Гостиница бесплатное чтение

ГОСТИНИЦА

Три этажа. Фасад в стиле «эклектика», с первым этажом рустованным крупными квадрами грубо обработанного камня. Пилястры, объединяющие второй и третий этажи, завершаются причудливыми капителями, включающими стилизованные изображения роз. Над окнами маскароны неизвестных богов. Перед входом лестница в семь ступеней между двумя обелисками в египетском стиле. И всё это – гостиница с лифтами, уютными номерами, чистыми удобными постелями, вежливым персоналом и хорошим рестораном.

Более трёхсот шестидесяти номеров. Точное их количество трудно определить, так как внутри здания много лет идёт вялотекущий ремонт, который когда-то с энтузиазмом был начат и никак не может завершиться. Комнаты то объединяются в роскошные апартаменты, то наоборот, просторные номера перестраиваются в несколько однокомнатных с минимальными удобствами. Постояльцы гостиницы испытывают беспокойство от стихийных перепланировок, их то и дело переселяют из одного номера в другой, но перестройка преследует людей на всех этажах. В коридорах они прижимаются к стенкам, чтобы не запачкаться об одежду рабочих, постоянно снующих в разных направлениях с вёдрами краски, стремянками, листами фанеры, прочими строительными материалами и инструментами. Из-за ремонта происходят перебои со светом и водой, только после того, как это неожиданно случается, раздаётся стук в дверь или телефонный звонок и вежливый голос предупреждает о возможном отключении. Некоторые из жильцов ворчат и жалуются на отсутствие нормальных условий для проживания, другие же стоически переносят все трудности вызванные ремонтом.

Обслуживающий персонал постоянно сетует на перестройку, которую затеяли хозяева гостиницы, чтобы превратить это заведение в пятизвёздочный отель, но из этой затеи ничего не получается, «только деньги все растратили и жалованье платят не регулярно».

Небольшая группа постояльцев проживает здесь постоянно, находя номера по-домашнему уютными, а ресторанную кухню почти изысканной. Они очень гордятся, что управляющий и обслуга знают их по имени, в отличие от остальных жильцов, различаемых по номеру комнаты – «господин из тридцать первого» или «женщина из сорокового» и прочие.

Гостиница, благодаря своему расположению в тихом центре города, постоянно переполнена самым разным людом: бизнесменами, туристами, больными (недалеко от гостиницы очень хорошая клиника). Большинство приезжает не на долго, иногда всего на сутки. Периодически в фойе с пронзительным скрипом открываются входные двери, и кто-то из жильцов уходит в темноту под проливной дождь, который с необъяснимым постоянством идёт почти всегда, когда кто-нибудь выезжает.

Взамен ушедших, в коридорах появляются радостно возбуждённые улыбающиеся люди с чемоданами, цветными коробками и чехлами для костюмов – новые постояльцы. Их наигранный смех, преувеличенно громкие голоса и лихорадочный блеск глаз контрастируют со спокойными и сосредоточенными лицами старожилов. Новички чувствуют себя плохо в непривычной обстановке. Они беспокойны и растеряны.

У здешнего управляющего голова идёт кругом от круговорота людей. Почти ежедневно кто-нибудь спрашивает, не надоела ли ему эта непрекращающаяся суета вокруг, на что управляющий философски отвечает заученной фразой: «Весь мир – гостиница, а люди – гости».

Время от времени в коридорах и комнатах гостиницы слышится хлопанье крыльев, люди начинают озираться, и в конце концов принимают эти звуки за слуховую галлюцинацию, стряхивая с одежды упавшие сверху птичьи перья.

ПОРТРЕТ

Дина Ивановна – женщина во всех отношениях привлекательная. Приблизившись к бальзаковскому возрасту, она приобрела бальзаковские габариты, но, при этом, не утратила своего женского шарма. Она постоянно ловила на себе пристальные взгляды противоположного пола. В мужском сословии во все времена было не мало любителей такой барочной красоты. Яркую внешность Дина Ивановна унаследовала от своей матери вместе со способностью к ворожбе. Всё, что она предсказывала, сбывалось с удивительной точностью. Наблюдая множество людей с их стереотипными проблемами, Дина Ивановна пришла к убеждению, противоречащему известному афоризму Льва Толстого. Она поняла, что все несчастные семьи несчастливы одинаково, а все счастливые, счастливы каждый по-своему.

Однажды к ней в дом пришёл мужчина, как и прочие, чтобы узнать свою судьбу. Костюм и причёска были безукоризненны, руки холёные, но во взгляде читалась немая мольба. Он был служащим какого-то департамента в городской администрации крупного промышленного центра, но работа ему не нравилась, а личная жизнь не складывалась. Дина Ивановна, разложила веером карты по скатерти пёстрой как цыганская юбка, взглянула в хрустальный шар, оставшийся в наследство от матери, и, театрально изобразив удивление, сообщила, что в скором времени он преодолеет свою нерешительность, расстанется с бюрократическим креслом и, занявшись бизнесом, быстро разбогатеет. Мужчина решив, что эту стандартную фразу гадалка говорит всем подряд, не смог сдержаться и громко расхохотался. Смеялся он долго, поминутно восклицая: «Простите, Бога ради»! Смех снял напряжение, которое его сковывало и, немного успокоившись, мужчина игриво спросил: «Не желает ли мадам выйти замуж за будущего миллионера»? Тут он снова разразился смехом, теперь уже от собственной шутки. Дина Ивановна смерила весельчака долгим оценивающим взглядом и согласилась. Через неделю они поженились и всё пошло так, как было предсказано. Об одном лишь умолчала Дина Ивановна в день их первой встречи, что жить ему осталось семь лет и смерть будет внезапной. Умолчала из корысти, но вскоре почувствовала жалость и это чувство заполнило её душу и было сильнее любви, которая между ними возникла. Годы, когда она старалась наполнить счастьем жизнь человека, ставшего ей очень близким, стали и её самыми счастливыми годами. Женщина окружила дорогого супруга заботой, и семь лет пролетели, как один миг с острым ощущением полноты бытия.

Неизбежное случилось, и Дина Ивановна стала обеспеченной вдовой, но это её не радовало. Год она, соблюдая траур, носила чёрную одежду, однако жизнь остановить нельзя, и Дина Ивановна сшила себе роскошное бордовое платье.

Поселившись в гостинице недавно, она сразу обзавелась поклонником, которого все постояльцы и обслуживающий персонал гостиницы называли в соответствии с его учёным званием, Профессором. Дина Ивановна также обращалась к нему по званию, превратившемуся в прозвище, не смотря на настоятельные просьбы Профессора называть его по имени – Аркадий. Сам же Профессор свою пассию на людях величал Диной Ивановной, а в приватной обстановке – Дивановной, но женщина великодушно прощала ему этот грубый юмор.

Дина Ивановна остановилась в гостинице отнюдь не в поисках поклонника. У неё была на то гораздо более серьёзная причина. Здесь она встретилась со своей племянницей, Евой, которой по неосторожности, нарушив свои правила, она предсказала смерть от неизлечимой болезни. Случилось это пять лет назад и срок назначенный девушке уже подошёл. Ева приехала в знаменитую клинику этого города в надежде перешагнуть роковую черту, когда здоровье её заметно пошатнулось, и поселилась на длительное время в гостинице. Отсюда она написала сумбурное, эмоциональное письмо своей тётушке, Дине Ивановне, и вскоре они встретились.

При первом свидании обе женщины не смогли сдержать слёз. Ева плакала по причине полной беспомощности врачей. У Дины Ивановны были слёзы раскаяния, так как она считала себя виновницей всех превратностей судьбы племянницы. На этот счёт у потомственной гадалки появилась своя теория, связанная с природой гадания. Анализируя свой богатый жизненный опыт и вспоминая то, что рассказывала ей мать, Дина Ивановна пришла к пугающему её выводу, что существуют различные варианты будущего, и у людей почти всегда есть выбор. Какой-то из вариантов развития событий наиболее вероятный, но и его можно избежать. Однако, если ворожея этот вариант будущего увидит и озвучит, включается механизм его осуществления, и человек обречён, так как выбор сделан за него. Добрейшая душа Дины Ивановны долго прибывала в смятении от этого открытия. Женщина пообещала себе никогда больше не заглядывать в чужое будущее, чтобы не лишать людей возможности творить свою судьбу. Но этого ей казалось не достаточно, нужно было постараться исправить уже сделанное.

Встретившись с Евой она поняла, что спасти её жизнь можно только взяв болезнь на себя. Теоретически такое возможно, в силу их близкого родства, однако это было равносильно самоубийству, на которое Дина Ивановна не была способна. Прошло три месяца. Больная таяла на глазах. Дина Ивановна пребывала в отчаяние.

И вот она сидит за столиком в гостиничном ресторане, погружённая в свои невесёлые мысли, а её надоедливый поклонник, Профессор, говорит сущий вздор по поводу цвета её бардового платья. Вдруг глаза у Дины Ивановны заблестели, женщина оживилась и преувеличенно внимательно стала выслушивать неуклюжие комплименты кавалера. Видя такую резкую перемену настроения, Профессор замолчал и вопросительно посмотрел на свою спутницу, он уже достаточно изучил её поведение и знал, что сейчас последует какая-то просьба, и не ошибся.

«Дорогой Профессор, – вкрадчивым голосом заговорила Дина Ивановна – Я вспомнила, что Вы недавно обнаружили в себе страсть к коллекционированию, и очень занимательно рассказывали про своё, купленное по случаю, пока не большое, собрание средневековой живописи. Кажется за услугами по реставрации приобретённых раритетов Вы обращались к Художнику, проживающему в восьмом номере? Вы даже говорили, что подружились с ним и стали общаться. Я прошу, познакомьте меня с этим господином».

«Это ещё зачем?» – раздражённо ответил Профессор. Проявление Диной Ивановной открытого интереса к другому мужчине, вызвало у него ревность. Женщина заметила это и засмеялась.

«Глупенький Вы мой Профессор. У Вас нет ни причины, ни повода злиться. Я просто хочу заказать портрет, а Вы должны мне в этом помочь». От этих слов мужчина вспылил ещё сильнее.

«Ну и какой портрет дама желает: парадный, халатный или ещё проще?» – последовал язвительный вопрос.

Женщина опять засмеялась, эта ситуация её явно забавляла: «Успокойтесь, Вы ведёте себя как мальчишка. Но если Вам так любопытно, я скажу. Портрет не для меня, а для моей племянницы. Работа срочная. Пусть изображение будет поплечное, но с максимальным сходством. Это важно». Разъяснения Дины Ивановны успокоили Профессора, и он пообещал помочь.

Уже на следующий день художник установил мольберт в комнате Евы и они провели первый сеанс в присутствии Дины Ивановны, Профессора и медсестры. Художник сделал экспрессивный подмалёвок, прописал утончённые черты лица, удачно уловив портретное сходство. В погоне за образной выразительностью мастер несколько усилил признаки тяжёлой болезни на лице женщины, что не понравилось Еве, но было одобрено её тётушкой.

Портрет ещё не был завершён, а Дина Ивановна попросила написать в нижней части холста имя, но не исполнителя, как сначала все подумали, а портретируемого. Художник спросил фамилию своей модели, но Дина Ивановна охладила его страсть к каллиграфическим изыскам, сказав что имени вполне достаточно. Во время перерывов в работе, когда все, находящиеся в комнате, располагались вокруг чайного столика, художник уверял присутствующих, что этот портрет будет лучшей его работой. А Дина Ивановна подошла к мольберту, постояла перед ним и, пристально глядя в глаза изображённой на холсте племянницы, казалось, заговорила сама с собой.

Портрет был написан в три дня. Ева подолгу позировала сидя в плетённом кресле. Сеансы живописи совпали с кризисом болезни, и художник был готов перенести их на другое время, однако, по настоянию Дины Ивановны, работа была продолжена. Во время последнего сеанса Ева, находясь в сильной депрессии, устроила тётушке истерику. Она кричала, что этот портрет ей не нужен, что скоро она умрёт и всё, изображённое на портрете, чем поминутно восхищается художник, эти глаза, губы, щёки с лихорадочным румянцем, закапают в грязную яму. Она кричала, что хотя и не знает зачем жила, но не хочет умирать. Она кричала, чтобы её оставили в покое, что она никого не хочет видеть. Дина Ивановна поднесла ей блюдце с таблеткой успокоительного средства и стакан воды, но Ева со злостью смахнула всё со столика на пол. Посуда со звоном разбилась, а осколки разлетелись по всей комнате. Художник с Профессором держали обезумевшую девушку за руки, пока медсестра ставила ей укол, после чего больная успокоилась, и на её лице появилось выражение полного равнодушия ко всему происходящему вокруг.

«Зачем Вам этот портрет, – спросил с укором Профессор у Дины Ивановны – дни Вашей племянницы сочтены, и не лучше ли действительно оставить её в покое»?

«Мне этот портрет не нужен. – возразила Дина Ивановна – Он нужен ей. А Вы должны мне помочь завершить начатое. Я опять хочу воспользоваться Вашими знакомствами. Вы ведь дружны с шеф-поваром гостиничного ресторана?»

Профессор утвердительно кивнул. Он любил вкусно поесть, и шеф-повар ресторана обнаружил в нём знатока и ценителя кулинарного искусства. Они оба были гурманами, это их сближало.

«Ведь у него на кухне не все печи электрические? – продолжала, как бы размышляя в слух, женщина – Вы сами говорили, что некоторые блюда там готовят на открытом огне». Профессор вновь кивнул.

«Договоритесь с Вашим приятелем, сегодня вечером нам потребуется этот очаг,» – в голосе Дины Ивановны зазвучали командирские нотки не допускающие возражений.

Остаток дня тянулся неправдоподобно долго, но вечер неизбежно настал. Повара уже давно покинули помещение кухни, потолочные светильники были отключены, но в очаге горел огонь. Перед очагом стояли освящённые лишь светом живого пламени три человека: Дина Ивановна, выглядящая торжественно в своём любимом бардовом платье; Профессор, на носу которого сверкали, отражая игру огня, очки в золотой оправе; и художник в своём неизменном берете. Дина Ивановна сделала шаг вперёд и решительно бросила в очаг портрет своей племянницы, что-то пошептала над пламенем, и отступила назад к своим спутникам. Пламя охватило холст, ещё свежая краска вскипела от высокой температуры, под колпаком вытяжки заклубился чёрный дым. Все трое молча наблюдали как живописный образ больной женщины пожирает очистительный огонь.

«С Вами не соскучишься!» – воскликнул поражённый Профессор.

«А Вам хочется поскучать?» – спросила Дина Ивановна, но ответа не последовало.

«Сколько я Вам должна за сожжённое произведение, маэстро?» – обратилась Дина Ивановна к художнику, продолжая смотреть на пламя.

«Нисколько, голубушка, только бы всё получилось, – задумчиво произнёс Художник, которого поступок Дины Ивановны нисколько не удивил и немного помолчав он задумчиво продолжил, ни к кому конкретно не обращаясь – Прогуливаясь по границе замкнутого круга пределов человеческого познания, бесконечно малого в безмерности миров, мы художники порой бросаем беглые взгляды на территорию невыразимого потустороннего и уже ни чему не удивляемся, даже если не всё понимаем».

«О чём собственно речь? Вы, двое, что-то от меня скрываете,» – вяло попробовал протестовать Профессор, но разговор был закончен. Портрет догорел и пламя погасло.

Утром следующего дня в апартаментах Евы толпились доктора. Их удивлению не было предела. Неподдающаяся лечению, смертельная болезнь прошла сама собой, и хотя женщина ещё была слаба, но абсолютно здорова. Когда озадаченные врачи ушли, Еву навестила тётушка со своими двумя вчерашними спутниками.