Я – Янковская. Психологическая автобиография бесплатное чтение

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© Маши Янковской

Во внутреннем оформлении использованы фото и иллюстрации:

© Маши Янковской, Александры Абашевой, Анны Аристовой, Константина Зудова, Светланы Видер, Сергея Мисенко

© Маша Янковская, текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Дисклеймер:

Книга основана на реальных событиях и соответствует жанру автобиографической, однако всё изложенное является личным мнением автора и его версией правды. Персонажи и описываемые события вымышлены, а любые совпадения случайны.

Автор

Я рисую себя и пишу про себя. И я очень долго росла, чтобы этого не стесняться. Так же долго, как осознавала, что это может быть интересно кому-то кроме меня. Это не попытка отождествиться со своим искусством, а признание невозможности разотождествиться с ним.

Книга – это явление. И личность автора не столь важна для жизни книги. Но автор проявляется через текст, демонстрируя себя и свои недостатки (не только достоинства). Даже в романе он то и дело проявляется через характеры персонажей.

В автобиографии его ещё больше. А в мемуарах вообще один сплошной автор. Он – причина появления книги, и все литературные премии достаются ему, но автор же и ахиллесова пята. В книге можно заменить всё – сюжет, стиль, обложку, – но никогда не заменить автора. Жанр мемуаров в этом смысле самый коварный, потому синопсис всегда один: родился, учился, добился… – и он непосредственно связан с судьбой автора. А значит, нужны не только серьёзные литературные способности, чтобы это красиво упаковать, но и личность, достойная внимания.

Я придумала написать психологическую автобиографию, признаться в том, о чём обычно все молчат, и рассказать, как я с этим успешно или неуспешно справлялась. Декорации не так важны, скорее важен путь преодоления препятствий. В описании этого пути каждый читатель сможет увидеть своё отражение и найти параллели – как сейчас говорят: «Мне откликнулось!» И это ценно в случае со мной. Потому что выделиться с помощью мемуаров, чтобы все сказали: «Какая у неё удивительная жизнь», мне неинтересно. Интереснее показать обычную жизнь во всей её многогранности.

Я не стремлюсь, чтобы читатель лучше узнал меня, но надеюсь, что благодаря этой книге каждый из вас лучше узнает себя. Я буду расставлять акценты в тексте, как мастер акупунктуры расставляет иглы, чтобы воздействовать на нервные окончания. Есть риск, что некоторые главы покажутся неприятными, но в этом и заключается целебный эффект данного произведения. Как мне уже сказали первые читатели, эта книга терапевтическая. Пусть так и будет.

Пару слов о её структуре. Книга представляет собой алфавит, по которому идут названия отдельных глав-эссе. Каждая самодостаточна, и можно начинать с любой, но рекомендую всё же читать их по порядку. Повествование разбито на несколько частей.

Линия реализации проходит по главам «Глянец», «Искусство», «Муза», «Призвание», «Художник», «Чистый холст»; линия любви и отношений – это главы «Женщина», «Зависимости», «Любовь», «Отношения», «Страдание», «Я 2.0»; детство и подростковый возраст описываются в главах «Бег», «Выбор», «Деньги», «Еда», «Целостность», «Эгоизм». Всё остальное, что не перечислено, обрамляет эти три основные линии, но менее важным от этого не становится. Если любезный читатель захочет перечитать книгу по второму разу, то я бы на его месте попробовала сделать это по частям.

У меня ещё нет такой популярности, чтобы миллион людей купили эту книгу ради личности автора.

Но, как вы успели заметить, я имею дерзость предполагать, что некоторые будут перечитывать её по второму разу. Потому что я художник и могу наделить её чем-то большим, как наделяю свои картины, которые впоследствии живут в информационном пространстве отдельно от меня. Это когда произведение становится известнее, чем автор, передаваясь из уст в уста, из чатов в чаты, из мемов – на стены интерьеров. Примерно то же самое я хочу для книги, хоть она и задумана как автобиографическая. Но все же надеюсь, что она круче, чем мемуары, и у меня получится разрезать пуповину между ней и собой.

Бег

Я всегда спешу сделать всё поскорей, потому что где-то в глубине души у меня сидит страх, что я упускаю «тот самый» момент. Поэтому мне свойственно рубить с плеча, совершать необдуманные поступки и резкие движения.

«Я побежала» – любимое выражение. Когда мне нужно закончить разговор с человеком, я говорю:

«Ну всё, я побежала», и быстрым шагом направляюсь в сторону… не важно в какую, главное, что теперь я одна и могу всё обдумать. То же самое я говорю, если оставляю человека навсегда, чтобы подчеркнуть, что у меня свой путь и не надо мне тут вставать поперёк дороги. В такие моменты я бываю очень цинична.

Говорят, что движение – это жизнь, хотя большинство людей знать не знают, что такое движение на самом деле. Все могут двинуть рукой или ногой, но это жизнь на уровне развития достаточно примитивном – инфузория тоже двигается. А что такое движение мысли, чувства, намерения? Всякие лайф-коучи утверждают, что вот бедные и грустные чаще лежат на диване, а успешные постоянно двигаются и что-то делают (кстати, я пишу эти строки, лёжа на диване).

Но мы-то знаем, что если бедный начнёт шевелиться, не покидая рамок своего бедняцкого мировосприятия, это ни к чему не приведёт и он останется таким же бедным. Так и я в самые скучные и бесперспективные периоды своей жизни очень много гуляла пешком.

Гуляла и понимала, что во время этой прогулки ничего не произойдёт. Фильм «Прогулка» не случится, а я вернусь домой в том же комплекте. И так день за днём, неделя за неделей, год за годом. Однако переломный момент всё-таки произошёл, и я запустила в свою жизнь волшебство. И, как ни странно, моя беготня этому поспособствовала – активизировала внутреннюю трансформацию.

Родилась я, что называется, «по залёту». Вернее, брак у родителей был по залёту, а родилась я как все. Есть фотография, на которой запечатлено, как меня забирают из родильного отделения клиники акушерства и гинекологии СПб ГМУ им. И.П. Павлова в сентябре 1988 года. Диагностировать всю нашу семью можно по одной этой фотографии. Как на линейке в школе выстроились мама, бабушки и дедушки в полном составе, папа держит свёрток в руках. Бабушки и дедушки торжествуют – это их победа. Мама уставшая.

У папы выражение провинившегося, взгляд исподлобья. Картина маслом: «Не ждали». Но несмотря на обстоятельства моего прихода, я стала для родителей настоящим подарком. Я была красивым, тихим, умным и физически здоровым ребёнком с крепкой нервной системой. А впоследствии оказалась ещё и талантливой. Бабушки и дедушки любили меня до беспамятства. Мама тоже любила, но у неё никогда не получалось выразить свои чувства. Когда она укладывала меня спать, я каждый раз спрашивала: «Мама, ты меня любишь?» И она отвечала: «Да». Если я не спрашивала, она не говорила. Сама она эти слова выдавить из себя не могла. Вот так мы и взаимодействовали. По выходным папа меня возил к бабушке, сажая на переднее сиденье своего автомобиля, потому что так удобнее было разговаривать. Мы ехали и болтали. Когда гаишники тормозили папу, задавался логичный вопрос: «Почему вы посадили маленького ребёнка вперёд?» Папа отвечал: «Ей двенадцать, она недоросток». Мне было неловко в такие моменты, и я хотела скорее вырасти.

Папа всегда искал виноватых, и это, конечно же, власть в России. Предпочитал готовиться к худшему, при этом не надеясь на лучшее. Деньги откладывались на чёрный день в долларах. До 35, как он считает, были его золотые годы, подтверждая фразой: «Я как сыр в масле катался». Потом папа очень сильно сломал ногу и ему пришлось больше месяца лежать в гипсе. После этого всё резко переклинило. Началась по жизни непруха. На тот момент папа занимался дизайном интерьеров, но, к его несчастью, на нулевые годы выпал компьютерный бум. Появилось множество дизайнеров, которые стали работать в 3D. А папа продолжал рисовать по старинке, при этом говорил, что на компьютере любой дурак сможет. В общем, уходил в отрицание. Рынок заняли более молодые и энергичные.

Но надо заметить, что любая неудача в финансах у папы стимулировала творческое развитие. Он начал писать абстрактные картины и книги. Написал шесть романов и пьесу. Увы, широкой публике его литературные произведения не были представлены, потому что и здесь папа сделал ошибку: вместо того чтобы искать издателя, он решил напечатать книги сам.

А как известно, у самиздата не такие возможности, чтобы он мог конкурировать с книжными гигантами.

Тираж рассосался по друзьям и знакомым. Я думаю, папа боялся, что книжные гиганты ему откажут. А я, читая его книги, была почему-то уверена, что они достойны продаваться по всей стране. Интерьеры он делать продолжал, и периодически появлялись крупные заказы. Связки долларов пополняли заначку, но это было настолько нерегулярно, что заначка уменьшалась быстрее. И чем больше ему не везло в финансах, тем более ценные дары ему преподносила сама жизнь. Например, папа никогда не путешествовал. Он говорил, что ему это не надо, потому что всю итальянскую архитектуру он изучил по книгам и буквально знает её наизусть. На самом деле ему просто было жалко денег. И вдруг в середине десятых его начали бесплатно возить по старушке Европе в составе групп дизайнеров для посещения различных мануфактур, будь то керамическая плитка, сантехника или стекло. Как минимум всю Италию он объездил. Абсолютно всё, что изучал в Академии по книгам, увидел своими глазами. Конечно, это не могло не повлиять на его развитие. Творчески он очень вырос, хотя заказов стало ещё меньше. Потом случился ковид. Папа начал писать реалистичные картины, и они оказались ещё лучше, чем абстрактные. Несмотря на то что заначка рассосалась совсем, он, пожалуй, находится сейчас в своём лучшем периоде творчества.

Мама всегда была уставшая, как на той фотографии из роддома. Это сочеталось с «детскостью» в том смысле, что она не лезла на амбразуры, а предпочитала, чтобы кто-то другой за неё принимал жизненно важные решения. Брать вожжи в свои руки ей было трудно не только из-за инфантилизма, но также из-за социофобии. Любая поездка за пределы Санкт-Петербурга или общение с посторонним человеком могли обернуться для неё большим стрессом. В конечном итоге мама очертила себе зону комфорта, из которой старалась вообще не выходить. На этой территории ей блестяще удавалось создавать уют, наводить красоту и заботиться о нас с папой, что, по сути, являлось для неё формой полноценной жизни и, похоже, даже смыслом… Бывает, приходишь со школы: мама вяжет перед телевизором, а на кухне в кастрюле тёплый суп.

И если бы не этот плацдарм, то в свои нежные годы я бы слетела с катушек, как бывает с трудными подростками. Как только я повзрослела достаточно, чтобы выпорхнуть из гнезда, с мамой начались проблемы.

У нее диагностировали синдром хронической усталости, и примерно месяц она провела в кукухолечебнице. У меня было ощущение, что проблемы не у неё, а у меня. Было очень странно продолжать нормальную жизнь в тот момент, когда близкий человек страдает душевным недугом. По возвращении мамы домой все – в том числе она сама – делали вид, что ничего не произошло. Вообще мне кажется, что мои родители какие-то моральные инвалиды, потому что моментов искренности, близости и разговоров о важном, признаний в любви и нежности я не видела у них никогда. Мама говорила, что самое главное в отношениях – это дела, а не слова. Звучит железобетонно, не подкопаешься. Но я не могу назвать своих родителей бесчувственными, просто чувства эти у них заблокированы. Это облегчает существование, а иначе жить ужасно больно. Например, мама никогда не слушала музыку. Я знаю почему: музыка высвобождает эмоции, среди которых может быть колющая боль, тоска по утраченному, ностальгия какая-нибудь ещё, не дай бог. Но теперь она ходит в Мариинский театр, чему я очень рада: мне кажется, её кукухе это на пользу.

В какой-то момент я поняла, что мне нужно либо с папой уйти в негативизм (потому что сидеть на месте, как мама, я не смогу), либо совершить полицейский разворот на дороге жизни. Финальная сепарация произошла в 2012-м и сопровождалась поистине ритуальным действом. Я занимала комнату, которая исторически была моей. В ней стояла мебельная стенка, набитая старыми игрушками, учебниками, детскими книгами (причём среди них были очень ценные издания). В один день я вынесла всё на помойку. Потом разобрала саму стенку, отправив её туда же. А следом содрала обои и начала красить стены в белый цвет. У мамы случилась истерика из-за книг. Это действительно было очень жестоко: мне свойственно резать по живому. Я буквально выбросила своё детство в родительском доме, перечеркнув его и закатав белой краской поверх. Когда я начала красить батарею, мне написали из Москвы и пригласили на работу. Я собрала чемодан и уехала навсегда, батарея так и осталась недокрашенной. В Москве я начала новую жизнь, почувствовала себя собой.

И мне вдруг открылись эти лёгкость и скорость, свойственные успешным людям.

Ужасно жалко те книги и маму. Жалко свою детскую трепетную любовь к родителям, которой сейчас след простыл. Я знаю, что она была обусловлена беспомощностью, и максимум, что осталось, – это благодарность и чувство родства. Как говорит бабушка:

«Жалко у пчёлки в попке» – повторяю это выражение каждый раз, когда нужно с чем-то покончить.

Я вдруг вспомнила, как бросала первого парня. Это было очень комично. Я сидела в кафе «Две палочки» на Итальянской улице и ревела белугой. А он сидел рядом и уговаривал меня остаться, но я была непреклонна. Я не понимала, от чего у меня истерика: от того, что слишком много связывает нас вместе и у пчёлки в попке жалко, или же от отчаяния, что он всё никак не оставит меня с роллом «Филадельфия» наедине. Это было задолго до расставания с родительским домом, но я уже научилась резать по живому. Так бывает, что, один раз почуяв запах свежей крови, ты уже не можешь остановиться. В голове объявляет Левитан, что наступил «тот самый момент» и другого не будет. А потом только гул в ушах и непоправимые действия в адреналиновом забытьи.

Движение – это жизнь, определённо. Но чтобы двигаться, нужно постоянно сбрасывать балласт. Чтобы узнать себя нового, иногда требуется пожертвовать собой старым. Как змея сбрасывает старую кожу, полезно сбрасывать прежние привязанности и убеждения. Где предел – каждый определяет сам, но я верю в жизнь без ограничений и бесконечную трансформацию души.

Выбор

Плохие отстаньте, хорошие пристаньте.

Если в мире всё-таки есть добро и зло и у них существует какая-то характеристика, то она не настолько примитивна, как зло – плохое, а добро – хорошее.

Вы сами понимаете, что у зла и добра нет чётких свойств. Они перетекают друг в друга словно две половинки символа инь и ян. И человек, делающий якобы добрые дела, может оказаться самым настоящим воплощением зла. Я верю, что каждый выполняет свою кармическую задачу и оценка его действий очень субьективна. Поэтому в моменте мы не способны порой отличить тьму от света. Путаясь в понятиях, мы забываем, что единственный верный выбор в жизни каждого человека – это выбор себя. И он не может не вести к свету. По крайней мере, в моей картине мира всё так идеалистично.

А когда перестаёшь себя грызть на тему «плохости» или «хорошести» и вообще оценивать поступки как добрые или злые, высвобождается такое огромное количество энергии, что невольно она открывает заветный ларчик, внутри которого находится частица Абсолюта. Она настолько красива и сияет так ярко, что все предыдущие размышления о добре и зле оказываются мутной ложью ума. И смешно и горько одновременно становится при взгляде на то, как сильно заблуждался. Но в то же время радостно, потому что готов теперь идти за этой частицей, как за факелом.

Конечно, порой нам кажется, что свободы воли у нас нет. Когда происходят ситуации, в которых можешь выбрать только один вариант, застаёшь себя в полнейшем тупике. Это и есть тьма (в слабой форме – потёмки). Тьма действует по принципу «разделяй и властвуй», предлагая выбрать сторону, позицию или просто один из двух вариантов. «Правильный» вариант внушается с помощью определённой повестки или общественного дискурса. В историях более личных тьма давит на триггерные точки или грозит тем, что ближний круг отвернётся в случае ошибки. Таким образом человека легко подтолкнуть к принятию решения, и это будет не он сам. Выбирая навязанный вариант, мы принимаем навязанные правила. И живём по ним.

Я окончила пять классов обычной школы номер 488 на проспекте Просвещения и поступила в СХШ (средняя художественная школа при Академии художеств).

В СХШ у меня впервые появилась школьная подружка. Ее звали Ангелина, и дружить мы стали сразу взахлёб, как умеют девочки в возрасте 10–12 лет.

Я буквально отдалась этой новой связи, и она занимала все мои мысли. Ангелина казалась мне уникальной во многом благодаря тому, что она сама поддерживала легенду о своей уникальности. Всеми словами и действиями Ангелина подчёркнуто выделяла себя из массы, проявляя ненасытную жажду постоянного внимания, восхищения, почитания и сочувствия с моей стороны. Она любила яркую одежду, разноцветные перья, ручки и тетрадки с блёстками, – одним словом, демонстрировала черты истероида[1], а я тогда ещё не познакомилась с практической психологией, поэтому не ощущала, как раскалённая лапша обжигает мне уши. Сначала я влюбилась в Ангелину, а потом привязалась к ней. И чтобы оставаться в милости, мне приходилось во всём потакать ей. Спорить же было невозможно, потому что Ангелина ни в чём не сомневалась и всегда манифестировала. «Наверное, из неё получится великий человек», – думала я.

Однажды мы с Ангелиной гуляли в садике – том самом, что расположен за Академией художеств. На ступеньках перед обелиском я нашла кольцо. Оно было довольно увесистым, сделанным из серебра.

Изысканный дизайн – было видно, что кольцо от модного бренда. В нём присутствовали камни, возможно, это были топазы или горный хрусталь. Я удивилась такому подарку, потому что мне вообще редко везло по части внезапных находок. Я внимательно начала рассматривать кольцо. Вдруг на Ангелину что-то нашло. «Выбрось это кольцо, оно заколдованное!

Оно принесёт тебе беду!» – говорила она. Я поддалась манипуляции и забросила его в огромную кучу с сухими листьями. Потом мы пошли домой. Опомнилась я только на следующий день, и, когда вернулась в академический садик, кольца уже не было.

С тех пор я не находила ничего ценного очень много лет. И периодически вспоминала это кольцо – мне было жаль, что я так повелась. Дружба с Ангелиной прекратилась гораздо раньше, чем я думала, – ещё в школе. В 8-м классе она написала мне «прощальное письмо», в котором объясняла, что является слишком уникальным человеком, чтобы дружить со мной. Наверное, это была очередная манипуляция, чтобы привязать меня ещё сильнее, но после этого мы и правда стали общаться реже. Постепенно наша дружба сошла на нет, и к концу 12-го класса мы даже не здоровались. А потом, спустя много лет, была встреча в Москве – нам было по 25. Ангелина приехала из Питера и написала мне ВКонтакте с предложением погулять. Идя на эту встречу в парк Горького, мне очень хотелось показать ей, что я не та девочка, которая заглядывала ей в рот: теперь я имею собственное мнение по каждому вопросу и иду по жизни своим уникальным путём. Однако когда мы встретились, мне вдруг стало невыносимо скучно и желание продемонстрировать себя в лучшем свете куда-то испарилось. Ангелина предстала до мозга костей обычной.

Не хорошей и не плохой; не умной, но и не тупой; вроде интересной, но совсем не ярким истероидом…

Мне захотелось смотаться оттуда поскорее. Я села на велосипед и поехала домой. Ягодицы сверкали из-под джинсовых шорт, пока я крутила педали по Кремлёвской набережной. Мне уже не нужно было никому ничего доказывать и бить себя пяткой в грудь, говоря, что, мол, теперь я обрела наконец интуицию и научилась слышать себя, видеть знаки и получать подарки Вселенной. Это всё было у меня в наличии, но мне уже было без разницы, что подумает об этом девочка из прошлой жизни. Мне очевидцы не нужны.

Вообще, когда выбираешь себя, свидетели и прихлебатели для этого не требуются.

Однажды я гуляла по берегу озера возле отеля Beau-Rivage в городе Невшатель. Ползая по камням возле берега, я нашла браслет Bvlgari и положила его в карман. Я перебрала массу вариантов, как можно с ним поступить. Не думайте, что это был драгоценный браслет, – Bvlgari делает бижутерию. Тогда я почувствовала, что эта находка что-то символизирует.

И спустя 8 лет у меня случилась коллаборация с Bvlgari в качестве художника. А бренд подарил мне уже другой браслет – драгоценный. Он сделан из розового золота с бриллиантами и так же, как тот, первый, похож на змею. Но это уже другая история.

Глянец

Быть, а не казаться.

Глянец вошёл в мою жизнь с журналами, которые мама покупала в киоске. Всё содержимое внимательно изучалось, и мы отправлялись в секонд-хенд на поиски чего-то похожего. Пребывая в опьяняющей парадигме высокой моды, я, бывало, выбирала что-то очень странное. Например, шляпу с пером. На следующее утро, когда нужно было идти в школу, становилось понятно, что шляпе место в глянцевом журнале, но не в жизни десятиклассницы, которая ездит на трамвае. Я стала мечтать о красивой жизни, где уместны необычные фасоны, а ездят люди сугубо на кабриолетах, и не по Среднему проспекту Васильевского острова, а по бульвару Круазет.

Сейчас уже трудно отследить момент, когда реальная жизнь стала казаться слишком убогой. На первом курсе СПбГУ я чувствовала себя подавлено. Мои образы было некому оценить: одногруппники не интересовались модой. Выходит, я просто попала не туда, ведь факультет реставрации не обязан быть творческим кластером.

Досуг, впрочем, тоже не был ярким. Мой первый парень, Дима, (тот самый, из «Двух палочек») учился в художественном училище в городе Курске и собирался поступать в Муху (СПГХПА им. Штиглица). По выходным он приезжал в Петербург в плацкартном вагоне, а я встречала его на Ладожском вокзале. Потом на скоростной электричке мы ехали в Выборг, где живёт его мама, и останавливались в каком-то ужасном сквоте. Этот сквот был его «личной квартирой» и назывался сокращённо «Мясик», потому что находился рядом с мясокомбинатом. В этой хате не было воды и туалета, а от центра пешком мы шли больше часа. Мама парня была керамисткой и учительницей в художественной школе, а отчим очень неординарным человеком и фанатом Эстонии. Он знал эстонский язык, слушал эстонское радио, и везде у него висели национальные флаги. Забавно, я тогда вообще ничего не знала об этой стране, а теперь пишу эти строки, находясь в Эстонии. Дядя Коля (так его звали) своими руками построил парусную лодку, и однажды мы поплыли на ней по Финскому заливу, а затем высадились на одном из островов, где гуляли и ловили рыбу. Это было очень скучно и просто невыносимо, потому что мы были трезвые, а дядя Коля всю дорогу молчал.

Ещё у Димы был отец в Петербурге, с новой женой и тремя детьми. Всей гурьбой они занимали двухкомнатную квартиру в Купчине. Попав туда, я поняла, что значит счастливая семья. В этой квартире не прекращался кутёж, и в числе гостей всегда было много интересных и очень творческих людей. Центром притяжения являлась тётя Лиля – маленькая громкая женщина с красивым лицом и беспредельным обаянием. Тётя Лиля меня сразу же полюбила и выделила мой талант к моде. «Бросай свою реставрацию и иди в Муху на моду, мы тебя поддержим!» – кричала она.

Так всё и произошло: я отправилась на подготовительные курсы в Муху, и моя жизнь как будто приобрела смысл.

Поступив туда, я оказалась в среде, более близкой моим ценностям, и первое время это не могло не радовать. Я так яростно тянулась к красоте и стилю, что, кажется, притянулась. Ранее я пыталась отрефлексировать, почему не пошла в Академию художеств, будучи художником. Всё очень просто: мне хотелось общаться со стильной молодёжью, а в Академии художеств это общество не обитало, оно обитало в Мухе.

Итак, я сделала своей целью работу в моде. И я действительно об этом мечтала. Мысленно представляла, как выхожу на поклон после своего показа, потом вечеринка, шампанское и много красивых людей вокруг. И конечно, статьи в глянце обо мне. Я понимала, что за этим стоит большой труд, но была спокойна насчёт своего трудолюбия, к тому же и шить умела с детства, а перфекционизма мне не занимать. Что ещё надо для карьеры великого дизайнера?

Уже на втором курсе я начала создавать свою одежду.

В то время открывалось много маленьких магазинчиков с вещами от начинающих дизайнеров, их называли шоурумами (хотя это неправильно, потому что шоурум – это не магазин, а демонстрационный зал для показа коллекции, иногда временный). Я отдавала вещи в такие магазинчики на реализацию и называла свой проект брендом одежды Masha Yankovskaya. Мне всегда был свойственен пафос. Сшила юбку – бренд одежды, нарисовала картину – художник. Как говорится, мечтайте по-крупному. Смех смехом, а работает.

Так и получилось. Мою одежду взяли в один из самых модных концепт-сторов Москвы, и люди её действительно покупали. Я получала за это настоящие деньги, однако их оказалось недостаточно, чтобы развивать бренд. Какой там бренд? Их было мало для того, чтобы просто жить. Тем более умением экономить я и тогда не блистала.

Несмотря на все опасения, я рискнула и бросила институт, чтобы переехать к своему новому парню в Москву. Но он был не единственной причиной – вся модная тусовка находилась в Москве. И мне как дизайнеру для удобной коммуникации с байерами и журналистами было правильнее находиться в столице нашей Родины. Нам с Ренатом (так звали моего парня) нужно было снимать комнату. Ренат работал в движении «Наши», несмотря на то что позицию власти ненавидел. Зарплата его составляла 40 тысяч.

20 тысяч мы отдавали за комнату, остальное исчезало моментально. Жалкие крохи, заработанные на моих тряпках, не сильно спасали положение. Ренат, помимо всего прочего, был тусовщик и любитель алкоголя.

Как только он получал свою зарплату, мы отправлялись в ночной клуб и сразу же всё пропивали. Традиционно в районе четырёх-пяти утра у Рената начиналась белая горячка. Меня это страшно выматывало эмоционально, потому что человек в таком состоянии бывает опасен. Наутро я созванивалась по скайпу с его сестрой из Канады и мы думали, что делать с пристрастиями Рената. Во время одного из таких разговоров я грешным делом подумала, что поскольку не являюсь ближайшим родственником любителя горячительного, то самое правильное решение для меня лично – это просто попрощаться с ним навсегда.

Последней каплей стал пикник Афиши в 2010 году.

Я поехала туда продавать вещи на маркете. Была жара и тот самый смог[2]. Маркет был организован очень странно с точки зрения планировки: ни у меня, ни у дизайнеров за соседними прилавками никто ничего не покупал, мы плыли от жары. Не помню, чьей идеей было пойти за алкоголем, но к концу дня мы набухались водкой с несколькими другими отчаявшимися. Потом на пикник приехали мои друзья с Автозаводской и привезли экстези[3]. Это было спасение, потому что водка в жару не очень приятно действует. Я бросила свои тряпки где-то под кустом и пошла танцевать. Таблетка будто сняла груз с моих плеч.

Ближайшие два часа я чувствовала эйфорию, после чего жизнь с размаху ударила меня о дно реальности.

Я уже не помню, как оказалась дома. В памяти остался только пьяный скандал с Ренатом и много битого стекла, которое била я. А вот из-за чего мы ругались, хоть убейте, не вспомню. Мне даже удалось раздавить бокал в руке без единой царапины. Иногда кажется, что мой ангел-хранитель большой профессионал. Балкон в доме на Маяковской я разбила коленкой. Такое толстое советское стекло в нижней части балкона. Бывает, еду по Садовому кольцу, поднимаю глаза, вижу этот дом и думаю: эта трещина там до сих пор?