Непредсказуемый граф бесплатное чтение

Anabelle Bryant

LONDON’S MOST ELUSIVE EARL

© Anabelle Bryant, 2020

© Перевод. Я. Царькова, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.

Пролог

Уильям Кромфорд, наблюдая за происходящим с того света, должно быть, корчится сейчас от смеха. Так думал поверенный в делах покойного графа Линдси, достопочтенный Эдвард Барлоу, готовясь огласить завещание. Барлоу посчитал, что ознакомить всех заинтересованных лиц с содержанием документа, согласно которому наследнику для вступления в законные права необходимо выполнить ряд жестких условий, лучше всего там, где сама природа умиротворяет и взывает к снисходительности. Для этой цели как нельзя лучше подходил Кингсвуд – самое обширное из родовых поместий Линдси в Бедфордшире. Барлоу не без оснований полагал, что наследнику совсем не понравятся последние распоряжения старого графа, и надеялся, что за время обратного пути в Лондон он успеет отчасти оправиться от потрясения и смирить гнев.

Сверившись с карманными часами, Барлоу тяжелым взглядом уставился на кожаную папку с завещанием и прилагаемыми к нему документами, в которых предельно подробно указывалось, как именно он должен действовать в случае исполнения или неисполнения потенциальным наследником того или иного оговоренного в завещании условия. Сегодня Барлоу предстояло лишь начать процесс, который будет иметь для немалого числа людей множество далекоидущих последствий, не всегда приятных.

Стоя у сводчатого окна библиотеки, Барлоу наблюдал за тем, как элегантный экипаж подъезжает к парадному входу. По золоченому гербу на дверце кареты легко было узнать владельца. Джонатан Кромфорд, законный наследник и новоиспеченный граф Линдси, явно чувствовал себя в новой ипостаси вполне уверенно, хотя покойный граф, кажется, делал все, чтобы лишить сына уверенности в себе. Отношения между отцом и сыном в этой семье были, мягко говоря, весьма натянутыми.

А жаль. Жаль, что покойный граф считал своего отпрыска пустым местом. И очень жаль, что сыну мнение отца, какого бы вопроса оно ни касалось, было совершенно безразлично. У младшего графа сложилась репутация повесы, своими скандальными эскападами дававшего все новые поводы для светских сплетен и толков. Барлоу опасался, что с таким джентльменом, как Джонатан Кромфорд, прийти к компромиссу будет непросто. Трудно урезонить человека, которому нет дела до того, что о нем думают окружающие.

Напрасно думает молодой граф, что титул и богатство перейдут к нему от покойного отца сами собой. Увы, ему придется немало потрудиться, чтобы получить то, что причитается. И чем раньше он об этом узнает, тем лучше. Рукопожатие Кромфорда и Барлоу было кратким, но крепким.

– Девять месяцев до оглашения завещания – неоправданно долгий срок, как мне думается. Хотя в случае моего отца меня не удивляет задержка, – заметил Линдси. – Наверняка документ содержит множество всевозможных условий. Отец всегда любил все усложнять, и я не вижу причин, по которым такая мелкая неприятность, как смерть, могла бы заставить его изменить своей природе.

Барлоу молча кивнул. Вряд ли комментарии здесь уместны, решил он. Сломав печать, он нацепил на нос очки и, исподлобья глядя на молодого графа, сказал:

– Девять месяцев – ровно столько я должен был по указанию вашего отца готовить документы, и, поверьте, этого времени мне едва хватило, хотя я трудился не покладая рук.

Барлоу хорошо понимал, что его слова звучат как-то туманно и неопределенно, и потому, не давая наследнику вставить слово и потребовать объяснений, откашлялся, собрав осколки сургуча в аккуратную кучку по левую сторону от пресс-папье, и добавил:

– Он также приложил к завещанию письмо, которое мне велено прочесть вам вслух.

– Вы будете читать мне письмо вслух? Граф, должно быть, забыл, что я уже не в том возрасте, когда детям читают сказки на ночь. Впрочем, немудрено. За всю жизнь он мне ни строчки вслух не прочел. – Джонатан Кромфорд сухо и холодно рассмеялся. – Увольте меня от вашего выступления. Дайте мне письмо, и распрощаемся.

– Боюсь, вам придется меня выслушать. Такова последняя воля вашего отца и одно из обязательных условий получения вами наследства. Указания, данные вашим отцом, весьма конкретны и подробны. И я не вправе опустить ни один пункт. – Барлоу вновь откашлялся, глядя куда-то вбок. Под пристальным взглядом молодого Линдси ему было не по себе. – Я должен лично прочесть вам письмо и таким образом удостовериться в том, что вы услышали и приняли к сведению прочитанное, а не бросили письмо в огонь нераспечатанным.

– Ладно, валяйте, – насмешливо протянул Линдси и, опустившись в кресло, вальяжно закинул ногу за ногу. Под маской напускного безразличия скрывалось нараставшее раздражение, с трудом сдерживаемая ярость.

Барлоу не хотел провоцировать Линдси и, выудив из-под исписанных своим убористым почерком листов тот, что был написан собственноручно старым графом, начал читать:

«Джонатан,

Теперь ты уже получил титул графа и все, что к нему прилагается, как мой законный сын и пэр королевства. Хотя мы не разговариваем друг с другом вот уже несколько лет, я знаю и о твоих дорогих привычках, и о любви к разного рода излишествам. Знаю и терплю без жалоб. Ты не жалеешь денег на дорогих портных, на дорогих лошадей, на дорогую недвижимость. Ты полагаешь, что перешедший тебе по наследству титул и вместе с ним неоспоримый статус и состояние даны лишь для того, чтобы ты мог жить в свое удовольствие».

Барлоу расслышал недовольное ворчание Линдси, но не дал вовлечь себя в неконструктивный диалог и продолжил чтение:

«Время оставляет неизгладимый след на всем, чего касается, – то есть на всем в этом мире. День нашего рождения есть начало не только нашей жизни, но и нашего умирания. Мы все это знаем. И все же, когда приходит смерть, мало кто из нас готов к ее приходу. Я же хочу встретить свой уход во всеоружии. Вот потому я, заручившись поддержкой своего нотариуса и поверенного в делах Эдварда Барлоу, позаботился о том, чтобы передача моего имущества произошла бы на моих условиях так, чтобы и закон был на моей стороне. По сути, условия всего два.

Первое: восстановить финансовую устойчивость активов Линдси. Тебе будет предоставлен полный отчет о текущей ситуации. Богатства, как и жизнь, конечны, сын мой. Насколько бедственным сделалось твое положение, ты поймешь, получив сведения от моего поверенного.

Второе условие более деликатного свойства. Ты должен произвести на свет законного наследника как можно скорее. Распутству и кутежам пора положить конец. Я не позволю роду Линдси угаснуть из-за твоего преступного недомыслия.

Сумма, полагающаяся тебе на расходы, будет урезана, и каждый месяц промедления будет стоить тебе немалых денег. Не вижу иного способа тебя поторопить. В завещании указаны и другие лица, и от своевременности твоих действий будет зависеть их, этих лиц, благополучие. Не удастся тебе восстановить кредитоспособность – и ты обречешь их на нищету. Поторопись! Барлоу введет тебя в курс дела.

Уильям Кромфорд, граф Линдси»

Глава 1

Лондон. Двумя неделями позже

Леди Кэролайн Николсон, заметив, что дверь в кабинет лорда Альбертсона приоткрыта, не раздумывая, проскользнула внутрь. Казалось бы, глупо искать уединения девице, для которой этот бал был первым выходом в свет. Прячась по темным углам, мужа не найти, и Кэролайн прекрасно это понимала. Как понимала и то, что лорд Тайлер, самый желанный холостяк Лондона, который как будто ее заметил, сейчас уже, должно быть, купается в благосклонном внимании какой-нибудь более удачливой и благоразумной дебютантки, кружась с ней в вальсе.

Впрочем, лорд Тайлер так и не изъявил желания зарезервировать танец с Кэролайн и после представления не задержался возле нее дольше положенного по этикету времени.

Очевидно, она все же не произвела на него должного впечатления. Сделав такой вывод, леди Николсон достала батистовый платочек и с шумом высморкалась. Пару минут наедине с собой хватит, чтобы восстановить душевное равновесие и вновь быть готовой предстать перед публикой в почти прежнем своем качестве, если не считать слегка уязвленной гордости и утраты некоторых иллюзий. В конце концов, на лорде Тайлере свет клином не сошелся. В Лондоне полным-полно неженатых джентльменов, и если она не пришлась по нраву первому из тех, кто понравился ей, нет повода записывать себя в неудачницы.

Услышав, как щелкнул язычок дверного замка, Кэролайн стремительно обернулась и увидела, что в комнату вошли двое. Первое, что пришло в голову Кэролайн, – это спрятаться в темном углу, в простенке между книжными шкафами. Вообще-то правила приличий требовали, чтобы она заявила о своем присутствии. Только вот дебютантке, мечтающей как можно скорее выйти замуж, ни к чему вовлекать себя в скандал. В распоряжение гостей бала частные покои хозяев не передавались, и сам факт, что она зачем-то находилась в кабинете лорда Альбертсона, говорил не в ее пользу.

И тут она узнала вошедших. Вернее, одного из вошедших. Лорд Джонатан Кромфорд, граф Линдси, наименее востребованный холостяк Лондона, привел сюда, в полутемный кабинет, даму. Поговаривали, будто одной своей ухмылкой он способен вскружить голову самой стойкой из представительниц слабого пола. Кэролайн трудно было судить о правдивости этого слуха, поскольку ей пока не довелось испытать на себе воздействие легендарного шарма графа. Зачастую дамы устраивают слишком много шума из ничего. Было бы любопытно на собственном опыте убедиться в достоверности или недостоверности подобных утверждений, не без иронии подумала Кэролайн и тут же одернула себя: мысли ее приняли небезопасное направление. Она вышла в свет, так сказать, вооруженная до зубов: ее кузины сообщили все, что только можно было сообщить, о достойных рассмотрения кандидатах в мужья из числа лондонских аристократов и тем самым сильно облегчили для нее вхождение в лондонский высший круг.

В двух-трех шагах от нее находился типичный образчик закоренелого грешника, даром что девицы на выданье предпочитали считать его выходки безобидными шалостями. Девицам этим, как видно, застил глаза его легендарный шарм.

Кэролайн завороженно наблюдала за тем, как граф, бегло окинув кабинет взглядом, принялся обихаживать спутницу. Если бы события не развивались с такой быстротой, а натиск графа не был столь стремительным и настойчивым, Кэролайн, пожалуй, решилась бы заявить о своем присутствии, но момент оказался упущен, и ей ничего не оставалось, кроме как вжаться в стену и ждать, когда все закончится. Если она и надеялась на то, что все ограничится невинным поцелуем и парочка удалится в бальный зал, а следом за ними и она, то надеждам не суждено было сбыться. Теперь ей предстояло пропустить еще один танец, и кто знает, чем это для нее обернется? Может, сейчас решилась бы ее судьба, и она, невольный соглядатай, упускает единственный шанс на счастье… Сказать, что преобладающим чувством ее была неловкость, у Кэролайн не повернулся бы язык. Скорее она была заинтригована происходящим.

– Целуй меня, Линдси, – хрипло и требовательно пробормотала леди, – я вся горю. Я так долго ждала этого момента…

– Не могу же я тебя целовать, когда твой муж от тебя ни на шаг не отходит, – возразил Линдси. – Нельзя упрекать меня в том, что я не в силах изменить. – С этими словами он снял перчатки, бросил их на ближайший стул и сгреб леди в объятия.

– Моему мужу нет до меня дела. Все, чем он дорожит, – это его драгоценная коллекция, что хранится в частной галерее и предназначена только для его глаз. Только о ней он и говорит. Какая скука! Никому не позволяет на нее взглянуть, а ни о чем другом и говорить не может!

Спутница Линдси жадно гладила графа по плечам, запрокинув голову и подставляя сложенные бантиком губки для поцелуя.

– Так ты желаешь видеть меня в роли интересного собеседника? Хочешь, чтобы я осыпал тебя любезностями? – Граф не давал своим рукам отдыха.

– Нет, – протяжно выдохнула дама. – Я хочу от тебя большего. Целуй же меня! Я так давно мечтала познать вкус твоих поцелуев…

Граф исполнил приказ, но, похоже, леди осталась недовольна.

– Ну же, зачем ты мучаешь меня? Целуй крепче!

На этот раз граф очень долго не отрывался от губ своей спутницы.

– Так лучше? – хрипловатым шепотом спросил Линдси. – Ты всегда получаешь то, что хочешь, дорогая?

– Я хочу, чтобы ты целовал меня еще и еще…

– Ты уверена, что тебе нужны мои поцелуи, а не внимание мужа? И не его драгоценные – во всех смыслах – картины?

– Твои поцелуи мне дороже его картин, – решительно заявила спутница Линдси и, просунув руку между их телами, добавила жарким шепотом: – А ему вообще цены нет.

Линдси был несколько обескуражен напором дамы. Однако чем решительнее ее настрой, тем ближе к воплощению его план.

– Испытывать вожделение к картинам, когда рядом безумно красивая женщина, – преступление! – хриплым шепотом произнес граф, лаская свою спутницу.

– Я не хочу говорить о картинах, – недовольно простонала дама, – я вообще не хочу говорить. – Ослабив шнуровку корсета, она приспустила рукава платья, и ее пышная грудь выплеснулась через край декольте. – Я больше не могу ждать…

Линдси понимал, что, не исполнив хотя бы отчасти желания дамы, он своего не получит. Покрывая поцелуями ее грудь, он лихорадочно искал подход к тому предмету, что в данный момент интересовал его больше всего.

– Я думаю о тебе каждую ночь в своей одинокой постели, – призналась его спутница. Грудь ее бурно вздымалась при каждом вздохе.

Он провел подушечкой большого пальца по ее соску, и она вздрогнула всем телом.

– И что ты представляешь, дорогая? Какими бы «нехорошими» делами мы могли бы заняться с тобою вместе? – Желая несколько снизить накал страстей, Линдси приподнял свою спутницу за талию и усадил на край стола лорда Альбертсона. Письменные принадлежности хозяина дома с грохотом покатились по полу. «Прости, старина», – подумал Линдси.

– Я хочу, чтобы ты сбросил все эти ненужные тряпки. Хочу, чтобы между нашими телами не было преград – кожей чувствовать твою кожу. И я хочу, чтобы мы бесконечно предавались нескончаемой страсти.

Между тем его спутница ни на миг не выпускала его из рук. Дабы замаскировать свой побег, Линдси пересадил даму подальше, приподняв при этом ворох мешавшихся юбок. Соприкосновение обнаженных бедер с прохладной столешницы орехового дерева вызвало у леди чувственный трепет.

– Что ты скажешь о том, чтобы фантазии твои перестали быть только фантазиями? Ты заслуживаешь куда большего, чем краткий миг удовлетворения на жестком деревянном столе в темноте. Твое роскошное тело надо боготворить и лелеять. Мне же сейчас остается лишь полагаться на воображение, догадываться о том, как выглядит то, что от меня скрыто. – Вот когда пригодились ему те романтические стихи, что приходилось заучивать в Итоне. Он готов был наплести сколько угодно чуши, лишь бы она была довольна. Цель оправдывает средства, как говорится.

Кажется, его слова возымели нужное действие. И рука ее, лишившись объекта воздействия, бесцельно замерла. Спутница Линдси с шумом вдохнула и вынесла вердикт:

– Линдси, я хочу тебя, и я хочу, чтобы ты был со мной в постели.

– Что ты говоришь? – Линдси сумел увеличить дистанцию между ними, не выпуская из рук нижнюю часть ее платья. – Ты приглашаешь меня к себе в спальню среди ночи, с мужем, спящим в соседней комнате?

«И с коллекцией бесценных картин в десяти шагах от нас?» – про себя добавил Линдси.

– Да, – сказала она и подалась к нему навстречу, словно не в силах вынести разъединения.

– Тогда твоя храбрость не уступает твоей красоте. – Линдси наклонился и поцеловал ее в шею. – Неукротимая страсть – редкое качество. Особенно редкое среди лощеных светских дам. Возможно, в твоем лице я встретил ту единственную, что будет ровней мне во всем том, что касается чувственных удовольствий.

– Завтра ночью, – накрыв ладонью его руку, сжимавшую ее юбки, жарко заговорила дама, – я буду одна. Мой муж поздно вечером поедет на какой-то закрытый аукцион. Ты должен приехать ко мне, и мы будем любить друг друга страстно и нежно, словно Ромео и Джульетта.

Видимо, его спутница забыла о том, как плохо все закончилось у Ромео и Джульетты, решил Линдси, но развивать эту тему не стал. Сейчас, когда до цели рукой подать, не самое подходящее время для развенчания иллюзий.

– Предложение довольно-таки смелое, миледи, – заметил Линдси. – Вы уверены, что хотите этого?

В чем он, Линдси, был абсолютно уверен, так это в том, что не станет вылезать ночью из окна любовницы по плющу, застигнутый врасплох со спущенными штанами. Его главная цель не имела ничего общего с прелестями леди Дженкин.

– Ваша смелость вдохновляет, миледи, – с чувством добавил он.

Леди Дженкин соскользнула со стола и быстро поправила свой наряд, словно зашнуровывать корсет впопыхах давно вошло у нее в привычку.

– Буду считать минуты до нашей следующей встречи в моей постели, – сказала леди Дженкин и, крепко поцеловав Линдси в губы, выпорхнула из комнаты.

Дверь со щелчком захлопнулась, и Линдси смог наконец перевести дух. Он вытер губы тыльной стороной ладони, привел в прежнее безукоризненное состояние вечерний наряд и, окинув взглядом оставленный в беспорядке стол лорда Альбертсона, сквозь зубы выругался. Он был чем-то сильно раздосадован, даже разозлен. Едва ли разбросанные по полу письменные принадлежности или помятые листы бумаги были тому причиной.

Будь неладен проклятый старик, из-за которого он оказался в ловушке! Отец всегда плевал на его чувства и желания! Как смеет он и с того света диктовать ему, как жить?! Гори он в аду!

Несколько успокоившись, Линдси достал из шкафа графин с бренди, щедро плеснул в стакан и стал пить мелкими глотками, наслаждаясь растекающимся по телу теплом. Убрав бренди и пустой стакан на место, Линдси направился к двери, но, взявшись за бронзовую ручку, такую гладкую и прохладную на ощупь, вспомнил про перчатки и пошел обратно, к стулу. Сделав шаг, Линдси замер. Ему показалось, что в темном простенке между шкафами мелькнула чья-то тень. Он прислушался. Ему показалось или он действительно услышал шелест шелка?

Толстый персидский ковер на полу почти полностью заглушал шум его шагов. Дышал он ровно и спокойно. Скорее всего, в том простенке он найдет разве что ленивого сонного кота. Однако его предположение оказалось ошибочным. Соглядатаем стал отнюдь не кот – если бы чувство юмора не изменило ему в этот момент, Линдси точно рассмеялся бы. Но он не рассмеялся, а уставился на девицу, которая тоже на него глазела.

– Кого же мы тут видим?

Глава 2

Кэролайн во все глаза смотрела на графа Линдси. Горло ее словно тисками сжали, а кровь прилила к лицу. У нее не было ответа на его вопрос. Кажется, она позабыла собственное имя. И не потому, что ее застали в крайне неловком и двусмысленном положении. Нет, причиной ее амнезии было волнение, вызванное созерцанием любовной сцены.

Вначале она пыталась заставить себя отвернуться. Она даже пару секунд действительно смотрела на носки своих бальных туфель. Но потом тело отказалось подчиняться приказам мозга, да и сам мозг перестал функционировать, охваченный неуемным любопытством.

Собственно, мозг ее все еще не включился в работу, если она не могла назвать свое имя.

Голос его, чуть хрипловатый и терпкий, напомнил ощущения, которые она испытала, впервые попробовав бренди. Это тепло, разливающееся по телу изнутри, пробуждало что-то грешное и опасное. У Кэролайн не было иного объяснения своему поведению, кроме того, что она оказалась под действием сразу нескольких одинаково сильных эмоций: восхищения, испуга и стыда. Хорошо еще, в темноте он не видит, как она раскраснелась.

– Вы ведь не немая, верно?

Этот вопрос вызвал у Кэролайн законное возмущение, и оно вывело ее из транса.

– Разумеется, я могу говорить, – резко бросила она и тут же разозлилась на себя за то, что так легко поддалась на провокацию. Она отступила в нишу, надеясь, что, увеличив дистанцию между ними, скорее обретет уверенность в себе. С его приближением Кэролайн почувствовала, что ее утягивает в омут, словно она теряет над собой контроль, и это ощущение вызвало объяснимую тревогу. – Как смеете вы оскорблять меня после того, чему я стала вынужденной свидетельницей!

– Вынужденной свидетельницей? – с упором на первом слове повторил граф Линдси и от души рассмеялся. И от звука его хрипловатого смеха по ее телу пробежала не сказать что неприятная дрожь. – Кто же вас принудил на все это смотреть? Вы могли бы прервать представление в любой момент.

– Вы бы этого от меня хотели? – парировала Кэролайн. Она и сама не знала, говорит ли то, что следует, или то, чего совсем не следует. Обычное здравомыслие ее, похоже, покинуло. – Чтобы я вежливо сообщила о том, что вы не одни, в самый разгар вашего… вашего… – Кэролайн лихорадочно подыскивала нужное слово, но так его и не нашла.

– В разгар чего именно? – переспросил граф. Может, от того, что в комнате было темно, веселые огоньки в его глазах блестели особенно ярко.

– Забудьте. – Кэролайн направилась к выходу. Она не желала оставаться в компании графа ни одной лишней минуты. – Вы отвратительны.

– О, вы могли бы подобрать для меня эпитет получше. Меня еще и не так называли.

– Не сомневаюсь, – выпалила она и тут же прикусила губу, отругав себя за невежливость. Какой же он несносный тип. Надо поскорее уходить, пока она окончательно себя не скомпрометировала. Не стоит злить человека, чьего слова хватит, чтобы свести ее шансы удачно выйти замуж к нулю. Общество обожает скандалы, и Кэролайн совсем не хотелось стать притчей во языцех.

– Хотя то же можно сказать и о вас, если хорошо подумать.

– Простите? – Кэролайн замерла. Она с самого начала понимала, что поступает глупо, и решила укрыться в кабинете хозяина дома лишь потому, что бальный и банкетный залы были в другом крыле и сюда долетали лишь приглушенные звуки оркестра. Одним словом, вероятность того, что ее застанут здесь, была совсем невелика.

– Отвратительным можно назвать и того, кто находит удовольствие в подглядывании.

Кэролайн стремительно обернулась и, задыхаясь от возмущения, почти прокричала ему в лицо:

– Вы… Как вы можете… Я не получала никакого удовольствия, наблюдая за вашими… вашими… Вашими действиями!

Он издал короткий смешок, замаскировав его, сделав вид, что прочищает горло. В том, что он нашел ее возражения забавными, было нечто вдвойне оскорбительное.

Линдси успел по достоинству оценить разгневанную девицу и нашел ее весьма привлекательной. Поджатые губы ее на самом деле были приятной пухлости, и, вопреки утверждению об отсутствии какого бы то ни было удовольствия от увиденного, ее румянец кричал об обратном. Скорее всего, эта девица была заблудившейся дебютанткой, хотя не вполне понятно, отчего, случайно оказавшись в кабинете хозяина бала, она решила остаться там.

Не для того ли она пряталась в кабинете Альбертсона, чтобы встретиться там с поклонником? Может, он и сам случайно помешал чьему-то тайному свиданию? Линдси не особенно любил разгадывать шарады и потому не стал дальше развивать эту мысль. К тому же в случае свидания ее визави должен был, по крайней мере, постучать или попытаться открыть дверь, что невозможно сделать беззвучно.

– Я не получала удовольствия, наблюдая за вами, – с настойчивостью, которой можно было найти лучшее применение, повторила она. – Я вообще на вас не смотрела. – Вид у нее был скорее оскорбленный, чем потрясенный.

– Так вы стояли с закрытыми глазами?

– Нет, но… – Осознав всю тщетность своих оправданий, Кэролайн со вздохом призналась: – Я не могла не видеть то, что происходило у меня перед носом. – Она безнадежно развела руками – две белые перчатки вспорхнули в темноте, словно две белые птицы.

Похоже, его предположение о закрытых глазах вызвало у нее чувство неловкости. В этой непосредственной реакции было что-то неожиданно милое.

– Вы говорите, что у вас не было выбора, но в жизни мы все только то и делаем, что выбираем, – философски заметил Линдси. «Если только твой покойничек папаша не накинул тебе на шею петлю», – добавил он про себя. – С каждой вашей репликой я обнаруживаю, что все больше погружаюсь в дискуссию.

Какое-то время она неподвижно стояла, приподняв в немом вопросе изящную бровь, затем молча развернулась и вышла, сердито шелестя шелками. Линдси не стал ее удерживать. Общение с этой девицей развлекло его. От былого гнева почти ничего не осталось – разве что легкая досада. Но с этим уже ничего не поделать. Не в его власти изменить завещание отца, но оставить все как есть, не рискуя остаться без средств к существованию, он тоже не мог. Старый черт загодя выкопал яму, в которую Джонатан угодил уже после смерти родителя, и, пока он не придумает, как ему из этой ямы выбраться, жизни ему не будет.

Линдси взял со стула перчатки, и мысли его приняли более приятное направление. Почему он не узнал эту темноволосую красотку? Ту, что тайком наблюдала за их с леди Дженкин любовной игрой? И почему он так и не выяснил, как ее зовут? Это упущение необходимо исправить, и как можно быстрее. Из чистого любопытства он все же вернется в бальный зал и наведет о ней справки. Линдси справедливо гордился своим умением в кратчайшие сроки раздобыть нужную информацию, особенно если она касалась заинтересовавшей его женщины.

Веселье продолжалось. Публика все так же развлекалась светскими беседами, танцами и прочей чепухой. Все как всегда. Казалось, никто и не заметил его отсутствия. Линдси взял с подноса стакан с бренди и направился к группе знакомых джентльменов, которые, стоя у застекленного выхода на террасу, болтали о лошадях, ставках и всякой всячине, касавшейся чисто мужских увлечений.

Один из самых близких друзей графа Линдси, Джереми Локхарт, виконт Диринг, сегодня отсутствовал. Последнее время Диринг большую часть времени проводил дома – у него недавно родился первенец. Внезапная перемена в образе жизни и привычках друга немало удивляла Линдси. По правде говоря, детство самого Линдси было слишком безрадостным, чтобы он мог уяснить, что такое «тихое семейное счастье». Мать пала духом задолго до появления Джонатана на свет, а отец приучил смотреть на мир под тем углом, когда видишь прежде всего его темные стороны. Даже только его темные стороны. Со временем семью ему заменил узкий круг друзей, что Джонатана вполне устраивало.

– Она немного чересчур бесшабашна, даже на твой вкус, если только она тебя не зацепила намертво, – продолжал разглагольствовать лорд Миллс. Линдси, склонив голову, с ухмылкой слушал приятеля. Грегори Барнс, он же виконт Миллс, слыл таким же «проказником», как и Линдси, если, конечно, подобный эпитет подходит для мужчин их с Миллсом возраста.

– Леди Дженкин пожирает тебя глазами. Боюсь, на ужин у нее аппетита не хватит. Муж ее вроде бы ничего не замечает, но с такими пройдохами, как он, держи ухо востро.

– Я – сама осторожность, – ответил Линдси.

Мельком брошенный на леди Дженкин взгляд убедил Линдси в правоте приятеля. Леди Дженкин и не думала скрывать свои чувства. Впрочем, судя по тому, что Линдси успел узнать о ней за время общения в кабинете лорда Альбертсона, иного ждать не приходилось. Как бы там ни было, сцена ревности в планы Линдси никак не входила. Ставить под угрозу успех своего предприятия Линдси просто не имел права, а потому вынужден был играть ту роль, что диктовали обстоятельства.

Привычно выругав отца последними словами – про себя, – Линдси предложил Миллсу продолжить разговор на террасе.

Ночной воздух овеял его приятной прохладой. Приятели отошли подальше от выхода в зал.

– Ты узнал что-нибудь новое о «Дециме»? – спросил Линдси. Миллс был в курсе его проблем и знал, что он занят поиском трех украденных у старого графа картин, являющихся частью залогового имущества. Миллс водил тесную дружбу с музейщиками и коллекционерами и, кажется, проворачивал кое-какие дела, связанные с предметами искусства. Одним словом, Миллс был своим и среди культурной элиты Лондона, и среди тех, кто сбывал краденые картины, что делало его на редкость ценным помощником.

Отец Линдси заявил, что картины были украдены, и взвалил на сына обязанность вернуть ценную коллекцию под общим названием «Три парки». «Нона» – та, что тянет пряжу, прядя нить человеческой жизни, пребывала до поры до времени в частной галерее лорда Дженкина и ждала своего «освободителя» в виде Линдси завтрашней ночью. «Децима» – та, что наматывает кудель на веретено, распределяя судьбу, была следующей в очереди на возвращение в родные пенаты. Что же касается «Морты» – той, что перерезает нить, заканчивая жизнь человека, – о ней Линдси подумает тогда, когда определится судьба первых двух.

– Пока ничего, но мой подельник сообщил, что к концу недели сможет вывести нас на нее.

Переданные поверенным в делах отца документы едва поместились в саквояж, но толку от них не было никакого.

– Спасибо за хлопоты, – сказал Линдси.

– Для друга ничего не жаль, – ответил Миллс и, озабоченно взглянув на Линдси, спросил: – Но не мог же твой отец навсегда лишить тебя средств?

– Мог. Чтобы заставить меня выполнить поставленные им условия.

– Но ведь он уже умер.

– Умер – это точно. Но я вынужден жить по его законам и после того, как он сошел в могилу.

Миллс промолчал. Что тут скажешь? Между тем приятели вернулись в зал, и первым, что увидел Линдси, был знакомый силуэт темноволосой дебютантки. Она стояла в окружении других дам и на их фоне показалась ему божественно прекрасной, а ее точеный профиль – верхом совершенства. От нее словно исходило сияние.

– Тебе знакома та леди в бледно-голубом шелковом платье у стола с закусками? – Линдси поймал себя на том, что не может отвести от нее взгляд.

– Труда мне это не составило, – развязно протянул Миллс.

– Так что ты о ней узнал? – Линдси сделал вид, что не понял подтекст.

– Леди Кэролайн Николсон, единственная дочь лорда Дерби и его жены, недавно вернулась из Италии, где провела несколько лет. До отъезда они жили в Линкольншире, но после продажи имения переехали на постоянное проживание в Лондон. Прозвучало и то, что перемена места жительства обусловлена желанием леди Кэролайн обзавестись супругом, хотя ходят слуги, что отъезд семейства из Италии был вызван угрозой неминуемого скандала.

– Великолепно, Миллс. Тебе бы работать в разведке. Страна сочла бы тебя своим героем.

«Она прекрасна», – подумал Линдси.

– Мне и здесь хорошо, с тобой на балу. У нашего короля и так хватает сомнительных связей. И я дорожу нашей дружбой.

– Вот тебе дружеский совет: быть слишком хорошо информированным так же опасно, как и быть недостаточно хорошо информированным. Впрочем, ты и так об этом знаешь, – рассеянно проговорил Линдси, не отрывая глаз от леди Николсон. Почему она ни разу не взглянула в его сторону?

– Вижу, мыслями ты сейчас не со мной, – хмыкнул Миллс.

– Дай знать, если твой подельник сообщит тебе что-то ценное, – попросил друга Линдси, и тот, насмешливо кивнув, отошел прочь.

Леди Николсон упорно его игнорировала. Она смеялась над чем-то сказанным одной из дам постарше, стоявших рядом с ней.

«Когда же она наконец почувствует мой взгляд?» – думал Линдси. Смотреть на нее было приятно – она воплощала собой его представление об идеале женской красоты. Голубой цвет очень шел ей, струящийся шелк подчеркивал непринужденную грацию, которой были лишены все прочие женщины в ее окружении. Волосы цвета черного кофе, который он так любил пить по утрам, были уложены мягкими завитками. Один или два, словно выбившись из прически, касались затылка, привлекая взгляд к женственному изгибу стройной шеи, пленительному вырезу платья, приоткрывающему лопатки. Она повернула голову, и голубоватым светом блеснули драгоценные камни ее сережек. От былой неловкости не осталось следа – она вела себя совершенно естественно, словно блистать в свете было ей знакомо и привычно.

Наконец с улыбкой на губах она обвела взглядом зал. Взгляды их встретились, и улыбка разом сошла с ее губ.

Глава 3

Он упорно продолжал смотреть на нее. Кэролайн с трудом удерживала нить разговора. Зачем он так на нее смотрит? Разве ему мало того унижения, что он заставил ее испытать? Граф Линдси не давал забыть о себе. Он касался ее взглядом, словно рукой, взгляд его дразнил, согревал, обжигал, даром что они находились в противоположных концах зала. И это ее раздражало.

Кэролайн явилась на бал к Альбертсонам вооруженная знаниями, полученными от всеведущих кузин, которые щедро делились с ней бесценной информацией за едва ли не ежедневными чаепитиями. Она пришла на этот бал с совершенно конкретной целью – определиться с выбором перспективных кандидатов в мужья. И в ее задачи никак не входило привлечение внимания самого отъявленного негодяя лондонского света. Кэролайн понимала, что найти джентльмена, который согласился бы взять в жены женщину с ее недостатком, а лучше сказать, дефектом, – дело трудное, но до этого еще далеко.

Кэролайн стрельнула в графа глазами из-под полуопущенных ресниц, одновременно отвечая на очередной вопрос матери, машинально произнося какие-то слова и не слишком заботясь о том, чтобы они были к месту. Сейчас, в ярком свете множества свечей, он предстал перед ней во всем своем великолепии – рост выше среднего, гордая осанка, иссиня-черные волосы, несколько длиннее, чем того требовала мода, в идеальном порядке и, главное, глаза – завораживающие, темные, в обрамлении густых, чуть загнутых кверху ресниц. Кэролайн поспешила напомнить себе, что внешность графа Линдси и вообще его персона не представляют для нее никакого интереса, но заметила она и благородство черт: прямой нос, четко очерченные скулы и начинающую отрастать щетину.

Сейчас он, к счастью, не смотрел на нее – говорил с другим джентльменом. Вечерний наряд его был выше всяких похвал – очевидно, он пользовался услугами лучшего в столице портного. Отчего она прежде не заметила, какие у него широкие плечи, какая узкая талия? В отличие от прочих джентльменов, граф Линдси не был обладателем мягкого брюшка. Даже лорд Тайлер сильно проигрывал ему по части фигуры.

Взгляд ее скользнул по руке, державшей стакан с бренди. Это была та же рука, что сжимала ворох юбок леди Дженкин. Кэролайн почувствовала, что краснеет от нахлынувших воспоминаний. Она гнала непрошеные воспоминания прочь, но те возвращались. Вот он целует леди Дженкин, а вот она требует новых ласк… Каково это – быть обласканной вниманием такого мужчины, как граф Линдси? Мозг подавал сигналы тревоги. Такие мужчины, как он, опасны. Очень опасны. Стоит ему захотеть, и он в два счета очарует любую из присутствующих здесь дам. Или всех сразу. Кэролайн стала замечать, что не она одна избрала графа Линдси объектом своего внимания. Многие девицы смотрели на него с обожанием, многие замужние дамы бросали на него похотливые взгляды.

Вновь встретившись глазами с графом, Кэролайн судорожно сглотнула и отвернулась.

– Ты согласна со мной, детка? – услышала она вопрос леди Дерби.

Кэролайн давно потеряла нить разговора, но правильный ответ был всегда под рукой:

– Да, конечно, мама.

– Когда джентльмен предлагает тему разговора, какой бы скучной она ни была, ты должна с энтузиазмом поддержать беседу, и тот предмет, что наиболее интересен твоему собеседнику, должен и у тебя вызывать интерес, пусть даже только на словах. И не задавай слишком много вопросов. Один, от силы два. И, когда он говорит о своих привычках, старайся под него подстраиваться. Это пригодится и в дальнейшем, когда на деле, а не на словах придется подстраиваться под привычки супруга.

Давать советы романтического свойства дочери, наверное, так же мучительно неловко, как их выслушивать. Если бы ее мать знала, чему недавно стала свидетельницей Кэролайн, то, наверное, остереглась бы советовать подстраиваться под привычки джентльмена. Впрочем, никто – ни ее мать, ни отец, ни она сама – не стал бы рассматривать графа Линдси в качестве подходящего жениха. При мысли об этом Кэролайн захотелось рассмеяться, но леди Дерби рассеянность дочери не смущала. Она продолжала гнуть свою линию:

– Лорд Фелмор – большой любитель наблюдать за птицами. В этом наряде он так импозантен! Я буду искать возможность, чтобы вас друг другу представили.

Кэролайн отыскала взглядом лорда Фелмора. Тот стоял у окна в темно-синем вечернем фраке. Темный жилет украшал белый узорчатый позумент. Шеи у него не было совсем – она утонула в накрахмаленном кружевном шейном платке, напоминавшем жабо. Ему бы перо в петлицу – и он был бы точь-в-точь похож на какую-нибудь диковинную птицу, из тех, за которыми так любил наблюдать. Он не пригласил ее на танец, и Кэролайн испытала немалое облегчение. Лорд Тайлер – вот с кем ей хотелось станцевать вальс, однако он тоже ее не пригласил.

– Нет, мама, спасибо, но не стоит.

Кэролайн скосила взгляд в ту сторону, где стоял граф Линдси, – так, из чистого любопытства. На прежнем месте его не оказалось. Ну что же, это к лучшему. Нечего отвлекаться на всяких там повес с широкими плечами, тонкой талией и ресницами, которые украсили бы любую девушку. «Тоже мне, ошибка природы». Хорошо еще, он не стал тратить на нее свою знаменитую ухмылку, от которой, говорят, дамы сразу падают в обморок. Не хотелось бы из-за него помять новое платье. Кэролайн повернулась лицом к матери и чуть не упала.

– Леди Дерби, я очарован.

Граф Линдси поцеловал руку ее матери, а вдовствующая графиня Грандвил продолжила представление:

– Леди Кэролайн Николсон, дочь лорда и леди Дерби, милорд. – Вдовствующая графиня указала на графа. – Позвольте представить вам лорда Кромфорда, графа Линдси.

Онемев от изумления, Кэролайн машинально протянула руку для поцелуя.

– Леди Николсон, сердечно рад знакомству. Хотя у меня такое чувство, что я вас где-то видел.

– Лорд и леди Дерби недавно переехали в Лондон из Италии, и леди Николсон, разумеется, жила в Италии с ними, – сказала свое веское слово вдовствующая графиня. – Вы не могли видеться с леди Николсон в Англии. Разве что вы случайно встретились в Риме. Вы тоже недавно оттуда?

– Я понял, что ошибся, – с готовностью согласился граф Линдси, – леди такой редкой красоты, увидев однажды, невозможно забыть. Если бы мы встречались, я бы запомнил все обстоятельства нашей встречи.

Может, ей следовало бы поблагодарить его за комплимент, но Кэролайн подозревала, что он ее дразнит, прозрачно намекая на пикантные обстоятельства их первой встречи.

И тут он одарил ее улыбкой, вернее, своей знаменитой ухмылкой, и сердце ее радостно забилось, и голова закружилась, и появилась вдруг слабость в коленях.

– Могу я ангажировать следующий танец, леди Николсон?

Увидев насмешливый блеск в его глазах, Кэролайн подумала было отказаться, но мать слегка подтолкнула ее локтем в бок, и, дабы не перечить воле родительницы, да и собственным тайным желаниям, Кэролайн приняла приглашение. Леди Дерби, как видно, ничего не знала о пятнах на репутации графа Линдси. Что Кэролайн вполне устраивало.

Линдси, взяв леди Николсон под руку, повел ее к сверкающему мрамором острову в центре зала. Он застал ее врасплох, однако отчего-то был уверен в том, что она ему подыграет и не станет раскрывать их, теперь уже общей, маленькой тайны. Он должен был убедиться в том, что разоблачение ему не грозит, и, если получится, привлечь леди Николсон на свою сторону. Все так, но, признаться, он просто хотел потанцевать с прелестной дебютанткой. В конце концов, он имел право ненадолго забыть о проблемах, омрачавших его жизнь.

Верно и то, что в завещании было указано и второе условие, которое придется выполнять. Впрочем, не стоит думать об этом сейчас. Сейчас надо танцевать кадриль с леди Николсон. Произвести наследника, танцуя кадриль на балу, еще никому не удавалось. Вначале они двигались в полном молчании, словно оба находились в каком-то удивительном трансе.

Линдси не надо было считать шаги, он умел танцевать лучше многих. Впрочем, он был лучшим почти во всем – от наук до спорта. Кого-то небрежение родителей в детстве ломает, но в его случае отсутствие любви и заботы со стороны самых близких людей выковало в нем желание стать первым во всем, во всем стремиться к совершенству, словно в доказательство, что отец ошибался, считая его никчемным. Покойный граф мог упрекать сына в дорогих привычках – лучший портной, лучшие лошади, но, по сути, упрекать ему следовало себя самого.

Какие приятные у нее духи. Легкие, цветочные. Незнакомый запах – очевидно, она приобрела их в Италии. Может, так благоухают орхидеи? Линдси глубоко вдохнул, запоминая экзотический аромат. Его ладонь крепко обнимала стройную талию. Этот мягкий изгиб пробуждал в нем желание достаточно острое, чтобы недвусмысленно заявить о себе. Сколько женщин доводилось ему вести в танце? Десятки? Сотни? Но ни одна из них не вызывала столь острые ощущения.

Он надеялся, что ее румянец вызван тем же желанием, что терзало сейчас его. Впрочем, возможно, он чересчур самонадеян, и все дело лишь в энергичных движениях, которых требует от танцоров кадриль. Она ни разу не подняла глаза к его лицу, упрямо предпочитая любоваться рубином, украшавшим брошь, приколотую к его шейному платку, что нисколько не умаляло его желания, а, напротив, еще сильнее распаляло его. Он представлял, как ее густые блестящие волосы, освобожденные от шпилек и гребней, волнами падают ей на плечи, покрывают шелковистой пеленой его подушку. Линдси устремил взгляд вдаль, надеясь остыть хоть ненамного, но искушение любоваться ею было слишком велико. Каждый миг близости воспринимался как драгоценный дар, и он хотел, чтобы эта кадриль никогда не кончалась.

Леди Николсон чуть откинула голову. К чему готовиться? Она еще не все сказала ему там, в кабинете лорда Альбертсона? К уже озвученным обвинениям хочет добавить еще одно, в коварстве? Линдси усмехнулся в предвкушении, однако и третий такт кадрили они закончили в молчании.

Ему казалось, что они одни во всем зале, что музыка звучит для них одних, что тела их слышат и чувствуют друг друга так, словно они – часть единого существа. Линдси сделал глубокий вдох, и его голова закружилась от дурманящего аромата ее духов. Конечно, это запах орхидеи. Такой экзотичный. Такой эротичный.

Сколько ей, интересно, лет? Ему тридцать два, и он, разумеется, намного ее старше. В его-то годы можно уже научиться сдерживать свои порывы. Да, черт побери, похоть – проклятье рода человеческого, а никак не источник удовольствия.

Наконец она решилась поднять глаза к его лицу. Взгляды их встретились, и случилось чудо: время остановилось. На миг, на биение сердца. Линдси сбился с ритма и тут же, не дав никому заметить свою оплошность, вновь его поймал. В ее голубых глазах мелькнул вопрос. Она смотрела на него с недоумением и любопытством. Неужели и с ней такого раньше не бывало?

Кровь прилила к ее щекам. Чем это вызвано? Смущением? Гневом? Запретными мыслями? Линдси перевел взгляд на ее губы: трогательно приподнятую верхнюю и припухлую, словно от страстных поцелуев – его поцелуев, – нижнюю. Она неуверенно улыбнулась. Угадала ли она его мысли? Этого он никогда не узнает. Из всех женщин, побывавших в его постели, ни одна не имела к нему претензий, что же касается нюансов – они Линдси не интересовали и, бог даст, не будут интересовать и впредь.

Кэролайн осмелилась поднять глаза и едва не вспыхнула как спичка от жара его взгляда. Она не знала, что и думать. Удивительно, как ей удавалось не сбиться с такта, – она понятия не имела о том, какие па выделывали ее ноги. Впрочем, Кэролайн доверяла своим ногам: учитель танцев у нее был хороший, а партнер весьма умелый. Наверное, ей стоило во всем положиться на него и расслабиться. Только вот расслабиться не получалось. Забылись все заученные фразы, которые воспитанной леди следовало произносить во время танца. Выходит, слухи о нем были не так уж далеки от истины. Может, любая на ее месте чувствовала бы то же, что и она.

Нет, не все так просто. Назовите это шестым чувством, но ей было совершенно ясно: с ними обоими происходило нечто такое, что случается очень редко, крайне редко, и что по этой причине принято называть чудом. Если она вдруг утратила дар речи, то ведь и он молчал. Молчал, потому что слова были не нужны. Они понимали друг друга без слов. Стремление узнать друг друга, познать друг друга как можно глубже захватило обоих. Кэролайн уже и не пыталась себя обмануть – он зажег в ней страсть, и эта страсть была взаимной.

Решившись оторвать взгляд от рубиновой броши, под которой, укрытый накрахмаленным белым шарфом, в каком-то нервном ритме ходил вверх-вниз его кадык, Кэролайн сказала:

– Милорд.

Его черные зрачки загадочно сверкнули, густые, загнутые кверху темные ресницы притушили таинственный блеск. Перед ней был безупречно воспитанный джентльмен, с честью носивший высокий титул. Джентльмен с незапятнанной репутацией.

– Да, миледи.

В его дыхании немного чувствовался запах корицы. Как можно не поверить такому красавцу? Как можно не поддаться обаянию этой лукавой улыбки…

– Почему вы пригласили меня на танец?

Он чуть сильнее сжал ее пальцы, но, вполне возможно, сделал это лишь для того, чтобы точнее направить ее движения.

– Почему бы нет?

– Мне подумалось, что вам с лихвой хватило моего общества после нашей беседы в кабинете лорда Альбертсона.

– Так мы там беседовали? – Эта обворожительная ухмылка живо напомнила ей эпизод с участием графа Линдси и леди Дженкин. Только тогда улыбка предназначалась леди Дженкин, а не ей. – Помнится, вы ушли, не дождавшись моих извинений.

– Я не предполагала, что они последуют.

– Именно это я хотел сказать.

Прозвучал последний аккорд, и музыка стихла. Танец закончился. Как бы ей хотелось, чтобы он продлился еще немного. Хотя бы для того, чтобы сказать ему, что он невыносим… Она вся кипела от раздражения, но твердо решила не подавать виду, что графу Линдси удалось вывести ее из себя.

– Вы так хороши, когда клянете меня на все лады. Пусть даже про себя, – с едва сдерживаемым смешком сообщил Линдси.

Как он догадался? Он что, еще и мысли умеет читать?

Негодяй.

Распутник.

Притворщик.

– Необыкновенно хороши!

Глава 4

Близился час желанного свидания. Желанного свидания с картиной, которую Линдси предстояло украсть. Линдси не был настолько безнравственным и беспринципным, чтобы не испытывать мук совести. Он был виноват как перед леди Дженкин, чувства которой намеренно обманул, так и перед ее супругом, который, скорее всего, не подозревал, что купленная им картина была украдена у покойного графа. Но куда деваться? Отец поставил его перед выбором: лишиться всего или презреть условности. Может, до знакомства с леди Николсон он бы смотрел на перспективу встречи с влюбленной в него темпераментной и привлекательной женщиной с некоторым оптимизмом, но сейчас мечтал лишь как можно скорее закончить дело и забыть обо всем, что с ним связано.

Вздохнув, он расплатился с извозчиком и сквозь мглистый туман, поднимающийся от мостовой – время близилось к полуночи, – направился к дому лорда и леди Дженкин. Улица была безлюдна – в этом Линдси повезло. Леди Дженкин, верная себе, предельно конкретно указала час свидания, уточнив, что дверь в дом с заднего двора будет открыта, вся прислуга будет спать, а сама она будет ждать его в спальне, раздетая и готовая отдать ему свое тело вместе с душой. Он был благодарен ей за предусмотрительность и внимание к деталям.

Пока все шло как по маслу. Оказавшись в доме, Линдси прислушался, но услышал лишь мерное тиканье часов на каминной полке в вестибюле. Он неслышно, благодаря толстому ковру на полу, преодолел пространство, отделявшее его от лестницы, когда вдруг увидел на ней лакея. Спрятавшись за стоящим в углу вазоном с павлиньими перьями, Линдси оценивал свои шансы остаться незамеченным. Увы, в его ситуации полагаться на удачу было опасно. Благо Линдси заранее позаботился о наряде – темно-серый плащ, скрывающий силуэт, цилиндр с достаточно широкими полями, чтобы прикрыть лицо.

– Прости, приятель, но ты сам виноват – спать надо ложиться вовремя, – пробормотал Линдси перед тем, как точным ударом в голову свалить лакея с ног. Оттащив потерявшего сознание беднягу к стене, Линдси по главной лестнице поднялся на второй этаж, где гораздо быстрее, чем думал, отыскал частную галерею лорда Дженкина. По счастью, большинство домов в Мейфэре были как братья-близнецы. Вынув из канделябра на стене коридора свечу, Линдси зашел в комнату с картинами и осторожно прикрыл за собой тяжелую дверь из ореха. Будь освещение получше и будь у него побольше времени, Линдси непременно задержался бы там, потому что коллекция лорда Дженкина того стоила, но сейчас перед ним стояла другая задача. Перевернув несколько картин и осторожно, стараясь причинить как можно меньше вреда полотнам, надрезал пару холстов, забрал «Нону» и заодно еще парочку полотен – чтобы запутать следы. Спрятав холсты в специально сшитый для этой цели внутренний карман плаща, Линдси широко распахнул двери в галерею, поставил свечу на место и бросился бежать туда, где должна была находиться спальня леди Дженкин.

Стучать он не стал.

Он ворвался к ней как вихрь и сразу бросился к кровати, где, как и было обещано, картинно раскинувшись среди множества атласных подушек, едва прикрыв наготу шелковой на бретелях рубашкой, ждала его леди Дженкин.

– Миледи, – вполне убедительно изображая убитого горем, – взволнованно обратился к ней Линдси, – вы должны немедленно одеться и вызвать представителей власти. – Линдси, которому претила роль, отведенная в этом фарсе его отцом, привычно помянул про себя родителя недобрым словом.

– Что случилось? – растерянная и совершенно не ожидавшая такого поворота леди Дженкин рывком села и, путаясь в простынях, не слишком грациозно сползла с кровати на приступок. – Я тебя так ждала…

– Похоже, в доме побывали грабители. В холле лежит лакей без сознания, и двери в галерею распахнуты. Я решил туда заглянуть, и, кажется, там все вверх дном перевернуто, – сказал Линдси и, подав своей несостоявшейся любовнице руку, помог ей спуститься на пол.

– Я оставила дверь открытой для тебя, – чуть не плача, произнесла леди Дженкин, открывая шкаф.

– Я бы посоветовал нанять сыщика, – деловито говорил Линдси. – Разбуди дворецкого – он знает, кого отправить с известием о краже и куда. Жаль, я не могу оказать тебе в этом содействие, – добавил он и попятился к двери.

– Я понимаю, – печально согласилась леди Дженкин. – Тебе лучше поскорее уйти. Кража из галереи – достаточный повод для скандала, не стоит к нему добавлять еще один. Наш план сорвался, но, – и тут она схватила уже ступившего было за порог Линдси за руку, – в другой раз все получится. Не будем отчаиваться. У нас еще все впереди. А сейчас – уходи.

Линдси не стал испытывать судьбу и, торопливо откланявшись, поспешил удалиться.

Кэролайн рассеянно помешивала сахар в чае, склонив голову на плечо самой любимой и самой младшей из своих кузин, леди Беатрис Нотли. Беатрис все в семье в детстве звали Банни, но теперь, когда Банни выросла и, как Кэролайн, выпорхнула в свет, она настойчиво призывала родных и друзей забыть ее детское прозвище. Кэролайн честно старалась исполнить желание двоюродной сестры, но «Беатрис» все равно получалось выводить с заминкой. С тех пор как Дерби вернулись из Италии в Англию и поселились в Лондоне, Беатрис со своей матерью, иногда с сестрами, иногда без них, частенько заглядывали к ним на чай. Несмотря на долгую разлуку – Кэролайн не виделась с Беатрис и ее тремя старшими сестрами в Италии, – девушки встретились как давние подружки, словно еще вчера собирали маргаритки и гонялись за новорожденными барашками на просторных полях Линкольншира. Кэролайн помнила, что раньше, живя с семьей в Линкольншире, всегда с нетерпением ждала лета, потому что летом приезжали ее сестры – подружки.

Вот и сейчас Кэролайн радовалась обществу кузины, но только ей трудно было сосредоточиться на том, что рассказывали. То и дело мысли ее убегали куда-то далеко, к графу Линдси, и то, что она не могла взять себя в руки, расстраивало Кэролайн едва ли не больше, чем то, что порочный граф так крепко завладел ее мыслями. Чем же так зацепил ее этот Линдси? Да, высок и хорош собой, но он был не единственным красивым мужчиной из числа ее знакомых, и общение с этими привлекательными джентльменами проходило без тревожных симптомов. Разумеется, причина ее внезапного умопомрачения была не в удивительной форме его ресниц и не в насмешливо-лукавом изгибе губ. В конце концов, его знаменитая ухмылка не свалила ее с ног. По-видимому, ее организм обладает какой-то внутренней защитой от подобных ухмылок. Как же ей повезло! Кэролайн едва не рассмеялась при этой мысли. Что за чепуха приходит в голову!

– Так о чем же ты думаешь, сестренка? – обиженно поинтересовалась Банни, заметив, что Кэролайн мыслями давно уже не здесь. – И почему, позволь спросить, ты пошла танцевать с графом Линдси, хотя я настойчиво рекомендовала присмотреться к лорду Тайлеру?

– Обстоятельства изменились, – сказала Кэролайн, бросив осторожный взгляд на мать. Но та оживленно болтала со своей сестрой и едва ли могла слышать, что говорит ее дочь. – Я, наверное, не произвела должного впечатления на лорда Тайлера. Он не стал приглашать меня на танец и не продолжил разговор. А вот граф Линдси, напротив, без всякого поощрения с моей стороны подошел к моей матери, и… не успела я глазом моргнуть, как уже танцевала с ним кадриль.

– Граф – красивый мужчина и считается удачной партией. Так что, если у девушки есть желание за него побороться, то флаг ей в руки. Поверь, немало женщин пытались его завоевать, но ни одной не удалось. Говорят, он бесчувственный коллекционер женских сердец. Ответного чувства от него не дождаться. Я бы на твоем месте ставила перед собой более реальные цели. Пока успехи наши ниже среднего.

– Я бы не стала торопиться с выводами. Сезон только начался.

– Здесь как на войне – промедление смерти подобно. Впрочем, – Беатрис опустила чашку на блюдце, – на Тайлере свет клином не сошелся. Он, конечно, мужчина видный, и репутация у него безупречная, однако… Твой отец дает за тебя приличное приданое, и родословная твоя в полном порядке. Все так, но без труда все равно приличного мужа не найти. К тому же надо быть осторожной. Есть немало мужчин, которые маскируют дыры в карманах обворожительной улыбкой. Я не имею в виду конкретно графа Линдси, и все же… Да и разница в возрасте у вас немалая.

– Да? А сколько ему лет? Стариком его назвать трудно, – запальчиво возразила Кэролайн. С какой стати она вдруг решила встать на его защиту?

– Ему уже за тридцать, а тебе только двадцать. Десятилетняя разница в возрасте не такая уж редкость, но все же я бы предпочла более молодого и энергичного мужа.

Энергии у него хоть отбавляй, подумала Кэролайн, живо припомнив представление в кабинете лорда Альбертсона. Да и во время их совместного танца упадка сил в нем не наблюдалось.

– Не понимаю, зачем мы вообще обсуждаем графа. В качестве жениха он мне неинтересен, – не вполне искренне заявила Кэролайн. Если верить слухам, ходившим о нем в свете, на этом, с позволения сказать, джентльмене клейма ставить негде. Впрочем, к чести его надо сказать, он мнение света не ставит ни во что. Значит, он может себе это позволить. А вот она – нет. И потому не должна давать повода для сплетен. Интерес досужих сплетниц ко всему, что может связывать ее со скандальным графом, надо пресекать на корню. – Не могу представить, чтобы граф Линдси охотился за приданым. У него, по всей видимости, со средствами все в порядке. Один его гардероб стоит целое состояние. – В памяти тут же всплыла рубиновая брошь на снежно-белом шейном платке.

– Да, богатство Линдси передавалось из рода в род на протяжении столетий, прирастая в каждом поколении. Поместья, копи драгоценных камней где-то за морями, и бог знает что там еще. Он куда больше нуждается в наследнике, чем в приданом жены. Но на этом хорошие новости о нем заканчиваются. Я бы на твоем месте держалась от него подальше, особенно если тебе нужен серьезный респектабельный муж к концу сезона.

– Ради этого я здесь, – серьезно подтвердила Кэролайн. – У меня ничего другого и в мыслях нет. Ты должна мне верить, – зачем-то добавила она.

– У тебя есть все необходимые качества, чтобы выбрать самого достойного, – с улыбкой сказала Банни. – Я уверена, что еще до окончания сезона ты получить целую дюжину предложений руки и сердца.

– Хотелось бы… – Мечтательно глядя на пасторальный пейзаж в рамке на стене, Кэролайн добавила: – Я мечтаю поскорее выйти замуж. – Этот пейзаж вместе с другими картинами ее отец приобрел в Италии. Страстный любитель живописи, он коллекционировал картины. Впрочем, в последнее время он ничего не покупал. А картины служат не только для того, чтобы ими любоваться, – это еще и мудрое вложение капитала. У Кэролайн были все основания считать, что своим богатым приданым она обязана удачным инвестициям отца в предметы искусства. – Но, обсуждая приоритетные качества кандидатов в мужья, давай не будем забывать о главном.

Беатрис выжидательно смотрела на подругу.

– Я мечтаю о любви. Если любви нет, то никакие достоинства супругов брак не спасут, – тихо сказала Кэролайн и опустила чашку на блюдце.

– Кэролайн, честное слово, ты как маленькая. Что за романтические сказки? Мужчины и женщины вступают в брак по самым разным соображениям. Готова поспорить, что в высшем свете куда больше женившихся по расчету, чем по страстному влечению, – насмешливо протянула Беатрис.

– Меня другие не интересуют. Пусть я буду одна на сотню, но я за нелюбимого не пойду, – упрямо тряхнув головой, произнесла Кэролайн. Она не была пустоголовой мечтательницей, начитавшейся любовных романов. Она была разумной взрослой женщиной. И твердо верила в то, что если уж ты решила разделить жизнь с другим человеком, с мужчиной, то должна им восхищаться и уважать его за верность и надежность. Ей хотелось быть счастливой в его объятиях, но хотелось и того, чтобы он с уважением относился к ее мыслям и идеям. И чтобы им обоим было хорошо друг с другом и в спальне, и на людях. Чтобы они понимали друг друга и могли вместе и посмеяться, и погрустить. Брак ее родителей считался вполне удачным и вполне устраивал и мать, и отца, соответствовал их образу жизни и образу мысли, но Кэролайн ждала от жизни большего. Она мечтала о связи более глубокой и отнюдь не считала свои мечты несбыточными, а претензии завышенными.

Не стоит сомневаться – граф Линдси, услышь он ее мысли, покатился бы со смеху. Стоит ли удивляться тому, что мужчина, настолько пресыщенный, настолько избалованный дамским вниманием, ничего не знает о настоящей любви. И, кстати, знать не желает. Джентльмен, который без зазрения совести взгромоздил доверившуюся ему леди на чужой письменный стол, задрав ей к тому же юбки, несомненно, опасен.

Кэролайн сердито тряхнула головой, поймав себя на том, что возмутительное поведение развратного графа вызывает в ней совсем не ту реакцию, что должно. И зачем она вообще утруждает себя мыслями об этом никчемном человеке? Если бы она могла, то выскребла бы свои мозги так, чтобы от его образа и следа не осталось и даже запах исчез бы… дразнящий таинственно-праздничный запах корицы…

«Да перестань же думать о нем, черт побери!»

– Сегодня вечером на бал придем мы все втроем – не только я, но и Луиза и Дина. Мы устроим так, чтобы тебя представили нужным господам. Самое трудное – добиться первых двух-трех приглашений на танец, а там остальные джентльмены тебя заметят, и от желающих потанцевать с тобой отбою не будет.

– Мне будет очень приятно вновь увидеться с твоими сестрами, Беатрис, – улыбнулась Кэролайн. – Мы были непоседами, помнишь? И такими болтушками! Удивительно, как у нас от болтовни друг дружки головы не раскололись!

– Да, есть что вспомнить, – согласилась Беатрис. – Я уверена, Шарлотта жалеет о том, что не сможет с тобой увидеться, хотя новорожденный малыш и не дает ей скучать!

Девушки рассмеялись, и их матери, прервав разговор, удивленно на них посмотрели.

– Как Шарлотте живется с виконтом Дирингом? Должно быть, они оба ужасно рады рождению сына, – сказала Кэролайн. Младенец Уильям, самый младший из ее родственников, – такая прелесть!

– Шарлотта, виконт и их сын – самая счастливая семья на свете, – с ласковой улыбкой сказала леди Нотли. – Если и есть на свете настоящая любовь, то они – ее живое воплощение.

Кэролайн, увы, на свадьбе не присутствовала. Между знакомством будущих супругов и свадьбой прошло меньше двух недель – за пару дней до свадьбы лорда и леди Дерби оповестили, но приехать из Италии в Лондон они бы все равно не успели. Если Кэролайн и было немного жаль, что она не попала на свадьбу, сам факт того, что за столь короткий срок Шарлотта и виконт успели друг друга полюбить, и результатом этой любви стал здоровый и жизнерадостный младенец, и сейчас они продолжают жить в любви и согласии, внушал оптимизм. Может, надежда Кэролайн на счастье не так уж эфемерна.

– Так кто из вас пойдет к алтарю следующей? – с загадочным видом спросила леди Нотли. – Признавайтесь!

Кэролайн знала, что тетя будет рада за нее так же, как и за собственную дочь.

– Моя дочь – натура чувствительная и добросердечная, и ей кажется, что в этом мире все так же хорошо относятся друг к другу, как и она к окружающим. Ей бы немного поднабраться житейской мудрости. Я стараюсь помочь ей советами, но здесь, в Лондоне, где так много готовых вступить в брак блестящих джентльменов, надо уметь хорошо разбираться в людях, чтобы сделать правильный выбор, – с материнской заботой глядя на дочь, сказала леди Дерби.

– Я знаю, что тебе со мной нелегко, мама, но если я создаю проблемы, то не из упрямства, – миролюбиво отозвалась Кэролайн. – По маминым словам получается, – шепотом добавила она, наклонившись к Беатрис, – что если у мужчины зубы на месте и глаза хоть что-то видят – то он уже завидный жених, и она с радостью отдаст меня за него.

Беатрис прикрыла рот, давясь смешком, и потянулась за маленьким пирожным.

– Она мало чем отличается от моей матери. Они обе желают нам счастья, но, кажется, вкладывают в это слово иной, чем мы, смысл.

У них с Банни тоже имелись различия во взглядах на счастье, и не только. Банни была подобна капитану судна, уверенно ведущему корабль по коварным проливам высшего света. Чтобы не сесть на мель и не напороться на риф, надо отлично знать все подводные камни и течения. И Банни умело пользовалась своим знанием – на каждого в свете у нее имелось досье со всей подноготной. Но Кэролайн все же предпочитала полагаться на собственное мнение. Может, пришла пора спросить себя о том, чего еще она ждет от брака, кроме уважения и страстной привязанности. Важна ли для нее внешность будущего супруга? Его темперамент? Хочет ли она, чтобы рядом был любитель поговорить? Желает ли она, чтобы муж был весельчаком и балагуром или, напротив, молчаливым и сдержанным? Шутником или серьезным? Ей ведь не хочется стать женой человека, который притягивает к себе внимание, словно магнит железную пыль? Не успела Кэролайн об этом подумать, как перед глазами возник образ Линдси с его темными глазами, опушенными густыми ресницами.

Нет, внешняя красота, пусть самая выдающаяся, не станет решающим аргументом при выборе мужа. Красота действительно привлекает, но что ее действительно могло бы впечатлить – это поступок. Если мужчина способен на самоотречение, способен сделать другому что-то доброе, не думая о собственной выгоде, то она могла бы простить ему и заурядную внешность, и молчаливую робость. Похоже, в обществе материальное и общественное положение человека оценивается куда выше, чем та материя, что составляет его личность, его сущность. Когда двое узнают друг друга, начинают понимать, как мыслит и чувствует другой, – только тогда между ними может родиться душевная связь, та самая, без которой брак не имеет никакой ценности.

– Я стараюсь ради тебя, Кэролайн, – обиженно наморщив лоб, сказала леди Дерби. – Временами мне кажется, что ты слишком хороша для нашего общества – слишком умна и прогрессивна. Ты должна помнить, что у нас предпочитают женщин с традиционными взглядами, и держаться соответственно, даже если тебя тянет на приключения.

Кэролайн, к своей чести, воздержалась от ответа и, чтобы ненароком не сказать лишнего, подлила себе чаю и принялась пить его мелкими глотками.

– Сегодня вечером нам представится еще одна прекрасная возможность присмотреться к интересным холостякам, – продолжила Беатрис. – У герцога Уоррена соберутся не только любители потанцевать, но и ценители прекрасного. Говорят, у него лучшее в Лондоне собрание предметов искусства, и сегодня он представит публике очередное свое приобретение.

– Как интересно! – живо откликнулась Кэролайн. – Тогда папа пойдет с нами? Слушать музыку и танцевать он не слишком любит, но ведь он не откажется посмотреть на картину, которую еще никто не видел?

А вот Линдси танцевать умеет и, как видно, любит. Интересно, дождется ли она его приглашения на танец в этот раз, если, конечно, он поедет к герцогу Уоррену.

– Да, он, кажется, собирается поехать.

Кэролайн успела забыть, что говорила об отце, и восприняла слова матери как ответ на вопрос, который задала про себя.

– Мой муж не часто может сопровождать нас во время всех этих светских приемов, – словно оправдываясь, продолжила леди Дерби, обращаясь к сестре. – Но сегодня – случай особенный. Возможность ознакомиться с собранием картин герцога Уоррена он не упустит.

– Значит, увидимся вечером у герцога. А сейчас нам с Беатрис пора вас покинуть – надо почистить перышки перед выходом в свет.

Провожая тетю и кузину, Кэролайн чувствовала приятное волнение. Сердце замирало от предвкушения встречи. Встречи с графом Линдси.

Глава 5

Линдси не находил себе места. Тихо выругавшись, он плеснул в стакан немного бренди и залпом выпил. Повинуясь внезапному порыву, он достал из потайного кармана брошенного на стул плаща «Нону» и, бережно расправив холст, пристально взглянул на картину. Он не знал, как к ней относиться, как не знал, как относиться к только что совершенной краже. Конечно, он говорил себе, что только вернул то, что законно принадлежало ему, и в то же время понимал, что лишь пытается себя обмануть. Черт бы побрал того, кто сделал из собственного сына вора и обманщика.

Линдси прошелся по кабинету, открыл потайной ящик стола и положил туда картину. Первый шаг сделан. Осталось сделать еще два – отыскать и вернуть на законное место две другие картины. И тогда родовое имение минует угроза быть проданным с аукциона, а его теперешний владелец избежит печальной участи банкротства.

Но как найти украденные картины, попавшие на черный рынок антиквариата? Нелегальная торговля предметами искусства была делом весьма прибыльным, и вовлеченные в нее люди умели хранить тайны. Судя по переданным ему документам, все попытки разыскать картины по горячим следам потерпели фиаско, но сейчас, годы спустя, задача казалась и вовсе невыполнимой. И все же каким-то чудом «Нона» обнаружила себя, и благодаря своей решительности – да чего уж там, беспринципности – Линдси удалось ее вернуть. Однако удача – дама капризная, и рассчитывать на нее он не мог. Что, если поиск других двух картин затянется на годы? Поверенный отца продолжит затягивать удавку на его шее, пока не превратит его в жалкого нищего?

Устав от бесплодных гаданий, Линдси велел Хобсу, своему дворецкому, подать карету. Он поедет в «Уайтс», в клуб. Там легче будет отвлечься от мрачных раздумий – в кругу друзей и без женщин.

Надежды его не обманули. В привычной и приятной ему атмосфере джентльменского клуба Линдси воспрял духом. У него здесь имелось любимое кожаное кресло, расположенное слева от входа, напротив камина. Сидя в нем, можно видеть всех, кто входит и выходит из помещения, но при этом оставаться не на виду. К тому же высокая удобная спинка и тепло очага дарило тому, кто его занимал, ощущение комфорта. Линдси направился к своему любимому креслу, которое оказалось занято. Одного пристального взгляда на сидевшего в нем господина было достаточно, чтобы тот молча уступил его Линдси.

Линдси снисходительно кивнул сообразительному джентльмену. Нет, он не принадлежал к тем, кто самоутверждается за счет запугивания или унижения тех, кто слабее. У разных людей было о нем разное мнение. Кто-то считал его сладкоречивым обольстителем и волокитой, кто-то – заносчивым аристократом. На самом деле в нем было понемногу от всего перечисленного. Но, что самое важное, он никогда намеренно никого не обманывал и не предавал. До сегодняшнего дня.

Отец все же превратил его в того, кем он никогда не хотел быть. Досадно и больно. Но существовало еще и второе условие, которое Линдси и не собирался выполнять. Он не желал производить на свет наследника. Как любой здоровый мужчина его возраста, он не возражал против самого процесса, однако становиться родителем, не имея к тому ни склонности, ни умения, категорически не хотел. Таким отцам, каким был для него покойный граф Линдси, не место среди людей, а иного примера для подражания у нынешнего графа Линдси не имелось.

Он на собственном опыте убедился в том, что любовь если не обман, то уж точно чувство непостоянное. Непостоянное и опасное для того, кто по недомыслию поддался ему. Ему случалось становиться свидетелем диких, отвратительных поступков, совершаемых «во имя любви», словно любовь сама по себе дает отпущение грехов.

Ни брак, ни долговременная связь, ни тем более любовь в его ближайшие планы не входили. Женщины, с которыми Линдси проводил время, были щедры на ласки и вполне довольствовались тем, что получали взамен. А вот верили они его комплиментам или нет, его не касалось. Пожалуй, этих женщин секс тоже интересовал куда больше, чем «нежные чувства». Во время акта Линдси предпочитал помалкивать, а если и произносил слова, то это были отрывистые команды, а не признания. Его совершенно не прельщала роль терпеливого наставника, призванного лишить молоденькую дебютантку наивных иллюзий и превратить ее в послушную своим прихотям покорную жену.

Мысль о молоденьких дебютантках вызвала к жизни образ одной конкретной дебютантки этого сезона – леди Кэролайн. Она его удивила, притом что удивить его было непросто. Когда они танцевали, тела их понимали друг друга без слов. А может, и не тела, а души. Линдси был уверен в том, что и она это почувствовала. Возможно, потому она и не поднимала глаз, предпочитая рассматривать его шейный платок на протяжении почти всего танца.

Право же, ему рано впадать в детство. Или он ударился в мистику? Всегда полезно прислушаться к отрезвляющему голосу разума. И взглянуть на себя со стороны. Пресыщенный, утомленный жизнью аристократ тридцати с лишним лет очарован невинной девицей, которой едва исполнилось двадцать.

Линдси усмехнулся. Красть и обманывать по воле покойного папаши еще куда ни шло, но заводить роман с невинной девушкой без намерения жениться – это слишком даже для него.

Что он там почувствовал? Душевную связь? Что за бред. Хорошо, что для этого недуга есть верное средство – щедрая порция бренди. Сказано – сделано. Линдси подозвал лакея и велел принести ему выпить. И как раз в этот момент лорд Конрад занял освободившееся кресло справа.

– Линдси, – обратился к нему приятель, – отчего у тебя сегодня такой мрачный вид?

– У меня все прекрасно, – ответил Линдси, разглядывая принесенный бренди.

– Глупости. – Конрад дал знак лакею принести бренди и ему тоже. – Когда у людей все прекрасно, они выглядят по-другому.

– Какое это имеет значение?

Минуту-другую оба хранили молчание. В комнате стоял равномерный гул, напоминавший о том, что они вообще-то не на службе в церкви сидят, а в клубе.

– Не вижу ни одного знакомого лица, с кем бы можно было поговорить, – сказал Конрад, окинув комнату взглядом в поисках более подходящей компании. – Впрочем, неудивительно. Сегодня все отправились к Уорренам в надежде увидеть новейшее приобретение герцога.

– Нынче в свете так мало интересного, что народ валом валит посмотреть на новый ковер или вазу? – скучающим голосом спросил Линдси.

Конрад рассмеялся.

– Ты не поверишь, лишь избранным достались приглашения. – Конрад откашлялся. – И каждый из приглашенных благословил свою удачу. Кроме тебя.

– И тебя, – безучастно отозвался Линдси, только чтобы поддержать беседу.

– О нет. Я своего счастья не упущу. Через полчаса я буду на месте. К этому времени уже подадут закуски и начнется самое интересное – герцог представит публике свое новейшее приобретение, которое пополнит его собрание картин.

– Да, занятно было бы взглянуть, – безразличным тоном заметил Линдси. Ему, может, и правда захотелось бы посмотреть на картину, если бы он тайком не получил доступ к описи собрания герцога. И не одного только герцога. Он знал о местоположении каждой из интересующих его картин, которые в настоящее время находились в Лондоне, будь то Британский музей или частная картинная галерея. Ни одной из тех двух, что по-настоящему его интересовали, у Уоррена не было. Благодаря той самой описи Линдси узнал о «Ноне» и, выяснив, у кого она хранится, подключил свое обаяние и использовал леди Дженкин, чтобы добыть желаемое.

Конрада, кажется, не смущало нежелание Линдси поддерживать разговор.

– Коллекция Уоррена стоит баснословных денег, и всем хочется узнать, за что его светлость выложил круглую сумму на недавнем аукционе в Риме.

Последнее замечание виконта вывело Линдси из апатии.

– Ну, я поехал, – сказал Конрад, допив бренди.

– Погоди, так что ты там говорил о картине?

Кэролайн потягивала пунш, вполуха прислушиваясь к оживленному разговору, который вели ее кузины, мать и тетя.

– Сегодня мы наконец можем рассмотреть тех джентльменов, что обычно скрываются от нас, играя в бильярд или карты, – обмахиваясь веером, заметила Луиза.

– Ни одного стоящего. Пейзаж унылый, как в пустыне, – сплошные бесплодные пески, – сказала Дина.

– Выбор десертов тоже не поражает разнообразием, – со смешком добавила Беатрис. – Впрочем, вкусы бывают разные. Кого-то соблазнит и морковный пудинг.

Кэролайн уже успела устать от этих разговоров и шуточек. Она не делала тайны из того, что стремилась выйти замуж, но то, как ее родственницы взялись за дело, превращая каждый выход в свет в полувоенную операцию, включающую выслеживание, окружение и осаду несчастных холостяков, казалось недостойным, почти неприличным.

Кэролайн уже не в первый раз окинула взглядом заполненный нарядной публикой зал. Красавцы в темных фраках и броских, ярких жилетах кружили в танце красавиц в шелках всевозможных цветов и фактур. Степенные господа в безупречных вечерних нарядах прохаживались по залу, держась поближе к столам с закусками и о чем-то беседуя. Здесь были все. Кроме одного знакомого ей графа.

Кэролайн ругала себя за то, что ищет его взглядом, что переживает из-за его отсутствия. Наверное, ему скучно на таких сборищах. Что он тут не видел? Кэролайн не находила себе места, пока, в очередной раз устремив взгляд на входную дверь, не увидела его. И тогда все встало на свои места.

Как же глупо и нелепо!

С какой стати она позволила этому повесе, прожигателю жизни, бесконечно далекому от ее идеала, управлять ее настроением? Пора напомнить себе, что она ищет в будущем муже прежде всего надежность, верность, любовь.

Кэролайн судорожно вздохнула. Граф был сегодня чертовски хорош собой, еще лучше, чем в тот первый раз, когда она его увидела. Впрочем, во время кадрили она на него почти не смотрела и потому успела разглядеть лишь рубиновую брошь и белый шейный платок. Вот и не надо на него смотреть, подумала Кэролайн, в который раз отругав себя за глупость.

– А вот и лорд Грейнджер. Идеальный кандидат в мужья, – рассуждала Дина. – Эти золотистые локоны, эта улыбка… – Она мечтательно улыбалась, предавшись бог знает каким фантазиям.

– Ты, кажется, влюбилась в него, – насмешливо сказала Беатрис. – Ты должна определиться, помогаешь ли нашей кузине или подыскиваешь пару для себя.

Дина в ответ только слегка повела плечами, ничего не ответив сестре.

Кэролайн, нарушив данное себе слово, продолжала следить за графом Линдси. Последний зашел в зал в сопровождении молодого человека одного с ним роста, но одетого намного хуже. Они о чем-то непринужденно беседовали, из чего Кэролайн заключила, что эти двое, должно быть, друзья.

– Кэролайн кого-то себе наметила, – захлопав в ладоши, объявила Беатрис, и все три повернули головы в ту сторону, куда смотрела их кузина.

– Кто тот красивый мужчина рядом с графом Линдси? – с невинным видом поинтересовалась Кэролайн. Ей было неожиданно приятно произнести его имя вслух. У нее даже пульс участился.

– Лорд Конрад, – ответила Луиза и, держа веер у губ, добавила шепотом почти на ухо Кэролайн: – Будь осмотрительней. Со стороны может показаться, что ты потеряла голову, всего раз с ним потанцевав. Таким, как он, ничего не стоит очаровать девушку. Их комплименты – пустые слова. Сама не заметишь, как попадешься на крючок. А потом уже ничего не поправить. Останется лишь горевать о своих ошибках.

Кэролайн отчего-то решила, что Луиза о коварстве светских повес – или одного повесы – знает не понаслышке. Кэролайн попыталась заглянуть кузине в глаза, но та намеренно отвела взгляд.

– Я хочу посмотреть на прославленную коллекцию лорда Уоррена. Пойду поищу отца – он не откажется составить мне компанию.

– Не забудь про нас – мы тоже хотим взглянуть на приобретение герцога, – сказала напоследок Дина.

Кэролайн украдкой взглянула туда, где совсем недавно видела Линдси, но он успел куда-то отойти. Прекрасно понимая, что ее неуемное любопытство ни к чему хорошему не приведет, она все равно поискала графа глазами и, не найдя, ощутила неожиданно сильное разочарование.

Решив, что у нее еще будет возможность проанализировать свои эмоции и сделать правильные выводы, Кэролайн сосредоточилась на текущей задаче и вскоре увидела мать и отца в компании старых знакомых. Судя по веселым возгласам и взрывам смеха, они получали подлинное удовольствие от общения.

– Папа, ты не хочешь прогуляться со мной по галерее и полюбоваться на картины?

Лорд Дерби обернулся к дочери. Он широко улыбался.

– Твоя мама еще вволю не наговорилась. Дай нам пару минут. Может, твои кузины составят тебе компанию? Они, кажется, собрались уходить, – добавил он, указав на племянниц взглядом.

Кэролайн ничего не оставалось, кроме как последовать совету отца. Пока они с кузинами продирались сквозь толпу к выходу, им было не до разговоров, но в галерее людей, как ни странно, находилось немного, так что выставленные в ней предметы искусства можно было беспрепятственно осмотреть и обменяться мнениями по поводу увиденного.

Девушки остановились возле скульптуры, изображавшей героя-воина то ли из древнегреческого, то ли из древнеримского эпоса – Кэролайн в этом не слишком хорошо разбиралась.

– Как вы думаете, без одежды все мужчины выглядят так же, как он? – задумчиво спросила Беатрис.

Кэролайн никак не ожидала от скромницы Беатрис такого откровенного интереса к предмету. Впрочем, Беатрис теперь была не скованной провинциалкой, а столичной барышней, и это многое объясняло.

– Едва ли, – вынесла свой вердикт Луиза.

Кэролайн окинула взглядом скульптуру метателя диска высотой не меньше шести футов. Художник передал красоту мужского тела весьма реалистично – напряженные мышцы спины, объемные бицепсы, стройные, крепкие ноги. Кэролайн поймала себя на желании прикоснуться к нему, провести рукой по гладкому мрамору. Интересно, так ли безупречно тело графа Линдси, как его костюм? Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Ей вдруг сделалось жарко.

Кэролайн отвернулась от статуи с твердым намерением переключить внимание на что-то менее реалистичное, например на какой-нибудь пасторальный пейзаж, но вместо картины увидела перед собой того самого Линдси. Похоже, все то время, пока она рассматривала дискобола, граф рассматривал ее.

Он улыбнулся ей в молчаливом приветствии. У нее закружилась голова. Должно быть, от духоты – в галерею успело набиться слишком много публики.

Не стоило так долго смотреть ему в глаза, однако Кэролайн осознала свою ошибку, лишь когда лорд Конрад засвидетельствовал им почтение со словами:

– Как истинный джентльмен может любоваться мрамором и холстами, когда видит перед собой четырех прелестниц из плоти и крови?

Граф Линдси стоял рядом с приятелем и неотрывно глядел на Кэролайн.

Кэролайн упорно смотрела себе под ноги, но дело было сделано. Она приманила его взглядом, он подошел, а кузины начнут донимать ее расспросами и читать мораль.

Глава 6

Линдси был здесь с одной лишь целью. Ни танцы, ни досужие сплетни, ни изысканные напитки и закуски его не интересовали. Он напросился в попутчики Конраду только для того, чтобы узнать побольше о последнем приобретении герцога Уоррена. К счастью, ждать осталось недолго, и он сможет наконец покинуть этот балаган.

И тут он увидел леди Николсон.

И она – в этом он был уверен – тоже его заметила.

Щеки ее зарделись – жарко стало и ему. Где ее отец? Почему она бродит по дому одна, когда вокруг столько проходимцев?! Сокровища надо беречь и охранять, если не хочешь, чтобы их у тебя украли.

Линдси скромно держался за спиной приятеля, пока тот раскланивался со знакомыми и искал знакомства с теми, кто мог ему пригодиться.

Картина, что ждала представления, была укрыта тканью.

– Как ты думаешь, что лорд Уоррен прячет под этой тряпкой? – задумчиво протянул Конрад, скользя взглядом по толпе, окружившей ярко освещенный подиум.

– Вы в своем репертуаре, лорд Конрад, – игриво похлопав виконта по предплечью веером, воскликнула Луиза. – Что же вас сюда привело, если не любовь к мрамору и холстам? Любопытство? Как и всех прочих?

– Любопытство и немалая толика страха, – поддержала сестру Дина.

– Страх? Вы о чем? – удивленно переспросил Конрад.

– Страх упустить момент рождения животрепещущей сплетни, которая будет у всех на устах целые сутки или двое, – ответила Луиза.

– Я бы не стала делать точных прогнозов. Слух продержится лишь до тех пор, пока не случится еще какое-нибудь судьбоносное событие, – заметила Беатрис.

Вот так, обмениваясь репликами, группа из четырех девиц и Конрада продвигалась к подиуму. Линдси держался чуть позади, стараясь идти след в след за леди Николсон.

Прозвучал гонг, и по галерее прокатился взволнованный шепот. Толпа напирала, и он невольно задел рукавом обнаженное предплечье Кэролайн. Та немедленно оглянулась, и взгляды их встретились. Линдси улыбнулся, и она, словно нехотя, улыбнулась в ответ.

– Простите, миледи, – сказал он и вдохнул ее аромат. Определенно орхидеи. Волосы ее были зачесаны назад и убраны в высокий шиньон с замысловатыми косами и заколотыми локонами. И вновь ему мучительно захотелось погрузить пальцы в эти шелковистые пряди и вытащить все шпильки до одной, оставив их валяться на полу. В бесстыдном беспамятстве он представлял, как покрывает поцелуями ее губы, лицо, изящную шею, ключицы, плечи…

– Здесь слишком много людей, – сказала Кэролайн, взмахнув ресницами. – Меня должен был сопровождать отец, но теперь ему ко мне не пробиться.

Ее слова сыграли роль ушата холодной воды, сразу понизившего градус напряжения, – в чем Линдси весьма нуждался. Будучи на голову выше большинства присутствующих, Линдси обвел взглядом толпу, хотя понятия не имел, как выглядит отец леди Николсон. Виновато пожав плечами, он вновь посмотрел на нее и увидел, что она наблюдает за ним.

Кэролайн мучительно остро ощущала близкое присутствие графа Линдси. Отчего-то рядом с ним она чувствовала себя нежной, хрупкой и очень женственной. Наверное, по контрасту с ним, таким высоким, сильным и мужественным.

Когда он задел ее рукавом, по телу почему-то побежали мурашки. Она отреагировала весьма странно на невинное прикосновение, но и с ним было не все гладко: Кэролайн заметила, как напряглось его лицо – будто у него скулы свело – и как он поспешил улыбнуться, словно чтобы расслабиться. Впрочем, во время той кадрили с ними уже происходило нечто подобное. И когда лорд Конрад подошел и завел разговор, граф Линдси словно нарочно ушел в себя. Он шел последним, старался идти прямо за ней и, когда она замедлила шаг, сделал то же самое.

Может, он хочет получше ее узнать? Или просто не желает принимать участие в словесной перестрелке, что вели ее кузины и лорд Конрад?

Кэролайн без особого интереса устремила взгляд на подиум, где, стоя возле укрытого темной тканью мольберта, держал речь лорд Уоррен. Гораздо больше ее занимал стоявший рядом граф Линдси, хотя последний упорно молчал.

В попытке увеличить дистанцию между собой и Линдси Кэролайн под встречным напором толпы чуть было не потеряла равновесие, но граф удержал ее от падения. Кэролайн смущенно опустила глаза на его руку в элегантной бальной перчатке. Убедившись, что она прочно стоит на ногах, Линдси убрал руку, однако прежде зачем-то провел указательным пальцем по внутреннему сгибу ее локтя. Кэролайн стало еще жарче.

– Примите мои извинения, миледи, – раздался его голос у самого ее уха. – Простите мою неловкость. Еще раз простите. Публика, кажется, теряет терпение. С вами все хорошо?

– Да, – еле слышно прошептала Кэролайн. – Надеюсь, то, что предстоит увидеть, стоит всех перенесенных неудобств, – добавила она и с досадой прикусила губу, осознав, что сказанное прозвучало двусмысленно.

Какой у него благородный профиль, подумала она, украдкой скосив глаза на графа. И как от него приятно пахнет: мылом и чуть-чуть гвоздикой. И эта легкая небритость…

Кэролайн поглубже вдохнула непередаваемый мужественный аромат.

– Для меня вечер уже удался, – чуть наклонив к ней голову, сказал Линдси и выпрямился прежде, чем она придумала ответную реплику.

Беатрис оглянулась и, протянув Кэролайн руку, предложила:

– Давай попробуем подойти поближе. Отсюда ничего не увидишь.

– Не хочется толкаться. Мне и здесь хорошо, но спасибо за предложение, – ответила Кэролайн.

– Вы подарите мне вальс, леди Николсон? Когда мы сможем отсюда уйти? – шепнул ей на ухо Линдси.

Разве она не дала себе слово быть впредь осмотрительнее? Она должна ему отказать. Тем более для этого не надо нарушать правил приличия. Достаточно лишь сказать, что все ее танцы уже расписаны.

– С удовольствием, милорд. – Кэролайн не смотрела ему в глаза из страха увидеть в них то, что может увидеть. Или скорее из страха, что он разглядит в ее глазах то, что не следует.

Между тем утомительная речь герцога близилась к финалу – он развернулся к укрытому покрывалом мольберту и театральным жестом сорвал с него драпировку. Атласная ткань с тихим шелестом соскользнула на пол, открыв золоченую раму.

– Я дарю вам «Нону», – объявил герцог, – бесценное сокровище, шедевр.

Восторженный шепот прокатился по галерее. Кэролайн подняла взгляд на графа. Тот был чернее тучи. Что с ним? Что вызвало у него приступ гнева?

Как раз в этот момент отцу Кэролайн наконец удалось добраться до дочери. От даже запыхался – пришлось прокладывать себе путь, орудуя локтями. Кэролайн хотела было представить графа Линдси отцу, но граф внезапно исчез, словно его тут и не было. Странно… Как можно перемещаться столь быстро в подобной толчее? Впрочем, с таким выражением лица, как было у графа, можно заставить расступиться любую толпу.

– Хочешь поближе подойти, чтобы лучше рассмотреть картину? – предложил дочери лорд Дерби.

– Для этого придется ждать своей очереди довольно долго, – со вздохом ответила Кэролайн. – Сегодня все вдруг сделались почитателями высокого искусства. Хотя я подозреваю, что искусство как таковое здесь мало кого волнует – гораздо важнее рыночная стоимость очередного шедевра. Но к тебе, папа, это, конечно, не относится.

– Когда-нибудь, когда ты выйдешь замуж и обзаведешься собственным домом, – произнес отец, стараясь выбрать самый удачный маршрут, ведущий к подиуму с «Ноной», – то, надеюсь, украсишь стены кое-какими работами из моей коллекции. Считай это желание стариковским чудачеством, если хочешь, – с улыбкой добавил он.

– Я целиком доверяю твоему вкусу и с удовольствием исполню твое желание, – улыбнулась в ответ Кэролайн.

Между тем они все же сумели пробиться вплотную к подиуму. Простая, казалось бы, композиция и незамысловатый сюжет – но какая игра красок, сколько смысла таят в себе символы, понятные лишь истинному знатоку, такому, как ее отец.

Если ее итальянский преподаватель истории действительно стоил тех денег, что ему платили, и если память ее не подводит, то полуобнаженная женщина на картине – это одна из парок, одна из богинь судьбы. Согласно римской мифологии, Нона прядет нити человеческих судеб и потому олицетворяет плодородие и продолжение жизни.

Кэролайн полагала, что герцог пожелал приобрести эту картину в качестве удачного вложения капитала – она стоила немалых денег, а с годами стоимость ее будет лишь расти. Впрочем, многие аристократы интересовались искусством как средством накопления богатства больше материального, чем духовного. И в этом Кэролайн не видела ничего плохого. Вот граф Линдси тоже прибыл сюда ради искусства, и где же он сейчас?

Кэролайн наблюдала за тем, как рассматривает «Нону» ее отец. Для него было важно понять, как именно работал над ней художник: как накладывал мазки, подбирал краски. Для нее важнее было другое: о чем думал художник, создавая образ парки. Что такое счастливая судьба? Для женщины счастье – иметь семью, детей… И, как всегда бывало, когда Кэролайн задумывалась о будущем, ее сердце сжалось от боли. Что, если судьба обделит ее теми радостями, что так щедро раздает другим? Что, если у нее не будет детей? Ей вдруг стало ужасно жаль себя. Настолько, что захотелось плакать. Надо бы найти какое-нибудь уединенное местечко, чтобы привести в порядок расшатавшиеся нервы.

– Дядя, мы пришли за тобой, – объявила чуть запыхавшаяся Беатрис, подойдя к лорду Дерби и его дочери. Дина, едва поспевая за сестрой, семенила следом. Луизы с ними не было. – Тетя Джулия хотела бы перейти в банкетный зал и послала нас тебя найти.

– Столько шума из-за такой маленькой картины, – разочарованно заметила Дина.

– Эта картина имеет немалую ценность, – возразил лорд Дерби, – в особенности если коллекционеру повезет приобрести недостающие две части триптиха.

– Лично мне больше нравится танцевать, чем любоваться картинами, – сообщила Беатрис. – И у нас есть на этот счет кое-какие планы. Верно, Кэролайн?

Все три девушки двинулись в сторону танцевального зала, в то время как лорд Дерби с женой отправились в банкетный зал, где уже разносили первое блюдо. До окончания бала осталось всего два танца, первый из которых начался раньше, чем девушки вошли в зал. Кэролайн не хотела пропускать последний танец, и, хотя она обещала его графу Линдси, тот, видимо, уже забыл о своем приглашении, потому что его нигде не было видно. И все же Кэролайн продолжала надеяться, что он окажется рядом с ней в самый последний момент и закружит ее в волшебном вихре вальса. Какие наивные романтические мечты! Кэролайн пришлось сделать над собой усилие, чтобы ничем не выдать своего разочарования.

Линдси издали заметил герцога Уоррена, который, стоя у стола с закусками, о чем-то разговаривал с джентльменом намного моложе его. Линдси подошел и посмотрел на юношу так, что тот поспешил ретироваться.

– А ты убивать взглядом не пробовал? – с сарказмом поинтересовался герцог. – У тебя бы получилось.

– Стоит попробовать. Спасибо за совет.

– Тот, кто пользуется силой своего взгляда, чтобы влюблять в себя незадачливых дам, способен, наверное, найти своему дару и иное применение – сражать врагов, например. – Уоррен кивком подозвал лакея и взял бренди с подноса.

– Шоу с разоблачением удалось на славу, – сказал Линдси. – Публика была в восхищении. Браво, ваша светлость.

Уоррен довольно усмехнулся. Он-то знал истинную цену своему приобретению.

– Да, картина стоящая, – скромно сказал Уоррен.

– Во всех смыслах стоящая, – согласился Линдси. Он понимал, что идет по тонкому льду. Озвучив сомнения в подлинности картины, он может так разозлить герцога, что тот выставит его из дома навсегда. Однако если герцог Уоррен еще не осведомлен, что лорд Дженкин имеет – вернее, до недавнего времени имел – точно такую же «Нону», то скорее рано, чем поздно о двух «Нонах» узнает не только герцог, но и весь лондонский высший свет. И вероятность того, что обе – подлинники, близка к нулю. Пикантность ситуации состояла еще и в том, что ни Уоррен, ни Дженкин не могли заявить права на картину, поскольку она официально принадлежала отцу теперешнего графа Линдси.

– Даже не представляю, какими связями надо обладать, чтобы отыскать шедевр, много лет считавшийся потерянным для истории, – пристально глядя герцогу в глаза, осторожно заметил Линдси.

Повисла многозначительная пауза. Кажется, герцог понял намек.

– Если ты решил выгодно вложить средства, то от меня помощи не жди, – чуть насмешливо протянул Уоррен. – Я слишком дорожу репутацией, чтобы выдавать своих деловых партнеров. И мне совсем не хочется, чтобы ты собрал три картины первым.

– Разумный подход к делу, – сказал Линдси.

– Вот и я о том же.

– С вашего разрешения я бы хотел остаться с «Ноной» наедине, чтобы хорошенько ее рассмотреть, – попросил Линдси, понимая, что злоупотребляет гостеприимством хозяина дома. Впрочем, разве Уоррен мог догадываться о его истинных мотивах?

– Пожалуйста. Я распорядился, чтобы «Нону» перенесли в мой кабинет. Если для тебя пища духовная важнее ужина, «Нона» в твоем распоряжении. Прямо по коридору, последняя дверь с левой стороны. Я же должен встречать гостей в банкетном зале.

Линдси даже не успел поблагодарить герцога – звук гонга возвестил, что гостям пора занять места за банкетным столом.

Линдси сожалел о том, что так и не потанцевал с леди Николсон, но тут уже ничего не поделаешь. Дело прежде всего. Неужели вся эта авантюра с леди Дженкин была напрасной? Неужели у лорда Дженкина в галерее висела подделка? То много лет ни одной «Ноны», а тут сразу две одновременно. С чего бы это? Если бы не угроза банкротства, стал бы он сейчас задаваться этими вопросами? Ни за что! Но Линдси нанял двух независимых нотариусов, чтобы те провели аудит наследства, и оба пришли к совершенно неутешительным для него выводам. Наследство нужно было спасти во что бы то ни стало.

Что же касается второго условия, выдвинутого отцом – насчет законного наследника, – то Линдси так или иначе не собирался его исполнять. Может, тогда не стоило и пытаться исполнить первое? На этот вопрос у Линдси ответа не было. Что он знал точно – так это то, что ему надо сделать хороший глоток бренди. А лучше – два или три.

Глава 7

Что можно считать привычкой? Если она второй раз ищет уединения в кабинете хозяина чужого дома, это ведь еще не привычка? Но если она так поступает при каждом выходе в свет, то, наверное, такое поведение можно назвать привычным. Что с ней такое? Никогда прежде Кэролайн не замечала за собой особой чувствительности, а тем более слезливости. Наверное, все дело в том, что ни прекрасные учителя, ни книги, ни путешествия не могли восполнить очевидную брешь в ее образовании: она не понимала законов, по которым живет высший свет, и чувствовала себя здесь белой вороной.

Или дело вовсе не в лондонском высшем обществе, а в ее нездоровом интересе к графу Линдси? Подумаешь, пригласил ее на вальс и забыл! Что стоит и ей забыть о его существовании? Навсегда забыть.

Кэролайн крепко зажмурилась, словно наивно верила в то, что проблема исчезнет, если закрыть на нее глаза. Вообще-то больше всего она опасалась, что так никогда и не встретит того, с кем могла бы прожить в согласии («счастье» – слишком сильное слово) всю оставшуюся жизнь. Она очень боялась, что нет на свете мужчины, который полюбил бы ее такой, какая она есть, без всяких «если». Кузины не представляли всю меру ее отчаяния. Кэролайн даже не пыталась облечь свою тревогу в слова. Если ей и посчастливится встретить мужчину, который полюбит ее, то ему, конечно же, захочется иметь детей. Что, если она не сможет дать ему то главное, что хочет от женщины мужчина?

Кэролайн зашла в кабинет. Эта комната была ярко освещена – в отличие от той, где на ее глазах разыгралась любовная сцена. Какой же он все-таки негодяй, этот граф Линдси! Что с того, что леди сама проявляла инициативу? Он ведь знал, что делает, когда соблазнял ее своей улыбкой? Влюбил в себя и тут же, можно сказать, оттолкнул. Как это на него похоже!

Ну вот, она опять о нем думает. Кэролайн невесело усмехнулась. «Прекрати! – в который раз приказала она себе. – Подумай о чем-то отвлеченном. О природе. Или об искусстве».

Только сейчас она заметила прикрытый тканью мольберт. Тот самый, что стоял на подиуме. Как будто герцог Уоррен хотел уберечь «Нону» от чужих любопытных глаз. Хватит с нее одного испытания. Теперь она будет служить усладой ему одному. Но, пока герцога нет, Кэролайн может воспользоваться шансом лучше рассмотреть картину. Побыть с «Ноной» наедине. Полуобнаженная красавица, деловито улыбаясь, наматывала на веретено нить чьей-то судьбы. Согласно мифу, с которым Кэролайн была знакома, это парка олицетворяла первую стадию в судьбе человека – как рождается нить из кудели, так зачинается человеческая жизнь. Вторая парка отмеряет длину нити, и он нее зависит, будет ли жизнь человека долгой или короткой, и третья парка, что отрезает нить, символизирует смерть.

Если Кэролайн мечтала отвлечься от мучительных мыслей о том, что ей, возможно, не дано познать счастье супружества и материнства, то созерцание картины меньше всего тому способствовало. Ее сердце сжалось от боли, от жалости к себе захотелось плакать, и как раз в этот момент дверь в кабинет с шумом распахнулась. Кэролайн, обернувшись, в изумлении уставилась на Линдси. Тот, не замечая ее, вошел и запер за собой дверь. На сей раз он был один. И он был чертовски красив. Кэролайн набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула:

– Милорд.

Это все, на что ее хватило.

Он усмехнулся – той самой коронной полуусмешкой-полуулыбкой, которая словно нож в масло входила в нежные дамские сердца, оставляя в них глубокие шрамы. Чем чаще Кэролайн общалась с графом, тем больше верила слухам, над которыми раньше смеялась.

– Вот мы и встретились вновь, миледи, – сказал он и, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, остановился рядом и уставился на картину. – Уж не играет ли нами проказница судьба?

– Судьба? – растерянно повторила Кэролайн, рискуя показаться графу умственно отсталой. Разозлившись на себя, она решила, что будет говорить то, что думает, и пусть все мамины и прочие советы катятся ко всем чертям. – Скорее простое совпадение. Похоже, мы оба предпочитаем шумным собраниям места потише. А где еще найти покой, как не в личных покоях хозяев, имевших глупость пригласить людей, неспособных по достоинству оценить попытки их развлечь. Через час или два эти светские рауты, как мне кажется, становятся неотличимыми друг от друга, и все они абсолютно предсказуемы.

– Как приятно иметь дело с женщиной, которая говорит то, что думает. Если бы все поступали как вы, мужчинам было бы сложнее себе льстить. Но я скажу – тот, кто достоин стать вам мужем или компаньоном, должен быть готов уважать ваше мнение.

Кэролайн была несколько обескуражена услышанным. Тщетно она искала в памяти подходящую фразу на случай такого поворота в беседе, но, к счастью, Линдси продолжил говорить сам. Его бархатистый голос было приятно слушать. Очень приятно.

– Я не сомневаюсь, что для той, кто так много путешествовала, все эти празднества кажутся скучными и унылыми. Всем временами хочется приключений. И женщины в этом смысле ничем не отличаются от нас, мужчин.

Кэролайн улыбнулась ему в ответ. Хотя, казалось, каждая ее клеточка бурно откликалась на его присутствие и, как во время танца, она чувствовала себя маленькой и хрупкой, былая скованность ушла. Странно, но с ним она вела себя естественнее, чем с кузинами, или с тетей, или даже с матерью. И еще ей действительно было интересно, что он думает.

– А что вы скажете об этой картине? – спросил Линдси, переводя взгляд с «Ноны» на Кэролайн и обратно.

Неужели он не лукавит и его интерес неподдельный? Зачем ему знать, что она думает?

– Вы будете удивлены, – сказала Кэролайн, сама не понимая, отчего ее потянуло на откровенность.

– Правда? – Линдси пристально взглянул на нее. – Вам неприятен сюжет? Или вас не устраивает мастерство художника? – С этими словами он чуть отошел назад, словно чтобы рассмотреть ее, Кэролайн, с иного ракурса.

Его взгляд скользнул по ее лицу и сделался влажным, опустившись ниже подбородка. Сегодня Кэролайн надела одно из своих любимых платьев. Просто захотелось, а не потому, что надеялась ему понравиться. Платье из китайского шелка цвета спелого персика было вполне скромным – никаких глубоких декольте и спущенных плеч. Отчего же он пожирает ее взглядом?

– Художник, вне всяких сомнений, очень талантлив, – набравшись храбрости, сказала Кэролайн, – но вот сама тема не вызывает воодушевления.

Не вызывает воодушевления… Если бы все было так просто. Какое будущее уготовила ей судьба? Зачем обрекла ее влачить жалкое существование бездетной женщины, чья красота увянет, так не подарив жизнь и надежду новому человеку, который мог бы стать ее продолжением? Ее и ее возможного избранника… Но ведь может случиться и по-другому. Что, если она встретит человека, который влюбится в нее и простит ей ущербность, и она, в благодарность за понимание и заботу, полюбит его всем сердцем?

– Вы лукавите, миледи, – сказал граф Линдси, и в глазах его читался неподдельный интерес. – Столько времени прожить в Риме и не проникнуться его духом? Вы хотите сказать, что античная мифология вас не занимает?

Он, похоже, проигнорировал ее нежелание углубляться в тему.

– Я считаю, что произведение искусства должно пробуждать эмоции и трогать до глубины души, – отозвалась она.

– И «Нона» оставляет вас равнодушной? – чуть ли не сквозь зубы спросил он, словно был задет ее лицемерием.

– Нет, напротив, – сдалась Кэролайн. – Она слишком сильно меня волнует. И вызывает слишком бурные эмоции. – Она подошла ближе к мольберту и сделала вид, что рассматривает «Нону». – А вы? Когда вы смотрите на эту красивую картину, что видите вы?

Что он видит? Линдси давно не было так смешно. Он видел не «Нону», а Кэролайн, рассматривающую «Нону». И этот вид сзади был довольно аппетитным – спасибо тому, кто объявил кринолины вне закона и ввел в моду струящийся шелк, подчеркивающий красоту естественных женских форм. Линдси находил ее красивой. Его пленяла ее непосредственность. Однако было кое-что еще. Несмотря на очевидную неискушенность Кэролайн, он находился в полушаге от того, чтобы увлечься ею всерьез.