Эротика с аффектом бесплатное чтение

Вступление

Перед вами сборник рассказов авторов ЛитРес Самиздат. В нём собраны любовные истории с эротикой в различных жанрах: сюжеты про взаимоотношения полов, порой фантастика и даже мистика. Книга затрагивает струны человеческой души, а если выразиться буквально, – то чувства, а ими играют все, кому не лень. Она о тонкостях многообразных аспектов любви: от первой юношеской влюблённости до глубокой привязанности, которая порой длится всю жизнь.

Каждый рассказ – это отдельная история, наполненная эмоциями и переживаниями. Все произведения объединяет одна сюжетная линия – любовь, и каждое повествование пропитано страстью. Авторы используют художественный вымысел и собирательные образы. Пусть каждая прочитанная страница дарит вам новые эмоции и вдохновение!

*

ТАК ОНО И ЕСТЬ!

В душе есть струны, которые играют.

Они настроены, натянуты, звенят

И красоты мелодию сплетают.

Сплетают так, как люди захотят.

Мы можем слышать дивные их звуки

И чудеса творить не уставать,

А можем просто их порвать… со скуки

И реквием заставить их сыграть.

Мы можем всё. Да, мы – всего лишь люди,

Но струны есть, и в каждой ждут душе.

А мы их рвём, а может быть не слышим

И часто слепо покоряемся судьбе.1

«Желаем получить массу приятных и разнообразных впечатлений! Мы старались для вас», – коллектив писателей. В сборник вошли разделы: Об авторах и Книги авторов.

Итак, читатель, – в путь!

Отложенная беседа

Алексей Зелепукин

Обложка была создана при использовании ИИ Dream и Adobe Photoshop.

Несвоевременность вечная драма, где есть он и она.2

Вечерний город накрыл снегопад. Большие хлопья мотыльками кружили в жёлтом свете уличных фонарей. Деревья и ели одели белоснежные кружева. Было что-то неуловимо-сказочное в этом снегопаде. Что-то волшебное. Белое полотно утаило серость улиц и грязь большого города. Ночь прикрывала его своим покрывалом, нежно и бережно, словно мать уставшее чадо. Город всё же освещал ночь неоном рекламных щитов и шрапнелью вечерних окон.

Все спешили домой. Все, кроме него. Он устал. Неделя выдалась тяжёлой. Финальный аврал, всегда сопутствующий завершению проекта, вымотал окончательно. Тело молило об отдыхе, но мозгу нужна была разрядка. Он вышел из транспорта, не доехав одну остановку до дома. Взяв латте в киоске, он неспешно зашагал по невинной белизне зимнего покрова.

Кофе уже давно горчил одиночеством молодого человека. Но карьера и финансовый успех требовали концентрации сил и постоянных командировок. Тут не до отношений с женщинами. Даже давняя школьная подруга перестала с ним общаться. И было бы из-за чего. Сказал ей, что не верит в любовь. Делов-то! Да и как в неё верить? Только в любви он чувствовал себя настоящим и нужным человеком. Рыцарем готовым прийти на помощь каждый раз. Но…

Всегда есть – «но». В любой реке есть подводные камни. Особенно, если эта река молода, как горный родник, что несётся сквозь скалы. Когда-нибудь он заработает достаточно средств, чтобы перевестись в местный отдел и осесть, наконец, на месте. Пусть ценой меньшей зарплаты, зато пять дней в неделю с восьми до пяти и никаких отлучек, командировок или сверхурочных. Тогда он, наверное, всё-таки сможет признаться ей в своих чувствах. А пока они друзья. Лучшие друзья.

Да и вряд ли такая, как она, могла думать о нём в каком-то другом смысле. Они вместе уже давно и между ними не было тайн, которых он бы не знал. Или секретов, о которых не ведала она. Кроме одного, – самого важного.

Вместе они прошли через взросление, делились впечатлениями о первых поцелуях и близости. Она всегда смотрела на него как-то странно, не так, как на других парней. И это его пугало. Он боялся. Невероятно боялся, хотя сам даже не понимал, чего именно. Наверное, просто обидеть её. Кто же знал, что ответ на вопрос: «Верит ли он в любовь?», заставит её забыть о нём. В голове снова возник её образ. Он думал о ней каждый день, не в силах перестать вспоминать и клясть себя за неосторожные слова.

Под гипнозом сладких дум и несбыточных грёз, он дошёл до подъезда. Пальцы автоматом набрали пароль. Дверь, скрипнув, отворилась. Из подъезда вдруг донёсся аромат её тела, который фантомно мучил его по ночам. Он мотнул головой, стряхнув с себя нелепую надежду о близости, и стал подниматься по лестнице, гремя увесистой связкой ключей.

*

Зима уже подходила к концу, оставив рождественские морозы в прошлом. В воздухе едва уловимо пахло весной. Бутылка дорогого вина и нарезанные фрукты терпеливо ждали своего часа на журнальном столике. Ароматные свечи горели, наполняя спальню сладостным запахом, играя бликами на хрустале фужеров.

Устав от скромности, этикета и правил приличия, она просто хотела забыться в его объятиях, сойти с ума от его неумелых, корявых, но искренних комплиментов. Ждать… Она и так ждала чего-то всю свою жизнь. Намёка, удачного момента, подходящего случая… Хотя бы красноречивого взгляда. Но ничего не менялось.

Френдзона – дамоклов меч современной цивилизации. Толерантность и эмансипация лишили этот мир былой прелести, дикой жажды жизни. Она решила, что с неё хватит и решила взять судьбу в свои руки, понимая, что больше не может, да и не хочет ждать.

Незваной гостьей она вторглась в его холостяцкую берлогу и решила навести там свой порядок, сделать сюрприз ко дню всех влюблённых. Для них обоих. Она не могла дождаться вечера, томясь в предвкушении ночных непристойностей, постоянно представляя, как его губы нежно касаются её кожи. Ей очень хотелось сделать этот вечер незабываемым. Таким, чтобы страсть раскалённым клеймом отпечатала эту ночь в памяти.

Жар вожделения пылал словно магма в жерле вулкана. И только одно могло заглушить этот огонь. То, о чём она так долго мечтала бесконечными долгими ночами. Судорога сводила её тело, при одной только мысли о его достоинстве. Не счесть, сколько раз она представляла себе этот момент. Нижнее белье уже давно промокло, пока она лежала на льняных простынях, усыпанных лепестками цветов, застилавших пышную постель.

Мягкая ненавязчивая музыка лилась из колонок, которые порождали кристально чистый звук. Она игралась с громкостью, пытаясь выставить её так, чтобы слышать его шёпот и в тоже время закамуфлировать собственные стоны. Каждая деталь была для неё важна, ей хотелось, чтобы всё прошло идеально.

Шёлк откровенного халата ласкал кожу, усугубляя и без того неимоверный накал страсти. Она хотела его до темноты в глазах, до боли в сердце, до неконтролируемого головокружения. Одна лишь мысль о возможной близости доводила её до исступления.

Рука невольно потянулась вниз и коснулась врат рая. Истома наполнила её лоно соком жизни, а дрожь пробежала по телу. Голова в очередной раз закружилась, пелена застлала глаза, дыхание сбилось. Ох, как же томительно долго шло время! Она стиснула зубы, борясь с желанием продолжить. Он вот-вот должен был появиться, нельзя было портить сюрприз, как бы сильно ей ни хотелось приласкать себя.

Саксофон в колонках умолк, как раз в тот момент, когда в двери щёлкнула замочная пружина. Тяжёлые шаги возвестили о приходе огромного хозяина этой холостяцкой берлоги. Он остановился в прихожей, словно дикий зверь, учуяв присутствие незваной гостьи.

У неё не осталось сил ждать, да и смысла в этом уже никакого не было… Смело распахнув халатик, она вышла к нему, чувствуя, как земля уходит у неё из-под ног. Хотя, вернее сказать, выбежала, бросившись с разбегу в его медвежьи объятия. Она торопливо покрывала его лицо поцелуями, пока её уста, наконец, не коснулись его губ. И всё казалось таким правильным, словно её место всегда было рядом с ним.

Его руки легко отыскали торчащие пики сосков, а ладони накрыли грудь, слегка сжав. Хриплый стон слетел с её губ, толкая его вперёд, подсказывая, что им ни в коем случае нельзя останавливаться. Она почувствовала, как в его штанах пробудился зверь. Могущественный стержень, одним своим присутствием превращающий её в покорную рабыню.

Она медленно опустилась на колени глядя ему прямо в глаза, пальцы дрожали, но привередливая пряжка всё-таки поддалась. Но он не дал ей осуществить задуманное. Подняв девушку на руки, он мелкими шагами, стараясь не запутаться в спадающих джинсах, двинулся в душ. Не теряя времени, она вновь прильнула к его губам, руками зарываясь в волосы, притягивая к себе, лишая возможности отстраниться.

И как они только могли быть такими глупцами? Сколько времени и возможностей было бесповоротно потеряно. Сколько ночей они могли провести в объятиях друг друга, тихо сходя с ума от нескончаемого вожделения? Она легонько прикусила его губу, вырвав у него тихий стон.

Тёплая вода, бьющая струями по чувствительной из-за нестерпимого желания коже, лишь обостряла ощущения. Она водила руками по его могучей груди, смывая усталость тяжёлого дня, пока он наслаждался её красотой, увидев, наконец, всё то, что скрывалось под одеждой. Ему хотелось расцеловать каждый миллиметр нежной кожи, но она не позволяла этого, взяв бразды правления в свои руки. Мужчина жадно следил за каждым её действием, остро реагируя даже на мимолётное прикосновение.

Но терпение было на исходе. Он хотел её так сильно, что готов был сорваться в любую секунду. В мыслях мужчина уже давно прижал хрупкую фигурку к стенке, но эта игра его интриговала, призывая потерпеть ещё совсем чуть-чуть. Её взгляд наконец-то остановился на его стержне. Она снова склонилась к нему и этому мужчина не стал ей препятствовать. Он зажмурил глаза почувствовав, как упругий влажный язык скользнул по стволу вниз.

Крепко держа его у основания, девушка мучительно медленно облизывала бархатную кожу, не торопясь переходить к самому главному. Она ласкала его руками, губами и языком, ещё сильнее разгоняя кровь в его теле, сводя с ума взглядом. Каждое её действие было выверенным. Она точно знала, что и как нужно сделать, чтобы потом он исполнил всё то, что так долго заполняло её мысли.

Вдоволь наигравшись, она развернулась к нему спиной, прогибаясь в пояснице. Он нетерпеливо вошёл в неё, словно измученный жаждой странник, добравшийся до колодца. Она громко застонала, получив желаемое, подаваясь ему на встречу. Этот отклик позволил ему вонзить свой жезл на всю длину. Толчок, ещё один, голова закружилась, её тело вторило его движениям, подначивая продолжать. Стоны беспорядочно срывались с губ, никого не стесняясь.

Потоки воды, жар его тела, ритм жизни. Ось мироздания внутри её лона.

Несколько раз она находилась на грани потери сознания от пульсирующих, словно танец, движений и нежного шёпота у самой мочки уха. Блаженства было не сдержать. Он был настойчив и не утомим. Врываясь в её хрупкое тело и не жалея сил, он наслаждался рождающимися в её груди криками. Судорога пронзила тело, а осознание взорвалось фейерверком. Ноги девушки подкосились от накатившего блаженства.

Он удержал её, не дав упасть, продолжая двигаться в ней, пока женское тело трепетало от оргазма, которого ей ещё никогда не доводилось испытать. Движение, – ещё, ещё и ещё, – и вот уже и он едва стоит на ногах, изливая в её тело своё семя. Тяжело дыша, он оставил поцелуй на изящной шее любимой, стараясь запечатлеть это мгновение в своей и её памяти навсегда.

Мозг жаждал продолжения, но тело обессилило. Мужчина поднял уставшую девушку на руки, перенося её на кровать. Лепестки на простыне, мягко взлетев, покрыли уставшие тела.

– Я дико соскучилась… – тихо прошептала она, ловя его восхищённый взгляд. – я… нам надо поговорить.

– Спи, моё сокровище, ещё наболтаемся, – он осторожно коснулся губами мягкой щеки.

Его ладонь утонула в её волосах. Она прижалась к нему всем телом и закрыла глаза, мгновенно упав в чёрную пропасть колдовства Морфея.

Он долго смотрел на неё, продолжая нежно гладить ей волосы, буквально не веря в реальность происходящего. Это был словно сон на яву. Сколько раз он в тайне мечтал об этом. И вот наконец, она рядом, в его постели и не как подруга, как женщина. Осторожно высвободив руку, он подложил подушку под её головушку. Осторожно ступая, он добрался до термостата и увеличил температуру в спальне, вытащил из шкафа лёгкое покрывало и вернулся к кровати. Укрыв девушку, он осторожно примостился рядышком. Она тут же обняла его. Нежная улыбка играла на её губах, даже во сне. Откинув непослушный локон с лица девушки, мужчина нежно поцеловал её в лобик, прокручивая в воспоминаниях каждое чудесное мгновение их соития.

А где-то в углу продолжал петь саксофон, да и аромат сандаловых свечей всё ещё наполнял комнату приятным ароматом.

Мысли неслись табуном. Почему он сам не сделал этого. Всё ведь так просто. Теперь нет больше её и его, – есть они.

Мужчина осторожно выпутался из объятий, улыбнулся сам себе и отправился на кухню заварить кофе, но передумал, – шум кофе машины мог разбудить её. Едва он покинул ложе, она, такая нежная и милая, раскинула руки на его небольшой кровати, занимая всё свободное пространство. И точно также, она заняла всё место в его сердце.

Не смотря на усталость, скопившуюся за рабочую неделю, ему не спалось. Тревожить её он не посмел. Вернувшись на кухню, мужчина открыл окно, за ним всё ещё вальсировал снегопад.

Ночная свежесть ударила в лицо. Чиркнула спичка. Сигарета пыхнула маленьким огоньком. Её приход заставил пересмотреть понимание жизни. Он, наконец, решился, и теперь мысленно подбирал слова для предложения руки и сердца. Он даже взял листок и карандаш, чтобы записать самую важную речь в своей жизни… Но слова не подбирались. Они казались ему банальными или не способными выразить эмоции, что бурлили в нём, когда он думал о ней.

В конце концов, когда на небосклоне заря уже обагрила облака, он тоже сдался в плен Морфея, позволяя сну свалить голову на предплечья, сложенные на столе.

А листок так и остался девственно чистым.

Мужчина спал, но странная тревога пропитала сон. Тяжёлое предчувствие теребило душу, не даря такого желанного спокойствия и умиротворения.

Когда он очнулся ото сна перед ним лежала написанная ровным почерком записка. На листе ярко-красным цветом горел отпечаток её губ, а ниже ровным почерком были выведены стихи. Часть чернил расплылась в каплях слёз, но всё ещё можно было прочитать:

Тебе страдать, не до любить,

Тебе от мыслей разрываться.

Я не хочу это тащить,

Ведь глупо мыслями тягаться.

Тебе не жить, тебе болеть,

От мыслей молча разрываться.

Я не хочу тебя любить,

Тебе слабо – жить, развлекаться!

Я выхожу замуж … ПРОЩАЙ…

Что я здесь делаю?

Геннадий Климов

Обложку создала дизайнер Алёна Покидова. Фото: Геннадий Климов

Пауза затянулась. Галина мысленно готовилась к финалу концерта, ожидая вступления первой скрипки. Геннадий не открывал глаз. Он не решался вступить, как будто чувствовал, что подсознание снова с ним сыграет злую шутку. В этот момент он не думал о произведении. С самого начала концерта он был далеко от зала, где они с Галиной играли в этот вечер. Ощущение сцены пропало. Он лишь интуитивно следил за происходящим.

В отличие от начала, финал концерта для двух скрипок с оркестром был задуман Бахом так, что первая скрипка вступала раньше второй. Состояние эйфории после «Largo, ma non tanto» всё ещё присутствовало в зале, как он вступил, уверенно, неудержимо! И, казалось, совершенно неожиданно для всех. Вслед за ним заиграла вторая скрипка.

Первыми тремя нотами было сказано всё. В них были: любовь и ненависть, смех и слёзы, решительность и страх перед неизвестностью, вера и отчаяние, радость и горе… Как будто Кто-то Всесильный своей могучей рукой сорвал заграждение плотины огромной реки, и она понеслась…

Оркестр, последовавший за солистами, и был этой бурлящей рекой жизни, во власти которой оказались две маленькие, беззащитные лодочки. Устремившись в давно высохшее русло, которое успели застроить проворные жители, эта неумолимая сила беспощадно сносила всё, что вставало на её пути, оставляя лишь обнажённые руины людского тщеславия, бесстыдно выглядывающие из-под воды.

И понесла река жизни эти лодочки, швыряя их о скалы. Уверенные в себе, они бесстрашно боролись со стихией, менялись местами, уступая друг другу путь. Временами, они сливались в единое целое, и, казалось, уже ничего не сможет помешать этому союзу, но очередной порог разделял этот катамаран. Мощный поток нёс их, пытаясь разбить о подводные камни проблем, но они снова и снова уворачивались от препятствий, продолжая свой, наполненный опасностями путь. И когда, казалось, стихия вот-вот погубит эти беспомощные души, течение выносило их в устье и воцарялось спокойствие… В конце концов, всё приходит к своему логическому завершению – река жизни впадает в море забвения…

Геннадия давно не покидало ощущение, что некий механизм диктует ему, солисту, характер, динамику и, наконец, просто темп, и он покорно следует за оркестром. Иными словами, идея произведения, как в последнее время ему казалось, от него не зависела.

«Может это от ослепительного света софитов или от жары, что они создают? Может быть сквозняк? Да что это со мной?! Я совершенно не в состоянии сосредоточиться на музыке.»

Где-то в зале раздался звон упавшей монеты.

«Эти слушатели совсем совесть потеряли: шёпот, сморкание, а вот уже и монеты, – отвлёкся Геннадий. – Не знаешь, чего от них можно ожидать ещё… Да уж, слушатель нынче пошёл не тот… А этот звон упавшей монеты…»

Геннадий вспомнил прогулку по Москве незадолго до концерта. Под светом уже взошедшей луны и уличных фонарей, падающий снег казался ещё более искристым. Словно маленькие бриллианты, снежинки порхали, наполняя воздух сказочным блеском. Они медленно опускались, повинуясь закону земного притяжения, ложась на свежевыпавший, но уже утоптанный снег, покрывая поверхность земли рыхлой периной. Этот великолепный белоснежный ковёр хрустел под ногами, успокаивая и завораживая. Все это создавало атмосферу чего-то магического.

Они шли по улице, взявшись за руки, как влюблённые школьники. В другой руке у него был скрипичный футляр, а скрипку своей девушки он нёс за спиной. До концерта оставалось достаточно времени. Они мило беседовали. Нет, они вовсе не говорили о предстоящем концерте. Эта прелестная пара обсуждала свою помолвку, состоявшуюся два дня назад. Она совсем озябла, когда они вышли к ближайшей станции метро.

Войдя внутрь, где-то вдалеке, в переходе между линиями, они услышали гитару. Звучал «Анонимный романс» Гомеса.

– Профессионала слышно за версту и шум, проносящейся мимо него толпы, похоже его совершенно не смущает и не беспокоит.

– «Что ищет он в стране далёкой, что кинул он в краю родном?..», – процитировала Лермонтова Галина. – Видимо он не из местных. Кинь ему монету.

– Да ладно, за день ему столько накидали, что вряд ли он сможет все унести… Да и мелочи у меня нет, вот только эта коллекционная монета.

– Я не знала, что выхожу замуж за скрягу, – Галина улыбнулась, – не скупись, не в деньгах счастье!

– А в их количестве? – заигрывая со своей возлюбленной, шутя продолжил он поговорку.

Галина нахмурила брови, подыгрывая ему.

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – Геннадий бросил монету в потрёпанный футляр. Она ударилась о его дно, издав приглушенный звук. Именно этот звук напомнила ему упавшая в зале монета.

– Как странно, такое ощущение, как будто монета зависла в воздухе…

– С чего ты взял?

– Звук раздался намного позже, чем я её кинул…

– Да нет, тебе показалось.

– Грасиас, – вдруг прозвучало по-испански.

– Что не гитарист, то воображает себя Пако Де Лусия.

– А что не скрипач, то Паганини! Да что с тобой сегодня?! Никогда не знаешь, что тебя ожидает за поворотом. Сегодня ты солист, уважаемый человек, а завтра… – Галина с жалостью посмотрела на уличного музыканта. – Завтра ты можешь оказаться на его месте, в метро, в подземном переходе, да просто на улице.

– Ну, уж нет! Я никогда в жизни не сделаю двух вещей…

– Это каких же? – Галина пристально посмотрела на Геннадия.

– Не останусь в чужой стране нелегально, как это сделали некоторые из моих товарищей, погнавшись за лучшей жизнью, и… – остановившись, он посмотрел на музыканта. Их глаза встретились на миг. Взгляд гитариста бал исполнен печали и какой-то глубокой тоски. Гордый молодой человек вдруг смутился. Но, уже через мгновение, совершенно уверенным голосом продолжил: – И тем более не опущусь до того, чтобы начать играть в метро.

– «От сумы и от тюрьмы не зарекайся!» – народная мудрость, – заметила Галина.

Сейчас скрипач вспомнил этот, пронзающий сознание взгляд, что теперь не давал ему покоя.

Геннадий исполнял это произведение по памяти, с закрытыми глазами. Странное предчувствие тревожило его сознание. Беспокойство вселилось в его душу.

«Да и третья часть Баха сегодня звучала по-другому, как-то слишком трагично, даже зловеще, – думал Геннадий, пытаясь отогнать мрачные мысли. Слушая запись с только что прошедшего концерта, он продолжал анализировать события всего вечера, управляя автомобилем.

Галина молчала, уткнувшись в освещённую фарами дорогу.

– Не могу забыть взгляда этого «испанца», – переломив молчание, произнёс Геннадий. – Я как будто заглянул в себя, в самые недра своей души.

– Знаешь, однажды один умный человек мне сказал: «Если музыкант вышел на улицу, значит он нуждается в поддержке». Возможно он был прав, – заметила его собеседница усталым голосом.

– Возможно… – задумчиво повторил он. – Как же меня утомил яркий свет. На сцене – софиты, на трассе – фары встречных машин.

– Я тебе предлагала остаться в Москве. Мы могли снять номер в гостинице. Прогулялись бы по столице. Сегодня такая красивая ночь, – Галина романтично вздохнула.

– Гололёд.

– Будь осторожен. Довези меня живой, пожалуйста, – взволнованно сказала Галина. Одна из встречных машин устремилась прямо на них. Водитель с трудом справился с управлением.

– Фу! Пронесло! – Геннадий вытер рукой, проступивший на лбу, пот.

В машине продолжал звучать финал концерта.

– Послушай, сейчас будет момент, который меня немного смутил во время игры, – сказала Галина, желая отвлечь его от происшедшего, чтобы он мог успокоиться.

– Это меня свет софитов утомил на сцене. Да он меня просто преследует, этот свет! – Геннадий мгновенно повернул руль, пытаясь уйти от удара.

– Осторожно!

*

«Ах, как же болит голова. Снова этот свет. Я же говорил – он меня преследует. Всё ещё звучит Бах… Где я? А где Галочка?» – Геннадий продолжал лежать, не открывая глаз.

Его внимание привлёк диалог за дверью.

– Ну что?

– Без сознания.

– А девушка?

– Девушка погибла.

Геннадий почувствовал, как его стремительно понесло куда-то…

Звучали последние секвенции Баха… Наконец всё закончилось… Свет продолжал слепить сквозь отяжелевшие, опущенные на глаза веки… Он многократно переживал события той роковой ночи. Когда доходило дело до третьей части этого гениального откровения бога музыки, Геннадий, как бы перемещаясь во времени, вновь и вновь посещал тот день, надеясь, что это всего лишь кошмарный сон. И сейчас, уже в который раз, он переживал всё те же чувства, медленно открывая глаза, всем сердцем желая увидеть рядом свою дорогую невесту, её прелестную улыбку…

Поток прохожих, шум эскалаторов, звон изредка падающих монет… – скрипач медленно приходил в себя, возвращаясь в жестокую реальность…

«Станция метро… Испанская речь… Что я здесь делаю?» – с горечью в душе подумал Геннадий…

*

Года два назад он приехал в Испанию отдохнуть, без намерения остаться насовсем. Но, по странному стечению обстоятельств, случилось то, от чего он зарёкся много лет назад в присутствии своей возлюбленной.

Деньги таяли неумолимо и, чтоб не умереть с голоду, ему пришлось спуститься в метро, «веселить толпу», как он выражался. Скрипки с собой не было. Раздобыл у новых знакомых потрёпанную гитару, приобрёл усилитель и автомобильный аккумулятор.

*

Над Мадридом висели тяжёлые тучи. Уже который день шёл дождь, но сегодня он по крайней мере не лил как из ведра. И всё же, пройдя без зонта несколько кварталов, прохожий рисковал промокнуть до нитки. Но, где-то глубоко под землёй, было весьма комфортно. Мадридское метро хоть и не сравнимо по красоте с московским или питерским, всё же просторное, с широкими коридорами. Комфортабельные вагоны оборудованы кондиционерами.

Огромная станция «Нуэвос Министериос» встречает скрипом эскалаторов и траволаторов. Проходящие пригородные поезда с шумом и визгом останавливаются на одном из уровней станции, выплёвывают прибывших пассажиров, а затем жадно поглощая очередную порцию новых, уносятся с таким же визгом прочь. Чуть ниже восьмая ветка принимает вновь пришедший поезд, который увозит туристов к аэропорту Барахас.

В тоннеле, ведущем к шестой линии, была слышна гитара. Звучал «Анонимный романс» Гомеса.

Руки уже с трудом отвечали. За восемь часов непрерывной игры, уже затвердевшие на подушечках пальцев мозоли снова начали кровоточить. И всё же музыканту удавалось передать всю глубину этой прекрасной, меланхоличной мелодии.

«Нужно заканчивать с этой самодеятельностью. Да, я учился играть на гитаре. Но по восемь часов в день без остановки – это слишком, – думал он. – Попрошу ка я, чтоб мне выслали мою скрипочку. Надеюсь, на этот раз все получится. Да и выхода у меня нет».

Примирение…

Геннадий долго смотрел на неё влюблённым взглядом… Наконец, подошёл и прикоснулся к ней…

– Не трогай меня.

– Прости. Мне плохо без тебя.

– Ты же меня оставил… Кинул…

– Зачем ты так. Ты же знаешь причину.

– Если причина столь серьёзная, зачем ты снова прикасаешься ко мне?

– Не капризничай, милая, тебе это не идёт.

– Ах! Ты помнишь, что мне идёт?!

– Я все помню, родная. Помню каждый изгиб твоего тела. Твою изящную шейку. Твои, несравнимые ни с чем бедра. Твой запах… Твой шёпот… Твой неподражаемый голос, когда ты говоришь со мной на своём ангельском языке… И твой истерический крик.

– Это я-то истеричка?!

Он улыбнулся.

– Ну, иногда ты истеришь.

– Всё! Я на тебя обиделась!

– Иди ко мне, дорогая…

*

Часом ранее…

Геннадий работал над проектом. Раздался звонок, который был слышен даже сквозь звучащую музыку в студийных наушниках.

Он открыл дверь.

– Здравствуй, Карина, – произнёс он спокойно.

– Ты позволишь мне войти? – высокая, стройная девушка, была чем-то взволнована.

– Конечно, проходи.

– У меня к тебе разговор, – Карина села на край дивана. Она немного нервничала, накручивая при этом свои длинные светлые волосы на указательный палец и постоянно поправляя, съезжающие на нос большие очки. Это выглядело забавно.

– Слушаю тебя, – он продолжал сохранять спокойствие.

– Я обещала тебе помочь с дочкой, но у меня изменились планы. Я не смогу с ней сидеть, как договаривались. Надеюсь, это не сильно отразится на твоей работе. Пыталась найти замену, но никто из моих знакомых не может.

Геннадий наблюдал за ней с удовольствием.

«Эти глаза… Может она почувствовала, что я к ней неравнодушен? Как-то всё неожиданно… Надеюсь, я не переборщил в прошлый раз?» – он рефлекторно улыбнулся.

– Ладно. Не переживай. Я решу эту проблему, – он полез в карман и достал портмоне, – вот тебе за последнюю неделю. Как договаривались.

– Да, спасибо. Извини, что так вышло.

– Ничего, – он посмотрел на неё оценивающим взглядом и вдруг добавил, – выпьешь чаю? Я как раз собирался заварить. Знаю, ты предпочитаешь кофе. И все же, у меня есть хороший чай, – он встал и направился к кухне.

Девушка засомневалась.

– Присоединяйся.

Она посмотрела на часы и собиралась уже отказаться, но, почему-то согласилась.

– Пожалуй, у меня есть немного времени. И так как я в каком-то смысле подвела тебя, – наконец она улыбнулась, – я останусь, но, ненадолго.

Он заварил чай.

– Как тебе? – он буквально пронизывал её довольным взглядом.

– Невероятно! Я такого чая не пила никогда!

– Я знаю, – уверенно произнёс он, – в Испании культ кофе. Тут мало кто знает о чае.

*

Их беседа изрядно затянулась. В какой-то момент Карина глянула на часы.

– О, боже! Я совсем забыла! Мне же нужно бежать! – она буквально вскочила, – спасибо за чай и печенье. Было очень вкусно.

– Не за что.

Она ушла.

Сев за компьютер, он снова включил проект, над которым работал. В наушниках зазвучала музыка.

«Какая невероятная девушка», – думал он, уткнувшись в монитор.

*

Снова раздался звонок.

«Наверное, что-то забыла», – он снова направился к выходу.

В дверях стоял курьер с огромным пакетом.

– Вы Геннадий Климов? – молодой человек с трудом прочёл имя получателя.

– Да, это я, – он догадывался, что внутри. Оценив взглядом, он удивлённо произнёс, – но посылка должна быть больших размеров.

– Распишитесь, пожалуйста, тут.

– Позвольте, я сначала проверю содержимое пакета.

– Это вы проверите после, сами. Я не обязан ждать.

– А если там не всё?

– Вы имеете право жаловаться на компанию-перевозчика.

– Но я вижу невооружённым взглядом, что тут не всё. Пакет должен быть в два раза больше.

– Вы отказываетесь получить посылку? – ультимативный тон курьера вынудил Геннадия принять ситуацию такой, какая она есть.

– Давайте! Где я должен расписаться? Но, чувствую, намечается скандал.

Курьер ушёл.

*

Геннадий положил пакет на большой диван в зале и аккуратно начал вскрывать его куттером.

«Да и так было понятно, что тут один футляр», – он нахмурил брови.

Сняв защитную плёнку, он открыл его.

– Ну слава Богу, ты цела!

Геннадий долго смотрел на инструмент. Много лет он не прикасался к скрипке. Последние попытки наладить с ней отношения увенчались полнейшим фиаско с безоговорочной капитуляцией. Но, она манила его, как голос русалки из-под воды. Поддавшись однажды её чарующему пению, ты уже не мог спастись.

Взяв смычок, он начал его канифолить, всячески оттягивая момент истины. Положил аккуратно канифоль на раскрытую крышку футляра. Взял её снова. Сунул в коробочку и спрятал в специальное отделение.

«Ну, хватит ходить кругами. Бери инструмент! – сказал он сам себе, – все у тебя получится. Она давно тебя ждёт».

Скрипач плавно скользнул длинными пальцами в футляр, обвив ими изящную шейку скрипки, нежно подхватил её и положил на плечо. Взял смычок и провёл по струне “ля”. Скрипка ругнулась, как бы это сделала девушка, которую попытались взять без её согласия.

– Не трогай меня.

– Прости. Мне плохо без тебя.

– Ты же меня оставил… Кинул…

– Зачем ты так. Ты же знаешь причину.

– Если причина столь серьёзная, зачем ты снова прикасаешься ко мне?

– Не капризничай, милая, тебе это не идёт.

– Ах! Ты помнишь, что мне идёт?!

– Я всё помню, родная. Помню каждый изгиб твоего тела. Твою изящную шейку. Твои, несравнимые ни с чем бедра. Твой запах… Твой шёпот… Твой неподражаемый голос, когда ты говоришь со мной на своём ангельском языке… И твой истерический крик.

– Это я-то истеричка?!

Он улыбнулся.

– Ну, иногда ты истеришь.

– Всё! Я на тебя обиделась!

– Иди ко мне, дорогая…

И он прошёлся вдоль её длинной шейки, остановил кисть и, упавший на струну палец, завибрировал, предвкушая прикосновение смычка к струне…

*

Левая рука довольно быстро свыклась с положением на грифе. Помогли долгие занятия на гитаре. Но вот правая никак не поддавалась. Он всякий раз опускал смычок, потирая локоть. Сразу всплывали воспоминания десятилетней давности. И кроме физической боли, это причиняло ему и душевные страдания.

– Нет! Это невыносимо! – воскликнул он, в очередной раз бросив скрипку в футляр.

События того рокового вечера ярко предстали перед глазами. Он увидел её взгляд. Но, что-то изменилось в нём. Галина как будто говорила с ним.

– Не печалься. Ты не виноват в том, что произошло. Сыграй мне мою любимую часть из этого концерта.

– Но, мне не с кем её играть. Тебя нет, – в миг его глаза стали влажными и по щекам побежали ручейки.

– А ты представь, что я играю с тобой. Тебе в воображении не откажешь. Ты всегда мог меня удивить. Ну же!

Он снова взял скрипку. Галина заиграла. Анданте.

И вот он вступил. Длинная нота с раздирающей душу трепетной вибрацией зазвучала в концертном зале. Нисходящие секвенции, одна за другой, вызывали в его воображении картины из далёкого прошлого. Это был реквием по жизни, уже давно казавшейся сказкой.

*

Ещё много времени пройдёт, пока он восстановится. В этом ему поможет его друг, Михайлов, встреча с которым станет началом их крепкой дружбы.

А пока ему предстоял долгий процесс ломки. Многочасовая игра в метро и на улице спровоцировала массу неправильных рефлексов, от которых впоследствии очень тяжело было избавиться.

Гитара ушла сначала на второй план. Потом он и вовсе перестал на ней играть, погрузившись в скрипку целиком.

Через неделю решился вопрос и со второй частью посылки. По каким-то неведомым для всех причинам, она застряла на таможне. Он не стал в этом разбираться. Главное, инструмент прибыл в целости и сохранности.

Альт был небольших размеров. Чуть больше скрипки, но по весу превосходил её ощутимо. Этот инструмент хранил в себе огромный потенциал для будущего творчества. Впереди был дуэт Моцарта для скрипки с альтом…

Эрис

Атмосферу метро нарушили короткие трели. Совсем тихие, с небольшой атакой они все же пробивали шум толпы, эскалаторов и траволаторов. Звучала «Зима» из цикла «Времена года», Вивальди.

Несмотря на то, что была пятница, и усталость, накопившаяся за всю неделю, казалось, валит с ног, скрипач её совершенно не чувствовал. Играть было легко.

Аккомпанемент звучал всегда одинаково, в том же темпе, без каких-либо изменений. И всё же, ощущения при игре были всегда разные. Иногда музыкант не поспевал за ним. Цепляясь пальцами за каждую ноту, в изнеможении, пытался удержаться на дистанции, спотыкаясь и падая, всё же доходил до финиша. Но, порой, его словно подменяли. Энергия переполняла его. Становилось неудобно играть. Приходилось ждать аккомпанемент, который постоянно отставал.

Так было и в этот раз. Пальцы, казалось, не чувствовали под собой струн: они порхали над грифом. Смычок, несмотря на сумасшедшую скорость, успевал извлекать точные звуки; они были похожи на прыжки камешка, запущенного над водной гладью, который, при каждом прикосновении с водой, проскальзывая по ней, заставляет её вибрировать, оставляя чёткий след.

Монета упала в полупустой футляр, издав глухой звук, прокатилась по нему и остановилась на ребре. Невероятно. В памяти всплыл разговор с другом.

Однажды, во время игры на улице, Геннадий увидел, как одна монета, точно так же упав на ребро, прокатилась по футляру и остановилась вертикально. Повернув голову, музыкант заметил, что пианист тоже обратил внимание на этот феномен. Во время очередного перерыва тот рассказал одну занимательную историю из своей студенческой жизни.

Группа студентов собралась на уроки. Один из ребят предложил, шутя, кинуть жребий, чтоб решить: идти им в консерваторию или заняться чем-нибудь другим.

«Если выпадет орёл, то пойдём в кино, – предложил он, – если же решка – останемся в общаге и будем в карты играть. Если встанет на ребро – в кабак пойдём, – он приготовился подкинуть монету, но тут один из них прервал его: «А как же учёба?»

«А учёба?.. – повторил он с сарказмом. – Что ж, если зависнет в воздухе, то все сразу на уроки!»

Все рассмеялись.

«Да уж, – подумал скрипач, – жаль, что я до этого не загадал, что мне кинут хоть два евро, – это была первая монета за последние минут двадцать. Хотя, если уж загадывать, то хоть пятьдесят, – он снова себя одёрнул: – Конечно же, пятьдесят. Такое было за три года, что я тут играю, всего-то, на пальцах одной руки пересчитать можно. Кинут тут пятьдесят, – ухмыльнулся он, – разве что, если монета в воздухе зависнет».

В то же мгновение подошла девушка, глянула музыканту прямо в глаза и кинула монету…

Скрипач отчётливо увидел, как монета в два евро, подлетев немного, повисла в воздухе, как пушинка, зависшая в облаке. Как будто откуда-то из параллельного мира в мир реальный, пересекая чёткую грань между ними, начал проявляться силуэт. Как дым от погасшей свечи, помнящий пламя, из которого он родился, этот силуэт был изящен и неуловим, и любое прикосновение к нему, могло нарушить его струящуюся структуру. Вначале появилась кисть с узеньким запястьем, которая оканчивалась тонкими, длинными пальчиками. Монета скользнула в неё, и кисть немного приблизилась, как будто поднося монету музыканту, чтоб показать, что это именно два евро. За ней появилась прелестная ручка. И после, денежка легко скользнула по пальчикам, как по шёлковому платку вниз, и упала в футляр. Вместе с этим, постепенно проявился весь силуэт. Он был подобен языкам дыма погасшего пламени, переливающийся из одного в другой.

Происходило нечто мистическое. Уже время полностью остановилось для его сознания. Толпа превратилась в цветной поток. Он видел, как его руки творили нечто невероятное – они играли сами. Он мог наблюдать за ними со стороны, как будто они ему не принадлежали и жили собственной жизнью. Казалось, он замер на вдохе, который никак не заканчивался. Воздух продолжал медленно наполнять его лёгкие, пока грудная клетка не остановила его. Это был не страх, а скорее восхищение происходившим. Совершенство линий, исчезающих и появляющихся внезапно из ниоткуда. Это был силуэт прекрасной девушки.

– Ты кто? – произнёс скрипач где-то глубоко в подсознании. И тут же услышал ответ, доносящийся оттуда:

– Эрис.

– Ты прекрасна, Эрис! – в восхищении, все там же глубоко, произнёс скрипач.

– Так что ты загадал, если монета зависнет в воздухе? – спросила она уже заигрывая.

В ту же секунду подошёл смуглый парень невысокого роста, посмотрел на музыканта с недоумением, как будто он сам не ожидал от себя такого и положил в футляр купюру в пятьдесят евро. Эрис заглянула в глаза молодого человека. Казалось, он даже испугался, сам не понимая, чего, так как он её не видел. Эрис лукаво улыбнулась и стала танцевать перед скрипачом, кружась, закручивая невидимые никому кроме него вихри. Кульминация была стремительной и с последней нотой всё внезапно исчезло, как будто произошла диффузия некой субстанции в воздухе. Всё как прежде: толпа бежит, инструмент в руке, поскрипывает траволатор. Он глянул в футляр. Там лежала монета достоинством в два евро и… Геннадий не мог поверить своим глазам – купюра в пятьдесят евро.

– Этого быть не может, – недоумевал он. – Колдовство какое-то.

И вдруг, как будто вытекая из-за спины, появился всё тот же силуэт.

– Ты не веришь своим глазам, дорогой мой виртуоз? – голос Эрис теперь звучал вполне отчётливо. Было ясно – видит её только он.

– Что это? Помутнение рассудка? Воображение? А как же объяснить монету в два евро и купюру в пятьдесят? – Геннадий ломал себе голову, отказываясь верить очевидному. Но она стояла перед ним.

– А повтори это снова, специально для меня, – и как по мановению волшебной палочки снова зазвучали трели и закружился вихрь…

Анна

Ещё не успел отзвучать последний аккорд «Зимы», как подошла восхитительная девушка среднего роста: элегантный костюм буквально вырезал её модельную фигуру из толпы; стрижка под Клеопатру; чёрные глаза перфорировали сознание. Она робко протянула руку вперёд, чтоб кинуть монету в футляр. Геннадий почувствовал, как Эрис, взяв его за локоть, подтолкнула навстречу незнакомке, и ладонь девушки вошла в его ладонь вместе с монетой. Эрис снова лукаво улыбнулась. Мгновение остановилось, скрипач застыл в оцепенении.

– Спасибо, – произнёс он.

– Спасибо вам, – ответила, смутившись, девушка. – Мне очень понравилось. «Зима» – моё любимое произведение. Я часто тут хожу и, когда попадаю на эту часть, всегда замедляю шаг, чтоб услышать всю пьесу.

– Геннадий, – представился скрипач.

– О, очень приятно. Анна. Откуда вы?

– Я русский. Из страны, которой уже нет, – он не отрывал взгляда от её лица. – Я вам оставлю свою визитку. Позвоните, если будет желание пообщаться со мной.

Она поблагодарила его и, сославшись на то, что спешит на работу, ушла.

– Понравилась? – услышал он снова голос позади себя.

– Красивая девушка, – он продолжал смотреть вслед новой знакомой.

– Красивее меня? – ревниво поинтересовалась Эрис.

– Мне кажется, что она похожа на тебя, – он только сейчас заметил, как поразительно их сходство.

– А если бы я была человеком?

– Но ты не человек… И вообще, существуешь ли ты, или ты всё же – плод моего воображения, не уверен, что знаю ответ на этот вопрос.

*

В тот же день после обеда раздался звонок.

– Геннадий? – чётко произнёс женский голос. – Я – Анна. Мы познакомились сегодня утром в метро.

– Анна. Конечно помню. Очень рад твоему звонку. Чтоб тебе было удобней, можешь называть меня коротко – Гена.

– Я готова встретиться с тобой, Гена.

– О, я рад. Когда тебе удобно?

– Сегодня, если это возможно.

– Сегодня? Ух! – от неожиданности немного замялся. – Хорошо, чуть позже сообщу тебе. А где?

– У тебя дома.

Он замолчал на мгновение и потом неуверенным голосом продолжил:

– Сомневаюсь, что смогу сегодня, и уж тем более в моей квартире. Дело в том, что у меня маленькая дочь. Не знаю, как быть в этой ситуации.

– Что ж, ты постарайся устроить встречу. Номер мой теперь у тебя есть. Звони.

– Хорошо, я подумаю.

В телефоне раздались гудки. Она прервала разговор.

На самом деле, этот вопрос решался просто: две его подруги с радостью забирали дочку к себе по необходимости.

Он сообщил Анне, что ждёт её у себя и написал адрес.

Время шло, её всё не было. Он нервничал. И, в конце концов, решил позвонить.

– Анна, ты где?

– Я же сказала, что приду.

– Просто уже время позднее.

– Доверяй мне, Гена. Я приду.

– Когда?

– Скоро. Просто доверяй мне.

Через минут пять раздался звонок в домофон.

– Анна? – сходу поинтересовался он.

– Да, это я, – её голос звучал всё так же уверенно.

Послышался щелчок замка калитки, медленные шаги по лестнице, звонок в дверь.

На пороге стояла его знакомая.

«Как же она похожа на Эрис – невероятно!» – он пригласил её войти сразу в гостиную.

– Время позднее, Гена. Если ты не против, я этой ночью останусь у тебя, – она скинула с себя джинсовый пиджачок, положив рядом. – Угостишь меня чаем?

– Да, конечно, – Геннадий недоумевал. Это очень напоминало происходившее утром в метро. Было чувство, как будто Эрис продолжает его преследовать.

*

Он принёс поднос с двумя чашками чая и поставил на журнальный столик. Анна обратила внимание на высокие акустические колонки по бокам от телевизора.

– Должно быть, хорошо звучат. Можешь включить что-нибудь?

– Классику или что-то другое?

– На свой вкус, пожалуйста.

– Есть у меня хорошая музыка, которая, думаю, подойдёт к этой обстановке.

Геннадий порылся в плеере и нашёл сборник, в который входили песни Фила Коллинза, Джорджа Майкла, Питера Гэбриэля и других исполнителей того же направления. Это был довольно длинный список песен в видеоклипах.

– Мне так нравится эта музыка. Я бы здесь и уснула, под этими колонками. Только по тише бы сделала.

– Это вполне реально. Я могу прямо тут устроить тебе кровать. Правда, она будет невысокой.

– Серьёзно? – она посмотрела ему прямо в глаза и скупо улыбнулась, сделав вид, что удивлена.

– Погоди немного.

Через пару минут Геннадий внёс огромный матрац и положил его на пол посреди гостиной.

– Как тебе такое ложе?

– Мне нравится. Мы даже можем вместе на нём уместиться, – она лукаво посмотрела на него.

Он уже видел этот взгляд. Как же его новая знакомая напоминала ему Эрис.

– Так я постелю, и мы продолжим слушать уже в горизонтальном положении.

*

Через минут пять кровать была готова. Комната освещалась только экраном включённого телевизора.

Он сидел на диване. Она стояла перед ним на матраце, медленно снимая с себя одежду. В мерцании сменяющихся кадров видеоклипов всё играло бликами, выделяющими линии изящного нагого тела. Создавалось впечатление переливающихся языков пламени и дыма, как тех, что он видел сегодня утром в метро. Она легла, не укрываясь. Её пронизывающий взгляд не оставлял сомнений. Ещё несколько мгновений, и он завис над ней, как орёл, парящий над жертвой.

Горячий поцелуй. Он глянул в её, уже кажущиеся чёрными, как кипящая смола, глаза и… бездна поглотила его… Время остановилось. Закружилось в вихре всё что было подле них. Он снова наблюдал, как будто со стороны, как потоки страсти приводят в движение его тело, не останавливающееся ни на мгновение. Как упругая пружина часового механизма заставляет двигаться колесо, напрягаясь до предела, потому что кто-то всемогущий своей могучей рукой удерживает стрелки часов, не давая им сойти с места. От этого безумного танца голова пошла кругом. Ещё мгновение и, натянутая до предела пружина, сорвала стрелки часов с места. С невероятным звуком, похожим на пронзительный крик, они устремились к своей цели и остановились в нужном месте, отметив реальное время. Прошло четыре часа.

– А как монета должна была упасть, чтоб произошло это? – Анна посмотрела ему прямо в глаза. Это был холодный, ужасающий взгляд преисподней.

– Эрис?! – с ужасом воскликнул он и отпрянул назад.

– Что? – недоумевая произнесла Анна, придя в себя. – Что произошло? Я как будто прилетела откуда-то. Это было неповторимо.

– Это правда, – сказал он и упал рядом, закрыв глаза.

*

– С добрым утром, милый, – услышал он сквозь сон приятный женский голос. Она говорила медленно нараспев. От этого наоборот хотелось погрузиться ещё глубже в сон. – Закрой, пожалуйста, за мной дверь.

– Который час? – его ломаный испанский резал слух даже ему.

Несмотря на то, что Геннадий уже третий год жил в Испании, по-испански он изъяснялся с трудом, и всё больше приходилось прибегать к английскому, которым, к сожалению, в те годы в Испании владели далеко не все.

– Уже девять, и я спешу. Мне к десяти на работу, – она продолжала мурлыкать, как кошка, присев на край кровати, гладя его густую шевелюру. – Мне не хотелось бы бежать на каблуках. Спасибо за всё, милый. Это было… – она замолчала, вспоминая прошедшую ночь. – Ну же, дорогой, я ухожу.

– Да, да, конечно, – он, еле приоткрыв глаза, встал и практически на ощупь открыл ей дверь. Она повернулась к нему, поцеловала, и, выйдя за дверь, пошла по коридору. Спустившись на одну ступеньку, вновь повернулась и произнесла:

– Мы скоро увидимся, дорогой, – и пошла вниз.

Он уже не понимал – была ли это Анна, или всё та же мистическая Эрис.

Горячий поцелуй новой испанской подруги совершенно его разбудил. Приготовив себе кофе, Геннадий вошёл в зал и включил компьютер. Введя в браузер слово «Эрис», он выбрал статью из Википедии: «… в древнегреческой мифологии богиня раздора и хаоса… Подбросила на свадебном пиру смертного Пелея и богини Фетиды «яблоко раздора»… Эрида породила много человеческих несчастий: обиду, скорби, битвы, убийства, споры, тяжбы, беззаконие…»

«Ух, ничего себе. Даже не знаю, что теперь и делать», – Геннадий улыбнулся, всё ещё не осознавая, с чем он столкнулся на самом деле…

То, что начало происходить вскоре после этого, трудно отделить от данного события. Для того, чтоб было понятно всё, вернёмся в последнее десятилетие двадцатого века.

Но это уже совсем другая история…

Через двадцать лет она станет романом «Концерт на краю».

Данный рассказ – часть этого романа.

Так зарождалась их любовь

Татьяна Рубцова

Обложка для книги создана при помощи генератора изображений "Kandinsky 2.2" по публичной лицензии, правообладатель ПАО СберБанк©, 2023 год, все права защищены.

Банкет был в самом разгаре. На эстраде гремела музыка: пела приглашённая группа «Маша и медведи».

– Поднимаю этот сосуд за успех! – хохотал с поднятым высоко над головой бокалом режиссёр Литвинов.

– Умница, Ксанка, нос всем утёрла за океаном.

Оксана Лазорева весело смеялась, благодарила всех за поздравления, она несколько дней назад вернулась из Америки, где получила «Оскар» за роль второго плана в фильме режиссёра Джейса «Однажды в апреле». Она играла профессиональную воровку, выросшую в русском Бруклине. Фильм вышел культовый и получил сразу три награды, одна из которых досталась удачливой россиянке. И теперь она вместе со своими друзьями-артистами, режиссёрами и прочими кинодеятелями праздновала успех в «Золотом апельсине».

Внешне она была весела и легкомысленна, с удовольствием отвечала на поздравления, танцевала со всеми, кто приглашал её и, не выдержав больше, тихонько пошла к туалету, а там проскользнула к выходу, взяла кожаную куртку и выбежала вон под противный мелкий осенний дождь. Она ничего не видела от рыданий, душивших её и не понимала: капли дождя или слёзы катятся по её щекам.

Успех пришёл к ней слишком поздно, вчера врач сказал ей, что проба на ВИЧ-инфекцию подтвердила прошлый анализ. Она неизлечимо больна и подцепила болезнь, судя по всему, в Лос-Анжелесе.

В московском кинобизнесе её долго не воспринимали, она жила на грани бедности, узнала все беды и унижения работы в массовках и безнадёжного ожидания, пока наконец не вытянула счастливый билет. Её, двадцатичетырёхлетнюю, игравшую в дипломном фильме выпускника ВГИКа, – шестнадцатилетнюю школьницу, увидел Ник Кржецкий, американский продюсер с русско-еврейскими корнями.

Он увёз её в Голливуд и снял в роли Нетты. Потом в Лос-Анжелесе она встретилась с Павлом Дёминым, усовершенствовавшим в Америке свои знания по банковскому делу. Они полюбили друг друга, именно полюбили: двадцатичетырёхлетняя артистка и двадцатишестилетний банкир. Ей не нужны были его деньги, ему – её слава. Любовь их была безрасчётной и сумасшедшей.

Они должны были пожениться через месяц. Его мама требовала полного обследования и… вот результат.

Оксану душили слёзы. На бегу она вытирала их рукой, машинально прижимая к себе другой рукой сумочку.

Нет, жизнь с ней обошлась круто, слишком круто даже по современным меркам. Она всегда была актрисой, ещё в детстве, живя на рабочей окраине, в «хрущёвке», она мечтала о кино, она всегда кого-то играла, была то Наташей Ростовой, то Катериной.

Во ВГИК она поступила благодаря дяде, довольно богатому человеку. И все. Больше ей никто не помогал: ни рублём, ни поддержкой – никак.

Она училась, подрабатывала, где придётся, жила впроголодь, бралась за всё, лишь бы одеться на уровне и выглядеть, как надо. Но до уровня она всё равно не могла дотянуться, куда там. И поэтому она всегда оставалась в массовках, – серая и незаметная тогда и признанная красавицей теперь.

Но почему именно сейчас, перед концом.

Почему? Почему в России талант меряется деньгами, связами, чем угодно, только не самим талантом. Почему?! Это неправильно, так не должно быть. Люди должны получить своё, то, что им причитается, а не куплено за грязные деньги. Успех должен прийти, когда он нужен, нужен, как воздух, как сама жизнь.

Но жизнь не любит бедность.

Даже Паша, её единственная всепоглощающая любовь, не посмотрел бы в её сторону, оставайся она по-прежнему нищей москвичкой и неудачницей. Все оставалось при ней: и рыжие волосы, и зелёные ведьмовские глаза, и белая, не поддающаяся загару кожа, и точёная фигура. И всё равно он бы не увидел её, даже если бы прошёл рядом. Может, он бы и переспал с ней, как с проституткой, а потом выкинул бы вон, забыв о её существовании.

Человека делают деньги, а потом всё остальное.

Поэтому она и ненавидела их: доллары, евро, рубли, все эти грязные бумажки, которые делали её глаза бездонными омутами, волосы – дикой пляской огня, тело – средоточием всех желаний, а дар – редкостным талантом, наконец замеченным, почитаемым и восхваляемым.

Она поехала в Америку за порцией дифирамбов, за признанием, за поклонением, а вернулась – умирать.

Как всё это было больно.

«Паша, любимый, – написала она тогда по электронной почте. – Я люблю тебя, милый, но мы не можем быть вместе. У меня скоротечная неизлечимая лейкемия, мне противопоказан секс, – врала она. – Врачи сказали, что я могу умереть прямо в постели. Представляешь, какой для тебя это будет удар. Прости, милый, найди себе другую девушку, их сейчас полно: рыжих, зеленоглазых длинноногих ведьм, которые способны околдовать любого мужчину. Меня не ищи, я уезжаю далеко-далеко. И если мы когда-нибудь случайно встретимся, это будет разочарованием для обоих. Всё в нашей любви кончено. Забудь про меня и прощай».

Она знала точно, от кого заразилась. Потому что это была её единственная измена. И такое наказание. К огромному счастью, после этого, близости с Павлом у неё не было.

Уйдя в свои мысли, она быстро, почти бегом, шла по мокрому асфальту. С обеих сторон тянулись ряды акаций. Порывы ветра срывали с оголённых ветвей оставшиеся багряные листья и швыряли их на почерневший асфальт под ноги, прямо в лужи и грязь. Но она не замечала ничего. Плачущий мир застилали её слезы, и они ничем не отличались от дождинок, мочивших её и без того мокрое лицо.

Она шла, спеша в никуда, потому что у неё не было цели, не было даже смысла идти этой аллеей. Она просто шла и радовалась безлюдью, пока её не схватили сзади, и крепкая мужская рука зажала ей рот.

– Что… – хотела сказать она, но рука ещё крепче сжала её лицо, мешая дышать.

Было мрачно и холодно, и редкие фонари освещали плачущий дождём воздух, чёрный блестевший лужами асфальт и унылые голые стволы.

Другая рука обхватила женщину поперёк груди и её потащили в мокрые кусты.

Оказавшись в ещё большем мраке, Оксана отчаянно рванулась, поскальзываясь на слизкой чёрной грязи.

– Я вас не задушил? – невнятным шёпотом спросил мужчина, склоняясь над ней и слегка отпуская рот. – Осторожно, вы можете упасть. И тогда испачкаетесь.

Оксана шумно вздохнула, но не закричала, а удивлённо пыталась рассмотреть склонившееся над ней лицо с бегающими глазами, блестевшими из-под низко надвинутого козырька утеплённой кепки.

– Потерпите немного. Просто кричите, ну.

Мужчина нервно и неумело рванул на ней молнию куртки.

– Вы кто? – машинально Оксана помогала ему.

– Не важно. Что же вы не кричите?

– Вы убьёте меня?

– Да. Да. Сначала изнасилую.

Оксана рванулась, но у неё свободным было только лицо.

Внезапно ей стало смешно. Мужчина, продолжая держать её в неудобном согнутом положении, неуклюже сдвинул к плечу рукав куртки и взглянул на запястье. Воспользовавшись этим, Оксана рванулась, ударила каблуком по мужскому ботинку и на секунду оказалась свободной.

– Так нельзя, – мужчина снова обхватил её за плечи, и они оба упали прямо в грязь у корней живой изгороди: она – вниз, он – наверх.

– Убейте меня, только сразу.

– Да. Да. Кричите, зовите на помощь. Я не хотел, чтобы вы падали, но так даже лучше.

Мужчина на ощупь, неловко путался в её одежде.

– Черта с два. Изнасилуй меня и сдохни.

– Зачем?

– У меня СПИД.

Руки враз отпустили её. И мужчина поднялся. Оксана повернулась на бок и села, глядя на него снизу-вверх.

– Обосрался. Мудак!

– Простите.

– Сумасшедший.

Словно забыв про неё, мужчина поднял голову и прислушался.

– Эй, ты, – начала было Оксана.

Но мужчина быстро повернулся и побежал прямо по вязкой земле. Он бежал, прыгая через лужи и петляя между кустов.

Оксана медленно поднялась, вся в грязи, потом наклонилась и стала ощупью искать сумочку. Первое, что она нащупала – была мужская утеплённая кепка и рядом с ней лежала её сумочка. Оксана подняла обе вещи, секунду подумала и побежала вслед за исчезающим в темноте мужчиной. Не понятно, почему, но он заинтересовал её. Не был он похож на насильника, совершенно.

Только тут она услышала шлёпающий топот нескольких пар ног.

– Стойте, – отчаянно закричала она.

– Что это она? – крикнул за её спиной голос преследователя. – Эй, стой!

Но она продолжала бежать на неудобных шпильках. Длинные носки модных туфель тонули в грязи.

– Стойте!

Мужчина стоял за фанерным киоском, прислонясь к его запертой двери. Он тяжело дышал и затравленно озирался.

– Кто там шёл? – спросил он, рукой затаскивая Оксану за фанерную стену.

– Не знаю. Вы забыли кепку.

Мужчина в сердцах вырвал её и зашвырнул в кусты. Тут раздался полицейский свисток, и он сорвался с места.

Ни о чём не думая, женщина бросилась за ним. На какое-то мгновение они даже поравнялись, и она схватила измазанный в грязи рукав мужской куртки.

– Давай потише. Я не могу так быстро, у меня каблуки.

Мужчина, не теряя времени на слова, схватил её за руку и свернул с аллеи на улицу. Перебежав дорогу, они вбежали в узкий двор между четырьмя многоэтажками и остановились, тяжело дыша.

– Вы вся в грязи. Извините, – проговорил мужчина, глядя на неожиданную спутницу в свете фонаря. – Вот, возьмите платок. Вытретесь.

Голос у него был чуть хриплый, с нервным надломом. Оксана в совершенной растерянности взяла из его руки клетчатый мужской платок и стала вытирать им лицо, потом посмотрела на мужчину, протянула руку с платком и провела по его щеке с жирной грязной каплей.

– А вы странный насильник. Больше похожи на Ретта Батлера.

– Это ваш друг?

– Кто?

– Ретт Батлер?

– Это экранный образ Кларка Гейбла. Не знаете такого?

– Ну, я понял уже. Это артист. И я не насильник, не думайте. Просто так получилось.

Тут он посмотрел через её плечо, внезапно схватил её и, толкнув в тень, сделал вид, что целует.

Мимо с топотом пробежали люди. Оксана услышала, что они удаляются, оттолкнула от себя нависшие плечи, и сама отступила тоже, оглядываясь.

– А все же вы странный… маньяк.

– Зачем вы побежали за мной?

– Чтобы отдать вам кепку. Зачем вы её выбросили?

– Она не моя… то есть… в общем….

– Запутались совсем? Да?

– Да. Я ужасно запутался.

– Не надо врать.

– Не могу. Мне так велели.

– Духи или инопланетяне?

– Не совсем.

– Так я и думала. Прощайте.

– Подождите, куда же вы? Вы так долго за мной бежали и вдруг вот так…

– Заберите ваш платок.

– Спасибо, – мужчина машинально положил испачканный платок в карман куртки.

– Дома скажите жене, чтобы постирала.

– От меня ушла жена, – мужчина вздохнул.

– Что, трудно жить под одной крышей с сексуальным маньяком?

– Я уже сказал вам, что я не маньяк, не маньяк, понятно вам? А теперь убирайтесь, мне и без вас тошно.

Неожиданно Оксана положила руку на испачканный в грязи рукав его кожаной куртки и очень мягко, по-женски, сказала:

– Что у вас случилось? Может, я могу вам помочь?

– Мне уже никто не поможет.

– Но это же лечится. Всякая нестандартная ориентация…

– Я же сказал вам, что я не маньяк.

– Тогда зачем вы потащили меня в кусты? В интересах здоровья? Чтобы вывалять в лечебной грязи?

– Знаете, что? Идите. Так нельзя стоять. Меня может схватить полиция и тогда я погиб.

– У вас мания?

– Нет конечно.

Он повернулся назад, она последовала за ним, и они медленно пошли по тротуару между домами.

– Понимаете, я получил по электронной почте письмо, там говорилось, что я должен взять в камере хранения на Казанском вокзале большую спортивную сумку, в ней была эта куртка и кепка.

– И что же?

– Мне надо было ждать в парке какую-нибудь девушку и…

– Изнасиловать её?

– Нет. Я бы всё равно не смог. Просто нужно было сделать так, чтобы она закричала и позвала на помощь.

– Зачем?

– Чтобы меня арестовали.

– Почему?

– Я должен был назваться Ночным Наездником.

– А кто такой этот наездник.

– Он и есть маньяк. Он убивает девочек и женщин. Вы что местные новости не смотрите?

– Я только вчера вернулась из Америки.

– Понятно. По Москва-24 каждый день про это говорят. Он убивает ночью, где-нибудь в парке. У него там как-то так получается. В общем, наездник. Так его назвали.

– Но почему именно вы должны были стать грузовиком?

– Кем? Простите…

– Грузовик – это на сленге значит тот, кто берет на себя чужую вину. Почему вы согласились на это?

– У них моя дочь, чудесная девочка. Ей девять лет.

– Вы же сказали, что от вас ушла жена.

– Ну да. Она уехала в Лондон с каким-то журналистом, а дочка, славу богу, осталась со мной. Только теперь я думаю, лучше бы она сейчас была с матерью в безопасности. Она такая замечательная.

– Кто, мать?

– Нет… То есть, Анастасия хорошая женщина.

– И вас бросила.

– Все в жизни бывает. Теперь давайте, я посажу вас в такси. У меня осталось мало времени. Мне дали всего сутки. Через семь часов они истекут. Вот так.

– Но вас же посадят… что тогда будет с вашей дочерью.

– Я уже всё продумал. Я отправлю её в Лондон к матери. Они обещали мне устроить так, что меня признают невменяемым, отправят в больницу и оттуда мне помогут бежать. Только я в это слабо верю. Со мной всё кончено, да я и не жалею. Пусть. Что ж, раз так всё пошло. Лишь бы с Ангелой ничего не случилось.

– Чушь. Вы же молодой, здоровый, вы должны бороться. Сколько вам лет?

– Тридцать.

– Вот видите. Вам нельзя поддаваться.

– А что же делать?

– Искать дочь. Тогда у них не будет власти над вами.

– Как искать? Где? Москва большая, а у меня всего семь часов.

– А что будет потом?

– Девочку убьют. Они так и написали. И ещё написали, как её будут убивать. Я даже повторить такое не могу. Так что уезжайте. Прошу вас.

– Черта с два, слышите? Черта с два! Да я не сяду, не лягу, пока мы не разыщем девчонку.

– Один в поле не воин.

– Это один. А нас будет двое, слышите? И ещё: почему вы уверены, что они отпустят вашу дочь? Ей же девять, и она свидетельница.

– Я об этом не подумал. Может быть, вы и правы, следует попробовать? Все-таки какая-то надежда…

– Ко… скорее!

Оксана быстро обернулась, толкнула мужчину к стене и обхватила его шею руками. Мимо проехала машина ДПС, освещая все изменчивым синим светом.

– Нет, в таком виде ходить по городу не рекомендуется.

– Что же делать?

– Идите. Я тут рядом живу. Мы уже почти дошли. Там мы почистимся, вымоемся и начнём поиск. По рукам?

Мужчина неожиданно улыбнулся широкой улыбкой, поворачиваясь к свету.

– По рукам. Надеюсь, я поступаю правильно.

– Идите скорее.

Оксана разгорячилась и тащила незнакомого мужчину за руку.

– Вон он, мой дом, третий отсюда. Окна на улицу.

– Отдельная квартира?

– Что ты. Коммуналка. От родителей осталась. Они сейчас в деревню переехали.

– Это плохо.

– В деревне? Что ты. Отлично.

– Нет, я про квартиру. Меня могут увидеть.

– Плевать. Я же артистка.

– Ну да?

– А вы и не знали? Что ж, тем хуже для меня.

– Нет, нет, просто. Я… не смотрю телевизор, уже давно. Всё за компьютером. Теперь даже дома работаю. Ангела растёт, знаете ли. А детские вещи такие дорогие.

– Да, понимаю. Я вообще-то в Голливуде снималась. У нас только в кинотеатре показывали. Может, на DVD ещё выпустили. Но там только экранка, насколько я знаю.

– В кино я уже лет сто не был.

– Я тоже.

И они оба рассмеялись, поднимаясь вверх по лестнице, освещённой тусклым светом маленькой лампочки.

– Послушай, а как тебя зовут? А то мы и не познакомились, – быстро шагая по приступкам, повернулась к спутнику Оксана.

– Вячеслав, можно просто Славик.

– Я Оксана, можно Ксюша.

– Очень приятно познакомиться. А по отчеству?

– Я что, так старо выгляжу?

– Ну что вы…

И они снова рассмеялись, останавливаясь возле крайней двери. Оксана, всё ещё смеясь, стала отпирать замок. Входите, только тихо, тут за дверью два пита-убийцы живут.

– Они, надеюсь, запертые и не покусают?

– Могут. Вообще-то это люди. Муж с женой. Твари ещё те. Тсс. Идёмте, моя комната следующая.

Тихо, на цыпочках, они пробрались к следующей двери. Отперев её, Оксана вошла в совершенно тёмную комнату и, втащив спутника за рукав, заперла дверь и с облегчением прислонилась к ней спиной.

– Всё, частные владения.

Ощупью она нашла выключатель и щелкала им. Зажглась люстра и, зажмурившись от света, Оксана посмотрела на своего спутника, потом повернулась к зеркалу и вскрикнула.

– Ну и вид у нас, как у поросят после лужи. Вот что. Тихо, тихо, бегом в ванную. Ты – идёшь первым, я – после тебя, пока соберу вещи.

– Спасибо, но я…

– Вот, держи полотенце и иди скорее. Только старайся, чтобы вода не шумела.

– Хорошо.

– Вещи оставь там, я потом разберусь.

– Спасибо, но я…

– Иди, я после тебя.

Вячеслав вышел, ещё смущённый. Но энергия девушки успокаивала и давала надежду.

Боясь причинить кому-нибудь неудобство, он купался как мог быстро, тихо и аккуратно. Когда в дверь постучала Оксана, Вячеслав уже вытирался мягким махровым полотенцем. Он чуть-чуть приоткрыл дверь, и ему передали ворох одежды. Постаравшись одеться как можно быстрее, Вячеслав выскочил из ванной с мокрыми волосами и влажными руками. Оксана, даже не взглянув на него, сама скрылась в ванной. Она купалась долго и со вкусом, радуясь, что её никто не торопит.

Вышла она с обвязанной полотенцем головой, окружённая запахом шампуня и геля для душа. И увидела Вячеслава, стоявшего спиной к стене в коридоре, возле закрытой двери её комнаты.

– Боже, Славик, я по запарке захлопнула дверь? Так она гвоздём открывается.

– Нет… я не знаю…

Оксана с размаха толкнула дверь, и та распахнулась настежь.

– Отпёрта же? – Оксана недоуменно посмотрел на мужчину.

– Да я… без вас… неудобно…

Не говоря больше ни слова, Оксана втолкнула его в комнату, вошла сама и закрыла дверь.

– Не будь таким диким. Падай, куда хочешь и дай мне десять минут, чтобы привести себя в порядок, – Оксана прошла за ширму. – Я, если хочешь знать, умею гримироваться быстрее всех на киностудии.

– Не беспокойтесь из-за меня.

– Только говори мне «ты», мы же с тобой… партнёры.

– Хорошо. Я просто думаю, может, зря я согласился с ва… с тобой. Выполнил бы сейчас их желание… и…

– И они убили бы твою дочь. Ты слышал, чтобы заложников выпускали живыми?

– Нет… не знаю… я вообще ничего такого не слышал.

– Вот именно. Подожди, я нанесу боевую раскраску и произведу разведку.

– Это как?

– Боем.

– Я вам…

– «Тебе».

– Я тебе, наверное, все планы спутал?

– А какие у меня сейчас планы? Жениху я отказала, работу закончила, что мне ещё остаётся? Сидеть дома и рыдать в диванную подушку?

– Так это правда?

– Что? – Оксана вышла из-за ширмы с каскадом густых рыжих волос, упавших на плечи и спину.

Вячеслав впервые увидел её такой, при ярком свете люстры. Он онемел, поднялся и уставился на неё во все глаза?

– Что, хороша картинка, правда? И не скажешь, что внутри сидит такая гадость.

– Может, ошиблись? Там пробирки перепутали?

– Нет. Гарантия. А ты тоже, между прочим, ничего, парнишка. В моем вкусе. Я бы даже могла влюбиться, если бы не эта зараза.

– Как же теперь?

– Плевать. Знаешь, я тебе благодарна. Представляешь, что бы со мной было, останься я одна. Повесилась бы, точно. А так – ещё поживу. И, может быть, очень долго.

– Это как?

– ВИЧ в этой форме, бывает, длится много лет, очень много, если лечиться. Можно и до старости дожить спокойно, если соблюдать рекомендации врачей и терапию вовремя проводить – там есть поддерживающая и убойная – пару раз в год кажется, не буду врать – не помню. Где мой телефон? Ага, сейчас найду номер Сергея.

– Это кто? Доктор?

– Мент. Из МУРа. Вот он.

– Зачем?

– Погоди. 640-15-82. Ага, этот. Дрыхнет, поди, как сурок. Алло. Серёжа. Угадай кто. В яблочко. Конечно. Вчера прилетела. А сейчас звоню. Да там так, посидели. Завтра, обязательно. Не обиделся, что поздно разбудила? А, даже так. Лучше бы приехала? Ха-ха-ха. Жди. Буду к следующему новому году. Ну, не знаю, не знаю. Я тут едва с самолёта, как меня перепугали до дрожи. Что там за Ночной Наездник? А? Маньяк? Анальный секс? Чудненько. Многих уже? Пятерых? Не мало. На дороге, в машину? Ух ты. А вдруг я сяду? Я обожаю садиться к незнакомым мужчинам. Ну, да. А как ты думаешь? Иномарка? И какая? Ух ты. А он сам-то какой? Видел кто-то, да? Ого. Ну, ну, ух ты. Ну, да. Отличненько. Пока, целую. Куда? В губы и страстно.

Оксана небрежно бросила аппарат на диван, и Вячеслав проводил взглядом падение дорогого гаджета на вздрогнувший матрац.

– В общем так. Этот Ночной Наездник, как я поняла, похож на тебя: рост 178-181, шатен, карие глаза, лицо удлинённое, подбородок выдаётся и с ямочкой. Ну да, и у тебя – тоже. Ты случайно не занимаешься анальным сексом?

– Нет, – поспешно ответил Вячеслав. – А это что?

– Понятно. Наш Наездник ездит на «Фольксвагене», левое заднее крыло недавно было помято.

– Так что же его не поймают, если столько примет.

– Москва большая. Но это и неважно.

– А что же?

– То, что он похож на тебя.

– Ты думаешь…

– Нет, конечно. Просто тот, кто хотел тебя подставить, знает его. Ты в каких соцсетях обитаешь?

– Только в Линке. По работе необходимо.

– Там есть твоё фото?

– Ну да, – аватарка.

– Тоже вариант. А из личных знакомств? Так. Можешь показать письмо?

Вячеслав достал свой телефон, начал настраивать.

– Вот, это почта, читайте.

– Оно не восстанавливается.

– Как так. Я же всего пару часов назад перечитывал его.

– А так бывает?

– Наверное. Кажется, мою почту взломали. Это хакеры.

– Значит теперь никакой зацепки? Ты не сохранил адрес отправителя?

– Нет… не подумал… не до этого было… Оксана, скажи мне – ты мне веришь?

– Какой разговор. Если бы не верила, привела бы тебя домой? А прикольно было бы…

– Что же теперь делать?

– Искать того, кто хочет тебя подставить. Слушай, где ты говоришь взял кожаную куртку?

– В спортивной сумке в камере хранения на Казанском вокзале. Сумку я оставил в той камере. Так говорилось в письме. А что?

– Сейчас.

Оксана выскочила из комнаты. У неё был лёгкий, почти неслышный шаг и поэтому она появилась в двери неожиданно. Вячеслав, задумавшийся на стуле, даже вздрогнул, увидев её в проёме.

– Вот, – девушка держала в руках куртку, отмытую от грязи и мокрую.

Девушка бросила её на ковёр, и сама упала с размаха, тут же садясь на колени. Вячеслав подошёл к ней и присел, ничего не понимая.

– Она мокрая, ковёр испортит, – проговорил он неуверенно.

– Плевать. Ты что-нибудь видишь?

– Нет.

– Она не новая. Это точно. И довольно дорогая. Ага, вот.

Оксана перебирала полу куртки и застыла. Растягивая её край.

– Пятно видишь?

– Н-да.

– Похоже на кровь, правда?

–Н… не знаю.

– Может быть и не кровь. Ладно, утром отвезём Сергею на экспертизу.

– Зачем?

– Если это кровь человека, да ещё одной из жертв, тогда будет всё ясно.

– Что ясно?

– Ну, понимаешь, это могут быть два варианта: или тебя подставили твои знакомые, чтобы освободить себе дорогу…

– Чего?

– Ну, это не важно. Или тебя подставил сам маньяк. А, может, это одно и то же лицо. Ты где работаешь?

– В «Создателе».

– Что это такое?

– Постановка речи, тесты, имидж и все такое от внешнего вида и до походки. У нас даже есть группа у-шу гимнастики и массажист.

– А зачем?

– Политики, телеведущие, артисты – это все наши клиенты. Они хотят нравиться публике. У нас психологи, лингвисты, стилисты ставят человеку речь и жесты, внешний вид и манеру двигаться – это много значит: как говорить и что при этом делать руками.

– Ну да, примерно знакома. А ты что делаешь?

– У меня банк данных. Вношу в компьютер, слежу за новинками в сети, имею дело с сайтами.

– Не похоже.

– Что?

– Что ты кому-то перешёл дорогу.

– Я же говорил.

– Все бывает.

Вячеслав только сдавленно вздохнул.

– Подумать только, ещё вчера я жил обыкновенной простой жизнью, без проблем, без забот. Ну, там денег не хватало, это сейчас у многих. Дочь росла.

– Стоп. Этот кто-то кто тебя подставил, он знал, что у тебя есть дочь и что ты пойдёшь на все ради неё.

Вячеслав вздрогнул, продолжая сидеть на корточках.

– А скажи, как пропала твоя дочь?

– Она вышла из школы и домой не пришла. Я, когда её искал, одноклассникам звонил. Она от школы только до переулка дошла, больше её никто не видел.

– Это они!

– Кто?

– Твои сотрудники.

– Да нет.

– Есть, есть. Точно. Кто у вас на работе ПС?

– Кто?

Оксана вздохнула, пересела удобнее и снова посмотрела в лицо Вячеславу.

– Ты, когда брился в последний раз?

– Вчера… позавчера… утром, перед работой.

– Оно и видно. ПС – это первый сплетник, он всё про всех знает.

– А. Таких у нас, наверное, нет. Все заняты своим делом. У всех строгое разделения обязанностей.

– Такие люди везде есть, наивный ты человек.

– Тогда я не знаю.

– Ох, а что ты знаешь? Кто у вас заведует кадрами?

– А. Карпюк. А что?

– Адрес знаешь?

– Чей? Карпюка?

– Ох. Конечно.

– Вообще-то, да.

– Едем к нему, – Оксана облегчённо вздохнула и быстро и легко вскочила на ноги.

– Да ночь уже, неудобно.

– Это стоя спать не удобно. А у нас вопрос жизни и смерти. Поехали.

Вячеслав неловко поднялся и взял с пола куртку.

– Да брось её.

– Нельзя. Если меня увидят на улице без куртки, мою дочь убьют.

– Одевай. Значит точно на ней кровь.

Вячеслав с неохотой вдел в рукава руки и повёл плечами, натягивая куртку. В это время Оксана накинула на себя длинный плащ из красного латекса, взяла сумочку, мельком взглянула в зеркало и скомандовала:

– Вперёд. Сейчас бежим к гаражу за моей машиной.

Вячеслав поспешил за ней, на ходу застёгивая молнию до груди.

Это было началом истории их любви.

Полную версию вы найдёте в романе «Ночной наездник» на площадке магазина электронных книг ЛитРес, на странице автора.

Чтобы помнить

Дин Спейс

Обложка создана при помощи встроенного генератора обложек ЛитРес. Все права защищены.

Ветерок задержался в твоих волосах, играя лёгкой рыжей прядью. Солнце светило сквозь неё, не ослепляя меня, и я смотрел заворожённо, как ты сияешь в этом невесомом нимбе волос. Тебе на щёку села маленькая божья коровка, а ты вроде и не заметила. Та так и сидела на твоей веснушчатой щеке, изредка приподнимая пятнистые надкрылья, будто думая, улететь или и здесь хорошо.

– Тебе хорошо, маленькая коровка! – мысленно обратился я к ней, всей душой желая, почти молясь, чтоб этот миг не исчез, не растворился среди тысяч серых, ушедших водой в песок Вечности.

Лёгкий ветерок налетал изредка, охлаждая нашу кожу, а мы лежали на туристическом коврике посреди поляны под ярким Солнцем. Вдалеке тонкими голосами перекрикивались наши дети, они играли с Артуром, тот молчаливо бегал возле них мохнатой кометой. А вокруг был июль, он разливался покоем по перелескам, по нашей поляне вдали от дорог и автоматических сельхозов… В вышине чёрточками прорезали небо вопящие стрижи, у них была вечная охота на юрких насекомых. И безоблачные небеса были глубокими и синими. Совсем не такими, как на станции у Мимаса, – спутника Сатурна.

Вспомнив о скором вылете, я тут же перевернулся со спины на живот. Тогда ты машинально убрала у меня со спины пару приклеившихся травинок. А пусть бы и остались. Хоть частичку Земли увёз бы с собой. Почти полгода в полётах и вахте на станции Мимас-2, собирать данные и анализировать перед отправкой на Землю, ставить бесконечные опыты.

Травинки, я после дневной вахты держал бы вас в руках, вдыхал бы исчезающий аромат Лета… Больше этого мне не позволят провезти на базу, даже фото в рамке запрещены, каждый грамм на счету, с собой везём море приборов и материалов. Потому я выгляжу как доходяга, заставили сбросить семь килограмм перед отлётом. Через день живу на капельницах с глюкозой и гормонами, вот ведь зараза, как они надоели!

– И зачем тебе такой дрищ нужен, девушка? – заглянул я тогда в твои хитрые зелёные глаза с желтоватыми ободками у зрачков.

– Ну-у… – блестящие глазки быстро ощупали мою угловатую фигуру, на секунду задержавшись на тёмных волосах груди, затем взгляд недвусмысленно остановился на слегка оттопыренных чёрных плавках. – Почему-то мне кажется, что ты меня ещё разок вечером удивишь!

Знаю я этот твой лёгкий прикус уголка розоватого рта, изучил за те восемь лет, что мы вместе после Академии. Мой братец будто почувствовал твоё желание, тут же стал тогда наливаться и твердеть. Я встряхнул головой, пытаясь переключить внимание, а ты, всё понимая, тогда засмеялась звонко, схватила меня за ладонь с длинными пальцами программиста и приложила пониже спины к своим сладким мягким булочкам, покрытыми рыжеватым пушком и оголёнными за полосочкой бикини.

– Ох, Нин, дети же, – я мотнул головой в сторону двойняшек. Сашка и Маринка ничего не замечали, на бегу издавая возгласы, изредка прерываемые радостным взрыком Артура. Увлёкшись игрой с кавказской овчаркой на дальнем углу почти прямоугольной поляны, они не обратили внимание даже на огромный диск рейсового космобуса, тихо проплывшего в десятке километров со стороны ближайшего городка, а затем внезапно прыгнувшего в глубину неба, превратившись в тонкую чёрточку, после в яркую искорку… И вот нет его.

А мы с тобой целовались, губы твои были сладкими и пахли земляникой. Ты медленно запустила руку мне в плавки, а другой рукой нетерпеливо схватила мою ладонь и почти насильно заставила запустить её под чашечку лифа, где я нащупал небольшую грудь и стремительно твердеющий сосочек. О, божечки!.. Я тогда замочил плавки, и переодеться было не во что.

И мы лежали и смотрели вдаль, слушали вполуха дальние возгласы детей. А когда Солнце стало клониться к закату, ты опять игриво посмотрела мне в глаза, многообещающе прикоснулась к уже подсохшим плавкам и встала, потянувшись. Я смотрел на твою гибкую фигурку, покрытую лёгким рыжим пушком, и всё удивлялся, как же мне повезло тогда, в Академии. Лучшая из выпускниц физтеха, талант, какой рождался раз в сто лет, идеолог и создатель теории гипердрайва. Да и просто красавица.

Каждому было известно, кто на третьем курсе подал докладную записку о возможности гиперперехода самому Гришину, нашему мэтру физики и декану факультета. И научный мир вздрогнул тогда. И вся Земля вслед за учёными. Парни не давали потом тебе прохода. А ты ответила только на мой взгляд, обычного брюнета с большим упрямым лбом, не великого красавца, и не самого лучшего, но усердного инженера-программиста с параллельного потока.

– Скоро ходовые испытания «Прометея»? – спросил я, поддавшись внезапному интересу. Ты ещё стояла секунду, потягиваясь в лучах уже склонявшегося Солнца, и твоя фигурка казалась золотой статуэткой с гривой огненных волос. А потом повернулась ко мне, и её взгляд стал тёмным, как крымская яшма из камнерезного музея.

– Да, через месяц… Но зачем сейчас об этом? Мы ж отдыхаем! – недовольно воскликнула ты и сделала движение, будто хотела топнуть ногой. Я тут же притянул тебя, зарывшись лицом в тёплый мягкий живот. А мои пальцы привычно нащупали внизу спины две приятные ямочки на талии. Я знаю, куда нажимать, когда ты седлаешь меня, это вызывает твой стон наслаждения.

На днях я улечу на станцию, а вы, учёные и космонавты, как раз собирались заниматься первым в истории испытанием гипердрайва. Огромный бугристый «Прометей», превращённый за пару лет из безэкипажного карготранспорта в дальний звездолёт, будет как раз между орбитами Сатурна и Урана, примерно в паре астрономических единиц от Мимаса, совсем рядом с нами. Тебе принадлежала честь нажать Ту-самую-Кнопку, запускающую гипердвигатель, из Центра на Земле.

А после испытаний звездолёт отправится к ближайшей звёздной системе с планетой земного типа. Он уже загружен семенным материалом всех культурных растений Земли и клетками животных в особо защищённых камерах клонирования, ведь ничто живое не могло пережить длительный гиперпереход из-за микрофлюктуаций континуума пространства-времени, так ты мне объясняла.

Искин, капитан безлюдного корабля, выйдя после гиперперехода в дальние пределы той звёздной системы, запустит километры стоящих рядами камер во тьме бесконечных трюмов. В тишине и темноте за несколько месяцев полёта на ионной тяге к планете земного типа в тех камерах разовьются тысячи детёнышей животных, о которых позаботятся обслуживающие роботы, принимающие любой облик, – полиморфы. Специально созданы такими, чтоб детёныши привыкли к будущим поселенцам. Клоны животных родятся как раз к прилёту на ту планету.

А нам останется только ждать сигнала с «Прометея», что всё прошло по плану, и та новая Земля заселена животными, засеяна и подготовлена для колонизации. Опять же, не взрослыми, а выращенными уже в другом корабле клонами людей. Это будет скорее всего «Аякс», примерно такой же карготранспорт, поговаривали о его скором переоснащении. Перспективы были столь радужны, что все на Земле буквально ходили на ушах. Если и не мы сами увидим другие планеты, то наши потомки, пусть и клонированные.

*

Твой браслет на левой руке внезапно подал сигнал, над ним появилось почти человеческое лицо нашего дворецкого, как ты называла его в шутку. Тогда ты резко отстранилась от меня. Вежливо и тихо робот напомнил, что через час будет готов ужин. Затем поинтересовался, подавать ли транспорт минут через десять-пятнадцать. Ты согласилась, со вздохом повернувшись ко мне.

Твои длинные золотистые ноги и треугольник бикини притягивали моё внимание, что не ускользнуло от внимательных зелёных глаз. Быстро погрозив мне пальчиком, ты направилась к детям, громко созывая всю банду готовиться к отлёту домой. Сашка был недоволен, ему как всегда хотелось до ночи бегать с Артуром, а Маринка уже изрядно проголодалась и хотела пить.

К моменту прилёта типового пузатого диска из ближайшего городка все были в сборе, хоть и не все довольны. Когда погрузились в это чудо дискшеринга, не забыв убрать за собой в контейнер утилизатора бумажки и обёртки с поляны, ты была задумчива и отстранена. Мои прежние вопросы явно натолкнули тебя опять на размышления о скорых испытаниях.

Мы расположились на откидных сидениях, встроенных в стены диска. Между сидениями были врезаны небольшие ромбовидные иллюминаторы, к которым тут же прильнули наши дошколята. На твоём почти белом лице с веснушками пролетали отражения мыслей о работе, нас там точно не было.

Ты всегда плохо загорала, даже удивительно. И в этот раз лишь слегка раскраснелась. Мне же хватило полдня под нашим Солнышком, чтоб уже выглядеть как потомок Мамая. Образ кочевника довершали лёгкая тёмная небритость и карие, почти чёрные глаза под нависающими веками, будто я всегда прищуривался.

Пока ты была такой задумчивой букой, я баловался с Артуром, который смирно лежал у наших ног, положив большую умную голову на передние лапы. Я пристально глянул в его светлые глаза, затем так же высунул язык и стал быстро и прерывисто дышать, будто от жары. Мохнатый кавказец поднял голову, глядя на мои выкрутасы, затем опять опустил её на лапы, но смотреть не перестал. На мою третью попытку поиздеваться пёс вдруг вскочил на все лапы и издал громогласный лай. В тесном диске это вызвало буквально бурю возмущения. Дети с визгом оторвались от окон, где мелькали полосы красок пролетаемых лесов и полей. А ты внезапно вынырнула из своих дум и пребольно хлопнула меня по плечу свёрнутым ковриком.

– За что, Нинка? – возмутился тогда я, картинно потрясая руками в воздухе, а потом хохотал вместе со всеми. Пёс крутился на месте, ему негде было развернуться в маленьком диске. Его громкие вопли почти оглушили нас, пушистый хвост работал как бешеный, но на счастье мы уже подлетали к дому. Артур первым рванул из проёма открывшейся двери наружу, там остановился и, отряхнувшись, понёсся по травяному двору, оглашая округу своим лаем. Дети, конечно же, побежали за ним.

А ты вышла, покачивая бёдрами, и направилась к дому. Почувствовала мой взгляд, опять призывно обернулась и томно наклонилась, водя ладонью по голени и бедру, дав мне возможность лицезреть прекрасные тугие булочки под стрингами, чуть прикрытыми почти прозрачным парео. Ох, мой парень, спокойнее, ещё не вечер…

И мы не спеша направились к дому.

За спиной серой тенью мелькнул бесшумно улетающий диск.

*

Наш дом, конечно, не был дворцом, но для жителя, скажем, начала двадцать первого века, это был бы почти замок. Море дешёвой энергии, новые технологии, простой способ получения всех видов еды открыл нам двери если не к процветанию, то уж точно к уровню миллионеров прошлого века. Тем более, что за большим хозяйством с пристройками ухаживало несколько роботов. Кстати, один из них, тот самый предусмотрительный дворецкий, на самом деле секретарь-помощник, спешил к нам навстречу, неуловимо переставляя почти человеческие ноги, отчего казалось, что он парит над землёй.

– Дорогие! – обратился он к нам, оставив недвусмысленный пробел в обращении, ни лебезить, ни унижаться робот не был приучен, да и мы к нему обращались почти как к равному. – Ужин почти готов, стол накроем минут через десять. А вы пока приведите себя в порядок.

Дворецкий, конечно же, заметил состояние моих плавок. А мне не стыдно, да и переодеться точно не помешает.

– Нина, вам поступило двадцать шесть новых сообщений по поводу… – тут ты прервала его тираду нетерпеливым взмахом руки.

– Потом… Всё потом! – твой взгляд пообещал мне продолжение нашей поляны, в более интимной и располагающей обстановке. Дворецкий всё понимал и не стал настаивать. Ведь ты отличалась той непреклонной силой воли, которой позавидовал бы Чингисхан, да и любой другой завоеватель, и могла сама себя организовать на любое дело. Раз сказано: «Отдыхать!», то это и значило отдыхать, а не на письма и видеозвонки отвечать.

Внутри дома было прохладно, и просто хорошо. Разошлись по своим комнатам. Автогорничная в виде блока приводов и длинных складных рук под потолком быстро и плавно разложила нужную мне одежду на кровати. Счастье ещё, что мы не обленились настолько, чтоб нас одевали и, скажем, чистили за нас зубы. Был такой древний мультик, кажется, и там парнишке все делали Двое-из-Ларца, Одинаковы-с-Лица. «Совсем как наши боты. Надо будет Нине рассказать!» – усмехнулся тогда я своим мыслям. Интересно, что ты мне приготовила? Интрига, однако!

Парочка травинок таки умудрилась остаться у меня на спине. Робот хотел утилизировать их, но я жестом остановил его. Подумав немного, я положил их в нагрудный карман рабочего лёгкого скафандра, что висел в самом начале ряда обычной одежды в стенном шкафу. Так требовал Устав Космофлота, чтобы мы были готовы за секунды к любой ситуации.

В случае ЧП я бы не сопротивлялся, и позволил автогорничной одеть себя за пару мгновений. Я знал, что такой же скафандр был у каждого члена семьи, того требовал тот же Устав. Мы все в этом дворце как одна боевая единица Земли. Тем более, что это семья Руководителя Проекта.

Кстати, при мысли о боевой единице, тут же ожил мой широкий браслет, переключившись в режим готовности бластера, показав это жёлтым миганием. Достаточно было подумать о взводе, указать мысленно на цель, и она бы испарилась в секунду. Я успокоил излишне ретивый аппарат, и он засветился успокаивающе зелёным огоньком. Надо будет изменить порог готовности бластера, а то так дом разнесу, здесь не Глубокий Космос с его опасностями.

Быстро принял душ, оделся в обычную льняную домашнюю одежду. Всем видом хотел показать, что ничего не происходит сверхординарного, самый обыкновенный вечер. Спустился в зал-столовую, конечно первым, как всегда. Длинный стол частично находился в закруглении стеклянного эркера дома, повторяя формой его выступы. Дизайном дома ты сама занималась, привлекла тогда парочку творческих подруг. И сделала из нашего гнёздышка шедевр, ещё до рождения детей.

Так что они не знают, как это жить пусть и в комфортабельной, но всё-таки общаге Академии, которая раскинулась небольшими уютными типовыми домиками у горного озера на Алтае. Ближайшие учебные корпуса находились у прежнего Бийска. Люди кучковались теперь только для учёбы в ВУЗ-ах и культурных мероприятиях, изредка для сложной работы, а по большей части сидели по домам и виртуалили. Потребность в старых огромных городах отпала, как когда-то, – в конной тяге или двигателях внутреннего сгорания.

Я услышал, как в прихожую ворвались двойняшки, тут же перехваченные бдительным дворецким, обеззаразившим салфетками их руки, немного задержавшись почему-то у Маринки. Автогорничная спустила с потолка длинные манипуляторы и вымыла лапы стоически перенёсшему это издевательство Артуру. Он встряхнулся и бодро проследовал к своей кормушке, где его ждал заслуженный кусок мясного брикета. Саша же подбежал ко мне и уткнулся в пояс, обхватив ногу, просительно и молчаливо глядя снизу прямо в глаза.

– Пап, не верь ему! – возопила подошедшая Маришка. Она явно что-то прятала за спиной. Я терпеливо ждал, не говоря ни слова, только таинственно и заговорщицки глянул на секунду прямо в сашкины хитрющие глаза. Как же они похожи на твои, Нин! Та же яркая зелень весеннего луга. А маринкины глазки разрезом хоть и твои, но карие.

Через пару секунд колебания дочка не выдержала и вытащила из-за спины ящерку, зажатую в ладошке. Та была очень обалделой, всё пыталась вырваться и сбежать, но Маринка ловко перехватывала её то под светлое пузико, то накрывала спинку ладошкой. Её руки были исцарапаны ящеркиными коготками, но упорства дочке было не занимать, я даже знаю в кого она такая.

– Я взяла её поиграть, а вот Сашка… – тут Мариша от возмущения заранее всхлипнула. – Он сказал, что ты заругаешь и заставишь просить прощения у всей её семьи на том болоте.

Тут Маринка поняла, что ляпнула. Ведь им категорически запретили играть у дальнего заболоченного озера, где тонули даже коровы. Было пару лет назад, ох, и шуму на всю округу подняли роботы-сельхозники, даже в новостях показали.

Дети тут же виновато повесили головы. Я молчал, а они гадали, что им скажу. Даже ящерка вроде успокоилась, либо просто смирилась с незавидной судьбой домашней игрушки.

– Ладно, поступим так… На болото, молодые люди, вы уже точно не пойдёте. Да, и не спорьте! – увидел я, как они дёрнулись что-то сказать. – Тем более, что Артура я вам точно больше не отдам. А без него не отпущу!

Пёс услышал своё имя и радостно гавкнул так, что звякнули наши призы в стеклянной горке.

– Вот… А пойдёт туда, как ни странно, наш дорогой секретарь, – я повернулся к нему. – Знаешь тот большой плоский камень на берегу озерца? Одна нога здесь, другая там!

По гостиной будто пронёсся вздох, робота с нами уже не было, как и ящерки в руке у Маринки. Она ещё секунду ошарашено глядела на свою пустую ладошку. Прошла буквально половина минуты, и вот секретарь возник передо мной с докладом, что «животное на месте». Я представил обалделый вид ящерки на камне и захохотал, а дети вслед за мной, не понимая, что меня так развеселило, но за компанию с папкой.

– Что у нас тут происходит? – вдруг раздался твой голос прямо за мной, со стороны лестницы. Я сразу обернулся. По ступеням спускалась если не богиня, то небесное существо, без сомнения. Приталенное длинное платье цвета морской волны с бежевой полосой лифа, открытые точёные плечи, отливающие золотом в лучах заходящего солнца из окон второго света нашего дома, босоножки, украшенные бутончиками мелких цветков, брошь того же стиля.

Ты тогда задержалась к ужину, и я понял, почему. Рядом с твоей спальней был выход в оранжерею, и ты пару минут выбирала украшение для волос. Большой бутон альстромерии был вплетён в твою греческую косу, которая слегка небрежными рыжими прядями спускалась на открытую спину.

Дети тут же кинулись к тебе, наперебой рассказывая про пойманную ящерку, и как дворецкий отнёс её на жёлтый камушек у озера, и прочее, и прочее. А я смотрел на тебя, молча подёргивая льняной шнурок рубахи. Ты, конечно же, чувствовала мой взор, но ни словечком, ни жестом не ответила.

И только слегка подтолкнув малышей к накрытому столу, сверкнула зелёной молнией откровенного взгляда, что обжёг меня. Опять проснулся братец в штанах, как всегда, не вовремя. «Потерпи, дорогой!» – только и мог думать тогда я, пока мы усаживались на места, в то время как автогорничные расставляли блюда и тарелки, подливали соки детям и напитки нам с тобой.

За столом мы не смотрели друг на друга, а только отвечали на хохот и радость детей, рассказывали им истории, похожие на сказки, – я про Дальний Космос, ты про свою работу. А когда все наелись, и глаза детей стали слипаться от сытости и усталости, ты кинула недвусмысленный взгляд на секретаря. Он сразу оказался возле детей, мягко положил свои руки им на плечики и заговорщицки прошептал на ушки нечто вроде: «Пойдём со мной, тако-о-е покажу!»

Детишки подбежали по очереди, чмокнули нас с тобой в щеку и улетели вслед за дворецким на верхние этажи в свои спальни. За пару лет это стало почти ритуалом, вечерним детским волшебством. Секретарь очень помогал нам с процессом засыпания малышей. Не удивительно, в каждого робота ведь вшивали знания о психологии людей, так что иногда их предупредительность граничила с какой-то магией.

И пока боты-горничные, спустив руки с потолочных блоков, быстро и незаметно убирали со стола, ты медленно и величаво встала, как царица. Поманив меня пальчиком, направилась в малую гостиную, где нас никто не мог потревожить, даже Артур, который уже посапывал на своём лежаке у стены.

*

В сравнительно небольшой, смежной с огромным залом комнате, которую мы называли малой гостиной, был включён покрытый цветочными изразцами высокий инфракрасный камин, идеально симулирующий настоящий с дровами. Волны тепла наполняли помещение, таинственные отсветы от огня выхватывали полосатую и пушистую якобы шкуру на полу, удобные массивные резные кресла, отодвинутые к стенам, небольшой секретер и шкафчик со старинными бумажными книгами, которые опять вернулись в моду после десятилетий забвения. На низком столике в том же средневековом стиле стояла кованая, с узорами, чаша, полная спелых фруктов. Их насыщенные ароматы кружили мне голову. Треск дров наполнял покоем, будил в нас нечто древнее, что пришло от предков, тысячи лет глядевших в глубине пещер в живые языки пламени бесчисленных костров.

За высоким окном угадывался тёмный лес, колеблемый ветром, а за ним узкий серп Луны. На фоне тёмного спутника Земли ежеминутно возникали искорки стартующих или садящихся кораблей, отражающих свет звёзд и зашедшего Солнца.

Но на эти привычные красоты я не обращал внимания. Потому что, сбросив у входа босоножки, ты остановилась будто в раздумье перед светящимся камином. И его красные отблески окутали тебя, а твои волосы, казалось, пламенели собственным насыщенным огнём. Ты слегка повернула голову, в отведённой чуть в сторону руке горела на просвет оранжевым та самая альстромерия из греческой косы.

– Поможешь с платьем? – это было приглашение, не вопрос. Осторожно подошёл к тебе, любуясь тонким носиком на слегка повёрнутом ко мне веснушчатом лице, а твои глаза были закрыты, ресницы дрожали в ожидании. Сначала положил руки на талию, затем правая рука будто сама стала нащупывать магнитные застёжки. Вдыхая твой нежный аромат, стал осторожно прикасаться губами к длинной шее, потихоньку переходя поцелуями на плечико.

Платье, казавшееся в темноте малой гостиной почти чёрным, тяжело упало к твоим ногам, и ты нетерпеливо переступила через него. На тебе остались только нежные кружевные трусики, и ты откинулась назад, ища губами мои губы, в то время как мои руки уже лежали на маленьких куполах грудей, пропуская между пальцев большие стоячие соски, ощущая подушечками шероховатость их ареола. И через льняную рубаху я чувствовал твоё разгорячённое тело, резкий стук твоего сердца. Ты очень хотела меня, на это опять среагировал мой братец, но теперь я не сдерживал его порывы.

За несколько резких движений я сорвал с себя всю одежду, а ты развернулась ко мне и повалила меня на шкуру, в нетерпении впившись губами в мой рот. Я помог тебе избавиться от последнего препятствия, что было между нами, – сняв твои трусики, и ты быстро, но нежно провела рукой по моему достоинству. А затем, шустрая и гибкая, как та ящерка, ты перевернулась на мне, подставив моим губам самое сладкое и желанное, и я впился ими в раскрывшийся розовый бутон, что вызвало твой глубокий сладострастный стон. Я чувствовал, как ты сначала руками, а затем ртом ласкала моего братца, и сдерживался, чтоб не кончить тут же от наслаждения.

И когда ты дёрнулась уже раз пять в сладких конвульсиях, то вдруг резко вспрыгнула надо мной, опираясь на моё солнечное сплетение. Ты резко вогнала братца в себя, во влажную и столь приятную глубину. Чуть откинувшись назад, опираясь на руки, ты стала двигаться, а я помогал тебе, слегка подталкивая тугие бедра вверх и придерживая их обратно. Твои глаза были полуприкрыты, изо рта вырывались стоны и хрипы. Иногда ты прерывалась, впиваясь в мои губы, слегка покусывала их, отрывалась, и вновь откидывалась назад, снова и снова погружая моего парня в свои сладкие глубины. Я кончил, а ты потом лежала рядом на шкуре, водя пальцем по моим волосам на груди, рассеянно глядя на огонь камина. И когда я смог снова, ты распласталась на мне, схватила мои ладони и прижала их к своему крестцу возле венериных ямочек. И мы застыли, а ты стонала, ощущая моего братца в себе на всю длину. Потом мы кувыркались, хихикали, и будучи сверху, я вытянул твои руки, а ты подалась, сдалась мне как мужчине, закрыв глаза и подставив нежную шею. Я поцелуями шёл вниз и вниз, от шейки через груди и мягкий живот со впадиной пупочка к нежной коже изнутри бёдер и закончил самым сладким и желанным. А ты изгибалась и кричала так, как в первый раз.

И все повторялось вновь и вновь, и время застыло для нас двоих. Только для нас двоих…

*

В обед пришёл вызов, когда я был в кухонной зоне и пил апельсиновый сок. На экране, возникшем над моим браслетом, был Васко, португалец с загорелым лицом чуть темнее моего. Он заведовал готовностью команды. Быстро обсудив детали, как и во сколько встретиться вечером на Луне в пункте сбора, мы отключились. Обернувшись, я увидел тебя. Ты стояла в махровом белом халате с пурпурной каймой. И твой взгляд был слегка сонным, только проснулась после наших ночных борений и побед. Но ты серьёзно и молчаливо глядела на меня, будто нас уже разделяли те бесконечные миллионы километров ледяного Космоса.

– Что? – спросил тогда я, а в ответ ты лишь молча дёрнула головой, мол, ничего такого, развернулась и также молча удалилась в сторону оранжереи. Я знал, что в её душистых зарослях ты обретаешь покой, пусть и ненадолго, когда тебе надо сбежать от всего этого мира. И потому не стал удерживать, а позвал пса гулять, на что тот радостно согласился. Мы тогда сходили к тому самому жёлтому камню у заболоченного озера, и Артур гонял ящерок и лягушек, всем видом показывая мне свои отличные бойцовские качества.

Я расточал ему похвалы, он это заслуживал. И положив руку на большую мохнатую голову, я думал с грустью, что полгода не увижу его. Потому присел на корточки и глянул в преданные светлые глаза. Артур, немного поколебавшись, положил мне тяжёлую мощную лапу на плечо и лизнул в щёку. Он тоже чувствовал, что скоро настанет разлука, как было уже раза четыре за его жизнь. Я обнял преданного друга, и мы так застыли на несколько мгновений. Плевать, что грязными лапами после болота он испачкал мне рубаху. Мы медленно шли домой, и Артур всё норовил сильнее прижаться к моей ноге, а я чувствовал мощь его плотных мышц сквозь толстую шкуру. Навстречу бежали дети, и мы до вечера играли и дурачились возле дома.

А в ночь, я поцеловал всех, облачился в лёгкий скафандр из шкафа и на перекладных дисках и космобусах добрался до базы на Луне. Проверив оборудование и материалы, всей командой из четырёх сотрудников мы погрузились на наш дальний транспорт и пустились в двухнедельное путешествие к Мимасу.

Полёт был унылым и мучительно долгим, но мы коротали его в учёбе, совещаниях и переговорах с Землёй, пока задержка времени позволяла вести диалоги; иногда в настольных играх, но они быстро наскучили. Мы серьёзно настраивались на предстоящий рабочий процесс, иногда тяжёлый, вредный и опасный. Дальний Космос не шутит.

А я всё вспоминал разговор с тобой, на который ты вызвала меня, как только мы вылетели с Луны. За окном у тебя было утро, сигнал запаздывал на полторы секунды, но это нам почти не мешало.

– Привет, – тихо произнесла тогда ты, и затем почему-то молча и пристально смотрела прямо мне в глаза с виртуального экранчика, будто решаясь на нечто. Удивительно, я не припомнил случая, когда бы ты сомневалась или колебалась сказать хоть что-то.

– Серёж, такое дело, не успела рассказать… – и опять замолчала, натянув на лицо большую узорчатую шаль, в которую куталась так, что только изумрудные глаза выглядывали. Ты сидела на террасе, скрестив, как йог, длинные золотистые ноги на плетёном кресле-шезлонге. За тобой колебался от ветерка и был окутан прозрачным туманом утренний смешанный лес.

– Ну, не томи, что у тебя? – я оторвался от полётного задания, немного усталый после путешествия с пересадкой. Предположил самое логичное. – Боишься за испытания?

– Нет… другое, – и опять молчание, ты покачивалась в кресле, явно что-то недоговаривая. – Там с «Прометеем» всё в порядке, расчёты показали успех. Понимаешь…

Теперь я повернулся от стола всем телом, откинулся на стуле, показывая тебе всё своё внимание, и вздёрнул тёмную бровь в вопросе. Ты вздохнула.

– Ладно… Тебе не до того, потом расскажу… Балашов, не отвлекайся, работа ждёт! – чуть съехидничала напоследок, назвав по фамилии, показала язык и отключила связь.

На мои попытки возобновить соединение ты не ответила тогда. Ну, ладно, не знаю, что такого хотела сказать, но тут ты права, работы было непочатый край, готовиться надо было весь полёт, составлять программу, предусмотреть все детали.

Я с головой ушёл в подготовку работы, и так пролетели те две недели в пути, а затем плавно перешли в процесс на базе по прилёту. Нам некогда было даже рассматривать великие Кольца, но в кают-компании мы могли наслаждаться видом, когда Мимас нам их не заслонял или положение летящей базы было под углом к ним, а не с торца этого чуда нашей Солнечной системы.

К каждому из нас было приставлено по паре роботов-помощников, точные копии моего домашнего дворецкого. Они ждали каждую из смен, которые прилетали на базу для полугодия работы, выращивали нам еду в теплицах, заботились о лабораторных животных, добывали воздух и воду из минералов в Кольцах.

*

Тогда на Мимасе-2 я так заработался, что только принятое сообщение от тебя с краткой информацией, что дома всё хорошо, а ты уже в Центре, вернуло меня в реальность. Я осознал, что сегодня будет впервые запущен гипердрайв. Он должен был работать буквально одну тысячную секунды, чтоб корабль смог прыгнуть в пределах межорбития Сатурна и Урана, одним скачком став ближе на пару астрономических единиц к седьмой планете.

По всем новостям, что с Земли доходили до нас более чем с часовой задержкой, показывали бугристую многокилометровую тушу «Прометея», которую искин-капитан уже подвёл к точке испытания и сориентировал точно по лучу из центра Солнца, что виднелось самой яркой звездой на почти чёрном небе, полном других звёзд, тускнеющих возле Колец и огромного полосчатого Сатурна. Солнечный ветер с фордевинда должен был слегка помочь в перемещении судна. Мы в телескопы базы могли наблюдать только слабую звёздочку, отражающую свет ещё более далёкого светила, но трансляцию с малых ботов сопровождения, расположенных рядом с кораблём, принимали за минуты.

К моменту испытания я, как исполняющий обязанности руководителя экспедиции, разрешил всем оторваться от работ и собраться в смотровой комнате с телескопами. Ретивый и горячий Арслан, самый молодой из команды, уже закончил работы с фильтрами на сегодня и прибыл первым. Чопорный и педантичный Петер Густаффсон был недоволен остановкой работы в химлаборатории, но понимал важность момента, потому пришёл с холодным и непроницаемым узким лицом. Последним заявился Васко, он прибыл с дальних теплиц. У двери собрались наши роботы, кто мог оставить рабочее место. Им тоже было по-своему интересно, чисто в научных целях.

Искин базы специально для нас соорудил за секунды большие виртуальные голубоватые экраны, на которые транслировал увеличенное изображение «Прометея», виды с его камер, смотрящих по всем сторонам корабля, а также научную информацию как небольшие графики и диаграммы. Отдельно бежали тысячи строк исполняемых кодов капитана «Прометея», но на мой нетерпеливый жест искин убрал эту ненужную информацию. Думаю, по всей Солнечной системе остановились работы, но никто не был против, все застыли в ожидании.

Там, далеко на Земле, ты уже нажала Ту-самую-Кнопку, сигнал шёл больше часа к нам, и вот-вот должен был достичь «Прометея» и базы. Мы все застыли, глядя на отсчёт секунд, и даже Петер вроде бы сглотнул тогда, чего за ним никогда не замечалось. Арслан стоял у спинки стула и яростно поднимался и опускался на ступнях в нетерпении. Мы с Васко сидели на креслах, и я заметил, как он сжал тогда подлокотник до белых костяшек на загорелых руках.

Момент НОЛЬ!..

Иссиня-чёрный луч ударил из кормы вдруг исчезнувшего «Прометея», ушёл куда-то в сторону звёздочки нашего Солнца и за секунду развеялся, исчез. Приборы показали, что корабль успешно переместился в намеченную точку, где сравнительно рядом, в тысячах километров его ждали другие боты-наблюдатели. Мы радостно стали поздравлять друг друга, и если б на нас были цилиндры и киверы, то бросали бы их в потолок базы. Но на нас были рабочие лёгкие скафандры, а встроенный шлем не побросаешь вверх.

*

Внезапно на экране исчезли изображения и данные, загорелись огромные красные надписи «ОПАСНОСТЬ!», мерзко взвыла сирена. Роботы подхватили нас и буквально понесли по переходам, коридорам и лифтам, где медленный человеческий глаз только и успевал выхватить красные ленты мелькающих мимо аварийных сигналов.

Ничего не соображающих и задыхающихся от такой скорости членов команды, роботы доставили, оказывается, прямо в челнок, а сами остались на базе по аварийному протоколу. И только тут мы смогли отдышаться и сразу вызвали данные на свои браслеты. Теперь я понимал, кажется, состояние ящерки, когда её отнёс наш дворецкий на тот жёлтый камушек