Русские поэты. Предсказанный уход бесплатное чтение

Михаил Юрьевич Лермонтов, 27 лет

3.10(15.10 н.с.).1814–15.07(27.07 н.с.).1841

Родился в Москве

Умер под Пятигорском, Северный Кавказ

О жизни и смерти Михаила Юрьевича Лермонтова написано огромное количество статей, книг, научных работ. Суть наших изысканий в другом – выяснить, что предсказал поэт о финале своей судьбы, насколько это совпадает с действительностью.

Что было до рокового июля

Первая ссылка Лермонтова из столицы на Кавказ, в действующую армию, оказалась краткосрочной, всего на год (1837–1838). Причиной ее стало даже не само стихотворение «Смерть поэта» – на смерть Пушкина, а дописанные потом уже 16 финальных строк («Вы, жадною толпой стоящие у трона, / Свободы, Гения и Славы палачи!..»). Доброхоты подбросили текст царю с примечанием: «Призыв к революции». Реакция последовала незамедлительно: арест, высылка из Петербурга – под пули горцев. Но повоевать Лермонтову тогда, собственно, и не довелось. Хлопоты родни вернули поэта домой.

Жить бы ему и творить еще долго на благо русской словесности. Ан нет! Угораздило влюбиться в княгиню Щербатову, за которой приударял и сын французского посла. Дело молодое, горячее – слово за слово, и вот уже дошло до дуэли. А за дуэль, даже без летального исхода, наказывали строго. Выживших дуэлянтов по закону полагалось казнить, повесив за ноги. Но это не применялось, иначе государь лишился бы гораздо большего числа своих офицеров и чиновников.

В 1840-м начинается вторая кавказская ссылка Лермонтова. На этот раз без всяких снисхождений: велено было держать его на первой линии схваток и от пуль не беречь. Нашли кого напугать! Лермонтов, между прочим, состоял в «охотниках», то есть, по-современному говоря, в спецназе, совершал рейды по тылам, в боях с горцами отличался удивительной храбростью и хладнокровием, не раз был отмечен.

Роковой оказалась встреча не с врагами, а как раз с добрым старым знакомцем по юнкерской школе, майором Николаем Мартыновым; это случилось в Пятигорске в середине лета 1841 года.

Место встречи со смертью изменить нельзя

Саму дуэль, произошедшую 15 (по старому стилю) июля 1841 года, и гибель поэта подробно описал в заметках секундант Лермонтова князь Александр Васильчиков. Вот выдержки:

«Однажды на вечере у генеральши Верзилиной Лермонтов в присутствии дам отпустил какую-то новую шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что он сказал, мы не расслышали; знаю только, что, выходя из дому на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».

…Больше ничего в тот вечер и в последующие дни, до дуэли, между ними не было, по крайней мере нам, Столыпину, Глебову (другим секундантам) и мне, неизвестно, и мы считали эту ссору столь ничтожною и мелочною, что до последней минуты уверены были, что она кончится примирением.

На этом сокрушились все наши усилия; трехдневная отсрочка не послужила ни к чему, и 15 июля часов в шесть-семь вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут в последнюю минуту мы, и, я думаю, сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут… ужинать.

…Когда мы выехали на гору Машук (близ Пятигорска) и выбрали место по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню), темная, громовая туча поднималась из-за соседней горы Бештау.

Мы отмерили с Глебовым тридцать шагов; последний барьер поставили на десяти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на десять шагов по команде «марш». Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали: «Сходись!»

Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана («Глубокая еще дымилась рана…» – так в стихе! Мистика. – О.Ш.), в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие».

«…Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора, – продолжает свои записки князь Васильчиков. – По предварительному нашему приглашению присутствовать на дуэли доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка по случаю дурной погоды (лил проливной дождь) они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненого.

Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли. Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу».

Суть и дело

Сразу же было возбуждено разыскное дело. По предписанию конторы Пятигорского военного госпиталя тело освидетельствовали. Вот что записано в документе:

«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящем, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча; от которой раны Поручик Лермантов (настоящая фамилия Лермонтова была именно такой. – О.Ш.) мгновенно на месте поединка помер. В удостоверение чего общим подписом и приложением герба моего печати свидетельствуем.

Город Пятигорск. Июля 17 дня 1841 года».

Подписали этот документ Пятигорского военного госпиталя ординатор лекарь титулярный советник Барклай-де-Толли и еще четверо присутствовавших при осмотре военных, судейских и жандармских чинов.

Пуля вошла в правый бок ниже последнего ребра, а вышла между пятым и шестым ребрами с левого бока. Почему такая странная косая траектория, если дуэлянты стояли напротив друг друга? Да потому, что идеально ровной поляны не нашлось, а местность при дороге шла под наклоном в 6–7 градусов. Лермонтову по жребию досталась позиция повыше, а Мартынову ниже. Соответственно и стрелял он, приподняв ствол пистолета, как утверждают некоторые исследователи.

Но если взять анатомический атлас и провести под-над ребрами линию, как описано, то будет не 6–7 градусов, а все 45! Это Лермонтову надо было на скале стоять, а Мартынову у ее подножия. Что же произошло? Разгадка, как мне кажется, вот в чем. Скорее всего, пуля, попав в правый бок, дала рикошет, и поэтому получился такой странный раневой канал.

Другого объяснения нет. Пуля срикошетила.

А во всем ли точен секундант Лермонтова князь Васильчиков, рассказывая про дуэль? В одной очень важной детали – нет. Его повествование относится к жанру мемуаров и писалось много лет спустя. Престарелый князь мог подзабыть, с какого точно расстояния был произведен смертельный выстрел.

Но документы, в данном случае из того же дела, ничего не забывают.

На следующий день после дуэли, 16 июля, группа из четырех следователей, прихватив с собой пребывающих в мрачном настроении секундантов – корнета Глебова и князя Васильчикова – выезжает на место дуэли к подножию Машука. Выясняют все детали. Стреляться должны были не с 10 шагов, как вспоминал Васильчиков, а с 15, каковое расстояние и отметили брошенными на землю фуражками. Это и есть барьеры, за которые заходить нельзя. Затем дуэлянтов поставили в десяти шагах от барьеров, каждого со своей стороны.

Если бы Лермонтов оставался на месте, как описывает диспозицию его секундант, выстрел Мартынова был бы сделан с 25 шагов. Попасть на таком расстоянии очень сложно, тем более когда противник стоит к тебе боком (что уменьшает площадь поражения живой «мишени»). Пистолеты той поры отнюдь не были высокоточным оружием, и с 10 метров можно было промахнуться. А Мартынов между тем делает, можно сказать, снайперский выстрел.

Из того же документа осмотра места дуэли:

«По данному Секундантами знаку они подошли к Барьеру. Маиор Мартынов выстрелив из рокового пистолета, убил Поручика Лермантова, не успевшего выстрелить из своего пистолета. На месте, где Лермантов упал и лежал мертвый, приметна кровь, из него изтекшая».

То есть Лермонтов не стоял, как столб, на месте, одновременно с Мартыновым он пошел на сближение, значит, стрельба производилась с расстояния 15 шагов. Не верить зафиксированной картине оснований нет. Но что же Лермонтов? Он не успел выстрелить или не собирался, полагая, что дело уладится обоюдными выстрелами в воздух? Остались записи, в которых говорится, что Лермонтов сообщал секундантам, что стрелять не будет. Он не хотел стрелять в Мартынова.

Про 15 шагов говорит в своих показаниях и Мартынов:

«Был отмерен барьер в 15 шагов, и от него в каждую сторону еще по десяти. Мы стали на крайних точках. По условию дуэли, каждый из нас имел право стрелять когда ему вздумается, стоя на месте или подходя к барьеру. Я первый пришел на барьер; ждал несколько времени выстрела Лермантова, потом спустил курок».

И вот еще, посмотрите, какая трогательная деталь:

«От сделанного мною выстрела он упал, и хотя признаки жизни еще были видны в нем, но уже он не говорил. Я поцеловал его и тотчас же отправился домой, полагая, что помощь может еще подоспеть к нему вовремя».

Убийца, целующий свою жертву, – это уже какой-то сюр!

Убийца дожил до старости

Современникам поэта да и некоторым нынешним лермонтоведам эта смерть кажется весьма странной. Любители конспирологии говорят, что Лермонтова «заказали», что был еще некий третий стрелок, сделавший выстрел из кустов с более близкого расстояния. Рельеф местности, характер ранения, показания свидетелей эту версию начисто исключают. Да и кому заказывать-то убийство? Сосланный из Петербурга в действующую армию поэт в столице уже никому не мешал.

Еще одна из версий: Лермонтов, разочарованный в жизни, опустошенный ее обстоятельствами, сам искал смерти. Поэтому и не стрелял, а подставил себя под выстрел. Но, как мы видим, он и не подставлял грудь под пулю, напротив, повернулся боком, рассчитывал на промах или выстрел противника в воздух.

Что касается Мартынова, тот был наказан, лишен чинов и званий, посидел под арестом. Но вскоре был отпущен. Есть свидетельства, что Мартынов испытывал угрызения совести, понимая, что многие видят в нем лишь убийцу великого поэта. В оставленных записках «Моя исповедь» он пытался оправдываться, поясняя, что Лермонтов «имел невыносимый характер и был испорчен светом».

Мартынов умер своей смертью спустя 34 года после дуэли, прожив, не бедствуя и не нуждаясь, до 60 лет.

Лермонтова похоронили под Пятигорском, и тело находилось в этой кремнистой земле 250 дней. В конце января 1842 года бабушка поэта Е. Арсеньева обратилась к государю с просьбой разрешить перевезти останки Михаила Юрьевича в их имение в Тарханы. Разрешение было получено.

В сухом остатке. Что предсказано

В стихотворении, написанном где-то за месяц до дуэли, Лермонтов точно называет причину своей смерти: ни сабельный удар в бою, ни кинжал горца («По камням струится Терек, / Плещет мутный вал; / Злой чечен ползет на берег, / Точит свой кинжал», 1838 г.), ни болезнь, а именно огнестрельное ранение; угадывает его характер: «Глубокая еще дымилась рана, / По капле кровь точилася моя» (будто знал, что напишет князь Васильчиков про его дымящуюся рану и сочащуюся кровь!). Место обозначено – «долина Дагестана». Дуэль произошла под Пятигорском, сейчас это Ставропольский край. Но вспомним, что тогда шла Кавказская война, Россия еще не утвердилась тут и, собственно, это и был Дагестан, подножие горы Машук. Время, правда, обозначено не то – все произошло не в полдень, а вечером. Но странно было бы требовать от поэта очень уж детального описания, это же не протокол. Он прозрел главное – свою смерть от свинца.

Николай Степанович Гумилев, 35 лет

3.04(16.04 н.с.).1886 – не позднее 26.08.1921

Родился в Кронштадте

Погиб (расстрелян) недалеко от станции

Бернгардовка под Петроградом

Николай Гумилев родился в Кронштадте, в городе-крепости, запиравшем морские подходы к Петербургу, в семье военного флотского врача Степана Яковлевича Гумилева. Матушка его Анна Ивановна (в девичестве Львова) происходила из старинного дворянского рода.

Позже семья перебралась в Царское Село, где Гумилев окончил Николаевскую царскосельскую гимназию, причем только в 20 лет (в седьмом классе за отсутствие прилежания к учебе его оставили на второй год).

В 17 лет, в 1903-м, он знакомится с гимназисткой Анной Горенко, которая впоследствии будет известна как знаменитая поэтесса Анна Ахматова (такой была фамилия ее предков по материнской линии). Они обвенчаются весной мирного 1910 года. А в 1914-м уже намечается разрыв отношений. Но Анна не предаст Николая никогда.

О личной жизни и творчестве Гумилева теперь написано много книг, литературоведческих исследований. В советский период оставленное им наследие замалчивалось. Он был чужим для власти, более того, врагом, расстрелянным и скрытым от глаз в безымянной яме. Такой же могильной землей старались засыпать и все, что с ним связано.

В 1992 году поэт Серебряного века и герой Первой мировой войны Николай Гумилев был официально реабилитирован и вернулся к нам во всем блеске славы и величия своего таланта. Огромный интерес читающей публики, многочисленные переиздания, не менее десятка памятников и памятных знаков в разных городах и весях – все это появилось только сейчас.

Стихи и стихия

Что сделал Николай Гумилев в поэзии? Ни много, ни мало основал целое поэтическое направление – акмеизм!

Довольно рано, в 19 лет, Гумилев выпускает свою первую книжку стихов «Путь конквистадоров» (1905). Это скорее юношеские поэтические опыты, но в них уже видны зерна будущих взлетов и прозрений.

Проходит всего три года, и миру явилась вторая книга – «Романтические стихи» (1908). Это уже Гумилев как мощный локомотив набирающий обороты и тянущий за собой других поэтов.

В 1911 году при его деятельном участии возникает объединение «Цех поэтов», которое дистанцируется от символистов, хотя именно оттуда вырастал акмеизм.

Первым образцовым произведением нового направления «цеховики» считали написанную Гумилевым в том же 1911 году поэму «Блудный сын». Он пишет и программные статьи, манифесты акмеизма. Фактически в «Цехе поэтов» он гуру, учитель, непререкаемый авторитет.

В чем разница между символизмом и акмеизмом? Боюсь, что по-простому это не объяснить. И менее всего разница будет понятна при знакомстве с манифестами создателей этих двух направлений. Там так все умно изложено, что без пол-литра не разберешь!

В символизме больше тумана, романтического флера, намеков, полутонов. Акмеисты проповедовали ясность слова, стремились не к абстракциям, а к изображению реального мира, но при этом при всей «простоте» за их поэтическими строками могли проглядывать не только земные дали, но и глубины космоса.

Почти неуловимую разницу, быть может, легче понять, вспомнив имена самих поэтов Серебряного века. У истоков символизма стояли Валерий Брюсов, Дмитрий Мережковский, Александр Добролюбов, Федор Сологуб. Те, кто моложе и позднее обратились в эту веру, – Андрей Белый, Сергей Соловьев, Александр Блок, Вячеслав Иванов.

Среди акмеистов мы увидим кроме Николая Гумилева Анну Ахматову, Осипа Мандельштама, Сергея Городецкого, Михаила Зенкевича, Владимира Нарбута.

Акмеизм, увы, просуществовал недолго. Впрочем, и другие многочисленные «измы», порожденные поэтами Серебряного века, – футуризм, имажинизм, символизм – были растоптаны, сметены и нивелированы. В Стране Советов утвердилось мнение, что на всех в литературе и вообще в искусстве достаточно одного главного «изма» и имя ему – метод социалистического реализма.

Гумилев, продлись его дни, никогда бы не стал правоверным советским писателем и поэтом. Он был убежденным монархистом, Совдепию откровенно не любил и правил игры не принял бы.

Доброволец на войне

Писателей, поэтов, которые поступили как Гумилев и отправились на фронты Первой мировой родину защищать, да еще и прошли ее от начала до конца, можно перечесть по пальцам одной руки. Большинство же представителей творческой интеллигенции не торопились попасть в окопы.

Вот, например, Маяковский. Он в начале войны в порыве патриотизма хотел было идти на фронт добровольцем. Но ему припомнили отсидку в Бутырской тюрьме за распространение прокламаций и не взяли. Призвали позже, когда стало сильно не хватать новобранцев. Но поэт уже никак не желал воевать. Знакомые устроили Маяковского в автомобильную роту чертежником, где он и пересидел в императорском гараже великую бойню.

Пастернак, спасаясь от призыва, уехал на Урал и устроился конторщиком на военный завод. Это обеспечило отсрочку от отправки на фронт.

Есенина призвали в начале 1916-го. Но на передовую ему совершенно не хотелось, и через влиятельных друзей он добился назначения медбратом в царскосельский лазарет, бывший под патронажем императрицы. Был представлен Александре Федоровне, читал ей и ее дочерям стихи. Тем и спасся.

Первая мировая началась 28 июля 1914 года с объявления Австро-Венгрией войны Сербии. 1 августа в нее оказывается втянута и Россия, не успевшая полностью провести мобилизацию. Войну Российской империи объявляет Германия.

Гумилев имел все основания не идти на фронт и вообще в армию. Добросовестный и кропотливый исследователь всего, что связано с поэтом, московский писатель Евгений Степанов, отыскал любопытные документы.

Оказывается, у Гумилева с 1907-го (призывали тогда с 21 года, а ему как раз исполнился 21) было бессрочное свидетельство о негодности к военной службе по состоянию здоровья. Там сказано: «По освидетельствованию, признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден навсегда от службы. Выдано Царскосельским уездным по воинской повинности Присутствием 30 октября 1907 года за № 34-м». Подписи, печати – все как положено.

Собственно, это сейчас называется «белый билет». Отойдите от меня дяди из военкомата, вот бумага!

Если бы Гумилев не желал идти на фронт, у него не было бы никакой нужды скрываться от него в императорском гараже или санитарном поезде. А он именно что горячо желал повоевать на передовой!

Трудно сказать, что изменилось за семь лет после признания его негодным к военной службе навсегда, но на этот раз медицинская комиссия решает иначе (документ приводит Евг. Степанов).

«Свидетельство № 91.

Сим удостоверяю, что сын Статского Советника Николай Степанович Гумилёв, 28 л. от роду, по исследованию его здоровья оказался не имеющим физических недостатков, препятствующих ему поступить на действительную военную службу, за исключением близорукости правого глаза и некоторого косоглазия, причем, по словам г. Гумилёва, он прекрасный стрелок.

Действительный Статский Советник Доктор Медицины Воскресенский. 30 июля 1914 года».

Стеклянный глаз

Гумилев добился своего: в августе его зачисляют вольноопределяющимся (добровольцем, имеющим по сравнению с призванными рядовыми некоторые льготы) в Гвардейский запасной кавалерийский полк, откуда вскоре направляют во 2-й маршевый эскадрон лейб-гвардии Уланского Ея Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полк (вот такое пышное название!).

Но прежде чем отправиться воевать нужно было пройти «курсы молодого бойца». Приведем еще один отрывок. Это воспоминания ротмистра Ю.В. Янишевского, впоследствии эмигранта, в тот год поступившего вместе с Гумилевым «охотником» – вольноопределяющимся в тот же самый полк. Записки были отправлены в 1966 году (!) из Парижа письмом академику Дмитрию Лихачеву, который интересовался Гумилевым.

«С удовольствием сообщу… все, что запомнилось мне о совместной моей службе с Н.С. Гумилёвым в полку Улан Ее Величества. Оба мы одновременно приехали в Кречевицы (Новгородской губернии) в Гвардейский Запасный полк и были зачислены в маршевый эскадрон лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка….На стрельбе и Гумилёв, и я одинаково выбили лучшие и были на первом месте. Стрелком он оказался очень хорошим, хотя, имея правый глаз стеклянным, стрелял с левого плеча. Спали мы с ним на одной, двухэтажной койке, и по вечерам он постоянно рассказывал мне о двух своих африканских экспедициях».

К подобным воспоминаниям, записанным десятилетия спустя, всегда следует относиться предельно критически. Ну вот какой стеклянный глаз? Близорукость, да, была (см. выше медицинское заключение), а стеклянного глаза не было. Так вот и рождаются мифы.

Завершив подготовку, вместе с полком Гумилев в конце сентября отправляется на театр военных действий. Впереди ждала Восточная Пруссия.

Восточная Пруссия и Польша

В середине августа 1914 года 1-я русская армия, дислоцировавшаяся в Литве, переходит границу и вторгается на территорию Германии, в Восточную Пруссию. Вскоре сюда подтягивается и 2-я русская армия. Поначалу для наших войск все складывается благоприятно. Разбиты основные силы 8-й германской армии, немцы бегут.

Но увы, увы! Обе армии были не до конца отмобилизованы, плохо организована связь, нет взаимодействия, не подготовлены тылы. Немцы идут в контрнаступление, теснят русских назад к границе, берут в клещи. В этот кошмар и попадает Уланский полк Гумилева. Уланы сражаются в районе населенных пунктов Ширвиндт (сейчас это Кутузово Калининградской области РФ), Пилькаллен (ныне Добровольск), Шилленен (теперь носит название Победино).

Итог: полная неудача первого похода в Восточную Пруссию, большие потери, и теперь уже немцы переходят границу Российской империи, развивая наступление.

В поселке Победино (который при немцах носил название Шилленен) в 2002 году был установлен памятный знак. На нем скульптурный портрет Гумилева и надпись:

«Осенью 1914 года в бою за Шилленен участвовал великий русский поэт, кавалерист Николай Гумилев».

Здесь он не снискал ни воинской славы, ни боевых наград. Свой первый Георгиевский крест Гумилев получит в Польше.

На излете осени 1914 года уланы вместе с другими частями русской армии ведут бои у местечка Иновлодзь, стоящем на обеих берегах реки Пилицы.

Тогда это территория Российской империи, ожесточение с обеих сторон огромное. Бои эти Гумилев опишет в «Записках кавалериста», которые печатались в газете «Биржевые ведомости».

За лихую ночную разведку перед важным ноябрьским сражением Николая Гумилева награждают Георгиевским крестом 4-й степени № 134060. Эти награды считались солдатскими, имели четыре степени. Два первых креста изготавливались из серебра, последующие – 2-й и 1-й степеней – из золота.

Награжденные всеми степенями (четыре Георгия были, например, у будущего красного маршала Семена Буденного) именовались полными георгиевскими кавалерами. Ну это как Герой Советского Союза!

Кроме награды Гумилева повышают в звании до ефрейтора, а 15 января 1915 года он становится унтер-офицером.

Летом того же года продолжаются страшные бои. Дни 5–6 июля поэт запомнит как самые тяжелые в кампанию 1915-го. Новый подвиг: под артиллерийским огнем спасает (выносит на руках) пулемет, который позволит держать линию обороны. Но только в начале декабря выйдет приказ по Гвардейскому кавалерийскому корпусу о награждении Гумилёва Георгиевским крестом 3-й степени № 108868.

Унтер-офицера в марте 1916 года производят в прапорщики (первый офицерский чин) и переводят приказом командующего Западным фронтом в 5-й гусарский Александрийский полк, стоявший в Латвии.

На реке Двине

Полное наименование полка – 5-й гусарский Александрийский Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полк. Вот что вспоминал сослуживец Гумилёва полковник Сергей Александрович Топорков, впоследствии эмигрант в Париже (запись сделал его брат Юрий Топорков, тоже полковник, тоже эмигрант, знаток поэзии, занимавшийся изучением жизни и творчества Гумилева и Ахматовой):

«…Н.С. Гумилев, в чине прапорщика полка, прибыл к нам весной 1916 года, когда полк занимал позиции на реке Двине, в районе фольварка Арандоль. Украшенный солдатским Георгиевским крестом, полученным им в Уланском Ее Величества полку в бытность вольноопределяющимся, он сразу расположил к себе своих сверстников. Небольшого роста, я бы сказал непропорционально сложенный, медлительный в движениях, он казался всем нам вначале человеком сумрачным, необщительным и застенчивым».

Постойте, почему упоминается один крест? Ведь к тому времени у Гумилёва было уже два Георгия! Запись делалась много лет спустя, и, возможно, старина полковник что-то запамятовал.

В 2016 году (сто лет прошло после боев!) в усадьбе Арендола открыли памятный знак в честь Гумилева. Автор знака – Арам Погосян, средства предоставил питерский меценат Грачья Погосян. На металлической пластине – барельеф поэта в гимнастерке с двумя приколотыми Георгиевскими крестами, что правильно. Надпись: «Здесь в 1916 году проходил службу поэт, прозаик, создатель школы акмеизма Николай Степанович Гумилев. 15.04.1886–26.08.1921».

Учитывая сегодняшние непростые отношения между Россией и Латвией, поступок хозяина усадьбы Арвида Турлайса, давшего согласие на установку знака, можно только приветствовать. Впрочем, после Первой мировой Латвия стала независимой, и отношение к той войне у латышей особое.

Пуля – дура. Но не всякая

Итак, фронт на Двине. Война приобрела позиционный характер, и кавалеристы, не имеющие возможности скакать в атаку под убийственными пулеметными очередями противника, все чаще оказываются в окопах.

Уже упоминавшийся исследователь жизни и творчества Гумилева Юрий Топорков в Париже записывает воспоминания некоего полковника А.В. Посажного. Вот фрагмент:

«В 1916 году, когда Александрийский Гусарский полк стоял в окопах на Двине, шт. – ротмистру Посажному пришлось в течение почти двух месяцев жить в одной с Гумилевым хате. Однажды, идя в расположение 4-го эскадрона по открытому месту, шт. – ротмистры Шахназаров и Посажной и прапорщик Гумилев были неожиданно обстреляны с другого берега Двины немецким пулеметом. Шахназаров и Посажной быстро спрыгнули в окоп. Гумилев же нарочно остался на открытом месте и стал зажигать папироску, бравируя своим спокойствием. Закурив папиросу, он затем тоже спрыгнул с опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров сильно разнес его за ненужную в подобной обстановке храбрость – стоять без цели на открытом месте под неприятельскими пулями».

Эпизод в пересказе Топоркова записан в 1937(!) году. Опять фактор подстершейся памяти? Тут скорее другая история, свет на которую проливает писатель Евг. Степанов, разыскавший много любопытных материалов.

Из них следует, что «полковник Посажный» тот еще фрукт! Представлялся полковником, хотя дослужился только до младших офицерских чинов.

Выдавал себя чуть ли не за друга Гумилева, хотя не было никаких двух месяцев совместного проживания в хате. Да, служил в 4-м эскадроне, где и Гумилев, но они почти не пересекались и вряд ли сидели в одном окопе.

Посажный был не чужд рифмоплетства, поминал Гумилева в бездарной поэме, наверное, ему очень хотелось примазаться к славе великого поэта. Вот и сочинил красивую «картинку». Между тем Георгиевскому кавалеру не было никакой нужды бравировать перед товарищами, под пулями раскуривая на бруствере папироску. Или все же эпизод имел место?

Служба фанфарона Посажного закончилась трагикомично. Евг. Степанов: «В приказе № 35 от 2 февраля 1917 года сказано: «1-го сего февраля в окопах на реке Двине штабс-ротмистр Посажной ранен пулей насквозь в мягкие части левого бедра и эвакуирован на излечение». В полк он больше не возвращался».

Николаю Гумилеву и в страшном сне такое не приснилось бы – ранение в задницу! В грудь еще куда не шло, это можно. Но чтоб так – спиной к противнику…

Как только доходит до разбора стихотворения «Рабочий», написанного Гумилевым в апреле 1916 года, тут же где-то рядом в публикациях непременно всплывает и рассказ Посажного. Забыть бы уже про него, свидетельств храбрости Гумилева и так достаточно.

В том же году он предпринял попытку сдать в Петрограде офицерские экзамены в Николаевском училище, но неудачно. С октября 1916 по конец января 1917 Гумилев снова на фронте. С Ахматовой отношения почти совсем разладились, у поэта появляются новые увлечения.

«Я очутился в окопах, стрелял в немцев из пулемёта, они стреляли в меня, и так прошли две недели», – пишет он 15 января 1917 года своей новой пассии Ларисе Рейснер.

Лариса Рейснер – первая красавица в Петрограде, благосклонности которой искали многие. Родилась 13 мая 1895 года в Люблине, Польша, в дворянской семье профессора права Михаила Рейснера. Одно время жили в Томске, до 1907 года – в Германии, затем в Петербурге. Лариса получила хорошее образование: с золотой медалью окончила женскую гимназию, поступила в Психоневрологический институт, параллельно, как вольнослушательница, посещала лекции в университете. Ее интересовала политика, история, а также поэзия. С Гумилевым они познакомились в «Кружке поэтов» при университете, когда Николай уже был женат на Анне Ахматовой. Позже вспыхнуло большое и сильное чувство – взаимное.

Лариса писала Гумилеву на фронт: «…кончается год. Мой первый год, не похожий на все прежние. Милый Гафиз, как хорошо жить. Это, собственно, главное, что я хотела Вам написать». А в ответ открытым текстом: «Милая Лери, я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого, что я Вас люблю…»

Поэт предлагал Ларисе выйти за него замуж, но та отказалась. Когда Лариса узнала, что у Гумилева параллельно проистекает роман с другой женщиной – Анной Энгельгардт (станет второй женой поэта), реакция была бурной. Они расстались…

Лариса с головой уйдет в революцию, будет заниматься литературой и журналистикой. Станет участницей Гражданской войны, комиссаром разведывательного отряда штаба 5-й армии, с подачи Троцкого – комиссаром Морского Генерального штаба РСФСР. Побывает и на дипломатической работе.

Лариса, 30 лет от роду, умерла 26 февраля 1926 года в Кремлевской больнице от брюшного тифа. Говорили, что заразилась, выпив стакан сырого молока. Похоронена на Ваганьковском кладбище…

Однако мы подбираемся к главному – предчувствию и предсказанию Гумилёвым своей смерти.

На поверхности, конечно же, лежит то, что поэт не пророчил себе смерти от пули в родном Петрограде. Иначе было бы не так: «…Пуля, им отлитая, просвищет / Над седою, вспененной Двиной, / Пуля, им отлитая, отыщет / Грудь мою, она пришла за мной». А вот так: «Пуля, им отлитая, просвищет / Над седою, вспененной Невой». Наверное.

И не питерский это рабочий, не тульский, ясно же, что подразумевался немец-мастеровой. И полет пули именно «над седою, вспененной Двиной» отсылает к реалиям тех боев: русские в окопах на одном берегу Двины, немцы – на другом, откуда и ведут огонь. На это многие исследователи дружно обращают внимание.

Иеромонах Иов (Гумеров): «В стихотворении «Рабочий» поэт погибает на берегу Двины, а не близ Петрограда у станции Бернгардовка».

Писатель Геннадий Иванов: «Обычно говорят о пророческом смысле стихотворения Гумилева «Рабочий», в котором поэт предсказал якобы свою гибель от рук «рабочего», то есть пролетариата, революции. Но строго-то говоря, это стихотворение о немецком рабочем, который отливает пулю…

Хотя все-таки и это стихотворение надо отнести к пророческим стихам поэта: слово так или иначе исполнилось».

Среди вероятных мест упокоения Гумилева упоминаются район станции Бернгардовка, Ржевский полигон, излучина реки Лубья. Массовые расстрелы проводились здесь питерскими чекистами и до 21-го года и после. Уже в наше время поисковики нашли несколько братских могил, точнее, ям с останками. Также в большом количестве обнаружили стреляные гильзы от японской винтовки «Арисака». В Первую мировую такие винтовки поставлялись в несколько стран, в том числе и в Россию, поскольку не хватало трехлинеек. Известно, что «Арисака» с 1918 года использовались расстрельными командами ВЧК. В архиве обнаружился документ, в котором говорится, что на складе Ржевского полигона хранятся патроны для винтовки «Арисака», в скобках указано – «подмоченные». У них даже нормальных патронов не нашлось для гения русской поэзии!

Будь стихотворение Николай Гумилева насквозь, до деталей провидческим, там, наверное, был бы другой финал: «Это сделал в робе светло-серой / Невысокий желтый человек». Японец…

Домой, в Россию!

Фронтовая карьера кавалериста закончилась для Гумилёва неожиданным образом.

«Я уже совсем собрался вести разведку по ту сторону Двины, как вдруг был отправлен закупать сено для дивизии» (из письма к той же Ларисе Рейснер, 22 января 1917 года).

Но вместо закупок сена поэт оказался… на Сене. В Париже. Его целью было перевестись на Салоникский фронт, где сражался Русский экспедиционный корпус. Корпус воевал в Греции и во Франции, оказывая помощь союзникам.

Но после Февральской революции 1917 года начинается невиданное разложение русской армии, все сыпется. Вскоре Русский экспедиционный корпус был расформирован.

В Париже некоторое время Гумилев служит в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства. Но в октябре, после большевистского переворота, нет уже ни того правительства, ни его комиссаров.

В конце января 1918 года Гумилев оказывается в Лондоне, где еще работает Русский правительственный комитет – осколок рухнувшей империи, собственно уже никому и не нужный. Туда-то его и устраивают в шифровальный отдел. Хватило двух месяцев, чтобы поэт почувствовал отвращение к этой работе.

Свой выбор он сделает вопреки вот этим строкам о нежелании «вернуться к отчизне»:

Не возвращаться бы ему, ох не возвращаться бы! Остался бы жив. А он надумал назад, в Россию. Кто его там тронет, известного поэта во всем блеске славы… Ну и еще Ахматова. Гумилев имел десятки романов повсюду, всегда. Но, изменяя ей, по-настоящему любил только свою Аню. Его тянуло к ней. Поймет, простит… 10 апреля 1918 года Гумилев отправляется в Россию, куда и доберется окольными путями.

А там уже вовсю разгорается Гражданская война, бывшие союзники по Антанте превращаются в интервентов. Новая красная власть с большим подозрением смотрит на офицеров-золотопогонников, пусть и снявших мундиры. А это еще и Петроград, колыбель трех революций, где теперь заправляют чекисты. Удивительно, что Гумилева «товарищи» не хлопнули сразу по приезде. Он будет жить и творить еще три с лишним года.

Две Анны и Николай

Увы, разбитое зеркало, в котором когда-то отражалась большая любовь двух больших поэтов, не захотело склеиваться. Между ними происходит последнее решительное объяснение. Анна тверда – жить вместе у них уже никогда не получится, даже ради общего сына Левы. Николай просто убит, хотя давно уже можно было предположить такую развязку. Знакомые, на квартире которых происходило объяснение рассказывали: «Коля страшно побледнел, помолчал и сказал: «Я всегда говорил, что ты совершенно свободна делать всё, что ты хочешь». Встал и ушёл».

Стихи Гумилева тех дней полны тоски и предчувствий.

К «дикой щели» мы еще вернемся, это как раз из разряда предсказаний.

В августе 1918 года Анна Ахматова и Николай Гумилев официально разводятся. Инициатор, разумеется, она, он, видит бог, этого не хотел.

Довольно скоро Ахматова вторично выходит замуж – за ученого-востоковеда Владимира Шилейко, но и здесь семейная жизнь не заладится. Шилейко рассчитывал получить просто скромную жену, а получил поэтессу с амбициями. Говорят, что он даже кипятил рукописями ее стихов самовар… Будет у Ахматовой еще и третий брак, но и его не назовешь счастливым.

Гумилев же летом 1919-го женится на Анне Энгельгардт, дочери ученого-историка и знатока литературы. Анна – одна из многих его поклонниц, мимолетное увлечение. У них родится дочь Елена, но больших чувств в этом браке так и не будет. Анна Энгельгардт не станет ни его музой, ни хранительницей памяти поэта.

А вот как раз Ахматова останется памяти верна. Это она не даст пропасть многому из того, что вышло из-под пера Гумилева. Это она приедет на автомобиле на станцию Бернгардовка, тоскующей птицей будет кружить у реки Лубья в поисках могилы своего Коли. Друзья помогут составить схему местности. Тут? Или, может, вот тут? Где же зарыты его косточки? А Гумилёв как бы отвечает из прошлого, откуда-то из космоса:

Болотина! Это же сырая, заросшая пойма реки Лубья. Но где точно? Как найти? Повсюду братские могилы убитых чекистами людей и тысячи костей вперемешку.

Холодное слово «расстрел»

Большевистская политика военного коммунизма довела народ до крайности – и в городе, и на селе. В феврале 1921 года в Петрограде и Москве начинают проходить массовые забастовки рабочих. Большевики и чекисты в недоумении. Для них, пролетариев, делали пролетарскую революцию, а они… видите ли, недовольны, бунтуют! Дело принимает совсем серьезный оборот, когда на сторону рабочих становятся матросы Кронштадта. Гарнизон морской крепости численностью 27 тысяч человек, имея два линкора, мощную артиллерию, мог просто смести «товарищей», которым прежде был верной опорой. Никакие увещевания, уговоры не помогают. Кронштадтцы отбивают атаки красноармейцев, налет аэропланов.

Не будь море замерзшим, все могло бы обернуться иначе. Красноармейцы проходят по льду к Кронштадту и 17 марта берут крепость. Сразу же было расстреляно три сотни моряков. Более 2 тысяч восставших казнили по решению революционного трибунала. Расстреливали и потом, так сказать, вдогонку. Злоба карателей была тем сильнее, что против них восстали не классовые враги, а рабочие, матросы, простой народ, восстали стихийно. Надо было непременно подать дело так, что мятеж организовали враги советской власти, внешние и внутренние, – белогвардейцы, шпионы.

Но откуда их взять, если таковых организаторов в природе не было? ЦК партии большевиков и Совнарком ставят перед доблестными чекистами задачу: из-под земли достать тех, кто организовал мятеж, где хотите! И их находят, где могут, – возникает так называемое «Таганцевское дело» (дело о заговоре «Петроградской боевой организации В.Н. Таганцева»), к нему «подшивают» и Николая Гумилева.

Кронштадт! Город, в котором он родился. Но к восстанию моряков Гумилев ни с какого бока не причастен, так же как и другие «организаторы». А «Боевая организация», в которую входили бывшие офицеры и представители питерской интеллигенции («главарь» ПБО Владимир Николаевич Таганцев – профессор, ученый-географ), она была? И да и нет.

Дело нельзя назвать целиком инспирированным ЧК. Но боевого в организации было немного, да и была ли организация: встречалась недобитая интеллигенция, поругивала советскую власть, размышляли, как бы от нее, проклятой, избавиться. Гумилев агитки, кажется, еще против нее сочинял. Или только собирался. Что, мало?

Поэта арестовали 3 августа 1921 года на его питерской квартире. Следствие, если это можно назвать следствием, шло завидными темпами. Потребовалось всего три недели допросов в чекистском узилище, чтобы установить его «вину». (Возможно, Гумилева били, на мысль о чем наводят его последние фото из дела.)

Из стихов, адресованных Ахматовой:

За него пытались заступиться известные люди. Луначарский, даже сам Горький, как говорили, ходатайствовали за него. Ничего не помогло. Горький уедет за границу, фактически в эмиграцию, побудит его к этому в том числе и расстрел поэта Николая Гумилева.

«Выписка из протокола заседания Президиума Петрогуб. Ч.К. от 24.08.21 года (приговор):

Гумилев Николай Степанович, 35 лет, бывший дворянин, филолог, член коллегии издательства «Всемирная литература», женат, беспартийный, бывший офицер, участник Петроградской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности».

За несколько месяцев до этого у Гумилева были очень тяжелые предчувствия.

Вот что вспоминала Ирина Одоевцева (настоящее имя – Ираида Гейнике, родом из Риги), ученица литстудии Гумилева, впоследствии небесталанная писательница и поэтесса.

В октябре 1920 года в одном из храмов Северной столицы Гумилев заказал службу в память о Михаиле Лермонтове. Так он хотел почтить родственную душу: оба были славными воинами и славными поэтами. Во время панихиды он стоял на коленях, повторяя за священником слова. Вскоре после этого он рассказал Одоевцевой: «Иногда мне кажется… что и я не избегну общей участи, что и мой конец будет страшным. Совсем недавно, неделю тому назад, я видел сон. Нет, я его не помню. Но когда я проснулся, я почувствовал ясно, что мне жить осталось совсем недолго, несколько месяцев, не больше. И что я очень страшно умру… Скажите, вы не заметили, что священник ошибся один раз и вместо «Михаил» сказал «Николай»?»

В ночь на 26 августа 1921 года один из, если не самый блестящий, поэт Серебряного века, герой войны Николай Степанович Гумилев и еще 56 участников «Таганцевского заговора» были казнены в районе станции Бернгардовка. Несколько дней спустя, 1 сентября, газета «Петроградская правда» сообщила «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти».

Подробности казни в 1922 году приводит газета «Революционное дело» (издавалась эсерами-эмигрантами в Гельсингфорсе, Финляндия): «Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж.д. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики, вопли о помощи.

Часть обреченных была насильно столкнута в яму и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей».

С чьих слов это записано, кто был свидетелем страшного дела, неизвестно. Так же как и то, кто свидетельствует о мужественном поведении Гумилева во время расстрела («Улыбался, докурил папиросу…»). Документальных подтверждений, увы, нет.

В 1992 году Николай Гумилев и другие казненные участники «Петроградской боевой организации» были официально реабилитированы за отсутствием состава преступления.

Анна Ахматова скончалась 5 марта 1966 года, прожив в тяжелых обстоятельствах еще 45 лет после смерти своего Коли…

Памятные знаки и памятники Николаю Гумилеву установлены во многих местах, с ним связанных, – в Коктебеле, в Шилове Рязанской области, в поселке Победено Калининградской области, в Харькове, в городе Бежецке, во Всеволжске, в Латвии – в усадьбе Арендола.

В сухом остатке. Что предсказано

Как видим, у Николая Гумилева есть не одна, а много стихотворных строк, содержащих намеки на его уход из земной жизни.

Причина смерти – пуля, при всех тех оговорках, которые приведены выше. Погибнуть на фронте он мог и от сабельного удара, и от разрыва снаряда. Но представлял себе именно 9 граммов свинца, а не что-то еще. Пуля, которая «отыскала его грудь, пришла за ним», оказалась не немецкой, но все-таки это была пуля.

Место смерти (трудно сказать – упокоения): ни на постели, ни при нотариусе и враче, «…а в какой-нибудь дикой щели, утонувшей в густом плюще…».

На Ржевском полигоне, где проводились расстрелы, диких щелей хватает. За таковые могут сойти и ямы, куда сваливали трупы. Но где точно останки Гумилева, не установлено, и, скорее всего, они уже не будут найдены.

И про Ахматову, получается, он предвидел, что не найдет она его: «И не узнаешь никогда ты, / Чтоб в сердце не вошла тревога, / В какой болотине проклятой / Моя окончилась дорога». Да, так и не узнала. А вот тревога в сердце вошла.

Именно на «болотине» при речке Лубья установлен крест-кенотаф в память о Гумилёве. Место не подтверждено, но по какому-то наитию его поставили именно здесь.

Еще раз вспомним предостережение Анны Ахматовой: «Поэты, не предсказывайте свою смерть – сбывается!» Николай Гумилев не слушал свою Анну и предсказал слишком много.

Сергей Александрович Есенин, 30 лет

21.09(03.10 н.с.).1895–27(28?).12.1925

Родился в селе Константинове Рязанской губернии

Умер в Ленинграде

К Сергею Александровичу Есенину в России особое отношение – он один из самых любимых и популярных национальных пиитов, к которому уже целый век «не зарастает народная тропа». Уж если кого приворожил березовым ситцем своих строк, то это навсегда.

Похищенный томик

Хотя сегодня место поэзии и поэтов в нашей суетной, смутной, переформатированной жизни достаточно скромное, фанатов Есенина тысячи и тысячи. Есть сайты поклонников, его стихи «осовременили» рэперы.

На рэп сегодня перекладывают тексты многих классиков – Пушкина, Маяковского. Но Есенина любят больше всего – сотни тысяч просмотров, например, в TikTok. Тем более хватало почитателей в советскую, доинтернетную эпоху, когда главным носителем поэтического слова была книга. Печатались книги в СССР миллионными тиражами, но их все равно не хватало.

Признаюсь, в далекой читательской юности «подсел» на Есенина и я. Настолько, что совершил хищение из областной библиотеки – засунул под брючный ремень томик поэта и вынес на себе скрытно, как полковое знамя из окружения. Некрасивый поступок, но очень уж хотелось иметь книжку при себе, в магазинах такую было днем с огнем не сыскать.

Известный портрет Есенина с трубкой – в виде раскрашенных фото, а особый шик – выполненный резьбой по дереву или выклеенный из благородного шпона, украшал жилища многих советских обывателей. Романтический образ гуляки и скандалиста, рязанского Леля, златокудрого пастушка пегасов притягивал простой народ! Но на самом деле Есенин был не прост, совсем не прост.

Посмертная маска и странная отметина

Интерес к поэту нередко перерастал в подлинную любовь и принимал необычные формы.

Военный пенсионер, липчанин Валентин Синельников превратил свою однокомнатную квартиру в музей Сергея Есенина. Там была собрана масса экспонатов, связанных с поэтом, – книги, автографы, воспоминания современников, которые не могли появиться в советской печати; личные вещи Есенина, добытые каким-то непостижимым образом (из дальних мест, ведь в Липецке Есенин никогда не бывал); даже кусочек коры с дерева, посаженного Сергеем у дома в рязанском селе Константинове, оказался «лыком в строку». Экспонаты занимали все пространство, а сам хозяин ютился на кухне.

Однажды в конце 70-х годов с группой журналистов местной «молодежки» мы побывали в этой квартире-музее (позже власти города выделят Синельникову под все расширяющуюся экспозицию 3-комнатную квартиру, а само собрание будет признано «одним из лучших в мировой есениане»). Две вещи вызвали особое любопытство – листочки с матерными стихами Есенина (которых, разумеется, не могло быть в томике, похищенном из библиотеки) и посмертная маска поэта.

Гипсовая маска, конечно, не являлась одной из тех пяти (по другим сведениям, их было семь), что сняли непосредственно с лица мертвого Есенина. Копия или даже копия с копии, но и она удивительно точно передавала не просто черты, но все детали – вплоть до ресничек на опущенных веках. Ясно видимая впадина округлой формы над правой надбровной дугой – что это такое, откуда? С грустным вздохом хранитель музея пояснил: то, что Есенин повесился, вы наверняка знаете, но как именно? Петля была прилажена к вертикальной трубе парового отопления в номере гостиницы «Англетер», лоб самоубийцы соприкасался с раскаленной трубой, в результате и возникла эта вмятина в лобовой кости…

Долгие годы такого объяснения было вполне достаточно, доморощенные и титулованные есениноведы советской поры им удовлетворялись, да и вообще предпочитали не «смаковать» подробности. Кто-то копал глубже и дознавался, что страшный след (от трубы? от удара тупым предметом?) на черепе Есенина замазали пластилином, прежде чем снять последние маски. Великого поэта Страны Советов гримировали, всячески «прихорашивали» перед похоронами. Не лежать же ему в гробу перед публикой с дыркой в башке. Но следы все равно остались!

Чем ближе к нашему времени, тем все больше появлялось вопросов, недоверия к «официальной версии» ухода Есенина из жизни. Конец 80-х открыл двери многочисленным публикациям, авторы которых выстраивали свои версии: имело место убийство поэта с последующей маскировкой под суицид. Их оппоненты гневно обрушивались на «фальсификаторов», часто используя те же факты, что и первые, но интерпретируя их в пользу самоубийства Есенина. Эта пикировка сегодня имеет особо острый характер: Интернет предоставляет просторные площадки для битв «есениноведов». Даже не очень строгая к своим авторам, редко прибегающая к модерации электронная энциклопедия (да пишите что хотите!) была вынуждена специально указать в статье о Есенине: «Разделы «Смерть» и «Версия убийства» Википедия подвергает сомнению. Об этом идет дискуссия». Как говорится, ученые спорят. И зачастую вешают лапшу на уши не шибко ученым.

Что ж, попробуем разобраться, перевешивает ли чья-то чаша весов.

Сам ли в петлю влез?

Пишущие и говорящие о жизни и смерти Сергея Есенина решительно поделились на два лагеря. Одни горячо доказывают, что Есенин, доведенный до крайней черты алкоголизмом, впавший в депрессию, сам наложил на себя руки. Другие, не менее горячо, – что с поэтом зверски расправились чекисты, в спешке затем маскировавшие следы преступления. На этом поле брани (брани во всех смыслах) в ход пускается и легкая, и самая тяжелая артиллерия, такая, как вышедшая в 2020 году увесистая (1029 страниц!) книга «Есенин. Обещая встречу впереди». Ее автор писатель Захар Прилепин, конечно, проделал большую работу, но он сторонник все той же «официальной версии» и не допускает здесь никаких возражений. Есенин – «висельник», и всё.

– Самоубийство в «Англетере» точно не явилось итогом его непростых, но в целом понятных отношений с советской властью, это результат его мучительной поэтической и человеческой судьбы, алкоголизма, бесконечных женитьб, брошенных детей, усталости от самого себя. Сводить этот чудовищный букет к политической подоплеке – попросту нелепо… – говорит Прилепин о Есенине в одном из интервью.

Версии убийства поэта стали плодиться еще в 80-х годах прошлого века, в 90-х стало возможным не только говорить, но и печатать то, что раньше было нельзя.

Одна из основательных работ в этом ряду – книга питерского писателя и литературоведа Виктора Кузнецова «Тайна гибели Есенина» (1997), дополнявшаяся и переиздававшаяся. «В исследовании впервые использовались недавно еще секретные архивно-документальные источники из труднодоступных фондов (ВЧК-ГПУ-НКВД, МВД и др.)… В.И. Кузнецов представляет новые факты и аргументы, убедительно доказывающие убийство великого русского поэта», – говорится в аннотации. Но в общем-то надежных документов, которые поставили бы жирную точку в «деле» Есенина, и не обнаруживается. Тем не менее автор сводит все сюжетные линии к главному «злодею и ненавистнику» поэта – Льву Троцкому, делая местами легкие прокладки: «…И все-таки Троцкий вряд ли отдавал приказ убить Есенина; вполне может быть, он лишь санкционировал его арест в Ленинграде, дабы «проучить» поэта-скандалиста, уклонявшегося от суда. Причем, полагаем, санкция последовала полуофициальная, адресовалась она одному из его ближайших оруженосцев (подразумевается Яков Блюмкин – террорист, чекист, разведчик, организатор спецслужб, охранник Троцкого. – О.Ш.). Последний на допросах бурно реагировавшего поэта, возможно, переусердствовал, что и привело к трагическому финалу».

Свою «убийственную» версию выстраивает писатель, публицист Наталья Сидорина, автор книги «Златоглавый. Тайна жизни и гибели Сергея Есенина» (2006 г., изд-во ОАО «Янтарный сказ», Калининград): «Поэта убили вечером 27 декабря канделябром, затем инсценировали его самоубийство через повешение… Писатель Борис Лавренев писал в «Красной газете» (Ленинград, 1925 г., 30 декабря): «Мы разошлись с Сергеем в 1918-м году – слишком разно легли наши дороги. Но я любил этого казненного дегенератами мальчика искренне и болезненно. И мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнаруженную правду и назвать палачей и убийц – палачами и убийцами, черная кровь которых не смоет кровавого пятна на рубашке замученного поэта», – цитирует Лавренева Сидорина.

Как вообще в «Красной газете» могли появиться такие строки – с явным намеком на палачей из ОГПУ? Не укладывается в голове! Но если взять не отрывок, а всю статью молодого тогда, очень эмоционального питерского литератора Лавренева «Казненный дегенератами», окажется, что имелись в виду не дегенераты-чекисты, а дегенераты-имажинисты, богемное окружение Есенина. Такое можно было печатать. Прилепин приводит более пространный отрывок из «Красной газеты» (№ 315, вечерний выпуск):

«Литературные шантажисты, которые не брезгали ничем и которые подуськивали наивного рязанца на самые экстравагантные скандалы, благодаря которым, в связи с именем Есенина, упоминались и их ничтожные имена. Не щадя своих репутаций, ради лишнего часа, они не пощадили репутации Есенина и не пощадили и его жизни. Дегенерированные от рождения, нося в себе духовный сифилис, тление городских притонов, они оказались более выносливыми и благополучно существуют до сих пор, а Есенина сегодня уже нет. С их лёгкой руки, за ними потянулись десятки мелких хищников, и трудно даже установить, какое количество литературных сутенёров жило и пьянствовало за счёт имени и кармана Есенина, таская несчастного обезволенного поэта по всем кабакам, волоча в грязи его имя и казня его самыми гнусными моральными пытками».

Закадычные дружки-имажинисты, такие как Мариенгоф, по версии Лавренева, не в буквальном, конечно, смысле, казнили, а морально подталкивали Есенина к петле. Что называется – доведение до самоубийства! А чекисты к этому делу рук не прикладывали. Сидорина со своим вырванным из контекста отрывком посрамлена, Прилепин торжествует.

«Прохвост Есенин»

Но и сам Прилепин в книге не раз прибегает к этому приему: взять что-то фрагментарно и приспособить к своей версии: висельник он, и всё.

Ну вот, например, приводится выдержка из письма Есенина Марии Бальзамовой от 29 октября 1914 г.: «Мое я – это позор личности. Я выдохся, изолгался и, можно даже с успехом говорить, похоронил или продал свою душу черту, и всё за талант… Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек». Что можно подумать, прочтя это? То, что уже в 19 лет поэт разочарован в жизни, эмоционально выгорел, с юности пребывает в депрессии. Сам признался!

Если же взять текст послания целиком (оно длинное), окажется, что Есенин просто иронизирует, письмо совсем про другое и подписано так: «Прохвост Сергей Есенин». Прилепин, разумеется, так не подписывается, он очень серьезен на протяжении всех 1000 страниц своего труда.

«И, наконец, последний спорный момент. Часть акта Гиляревского была повреждена, и некоторое время её не могли восстановить. Пока восстанавливали, появилась версия, что у Есенина была пробита лобная кость, причём часть мозга вытекла, а часть застряла в ноздрях. Жуткая картина – которую, правда, тоже никто из зрителей, несколько часов толпившихся в пятом номере, не отметил.

Уже после всех этих «открытий» повреждённая часть акта А.Г. Гиляревского была восстановлена. В этой части акта значится: «кости черепа целы», «мозг весит 1920 грамм».

Значит, никто череп не пробивал. Ничего никуда не вытекало – есенинский мозг остался в его голове. Чего о некоторых авторах версий с уверенностью не скажешь», – пишет Прилепин.

Нормально, да, назвать оппонентов безмозглыми идиотами? Ну конечно, на войне, хотя бы и литературной, противников не щадят, главное – водрузить свое знамя над могилой великого русского поэта…

Однако как доверять заключению, что «кости черепа целы», если глаза видят другое: внушительную вмятину на лобной кости, заметную на фотографиях мертвого Есенина и на посмертной маске, другие повреждения? Верить ли вообще акту патологоанатома Гиляревского, блестящего специалиста старой школы, который как будто по чьему-то наущению постарался многое на теле не заметить или специально составил акт так, чтобы кто-то потом догадался: это он сигнал подает, чего-то тут не так.

Если положить на гипотетические весы, на одну чашу – томище Прилепина, книжки и журнальные публикации союзных ему исследователей, на другую – книги Кузнецова, Сидориной и их единомышленников, чаши, похоже, уравновесятся. Ни те ни другие не доказали стопроцентно, так, чтобы уже никаких сомнений не оставалось, совершил ли Есенин самоубийство или был замучен и убит. Вообще, по прочтении десятков исследований, книг о поэте, журнальных публикаций голова идет кругом, в этом можно утонуть.

Но истину можно установить, и мы знаем как (об этом в конце). Давайте в ее поисках отправимся с вами в те далекие 10-е и 20-е годы прошлого века.

Худая «немка» и дама с лорнетом

Есенин вовсе не был, как кто-то может подумать, этаким наивным пареньком, недотепой с гармошкой, сочиняющим вирши, пастушком из рязанской деревни. Вполне прагматичный молодой человек, себе на уме, знавший, чего он хочет от жизни и как этого добиться. Добился действительно многого.

Послушайте, как Есенин читает свои стихи (особенно монолог Хлопуши из поэмы «Пугачев») – граммофонные записи переведены в цифру и есть в Инете.

Звучит сильно, мощно. Посмотрите кадры кинохроники. Это будут штрихи к портрету уверенного в себе, мощного человека, не простачка и не слабачка из кабачка.

В обеих столицах он быстро обзавелся полезными знакомствами в литературных и прочих кругах. Когда в 1916-м Есенина призвали в армию, он отправился не на фронт в окопы, а по протекции влиятельных друзей-приятелей попал в Царское Село, где стал служить в госпитале санитаром. Вскоре рядовой Есенин уже выступал с чтением своих стихов перед императрицей, княжнами, патронировавшими госпиталь, и другими членами царской семьи. Несколько стихотворений им посвятил. Был похвален и одАрен.

За спиной же (по воспоминаниям поэта В. Рождественского, опубликованным в 1946 году) якобы рассказывал в декабре 1916-го про обстановку в дворцовом госпитале Царского Села: «Место неплохое, беспокойства только много… И пуще всего донимают царские дочери – чтоб им пусто было. Приедут с утра, и весь госпиталь вверх дном идет. Врачи с ног сбились. А они ходят по палатам, умиляются. Образки раздают, как орех с елки. Играют в солдатики, одним словом. Я и «немку» (то есть императрицу Александру Федоровну. – О.Ш.) два раза видел. Худая и злющая. Такой только попадись – рад не будешь. Доложил кто-то, что вот есть санитар Есенин, патриотические стихи пишет. Заинтересовались. Велели читать. Я читаю, а они вздыхают: «Ах, это все о народе, о великом нашем мученике-страдальце…» И платочек из сумочки вынимают».

Тем не менее сборник своих стихов «Голубень» Есенин собирался посвятить именно «немке». И не просто посвятить, а с верноподданической надписью на книжке – «благоговейно посвящаю». Но грянула революция, и цензура такое в книгопродажу не пропустила (несколько экземпляров с посвящением все же сохранились у букинистов).