Живое Серебро бесплатное чтение

Посвящается N.

– Любое ожидание – ничто иное, как добровольное согласие быть пойманным в ловушку.

– Но ведь бывают ловушки, из которых не хочется выбираться.

– А это уже твоя проблема, дорогуша.

ЧАСТЬ 1

ПУТЬ САМОЦВЕТА

Глава 2

Мне всегда приятно просыпаться по утрам, потому что утрами меня неизменно будят приятные ароматы, доносящиеся из гостиной, совмещённой с кухней и заодно исполняющей роль столовой. У матери вкусная готовка… Сегодня пахнет жареным беконом, шакшукой и свежим хлебом. Наверняка на столе найдётся и свежий козий сыр, и хрустящие тосты со сладким вареньем…

Хорошенько потянувшись, сбрасываю с себя одеяло и по привычному маршруту отправляюсь умываться. Дверь моей спальни находится рядом с дверью ванной комнаты, так что мне не составляет труда промелькнуть незаметно мимо шумного семейства, уже собравшегося за столом и занятого бурным обсуждением лавочных дел.

Нашему дому семьдесят шесть лет, если верить вывеске над его входной дверью. Кто были его самые первые владельцы, мы не знаем, но этот дом очень хорош. Весь первый этаж у нас отведён под лавку: в большей части зала, ограждённой перекошенными ширмами, мы изготавливаем разного рода посуду – я и Берд воссоздаём из глины чаши, вазы, тарелки, кувшины, кружки, после чего мать и сёстры раскрашивают наши труды стойкими красками и украшают причудливыми узорами; а в меньшей части зала совершается непосредственная торговля готовым товаром – стоят высокие стеллажи, полностью заставленные разнообразными глиняными изделиями, оборудована касса у самого выхода из дома. Лавка глиняных изделий приносит кое-какую прибыль, но не то чтоб серьёзную: в Кантоне-J люди совсем не часто готовы тратить свои и без того скудные гроши на приобретение посуды, да ещё и такой, которая в необозримом будущем обещает разбиться. То есть наша семья из пяти человек могла бы выживать за счёт лавочного заработка, но делала бы это без свежего мяса, свежих овощей и свежей молочной продукции – на столе остались бы только постная перловая каша и позавчерашний хлеб, что, однако, тоже считается роскошью для многих местных семей. Но что я никогда не переоценю, так это наличие в этом доме раздельного санузла: в ванной комнате у нас установлен хотя и старый, но зато собственный душ! Четырнадцатый год живу в этих квадратных метрах, а до сих пор не могу нарадоваться исправной центральной канализации и свободному доступу к горячей воде – кантонская роскошь, как она есть.

Слегка окунув влажную зубную щётку в банку с содой, прислушиваясь к весёлому смеху младших сестёр, доносящемуся из-за закрытой двери, приступаю к привычной процедуре чистки зубов. Сёстры продолжают задорно лепетать, и я знаю, в ком причина: так веселить их, да и меня, и даже мать, умеет только Берд.

Встретившись взглядом со своим отражением, неосознанно тяжело вздыхаю. У меня высокий рост – без малого пять футов и девять дюймов, – большие голубые глаза, которые Стейнмунн называет “огромными”, прямые и чрезмерно густые светло-русые, или “солнечные”, как преувеличивает мать, волосы длиной до локтей. С внешностью мне откровенно повезло, но внешними данными я пошла точно не в свою темноволосую и черноглазую мать, а так как я не знаю, кто является моим биологическим отцом, я понятия не имею, кого благодарить за это обременение: быть просто привлекательной девушкой в Кантоне-J опасно, а являться откровенной красавицей совсем худо – слюни текут, и руки тянутся не только у местных лоботрясов, но и у ликторов. Меня в этом непростом положении только то и спасает, что все в “J” знают и уважают Берда: в противном случае, мне было бы не избежать внушительных проблем на этой почве. И никто бы не заступился… Мой биологический отец умер ещё до моего рождения: был обычным батраком на копях, на которых надорвался, таская на себе неподъёмные мешки с каменной породой, отчего в итоге скоропостижно и скончался. Больше ничего о нём мать мне не рассказывала, а я и не расспрашивала: мы изначально были вдвоём, без отца, а из праздного любопытства бередить раны её тягостной и давно минувшей молодости я не желаю.

Из не до конца проснувшихся мыслей меня вырвал неожиданно громкий призыв из столовой:

– Дема, ты скоро?! – по одним только верхним нотам этого звонкого голоса я моментально узнаю свою двенадцатилетнюю сестру Октавию.

– Деми, давай скорее, а то мы все твои вафли съедим за тебя! – звучит второй, более низкий голос, принадлежащий десятилетней Эсфире.

Люблю своих мелких сестёр, так что даже одно только звучание их весёлых голосов способно вызывать у меня непроизвольную улыбку. Мою порцию вафель никто не съест без моего разрешения, это я знаю наверняка, так уж в нашей семье заведено, но всё равно поскорее сплёвываю остатки содовой воды в давно потрескавшуюся раковину и, дважды умыв лицо прохладной водой, спешу присоединиться к традиционному утреннему застолью.

Стоит мне только занять своё место за столом и ответить на всеми брошенное в мой адрес “доброе утро”, как крутящаяся у старенького деревянного кухонного гарнитура мать моментально заставляет меня напрячься:

– Ответь-ка мне, дорогуша, где ты позволяла себе шататься этой ночью? – при этом вопросе она резко развернулась с большой глиняной тарелкой в руках, в которой оладьи аж подпрыгнули от резкости этого телодвижения. Она начала приближаться к столу предупредительно-знакомым шагом, какой у неё бывает только когда она всерьёз или понарошку намеревается кого-нибудь здорово прижучить.

– О чём ты? Я спала в своей постели, – в ответ бросаю давно отработанным, невозмутимо-непонимающим тоном, и уже тянусь за первым оладиком, заманчиво лежащим на краю зависшей перед моими глазами тарелке, но сразу же получаю от своей собеседницы ощутимый шлепок по руке.

– Дементра Катохирис, я заходила в твою комнату в полночь – твоего тела не наблюдалось в предназначенной ему постели!

– Наверное, со Стейнмунном гуляла, – мгновенно пробубнила в свою кружку с какао дерзкое предположение мелкая Эсфира, но тут же поймав на себе мой наигранно-вызывающий взгляд, моментально смутилась, залилась краской и, не изменяя своей относительно застенчивой натуре, смолкла, перед этим забавно булькнув своим горячим напитком.

– Ну и что тут такого? – наконец привычно попытался заступиться за меня бас Берда. – Подумаешь, ночные гуляния. Дело молодости…

Но с матерью такие невразумительные контратаки никогда не проходили и даже не протискивались в дверные проёмы её незавидного терпения. Не глядя на меня, устанавливая тарелку с оладьями в центр стола, эта уважаемая женщина резонно утвердила:

– Скоро Церемония Отсеивания. Нечего по ночам шастать.

Так и не посмотрев в мою сторону, очевидно, не желая видеть, нанесла ли мне урон сердечной правдой, мать вытерла руки о застиранный льняной передник неопределённого серо-сизого оттенка и направилась за засвистевшим чугунным чайником, а я тем временем, даже не думая раниться остро заточенной материнской заботой, обменялась с Бердом красноречивым взглядом, значение которого могли понять только мы одни. На первую ночь после Церемонии Отсеивания у нас намечено крупное дело, конкретно мне обещающее самый крупный куш за всю историю моей рискованной карьеры: Церемония Отсеивания в Кантонах проходит только раз в пять лет, так что только раз в пять лет контрабандисты имеют уникальную возможность проворачивать крупнейшие из возможных афер. Каждые пять лет схема срабатывает как по часам, и на памяти Берда не было ещё ни одного случая, чтобы проверенная система где-то барахлила, а так как на этот раз нас двое, добыча предвидится удвоенная. Так что я и Берд точно не из числа тех жителей Кантона-J, которые ждут Церемонию Отсеивания с недобрым предчувствием и в угнетённом состоянии. Да, мне придется потратить немного своего времени на участие в этом кровавом цирке, но мне хотя бы ничего не грозит, ведь я девушка, а значит, пятикровкой я быть не могу, а тэйсинтаем я точно не назовусь, так как не страдаю сумасшествием, так что переживать нашей семье не о чем. Разве что можно совсем немного беспокоиться о знакомых парнях в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, однако потенциальных тэйсинтаев в моем окружении, вроде как, нет, но вот пятикровие, конечно, может стать неприятным сюрпризом, ведь анализ на группу крови совершается исключительно во время Церемонии. По результатам ЦО всех пятикровок и добровольцев, называемых тэйсинтаями или попросту самоубийцами, изымают из Кантонов и увозят в неизвестном направлении, предположительно, в сторону Кар-Хара. Ещё ни один пропавший без вести после Церемонии Отсеивания пятикровка или тэйсинтай не вернулся назад. А Церемоний было много… Никто сейчас даже не может назвать точную цифру – у всех она разная. Что поделаешь, образованность – не то, что ценится в Кантоне-J, да и наверняка в других Кантонах с этой сферой человеческой жизнедеятельности дела обстоят не лучше, а быть может, даже и хуже. У нас хотя бы есть возможность книги подворовывать и учиться в школе с семи до двенадцати лет, а ходят слухи, будто в Кантоне-С вообще только один класс образования и совсем нет никаких книг, даже контрабандных – только начальная азбука, с одним учебником на пятерых учеников. Вот так вот подозревают люди, что живут в дерьме, а наслушаются дермослухов да дерьмомнений, будто за пределами “предписанного” или даже “предназначенного им одним” дерьма ничего, кроме ещё более худшего сорта дерьма не существует, и нет-нет да и начинают веровать дермовщине да любить то редкостное дерьмо, в которое их по самую макушку окунают высокопродуктивные дермопроизводители.

Однако, не лучший ход мыслей для поддержания аппетита во время завтрака. А завтрак у нас сегодня и вправду хорош: свежий хлеб и сыр, шакшука, поджаренный бекон, мамины фирменные и ещё совсем горячие вафли, оладьи и даже какао с молоком, и вишнёвое варенье, которое я сразу же узнала – Берд втридорога купил пятилитровую банку у предприимчивого ликтора, из-под полы приторговывающего продовольствием, производимым в соседних Кантонах “I” и “H”. В нашем Кантоне плодовые деревья почти не растут, так что вишнёвое варенье для нас не просто деликатес, а особенная и всеобще любимая сладость. Приятно смотреть, как сёстры едят досыта, поддерживая завидным питанием здоровый румянец своих свежих лиц, порой сильно контрастирующий на фоне впалых щёк и серых лиц их ровесниц. Благодаря общим стараниям взрослых членов нашей семьи, Октавия и Эсфира всегда сыты, одеты, обуты и согреты. Моё начало жизни не было даже на грамм таким же безопасным: голод и холод были неотъемлемыми спутниками всего моего раннего детства.

Октавия и Эсфира очень сильно похожи на Берда – практически его копии, только в девичьем варианте. Эта внешняя схожесть между отцом и дочерями мне очень нравится, хотя периодически и наталкивает на грустные мысли о том человеке, в которого я пошла своими внешними данными. Мой отец должен был быть красавчиком, это точно, потому что мать хотя и была красивой в молодости, и её красоту я ещё успела застать, сейчас, в свои сорок, она выглядит на все пятьдесят лет: уставший взгляд, глубокие морщины вокруг глаз и бледно-розовых губ, сухая кожа шеи и натруженных рук, и хотя её походка всё ещё бойкая, плечи уже начали заметно сутулиться. Ни я, ни сёстры внешне совсем на неё не похожи, хотя сёстры и каштанововолосые, но и эта черта им досталась от Берда.

Берд Катохирис весьма симпатичный мужчина, выглядящий ровно на свой сорокадвухлетний возраст: высокий рост, крепко и даже спортивно сложенное тело, голубые глаза, густые каштановые волосы, широкие скулы, коротко стриженная борода с одной яркой прядью первой проседи. Должно быть, за ним увивались многие женщины, пока он не остановил свой выбор на моей матери, в которой, скорее всего, его привлекла не столько её внешность, сколько её внутренний мир, ведь хотя Берд и контрабандист, всё же нематериальные богатства он ценит больше, чем богатства материальные, в его понимании являющие собой лишь способ достижения более высоких целей, вроде душевного спокойствия и счастья близких ему людей.

Мне было шесть лет, когда мать сообщила мне о том, что мы переезжаем. До тех пор, сколько себя помню, мы жили в жалкой лачуге, построенной из тонких древесно-стружечных плит – зимами мы выживали в том шатком коробе только благодаря чуду, не иначе. Помню, когда я впервые увидела этот двухэтажный кирпичный дом, я не поверила в то, что мы будем жить здесь, потому что такой дом казался мне настоящим волшебным замком, а когда Берд показал мне комнату на втором этаже и сказал, что оборудовал её специально для меня – я не выдержала и разревелась, и ревела долго, с полчаса, наверное. Так я с ним познакомилась. А мать познакомилась с ним за три месяца до этого: она работала швеёй на чахлой фабрике, производящей форму для шахтёров, и собственноручно зашила порезанный рукав куртки забредшего к ней Берда, попросившего у неё иголку с ниткой – из-за того, что в тот день он пострадал на своём опасном деле, и мать не отказала ему в помощи, наша жизнь резко направилась в положительное русло. Знаю, что Берд месяц обхаживал мою неприступную мать, после чего ещё два месяца они тайно встречались – по истечении этого срока Берд узнал о том, что у его возлюбленной имеется внебрачный ребёнок, то есть я, и сразу же поставил вопрос ребром: он не столько предложил, сколько сообщил моей матери о том, что она переезжает в его дом вместе со мной. Отличный мужик. Подобных ему не знаю.

Берд всегда мечтал о сыне, так что уже спустя год после нашего переезда в этот дом мать родила от него первого ребёнка – Октавию. После Октавии мать не хотела больше рожать – ни одна женщина в Кантоне-J не мечтает о материнской участи, – но Берд мог обеспечить ещё одного ребёнка и уж слишком сильно мечтал именно о сыне. Так спустя два года после Октавии в нашей семье появилась Эсфира, после которой мать наотрез отказалась производить на этот свет новых людей. В первый же час после успешно прошедших третьих родов в её жизни она дословно сказала следующее: “У тебя было две попытки, Берд Катохирис! Всё, достаточно! Очевидно же, что я только по девочкам!”.

Как бы сильно Берд ни хотел сына, он с уважением отнесся к нежеланию своей жены рожать снова, и дочерей полюбил с первого же взгляда не меньше, а может даже и больше, чем мог бы любить сыновей. Мне несказанно повезло, что этот человек никогда не считал меня всего лишь побочной падчерицей – он всегда относился ко мне так, как мог бы относиться ко мне родной отец, хотя всё же мы всегда были скорее настоящими друзьями, нежели настоящими отцом и дочерью. По-настоящему наша дружба завязалась в первую неделю моего переезда под крышу этого дома: Берд случайно заметил, как я ловко обхожусь с ножом – я метала его на заднем дворе, вновь и вновь пронзая какое-то соломенное чучело. Метание ножей – не лучшее занятие для шестилетки, как казалось моей матери, но Берд неожиданно оказался противоположного мнения. Он втайне от матери стал обучать меня метанию не только ножей, но и вообще любых острых предметов от восьмигранных звёздочек до швейных спиц. С тех пор наша дружба и завертелась – уже четырнадцатый год, как мы лучшие друзья. Тот же факт, что после официального заключения брака с моей матерью он подарил мне свою фамилию, вообще невозможно переоценить: бесфамильным людям – то есть бастардам наподобие меня, – в Кантонах живётся гораздо хуже, чем прочим – людей без фамилии здесь ни во что не ставят, так что бесфамильные не то что не могут получать хоть какое-нибудь медицинское обслуживание, но даже образование для них закрыто. Я же полных пять лет ходила в школу, научилась писать, читать и считать только благодаря тому, что рядом с моим именем появилась официальная фамилия, и я не осталась под прессом статуса безродного бастарда. Берд Катохирис – человек, которому я обязана всем. И особенно тем, что сейчас я способна помогать ему обеспечивать нашу семью.

О том, что Берд контрабандист, даже в нашей семье почти никто официально не знает – только я одна “по-настоящему” и просвещена. Мать, конечно, не может не догадываться о причинах нашей материальной защищённости, но она уверенно, из года в год продолжает делать вид, будто искренне верует в то, что основной доход нашей семьи составляет прибыль с посудной лавки, хотя именно она ведёт кассу и бухгалтерию этого дела, а значит, не может не знать, что реальные дела обстоят совсем не согласно её фантомной вере. Мать думает – или делает вид, что искренне считает именно так, а не иначе, – что Берд просто усердный лавочник, который порой продаёт свой товар из-под полы, но на самом деле весь наш глиняный товар спокойно себе стоит на прилавках и никогда не исчезает незаметно, так что в этом вопросе правда кроется в том, о чём мать предпочитает не думать. Наша семья питается досыта, Октавия и Эсфира ходят в школу, я принадлежу самой себе, а мать может умиротворённо заниматься домашними делами и ведением лавки, а не батрачить до полуобморочного состояния на пыльных фабриках, как это было до её союза с Бердом – и всё это, конечно, не благодаря одной лишь захудалой торговле среднестатистическими горшками.

– Это всё твоё воспитание… – мои мысли прерывает привычное ворчание матери. – Если бы ты был чуть строже, она бы не сбегала по ночам, да ещё и через окно. Кто ходит через окно, когда в доме есть парадный ход? Ты в Деми сына себе воспитал, вот что я тебе скажу! Теперь наша Дема по своему нраву – чистый мальчишка!..

Да я и до знакомства с Бердом не была обделена мальчишеской бойкостью…

Мать склонна поругаться, но больше для пыли в глаза, для напускного вида строгости и совсем не всерьёз. Не только за это мы её, конечно, любим, но именно эта черта в ней особенно хороша. Берд так однажды и выразился: “Напускная строгость и наигранная ворчливость – особенные изюминки твоего необычного темперамента, дорогая. Боюсь, как бы твоя старшая дочь со временем не стала такой же колючей снаружи при тщательно сокрытом добром нраве”.

На первом этаже раздался перезвон входных колокольчиков, медных и таких старых, что никто из нас не помнит, откуда они вообще взялись в этом доме, и кто их приделал ровно над входной дверью. Прежде чем все спохватились, я отодвинула в сторону уже опустевшую тарелку из-под шакшуки:

– Продолжайте завтракать, я проверю, кому там с утра пораньше понадобилась наша посуда.

– С утра пораньше? – ухмыльнулась Октавия. – Уже десять часов.

– Нужно меньше прогуливать ночи напролёт, – снова заметила мать.

Ну всё, эта “ночная тема” ещё сутки её не попустит. И нужно было ей заглядывать в мою спальню именно этой ночью? Вот позавчера, к примеру, я примерно спала в своей постели – заглянула бы позавчера!

Ещё до того, как спуститься с витой лестницы на первый этаж, я вижу пришедшего. Просторная мантия-плащ пыльного цвета, высокий рост и широкие плечи, шоколадные волосы, светлая кожа и тёпло-карие глаза, в которые я не способна подолгу смотреть – Стейнмунн Рокетт.

Стейнмунн – красивое имя, согласитесь. Вроде бы означает “прибой”. И хотя я ни разу в своей жизни не видела прибоя, мне кажется, что он непременно должен быть красивым, потому что такого красивого парня не могли бы наделить именем, не значащим ничего красивого. Впрочем, быть может, что некоторые кантонские девушки могут со мной не согласиться и сказать, будто Стейнмунн обыкновенный парень, пусть и неоспоримо симпатичный, однако не красавчик первой степени, но я с таким утверждением точно не соглашусь.

Стейнмунн вор, специализирующийся на ликторах, то есть тот самый драгоценный самородок среди ничего не стоящего песка, который может встречаться лишь раз в десятилетие, а может и реже. Он всего на год старше меня, но по своему характеру он значительно старше своего реального возраста. В шестнадцатилетнем возрасте он откосил от работ в шахтах, купив себе свидетельство о физической негодности для шахтного труда у ликторского медика за целых сто тысяч серебряных монет – никто до сих пор не знает, где и каким образом он достал такую космическую сумму. Редчайший воровской талант, мог бы с лёгкостью стать лучшим из лучших контрабандистов, если бы только желал этого. Его отсутствие в рядах контрабандистов – большая потеря для последних, но он не хочет официально вступать в ряды элиты по личным соображениям. Настоящий алмаз среди фальшивого песка: такой настоящий, что смотреть на его сияние порой становится совсем невозможно – не по себе.

– Оценишь? – гость обдаёт меня мелодичным голосом, стоит мне только остановиться в паре шагов перед ним, и вытаскивает из-под полы своей накидки заметно старую, небольшую и пухленькую книгу в выцветшем синем переплёте, с вдавленными и отшелушившимися от серебряного напыления буквами названия, которое с этого расстояния невозможно рассмотреть.

Стейнмунн ворует для меня книги. Он – мой единственный поставщик этого товара, если не учитывать трёх волшебных книг со странными сказками, которые десять лет назад раздобыл для меня Берд. Видя такое подношение, я всегда непроизвольно улыбаюсь.

– Уже читал? – сразу же приняв книгу и раскрыв её пожелтевшие от времени страницы, я замечаю, что только что мы будто случайно соприкоснулись кончиками пальцев, и всё же не сдерживаю лёгкую улыбку, рождающуюся, кажется, в самом центре моей грудной клетки, а оттого слегка закусываю нижнюю губу – чтобы не разулыбаться сильнее.

– Конечно читал. Мне понравилось. Было бы интересно до Церемонии Отсеивания узнать, как ты воспримешь такого рода историю.

– “Такого рода историю”? – сразу же заинтригованно веду бровью я. – О чём эта книга?

– О двух влюблённых, которые не могут быть вместе из-за социальной несправедливости.

На секунду замираю, но только на секунду, после чего своевременно отвечаю наигранно-невозмутимым тоном:

– Похоже, мне уже нравится. Ты пришёл только с книгой?

– А тебе уже недостаточно одной только книги? Были времена, ты радовалась обрывкам газет…

– Были времена, ты радовался, когда уходил от меня не побитым.

– Теперь я не против, чтобы ты меня хотя бы раз пристукнула, да ты больше не бьёшь.

– Я не бью конкретно тебя. Прими это за честь, – с этими словами резко и с улыбкой ударяю книгой в его грудь, и сразу же отстраняю её, чтобы он не успел схватить и отобрать у меня орудие нападения.

Теперь мы оба улыбаемся.

– На самом деле ты права, я пришёл не только с книгой, но и с интересными новостями.

– Вот как? Удиви меня.

– С сегодняшнего дня торговые налоги подняли с сорока девяти до пятидесяти двух процентов. Налоговая реформа произошла внезапно, без предупреждения. Среди канто́нцев зреет серьёзное возмущение.

– Насколько серьёзное? – я мгновенно перенимаю серьёзное напряжение собеседника.

– Уже сегодня вечером будет бунт, во время которого кое-кому можно будет провернуть отличную вылазку, – красноречиво ведёт бровями Рокетт. – Будешь делать ставки?

– По поводу?.. Какие?

– Известно какие: поколотят ли бунтовщики козла Талбота Морана.

От неожиданной шутки я всё-таки брызгаю непроизвольным смехом, представляя картину, в которой главнокомандующий ликтор Кантона-J Талбот Моран совершает бессильные попытки отбиться от разъярённой толпы. Честное слово, эту картину было бы здорово увидеть – сколько бы мне ни пришлось за это заплатить. Но правда в том, что в нашем Кантоне ещё не случалось ни одного действительно стоящего, то есть по-настоящему серьёзного бунта, хотя каждый первый житель “J”, начиная с малого ребёнка и заканчивая беспризорной собакой, даже во снах мечтает поколотить рёбра главнокомандующего ликтора. Талбот Моран здесь так же ненавистен, как президент Дилениума Ха́ритон Эгертар – тирания в лицах этих нелюдей принимает непоправимые и воистину ужасные последствия. Из-за Эгертара в Дилениуме погибли миллионы, из-за Морана в Кантоне-J погибли тысячи. Пожалуй, я прирезала бы обоих, если бы мне только представилась такая возможность.

На лестнице позади меня начинают слышаться тяжелые шаги, которые могут принадлежать только Берду. Стейнмунн сразу же набрасывает на голову капюшон своей мантии и, озорно подмигнув мне, под звон медных колокольчиков ретируется прежде, чем Берд успевает заметить его тень.

Я на девяносто процентов уверена в том, что Стейнмунн Рокетт влюблён в меня, и на все сто процентов уверена в том, что та искра, которая присутствует между нами, может называться неравнодушием, рикошетящим в обе стороны. И мне всё равно, что он своевольный вор, за что его не очень жалует мой отчим. Последние пять лет Берд лично пытается завербовать этого парня в контрабандисты, да Стейнмунн давно и твёрдо всё для себя решил. Потому я и не даю ход своим чувствам на его счёт – этот парень уже совсем скоро исчезнет из моей жизни. Вот что имела в виду мать, когда говорила слова о том, что нечего мне по ночам шастать – она имела в виду, что нечего мне шастать именно с этим парнем.

Глава 3

Ночь только что вступила в свою силу: звёзды так и не зажглись, зато Кантон засиял устрашающими, живыми огнями – недовольные налоговыми грабежами жители “J” вышли на хаотичный и, как теперь видно, массовый митинг. С крыши нашего дома можно детально рассмотреть красно-чёрные флаги, мелькающие в руках самых активных участников парада, расслышать чёткие и в большинстве своём нецензурные выкрики агрессивных лозунгов, и оценить общее настроение толпы, движущейся к центру Кантона. Судя по тому, что я вижу уже сейчас – здесь зреет нечто большее, чем просто митинг. Неужели, будет бунт?..

В такие вечера особенно опасно жить рядом с центром Кантона: я различаю сцену за железными баррикадами, должными защищать ликториат от агрессивно настроенной толпы. На сцене стоит крупная фигура, в которой я даже издалека распознаю Талбота Морана – главный злодей нашего Кантона не только статно сложен для своих шестидесяти лет, но ещё и неприлично высок, словно гипсовая колонна. И всё равно его жестокость и взаимная ненависть народа к нему больше, чем он сам. Скольких мужчин он казнил без суда и следствия, скольких женщин взял силой, скольких детей оставил сиротами? Двадцать пять лет он главенствует в нашем Кантоне – больше, чем я здесь живу! – и каждый год его правления только умножает его непростительные, смертные грехи. Если бы я умела предсказывать будущее, я бы предсказала этому подонку гибель от руки одного из его грехов. Но я не предсказательница, так что не зацикливаюсь на этой мысли.

Мне с Бердом пришлось не меньше пяти минут ожидать прихода Ардена, Арлена и Геи. Стоило запыхавшимся после долгого бега ребятам материализоваться перед нами, Берд, давая им несколько секунд на восстановление дыхания, обратился к Гее:

– Как поживают твои мать и брат?

Мать Геи – одногодка и подруга детства моей матери, так что мы периодически интересуемся делами друг друга.

– У нас всё хорошо, – выпрямилась Гея, стараясь дышать более ровно. – Мать сегодня ни ногой из дома – будет сторожить жилище и брата.

Хороший план. Мне бы тоже было спокойнее, если бы кто-то посторожил мать и сестёр во время нашей вылазки, да тут такое дело, что нам с Бердом сегодня лучше поработать в связке. В целях предосторожности, мы ещё до обеда закрыли рольставнями все окна и двери дома, чтобы не потерпеть от стихийного мародёрства, да и мать, насколько мне известно, неплохо владеет заточенными кухонными ножами. В любом случае, она и девочки отлично забаррикадированы, а значит, бояться нечего и психологически нагнетать себя перед и без того опасным делом не стоит.

Поправив на носу матерчатую чёрную маску, я вдруг ощущаю лёгкий шлепок по левому плечу – сообщение от Берда о том, что нам пора стартовать.

Это изначально была очень рискованная, а значит и крайне опасная затея: вынос целого мешка необработанного камня прямиком из копей! Если бы не заранее подготовленная Стейнмунном почва, мы не смогли бы провернуть это дело, но этим парнем в который раз всё схвачено наилучшим образом: он отвлёк и без того ослабленную охрану, отвлечённую на кантонский бунт, обесточиванием целой шахты! Дальше дело переходило под нашу ответственность: перехват у заранее предупреждённого шахтного вора мешка с необработанным камнем и перемещение его содержимого на железнодорожную станцию, а если точнее – в семнадцатый грузовой вагон красного поезда, на рассвете отправляющегося прямиком в Кар-Хар.

Добыв груз, мы ловко разделили его на шестерых, после чего разными путями все добрались до обозначенного места сбора, хотя конкретно я едва не надорвалась от непомерного веса за плечами. Как только все части товара скрылись в пустых деревянных ящиках грузового вагона, Берд сразу же получил из рук покупающего ликтора заранее оговоренную плату: шестьсот монет чистым серебром! То есть каждому участнику этой вылазки по сто серебряных монет – самый крупный куш за всю историю моей контрабандной деятельности! Ладно, девяносто монет чистыми, потому как каждый из нас отдаст из своего улова по десять монет шахтному вору.

Столько серебра одновременно я в своей жизни не видела, а потому, получив его на руки, сразу же ощутила практически обнажённую опасность: с такими деньгами разгуливать по “J” всё равно что дразнить смерть, вот почему мне сегодня нужен Берд – во-первых, его участие умножило нашу прибыль, а во-вторых, с ним меня не тронет даже самый законченный кантонский головорез. Угрозой этой ночью остаются только ликторы, но они, в отличие от нас, одеты в белое, так что ночами их полегче избегать, чем нас.

…Вылазка не может считаться успешной, пока ты не сбросишь с себя груз наработанного за ночь серебра. Собравшись впятером на первой от железнодорожной станции крыше, начинающей негласную надземную магистраль, мы приступили к спешному оформлению завершающего штриха начатого дела. Тень Стейнмунна беззвучно испарилась в темноте противоположной стороны магистрали…

Мы недооценили масштабы протеста. Похоже, в Кантоне начался настоящий бунт. Когда мы достигли середины пути, в стороне центра города гул человеческих голосов резко возрос и вдруг зазвучали выстрелы. Мы все одновременно затормозили и обменялись беспокойными взглядами: у жителей Кантона нет огнестрельного оружия. Человеческие крики продолжили ощутимо усиливаться… Ликторы стреляют по людям?!

Впереди, в соседнем квартале, вдруг что-то гулко бухнуло и взорвалось, и в следующую секунду огненный столп окатил один из кирпичных домов. У меня по спине сразу же разбежались непроизвольные мурашки: никогда ничего подобного не видела!

– Мастерская Тиарнака в ста метрах направо, – мгновенно среагировал Арлен. – Переждём…

Прежде чем он договорил, мы уже мчались направо, в сторону мастерской старого контрабандиста, для прикрытия занимающегося починкой механических изделий. В его мастерскую попасть просто, хотя проход и кажется рискованным: о самодельной чугунной лестнице, впаянной внутри дымоходной трубы, знают только члены контрабандистской группировки. Эта труба значительно шире и длиннее, чем в других домах, но всё равно пролезть по ней и остаться чистым не удастся – старик редко чистит от копоти и золы этот во всех смыслах чёрный ход.

Первым в трубу полез Берд, сразу за ним последовала я, затем Арлен, Гея и последним шёл Арден. Ещё до того, как спрыгнуть в камин, я поняла, что Тиарнак сегодня не один, но не успела напрячься, потому что сразу же распознала знакомые голоса – этой ночью не мы одни пошли на крупное дело, сорвали завидный куш и в итоге не добрались до своих домов. Все контрабандисты активизировались в благоприятное для работы время и в итоге совершенно случайно, и впервые на моей памяти, собрались полным составом: пятнадцать мужчин и две девушки. Это было необычно, а потому не могло не привести к попойке, тем более с учётом того, что Тиарнак из-под полы промышлял пивом собственного производства.

На улицах творился хаос, так что все мы были приглашены в более безопасную, подземную часть дома – в подвал. Подвал у Тиарнака что надо: огромный и просторный, в пятьдесят квадратов свободного пространства, занятого только лишь одним широким столом барного типа да крупными деревянными бочками с пивом, торчащими прямо из стен добротного фундамента.

Пили из больших деревянных кружек, которыми зачерпывали пиво прямиком из открытой бочки, стоящей в центре комнаты. Первый тост был за встречу, второй за Берда – его в сообществе контрабандистов уважают наравне с ветеранами. После второго тоста все расслабились, кто-то включил грампластинку со странной музыкой, начались грубые анекдоты, пьяноватые смешки и безостановочное черпание пива из бочки. Мне хватило двух пинт, чтобы расслабиться, и я заметила, что Берд тоже налегал на пиво поменьше, чем другие мужчины, хотя смеялся от каждого анекдота громче всех – душа компании, которая, впрочем, никогда не теряет бдительности. И всё же, какими бы грубыми и неотёсанными ни казались контрабандисты, от всех их так и исходит семейное тепло – в нашем тесном сообществе никто никого не подставит, не обкрадёт и не предаст, потому как эти вопиющие грехи караются изгнанием. Так что выпивать здесь, имея за пазухой сто монет, куда безопаснее, чем быть трезвым за пределами этого подвала, в компании якобы приличных людей.

Арден и Гея после третьей пинты отделились от общей компании и, зайдя в укромный угол за бочки, сосредоточились на поцелуях. Заметив это, я сразу же отвела от них взгляд и с грустью пожалела о том, что Стейнмунн всё-таки не стал контрабандистом – сейчас бы вместе праздновали эту сумасшедшую ночь, пили пиво, слушали дурацкие анекдоты и хриплую музыку виниловой пластинки.

Стоило мне задуматься о подпольной романтике, как ко мне подошёл Арлен и, уже пьяноватым тоном, произнёс:

– Как насчёт того, чтобы выпить на брудершафт?

– Остынь, – сквозь кривую ухмылку сразу же осадила парня я.

– Так и знал, – в ответ пожал плечами мгновенно остывший собеседник и, разочарованно вздохнув, отправился допивать своё пиво в компании грубых старших мужчин.

Сказав “так и знал”, мог ли он иметь в виду, что знает, из-за кого конкретно я отказываю не только ему, но всем парням? Арлен всего лишь на год старше меня, и он немного легкомысленен, так что им я бы не заинтересовалась, даже если бы не смотрела в сторону Стейнмунна, но вот Арден… Арден более взрослый и серьёзный, так что он мог бы меня заинтересовать, и он даже старался это сделать до того, как сфокусировался на Гее, да вот только уже тогда в поле моего зрения появился Стейнмунн, так что не срослось… Скольким достойным парням я дала от ворот поворот только из-за того, что меня заинтересовал парень, с которым я не смогу быть вместе, о чём я знала с самого начала? Арден – лучший из получивших отказ, но были и другие, более взрослые и не менее интересные варианты. Я знаю, что многие из них, включая Арлена, ждут, когда Стенмунн наконец исчезнет с моего горизонта, чтобы успеть первыми занять освободившееся место, и ждать им остаётся совсем недолго, отчего на душе у меня с каждым днём всё тоскливее и тоскливее – не кошки, а львы скребут… Впрочем, что тут поделаешь? Смирюсь и переживу.

Из задумчивости меня вырвал голос Берда, и я сразу же поняла, что не заметила, как он приблизился ко мне. Забрав из моих рук опустевшую деревянную пинту, он протянул мне новую, заполненную до краёв, и вдруг выдал:

– У тебя всё на лице написано.

– Вот как? – я не смогла скрыть лёгкого удивления. – И что скажешь?

– Не сохни ты по этому Стейнмунну, – вдруг выдал он, и его попадание в цель неожиданно уязвило меня: неужели и вправду настолько дала слабину, что меня смогли прочитать? Нет, так не пойдёт…

– Я не из тех, кто сохнет по парням, – категорично отрезала я в ответ.

– И правильно. В конце концов, он выбрал свой путь, и что бы вы ни чувствовали друг к другу, тебя на его пути нет, ты ведь знаешь.

– Как и ты знаешь, что не им был выбран этот путь. Будь его воля…

– Но его воли здесь нет. Ну же, выше нос, летучая мышка, – с этими словами он мимолётно коснулся моего носа указательным пальцем, как бы заставляя поднять его вверх. – Давай, выпей с батей.

– Какой ты мне батя? – мгновенно заулыбалась я. – Так, одно название.

– Ну-ну-ну! В угол поставлю, маме твоей нажалуюсь, за ухо оттягаю…

– Звучит как перечень того, чем ты пренебрёг в моём воспитании!

Мы уже смеялись вовсю, когда принялись пить на брудершафт.

Это была замечательная ночь. Одна из лучших в моей жизни. Но на этом моменте она не закончилась.

Возвращение домой посреди тёмной кантонской ночи, пьяными перебежками передвигаясь по крышам в компании не менее захмелевшего и задорно-рискового отчима – вот что поистине было интересного в моей жизни.

– Стой-стой-стой! – вдруг хмельным полушёпотом выпалил Берд, резко остановившись возле низкой, квадратной трубы. – Здесь живёт эта, как её… Ну как её?

– А-а-а… – не менее пьяно протянула я. – Ну такая, кудрявая…

– Ага!

Дальше, не говоря ни слова, Берд сунул руку себе за пазуху, вытащил из неё свой мешок с серебром, отсчитал целых десять серебряных монет и, оставив их в ладони, вернул мешок назад под рубашку.

Контрабандисты, когда у них появляются излишки, анонимно помогают нуждающимся. Мы тут своеобразные теневые легенды – многих спасли от голодной смерти в самый трудный час. Конкретно в этом доме живёт женщина, которая пытается прокормить целых трёх несовершеннолетних племянников. Недавно до нас дошёл слух, что булочник отказал продавать ей хлеб в долг, что очень плохой знак – если уж булочник не даёт в долг, значит, задолженность должна быть большой, и не только в его лавке. Эту женщину мы знаем только вскользь, она работает в лавке торговца сукном, недурная, но всё равно многострадальная.

Следуя за Бердом, я остановилась у самого края трубы и заглянула внутрь. Трубы во всех домах устроены практически одинаково: без колен, прямые выводы на крышу, так что если в них что-то бросить – попадание будет прямо в камины, только если не закрыт теплосберегающий затвор.

– Тсс… – отозвалась я, привлекая внимание Берда. – Затвора нет, но там, вроде, угли, и на углях что-то… Попадание придется прямо в посудину.

Согласно кивнув, Берд одним разом выбросил в трубу целых десять серебряных монет. Десять монет чистым серебром – это неслыханная щедрость, какую я в своей жизни видывала только от Берда.

Сделав это, мы побежали дальше, прямиком до крыши нашего дома, до которой оставалось всего ничего. Мы не узнаем, что хозяйка одарённой щедростью Берда трубы найдёт все десять монет уже утром, и сделает это как нельзя вовремя, потому как она и её племянники перед этим не ели уже три дня и оттого в буквальном смысле пребывали на грани от трагичного исхода. Женщина очень удивится этой находке, на мгновение задумается, не ошибся ли кто-то дымоходом и не вернётся ли за этим богатством какой-нибудь опасный вор, и не востребует ли всё вернуть назад и с процентами, но её материальное положение уже давно как слишком крайнее, так что она практически не задумываясь возьмёт эти деньги. Семь монет чистого серебра покроют все её долги, ещё три монеты накормят, а потом, когда эти деньги иссякнут, ей ещё раз улыбнётся удача, так что к концу года всё у неё в итоге сложится наилучшим образом. Этой ночью Берд своей щедростью спас от голодной смерти семью из четырёх человек, но остался в неведении о том, сколь великое дело он совершил. Думаю, в этом и заключается чистота – в том, чтобы делать добро не ради чего-то, а просто так, от сердца.

Наконец мы забежали на территорию нашей крыши, по примеру прочих накрытую грубым чёрным рубероидом.

– А теперь, Дементра Катохирис, я буду тебя грабить! – ухмыльнулся Берд, тяжело дыша и упираясь ладонями в колени. – Давай, гони сюда все свои деньжата!

Не раздумывая, я вытащила из-за пазухи свой мешок с серебром и отдала его в руки отчима.

– Как обычно, – приняв его и спрятав под свою рубашку, выдохнул он, – третья половица, ну ты знаешь…

Третья половица от стены под шкафом в его спальне – там хранятся все деньги, которые у нас есть, а их у нас накопилось очень даже прилично… Словно прочитав мои мысли, Берд решил обсудить именно эту тему:

– На одну серебряную монету нашей семье можно две недели досыта питаться, то есть каждый день каждый из нас может съедать по свежему пирогу с мясом и запивать его самым свежим квасом, а у нас тут таких монет на год вперёд. С учётом же всей суммы наших запасов – мы обеспечены на пять лет вперёд.

– К чему ты ведёшь?

– Нам незачем участвовать в вылазке, связанной с Церемонией Отсеивания.

– Что?! Нет, Берд, как же так?.. Это мой первый опыт в мероприятии такого масштаба, мы не можем его отменить!

– Ещё как можем.

– Что ты такое говоришь? Ты что же, отказываешься от крупного куша? Благодаря Церемонии Отсеивания мы сможем за одну ночь срубить не два, а, быть может, целых четыре таких вот мешка с чистым серебром!

– Послушай меня: помнишь, чему я учил тебя в самом начале, что́ самое главное в нашем деле? Для контрабандиста интуиция первостепенна. Не нужно грести серебро лопатой только потому, что ты можешь это делать, а оно будто лежит и ждёт именно тебя… Я вижу, что ты расстроена, потому что хотела поучаствовать в этой компании, но прислушайся не ко мне, а к моему предчувствию: нам лучше залечь на дно. Нам крупно везло в последнее время – только этой ночью мы смогли срубить чистого серебра на год вперёд. Не стоит испытывать судьбу. По крайней мере, в ближайшее время. Я так чувствую, ясно?

– Как скажешь, – привычно склоняю голову в знаке уважения я, не желая спорить с умудрённым неоспоримым опытом человеком. Дурного он мне точно не посоветует, а значит, мы вместе заляжем на дно, и я пропущу всё самое интересное в ночь Церемонии Отсеивания, раз уж его предчувствие велит мне сделать именно это. Да, я недостаточно послушная дочь для своей матери, но слово отца для меня практически священно.

– Смотри-ка, звёзды появились, – с этими словами Берд запрокинул голову, и я последовала за его взглядом. И вправду, звёзды… Далёкие и тусклые, но точно звёзды, такие свободные, что аж в лёгких колет. – А по поводу того, что пропустишь вылазку на этой Церемонии, не переживай – будут в твоей жизни и другие вылазки, во время других Церемоний. Вот я, к примеру, сирота, которого едва дотянул до независимого возраста еле двигающийся дед, а твоя мать – сирота, не только чудом выжившая в захудалом приюте, но и при этом сумевшая сохранить своё доброе сердце. Думаешь, мы в самом начале своих жизней думали о том, что доживём до сорокалетнего возраста? Ничего подобного… Вот и у тебя ещё целая жизнь впереди, ещё удивишься тому, как долго проживёшь, и насмотришься на Церемонии Отсеивания, аж до тошноты – что-что, а это я тебе могу предсказать…

С этими словами он вытащил из кармана своих штанов светящийся в темноте люминесцентный мелок розового цвета, что сразу же заставило меня улыбнуться. Подойдя к нашей чёрной трубе, он провёл мелком по уже нарисованной летучей мышке, и та сразу же засияла ярче.

Это он придумал мне это красочное прозвище, “летучая мышка” – в честь моей страсти бегать ночами по крышам, зародившейся задолго до того, как я вступила в ряды контрабандистов. И мышку эту впервые он нарисовал, и с тех пор она всегда сияет, потому что мы никогда не забываем подкрашивать её… Сколько лет прошло? Пять? Да нет же, больше, намного больше пяти лет, и все эти годы эта мышка тут, она светится и не гаснет, всегда ждёт моего ночного возвращения.

Но был кое-кто ещё, кто всегда, с особым трепетом и беспокойством ждал ночами наших возвращений, и о ком мы вспоминали только тогда, когда нас накрывало чувство страха, причудливо перемешивающееся с чувством вины. Мама.

Стоило мне запрыгнуть в окно своей спальни вслед за Бердом, как свет в комнате тут же включился. Я знала, что Берд ни при каких условиях не включил бы свет, тем более при открытом окне, так что поспешила закрыть наш тайный проход и занавесить его, а когда обернулась, мать уже стояла прямо перед нами.

– Ах вы негодяи! – вдруг так громко вскрикнула она, что я даже на месте подпрыгнула от неожиданности перед таким ярко выраженным звуком. – Что вы вытворяете?! – первый шлепок прилетел по плечу Берда. – Я вас спрашиваю, неблагодарные, не думающие, придурковатые оторвыши! Вы что, совсем с ума спятили?! В Кантоне митиг! Бунт! Стрельба, крики, мародерство, пожары! Где вы шастали?! Я спрашиваю, где ваши ветряные головы носило?! Вы вообще подумали обо мне?! О девочках вы подумали?!

– Октавия с Эсфирой не спят? – тоном провинившегося кота, Берд с пригнувшейся головой попытался отвлечь от основной темы внимание этого праведного гнева.

– Спят!

– Так не кричи же, чтобы не разбудить…

– Я тебя сейчас поколочу, Берд Катохирис! Честное слово, буду бить, пока не выбью из тебя и твоей падчерицы всю дурь! Я думала, что вы пострадали на улицах… Честное слово, живого места на тебе не оставлю!

– Не нужно не оставлять на нём живого места, – решила заступиться за друга я, правда получилось как-то неуверенно и даже предательски путанно, за что мне сразу же хорошенько прилетело тяжелой материнской рукой прямо по плечу.

– Ах ты, неблагодарная! Мать не спит, мать днями и ночами седеет из-за тебя, а ты… Ты что же, употребляла алкоголь?! Вы что, оба пьяны?! Ты что, пила вместе с его дружками?! – взгляд матери стал метать молнии между мной и Бердом, будто решая, кого из нас казнить на месте, а кого чуть позже, после тщательно проработанных мук.

Откровенно говоря, она нас и раньше регулярно чехрыжила за разнообразные проступки, вне зависимости от их калибра, но здесь совсем разошлась.

Быть может, она бы всерьёз начала избивать нас моим спокойно висевшим на стуле ремнём, к которому вдруг потянулась её рука, но Берд вовремя схватил её за запястье.

– Исгерд, держи себя в руках… Исгерд…

– Что это?! Это что, сажа?! Вы хоть знаете, как сложно из такой ткани отстирывается сажа?!

– Мы сами постираем свою одежду, мам…

– Молчи, негодница! Сама она постирает, рукодельница! И он сам тоже, конечно же! Еноты-полоскуны! Вы в прошлый раз так постирались, что вам одежду пришлось новую покупать!

– Кто ж знал, что то был этиловый спирт, а не отбеливатель…

– А по запаху определить нельзя было?! И что с твоими перчатками, Дементра Катохирис! Посмотри на себя! Им всего год, а ты уже порвала их! Немедленно снимай!

– Да я сама зашью, мам…

– Снимай, раз мать тебе говорит снимать!

Я сняла обе перчатки и покорно вручила их в морщинистые материнские руки.

– Полностью в саже! Ах вы!…

Не знаю, то ли Берд её вывел, решив взять весь сей праведный огонь на себя, то ли она сама так резко развернулась от его прикосновения, но вот я дважды моргнула, и вот в моей комнате нет ни мамы, ни Берда – я одна стою посреди крохотной спальни с голыми руками и пытаюсь понять, ждать ли мне новой волны взбучки или уже можно укладываться на боковую.

Попереминавшись с ноги на ногу, всё-таки решаю, что уж можно раздеваться, и тихо, чтобы не издавать предательских звуков, начинаю стаскивать с себя одежду…

Раздевание, как и надевание пижамы, прошло успешно, так что я поспешила выключить свет и запрыгнуть в свою кровать с целью поскорее притвориться если не мёртвой, тогда крепко-накрепко спящей – быть может, даже храп изобразила бы, если бы эта страшная в своём гневе женщина вдруг решила бы вернуться, чтобы добить меня моими же измызганными перчатками. И я всерьёз думала, что она решила сделать именно это, когда услышала скрип двери своей спальни, но сразу же различив мелкие шаги, поняла, что дело тут совсем в другом.

Сёстры иногда захаживают ко мне по ночам, и каждый раз я притворяюсь спящей, чтобы в момент, когда они подкрадутся совсем близко, резко накинуться на них с рыком. В этот раз я обошлась без рыка – главная львица в этом доме всё ещё может блуждать рядом, так что искушать судьбу, как намедни мудро посоветовал Берд, и вправду не стоит. Поэтому резко подпрыгнув на кровати, я просто схватила девочек за бока, на что они отреагировали тихими возгласами, явно тоже всё прекрасно понимая про главную львицу.

Октавия поспешно устроилась возле стены, а Эсфира у отвесного края кровати – обе разместились таким образом, чтобы им было удобно спать на боках, у меня под мышками.

– А где ты с папой была сегодня? – первой зашептала Эсфира. – Снова ловили ночных светлячков?

Сказка про то, что мы ловим ночных светлячков, которые днём невидимы, чтобы потом продавать их на ярмарке, до сих пор работает на этих детях. Днём мы показываем им пустую птичью клетку, которая взялась в нашем хозяйстве неизвестно откуда, и говорим, что в ней туча светлячков, но светятся они только по ночам и вне дома, отчего их в клетке и не видно, после чего рассказываем им байки про то, что всех светлячков мы распродали или распустили… Я сама-то ни разу в жизни не видела ночных светлячков. А, честно говоря, хотелось бы. Даже думаю, существуют ли они вообще, или это всё чистые выдумки Берда для детей? Думая так, я всегда непроизвольно ухмыляюсь, потому что осознаю, что Берд и меня тоже считает своим ребёнком. Ладно, если светлячки не существуют, не хочу об этом знать – пусть они останутся правдой для всех детей Берда.

– Ага, светлячков ловили, – наконец вяло отзываюсь я и замечаю, что, оказывается, заметно устала и даже всерьёз хочу спать.

– И много поймали? – на сей раз интересуется Октавия.

– Очень много! Целых двести штук!

– Целых двести?! – одновременно реагируют на большую цифру дети.

– Целых двести. Завтра вам отец покажет.

– Но мы ведь их снова не увидим, – даже в темноте ясно, что при этих словах Эсфира надула свои милые губки.

– Зато они увидят вас, – искренне ухмыльнулась я: всё-таки какую красивую сказку Берд придумал для нас всех.

– От тебя пахнет солодом… – гулко вдохнув, вдруг сообщает Октавия. – Прям как от папы. Всё-таки права мама, называя тебя мальчишкой.

– Ты что-о-о!.. – мгновенно протянула самая младшая сестра. – Таких красивых мальчишек не существует!

– Но мой Донни тоже красивый.

– Твой Донни? – на секунду протрезвела я. – Донни Пост, брат Геи? Октавия Катохирис, вам обоим всего по двенадцать лет!

– Тш-ш-ш… Только маме не говори, хорошо?

– Не говорить о чём?

– О том, что Донни меня любит. Он мне сам признался и больше никому не говорил.

– И ты, что же, тоже любишь его, что ли?

– Октавия его тоже любит, но говорит, что пока что не скажет ему об этом.

– Почему же?

– Потом как-нибудь… – отзывается влюблённая, и я, даже несмотря на темноту, уверена в том, что её щёки в этот момент заливаются краской.

– Скажи ему, – вдруг совершенно неожиданно, уверенно советую я.

– Что?

– Скажи ему, если любишь, – видимо, хмель ещё не выветрился… – Никогда не откладывай на потом самое важное.

– Хорошо! Тогда скажу ему в день Церемонии Отсеивания. Мы будем провожать тебя на Церемонию и потом ждать на площади твоего возвращения, а Донни с его мамой тоже пойдут туда, чтобы так же поддержать Гею, так что мы там встретимся, и вот я скажу ему, что я тоже его люблю. Вот ведь обрадуется!

Вот ведь…

Глава 4

Когда я проснулась, девочек уже не было в моей постели, что могло значить только одно – мать тихо изъяла их, а я даже не заметила этого. Что, впрочем, неудивительно: пиво у Тиарнака, конечно, вкусное, но последствия от него неприятные – во рту сушит и голова едва уловимо побаливает.

Быстро проскользнув в ванную комнату и на скорую руку приведя себя в более-менее приемлемое состояние, я вышла в пустующую гостиную и прислушалась: ни одного голоса или намёка на присутствие – куда все подевались?

Взяв с плиты холодный чайник, я начала пить воду прямо из него. Вода принесла быстрое облегчение пересохшему горлу… Хорошо.

Теперь можно вернуться к главному вопросу: куда ж все подевались?

Для начала проверив детскую комнату, я заглянула и в родительскую, но никого так и не обнаружила, так что пошла проверять состояние первого этажа. Тот факт, что Берд обнаружился на кассе, меня сразу же приободрил: или меня всё-таки не наказывают своим отсутствием, или наказывают не только меня.

Берд отдавал товар женщине, которую я знала издалека, потому что она являлась матерью мальчиков-двойняшек, учащихся в одном классе с Эсфирой. Она взяла три добротные тарелки и три расписанные белой краской кружки. Уходя, женщина с поклоном поблагодарила владельца лавки, и я сразу поняла, в чём дело.

Стоило женщине уйти, как я заметила:

– Клетка совсем непыльная, – с этими словами я провела пальцами по птичьей клетке, вдруг возникшей на краю кассовой стойки. – Много светлячков распродал?

– Почти всех, – в ответ ухмыльнулся Берд, взяв в зубы зубочистку.

– И в кассе у тебя сейчас так же пусто, как в этой клетке, – не спросила, а именно утвердила я.

– Если не дарить наши изделия, тогда и производить их нет смысла, ведь за деньги их берут реже, чем ты хочешь кушать, – спокойно пожал плечами отчим.

– У этой женщины всего два ребёнка, а ты подарил ей по три прибора.

– Эх, Деми-Деми… Взрослым приятные подарки порой нужны даже сильнее, нежели детям, ведь именно от взрослых зависит счастье детей. Вот ты счастлива?

– Ну уж…

– Ну уж! А знаешь, почему ты счастлива? В данный период твоей жизни залог твоего счастья заключается в счастье твоих родителей.

– Кстати про счастливых родителей. Куда подевалась мать? И где девочки?

– Они отправились на рынок за продуктами. Заодно новую обувь для Эсфиры у башмачника закажут, – с этими словами он неожиданно достал из нагрудного кармана своей рубашки блестящую серебристую цепочку, с висящим на ней колечком – такой филигранной красоты я прежде не видывала в его руках. Он протянул эту прелесть мне, и я взяла её, и сразу же начала рассматривать.

– Похоже на настоящее серебро, – заметила я, начав обзор с цепочки.

– Это и есть серебро. И колечко тоже серебряное.

– Не знала, что бывают такие гладкие кольца… А что за камень? – при этом вопросе я провела кончиком пальца по большому белому камню, вдавленному вглубь кольца.

– Белый сапфир.

– Никогда раньше не видела обработанных драгоценных камней… Этот очень красив.

– В самом начале своей юности я занимался контрабандой, связанной с обработанными камнями.

– Ты шутишь! Как же ты их выносил?

– А мне не нужно было выносить много раз – достаточно было и одного. Мне было восемнадцать лет, когда на фабрике случился пожар, во время которого погибло много народа… Из того пожара я выбрался живым и не с пустыми карманами – прихватил с собой шкатулку с двенадцатью сапфирами, каждый в три карата. В суматохе никто ничего не заметил, так что камни благополучно остались при мне. Выждав пару лет, я сбыл одиннадцать синих сапфиров, оставив себе только один, белый. За счёт тех камней я и купил этот дом, обустроил его и, недолго думая, женился на девушке, в которую был влюблён.

– Женился? – я замерла от удивления. – Я не знала, что ты был женат до матери… – эта информация настолько потрясла меня, что я не знала, как реагировать на услышанное: я только что поняла, что совсем ничего не знаю о жизни Берда, существовавшей до нашей встречи! – Это кольцо… Оно принадлежало твоей первой жене?

– Нет, – при этом ответе он как-то пьяно взмахнул головой, хотя был абсолютно трезв. – Этот белый камень я хотел подарить своему ребёнку, и потому заключил его в это кольцо. Я ведь мечтал о сыне, знаешь… Думал, родится мальчик и, когда придет час, он подарит это кольцо своей жене, которая родит мне внуков, конечно же, целую свору мальчишек, с которыми я даже седовласым стариком буду носиться по крышам “J”, – при этих словах он как-то странно ухмыльнулся, на что я тоже отозвалась ухмылкой, но крайне неуверенной, как будто предчувствующей неладное. – В течение пяти лет того брака беременность никак не наступала, а потом вдруг, совершенно неожиданно, случилась… Мы были очень счастливы, потому что очень долго и очень сильно ждали этого события в наших жизнях… Жена умерла, успев только один раз взглянуть на появившегося на свет младенца. У нас родилась девочка… Ребёнок не прожил и одного часа – ушёл вслед за матерью… Я сильно горевал, отстранился от всего мира, с головой ушёл в контрабандистскую деятельность, совсем не смотрел на женщин, видя в них лишь потенциальную угрозу, а потом… Спустя четыре года после пережитой трагедии, встретил твою мать, которая познакомила меня с тобой. Так у меня появился второй ребёнок, моя вторая дочь – ты, Дементра Катохирис.

Я не знала, что ответить на это… Совсем растерялась. Как же так?.. Почему я не знала до сих пор… А мать знает? Почему он не рассказывал… Он всерьёз считает меня своей родной дочерью! Взаправду! Ведь сказал же он: “Моя вторая дочь – ты, Дементра Катохирис”!

Кажется, у меня навернулись на глаза слёзы, потому что Берд поспешил отвести от меня взгляд. Он взял лежавшее на моей ладони кольцо, развернул его и указал пальцем внутрь изделия:

– Смотри, камень вставлен таким образом, что если смотреть внутрь кольца, тогда можно увидеть дно камня. Присмотрись получше, и увидишь, что на этом камне имеется искусная гравировка.

Я присмотрелась и действительно увидела нечто едва различимое:

– Что это? Буква “К” и маленькая точка?

– Это моя личная метка, которую я оставил на всех сапфирах, какие у меня были. Своеобразный авторский знак.

– Но такую тонкую работу мог исполнить только мастер своего дела, настоящий ювелир.

– Я был всего лишь подмастерьем великого ювелира и не менее великого человека, старика семидесяти лет, который погиб в том пожаре…

Я вдруг вся внутренне содрогнулась: скольких же людей он потерял до нас? Как он вынес всё это?

– “К.” – значит: Катохирис. Ты Катохирис, Дементра. Пожалуй, носи это кольцо на шее, в виде подвески, а не на руке, а-то на руке небезопасно…

– Что?! Нет! Ты отдаёшь это кольцо мне?! Октавия твоя старшая дочь…

– Ты моя старшая дочь, – с этими словами он снова вручил ценность мне, на сей раз как будто вдавив кольцо в мою ладонь. – Катохирис Дема-Деми-Дементра, дочь Берда Катохириса. Так есть и так будет всегда – где бы ты ни была и кем бы ни стала, как бы ни сложилась твоя судьба, помни об этом неизменно и не забывай. И если у тебя когда-нибудь будут дети, которых я не узнаю, пусть они знают имя своего деда.

У меня снова заслезились глаза, так что я опустила взгляд вниз, на подвеску, которую стала крутить между пальцев с чрезмерным, то есть неестественным интересом.

– Голова болит после вчерашнего? – вдруг угадал отец.

– Ага… А у тебя нет?

– Я на опыте, – весело ухмыльнулся он, и я сразу же ухмыльнулась в ответ.

Подняв взгляд, я своевременно увидела тень возле входной двери и быстро спрятала бесценный подарок за пазухой. Колокольчики над дверью звякнули, и порог лавки переступил ещё один повод для треклятой грусти – Стейнмунн Рокетт.

Мы отдали Рокетту его долю: сто монет без десяти, отсчитанных в долю шахтного вора, ещё с утра пораньше переданную Бердом их законному владельцу.

Наблюдая за тем, как мужчины рассчитываются, я поймала себя на том, что стараюсь больше смотреть на Берда, чем на гостя.

– Какие новости по Кантону? – наконец первым заговорил Берд.

– Митинг прошёл бурно, перерос в статус бунта. На улицах мусор, битая брусчатка, повсюду осколки стекла, беспризорно разбросаны огарки факелов… Из интересного: есть раненые среди ликторов.

– А это уже серьёзно, – весомо отметил Берд.

– Очень весомо. У ликторов серьёзные проблемы в связи с локально провальным подавлением последних митингов. Кар-Хар недоволен, и это известно уже сейчас, – при этих словах Рокетт красноречиво приподнял брови. Он – наши шпионские глаза и уши, и неважно, каким образом он добывает бесценную информацию, которой в Кантоне-J владеют даже не все ликторы, а только верхушка ликториата, важно лишь то, что его осведомлённость крайне опасна…

– Быстро, однако, Кар-Хар дал знать о своём недовольстве, – снова резонно заметил Берд. – Это не может быть хорошим знаком.

– Говорят, что закреплённые за J ликторы слишком лояльны в отношении местного населения, что может быть вызвано нарушением субординации, то есть существованием тайных связей…

– О каких ещё связях может идти речь? – возмущённо нахмурившись, решила уточнить непонятное я. – Ликторы обдирают народ до ниток – народ ненавидит их в ответ: какая же в этом может быть лояльная связь?

– Имеется в виду связь ликторов с местными женщинами, – снова красноречиво приподнял одну бровь рассказчик.

Я мгновенно спешилась:

– А… Ясно…

Стейнмунн продолжил:

– Они распускают местный бордель. Уже сегодня утром на улицу выгнаны десятки женщин, окна и двери бывшего публичного дома напрочно заколочены для демонстрации серьёзности настроения Кар-Хара и общего положения. Ходят пока ещё непроверенные слухи, будто в медицинском пункте сегодня же начнут делать ДНК-тесты по образцам крови местного населения и ликторов, с целью выявить среди ликториата “сроднившихся с челядью”. Говорят, что ликторов, у которых будут обнаружены бастарды, будут лишать всех рангов и переводить в другие Кантоны в качестве клеймёных. Но это ещё не всё: в наказание за прошедший бунт, торговый налог вырастет до пятидесяти пяти процентов. Однако и не это главные новости. Рабочий день шахтёров увеличится на полчаса до первого зимнего дня. К началу следующего года, скорее всего, школы перейдут с пяти классов образования на четыре. И последнее: в ближайшем будущем, за любого рода лояльность к местному населению будет введена смертная казнь среди ликторов.

– Режут тот сук, на котором сидят, идиоты. Впрочем, так им и надо, – не без “злобинки”, как иногда выражается Октавия, высказалась я.

– Мне пора, – резко накинув капюшон своей мантии на голову, вдруг сообщил гость. – Может, ещё увидимся.

И Берд, и я только кивнули ему в ответ, но у меня сразу же неприятно резануло по сердцу – он не посмотрел на меня, просто развернулся и ушёл, при этом сказав: “Может, ещё увидимся”. Неужели… Думает исчезнуть не попрощавшись? Неужели, это была последняя встреча… Нет, нет, ещё как минимум раз увидимся.

Ну ладно, достаточно. Я не так уж и влюблена… Он просто мне нравится, и это чувство обострилось, скорее всего, только из-за трагичности ситуации, а не по той причине, что я действительно ощущаю непреодолимую тягу к этому парню. Нет, никакой непреодолимой тяги вовсе нет. В конце концов, нужно быть честной с самой собой: если бы я ощущала настоящую любовь – я бы, скорее всего, не задумываясь пошла за ним. Но я не иду. Потому что и он, и я постарались, чтобы наши лёгкие чувства не переросли в необузданную бурю. Останемся в памяти друг друга в качестве первой, то ли несвершившейся, то ли не развившейся влюблённости, ну, только если я для него могу считаться первой, ведь он для меня именно первый…

Такие мысли крутились у меня в голове, пока я сверлила расстроенным взглядом стойку кассы и не замечала того, что Берд исподтишка наблюдает за моим порозовевшим лицом, когда дверной колокольчик снова зазвенел. Резко подняв голову, я с разочарованием для себя поняла, что всего секунду, но очень отчётливо надеялась на то, что это вернулся Стейнмунн, чтобы ещё что-то сказать именно мне, но это был не Стейнмунн.

Глава 5

– Только что из нашей лавки вышел Стейнмунн Рокетт? – с порога спросила мать, пропуская впереди себя девочек, несущих плётеные из чёрной осоки корзинки с продуктами. – Он пошёл в другую сторону, так что я не уверена, точно ли рассмотрела, но, судя по выражению твоего лица, я всё правильно поняла, – эти слова она бросила уже конкретно мне, что было на неё непохоже. Она никогда не стремилась причинить боль на ровном месте кому бы то ни было, и даже тот факт, что она переживала, как бы я не вступила в связь со Стейнмунном, ещё ни разу не заставлял её уязвлять меня без причины. Очевидно, она ещё не отошла от наших ночных похождений, а так как я нанесла ей вчера большую психологическую рану – она полночи переживала о том, не потеряла ли меня и Берда навсегда! – я решила сделать вид, будто не заметила её проступка, который она сама скоро осознает, стоит ей только остаться наедине с собой и в который раз задуматься о том, как сильно она любит всех своих детей, включая самого проблематичного ребёнка, то есть меня.

Не успела мать закрыть за собой дверь, как в лавку ввалилась целая толпа народа, то есть ещё три человека, что для нашего обычно пустующего заведения уже может считаться перебором.

– Арден, Гея, Арлен! – на лестнице радостно воскликнула Эсфира, обожающая моих друзей. – Вы так давно не приходили к нам!

– Тшшш… Потише, девочка, не надо так кричать, – мгновенно отреагировала Гея, при этом красноречиво потерев свои виски. Да уж, кто-кто, а она и Арден вчера выпили немало. – Тётя Исгерд, накормите нас завтраком? А то я сегодня не в настроении обкармливать этих двух прожорливых детей… Честное слово, не понимаю, почему ты завтракаешь с нами, Арлен, если я встречаюсь только с твоим братом, а не с вами обоими!

– Ну живём-то мы под крышей одного амбара все втроём! – наигранно-обиженным тоном сразу же протянул свой ответ Арлен.

– Проходите на второй этаж, оболтусы, – в привычно ворчливой манере, но с выдающими природную доброту нотками в голосе отозвалась мать. – И только попробуйте не снять сапоги – будете есть на улице вместе с Дементрой!

– А я-то здесь причём?!

Ответа на мой справедливо-возмущённый вопрос не последовало – мне просто прилетело в качестве дневной нормы назиданий.

Мать всегда умела не только вкусно, но и быстро собрать на стол. Сегодня она порадовала нас мягким скрэмблом на молоке, свежим салатом, вчерашними вафлями и остатками вечерней жареной картошки, ветчиной и сыром, и даже крепким кофе. Мы все помогали ей накрывать на стол, хотя все мы всё ещё продолжали страдать разной степенью похмелья – честное слово, больше ни капли пива производства Таирнака в рот не возьму!

Стоило нам только усесться за стол в ожидании, когда мать нальёт в кружку каждого обещанную порцию кофе, как вместо кофе Ардену и Арлену прилетело по звучному подзатыльнику, и если серьёзный Арден стойко воспринял этот подарок, Арлен сразу же возмутился детским тоном:

– Ай, тётя Исгерд, за что?!

– Будто я не знаю, что ты вчера ночью вместо того, чтобы спокойно спать в своей безопасной постели, с моей дочерью и Бердом шастал по крышам! – с этими словами мать указательным пальцем угрожающе обвела всех моих друзей и меня с Бердом включительно: – От вас от всех разит пивными парами! Ух, встречу я старика Тиарнака, поколочу его старые косточки за то, что спаивает детей!

– Нам всем уже больше восемнадцати, – резонно заметил Арлен. – Если не верите, тогда приходите на Церемонию Отсеивания, чтобы убедиться лично – знаете ведь, что в ЦО участвуют исключительно взрослые люди от восемнадцати до двадцати двух…

Арлен не успел договорить, как схлопотал новый подзатыльник:

– Ух, ты, взрослый человек! Ешь свой скрэмбл да помалкивай о своей взрослости, жулик!

– Какой же я жулик – я благородных кровей.

– Ах если ты благородных кровей, значит, кто-то из твоих предков должен быть Металлом, а если так, выходит, ты у нас можешь оказаться пятикровкой?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – при этом наигранном сплёвывании младший Хеймсворд громко постучал костяшками пальцев по деревянному столу.

– По́ лбу себе постучи в следующий раз, когда вздумаешь поднести к своим губам алкоголь! Или Дементру попроси, чтобы она тебе постучала перед тем, как будет стучать себе!

С этими словами мать наконец закончила разливать кофе и направилась в сторону кухни, а Гея вдруг тихо брызнула смехом:

– Посмотрите на нашу несокрушимую, хладнокровную Дементру Катохирис: сидит себе потупившись, чистый тополиный пух, а не скальная порода.

Я и вправду сидела потупившись, боясь лишний раз встретиться взглядом с матерью, а потому брызнула смешком от такого точного замечания, и сразу же услышала смешок Берда, но все мы одновременно заткнулись, стоило только матери вернуться к столу с салатницей в руках.

– Правильно делаете, что боитесь меня. Значит, мозги у вас всё-таки есть.

Сказав так, она сама не выдержала – резко, на долю секунды раньше всех, мама залилась по-девчачьи звонким, совсем молодым смехом, и от её напускной рассерженности сразу же не осталось и следа. Какая же она всё-таки необыкновенная… Это невозможно не заметить. И хотя от тягот судьбы она преждевременно состарилась, к своим сорока годам растеряв всю неотразимую красоту своей быстро прожитой молодости, я прекрасно понимаю, что именно Берд любит в ней каждый день – вот этот её смех, вот этот вот свет, льющийся из недр её нестареющей души.

Этот завтрак получился таким замечательным, что я до сих пор считаю его одним из самых лучших в моей жизни. Кто бы мог подумать, что может быть так хорошо просто от тёплых улыбок родных и друзей, от присутствия рядом самых дорогих людей, от обыкновенного скрэмбла с подгоревшим кофе… Лучшим кофе, который я когда-либо пила.

Сёстры уже помогали матери убирать грязную посуду со стола, когда Октавия остановилась напротив Геи, будто желая забрать её опустевшую чашку, и вдруг спросила:

– А как поживает Донни?

Гея отреагировала моментально и с красноречивой улыбочкой:

– Донни поживает хорошо. Но вот какое совпадение: он тоже частенько спрашивает у меня о том, как поживает средняя дочь Берда Катохириса.

Моментально залившись краской, Октавия резко схватила чашку Геи и поспешила в сторону кухни. Продолжая ковырять пальцем в зубах, Гея снова ухмыльнулась и обменялась со мной смешливым взглядом. Да, Октавия, конечно, удивила… Парень в двенадцать лет – рановато для девочки из заунывного Кантона-J. Я впервые почувствовала заинтересованность парнями лет в четырнадцать, да и потом ещё два года не могла определиться с конкретным кандидатом, пока наконец под мою руку не подвернулся Стейнмунн – в буквальном смысле под руку, потому как мы лоб в лоб столкнулись одной лунной ночью, бегая по надземной магистрали по своим контрабандно-воровским делишкам. Чуть не поссорились при первой встрече, но всё в итоге каким-то странным образом вылилось в смех, а ещё чуть позже переросло в то, что каждый из нас тайно от другого обзывает чувством.

– Церемония Отсеивания уже послезавтра, – при этих словах Арлен заигрывающе двигает бровями, явно намекая нам на большое дело, от которого мы с Бердом накануне между собой решили отказаться, но о чём ещё не сообщили остальным. – Эх, везёт Гее, она девушка, ей вообще не о чем переживать – даже если в её роду и был когда-то какой-то Металл, ни мы, ни Кар-Хар этого не узнает, потому что девушек-пятикровок не существует. А вот я с Арденом практически не помним своих родителей, а дедов и бабок так и подавно – вдруг там кто и был Металлом и перед вами сейчас сидят потомки какого-нибудь драгоценного Серебра?

Ухмыльнувшись на такое предположение, сама от себя не ожидая, я обратилась к занятой на кухне матери с неожиданным вопросом:

– Мам, а мой биологический отец не мог иметь отца или какого-нибудь деда Металла, вроде Золота?

Мать отреагировала совершенно спокойно, даже отошла от кухни и, вытирая влажные руки о фартук, уверенно ответила:

– Во-первых, твой отец был обыкновенным шахтёром со слабым здоровьем, а насколько известно, все пятикровки отличаются исключительно сильным здоровьем и соразмерной крепкому здоровью склонностью к живучести. А во-вторых, даже если бы в его роду и был Металл, на твою группу крови это никак бы не повлияло, потому как верно заметил Арлен – пятикровок женского пола в природе не существует.

– А почему пятикровок-девочек не существует, мам? – сразу же активизировалась до сих пор тихо слушающая Эсфира, но на её вопрос вместо матери вызвалась ответить Гея.

– Может, и существуют. С чего все взяли, что девушек-пятикровок вообще не может быть? Ведь пятикровки все парни почему? Потому что рождены от предка мужского пола Металла и предка женского пола человека. То есть от мужчины Металла и обыкновенной женщины рождаются сплошь мальчики с пятой группой крови, которая вроде может передаваться даже не всем потомкам Металлов мужского пола, а через поколение или через одного… То есть отец Ардена и Арлена мог быть сыном или внуком Металла, однако пятикровие у него могло не проявиться, но зато передаться его сыновьям или вообще только одному его сыну, к примеру, Арлену, или уже только детям Ардена…

– А почему сразу Арлену пятикровие, а Ардену детей пророчишь? – сразу же возмутился Арлен.

– Не о том речь! Так вот, а что, если ребёнок родится у мужчины Металла и женщины Металла? Вдруг в таком случае может родиться девочка-пятикровка?

– В любом случае, не нам это знать! – строго обрезала мать. – Хватит болтать о глупостях, а вам двоим хватит слушать глупости, – с этими словами она подняла со стульев Октавию с Эсфирой и повела их в сторону лестницы. – Давайте-ка займёмся раскрашиванием чашек, а то уж давновато стоит у нас эта партия нераскрашенной, того смотри и запылится вся. И вы, Берд и Деми, тоже сильно не засиживайтесь, может хоть немного глину помнёте сегодня…

– Уж лучше завтра, – проговорил в свою кружку Берд, явно не желая, чтобы жена хорошенько расслышала его слова.

Стоило матери с детьми спуститься с лестницы, как ребята сразу же активизировались – первым заговорил особенно молчаливый этим утром Арден:

– Понимаю, что неожиданно, но сегодня срочное, внеплановое дело.

– Что ещё? – малозаинтересованным тоном отозвалась я, так как накануне ясно поняла позицию Берда относительно нашего участия в ближайших контрабандистских вылазках.

– Пока мы вчера пили пиво Тиарнака, у его младшего брата, у которого пятеро мелких детей, мародёры подчистую разнесли суконную лавку.

– Погоди, ты про Тирона говоришь, что ли? – сразу же активизировался Берд. – Он ведь с нами вчера пил, ты что, забыл имя нашего человека?

– Я вечно Тиарнака с Тироном путаю, извиняюсь. Но ведь не в именах суть. Лавка разбита, всё разграблено, прилавки разбиты вдребезги… Короче, Тирон один из нас, а мы своих не бросаем: нужно сброситься на реставрацию. Нас всего шестнадцать человек, без учёта Тирана – с каждого по десять монет серебром… – в этот момент я едва сдержалась, чтобы не присвистнуть: десять монет с каждого, это получается, с нашей семьи двадцать монет, а с учётом того, что мы решили на время завязать и накануне уже расщедрились на благотворительность как раз в десять монет, получается совсем многовато. – И так как мы знаем, что десять монет серебром – это немало, – уверенно продолжал Арден, – у нас есть интересное предложение: пару часов назад подвернулся вариант с доставкой новой партии необработанного самоцвета, как раз новый поезд отбывает сегодня в три часа пополуночи. Заказчик проверенный, ликтор, с которым работаем последние четыре года. Маршрут уже разработан, условия утверждены, будем работать составом контрабандистов, то есть только мы впятером, услуги Стейнмунна не понадобятся.

Я никак не отреагировала на последнее замечание – без Стейнмунна, так без Стейнмунна, и вправду, зачем ему рисковать, если серебро ему больше не нужно? Но и я с Бердом не пойдём…

– Во сколько начало? – задал неожиданный вопрос Берд, что заставило меня замереть.

– В одиннадцать.

– Хорошо, мы участвуем, – вдруг выдал мой опекун, что сразу же вызвало у меня крайнюю степень удивления: Берд не из тех, кто ходит на попятную, а здесь вдруг решил пойти против своего изначального решения? Что бы это могло значить…

– А после дела можем все пойти к нам в амбар, – вдруг подал голос Арлен. – Поиграем в лото.

– Ты нещадно мухлюешь в своё лото! – сразу же встрепенулась Гея.

– И всё равно давайте сыграем! – не сдавался младший из братьев.

– Ладно-ладно, сыграем, – ухмыльнулся Берд, умеющий мухлевать не хуже Арлена: кажется, они соревнуются в мухлеже внутри этой игры.

– Ну всё, нам пора, – первым из-за стола встал Арден. – Ещё кое-куда нужно заглянуть. Хорошего вам дня.

– Хорошего дня, ребята, – в ответ отозвалась я одновременно с Бердом. – Не забудьте попрощаться с Исгерд и девочками, – добавил Берд.

– Ни в коем случае не забудем! – снова за всех отозвался весельчак Арлен.

Как только ребята спустились с лестницы, я сразу же озвучила причину своего пристального, вопросительного взгляда, которым последнюю минуту сверлила своего отчима:

– Ты ведь сам говорил, что у нас достаточно денег на ближайшие годы и что нам стоит завязать с излишним риском.

– Эта вылазка не для нас, а для нашего друга. Тирон не раз выручал нас в сложных ситуациях, чего стоит его прошлогоднее прикрытие наших задниц.

Перед глазами сразу же всплыла картина, в которой Тирон прикрыл нас посреди ночи, когда меня и Берда чуть не схватили с поличным ликторы: они появились из ниоткуда и сразу же взялись за нас. Мы сказали, что вышли ночью на улицу, потому что спешим на помощь к другу, которым обозначили Тирона, и они сразу же решили уточнить, что именно нашему другу понадобилось от нас… У нас не нашлось ответа, поэтому мы сказали, что не знаем причины и только получили послание с просьбой о помощи. Ликторы взялись проводить нас до дома Тирона, чтобы у него лично узнать, что именно заставило его просить нас нарушать ночной комендантский час. Весь путь до дома Тирона мы переживали о том, что подставили его, но стоило Тирону открыть нам дверь своего дома, как он тут же воскликнул: “Ну наконец-то вы явились! Моя жена рожает, мне необходима срочная помощь!”. Его жена в ту ночь и вправду рожала – стоило ликторам понять это, как они тут же испарились, а мы с Бердом ещё час прислуживали принимающему роды Тирону, пока его жена наконец не разродилась пятым за последние шесть лет мальчишкой. Берд ещё причитал: “Ну надо же – пять сыновей и ни одной дочери!”, – на что Тирон радостно смеялся: “Не завидуй! А и вправду, как замечательно получилось – пятеро крепких мальчишек! Вырастут, будут сильными помощниками!”. Ночка была, конечно, запоминающейся. С тех пор мы перед Тироном в долгу, так что не помочь ему сейчас восстановить его суконную лавку было бы сущим свинством.

– Мы не можем бросить друга, – продолжал Берд, – но и не можем отдать ему деньги, которые рассчитаны на поддержание благосостояния нашей семьи. Так что сходим на это дело, из него и отдадим даже не по десять, а по пятнадцать монет серебром.

– Дело говоришь, – согласившись с логикой опытного контрабандиста, уверенно кивнула я, и Берд вдруг достал из-под стола уже набитую табаком трубку, поднёс к ней длинную пылающую спичку и закурил.

Когда он курил в последний раз? Я думала, что он бросил…

Спустя час, когда я снова заглянула в столовую, след и Берда, и его дыма простыл – вместо них появилась мама с шумом воды. Она спокойно мыла гору грязной посуды, оставленную всеми нами. Меня сразу же укололо чувство вины: мы снова не подумали о ней – я не подумала, – снова спланировали свои опасные действия, не взяв в учёт её чувства и переживания. Подойдя к этой необычной женщине сзади, я обняла её за талию и, положив голову ей на плечо, руками ощутила влагу её старого, забрызганного мыльной водой фартука.

– Я люблю тебя, мам. Прости, что заставляю тебя переживать.

Не прекращая мыть посуду, мать отозвалась спокойным тоном:

– Я тоже тебя люблю, Деми. Именно поэтому я никогда не перестану переживать о тебе.

Я тяжело вздохнула, прежде чем сказала следующее:

– Не заходи сегодня ночью ко мне в спальню, ладно?

– Обязательно зайду. Иначе где мне взять повод для того, чтобы поругаться на тебя?

– Как будто других поводов нет, – сразу же ухмыльнулась я, и вдруг не получила ответа, что внезапно открыло мне глаза: а ведь и вправду она меня ни за что никогда не ругала, кроме как за мои ночные вылазки. – Я не идеальная, – решила прояснить я.

– Конечно нет, Дементра Катохирис, ты не идеальная. И какой бы из тебя вышел ужас, будь ты идеальной! Ведь именно в твоей неидеальности и заключена вся твоя прелесть.

Глава 6

Всё было как всегда: мы встретились на пересечении четырёх надземных магистралей, на перекрёстке, помеченном синей люминесцентной краской, изображающей яркий зигзаг на чёрном рубероиде. Трио Арден, Гея и Арлен, как всегда, явилось к месту сбора на пять минут позже меня и Берда. Дальше всё было то же, что и на каждой вылазке: мы безостановочно бежали друг за другом, перепрыгивая с крыши на крышу, пока не добрались до одного из самых популярных в нашем деле обрывов – край плоской крыши, за которым лежала широкая площадка, заросшая бурьяном и принадлежащая железнодорожной станции. Как обычно, мы спрыгнули на землю только после того, как все достаточно отдышались и в полной мере восстановили дыхание. И только добежав до поезда, мы начали действовать не согласно правилам, а согласно соображениям, надиктованным наитием.

– Партия находится внутри железнодорожной станции, – начал Арден, указывая рукой в сторону станции с чёрными окнами и закрытой на амбарный замок дверью. – Ключ от замка у меня. Я открываю замок, мы проникаем внутрь здания, берём партию камня и переносим его в двадцать третий вагон…

– И за это каждый из нас получает пятнадцать монет, – странным тоном хмыкнул Берд. – Погоди… Что-то я сплоховал.

– Ты о чём?

– Слишком большая плата за такую мизерную задачу. Товар уже здесь, на станции, его даже не нужно тащить из шахт, всего-то и требуется – просто перенести в вагоны… Для чего твоему наводчику платить по пятнадцать монет пяти людям, если за такое мизерное дело можно было заплатить по пять-десять монет одному-двум исполнителям?

– Берд, мы уже здесь, – напряженным тоном заметила Гея.

– Предлагаю отступить, – совершенно неожиданное выдал Берд, так что даже у меня глаза округлились. – Скажешь своему заказчику, что дело не удалось провернуть…

– Этот ликтор не из тех, кто может просто принять факт провала – со света сживёт. Ладно, раз уж я с Арленом приняли этот заказ, значит, мы его и выполним. Можете уходить, мы всё закончим сами.

– Вот ещё, тут никто никого не бросает! – сразу же встрепенулась Гея.

Не дожидаясь слов от остальных, Арден и Арлен одновременно рванули в сторону станции, и Гея, отстав от них всего на пять секунд, бросилась за ними вслед. Я уже тоже хотела сорваться, но стоило мне дернуться, как я тут же затормозила на месте так резко, что едва не завалилась вперед – Берд с силой схватил меня одной рукой чуть выше локтя, так, что я едва не вскрикнула от боли.

– Что ты делаешь? – недоумевая прошипела я, едва сдержав вскрик.

– Ты не будешь в этом участвовать.

– Да что такое, Берд? Мы не можем их бросить! Они уже пошли…

– Мы никого не бросаем. Они сами выбрали идти напролом – это их выбор, ясно? Мы будем здесь и прикроем их. Стой тихо, – с этими словами он придвинул меня поближе к вагону, за которым мы прятались.

Не понимая, что он творит, ощущая непередаваемый раздрай в душе, я поспешно прислонилась к вагону обеими руками, облаченными в зашитые матерью перчатки, и через пустое пространство между сцепкой двух вагонов начала наблюдать за своими друзьями. Они уже почти подбежали к железнодорожному зданию… Первой добежала Гея – вот что значит действительно быстрые ноги! Арден добежал вторым… Хорошо… Остановка из-за замка, но какая-то долгая… Да что ж он медлит… Я уже хотела спросить у Берда, чего Арден медлит, быть может, не подходит ключ, или замок заржавел и заел, как вдруг мне показалось, будто в двух чёрных окнах станции, погруженной в кромешный мрак, что-то мелькнуло… А они всё никак не могли проникнуть внутрь, даже с ключом!

– Что-то не так… – нервно зашептала я. – Берд, слышишь? Что-то странное…

Я не успела договорить. Яркий свет включился так резко и осветил столь большое пространство, что на мгновение ослепило даже меня, а ведь я стояла за вагонами! В здании и перед ним включилось искусственное электричество, и тут я поняла, что мы угодили в страшную ловушку…

Трио одновременно бросилось прочь от здания, но они не пробежали и пяти шагов, когда Гея совершенно внезапно и как-то неестественно выгнулась назад, и сразу же завалилась на землю. Я поняла, что ей в спину выстрелили из огнестрельного оружия только после того, как увидела, как в развернувшегося Ардена, решившего вернуться за Геей, влетело сразу несколько огоньков – пули! Арден упал наземь мгновенно, у Арлена еще была возможность сбежать, но вместо того, чтобы добежать до вагонов, он тоже завернул назад, чтобы помочь брату… Он упал, так и не добежав до уже убитых Ардена и Геи!..

Когда упал последний, самый младший, Арленок, я поняла, что всё это время наблюдала за развернувшейся картиной в какой-то глухоте, потому что только теперь ко мне начал возвращаться слух – пули продолжали посыпать огнём уже мёртвые тела моих друзей, они так жутко свистели, что у меня снова начало закладывать уши! Тело Ардена так сильно подпрыгивало из-за того, что в него раз за разом попадали всё новые пули, что мне вдруг стало жалко его, как маленького ребёнка, завалившегося и неспособного подняться самостоятельно… У меня случился шок, иначе я не могу объяснить, почему вместо того, чтобы сделать шаг назад – я сделала шаг вперёд: я хотела прикрыть их тела своим, чтобы больше не стреляли в них, чтобы они прекратили делать им больно, пусть лучше стреляют в меня!

Меня остановил и тем самым спас Берд. Резко схватив меня за плечо, он начал толкать моё отчего-то ставшее непослушным тело назад, к надземной магистрали… Я повиновалась, словно тряпичная марионетка…

Я не помню, как мы добрались до крыш… Помню, что Берд подсаживал меня, заставляя лезть наверх, помню, что мои онемевшие и превратившиеся в вату руки страшно не слушались меня… Помню, как он залез вслед за мной, схватил меня за шкирки и пинками заставил бежать… Помню, спустя какое-то время, он громким и задыхающимся шёпотом сообщил: “Нас не заметили! Погони нет!”.

…Ещё через какое-то неопределённое время я впервые в своей жизни споткнулась на ночной крыше… Споткнулась и упала так, что порвала штаны на правом колене и разодрала кожу на нём до крови.

Берд сразу же бросился поднимать меня:

– Ничего страшного… Вставай. Ну же, поднимайся!

Я не понимала, что происходит, потерялась во времени, не отдавала отчёта своим словам и тому, что размазываю безудержные потоки солёных слёз по лицу:

– Всё не так, Берд! Всё не так! Наперекосяк! Их убили! Их убили!

Берд вдруг с силой обхватил обеими ладонями моё лицо и, выразительно заглянув мне в глаза, не сказал, а приказал:

– Соберись!

– Что, что нам делать? – я уже не просто плакала, а скулила. – Арден, Гея, Арлен… За что их так? Они никому не делали вреда! Они ведь никому никогда ничего… – я начала истерически икать.

– Дальше ты бежишь направо, а я – прямо!

– Что?!

– Дальше ты бежишь направо, а я – прямо! Остановишься на крыше дома, стоящего напротив нашего! Сидишь там, пока не увидишь зелёный огонь лампы в своей спальне – я включу его, когда тебе можно будет вернуться! Пока не увидишь зелёный огонёк – домой не возвращайся!

Он оттолкнул меня от себя. Резко, так, чтобы у меня не осталось сомнений или желания спорить, ровно направо… Я знала путь… Я побежала спотыкаясь, но не остановилась… Один раз обернулась, но тени Берда уже не было.

Я быстро перепрыгнула на линию крыш соседних домов. Не знаю, как в таком состоянии не споткнулась в прыжке и не рухнула вниз, и вообще не разбилась…

Добежав до трубы дома, расположенного ровно через дорогу от нашего, я завалилась вниз, впритык к обломанному краю крыши, уже видя, как Берд залезает в окно моей спальни – он не успел увидеть меня, но я успела вскользь увидеть его тень… Я даже не успела задуматься о том, сколько мне может понадобиться отсиживаться в засаде, когда моё сердце заколотилось от отчётливого шума: по брусчатке стройным шагом бежали люди… Стройным шагом могут бегать только ликторы. Прежде чем я увидела две выбежавшие из-за угла соседнего дома, стройные шеренги ликторов, я уже знала, что это бегут именно они. Свет на первом этаже, в лавке, включился – наверняка это был Берд. Моё сердце заколотилось… Я вдруг забыла об Ардене, Арлене и Гее… Вдруг забыла, потому что… Потому что ликторы остановились ровно напротив нашего дома. Один, самый большой, не снимая шлема, врезался всем своим телом в дверь и с первой же попытки вынес её…

Я оцепенела. Моё тело словно током приковало к холодной крыше… В этот момент, здесь, на этой крыше, я впервые в своей жизни умирала.

Стоило громиле выбить дверь, как ликторы все скопом ринулись внутрь дома… Раздались звуки выстрелов… В окнах засияло от пулемётного огня!.. Страшный… Ужасный шум! Битое стекло… Что-то летающее внутри дома… Второй этаж… Снова огонь от пальбы в окнах… Силуэты… Что-то страшное… Что-то невообразимое… Думаю, это чёрное нечто длилось не больше пяти минут, хотя точно утверждать не берусь, потому как вполне может быть, что всё происходило целый час, целую вечность умноженную на бесконечность…

Ликторы начали выходить из дома. Они выстроились в ровную шеренгу. Последним вышел громила. Без шлема. Я хорошо рассмотрела его лицо. Это был главнокомандующий ликтор Кантона-J Талбот Моран собственной персоной. Он скомандовал всем отправиться на железнодорожную станцию – подчинённые его воле ликторы сразу же побежали ровным шагом в обозначенном направлении, туда, где сейчас лежали мёртвыми Арден, Арлен и Гея. Сам Моран направился в том же направлении, однако не бегом, а поспешным шагом, присущим плотоядному хищнику…

Неподвижно глядя на распахнутые двери и разбитые окна родного дома, я в оцепеневшем состоянии пролежала еще минут пять, когда наконец, впервые в своей жизни, почувствовала, что, кажется, всё… Всё. Меня убили. Убили без пуль, и завтра я уже не воскресну. И тем не менее, шевелить своим телом я, по какой-то совершенно необъяснимой причине, всё ещё могла… А вдруг… Мной двигала мысль: “А вдруг мою семью не убили?.. Вдруг, просто устроили погром и ушли…”.

На крыше своего дома я оказалась почти в бессознательном состоянии. По крайней мере, я чётко помню, что какое-то время не понимала, где нахожусь и что со мной вообще происходит. Я начала “включаться” только в момент, когда запрыгнула в свою комнату прямиком через окно – помню, подумала о том, что забыла снять ботинки, что их обязательно необходимо снять, чтобы не натоптать грязи по вымытым матерью полам…

Оказавшись внутри, я сразу же окаменела. Моя спальня никогда не выглядела такой… Убитой. Ликторы не просто расстреляли её пустоту – они зачем-то порвали и разбросали по полу все книги, которые я так долго и с таким трепетом коллекционировала, они уничтожили всю мою библиотеку… Ни одной уцелевшей книги… Зачем? Во имя чего?..

Лучше бы всё так и осталось – только книги, только мебель, вообще всё, что было в этом доме неодухотворённого пусть было бы сломано, растерзано, превращено в прах, но не то… Не то, что там дальше было…

Быть может, мне не стоило идти дальше. Но я пошла… И поэтому увидела…

Октавия и Эсфира лежали под столом. В одной большой, общей луже крови. Обе убитые множественным попаданием пуль в их маленькие тельца́… Множественным – их платьица были испещрены дырами от пуль, вошедшими в их спины…

Я пошатнулась, завалилась назад, ударилась спиной о дверной косяк своей спальни, сползла по нему вниз и, кажется, взвыла, но как-то неправильно, как не умеют выть люди, как им нельзя… Задыхаясь, я на коленях подползла к окровавленным телам сестёр, ударилась лбом о голый пол, рядом с их босыми ногами… И захрипела совсем бессмысленное: “Простите-простите-простите!”, – как будто они могли бы простить… Могли бы, если бы были живы! Но они не были живы…

Не знаю, сколько бы я так молилась о прощении у детских трупов, если бы не услышала, как внизу, на первом этаже, что-то гулко рухнуло – как будто разбилась глиняная посуда. Резко подняв голову, кончиками пальцев по очереди коснувшись грязных детских пяточек, таким образом неосознанно попрощавшись с ними навсегда, я…

Я оказалась на лестнице. Это следующее воспоминание, которое я отчётливо помню об этой страшной ночи – без промежуточного состояния, в котором я приближалась к лестничной площадке, бралась за перила… Я просто как будто сразу уже была на середине лестницы, будто моё тело каким-то невообразимым образом телепортировалось от сестринских трупов сюда – зачем?..

Ещё до того, как я спустилась, я увидела разгромленное состояние лавки: половина стеллажей валялось на полу, вся посуда разбита вдребезги… Когда я увидела его ноги – ноги Берда, – я резко сползла вниз по перилам… Наверное, я потеряла бы сознание… Наверное, не смогла бы пойти дальше, чтобы увидеть полностью… Но… Всё не так… Было… Там услышала потом… Ах, я услышала стон матери!.. Я мгновенно сорвалась с лестницы, споткнулась, завернула за левый угол и… Увидела… Тело Берда, по подобию тел сестёр, лежало на животе и было насквозь испещрено пулевыми ранениями… Из него вытекло много крови… Намного больше, чем из тел Октавии и Эсфиры… Вся бордовая-бордовая… А рядом. Мать, сидящая оперевшись спиной о стену. Держит… Нож… Торчащий из её живота… И дышит…

Я бросилась к ней, больно упала на колени рядом… Что-то там… Что-то там крикнула, что-то… Дрожала всем телом… Руки страшно-страшно тряслись… Слёзы катились… Всё тело вздрагивало одновременно… Она… Она открыла… Она открыла глаза, и я запищала:

– Мама!.. Мама… – её ранение было ужасным!.. Нож прямо в животе!.. Весь подол её самого любимого, совсем застиранного платья уже залит её кровью!.. Такие раны в Кантоне-J фатальны! Ни один доктор… Никто… Никак…

– Дементра…

– Это всё я виновата, мам! – я впервые в жизни рыдала навзрыд! – Если бы я по ночам спала в своей постели… Если бы я не занималась контрабандой, они бы не сделали этого с вами, мам! Мамочка, что мне делать?! Мамуль… – я закрыла рот согнутым предплечьем, второй рукой касаясь основания лезвия, торчащего из моей мамы.

– Послушай… Внимательно, доченька… Моя… Это не из-за контрабанды… Ты не виновата…

– Мам…

– Слушай же… Знал только Берд… Я скрывала это ото всех и от тебя… Потому что это было неважно… Твой отец не знал, что у него есть дочь… Когда узнал… Вот что… Совершил… Слушай… Он попытается тебя уничтожить… Чтобы сохранить свою должность… Обвинит тебя в связи с контрабандистами и казнит, или обойдётся и без этого, убьет, как нас…

– Мам, ты всё ещё жива, ты не умираешь, нет, не умираешь!

Она совсем меня не слушала – смотрела сквозь меня затуманенным взглядом и продолжала говорить своё:

– Но дело совсем не в этом, а в том, что ты его дочь…

– Чья я дочь, мам?

– Талбот Моран…

– Нет! – я резко отстранилась. – Нет-нет-нет, мам!.. Мамочка, ты бредишь… Ты бредишь…

– Мне был двадцать один год, когда он изнасиловал меня… Я была красива… Я была… Я забеременела… Так у меня появился ребёнок… Появилась ты… Для меня было совсем не важно, кто твой отец… Я полюбила тебя ещё до того, как ты появилась на свет, я всю жизнь любила тебя, девочка, ты знаешь, ты помни… А Берда я не любила. Я сошлась с ним только ради дочери, которую мне было нечем кормить… Когда я поняла, что вы поладили, что ты подружилась с Бердом… Я родила от него ещё двух детей, чтобы наверняка привязать его… Чтобы у тебя всегда был дом, чтобы ты всегда была сыта… Чтобы у тебя был отец, если вдруг меня не станет, чтобы у тебя было всё то, что я не могла тебе дать, оставаясь одна… Я так сильно любила свою доченьку Деми!

– Мамочка, не говори обо мне в третьем лице, ты пугаешь меня! – я схватила её за руку, которая сразу же отдала мне такой холод, что я снова навзрыд заплакала, заливая слезами и свою, и её руку.

– Берд всегда был мне другом, который любил меня… Не понимаю, что он нашёл во мне… Не понимаю, почему я не нашла в нём ничего для любви, ведь нашла так много для уважения и для дружбы… Любовь – странная штука, Деми, я её так и не поняла… А сейчас… Смотрю на него… – она вдруг потянулась свободной рукой к луже крови, вытекшей из изрешечённого тела Берда и уже достигшей её левого бедра. – И понимаю, что сейчас… В последние секунды… Люблю.

– Мааам!

– У тебя колено разодрано… Кровь…

– Я зашью, мам! Я всё починю! Всё исправлю!..

Она не смотрела на меня. Отсутствующим взглядом гипнотизировала страшную лужу крови Берда, которой едва коснулись кончики её неестественно серых пальцев, и вдруг… Сказала мне свои последние слова: ”Уходи, не оборачиваясь…”.

Её рука страшно резко обмякла в моих ладонях и беспощадно стремительно упала вниз, ударившись о моё разодранное колено, но заболело у меня не в колене… Нет, не в колене…

Так я потеряла свою маму…

Так я потеряла своего папу…

Так я потеряла своих сестрёнок…

Так я потеряла своих Ардена, Арлена и Гею…

Так я потеряла всё самое лучшее, что было в моей человеческой жизни.

В один миг.

Глава 7

Маленький одноэтажный домик на окраине Кантона выглядит неказистым и кособоким, но я знаю, что внутри этого домика царит уют и сытость, каких порой не бывает в домах намного более величественных и только на первый взгляд кажущихся презентабельными. Здесь, в не самом безопасном районе, расположенном вдали от центра Кантона, обитает Стейнмунн Рокетт. Я бывала в этом месте всего дважды и так давно, что пока бежала сюда сломя голову, боялась не найти точной дороги, боялась не обнаружить этого домика… Но я нашла его и теперь, спрыгнув с его крыши, изо всех сил колотила в деревянную дверь, кажущуюся совсем не крепкой.

Я колотила обеими кулаками и даже предплечьями, и всего ударила не больше десяти раз, когда дверь наконец распахнулась, так резко, что я буквально ввалилась внутрь дома. Пропустив меня внутрь одной-единственной комнаты дома, освещённой тусклым тёплым светом догорающего камина, Стейнмунн резко закрыл за мной дверь.

Прежде чем я успела отдышаться и утереть слёзы, он с откровенным беспокойством первым задал вопрос:

– Дементра?! Что случилось?!

Должно быть из-за шокового состояния, вместо внятного ответа, я затараторила рассеянный бред:

– Убили! Убили! Убили!

– Кого убили?!

– Всех! Их всех!.. Совсем всех!

Резко схватив меня за плечи, Стейнмунн поспешно повёл меня к дальней стене, у которой стоял габаритный платяной шкаф высотой до самого потолка. С неестественной лёгкостью подвинув его в сторону, он вдруг начал что-то делать со стеной, на которой уже спустя несколько секунд, совершенно внезапно, словно из ниоткуда, образовалась самая настоящая дверь, моментально открывшаяся внутрь. Взяв меня за правое запястье, хозяин дома повёл меня за собой, за эту дверь…

Мы оказались на потрескавшейся бетонной лестнице, Рокетт резко остановился и, сделав какие-то движения со стеной, закрыл тайный проход. Здесь было сумрачно, но не совсем темно: голая лампа, свисающая на чёрном проводе с потолка, уверенно светила у подножия лестницы и кое-как освещала пространство.

Спустившись вниз по короткой лестнице, я поняла, что нахожусь в очень необычном подвале: его пол, потолок и даже стены были обиты фанерой из спрессованных опилок, а у левой стены лежал широкий и очень высокий матрас, на котором могли бы разместиться сразу три человека.

– Ко мне уже приходили ликторы, полчаса назад, – вдруг произнёс Стейнмунн, и я отметила, что удивилась, что вообще слышу его слова сквозь своё гулкое сердцебиение. – Их было трое, они искали тебя. Обыскали весь дом, да у меня-то, на первый взгляд, всего одна комната, в которой из мебели только шкаф, диван да стол со стулом. Тебя, естественно, не нашли, и эту комнату тоже – маскировка этого места наилучшая, даже пустоту не обнаружишь, если будешь простукивать стены. Изобретение моего отца. Деми, объясни мне, что случилось? На тебе лица нет… Кого убили? Почему ликторы ищут тебя?

– Арден, Арлен, Гея, Берд, мама, мои сёстры…

– Что такое?

– Они все мертвы, Стейнмунн! Ликторы убили всех! – у меня снова начала открываться истерика.

– Что ты такое говоришь?!

– Моим биологическим отцом оказался Талбот Моран! Чтобы не лишиться звания из-за факта существования бастарда, он… Он решил убить меня! Но… Почему-то убил всех их… Меня ещё нет… А их всех… За то, что они были со мной… Я не знаю за что! Как так?! Арлен хотел поиграть сегодня в лото! Берд обыграл бы его в два счёта! Это из-за того, что мы контрабандисты, или потому что я дочь Морана, или просто всё совпало… Как же лото?!

От переживаемого ужаса всё в моей голове смешалось в такой фантасмагорический бред, что я начала выдавать откровенную бессмыслицу.

Резко схватив меня за плечи, Стейнмунн с силой прижал меня к себе, и в этот момент я окончательно, совершенно несдержанно, с громкими всхлипами и возгласами разрыдалась…

Мы простояли в таком положении очень долго. Так долго, что у меня замлело всё тело. И вдруг Стейнмунн сказал, что мне нужно выпить… Я ничего не ответила, только позволила ему отстраниться от меня и куда-то уйти. Когда он вернулся меньше чем через пять минут, он пришёл не только с бутылкой, в которой плескался безумно дорогой виски, но и с двумя пледами, и одной чистой подушкой. Расстелив один плед на матрасе, положив на него подушку и второй плед, Стейнмунн усадил меня на край матраса, вручил в мои руки уже раскупоренную бутылку и сказал пить. Не о чём не думая, я просто начала выполнять указание – сделала целых пять серьёзных глотков, прежде чем начала приходить в себя. Но стоило мне начать осознавать реальность, как мне сразу же отчётливо захотелось только одного: сдохнуть.

Я уже немного захмелела и сидела с бутылкой в обнимку, прислонившись спиной к стене, когда Стейнмунн принялся обрабатывать моё пострадавшее колено при помощи обыкновенной тряпки, смоченной алкоголем из моей же бутылки.

– Ничего страшного, – вялым тоном отозвалась я, поняв, что хотя колено и щиплет, на физическую боль мне апатично плевать. – На мне заживает, словно на собаке. Оставь… – он не оставил, продолжил обработку, а я продолжила пьяно размышлять вслух. – И что дальше? Я заперта в ловушке. Меня ищут. И обязательно найдут. Потому как Кантон-J хотя и один из самых больших Кантонов, всё же он не бесконечен. Наш Кантон, как и все прочие – закрытое со всех сторон пространство, обнесённое стеной, двадцать четыре часа в сутки находящейся под электрическим напряжением и в дополнение под охраной вооруженных ликторов.

– Церемония Отсеивания уже послезавтра.

– При чём тут это?

– По-моему, у тебя нет выбора. Это может быть единственным выходом для тебя.

– Меня не заберут, Стейнмунн. Пятикровками могут быть только парни…

– Пятикровками – да; тэйсинтаями – нет.

Я резко замерла от осознания только что услышанного. Что?.. Я и вдруг тэйсинтай?!

Рокетт продолжал говорить:

– Всю свою жизнь я жил со знанием того, что меня заберёт Кар-Хар. Я даже рассчитал и потому всегда знал точный возраст, в который придёт этот час: двадцать лет. Это знание очень сильно повлияло на всю мою жизнь – я не мог позволить себе строить планы на будущее, не мог позволить себе вообще никакого будущего, как будто дальше, после двадцати лет, его у меня не будет, а если и будет, тогда точно не здесь…

Вот почему у меня не срослось с ним. Потому что он пятикровка, которого однажды и навсегда заберут.

– Ты никогда не рассказывал об этом… Вернее, я сама не спрашивала. Кто в твоём роду был Металлом? Отец? Дед? Прадед?

– Дед. Пришлый Металл взял силой мою молодую бабку и ещё нескольких женщин из Кантона-J – все женщины забеременели с первого раза и родили мальчиков. Одним из тех мальчиков был мой отец. Не у всех мальчиков проявилось пятикровие, скорее всего, передалось через колено, но мой отец был рождён именно пятикровкой. Кар-Хар забрал его на Церемонии Отсеивания, но до этого он успел заделать здесь сына – меня. После той Церемонии он, как и все прочие здешние пятикровки с тэйсинтаями минувших времён, стал считаться пропавшим без вести, – с этими словами друг тяжело вздохнул и, убрав от моего колена промоченную виски тряпку, перестал мучать мою самую несущественную для этого вечера рану. – Сколько себя помню, я всё пытался найти хоть какую-нибудь информацию о том, что именно происходит с пятикровками дальше, после Церемонии Отсеивания, но всякий раз упирался в стены неведения. Всё, что мне удалось узнать, в основном от клеймёных и ликторов, так это то, что в разных Кантонах у людей разная информация вообще обо всей истории Дилениума, начавшейся после Падения Старого Мира. Разнится даже информация о том, когда Пал Старый Мир: одни утверждают, будто всё произошло меньше пятидесяти лет назад, другие говорят, что скоро будет столетие, а может, минуло даже больше лет с момента, когда всё рухнуло в пропасть. Даже про то, какой характер носила катастрофа, разрушившая целые цивилизации, нет точной информации: кто-то рассказывает про техногенную катастрофу, кто-то говорит про биологический коллапс, а кто-то ораторствует в поддержку теории, согласно которой биологическая катастрофа повлекла собой техногенную, или наоборот… Пару раз я слышал слово “Сталь”, кто-то упоминал о том, что всему виной стали Металлы, но последний вариант был произнесён безумной старухой, так что, наверное, его нельзя воспринимать всерьёз. В общем и целом: образованности в Кантонах, а, соответственно, и знаний, нет – вместо этого у населения всего Дилениума одна сплошная, разрозненная ложь. Даже взять Церемонию Отсеивания – что мы о ней знаем? Лишь то, что она проходит раз в пять лет и что во время нее из кантонского общества отсеиваются пятикровки в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет. Но стоит копнуть глубже, и сразу становится ясно, что больше мы ничего об этой Церемонии не знаем. К примеру, когда она началась? Большинство утверждает, будто двадцать лет назад, но ведь более правдоподобная информация утверждает о том, что вся эта история взяла своё начало намного раньше, и пришествие в Дилениум Сотни Металлов, от которых пошли все здешние пятикровки, было совсем давно – сама вдумайся, ведь я даже не сын, а внук Металла! Следующий после необразованности кантонских жителей козырный туз Кар-Хара, который Кар-Хар самостоятельно организовывает в своей грязной игре – среди населения Кантонов, благодаря низкому уровню жизни, высокая рождаемость у несовершеннолетних, а долгожителей почти не существует. И так как долгожителей здесь намного меньше, чем сплетников, и вообще нет долгожителей, которые к концу своей жизни могут считаться здравомыслящими, и образованности у нас нет, как и всякого рода документации вроде библиотечных архивов, получается, что каждый невежда волен трактовать историю на свой манер и верить в любую из страшных неправд, чтобы получше бояться непроходимо-кошмарной истины.

Выслушав всё это, я подумала о том, что приуныла бы от всех этих праведных речей, если бы этой ночью уровень моего разбитого состояния ещё мог бы снизиться ниже, но ниже ему опускаться уже просто было некуда.

– Знаешь, я не буду у тебя спрашивать, каким образом ты доставал книги для самообразования и даже имел возможность делиться ими со мной. Пусть это останется прекрасной тайной. Но скажи, как ты в свои шестнадцать лет сумел купить себе освобождение от работ в копях за целых сто тысяч серебряных монет?

– Я ведь уже говорил, что мой дед был Серебром.

Про то, что его предок был именно Серебром, он прежде не уточнял, но я решила не вдаваться в подробности:

– Да, но насколько я поняла, он не был из добряков, ведь в твоей истории твою бабку он взял силой.

– В этом моменте и заключается ответ. Моя бабка была из бойких. Так что в процессе изнасилования хорошенько порезала моего деда ножом. Она промазала – нужно было целиться хотя бы в сердце, чтобы вывести его из строя на какое-то время, по итогу чего я бы, быть может, не родился, но вместо прямого попадания в сердце Металла нож прошелся от его плеча до самого запястья. Металл воспринял этот факт за заинтересованность молодой девушки, так что вместо того, чтобы отпустить её спустя час-другой, в итоге всю ночь прокувыркался с ней… Я уже говорил, что моя бабка была из бойких, так что не удивляйся тому, что после она частенько говаривала, будто тот секс был лучшим в её жизни. В общем, ненормально, но факт остаётся фактом. В результате она забеременела и при этом немного разбогатела. Она не знала, что тот Металл был Серебром, пока не обратила внимание на ящик с использованными пробками из-под вина, который стоял рядом, когда Металл брал её – его кровь залила собой эти пробки и превратила их в серебристые головешки. Оказалось, что в чистое серебро. И так как бабка хорошенько порезала деда, а пробок в ящике было много, эта семейная ценность в итоге прокормила два поколения моей семьи, а на мне иссякла в момент, когда я выкупил свою свободу от работ в копях. И так как дедовское наследство исчерпалось к моменту, когда я уже был круглым сиротой, я решил освоить воровское ремесло, что сделал быстро и с завидным успехом. Конечно, я никогда не грабил однокантонцев – моей целью всегда являлся один только ликториат, то есть самый опасный зверь в вопросе охоты.

– Интересная у твоей семьи история… Даже интереснее, чем моя.

– Брось. Не так важно, кто мой биологический предок. Важно лишь то, кем являешься ты сам.

Что тут скажешь?.. “Неплохая попытка поддержать меня в моём горьком осознании того, что мой биологический отец не просто урод, но и убийца всей моей семьи, и моих друзей?”.

– Как думаешь, почему Кар-Хар не отсеивает всех пятикровок сразу? Почему только раз в пять лет?

– От Металлов рождались исключительно мальчики, но не у всех было выявлено пятикровие, иногда оно проявлялось через колено, а там рождались и девочки, у которых пятикровие также не проявлялось, а от них могут рождаться мальчики-пятикровки. То есть внучек и правнучек не отсеешь, но они могут в любой момент родить мальчика, который окажется пятикровкой. Сотня Металлов, судя по всему, здорово покуралесила с дилениумскими женщинами, раз до сих пор пятикровок хватает. Да, тест на пятикровие можно было бы делать по факту рождения младенца, но в каких условиях рожают местные женщины? В своих домах и лачугах, а порой и в подворотнях. А вдруг кто-то утаит рождение ребёнка, каким-то образом проскользнёт незамеченным? Да и потом, простой народ должен помнить, кто в доме хозяин. Иными словами: Кар-Хар может прийти в любой момент и взять кого захочет, даже тебя и меня, и никто ничего с этим не сможет поделать, даже ты и я. Вот что бывает, когда обыкновенные люди не берутся за наведение порядка в политической системе – политическая система берётся за обыкновенных людей и наводит в их жизнях свои порядки.

Мы ещё немного помолчали… Я сделала глоток из бутылки и снова спросила:

– Зачем ты участвовал в контрабандных вылазках последних лет, если знал, что Церемония Отсеивания, с которой ты почти наверняка не выберешься, уже близка? Ты живёшь в достатке, так зачем же тебе богатство, которое ты не потратишь?

– Я продолжал заниматься этим, потому что встретил тебя, – он так спокойно произнёс свою правду, будто чувствовал, что моё психологическое состояние в сумме с моим алкогольным опьянением дают ему безопасную форточку. Я думала, что это всё, что он скажет по этому поводу – что он занимался воровством, чтобы просто видеться со мной, помогать мне и страховать меня в моём контрабандистском деле, – но он продолжил говорить: – Я накопил много серебра, с целью отдать его тебе перед самой Церемонией Отсеивания, но теперь получается, что оно не нужно и тебе…

Тяжело кряхтя, я потянулась к мешковатому рюкзаку, с которым прибежала сюда, и вытащила из него два льняных мешка. Стоило мне гулко бахнуть их на пол, как один из них развязался и открыл блеск покоящихся в нём серебряных монет.

– Как известно, в Кар-Хар ни с оружием, ни с серебром не пропускают, а значит, нам нужно решить, что делать с этим, – сдвинув брови, заключила я.

– Отдадим Тиарнаку сто монет. Слышал, его суконную лавку разграбили.

– Здесь больше чем сто монет.

– Не самая большая проблема в жизни.

– Это точно.

Минута молчания… И снова Стейнмунн:

– Давай спать.

Я ничего не ответила. Только согласно кивнула. Он поднялся с матраса и ушёл, забрав из моих рук бутылку с недопитым виски, который я уже сама не хотела пить и не пила. Он не выключил тусклую голую лампу…

Я не легла, а скорее завалилась на бок, совершенно случайно попав головой прямо на подушку. Кое-как накрылась пледом, отчего-то резко вздрогнула, после чего сразу же провалилась в бессознательное состояние. Сон был чёрным: мне как будто не ничего не снилось, а снилась именно чернота.

Глава 8

Почти целые сутки я отсиживалась в подвале дома Стейнмунна. Трижды он заглядывал ко мне, приносил еду и воду, но я отреагировала только на воду, и то только из-за последствий неожиданно лёгкого, как от виски, похмелья. В любом случае физически мне было далеко не так же хреново, как в душе. Я просто лежала на матрасе и сверлила взглядом тёмный потолок, периодически переворачиваясь на бока, и тогда уже сверлила взглядом тёмные стены. Перед глазами стояли страшные картины смерти Ардена, Геи и Арлена, трупов Октавии, Эсфиры и Берда, последних минут жизни матери, а потому из глаз непрерывно текла вода – я всю подушку промочила своими горькими слезами.

В течение дня Стейнмунн пытался вывести меня из бесконтрольного ступора, но у него ничего не выходило, потому что я не желала идти на контакт. Я понимала, что, скорее всего, своим пребыванием здесь ставлю под угрозу жизнь последнего значимого для меня человека, всё ещё остающегося живым лишь потому, что он всегда держался от меня на безопасном расстоянии, так что только эта мысль заставила меня подняться ночью. Конечно, я не знала, что наступила уже вторая ночь, но по своему внутреннему времяощущению распознавала ночь, и, как в итоге оказалось, не ошиблась – Стейнмунн пришел сообщить о том, что отправляется на ночную вылазку и в это время в доме никого не будет.

– В Кар-Хар серебро с собой не возьмёшь и оружие тоже – всех отсеившихся обыскивают и увозят в чём есть, с пустыми карманами, так что советую просто хорошо одеться… – после этих уверенных слов он вдруг спросил с явным сомнением в голосе. – Ты ведь решилась стать тэйсинтаем?

В ответ на этот вопрос я только вяло кивнула, после чего произнесла отстранённым тоном:

– Я пойду с тобой.

– Куда? Наружу? Вот ещё!

– Я сказала: я пойду.

– Нет, это неразумно, неоправданный риск. Чтобы пережить эту ночь, тебе лучше оставаться здесь.

– Прикончат, так прикончат – меньше мороки.

– А обо мне ты подумала? – в его тоне появились неожиданные претенциозные нотки. – Что мне делать, если тебя прикончат, да ещё и из-за того, что я взял тебя с собой?

– Ты не взял меня с собой, Стейнмунн, – с этими словами я направилась в сторону лестницы. – Я сама пошла.

Надев капюшон, я начала подниматься вверх по бетонной лестнице, понимая, что сейчас мне совсем не до чувств: ни до его чувств, ни до своих, которые вдруг как будто прекратили своё существование или попросту онемели настолько, что я перестала ощущать их присутствие.

Перед выходом через тайный ход, ведущий прямиком на крышу, мы посчитали всё имеющееся у нас серебро.

– Я понимаю, откуда у нас с Бердом столько серебра, ведь мы долго копили его, чтобы обеспечить будущее Октавии и Эсфиры, но вот эти пятьсот пятьдесят монет принадлежат тебе, – с этими словами я отодвинула в сторону увесистый мешок, стараясь не смущаться от одной только мысли о том, что Стейнмунн накопил такое богатство только для того, чтобы в конце концов отдать его мне, – однако откуда у тебя эти два мешка? – я указала на два небольших мешка, выполненных из жесткой мешковины, в каждом из которых лежало по девяносто монет. Похожие мешки мы получили в предпоследней сделке, я бы за версту узнала их…

– Эти два мешка принадлежали Ардену и Арлену.

От этих слов мои брови непроизвольно сдвинулись к переносице:

– Ни за что не поверю в то, что Хеймсворды доверили бы своё серебро тебе на хранение. Они доверяли только друг другу, ну, может быть, ещё Гее.

– Всё верно: они не доверяли мне это серебро. Я просто знал месторасположение их тайника.

– Откуда?!

– Забыла? Я ведь вор.

– Но ты ведь воровал исключительно у ликторов… Или… Стейнмунн, ты что, воровал у Ардена и Арлена?

– Подворовывал немного с тех пор, как Арлен бросил меня на двадцать пять монет. С того дня я просто незаметно возвращал себе своё.

– И что же, совсем незаметно вернул себе двадцать пять монет?

– С процентами.

– А если бы они узнали! Они бы порезали тебя, Рокетт! Арден в гневе мог быть просто ужасным! Только подумай, что бы могло случиться, узнай они о твоих манёврах!

– Но не узнали ведь. Не думай об этом, у нас и без того полно хлопот. Эти мешки я забрал из их хранилища вчера ночью, спустя два часа после твоего прихода ко мне. У меня в голове внушительный список людей, которым мы раздадим всё это богатство. Так что если у тебя есть кандидаты на получение доли – озвучивай.

Все дорогие мне люди были мертвы, а единственный всё ещё живой не нуждался в этом серебре. Осознание этого факта в одну секунду могло бы ввести меня в глубочайшую депрессию, если бы передо мной не маячили требующие решения дела.

В сумме у нас на руках оказалась тысяча четыреста монет – с таким состоянием в Кантоне–J одному человеку можно жить и долго, и сытно, и безопасно. Но мы не стали отдавать всё одному человеку. Начали с дома Тиарнака: забросили в его камин вместо ста монет сто пятьдесят, трижды постучали о железную трубу и в ответ получили тройной стук – доказательство того, что хозяин дома получил посылку с запиской о том, что он может по своему усмотрению использовать всё свалившееся на его голову серебро. Доставка этой посылки была для меня важна, так как именно из желания помочь Тиарнаку Берд решился на последнюю в своей жизни вылазку.

Дальше мы пошли по домам знакомых Стейнмунна – всего пунктов назначения было двадцать один, в каждую трубу было вброшено по пятьдесят монет ровно: все посылки заранее были распределены по маленьким самодельным мешочкам. Я отметила, что в каждом доме, в который прилетели наши дары, жили семейные пары с детьми, и только в одном доме жила одинокая женщина. Я спросила у Стейнмунна, кто она такая, и он ответил, что она бывшая обитательница борделя, не так давно завязавшая со своей прошлой профессией – дальше я расспрашивать не захотела, так как прекрасно понимала, что Стейнмунн не может являться девственником.

Последняя наша посылка предназначалась нашему общему знакомому и содержала в себе двести монет. Я не знала, как перенесу встречу с матерью Геи, но отчего-то чувствовала, что мне необходима эта встреча.

Я одновременно со Стейнмунном спрыгнула на знакомый резной балкончик спальни лучшей подруги, и в эту же секунду, совершенно неожиданно, окно балкона распахнулось, и из него вынырнула рука. Когда эта рука схватила меня, я всерьёз испугалась того, что всё-таки добегалась. Решила, что именно здесь меня поджидали ликторы, так как знали, кто являлся моей лучшей подругой, но всё оказалось не так – это была Джейж Пост, мать Геи. Горюя о погибшей дочери, она сидела у балкона, в полусонно-полубредовом состоянии дожидаясь невозможного возвращения своей дочери, и когда увидела меня, кажется, едва не сошла с ума – она думала, что схватила призрака с целью оставить его в мире живых, но почти сразу очнулась, стоило мне только встретиться с ней взглядом. Узнав меня, Джейж буквально затянула меня внутрь спальни и с такой силой обняла меня своими худыми руками, и так отчётливо всхлипнула рядом с моим ухом, что я сама начала шмыгать носом.

– Что они сделали? Что они сделали с нашей Геей? Что они сделали с твоей семьёй? А Арлен и Арден… Что им нужно?

Я не могла ей ответить. Не могла сказать, что всему виной моё происхождение, что я являюсь биологической дочерью самого презираемого в Кантоне-J человека, что из-за этого её дочь больше никогда не вернётся в окно своей спальни…

Тем временем Джейж продолжала причитать:

– Бедная моя подруга Исгерд! Бедняжка Исгерд! Она была такой доброй! Они не могли такое сотворить с ней! Они ответят, вот увидите, ответят! Говорят, что к этой чудовищной расправе приложил руку Талбот Моран! Помяните моё слово: его кара будет страшна! О бедная, бедная Исгерд!

– Как их похоронили, тётя Джейж? – мой голос дрожал, словно хрусталь перед фатальным падением. – Ты что-нибудь знаешь?

– Тела Геи, Ардена и Арлена увезли на одной телеге со всеми твоими… – в этом месте она так громко всхлипнула и так отчётливо вздрогнула, что я сама вздрогнула в унисон её телу. – Телега подкатила к твоему дому в полдень… Их всех отправили на общую кремацию, я даже не успела попрощаться! Тут ведь по-другому никак и не хоронят – всех через одну печь. Только тела ликторов отправляют на их родину, а там уж у них свои правила…

– Нам не стоит задерживаться, – вдруг встрял Стейнмунн. – Ночь на исходе, нам далеко идти. Тётя Джейж, держите этот мешок. Здесь двести монет серебром.

– Гея… Моя Гея оставила нам такой же мешок с девятью десятками серебряных монет, и ещё у нас есть некоторые накопления… – Джейж приняла мешок из рук Стейнмунна откровенно дрожащими руками. – Не переживайте о нас. С этими деньгами получается… Пять лет роскоши или десять лет среднего существования, я всё рассчитала. Я потеряла дочь, но у меня всё ещё есть сын… Я не подведу и этого своего ребёнка… Донни выживет, несмотря ни на что. Он обязательно переживёт свою мать!

Внезапно входная дверь спальни скрипнула, и в комнату вошёл двенадцатилетний Донни. Тот самый Донни, в которого была влюблена моя Октавия, который был влюблён в мою сестрёнку… Каштанововолосый, с карими глазами, которые сейчас были такими не по-детски серьёзными и покрасневшими от тайно выплаканных слёз, что мне вдруг стало не по себе и подумалось: “Этот парень точно сможет выжить”. И я не ошиблась в этом своём суждении, хотя и не смогла узнать об этом после: Донни вырастет в крепкого парня, благодаря позаботившейся о его будущем Гее сможет прожить безбедную жизнь, рано займётся изготовлением деревянных изделий и благодаря чуду сумеет избежать участи шахтного раба, в раннем возрасте женится на нищенке – девушке, которую полюбит первой после Октавии, – в восемнадцать лет в первый и в последний раз станет отцом крепкого сына, когда в Кантон-J проникнет Сталь и Дилениум падёт, его деньги уже иссякнут, так что материального богатства он во время буйства Стали не потеряет, но лишится своей рано постаревшей и до тех пор крепящейся ради семьи матери, после чего сможет успешно выживать в лесах далеко за пределами стен бывшего Кантона–J с любимой женщиной и уже умеющим держать ружьё сыном – его жизнь будет несладкой, и всё же счастья в ней будет немало.

…Мы со Стейнмунном вернулись в его дом перед самым рассветом. Ощутив сильный голод, я впервые за последние полтора суток поела: подкрепилась большим куском свежего хлеба и запила его молоком. Когда с поздним ужином или ранним завтраком было покончено, я решила спросить у Стейнмунна, что же будет с его домом, ведь уже сегодня он останется без хозяина. Стейнмунн ответил, что ещё в начале весны заблаговременно пожертвовал этот дом вдовцу с двумя малолетними сыновьями, живущему по соседству, в доме своего брата, у которого у самого жена и семеро детей по лавкам. Удовлетворившись этим ответом, я отправилась в подвал с чувством выполненного долга и собственного достоинства: пусть у меня отняли всё материальное, пусть у меня отняли всех дорогих моему сердцу людей, самого главного у меня никому отнять не удалось – несмотря на всё зло, через которое мне пришлось пройти, я продолжаю оставаться способным к искреннему добру, а значит, способным к борьбе человеком.

Выспаться перед тяжёлым днём – далеко не то же самое, что выспаться перед Церемонией Отсеивания. Даже после бодрствующей ночи забыться сном перед столь грандиозным и оттого еще более страшным событием оказалось непростой задачей… Не давали спать мысли вроде: не казнят ли нас, то есть всех тэйсинтаев и всех пятикровок, уже завтра? Просто выведут за стену Кантона и расстреляют всех чрезмерно самоуверенных и чрезмерно неугодных Кар-Хару плебеев – вот и вся история одного несмышлёного побега. И всё же я смогла с собой договориться: напомнила себе о том, что вся моя семья и все мои друзья уже вторые сутки как мертвы, и сразу же начала почти умиротворённо мечтать о расстреле – с этой мыслью и провалилась в тягостный сон, в котором мне снились одни лишь бесплотные звуки убивающих выстрелов.

Глава 9

Если не явиться вовремя на Церемонию Отсеивания – смертная казнь через повешение на площади гарантирована. То есть, если рассмотреть мою ситуацию под микроскопом, получается, что я похожа на малюсенькую блоху, которая мечется по закрытой коробке в попытках уклониться от молотка, жаждущего прибить не желающую расставаться с жизнью букашку – молоток всё бьёт и бьёт, а я всё подпрыгиваю и подпрыгиваю, он всё не попадает ровно по цели, а я всё продолжаю отскакивать… Жалкое зрелище. Но что поделаешь. Жизнь – точно не то, от чего стоит отказываться, и точно не то, от чего легко уйти невредимым: нет-нет, да и пристукнет. Но, как говаривал Берд: без решительных ударов достойная сталь не куётся.

Как добраться до здания Администрации без проволочек в день, в который чуть ли не все жители Кантона стремятся в самую гущу событий: кто-то посмотреть, кого же в этот раз заберут; кто-то поддержать своих родных и близких, оказавшихся под угрозой отсеивания. По крышам, конечно, было бы здорово, да вот только днём на крышах ты становишься ярким пятном, а значит, более заметным для пытливых глаз, которые могли бы не заметить тебя ночью по причине плохого зрения, твоей сливающейся с ночью одежды или просто из-за того, что ночами на улицах людей практически нет. Подумав недолго, мы со Стеймуном всё же не решились тащиться по земле – выбрали вариант с крышами. Потому как на крышах мы всё же чувствуем себя словно рыбы в воде, а вот на земле нас с лёгкостью может сцапать какой-нибудь долбанутый ягуар… В общем – крыша. Стремясь по ней вперёд, напрямую к зданию администрации, я едва сдерживала слёзы, осознавая, что, скорее всего, это моя последняя пробежка по моей родной надземной магистрали. А что дальше? Неизвестность, может, смерть… А ведь мне даже двадцати лет ещё нет. Впрочем, Октавии было только двенадцать, а Эсфире лишь десять лет от роду. Вывод: возраст не то, что волнует жнеца с косой, способной резать всё и всех на своём пути. Нет, не то, нет, я ещё поборюсь, обязательно не сдамся, а там… Будь что будет!

За пятнадцать минут беспрерывного бега мы наконец добрались до центра города: специально бежали по северной части магистрали, чтобы не видеть моего несчастного дома, его разбитости и разграбленности. Здание Администрации – самое высокое здание во всём Кантоне-J, стоящее в самом центре Кантона и обособленное от других зданий просторной площадью и тремя широкими улицами, мощеными такой старинной брусчаткой, что никто из местных уже даже не помнит, была ли эта брусчатка выложена в прошлом, двадцать первом веке, или же появилась здесь ещё раньше. Из-за такого расположения, к зданию Администрации можно подобраться только одним способом – по земле, – так что опасности нам было не избежать. Самым оптимальным вариантом стал узкий проулок, в котором дома́ были построены так близко друг к другу, что перепрыгнуть с одной крыши на другую можно было всего при помощи одного широкого шага. Спускаться вниз здесь тоже было удобно – благодаря торчащим из стены круглым балкам, предназначение которых было разве что в том, чтобы подвешивать на них сушильные веревки, на которых обычно висело либо бельё, либо травы.

Первым пошёл Стейнмунн. Когда он оказался на земле, всё было чисто, но стоило мне спрыгнуть вниз, как тут же в проходе, ведущем на многолюдную площадь, материализовался ликтор. Мы замерли от неожиданности, но сразу же поняли, что он здесь не по наши души – он стоял почти впритык к проходу, спиной к нам, и, важно держа в руках габаритное огнестрельное оружие, смотрел в сторону толпы. Нам же было некуда деваться – проход только один, вперёд, и другой путь некогда выдумывать, так как мы и так попадаем в последнюю форточку перед закрытием дверей здания Администрации: то есть если мы сейчас не успеем зайти – дальше нас будет ждать только петля из пеньки на шее.

Сделав глубокий вдох, мы одновременно, не сговариваясь, побежали вперёд и быстро прошмыгнули прямо мимо ликтора – быть может, он и остановил бы нас, будь мы чуть медленнее, но у нас были шустрые ноги, и толпа была достаточно плотной, чтобы лентяю желать следовать за нами. Не сбавляя темпа, мы приблизились впритык к зданию Администрации и бегом преодолели двадцать широченных ступеней, ведущих к необходимому нам входу. Сердце колотилось – ликторы сегодня повсюду, и все вооружены, а я совсем на виду, на этой дурацкой белой лестнице, возвышающей моё тело над площадью, словно мишень…

В этот день вход в здание Администрации доступен исключительно строго по спискам. У входа стояло два вооруженных ликтора и один из них, начинающий седеть мужик с бульдожьим выражением лица, проверял входящих. Стейнмунн назвался, и его сразу же пропустили, но стоило мне подойти к ликтору, чтобы назвать своё имя, как я сразу же поняла, что всё, это конец.

– А это кто тут у нас? – вцепившись в меня взглядом, каким мог бы в недосягаемое свежее мясо вцепиться прирождённый падальщик, пробасил ликтор. – Неужто падчерица Берда Катохириса? Ну-ну. Мы тебя ждали, – с этими словами ликтор резко, мертвенной хваткой вцепился в мою руку чуть ниже плеча и до боли сжал её.

– Вы не имеете права не допускать меня до Церемонии Отсеивания! – сразу же предприняла жалкую попытку сопротивления я, хотя уже и не надеялась на спасение.

– Дальше ты не пройдёшь.

Этот бульдог уже хотел куда-то утащить меня, предположительно вниз по лестнице, то есть прочь от входа в здание Администрации, когда сзади на моё плечо легла ещё одна, ещё более тяжёлая рука. Испуг накрыл меня с головой, я сразу же решила, что меня прямо здесь и сейчас, на многолюдной площади, казнят, обвинив в попытке сопротивления или побега, или в любом другом грехе, хоть как-то способном оправдать этот самопроизвол, но обернувшись, я сразу же окаменела, поняв, что на моём плече лежит рука вовсе не ликтора… Это был Металл. Я знала это, потому что… Потому что он хотя и был создан по человеческому подобию – резко отличался от привычного понимания человека. Он был неестественно благолепно сложен: высок и широкоплеч, черноволос, светлая кожа как будто сияет шелковистостью, очень необычный оттенок серо-голубых глаз, ровные ряды белых зубов, ярко выраженные скулы… От этой брутальной красоты, представляющей из себя гору мышц, было невозможно оторвать взгляда. Я никогда в своей жизни не видела более чарующей, более притягательной мужской красоты. Про гипнотическое очарование Металлов и их магнетическую притягательность ходили разные легенды, кто-то даже утверждал, будто Металлы не просто выглядят, но и пахнут не так, как люди – словно плотоядные цветы, источающие сладкий нектар, манящий к себе глупых и не подозревающих опасности насекомых, – но я не думала, что все эти легенды не просто правдивы, но ещё и преуменьшают реальность… Подумать не могла, что такие большие и красивые мужчины могут существовать в природе! Даже ухоженные и откормленные ликторы на фоне этого раскаченного амбала выглядят как самые настоящие бледные поганки…

– У вас какие-то проблемы? – не смотря на меня, подал голос Металл, и я едва не открыла рот оттого, как неестественно, почти волшебно прозвучал его тембр! Должно быть, это знаменитый Золото… Хотя нет, у Золота же будто бы золотистые волосы… Выходит, все байки про Металлов правдивы?!

– Платина! – мгновенно вытянулся в струнку схвативший меня ликтор, так что даже выпустил мою руку.

– В Церемонии Отсеивания должны участвовать все без исключения молодые люди от восемнадцати до двадцати двух лет во всех Кантонах, – продолжил говорить совершенно отстраненным голосом Металл. – Вы желаете нарушить правило, предписанное Кар-Харом?

– Никак нет!

– Пропустите девчонку на Церемонию, – уже заходя в здание, добросил Металл, так ни разу и не одарив меня своим величественным взглядом. – Если не увижу её среди участников – сегодня же будете болтаться в петле на площади.

Я глазам своим не могла поверить! Неужели это знаменитый Платина?! Самый первый Металл в Дилениуме, самый грозный, страшный и старший! Он ведь должен быть намного старше меня, ведь он появился в Дилениуме ещё до моего рождения! И он всё ещё так молод и красив?! Неужели, сказки не врут и Металлы действительно совсем не стареют?! И всё-таки, как прекрасна его наружность! Такая красота не может не считаться преступной! Ведь это существо, этот Металл, может гипнотизировать людей и использовать их в своих целях – по какой же причине ему разрешено вот так вот свободно ходить среди обыкновенных людей?!

С небес на землю меня спустил свирепый голос ликтора, уже начавшего меня обыскивать:

– Действительно думала протащить с собой целый клинок? – с этими словами он вытащил из моего сапога клинок, который я и вправду рассчитывала пронести незамеченным, хотя и знала, что на входе всех тщательно обыскивают. – Прикончу тебя твоим же оружием сразу после завершения Церемонии, – сквозь зубы процедила прямо мне в лицо бульдожья морда, присваивая себе моё оружие. Такая морда после сияющего лика Металла – очень отрезвляющее зрелище.

Не говоря ни слова, я прошла мимо ликтора и, наконец, вошла в здание Администрации и стала одной из участников Церемонии Отсеивания.

Просторный зал разделен на три части. Первой и самой главной частью является сцена, на которой присутствуют послы Кар-Хара – на каждую Церемонию Отсеивания из Кар-Хара пребывает пара Металлов, и в этом году пару составили Платина и Франций, что ясно по надписям, высвечивающимся на белых полотнах за их спинами и таким образом представляющих их. Часть зала перед сценой отведена для людей, еще не прошедших проверку на пятикровие. Ну и третья часть помещения отведена для счастливчиков, уже успешно прошедших анализ крови и не оказавшихся пятикровками, то есть тех, кто уже через час вернётся в свои дома, к своим родным и близким, и продолжит сосредоточенно заниматься своим выживанием в экстремально-безжалостных условиях Кантона-J.

За спинами Металлов помимо их имён высвечивались цифры, обозначающие количество участников этой Церемонии Отсеивания: 322+246=568. Триста двадцать два парня и двести сорок шесть девушек. Стейнмунн – триста двадцать второй, я – пятьсот шестьдесят седьмая, потому как первыми просеивают парней.

Стейнмунн Роккет, последний из парней, оказался пятикровкой, взошёл на сцену и встал рядом с Платиной, где уже стояли другие тринадцать пятикровок. Бо́льшая часть этих парней, в отличие от Стейнмунна, узнала о своём пятикровии только сейчас. Я непроизвольно сравнила всех пятикровок с Платиной и отметила, что хотя все отсеившиеся в этот раз были исключительно крупного телосложения, никто из них не мог даже близко тягаться с пропорциями Платины. Подумав так, я сразу же отвела взгляд от Стейнмунна, не желая замечать его невнушительности на фоне этого гиганта. Говорят, что Металлы присутствуют на Церемониях Отсеивания, чтобы следить за порядком, но что-то мне подсказывает, что они здесь не только за этим, но и затем, чтобы показать нам разницу между мощью Кар-Хара и ничтожеством Кантонов: сравнивая себя с Металлами, человек не может почувствовать ничего, кроме собственной ничтожности перед непоколебимой силой. Лучше не смотреть на Металлов вовсе, чтобы не занижать свою самооценку.

В этой Церемонии Отсеивания среди парней в Кантоне–J не нашлось ни одного тэйсинтая, хотя в прошлый раз сумасшедших собралось целых пять человек. Среди девушек тоже не обнаружилось желающих бездумно рисковать своей жизнью, так что очередь двигалась быстро и, в конце концов, дошла до предпоследнего номера – до меня.

Взявший из моего пальца пробу крови медик уже махнул мне рукой, тем самым требуя присоединиться к толпе, не являющейся пятикровками, но я застыла на месте, отчего не давала подойти к медику последней в очереди девушке и тем самым завершить Церемонию Отсеивания в “J”.

– Ну же, чего медлишь? – нахмурился медик. – Давай шевелись.

– Я хочу стать тэйсинтаем… – не своим, каким-то вдруг охрипшим голосом произнесла я и, поняв, что прозвучала совсем неубедительно, прокашлялась в кулак и повторила громко, и отчётливо, чтобы услышал не только этот медик и чуткий слух Металлов, но и близстоящие люди: – Кхм… Я тэйсинтай.

В ответ на мой выпад медик крайне удивлённо приподнял свои густые брови, после чего начал читать со своего монитора мою карточку:

– Дементра Катохирис, девятнадцать лет, рождена двадцать четвёртого апреля, рост – пять футов и девять дюймов, вес – сто пятьдесят четыре фунта, цвет волос – светло-русый блонд, цвет глаз – голубой. Тэйсинтай, – в эту же секунду строгий медик указал мне ладонью в сторону сцены. Кивнув в ответ, как бы подтвердив верность зачитанной обо мне информации, на негнущихся ногах я стала подниматься на сцену, чувствуя, как холодеют мои конечности. Я с самого начала понимала, что я не добровольный тэйсинтай и что сейчас я совершаю побег со своей родины, чтобы не дать убийцам моей семьи убить и меня тоже, но этот факт не приносил мне никакого облегчения.

Остановившись подле Франций, так как именно с ней должны были стоять сумасшедшие девушки-тэйсинтаи, которых здесь не было, я словно сквозь пелену услышала от этого Металла слова, как будто сказанные даже не мне: “Единственный тэйсинтай из всего Кантона, и та девчонка”.

В толпе люди начали шокированно ахать и восклицать – многие из них хорошо знали и меня, и мою семью, а некоторым этой ночью прилетели анонимные посылки с серебром, которые я раздавала со Стейнмунном, но я не обращала внимания на настроение толпы. Со звоном в ушах я наблюдала за заметно заволновавшимися ликторами – они начали перешептываться и передвигаться вдоль стены, то и дело бросая на меня недовольные взгляды… Ясно… Их главнокомандующий приказал им избавиться от меня любой ценой, а я взяла и сама от себя избавилась, то есть переиграла их… Моран будет разъярён… Но не это меня волновало в этот момент. Я боялась – я по-настоящему сильно боялась! – чтобы ликторы никаким образом не ухитрились предотвратить мой дерзкий акт протеста. Однако бояться этого мне пришлось недолго – последняя девушка прошла Церемонию Отсеивания и влилась в толпу однокантоновцев. На сцене остались стоять четырнадцать парней и я. Ликторы ничего не предприняли, и я вспомнила, что они действительно не могут пойти против правил Церемонии Отсеивания, потому что пойти против ЦО – всё равно что пойти против Кар-Хара, а значит, против самого правительства. Основное правило Церемонии Отсеивания гласит: самоубийц нельзя вернуть с того света. Самоубийц… То есть я сама себя убила, назвавшись тэйсинтаем. И это лучше, чем позволить убить себя кому бы то ни было…

Когда Франций зачитывала результаты проведения Церемонии Отсеивания в Кантоне-J в этом году, я закрыла глаза и, слушая её нечеловеческий, фантастический голос звенящего колокольчика, неосознанно погрузилась в дымку горестного воспоминания: “Хорошо! Тогда скажу ему в день Церемонии Отсеивания. Мы будем провожать тебя на Церемонию и потом ждать на площади твоего возвращения, а Донни с его мамой тоже пойдут туда, чтобы так же поддержать Гею, так что мы там встретимся, и вот я скажу ему, что я тоже его люблю. Вот ведь обрадуется!”. Никто не придёт, никто не встретится, никто ничего не скажет, никто ничему не обрадуется. Не только самоубийц нельзя вернуть с того света – никого нельзя вернуть с того света.

Глава 10

Машины в Кантоне-J такая же редкость, как добрые ликторы – не помню, когда в последний раз видела подобную роскошь. Может, лет пять назад, когда, прогуливаясь по вечерним крышам с Бердом, я стала случайной свидетельницей расправы внутри ликторского состава, по результатом которой прямо на улице расстрелялись перепившие лишнего ликторы: позже стало известно, что военные не поделили между собой время посещения борделя. Их трупы вывозили на роскошной машине, редкого цвета хаки и с фарами, светящимися красными огнями. В этот раз роскошь должна была везти живой груз, и тем не менее, выглядела крайне сомнительно: грузовая и сильно побитая временем машина, в которую нам было скорее не сказано, а приказано погрузиться. Нас вывели через чёрный ход здания Администрации, даже не дав пятикровкам попрощаться с их ничего не подозревающими родственниками, что многих, очевидно, беспокоило, но не меня и не Стейнмунна. Быстро запрыгнув в кузов и заняв свободные места на деревянных лавках, мы наблюдали за тем, как самые отстающие участники этого безумия ещё что-то пытаются сказать совершенно не слушающим их Металлам – в основном парни говорили о том, что им необходимо “по-быстрому” попрощаться с родными. Самый крупногабаритный пятикровка был настолько вспыльчив, что Платина просто взял его за плечо и как будто легко толкнул в сторону машины, но парень от такого толчка чуть не завалился на спину, в последний момент успев схватиться за край кузова. После этого никто уже не говорил о необходимости прощаний – все молча стали грузить свои тела и души в нелюбезно предложенное и весьма сомнительное средство передвижения.

Я думала, что Металлы не поедут в кузове, но вместо этого Платина и Франций неожиданно и очень грациозно запрыгнули к нам и, подвинув крайних парней, сели на лавку у самого края нашего крытого прицепа. Таким образом, Платина оказался напротив меня по диагонали через два человека. Не знаю, что со мной произошло, но я не заметила того, что сверлю его широко распахнутым взглядом. Быть может, в конечном итоге я даже не заметила бы этого, если бы меня не одёрнул Стейнмунн, сидящий справа впритык к моему плечу:

– Глаза сломаешь, – шёпотом проговорил он мне сверху вниз.

Резко разгипнотизировавшись, я сразу же встретилась взглядом с другом. Не знаю, что меня смутило больше: то, что я попала под этот гипноз; то, что это мог заметить Платина, если бы меня вовремя не одернул Стейнмунн; или то, что Стейнмунн всё заметил.

Почувствовав прилив краски к щекам, я резко отвела взгляд в противоположную сторону и всю оставшуюся дорогу смотрела только вперёд, на квадратные колени сидящего прямо передо мной парня, а в голове всё крутились назойливые мысли об этом Металле, какой он серьёзный, мужественный и… Совершенно недосягаемый.

Я думала, что нас отвезут на железнодорожную станцию, ведь обыкновенно всех пятикровок транспортировали из Кантона именно поездом, но в этот раз, очевидно, что-то изменилось: вместо железнодорожной станции, находящейся внутри Кантона, нас повезли в совершенно противоположном направлении и, в конце концов, вывезли за стену через западные ворота. Так я впервые в своей жизни покинула пределы Кантона-J, и впервые в своей жизни увидела летающую машину – шаттл. Подумать только, в каком закрытом загоне, больше походящем на скотобойню, я родилась и выжила, что меня в эти первые часы пребывания за пределами давящих кантонских стен смог удивить не только шаттл, но и более прозаичные вещи…

Как только наша машина остановилась, проехав не больше двухсот метров от стены Кантона, Металлы сказали нам выходить. Я всерьёз думала, что здесь нас всех и расстреляют, прямо перед этим фантастическим железным шаттлом, на котором потом величественные Металлы улетят, взмывая над всеми этими густыми деревьями – надо же, за стеной оказался невообразимо высокий, густой и такой зелёный лес, что даже глаза резало от таких ярких красок! Никогда в своей жизни не видела столько зелени – вообще ничего подобного… Помню, в этот момент ещё подумала: “С таким набором впечатлений уж и не страшно помирать”, – но нас, к моему удивлению, не поставили на колени, и не приставили к нашим головам дула огнестрельных оружий. Вместо этого нам сказали заходить вверх по широкому железному пандусу, ведущему прямиком внутрь шаттла. От осознания того, что мы сейчас полетим, словно птицы, в грудной клетке защемило – и боязно, и воодушевляюще одновременно, и хочется кричать, и плакать оттого, что я не смогу всего этого рассказать Берду, маме, Октавии и Эсфире, Ардену, Арлену, Гее… Только присутствие Стейнмунна, постоянно держащегося рядом со мной, и удерживало мой дух от упаднического настроения, которое нашептывало мне мысль о том, что если не здесь и сейчас, значит, потом и где-то в другом месте, но всех нас точно убьют…

На самом входе в шаттл клеймёная женщина начала надевать на запястья всех кантоновцев кожаные браслеты, которые накрепко застегивала миниатюрным ключом. Людям, совершившим одно из непростительных преступлений и не прошедшим через смертную казнь, на плече ставят клеймо в виде перечёркнутой буквы Кантона, из которого преступник родом, после чего клеймёный человек становился рабом Кар-Хара. Судя по клейму на плече женщины, закрепляющей браслет на моём запястье, она была родом из Кантона-F. Я заметила, что на запястья всех парней надели браслеты коричневого цвета, а на моём запястье закрепили браслет чёрного цвета.

– Как думаешь, в чём разница цвета? – опустившись на пластмассовую сидушку подле Стейнмунна, шёпотом поинтересовалась я.

– Не знаю… Быть может, разница между парнями и девушками?

Неплохой и весьма правдоподобный вариант. Я решила принять его.

В шаттл вошли Металлы. Теперь я нарочно не смотрела в сторону Платины, так как сейчас мы были не в тесной и тёмной телеге, а в просторном и светлом багажном отделении шаттла, в котором мой взгляд мог заметить не только сидящий рядом Стейнмунн.

Когда Металлы опустились на свободные места, над головами всех сидящих включились зелёные лампочки. Наблюдая за тем, как пристегивается Франций, все начали пристегивать свои ремни, а я вдруг задумалась над тем, зачем пристегиваться всесильному Металлу, если не для того, чтобы молча показать нам, что нам необходимо сделать, чтобы перестраховаться от летального исхода внутри этой консервной банки, собирающейся взмыть в самые небеса.

Дальше впечатления получились смазанными, потому что в багажном отделении не было панорамных окон, из которых можно было бы посмотреть на землю свысока, так что мы только чувствовали, что оторвались от земли, что произошло как-то резко и очень странно, после чего не только у меня, но, кажется, у всех, мгновенно заложило уши. Дальше легче не стало, но я не жаловалась – по крайней мере, меня не тошнило, а вот одного парня, сидящего на самом крайнем месте в ряду, по истечении пятнадцати минут полёта стошнило прямо на пол. Металлы не повели и глазом, другим же было и без того дурно, чтобы обращать на это происшествие своё внимание, а я просто радовалась, что сижу от этого парня на достаточном расстоянии, чтобы не чувствовать зловония, исходящего от его рвоты…

Мы приземлились примерно спустя полчаса полёта, может чуть раньше или чуть позже. Я отчего-то сильно замёрзла, хотя была в своём термостойком ассасинском костюме, и как будто чуть-чуть оглохла, однако меня немного подбадривал тот факт, что не я одна, но и все парни при помощи пальцев пытаются прочистить воздушные пробки в ушах – значит, у нас одинаковые проблемы, и я здесь всё ещё не самая хлюпкая, по крайней мере, как минимум до тех пор, пока кто-нибудь недружелюбный наконец не заметит того прискорбного факта, что я являюсь девчонкой, а значит, в теории, могу быть слабее и уязвимее грузных парней, но ведь только в теории…

Когда Металлы приказали нам встать и идти на выход, я недолго думала и сразу же, по примеру остальных, начала расстегивать свой ремень безопасности. Ни на шаг не отставая от Стейнмунна, я покинула шаттл одной из последних и сразу же попала в гущу толпы – как позже выяснилось, так мы объединились с пятикровками и тэйсинтаями из других Кантонов, прибывших сюда поездом. Я продолжала держаться рядом с Рокеттом, но мой взгляд снова сосредоточился на Платине, который был минимум на полголовы выше всех присутствующих – он уходил вместе с Франций, но Франций вдруг остановилась рядом с каким-то совсем несимпатичным, коренастым мужчиной с лысиной, испещренной глубокими морщинами, больше походящими на вмятины. Квадратная челюсть, азартный огонёк в чёрных глазах, нагловатая ухмылка, примерно сорок лет прожжёной жизни – типичный солдафон, наверняка один из бывших ликторов.

– Большой в этом году улов, – заметил солдафон, обратившись к Франций и взяв в рот зубочистку.

– В этом пятилетии маловато пятикровок, зато прилично тэйсинтаев: сто сорок четыре парня и шесть девушек, всего сто пятьдесят человек ровно, из которых без малого восемьдесят – тэйсинтаи.

– Да уж, ситуация с тэйсинтаями явно лучше, чем в прошлый раз. И всё благодаря тому, что через клеймёных пожаром пустили в Кантоны слухи о перспективах кар-харской жизни… Очевидно, столь банальная схема вербовки идиотов работает.

– Не везде. В Кантонах “А”, “D”, “H” и “J” и пятёрки тэйсинтаев не набралось.

– Ничего, в следующий раз доберём…

Франций уже не слушала его – уходила вслед за Платиной, пока я с открытым ртом рассматривала перрон, на котором все мы очутились: блестящая белая плитка под ногами была такой отполированной, что в ней с лёгкостью можно было рассмотреть моё отражение!

– Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? – пригнувшись ко мне, смотря куда-то вверх, шокированным полушепотом обратился ко мне Стейнмунн.

Подняв голову, я увидела невероятное: тысячи маленьких белых и синих лампочек пущены прямо по высокому тёмно-синему потолку, словно звёздная крошка по небесам. У меня не нашлось слов, чтобы описать это чудо. И в этот момент в моей голове впервые пронеслась мысль: “А вдруг не убьют?”. Вдруг всё не так уж и плохо, и это просто начало новой, какой-то совсем интересной жизни…

Мою только начавшую зарождаться надежду с детской лёгкостью разбил солдафон, который, встав на белую тумбу, чтобы возвыситься над толпой, заговорил басовитым голосом заядлого курильщика:

– Меня зовут Крейг Гарсия. С этого момента я ваш инструктор, король и шанс на выживание. Будьте внимательны к моим словам и будете жить. Впрочем, далеко не все. В течение следующих трёх недель почти каждый из вас, по очереди, один за другим сдохнет и, скорее всего, сделает это в страшных муках. Выживут только семь человек. Я понятно объяснил этот пункт?

К моему горлу подступил ком, и кто-то из толпы выкрикнул вопрос, который заранее успел прозвучать в моей собственной голове:

– Только семь человек из ста пятидесяти?!

– Ну, всего финалистов будет десять, но из вас выживут максимум семеро.

– Финалистов? – шёпотом, не скрывая своего переживания, зашипела на Стейнмунна я. – Он сказал “финалистов”? Как в какой-нибудь игре, что ли?

Стейнмунн не успел ответить, вместо него продолжил разъяснять ситуацию Крейг Гарсиа:

– Теперь все вы – участники шоу Кар-Хара, известного под названием “Металлический Турнир”. Ваше выживание – редкое развлечение для жаждущих хлеба и зрелищ кар-харцев, а для вас – шанс…

– Хорош шанс! – послышалось из толпы. – Семь выживших из ста пятидесяти человек – это убийство, а не шанс!

Гарсиа будто не услышал этого выпада, потому что продолжил говорить, не повышая тона:

– Теперь объясняю, в чём заключается ваш шанс. Дело в том, что люди, обладающие пятой группой крови, имеют доставшийся им от их предка Металла Металлический Ген, который означает предрасположенность к мутации, способной обратить носителя пятой группы крови в Металл. Нам уже известны представители “чистых” Металлов: Платина и Золото. Чистыми Металлами считаются субъекты, чей Металлический Ген активировался в организме естественным путём. Также уже зафиксирован случай существования “искусственного” Металла или “суррогата”: Франций. Искусственным Металлом считается носитель чужого гена, который успешно вжился во время переливания пятой группы крови из вен пятикровки в вены обычного тэйсинтая. Так что не любой пятикровка имеет шанс стать Металлом, но любой тэйсинтай может попытать удачу в этом деле. В плане обращения в Металл пятикровки, конечно, на несколько ступеней стоят выше тэйсинтаев, но так может продолжаться лишь до тех пор, пока зазнайки не лишатся собственной крови – её запросто могут перелить в любого из тэйсинтаев. Иными словами: Металлы – это мутанты, пятикровки – это имеющие предрасположенность к мутации потомки Металлов, а тэйсинтаи – всего лишь те, кому может посчастливиться заполучить мутирующий ген. Если хотите обеспечить себе хорошую жизнь, советую обратиться в Металл, но если это не ваше предназначение – просто попытайтесь вгрызться в свою жизнь посильнее, так как отныне она у всех вас висит на волоске. Что ж, раз с этим разобрались, продолжаем просвещение. У вас на запястьях закреплены кожаные браслеты, которые разделяют вас на две группы: пятикровки и тэйсинтаи. У пятикровок браслеты коричневого цвета, у тэйсинтаев – чёрного. В течение следующего месяца вы все будете на равных проходить ожесточенные испытания. Вам придется драться между собой. Зачастую бои будут проходить насмерть, – он сказал “насмерть”! – В этом году у нас семьдесят пятикровок и восемьдесят тэйсинтаев. В сумме – сто пятьдесят человек. Хм… Да будет вам известно, что это на два десятка больше, чем пять лет назад. Однако же, к концу этой недели вас должно остаться только семьдесят, а это – меньше половины. Большинство из вас отсеется из-за летальных исходов, а те немногие, кто останется в живых, но не войдёт в заветную семидесятку, автоматически превратятся или в доноров крови, или в подопытных. Однако не переживайте – даже если вы умрёте в течение последующих двух недель, вы всё равно станете донорами или телами для экспериментов. В конце концов, откуда берётся кровь пятой группы, которую переливают подопытным тэйсинтаям? Если же не вошедший в заветную семидесятку является тэйсинтаем, в него перельют кровь погибшего пятикровки, что в девяносто девяти целых и девяносто девяти сотых случаев приводит всё к тому же летальному исходу. Те из вас, кто сумеет пережить эту неделю, станут участниками Металлического Турнира, проходящего в Кар-Харе один раз в пять лет. И здесь можно было бы вас поздравить, если бы только не хотелось вас пожалеть. Металлический Турнир – это мясорубка с кровью, кишками и мясом. В этот раз в нём будут участвовать: семьдесят новобранцев, благополучно прошедших подготовительный период; три Металла; и, в этом году, около двадцати пяти человек, забытых в Ристалище во время прошлого Турнира и умудрившихся до сих пор там выжить. Ристалище – это место проведения Металлического Турнира и ваш самый страшный сон. Вас поместят в этот блендер на две недели, по истечении которых вам предоставят хрупкий шанс выбраться из него если не целыми, тогда, может быть, живыми. Всего таких “шансов” десять, так что обычно из Ристалища возвращается всего семь человек. Вы не ослышались: только семь финалистов, потому что три из десяти мест со стопроцентной вероятностью отойдут непобедимым Металлам. В чём смысл Металлического Турнира, спросите вы? Конкретно для вас смысл – это выживание. Для организаторов Металлического Турнира смысл не так однозначен: обретение в ваших лицах живучих и прошедших огонь солдат, зрелищный отдых с семьёй и друзьями перед экранами телевизоров, поддержание букмекерских контор – в конце концов, тотализаторы никто не отменял, а на ваших жизнях и смертях можно много заработать, параллельно, быть может, состряпав для Дилениума первоклассного воина, так как каждый гарант мечтает спонсировать того, кто впоследствии может обратиться в непобедимого Металла. Кстати о гарантах… Завтра, в первой половине дня, состоится аукцион. И снова хотелось бы вас поздравить, если бы потом не пришлось жалеть. Вас будут покупать с молотка разношерстные толстосумы. У купленных будет больше шансов на выживание, нежели у тех, кто останется без толкового гаранта. Дело в том, что купивший вас гарант тратится на вашу безопасность во время следующей, наверняка самой экстремальной недели в вашей пропащей жизни. Он может купить вам всё: одежду, оружие, лекарство и новую почку… За это, в своё время, вам придется отплатить, однако повторюсь – у тех из вас, кто на следующую неделю останется без щедрого гаранта, шансы на выживание автоматически сокращаются примерно на семьдесят-восемьдесят процентов. Остальные подробности узнаете в процессе выживания, сейчас же я разведу вас по казармам… И советую вам выспаться перед грядущим весельем, везунчики.

– Везунчики? – едко отозвался голос из толпы.

– Это последний год, когда Металлический Турнир будет длиться только три недели: неделя в Руднике и две недели в Ристалище. На последующие Турниры будет разработана двухмесячная программа, согласно которой до Ристалища будет допускаться только пятьдесят выживших, что на целых два десятка меньше нынешнего числа, так что да, можете считать себя везунчиками, но не конкретно ты, белобрысый. Слишком громко задал свой вопрос – я тебя запомнил, что для тебя нехорошо. Считай, до конца этой недели ты не доживёшь.

Глава 11

Нас долго вели по длинному подземному лабиринту, и чем дольше мы шли, тем хуже становилось состояние этого лабиринта: стены были обшарпаны и местами с полностью обвалившейся штукатуркой, плитка под ногами хрустела трещинами, а периодически и вовсе отсутствовала, освещение проявлялось всё тусклее и тусклее, так что в коридорах, до отказа забитых потоком людей, было нагнетающе темно и тесно. Если бы у меня была боязнь закрытого пространства и столпотворения, эти пятнадцать минут блуждания по кажущемуся бесконечным лабиринту могли бы стать серьёзным испытанием для моей психики. Очень сильно помогало присутствие Стейнмунна – пока моё периферическое зрение выхватывало знакомую серую накидку, развивающуюся слева от меня, мне было не так страшно, как могло бы быть…

Стейнмунн шёл в хвосте колонны парней, за которой следовала немногочисленная группа девушек, поэтому когда Крейг Гарсиа остановился напротив страшно ржавой и тяжелой железной двери, с душераздирающим скрипом открыл её и сказал заходить в это помещение исключительно девушкам, мы со Стейнмунном обменялись напряжёнными взглядами. Мы не ожидали, что нас разделят, так что уровень нервозности, скорее всего, у нас обоих спрогрессировал моментально.

– Чего рты раззявили? – грубо поинтересовался Гарсиа у парней, наблюдающих за девушками, проходящими за эту страшную дверь. – Это женские казармы, вам сюда вход воспрещен, так что не побалуетесь, ключик-то у меня, – с этими словами он вдруг шлёпнул по заднице последнюю переступавшую порог девушку с короткими волосами, на что та явно чуть сдержалась, чтобы не отреагировать грубостью – в конце концов, все помнили его угрозу “белобрысому” парню, да и он сам только что намекнул на то, что имеет от этого помещения ключ, а значит, имеет некоторое преимущество и даже власть нагадить всем, кто ему будет неугоден.

Прежде чем страшная дверь прямо перед нами захлопнулась с душераздирающим хлопком, моментально вызвавшим непроизвольные мурашки по коже, до нас донеслись слова Крейга, брошенного парням: “Мужские казармы дальше по коридору – двигайтесь!”.

Значит, казармы… Я резко обернулась и увидела четыре железные, двухъярусные койки. Понятно. Нас всего шесть, а спальных мест восемь, значит, драки за места не будет, но лучше сразу занять лучшую койку, а лучших здесь всего две – дальняя левая и ближайшая к выходу правая. Так как я стояла ближе к левой части комнаты, я сразу же двинулась к дальней левой кровати и, сняв с себя кофту и бросив её поверх кажущегося чистым одеяла, успешно застолбила за собой место. Все остальные сразу же последовали моему примеру и быстро определились со своими местами. Дальше начался немой осмотр помещения. Откровенно, эта казарма походила на обрывок какого-то кошмара: двухэтажные кровати хотя и были застелены чистым бельём, оказались страшно ржавыми и неприятно скрипучими; у изголовья моей кровати вдоль всей стены был выстроен один сплошной железный и не менее ржавый ряд закрытых шкафчиков, справа от которых зияла дыра в виде неровного прохода без двери, за которым обнаружился отталкивающий своим видом санузел – проржавевший общий душ на пять душевых мест, отсыревший бетонный пол и два унитаза, от которых сразу же хотелось отвести взгляд, впрочем, здесь обнаружилось присутствие целых десяти мотков туалетной бумаги – должно быть, мы могли считать эту находку роскошью.

Стоило мне выйти из душевой комнаты, как в казарме началось движение активистов. Конечно я понимала, что все собравшиеся здесь девушки являются тэйсинтаями, а значит, должны иметь если не стальные яйца, тогда определённо точно не самые простые темпераменты, и всё же узнать, что в моём окружении имеются придурковатые личности, было неприятно – куда приятнее было бы обнаружить, что все здесь более-менее адекватны и сон в этом месте может считаться если не безопасным, тогда хотя бы допустимым.

– Ну что, узнаем, кто есть кто? – скрестив руки на груди, в центр комнаты с громким вопросом-заявлением вышла самая высокая из нас, статная блондинка с желтым оттенком длинных волос. Я сразу же отметила, что у неё за спиной закрепились ещё две девушки. – Я Мэнди, мне двадцать два года, – продолжала громким тоном вещать инициирующая никому не интересное, кроме её одной, знакомство. – А это Карэн, ей двадцать лет, и Самаир, двадцать один год, – с этими словами она по очереди кивнула в сторону девушек, стоящих за её спиной. Карэн была смуглокожей, жгучей брюнеткой с волосами длиной до лопаток, а Самаир была белокожей брюнеткой с очень короткими, “рвано” обрезанными волосами. Трио выглядело странно: все очень сильно отличались внешне, даже ростом не совпадали, зато каждая обладала острым взглядом и острыми чертами лица, которые однозначно лишали их возможности считаться красавицами, однако же на внешность они не были и уродинами – такие личности средние во всём, кроме злобы, в которой они могут проявлять свои внутренние миры поистине виртуозно.

Тем временем Мэнди продолжала вещать за себя и от лица своих подруг одновременно:

– Мы из Кантона–E, являемся соратницами, так что составляем собой нерушимый союз.

Слово “нерушимый” едва не пробрало меня на улыбку, но я так устала, что сил даже на иронию как будто не осталось.

– Адония Грац, восемнадцать лет, Кантон-А, – следующей представилась высокая, пышноволосая, белокожая шатенка с аккуратными чертами лица и со статной фигурой – по красоте вторая после меня.

– Скарлетт Шахриар, восемнадцать лет, также Кантон-А, – сразу же назвалась следующая девушка, брюнетка, подстриженная под парня так коротко, что длина её волос сейчас была всего в два-три сантиметра, плюс её мальчишеский образ подчеркивали оголённые и внушающие уважение бицепсы и трицепсы. Дальше она продолжила говорить своим строгим тоном, присущим парням, обращаясь именно к Адонии: – Мы с тобой не знакомы, но мы из одного Кантона, так что можем составить союз, – с этими словами она уверенно протянула ладонь своей землячке, которую та сразу же пожала.

Отлично. Теперь здесь трио и дуэт, а я сама по себе, то есть теперь у меня самое невыгодное положение… Да плевать. Драться-то я умею получше некоторых парней, так что в случае надобности просто наваляю каждому, сколько кому надо, на том и остановимся.

Прежде чем я успела представиться, слово снова взяла соломенноволосая Мэнди, и в этот раз взяла его с откровенно претенциозным, даже агрессивным тоном:

– Адония Грац и Скарлетт Шахриар? Что, хвастаетесь тем, что у вас есть фамилии? А тебя-то как зовут, красотка? – с усиленной нотой агрессии и с выделением слова “красотка” обратилась ко мне всё та же самая громкая девица, которой явно резали глаз мои яркие внешние характеристики.

– Дементра, – твёрдым тоном произнесла я, глядя прямо в глаза дылде, и, слегка приподняв одну бровь, со значением добавила: – Катохирис.

Я ясно выразилась. И все – и трио, и дуэт, – сразу поняли, что я не испугалась. И это задело как минимум трёх из них так же сильно, как сильно мог бы порадовать их мой испуг. Я была одна, но я не была из трусливых, и это не могло оказаться им по вкусу.

Не дожидаясь ответной реакции, я молча развернулась и отправилась на свою кровать. Спустя пять секунд Адония и Скарлетт последовали моему примеру и заняли кровать, стоящую у изножья моей – так как Адония приняла предложение Скарлетт о союзе, Скарлетт молча переместилась с кровати у противоположной стены на второй этаж койки Адонии. Итак, меня попытаются прирезать. Ха! Как же мне плевать на эти интриги…

Перед тем как улечься, я взяла в руки подушку, чтобы взбить её, и сразу же нашла под ней пронумерованный ключ. Сразу догадавшись, что он может быть от одного из шкафчиков, представляющих собой сплошные двери, шириной в полметра и длиной в два, я решила проверить. Мой ключ с цифрой семь подошёл к седьмой дверце, и так как у других девушек также под подушками обнаружились ключи, они поспешили проверить свои шкафчики.

Содержимое шкафов у всех оказалось идентичным: серая пижама, выполненная из жёсткого льняного материала, серое полотенце огромных размеров, кусок хозяйственного мыла, зубная щетка с пастой и упаковка тампонов. Никакой сменной одежды, даже нижнего белья.

Решив, что сегодня не лучшее время для приёма душа, я снова отправилась в кровать, на сей раз с чёткой целью улечься. В казарме было холодно, так что переодеваться в пижаму я, в отличие от трио, даже не думала – просто нырнула под одеяло прямо в одежде. Однако, постельным принадлежностям я отдала должное – бельё было чистым, а одеяло, вроде как, плотным и должным согревать.

Тусклую голую лампу, горящую посреди казармы, выключили, но вот свет, горящий в душевой, оставили на всю ночь – очевидно, не я одна осознавала опасность кромешной темноты в этом месте, так что меня тут боялись не меньше, чем я могла бы бояться всех их. Конечно, я понимала, что меня могут попытаться зарезать уже этой ночью, но, как я уже определилась, мне было наплевать на это, а быть может, в связи с последними событиями в моей жизни, я была бы даже не против такого исхода, так что я просто взяла и спокойно погрузилась в сон. Опрометчивый поступок. Откровенно говоря, если бы именно в эту ночь на меня напали с целью прирезать во сне – эта миссия увенчалась бы успехом. Однако сегодня не я одна была на стрессе – все всё ещё были нерешительны и блуждали в своих опасениях, и в своих намерениях, да и ножей ни у кого ещё не было, так что… В отличие от всех вместе взятых тэйсинтаев и пятикровок, я этой ночью хорошенько выспалась. Эмоциональная отбитость – тоже дар, особенно полезный, когда речь заходит о выживании.

Глава 12

Глава 13

На завтрак было отведено ровно полчаса, по истечении которого Крейг Гарсиа, сообщив нам о скором старте аукциона, на котором нас должны будут покупать с молотка богачи Кар-Хара, снова повёл нас петлять по тускло освещённым коридором подземного лабиринта. Перед входом в просторный зал с бледно-голубой подсветкой от люминесцентных ламп, нас остановила клеймёная женщина, та самая, которая ранее крепила на наши запястья кожаные браслеты. Она начала поочерёдно крепить на одежду каждого входящего в зал алую картонку с серебристыми цифрами, располагая её чуть ниже левой ключицы. После получения индивидуальной карточки все отправлялись на чудаковатую, длинную лавку, представляющую собой три широкие ступени, обитые жестким шениллом и расположенные вдоль всей длины левой стены.

Сидячих мест на всех не хватило, так что мы со Стейнмунном просто подошли к дальней стене, расположенной напротив входа в зал, и, скрестив руки на груди, с серьёзными выражениями лиц стали наблюдать за толпой. К своему неудовольствию, я отметила, что среди участников этого безумия практически нет слабых или тощих парней – все если не громилы, тогда просто крепкого телосложения. На фоне таких габаритов я со всей своей прокаченной мускулатурой выгляжу чуть ли не щепкой, что, естественно, заставляет меня хмуриться всё сильнее.

Вдруг от толпы отделился парень с необычной внешностью, и прежде чем он приблизился, я уже знала, что он направляется именно к нам, так как пока он шёл, он с удивительным отсутствием скромности смотрел прямо на меня, как будто я являлась его целью. Стоило ему остановиться напротив Стейнмунна и кивнуть ему, как мой друг сразу же, совершенно спокойным тоном, неожиданно представил мне незнакомца:

– Дементра, познакомься, это мой сосед по койке Веркинджеторикс Астуриас.

Стейнмунн ещё не договорил, а парень уже протянул мне свою руку, которую я пожала спустя секунду замешательства. Рукопожатие получилось неестественно крепким. В голове пронеслись уже известные факты об этом парне: двадцать два года, очень хмурый тэйсинтай. Дальше произошла быстрая оценка внешности. Веркинджеторикс оказался притягательно несимпатичным: волосы неопределённого, совершенно странного пепельного цвета, глаза светлые, лицо вытянутой формы, подбородок с ямочкой, ростом лишь на дюйм или два выше меня… Бывают некрасивые и даже уродливые парни, мгновенно отталкивающие одной только своей внешностью, но бывают такие “некрасавцы”, в некрасоте которых как будто заложена особенная сила, способная необъяснимо притягивать противоположный пол. Этот Веркинджеторикс был как раз из последних. Впрочем, меня такие типажи никогда не привлекали, так как я в этом вопросе совершенно прозаична – мне нравятся очевидные красавцы. Ладно Платина – едва ли в мире может найтись зрячая женщина, неспособная оценить столь мощную, брутальную мужскую красоту, – но взять того же Стейнмунна – высокий, статный, белозубый, ясноглазый, с удивительно правильными чертами лица… Сама страдая оттого, что в первую очередь меня оценивают по моей блестящей внешней обёртке, я не могу похвастаться тем, что не поступаю точно так же – сначала меня притягивает или отталкивает именно внешность, а уже после меня могут интересовать такие детали, как внутренний мир. Так что моё первое впечатление о Веркинджеториксе получилось туманным и даже смазанным – парень меня совершенно не заинтересовал.

Стоило новому знакомому отойти чуть правее и таким образом открыть мне обзор, как на его месте очутились ещё двое парней – Брейден Борн и Трой Имбриани, о которых Стейнмунн уже успел рассказать мне в столовой. Стейнмунн начал представлять нас друг другу, а я тем временем только успевала пожимать руки новых людей:

– Брейден, это Дементра, Дементра – Брейден. Трой – Дементра – Дементра, это Трой.

– Твоя девушка? – вдруг ухмыльнулся Брейден, что меня не смутило, но и Стейнмунн проигнорировал этот вопрос.

– Вы кузены? – решила перевести разговор в похожее, но всё же иное русло я. – Немного похожи внешностью.

– Нет, мы только друзья детства, – спокойно одарил меня несомненно добродушной улыбкой Трой, и я отметила очень интересную, красивую мягкость его баритона.

– Хотя, кто знает, – вдруг снова отозвался более надрывный Брейден. – Так-то отцы и матери у нас разные, но мы оба пятикровки, так что какой-нибудь дед-Металл и может оказаться общим, – почти хохотнул парень.

Я сразу всё поняла: они и вправду чем-то похожи, но только на первый взгляд – внутреннее содержание заметно разнится. Трой миловидный шатен с мягким светло-шоколадным взглядом, мягким голосом и миловидной улыбкой; Брейден имеет более точеные черты, более светлую кожу, тёмно-голубые глаза, а также он чуть выше и чуть резче не только в словах, но и в движениях. Оба парня могут похвастаться ярко очерченной мускулатурой и в принципе внушающими уважение пропорциями, однако Брейден немногим крупнее. Трой мне понравился больше.

Только оценив своих новых знакомых, я заметила, что я, Стейнмунн, Веркинджеторикс, Брейден и Трой образовали собой своеобразный круг, и сразу же удивилась этому – неужели у меня только что получилось вступить если не в союз, тогда в его подобие?! И всё благодаря Стейнмунну: если бы не он, я бы со своим хромающим умением устанавливать новые связи едва ли сдвинулась бы с мёртвой точки!

В течение следующего получаса мы узнали очень многое. Например, кто такие гаранты – толстосумы, которые будут нас приобретать и обеспечивать, если только они захотят приобрести “товар” в нашем лице; что такое аукцион и как он проводится; почему обычно спрос на девушек выше, чем парней…

– И почему же спрос на девушек выше, чем на парней? – поинтересовался Стейнмунн у гораздо более просвещенных парней из Кантона-B. – Ведь крупные парни в вопросе выживания, вроде как, более перспективны, – резонно заметил Рокетт.

– Это неточная информация, – отчего-то вдруг отведя взгляд в противоположную часть зала, будто не желая смотреть на нас, начал отвечать Брейден, – но ходят слухи, будто гаранты могут приобретать “живой товар” для утех. Поэтому девушки обычно продаются лучше, хотя этот момент касается не только девушек. Один клеймёный из Кантона-B рассказывал, что его во время прошлого Металлического Турнира прикупила богатая старушка, так он ублажал её и купался в роскоши даже после Турнира. Так продолжалось пару лет, пока старуха не померла на восьмом десятке жизни, после чего роскошная жизнь сексуального раба резко свернулась и началась менее блестящая, стандартная рабская участь.

Пока Брейден рассказывал весь этот ужас, я старалась стоять с каменным, ничего не выражающим лицом, и делать вид, будто не замечаю, каким взглядом на меня в этот момент смотрит Веркинджеторикс, но на самом деле я всё видела – парень буквально шею ломал, заглядываясь на меня. Снова всё повторяется: сначала парни моего Кантона, теперь парни другого Кантона – неужели мне никогда не перепрыгнуть эту планку? Неужели кантонские парни – максимум, что мне может светить, и парни вроде Платины никогда даже не посмотрят в мою сторону, несмотря на всю мою очевидную красоту, ведь их окружение состоит из более благородных, чистых и гораздо более красивых девушек вроде Франций. И надо же, что вся моя внешняя и, быть может, обманчивая красота досталась мне от мерзавца Морана. Стоит вспомнить, как этот старик статен и приторно красив на лицо, так тошно становится от осознания того, что я такая же, только в женском обличии… Мне давно стоило бы сделать вывод, что внешность, в подавляющем большинстве случаев, обманчива. Быть может, меньше бы соблазнялась на Платину, зная, что обыкновенно за самыми притягательными обёртками скрывается самое ужасное наполнение, но в этот период своей жизни я всё ещё была слишком молода, чтобы думать хотя бы чуть глубже, чтобы хотя бы лишний раз не думать о Металле…

Аукцион оказался совсем незамысловатым мероприятием: “товары” один за другим выходили в центр зала, становились на тумбу, подсвечиваемую ярким белым светом, после чего над их головами начинали появляться цифры в случае, если их хотели купить. Из ста сорока четырёх парней купили только пятьдесят семь: самым дорогим оказался крупный пятикровка из Кантона-F, за которого купивший его гарант отдал целых сто шестнадцать монет, а самым дешёвым стал тэйсинтай из Кантона-G, которого приобрели всего лишь за четырнадцать монет. Всех парней из моей компании раскупили, причём за приличные суммы: Стейнмунна купили за девяносто монет, Брейдена за девяносто пять, Троя за девяносто две монеты, Веркинджеторикса за семьдесят девять монет. С девушками дела обстояли немногим иначе – раскупили совсем всех, и всех за немалые суммы. Самой дешёвой стала Карэн, за которую выдали целых сто двадцать монет, а самой дорогой не только среди девушек, но в принципе среди всех участников Металлического Турнира, неожиданно, оказалась я – без малого двести тридцать монет! Жаль, что мы не видели своих покупателей, так как зеркало, за которым они, вроде как, располагались, выдавало нам только наши собственные отражения, но после того как девушек, явно проигрывающих парням по комплектации, расхватали за более внушительные суммы, я пришла к окончательному выводу – Брейден говорил правду, а значит, до попадания в Ристалище, если, конечно, я доживу до этого “попадания”, меня попробует изнасиловать какой-то зажравшийся кар-харский выродок, купивший меня в качестве игрушки с целью поизмываться, а вовсе не с целью помочь. Вывод: это тупик, из которого я не выберусь живой, так как не только за убийство, но даже за неумышленное нанесение физического урона жителем кантона кар-харцу предписана смертная казнь. Из огня да в полымя – от расправы к казни. Видимо, в этом вся я.

Глава 14

Сразу после окончания аукциона нас перевели в соседний зал, который оказался копией предыдущего помещения, за исключением того, что вся левая стена от входа представляла собой одно сплошное зеркало, лавки отсутствовали, под ногами был тонкий ковёр из скудного синего ворса, а посреди комнаты, вместо аукционной тумбы, возвышался ринг. Еще у зеркальной стены стояло три стула, на которых уже сидели Металлы. Стоило мне увидеть Платину, как мне сразу же захотелось отвести взгляд, чтобы не бредить о недосягаемом, так что я моментально сосредоточилась на единственном Металле, которого до сих пор ни разу не видела: золотистые волосы, телосложением лишь немного уступает в габаритах Платине, точёные черты лица, как и другие Металлы ослепительно-притягательно красив – Золото.

Из-под гипноза меня вывел гнусавый голос Крейга Гарсии, без предупреждения начавшего инструктаж:

– За зеркальной стеной сейчас находятся ваши гаранты. Вы их не видите, зато они за вами пристально наблюдают. Я буду вашим тренером, как и Металлы, которые в любой момент могут заняться вашим воспитанием. Сейчас у каждого из вас состоится спарринг с рандомным противником, во время которого вы должны продемонстрировать свои способности купившим вас гарантам. В случае победы вы заработаете десять баллов. Советую сразу выложить все свои козыри и не пренебрегать заработком баллов, потому как эти крошки вам пригодятся в конце недели, конечно, если вы умудритесь дожить до того времени. Если к концу недели сможете набрать достаточное количество баллов, успешно проходя различного рода испытания, тогда у вас появится шанс выменять их на вспомогательное оружие для участия в Турнире. Так что желаю вам не прозевать этот шанс – он может спасти ваши шкуры. Теперь о предстоящем спарринге. Он длится до тех пор, пока соперник не будет уложен на лопатки или убит – здесь на ваше усмотрение. Советую не пренебрегать лишней возможностью избавиться от противника: чем меньше ваших оппонентов останется в живых, тем больше у вас шансов попасть в заветную семидесятку. Еще можно сдаться перед началом боя, подняв правую руку вверх и заявив о своём поражении, или в течение первой минуты боя прокричать о своём решении. Если вы этого не сделали в самом начале – даже если вас будут убивать на второй минуте под ваши вопли о том, что вы жаждете сдаться, это не будет учитываться: либо умираете, либо побеждаете соперника, либо кто-то кого-то щадит. Не советую спешить сдаваться тем, у кого есть гаранты – они могут отказаться от вас в любой момент. Разочаруете их своими отсутствующими способностями, и вас бросят, как ненужную куклу. Следующую неделю вы будете находиться под невидимой опекой своих гарантов и сможете познакомиться с личными благодетелями лишь за два дня до начала Металлического Турнира. А теперь по очереди выходим на ринг. Первый и второй номера – вперёд.

На моей груди всё ещё был приколот бейдж с номером сто сорок шесть, то есть мне придется выйти на ринг одной из последних, но у кого сто сорок пятый номер? Стейнмунн, отошёл от меня ещё минуту назад, зачем-то скрывшись в толпе, Брейден и Трой давно пропали из поля зрения, так что я уже хотела начать бегать взглядом по столпотворению, чтобы попробовать найти сто сорок пятый номер и заранее оценить своего оппонента, как вдруг прямо передо мной, словно из ниоткуда, вырос Веркинджеторикс, о котором я уже и думать забыла.

– Я сто сорок пятый, – со значением произнёс он, указав на бейдж на своей груди, на котором и вправду красовалась цифра 145. – Я поддамся тебе, чтобы ты смогла заработать баллы.

Это было настолько неожиданно, что показалось мне не столько актом доброжелательности, сколько чем-то наподобие натиска, а быть может даже агрессии.

– Это уловка такая? – мгновенно сдвинула брови я, таким образом выражая откровенное недоверие. – Чтобы я расслабилась и в итоге ты победил? – в этот момент я скрестила руки на груди.

– Нет.

– Думаешь, я не смогу тебя уложить?

На самом деле, ответ на этот вопрос мог оказаться не в мою пользу: этот парень крепко сложен, под его тонкой кофтой проступают ярко очерченные мышцы, он не только выглядит, но и на самом деле является сильным, помимо чего он ещё и чуть выше меня… Ведь может оказаться отличным бойцом!

– Нет, дело не в том, – вдруг замахал руками мой собеседник, как будто в попытке оправдаться.

– Тогда в чём дело? – продолжая вести диалог холодным тоном, не отступая “прижимала к стенке” парня я, и вдруг… Он опешил! Буркнул себе под нос что-то вроде: “Просто так поддамся”, – как будто слегка порозовел, отвёл взгляд и поспешил смешаться с толпой. Я так и осталась стоять, ничего не поняв. Не может же быть, чтобы всего лишь моя внешняя привлекательность вдруг оказалась способна сотворить нечто такое… Да ну! Скорее всего, просто врёт, чтобы… Чтобы что?

Спарринги выдали интересные результаты. Стейнмунн вышел против тэйсинтая, который был лишь немногим меньше него, и благодаря своей природной ловкости уложил своего противника на лопатки уже к концу первой минуты боя. Брейден и Трой тоже отлично справились, хотя Брейдену попался весьма крупный пятикровка, который за несколько мгновений до своего поражения успел разбить оппоненту нижнюю губу так, что после Брейден ещё некоторое время отплёвывался кровью. Спарринги девушек оказались менее зрелищными, но результаты тоже были интересны: Адония с лёгкостью одолела Карэн; Скарлетт не особо напрягаясь победила совсем тощего тэйсинтая; Мэнди и Самаир сдались до фактического начала боя с крупными пятикровками. Мой бой балансировал между необычностью и посмешищем: стоило мне только сделать первый захват и при помощи подножки перевернуть Веркинджеторикса на лопатки, как он сразу же поднял руки вверх и объявил о принятии своего поражения. Мне засчитали десять баллов, а ещё Крейг не преминул громко отметить, что это был самый короткий бой не только за сегодня, но за всю историю существования Металлического Турнира. Мне было наплевать на колкости, так как меня больше волновал тот факт, что за нами наблюдают Металлы: я видела, что все три Металла смотрели в сторону ринга, когда я стояла на нём, хотя прежде они были заняты разговором и пропустили созерцание почти всех боёв – факт такого случайного или всё же неслучайного внимания смутил меня настолько, что весь оставшийся день я только и думала о том, как именно могла выглядеть в этом совершенно нелепом бою, так что даже во время обеда и ужина только слушала галдящих парней, по большей части обсуждающих свои бои, и была себе на уме. В таком задумчивом состоянии я и добралась вместе со всей толпой до казарм, а уже очутившись возле своей койки, поняла, что от меня ужасно пахнет, и попыталась вспомнить, когда же я мылась в последний раз… В голове начали мелькать картинки: роковая ночь потери всей семьи и почти всех друзей, пьяные сутки в подвале дома Стейнмунна, ночь раздачи всего своего серебра, Церемония Отсеивания, ночь в Руднике и вот, ещё одна ночь… Это сколько же грязи сейчас на мне? Пять слоёв? Повезло, что мои волосы слишком густые, чтобы страдать от длительного отсутствия душевых процедур. Вспомнив, какой красивой и ухоженной сегодня была сидящая между Платиной и Золотом Франций, я сразу же поморщила носом – будь я Металлом, я бы точно была красивее её, но я всего лишь смертная девушка, так что мне до её уровня, как до луны, а значит, нужно хотя бы помыться, что ли.

Я первая, кто решилась воспользоваться этим экстремально выглядящим душем, так что я ждала от него серьёзного подвоха и в итоге серьёзно удивилась, когда из ржавых труб побежала вполне чистая и к тому же тёплая вода. Наличие мыла подозрительного серого цвета отлично помогло справиться с грязью даже под ногтями. Жаль, что грязь из человеческой головы невозможно вымыть обыкновенным мылом. Пока мылась, всё думала о том, что ещё четыре дня назад я жила совсем другую жизнь, более счастливую: у меня была любящая семья, у меня были верные друзья, сам факт существования моих близких и их безграничная поддержка – всё это казалось мне само собой разумеющимся, неким неиссякаемым источником… И вот я стою под ржавым душем какого-то подземного кар-харского лабиринта и с ужасающей отчётливостью осознаю, что всё конечно. Совсем всё. Даже я когда-нибудь кончусь – Дементры Катохирис больше не будет, и кто будет тогда?

Я досуха вытерлась тонким полотенцем, успела надеть трусы, пижамные штаны и лифчик, когда в душевую вошли сразу трое: Мэнди, Карэн и Самаир. Они были без полотенец, одеты, да и по одной только их общей ауре я сразу поняла, ради чего они пришли. Единственное, что меня смутило в этой ситуации, так это то, что они явились только сейчас, а не раньше – я предполагала, что мне придётся отбиваться от них полностью обнажённой. По крайней мере, если бы я была законченной стервой, какими являлись они, я бы напала на свою жертву в самый неподходящий момент. Отсюда вывод: они не просто стервы – они ещё и дуры. Последний факт, впрочем, мне на руку.

Подошедшая ко мне впритык дылда Мэнди вырвала из моих рук пижамную футболку и отбросила её себе за спину, где её шафка Карэн с удовольствием втоптала свою добычу в грязную лужу воды.

– Ну что, самая дорогая девушка аукциона, как думаешь, за что конкретно твой гарант отвалил столько бабла: за твою смазливую мордашку, за твои сиськи или всё дело в твоей крепкой заднице? – с этими словами она хотела сбоку шлёпнуть меня по заднице, но у неё не вышло. Мэнди оказалась левшой, так что я с лёгкостью перехватила её руку своей правой, а левой, совершенно неожиданно не только для неё, но и для её подруг, схватила её за шею и со всего размаха, не жалея силы, врезала её лбом прямо в правую стену с таким напором, что древняя настенная плитка аж треснула, приняв на себя такой удар. Впрочем, удар пришелся не только на лоб… Я могла бы воспользоваться растерянностью соперницы и врезать ещё раз, так, чтобы она наверняка получила сотрясение мозга, но вместо этого я отбросила её назад, так как уже видела, что разбила не только её ровный лоб, но и её ястребиный нос. Пока Мэнди падала в лужу, оставшуюся после моего приёма душа, Карэн сделала шаг в моём направлении, но сразу же замерла, увидев мои сжавшиеся кулаки и красноречивый взгляд: их крупная предводительница уже умывалась собственной кровью в луже, так что же я сделаю с более мелкими противниками? Уцелевшие не решились проверять. Обе расступились, давая мне пройти. Карэн почти сразу бросилась поднимать своего главаря.

Выйдя из душевой в казарму, я уверенным шагом подошла к койке Мэнди и забрала с её спинки пижамную футболку, которой та до сих пор не пользовалась – теперь будет моей.

– Эй, ты, как тебя там… Дементра! – обернувшись, я увидела, что меня громким полушёпотом окликает лежащая на втором этаже соседней от моей койки Скарлетт. – Что там произошло?

– Воспитательный момент, – незаинтересованно отозвалась я.

За этот момент Стейнмунн наверняка бы прижучил меня: сказал бы, что мне нужно было разговориться со Скарлетт, чтобы попробовать заключить с ней союз, который распространился бы и на Адонию, – но я никогда не была одной из тех, с кем легко заключать союзы, или из тех, с кем в принципе легко контактировать. Всё ухудшал и тот факт, что Скарлетт с Адонией хотя и отличались от трио идиотов, всё же не отправились заступиться за меня, хотя видели, что те пошли в душ с определённой целью. Зачем мне такие союзницы? Пусть остаются дуэтом.

Видимо, я очень здорово приложила Мэнди, так как до её койки её буквально довели за руки. Надо же, какая хрупкая оказалась, а выглядит-то не слабее меня. Относительно пижамной футболки тоже никто ничего даже не попробовал пикнуть.

И снова спали с включенным светом, льющимся из душевой… Ну дуры ведь! Почему было не сплотиться против общей беды, почему нужно устраивать себе дополнительные помехи на и без того безжалостной полосе препятствий? Спали бы сейчас спокойно, сторожа сон друг друга, так нет же, никто не дрых, все боялись всех, даже себя самих… Прав был Берд: любая толпа – это одно запрограммированное на самоуничтожение существо, характеризующееся высочайшей степенью кретинизма.

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Утро снова наступило с приходом Крейга. На сей раз инструктор был сильно не в духе, так что с использованием грубостей вывел всех девушек на коридор, а мне приказал вновь самой добираться до столовой. В отличие от прошлого утра, сейчас я наверняка знала путь к нужному залу, но от этого легче мне не было: идти одной по тёмным и нагнетающе узким коридорам было откровенно не по себе – за каждым чёрным поворотом мерещился поджидающий противник, каждая мерцающая лампа вызывала чувство надвигающейся опасности, фактическое отсутствие нормального освещения так и кричало о том, что до пункта назначения я рискую не добраться, но я всё же взяла свои эмоции под контроль, с чем мне очень помогли справиться вытащенные из перчаток и находящиеся в полной боеготовности лезвия. В итоге я хотя и не без панического состояния, но всё-таки не заблудившись добралась до столовой, с чем могла бы себя поздравить, если бы только меня не накрыла новая волна паники – в столовой я не увидела свою компанию! Причём в принципе парней было заметно мало – быть может, ещё не все пришли? Я походила между столами, в попытке отыскать знакомые лица – Стейнмунна, Брейдена, Троя, Веркинджеторикса, хоть кого-нибудь! – но никого так и не нашла, зато увидела пугающие признаки минувшей ночи: у многих парней были синяки, ссадины и царапины на лицах и руках, почти у всех были сбиты костяшки пальцев, у нескольких и вовсе были страшно разбиты лица… Что же произошло? Где Стейнмунн?! Почему парней так мало?! Со всеми этими кричащими вопросами в своей голове я уселась за один из десятков незанятых столиков и стала сверлить нетерпеливым взглядом вход в столовую. Шли минуты, но никто не приходил…

Наконец, спустя неопределённое количество времени, в столовую вошли трое незнакомых мне парней, за ними ещё одна группа из семи парней, за которыми вдруг показался Стейнмунн. Не выдержав напряжения, я подскочила на месте и начала активно махать ему руками, чтобы он поскорее заметил меня, и он заметил. Стоило ему подойти ближе, как я сразу же распознала новый синяк на его скуле. Мы поспешно сели за стол и, даже не обращая внимание на безвкусную еду, вцепились друг в друга испытывающими взглядами.

– Где остальные? – первой сдалась я. Как же я была рада видеть его! Просто не передать словами…

– Парни скоро подойдут.

– Что произошло?

– Резня в мужской казарме: благодаря дарам гарантов, парней этой ночью значительно поубавилось.

– Значительно? Это сколько?

– Считай, что на сегодняшний день из ста пятидесяти участников осталось только восемьдесят семь.

– Сколько?! – я чуть не подпрыгнула на месте, услышав эту цифру. – Если перед этим умерло одиннадцать человек, это что же, получается, за одну эту ночь выкосило целых пятьдесят два человека?!

– Ещё как минимум с десяток серьёзно раненных, многие получили незначительные ранения.

– Как же ты смог дожить до утра?!

– Можно сказать, что повезло.

– Повезло? Это как?

– Я, Веркинджеторикс, Трой и Брейден объединились. Наши койки удачно стоят в самом углу казармы, а основная резня была в центре… По сути, мы выжили только благодаря тому, что вчетвером были в обороне и у каждого было своё колюще-режущее оружие.

– И у тебя?!

– У меня охотничий нож, – с этими словами мой собеседник приподнял полы своей накидки, и я сразу же увидела прикрепленный к его поясу, весьма увесистый нож. В голову мгновенно закралась опасная мысль: почему он не рассказал мне о своём оружии вчера? Но я вовремя остудилась, вспомнив, что ведь и я тоже не рассказала ему о своих перчатках… Я сразу же решила исправить это недоразумение и без предупреждения, молниеносно показала ему скрытые способности своих перчаток, так, что никто, кроме него, ничего не успел бы заметить. На это он только положительно кивнул головой. Мы поняли друг друга, так что я решила продолжать расспрос:

– Что конкретно произошло?

– Всё началось с того, что парни из Кантона-C пошли на парней из Кантона-G, после чего и разразилась общая потасовка. Помнишь белобрысого парня, которого на платформе выделил Гарсиа? – в ответ я положительно кивнула. – Гарсиа не прогадал – парень и вправду не дожил до конца недели, погиб в этой резне одним из первых. Некоторых даже не зарезали – скончались из-за давки…

– Какой ужас!

– Всегда и во всём ищи плюсы.

– Теперь у нас меньше противников, то есть больше шансов на выживание? – попробовала последовать совету я, но мой тон выдавал неуверенность.

– А ещё я теперь знаю, кто каким оружием владеет. Кстати, почти все выжившие – те, у кого есть гаранты, то есть те…

– Те, кого вооружили кар-харцы… Эти ублюдки буквально стравили нас.

– Мы тоже хороши: подыгрываем с рвением остолопов.

В столовую вошла группа девушек. И снова это зрелище вызвало всеобщее внимание: Мэнди, Клэр и Самаир снова переодели в короткие кожаные топы и юбки; Скарлетт опять перекрасили её короткие волосы, на сей раз в ярко-жёлтый цвет; а Адония снова появилась в своём шикарном костюме, но на ногах у неё вдруг нарисовались новые и наверняка очень удобные ботинки.

– Эта девушка купается в роскоши, – заметил Стейнмунн, отводя взгляд от Адонии. – Её гаранту стоит задуматься над тем, чтобы не вызвать зависть среди других участниц… Послушай, а что с лицами тех двух девушек?

– Я постаралась.

– Ты?!

– Эти двое и ещё та, что идёт самой последней, этой ночью пытались прирезать меня.

– И как?

– Как видишь, я жива, а у них раскрашены лица.

– Видел я пару раз, как ты дерёшься… Не парень, но хороша.

– И на том спасибо, – отстранённо отозвалась я, увидев, как в столовую вошли Брейден, Трой и Веркинджеторикс. Брейден по пути к нам вдруг взял с пустующих мест подносы с едой и поставил их на наш стол. Один из подносов он установил прямо передо мной и вдруг произнёс безапелляционным тоном:

– Угощайся.

– Что? – непонимающе заморгала я. – Это ведь чужая порция…

Правая скула Брейдена красноречиво отливала фиолетовым цветом, почти точь-в-точь таким же, каким отливала левая щека Троя – и здесь они вдвоём одинаково схлопотали…

– Ешь, говорю, – строго отчеканил Брейден, явно не настроенный на любезные объяснения.

За смягчение ситуации сразу же взялся Трой:

– Ты уже, должно быть, знаешь, что этой ночью у нас много смертей. Эти порции лишние, так что съедай и получай энергию, или за тебя это сделают твои противники, – уставшим тоном довершил парень, уже не смотря в мою сторону. Даже этот добряк был вымотан так, что не хотел особо нежничать – словно за прошедшую ночь у него прошла целая неделя ожесточённых боёв…

Больше не сказав ни слова, мы принялись за свои порции и за те, до которых успели дотянуться, в результате чего не объелись, но всё же здорово набили свои желудки. Что бы я делала, если бы не Стейнмунн и не эти незнакомые мне парни? Скорее всего, валялась бы сейчас где-нибудь в голодном обмороке, если не зарезанной.

Сразу после завтрака нас отвели в новое помещение, что стало для меня неожиданностью, так как я уже привыкла всякий раз после завтрака оказываться в зале с рингом, в котором впоследствии мы проводили весь оставшийся день, бесцельно пялясь в потолок, стены или на периодически появляющихся среди нас Металлов. На сей раз комната была чуть больше и размечена она была совсем иначе: в центре расположилась квадратная зона, освещенная ярким потолочным светом, а вся остальная часть зала, не входящая в этот квадрат, утопала во мраке.

– Итак, ваше первое реальное задание, – начал Крейг, стоило всем участникам войти в помещение, – бой, во время которого вам будет предоставлен шанс заработать очередные десять баллов, способные спасти ваши жизни в Ристалище. Не забывайте о том, что перед выходом из Рудника у оставшихся в живых и одновременно у самых “богатых” из вас будет возможность обменять свои баллы на оружие, еду, одежду и прочие побрякушки, которые в дальнейшем могут серьёзно повлиять на сохранение ваших жизней, так что советую вам попотеть сегодня. Теперь перейдём к сути сегодняшнего задания. В центре зала стоит Платина, – Крейг вдруг указал в сторону центра подсвеченной зоны, и в этот раз я и вправду увидела там Платину, но… Когда он успел очутиться там?! – Ваша цель – добраться до столба, расположенного у противоположной границы поля боя, и нажать на огромную красную кнопку, закреплённую на нём. Как только сделаете это – пересекаете жёлтую линию и наблюдаете за успехами других участников. Это задание предусматривает командную работу, поэтому сейчас вы будете разбиты на пары. Даже если до кнопки доберётся всего один участник из пары, обоим участникам будет зачислено по десять баллов. Так как на данный момент вас насчитывается восемьдесят семь человек, участники, которым выпадут номера один, два и три, образуют собой трио. Теперь по очереди подходим к ящику с номерами и тянем свою лотерею.

Первые номера достались трём неизвестным мне тэйсинтаям. Брейдену и Трою, тянувшим свои номера друг за другом, снова повезло оказаться в паре. Стейнмунн попал в пару со Скарлетт. Веркинджеториксу достался незнакомый нам пятикровка, а мне выпало встать в пару с Адонией. В принципе, точно не самый худший расклад из всех возможных, ведь мне могли попасться Мэнди, Карэн или Самаир, которым, в свою очередь, достались не самые приятные тэйсинтаи.

Мы с Адонией шли первыми из всех известных мне людей: мой номер был четырнадцатым, а её – пятнадцатым. Тот факт, что мне снова не придется ждать своей очереди слишком долго, успел немного порадовать меня, но достаточно скоро мой позитив развеялся: перед нами шло одно трио и пять пар, и никого из них Платина не пропустил дальше, чем до середины поля – все закончили свои раунды ни с чем. Впрочем, он лишь лёгкими щелчками укладывал на лопатки всех участников по очереди – даже огромных пятикровок валил одним кажущимся детским щелчком, который неизменно заряжал точно в плечо! – и до сих пор никого не убил – отличный плюс, по-моему… Главное – не стать первым убитым Платиной участником, а баллы – это уже побочный вопрос…

Когда наконец наступила наша очередь, я и Адония одновременно перешагнули линию поля, на котором нас уже ожидал Платина. Откровенно говоря, я думала, что наше выступление закончится так же быстро, как все предшествующие нашему, но с первых же секунд всё пошло как-то не так.

Как и остальные участники, мы с Адонией, не сговариваясь, побежали в разные стороны, таким образом в седьмой раз пытаясь провернуть крылатую пословицу про двух зайцев, хотя перед этим мы видели, как Платина с нечеловеческой скоростью не просто схватил, а завалил сразу трёх зайцев, бегущих в разные стороны.

В первую очередь Платина обратился за Адонией. Я знала, что успею добежать только до середины поля, когда он настигнет и меня, и тем не менее, я продолжала бежать на полной скорости, будто у меня был шанс… Когда я перебежала середину площадки, я сначала не поверила в это и уже хотела обернуться, чтобы проверить, что там такого произошло, что меня до сих пор не отбросили в сторону, но вдруг испытала такой прилив страха и адреналина, что не только не обернулась, а как будто ускорилась… Мне оставался всего шаг, чтобы коснуться своей вытянутой рукой заветной красной кнопки, как вдруг слева от меня мелькнуло что-то огромное – Платина! От страха перед переломом костей, который он мог в эту секунду с лёгкостью организовать мне, моя поднятая ладонь так и зависла перед кнопкой, не решаясь нажать её – я попала под гипноз! Я смотрела прямо в его глаза фантастического цвета тёмного металла, а он смотрел прямо в мои глаза… Это было ужасно! Будь он удавом, он сожрал бы меня в этот момент, честное слово! Но он не был удавом – он был хуже: он был Металлом…

Он поднял свою руку, и в этот же момент моя рука дрогнула: я уже хотела оторвать её назад, так и не коснувшись кнопки, чтобы успеть сделать хоть какой-нибудь жалкий блок, чтобы не остаться с разбитым лицом или плечом, как вдруг… Он со скоростью света просто шлёпнул меня по ладони! Не так, как других – другие заваливались от одного только щелчка, но этот шлепок не был из тех, которые нацелены на нанесение урона… Шлепок пришелся на тыльную сторону моей ладони, таким образом, что моя рука, уже желавшая отстраниться от кнопки, наоборот упала прямо на кнопку и нажала её! ОН НАЖАЛ ЭТУ КНОПКУ МОЕЙ РУКОЙ ЗА МЕНЯ!!! И сразу же отпустил меня из плена своих глаз – отвёл взгляд и ушёл назад, в центр зала, встречать следующих участников…

Произошедшее настолько поразило меня, что я никак не могла прийти в себя: он был так близко, он коснулся моей руки, он смотрел прямо в мои глаза, он мог навредить мне и даже убить меня, но вместо этого он помог мне! Так благородно! И вдруг мне… Кажется, я даже покраснела из-за такого резкого всплеска сложных эмоций. Шлепок по руке от Платины оказался куда приятнее, чем рукопожатие Золота. Вот это да, вот это мощь, вот это а-а-а-а-а!..

В дальнейшем Платина не только нашей паре дал заработать десять баллов, но ведь нас – меня! – он пропустил первыми! Парни поздравляли меня с дополнительными десятью баллами, ведь они не знали, что я не нажала бы кнопку, если бы Платина в самый последний момент не сделал это за меня – он ведь буквально сымитировал мою победу! – но я была так взволнована, что не стала посвящать всех в подробности, чтобы случайно не раскраснеться ещё сильнее.

В дальнейшем Платина позволил заработать по десять баллов ещё двадцати парам. Он пропустил всех девушек, а также некоторых парней – среди счастливчиков оказался и Стейнмунн, стоявший в паре со Скарлетт, а также Брейден с Троем. Но вот Веркинджеторикса с его напарником Металл до финиша не допустил. Когда Веркинджеторикс покинул поле боя ни с чем, хотя и с уцелевшей шеей, я услышала, как он со злостью выругался относительно Платины, который даже не смотрел в его сторону в этот момент, и вдруг вспомнила рассказы бабок о том, будто Металлы владеют не по-человечески острым слухом, и сразу же подумала, что, скорее всего, Веркинджеториксу не стоило так необдуманно и импульсивно выражаться, да еще и в такой опасной близости к тому, кто может сломать ему хребет всего одним лёгким движением своего несокрушимого мизинца.

Глава 18

Обед и ужин получились не такими сытными, каким был завтрак – на сей раз лишних порций на столах не было выставлено, зато свободных столов снова было очень много, так что сидеть на безопасном расстоянии друг от друга удавалось практически всем. Во время ужина наша компания вообще разместилась возле самого выхода из столовой, так что со спины на меня точно никто не мог напасть, и мне со Стейнмунном оставалось только следить за тем, чтобы на сидящих к нам лицами Брейдена, Веркинджеторикса и Троя никто не напал с их тыла.

– Только три дня как не видим дневного света, а времяощущение уже напрочь сбилось, – жаловался Брейден, – никак не могу воткнуть, почему я ужинаю, когда по моим ощущениям сейчас должен быть только обед.

– Меня больше вот что волнует, – вдруг подал голос Стейнмунн, последние десять минут молча уплетавший свой ужин, – у Платины, Золота и Франций имён нет, что ли? Почему все обращаются к ним исключительно по их металлической принадлежности, даже они сами?

– Это трио Металлов существует уже давно, – отозвался всё тот же Брейден. – Правда, Франций появилась значительно позже… Платина и Золото, должно быть, совсем старики, раз их имён никто не может назвать. Не удивлюсь, если вдруг узнаю, что они вообще не здешние.

– Как это “не здешние”? – моментально включилась в интересную беседу я. – Они что же, из Сотни, что ли, получается?

– Ага, прикинь, вдруг кто-то из них наш дед? – резко ухмыльнулся Брейден, при этом обратившись к Трою. Все парни сразу же заухмылялись, вообразив себя потомками именно этих Металлов…

– Ты сказал, что Платина и Золото старики, раз их имён никто не знает, – не упустила из виду любопытный факт я, – хочешь сказать, что настоящее имя Франций известно?

– Конечно известно. Она ведь дилениумская, вроде как даже родом из Кантона-A.

– Серьёзно? – за меня выразил удивление Стейнмунн.

– Ну да. Имя у неё ещё такое звучное: Грай Грациадей. Что, ни разу не слышали?

В ответ я только отрицательно замотала головой, и сразу же задумалась: получается, Франций когда-то тоже была тэйсинтаем… Интересно, что её сподвигло сделать такой страшный шаг? Ведь должно быть что-то серьёзное, это я точно знаю по собственному опыту. Однако же, по итогу она ведь выжила, и более того – стала одной из легендарных Металлов!.. Интересно, скольких участников она пережила во время своего Металлического Турнира и скольких убила собственноручно, чтобы стать тем, кем она является сейчас.

Этим вечером принимать душ отправились Адония и Скарлетт. Стоило им включить воду в душевой, как Мэнди, Самаир и Карэн сразу же активизировались – подскочили к их койкам и начали шарить по ним. Я бы что-то сделала, например, сообщила моющимся про этот внеплановый обыск, но вспомнила, что накануне ночью эти двое, какими бы они ни казались “нормальными”, ничего не предприняли, когда одну меня пытались зарезать сразу три противника, и решила не вмешиваться. В койке Скарлетт воры ничего не нашли, а вот из-под матраса Адонии неожиданно достали очень крутой, позолоченный клинок, да ещё и украшенный явно драгоценными камнями. Мэнди громко присвистнула, рассматривая его, и заметила вслух:

– Эта Адония из самого бедного Кантона, а по факту – самая привилегированная. Вы только посмотрите на это… У неё не только лучшая одежда – у неё ещё и лучшие примочки: позолоченный клинок, надо же! Прикинь, такой роскоши даже у тебя нет, – с этими словами девушка зыркнула в мою сторону, таким образом явно пытаясь продемонстрировать мне, что её сломанный нос не очень-то поубавил её дурной бравады.

В этот же момент из душевой вышли Адония со Скарлетт. Вместо того чтобы положить свою находку на место, Мэнди с явным вызовом выставила клинок вперёд, указывая его остриём в сторону его же владелицы:

– Что, в роскоши купаешься?

– Положи туда, где взяла, – хладнокровно поведя бровью, стальным тоном не потребовала, а приказала Адония.

Карэн и Самаир сразу же встали рядом со своей предводительницей, а Скарлетт сделала шаг по направлению к Адонии. Драка намечалась быстро, так что я была уверена в том, что всё произойдёт в ближайшие пару минут, и уже приготовилась выпустить из своих перчаток лезвия, когда случилось совершенно неожиданное: Адония, с голым торсом, приблизилась впритык к выставленному против нее кинжалу и уперлась в него своими намечающимися кубиками пресса.