Хозяйка мертвой избушки бесплатное чтение

Глава 1 – Весточка из Дремучего Леса

Первый раз они появились в пятницу, после обеда. Алёнка сразу их увидела. В поле, у самой кромки леса.

День выдался солнечный, на небе ни облачка. Мир стоит яркий, словно только созданный. Жёлтое поле ржи, с шелестом ходят волны от края до края. Деревья на кромке леса столпились и качают кронами, поскрипывают.

Посреди этой яркости – тёмное пятно. Часть поля словно выгорела, потеряла краски и… плоть.

Нет, там все так же стелется по ветру рожь, растут среди неё васильки, вьётся тропинка. Но на все это будто легла тень от плотной чёрной тучи.

Алёнка опустила корзинку с грибами и прищурилась, глядя вверх. Большие синие глаза отразили синеву небес. Туч не было. Солнце резало глаза и палило плечи. Все как всегда. Но вот оно перед ней. Тёмное бесцветное пятно.

Захотелось вдруг проверить, если я пересеку границу и ступлю на этот участок без ярких цветов, будет ли там прохладно. Ведь под тучками всегда прохладно…

Заворожённая, сделала шаг. Босые ноги чуяли тёплую землю, штопаное перештопанное платье плескалось на ветру. Повязанный на шее плат с розовыми цветочками, наоборот, будто влип, не шелохнётся. Алёнка заправила под косынку выбившуюся прядь золотистых волос и ступила ещё раз. До пятна оставалась пара шагов.

И тогда она разглядела их. Темные, почти черные цветы пробивались, казалось, из иной реальности, смешивались со стебельками ржи и крохотными звёздочками васильков. Вернее не смешивались, а проходили сквозь них, как обычные растения проходят сквозь туман. Именно от этих черных цветов распространялась эта ужасающее пятно безликости.

"Дремучий Лес, это не простой лес. Он прорастает сразу в трёх мирах. В нашем, земном, в небесном ирее и подземном мире мёртвых. Поэтому Дремучий Лес способен появиться, где пожелает и может забрать, что хочет".

Алёнка вздрогнула и остановилась. Уф, наваждение! Едва не поддалась. Слова, которые вспомнились, произносил молодой женский голос. В груди потеплело. Мама! Тоненькие пальчики коснулись плата на шее.

Мама пропала много лет назад, когда девица была совсем крохой. Люди говорили, что она не может помнить её голос, но Алёнка твёрдо держалась за своё. Потому что розовый плат на шее и тихий голос из прошлого – все, что осталось у неё от мамы.

Стараясь быть беспечной, отвернулась от пятна. Когда имеешь дело с Дремучим Лесом, первое правило – ни капли страха. Мы находимся в подлунном мире. Здесь нет места дремучестям. Если я не стану туда смотреть, цветы поймут, что они заблудились и вернутся к себе, где бы это "к себе"не было.

Алёнка подхватила корзинку и побежала по тропке к вершине холма, на склонах которого виднелись домики деревни, в которой она жила. Лишь в груди тихонечко затухал комок тоски. Будто прошла мимо чего-то родного и потерянного. Посреди тёмного пятна, словно уголёк посреди пепелища, вспыхнул розовый лоскуток. Вспыхнул и начал затухать.

***

Второй раз это было уже целое деревце.

Алёнка тащила с речки начищенные до блеска чугуны. Чугуны были тяжёлые, оттягивали руку, но работа была для девицы привычна. Трудно избежать грязной работы, когда ты сирота и тебе сделали одолжение, пустив в собственный дом. Про дом и особенно про одолжение любила говорить тётушка Параскова.

Впрочем, Алёнка не чуралась любой работы. Наоборот, она искала её. Не было в деревне людей, кому бы она не бралась помочь.

Прополоть грядки бабушке Дуне. Ведь она старенькая и одинокая. Донести коромысло с тяжёлыми вёдрами Марфуше, ведь та на сносях, а муж и его братья всегда в поле или в лесу. Залезть на дуб и снять с ветки орущего котёнка Ваську для Васьки сына старосты. Принести кузнецу Колуну в кузню воды, полить огород соседке Луне, сбегать за травами знахарке Севее, причесать гриву Серке, почесать толстые щетинистые бока Борьке, собрать разбежавшийся скот пастушку Малу…

Да мало ли дел у доброй отзывчивой души, коли все в деревне знают – стоит лишь попросить, Алёнка все сделает. А что Параскева потом причитает и ругается так громко, что в соседней деревне слыхать, так то можно и перетерпеть. Дело то сделано.

Вот и сейчас Алёнка шла и размышляла, как бы тётушка не узнала, что задержалась с чугунами, потому что ловила для деревенских баб упущенное и увлекаемое течением белье.

– Ой, Алёнушка. Упустили, дуры мы такие. Лови скорее. Ха-ха-ха! – смеялись девки.

– Ловлю! Ловлю, матушки. Не беспокойтесь, – Алёнка бросила чугуны, которые чистила ниже по течению, и побежала собирать портки да платьишки.

– А мы и не беспокоимся, – хором отвечали девки. – Хи-хи-хи!

– Какая смешная. Неужели правда полезет в воду за чужим бельëм? – спросила самая молоденькая, даже моложе Алëнки.

– Для нашей Алëнки нет чужого, всë своë, – отозвались девицы хором.

– Глянь, полезла! – молодка едва с мостков не свалилась от удивления. – Сказывали мне, а я не верила! Вот так Алёнка, дурная девчонка! Хи-хи!

– Вишь, что с человеком деется, когда гол, как сокол, – важно пояснила самая старшая девица, – если за ним своего рода нет…

Подол платья ещё сырой, к босым ногам налипла пыль. Но Алёнка все равно была рада. Угодила. Не дала детским штанишкам да платьицам уплыть по течению.

И вот теперь перед ней деревце. Небольшое, не выше неё, а сама то она крохотуля. Даром что семнадцать вёсен уже минуло. Деревце такое же тёмное и бесцветное, как давешние цветы. Кусты и трава вокруг шелестят на ветру, а листики дерева не шелохнутся. И правда в другом мире.

У Алёнки появилось желание протянуть руку и проверить, пройдёт она сквозь тёмные листики или же…

"Дремучий Лес, как живое существо. Деревьев много, а Дух один. Где одно деревце, там может быть и Дух всего леса. А встреча с духами еще никого до добра не довела. Для человека они гибельны. Повстречаешь – отвернись и беги без оглядки".

Снова тот же голос. Может это мама в детстве рассказывала? Я запомнила и теперь вспоминаю. В груди скрутился тугой комок. До чего обидно, что помню лишь голос. Вот бы хоть одним глазком увидеть, как мама выглядела…

И тут деревце дрогнуло, будто попало под порыв сильного ветра. Хотя в подлунном мире ветер дул совсем в другую сторону. Издалека, будто из-за грани слуха донёсся сухой шелест. Дерево будто тянуло к ней тёмные ветви. Алёнка мотнула головой и отступила.

"Отвернись и беги без оглядки!"

Она и побежала, гремя чугунами. А в груди все туже затягивается комок тоски. Порывы невидимого ветра прекратились. Ветви дремучего древа опустились, вместе с ними безжизненно повис яркий розовый лоскут.

***

Она так и не рассказала никому про эти два случая. Слишком серьёзно отнеслась к словам: "отвернись и забудь". Ей даже показалось, что все сработало. Несколько дней прошли как обычно. Алёнка помогала каждому, кто попросит. Люди радовались, тётка Праскова кипела от злости.

– За что мне такая напасть?! – причитала она в последний день седмицы. – Дома ничего не делает, и ладно бы лентяйкой была. Так ведь для других столько работы исполняет!

Худенькая Алёнка выглядела раза в два меньше тётушки. На ней было латаное перелатанное платье и лёгкая косынка, больше похожая на рваную тряпку. Она молча переступала босыми ногами, глядя в землю. Пережидала.

– Дома порося не кормлены, зато в общем загоне у всех коней гривы расчесаты. Кадка с водой пуста, а соседские девки хвастают, как Алёнка им грибы перебрать помогла. Хоть кол на голове теши. Ой зачем я купилась на посулы твоей матушки? На кой взяла тебя?! Выгнать бы, поглядели бы, кто тебя из тех, кому за так работу исполняешь, к себе приняли.

Подобные посулы Алёнку не трогали. Уже лет пятнадцать тётка грозится её выгнать, а до сих пор не исполнила угрозу. Единственное, что приносило Алёнке боль – это поминание матушки. Тётушка Параскова наотрез отказывалась говорить о её матери Калине. Такое прорывалось у неё лишь в моменты большой злости.

Девушка погладила плат с розовыми цветочками, повязаный на шее. Это единственная вещь от мамы. Нет у Алёнки ничего дороже.

Параскова замолчала, окончательно выбившись из сил. Девица пыталась взять себя в руки, чтобы не выдать свои чувства. В этот момент во двор влетел паренёк лет десяти. Васька, сын старосты. Весь дрожит, как лист под дождём. Глаза по монетке.

– Батька… к себе… требует, – даже не отдышался, протараторил.

Параскова в последний раз недобро зыркнула на Алёнку и начала оправлять платье.

– Чего ему ироду… – тëтушка поймала взгляд паренька и поправилась. – Батюшке нашему заботливому, надобно…

Васька замотал головой.

– Нет. Вас не звали, – палец его уткнулся в Алёнку. – Её!

***

Посерёдке деревни Черёмушки располагалось просторное и ровное место. Детвора звала его – лысина, потому что располагалось оно почитай на макушке огромного холма и напоминало лысину на голове старосты. Не было в округе места выше, домики окружали её с юга и востока, с запада бросала петлю река Быстрянка. На краю лысины, как два рога, возвышались идолы Волоса и Ярилы, главных заступников и покровителей деревни. Оба вырублены из цельных стволов дуба. Волос суровый и бородатый, Ярила с улыбкой и развевающимися волосами. Был еще идол Коши-Кощея, но он стоял у леса, поодаль от деревни. Туда ходили только когда поминали мертвых.

Здесь же, на лысине, справляли праздники, сюда собирались на совет, когда староста желал выслушать мнение жителей. Вот и сейчас тут стояли самые именитые люди деревни. Кузнец Колун, широкоплечий, с прокопчённым лицом и руками. Первый охотник Хват в одеждах отороченных соболиными мехами. Тётка Севея, знахарка и ведунья. А вот и староста деревни дед Панас седобородый старик с, как уже было сказано, блестящей лысиной. С ним двое дюжих сынов: Прохор и Жит.

Но не собравшиеся привлекали к себе внимание. Огромное тёмное пятно шагов пять в диаметре красовалось в самом центре лысины, как раз напротив идолов. Суровый лик Волоса осуждающе зрел это непотребство. Ярило как обычно был весел и легкомысленен. Здесь не обошлось одним деревцем или парой цветков. Посреди деревни поднялась целая поросль деревьев, окружённых высокой, по пояс взрослому человеку, травой.

Несмотря на сияющее солнце, все это выглядело блекло и размыто. Деревья отбрасывали слабые тени, солнечные лучи проходили насквозь, значительно теряя в яркости. Собравшиеся держались от пятна на значительном расстоянии.

Алёнка с тётушкой приблизились.

– Параскова, – строго начал староста, даже не глянув на Алёнку. – Мать воспитанницы твоей? Она ведь с Колокольцев была?

Тетушка побледнела, собравшиеся ахнули и загалдели. Лишь лица старосты и знахарки Севеи остались спокойными и суровыми.

– Да как же? – пролепетала тетушка, переводя взгляд со старосты на знахарку и обратно. – Вы же сами сказали не говорить никому, иначе сиротку…

Она оглянулась на Алëнку. Девица поëжилась. Тетка никогда не была с ней добра, но и зла не держала. Теперь во взгляде метнулась настоящая ненависть. И страх.

Да нет. Показалось. Разве я могу внушать страх? Аленка попыталась улыбнутся, как делала всегда, когда ее хотели обидеть. Улыбка вышла блеклая, как тень от Дремучего Леса.

– Она же сгинула? Совсем сгинула? – сурово продолжал вопрошать староста Панас.

Алёнка перестала улыбатся. Внутри колыхнулось злое: "Нет! Не сгинула матушка!"Но она как всегда промолчала.

Тетушка часто закивала.

– Сгинула, как есть сгинула. И концов не нашли.

Староста склонился к ней, крепко ухватив за пухлую руку костлявыми пальцами.

– Как думаешь – в тот самый лес ушла?!

Он стоял спиной к потемневшему пятну и дёрнул головой, будто хотел оглянуться и передумал.

– Тот самый… – пискнула Параскова и ухватилась за подол, где были вшиты обереги. – Чур меня, чур!

Собравшиеся зашептались и сдвинулись. Алëнка приметила, что теперь они стараются быть дальше не только от тëмного пятна, но и от нее. Девица переступила босыми ногами и поëжилась. Непривычно и даже страшно видеть на всегда спокойных и надежных лицах первых мужчин деревни выражение растеряности и страха.

– Дедко Панас. Что случилось? Отчего вы меня не спросите…

– Цыц! – зашипел дед, вскинув палец. Он почти повернулся к Алёнке, да так и застыл, глядя мимо. Потом заговорил, вновь обратившись к Параскове.

– Там. Глянь…

Тëтушка покорно повернулась к темной рощице и прищурилась. Потом глаза её расширились. Она отпрянула, едва не шлёпнулась на зад.

– Чур меня, чур! Чур меня, чур! – руки едва не обрывали подол платья.

– Хватит! Не помогут твои обереги, – сказала знахарка Севея. – Коли Дремучий Лес явился, не кончилось бы все, как в Колокольцах.

После этих слов на лысине воцарилась ледяная тишина. Слышно было, как кудахчет курица где-то на краю деревни и шумит ветер. Севея тихо добавила:

– Есть только одно средство…

Она быстро глянула на Алёнку и отвернулась, уставив взгляд на старосту. Остальной люд тоже не глядел на Алёнку, будто она разом сделалась табу.

– Я уже два раза видела это пятно, – пролепетала Аленка. – Поступала, как меня учили. Не гляди и уходи…

Она не сумела поймать чей-нибудь взгляд. Все глядели либо под ноги, либо в сторону. Даже староста, который произнес каким-то безжизненным голосом:

– А чего не рассказала?

– Так ведь сказано – забудь. Я и старалась… – Алёнка умолкла. Показалось, что говорит в пустоту. Она будто перестала существовать для деревенских.

– Чур меня, чур! – завопила вдруг Параскова, руки мяли почти обрывая подол. – Пригрела змеищу! У себя в доме! Чур! Чур!..

Глаза ее неотрывно глядели на блеклое пятно. Алëнка посмотрела туда же и пошатнулась. Ствол крайнего дерева был чем-то перевязан. Чем-то очень знакомым…

Алёнка ухватилась за горло, будто задыхалась. Под ладошкой почувствовала узел плата. Того самого, который она держала в крохотной детской ладошке, когда ее нашли посреди леса рядом с пропавшей деревней Колокольца…

– Мамочка…

На ветке дерева висел кусок ткани, точно такой же, как плат на её шее. Едва она поняла это, как серая ткань начала наливаться краской, вот уже цветочки на нем сияли так же ярко, как на её платке. Деревья и трава, наоборот, стали блекнуть и пропали. С тихим шелестом кусок ткани медленно опустился к ногам Алёнки. Серёдка лысины вновь была пуста. Дремучий Лес исчез, оставив подарочек.

Аленка оглянулась. На нее никто не глядел. Они расходились, не разговаривая и не глядя друг на друга, словно приняли стыдное, но необходимое решение.

Глава 2 – Изгнание

– Алёнка, не понимаю я. Чего ты такая спокойная?!

Двое шли по лесной тропке. Первый – парень. Русые волосы причёсаны, хотя уже растрепались. Серая домотканая одежда расшита узорами да орнаментами. Рубаха и порты сияют чистотой и опрятностью, непривычной для леса. Ноги обуты в новенькие лапти, хоть парень и успел уже вступить ими в грязь.

Вторая – девица, маленькая, худенькая. Золотистые волосы убраны под косынку, которая больше похожа на тряпку. Платье штопаное перештопанное, на шее повязан розовый плат. На ножках… ничего. Босые у девицы ножки, исцарапанные да в синяках.

– А чего мне беспокоится? – беспечно отозвалась Алёнка.

– Как чего? Не на прогулку идём. Тебя же считай… – он смутился и умолк.

Вокруг высился лес. Деревья чередуются, сперва раскидистые лапы елей цепляются за рубаху и сыплют труху за шиворот, раздвинешь их – уже стволы сосен, высокие и гладкие. Вскинь голову, ветки высоко-высоко, не допрыгнуть, не долезть. Подлесок тоже разный. То ощетинится густой стеной жимолости, то совсем сойдёт на нет. А вон там целые заросли папоротника. Одно в этом лесу бесспорно. Кроны деревьев так густо переплетаются вверху, что неба не видать ни кусочка.

Алёнка не отвечала. Петрусь оглянулся и остолбенел. Девица с интересом разглядывала молодую ёлочку. Та будто специально спустила одну длинную раскидистую лапу до земли, а на краю повесила крохотную шишечку.

– Алёнка! Ты меня не слушаешь что ли?! – в сердцах притопнул парень. – Тебя ведь изгнали из деревни!

– Да ну, Петрусь, – замедленно отозвалась Алёнка, все ещё жмурясь от запаха шишки. – Дедко Панас попросил меня пожить в охотничьей избушке. Когда все закончится…

Петрусь аж поперхнулся.

– Ты чего, Алёнка, совсем дурная? "Когда все закончится", – передразнил он. – На кого нацелился Дремучий Лес, такие люди не возвращаются, когда все закончится.

– Так может оно и к лучшему – тихо проговорила девица. Пальчики теребили концы повязанного на шее плата. Теперь плат был целый. Она никому не позволила забрать кусок, дарованный лесом, хотя никто особо и не пытался. Тем же вечером аккуратно пришила егона положенное место и вновь повязала на шею. Теперь через плат в тело будто вливалась некая таинственная сила.

– Кому я нужна? – она вздохнула. – Тётка ругает, девчата насмехаются, а прочие жители, вон, отправили с глаз долой…

Петрусь так и встал. Вот тебе и дура девка. Про Алёнку всегда и все говорили, мол, не от мира сего, повредилась умом в детстве, когда мамка её пропала. Не понимает, де, ни насмешек, ни злости. На тебе. Все она понимает.

Алёнка, казалось, уже забыла о произошедшем, увлёкшись на сей раз огромным муравейником. Мураши шустро сновали вокруг босых ног. На загорелом личике девицы играла беззаботная улыбка.

Петрусь медленно пошёл следом. Наверное, у неё просто нет другого выбора. Когда за тебя некому заступиться, легче вести себя вот так, чем постоянно страдать и ныть…

Он поглядел на её хрупкую фигурку, на босые ноги и латаное платье. Нахлынуло вдруг желание обнять, приголубить. Защитить.

А что? Настоящее мужское желание. Тятенька часто сетует, что де тебе, Петрусь ужо восемнадцать зим, а ты все никак не повзрослеешь. Это ли не взрослость, взять на себя заботу…

Ага. Даст тебе мамка по хребтине хворостиной за такую заботу. Чай уже приглядела для тебя девицу из соседней деревни. Не такая спорая, как Алёнка, зато с сильным и богатым родом за плечами. Это ещё его, Петруся, станут оценивать, достоин ли.

Он поглядел в спину Алёнки. Эх, кабы к ней надо было сватать, все было бы гораздо проще. Кроме тётки Парасковы, которая и сама рада бы избавится от такой обузы, за девку некому заступиться. А это значит…

В груди сделалось горячо. А ведь девицу и правда изгнали. Дремучий Лес не сегодня завтра заберёт её, и следа не останется. Так сказала тётка Севея, а прочие кивали-соглашались. Поэтому и решили отправить её подальше от деревни в заброшенную охотничью избу. А ему, Петрусю, велели проследить, что дойдёт, назад не повернёт.

Но ведь до того, как Лес её заберёт, она никому не нужная будет жить совсем одна одинёшенька…

Мысли тёмные, недобрые нахлынули скопом и застлали взор. Пальцы скрючились, словно он уже удерживал её хрупкие руки, чтобы не вырвалась, не убежала…

Петрусь встал и тряхнул головой. Что за наваждение? Ему сделалось стыдно. И одновременно сладко от темных мыслей, что не ушли совсем, а притаились рядышком, совсем близко…

Страшась этих мыслей, глянул вперёд. Алёнка склонилась над гнездом незнакомых Петрусю птах. На лице умиление, губы вытянулись в трубочку и – фью, фью.

– Что за тупица мне досталась… – парень ощутил внезапную злость, будто в его душевных терзаниях виновата была она.

– Алёнка! – крикнул он. – В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. Разве не она забрала твою мамочку?!

С приятным удовлетворением увидел, как окаменела её спина. Когда девица выпрямилась, лицо было бледным, а в глазах отразилась боль. Петрусь даже мимолётно пожалел о своих словах. Тут же пришло злое – сама виновата. Виновата! Виновата! В чем виновата, не смог бы сказать даже себе.

– Что ты знаешь об этом? – она повернулась к нему. Синие глаза сверкнули льдом. – Со мной никто не говорит про маму. Тётушка Параскова терпеть не может поднимать эту тему. Неужели ты что-то знаешь?!

Эта новая Алёнка настолько не походила на все, что Петрусь видел и надумал себе раньше, что парень испугался. Такая Алёнка пожалуй не даст ему спуску, коли он позволит взять вверх темным мыслям…

– Не знаю я ничего, – буркнул он и отвёл глаза. – Чего пристала…

Дальше шли молча. Он старался не глядеть на неё, а она больше не восторгалась лесными чудесами.

– Петрусенька, – проговорила девица. – Я понимаю, что у меня ничего нет, кроме меня самой. Но я все для тебя сделаю. Все что пожелаешь. Только скажи, что в деревне говорят про мою маму? Отчего скрывают от меня?

Парень встал, плечи горбились, потом он медленно обернулся. Алёнке потребовалось сделать усилие, чтобы не отпрыгнуть от него, настолько странным сделалось его лицо.

– Все что угодно? – замедленно проговорил он. – Ты сама мне это предлагаешь?!

– Что "это"? – Алёнка твёрдо выдержала его взгляд и даже не отступила, когда он шагнул к ней, протягивая руку. – Ты ведь мне ничего еще не предложил.

Вокруг резко потемнело. Петрусь застыл, не донеся руку до Алёнки. Та притихла.

Если в прошлый раз посреди деревни вырос Дремучий Лес, то теперь клочком сделался обычный мир. Темные бесцветные деревья окружали их со всех сторон, пятно твёрдой яркой земли с рыжей хвоей стремительно сокращалось.

– Лес пришёл за тобой, – придушено пискнул Петрусь. – А как же я?!

Голос его сорвался на визг. Он огляделся широко распахнутыми глазами. Тело парня била крупная дрожь.

– Там ещё есть тропочка, – сказала Алёнка. Он обернулся и увидел, что за их спиной и правда ещё не захлопнулось кольцо темных деревьев.

Поглядел на девицу, она стояла такая хрупкая и маленькая, но так твёрдо и такая внутренняя сила чуялась в ее фигурке, что он вдруг разом позабыл все свои тёмные мысли.

– Идём со мной. Мы ещё успеем…

Он протянул руку. Под ногами ощутимо дрогнула земля. Парень резко умолк, прислушиваясь. Где-то далеко, на грани слуха раздавались удары, которые тут же отдавались через ступни по всему телу. Бам – Бам! Бам – бам!

– Тише, – воскликнул Петрусь, и голос его снова сорвался. – Что это? Тсс! Слышишь?

А издалека нарастало: Бам – бам! Бам – бам! Подрагивание земли усиливалось. К нему добавились ужасные звуки. Скрип-скрип! Скрип- скри-ип!

Дремучая Чаща прямо перед ними захрустела, деревья спешно подались в стороны, расступаясь, словно скомороший занавес. За ними открылась мрачная дорога, над которой плыли клубы тумана, и подрагивала темнота.

Бам-бам! Скри-ип – скри-ип! – звучало уж совсем громоподобно. Во тьме зажглись два алых огонька, похожих на демонические очи. Они прыгали в такт шагам и разрастались. Петрусь сжался, что-то бессвязно скуля. Алёнка глядела на приближающееся чудище, словно ждала чего-то очень важного и решающего в жизни. Пальчики теребили конец нашейного плата.

Петрусь втянул голову в плечи. Глядел себе под ноги. Грохот приближался. Бах! В его поле зрения попала огромная лапа, покрытая ороговевшей толстой кожей больше похожей на кору древнего дерева. Длинные когти с хрустом перерезали толстенные корни, что скрывались под мхом. От ужаса парень сжался ещё сильнее и с трудом заставил себя поднять взгляд. Перед ними стояла изба. Огромная тёмная изба на длинных страшных ногах.

Конек крыши парил на фоне темного неба на уровне макушек деревьев, изба стояла на куске земли, который будто выдрали из самого глухого уголка леса и поставили на толстенные, как стволы сосен, ноги. Внизу из земли словно юбка торчало переплетение темных корней, каждый толщиной с руку. Петрусю почудилось, что корни шевелятся и тянутся к нему.

– Бежим, – голос парня дал петуха. Он ухватил подругу за рукав и дёрнул.

– Нет, – мягко ответила она. Её взгляд он запомнил на всю жизнь. В нем было извинение, за то, что она не идёт с ним. И прощение его невысказанных темных желаний.

Огромная изба надвинулась, ставни на окнах хлопнули, как пасти чудовищного зверя. Голову парня заполнил тёмный ужас. Петрусь заверещал, как умирающая белка, и без оглядки кинулся бежать по тонкой полоске реального леса. Блеклая Дремучая Чащоба медленно сомкнулась за его спиной.

Алёнка облегчённо выдохнула – убег, и поглядела на избу. Пятно реального мира схлопнулось под её ногами, и что-то вдруг перевернулось в голове. Деревья и изба больше не казались блеклыми и бесплотными. Цвета мигнули и сделались насыщенными. Внутри стегнуло ледяным хлыстом. Лес забрал меня к себе, подумала она. Где бы это "к себе"не было.

– Здравствуй, Чудышко лесное, – громко произнесла она. – Я могу чем-нибудь помочь?

Изба присела на своих длинных корявых ногах, растопырив колена в стороны. Ставни окошек распахнулись во всю ширь, красный отсвет внутри притух. Изба почти коснулась тропы переплетением корней, которые с хрустом погрузились в землю. Ступеньки крыльца замерли прямо перед девицей. С громовым скрипом приоткрылась дверь.

– Ой, ой, ой, – Алёнка зажала уши – настолько пронзительный и противный был звук. Тут же спохватилась. – Прости, Чудышко. Наверное, я тебя обидела. Ты же не виновата, что у тебя дверь так громко скрипит. Надо смазать петлички и тогда…

При этих словах изба отпрянула и приподнялась на ногах, будто несказанно удивилась. Потом придвинулась ещё ближе, словно хотела полюбопытствовать, что за странный человечек встретился на пути. Теперь Алёнке даже пары шагов не пришлось сделать, чтобы коснуться крыльца.

– Ты меня приглашаешь? – обрадовалась девица. – Если у тебя внутри найдётся маслице, я смажу петли твоих дверей и окошек. Ты сможешь приветствовать гостей без этого противного скрипа.

Она шагнула на крыльцо, половицы тоже отозвались скрипом. Изба сильней прижалась к земле и сжалась, словно ей было стыдно за своё состояние.

– Ничего, ничего, – шепнула Алёнка. – И половички поправим. Петрусь меня учил. Я умею.

Она проскользнула в приоткрытую дверь и пропала внутри темной избы. Та плавно поднялась на огромных ногах. Корни с хрустом выдирались из тропки, вниз падали комки земли и сыпалась хвоя. Изба двинулась вглубь леса, стараясь ступать мягко и аккуратно, чтобы не потревожить гостью.

Глава 3 – Внутри

Внутри царил ужасный беспорядок. Алёнка скривилась, но тут же постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Изба волшебная, может она способна видеть все, что в ней происходит.

Перед Алёнкой раскинулась неожиданно просторная горница. Напротив входа стояла огромная печь, сложенная из обтёсанных камней. Высокая, с деревянной лесенкой и обширными палатями. За неплотно придвинутой чугунной заслонкой полыхал огонь, бросая на закопчённые стены алые сполохи.

Пола не было видно из-за мусора. Рыбьи и звериные кости, черепки разбитых горшков, пучки сена на вид даже не прошлогодние, а лежащие тут не меньше дюжины лет. Один угол порос мхом, в другом пышным цветом колосилась плесень. По мусору ползали жуки с длиннющими усами. Один из них ткнулся в обнажённую кожу. Алёнка вскрикнула и отскочила, перебирая босыми ногами. Плечики передёрнулись, как не пыталась удержаться.

Из мусорных куч вздымались глыбы массивного стола, лавки и пары табуретов. Стол был таков, что на нем можно было уложить спать три Алёнки. Если сперва убрать хлам. Массивная дубовая столешница была засыпана объедками и обломками, разве что один угол свободен, но видно, что это произошло благодаря небрежному спихиванию безобразия на пол.

Стены покрывали густые тенета, из-за них сложно было разглядеть детали. На скамье высились башни из грязных чугунов и глиняных тарелок. Алёнка услышала писк и насчитала не меньше трёх торчащих мышиных хвостов. Девицу перекосило ещё больше.

Табуреты были свободны. На один из них и взгромоздилась Алёнка, чтобы очутиться подальше от тараканов и мышей.

– Уф, – молвила она. – Ну и не убрано у тебя, Чудышко.

Пол дрогнул и качнулся. Девице представилось, будто изба переступила с лапы на лапу и стыдливо опустила крыльцо.

– Ты только не переживай, – зачастила девица. – Сейчас я все поправлю. Наверняка твоя хозяйка жутко занятой человек. Я помогу. Вот увидишь, все будет шибко хорошо.

В ней пробудилось то самое чувство, которое так ненавидела тетка Параскова – желание угодить, помочь, исправить то, что ей казалось неправильным. А уж заваленая хламом горница точно неправильна. Это значит – Алёнка должна помоч.

Она бесстрашно соскочила с табурета. В ступню впилась кость от устрашающего вида скелета рыбы. Алёнка отбросила его в сторону и огляделась.

– Начнём! Показывай где у тебя метла и ведро…

К работе Алёнка была привычна. Случалось ей и пол драить, и чугуны от жира отчищать. Метла нашлась за печкой. Там же стояли деревянная лопата, ухват и огромный чугунный котёл, такой большой, что Алёнка влезла бы в него с головой.

– Целого быка сварить можно, – хихикнула девица и подхватила метлу.

А потом началась работа. Метла сгребала мусор, тараканы и мыши так и прыскали в стороны. Босые ноги ощутили, наконец, ровную чистую поверхность пола, Алёнка даже рассмеялась от удовольствия. Изба застыла, словно боялась спугнуть самоотверженность гостьи.

– Тараканов и мышей я повыведу, – приговаривала девица, взмахивая метлой. – Пауков и усачей я повыгоню.

Алёнка так и кружилась по горнице, словно в танце. Грязь и мусор таяли на глазах. И вот уже за исключением одной кучи в углу пол и стол сияют чистотой.

Скри-ип. Дверца напротив входа отворилась, за ней Алёнка увидала крохотную комнатку, в которой стояло ведро с водой. От поверхности шёл пар.

– Горячая?! – она тронула воду пальцем. – И правда, горячая. Спасибо, Чудышко.

Девица рассмеялась звонко и принялась вытирать стол и лавки, прошлась по окошечкам у дверей. Тенета со стен стремительно таяли под ее умелыми руками. Потом намотала тряпку на метлу и начала мыть пол. Изба так и осела, издав довольный скрип.

– Будь я твоей хозяюшкой, мыла бы тебя раз в седмицу, – проговорила Алёнка.– Ничего, явится – я ей покажу и расскажу.

При упоминании о хозяйке изба притихла и присела. Занятая дальним углом Алёнка ничего не заметила. Наконец, она встала посреди горницы и осмотрела проделанную работу.

Пол, стол и печь сияли чистотой. Чугуны да тарелки Алёнка вымыла и составила аккуратными стопками на краю стола. Они заняли совсем немного места.

– Ого, как у тебя тут загадочно! – молвила девица.

Что у обычных людей в горнице по стенам? Висят охотничьи снасти, у рыбаков растянута сеть. Часто шкуры, у кого травы, у мастера – полочки с горшками или глиняными фигурками.

Здесь все было иначе. В углу стоит большой колченогий шкаф, Алёнке показалось, что он вырублен, или даже выгрызен из цельного куска дерева. На полках вещи весьма жуткие. В банках плавают замоченные в разноцветных прозрачных жидкостях части тел. Медвежьи, волчьи, заячьи, Алёнка увидала даже человеческую руку и тут же отвела глаза.

– Может лекарь здесь живёт… – проговорила она быстро.

На верхней полке шкафа собралась коллекция костей. Сразу же бросился в глаза человеческий череп, лосиные рога, чья-то берцовая кость, такая огромная, что страшно вообразить, кому она принадлежала. Полумесяцем все это огибал огромный толстый бивень. Его острая часть была такой длины, что свешивалась со шкафа до середины горницы. Там она была подвязана верёвочкой за потолочную балку. На бивень в свою очередь были подвешены пучки трав, мелкие побрякушки, похожие на обереги и амулеты.

Четыре стены избы имели свои особенности. На той, что справа от входа висела одинокая картина в массивной золочёной раме. На холсте изображен мрачный пустой зал какого-то каменного замка с троном посредине. Будто художник приготовил место, а тот, чей портрет собирались рисовать – не явился.

Меж двух дверей напротив входа расположились большие часы похожие на песочные. Толстые прозрачные стекла были встроены в массивный механизм из незнакомого Аленке зеленоватого металла. Он был выкован с таким изаществом, что деревенский кузнец Колун от зависти сделался бы такого же оттенка, как тот металл. Только вместо песка внутри переливались крохотные самоцветные камушки. Казалось, что в верхней чаше их ничего не удерживает, тем не менее, внизу блестела лишь маленькая горка.

– Любопытно, – сказала Алёнка и ударила пальчиком по стеклу, крупицы не шелохнулись.

На противоположной от картин стене висело большое зеркало в золотистой с завитушками раме. Алёнка увидела там худую девочку с жалобным личиком и не сразу узнала себя. Высунула язык, скорчила рожу и вдруг загрустила. Подобными вещами любила заниматься в детстве, когда мама была рядом. Странно, про это помнит, а мамино лицо запамятовала.

Рядом с зеркалом в дальнем углу затаилась картина со странно размазанным изображением. Более всего это напоминало вихрь или водоворот. Алëнка не могла точно определить, из воды он создан или из воздуха, но чем дольше смотрела, тем скорее двигались завихрения. Вот уже она чувствует, как развеваются волосы, подол платья рвануло и потянуло вперёд, словно в него вцепился игривый щенок.

Алёнка дрогнула и попыталась отвернуться. Спину ожгло страхом. Она не могла себя заставить. Глаза, как прилипшие, глядели в самый центр вихря, а ноги ступали вперёд сами собой.

Ветер нарастал. Платье трепыхалось, словно вокруг бушевал ураган, волосы вытянулись в сторону картины. В спину толкала плотная стена воздуха, Алёнке показалось – подпрыгни, её подхватит и впечатает прямо в картину.

Мимо пролетел скомканный кусок пергамента из кучи мусора в углу. Вместо того чтобы стукнуться о поверхность картины, он пролетел внутрь. С ужасом Алёнка увидела, как он мелькнул по спирали и пропал в чёрном оке нарисованной бури. Девицу пронзил ужас. Ведь ноги несли её туда же, где сгинул клочок пергамента.

Она попыталась остановиться – не тут то было. Хотела ухватиться за что-нибудь руками, но ни до чего не дотянулась. Ступни почти не касались пола. Ещё один шажок, и её втянет в раму, которая распахнулась перед ней, как дверь в неведомый мир.

– Нет! Не хочу… – пискнула Алёнка. Ноги оторвались от пола, и она полетела. Око урагана плотоядно темнело впереди. Девица зажмурилась и закричала.

Что произошло дальше, не могла бы описать словами. Она летела, потом мир вокруг будто перевернулся, траектория полёта изогнулось, её шмякнуло о что-то ребристое, потом бросило и потащило. Бах! Приложилась о твёрдую поверхность так, что за закрытыми веками полыхнули искры. Больно прикусила губу.

Глаза распахнулись от ужаса и боли. Нашла себя сидящей на стене. Вся изба, отчего-то, наклонилась, пол стал стеной. Но странным образом ничто не скатывалось и не валилось на неё. Стол стоял, как и положено, куча мусора в углу не спешила скользить по полу.

Скрип-скрип. Все вернулось на место. Едва успела подставить руки, иначе влетела бы головой прямо в дубовый пол.

– Уф, – выдохнула она. – Будешь ли еще заглядывать куда не след.

Зацепила взглядом картину. Благодаря падениям очутилась в стороне от створа рамы, ураган пропал, её больше не тянуло внутрь.

– У-уф! – выдохнула с облегчением и поглядела наверх. – Чудышко, это ты спасла меня? Спасибо.

Алёнка погладила половицы, пол качнулся, будто изба смущённо переступила с ноги на ногу. Передёрнула плечами. Ужас. От чего именно спасла её Чудышка, можно было лишь гадать.

Взгляд упал на кучу мусора, из которой, как и прежде торчали мышиные хвостики, потом переместился на картину с вихрем.

– Хм, – сказала Алёнка и улыбнулась. – А я то думала, как от мусора избавиться и лес уберечь…

***

Последний чугун с дырой в боку, из которого торчал острый мышиный нос, стремительно закружился и канул в чёрном оке бури. Алёнка видела это краем глаза, подходить спереди больше не решалась. Мусор клала на деревянную лопату, обнаруженную рядом с котлом, и аккуратно подносила снизу. Со свистящим звуком мусор исчезал.

– Удобная штука, – сказала она избе, ставя лопату на место. – Главное самой не попасть…

Держась пожальше, вдоль печки она отошла от картины с вихрем и огляделась. Пол сверкает чистотой, чугуны да тарелки стоят ровными стопками на полках, банки со страшным содержимым выбросить не решилась, просто задвинула их подальше к стенкам. Только череп не стала трогать, слишком уж высокомерно он глядел на нее пустыми глазницами.

Отжав тряпку, с сомнением поглядела на дверь, потом на картину с вихрем. Задумчиво прикусила губу, в глазах озорно блеснуло.

– А вот любопытно…

Подхватила ведро и выплеснула воду прямо перед картиной. Шух, грязная жидкость зависла в воздухе. Вш-ш-ш! Со свистящим звуком её втянуло в створ картины. Алёнка выдохнула и хихикнула.

После приборки в избе сделалось светлее и просторней, будто стены раздвинулись и впустили свет. Горница сияла чистотой и свежестью, у Алёнки даже возникло ощущение, что изба теперь бежит скорее и почти не касается лапами земли.

– Так-то лучше, – сказала Алёнка. – Что я ещё могу для тебя сделать?

Скрип-скрип, – дёрнула изба ставнями.

– Ой, точно. Прости, Чудышко. Я и забыла про петлички-то. Показывай где маслице.

С одной из полок шкафа соскочил прямо в руки бутылёк с полупрозрачной жидкостью. Алёнка зубами вытащила пробку и принюхалась. Какой странный запах. Нюхаешь, а в ушах будто тихая мелодия звучит.

– Давай попробуем…

Она подошла к двери, та растворилась перед ней с жутким скрипом. Изба сбилась с шага.

– Нечего тут стыдиться, – сказала Алёнка. – Ты не виновата.

Она аккуратно капнула на петли из пузырька. В сознании отозвалось – динь-динь – будто росинка на колокольчики ландышей упала.

– Пробуй.

Дверь прикрылась, дёрнулась туда и обратно. Скрипа не было, вместо него в голове Алёнки заиграли невидимые бубенчики.

– Какие чудесные звуки, – рассмеялась девица. – Чудо к Чудышку.

Изба двинула дверью туда-сюда и закружилась, словно в танце. Аленка, смеясь, ухватилась за стену.

– Тише, тише, я так вывалюсь.

Изба перестала кружить и остановилась. Алëнка отворила дверь и вышла на крыльцо.

– Давай-ка мы тебе ещё ставни подмажем и половички крыльца поправим. Весь Дремучий Лес ахнет от такой красавицы…

Изба притихла, потом подпрыгнула, как ребёнок. Давай-давай!

Через некоторое время Алёнка сидела на крыльце, а изба попеременно отворяла ставни и дверь, извлекая мелодии, которые переходили одна в другую и растекались вокруг, как облако. Жителям леса они явно пришлись по душе. Из чащи выпорхнула стайка мелких пташек, на опушке показался барсук, а на дерево высыпало целое семейство белочек.

– Вы пришли послушать, – улыбкой приветствовала их Алёнка. – Вот. А Петрусь на Дремучий Лес наговаривал.

И только она это сказала, как верхушки деревьев рванул вихрь. Под сводами потемнело, раздался гул, словно на них катилась целая гора. Птичек унесло, белки прыснули в разные стороны, барсук мгновенно пропал из вида. Мелодия оборвалась, Изба застыла с приоткрытыми створками.

– Что случилось? – воскликнула Алёнка.

Изба распахнула дверь и качнулась назад. Девицу внесло в горницу. Бац! Дверь захлопнулась. "Хозяйка идёт!"– будто наяву услыхала Алёнка голос в своей голове.

Глава 4 – Явление Яги

Гул нарастал, за окнами плескались по ветру ветви деревьев. Босыми ногами Алёнка ощутила дрожь, которая передавалась костям и распространялась по телу. Девица переступила с ноги на ногу, показалось ещё чуть и кости начнут трескаться и распадаться.

Она повернулась к дверям. Коли это хозяйка, значит надобно встретить и проявить вежество. Постаралась пригладить растрепавшиеся волосы, оправила платье. То-то этот неведомый хозяин удивиться, когда увидит, какой порядок она навела. Вот сейчас дверь откроется…

– Кхе-кхе! Чевой это?

Алёнка так и подскочила. Скрипучий голос раздался из-за спины.

Девица хотела обернуться, но поняла, что тело обратилось в статую. Она не могла пошевелить и пальцем. Даже ребра поджала неведомая сила, отчего сразу стало не хватать воздуха.

Сердце испуганно метнулось в груди, глаза распахнулись, больше Алёнка ничего не могла поделать. Воздух вокруг будто загустел и держал ее в плотных тенетах. На плечо легла рука.

– Кто тут у нас приблудился?

Её, как куклу, стали поворачивать. Алёнка увидела угол, стену с картиной, изображающую пустой зал, потом перед глазами встала огромная ступа с прислоненной метлой. Ждала через дверь, а хозяйка, видать, прямо через печь заскочила.

– Здравствуйте, бабушка, – придушенно пискнула девица. Воздуха не хватало даже на дыхание, но решила, что будет вежливо потратить его на приветствие.

Рядом со ступой и правда стояла бабка. Старенькая, согнутая, перекошенная на одно плечо. Одета в пёстрые лохмотья, на голове плат, завязанный не под подбородком, как у почтенных матрон их деревни, а на лбу, отчего завязки торчали, как рожки. Это придавало бабушке лихой вид. Лицо покрыто морщинами, словно засохшее яблоко, на подбородке толстенная бородавка. Нос длинный и крючковатый, губы тонкие изогнутые, словно бабушка ухмыляется.

– Ути-пути, – сюсюкнула старуха. За тонкими губами сверкнули белые зубы, что очень не шло дряхлой внешности. – Как звать? Кто такая будешь?

Она ловко прищёлкнула пальцами, невидимая сила отпустила Алёнку, та едва не упала. Не успев отдышаться, зачастила:

– Звать Алёнушка. Я из деревни Черемушки. В лес пошла вот… – она смутилась, вспомнив зачем ее отправили в лес, и поспешно закончила. – Набрела на Чудышко…

Она замолчала под пристальным взглядом старухи.

– Черемушки… Хм… – та потеребила бородавку длинными острыми ногтями, похожими на когти хищной птицы. – Это те, что недалече от Колокольцев?

На Аленку повеяло стужей. Как тогда, когда первые жители деревни не сговариваясь решили ее выгнать.

– Колокольцев, которые до сих пор звучат похоронным звоном по всей округе, – старуха захихикала, но глаза остались холодными и колючими.

Про эту деревню Аленка слыхала с раннего детства. Колокольца были любимой страшилкой детворы Черемушек. Шептались о ней темными зимними вечерами, прижимаясь к теплому боку печки при свете лучины, да в горнице полной взрослых. Говорили будто в той деревне все выглядит так, словнов ней сотню лет никто не живет. Истлевшие срубы, осыпавшиеся печи, сгнившие колодцы с вонючей водой. При этом точно известно, что каких-нибудь пятнадцать лет назад Колокольца были обычной живой деревней, как Черемушки.

Что с ними сталось? Тут ходило много версий, одна из которых была – не проявили вежество к страшной лесной колдунье, которую звали…

– Яга меня звать, – каркнула старуха. – Может, слыхала?

"В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. Разве не она забрала твою мамочку?!"– прозвучали в ушах слова Петруся. Алёнка вскинула распахнутые глаза на бабку.

Та вдруг перестала хихикать и уставилась на что-то за спиной Алёнки. Потом взгляд ее метнулся на стол, на окна. Изба шевельнула створкой, по горнице разлилась мелодия.

– Чево это?! – кустистые брови старухи собрались в большой мохнатый комок. Она ступила по комнате, простирая руки к чистому полу. – Гдей всё?! Кто?! Куда?!

Алёнка пересилила себя и выдавила улыбку.

– Это я прибралась. У вас такой удобный вихрь на стене. Весь мусор туда…

– Что-о-о?! – рот Яги округлился, глаза едва не выпали из орбит. – Ты кидала мои вещи во Врата Мудрости?!

– Врата Мудрости? – пискнула Алёнка и сжалась. – А я думала… Меня саму туда едва не утянуло…

– Конечно бы тебя утянуло. Врата проверяют потусторонний вес того, кто в них смотрит. Коли ты, хе-хе, недостаточно весом – тебя просто втянет и пережует. Чем дольше глядишь, тем сильнее тянет. Помню, как то мы с Кощейкой поспорили. Час стояли. Ихихи. С тех пор не любют он меня…

– Ой, как неловко вышло! – Алёнка протянула к раме с вихрем руки. – Простите меня Вратушки! Не ведала я…

Она так ръяно придвинулась к раме, что её потащило внутрь. Бабушка цапнула девицу за плечо и дёрнула в сторону.

– Стой, болезная. Сбежать удумала? Ну уж нет.

Она кинула Алёнку на пол и встала перед ней, подбоченясь.

– А ну ответствуй? Зачем все чугуны мои трогала, зачем все с пола убрала? А стены то, стены. Глаза б мои не видели эти стены!

– Помочь хотела, – пискнула Алёнка. – Думала, кто-то жутко занятой здесь живёт.

– Жутко?! Это верно. Жуткая я, – Яга заулыбалась, сверкнув зубами. Выглядело это и правда весьма устрашающе.

– Старенький. Немощный. Не справляется, – лепетала Алëнка.

– Старенький?! – бабка задохнулась, словно ей двинули под ложечку. – Не справляется?!

Девица продолжала, не замечая.

– Помочь хотела. Я всем помогаю…

– Что-о-о?! – рот Яги округлился, глаза второй раз за день подвергли сомнению крепость сидения в глазницах.

– По-мочь… ...те-ла, – пролепетала Алёнка, глотая слоги и слова.

– Стало быть, ты, болезная, считаешь, что мне помощь потребна? – голос бабушки обрёл стальные нотки.

– Сочувствие да ласка никому не мешают, – оживилась Алёнка.

– Сочувствие?! Ласка?! – бабушку затрясло. – Да ты никак издеваться надо мной удумала?!

Алёнка пикнуть не успела, как старушка выставила перед собой руку со скрюченными пальцами ладонью кверху. Пальцы дрогнули и шевельнулись. Девица ощутила, как её подхватила и вздёрнула над полом невидимая сила. Хотела что-то сказать, но пальцы Яги растопырились.

Руки Алёнки выкрутило так, что захрустели кости. Девица вскрикнула несколько раз и сжала зубы. Негоже хозяйку своими малодушными воплями обижать.

– Ну как? – вскричала бабка. – Чуешь разницу весомости? Ты предо мной, что былинка перед скалой. Как захочу, так тебя и перекручу!

Девицу резко дёрнуло в сторону и потащило прямо по воздуху к печи. За неплотно придвинутой заслонкой гудело пламя.

– Вот это тебе уже не шуточки, – захихикала Яга. – Нуть ка. Открой мне печь.

Она сказало это громко и повелительно. Рука Алёнки дрогнула и двинулась вперёд. Но за несколько мгновений до того в голове возникла мысль: "Бабушка просит о помощи".

Яга глядела на то с ухмылкой.

– Помоги, помоги, девица…

Маленькая Алёнкина ладошка легла на ручку задвижки. Та была чугунная, массивная. Пш-ш! Боль хлестнула такая, что слезы брызнули из глаз, Алёнка закричала во все лёгкие, удержаться не было никаких сил.

С грохотом заслонка упала на дубовый пол, девица баюкала обозжонную руку, невнятно скуля сквозь слезы. В печи весело потрескивало пламя.

– Хи-хи, – тонкие губы бабки растянулись во всю ширь лица. – Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?!

Она свистяще рассмеялась.

– Прос… ти… Баб… шк… – пробились сквозь плачь слова. – Я такая… неуклюжая.

– Чегой эта? – Яга так удивилась, что Алёнку выпустила невидимая сила, ноги коснулись пола.

– Сейчас! Погодите. Я все исправлю…

Девица заметалась по избе, ухватила рукавишки, что лежали на приступке и через них ухватила заслонку. Та оказалась тяжеленной, девица крякнула от натуги и привалила чугуняку к светлому боку печи.

– Вот. Так-то лучше будет… – проговорила Алёнка и глянула на бабушку чистыми глазами. Ту аж затрясло.

– Ты что – дурёха?! Ты не понимаешь?!

– Прости меня, бабушка, – лепетала в ответ девица, утирая слезы обожжённой рукой. – Я такая неуклюжая…

– Хорошо же… – лицо бабки успокоилось. Обвислые щеки приподнялись в улыбке, от которой мороз продирал по спине.

– Вижу я, ты меня разжалобить хочешь. Порядок навела, к избе моей подмазалась. Уй, окаянная, – бабка топнула. Пол качнулся и задрожал.

– Не обижайте Чудышку! – вскричала Алёнка, вскинув обожженые ладошки. Под кожей уже вздулись пузыри. – Она… Она… – девица тут же стушевалась и закончила совсем тихо. – Хорошая…

– Хорошая? – Яга глянула в угол, где виднелась дверь перетянутая стальными полосами, в массивных петлях висел огромный замок, и хихикнула по-старушечьи. – Ну-ну.

Яга призадумалась, шаркая по горнице туда-сюда. Алёнка не решалась ей мешать.

– Ага! – Яга вскинула палец с острым когтем. – Поняла я. Ты из тех редких людей, что всех кругом за добреньких держит. А ну, ответствуй.

– А разве не так? – проговорила девица, все еще баюкая обозженные руки. Кожу пекло так, будто она все еще держалась за раскаленный чугун. – Я к вам с добром, глядишь и вы мне расскажите, что знаете о маме моей…

Слова вырвались совершенно неожиданно, но попали прямо в цель. Ведь именно за этим она и рвалась в Дремучую Чащу. Поэтому не сбежала вместе с Петрусем.

Глаза старухи прищурились, разглядывая ее, потом расширились, словно она поняла что-то важное. Губы изуродовала усмешка.

– Ихи-хи! Ясно теперича с кем дело имеем. Сейчас мы покажем тебе… какая я добренькая.

Она вскинула одну ладонь в сторону Алёнки. Та ощутила, как платье обтягивает тело, словно сзади её ухватил и потянул кто-то сильный. Хотела оглянуться, но тут старое залатаное платье не выдержало и с треском разлетелось на лоскуты. Девица ощутила голой кожей прохладу, потом она вскрикнула и сжалась, пытаясь спрятать руками сокровенное.

– Это большая ошибка, – мерзко хихикнула старушка, – за добренькую меня считать.

Из-за печи с грохотом и звоном цепей выехал огромный чугунный котёл, в котором Аленка собиралась варить вола. Если небольшая заслонка была тяжеленной, то этот котёл наверняка мог поднять лишь богатырь. Яга же управлялась с ним, даже не касаясь.

– Ну-ка покажись… – старуха перебрала в воздухе крючковатыми пальцами, руки и ноги девицы развело в стороны. К щекам прилилась кровь, из глаз брызнули слезы.

– Не надо, бабушка… – пикнула Алёнка. – Я же..

– Вижу я, чистенькая ты, – хекнула бабка. – Но надобно еще почистить…

Она подошла к девице и ткнула пальцем в бок. "Ай! – вскричала та и тут же запричитала. – Прости, бабушка. Не хотела тебя обидеть…"

– Кожа да кости, – бросила Яга, не слушая её. – Зато молоденькая. Мяско должно быть сочным…

Она мечтательно поглядела в угол избы, где на полке стоял человечий череп. Руки старухи перекрестились, пальцы сжались в кулачки.

Котёл подскочил к огню, выплеснув немного воды, Алёнка не успела удивиться, откуда взялась вода, как подлетела и бултыхнулась внутрь.

И задохнулась. Алёнке показалось, что с неё живой сдирают шкуру. Если от заслонки жгло лишь ладошку, теперь полыхало все тело. Не в силах прекратить, она начала кричать и биться.

– Ихи-хи, – обрадовалась старушка. – Теперь поняла, болезная…

Усилием воли Алёнка заставила себя прекратить. Тело жгло, но теперь боль ощущалась как сквозь вату. Девица видела свою ладошку, красную и разбухшую. Совсем близко полыхало пламя в печи, как ни горяча была вода, стенки котла становились ещё горячее. Ноги жарило совсем нестерпимо.

Надо спешить, – подумала Алёнка. Иначе не успею… Не смогу… Спросить. Узнать про маму. Доискаться…

Она раскрыла рот и сказала совсем не о том:

– Прости меня, бабушка. Как жаль, что не сумела я вам помочь…

Правду старики сказывают, перед смертью из человека лезет истинная его сущность. Бабка перестала хихикать, замерла, лупая глазами, как филин.

– Чевой та? За что простить?

– Хоть так услужу… – вскричала Алёнка. – Только дождитесь, когда мяско отойдёт от косточек. Вы старенькая, хоть зубов много, но ведь жевать устанете…

Девица говорила из последних сил, сама уже не понимала, что несёт, но частила. Почему-то казалось очень важным досказать до конца. Со дна котла начали подниматься пузыри. Ног уже не чуяла, там все превратилось в один комок страшной боли.

– Приятного аппетита, бабуш… ка… – Алёнка как стояла начала опускаться в кипящую воду. Даже не вдохнула воздуха, когда рот и нос погрузились, бабка увидала пузыри. Девица вдохнула в себя воду.

Тело медленно опускалось на дно котла.

Глава 5 – Хозяйка мертвой избы

Ягу трясло все сильнее. Лицо её полыхнуло такой яростью, что увидь это кто-то из подлунного мира – упал бы замертво.

– Как! – взревела она, взмахнув руками.

– Ты!

Котёл прыгнул в сторону и перевернулся. Старуха подскичила и легко опустилась ногами в ношеных сапогах на края ступы.

– Смеешь!

Алёнка выкатилась на пол в клубах пара и воды. Кожа покраснела и шла пузырями, так шмякнулась о половицы, что изо рта хлынула вода и кровь вперемешку.

– Меня жалеть?! – завопила Яга совсем уж нечленораздельно. – Ух как я зла!

Её тряхнуло. Она пошатнулась и едва не соскользнула внутрь ступы. Это взъярило бабку еще сильнее.

– Не помню уже злил ли меня кто-нибудь так же сильно!

Она соскочила на мокрый пол, от которого шел пар. Тело с красной пузырящейся кожей дрогнуло и сжалось. Первое движение Алёнки было прикрыть сокровенное.

– Ишь, скромница… – буркнула Яга.

Из полураскрытого рта сквозь кашель и хрип выдавилось:

– Прости… шка… Даже на это я… не годна…

Бабка глядела на неё брезгливо, без того морщинистый лоб пошел складками. Яга закряхтела и начала мерять избу короткими шажками.

– Задала ты мне задачку, болезная, – пробормотала она, теребя бородавку на подбородке. – Тыщу лет живу, а не знаю – решала ли когда сложней.

Она остановилась и поглядела на изуродованную девицу.

– Как мне достойно наказать вот это… – проговорила старуха. – Наказать так, что не смотря на всю свою доброту и смирение – прочувствовала и поняла, что в ад попала. Как?. Как пробить эту добродетель? Ведь ей хоть кол на голове теши, хоть на косточках пляши… Тьфуй!

Она в сердцах плюнула и вновь побежала по избе. Вдруг она остановилась и закусила губу. Острые когти без остановки теребили бородавку.

– А это мысль… – быстро, словно вороськи, она глянула на картину с изображением пустого трона. – Ад – это мир мертвых, а там правит – Он.

– Изба… – проговорила Яга полушопотом. – Хочешь, чтобы эта… – она ткнула носком сапога обожженную Алёнку, – живой осталась?

Горница дрогнула, избушка подскочила, перебрав ногами.

– Хо-очешь, – осклабилась старуха. – Тогда слушай сюда. Я тебе дорогу укажу до одного места, а ты…

Угасающим от боли сознанием Алёнка уловила лицо старушки с быстро шепчущими губами. А еще ей показалось, что Яге кто-то отвечает скрипучим голосом. А потом она стала соскальзывать в темноту…

– Куда? Стоять… – Яга ухватила ее за волосы и дернула. Алёнка закричала от боли, хотя только что ей казалось, что сильнее болеть уже не может.

– Я прочувствовала твою доброту, девица, – торжественно сказала Яга. – И мамашу твою я видала. Ой, видала. Да и тебя тоже. Ведь вы единственные, кто уцелел из той деревушки, из Колокольцев. А если хочешь знать больше…

Она умолкла и противно захихикала.

– Ничего окромя себя не имею… – залепетала Алёнка. – Все что хотите сделаю. Всю себя отдам…

– Да. Этого мне от тебя и надобно. Всю себя отдай!

Она ухватила Алёнку за плечо и ногу и с нечеловеческой силой подняла над головой. Та закричала от нестерпимой боли.

Бам! Яга припечатала ее к двери, обитой стальными полосами.

– Теперича повторяйте! Обе! Прялочка вращается, дверка отворяется. Старое ушло, быльем поросло. Новое время, новый зарок. Новый хозяин и новый урок.

Она прижала Алёнку еще сильнее.

– Я – согласна. Изба – согласна. Девка? Ну же. Согласна стать…

Алёнку мутило от боли, она не расслышала последних слов, но кивнула. После того, как не сгодилась даже в пищу, была на все согласна, лишь бы угодить старушке. Лишь бы она рассказала…

Яга к чему-то прислушивалось. Потом лицо расплылось в торжествующей ухмылке.

– Получилось. Не ожидала, что настолько просто. Хотя… – она брезгливо поглядела на Алёнку. – Специально искать станешь – второй такой не сыщешь.

Яга расхохоталась в полный голос.

– Волюшка!

Со стальным звоном висевшие на стене чаши начали вращаться, почти незаполненная крупицами емкость оказалась сверху. Крохотные камушки тихо перетекли вниз. Верхняя чаша опустела. И вновь механический скрежет. Полная чаша оказалась вверху и замерла. Ни одна крупица не упала вниз.

Бабка склонилась к сидевшей на полу Алёнке.

– Где Калина, твоя мать – тайна за семью печатями. Но теперь у тебя есть возможность их открыть. Все зависит от тебя. Когда последняя крупичка упадет вниз…

Острый коготь стукнул по чаше часов. Алёнка услыхала эти слова краем сознания, вся остальная его часть была заполнена болью.

– Спасибо… баб…шка…

– А теперича счастливо оставаться.

Яга с хохотом погрузилась в ступу, цапнула метлу и оттолкнулась.

– Земля прощай. Ихи-хи-хи-хи! Изба, гляди, чтобы не издохла твоя новая хозяйка. Не то станешь брошеной…

Изба в ужасе присела, а Яга со свистом вылетела за дверь. Это для Алёнки стало последней каплей. Она начала валиться вбок, оставляя на двери кровавые полосы и затихла на полу.

Пш-ш! С тихим шипением кровь втянулась в дерево и сталь. Изба дрогнула и зашагала по Дремучему Лесу. Все скорее и скорее.

***

Скрип. Дверь отворилась, пол избы наклонился, и Алёнка покатилась вон. Она не успела ничего понять – бульк. На нее разом нахлынула прохлада.

Как мужики на пожаре заливают огонь водой, так и пожар на Алёнкиной коже кто-то залил прохладой и чистотой. Переход от боли к прохладе был столь резок, что девица расслабилась, раскинула руки и ноги и поплыла. Блажество было столь сильным, что хотела застонать от удовольствия…

И тут она поняла, что не может дышать.

Алёнка распахнула глаза. Вокруг полупрозрачно изгибались зеленые растения. её волосы плыли рядом, как светлое облако. Мимо, снизу вверх пробежала цепочка пузырьков.

Под водой! – полыхнула мысль. – Я под водой!

Легкие уже разрывало желание вдохнуть. Алёнка панически дернулась вверх, рот раскрылся, в грудь хлынула вода. Девица заметалась, распахнув глаза, потом обмякла и повисла посреди прохладной глубины.

***

Когда открыла глаза вновь, вокруг ничего не поменялось. Водоросли, пузырьки и приятная прохлада по всему телу. Грудь больше не рвало на куски, она вообще была неподвижна. Алёнку больше не тянуло дышать.

Открытие не вызвало ни капельки страха. В последнее время испытала столько боли, что теперь могла лишь равнодушно отмечать про себя изменения.

Я плыву… вернее вишу под водой. Я не дышу, боли нет. Есть лишь блаженство. Если это смерть, то я не против.

Она повисела какое-то время. Голова не могла быть без мыслей, и они поползли изнутри по черепной коробке, как тараканы. Мне не нужно дышать. Вода внутри меня, она будто сама питает мое тело всем, что нужно.

А потом девица вдруг поняла – боли больше нет. Вскинув руки, увидела гладкую белую кожу без единого пузырька. Провела по своему телу рукой и убедилась, что и там все прошло.

Извернулась и подняла перед собой обнаженную ногу. Гладкая кожа, растопырила пальцы. Все на месте, ни один не обуглился. Все розовенькие, здоровые, полные соков, как спелые ягодки.

Она повисла посреди этой странной и приятной жидкости и замерла, наслаждаясь необычным никогда не веданным состоянием. Кровь струится по жилам, а вдыхать и выдыхать не требуется.

Чудо. Это настоящее чудо, – подумала Алёнка и тут же тревожно дернулась. – Чудышко. Как там избушка?

Алëнка поглядела вверх. Там дрожала поверхность воды. Плавать она умела, загребая воду, начала подниматься. У поверхности помедлила, потом решительным гребком высунула голову из воды.

Из ноздрей полилась вода, она чихнула, машинально сделала вдох, тело скрутило судорогой. Вода внутри перестала быть приятной и ласковой, теперь она рвалась наружу, мешая воздуху войти внутрь. Алёнка ощутила, что грудь рвет от нехватки воздуха, и что она не может вдохнуть. Забарахталась, лицо залило водой, она ничего не видела. Из горла рвался кашель, из носа сип. Вода была везде. Алёнка поняла, что умирает.

В следующее мгновение ощутила стальную хватку, от которой хрустнули ребра. Ещё миг, рухнула на твердую поверхность. Её скрутило судорогой, изо рта и носа текла вода. Кашель выворачивал внутренности, с сипом разевала рот и не могла вдохнуть.

Ее толкнуло в лоб, отчего Алёнка распласталась на спине. В грудь тут же ткнулось что-то тяжелое. Изо рта ударил фонтан воды. Она закашлялась и повернулась на бок. Воздух наполнил грудь, она с жадностью хватала его ртом, словно это было самое вкусное, что она пробовала в жизни.

Кое как отдышалась. Постепенно, словно отступал туман, начала ощущать мир вокруг. Голую кожу щекочет пушистый мох. Вокруг деревья, тянут колючие лапы и роняют иглы.

– Уф… – произнесла она глядя как смыкаются кроны сосен в сплошной непроницаемый потолок. – Что это было?..

Тудудам. Прямо над ней склонилась изба бабы Яги. Крыша и труба втянуты, створки глаз-окон приопущены, весь вид виноватый и тревожный.

"Чудышко", – хотела сказать Алёнка, но согнулась в новом приступе кашля. Удалось лишь взмахнуть рукой.

– Все… Хорошо… Чудышко… Я… – исторгла из себя новый фонтан, на сей раз не из лёгких, а из живота. – Я в порядке.

Изба распахнула створки да так и подпрыгнула. Потом лапой указала в бок. Алёнка глянула туда и увидела небольшое озерцо. "Вода живая"– выплыли в голове слова. Похоже у нее налаживается мысленная связь с избой.

Алёнка машинально провела ладонью по плечу. Гладкая кожа, как у младенчика. Ни единой ранки или ожога. Девицу переполнило тепло благодарности.

– Ох ты Чудышко мое. Ты меня полечила…

Она поднялась на ноги. Босые ноги щекотал мягкий мох. Легкий ветерок холодил тело, уже стала привыкать к наготе. После купания в живой воде чувствовала себя заново родившейся.

– Спасибо, Чудышко! – Алёнка подскочила к избе и обняла ногу. Та была шершавой и холодной, как ствол дерева. Изба смущенно потупилась, осторожно, чтобы не помешать девице, переминаясь с ноги на ногу.

– Только что мы станем делать дальше? – проговорила Алёнка и поежилась.

С тихой мелодией отворилась дверца, одновременно крыльцо коснулось земли прямо у босых ног Алёнки.

Оказавшись в горнице, девица выдохнула. По крайне мере здесь тепло. Ей казалось, что с момента, когда она попала в избу и устроила уборку прошли дни и целые седьмицы, хотя на самом деле вряд ли минуло пару часов.

Рука привычно легла на шею, чтобы коснутся маминого плата… Сердце пронзило страхом. Плата нет. Когда Яга сорвала с нее платье, что стало с подарком мамы?!

Взгляд заметался по горнице и почти сразу наткнулся на обрывки платья. Посреди них ярким розовым пятном лежала потеря.

– Уф. Едва не потеряла…

Алёнка схватила плат и повязала его на шею. Выглядело это странно, увидела себя в зеркале рядом с Вратами Мудрости и рассмеялась. Голая взъерошенная девица в платке на шее и косынке.

– Добро, – сказала она и подняла горшок, упавший при отлете Яги. – Раз уж судьба связала нас, нужно разбираться, как жить. Где мне брать покушать и чем себя занять так, чтобы приносить пользу.

– А вот здесь тебе пригожусь я, красна девица, – раздался мягкий голос. Алёнка застыла, потом повернулась к дверям. Там стоял молодой парень в нарядном кофтане и с любопытством изучал ее. И чем дольше он смотрел, тем шире становилась улыбка.

– Уй, я ж голая… – пикнула Алёнка. Чугун со звоном покатился по полу, девица ласточкой прыгнула за стол.

Глава 6 – Котофей Мурьяныч

– Ого, – сказал юноша, вытаращив и без того огромные зеленые глаза. – Какая скорость, какая гибкость, какая грация…

– Здравствуйте, – из-за стола высунулась Алёнкина голова. Девица жалась к ножке стола, чтобы скрыть свою наготу. – А вы, э-э, к кому?

– Я вообще-то домой вернулся, – проговорил юноша мягким мурлыкающим голосом и начал обходить стол. Алёнка поползла вкруг, постукивая коленками об пол, так, чтобы дубовая столешница осталась между ними.

– А тут гости… – сказал гость, останавливаясь.

– Простите… Тут такое дело… – пискнула Алёнка и перестала ползти. Чувствувала себя глупо. – Теперь я новая хозяйка этой избы и…

– Новая хозяйка? – юноша так и подпрыгнул, глаза сверкнули зеленым. Только теперь Алёнка обратила внимание, что у них вертикальные зрачки-щелки. – То-то здесь все так изменилось…

Юноша плавным движением руки обвел чистую сияющую горницу.

– Да-да, это я постаралась… – сказала Алëнка и смутилась. Будто хвастает, а хвастать – не хорошо.

– Так значительно лучше, – улыбнулся юноша. Лицо его тут же омрачилось. – Только вот мышки… Там были такие чудесные мышки…

Юноша мотнул головой и пытливо глянул на Алёнку. Вернее на ее макушку и глаза, торчащие над краем столешницы.

– Простите, мышек я отправила туда, – девица оглянулась на картину с бурей в углу и тут же вновь уставилась на юношу. Кто знает, что у него на уме.

– Туда? Ха-ха! – незнакомец развеселился. – И то верно. Там им самое место.

Он резко оборвал смех.

– А Яга, что же?..

– А Яга? – пискнула девица, – Яга ушла.

– Может она хотела что-то передать? – подался вперед юноша.

– Нет. Ничего…

Он вдруг прикрыл глаза ладошкой и замер. Выглядело это настолько жалобно, что девица высунулась почти по пояс.

– Уверен, она вас не забыла. Просто отвлеклась на иное, а потом…

Юноша отдернул ладонь и впился в Алёнку взглядом. На лице не осталось ни капли печали. Девица вспыхнула и присела.

– Плевать на Ягу. В конце концов в отличае от вас, хозяек, я – свободен.

Он галантно склонился в полупоклоне и промурлыкал:

– Приветсвую новую хозяку. Мое имя Котофей Мурьяныч. А вас, позвольте, как величать?

– Алёнка я, – девица кивнула, хотя сложно быть галантной, сидя голой на полу прячась за столом. – Я не понимаю всех деталей, но бабушка передала Чудышко мне, а та возьми и согласись.

– Бабушка?! Хм. Чудышко? Хм, хм, – Котофей теребил верхнюю губу. – Ну и словечки ты подбираешь, – познакомившись, он тут же перешел на "ты". – Мало в лесу отыщется существ, кто так станет называть злую ведьму и мертвую избу.

– Что ж вы такое говорите?! – Алёнка от переживаний позабыла о стыде и почти выпрямилась. – Они добрые и чудесные. Как же их иначе называть?

Дин-дон. С тихим звоном крупица из верхней чаши песочных часов на стене упала вниз. Остальные даже не шелохнулись.

– Ну ты даешь, – Котофей будто не расслышал, продолжал тереть подбородок. – Кто знает, может быть оно и к лучшему. Только вот мышек, мр, жалко…

Он опять потеребил верхнюю губу.

– Уважаемый Котофей. Коли ты тутошний… – она тоже решила перейти на "ты". – Может подскажешь, где тут у вас одежка? Хоть какая-нибуть. Я то я вот…

Она переступила коленями по полу и поежилась. Юноша спохватился.

– Ох, что же это я. Опять запамятовал о вашей глупой привычке таскать на себе кучу тряпок. В кои веки думал свободная от предрассулков хозяйка… – его мягкий голос перетек в невнятное бормотание.

– Глупой привычке? – удивилась Алёнка. – А сам ты разве…

Она осеклась. Изображение юноши вдруг поплыло и раздвоилось, и вот уже вместо него вышагивает по избе крупный дымчатый кот. Алёнка моргнула и едва удержаламь от того, чтобы протереть глаза. Ну как обидит тем собеседника?

Кот глянул на нее, улыбнулся и потеребил усы точно тем же движением, каким юноша тер верхнюю губу.

– Можешь вылазить из-за стола, – мягко проговорил он. Его мурлыкающий голос сделался очень к месту. – Мне ваши человечьи прелести без надобности. Я больше по пушистым кошечкам озотник, мур-р…

Он закатил глаза и принялся мурлыкать. Алёнка привстала, всë ещё ощущая себя донельзя не в своей тарелке. Но с другой стороны, не обидит ли она кота проявив недоверие.

Она поднялась в полный рост, изо всех сил удерживая руки, которые зудели от желания прикрыть сокровенное. Зеленые глаза кота сверкнули, он обвел её наготу пристальным взглядом и ухмыльнулся.

– Эх, какая бы кошечка была…

Алёнка юркнула за стол, возмущенно вереща. Кот тут же перестал мурлыкать и смущенно потер усы.

– Прости, хозяйка. Обращение в человечьего парня накладывает свой отпечаток. Сейчас я все поправлю…

Он прыгнул по горнице, отворил левую дверь напротив входа. В отличае от второй двери, перетянутой стальными полосами и завешенной на огромный замок, эта открылась легко и без скрипа. Там обнаружилось просторное помещёние, где Котофей и пропал. Алёнка озадачено выпрямилась и встретилась взглядом с темными провалами черепа на полке. Когда сама отворяла ту дверь, там была крохотная комнатушка с ведром и тряпкой.

– Тайна, – сказала Аленка черепу, тот промолчал.

– Вот, попробуй это. Или вот это…

Из полураскрытой двери вылетело что-то пестрое и растеклось по дубовому полу яркой кляксой.

– Юбочка! – вскричала Алёнка и бросилась поднимать одежду.

– И вот это. И это ещё.

В нее продолжали лететь тряпки, а она едва успевала надевать.

Через пару минуток на Алёнке красовались пестрая юбка в цветочек, подол короткий, чуть выше колен. Сверху надела тонкую шелковую рубашку, а поверх красиво вышитую безрукавку из сукна потолще. Под юбку поддела короткие штанишки, которые сели, как по ней шитые и придали Алёнке уверенности.

Мамин плат перевязала поверх, розовые цветы очень сочетались с пестротой юбки, будто кто-то специально подбирал цвета.

– Уф, – она притопнула босой ногой и расправила подол. – Спасибо Котофей Мурьяныч. Я себя сызнова человеком почувствовала.

– Кто знает, – кот выпятился из комнатки, что-то таща, – стоит ли в твоем положении чувствовать себя человеком.

Алёнка недоуменно поглядела на него. Как же так? Быть человеком это первейшая обязанность каждого, гм, человека..

Кот повернулся и поставил на пол пару расписных сапог с загнутыми носами.

– Последний штрих. Вот. Мур, мяу.

Он оглядел Алёнку с головы до ног и замурлыкал.

– Беру мяу свои слова назад. На тебя какое тряпье не одень – красота.

Алёнка потупилась и покраснела щеками.

– Спасибо…

– Надень, – кот придвинул сапоги и глядел с ожиданием. – Негоже хозяйке той самой избы босой ходить.

– Ты знаешь… – она с сомнением поглядела на сапожки. Они были такие яркие, новенькие. В жисть такие не носила. Тетушка Параскова обувь давала ей только когда становилось холодно и такую ношеную-штопаную, что и надеть было стыдно. – Я к обувке не привыкшая. Я больше босичком… Летом – всегда босичком… Я же сирота, некому обновы покупать…

Она смутилась. Вдруг стыдно стало за свою бедность.

– Хозяйке избы не положено босичком, – важно мурлыкнул кот. – Надевай. Смелее.

Он был столь уверен, что она поддалась и сунула ногу в сапог. Шух, щелк. Кожа сапога сжала ногу, обтягивая ее, словно вторая кожа. Пряжка щелкнула и стянула лодыжку.

– Ай! – вскрикнула Алёнка. Ногу вырвало из-под нее и дернуло к потолку. Не надень она предусмотрительно штанишек под юбку, сверкала бы сейчас своими прелестями на всю избу.

Запрыгала по избе на одной ноге. Сапог жил собственной жизнью, так и норовя что-нибудь пнуть. Кот глазел с интересом, предусмотрительно отодвинувшись в угол.

– Ух как, – потер он усы. – А я думал чего Яга никогда их не надевала…

***

После того, как первый сапог немного успокоился и побудил тем самым её надеть своего собрата на вторую ногу, Алёнка скакала по горнице несколько часов кряду. Перевернула всë, до чего дотянулись ноги, к счастью череп стоял высоко и не пострадал. Аленка истратила весь запас сил, дарованных ей живой водой, и навела жуткий беспорядок.

Потом её едва не затянуло в вихрь, ой, простите, Врата Мудрости. После этого сапоги немного присмирели. Возможно поняли, что сгинули бы в черном оке вместе с новой хозяйкой. Или прониклись к ней доверием, ибо перед тем, как кануть во Врата Мудрости, она искренне пыталась их скинуть и не тащить с собой.

После того у нее с сапогами наступило перемирие. Они признали, что она не желает им зла, и перестали брыкаться, а она согласилась их носить. Едва Алëнка убрала разбросанные чугуны и тарелки по полкам, как из-за печи показался кот. В передних лапах он нес пустую жестяную тарелку, а вид его был суров и неприступен. Со стуком тарелка встала на стол. Зеленые глаза глядели требовательно.

– И то верно, – улыбнулась Алёнка. – Кушать пора. Откуда здесь берется еда?

Кот насупился.

– Так у тебя её нет? Какая же ты хозяйка?

– Ой, прости, котик. Я же первый день. Не знаю где здесь и чего?

– Ну ла-адно, – снизошел кот. – Я расскажу тебе, где Яга брала кушанья.

Он поднялся из-за стола и встал посреди горницы.

– Сперва она становилась сюда, – он указал обеими лапами справа от себе. – Потом топала к печи…

Он указал обеими лапами в другую сторону. Алёнка передернула плечиками от воспоминаний, как едва не сварилась.

– Не надо так… – пробормотала девица, но пересилила себя и подошла к печи. Заслонка была прислонена к кирпичному боку, где она ее и оставила, внутри потрескивал огонь. Вместе с котом они заглянули внутрь.

– Ничего себе, – вытаращила глаза Аленка. – Дров нет, а огонь горит. Тут кругом одно волшебство!

– Не о том думаешь, – одернул ее кот.

– А о чем надо думать?

Девица отступила от печи и подозрительно огляделась. Где опасность?

– Пусто, – сказал кот, его морда трагично вытянулась. – Плохая хозяйка. Уйду от тебя.

Аленка тут же позабыла о своих опасениях.

– Котофеюшко! Ну пожалуйста. Как я без тебя? Пропаду ведь.

Кот посомневался немножко и погладил усы.

– Ну ла-адно. Прощу тебя. Но это первый и последний раз…

Он забрался на печь, в лапах у него появился кусок капченого мяса. Кот с урчанием впился в него зубами. Алёнка так и встала.

– А ты не обнаглел ли, котовая морда? – она зашарила вокруг, под руку попалась та самая деревянная лопата, которой спроваживала мусор во Врата Мудрости. Шлеп! Кот мявкнул и спрятался за трубу.

– Хозяйка! Перестань! Не виноватый я!

– Ах ты ирод! Так-то ты новую хозяйку встречаешь! Да я сама тебя выгоню! Во Врата Мудрости отправлю. Летай там вместе с мышами!

Она застыла, раздумывая как половчее выкурить его с печи.

– Ну хорошо, хорошо, – раздалось из-за трубы. – Я все понял. Открой левую дверь.

– Зачем это? – Алëнка отставила лопату. Напротив входа было две двери. Одна – правая – завешена на огромный амбарный замок, массивная, перетянутая стальными полосами, с коваными уголками и мощным косяком. Именно к ней припечатала ее Яга, когда передавала избу.

Дверь, что слева, отличалась легкостью и кажущейся ажурностью. В нее входил кот, когда искал для новой хозяйки одежду. Из нее она достала ведро с горячей водой, когда еще не знала, чем это закончится.

– И что за ней? – на всякий случай переспросила Алёнка.

– Долго объяснять, – мурлыкнул кот. – Называется – Любая комната. Отворяй, не раздумывай.

Она отворила дверь. Внутри обнаружилась уютная крохотная комнатка, большую часть которой занимал просторный лежак, застеленный мохнатыми одеялами. В углу стоял небольшой столик, в кованом подсвечнике горела, оплывая, толстенная свеча. В противоположной от дверей стене прямо над постелью проделано небольшое окошко. За ним стояла темная ночь, на чистом небе мерцали звезды и тоненький серп месяца.

Алёнка моргнула и оглянулась. Нет. Здесь в избе по прежнему царит день, из приоткрытых ставен льется пускай тусклый из-за ветвей леса, но дневной свет.

– Очередное волшебство…

Алёнка почувствовала, что полностью разбита. Усталость навалилась на плечи тяжелыми мешками. Девица шагнула в комнатку и позволила дверце закрыться. Кот что-то кричал с печи, но хозяйка даже не обернулась. Дверь оборвала звуки.

– Уи-и!

Она прыгнула на постель и вытянулась в полный рост. Сапоги сами собой соскользнули с ног и мирно встали у постели. Молодое гибкое тело выгнулось, по мышцам прошла приятная дрожь расслабления.

– Как здорово. Ради такого уголка стоит терпеть все эти безумства.

Она полюбовалась звездами, потом откинулась на подушках и тут же провалилась в сон.

Глава 7 – Думала, что в сказку попала

– Кот! Ты говорил, что там будет еда, а за дверью – спальня.

Это были первые слова, которые она произнесла, выходя из комнатки. Уловки Котофея подвигли её быть с ним построже, а то, ишь удумал, будто может издеваться над новой хозяйкой.

– Мур, – кот изобразил оскорбленное достоинство и потер усы. – Разве я виноват, что ты хотела спать больше, чем кушать?

Сам он не выглядел голодным, наверняка имел свои заначки, а то и охотился. Кот есть кот, не зря же давеча всë мышей поминал.

– Стой! Ты хочешь сказать?..

Алёнка аккуратно прикрыла дверь, помедлила немного и распахнула вновь. Внутри не было ни лежака, ни окна. Комнатка как будто сделалась просторнее, потолок выше. Стены от пола до потолка занимали полки, а на них… У Алёнки глаза разбежались. Кавриги хлеба, головки сыра, кувшины с молоком, творогом и сметаной. Гирляндами висели колбасы, целые шматки капченого мяса. В нос ударил такой запах капченостей и свежего душистого хлеба, что у Алёнки рот наполнился слюной.

– Не зря эту комнату зовут Любой комнатой, – мурлыкнул кот.

– Ух ты, – вскричала девица. – Как здорово!

Кот вытянул шею. Кусок мяса, что он стащил накануне, давно исчез в его пушистом животе и теперь он наметился…

– Сварю суп, – заявила Алёнка и подхватила небольшую карзинку, стоящую с краю. Бах. Дверца захлопнулась прямо перед мордой кота, едва не прищемив усы.

– Эй, зачем что-то варить, – заныл тот, – когда там столько всего вкусного и уже готового?

– Это неполезно, – строго заявила Алёнка, отходя от двери. – Меня тетушка Параскова учила – суп всему голова. Вот и Костяша подтвердит.

Морда кота вытянулась.

– Костяша?

Он уставился на череп и долго рассматривал его, щуря глаза и склоняя голову то так, то этак.

Аленка поставила карзинку на стол и начала выкладывать из нее снедь.

– Никакой это не Костяша. Это хан Тапыр. Однажды поклялся, что накажет Ягу. В итоге наказал себя.

Кот забрался на лавку и стал наблюдать за ловкими руками Аленки.

– И что теперь, не жить? – беспечно сказала Аленка. – Был Тапыр, станет Костяша. Он меня поддерживает.

Кот тряхнул головой, словно отгоняя мух и с участием взглянул на Аленку.

– Ты уверена, что не сильно ударилась головой, когда тебя изба откачивала?..

Девица замедлила движения и нахмурила брови.

– Так ты и это видел?. Подглядывал, значит.

Кот не стал отпираться. Только почесал за ухом и пробормотал задумчиво:

– Или Тапыра Яга полностью растворила, даже косточек не нашли… – он глянул на череп и махнул лапой. – Ой, не запомнишь с этими хозяйками…

Аленка споро выложила на стол овощи, большой шмат мяса, сырого. Кот понюхал, фыркнул и бочком отступил к заветной дверце.

– Мур, пускай она там возится, а я покуда…

Он отворил дверь, зеленые глазищи полезли из орбит. За дверцей была маленькая коморочка, посреди которой стояла небольшая бутылочка, заткнутая пробкой.

– Возьми бутылочку и набери живой воды из озерца. Нам теперь долго путешествовать, в дороге все сгодится.

Кот опустил уши и сморщил морду. Цапнув склянку, так, что когти клацнули по стеклу, он побрел к выходу.

– Костяша, а Костяша, – летел ему вслед звонкий голосок Аленушки. – Кто ты? А, знаю, что нужно говорить.

Она откашлялась и начала голосом сказочницы:

– Коли стар ты, будь мне дедушкой. Коли середними годами, стань мне дядюшкой. А вот коли молод ты…

Она замолчала, кот увидел, выходя, как разгораются румянцем ее щеки. Костяша, как обычно, промолчал.

***

Алёнка была спора на дело. Кот едва успел вернуться, как содержимое карзинки было порезано, уложено в чугун, залито ключевой водицей, щедро посолено и поперчено и теперь пускало пузыри из-под крышки в глубине печи.

От варева шли столь вкусные запахи, что даже Котофей перестал дуться и решил простить Алёнке смертельное оскорбление.

– Пер-рвый и последний, мур, раз, – проурчал он в усы, ставя бутылочку с живой водой рядом с Костяшей на верхнюю полку шкафа. Чуть позже он в нетерпении переминался с лапы на лапу у задвинутой заслонки печи и то и дело спрашивал: – Готово? А теперича готово?! А сейчас?!

Алёнка открыла рот, чтобы ответить ему в десятый раз, как вся изба задрожала и начала дергаться, будто Чудышко вдруг решила попрыгать с ноги на ногу, чтобы погреться.

– Чего это она? – спросила Алёнка, озабоченно поправляя варево в печи.

– Напоминает, – мурлыкнул кот. Видя недоуменный взгляд хозяйки, пояснил. – Видела корни внизу под избой? Они, ух, какие крепкие. Тонкое, как веревки, но прочные, как жила Горыныча. Едва изба опускается к земле, они сразу зарываются и ищут питание. Коли задержаться надолго, они так глубоко зароются, что потом не вытянешь.

– Да? Так может и не надо никуда бежать. Осесть в каком нибудь славном месте, вот как тут… – Аленка поглядела озерцо живой воды. Изба издала трель и переступила с ноги на ногу.

– Тут нельзя, – потер усы кот. – Живая вода в большом количестве дурманит. К тому же изба по своей сути путешественица. Такой ее создал Лесной Мастер.

Пол мелко задрожал, будто изба мелко подпрыгивала от нетерпения.

– Без путешествий она зачахнет, – вздохнул кот. – А ты целые сутки, считай, продрыхла. Сейчас её затягивает сеть лесных троп.

Алёнка нахмурилась. Казалось жизнь впервые начала налаживаться, после того, как Яга принялась её варить, а тут столько непонятностей.

– Э-э? И что это значит? – осторожно спросила она.

– Надо указать ей, куда ты хочешь отправиться, – ответил Котофей. – Яга говорила, коли дело перемещёния пустить на самотек, может занести в такую глушь, откуда будешь век выбираться.

Он сверкнул глазами, Алёнка ощутила лукавство. Никак желает её напужать, чтобы самому подсказывать, куда ехать. Она хотела возразить, но тут ей в голову пришла мысль, которая заставила обо всем позабыть.

– Котик, миленький. Что же это выходит… – она остановилась, чтобы унять внезапно начавшее рваться из груди сердце, – …выходит, что Чудышко может отвезти меня, как в сказке, куда угодно?

– Конечно, – Котофей приосанился и пригладил усы. – Наша изба – всем избам изба. Для нее нет преград.

Алёнке вдруг стало не хватать воздуха. Она потянулась рукой к шее и почувстаовала под пальцами платок. С тех пор, как полученный ей от Дремучего Леса лоскут был пришит на свое место, она взяла за привычку касатся его губами и подолгу замирать. Это весточка от мамы. И принес ее Дремучий Лес. А изба в Дремучем Лесу, как рыба в воде. Не означает ли это…

От этой мысли сделалось жарко. Алёнка выбежала на крыльцо и свесилась через перила. Изба стояла выпрямив ноги, земля терялась далеко внизу за ветвями елей, корни вяло шевелились, сбрасывая комья земли. Озерцо с живой водой и вовсе мерцает, как оброненное в траве зеркальце. Даром, что такое глубокое.

– Чудышко! – воскликнула девица. Голос ломался, будто стекло. Ей пришлось начинать сызнова. – Чудышко, моя милая!..

Она замолчала. Показалось, что настал момент истины. Здесь и сейчас она узнает, сможет ли отыскать маму. Так долго этого ждала, столько раз впадала в отчаяние. Выплывала обратно, в надежду. Годы сложились в дюжину, пока качалась на этих качелях от мечты к отчаянию. И вот теперь все закончится.

– Отвези меня к маме! – вскричала она и замерла.

Тишина. Даже деревья притихли, ветер замер в ветвях. Сердечко Алёнки остановило бег.

Крыльцо под ногами дрогнуло. Девица встрепенулась, надежда расправила крылья. Изба изготовилась сделать шаг, сейчас как сорвется с места, как побежит…

Крыльцо качнулось, еще и еще. Только вот лес не спешил плыть по обе стороны от тропы. Изба переступала с ноги на ногу, не трогаясь с места.

– Что же ты? – проговорила Алёнка. Тут же пришло озарение. Девица рассмеялась от облегчения. Конечно, какая я глупая. Откуда избе знать мою маму. Нужно назвать имя.

– Отвези меня к моей маме, – громко сказала Алёнка. – Она потерялась пятнадцать лет назад. В Дремучем Лесу. Мою маму зовут -Калина.

Едва она выговорила это имя, изба задрожала и задергалась. Крыльцо ходило туда-сюда, словно Чудышко мотало головой. Алёнка ухватилась за перила крыльца.

– Что происходит?

Чудышко взбрыкнула, словно ретивый конь и вдруг сорвалась с места. Алёнку едва не сдернуло с крыльца колючими ветками. Хорошо дверь была рядом, девица ухватилась, и ее внесло в горницу.

– Что ты делаешь? – Перед Алёнкой возник кот, глаза распахнуты, морда оскалена. – Нельзя! Нельзя при избе называть это слово!

– Почему? – Алёнка прислушалась. Изба стремительно набирала ход. За окнами мелькали деревья. Пару раз они не успели отскочить, изба пролетела прямо сквозь них, тяжелые стволы с хрустом распадались на куски и разлетались по лесу. Девица видела это в приоткрытую дверь, в горнице ощутился лишь слабый толчок.

– Что с ней такое? Будто с ума сошла.

– Это всегда так, – молвил кот. Уши его опустились, усы поникли. – Не знаю в чем тут тайна, но при слове "калина"изба безумеет и бежит куда ноги несут. То ли хочет убежать от чего-то, толи что-то догнать. Бежит до изнеможения и каждый раз в разные стороны. Нельзя ей говорить это слово. Это бессмысленно и опасно.

– Но почему?! – Алёнка чуяла себя обманутой. Будто нащупала ответ, но одновременно он был недоступен. – Почему так?!

– Тайна, – важно изрек кот. – Яга ушла, а я ничего не знаю. Ты сиди тут, я постараюсь ее успокоить. А то и правда упадет замертво. Или занесет за край мира.

Он выскочил на крыльцо. Алёнка сунулась было следом, но кот так поддал лапой дверь, что та захлопнулась, едва не ударила Алёнку по носу. И сколь она не пыталась ее открыть, ничего не выходило.

Девица забегала по горнице. Иногда она останавливалась и глядела в окно, но кроме бесконечной череды деревьев ничего не видела.

– Мя-а-а-а-а-ав! Мя-а-а-а-а-у-у-ур! Мя-а-а-а-а-ав! – раздались протяжные звуки. Кот успокаивал избу. Та и правда перестала дергаться, ход сделался плавным и размеренным. Но скорости Чудышко так и не сбавила, бежала, как кот сказал, куда ноги несут…

– Калина. Не может же название простой ягодки так действовать на чудесную избу, – бормотала Алёнка. – Или ей что-то известно о моей маме? Петрусь оговорился о том, что тут замешана Яга. И бабушка призналась, что знает меня и маму.

Чем дольше она думала, тем больше вопросов возникало. И выходило, что ответов она не получит. В деревню не вернешься, Яга неведомо где, избушка безумеет от одного упоминания имени матери. Алёнка тяжко вздохнула.

– Думала, в сказку попала, а здесь все та же суровая жизнь.

И тут она уловила краем глаза какое-то шевеление. Посмотрела на стену, где висела картина с пустым троном да так и застыла.

Трон больше не был пуст. На нем восседал весьма молодой и очень красивый человек, который глядел на нее ледяным взглядом. Из резной рамки картины, как из окошка, медленно вытекал плотный белый туман.

Глава 8 – Властелин мертвого мира

Губы человека на картине зашевелились, Алёнка моргнула – не слышно ни звука. Он нахмурился и снова что-то сказал.

Холеные руки сжались на подлокотниках трона, лицо исказилось. Он наклонился вперед, словно хотел ухватить ее ровными белыми зубами.

– Простите, я вас не слышу, – пролепетала Алёнка. Опять она сделала что-то не так. Красавец уже не смотрел в ее сторону, продолжая говорить куда-то вглубь зала, девица не могла видеть к кому он обращается.

Ног коснулось что-то мягкое, Алёнка глянула вниз и вскрикнула. Туман уже распространился по горнице и достиг сапог. Она подняла взгляд и вздрогнула. Незнакомец пристально глядел на нее.

В нем была какая-то фальш, обман. Аленка поняла – дело в глазах. Они выглядели неуместно на молодом гладком лице. Ведь это были глаза старика. Мертвые, неподвижные, повидавшие тысячи лет и тысячи смертей. Как такое может быть?

Алёнка почувствовала щекотку, словно по коже вели невесомым перышком. Туман медленно поднимался вдоль ног. Она хотела переступить и поняла, что делает это с усилием. Туман ощутимо сопротивлялся ее движениям.

А потом он сжался, словно хищная лапа, Алëнку изогнуло и приподняло над полом. По телу заскользила невидимая рука, на шее сжалась удавка. У Алёнки потемнело в глазах.

"Жертва Яги?! Отчего она одна?"

Эти слова прозвучали в ушах одновременно с мыслями о смерти.

"Убей ее! Мне нужна Яга, а не ее игрушки".

По тому, как двигались губы красавчика Алёнка поняла, что это его голос. Теперь она может слышать его.

– Бабуш…ка… Яга уш… ла… – прохрипела она. Хватка тумана ослабевала на миг, чтобы она только-только могла вдохнуть и снова сжималась. Позвонки хрустели. – Я за.. ее…

Хотела сказать: "Бабушка ушла. Я за нее осталась", но не могла выдавить ни звука. Туман то сжимался, то слегка отпускал. Голоса в голове то усиливались, то затихали.

"Что она там лепечет? Я же сказал – убей!"

"Постой. Вдруг Яга нашла возможность ускользнуть от тебя?"

Этот голос был иной. Если красавчик говорил мужским ледяным голосом, этот принадлежал женщине. Впрочем и в нем теплоты было мало.

Алёнку дернуло, протащило по горнице и с размаха припечатало к картине. Незнакомец высился в полный рост. Алёнка смогла разглядеть его, словно заглядывала в окно. Это был стройный высокий мужчина в темном одеянии с воротником похожим на когтистую лапу. Лицом мужчина был очень молод, даже юн. Внешность его была бы привлекательной, даже красивой, если бы не глаза.

Вокруг незнакомца клубился туман. Именно этот туман выливался из картины и держал ее за шею мертвой хваткой.Лицо мужчины дрогнуло, и он пошевелился.

– Она видит нас… Только хозяйка избы может пользоваться картинами мертвого мира… Что случилось…

Рядом с красавчиком соткалось из тумана полупрозрачное женское лицо. Прекрасное и холодное. Губы лица дрогнули, но Алёнка не услышала звуков. Женщина нахмурилась, объятия тумана налились силой и сжались, в глазах потемнело, а в ушах появился звон. Когда объятия ослабли, Алёнка вновь увидела картину и ощутила, как что-то течет по подбородку и капает вниз.

Кровь. Она прокусила губу. Темные капли легли на туман, словно он был твердым. Это казалось Алёнке неправильным. Как может туман держать каплю? Впрочем, разве этот туман не держал ее саму?

Она глядела, как капли втягиваются в белую поверхность, будто их выпили невидимой трубочкой. В уголке рта туманной женщины сверкнула красная капелька, отчего-то Аленка сразу признала свою кровь. Женщина слизнула каплю и замерла, прислушиваясь.

– Я поняла, – произнесла она тихим шелестящим голосом. – Она настолько далека от мира мертвых, что просто не слышит нас. Когда я сжимаю ее, она приближается к смерти, и начинает ощущать…

Алёнку сжало до хруста костей и подтянуло к самой раме картины. Прозрачное лицо приблизилось с той стороны, пристально вглядываясь. Пока девица думала, что можно сказать, объятья тумана ослабли, ноги Аленки коснулись пола. Она едва не упала.

– Так и есть. Кощей, взгляни – это новая хозяйка избы.

Кощей? Владыка мира мертвых. Аленка вспомнила идола, который стоял вдали от деревни у погоста. Если Велеса и Ярилу прославляли на праздники прямо в деревне, Кощея поминали только в определенные дни и то с опаской. Оно и понятно. Живым лучше не лезть в дела мертвецов.

Прозрачное лицо из тумана отодвинулось, красавчик разглядывал Алёнку и хмурился все больше. Потом взгляд его переместился на чаши песочных часов, он вскрикнул.

– Мара, гляди! Нижняя чаша пуста. Четверть века в пустую.

Аленку замутило еще больше. Владыка мира мертвых Кощей и его супружница, призрачная Мара. Ей, в отличае от него, даже идола не ставили, настолько ужасной считали. Кощей да Мара, от них идут все кошмары подлунного мира. А эта картина, стало быть, прямой проход в мертвый мир. Девицу пробил озноб.

Лицо женщины вновь придвинулось.

– И правда. Стало быть Яга сумела. Интересно, как, учитывая прошлый раз.

– В прошлый раз мы пытались сделать хозяйкой неподходящего человека, – холодно бросил Кощей. – Изба даже имени ее не терпит, не то, что…

Он резко оборвал речь. У Аленки зачастило сердечко. "Имени ее не терпит…"Неужели…

Холеное лицо заполнило всю картину.

– Кто ты, девица? – проговорил он и брезгливо сморщился, словно перед ним был противный слизняк. Хотя, в мире мертвых наверно любят слизняков…

– Как сюда попала? И где Яга?

Алёнка силилась ответить, но кровь из прокушенной губы заливала рот и мешала говорить.

– Она немая, – лицо Кощей разочарованно вытянулось. – Начинаю думать, что мы переоценили избу. Коли она выбрала себе такую хозяйку, годна ли она для наших…

Алёнка позабыла про страх. Она сплюнула кровь и выдавила:

– Не смейте говорить так про Чудышко! Она хорошая! И на многое способна!

Капли крови брызнули во все стороны. Некоторые упали на туман. Белесая поверхность вскинулась и забурлила. На женском лице отразилось блаженство.

– О-о, какая… у нее гор-рячая кровь… – прошелестела она. Алёнка вдруг поняла, что может разобрать каждое слово. Множество щупалец из тумана обвило ее ноги, там, где не было одежды, ладони, потянулись к лицу. Аленка почувствовала, как ее кожу пробивает сотня крохотных иголочек…

– Мара, кончай, – рявкнул красавчик и вдруг умолк. Дин-дон, дин-дон. Звон заполнил горницу, взоры обратились к песочным часам. Несколько крупинок покинули верхнюю чашу и присоединились к той, что лежала на дне нижней колбы.

– Напомни, у Яги когда нибудь падало по несколько крупиц разом? – проговорил красавчик.

– Никогда. У нее и одна то падала раз в год-два, – прошелестела Мара.

– Хм!

Холодные старческие глаза уставились на Алёнку.

– Любопытно. Ответствуй, девка. Кто ты и зачем здесь?

– Я Аленушка. Попала в избу… случайно. Бабушка Яга меня скушать хотела, но даже на это я оказалась не годна. А потом бабушка нарекла меня хозяйкой и улетела.

Красавчик с женщиной переглянулись.

– Так значит изба тебя признала? – брови Кощея сурово сдвинулись. – Ответствуй, какие способы применила? Пытку? Угрозы?

– Что вы, – вскричала Алёнка. – Добротой и хорошим отношением. Все ласку любят…

Глаза красавца расширились. Он столь пристально вгляделся в Алёнку, что той стало неуютно. А Кощей еще и прислушался, не переставая её разглядывать. Будто раздвоился. Глаза глядели сосредоточенно на Алёнку, а уши прислушивались к чему-то внутреннему, к Алёнке не относящемуся.

– И правда на ласку… – проговорил он. В голосе сверкнула сталь. – Изба, что же ты? Тебя так легко подкупить?

В голосе не было угрозы, но пол под ногами Алёнки дрогнул и просел. Девица ощутила ужас, исходящий от избы.

– Не пугай, Чудышко! – вскричала она. – Разве плохо она служила бабушке?

Кощей вышел из сосредоточенности и расхохотался.

– Аха-ха-ха-ха! – смех был настолько холоден, что Алёнка сжалась от озноба.

– Столь хорошо, что поменяла хозяку при первом удобном случае?

Зрачки Кощея сузились до почти незаметных точек, Алёнке показалось, что из глаз красавчика на нее смотрят две взведенные стрелы, которые вот вот сорвутся с тетивы.

Изба начала подрагивать мелкой дрожью, Алёнке было так жаль ее, что она просто не могла промолчать. Не могла, хотя сама едва не падала от страха.

– Зачем вы так?! Что плохого мы сделали?! Чем заслужили?!

В горнице вновь раздался звон. Еще одна крупица покинула верхнюю чашу. Зрачки Кощея расширились до обычного размера, он заговорил:

– Кажется ты не понимаешь с кем имеешь дело. Плохо-хорошо. Добро и зло. Это понятия людей. Мы – стихийные силы сего мира, находимся над этим. Вот скажи мне, разве может быть злым ветер? Или река? Может быть Дремучий Лес злой?

Аленка замотала головой. Да, Дремучий Лес называли недобрым, ему приписывали множество страхов, но назвать Лес злым в человеческом понимании девица не могла.

– В отличае от вас мы вечны. Мы всесильны. Поэтому мы решаем, что есть добро, а что зло.

Алёнка ощутила за этими словами бездну. Если в деревне, когда ее выгоняли, люди стыдились своего поступка, чувствовали, что делают дурно, если Петрусь боролся с недобрыми помыслами внутри себя, то у Кощея все было давно решено. "Мы сами решаем, что есть добро, а что зло". Это была не бравада, это была истина. И самое страшное заключалось в том, что в сферу интересов сего безжалостного и рационального существа попала маленькая и хрупкая Аленка. И убежать и скрыться у нее не было никакой возможности.

– Ты зря печешься об избе, – молвил Кощей. – Она всего лишь инструмент. А вот ты тот, кто этим интсрументом для меня поработаешь. Стало быть и дресировать я стану не ее, а тебя.

Он щелкнул пальцами, ладошку Алёнки обожгло, словно она опять ухватила раскаленную заслонку. Девушка закричала и затрясла рукой, но боль не проходила. Кощей глядел на нее неподвижным совершенно бусчувственным взглядом.

– Я могу включить боль и забыть про тебя. Уйти и занятся делами моего мертвого мира.

Он встал и вышел из поля зрения картины. Алёнка зрыдала, подрагивая всем телом. Руку держала на весу, зубы скрипели, она вся напряглась, лишь бы не закричать. Боль была такой сильной, и к ней невозможно было притерпеться, она будто обновлялась каждую минутку.

– Но я постараюсь не забывать, – шагнул обратно красавчик. – Потому как случалось, что преждние мои жертвы сходили с ума от этой боли. А твой разум мне еще понадобится.

Он вновь щелкнул пальцами, и Алёнка выдохнула, уронив руку. Боль была столь острой, что её отсутствие ощущалось, как наслаждение.

– Хорошо, – сказал он и изогнул тонкие губы в усмешке. – Видишь? Что для меня хорошо, для тебя боль.

Старческие глаза на молодом лице пронзили Алёнку насквозь, ей показалось, что взгляд вывернул ее наизнанку.

– Теперь слушай. Твоя главная цель – усмирение рода людского. Слишком уж вы… распаясались Много о себе возомнили. Среди вас начали появлятся богатыри… И эти, как их? Жрецы новой веры. Если старые стараются для нас, то новые возомнили о себе…

Лицо красавца изуродовало брезгливое выражение.

– Усмирение означает уничтожение особо непокорных. И полное порабощение остальных. В этом деле хозяйке мертвой избы отведена особая роль.

Он оборвал объяснения.

Уничтожение? Порабощение! Алёнка как-то разом и безповоротно поверила в слова красавчика. Она зажала ладошкой разинутый от ужаса рот. В ушах её прозвучало злорадное хихиканье Яги.

– Об этом после. А пока – повелеваю тебе выбраться поближе к человеческим поселениям и захватить для меня хотя бы одну деревню. У тебя все для того есть, поглядим, как справишься.

Резанув на прощание болью в руке, Кощей исчез. Холст вновь показывал пустой трон в зале неизвестного замка. Туман потерял плотность и растекся, медленно растворяясь. Алёнки рухнула на пол и залилась слезами.

– Не желаю! Не хочу! Не бу-у-уду… – выла она, скорчившись на полу.

Такой ее и застал кот, вернувшийся с улицы. Нос его был задран от гордости, на морде сияло довольство.

– Аленушка, я усмирил избушку, давай имать щи из печи… – он встал посреди горницы. Морда вытянулась.

– Чего же ты так убиваешься?! С избушкой все хорошо. Просто не упоминай при ней калину… – он приглушил голос и прислушался, словно ждал, что изба опять сойдет с ума.

Алёнка глянула на него и зарыдала еще сильнее.

Глава 9 – Ужасы Дремучего Леса

– Что же мне теперь делать?

Алёнка сидела на скамейке в горнице и глядела перед собой остановившимися глазами. Время от времени грудь её порывисто вздымалась, издавая всхлип.

– Что делать? – пожал пушистыми плечами кот. Он поглядел на печь, в которой булькало в чугуне варево и мурлыкнул. – Алёнушка, я скажу тебе что делать. Имай из печи кушанье. Пора.

Девица словно не расслышала.

– Мамочку мне искать нельзя. Даже имя её под запретом.

Кот поглядел осуждающе и закружил у печи.

– Ты меня слышишь? Имай, говорю, чугун!

Алёнка порывисто вздохнула и утёрла покрасневший нос.

– Теперь вот другая напасть. Неужели я и правда могу стать причиной погибели рода людского?

Алёнка встала и огляделась, словно видела горницу впервые. Котофей явно не понимал ее:

– С этим нужно отобедать. Не знаю, что у тебя случилось, но на сытый живот и напасти не напасти. Вот увидишь, ты совсем по-другому на все посмотришь.

В лапе у кота откуда ни возьмись явилась большая ложка.

– И то верно… – сказала девица. – Другие не должны из-за меня страдать…

Алёнка ухватом вытащила чугун из печи и сдернула крышку. По избе пошел густой дух наваристых щей. Кот едва не подавился слюнками.

– Лапы чистые? А, ладно… Садись за стол.

Кот одним прыжком преодолел горницу и очутилсся на лавке. При этом умудрился не выпустить из лапы ложку и не утратить котового достоинства.

Перед ним встала чашка, огромным половником Алёнка налила суп, из корзинки появились нарезанные ломти хлеба.

– Кушайте Котофей Мурьяныч на здоровье.

Кот с урчанием втянул носом пар над чашкой и зажмурился от наслаждения.

– Что ж, приступим… – он замахнулся ложкой и… замер. – А ты как же? В ногах правды нет, а живот прошлого добра не помнит. Надобно в него новое добро кидать.

– Ты кушай… – повторила Алёнка, личико ее заострилось. – А я пойду.

– Куда?! – кот уронил ложку в чашку, жирные капли обрызгали ему морду и он спешно их слизнул.

– Не знаю… – Алёнка сгорбилась и выглядела донельзя жалобно, как воробушек под дождем. – Знаю только откуда. Отсюда мне надобно уходить. Не будет меня, не будет и зла.

Она зябко дернула плечами, вспомнив размышления Кощея о добре и зле. Шаркая подошвами своих новеньких сапог, направилась к двери. Изба притихла и опустилась, кот поглядел на Алёнку, потом на чашку со щами, снова на Алёнку.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю…

Но девица уже исчезла за дверью. Он с болью оторвал взгляд от щей и побежал следом. Она стояла на крыльце и уже заносила ногу, чтобы соступить на землю. Изба вдруг резко выпрямила ноги и замотала крыльцом. Под занесенной Аленкиной ногой возникла пустота.

– Что же ты, Чудышко? Мне нужно уйти, – сказала девица. – Ты станешь свободной, сама будешь решать, что тебе делать.

– Это так не работает, – сказал кот, появляясь на крыльце. – Если ты сбежишь, изба станет брошенная. Она утратит часть своих сил и так и останется навеки мертвой…

Он умолк, поняв, что Алёнка его не слышит. Она была глубоко внутри себя. Ее не могли остановить пустяки вроде слов или земли, что виднелась далеко от крыльцы. Она шагнула и ухнула вниз. Кот сжался, ожидая громкого шмяка.

– Грохнулась? Не иначе грохнулась! – бормотал он.

Шмяка не было, и он вытянул шею, заглядывая через перила крыльца. Пестрая юбочка Аленки виднелась далеко впереди, посреди Дремучих сосен. Сапоги, понял кот. Она успела сдружится с сапогами, и они подхватили ее и опустили с высоты крыльца целой и невредимой.

Изба тоже все поняла. С жалобной мелодией она потянулась к Алёнке. Девица даже не ответила, будто уже вычеркнула их из своей жизни. Под сводами леса громко бахнуло, подняв тучу хвои, Алëнка исчезла. Изба поникла, крыльцом опустилась до самой земли, растопырив длинные ноги. От конька крыши до кончиков когтей пробежала дрожь. Ставни выдали заунывную мелодию.

Кот застыл на крыльце, уставившись на то место, где стояла девица.

– О нас не думаешь, так хоть о Костяше вспомни… – проговорил он в пространство перед собой, но ему конечно же никто не ответил.

***

Сапоги несли еë меж деревьев с небывалой скоростью, ветер в ушах сперва завывал, потом шумел с посвистом.

Глубже в чащу. Еще глубже. Пусть все забудут, что на белом свете есть Алёнка, дочь Калины.

Имя мамы отозвалось болью в груди в том месте, где находится сердце. Что это за жизнь, коли даже имя мамы под запретом?!

– Да, я дочь Калины! – прокрикнула она, давясь ветром в лицо. – Никто не запретит мне это говорить.

Под ноги подвернулся корень, гибкий, как змея. Аленка вскрикнула и полетела головой вперед. Попадись впереди ствол покрепче, на этом закончилась бы история глупой девочки, ищущей маму. Но вместо ствола ее встретил малинник. Она прикрыла руками лицо и с хрустом пролетела сквозь хлещущие гибкие ветви. В стороны бризнула зелень и раздавленные ягоды, похожие на брызги крови.

По ту сторону вывалилась уже совсем потеряв скорость и встретила таки ствол дерева. Бам! Из глаз полетели искры, из кроны березы взлетела стая птах, громко хлопая крыльями и возмущаясь. Сверху шлепнулось несколько белых лепешек. Это было не так больно, сколько обидно. Аленка сидела, одной рукой потирая наливающуюся красным шишку, а второй размазывая птичий помет.

Движения потихоньку замерли, ей хотелось просто сидеть, уставившись неподвижным взооом вникуда. Обнять коленки, спрятанные под пододом, так похожим на мамин, теребить розовый нашейный плат и жалеть себя. И пусть внсь мир подождет.

Но Дремучий Лес распорядился иначе. Рядом раздалось сопение и рев. Из разрыва в кустах малины показалась огромная бурая морда. Мишка желал знать, кто покусился на исконные его ягодные владения.

Аленка уткнулась с ним нос к носу. Визг услышали в самых Черемушках. Девица подскочила и, не разбирая дороги, понеслась по лесу. Бедный мишка, хоть и был в дюжину раз крупнее, почти с той же скоростью несся в противоположном направлении.

Во второй раз остановилась без искр и удара лбом о дерево. Затормозила на хвоистом пригорке, оставив полосу взрытого мха, оперлась рукой о дерево. Грудь тяжело вздымалась. Во рту пересохло, ноги подрагивали от пережитых усилий.

Не успела оплмнится, как услышала: "Тцок-тцок-тцок!"Подняла глаза и увидела на уровне глаз на стволе муравья размером с ее ладошку.

Глянула себе под ноги и волосы зашевелились на голове. Холм, на котором она стояла, очень походил на муравейник. Только вот высотой он был до середины дерева и явно не пустовал.

Муравей поднял верхнюю часть туловица, развел жвала и громко заскрежетпл ими. Цок-цок-цок! – перебирал он лапками по дереву.

Цок-цок-цок! – донеслось сою низу холма. Цок-цок-цок! Ш-ш-ш-ш! Со всех сторон к ней спешили мураши. Отдельные насекомые сбивались в кучки, из которых образовывались ручейки и волны. Каждый мурыш был не меньше первого и было так много, что цоканье лапок слилось в единый грозный гул.

– Ой, мамочки, – пролепетала Аленка. Первый муравей перестал скрипеть и кинулся на нее, смыкая жвала. Девица взмахнула перед собой руками, муравья отбросило в сторону, он исчез в черной волне, накатывающей снизу.

Новый визг потряс своды леса. Аленка скакнула раз, второй, но черная волга окружила и прижимала ее к стволу.

– Сапоженьки, спасайте! – пискнула девица и рванула по стволу.

Топ-топ-топ! Какое-то время она просто бежала вверх, в груди зародился и ширился восторг. Я лечу! Тело налилось тяжестью и она медленно завалилась назад, туда, где бурлило море разъяренных разинутых жвал.

В посоедний момент сапоги оттолкнулись от ствола, ее стрелой кинуло в сторону, по дуге отлетела от муравейника, шлепнулась и покатилась по траве.

Кое как где на четвереньках, где кубарем, пробиралась по лесу. Долго еще в ушах звенело шуршание муравьиного моря и щелканье жвал.

– Уф! Не могу больше.

Остановилась, оперевшись ладошклй о ствол Дремучей ели. Тут же глянула под ноги, нет ли там горы хвоинок. Нет. Муравейник остался далеко позади.

Едва начала переводить дух, как – шлеп – ладонь накрыл огромный слепень. Крыльями легко спрятал бы ее грудь от плеча и до плеча. Аленка вскрикнула и отдернула ладонь. В то место, где она была, вонзился хоботок и с хрустом выдрал кору до самой древесной мякоти.

– И-и-и-и!

Она отскочила и замахала руками, слепень загудел и тяжело поднялся. Она пятилась, под ногу попался склизкий корень, обтянутый мхом. Перекувыркнулась через него и застыла на четвереньках.

– С-с-с!

На нее глядели немигающие глаза огромной серой змеи. Толщиной с ее руку, длинные клыки выставлялись из пасти, с кончиков капают желтоватые капли. Одна капля достигла листика, зашипело, лист почернел и съежился на глазах.

Аленка вытаращила глаза почище змеиных, застыла. Растопыренные руки опирались о землю совсем близко от гадины.

Шлеп. На ладонь сел слепень. Хоботок тут же пронзил кожу и присосался. Аленка вскрикнула и подскочила. Змея стремительно прыгнула и ударила в землю, где она только, что сидела.

Перебирая ногами, пересчитала задом корни и коряги. Рукой трясла так, что слепень отпал, оцарапав лапами кожу и оторвав изрядный ее лоскут, там где был хоботок.

Не понимая, что избавилась от напастей, Аленка продолжала визжать и скакать по корням задом вперед. Быц! Она уткнулась во что-то твердое и мохнатое. Медленно обернулась.

– Р-р-ра!

Гигантская гора бурой шерсти уходила вверх, там же в акурат на высоте середины гигантских стволов повернулась оскаленная морда.

– И-и-и-и! – Аленка завиздала и кинулась по лесу не разбирая дороги. Страх! Страх! Дикий ужас! Она уже не могла мыслить разумно. Дальше она все помнила только вспышками.

Вспышка. Огромная паутина между сосновыми стволами, нити толстые, как бичевка. В центр щлепнулся слепень, может быть тот, который ее кусал. Натужное гудение, слепень пытается поднятся, паутина дрожит, но держит. К жертве спешит черный паук. Если слепень Аленке накроет грудь, то под пауком она спрячется, как мураш под грибком.

– И-и-и!

– Кар!

Прямо в лицо несется крупная черная птица с длинным острым клювом!..

Шлеп! За шиворот падает огромный слизняк, по спине растекается едкая слизь.

– И-и-и-и!

Стая летучих мышей мечется и бъет крыльями. Крохотные лапки царапают лицо, распахнутые клыкастые пасти брызжут слюной…

–Угу! Угу! – огромный филин сидит на низкой ветке и глядит огромными неподвижными глазами.

– И-и-и!..

Горло пересохло, голос осип, тело дрожало от слабости.

– И-и-х… Кха!

Аленка рухнула на колени и села посреди леса.

– Угух! – презрительно ухнул филин, расправил широкие крылья и взлетел, презрительно отвернув голову.

Аленка сидела, окончательно выбившись из сил. Больше не могла бежать и кричать, даже страх притупился и отступил. Она просто сидела и глядела перед собой. Лицо и руки саднило от царапин, волосы спутались и измазались слизью, бока и зад болят от ударов о суки и коряги, на ладони вспух кровавый волдырь.

Она моргнула и увидела, что вдаль уходят бесконечные ряды стволов чудовищных деревьев. Подлеска почти не было.

Такая безысходность нахлынула на Аленку. Зачем я сбежала из избы? Там уютная горница и теплая печка. Там мягкая удобная постель. В горнице даже комаров нет, не то что слепней. Сидела бы там и век не выходила.

Моргнула еще и еще раз. Как будто хуже стала видеть. Нет, просто под сводами леса меньше стало света. Темнает. Солнца здесь не видно, а когда оно вовсе зайдет, Аленка очутиться в кромешной тьме одна одинешенька. И тогда она уже не сможет видеть ни муравьев, ни змей, ни слизней. А вот звери, которые выйдут на ночную охоту, прекрасно разглядят ее своими страшными глазами.

Что же делать? Я не знаю… Она все так же потеряно сидела на земле. Решимость окончательно покинула ее. Она сдалась…

Коленями ощутила знакомую дрожь земли. Сердце радостно встрепенулось, неужели Чудышко решила ее отыскать? О, если это так – кинусь ей в ноженьки, стану умолять взять меня назад…

Дрожь земли нарастала. Мимо рыжими стрелами пролетело несколько белок, заяц выскочил из кустов и едва не протаранил ей живот. В последний момент скакнул в сторону, сверкнул на нее напуганным глазом и был таков.

Аленка ощутила ледяную пустоту. Когда с Петрусем услыхали топот Чудышки, звери от нее так не бежали. Умная избушка создает впереди себя тропу, и деревья целы и зверье с птахами знает, откуда нужно вовремя убраться.

Алёнка прислушалась. Звери чуяли опасность и спешили освободить дорогу. Удары отдавались более часто и дробно. Будто ног было не две, а четыре. Девица сидела не в силах поднятся и последовать за зверями и неотрывно глядела вдаль.

Она глядела до рези в глазах и наконец увидела. Прямо на нее ломилось что-то огромное и бурое. Чудовищная туша, длинные тонкие ноги и что-то огромное и развесистое под самыми кронами сосен.

Грохот нарастал, а она не могла пошевелить и пальцем. Сидела и смотрела, как смерть приближается к ней. А потом ее накрыло ужасом.

Грохот стоял неимоверный, мелкие деревья с хрустом разлетались на куски, едва их касались рога или копыта. Толстые деревья отделывались содраной корой и поломаными ветками. Алёнка увидела, как чудовищный лось зацепился рогами за ствол и неистово дернул головой. Сосна с шумом осела на земь, сломленая посредине, а зверь несся дальше.

Время замедлило бег. Алёнка увидела копыто, которое падало прямо на нее. Бам! Оно вонзилось в землю в паре саженей впереди. Шух! Огромный кусок земли взвился, вывернутый копытом. Острый край пролетел на волосок от Аленкиного лица, она качнулась назад и упала на спину. Над ней пролетела огромная туша. Деревья, между которыми она стояла, с корнем вырвало из земли и унесло далеко в лес.

Шу-ух! Лось промелькнул и пропал. По ушам вдарила тишина. А потом – Бам! Бам! Бам! Вокруг нее хлопнулись комья земли выбитые огромнымт копытами. Каждое не меньше наковальни кузнеца Колуна, на вид такие же тяжелые.

Лось давным давно скрылся, даже земля перестала дрожать, а она все лежала и глядела неподвижными распахнутыми глазами вверх, в кроны деревьев.

– Правы! Они все правы. Петрусь, тетушка и остальные. Дремучий Лес о-о-очень страшный!

Вдали громыхнуло, в воздух поднялась стая птиц. Подумать страшно, что заставило без оглядки бежать по лесу такую махину. Вдоль спины продрал мороз. А ну как за этим чудищем гонится кто-то еще более чудовищный.

Она затрепыхалась и кое как села. Прислушалась, каждый миг боясь услышать новый приближающийся гул. Но под сводами леса было непривычно тихо. Лишь шумели потревоженные птицы.

– Тш-ш. Что это? – сказала она себе. Слуха коснулся звук. Очень тихий, на грани восприятия.

Ноги еще дрожали от пережитого страха, а в груди уже зародилось иное очень знакомое чувство. Кто-то попал в беду. Опасения и страхи за себя тут же расступились в стороны.

Она побрела вдоль полосы поваленых и ободраных деревьев в ту сторону, куда направлялось чудище.

Местами кусты были безжалостно выдернуты и размазаны по земле зелеными кляксами, мелкие деревца сломлены, как прутики. На сучьях деревьев потолще остались клоки бурой шерсти. Алёнка скривилась. Запах разил, будто дубиной.

– Коли этот лось таким поведением хочет привлечь себе подружку, тогда он совершенно не прав, – пробормотала девица. – Лучше бы помылся сходил…

Едва она это сказала, почувствовала в воздухе влагу. Еще через десяток шагов под ногами захлюпало.

Она остановилась. Не хватало забрести в болото на ночь глядя. Впереди снова заскулили, заплакали, теперь более отчетливо. Алёнка двинулась дальше.

Опасения не подтвердились. Под ногами была хоть и склизкая от влаги, но плотная земля. Кое где она так размокла, что девица скользила и едва не падала.

Немного посветлело, деревья расступились, и взору Алёнки предстало страшное зрелище. По лесу тек ручей, на нем было построено сооружение из поваленных стволов деревьев, хвои и глины. Совсем недавно оно служило запрудой, сейчас сооружение было проломлено в самой середке. Вода с журчанием покидала разлив.

Алёнка заскользила по мокрой земле и едва не упала. Лось пронесся здесь, даже не заметив препятствия. Бревна и камни были сдвинуты настолько плотно, что вряд ли там осталось что-то живое.

Вой раздался с новой силой. На развалинах горевал крохотный бурый щенок бобра. Алёнка осторожно ступила ближе. Ну как крохотный? Бобренок из Дремучего Леса оказался размером с взрослого бобра из леса обычного. Шерстка выглядела мягкой, хотя была смочена водой и торчала клочьями. Бобренок трогал лапками рухнувшие деревья и скулил.

– Ох, малыш, – проговорила Алёнка. Бобренок поглядел на нее с такой надеждой, что ей сделалось совестно. Она подошла ближе и попробовала шевельнуть стену. Стволы лежали плотно. Просветов между ними совсем не было видно. Надежная братская могила.

– Тебе повезло, что ты не там, – молвила Аленка. Бобренок опустил глаза и тяжко вздохнул. Он все понимал, но от этого не становилось легче. Со слезами на глазах Алëнка протянула руку и коснулась шерстки. Зверек дрогнул кожей, но не оскалился и не отскочил.

– Бобрик. Хороший, – принялась его гладить девица, ласково приговаривая. – Ничего, я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо.

Она осеклась и беспомощно огляделась. Малышу нужна помощь. Его бы в избу, да вытащить из Любой комнаты молочка. Накормить репой. Бобры же грызуны, им должна понравится репа. Или морковка.

Где-то теперь моя Чудышка? Я бросила ее, и она не обязана больше мне помогать. Надо же, всю жизнь искала родное существо, с кем чувствовала бы себя просто и свободно, а едва нашла что-то похожее – тут же сбежала без оглядки.

– Нет! – упрямо тряхнула головой Алёнка. – Коли не сбежала бы, не нашла бы тебя, – она прижала к себе пушистое тельце. Бобренок притих, ощущая заботу.

– Одно к одному, – пробормотала в шерсть бобренка. – Вернусь и повинюсь.

Она прижала зверька к груди и огляделась. Ручеек уже востановил свой бег, весело журчал по камушкам, из под завала по прежднему не доносиломь ни звука. Вдоль ручья теснился Дремучий Лес.

Но Аленка на него даже не взглянула. И страх внутри испарился, была одна лишь мысль – помочь, спасти Бобрика от смерти, которая неминуемо его ждет без родной стаи.

Куда идти? Как она потащит тяжелого бобренка? Как отыщет избу? Все эти вопросы даже не появились в ее голове. Она просто поднялась, держа на руках щенка и тихо и очень уверенно молвила:

– Домой!

Пшух! Птицы, успокоившиеся после прохода лося, вновь с шумом поднялись в воздух. Человек с детенышем бобра исчез, подняв вокруг тучу брызг, мелких веточек и листвы.

Глава 10 – Возвращение путем бобра

Она хотела остановиться где-нибудь в лесу и собраться с духом. Подобрать слова, поправить одежду, просто перевести дыхание. Ведь, как не крути, бросила избушку и кота. Но сапоги рассудили иначе и затормозили у самых лап Чудышко. Та даже подскочила от неожиданности, пискнув мелодией из ставень.

Бобрик вдруг налился тяжестью, Алёнка не смогла его удержать и он – сиу! – улетел в траву под ноги избушке. Там торчало что-то пушистое и пепельное.

– Мяв!

– Сью!

Две пары глаз: блестящие хитрые и зеленые вострые встретились. Потом две тушки переплелись в одну многолапую-двуголовую, которая укатилась по траве в лес. Но Алёнка этого уже не видела.

– Чудышко! – едва заставила себя поднять голову и взглянуть на избушку. Щеки пылали от стыда. – Прости меня дурочку, бросила тебя. А куда я без тебя?! Никуда! Ни на что не годна. Ничего не могу. Лес меня так напугал, что пошевелиться не могла, лось едва не стоптал, змея чуть не укусила, муравьи чуть не зажалили…

Избушка окаменела, потом уставилась распахнутыми ставнями на стену леса, корни зловеще шевелились вокруг напружиненых ног. Где этот лось, говорили они, пусть только попробует сунуться – порвем в клочья. Будет у нас лосятина на ужин.

– Чудышко! – дурацкая улыбка подперла щеки, в груди словно теплое молоко разлили. Так хорошо, когда все ясно без слов. Алёнка вдруг подумала: "После ухода мамы впервые есть, кому за меня заступиться".

– Он уже убег по своим делам, меня не заметил. А я даже схорониться не успела, стояла, как дура, прямо на его пути. Повезло…

Алёнка рассмеялась. Избушка оставила воинственный вид и склонилась над хозяйкой. Теперь она походила на кудахтающую над цыпленком наседку. Ставни и дверь то и дело выдавали ласковые мелодии. Крыльцо тыкалось то в плечо, то в спину девицы, разворачивая ее то так, то этак.

Чем больше она видела, тем беспокойнее становилась. Шишка на лбу, укус на ладони, ссадины на коленках! Избушка так и подпрыгивала, не зная что сделать для своей непутевой хозяйки в первую очередь.

– Чудышко! – Алёнка смеялась и охала, когда изба слишком сильно нажимала на больное место. – Хватит. Все со мной в порядке. Ты так добра. Принимаешь меня назад? Ведь я не заслужила такого.

От избытка чувств Алёнка обхватила ее ногу и прижалась со всей силой, какую только могли дать ее руки. Так и стояли. Девица гладила корявую кожу ноги, а изба замерла, страшась прервать ласку.

– Никогда больше тебя не брошу, – сказала Алёнка глухо. Говорить вдруг сделалось трудно, в горле встал ком. Она проглотила его и упрямо выдавила. – Что бы ни случилось, теперь мы всегда будем вместе.

Ставни взвизгнули совсем жалобно, изба выпрямилась и отвернула крыльцо. Лапой быстро коснулась окон, будто слезы смахнула. Алёнка сама уже вовсю хлюпала носом.

– Какая же ты… человечная… – прошептала она.

– Она не может не принять тебя назад, – сурово мявкнуло со стороны. К избе и Алёнке тяжело шагал Котофей. Брови нахмурены, усы грозно топорщатся, вот-вот искры полетят. И поступь такая тяжелая, что…

– Ух ты моя радость!

Алёнка рассмеялась и наклонилась к коту. Тот замахал лапами и скакнул в сторону. Вернее попытался, но что-то ему помешало, и он растянулся на земле в полный пушистый рост.

А Алёнка уже выпрямилась, держа на руках бобренка.

– Глядите, какую прелесть я нашла в лесу. Он славный. Скажите, ведь да? Да ведь?

"Прелесть"держала в лапах толстый сук, который подобрала в кустах. Чудышка подслеповато склонилась, щуря ставни.

– Сью! – радостно свистнул бобренок. Его и без того широкая мордочка раздвинулась в улыбке. Глаза заблестели, не отрываясь от бревенчатых боков избы.

– Гляди, ты ему нравишься, – обрадовалась Алёнка. Изба вдруг отпрянула и взвилась под самые кроны деревьев. Одну ногу поджала, как тетка Праскова, увидевшая мышь.

– Конечно нравится, столько дерева в одном месте, – пробубнил кот, поднимаясь.

– Наверное она напоминает ему бобриную хатку. Ее разрушил лось. Поэтому нам нужно его приютить… Что с вами?

Чудышко отскочила и задрожала еще сильней. Кот насуплено глядел на бобренка. Тот вдруг вспомнил о том, что держит в лапе. Приставив сучок к своим длинным торчащим зубам он замер на миг, а потом – з-з-з-з-з – раздался зудящий звук. Полетели опилки и стружка, кусок дерева мгновенно пропал во рту бобренка.

Изба взвизгнула и отскочила к лесу. Сходство с теткой Парасковой сделалось разительным.

– Это лесной бобр, – сообщил кот. – Его нельзя селить в деревяных избах. В момент все сгрызет. Останется у нас одна печка на ножках…

Он вдруг замолчал, подвигал кожей на лбу и вдруг хихикнул. Чудышко немузыкально визгнула ставнями, вжимаясь в стену леса. Котофей тут же сделал мордочку серьезной.

– Да, ты права. Это ни капли не смешно.

Он вперил суровый взгляд в Алёнку.

– Вертай его откель взяла!

Чудышко часто-часто закивала.

– Что же вы такое говорите? – Алёнка на миг смутилась. Но только на миг. – Куда же я его верну? У него и дома нет. Разрушен лосем. И родня… – она прижала ладошкой ушки бобренка и перешла на шопот, – не выжила. Он сгинет один. Не можем же мы его прогнать на верную смерть.

Изба замотала крыльцом, деревья позади нее трещали и прогибались.

– Чудышко! Мы что-нибудь придумаем. Бобрик не причинит тебе вреда. Вон гляди, кот уже что-то думает.

Кот дергал усами, шевелил кожей на лбу. Глаза бегали из стороны в сторону.

– М-м-м. Мэ-э…

Все притихли, ожидая результата дум Котофея. Тот вдруг просиял и вскинул лапу.

– Чую запах! Наши щи, небосу уже остыли. Сунем их в печь, разогреем и как наедимся! – он осекся, наткнувшись глазами на посуровевшее личико девицы. – А если учесть, что бобры не едят щи – я не против, чтобы он остался.

Алёнка только рукой махнула. Кто о чем, а кот о еде. Изба набычила крышу, девица подступила к ней с ласковыми речами:

– Избушка. Ну избушечка. Ну пожа-алуйста.

Чудышко отодвинулась и вновь помотала крыльцом. Но уже не так уверенно. Алёнка чувствовала, что еще немного и ей удастся убедить…

– Чего ты ее уговариваешь? Прикажи, всего делов-то, – ляпнул кот и полез на крыльцо. Для него вопрос был решенным.

– И что, она правда подчинится всем моим приказам? – Алёнка, расширила глаза и перевела взгляд на Чудышку. Та вдруг поникла и как-то скособенилась.

– Конечно, ты же хозяйка… – кот исчез в горнице. Изба стояла опустив ставни, крыльцо и конек.

Алёнка медленно посадила бобренка в траву.

– Посиди тут, малыш, – и ступила к огромной ноге избушки. Вытянув к кронам дерева растопыренную ладошку, девица приложила ее к груди, а потом прижала к шершавой коже ноги.

– Чудышко. Что бы они там не говорили, кощеи эти, коты и прочие… чудики.

– Я все слышал, – донесся из приоткрытой двери голос кота. – Костяша, оцени наглость.

Алёнка лишь бровью дернула и торжественно продолжала:

– Мы с тобой друзья и все решаем вместе.

Ладонью почувствовала, как дрогнула изба. Ставни ее недоверчиво распахнулись. Мелодия звучала едва слышная и очень нежная. Хотя чуялась в ней и капля недоверия…

– Только вот… – Алёнка села в траву рядом с бобренком. – Я не могу его бросить. Натура у меря такая. Всем готова помочь. Ничего не могу с собой поделать. Поэтому, может останемся пока тут? Поищем других бобров…

– Изба не может долго стоять на месте, – пробубнил сверху кот. – Мы и так застряли здесь почти на день. Ты как хозяйка должна указать новое место следования…

Изба повернула ставни к бобренку, потом чуть сдвинула на Алёнку. Туда и обратно, туда, и обратно. Потом невидимые флейты сыграли, будто выдохнули. Деревяная ступенька крыльца осторожно склонилась прямо перед мордочкой Бобрика.

– Чудышко… – глаза Алёнки наполнились слезами. – Обещаю, я стану за ним приглядывать. Он не причинит вреда.

Она цапнула Бобрика за шкирку и дернула подальше от ступеньки, к которой он уже примерялся своими длинными з-з-зубами. Крыльцо дрогнуло, но осталось на месте.

– Спасибо. Все будет хорошо.

Алёнка взбежала на крыльцо и проговорила задумчиво.

– Кощей велел выбираться к жилью…

Едва не добавила – человечьему. Как быстро я перебежала в другой лагерь, совсем недавно ведь тоже была человечкой, а теперь черте что и с боку… Бобрик.

Изба восприняла ее слова, как распоряжение. Присев пару раз и размяв ноги, она зашагала, набирая ход. Земля дрогнула и застонала от тяжелой поступи. Деревья поспешно отскочили с дороги, организуя тропу.

Алёнка хотела возразить, но бобренок глянул на нее хитрыми глазами и сделал движение вывернутся из рук.

– Ладно. Решим сперва с тобой.

***

– Ого! Так много насыпалось!

В горнице Алёнке сразу бросились в глаза настенные часы. Кучка внизу явно подросла.

– Они падали, пока вы там с избой изливались друг перед дружкой, – сказал кот, сурово дернув усами. Всем своим видом давал понять, что подобные сопли недостойны сурового мужа. Впрочем он тут же утратил суровость, задергав носом и поглядел в сторону стола. Чугун со щами все еще был там.

– Мыр, не пора ли нам все же…

– Ага! Значит часы тоже за меня… – Алёнка замолчала и вдруг воскликнула. – Я поняла. Крупицы падают, когда хозяйка избы делает добрые дела.

Она погдядела на Бобрика и звонко рассмеялась. Посадив бобренка на табурет, побежала по горнице. Глаза лихорадочно блестели.

– Я все думала, как мне поступить, – взгляд ее остановился на черепе. Она продолжила, будто говоря с ним. – Ведь Кощей сказал, что я должна помочь ему поработить род людской. Поэтому я и сбежала… Но теперь…

При словах о Кощее морда кота вытянулась, он быстро огляделся и отступил к печи.

– Кощей? Где Кощей? Почему Кощей?

Он зажал лапой рот и вжался в бок печи. Алёнка будто не слышала.

– Теперь я знаю, что делать, – сообщила она Костяше и рассмеялась. – Не надо ничего выдумывать. Стану делать то, в чем всегда была сильна. Стану помогать тем, кто нуждается. Вот как Бобрик.

– З-з-з-з!

– Бобрик?

Аленка оглянулась, да так и застыла.

– А-а-а! А ну отдай табурет!

Пока она отвлеклась, Бобрик слез с табурета, взял его в лапы и…

Алёнка ухватила за ножку и попыталась выдернуть табурет из пасти бобренка. Та подалась непривычно легко. Девица обрадовалась и вдруг увидела, что держит в руке одну обгрызеную ножку. Бобрик хитро блестел глазами посреди кучки опилок и стружки.

– Это и правда проблема…

Она задумчиво глянула на кота.

– Кощей. Откуда взялся Кощей? – бормотал тот, пугливо втягивая голову. Алёнка будто не заметила его новой озабоченности, занятая поиском…

– Есть! Придумала. Пусть хоть раз послужит доброму делу… Держи!

Она сунула Бобрика коту и кинулась в угол за печку.

– Так! Как Яга я не умею… – она ухватилась и навалилась всем телом. Изба поняла, что она хочет, и склонила пол, чтобы Алёнке было легче. – Спасибо, Чудышко.

Из-за печи общими усилиями выдвинулся котел, в котором Алёнка едва не сварилась. Сейчас он был пуст, даже успел высохнуть.

– Давай сюда.

Алёнка забрала бобренка и аккуратно посадила в котел. Тот задергал лапками, пытаясь выбраться, но борта были высокие и гладкие. Он каждый раз скатывался назад. Бобрик заскулил и поглядел на девицу.

– Это твой новый дом. Будешь здесь жить, а мы станем кидать тебе травы для подстилки, водицу для питья и деревяшки для, гм, для радости.

Она бросила бобренку ножку от табурета. Бобренок подобрался, потом напрыгнул на нее, как катенок, играющий с клубком.

– По моему он счастлив, – сказал кот. – Кинь ему туда вон то старое одеяло и полено с печи, которое Яга использовала вместо подушки…

Алёнка так и сделала, удивленно поглядывая на кота. Чего это он вдруг так проникся заботой о бобренке. Раньше кроме живота его ничего не волновало.

– И расскажи мне, наконец, отчего ты поминаешь Кощея так, будто знакома с ним лично! – яростно закончил Котофей.

Алёнка убедилась, что бобренок пока не требует внимания и села рассказывать.

Кот слушал вытаращив глаза и вздыбив шерсть. Когда услышал о портрете на стене, выгнул спину и поднял хвост.

– Убрать! Выбросить! Долой из избы…

Он вдруг замолчал и повернул голову к Вратам Мудрости. Алёнка в точности повторила его движение.

– Ты думаешь о том же, о чем я? – спросила она.

– Точно, – кивнул кот.

Пыхтя и толкаясь они бросились к картине и попытались ее снять. Вскоре Алёнка поняла, что старается в одиночестве. Кот отступил к печи, и кажется даже не смотрел на картину.

– Кот? Ты чего? – повернулась к нему Алёнка.

– А чего я? – смутился тот. – Кощей весомый и картина его весомая. Не нам ее сымать.

– Да. – Алёнка с сожалением отступила от картины. – Нужно придумать что-то другое…

Она задумалась. Какое-то время в избе было слышно лишь, как бобренок играет в котле с деревяшкой.

– Знаю! – просияла вдруг девица. – Помнишь, ты говорил, что если вовремя не отдать приказ с местом назначения, изба пойдет куда ноги несут и затеряется в лесных далях.

– Помню, но как это нам… – кот замолчал.

– Предлагаю затерятся всем вместе. Глядишь, если мы удалимся достаточно далеко, Кощей не сможет дотянуться до картины своим волшебством… Что? Почему ты так глядишь?

Морда кота вытянулась, в глазах появилось почтение.

– Ну и хитрая ты. Думал чего тебе, неумехе и дурочке, Яга избу доверила? А ты вона что. Хитрая, что те лиса.

Алёнка решила принять это за похвалу.

– Пускай человеки ещё один век поживут, – пробормотала она, – пока их не предала дурная девица из доброй избы.

Не давая коту рта раскрыть, она воскликнула:

– Чудышко, слышишь меня? Не беги больше к людским поселениям. Отныне у нас нет цели. Не сопротивляйся. Пускай тропы Леса сами нас несут. Поглубже! Подальше…

Она ощутила легкое несогласие, потом доверие, которое почти сразу же перетекло в страх.

– Чудышко? – спохватилась Алёнка. – Ты боишься? Я думала…

Пол задрожал, стены леса вокруг закружились, будто в хороводе. Алёнка испуганно глянула на Котофея.

– Поздно, – авторитетно заявил тот. – Скоро мы узнаем, отчего сказки не рекомендуют ходить туда не знаю куда.

Костяша как всегда промолчал, выражая тем свое безоговорочное согласие.

Глава 11 – Лесное ктулху

А потом дело, наконец, дошло до щей. К вещей радости Котофея.

Они вытащили скамью и оставшийся табурет на крыльцо, Алёнка отыскала в Любой комнате небольшой столик, застеленный красивой белой скатертью с голубыми узорами по краям. Рядом стояла корзинку со снедью. В ней был душистый хлеб, словно только что из печи, здоровенный шмат сала, кусок копчёного мяса источающего одуряющие ароматы. В берестяном туеске лежали лесные ягоды: черничка вперемешку с малиной и земляникой, рядом еще один туесок с орехами, помимо прочего в корзинке были душистые травы, сочные листики лесного лука, молодой крапивы и щавеля.

Расставив по столу корзинки и тарелки, девица ощутила пустоту, которая будто случайно образовалась у неё в центре столика. Еще раз сбегала в Любую комнату и обнаружила там небольшой изящный самовар. Он стоял у самого порога и с важным видом пыхал паром из трубы. Ручки его были заботливо обёрнуты материей, будто некто помнил, как Алëнка ожглась о заслонку печи и старался не бередить ее воспоминания. Рядом с самоваром завернутые в чистые тряпицы лежали стальной нож и резные деревянные ложки.

– Вот это сказка!

Алёнка поставила самовар посередь стола, уселась было, но тут же подскочила и сиганула с крыльца в лес. Кот не успел поднять свой пушистый зад от скамейки – хлоп! – Алёнка уже вернулась. В руках несколько толстых веток и большой кусок дерева.

– Приметила по пути, Бобрику угощения… – словно извиняясь сказала она.

– Уф, – кот выдохнул и опустился на лавку. – Я уж думал ты опять…

– Ой, я забыла поблагодарить тебя. Котик, как здорово, что ты дал мне эти замечательные сапожки. Без них я бы я сгинула в лесу. Как есть сгинула.

Она подскочила и отвесила коту земной поклон.

– Благодарствую, Котофей Мурьяныч. Век буду помнить.

Кот замурлыкал, потер усы и втайне порадовался, что не видно под шерстью, как он краснеет.

После сытного обеда, или уже ужина, Алёнка заварила кипятком из самовара травы из корзинки, вокруг распространился бодрящий дух. Стоило только вдохнуть его, как сердце шибче стучало в груди, а цвета мира как будто становились ярче.

Аленка встала и подошла к перилам крыльца.

– Не понимаю…

– Что? – поставил уши домиком Котофей.

– Когда я была там, – Аленка указала рукой на темные стволы, проплывающие мимо, – и боялась, лес был именно таким, каким я страшилась его увидеть. Опасности, напасти, чудища.

– И?..

– Погляди на Лес теперь.

Личико девицы было очень серьезно. Она пыталась понять.

– А что теперь?

Кот впился когтями и челюстью в кусок капченого мяса и, урча, принялся его поглощать.

– А ты погляди…

Алёнка встала и подошла к перилам, которые отделяли их от близких ветвей сосен.

– Красивый. Спокойный… – она сложила пальцы в щепотку, подыскивая нужное слово. – Добрый!

– Что?! – Котофей даже лакомство опустил. – Добрый?

Зелёные глазищи разом сделались больше.

– Да. Я так бы его теперь и назвала – Добрый Лес, – сказала Алёнка, продолжая сосредоточенно размышлять. – Может быть, то что было вчера – приснилось мне?

Она вопросительно и даже немного требовательно поглядела на кота. Кот с сомнением поглядел в чащу. Ветви причудливо переплетались, густой подлесок не позволял ничего разглядеть дальше пары шагов. Деревья были столь высоки, что не видно было ни клочка неба. Меж стволов плыл белый туман.

– Не зна-аю. По-моему ты того… – он покрутил лапой у виска и поглядел на недоеденое мясо. – Лес просто боится избушку…

Сквозь ветви прямо на крыльцо пробился луч далёкого солнца. Кот зажмурился, а девица рассмеялась.

– Не похоже, что это страх, – и добавила с непрошибаемой уверенностью. – Лес Добрый! Просто нужно это увидеть.

Она вернулась к столу и беззаботно подняла чашку с отваром. Кот, наоборот, долго сидел, позабыв о мясе, хмурился и шевелил ушами.

***

С каждым днем они забирались все глубже и глубже в лес. Картина с пустым троном оставалось безжизненной картиной. Никто не спешил одернуть Аленку и вернуть избу к человечьим поселениям.

– Может у него какие-то ограничения есть? Раз в седьмицу может использовать волшебство картины, – говорила Аленка. Кот шевелил ушами и молчал. Но в этом молчании каждый раз девица слышала чуть меньше сомнения.

Постепенно ее стал отпускать страх. Она меньше косилась на картину и более беззаботна предавалась повседневным делам. А дел прибавилост, ибо после спасения Бобрика Добрый Лес то и дело подкидывал им безхозных детенышей. К радости Чудышки среди них не было бобрят.

К исходу пятого дня по горнице весело прыгали лисенок, зайчонок и суслик. У суслика зубы хоть и походили на бобриные, дерево грызть он не пытался. Еды а Любой комнате хватало на всех, и кот не возражал. Он и так редко слазил с печи.

– Сбежала я от Кощея, – прошептала Алëнка, убаюканная этим умиротворением. Она с улыбкой смотрела как зверята бегают по горнице. – Вот он, рецепт счастья хозяйки избы. Схоронись подальше и твори добра, сколь сумеешь…

***

Это случилось на следующий день после Алëнкиной похвальбы. Утром, после сна девица остановила избу и вышла на крыльцо. Самоходная избушка, путешествующая куда попросишь – это здорово. Любая Комната, в которой можно найти все, что пожелаешь – еще лучше. Но Ящер побери, отчего посреди этих чудес никто не додумался предусмотреть банальное отхожее место.

Когда потребность в нем возникла впервые, Алёнка краснея и смущаясь так и не решилась сформулировать мысленный запрос. Вместо этого она попросила избушку остановиться и независимым шагом, делая вид, что просто решила ознакомиться с местными примечательностями, отправилась в лес.

Забравшись подальше в кустики сделала свое дело и наткнулась взглядом на гриб.

– Во! – показала его избе, когда вернулась. – Говорю же, по делу ходила…

Каждый раз так продолжаться не могло. Поэтому Аленка придушила стеснительность и подошла к коту.

– Котик, а котик. А как бабушка Яга делала это?

– Как и все, – охотно ответил кот. – За столом, ложкой. Бывало поставит чугун и…

Алёнка брезгливо скривилась.

– На крыльце вот не любила. Продувало ее, старая же, пускай и не признается.

Новая хозяйка кивала, все ясно про бабушку, хотя ее способы мне не подходят, но можно понять старого человека…

– Готовить любила, а вот чугуны да тарелки мыть – нет. Вот мы и были в том состоянии, которое ты застала.

– Тьфу, кот! Так ты про еду что ли говорил?

– Конечно. А ты про что?

– А я про то, что после… – Алёнка опять покраснела.

– А-а, так то на улице. У нас и без того грязно было…

Вот и теперь Алёнка ни свет, ни заря вышла на улицу. Лес серебрился капельками росы, стояла абсолютная тишина – ни птаха не крикнет, ни сучок не скрипнет. Девица застыла, заворожённая этим тихим и покойным миром.

– Ты чего? – из приоткрытой двери появился кот. – Окаменела, будто смерть увидала.

Алёнка дрогнула, словно её внезапно разбудили, и обернулась. Глянув на блаженную улыбку, Котофей с тревогой поглядел на лес.

– Кого ты там увидела? Что-то твой "добрый"лес меня настораживает.

– Ты погляди, какая ти-ши-на! – прошептала девица. Кот нестороженно дёрнул ушами.

– Как это тишину можно поглядеть?..

– Не будь занудой! – она ухватила его и усадила на перила крыльца. – Слышишь?! Слышишь? Ти-ши-на!

Кот нахмурил лоб и задёргал ушами.

– Ну тишина, и чего?..

– Тш… – Алёнка подняла палец. Блаженное выражение уступило место напряжённому вниманию.

– Чего "тш"? Сама говоришь – ти-ши-на… – он передразнил Алёнку.

– Тихо. Я что-то слышу. Вон там. В лесу…

Она подошла к краю, изба тут же опустила крыльцо к земле.

– Стой. Куда ты? – кот заволновался.

– Кто-то… – прошептала девица, напряжённо прислушиваясь, – плачет…

Она зашагал к чаще, будто заворожённая. Котофей запыхтел и поплёлся следом.

– Слова, которые всегда знаменуют проблемы. Бобрика притащила, потом этих трех. Чего теперича? Призрачного волченка? Будто Костяши нам мало…

Только призрачных волков кот опасался более, чем бобров. Отчего – не говорил. Алëнка подозревала тут банальную вражду кошек и собак, но тоже молчала. Ну как обидит своими подозрениями уважаемого Котофея Мурьяныча.

Не слушая кота, девица раздвинула ветви подлеска, поднырнула под раскидистую лапу ели и углубилась в лес. Сперва издалека, а потом все отчётливей до неё доносился звук.

– Да… Кто-то…

Она оглянулась. Изба скрылась за деревьями, зелёные глазищи кота сверкали среди темной хвои.

– Не стоит отходить далеко, – мявкнул кот. – Коли ты потеряешься, дороги назад можешь и не отыскать.

– А ты?

– У меня чутье.

– А у меня – сапоженьки, – улыбнулась Алёнка и притопнула. В стороны разошлась волна воздуха. – Идём.

Морда кота вытянулась. Ой, не кончится добром эта ти-ши-на.

– Ути, гляди какая кро-оха! – раздался из-за ветвей восторженный голос. – Котик, ты только погляди!

Он прыгнул вперёд, да так и встал. Девица стояла спиной к деревьям и показывала большого почти голого птенца с огромной головой, горбатым клювом и с культяпками крылышек.

– Ты что, сбрендила?! – заорал кот. – А ну брось его там, где взяла!

– Но как же… – опешила девица. Личико её сделалось строгим. – Ладно с Бобриком ты был против, но мне казалось, что коты должны любить птичек.

– Так то птичек, а не змиев! Погляди на его размеры – Горыныч вырастет, не меньше! Бросай его скоре… – глаза кота округлились. – А-а-а! Спасайся кто может!

За спиной Алёнки лапы елей раздвинулись, ближе к верхушкам сверкнул огромный круглый глаз. Рядом торчал здоровенный клюв, который одним движением перекусил бы девицу, попади она в него.

– Ктулх! Ктулх! – прогремело сверху. Алёнка втянула голову в плечи и обернулась. Какое-то время её глаза глядели в огромное и круглое, потом гигантская голова повернулась, и на девицу глянул другой глаз. Тишину леса пронзил визг.

– А-а-а! Чудище! Спасайся, кто может!

Гигантским прыжком она оказалась рядом с котом. Тут явно не обошлось без сапог, человек, даже напуганый, на такое просто не способен. Пихаясь и отталкивая друг дружку, они ринулись сквозь подлесок. Не чуя ног, забрались на крыльцо и прижались друг к другу, глядя на лес.

– Уф, – сказала Алёнка, утирая пот, выступивший на лбу.

– Едва спаслись, – выдохнул кот, одну лапу прижимая к груди в районе сердца, второй опираясь о закрытую дверь избы.

– Курлык-курлык, – радостно заявил птенец.

– Что-о?! – глаза кота сделались почти такого же размера, как глаза чудища из леса. – Зачем ты притащила его с собой?!

Лицо Алëнки приняло давно ему знакомое упрямое выражение:

– Но котик. Не могли же мы бросить его под ноги тому чудищу…

Кот задохнулся от возмущения. Какое-то время только и мог, что ловить раскрытым ртом воздух.

– Дура, – просипел, наконец. – Это была его мать.

– Ма-ать? – Алёнка неуверенно глянула на птенца.

– Курлык, – радостно произнёс он.

– Ктулх! Ктулх! – раздалось из леса. Бам, бам, бам! Земля содрогалась от поступи гигантских ног. С оглушительным хрустом падали деревья. Изба насторожились и приподнялась на ногах. Крыльцо при этом оказалось сбоку.

– Я должна все исправить, – решительно молвила Алёнка и направилась к ступенькам. "Курлык", – радостно сказал птенец.

– Ктулх!

Из зарослей боком выдвинулась голова на длинной шее.

– Ктулх! – голова повернулась, глядя вторым глазом. В приоткрытом клюве грозно клекотал тонкий язык.

Бам! Бам! Изба широко расставила огромные куриные ноги. Когти вонзились в землю, захрустело. Дёрн рвался и выворачивался. Окна Чудышко полыхнули алым, ставни и дверь затрубили громкую угрожающую мелодию. Алёнка присела, прижимая к груди птенца.

В сторону птахи выстрелили несколько корней, один обвил лапу и подсек. "Ктулх!"– чудовище начало падать и зацепило несколько деревьев. Те с хрустом развалились на куски. Тонкие, как веревка, прочные, как жила Горыныча, вспомнила Аленка котовые слова. Мать птенца и правда похожа на гиганского змея.

Клёкот превратился в испуганный, птаха кое как выпрямилась и отступила. Изба топнула ногой, мать птенца курлыкнула, почти так же жалобно, как ее дите, и скрылась в лесу.

Изба гордо выпятила крыльцо и важно вышагивая, двинулась вдоль деревьев. Корни воинственно топорщились в стороны. Алёнка нутром ощутила гордость Чудышки. Уберегла хозяюшку, защитила.

– Что же ты натворила, – пролепетала девица, не решившись сказать об этом вслух.

– Курлык, – горестно вторил ей птенец.

– Не бойся, малыш. Я догоню твою маму.

Прежде чем кот успел, что либо сделать, Алёнка прямо с крыльца скакнула в чащу. Сапоги слушались её все лучше. По лицу ударила листва, щеку пропорола острая веточка. Девица прижала к себе птенца, закрывая его от леса.

– Что ты делаешь? – мявк кота потерялся далеко позади.

– Я должна исправить ошибку, – ответила Алёнка птенцу в теплый пух на боку. – Если она сейчас убежит, он никогда больше не увидит мать.

Ноги в нарядных сапожках смазались от скорости, вокруг замелькали стволы деревьев. У Алёнки перехватило дух, коли врежется – мокрое место останется.

Толком испугаться не успела. Обе ноги вдруг выпрямились, выставив вперёд каблуки. Пробороздив лесную землю, Алёнка встала. От неожиданности выпустила птенца. Он пролетел по дуге и мягко плюхнулся в заросли папоротника.

– Курлык, – жалобно донеслось с места падения.

– Ктулх! – громыхнуло сверху. Девица втянула голову в плечи и подняла взгляд. Птаха стояла прямо над ней.

– Курлык! Курлык!

Птенец радостно прыгал рядом с мамой. Птаха ласково подтолкнула его клювом, словно убеждалась, что все в порядке. Потом круглые глаза уставились на Алёнку. Ноздри злобно раздулись, из них ударили струи воздуха. Лапа загребла и дёрнула назад землю.

– Беги-и!.. – донёсся из лесу слабый возглас кота. Алёнка не тронулась с места, ее будто заморозило страхом. Как тогда, когда на нее мчался лось.

Бам! Бам! Птаха ступила ближе, длинная шея пошла назад. Алёнке вспомнилась дальнозоркая тетушка, которая точно таким же движением отодвигалась назад, чтобы разглядеть что-то мелкое. А потом девица поняла. Птаха берет размах, чтобы ударить клювом.

Клюв был огромный, с её туловище. Алёнка пискнула и закрылась руками. "Отмучилась, – пролетело в голове. – Зато птенец не отстанет от мамы…"

Бам! Удар поднял тучу пыли и разбросал землю. Под сводами леса повисла тишина, даже птенец затих, напуганный яростью матери.

Глава 12 – Новый обитатель избы

– Что творишь, дурёха? – раздался громкий женский голос, густой и тяжёлый, как огромная капля мёда. – Коли помрёшь, Кощей с меня три шкуры спустит.

Алёнка ощутила под собой мягкую хвою, открыла глаза и поглядела вверх. Над ней стояла крохотная и очень хрупкая на вид женщина. Она была в зелёном переливающемся в полумраке леса платье и с бледными зеленоватыми волосами. Алёнка мигнула и едва удержалась, чтобы не протереть глаза. Гладка кожа женщины тоже отливала зеленью. Она выставила перед собой ладонь, гигантский клюв уткнулся в самую её серёдку.

– Ктулх! – приглушённо курлыкнула птица. В голосе слышалось удивление.

– А ты давай отседа… – бросила ей женщина. Сжав ладонь, она ухватила самый кончик клюва и сделала движение, будто небрежно отбрасывает мелкий мусор. Голову чудища кинуло в сторону, она ударилась о ближайшие деревья и снесла их, словно это были тонкие тростинки.

– Курлык! – закричал птенец и бросился к маме.

– Эй! – крикнула Алёнка. – Что вы творите? Обидели маму ребеночка.

Глаза зелёной женщины расширились. Она оглянулась на девицу, словно хотела ударить. Потом кулак её разжался.

– Тебя спасаю, – сказала она, отвернулась и пошла в ту сторону, где Алёнка оставила избу. Девица неуверенно оглянулась. Ошалелая птаха трясла головой и больше не помышляла о нападении. Рядом радостно скакал птенец.

В лесу грохотало и хрустело. "Беззащитная"птаха пыталась подняться, валя соседние деревья. Птенец благоразумно держался в сторонке. Кое-как она поднялась и потрясла головой. Круглые глаза уставились на женщину в зелёном. Из раскрытого клюва выпало курлыканье, теперь в нем был лишь страх. Цапнув клювом птенца, птаха заспешила в лес. Громовые шаги и подрагивание земли стихли вдали.

– Уф! – ноги Алёнки дрожали и подгибались, когда она подошла к избе. Тело запоздало вспомнило, что было на волосок от гибели.

– Добрые поступки не всегда ведут к добрым делам, – мяукнул кот, слезая с крыльца с огромной кружкой в лапах. – На, испей…

– Глупые поступки никогда не ведут к добрым делам, – произнёс все тот же густой женский голос. Кот и Алёнка обернулись. Неведомая спасительница стояла рядом с избой, уткнув свой крохотный пальчик в огромный коготь Чудышки.

Изба дёрнулась, пытаясь высвободится. Женщина должна была отлететь, но она осталась на месте. Как и лапа Чудышки.

– Стой, кому говорю, – молвила незнакомка. Говорила вроде бы негромко, но её голос колыхнул тишину, как крик. Туман подался в стороны, будто на него дыхнул огромный змий.

Изба дёрнула второй ногой, Алёнка даже рот открыла, чтобы крикнуть, показалось, что маленькую незнакомку снесёт ударом в лес.

– Уй! – Алёнке показалось, что она слышит этот крик. Женщина осталась на месте, а изба подогнула лапу, словно зашибла палец о камень.

– То-то же, – сказала женщина и подняла взгляд. – А вот и новоиспечённая хозяйка. А ну уймись…

Она хлопнула по куриной ноге, та подломилась, и изба шумно шлёпнулась на землю. Алёнка разинула рот. До того птаха, теперь вот изба. Что за силища у этой тетки?

– Ну здорово, – сказала женщина, подходя. – Меня зовут Кика. Я из кикимор.

Алёнка рта не успела раскрыть, как Кика нахмурилась и добавила.

– Лесных. Не вздумай путать меня с болотными. Они воняют и вообще…

Насупившись, словно Алёнка обвинила еë в чëм-то непотребном, Кика подошла и ступила на крыльцо. Доски взвизгнули, будто от чудовищной тяжести.

– Ну ка, не ной, – строго бросила кикимора. – Лесной Мастер тебя выстроил или кто?

Изба крякнула и замолчала. У Алёнки слова жалости застыли на губах.

– Здравствуйте, – пролепетала она. – А вы…

И замолчала, не зная, что сказать.

– Меня Кощей послал, – бросила Кика, глядя девице прямо в глаза. – И не зря, гляжу. Ещё чуть и пришлось бы искать новую хозяйку избы.

Она отворила дверь и вошла в избу. Алёнка переглянулась с котом, и они устремились внутрь, едва не застряв на входе.

– Осторожнее!.. – воскликнула девица. Гостья стояла перед картиной с Вратами Мудрости. Она недоуменно оглянулась, потом как ни в чем не бывала приблизилась почти вплотную.

– Замечательная вещь, не правда ли? Настоящий шедевр искусства.

Алёнка вдруг вспомнила слова Яги. "Проверяет потусторонний вес…".

– Я так минут пять простою, пока втягивать начнёт… – сообщила Кика.

В голове Алёнки раздалось поскрипывание и ворчание Чудышки. Изба сокрушалась, что приходится нести в себе такую тяжесть.

– Что ж, – сказала Кика и резко отошла от Врат. – Кощей велел, чтобы я проследила за вами. Через меня он станет посылать свои приказы. Первый из них…

Она примолкла, изба замерла, словно прислушиваясь, потом развернулась.

– …выбраться поближе к цивилизации. Человечьей, конечно же, – Кика многознасительно поглядела на Алёнку. Та пригорюнилась. Вот тебе и "сбежала я от Кощея". Рано радовалась.

– А теперь мне нужно удобное тихое место, – безапелляционно заявила Кика. – Стану Кощею послание писать. О прибытии. И вашем непослушании.

Она многозначительно поглядела на Аленку. Та задрожала, сразу же вспомнился ледяной взгляд старческих глаз на юном лице красавчика. И боль в ладошке.

Что-то невнятно пискнув, подошла к двери в Любую комнату. На миг прищурилась и распахнула дверь. Внутри явилась та самая комнатка с ночным окном и столиком с толстой свечой в подсвечнике. Только вместо кровати стоял небольшой стол и кресло с мягкой обивкой.

Кика заглянула в комнату поверх плеча Алёнки и поджала губы.

– Сойдет. Только в следующий раз повесь на окна плотные занавески. Не люблю лунный свет…

Она отодвинула Алёнку в сторону, демонстративно тряхнула перед её лицом стопкой листов и походной чернильницей, которые взялись в её руках неведомо откуда, и прикрыла дверь изнутри.

– Какая фифа, – мяукнул кот с печи. Но приглушив голос, чтобы та не услышала.

Алёнка ничего не ответила. На её попытку сбежать Кощей ответил очень весомым аргументом. А изба теперь с каждым шагом будет приближаться к обжитым людьми местам.

– Что же теперь делать? – пискнула она, прикрывая рот ладошкой. Ответа на этот вопрос не было ни у кота, ни у Костяши.

***

Приказ выбираться к людным местам был отдан, на следующее утро Алёнка, выходя на крыльцо для утренних дел, страшилась увидеть вдали деревянные домики или пашню. Она облегченно выдохнула, увидав привычные череду деревьев и туман.

– Поживем еще… – тихо молвила она и потопала в ближайший подлесок.

Когда вернулась, принялась размышлять, позволительно ли ей будет не отправлять избу сразу в дальнейший путь, а отдохнуть.

Так ничего не придумав, решила, что все выйдет само собой и принялась стряпать. Кот проснулся и наблюдал с печи. Потом ему надоело, он спустился и подошел к столу. Аленка сноровисто лепила булочки, а Котофей задумчиво сидел за столом и глядел на кружку с водой. Лапа его гуляла по столу, приближаясь все ближе.

– Мур!

Бах! Глиняная кружка разлетелась осколками. Аленка так и подскочила.

– Кот! Ты чего?

– Чего, чего? Обычная кошачья натур-ра, – пожал плечами тот.

– Я думала, коли ты разговариваешь, так и натуру в узде держать можешь…

– Могу, конечно, но разве теперь надо было? – равнодушно ответил кот. С утра он всегда был меланхоличен.

Алëнка поглядела на него и передумала ругаться.

– Не беда, уберем, – сказала бодро. Теперь она знала как работает изба. Девица привычно подошла к стене с часами и отворила дверь. Только после этого вспомнила, что там занято.

– Простите. Извините. Я не хотела, – зачастила она, пятясь от входа в комнату. Кот едва не свалился с лавки, силясь заглянуть внутрь. Среди метел и лопат на ведре сидела кикимора и злобно зыркала на Алёнку. Бам. Метла скользнула водь стены и врезала черенком по зеленоватому лбу.

– Я все исправлю… – пискнула Алёнка и аккуратно прикрыла дверь. Она вернулась нна место и тихонько села на лавку, спиной к Любой комнате. Не удержалась и прыснула, плечи ее мелко затряслись. Кот от смеха свалился с лавки и задрыгал задними лапами, раскидывая черепки.

– Ихи-хи-хи! – Алëнка никак не могла остановиться. – Кикина… ой, не могу… Кикина очередь узнать, что не в сказку попала…

Костяша свысока и очень неодобрительно взирал на их неподобающее приличному человеку и коту поведение.

Так она узнала, что Любая комната не может одновременно быть и комнатой для отдыха и кладовкой.

А Дремучий Лес не изменял себе. Куда бы они не отправились, какую бы стоянку не затеяли – везде попадались крохотные беззащитные существа. Бельчонок, енот, куница – Аленка никому не отказывала.

За каждый такой случай часы на стене роняли по одной Златой крупице. Не смотря на то, что из-за малышей приходилось тревожить Кику, та, скрепя сердце и скрипя зубами, не препятствовала. Благодаря этому Аленка сразу записала ее в добрые люди, вернее существа. Кто знает, вдруг кикиморы не терпят сравнения с людьми, тут лучше перебдеть. Вон и Костяша, кажется, того же мнения.

Постепенно детский зоопарк внутри избушки рос. Кот каждый раз возмущался и поминал призрачных волков, которых однажды Аленка пустит внутрь. И конечно же накаркал.

***

– Возьмём этого волчонка. Смотри, какой мила-ашка, – кричала Алёнка. В её руках вяло свесив лапы висел щенок с пушистой шерстью.

– Это я виноват, – кот обреченно сел посреди леса, шерсть на загривке встала дыбом. – Коли не желаешь что-то видеть, не стоит о том даже думать. А я постоянно поминал, пущай и в шутку…

– Кот! Я думала тебе чужда вражда псов и кошек, – Алëнка выложила свой козырь. Много думала над сим вопросом и пришла к мнению, что это коту должно быть стыдно, не ей.

– Ты же вон какой умный, разговаривать умеешь…

– Ты явно не знаешь Призрачных Волков, – кот был непривычно серьезен. – Если мы привлечём их внимание, они станут преследовать нас даже если мы спустимся в подземный мир Кощея и Мары.

– Но… Как же?.. – Алёнка поглядела на волчонка. Тот заскулил и крутнул хвостом. Выглядел он совершенно безобидно и ничем не отличался от того же лисенка, которого кот принял без вопросов. Девица решительно тряхнула волосами. – Посажу его в Любую комнату, он тихонько посидит.

Она прошла мимо кота, которого передёрнуло от одного вида волчьей шерсти.

– Может не на-адо? – заныл кот и двинулся следом. – Раньше ты спрашивала разрешения у меня, а теперь?

– Надо, котя, надо, – пробормотала Алëнка. – Он тебя не объест. Ты же не любишь кости?

– А еще я не люблю, когда кости делают из меня. Да спроси хотя бы Костяшу.

Череп невозмутимо глядел с верхней полки. Дескать, нечего меня вмешивать в свои мелочные споры.

– Видишь? – сказала Алëнка. – Он не против. Изба, если это не касается бобров, на моей стороне. Ты остался в меньшинстве.

– Кика! – воскликнул кот. – У нас теперь есть Кика.

Скри-ип. Аленка уже отворяля дверь Любой комнаты.

– Ой, Кикочка, прости, – защепетала она торопливым извиняющимся голоском. – Это к лисёнку, еноту, куничке и… кто там у нас еще?! Словом, еще один детенышь погоды не сделает. Одним больше, одним меньше, ха-ха, правда ведь?

За дверью в Любой комнате напротив кресла кикиморы образовался целый вольер, где резвились названные зверушки. Алёнка сунула туда волчонка и задом стала отступать к выходу.

– Сил моих больше нет! Уберите их отсюда! – закричала Кика. – Не могу терпеть этих мохнатых чудищ!

– Кика, как ты можешь так говорить? – наставительно заявила Алёнка. Сама шарила за спиной в поисках ручки. – Я же знаю – ты добрая.

– А-а-а!

Бух! В поспешно закрывшуюся дверь ударила тяжёлая чернильница. По доскам потекли тёмные потоки чернил.

– Детёныши не чудища, чудища придут за ними, – бубнил кот с печи.

– Тсс! – Алёнка подняла палец. Из Любой комнаты доносилась… тишина.

– Обычно она дольше гневается, – прошептала девица. Кот, кряхтя, полез вниз. Пихаясь и отталкивая друг друга, принялись заглядывать в замочную скважину.

Кикимора с первого взгляда плохо отнеслась к бобрёнку, всегда недолюбливала лисёнка и будто не замечала енота и остальных. Теперь же она молчала и глядела неподвижным взором в сторону вольера. Руки её подхватили щенка, тонкие пальцы погрузились в шерсть. Волчонок затих, наслаждаясь лаской.

– Что там, что? – кот пихнул Алёнку, и Кика резко отвернулась от двери. Но девица могла бы поклясться, что за миг до того в её глазах блеснули слезы.

Аленка ощутила, что по дурацки широко улыбается. В груди распустился узелок страха, который появился там, когда Кика объявила себя посланницей Кощея.

– Не такая уж ты и бесчувственная, – прошептала девица. Она отодвинулась от скважины и сказала коту: – Тут явно какая-то тайна…

С той поры кикимора резко потеплела к зверятам. Она перестала противиться их появлению и даже начала помогать с кормёжкой. Кика никого не выделяла, но Алёнка чувствовала, что к волчонку кикимора ощущает особую теплоту. Волчонок был единственным, кому Кика дала имя. Она называла его Волчик.

Кикимора даже перестала закрывать дверь в Любую комнату, чтобы всегда видеть не сбегают ли её подопечные, отчего частенько случались казусы.

– А-а-а! – хором кричали Кика и Алёнка. – Фу, не грызи это!

Одна держала щенка, вторая тянула из его пасти одеяло, превратившееся в рваную тряпку. Проказник сбежал из вольера и пролез на Кикину постель, пока она готовила в избе кашу для птенцов тетерева.

– Его надо выкупать. Он воняет, – заявила Кика, когда изорванное в клочья одеяло было выброшено за окно, а щенок, радостно виляя хвостом, облизал лицо кикиморе.

– Но как же? Примет ли его стая?

– Коли стая найдёт его у нас, тебя не спасут ни Избушка, ни даже Кощей. Костяша не даст соврать.

Отчего-то Кика считала, что череп стал таким не благодаря стараниям бабушки Яги, а после встречи со стаей.

– Кощей? – Алёнка так удивилась, что внутри даже не кольнуло ледяным холодом, как всегда бывало при звуках этого имени. – Я думала, что тут поможешь даже ты. Вона ты как с птахой управилась.

Очень долгое время Кика молчала. Алёнка начала переживать, не обидела ли, все эти весомые так трясутся над своим весом. Вдруг испортила зародившиеся добрые отношения, корила себя, готова была просить прощение.

– Думаешь, отчего Кощей желает завладеть избой? – тихо проговорила кикимора, опуская волчонка на пол. Тот радостно ускакал в угол комнаты и вцепился зубами в край одеяла, свешивавшегося с печи. Кот мявкнул и потянул свой край за трубу.

– В лесу водятся звери, способные преодолеть наш вес, – закончила Кика.

Алёнка вытаращила глаза.

– Как такое может быть? Вон ты как с той птахой легко управилась.

Кот мявкнул и со стуком упал с печи, Волчик радостно заскакал по избе, утаскивая одеяло.

– Та птаха обычная, бездушная. С ней легко управится. Но в глубинах Дремучего Леса обитают звери, которые имеют особое свойство – Дух. Призрачные волки, – она глянула на волченка, который таскал кота с одеялом по всей горнице, – на то и призрачные, что помимо страшных тел мира живых имеют потустороннее призрачное нутро ирия – небесного острова, и еще более опасное тело подземного мира Кощея. По сути имея волчий Дух те волки живут сразу в трез мирах.

Аленка подалась вперед.

– Дух. Что это за сила такая? Всегда считала, что вершина силы – это богатырская весомость.

Она покосилась на Око Мира.

– Весомость это да, она поможет в защите от Призрачных волков, но победить их все равно не сможет ни один богатырь. Ускользнут в иные миры, или явится вся стая.

Кика замолчала, взгляд сделался отсутствующим, а лицо печальным. Словно вспомнила что-то, давнее и недоброе. Вот она, тайна, вспомнила Аленка первую реакцию на Волчика. Кикимора тряхнула головой и очнулась.

– Стая – это не просто сборище отдельных чудищ, каждое из которых способно загнать и загрызть с десяток таких птах, как та, с которой я совладала. Все они как члены одного большого призрачного тела, которым управляет сам волчий Дух. А совладать с волчьим Духом, да ещё и в лесу – мало у кого такие силы есть.

– Ничего себе, – Алёнка так и села на скамью от удивления. – Дивны дела этого мира. Но как же тогда наш Волчик?

Кот с причитаниями лез назад, волчонок радостно мотал головой, разрывая одеяло.

– Он не опасен. Пока волчонок мал, он не член рода. Таковым он становится после Большой Охоты.

– Откуда ты все это знаешь?

Кика открыла рот и вдруг смутилась. Алёнка глядела на неё во всё глаза, потом спохватилась и отвернулась к волченку.

– Отдай коту одеяло. Плохой мальчик!

– Придумала, – воскликнула кикимора. В голосе чуядись облегчение и благодарность Аленке, что не продолжила распросы. – Давай посадим кота следить за бобрёнком и помоем в котле Волчика.

Она сделалась деловита, а Алёнка решила попробовать разговорить её в другой раз.

А потом была баня. Они вымочились сами и забрызгали все вокруг. Кот поглубже задвинулся на палати, но Аленка, как не полнимала взгляд, все время видела его зеленые глазищи. После Кика ушла в Любую комнату и унесла Волчика, девица глядела ей вслед и вдруг смутилась.

Уже не первый раз ее посетила странная мысль. Если этак взглянуть, не плохо, что я не помню мамину внешность. Мама всегда любила зверей, у них было полно котов, собак и прочих найденышей. Сейчас коли прикрыть глаза, так, чтобы все расплылось, можно себе представить, что Кика – это мама, а избушка простая, и нет этих лет разлуки, и вообще все у них хорошо.

Она поспешно утерла глаза, но все вокруг снова расплылось. Слезы текли по щекам и не могли унять растравленную душу.

Глава 13 – Кушанье для избы

Дни складывались в седьмицы, а человечьего жилья так и не встретилось на их пути. Кика больше не поднимала речь о том, куда ехать. Аленка решила, что ее метод – делай добро и ни о чем не думай – снова сработал и перестала переживать.

Каждое утро они останавливались в прекрасных местах. То это был пологий берег широкой реки, то опушка леса с живописным лугом. Однажды они очутились на просторной поляне, с которой ночью прекрасно было видно бездонное небо со множеством звезд.

То, что изба остановилась там, было непривычно. Обычно ночи напролет она предпочитала топать, а останавливалась лишь утром.

Почуяв остановку, Аленка вышла на крыльцо. Изба сидела прямо на траве, раскинув, кажущиеся неуклюжими ноги по всей поляне. Ставни были распахнуты во всю ширь.

Аленка хотела было восхитится видом, но вдруг поняла, что слова грубы и неточны. Девица тихо спустилась вниз и села на траву рядом с избушкой. Чудышко вдруг задрожала, от нее донесся звук, похожий на вздох.

А потом они сидели так тысячу лет и три года…

– Как здорово, – молвила Аленка. – Нет ничего лучше посидеть в тиши вместе с лучшей подругой.

Изба ничего не ответила. Она и не умела. Но где-то внутри этих бревенчатых стен Аленка ощутила нечто тонкое и родное. Она вдруг поняла, что однажды это уже было. С ней ли или с кем то другим? Возможно она видела это во сне, во снах же часто ты совсем другой человек, не как здесь в подлунном мире.

Но она четко помнила, что вот так же с избой они уже сидели прямо здесь, на этом самом месте и вместе глядели на небо.

– Гляди, падающая звездочка! Давай загадаем желание.

Аленка услышала этот голос, будто наяву. В груди разлилась теплота, звезды заблестели в слезинках, выступивших на глазах. Голос был похож на мамин.

Она совсем было уже открыла рот, чтобы спросить Чудышко, не были ли они знакомы с Калиной, как вспомнила предостережения кота. Алëнка поникла. Невозможно при Чудышке произносить это имя. Тем более в такой момент. Изба неподвижно высилась рядом, словно превратилась в обычный дом. Момент чуда миновал.

Аленка хотела произнести что-нибудь нарочито бодрое и успокоительное, и снова поняла, что это лишнее. Изба направила свои помыслы внутрь себя, хозяйка отчетливо ощущало это. Неужели это небо и эти звезды и правда были уже у Чудышки, и она, Аленка, здесь лишняя.

Стараясь не шуметь, девица поднялась и тихо отступила к крыльцу. Изба не шевельнулась.

– У Кики – тайна в прошлом, у Чудышки тайна в прошлом. Даже у Костяши есть тайна – бабушка Яга или Призрачные волки. Все такие таинственные, а я одна прозрачная, как слеза ребенка.

Но предаваться грусти в тот день ей было не суждено.

***

Стук-стук.

Кот на палатях поднял голову и поставил уши домиком.

Стук-стук.

Звук доносился из печи. Котофей выглянул из-за трубы и потёр усы. В горнице было тихо. Чудышко по прежднему сидела на полянке, раскинув ноги, хозяйки не было в горнице, Кика оставалась у себя в Любой комнате и ничего не слышала. Костяша впервые наверно глядел не с равнодушным интересом, а заинтересованно.

– Приснилось… – он хотел завалиться назад, как – стук-стук. Звук уже нельзя было игнорировать.

Одним прыжком кот соскочил с печи и утвердил себя посреди горницы на все четыре лапы. Хвост торчал трубой, уши торчком.

Стук-стук.

Зелёные глазищи сузились. Печь. Звук явно исходил из-за плотно прикрытой заслонки.

– Любопытно, – глаза кота загорелись, хвост ударил из стороны в сторону. Перед внутренним взором нарисовалась целиком зажаренная истекающая ароматнейшим соком тушка крупной птахи с выставленными культяпками крылышек. Она так и рвалась из печки в разинутую пасть кота.

Он подкрался к закрытому заслонкой зеву печки. Из оскаленного рта капнула слюна.

– М-м-м! Сейчас станему ку-ушать?!

Бах! Заслонка упала, обдав его волной золы. Из печки прыгнула фигурка, объятая огнём. Кот зашипел и скакнул в сторону, едва не опалив усы.

Пылающая фигурка соскочила на пол и побежала, оставляя на дереве чёрные обугленные кружочки. Изба подскочила и закружилась. Если бы она могла кричать, её вопль разлетелся бы далеко по округе.

Бах. Входная дверь врезалась в стену.

– Что? Где? – вскричала Алёнка. Пылающая фигурка уже взобралась на стол и замерла, словно к чему-то прислушиваясь. Угол стола обуглился и алел радостными угольками.

– Что это такое? – Алёнка встала, огонь отражался в ее распахнутых глазах. Изба продолжала неслышно верещать, кот громко завывал в углу, огненный человечек переступил ближе к серёдке стола, отодвигаясь от обугленного края.

– Огневушка-Поскакушка, – вскрикнули над ухом. Мимо девицы проскочило что-то стремительное, по лицу хлестнуло зеленоватым.

Кика одним стремительным движением ухватила с полки Костяшу, накрыла черепом огонёк и замерла, не отнимая рук. Аленка мигнула: "И чего? Стол-то все равно горит". Кика пристально глядела на череп и чего-то ждала.

Какое-то время было тихо. От обугленного края стола поднимался дымок, пахло гарью. Потом вдруг вспыхнула одна глазница черепа, за ней загорелась вторая. Свет шел ровны и яркий. Пламени видно не было. Кика медленно приподняла череп. Снизу тоже сиял свет.

– Уф, никогда раньше такого не делала. Слыхала от Ники… Не важно. Главное, что неупокоеные кости могут удержать огонь Огневушки.

Она осмотрелась.

– Кот, подай палку покрепче, у печи стоят, для Бобрика приготовили…

Кот безропотно протянул березовую толстую ветвь с корой. Кика насадила череп на палку. Тот продолжал испускать сияние из глазниц и из прочих щелей.

Кика протянула палку Аленке.

– Держи. Не выпускай из рук.

Та взяла, опасливо отодвигая от себя подальше.

– И чего мне с этим делать?

– Кот! – Кика сдвинула брови и повернулась к Котофею. – Когда Яга в последний раз за хворостом ходила?

– Ну тык… – кот потёр усы. – Почитай годок как…

– И ты молчал!

– Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит? – проговорила Алёнка, глядя тот на Кику, то на Котофея. На череп старалась не глядеть, слишком уж слепит глаза. Они будто не слышали.

– Ну а чево я-то? Я ничево. Ягична сама тем занималась, – заныл кот. – Костяша, скажи.

По привычке он обратился наверх, перевел взгляд на палку в руках Аленки, прищурился и отвел взгляд.

– Какой он теперь сиятельный…

Выглядело это донельзя наигранно и неубедительно. То, что Костяша не фыркнул и гордо не задрал подбородок, говорит о небывалой его воспитанности и выдержке. Хотя возможно ему мешала палка воткнутая туда, где раньше была шея.

– Яга занималась, а Алёнка нет, – сказала Кика, уперев руки в бока.

– Что происходит? – Аленка отвернула Костяшу глазами к стенке. По крайне мере на него теперь можно стало глядеть. – Чем занималась бабушка Яга?

Кот встал перед девицей. Морда приняла донельзя серьёзное и даже торжественное выражение.

– Крепись, Алёнушка. Настал момент истинного утверждения прав на избу.

– Что? – Алёнка заробела. Кика смотрела угрюмо. – Мне никто не говорил про утверждение прав…

– Ты хозяйка избы, – кот продолжал торжественный тон. – А это не только возможность сидеть на крыльце, чаи гонять и на лучик солнца глядеть. Это ещё и великая ответственность. Ведь ты в ответе за нас. Изба – наш общий дом, но хозяйка у избы одна. Поэтому с тебя спрос особый.

– Да что случилось?! Говори ладом, – Алёнка перехватила палку второй рукой. Череп с Огневушкой внутри не был легким.

– Понимаешь, Алёнушка, – кот заложил лапы за спину и принялся ходить по горнице туда сюда. – Изба, хоть и чудесная и на многое способна, но ей тоже нужно, гм, кушать. Скажем так. Или вот печь. Для того, чтобы печь топилась – нужны дровишки.

Алёнка неуверенно улыбнулась, потом выдохнула.

– Ну ты, кот, даёшь. Я-то уж думала что-то вправду серьёзное. Дровишек надо набрать? Так мы мигом. С таким светильником даже ночью теперь можно ходить…

Она направилась к двери. Кот мявкнул в спину.

– Не простые те дровишки. Коли простые были, мы бы экую прорву не напаслись.

– А Любая комната? – повернулась Алёнка. – Разве она не может сотворить все, что пожелаешь?

– Она не творит. Она берет, то, что уже есть. Она может взять частичку Леса, но сжигать это нельзя. Это закон леса. Нельзя уничтожать живое дерево и жить при этом в Лесу.

– Живое нельзя, так я хвороста наберу. Мало ли его валяется…

Она отворила дверь и шагнула на крыльцо. Да так и ахнула. Свет из глазниц осветил странное и даже страшное место. Совсем не то, где они были, когда выскочила Огневушка.

Аленка втянула голову в плечи и сжалась. Вокруг клубами полз туман, со всех сторон их окружали стволы деревьев, которые уходили на невообразимую высь и там терялись в полумраке и белесых потоках тумана. Впереди ощетинилась от земли до неба стена непроходимых зарослей. Ветви столь плотно переплелись между собой и ощетинились колючками и сучками, что даже худенькая Алёнушка не протиснется. Да что там человек, тут и кот не пролезет, застрянет среди колючих сучков.

Но кроме деревьев было ещё что-то. Хотя из-за сомкнувшейся листвы и хвои неба не видно, было там за ветвями нечто. Оно ощущалось нутром и давило непрестанно. Словно они очутились у высоченной горы, которая круто уходила вверх на невообразимую высоту. Горы, или чего-то ещё…

– Для того, чтобы топить чудесную печь избы нужно не обычное древо, а перводерево, – проговорил кот. Уши прижались, сам весь съёжился. – Чтобы его получить, нужно просить разрешения у Хозяина.

– Хозяин? – Аленка неуверенно улыбнулась. – Это Лесной Мастер что ль?

– Лесной Мастер, он не хозяин. Он просто понял, как этим управиться. Хозяин же, нет, не леса – дерева, – это Перводуб. Или Прадуб. Он настолько стар, что помнит сотворение мира. Кто-то и вовсе говорит, что это из его жёлудя появился наш мир.

Алёнка ощутила озноб.

– Экая древность. И как мне что-то у него просить? Да дерево в жисть не услышит голос такого мураша, как я.

– То мне не ведомо, – усы кота поникли. – Яга никогда не брала меня с собой. Просто уходила и возвращалась.

– А. Наверное это делается само собой. Нужно просто пойти и…

Она качнула черепом на палке.

– Возвращалась выжатой, как раздавленная ягодка. Каждый раз неделями отлёживалась. А один раз и вовсе едва приползла. Лицо в крови, а рука…

– Нет! Не надо рассказывать! – Аленка едва не выпустила палку. Совсем некстати вспомнилась боль, которую ей устроил Кощей. Ясно теперь, отчего он не торопил с захватом деревни. Хозяюшка сперва должна показать себя, утвердить свои права.

Аленка ощутила себя малой дитятей, которой дали пряник, а теперь просили за него заплатить. А дитятя и знать не ведает, что такое гривны. Изба впервые подала признаки жизни, переступила ногами, крыльцо качнулась.

– Чудышко, – спохватилась Алёнка. – Ты чего? Ради тебя я все сделаю. Не зря же мы встретились. У меня все получится.

Она отняла от палки одну руку и погладила выпуклый бок бревна. Пальцами ощутила, как воспряла духом невидимая сущность избы.

– Ты меня поила, кормила, приютила. Добуду и я для тебя кушанья.

Алёнка встала на самый краешек крыльца лицом к лесу. Череп на палочки выставила перед собой. Пусть светит. Огромные корявые стволы ощетинились острыми ветками, как рать копьями, нигде не видать прохода.

Она неуверенно оглянулась, остановила взгляд на избе. Вспомнилось, как потеряно та сидела посреди полянки под звездным небом.

Думала мы сидим вместе, думала мы подруги, но оказалось, что внутри избы сокрыты тайны. Я не единственная подруга. Было у Чудышко еще что-то… Нет, не Яга. Бабушка Яга на такое не способна. Но кто?! Кто?!

Она пристально уставилась на бревенчатые бока, силясь заглянуть внутрь. Перед внутренним взором чередой пошли воспоминания.

Часть Дремучего Леса оставляет посреди лысины кусок маминого платка.

Котофей бросает из Любой комнаты ей одежку, а она такая, будто ее подобрала для нее мама.

Аленка прыгает на лежак, за окном звездная ночь, а обстановка комнатки будто взята из ее детства.

Любая комната строит вольер для зверят похожий на тот, который делала для своих котят и щенят мама.

Воспоминания, каждое из которых приближало ее все ближе к лицу мамочки.

И череп на палке, который помогает…

Аленка вздрогнула и затрясла головой. Нет. Это не может быть мама. Он слишком большой и вообще не женский…

Она поглядела на стену из ветвей. О чем я вообще думаю. Сейчас главное помочь Чудышке.

И тут перед ней всплыло новое воспоминание. Поляна, звездная ночь, избушка, печь, отчего-то крохотная, словно игрушечная. А в ней сияла, разгораясь и чуть затухая в ритме бъющегося сердца, крохотная искорка…

Едва эта картинка возникла в ее голове, череп мигнул и выдал два направленных луча из глазниц. Вниз и в стороны он теперь совсем не светил. Лучи ударили в живую стену, внутри леса на это что-то откликнулось. Не смотря на то, что внешне ничего не изменилось, Аленка вдруг ощутила уверенность.

– Лес – Батюшка, чего же ты? – воскликнула она. – Разве я враг тебе, что ты меня так встречаешь-привечаешь?

Смело ступила вперёд. Изба присела, опуская крыльцо к жухлой траве. Девица не глядя соскочила и пошла дальше, прямо на острые сучки.

– Ты же добрый, не надо изображать из себя злюку. Да и себя зачем обижаешь? Какой из меня враг? Мураш у корня огромного дуба.

Она говорила ласково, словно со зверем, сама подходила все ближе. Кот смотрел на это из дверей избы. Чудышко переступал с ноги на ногу, делала крохотный шажок то вперёд, то назад, словно собиралась удержать хозяйку и не решалась.

Алёнка подобралась к деревьям вплотную и положила свободную руку на колючие ветви. Костяша продолжал светить двумя лучами из глазниц.

– Ну же? Что вы в самом деле? Пустите меня. Я должна исполнить свои хозяйские обязанности. Ведь Чудышко, она тоже ваша. Неужели забыли родню свою?

– Вот это она зря, – пробормотал кот. – Прадеревья не признают ни Мастера, ни его творений. Не знаю, что давала им Яга, как уговаривала…

– Ой! – воскликнула Алёнка. По её ладошке тонкой струйкой потекла кровь. Изба рванула вперёд, деревья мгновенно ощетинились уже не сучками, а острыми, как колья, жердями.

– Тише, – девица вскинула палку с черепом. – Они не специально. Я сама виновата.

По ветвям прошла волна, хотя ветра не было. Деревья качались и сыпали хвоей и трухой. Алёнка поглядела на них, потом на раненую ладошку. В ней вспыхнуло понимание. Смутившись, она протянула руку и размазали кровь по ближайшим ветвям.

– Ради Чудышко мне ничего не жаль, – проговорила она. – Себя не жаль…

Она сунула руку прямо в гущу колючих сучков, раздирая одежду и царапая кожу. Туда же направила лучи Костяши. Лес замер, словно к чему-то прислушиваясь. Или пробуя на вкус, подумал кот. Потом раздались хруст и шелест. Сперва тихий, он все нарастал, ширился. Одновременно с этим вокруг руки Алёнки там, куда светили лучи Огневушки, стали расступаются ветви. Разрез пошёл вниз, до самой земли.

Аленка ступила в разрез, выставив перед собой череп. Там, куда падали его лучи, было копошение и хруст. Ветви отползали и формировали арочный свод.

– Распробовали, – прошептал кот. – Желают целиком проглотить.

Алёнка оглянулась и улыбнулась им, словно извиняясь за что-то. Изба подалась вперёд, но хозяйка уже отвернулась и шагнула в проход.

– Все будет хорошо, не тревожьтесь за меня… – долетел её тихий голосок.

Она коснулась маминого платка, крепче сжала палку и шагнула под арку. Едва её стянутые косынкой золотистые волосы исчезли внутри, как с тихим хрустом ветви затянули проход, словно его и не было.

Глава 14 – Перводрево

Алёнка шла по проходу, созданному из колючих веток. Спереди они расступались, сзади сходились, как задернутый занавес. "Погребальный", – сказало в голове. 'Отстань!"– ответила Алëнка.

Раненую ладошку слегка саднило, кровь остановилась и уже не капала. Череп продолжал светить, растения послушно расступались и больше не пытались её ранить. Вскоре Аленка поняла, что идет по кругу, вернее по широкой дуге.

Остановилась и повернула Костяшу глазами к стене. Множество маленьких веточек со свежими зелеными листочками зашуршало, переливаясь как при сильном ветре, но не расступились.

Девица ощутила какую-то неправильность. Мне не надо вбок. Мне надо прямо. Она отвела палку с Костяшей в сторону и коснулась ладонью зеленой стены.

– Лес, Батюшка. Что же ты? Пусти меня, – проговорила она. В тот момент ей казалось, что деревья способны её слышать и понимать.

Ветви отозвались едва заметной дрожью, но не расступились.

– Костяша, что я делаю не так? – воскликнула она. – Чую, что мне нужно туда…

Уставшая рука дрогнула, палка качнулась, череп будто кивнул.

– Ты тоже так считаешь?

Ее тихий дрожащий голосок звучал в этом изобилии зеленых листиков и побегов неуместно и даже грубо.

– Но как же мне им рассказать… – жалобно начала она и умолкла. Как-то вдруг разом осознала, что стоит в крохотном пузырьке, окруженнам со всех сторон бесконечным переплетением зеленой жизни. Будто белка, уснувшая на дне дупла, а дерево за ночь зарастило его свежей древесиной.

Разом ударил страх, тяжело стало дышать. Она дрогнула и опустилась на колени. Глухо ткнулась в землю палка.

– Костяша… Помоги… – прошептала она. Его глазницы мигнули и погасли.

Тьма обступила со всех сторон, оставила ее наедине с собственным дыханием. Ужас навалился столь плотный, что она выпустила палку, села на корточки и обхватила голову руками.

– За что? Чем я заслужила? Почему все так обернулось?

Заслужила? Я и правда ни чем не заслужила доброго отношения. Я жалкая и никчемная. Я даже мамы не заслужила. Ее отняли у меня…

И тут во тьме мигнул череп. Это подействовало на Аленку, как суровый окрик. Или резкая пощечина.

Она затихла в темноте, даже дыхание постаралась удержать, чтобы не мешало.

Мешало чему?

И тут она поняла. То, что Костяша погас, не означает, что он ее бросил. Это означает, что он ей ответил. Это и есть ответ. А она сидит тут и жалеет себя. Что за глупая Аленка?

Нет света, нет мира. Нет этого бесконечного мельтешения, суеты. Нет суеты, остается что? Тишина. Тишина и покой. Может быть это хотел сказать мне Костяша?

Она затихла и прислушалась. Деревья молчали. Её окутала тишина, совершенно полная и необычная для такого количества растений вокруг. Не шелестят листочки, не хрустнет сучок. Алёнка хотела ещё что-то сказать, но вдруг ощутила какую-то неправильность. Что-то было не так.

У деревьев нет ушей, чтобы слышать, вдруг подумала она. Нет ртов, чтобы говорить. У них даже тела нет, как у меня. Есть множество волков и один Дух, который их оживляет. Так, кажется, говорила Кика, когда рассказывала о племени Волчика? Может и у деревьев так же? Оно и понятно. Для деревьев это было бы даже больше к ладу.

Неужели это и хотел сказать мне Костяша? Если у леса есть Дух, стало быть, и обращаться надо не к отдельным деревцем, а к нему.

У человека тоже есть Дух. По крайне мере так говорил бродячий проповедник, забредший в их деревню из дальних южных стран. Он много чего говорил, Алёнка особо и не поняла тогда его речей. Одно запало в душу. Тот старец верил в силу Любви. Нет силы большей, чем Любовь, говорил он, а Дух человечий тому доказательство.

Сама постановка вопроса вызывала в деревне смех. Сила и любовь, как это рядом можно ставить? Разве что богатырь в девицу влюбиться, а та им крутить начнёт, скажет этому по морде дай, тому тресни.

А вот Алёнке запали те слова. Отчасти поэтому она так спешила всем угодить и помочь. Теперь она сразу же вспомнила про Дух.

– Костяша наверняка знает об этом больше меня. Ведь он был человеком и умер. Значит он познал последнюю тайну. Что находится там, за чертой.

Аленка постаралась унять дрожь. Нервенное возбуждение мешало тому, к чему они пришли вместе с Костяшей.

– Если есть человечий Дух, – проговорила девица, – почему бы этим двум Духам не поладить друг с другом и не договорится на своём языке?

Она встала на колени лицом к стене. Абсолютная темнота, не видно ни зги. Она протянула перед собой руку и коснулась веточек. Не такие уж они колючие. Кончики совсем тонкие и свежие, на них растут крохотные листики, щекочут кончики пальцев. А там вот хвоя, нежные иголочки, которые ещё не успели затвердеть. Мягкие, как у пихты.

Она провела ладонью вдоль веточек. И что-то вдруг поменялось. Алёнка ощутила сквозь тишину некое огромное и живое существо, которое всегда было здесь. Оно жило своей жизнью, такой огромной и бесконечной, что мельтешение людских судеб для того существа было, как мельтешение крошечных мурашей для огромного дерева.

– Мы и есть мураши, – прошептала Алёнка. – Бесконечно бежим куда-то в мелочном мельтешении. Бежим и не видим главного. За этим бесконечным бегом не видим… Не удивительно, что и нас не видят.

Слова упали, как огромные глыбы в гладкое чистое озеро, в котором девица пыталась рассмотреть нечто важное. Важное тут же пропало, волны пошли такие бурные и густые, что больше в озере ничего нельзя было рассмотреть.

– Тише, тише… – губы уже сложились в колечко, чтобы произнести эти слова, но они так и не произнеслись. Слова – это новые глыбы в чистую твердь озера, в котором она пытается рассмотреть Дух Перводрева.

Она удержала слова, и поверхность озера стала успокаиваться. Хорошо, очень хорошо, подумала она. По озеру пошла рябь. Да что же это? – плеснула волна. Не такая большая, как от слов, но ощутимая.

Даже думать нельзя. Мысли – это тоже камни. Она изо всех сил постаралась не думать. Мысли, как назло, хлынули потоком. Какие-то глупые, совершенно неуместные здесь и сейчас. Про избушку, про Кику и Волчика, про котовые штаны и откуда они берутся, когда он обращается в человека, и куда потом деваются. Про Костяшу и какой у него мог быть нос. Картошкой или с горбинкой. А еще…

Когда очнулась, увидала бурю не меньше чем от слов. Сызнова. Все нужно начинать сызнова. Ни капли внимания глупым мыслям, смотреть на волны. Смотреть сквозь волны.

И она стала пытаться услышать неслышимое. Постаралась быть Духом, а не человеком. Мысли не сдавались, пробовали прорваться, отвлечь её, но Алёнка вдруг поняла, что она больше не Алёнушка, не человек с руками, ногами и головой. Она нечто большее. То, что заполняет все вокруг и молчит.

Вспомнила, как сидела однажды в Любой комнате и пыталась избавиться от последствий боли, нанесенной ей Кощеем. Тогда в ней звучало: "Нет мыслей, нет боли". Теперь же это преобразовалось в: "Заполняет все вокруг и молчит".

Молчит. Заполняет все вокруг. И… понимает. Алёнка вдруг осознала, что понимает, хотя в тот момент она уже не была Алёнкой, она сделалась Духом.

Это не были слова в человеческом понимании. Алёнка улавливала смыслы, которые её человеческая голова переделывала в нечто формулируемое. Но облачённые в слова смыслы означали уже не совсем то, чем были. А то и вовсе – совсем не то.

– Чтобы жить, прежде нужно умереть.

Образ жёлудя, красивого, как игрушечка, качающегося на ветвях. Потом он обрывается и летит, падает в грязь. На него наступает копыто оленя, жёлудь раздавлен и уничтожен. Жёлудь – мёртв. Из него выпадает семечко, закатывается в складку земли и уже там умирает окончательно.

Из семечка появляется росток, семечко окончательно растворяется, а стебель тянется наверх, к свету, крепнет. Живет.

– Чем сильнее корневище, тем дольше век.

Огромный ствол, который тянет ветви к солнцу. Не дерево, а огромная гора. Но это лишь видимость. Внизу, под землёй это древо ещё больше. Оно не просто огромно – корнями, невидимыми нитями оно соединяет все деревья мира.

Она увидела песочные часы, подобные тем, что висели в избушке. Только вместо Златых Крупиц в них был песок. Он бесконечно тёк сверху вниз. Вместе с ним текло время. Деревья вырастали, крепли, старились и умирали. Вырастали, крепли, старились, умирали. И было их столько, что для общего Духа перводрева было не важна жизнь единицы. Оно ощущало себя всеми разом. Нет времени. Есть лишь сейчас, и в сейчас мы живы.

– Зло может быть только своё, то, что ты принёс с собой.

То, что некогда было Алёнкой, вдруг поняло – перводерево не несёт зла. Так же, как нет в нем и добра. Оно вообще не ведает зла или добра. Оно просто живёт. Для него нет вчера и завтра. Для него всегда есть здесь и сейчас. И в здесь и сейчас без добра и без зла оно счастливо.

А зло и добро – удел смертных. Смертных и стихийных богов, которые позавидовали людям и забыли эту простую истину. Нет добра и нет зла. И сами стали злом.

Эта истина давно известна Перводреву, и оно никогда не скрывало её. Более того, она всегда лежала здесь, приходи и бери. Но люди в своём повседневном мурашинном мельтешение даже не ведают о сокровище. А если кому рассказать, так и сокровищем не посчитают. И Кощей не ведает. И силой Леса хочет овлалеть вовсе не для того, чтобы знать…

Алёнка вдруг вспомнила, кто она такая и зачем здесь. Из глаз потекли слезы, так обидно стало. Тут загадки мироздания, а я пришла всего лишь за топливом для Чудышки…

Стоило ей вспомнить избушку, как по спокойному до сих пор Духу пошла волна. Алёнка не знала, как это назвать, из языка человечьего это слово пришло на ум первым, но оно не совсем подходило. Вернее совсем не подходило, но что делать, когда язык так груб и примитивен в сравнении с Истиной.

Об этом она думала позже, когда вернулась. С мокрыми от слез глазами и чем-то твёрдым, зажатым в руке. В тот же момент она вдруг чётко осознала, что эта волна ни капли не мешает покою. Наоборот, странным образом она усиливает его, облегчает, рождает.

Любовь. Алёнка знала, что это настоящая любовь. Она любила Чудышко всей душой. Не желала ей владеть, не хотела повелевать. Она просто желала избушке добра, и это добро просто должно было произойти…

Опять эти человеческие понятия. Зло и добро. Хорошо и плохо. Жизнь и смерть. Все это кроется в человечьих мыслях. Без них нельзя в этом мире. Из них и состоит этот мир. Не станет мыслей, не будет и мира…

А перводерево просто смотрело на это и молчало. Алёнка даже не могла сказать, что оно одобряло это чувство. Оно скорее впитало его и узнало о нем. И все.

Все это она осознала после. Со слезами на глазах, твёрдым камнем в одной руке и палкой с Костяшей, который опять сиял, в другой она стояла посреди леса. За спиной заросли, впереди просвет среди ветвей. Там я оставила избушку, поняла она. Едва эта мысль угнездилась в голове, Алёнка встала и пошла, освещая себе дорогу черепом.

Деревья расступились, девица увидела перед собой Чудышко. Избушка нетерпеливо переступал с ноги на ногу, в ней чуялся испуг и надежда. С крыльца сверкали огромные зелёные глазищи кота. Котофей глядел недоверчиво и настороженно.

– Все ли хорошо… – мявкнул он. – Ягична никогда так скоро не возвращалась…

Откуда-то сбоку раздались рычание и звонкое повизгивания. Кика играла с Волчиком позади избы. Щенок выскочил на Алёнку и застыл, навострив уши. Потом вдруг заскулил и лёг в траву.

– Ты вернулась, – молвила кикимора с таким видом, будто не верила, что такое возможно.

Алёнка ничего не ответила. Пустота все ещё плавала в голове, отнимая возможность говорить. Слова казались грубыми и бесполезными.

– Принесла? – вытянул шею кот. Отчего-то боялся приблизиться. Алёнка молча выпрямила перед собой руку. На раскрытой ладошке лежал крохотный камушек. Нет, скорее уголёк, теперь она видела это.

– Что-о?! – глаза кота сделались ещё больше. Он шумно свалился с крыльца и тут же подскочил. – Перводерево дало тебе частицу своей первозданной жизни?!

В голосе послышалось благоговение.

– А что, разве Яга приносила не то же самое? – повернулась к нему Кика.

– Яга уходила на неделю, когда возвращалась – костерила весь свет и перводерево в первую очередь. А приносила она лишь сухие хворостины. Их едва на год странствий хватает.

Кика с сомнением поглядела на Алёнку.

– А эта молчит. И вышла почти сразу, дня не минуло.

Девица глядела на них, и видела пустоту, которая простиралась между ними и до бесконечности вверх. Этой пустоты, если задуматься, гораздо больше чем вещей, нас окружающих. Она слышала их, но ощущала тишину, которая после общения с Духом древа казалась Алёнка всеобъемлющей.

Кика подошла ближе и взяла камушек с ладони. Начала поднимать и тут же уронила. Уголёк легко покатился по траве и замер, как обычный неприметный камушек.

– Что это?! – глаза Кики округлились, как у кота.

– Что? – мявкнул кот.

– Тяжеленный. В этом камушке древа вбухано больше чем в половине леса.

– Не может быть. Она же просто человек.

Оба повернулись к Алёнке. Та по-прежнему не произнесла и слова. Только стояла и улыбалась. Потом по лицу пробежала тень, она склонилась и легко подняла камушек.

– Чудеса, – проговорила кикимора. – Впервые такое вижу. Чтобы невесомый человек поднял весомый предмет.

– Слыхал о таком, – кот пошёл вкруг, разглядывая Алёнку. – Слыхал.

Он потёр усы.

– Выходит, что она сумела с прадревом договориться гораздо лучше прежней хозяйки. Древо ей дало частицу своей изначальной мощи. И не просто дало, но и подчинило. Для тебя это неподъёмный камень, для неё, что обычный камушек.

– А для избы?

– Как скажет хозяйка, так и будет, – благоговейно выдохнул кот. Кика посмотрела на Алёнку и промолчала.

Девица кивнула и двинулась к избе. Оказывается в этой жизни можно прекрасно обходиться без слов. Ей не пришлось ничего спрашивать, само все сказалось. Теперь осталось лишь…

Она подошла к избе и та медленно подогнула колени, склоняя к ней крыльцо. Зажимая в кулачке уголёк перводрева и удерживая палку с черепом, девица ступила на крыльцо и исчезла за дверью избы. Кот и Кика переглянулись. Волчик заскулил и спрятался за кикимору.

Алёнка миновала горницу и встала у печи. В голове по-прежнему не было ни единой мысли. Все что делала, делалось само собой. Некое знание приходило из глубин… Глубин чего? Глубин Духа, нашёлся в голове твёрдый ответ.

Она прислонила палку к стене и осторожно сняла череп. Едва она положила его на край печи, в его глазницах запрыгали язычки пламени. Огневушка-Поскакушка так и выскочила из черепа. Алёнка осторожно протянула ей уголёк. Язычки пламени ярко вспыхнули, словно ликуя. Крохотные ручки ухватили уголёк, яркое колыхание вдруг улеглось, будто втянулись внутрь. Уголёк от этого засиял алым, словно его раздували кузнечные меха. Огневушка бодро и весело, так без слов ощущала Алёнка, ступила внутрь печи и окончательно втянулась в уголёк. Камушек невесомо лёг посреди печи. Он замерцал алым, как настоящий уголёк, потом вспыхнул ослепительно и исчез.

Аленка ощутила, что внутри этого уголька для Огневушки раскинулся целый бескрайний мир. И можно обустрлить его, как только душа пожелает. Душа огня. Этот мир отныне будет прочно связан с избой и даст ей самый лучший и самый бесконечный источник жизни.

Аленка ощутила толчок в груди. Мертвая избушка стала живой? Взгляд ее наткнулся на череп. Нет. Своим обострившимся чутьем девица поняла, что кусочка прадрева недостаточно, чтобы вернуть жизнь. Но это хороший шаг на пути к этому.

Снаружи кот и кикимора отпрянули от избы. Окна полыхнули красным, из трубы к небу выстрелил сноп искр и огня. Изба подскочила на выпрямленных ногах, грозно зарокотала.

– Тихо. Спокойно, Чудышко, – донёсся голос Алёнки. – Это всего лишь огонёчек. Его тебе надолго хватит…

Подчиняясь её ласковому голосу, огонь унялся, алые отсветы окон притухли, изба медленно опустилась на землю. Теперь окна её светились тёплым домашним светом, из трубы шёл лёгкий белый дымок, вокруг по полянке разлилось уютное домашнее тепло и спокойствие.

На пороге показалась Алёнка.

– Котенька, Кикушка, Волчик. Чего вы там встали. Идёмте чай пить.

Сказала и замолчала, словно к чему-то прислушиваясь. Сквозь тишину, которая установилась еще у Прадрева, донеслись едва слышные слова:

– Горжусь тобой… ...ченька…

Алёнка застыла, до боли в ушах вслушиваясь в тишину. Но то ли слушать нужно было чем-то другим, то ли кот и Волчик слишком шумели, больше она ничего не уловила.

Глаза наполнились слезами, в груди блеснула обида. Неужели примерещилось? Но как явственно, голос как живой, только очень усталый и слабый.

Кика шла последней, остановилась, словно хотела что-то сказать. Алёнка поспешно отвернулась, стыдным привиделось показать слезы. Кикимора промолчала и вошла в избу.

***

После общения с перводревом Алёнка целую неделю была молчаливой и печальной. Ей все время казалось, что она потеряла что-то очень важное и необходимое. Привиделось или нет? Что вообще это могло означать? Она вспомнила свои подозрения на счет черепа и вновь испугалась.

Нет. Того не может быть. Тогда чей голос заговорил со мной? Кто послал плат и заманил меня в лес. Кто не дал сгинуть до сих пор?!

Ответов не было.

Несколько раз пыталась установить в голове то самое молчание, которое помогло ей наладить контакт с духом древа. Но сколько бы она не пыталась, той самой тишины, которая посетила её в путешествии к перводреву, к ней так и не вернулось. И маминого шопота тоже.

Я больше не Дух, с болью думала она. Он пришёл и покинул меня. Зато Костяша остался с ней. Без него я бы ни за что не догадалась стать Духом. Без него я не попала бы под своды Перводрева.

Костяша после того случая вновь стоял в шкафу, но теперь в самой его середке, на почетном месте. Аленка каждый день протирала пыль на его полочке, а иной раз даже брала его за стол на посиделки на крыльце.

Кика к тому отнеслась спокойно, а кот поглядел странно и промолчал. Аленка долго таила от них вопрос, родившийся в голове и вызревавший, словно плод на ветке.

Коли Костяша уже мертв, знать он в подземном мире Кощея и Мары пребывает? Как же он тогда смог дотянутся до нее и помочь? А мама? Коли она и правда сгинула, ну как Кощей отыщет ее и приведет по ту сторону картины? Сумеет ли она, Аленка, тогда быть столь же стойкой, дабы защищать род людской? Или сразу сдастся?

Она чаще стала косится на картину с пустым троном и уже не могла быть такой жизнерадостной, как раньше. Кот приметил это, но рассудил по своему.

– Кикушка, ты теперича добрая стала, – сказал он однажды, когда они все вместе сидели за столом. Кушанья уже были съедены, разговоры переговорены и каждый молчал о своем.

– Объясни нам неразумным, коли Кощей тебя послал, стало быть сам он через картину глядеть не станет?

Аленка вздрогнула и замерла, блестя распахнутыми глазами. Кикимора мгновенно помрачнела, ответила после длинной паузы.

– Кощей – божество мира мертвых. Не пристало ему за смертными невесомыми существами подглядывать…

Кот возмущенно встопорщил усы, это мы то смертные невесомые, но кикимора докончила, горько улыбнувшись.

– Вот меня и послали с вами гутарить. По рангу мол…

Алёнка всплеснула руками, хотела подбежать к кикиморе, утешить, но та уже скрылась в Любой комнате.

Сказаное немного успокоило девицу. Коли Кощей и правда такое о себе мнит, не по рангу ему хитрить да искать заложников. Он о том даже не подумает, коли она, Аленка, у него в руках. Да и не желала она верить, что мама больше не в мире живых.

Через пару недель всё забылось, она снова сделалась разговорчивой улыбчивый девицей, которой было дело до горестей и радостей всех вокруг. Разве что по вечерам в тишине накатывала печаль и рвала сердце неведомой тоской.

Златые крупицы после случая с прадеревом почти покинули верхнюю чашу, осталось их всего-то с ноготок, но застряли намертво. Казалось, просунь палочку, подтолкни хотя бы одну частичку, и все разом скатятся вниз. Но в том и дело, что чаши часов были запаяны, просунуть в них не то, что палочку, волосок не представлялось возможным.

Алёнка тихонько радовалась, что ее задумка увенчалась успехом. Вместе с Чудышком они сотворили столько добрых дел, столько зверят нашли и обогрели, еще больше вернули родичам. Не смотря на суровый приказ Кики к людям они так и не выбрались, и вроде как Кику это больше не волновало. Ее вообще больше ничего не волновало. После вопроса кота все ее внимание занял Волчик.

Они продолжили путешествие. И вскоре начали замечать перемены, которые произошли в избе после угощения от прадрева.

Глава 15 – Лесная деревня

Сперва Алёнка приметила, что просторнее стала изба, и печь вроде как подросла.

– То ли это мы уменьшились, то ли Чудышко раздалась, – сказала она коту. Тот лишь недоверчиво мотнул головой.

С улицы, впрочем, размеры избы не изменились. Зато перемены произошли изнутри. В очередной раз когда Алёнка устала и валилась с ног, она отворила дверь в Любую комнату и не увидела спальни с вольером, которую занимала Кика и зверята. Вместо этого перед ней явился коридор с несколькими дверями.

Алёнка закрыла дверь и поморгала. Потом отворила вновь. Коридор был на месте. Надёжный, с толстыми дубовыми стенами и прочными дверьми. На цыпочках девица ступила внутрь и осторожно приоткрыла крайнюю справа дверь. Там оказалась кладовка. Стояли ведра, метла, вдоль стен висели тряпки.

– Хм.

Уже более смело отворила дверь напротив. В нос тут же шибанул запах копчёностей и свежего хлеба. Комнату от пола до потолка занимали полки, на которых чего только не лежало. Копчёные окорока, головы сыра, колбасы и рыбы. Ровными рядами стояли запечатанные глиняные горшочки, крынки с молоком, сметаной, маслом, вареньем, мёдом и много ещё с чем. Всё свежее, прохладное.

Алёнка затворила дверь с улыбкой на устах. Давно уже желала, чтобы Любая комната расширилась. Все, что раньше было по очереди, теперь стало одновременно. Интересно, отчего это произошло именно теперь?

Размышляя, отворила следующую комнату и нашла просторный вольер для зверят. Он больше не был частью комнаты Кики, вот кикиморе радости то. Она, кстати, тоже была тут, возилась с Волчиком и остальными.

– Как здорово, – воскликнула Алёнка. – Теперь они в отдельной комнатке и не станут тебе мешать…

Кика улыбнулась в ответ.

– Интересно, отчего такое случилось…

– Разве ты не понимаешь? – Кика фыркнула и выпрямилась. – Сама принесла первокамень и не понимаешь?!

– Точно! Я даже не подумала… – Алёнка рассмеялась и погладила стену ладошкой. Под пальцами ощущалась настоящая каменная твердь древа.

– Я так рада, что Чудышко стало лучше.

– Вечно ты думаешь о других, – Кика раздражённо поморщилась. – Лучше пойди и отвори последнюю правую дверь.

Алёнка поглядела на неё и пошла по коридору. Дверь прямо была приоткрыта, за ней виднелась все та же комнатка Кики, которую она переделала под себя. Там преобладали бурые и зелёные тона, а окошко всегда было плотно занавешено.

По пути отворила среднюю дверь да так и ахнула. Вот уж диво дивное, видела такое только в самых смелых своих мечтах.

Перед ней была просторная комната с настоящим… троном, Алёнка не смогла подобрать другого слова. Высокая спинка, резные подлокотники и дыра посреди седушки. В дыре стояла чистая вода.

Алёнка склонилась, до конца не веря, что видит. Рукой оперлась о подлокотник. Раздался громкий щвук, вода закружилась и пропала, словно кто-то внизу выдвинул задвижку. Тут же зажурчало, и водица набралась вновь до того же уровня.

Девица вышла из комнатки потрясенная до глубины души. Экого чуда не то что у старосты, у князей с боярами нет. А она то все гадала, как зимой жить придется…

– Не туда. Самую крайнюю… – Кика выглянула из вольера. – Хотя и это чудо из чудес.

Все еще в задумчивости Аленка отворила последнюю дверь справа, да так и застыла. Перед ней была уютная комнатка с постелью, небольшим столиком и удобным, но лёгким креслицем. Постель была застелена мягкими шкурами, на кресле помимо шкур лежали подушки в ярких вышитых наволочках, сверху все накрывал клетчатый очень тёплый с виду плед.

На столе исходила паром кружка, рядом горела свеча. За прозрачным стеклом окна сверкали звёзды. Деревья не заслоняли их, и они горели ярко, как в Алёнкином детстве. Теперь она отчетливо видела это. Комната неуловимо напоминала ту, которую девица несла в своём сердце. Воспоминания о детстве смешивались в ней с воспоминаниями о маме.

– Я горжусь тобой, дочка… – вновь прозвучало в ушах.

Одновременно здесь все было удобно, добротно и даже богато. В их бедном жилье такого попросту быть не могло. Выглядело это так, как если бы мама была жива и все это устроила для дочки, не нуждаясь в гривнах.

– Мамочка, – прошептала Алёнка, будто Калина могла ее слышать. – Какая прекрасная комнатка. Спасибо.

Сердце замерло, миг растянулся до бесконечности и весь этот миг ей казалось, что сейчас придет ответ.

Не пришел. Моргая повлажневшими глазами она уселась в кресло, ощущая мягкость подушек, накрылась пледом и взяла в руки чашку.

– М-м-м, вкуснятина. Как я любила в детстве…

Она посидела немного, наслаждаясь тишиной. После каждого глотка по телу расходилось тепло, и это тепло рождало воспоминания. С такой же кружкой сидела в далеком детстве вечерами с мамой. Они не всегда говорили, просто само ощущение, что мама рядом, и вкусного чая, и уютного пледа – все это составляло чистое детское счастье.

– Хоть ты мне не отвечаешь, – прошептала она, – я все равно буду с тобой говорить…

В голову коварно вплыл образ черепа на верхней полке. В отличае от реального Костяши этот череп скалил зубы и мерцал алыми глазницами.

– Нет. Запрещаю себе об этом думать. Нет мыслей, нет боли.

Она вспомнила о перводреве и добавила шопотом.

– Нет мама. Я не буду с тобой говорить. Это слишком больно. Я стану с тобой… молчать.

Она спрятала улыбку за кружкой и замолчала.

Изба содрогнулась и резко встала. Аленка не пролила чай только потому, что его осталось меньше половины.

– Что это?

Она выбежала из Любой комнаты.

– Что случилось?

– Прибыли, – ответил кот с печи..

– Куда прибыли? – недоуменно пискнула девица и примолкла. Тут же вспомнила слова Кики: "Давай к цивилизации. Человечьей разумеется".

Осторожно, словно на улице засели разбойники с самострелами, подошла к окну и выглянула.

– Уй! – присела. – Там и правда кто-то есть.

– Конечно есть, – отозвался кот. – Люди, что мураши – везде живут. А эти, небось, даже не догадываются, что поседились посреди ужасного Дремучего Леса. Живут себе и живут. Охотятся, бортничают, выходят из леса и обмениваются с другими, да и знать не знают, что до этих других им тыщу верст с гаком.

– Видишь, котик. Еще одно доброе дело леса, – молвила Алëнка.

– Хватит, – очень весомый голос заполнил всю горницу. – Я не вмешивалась, когда ты направляла избу. Каждый раз рисковала, что Кощей явится и накажет. Но теперь это случилось само собой. У тебя нет выбора.

Кикимора стояла на пороге Любой комнаты, перекрестив руки на груди. Аленка глянула на нее, кровь разом отхлынула от лица. Щеки залила мертвенная бледность.

– Кикушка. О чем же ты? – пролепетала она.

– Ступай и исполни волю Кощея. Иначе всем нам несдобровать.

После этих слов зеленоволосая скрылась за дверью, всем видом демонстрируя, что компания Волчика ей милей, чем какие-то там людишки. Алёнка передернула плечами, таким холодом пахнуло от кикиморы.

За последнее время и думать забыла, что та не просто случайная попутчица, а посланница Кощея. Сейчас ее будто сдернули с небес и грубо ткнули лицом в шершавую правду.

– Ладно…

Аленка вновь осторожно выглянула в окно.

– Не ушли? – с надеждой спросила она.

– Нет, – сурово ответил кот. – Чего трусишь? Там один мужик. Иди и покажи ему, где раки зимовье строят. Яга их всегда ух где держала.

Котофей сжал лапу в мохнатый кулачок. Алёнка вздохнула и потопала к дверям.

– Один мужик? Может и обойдется все, коли деревни нет.

Ду-ду-ду-дум! – двери распахнулись со зловещим звуком, девица передернула плечиками и ступила на крыльцо. И надо же такому случиться, сапожки именно в тот момент решили взбрыкнуть. Девица выдала крендельца, потом оступилась и плюхнулась в траву рядом с мужичишкой. Впрочем тот ничего не видел, потому что распластался на земле, уткнув лицо в мох.

Алëнка подскочила, торопливо оправляя юбку. Надо же было так обмишуриться перед гостем. Маленький мужичок в драной одежде лежал в траве, напуганно вжимая голову в землю. Тело его подрагивало.

Ту-дум, дуду-дум! Алёнка обернулась. Изба выводила окнами и крыльцом зловещие рулады. Вокруг куринных ног плыли клубы тумана, да и сами ноги были расставлены так, чтобы гость мог разглядеть огромные когти, взрывающие грунт.

– Тише, Чудышко. Ты его пугаешь, – воскликнула девица. Она подскочила к мужичишке и заговорила ласково и тихо. Когда рукой коснулась его плеча, он вскрикнул и вжался ещё сильнее.

– Не бойтесь. Все хорошо. Вас никто не обидит.

Изба перестала издавать угрожающие звуки, даже туман как-то поприсел и сделался прозрачней.

Мужичок сел, уступая девичьей настойчивости. Тут же вскрикнул и поскакал на заду назад, панически отталкиваясь ногами. Алёнка оглянулась и увидела, что изба зажгла окна красным.

– Чудышко, ну что же ты, – в голосе звучало столько укора, что изба сжалась и присела, как провинившийся пес. Окна потухли, зловещая музыка совсем стихла.

– Вот. Видите? Все хорошо. Вам ничего не угрожает.

Мужичок перестал перебирать ногами, уставился на нее. Какое-то время в распахнутых глазах плавали клочки страха, потом проступил смысл.

– Ё! – выговорил мужичишко. – Ктой-то?

Алёнка, наконец, смогла его рассмотреть. Круглолицый, рябой. Волосы торчат клочьями, словно кто-то их драл. Одет в изрядно ношеные рубаху и порты, на ногах лапти, такие же драные, как вихры.

– Не бойтесь, – повторила она. – Вам ничего не угрожает.

Он ошарашенно лупал глазами по сторонам, взгляд то и дело останавливался на Алёнке. Избу старательно оббегал по дуге.

– А, это, – проговорил он, уставившись на девицу, – Яга, наша разлюбезная. Ить, где?

Говорил отрывисто, часто облизывал губы.

– Бабушки Яги нет, – пискнула Алёнка. – Я за нее.

– Ты? – глаза мужичишки перестали бегать и уткнулись в девицу. Веки прищурились, он сунул согнутый палец в рот и принялся задумчиво грызть грязный ноготь. – Интересно. Интересно как.

Он поднялся, продолжая грызть палец. Алёнку передернуло, фу, как противно, но она постаралась взять себя в руки. Не гоже гостя обижать. Тот подступил ближе и вдруг ткнул Алёнку пальцем под ребра. Тем самым, который только что с таким упоением грыз.

– Ай! Чего вы тыкаетесь? – воскликнула девица. Мужик отскочил, зажмурившись и прикрываясь руками. Походило на то, что он ожидает за свою дерзость молнии, не меньше. Изба грозно скрипнула и придвинулась.

– Тише, тише, – вскинула руку Алёнка. – Он явно не в себе. Не порань его ненароком.

Мужичишко приоткрыл один глаз и подглядывал за ними из-под вскинутых рук.

Алёнке вспомнился вдруг Петрусь и его взгляды, когда он вел ее в лесную избушку. Но в Петрусе была и добрая сторона, в этом же мужичишке девица ничего подобного не ощущала.

Чего ж я на него наговариваю? – одернула себя. – Нельзя так. Если к человеку добром, то и он к тебе…

– Что с вами? – молвила Алёнка как можно мягче. – Не бойтесь. Мы не причинима вам…

– Я… э-э, случайно, – услышала она в ответ. Мужичишка выпрямился и улыбнулся. У девицы по спине холодок прошел от этой улыбки.

– А, это, как тебя величают? – он снова пристально уставился на нее, словно искал подвох.

– Алёнка, – сказала Алёнка и смутилась. Собственное имя показалось совершенно не внушительным и даже легкомысленным.

– Аленушкой мачеха звала, – добавила она и поняла, что стало ещё хуже.

– Але-енушка, – протянул мужик. – А меня Серуней звать.

Он снова прищурился, о чем-то судорожно размышляя. Потом сызнова улыбнулся и оглянулся воровато.

– А вот скажи, хм, Алëнушка. Ты это… Того… Надолго тут…

Он махнул рукой в сторону избы. Страх растворился в нем, уступив место непонятному для Алёнки оживлению. Вроде бы прогнать страх и было её целью, но то, что после него осталось, наводило на девицу дрожь. Хотя, нечего на гостя наговаривать. Он же ничего плохого не сделал. Напужался сильно, чего теперь?

– Надолго, – вздохнула она. – А кто-то и вовсе говорит – навсегда.

Она оглянулась на избу, из-за неплотно притворенной двери блестел зеленый глаз Котофея.

– А скажи, Алёнка, – вновь заговорил мужичишка. Он глянул поверх её плеча и задрожал. – А эта… тебя слушается?

Девица оглянулась и разом позабыла обо всем. Серуня спрашивал, словно про злую собаку, не покусает ли.

– Что вы! Чудышко добрая. И она не "эта", у нее имя есть. Чудышко.

Она так ласково произнесла имя, что изба потупилась и смущенно переступила с лапы на лапу.

– Добрая не добрая, – Серуню её слова не убедили. – Все собачники так гутарят, а потом хап – и куры пропадают. Так слушает она тебя?

В голосе прозвучала строгость, Алёнка сжалась. Таким тоном с ней в деревне разговаривали все взрослые и даже порой Петрусь.

– Слушает, – пискнула в ответ. Собственный голос показался жалобным и она добавила. – Я же хозяйка…

– Ё, – мужичишка крякнул и почесал затылок. – Интересно. Интересно как.

Он подступил к ней, Алёнка попятилась. Серуня опять ткнул пальцем. "Ай!"– пискнула она.

– А вот скажи мне, Алёнка, – спросил он, и девице его тон не понравился ещё больше. Развязный и даже наглый. – Ответствуй. Все, что Яга умела делать, тоже деешь?

– Я только вступила в должность, так что ещё пока… – начала Алёнка, но Серуня перебил.

– Хотя, это не важно, – он выпрямился и улыбнулся уже во всю ширь. – Не боись, Алёнка. Со мной не пропадешь.

Он приобнял её за плечо и отвернул от избы к лесу. Не смотря на дружелюбность жеста, Алёнка ощутила холодок. Слишком уж крепко впились в плечо пальцы с грязными обгрызенными ногтями.

– Я возьму общение с деревенскими на себя, – сказал он, приблизив губы к самому уху. – Я с имя гутарю, прихожу, тебе докладаю. Ты делаешь чего надобно, я отношу. И тебе не придется эти вот суровости, наказания… А Яга любила наказания. Да, да. Ещё как любила. Могла целую деревню выжечь.

Алёнка ощутимо дрогнула под его рукой, Серуня осклабился, будто она подтвердила его мысли.

– Да-да, я тебя избавлю от этого. Ты главное в деревню не суйся. Сама значит. А я уж погутарю с имя… Все сделаю.

Напоследок он ткнул её пальцем в бок и встал, словно ожидая чего-то. "Уй!"– воскликнула Алёнка, но так и не решилась возмутиться. Серуня расхохотался и радостный потопал к лесу.

Глава 16 – Человечья благодарность

– Жалкое зрелище, – проговорил рядом мягкий голос.

– Ну почему же, Котофеюшко? – подняла на кота взгляд девица. Отчего-то это далось ей с трудом. – Доброта да ласка…

– Да ты погляди на него! Он твою доброту за слабость держит. Сядет на плечи и ножки свесит…

– Не суди его строго, Котофеюшко. Видел, как он избы напужался? Не жалела его бабушка, обижала, а тут…

– Тебе хоть кол на голове теши, хоть гопака пляши… – кот задумался и сверкнул зелеными глазищами.

– К тому же видел его наряд? Явно его и в деревне забижают, за человека не держат. Тут любой… – Алëнка поежилась, вспомнив взгляд Серуни, – странным станет.

Кот ее будто не слышал.

– Знаю, что поможет. У Яги штука одна есть. Идем.

Он ухватил её лапой за подол и потащил в избу. В горнице с головой залез в шкаф. Аленка услышала грохот и звон, по полу раскатились какие-то катушки и пуговички.

– Мыр, есть.

Он повернулся к ней с блюдцем в лапах.

– Для чего такое красивое блюдце надо было прятать? – восхитилась девица. – Береждивая бабушка Яга, оказывается. Вишь, а я ее неряхой считала. Опять ошиблась…

Котофей только головой качнул. Подойдя к стене, он прислонил блюдце рядом с картиной Кощея и отнял лапы. Аленка дернулась подхватить, да не успела. Блюдце осталось висеть. Кот, не глядя, утащил со стола репу и скептично осмотрел ее.

– Хм. Цеплятся будет…

Он взмахнул лапой, выпустив длинныеи весьма острые на вид когти. Кончик репы отпал, кот запнул его лапой в угол.

– Кидай на блюдечко, – сказал он, протягивая репку Алёнке. Та поглядела на блюдце и снова на кота.

– Как? Оно же висит…

– Как-как, – сварливо передразнил Котофей. – Не думай, кидай.

Алёнка пожала плечиками и бросила репку к блюдцу. Тут же вспомнились Врата Мудрости. Коли бы так кинула репу к ним, она бы зависла, а потом – фьють – втянулась в раму…

Бум. Репка упала на блюдце и осталась лежать, как ни в чем не бывало. Не смотря на то, что блюдце в свою очередь неведомо как прилипло к стене.

– Что за фокусы? – она протянула руку и ступила к стене.

– Не подходи, – остановил её кот. – Просто гляди.

Алёнка послушно вытаращила глаза. Блюдце было просторное, с красивой голубой каемочкой, чистое, без единой соринки и трещинки. Репка, наоборот, была грязной и корявой, выглядела на гладкой глиняной поверхности чужеродно.

– Гляжу. И чего?.. – начала говорить Алёнка, и тут репка дрогнула и покатилась кругом по блюдцу. Девица даже взвизгнула от восторга. – Глянь! Катится!

– И не просто катится, – ответил кот, важно потирая усы. – Смотри дальше…

Алёнка посмотрела и сложила ручки на груди. Середина блюдца вдруг стерлась, а вместо него появилась полянка. На ней стоял олененок и глядел большими влажными глазами.

– Ой, гляди! Какой ми-милый! – всплеснула руками Алёнка. – Ути, кроха!

Губы её сложились в трубочку, она засюсюкала, зацокала. Сама попятилась к столу и не глядя цапнула кусок хлеба. Кот хлопнул себя лапой по лбу.

– Этого можно было ожидать. Теперь подумай о мужике. Подумай и…

Но это было нереально. Алёнка пищала от восторга и так и подскакивала от желания дотронутся. Она подошла и замахнулась, чтобы кинуть ему хлеба. Кот фыркнул.

– Это так не работае… – он не договорил, слова замерли на устах. Кусок хлеба свободно пролетел сквозь блюдце и упал на траву перед олененком. Тот присел испуганно, насторожил уши.

– Ну же, не бойся… – сказала Алёнка столь ласковым голосом, что растопила бы и камень. Олененок уже тянулся носом к угощению.

– Поразительно, – подался вперед Котофей. – Так даже Яга не делала!..

Он застыл с разинутым ртом. Алёнка гладила олененка, просунув руку сквозь блюдце. Тот доверчиво тыкался ей мокрым носом в ладонь, а девица звонко хохотала.

***

Коту стоило больших усилий оторвать девицу от радостного созерцания леса.

– Погляди все же на своего обиженного. Он как раз до деревни дотопал.

Алёнка прикрыла глаза, а когда вновь открыла их, блюдце уже показывало лесную деревеньку. Кот был прав. Эти люди не осознавали, где живут. Деревенька была гораздо меньше Черемушек, жили здесь только охотники, бортники да рыбаки. Домики прятались средь стволов елей и больше походили на охотничьи сторожки.

Серуня стоял подбоченясь, перед ним столпился напуганный люд.

– Ë! Яга – зайчик в сравнении с этим чудищем. Яга была страшна в гневе. Помните Колокольцы? О как. А эта еще хуже. Хотела меня безо всяких слов сожрать. А потом и вас. Но я взмолился, – голос мужичка сделался плаксивым: – Чудище, дай нам жить. Мы отслужим!..

Лесные жители переглянулись и закивали. Да-да, отслужим. Алёнка поглядела на кота.

– Что это? Он встретил какое то чудище, пока шел от нас?

Кот головой дернул, мол зри дальше. А Серуня продолжал:

– Изба её ужасная за холмом стоит. Совсем близко. Тащите все ценное, что есть. Я постараюсь умолить ее. Ничего не жалейте. Всех уничтожит. Ë. Хорошо, что ей Серуня попался первым. Вас всех по мне рассудили. Не то бы мокрого места…

– Как же это? – пролепетала Алёнка. – Ведь это же… не правда.

Столько в голосе было обиды и недоумения, что Котофей пробормотал, качая головой:

– Плакать или смеятся такой хозяйке, не знаю…

– Изба у нее такая страшная, что ужаснее чудища вовек не встретить, – продолжал Серуня. Пол задрожал, ставни скрипнули.

– Чудышко, не слушай его, – бросилась гладить стены ладошкой Алёнка. – Он… Он не в себе. Наверное у него разум от страха помутился…

– Ага, помутился, – хихикнул кот. – Только от алчности. Глянь, как руки трясутся.

Алёнка вспыхнула и раскрыла рот, чтобы защищать Серуню. Но он еë опередил.

– А хозяйка новая – с виду юная девица. Ë, как! Но нутро гнилое. Так и тащит тленом, о как, – вещал мужик. Груда мехов и боченков меда перед ним ширилась. – В мешок все кладите. Как без мешка все утащу? Вы же не хотите к этому чудищу сами топать?

Алёнка замерла с открытым ртом. Гнилое нутро? Это у меня? А я его пожалела. Глаза наполнились слезами, в груди растеклась едкая обида.

– Да он же меня не знает совсем. Как может так говорить?

– Как же, не знает, – скривился кот. – Он тебя почти сразу раскусил…

Изба так и подскочила. Закудахтала, словно наседка. Сделала пару шагув.

– Нет, не надо уходить. Я должна понять, – сказала девица. – Ведь я их защищать перед Кощеем взялась. И он человек взрослый, пожил уже. Что ему позволяет так про меня говорить?

Кот помотал мордой.

– Ох, Алёнка, Алёнка. Словно это не мы из леса глухого, а ты там все эти годы жила, людей в глаза не видела. Тебе ли не знать – есть люди подлые, недобрые. Они что угодно скажут, лишь бы выгоду поиметь.

– Котофей, что же ты такое говоришь?! – на сей раз личико Алёнки полыхнуло праведным гневом. – Разве бывает такое?! Все под светлым солнышком ходим. Как можно?..

Кот только фыркнул.

– Как можно это не видеть?

– А вот мы его спросим, когда вернется, – сказала Алёнка.

– Глубоко сомневаюсь, что он вернется, – мяукнул кот. – Заберет он добро и был таков.

– И куда же он с ним пойдет? Нет, он вернется. Вот увидишь. Коли он сбежиь, он же своих товарищей под гнев избы подставит. Нет, я конечно, ничего им не сделаю, но он того знать не может…

После этого кот демонстративно залез на печь, а девица бегала по горнице, не находя себе места.

– Придет. Он точно придет… – шептала она.

Изба ерзала вместе с ней. Хотя Алёнка чувствовала её сомнения. Чудышку не нравился Серуня, и будь её воля, убралась бы отсюда по добру по здорову.

– Видишь? Чего я говорил… – не утерпел, наконец, кот. – Кинь репку. Твой Серуня уже далеко…

Изба дрогнула, словно подпрыгнула от радости. Алёнка, как наяву, увидала побирающегося к дверям человечка.

Тук-тук-тук. Алёнка просияла:

– Я же говорила! Людям можно верить.

Она распахнула дверь. На крыльце переминался с ноги на ногу давешний мужичок.

– Ну чево. С деревенскими я погутарил. Во! – он с трудом затащил внутрь большущий мешок и с грохотом бухнул его на пол.

Алёнка с торжеством глянула на печь, где за трубой прятался кот. Серуня тем временем огляделся и прошелся по горнице.

– Так. Чего скажу. Тебе без мужика нельзя. Где это видано, чтобы девица, да одна обитала. Это старая бабка могет одной быть. А молодая девица…

Он захихикал и уставил на Алёнку свои острые, как иголки, глазки. У девицы радостное выражение застыло на лице, как маска.

– Жить вместе станем, – деловито продолжал мужичок. – Я…

Он встал на ципочки и заглянул на палати.

– … на печи. Ты на лавке лягешь. Ну, гы… – он расплылся в ухмылке и захихикал, потирая грязные ладони. – Покуда я тебя не призову.

– А я? – возмущению кота не было предела. – Я на печи всегда спал.

– Ктой это тут? А, кот, – говорящему коту Серуня ни капли не удивился. – Кот на улицу пойдет. Ишь, распустился. Палати они, ить, для людев.

– Но позвольте, – Алёнка до сих пор стояла, утратив дар речи от такой наглости. – Мы вас не звали. Отчего вы решили, что мне надо…

– А меня не надобно звать, – Серуня хихикнул. – Я сам, значит, прихожу. А девице нельзя одинокой быть. Девице нужон мужик. Значится, я таков и есть.

Он расплылся в самодовольной улыбке. Алёнка отступила, мотая головой.

– Нет, это какой то сон. Кошмар. Мне никто не нужен. Мы с избой и котиком уж как-нибудь сами…

– Так! – голос Серуни сделался строгим. – Ты мне тут не распускайся. Сказано девке мужик нужон, стало быть так тому и быть. А ты давай смирись. Не то поколотить тебя придется.

Недоумение мешалось у Алёнки с обидой, не смогла удержать слез. Я его пожалела, не стала пугать. Я даже не противилась, когда он обманул и очернил нас в глазах деревенских. Но как он?!.. Откуда столько наглости?! Как такое умещается в одном человеке?!

Хлоп. Из глаз её посыпались искры. Серуня влепил ей звонкую пощечину. Алёнку бросило на пол, рот наполнился соленым. Она замолкла, сидя на полу и глядя на мужика широко распахнутыми глазами.

– Так вот, – сказал тот и притопнул ногой. – В следующий раз кулаком получишь…

Алёнка задрожала и начала подниматься. Что-то в её лице не понравилось Серуне, он отскочил и зашарил рукой по сторонам. На столе лежал нож, он ухватил его и выставил перед собой.

– Ты это брось. Будешь выкобениваться – я тебе… Ухо отрежу. Или палец. Ишь…

Алёнка сжалась и присела. Настолько беззащитной почувствовала себя в тот миг, что взмолилась:

– Мамочка, помоги!

Раздался грохот, внутри избы что-то зашуршало. Дверь в любую комнату распахнулась, на пороге возникла Кика. В руке перо, с кончика которого упала темная капля.

– Как я тут очутилась? Только хотела Кощею писать, комната будто сама меня… – пробормотала она. Глаза сделались осмысленными. – Чего тут у вас?

– Ё! – крякнул Серуня. – Ешо одна. Это же у меня цельный гарем будет, как у хана степного. Ух, заживу.

Зеленые глаза кикиморы оббежали горницу, замедлились на Алёнке, на ноже и на коте. Потом глаза грозно сверкнули.

– Каково неуважение к весомым силам, – тихо проговорила она. – Вот до чего твоя доброта доводит.

Кика ступила прямо на Серуню. Тот что-то ощутил и ударил ножом без предупреждения. Алёнка вскрикнула, но лишь успела протянуть руки. Лезвие уткнулось кикиморе в бок и разлетелось на осколки, словно было из стекла.

– Я десять минут перед Оком Мудрости стою, а ты хотел меня простым хлеборезом уязвить? – усмехнулась кикимора. Она не сделала более ни единого движения, но мужик, по заячьи тонко взвизгнув, отбросил рукоять ножа и скакнул к дверям. Дверь с грохотом распахнулась, Серуня скатился по ступенькам. Изба успела полностью выпрямить ноги, переживая за хозяйку. Внизу хлопнулось, потом глухо ойкнуло. Алёнка прислушалась, позабыв обо всем. Топ-топ-топ. Девица выдохнула – цел.

– Она ещё лицо гнет! – комнату разом заполнил яростный голос Кощея. Кика тихонько отступила в Любую комнату и затворила дверь. Кот пискнул и схоронился в дальний угол палатей.

– Я все видел. Что-то давно от Кики весточек не было, дай думаю взгляну. А тут такое.

Каждое слово клонило Аленку к земле. Язык приморозило к нëбу, ноги отказывались держать. Кощей грохотал все громче.

– Ты не правильно ведешь себя с людьми. За то будешь наказана.

В затылок вонзился раскаленный прут и разорвал многострадальную головушку на части. Алёнка закричала и ухватила виски руками, каждую секунду ожидая, что ладошки провалятся в трещины в раздавленном черепе.

Трещин не было, но боль нарастала, и Алёнка упала на пол, изгибаясь и скрипя зубами.

Глава 17 – Наказание Кощея

– Думаю достаточно, – боль отступила, Алёнка затихла, тяжело дыша на полу. Из картины на нее падали тяжелые как глыбы льда слова мучителя. – Если задуматься, это большая удача, что нам подвернулся этот ушлый жадный слизняк.

– Не говорите так, – пробормотала Алёнка. – Наверняка в нем есть и хорошее…

– Убей его, – хлестнуло словно кнутом. Алёнка так и села.

– Что?

– Отдай приказ избе. Она пойдет и покарает этого нечестивца.

Пол дрогнул под ногами, Алёнка ощутила ужас избы.

– Нет, – девица отшатнулась, мотая головой. – Он не виноват. Я сама…

– Виноват, не виноват – какая разница, – зевнул Кощей, будто не гремел только что в ярости. В голосе явились назидательные нотки. – Он выставил нас на посмешище. Кому-то может показаться, что с вечными силами можно играть. Даже заигрывать.

– Нет, это не так. Он вовсе не думал…

– Дальше больше. Кто-то может подумать, что нами можно помыкать, а то и управлять. Нет. За такое приговор один – смерть. И ты этот приговор исполнишь. Убей его. И всех в деревне.

Алёнка застыла. Лицо сделалось суровым. Она поднялась, не сводя с Кощея глаз. Хрупкие плечики расправились, спина выпрямилась.

– Если кто сбежит – не гонись, – продолжал красавчик деловым тоном. – Пущай расскажут прочим. И главное – крови побольше. И баб с дитями не жалей…

Он помолчал, прислушиваясь.

– Хотя какие там дети…

– Ни за что!

Она сказала это твердо, но едва слышно. Кощей не услышал, продолжая разглаголствовать.

– Они к Дремучему Лесу без почтения. Распустились.

– Хватит! – в голосе девицы звучало едва ли не больше льда, чем в словах Кощея. – Этого не будет!

Красавчик склонил голову.

– Не понял?..

– Я не стану никого наказывать, – раздельно проговорила девица, на сей раз громче. Боль хлестнула, словно плеть. Алёнка охнула и сжала голову ладошками.

– Я не расслышал, – теперь Кощей улыбался. – Что ты там лепечешь?

– Нет.

Новый удар, длиннее и острее.

– Так о чем ты там бормочешь?

– Я не стану никого… А-а-а!…

Она закричала и вновь повалилась на пол. Девица корчилась и колотила каблуками по доскам, а Кощей, брезгливо подобрав губы, следил за этим из рамы картины.

– Точно не станешь?..А если так? А вот тут в животе у тебя целый узел боли. На него я ещё не нажимал. А если убрать возможность дышать? А если прихватить сердечко?

Боль чуть отступила. Ровно настолько, чтобы она снова могла слышать и понимать слова. Кощей изволил бохвалиться.

– Ты наверно не знаешь, чего у людей внутри и как это все зовется. Но я уже давно все изучил. У вас там столько всего интересного. И каждая селезенка вопит от боли, только ухвати её посильнее…

Алёнке и правда казалось, что внутри нее шарят злые руки, кромсая и давя все, за что ухватятся. К этому невозможно было привыкнуть.

– Я прекращу, – донесся сквозь боль вкрадчивый голос, – только скажи, что ты готова исполнить…

– Н-не-ет, – выдохнула Алёнка и разрыдалась. Ей было очень жаль себя, страх терзал тело едва ли не сильнее Кощея, и казалось ещё чуть и она сдастся. От этого девице делалось ещё страшнее.

– Нет, нет, нет, – частила она.

– Хорошо, – проговорил он. – Тогда я сам уничтожу эту деревню. Никого не пощажу. После тебя осталось бы гораздо больше живых…

Но Алёнка уже не могла вместить в себя его угроз. Она вжалась в стену и непрерывно мотала головой.

– Нет! Я не могу! Нет!.. Не стану…

Ещё чуть и она соскользнула бы в спасительное небытие.

– Не позволю, – рявкнул Кощей. Боль пронзила все нутро, девицу выгнуло и скрутило. Она забилась на полу, стуча каблучками и выгибаясь. Изо рта рвались страшные крики и захлебывались пеной. Это сменялось скрежетом зубов и надсадным сопением. Все повторялось по кругу.

Кот, не жив не мертв, сидел, прислонившись к трубе печки. От каждого крика хозяйки его перекашивало. Один раз он даже отпустил теплый бок трубы и решительно начал поворачиваться, но Алёнка закричала ещё сильней, Кощей расхохотался, а Котофей хлопнулся спиной обратно за трубу, презирая себя.

А потом наступила тишина. Боль ушла, Алёнка вытянулась на полу, глядя вверх широко распахнутыми глазами. Взор застилали слезы, сквозь них она видела огромный бивень и мешочки с травами, неброжно повешенные на веревочках.

– Если не желаешь вечность провести в этой боли, – раздельно проговорил Кощей, – прямо сейчас ты пойдешь и уничтожишь всю деревню. В назидание. Чтобы никому неповадно было из хозяйки волшебной избы рабыню делать.

– Нет, – тихо ответила Алёнка. – Они ни в чем не виноваты.

Кот зажмурился и зажал лапами уши.

– Они виноваты уже тем, что родились! – в внезапной ярости закричал Кощей. – Когда мы завершим задуманное, ни одного свободного человека не останется. Род людской будет принадлежать мне.

Он с хрустом сжал костлявый кулак. Алёнка в ужасе глядела на него.

– Тебе надобно подумать о своей шкуре. Понимаешь? Давно пора понять, что они для тебя никто. Они предадут тебя, уничтожат. Думаешь этот мужик находять на твоем месте стал бы терпеть боль? Он с радостью бы убил тебя, даже не поморщился. Ради клочка меха и горшка меда.

Кощей указал на мешок, который притащил Серуня. Из него раскатились горшочки, один треснул, на пол натекла желтая пахнущая цветами лужица.

Аленка молчала.

– Ага. Вижу, что ты все же не дурочка. Понимаешь, что он бы тебя не стал жалеть. Тогда отчего ты жалеешь?

– Я не должна ровнятся на слабого…

– Убей их. Уничтож, – сорвался на крик Кощей. – Иначе будет хуже.

– Поняла, – вдруг прошептала Алёнка. Она не делала попыток поднятся. Лежала и глядела в потолок, на затянутые паутиной балки и пучки травы висящие на бивне. "Не успела паутинку с Чудышка снять", – мелькнула обреченная мымль.

– Я поняла, – голос её окреп. – Без меня ты приказ такой не отдашь. По какой-то причине это не сработает. А это значит, что жизни тех людей зависят только от моей стойкости…

– Жизни тех людей и твоя собственная, – напомнил Кощей.

– Нет. Моя жизнь уже давно ничего не стоит. Я не стану трогать их дома.

Сказала и прикрыла глаза. Боль ударила не сразу, какое-то время, показавшееся Алёнке вечностью, Кощей медлил. В нее успела закрастся надежда – он больше не станет меня мучать. Кощей ударил именно в тот момент, когда эта надежда трепыхнулась, чтобы расправить крылышки.

Боль ударила сперва не сильная. Как фонарики на празднике, внутри девицы начали зажигаться источники боли. Резануло в животе, заныл зуб, по пальцам словно полоснули лезвием, приложили раскаленный прут к пояснице, вырвали клок волос, засадили крюк под…

Каждая новая боль не отменяла старую, а превращала её в многомерную страшную композицию.

– Скажи "да"и все прекратится, – вкрадчиво говорил Кощей. – Какое тебе дело до чужих жизней? Думай о своей.

Алёнка молчала. Только с сипом рвалось дыхание из носа.

– В конце концов, ты можешь даже не смотреть. Отдай приказ избе и ступай себе гоняй чаи…

Девицу содрогнуло, Кощей оскалился, ощущая удовлетворение, но Алёнка просипела:

– Чудышку это не по душе… Как я могу заставить её быть плохой…

Эти слова вывели Кощея из себя. Он вдруг очень ясно увидел, что не смотря на всю внушаемую им боль, содрогнулась она не от нее. Алёнку передернуло от омерзения, от одной только мысли, что придется заставить избу нанести кому-то вред.

За спиной красавчика взбух клок тумана.

– Они больше не падают… – проговорил женский голос, напоминающий шелест сухих листьев. Из тумана соткалось женское лицо, гладкое и красивое, словно мраморная статуя.

Лицо Кощея мгновенно вернуло ледяное спокойствие. Он вернулся на трон и откинулся на спинку.

– Что там?

– Чуть-чуть не хватило, – в голосе Мары скользнуло разочарование. – Но крупицы не падают уже пару минут. Хитер Мастер…

Туман выплеснулся за пределы картины и змеями пополз по горнице. Кот сполз вдоль тубы и вжался в печь. Ужас встопорщил шерсть по всему телу.

– Боль тела мы испробовали, – проговорила бесплотная женщина. Туман подхватили Алёнку, приподнимая над полом. Девица ощутила невесомую мягкость, будто сызнова очутилась в источнике живой воды.

– Самое время испробовать боль души, – сухой шелест сложился в новые слова.

Лицо Кощея исказила улыбка, такая холодная, что заморозила бы и снежную королеву.

– Приступай. Расскажи ей… все.

Алёнка ощутила покачивание. Ее все еще содрогали спазмы и всхлипы. Лицо было мокрым от слез, нос заложен. Но тело уже приходило в порядок. Боль ушла, а память спешно выталкивала воспоминания о ней на периферию сознания.

– Слушай, девица. Внимательно слушай, – образ Мары соткался из тумана прямо в избе напротив лица Алёнки. Та содрогнулась от ужаса.

– Избушку создал Лесной Мастер. Кто он божество или человек, получивший дар, не знаем даже мы. Но он сумел проникнуть в тайну Дремучего Леса. Используя его силу, он сотворил Избу. Живое творение.

Алёнка ощутила твердый пол. Туман медленно утекал обратно в картину. Остался лишь образ страшной женщины, который висел прямо перед глазами.

– Вышло так, что Изба не оправдала надежд создателя и он проклял ее.

Алёнка вздрогнула, за миг до того ощутила как содрогнулась избушка. Она тоже слышала слова Мары.

– Чудышко… – девица погладила пол.

– Изба была живой, а стала мертвой. С тех пор ей заказан путь в Сердце Леса, где поселился Лесной Мастер.

Алёнка позабыла о собственной боли, ощущая боль избы. Она гладила пол, шептала ласковые слова. Мара с презрением глядела на это.

– Зачем вы об этом вспоминаете? – кинула девица богине в лицо.

– Я думала хозяйка избы должна знать суть своего хозяйства, – изогнула губы Мара.

– Я знаю о Чудышке достаточно. Она хорошая, добрая, смелая, самоотверженная…

От каждого слова в избу будто вливались силы. Алёнка ощутила, как Чудышко выпрямляется и перестает дрожать.

– И мертвая, – с улыбкой добавила Мара. Изба разом поникла и больше не реагировала на ласку хозяйки.

Аленка не успела отыскать нужных слов для ответа, туманная богиня продолжала.

– Но Мастер добр. Он дал шанс избе вернуться. Он повесил на стену эти часы со Златыми Крупицами.

Алёнка завороженно поглядела на стену. В нижней чаше сверкала большая груда песка, в верхней застряла буквально несколько крупинок.

– Задумка была в том, чтобы Изба отыскала себе хорошую и добрую хозяйку. Эта хозяйка будет делать добрые дела и этим добром вытащит павшую в глазах Мастера избу на преждний уровень. И когда последняя крупица упадет, ей откроется путь к создателю в Сердце Леса.

Алёнка ощутила трепет избы. Сомнений не было, это было самое заветное желание избушки.

– Чудышко, почему ты мне не сказала? Мы бы с тобой мигом вернули тебя к папе…

Изба от этого простого слова качнулась и медленно опустилась на землю.

– Ты и так хорошо справляешься, – перебила ее Мара. – Поэтому Кика и не торопила тебя. Помощь детенышам зверей бяла просто замечательной задумкой. Она принесла большую часть крупиц. Путешествие за топливом добавило еще парочку. Мы думали, что твое нежелание убивать людишек довершит дело, но нет. Этого недостаточно.

– Нет! – вскрикнула Алёнка и побледнела. – Этого не может быть! Это невозможно!

Она не хотела понимать о чем говорит Мара, но осознание уже зародилось в ее голове.

– Дай я, – Кощей встал и приблизился к раме картины. – Девочка, я весом и имею силу, Лесному Мастеру не совладать со мной. Он понимает это, потому хорошо спрятал свое логово в Дремучем Лесу. Чтобы отыскать его мы воспользуемся его падшим творением.

Алёнка в ужасе прижала ладони ко рту, отступила, мотая головой.

– Чтобы поработить людей, нужно овладеть силой леса, чтобы овладеть лесом, надо попасть в его Сердце к создателю избы, а чтобы туда попасть, надо чтобы верхняя чаша опустела. А пустеет она только… – Кощей многозначительно замолчал.

– …когда я делаю добрые дела, – прошептала Алёнка.

– Именно. Молодчина, девочка. На двух стульях не усидишь. Яга была хороша в запугивании людишек, но крупицы падали одна-две в год. С ней мы бы провозились тысячу лет. Ты – другое дело. Только погляди, почти уже закончила.

Аленка уставилась на пустую верхнюю чашу. Лишь в горлышке застряла парочка блестящих крупичек. Перевела взгляд на холодное лицо красавчика, на дубовый пол Чудышки. Снова на часы.

– Что будешь делать, милая? – спросила Мара. – Мы считаем, что любое твое решение уронит оставшиеся крупицы. И тогда ты станешь виновницей всех бед рода людского. И умрет людишек гораздо больше, чем эта крохотная деревенька.

Алёнка задрожала и отступила.

– Не понимаю твоих сомнений, – бросил Кощей. – После встречи с этим Серуней ты понимаешь, что они не стоят твоей доброты.

Алёнка молчала. По старой привычке в голове побежали мысли: "Серуня хороший, просто не ведает, что творит…"И вдруг оборвались. Внутри словно выжженая пустота. Она больше ничего не чувствовала по отношению к этому человеку. Пожалуй если бы его убили на ее глазах, она бы даже… Девица замотала головой еще яростней.

– Нет! Я не допущу… Не позволю…

И замолчала с раскрытым ртом. Что если эти слова тоже посчитают за добро и уронят последние частицы? Нельзя. Этого нельзя допустить.

– Поэтому я еще кое что тебе скажу, – Кощей вдруг сделался серьезен. – Алена, хозяйка избы. Говорю с тобой, как равный с равной. В качестве дара за твои старания обещаю, что после того, как последняя крупица покинет верхнюю чашу ты увидешь свою мать. И даже спасешь ее от худшей участи…

Мир дрогнул и перевернулся. Кощей еще что-то говорил, но она уже не слышала. Алёнка соскользнула в черную спасительную пустоту.

Глава 18 – "Добрая"бабушка Яга

Когда пришла в себя, первым делом увидала котовую морду. Зелёные глаза неподвижно глядели на хозяйку, усы нетерпеливо дёргались. Тут же ощутила твёрдость котовых лап, что давили на грудь и весомость котового зада на животе.

Резко дёрнулась, ища глазами верхнюю чашу весов. Там блистали златые крупицы. Облегчённо выдохнула и распласталась по полу. Кряхтя, кот слез с неё.

– Котенька? Ты чего? – Алёнка пошевелилась. По тому, как он вздыхал, ей чувствовалось некое сожаление.

– Ты хотел, чтобы я не вернулась? – воскликнула девица, садясь. От резкого движения в глазах потемнело, внутри родилась и пошла шириться холодная пустота. Мышцы сжимались в ожидании боли.

– Нет, – замахал лапами Котофей. – Просто мне, э-э, хотелось определённости.

– Он уже размышлял, как лучше тебя съесть, – донеслось из-за затворной двери в Любую комнату. – Даже меня спрашивал, нужна ли мне доля…

– Что?! – Алёнка распахнула глаза и уставилась на кота. Тот виновато прижал уши и поспешил к печи.

– Что поделать – хищники мы… – пробормотал и тут же сменил тему. – Сейчас. После того, что случилось тебе лучше выпить полную чашку…

Девица перевела взгляд на дверь, но Кика не показалась. Тяжело оперлась рукой о пол и попыталась подняться. После перенесённой боли тело дрожало и приседало. Сил хватило лишь чтобы сесть на лавку и облокотиться о стол.

– Шутят, – пробормотал она, пережидая дурноту. – Они просто… шутят…

Плечи передёрнулись сами собой. Алёнка отчаянно хотелось верить в свои слова, но как назло очень остро почувствовала, что она чужая в этом мире. Кот и Кика, кто я для них? Думала, что друг, но теперь кажется, что просто еда?

В голове заклубился туман. Сквозь него проступили два силуэта. Один в тёмном одеянии, второй бледный, словно мраморный. Алёнка содрогнулась и уставилась на белый бок печи. Трещинки. Вот травинки торчат из раствора, там белила осыпались… Созерцание и мусор в голове помогли не вспоминать этих двух и боль, которую они доставили… И слова Кощея: "…увидишь свою мать… спасёшь её от худшей участи…"

– На.

Перед ней со стуком опустилась кружка. От темной жидкости шёл пар. Кот заискивающе заглядывал в глаза. В ноздри ударил густой травяной дух. Алёнка ухватила кружку и глотнула, обжигая руки и горло. По телу прокатилась горячая волна, в голове прояснилось.

Чтобы только не вернулись ужасные воспоминания, перевела взгляд с печки на стену избы. Глаза наткнулись на часы со Златыми крупицам. Тело оживало. Девица зарылась носом в пар из кружки.

Котофей озабоченно глядел, как хозяйка борется сама с собой. Их взгляды встретились, кот бросился к ней.

– Вот. Пледик. Тепло. Ты сиди. Отдыхай.

На плечи легла тёплая тяжесть. Она укуталась и отхлебнула травяного чая. Какое-то время в избе слышны были лишь треск дров в печи.

– Котенька, миленький, – проговорила Алёнка. – Это правда? То, о чем они толковали?

Кот медленно подтащил табурет и сел напротив.

– Ну-у… Это… Понимаешь… – Кот нервно глянул на дверь в Любую комнату. – С меня спрос невелик, я кот. К тому же я в избе появился после того, как Яга стала хозяйкой. Не ведаю, что за уговор был у них с Кощеем.

– Но ты всегда был тут. Все видел, должен знать… – сказала Алёнка, и столько муки было в её словах, что Котофей прижал уши и опустил морду.

– А про маму мою? Калину? Ты тоже ничего не знаешь?

Кот испуганно замахал лапами, втянул голову в плечи, будто ожидал, что изба снова взбесится. Чудышко стояла смирно. Не дождавшись реакции избы, кот поглядел на Алёнку, та глядела требовательно. Котофей замотал головой и отступил. Шерсть на нем встала дыбом, кончик хвоста нервно бил об пол. Не скажет, поняла девица. Хоть убеждай, хоть угождай – не скажет.

– Хорошо… – Аленка встала и огляделась. – Не хочешь ты, спрошу у другой…

Протянула руку и взяла первое, что попалось на столе. У блюдечка с голубой каемочкой обнаружила, что держит луковицу.

– У кого это ты спросишь… – начал кот и осекся. Аленка глянула на него и бросила луковку.

– Маму. Покажи мне маму.

Луковичка побежала, дно блюдца потемнело, словно было сделано из черного камня. Более ничего не поменялось. Девица прикусила губу.

– Хорошо. Бабушку Ягу. Покажи мне бабушку Ягу.

Луковица вновь закружилась по блюдечку, стирая темное дно. Сквозь него проступило изображение маленькой захламлённой горницы. Свет падал через крохотное оконце и освещал горы мусора, очень похожие на те, что Алёнка убрала, попав сюда.

– Чавой?! Ктой там? – раздался скрипучий голос. Комнату заслонил большой крючковатый нос, его сменила бородавка на подбородке.

Кот сжался и отступил в сторону, стараясь убраться из зоны видимости.

– Бабушка Яга. Это Алёнушка, та, на кого вы оставили Чудышко.

– Не че не ясно. Ктой то? – заволновалась Яга.

– Меня зовут Алёнушка! – громко и раздельно прокричала девица. – Хозяйка избы! Новая!

– Ай! Ихи-хи-хи! – вместо носа появился глаз. – Теплоль тебе девица? Ага, помню, помню. Чудно как. Думала, не свидимся боле, на косточки только твои приду поглядеть.

Алёнка машинально глянула на череп и резко отвела взгляд.

– Бабушка Яга. Прошу. Ответьте. Что сталось с Калиной, моей мамой?

На сей раз изба взбрыкнула. Кот зашипел и ухватил Алёнку за локоть. Когти так и впились.

– Ого. Ты даже имя произносишь. Я помню, изба без трясучки не могла его слышать.

– Значит это связано.

– Связано ль? Тюй на тебя, ясно дело связано. Чай лучшие подружки были. Пока Кощейка не влез и все не попортил.

– Что?! Лучшие подружки?

Алёнка повернула голову к выходу, словно хотела бежать на улицу.

– Да ты девка не вздумай избе о том напомнить. Сама, гляжу, боль знатную перенесла. Сладко ли вспоминать?

Алёнка сжалась и опустила взор. Сквозь боль и нахлынувшие воспоминания просочилось:

– Не такая уж вы и злая, бабушка, за Чудышко переживаете…

Яга оскалилась своими не по-старчески белыми зубами.

– Ну ка подвинься, что там у тебя с крупицами?

Алёнка отодвинулась, блюдце заполнил глаз. Белок, сам жёлтый в красных прожилках, радужка карего цвета, зрачок подвигался и уставился на часы.

– Так и думала, почти управилась. Стало быть, вот чего Кощей добивался твоей болью…

Она пожевала губами, отчего раздалось отчётливое клацанье зубов, ухватила бородавку острыми ногтями.

– Добро. Раз забралась так далеко – расскажу тебе, что знаю. На Колокольцы я случайно набрела. Люд там дурной, не приветили меня, не склонились, даров не принесли. Заперлись за тыном. Я такого не прощаю.

На блюдце возникла сухая морщинистая ладошка, которая сжалась в кулак, словно раздавила что-то. Только когти клацнули.

– Одна Кали… мамка твоя прибегла. Прости, говорит, нас. Дочка в горячке лежит, умирает. Все, что есть отдам. Помоги.

А у меня как раз незадача с часами этими проклятущими вышла. Вот я и подумала, что если избе хозяйку сменить – дело скорее пойдёт. И Кощей от меня отстанет. Раз говорю все готова отдать так всю себя и отдавай. А я дитя вылечу.

У Алёнки задрожали губы. Совсем не помнила той болезни, хотя тётка Параскова рассказывала сотню раз. Обвинииельным тоном с намеком, что Алëнка теперь ей по гроб жизни должна.

– Значит, мама не бросила… Значит, отдала себя за меня…

– Я когда гутарила – без избы была. Зашла к вам в дом, травки нужные дала, заговор произнесла. Тебе и полегчало. Ой как она радовалась. А я – цап её за руку. Пойдём, говорю. Слово давала.

Алёнка застыла. Потихоньку в неё проникал ужас ситуации, в которую поставила маму Яга.

– Она в слезы. Как же я малышку оставлю? А я ей – мы про то не договаривались. Ихихи! Всегда эти людишки так. Спешат, не думают, а потом в слезы.

Алёнка содрогнулась, представив, что тогда происходило в душе мамы.

Утащила я её силом. А деревню прокляла. Её лес забрал да пережевал. И малютку девочку вместе со всеми, здоровенькую, между прочим. Яга слово держит.

Старушка противно захихикала. Алёнка ощутила в глубине себя некое новое чувство.

– Только вот ты как-то выжила, – Яга посерьёзнела. Кустистые брови сошлись на переносице. – Видать слово моё и на жизнь твою расползлось. Лес тебя прямком к Черемушкам выплюнул, к тётушке твоей в объятья.

Чувство поднялось и оказалось брезгливостью. После того, что ей рассказала Яга, больше не могла назвать её "доброй бабушкой". Ни капли жалости не звучало в словах старухи, когда рассказывала, как разлучила дитя с матерью и обрекла обеих на погибель. То, что "Лес выплюнет"её целой и невредимой, Яга считала великой Алёнкиной удачей.

Преодолев брезгливость спросила:

– С мамой… Что стало с мамой?

– Чавой? А, с мамкой твоей. Не знаю, чего уж у них до того вышло, да только едва изба её увидела, впала в безумие. Видать, такой боли, как твоя мамка, избушке не принесли ни я, ни Кощей вместе взятые. Ихи-хи.

Алёнку произнесла мертвеющими губами:

– Что стало с мамой?

Яга вдруг сделалась серьёзной.

– Того не ведаю. Едва мы подошли, изба взбрыкнула и в лес. Кали… Э-э, мать твоя в слезы и следом. Так и убежали. Три дня не той ни другой не было. Потом явилась. Изба. А мать твою с тех пор не видала. Разве что иной раз духом её словно издалече веет. Этак с примесью огоньку, словно жгут девку… Хе-хе-хе.

Алёнка больше не могла это терпеть. Ухватила со стола кувшин и со всего маха запустила в Ягу. Кувшин разлетелся в дребезги, луковица упала на пол и закатилась за печь.

Изображение стало меркнуть, напоследок в блюдце сверкнул Ягин глаз.

– Помни мою доброту. Должок за тобой.

Алёнка рта не успела раскрыть, блюдце вновь стало блюдцем. Она упала на колени и сжалась, уронив голову на грудь. Спутанные волосы выбились из-под косынки и закрыли глаза.

– Теперь ты все знаешь, – кот бодро поднялся и хлопнул ладонями. – Не перекусить ли нам…

Он осёкся, увидев лицо Алёнки. Она медленно поднялась, незрячими глазами уставилась в пространство и пошла. Сама не ведала куда. То, что свалилось сегодня на её плечи, оказалось слишком для девицы семнадцати лет, ей вдруг захотелось куда-то выйти. Забыться, сбежать от всего, что на неё свалилось, выйти из жизни.

Попадись ей в тот момент дверь на улицу, убрела бы в лес и, может быть, так же как Калина, сгинула там навсегда. Но на удачу ей подвернулась дверь в Любую комнату. Коридор перетекал под ногами, как живой, не нужные двери отскакивали с пути, а та самая, единственная прыгнула точно в руку.

Щёлкнул замок, Алёнка оказалась в собственной комнатке, где из окна лился тихий успокаивающий свет звёзд. Кресло приняло её в уютные объятия. Как мама!.. Образ Калины потащил за собой цепочку: Яга, Изба, Кощей, боль, безысхо… Нет! Хватит! Невозможно больше такое переносить. В голове впервые с похода к перводреву установилась тишина. Настоящая полная прохладная тишь. И покой. Нет мыслей – нет боли.

Алёнка уставила остановившиеся глаза в окно и погрузилась в бездонное тёмное небо. И в тишину. Как тогда, у перводрева. И тут же она поняла, что произнесла эти слова – нет мыслей, нет боли – впервые. Одновременно она уже помнила их, они звучали, когда она пребывала в тишине у перводрева.

– Воистину, времени не существует… – прошептала Алëнка и окончательно растворилась в тишине.

Глава 19 – Аленкино преображение

Из Любой комнаты она не появлялась целую седмицу. Кот сильно переживал. Несколько раз бегал и стучал в запертую дверь. Из-за неё не доносилось ни звука. Когда же он пришёл стучать на третий день – двери на месте не оказалось.

– Глухая стена. Вот, пощупай, – говорил он Кике, тарабаня когтями по стене. Звук выходил глухой, словно там был цельный ствол дерева.

– А ты думал, – ответила Кика хмуро. – У неё весь мир порушили. Не удивлюсь, коли она вообще не вернётся.

– Не вернётся?! – кот распахнул глаза во всю ширь и поставил уши домиком. – Как не вернётся? Куда ж она денется?

– А вот идём… – Кика была непривычно разговорчива. – Гляди.

Она завела его в свою комнату и сдёрнула с окна занавески. Там, как и в первое её посещение, стояла ночь и сияли звезды.

– Куда, думаешь, ведёт это окно?

Кот прижал уши и опустил голову.

– Думаешь, избушка её сожрала? – проговорил он. – И с нами не поделилась?! Вот тебе и доброе Чудышко…

Кот уныло побрёл по коридору в горницу. Хвост безжизненно волочился по полу.

Кика глядела ему вслед, потом ей в руку ткнулся влажный нос Волчика, она вернула занавеску на место и тихо притворила дверь.

***

Они сидели в горнице и ужинали. На ужин было копчёное мясо и хлеб. Как впрочем, и на обед и на завтрак. Без Алёнки изба отказывалась разнообразить рацион, а суп варить не умел ни кот, ни кикимора.

Волчик урчал и грыз кость. С костями у избы все было в порядке. Кота это вводило в сомнения, несколько раз он ходил и проверял – не человечьи ли косточки. Может изба уже давно Алёнку того?.. Кости были не человечьи. С полки скалился, глядя на это, Костяша.

За столом царила унылая атмосфера. За эти семь дней они поняли, что без Алёнки из избы пропала душа. Ничего не хотелось делать. Не о чем было говорить.

– Но это же не нормально! – воскликнул кот, откидывая недоеденный кус мяса. Для него это и правда было не нормально. – Куда она могла пропасть так надолго?

– Она просто не хочет никого видеть. Я на её месте тоже не хотела…

Кот был слишком возмущён, чтобы заметить, что Кика опустила слово "бы".

Скрипнула дверь. На пороге появилась фигура. Кот и кикимора разом повернулись и разинули рты.

– Алёнушка, ты ли это… – проговорила Кика.

– Сожрала! – пискнул Кот. – Как есть, изба её сожрала. Один дух остался.

Существо, явившееся в горницу, действительно больше походило на духа. И без того хрупкое тело исхудало, платье висело на нем, как на вешалке из ивовых прутиков. Лицо побледнело, под глазами залегли тёмные круги. Прибранные всегда волосы висели спутанными прядями.

Топ, топ, топ. Существо сделало несколько шагов по горнице, едва глянула на табурет, как тот сам подъехал прямо к ней. Кот вытаращил глаза, только потом понял, что это Чудышко услужливо склонила пол и позволила табурету скользить в нужном направлении.

Существо село, в темных провалах глазниц зажглись живые синие, как небо, глаза.

– А не пожрать ли нам, – раздался вполне себе Алёнкин голос, звонкий и живой. Кот выдохнул. Хоть взгляд и голос не вязались с внешностью, похоже хозяйка сумела преодолеть злые думы.

– Конечно, Алёнушка. Вот хлебушек, вот мяско. Испей молочка. Мы тут проходили мимо деревни, изба пополнила запасы.

Алёнка взяла кус свежего, будто только испечённого хлеба и жадно откусила. Другой рукой потащила к себе тарелку с мясом. Урчала не хуже проголодавшегося кота, отрывая огромный кус. Потом схватила кружку и начала пить. Густые белые капли капали на грудь, на мамин плат, но она не замечала. Одним залпом опорожнила кружку и со стуком поставила её на стол.

– Вкуснятина! – губы её растянулись в блаженной улыбке. Кот неуверенно улыбнулся. Кика глядела настороженно.

– Кстати, давно хотела знать, – сказала Алёнка, вновь запуская руку в тарелку с мясом и вытаскивая окорок на кости. – Откуда всё это берётся? Чудышко грабит деревни?

Изба дернулась и присела. Девица, не отводя взгляда от кота, оторвала зубами кусок мяса с кости.

– Ничего подобного, – зачастил Котофей. – Не грабит. Тихонечко изымает излишки. Когда изба проходит близко к деревне, у тамошнего люда из сеней и складов пропадает часть накопленного. А в Любой комнате появляется. А изба умеет заморозить время, поэтому там всегда свежая еда.

При словах о заморозке времени глаза Алёнки сверкнули, она усмехнулась и снова отхватила зубами мяса.

– Мы никого не убиваем для этого. Людишки, хе, думают, что это домовой или кики… – он поглядел на Кику и закашлялся, – гм, шалит.

Алёнка дожевала, подтянула к себе кувшин с молоком и принялась пить прямо из него. – Уф, как мне этого не хватало!

Она утёрла губы рукой и пристально поглядела на кота.

– Выходит, мы воруем еду. Как разбойники с большой дороги.

Избушка дрогнула и сбилась с шага. Кика остро глянула на Алёнку. Та продолжала, будто не замечая.

– Ну и хорошо. Воровство – это не доброе дело. И крупиц за него не упадёт.

Она оглянулась на часы на стене.

– Я все решила, – молвила она. – Они больше не получат от меня ни единого доброго дельца.

Исподлобья она поглядела на Кику. В Алёнкином нынешнем состоянии это выглядело угрожающе.

– Никаких распоряжений на счёт тебя не поступало, – сказала та, поднимая раскрытые ладони. – Делай что хочешь.

– Что хочу? – Алёнка задумалась, прикусив губу. Потом сказала замедленно. – Хочу ещё раз увидеть Серуню. Изба, сможешь устроить?

Чудышко закивала часто, подскочила так рьяно, что из чашек на стол плеснулся отвар. Кот и Кика уставились на Алёнку. Волчик заскулил и спрятался под стол.

***

Изба не теряла время даром, не прошло и часа, как она остановилась и дёрнула крыльцом туда-сюда.

– Приехали, – даже не глянув в окно, уверенно сказала Алёнка. Котофей и Кика переглянулись и начали подниматься.

– Оставайтесь тут. Не вмешивайтесь, – кинула девица. В голосе еë прозвучала такая весомость, что они не посмели ослушаться.

Алёнка поглядела на себя в зеркало и криво ухмыльнулась.

– Самое то.

Не пытаясь ничего поправить, вышла из горницы. Кот поглядел на окно, Кика подхватила со стола яблочко и бросила на блюдце. То прилипло и побежало по кругу. Они увидели скорчившуюся на земле грязную фигурку и вторую, которая стояла над ним. Алёнка выглядела так же неопрятно, как Серуня.

Мужичок поднял голову, глаза округлились.

– Е, никак снова она, – проговорил он и опасливо глянул на избу. – А где эта? Зелёная?

– Ушла, – сказала Алёнка. – Она нам не помешает.

– Ë! О как! Ну давай погутарим. Стал быть не могёшь без мужика. Вернулась ко мне.

Серуня встал и оправился. Лицо изуродовала алчная улыбка.

– То-то же. Но смотри, после того, что было, я уже не такой добренький. Теперича, чтобя я тебя принял, значит, под свое крыло ты должна принести мне дары…

Он вдруг захыхыкал, потирая ладошки. Глаза масляно заблестели.

– Я не понимаю, – тихо проговорила Кика. – Он все это говорит всерьёз? И сам верит в свои слова?

Кот промолчал, лишь жалостливо пыхтел рядом.

– Дары, хы-хы-хы, своей девичьей красы. Я, гляжу, ты того, этого… – он пальцем покрутил перед лицом Алёнки. – Но мне пойдёт и так. Иди сюда, и я тебя…

– Сапожки, – проговорила Алёнка громко. – Вы ведь читаете мои мысли?

Сапоги притопнули, Серуня перестал тянуться к девице и улыбнулся, глядя на обувь. Было что-то детское в этой улыбке. Он стоял, как крупный ребёнок и дивился на чудо.

– Ë. Сами чёль топают?

Он даже пальцем показал, как дитя.

– Так выполняйте, – резко бросила Алёнка. Тут же одна нога выстрелила из-под неё и впечатала каблук прямо в детскую улыбку мужичишки.

Умильно лицо Серуни исчезло в брызгах крови, вылетевших зубов и соплей. Он отлетел на пару шагов и тяжело рухнул в траву. Алёнка глядела на него тусклым неподвижным взором.

– Ты чего? А?! – Серуня подскочил и заорал на неё. – Чего творишь, дура?! А?! Я к ней с добром, а она!…

Он вдруг заревел, размазывая по лицу кровь и сопли. Сходство с обиженным дитятей сделалось разительным.

– Как в нем умещается и злобный карлик и невинное дитя? – проговорила Кика.

Алёнка стояла и наблюдала. Взгляд расфокусировался, будто она прислушивалась к чему-то внутри себя. Брови хмурились, на губах замерла полуулыбка, как у ребёнка, ломающего игрушку, чтобы понять её устройство.

– Ещё, – тихо уронила она. Сапоги дёрнули её, второй вбил подошву прямо в лицо Серуни. Тот отлетел назад, кулём распластался по земле.

– За что?! Че я сделал то?! А?! Все забижают Серуню! Все!…

Он заревел, униженно стелясь по земле и отползая. Алёнка стояла и глядела на него. Кто-то пригасил её чувства до малости. Брезгливость едва тронула губы, почти незаметно изогнула уголки. Презрение чуть приподняло подбородок. Равнодушие чуть свело брови. Жалость… Алёнка тщательно поискала в себе… Жалости не было.

Совсем не было.

Сапоги вновь двинулись. Шаг, правый сапог с хрустом накрыл ладонь Серуни. Тот взвыл, задёргался, но даже сквозь боль не посмел оттолкнуть Алёнку. Та почувствовала, что сапог вот-вот перенесёт её вес на себя и крутанётся, впечатывая ладонь в плотную землю. После этого Серуня станет калекой…

Лицо Алёнки дрогнуло, на миг чувства пробились, как звуки сквозь плотную подушку.

– Довольно, – бросила она, сапог замер и нехотя соступил с руки мужичишки. – Ты все понял, Серуня? Нельзя обижать слабых. Коли обидишь, явлюсь я и сделаю тебе в десять раз больнее, чем ты сделал слабому. Понял?

Серуня часто-часто закивал, баюкая руку. Ничего, заживёт, подумала Алёнка и отвернулась. На Кике рана гораздо дольше бы заживала, не будь она такой весомой.

– Едем отсюда, – скомандовала она избе, вскакивая на крыльцо. На часы даже не взглянула. Была уверена, что ни одна крупица не покинула верхней чаши.

Глава 20 – Выбор кота

А потом все наладилось. Алёнка привела себя в порядок, помылась и уложила волосы в причёску. Кушала она исправно и вскоре болезненная худоба и круги под глазами ушли. Она даже снова стала привечать зверят, тех, кто уже жил в вольере. Новых Алёнка избегала. Лес будто уловил её желание, перестал подсовывать страждущих. Как обрезало.

Так прошло две седмицы. Кот постепенно расслабился и сделался прежним беспечным и немного наивным зверем. Кика тоже играла в эту игру. У нас в избушке все в порядке. Мы дружная семья. Но в отличие от кота она точно знала, что это временно. Коли Кощей что-то задумал, рано или поздно сделает ход.

Знала это и Алёнка, но ни с кем не желала о том говорить. Даже с собой. Когда она сидела седмицу в Любой Комнате пытаясь совладать с тоской и безысходностью, вдруг поняла, что лучший выход запереть все мысли и ни о чем не думать. Нет мыслей, нет боли. Прошлое и будущее всего лишь рисунки на длинной доске. Жизнь катит тебя по этой доске, и ты глядишь их один за другим. Тогда, у перводрева тишина вознесла её над доской, и она увидела все эти рисунки разом, одновременно. Она одинаково просто вспомнила и прошлое и будущее, хоть и не поняла тогда, что произошло. И вот теперь часть этого вспомненного будущего случилась с ней уже в настоящем. Поэтому, все пустое. Спасительна лишь тишина.

Когда она стояла перед Серуней, когда все эмоции замедлились, она вдруг поняла, что может вернуться в эту тишину. Нет прошлого и нет будущего. Нет мысли, нет боли. Именно в момент, когда она поняла это, тело, как бы само собой скомандовало сапогам: "Остановитесь!"В тот миг Алёнка знала, что так правильно.

Одновременно она осознала: начать избивать человека, а потом вдруг остановиться – это что угодно, только не проявление доброты. И то, что она как бы проявила милость к Серуне, она, возможно, обрекла его на большие мучения.

– Это уже не моя забота, – сказала себе Алёнка и напрочь выбросила двуличного мужичка из головы. И все стало как раньше. Потому что – нет прошлого и нет будущего. Нет мыслей, нет боли.

***

– И всё-таки любопытно, какая за этим всём стоит тайна, – сказала Алёнка, наливая из самовара густого травяного отвара. – Почему именно волк на неё так действует…

Чтобы не поднимать больные темы, Алёнка ухватилась за тайну чужую – прошлое Кики. Что может связывать кикимору, пускай и лесную, с Призрачным волком?

– Кстати, кикиморы же болотные, нет? Никогда не слышала о лесных.

– Т-с-с, – кот покосился на двери в Любую комнату. – Ты уверена, что она не слышит?!

Ухватив кренделёк замысловатой формы, он обмакнул его в сметану и с удовольствием осмотрел с разных сторон.

– Думаю, нет, – Алёнка прихлебнула из блюдца и зажмурилась, наслаждаясь вкусом. – Они, как с Волчиком приходят с прогулки, оба спят без задних ног.

– Я тоже думаю, что она с болот, – расширив глаза, зашептал Кот. – Только вот странность – не бывает весомых болотников. С таким весом она провалится к самому Кощею на дно мира.

Алёнка точно так же расширила глаза.

– Да ты что. Об этом я даже не думала. А горные кикиморы бывают?. Уж что-что, а камни любой вес выдержат! Слыхал, про Святогора богатыря?

Она придвинула к себе плошку с лесными ягодами и забросила в рот целую горсть. М-м-м! Вкусно!

– Про горных кикимор никогда не слышал. Там только дивы да змии живут, – кот ухватил чашку со сметаной и влез в неё прямо лапой, потом принялся облизывать, мурча от удовольствия. – Волчик. Ты думаешь в нём дело?

– Может быть, они виделись раньше? – Алёнка придвинула горшочек и зачерпнула в нём густого пахучего мёда. – М-м-м, что за вкуснятина. Даже не знаю, как благодарить того медведя…

– Не медведя, а медведицу. И ты её уже отблагодарила, ведь ты нашла её медвежат…

Алёнка опустила ложку и перестала притворятся довольной.

– Там нельзя было поступить иначе. Считай я закрывала прошлые обещания.

Но Златая крупица все же упала. Всего одна, но сверху их осталось так мало, что даже одна ощущалась великой потерей. Она как бы говорила – твоё упорство бесполезно. Рано или поздно это произойдёт. Даже у Яги крупицы падали.

Алёнка ощутила озноб. Что и требовалось доказать. Мысли несут боль. А нет мыслей? Правильно, нет мыслей, нет боли.

Кот застыл, так и не донеся кренделёк до пасти. Глаза неподвижно уставились за спину Алёнки. Та жмурилась от удовольствия – нет прошлого, нет будущего – подбирая языком капли, тянущиеся с ложки, и ничего не заметила.

Взгляд кота зацепился за картину с пустым троном. С подлокотника таращился пустыми глазницами гладкий белый череп какого-то небольшого существа.

– Кошачьи кости… – мурявкнул Котофей и покосился на Костяшу. Несмотря на шерсть, вдоль спины пробежал озноб. Перевёл взгляд на Алёнку, та, наконец, решилась и сунула в рот всю ложку разом. Щеки раздуло, глаза превратились в щёлочки.

– М-м-м!

Намекают, что я стану таким же? – подумал кот. – Какой смысл просто запугивать? Что-то же от меня хотят?

Динь-Динь. На пол из картины упала крохотная склянка. Она прокатилась и замерла у ножки Алёнкиного табурета. Кот отложил так и не укушенный крендель и спустил лапу на пол.

Когда глянул на картину, черепа уже не было. А вот склянка была. Блестела посреди горницы за спиной Алëнки. Кот соскользнул с лавки и присел. За стеклом явно что-то желтеет…

– Ты чего там? – Алёнка сделала движение повернуться. Кот спешно цапнул бутылёк и спрятал за спиной. Хвост нервно дрожал, выдавая волнение. Алёнка ничего не замечала, увлечённо погружая ложку в горшочек с мёдом.

– Это не мёд, а жидкое удовольствие…

Кот сделал шаг, чтобы очутиться у неё за спиной и глянул на трофей. Внутри склянки комок пергамента. Котофей вытряхнул его на лапу и пробежал глазами. Кошачья морда вытягивалась все сильнее, он оглянулся на двери, за которыми почивала Кика.

Пуф! Он вздрогнул. Склянка рассыпалась мелкими стекляшками и истаяла прозрачным туманом. Очень похожим на туман Мары. Кот моргнул, на его лапе вместо листка лежал невесомый пепел.

– Кот? Ты чего там?

Алёнка, наконец, заинтересовалась его прыжками.

– Я… Э-э. Уронил тут… – он поспешно стряхнул пепел. Вернувшись на скамью, принялся тереть усы. – Слушай, Алёнушка. Я тут подумал… Помнишь, мы говорили… Я… Это…

Он покосился на дверь в Любую комнату. Оттуда не доносилось и звука.

– Давно уж я не направлял избу. А раньше Яга часто мне позволяла… А точнее даже приказывала, ведь это так скучно и нудно…

– Чего ж тут нудного, – улыбнулась девица. – Это как с Чудышкой мысленно поговорить. Люблю это делать…

– Я бы не хотел, эм, утратить навык… – кот порадовался, что его пушистость скрывает то, как он покраснел от вранья.

– Хорошо. Направляй, – Алёнка запихала в рот ещё одну полную ложку мёда и пробубнила. – Давай какое-то место красивое. Озеро лесное, или речушку…

Кот прикрыл глаза и принялся воображать место, виденное им на истлевшем пергаменте.

* * *

Девица сидела на крыльце, куда она перебралась после плотного перекуса в горнице, и держала в руках пыхавшую паром чашку.

– Что может быть лучше? – прошептала она, отхлебнув травяного чаю, и зажмурилась на косые лучи солнца. Давно уже научилась менять под себя Дремучий, вернее, Добрый лес.

– Добренькие деревца, добрые тропики, добрые зверюшечки, – то и дело говорила она. Деревья будто слышали, словно им самим нравилось не пугать, а быть красивыми.

Тень набежало на личико девицы. Они-то добрые, а ты нет. Но Алёнка отмахнулась от неё, легко и свободно. Главное, что крупицы не падают. И вообще – нет прошлого, нет будущего…

Деревья с пышными ветвями, косо падающие лучи, капельки росы на красиво сплетённой паутинке. Тихий шелест ветра в листве и пение птах.

Алёнка поймала себя на мысли, что избушка стала для неё настоящим домом. Тем самым домом, убежищем, тайным местом, в котором ощущаешь себя так, будто ты не зря родился в этом мире. Как будто ты не лишний на белом свете.

Раньше такое ощущение возникало лишь когда рядом была мама. Теперь мамы нет, а она испытала это снова. Что это может означать? Что мама ей не нужна? Тут же в теле родилась едкая струя стыда. Или может быть мама рядом, а я такая глупая, что не могу понять… Теперь тело разъедает раздражение и досада на себя.

Да что же это такое?! Эти мысли словно в сговоре с телом. Приходят сами собой, я их не зову, не приглашаю, а тело подыгрывает. Этак выходит – я не хозяйка в собственной голове.

А мысли не унимались. Алёнка вдруг вспомнила обещание Кощея о том, что когда последняя из крупиц упадёт, он поможет маме…

Алёнка насупилась и тряхнула волосами. Нет! Как сказала Яга: "…мы про то не договаривались. Ихихи! Всегда эти людишки так. Спешат, не думают, а потом в слезы!"

Вот и я не стану Кощея слушать. Эти весомые все одинаковые, обманут дорого не возьмут. Сама отыщу маму. Не зря же я ввязалась во все эти приключения. Из-за весточки маминой ушла из деревни. Ради поиска мамы согласилась стать хозяйкой избы… Не зря же мне порой чудится, что она рядом…

Усилием воли отогнала мысль про Костяшу. Нет, это всего лишь череп степного хана. Эх, жаль забыла спросить про то бабушку. Но Яга тоже сказала, что порой чует Калину. Алёнка вспомнила слова старухи и вздрогнула. "Разве что иной раз духом ее словно издалече пахнет. Этак с примесью огоньку, словно сожгли девку…"Все! Хватит об этом думать!

– Котофей Мурьяныч, – громко сказала она, – ты выбрал хорошие места. Ступай сюда, погляди какая краса.

– Эм… Ну да… Краса…

Кот вышел на крыльцо, понуро опустив голову и прижав уши. Алёнка в это время глядела на деревца, что выстроились вдоль тропы, махали ветками, словно маленькими ручками. Они тоже чуяли их с избушкой счастье.

Котофей тихо скользнул за стол и уткнулся в чашку. Только мерцали настороженные глаза. Радостная Алёнка не заметила и не почувствовала, что с ним что-то не так. Она закрыла глаза, наслаждаясь тишиной и вкусом трав из настоя. Кот сгорбился над столом и тоже будто задремал.

Девица дёрнула носом и нахмурились.

– Что это?

Она открыла глаза. Лес изменился. Округу застилал плотный туман. В воздухе разлилась влага, под когтями Чудышки захлюпало.

– Странно, – молвила девица. – Мы же просили озеро. Или речушку.

Изба замедлила шаг, словно в нерешительности. Корни брезгливо жались к крыльцу, чтобы быть подальше от земли.

– А вышло… – она недоговорила, словно подбирая слова. Половицы крыльца жалобно взвизгнул, рядом с Алёнкой встала кикимора.

– …болото, – закончила за неё Кика. Она пристально поглядела на Алёнку, потом резко перевела взгляд на кота. Тот сжался и сполз под стол.

Глава 21 – Какая кикимора не любит болот

– Говори, кто надоумил?!

Кика протянула растопыренную руку к коту, тот жмурил глаза и не пытался сопротивляться.

– Кика, ты чего? – воскликнула Алёнка. Кикимора будто не слышала.

– Говори! Кто?!

Глаза Кики расширились, она отступила и уронила бессильно руку. Из её груди вырвалось с всхлипом:

– Он!

– Что случилось? – Алёнка попеременно глядела то на кикимору, то на кота. Котофей прижал уши, выглядел донельзя виноватым. Лицо Кики побледнело и застыло, будто она видела перед собою мертвеца. И не просто мертвеца, а кого-то близкого и родного.

– Мы просто немного сбились с пути, – Алёнка нутром чуяла, что все странности связаны с местом. – Чудышко, возвращайся назад. Туда, где красиво…

– Чту-у-о-о-о-о-о?! – накрыл избу голос. – Ты хочешь сказа-а-а-ать, что наши замечательные болота некрасивы-и-и-и-е?!

Голос бесконечно тянулся, как изгибы белёсого тумана. Алёнка прикрыла ладошкой рот.

– Ой, простите! Я никого не хотела обидеть. У вас тут очень даже… гм, приятно.

– Ихи-хи-хи!

– Хи-хи!

– Хи-и!

Из тумана с разных сторон доносились смешки и хихиканье. Алёнка не знала, куда смотреть. Кот выдохнул и немного выпрямился. Кика обратилась в статую.

– Кто вы? – воскликнула девица в туман, набравшись смелости. – Покажитесь.

Её слова вызвали новую волну перешептываний и хихиканий.

– Она не знает.

– Не понимает, где находится.

– Наивное дитя.

– О-о-о! Ка-а-кая нео-о-о-о-опытна-а-а-а-я-а хозя-а-а-айка избы-ы-ы-ы.

Туман заструился быстрее и отступил. Перед избой и её жителями открылась рясковая ширь болот, обрамлённая редкими чахлыми деревцами. То здесь, то там из ряски поднимались холмики, в которых блестели по две точки. Глаза – поняла Алёнка. Это же…

– Кикиморы!

Она зажала рот ладошкой и обернулась к Кике. Словно подтверждая её мысли над болотом понеслось:

– К счастью для тебя ты на-а-ам без на-адобности, девица-а-а.

– Ха-ха-ха.

– Хи-хи-хи.

Рясочные холмики запрягали вверх-вниз. Когда какой-нибудь из них поднимался слишком высоко, ряска прорывалась, и Алёнка видела симпатичное востроносое личико с зеленоватой кожей, с зелёными волосами и блестящими глазами. Почти как у Кики, только вот эти существа явно были не такие весомые, как их спутница.

Значит все-таки Кика болотная. Эх, и она врёт. Все эти лесные да весомые врут. Все. Значит и Кощей – врёт. А какие громкие слова произнёс. "Как равный равной".

Кот заметно повеселел. Он тихонько подошёл к хозяйке и дёрнул её за подол.

– На-а-а-ам бы твою го-о-о-остью-у-у, – тянул звонкий голос из тумана. – Что-то она бо-о-ольно ти-хи-хи-ха.

С разных сторон зачастило.

– Будто не домой явилась.

– Явилась, вся запылилась.

– Ждут ли её тут?

– Желают ли…

– Ви-хи-хи-деть?

Каждое слово, будто, ножом втыкалось в Кику, она вздрагивала и клонила голову все ниже. Потому вдруг резко выпрямилась и заговорила:

– Не было дня, когда бы я не думала о родном болоте. Я жаждала. Я мечтала, – её голос делался все тише.

– Ты же говорила, что ты лес… – начала говорить Аленка. – Да что тебе надо?

Кот продолжал теребить её подол.

– Не время говорить об этом. Пусть сама разбирается… – шипел он.

Кика глядела распахнутыми глазами в пространство болот. Алёнке подумалось, что кот деликатно хочет увести её в избу, чтобы не мешать встрече родни. Она неуверенно глянула на Кику, не нужна ли ей поддержка? Голоса с болот звучат немного странно. Вроде бы дружелюбно, а вроде…

– Ну что же ты-ы-ы, – полетело из тумана. – Зря боя-а-а-алась. Мы-ы-и-и не де-ержи-и-им зла-а-а.

Кика робко подняла голову. Эта робость совершенно не вязалась с тем, что Алёнка о ней знала. В глазах кикиморы блеснула надежда

– Не держите?..

– Ко-о-о-онечно-о.

– Мы тебя давно простили.

– Ты же наша.

Алёнка потупилась и отвела взгляд. По тому, как озарилось лицо Кики, показалось неприличным смотреть на неё в тот момент. Кот зашелестел ещё настойчивее.

– Уйдём. Скорее. Прошу тебя.

– То, что я сделала… Я… не со зла. Вы же знаете. Я просто… Не знала, что этим всё закончится. Кто мог знать, что любовь…

Она резко оборвала речь, но Алёнке послышались тихие, как вздох, слова:

– …приведёт к проклятию?

– Иди-и-и-и к на-а-а-ам, – тянулось над болотами. – Мы излечим твое проклятие.

– Приветим.

– Приголубим.

– Помо-ожем.

Кика оглянулась назад, во взоре плеснулась такая тоска, что у Алёнки остановилось сердце от жалости. Кикимора шагнула через край. Внизу громко хлюпнуло, по болоту рассыпался звонкий смех и прибаутки.

Алёнка подбежала и глянула вниз. Сердечко быстро застукало. Если прочие кикиморы висели в воде, как поплавочки Петруся, то всплывая, то погружаясь, Кика разом просела по колено. А ведь изба стояла, считай, на берегу. Кику тянуло вниз, словно она была нагружена наковальнями.

– Что!? Тяженько?!

– Хи-хи-хи!

– Хорошо ли из дому сбегать?!

– Не весть с кем?!

– И зачем?!

И как финальный аккорд хора:

– Сладка ли весомость человеческая?

Кика ничего не ответила, лицо её исказила мука. Она упрямо сделала ещё шаг. Просела ещё глубже, над болотами полетела новая волна хихиканий и перешёптываний.

– Они ровно издеваются, – прошептала Алёнка и хотела прыгнуть вниз, но повисла на самом краю крыльца. Кот ухватил за подол и тянул изо всех сил. Девица поняла, что ещё чуть и платье порвётся, она останется в одних штанишках.

– Чего ты? – обернулась к коту, вынужденно делая шаг от края.

– Скорее уходим, – прошипел Котофей. – Лучшего момента не найти.

Он отпустил подол и ухватил Алёнкину ладошку. Навалился всей тяжестью своей пушистой тушки. Девица сделала ещё пару шагов, каждый следующий меньше предыдущего. Лоб её хмурился.

– Что ты такое говоришь? А как же наша Кукушка? Сколько мы времени уже вместе провели, только-только друг дружечку узнали.

Она посмотрела вниз. Перед Кикой полукругом стояли очень похожие на неё девицы, с зеленоватыми волосами и кожей. Они хихикали, перешёптывались и ждали.

Впереди прочих выдвинулась кикимора, такая же, как все, с таким же гладким юным лицом, но Алёнка сразу почувствовала в ней особую силу. Именно она дольше всех тянула слова.

– Ки-и-и-икочка-а-а! Ты-ы тепе-ерь как богаты-ырь, – пропела главная кикимора. – Пожа-а-алуй мы тепе-рь тебе и на-а-авреди-и-ить не в си-и-ила-ах?

Кика дрогнула, но ничего не ответила. Она лишь стояла, по бедра, погрузившись в болото, и глядела вдаль.

– Идём же… – снова тянул кот.

– Постой… Сколько тоски в её взоре. Я хочу понять.

По рядам зелёного народа пролетел шумок. Кто-то шептался, другие просто ёрзали, третьи отводили лица.

– Зачем они её мучают? – проговорила Алёнка. – Чем провинилась наша Кика?

– Наша… – Котофей фыркнул. – Соглядатай Кощея.

– Видать не от хорошей жизни она пошла к Кощею служить… – Алёнка вспомнила красивое молодое лицо с жестокими глазами и передёрнула плечиками.

– Но мы знаем, как все поправить, – воскликнула вдруг первая кикимора. – Да, знаем.

– Как?! – на лице Кики отразилась такая надежда, что Алёнка стояла и не могла налюбоваться.

– Мы пошли к матушке.

– Да, к матушке.

– Матушке Болот.

Кика подалась вперёд. Кикиморы продолжали:

– Матушка добра.

– Не держит зла.

– Матушка болот приглашает и тебя к себе.

Лицо Кики побледнело. Вся потаённая радость и надежда разом слетели с него. Она сверкнула глазами и вскинула подбородок.

– Гляди, Котя. Они простили её. Не знаю, что она сделала, но…

Кот пристально вгляделся в кикимор. Настала очередь Алёнки придержать его за хвост, чтобы не нырнул с крыльца в болотную жижу.

– Главное, чтобы гордыня её не помешала… – девица сжала кулачки и прижала их к груди.

– Ну что? Согласишься на наше предложение? Или откажешься?!

Кика молчала долго. Из уголков глаз протоптали дорожку по зеленоватой коже слезы. Потом она замедленно кивнула.

– Для меня это честь… – проговорила она посиневшими губами.

Кикиморы оживились, начали переглядываться. Кто-то хекнул, но больше было тех, что впились в Кику глазами.

– Ты же понимаешь, что это значит?! – крикнула одна из молоденьких кикимор. Первая кикимора тут же выставила в её сторону строго поднятый палец с острым когтём.

– Будто бы вы не понимали, когда мне это предложили… – тихо молвила Кика. Её глаза сверкнули, она шагнула вперёд, отчего её сородичи дружно подались в стороны.

– Я не заслужу ненависть моего народа, – сказала Кика. – Я заслужила проклятие, но ненависти я не заслужу.

Она вдруг улыбнулась, очень искренне и глянула на избу.

– Ну что, Алёнушка. Вот и расставания час. Прощайте. Не поминайте лихом.

Она посерьёзнела и повернулась к первой кикиморе. Та быстро огляделась и опустила взгляд, будто затея уже не казалась ей правильной.

– Идём, – сказала она совсем не таким жизнерадостным тоном. – Я буду сопровождать тебя.

Кика впервые улыбнулась.

– Спасибо… – прошептали её губы.

Кот так и подпрыгнул на месте.

– Вот видишь, все сложилось. Скорее уходим.

Он ухватил Алёнкину ладошку и потянул за собой. Девица нахмурилась ещё больше и не сдвинулась с места.

Кикимора повела Кику за собой. Кика сделала пару шагов и остановилась, словно собираясь с силами. Потом шагнула вперёд и разом просела по грудь.

– Это не правильно, – сказала Алёнка.

– Чего не правильно? – округлил глаза Котофей. – В лесу жить, по волчий выть.

В избе тоскливо взвыл Волчик, Алёнка услышала даже сквозь стены избы. Она вдруг отчётливо поняла, что если вернётся сейчас в избу – ни одна Златая Крупица не пошевелится в верхней чаше. Зато если она пожелает остаться, она рискует всем…

– По-волчьи?! – Алёнка выкрутила руку из лапы кота и шагнула к перилам. – Мы не можем её бросить. Они же её…

Множество кикимор глядело на Кику, та стояла, не шелохнувшись. Только лицо перестало быть зеленоватым, побледнело, сделав её больше похожей на человека.

– …утопят, – Алёнка вырвалась из лап кота и прыгнула вниз. Хлюп, её ноги погрузились по щиколотку.

Глава 22 – Алёнкина сестрица

– Стойте! Я иду с ней!

Кикиморы заволновались.

– Ты не можешь. Тебя не звали. Кикиморы не ссорились с Ягами.

– Я хозяйка избы, – громко провозгласила девица. – Хожу где пожелаю. А теперь я желаю идти с ней.

– Дура! Сгинешь, – зашипело сверху. Кикиморы разволновались ещё больше, обступили девицу и Кику со всех сторон. Куда ни глянь, Алёнка видела их зеленоватые лица и блестящие глаза.

– Изба, котик…

Алёнка вдруг запрыгала на одной ноге, силясь стащить сапог.

– Да снимайтесь же! Для вас стараюсь…

Сапоги что-то услышали в её голосе. Чпок-чпок, соскочили с её ног.

– Ступайте в избу. Надеюсь… – она помедлила и сказала совсем не то, что хотела. – Все будет хорошо.

Она повернулась к кикиморам.

– Коли она идёт, иду и я. Моё окончательное слово.

– Тебе нельзя! – воскликнула Кика. – Ты человек, болота тебя не удержат.

– Так же, как тебя, – улыбнулась девица. – Я гляжу и в тебе человеческого вдосталь.

Кику эти слова словно по лбу ударили, она отпрянула от Алёнки.

– Ты не понимаешь, – проговорила она тихо. – Меня изгнали. Я не чаяла вернуться, ведь я порченая. Думала, меня ненавидят. Но меня простили. И пригласили вернуться. Матушка Болот призвала меня к себе.

– Может я и наивная, – проговорила Аленка, – но не держи меня за дуру. Их болото держит, может они и под водой дышать умеют.

Она ткнула пальцем в кикимор. Они легко висели посреди ряски.

– Да. Умеем, – закивали они.

– Недолго.

– Но для Матушки достаточно…

– Вот! А с тобой явно что-то случилось. Твой вес… – Аленка указала на Кику, которая погрузилась по пояс в зеленый берег болота. – Если пойдешь, ты погрузишься туда навсегда.

– В этом и цель, – тихо проговорила Кика. – Зато в родных краях. И прощённая. Я мечтала об этом с того самого дня…

Кика оборвала речь, да Алёнка и не слушала её. Девица резко повернулась к кикиморам. В нее словно вселился кто-то мудрый и сильный.

– Слушайте меня, дети болот, – вскричала она. – Если вам она родня, то и мне тоже. Объявляю Кику, кикимору болот этих – сестрицей своей! Она мне родня, и точка. И если ей сгинуть тут суждено, сгину и я. Да будет так.

Слова разнеслись над простором болот, не встретив ни единого препятствия. Ибо над болотами воцарилась полная тишина. Глядели на Алёнку десятки зелёных глаз, глядел с крыльца кот, смотрела красноватым отблеском окон изба. Глядел ещё кто-то, с портрета через неплотно затворённую дверь.

– Ну чего стоишь? – обернулась к Кике Алёнка. – Идём. Всю жизнь мечтала иметь сестру. Теперь, вот, обрела, жаль не на долго…

Она ухватила своей измазанной ладошкой руку Кики, сжала сильно-пресильно и потянула за собой. Вглубь болот.

– Столько любви могла бы тебе дать… – бормотала Алёнка. – Отогреть ледышку, которая у тебя вместо души…

– Любви? – Кика распахнула глаза. – Души? У нечисти не может быть души…

– Есть! Есть у тебя душа. Иначе что бы у тебя так болело!? Ничего, я слыхала, что и пары минуток любви достаточно, чтобы всё поменять. Слышала я одну сказочку про разбойника на кресте. Она внушает надежду…

Аленка снова потянула Кику вглубь болот. Кикиморы молча наблюдали за её стараниями. Кот замер на крыльце, его усы дёргались, будто он что-то быстро говорил. Может, пытается убедить Чудышку убраться отсюда подобру-поздорову.

– То, что происходит, это только мои дела, – вскричала Кика с раздражением – Ты тут не при чем. Убирайся.

Она попыталась выдернуть руку из ладошки девицы.

– Нет! И мои тоже! – крикнула Алёнка в ответ. – Это моё дело!

Вцепилась ещё сильней, откуда и силы взялись. При всём своём весе Кика не могла от неё освободиться. Алёнка оглянулась на собравшихся кикимор.

– Болотный народ! Одного прошу – не обидьте Чудышко, избушку мою. И кота Котофея. И сапожки мои. Ничего плохого вам они не делали…

И не оглядываясь более, побрела вглубь болота, с трудом переставляя ноги.

Какое-то время было тихо, потом сзади донеслось хлюпанье и бормотание.

– Не пойми что. Девчонка. Взялась на мою голову…

Они побрела рядом, две упрямые фигурки, с каждым шагом погружаясь все глубже и глубже. Кикиморы глядели на них, все больше ропща и переглядываясь. Вода подымалась стремительно. Вот уже мутная жижа обступила тело по самое горло. Под ногами же твердь столь зыбкая и ненадёжная, что Алёнка поняла – ещё шаг и для неё всё закончится.

Вскинула глаза, чтобы напоследок посмотреть на небо. Вот бы увидать чистое небушко, хоть на миг один.

По рядам кикимор прошёл выдох. Из небесной стены облаков будто вынули кирпичик, сквозь отверстие проступила ослепительная голубизна, и ударил одинокий луч солнца.

– Спасибо Добрый Лес, – прошептала Алёнка, сыра земля ушла у неё из под ног, и она ухнула под воду. Дин дон, Дин дон – донёсся перезвон со стороны избы.

***

– Стой.

Тяжёлая рука Кики цапнула её и выдернула назад, как огородник репку.

– Пусти! Я хозяйка избы, – принялась отбиваться девица. – Что про меня твои подруги подумают?

– Тише ты, – рявкнула Кика, хотя взгляд её говорил совсем о другом. – Это я и хотела узнать. Ты там что-то про сестру говорила? Будто бы она у тебя… Будто это… я.

Последнее слово почти прошептала.

– Сестру? У меня даже подруг никогда не было, – молвила Алёнка. – Я же сирота. Да ещё и не от мира сего. Откуда у такой никчёмы сестры да подруги. Петрусь вот привечал, да и тот… – она махнула рукой и всхлипнула, по щекам потекли слезы.

– А ты хоть и холодная, не рассказываешь ничего. А ведь от птахи меня защитила. А потом Волчок. Тебя как подменили. Такая добрая стала, душевная, словно другая. Я поняла – холодная – это маска такая. Для чего, почему – не ведаю, да только какую боль надо испытать, чтобы вместо доброй и тёплой такую маску на себя натянуть.

Она уже рыдала в три ручья. Вокруг неё по болоту расходилось более светлое, чем остальная жижа, пятно влаги.

– Я когда это разглядела – полюбила тебя. И ту, что хорошая, да и холодную маску за одним. Потому как нельзя же любить кусками. Это вон у Серуни кусками. Он деньги любит, а людей нет. Разве любовь это, когда кусками? Вот я и полюбила тебя, всю целиком. Подумала, вот бы мне такую сестрицу заиметь. Старшую, сильную. А потом и вовсе стало казаться, что мы уже… семья. Почудилось…

И она расплакалась окончательно, как маленькая девочка, окунутая суровой жизнью в настоящее горе.

Навалилась тяжёлая жалость. Как с ней обходилась тётка Параскова, как тогда смотрел Петрусь, как Яга хотела сварить живьём, как Кощей играл на струнах боли, как Мара влезла в саму душу. И вдруг так заманчиво показалось заиметь сестрицу, такая надежда вспыхнула в груди, такая глупая и никчёмная надежда на то, что это может оказаться правдой. Настолько все это манило, что план не дать Кощею с Марой ни одной крупицы, похоже, пошёл прахом. Часы не простят ей этого поступка.

С сестрицей я и маму бы скорее отыскала… И Чудышко бы в обиду не дала…

Кика ещё раз дёрнула её, оттаскивая к берегу. Алёнка пикнула, начала было сопротивляться, но вдруг наткнулась взглядом на лицо кикиморы.

Оно было мокрым от слез и будто сияло. Потом на Кику снизошло странное выражение решительной торжественности. Она повернулась в сторону болот и громко произнесла.

– Видать судьба мне такая… Матерь болот. Я… Я… – она содрогнулась всем телом и едва вышептала… – отказываюсь от приглашения.

Громыхнуло. Болото дёрнулось, как один огромный зверь. Из глубины пошли влажные чавкающие звуки. Алёнка вдруг провалилась в странное состояние. Она не утратила слуха, звуки витали вокруг неё, как и раньше. И мысли продолжали суетливо пихаться в голове. Но одновременно она будто провалилась в тишину. Как тогда, у перводуба.

И она почувствовала молчаливый ответ болот. Его тоже сложно было заключить в грубые слова. Она просто ощутила вселенскую печаль и одновременно…

Алёнка застыла, нутром стремясь понять то, что ощутила. Неужели…

– Да будет так, – проговорила первая кикимора. – Отныне тебя вычеркнут из памяти болот.

Кика с болью вгляделась в просторы ряски, словно пытаясь навек запечатлеть их в памяти, потом резко отвернулась и протянула руку Алёнке.

– Идём, сестрица. Нам многое нужно друг другу сказать.

Алёнка посмотрела на неё сияющим взглядом и рассмеялась звонко.

– Сестрица. Спасибо.

Голос Кики посуровел:

– Отныне, пока я с вами, путь в болота вам заказан.

Не оглядываясь, она направилась к избе. Алёнка поглядела на главную кикимору.

– Простите… Я почувствовала… Мне показалось, что ваша матерь, когда Кика отказалась к ней идти, помимо печали ощутила радость и облегчение.

Кикимора окинула её долгим взглядом.

– Не ожи-и-идала от хозяйки избы такой чуткости.

Алёнка просияла, сжав кулачок.

– Значит я права. Спасибо вам, владычицы болотные. Спасибо…

Она поклонилась в пояс и поспешила к избе.

– Постой… – Алёнка обернулась, кикимора скатилась ей вслед острыми зубами. Девица не сразу поняла, что это улыбки. – Мы рады, что у нашей бывшей родни есть такая, хи, сестрица.

Глава 23 – Благодарность Кики

В избе Алёнка тут же кинулась к часам, да так и застыла перед ними, страшась вздохнуть. В верхней части осталось всего две крупицы, которые зацепились друг за друга и только чудом не падали.

– Все из-за меня… – сказала Кика, но Алёнка подскочила к ней и обняла.

– Ради тебя – можно, – твёрдо молвила она. – Ради них всех я больше стараться не стану, а ради тебя по краю пройду и рискну всем.

У Кики от этих слов по щекам потекли слезы. Избушка хлюпала ногами по болоту и издавала жалостливые мелодии. Один лишь кот стоял в сторонке и недоуменно шевелил усами.

– Что происходит-то? То хорошо, когда крупицы падают, то плохо, то опять хорошо, хотя дальше вроде бы сызнова плохо… – он покосился на череп и передёрнул пушистыми плечами. – Давайте перекусим, что ль.

Но столь дельное замечание осталось без внимания. Алёнка с Кикой разрыдались в два ручья и придерживая друг друга удалились в Любую Комнату. Вокруг них радостно скакал Волчик, по мнению кота выражая совершенно неуместную на фоне стольких слез радость. Но его никто не гнал и даже не ругался.

Котофей тяжко вздохнул.

– Женщины…

И полез на печь. Коли нельзя поесть, займёмся другим милым сердцу занятием – сном.

А Чудышко, пару раз умильно двинув ставнями, развернулась и осторожно потопала в лес. Подальше от болот и гостеприимства кикимор.

***

После встречи с кикиморами жизнь в избушке стала ещё дружней. Кика разительным образом изменилась. Из суровой и молчаливой она превратилась в очень добрую и отзывчивую натуру. Алёнке ничего не нужно было просить, да она и не решилась бы, кикимора молча подмечала и так же молча исполняла. На робкие "спасибо"отвечала лишь улыбкой, неожиданно тёплой и сияющей.

– Кика-то у нас оказывается красавица, – шепнула однажды Алёнка Коту.

– Мур, – тот провёл по усам и важно заметил. – Ничего не понимаю в ваших понятиях красоты. Мне бы, мыр, кошечку…

– Ага, не понимаешь. Давеча вон как пялился, когда мы банный день устроили. Только глазищи из-за трубы сверкали.

Кота передёрнуло, шерсть на затылке встала дыбом.

– Вода! Буэ! Я следил, чтобы ни капельки…

– Слушай его больше, – вошла со двора Кика. Вокруг неё прыгал и делал вид, что хочет укусить, Волчик. – Лесной Кот единственный в своём роде. Он умеет тонко чувствовать красу земную. Коли он на тебя глядит, так значит у тебя она особая. Неповторимая.

Алёнка зарделась и не нашлась, что ответить. Кот на всякий случай оскорбился, но возражать не стал. Кика увела волчонка в Любую комнату, а девица сказала в закрытую дверь.

– Так он и на тебя засматривается, котик наш, правда Котофей?

Она счастливо рассмеялась. На душе сделалось легко и покойно. Доброта она завсегда побежда… И осеклась. Даже это у неё отняли.

– Поглазели бы вы на прелести прежней Яги, я бы на вас посмотрел, – пробурчал с печи кот. – Любая молодуха показалась бы вершиной красы.

***

Кика вышла из Любой комнаты и попала в сонное царство. За трубой печи сопел кот. Он всегда дрыхнет в полдень. На лавке перед столом спала Алёнка, под голову подложила руку, вторая свесилась почти до пола, запястье исцарапано и в синяках. Когда успевает получать?

После того, как пару седмиц провела в затворе в Любой комнате, хозяйка избы частенько стала засыпать прямо в горнице. Хочет быть поближе к часам.

Кика засмотрелась на Алёнку. Какая она все-таки юная, непорченая. Когда попала сюда – жизни совсем не знала. Теперь знание лежит складкой меж бровями, чёрточками в уголках губ, морщинками вокруг глаз… Хотя морщинки вокруг глаз это от улыбок. Улыбаться Алёнка любит и делает это всегда искренне.

Кикимора поняла, что сама стоит и улыбается, глядя на свою сестрицу.

– Кика.

Радость маской застыла на лице, в глазах метнулся страх.

– Время пришло, – прошелестело за спиной.

– Нет, – Кика повернулась к картине на стене. – Вы меня предали. Я больше вам не служу. Даже не просите меня навредить сестрице…

– Сестрице? – из рамы на пол потекла тонкая струйка тумана. – Ты думаешь, что завела себе сестрицу?

Лицо Кики исказилось. Она поглядела на Алёнку, та продолжала спать, ничего не слыша.

– Не ваше дело. Когда я попала к Кощею, у меня не было ни крова, ни племени. Я принесла клятву верности. Но после посещения болот я считаю её снятой. Вы пытались меня умертвить, увести из подлунного мира.

– Разве ты забыла, из-за кого ты осталась без крова и без племени?

На полу вспух клок тумана, он начал перетекать и разрастаться, пока из него не разогналась полупрозрачная женская фигура. Вся она состояла из струек тумана, одно лишь в ней было осязаемым и настоящим – глаза. Сияющие плотные глаза.

Кика была весомым существом, но даже она ощущала, как взгляд этих глаз гнетёт и гнёт к земле.

– Я… – Кика сглотнула, – помню.

Её затрясло, она ухватила себя за плечи, стараясь унять дрожь.

– Помнишь? – бесплотные губы сложились в улыбку. – И снова готова наступить на те же грабли?

– Нет. Этого не будет… Алёнушка – женщина. В отличие от… – лицо кикиморы перекосило от злости. – Она меня понимает.

– Алёнушка – человек, – бесплодные губы изогнута горькая усмешка.

– Пускай, – Кика тряхнула зелёными волосами. – Это ничего не меняет…

– Тебе уже раз доказали, что наш род и люди не могут быть вместе. Мы разные. Они мимолётные, как мотыльки. Мы – вечные. Они слабые и поэтому трусливые, мы – воплощения силы в этом мире. Как бы ты к ним не подмазывалась, не унижала себя – они будут завидовать и боятся.

– Алёнка не такая. У неё нет силы и поэтому…

– Нет силы? – Мара приподняла брови и улыбнулась. Потом фигура тихонько перетекла к кикиморе. – Бедная Кика. Ты даже не заметила? Ничегошеньки не поняла? Оно и не мудрено.

– Что? – Кика недоверчиво поглядела на нее.

– Нет силы… – прошелестела Мара. – Думаешь, обычный человек способен своей волей сказать "нет"существу уровня Кощея? Думаешь воля мотылька способна побороть вечность?

– Но ведь она совсем невесома… – проговорила Кика.

– Ее сила иного рода. Думаешь, откуда она взялась?

Кика вскинула голову, глядела с ожиданием, в глубине глаз таился страх.

– Творец. Даже над богами нашего мира есть сила. Я называю ее – Единый Творец. Он настолько весомый, что всë остальное – это лишь Его мысли. Он создал мир из ничего, а мы части этого мира. Его творческая сила столь велика, что части созданного Им мира обрели волю и разум. И решили, что этот мир создан для них.

– Разве нет? – на миг Кика позабыла об Аленке.

– Да, так и было. Мы наслаждались волей, пребывая в мире, – на лице Мары появилось блаженство, которое тут же сменилось холодной злостью. – Все изменили люди. Они появились в самом конце творения. И нам вдруг открылось, что мир сотворён для них. А мы лишь… мы лишь силы, его двигающие, – туман передернуло, глаза сверкнули. "Прислуга"– как наяву услышала Кика невысказанное слово.

– Когда мы узнали об этом, многие не согласились. Многие решили, что мир не может принадлежать никчёмным слабакам.

– Но коли этот Великий Творец настолько весом, – проговорила Кика, – разве возможно… перечить Ему?

– Творец не дал силу людям, как нам. Он наделил их свободой. Человек – это болванка. Заготовка в кузнице Бога. Только вот решать, что выйдет, будет не Бог. Выбор – это Дар человеку. Дар и одновременно проклятье. Ведь если тебе предложил Дар сам Бог, а ты отказался…

– Неужели это означает, что и мы… – встрепенулась Кика. Ей вдруг мучительно больно стало от зависти к людям. Им дан выбор. А мы? Как жить нам?

– Не о том думаешь, – жёстко отрезала Мара. – Их свободный выбор и есть ключ к нашему владычеству. Надо сделать так, чтобы они отвергли Дар.

Кика прикупила губу, что-то судорожно припоминая.

– Зачем ты говоришь мне это?

– Скоро Кощей смешает ирей, мир мёртвых и подлунный мир и станет старшим богом над людьми. Он позаботится, чтобы они делали правильный выбор. Изба позволит ему войти в живой мир и принести с собой силу и власть, которая у него есть в мире мертвом. Настало время тебе решить, на чьей ты стороне.

– Я… – Кика поглядела на спящую Аленку. Вспомнила ее суровое, но неотступное личико тогда, на болотах, – не хочу в этом участвовать.

– Когда такой же выбор встанет перед твоей сестрицей, – прошелестел туман, – она даже раздумывать не станет. Она предаст тебя ради таких, как Серуня.

Кику передёрнуло. Одно лишь воспоминание о том грязном мужичонке вызывало внутри волну отвращения. Потом она улыбнулась.

– С Серуней Алëнушка уже разобралась. Хозяйка избы усвоила этот урок.

Мара замолчала, вглядываясь в счастливое лицо кикиморы. Потом равнодушно молвила.

– В тебе и правда много людского. Нахваталась, пока бегала за своим богатырем. Такая ты нам без надобности.

Над полом поднялось одно из щупалец тумана, поползло по комнате. Кика с растущим ужасом глядела на него. Алёнка продолжала неподвижно лежать на лавке, кот перестал сопеть, то ли проснулся, то ли туман Мары действует на всех в горнице.

Щупальце собралось комком на Аленкиной шее. Одновременно второй комок вспух на табурете, единственном оставшемся целым после заселения Бобрика.

– Как думаешь, что будет, коли я вложу хотя бы десятую часть своего веса в одну из этих частей себя?

Кика не успела дрогнуть, табурет хрустнул и смялся, как бумажный. Туман растёкся, оставляя торчащие острые деревяшки.

– Так же точно будут торчать ее ребра, прорвавшие шкуру… – проговорила Мара.

Кика побледнела. Одним прыжком она очутилась рядом с Алёнкой и подсунула руки под кусок тумана.

– Удержишь? – губы Мары изогнулись в улыбке. Туман налился тяжестью, Кика простонала сквозь сжатые зубы, на висках вздулись жилы.

– Не плохо. Пожалуй, надсядешься, да удержишь.

Клок тумана легко, как облачко, развеялся, кикимору качнуло, едва не упала.

– Все это очень глупо. Пока мы тут меряемся силами, как грубые мужики, два моих туманных веретена вошли прямо в горло хозяйки избы. Ты их даже не видишь, они почти бесплотны. Но стоит мне только пожелать…

Алёнка вдруг застыла, дёрнулась. Попыталась втянуть воздух через разинутый рот и не могла. Она засипела, пальцы бессильно царапали горло, а глаза оставались закрытыми.

– Прекрати! – Кика в муке протянула руки к Алёнке. Та вдохнула и медленно опустилась на лавку, словно её уложили заботливые руки. За все это время она так и не проснулась.

– Будет печально потерять единственную душу, которая отнеслась к тебе по-человечески…

По лицу Мары нельзя было понять её чувств. Да и были ли там чувства? Или только холодный расчёт. Нет добра и нет зла, вспомнила кикимора слова Кощея. Есть только цель.

Кика оскалилась, как Волчик, и повернулась к Маре.

– Я защищу сестрицу. Не смотря ни на что.

Богиня мертвых молча глядела на неё. Потом кивнула.

– Этого мы и хотим. Способ защитить Алёнушку – всего один. И я предлагаю его тебе.

Кика резко вскинула взгляд. Мара сложилась в женскую фигуру и протянула руку.

– Как равная равной клянусь, что ни я, ни Кощей не станем искать погибели хозяйке избы Алёне. Наоборот, мы станем заботиться о том, чтобы она прожила подольше. Со своей стороны ты выполнишь одно единственное поручение…

Кика замедленно подступила к Маре, глядя на её руку.

– Но предупреждаю – за твою доброту Алёнушка возненавидит тебя, станет проклинать. Постарается забыть.

Кикимора не моргая глядела на бесплотную руку, сотканную из тумана.

– Но разве не это называется у людей истинной любовью? – вновь улыбнулась Мара. – Любить, ничего не требуя взамен.

Кика замедленно кивнула.

– Я согласна… – она кивнула на руку Мары. – Но… Кощей?

– Кощею не нужна Алёнушка. Ему нужен путь к Лесному Мастеру и возможность управлять избой.

– Что я должна делать? – она облизала пересохшие губы.

Мара перевела взгляд на дверь, стянутую стальными полосами и уголками и завешенную на массивный замок.

Кика вздрогнула.

– Кощей рассказывал мне что там… Это опасно.

– А вы с котом на что? Позаботьтесь о своей сестрице. Укройтесь в Любой комнате, и опасность вам не грозит. В конце концов для того Мастер ее и сотворил.

Кика задумалась, потом кивнула. Её рука коснулась руки Мары. На туманном лице не дрогнул и мускул. Спокойны и рациональны, такие они и есть – стихийные боги подлунного мира.

– Как равная перед равной клянусь мёртвым миром, что ни я, ни Кощей не станем искать погибели девице Алёнушке. Более того, мы постараемся продлить её годы в мире под луной.

– Клянусь, – донеслось из картины. Кика увидела серьёзное лицо Кощея.

Она выдохнула и улыбнулась. Далеко в небе громыхнуло, кикимора нутром чуяла, что клятва не будет нарушена.

Глава 24 – Тайная комната Чудышки

Алёнка тоже чуяла. То ли нутром, то ли неким шестым чувством, но в тот же вечер она завела этот разговор.

Никогда раньше она ни разу не заинтересовалась запертой дверью. Быть может, мама рассказывала в детстве ей сказку про Синюю Бороду. А может из-за врождённого такта она считала, что раз заперто, стало быть, так надо. Но в тот день, когда Кика ходила сама не своя после общения с Марой, Алёнка спросила кота:

– А что у нас за этой дверкой? Если Любая комната поменялась после того, как я принесла уголёк, может и там…

Она подошла и потрогала огромный навесной замок. Выглядел он внушительно.

– Никогда не пробуй её открыть, – кот замахал лапами и едва не грохнулся с печи. Алёнка удивлённо глянула на него.

– Однажды к нам забралась лесная мышь, – начал рассказывать Котофей. – В Дремучем Лесу они не простые, иного человека и загрызть могут… Я её гонял по всей избе, а потом она заскочила в щёлку в той двери. Там у пола кусок выпал…

Он замолчал, теребя усы.

– И чего же?

– Больше я ту мышь никогда не видел, – отозвался тот. – Хотя чуял, что она рядом ещё долго. Она будто замерла там и не двигалась. Все стояла, стояла, стояла…

– А потом? – сверкнула большими глазами Алёнка.

– А потом будто растворилась, как кусок соли в супе.

Кот передёрнул плечами, девица ощутила мороз по спине.

– А еще я хотел сказать – зря ты приветила эту… Пожалеешь еще… – тихо сказал кот и оборвал сам себя.

– Как ты можешь, – воскликнула Алёнка. – Теперь она моя сестрица. Только погляди, как ожила и повеселела.

– Её прислали они, – буркнул Котофей. – Помяни моё слово, предаст в самый неожиданный момент. Коли приветили, значит ключик имеют. А коли ключик имеют, так воспользуются. Помяни моё слово.

Алёнка поглядела на Златые крупицы и нахмурилась.

– Не говори так, котенька. Я в людей перестала верить, коли теперь своим веры не станет, что останется? К чему тогда такая жизнь?

С печи на неё глядели широко распахнутые зелёные глазищи.

– Как ты такая наивная жива до сих пор, – мурлыкнул кот. – К нечисти с человечьей меркой лезть. Во времена, когда та мера даже к человеку не идёт…

– Ой, как прав ты, котенька, – воскликнула Алёнка. – Только верю я, что нечисть нечистой стала только из-за отсутствия любви да доброго обхождения. А коли им это дать, тогда и нечисть станет человеком.

Кот в ответ промолчал, в воздухе повисло его полное несогласие и неодобрение.

***

– …коли… своим веры не станет, что останется? К чему тогда такая жизнь?

Кика отчётливо слышала это через стенку. Теперь кикимора сидела, выпрямив спину и уставив глаза вдаль.

Человеком. Может ли нечисть стать человеком? Перед внутренним взором раскинулись родные болота, богатырь в стальных доспехах.

– Ах ты нечисть болотная.

Он замахнулся мечом, она обернулась резко, плеснув волосами. Глаза богатыря распахнулись.

– Что это? Весь мир объехал на коне, не одну пару сапог стоптал, но не встречал нигде такой красы…

– Нечисть я болотная… – рявкнула она, да пропала в мутной воде. Долгое время молоденькая кикимора наблюдала за богатырём, который столбом стоял на берегу и глядел в туман болот остановившимся взглядом.

И потом, чуть позже несколько охотников хохотали, да приговаривали:

– Попалась нечисть болотная! Ужо мы тебя сейчас. Будешь ли знать, как наши сети трогать.

– Это не я сети трогала. Да и не нужно их в нашем болоте ставить… – крикнула Кика, но ей так врезали по лицу, что кровь из губ разлетелась веером.

Упала она на сыру землю, о боли и бессилия плача навзрыд. А её ухватили больно за волосы и потащили. Потом в бок врезался твёрдый сапог, Кика полетела кубарем, не в силах унять боли.

– Стойте. Как можно вчетвером на одну душу беззащитную? – вскричал зычный голос.

Потом были звуки ударов, Кика сквозь слезы и пелену боли увидела блестящие доспехи и уже знакомое лицо.

– Что ты, что ты, богатырь. Это же нечисть болотная. Откудова в ней душе взяться? – испуганно лепетал, выставив перед собой ладони, один из мужиков.

– Не нечисть, а беззащитное существо, – вскричал богатырь да так ему врезал, что мужик улетел далеко в кусты.

Кика оскалилась, это был тот, кто пнул ей под рёбра и ударил по лицу. А богатырь уже склонился к ней и протянул руку.

– Не тронь меня. Нечисть я, – зашипела она на него. Он отпрянул, поражённый её злобой. Тут же на неё навалилось что-то лохматое, большое, по лицу ляпнули и размазали мокрым и горячим. Кика в ужасе замерла, как столбик. Перед ней радостно вилял хвостом крупный молодой волк.

– Вуйко! Отойди, ты её пугаешь.

Кика глядела на эту парочку широко распахнутыми глазами.

– Коли Вуйко тебя облизал, стало быть, никакая ты не нечисть, – молвил богатырь, скаля зубы. – Он у меня очень разборчивый. Что попало в рот не берёт.

Она недоверчиво глядела на богатыря, а он улыбался и протягивал ей руку.

– Меня Никитой звать. Я тебя от разбойников спас, стал быть, хотя бы на одну встречу могу надеяться?

Далее были долгие дни их тайных встреч и прогулок по лесу. Они словно позабыли, кто есть кто, говорили обо всём на свете, глядели на облака и на звезды, держались за руки, а потом и вовсе как то совершенно случайно заглянули друг другу в глаза и пропали.

Спустя пару дней об этом прознали кикиморы. "Как такое может быть? – кричали они. – Ты добра молодца в болота не заманила, в ряске не извозила, в омуте не утопила, а гулять с ним удумала. Традиции да обычаи не блюдёшь!"

Они швыряли в богатыря комьями ила, запускали волны болотной жижи и роняли стволы трухлявых деревьев. Он же ни тронул ни одну из них даже пальцем.

– Ухожу, ухожу. Простите, не хотел. Не надо так выходить из себя, вы же так не вернётесь…

Кика хотела заступиться, но потом увидела, что Никита и без неё хорошо справляется.

Он так и не тронул ни одну кикимору, скрылся в лесу. Она бежала ему вслед и кричала. Её пытались удержать, стращали, мол, если уйдёшь сейчас, больше не возвращайся. Проклянем, навеки станешь изгоем. Но она просто не могла не догнать его и не спросить. Почему?! Почему ты не тронул мою родню.

– Испугался, вдруг врежу кому-то из твоих близких, а тебя потом накажут, за то, что водишься с чужаками, – простодушно ответил он.

Кика уставилась на него, до сих пор никто так о ней не заботился.

Он покинул болота, а она увязалась следом.

– Не ходи. Ты разве питомец какой за ним бежать. Вернись, – кричали ей вслед кикиморы. Но она не послушала.

Едва он увидел, как она следует за ними, тут же соскочил с коня и вскричал:

– Не понимаю как, но ты похитила моё сердце. Предлагаю вместе по миру путешествовать, приглядеться друг к дружке и понять, было ли где-то в мире так, чтобы человек полюбил болотницу и это добром кончилось.

Нигде они такого не встретили. Зато убедились, что не зря их сердца бились в унисон. Чем дольше бок о бок ехали, тем желанней становились друг другу. И вот, наконец, он предложил ей руку и сердце, а она… Она не сумела отказать.

Он привёз её в родное селение и познакомился с младшим братом…

Перед внутренним взором встал городок с нарядными бревенчатыми домиками. Ночь, полная луна и огни факелов. Большая толпа разъярённых лиц, и она, в порванном нарядном платье с мокрым от слез лицом.

– Нечисть! Нечисть болотная! – громыхала толпа.

– Стойте! – между толпой и Кикой выскочил паренёк, – её братан привёл. Велел хранить, как зеницу ока.

– Васька, уйди! Окрутила она твоего брательника. И тебя околдовала.

– Нет! Не трогала я их! – хотела выкрикнуть Кика, но горло сдавили рыдания.

Кика, сидящая в Любой комнате задрожала и оскалилась.

– Никитка твой под чарами, – разом заверещало несколько девичьих голосов с разных концов толпы. – Мужики, чего стоите? Имайте мальца, пусть не мешает. А эту на колья.

– На колья! На колья её!

Кика присела и сжалась в комок. Больше она не пыталась оправдаться. Кто ж её услышит, когда тут ревность женская. Те девки, что громче всех кричат, затаили на неё злобу. Считают, что увела у них первого парня в городе, да ещё и богатыря, о котором по всей Руси слава идёт. А когда прознали, что она из болотного роду племени, из нечистых по ихнему. Тут уж, как говорится, грех не воспользоваться.

– На колья! На колья её!

И бледный свет луны, равнодушно взирающей на это с темных небес.

– От доброго обхождения и нечисть станет человеком, – тоненький голосок Аленки. Она не согласна с деревенскими. Будь она там, встала бы на ее защиту.

Перед глазами другая толпа. Её родичей. И снова луна на небе, молчаливый свидетель ее паления.

– Человечиной! От тебя несёт человеком! Слишком долго ты жила с нашими врагами!

И она, безвольно опустившая руки. От себя не уйти. Устала я…

От этих самых сородичей Аленка спасла ее пару дней назад. Даром что хлипкая даже среди людей. Смело полезла вперёд, заступилась, готова была вместе с ней на смерть пойти…

И вот уже лицо нынешней Кики кривится не от злобы, а от плача. Горького безысходного плача.

– Зачем спасла меня никчёму? Прав Котофей Мурьяныч, кругом прав. Предам я тебя, добрую душу. Предам, чтобы спасти.

Посадила она Волчка в вольер и прикрыла дверку. Оттуда ему самому не выбраться, о том давно уже Любая комната позаботилась.

– Прощай мой друг. Ты один обо мне скучать станешь…

Она направилась к двери. Вуйко взвыл горестно, словно чуя её настроение.

– Кот, Алёнушка… – сказала, едва вступив в горницу. Голос сорвался, слезы подступили близко-близко.

– Идите. Покажу что-то.

Они переглянулись, Алёнка улыбнулась и ступила к ней. Доверчивая, добрая душа. Не верит коту. Тот глянул на печь.

– Нет, ты тоже нужен, – сказала Кика. Кот прижал уши и потопал следом за хозяйкой избы.

– Что ты хотела показать?.. – спросила Алёнка.

– Там. В моей комнате… – сказала Кика, отводя глаза.

Алёнка окинула её пристальным взглядом, потом кивнула и безропотно вошла в комнату.

– Не пускай её… – сказала Кика коту и резко развернувшись, выскочила в горницу.

Встала у запертой двери, приложила голову к прохладным железным полосам. Тоже чуяла за этой дверью силу. Тёмную, необузданную, страшную.

– Мара поклялась. Кощей клятву дал. Равной меня назвали, стало быть так и будет. А я… Что я. Наверное, это первое моё доброе дело в жизни. Мой выбор…

И не размышляя более, она зажмурилась и сорвала замок с запретной двери.

Глава 25 – Тёмное Нутро

Алёнка одним взглядом на кота все поняла.

– Чудышко! – пискнула она и хотела проскочить мимо.

– Не пущу! – мявкнул кот. – Её уже не остановить!

– Котенька. Что же ты… – начала она, потом вдруг всплеснула руками. – Некогда! Зло большое чую!

Она повернулась к окну и отдёрнула плотную занавеску. Помнила, что здесь за окном были звезды, но теперь там сиял день. Окно увеличилось, она дёрнула раму и ступила наружу.

Раз. Она уже стоит на крыльце избы.

– Спасибо, Любая комнатка.

Позади из окна лез кот.

– Стой! Это опасно!

Бам! Их прервал громкий удар и скрежет.

– Что это? – вскочила Алёнка.

Морда кота вытянулась.

– Она сделала это.

Он ступил на крыльцо. Окно в Любую комнату за его спиной стало закрываться. В нем показалось лицо кикиморы.

– Не-ет! Как же это?! Отчего не уберёг!

Она тянула руки к Алёнке, но окно окончательно затянулось. Кика осталась внутри.

– Кто ж знал, что Любая комната настолько её слушается, – мявкнул кот.

Алёнка краем уха слышала их разговор, но сейчас её волновало другое. От избы исходило ощущение ужаса и боли.

Хозяйка распахнула дверь и отшатнулась. В горнице бушевал вихрь неведомой абсолютно чёрной субстанции. Он то разбухал, заполняя всю горницу, то съёживался, отступая к двери, окованной сталью.

– Гляди на что способна твоя добренькая Кика, – вскричал Котофей. Он развернулся и ухватил Алёнку за плечи. – Надо уходить. Избу отыщем по следу, когда все закончится. Поверь, он будет… заметный.

– Что закончится?

Алёнке не понравился его тон и испуг в голосе. Она отпихнула кота и собралась войти в горницу.

– Стой! – вскричал тот. – Забыла, что я говорил тебе про мышь?

– Но ведь… – Алёнка неуверенно поглядела на черноту, потом на кота. Изба вдруг дрогнула, курлыкнув почти как живая птаха. Как смертельно раненая живая птаха. У девицы сердце остановилось.

– Что с тобой, Чудышко? Как тебе помочь?

Вихрь в горнице прекратил движение. С тихим хрустом чернота проступила меж брёвнами, россыпями плесени побежала по стенам. Как огромные пальцы крышу перечеркнули несколько черных лент.

Из-под избы выметнулись гибкие корни, ударили по черному. Никакой реакции. Корни вцепились и попытались разорвать черные ленты. Те словно не замечали стараний избушки, делались толще, пульсировали, с каждой пульсацией изба дёргалась, все слабее и слабее. Корни бессильно обмякли и соскользнули вниз.

Алёнка металась по крыльцу, не зная как поступить. Взревели невидимые трубы, ставни хлопнули и приподнялись. Если при первой встрече за ними полыхал алый огонь, то теперь там плескалась тьма. Девице показалось, стоит вглядеться в неё, и утратишь себя.

– Вот и все, – обречённо мяукнул кот. – Теперь только держись…

Алёнка раскрыла рот, чтобы спросить, что это значит, но едва не прикусила язык. Изба заклокотала и прыгнула. С яростью она набросилась на ближайшие кусты. С веток порскнула стайка птичек. Бам! Бам! Огромные ноги остервенело топтали подлесок. На миг в месиве зелени и земли мелькнуло крохотное гнёздышко с яйцами. Оно тут же исчезло в вихре ударов. У Алёнки сердце сжалось от ужасного предчувствия.

– Что она делает?

– Уничтожает живое, – ответил кот. Он прижался к перилам и держался всеми четырьмя лапами. Даже когти выпустил.

– Как же так? – Алёнка напротив рванула к самому краю крыльца. – Чудышка же добрая.

Изба содрогнулась от макушки до кончиков лап и бросилась на ближайшее дерево. Алёнку едва не выкинуло с крыльца. Лапа с чудовищным хрустом врезалась в ствол, тот разлетелся тучей щепок и осколков.

Алёнку что-то резануло по щеке. Машинально коснулась рукой и увидела на пальцах кровь.

– Чудышко, что же ты творишь? – пролепетала она. – Ты бы никогда…

Изба ринулась в лес. Она издали чуяла живность. Бросалась то в одну сторону, то в другую. Из под лап прыскали рыжие лисы, серые зайцы, полосатые бурундуки. Кому-то удавалось быстро убраться с глаз обезумевшего дома, кому-то нет. Каждая их бездыханная тушка болью отзывалась в груди Алёнки.

– Чудышко! Не надо. Не делай так, – шептала она. Но всегда послушная изба совсем её не слышала. Чудышко продолжала прыгать по лесу, мощными ударами валя тонкие деревья и бессильно царапая мощные стволы. Перед ней, как перед дурным лосем, гурьбой бежало зверье в ужасе спасая жизни. Огромные беры соседствовали с оленями и волками.

Алёнка бросилась к коту, пол ушёл из-под ног. Так приложилась о перила, что в глазах запрыгали искры.

– Что делать, котик? Скажи!

Тот прижал уши и замотал головой.

– Ничего. Ничего тут не сделаешь. Сиди тихонько и старайся, чтобы тебя не сбросили.

– Как ничего? – Алёнка замерла, будто прислушиваясь. Изба в этот же момент остановилась, подрагивая мелкой дрожью. – Она же мучается. Ей страшно.

– Чёрное Нутро не преодолеть, – отозвался кот. – Ты лучше меня пожалей. Мне тоже страшно.

Изба крутнулась и понеслась куда-то очень целенаправленно. Алёнка встрепенулась. Чудышко больше ни за кем не гонится, может быть ей удалось совладать с темной напастью?

Стены леса расступились, они выметнулись на пригорок. Здесь почти не было деревьев, на лугу паслось стадо овец. Пастушок дремал с краю поляны.

– Нет, – прошептала Алёнка помертвевшими губами.

Изба сделала шаг к пареньку, потом второй. Он был ещё совсем мальчишка. От топота лап он очнулся и вскочил. Глаза по плошке, даже не пытается укрыться.

– Беги! – крикнула девица. – Беги же!

Ноги паренька будто вросли в землю. Тьма в окнах плотоядно крутанулась, когти рвали дёрн, оставляя длинные полосы. Алёнка спрыгнула бы и бросилась между избой и пастушком, но её кидало то к стене, то к перилам. Она никак не могла выровняться.

Расширенные от ужаса глаза парня были совсем близко. Ещё чуть и их сметёт ударом, вобьёт в землю, раздавит…

– Нет! Пожалуйста, нет! – прошептала Алёнка с мольбой и зажмурилась.

– Бэ-э!

Изба резко встала, Алёнка едва не вывалилась через перила, распахнула глаза. Кот проскользил вдоль бревна, оставляя глубокие царапины выпущенными когтями. Черные очи окон оторвались от пастушка и поглядели на луг. Там стояло с десяток овец, все подняли головы и глядели на Чудышко.

Изба глянула на них, потом на пастушка. Снова на них. Желание большой крови боролось с одиночным смертоубийством.

– Бегите! – шептала Алёнка. – Все бегите!..

Пастушок, наконец, опомнился и сделал несколько шагов. Изба дёрнулась было следом.

– Бе! – заблеяли овцы. Темные окна медленно повернулись к ним. Овец было больше. Пастушок прибавил шагу и скрылся за деревьями. Алёнка облегчённо выдохнула. Спасён. Изба с места скакнула, разом преодолев половину луга. Ноги подкинули крайнюю овцу, когти вспороли мохнатый бок. Блеяние превратилось в визг, девице в лицо плеснуло тёплым.

– Нет! Прошу! Прекрати!

Изба скакала по лугу, вбивая в землю белые мохнатые тушки. Овцы с блеянием жались друг к другу, облегчая ей задачу. Боль в груди девицы ширилась.

Глава 26 – Алёнкина погибель

Изба замерла на вершине холма. Вокруг белели втоптанные в землю тушки овец. Алёнка сидела на крыльце на корточках и зажимала голову ладонями.

– Почему? Почему это произошло? – шептала она. Ей казалось, что такое количество раздавленных живых существ она никак не переживёт.

– Там деревня, – раздался рядом тревожный голос кота. Изба напружинилась, словно поняла, и медленно начала поворачиваться. Перед Алёнкой мелькнула стена леса, кусок голубого неба с ослепительно белыми облаками. Совсем недавно такими же белыми были бока у овец. В прогалине между двумя языками леса виднелись домики. От леса их отделяли аккуратные прямоугольники полей. Даже видать людей, крохотных, как мураши.

Алёнку окунуло в ледяную стужу. Коли изба признает людей на таком расстоянии, вместо овец втоптанными окажутся уже они.

Изба присела, скрипнула. Из глаз-окон наружу пошёл чёрный клубящийся туман. Ставни опустились, словно она жмурилась, силясь разглядеть. У Алёнки замерло сердце в груди. Далеко. Она не увидит. Не почует.

Изба сделала шаг в сторону деревни. Ещё и ещё. Алёнка вскрикнула, в отчаянии заламывая руки. Разбежавшись, прыгнула вперёд. Пусть она растопчет меня. Отвлечётся, забудет про деревню. Чудышко резко ускорилась, Алёнку поддело крыльцом, проволокло по полу и впечатало в перила.

Бам, бам, бам! Ноги избы гулко бухали, стремительно сокращая расстояние до деревни.

– Пожалуйста! – шептала Алёнка. – Кто-нибудь! Не надо! Прошу!

Далёкие домики приближались. Она уже могла разглядеть мирную жизнь. Ходили в полях работники, детишки играли у домов. Никто ещё не заметил, что к ним приближается ужас из леса. Чудышко превратилось в Чудище. Алёнка зажмурилась, не в силах видеть это. Губы беспрерывно двигались, не переставая умолять…

Топ! Топ! Топ! Вот сейчас они должны уже достичь крайних полей. Несутся так быстро, что крестьяне успеют лишь головы поднять, как их разметает кровавыми клочьями.

– Пожалуйста! Прошу! Кто-нибудь!

Бам, бам, бам! Где-то впереди раздался испуганный возглас. Их, наконец, увидели.

– Умоляю! Все что хочешь отдам!.. – шептала Алёнка. Глаза зажмурила, страшно было увидеть, как Чудышко становится убийцей.

– Не верю, что это будет… – молвила она.

– Врёшь. Не пройдёшь, – перебил её мысли зычный голос. Бам. Изба содрогнулась от куриных ног до конька на крыше и резко встала. Алёнка кубарем скатилась с крыльца и улетела далеко в поле. Ободрала лицо и ладони о бесконечные ряды пшеницы, потом со всего маху приложилась о землю, показалось будто дух покинул тело.

Но она не думала о себе. Что произошло? Надо увидеть. Сделала мысленное движение подняться, но навалилась такая боль, что тело не могло пошевелить и пальцем. Но боль душевная была сильнее. Собрав остатки сил, кое-как села и поглядела туда, откуда прилетела. По полю уходила прямая просека помятой пшеницы, а дальше…

Там прыгали друг перед другом изба и могучий витязь, облачённый в блестящий доспех. В руках у витязя сверкала булава с огромным навершием, во второй руке алела капля щита, на голове блистал островерхий шлем. Из-под суровой личины сверкают яркие синие глаза.

Рядом стелился вдоль земли крупный дымчатый волк, страшной избы ни капли не боялся. Подскакивал, скалил зубы и пытался ухватить за огромную ногу.

– Вот и свиделись, – воскликнул витязь. – Из беззащитного ребенка выросло настоящее чудище. Теперь не пощажу.

Изба только клацнула ставнями в ответ. Он замахнулся булавой. Она ударила лапой. Удары встретились, мир застыл в тишине, а потом треснул. В стороны ушла ударная волна, Алёнку подхватило и поволокло по земле. Когда сумела подняться вновь, Чудышко и витязь скакали по полю, отвешивая друг другу чудовищные удары, каждый из которых раскатил бы по камушку любую даже самую массивную крепость.

У самого края леса сидел матёрый волчище и крутил головой, наблюдая за богатырём. Надо же, зверь, а знает, что не стоит лезть под тяжёлую руку богатыря.

Алёнка оглянулась. Мирный люд все понял правильно. Работники со всех ног бежали к деревне, там уже надрывался тревожный колокол. Детишки с мамками исчезли с улиц. Девица выдохнула.

– Спасены. Услышаны мольбы…

Взгляд её упал на избу. Витязь как раз отвесил ей с размаху удар булавой по бревенчатому боку. Громыхнуло, волосы Алёнки рвануло ветром.

– Ой ты Чудышко моё. Новая напасть, – она вскочила. – Как же тебя уберечь теперь?

Как не пыталась девица подобраться ближе, у неё ничего не выходило. Удары, которыми награждали друг друга поединщики, имели такую мощь, что бедную Алёнку отбрасывало далеко назад. Во рту было мокро от крови, тело превратилось в один большой кровоподтёк.

– Что ты делаешь? – прошипел появившийся рядом кот. – Сильные бьются – схоронись и не лезь.

– Какая же она сильная? Раньше её Кика одним пальчиком держала… – воскликнула Алёнка.

– Сама угостила её прадревом, теперь она бьётся наравне с богатырём, – отозвался кот.

– Наравне ли, – Алёнка в муке заламывая руки. – Гляди, она страдает.

Витязь брал вверх. Изба больше не пыталась встречать ударом удар, либо отводила их вскользь, либо вовсе пыталась увернуться. Не смотря на величину булавы, богатырь обходился с ней с небывалой лёгкостью и быстротой. Шипастое навершие так и свистало.

Бабах! Очередной удар пришёлся точно в стену. Куринные лапы подломились, и изба неловко рухнула на бок.

– Победа близка, – вскричал витязь и кинулся ещё шибче орудовать булавой. Изба попыталась встать, но её вновь и вновь бросало наземь.

С ужасным хрустом на брёвнах стены обозначились трещины. Алёнка вскрикнула, будто это на её коже легли глубокие порезы.

Витязь перестал кричать, взгляд сделался колючим и сосредоточенным. Теперь удары прицельно ложились в повреждённое место. Изба почти не сопротивлялась, лишь вяло пыталась отползти. Алёнка почти физически ощущала каждый удар.

– Надо его остановить.

Девица с трудом воздела себя на ноги и шатнулась. Кот подлез под руку и придержал.

– Куда ты такая пойдёшь? – прошипел он.

С жалоьным хрустом стена провалилась внутрь, видны стали горница, шкаф с Костяшей и светлый бок печи. Тьма рассыпалась по стенам, словно тоже боялась удара булавой.

С тихим шелестом внутрь поползли корни, попытались ухватить обломки и сложить обратно, залатать дыру. Но Темное Нутро хоть и расползлось, размазалось по стенам, все еще сидело внутри, едва корни касались его, тут же слабли и падали на пол.

– Вот и все, твоя тьма поглотила тебя, – воскликнул богатырь и широко замахнулся. У Алёнки сердце замерло в груди. Сердце. Печь – это сердце избы. Девица вспомнила Огневушку, которая обитала именно там. Изба сжалась и обмякла, больше не делая попыток защититься.

– Не-ет! – вскричала Алёнка и рванула к Чудышке. Сапоги как всегда не подвели. Их усилие оставило борозду в поле ржи и отбросило кота. Время остановилось.

Булава медленно приближалась к провалу в боку избы, богатырь метил прямо в печь. Алёнка рвалась вперёд через разом уплотнившийся воздух, чувствовала, как нагрелись и завибрировали её сапоги. Не раздумывая сунулась прямо под удар. Лицо витязя изменилось, глаза и рот округлились. Жилы на руках и висках напряглись в попытке остановить удар.

Время скакнуло до обычной скорости. Алёнка замерла, чуя за спиной кирпичи печи и раскинув руки. Булава остановилась на волосок от её груди.

– Уф, – выдохнул кот. – Неужели обошло…

Хлоп. У шипастого навершия набух невидимый ком. Булава остановилась, воздух же продолжил движение и ударил в грудь девицы с силой кувалды. Её бросило внутрь избы, плашмя Алёнка влетела в печь. Изо рта плеснуло красным. Она упала изломанной куклой и затихла. Корни подхватили ее и тихо опустили на пол. Тьма по углам отступила еще дальше. Богатырь отбросил палицу и оказался рядом.

***

Первый раз выплыла из забытья рывком. Сразу нахлынула боль, будто Кощей снова придумал мучать её за излишнюю доброту. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже веки были столь неподъёмными, что не рискнула открыть глаза. Только и могла, что слушать, мало чего понимая от боли.

Гул голосов. Откуда здесь столько люда? Ведь все разбежались.

– Я видел, она спрыгнула с чудища, – грубый мужской.

– Ягична она! Точно вам гутарю! – женский.

– И чудище защищала! – молодой, почти детский.

Защищала? – удивилась Алёнка и тут же вспомнила. – Да, я защищала. Только вот… защитила ли?

Девица собрала остатки сил и попыталась хотя бы открыть глаза. Боль сделалась острее, в голове все поплыло. Откуда-то издалека услышала стон. Не сразу поняла, что это её собственный голос.

Вокруг ахнуло, пошёл ропот:

– Гляди, гляди. Шевелиться.

– Она тоже чудища. Выжить после такого.

– А выглядит как девица.

"Я и есть девица, – хотелось крикнуть Алёнке. – Такая же как вы. Только хочу маму найти…"

Вновь скрутила лютая боль, помрачая сознание. В следующий раз, когда вынырнула, услышала:

– Надо бы добить, пока без сил, – осторожный мужской голос.

– Да! Убить её!

– Убить её! Сжечь немедля!

Разрозненные выкрики быстро переросли в единый гул. Собравшийся вокруг люд был единодушен на её счёт.

Убить? – подумала Алёнка. – Может оно и верно. Одни проблемы от меня. Род людской без меня целее будет. Только вот маму так и не отыщу. И Чудышко…

– Что же вы такое говорите? – перекрыл крики зычный голос. – Беззащитную душу, да убить? Креста на вас нет.

Голоса притихли, будто пристыжено. Потом ответил один, сварливый и царапающий:

– Нет, ить, креста. Нам эти ваши новые штучки без надобности. Сотни лет жили старыми богами, чай и дальше проживём. А эту чуду – убить, как же ешо? Она же на чудище приехала, знать и сама чудища.

– Она беззащитна, – не сдавался зычный голос. – Как можно такое замышлять против беззащитного существа?

– Это господин богатырь может себе позволить благородство, – примирительно отозвался сварливый. – У вас сила имеется, вы с этой чудищей и в полном её здравии сдюжите, коли потребуется. Мы же её и такую боимся.

Боятся? Меня боятся? – сквозь океан боли телесной уколола боль душевная. – Как же так? Что со мной стало, коли меня боятся те, кого я пыталась спасти?

– Она нас всех… когда очухается, – закончил сварливый голос. Люди зашумели.

– Да. Правильно Колодезь гутарит!

– Прав он!

– Убить, пока без защиты!

Гул вернулся и начал возрастать. Алёнка начала терять нить реальности. Одно грело душу, раз про Чудышко не говорят, знать спаслась избушка. Эта мысль принесла облегчение, и Алёнка вновь начала соскальзывать в забытьё.

– Как это без защиты? – услышала она напоследок. – Я поклялся защищать тех, кто не может это сделать сам. Я не стану стоять в стороне…

– Не стоит из-за меня ссориться, – хотела сказать Алёнка, но это усилие оказалось крайним. Она снова соскользнула во мрак.

***

В следующий раз выплыла из мрака прямо во мрак. Потом в ушах зародился звук. Треск, шелест, постукивание чего-то твёрдого.

– На всякий случай сварил похлёбку. Вдруг очнётся… – проговорил голос, который Алёнка признала знакомым.

– Не пригодится, – мурлыкнуло в ответ. – Я такое сразу вижу. Её так приложило, что душа неведомо на чем держится…

Голос Котофея был печален. Алёнка хотела успокоить его, чтобы не беспокоился, но вдруг поняла, что не способна шевелиться. Тут же пришло осознание – а ведь глаза мои не открыты. Как я тогда вижу?

– Это я виноват, – сказал зычный голос. – Хотя не ясно, как было поступить иначе. Ведь я эту избушку с юности знаю.

– Алёнушка сама бы жизнь отдала, коли бы от того жизни чьи зависели. Так что не вини себя, – печально сообщил кот. И тихо добавил. – Не ты виновен…

– Но у меня есть чем делу помочь, – сказал витязь. – Вот. У меня тут рецепт. Медвежий корень, разрыв трава, немного живой воды. Потом ещё листок папоротника нужен…

Он перечислял и шуршал, будто раскладывал перед собой ингредиенты.

– Старцы сказывают, что этим зельем мертвеца на ноги поставить можно. А ты говоришь теплиться душа.

– Да! Это может помочь. Скорей делай, – с каждым словом в голосе кота появлялось все больше надежды.

Потом было шуршание, журчание какой-то жидкости, позвякивание жестяной посуды.

– Что? – жадно спросил кот.

– Поиздержался я… – помертвевшим голосом ответил витязь. – Думал, что живой воды капля оставалась… А ее нет.

Шуршание, потом что-то шумно шлёпнулось на землю.

– Точно ведь было! Неужели кончилось?!

Алёнка вдруг ощутила кружение. В глубине тьмы ярко сверкнули искорки. Это звезды, с радостью подумала она. И так ей вдруг захотелось попасть к ним, с такой неудержимой силой потянуло наверх, что она села и даже увидела кота и витязя около небольшого костерка.

– Я найду… Я должен… – вскочил мужчина.

– Поздно, – молвил кот, глядя прямо на неё. – Она уходит.

– Нет, но как же… – заметался витязь. – Я должен все исправить.

– Без зелья ничего не сделать… Живая вода была в избушке, да где ее теперь искать…

В темноте раздались удары. Витязь ухватился за рукоять кинжала, висевшего на поясе. Вторая рука потянулась в темноту. Там Алёнка разглядела булаву, стоймя поставленную на землю.

– Вернулась?! – рявкнул витязь в темноту. – Как можешь ты тут ходить. Ведь из-за тебя…

– Не тронь её. Она добрая, – вскричала Алёнка и сразу поняла, что её губы не колышут воздух. Но возмущение было столь сильным, что позабыла о звёздах. Даже вверх тянуть перестало.

Витязь не услышал её слов. Рука угрожающе подняла булаву. Из темноты появился корень, удерживающий что-то блестящее. Блестящее упало и покатилось по траве. Корень канул во тьме, топот удалился в сторону леса.

– Что это? – он замер, явно раздумывая, не броситься ли следом.

– Это… – кот подошёл и ткнул в тёмное лапой. Мурлыкающий голос в ликовании взметнулся к небесам. – Аленкина склянка. Я сам ее набрал, когда изба ее искупала…

Потом они спешно кипятили воду на костре, кидали туда пучки трав, витязь аккуратно капнул из склянки пару капель живой воды. Алёнку вновь потянуло вверх, к звёздам. Она увидела своё тело, богатыря и кота, склонившихся над котелком. Далеко в лесу бежал матёрый волчище, которого видела во время боя богатыря и избы.

А вот и Чудышко, прячется в ночи, дрожит от страха, но не уходит. Переживает за неё, Алёнку.

– А я, вишь, сдалась, – сказала ей Алёнка, зная, что изба не услышит.

Все воспринималось отстранённо, почти без эмоций. Запоздало кольнуло любопытство, а что там с часами Мастера? Тут же увидала две последние крупицы, они так и висели в горлышке верхней чаши.

– Вот и славно. Знать я умираю победителем.

Алёнка поняла, что хмурится. Чувства пробились сквозь пуховую подушку безразличия, кольнули.

Чудышко винит себя в её смерти. Живую водувон принесла, хоть и боится витязя. Ждёт, не убегает. Коли я уйду, это навсегда сломит еë. Сломит единственное живое существо, которое искренне полюбило меня после пропажи мамы.

Вот почему крупицы не падают. И не упадут уже никогда. Коли я уйду – предам Чудышко. Это станет таким злом, что навсегда заклинит Златые крупицы в горлышке часов. План Кощея и Мары стане неосуществим. Люди и дальше будут плодиться и развиваться и однажды превзойдут старых богов.

Но изба не встретит своего творца и навеки останется мёртвой. Постепенно она превратится в чудище и будет убита каким-нибудь богатырём. На том конец. Но мне будет уже все равно, я уйду в новый лучший мир. Она отчего-то знала, что попадёт не к Кощею в подземный мир, где обитают нави. Её тянет вверх, в более светлое и доброе место.

Ирий. Я попаду в ирий. Но я его не заслужила. Меня берут туда не из-за добра, которое я сотворила в этом мире. Это милость, которую мне оказывают. Это награда за долгие годы несправедливости и горя, которые мне довелось испытать.

Она поглядела наверх, в бездонное тёмное небо со звёздами, потом вниз, на изломанное собственное тельце, на Котофея и Никиту (теперь она даже знала его имя). Алёнка вдруг поняла, что это выбор. Человеческий выбор, о котором говорила Мара Кике. Да, сейчас она знала и об этом разговоре, хотя и не слышала его.

Выбор. Отчего он такой сложный? Она поглядела на Чудышко и словно прозрела.

– Мама?..

Тут что-то изменилось. Не сразу поняла, что чувствует запах. Втянула носом воздух и вдруг поняла, что слышит этот звук со стороны.

– Гляди! Она порозовела! Скорей! – вскричал кот.

– Постой. Надо немного остудить. Иначе сожжём ей глотку…

Алёнку снова потянуло вверх. Звезды сделались ярче, ей захотелось протянуть руку и коснуться их. Потом она поняла – не нужно тянуться. Достаточно просто представить, что ты уже там…

Она ощутила тоску. Я сделала выбор. А звезды? Звезды подождут…

И тут на неё навалилась боль. Она закричала, в горло попала жидкость и она закашлялась.

– Получилось! Твоё зелье работает! – ликующий голос кота.

– Этого будет достаточно, – жидкость перестала литься в глотку. – Теперь она должна отдохнуть.

Заботливые руки уложили её. Она увидела силуэты витязя и кота. Они склонились к ней, на человечьем лице и котовой морде одинаково бережное выражение.

Топ-топ-топ! За ними на тёмном фоне небе отпечатался треугольный силуэт крыши. Витязь посуровел и начал оборачиваться.

– Опять ты явилась…

Ладошкой ощутила твёрдые кольца кольчуги. Витязь замер и глянул на Алёнку.

– Не надо… – едва слышно выдохнула она. – Пусть остается…

Богатырь по имени Никита медленно опустился назад. В горнице избы последние две крупицы чуть сдвинулись и зависли, опасно балансируя в самом горлышке песочных часов. Тьма по углам скорчилась, конвульсивно дернулась и уступила место обыкновенной ночной темноте.

Глаза Алёнки закрылись, с губ сорвался выдох. Она погрузилась в сон без сновидений.

Глава 27 – Последние Златые крупицы

Когда окно, через которое сбежала Алёнка, закрылось, Кика рванула к выходу. Но выхода не было. Любая комната не желала её выпускать.

– Скорей! Открой проход, иначе твоя хозяйка умрёт! – кричала Кика и колотила в стену всем своим немалым весом. Толку не было. Кикимора сползла вдоль стены и расплакалась.

– Отчего так?! Хотела спасти Аленушку, спрятать от буйства избы, а на деле отправила ее в самое пекло и спряталась сама.

Встала и заходила по Любой комнате туда-сюда. Как лесной мишка в клетке. От стены к стене. И чем дольше ходила, тем отчетливей понимала – не спряталась. Замуровала себя в куске глухого дерева. Кто знает, как работает колдовство избы. Быть может я теперь нахожусь в каком-то ином мире, откуда нет выхода, покуда изба не призовет Любую комнату назад.

А что будет, коли с избой что-то случиться и она вообще никогда не призовет комнату назад?

Вывалюсь ли я в подлунный мир, коли с избой что-то случиться? Или навеки останусь неведомо где? Она остановилась и рухнула на постель. Предвидели ли это Кощей и Мара, когда заключали сделку? Ведь это Мара предложила укрыть хозяйку избы в Любой комнате.

Нет. То что прлизошло нельзя было заранее предугадать. Кто знает, может даже Лесной Мастер не скажет где она сейчас находится.

Время шло. Здесь, где бы это здесь не было, не ощущалось никакого движения, сюда не доносились звуки. Кику будто за какую-то серьезную провинность замуровали в пещере и оставили умирать.

В тишине и уединении хорошо умирать, когда душа на спокое. Тогда одиночество будет благодатью, а тишина превратиться в покой и отдых.

Когда же в груди засел страх за близкого человека, а на душе накипело от жизненных невзгод, такое уединение может привести лишь к мукам и многократному умножению того, с чем ты в уединение вошел.

Вот и Кика чем дольше сидела, тем больше беспокойства в ней рождалось. А вдруг Аленушка будет убита или ранена. Пожалуй ранена тут даже хуже. Лежит где-нибудь посреди Дремучего леса обезноженая или с кровотечением. Да, с ней кот, но ведь кот – он только с мышами совладать сможет, случись кто пострашней… А в Дремучем лесу почти все пострашней. В прошлый раз они с обыкновенной лесной птахой не справились.

– Кощею не придётся ничего делать, чтобы навредить Алёнушке. Всё сделается само собой. Эх, дура я, нашла кому доверится.

Она задумалась на миг и рассмеялась. И правда, дура.

– Кощею не нужна смерть Аленки. Без хозяйки избы ему не попасть в Сердце Леса… Или попасть? Кто знает, коли Аленка пожертвует собой ради Чудышки и уронит последние крупицы, не станет ли все равно, есть ли у избы хозяйка? Коли упадут последние Златые крупицы, и изба будет на ходу, она и без хозяйки сумеет довезти Кощея до конечной точки.

Эти мысли просто убивали Кику. Она места себе не находила, но комнатка была всего ничего – три шага вдоль и пара поперек. Совсем скоро стала чувствовать себя, как замурованая в дупле белка. Аленушка рассказывала, что такое ощущение родилось у нее, когда ходила к Перводреву за кушаньем для избы.

– Будешь знать, как с нечистью дела иметь, – зло пробормотала Кика, имея ввиду Кощея и Мару, да тутже и смутилась: – Нечистью?! А я тогда кто? Разве не этим словом меня называли жители Никитиного городка, когда собирались посадить на кол? Нечисть! Я тоже нечисть.

Она хихикнула.

– Нечисть нечисть обманула. Ха-ха!

Нельзя до бесконечности уничтожать себя. Рано или поздно боль притерпиться и перестанет быть болью. Останется лишь неприятная, со временем привычная тяжесть на сердце…

Но вместо боли приходит страх. Когда попала сюда, будто обрела новый дом. Хоть и выполняла поручение Кощея следить за хозяйкой избы и это все знали, к ней с самого начала не относились как к врагу. Аленушка, добрая душа, постоянно зазывала ее за общий стол, в горнице или на крыльце. Она была такая беззаботная и искренняя, что Кика поддавалась, и чувствовала себя за тем столом как… своя. Будто у нее вновь появилась семья и дом.

И вот теперь, при любом раскладе она этот дом, и эту семью потеряет. Снова очутиться посреди хмурого леса, не зная куда идти и где остановиться. Единственное, что она точно будет знать – ее в этом мире нигде никто не ждет.

И так жалко ей себя стало в тот момент, что хоть волком вой. Да, я спасу Аленушку, но какой ценой. Она возненавидит меня, изба возненавидит меня. И я потеряю дом и семью.

Для Кики начался такой же затвор, который устроила себе Алёнка после издевательств Яги и Кощея. Только затвор девицы закончился успокоением и обретением себя, Кика же, чем дольше сидела, тем больше покоя теряла.

Время от времени они кричала себе:

– Нет. Я все сделала правильно. Изба не может навредить хозяйке. Даже в таком состоянии. Я послушала Мару и сама сделала выбор. Я обезопасила Алёнушку. Ведь у неё не было бы и шанса на спокойную жизнь, коли бы её смерти искали сразу два божества из навьего мира. Сейчас они поклялись. Даже божества не могут нарушить клятву равных…

А потом снова по кругу. Целую вечность: "Я спасла Аленку. Аленка сестрица, изба надежный дом. Я все потеряю и останусь одна одинешенька. Зато я спасла Аленку. Но потеряла пристанище…"

– Это трусость, – пробормотала она, когда прошла третья вечность. Как то разом и совершенно отчетливо увидела себя со стороны. Жалкое трусливое существо, которое переливает из пустого в порожнее собственные страхи.

Из пустого в порожнее? А есть ли они вообще эти страхи? Или это выдумки…

Мысли навалились с удвоенной силой. Мы реальны. Ты потеряешь все. Аленушка тебя возненавидит. Тело послушно отзывалось дрожью и холодком в животе. Но что-то стронулось в голове Кики. Теперь эти мысли и эти ощущения показались ей балаганом скоморохов.

– Разве я не этого хотела? Пожертвовать собой ради сестрицы. Конечно этого.

Едва она так сказала, увидала дверь. Настоящая, дубовая, с надёжной ручкой, она была прямо перед ней. Сердце ухнуло в ледяную бездну.

Все случилось.

Кика поднялась. Медленно, словно на плечи давила тяжесть целого мира, шагнула. От себя не убежишь. Теперь предо мной один лишь только путь…

Она коснулась ручки и толкнула, дверь начала отворяться. Едва слышный скрип показался вкрадчивым и ехидным. То-то сейчас увидишь.

Увижу. Сейчас все увижу.

Разруха, мрак и тишина. Вот что она думала увидеть. И огромные глаза Алёнки, наполненные болью. Не физической болью – душевной.

– Ты предала меня, Кика. Предала свою сестрицу…

А я ничего не смогу ей возразить. Ведь если она поймёт, что жертвы избы были допущены ради её безопасности, она возненавидит и себя. Пусть лучше её ненависть сосредоточится на мне. Так будет лучше. Так будет легче…

Кикимора решительно прошла по коридору и остановилась у двери в горницу. Долго собиралась с духом, потом решительно тряхнула зелеными волосами и толкнула дверь. Та беззвучно приоткрылась. Кика недоверчиво моргнула. В щель видна часть залитой солнечным светом комнаты. Звук приятно потрескивающего в печи огня. С полатей раздаётся сопение кота. Будто не было ничего плохого.

– Что это? Я сошла с ума?

Откуда-то сбоку к привычным звукам избы добавился ещё один. Звук из далёкого прошлого. Из давно забытой счастливой жизни. Скрежет зубов по кости.

– Волчик? Нет. Такие звуки издавал Вуйко, – пролепетала Кика. Она хотела распахнуть дверь и ступить в горницу, но услышала голоса.

– Так они и висят. Когда я попросила тебя позволить Чудышке остаться, была полностью уверена, что они упадут.

Алёнкин голос. Милый добрый и главное живой. Когда же ей ответил второй голос, Кика ощутила слабость и ухватилась за стену.

– Если то, что ты мне рассказала, правда, это хорошо. Это означает, что у нас есть шанс.

Голос ощутимо колыхнул воздух в горнице. Сразу становилось ясно, что он, когда зазвучит в полную силу, способен перекричать и шум битвы и свист бури.

Значит, я не ошиблась на счёт Вуйко. Но как? Откуда?

Я умерла и попала в иной мир. Только вот… Разве заслужила я такой светлый посмертный мир?

Тут же нахлынул страх. Если я умерла, значит и он… И Алёнушка тоже?!

Этот страх преобразился внутри во что-то тёплое, яркое. Снизу будто пошла волна, которая зародилась в пятках и медленно поднялась вдоль тела. Кика ощутила такое блаженство, что замерла, не в силах более думать или что-то понимать. Волна поднялась до головы, кикимора даже почудилось, что колыхнулись её тяжёлые волосы, воздушно и легко, как у Алёнки.

Кика толкнула дверь и ступила в горницу. Они стояли у песочных часов, рядом была приоткрыта ещё одна дверь. Кикимора дрогнула всем телом, совсем недавно эта комната скрывала Тёмное Нутро.

– Это означает, что нечто должно свершиться, – отозвалась Алёнка. Голос был тих и печален. – Свой выбор я сделала ещё тогда, на пороге смерти. Я полностью осознавала его…

Во взгляде богатыря сквозило недоверие. Как человек на пороге смерти вообще может что-то осознавать?

– В любом случае, коли нам представилась такая возможность, нужно ею воспользоваться. Мы должны придумать, как уберечь вас с избушкой от Кощея. Видать не просто так Дремучий Лес указал мне путь в ту деревню…

Никита, милый богатырь. Все такой же твердый и уверенный. Всех может защитить, со всем управиться. Даже Аленушка на миг поддалась этой уверенности, на лице появилось робкая надежда. Неужели она может положиться на него и вновь стать девочкой, от которой ничего не зависит. Это так заманчиво, Кика помнила свои чувства, когда только встретила и узнала богатыря. Теперь она читала эти чувства на лице своей сестрицы, как в открытой книге.

– Нет, – тяжко вздохнула Аленка. Момент слабости миновал, она больше не верила в пустые надежды. – Не думаю, что все так просто. От меня ждут последнего решения, которое… Кика!

Вместе с этим возгласом обернулся и Никита. Их взгляды встретились, Кика ощутила звон в ушах и начала куда-то проваливаться. Они бросились к ней и подхватили с двух сторон. Оба что-то говорили одновременно. Оба глядели с такой любовью, что невозможно было и вообразить.

– Кика! Как ты здесь?! Я даже не помышлял, что встречу тебя! Думал, навсегда потерял… – гулко, влетало в одно ухо.

– Кикочка! Я так рада, что с тобой все в порядке! Так переживала, куда ты исчезла, почему не возвращаешься…

Оба разом замолкли, поглядели друг на друга и не в силах уступить затараторили снова.

– Васька брательник мне все рассказал! Как он пытался тебя защитить, как люди не послушали, как они тыкали в тебя вилами, а вилы разлетелись на куски. Я так обезумел, что едва не разнёс город!..

– Мы преодолели эту тёмную штуку! Её больше нет! Глянь, можешь сама убедиться. Комната пуста!..

И опять замолчали. Кика глядела на них, а слезы застилали взор. Она смаргивала их, сердито утиралась, но они набегали вновь.

– Меня изгнали из родного града, но мне было все равно. Без тебя не жизнь… – досказал богатырь, Алёнка на сей раз промолчала, чувствуя, что ему нужней. Никита прервал непрерывный поток слов и заглянул Кике прямо в глаза.

– Кика! Я так виноват перед тобой. Простишь ли ты меня когда-нибудь…

Она, наконец, разглядела родное лицо. Никита, мой богатырь. В простой рубахе и портах, только сапоги запылённые походные. Без брони и без оружия. Как он здесь? Почему?! Ей вдруг сделалось все равно как и почему. Всё равно, что было и что будет. Осталось лишь одно – мы снова вместе, и это счастье.

– Я не должен был оставлять тебя. Я должен был убедиться… Я должен был все бросить. Уйти. Увести тебя. Спрятать. Забрать. Защитить… – он бормотал бессвязно, а она не слышала слов. Лишь уткнулась в крепкую грудь куда более весомую, чем она сама, и тихо заплакала.

А когда она подняла взгляд, тот увидела Алёнку. Та стояла и улыбалась так, будто бы совершенно не держит на неё зла и просто радуется их с Никитой встрече. Все расплылось от слез. Кика вдруг поняла, что никогда в жизни не была так счастлива.

Дин-дон. С тихим звоном последние две крупицы соскользнули в нижнюю чашу. Алёнка грустно улыбнулась.

– Я же говорила, что сделала выбор. И поменять его не было никакой возможности…

***

– Наконец, это случилось, – донёсся холодный голос. – Молодец, Алёнка. Я не сомневался в твоих способностях.

Все обернулись к картине с пустым троном. Из нее глядел высокий худой человек со смазливым лицом.

– Кощей… – проговорил Никита, выступая вперед. Рука ударила по поясу, но булава стояла прислоненная к стене у печи. Волк поставил уши торчком и встал. Холодные глаза нео рывно следили за картиной. Рядом Волчик постарался повторить его движение. Вышло не так внушительно, и он заворчал.

Алëнка не знала, что ответить. Кощей прав, она не способна быть не доброй. Даже на пороге смерти, полностью понимая к чему приведёт её выбор, она не могла бросить Чудышко и пожертвовать ею ради рода людского. Так же точно, как не могла обвинить во всём Кику.

– Я надеюсь на мудрость Лесного Мастера, – пробормотала она.

– Был бы он мудрым, – скривился Кощей, – вообще бы не создал столь опасное для мира существо…

Аленка ощутила, как дрогнул и чуть наклонился пол.

– Не говори так. Чудышко нужна этому миру. Она не зря есть.

– Говори, что хочешь. Теперь крупиц сверху нет, так что можешь более себя не сдерживать. А "мудрости"Мастера я противопоставлю мою силу. Когда мы попадём в Сердце Дремучего леса, я проведу ритуал и поставлю там Алтарь мира нави. После этого Дремучая сила навсегда станет моей. Тогда ничто меня не остановит. Я буду владеть всем тварным миром. И мёртвым, и живым. И даже ирей содрогнётся от моей мощи.

– Этому не бывать, – сказал Никита. Он перестал искать булаву и просто сжал кулаки. – Мы тебя остановим.

– О, богатырь. Весомый человек, – Кощей сделал вид, что только заметил витязя. – Да только твоего веса не достаточно. Там на стене Врата Мудрости. Подойди и выстой рядом с ними хотя был пол часа.

Никита оглянулся и сделал движение, Кика ухватила его за плечо.

– Нет, Никитушка. Я чую нашу силу. Я сделалась весомой через нанесенную мне боль…

Почувствовала, как дрогнуло его плечо.

– Ты весомей меня в дюжину раз. Да только Кощей весомей в сотню.

– Ты права, – Никита тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. – Не гоже, как дитя малое силой мирятся на потеху врагу. Только сила богатырская границ не знает. Способна она возрастать в зависимости от того, что предстоит преодолеть витязю. И от чистоты его помыслов многое зависит. Мне остаётся только надеяться, что окажусь достоин…

Он сделал движение к картине с Кощеем.

– Крупицы упали, но мы все ещё в лесу, далеко от Сердца. Что нас заставит туда отправиться? – быстро проговорила Алёнка. – Я хозяйка избы. Мы можем идти туда всю жизнь и не дойти вовсе.

Опять уловила дрожь. Изба страдала от таких слов, она мечтала увидеться с Мастером. Зато Никита остановился в ожидании, что ответит Кощей.

– Прости меня, Чудышко… – прошептала Алёнка. – Я уберегла тебя, но теперь я должна уберечь людей.

– У вас нет такой возможности, – ответил Кощей с улыбкой. – Благодарите за это "мудрого"Мастера. После того, как крупицы упали вниз, невозможно отказаться от посещения Сердца Леса. Сам Лес о том позаботиться.

– Ты врёшь, – воскликнула Алёнка. – Почему тогда до сих пор…

– Он не врёт, – сказал с печи кот. – Поглядите в окно.

Все оглянулись. Деревья вокруг стремительно затягивало туманом.

– Мара, – вскричала Кика.

– Нет, – отозвалась Алёнка. – Это иной туман. Разве ты не чуешь?

– Чую, – прошептала кикимора.

– Началось, – удовлетворённо сказал Кощей. – Изба очистилась, теперь должны очиститься те, кто в ней. Лес решит, достойны ли вы попасть в его Сердце. А я вас покидаю. Встретимся уже там. Если, ха-ха, вы переживёте путешествие в тумане Раздора.

Алёнка разинула рот, чтобы ответить, но рама уже показывала пустой зал. Изба качнулась и двинулась.

– Чудышко, постой. Нам нужно решить, как быть. Подготовиться… – воскликнула Алёнка. Движение прожолжалось.

– Она не может остановиться, – молвил кот с печи. – Лучшее, что мы сейчас можем – это постараться не пропасть самим.

– Чем нам угрожает этот туман? – голос богатыря колыхнул воздух в горнице.

– Через него может пройти только существо с покоем в душе. Иначе к Сердцу Леса не попасть. Кощей ни за что не сумел бы сделать это со своей жаждой власти. Но он отыскал способ обойти защиту. Он пересидит в своих палатах, а потом явится прямо к месту.

– Может быть, укроемся в Любой комнате? – сказала Кика. Она глядела на Никиту так, словно снова боялась его потерять.

– Не выйдет. Туман проникает и туда, – отозвался кот. – А когда он начнёт действовать, вы сами выйдите наружу…

– Что же нам делать, котик? – спросила Алëнка.

– То не ведаю. Лично я намерен хорошенько вздремнуть. Лучший способ удержать покой души – погрузить в покой тело.

Сказав это, он улёгся на печи и закрыл глаза. Тут же комнату заполнило равномерное сопение.

– С такой чистой совестью он без проблем пройдёт сквозь туман, – проговорил Никита, Алёнка с удивлением уловила в его голосе зависть.

Никита поглядел на Кику. Он боится, что она его не простила и мучается совестью. Возможно, он сам не простил себя.

Но зачем я думаю о них, у меня самой спокойно ли на душе? Одно дело быть добренькой и всем угождать. Совсем другое заглянуть внутрь себя и вытянуть то, что там скрывается. Кто знает, не обманывала ли я себя все эти годы?

– А давайте-ка выйдем на крыльцо и сядем чаёвничать, – сказала громко. – Я такие травы знаю, кого угодно успокоят.

Никто с ней не спорил. Лишь сопел на печи кот и снова занялись костями Вуйко с Волчиком.

Глава 28 – Туман Раздора

Они вышли на крыльцо и встали вряд. Туман накатил на них, как морская волна на прибрежные утесы. Алëнка открыла было рот и медленно закрыла. То, что хотела сказать, забылось и потерялось в тумане.

Девица повернула голову. Слева от нее должна была стоять Кика, но теперь там плывут лишь клубы тумана.

Алëнка оглянулась. За спиной молочно перетекал туман. Избушка исчезла. Внутри крепло никогда ранее не испытываемое чувство. Вроде вокруг что-то должно было быть? Или кто-то. Но кто и что? Она потерла лоб. Странно.

Подняла взгляд и окончательно потерялись в тумане. В нем не было того, что было, и не было того, что должно было быть. Она даже не была уверена, что сама в нëм есть.

А потом она и вовсе забыла, какие чувства должна испытывать. Все стало для нее естественным и правильным. Как в детстве, когда что бы ни случилось – все принимаешь как должное. Распахнутыми глазами она глядела перед собой в белесое пространство, и туман начал рассеиваться.

Аленка стояла на краю обширной поляны. Со всех сторон поляну окружал туман, такой плотный, будто этот кусок земли затерялся вне времени и пространства.

– Странное место. Будто кусок мира нави, – проговорил голос богатыря. Аленка оглянулась, но Никиты нигде не было. Просто голос в тумане.

– Кажеться что-то видно… – отозвалась Кика.

Алёнка ступила к самому краю поляны. Глаза неотрывно глядели вперед. Ее не интересовало то, что видят Кика или Никита. Ей нужно было знать, что увидит она.

И она увидела. То, что было подготовлено только для нее.

***

На свободном от тумана клочке земли резвилась избушка. Была она крохотной, не такой, как сейчас, и какой-то недостроенной. Будто ноги начинались от самой крыши. Избушка неуклюже ковыляла, похожая на только что вылупившегося ципленка. Потом она уселась посреди полянки, уныло свесив конек крыши.

Грустно. Печально. Одино-око.

Алёнка не успела как следует посочувствовать крохе, как из тумана выступила девочка.

– Ох! – Аленка вцепилась в плат на шее. Отчего так щемит в груди?

Откуда-то издалека донесся мужской возглас. Богатырь тоже узнал девочку. Или он видит нечто другое? Алëнке некогда было над этим размышлять.

– Кто ты? – спросила девочка. Ее голос звучал приглушенно, то ли из-за тумана, то ли из-за покрова лет. – Давай играть.

Девочка побежала по поляне, поминутно оглядываясь. Какое-то время изба недоверчиво глядела вслед, а потом поднялась и неуклюже засеменила следом. Звонкий смех и скрип заполнили поляну. Избушка и девочка играли в догонялки.

– Как здорово, – произнес голос Кики. С губ Алëнки не сходила улыбка. Кика права, это очень хорошо. Малышка избушка больше не одна. У нее нашлась… сестрица?

Аленка впитывала образ девочки, такой знакомый и одновременно никогда не виденный. События на полянке начали менятся, будто разные картины накладывались друг на друга. Весна, лето, осень, зима. Избушка подросла и выглядела теперь как полноценный домик на ножках, девочка тоже стала выше. Хотя бегали и резвились они все так же беззаботно и радостно. Они были счастливы, девочка и ее сестрица.

Иногда игры перемежались тишиной. Две фигуры: острокрышая и человеческая замирали на вершине холма и глядели на небо полное звезд. Небо и звезды при этом проступали прямо посреди плотной стены тумана, как на волшебном блюдечке Яги.

Аленка впервые пошевелилась. Так вот о ком были те воспоминания избушки. Вот по чему она грустила на полянке посреди Дремучего Леса.

Счастье не может длиться вечно. Внешнему миру есть дело до всего. Аленке стало тесно в груди. Что-то приближалось. Страшное. Неотвратимое.

Она увидела человека, полностью закутанного в черный плащ. Он встречает посреди леса охотника в меховой безрукавке, что-то говорит. Охотник смотрит недоверчиво, хватается за топорик, висящий на поясе. Человек в плаще отворачивается и уходит. Аленка видит его бледное гладкое лицо.

– Кощей!

Картинка вновь меняется, девочка бредет, еле поднимая ноги. Ей будто не хочется видеть подругу. Изрядно подросшая изба кидается навстречу и будто натыкается на стену.

– Что случилось? – невысказанные слова юной Чудышки.

– Избушечка, милая, прости меня, – говорит девочка, пряча глаза. – Я уже не смогу часто к тебе ходить. Маменька говорит, что я уже большая, нужно работать в поле.

Изба мотает окнами, она не понимает.

– Я буду стараться приходить к тебе как можно чаще… – лепечет девочка. – Обещаю… Я не могу ослушаться маменьку…

Туман на краю поляны вдруг вспух клубами и выплеснул на поляну мужика в меховой безрукавке с луком за плечами.

– Так вот куда ты ходишь, Калина. Не соврал тот странный путник, а я ему не верил. Отойди скорей. Это чудовище Дремучего леса. Мы позаботимся о нем, с нами богатырь…

– Богатырь? – голос Кики. – Они же совсем дети, зачем потребовался богатырь?

Оттуда, где Аленка ранее слышала голос Никиты, не донеслось ни звука. Из лесу стали появлятся другие мужики, с ними шагал… Никита. Он был совсем юн, без усов и бороды, но уже в бронях и при мече. Кика охнула, Аленка сама едва удержала удивленный возглас.

Девочка и избушка замерли, словно их застигли за чем-то запретным. Потом девочка опустила голову и побрела к охотнику в безрукавке.

– Папенька, постой, – молвила она. – Это моя сестрица. Она добрая и совсем безобидная. Мы играем…

– Сестрица… – повторила за ней Аленка, ощущая насколько похоже на нее говорит девочка. – Мамочка, наконец, я тебя увидела…

Охотник сурово глядел на дочку, мужики обступили их полукругом, перешептывались.

– Девочку околдовали, не иначе, – проговорил один.

– Что будем делать, Кремень? – спросил второй.

– Кремень, – повторила за ним Аленка. – Дедушку зовут Кремень.

Отец девочки ухватил ее за тоненькую ручку и дернул к себе. Парой умелых движений ощупал руки-ноги, все ли цело, заглянул в глаза.

– Ступай домой, к матери, – сурово бросил он и взмахнул рукой. – Степан, отведи.

Коренастый и морщинистый дядька с вислыми усами ухватил ее за руку.

– Но папа…

Девочка напоминала куклу, настолько безволно позволяла передавать себя из рук в руки.

– Вчера мы обо всем договорились, – не глядя на нее сказал Кремень. – Завтра с утра ты начинаешь взрослую жизнь, где нет никаких чудищ из леса.

– Но… – вскликнула девочка. Аленке показалось, что видит в ней отблеск решительности. Своей собственной решительности, с которой сказала "нет"самому Кощею. Но девочка поникла и очень тихо добавила. – Не троньте ее. Она ничего плохого не делала…

– Ступай, Калина, – повторил Кремень. – Мы сами разберемся.

Он кивнул, Степан двинулся к лесу, не выпуская крохотной детской ручки. У Аленки заклокотало внутри.

– Ты не можешь так просто уйти, – прошептали она. – Это так похоже на предательство.

Смогла. Калина втянула голову в плечики и пошла, увлекаемая дядькой с вислыми усами. Несколько раз оглянулась, с тоской глядя на избушку.

Та потянулась следом, но богатырь со свистом вынул меч из ножен и заступил путь. Изба поникла, точно так же, как Калина поникла под суровым взглядом отца. Она смотрела, как покидает ее сестрица, опустив конек крыши и прикрыв окна.

Миг, и Калина сгинула в тумане, оставив избу наедине с группой мужчин.

– А с тобой мы разберемся по нашему, – сказал Кремень, ухмыляясь. Мужики смелели на глазах. Вместо опасного чудища перед ними робко и понуро стояла небольшая изба на ножках.

– Никита, похоже твой меч не пригодится, – обернулся охотник к богатырю. – Она еще не взматерела, мы и сами сдюжим.

Кремень отложил лук и потянул из-за пояса топор. Изба попятилась, но мужики уже взяли ее в кольцо. У многих в руках рогатины и вилы. Они тыкали ей в лапы. Избушка пятилась и отскакивала, пока ее вплотную не прижали к подступающему Кремню.

– Говорят из подобных чудищ выходят прекрасные дровишки, которые горят да не сгорают, – проговорил он. Это привело мужиков в возбуждение. Каждый хотел заиметь себе такое бревнышко.

– Тут много. Каждому по бревнышку выйдет, да еще на продажу останется… – загалдели мужики. Лица радостные, словно речь идет не о живом существе, а о засохшем пне из дорогой древесины.

Изба заметалась меж ними, но ее умело отгоняли назад, в центр поляны. Кольцо сужалось. Некоторые мужики уже пытались достать топорами стены. Аленка кожей ощущала боль и страх Чудышко.

– Ты был там и не вмешался?! – донесся из тумана голос Кики.

– Я был молод, а она выглядела как… – богатырь умолк. Алëнка ощутила его стыд, словно сама испытывала его. Нынешний стыд. Никита из прошлого ощущал брезгливость и желание поскорее сбежать. Первый подвиг оказался не таким героическим, как виделся в грезах.

– …нечисть, – закончила за него Кика. – Вот значит, что меня ждало, коли бы не моя смазливая внешность. Окажись на моем месте кто-то поуродливей, ты оставил бы ее на растерзание тем разбойникам…

Сквозь картинку, где избу окружили селяне, проступила другая. На ней совсем юную кикимору обступили трое в лохмотьях.

– Нечисть. Нечисть болотная. Сжечь ее, – кричали они.

Словно в ответ из тумана отозвался голос отца Калины: "Прекрасные дровишки… Горят и не сгорают…"И радостное: "Каждому по бревнышку… Еще на продажу останется…"

Из тумана раздался всхлип, Аленка узнала голос Кики.

– Кика, случай с избой очень повлиял на меня. Тогда я и решил, что стану помогать всем, кто в беде, будь они хоть…

Он запнулся, кикимора взвыла еще громче. Шаги богатыря и кикиморы затихли вдали.

– Стойте. В тумане нельзя разделяться, – закричала Аленка, но было уже поздно. К тому же они уже разделились, когда вышли на крыльцо и окунулись в туман.

Туманное представление продолжалось с того места, на котором его прервали картинки из жизни Никиты и Кики. Снова поляна с окруженной избушкой. Юный богатырь отступил, вложив меч в ножны. Кремень изловчился и вогнал топор в бок избушки. Та взвизгнула и закружилась, вырвав топор из рук охотника.

Аленка ощутила боль, будто это ей в бок вогнали холодное лезвие. Во все глаза смотрела на юного богатыря. Ну же. Ведь ты заступаешься за слабых. Не важно кто это. Ты спас Кику. Ты по моей просьбе не добил Чудышко.

Но юный богатырь стоял и брезгливо смотрел на действия мужиков. А те окончательно убедились в безобидности лесного чуда. Наступали, взмахивали топорами. То и дело раздавался хруст. Они старались так вывернуть топор, чтобы вырвать из бревен избушки клок дерева покрупнее.

Изба заметалась в страхе, но бежать было некуда. Богатырь тихо отступил в туман. Ему было неприятно это зрелище, и он просто сбежал.

Аленка сама готова была бросится на защиту маленького Чуда, да только ноги будто отнялись.

– Мамочка. Вернись. Тебя послушают, – зашептала она. – Дед главный среди них. Если ты заслонишь избу своим телом, он поймет…

Не вернулась. Не заслонила. Убежала без оглядки.

Аленка вспомнила старые заросшие полосы, которые видела на стенах избы. Так вот что это было. Раны, нанесенные людьми. И произошло это сразу после предательства названой сестрицы. Вот отчего Чудышко до сих пор так реагирует на имя "Калина". Вряд ли можно вообразить боль сильнее.

Топоры смачно врубались в дерево. Вилы и рогатины жалили ноги, по ним уже струилась кровь. Настоящая красная кровь.

– Горит и не сгорает… Горит и не сгорает… – стучал в ушах девицы голос деда.

– Прекратит ли кто-нибудь этот ужас?! – вскричала Аленка в муках. И тут пришел он.

Из стены тумана выстрелило туманное щупальце. Аленка не сразу поняла, что оно отличается от тумана Раздора. Щупальце пронзило людей и будто заморозило их.

На опушке появилась фигура в темном одеянии. Смазливое лицо кривилось от ярости.

– Изба, где твоя человечья сестрица? Сбежала. Трусливо поджала хвост.

Изба дернулась, даже в таком состоянии первым побужлением было несогласие. Желание заступиться за сестрицу.

– Это она привела твоих мучителей. Привела и сбежала. Она знала, что они с тобой сделают. Знала, что предает тебя на вечные мучения. Горят, но не сгорают. Это сказано про куски твоей плоти.

Изба дергалась и сжималась, слова Кощея доставляли не меньше боли, чем топоры мужиков.

– А где твой создатель? Разве он не должен явиться и покарать обидчиков? Ведь не для такой участи он тебя готовил?

Изба с надеждой встрепенулась. Лесной Мастер, где ты? Мне больно, приди.

– Нет его. Ему до тебя нет дела. Ты для него мимолетное развлечение. Шалость. Смастерил и забыл.

Казалось ничего больнее, чем разочарование в сестрице, нельзя было вообразить. Но Кощей нашел.

– Вместо него явился я. Ты мне не безразлична. Ты мне нужна. Доколе будешь терпеть? Ты сильнее их. Ты способна покарать обидчиков.

Изба недоверчиво приподняла ставни.

– Я помогу тебе открыть твою суть. Как равный равной дарую тебе силу. Прими ее. Защити себя!

– Не верь ему! – закричала Алëнка. – Он обманывает. Он не прав. Он…

Она упала на колени и разрыдалась. Чудовищной смеси правды и полуправды Кощея невозможно было противостоять. Да и что Чудышка могла сделать взамен? Смириться и умереть?

Изба замерла, а потом будто распрямилась. Туманное щупальце вдруг резко расширилось, разом заслоняя от Аленки происходящее.

***

В тумане сперва звенела тишина, потом начали перекликаться мужики.

– Где она? Я не вижу ее.

– Осторожно, не врежте друг дружке, – спокойный голос Кремня. Кощея они даже не увидели. – Не упустите ее.

Бах! Мимо него пролетело и растянулось на траае тело одного из мужиков.

– А-а, меня что-то схватило!

Крик боли резко оборвался.

– Нет! Уйди от меня! Нет!

Бах, еще один вылетел из тумана и кулем распластался по земле. В тумане были крики, топот, звон железа, а потом все стихло.

– Изба! – раздался холодный голос Кощея. – Что ты натворила? Я дал тебе силу защититься, ты же убила их. Они были живы, как ты, и умерли благодаря тебе.

Маленькая избушка сжалась и трепетала под грозными словами. Алëнка ощущала ее отчаяние и страх.

– Виновна! Ты убила – умри сама, – грохотал в тумане голос Кощя. – Тьма поглотила ее. Темный Алтарь приди. Жертву прими.

Истошный крик пронзил тишину, Алëнке даже показалось, что от него колыхнулся туман. Это был крик умирающего живого существа. Услышав этот крик, Алёнка скорчилась от боли. Кощей продолжал.

– Тот, кого ты убила навсегда пребудет в тебе. Была ты живой избой, стала – мертвой.

– Чудышко! Неужели ты убила их? – пролепетала Алëнка. – Неужели из жертвы ты сделалась чудищем?

Она поняла, что туман помаленьку рассеивается, обнажая поляну. Изба скорчилась и осела на траву. Ее опоясывали толстые темные жгуты, как тогда, когда Кика выпустила Темное Нутро.

Из тумана выплыло холодное лицо Кощея. Торжествующий голос произнес:

– Теперь ты моя.

Было не ясно к кому он обращается, к избушке из прошлого или Чудышке настоящего. Аленка была готова затерятся в тумане, как Никита и Кика до того, но это обращение Кощея остановило ее. Она ощутила какую-то фальш.

– Никита. Он был там. Он ответит мне, кто умер той ночью. Не верю, чтобы моя Чудышка была такой кровожадной.

Изба дернулась, словно хотела сбросить темные жгуты. Но они держали крепко. Туман вокруг начал темнеть, превратившись в кусок истинной тьмы.

– Темное Нутро, – воскликнула Аленка.

Но тьма уже заползала в приоткрытую дверь, маленькая изба дрожала и дергалась, но не могла преодолеть мощи проклятия.

Кощей ступил на крыльцо и протянул руку к двери. Раздался гром, владыка мертвых зашипел и отдернул руку.

– Ты не имеешь власти здесь, – прогремел голос из тумана.

– Не важно, – спокойно отозвался Кощей. – Она убила и сама стала мертва. Твое творение умерло для тебя. Забудь ее, теперь это моя собственность.

– Не так скоро, – отозвался голос. – Я запечатаю тьму, что ты вложил в нее.

– Пустое, – рассмеялся Кощей. – Она никогда не избавится от тлена. Рано или поздно он поглотит ее целиком.

Прошло какое-то время.

– Там на стенке я повесил мой прощальный подарок, – голос потеплел. Он забыл про Кощея, теперь он обращался к избушке. – Кощей прав, ты стала мертва. Но есть средство вернутся к жизни. В этом мире лишь людям дано оступаться и возвращаться на путь жизни. Ищи человека, ищи хозяина, который сумеет о тебе позаботиться. Тогда ты вновь обретешь дар жизни.

Издалека раздался хохот Кощея.

– Однажды встретишь кого? Человека? Что за сказки ты говоришь? Человеки не способны спасти себя. Калина тому порукой.

– А ты не спеши торжествовать, – молвил голос. – Пока этого не случиться, изба не вернется в Сердце Леса.

– Как не сможет? – заволновался Кощей. – Ты врешь! Изба ходит, где пожелает! Изба, ступай! Найди то место, где появилась! Скорей!

Изба побежала. Со всех ног побежала на голос своего создателя. А куда же ей еще было бежать? Алёнка с болью глядела, как ее Чудышко мечется по лесу. Она бежала, как напуганный птенец, ищущий наседку маму. Она думала, что знает, куда бежать, но знакомый путь затягивало туманом, и избушка выбегала на то же место. Шаги ее перестали быть уверенными, она выглядела все более потерянной.

В тумане мелткнуло яростное лицо Кощея. Он был зол и разочарован.

– Ах ты! – кричал он, воздев сжатые кулаки. – Какой мне прок от этого куска древа на ножках, коли она не способна доставить меня к Сердцу Леса.

В движениях избы сквозило отчаяние. Она уже не пыталась бежать целенаправленно, все больше брела, куда лапы несут. А потом и вовсе поджала их и ее понесло по тропам леса…

– Туда не знаю куда, – прошептала Алёнка, вспомнив, как не так давно сама пыталась попасть в это место.

– Он бросил тебя. Твой создатель бросил тебя, я же облагадетельствую, – холодный голос Кощея. Он не оставил своих попыток завладеть ей. Он вернулся.

Изба шарахнулась, воинственно вскинулась. Ты позволил мне убить, ты проклял меня.

– Нет, я спас тебя от уничтожения. Гореть вечно это очень больно. Каждое бревнышко, на которые они готовы были разрубить тебя, горело бы огнем вечность. И вечность доставляло боль. Я спас тебя.

Избушка утихла и позволила ему войти. Кощей нес в руках картину в массивной раме. Картину с пустым троном. Что он делал внутри, Алëнка не могла видеть, но он не вернулся назад. Наверняка ушел через картину в свой мертвый мир.

Чуть позже на ступе явилась Яга.

– Чевой тут у нас? Избушка с ножками? Про тебя гутарил Кощека? Хорошее подношение. Изба с ножками будет носить мои старые косточки, – она вскинула руку и прлизнесла нараспев. – Доброволно я принимаю тебя под свое крыло и становлюсь твоей хозяйкой. Эй ты, слышишь? Согласие твое треба…

Туман еще что-то показывал. Мелькало искаженное яростью лицо Яги, звучал хохот Кощея. Судя по всему старуха узнала о Темном Алтаре и о том, что добровольные хозяйки избы отдают волю Кощею. Аленку это уже не интересовало.

– Я должна знать, – твердо молвила она, – кто умер в тот день на поляне.

Она повернулась и пропала в густом тумане.

Глава 29 – Никита и нечисть

В тумане было тихо и спокойно. Чем дольше она шла, тем тише становилось в голове. Но эта тишина не походила на тишину Прадрева. Там тишина обостряла знание о мире, эта будто стирала его.

Алёнка уходила все дальше, и от этого помнила о цели своего путешествия все меньше.

– Кажется, я кого-то искала? Кажется, это было очень важным… Или, наоборот, кто-то потерял меня? Для чего я вообще тут?

О, как же хорошо, ступать по земле и ни о чем не думать. Из тумана выныривают стволы, я огибаю их и иду дальше.

Дальше и дальше. Шаг, другой. Движение ног. Мышцы работают. Раз и раз. Раз и раз. Шаг, другой.

Алёнка застыла в белёсой мути. Как хорошо стоять, ни о чем не заботиться, просто стоять на месте, как дерево и дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох. К чему эти сложности? Зачем нужны эти сокращения мышц. Как здорово осесть на землю и глядеть в белёсую муть остановившимися глазами…

Из мути высунулась серая морда. Алый язык ткнулся прямо в раскрытый глаз. Алёнка закричала, махнула рукой, затрепыхалась в сухой траве.

Мир начал складываться, как детская головоломка. Сперва в голове вспыхнуло.

Я.

Потом пришло осознание.

Я есть.

К ощущению существования прибавилось личностное.

Я человек?

Разом нахлынуло ощущение громоздкой нескладности. Руки, ноги, туловище. Ребра с хрустом пошли в стороны и шумно втянули воздух.

Мир. Вокруг есть мир, скрытый туманом. Воздух. Деревья. Трава.

Я есть Алёнка.

К ней вернулась личность, разом раскрыв шлюзы памяти. Водопад воспоминаний обрушился такой плотный, что едва не поломал и не упокоил под собой бедное многострадальное тело.

– Мама? Чудышко! Никита с Кикой! Вуйко!

Она вскочила и со стоном опустилась назад. Все тело нестерпимо кололо, словно оно было отсиженной ногой. Перед ней беспечно улыбался огромной пастью серый волк. Глаз саднил и слезился.

***

Потом она бежала по лесу, цепляясь за жесткую серую шерсть.

– Никита! Кика! Ищи! – кричала она.

Они ушли в туман гораздо раньше неё, неужели они уже мертвы? Так легко оказалось забыться самой и забыть мир. Нет тебя, нет мира, нет жизни.

И тут она услышала какой-то звук. Это был первый звук, который Алёнка услышала в этой белёсой мути, поэтому она пошла на него. Вуйко весело трусил рядом.

– Нечисть! Я нечисть…

Девица ускорила шаг и выбежала прямо на Кику. Кикимора сидела посреди леса, лицо её кривилось от досады, а она твердила одно и тоже:

– Нечисть! Я тоже нечисть!

– Кикочка, ну что же ты говоришь? – Алёнка упала на колени рядом с кикиморой и попыталась её обнять. – Какая же ты нечисть? Ты у нас красавица. И душа у тебя тоже красивая. Не надо на себя наговаривать…

Кика повернула к ней незрячее лицо.

– Она была невинное дитя. А они на неё с топорами. А он стоял и смотрел… Ушел… Потому что она нечисть!..

Вуйко заскулил и лизнул её в руку.

– Мне просто повезло, что я красивая. Понравилась ему. Нечисть тоже бывает красивой…

Алёнка обняла Кику, поглаживая её по волосам.

– Тише, тише, все хорошо. Тш-ш. Всё уже позади. Всё утрясётся. Все хорошо…

– А городским, что я нечисть, тоже Кощей сказал… Я видела. Я все видела. А Никита… Так охотно попался на его уловку и уехал совершать свои подвиги… Оставил меня на Ваську…

Кика бормотала, глядела перед собой остановившися взглядом и ни на что не реагировала. Алёнка беспомощно поглядела на волка. Сестрица явно не могла сейчас никуда идти.

– Вуйко. Найди Никиту. Никита в опасности. Спаси. Тащи его сюда. Понял?

– Нечисть, Повезло. Просто нечисть красивая, – бормотала кикимора.

– Тише. Все хорошо. Тш-ш! Тш-ш! Вуйко, ступай. Никита в опасности. Тереби его, кусай, тащи. Иначе умрёт… Тшшш. Тише. Все хорошо.

Волк поглядел на неё с удивлением, ему казалось, что друг силен и не может попасть в опасность. Но эта странная девица была настойчива, а в ней волк чуял что-то родственное, ощущение, которое у него возникало только когда он был в стае.

И Вуйко побежал. Никиту он нашёл без труда и быстро. Тот сидел, обхватив голову руками.

– Я был молод. Неужели одна ошибка молодости может убить всю жизнь. Так не может быть, так не должно быть. Кика…

Волк подбежал к нему и сунул морду под руку. Никита даже не заметил. Он продолжал глядеть в никуда и твердить одно и то же.

– Но ведь потом я уже был не так молод. Я поддался на уловку Кощея. Оставил Кику одну в городе, зная, что мой брат не сумеет ее защитить… Это моя вина… А если бы не ее весомость? Она бы умерла тогда, и только я в этом виноват!..

Вуйко удивлённо поглядел на него, сунулся ещё раз, богатырь качнулся, но опять не прореагировал. Похоже, двуногая права, его сильный друг попал в беду. Ему нужна помощь. Тогда волчище ухватил его за ногу и дёрнул. Никита как куль свалился на спину, продолжая бормотать своё. Волк потащил его, стараясь не сильно выворачивать ногу. Голова богатыря несколько раз с глухим звуком стукалась о корни и стволы деревьев, но это ни на миг не прерывало его бормотания.

***

Кика так и не пришла в себя. Она перестала твердить одно и то же, но и сознание к ней не вернулось. Алёнке стало казаться, что кикимора начала соскальзывать в небытие, как и она до того.

– Да что же это такое?! – вскричала девица. – Я сумела освободиться из тенет тумана с помощью Вуйко, но как мне вырвать друзей?!

И тут она поняла. Покой. Кот сказал, нужно спокойствие души, чтобы пройти туман Раздора. Он усиливает все противоречия, обиды и оскорбления, поднимает на поверхность скрытую-забытую вину.

Кощей постарался и влез в их жизни, везде оставил раздор и чувство вины. Будто знал к чему все приведет и хотел, чтобы избушка одна дотопала до своего создателя.

Вот и я теперь неспокойна. Я слишком желаю помочь. Туман усиливает чувство моей беспомощности. Надо успокоиться. Решение найдётся.

Она поглядела на Кику, вспомнила какая она весомая, как крякнула и начала жаловаться избушка, когда кикимора впервые ступила на её крыльцо. Зато сейчас в избушке вместе с Кикой ещё более весомый богатырь, а она будто не заметила разницы. Все благодаря угощению, которое я добыла у Прадрева.

Точно. Изба. Я должна позвать её. Я хозяйка, изба обязана мне подчиняться. Туман не должен на нее действовать, ведь она избавилась от Темного Нутра.

Она отпустила Кику и выпрямилась.

– Чудышко. Я твоя хозяюшка. Жду тебя. Немедленно возвращайся ко мне. Где бы не была.

Сказала и замерла. В голове метались мысли – не услышит, какая из тебя хозяйка, не придёт… Алёнка улыбнулась, после тишины Прадрева все это бормотание в собственной голове не имело никакого веса.

– Кыш, не до вас…

Она прикрыла глаза и окунулась в тишину. Истеричные мысли затухали одна за другой, когда же их не стало, осталась одна лишь уверенность. Я хозяйка, изба не может ослушаться. Изба придёт.

Тут же в тиши тумана раздался топот. Бам-бам, бам-бам. В белёсой мути проступил тёмный силуэт. Изба встала перед ней послушная и притихшая.

– Чудышко, ты пришла… – улыбнулась Алёнка. – Помоги мне с Кикой. Надо загрузить её…

В тумане раздался дробный топот и шуршание. К избе выметнулась тёмная тень, бах, рядом с лапой избы распластался богатырь.

– Молодец, Вуйко. Хороший мальчик, – прошептала она.

Здоровенный волчара расплылся в великолепной улыбке. Здоровенные зубы могли ввести в ужас кого угодно, но для Алёнки это была самая красивая улыбка в мире.

Она посеспла волка за ухом и скомандовала:

– Чудышко, грузи обоих. Пора убираться отсюда…

Изба согнула ноги, на Кику и Никиту опустились шевелящиеся корни. С хрустом они прижали влюбленных друг к дружке и обвились вокруг множество раз.

– Как ты собираешься их полнима… – с сомнением заговорила Аленка. Изба резко выпрямила ноги, замотанные Никита и Кика резко подскочили и по дуге залетели прямо в дверь. Из горницы донесся грохот и звон чугунов.

Аленка втянула голову в плечи и переглянулась с Вуйко.

– Думаешь их весомости хватит, чтобы они не повредились?

Волк ничего не ответил, девица спешно скакнула в горницу…

То ли воздух в горнице был чище, то ли помог Алёнкин бодрящий чай, но через пол часа наваждение начало спадать.

Кика и Никита сидели за столом друг напротив друга, хлебали из кружек отвар и морщились, будто от похмелья.

– А я говорил… – в который уже раз кинул с печи Котофей. – Спать – это лучшее, что можно делать в тумане Раздора.

– Коли бы мы спали, мы бы не увидали историю избушки, – сказала Алёнка. – Многое стало ясно, но все равно вопросов больше, чем ответов.

Она поглядела на богатыря.

– Глаголь, – сказал тот. – Сдаётся мне, могу на часть их ответить.

Девица открыла рот и вдруг поняла, что должна сделать усилие, чтобы говорить дальше. Нахмурилась и упрямо тряхнула волосами.

– Изба напала на вас в тумане. Кто тогда пострадал?

– Несколько мужиков поломало руки-ноги, остальные отделались испугом…

Алёнка ощутила, как распускается в груди тугой узел.

– Значит Кощей наврал…

– Все вернулись домой и вылечились. Все, кроме Кремня, того, кто меня нанял. Он в ту ночь пропал без вести. Мы искали, но так и не нашли его. Как и следов избы.

"Я приношу жертву!"– Алёнка вспомнила торжествующий голос Кощея. И страшный крик из тумана.

– А мама?.. – прошептала она помертвевшими губами.

Богатырь нахмурился, словно она уличила его в чем-то постыдном.

– В тот раз я поспешил уйти из деревни. Мне не чем было гордится. Но потом, годы спустя, когда я вновь был в тех местах, я услышал, что девочка Калина была проклята собственной матерью и выгнана из деревни. За то, что из-за неё умер отец.

– Что? Маму выгнала родная мама?! – Алёнка не верила словам. – Ведь она была совсем кроха?

– Я тоже был поражен. Даже попытался отыскать её следы, но времени прошло не мало. Единственно, что я узнал – Калина добралась через лес в соседнюю деревню и её взяла в услужения тамошняя старая женщина. Когда я туда попал, их в деревне уже не было, они перебрались в Колокольца.

Алёнка сидела, опустив голову. Мама всегда была такой жизнерадостной. И воспитывала радость в ней. Сама же видела столько горя.

– Мамочка, где же ты теперь?

Волчик ткнул холодным носом и вильнул хвостом. Она погладила его машинально, он заскулил.

– Теперь ясно, откуда у Кощея такая власть над хозяйками избы, – это были первые слова Кики, после возвращения из тумана. – Темный Алтарь. Именно через Темные Алтари Кощей держит власть в мертвом мире. Коли один из низ появлялся тут…

Она передернула плечами.

– Лесной Мастер сказал, что оступиться и вернуться на путь жизни способен только человек. Вот почему Яга не могла совладать с часами. Поэтому они похитили мою маму.

– И тебя, – добавил Никита задумчиво.

– Нет. Меня никто не похищал. Меня позвали, – она коснулась плата на шее, – и я пришла добровольно…

По взгляду поняла, что он ей не верит. И не мудрено, в их собственной жизни обнаружилось, что случайности не были случайны. Во всех их бедах виноват был Кощей.

– Зачем ему я, – эхом отозвалась на Аленкины мысли Кика. – Я была юной невесомой кикиморой. Как он мог знать, что я обрету богатырскую весомость?

– Богатырскую? – раздался голос Кощея из картины. – Что за бред ты несешь? Весомость приобретается через страх и боль. Чем больше нечисть боятся люди, тем более сильной и весомой она становится. Я всего лишь зажег в людишках страх, они же переродили его в твою силу. Дальше мне осталось лишь дать тебе кров и предложить службу…

– Нечисть… – Кика опустила голову. – Я то думала, что становлюсь человеком, а тут вона чего…

– Кика, не слушай его, – воскликнул богатырь. – Он извращает суть силы. Ее дает Единый Творец и лишь тем, кто достоин…

– И этот человек обвиняет меня в том, что я извращаю суть? – Кощей брезгливо скривился. – Он так говорит потому, что ему нравится считать себя избранным. Силу же ему дает все тот же страх. Его дубину боятся и люди, и нечисть, этот страх дает ему вес.

Никита раскрыл рот, но его опередила Алëнка.

– Лжец! Ты. Ты все подстроил. И с избой, и с Кикой, и сейчас ты врешь. Как можно тебе верить?

– Подстроил, – не стал отпираться Кощей. – Я же тебе говорил, что понятия хорошо или плохо, добро или зло – это ваши человеческие взгляды. Я должен был получить власть над избой, я ее получил. Мастер оказался хитер и закрыл ход мертвому к Сердцу леса. Но он слаб, как и все люди. Он не смог пожертвовать избой, оставил для нее лазейку назад, в жизнь. Я ей воспользовался, и вот результат. Мы почти в Сердце Леса.

У Аленки закружилась голова. Все так перепуталось. Хорошее ведет к победе зла, а злое могло бы всех спасти.

Холодные глаза уставились на Алёнку.

– Кто бы мог подумать, что ключом станет дочка той самой Калины, которая…

Алёнка вскрикнула и подалась вперёд.

– Что с моей мамой?

Кощей улыбнулся.

– Всему своё время. Я обещал тебе, что ты сумеешь её спасти. И это произойдёт совсем скоро. Когда изба вернётся в Сердце Леса к своему создателю.

– Не бывать этому! – воскликнул Никита.

– Кот прав, от вас уже ничего не зависит. Изба прошла Туман Раздора. Пойду, подготовлюсь к встрече с Мастером. А вам я советую попрятаться, как тараканам, чтобы не затоптали, когда старшие будут решать свои дела…

Что же делать? – подумала у Алёнка. – И надо ли что-то делать? Ведь Кощей обещал помочь с мамой?

Пока раздумывала, изба дрогнула, потом сделала один робкий шаг, второй. Прямо на пустое пространство, которое было затянуто туманом. Кощей кивнул и исчез, оставив картину безжизненной.

Белёсая пелена отступила. Пространство больше не было пустым. Они вновь шагали среди огромных стволов Дремучего Леса.

– Нужно остановить избу. Мы не можем привезти его к Мастеру, – вскричал богатырь.

– Туман Раздора позади, – молвил кот с печи. – Нам позволено идти дальше. Уже ничего нельзя сделать.

Глава 30 – Лесных дел мастер

Их вела тропа, ровная, как стрела. Ветви деревьев обрамляли ее, образуя сверху подобие арки. В самом конце Алёнка увидела сияние.

– Вперед, Чудышко, – проговорила она. Кика и Никита посмотрели на нее. Даже не попытаешься повернуть назад? Девица сама себе удивлялась. Не попытаюсь. Она чувствовала жажду Чудышки встретится с создателем. Аленка точно так же мечтала увидеть маму. Как может она противиться? Противиться – значит предать свою мечту.

Изба сделала один неуверенный шаг, второй и вдруг сорвалась, перебирая ногами. Алёнка ощутила ветер, овевающий лицо и треплющий волосы.

Стены леса двигались, сияние приближалось, а потом все вокруг залил яркий свет. Люди зажмурились, изба сделала несколько шагов и застыла. Их окутала тишина.

Алёнка пришла в себя и выскочила на крыльцо. Изба очутилась на каю большой поляны. Вокруг расстилались лужайки с ровной, словно подстриженной, травкой. Травинка к травинке, короткая, не выше щиколотки, на вид очень мягкая и ослепительно зеленая. Так и хотелось разбежаться и упасть в эту траву, как в стог душистого сена. Такого яркого и чистого цвета Алёнка не видела ни разу в жизни.

Кое где зелень лужайки подменяли круглые пятна небольших озер. В них как в зеркальцах отражалась пронзительная синь неба и плыли ослепительно белые облака. Кое где эти облака дрожали и шли рябью от ударов плавников крупных рыбин.

То тут, то там безупречную траву раздвигали стволы деревьев. Их было здесь немного и стояли они на вольготном отдалении друг от друга и от далекой стены леса. Вот раскинулся, будто красуясь, раскидистый дуб, там тянулась к небу березка с ослепительно белым стволом в крапинку. Дальше Аленка приметила орешник, сосенку, елочку, липу, осину, рябину, сирень, яблоню…

Ей показалось, что продолжи она перечислять, деревья будут появляться до бесконечности. Поэтому она бросила это дело.

Погодка над этой полянкой стояла что надо. Не холодно и не жарко. Не сухо и не мокро, и только подумается, что воздух слишком неподвижен, как веет ветерок. Едва солнышко припечет посильнее, как облако закрывает его, создавая приятный тенëк.

Слух ласкали мягкие спокойные звуки. Тихий шелест травы под ногами, пение птиц из крон деревьев, плеск воды и едва слышная нескончаемая песнь ветра.

Пахло свежестью и лесными травами, смолой и медовыми сотами, шишками и хвоей, сиренью и ягодами. Едва стоило принюхаться, нос улавливал десятки разных запахов, каждый из которых тут же рождал в голове яркие образы. Когда же Алёнка выбиралась из череды этих волнующих картин, запахи сливались в нечто единое, включающее в себя все остальное и одновременно нечто новое и всеобъемлющее.

Алёнка ступила на самый край крыльца и втянула воздух полной грудью. Широко распахнутые глаза при этом спешили впитать яркую, как нигде четкую картину. Уши вроде и слышали звуки, но в голове царила тишина.

– Так вот оно какое – Сердце Дремучего Леса, – проговорила она.

Дремучий лес обрамлял поляну самыми суровыми и устрашающими деревьями. Высоченные, они нависали над гладкой травкой, которая ближе к корням деревьев сходила на нет, уступая место сухой, посыпанной старой хвоей и вздыбленный корнями земле.

Нерешительно, словно боясь повредить грубыми лапами траву, изба зашагала меж деревьями. Те будто расступились, прямо в центре поляны Алёнка разглядела терем.

Он походил на нарядные дома из богатых деревень. Но было одно различие. Все терема людей были сложены из срубленных и высушенных стволов, из мертвой древесины. Здесь же деревья оставались живыми. Какая-то чудесная сила заставило стволы изгибаться и сплетаться так, как требовало устройство терема. Проемы окон были широкие, без ставней, вместо занавесок висели густые и ровные заросли плюща. Здесь не ведали плохой погоды и назойливых насекомых .

Вместо черепицы крышу покрывали крупные зеленые листья. Они лежали ровными рядами, наползая друг на друга, Аленка поняла, что без вмешательства чьего-то сознания такого порядка добиться вряд ли бы удалось.

Чем ближе они подходили к терему, тем короче становились шаги Чудышки. В конце концов она и вовсе остановилась.

– Ну что же ты? Смелей, – воскликнула Алёнка. Она соскользнула с крыльца в траву и попыталась тянуть избу за ноги, но та уперлась и замотала коньком.

– Тогда я иду одна. Расскажу ему, какая ты стала славная…

Чудышко в страхе присела, корни поджались к "брюху"избы. Алёнка побежала к терему. Трава ласково шелестела под волшебными сапогами. Едва приблизилась к дому, как дверь скрипнула и начала отворятся. Все замерло на поляне. Притих ветер, перестала шуршать трава, даже облака в небе вроде как замедлились. Звенящая тишина опустилась на мир. Даже если бы от этого зависела ее жизнь, Алёнка застыла, не в силах пошевелить и пальцем.

На пороге возник высоченный человек. Волосы густыми волнами покрывали широкие плечи, достойные любого могучего богатыря, борода скрывала шею. Одет человек был в простую расшитую узорами рубаху, рукава закатаны, обнажают толстые мускулистые руки. Вся фигура дышала такой монолитной внушительностью, будто перед Алёнкой высился не человек, а скала.

От человека исходило ощущения необъятной мощи и значимости. Как тогда, когда она ходила за кушаньем для Чудышки. Лесной Мастер имел значимость не меньшую чем Дух Перводрева.

– Ну здорово, Яга, – сказал он густым, как свежий мед, басом. Спод густых бровей блеснули живые карие глаза. – Чую, тебе пошло на пользу помогать простому люду.

Алёнка опешила. Не ждала, что обратятся к ней. Отчего-то думалось, что хозяин дома заговорит с избой.

– Вы путаете, дедушка, – пискнула она. – Я не Яга.

– Помолодела, похорошела, – продолжал Мастер, и поглядел прямо на неё. В глазах блестело веселье. Алёнка смущенно потупилась. Руки не находили себе место, щеки пылали, а глазки не могли оторваться от кончиков сапог.

– Аленушка я, – тихо сказала девица. – Яга ушла. Попросила меня приглядеть…

Она дернула плечом в сторону избушки. Человек пригляделся и вдруг захохотал. От его густого гласа над поляной пронесся ветер. Тишина была отдернута, словно невидимый полог. Разом вернулись звуки: шелестела трава, пели птицы, гудел ветер. Алёнка удивленно вскинула глаза, почудилось, будто голос хозяина рассыпался на множество золотых колокольчиков, не утратив при этом густоты и силы.

– Ясно теперь, отчего так быстро. Хороший ты человек, Аленушка, коли сумела так с избой моей управиться, – он перевёл взгляд на избушку, которая переминалась с ноги на ногу.

– Ну здорово, моë Чудо Расчудесное. Вот и свиделись.

Он шагнул мимо Алёнки, изба недоверчиво воспрянула, сделала один шаг, второй и вдруг кинулась к Лесному Мастеру.

И тут что-то произошло на поляне.То ли Мастер увеличился, то ли изба уменьшилась, то ли оба они попали в некую общую реальность, да только Алёнка могла поклясться, что видела, как Мастер натружеными руками очень ласково держит крохотную избушку, прижимает к груди и гладит по мягкой крыше. Алёнка чувствовала счастье от Чудышки исходящее.

Потом она говорила, что это просто слезы застлали глаза, из-за них было не ясно, что происходит.

– Чудо ты моё, – проговорил Мастер, и в его голосе прозвучало столь нежности, что иная мать не найдёт в своей душе для собственного дитяти. – Ты избавилась от Мертвого Нутра, которое обманом да кознями поселил в тебя Кощей. Я всегда верил, что ты сможешь.

Изба затрепетала от кончиков когтей до конька крыши. Алёнка показалось, что она слышит надрывные рыдания.

– Чудышко, чего же ты, – бросилась она вперёд. – Это же счастье. Радоваться надо.

Как-то неуловимо изба вновь сделалось огромной, а Лесной Мастер опять стал похож на человека. Аленка погладила одну из ног избы, а старец улыбнулся ей:

– Гляжу, ты даже имя угадала.

– И не удивительно, ведь это имя дала избушке её мать.

Кот спрыгнул с крыльца и пошёл, огибая Лесного Мастера. Алёнка так и встала.

– Откуда ты знаешь? Этого не было в тумане Раздора. Да ведь ты спал тогда…

– Я присматривал за избой по просьбе хозяина с самого начала… Мур.

Кот ткнулся мордой в широкую ладонь Лесного Мастера. Взор старика затуманился, он начал говорить нараспев:

– Человекам дан дар творения. Вот и я свой дар использовал, чтобы создать мое Чудо. Это была избушка. Сперва она была совсем крохотная, бегала по лужайке и радовалась всему. Гонялась за бабочками, глядела на небо, слушала пение птиц. Потом она увидела, как волчата играют с волчатами, цыплята гоняются за цыплятами, птахи небесные собираются в стаи. Она увидела это и загрустила. Ведь она была единственная в своём роде.

А потом она встретила твою маму. И поменялась. Не было существа счастливее. Но темные силы не дремлют. Нет им покоя от знания, что есть счастливые существа в подлунном мире…

– Ты говори, да не заговаривайся… – донеслось сверху. – Зло, добро – мы выше этого. Творим только то, что пожелаем.

С крыльца на зелёную траву спрыгнул человек в чёрном облегающем одеянии, в чёрном же плаще со стоящим воротом и в небольшой золотой короне. На кожаном поясе с золотой пряжкой в виде черепа и перекрещенных костей висел кинжал в золоченых ножнах.

Лицо у человека было очень молодое, холеное и красивое. В руке он держал меч, рукоять длинная, как у двуручников, вместо лезвия будто приставили кусок тьмы и выгладили до блеска.

Там где чёрные сапоги косались травы, она чахла и темнела, взамен её тут же лезла серая и блеклая полынь.

– Да, Тёмное Нутро вы преодолели, но есть ещё Тёмный Алтарь. Его так просто не отыскать и не почуять. А уж избавиться от него… Благодаря ему я могу придти и поприветствовать тебя, Лесной Мастер.

– Здрав будь, Кощей, – молвил Лесной Мастер, не выражая никакого удивления. – К чему ты говоришь о творении? Всяк знает, что в твоем мертвом мире все неизменно и нет места творчеству. Может потому явился ко мне сюда? Так толку в том не много. Ты и сюда принес кусочек мертвого мира…

Он указал на пожухшую траву под сапогами красавчика.

– А значит и запрет на творение взял с собой.

Кощей оскалился, словно Мастер задел давнюю боль.

– Это временно. Изба для того и нужна, чтобы с ее помощью я смог расставить Темные Алтари по лесу, а после Дремучий Лес принесет их туда, куда мне потребуется. Мир живых станет подвластен мне, как и мир, где существуют нави. А творить… Коль надо будет, какого-нибудь человечишку поймаю да заставлю.

Чудышко задрожала и отступила. Кощей даже глазом не повел. Неотрывно глядел на Мастера.

– Помешать мне можешь только ты, – он поднял меч и уставил его Мастеру в грудь.

– Что ты… – тот примирительно поднял руки. – Я не вмешиваюсь в дела моих творений. Ты же знаешь. Я бы мигом вытащил из избы и Нутро, и Алтарь. Но тогда Чудо моё не было бы уже чудом. Она была бы частицей меня.

Кощей оскалился, прицельно глядя на Мастера. "Не верит, – поняла Алёнка. – Он не верит, что Мастер может быть настолько силен".

– Бахвалься-бахвалься, – молвил Кощей. – Коли мог бы, давно сделал. Коли струсил и не желаешь своё творение защищать, так отойди и гляди, что будет.

– И то верно, спасибо за совет.

Мастер невозмутимо отступил к терему и сёл на завалинку. Алёнка не чуяла в нём ни капли страха или даже волнения. Лицо старика было невозмутимо и тихо, как крынка с молоком, стоящая в тени.

– Но не радуйся раньше времени. У избы есть хозяйка. Она не даст Чудо в обиду, – молвил Мастер и умолк. Смотрел с интересом, будто пришёл на представление.

Эти слова еще звучали в сердце леса, а ноги Алёнки уже шагнули вперёд.

– Прав Мастер. Не позволю Чудышко обижать. Без меня ты ей не хозяин, а я ни за что не о дам приказа ей во вред.

Кощей нахмурился, глядя на Мастера, все еще ждал подвоха. В Аленке тоже теплилась надежда, вот сейчас Мастер встанет, расхохочется и скажет: "Конечно же это была шутка!"И спасет всех.

Но старик продолжал сидеть. Кощей хмыкнул. Меч опустился, коснувшись лезвием травы. Полыхнула тёмная вспышка, в земле образовалась яма.

– О, – Кощей отпрянул от неожиданности. – Видели? Клинок из самой тёмной тьмы нави. Его лезвие просто не может находится с живым миром в одном месте. Всё, чего он здесь коснётся исчезнет и рассыпется прахом.

Он вскинул меч и расхохотался.

– А с тобой мы сейчас разберёмся, – он обратился к Аленке. – Войдешь на алтарь, тогда и поглядим, будешь ты мне подчинятся или нет.

– Стой! Я не позволю тебе причинить ей вред.

Рядом с Алёнкой встал Никита в своём сияющем доспехе. Вот куда он исчез. Кика помогла ему облачится. Левый бок прикрывал каплевидный щит, в деснице сияла булава, начищенная до блеска.

Сердце Аленки замерло в надежде. Богатырь все таки, а ну как что-то придумает, защитит. Хотя разум кричал о другом. Кощей божество, а Никита человек. Но почему тогда Лесной Мастер настолько спокоен?

– Что ж, давай поглядим сколь силен твой дух, – ухмыльнулся Кощей. Он взмахнул тёмным мечом и нарочито медленно опустил на богатыря. Тот подставил на встречу булаву.

Громыхнуло, Алёнка присела и зажала уши. Богатыря отбросило назад, он покатился по траве. Когда поднялся, от булавы, которой он сумел пробить стену Чудышки осталась лишь рукоять. Все остальное исчезло, так же, как до того исчез кусок земли. Кощей расхохотался.

– Если не хочешь кончить, как твое оружие – отступись. Тогда ещё поживешь. Я не тороплюсь, пока освоюсь с избой и Лесом, пройдут десятилетия. Для меня это ничто, для тебя минует целая жизнь. Ты успеешь прожить так, как посчитаешь нужным. Спасай людей, женись, заведи детушек. Дарю тебе Кику. Хоть не простил её предательства, да мелка она для меня.

Лицо Никиты посуровело.

– Как я взгляну в глаза любимой и детушкам, коли трусливо хвост подожму, да побегу, как последняя собака?! Не соступлю со стези защиты слабого.

Аленка во все глаза глядела на них, а внутри разрасталась пустота. Изба присела, не зная что предпринять. Кика тихонько соступила с крыльца на траву. Следом пушистым шариком скатился Волчик.

– Ну и дурак, – беззлобно усмехнулся Кощей. – Посмотрим, что будет, коли лезвие моего меча коснётся твоей плоти…

Не договорил, резко ударил. Не в голову, в плечо. Никита подставил щит. Громыхнуло, разлетелись щепки. Богатыря отбросило назад. Сквозь прореху в разорваной кольчуге виднелось плечо.

– Ого, так тебя можно на куски порвать, – Кощей взмахнул мечом.

Шлеп. Прямо ему на голову упал мокрый комок водорослей.

– Я не собираюсь стоять в стороне.

Кика склонилась у ближайшего озерца, вытаскивая из воды еще один ком зелени.

– По бабьи, да помогу…

Она поднялась и замахнулась. Лицо Кощея исказилось. Он смахнул ком свободной рукой, по холеному лицу потекли струи воды, в зубцах короны запутались водоросли.

– Ах ты! – зарычал он. – Не пощажу обоих!

От следующего броска он ускользнул столь стремительно, что Аленке показалось, будто Кощей исчез в одном месте и появился в другом. Кика потащила следующий комок, а Кощей рванул на Никиту, оставляя темные свистящие дуги от мертвого меча.

Никита уклонялся, непрестанно отступая. Лужайка была ровной, он не боялся запнуться и упасть. Шагал так, чтобы увести Кощея от Кики и избы.

Шлеп! Комок летел прицельно, но в последний момент Кощей отклонился и встал так, чтобы видеть и кикимору, и богатыря.

– Мелкие надоедливые вошки. Скачете как…

Стремительно ринулся на Кику, та не стала размышлять и зеленой молнией вошла в воду. Меч бессильно прочертил дугу в том месте, где она только что стояла.

– Испробуйка водицы.

Богатырь рванул, оставив за собой полосу сорванного дерна, и врезался плечом в спину Кощея. Над поляной громыхнуло, ветер рванул волосы Аленки. Почти как тогда, когда богатырь бился с Чудышкой.

Но Кощей даже не шатнулся. Никита отскочил от него, как мячик и покатился по траве. Следом за ним двигалось темное лезвие. Земля чернела и рассыпалась прахом.

Никита еще пару раз кувыркнулся и легко вскочил на ноги. Кика выбралась из озера с другой стороны.

– Чтож, хотите поиграть – я устрою вам игры, – оскалился Кощей и взмахнул мечом сверху вниз. В сторону Кики ушла видимая стена воздуха. Аленка вытаращила глаза. Воды озера подались в разные стороны, обнажив дно, и тут же схлопнулись назад. Кика ласточкой скакнула в сторону. Разрез достиг стены леса, раздался хруст и скрежет. Несколько деревьев шумно склонились и осели, удерживаемые ветвями соседей. В воздух взметнулась стая птах.

Кощей расхохотался и повернулся к Никите. Алёнка замерла, не зная что предпринять. Три фигуры прыгали вокруг избушки. Кощей клал мечом свистящие дуги, Никита и Кика с трудом избегали ударов. Значительная часть зеленой травы уже исчезла в ярких вспышках, другая потускнела и пожухла под сапогами красавчика. Они ничего не могли противопоставить Кощею. Теперь Аленка ясно видела это.

Она в муке обернулась к Мастеру:

– Помогите. Вы же можете.

– И ты можешь, – отозвался тот, даже не пошевелившись. – Мы же с тобой из одного источника…

– Одного источника… – пробормотала девица. – Что это значит?

Кика вскрикнула и упала. Кощей торжественно вскинул меч и приготовился нанести последний удар. Богатырь заслонил ее собой.

– Какие же вы предсказуемые… – скривился красавчик. – И глупые. И ее не спасешь, и сам пропадешь…

– Р-р-рав!

Сзади в сапог Кощея вцепился Волчик. Он сжал свою маленькую пасть, пытался трепать, но сил явно не хватало. Не смотря на это он не отступал, рыча всё громче.

– Кто тут у нас? – Кощей даже меч опустил. – О, а это интересно. Что будет если меч из мира мертвых коснётся существа, мир мертвых посещающее?

Он наставил лезвие и хотел ткнуть волчонка в незащищенную спину.

Клац! Пасть значительно больше Волчиковой сомкнулась на лезвии. Большие карие глаза глядели игрожающе, толстые лапы перебирали по траве, дергая меч. За малыша вступился Вуйко.

– Ах ты! Откуда и набрали?

Кощей выдернул меч из пасти и со всего маху ударил по морде волка. Тот отскочил. Рядом колобком прыгал Волчик.

– И правда не действует, – восхитился Кощей. – Стало быть для вас этот меч, как простая железяка. Давайте поглядим, выдержит ли шкура.

Он взмахнул и прыгнул вперёд. Перед мордами волков легли свистящие дуги, они прыснули в стороны и отбежали.

– То-то же. Знай свое место…

– Ау-у-у-у! – взвыл Вуйко, подняв морду.

– У-у-у! – вторил ему Волчик.

– Ау-у-у-у!

– У-у-у!

– Ау-у-у-у!

– У-у-у!..

Они повторяли друг за другом один и тот же короткий вой, и вот уже Алёнка почудилось, что их голоса стали двоится, троится и переплетаться в целый хор.

– Призрачные Волки опасны даже для Кощея, – нараспев сказала Алёнка, подражая голосу Кики. – Неужели мы увидим стаю?

Вокруг Кощея и волков по широкой дуге закружилась марь. Алёнка моргнула и протерла глаза, лес вдали и трава двоились и троились. Прямо в воздухе размазывались полосы такие же серые, как полынь, под ногами Кощея.

– Стая живёт сразу в трех мирах, в ирее, в подлунном и в мертвом. В ней нет отдельных волков. Всё они один огромный волчий Дух, – вспомнила девица.

– Как Перводрево, – прошептала она и попыталась погрузить себя в тишину. Я должна его услышать. Ведь с Прадревом я смогла.

Вой нарастал, вокруг серыми молниями замелькали огромные мохнатые силуэты.

– Дух Волчий, – мысленно прокричала она, – везде ты бываешь, все знаешь. Защити нас от происков мертвого мира.

Кощея ощутимо качнуло назад.

– Что за дурной сон?! – вскричал он. – Отчего стая помогает людям? Я мечтал подчинить волчий Дух с помощью избы, а он уже служит…

Вой резко усилился.

– Не служит, – громко выкрикнула Алёнка, – а дружит.

– С чего бы им дружить со слабаками? – огрызнулся красавчик.

– Все волки частицы большего. Что знает один, ведают все, – Алëнка сама не знала откуда берутся эти слова в голове, одновременно понимала, что говорит их своей волей. – Мы подружились с двумя волками, значит подружились со всей стаей.

Её волосы полоскало по ветру, поднятому кружением стаи. Кощей резко отступил, подставив меч. Полыхнула чёрная вспышка, клацнули по лезвию зубы. Кружение продолжилось.

Никита притянул к себе Кику и наблюдал. По обе стороны от них застыли Вуйко и Волчик, взъерошенные, но довольные.

– Тебе никогда не подчинить лес, – вскричала Алёнка. – Дух Перводрева, волчий Дух, Дух болот… – она замолкла на миг, обвела взглядом поляну и наткнулась на невозмутимую фигуру мастера, – Дух людей. Это не те сущности, которые готовы стать чьими-то слугами.

Вспышки мелькали всё скорее. Зубы клацали все ближе к белому горлу красавчика. Алёнка ощущала нарастающую мощь и ярость волчьего Духа.

Если бы не меч из нави, Кощей давно бы уже разорван на куски. Двигался он стремительно, силой обладал чудовищной, но этого не хватало.

Алёнка всё ещё пыталась уловить тишину, как вдруг в нутро её влилась ярая животная сила. Она оскалила зубы и взвыла. Несколько чёрных вспышек ударило с разных сторон, меч Кощея отразил их все, а потом разлетелся на куски.

Полыхнула тёмная вспышка. Алёнка яростно кинулась вперёд, впиться в горло, порвать, ощутить солёный вкус горячей крови…

– Уходи! – лающе крикнула она. – Мы! Тебя! Не звали! Ты! Не наш!

– Уйду, – вскричал Кощей, отбрасывая бесполезную рукоять меча. Изорванный чёрный плащ полоскал по ветру. – Только вот она тоже не ваша. Вам её не защитить.

Он цапнул волосы, полощущиеся по ветру, и резко дёрнул. Алёнку резанула страшная боль, из глаз брызнули слезы, а из груди вылетел крик, уже не похожий на рык. Кощей вскинул руку и ухватил избу за крыльцо.

– Спасай нас, не то твоей хозяйке конец.

Изба выпрямила ноги и отпрыгнула назад. Используя это движение, Кощей подлетел и встал на крыльцо. Завывающая от боли Алёнка упала рядом. Красавчик цапнул её под мышку и сиганул в дверь. С хлопком дубовая дверь затворилась, сразу десяток царапин и укусов осталось на твёрдой, как камень поверхности.

Над поляной Мастера повисла полная тишина.

– Ау-у-у! – взвыл Волчик. В вое звучала вселенская тоска.

Глава 31 – Алёнкино сердце

В горнице Кощей бросил Аленку на пол.

– Изба, защити нас от волков. Не то твоей хозяйке будет худо, – резко бросил он в пространство.

Пол дрогнул, девица ощутила, что изба отбежала подальше от стаи.

– Этого мне хватит. Когда я приберу к рукам избу, мне не страшны будут все волки мира.

Он потянул из ножен на поясе кинжал с лезвием, таким же темным, как у меча. Только у меча тьма была выглажена до блеска, а у кинжала клубилась и изгибалась.

– Пора исполнить обещание. Как равный равной я обещал тебе облегчить участь Калины, твоей матери…

Аленка замерла, позабыв о боли. Он взмахнул кинжалом перед собой крест накрест. Тьма удлинилась и полоснула по стене. Разрез повис черными полосами, которые раскрылись, как уродливый цветок. Чудышко заверещала, Аленка кинулась вперед, позабыв о маме.

– Не делай ей больно!

Он ухватил ее за шею свободной рукой и поставил лицом к пролому.

– Гляди. Гляди внимательно. Вот то, что ты искала все эти дни.

Прямо на них из разреза в стене выступил оплывший черный камень. Аленке он напомнил огромный полупрозрачный кусок смолы, какие она видала на деревьях в лесу. И так же, как насекомое влипшее в смолу, в этом камне кто-то был.

Сердце Аленки дало сбой. Она увидела женщину. По грудь она была погружена в черный камень. Голова опущена, спутаные белые волосы закрывали лицо. Плечи поникли, тощие запястья были погружены в камень так, что ладоней не было видно.

– Кто это? – пролепетала Аленка, уже зная ответ. Женщина шевельнулась, словно пыталась тряхнуть головой, чтобы убрать волосы. Но сил не хватило.

– Она была очень хорошей жертвой, – сказал Кощей. Он отпустил горло девицы и толкнул ее внутрь. – Покорной и тихой. А еще – изба ее ненавидела.

Алёнка поняла, что сходит с ума. Рот распахнулся, исторгнув крик. Из глаз потекли слезы, она яростно смаргивала их, не зная что лучше – видеть это или навсегда забыться в слепоте.

– Мама!.. – прошептала Алёнка. – Все эти дни ты была здесь…

Измученное обескровленное лицо, спутанные волосы, руки вмороженные в камень и выражение неизмеримой муки.

Ресницы затрепетали, мутные покрасневшие глаза глянули на Алёнку. И тут словно солнце озарило темный уголок леса. Иссохшие потрескавшиеся губы едва заметно улыбнулись.

– Аленушка… Ты такая… взрослая…

Усилие забрало последние силы, голова упала на грудь, Калина не шевелилась.

– Ты будешь лучшей жертвой, ибо изба тебя любит, – пристально глядя на них, сказал Кощей. Голос звучал ровно, без эмоций. Аленка его не слушала.

– Мамочка, сейчас я тебе помогу. Ты все это время была тут, а я не почувствовала… – она замерла на миг и тряхнула волосами. – Нет, я чувствовала. Но даже не могла помыслить, что это может оказаться правдой.

Она потянула за руку, которая влипла в камень. Та подалась неожиданно легко. Аленка обрадованно ухватилась за вторую.

– Сейчас. Мы тебя освободим…

Калина впервые подала признаки жизни. Губы шевельнулись, рука дрогнула, словно хотела оттолкнуть дочь.

– Все хорошо, мамочка. Это я, Аленушка. Я спасу тебя. Все позади.

Она обхватила Калину обеими руками и потянула. Мама была такая худая, что это не составило никакого труда.

Кощей позволил себе холодную улыбку. Калина легко вышла из камня, оставляя зияющие пустоты. Аленка не удержалась и упала. Падая, старалась, чтобы мама оказалась сверху.

Она приложилась затылком о пол, прикусила язык, но даже не ощутила боли. Осторожно уложила Калину на пол, та вытянулась, бледная и тощая, как труп.

– Что же это?! Что делать? – Аленка огляделась в поисках чего-то полезного, но вдруг закричала и подалась назад. Рядом с черным камнем стоял деревянный гроб, в нем лежало тело в меховой безрукавке. Девица сразу поняла, что это мертвец, потому что у него не было головы.

– Так вышло, что судьбы вашей семьи плотно переплетены с судьбой избы. Это, например, твой дед. Мне пришлось отрубить ему голову, чтобы изба поверила, что она убийца.

Аленка ощутила ногами и всем телом, как Чудышко начала бить дрожь.

– Ложь, – проговорила она. – Я так и думала, что это была ложь.

– Творение Мастера, не смотря на свои размеры и устрашающий вид, вышло донельзя безобидным, – в голосе Кощея послышалось презрение. – А ведь те люди во главе с твоим дедом всерьез собирались ее уничтожить, причинили боль.

Аленка вскочила на ноги.

– Чудышко?! Ты понимаешь, что это значит?! – девица сияла. – Ты ни в чем не виновата! Ты не творила зла!

– О чем я и говорил, – презрительно сморщился Кощей. – Мотыльки. Вы мотыльки, навыдумывали себе понятий – добро, зло. Мы, стихийные боги живем вне рамок добра и зла. Мы превносим в этот мир смысл, все остальное – пустые речи.

– Ты ни в чем не виновата, – продолжала кричать Аленка. – Ты… свободна.

– Ну-ну-ну. Не внушай избе ложную надежду. Не то она возненавидит и тебя…

– Предательство, убийство, обман – вот твоя суть, – Аленка резко повернулась к Кощею. Ее красивое лицо исказилось гневом. – Кто в здравом уме пойдет за таким богом? Твой вес ничто рядом с добротой Чудышки. Рядом с жертвенностью моей мамы. Рядом творчеством Лесного Мастера. Ты гроза, грохочушая на небе, скала, низвергающая лаву, уроган, наводнение. Безумная необузданная стихия.

Лицо Кощея сделалось скучающим.

– Хватит пустых речей, все равно тебе не поднятся до моего уровня. Приступим к принесению новой жертвы.

Он встал напротив камня и поднял руки.

– Горюч камень, ты хорошо послужил мне, окутав волю избы своими тленом. За то я дарую тебе новую жертву. Ее хватит надолго. В отличае от Калины у нее пылающее сердце. А когда я закончу, в жертвах не будет нужды. Темные Алтари воцарятся всюду в подлунном мире.

Он ухватил Аленку и толкнул ее на камень. Та потеряла равновесие, оперлась на темную поверхность рукой и вдруг поняла, что влипла.

Поверхность камня была твердой и темной, но ее рука очутилась внутри. Сколь бы она ее не дергала, ладонь не подавалась.

– Почему же мама освободилась так легко?

– Потому, что она отработанный материал. Ты же свежее лакомство.

Кощей подтолкнул ее, Аленка коснулась камня бедрами, с неприятным чавкающим звуком камень поглотил ее ноги и снова сделался камнем. Она дергалась и рвалась, верх тела легко шевелился, все, что было в камне, будто парализовало. Пытаясь оттолкнутся, Аленка коснулась камня второй рукой, и она тоже влипла. Девица очутилась в неловкой, полуразвернутой позе, не прилечь не выпрямиться. Могла только дергать плечами и трясти головой.

– Хорошо, – проговорил Кощей, приблизившись вплотную. – Очень хорошо. То, чего твой дед сулил избе, произойдет с тобой.

Он вскинул руки и заговорил торжественно нараспев:

– Её сердце будет вечно сгорать и восставать из пепла. Её рот будет вечно кричать в муке. Её руки и ноги станут узлами силы избы, а править ими стану я…

Он говорил, а под его левой ногой с хрустом расступалась деревянная плоть избы. Внизу обнажились камни, древесная стена почернела. Вверх ушло черное бездонное зево.

Девица дергалась и сопротивлялась. Кощей перестал хохотать, лишь прицельно смотрел на нее, словно выбирая, куда ударить.

– Не смей её трогать!

Через распахнутую дверь в горницу вступил богатырь с обнаженным кинжалом в руке. Следом заскочила Кика.

Кинжал врезался в шею Кощея. Алёнка зажмурилась, не смотря на муки, которые принес ей бог мертвых, она не желала глядеть, как голова покидает тело.

– О себе беспокойся, – скучающим голосом проговорил Кощей. – Начинаю понимать поступок Яги. Твоя доброта такая раздражающая…

Алёнка распахнула глаза. Лезвие никак не повредило шее красавчика. Богатырь стоял с изумленным лицом. Кика пятилась, в ужасе мотая головой.

– Неужели это…

В горнице раздался звон. Кинжал начал подрагивать. Глаза богатыря расширились, теперь он глядел не на Кощея, а на собственное оружие. По лезвию шли волны дрожи, эта дрожь добралась до рукояти, а потом…

– Что это?!

Никита опустил кинжал и отступил. По руке его распространялась видимая волна дрожи. Шелестел рукав рубахи, когда дрож добралась до плеча – звякнула кольчуга.

– Погребальный звон, – прошептала Кика. Глаза вытаращились от ужаса.

Оружие зо звоном упало на пол, но Кощей казалось потерял интерес к богатырю и повернулся к Алёнке.

– Что ты с ним сделал? – воскликнула она, позабыв о своем положении. – Прекрати это!

Никита упал на колени, глаза в ужасе выпучились, на шее вздулись жилы. Кика застыла рядом, протянув руку, словно хотела дотронуться, но не смела.

– Она правильно боится, – усмехнулся Кощей. – Я наложил на свое тело Погребальный Звон. Он защищает лучше любого доспеха. Если тот, кого защищают, достаточно весом, разумеется. Я – таков. В момент удара через кинжал Звон перешел на богатыря. Если эта дрожь доберется до его сердца, оно пуф…

Он изобразил губами будто что-то лопнуло.

– А ещё он может передаваться от человека к человеку. Поэтому она не зря боиться приблизиться…

Он глянул на Кику с неожиданным презрением и злостью.

– Ишь. Нежить возомнившая себя человеком. Восхотелось любви. Кика? Любовь – это самое большое зло в мире. Самая глупая, бездарная и бестолковая вещь. Зачем она тебе, Кика?!

Кикимора не ответила. Кощей окинул широким жестом горницу.

– Погляди! Эта изба – великое творение Мастера. Он сумел обуздать Дремучий Лес. Он мог использовать эту силу, чтобы захватить мир. Но вмешалась, ха, любовь, и он не смог ей противостоять. Он передал свою силу этой никчемной девчонке, а это равносильно тому, что Мастер отдал её мне прямо в руки.

Он опять расхохотался.

– Неправда, – вскричала Алёнка. – Мастер боролся с тем, что ты сделал с его творением и победил. Если бы не любовь – Чудышко навсегда осталась бы мертвой.

– Какая ирония, – усмехнулся красавчик. – Тогда она была бы для меня бесполезна.

Никита простонал сквозь сведенные судорогой зубы.

– Останови это! Он умирает! – вскричала Аленка.

Кощей повернулся к Никите. Тот стоял на коленях, лицо его оскалилось в страшной гримассе смерти. Пальцы скребли вздутые жилы шеи. В глазах отражался ужас.

– Он оказалась слабже чем я думал. И глупее. Теперь я могу убить его в любой момент…

Кощей вскинул руку. Алёнка закричала и рванулась. Кика задрожала так, будто Погребальный Звон перекинулся на нее. Но не сдвинулась с места.

– Но я обожду с его смертью, – красавчик двинул тонкими пальцами, дрожь отступила от горла богатыря, будто невидимые руки ослабили хватку.

– Пусть он увидит, что станет с тобой.

На лице Кощея проступила такая чудовищная жестокость, что оно разом утратило всю красивость. Аленка бешено задергалась, пытаясь освободится, но камень держал монолитно.

Никита осел на пол, пытаясь отдышаться. Едва ему это удалось, он приподнялся, но глядел не на Кощея. И не на хозяйку избы.

– Кика… – прохрипел он.

Кикимора распахнула глаза. Она быстро глянула на Аленку, потом на богатыря.

– Я не справился… Я умру, – торопливо заговорил Никита. – Я хотел защитить ее… Но потом увидел тебя и понял… Что тебе помощь нужна больше… чем ей… Ты особая. Ты… Ты… Красивая. Умная. Ты гораздо лучше меня. Я так хотел помочь тебе. Я хотел…

Он торопливо выдавливал слова, превозмогая боль и время. Кощей вытаращил глаза, потом оглянулся на Алёнку и изобразил на лице удивление пополам с борезгливостью. Кика же застыла, слушая богатыря.

– Я не жаловал девиц. Давно решил для себя, что женат на богатырской доблести. Но когда увидел какая ты… Понял, что пожалуй.. не плохо было бы… Как у всех. Дом, детишки…

Кикимора дрогнула. Из глубины очень плотного тела наружу вышел всхлип. В уголках глаз набухли огромные прозрачные капли, прорвались сквозь ресницы и побежали торить дорожки по щекам.

– Но теперь все повернулось против меня… Уходи. Найди моего брата. Он поможет… А я должен попытаться её спасти. Я богатырь. Я должен…

– Ха-ха, богатырь он. Ты ничего не сумеешь, пока не сбросишь Погребальный Звон. А тебе его не сбросить несмотря на всю твою богатырскую весомость. Ты слишком легок, чтобы впитать его весь…

Он отвернулся к Алёнке.

– А теперь гляди от какой участи ты не в силах её уберечь…

Он ступил вперед и положил ладонь на левую грудь девицы. Аленка дернулась, пытаясь отстраниться. Он прижал её к стене.

– Алтарь. Прими мою жертву. Живую жертву. Вечную жертву этого мира.

Алёнка хотела отпихнуть его руку грудью, но он сам уже убрал ладонь. Девица замерла. Рот её приоткрылся, глаза распахнулись…

С левой стороны груди прямо из плоти вырвался лоскут пламени. Он колыхнулся и запылал, полетели искры. Алёнка откинулась назад и закричала тонко. Она билась и дергалась, пытаясь вырвать руки и бедра из камня, но тот держал крепко. Она попыталась раскачиваться, чтобы сбить пламя, изогнулась, чтобы прижаться грудью к чему-нибудь, дабы загасить пожар, но даже этого ей было не дано.

Кощей отступил, глядя на её тщетные старания. На лице, освещённом полохами пламени, разгорался восторг и недоброе удовольствие.

– Гори гори ясно… чтобы не погасло. Мне на радость, избе на подчинение.

Алёнка прекратила биться, попыталась замереть. Но боль была столь непереносимой, что тело само собой изгибалось и стенало, полыхая и не сгорая.

– Тебе быть со мной в таком состоянии – вечность, – проговорил Кощей величаво растягивая слова. – Твои стоны станут для меня музыкой. А твое тело станет для меня ключом к избе.

Он вскинул взор к потолку.

– Ты хозяйка этого бревенчатого чуда, изба связана с лесом. А я влалею тобой.

Он прикрыл глаза, не смотря на страшную боль в груди, Алёнка ощутила стержень в затылке. Мышцы ноги, хоть и были в камне, напряглись, словно хотели шагнуть. Кощей притопнул. Изба качнулась и тоже притопнула.

– Получилось. Теперь лес в моих руках и я смешаю подлунный мир и мир навей. Я вторгнусь в ирей и объединю все силы в своем кулаке.

Он сжал кулак и расхохотался, от переполняющих его сил.

– Доченька… Что же я наделала… – прошептала лежащая на полу Калина и плотнее зажмурила глаза, чтобы не видеть мучений Аленки.

Череп бесстрастно глядел с полки на тело в гробу.

Глава 32 – Любовь и весомость

Алёнка кричала в муках, не в силах терпеть боль в полыхающем сердце, богатырь скрипел зубами, пытаясь унять Погребальный Звон, но тот распространялся всё дальше.

– Я это ты, – прешептала Кика. – Мы одно целое. Отныне и навсегда.

Она шагнула к богатырю и заключила Никиту в крепкие объятия, уткнув лицо ему в грудь. Тот сделал движение, будто хотел отстранился, но потом ухватил её за плечи и прижал.

На миг даже Аленка перестала корчится от боли, она глядела на Кику с гордостью. Та поступала именно так, как на ее месте сделала бы сама Аленка. Ощущение причасности заставило притухнуть даже неукротимую боль.

– Ну и дура, – сказал Кощей. – Я мог бы дать тебе всё, а ты выбрала смерть. Но смерть все равно приведёт тебя в мой мир. Все приходят в мертвый мир. Там и поговорим.

Кика ничего не ответила, лишь теснее прижалась к Никите. Дрожь вошла в её тело и начала распространятся всё шире и глубже.

– Люб..лю.. теб.. я… – прохрипел богатырь.

– Какое счастье, что ты потратил последние слова не на глупые попытки помешать мне… – сказала Кика и закрыла глаза: – Знаю…

Дрожь усилилась, охватила их полностью.

Тудум. Думдум. Их сердца сбились с ритма. Начали затихать.

Тудум, тудум, тудум… Нет. Это сердце Никиты чуть сбилось с ритма, чтобы подстроится под бой Кики.

Тудум-тудум. Тудум-тудум!.. Дальше они бились вместе, как одно целое.

Тудум-тудум. Тудум-тудум… Мощно и ровно. Ничто в мире не могло с этим что-то поделать.

Тудум-тудум. Тудум-тудум… Погребальный звон усилился, наползал волнами, заключил стук сердец в непроницаемый кокон.

Дрожь смерти и бой сердец слились воедино и вдруг в избушке воцарилась тишина. Даже Алёнка перестала стонать и скрежетать зубами.

Губы Кощея изогнута понимающая улыбка.

– Вот и всё. Мара, встречай двух глупых гостей…

Никита и Кика стояли, как каменное изваяние, памятник самим себе. Своей любви. Собственной смерт…

Тудум-тудум… Кащей распахнул глаза.

Тудум-тудум!.. Он в ужасе отступул.

Тудум-тудум-тудум!..

– Как такое может быть?!

Никита и Кика разделились и отодвинулись, неотрывно глядя друг на друга. Глаза Кощея сузились.

– Я понял… – тонкие губы изогнута ухмылка. – Хитро придумано, хитро. Хотя и рисковано.

Он поднял ладони и несколько раз хлопнул в них.

– Я ещё сильнее жалею, что ты не на моей стороне, Кика. Придумать и решиться на такое…

Но кикимора не слышала его. Они с богатырем глядели друг на друга, будто не могли наглядется, словно видели впервые, как если бы встретились вновь и снова узнали друг друга.

– Ты обняла его, чтобы добавить свою весомость к его, и этого хватило, чтобы поглотить Погребальный Звон, – торжественно закончил красавчик.

– Ничего ты не понял, – проговорила Аленка. – Ты слеп. Там где мы видим чудо, ты пытаешься отыскать логику земного мира или случайность.

Кощей удивленно обернулся к ней.

– Вы не перестаете меня удивлять. С такой болью, как у тебя, нельзя ни о чем думать, кроме как об этой боли. А ты еще поучать меня пытаешься. Ничего, когда огонек как следует разгорится в твоем сердце…

– Не разгорится, – сказал Никита, оборачиваясь к Кощею.

– Дурни. Вам всё равно не победить меня, – пожал плечами тот. – Мой вес в десятки раз больше вашего.

– А это мы сейчас увидим, – Никита отпустил Кику и ухватил Кощея за плечи. Тот от неожиданности отпрянул, но богатырь держал крепко. Кощей ухмыльнулся и ухватил богатыря за грудки.

– Что ж, помереемся весомостью.

Он приподнял Никиту и шагнул к картине с Оком Мира. Кика подбежала и прижалась к Никите сзади.

– Ахаха. Второй раз этот трюк вам не поможет. Я во много раз весомее вас обоих.

Нарисованное Око Мира закружилось, втягивая частицы подлунного мира. Все скорей и скорей. Все более упругой становилась стена ветра.

– Чем дольше стоишь, тем сильнее тянет. Скоро вас слизнет с меня, как ветер сдувает комаров со скалы. А я после этого мог бы стоять еще пол часа.

Никита ничего не ответил, упрямо глянул спод бровей и ухватил обеими руками Кощеево запястье.

– Улетим, так вместе.

Кика лишь теснее прижалась к любимому.

– Что ж, подождем, – сказал Кощей. – Мне торопиться некуда. Все равно ждать, пока жертвенный огонь разгориться…

Он глянул на Аленку. Та обмякла на алтаре, скорчившись в неудобной позе. В ее крохотной фигурке не остадось признаков жизни.

– Эй, ты чего там? – с улыбкой произнес красавчик.

Девица не отозвалась.

– Хватит притворятся, на Алтаре нельзя просто так умереть, – Кощей перестал улыбаться и вытянул шею

Нет ответа.

– Да что с тобой… – Кощей дернулся к Аленке, но крепкие руки его удержали. Повернул голову и наткнулся на яростный взгляд богатыря.

– Я же сказал – улетим, так вместе.

Кощей поднатужился, попробовал сбросить хватку Никиты, но тому хватило сил удержаться.

– Этого не может быть, – взревел Кощей. – Она не могла умереть. Темный Алтарь не позволяет жертве спастись в смерти. И Мара не пустила бы ее душу в мир мертвых. Мы обсудили это заранее…

Аленка не подавала признаков жизни, огонек в ее груди еле тлел. Кощей снова дернулся к Алëнке.

– Пустите же! С вашей девицей что-то не так… Я должен ее оживить, пока не стало поздно…

– Нет, – сказала Кика из-за спины Никиты. – У Аленушки свой бой, у нас свой. Мы не позволим тебе выйти из вихря.

И плотнее прижалась к богатырю. Никита притянул свое тело к Кощею и обхватил его во всю мощь богатырских рук. Так и замерли, комком из трех тел под Оком Мира. Кощей дернулся пару раз и зарычал от бессилия. Глаза неотрывно глядели на Темный Алтарь. Аленка не подавала признаков жизни.

***

Сперва ей показалось, что снова попала в туман Раздора. Только тут было тихо и покойно. Все, что тревожило ее, осталось где-то там, далеко… Навсегда.

Аленка ощутила под босыми ногами сухую мягкую траву. И то верно. Босичком то привычнее.

Она оглядела себя. На ней был белая рубашка. С такими, только крохотными, ждут младенцев. Такие надевают на мертвецов под погребальный наряд.

Безо всего приходишь в этот мир. Пустым и покинешь его.

Ух. Неужели я…

Это открытие не напугало, скорее обрадовало. Слишком много в последнее время довелось испытать боли. А та, последняя, от огня в сердце превосходила все, что было ранее.

Трава шуршит под ногами. Туман беззвучно плывет перед лицом. И опять тишина. Сколько уже Аленушка наслушалась за последние дни этой тишины. И у Прадрева, и в Любой комнате. Во время прибытия волчьей стаи, и когда Мастер встретился с Чудышкой.

Медленно пришло осознание. Из тишини. Из тишины Мастер сотворил избу. Мы все явились из этой тишины. Она разная, но она одна. Неизменная, абсолютная, всегда есть. Никогда не рождалась и никогда не закончится.

Даже подземный мир Кощея и Мары – из тишины. Думала, когда умрет, попадет именно туда. Хотя, когда умирала после спасения избушки, ее тянуло вверх, на небеса. Но теперь что-то поменялось. Она попала в тишину.

Аленка вспомнила что-то и рассмеялась. И этот смех странным образом не заглушил, а дополнил тишину. Впрочем смех тут же затих, эмоции здесь были приглушенные и правильные.

– А ведь Кощея-то я обманула. Сбежала в тишину. Не управится ему без меня с избушкой. Никак не управиться.

Она продолжила идти вдаль. Или вглубь. И с каждым шагом от мира, который она знала и помнила внутри себя, отпадали куски.

Звяк.

Звук в тишине.

Звяк-звяк.

Что это? Аленка встала.

– А как же твои друзья?

Из тумана выступило нечто темное. Девица отпрянула. Прямо на нее глядел… череп. Переведя дух, недоверчиво спросила:

– Костяша?

– Калина тоже в его руках и еще жива, – продолжал он. – Хотя о ней не мне говорить…

Клубы тумана окутали череп и расступились. Нет, привиделось. Это человек. Просто изможденный и бледный. Одет в такую же, как у нее, белую рубаху. Звяк-звяк. На ногах человека стальные кандалы. Лицо показалось Аленке смутно знакомым.

"Горит и не сгорает… Надолго хватит!.."– произнес в голове грубый голос.

– Никита… – заговорил человек и поморщился. – Он не помог мне тогда… Да и не смог бы помочь. Он и теперь со всем своим весом не способен, а тогда… Ведь голову мне не изба, голову мне Кощей оттяпал…

"Коли стар ты, будь мне дедушкой…"– вспомнила она. Сказала это играючи, рисуясь перед котом, но уже тогда ощутила что-то… А теперь вона как повернулось.

– Дедко?! – прошептала Аленка, прижав к груди кулачки. Он и правда был очень похож на Кремня, каким его показал туман Раздора. Только очень изможденный. И печальный.

Из глаз полились слезы и закапали на сухую траву под ногами. Там, куда упали капли, тут же расцвели цветы. Но Аленка не видела этого. Она кинулась к старику, страшась ощутить руками пустоту. Но наткнулась на ощутимую плоть и обняла. – Так вот кто ты – Костяша! Мой дедушка!

– Как это? – человек под ее руками напрягся, будто обратился в камень. – После того, что было, ты не держишь на меня зла? Ты ведь видела, что я натворил?

Голос его сорвался. Он хотел притронутся к ее голове и отдергивал узловатые пальцы.

– Туман показал вам все. Это я хотел, чтобы ты знала, и он показал…

– А что было? – поглядела на него Аленка. – Маменька просто… испугалась. Была маленькой… Не знаю… Если бы там была я – все бы тебе объяснила. Какая славная Чудышко. Какая она беззащитная и добрая. Объяснила бы про ее… про наше одиночество…

– Чистая ты душа… – проговорил человек, качая головой. Осторожно, словно боясь обжечься, он положил руку на голову Аленке. И совсем уж робко и невесомо – погладил.

И такое счастье нахлынуло на девицу, через это касание. Она выросла в деревне у чужих людей. Тетка Параскова заботилась о ней, но держала скорее за прислугу, чем за того, кого можно приласкать мимоходом. И вот теперь пожалуй впервые после пропажи мамы ее кто-то погладил по голове…

Не кто-то. Дедушка. Она расплылась в блаженной улыбке и потянулась за ладонью старика.

– Я глядел на тебя через череп… Вишь… – он звякнул кандалами. – Не пустили меня. Ни туда, ни сюда. Когда Кощей мне голову оттяпал, думал попаду к нему в мир мертвых. Ан нет. Очнулся тут. Потом понял, что прикован. А потом видения начались…

Он замер, глядя в пространство перед собой. Рука остановилась, Аленка ткнулась головой, продолжай. И он послушно продолжил гладить ее волосы. Сам же говорил:

– Я глядел на тебя через глазницы черепа. А ты так добро ко мне отнеслась. Костяша. Такое мягкое и доброе имя. Порой мне начинало казатся, что мы и впрямь семья. Что я воспитал дочку… И увидел внучку… И так был горд… Ты оказалась такая сильная… В отличае от нас…

– Где же я сильная, – печально вздохнула Аленка. – Бегу в тишину, бросив всех и всë.

– Ты отыскала выход из безвыходной ситуации.

– Бросила друзей, ты сам сказал…

– Их еще можно спасти…

Аленка дрогнула и высвободилась.

– Как?!..

Он подержал руку навесу, потом она упала, безжизненно повиснув, будто ни к чему больше не была годна. В тиши звякнули кандалы.

– Я не могу тебе этого советовать. Ведь придется вернуться туда. В боль…

Ее тщедушное тело содрогнулось.

– Я гото… – начала говорить она и запнулась. Отголосок боли от огня в груди вернулся, разом погрузив тело в ужас. Оно, тело, протестовало, сведя мышцами горла голосовые связки.

"Я готова!"– Аленка молча кивнула.

Он поглядел на нее долгим взглядом.

– Я научу тебя, как находясь здесь, увидеть подлунный мир…

Глава 33 – По ту сторону мироздания

Ветер все усиливался. Никита понял, что теперь уже не он удерживает Кощея. Наоборот, теперь он изо всех сил цепляется, чтобы не унесло в Око Мира, Врата Мудрости, как называет картину Яга. Богатырь сурово набычился и для верности обхватил стоящего Кощея ногами.

Кика прижималась к нему сзади, и он чувствовал, что ее вес дает ему силы. Вот только этих общих сил недостаточно, чтобы одолеть божество мира мертвых. Зато ураган ревел, усиливая натиск. Для него пред Оком стояло одно существо с весом большим, чем даже у Кощея. Втягивающая сила росла, пытаясь стронуть с места это чудо.

– Отцепитесь же, наконец, – прорычал Кощей. Аленка не подавала признаков жизни, это беспокоило его все больше. – Мне нужно понять, что она учудила. Она не могла сбежать…

– Ты уже достаточно "помог", – отозвался Никита. Он чуял, что за время битвы их общий с Кикой вес заметно подрос. Теперь они, чего доброго, на двоих весили как половина Кощея. Только этого все равно недостаточно.

Ветер продолжал усиливаться. Они стояли перед Оком уже половину часа.

– Если она умерла – только ты будешь тому виной… – воскликнула Кика.

– Она не может умереть, – холодно ответил Кощей. – Пламя Темного Алтаря не убивает, оно медленно пожирает жертву на протяжении сотен лет. Взгляните на Калину. Она пробыла на алтаре тринадцать лет, а почти не изменилась. Они с Аленкой теперь почти ровесницы, по понятиям подлунного мира…

– Воистину, после этих слов я вижу, что смерть для Аленушки звучит, как освобождение, – сказал Никита. За спиной шевельнулась Кика. Богатырь чувствовал ее переживание за сестрицу, но она ничего не сказала. Значит согласна.

– Она все равно попадет к нам с Марой, в мир мертвых. Если это случится, мы уж отплатим ей за все, – взревел Кощей.

Кика язвительно проговорила Никите в затылок:

– Сам заманил в избу, сам закинул на Алтарь, а теперь еще и наказать за то хочет. Никита, держись крепче. Воистину мир станет чище, коли такое "божество"покинет его.

Кощей заскрежетал зубами и попытался оторвать от себя богатыря. Ничего не вышло. Совместная сила Никиты и Кики и правда выросла. Ветер продолжал свистеть все сильнее. Аленка не подавала признаков жизни.

***

– Нас с детства учили, что есть подлунный мир. Есть ирей на небесах, на ветвях мирового древа, на острове Буяне за морями. Там царит бог Род, который берет к себе избранных. А есть подземный мир мертвых, где властвуют нави и правят Кощей с Марой. С детства нас пугали КошМарами. Нас так учили, мы в это верим, и для нас это так.

– Но где же мы теперь? – воскликнула Аленка. – Когда я умирала в первый раз, меня тянуло вверх. Неужели своим поступком я провинилась и теперь меня отправят в подземный мир Кощея?

– Я тоже так думал. Но оказалось, что есть нечто большее. Этот туман – это порог Тишины. Тишины, где все начиналось и где все кончается. Тишина – это альфа и омега, это начало и конец. В ирей и мир навей можно верить или не верить, и тогда ты либо увидишь их, либо нет. А Тишина, она просто есть. И всегда была.

– Какой нам от этого прок? Мы застряли здесь и не можем помочь…

– Если ты на пороге Тишины, ты можешь сосредоточится и ощутить подлунный мир.

Он звякнул кандалами.

– Нужна только какая-то вещь важная для тебя. Для меня это мой череп и моя… тоска. Я могу возвращаться к нему и видеть через провалы глазниц.

– Но ты же не мог говорить? Или подать знак?

– Говорить я не мог. Но мог смотреть и мыслить. Ты вернешься и постараешься понять, как спасти друзей. То, что у тебя нет кандалов, означает, что ты вольна пойти дальше, либо вернуться. Если ты вернешься, у тебя будет возможность спасти их…

Аленка вновь вспомнила о боли и отогнала эту мысль.

– Я готова. Говори, что делать.

– Ничего сложного. Просто вспомни о том, что тебе дороже всего. И окажешься там…

Аленка нахмурилась, сжав кулачки.

– Самое дорогое… Мамочка. Чудышко. Кика. Никита. Волчик…

Туман взбурлил, клубами, застлал взор, а потом резко расступился. Она увидела горницу избы.

Клубок из трех тел замер прямо перед Вратами Мудрости. Мама без сознания лежала на полу. Чудышка дрожала и приседала от страха. Вокруг серыми вспышками мелькали волки. Мастер по прежднему сидел на завалинке. На печи стоял и глядел на нее Кот.

Ощутила недоумение, откуда он тут? Сразу получила ответ. Мир раздвоился, то, что было теперь – замерло. Полупрозрачная копия кота отступила за трубу и затаилась, наблюдая за поединком. Потом кот слез с печи и задом наперед вдоль стенки выбрался из избы. Пуф, полупрозрачная фигура исчезла, Аленка снова была в настоящем.

– Котофей? Ты меня видишь?

Он зашипел и вздыбил шерсть на спине. Потом дернул головой и сказал:

– Терпеть не могу говорить с призраками…

– Я не призрак, – обиделась она. – Дедушка рассказал про Тишину и выбор…

Кот прищурился и кивнул.

– Теперь вижу, – потом покосился на Костяшу и потер лапой затылок. – Дедушка?

– Котик. Тебя же послал приглядывать за избушкой сам Мастер. Помоги. Подскажи, как быть!

Котофей передернулся и зафыркал. Ему явно тяжело было на нее смотреть.

– Я не знаю… В этом мире нет силы, способной победить бога мертвых. Все люди тысячилетиями верили в смерть. Эта вера и каждая смерть человеческая добавляла ему веса. У него огромная сила. Богатырю с Кикой с ним не сравниться. Даже Лесной Мастер на такое не способен. Ты же видела, что он не пожелал вмешаться.

Аленка ощутила отчаяние. Неужели все зря. Она через столько прошла, и оказалось, что выхода нет.

– У избы есть хозяйка. Она поможет… – как наяву услышала она голос Лесного Мастера. Так он сказал тогда и спокойно сел на завалинку.

– Он не вмешался не потому, что не способен, – сказала она коту. – Он не вмешался потому, что верит в меня.

Котофей фыркнул и пожал плечами. Коли так, чего меня спрашиваешь, говорил он своим видом.

Она оглядела горницу. Вокруг соперников бушевал ураган. Богатырь скорее цеплялся за Кощея, нежели пытался удержать. Красавчик дернулся, стараясь стряхнуть его. Не сумел. Они вновь застыли, глядя друг другу в глаза.

– Еще немного, и одной занозой станет меньше… – проговорил Кощей.

Аленка повернулась к коту.

– Ты говоришь, что в этом мире нет никого сильней смерти? Тогда я отыщу выход за пределами сего мира…

Морда кота исказилась, на ней отпечатался страх. Аленка поплыла к Вратам Мудрости. Мимо спокойного лица Кощея, напряженных плеч Никиты, почти коснулась полощущихся по ветру зеленых волос Кики. Казалось еще чуть и их вырвет с корнем, настолько сильный поднялся ураган. Аленка же совсем его не ощущала.

Потом она очутилась у самой картины. На миг ей показалось, что ничего не выйдет. Око действует только на предметы с весом. Кот прав, она сейчас как призрак. Пройдет сквозь стену и очутится на поляне Мастера.

Но когда она была на волосок от картины, что-то поменялось, и Око Мира начало двигаться. Темные спирали начали кружиться, затягивая ее все глубже и глубже. Туда, где ничего нет.

А потом она вдруг выметнулась на простор. И у нее загружилась голова, хотя никакой головы там не было.

Огромный черный шар купался в потоках жидкого оранжевого света. Свет обрамлял шар, который казался дырой в пространстве.

Дальше за шаром Аленка увидела великолепное звездное небо. Звезды здесь были огромные и яркие, каждая с кулак величиной.

Происходящее казалось ей сном, но она решила ничему не удивляться и играть по правилам, которые тут существуют.

Мимо Аленкиного сознания пролетел кусок скалы, следом за которым летели куски поменьше. Она поняла, что огромный темный шар – это дыра, которая с неимоверной силой тянет в себя все, что есть вокруг.

– Все, что есть весомого, – подумала Аленка.

Мимо пролетел еще камень. И еще. На одном Аленка узрела существо похожее на крысу, с вытянутой мордой и лысым длинным хвостом. Существо злобно зыркнуло на нее и вдруг скакнуло на соседний более медленный камень. Первый камень ощутимо ускорился, превратившись в точку.

– Кота бы сюда… – хихикнула Аленка. – Помниться он страдал по мышкам…

– Зачем мне сюда? – раздалось над ухом. – Меня и в избе не плохо кормят…

– Котик! – вскричала Аленка. Взгляд ее заметался по небу, то и дело натыкаясь на страшную, но величественную черную дыру и россыпь камней.

– Не старайся. Если бы мы отказались тут с телами, нас давно бы втянуло туда…

– Как вон того?

Крыса продолжала скакать по камням, но Аленка видела, что результат в итоге будет один – Черная Дыра. Все камни, которые она покидала, ощутимо ускорялись.

– Да. Мышей тянут их темные дела.

– Странно, – пробормотала девица. – Прыгает он вбок, а камни ускоряются вниз…

– Когда Творец сотворил мир, – начал разглагольстаовать кот, – он понял, что мир прекрасен. Но появились мыши и начали его портить. Тогда Он придумал нас, котов. В первую очередь, конечно, мур, потому что мы ласковые и красивые. И потому, что мы ловим мышей.

В голосе его сверкнули стальные нотки.

– Мышей, мышей… – Аленка почти не слушала его разглагольствования. – Темные дела тянут мышей… Спасибо. Теперь я знаю, что делать…

Она развернулась и… погребла? Сама не знала как, но начала перемещаться.

– Постой! Я же еще не досказал… – закричал кот. – Сама вытащила меня сюда, а потом сбегает…

Но она уже снова была на Пороге Тишины.

– Знаю! Знаю что делать! – закричала она и закашлялась, ощущая, как судорожно расширяется, втягивая воздух, грудь. На нее глядели изможденное лицо деда.

– Мне нужно вернуться, – сказала она решительно. – Обратно, в подлунный мир. В мое тело.

***

Ветер свистел все более грозно. Пол был до блеска выглажен, все пылинки под ногами поединщиков давно сгинули в Оке.

Задребезжала половица, все сильнее и громче. С хрустом ее вырвало и унесло в темный зев.

– Немного осталось, – проговорил Кощей, – и я избавлюсь от вас…

– Мы возьмем тебя с собой, – с натугой выдавил Никита. Жилы на лбу вздулись, все мышцы дрожали от напряжения.

– Она очнулась, – воскликнула Кика.

Все повернули головы к алтарю. Аленка застонала и шевельнулась. Тут же на груди расцвел алый цветок огня. Не в силах удержаться, Аленка закричала.

– Заставила ты меня поволноваться, – выдохнул Кощей. Лицо его осветилось торжеством. – Говорил вам, на алтаре не умирают. Умирают после.

Крик Аленки захлебнулся, будто в ней закончился воздух. Потом она скрипнула зубами и проговорила:

– Оставьте Кощея. Бросте…

Трое сражающихся переглянулись.

– Сошла с ума от боли… – проговорил Кощей. – Хотя это лучше, чем если бы она умерла.

Кика приблизила губы к уху Никиты и проговорила, стараясь, чтобы свист ветра спрятал слова от красавчика.

– Она хочет, чтобы мы его бросили…

– Коли мы его отпустим, он выберется из потока и завершит свое дело…

Никита попытался повернуть голову в сторону Кики, но ветер с хрустом повернул ее назад. Кика по старой привычке хотела тряхнуть головой, но к волосам будто привесили пудовые гири. И тянули они ее прямо в створ Ока Мира.

– Верте мне – прошептала Аленка снова. – Выбирайтесь…

Кика глянула на нее, потом припала к уху Никиты и закричала:

– Мы должны ей поверить! Она что-то знает!..

Кикимора ощущала сомнение богатыря. В ней колыхнулось возмущение, чего раздумывает, коль сестрица сказала. Не доверяет нам? Мы для него нечисть?!

Эти слова будто кто-то нашептал в уши. Кика прислушалась к себе. Что за глупости, – она улыбнулась. – Никита любит меня больше всего на свете. Разве может он мне не доверять.

Злые слова, звучащие в ушах, будто слизнуло ветром. Краем глаза Кика даже увидела, будто в сторону Врат Мудрости улетело что-то серое, злобное, похожее на крупную мышь. Сразу после этого ее накрыла тишина и невообразимое спокойствие.

Она положила голову на спину любимому и улыбнулась. Так или иначе, все скоро закончится. И мы будем вместе.

– Я верю тебе, – тут же сказал Никита. – Коли извернутся, у нас еще есть шанс…

Он поглядел Кощею в глаза и сказал.

– Ты прав, бог мертвых. Мы влезли туда, куда не должны были лезть со своим крохотным весом.

Кика крепче прижалась к его спине.

– Что это с вами? – приподнял брови красавчик. – Увидели ее мучения и решили сдаться? Не поздно ли? Теперь я еще подумаю, отпустить вас или отправить в полет.

Никита чудовищным напряжением сил сместился в сторону и поджал ноги. Теперь они не цеплялись за Кощея, а упирались ему в бок.

– Поехали! – крикнул богатырь и выпрямил ноги. Вместе с Кикой они отделились от красавчика, пролетели по дуге и на излете выпали из створа Врат Мудрости. С грохотому ударились о стену, изба содрогнулась от двойного удара, с полок попадали вещи. Череп качнулся, замер на краю и замедленно свалился вниз, прямо в гроб к безголовому телу.

Никита и Кика сползли по стене на пол, богатырь спешно отодвинулся, увлекая за собой Кику.

– Уф! Я думал уже не сможем…

Он вскочил, взгляд скользнул по Аленке – в чем ее задумка – и остановился на Кощее. Тот глыбой стоял в потоке воздуха, его даже не шатнуло от толчка богатыря.

– То-то же, – молвил Кощей. – Знайте свое место…

Он недоговорил, его резко дернуло в сторону Ока, будто нагрузка возросла в разы. Он напружинился и склонился назад, как под сильным ветром.

– Что прлисходит? – воскликнула Кика. Никита нахмурился на миг и вдруг улыбнулся.

– Я должен был сам понять. Чем дольше стоишь, тем сильнее тянет. Пока мы были вместе, сила тяги Ока настрлилась на наш общий вес. Сейчас весомость Кощея сократилась, а сила тяги та же.

– И постоянно усиливается! – Кика запрыгала от возбужления. – Только бы хватило!

Кощей скалился, напрягал все силы и стоял, превозмогая ураган.

– Во бугай! Подтолкнуть бы чем…

Никита взял с печи чугун и осторожно вдвинул его в поток. Вшух, чугун слизнуло ветром. Красавчик выставил перед собой перекрещенные запястья, чугун разлетелся на куски, словно был из глины.

Этого оказалось достаточно. Кощей заскользил по гладкому полу ближе к раме. Он зарычал и еще больше склонился вперед, почти касаясь руками пола. Воздух свистел, всасываемый в Око Мира.

Никита огляделся и ухватил массивную лавку. С размаху он опустил лавку поперек Кощея.

Массив дерева разлетелся, будто была сделана из трухлявого дерева. На сей раз Кощей не соскользнул и на волосок.

– Трусы. Жалкие трусы, – рычал он. – Дай только выбраться, вознагражу по заслугам.

Замедленно, как во сне, он начал продвигаться сквозь плотный ветер. Кика глядела на это расширившимися глазами.

– Еще немного и я начну думать, что и он может наращивать свой вес, превозмогая трудности, – восхищенно проговорил богатырь и оглянулся, в поисках чего-нибудь потяжелей.

– Держи!

Пыхтя и отдуваясь Кика вытянула из-за печи огромный котел, в котором однажды Яга варила Аленку. Бобренок давно обрел новых родителей, и котел вновь пылился без дела.

– Прекрасная штука, радость моя, – прокричал Никита и с натугой приподнял котел над землей. Мышцы перетрудились еще тогда, когда вместе с Кощеем стоял под ураганом. Теперь дрожат, даже когда поднимает мелочи типа этого куска чугуна. Осторожно, чтобы не попасть самому, вдвинул котел в створ Ока.

Его тут же наполнило воздухом и вырвало из рук. Никита шатнулся, сзади цапнула тяжелая рука. Кика оттащила, не дала сгинуть в ураганном ветре.

Они услышали звонкое – бам-м! Массивная чугунная плита с головой скрыла Кощея, стремительно проехала вдоль половиц и застряла у самой рамы. Никита и Кика с замиранием сердца глядели на Око Мира.

– Получилось? – проговорила Кика. – Мы справились?

– Чем-то бы добавить, – проговорил Никита, озираясь. В избе больше не было ничего весомого.

Бам! Бам! Бам! На дне котла один за другим появились бугры. По вспученной поверхности пошли трещины. Изнутри раздался гулкий рык, во все стороны брызнуло чугунное крошево. Не смотря на это котел держался.

Богатырь перестал озираться, лицо его посуровело.

– Похоже Яга укрепила его волшебством… – проговорила Кика, не замечая перемены. – Еще немного. Его бы чем-то поддтолкнуть…

Никита кивнул своим мыслям.

– Стол! – воскликнула Кика. – Нет! Он с той стороны потока, не подобраться.

Она взглянула на Никиту и поменялась в лице.

– Нет выбора, – сказал он. – Самое весомое, что осталось – это я.

Рычание и треск раздались почти одновременно. Котел треснул сразу в нескольких местах и разлетелся на куски. С хлюпающим звуком куски исчезали во Вратах. Они ударяли Кощея по лицу и груди, но тот рвался сквозь них, бешено вращая глазами.

– Уничтожу! Я вас уничтожу!

Ярость придала ему сил. Он шагнул вперед. Ураганный ветер проминал его щеки и норовил заползти под веки, голову и руки Кощея отдавило назад, но он выгнул грудь колесом и с натугой сделал шаг. Зарычал и ступил еще раз.

Кика взглянула на лицо Никиты и жалобно проговорила:

– Не надо…

– Люблю тебя. Прости… – прошептал он, отступая к дальней стенке горницы. Кощей застыл, собираясь с силами для еще одного последнего шага.

Никита упрямо нагнул голову, оттолкнулся от стены и всем весом врезался в Кощея. Крик застыл на губах Кики. Она замерла с вытянутой рукой на границе вихря. С хлюпающим звуком бог мертвых пропал в Оке Мира. Следом почти беззвучно юркнул Никита.

Обессиленная Кика опустилась на пол и разрыдалась.

Глава 34 – Алёнкина жертва

– Кика…

Словно из другого мира донёсся голос, такой он был бесплотный и тихий. Кикимора не сразу его услышала.

– Кика… Нужно спешить…

Она подняла голову и встретилась глазами с Алёнкой.

– Ты жива, – радость на миг пересилила горечь потери.

– Я почти умерла, но мне помог Костяша… – Алёнка с любовью поглядела на череп. Тот невозмутимо скалился из гроба, наконец, воссоединиашись с телом. – Коли замедлить все процессы в теле, и огонёк притухает. Почти можно терпеть…

Закрыв глаза, она замолчала. Огонёк медленно угас, оставив только тление на груди в районе сердца.

– Надо спасти Никиту… – почти беззвучно шепнула она.

– Спасти Никиту?! – Кика вскинула взгляд. И столько в нем было надежды. – Но ведь он…

Вера. Вера в сестрицу. Ничего больше у Кики не осталось. Ведомая этой верой, она оглянулась. Что-то было не так.

Не смотря на то, что все весомые покинули створ картины, вихрь до сих пор не стих. Он по прежнему рвал серёдку избы, даже картина с пустым троном на противоположной стене начала подрагивать.

А ещё она увидела нечто тонкое и длинное, оно выходило из Любой комнаты и пропадало в Оке Мира.

– Избушкино корневище, – прошептала она. – Тонкое, как веревка, но прочные, как жила Горыныча. Неужели!..

– Я разгадала тайну мамы, – заговорила Алёнка, держа глаза прикрытыми. Она выглядела сосредоточенной, как человек, несущий полнёхонькую крынку молока по неровной земле. – Мама все это время была здесь в избе на этом самом алтаре. И она могла управлять Чудышкой, когда та засыпала. Так она передала мне знак. Вот и я… отдала команду, а она… послушала…

Она говорила медленно, бережно роняя слова, в Кике росло беспокойство.

– Никита. На том конце корня ведь Никита?

– Да, – огонёк вновь высунул свой язычок из груди Алёнки. Она вскрикнула и сжалась. Кика в муке протянула к ней руки.

– Нет. Мне ты не поможешь…

Столь повелительным был этот окрик, что Кика наткнулась, будто на стену. Алёнка облизала высохшие губы, прикрыла глаза и замолчала. Огонёк медленно втянулся в грудь.

– Тебе не вытащить его. Чем дольше стоишь, тем сильнее тянет, помнишь?

– Что же делать?! Неужели все зря?!

Она глядела на туго натянутый корень и едва не выла от безысходности. Вот же он, живой, Алёнка сумела ухватить его в последний момент. Но что делать дальше? Какая чудовищная сила нужна, чтобы вытащить Никиту назад?

– Я была на том конце картины… – вновь заговорила Алёнка. – Там, на дне – ничто. Небытие, которое поглощает все ненужное для этого мира. Что туда попадёт, о том здесь забудут. Уверена, вскоре мы не вспомним, кем был Кощей…

– Никита! – глаза Кики наполнились слезами. – Неужели у меня отнимут даже память?

В лице её что-то поменялось. Она шагнула к вихрю…

– Стой, – резко бросила Алёнка и закричала от боли. – Я… Он… Он пожертвовал собой ради мира… Ты… Ради чего?..

– Не могу без него жить. Кощей прав. Без него моя сила – это всего лишь страх и боль. Без Никиты, который поверил в меня – я всего лишь нечисть.

Аленка замедленно кивнула.

– Понима… ю… Я помогу…

Ее личико заострилось, веки задрожали и опустились. Кике показалось, что сестрица вновь потеряла сознание.

– Похороните Костяшу… – едва слышно прошептала девица. – Это мой дед… ушка…

Глаза Алёнки распахнулись. Она выпрямилась и громко проговорила в пространство.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Полыхание охватило всю её грудь. Она запрокинула голову и закричала тонко и страшно. Ничего человеческого не было в том крике.

Кика в ужасе отступила от алтаря. А потом в горнице что-то поменялось. Кикимора ощутила страшное напряжение, пространство треснуло, туго натянутый корень тронулся с места.

Любая комната втягивала Никиту из Ока Мира. Алёнка билась и кричала. С грохотом вылетела чугунная заслонка, Огневушка-Поскакушка полыхала так ярко, словно солнце скатилось с неба и спряталось в печи. Жар выплеснулся и заполнил горницу. Вихрь закружил его и раздул. Огненный ураган страшно ревел посреди горницы.

Алёнка сгорала заживо, напрягая все силы избы и тянула. Кику отбросило к стене, взгляд её метался от сестрицы к Вратам.

А потом в раме появился богатырь. Побледневший и измученный, он судорожно хватался за корень, который туго обвил его пояс.

– Чего тут у вас… – прохрипел богатырь.

Вот он уже в комнате, вот уже на волосок отодвинулся от поверхности картины. Кика протянула руки и ступила к нему.

– Никита…

Полыхающий огонь ревел вокруг, опалил лицо и ладони, волосы трещали от жара, ещё чуть и вспыхнут. Но она видела только любимого.

– Никита!..

– Не могу – с мукой прозвучало среди огня. Пламя Огневушки стало тускнеть. Алёнка закричала и обмякла. Кика почувствовала лёгкость, потом пол ударил по ногам и едва не забросил её под вихрь. У избы подогнулись ноги, и она рухнула на траву Сердца Леса.

Мир замер в зыбком равновесии. Корень всë ещё был натянут, богатырь находился по эту сторону врат. Кика и Никита встретились взглядами

– Рад, что довелось ещё раз на тебя поглядеть… – сказал он.

Избушка взвизгнула окнами, словно от резкой боли, Никита ухнул в чёрное око Врат. Мимо Кики пролетел обожжённый конец оборванного корня. Любая Комната не удержала чудовищной тяжести.

Не думая, Кика ухватила его. Успела сделать пару оборотов вокруг кисти, прежде чем её рвануло…

***

А потом они провалились в иной мир. И увидели яркие звезды величиной с кулак и огромную чёрную дыру в короне оранжевого сияния.

У Алёнки, когда она видела это, не было тела, а у Никиты с Кикой – были. Их дёрнуло и потащило. Они ухватились покрепче за обрывок корня и глядели друг на друга.

– Зачем ты бросилась за мной? – проговорил он. В голосе не было ни обвинения, ни злости.

– Я просто не могла оставить тебя, – отозвалась она так же спокойно. Чего волноваться, когда все позади? – До конца вместе, забыл?

– До конца вместе… – он поглядел на приближающуюся дыру в пространстве. Она уже занимала полнеба, оранжевое сияние расступилось и притухло.

Одновременно они начали перебирать руками. Два тела кружились в оранжевом свете, приближаясь друг к другу. Длилось это целую вечность, и Кика была рада провести её в стремлении к любимому. Потом вечность кончилась, и она очутилась в крепких объятиях, которые десять лет назад увлекли из родного болота юную кикимору.

– Я больше не нечисть, – прошептала она. – Но человеком меня сделали не боль и страх. Человеком я стала благодаря любви к тебе.

– Я тоже стал человеком благодаря тебе, – отозвался Никита. – Вместе до конца…

– Вместе до конца…

Чёрная дыра охватила все небо. Они летели прямо в её середку, чтобы навсегда кануть в небытие.

***

В избушке царила тишина. Не свистел ветер, не стонала от боли Алёнка, не хохотал Кощей. После всего, что было, тишина казалась звенящей.

Кот сидел на печи и неподвижно глядел в пространство перед собой зелёными глазищами.

Алёнка обмякла на Темной Алтаре и не подавала признаков жизни. В обугленной груди зияла дыра, по её краям трепетали едва заметные огоньки.

Дверь в Любую Комнату безжизненно повисла на одной петле.

Картина залы мёртвого мира покосилась, но держалась на стене. Пустой трон выглядел сиротливо.

Око Мира вновь было неподвижно, как нарисованная на холсте картинка.

Дверь распахнулась, в горницу широко шагнул Лесной Мастер. В огромной руке он держал крохотную стамесочку.

– Настало время и мне поработать, – молвил старик гулким басом.

Тук! Он тихонечко ткнул стамесочкой в чёрный камень алтаря.

– Этого здесь не лежало…

По камню пошли трещины, Алёнка продолжала висеть недвижимо, обугленная и страшная. Лишь лицо оставалось прежним, спокойное и умиротворённое, словно во сне. С хрустом камень разлетелся на части, как стекло.

Кика и Никита прикрылись рукавами от летящего камня. Потом оба распахнули глаза и разинули рты. Откуда мы здесь?! Последнее, что помнили – чёрная дыра, поглотившая небо…

Поток событий мира подхватил их, как бурный ручей две щепки, и увлек, не дав задуматься. Кика увидела, что Алёнка выдернула руку из тёмного камня и прижала её к груди. Огонь тут же вспыхнул, вгрызаясь в тонкие белые пальчики. На глазах они потемнели и оплыли, как воск свечи. Это зрелище отозвалась почти физической болью внутри кикиморы. На Мастера это не произвело никакого впечатления.

– Для того здесь и висит Око, – прогудел он. Дзинь. Ещё один удар. Высвободилась вторая рука и тоже прижалась к груди. Рот Алёнки разевался в беззвучном крике. На лице отражались такие страдания, что Кика готова была жизнь отдать, лишь бы облегчить их. Беда в том, что никто не просил её жизни.

Дзинь, дзинь! Остаток алтаря разлетелся черным крошевом и закружился. Мастер подхватил его и перенаправил прямиком в Око Мира. Алёнка рухнула на пол и обессиленно перекатилась на спину. В груди её зияла огромная дыра с обугленными краями. Сквозь нее был виден пол, изнутри тихой струйкой тёк чёрный дым.

– Умирает! Она умирает! – вскричала Кика в муке, встав на колени рядом.

– Сделайте же что-нибудь! – вторил ей Никита. Две пары умоляющих глаз смотрели на старика.

– Все уже сделано, – молвил Мастер. Он встал спиной к Оку Мира и скрестил свои огромные мускулистые руки на груди. – Врата Мудрости измерили вашу с Кикой значимость и вернули в подлунный мир. Вы уникальны для этого мира. Богатырь и кикимора, сделавшиеся Человеком. Око Мира не в силах перемолоть вашу суть.

– Но мы отдали жизни ради нее, – сказал Никита. Кика кивнула, глядя на Мастера снизу вверх.

– А она отдала свою за вас, – молвил старик. – Вы – ее дар этому миру. А судьба ее решится другим судом.

Глава 35 – Другой суд

– Прошло не так много времени, как вы вернулись оттуда. Вы тоже сможете узреть… – молвил Мастер и отступил к ним, раздвинув Никиту и Кику своей широкой спиной.

– … другой суд.

Стены избы расступились, словно это был занавес театральных подмостков. На сцене они увидели… вечность.

Бездонное темное небо. Далекие точки звез. И ничего более. Втроем они висели посреди этого звездного ничего и могли только смотреть перед собой.

Аленкино тело закружилось перед ними, сквозь дыру в груди сверкнула красноватая звезда. Звезда заняла то место, где у человека должно быть сердце, и начала пульсировать.

Слева и справа в темноте забрезжили пятна искривленного пространства. Справа оно становилось светлее неба, слева чернее ночи.

– Чем можно измерить человеческую жизнь? – услышали они голос Мастера. – В чем суть человеков?

Он замолчал, будто ждал ответа.

– Дела, – пробормотал Никита и умолк, настолько нелепой и незначительной показалась эта суть в сравнении с бездонным звездным мирозданием.

– Любовь, – прошептала Кика.

– Любовь – это то, что может спасти человека, – проговорил Мастер. – Любовь – это закон мироздания. Суть же измеряется…

Светлое пятно засияло. В мерцании раздался звонкий смех, тихое журчание ручья, шелест листвы на ветру. Сквозь прореху упали лучи закатного солнца и колыхнулись отблески солнца на морских волнах.

– …счастьем… – произнес голос Мастера, – и…

Сквозь другую прореху пробилась тьма, еще более черная, чем ночное небо. Никита и Кика услышали крики, стоны, чье-то невнятное бормотание. До их ушей достиг лязг оружия, предсмертные хрипы, хруст костей и скрежет зубов.

– …и болью.

Две чаши весов предстали пред тремя людьми. Слева темная чаша, словно залитая чернилами, справа сияющая и золотистая. Меж чашами кружилась Аленка. В груди по прежднему пульсирует звезда, лицо неподвижное и бледное. Как у мертвеца.

– Боль и счастье, – говорил голос. – Аленушка видала и то и другое. Это значит она жила. Вас с Кикой оценили судом мира, потеряет ли мир без вас или обретет. Другой суд – это суд над миром. Достоин ли мир, чтобы Аленка вернулась, или сам он должен сгинуть в Черном Оке.

Никита и Кика разом ощутили озноб. Обоим одновременно показалось, что это их сейчас станут судить.

В пространстве над чашами стали появлятся образы.

"Ой, Алёнушка. Упустили, дуры мы такие… Какая смешная. Неужели полезет за чужим бельëм?.. Вот так Алёнка, дурная девчонка! Хи-хи!"– перекликаются голоса деревенских девиц.

Шлеп. Кусок склизкой гадости упал на черную чашу. Она ощутимо просела вниз.

"Не дала уплыть одежечкам, не будут плакать детушки…"– радостный голосок Алëнки.

Крохотный драгоценный камешек чуть побольше размером, чем златая крупица, со звоном упал на правую чашу. Дзинь. Весы уравновесились.

"Что за тупица мне досталась… – голос Петруся. – В Дремучем Лесу живёт Баба Яга. …она забрала твою мамочку".

Шлеп, влево.

"Поправлю половицы. Меня Петрусь научил…"– Алëнкин голосок.

Дзинь, вправо.

"Ихи-хи! Тепло ли тебе девица, тепло ли красная?"

"Хоть так услужу… Только дождитесь, когда мяско отойдёт от косточек. Вы старенькая, хоть зубов много, но ведь жевать устанете…"

Шлеп. Дзинь.

"Плохо-хорошо. Добро и зло. Это понятия людей. Мы – стихийные силы сего мира, пребываем над этим. Вот скажи мне, разве может быть злым ветер? Или река?"

"Добротой и хорошим отношением. Все ласку любят…"

Шлеп! Дзинь!

"Правы! Они все правы. Петрусь, тетушка и остальные. Дремучий Лес о-о-очень страшный!"

"Бобрик. Хороший. …я тоже сиротка. Если станем держаться вместе, все будет хорошо".

Влево. Вправо.

"Виноват, не виноват – какая разница. Он выставил нас на посмешище. Кому-то может показаться, что с вечными силами можно играть. Даже заигрывать… За такое приговор один – смерть. Убей его. И всех в деревне".

"Я поняла. Без меня ты приказ такой не отдашь. А это значит, что жизни тех людей зависят только от моей стойкости…"

Чаши прыгают, словно в танце. Извечном танце боли и счастья.

"Дура! Сгинешь!"– Кика.

"Есть! Есть у тебя душа. Иначе что бы у тебя так болело!? Ничего, я слыхала, что и пары минуток любви достаточно, чтобы всё поменять", – Аленка.

Слова из прошлого мелькают все быстрее, наползают друг на друга, смешиваются. Никита и Кика с растущим ужасом следили за этой битвой. Ведь и они были среди тех, кто уронил нечто на эти весы. Весы счастья и боли.

"Вот и свиделись. Из беззащитного ребенка выросло настоящее чудище. Теперь не пощажу", – Никита.

"Ой ты Чудышко моё. Новая напасть. Как же тебя уберечь теперь?"– Аленка.

"Победа близка!"

"Не-ет!"

"Не могу без него жить. Кощей прав. Без него моя сила – это всего лишь страх и боль. Без Никиты, который поверил в меня – я всего лишь нечисть".

"Понима… ю…Я помогу…"

Никита и Кика смотрят, распахнув глаза. И в этих глазах отражается многострадальная жизнь Аленушки.

– Неужели все это случилось внутри одной хрупкой девочки? – прошептал богатырь. – Вот он, истинный подвиг…

– Я не могу больше! – вскрикнула Кика. – Теперь мне будет стыдно жить!

ШЛЕП!

ДЗИНЬ!

Мироздание задрожало от этих звуков. На кажой чаше лежало великое множество всего, стрелка весов держалась ровно посредине.

Сверху водопадом рухнула боль, которую Аленка испытала, сгорая. Кика и Никита вновь услышали ее крики, увидали со стороны, как она пыталась вытянуть богатыря из Ока Мира, и как оборвался корень…

А потом все прекратилось. Весы застыли с большим перевесом влево.

– Как это? – пролепетала Кика, оборачиваясь к Мастеру. – Она же спасла нас…

– Нас спасла не она, – мертвенным голосом отозвался Никита. – Она о том даже не узнала…

Мир заполнила тишина. Звезды начали смазываться и стираться. Кика и Никита повернулись к Мастеру. На лице старика застыла вселенская печаль.

– Вот и все. Мир недостоин одной единственной девицы. Как он может существовать и вмещать в себя несчетное множество людей, коли одной единственной девицы не достоин?

– Аленушка, – прошептала Кика, сложив ладони на груди. – Сестрица моя…

– Прости, обещал уберечь, а сам стал обузой… – Никита опустил голову.

Они снова были в горнице. Между ними лежало тело с дырой в груди. Огонёк медленно затух в обугленной дыре. Тонкая струйка дыма поднялась и истончилась. Обожжённое тело девицы не подавало признаков жизни.

И снова наступила вечность. Как тогда, когда они были невообразимо счастливы на пути в небытие черной дыры, хоть и не помнили об этом. Сейчас их настигла вечность боли от утраты.

Эта вечность только-только началась, как в нее сунулся и разнес ее в клочки… мокрый нос. Кикимора сморгнула слезы и поглядела вниз. Волчик? Откуда он здесь?

Когда они с Никитой забрались на крыльцо, Волчик с Вуйко остались внизу вместе со стаей. Во время боя изба обессилела и рухнула на траву, вонзив в землю десятки корней, чтобы отрастить еще один, взамен оторванного. Двери отворились, и волчонок смог пробраться внутрь.

– Малыш, зачем ты здесь? Все закончено, и Алёнушка… – комок в горле не дал договорить.

Волчик не обратил на её слова никакого внимания. Он визгнул и засеменил к Алёнке. Не страшась вида обугленной плоти, он сунул морду в рану и лизнул. Кика подумала, что сейчас он сядет и станет выть, но тот вновь лизнул рану и поглядел на дверь в Любую комнату.

– Он что-то хочет нам сказать…

Бах. Висевшая на одной петле створка рухнула на пол. Из любой комнаты пёстрой толпой хлынули детёныши зверей. Бобрёнок, лисёнок, птенцы, ежата, зайчата, дятлы, бельчата, воронята. Кике показалось, что среди них идут даже те, кого они успели вернуть родителям.

Входная дверь тоже распахнулась, в горницу ворвался Вуйко. За ним шли родители зверят, которых спасла Алёнка. По крайне мере те, чьи размеры позволяли пройти в дверь избы.

– Ктулх!

За окном появился огромный круглый глаз. Птаха, с которой у Алёнки вышло недоразумение, тоже за неё переживала.

Своими телами звери покрыли тело Алёнки, так, что Кика перестала ее видеть. Они лизали обожжённую корку, прижимались своими пушистыми и не очень тушками к её недвижимому телу, словно пытались загасить проклятый огонь Тёмного Алтаря и отдать своё тепло. Чтобы раздуть другой огонёк – неповторимой человеческой жизни.

Кика моргнула. Кажется или… Зверята на глазах становились крупнее. Будто за пару ударов их сердец проходили целые годы.

– Сколь странствовал, не видал такого, – проговорил Никита. – Они взрослеют на глазах…

Где-то в другой вселенной раздалось громкое – дзинь. Светящаяся чаша весов дрогнула и начала перемещаться. Стрелка медленно ползла слева направо. Выше, выше, вот уже она замерла на самом верху.

А потом перевалила на правую сторону и остановилась.

Сквозь шум и суету донёсся новый звук. Кика прянула ресницами и недоверчиво глянула на Никиту. Тот ответил ей таким же взглядом. Сквозь шум зверей в двух вселенных разом звучал звонкий девичий смех.

– Ой, чего вас так много! Тише, мне же щекотно! Не могу больше, как щекотно…

Послесловие – Несколько дней спустя.

– Ты повзрослела, Чудышко. И снова стала живой.

Голос Лесного Мастера гудел, как гнездо диких пчел. Изба подпрыгнула и подбежала, словно хотела ластится, как кошка.

Аленке подумалось, что сейчас как никогда наступило время для того, чтобы опять сместить пространство и время, чтобы Чудышко сделалась маленькой, а ее творец огромным и ласковым. Но в этот раз Мастер ограничился похлопыванием по большой узловатой ноге.

– Кощей ощибался. Сердце Леса всегда находилось там, где находишься ты, Чудо мое. Ты и есть сердце этого леса – это мой ответ на твои сомнения о собственной нужности, – сказал он. Изба притихла.

– А эта полянка как же? – спросила Аленка. Все вместе: Калина, Никита с Кикой, кот – они стояли перед живым теремом и смотрели на разговор творца и творения.

– А моя поляна с домиком так и останетсч тихим недоступным для мира пристанищем для одинокой души. Раньше она была для меня, теперь она обретет новую хозяйку.

При слове "хозяйка"Кика и Никита глянули на Аленку, но Мастер смотрел на Калину.

– Дарую ее тебе.

Мама Аленки ответила тихой улыбкой. После освобождения с Темного Алтаря она вообще очень мало говорила. С Аленкой же они и вовсе только молчали, будто знали тайну безмолвного общения.

– Как здорово. Мама будет жить с вами… – воскликнула Аленка.

– Нет, – покачал головой Мастер. – После того, что было, Калине лучше побыть в тишине и покое. Поэтому жить она будет одна, а ты несомненно станешь заезжать к ней в гости. И однажды твоей добротой да лаской ты залечишь ее раны. Тем более, что сейчас вы скорей ровестницы, нежели мать и дочь.

Это и правда было так. Время, какое мама провела на Алтаре, выпало из жизни подлунного мира. Когда она хорошенько выспалась и отъелась, стало очевидно что ей не больше двадцати лет. Кот с важным видом объяснил этот феномен Аленке и ее гостям еще пару дней назад.

– А вы? Куда отправитесь вы? – спросил Никита своим зычным го