Ванька X бесплатное чтение
Скачать книгу
Глава 1 Привет из прошлого
– Вот, товарищи, Воробьев… – Циммерман ткнул в мою сторону прокуренным пальцем.
Так, что за дела?
Мужики в кожанках, ему – товарищи, а я?
Почему Семен Самуилович на этот раз перед моей фамилией общепринятое в молодой советской России для классово близких людей обращение на вставил?
Что, я, уже ему – не товарищ?
Дистанцируется старый хрен от меня?
Ещё и бледный он в сей момент как полотно… Вон, даже руки у завотделом трясутся.
– Проходите, Воробьев…
Опять же пальцем, один из незнакомцев мне указал на стул.
Что они тут пальцами-то растыкались…
Указующий перст, жест – неприятный. Не способствующий установлению близких и доверительных отношений. Кто указывает, как бы, вольно или невольно, выше себя ставит, того, кому пальцем тыкнуто.
Прошел, сел. Куда мне деваться…
Заведующий отделом, параллельно со всем этим, на голубиных лапках в угол спятился, на стуле притулился и глаза в пол упёр. Как и нет тут его. Ветошью, козлина, прикинулся.
– Почему факты из биографии утаиваешь? – это мне уже второй, не тот, кто пальцем на стул указывал. Говорит хрипло, с горлом у него, наверное, что-то.
Семен Самуилович на своем лице всю мировую скорбь многострадального народа изобразил. Вот де, не зная, на своей чахоточной груди змею пригрел…
– Какие факты? – уточняю на всякий случай. Понял я уже, за что меня сюда притянули. Имеется, так сказать, несмываемое пятно в глазах советской власти на моей биографии.
Тот и другой, что в кожаных куртках, брови синхронно сдвинули.
– А, кто у нас царя Николашку от справедливого возмездия спас?
Завотделом при этих словах на стуле даже качнуло. Для него такое новостью было. Не введен он был в курс дела, зачем товарищам из комиссии, наделенной чрезвычайными полномочиями, популярнейший автор санпросветовских стихов потребовался. Сказали немедленно представить и всё.
Мля…
Вот и аукнулось мне…
Николашку… Тьфу! Николая Александровича спас.
Пусть я и ля-куртинец, и на каторге в Африке был, а тут – такое… Данное деяние всё перечеркивало.
Сижу, молчу, сказать мне нечего.
Было такое, отпираться не буду.
Глава 2 В бега
Вина моя перед нынешней властью – большая. Даже – огромная.
А, как меня наказать за это могут? Соразмерно провинности? Что мне грозит? Высшая мера социальной защиты?
Так, опять я по-старому мыслю… Не привык ещё нынешним реалиям.
Тут, в новой России, сейчас многое не как до революции. Высшая мера социальной защиты предполагает не наказание преступника, а защиту от него социума. Вот и могут решить, что надо от меня избавиться за прошлое прегрешение и возможные будущие. Чтобы больше от меня вреда не последовало.
Эта мера, как и другие, – временная. При коммунизме, что сейчас строится, преступлений не будет. Не от кого будет и защищаться.
Ну, что же, Иван Иванович, хуже уже не станет. Лучше – может.
Я нырнул в плын…
Не прошло и половины минуты, как в комнате на полу лежало три тела. Нет, греха на душу я не взял, завотделом и двое в кожанках дышали, сердца их бились. Отсутствовало только сознание. Если сказать по-простому – вырубил я их.
В свой кабинет возвращаться мне нельзя, по коридорам наркомздрава шарашиться – тоже. Поживится кто-то моим пайком…
Кабинет Циммермана находится на первом этаже, окна выходят во двор. Через одно из них я здание и покину.
Своё рабочее место я как был оставил, в карманах имелось немного денег, папиросы и спички. Вот и всё богатство. Маловато будет для жизни в бегах.
Я огляделся по сторонам. На удивление, был я сейчас совершенно спокоен.
Сейф. Даже и не закрыт. Ещё и ключ из дверки его торчит. Может там что нужное мне имеется?
Семь бед – один ответ.
Циммерман оказался не бедным – на полке сейфа лежали две пачки совзнаков. Причем не мелких номиналов. Откуда столько у завотделом? Просто Корейко он какой-то…
Берем? Берем, что тут думать-то. Деньги всегда пригодятся.
Бутылка водки? Оставлю на месте. Пусть Циммерман стресс снимет когда очухается.
Товарищи в кожанках сделали меня богаче на два револьвера и горсть патронов к ним. Последние надо потом только от табачного сора почистить. Денег у чекистов с собой было немного, но не оставлять же их.
Изъял я у одного из товарищей с чрезвычайными полномочиями ещё и серебряные часы. Они явно не его были. Часы – наградные, за отличную стрельбу. Получены старшим унтер офицером Иваном Стройковым в 1897 году. Сам нынешний обладатель часов в данном году ещё пешком под стол ходил и заслужить их не мог.
Мне эти часы сейчас нужнее. Свои-то у меня на столе в кабинете остались. Причем, гораздо лучше этих – швейцарские от торгового дома Георга Фавра Жако. Да, мои тоже не вершина часового искусства, но – лучше.
Я подошел к окну. Во дворе наркомздрава было пусто. Ну, хоть в чем-то повезло…
По улице я шел неспешно, папиросочкой попыхивал. Гуляю я просто, ничего меня не тревожит.
Как из столицы выбираться? Где-то через пол часа Циммерман и мужики в себя придут. Раньше тревога подняться не должна – дверь в кабинет завотделом я изнутри на ключ запер, а сам он у меня в кармане.
Кстати, надо его выбросить.
Сказано – сделано. Ключ полетел в траву под дерево.
Небольшой запас времени у меня имеется, но он не велик. Поезда отпадают, первопрестольную я покину пешим ходом.
Дальше куда? Вот это – вопрос.
Куда-то, где меня не знают. Россия велика…
Может, рвануть за границу?
В Африку, к диким обезьянам? Увольте, были уже…
В Северо-Американские Соединенные Штаты? В гости к Томасу Вильсону?
Думать надо. Князя Александра Владимировича искать. Без него у меня к моим деньгам в банках острова доступа нет.
Размышлял я про всё это на ходу. Туда-сюда по Москве бродил для запутывания следов. Читал я про такой метод ещё дома. Здраво подумать – ерунда всё это, надо мне скорее из столицы убираться.
На Сухаревской площади я купил себе куртку. Хоть и тепло пока, но в одной гимнастерке ночью будет холодновато.
Там же обзавелся видавшим виды солдатским вещевым мешком, прикупил продуктов. Без еды-то ноги быстро не заходят.
Денег у меня почти не убыло. Это радовало.
Уже когда я с Сухаревки выходил, то гора с горой сошлась. Чуть не налетел на меня сослепу седенький старичок.
Вот себе ничего! Это же… Илья Ильич! Антиквар!
Я еле его и узнал. Не, столько тут не живут! В нашу прошлую встречу он в солидных годах был, а тут ещё больше десяти лет прошло.
Глава 3 Ещё одна новость
Илья Ильич, с последнего раза, когда я его видел, сильно исхудал. Одежда, что на нём была, вызывала жалость. Такую только рамоньщику отдать, а не на себе носить.
Ещё и старик был выпивши.
– Добрый день, Илья Ильич.
Антиквар подслеповато прищурился.
– Ваня?
Узнал меня антиквар, узнал! Склероз ещё не одержал над ним победу.
– Я, Илья Ильич, я.
– Рад, рад… Горе-то какое…
Что-то я не совсем понял Илью Ильича. То ли рад он мне, то ли – горе, для него это.
– Слышал, Ванечка, императора убили…
Так, так, так… Опа на… Что-то сегодня весь мой день вокруг императора вертится.
– Пойдёмте, Илья Ильич, в сторонку отойдём.
То, что я услышал от антиквара, было для меня неожиданной новостью. Что Николай Александрович и его семья арестованы, это я знал. Слышал, что куда-то на Урал их отправили. Газеты, понятное дело, об этом не писали. Было о чем другом советским газетам сообщать.
– Доната Всеволодовича, Ваня, помнишь?
Если честно, вылетело это имя из моей памяти. В прошедшие годы часто моей голове доставалось, ещё и контузии.
Я повинился перед антикваром о своей забывчивости.
– Ну, как же… Первый по новостям. Всё ему известно, всех в курс дела вводит…
Тут у меня в памяти что-то всплывать начало.
– Не тот ли, что в «Орле» про ограбления антикварных магазинов говорил?
– Тот самый. Сегодня утром он мне про Николая Александровича и поведал.
Старик шмыгнул носом и перекрестился.
– Выпил я даже с горя такого… Расстреляли императора большевики в Екатеринбурге.
Так. В Екатеринбурге… В Москве-то это откуда стало известно? Такие дела в большой тайне делаются…
– И его, и семью…
Илья Ильич опять шмыгнул носом.
Что-то у меня сегодня доверие к новой российской власти дважды пошатнулось. Первый раз, когда за мной чекисты пришли, – не очень. Это для меня было ожидаемо. Рано или поздно факт спасения императора всё равно бы всплыл. Я и сам уже не раз думал, что пора ноги делать, но всё как-то откладывал. Вот и дооткладывался. Новость от Ильи Ильича шатнула доверие к большевикам сильнее. Императора-то и семью зачем было жизни лишать? Или – это кто-то там, в Екатеринбурге, сам так решил, а Ленин тут совсем не при чём? Без его ведома такое сотворили?
Впрочем, в моей конкретной ситуации это что-то меняло? Если сейчас император мёртв, мне новая власть всё простит и по головке погладит? Ой, едва ли…
Так, а если мне сейчас какое-то время у Ильи Ильича пересидеть? Напроситься к нему и залечь на дно?
Напрашиваться не пришлось.
– Пошли, Ваня, ко мне. Хотел я сегодня на Сухаревке что-то продать, но уж ладно…
Илья Ильич качнул узелком, что в руке держал. Там что-то звякнуло.
– Старые запасы продаю, тем и живу… Магазина у меня уж нет… – поделился старик со мной нерадостными для него вестями.
– Не откажусь, Илья Ильич. На стол у меня кое-что имеется. Постойте здесь немного, я сейчас быстро…
Я вернулся к рядам, где бойко шла торговля съестным. Подкупил ещё того и другого. На двоих-то больше, чем на одного надо. Спасибо Циммерману, снабдил он меня денежками.
На Сухаревке алкоголем открыто не торговали, но это совсем не значило, что его нельзя было тут купить. Можно, ещё как. Только денежки плати или давай в обмен что-то хорошее.
Совзнаки у меня имелись. Я тихонечко в одном месте поспрашивал про мне нужное, в другом, а вскоре и бутылкой самогона разжился. Мало ли, что советская власть придумала и военно-революционным судом грозила, алкоголем на Сухаревке промышляли.
– Пойдёмте, Илья Ильич…
Я тронул антиквара за рукав. Тот вздрогнул.
Вот, ещё и напугал старика…
– Я что-то, Ваня, задумался… Всё про государя императора и его семью мысли из головы не выходят…
– Пойдёмте, Илья Ильич. Всё, что нужно было, я купил.
– Пойдём, Ваня, пойдём…
Похоже, на мои последние слова Илья Ильич и не обратил внимания.
Глава 4 Куда бежать?
– Убили!!!
Кто там орёт-то так? Голос, вроде, молодой…
– Убили!!!
Я ускорил шаг. Илья Ильич еле поспевал за мной.
– Убили!!!
Уф…
За углом, откуда несся крик, стоял мальчишка-газетчик. Правильнее – продавец газет.
– Убили!!! Царя убили!!!
Новость Ильи Ильича, а до этого – Доната Всеволодовича, перестала быть эксклюзивной. Скорее всего, уже не один час, а до этого с данной информацией персонал типографии, где печатали газеты, познакомился, а потом и родным после возвращения домой кто-то из них ещё т шепнул. Много источников могло быть у Доната Всеволодовича, не первый он о смерти Николая Александровича в Москве знать начал.
– Убили!!!
Парнишка размахивал «Правдой».
– Царя убили!!!
Очереди за газетой не было, но по одному народ подходил и карман паренька всё больше раздувался от совзнаков.
– Дай газетку. – я протянул продавцу печатного слова деньги.
Так, что тут…
Официальное сообщение СНК и ВЦИК.
Это – серьезно.
«Правда» сообщала, что Николай II был расстрелян по приговору президиума Уральского областного Совета, а его супруга и сын перевезены в Пермь. Про дочерей императора ничего не говорилось.
Так, если верить газетному сообщению, то центральная власть тут ни при чём, это в Екатеринбурге всё сами решили. Ежели чего – с них и спрос. Допустили де они перегибы на местах.
– А, ведь не верил я… – подал голос Илья Ильич. – Точно, убили…
На антиквара было больно смотреть. Даже слезинка у него из уголка глаза выкатилась и теперь по щеке ползла.
– Пойдёмте, Илья Ильич.
Мне сейчас на улице не надо находиться. Оптимальный вариант – забиться в тихий уголок и не отсвечивать.
– Пойдём, Ваня…
Дом Ильи Ильича, как и его хозяин, тоже как-то подряхлел. Ну, если такое можно о неодушевленном предмете сказать. Уборкой своего жилища антиквар себя утруждал в весьма незначительной степени, обои на стенах совсем выцвели, по углам пауки свои охотничьи угодья обустроили. Пол тоже не мешало бы подмести.
– Вот, Ваня, так и живу…
Илья Ильич виновато улыбнулся.
Я накрыл стол сухаревскими деликатесами, выставил бутылку самогона.
Поминали мы императора стопочками времен Ивана Васильевича. Не всё ещё Илья Ильич из своих богатств распродал и обменял на съестное.
После пары стопок Илью Ильича потянуло прилечь. Вполне объяснимо – напереживался старик. Много ли ему надо…
Ещё за столом антиквар взял с меня клятвенное обещание, так он выразился, пожить некоторое время у него. Сколько мне угодно будет, желательно – подольше. Сейчас он совсем один остался, места у него хватает, скучает он по общению, а со мной – веселее будет.
Я не возражал, тем более надо мне сейчас отсидеться.
Старик уснул, как только его седенькая голова подушки коснулась, а я прибрал стол и вышел покурить на улицу.
Курил и думал.
Ну, какое-то время я пересижу у Ильи Ильича. Потом куда? В Петроград? Опасно. Так, меня же в Вятскую губернию приглашали! Чем не вариант? В саму Вятку нечего соваться, а вот в село, к Федору – почему и нет.
У Федора мне сам чёрт не брат. Кто меня там искать будет.
Деньги на дорогу у меня имеются, остается только документами обзавестись. На своё имя – для житья в селе, там меня как Ивана Воробьева знают. Ещё надо какую-то бумагу для дороги, уже на чужое имя. Так оно надежнее будет. Если и ищут меня, то как Ивана Ивановича Воробьева, а не какого-то Орлова Петра Петровича. Ну, это так – к примеру.
Про документы я у Ильи Ильича спрошу. У него знакомства весьма обширные. Антикварный мирок, он такой, там много кого вертится. Есть и личности весьма и весьма… неоднозначные.
Ещё в прошлый раз, когда я с антикваром перед отправкой на Дальний Восток познакомился, много чего Илья Ильич мне понарассказывал. Не специально, а так – к слову пришлось. Есть мол у него знакомые затейники-реставраторы, что могут тебе таких грамот изготовить, что ты свою родословную чуть не от князя Игоря ведешь.
Мне таких грамот не надо, мне бы серенькую бумажку с фиолетовой печатью. Что, допустим, направляюсь я в Вятскую губернию фольклор собирать от одной уважаемой научной организации. Ну, или что-то типа такого.
Внешность бы ещё немного изменить…
В общем, мысли в моей голове сейчас были для меня самого смешные. Великий конспиратор, мля… Нелегал недоделанный.
Глава 5 На Сухаревке
У Ильи Ильича я квартирую уже вторую неделю. Всё бы хорошо, но на Сухаревку он меня с собой таскает. С неё он сейчас живёт.
Отказаться – подозрение у старика вызвать.
Соглашаюсь.
Кепку поглубже на голову натяну и иду.
Впрочем, пока, вроде, всё обходится…
Москва сейчас совсем другая. Не как раньше. Многие магазины закрыты. Какие ещё и функционируют, но подозреваю, что в убыток себе. На полках сих торговых заведений весьма пустовато.
Теперь – торгует улица.
– Папиросы!
– Пряники!
– Спички!
– Консервы!
– Шоколад!
Идёшь по улице, а в уши тебе это и прочее орут. Все бульвары, площади и улицы заполнены мелкими торговцами. Продают и покупают всё – ковры, подсвечники, вилки, тарелки, пирожки и булки…
Такое впечатление, что все москвичи в торговое сословие вступили.
На пьедестале, возвышаясь над всеми стоит Сухаревка. Она разрослась, расползлась во все стороны. Вся Москва, и не только, ей сейчас поклоняется.
– Открытки! Открытки! Срамные открытки!
Илья Ильич на ходу чуть не плюется. При императоре такого не было…
– Колбаса!
– Ветчина!
– Сало!
У меня аж слюнки текут. Вкусно тётки, все как на подбор – толстущие, выкрикивают.
До рядов, где старьем торгуют, в том числе и настоящим серьезным антиквариатом, я и Илья Ильич проходим через закусочные ряды. Тут люди буквально трутся друг о друга, царит толкотня и давка. Носы всех присутствующих здесь щекочут такие съестные запахи, что желудки готовы сами наружу выскочить.
Сковородки, кастрюльки, баки скворчат, бурлят, пускают пар…
Тут варят, жарят, разогревают.
– Жареная горячая колбаса!
– Пирожки! Пирожки! Шанежки!
– Каша! Пшенная каша! Подходи! Подходи давай!
– Сколько за порцию? – Илья Ильич затормозил у каши.
– Четырнадцать рублей. Ладно, тринадцать… – делают скидку Илье Ильичу.
Он тяжело вздыхает и шагает дальше.
Моё предложение угостить его кашей – отвергает.
– Продадим что, тогда сюда и вернёмся, – получаю я ответ антиквара.
Илья Ильич идя по закусочным рядам часто про цены интересуется, всё пытается чем-то подешевле живот набить.
– Сколько за маленькую булочку?
Про большие он и не спрашивает.
– Десять рублей.
Ответ антиквара не радует.
– Почём молоко?
– Семь рублей стакан, – несётся в ответ.
Порцию жареной картошки с конским мясом предлагают за пятнадцать рублей, чуть дороже просят, чем за кашу.
Очень много в закусочных рядах разнообразных пирожков, но и охотников до них опять же предостаточно.
Пожилая дама в шляпе и пенсне торгует картофельными лепешками. Её тоже Илья Ильич не обделяет вопросом.
– Пять рублей штука.
– Дорого, – делает заключение антиквар.
А вот и целый ряд столов с самоварами. Желающие могут тут угоститься чаем. Кто побогаче – с сахаром. Он продается прямо тут – восемь кусочков за двадцатку. Четыре – за десять советских бумажных рублей.
Между рядами много баб самого что ни на есть деревенского вида, никак не москвичек. Все с большущими узлами. Они уже наменяли на хлеб уйму вещей, что их душеньки пожелали. Дешево, по старым временам – почти даром. Лица их сияют довольством и превосходством над убогими простодырыми горожанами.
Ну, есть захочешь – всё отдашь. Пользуются этим ловкие бабищи. Времена сейчас такие. Булкам стихи посвящают. Я такие сам читал в одной эсеровской газетке.
Ах, булка, булка!
О ней, о пышной,
Горяченежной,
Как вздох степей,
Вздыхаю гулко,
Ропщу мятежно
(Хотя неслышно)
О ней, о ней!
Такие вот дела… Иные, всё за булку готовы отдать.
Отдам я слепо
И бестолково,
Сквозь смех и слёзы,
Добро моё, —
И все совдепы,
И исполкомы,
И совнархозы, —
Всё – за неё!
– Всё, Ваня, пришли. Раскладываемся.
Илья Ильич кивнул мне на свободное место в ряду, где старыми вещами торговали.
Я расстелил прямо на земле видавший виды мешок, а антиквар и выложил на него свой товар.
Глава 6 Терехин
Илья Ильич занялся своей торговлей, а я в сторонке за его спиной встал.
Конечно, рискованно мне с ним на Сухаревке появляться, но тут такой муравейник – попробуй заметь меня. Кстати, милиция здесь особо и не появлялась. Это я в первый приход с антикваром сюда заметил. И в прежние времена полиция на этом рынке порядок навести не могла, а сейчас и подавно. Жила Сухаревка по своим неписаным законам. Тут, главное, рот не разевать и куда не надо не соваться, тогда и при своих интересах останешься… Может, и с прибылью.
Что-то даже у Ильи Ильича и покупали. Цены он не ломил, а ещё и у него постоянные покупатели имелись из среды коллекционеров и перекупщиков. Антиквар был давно в деле, ну и репутация у него имелась.
Я по лицам проходивших мимо взглядом скользил, так – без всякой цели. Думал, как Илье Ильичу про нужные документы мне правильно сказать. Ещё и о жизни теперешней размышлял, взвешивал плюсы и минусы. Всё как-то пока тут запутанно было, происходящее с моими представлениями не всегда совпадало. Ну, как про эти годы в школе на уроках истории рассказывали.
Новая советская власть тут уже скоро как год будет. Однако, обещанные рабочим фабрики и заводы так и не передали. Я, когда про ля-куртинские события рассказывал, часто там бывал. Так вот, на большинстве производств, кому раньше фабрика принадлежала, так тот ей и владел. Некоторые – стали государственными. Те, кто у станков стоял, так и остались наемными работниками. Ещё и покупательная способность их заработных плат снизилась. Рублей они получали теперь больше, а купить на них могли меньше. Впрочем, такое уже не первый год тянулось, с начала войны жизнь рабочих и их семей всё тяжелее и тяжелее становилась.
Земля. В этом вопросе тоже пока много непонятного было. Сам я в деревне после фронта и каторги не был, но про массовую передачу земли крестьянам пока не читал и не слышал. Застопорился как-то данный вопрос.
Крупная торговля находилась в упадке, зато на Сухаревке и на улицах столицы – тысячи и тысячи торгующих. Работать бы надо, а народ только покупает и продает, покупает и продает, меняет шило на мыло…
Мир с германцами заключили… Здесь у меня просто слов нет.
В общем, пока у меня отношение к новой власти неоднозначное. Ещё и преследует она меня. За спасение жизни человеческой, пусть и императора.
Тут мой взгляд за человека, что перед товаром Ильи Ильича стоял и зацепился. Ему разложенное на мешковине было не интересно, а вот на меня он глаза пялил.
Мля… Сидел бы я дома…
Нет, а вроде он мне и знаком! Не из карательных органов мужик-то, что меня ищут, а здорово похож на моего сослуживца.
– Доктор! Иван Иванович!
Точно. По Франции он мне знаком…
– Ходит у меня нога-то! Ходит!
Как не ходить, всё я ему тогда хорошо и правильно сделал.
– Доброго здоровья, Терехин.
Запомнил я фамилию этого солдата. Когда он в разряд выздоравливающих перешел, много в лазарете помогал. Я даже подумывал у себя его оставить.
– Каждый день я Богу, доктор, за тебя молился. На фронте, а потом и в Африке.
Так, в Африке он был. Тоже – ля-куртинец? Что-то я его в лагере не помню. Впрочем, там нас не одна тысяча была, а я из лазарета редко выбирался. Не до того было…
Терехин чуть не через голову Ильи Ильича перепрыгнул, тот в этот момент на корточки присел, что-то там со своим товаром занят был.
– Вот не думал кого тут встретить… – широко улыбался солдат, показывал всему миру немногие оставшиеся у него зубы.
– Сам-то как здесь? – прервал я его словоизлияния.
– Спасибо нашей советской власти народной. Не бросила на чужбине. Послали за нами пароходы. Поклон Ленину до земли. Свечки за него буду теперь ставить…
Вот, а Терехин новую власть благодарит, за Владимира Ильича свечки будет ставить. Она ему не хуже родной матушки, не бросила, с каторги вызволила.
– Домой я сейчас добираюсь. Говорят, скоро в деревне землю делить будут…
Опять Терехину подфартило… Его это власть.
Из истории, что в школе изучал, я помнил, что земля не очень долго в руках в тех, кто её обрабатывает, останется. Колхозы по всей стране начнут организовывать, станет землица колхозной. Вроде, как и своей, но не своей… На этот счёт у меня опять полного понимания не было. Хотя, в колхозе я работал. Осенью по целому месяцу на первом и втором курсе собирал картошку перед началом занятий. Правда, собирал не долго, почти сразу в бригаду грузчиков пристраивался. Наполняли ведра клубнями всё больше девицы, а немногочисленные парни-студенты медики мешки с картошкой на машины и в тракторные тележки грузили.
Долго рядом со мной Терехин не задержался. Всё у него уже было домой куплено и на поезд он торопился.
– Бывайте здоровы, Иван Иванович, – попрощался со мной бывший пациент.
Всё. Сегодня же вечером про нужные бумаги я Илье Ильичу скажу. Пришла пора мне из первопрестольной убираться. Доберусь до села Федора, а там видно будет.
Глава 7 Прощай, Москва!
– Пошли, Ваня, домой. Расторговался я.
На старом мешке, что лежал на земле, было пусто. Принесенное антикваром на Сухаревку нашло новых хозяев.
Илья Ильич выглядел довольным-предовольным. Сегодня он сам может Ивана Ивановича угостить, а то уж, если руку на сердце положить, сколько дней за счёт своего гостя питается.
Сам Иван Иванович за столом не сильно зубастен. Поклюет немного и всё. Как будто что-то мучит его постоянно, гнетёт. Как вина какая-то за ним.
Кто чует меч над шеей преступною,
Тому не в радость яства Сицилии…
Так Гораций в своих «Одах» пишет. Там, где про меч сиракузского тирана Дионисия Старшего, что висел над головой Дамокла.
– Пойдёмте, Илья Ильич.
Я был рад быстрее с Сухаревки убраться. Одного знакомца уже сегодня встретил… Хватит. Так и чекисты, мною в живых оставленные, могут сюда забрести. Кстати, вполне такое вероятно. На Сухаревке одна половина Москвы торгует, а вторая – покупает.
По дороге к дому Ильи Ильича мы купили съестного. Антиквар за каждый рубль торговался. Мне показалось, что это ему даже удовольствие доставляло.
Не спеша при свете керосинки мы поужинали, а там уж я к разговору про то, что мне поддельные документы нужны, перешел.
Начал со спасения Николая Александровича. У Ильи Ильича от удивления даже глаза на лоб полезли.
– Вот оно как…
Старик несколько раз меня переспрашивал, всё до последней мелочи ему было интересно про моё деяние.
Очень его опечалило, что подарок императора я не смог сохранить.
– Не надо было портсигар императора с собой на фронт брать, – попенял он мне. – В банке его нужно было на хранении оставить.
Ну, все мы крепки задним умом…
– Помогу я, Ваня, тебе с документами. Даже не надо ни к кому обращаться. Завтра с утра этим и займёмся.
После завтрака на Сухаревку мы не пошли.
У Ильи Ильича прямо в его жилище была оборудована небольшая реставрационная мастерская. В ней он в лучшие времена приводил в порядок иконы, сводил на нет следы бытования с антикварных редкостей.
К обеду у меня имелась бумага, в которой значилось, что я являюсь представителем организации по заготовке рогов и копыт для нужд гребеночного и мундштучного производства, изготовления пуговиц и оправ для очков.
Фамилия, имя и отчество в ней значились совсем не мои.
Илья Ильич так ловко и со знанием дела данный документ изготовил, что у меня возникла мысль, а не промышляет ли и этим старичок? Не только на Сухаревке остатки товара из своего магазинчика распродает, а и в криминальных делах чуток замешан?
– Лучше настоящего, – дал характеристику результату своего труда антиквар. – Комар носа не подточит.
На чём его экспертное заключение основывалось? Не первый раз он таким занимался?
– Спасибо, Илья Ильич. Выручили.
– Не за что, Ваня…
В голосе старика было полно печальных ноток. Сделал он мне документ, а значит скоро я его и покину.
– Когда? – задал мне вопрос антиквар.
Тут уточнять не надо было. Речь о моем отъезде шла.
– Завтра, – коротко ответил я.
Тянуть с этим делом было нечего. День-два ничего не решали.
– Куда? – поинтересовался Илья Ильич.
– Точно пока ещё не знаю, – дал я расплывчатый ответ. – Россия велика.
Старик покачал головой. Понял, что глупость спросил. Не надо ему знать про это.
– Храни тебя Бог, – было сказано мне на дорогу.
На прощание Илья Ильич подарил мне небольшой по размерам образ Николая Чудотворца. Этот весьма почитаемый здесь святой является покровителем странников, путешественников, моряков, тех, кто ищет свой путь в жизни. Последнее ко мне сейчас уж точно относилось.
– Будешь в первопрестольной, не забывай про старика…
Илья Ильич смахнул накатившуюся слезинку.
– Обязательно.
В своем обещании я был совершенно не уверен. Старик это понимал.
– В Москве на поезд не садись, – дал мне очевидный совет Илья Ильич. – Где-то по дороге это сделай.
– Так и поступлю, – не отказался я от рекомендации Ильи Ильича. – Береженого Бог бережет.
– Не согласен я с новой властью в отношении тебя, Ваня, – со вздохом произнёс старый антиквар. – Совсем не согласен…
Я разделял его мнение.
Глава 8 Уехать не удалось
До Люберец я добрался без приключений.
Где пешком, где на извозчике, уменьшая и так небольшое количество совзнаков в своем кармане.
До уезда Федора мне лучше через Казань двигаться, в самой Вятке мне делать нечего. Хотя, и здесь имелись у меня опасения…
В армию-то я из уездного городка отправлялся, а вдруг туда про меня уже сообщили? Появится де в поле вашего зрения Воробьев Ванька, так сразу надо его за шкирку брать и в Москву тащить. В соответствующее учреждение с чрезвычайными полномочиями.
Это – если в Вятской губернии уже советская власть, а не Верховный Совет по управлению Вятской губернией все дела решает. Как мне знакомый доктор рассказал, вятчане вторую за год революцию не признали и свою независимую Вятскую республику создали. Была уже такая тут. Почти до конца пятнадцатого века, пока Вятка к Москве не присоединилась.
Если там уже советская власть, надо мне мимо уездного центра мышкой проскользнуть. Много чего у новой власти хорошего, и наркомздрав создали, и санитарным просвещением широко занимаются… При императоре такого не было. Надо же мне было невольно перед ней провиниться…
Совсем я запутался. Чашки весов, на которых я хорошее и не очень у советской власти сравнивал, то туда, то сюда у меня дёргались.
Я-то – хороший. Тогда, почему она ко мне так?
Мля…
Ситуевина.
Ладно, доеду – разберусь.
Доеду… Тут были проблемы.
Процент больных и мёртвых паровозов, как писал в прочитанной мною уже тут в Москве в газетной статье товарищ Троцкий, приближался к пятидесяти. Это ещё по самым оптимистическим прикидкам. Железные дороги национализировали, пока казенные, а частные пока ещё управлялись своими владельцами, но на те и другие уголь с неба не валился. Паровозы, за редчайшим исключением, перешли на дрова и чуть ли не половина полуздоровых паровозов их и перевозила от мест заготовки к станциям. Таким образом, эти паровозы и платформы только обслуживали потребности самого железнодорожного транспорта, а не перемещали туда-сюда пассажиров и грузы.
Железная дорога находилась в удручающем состоянии и если так дело будет двигаться дальше, через год-полтора её ждала смерть.
В той же газете Троцкий ратовал за введение на железных дорогах военного положения, превращение всех железнодорожников в военнослужащих и запрещение всем ведомствам и профсоюзам вмешиваться в работу железнодорожного транспорта.
Это, опять к вопросу о новой власти. Занесла она ногу для пинка по профсоюзам.
Да, Бог с ней, с властью… Разберусь. Мне ехать надо!
Расписание движения поездов в Люберцах имелось, однако… на этом всё и заканчивалось.
– Ждите.
– Будет поезд.
– Отправка задерживается…
– Ждите.
Это и подобное слышалось в ответ на вопросы желающих уехать из Москвы по железной дороге в направлении Казани. Без разницы – кому до самой Казанской губернии надо было добраться, а кому и ближе.
Несознательные граждане на перроне уже по временам императорской России вздыхали, но делали это с оглядкой.
Может мне к гужевому обозу пристроиться? Водный путь до Казани выбрать?
Нет, больно уж всё это долго. Лучше поезд подождать, когда-то он всё же будет.
Прошёл час, второй, третий…
Темнеть уже начало.
Часть народа на перроне рассосалась. По домам, наверное, люди разошлись. У кого они есть и близко.
Людей в железнодорожной форме я вообще уже больше двух часов не видел. Когда до Люберец добрался, они тут были. Как из административного, так и из технического персонала. Сейчас, их как корова языком слизнула. Спрятались, похоже, надоело им на наши вопросы отвечать.
Тут дверь станционного здания распахнулась и в её проеме человек появился. То, как он был одет – кто-то из местного железнодорожного начальства.
– Поезда сегодня не будет… Нас национализировали. Работает ликвидационная комиссия…
Народ на перроне загалдел. Кто, и ненормативно.
Да, что за счастье у меня такое! Не одно, так другое!
Железнодорожного служащего уже за грудки трясли, когда я отправился искать ночлег. Не на улице же мне ночевать.
Может, к Илье Ильичу вернуться? Нет, не стоит старика беспокоить.
Глава 9 Социальная аномалия
– Не желает ли господин женского тела?
Как черт из табакерки из темноты на меня выскочила дамочка.
Мля!
Напугала. Так и заикой сделать можно!
Сексуальная коммерсантка недобитая… Социальная аномалия.
Как я только эту дамочку про себя не назвал. Немного я задумался, а тут она откуда ни возьмись.
Кстати, почему она ещё не выловлена и в лагерь не отправлена? Или, вообще, не расстреляна в рамках массового террора? Может, первый раз сегодня на промысел вышла?
Про проституток я сейчас много знаю. Ими в настоящее время Комиссариат внутренних дел и Комиссариат здравоохранения занимаются. Ребята из подотдела борьбы с социальными родимыми пятнами на нашем этаже сидят и частенько ко мне заглядывают.
На нашем… Уже – нет. Не являюсь я теперь работником наркомздрава…
Отбегались ко мне ребятки, некому теперь им тексты постановлений править, стихи на тему борьбы с венерическими заболеваниями сочинять. Не стало в штате наркомздрава поэта со всероссийской славой и известностью, автора «Мойдодыра» и прочей пролетарской классики. Это я о себе, если ещё кто не понял.
Буквально ведь на прошлой неделе я им текст решения Всероссийского совещания работниц до ума доводил. Такого работницы понаписали… Впрочем, с ними всё понятно и объяснимо.
Этот текст, его окончательный вариант, мне самому даже понравился. Как там, я написал – «… исходя из того, что корни проституции зарыты глубоко в капиталистическом обществе, совещание призывает бороться с проституцией не только закрытием домов терпимости, не только наказанием сводников и продавцов живого товара и устраиванием домов для спасения падших девиц, а революционным искоренением всех остатков капиталистического общества при переходе к коммунистическому хозяйству, введением обеспечения материнства, осуществлением государственного воспитания детей и заменой буржуазной семьи свободным браком…»
Во как я тогда завернул…
Тютелька в тютельку на высоком текущем идейном уровне.
Кстати, сейчас проблема проституции свою былую актуальность почти утратила. Если верить имеющимся в распоряжении наркомздрава результатам исследований, из-за голода и социальных неурядиц спрос на сексуальные услуги резко упал вследствие почти полной импотенции у мужчин. С картофельного крахмала только воротнички стоят, мужикам мясо требуется.
Новая российская власть врачебно-полицейские комитеты ликвидировала, «Положение об организации надзора за городской проституцией в империи» отменила, решила, что коммунизм – это могила проституции.
Я за это советской власти минус поставил. Как-то так она быстренько-скоренько проституцию и проституток объявила социальной аномалией и предложила взамен врачебно-полицейского надзора массовый террор и расстрелы проституток. Впрочем, до массовых расстрелов дело всё же не дошло. Проституток пока только вылавливали и отправляли в лагерь на трудовое перевоспитание. Там и перековывались эти дезертиры труда…
– Как зовут?
– А, что меня звать? Я сама прихожу…
Мля… Ещё и юмористка…
– Имя, какое у тебя?
– Мадлен.
Мадлен… Анфиса или Василиса, скорее всего… Впрочем, какая разница?
– Так, Мадлен, комната или квартира у тебя имеется?
– Квартирка отдельная, чистенькая, с кроватью мягонькой… – начала загибать пальцы кандидатка в женский трудовой лагерь строгого режима. – Ещё и я по-всякому умею…
– Так, считай, денег ты сегодня заработаешь, но не за свои услуги, а за сдачу жилья. Я у тебя сегодня только переночую, а заплачу по полному прейскуранту. Устроит тебя такое?
В гостиницу мне соваться не с руки, по улице ночью шляться – патруль загребет. Переночую у дамочки, их прейскурант сейчас не велик.
Мадлен, или как там её, долго не думала. Башкой своей кудрявой так замотала, что велика была вероятность того, что она отвалится.
– Пойдёмте, пойдёмте, господин-товарищ. У меня всё чистенько, никого постороннего нет. Тут недалеко.
– Смотри, только без глупостей, – предупредил я. – Неприятности мне не нужны.
Глава 10 Стакан воды
Обещанное недалеко оказалось далеко.
Тут ещё и дождь усилился. Небо по полной программе прохудилось.
Днем, и правда, парило, душно было. Тучки, то набегали, то их развеивало. Когда я со станции только пошел, пара капель уже упала. Сейчас же – просто поливало. Я уже весь промок. Не до трусов, но почти.
– Долго ещё до твоей квартирки? – я вытер воду с лица.
– Скоро совсем, скоро. Тут рядышком…
Рядышком… Четверть часа, не меньше, уже идём. Дома такое место я бы назвал частным сектором. Деревня деревней, вот тебе и Люберцы…
– Вот, сюда пожалуйте, господин-товарищ.
Дамочка растворила калитку. Сама чуть в сторону отступила – проходи мол, гость дорогой.
Стоп. Она же про квартирку говорила, а тут – дом. Что-то не вяжется.
– Проходите, проходите, – поторопила меня назвавшаяся Мадлен. – Что, мокнуть-то…
Мокнуть, и правда, не было никакого резона.
– Ну, пойдём.
В окнах дома было темно. На улице – тоже. Я чуть не запнулся пару раз по дороге от калитки до дверей – во дворе под ногами какой-то мусор валялся. Не хозяйственная, видно, бабенка, хлам прибрать не может.
– Сюда, сюда…
Дамочка обогнала меня, потянула за ручку на двери.
Точно – деревня. На дверях дома замка даже не было – заходи кто хочет.
Мадлен, или как там её, прошла вперёд, а я у дверей задержался. Пусть она хоть керосинку зажжет, а то так и шею свернуть не долго.
– Тихо…
Что-то уперлось мне между лопаток.
Мля… Переночевал у дамочки!
Время замедлило свой ход – так всегда в плыне бывает. Я сделал шаг в сторону и в спину мне уже больше ничего не упиралось.
Зрение моё, так я для себя это его состояние в плыне называю, моментально перешло в «ночной режим». Впрочем, ничего долго разглядывать я и не собирался. Со скоростью, невероятной для обычного человека, я развернулся в сторону дверей к которым ещё секунду назад стоял спиной.
Почти в дверном проеме, в шаге от него, находился мужик. В руке, что протянута вперёд была, он держал нож.
Подельник Мадлен ещё не понял, что его оружие уже в спину мне не упирается, как его голова с моим кулаком встретилась.
Бил я во всю силу. Без всякой жалости. Не сдерживал себя.
Ещё и на себя я был зол. Попасть на такую элементарную разводку! Мля…
Мадлен только-только начала в сторону дверей разворачиваться, а я уже перетекал в её направлении.
Тут я себя сдержал. С трупом не поговоришь, но я не из-за этого в полную силу дамочку не ударил. Женщина она, по этой причине. Ну, ещё и пару вопросов, суке, задам.
Мадлен ещё падала на пол, а я уже присел и замер. Весь в слух превратился – нет ли здесь ещё кого? Ну, а почему присел? В бузе бой вприсядку – самое то для темного помещения. Вот и присел…
Тихо… Даже мышка под полом не скребется… Скоро Мадлен в себя начнёт приходить…
Ни в доме, ни рядом с ним, никого больше по мою душу не оказалось. Труп мужика я в комнату затащил, у стены положил. Мадлен руки-ноги связал, рот тряпкой заткнул и сам спать не раздеваясь на кровати завалился. Даже сапоги не стал снимать – мало ли что.
Делал я всё это и сам себе чуток удивлялся. Убил человека, пусть не в первый раз, но сейчас во мне даже ничего и не ворохнулось. Как-то обыденно это сделал, словно стакан воды выпил. Да, напали на меня, самое малое – ограбить парочка эта меня хотела, а может и убить. Я и в ответ – сам убил. Без всякой войны. Походя.
Стакан воды… Многое тут сейчас со стаканом воды стали сравнивать. То – как стакан воды выпить, другое – как стакан. Устойчивое это теперь словосочетание. Вот и въелось оно мне в голову ещё в стенах наркомздрава, даже мысль свою так я сформулировал.
Дверь дома я запер на засов, лёг и … уснул. Даже не ворочался. Видно, что-то копилось во мне такое, а тут – раз и изменился я. Хорошо это? Плохо? Наверное, ничего хорошего. Ладно бы на фронте это произошло, а то – уже после его, далеко после.
Сны ко мне в эту ночь никакие не приходили, утром я поднялся с кровати хорошо выспавшимся.
Встал. Чашку воды из самовара на столе нацедил. Выпил.
Мадлен на полу заворочалась, услышала, что я уже не сплю.
Не стал я её развязывать, ни о чем спрашивать. Передумал с дамочкой говорить. Вышел из дома, дверь прикрыл и в сторону станции зашагал.
Утро было тихим и солнечным. Люберцы ещё не проснулись, только птички голос подавали. Где-то, далеко ещё от меня, еле слышно паровоз гуднул. Я ускорил шаг – ожила железная дорога, нечего мне тут оставаться, надо уезжать скорее.
Глава 11 Казань
Слава Богу, поехали…
Правда, уже после полудня, но двинулись.
Не по расписанию, но в нужном мне направлении.
Состав был большой, но тащил его декапод. Ефимка.
Декапод – это десятиног. Родом он из Америки, но изготовлен по чертежам русских инженеров.
Ефимка, значит серии Еф.
Серия Еф – выпущен в Филадельфии. Одна бегунковая пара колес и пять – движущих.
Декапод-то грузовой паровоз. За каким хреном он пассажирский состав тащит? Ничего больше не нашли? Бардак…
Тут, в этом мире, я только и знаю, что езжу. Туда-сюда, туда-сюда по России-матушке и не только. Паровозы в лицо уже узнаю. Декаподы с началом войны появились, а сейчас, после революции, американцы их, скорее всего, больше нам поставлять не будут.
Жаль. Паровоз хороший, мощный, российскими инженерами придуманный.
Одно плохо – прожорливый. Заворот ещё его железных кишок от дров случается. Привереда он – хороший уголёк ему подавай.
Едем – петляем. Виляем по ровному месту. Это тебе на трасса Москва – Петербург. Она – пряменькая. Почему? Государственная, казенная. Тут – железная дорога частная, хоть и вчера национализированная. За одну ночь она прямее не стала. В России при императорах проектировщикам платили за сложность работы, вот они и изгалялись – тут поворотик, там поворотик…
Кроме перемещения на поездах, я ещё и пол мира обошел на кораблях. Где – с песнями, а где и в каторжанском трюме… Сейчас же – опять просыпаюсь и засыпаю под стук колёс. Долгонько поезд от Москвы до Казани при советской власти идёт, не как при царе-батюшке.
Вокзал в Казани – красавец из красного кирпича, но мне на нём задерживаться не стоит. Шапку в охапку и дай Бог ноги…
– Стой!
Два солдата. Один – постарше, второй – в обмотках. Сапоги ещё не заслужил.
– Документы!
Чем я им не понравился? Вон сколько народа с вокзала выходит, а они меня тормознули!
Ещё и обыщут как!!! В вещевом мешке у меня два револьвера и горсть патронов к ним.
Думал же, за станцию до Казани сойти… Мля…
– Пожалуйста. – протягиваю свою бумагу про рога и копыта.
Старший повертел в руках филькину грамоту и передал младшему. Тот, видно, в их паре за грамотея.
– Во-ро-бьев Иван…
Вслух по слогам начал читать парнишка в обмотках. Да, не университетское у него образование, хотя, Казанский университет – в стране один из лучших. Даже очень хороший медицинский факультет здесь имеется.
– … для заготовки рогов и копыт… – продолжал читать солдат помладше.
– В чертей наряжаться?
Мля… Юморист попался…
У самого, вон, как звёздочку на фуражке перекосило…
– … для нужд гребеночного и мундштучного производства, изготовления пуговиц и оправ для очков.
Солдат в обмотках расчитался и уже шпарил не хуже того же дьячка.
– Печать проверь, – отдал старший приказ младшему.
– Имеется. Честь по чести.
Как не иметься. Специалист эту бумагу делал.
– Проходи.
Младший вернул мне изделие Ильи Ильича.
Я зашагал дальше.
А от старшего-то перегарчиком несёт. Вот тебе и татарин. Разбаловались они тут при советской власти…
Я двинулся от вокзала в сторону виднеющейся впереди мечети. Мне бы рынок какой сейчас найти и с обозом в сторону Вятской губернии двинуться. Кажется, и искать его не надо. Всего ничего прошагал, а кругом уже торгуют.
Продавцы предлагали много чего, но основным товаром, так мне показалось, были мочальные кули. Кули были разных размеров, но определенных. В селе, когда я у Федора жил, эти кули были в широком обиходе. В каждый входило определенное количество пшеницы или ржи, поэтому зерно продавали и покупали не на вес, а именно такими кулями. Предлагались кули не по одному, а целыми связками. По сто штук, если я правильно продавца понял. Говорил он не чисто, мог я и ошибиться.
Торговали тут и маленькими кульками, рогожей, ковриками из лыка, которые клали перед входом в дом. При желании можно было приобрести и лапти, мочалки и даже детские люльки, сплетенные опять же из лыка.
Под ногами у меня чавкало, было грязно и мусорно. Даже сапог своих мне стало жалко.
Шум, гам, морды мелькали какие-то криминальные…
Так. Стоп. Вятский говорок ни с чем не спутаешь.
Я подошел к двум справно одетым мужикам.
Глава 12 Снова и опять
Вятские, они такие… вятские.
Даже говорят не как все.
Первое – окают. Говорят, как пишут – корова, молоко.
Второе – вместо «е» между согласными произносят «и». Веник у них – виник.
Вместо «щ» часто произнося «шш» – овошши, ешшо.
Заменяют «ц» на «ч» – колодеч, черква, мельнича.
Окончания у слов часто теряют – за грибам, с ногам, за ягодам.
Вятчане считают нормальным склонять иностранные слова – в польте.
«Я» на Вятке может произноситься как «е» – петеро.
Фразы даже вятчане строят не как все. Свой у них говор.
По нему я место проживания мужиков и определил.
Тут разговаривающие закурить задумали, в этот промежуток их разговора я и вклинился.
Со всем вежеством поздоровался. Земляком сказался.
Земляка в чужих краях каждый нормальный человек рад встретить.
Разговорились.
Мужики «за кулям к тотарам издили», а сейчас уже домой собирались. Я к ним в попутчики и напросился. Их дорога как раз через нужный мне уезд лежала.
Кстати, про кули. Я как их увидел, сразу анекдот вспомнил. Ещё из дома, из прошлой жизни. Забавный. Там два знакомых мужика встретились, один другому и пожаловался, что у его сына проблемы с дикцией. Для исправления данного дефекта речи ему доктор велел скороговорки переговаривать. Не знает ли друг каких скороговорок. Тот знал – «Рядом с ямой холм с кулями, выйду на холм, куль поправлю». Мужик сына той скороговорке и научил. На свою голову…
Мужики взять меня с собой не отказали, но выезжали из Казани покупатели кулей только завтра. Сегодняшний вечер они планировали провести в веселом заведении здесь же, в Мокрой слободе.
Тут они давно уже дорожку к одной дамочке протоптали.
– К домику её подойдём и в окно смотрим. Как там за стеколком собачка стоит…
Собачка, оказалось, не живая совсем, а фарфоровая фигурка. Если собачка стояла мордочкой на улицу, то это значило, что дамочка свободна и к ней можно в гости зайти. Если же собачка показывала хвостик – дама с клиентом и надо обождать.
– Мы заранее сговариваемся и нам собака всегда морду кажет, – похвалились мужики.
Покупатели кулей и меня с собой пригласили, но получили отказ. Ну их, дам с собачками…
Сговорились мы утром встретиться и в Вятскую губернию двинуть. У мужиков обоз не большой, но место мне будет выделено.
Так, значит сейчас надо мне о ночлеге озаботиться. В сомнительных местах я уже имел удовольствие почивать, совзнаков у меня достаточно… Выбрать решил хорошие номера, пусть не во фраке я, но по революционным временам теперь можно и в гимнастерке в любое гостиничное заведение заявиться. Лишь бы денежки были.
Где могут быть хорошие номера? На хорошей улице. Какая тут хорошая? Мне подсказали – Воскресенская. Кстати, идти даже не так далеко оказалось.
«Франция. Меблированные номера».
Меня аж передернуло. Не с совсем хорошим Франция у меня ассоциировалась.
Похоже, номера здесь начинались со второго этажа, так как на первом размещалась кондитерская мастерская неизвестного мне Антонова. Предлагаемый ассортимент не радовал, но я всё же прикупил конфет. Без подарков неудобно в селе Федора появляться, а конфеты – самое то. И супруга Федора, и детишки – все сладостям будут рады. Для самого закадычного друга у меня другой подарочек приготовлен.
Почему ещё я сейчас ночлегом озаботился? Тучи над Казанью собирались, а где-то вдали уже и погромыхивало. Уезжая из Москвы я под дождь попал, тут опять мокнуть мне не хотелось. Ещё и перед дорогой.
Да и на улицах города стало как-то неспокойно. Причем, в один момент. Когда я приехал, ленца во всем, неспешность определенная кругом царила, а тут – раз и всё. Навстречу мне отряд рабочих с винтовками прошагал. На мой взгляд – оружие им было совсем непривычно. Опытные солдаты с винтовками совсем не так обращаются, даже носят их по-иному.
Автомобили по улице засновали. Громыханье изменилось. Э, да это, уже, похоже, не гром…
Похоже, я опять и снова куда-то вляпался.
Глава 13 Точно – влип…
Гром и не гром становились всё ближе.
Дополняли друг друга рукотворные и природные звуки.
На Казань шла гроза и войска Народной армии Комуча.
Первой в город ворвалась стихия. Лило как при всемирном потопе. Даже многие казанские старики такой грозы не помнили.
До скрипа были отмыты и мусульманские части татар под руководством Мулланура Вахитова, и местное рабочее ополчение, и латышские стрелки сорока пяти летнего полковника Йокима Вацетиса…
Их противников из Народной армии, чехов и словаков, офицерские отряды Владимира Оскаровича Каппеля тоже хорошо прополоскало.
Даже пушки с Верхнего Услона бить почти перестали. Прекратили портить железную дорогу из Казани в Москву, а именно по ней предполагалось вывезти золото из города. Какое? А почти три четверти золотого запаса России, что находились сейчас в подвалах Казанского банка. Его специализированные кладовые до верха были набиты золотом, серебром, драгоценными изделиями, пачками бумажных ассигнаций, ценными бумагами, мешками с медной монетой…
Всё это богатство советской России находилось теперь на улице Проломной под надзором сорока девяти летнего управляющего Казанским Отделением Народного банка Петра Марьина, отвечающего своей головой и единственной ногой за сохранность золотого запаса бывшей Российской империи.
Скачать книгу