Жена штурмовика бесплатное чтение

Скачать книгу

От автора

Я не сразу решил написать эту книгу.

Тема СВО для меня закончилась в тот момент, когда я поставил последнюю точку в книге «Шторм Z. У вас нет других нас».

Было это еще на Запорожье, где я вел свои заметки в режиме онлайн, а невдалеке бухала артиллерия.

Мне казалось, я высказал все, что хотел, и добавить мне больше нечего. Затем, уже дома, полгода спустя, какие-то истории все-таки попросились наружу, видимо, пришло их время.

Они вызрели и поспели.

Я собрал их в отдельную часть, скомпонованную исключительно по одному принципу: все эти очерки были написаны в 2024 году, в совершенно иной обстановке и атмосфере, нежели мои первые рассказы о войне, написанные по горячим следам.

Но сами по себе они стали дополнением к главной истории.

А эта история носит уже принципиально иной характер.

Я не хотел больше писать о войне, в которой был участником, эта тема не вызывала во мне никакого интереса и энтузиазма.

Однако я остро чувствовал, что война – явление многослойное и объемная картинка ее невозможна без отзеркаливания назад, на много тысяч километров от линии фронта…

Война глазами солдата – это только часть войны.

Потому что почти у каждого солдата за спиной кто-то есть.

И через линию кровной или духовной связи война тянет свои щупальца в его дом.

Она селится, гнездится там, где ей будто бы нет места: в огнях больших городов, на заполненных машинами улицах, среди детского смеха, толп людей, живущих так же, как если бы ничего не происходило, в шуме баров и ресторанов.

На фронте солдат всегда чувствует плечо и локоть товарища, сидящего с ним в одной лодке.

Жены и матери этих солдат зачастую оказываются в одиночестве, чужими, лишними и ненужными на шумном празднике жизни этой «странной войны».

Нет, конечно же, они находят себе подобных. Как капельки ртути сливаются воедино, так и женщины воинов сплетают свою человеческую сеть, образуя единственно надежный тыл тех, кого кроют «кассетками» и разбивают из танка в хлипких домиках.

Тем не менее они чаще и больше, нежели боец на фронте, остаются одни.

Возвращаясь домой, остаются со своими мыслями и переживаниями, периодически пролистывая телефон, храня надежду, веру, а иногда и теряя ее.

У них своя война, не такая, как на фронте, но не менее страшная и тяжелая.

И только все в комплексе создает единую цельную мозаику и реальный жизненный фон происходящих событий.

Поэтому первое ощущение недосказанности и недоговоренности, недорисованности войны у меня появилось только тогда, когда я вернулся домой и посмотрел в глаза своих близких.

Я понял, что если возьмусь за еще одну книгу, так или иначе касающуюся СВО, то меня сможет вдохновить только этот сюжет.

И лишь позже, набросав историю своей Женщины, я добавил к ней несколько всплывших в памяти эпизодов и очерков, органически, может, и не связанных с главной линией, но способных найти свое место на ее фоне.

Я написал первую часть от лица своей жены.

Мне далось это тяжело и неуклюже, сказалась разница в типах и основах мышления, эмоций и переживаний.

Получилось не очень. Но я счел своим долгом попробовать.

Это моя искренняя дань уважения женщинам наших бойцов – женам, матерям, сестрам.

Возможно, эта искренность искупит техническое и стилистическое несовершенство первой части и не навлечет на меня слишком строгий суд читателя.

Часть первая

Жена штурмовика

Пролог

Я иду по коридору Кировского суда города Екатеринбурга, не видя перед собой ничего, только плитку, тупую плитку на кафельном полу.

Люди размываются, как тени.

Тени моей былой жизни, которая кончилась только что…

Вот прямо здесь, полчаса назад, когда женщина моих лет, холеная и ухоженная, которая скоро вернется домой, к собаке и детям, огласила приговор…

…Нет, не отправляющий моего мужа на семь долгих лет в колонию общего режима.

Приговор, ставящий точку во всей той жизни, несуразной, сложной, но какая только и была моей.

Но другой у меня не было. И теперь уже не будет.

Когда они вошли в зал, щупленький мальчик и толстая девочка в очках, одетые в полицейскую форму, и я увидела наручники у мальчика на поясе, я почувствовала, как мои ноги превращаются в вату. Горло сжал спазм, а сердце будто сорвалось со своего места и воткнулось куда-то вверх.

Я смотрела на этих почти что детей и на своего мужа, поникшего, но пытающегося держать марку.

Я видела его посеревшую кожу, потухший взгляд, напряжение во всем его теле и понимала, сколько сил ему сейчас надо, чтобы просто достойно принять удар и хотя бы нам, кучке своих близких людей, показать, что он не сломан.

Господи, в эти минуты он мог делать все что угодно.

Но можно ли было меня обмануть?

Последние три года я видела эту агонию. Он сопротивлялся, он пытался атаковать. Он не падал духом. Но глаза…

Мне ли не понять, что там творится в их глубине?

Нет, он никогда не был простым человеком.

Он не из тех, кого считываешь с первого взгляда.

Мы познакомились, когда мне было 19 лет, а ему 23.

И мне казалось тогда, да и кажется сейчас, что я больше проявила решимости и упрямства, чтобы мы были вместе, нежели он.

Миллионы женщин поступают так, но не решаются сказать об этом прямо, щадя самолюбие своих мужчин.

  • А я ничего не стесняюсь.
  • Я – жена бойца «Шторм Z».
  • Вместе с ним я прошла ад.
  • Так чего мне стесняться-то?

Пока он что-то делал, бегал, прятался, уклонялся от «полек», ныкался по блиндажам, в конце концов, просто стрелял хотя бы в каком-то направлении, я тупо сидела дома и ждала весточки.

Он был в процессе, а я была вне его.

И я бесконечно мучила телефон, ожидая его сообщения в мессенджере.

Я.

Я, которая привыкла быть его Королевой.

Я, женщина, которая привыкла к взгляду снизу вверх.

Я, женщина, которая привыкла выражать недовольство даже при взгляде снизу вверх.

Я, стерпевшая кучу неприязненных высказываний от его родственников, я, родившая ему двоих детей, к которым он, зараза такая, даже ни разу ночью не встал (хотя к таксику, которого я ему подарила на день рождения, он вставал), я, жена, узнавшая, что ее муж уехал на СВО, от родственников, а не от него, я мучила телефон и слала месседжи на выключенный номер: «Любимый, ответь».

Он-то в это время где-то бегал, где-то прятался от каких-то «кассеток» (нет, я и сейчас не знаю, что такое «кассетка», даже знать не хочу, я знаю только, что это опасно и убивает всех), в кого-то там стрелял, а я сидела за три тысячи километров от этой херни и просто… просто не понимала, терзала телефон, не понимая, кому я пишу, живому человеку или покойнику…

Наш с ним путь – это наш с ним путь.

Он, как и путь любой другой семьи, уникален и неповторим.

Я расскажу, мне нечего скрывать и нечего стыдиться.

Все мы по-разному сошлись со своими мужчинами, с любимыми и не очень, и по-разному сложились наши жизни до того, как были защелкнуты наручники на их руках.

И после этого наши жизни сложились по-разному.

Кто-то остался за колючей проволокой, а кто-то уехал, прорываясь сквозь ад к дому.

И я пишу в первую очередь вам, тем, чьи мужья, братья и сыновья сделали этот выбор.

А шире я пишу тем, чьи мужчины были и есть там, за какой-то мифической «ленточкой», шире я пишу всем, кто смотрел в выключенный телефон, несмотря на весь груз накопленных обид, недосказанностей и претензий. А эти обиды у всех есть.

Я пишу Свете из Иванова, Маше из Челябинска, Зульфие из Альметьевска, всем тем женщинам, чьи мужчины были или есть там – на СВО.

Контрактники, мобики, добровольцы – я не знаю, как там они между собой вообще разбираются.

Моя исповедь – это исповедь женщины, глядящей сквозь тысячи верст в выключенный телефон бойца, отправившегося на БЗ.

А личное, индивидуальное?

Ну, давайте переместимся в июль 2002 года…

Глава I

Мальчик с барсеткой

Я шла дворами окраин Екатеринбурга.

Побитая, злая и, что самое главное, ущемленная несправедливостью своего тупого бабьего конфликта.

Господи, даже под расстрелом я не вспомню, в чем там была суть, кроме того, что мне незаслуженно прилетело фотоаппаратом по голове.

Я шла и горько плакала.

И как из-под земли нарисовались они.

Какой-то улыбчивый и душевный паренек в очочках и какое-то мрачное тело рядом с ним, в футболке «Адидас три полоски» и барсеткой под мышкой.

И нет, мой муж в этой схеме не был улыбчивым пареньком в очочках.

Паренек в очочках возжелал куража над беззащитной девочкой в глухих дворах Екатеринбурга, а мрачный типок в футболке «Адидас» взял меня за руку и просто увел с собой куда-то в очаги цивилизации.

Они крепко поругались тогда с пареньком в очочках, и до последней минуты я, моментально протрезвев и осознав, в какую ужасную историю едва не вляпалась, не могла подготовиться к развитию ситуации.

Но она решилась сама собой, без моего участия.

Меня будто взяли на буксир и выволокли из района на широкую светящуюся огнями улицу.

«Ну, – сказал паренек в «Адидасе», – тебе туда, а мне туда».

И махнул рукой в диаметрально противоположных направлениях.

И тогда я сделала то, что определило всю мою дальнейшую жизнь на десятилетия вперед.

Я сказала: «Поехали со мной».

И он поехал.

А предложение мне сделал через полтора месяца.

И в декабре мы поженились.

Могла ли я подумать, что спустя двадцать лет мой мальчик с барсеткой взгромоздится на БТР и поедет со штурмовой группой вламываться в чьи-то там окопы?

Да упаси Бог.

Я думала только о том, что урвала кусочек своего женского счастья.

Что у меня есть теперь любимый муж, которому за счастье целовать мою шею, грудь, живот…

И никто и ничто не отнимет у меня мой кусочек женского счастья.

К своим двадцати годам, вынашивая первого ребенка, я искренне считала себя женщиной, хлебнувшей горя выше крыши и теперь награжденной простым житейским счастьем…

Но все только начиналось…

Глава II

Бизнес

Наверное, самой большой моей ошибкой было то, что я не отговорила его заниматься бизнесом. Напротив, вдохновляла и укрепляла веру в успех в человеке, который, как оказалось, не был для этого рожден.

Ему нужно было книжки писать. Это у него получалось. Не тянуть лямку скучной и неинтересной работы в офисе, а себя находить в творчестве.

Я была его «злым гением», наверное.

Ведь он чувствовал мою поддержку, начиная в далеком 2008 году это заведомо гиблое дело.

Он совершенно не умел руководить людьми. В нем не было предпринимательской жилки. С первых же месяцев его фирма обросла долгами, как какой-то камень в лесу мхом.

Жилки не было, но вот упрямство, не упорство, а именно упрямство, у него было.

И неумение понимать, когда речь идет о том, чтобы скакать на мертвой лошади, а когда действительно надо идти до конца.

Он все воспринимал как сложности, какие надо преодолеть, поэтому стучался в закрытые двери и упорно пытался прыгнуть выше головы.

Видя, ощущая тщетность и пустоту своих попыток, погружался надолго в тяжелую, отравляющую все вокруг депрессию. Создавал невозможную, невыносимую атмосферу вокруг себя. Искал какие-то решения, осуществлял их – и в итоге еще больше и еще глубже погружался в бездну.

Какое-то время, сколько хватало сил, я пыталась его поддерживать, вдохнуть в него тающую веру в себя. Но потом настал период какой-то тотальной усталости и смирения.

Будь что будет. Идет как идет.

Меж тем звоночки звенели вовсю.

Латая дыры в своем бизнесе, он постоянно вляпывался в какие-то непонятные и непрозрачные для меня мутные схемы.

Какое-то время все это как-то решалось и утрясалось, а потом в нашей жизни появились они: капитаны, лейтенанты, майоры с красными корочками. Все будто на одно лицо, выведенные в каком-то одном инкубаторе.

Обыски, допросы и – в один не самый приятный день – повестка в суд.

Суд длился долго. Какими-то силами дело возвращалось прокурору, дорасследовалось, снова уходило в суд, передавалось из одного суда в другое.

Самые тяжелые, мучительные и томительные дни, недели и месяцы.

Понимала ли я, куда это все двигается и чем закончится?

Наверное, каким-то отстраненным сознанием – да, понимала. Просто по логике событий и надвигающейся закономерности.

Но понимать – это одно, а пережить – это совсем другое.

Глава III

Бандитский Екатеринбург

Помимо тревожных звоночков по эту сторону закона, у мужа постоянно где-то на горизонте маячили те или иные проблемы с криминальным миром.

Калейдоскоп разного рода бандитских типажей, будто бы выращенных в одном инкубаторе, коротко стриженных, спортивного вида, в «трениках» и кроссовках в любое время года, постоянно крутился, меняя расклады, коалиции и места в схеме.

Вчерашние враги в рамках каких-то сложных разборок превращались в союзников, те, кто имел какие-то денежные вопросы с одной стороны, неожиданно обращались в союзников по выбиванию каких-то долгов – с другой.

Я не вникала в схемы и не запоминала имена. Почти все они были для меня на одно лицо, да и по возможности я старалась с этой публикой вообще никак не пересекаться.

Так или иначе, но муж приложил максимум усилий для того, чтобы сюжеты из криминальных хроник 1996 года постоянно как-то материализовались году так в 2018-м.

До гранат, привязанных к ступице автомобиля, и автоматных очередей дело у нас не доходило, но все остальное, включая какие-то вечерние отъезды на встречу с хмурыми и недружелюбными людьми, периодически случалось.

Все это, слава Богу, обходило лично меня и детей стороной, но усугубляло и усиливало без того тревожный фон нашей беспокойной жизни.

Помимо психологических нагрузок, все эти мутные истории имели своим следствием и прямое вмешательство в и без того нестабильный финансовый сектор.

Те или иные угрозы с этой стороны муж воспринимал несравненно более серьезно, чем бесконечно тянущиеся денежные вопросы со своими деловыми партнерами и клиентами и даже опасные игры с законом.

Окончательно погрязнув в долгах и прогорев в своем бизнесе полностью, но не завершив какие-то расчеты с криминальным миром, он незадолго до посадки втянул в многомиллионные кредиты и самых своих близких людей – меня и мать.

Все это уже были те самые «красные линии», после которых любая женщина имела полное право задать себе вопрос: «А на хера оно мне все надо?»

Я бы, наверное, не задумываясь нашла ответ на этот вопрос даже спустя десять лет брака.

Но ответить на него, пройдя вместе двадцать лет, мне было значительно тяжелее.

Глава IV

Рыбалка и Чердынь. Места силы

Однако было ли все у нас так страшно и безнадежно все эти годы?

Неужели во всем этом не было ни одного просвета, способного помочь мне жить со всем этим, не потерять способности любить и радоваться?

Было, и в этом вопросе нельзя не отдать должного моему мужу и его способности чувствовать «красные линии».

Он никогда не скрывал, что я служу для него батарейкой, аккумулятором, позитивной энергией которого он питается. Он говорил об этом даже с некоторым восхищением и признательностью, и это звучало, конечно же, иначе, нежели бы он сказал «Я вампир, а ты мой донор». Менялась ли от этого суть? Сложно сказать…

Но он, конечно же, понимал, что любую батарейку надо подпитывать.

В общем и целом он был вполне примерным семьянином, во всяком случае – во внешних аспектах выполнения своей роли мужа и отца.

Он никогда не снимал с себя обязанностей по воспитанию детей. Не помню, чтобы он сколько-то долго сидел без работы или какого-то дела.

Прилежно отвозил и забирал детей из садика и школы.

Я не знала, как и где платится коммуналка, практически не вкладывалась в ремонт машин и в крупные покупки. Машин у нас всегда было две. В редких случаях, по каким-то форс-мажорным обстоятельствам, мы делили одну машину на двоих, но никогда не было такого, чтобы он забирал автомобиль чисто под свои нужды и интересы, игнорируя мои.

Деньги у него тоже почти всегда были. А если не было в моменте, то ему нужно было поставить цели и задачи, и деньги появлялись. На его языке это называлось «выдерну из оборота», что подразумевало, конечно же, что они потом в этот оборот вернутся, но когда и как – это уже были не мои проблемы.

Ну, до поры до времени были не мои.

Во всяком случае, тот огромный финансовый пузырь, что раздувался где-то за пределами попадающего на мои глаза пространства, стал для меня очень большим и неприятным сюрпризом.

Он копил и отодвигал проблемы по времени, до какой-то поры очень успешно и незаметно для меня.

Потом это все рвануло, как Хиросима и Нагасаки, вместе взятые, но лет десять, а то и больше это были какие-то тайные для меня процессы. В моменте же деньги были всегда, более того, я всегда знала, что какие бы напасти типа серьезно поврежденной в ДТП машины ни свалились на нас, они будут преодолены в кратчайшие сроки.

Поэтому не было в нашей жизни проблем какого-то бытового или финансового плана. Притом что и потребностей какого-то высокого порядка у нас не было: мы довольствовались жизнью в трехкомнатной квартире, а не в трехэтажном особняке, ездили на «форде» и «мегане», а не на «крузаке» и «ягуаре», но сильно ли нас это тяготило?

Нет.

И в этом нет никакого преувеличения. Мы были счастливы и с тем, что у нас было, а все иное нам казалось достижимым в самом ближайшем будущем.

Если чего-то и не хватало мне, то это невозможно измерить в каком-то финансовом, материальном измерении.

И муж старательно искал эти способы так, чтобы не менять в нашей жизни чего-то, может быть, более важного. Впрочем, не стоит здесь винить лишь его одного. Я принимала эти правила игры, и они вполне меня устраивали.

В Чердынь мы впервые приехали в 2007 году.

Он долго, годами бредил этим местом, еще с детства начитавшись то ли Мамина-Сибиряка, то ли каких-то других писателей, а может, и вычитав статью в своем любимом справочнике «По Советскому Уралу» за 1930 год.

Чердынь – маленький городок на севере Пермского края, основанный в такой тьме веков, что насчет этого остались только легенды…

Красивейшие, дикие, первозданные места. Древний кусочек окраинных новгородских владений, поглощенных в XV веке Москвой.

Здесь все пропитано духом и магией Севера. Здесь на каждом шагу отголоски какого-то чудного, древнего, волшебного мира.

Он не кричит, не говорит даже, а шепчет о себе названиями древних поселений, рек, гор.

Чердынь, Ныроб, Покча, Вильгорт, Камгорт, Пянтег, Редикор, Бондюг, Кольчуг, Колва…

Мы были здесь бесчисленное количество раз, облазили, наверное, все уголки этого сурового, но прекрасного края.

Здесь было и есть наше место силы.

Мы приезжали сюда вдвоем, махнув по трассе шестьсот километров, приезжали с детьми, приезжали с друзьями, открывая для них этот новый мир.

Нас уже знали в одной из местных гостиниц, больше похожей на смесь гостиницы и турбазы, у нас был заведен свой ритуал посещения обязательных мест.

Панорама с видом на Колву и Полюд-камень, сквер с часовней, прогулка по улицам, где ничего не изменилось, кажется, с позапрошлого века, музей. В музее помню голову огромного волка. Я сама родом с севера Свердловской области, по сути, из тех же мест, только по другую сторону Уральского хребта. Но никогда я не слышала о волках такого размера, какой стоял в витрине чердынского музея.

Помимо прогулок по городку, мы обязательно, вне зависимости от шансов на успех, выезжали вечером на рыбалку или в Рябинино, на Вишеру, или, наоборот, на север, в сторону Ныроба, останавливаясь где-то на берегу Колвы.

Так где-то с года 2015-го я подсела на рыбалку, и она стала моей новой, если не сказать – главной, отдушиной.

Осенью 2018-го я впервые приехала в дельту Волги. Он-то здесь уже был год назад и в полной мере оценил перспективы здешней рыбалки.

До того я умела ловить только на удочку с поплавком. Там из-за сильного течения так не рыбачат. Впервые я взяла в руки спиннинг и сделала свой первый заброс. Не помню, с первого ли, со второго, но уж точно с третьего заброса у меня клюнул окунь. Хороший, крепкий окунь, не чета нашим уральским задохликам.

С той поры меня было не оторвать от спиннингов. Я часами могла закидывать разные блесны и терпеливо, упорно выуживать щук, окуней. Часами могла сидеть и смотреть на кончик спиннинга, заброшенного на сома или сазана, ждать, пока он задрожит, чтобы подсечь и почувствовать, как на там конце шнура задергалась рыба.

Муж обычно часа через три уже терял интерес к ловле. Сидел на дне лодки, дремал, курил или просто пялился в небо, на чаек, на воду.

Я же отрабатывала всю нашу смену на воде, с восьми до утра до пяти вечера.

И не будет большим преувеличением сказать, что это были одни из самых счастливых, насыщенных и ярких часов в моей жизни.

Вскоре я научилась сносно разбираться в типах блесен, удилищ, шнуров и лесок. Узнала, что такое «кастмастер», а что такое вертушка или колебалка. Что такое тест на спиннинге и обозначения толщины лески.

Был у меня и свой рыбацкий инвентарь, а рыболовный магазин стал для меня не менее близок, чем какой-нибудь отдел парфюмерии или нижнего белья.

В астраханском туре меня привлекала не только сама рыбалка, но и дорога. Часто выходило так, что эти две тысячи двести километров на машине были для нас единственной возможностью поговорить по душам, обсудить какие-то темы, добраться до которых мы просто не успевали в повседневной суете…

Глава V

Адвокат-дьявол и пять миллионов

Уголовное дело моего мужа состояло из пяти эпизодов.

Четыре из них были связаны с неисполнением договорных обязательств о поставке сельскохозяйственной техники, типичные гражданско-правовые дела, столь часто криминализуемые отечественным правосудием ради «палок» и «галочек», в суть которых я никогда глубоко не вникала.

Особенный интерес представлял собой пятый эпизод, и он сам по себе годился для того, чтобы лечь в основу отдельной криминальной истории.

Долгие годы у моего мужа был адвокат, давний знакомый по СУНЦ УрГУ[1], где они учились в разных параллелях, очень мутный, хитрый и предприимчивый дяденька в дорогом костюме и с яркой ближневосточной внешностью.

Звали его Миша.

Ну, строго говоря, он, конечно, был Михаил Леонидович, но так уж заведено у людей его народа, что они и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят лет предпочитают уменьшительные формы имен.

Все они Тани, Миши, Саши, несмотря на седину в шевелюре, двойной подбородок и «гусиные лапки» у век.

Миша представлял интересы моего мужа в рамках самого первого уголовного дела, которое удалось развалить в 2017 году, после чего он стал пользоваться в глазах моего мужа репутацией сверхпрофессионального юриста, знающего, как бороться с системой.

Второе уголовное дело Миша взялся вести так же уверенно, решительно и безапелляционно.

Правда, в этот раз оно успешно ушло в суд, и на стадии следствия ничего урегулировать не получилось.

Но Миша не унывал.

Он сказал: «Спокойствие, только спокойствие, сейчас мы все это разнесем в суде».

И вежливо попросил не забывать вовремя оплачивать счета за ранее оказанные услуги.

Стоил Миша очень дорого, но муж утверждал, что оно того стоит.

Судебное заседание шло с апреля по ноябрь 2019 года и с огромным скрипом закончилось условным сроком.

Муж остался на свободе, но дни его, как уже потом стало ясно, в это же время были сочтены. Все ранее засунутые под сукно отказные материалы, в которых опера Березовского УЭБиПК не обнаружили ничего криминального, моментально были подняты на свет божий, и с января 2020 года уголовные дела (далее объединенные в одно) начали возбуждаться со скоростью пулеметной очереди.

Впрочем, мы еще не знали, что нас ждет, но вот знал ли о надвигающихся тучах сам Миша – большой вопрос.

Впрочем, он по-прежнему был бодр и воинственно настроен.

«Разнесем все в апелляции. Тут даже сомневаться не в чем», – уверенно заявил он и, засучив рукава, принялся готовиться к заседанию в облсуде.

А мы меж тем, получив какое-то облегчение, мимолетную паузу в бесконечных судебных баталиях, улетели на несколько дней в Сочи.

Разумеется, закрыв Мише счет за оказанные ранее услуги.

Счет был весьма внушительный, и муж едва не присвистнул, ознакомившись с выкладками своего адвоката и сравнивая ценник, планируемый результат и реальный результат.

Но делать нечего, тем более – он решил биться до конца.

А дальше настало время «упоительных» историй.

В середине декабря Миша позвонил мужу с предложением какой-то «работы». В ходе начавшихся переговоров выяснилось, что блестящий юрист и высокооплачиваемый адвокат нуждается в услугах по обналичиванию очень крупной суммы в интересах каких-то очень серьезных людей.

Муж мой, чего греха таить, промышлял обналичкой и «уборкой НДС» в индустриальных масштабах. Когда дела по основному бизнесу шли совсем тяжко, именно эта сфера деятельности становилась у него основной.

Поскольку за все это сейчас он уже осужден, посажен и даже помилован, говорить обо всем этом можно как о чем-то глубоко историческом и неважном.

Обсудив детали сделки, стороны пришли к какому-то соглашению, но встал во весь рост один вопрос.

Фирмы моего мужа, утонувшие в арбитражах, «хейте» и негативных отзывах, бенефициара сделки категорически не устраивали.

И тогда не моргнув глазом муж предложил Мише рассмотреть для проведения операции мою фирму. У меня помимо ИП было и ООО для некоторых второстепенных сделок, требующих НДС, фирма безупречно белоснежная, с «пробегом», без судов и без единого пятнышка в деловой репутации.

Эту фирму заказчики одобрили мгновенно, и перед мужем встал вопрос: как бы все это преподнести мне?

Темнить он не стал и зашел сразу же с козырей: мол, так и так, Мише надо провести одну хорошую сделку, с нее будут нормальные комиссионные.

Все.

Естественно, без нюансов и деталей операции.

Доброе имя Миши, крутого адвоката, выступало гарантией чистоты этого проекта, и я не увидела ни единого повода усомниться в том, что все будет хорошо.

«Но видишь ли, в чем тут дело, – деловито продолжил муж, – там надо все поменять, от названия до ОКВЭДов. Заказчик – структура из авиапромышленности, и надо фирму привести в соответствие с их потребностями».

Ну, надо так надо, решила я.

И дала очередной зеленый свет.

Весь декабрь муж занимался перерегистрацией юрлица. Под Новый год фирма сменила название и все виды деятельности.

Сделку наметили на «после праздников», однако в последний день 2019 года что-то кардинально изменилось.

Муж уже собирался закрывать офис и ехать помогать мне готовить новогодний стол, как внезапно ему позвонил Миша и сообщил, что сделку надо запускать срочно, правда, в урезанном формате.

Солидная сумма существенно усохла и обрела реальные очертания в размере 4,8 миллиона рублей, упавших на р/с моей фирмы в аккурат в конце операционного дня.

Ну а дальше – новогодние праздники, пролетел январь, прошла апелляция, к слову говоря, оставившая приговор мужу без изменений, я улетела к подруге в Германию.

Знаю, что все это время муж поддерживал с Мишей какие-то деловые отношения по поводу сделки, там, видимо, все шло своим чередом.

Я была абсолютно спокойна.

Гром среди ясного неба раздался в начале февраля, когда я была еще в Германии.

Мне позвонил непосредственно адвокат-дьявол и сообщил, что-де все его деньги «ушли в зрительный зал» со счетов моей фирмы, а мой муж, изъясняясь языком блестящего юриста, «ебет ему мозг».

Звоню мужу с одним-единственным вопросом: «Что происходит?» В душе, конечно, понимаю, что происходит очередной пиздец, но сейчас в него прямо очень так недвусмысленно втянута и я.

«Да все нормально, там есть некоторые шероховатости, сейчас все урегулируем, что ты его слушаешь?» – невозмутимо объяснил мне все муж, и добавил, что, конечно же, все уладится и решится.

Кое-как, словно на иголках догостив в Торгау, в десятых числах февраля я прилетаю домой. Уже в Кольцове, в аэропорту, я узнаю, что ничего, конечно же, пока не решилось и не урегулировалось, но «мы в полушаге от цели».

Правда, нас уже вместе приглашают на разговор в УЭБиПК, в простонародье ОБЭП, потому что Миша уже запустил все необходимые процессы.

Как потом выяснилось, он и не мог их не запустить, потому что таков был его хитрый план, но все эти детали открылись мне много позже.

Коротко говоря, забегая вперед: в чем была суть всей этой истории?

Миша со своим близким другом предложили руководству одного крупного екатеринбургского предприятия услуги по обналичиванию большой денежной суммы под очень хороший процент.

Естественно, их предложение было тут же принято, и на счета подконтрольных Мише и его другу фирм полетели траншами суммы порядка 5–6 миллионов рублей.

С одной из этих фирм деньги транзитом ушли на мою, распоряжался которой с моего ведома муж.

Дальше он их куда-то раскидал по своим каналам и начал потихоньку выдавать адвокату-дьяволу в январе. Однако Миша неожиданно изменил правила игры и потребовал всю сумму на бочку.

Это мужа насторожило, и между ними возникла легко объяснимая конфликтная ситуация. Миша, как будто всего этого только и ждал, тут же от лица директора подконтрольной помойки (резидента Республики Кипр, к слову говоря, не въезжавшей в Россию уже много лет) подает заявление в органы внутренних дел с замысловатым и весьма неожиданным сюжетом.

Оказывается, по версии хитроумного адвоката, накануне Нового года мой муж заявился прямо с улицы в офис компании «Уралфинансстрой», подконтрольной Мишиному товарищу г-ну Вилькевичу, и, не зная там никого, но будучи уверен в неотразимости своего уникального коммерческого предложения, говорит следующее:

«Так и так, мол, господа из «Уралфинансстроя», есть у одного авиастроительного завода некоторый должок перед фирмой моей жены. Конкретно – 6 миллионов рублей. Платят неохотно, кормят завтраками, так, мол, и так все, давайте после Нового года, а деньги мне нужны позарез, здесь и сейчас. Не хотите ли прикупить этот долг за всего лишь 5 миллионов рублей?»

Ну кто ж откажется купить шестимиллионный долг всего лишь за пять? Да еще и у человека с улицы, которого, конечно же, рекомендовал сам Миша, но только лишь устно и издалека.

Естественно, те согласились.

«А что там по документам, подтверждающим долг?» – должен был бы спросить юрист «Уралфинансстроя».

«А документы я вам потом, после праздников, привезу», – отмахнулся мой муж.

Ну сущие же пустяки, какие-то бумажки, тормозить из-за них сделку, что ли?

Действительно, подумали светлые головы из «Уралфинансстроя» – и не глядя отправили ему 4,8 миллиона рублей с назначением платежа «по договору № 3112».

Ну а какой еще может быть номер у договора, заключенного 31 декабря?

Отправили, а потом вдруг до них дошло, что их обманули. Прозрели, получается.

Вот такое вот заявление обнаружили мы у оперов Березовского УЭБиПК, куда нас пригласили на дачу объяснений.

Муж к этому времени туда уже ездил как к себе на работу. Сотрудники предлагали ему раскладушку поставить в коридоре, чтобы не мотаться взад-вперед лишний раз.

Впрочем, сейчас даже они были поражены фантасмагорической бредовостью этого заявления.

Что, однако, не помешало им затронуть и главный вопрос: «А остатки-то денег где?»

Адвокат-дьявол к тому времени получил 1,8 миллиона рублей наличными, и остаток долга ему составлял чуть менее 3 миллионов.

Меня, собственно говоря, тоже интересовал этот вопрос, но ответа на него ни опера УЭБиПК, ни я так, в общем-то, никогда и не получили.

И, наверное, никто уже никогда не получит.

Хотя, конечно же, было ясно, что Мише, предпринявшему такой хитрый ход конем, отдавать их просто так было нельзя.

Но оформить какие-то документы, подтверждающие конечность расчетов, и добиться гарантированного отказа в возбуждении дела было, наверное, можно.

Другое дело, что тут уже муж, раскрыв замысел своего бывшего адвоката, принял свое решение, казавшееся ему единственно верным: послать его лесом и «убрать» на оставшуюся трешку, сделав ставку на то, что столь бредовая версия заявителя, как продажа несуществующего долга, ни в следствии, ни в суде не устоит.

Уже будучи в лагере, осужденным в том числе и за этот эпизод, муж узнал от бывалых людей детали этой схемы.

При выводе денег с государственного или окологосударственного предприятия задействуется заведомо непроходная для ревизии или аудита схема – типа договора цессии или что-то в этом роде. Пройти аудит задача и не ставится. Заявление о мошенничестве на исполнителя будет подано в любом случае, и обналиченные деньги, украденные из бюджета, будут дальше по цепочке проведены как похищенные, вне зависимости от того, получены они черным налом или нет.

По простой схеме – за фиктивные товары или фиктивные услуги вывод денег вскрывается на раз-два. Мифического товара нет на складе, нет следов его реализации, если он-де был продан, нет реального покупателя.

То же и с услугами.

Поэтому априори в жертву приносится исполнитель, «обнальщик».

Отдал он деньги или не отдал, неважно.

Он будет обвинен в реализации заранее продуманной преступной схемы типа продажи несуществующего долга, а разного рода документы, если они и будут подписаны, сами же коррупционеры и их пособники выставят как фиктивные.

Безусловно, в этой схеме есть слабые места, и сторона защиты за многое может зацепиться.

Но не в случае с моим мужем.

Заводя его в схему с этой подставой в декабре 2019 года, адвокат-дьявол уже знал от прокуратуры, с которой тесно взаимодействовал, что в январе будут возбуждены новые дела по ранее отписанным отказным.

Теперь у полиции был в игре обвинительный приговор, и новые дела, аналогичные предыдущему, пойдут со свистом и как по маслу.

Понимая это и отражая в своей голове, как опытный адвокат со стажем, обреченность моего мужа в этой последней схватке, он и принял решение пустить его под нож в своих схемах – прицепным вагоном.

«Если уж ему идти на дно так и так, – решил хитроумный адвокат Миша, – так надо идти с пользой для хороших людей, а не даром».

Единственное, в чем он просчитался, так это в том, что ему удастся продавить моего мужа на стадии следствия и вытащить из него прижатые три миллиона, гарантировав развал этого эпизода.

Дело в том, что первые четыре эпизода, тракторные, приходились на период 2017–2018 годов, то есть были совершены до вынесения обвинительного приговора 6 ноября 2019 года. А это давало призрачный шанс на вторую условку. Так он, во всяком случае, это преподносил.

А вот эпизод с «Уралфинансстроем» приходился на декабрь 2019-го, то есть на период испытательного срока, и, попадая в разряд тяжких преступлений, безальтернативно тянул только и исключительно на реальный срок.

Но муж на это не купился. Он прекрасно понимал, что в рамках всего уголовного дела даже окончательный расчет судьбу его не изменит. Это занесут в разряд смягчающих обстоятельств, но само деяние декриминализации уже не подлежит.

Поэтому он пошел ва-банк, вскрыв на стадии суда и следствия всю схему как она есть, предусмотрительно выведя меня из игры и признав полное распоряжение счетами моей фирмы без моего ведома, и давил на то, что его судят не за то, что он делал, добиваясь возврата дела прокурору или вообще дорасследования.

Все, включая и защитника, и меня саму, были уверены, что бредовое обвинение в продаже мифического долга не пройдет в суде, слишком топорно и белыми нитками там все было сшито. Слишком откровенно из этой истории торчали уши обналички.

Но и следствие, и суд, и прокуратура не сочли нужным выделять этот эпизод из общей канвы уголовного дела.

Мене, мене, текел, упарсин[2].

Все уже было согласовано и решено на всех уровнях, и чудовищное, бредовое обвинение со свистом пролетело в суде.

Помимо мошенничества в сфере поставок сельскохозяйственной техники мой муж был признан также виновным в продаже несуществующего долга авиастроительного предприятия только что реорганизованной фирме, ранее никогда не занимавшейся этим самым авиастроительством.

Однако и адвокат-дьявол остался ни с чем.

Его коса нашла на соответствующий камень, и все его недополученные миллионы растворились как дым.

Глава VI

После приговора

12 апреля 2022 года наступила развязка затянувшейся на пару лет судебной эпопеи.

Приговор огласили в 15:00.

Семь лет. У меня в голове не укладывался этот срок.

Я не помню, как вышла из зала суда, как спустилась во двор, помню лишь только, как сидела в машине и понимала, что не в состоянии куда-либо ехать.

Мне еще предстояло сообщить о произошедшем его матери. Берегли ее до последнего, не говорили о том, что за тучи сгустились над головой ее сына. Может, мол, пронесет, зачем нервировать человека раньше времени.

Теперь это все падало на меня. Ненавязчиво, под предлогом заботы о близких, он скинул на меня еще одну головную боль. У него это иногда очень виртуозно получалось.

Стоял теплый солнечный день, но для меня он был мрачнее любого самого хмурого дня в моей жизни.

Я чувствовала себя раздавленной, будто меня что-то смело с дороги и переехало. Я физически не могла ехать. Было невозможно ни сосредоточиться, ни сконцентрироваться, не было сил даже взять себя в руки.

Все вокруг размывалось, плыло и меркло.

Очень плохо помню события того дня. Как, захлебываясь слезами, кричала что-то в трубку своей маме, как общалась с подругой, как на автопилоте доехала до дому.

На следующий день я проснулась разбитая, и первая же мысль новой реальности обожгла меня могильным холодом.

Сердце снова сжалось в кулак, и я, не в силах справиться с собой, рыдая, уткнулась в подушку…

Это не снилось мне.

Это произошло.

Это была моя реальность…

Как бы тяжело и страшно ни было мне в дальнейшем, но эти первые дни были самыми кошмарными.

Дни столкновения с реальностью, день краха всей мой прежней жизни.

День, который я не могу забыть до сих пор – и не забуду, конечно же, никогда.

На третий день я приказала себе собраться, взять себя в руки и встать.

Жизнь продолжалась, и задачи, поставленные ею, никто, кроме меня, решить не мог.

Нужно было вставать и идти дальше.

Теперь мне предстояло торить свой путь одной.

Глава VII

СИЗО

В СИЗО муж находился с апреля по конец июля.

Помню свой самый первый приезд на свидание.

До того, не понимая вообще, что такое СИЗО, понятия не имея о разного рода процедурах и регламентах, тупо боясь всего этого, я поехала отвозить передачу с подругой.

Помню мыканья по сырым и темным коридорам, окошки, толпы людей. Кое-как мы разобрались, что и где, встали в очередь. Перед нами стоял какой-то дедушка с большой холщовой сумкой. Он опоздал на подачу заявления на передачу и теперь пытался сделать передачу без него. Объяснял, что он из области, приехал издалека, что-то произошло в дороге…

«Что же мне делать?» – растерянно спрашивал он, переводя взгляд с сотрудницы на сумку.

Сотрудница была непреклонна. Нет подписанного заявления – нет передачи. Дедушка начал терять самообладание. Дедушка начал нервничать, размахивать руками и повышать голос.

Сотрудница со всего размаху захлопнула окошко перед его лицом и прокричала (не ему даже, а нам всем): «Все, прием окончен».

Заволновалась очередь. Все стоящие в ней готовы были придушить и разорвать на куски этого дедушку. Все находящиеся тут уже знали свое бессилие перед лицом Системы, знали, что как скажет Тетенька Из Окошка, так оно и будет. И свое бессилие перед ней излили в раздражении и злости – на дедушку, который, лишившись права на передачу сам, теперь мог лишить его всю огромную очередь за собой.

Дедушка поник и отошел в сторону. Очередь замерла у окошка. Теперь оставалось лишь ждать и гадать, насколько велик гнев сотрудницы. Снизойдет ли она до остальных, или же ее злость перешла на всех, кто здесь стоит.

Спустя какое-то время окошко распахнулось – и прием передач продолжился.

Таково было мое первое знакомство с пенитенциарной системой. Позже я уже сама могла подсказать другим новичкам, куда им надо идти, в какую очередь вставать, какие документы держать наготове.

Второй раз я уже приехала одна. На этот раз без огромной сумки с передачей, только лишь на свидание. Разрешение мне подписали еще в день приговора, и все это время, с 12 по 22 апреля, я ждала этот день.

Мы сидели друг напротив друга, разделенные стеклом, и общались по телефону. У него был отсутствующий, рассеянный взгляд, постоянно уплывающий куда-то в сторону.

Видимо, он до сих пор не мог не то чтобы понять, а принять, что с ним произошло.

Он еще находился на карантине и ожидал со дня на день перевода в основную камеру.

Я приехала на свидание с заготовленной речью. Столько всего мне хотелось ему сказать, и далеко не только ободряющего и хорошего.

На свидании все это вылетело из головы. Нет, я, конечно, успела вставить несколько язвительных фраз касательно того вороха проблем, который он нам всем оставил…

Но дальше этого дело не пошло.

Я все равно была рада его видеть, пусть даже и из-за стекла. Но вместе с тем именно сейчас пришло жесткое и неумолимое осознание того, что ближайшие семь лет (семь долгих лет!) я буду видеть его только так – урывками. Большей частью из-за стекла и – как апофеоз счастья – на длительных свиданиях в лагере.

В самом конце апреля мужа «подняли» с карантина и перевели на третий корпус, где он и находился до конца июля, то есть до перевода в «транзитную хату», откуда уже он и был этапирован в колонию.

С третьего корпуса он сделал мне свой первый звонок поздней ночью, когда по тюрьме начинают перемещаться разного рода запрещенные предметы, в первую очередь средства сотовой связи.

В дальнейшем он звонил каждые два-три дня. Обычно с коротким «Как дела? Как дома? Как дети? Как мамики?». Иногда с какими-то поручениями и просьбами.

Так, например, на мою карту родственники сокамерников сбросили деньги, и я закупила и отправила им посылкой телевизионную приставку. Вместе с этой приставкой я отправила по просьбе мужа и его книгу, которую он потом пронес с собой через все свои странствия.

Книги в СИЗО принимают неохотно, только через фильтр строгой цензуры. В основном отказывают и заворачивают такие передачи. Но в данном случае мне пошли навстречу, обратив внимание, что автор книги и собственно арестант – одно и то же лицо.

В СИЗО я в первый раз столкнулась и с внутренними реалиями того мира, в который переместился мой муж.

У нас была знакомая семейная пара, очень хорошие и чуткие люди. Так вот, муж в этой паре имел выход на администрацию СИЗО и по своей инициативе переговорил с начальником оперчасти на предмет того, чтобы моего мужа не отправляли в колонию, а оставили отбывать наказание в СИЗО, в т.н. «хозбанде».

У этой категории осужденных были определенные поблажки, и им было легче отбывать наказание.

С точки зрения наших знакомых, это был хороший вариант, и я, когда мне они мне рассказали о предпринятых шагах, была того же мнения.

Каково же было мое удивление, когда после визита в оперчасть муж вылил на меня целый ушат своего гнева и недовольства.

«Кто там все это мутит? Вы там что, с ума сошли, что ли, в «баландеры» меня намывать? В «козлы» меня, что ли, решили определить?»

Тогда я так до конца и не смогла понять, в чем заключалась недостойность и неприличие данного предложения, но поняла, что в том мире действуют какие-то свои законы и правила, и больше никаких таких инициатив ни я, ни наши знакомые не проявляли.

Это был его, и только его путь, пройти который он должен был только сам.

Глава VIII

Тюремные дневники. «Централ»[3]

В представлении обывателя тюрьма являет собой олицетворение абсолютного мрака и вместилище скорби, равных которым не существует в природе.

В реальности, однако, тюрьма мало чем отличается от любого другого казенного учреждения. Есть в ней что-то и от муниципальной больницы, и от бесчисленных госучреждений типа собесов, ЖЭКов, и, разумеется, от любого заурядного полицейского участка.

Старость, неухоженность, бездушие и неизгладимый отпечаток энергии тысяч людей, откровенно томящихся пребыванием здесь и ненавидящих это место. Касается это как сидельцев, так и людей в серой пятнистой форме.

Как ни странно это прозвучит, но тюрьма не пугает. Она поглощает тебя, придавливает всем своим каменным весом, ослепляет холодным светом никогда не гаснущих ламп, но не вселяет страха, хотя осознание того, сколько страшных вещей произошло здесь, никогда не отпускает тебя.

Я погрузился в недра «централа» холодным апрельским вечером 2022 года. Никогда не быв здесь ранее, не имея толком даже теоретического представления об этом месте, я интуитивно чувствовал смысл и значение многих вещей и явлений, все глубже и глубже проникая внутрь гигантского каменного мешка.

Помню, как, зайдя в баню (здесь так называют обычную помывочную-душевую), я увидел в окно, как в здании напротив протянуты из окна в окно веревки, с помощью которых протягиваются какие-то черные мешки. Это позже я узнал, что они называются «кисеты», но уже тогда я понял, что передо мной та самая легендарная тюремная «дорога».

Это и была самая первая приоткрывшаяся мне страница тюремной книги.

Чуть позже передо мной распахнулись двери моей первой тюремной камеры (№ 428, карантинное отделение), и я шагнул через «робот» в узкое длинное помещение с окошком почти под потолком и рядом железных двухъярусных кроватей, «шконок» по-местному.

Я был не один, со мной был таджик-«суточник», ставший моим первым сокамерником. Камера же была пуста, и это стало большим плюсом в плане адаптации, не нужно было никому представляться, были время и возможность освоиться и в дальнейшем самому встречать «посетителей».

Так, вдвоем с этим таджиком, таким же новичком в этом учреждении, что и я, мы провели первый вечер в тюрьме, встретили первую тюремную ночь, первую утреннюю проверку, первый тюремный завтрак.

Дальше потекли дни, с одной стороны – похожие друг на друга, с другой стороны – открывающие что-то новое и по-своему яркое. Это «что-то» были люди, самое ценное и значимое, что только может дать человеку тюрьма.

Людям (с обеих сторон «робота» и колючки) и будут посвящены мои записки.

16. XI.2022

Глава IX

Катя

С Катей я познакомилась во время одного из визитов в СИЗО.

Она уже была тертым калачом и, безошибочно распознав во мне новенькую, сама, не дожидаясь каких-то моих вопросов, подошла ко мне и подсказала, как и что надо здесь делать.

Позже, стоя с ней в одной очереди, мы разговорились.

Ее муж находился здесь уже несколько месяцев.

Что они натворили там, я так и не поняла, но речь шла о каких-то глобальных финансовых махинациях с выводом за рубеж астрономических сумм.

Руководитель их сообщества успел скрыться, а вот Никите повезло меньше: он попал за решетку.

Под следствием находился в СИЗО и здесь же заболел ковидом. Переболел в тюремной больнице, расположенной рядом, в ИК-2, едва не умер, потеряв 80 % легких.

Выжил просто чудом и здесь же, находясь под стражей, получил инвалидность, что стало настоящим ЧП в среде тюремной медицины.

Сейчас он находился в том же самом корпусе, что и мой муж.

Так завязалось наше знакомство. Катя стала самым первым человеком на этом новом этапе моей жизни, с кем мне довелось выстроить близкие отношения.

В июле пути наших мужей будто бы разошлись. Никита отправился отбывать наказание на ИК-2, а мой муж как «большесрочник» – на север области.

Впрочем, до самого прибытия мы не знали, куда его закинет воля ГУ ФСИН: то ли на ИК-53 в г. Верхотурье, то ли еще дальше на север, в доживающую свой век ИК-55 в г. Ивдель.

Распределили в ИК-53.

А осенью, в октябре, ИК-2, расположенную в самом центре г. Екатеринбурга, закрыли и всех осужденных, находящихся там, переместили в Верхотурье.

Так пути наших мужей снова сошлись вместе, а значит, и наши с Катей тоже.

Вместе с Никитой на ИК-53 прибыл и троюродный брат моего мужа Максим.

Это обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшем. Во многом из-за этого возник момент, который несколько омрачил наши взаимоотношения с мужем в самом начале его пути на СВО, став для меня очень серьезным испытанием.

Но это будет потом, а сейчас я пока могла только восхищаться Катей и укрепляться на ее примере.

Наша история стала казаться мне уже не столь кошмарной.

Их история была много более страшной. У Кати на кону стояли не годы жизни, а жизнь ее мужа, постоянно нуждавшегося в лекарствах, которые система ФСИН предоставить не могла.

А помимо мужа еще и дети, еще и хозяйство – какие-то козы, куры…

Но она была несгибаема, она источала потоки оптимизма, веры в себя, готовности биться за свой порушенный мир.

Глядя на нее, я набиралась сил, укрепляясь ее примером.

Она стала для меня олицетворением понимания той простой истины, что, кроме нас, помочь и поддержать наших мужей (правы они или нет) больше некому.

И раз так, то надо собирать все свои силы в кулак и идти до конца.

Глава X

Тюремные дневники. Секс

В тюрьме очень много думаешь о сексе. То, что так доступно на воле и что зачастую даже не ценишь, как возможность дышать, здесь превращается в очень ценный ресурс, доступ к которому открыт не каждому.

Но, даже обладая дозированным и регламентированным доступом к сексу, как, например, в комнате длительных свиданий, положенных на общем режиме раз в 3 месяца, ты все равно ощущаешь нехватку секса, в первую очередь из-за неспособности реализовать свои потребности по мере их возникновения.

Ограничения поднимают ценность.

Близкого человека начинаешь воспринимать как дар Божий, и это хороший способ подумать о том, достаточно ли внимания ты уделял этому человеку тогда, когда он был рядом.

Как это ни странно, но нехватка секса и, шире, вообще любого доступа к женщине не обязательно направляет твои мысли в русло одной лишь похоти.

В тюрьме я не в меньшей степени ощутил, как мне не хватает рук жены. На воле я очень мало внимания уделял ее рукам, но в тюрьме я почти каждый день вспоминал их красоту, их изящность, их теплоту, восстанавливал в памяти ощущения от их прикосновения и от своего прикосновения к ним.

Разумеется, невозможно избежать мыслей о том, как там на воле ведет себя твой близкий человек.

Кто-то буквально сходит с ума, изводя себя от ревности, загоняя себя мыслями о бесконечных изменах, устраивая телефонные истерики, мучая и превращая для своей любимой в ад дни на КДС.

Кто-то более философски подходит к вопросу, отпуская проблему и принимая все происходящее там как неотвратимость и неизбежность.

Кто-то, сев в тюрьму на длительный срок, сам сознательно рушит и рвет отношения, не веря в возможность физической верности и не желая терпеть боль от измен и мыслей о ней.

Каждый реализует свое отношение к этому вопросу согласно своей психологии и морально-этическим установкам.

Глава XI

Лагерь

В самом конце августа я приехала на первое свидание в Верхотурье.

Это было краткосрочное свидание, и мы приехали вдвоем с младшим сыном. Привезли передачу. Долго, несколько часов, ждали, пока все осмотрят, проверят, примут.

Потом нас отвели в комнату коротких свиданий.

Опять стекло, опять телефон.

Тогда я впервые увидела его в этой ужасной форме черного цвета со светоотражающими серыми полосками.

В следующий раз я приехала в сентябре, и это было уже наше длительное свидание, когда впервые с того проклятого апрельского дня мы могли побыть вместе целых три дня.

Муж работал на «швейке», и поскольку это было основное производство в колонии, у них в помещении, где располагались комнаты длительных свиданий, был свой полноценный «люкс».

Правда, за то, чтобы туда попасть, необходимо было «уделить» какую-то денежку блаткомитету, но это были абсолютно посильные цифры, не составляющие никаких проблем для семейного бюджета.

Комната, а вернее сказать, номер напоминал хорошую, средней руки гостиницу в каком-то областном центре. Пол с подогревом, большая ЖК-панель на стене, холодильник, варочная панель, микроволновка, душ, нормальная двуспальная кровать.

Из окна открывался вид на внутреннее пространство лагеря. Я впервые увидела его изнутри.

Передо мной высилось торцом розовое здание штаба, перед ним футбольное поле, а по периметру громоздились трехэтажные серые коробки отрядов, или, на местном наречии, «бараков». Вдали стояло какое-то административное здание – то ли клуб, то ли библиотека, а рядом громада какого-то ангара. Как я позже узнала, той самой «швейки».

Весь лагерь окружал лесной массив.

Родственников, как правило, заводят первыми. Поэтому я успела разместиться в номере, разложить продукты по полкам в холодильнике и даже уже начать что-то готовить, когда ближе к обеду привели мужа.

Настал день и час, когда мы наконец-то могли общаться не через стекло.

Он с видимым удовольствием переоделся в вольное, долго, как нечто диковинное, рассматривал керамическую посуду. В СИЗО и в колонии он привык только к пластиковой и металлической (в столовой). Здесь же, на КДС, были обычные тарелки, стаканы, кружки, которые для меня были чем-то само собой разумеющимся, а для него – артефактом из какой-то другой, параллельной вселенной.

До вечера мы общались не переставая на самые разные темы.

Он в основном рассказывал о порядках в лагере, о внутренних правилах, гласных и негласных.

Для меня это были истории из какого-то другого, фантастического мира. С удивлением я слушала о каких-то ворах и бродягах. Я думала, это все осталось в 90-х годах, и мне было непонятно, как все это может существовать в 2022 году. Было странно узнать, что существует целый пласт людей, для которых слово этих людей из криминальных хроник 1996 года имеет какой-то вес и ценность, что существует и исполняется установленный ими порядок, а внутри лагеря есть целая иерархия, вертикаль каких-то ставленников этих фигур, контролирующих тайную, теневую жизнь колонии.

Впрочем, была ли она тайной и теневой?

На эти темы муж особо не распространялся, но по каким-то намекам и недосказанностям у меня сложилось впечатление, что и эта воровская вертикаль, и официальная администрация представляют собой две ветви одной и той же власти и очень неплохо, конструктивно сотрудничают и ладят между собой.

«Швейка» работала бесперебойно в две смены. Заказы шли потоком, администрация их принимала, а блаткомитет следил за тем, чтобы основная масса заключенных – «мужиков» – выполняла производственный план.

В обмен «масса» имела какие-то поблажки, пользовалась вещами, на которые администрация закрывала глаза.

Общеизвестно, что осужденным в ИК нельзя пользоваться телефонами, но телефоны были, муж регулярно звонил мне по вотсапу. Если бы администрация поставила своей целью «выкосить» все эти трубки, то в маленьком лагере это было бы несложно сделать. Но этого не происходило, и это было частью какой-то негласной договоренности между легальной и теневой властью в колонии.

Ставкой во всем этом была бесперебойная работа швейного производства, каторжный труд заключенных, 12-часовый рабочий день с редкими произвольными выходными, иногда раз или два в месяц.

При всем этом в лагере царил достаточно строгий порядок в части соблюдения уголовных понятий. Не допускались драки, конфликтные ситуации разбирались блаткомитетом с гораздо более высокой степенью объективности, нежели судами общей юрисдикции на воле, жестоко пресекалось воровство.

Со стороны администрации требования к осужденным были минимальными.

Чтобы попасть в штрафной изолятор, нужно было действительно сильно набедокурить. Акты за нарушение правил внутреннего распорядка выписывались, но не нужно было прилагать особых усилий, чтобы этого избежать.

Подъем по расписанию, выход на зарядку, столовая, выход на работу, минимизация перемещений по лагерю – вот, собственно, основной список требований администрации.

Выполнять это, по словам мужа, было вполне посильно и «ненапряжно».

В колонии он решил проводить четко сбалансированную политику равноудаления как от блатных, так и от администрации.

«Я простой трудяга со швейки», – охарактеризовал он свой статус.

Ни в какие тюремные иерархические круги он не стремился, но и от администрации, от разного рода должностей сторонился. Исправно отчислял на «колхоз» и куда-то «под крышу».

Что значит «под крышу», я до сих пор не понимаю, но вряд ли это как-то связано с ласточками и воробьями.

Глава XII

Дом и бизнес

С 2013 года мой бизнес – школа танцев и фитнеса.

После того как посадили мужа, этот бизнес стал единственным кормильцем нас всех. С него я обеспечивала семью, выплачивала кредиты, содержала детей, которые в этом же году окончили школу и поступили: один после девятого класса в колледж, а другой – в университет.

Благодаря друзьям мужа я практически не тратила семейные деньги на передачи. Так, иногда закидывала ему на сигареты. Но большую часть собирали друзья.

Мы завели специальный чат поддержки в одном из мессенджеров, и, отправляясь на свидание или готовя посылку, я делала соответствующее оповещение. Буквально за пару часов необходимые деньги собирались.

Это было огромной поддержкой для меня.

Благодарность этим людям, бывшим рядом в тяжелые дни, я храню по сей день. Даже несмотря на то, что часть этих людей, либеральных взглядов, отвернулись от мужа, когда узнали о том, что он отправился на СВО.

Они помогали, пока он сидел в тюрьме, и исчезли из нашей жизни, как только он ушел на войну.

Поддержали в трудную минуту, но не приняли его выбор.

При всем том, сколь бы значима ни была эта поддержка, семейные нагрузки лежали исключительно на мне. Здесь мне уже не на кого было рассчитывать.

Бизнес мужа был мертв еще задолго до его посадки и ничего собой, кроме горы проблем, не представлял. Разбираться там было не в чем – и спасать было тоже нечего.

Основным источником дохода оставалась для меня моя студия, но денег катастрофически не хватало.

Оба сына смогли поступить только на платной основе, и для меня стоимость их обучения представляла собой колоссальную сумму.

Я устроилась на вторую работу, а в феврале 2023 года запустила свой новый проект – школу модельного бизнеса.

Это был очень рискованный шаг, ибо открытие нового бизнеса требовало вложений, а гарантий, что они окупятся, не было никаких.

Но и не попытаться как-то радикально изменить ситуацию я тоже не могла.

Не прошло и года, как муж сел в тюрьму, а я уже в полной мере почувствовала груз проблем, легших на мои плечи.

Я пыталась убедить себя, что во многом это было иллюзорное ощущение, что муж решал текущие проблемы в ущерб стратегическим.

Да, они существенно облегчали быт здесь и сейчас. Я даже не прикасалась к коммунальным квитанциям, не занималась ремонтом машин. Были деньги куда-то поехать и отдохнуть.

Не случайно едва ли не самый первый вопрос мой, заданный мужу, когда он позвонил из СИЗО, был не «Как ты там, жив, здоров?», а «Какой пароль от личного кабинета Энергосбыта?». Ведь действительно – как платить за газ, как платить за квартиру и других подобных элементарных вещей я просто-напросто не знала.

Так что многое было прекрасно здесь и сейчас.

А потом наручники, конвой – и добро пожаловать на ИК-53.

Понимая это, я успокаивала себя тем, что, как бы ни было тяжело, это – тяжесть без подводных камней.

Какие проблемы есть, те и есть.

Они с трудом, но решаются, не превращаясь в снежный ком.

Они медленно, но тают, а не отодвигаются в глубинные дали – по тактике моего мужа…

Но утешать себя было мало. Нужно было находить силы, чтобы действовать, нужно было не только держать оборону, сохраняя имеющееся, но и атаковать, развиваться, идти вперед.

На пользу здесь шла очень важная черта моего характера.

Сталкиваясь с какими-то жесткими проблемами, я воспринимаю их как вызов. Я, не побоюсь этого слова, психую. Это даже не обрисовать словом «мобилизуюсь», я реально психую и что-то на этом фоне вызова и критической ситуации создаю.

В 2020 году, в разгар пандемии ковида, когда были закрыты все общественные места, мой бизнес, казалось, не переживет этого испытания. Студия танцев не работала ровно полгода. Полгода в буквальном смысле «избушка была на клюшке». Я переживала, плакала и думала, как и куда двигаться дальше, ну а в итоге через полгода при условии всех мыслимых и немыслимых ограничений я открыла свой второй зал. Смогла ли бы я это сделать в обычных, некритических условиях, вне вызова, брошенного мне?

Не уверена.

Сейчас это свойство характера снова играло свою позитивную роль. В силу сложившейся ситуации я испытывала невероятный стресс. Муж сел, я осталась одна, с кредитами и детьми, и даже не только то, что мне надо было зарабатывать, а именно некий псих, как адреналиновый вброс, давал мне дополнительные силы.

Мне нужно было двигаться дальше, что-то создавать, и на этом фоне родилось модельное агентство AnFashion, где все началось с того, что мне просто сказали: «А вот такая есть идея…»

И я зацепилась за нее, дала анонс и начала прощупывать почву.

Стали подтягиваться люди, и я, приходя к этим людям на первые встречи, говорила всегда открыто: есть идея и есть ситуация.

Я владею студией танца и фитнеса, имею опыт в организации бизнеса и открытии новых проектов, у меня есть такая-то идея, и у меня… есть муж, который сидит.

Да, я сознательно и честно говорила это незнакомым, впервые видевшим меня людям, чтобы этого не боялись, не домысливали лишнего, ибо шила в мешке никогда не утаишь.

Я действительно никогда не скрывала того, что есть, в первую очередь, повторюсь, чтобы ни для кого не было потом сюрпризов, способных вызвать осадок от недоговоренностей.

Я открывала все сама и в ответ получала искреннее расположение именно потому, что изначально была искренна с людьми.

1 СУНЦ – специализированный учебно-научный центр, одно из детищ фонда Сороса, созданных на заре 90-х гг. при Московском, Уральском и Новосибирском государственных университетах с целью формирования будущей научной элиты, воспитанной и ограненной в прозападной, русофобской и либеральной формациях. Формально созданные для одаренных детей из всех слоев населения, фактически на 80 % они комплектовались детьми из семей «людей с хорошими лицами» и процентов на 20 из детей туземного населения. Так, в частности, в одном СУНЦе с автором, чуть позже него, обучение проходил небезызвестный Леонид Волков, иноагент и экстремист. (Прим. авт.)
2 Мене, мене, текел, упарсин – согласно ветхозаветной Книге пророка Даниила, слова, начертанные таинственной рукой на стене во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона от рук Кира. Объяснение этого знамения вызвало затруднения у вавилонских мудрецов, однако их смог пояснить пророк Даниил: «Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; перес – разделено царство твое и дано мидянам и персам» (Дан. 5: 26–28). В ту же ночь Валтасар был убит, и Вавилон перешел под власть Персидской империи (Дан. 5: 30).
3 Здесь и далее курсивом помечены реальные записи из тюремных дневников и переписок в мессенджерах. (Прим. авт.)
Скачать книгу