Пересвет бесплатное чтение

Всадники на лохматых конях бросились в речку, и высоко разбрызгивая воду, выскочили на другой берег. Шестеро или семеро из них помчались по неширокой луговине, у воды осталось около десятка. Они разворачивали коней, что-то кричали и махали руками. Пересвет видел их напуганные лица.

Он начал прикидывать, что со своей полусотней мог бы запросто перемахнуть речку и пойти в угон банде явно струсивших татар. Его бойцы, разгорячённые недавней схваткой, нетерпеливо поглядывали на него, ожидая команды. И как будто прочитав его мысли, татарин в ярко-синем колпаке горестно завопил и начал понукать своего коня. Но тот крутился на месте, не желая скакать к спасительному лесочку. Остальные татары тоже завопили, загалдели и явно испуганные стычкой с московскими всадниками, ринулись подальше.

Пересвет не выдержал, и оскалившись, уже вскинул руку, чтоб дать команду на погоню, как услышал спокойный голос Осляби.

– Молодец, брат, удержался, – сказал он.

С Пересвета будто свалился морок, он оглянулся. К его полусотне подъехали парни караула Осляби. Они начали кричать татарам обидные слова. Видя, что никто их преследовать не собирается, те перешли на шаг и засмеялись. Татарин в синем колпаке сплюнул и поскакал догонять своих.

– Заманить тебя хотели, – Ослябя, привстав на стременах, огляделся. – Вон, смотри, луговина справа вниз идёт, в кусты. Ну-ка, Кошкомой, дай туда стрелу, – обернулся он к одному из своих всадников.

Тот быстро натянул лук и задрав его к небу, пустил стрелу. Заметившие это татары что-то предупреждающе закричали. Стрела скользнула в кусты и через несколько секунд оттуда начали выезжать всадники. Один держал перед собой небольшой кожаный щит и раскачивая рукой, выдёргивал застрявшую в нём посылочку от Кошкомоя.

– Заманили бы к лесочку и сзади окружили, видишь, в овражке прятались, – Ослябя повернул коня. – Ладно, поехали, князь ждёт. От Деметрея гонцы приехали. Он дней через пять на Непрядве стан разобьёт. Разгонит всех куликов там. Зря только соколов взяли мы с собой.

– Каких куликов? – Пересвет махнул своим рукой, те разворачивались, уже не глядя на татар.

– Там, на берегах Непрядвы, сейчас куликов немеряно, – сказал Ослябя. – На юга полетят, в стаи сбиваются. Поля куликовы просто, травы не видать.

Пересвет замолчал, что-то его насторожило. Сзади болтали всадники, его полусотни и караульщики. Уже начали хохотать над чем-то.

– Поле куликово, – медленно сказал Пересвет и машинально погладил приклад дробовика, торчавшего из кожаного кабура с правой стороны седла. – Куликово поле. Пересвет и Челубей. Мама дорогая, это же про меня!

Он прищурился, что-то вспоминая, и начал загибать пальцы. Поморщился и дёрнул за рукав Ослябю, ехавшего рядом.

– Когда половина года была? Первое сентября? – спросил Пересвет. – Ещё Андрея Стратилата праздновали.

– Так третьего дня, – ответил Ослябя. – А год от сотворения мира нынче шесть тысяч восемьсот восемьдесят восьмой. И завтра год, как ты вылез из кустов на Волге и облобызал епископа Дионисия, аккурат в день Агафона-проповедника.

– А где поле это, где кулики-то? – Пересвет тяжко выдохнул, вытащил пачку сигарет и закурил. Про облобызание Дионисия он внимания не обратил, Родя постоянно его подкалывал той внезапной встречей.

– Да тут повсюду, – Ослябя махнул рукой. – Ты же сам видал, везде птица жирует, наедается перед отлётом. Что ни поле, то и куликово.

Лошадь под Александром Светловым всхрапнула, дёрнулась, потянулась к пучку травы. Он не стал мешать, лихорадочно размышляя. Если он и есть тот самый Пересвет, то его непременно убьют на Куликовом поле, причём в самом начале. В учебниках так написано.

За суматохой многих событий последних дней этот факт как-то и не всплывал у него в мыслях.

Ещё весной в Москву прибыли гонцы от царя Мамая. Властелин Орды приказывал князю Дмитрию московскому собрать войско к летнему солнцевороту. Также гонцы сказали, что поедут в Литву, к Ягайле. Мамай просил его о помощи, обещал отдать земли по Днепру. Рыжий царь татар и булгар готовился к бою – хан Токтамыш шёл войной на Орду.

Мамай опасался встречаться с ним в степях: где-то там рядом, в мареве южных пустынь маячили гулямы – непобедимые воины Тамерлана, союзника хана. Властелин Орды решил заманить Токтамыша на север, где в лесах и оврагах можно было раздробить его войско и разбить по частям. А Хромой Тимур, помогавший Токтамышу, вряд ли послал бы так далеко своих хмурых гулямов.

Князь Дмитрий, третий год метавшийся между московскими боярами, князьями и купцами, тянувшими его к Мамаю и епископами, толкавшими князя на объединение всех русских земель своей властью под покровом православной веры, не знал, что делать.

Купцы и бояре, разбогатевшие на торговле с Генуей, шептали, что им и Москвы хватит, главное, что деньги рекой льются, а Мамай за них постоит, ведь и ему генуэзцы немало золота приносят. А Сергий из Троицы, Герасим с Коломны и хитроумный болгарин Киприан, ставший митрополитом всея Руси, уговаривали отбросить ордынцев и заняться сбором земель православных – Смоленска, Волыни, Подолии, Галиции и других. У иерархов была своя цель. Золото их не интересовало. Они хотели создать православную державу подобно Византии, которая сейчас гибла под натиском османов и католиков-генуэзцев. Патриарх из Константинополя их поддерживал, как мог.

Если ослушаться Мамая, тот вместе с Ягайлой разорит Москву, а если с Токтамышем начнёт тут биться, так и вовсе выжгут всё. Если послушаться рыжего царя, то власть Орды останется, только людишек зря в боях положат, а мамаевы беки так же тиранить продолжат. А от Токтамыша проку никакого. Победит Мамая, спалит Москву и только. Куда ни кинь, всюду клин.

И хотя давно уже тайно Дмитрий сносится с Токтамышем, толку пока мало от этого. Голову ломали и бояре московские и епископы. Выход нашёл митрополит Киприан. Он посоветовал ещё раз отправить тайных гонцов к Токтамышу.

– Пусть они посоветуют ему не идти на Мамая сюда, на север, – сказал Киприан князю Дмитрию. – Пусть он идёт на Днепр, к порогам, где у Мамая главная ставка. Если Токтамыш тамошний улус захватит, у Мамая своей земли нисколько не останется. Царь это поймёт и уберётся отсюда.

А властелин Орды уже с начала июня собирал свои тумены на берегах реки Воронеж. Часть из них он направил на север, за Оку – здесь уже стояли всадники Деметрея и Котлубана. И хотя считались они московскими союзниками, хлопот от них было не меньше, чем от прямых врагов. Уже и Ягайло объявил сбор войска – у него были свои интересы; дела кипели бурно на Руси.

И Токтамыш уж начал подниматься от Астрахани. Вот тогда Дмитрий и внял совету Киприана. Князь Боброк срочно был услан в Нижний Новгород, с ним в свите были и Ослябя с Пересветом. На Москве сказали, что Волынец поехал договариваться с тестем Дмитрия московского о походе, на самом деле в один из дней встретился тот с темником Едигеем в мордовских лесах.

Пересвет тогда почуял в нём мощного воина. Лицо тёмное, навеки выгоревшее под солнцем азиатских пустынь, глаза чуть прищурены, молчалив, но и пошутить любит. Выслушал он предложение Боброка, кивнул и засмеялся.

– Хан Токтамыш не забудет московской подмоги, – сказал весело Едигей. – А за Дмитрия я и перед Тамерланом слово замолвлю. Пусть спокойно живёт Дмитрий.

Через месяц дошли до Мамая вести, что страшный враг его Токтамыш всеми силами идёт на Крым, на Днепр. Тогда и он сам туда кинулся. Но Деметрею и Котлубану вместе с московским войском велел пока на месте остаться; надо было точно ему убедиться, что Токтамыш на север не пойдёт. Ягайлу тоже попросил повременить.

И вот вроде стронулись татарские всадники, надо идти в сторону Крыма, там битва будет.

– Боярин! – окликнули Пересвета его бойцы. – Дёрни коня, он всю траву тут сожрёт, ехать пора.

Очнулся Пересвет от думок своих, хлопнул легко лошадь плёткой, поехал дальше.

«Учебники давно говорят, что восьмого сентября на поле Куликовом Пересвет будет драться с Челубеем и оба помрут, – размышлял он. – А Пересвет во всем княжестве Московском это я. Других нету. И друг у меня, брат названный Ослябя. Всё сходится. А если сходится, то значит, что через пять дней меня убьют. Вот ничего себе! И как быть? То есть забросило меня сюда не просто так, а в соответствии с курсом истории, утверждённом министерством образования Российской Федерации. Нужен Пересвет, вот он, пожалуйста. А меня спросили? Я вообще умирать не хочу, у меня жена недавно родила. Что же делать? Как вообще вести себя человеку, если он точно знает дату смерти своей? Такого ведь не бывает. Но миллионы людей сотни лет в России, да и не только, знают, что Пересвет погибнет восьмого сентября 1380 года, то есть через несколько дней. И это я! Обалдеть просто! Надо что-то делать».

Александр Светлов, он же Пересвет, опять бездумно погладил приклад дробовика, попавшего вместе с ним в дикие времена, и поторопил коня. Вечером, после всех дел, спокойно обдумает, как избежать почётной гибели и возможно, внести этим значительные изменения в учебники истории средних школ России.

Тройная звезда внезапно ударила по премьер-байзону Хиксу потоком ярко-жёлтых сфер. Они моментально прожгли сравнительно небольшой, диаметром всего лишь с пару миллионов километров туннель в авангардном, самом сгущённом месте атакующей оболочки. Тут же байзон ослабил натиск, прекратив разрушение звёзд. Жгучие сферы не могли его остановить, его вообще ничто не могло остановить, но работа по возврату вещества в матричный строй замедлилась.

– Дайреки близко, – решил Хикс. – Ловушку мне устроили. Но просчитались.

Запеленав летящие сферы в гравитационный рукав, он быстро проверил уровень его надёжности и вновь ударил сам. Атакующий поток свился в гигантский моток и завертевшись, принялся с невообразимой скоростью вытягивать звёздное вещество. Вскоре с тройной звездой было покончено. Мерцающий алыми искрами клубок, занявший треть светового года, вместил в себя весь изуродованный дайреками кусок матрицы. А где же они сами?!

Пространство, утратив тройную звезду со всем сопутствующим мусором – десятками исковерканных планет и триллионами обломков поменьше, очистилось. Но даже следа от дайреков не нашлось. Раскинутые на сотни парсеков поисковые модуляторы байзона не нащупали ни одной изменённой частицы.

– Хитро придумали, – Хикс выставил на границах своей мантии сторожевые сегменты и занялся мерцающим клубком, вместившим в себя когда-то колоссальную систему трёх звёзд. Сейчас, оставленная дайреками, она попала в поле матричных усилий. Алые искры постепенно гасли, клубок темнел, истаивал и гас. Надо проконтролировать, чтобы уже возрождающиеся струны не сбились с алгоритма. Полыхнула багровым вспышка, процесс стал необратим. Сейчас дайрекам делать здесь нечего.

Работа сделана; фотонные разряды гасли, уткнувшись в частичные преграды; выбросов вещества, так много и страшно коверкавших материальный каркас, не произошло.

Сигнал тревоги поступил буквально в следующий миг после окончания работы, как только Хикс удостоверился, что матричное поле восстановлено и никаких звёзд и прочего мусора здесь больше нет.

Всех байзонов жёлтого радиуса срочно приглашали в Пятизвёздье. Хикс не любил там бывать. Три голубых гиганта, мрачная шайба – сплющенный газовый фотонник и неощутимый сгусток кси-лучей, рвущихся из оков магнитного поля. Пять звёзд, летящих вместе, напоминали ему о скомканном здесь матричном поле, которое никто не собирался исправлять.

Гран-байзон Меланд не сглаживал Пятизвёздье, оставляя его примером работы, которую надо было делать постоянно, и которая никогда не кончалась.

– Отмечена возросшая активность дайреков, – сообщил защитникам матричного поля Меланд. – Они усердно оперируют сразу в десяти секторах, причём два из них суперустремлённые. Зафиксированы попытки стяжки пяти галактик, и четырёх мегаскоплений звёзд. Хикс! – он обратился к премьер-байзону: – По анализу излучений в трёх мегаскоплениях действует дайрек Джеллада. В прошлый раз ты успешно распылил его, так что займись им снова.

Хитроразумный Джеллада оперировал далеко, пришлось для быстроты пути задействовать узловые плетения матричного поля, что было не совсем безопасно. Успешно проскочив большую часть пути, Хикс решил всё-таки поостеречься, не рисковать и перешёл на обычный способ передвижения – поисковый маршрут стандартного образца. Премьер-байзон вовремя ускользнул с матричных волокон, взбудораженные фотоны уже закручивались в огромные колышущиеся спирали, похожие на клочья блестящего тумана. Вскоре меж ними протянулись лилово-жёлтые полосы: они застыли, остановив и вращение фотонных скоплений. Засияла серебристая дымка, обнажив трепещущим светом оторванные узлы матрицы и Хикс заторопился. Он знал, что сейчас будет неприятное для него продолжение. Выбросив защитные стабилизаторы, байзон расползся как можно шире, растянувшись аж на сотню парсеков – так уменьшалась возможная площадь поражения.

Лилово-жёлтые канаты вспыхнули алым, разбрызгивая багровые искры, каждая величиной не меньше светового года. Хикс поморщился – сам того не желая, он оказался создателем новой галактики. Придётся зачищать после расправы с Джелладой, пока она свеженькая.

Фотоны метались, сливаясь в одно огромное кольцо, переливающееся бледной зеленью – цвета ослабевшей матрицы. Хикс замер, исполинские багровые искры, летевшие в его сторону, были не так страшны для байзона, как удар схлопывающегося кольца. Сейчас удача Хикса зависела, в какой плоскости оно, беспорядочно крутящееся, развалится под давлением матричного сопротивления.

Вот он, миг создания галактики! Кольцо остановилось, стянулось в небольшой шар бледного золота и вдруг, после фиолетовых вспышек полилось пурпурное сияние. Хикс успокоился, плоскость расширения оказалась в стороне. Первая энергия нарождающихся звёзд понеслась во все стороны, вытесняя из только что появившегося, невзрачного пространства остатки матричного поля. Часть из них врезалась в защитные стабилизаторы, выставленные байзоном – здесь родятся сиреневые огромные, но крайне недолговечные гигантские звёзды.

– Опять галактику создал! – Хикс был недоволен. – Поторопился. Ладно, появилась она без дайреков, так что справлюсь с ней на обратном пути.

Надо было поторапливаться, появление галактики явно зафиксировал не только гран-байзон, но и дайреки. Они сейчас знают, что к ним кто-то торопится. Ждут и готовятся. И это хорошо; вдруг Хикс замедлил ход. Создание галактики может ему помочь ему расправиться с Джелладой и его коллегами. Они готовят ему ловушку, а угодят в неё сами!

Старые дела и носорог

Светлова пнули по ноге, приказали подниматься и повели на расстрел. Одного палача Светлов знал, тот приносил ему еду, и непременно плевал в чашку, перед тем как поставить на пол. Звали его Вадик. Второй был незнаком, молчаливый бугай с тарантинкой на левой руке.

– Скоро меня прикончат, – билась мысль, слабость охватывала ноги, кровь бросалась в лицо, связанные за спиной руки потели. – Одна очередь, потом Вадик подойдёт ближе, метров на пять и бросив автомат к плечу, прицельно раздробит мне голову. Это, наверное, справедливо. Ведь я тоже расстреливал ихних. А сейчас расстреляют меня.

Рассвет выползал из-за лесополосы, длинные тени тополей протянулись по перепаханному снарядами картофельному полю. Солнце выкатывалось на востоке, там, где родной дом, новые ветки метро и проблемы с отоплением. Светлов вспомнил, что хотел этим летом поменять вентиля на батареях в квартире.

– Хоть на этом сэкономлю, – подумал он. Пустота, вдруг выросшая в животе, бросилась вверх, и его затошнило. Согнувшись, он сплёвывал слизь и пену на ходу. Из-за связанных рук его перекосило и он упал.

– Вставай, паскуда! – Вадик пнул в бок и зашипел от боли, угодив пальцем ноги по кости. – Вот скотина! И тут пакостит!

Молчаливый бугай спокойно ждал, когда Светлов начнёт ерзать, чтобы подняться. Потом он наступил ему на шею и сказал: «Поваляйся пока, друже, я перекурю».

Отойдя на пару шагов, они с Вадиком начали дымить.

– Курить охота, а это вредно, –  Светлов дёрнулся в судорогах. – Дали бы попить, сволочи!

Он подогнул ноги, чтоб встать на колени и подняться. Кто-то ударил его в спину и крикнул: – Лежать!

– Я не хочу умирать! – этот вопль родился где-то внутри Светлова, он непроизвольно открыл рот, но пересохшая глотка не выпустила слова, только хрип выскочил наружу. А в душе Светлова разразилась буря. Он уже не помнил себя, его начало корёжить. Отчаяние и страх рвались из него, никаких слов не было, только ураган злобы бушевал внутри. Стиснув зубы, Светлов крутнулся на земле и вскочил, развернулся к палачам и хрипло, так, что засаднило горло, заорал: – Стреляйте, сволочи!

Оскалившись, он бросился на Вадика, одним прыжком достигнув того, и головой ударил по скуле. Небывалая раньше никогда, колоссальная, чистейшая радость полилась из Светлова. Увидев спокойные глаза бугая, скинувшего автомат на руки, он подпрыгнул и …

Холод сухим морозным полотенцем стегнул его по лицу. Воздух пропал, Светлов засипел, пытаясь сделать вдох и проснулся. И тут же что-то огромное, тяжёлое метнулось в темноте, захрустели кусты у речки, раздался хруст и тонкий визг – так рвутся древесные волокна, когда ломается и падает сломанное дерево.

– Медведь! – подумал Светлов и схватил наощупь – где-то тут лежал! – диодный фонарь-лампу. Врубил на полную. Луч, белый, ослепляющий, заметался по полянке. Чёрные тени, чёрные силуэты. И вдруг ярко-красный глаз, огромный глаз! И ещё один!

Носорог! В профиль пока, но уже повернул морду и опускает её, разворачиваясь для атаки. Не думая ни о чём, на автомате, Светлов крутнулся, вскочил, не глядя нащупал ружьё, вот оно, на рюкзаке и схватив его одной рукой, зажал приклад подмышкой, взвёл курки и выпалил дуплетом в сторону носорога. Два факела вылетели с ужасающим грохотом из стволов, пугая дикое животное.

Зверюга взревела и бросилась в темноту. Поведя лучом по сторонам, наконец-то выдохнувший Светлов вдруг увидел человека. Правее места, где только что был носорог, стоял мужик с топором в руке. Видимо, он был ошарашен происходящим. Светлов хмыкнул – носорог ломился где-то уже далеко в лесу, только деревья валились с треском.

– Эй, – позвал он мужика и обомлел. Это был Вадик. Тот самый, из расстрельной команды, что шесть лет назад вывел его прогуляться на рассвете.

– Вадик! С.ка! – Светлов бросил фонарь и нагнулся за патронташем. Три секунды, стволы готовы, фонарь вновь в руке. Луч побежал по поляне, остановился на Вадике. И тот, придя в себя, дико заорал и не дав прицелиться, выпустил топор и бросился в лес. Затрещали кусты, заплескалась вода в речке.

– Падла! – два выстрела, один за другим, послал ему вслед Светлов. Перезарядил ружье, погасил фонарь и сел на туристскую пенку, где только что спал. Посидел бездумно, помотал головой, прислушался. Уже вдалеке трещал лес, сносимый испуганным и видимо, очень рассерженным носорогом, а в стороне, там, где речка, уже чуть слышно плескалась вода, это улепётывал Вадик.

Светлов закурил, даже не пряча огонёк. После такого переполоха, что был недавно, рядом никого не осталось. Наверняка все лесные жители разбежались кто куда от страха.

– Я ведь не сошёл с ума? – пробормотал Светлов, глубоко вдыхая горячий успокаивающий табачный дым. Сигарета улетела в три затяжки, он прикурил ещё одну.

Носорог, осенью, в Нижегородской области. И странный какой-то. Хотя Светлов никогда не видывал этого зверя, но полагал, что он метра три высотой, а этот был гигант, типа слона, длинноногий, и весь как в броне. Да и чёрт с ним, сбежал из зоопарка губернатора или ещё какого деляги. Удивительнее всего – откуда взялся Вадик? Может, он пастухом у носорога работает? Да нет, чушь, ручных носорогов не бывает. Он слишком мощный, чтобы быть ручным. Вадик, Вадик, ты же за мной пришёл, с топором, сука. Точно! Вчера, в деревенском магазинчике, где брал хлеб, видел же мельком лицо, чем-то знакомое, внимания не обратил. А это Вадик и был.

От курева пересохло горло. Наощупь отыскал термос, тот лежал у изголовья, хлебнул чайку, и снова хотел закурить, но нахмурился. Глаза за пару минут привыкли к темноте, и увидел – а поляна-то отсвечивает белым в свете редких звёзд. Снег выпал ночью, хотя метеосайты вроде обещали ясную и тёплую погоду на этой неделе.

– Снег меньшее из ночных зол, – хмыкнул Светлов, перезарядил ружьё, так, на всякий случай, улёгся на пенку, поправил рюкзак-подушку, закурил и открыв глаза, смотрел вверх, в небо, которого не было видно.

Утром, осмотрев поляну, он подобрал топор, старой, советской ещё работы с клеймом завода «Труд» на лезвии. Видать, Вадик упёр у кого-то здесь, не с собой же привёз. Нашлась и куча отходов жизнедеятельности перепуганного носорога. То-то он налегке и стриганул по лесу, не догнать. Светлов невольно покрутил головой, нет, Вадик не наследил, он же в штанах был, так с собой и унёс, наверное.

Топор он воткнул пока в берёзу, под которой ночевал, собрал лагерь, допил в два глотка остатки ещё тёплого чая из термоса и решил позавтракать на берегу Волги. Идти до неё вдоль лесной речки километров пять, как раз аппетит разгуляется. Собрал вещи, внимательно осмотрелся, не забыл ли чего, рюкзак за спину, ружьё на грудь – вдруг носорог опять прибежит, и пошагал по бережку.

Уже отойдя пару километров, вспомнил, что забыл топор, и попустился им. Ну, кто найдёт, тому и пригодится.

Странные ночные дела озадачили Светлова. Он опять припомнил свой расстрел, когда в прыжке летел к татуированному бугаю и вдруг обрушился на пол своей квартиры. В комнате пахло нежилым, в батареях вдруг забулькала вода – опрессовка, машинально отметил Светлов. Недолго думая, прошёл на кухню и вытащив из ящика стола нож, распилил им верёвку на руках за спиной. Потом он долго курил на балконе, глядя на суетливую московскую жизнь, сходил в «Пятёрочку», взял водки, шпроты и солёных огурцов.

Спать лёг вроде не таким уж и пьяным, а голова утром трещала. Выпил аспирину, наконец-то принял душ и не зная, что делать, позвонил своим, туда, на войну.

– Саня, короче, факт такой, – услышал он в телефоне после своего рассказа. – Вы пошли в разведку всемером, вернулся ты один и сразу в Москве оказался. Почти две недели ни слуху, ни духу. Ты больше не приезжай к нам, Саня.

Шесть лет после этого Светлов пытался забыть это происшествие. И вроде всё стало зарастать в памяти, даже подумывал жениться. На охоту стал ходить, как Ленин, чтобы успокаиваться. И на тебе! Носорог и Вадик. В Нижегородской области. Как всё это объяснить? И даже не кому-то, а просто самому себе? Да никак. Будь что будет, но надо быть внимательным.

Выйдя на берег Волги, Светлов хмыкнул. Он думал, что здесь, на Горьковском водохранилище, река будет гораздо шире. А она так себе, не очень впечатляет.

– Тут, наверное, дно глубокое, и потому берега узкие, – решил Светлов. – Впрочем, ерунда всё это.

Собрав палок и щепок, запалил костёр, приладил к нему котелок, и слопал банку сайры в масле. Заварил чайку, бросив туда сорванные по дороге листья дикой чёрной смородины и растянувшись на песке, закурил.

Парусник он заметил, когда уже собирался топать дальше, по берегу вниз по течению, в село, куда, наверняка ходил автобус из райцентра. Хотел уточнить, глянул в смартфон, да интернета почему-то не было, видно, далеко вышки стоят, да и ладно.

Большущая лодка под серым парусом, больше похожая на баржу, плыла недалеко от берега. Над бортами торчали головы, сзади стоял мужик в лохматой шапке и держался за бревно, одним концом уходившее в воду.

– Реконструкторы, – понял Светлов. – Взрослые люди, всё в солдатиков играют.

– Эй! – крикнул он и помахал рукой. – Подвезите до села.

Он давно усвоил, что когда просишь, лучше не давать оппоненту шанса отказать, поэтому не нужно спрашивать, вроде «Не подвезёте?». Здесь уже заложено отрицание и потому надо говорить утвердительно, как бы давая команду, без всяких вопросительных ноток в голосе. Но без хамства.

Мужик в лохматой шапке склонился, потом выпрямился, толкнул от себя бревно и парусник легко, даже не кренясь, пошёл к берегу. Зашипел песок под чёрными досками бортов, и на берег спрыгнули трое. Парочка невысоких, но крепеньких. Ещё один простоволосый, повыше других, со шрамом на правой щеке, за поясом длинный нож в железных ножнах. Двое в каких-то вязаных колпаках, в руках дубинки, рожи тупые, самые бандитские. Одеты в рогожу – именно это слово появилось в голове Светлова, хотя, что оно точно означает, он не знал. Широкие штаны из грубых ниток, такая же рубаха, сверху изодранные меховые полушубки. А на ногах лапти.

Светлов прямо остолбенел. Лапти. Эти реконструкторы вовсе чокнулись.

– Ты чьих будешь, боярин? – улыбаясь щербато, спросил его тот, что с ножом. А те, что с дубинками, встали у Светлова по бокам, на расстоянии верного удара.

– Точно, рехнулись, хоббиты, – подумал он. – Всё, как дети, в игрушки балуются.

– Я сам по себе, – сказал Светлов, и добавил, положа руку на ружьё: – Но военнообязанный!

Щербатый усмехнулся.

– С нами поедешь? – спросил он и цыкнул.

Из-за борта высунулся бородатый старик в синей чеплажке на голове.

– Долго вы там? – недовольно крикнул он. – Узнали, кто это?

– Говорит, что сам по себе, никому не служит, – ответил щербатый. – Рожа наглая, нам подходит.

– Пусть залезает, – распорядился старик. – Торопиться надо.

Вскоре парусник покатился по Волге, а на опустевший берег не спеша вылез из кустов Вадик, и сморщившись, посмотрел ему вслед.

На барже воняло всем, что только может вонять. Тухлая рыба, потные ноги, чеснок, всё это сдабривалось каким-то сладким, знакомым, но давно забытым ароматом. Даже свежий речной осенний ветерок не мог продуть эту вонищу.

– Ну и запашина тут, – замахал рукой перед носом Светлов. – А вы, господин Гэндальф, сделали бы что-нибудь, облегчили дыхание. Трах-тиби-дох, например.

Бородатый старик в длинной чёрной рясе, подпоясанный верёвкой и – обалдеть – тоже в лаптях, недоумённо глянул на него. Усмехающийся щербатый махнул рукой, показывая, где сесть Светлову и пояснил: – Это не Гельфан, а владыка Дионисий.

– Родя, сядь рядом, – кивнул ему старик. – А ты, как тебя кличут-то?

– Александр Сергеевич, – с достоинством ответил Светлов, ожидая глупой шутки про Пушкина, но не дождался.

– Грек? – Родион глянул на старика.

– Вряд ли, – тот пожал плечами. – Веры какой держишься?

Светлов хмыкнул – вовсе обалдели реконструкторы, так в роль вошли, что и пинком к нормальной жизни не вернёшь – молча вытащил из-за пазухи восьмиконечный серебряный крест, привезённый когда-то с Афона и перекрестился.

– Греческой веры, – засопел старик. – Откуда здесь?

– Из Москвы.

– Когда выехал, давно?

– Да дней пять уж.

Родион захохотал, старик поморщился. Вытащил чётки и начал ими клацать, о чём-то размышляя.

– Ты на змее что ли, прилетел? – Родион взмахнул руками. – Мы вторую неделю из Москвы идём, а он..

Тут старик пнул его, чтоб не болтал лишнего. Все замолчали. Мужики, сидевшие и лежавшие в барже, равнодушно посмотрели на Светлова и занялись своими делами. Старик Дионисий оставил чётки на запястье, склонился к Светлову.

– Ты, значит, московский боярин, а чей, не скажешь? – спросил он, прищурясь.

– На Москве один боярин – господин Собянин, – хмыкнул Светлов. – А я на отдыхе, устал немного. Вы то сами с кем-то воюете? С гоблинами, или опять же, с этими, как их, Саруман-то делал.

Ему стало смешно, и чтобы не засмеяться, а то рожи тут суровые, ещё дубинкой треснут, полез за сигаретами. По пути зацепил смартфон. Вытащил. Загорелся экран. Дионисий вытаращил глаза.

– Нету интернету, – поцокал языком Светлов. – А у вас есть интернет? Ловит здесь?

К ним сунулся Родион. Глянув на экран с картинкой и цифрами, он хмыкнул.

– Это новгородские штучки, наверно, – вытер под носом Родя. – И как рыбу этим ловить?

– Никак, – Светлову вдруг стало скучно с балбесами. Он сел повыше, чтоб видеть берег и воду, закурил. Бросив окурок за борт, повернулся, и увидел ошарашенные лица старика и Роди.

– Очень интересный ты человек, – Дионисий качнул головой. – Расскажи про жизнь свою. И где ты дымить научился? В Царьграде, что ли, бывал?

– Вы сами то кто? – спросил Светлов и зевнул. Солнышко припекало, надышался речным воздухом, подремать захотелось. Прикрывая рот, он немного закинул голову назад и замер.

Над Волгой летел дракон. Змеиная, только огромная башка, длинные широкие крылья, шипастый короткий хвост (для противовеса башке, бездумно мелькнуло в голове).

– Это, – Светлов захрипел, в горле пересохло. Он откашлялся. – Это кто там летит? Это я вижу, а вы видите?

Дионисий прикрыл глаза от солнца, а Родион, прищурясь, лихо засвистел. Мужики завертели головами, потом увидели дракона, начали махать ему руками. Светлов дёрнулся, спохватился, вытащил смартфон, и заснял видео на минуту – летящий дракон, с увеличением и без.

– На ютубе или тиктоке миллионы просмотров соберу, – решил он, подумал, и заснял ещё и реконструкторов.

– Это кто был? – Светлов убрал смартфон и уставился на Родиона.

– Змей летучий, – ответил тот. – Не видал, что ли?

– Видал, – кивнул Светлов. – Только что видал.

Он решил больше не спрашивать про дракона. Надо немного успокоиться. Скорее всего это галлюцинации. А он сам скорее всего спит или, или в сумасшедшем доме. На войне его, наверное, контузило и сейчас одолевают видения. Фантастическое перемещение в Москву, правда, шесть лет нормальной жизни, но у психов ведь всё это может уместиться в минуту. Палач Вадик, носорог. Это можно объяснить, но дракон! Дракона объяснить нельзя! Его не бывает или бывает? Нет, не бывает. Возможно, сейчас какое-то возбуждение мозга, вот и видятся ему не пойми кто и не пойми зачем.

– А если, допустим, уколоть себя? – подумал Светлов. – Вроде так отличают сущее от глюков? Дай-ка я себе руку прижгу сигаретой. Если станет больно, возможно, я в нормальном бытии. Надо определяться, а то с ума можно спрыгнуть. Хотя, если я и так чокнутый, то дважды психом стану или вылечусь? Дурдом! Ладно, надо прикурить.

Светлов приподнялся, чтоб вытащить из кармана пачку сигарет, поймал на себе взгляд Родиона, тот среагировал на движение. И тут страшная резкая обжигающая боль вспыхнула в правом ухе, аж дыхание спёрло, брызнули слёзы.

Захрипев, Светлов открыл рот – воздуха хватануть и увидел торчащую в борту баржи стрелу с птичьими перьями. Она ещё качалась. Она и хлестанула его по уху.

– Уходи на воду! – дико заорал, обернувшись на рулевого, Родион. – Хрисанф, Кошкомой, Ванько! Стреляйте!

Откинувшись на борт и забыв про боль в ухе, Светлов увидел в один миг, как дёргается рулевой, пытаясь выдернуть стрелу, пришпилившую руку к бревну, как сидевшие и лежавшие мужики вскочили, хватают мечи, короткие копья, луки, стрелы, как владыка Гэндальф свернулся клубком на дне барки, а Родион бросил на него мешок и кожаную куртку, прикрывая сверху.

Вскочив, Светлов увидел, как от близкого, метров тридцать до него – берега, к ним несётся лодка. Два лучника, упёршись коленями, сыплют стрелами с носа, пара гребцов так машет вёслами, что те гнутся. Ещё трое лучников на корме, тоже валят стрелами без продыху.

– Тук, тук, тук! – стучат стрелы по бортам и щитам. Иногда удар мягкий, это попало в кого-то. По берегу бежит банда каких-то разгильдяев, размахивают дубинами, мечами, копьями. Пятеро или четверо лучников, стоя боком, также пускают стрелы в корабль владыки.

Секунда, и Светлов очухался. Выхватил из чехла ружьё, зарядил, кинул к плечу. Первый выстрел по лодке – бах! Лучники, что были впереди, бросили луки, схватились за лица. Один гребец изогнулся, вскочил и дёрнувшись, упал за борт. Лодку развернуло. Второй выстрел по лучникам на берегу. Тут разлёт дроби побольше, зацепило троих.

Сразу же перезарядил и опять первый выстрел по лодке, и все лучники валяются на дне. И второй по оборванцам на берегу. Банда сразу отстала. А судно круто пошло к середине, рулевой высвободил руку, наконец-то.

– Точно, грек, – Родион вытер лицо и захохотал. – Греческим огнём шуганул разбойников!

Вслед за ним засмеялись и остальные. Только вылезший из-под мешка владыка, прищурясь, остро глянул на Светлова, и ничего не сказал.

Один из мужиков бросил верёвку с крюком в сторону лодки. Кошка зацепилась за борт, лодку потащили к паруснику. Там вскочили трое, по ним сразу ударили из луков, и те свалились в реку. Ещё один скользнул выдрой через борт и стрела, мелькнув над ним, только булькнула, пробив волну.

2.

К вечеру начал подниматься туман, рулевой что-то крикнул и один из мужиков, Светлов запомнил его – Кошкомой, тот, что всадил стрелу в шею одному из бандитов в лодке, пробрался к владыке.

– Воилко говорит, что лучше на островах заночевать, а то монастырь проскочить можем в тумане и сумерках, – сказал он, поёживаясь. Вечерняя прохлада уже поднималась с реки.

– Давай, пусть чалится где хочет, – махнул рукой Дионисий. Старика знобило. Он закутался в свой плащ и набросил на ноги пустой мешок. – Весь день плывём, уж голова зачугунела. Хоть горячего поедим.

К Светлову с расспросами никто не лез и он отошёл в сторону от табора. Развёл костерок у воды, подвесил котелок и улёгся рядом на пенке.

– Что с народом не гужуешься? – подошёл к нему Родион.

– Как старик? Трясёт его? – спросил Светлов.

– Ага, как бы не застудился.

– Сейчас я ему снадобье сделаю, только как выпьет, надо сразу тепло закутаться и лежать.

– Ладно, – качнул головой Родион и усмехнувшись, ушёл к табору.

Заварив чаю с листом смородины, Светлов крикнул, чтоб ему принесли кружку. Хрисанф притащил большущую, на литр, не меньше, кривобокую, из бересты. Светлов налил в неё чаю, плеснул из фляжечки бальзама на травах, того самого, сорок пять градусов который, и сам отнёс владыке.

Тот сидел, укутанный в плащ, и набросив сверху шубу.

– Пей, великий Дионисий, но маленькими глотками, и пока горячее, – сказал Светлов. – Потом ложись за ветром и постарайся уснуть.

Владыка тяжело глянул на него, но кружку взял, понюхал и сделал глоток.

– Как огонь по жилкам побежал, – удивлённо сказал он и отпил ещё. – Да ты ведун, а не боярин, поди ка?

– Я боярин, – уверенно сказал Светлов. – Пей и ложись.

Он вернулся к своему костерку, подогрел у него банку тушёнки и быстро срубал. Углядел гладко обкатанное рекой брёвнышко, сел на него и закурил.

– Ты непонятный какой-то, – возник рядом Родион. – Вроде всё греческое у тебя, и оружье, и дым пускаешь, и имя. А змею удивился.

– Давно не видел, думал, поубивали их всех, – буркнул Светлов.

– А то, конечно, – кивнул Родион. – Пакостили раньше, пока князь Егорий не прикончил пару выводков.

– Какой Егорий? – повернулся к нему Светлов.

– Это который Москву построил, – Родион высморкался и вытер под носом рукавом полушубка. – Не слыхал?

Светлов отбросил окурок в реку, тот зашипел и белым пятнышком застыл на спокойной воде. Вытащил из кармана монетки, нашёл полтинник – вчера в магазине дали на сдачу много мелочи.

– Этот? – он показал реверс.

Родион прищурился, было темновато, только пляшущие отсветы костерка давали свет, наклонился ближе к огню.

– Ух ты! – поразился он. – Это в Царьграде деньги с князем Егорием бьют?

– Забирай, – сказал Светлов. – Может, пригодится где.

Родион сунул денежку в карман. Посидели ещё, помолчали.

– Как там владыка, не удивился, что я ему чаю дал? – спросил Светлов. – Не побоялся, что отрава? Смелый старичок.

– Он людишек насквозь видит, – хмыкнул Родион и подбросил веток в костерок. – А ты не вредный.

Светлов поёжился, как то обидно, чего это он не вредный.

– Меня злить не надо, – сурово сказал он.

Родион захохотал.

– Ты когда змея увидал, рожа такая глупая была, – он вытер глаза и высморкался. – Сразу видно, что немного дурачина. Такой травить не станет. Владыка толк в народе знает.

Светлов только шумно выдохнул, ну что тут сказать. Заскрипел песок, кто-то шагал к ним. Стало уже темно, а туман всё не редел. Зашлёпала вода, гость забрёл в реку.

– Кто там бродит, сюда иди! – крикнул Родион, огляделся, встал и подтащив пару брёвнышек, что натаскала Волга сюда, сунул их в костёр.

– Владыка уснул, дружина дремлет, – из тьмы вышел рулевой, левая рука обмотана грязной тряпкой, в правой берестяная кружка. – Дай, думаю, пойду к боярам, языки хоть почешем.

Брёвнышки разгорелись ровным пламенем, от них шёл жар, лицо горело, а спина мёрзла. Обычное дело на биваке.

– Ты, боярин, как тебя, кличут-то? – рулевой без спросу плеснул из котелка в кружку чаю. – Александр? Древнее имя, божественное.

Родион поднял брови, сморщил нос и улыбаясь глазами, так, чтобы рулевой, его Воилко звали, не видел. А Светлов ничему не удивлялся. После носорога, летучего змея и подозрений, что он сумасшедший, трудно удивляться.

– Ты, боярин Александр, бывал ли в стране египетской? – Воилко отхлебнул чаю, поморщился, тот уже остыл; подвинул тихонько котелок к огню.

– Да, ездил пару раз, – честно сказал Светлов. Он мотался лет восемь назад в Египет, да как и все, пирамиды там, верблюды, Красное море.

– А где святой Макарий жил, побывал?

– Нет, – помотал головой Светлов. – Не пришлось. А зачем он тебе?

Родион, сидя сбоку, захватил лицо ладонью, глаза его смеялись.

– Да я всё спрашиваю, интересно мне, он же, Макарий-то, всего в двадцати поприщах от рая жил, – Воилко снова отлил чаю в кружку. – А там наши новгородцы бывали. Прабабушки моей, царствие ей небесное, брат Моислав и сын его, дядя мой Яков.

– А почему бывали? – Светлов вытащил из огня веточку, прикурил от неё. – Не понравилось там, гм, в другое место их отправили?

Он то имел в виду ад, а Воилко, отпив чаю, вдруг сказал, что они вернулись в Новгород.

– Из рая? – уточнил Светлов, решив ничему не удивляться.

– Ага, – кивнул Воилко. – Они ж по торговым делам на тёплые моря ходили, а у рая ворота открыты были, они и зашли, рядом же всё.

– Да что болтаешь! – вдруг не выдержал и захохотал Родион. – Их ваш епископ Василий посылал туда, чтобы они у Еноха узнали, когда он с пророком Ильёй явится. А ты всё одно – мимо плыли, да зашли! Кто их пустит туда, торговых-то мужиков!? У них золотая пайза от Василия была, потому на воротах и не остановили их.

Хотя Светлов уже и примирился с тем, что он сумасшедший или погряз в глюках, такой разговор он понять вовсе не мог. Да и вбитое в душу многих его предков понимание рая как места потустороннего, куда дают билет в один конец, противилось беседе.

– А куда змей полетел? – он перебил разговор, чувствуя тяжесть в голове.

– К черемисам, – Родион махнул рукой. – Там у них пещеры, ямы всякие, они со змеями дружно живут.– А черемисы, это кто? – Светлов вдруг понял, что он ничего не понимает. И тут же обрадовался. Ведь чокнутые всё понимают! Им всё ясно, а ему нет. Может, он нормальный.

– Отчаянный народ, – Родион отобрал кружку у рулевого и тоже плеснул чайку. – Никого не боятся, режутся со всеми, храбрые. Бывал я у них, еле ноги унёс.

– Это когда ветряного человека встретил? – засопел Воилко, поморщился, неосторожно тронув раненую руку. Увидел банку из-под тушёнки, поднял, осмотрел, поставил к себе поближе.

– Ага, – Родион поставил кружку на песок. – Не видал, Александр, ветряных-то людей?

Ветряной человек

В стойбище Емгурчея готовились к тою, праздновать конец зимы. Парнишки-рабы, пригнанные в том году из набега на московские деревни, таскали кизяки и ветки для костров. Родька, самый дерзкий из них, за что и подшили ему пятки конской рубленой щетиной пару месяцев назад – чтоб не бегал больше – косолапил, таща за собой барана за рога. Стойбище Емгурчея большое, больше всех в Балынь-степи, пять сотен мужиков, а баб и детишек никто не считал.

Кто-то пнул Родьку так, что он через барана перелетел, еле успел руки выставить, а то бы головой треснулся о землю. Поднялся, а там Агашимола стоит, сын Емгурчеев, вредный парень, постарше Родьки и всё время заусенит его, то пнёт, то лягнёт и ржёт всё время.

– Куда барана тащишь, баран? – завизжал он и сразу же захохотал. – А чего ты ходишь, ноги как колесо? Ты, наверное, всё время на лошади сидишь, на брюхатой, вот ноги кривые стали!

Родька за поясом нож нащупал, без него в степи никуда, всегда с собой. Так бы и зарезал надменного Агашимолу, да за это его быстро лошадьми порвут. Хотя и относятся к рабам как к соплеменникам здесь, не обижают, но за сына мурзы не пожалуют.

Баран, видать, напуганный стычкой и криками Агашимолы, вдруг дёрнулся с места, как ужаленный и понёсся в степь. Родька быстро закосолапил за ним. Надо притащить скорее, раньше варить начнут, раньше поесть можно будет. Мерзкий Агашимола увязался следом, бежит, подпинывает. Сбился с бега Родька, оступился, на всю ступню наступил и взвыл от боли страшной. Рубленая конская щетина, что напихали ему в пятки, так врезалась в живое мясо, что аж в голове помутилось на миг. Упал Родька, уткнулся лицом в сухую траву и холодную ещё землю, слёзы из глаз ручьями потекли.

– Эй, баран, за бараном беги! – визжит Агашимола и ржёт.

Утихла боль в пятке, поднялся Родька, недобро глянул на сына мурзы, положил руку на нож, сразу заткнулся Агашимола.

– Ты храбрый батыр, – говорит. – Ладно, помогу тебе барана поймать. Не надо меня резать.

А баран на степную гривку поднялся, копытом землю торкает, да траву жуёт. Подошли к нему парни, ухватился за рога Родька, и тут Агашимола ему на ногу наступил, да ещё навалился, чтоб крепче было. Снова щетина вонзилась сотнями иголок – Родька не думая, выхватил нож, да Агашимола толкнул его так, что опять через барана тот перелетел. Уцепился левой рукой за шкуру, в правой нож, сам ревёт и визжит: «Зарежу, курва поганая!»

Поднялся, сел, ждёт, когда боль в пятке успокоится. Барана за шкуру придерживает Родька, Агашимола шагах в двадцати стоит, хохочет.

До стойбища недалеко, с гривки спуститься, да пройти шагов двести. Думает Родя, как бы зарезать гада этого, сына Емгурчеева, да сбежать. Эх, не выйдет, поймают быстро.

– Уйди, змеюка! – захрипел Родька. – Уйди, не дай согрешить.

На краю стойбища уже пылали костры, на них подвесили котлы – баранину варить. Кто-то, Родька не разглядел, замахал ему руками, дескать, иди скорее сюда. Вдруг со правой стороны от стойбища показался всадник. Парни руки приложили ко лбам, вглядываясь.

– Это Халепай вернулся, – сказал Агашимола. – Ездил к невесте своей в стойбище к Атакаю. Ну, – он повернулся к Роде. – Пошли, смотри, барана не упусти. Не стану больше тебе мешать, а то отец увидит, камчой отпорет.

Пятка ещё горела огнём, но не так сильно, как вначале. Родя стащил войлочный сапог на кожаной подошве, бережно положил ступню на холодную землю, пусть остынет. Барана, чтоб не ушёл далеко, крепко придержал. «Подождут», – подумал Родька: – «Да и Агашимола сейчас уйдёт».

Тот сделал несколько шагов вниз, обернулся, поморщился от ветра, что дул прямо в лицо.

– Пошли, – сказал он.

И тут Родька увидел, что Халепай, вокруг которого собралась толпа послушать новостей, вдруг замахал руками, завертелся на месте и дико закричал. Те, кто были рядом с ним, отшатнулись, а кое-кто начал падать и биться в корчах. А Халепай крутился и широко надувая щёки, дул во все стороны и плевался, продолжая крутиться.

Родя оторопел, и даже не понимая, что происходит, страшно закричал, сразу охрипнув: – Чёрная смерть! Чёрная смерть!

Бросившийся было к соплеменникам Агашимола так резко остановился, что чуть не упал. А люди уже падали, из рта и глаз полилась кровь. Кто-то побежал, но тут же упал, скорчился, только ноги задёргались. Над стойбищем поднялся вой.

Схватив барана за загривок, Родя сунул нож за пояс, сапог в зубы и косолапя, быстро пошёл вверх по гривке, навстречу свежему ветру, который не пустит сюда, к нему, беспощадную заразу, прикочевавшую с Халепаем из стойбища его невесты.

Упав на гребне, Родька уложил рядом барана, и смотрел, как вымирает стойбище. Только несколько человек смогли уйти от Халепая. Тот, моментально исхудав, не опуская рук, грохнулся ничком на землю. Спина его поднялась в последнем вздохе, да так и замерла. Стоявший в оцепенении Агашимола сделал шаг к стойбищу, потом замотал головой, так, что с неё слетел малахай из чернобурой лисы и не поднимая его, побрёл к Роде.

– Чёрная смерть! – осипшим голосом сказал он. – Я один остался.

– Нет, это я один остался! – крикнул Родька и подскочив, полоснул его ножом по лицу, метил по шее, да промахнулся. Агашимола отпрыгнул, завыл, захватил лицо руками и побежал в степь. Родя дёрнулся было за ним, да старый враг мчался, как зимний буран, не догнать. Не спеша уже, Родька натянул войлочный сапог, осмотрелся, сходил за брошенным малахаем, бросил взгляд на разом омертвевшее стойбище и ковыляя, побрёл на закат, там, где он знал, текла Волга. Барана Родя тащил за собой. Конечно, надо бы в стойбище зайти, да ведь там и останешься. В поясе кресало, за поясом нож, мясо рядом само идёт. Прожить можно. Жалко только, Агашимолу не зарезал, да ладно, пусть пока живёт, бог даст, свидимся.

Попаданец, не простой

Пока Родион вспоминал детство своё, Воилко понюхал банку от тушёнки, вопросительно глянул на Светлова, дескать, можно забрать? Тот кивнул, забирай, не жалко. Воилко отошёл к Волге – историю Роди он знал давно, слушать не стал – и начал водой с песком отмывать банку от жира.

– А как ты сейчас ходишь? – Светлов посмотрел на ноги Родиона. – Щетина-то где?

– А я до озера соляного добрался, – сказал тот. – Там растравил себе пятки солью, кожу разъело, ох и орал я от боли. Ладно, барана уже прирезал, дровишек набрал. Так и жил там, наверное, целый месяц. Пока язвы пошли, потом щетина лезла, да сам её выколупывал, пока всё зажило. Баранины солёной наелся вдоволь тогда. А потом по берегу побежал на Москву, да к черемисам угодил. С ними хорошо жил, они меня в бояре к своему князю Сабтору поставили, я молодой, крепкий, да и чужой, заговоры плести не стану. Два года охранял его, выучился боевому делу хорошенько, там два татарина ещё в боярах были, они лютые до войны, гоняли меня, и на сабле, и стрелами, и копьём владеть обучили.

– А чего ушёл-то от них?

– Агашимола треклятый выжил, оказывается, – развёл руками Родион. – Приехали татары от хана какого-то. Они тогда в орде каждый год менялись, и всё им поддержку надо было. Черемисов уговаривали с ними против другого хана идти. И Агашимола с ними. Не знаю, что уж он наобещал князю Сабтору, только мне татарин, что в боярах был, успел сказать, что бежать надо. Агашимола, мол, голову твою у князя выпросил. И я тут же на коня, сабля на боку, копьё в руке, золото в поясе, кусок баранины да хлеба каравай в тороке. Гикнул и умчался. До Печерского монастыря, куда сейчас плывём, добрался, а тут владыка Дионисий. Он меня знал, когда к черемисам наезжал. Всё к себе звал, я упрямился. А тут приехал. Он меня боярином и взял. Нас у него двое всего, бояр-то, между прочим. Никита в монастыре уже, раньше нас выехал из Москвы. Так я с владыкой уж лет десять.

– Ты его охраняешь, и значит, боярин? – уточнил Светлов.

Родион хмыкнул, а присевший уже на брёвнышко Воилко хотел что-то сказать, но Родя похлопал его по колену, дескать, молчи.

– Князь или владыка берёт себе умелых людей в охрану, – пояснил он. – Раньше они дружиной звались, а потом от татар переняли название, стали старших дружинников боярами звать, это ближняя охрана. А они уж командуют остальными, их потому назвали детками боярскими. Дескать, подрастёте, выучитесь, сами боярами станете.

– Понятно, – почесал нос Светлов и зевнул. – Спать-то будем сегодня?

– Давай, на самом деле ложиться, – поднялся Воилко. – Завтра в монастыре отоспимся днём, а то уж заполночь давно, а мы всё болтаем.

Он с Родионом ушёл, а Светлов прилёг на пенку и глядя на догорающий костёр, подумал, что с ним произошло, видимо то, о чём мечтают балбесы в России. Те самые несчастные, которые всё время хотят жить лучше, но делать для этого ничего не делают. Они сочиняют сказки о попаданцах. Те в прошлом всё переделывают, выигрывают все войны, в теле Сталина обитают, или Петра Первого или ещё кого. И все живут счастливо и никто не работает, только с красавицами таскаются.

– Чисто русское занятие, маниловщина, – засыпая, думал Светлов. – Всё жизнь хотят изменить, страдают, всё стонут и плачут. Все в попаданцы стремятся, уж там то дадут жару. Лучше бы на выборы ходили, голосовать, дебилы.

Ещё у него мелькнула мысль, что он попал в прошлое не простое, а магическое, если драконы тут летают.

– Я магический попаданец, – улыбнулся, уже во сне Светлов. – Обалдеть, докатился Саня до такой хрени! Знали бы балбесы, ох позавидовали бы! А мне бы обратно вернуться. Повезло, что в Сталина не попал, а то бы повесился на Спасской башне.

3.

Чёрный ураган

Поисковые модуляторы премьер-байзона прощупывали пространство на тысячи парсеков. Один поисковик отреагировал на следы излучения, которое не смог опознать. Тут же Хикс перебросил туда аналитические структуры, начавшие сопоставлять частицы неизвестного излучения с теми, что были идентифицированы. Проверка миллиардов образцов результата не принесла. Это значило опасность. По правилам, сейчас Хикс обязан остановить поиск и сообщить гран-байзону о неизвестных явлениях и ждать ответа. Возможно, появление этих частиц связано с дайреками или с мутацией матричного поля.

Но можно поступить иначе. Захватить несколько частиц, законтурировать их в облаке разнонаправленных потоков матричной энергии. Для этого придётся, конечно, потратить свой потенциал, что уменьшит атакующую мощь в случае схватки с дайреками. Однако, если провести только поиск, не ввязываясь в битву, опасаться нечего. Когда гран-байзон доберётся до частиц, боевой потенциал восстановится. К Меланду ушёл сигнал, а Хикс продолжил розыск врага.

Вот и мегаскопления звёзд, о которых информировал гран-байзон. Плотность перерождённого матричного вещества небывало высокая, Хикс не встречал такого. Разноцветная стена из миллиардов миллиардов звёзд изгибалась, вибрировала, поток излучения от них был так плотен, что поисковые модуляторы начали быстро перегружаться информацией.

Движение пришлось замедлить, формируя дополнительные аналитические структуры. Синие, алые, фиолетовые, жёлтые, багряные, ультрамариновые, белые – звёзды сияли, порождая мощную фотонную волну. Она сбивала настройки, и Хикс решил, что для наведения порядка понадобится пара миллионов байзонов его уровня. Очевидно, что здесь никогда не проходила зачистка пространства, матрица явно изодрана и перековеркана.

Поисковые модуляторы обнаружили тысячи следов частиц, которые они не могли идентифицировать, Хикс контурировал их, информировал гран-байзона и двигался дальше. Его ничто не могло остановить в охоте на Джелладу.

Фронтальные звёзды уже остались позади, премьер-байзон был внутри колоссальной, бесконечной, сияющей стены. Кроме светил, пространство было густо забито пылевыми потоками, тёмными сгустками энергии, свирепо рвавшейся из магнитных скреп, сплетениями напряжений. Планеты – каменные, ледяные, газовые. Нетронутый заповедник, можно тренировочный полигон обустраивать для байзонов.

Сторожевой сегмент с дальней стороны потока байзона подал изломанный сигнал. Хикс не смог его разобрать и отнёс происшествие на сбой, вызванный огромной нагрузкой. Но тут же такие сигналы миллионами посыпались со всех сторон. Анализ сведений дал вывод, что сторожевые сегменты ведут сражение с неизвестным противником. Однако байзонам могли противостоять только дайреки, но их присутствия зафиксировано не было!

Премьер-байзон и являлся потому премьером, что был готов к разным неожиданным ситуациям, даже совершенно непонятным.

Между тем, количество сигналов возрастало и Хикс активизировал защитные слои. Однако, хотя сторожевые сегменты начали выходить из строя, никаких признаков атаки не было. Решив, что дайреки укрываются за некой защитой, которую пока невозможно распознать, премьер-байзон ударил четвертью своей мощи по направлению к десятку белых и оранжевых звёзд, крутившихся в розетте Клемперера. Такое положение крайне неустойчиво и естественным образом никогда не возникает. Явно поработали дайреки.

Два луча концентрированной энергии вспыхнули зеленью и мгновенно пропахав миллионы звёздных сфер, окрасили их в сотни различных оттенков. На миг этот участок звёздной стены заполыхал багровым цветом, плавно стёкшим в малиновый и расцвёл янтарными протуберанцами. Они медленно распались, превращаясь в бледно-жёлтые гигантские облака. Растекаясь, те прореживались возобновившимися потоками фотонов и развалились на колышущиеся обрывки.

Для Хикса это была обычная картина и он отметил только, что посланные им лучи вдруг обнажили необычный узор матричного поля, сложенного не спиралью, а прямоугольными кубами.

Его удар по месту, где, возможно, укрывался дайрек, привёл к неожиданным последствиям. Сигналы от поисковых модуляторов перестали поступать, а сторожевые сегменты вдруг разом вышли из строя, передавая явно неверную информацию о поражении самого байзона, причём о начале стадии распыления.

Миллиарды звёздных ветров уже унесли цветные туманы атаки Хикса, а он сам вдруг понял, что угодил в простую ловушку, рассчитанную на примитив. Хикс, будучи премьер-байзоном, поневоле и противника своего, возможно это был Джеллада, считал врагом высокого уровня. А сейчас его заманили в капкан, правда, в очень необычном месте. Но он потому и стал премьер-байзоном, что мог принимать верные решения быстрее многих своих коллег.

Боевая сеть дайреков – очень давно не применявшееся оружие, так как его легко нейтрализовать, сработала в это раз удачно. Удар Хикса обернулся против него самого, вся энергия, обращённая сетью, посекла едва ли треть байзона. Если оставаться здесь и вступить в противоборство, ресурсов может и не хватить. Безусловно, с боевой сетью он справится, но если рядом окажется дайрек, даже только что возрождённый, он легко распылит Хикса. Оставив всё, что было повреждено, премьер-байзон помчался прочь из стены звёзд, ближе к матричному полю, там, где, вероятно, уже появился Меланд.

Оставляя за собой гигантский, растекающийся на десятки парсеков изумрудный сияющий шлейф, Хикс, используя не только свою энергию, но попутный звёздный ветер, выскочил в пустоту. Шафранными пятнами отблескивали остатки боевой сети, выскочившие следом, но они были уже не страшны. Вдруг на том месте, откуда поспешно бежал грозный премьер-байзон, вспыхнул огромный дымчато белый шар. По нему прокатились васильковые полосы, он раскрылся и выбросил чёрную тучу блистающих многогранников. Те лопались, врезаясь в звёзды и звёзды взрывались вместе с ними.

– Это нарушилось то самое, странное матричное поле, – понял Хикс. – Мощная была боевая сеть, но премьер-байзона такой не взять.

Убедившись, что ему не угрожает опасность от бушующего среди миллиардов звёзд чёрного урагана, Хикс занялся восстановлением – частичным возрождением.

Агашимола

Владыка Дионисий спал долго, после чая с бальзамом. Ну его никто и не будил. Позавтракали, Светлов чай с паштетом куриным, а дружина пшенной кулеш. Воилко снова банку пустую, что от паштета, забрал, отмыл и в мешок свой кинул.

Уже ближе к полудню отчалили. Светлов оглядывался по сторонам. В Нижнем Новгороде он бывал, но местность не узнавал, видно, далеко ещё до города. Какая-то река впадает в Волгу, на высоком берегу крепость. Да это нижегородский кремль! А река – Ока!

Мостов нет, воздушной переправы тоже, на берегу лачуги какие-то. Все надежды Светлова, что он не попаданец, растаяли. Попаданец, да ещё какой! Парусник катился под берегом, Воилко отмахивал своим бревном, владыка что-то бормотал, мужики выглядывали из-за бортов и копались в своих мешках. Кремль остался сзади справа, там причалены большие суда и лодки, недалеко от них барка Дионисия прокатилась. Домишки пошли. Вот изгородь, за ней постройки. Воилко налегает на бревно, барка поворачивает к берегу, шуршит песок под днищем. Кто-то из дружины прыгает с борта, в руках верёвка, он наматывает её на бревно, торчащее из земли.

Владыку на руках снесли на берег. И тут к нему подбежал, спрыгнув прямо в воду, рулевой, и что-то нашептал. Дионисий остановился, покрутил головой, махнул всем, ну-ка, все ко мне. Один Светлов не поторопился, ему то что, он свободный попаданец, никому не подчиняется.

Дионисий инструктаж окончил, и упираясь посохом в сырую землю, зашагал к постройкам. Между тем, с барки весь скарб быстренько скидали на берег, остались только Родя, Воилко и ещё двое, те самые, что с Родионом Светлова встретили. Они головами повертели и побежали куда-то по берегу.

– Иди к владыке, – сказал Родион. – Он тебе место определит. Сейчас с архимандритом поговорит. Поклажу свою забери. Про меня никому не говори.

– А чего такое? – удивился Светлов.

– Я Агашимолу видел, – хмуро сказал Воилко. – Суда у княжьего причала стоят. Так он там на нас смотрел. Родю надо укрыть.

– А зачем бояться его? – Светлов ухмыльнулся. – Можно ведь и чик-чик ему сделать.

Родион качнул головой.

– Нельзя сейчас с татарами ссориться, – ответил он. – Агашимола меня искать станет, он барку владыки наверняка узнал. А не узнал, так подскажут. Чтоб мирно всё было, дождёмся, пока не уйдут татары.

Заплескали вёсла у берега, глухо ткнулась в борт барки лодка-душегубка. Родя, пригибаясь, быстро и мягко, как кошка, сиганул в неё. Лёг на дно. Парни оттолкнулись, налегли на вёсла. Душегубка по гладкой волне полетела к островам.

– Ты не торопись, – Воилко обернулся к Светлову. – Хочешь, здесь ночуй. А то в избах душно, угореть можно даже без печки. На берегу тоже, смотри, грязь какая.

Да, глинистый берег был истоптан лошадьми и коровами так, что даже травинки не росло. Ямки, бугры. Лучше в самом деле на борту заночевать.

Послышались громкие крики, улюлюканье, свист. У ворот, сбитых из нескольких жердей, гарцевали всадники. Один размахивал плетью над головой воротника, ещё трое хохотали, глядя на это.

– Видать, Агашимола пожаловал, – негромко сказал Воилко. – Конного его не пустят сюда, всё-таки монастырь, с владыкой татарам ссориться вовсе не с руки.

Светлов нахмурился. Непонятно, и с татарами ругаться нельзя, и им ссориться тоже не стоит. Увидев его недоумевающий взгляд, рулевой пожал плечами: – Худой мир лучше доброй ссоры.

Всадники спешились, бросили поводья воротнику, быстро зашагали к бревенчатым избам, которые, как понял Светлов, и были монастырём. Приглядевшись, он увидал и невысокую деревянную церкву, а рядом с ней, на взгорке, колокольную площадку.

Облокотившись на борт, Светлов закурил, поплёвывая в реку, оглянулся, выискивая лодку с Родионом. Но возле островов плавало с десяток лодок, и понять, где там боярин Дионисия, было невозможно.

Воилко копался на корме, прибирая своё рулевое имущество, Светлов только повернулся к нему и хотел спросить, не пора им перекусить, как по барке сильно ударили. На берегу стояли давешние всадники.

Один из них, со шрамом на всё лицо, отбросил палку, которой ударил по барке.

«Агашимола, вероятнее всего», – подумал Светлов. – «А на татарина не похож. Вообще они на татар не похожи».

Четверо крепких, довольно высоких мужиков в длинных кафтанах с вышивкой, на боку сабли, кожаные сапоги высокие, выше колен, шапки меховые. Рожи наглые. Все светловолосые, один совсем рыжий. Что-то бормочут непонятно, и ржут, тыкая пальцами в Агашимолу. Тот багровый от злости или пьяный, косой шрам только белее молока, чуть ли не сияет на лице.

– Чё хотел?! – угрожающе спросил, чуть свесившись с борта, Светлов. – Проблемы ищешь, чувак?!

Главное в таких ситуациях – интонация. Слова не важны, сурово надо наехать, дать понять, что тут покруче. Но интонация не сработала. Татары захохотали. Один даже затрясся от смеха.

– Меня зовут Агашимола, – медленно сказал мужик со шрамом. – Я пришёл за своим рабом. И я убью его.

– Ты чё, крутой самый? – Светлов закурил и пустил дым в его сторону. – Мы в свободной стране. Дух Джона Брауна стучит в наших сердцах, а пепел Клааса бьётся рядом. Свободен, мальчик Лёша из страны Какаду!

Дух с пеплом всплыли совсем неожиданно, но кстати, непонятное обычно пугает или путает. Татары посмотрели на Агашимолу. Ему было всё равно, он просто сплюнул.

– Скажи мне, где Родион, и я уйду. Или я убью тебя тоже.

– А ты чё, бессмертный, что ли? – тоже сплюнул Светлов, и вдруг попёр из него Джек Лондон, и пока не забыл, выдал: – Вали отсюда, уноси свой лай от нашего, нашего…

Он обернулся, Воилко стоял рядом, чуть прищурясь глядел на гостей.

– Как называется наша лодка? – тихонько спросил Светлов.

– Лодья, лодья ушкуйка, – чуть помедлив, сказал Воилко.

– Уноси свой лай от нашей ушкуйной ладьи, балбес! – чётко сказал Светлов и укрывая руки за бортом, вытащил из чехла свою двустволку и зарядил её. Разговоры это хорошо, но дуплет в упор лучшее лекарство от упёртых.

Агашимола побагровел так, что лицо стало черным. Он ухватился за саблю, но сразу двое его приятелей схватили за руки.

– Эй, боярин! – крикнул тот, что стоял в стороне. – Мы послы великого хана. Нас трогать нельзя, ты знаешь. Агашимола может с тобой подраться. Но ему нельзя, он посол.

Тот как раз тяжело выдохнул и убрал руку от сабли. Лицо у него начало светлеть.

– Тогда до свидания, добрые люди, – Светлов положил двустволочку на свой рюкзак. – Приятно было познакомиться, приходите ещё.

Татары снова начали хохотать, а тот, что стоял в стороне, усмехнулся.

– Поимка раба это личное дело, и Агашимола может спросить его и с тебя, – сказал он. – Но если ты его убьёшь, значит, ты убьёшь посла.

– Ты похмеляться не пробовал? – спросил Светлов. – Я твой базар путаный разбирать не собираюсь. Чего хочешь?– Агашимола может драться с тобой, но только без оружия, и ты без оружия, – сказал татарин. – Он может тебя убить, потому что ты не посол, а он посол. А если убьёшь, вам всем плохо будет! Токтамыш снимет со всех шкуры.

Светлов задумался на секунду, непонятно было, чего этот Агашимола к нему привязался. А, ему надо злобу сорвать, потому что Родю не нашёл.

– Слышь, послы, – он сцепил пальцы в замок и начал их разминать. – Пусть Агашимола при всех сейчас скажет, что он вызывает меня на драку.

Татары закивали, соглашаясь. Между тем, на берег подтягивались зрители. Были тут бойцы из дружины владыки, Хрисанфа с Кошкомоем увидал Светлов. Ещё знакомые лица, были и другие. Почти у всех в руках толстые палки. Татары быстро переговорили меж собой и Агашимола, презрительно взглянув на собравшуюся толпу, повернулся к ладье.

Светлов уже врубил видеозапись на смартфоне. Зарядки оставалось чуть-чуть.

– Боярин, твоего имени не знаю, хочу бороться с тобой, – сказал Агашимола. – Сейчас я не как посол, а как казак с тобой говорю. Иди сюда, я тебе шею сломаю.

– Сейчас! – крикнул Светлов. – Сейчас приду, никуда не уходи только, подожди.

На берегу все захохотали, Агашимола только хмыкнул и всё. Он снял кафтан, вытащил из-за пояса саблю и кинжал, отдал их одному из своих, расстегнул ворот у рубахи и начал разминаться.

Досадуя, что батарея садится, Светлов вытащил павербанк, соединил его со смартфоном, разрядил двустволку, убрал её в чехол. Скинул куртку, свитер, остался в тельняшке, полувоенных штанах и берцах.

Толпа ждала. Светлов попрыгал по изрытой земле; да, глубокие ямки от лошадиных и коровьих копыт мешают нормально двигаться, ну да ладно, у противника подошвы мягче, ему хуже придётся. А какие правила таких драк, интересно?

Он увидел, как Агашимола надел на правую руку увесистый кастет. Светлов быстро оглянулся, никто не возмущался – ага, с правилами понятно.

– Начнём, брателло, – Светлов, долго не думая, зарядил ногой по левому бедру противника. Отскочил, так как в ответ Агашимола быстро кинул вперёд левую руку и чуть не ухватил его. Шустрый мужичок!

Закружились, следя друг за другом. Светлов приближался к татарам, стоявшим кучкой, как вдруг заметил, что рядом прошли трое с палками и очень недобро посмотрели на татар. Те ухмыльнулись.

Агашимола подпрыгнул и выбросил правую ногу вперёд, целясь в голову врага. Отлетевшая грязь с сапога ударила по лицу увернувшегося Светлова. Только татарин приземлился, как снова получил удар по левому бедру. Сейчас немного проняло, шатнулся.

– Отойдите, дайте смотреть, – сказал один из татар тем, что с палками рядом встали. – Не будем мы резать боярина, не будем.

Не вникая в те разговоры, Светлов кружил, чуть расставив руки. Противник силён. Ростом чуть пониже, но так же широк в плечах и ловок. Попробовать ножницы?

Оттолкнувшись левой ногой, Светлов махнул правой, обозначая удар в голову. Тут же Агашимола чуть отшатнулся и потащил, защищая лицо, левую руку вверх, правая при этом немного опустилась.

– Не знает приёма, – молнией мелькнула мысль у Светлова и сильно отмахнув правой ногой назад, он ударил левой. Всё это заняло от силы полсекунды. Те, кто глядел, увидели лишь прыжок неизвестного боярина, как качнулся Агашимола и как нога в суровом берце пропахала ему правую щеку. Эх, не вышел нокаут, подосадовал Светлов, чуть промазал! Приземлившись на ноги, он быстро отскочил назад. Народ засвистел и затопал, татары стояли невозмутимо.

Только Светлов выпрямил ноги, как уже пришедший в себя Агашимола бросился на него. Мгновения не хватало Светлову, чтоб перенаправить усилия в мышцах на шаг в сторону. На его счастье, Агашимола не стал его таранить, а то бы точно свалил, а выскочив на дистанцию уверенного удара, мощно размахнулся и ударил справа.

Кастет летел к лицу, Светлов качнулся вправо, уклоняясь и нагибаясь. Успел! Одетый в железо кулак Агашимолы зацепил только ухо, а Светлов уже нырнул под удар, подвернулся, как когда-то учили, ухватил руку, и подстроившись под движение врага, крутнулся – и Агашимола взлетел вверх тормашками и хлопнулся на землю.

Вскочить ему Светлов не дал, крепко держа вывернутую кисть. Агашимола лежал на животе, правая рука заведена вверх, прямая и напряжённая. Пошевелиться невозможно.

Не давая никому опомниться, Светлов сильнее закрутил кисть противника, скручивая и всю руку. Агашимола заорал от боли, видимо, потеряв контроль над собой. По его правой руке прошёл лёгкий треск, Светлов не слышал его, а ощутил.

«Вывих или связочку порвал, а больше пока ничего не надо», – решил он и отпустил захват.

Татары увели перекосившегося Агашимолу, народ разошёлся. Светлов залез обратно в ладью и предложил Воилко перекусить. У него осталась пара банок тушёнки, чего их беречь: сварили кулеш. Заодно спросил, зачем тому пустые банки? Воилко, нахваливая мягкое ароматное мясо, показал берестяную кружку. В неё он вставил банку от тушёнки.

– Не протекёт сейчас, – сказал рулевой.

– Логично, – согласился Светлов и спросил: – А чего татары на татар не похожи? Они, может, и не татары?

– Да ты же слыхал, они по татарски говорили, – удивился Воилко. – Значит, татары и есть. Да и знаем, что татары они, в степи живут, стада пасут.

– Так вроде они узкоглазые должны быть, чернявые, – как мог, изобразил Светлов.

– А, так ты про джунгар говоришь, – кивнул Воилко. – Да их давно уж не видать. Воюют с Тимуром или ещё с кем, наверно.

– Понятно, – хмыкнул Светлов.

4.

Вадик и банда

Вадика били не сильно, но больно, думали, соглядатай. Правда, быстро прекратили, потому что он закричал, что раненым может помочь. Главарь шайки, напавшей на ладью с Дионисием, махнул рукой, дескать, отойдите.

– Потом замучаем, если не понравится, – сказал невысокий, но очень плечистый, чуть ссутуленный главарь. Его звали Рыдай.

– Иди сюда, добрый человек, – подозвал он Вадика. – Так ты лечить можешь?

Тот кивнул, морщась и трогая распухшее от ударов лицо.

– Помоги, – Рыдай мотнул головой в сторону сидевших под берегом раненых. Тех было трое, дробь Светлова угодила по лицам, у одного дробинка шарахнула по большому пальцу и тот опух.

Через час возни, когда Вадик вскипячённой и затем остуженной водой промыл раны и даже смог с помощью ножа и щепок вытащить несколько дробинок, его позвали к главарю.

– Молодец, вижу, что понимаешь, – Рыдай глянул Вадику в глаза. – Ты кто такой?

– Я за своим врагом следил, он на паруснике этом плыл, – сказал Вадик. – Мне надо его убить. Можете и вы его убить, я не против. Это он по вам стрелял.

– Да, слыхал я про греческий огонь, а сейчас и увидал, – кивнул Рыдай. – Хорошая штука оказалась. Умеешь пользоваться?

– А то, – Вадик развёл руками.

Больше его ни о чём не расспрашивали. Разбойникам было не до него. Рыдай велел отабориться и с двумя товарищами отошёл в сторону, посовещаться.

Уже потом, когда все похлебали кулеша и попили горячей воды с заваренными листьями малины, главарь осмотрел свою шайку и встал.

– Ну что, орлы-молодцы, товарищи мои славные! – громко сказал он, покачивая головой. – Злата-серебра хочется ещё? Карманы набить, да сладко в Новгороде пожить-погулять? Или в Царьград махнуть? Не испугались?

Разбойники засмеялись.

– Наше дело такое, пить да гулять, да богатую мошну потрошить, – прохрипел один из них. – А что голову снесут, так это хоть как непременно.

Остальные загудели, видно, говорить были не мастера. Больше ножами да палицами орудовать. Рыдай велел всем отдыхать, а Вадику кивнул, дескать, иди сюда.

– Как тебя зовут и откуда ты, мне неинтересно, – сказал он. – Всё равно наврёшь, а как проверить? Пойдёшь с нами? Парень ты крепкий, врачевать умеешь. Долю дам, не обижу. А если не согласен, прямо сейчас утоплю!

Вадик кхекнул, вытер отчего-то вдруг вспотевший лоб и кивнул.

– Согласен с вами, но только помогите мне этого мужика, с ружьём, прикончить, – сказал он.

– Попадётся, так прибьём, – Рыдай исподлобья глянул на него. – Ты его просто кончить хочешь или помучить?

– Убить и всё!

– Ну пока мы за твоим приятелем гоняться не будем, – сказал Рыдай. – Дело важнецкое у нас есть. Про него товарищи мои знают, и тебе всё равно расскажут. Чтобы ты понимал, я сам скажу, какое дело у нас.

Вытащив пачку сигарет, Вадик закурил. Рыдай выпучил глаза и захохотал. Подошли ещё разбойники и тыкая пальцами в дымящую сигарету, ржали, как жеребцы перед случкой.

– Видал я в Царьграде таких, тоже дым курили, – вытирая глаза, сказал разбойник Косторук. – Целое облако напустят, потом кошели срезают. Так ты грек, получается.

Посмеявшись, разбойники улеглись на песок и раскинувшись, захрапели.

– В Нижнем Новгороде сейчас гостит москвич Микула Вельяминов, зять княжеский, – Рыдай искоса посмотрел на Вадика. – Я ему одну ценную вещь когда-то отдал, сейчас забрать надо.

– Он не хочет вернуть?

– Не знает, что нужно её отдать, – Рыдай поцокал языком. – Но если заберём, то большое дело сделаем. Лучше всего, если он сам отдаст. Посмотрим.

– А что за вещь? – спросил Вадик. – Дорогая?

– Очень, – Рыдай вздохнул. – Пояс золотой княжеский.

Он чуть прищурясь, глянул в глаза Вадику, но ничего там не увидел. Для Рыдая этот поход в Нижний Новгород оказался самой большой ставкой в жизни. И если всё получится, то будут и слава, и богатство, и власть, и уделы с деревеньками. Если нет, то в лучшем случае станет дынями торговать в Астрахани. Сейчас Рыдая потряхивало от волнения, он и Вадику рассказал – неожиданно для себя – о поясе, чтобы хоть немного снять с себя неимоверное напряжение, которое давило с самого начала похода в Нижний Новгород. Выслушав, Вадик вытащил сигареты и решив экономить газ в зажигалке, подошёл к костру и прикурив от головёшки, улёгся на песок отдохнуть.

Рыдай усмехнулся, глядя на него, засунул руки подмышки и прикрыл глаза.

– Ты, Иван Васильевич, много помощи мне окажешь, если пояс князя Егория, победителя змеев, добудешь, – вспомнил он разговор с тверским князем Михаилом. – Твой отец хотел его для своих внуков сберечь, да время подошло такое, что ждать нельзя. Я тебе тайно денег дам, шайку свою опять собери и гайда! С этим поясом мне к Токтамышу явиться надо, он ярлык великого князя у Дмитрия в Москве заберёт и мне даст. Тогда вся Русь наша будет!

Золотой пояс императора Византии и римский клинок победы

Патриарх Константинопольский Лев Стипп с удовольствием развалился в низком мягком кресле. Пощупав боковую подушку, он тоном знатока произнёс: «Конский волос, причём арабских лошадей».

Отставив в сторону чашу с вином, Иоанн Комнин, император Византии, пару раз кивнул, соглашаясь с иерархом. Он не знал, чем набито кресло, но при заносчивом патриархе нельзя это показывать – начнёт при случае ввёртывать в разговор, дескать, если уж император в креслах не разбирается, как ему Византией управлять.

– Как дела, владыка? – спросил Иоанн. – С ересями разобрался?

– Сожгли рукописи, четыре воза, – махнул рукой Лев. – В прошлом году больше было. Меньше писать стали еретики, обленились. Я принёс эдикт, так, посмотреть, да чтоб ты поправил, как полагаешь.

– Какой эдикт?

– О запрете колдовства, магических сеансов и гаданий при дворе императора.

– Ах да, – поморщился Иоанн. – Бабы придворные совсем с ума сошли, волшебников, магов тащат отовсюду. Сдурели. Ладно бы дома у себя или на виллах, нет, прутся во дворец, здесь им удобнее. Воровать этим шарлатанам удобней, стащили уже бронзовые перила наборные. Давай, посмотрю.

Прочитав эдикт и внеся своей рукой правки, император отдал бумагу патриарху. Тот удовлетворенно кивнул, увидев, что везде смертная казнь заменена на высылку из столицы и взыскание расходов на очищение двора от злокозненных чар. Причём, деньги от этого шли в доход церкви.

– И ещё, сестра твоя Ольга замуж выходит за князя русов, Георгия, – сказал патриарх. – Я подарки освящал намедни и подумал, надо этим дикарям сакральное что-то преподнести. Не просто золото и бирюзу, мечи и шелка, а что-то такое, чтоб они берегли и считали самым дорогим.

Император наморщился. Патриарх был человек толковый, но склонный к возвышенным разговорам, причём, начинал он всегда далеко от сути. А Иоанн, боец и солдат, не любил многословия, предпочитая ему краткие советы или команды, заранее обдуманные и выверенные.

– Перестань! – император махнул рукой. – Говори быстро, что ещё. А то уйду.

– Князю Георгию надо преподнести дар, – сказал патриарх. – Особенный. Чтоб он молился ему, почитал. Чтоб силу Византия чуял через него. У меня сейчас епископ Фёдор из Киева, помощник митрополита Микифория. Я при нём отдельно молитву прочту над подарком этим, а ты сам лично вручишь посланнику к русам. Торжественно, красиво надо всё сделать и сказать, что, дескать, кто императорским святым даром владеет, тот и дети его вечно править станут в своей Руси, или как там княжество называется.

Император встал и повёл плечами. Русы были хорошими воинами и лучше, чтоб они были на стороне Византии. А такой подарок, многозначительный, мог и на самом деле помочь. Люди склонны верить всякой сверкающей чепухе больше, чем своим глазам.

– Отлично! – Иоанн кивнул. – Я даже знаю, что им подарю. Мне из Дамаска прислали чудовищно безвкусную вещь, которую и надеть противно, но варварам северных лесов понравится. Они же, как сороки, так и тянутся на блеск фальшивых сущностей.

Через пять месяцев, в киевском соборе святой Софии после венчания великого князя Юрия с византийской принцессой Ольгой патрикий Фока, глава императорского посольства, вручил супругу роскошный золотой пояс, украшенный сотнями неистово сверкающих драгоценных камней.

– Благословен этот дар басилевса Иоанна, освящённый патриархом нашим, – склоняясь перед Юрием, сказал Фока. – Свет империи сияет над тем, кто им обладает и над детьми его. Да правят они вечно!

Тоска и зависть вспыхнули в глазах князей, бывших в соборе. Все они Рюриковичи и все имели право на великокняжеский престол, но Юрий всех сильнее и могущественней. Княжич Андрей, сын первой жены Юрия, бросил быстрый взгляд на принцессу Царьграда. Та надменно, не смотря по сторонам, прямая, как архиерейская свеча, стояла, не двигаясь, у алтаря.

– Для своих выродков приготовила пояс, – подумал Андрей, прославившийся потом постройкой соборов во Владимире, похищением иконы Богородицы, которую сейчас целовали отец и мачеха и возведением боголюбовского замка. – Ничего, всё равно моя сила будет, и пояс императоров Византии на себя надену!

Но хитрая принцесса провела пасынка. Пояс достался любимому её сыну Всеволоду, тому великому князю, чья дружина могла вёслами реки выплескать. Владел византийским подарком и его сын Ярослав. А когда тесть Ярослава князь рязанский Игорь Глебович подарил ему на свадьбе меч императора Священной Римской империи Генриха Чёрного, поняли все, что Русь наследница двух империй.

– У нашего пращура святого князя черниговского Святослава Ярославича жена была императорского рода, Ода из Штадена, – говорил утром, похмеляясь, рязанский князь Ярославу. – Там лихая родня, били всех подряд. А меч этот, как сказано и записано в книгах наших, римский папа Виктор вручил этому Генриху. Хранился он в тайнике святого престола со времён императора Рима Александра Севера. На ножнах имя его написано. Так что, владей Русью, владей Западом и Востоком, дорогой мой зятюшка и внуков мне побольше наплоди. Фрося девка в самом соку, так что ночами то не спи.

Ярослав же разделил дары. Меч отдал старшему сыну Александру, как боевитому и отважному, а пояс достался второму сыну Андрею. И пошли от того беды на Руси, Батухан Киев спалил, да и Москву, да и много горя было.

Меч императора Севера где-то сгинул, а пояс хранился у потомков Андреевых. Так и было, пока один из них, князь нижегородский Дмитрий Константинович, не подарил его своему зятю на свадьбе. Юный князь московский Дмитрий Иванович женился на Евдокии, такой же молоденькой княжне.

– Быть тебе и детям твоим, а моим внукам, правителями на Руси, – сказал тесть. – Меч ещё отыщется и никто уж нашу власть не пошатнёт.

Однако той же ночью пропал золотой пояс. И сыскать его не могли, и пошли разговоры, что не хочет он даваться в руки Дмитрия Ивановича.

Украл пояс тысяцкий Вельяминов. Он считал князя московского молодым да бестолковым, за которого попы всё решали. И к тому же мечта у него была свой род на престол возвести. Вельяминов хотел старшего сына женить на старшей дочери нижегородского князя, да Иван заупрямился, дерзостей наговорил, отказался. Второй сын Микула женился на той девице – Марии, и породнился этим сразу и с московским князем и с нижегородским.

– А внуки мои сами князьями станут, – лелеял мечту Вельяминов. Берёг он пояс, а когда невестка – жена Микулы начала детей рожать, он ей открылся. Самое время, когда у бабы дети появляются. Ничего дороже их нету для неё и только о том, как хорошую жизнь им обеспечить, они и думают. Выслушала Мария Дмитриевна свёкра своего, покивала, пояс византийский приняла, да убрала далеко.

А тысяцкий Вельяминов не выдержал, да когда со старшим сыном Иваном пировал в одной из своих усадеб, похвалился, что внуки у него князьями будут. Иван рукой тогда махнул. А отца вскоре зарезали, кто – так и не дознались.

Только Мария Дмитриевна, жена его сына Микулы, заказала по свёкру богатую память и долго по монастырям ездила, грехи какие то замаливала.

А сейчас Иван Вельяминов, главарь шайки, которого все Рыдаем звали за жестокость и лютость, пробирался лесами в Нижний Новгород, где его брат в гостях у тестя пировал. Пояс он должен был для князя тверского добыть. Тот полагал, что с ним проще будет ярлык на великое княжение у Токтамыша получить.

Идти Светлову никуда не хотелось. Бедные избы, грязь, на реке мелькают лодки. Какое-то убогое прошлое, даже фоткать нечего. Кстати, смартфон зарядился, павербанка ещё на пол-раза хватит и можно будет забыть о гаджетах. Фотки, может, сохранятся. Эх, попал!

С берега нанесло какой-то вонью, где-то что-то сгнило и смердело. Сморщившись, Светлов закурил. Около лодьи зашуршали шаги. Подошли два монаха, Светлов уж знал, что если в чёрных ермолках, то монахи, хотя по одежде истинные бродяги. Воилко сказал ему, что в монахи идут смерды, кому неохота на земле горбатиться. Здесь сытые, в тепле, только работай в огородах, да по хозяйству.

– Привет, боговые! – крикнул им рулевой. – Чего пришли, стражу держать будете?

– Ага, – кивнул один нечёсаной башкой, из-под ермолки выбивались длинные грязные засаленные волосы. – На обход вышли. Отец настоятель велел лодью сторожить, чтоб не украли чего с неё.

Светлов бросил окурок в воду – монахи проводили взглядом полёт дымящегося чебона – и решил обдумать, как ему быть. Но тут Воилко, копавшийся в своих мешках, почесал затылок.

– Александр, приглядишь тут, ладно? – спросил он. – Мне надо сбегать, верёвки найти. А то эти изгнили.

– Валяй, беги, – Светлов растянулся на скамье, кинув под себя пенку. Решил подремать, а потом подумать, чем заняться. Вообще, удивительно, сколько читал о попаданцах, с ними приключения всякие, причём, даже синяков не остаётся после всех сражений. А у него ухо опухло, как стрела ударила вчера, левый бок побаливает – Агашимола всё таки достал слегка. И прохладно, и воняет постоянно. А, ещё красавица должна быть, и денег он как-то получит много, станет богачом. Все попаданцы так попадают.

– Неправильно со мной, – мрачно решил Светлов. – Курево ещё кончится, что делать?

– Боярин, боярин! – завопил кто-то за бортом. Оказалось, парнишка молодой, в лаптях, как и все (Светлов уж знал, что сапоги есть у многих, но их берегут, и потому в лаптях бродят).

– Князь тебя зовёт, и владыка, поспешай скореича, – протараторил парнишка. Монахи-сторожа глядели на него, открыв рты.

– Хайло закройте, а то муха залетит! – засмеялся парнишка и снова Светлову: – Иди, не бойся, князь весёлый, владыка хочет тебя показать ему.

Парнишка сплюнул под ногам монахам и умчался.

– Это кто такой был? – спросил Светлов.

– Федька, бегунец княжий, – ответил один из монахов и почесал голову. – Шустрый какой.

– А ты иди, не мешкай, – сказал другой монах. – Князь ждать не любит, возьмёт, да выпорет.

Разобрав двустволку, Светлов сунул её в чехол – с собой ружьё взять. Патроны, нож, сигареты, зажигалка. Всё.

– Эй, парни, вы тут присматривайте, – сказал он сторожам. – Если чего пропадёт, утоплю. У меня ярлык на это есть.

Монахи снова открыли рты.

Светлов спрыгнул с борта, закинул чехол за спину и зашагал к воротам монастыря.

Только он затерялся среди заборов и сараев, как вернулся Воилко. Он забросил моток верёвок в лодью и подошёл к сторожам, те палили костерок на берегу.

– А где боярин? – спросил он.

– Ушёл к князю, его позвали, – ответили ему.

– Один ушёл? – насторожился Воилко. Монахи кивнули.

– Зачем вы его отпустили?! Идолища тупые! – заорал рулевой. – Его же татары сейчас кончат!

Он метнулся к лодье, зашипел от боли, ударившись раненой рукой о борт, достал свою палицу и помчался к монастырским избам.

Сторожа переглянулись.

– Если татары боярина убьют, его барахло ничейным будет, я слыхал, он один, сам по себе, – сказал один. – Надо прибрать, пока никто не взял.

Второй кивнул и они полезли в лодью.

Светлов плутал среди изб, обходя лужи и мусор, как вдруг правая нога ступила в что-то мягкое.

– Нет, – сказал Светлов, не глядя вниз. – Нет, не надо! Только не оно!

Но это было оно – свежее дерьмо.

– А-а-а! – заорал Светлов так, что несколько прохожих бросились к заборам и там прилегли, вжав головы в плечи, а народ на берегу, у судов, посмотрел в его сторону.

– Ну почему, почему, как только начинаешь идти по России, сразу влазишь в дерьмо!? – орал Светлов. Он вытирал правую берцу о жухлую траву, и морщился, так как растревоженное дерьмо испустило свой поганый аромат.

– Нет, надо успокоиться, это нервный срыв, – забормотал Светлов. – Я устал, переволновался, – но тут же не сдержался и снова заорал: – Дерьмо, всё дерьмо! Почему в России дерьмо!

– Стоп, стоп, – он медленно выдохнул. – Зачем орать? Я же не либерал. И потому всё это классно. Это же нормально.

Отойдя немного, Светлов подумал, что такое ядрёное дерьмо может пропитать его берцу и тогда от него всегда будет вонять. Надо вымыть, спуститься к Волге. И кстати, надо узнать, куда ему идти? Где князь-то живёт?

– Эй, добрый человек, – раздувая ноздри и очень желая дать кому-нибудь по башке, обратился он к одному из тех, что забился под забор. – А где мне князя найти? Дело к нему срочное есть.

Мужичонка в рваном полушубке, рогожных штанах и лаптях махнул рукой.

– Где? – сморщился Светлов.

– В Кремле князь, – просипел мужичонка.

– А, ну логично, – кивнул Светлов. – А то пошёл и дороги не спросил. Где князь, там и Кремль. Точнее, где Кремль, там и князь!

Он быстрым шагом направился к реке, торопясь поскорее помыть берцы. Ему казалось, что остатки дерьма активно впитываются в них.

Среди услышавших вопль Светлова был и рыжий татарин, приходивший утром с Агашимолой. Зоркие глаза степняка сразу углядели обидчика ханского посла.

– Эй, Касим, Шахрух! – он бросился к шатру, где жили посланники Токтамыша. – Наглый урус идёт, айда его резать!

Лежавший на ковре Агашимола начал подниматься, но рыжий положил ему руку на грудь: – Лежи, казак, мы сами его кончим.

Агашимола застонал, еле сел, баюкая правую руку. Её хоть и вправил знахарь, но она опухла и болела.

Послы, схватив сабли, и крикнув с собой слуг, помчались резать уруса, пусть будет другим наука, как беглых рабов укрывать. Да и потешится можно всласть, крови пустить врагу, что может быть веселее!

– Я руку ему отрублю! – ухмыльнулся Шахрух. Касим даже не глянул на него, он знал, что сам отрубит урусу обе руки.

Вбежав на пригорок, татары закрутились на месте, врага не было.

– Куда он пошёл? – припрыгнул к мужичонке в рваном полушубке Шахрух; тот, едва поднявшись, снова упал на землю и выставил перед собой ладони.

– Спрашивал, где князь живёт, – быстро ответил он.

Рыжий татарин, осторожный и внимательный, уточнил, как был одет тот, кто искал дорогу в Кремль.

– Да, это он, – кивнул рыжий. И они побежали в сторону нижегородского кремля.

А Светлов в это время торопился к Волге, он как раз обошёл кривую сарайку без крыши, а татары пробежали у неё с другой стороны.

Нарвав по дороге жухлой травы, Светлов намочил её в реке и начал оттирать берцы. Склонившись как можно ниже, он принюхался, вроде не пахнет, ладно, надо бежать, а то уж неудобно, опаздывать не стоит. Первый раз в Кремль то позвали.

– Стой, боярин! – вдруг раздался чей-то голос. Светлов покрутил головой, оп-па, это же Агашимола! Тот вышел из шатра, и сейчас, глядел оскалившись, на врага.

– Потом поговорим, дружище, – крикнул ему Светлов. – Извини, в Кремле ждут. Сам понимаешь, князь пригласил на пряники.

– Не бойся меня! – презрительно сплюнул Агашимола. – Только трус убегает от врага.

Светлов остановился.

– Достал ты меня, гражданин посол, – он быстро подошёл к нему. Хотя после войны прошло шесть лет, усвоенные там привычки остались. Одна из них – врага не жалеть, врага добивать всегда. Делаем поправку на то, что он посол и …

Агашимола, получив чёткий концентрированный удар основанием ладони в грудь, влетел обратно в шатёр. Упав на повреждённую руку, от приступа острой боли потерял сознание и застыл, скрючившись, на ковре.

– Всё-таки я попаданец, – думал Светлов, взбираясь в гору до Кремля. – Бац-бац, всё круто, со всеми разбираюсь. Прямо балдею от себя. И настроение поднялось заодно.

Неподалёку послышались вопли и крики, он приостановился и глянул, что там. Толпа народу, ермолки, татарские колпаки, палки мелькают. Драка какая то. Некогда смотреть что там, надо обойти стороной. И Светлов оббежал стычку за избами и наконец-то выскочил к стенам нижегородской цитадели.

Некомат, бывший купец, ждал разбойников возле устья небольшой речки. Те пришли к вечеру, запалили костры, отаборились.

– Что узнал? – спросил Рыдай Некомата. Старый приятель только сплюнул.

– Братец твой с женой собираются в Москву, вот-вот поедут, – сказал он. – Может, и сегодня уже поезд собрали.

Рыдай закусил нижнюю губу. Одно дело прийти домой к брату, даже если за твою голову награда от московского князя, и совсем другое повстречать его в лесу. Лесной разговор от городского сильно разнится.

– Придётся в Москву за ним идти, да перехватить где-нибудь, у Владимира, что ли? – оскалил зубы Рыдай. – Да и золотой пояс-то с ним, или нет?!

– Не знаю, – пожал плечами Некомат. – Но без него нам в Твери делать нечего. До зимы надо добыть его или убираться в Астрахань. Шайку тогда распускать придётся, денег-то для них нет.

Разбойники громко болтали, сожрав кулеш, ругались, кто-то чистил сабли, кто осматривал луки, стрелы, короткие копья. С Волги тянуло холодом. Некомат углядел Вадика, тот жался у огня и курил.

– Это кто? – спросил бывший купец. – Вон, курит ртом.

– Прибился по дороге, думал, соглядатай, оказался лекарем, дураковатый слегка, – махнул рукой Рыдай. – Что в Нижнем делается? Расскажи.

Некомат хмыкнул. Послы от Токтамыша идут в Царьград, хотят с императором против генуэзцев договор обсудить. Те греков уже за силу не считают, с венецианцами моря делят и хотят по Волге выйти на Немецкое море, всю торговлю себе взять, новгородцев с Ганзой подвинуть. Токтамыша они не признают, с Мамаем дружат, тот им обещал разрешить беспошлинно продавать везде во всей Орде. По Дону послам спокойно не пройти, генуэзцы дорогу держат там, ждут оказии, с кем бы проскочить. По степи верхом не идут послы, долго, потому на лодьях плывут. Купцов много в Нижнем Новгороде, торопятся до льда уйти в Царьград, или в Астрахань, или в Новгород, или в Крым. Князь в раздумьях, то ли за Токтамыша встать, то ли за Мамая. С рязанским князем Олегом хочет советоваться. Тот хитрый лис. Литовцы в Нижнем ошиваются, зачем, непонятно, дикий народ, их полсотни верховых пришли месяц назад, пьют да гуляют. Вроде бежали от Ягайлы. Князь уже троих выпорол за бесчинства.

– Хорошо, – Рыдай встал, отряхнул штаны. – Пойдём, друг, поедим разбойного варева. Завтра на московскую дорогу пойдём, брата моего ждать.

Стукнула за спиной дверь, это слуга вышел из горницы. Светлов, чуть нахмурясь, огляделся. У окна за столом сидели владыка Гендальф, пардон, Дионисий, и мужик в шитом золотом кафтане, или как такая одежда называется. Пусть кафтаном будет. Справа, тоже у окна, сидят ещё двое, склонились над столиком, фигурки какие-то двигают. Шахматисты, видать.

– Добрый вечер, – культурно поздоровался Светлов. – Кто тут князь? Говорят, просил меня зайти.

Шахматисты подняли головы, глянули на него сурово, мужик в кафтане захохотал, как пьяный конь, Дионисий даже отпрянул и перекрестился от испуга.

– Иди сюда, боярин, – сказал мужик, отсмеявшись. – Ко мне тебя звали.

Он подошёл к Светлову, оглядел, повернулся к Дионисию и кивнул. Владыка хмыкнул.

– Микула! – позвал князь, один из шахматистов поднялся, быстрый, лёгкий, подошёл.

– Тащи шлем, посмотрим боярина, – велел князь.

Светлов глянул на Дионисия, на князя; те молчали. Второй шахматист, невысокий крепыш, как будто литый из чугуна, исподлобья смотрел на Светлова.

Шлем оказался размером с небольшое ведро, только сверху круглый. Князь велел надеть его. Пожав плечами, Светлов снял свою камуфляжную кепку и надел.

И сразу же дала знать о себе давняя, полученная на войне, контузия. Обычно она не проявлялась, только иногда, при смене погоды, жутко болела голова. А тут в ушах загудело, аж с подсвистом. Наморщившись, Светлов снял шлем и помотал головой.

– В ушах шумит? – спросил князь, глядя в глаза.

– Ага, невозможно, – кивнул Светлов. – Видно, от железа гул идёт.

Князь засмеялся, махнул рукой Микуле, тот забрал шлем.

– Понятно всё с этим боярином, – князь уселся рядом с Дионисием. – Ошеломлённый он. Получил когда-то крепко по башке. Способ проверенный: кого крепко ошеломят, тот шлемы железные на голове носить не может, в ушах гудёж идёт. Вот и не помнит почти ничего. Будешь такого брать? А то я к себе его возьму.

Он вдруг засмеялся.

– Агашимоле руку попортил! – вытирая слёзы, сказал князь. – Самому отчаянному казаку Токтамыша. А если бы тот послом не был, так и закопали бы уже татарина.

Дионисий посмотрел на Светлова и рукой поманил к себе.

– Пойдёшь ко мне в бояры? – глухо спросил он.

Пару секунд помешкав, Светлов кивнул. Он хотел спросить про соцпакет, отпуск чтоб летом, сверхурочные, но владыка будто мысли прочёл.

– Не обижу, вон, спросишь потом у Никиты, что и как, – Дионисий кивнул в сторону чугунного крепыша. Тот даже не моргнул.

– Повторяй за мной, – владыка кхекнул и выпрямил спину. – Клянусь служить верно, слушаться меня и того, на кого укажу.

– А от тех клятв, что раньше были на тебе, я освобождаю, – сказал князь. – Всё. Сейчас ты боярин владыки Дионисия.

– Иди, – владыка махнул рукой. – Ждите меня в монастыре с Никитой.

Крепыш встал, поправил саблю за поясом, кивнул Дионисию, князю, надел меховую шапку и пару раз махнул ладонью Светлову, дескать, пошли.

– На самом деле простоватый какой-то, – ухмыльнулся князь, глядя им вслед. – Но крепкий парень и держит себя гордо. Уходил, так и не поклонился даже.

– Научится, – дёрнул уголком рта Дионисий. – Давай-ка о делах наших говорить. Надо мне в Царьград быстрее попасть, пока Митяй там трётся. Утвердит его патриарх митрополитом всея Руси, ох, и тяжко нам будет от зятя твоего, московского князя Дмитрия. Ты бы отослал сейчас отсюда Микулу. Они же свояки с Дмитрием, на сёстрах женаты, дочках твоих. Всё ему легче будет, когда тот его допрашивать начнёт. А что знает, пусть говорит.

Князь кивнул и повернувшись к Микуле, велел тому выйти.

– А сейчас давай думать, как нам дальше быть, – негромко сказал Дионисий. – Дела-то на Москве печальные, вовсе даже печальные.

Война за Москву

Великий князь литовский Ольгерд хитёр, жесток и силён. Отрезал от Северной Руси Киев и Волынь, Смоленск себе забрал и на Москву зарится. Жена его, дочь великого князя тверского, обиду на Москву забыть не может и мужа науськивает. Ольгерд же возомнил себя воистину непобедимым, когда в клочья разнёс татарское войско на Синих Водах; бежали тогда, теряя шаровары, бесстрашные мурзы и пара десятков уцелевших бойцов. К Чёрному морю вышла Литва, земель и народу у язычника Ольгерда стало не меньше, чем у королей христианской Европы.

Но Москва не давалась покорителю степных народов. Трижды ходил яростными походами Ольгерд на упрямый город князя Дмитрия, пока, наконец, не разгромило московское войско в страшном бою и отчаянных литвинов и гордых тверичей.

Тогда Ольгерд решил покорить Дмитрия не силой, но умом. Москвой правил митрополит Алексий, а князь делал то, что владыка велит. И хотя был Алексий митрополит всея Руси, но из-за московских дел ни в Смоленске, ни в Киеве, ни в литовских городах, где христиане, не бывал.

Написал Ольгерд письмо патриарху в Царьград, дескать, ветшает и рушится вера православная без окормления владыки. Да и стар, дескать, уже Алексий, надо ему замену подыскать, молодого да церковным делам приверженного. Чтобы не как московский владыка, не только о княжеских заботах думал, но и о пастве не забывал. Приложил и переписку свою с Алексием, где просил того вернуться в Киев, мать городов русских и оттуда русскими христианами править. Алексий же отказался.

Послал Ольгерд в Царьград епископа Киприана, денег дал ему немало: патриархи с давних пор русское золото принимают с большой охотой. В Царьграде долго думали. При живом митрополите всея Руси ещё одного ставить? Неслыханное дело, да и на будущее опасное – смуту так посеять можно на долгие годы.

Опять же Москва деньги исправно шлёт на всякие патриаршьи нужды. Прямо закручинились в Царьграде. И Ольгерду отказывать не стоит, воистину великий князь, может и обидеться, и к папистам переметнуться, хотя и сам язычник, но в Литве уж крепко вера православная стоит.

Но византийская хитрость всё превозмогла. Патриарх рукоположил Киприана митрополитом Киевским, Литовским и Русским. И так решили на соборе, что как Алексий умрёт, Киприан вместо него на Москве станет. В Киеве, где сотня домов осталась, делать то нечего.

Скончался Алексий и Киприан тут же в Москву ринулся. Но князь Дмитрий уже знал, кого митрополитом хочет и это был не Киприан. Оскорбившись, что тот без его ведома в Москву приехал, приказал ограбить всех, кто с ним приехал и вышвырнуть за пределы московские. Скандал был громкий. Киприан обиделся, но Дмитрию его слёзы, как вода. Да и Ольгерда уже нет, а его щенка – Ягайлы, никто особо ещё не боялся.

Направил князь московский в Царьград своего друга Митяя, дал свиту, денег немало – митрополитом чтоб его назначили. Но попы против того были. Привыкли они на Москве при Алексии править, и надоели своими советами князю Дмитрию Ивановичу хуже комаров занудных. Вот епископ Суздальский и Нижегородский Дионисий и сговорился с игуменом Радонежским Сергием и епископом коломенским Герасимом, чтоб отпор дать князю с его хотелками. А когда те не рискнули противиться, сам повинился для вида. А через месяц после отправки Митяя сам, ночью, сбежал из Москвы, где его князь Дмитрий под домашним арестом держал, и через Ярославль добрался в Нижний Новгород.

– Митяя из Царьграда выпускать не надо, – сказал Дионисий князю нижегородскому Дмитрию, когда они остались одни. – Если он митрополитом вернётся на Москву, вовсе на зятя твоего влиять никак не сможем. Оперится он, силу почует.

– Осторожно надо всё делать, – хмыкнул князь. – Больно много на Москве нынче завязано. И торговля вся из Чёрного моря с Немецким морем через неё да Новгород идёт. Тут и Генуя, и Венеция, и греки, и Мамай, и Токтамыш, и Арапша-царевич, что возле Сарая кочует – опасный он боец, ох опасный. Да и Литву забывать не стоит. Ты-то что надумал? Зачем с Москвы сбежал?

– Я сам решил митрополитом быть, – Дионисий побарабанил пальцами по столу. – И тебе интерес от того будет.

Князь прищурился, но промолчал.

– Я с татарами в Царьград пойду, с посольством Токтамыша, – владыка глубоко вздохнул. – Тем самым дам понять, что русская епархия против Мамая и Генуи. Император с патриархом только рады тому будут. От генуэзцев уже стонут они. Те под их окнами плавают, да голые зады им кажут, никого уже не боятся.

Резко выдохнув, князь поднялся и заложив руки за спину, принялся прохаживаться по горнице. Он много лет оставался в стороне от всех свар, что кипели меж Москвой, Тверью, Литвой, Ордой, Царьградом и купеческими союзами. Судьба Византии его не интересовала, далеко греки. А вот чью сторону взять – Токтамыша или Мамая с Арапшей-царевичем, надо уже решать. И промахнуться нельзя, спалят суровые татары Нижний Новгород, если поставит не на того. И купцы, купцы, что по Волге сотнями ходят с товаром – нельзя их отпугивать отсюда. Генуэзцы это будут, новгородцы или с Ганзы кто, он всем рад, деньга от них немалая идёт.

– Ну, станешь ты митрополитом на Руси, мне какая радость от того? – князь уселся на скамью. – Говори, что надумал.

– Я здесь останусь, – склонился к нему Дионисий. – Буду кафедру митрополита в Нижнем Новгороде держать. Отсюда и власть над всей Русью пойдёт, и ты князь, великим станешь. Чую я, что конец Мамаю приходит, Токтамыша надо держаться. А сгинет Мамай, генуэзцы присмиреют. Пусть там, в Царьграде, что хотят, то и делают, здесь они нос задирать не станут. Пусть торгуют.

– А зять мой, князь московский Дмитрий? – спросил тихонько князь. – С ним что?

Поморщился Дионисий, повёл плечами, затекли они, долго уже сидит владыка с князем.

– Ему деваться некуда, – сказал он, почесав шею под бородой. – Токтамыш всяко на следующий год на Мамая двинет. Дмитрию и так, и так воевать придётся. Хоть за одного, хоть за другого. Ты в стороне отсидишься. Дмитрий ослабнет после войны, митрополит сюда приедет, что князю московскому делать? Только на поклон к тебе, к тестю родному идти. Дочка твоя, жена Дмитрия, очень он её любит, прямо глаз не сводит, и детей своих тоже. Согласится, ничего не сделает, согласится, чтобы митрополит в Нижнем Новгороде был. Я с послами Токтамыша уже переговорил, завтра с утра пойдём вниз, к Царьграду. Со мной Никита-боярин, да пара слуг. Больше никого не возьму. Ты же, князь, пока ни с кем не ссорься.

– Подожди, – князь скрестил руки на груди. – Киприан-то ведь уже митрополит? А патриарх Митяя обязательно митрополитом поставит, если тот раньше тебя приедет. Это получится, что на Руси уже двое владык будет. И ты ещё – третий! Вы так епископов, да и притч в сомнение введёте. Кто из вас истинный митрополит? Кому вера?

– Киприан значится митрополитом Киевским, Малыя Руси и Литовским, – засопел Дионисий. – Он вроде и на Руси всей, но и нет его. А Митяя не пущу доехать до Москвы. Татар подговорю, скажу, что он сторону Мамая держит.

– А сам то как патриарха уговоришь? – спросил князь. – У него, поди ка, голова кругом от ваших делов. Или злата да мехов ему много повезёшь?

Дионисий замотал головой.

– Ничего не повезу, нету у меня ничего, – сказал он. – Условие поставлю, что после меня он Киприана одного назначит, так воля патриаршья сбудется. И самое главное…

Владыка поднялся, прошёлся по горнице, поглядывая на князя: сказать, не сказать ему весть тайную. Решился.– Ересь пошла по Руси, – шепнул Дионисий. – Из Новгорода. Ересь хуже арианской.

Князь хмыкнул. В ересях он не разбирался. Одна ересь была опасной – если кто с престола его убрать хотел, остальное не интересовало.

– Стригольники объявились, – Дионисий смотрел в окно. – Если они возобладают, не останется на Руси митрополитов, и князей. Только стригольники править всем будут. Вот патриарху про них и расскажу. Он Русь терять не захочет, сколько денег от нас гребёт! Даст мне грамоту на истребление стригольной ереси и стану я митрополитом.

– Ужинать пора, – поднялся князь. – А ты, как поешь, ложись, отдыхай. Если завтра пойдёшь, сил надо накопить, дорога трудная, да и холодает уже.

Владыка и князь вышли из горницы, на окна наваливалась мокрая серость – наступал вечер. Они не знали, что часть плана Дионисия уже исполнилась благодаря жадности тех, кого послал к грекам князь московский Дмитрий Иванович.

Тем же вечером на рейде Царьграда, с борта московской лодьи сбросили в море мешок. Внутри лежал зарезанный Митяй и два тяжёлых камня.

– Договорились, – смуглый генуэзец с переломанным носом, выпятил челюсть. – Мы избавились от него, а вы поможете нам основаться в Москве и Новгороде. И вот вам деньги для патриарха, чтобы не тянул с решением.

Два угрюмых московских епископа кивнули и затеялись тянуть жребий. Митяй для них был пустым местом, и князя они не боялись, кафедра митрополита застила им всё. Жребий был брошен. Через три дня патриарх подписал все документы и благословил нового митрополита Киевского и всея Руси – бывшего переяславского епископа Пимена. А болтавшийся тут же, в Царьграде, Киприан получил переименованный чин – митрополита Литвы и Малороссии. Оба они, разными путями, срочно направились в Москву. А навстречу им двигался Дионисий.

2.

Чугунный Никита с десятком воинов, и Светлов, быстро шагали к монастырю.

– Отчаянный ты, – сказал Никита. – Без оружия, один пришёл. Могли бы и прирезать. Хорошо, монахи прибежали за тебя заступиться, с татарами схватились.

Светлов уже знал, что Воилко с дружинниками и монахами подрался с татарами, которые искали наглого боярина.

– Ничего, обвыкнешь, начнёшь вспоминать, что и как и где было, – Никита хлопнул его по плечу, будто бетонной плитой придавил. Силища жуткая у него.

Решили, что ночевать Светлов будет на лодье, вместе с Воилко и парой дружинников. Татары не должны были более сунуться, им забот хватало – завтра отходили они на Царьград. Очень обрадовались, что Дионисий с ними плывёт. Тогда они могли его дружиной показаться генуэзцам на донских заставах.

У лодьи, на берегу, сидели два связанных монаха-сторожа. Воилко, вернувшись из драки, застал их за делёжкой светловского добра.

Недолго думая, Никита, как боярин епископа Суздальского и Нижегородского, приговорил их к порке розгами.

– Каждому по пять десятков всыпать! – сказал он.

– Это он придумал, – запротестовал один из воров. – Я только помогал.

Никита глянул на него.

– Тебе пять десятков, а ему семь, – сказал он. – До утра в холодной, пороть после обедни. Я спать пошёл, завтра вставать рано. Бывай, Александр.

Дружина Дионисия, узнав, что они остаются здесь, начала безудержно пировать. К Светлову и его компании припёрлись пьяные бабы. Визжали и хотели утащить новоявленного боярина куда-то в темноту. Их прогоняли, хлопая по задницам бадогами. Бабы хохотали и задирали грязные юбки. Как стая гиен в темноте, они бродили около костра и хрипло зазывали к себе, их отпугивали ругательствами.

– Откуда они тут? – спросил Светлов. – Это же монастырь.

– Они сами монашенки, – ответил Воилко. – Рядом женский монастырь. Они постоянно здесь шляются, а уж детишек сколько нарожали, никто и не считает. Смердам отдают, здесь-то нельзя малых держать. Владыка Дионисий, когда тут был, строгость соблюдал, уехал в Москву два года назад и распустились все.

Один из тех дружинников, что Никита оставил, склонился к Светлову и негромко попросился уйти ненадолго с напарником. Что-то забрать им потребовалось в монастыре. Светлов махнул рукой, идите.

Вскоре из темноты послышались бабий хохот и визг. Воилко переглянулся со Светловым и не сговариваясь, полезли в лодью – спать.

«Я какой-то расслабленный, – думал, устроившись на спальнике, Светлов. – Даже не переживаю. Все заботы улетели. Боярин. Телохранитель. Квартиру служебную дадут, девок в услужение. Как отличается жизнь! Телевизора нет, интернета нет. Никто не врёт. Напроказил – отвечай. Завтра выпорют этих дураков, и никуда они не пойдут, ни в прокуратуру, что их вшивые права нарушены, ни к омбудсменам всяким, в соцсетях не будут скулить. Конечно, стоматологов нету, например, но прожить можно. Спокойствие какое, просто замечательно. И долго я тут пробуду? Что за сила меня таскает?»

В темноте раздавались бабьи вопли и хохот. Со стороны монастырских изб доносились песни, ругань, глухие удары.

«Гуляет народ, – подумал Светлов. – Ни о чём особо не парятся. Бабы просто и ясно дают понять, что они дают. Во как прёт из них желание размножения, дикий, необузданный инстинкт. Не то что в наше время, бабы на понтах, а сами не понимают, что чем больше траха, тем меньше феминизма. И совсем уж непонятно, в ком больше животного начала, в бабах двадцать первого века или этого времени. Но, интересно другое. Сейчас они детей отдают смердам и нисколько их материнские чувства не волнуют, а в наше время бабы у своих детишек готовы задницы вылизывать, хоть тем уже по двадцать-тридцать лет. Хотя чего тут думать, дуры они, что тогда, что сейчас. Спать надо».

Уже засыпая, он вспомнил, что хотел, вернувшись с охоты, оплатить коммуналку. Сейчас когда это сделает? Долги будут расти, и в конце концов его двушку на Соколе продадут. Ну и ладно, зато он попаданец.

Воилко устроился на корме, возле своего рулевого бревна, закутался в дерюгу, укрылся шубой с толстым мехом и вскоре захрапел. Вопли на берегу потихоньку затихали.

– Засыпаю, – мелькнула мысль у Светлова. – Интересно, что звуки сначала пропадают, отдаляются, видно, мозг первыми уши отключает.

Он уже полностью расслабился и начал глубоко и медленно дышать, проваливаясь в глубокий сон, как вдруг с ним поздоровались.

– Привет, Светлов, – сказал кто-то.

– Привет! – ответил он, понимая, что начался сон.

– Я дайрек, дайрек Джеллада, – продолжил голос. – Это я выдернул тебя с войны в Москву, а потом сюда определил. Знаю, для людей очень важны эмоциональные моменты, основанные на чувстве самосохранения. Поэтому, чтобы наши отношения были не злобные, я прошу прощения за свои поступки.

– Точно сплю, – понял Светлов. – Вот ты балбес, Джеллада! А зачем ты меня сюда закинул? Я был нормальный мужик, небольшим бизнесом занимался, может, женился бы. А ты меня в поганые попаданцы определил. Это же несерьёзно. Ладно, прощаю тебя.

Светлов прикалывался, это же сон. К тому же он чувствовал себя очень легко, как будто парил в воздухе, только ничего не было видно, темнота всюду. Это потому что глаза закрыты, понял он.

– А почему меня? – спросил Светлов. – Народу миллиарды на Земле живёт, а всяких любителей попадать куда-то миллионы. Взял бы, да и забросил кого-нибудь из них. Им хорошо было бы. Сбылась мечта идиотов и так далее.

– Я услышал твой зов, когда ты был на войне. И он полностью скрыл меня от байзонов, – ответил голос. – Неизвестные, неведомые у нас потоки частиц позволили мне спастись самому.

– Это как? – удивился Светлов.

– Ты с”аккумулировал свои эмоции, выбросив из себя всю химическую энергию. Этот поток удивительным, непонятным мне способом достиг меня, – пояснил голос. – Вы, люди, уже знаете, что любая частица хранит в себе память о всех встреченных ею частицах. И так, постепенно, рождаются пути, скопления информации, сведений, энергии. И ты смог каким-то образом выстроить свою выброшенную энергию так, что она пронзила миллиарды парсеков и достигла меня. Но самое поразительное, что состав твоей энергии и моей полностью идентичен, за исключением расходных частей.

– Ничего себе ты лапти тут плетёшь, – усмехнулся Светлов. – То есть я, получается, на расстреле, послал какой-то энергетический вопль, а ты его уловил? И что, как ты за миллиарды парсеков примчался и спас меня? Это же миллиарды миллиардов лет должны пройти.

Светлову стало хорошо, он любил болтать на такие темы, ощущая себя умным человеком. Не зря до сих пор «Науку и жизнь» покупал в киоске.

– Это ваше понятие времени, – голос запнулся. – Я никогда такого раньше не встречал. Но разобравшись с вашими представлениями о мире, стало понятно. Вы считаете себя смертными, и потому перенесли период жизни в одной фиксированной оболочке на всё.

– А ты бессмертный, что ли?

– По вашему, получается, что так, бессмертный, – ответил Джеллада. – Меня много раз распыляли, я много раз возрождался, причём, не знаю, сколько раз это было. И потому время нам не нужно и никто никогда этим не интересовался. Но полагаю, что сейчас я нашёл источник своего появления. Это ты.

– Здравствуй, сыночек! – Светлову стало смешно, очень хороший сон снится сегодня. – Это потому, что энергия наша совпала?

– Да, – дайрек помолчал и добавил: – У вас, в вашем мире, за звёздной стеной, даже матрица отличается от нашей. Надо об этом думать, собираться всем вместе и думать.

– А чего ты, сыночка, молчал шесть лет? – спросил Светлов. – И почему ты меня сначала в моём времени переместил, а сейчас на сотни лет в прошлое загнал?