дня и успела его полюбить. Однако я должна понимать, что у него своя жизнь и свои планы, а я просто случайно оказалась на его пути. Естественно, что ради меня он не может оставить свою семью.

– Как зовут твоего брата?

– Кристофер. Он врач, у него своя частная практика. Летом он женился.

И он начал рассказывать о брате. Кстати, гораздо охотнее, чем о себе.

Наконец картошечка сварилась. Он обернул её своим шерстяным шарфом, вручил мне, и я стала греть нос. Меня глубоко тронула его забота обо мне.

Хемиш закончил своё мельтешение по квартире и сел рядом со мной на диван. Его рубашка подчёркивала стройную фигуру, а глаза сейчас казались чуть зеленоватыми. Моё сердце застучало от его близости.

– Чем хочешь заняться сейчас? – спросил он и посмотрел в окно.

– Может, книгу дочитаю, – я взяла «Айвенго». – Мне не хочется мешать тебе. Ты видно отложил свои обычные занятия ради меня.

– Сегодня я могу себе это позволить. Хочешь сходить прогуляться?

– Нет, только не это, – живо возразила я.

Я не желала больше сталкиваться с теми вещами, что могли причинить мне душевную боль.

– Тебе не следует цепляться за прошлое, Агнес.

Любые его советы были мудры и деликатны, но я не желала к ним прислушиваться.

– А что в той комнате? – я указала на дверь, за которой ещё не была.

– Всякое барахло, как в чулане. Коробки, старые вещи, рояль, доставшийся мне от прежних хозяев.

– Рояль? – оживилась я. – Ты играешь?

– Нет, я далёк от музыки. Меня занимают точные науки. А ты?

– Конечно. Игра на фортепиано входила в моё обучение. Я могу посмотреть? Обожаю музыку.

Хемиш кивнул.

Я открыла желанную дверь и среди всякого хлама и свёрнутого постельного белья заметила небольшой кабинетный чёрный рояль германской фирмы. Следовательно, его приобрели ещё до войны. Я откинула крышку и прошлась по клавишам.

– Идеальный звук, – прошептала я.

Не знаю, сколько он простоял здесь, но струны ничуть не расстроились. Звук был сочный, бархатный, а биение между двумя клавишами звучало в унисон и гармонично. Я подтащила старый пуфик, уселась поудобнее и заиграла. Я достаточно неплохо знала наизусть несколько произведений, но этого было недостаточно для продолжительной игры.

– Ты играешь очень хорошо. Ты могла бы работать в каком-нибудь ресторане и зарабатывать неплохие деньги, если не можешь танцевать. Ты не думала об этом прежде?

Хемиш застрял в дверях, а я обернулась к нему, закрыв крышку.

– Нет. Музыка всегда со мной с детства, но я никогда не хотела сделать её своей профессией. Я всегда грезила танцами. К тому же было бы неприлично работать в каком-нибудь кафе-шантане.

– Лучше с моста прыгать, так ведь? – хмыкнул он.

– Никогда больше не напоминай мне об этом. Я сожалею о дурном поступке, – буркнула я, собираясь выйти, но остановившись напротив своего друга, не в силах оторвать от него своего взора.

– Почему ты так смотришь? Прости, если сказал что-то не то. Иногда я не в силах терпеть человеческую слабость.

Я пропустила его намёк мимо ушей. Неужели он не видит, что симпатичен мне, не говоря уж о любви?

– Всё, что мне дорого, никогда не станет для меня доступным, – вздохнула я, проходя мимо него.

– Борись, Агнес, и не сдавайся, раз уж ты не мыслишь себя без сцены.

Он думал, что я говорю о танцах и своей работе, но я-то имела в виду его самого. Может быть, я действительно слабая и пасую перед малейшей трудностью?

– Если хочешь, можешь играть на рояле в моё отсутствие.

– Тебе не понравилось, – равнодушно произнесла я, оперевшись о стол, чтобы выглянуть в окно.

Вид из окна выходил во двор и соседний дом. Голые деревья торчали как палки. Уже к началу ноября вся зелень пожухла, а теперь вот-вот мог пойти снег.

– Наоборот, но я привык работать в тишине. От старых привычек нелегко избавиться.

– Ты не должен что-либо менять из-за меня. Я всего лишь нежданный гость, – я обернулась и увидела, что он стоит позади меня.

Трудно поверить, но я ощутила лицом жар, исходящий от его тела. Я частенько чувствовала так температуру своего партнёра по танцам.

– Это не так, – произнёс он мягко, глядя куда-то вдаль за окно. – Ещё когда только я вынес тебя на берег и избавил твои лёгкие от воды, я сразу почувствовал, будто когда-то был знаком с тобой. Разглядев лицо, я понял, что это не так, но всё же ощущение дежа-вю не оставляло меня. Можешь не верить, но я почувствовала в тебе родственную душу. В голове будто щёлкнуло что-то, словно в прежней жизни мы были близки. Понимаешь?

Его слова о прошлой жизни показались мне странными в эпоху превосходства человеческого разума, но я согласилась, потому что он тоже напоминал мне давнего знакомого, которого я позабыла.

– Ещё раз повторю, что ты нисколько мне не мешаешь. Сама судьба распорядилась так, а не иначе.

К моему сожалению, он отошёл от меня. Вообще этот мужчина избегал прикосновений, старался не касаться даже моих пальцев, когда передавал какой-нибудь предмет. Мне это казалось очень странным, так как моя профессия танцовщицы требовала постоянных прикосновений к телу, и это казалось мне обыденной вещью. Так что изоляция Хемиша в отношении меня была несколько обидной, ведь я питала к нему такие возвышенные чувства, а он игнорировал их.

Однако теперь я приняла его предложение как должное и осталась в его квартирке, как надеялась, навсегда.

Жизнь Хемиша показалась мне однообразной. Когда я училась, каждый день привносил в мою жизнь новые впечатления – это и участия в спектаклях, и шалости с товарками из моего класса, и подсматривание за взрослыми артистами, и стремление им подражать. Даже в мой последний год театр дарил мне новые впечатления всякий раз, как только я вступала под его крышу. Жизнь же с преподавателем университета позволяла мне созерцать только его самого, потому что он никогда не приводил никого к себе – ни гостей, ни студентов, а сама я не спешила выходить на улицу. Театр приучил меня к иному распорядку дня, нежели университет приучил моего возлюбленного.

Я просыпалась, когда он уже уходил на работу. Мой друг всегда оставлял завтрак для меня и какую-нибудь записочку, в которой шутливым тоном напоминал выпить таблетку, погреться картошечкой, а то и подумать над своим выходом на сцену. Глупо, но я складывала все эти письмена в шкатулку, что досталась мне от мамы – единственная вещь, которая у меня сохранилась как семейное наследие.

Целыми днями я бывала одна, ожидая Хемиша. Я всегда не ложилась спать до того времени, как он приходил ночевать, ибо частенько после работы он приходил отобедать, а потом снова уходил по своим делам и возвращался поздно. Я никогда не спрашивала, куда он уходит, не желая вмешиваться в его личную жизнь. Однажды он оделся чрезвычайно изысканно: брюки в полоску, лаковые ботинки, безупречной белизны рубашка с жилетом и неизменное пальто. Хемиш едва ли не накрасил лицо как женщина. Он выглядел обворожительно, и я просто пожирала его глазами.

– Идёшь на какой-то праздник? – не удержалась я, когда он предупредил, чтобы я не ждала его, ибо он не вернётся до следующего утра. – Или свидание?

– Что? А, нет, просто встреча выпускников в одном клубе. У меня волосы не торчат?

– Нет. Лежат идеально.

Он выглядел каким-то возбуждённым, его глаза лихорадочно блестели. Думаю, он был не совсем со мной откровенен. Наверное, у него всё же было какое-нибудь свидание с обворожительной мисс под стать ему.

Однажды Хемиш упомянул, что его первая любовь умерла, но сейчас я не знала, что и думать, веря, однако, что он по-прежнему хранит ей верность.

Это была первая ночь, которую я провела одна в его квартире.

Я жила тем, что всё время ждала Хемиша, а потом тайно любовалась им, пока он не видел.

Я читала, играла на рояле, но это не помогало занять руки и мысли на весь день. Тогда я стала хлопотать по хозяйству, как если бы была хозяйкой в этом доме или нанятой домработницей.

– Мне неловко, что я живу у тебя задаром. К тому же надо чем-то заняться, да и тебе будет приятно, – объяснила я хозяину квартирки.

Я убиралась, но не решалась дотрагиваться до стола (он стал для меня чем-то вроде святого места), и готовила. Вполне сносно, но хуже хозяина, хотя он заверил, что я не уступаю своими кулинарными способностями миссис Пемберли.