Хроники разведки: Эпоха холодной войны. 1945-1991 годы бесплатное чтение

© Бондаренко А. Ю., автор-составитель, 2024

© Издательство АО «Молодая гвардия», 2024

Несколько слов от автора-составителя

Чем больше проходит времени, тем меньше мы помним о различных исторических событиях: года и десятилетия стирают подробности, уносят имена, а нередко и сами эти события напрочь выпадают из памяти.

В отношении разведки всё получается наоборот: мы ничего не знаем о том, что происходит в ней сейчас или происходило в недавние времена, потому как всё здесь скрывается завесой самой строгой секретности. Зато нам постепенно становится известно о том, что случилось несколько десятилетий назад, правда не очень много, совсем даже немного, но всё-таки… Постепенно открываются имена героев-разведчиков прошлого, конечно тех, кто давно уже пребывает не у дел, а чаще всего вообще ушёл из жизни.

Книга «Эпоха холодной войны» посвящена сравнительно недавним событиям, а потому во многом существенно отличается от двух предыдущих как по количеству героев, так и по меньшей конкретизации их работы. Мы практически не знаем, какую ценнейшую информацию сумели получить упоминаемые в нашей книге Герой Советского Союза Геворк Андреевич Вартанян, Герои Российской Федерации Алексей Михайлович Козлов и Юрий Анатольевич Шевченко, и даже о конкретной работе воистину всемирно известных Вильяма Генриховича Фишера (Рудольфа Ивановича Абеля), Конона Трофимовича Молодого или Георгия Ивановича Блейка нам почти ничего не известно. Такова особенность Службы: если уж и открывает свои секреты, то по самому минимуму. Важнейший медицинский принцип «не навреди» действует здесь, пожалуй, гораздо строже, нежели в медицине (по крайней мере, нашей современной), потому как любая лишняя информация, даже одно неосторожное слово, может стать причиной провала, а то и гибели разведчика или агента.

Вот и получается, что о событиях, происходивших вскоре после окончания Второй мировой войны, мы рассказываем гораздо больше и подробнее, нежели о том, чем и как занимались наши разведчики в последние годы перед крушением Советского Союза. А ведь они и тогда получали ценнейшую информацию, они буквально кричали о грядущих опасностях, даже Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачёву писали личные письма под грифом «Совершенно секретно», вот только руководство страны эти сообщения не волновали. Даже, пожалуй, не интересовали. Вот и вышло, что, хотя разведчику «БС» удалось заполучить ценнейшую информацию по обеспечению безопасности атомных станций, у нас всё-таки взорвался Чернобыль, и что хотя Юрий Анатольевич Шевченко заполучил все планы по развалу СССР и последующему уничтожению России, о чём своевременно было сообщено в Центр, планы эти оказались, как говорится, «претворены в жизнь»…

Можно только предполагать, причём весьма осторожно, какие открытия ожидают нас десятилетия спустя, когда окажутся рассекречены материалы 1980-х годов! Вот ведь начальник Управления «С», нелегальной разведки, генерал Юрий Иванович Дроздов не раз вспоминал, как во время застолья с цэрэушниками (был такой недолгий период «братания» между спецслужбами, красиво изображённый в гайдаевском фильме «На Дерибасовской хорошая погода…») один из них заявил, что наши разведчики хорошие ребята и крутые профессионалы, но знали бы они, какие «позиции» имеются у ЦРУ в советском руководстве… Есть надежда, что когда-нибудь это рассекретят. Впрочем, кое-какие догадки прослеживаются и в тех книгах, фрагменты которых вошли в данное издание.

…В 1961 году в издательстве газеты «Известия» вышла в свет книга «День мира», «запечатлевшая события вторника 27 сентября 1960 года. Это был самый обычный день. На Земле, как всегда, шёл снег, люди рождались и умирали, любили и ненавидели, пахали землю, постигали неведомое, варили сталь, писали стихи…» На восьмистах страницах этой книги представлен всего лишь один день, когда мир жил своей жизнью, а каждый живущий на нашей планете был занят своими собственными делами…

Почему мы вспомнили об этой книге? Да потому, что и у нас в одно и то же время каждый из героев занимался чем-то своим, жил своей жизнью, и при совмещении всех этих событий получается удивительная, притом достаточно связная картина.

Конечно, при нашем дефиците информации и гораздо меньших масштабах нашей темы мы не может ограничиться одним днём, а потому затронем события августа – сентября того самого 1960 года.

Итак, август.

17-го числа в Колонном зале Дома союзов в Москве начался судебный процесс над американским лётчиком Фрэнсисом Гэри Пауэрсом.

В этом месяце главную резидентуру КГБ в Вашингтоне возглавил Александр Семёнович Феклисов.

В ПГУ КГБ при Совете министров СССР создаётся африканский отдел, который активно занимается африканскими проблемами.

Аллен Даллес, директор ЦРУ, утвердил планы привлечения американской мафии к операции против Кастро.

Сентябрь.

В связи с провокационным выдворением из страны всего состава советского посольства и приостановлением дипломатических отношений между Конго и СССР резидентура в Леопольдвиле (с 1966 года – Киншаса) вынуждена была свернуть свою деятельность.

Нелегалу «Бену» – Конону Трофимовичу Молодому – показалось, что он попал в поле зрения контрразведки.

Тем временем Александр Михайлович Коротков исполняет обязанности Уполномоченного КГБ по координации и связи с МГБ и МВД ГДР; Юрий Иванович Дроздов трудится в Аппарате Уполномоченного; Геворк Андреевич и Гоар Левоновна Вартанян работают «в поле», на нелегальной работе, и подробности нам неизвестны; Алексей Михайлович Козлов ещё только проходит подготовку к нелегальной работе. Вильям Генрихович Фишер (под именем Рудольфа Абеля) пребывает в американской тюрьме.

Пройдёт некоторое время, и Юрий Дроздов превратится в родственника Рудольфа Абеля, вскоре обменянного на лётчика-шпиона Пауэрса, Алексей Козлов станет «завсегдатаем» в той самой Африке, которой разведка только начинала заниматься, «Бен» окажется в камере британской тюрьмы, а Дроздов станет начальником для большинства сотрудников, здесь упомянутых… Видите, как всё оказывается завязано уже с самого начала? А если покопать глубже, то откроется ещё больше – к сожалению, скорее всего не для нас, а для читателей следующих поколений, – выплывут из небытия новые имена и спадёт пелена секретности с очень интересных разведывательных операций.

Нам же остаётся довольствоваться тем, что есть, хотя, если говорить откровенно, есть не так уж и мало, о чём читатель этой книги сам может убедиться.

В заключение скажем, что в основу книги положены произведения различных авторов, вышедшие в серии «ЖЗЛ», повествование составлено из разноразмерных фрагментов (от нескольких строчек до почти десятка страниц) – именно в том виде, который уже знаком читателям. После каждого фрагмента указывается название книги, из которой он взят. Автор-составитель лишь иногда добавляет некоторые связки или краткие уточнения, и только в самых необходимых, по его мнению, местах позволяет себе вставлять небольшие комментарии или уточнения. Все эти вставки в основной текст даны либо в скобках с соответствующей пометой, либо курсивом в угловых скобках.

Александр Бондаренко

Книги серии «ЖЗЛ», положенные в основу повествования

«Абель – Фишер». Н. Долгополов. М., 2016.

«Алексей Ботян». А. Бондаренко. М., 2020.

«Алексей Козлов: Преданный разведчик». А. Бондаренко. М., 2022.

«Виктор Лягин: Подвиг разведчика». А. Бондаренко. М., 2017.

«Геворк Вартанян». Н. Долгополов. М., 2014.

«Григулевич: Разведчик, “которому везло”». Нил Никандров. М., 2005.

«Кембриджская пятёрка». В. Антонов. М., 2018.

«Ким Филби». Н. Долгополов. М., 2018.

«Конон Молодый». В. Антонов. М., 2018.

«Коротков». Т. Гладков. М., 2005.

«Павел Судоплатов». В. Антонов. М., 2018.

«Сахаровский». В. Антонов. М., 2020.

«Фитин». А. Бондаренко. М., 2018.

«Эйтингон». В. Антонов. М., 2017.

«Юрий Дроздов». А. Бондаренко. М., 2020.

«Яков Серебрянский». В. Антонов. М., 2020.

Глава 1

«В тот день, когда окончилась война…»

Ровно в полночь с 8 на 9 мая 1945 года в офицерской столовой военного училища в Карлсхорсте началась церемония подписания Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. На 43-й минуте Маршал Советского Союза Георгий Жуков сообщил: «Германская делегация может быть свободна».

Теперь для решения исключительно важных вопросов, непосредственно связанных с послевоенным устройством в Европе, необходимо было провести очередную конференцию руководителей союзнических государств, победивших в войне с фашизмом. Представители США, Англии и СССР договорились о проведении такой конференции в Потсдаме с 17 июля 1945 года.

Мы уже отмечали, что поступавшая от советской внешней разведки руководству страны в последние месяцы войны информация раскрывала основные направления политики западных держав в отношении СССР на послевоенный период. Разведка заблаговременно предупредила о том, что ожидает нашу страну после окончания войны, какое давление она будет испытывать со стороны своих вчерашних союзников, поставивших своей целью свести к минимуму авторитет и влияние, завоеванные СССР в ходе борьбы с фашизмом.

К концу войны внешняя разведка всё чаще стала получать информацию, свидетельствовавшую об обеспокоенности правящих кругов Англии и США усилением политического веса Советского Союза в результате разгрома гитлеровской Германии.

«Павел Судоплатов»

В воздухе тогда изрядно пахло «жжёным порохом», и это был отнюдь не только тот запах, что ещё не выветрился с полей недавней войны. Нет, наши недавние боевые союзники – те самые, с которыми советские воины по-братски обнялись на Эльбе 25 апреля 1945 года, уже разрабатывали планы новой мировой бойни. Точнее, они начали разработку этих планов как раз в преддверии исторической встречи союзных армий: так, в середине апреля 1945 года британский премьер Уинстон Черчилль поручил Объединённому штабу планирования военного кабинета Великобритании подготовить план экстренной операции «Unthinkable» («Немыслимое»). «В плане сформулированы цели, направления ударов западных союзников против Красной Армии и вероятные результаты операции».

Правда, начальники штабов Великобритании вынесли по этому поводу не очень-то оптимистичное заключение: «…мы считаем, что, если начнётся война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей, и мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил».

Зато заокеанские союзники воистину излучали уверенность. Заместитель государственного секретаря Дж. Грю писал в меморандуме правительству 18 мая 1945 года: «Будущая война с Россией очевидна, как может быть что-нибудь ещё очевиднее на нашей земле. Она может разразиться в ближайшие несколько лет. Нам следует поэтому поддерживать в готовности наши вооружённые силы».

Лёгкий стиль этого послания не может не вызывать восхищения! Прямо по Гоголю: «Лёгкость в мыслях необыкновенная!» Классика!

Так что советской разведке следовало активно готовиться к «особому периоду», как на жаргоне спецслужб именуется военное время и подготовка к оному.

«Алексей Ботян»

После того как миллионы людей во всём мире видели полковника Короткова (пускай и без объявления его подлинной или вымышленной фамилии) рядом с генерал-фельдмаршалом Кейтелем при подписании Акта о капитуляции в Карлсхорсте на газетных фотографиях и в кадрах кинохроники, он стал, как бы сегодня сказали, в какой-то степени фигурой публичной. Правда, никому из союзных офицеров или корреспондентов, разумеется, не сообщили, что он – полковник разведки. Но те из иностранцев, «кому следовало», конечно, взяли его на заметку. К тому же среди присутствующих на церемонии или видевших её на экранах кинотеатров наверняка были люди, работавшие до войны в Берлине. Кто-то из них либо был знаком с советским гражданином по фамилии «Коротких», либо просто по профессиональной привычке намертво запечатлел его облик в памяти. Превращение скромного служащего торгпредства в высокопоставленного полковника (армейский обладатель такого же звания никак не мог появиться здесь в этот час и на этом месте) позволяло сделать вполне определённые выводы. Впрочем, теперь это не имело особого значения. Руководящие сотрудники спецслужб ведущих стран мира раньше или позже всё равно выявляли друг друга.

Эти соображения определили новое назначение Короткова. Очень быстро из офицеров разведотделов трёх фронтов: 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского, а также нескольких сотрудников, присланных из Москвы, был образован единый разведорган – резидентура, непосредственно подчинявшаяся Первому главному управлению НКГБ СССР. Резидентом ПГУ в Советской зоне оккупации Германии стал полковник Александр Коротков в должности помощника политического советника. Семёнов[1] и Коротков прекрасно знали друг друга по работе в довоенном Берлине. Для Семёнова, тогда второго лица в полпредстве, естественно, не было секретом, чем в основном занимается скромный сотрудник по фамилии «Коротких». Так что изменению фамилии, переводу её с сибирского окончания «их» на общероссийское «ов» Владимир Семёнов нисколько не удивился. Достаточно быстро привык он к подлинному имени-отчеству своего помощника – Александр Михайлович. Семёнов и Коротков вполне ладили друг с другом, тем более что были к тому же и ровесниками.

Новая высокая должность Короткова вовсе не являлась всего лишь прикрытием для разведывательной и контрразведывательной работы. Слишком уж часто в первые послевоенные месяцы да и годы эти вопросы сплетались с политическими, экономическими и, к сожалению, военными проблемами. И работать приходилось не только по Германии, но и по вчерашним союзникам: США, Англии, в меньшей степени Франции. Так что резидент разведки одновременно должен был быть настоящим помощником политсоветника, а при решении некоторых серьёзных вопросов и самого маршала Жукова, чей крутой нрав был хорошо известен в войсках.

По службе Короткову приходилось также повседневно поддерживать деловые отношения и с заместителем Главноначальствующего Иваном Серовым. Тут тоже надо было проявлять известную дипломатичность, хотя напрямую Коротков подчинялся ПГУ, но ПГУ было далеко, а Иван Серов рядом. И был он как-никак долгое время заместителем не только Жукова, но и наркома НКВД Берии. К тому же имел высокое звание комиссара госбезопасности второго ранга, а с июля – генерал-полковника.

С Семёновым, хоть и давние знакомцы, тоже надо было выдерживать определённый политес: политсоветник выходил напрямую на Молотова, в ту пору второе лицо в партии и государстве! Так что Коротков в известном смысле очутился в центре квадрата «Жуков – Берия – Молотов – Меркулов» со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами и возможными, в случае серьёзных промахов, тяжёлыми последствиями.

«Коротков»

Кое-кто из друзей Кима Филби, работавших на СССР вместе с ним, со временем сошли с дистанции – 1945 год, война закончилась, и они честно заявили: мол, помогали победить общего врага – фашизм, а теперь – всё, штык в землю. Филби же оставался с нами всегда. <…>

Блант ушёл из контрразведки в ноябре 1945-го. Однако ещё некоторое время МИ-5 привлекала своего способнейшего сотрудника к выполнению отдельных заданий.

Почему Энтони Блант сумел принести огромную пользу двум разведкам? Во-первых, он был тонким аналитиком. Во-вторых, умел располагать к себе людей, привлекая их своим вышколенным аристократизмом. В-третьих, его работоспособность, даже выносливость были феноменальны. В-четвёртых, он смотрел на разведку незашоренным взглядом профессионала, а взором художника, которому при пристальном рассмотрении окружающего всегда открывается нечто большее, чем простому смертному. В-пятых, помогали чисто математические способности. И в-шестых – знание иностранных языков, которым не могли похвастаться большинство его коллег по МИ-5.

Человек с подобными способностями, бесспорно, имел право на нечто большее, чем даже высокий чин майора контрразведки. Но останься он в секретной службе после окончания Второй мировой – и это бы поставило точку в блестящей, что было понятно всем, карьере искусствоведа. А может, вызвало бы и подозрения?

«Ким Филби»

В августе 1945 года Филби оказался на грани провала.

Полковник НКГБ Константин Волков, работавший под прикрытием должности вице-консула советского посольства в Стамбуле, принял решение уйти на Запад. Он вошёл в контакт с работавшими там под дипломатическим прикрытием английскими разведчиками и обратился к ним с просьбой предоставить ему и его жене политическое убежище в Англии.

В поддержку своей просьбы Волков пообещал позже сообщить информацию о деятельности одного из подразделений НКВД, в котором он якобы раньше служил. Волков также заявил, что располагает сведениями о советских разведчиках, действующих за границей, и, в частности, знает имена трёх из них, которые находятся в Англии: двое работают в Министерстве иностранных дел, а третий является сотрудником контрразведывательной службы СИС в Лондоне.

Волков настойчиво потребовал, чтобы сообщение о его просьбе было направлено в Лондон дипломатической почтой, а не передавалось телеграфом, так как русские, по его словам, раскрыли ряд английских шифров. Одновременно он предупредил о нежелательности и в дальнейшем телеграфной переписки по этому делу.

Английское посольство учло предостережение Волкова и направило материалы о его предложении в Лондон «малой скоростью», то есть почтой. Прошло более недели после обращения Волкова, прежде чем документы английского посольства оказались в Лондоне и легли на стол «компетентного лица» в СИС, которым оказался Ким Филби. Тот сразу же понял всю опасность ситуации: скорее всего, Волков имел в виду самого Филби и его коллег по «пятёрке» – Бёрджесса и Маклина.

«Я отверг мысль о том, чтобы представить обращение Волкова как провокацию и посоветовать действовать осторожно, – вспоминал позже Филби. – Это могло скомпрометировать меня в дальнейшем. Единственный выход был в решительных действиях. Я заявил шефу, что дело может оказаться чрезвычайно важным и мне потребуется некоторое время, чтобы провести необходимую проверку и дать соответствующие рекомендации к действию. Шеф согласился, приказав мне на следующее утро изложить своё мнение, а пока хранить документ у себя».

20 сентября 1945 года Филби информировал сотрудника лондонской резидентуры НКГБ, что сотрудник стамбульской резидентуры НКГБ Волков намеревается передать англичанам за крупное вознаграждение и предоставление политического убежища документальную информацию о том, что советская разведка имеет двух агентов в Министерстве иностранных дел Великобритании, а третий агент является начальником контрразведывательной службы в Лондоне. В тот же вечер в Москву ушло срочное сообщение особой важности, а оттуда не менее срочное – в стамбульскую резидентуру.

Учитывая, что Волков потребовал вести переписку по его делу только дипломатической почтой, а на это требовалось дополнительное время, руководство СИС приняло решение направить в Стамбул на встречу с ним своего представителя. Таким представителем в конечном итоге стал Филби. Однако на различные согласования потребовалось дополнительное время, и только через три дня после поступления в Центр документа из Турции Филби занял место в самолёте, вылетавшем в Стамбул через Каир.

Когда Филби прибыл в Стамбул, чтобы по поручению своего лондонского начальства разобраться с делом на месте, Волкова там уже не оказалось. Советская разведка сработала оперативно и чётко.

В своей книге «Моя тайная война» Ким Филби писал об этом: «На обратном пути я набросал доклад шефу, в котором описал подробности провала моей миссии. В нём, разумеется, содержалась моя версия исчезновения Волкова. По этой версии провал произошёл по вине самого Волкова, поскольку он сам настоял на том, чтобы переписка велась только почтой… Русские имели возможность разоблачить его. Его кабинет и квартира наверняка находились на прослушивании. Возможно, заметили, что он и его жена очень нервничают. Наверняка он выдал себя своим поведением или же много пил и болтал лишнее».

Ким Филби и его товарищи по «Кембриджской пятёрке» после этого случая успешно работали ещё много лет.

К Новому, 1946 году Филби был награждён орденом Британской империи – третьим по важности в иерархии британских наград. Филлип Найтли (английский журналист и историк зарубежных спецслужб. – А. Б.) в этой связи подчёркивал: «Это открывало перед ним перспективы дальнейшего продвижения по службе – высшие служебные эшелоны СИС теперь были открыты перед ним».

«Кембриджская пятёрка»

В 1944–1945 годах нью-йоркская резидентура поддерживала устойчивый оперативный контакт с выдающимся физиком, членом компартии Германии Клаусом Фуксом, который перед войной эмигрировал в Лондон, а затем в составе группы ведущих английских учёных прибыл в США для работы над созданием атомной бомбы. Резидентура получила от него и направила в Центр все необходимые расчёты и чертежи по американскому «атомному проекту», а также секретные материалы, касающиеся деятельности атомного центра в Лос-Аламосе и строительства в Окридже завода по производству урана-235.

Разумеется, Клаус Фукс был не единственным источником советской внешней разведки по атомной тематике. Важную документальную информацию по данному вопросу получил от своих источников сотрудник нью-йоркской резидентуры Александр Феклисов. Весьма ценного источника, работавшего непосредственно в ядерном центре Лос-Аламоса, удалось приобрести разведчику-нелегалу Исхаку Ахмерову.

Информация научно-технической разведки органов государственной безопасности стала играть важную роль в практической деятельности лаборатории № 2, возглавляемой Курчатовым[2]. Он, в частности, отмечал, что получаемая разведкой информация «создает технические возможности решения всей проблемы в значительно более короткие сроки».

Главная задача разведки заключалась в своевременном информировании советских учёных о реальных результатах ведущихся в США работ по созданию атомного оружия. И она была успешно решена во многом благодаря Клаусу Фуксу и другим источникам. Кстати, уже в послевоенный период от Клауса Фукса поступили материалы о работе в США над созданием водородного оружия. Сведения, полученные от источника, позволили СССР не только сэкономить значительные средства и выиграть время, но и опередить США в создании водородной бомбы.

В июне 1945 года от Клауса Фукса была получена подробная документальная информация по устройству атомной бомбы. Он также информировал советскую разведку, что в июле 1945 года состоится испытание первой американской атомной бомбы. Эти сведения являлись исключительно важными и в виде спецсообщения были доложены Сталину.

В интервью для российской печати бывший руководитель ПГУ КГБ СССР Леонид Шебаршин назвал успешную работу внешней разведки по атомному проекту «одним из самых выдающихся достижений за всю историю её существования».

«Эйтингон»

В первых числах июня 1945 года резидентура НТР получила подробную документальную информацию по устройству атомной бомбы и информировала Центр, что в июле состоится испытание первой американской атомной бомбы. И когда 16 июля 1945 года близ Аламагордо (штат Нью-Мексико) ядерный взрыв был произведён – это событие не застало врасплох советское правительство…

«Сахаровский»

При одной встрече с «Лесли» (Леонтина Коэн. – А. Б.), уже в 1945 году, «Персей» (физик, завербованный М. Коэном. – А. Б.) передал ей описание и чертежи готовой к испытаниям бомбы и назвал дату их проведения: 10 июля в пустыне Аламогордо. Он также сообщил, что в недалёком будущем две атомные бомбы будут сброшены на Японию…

Так что нет никакой загадки в том, что глава Советского правительства Иосиф Сталин на Потсдамской конференции и бровью не повёл от удивления, когда новый Президент США Гарри Трумэн сообщил ему о создании в США оружия неслыханной разрушительной силы.

«Коротков»

В июле 1945 года заключение по «Артуру» (оперативный псевдоним И. Р. Григулевича. – А. Б.) было доложено Фитиным наркому ГБ генералу армии Меркулову. Ситуация неопределённости для Григулевича завершилась: он отправится в Бразилию, на год-полтора, не больше. Главная цель операции – подготовка его вывода в Европу. В Москве рассчитывали, что в Бразилии «Артур» избавится от прежней практики «гибридного нелегала», каким он был в Аргентине: наполовину разведчик – наполовину коминтерновец.

Григулевич вылетел из Монтевидео в Сантьяго 20 июля 1945 года. Предстояло свернуть дела в чилийской резидентуре и оформить новую «книжку». Вопрос о замене старого паспорта давно назрел. Иосиф считал, что в Аргентине он серьёзных «хвостов» не оставил. Но за минувшие годы в недрах полиции всякое могло произойти. Поговаривали о неминуемой реформе полицейских органов, слиянии столичных и федеральных архивов, улучшении координации работы спецслужб и прочих неприятных для нелегала вещах. От старого паспорта надо было избавляться. Он стал опасен…

В Бразилию «Артур» выехал не с чилийским, а с коста-риканским паспортом, который он получил в консульстве Коста-Рики в Чили. Паспорт сделан на имя Теодоро Боннефила Кастро, 1907 года рождения, проживающего в Чили с 1930 года…

Подробности этой операции долгие годы оставались тайной за семью печатями. Действительно, многие «григоведы» гадали о том, каким образом появился у него подлинный паспорт гражданина Коста-Рики и как он ухитрился стать незаконнорождённым сыном почтенного сеньора из города Алахуэла, который умер в 1935 году…

«Григулевич»

При подготовке процедуры подписания Акта о капитуляции у полковника Короткова установились хорошие отношения с некоторыми американскими и английскими офицерами и генералами. Тогда они видели в нём высокопоставленного полковника, входящего в ближайшее окружение маршала Жукова, который пользовался у союзных военных огромным, причём вполне искренним уважением. Потому Короткову и поручено было провести несколько акций деликатного свойства.

Первая была связана с именами двух одиозных личностей, ближайших сподвижников генерала-предателя Андрея Власова[3]. Сам Власов и несколько человек из его штаба были схвачены ещё в мае 1945 года. Однако самые видные власовцы Василий Малышкин[4] и Георгий Жиленков[5] бесследно исчезли.

Особое значение в высших кругах придавали поимке Жиленкова. Дело в том, что Жиленков, тогда всего тридцати двух лет от роду, принадлежал к… партийной элите, хотя и не к высшему её эшелону. До войны он был вначале освобождённым секретарем парткома на крупном московском заводе «Калибр», а затем стал секретарём Ростокинского райкома ВКП(б). Известно, что секретари московских райкомов негласно по партийной номенклатурной иерархии приравнивались к секретарям обкомов средних областей.

Когда началась война, Жиленков был назначен членом Военного совета 32-й армии в звании бригадного комиссара. Уже в октябре 1941 года он «пропал без вести», а потом объявился, живой и невредимый, в штабе Власова. Зная, с какой ненавистью немцы относятся к «большевистским комиссарам» (был приказ комиссаров и политруков в плен не брать, расстреливать на месте), Жиленков самозванно объявил себя… генерал-лейтенантом.

Военные контрразведчики обшарили и помещение на Викторияштрассе, 10, где в отделе пропаганды Верховного главнокомандования вермахта были кабинеты Власова, а также его сотрудников, и лагерь в деревне Дабендорф к югу от Берлина, куда перебрался власовский штаб и где находились курсы по идеологической обработке нескольких сотен бывших бойцов и командиров Красной армии. В этом же лагере издавались две газеты на русском языке: «Заря» для военнопленных и «Доброволец» – для вступивших во власовскую «русскую освободительную армию», или хиви[6]. Обыскали и небольшую виллу на Кибицвег в берлинском районе Далем, которую немцы отвели Власову под жильё. Никаких следов…

Значительно позже выяснилось, что Жиленков и Малышкин порознь очутились в американском плену, в лагере Аугсбург. Этот лагерь был не стационарный, как бы приёмный. В своё время здесь видели самого Германа Геринга, а также будущего шефа разведки ФРГ генерал-майора Рейнхарда Гелена[7]. Затем Малышкина и Жиленкова перевели в лагерь под Майнгеймом. Здесь был собран цвет германского генералитета, одних только генерал-фельдмаршалов насчитывалось четверо: Вернер фон Бломберг, Вильгельм Лист, Максимилиан фон Фейхс, Вильгельм фон Лееб, а также знаменитый танкист генерал-полковник Хайнц Гудериан, занимавший в конце войны пост начальника Генштаба сухопутных сил.

Высшие инстанции поручили Короткову выяснить точное местонахождение Жиленкова и Малышкина, и если они обнаружатся у союзников, то найти подходы к американцам или англичанам, убедить их выдать обоих советским властям на приемлемых условиях.

С первой частью задания Коротков справился относительно легко: оперативным путём выяснил, что Жиленков и Малышкин не погибли в сумасшедшей круговерти последних дней войны, не бежали за пределы Германии, а спокойно пребывают в вышеназванном лагере под Майнгеймом. Предприимчивый Жиленков даже открыл здесь нечто вроде мастерской по ремонту обуви и одежды для таких же, как он, обносившихся генералов и офицеров…

По ранее достигнутым соглашениям союзники должны были передать всех бывших граждан СССР советской стороне. Однако эта договорённость соблюдалась далеко не всегда.

Коротков сразу понял, что прямые обращения к высшим чинам американской армии ни к чему путному не приведут. Он начал с фигур рангом пониже, но достаточно информированных и влиятельных. Через них выяснил: американцы очень хотели бы заполучить находящегося в советском плену вместе с женой гросс-адмирала Эриха Редера. Гросс-адмирал был командующим военно-морскими силами Германии и выдающимся флотоводцем. Однако у него не сложились отношения с Гитлером, Геринг же вообще был его личным врагом. В конце концов 30 января 1943 года Редер вышел в отставку. В признание заслуг за ним сохранили почётную должность генерального инспектора кригсмарине. На посту командующего его сменил гросс-адмирал Карл Дёниц. Американцы и англичане не могли простить Редеру те поражения, что тот нанёс им на морских и океанских просторах. Для Советского Союза Редер большого интереса не представлял.

Получив от полковника Короткова доверительную информацию, советское руководство приняло решение обменять Редера втихую, без какой-либо информации в печати, на Жиленкова и Малышкина. Обмен состоялся без каких-либо осложнений.

«Коротков»

6 июля 1945 года нарком госбезопасности СССР В. Н. Меркулов направил письмо Л. П. Берии, в котором говорилось, что, по данным нескольких достоверных агентурных источников, в США в июле 1945 года назначено проведение первого экспериментального взрыва атомной бомбы. Ожидаемая дата взрыва – июль 1945 года (как известно, взрыв был произведён 16 июля 1945 года). В письме кратко описывались конструкция атомной бомбы и запасы активных материалов, накопленные в США к тому времени. На основании этого письма сотрудницей НТР внешней разведки, позже активно работавшей в качестве переводчицы в отделе «С», Еленой Потаповой была подготовлена справка «для устной ориентировки академика И. В. Курчатова».

Более полное описание конструкции атомной бомбы, испытанной в Аламогордо 16 июля 1945 года, было получено И. В. Курчатовым из НКГБ в октябре 1945 года.

20 августа 1945 года И. В. Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны СССР о создании двух новых государственных структур: Специального комитета при ГКО СССР и Первого главного управления при СНК СССР, призванных руководить всеми работами по использованию атомной энергии.

Специальный комитет при ГКО СССР (до сентября 1945 года; при СНК СССР – до марта 1946 года; при Совете министров СССР – с марта 1946 года), неофициально именовавшийся Специальным комитетом по использованию атомной энергии, был образован, как мы видим, через 14 дней после атомной бомбардировки Хиросимы. Его основная задача: в сжатые сроки обеспечить создание собственного ядерного оружия с целью поддержания паритета между СССР и США.

Руководителем данного проекта был назначен Л. П. Берия. Отметим, что Специальный комитет был ликвидирован сразу после ареста Берии решением Президиума ЦК КПСС от 26 июня 1953 года. Личный состав работников, делопроизводство и архив были переданы в Министерство среднего машиностроения.

Другой новой государственной структурой явилось Первое главное управление при СНК СССР (с марта 1946 года – при Совете министров СССР), на которое были возложены задачи по обеспечению советского атомного проекта. Фактически Первое главное управление представляло собой особую отрасль оборонной промышленности, предприятия и аппарат которой позже были преобразованы в Министерство среднего машиностроения СССР.

Руководителем Первого главного управления при СНК СССР был назначен Борис Львович Ванников[8]. Одновременно он являлся заместителем Берии в Специальном комитете при ГКО СССР.

«Павел Судоплатов»

На этом дипломатические миссии полковника Короткова не закончились. Возникла необходимость опросить двух высших немецких военачальников: бывшего начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (ОКБ) генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и бывшего начальника оперативного отдела (ОКВ) генерал-полковника Альфреда Йодля (того самого, что 7 мая 1945 года подписал в Реймсе Акт о капитуляции Германии перед западными союзниками), Германа Геринга и ещё нескольких членов бывшего правительства Третьего рейха и военных руководителей.

Содержали Кейтеля и Йодля в роскошном четырехэтажном курортном отеле в двенадцати километрах от Люксембурга, в номерах со всеми удобствами. Правда, приличия ради окна комнат заделали решётками. Отношение к пленным было самое галантное, охрана носила чисто условный характер, и, что уж совсем недопустимо, «узникам» дозволялось свободно и сколько угодно часто общаться между собой, следовательно, перед допросами вступать в сговор.

Сегодня можно только гадать, сколько и какой информации, далеко не исторического, а жизненно важного разведывательного, политического, экономического и прочего характера выкачали американцы из пленных генералов. Между тем советских союзников к этим лагерям не подпускали и на версту.

Все попытки советских представителей подступиться к американцам натыкались на непреодолимые бюрократические рогатки, на которые военные чиновники самой демократической страны в мире оказались на деле великие мастаки.

Тогда Коротков, уже научившийся, как следует разговаривать с американцами, решил воспользоваться одной прекрасной традицией, вернее, обычаем, принятым в деловых кругах США. А именно: простое обещание, даже без свидетелей в случайном разговоре, даже с малознакомым человеком, выполняется столь же скрупулёзно, как официально заключённое письменное соглашение. Когда-то, задолго до революции, такое правило царило и в среде российского купечества. Знаменитое «честное купеческое слово» соблюдалось свято, нарушение каралось всеобщим бойкотом, утратой доверия и в результате почти неминуемым разорением.

На одном из частых в первые послевоенные месяцы банкетов Коротков подошёл к генерал-лейтенанту Стронгу и завязал с ним достаточно интересный для собеседников разговор. К концу беседы генерал, очарованный умницей русским полковником, сам не сознавая почему, любезно дал согласие на допрос советскими офицерами некоторых содержащихся в плену у американцев высокопоставленных лиц нацистской Германии.

Группа офицеров разведки в сопровождении высококвалифицированных переводчиков, вооружившись соответствующим письмом генерал-полковника Михаила Малинина[9], немедленно – 16 июня – явилась во Франкфурт-на-Майне, где располагался штаб командующего союзными войсками генерала армии Дуайта Эйзенхауэра.

И тут разразился скандал… Генерал-лейтенант Смит, к которому попали советские офицеры, заявил, что генерал Стронг не полномочен давать такие обещания. Начались долгие телефонные переговоры между обоими американскими генерал-лейтенантами на повышенных тонах. В конце концов всё завершилось благополучно. (При этом генерал Стронг в качестве главного аргумента ссылался на… слово, данное им русскому полковнику.) Американцы даже заявили, что для «офицеров маршала Жукова всё можно», и дали соответствующее разрешение.

Поставили, однако, несколько условий: завершить допросы в течение 48 часов, при допросах должны присутствовать американские офицеры, они же будут неотлучно находиться при советской группе, никаких сведений, полученных при допросах, не публиковать. В то же время они в свою очередь высказали пожелание допросить некоторых немецких военнопленных, содержащихся в советском плену. Такое согласие, разумеется, им было дано. Надо отметить, что один из пунктов достигнутого соглашения, а именно не публиковать сведения, полученные при допросах, нашей стороной в основном свято соблюдается и по сей день. Лишь недавно опубликованы краткие записи допросов Кейтеля и Йодля, поскольку они давно утратили какую-либо актуальность. К тому же ответы на заданные тогда вопросы были частично повторены в показаниях обоих немецких военачальников на Нюрнбергском процессе, а также в воспоминаниях Кейтеля, написанных им в тюрьме.

Йодль, как и Кейтель, признал, что «мы страдали постоянно недооценкой русских сил», и привёл конкретные примеры крупных провалов немецкой разведки, что привело к поражению войск на фронтах.

«Коротков»

Генерал-лейтенант В. Г. Павлов вспоминал:

«Не успела закончиться война, как Берия расправился с некоторыми, имевшими своё особое мнение начальниками. В июне 1946 года под каким-то надуманным предлогом он снял с поста начальника разведки П. М. Фитина и направил его в распоряжение управления кадров».

Это – устоявшаяся легенда, её повторяют многие, однако она имеет весьма уязвимые места.

Виталий Георгиевич пишет: «Не успела закончиться война». По логике, это должен быть май 1945-го или, крайний срок, сентябрь того же года. Но июнь 1946-го называется «через год».

А чем занимался сам Лаврентий Павлович в июне 1946-го? Руководил «атомным проектом»! 20 августа 1945 года при Государственном Комитете Обороны (ГКО будет упразднён 4 сентября 1945 года, по окончании Второй мировой войны) был создан Специальный комитет, председателем которого стал Берия. Задачей комитета, вскоре переименованного в Специальный комитет при СНК СССР, а затем и в Специальный комитет при Совете министров СССР, было «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана».

Маршал Советского Союза Л. П. Берия ещё некоторое время руководил Наркоматом внутренних дел, но 29 декабря всё того же 1945 года он передал эту должность генерал-полковнику Сергею Никифоровичу Круглову, кстати, ровеснику П. М. Фитина. Хотя Берия и продолжал курировать спецслужбы, но… мёртвый медведь в лесу не хозяин! <…>

Можно понять, что с Павлом Фитиным Сергей Круглов был знаком достаточно хорошо. Зная характер Фитина, можно также предполагать, что отношения у них были – по крайней мере – «рабочими», а может быть, и несколько теплее. При этом понятно, что никакой конкуренции между ними не было и быть не могло.

Вполне нормальные, насколько нам известно, были отношения у Фитина и с его непосредственным начальником – генералом армии Меркуловым. А дальше следует «но», с которого, очевидно, всё и началось…

7 мая 1946 года Всеволод Николаевич был снят с поста министра государственной безопасности СССР.

Страна вновь входила в «полосу репрессий». «Первым звонком» стало так называемое «шахуринское дело» – по имени наркома авиапромышленности Алексея Ивановича Шахурина[10], генерал-полковника инженерно-авиационной службы; по этому делу будут арестованы руководители авиационной промышленности и командование Военно-воздушных сил СССР, вплоть до командующего, маршала авиации Александра Александровича Новикова[11], дважды Героя Советского Союза, и начальника штаба ВВС, маршала авиации Сергея Александровича Худякова[12]. Затем последуют «дело Еврейского антифашистского комитета», «ленинградское дело», «дело врачей» и так далее…

О том, кому и зачем это было нужно, мы сейчас говорить не будем, тема не наша – но уточним, что для выполнения подобных задач нужен был жёсткий и опытный руководитель, беззаветно преданный Сталину. Меркулов, несмотря на всю свою преданность, жёстким человеком не был, а потому выбор пал на генерал-полковника Виктора Семёновича Абакумова, опытного чекиста, руководившего во время войны самой эффективной контрразведкой, которую лично Иосиф Виссарионович окрестил «Смерш» – «Смерть шпионам!». Что интересно, в числе наград у Абакумова были, что называется, полководческие ордена: орден Суворова 1-й и 2-й степени и орден Кутузова 1-й степени.

Это впоследствии уже появилась у нас «в верхах» некая туманная «всепрощающая» формулировка: «освободить от исполнения обязанностей в связи с переходом на другую работу» – вот народ и гадает, за что же начальника сняли? Тогда всё было несколько проще: против наркома Меркулова выдвинули несколько обвинений, и в том числе (но данная буквальная формулировка была сделана уже чуть позже, по партийной линии) что «министр Госбезопасности т. Меркулов В. Н. скрывал от ЦК факты о крупнейших недочётах в работе Министерства и о том, что в ряде иностранных государств работа Министерства оказалась проваленной».

В принципе, тут мы можем поставить точку. Кто отвечал за работу министерства «в ряде иностранных государств»? Фитин! Значит, и его нужно отправить вослед за бывшим начальником…

«Фитин»

<Впрочем, вполне возможно, что все эти понижения – не более чем оперативная игра, официальная «легенда». На самом же деле Павлу Михайловичу Фитину было тогда поручено контрразведывательное обеспечение «атомного проекта», а как он официально при этом назывался, не имело ровно никакого значения. Логика была проста: под руководством Фитина была проведена операция «Энормоз», так что он прекрасно знал уязвимые места в деле обеспечения сохранности «ядерных секретов». Именно ему принадлежит идея «закрытых» городов, которые были созданы на Урале, в Свердловской области, как раз тогда, когда генерал-лейтенант Фитин отправился туда в качестве заместителя начальника областного управления госбезопасности. Известно, что свою задачу он выполнил блестяще: испытания советской атомной бомбы явились полнейшей неожиданностью для всех «заинтересованных сторон», а Павел Михайлович вскоре стал министром госбезопасности Казахстана – немыслимое повышение для заместителя начальника областного управления.>

Фитинское предложение о «перенесении центра работ из Москвы» было принято, и на карте нашей Родины вскоре появятся города «Арзамас-16», «Свердловск-44», «Челябинск-70» и другие. Точнее, на карте-то их как раз и не было, а на самом деле они существовали, и так получилось, что впоследствии жизнь Павла Фитина оказалась с ними связана. Он вспоминал:

«Мне часто приходилось встречаться с Игорем Васильевичем Курчатовым, который выражал большую признательность за получаемые от нашей разведки материалы по вопросам атомной энергии. В послевоенные годы мне на протяжении почти пяти лет пришлось заниматься вопросами, связанными со специальным производством и пуском урановых заводов, и в этой связи вновь неоднократно встречаться с Игорем Васильевичем, талантливым учёным и замечательным человеком. В беседах он вновь подчёркивал, какую неоценимую услугу в решении атомной проблемы в СССР сыграли материалы, добытые советской разведкой».

«Фитин»

Глава 2

Разведка меняет приоритеты

На трёх встречах глав государств антигитлеровской коалиции были приняты принципиальные решения о полном разрушении военно-промышленного потенциала Германии. Все разработки военного характера, обнаруженные в лабораториях, научно-исследовательских учреждениях, конструкторских бюро, предприятиях, расположенных в советской зоне, были изъяты, документация, а также соответствующее оборудование, приборы, опытные образцы вывезены в СССР.

Чтобы квалифицированно разобраться во всём этом имуществе, в Германию были командированы сотни специалистов в различных отраслях науки, промышленности, техники. Их спешно облачили в новенькую офицерскую форму, за что эти люди, явно гражданского обличья и поведения, получили в войсках насмешливое (но не злое) прозвище «трофейных» полковников и майоров. Среди последних был уже амнистированный и даже награждённый скромным орденом «Знак Почёта», но ещё не реабилитированный Сергей Королёв.

Безусловно, их авторитетные отзывы играли решающую роль в оценке конкретных объектов, их возможного и желательного демонтажа и последующего вывоза. Однако многие, причём особо важные и ценные немецкие достижения, особенно в «закрытых областях», никогда не были бы обнаружены без помощи работающих в Германии профессиональных советских разведчиков и контрразведчиков. С их помощью, кстати, были найдены и огромные художественные ценности, награбленные гитлеровцами в советских музеях, картинных галереях, библиотеках, храмах…

Ныне хорошо известно, что в Германии также велись работы по созданию атомной бомбы и боевых ракет. В атомных делах немцы не преуспели, в отношении же ракет существенно вырывались вперёд: ничего, подобного Фау-2, ни в США, ни в СССР тогда не имелось.

За немецкими учёными, занятыми в этих областях, в последние месяцы войны и сразу по её окончании спецслужбы стран-победительниц начали настоящую охоту, зачастую в достаточно жёстких формах. Американцам достался, к примеру, сам Вернер фон Браун[13] со своими ближайшими сотрудниками, что обеспечило США их последующие достижения в освоении космоса, вплоть до высадки астронавтов на Луне.

В Советском Союзе этой работой руководил заместитель наркома НКВД СССР, видный строитель и организатор Авраамий Завенягин[14] (впоследствии заместитель председателя Совета министров СССР).

«Наводили» его людей на цель, естественно, сотрудники разведки, чью деятельность в свою очередь курировал Александр Коротков.

Атомщиков в этих «трофейных командах», между прочим, возглавляли профессора, будущие академики, Герои Социалистического Труда Лев Арцимович и Юлий Харитон (последний удостаивался этого звания трижды).

Пользуясь полученной от разведчиков информацией и профессиональными знаниями «трофейных полковников», команды НКВД вывезли в СССР целые эшелоны новейшего (в том числе и экспериментального) оборудования, опытных установок, а также их… создателей. К слову сказать, лично Коротков и сам имел некоторые представления о том, «что и где лежит» в Германии: сказывался его опыт работы в Берлине в первую командировку под прикрытием служащего Наркомтяжпрома, а также не утратившая в этом отношении давняя информация, полученная от Лемана – «Брайтенбаха».

Депортированные немецкие специалисты впоследствии работали в Советском Союзе, особенно успешно – в некоторых специально созданных атомных центрах.

«Коротков»

«Организация Гелена» была создана генерал-лейтенантом гитлеровской армии с помощью и при финансировании американских спецслужб в 1946 году и предназначалась для ведения активных разведывательных действий на востоке. В тот период Гелен насаждал агентуру в расположении военных городков, на железных дорогах, вблизи аэродромов, в министерствах и ведомствах ГДР.

К началу 1950-х годов советская разведка уже располагала солидной информацией как о структуре самой организации, так и о её агентуре. Когда руководство ГДР решило провести аресты геленовской агентуры, то только в результате первой операции было сразу арестовано более четырёхсот человек, в ходе второй – примерно такое же количество агентов.

Это стало возможным в связи с тем, что в организацию были внедрены перспективные агенты из числа бывших сторонников Гитлера, которые сумели пересмотреть свои взгляды.

«Сахаровский»

Самым ценным советским разведчиком в Федеративной Республике Германии на протяжении десяти лет был «Курт» – Хайнц Фельфе. Человек совершенно удивительный как по своему жизненному пути, полному превратностей и метаморфоз, так и по эффективности своей нелегальной работы. Подумать только: Хайнц Фельфе благодаря исключительно своим профессиональным способностям занял в спецслужбе ФРГ примерно такое же положение, какое Ким Филби занимал в английской!

«Коротков»

<Хайнц Фельфе служил в вермахте, начав войну на польском фронте в сентябре 1939 года; затем был зачислен в штат охранной полиции в системе Главного управления имперской безопасности (РСХА)…>

В августе 1943 года он поступил на службу в 6-е (разведывательное) управление РСХА. В конце 1944 года его направляют в Нидерланды для организации заброски диверсионных групп в тылы англо-американских войск; оберштурмфюрер СС. В мае 1945 года он сдался в плен канадским войскам, прошёл через опросы и допросы и в октябре 1946 года был освобождён.

Спустя несколько месяцев Фельфе начал учёбу в Берлинском университете на факультете государства и права в качестве свободного слушателя, одновременно подрабатывал журналистикой. Частые поездки в качестве корреспондента Берлинского радио по Германии, в том числе в советскую зону оккупации, дали ему возможность установить многочисленные контакты.

В этот период под влиянием событий в Западной Германии, да и в мире в целом, произошла переоценка взглядов Фельфе как на историю Третьего рейха, так и на обстановку в стране. На это потребовалось, конечно, время. Он пришёл к твёрдому убеждению, что те силы Запада, которые привели к развязыванию Второй мировой войны, не могут быть гарантами прогресса.

«Сахаровский»

15 ноября 1951 года Фельфе был зачислен на службу в генеральное представительство «L» «Организации Гелена» в Карлсруэ. Функционировало представительство, как и все прочие подразделения «ОГ», под вывеской небольшой торговой фирмы.

«Коротков»

Итак, 15 июня 1946 года Павел Фитин был освобождён от должности и полгода пребывал в распоряжении отдела кадров Министерства госбезопасности. В декабре 1946 года его отправили заместителем уполномоченного МГБ в советской зоне оккупации Германии, но там он пробыл недолго, и в феврале 1947 года был назначен заместителем начальника Управления МГБ Свердловской области.

Говорить о новых служебных обязанностях Павла Михайловича достаточно сложно, потому как при внимательном рассмотрении можно понять, что выбор нового места его службы определялся совсем не тыком наугад начальственного пальца и отнюдь не мстительным желанием заслать куда-нибудь подальше отстранённого руководителя разведки…

Сейчас ведь хорошо известно, что в Рудных горах Саксонии, в восточной части Германии, буквально сразу после войны был создан гигантский горнодобывающий и горнообогатительный комбинат, на котором получали урановую руду, необходимую для атомных бомб. Работа это проводилась под прикрытием советского государственного акционерного общества «Висмут»…

О том, чем является для нашей оборонной промышленности Урал, мы и уточнять не станем. Так что, определённо, совсем не случайно оказался в этих местах генерал, работавший по «атомному проекту». Теперь его задачей было надёжно защитить наши разработки от любопытства своих бывших коллег – заокеанских и заморских.

«Фитин»

В первые месяцы после 9 мая советские органы госбезопасности были серьёзно озабочены возможными нацистскими заговорами, диверсионными и террористическими актами со стороны гитлеровских недобитков. Тем более что было известно о создании в последние недели Третьего рейха ополченческих подразделений так называемого «Вервольфа» («Оборотень»), предназначенных для совершения диверсий в тылах Красной армии. Однако серьёзного партизанского противостояния победителям не случилось. Став преемником Гитлера, гросс-адмирал Карл Дёниц приказал всем членам «Вервольфа» боевые действия (если таковые вообще велись) прекратить, оружие сложить. Приказ был незамедлительно исполнен с чисто немецкой точностью. Шеф «Вервольфа», в прошлом «высший чин СС и полицайфюрер Украины» обергруппенфюрер СС Ганс Прюцман покончил жизнь самоубийством.

Существует малоизвестная, документами не подтверждённая версия, что летом 1945 года группа бывших сотрудников СД, гестапо и абвера пыталась осуществить заговор, в результате которого должны были быть физически уничтожены председатель Совнаркома СССР Иосиф Сталин, новый президент США Гарри Трумэн и пока ещё премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.

Заговор был своевременно и жёстко предотвращён благодаря чёткой работе в первую очередь советских разведчиков и помогавших им немецких антифашистов. Об этом рассказывал автору участник тех событий ныне покойный генерал-майор, Герой Советского Союза Михаил Прудников.

«Коротков»

Ботян со службой расставаться не желал: за долгие годы войны он понял, что именно это – его дело, его судьба. А если так, то надо было и дальше двигаться по этой стезе, не останавливаясь на достигнутом. Сызмальства стремившийся к знаниям, он прекрасно понимал, что теперь ему надо получать соответствующее образование. В принципе, продолжать ту учёбу, которую он начал в таком далёком теперь 41-м.

«Когда я вернулся, то написал Судоплатову рапорт с просьбой, чтобы мне дали возможность получить высшее военное образование, – рассказывал нам Алексей Николаевич. – Но Судоплатов сказал: “А где я возьму людей для работы?” Его можно понять – ему были нужны результаты. Зачем ему была нужна моя учёба?»

Впрочем, учёба всё-таки потом была, но, скажем так, сугубо профессиональная, а не та, что привела бы его к получению столь желанного высшего образования. Алексея ждала иная и пока что совершенно незнакомая работа…

Ботян превратился в разведчика-нелегала.

«Алексей Ботян»

Нарком, а затем недолгий министр госбезопасности Меркулов понимал значение нелегальной разведки и ратовал за её выделение в самостоятельную службу.

«Коротков»

До сентября 1945 года решение вопросов координации деятельности советских разведывательных служб по атомной проблеме со стороны НКГБ было возложено на подразделение НТР внешней разведки и на первого заместителя руководителя внешней разведки Гайка Овакимяна. В сентябре 1945 года в рамках НКГБ СССР был создан отдел «С» под руководством генерал-лейтенанта Павла Судоплатова, являвшегося одновременно одним из заместителей начальника внешней разведки и продолжавшего возглавлять 4-е управление НКГБ.

С ноября 1945 года Павел Судоплатов по совместительству стал начальником отдела «К» НКГБ СССР, созданного для оперативного обслуживания атомных спецобъектов.

Отдел «С» занимался координацией работы НКГБ и ГРУ по сбору и обработке материалов из США, Канады и Великобритании по проекту «Энормоз». На него же были возложены функции по реализации полученных данных внутри страны. И такое решение оказалось более чем своевременным. Ведь, как утверждают авторы – специалисты в данной области – изданной в 2003 году книги «Укрощение ядра», «в период с 1941 по 1945 год роль разведывательной информации в развитии советского атомного проекта была первостепенной, а в 1946–1949 годах главное значение имели уже собственные усилия и собственные достижения. Границей этих двух периодов является 1945 год, что определяется победой СССР в Великой Отечественной войне и возможностью сосредоточения усилий государства над практическим решением атомной проблемы».

«Павел Судоплатов»

Благодаря усилиям «Алексея» (оперативный псевдоним разведчика А. А. Яцкова. – А. Б.) и его товарищей Советскому Союзу удалось преодолеть ядерную монополию США. Информация советской разведки позволила не только ускорить работы над собственным ядерным оружием, но и сэкономить значительные средства.

В конце 1945 года «Алексей» был назначен исполняющим обязанности резидента внешней разведки. В начале 1946 года ему был присвоен дипломатический ранг вице-консула.

«Сахаровский»

28 сентября 1945 года на заседании Специального комитета было принято решение организовать в его составе Бюро № 2 и подчинить его непосредственно председателю Специального комитета. Далее в этом решении было указано:

«3. Возложить на Бюро № 2:

а) перевод и обработку документов и материалов, поступающих в Специальный комитет из разных источников, материалов, публикуемых в заграничной прессе и заграничной технической литературе по вопросам использования внутриатомной энергии;

б) изучение деятельности заграничных научных учреждений, предприятий и фирм, отдельных учёных и специалистов, занимающихся проблемой использования внутриатомной энергии, сбор и изучение материалов, связанных с этой проблемой. <…>

5. Утвердить начальником Бюро № 2 т. Судоплатова П. А., заместителями начальника бюро т.т. Сазыкина Н. С., Эйтингона Н. И. и асилевского Л. П.». <…>

Начало деятельности Бюро № 2 ознаменовалось проведением операции по доставке из США, переводу на русский язык и доведению до советских специалистов официального отчёта американских учёных о создании атомной бомбы. В США этот документ был опубликован 12 августа 1945 года. У нас он был быстро переведён и уже 10 ноября сдан в набор. Печатание осуществлялось в экстренном порядке в нескольких типографиях и под личным контролем Берии. Книга Г. Д. Смита «Атомная энергия для военных целей. Официальный отчёт о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США» вышла в издательстве «Трансжелдориздат» в феврале 1946 года тиражом 30 тысяч экземпляров. По распоряжению Специального комитета 60 процентов тиража выделялось для продажи научным работникам и в библиотеки научно-исследовательских институтов, министерств и ведомств; 20 процентов – для продажи в вузах; остальные 20 процентов поступили в свободную продажу.

Таким же образом Бюро № 2 осуществило в том же 1946 году выпуск сборника статей участников «Манхэттенского проекта». Но в отличие от предыдущего издания сборник предназначался лишь для служебного пользования. Военный историк Анатолий Родин отмечал: «Быстрое доведение до советских специалистов американских атомных секретов, содержавшихся в этих книгах, ускорило работу по всему комплексу атомного проекта. С их изданием несколько смягчился режим секретности в отношении материалов советских физиков-ядерщиков».

Необходимо также отметить, что для получения сведений по интересующим наших учёных вопросам Специальный комитет использовал также межгосударственные контакты. Так, в середине 1946 года на проводившихся в Тихом океане испытаниях американских атомных бомб присутствовали наблюдатели стран – постоянных членов Совета Безопасности ООН. В их числе были три советских представителя, которые после возвращения передали в Специальный комитет подробный отчёт с приложением кино- и фотосъёмок. Эти материалы затем использовались при создании Семипалатинского испытательного полигона.

Информация научно-технической разведки органов государственной безопасности играла важную роль в практической деятельности советских учёных и созданных для реализации атомного проекта государственных структур. И. В. Курчатов, в частности, неоднократно отмечал, что получаемая разведкой информация «создаёт технические возможности решения всей проблемы в значительно более короткие сроки».

Главной задачей разведки было информировать советских ученых о реальных результатах ведущихся в США и Англии работ по созданию атомного оружия. И она была успешно решена.

Таким образом, в 1945–1947 годах Павел Анатольевич Судоплатов имел непосредственное отношение к работам по созданию атомного оружия. Возглавляя отдел «С» НКГБ СССР и Бюро № 2 в Специальном комитете при ГКО СССР, он решал важнейшие задачи по ускорению работ, связанных с атомным проектом. И не случайно в 1946 году Судоплатов был удостоен высшей награды Родины – ордена Ленина.

«Павел Судоплатов»

После войны Энтони Блант был назначен хранителем королевских картинных галерей Виндзорского и Букингемского дворцов, стал советником короля Георга VI, закончив, таким образом, свою службу в британской контрразведке. Пожалуй, с этого времени именно Бёрджесс становится самым ценным источником советской разведки в Англии – после Филби. Поэтому, впоследствии вспоминая об этом времени, он с улыбкой говорил, что до войны он фактически ничего не делал. Такие заявления назовём лёгким кокетством: именно вербовочная работа Гая позволила во многом создать не только «Кембриджскую пятёрку» – назовем её этим устоявшимся термином, но и ту самую «Оксфордскую группу», о существовании которой известно только то, что она, может быть, существовала, а может, являлась плодом воображения охотников за «кротами».

Бёрджессу приходилось также выполнять обязанности связника, в общем, постоянно «ходить по лезвию». Известен, например, случай, когда после встречи Бёрджесса с советским резидентом чемодан чекиста вдруг раскрылся и по всему бару разлетелись совершенно секретные документы Форин Офис, переданные ему Гаем для перефотографирования! Что говорил при этом связник, уточнять не будем. По счастью, с помощью любезных английских джентльменов, которые традиционно не лезут в чужие дела и не заглядывают в чужие бумаги, он сумел собрать всё до последнего листочка… Глупейшего провала удалось избежать.

В то же время, когда по соображениям безопасности прямая связь Бёрджесса с резидентурой была приостановлена, обязанности связника выполнял Блант, передавая полученные от Гая материалы.

«Ким Филби»

После окончания войны всем казалось, что теперь наступят новые, более счастливые времена. Но полковника Серебрянского вновь ждали суровые испытания.

15 марта 1946 года в Советском Союзе произошла реорганизация наркоматов в министерства, в результате которой было образовано Министерство государственной безопасности (МГБ) СССР.

Как мы помним, в 1920–1930-е годы Серебрянский активно создавал агентурную сеть в боевом сионистском движении на Ближнем Востоке. Однако в 1938 году, в связи с арестом Якова Исааковича и большинства его сотрудников, агентурные позиции советской разведки в Палестине были свёрнуты. Во время Великой Отечественной войны Серебрянскому по личной инициативе удалось кое-что восстановить через Еврейский антифашистский комитет. Но это лишь кое-что. В то же время, в начале апреля 1946 года, старые контакты разведки в данном регионе оказались срочно востребованы.

Дело заключалось в том, что два заместителя министра иностранных дел – А. Я. Вышинский[15] и В. Г. Деканозов – направили в правительство докладную записку, в которой высказали обоснованные опасения относительно того, что наметившееся создание в Палестине еврейского государства может произойти без участия Советского Союза. А это было крайне нежелательно. Ведь, во-первых, участвуя в создании еврейского государства, СССР мог бы усилить своё влияние на Ближнем Востоке. И, во-вторых, нельзя было допустить усиления британских позиций в этом регионе.

4-е управление МГБ получило указание восстановить разведывательные позиции в Палестине, чтобы можно было контролировать ситуацию. Яков Серебрянский начал разрабатывать план операции, но в дело вновь вмешался «его величество случай».

4 мая 1946 года министром государственной безопасности СССР был назначен генерал-полковник Виктор Семёнович Абакумов – тот самый Абакумов, который руководил следствием арестованного в ноябре 1938 года Серебрянского и на представленных документах которого Берия наложил резолюцию: «Тов. Абакумову! Хорошенько допросить!» В том же мае Абакумов был назначен членом Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам.

В своих мемуарах Павел Судоплатов по этому поводу писал:

«Через несколько дней нас с Эйтингоном вызвали на заседание специальной комиссии ЦК ВКП(б), на котором председательствовал новый куратор органов безопасности секретарь ЦК Алексей Кузнецов[16].

Комиссия рассматривала “преступные ошибки” и случаи служебной халатности, допущенные прежним руководством Министерства госбезопасности. Это было обычной практикой: всякий раз при смене руководства в министерствах (обороны, безопасности или иностранных дел) Центральный комитет назначал комиссию для рассмотрения деятельности старого руководства и передачи дел.

Среди вопросов, которые изучала комиссия Кузнецова, был и такой: приостановление предшественником Абакумова наркомом государственной безопасности Всеволодом Меркуловым в 1941–1945 годах уголовного преследования сторонников Троцкого. Неожиданно всплыли мои и Эйтингона подозрительные связи с известными “врагами народа” – руководителями разведки ОГПУ – НКВД в 1930-е годы.

Абакумов прямо обвинил меня и Эйтингона в “преступных махинациях”: мы вызволили своих “дружков” из тюрьмы в 1941 году и помогли им избежать заслуженного наказания.

Сказанное возмутило меня до глубины души: речь шла о клевете на героев войны, людей, преданных нашему делу. Охваченный яростью, я резко оборвал его.

– Не позволю топтать сапогами память героев, погибших в войне, тех, которые проявили мужество и преданность своей Родине в борьбе с фашизмом. В присутствии представителя Центрального комитета я докажу, что дела этих чекистов были сфабрикованы в результате преступной деятельности Ежова, – заявил я в запальчивости.

Кузнецов (он знал меня лично), вмешавшись, поспешил сказать, что вопрос закрыт. Обсуждение на этом закончилось, и я ушёл.

Вернувшись к себе, я тут же вызвал в кабинет Серебрянского, Зубова, Прокопюка, Медведева и других сотрудников, подвергавшихся арестам и увольнениям в 1930-х годах, и предложил им немедленно подать в отставку. Особенно уязвимым было положение Зубова и Серебрянского, чьи дела вёл в своё время Абакумов».

Так полковник Серебрянский покинул службу в «добровольно-принудительном» порядке. 29 мая 1946 года его отправили на пенсию «по состоянию здоровья». Яков Исаакович обратился в Управление кадров министерства с просьбой уволить его в отставку по возрасту, однако в изменении формулировки ему было отказано.

«Яков Серебрянский»

В дела разведки Абакумов особенно не вникал, и с её сотрудниками, кроме, разумеется, начальника ПГУ, к тому же члена коллегии и замминистра МГБ, общался крайне редко, что только шло на пользу дела. По-настоящему Абакумова волновали и интересовали сугубо охранные и карательные функции возглавляемого им ведомства. Всё то, что привычно укладывалось в железную формулу «борьбы с антисоветскими элементами». С новым же начальником ПГУ Федотовым Короткову, давно с ним знакомому, работалось нормально. Федотов Фитина уважал и ценил и переносил это уважение на всех сотрудников, выросших до ответственных постов при прежнем начальнике разведки.

В состав ПГУ тогда входили лишь два управления: «I-A» (легальной разведки) и «I-Б» (нелегальной разведки), а также несколько вспомогательных отделов. Так что Коротков мог решить любой рабочий вопрос с начальником ПГУ Федотовым без каких-либо промежуточных инстанций и непременно таковым присущих проволочек.

«Коротков»

После образования МГБ СССР в марте 1946 года Павел Судоплатов совмещал должности руководителя 4-го управления и отдела «С» министерства. 15 октября 1946 года 4-е управление было расформировано. Приказом министра МГБ СССР от 15 февраля 1947 года на генерал-лейтенанта Судоплатова была возложена организация Службы «ДР» (диверсия и террор), созданной для развёртывания в случае войны разведывательно-диверсионной агентурной работы против военно-стратегических баз США и их союзников, расположенных вокруг СССР. 30 мая 1947 года отдел «С» МГБ СССР был расформирован, и Павел Анатольевич полностью сосредоточился на организации Службы «ДР» министерства.

«Павел Судоплатов»

В феврале 1947 года генерал-майор Эйтингон, вернувшийся в Москву из командировки, был назначен заместителем Судоплатова. Главной задачей Отдела «ДР» являлась организация специальной агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны.

Одновременно с этим Эйтингон продолжал активно заниматься и чисто разведывательной работой. Так, в 1946–1947 годах он занимался подготовкой к выводу за рубеж разведчика-нелегала Вильяма Фишера (Рудольфа Абеля).

«Эйтингон»

Глава 3

В центре внимания – германский вопрос

Перед советской внешней разведкой были поставлены новые задачи, которые она успешно решала. <…> При этом главная задача внешней разведки в послевоенные годы состояла в том, чтобы держать в поле зрения подготовку военного нападения на Советский Союз с применением ядерного оружия. А такие планы, как показывает полученная разведкой в те годы информация, активно разрабатывались военными кругами США и Англии.

«Павел Судоплатов»

<Подобную задачу готовился выполнять и Алексей Николаевич Ботян, для начала нелегально выведенный в Чехословакию.>

Там он должен был провести некоторый отрезок времени, «натурализоваться», почувствовать себя настоящим чехом, после чего эмигрировать в некую страну, откуда реально исходила угроза для Советского Союза. В какую именно? Ну откуда мы знаем! Мало ли тогда таких стран было?

«Приехали мы в Чехию, там распределение было такое, что нас направили километров на сто западнее Праги: Судетская область, город Жатец, – вспоминал Алексей Николаевич. – А дальше – кто куда. Как оказалось, у всех чехов, которые ехали отсюда, специальность была: кто был мясником, кто – столяром, кто ещё чёрт знает кем, но места они себе находили. А мне что делать, при моём слабом знании чешского языка? Учителем в школу не пойдёшь. Про другие мои навыки, как понимаете, на это время вообще надо было забыть… Вот и решил я идти работать на завод в город Хомутов, что неподалёку от Жатеца. Там было предприятие по производству бесшовных труб для нефтяной и газовой промышленности. Мне предложили работать слесарем. Ну ладно, пошёл, хотя я никогда не работал слесарем и даже никакого представления об этом деле не имел! Но я никогда не унывал – чего не знал, про то спрашивал. Мне говорят – я если не понимаю, то прошу повторить или показать… Люди там ко мне очень хорошо относились, очень любезно – понимали, что я реэмигрант, что никого у меня не осталось, поэтому сочувствовали и помогали. Для товарищей я был Лозико, Лео… Не хочу себя хвалить, но соображал я быстро, так что в скором времени стал там настоящим слесарем. Но я своим мастерством не гордился и в дальнейшем старался побольше спрашивать, чтобы как следует во всё вникнуть… Что ещё? Жил как все. Получил небольшую комнатку, ходил на работу, кормили сносно; сам себе носки штопал. Тяжело, конечно, жилось в послевоенной Чехословакии…»

Но самое сложное заключалось в том, что у Алексея не было никакой связи с Центром. Ни связи, ни, соответственно, помощи оттуда, словно бы в далёкой Москве про него вообще забыли. Боевой офицер советской госбезопасности, кавалер двух орденов Красного Знамени превратился в простого чешского слесаря, и всё! Причём неизвестно – надолго ли? Ведь вполне могло статься, что и навсегда, до конца жизни.

Именно так получилось с одним из друзей Ботяна, тоже из омсбоновцев, входивших в группу Карасёва. Немногим старше Алексея, он до войны служил в НКВД, в одном из территориальных управлений, был оперуполномоченным. Хороший, толковый парень, но, как это порой случается с людьми, невезучий по своей природе. Как куда ни пойдёт, что ни начнёт делать – всё обязательно не так получается, как бы хотелось и как было нужно. Он был направлен в Чехословакию одновременно с Ботяном, осел где-то под городом Пльзень, куда-то устроился на работу грузчиком, потому как иной специальности, кроме специальности опера, не имел. А потом у него вдруг резко ухудшилось здоровье, разведчик тяжело заболел. Возможно, сказались многие месяцы пребывания в лесах за линией фронта. Об этом сообщили в Центр; было принято решение вывести его в СССР, но это почему-то не удалось, а может, и не успели, так как вскоре он умер и был похоронен под своей чешской фамилией…

«Алексей Ботян»

Перед внешней разведкой ставились также задачи по информационному обеспечению текущих вопросов внешней политики Советского государства. Среди них, например, получение сведений о планах западных держав по германскому вопросу, освещение кризисных ситуаций, связанных с проблемами Западного Берлина, Ближнего Востока, распада колониальной системы.

«Павел Судоплатов»

Справедливости ради следует отметить, что повышенное внимание советской разведки к американцам было взаимным. Они обосновались в Западном Берлине уже в июле 1945 года. Начало положил сам Аллен Даллес[17], во время войны руководивший из Швейцарии политической разведкой США в Европе.

Для своей штаб-квартиры Даллес облюбовал уютный особняк на тихой улочке в Далеме. Этот район Западного Берлина привлёк внимание американцев по нескольким причинам, в частности обилием зелени и почти что провинциальной тишиной. Благодаря этому Далем выглядел инородным деревенским телом в огромном городе (таковым он выглядит и по сей день).

Но помимо прелестей окружающей среды у особняка было ещё одно весьма важное достоинство. Его построили незадолго до войны по проекту и под наблюдением любимца фюрера, фактически главного архитектора Третьего рейха и будущего министра вооружений Альберта Шпеера как настоящий военный объект. Достаточно сказать, что три этажа этой уютной, не слишком приметной виллы располагались глубоко под землёй. В 1940 году сюда въехал штаб Вильгельма Кейтеля. Сам генерал-фельдмаршал поселился неподалёку на обычной вилле уже без подземных железобетонных бункеров, которая раньше принадлежала экс-чемпиону мира по боксу Максу Шмелингу.

Словом, по всем параметрам особняк на Фохренверг как никакое другое сооружение подходил под устройство в нём настоящего шпионского гнезда. Называлось оно (аббревиатура совпала и на английском, и на русском языках) БОБ (ВОВ), то есть Берлинская оперативная база.

26 января 1946 года Гарри Трумэн подписал распоряжение о создании Центральной разведывательной группы (ЦРГ) с правом проведения соответствующей работы за границей. (ФБР по закону могло осуществлять лишь контрразведывательную деятельность на территории США.) 15 сентября 1947 года Гарри Трумэн подписал закон о национальной безопасности, в соответствии с которым учреждались Совет национальной безопасности (во главе с самим президентом) и Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В 1948 году Совет национальной безопасности (СНБ) разрешил ЦРУ проводить так называемые «специальные операции». Разумеется, в режиме абсолютной секретности.

«Коротков»

В 1946 году Александр Сахаровский получил назначение в Москву – в центральный аппарат МГБ СССР, и был назначен руководителем одного из подразделений внешней разведки.

Перед советской внешней разведкой после войны были поставлены новые задачи, объём которых значительно возрос, а география их решения охватывала практически весь мир. В новых условиях значимость добываемой разведкой информации возросла. Крайне важны были сведения о военно-политических планах США и Англии в отношении Советского Союза, о ходе англо-американских переговоров, касающихся действий на случай военного столкновения с СССР, о разработке планов перевооружения и создании военно-политических блоков.