Путь крестоносца бесплатное чтение

Предисловие

Природа и человек ‒ всегда были одним целым. Сотворение мира, описанное в Евангелии, ещё раз подтверждает тот факт, что люди ‒ дети стихий! Огонь, вода, земля и воздух стали божествами для первых обитателей Земли. Они поклонялись им и приносили кровавые жертвы, чтобы задобрить своих природных властелинов.

Сейчас, во времена нашей современности, сложно оценивать то, что было в меловом или юрском периодах. Первыми пристанищами для людей стали пещеры, где они вели свой быт при свете костра, чертя осколком камня на стенах горных пород различные рисунки.

Сила человеческого разума не родилась из ничего! Изучение эволюции стало для учёных из разных времён мировой истории поводом для дискуссий и споров.

Смысл любой религии состоит в наставлении человека на путь истинный. Христианская религия не собиралась быть исключением, ведь намного проще объяснить перипетии Священного Писания, чем дать людям возможность свободно мыслить. Во времена средневекового невежества церковь имела особую силу и старалась манипулировать своей паствой, не собираясь надевать стоптанные сандалии отшельника, проповедовавшего за кусок чёрствой горбушки хлеба.

«Сначала было Слово и слово было Бог!» Ветхий Завет ‒ стал фундаментом для нескольких религий и их ответвлений. В нашу современность мы не успеваем подсчитывать количество сект, увеличивающихся с каждым новым днём. Людям нужен Бог или проводник, чтобы хоть чем-то подкрепить свою зыбкую надежду на завтрашний день.

Жизнь из века в век продолжает испытывать человека! Ничего не меняется, кроме прогресса научной мысли, но она никогда не станет вершителем судеб! Грехи, искупление и желание бороться навсегда останутся путеводной звездой для многих странников. Об одном из таких пилигримов и будет эта история…

Пролог.

Рим. Базилика Святого Петра.

Декабрь 1079 года.

Зима ‒ время смерти и надежды! Небо затянуто плотными густыми облаками, а сильный, холодный дождь барабанит по земле и камням.

Ночи длятся долго, и призрачные тени с порывами ветра летают среди вымокших стен хижин и лачуг. Зловещий гул и тысячеголосое эхо наводят страх на Вечный город, а жители молятся Святой Марии, чтобы беды и бесы обходили их стороной.

Сады вокруг базилики ещё помнили годы жестокости цезарей и императоров, погрязших в алчности, жестокости и разврате. Кровавый цирк Нерона будут помнить в веках, и людские проклятия никогда не будут забыты среди семи холмов Ромула и Рема.

Мученическая смерть апостола Петра, распятого на кресте вниз головой в месте порока и греха, стала лишь началом пути христианства в этих местах. Впереди предстояло пережить много гонений, страшных пыток и казней последователям Иисуса Навина. Их спасением стали катакомбы, скрывшие верующих и праведников от солдат Римской империи.

«Откровение Иоанна Богослова» стало для христиан надеждой, но тогда ещё никто не мог предполагать, что его «Апокалипсис» будет происходить на этой земле из века в век.

Декабрьская тёмная ночь пристально наблюдала за Вечным городом, оглядывая строгие холмы.

Кардинал Винченцо Бароне стоял наверху башни базилики Святого Петра и смотрел на тёмное небо. Каждый поздний вечер он забирался по крутой каменной лестнице, ожидая предсказанного знамения.

Сильный свист ветра пробирал его до костей своим холодом, но кровообращение в постаревшем организме продолжало бороться и отгонять объятия вечности как можно дальше.

Старость даётся человеку для мудрости, но только не каждый способен её познать!

Тело покрылось гусиной кожей от очередного холодного и сырого потока ветра, но он продолжал смотреть на небо и тихонько шептал молитву. Кардинал держал в руке галеро, чтобы его не унесло стихией, а седые волосы на голове трепетали перед мощью стихии.

Небо молчало, не желая делиться с клириком своими замыслами, словно готовясь к какому-то очень важному свершению.

Дневной холодный дождь, взявший паузу на пару часов, возобновился. Сырость вызывала у кардинала сильный кашель, от которого толком ничего не помогало. Эфирные масла из различных аббатств облегчали состояние старого Винченцо, но не приносили исцеления.

Этому миру, где царит тьма и искушения, не говоря уже о скоротечности самой жизни, не стоящему и ломаного гроша, нужен был герой, способный подарить надежду!

Лоб кардинала, исчерченный морщинами, говорил о том, что он не только клирик, но и человек, обладающей самобытной мудростью, основанной на знаниях теологии и изречениях наследия общественных деятелей и полководцев, давно почивших в бездне Римской империи.

Красную моццетту поверх сутаны трепал ветер, а пальцы в перчатках дрожали от сырого холода.

Небо кардинал Винченцо расценивал как зеркало, отражавшее происходящее на земле и в людских душах. Возможно, поэтому сады Эдема стали недоступны человеку!

Он не хотел думать, что пришествие на землю Сына Божьего и его страдания на кресте за род людской были бессмысленными и напрасными, но иногда втайне от всех признавал, что грешен сам.

‒ Nel nome del Padre, del Figlio, del Spirito Santo, ‒ произнёс шёпотом кардинал, зажмуривая глаза от сильных порывов ветра.

Старость ‒ это особое время! Господь даёт человеку какие-то годы, чтобы понять, переосмыслить и, осознав, попытаться исправить часть своих ошибок! От смертного одра ещё никто не уходил. Воинам, к примеру, гораздо проще! Однако, сбежать на войну слишком просто, вместо того чтобы искупить собственные прегрешения перед теми, кто в самом деле этого достоин.

Путь к Богу не бывает лёгким! Эта дорога больше напоминает узкий и осыпающийся при ходьбе каменный мостик, перекинутый над адской бездной.

Вспоминать о прошлом кардинал Винченцо не любил. Рано остался сиротой, его забрали к себе в аббатство монахи-бенедиктинцы, дав ему пищу, кров и образование. Достижение кардинальского сана стало лишь стечением обстоятельств и большой любви к своему делу, помимо поиска истины, которая всегда оставалась рядом в тени большей части жизни.

Вой ветра и его порывы усилились, расчищая на небе небольшой участок, образовывая круг. Бесконечность собиралась напомнить о своём участии, но не стремилась устраивать очередной потоп, ведь ковчега уже никто не мог успеть построить.

Взгляд кардинала застыл на россыпи звёзд среди декабрьской ночной тьмы. Их строгость и в тот же момент игривость завораживала, от этого действа невозможно было отвести глаз.

Звёзды закружились в неспешном хороводе, начиная превращаться из круга в крест.

Холодный пот проступил на сыром от дождя лбу, а старый кардинал продолжал неотрывно смотреть на небо. Объяснить данное явление Винченцо Бароне не мог, хотя очень многое знал о звёздах, давая злым языкам возможность упрекнуть своё благочестие в тяге к еретическим учениям.

Память старого человека не так хороша и не в силах обладать совершенством, иногда изменяя своему хозяину. Однако кардинал не мог забыть небольшого отрывка из одного старого манускрипта, случайно найденного одним паломником в пещере близ далёких синайских гор.

‒ Он пришёл! ‒ тихо промолвил старый кардинал, не в силах сдержать своего восторга, но и не имея возможности сбросить с себя большую часть прожитых лет. Молодость давно осталась в прошлом, и, попятившись назад к каменной лестнице и едва не оступившись, стал спускаться по ступеням, а по его холодным от ветра и дождя щекам текли слёзы радости.

‒ Господь спасёт этот мир! ‒ пребывая в восторге и одновременно натягивая на голову галеро, тихо говорил кардинал. ‒ Господь спасёт! ‒ придерживаясь за каменные выступы и спускаясь по ступеням, повторил Винченцо Бароне, ощущая прилив сил и веры, которая терялась изо дня в день, когда он наблюдал, как люди страдают от голода, холода и тяжёлых болезней.

Кардинал оказался в узком коридоре, более похожем на тонкую кишку, где горело несколько факелов, освещавших путь из башни.

Резкая боль в пояснице, как всегда, некстати дала о себе знать, пронзив будто стрелой пяту Ахиллеса, и Винченцо Бароне прижал ладонь в красной перчатке над правой ягодицей. Коротко всхлипнув от боли, кардинал вспомнил о бесполезности большинства настоев на травах и мазях на основе животного жира, избирательно помогавших от этой старческой напасти.

‒ Ибо каждому воздастся по вере его! ‒ стиснув зубы от очередного проявления болевого синдрома, прошипел Винченцо и продолжил, прихрамывая, идти по коридору.

До выхода во внутренний двор оставалось совсем немного, но истинная радость может заглушить любую боль, подарив короткую иллюзию свободы среди бесконечного рабства на фоне житейских обстоятельств.

Монахи, прибывшие из Мессины, испугались вида старого кардинала и подняли головы к небу, где яркие звёзды на чистом клочке ночного неба образовали подобие креста. Их руки лихорадочно сплелись, словно они узрели самого Господа, но были не в силах промолвить хотя бы «Отче наш».

Высохший фонтан, украшавший внутренний двор, молча наблюдал за происходящим, но не был готов заполниться на фоне этого явления святой водой.

Монахам в коричневых истрёпанных балахонах было уже не до разгрузки гужевых лошадей и повозок с провизией, которые они привезли с благословенного юга, где голод и холод не были главными проблемами.

Головы монахов, поднятые кверху, и глаза, неотрывно следящие за необычным явлением на чистом клочке неба, согревали их уставшие от тягот жизни сердца и дарили надежду. Языки покорно начали шептать молитву во славу Божью, а правая рука аббата приготовилась перекреститься.

‒ Господь спасёт свою паству! ‒ утирая слёзы радости на щеках, остановившись, произнёс кардинал Винченцо и снова поднял голову кверху, чтобы навсегда запомнить благословение небес, которое ожидал из года в год на протяжении долгого времени.

Кто-то обязательно не забудет упомянуть тот факт, что человеческое сумасшествие существовало всегда, но никогда одно и тоже помешательство не случалось у группы людей одновременно. Потеря рассудка схожа с бичом центуриона, заставлявшего дрогнувших легионеров держать строй и собираться «в черепаху». Стать рабом иллюзий легко, достаточно просто перестать сопротивляться и больше ни во что не верить и не надеяться на чудо.

Сумасшествие всегда было подобно бичу центуриона, заставлявшего легионеров держать строй и боевой дух. Человек не хочет что-то делать, но природа загоняет его душу в узкие рамки собственных иллюзий.

Кардинал Винченцо прошёл мимо охраны, углубляясь в лоно базилики, где языки пламени факелов освещали насмешливые лица караульных сержантов, давно привыкших к чудаку в красной сутане.

Старый кардинал, чуть прихрамывая, зашёл в центральный неф, приволакивая за собой правую ногу, не желавшую подчиняться воле своего хозяина. Он свернул к лестнице, слыша раскатистый смех караульных сержантов, не решавшихся никогда рассмеяться Винченцо Бароне в лицо.

До покоев папы оставалось совсем немного, и кардинал не мог не поделиться данной радостью с Его Святейшеством, а что о нём подумают слуги, никогда не волновало Винченцо Бароне, в прошлом сироту, прошедшего многие круги земного ада до того, как он попал в аббатство.

В эту ночь караул у покоев папы несли рыцари Гюнтер и Маттео, потомки разорившейся знати, коих становилось всё больше и больше на просторах Европы, уставшей от болезней, голода и нищеты, где кроме церкви и сеньоров не жил настоящей жизнью никто!

Рыцари повскакивали со стульев с подлокотниками у входа в покои Его Святейшества, звеня своими кольчужными доспехами, покрытыми белой туникой, и учтиво склонили головы перед старым кардиналом.

Винченцо Бароне ввалился в покои папы, не обращая внимания на уговоры телохранителей подождать до утра, и рухнул на четвереньки на ковёр работы персидских мастеров, споткнувшись о порог.

Храп и тревожный сон Его Святейшества резко прервался и он, медленно продирая глаза, сел на кровати с белым, расшитым золотистой нитью бархатным балдахином.

‒ Святый Боже, что случилось? ‒ пытаясь сбросить с себя сонное состояние тихо спросил папа Григорий VII.

‒ Ваше Святейшество… Ваше Святейшество… Я видел! Я видел! ‒ с болью в пояснице поднимаясь на ноги с ковра, запинаясь говорил кардинал.

‒ Что ты опять увидел на этой башне? ‒ с недовольством, но в то же время с некоей долей понимания в голосе снова спросил папа. Он отбросил толстое одеяло и опустил ноги вниз, пытаясь попасть стопами в туфли. Его взгляд замер на языках пламени, пожиравших в камине недавно подкинутые Гюнтером дрова.

‒ Он пришёл! Он пришёл! ‒ с огромной радостью на морщинистом лице и слезами на глазах наконец-то ответил кардинал и рухнул на колени рядом с кроватью Его Святейшества, тут же сплетя пальцы рук. Взгляд Винченцо Бароне застыл на распятии, висевшем на каменной выбеленной стене в стороне от камина.

‒ Кто на этот раз пришёл к тебе Винченцо? ‒ сбросив с себя остатки сна и встав с кровати, спросил папа и принялся укутываться в тёплый кафтан. ‒ Надеюсь, это был не очередной чёрт из твоих сумасбродных сказок. Когда-нибудь я сожгу эти дьявольские книги из библиотеки! ‒ с лёгкой долей негодования в голосе продолжил Его Святейшество, остановившись рядом с кардиналом и протянув ему свою правую руку.

Кардинал прижался своими обветренными губами к «перстню рыбака», символу папской власти, и вернул свой взгляд на распятие, висевшее на стене.

‒ Ты можешь мне спокойно всё объяснить? ‒ перекрестившись, спокойно спросил папа.

‒ Я был на башне, как всегда, и смотрел на тёмное небо. Поднялся сильнейший ветер, и на клочке разорванных дождевых облаков появился клочок чистого неба, где яркие звёзды образовали знамение, похожее своим видом на крест. Всё произошло именно так, как в том манускрипте, про который я вам говорил, найденный аббатом в пещере близ синайских гор! ‒ с неописуемой радостью в голосе и, стирая окостеневшими пальцами рук слёзы радости с высохших от прожитых лет щёк, ответил кардинал и перекрестился.

‒ Винченцо, а ты точно ничего не путаешь? ‒ принявшись вспоминать текст из манускрипта, спросил Его Святейшество.

‒ Это невозможно, когда ждёшь этого долгие годы! Вы сами помните, Ваше Святейшество, те слова. Пророчество гласит, что судьба будет жестока к нему, но дух Божий не оставит его в самых страшных испытаниях и дарует ему силы, чтобы выполнить предначертанное и спасти души грешников, ‒ на одном дыхание продолжал говорить кардинал Винченцо, неотрывно смотря на распятие, висевшее на каменной стене покоев папы.

Свет Божий очень схож с выгоревшей лучиной, которая никогда не затухнет, только узреть его дано не всем.

Папа Григорий VII перекрестился и, встав на колени рядом с кардиналом Винченцо, принялся читать «Отче наш».

Как и все люди на этой земле, Его Святейшество имел свои пороки и свои угрызения совести, мучившие изо дня в день. Он был ещё не настолько стар, чтобы почувствовать холодное дыхание приближавшей смерти, но страх очень часто посещал душу папы.

Закончив молитву, Его Святейшество поцеловал свои персты и медленно поднялся с колен.

‒ Ступай к себе, Винченцо! Только время сможет дать ответ на то, что ты видел. Всё в руках Божьих!

Глава 1

Франция. Замок Ла Валлет

Пушистый снег, медленно кружась, падал на мощные стены небольшого родового замка графа Анри де Ла Валлета, оседая на старых усталых камнях и черепичных крышах строгих и суровых башен.

Вечера и ночи в те времена никогда не бывали спокойными. Всегда стоило ожидать неприятных сюрпризов от соседских феодалов, которых по большей части сдерживал авторитет графа Анри, чем сила его войска. Никто не хотел вступать в конфронтацию с сеньором, чья семья на протяжении нескольких веков помогала Святому престолу, а злить церковь всегда оказывалось себе дороже.

Груз тяжёлых времён всё сильнее ложился неподъёмным бременем на людей, уставших от бесконечной борьбы за выживание. Возможно, так будет происходить из века в век, но, чтобы думать о будущем, нужно хотя бы видеть его иллюзорные очертания, а о них мало кто задумывался, находя короткое спасение в сиюминутном мгновении.

Стражники, поёживаясь, мёрзли на стенах замка, продолжая нести караульную службу. Мысли о кружке тёплого вина и горячем очаге согревали их души, но никак не влияли на их конкретное физическое состояние. Запах жареного поросёнка, за готовностью которого следил подвыпивший поварёнок, больше злил воинов, чем дарил надежду на сытый ужин.

Эта декабрьская ночь в замке выдалась особенной. Везде горели факелы и во внутреннем дворе царила суета ожидания. Скоро на свет должен был появиться долгожданный наследник графа Анри, и каждый из слуг пытался воспользоваться этим моментом в свою пользу. Стянуть что-нибудь из графских запасов была мечтой каждого, но не все могли на это решиться. Строгость своего сеньора знали все и не строили больших иллюзий, что даже рождение сына обойдётся без итогового подсчёта в амбарах и наказания плетьми расхитителей его собственности.

Кольчужный доспех хауберк холодил уставшие и продрогшие тела караульных солдат, чья одежда мало чем отличалась от лохмотьев простых крестьян-землепашцев, живших в деревне вблизи от замка в своих ветхих лачугах.

Скудный урожай прошедшего лета медленно таял в графских амбарах, которые охраняли самые верные своему сеньору сержанты во главе с команданте гарнизона Жаном Таро, блестящим воином и мудрым полководцем, происходящем от обедневших дворян. Если в графскую казну в одной из башен было пробраться практически невозможно, то попасть в амбар оказывалось намного проще.

Угроза голода с каждым годом становилась всё сильнее и за её стремительностью уже было сложно уследить, а только стоило надеяться на будущий богатый урожай. Возможно, всему виной был гнев Господень, наказывавший людей за их грехи, но матушка-природа всегда знает больше и просто своим немым укором пытается сподвигнуть человека на те действия, которые требует от неё вселенная.

Стражник устало зевнул, ощутив ноющую боль в зубе, от которой не было спасения, кроме цепких рук конюха и его клещей, но страх жуткой боли неотвратимо действовал на сознание.

‒ Чёртов зуб! – в сердцах с досадой тихо произнёс стражник и скривил свою бородатую физиономию. Стальной шлем в очередной раз предательски сполз ему на лоб, что вызвало ещё большей гнев к самому себе и своей жизни. ‒ Неужели Богу так хочется, чтобы люди страдали от своих недугов? ‒ шмыгнув заложенным носом, промолвил он, взглянув на тёмное зимнее небо и пушистый снег, спокойно ложившийся на каменные стены.

Пар изо рта караульного умертвил пару снежинок, а его взгляд устремился вдаль к дороге на Париж.

В конюшне мёрзли исхудавшие лошади, давненько не видевшие, что такое полное корыто овса. Человеческая жизнь очень часто стоила гораздо дешевле, чем породистая кобыла или даже старый мерин.

Во внутреннем дворе замка караульные протягивали дрожащие от холода руки к открытому огню костра, чтобы хоть как-то обогреться при таком сыром холоде, сменившем сильный ветер.

Из нескольких окон замка бился тусклый свет, сдерживаемый приоткрытыми ставнями. Громкий женский крик мало кого мог удивить, и стражники старались не обращать на него никакого внимания.

Мучения и боль родовых схваток не отпускали графиню уже несколько часов. Бабки-повитухи суетились как могли, понимая всю ответственность, лежавшую на принятых ими решениях. Служанки грели воду и таскали медные тазы, чтобы не вызвать гнева своего господина, пребывавшего в огромном волнении. Размышления по поводу будет наследник или наследница в меньшей степени волновали графа, но, конечно же, он хотел, чтобы родился сын.

Матильда лежала на кровати в покоях в промокшей от пота льняной рубахе с раздвинутыми ногами и дрожала от страха, но верила, что всё будет хорошо и Господь проявит к ней и её малышу свою милость.

Большой зал купался в свете настенных факелов и горел камин, где сухие поленья поглощали безжалостные языки пламени. Граф Анри нервно ходил вдоль длинного стола взад и вперёд, останавливаясь у той точки, где стояла кружка, куда он постоянно наливал их кувшина вино.

Он не был набожным человеком, скорее, как и многие сеньоры, принадлежал к истинным воинам, беря пример с рыцарей Карла Великого. Граф верил в трезвый расчёт и умение анализировать любую ситуацию здесь и сейчас, чтобы не остаться в грязной канаве завтра.

Крики внезапно прекратились и над замком нависла пелена из тишины, вызывавшей скорее испуг, чем облегчение. Леденящий холодок пробежал по спине графа Анри, и он остановился, прислушиваясь к каждому шороху, не обращая внимания на писк мышей, с которыми не могли совладать три здоровенных, но ленивых кота.

Быстрый бег одной из служанок, споткнувшейся на каменном полу в коридоре, успокоил графа, поскольку по своему опыту он хорошо знал, что о беде сообщают, лишь еле переступая, в поисках нужных слов. Молодая служанка поднялась на ноги и, отряхнув чуть запачканный в крови желтоватый передник, выбежала к каменной лестнице и вцепилась мёртвой хваткой в массивную деревянную балясину.

‒ Сын!!! Родился сын!!! ‒ с радостью стала кричать служанка своим тонким голосом, более похожим на звуки свирели.

Граф встрепенулся, сбросив с себя приступ страха, и быстрым шагом направился к лестнице, ощущая, как ему резко стало жарко в своём красном суконном костюме, под которым от пота прилипла к телу просторная рубаха. Он ускорил шаг и побежал по коридору к покоям графини. Сердце несказанно трепетало в его груди и, возможно, в первый раз настолько сильно от простого переизбытка чувств.

Старухи-повитухи вытирали мокрые от пота лица, продолжая присматривать за роженицей, а служанки посторонились и дали своему сеньору пройти к его жене и сыну, не рискуя создавать каких-либо помех.

‒ У вас родился наследник, наш господин! ‒ учтиво поклонившись, произнесла старшая из трёх повитух, рассчитывая на щедрое вознаграждение.

Граф Анри не обратил на поздравление старухи никакого внимания и, остановившись на мгновение у кровати с белым балдахином, прислушался к спокойному щебетанию своего новорождённого сына. Улыбка на овальном лице отца со шрамом на правой щеке будто вернула его в собственные детские воспоминания, которые ему хотелось пережить снова, но только уже со своим наследником. Мгновения ‒ это есть наша жизнь! Их мы помним и никогда не забываем, какими бы они для нас не были.

Граф подошёл к кровати и аккуратно присел на перину, где сидела его жена с сыном на руках в вымокшей от пота и крови просторной рубахе.

Младенец, закутанный в пелёнки, спокойно смотрел на своего отца, и бездонным взглядом тёмных глаз искал свою судьбу, которая должна была вот-вот спуститься на него. Это ожидание можно сравнить лишь с неизбежностью и смирением, ведь пока у малыша не было сил противостоять её цепким рукам.

‒ Мой дорогой, любимый и родной сыночек! ‒ с восторгом в голосе и необыкновенной теплотой произнесла графиня, за чью руку и сердце ещё не так давно боролись множество благородных сеньоров. Теперь она стала матерью, исполнив свой долг перед мужем, и стала ещё красивее и чище, ведь в её верности и благочестии невозможно было усомниться.

Матильда поцеловала сыночка в крохотный лобик и с любовью во взгляде посмотрела на своего господина.

Огонь свечей плавно танцевал под силой дуновения лёгкого, но холодного ветерка, просочившегося из щели приоткрытых ставен. Радостные лица дополняла обрывистая тишина, а мрачный замок, уставший от смертей, почувствовал начало новой вехи своего существования.

‒ Гийом! Я хочу, чтобы моего сына звали Гийомом, ‒ взяв на руки сына и посмотрев в его бездонные тёмные глаза, сказал граф, приняв твёрдое и авторитарное решение, как всегда делали его предки, чей род шёл от истинных рыцарей Карла Великого.

‒ Как будет угодно моему господину, ‒ покорно согласилась графиня и больше не проронила ни слова. Сейчас она мечтала лишь о том, чтобы её сын был счастливым и благородным потомком своего рода, для кого честь и отвага не закроют врата к настоящей любви.

Молодая служанка подошла к окну, чтобы закрыть чуть приоткрытые ставни, и увидела на ночном небе среди рваных облаков мерцавшую звезду…

Глава 2

Франция. 1089 год.

Замок Ла Валлет.

Летний рассвет имеет особую силу. Он словно незримый судья разделяет ночную тьму от дневного солнечного дня, когда людские молитвы имеют ещё большую силу, не встречающуюся с преградой в виде дождевых или грозовых облаков.

Роса ещё блестела на траве под яркими лучами небесного светила, а из леса доносилось мелодичное пение птиц, где грусть и радость сливались в своём единении. Корнеплоды и злаки зрели на засеянных крестьянами полях, а соломенные крыши домов и кузницы согревалось заботливым теплом природы. Звонкие удары молота о наковальню и дым из печной трубы, как всегда, начинали новый день. Старый кузнец Жак сжимал в мозолистой огрубевшей руке древко и своими тяжёлыми ударами подчинял своей воле сталь. Лёгкий ветерок обдувал его покрытое каплями пота грязное от копоти лицо, а руки продолжали ковать толстый прут для починки ворот замка.

Мальчишка в суконном костюмчике бежал по деревянному помосту, перекинутому через ров, оставив позади поднятую решётку ворот замка, и размахивал во все стороны деревянным мечом. Ему были не страшны любые капризы погоды, ведь он был сыном графа де Ла Валлет.

Крестьянские ребятишки с завистью смотрели на сына сеньора, чья беззаботность вызывала у них лишь немую злобу. Суконный костюмчик Гийома и его шнурованные полусапожки на фоне драных балахонов и босых ног смотрелись, как на чёрный холст художник наносит кляксу белой густой краски.

Седой слуга в просторном чёрном балахоне бежал за своим воспитанником, стирая подошвы своих обветшавших сандалий, чтобы нет упустить своего озорного маленького господина.

‒ Гийом!!! Куда ты?! Подожди меня! ‒ кричал изо всех сил пожилой слуга, что вызывало у графа Анри лишь улыбку, смотря на шалости сына с каменной стены своего замка.

Вояка Бертран не раз спасал своего сеньора от неминуемой гибели на поле боя и удостоился такой высокой чести, как воспитывать его наследника. Граф Анри не хотел, чтобы Гийом был похож на него. Он видел в нём воина и мудрого полководца, а для этого не нужны были придворные дармоеды, учившие отпрысков знатных семей, чтобы потом за их счёт стать значимыми людьми.

Время не щадит человека, но взамен даёт бесценный опыт, которым он обязан поделиться с молодой порослью, так нуждающейся в прививании необходимых рыцарю ценностей и простых человеческих качествах.

‒ Гийом! – снова изо всех сил крикнул наставник и, спотыкнувшись о щель в помосте, оказался на сырой дороге после вчерашней грозы. Ссадины на его ладонях не успевали заживать из-за резвости своего воспитанника, с упоением колотившего деревянным мечом по веткам деревьев и кустарников.

Гийом представлял себя доблестным рыцарем, не желавшим искать примирения со своим безмолвными врагами, чья зелень лишь содрогалась от ударов деревянного меча.

Мелкий щебень с дороги забивался в сандалии Бертрана и вызывал дискомфорт. Порой старому воину казалось, что кожа на его ступнях не почувствует даже прикосновение раскалённого железа, но проблема людей в том, что они слишком много думают.

Лучи яркого солнца слепили глаза Бертрана, не желая пожалеть его ослабшее от возраста зрение. Лёгкая неуклюжесть компенсировалась сохранившейся от былых славных времён реакцией, но годы неумолимо брали верх. Боль досады в глазах сливалась воедино с утраченной навсегда молодостью, но с лихвой компенсировались тяжёлыми воспоминаниями, не дававшими старому воину спокойно спать.

Гийом остановился, и его детская рука, державшая деревянный меч, опустилась и он посмотрел на старика Бертрана. Его шаловливая улыбка, словно являлась самовыражением и собственным превосходством над своим наставником.

Старый воин поскользнулся на скользком грунте дороги и рухнул на землю на четвереньки. На детском овальном лице внезапно застыли страх и волнение. Мальчик подбежал к своему наставнику и протянул ему свою руку.

‒ Бертран, вставай! Ты не ушибся? ‒ взволнованно спросил Гийом, ощутив, как в его груди колотится сердце.

Граф, стоя на стене замка, обхватил левой ладонью рукоять меча, висевшего на кожаном поясном ремне в ножнах поверх кольчужного доспеха, и продолжил наблюдать за своим сыном. Чёрные волосы с редкой проседью слегка трепал летний ветерок, а лицо графа слегка искажала улыбка. Анри гордился своим сыном, в котором видел благородство, умение прийти на помощь и доброе открытое сердце. Пусть время не пожалеет Гийома и ему будет суждено многое потерять, а может, в итоге и погибнуть на бранном поле, но это не будет иметь в итоге никакого значения.

‒ Как ты, Бертран? ‒ с упорством из последних сил помогая своему наставнику подняться, с беспокойством на лице спросил мальчик.

‒ Всё в порядке, Гийом! Поменьше эмоций! Настоящему рыцарю не надлежит их показывать! ‒ отряхнув свой чёрный балахон, произнёс старый воин и улыбнулся, внимательно наблюдая за реакцией своего воспитанника.

‒ Идём, Бертран! Мы ещё не тренировались сегодня на мечах, ‒ потянув за руку своего наставника, звонко и с присущей мальчишке упорностью, произнёс Гийом.

‒ Истинный и благородный рыцарь ищет не место для битвы, а место для диалога с врагом! Бессмысленное кровопролитие ‒ худшее, что может допустить полководец, от которого зависят жизни его преданных воинов! ‒ поправив косматые седые волосы на голове, сделал наставление своему воспитаннику Бертран и стёр с щетины щеки кругловатого лица дорожную грязь.

‒ Но как можно победить, если не драться с врагом на мечах? ‒ с разочарованием и долей непонимания в голосе заметил мальчик, отряхивая свои колени от грязи.

‒ Словом! Ведь кому-то в итоге придётся отстирывать победителям накидки и штаны, запачканные всякой грязью… Победить врага ‒ это мастерство, а стать для чужих крестьян не поработителем, а защитником ‒ искусство! ‒ стараясь как можно понятнее растолковать своему воспитаннику философию вражды «соседей», говорил Бертран. Он понимал, что для маленького графа пока многое не ясно, но время останется лучшим советчиком.

Гийом слегка растерялся, но старался не показывать своего состояния. Ему ещё не было и десяти лет. Он хотел пока лишь простой тренировки в учебном поединке, а не понимать различия покорённых земель и людей, живущих на них.

Они свернули с дороги на луг, и Гийом побежал вперёд, как обычный деревенский несносный мальчишка, что вызвало всегда у старого воина искреннюю добродушную улыбку.

Игровой поединок среди примятой сочной зелёной травы стартовал, и сосредоточенность воспитанника вновь удивила его учителя. Проворства и коварности в характере Гийома было не занимать, но ему ужасно не хватало хладнокровия, чтобы лучше подготовиться к отражению выпада противника. Мальчик внезапно поскользнулся на влажной луговой траве, и его нога поехала в сторону. Он издал короткий детский визг и шлёпнулся на сырой грунт. Яркий луч солнца ослепил Гийому глаза и словно мелкая искра опустился в его глазное дно, где растворился в глубинах сознания.

Сущность природы заключается в её избирательности, понять которую бывает крайне сложно, пока не наступит определённый момент. Пути Господни неисповедимы, а исповедима только человеческая жизнь!

‒ Поднимайся, Гийом! Валяться в грязи недостойно настоящего рыцаря или воина, ‒ подойдя к своему воспитаннику и протянув ему свою руку, произнёс Бертран.

‒ Я не валяюсь! ‒ с некой обидой и чувством уязвлённой гордости бросил в ответ маленький граф. Он схватил наставника за руку и, резво поднявшись на ноги, сделал удар наотмашь своим деревянным мечом.

‒ Злость ‒ это очень хорошо, Гийом, но ярость убивает намного сильнее, чем любое поражение! ‒ встав в боевую стойку с деревянным мечом в руке, добавил Бертран. ‒ Пора вернуться к отработке удара сокола. Стойка! ‒ резким тоном отдал команду старый воин и с улыбкой посмотрел на своего воспитанника, замершего с деревянным мечом в руках, держа его чуть выше головы.

Гийом в следующее мгновение отбил выпад Бертрана и с довольным выражением лица почувствовал прилив сил, будто сама природа делилась с ним своей энергией и азартом.

‒ Жаль, у отца нет сокола! ‒ вздохнув, с разочарованием в голосе поделился своими мыслями маленький граф и опустил руки, державшие меч.

‒ У твоего отца и так есть слишком многое, чего нет у других. Не забывай это! Твоя задача в жизни будет не просто сохранить всё это, но и приумножить, ‒ высказал своё наставление Бертран и улыбнулся.

Внезапное гаркание летящего сокола привлекло острый слух мальчика, и его взгляд поймал гордого парящего в небе хищника. На лице Гийома возникла мимика восторга на лице, и он продолжал следить за полётом сокола.

‒ Он с нами, Бертран!!! ‒ радостно прокричал воспитанник.

‒ Эта птица ‒ символ благородного и смелого воина. Когда-нибудь у тебя обязательно будет свой сокол! Я в этом не сомневаюсь!

‒ Бертран, а когда появился удар сокола?

‒ О, это было очень давно. Удар сокола ‒ самый мощный удар во всей технике боя. Его корни происходят из далёких времён Римской империи, про которую я тебе рассказывал в прошлое воскресенье после церкви. Тогда миром правили бесстрашные когорты легионеров и преторианцев. Но, как я тебе говорил уже, изобилие и развращение ‒ это единый финал любого общества, построенного на пороках и грехе. Так произошло и с непобедимыми легионерами и преторианцами, чья гибель пришла из их гнилого нутра. Мало быть великим и искусным воином, главное быть добродетельным и скромным человеком!

‒ Бертран, а ты боишься смерти? ‒ сунув свой деревянный меч за кожаный поясной ремень и обхватив рукоять левой ладонью, с гордым выражением лица спросил Гийом. В его взгляде в этот момент можно было увидеть больше, чем просто интерес. Ему, как и любому ребёнку, хотелось знать и попробовать понять природу финала всего живого в этом мире.

‒ Люди боятся не смерти, мой дорогой воспитанник! Боятся неизвестности! Ведь никто не знает, что на самом деле находится за порогом человеческой жизни. В церкви нам говорят, что бессмертие зависит от веры и её силы. Поэтому… Да! Я боюсь этой неизвестности, ‒ вдумчиво и как можно понятнее для мальчика попытался ответить старый воин. Он не хотел пугать воспитанника или рассказывать ему сказки из идолопоклоннических религий северных народов. Бертран просто хотел донести саму суть, а не заниматься демагогией. ‒ Вернёмся к отработке ударов! Хватит болтать!

Гийом выхватил меч, и учебный поединок вспыхнул с новой силой, почти как костёр, который плавно выгорает, но вовремя брошенное полено на раскалённые угли даёт ему новую жизнь.

Старый воин опустил деревянный меч, ощущая боль в мышцах и суставах, которая предательски преследовала его уже многие годы, и резко выдохнул.

‒ Гийом! На сегодня поединок окончен, ‒ восстанавливая сбитое дыхание, произнёс Бертран. Пыл борьбы и азарта в глазах мальчика резко сменился на разочарование, и он опустил свой тренировочный меч.

‒ Очень жаль! ‒ вздохнув, буркнул воспитанник и опустил взгляд на смятую луговую траву.

‒ Молодец, Гийом! С каждым днём ты становишься сильнее, а я, к сожалению, свои силы теряю. Эта та данность, с которой человек просто должен смириться вне зависимости от возраста и сопутствующих обстоятельств. Может быть, когда-нибудь настанет время и люди будут жить долго и счастливо, но только в том случае, если они не будут так рьяно желать смерти своему врагу. Смерть и процветание народов зависят только от них самих! Никто не придёт и не протянет руку помощи еле дышащему врагу, скорее, его просто добьют и отберут земли, ценности и самое дорогое ‒ свободу и возможность самостоятельного выбора. Жизнь не прощает ошибок, но человек с помощью ошибок может стать хозяином целых королевств! Запомни это Гийом!

‒ Бертран, мне часто кажется, что ты знаешь ответ на любой вопрос! ‒ с улыбкой на лице и восторгом в детском звонком голосе добавил маленький граф.

‒ Никто не знает ответов на все вопросы! Это не больше чем иллюзия, а стать её рабом слишком просто, и тогда ты гарантированно сломаешь свою жизнь!

‒ А что такое иллюзия, Бертран? ‒ сунув деревянный меч за ремешок на поясе и обхватив ладонью рукоять, обмотанную куском свиной кожи, спросил воспитанник.

‒ Иллюзия ‒ это то, что вроде видишь, а в жизни оказывается не больше чем обман. Так люди сами себя заводят глухую в чащу, откуда нет выхода… Идём в церковь, помолимся вместе за твоего отца!

‒ А как же обед, Бертран?! ‒ вздохнув, спросил Гийом, чей детский желудок бурчал уже не меньше часа.

‒ Обед от нас никуда не исчезнет! Это простым крестьянам нужно думать о хлебе насущном, добывая его в поте лица каждый день. Однако иногда простая сложность лучше, чем неизвестность впереди… Идём, Гийом! ‒ взяв своего маленького воспитанника за руку, сказал старый воин и, приподняв голову, посмотрел на церквушку на холме.

Они неспешно побрели вперёд, а чуть прохладный ветерок, словно хулиган из таверны, трепал волосы на их головах. Солнце поднималось всё выше и выше, мимо пролетали стрекозы и немного пахло приближающейся грозой.

Господь не дал такого счастья старому воину, как познать чувство отцовства, но, видимо, в конце его пути, решил смиловаться над своим грешным рабом и даровал ему возможность воспитывать сына графа.

Когда-то давно Бертран был великим воином, скакавшим по правую руку от своего господина. Он был сыном простого кузнеца, но отец графа Анри де Ла Валлета приметил проворного и отчаянного мальчишку и взял к себе в замок. Что такое настоящая любовь, Бертран не знал, но хорошо знал, что такое предательство и коварство!

Они стали медленно подниматься на холм, что немного сбило старому воину дыхание. Что такое одышка, Бертран узнал несколько лет назад, когда в пылу битвы, почувствовал, что задыхается. Смерть была очень близка, но внезапный приступ сохранил в итоге жизнь, забыв при этом пожалеть его кости.

‒ А ты боишься темноты, Бертран? ‒ чуть подняв голову и посмотрев в усталые глаза наставника, пропитанные болью от жестокости времени, спросил маленький граф.

‒ Боятся не темноты, боятся суеверий! Никогда не слушай россказни старой кухарки. Она давно тронулась умом, спаси Господь её заблудшую душу! Идём, ‒ строгим тоном с назиданием ответил старый воин, и они поднялись на холм, оказавшись рядом с церквушкой.

Бертран остановился, а через мгновение замер и Гийом. Старому воину казалось, что в этой природной тишине и слегка доносившемся из церквушки пении живёт сама истина. Истина никогда не бывает сложной! Она всегда предельна проста и понятна. Мудрецы могли бы добавить к этому множество слишком сложных для обычного воина слов, но суть от этого не менялась.

Обычная церковь из поделочного серого камня смотрела на Бертрана и его маленького воспитанника, осеняя их блеском креста, установленного на коньке невзрачной черепичной крыши.

Деревенские детишки продолжали петь, готовясь к мессе в будущее воскресенье. Пение приносило им несколько лишних грошей от довольного господина, но случалось это достаточно редко. Граф Анри де Ла Валлет не был человеком особой щедрости, но и скупым феодалом его назвать тоже было нельзя.

Бертран вместе с Гийомом зашли в церковь и, опустив правые руки в чашу со святой водой, перекрестились. Взгляд старого воина замер на массивном распятии, висевшем над алтарём, а каменная статуя Девы Марии с тоской смотрела на пустые деревянные скамейки.

Голоса певчих звонко разливались по церкви, и Бертрану казалось, что вот-вот на него сойдёт благодать самого Господа. Разноцветные витражи наливались от яркого солнечного света, и старому воину хотелось просто посидеть и помолиться. В жизни каждого воина приходит время для осознания собственной уязвимости. Никто так много не проигрывает в жизни, как тот, кто одерживает победы! Здесь речь не идёт об историях королевств и батальных триумфах. Нет! Здесь речь всегда идёт о каждом конкретном воине и той цене, которую приходится платить за все свои победы. Будучи молодым, это понять нельзя, только с возрастом начинаешь понимать всю суть произошедшего.

Бертран взял маленького графа за руку и повёл его по центральному проходу, ощущая, как сильно холодит его ступни в сандалиях безмолвный каменный пол. Они сели на скамейку, старый воин сплёл перед собой пальцы рук и тихонько произнёс:

‒ Давай помолимся, Гийом. Настоящий рыцарь ‒ это не только воин, но и в каком-то смысле исповедник. Уметь закрыть глаза испустившему дух после предсмертной агонии боевому товарищу не так просто, но очень важно. Церковь ‒ это то место, куда мы приходим поговорить с Господом, поделиться своими горестями и помолиться за живых и мёртвых. Почившие во гробе тоже молятся за нас, только их молитвы имеют другую силу, в отличие от тех, кто ходит по грешной земле. Запомни! Ничто в этом мире не имеет такой силы, как Слово. С него всё началось и им же всё закончится! Никакой меч, стрела или кинжал не убивает так больно, как человеческое слово. Не стоит бояться острия клинка, но стоит опасаться злых языков!

Бертран замолчал и стал мысленно читать «Отче наш» и смотреть на распятие Спасителя, висевшее над алтарём. В его памяти стали всплывать безликие силуэты. Время иногда очень трепетно относится к людям, заставляя их забывать родные и любимые лица, чтобы в итоге человек не так сильно страдал от безысходности потерь.

Пальцы рук Гийома сплелись, и он принялся повторять слова за своим наставником. Это была единственная молитва, которую маленький граф знал, предпочитая тайком ночью, когда внезапно в его душе закрадывался необъяснимый страх, говорить с Господом своими словами. Гийом не мог забыть один и тот же сон, время от времени повторявшийся в виде колодца среди бескрайних песков и воя пронизывающего ветра.

Бертран со своим воспитанником вышел из церкви и яркие лучи солнца ослепили ему глаза. Гийом улыбнулся и побежал по склону холма вниз, а потом кубарем скатился и распластался на траве. Старый воин рассмеялся, смотря на своего воспитанника, и пригладил растрёпанные ветром седые волосы на своей голове…

Глава 3

Франция 1095 год.

Замок Ла Валлет.

Годы бегут неумолимо, не собираясь спрашивать у людей об их желаниях.

Нет ничего страшнее и одновременно сладостнее, чем взросление и становление человека как личности!

Свинцовые облака затягивали осеннее уставшее небо, а запах надвигающегося ноября холодил сырой воздух после затяжного дождя.

Порыв ветра разметал со скрипом и грохотом оконные ставни и задул, оплавившиеся за ночь свечи. Тревожная ниточка дыма поднялась к деревянному потолку и растворилась в полумраке покоев юного графа.

Гийом стоял на коленях на каменном полу, сплетя пальцы рук перед собой и со слезами на глазах, молился перед распятием, висевшим на стене. Он был в смятении и огромной печали, не имея понятия, как и чем может помочь своему наставнику, ставшему для него вторым отцом. Он понимал неизбежность и молил Господа лишь о том, чтобы муки Бертрана закончились.

Дверь покоев юного графа распахнулась, издав пронзительный скрип, который словно остриём лезвия вспорол сердечную мышцу.

‒ Скорее, мой господин! Бертран зовёт! ‒ впопыхах подбежав к дверному проёму, пронзительно прокричала кухарка и быстрым шагом зашаркала по каменному полу узкого коридора к лестнице.

Гийом перекрестился и, вскочив на ноги, побежал к лестнице. В первый раз в своей жизни он боялся опоздать. За прошедшие годы произошло много горестей и бед, но такого отчаяния у юного графа ещё не случалось.

В памяти Гийома всплыл рассказ Бертрана об осени и её огромном смысле для всей природы. Своя особенная мудрость содержалась в каждом времени года. Осень ‒ это не просто понимание неизбежности, но и возможность правильно преподнести её сущность молодому поколению и поделиться сутью своих ошибок. Конечно же, юный граф понимал, что обязательно набьёт свои шишки, не став вспоминать о мудрости своего наставника, но без этого в жизни каждого человека не обойтись.

Языки пламени факелов на стенах шипели, словно ядовитые южные змеи, сопровождая Гийома во время его спуска по каменной лестнице, своим безмолвием подготавливая к новой неизбежности.

Повариха открыла перед юным графом дверь комнаты Бертрана, а Гийом старался быть сильным, сдерживая разрывающий душу плач. Одинокие слезинки накапливались в его глазах, будто пинта вина, на которую с вожделением смотрят в тавернах уставшие путники. Белёсое лицо юного графа, не евшего уже ничего на протяжении нескольких дней от сильной боли в груди и тошноты, можно было сравнить лишь с лицом покойника.

Гийом осторожно, с какой-то нерешительностью в шаге, вошёл в комнату и рухнул на колени рядом с кроватью наставника и свесил голову, чувствуя, что ещё мгновение и начнёт реветь навзрыд.

‒ Мальчик мой! ‒ сбивчивого дрожащим голосом произнёс Бертран и снова откашлялся кровью. Он выпустил из своих окостеневших пальцев распятие, лежавшее у него на груди на вымокшей от пота пожелтевшей рубахе, и протянул правую руку своему воспитаннику. ‒ За эти годы ты стал мне как сын. Моё время пришло, Гийом! ‒ смотря на юного графа затуманенными глазами, продолжал говорить старый воин. ‒ Теперь остался последний урок… Будь честен перед своими врагами! Никогда не иди наперекор с собственной совестью! Будь благороден и отважен! Всегда держи данное тобой слово! Не забывай о милосердии! Никогда и ни в каких тяготах не ропщи на судьбу, Господу намного больше виднее, что нам дать или отнять! Будь храбрым, но никогда не отказывай в помощи раненому или слабому! Чти своих предков и не забывай этой клятвы! Клянись, Гийом! ‒ из последних сил закончил свою речь Бертран и обидно хлопнул воспитанника по мокрой от слёз щеке.

‒ Я клянусь и всегда буду верен этой клятве! ‒ стараясь сглотнуть ком горечи во рту, дрожащим голосом произнёс юный граф.

‒ Сегодня ночью во сне я видел тебя… Твой путь будет долгим и трудным, но ты пройдёшь его до конца… Ищи рождественскую звезду! Этот перстень ‒ единственное, что у меня есть, и теперь он твой, ‒ добавил старый воин и, вложив дрожащими пальцами в ладонь Гийома перстень, испустил дух.

Юной граф всхлипнул, что было сил пытаясь найти возможность для нового вдоха, и перекрестился. Он надел на средний палец правой руки серебряный перстень с небольшим рубином и движением руки закрыл безжизненные глаза Бертрана.

«Хвала дающему, презрение отбирающему!»

Этот девиз своего наставника, выгравированный на перстне, Гийом запомнил как главную молитву своей души. Он с решительностью поднялся на ноги, с силой шмыгнув носом, чтобы наконец-то сделать глубокий вдох, и, повторив про себя ещё раз клятву, вышел из комнаты.

До ночи ещё было много времени, и шум косого холодного дождя, забарабанившего по черепичным крышам замка и каменным стенам своей дробью, будто звук горна на поле битвы, подхватил душу Бертрана, собираясь сопроводить его в последний путь.

Шаги Гийома сменяли свою интенсивность и в какой-то момент бредя по коридору, освещённому пламенем настенных факелов, он остановился и ладонью правой руки прижался к холодному камню стены. В памяти юного графа всплывали строки из песни Бертрана, которую он сам же и сочинил, сидя на небольшом бревне рядом со стогом соломы, наблюдая как его воспитанник во внутреннем дворе замка отрабатывает удары мечом о чучело.

«…О жизнь, которую прошли,

О смерть, которую украли,

Среди безумства сумеречных дней

Венец лавровый на терновый поменяли…»

Гийом вышел на западную стену замка и, сделав несколько шагов, отошёл от башни. Сырой ветер трепал его волосы, а сильный дождь впитывался в ткань синего суконного костюма. Он смотрел на дорогу в сторону Парижа и видел, как стремительно менялась Европа за последние годы.

Везде на площадях становились всё громче и призывнее речи проповедников, вещавших об освободительном походе в Святую землю, чтобы вернуть христианам Гроб Господень из рук нечестивцев. Всем обещали прощение грехов и несметные богатства, что подкупало кого угодно: от сельского оборванца до знатного господина.

Воспоминания свежим и бурным потоком овладели сознанием Гийома, уставшего терять любимых и родных ему людей. Два года назад их с отцом покинула мать. Её здоровье становилось хуже день ото дня, будто что-то неведомое творилось в голове графини. Её ужасно мучили ночные кошмары, и она не могла спать, постоянно отказываясь от еды. Лекари не знали, как ей помочь, а отец решил отстраниться от этой проблемы и часто проводил время в походах и частых визитах к папе. Назвать графа Анри де Ла Валлета набожным человеком Гийом не мог, скорее видел в этом нечто более мирское и желание не проспать свой звёздный час. Поэтому юный граф постоянно оказывался единоличным хозяином своих земель на время отсутствия отца.

Представить себя обычным феодалом Гийом не мог. Ему было противно думать о сборе оброка и налогов. Бертран не научил его отбирать, а учил отдавать. Это постоянно являлось камнем преткновения в отношениях с отцом, который не упускал возможности получить прибыль из всего, чего только мог. Да, он по-прежнему раздавал монеты в воскресенье у церкви после проповеди, но собирал их не менее чаще, чем жертвовал.

Скупость ‒ это не только грех, но и болезнь души. Без неё нельзя сохранить и приумножить графские владения. Тяжёлые времена требовали особой жестокости от владельцев земель и душ. Свобода являлась роскошью, которую позволить себе могли очень немногие люди.

Гийом спустился к себе в покои и, сев на стул с массивными подлокотниками напротив трещавших от пламени поленьев в камине, протянул руку к кружке с вином, стоявшей на столе.

Жизнь продолжалась! Она не могла остановиться! Глоток вина утолил жажду в его пересохшем горле, и юный граф вскочил со стула и принялся застёгивать на своей талии широкий поясной ремень, на котором висел меч. Он набросил на плечи плащ и застегнул застёжку на завязках на шее.

В его памяти вновь всплывали слова Бертрана, чья мудрость не имела пределов, только пока всё понять юный граф не мог. Гийом был ещё очень молод и не в меру горяч.

Он бегом спустился вниз по каменной лестнице и выскочил во внутренний двор, где, пройдя быстрым шагом к конюшне, нырнул под черепичную крышу.

Дождь не останавливался, но постепенно менял свою интенсивность в сторону уменьшения. Юный граф подошёл к стойлу, где находился его чёрный, как уголь, конь Вепрь. Так его прозвал сам Гийом за буйный и непокорный нрав.

Ладонь юного графа скользнула по расчёсанной гриве коня и тот очнулся от лёгкого дрёма. Будить конюха Гийом не собирался, а поэтому сам закинул на спину коня седло, принявшись туго застёгивать пряжку, чтобы не слететь с Вепря в грязную канаву.

Копыта коня зацокали о камень внутреннего двора и привлекли к себе внимание караульных и команданте Жана.

‒ Господин, куда вы? ‒ громко прокричал старший караула и подбежал к юному графу, выводящему своего коня из конюшни. Вымокшая накидка поверх кольчужного доспеха вызывала отвратительное зрелище, но Гийом не был из тех, кто обращал на это внимание. В конце концов перед ним был не команданте гарнизона замка, а всего лишь простой сержант, в чьих глазах читалось огромное волнение. Быть повешенным за гибель наследника графа Анри никто не хотел. Однако команданте Жан смотрел на это несколько по-другому. Он верил, что из этого юноши выйдет отличный воин, которому необходимо давать свободу действий и мысли.

‒ Навстречу туманам и ветрам! ‒ хлопнув сержанта по плечу и улыбнувшись, произнёс Гийом и запрыгнул в седло на коня. ‒ Открывай скорее ворота! Не спорь со мной, а то неровен час расскажу отцу, почему так быстро у нас в погребе тает эль, словно первый снег, ‒ пригрозил и, одновременно подмигнув сержанту, отдал приказ стражнику юный граф и натянул поводья на себя. Вепрь встал на дыбы и издал короткое ржание.

‒ Поднять ворота! ‒ распорядился старший караула. ‒ Берегите себя, монсеньор!

Юный граф хлестнул Вепря по крупу плетью, и конь галопом вылетел из поднятой решётки ворот замка, проскакал по помосту и оказался на дороге, ведущей к деревне…

Глава 4

Ночной осенний лес источал свою величественность и загадочность, а медленно опускавшийся туман полностью отражал данность средневековья, не собиравшуюся изменять самой себе.

Волчий вой тревожным звуком разносился по заснувшему лесу, ожидавшему первого снега, чьи хлопья похожи на замёрзшую слезу усталой природы.

Лунный свет проливался на размокший от дождя грунт, заплёванный опавшей листвой. Ветер свистел между деревьев и рассеивался на небольшой полянке, где под голыми массивными ветвями старого дуба стояла небольшая, чуть покосившаяся хижина. Местные крестьяне обходили это проклятое место стороной. Названий этому месту было придумано не так мало, но больше всех использовалось «Обитель дьявола».

Тёмные времена требовали характерных формулировок и обозначений. Простые люди боялись абсолютно всего и не только того, чего не могли объяснить!

Свет догоравшей свечи чуть пробивался из расщелин заколоченного окошка хижины, откуда тянуло запахом какого-то зловонного варева.

Местные крестьяне часто утверждали, что временами слышали, как отсюда доносился детский плач. Они не могли понять, что это на самом деле, ведь дети не пропадали из окрестных деревень, но страх порождает самые чудовищные легенды. Крестьяне и ремесленники верили в эти страшилки и тряслись при каждом упоминании той гиблой хижины.

Церковь предпочитала держать выжидательную позицию и не вестись на дурные истории крестьян, особенно когда приходила собирать с них оброк для местного аббатства. Местный епископ хорошо понимал, что безгрешных людей на этой земле не может быть априори и верил, что милосердный Господь простит ему его глухоту.

Котёл паровал на огне, издавая зловонный запах варева, а поленья, охваченные тревожными языками пламени, продолжали издавать лёгкий треск. Вокруг него стояли три высокие фигуры, скрывавшиеся под чёрными балахонами с накинутыми на головы капюшонами. Их бормотание непонятных слов могло бы испугать до смерти любого крестьянина, но выходцев из представителей нижнего сословия здесь не было.

В стороне на столе догорали оплывшие свечи, слившиеся воедино с осколками битых глиняных горшков, использовавшихся вместо подсвечников.

‒ Время ‒ есть союзник мой! ‒ скинув обезображенными от ожогов пальцами рук капюшон с головы, произнёс низкий монотонный мужской голос. Исчерченное шрамами лицо с густой чёрной бородой осветила одна из свечей, закреплённая на колесе, свисавшем на ржавой цепи под потолком.

Шарль из Бургундии был потомственным колдуном и наследником учений кельтских друидов. Их магия смогла извести не только надменных и жестоких легатов, но и саму Римскую империю, канувшую в Лету, но оставившую огромное наследие для потомков. Чернокнижник знал толк в мести и умел подчинять её своей воли, особенно когда слышал звон золотых монет и наслаждался их магическим блеском.

Золото ‒ это особый металл, и его главное значение состоит в том, что ему поклоняются в той или иной степени любые люди. Для чародея не было сомнений, что истинная природа человека в жажде крови своих врагов. Однако далеко не все способны честно и открыто сразиться со своим обидчиком или угнетателем в честном поединке. Вот тогда на арену и выходят тайные мистические знания, способные со временем утащить «злодея» в адское пекло.

Шарль хорошо знал, что исковерканная мораль и искусство манипуляции больным сознанием человека, одурманенного яростью и ненавистью, способно сделать предложение, от которого невозможно отказаться.

Чёрный ворон, сидящий на перекладине, закреплённой на стене, резко и громко гаркнул и спрыгнул на старый жёлтый череп, лежавший на покрытой паутиной скамье.

‒ Чёрт бы тебя побрал! ‒ резко выругался на ворона колдун и демонстративно сплюнул в сторону птицы. Возможно, в этих словах он лишь выразил желаемое за действительное, поскольку хорошо знал, на что способны глубины ада. Некоторые знания существуют для того, чтобы ими уметь филигранно пользоваться, создавая впечатление о том, что знаешь всё, а на самом деле знать об этом невозможно. Это не больше чем игра, и Шарль осознавал это лучше, чем кто-либо. Чёрная магия способна возвращать в мир живых людей душу из цепких объятий падших ангелов, готовых с радостью помочь в снисхождении в ад. Оживить мёртвое тело намного сложнее, но в этом мире нет ничего невозможного. Весь вопрос только в том: насколько далеко ты готов зайти, чтобы достать свою звезду с небосклона самостоятельно.

Шарль умел хранить тайны и даже при виде адского пламени не выдал бы тех, кто заказывал ему обряд некромантии. Главная проблема состояла в том, что мёртвый неизменно оставался мёртвым, а душа оставалась в теле под контролем демонической силы, вызванной знаниями чародея. Различные зелья не давали телу истлеть, но этот эффект имел временное значение, до тех пор пока договор не будет выполнен.

Букет аромата варева состоял из земноводных и высушенных трав, собранных в период их цветения по весне или в начале лета.

‒ Сними капюшон и посмотри мне в глаза, Матильда! ‒ пригладив свои растрёпанные чёрные волосы средней длинны с проседью, прикрывавшие очертания овального лица, строгим тоном произнёс чернокнижник.

Бледные с синеватыми прожилками женские руки сбросили с головы капюшон и обнажили лицо графини Матильды де Ла Валлет. Её обречённый, но в тот же момент требующий отмщения взгляд очень понравился Шарлю, ведь ничто не может подпитывать лучше даже мёртвого человека, чем ненависть к своим врагам.

Тайны неизменно заводят людей в тёмный лабиринт из надуманных иллюзий и искажённого понимания справедливости, откуда нет выхода. Никто не желает всё принять как есть и смириться! Этого не может допустить собственная гордыня и самолюбие, сочетающая в себе смесь из самых страшных смертных грехов. В любом случае прошлое останется прошлым и изменить его уже невозможно!

‒ Теперь ты понимаешь, в чём истинная сила времени? Здесь, около этого котла и среди лучин, не бывает титулов! Они остаются в другом мире, а после смерти ты обретаешь самого себя. Настоящего себя! Свободного от условностей бренного мира… Не правда ли, Матильда?!

‒ Если бы не авторитарность и строгость моего мужа, то меня бы не было здесь, а моя тайна не имела бы никакого смысла, ‒ с сожалением и тоской в голосе ответила Матильда, пристально смотря своему воскресителю в глаза. В них она уже не видела того привлекательного очарования тайных знаний, способных восстановить справедливость. Спустя несколько лет остались только ложь и коварство, которых за свою земную жизнь она насмотрелась сполна. Однако уже ничего нельзя было повернуть вспять, и ответственность за её принятые решения тяжелейшим грузом лежала на её душе, уже ей не принадлежавшей.

‒ Что ты увидел? ‒ наблюдая за надменной улыбкой колдуна, смотрящего на кипящую поверхность мутного варева в котле, критичным тоном спросила графиня. Теперь, после своей смерти и воскресения из мёртвых, он поняла, что любая ошибка стоит человеку очень дорого, особенно когда приходится предать самых близких людей. Через час после рождения Гийома у Матильды снова начались схватки и родился ещё один сын. Он был как две капли воды похож на своего брата, но строгий нрав мужа и его желание иметь только единственного наследника не дали графине сил заявить о ещё одном родившемся наследнике. Эту тайну графиня хранила весь остаток своей жизни, о которой знали почившая много лет назад повитуха и служанка, в чьи сказки никто и никогда не верил, считая её сумасшедшей.

‒ Твоего старшего сына и младшего! ‒ оторвав взгляд от поверхности кипящего варева, ответил чародей и резким движением левой руки сдёрнул с головы Жиля капюшон балахона.

Брат-близнец Гийома стоял рядом и с растерянными глазами смотрел на чернокнижника и свою мать. Руки юноши были холодными и лёгкая дрожь от всего происходящего на протяжении последнего года только всё сильнее вгоняли его в ступор. Он не понимал ничего, но беспрекословно подчинялся женщине, от которой источался безжизненный холод, и хитрому чародею, имевшему множество имён.

Жиль с огромной ностальгией вспоминал о том, как рос в деревне, далеко от здешних мест, работая в поле, не обращая внимания на то, что к нему родители относились, словно к чужаку. Однако при всём этом он не переставал их любить.

‒ Говори ясней, чёрт тебя дери! ‒ с недовольством и резкостью в тоне произнесла Матильда на правах заказчика, подписанного с Шарлем договора, будучи на смертном одре.

‒ Я вижу проклятых и их судьбы, но не вижу будущего твоего старшего сына, ‒ не обратив внимания на требовательный тон графини, добавил чародей, продолжая всматриваться в поверхность мутного варева.

Магия ‒ это только средство, но решает всё в итоге лишь время и Вселенная. Шарль это отлично знал и понимал, но золотые монеты имели настолько привлекательный вид и приятный звон, что отказаться от этого было выше его сил.

Неправда, когда люди думают, что колдуны живут в заброшенных, покосившихся хижинах, где взывают к падшим ангелам и их хозяину. На самом деле всё совсем не так! Обладание золотом открывает перед человеком множество дверей, особенно когда он может завладеть погрязшими в собственных грехах душами людей.

‒ Пора, Жиль! Самое время почувствовать силу знаний на себе, ‒ сказал колдун и подошёл к столу, где помимо раскрытой книги стояло множество горшочков с сушёными травами и ступки для приготовления зелий.

‒ Что мне нужно делать? ‒ всё тем же растерянным голосом, где с лёгкостью слышались нотки леденящего душу страха, спросил Жиль, держа сплетённые пальцы рук перед собой на уровне груди.

Чернокнижник принялся читать заклинание из раскрытой книги и толочь в ступке зелье для обряда. Он зачерпнул из котла немного варева и, энергично соединив все фракции в однородную с небольшими признаками вязкости, протянул ступку юноше.

Жиль схватил дрожащими руками ступку и, закрыв глаза, судорожно проглотил зелье. Тени, словно шипящие змеи обвили его, а настойчивый шёпот в ушах стал отдавать приказы, противиться которым он не смел.

Чародей развёл в руки стороны и, подняв голову кверху, продолжил читать заклинания на непонятном языке.

Сознание юноши стало меняться, а его зрачки темнели всё сильнее, пока не превратились в чёрные, цвета вороньего крыла. Волчий вой за окном усиливался и звал к себе на истинное пиршество, о котором Жиль ещё ничего не знал. Внезапно он ощутил, будто бы десятки раскалённых копий пронзили его грудь, выжигая в нём его прошлую личность.

Жиль резко согнулся от чудовищной боли и рухнул на деревянные половицы, дрыгаясь в припадке. Его слух раздирал шипящий голос и пронзал судорогой мозг.

‒ Вставай! Я покажу тебе твою дорогу, ‒ растянуто твердил в ушах юноши непонятный голос и вынуждал свою жертву начинать ползти.

Стая волков сбежалась к хижине, покрасневшие глаза хищников уставились на распахнутую дверь хижины, откуда, спотыкаясь, в скорченном состоянии вышел Жиль.

Юношу дурманили непонятные, но красивые видения, звавшие к себе, будто в истинный рай для правоверных мусульман, где каждого из них ждали сорок истинных и прекрасных девиц, танцевавших среди бархатных подушек, расшитых золотом. Одна из них наливала из прозрачного кувшина чудодейственный нектар, приглашая вкусить вечной жизни.

Суть любой магии в обмане и иллюзиях, создаваемых ею. Всё это отравляет сознание человека, превращая его в одержимого какой-либо идеей или видениями, но в итоге жертва всегда оказывается в капкане, из которого уже не выбраться.

Колдовство ‒ это обычное преступление, где, как и в любом другом злодеянии, нужно просто вовремя замести следы.

Жиль сделал ещё несколько шагов, едва держась на ногах, и рухнул на размокшую землю под раскидистым дубом.

Стая волков окружила юношу, корчившегося от судорог и видевшего прекрасные видения, и с хищными оскалами набросилась на него…

Чудовищный, но короткий крик взмыл над лесом и эхом рассеялся по округе, а ночная тьма безмолвно продолжала следить за тем, что только начиналось…

Глава 5

Замок Ла Валлетт. Две недели спустя.

Жизнь нельзя правильно понять или оценить! Она навсегда останется для человека необработанным алмазом, где бриллиант появляется на фоне тяжёлой работы над самим собой. Отыскать своё место среди этого мира сложно и трудно, но судьба обязательно предложит второй шанс, но никогда не обозначит его.

Гийом лежал на перине, уложенной поверх деревянного настила кровати с балдахином, пребывая в раздумьях на фоне случившихся событий. Смерть Бертрана стала для него отправной точкой к тому, чего он ещё не мог увидеть, поскольку будущее никогда не будет принадлежать человеку.

Поленья, объятые языками пламени в камине, издавали небольшое приятное слуху потрескивание. День рождения и Рождество из года в год подкрадывались к нему так внезапно, что напоминали хладнокровного убийцу, расчётливо ждущего в тёмном проулке за углом. Новые желания и надежды очень часто оказывались несбыточными, что удручало юного графа, но отказываться от борьбы за счастливый завтрашний день, он не собирался.

Гийом часто ощущал, что среди сумерек и ночной темноты находится мир, который очень сложно понять. В нём много необъяснимого и страшного, особенно по рассказам некоторых сумасшедших служанок, веривших даже в монстра из дерьма, живущего во рву под водой у стен замка. Человеческая глупость и ограниченность способна на множество безрассудств. Об этом своему воспитаннику всегда напоминал Бертран, сплёвывая в сторону той же кухарки, потерявшей когда-то от горя связь с реальностью, но по-прежнему готовившую шикарное жаркое и румяного молочного поросёнка.

Разнообразные мысли не покидали дремавшего на перине юного графа, думавшего о многом и многих. Время не останавливалось и продолжало бежать, подобно ручью среди камней в лесу.

Он скучал по зелёным лугам, запаху полевых цветов и истинной свободе, царившей среди просторов и бескрайности чистого летнего неба. Зной не был для Гийома помехой. Бертран любил говорить, что, когда смерть совсем близка, рядом проходит едва уловимый силуэт новой жизни. Всё это нужно просто увидеть и почувствовать! Однако очень часто именно собственная слепота становится камнем преткновения ко всему неизведанному.

Юный граф посмотрел на стену, где висела голова убитого им на охоте вепря. Своей меткостью в работе с луком и арбалетом Гийом неоспоримо мог похвастаться, но делать это ему запрещал всегда Бертран. Он говорил: «Людская зависть не имеет границ, и в большинстве случаев лучше промолчать о своих успехах, чем поделиться с людьми».

Шкура побеждённого вепря согревала юному графу накрытые ноги, а в памяти всплывал образ матери, которой ему очень не хватало!

Бертран воспитал в Гийоме настоящего воина, полководца и рассудительного, умного наследника графа Анри де Ла Валлета. В этом не было сомнений! Старый воин часто любил напоминать своему воспитаннику о том, что рассказать и научить можно любого человека, но он никогда не поверит в ту или иную мудрость, пока не ощутит на себе всю полноту последствий от своих ошибок.

Юный граф откинул в сторону шкуру вепря и, спустив ноги на деревянный настил на каменном полу, встал на ноги. Он прошёл к стойке в виде сколоченных деревяшек, на чём висел его кольчужный доспех, называемый хауберк, и принялся к облачению в истинного воина. Юный граф не нуждался в оруженосце, поскольку Бертран приучал своего воспитанника к полной самостоятельности и не надеяться на помощь слуг.

«Слуга навсегда останется слугой и никогда не сможет стать братом, ‒ неустанно повторял старый воин. ‒ Настоящему воину не нужны слуги, а нужна преданность тех, кто стоит с ним рядом в боевом построении».

Гийом затянул поясной ремень с мечом в ножнах поверх кольчужного доспеха и туники с родовым гербом на груди. Юный граф улыбнулся, вспомнив слова Бертрана, любившего говорить о том, что чем выше твой титул, тем меньше у тебя шансов на такую роскошь, как верный друг.

Память очень часто бередила Гийому его кровоточащие раны как на сердце, так и на душе, но он не имел права встать на колени перед их мощью. Так учил юного графа его наставник, который не всегда гладил воспитанника по голове, но и готовил к реальной жизни, добавляя тумаков и подтрунивая над ним. Без самокритики не может быть дальнейшего роста!

Гийом взял со спинки стула, стоявшего напротив камина, плащ и решительным шагом покинул свои покои. Он энергично сбежал по каменным ступеням и вышел во внутренний двор, где частица осеннего умиротворения и покоя конфликтовала с запахом приближавшейся зимы. Время в очередной раз обманет людей с их надеждами и исчезнет за горизонтом, хладнокровно бросившись в тёмно-синюю глубину холодных морских вод, но увидеть это будет дано не каждому.

‒ Поднять ворота!!! ‒ отдал приказ старший караула, видя, как юный граф выводит из конюшни Вепря.

Стража тут же кинулась к механизму подъёмника, начав поднимать решётку ворот.

Гийом запрыгнул в седло и, натянув поводья, услышал ржание своего коня, готового для нового приключения.

Пасмурное небо было готово уже расплакаться навзрыд, но порывы ветра не позволяли облакам выместить на землю свою грусть.

Юный граф проскакал по деревянному помосту, свернув на раскисшую после продолжительных дождей дорогу. Он направлялся в сторону церквушки на холм, чтобы потом съехать вниз по склону к деревне. Тренировки в верховой езде Гийом считал очень важными для себя, поскольку от этого умения зависела не только его жизнь, но и боевой дух целого войска. Так учил юного графа Бертран, знавший толк в батальных нюансах.

Натянутые в сторону поводья заставили свернуть Вепря с размокшего грунта дороги на жухлую траву, направляясь к холму.

Заснувший осенний лес оставался в стороне, а крест на куполе церкви, казалось, упирался в плотные серые облака, лишний раз бередя их природную печаль.

Верхом на коне Гийом забрался вверх по холму и, передумав скакать к деревне, направился к лесу, чтобы поделиться с его безмолвной мудростью собственной печалью, тяготившей его душу.

Судьба всегда проходит там, где теряется понимание причин произошедшего и следствий из них. Всё обязательно случится, даже если вся вселенная будет против, и изменить это невозможно.

Быстрый спуск по холму сменился на неспешный темп езды, но в воздухе юный граф ощущал мгновение свободы. Свободы от всего, но только не от себя самого. Ему не нужно было думать о завтрашнем хлебе насущном, как крестьянам или ремесленникам, но от этого он не становился хозяином себя. Смысл пищевой цепочки в том, что всегда есть замыкающий, и кто-то или что-то обязательно тебя сожрёт, хотя человек этого никогда не поспешит признать!

Чудный по красоте девичий голос пел грустную песню, осторожно прерывая сон усталого леса.

Гийом осмотрелся по сторонам и увидел впереди рядом с раскидистым сонным дубом девушку, тащившую за спиной корзину с хворостом. Её золотистые волосы непослушно вылезали из белого чепчика, скользя по промокшему коричневому шерстяному плащу, накинутому поверх серого платья.

Лёгкий моросящий дождь становился более интенсивным, но не мог отвлечь юного графа от чудного пения.

Неизведанная тревога прокралась в сердце, и он словно заворожённый спрыгнул с коня. Пение девушки ласкало его слух, а моросящий дождь добавлял к этому нотки грусти.

Молодость ‒ рождает множество глупостей и ошибок, но именно среди этих неудач начинается личность, ищущая дорогу домой.

Девушка продолжала петь и, опустив на завядшую траву корзину с хворостом, решила передохнуть. Песня прервалась, и она перевела дух, поправив на голове белый чепчик. Подол её серого платья был измазан свежей грязью, превращая её в деревенскую замухрыжку.

Капли моросившего дождя упали на её лицо, а пронзительный взгляд голубых глаз снова спрашивал у Господа, почему ей приходится собирать хворост в этот дождливый день и делать это совершенно одной.

Густые, массивные и немые облака не собирались давать ответ юной девушке. Придёт день, и она обязательно всё поймёт сама. Для людей очень важно не переставать искать, иначе их жизнь не будет стоить даже гниющего корнеплода!

‒ Ваш голос не сравним даже с пением пречистых ангелов! ‒ подойдя поближе к девушке, с очарованием в каждом слове произнёс юный граф.

Выражение лица девушки изменилось и она со страхом и покорностью своей судьбе опустила взгляд к земле.

Гийом ощутил себя настолько слабым и безоружным, что даже на мгновение испугался своей уязвимости. Слова Бертрана звучали в его ушах, напоминая о том, что женскому очарованию нельзя верить, как бы при этом не хотелось обмануться.

Девушка подняла голову и улыбнулась юному графу, хотя её стеснение и застенчивость, скорее могли обмануть, чем рассказать правду.

Множество историей слишком просты, чтобы о них рассказывать, и слишком глупы, чтобы их обсуждать. Однако среди всех этих заблуждений и рождаются первые истины, которые так не хочется замечать или думать о них.

‒ Как тебя зовут? ‒ неотрывно смотря в глаза девушки, спросил Гийом.

‒ Какое имеет это значение, господин? ‒ склонив снова голову, в ответ спросила она, понимая, что от неё не будут требовать оброк или что-то в этом роде.

‒ Для меня имеет, хоть я буду тысячу раз глуп, чтобы понять иное! ‒ стараясь не думать ни о чём, требовательным тоном добавил юный граф.

‒ Элена, мой господин! ‒ склонив голову и не решаясь посмотреть в глаза юному графу, ответила девушка.

‒ Я не господин! ‒ с неприятием в голосе поправил Гийом.

‒ Время всё исправит, монсеньор, ‒ смиряясь с действительностью, ответила Элена, проклиная саму себя за свою слабость и беспомощность.

‒ Время лишь средство для достижения целей, ‒ несколько растерянно добавил юный граф, держа Вепря за поводья.

‒ Вы ошибаетесь, мой господин! Время ‒ единственное, что даёт людям понять различие между несовместимым.

‒ Я помогу донести тебе корзину с хворостом, ‒ сказал Гийом и закинул корзину на Вепря, издавшего звук несогласия в виде фыркания. ‒ Идём, Элена! Расскажи мне о своих родителях.

‒ Как пожелаете, мой господин! ‒ учтиво и с почтением добавила девушка.

Осенний вечер игриво забирал свои права у пасмурного дня, чтобы прекратить слёзы горечи природы по бесконечному лету, которое не настанет никогда. Ничто в этом мире не приходит навсегда! Всё имеет свои временные рамки, просто люди, как правило, не готовы проститься с тем, что им приносит надежду.

Элена рассказывала о своей жизни и о своём отце, пившем всякую дрянь, только для того, чтобы не думать о том, что будет завтра. Для Гийома все эти слова не были откровением Иоанна Богослова, но открытость девушки покорила его сознание. Он не думал о том, что простые крестьяне могли так откровенно говорить о своих горестях. Юный граф не всё понимал, ведь ему не нужно было думать о хлебе насущном. В амбаре всегда хватало на всё, а о чьих-то проблемах отец запрещал ему думать.

Молодость ‒ это особое время, когда не хочется правды, а когда думаешь только о том, что впереди целая жизнь!

Дождь продолжал моросить, но не отвлекал своей холодной настойчивостью от желания чувствовать и понимать. Сумерки плавно переходили в тёмный осенний вечер, когда так хочется увидеть сияние звёзд, но осень навсегда останется осенью.

Гийом смотрел на бледное измученное лицо Элены, рассказывающей об особенностях крестьянского быта, и эти слова лишь удручали его сознание. Он был молод и многие вещи не хотел воспринимать, ведь благородство и основательность фраз Бертрана порой вызывали у него непонимание и смятение.

Они вошли в деревню, но юный граф продолжал заворожённо слушать её приятный ласковый голос, который так был похож на тембр его матери, давно ушедшей в иной мир, откуда не могло быть возвращения.

‒ Мы пришли, мой господин. Вот мой дом! Огромное спасибо, что помогли мне довезти хворост. Теперь мне и моему отцу будет можно обогреться следующим утром и днём.

Гийом не знал, что сказать! Он просто молча снял корзину с хворостом с Вепря и отдал её девушке.

Элена взяла свою поклажу и понесла её в хижину, чьи испачканные грязью стены вызывали у юного графа неприятие и желание понять, почему этот мир так жесток! Но время в итоге, как всегда, ответит на все вопросы…

Глава 6

Лес. Хижина колдуна.

Мрачный тёмный вечер опустился на голые ветви деревьев и лёгким морозцем пробежал по влажной коре.

Волчья стая в своём большинстве отдыхала на полянке рядом с хижиной, продолжая стеречь покой этих гиблых мест, куда когда-нибудь наведаются карательные отряды какого-нибудь сеньора, поддерживаемые фанатичным монахом.

Воспоминая хищников о крови искусанного ими юноши, грели их звериные сущности, предвкушая новые пиршества.

Шарль сбросил с головы капюшон своего аскетичного чёрного балахона, на котором было полно заплаток и мелких дырок. Образ монаха-отшельника, как никакой иной очень подходил для чародея, умевшего при необходимости быстро перевоплощаться. Он подошёл к входной двери, сбитой из четырёх толстых и широких досок, и с усилием толкнул плечом. Противный скрип и скрежет петель, наверное, мог бы вызвать из преисподней сразу всех демонов, но, видимо, они слишком устали от этого и уже не обращали никакого внимания.

Сырой аромат свежей могилы ударил чернокнижнику в нос, но не вызвал у него резкий приступ ханжества. Очаг источал тепло, где хрустели сухие ветки, а чёрный ворон величественно прогаркал своё приветствие, сидя на перекладине над столом.

Жиль лежал на деревянном настиле на соломе и смотрел под крышу, чьё покрытие ничем не отличалось от его нынешней «перины». Впрочем, подобные удобства для него с самого рождения были самые привычные. Он не был графом и никогда не с мог бы им стать. Что же касается происхождения, то бастард ‒ это только бастард и не более того, а всё остальное зависит от милости отца.

Взгляд колдуна внимательно сконцентрировался на юноше, которому, судя по всему, не нужна была та справедливость, которую его мать хотела восстановить, ещё до конца, не осознавая собственной глупости.

Шарль не был всесильным чернокнижником и трезво оценивал свои возможности, не забывая всегда напоминать, что за деньги может сделать практически всё!

В мрачные времена Средневековья смерть считали избавительницей от страданий. Её, конечно же, боялись, но люди всегда страшатся только того, что не знают или не могут объяснить. Однажды время расскажет всё об этом мире, но до этого ещё нужно будет добраться человеческой мысли. Борьба и стремления к знаниям никогда не станут простой прогулкой по луговой траве среди полевых цветов. Всё это унесёт многие человеческие жизни, но колесо истории лишь будет раскручиваться, требуя новых жертв.

Аккуратные шаги колдуна можно было сравнить с осторожными движениями наёмного убийцы, не всегда знающим, с кем на этот раз ему придётся иметь дело.

Он подошёл к юноше и, откинув шерстяное покрывало в сторону, посмотрел на тело Жиля, на котором не осталось ни одной царапины после нападения на него волков. Своеобразный обряд «крещения», проведённый чародеем, был лишь начальной точкой длинного пути по достижению поставленной задачи в договоре.

‒ С возвращением в наш грешный мир! ‒ с саркастичной улыбкой на лице восторженно и одновременно наигранно произнёс Шарль. ‒ Вставай на ноги!

Нагой юноша, словно заговорённый, опустил ноги на пол и, оттолкнувшись руками от настила с соломой, встал. Его внимательный, но совершенно отрешённый взгляд пробежался по хижине, на мгновение застыв на лице матери, остановившейся рядом с чернокнижником.

‒ Что произошло? ‒ монотонно шевеля пересохшими и обветренными губами, спросил Жиль.

‒ То, что обязательно должно было случиться… Твоё перерождение и твоя новая жизнь! ‒ торжественно, но с лёгкой издёвкой в голосе ответил колдун и бережно провёл правой ладонью по своей густой бороде.

‒ Я ничего не помню…

‒ Ты и не должен ничего помнить! ‒ ухмыльнувшись, добавил чародей. ‒ Самое время продолжить твоё перерождение…

Стая волков сорвалась с поляны и растворилась во мраке тёмного леса. Бег голодных и кровожадных хищников сопровождался коротким воем, а заклинание Шарля вело их к деревне, обещая щедрую добычу…

Элена поставила корзину с хворостом рядом с дверью и, слыша противный храп отца, покинула дом. Воспоминания о беседе с юным графом не выпускали её из своих цепких лап судьбы, где происхождение людей не имеет никакого смысла, если они молоды.

Вепрь недовольно фырчал, устало переставляя копыта и думая о корыте с овсом, брёл рядом со своим хозяином. Гийом держал поводья в левой руке и вспоминал об Элене, чья простота покорила его в чём-то избалованную душу. Её глаза можно было сравнить лишь с бездонными и чистыми голубыми озёрами, где живут прекрасные, но коварные сирены.

‒ Мой господин! ‒ побежала вдогонку Элена, хлюпая ногами по раскисшей деревенской дороге, и кричала вслед Гийому. ‒ Я вас немного провожу, ‒ запыхавшись и собираясь отдышаться, с улыбкой на лице добавила девушка и увидела на лице юного графа, едва заметную, но самую радостную улыбку.

Моросящий дождь сменили небольшие пушистые снежинки, плавно падающие с неба. Они радостно кружились в хороводе, будто хотели добавить некоего волшебства, чтобы люди под их чарами никогда бы не забыли об этом вечере.

‒ Я только буду рад, ‒ сказал Гийом и сделал шаг вперёд после короткой остановки.

‒ У нас в деревне утром родились ягнята! ‒ с восторгом в голосе произнесла девушка, не зная, о чём ещё она может поговорить с собственным сеньором.

‒ Мне говорили, что это хороший знак! Значит, Господь благословил людей и подарил им надежду, ‒ аккуратно, но по-мужски уверенно взяв Элену за руку, добавил юный граф, снова посмотрев на её миловидное овальное личико.

‒ Я знаю, мой господин, ‒ опустив от смущения глаза, сказала девушка…

Волчий вой тревожным эхом рассеялся по окрестностям, а пушистые снежинки продолжали падать с неба, словно пророча очередную схватку Добра со Злом на бренной земле…

‒ Волки! ‒ резко осмотревшись по сторонам, пытаясь ориентироваться на звук, с коротким испугом и частичным потрясением произнёс Гийом. ‒ Беги скорее к замку, поднимай гарнизон!

‒ Но, мой господин, вы совершенно одни! ‒ со страхом в глазах, запинаясь, промолвила Элена.

‒ Делай, что я говорю, иначе не только погибнут ваши ягнята, но и остальные жители деревни! ‒ выпустив из своей руки тонкие пальцы девушки, приказным тоном вспылил юный граф. ‒ Беги, Элена! Беги!!!

Гийом запрыгнул на Вепря и, накинув на голову кольчужный капюшон, похлопал по шее своего коня. Он точно не знал, чем закончится его по-настоящему первый бой и первое сражение. Юный граф знал точно только одно: Бертран никогда не простил бы ему эту трусость, а предавать память и наказы своего наставника Гийом не имел права.

«Только Бог решает судьбу человека, но храбрость и вера станут лучшим подспорьем в любом сражении», ‒ слова Бертрана звучали в ушах юного графа, а сильный удар ладонью по крупу коня добавил Вепрю уверенности.

Конь заржал и понёсся навстречу стае волков и неизвестности. Вепрь перепрыгнул через несколько оград, разбросав в стороны шмотки размокшей земли. Гийом вцепился левой рукой в поводья и на скаку выхватил из ножен меч.

Вой волков сменился криками и визгами испуганных крестьян, старавшихся спастись от голодных хищников. Кто-то бросился к хлеву, чтобы не дать волкам разорвать немногочисленный скот. Голод ‒ это ещё более ужасная смерть, чем погибель от кровожадных хищников, и с этим спорить могли только окончательно лишённые рассудка люди.

‒ С нами Бог!!! ‒ выкрикнул юный граф и, перескочив на Вепре через ограду, очутился среди нескольких волков, собиравшихся растерзать валявшуюся в грязи крестьянку.

Первым ударом меча Гийом разрубил напополам двух хищников, а верный конь принялся топтать копытами кровожадных зверей. Истошные крики и вопли окутали деревню своими зловещими звуками, разорвав на части тревожную вечернюю тишину.

Юный граф отбивался мечом от волков, стремившихся стянуть его с Вепря. Конь изо всех сил не давал хищникам вцепиться в копыта и шею, чтобы не потерять собственное шаткое преимущество.

Разъярённые волки, будто одержимые каким-то заклинанием, не собирались спасаться бегством, а только с большей яростью продолжали атаковать. Разрубленные хребты хищников и их отрубленные головы топтал Вепрь, смешивая кровь с грязью.

Часть хищников разбежалась по деревне, а остальные в едином порыве ярости сбросили Гийома с коня, вцепившись ему в руки и ноги. Он упал в кровяную жижу, а правая рука выпустила из цепких пальцев меч.

Выхватив кинжал из ножен левой рукой, юный граф продолжил отбиваться от окровавленных пастей волков, понимая, что силы вот-вот покинут его.

Крик и вопли звонким эхом держали деревню в ужасе, где вовсю хозяйничали хищники, раздирая на части как людей, так и домашнюю скотину с птицей. Крестьяне как могли отбивались от свирепых волков, поднимая их на вилах или разрубая лопатами их хребты. Всё зависело лишь от проворства земледельцев, где, как правило, оставался в живых самый ловкий и хитрый, а старикам и детям грозила неминуемая смерть.

Огненный шар из горевших в руках солдат гарнизона факелов стремительно скатился с холма, и в деревню ворвалась долгожданная помощь основных сил. Летящие арбалетные болты пробивали тела хищников насквозь, не оставляя им не единого шанса. Ярость волков резко упала, и они обратились в бегство…

Всадники подняли на копья нескольких волков, а часть других попали под рубящие удары мечей мастеровитых сержантов, прекрасно владеющих своим ремеслом.

Окровавленный Гийом без сознания лежал в грязи с рваными ранами конечностей, а неспешный пушистый снег таял на его окровавленном лице. Кольчужный доспех справился со своей задачей, сдержав разъярённые укусы хищников и сохранил юному графу жизнь. Однако удача любит смелых и сильных духом, а не тех, кто прячется в домах и сараях. Нельзя стать героем среди массивных каменных стан замка, и так будет в этом мире всегда!

Всадники гарнизона добивали в деревне остатки хищников, не успевших вовремя спастись бегством, не собираясь им давать лишнего шанса.

Команданте спрыгнул с коня и побежал к Гийому. Для него было не секретом или каким-то большим откровением, что если юный граф погибнет от полученных ран, то не сносить Жану головы. Анри де Ла Валлет в лучшем случае вздёрнет его на виселице, и это будет самым гуманным наказанием из всех возможных.

‒ Монсеньор! Монсеньор… Очнитесь! ‒ рухнув на колени рядом с лежавшим в грязи Гийомом, громко прокричал Жан, сбросив с головы сползавший на лоб шлем.

‒ Вы… успели, ‒ открыв глаза и глядя на команданте затуманенным взглядом, сбивчиво с короткой паузой промолвил юный граф и снова потерял сознание.

‒ Повозку сюда! Живо, мать вашу!!! ‒ выкрикнул приказ Жан, приподнимая голову Гийома, чтобы осмотреть его шею на предмет рваных ран от волчьих клыков. ‒ Ги, скачи немедленно в Париж за лекарем!

‒ Как прикажете! ‒ кивнув головой, беспрекословно повиновался молодой воин, которому не исполнилось ещё и двадцати лет, и, ударив хлыстом своего коня, поскакал напрямик к дороге на Париж…

Свет… Яркий свет слепил глаза Гийома, оказавшегося среди летнего луга и аромата полевых цветов, дурманивших сознание намного сильнее, чем выдержанное вино из погреба замка. Он смотрел на чистое небо, где погожий день согревал теплом игривых лучей солнца. Лёгкий ветерок трепал волосы на его голове, а в ушах слышался тихий голос, одновременно близкий и чужой. Вокруг летали стрекозы, а шмели аккуратно садились на распустившиеся бутоны, чтобы вкусить чудодейственного нектара.

Этот мир был совсем другим, но оставаться здесь юный граф не собирался, ведь какой-то тонкий взволнованный и красивый голос звал его обратно. Он ещё не знал, что в жизни каждого человека есть тот, кто способен оживить, но в противовес этому всегда найдётся тот, кто будет жаждать твоей смерти.

Скрип несмазанной телеги вырвал Гийома из забытья, и он медленно приоткрыл глаза. Юный граф лежал на сене на повозке, а рядом шла Элена, омывавшая его кровоточащие раны водой. Её благодарность во взгляде ослепила Гийома, и он снова провалился туда, где царило вечное лето.

‒ Аккуратней, мать твою! Не бочки везёшь, чёртов поганец! ‒ прикрикнул Жан на крестьянина и посмотрел вперёд на поднимающуюся решётку ворот замка. Команданте поправил меч и жестом отдал приказ остальным всадникам скакать быстрее к помосту.

Слуги с испуганными лицами собрались во внутреннем дворе замка и со страхом ожидали возвращения гарнизона и юного графа.

Повозка продолжала скрипеть и переваливаться по ухабам дороги, а Элена шла рядом и неустанно молилась, чтобы Господь помог её господину не умереть от ран…

Посредине деревни на небольшой сборной площади вспыхнул огромный костёр, который жители деревни зажгли, чтобы сжечь разрубленные куски мёртвых туш хищников, чтобы не навлечь ещё большую беду. Страх перед чумой был самым сильным, поскольку от этой болезни не было спасения, кроме милости Господней, но она не всегда дарила грешникам избавление от этой напасти.

Подсчитывать потери ещё было рано. У части крестьян были сильные рваные раны, не оставлявшие ни единого шанса на выживание. Никто не знал, чем они обычные простолюдины-землепашцы прогневали Бога, что он на них наслал столь тяжкое испытание.

Пламя костра разгоралось, а крестьяне продолжали сносить куски туш из разрубленных тел хищников, скидывая их в кучу. Атмосфера страха и плач не покидали деревню, но жители в коротких разговорах между собой гордились поступком своего юного господина, не побоявшегося в одиночку вступить в бой с целой стаей кровожадных и разъярённых волков…

Повозка заехала во внутренний двор замка и остановилась. Служанки принялась охать и стонать, но отборная ругань команданте гарнизона привела их в себя. Виночерпий и конюх подхватили своего юного господина и потащили его в покои.

Элена дотронулась до окровавленной щеки Гийома и по её щекам пробежали слезинки горести и отчаяния, которые она не могла подчинить своей воле.

Люди всегда в первую очередь оплакивают себя и жалеют о том, что не хотят терять. Человек ‒ эгоистичное существо, и изменить это может лишь божье проведение, так редко заглядывающее к нам в души. В этом мире всё нужно заслужить, и искупление – не исключение из этого правила.

Солдаты гарнизона помогли занести юного графа в его покои, стараясь как можно аккуратнее поднимать его вверх по каменной лестнице. Повариха только успевала охать и причитать, вдобавок поливая отборной бранью гарнизон замка, обещая им возмездие от самого графа Анри, как только он вернётся.

Конюх стянул с Гийома окровавленный, местами порванный хауберк и отдал служанкам приказ промывать раны сеньора. Элена не хотела покидать юного графа и, вытерев слёзы на щеках, взялась помогать остальной прислуге греть воду и готовить перевязки.

Одинокая поблёкшая звезда, зависшая в небе над замком, аккуратно выглянула из-за облака и подмигнула, направив всю свою силу в окно покоев Гийома, где так была необходима её помощь.

Ангелы-хранители имеют множество воплощений в нашем мире, но перечислить их всех будет попросту невозможно, поскольку пути Господни неисповедимы, как и дороги особенных людей…

Яркий лунный свет неотрывно сопровождал лекаря и гонца, ведя их по дороге к замку Ла Валлет.

‒ Прибавим скорость, мэтр! Нам нужно спешить! ‒ подбодрил старого еврея-эскулапа молодой воин Ги, чьё чувство собственного достоинство росло в геометрической прогрессии от осознания того, что он делает всё, что может для спасения юного графа. Быть может, в какой-то момент это станет для него важной отправной точкой в будущее, которого у него, как и у большинства обычных вояк, не было. Им разрешалось только за гроши служить своему сеньору и в один прекрасный момент пожертвовать собой на поле битвы, ради его спасения

‒ Разумеется! ‒ прокряхтев от усталости и стараясь не думать о прерванном сне, добавил лекарь, поправил плащ и хлестнул по крупу коня. Склянки с многочисленными мазями загремели в дорожной сумке эскулапа, ударившись о нехитрый инструментарий с бинтами, а сильный поток холодного ветра перехватил у пожилого мужчины дыхание…

Глава 7

Снег усиливался и таял, как только касался земли, сливаясь в одно целое с каплями крови раненого вожака стаи. Мрачный лес скрывал оставшихся в живых после нападения на деревню волков.

Старые дубы, чей сон был нарушен, с презрением и брезгливостью смотрели на разбитую в пух и прах стаю, хорошо понимая, что на место погибших хищников придут другие и всё повторится снова. Цикличность пищевых цепочек не может прерваться, иначе этот мир перестанет существовать.

Раненый вожак, которого колдун прозвал Голиафом в честь ветхозаветного великана, был наделён огромной силой как природной, так и магической. Когда-то давно Шарль из Бургундии оживил его, вдохнув в него потустороннюю сущность из самых мрачных закоулков ада, сделав своим верным слугой.

Волк Голиаф прислонился к коре дуба и свалился на сырую землю, продолжая терять кровь. На этой земле никогда не будет ничего по-настоящему совершенного, а всё живое останется склонным к гибели.

Снежинки падали на шерсть волка, лежащего у массивных корней дуба, чьи раны продолжали кровоточить. Все надежды Голиафа сходились на своём хозяине, который вот-вот должен был появиться и не дать ему погибнуть. Ведь для злых сущностей не имеет никакой разницы, где и в какой оболочке пребывать.

Привязанность ‒ это только животная и людская черта, а для всего остального во вселенной всегда найдётся замена.

Остальные волки старались зализывать свои раны, но не решались собраться вокруг своего вожака. Стая потерпела поражение и пиршество в этот раз не удалось…

Чародей вышел из хижины и, накинув на голову капюшон чёрного балахона, направился в лес. В ушах он слышал голос демона, смеявшегося и издевавшегося над привязанностью чернокнижника к простому волку, превратив хищника в свою марионетку.

Резко сплюнув на землю, показывая отношение к издёвкам демона, Шарль спешил к Голиафу. Пробравшись через ветки кустарника, он побежал между деревьев, ориентируясь на подвывающий звук остатков стаи.

Осознание фиаско не покидало колдуна, и выполнить свою часть договора малыми усилиями у него не вышло. Заговорённое варево снова подвело его расчёты, показав ему лишь то, что он хотел. Магия любит играть с чародеями, заставляя постоянно совершенствоваться в своих знаниях, а вот с этим у Шарля были определённые трудности.

Аккуратно переступив через массивные корни старого дуба, чернокнижник наклонился над собиравшимся испустить дух Голиафом и опустился на колени. Он бережно несколько раз погладил волка по его кровоточащим ранам руками и принялся читать заклинание.

Быстрое бормотание колдуна испугало остатки волчьей стаи, и хищники попрятались за деревьями. Шарль просунул левую руку в правый рукав балахона и вытащил оттуда небольшой мешочек.

Развеянная над хищником золотистая пыль поднялась вверх и плавно легла на израненное тело хищника, заживляя его травмы, а чародей продолжал бормотать заклинание…

Мелодия тишины исполняла медленный вальс для кружившихся в танце снежинок. Ночной воздух пьянил неповторимым зимним ароматом, забежавшим лишь на короткий миг, чтобы окинуть суровым взглядом будущие владения. Никто и никогда не сможет остановить законы природы, но, возможно, когда-нибудь найдутся те сумасшедшие, что попытаются поставить всё с ног на голову. Главная слабость людей в их желании противопоставить себя Богу! От этого и происходит большое количество бед, болезней и горестей, которым подчас не видно конца.

Одинокая звезда спряталась за облако после короткого подмигивания, сделав для своего подопечного всё, что только смогла. Она вернётся ещё не раз и не два! Всё потому, что каждый человек должен пройти свои земные пути, подобно страннику в надежде, что где бы ему ни пришлось остановиться, для него всегда найдётся кров и кусок афикомана на чужом краешке стола.

Снежинки плавно ложились на массивные стены замка, успевая оставить этому миру свою последнюю улыбку перед неизбежной смертью…

Замок Ла Валлет.

Яркий свет слепил Гийому глаза, и он не мог понять, где находится. Везде было так бело, но зимой при этом не пахло. Чувство страха сменялось на ощущение пустоты и некой чистоты, понять которую юный граф был не в силах.

Тихий монотонный голос звал его сделать шаг вперёд, чтобы этот манящий покой больше не смог прерваться.

Нет! Гийом не боялся неизвестности, но при этом не спешил к ней навстречу, понимая, что иллюзии никогда не станут реальностью. Об этом часто напоминал ему Бертран, рассказывая о коварстве потустороннего мира, чьё присутствие невозможно увидеть, но можно чувствовать.

Яркий белый свет сменился на поблёкшие от времени постельные тона, и он увидел необъятные просторы среди палящего солнца и иссохшей земли. Когда-то Бертран рассказывал ему о пустыне. В тех местах любая жизнь становится испытанием. Самые страшные болезни и отсутствие воды превращает это место в адское пекло, где в муках пребывают души грешников.

Вид пустыни заворожил юного графа, а голос продолжал с ним разговаривать, бормоча слова на непонятном для него языке. Быть может, с ним сейчас говорило его будущее, а может, всё это было не более чем игра его собственного воображения.

Лекарь смазывал раны Гийома целебными мазями, сделанными на основе трав, купленных им на рынке прошлой весной и летом у хорошо ему знакомых собирателей. Процесс изготовление снадобий был трудоёмким и имел свои тонкости. Эскулап сам занимался этим делом, не доверяя подобные ответственные дела, ни о одному из своих учеников.

Перевязка ран требовала минимальных знаний в медицине, чья популярность зависела только от пожертвований знатных сеньоров и вельмож, не спешивших на тот свет. Задержаться в этой грешной жизни для них существовал прямой смысл, ведь их жизнь значительно отличалась от влачивших жалкое существование крестьян.

Эскулап усердно перевязывал раны юного графа бинтами на плотный слой ранозаживляющих и противовоспалительных мазей, бросая взгляд на пропитанные кровью облатки с применением уксуса. Правила асептики являлись главным моментом, чтобы не допустить заражения крови. Сепсис в те времена имел крайне широкий размах, а уксус был доступен отнюдь не всем. В трактатах полевых эскулапов почившей в веках Римской империи этому аспекту уделялась огромная роль. Впрочем, умение зашивать раны и останавливать кровотечения оставались не менее значимыми.

Зафиксировав бинты, старый лекарь почувствовал ноющую боль в застуженной накануне пояснице, которую и так старался постоянно держать в тепле. Впрочем, только его собственная смерть могла помешать эскулапу выполнять любимую работу, которая для него всегда была и останется смыслом жизни.

Повариха и остальные слуги таскали необходимые лекарю вещи, среди которых тёплая вода имела самую простую задачу.

Команданте сидел на стуле в кольчужном доспехе, от тяжести которого ломило спину, и левой рукой плотно сжимал эфес меча в ножнах. По жесту руки Жана один из сержантов гарнизона подбросил в камин несколько поленьев и снова стал внимательным взглядом следить за работой эскулапа.

Привычка подозревать всё и всех для команданте была одной из самых главных и жизненно необходимых. Она вырабатывалась годами и десятилетиями, а шрамы на его лице и теле, лишь напоминали о суровости невидимого учителя.

‒ Я закончил. Сеньору нужен отдых, вино и уход. Я оставлю несколько склянок с мазями, если Господь будет милостив, то юный граф выживет. К сожалению, большего я сделать не в силах… Впрочем, и не только я, ‒ приступив к мытью рук в тазу, говорил лекарь. ‒ Кто будет ухаживать за больным?

‒ Разве это так важно, мэтр? ‒ сосредоточенно ответил вопросом на вопрос команданте и провёл ладонью по густой бороде на подбородке, окончательно провалившись в глубокие раздумья. Дальнейшая судьба сейчас абсолютно не заботила Жана, поскольку он не мог потерять такого мужественного и храброго юношу, а титул уже уходил на задний план.

‒ В искусстве врачевания важно всё, шевалье! ‒ жёстким тоном уточнил лекарь.

‒ Команданте и шевалье, несколько разные вещи, мэтр! ‒ не менее жёстким тоном, ощутив, что над ним посмеиваются, парировал Жан.

‒ Мне называть вас оборванцем? ‒ с саркастической улыбкой на лице спросил эскулап, стараясь насухо вытереть о чистую пелёнку, вымытые руки.

‒ Нет! Но каждый должен оставаться на своём месте, ‒ оттолкнувшись от подлокотников стула, жёстко внёс коррективы команданте, понимая, что он простой вояка, чьи знания слишком далеки до высот лекарской мысли. ‒ Наш конюх справится с перевязкой. У него есть опыт работы с лошадьми, а они тоже не подарок. Распорядись по поводу лошади для мэтра! ‒ немедленно отдал приказ Жан и уселся обратно на стул, собираясь ни на шаг не отходить от Гийома.

‒ Кто здесь конюх? ‒ бросив в таз пелёнку и распрямив затёкшую спину, сухим тоном спросил эскулап, представляя обратную дорогу в Париж.

‒ Это я! ‒ коротко ответил здоровенный мужик плотного телосложения с большими ручищами, простоявший по большей части без движения, только следя за работой лекаря. Его кожаный костюм немного трещал на нём, а серая рубаха была настолько засаленной, что вызывала у него самого резко неприятие.

‒ Как звать?

‒ Венсан, мэтр! ‒ учтиво добавил конюх, преклоняясь перед знаниями и опытом эскулапа.

‒ Подойди сюда, я расскажу тебе, как ухаживать за сеньором, ‒ шмыгнув чуть заложенным носом с некой долей недовольства, выразился старый лекарь. Он очень боялся, что немытый конюх лишь испортит все его труды, и виновным в смерти юного графа окажется он. Какой может быть спрос с конюха, кроме выпоротой филейной части или виселицы!

Элена вместе с прислугой удалилась из покоев господина и стала спускаться по каменным ступеням за поварихой, неустанно продолжавшей кудахтать и причитать.

Подробно рассказывая обо всём, что конюху придётся делать, эскулап постепенно стал верить в способности Венсана, хотя больших надежд не питал. Он закончил подробное описание всех манипуляций, которые будут необходимы для дальнейшего лечения, и протянул руку к кружке с вином, стоявшей на столе.

Вкус креплёной виноградной лозы вызвал приятное послевкусие, но намного больше лекаря согревал туго набитый кошелёк за выполненную работу. Чего-либо ещё добавить ему было нечего, и он засобирался в дорогу, не желая больше оставаться в этом замке, где чувствовал себя крайне некомфортно…

Элена шла по ночной дороге, оставляя позади замок, исчезающий во мраке тёмной осенней ночи. Этот вечер оказался крайне странным для неё, но найти слова для его определения девушка не могла.

Для каждого человека в этом мире есть несколько часов, которые определяют его судьбу. Относясь к этому с покорностью и смирением, люди поступают мудро, но в тоже время и глупо! Конечно же, не каждый обладает такой силой духа и стальной волей, чтобы сыграть с судьбой «в возражение». Люди слабы по своей натуре и стараются сложности обходить стороной, чтобы потом не было очень больно.

Сырость в воздухе после первого снега и холодный ветер студили лицо Элены, чьи мысли сейчас были только о юном господине. Она робко и сбивчиво молилась про себя, прося у Господа милости для Гийома, а небольшой металлический крестик на шнурке согревал её веру и надежду.

Нет ничего тяжелее, чем хранить память о ком-то или чём-то, когда это причиняет тяжёлую боль! Время никогда и ни при каких условиях не простит людям их ошибки и везде и всюду сумеет об этом напомнить. Тонкая нить будет бежать по дороге, раскручивая клубок бесконечности, где в перепутавшихся узелках можно попытаться узреть смысл жизни.

Элена спускалась вниз по холму, неотрывно наблюдая за догоравшими кострами в родной деревни, от которых веяло горем и смертью. Она неспешно брела к своему дому, не представляя о том, что будет завтра. Впрочем, так случалось изо дня в день, и кроме тяжёлого труда будущее не сулило ничего.

Старый землепашец Сандро и не думал беспокоиться о дочери, а всё время провалялся вусмерть пьяный в доме. Отец Элены отличался в деревне спесивым нравом и большим охотником до браги, от которой рассудок покидал его грешное тело. Это блудливое существо совало свой «обрубок», куда только ни попадя, увеличивая количество придурков в деревне, от которых и так не было прохода. Про мать Элены говорили разное, но все сходились к единому мнению, что только блудливая сука может жить с блудливым кобелём.

Холодная сырость в воздухе перехватывала дыхание Элены и ей казалось, что вот-вот и она задохнётся. Её ладонь легла на сбитые доски и усилием плечевого сустава, открыла дверь в дом, где ужасно воняло блевотиной. Ночную темноту разбавляла догоравшая лучина на табуретке у лежака отца, спавшего на соломе и храпевшего в беспамятстве.

Грешно так говорить, но Элена очень сожалела, что от волков в итоге погибли хорошие люди, а такая мразь, как старый Сандро. Она ненавидела своего отца и верила, что её судьба будет совсем другой.

Элена поставила корзину с хворостом поближе к очагу и почувствовала, как её скулы начинают дрожать от холода. Она зажгла лучину на столе, где помимо разбитой миски, воняла рвота, застывшая на пустой, лежащей кружке.

Кусочек хлеба был бы очень кстати, но об этом девушке оставалось только мечтать…

Замок Ла Валлет.

Тишину в покоях юного графа нарушало лишь потрескивание поленьев в камине и лёгкий храп конюха, спавшего чутким сном на стуле у стопки дров.

Немой покой холодил лицо Гийома, чьи глаза медленно пытались открыться, чтобы сбежать подальше от собственного бреда и иллюзий, настойчиво царивших в его сознании.

«Борьба с самим с собой ‒ это одна из самых важных истин в жизни. Победив себя, человек может покорить целый мир или хотя бы небольшую его часть», ‒ эти слова Бертрана звучали в ушах юного графа, будто наставник находился рядом с кроватью и был жив. Мёртвые всегда живы, пока жива память о них! Этот закон никто не мог опровергнуть и никогда не сможет, а если такое произойдёт, то до второго пришествия останется совсем не долго.

Гийом попытался приподнять руку, лежавшую на шкуре вепря, которой был накрыт помимо шерстяного одеяла. Он хотел понять, насколько беспомощен, чтобы запомнить это навсегда. Что-то странное творилось в его душе. Когда-то Бертран говорил, что после первого сражения любой человек становится другим и возвращения к началу больше никогда не случится. Так сопляк превращается в настоящего воина, а Гийом, соответственно, в рыцаря. Благородное происхождение давало ему много всего, но только не титул «человека», заслужить который невозможно в один миг. Только время рассудит и сможет дать ответ на этот вопрос.

Чувство жажды мучило юного графа, но ему не хватало сил произнести несколько слов, чтобы разбудить конюха. Его губы пересохли, а перевязанные раны сводили с ума ноющей болью. Самое время было помолиться, но на это у Гийома не было сил.

Венсан резко открыл глаза и увидел, что юный граф пытается приподнять перебинтованную правую руку. Он вскочил со стула и подошёл к кровати. Ему не надо было ничего говорить. Конюх налил из кувшина в небольшую миску воды и поднёс её к пересохшим губам своего сеньора.

‒ Лежите! Вам не следует лишний раз двигаться, иначе раны не затянутся, ‒ тихо, но уверенным тоном произнёс Венсан и помог Гийому попить воды. ‒ Вам нужен покой и отдых.

Юный граф коснулся головой перины, и его глаза закрылись, а он провалился в беспамятство, не имевшее ничего общего со здоровым сном…

Глава 8

Париж. Дом графа де Ла Валлета.

Утренняя пелена тумана безраздельно властвовала на узких зловонных улочках города, где легко можно было повстречаться с содержимым ночного горшка, вылитого с балкончика или из окна сердобольной хозяйкой. Осень имела своё великолепие: «серое» сливалось с «чёрным», а небом плакало навзрыд, словно голодный младенец.

Анри отошёл от приоткрытых ставен окна и подкинул в камин пару поленьев. Его рослая фигура, укутанная в медвежью шкуру, была похожа на тень, оставшуюся в одиночестве, где кроме слуг нет толком никого.

Граф сел на деревянный стул с высокой спинкой, удобно расположив руки на подлокотниках, и перевёл взгляд на кружку с тёплым вином, стоявшую на столе. Его верный слуга Антонио хорошо разбирался в вине и знал все вкусы своего господина.

Полумрак небольшой комнаты в доме всегда был более уютным для Анри, чем его роскошные покои в замке, который в одно мгновение стал для него слишком пустым и одновременно чужим.

Смерть Матильды очень потрясла его душу. Этот горестный момент жизни стал для него особенным. Время показало, что силы человека слишком малы перед обстоятельствами, и даже если бы Анри имел всё золото мира, ему бы не удалось исцелить любимую жену. Тогда он по-настоящему в первый раз осознал тяжесть собственных грехов и цену, которую время потребовало у него в уплату этого долга.

Треск поленьев и витиеватые языки пламени играли у него перед глазами, и граф взял в руку кружку с тёплым вином. Пара небольших глотков согрели его, и он вспомнил улыбку Матильды, с каждым годом становившуюся всё менее чёткой. Время не щадит ничего, и воспоминания не исключение для этого правила!

Стук в дверь оторвал Анри от мгновений ностальгии и вернул обратно в унылое осеннее утро.

‒ Господин, гонец только доставил, ‒ зайдя в комнату и передав лично в руки графу запечатанный тубус, доложил седой слуга небольшого роста с полноватым телосложением, одетый в тёмный суконный костюм.

‒ Спасибо, Антонио, ‒ коротко добавил Анри и, поставив кружку с вином на стол, принялся вскрывать деревянный тубус, залитый сургучом со знакомым оттиском печати.

Разломанная печать рассыпалась по деревянному полу, и граф достал скрученный пергамент, написанный рукой Готфруа Бульонского. Это письмо он ждал последние месяцы, стараясь критично относится к слухам, приходившим с Востока о проблемах воинов христовых. Клич папы Урбана II на Клермонском соборе вдохновил очень многих, даже слишком многих, но военное ремесло очень разнится с виденьем папы и остального духовенства, привыкшего жить в роскоши, постоянно повышая налоги и оброк.

Анри развернул пергамент, увидел внизу подпись герцога и принялся читать.

«Дорогой, Анри! Пишу тебе из Антиохии, к которой подошли совсем недавно. Не знаю, как быстро дойдёт до тебя моё послание. В войске христовом нет единства. Боэмунд решает только свои задачи, а граф Тулузский свои. Танкред за их спинами ведёт свою игру. Многие забыли о высшем предназначении похода в Святую землю и их интересуют только чужие богатства. Везде и всюду большая часть сеньоров грезят только грабежом, называя между собой это «богатой добычей», и не хотят больше о чём-либо думать. Я уже давно понял, что любое рождение имеет стремление к лучшему, но в итоге люди портят всё к чему прикасаются. Вера в Господа ‒ это очень много, когда ты её имеешь, и ничтожна, когда её используешь! Следом за гонцом жди появления моего доверенного лица. Он расскажет тебе все детали, и я очень надеюсь увидеть тебя рядом с собой в строю на поле битвы. В этом мире слишком мало людей, кому можно доверять и в ком можешь быть уверен. Не подведи моё доверие. Я на тебя очень рассчитываю.

Готфруа Бульонский»

Граф свернул пергамент и, убрав его обратно в тубус, положил на стол. Он догадывался о каком доверенном лице шла речь. Это был рыцарь Арно. Молодой и отважный воин. О нём ходило много слухов и легенд, которыми так любили делиться многие: от знати до простолюдинов. Этому времени ужасно не хватало настоящих героев, среди всего смрада, нищеты и процветавшего воровства. Одна из легенд гласила, что рыцарь Арно приходился Готфруа Бульонскому бастардом, не имевшим даже клочка собственной земли. Любая храбрость и отвага тоже имеет свою природу и свою цену. Про эти особенности человеческой сущности Анри никогда не забывал и всегда с иронией относился к персонажам любых легенд, царивших в тавернах и на постоялых дворах, где любую минимальную добродетель увеличивают в несколько раз.

‒ Антонио, распорядись по поводу завтрака! ‒ резким тоном крикнул граф и, оттолкнувшись руками от подлокотников, встал со стула…

Замок Ла Валлет.

Гийом медленно встал с кровати, откинув в сторону распущенный балдахин, и на длинную рубашку надел тёплый кафтан из шерсти. Силы постепенно возвращались к нему, но происходило это очень медленно. Отказ отца приехать в замок и навестить юного графа после сражения с волчьей стаей не стал для Гийома сюрпризом.

Отец ненавидел эти каменные стены твердыни и старался оставаться вдали от него. Воспоминания буквально выжигали его душу, что вызывало у юного графа непонимание. Возможно, в силу возраста он пока не мог понять всю беспощадность и разрушительность прошлого. Свою первую битву, пусть и с волчьей стаей, ему удалось выиграть. Эта победа открыла перед ним иную действительность, к которой Гийом был ещё не готов.

«В этой жизни никогда и ни к чему нельзя полностью подготовиться!» ‒ эти слова Бертрана юный граф хорошо помнил и теперь мог подтвердить полную правоту своего наставника.

Слова поддержки и напутствия Гийом, конечно же, получил от отца, но на листе пергамента они были слишком сухими и безжизненными, похожие на указ, зачитываемый на площади простолюдинам.

Гийом, как и любой юноша, хотел бы увидеть улыбку отца и получить признание своих заслуг, но Анри не собирался так сильно баловать своего единственного сына и наследника. Может быть, это тоже было элементом воспитания! В этой жизни благодарность встречается слишком редко, чтобы к ней привыкать!

Медленный темп собственного шагов ещё больше погружал юного графа в раздумья. Он вышел из своих покоев и, изредка придерживаясь о каменную стену коридора, побрёл к лестнице. Ему хотелось подышать свежим воздухом во дворе и навестить Вепря, чьи раны были не менее глубоки после волчьих укусов.

Неспешно спускаясь по каменной лестнице, Гийом делал короткие остановки, чтобы не оступиться и не пересчитать остатки ступеней, как случалось в детстве. Тогда Бертран смазывал разбитые колени и ободранные ладони воспитанника мазью, которую выменивал в монастыре у монахов на небольшой бочонок мёда.

Он толкнул от себя массивную дверь и вышел во двор. Хмурое утро плавно подходило к полудню, а туман не стремился рассеиваться. Лёгкая морозь ощущалась на лице, но так было здорово вдохнуть свежего воздуха полной грудью, ощутив, что жизнь прекрасна и здорово, что она есть!

‒ Вы бы поберегли себя, монсеньор! ‒ подойдя к юному графу и кивнув головой, произнёс команданте, облачённый, как всегда, в хауберк и шлем, держа левую руку на рукояти меча в ножнах.

‒ Не стоит беспокоиться, Жан! Отец велел больше бывать на свежем воздухе, ‒ с лёгкой улыбкой добавил Гийом и окинул взглядом стены замка, где несли караул стражники. ‒ Что слышно в деревне?

‒ Все гордятся и превозносят своего юного господина! ‒ с почтением и гордостью, степенно ответил команданте гарнизона.

‒ Ты самый лучший, Жан! Отец слишком недооценивает тебя и твои заслуги, ‒ с некой долей сожаления в голосе добавил юный граф, посильнее закутываясь в свой кафтан.

‒ Ваш отец, великий рыцарь и мудрый человек. Полководец из меня так себе. Я хорош в обороне и абсолютно мало полезен в наступлении, ‒ с благодарностью в голосе и скромностью уточнил команданте. Ему было очень приятно услышать подобные слова от юного графа, который мог лишиться жизни из-за его беспечности.

‒ Как Вепрь? Отведи меня к нему. Пора его навестить!

‒ Как вам будет угодно! ‒ кивнув головой, сказал Жан и помог Гийому спуститься со ступеней, чтобы проводить в конюшню.

‒ Ты видел Элену? ‒ опираясь время от времени на руку команданте, спросил юный граф.

‒ Если вы о той девушке, которая прибежала в ту злосчастную ночь за помощь, то да. Она приходила вчера ближе к вечеру и интересовалась вашем самочувствием.

‒ И что же ты ответил? ‒ с наивной улыбкой на лице, спросил Гийом, вспоминая её бездонный взгляд голубых глаз.

‒ Сказал, что вы идёте на поправку.

Юный граф резко посерьёзнел и не проронил больше ни слова, касавшихся этой темы. В какой-то момент ему показалось, что самые лучшие слова, те, которые не были сказаны.

Фырчание лошадей в конюшне и конюх, раскладывавший овёс, вызывали у Гийома ощущение некой ностальгии по прошлому и временам, когда ещё был жив Бертран. Его уроки верховой езды невозможно было забыть, как и невозможно забыть минуты детского счастья, не имеющие цены.

‒ Добрый день, господин! ‒ выпрямив спину и вытащив руки из мешка с овсом, учтиво произнёс конюх и поклонился

‒ Добрый день, Венсан! Как Вепрь? ‒ с беспокойством спросил юный граф и, придерживаясь за перекладины стойла, направился к своему верному коню.

‒ С ним всё будет хорошо, мой господин! ‒ засеменив за Гийомом, чтобы в случае чего не дать ему упасть и выслушать любой распоряжение, добавил конюх.

Юный граф остановился у стойла и увидел, как на сене лежит Вепрь с перевязками на копытах и шее.

‒ Я уже выводил его во внутренний двор сегодня утром. Он ещё очень слаб, но, думаю, через несколько дней дела окончательно пойдут на поправку.

‒ Дай Бог! ‒ с беспокойством смотря на Вепря, коротко добавил Гийом…

Париж.

Лошадь плавно переступала копытами по узкой улочке, цокая подковами о камни мостовой.

Долгая дорога с востока подходила к концу. Она оказалась сложной и опасной для рыцаря Арно, встретившегося на германских землях с небольшой бандой разбойников, которых с каждым годом становилось всё больше и больше, несмотря на клич папы Урбана II о крестовом походе и прощения грехов воинам-пилигримам.

Этот мир имеет множество особенностей, и одной из них оставалось существование лихих людей, всегда желавших при минимальных потерях получить максимальную выгоду. Им не нужно было прощение грехов, а страх смертной казни не очень-то и волновал их, поскольку умереть можно было практически от всего и в любой из дней.

Длинные, спутавшиеся чёрные волосы торчали из-под кольчужного капюшона доспеха, а мокрая от недавно прошедшего дождя борода вызывала удручающую картину. Плащ и туника поверх хауберка, испачканные кровью убитых рыцарем разбойников, были насквозь сырыми и вызывали отвратительные ощущения. После земель, где властвует тёплый и сухой климат, возвращение, пусть и на короткое время, в сырую и холодную Европу не могло улучшить настроение Арно.

Герцогу Готфруа нужны были рыцари и воины из Европы для пополнения войска крестоносцев после Дорилейской битвы. Тогда лишь внезапное появления войска отца спасло жизнь Боэмунда, отчаянно сражавшемуся с превосходящем и организованным войском турков-сельджуков.

Эту битву рыцарь Арно помнил, как будто это было вчера. Такой кровавой жатвы он ещё не собирал в своей жизни, хотя повидал множество сражений на своём недолгом веку. Главной его задачей было уговорить графа Анри де Ла Валлета поехать со своим войском на помощь Готфруа, потрясённому тяжёлой болезнью Болдуина. С деньгами у герцога тоже было не всё в порядке. Все свои земли он заложил в надежде, что богатая военная добыча сможет компенсировать все убытки. Стать авторитетом для черни и простолюдинов ‒ это не такая большая проблема! Для этого нужно только немного монет на каждую из душ. Однако чтобы достигнуть победы, нужны опытные и обученные воины, чья немногочисленность удручала Готфруа Бульонского. Сравниться с Раймундом де Сен-Жиль, графом Тулузским по количеству средств и многочисленности его воинов, герцогу было невозможно. Все знали про особое положение среди крестоносцев Адемара Монтейского, легата самого папы Урбана II, с лёгкостью умевшего манипулировать всеми сеньорами, кроме Готфруа. Использовать Боэмунда в своих играх Адемар старался не ярко выраженно, за его спиной умело управляя Танкредом Тарентским.

Рыцарь Арно остановил лошадь около дома графа де Ла Валлета и, похлопав её по длинной шее, спрыгнул на камни мостовой. Он взял поводья в левую руку и подошёл к входной массивной двери, по которой несколько раз ударил тыльной стороной сжатого кулака.

Мысли о кружке тёплого вина и плотном обеде становились всё более навязчивыми. Больше недели в дороге впроголодь вымотали рыцаря, а осунувшееся лицо стало лучшим доказательством его скромных желаний.

Входная дверь медленно открылась со скрипом, а на пороге стоял слуга графа.

‒ Я к графу де Ла Валлету от герцога, ‒ продолжительно откашлявшись, усталым голосом произнёс Арно, держа за поводья свою лошадь, недовольно фыркнувшую и выпускавшую пар из ноздрей.

‒ Как мне доложить о вас? ‒ учтиво кивнув головой, спросил Антонио с лёгким пренебрежением в глазах, наблюдая за грязным, промокшим до костей воином, имевшим лишь, едва уловимый налёт благородства.

‒ Рыцарь Арно. Да, и позови конюха! Моя лошадь едва держится на своих копытах после долгой дороги! ‒ еле держась на ногах от усталости, твёрдым тоном произнёс благородный воин, увидев брезгливый взгляд слуги, направленный в его сторону. Ему приходилось видеть множество пажей и шутов, сохранивших свои несносные головы только из-за почтения к своим сеньорам. Слуга графа, видимо, был из той же массы.

‒ Заходите в дом, ‒ с продолжительным кивков головы добавил Антонио. ‒ Я отведу вашу лошадь в конюшню и распоряжусь, чтобы ей дали овса.

Граф надел на себя красный кафтан, расшитый золотой нитью, и вышел из комнаты. Запах горелого воска ударил ему в нос, что вызвало у него лёгкий чих.

Расправив волосы, он стал спускаться по деревянной лестнице. Скрип ступенек временами раздражал Анри, особенно когда с обедом приходилось повременить из-за ожидаемого гостя. Граф не мог сказать, что подобные посетители были для него очень желанными. Скорее наоборот. Но отказать доверенному лицу герцога было не в его правилах. Анри славился при дворе своим благоразумием и умением в необходимый момент согласиться на компромисс.

«Сохранить авторитет и власть гораздо сложнее, чем всё это завоевать!» ‒ эти мудрые слова покойного Бертрана граф не забывал никогда. Старый воин был слишком опытен и проницателен, оставив скромное и одновременно бесценное наследие.

Анри спустился с лестницы, придерживаясь за деревянные поручни, и оказался в большом зале, где в подсвечниках на массивном столе горели свечи, а от большого камина шло тепло и слышался треск сухих поленьев.

Двери распахнулись и появился силуэт Антонио, за которым следовал посланник от герцога.

‒ Сеньор, рыцарь Арно! ‒ учтиво отвесив поклон хозяину, произнёс слуга, придерживаясь за массивную дверную ручку из бронзы.

‒ Поторопи с обедом и принеси тёплого вина! ‒ распорядился граф и жестом руки с гостеприимным выражением лица предложил страннику войти в зал.

‒ Для меня большая честь посетить столь знатного сеньора! ‒ войдя в зал и склонив голову, произнёс рыцарь.

‒ Давно не виделись, Арно! Если мне память не изменяет, то последний раз это случилось на Пасху два года назад, ‒ гостеприимно и с лёгкой улыбкой на лице чуть развёл руки в разные стороны Анри, начиная разговор.

‒ Герцог шлёт вам своё приветствие и братское рукопожатие, ‒ подняв голову и посмотрев на постаревшего графа, произнёс рыцарь и выдавил из себя лёгкую улыбку на вымученном лице.

‒ Садись за стол, Арно! Сейчас принесут вина, и мы выпьем за доброе здравие Готфруа. Да пошлёт Господь ему долгих лет жизни и славу великого и благочестивого полководца!