Вы не авторизовались

А был ли мальчик? бесплатное чтение

Скачать книгу

1

Зритель любит детективные фильмы. Приятно смотреть картину, заранее зная, чем она кончится.
«Берегись автомобиля»

Пятница. Утро. Вся семья в сборе. Павлику вчера исполнилось три года. Он, обложенный новыми игрушками, внимательно следит за перипетиями судьбы мультяшного Дяди Федора. Полина пользуется каждым удобным мгновением, чтобы закинуть в рот сына ложку каши. Павлик морщится, держит ухо востро, но изредка продовольственные войска прорывают плотные ряды обороны. Платон не спеша пьет кофе и наслаждается этим сладким мещанским счастьем. Он щурится от пробивающегося сквозь тополя за окном октябрьского солнца, хрустит пресным печеньем и не думает ни о чем. В такие мгновения ему хочется поставить жизнь на паузу. Это медленные минуты полного блаженного забытья, не свойственного его изощренному сознанию. Здесь его убежище. Параллельный мир, другая реальность. Закрывая за собой дверь, он оставляет за порогом все лишнее. А лишнее и есть – все. Все, кроме Павлика. В этом человеке сконцентрировались вся любовь, вся суть и вся сущность Платона. Он и не подозревал прежде, что способен испытывать подобное. Среда его обитания была всегда полна риска, скоропостижных перемещений, смены имен и даже обличий, и, прежде всего, она была сплетена из эгоизма. Это диктовало не столько и не только нутро Платона. Это были непременные условия собственной безопасности. Причем он настолько привык существовать в этой парадигме, что она вовсе его не тяготила, и, даже напротив – дарила ему ощущение занятости, осмысленности и всячески наполняла его жизнь. Никому не доверять, полагаться исключительно на собственные силы, мозги и руки, ни к кому и ни к чему не привязываться, не бросать якорь… Это все стало частью его характера, его «самости». Нельзя сказать, что вовсе не подкатывало к горлу горьким комком одиночество, но Платон давно научился реагировать на это молниеносно. Первые же признаки депрессии топились в виски, женщинах и работе – банальном пиратском наборе, если не брать в расчет работу. Банально, даже пошло, но, как ни странно, работает. Работа была для него всем, и при необходимости заменяла тоже все – друзей, жену, семью… Да и не страдал он особо без жены-то. Когда случалось задуматься или замечтаться об идеальном «пенсионном» укладе, то жены там и вовсе не было. Это никогда не были уютный камин и песня моющейся посуды, льющаяся с кухни. Платон не относился к бытовым романтикам, стремящимся к тихой радости домашнего болотца. Эти гоголевские персонажи и рады бы сидеть в продавленном кресле с рюмкой чего-то там, поглаживать брюшко и радоваться мелодии быта: «Жена. Хорошо, что есть жена…» Ну, есть. Ну, жена. И что? Зачем? Все, что ему требовалось от женщин, Платон привык получать и без совершения утомительного и недешевого обряда бракосочетания. Более того, быть никому ничем не обязанным – в этом находилась особая прелесть. После секса Платону не хотелось даже разговаривать. И он мог себе это позволить. Все попытки партнерш завести беседу пресекались коротко и твердо.

Другое дело – дети. Точнее, сын. О сыне Платон мечтал с детства, как бы странно это ни звучало. С того самого, его личного уродливого детства, в котором он встречал мало чего хорошего. Эта мечта была его долгом. Долгом самому себе. Еще будучи мальчишкой, Платон поклялся, что когда-нибудь он сделает хотя бы одного ребенка счастливым, так как он-то точно знает, что именно маленькому человеку для этого нужно. И потому он, Платон, никогда не станет взрослым в том понимании, в том обличье, в котором он привык с ними (взрослыми) сталкиваться. Кто, будучи ростом с гнома, не давал подобных обещаний, честно говоря? Все они забываются, стираются из памяти и крови, стоит лишь подвергнуться жесткой общественной обработке школой, работой и социумом – всем тем, что мы ошибочно называем «взрослением». Но в любом стаде есть исключения. Вот и Платона настиг какой-то генетический дефект, который позволил ему пронести эту детскость сквозь года и остаться верным своим главным детским ориентирам.

Поэтому теперь он был абсолютно, неожиданно, фантастически счастлив. И даже Полина не мешала этому его счастью. Просто была не в силах помешать. Даже то, что она и сейчас что-то без конца говорила, как обычно. Он научился отключать звук. Даже не отключать, а настраивать. С одной стороны, он слышал сейчас абсолютно все: вот машина проехала под окном, вот ветер гуляет в редкой листве, вот Павлик чавкает, а Дядя Федор предлагает пойти искать клад. Только частотный регистр звуков голоса Полины выключен. Разумеется, он вернет настройки в исходное положение, когда ему будет необходимо войти с ней в коммуникацию. Просто щелкнет воображаемым тумблером. Можно сказать, что он Полину не любил, но нельзя сказать, что в нем был хоть намек на какие-то негативные оттенки чувств по отношению к ней. Чувства были, но обесцвеченные и безвкусные, как крекер, который сейчас жевал Платон… И, конечно же, речи о том, чтобы расстаться с ней, не было. Во-первых, он был невероятно благодарен ей за счастье отцовства. Во-вторых, с его рискованной и непредсказуемой работой, для Павлика был просто необходим запасной вариант. Случись что с Платоном, он должен знать, что рядом с сыном находится родной человек, который его не оставит. Ну и, наконец, при всех своих недостатках, Полина была не самой плохой матерью. По крайней мере, за няней, которая вот-вот должна была прийти, она следила вполне сносно.

Платон взглянул на часы. Пора возвращаться в реальность. Он мысленно вернул все настройки звука на место, комната тут же наполнилась голосом Полины.

– …И я такая ей говорю: дура, тебя же надули. Это не «Гуччи», а китайская подделка. Уж я-то на этом собаку съела. На первый взгляд различия не видны. Надо смотреть знаешь где?

– Где? – Платон изобразил живой интерес, словно он слышал историю с самого начала. С его неоконченным актерским образованием это не составило особого труда.

– Подкладка! – Полина сделала драматическую паузу, как бы давая Платону осознать всю невероятность полученной информации.

– Не может быть!

– Подкладка и швы! Точно тебе говорю. Но там тоже надо знать нюансы! В общем, она три недели выполняла все его прихоти, даже не буду рассказывать тебе все подробности… Скажем так, китайская подделка и «ролексы» – это все, что она себе насосала…

– Полина!

– Да он ничего не понимает и не слышит, весь в мультиках. Еще надо проверить, «ролексы»-то настоящие или…

– Все, мне пора!

Раздался спасительный звонок в дверь. Няня пришла. Платон вновь посмотрел на циферблат. На полчаса раньше.

– Кто там?

– Откройте! – донесся из-за двери совсем не нянин мужской голос.

– Кто там? – повторил Платон, чувствуя неладное. Человек, который всю жизнь ждет подобного визита, редко ошибается в выводах, когда его черед таки настает. Он резко обернулся назад и посмотрел на Павлика. Тот неотрывно смотрел в айпад.

– Откройте, полиция!

2

– Дружба – это всё. Дружба превыше таланта. Сильнее любого правительства. Дружба значит лишь немногим меньше, чем семья. Никогда это не забывай.
«Крестный отец»

Начало конца. Так впоследствии назвал этот период Платон. Именно тогда он допустил этот непростительный промах, который стал причиной вереницы дальнейших событий. Доминошка за доминошкой валились, цепляя и увлекая за собой все вокруг. Впрочем, череда катастрофических ошибок и просчетов в итоге привела, кроме всего прочего, к появлению Павлика, и Платон не мог оценивать этот этап своей жизни исключительно с негативной стороны. И между тем…

Тогда в голове Платона родилась неплохая, как ему показалось, идея… Надо сказать, в своей работе он нередко опирался на изобретения своих зарубежных коллег, внимательно изучал историю, адаптировал мировой опыт под российскую реальность. Но иногда на него нисходило вдохновение – и рождалась оригинальная затея. В такие минуты он чувствовал себя скульптором. Перед ним возвышалась каменная громадина, от которой предстояло отсечь все лишнее. Но прежде чем приступать к работе, до того, как хвататься за молоток, необходимо было прорисовать в голове мельчайшие детали, четко осознать замысел. Это было и гораздо интереснее – сделать что-то с нуля, создать нечто свое, и амбициознее, чем заниматься просто копированием (нельзя сказать, что Платон уж совсем не мечтал оставить след в истории). Амбиции – важнейший ингредиент в рецептуре приготовления человека. Стоит забыть его добавить, и самый невероятный талант протухнет в мастеровой рутине или вовсе не разовьет свой дар. А перестараешься, кинешь амбиции в котел личности сверх меры – тоже пиши пропало. Жажда славы не даст сосредоточиться на деле, эфемерный газ успеха просочится в каждое творение и испортит его. У Платона с дозировкой амбиций был полный порядок.

Несмотря на то что в любых делах он всегда старался полагаться прежде всего на себя самого, вовсе без контактов и помощников обойтись было просто невозможно. Одним из слабых мест подавляющего количества существующих схем всегда был сбыт, поэтому Платон редко связывался с каким-либо товаром. Живые деньги, наличные, благословенный «кэш» как итог благополучно завершившейся операции – идеален. Но в данном случае, о котором идет речь, все отягчающие обстоятельства были налицо. Рейс к наличности был с пересадкой. Если дело выгорит, то будет и товар, и, следовательно, сбыть его будет тоже необходимо. Впрочем, на этот раз со сбытом проблем быть не должно. Потому что именно с него все и завертелось.

Такие истории, кажется, всегда начинаются примерно одинаково: «Один знакомый познакомил с другим знакомым…» Так получилось, что Платон отмечал успех одного небольшого, но весьма удачно завершившегося дела. Выпивали с Витей в ресторане «Паризьен» на Динамо. Витя – однокурсник Платона по театральному институту, пожалуй, его единственный друг, а иногда и сообщник. Когда нужно талантливо исполнить сложную роль – лучше кандидатуры не сыскать. Виктор еще в училище великолепно менял не только внешность, но и повадки, возраст и даже, если надо, пол. Что уж там говорить, Витя был лучшим на курсе. Когда он закончил училище, за него боролись самые именитые театральные труппы Москвы и Питера. В Сатирикон, прямо со студенческой скамьи, звали сразу на главную роль. Но он почему-то предпочел Малый театр. И вот уже почти двадцать лет в основном был занят тем, что пил. Нет, он, разумеется, появлялся на сцене, причем почти ежедневно: у него было немало ролей, а одна даже со словами.

Труппа Малого театра всегда была огромной, спектаклей ставилось много, постановки были всегда масштабными, ролей было… тьма-тьмущая. Но приличные доставались в основном старикам. Дедовщина в российских театрах – вещь обыденная и как бы даже «в традиции». Так, к примеру, в течение долгих лет в Малом царей играть могли только два артиста, один из которых по совместительству был директором театра, а второй – главным режиссером и художественным руководителем. Так и соревновались они десятилетия напролет, кто больше особ царских кровей сыграет. Впрочем, молодых и талантливых артистов тоже не обижали: коньяк и закуску в буфете отпускали легко и в бессрочный кредит. Так и проходят дни лучших выпускников Щепкинского театрального училища – под коньячок с душевной беседой, в ожидании выхода на сцену со своим «кушать подано», а из матюгальника в углу транслируется идущий на сцене спектакль и несется звонкий голос пятидесятилетней народной и заслуженной артистки, уже тридцать лет бессменно играющей бесприданницу Ларису Огудалову.

В общем, выпивали в «Паризьене»… Платон передал Вите увесистый конверт, тот не глядя утопил его в глубоком внутреннем кармане пошарпанного пиджака и поднял стопку:

– Искренне признательны вам, Платон Платонович, что не забываете старого служителя Мельпомены.

– Священнодействуй или убирайся вон! – ответил ему Платон словами Щепкина, высеченными при входе в театральный вуз.

– Аминь.

Друзья выпили.

– Что думаешь, война будет? – Витя боролся с креветкой, пытаясь освободить ее от панциря.

– С чего это?

– Ну, сам посмотри, отжали Крым? Отжали! Донбасс тоже, поди, отожмем… Думаешь, наши западные партнеры, как их ВЭВЭ называет, с этим смирятся?

– А куда они денутся? – Платон принялся за только что прибывший стейк. – У нас ядерное оружие…

– Во-о-о-от! Ты, Платон Платоныч, в корень зришь. Я тоже об этом подумал. Заметь, во все времена война являлась неизменным триггером экономического роста…

– Ничего себе ты слова знаешь!

– Короче, экономику из жопы всегда доставали с помощью активных боевых действий. Помахали шашками, а потом бац – немецкое экономическое чудо, а заодно японское, советское и прочие…

– За чудо?

– За чудо! – Опрокинув рюмку, Витя вкусно заполировал тонкий вкус исландской водки соленым огурчиком. – К тому же война, она всегда была одним из главных регуляторов численности населения, брат.

– И болезни!

– Во-о-о-от! Ты, Платош, не такой дурак, как я думал!

– Спасибо!

– Не за что, это – грубая лесть. Салатик передай, пожалуйста. Ты абсолютно прав. Война и эпидемия – равно бабки и стабильность… Десятки тысяч лет гомо, не побоюсь этого слова, сапиенс на лошади на работу ездил, рожал по десять детей, на всякий случай – знал, что выживет от силы пара… А тут в двадцатом веке все словно с цепи сорвались. Антибиотики, прививки – р-р-р-р-раз, хрен вам, а не детская смертность. Ядерное оружие – р-р-р-р-раз, хрен вам, а не война! Итог? Семь миллиардов тунеядцев находятся в вонючем экономическом и экологическом тупике.

– А на фига ты в театральный пошел, Вить? Тебе надо было в Институт управления али во МГИМО. Хотя и теперь не все потеряно! Артист-президент – это теперь норма. И какой же выход? – Витя вскинул бровь, многозначительно вздернул палец к небу и голосом Лукашенко выдал рецепт:

– Эпидемия.

– Антибиотики же?

– Современная наука, брат, давно уже знает, как их обойти. Лучшие лаборатории мира трудятся не покладая рук над новыми смертоносными вирусами, чтобы спасти человечество, как это ни парадоксально звучит.

– И что же делать? – Платон улыбался до ушей.

Он обожал эти конспирологические беседы с Витей. И, как ни странно, в потоке звучавшей ереси кое-что казалось ему небезынтересным.

– Валить надо, – грустно молвил артист Малого театра, наполняя рюмки.

– Ой, давно этого не было, не начинай. В Коста-Рику?

– В Коста-Рику! Ты знаешь, что это – единственная страна в мире, у которой в Конституции прописано отсутствие армии! Ни одного солдафона на всю прекрасную Коста-Рику! А парки!..

– Вздрогнули?

– Вздрогнули… Вот еще пару дел провернем, и уеду, точно тебе говорю. Подальше от вашей Москвы.

– А Москва-то тебе чем не угодила?

– Назови мне еще город, в центре которого фунциклирует действующий ядерный реактор! Страна непуганых идиотов! Точно уеду.

Платон не без грусти ухмыльнулся. Тема отъезда Вити поднималась уже много лет. «Вот только подкоплю». Надо сказать, что «подкапливал» Витя уже не раз. И уезжал. В Сочи, где в казино за пару недель спускал накопленное. В окружении странных кратковременных друзей и шлюх он наслаждался своим величием, плавно переходящим в запой. Спустя две недели он просыпался в президентском люксе один, с гудящей головой и без копейки в кармане, звонил Платону, тот покупал ему билет в Москву, и Виктор клялся больше не пить и не играть. Эта история повторялась в среднем раз в год.

– Слушай, Платош. – Витька ловко поймал вилкой очередной кусок лосося и отправил его в рот. – У меня есть один приятель. Торгует этими… ну, подержанными автомобилями.

– Угнанными, что ли? Так и говори.

– Ага-ага. Ну я и говорю. Я ему иногда помогаю, то-се, играю небольшие роли… Хороший он человек, Платош, помог пару раз мне очень сильно…

– Ты можешь как-то покороче и по существу? – Платон плеснул в рюмки.

– В общем, у него там в последнее время дела не очень. Говорит, все сложнее добывать товар. Сигнализации-шмилизации, гаражи-шмаражи. Подручные все сплошь нарики. То битую подгонят, то вообще не то, то ментов на хвосте приведут… А он мне очень помог, Платош. Короче, я ему рассказал про тебя.

– Витя!

– Да не кипи! Без имен, явок, деталей. Просто сказал, что есть у меня друг-гений, новатор. Что если кто и может чего придумать, то только ты. Не бесплатно, разумеется. Если неинтересно, так и скажи, проехали – и все. Ну, за Римму Гавриловну! – Тост за любимого педагога по актерскому мастерству был обязательным атрибутом любой пьянки.

Платон пристально посмотрел на однокурсника. Постарел. Лысина пробивается через некогда шикарную шевелюру. А он сам – молодеет, что ли? Время летит сапсаном, конечная не за горами. А что сделано? А что останется? А кто продолжит? А что продолжит? Если не сделано ничего, то и продолжать нечего. Как учила их в институте Римма Гавриловна, в любой роли, в любом деле, а значит, и во всей жизни должна быть «сверхзадача». Суперцель, к которой стремится каждый персонаж. Разумеется, у каждого она своя. А все действия, которые он предпринимает на пути к этой самой сверхзадаче, называются «приспособлениями» и служат только одному – достичь желаемого. Поэтому, если хочешь понять роль, персонажа, начни с главного – ответь на вопрос «Чего он хочет?». А какой персонаж он сам – Платон? А какова его сверхзадача? Есть ли она? Вон, Витька хотя бы о Коста-Рике мечтает. Столько лет Платон куда-то бежит, от аферы к афере, от махинации к махинации. Было время, когда он просто получал наслаждение от процесса. Теперь же он стал похож на дайвера, которого тянет погружаться все глубже и глубже, а неземная красота вокруг его почти уже не занимает. Но адреналиновое голодание заставляет искать новые источники получения эмоций, например, проплыть как можно ближе к акуле, а лучше и щелкнуть ее по носу. Но настанет момент, когда и этого станет мало. Это все добром не кончится, понимал он умом и усиленно себя тормозил. Но цель все равно была необходима. Без нее – пустота. Без цели у него не было ничего, даже собственного имени. И с годами он стал ощущать это намного острее.

– У тебя огурец в бороде… Короче, сбыт есть, техническая база тоже, проблема с поставкой люксовых авто, – прервал полет глубоких мыслей неугомонный друг. – Нужен самый сок. Они потом на Кавказ, в Дагестан в основном идут. А его башибузуки то фуфло какое-то пригонят, то ментов на хвосте…

– Ты это уже говорил… Витя, я все понимаю, но это не мой профиль… Как-то мелко все и банально…

– Платон, какой профиль? Твое мастерство не знает рамок и границ! Ты – гений… Давай, кстати, за гения… – Витя подсек вилкой очередную рыбину на глади тарелки и опрокинул стопку. – Но, что еще важнее, ты мой друг. Мне это правда ОЧЕНЬ надо. Ну и деньги лишними не будут… Как говорится, Платон мне друг, но бабки – вещь такая!

3

Эта страна еще очень молода, а некоторыми болезнями лучше переболеть в детстве.
«Однажды в Америке»

Склонность к разного рода мистификациям, аферам и интригам образовалась у нашего героя в самом раннем возрасте. Возможно, потому, что придумывание всяких веселых проказ и их реализация помогала московскому мальчишке убегать от реальности, где было все не так лучезарно. Отца он никогда не видел и даже фамилию носил не его, а матери. Отчимов в какой-то момент юный комбинатор перестал считать и вовсе не силился запоминать их имена. Мама, несмотря на постоянное поглощение водки со своими сожителями и непрестанное курение крепких сигарет, оставалась на редкость красивой женщиной, продолжала числиться журналисткой в «Известиях», хотя ничего не писала уже много лет. Казалось, что она сознательно занимается самоуничтожением. Почему? Об этом никому и никогда не суждено было узнать. В принципе, она не интересовалась ничем и никем, казалось, даже сыном. Особенно сыном. Возможно, он вызывал у нее неприятные чувства, связанные с его отцом, и она бежала от них или от себя, да кто же может знать… Время от времени его воспитанием вдруг начинал неистово заниматься очередной отчим, но волна банальных вопросов на тему «школа, оценки, поведение» разбивалась о заранее подготовленные редуты. У парня всегда наготове был дубликат дневника, пестрящий хорошими оценками. Настоящий он, разумеется, никому не показывал. А в нем, собственно, почти ничего и не было. В принципе, школу он практически не посещал. Все знания он черпал из книг, которые поглощал в огромном количестве, в то время как система образования, да и любая иная система вызывали с малых лет в нем отвращение и внутренний протест. Он себя ей не противопоставлял: это не было бунтом. Он просто не чувствовал себя ее частью, не мог встроиться, словно деталь из другого конструктора, попавшая по ошибке фасовщика в неправильную коробку. Однако с малых лет он усвоил, что систему можно не любить, но нельзя игнорировать. Она этого не потерпит и сомнет тебя, дабы не создавать прецедент. Зато ее можно обойти или обмануть (слова «хакнуть» тогда еще не существовало в природе). Еще во втором классе он из кабинета педиатра в детской поликлинике умыкнул целую стопку проштампованных справок, которые регулярно заполнял и предоставлял по месту обучения. Там уже давно смирились с тем, что мальчик болезненный и обучается в основном дома. В конце года он со скрипом сдавал зачеты и экзамены. Получал и пятерки. Его знания в областях литературы, истории и прочих гуманитарных предметов сильно опережали школьную программу. А вот с точными науками было сложнее. Разумеется, как-то списывал или выменивал у одноклассников шпаргалки. Бывало, что и они не помогали, но в московской рядовой школе не хотели ставить крест на вечно болеющем ребенке и благородно рисовали в журнале трояки, тем более что некоторые экзамены он сдавал на отлично. Лишь однажды завуч, будто бы заподозрив что-то, попросила прийти в школу с родителями. Четвероклассник оказался на грани провала, но к тому времени мальчишка уже неплохо импровизировал. В поисках необходимого звена он отправился в ТЮЗ на какой-то весьма средний спектакль, посвященный Великой Отечественной. Театр был практически пуст, артистов на сцене было больше, чем зрителей в зале. Кроме него, историю юного партизана Кольки пришли посмотреть еще человек пятнадцать. Зрелище было отвратительное. Единственным светлым пятном постановки был политрук Семеныч. Было ощущение, что в труппу любительского театра затесался Андрей Миронов (любимый артист нашего героя, за роль Остапа Бендера он его уважал особенно). Если остальные исполнители словно таскали жернова по сцене, то Семеныч – летал. Ах, как на нем сидела кожаная потертая партизанская куртка! Как уверенно он размахивал револьвером! Какие важные и проникновенные слова находил он для юного партизана Кольки, открывая ему истинный смысл жизни и предсказывая близкую победу коммунизма. «Эх, мне б такого батю!» – думал четвероклашка, пока пыльный занавес опускался под жидкие аплодисменты выживших зрителей.

Когда приглянувшийся артист вышел среди прочих на улицу из двери с табличкой «Служебный вход», юный Бендер чуть не упустил его, потому что не узнал. Куда-то делись прямая спина и горящий взгляд неистового ленинца, кожаную комиссарскую фуражку сменила мятая шляпа, а куртку – не первой свежести плащ. От артиста за версту разило спиртным, походка была, прямо говоря, не очень уверенной. И все-таки это был он. Мальчик двинулся следом. Около одного из кафе, манящего прозябших прохожих уютной витриной, артист Демин (фамилию его удалось узнать в антракте, разглядывая фотографии участников труппы театра, вывешенные на обозрение в вестибюле) остановился, постучал по карманам, залез во внутренний, извлек бумажник, открыл, покачал головой и двинулся дальше. В общем, когда недоросль решился наконец подойти к Демину, общий язык они нашли довольно быстро. Договорились, что за три рубля он исполнит роль отчима. Предлагаемые обстоятельства и свою «историю болезни» сообщник и наниматель ему передал на заранее подготовленном листке.

Визит Демина – отчима – в школу прошел феерично, роль была исполнена неподражаемо. После этого завуч навсегда от него отвязалась, а юный наш герой поклялся, что непременно станет артистом. Спустя годы, когда он поступил в театральный, ему взбрело в голову навестить артиста Демина. Но тот уже несколько лет как умер от прободения язвы, о чем ему сообщила милая вахтерша в театре.

Вы спросите: откуда у маленького мальчика, которому мать лишь изредка давала пятнадцать копеек на завтрак, взялись целых три рубля? Ответим. У него к четвертому классу с доходами в принципе проблем уже не было.

Первые деньги он заработал на торговле вкладышами от иностранной жвачки. Это был один из главных культов школьников в те годы. Комиксы, напечатанные на глянцевой бумаге, ценились на вес золота и разыгрывались на школьных подоконниках. Игра была проста: ты клал свой вкладыш, сложенный особым образом, соперник – свой, иногда по несколько сразу, и вы по очереди хлопали по стопке ладонью. Если вкладыш переворачивался – ты его забирал. Тут и аферы то особо никакой не было. Просто юный предприниматель потратил немало часов на тренировки и довел свое мастерство до совершенства, а слегка смазанная медом ладонь помогала бумажкам охотнее переворачиваться. Выигрывая у доверчивых сверстников самое ценное в их жизни, он с охотой возвращал награбленное в обмен на мелочь, которой щедро снабжали родители детей, дабы те могли позавтракать. Было еще несколько относительно легких способов отъема денег у однокашников, к тому же это был лишний повод появиться в школе. Разгуляться на эти доходы, конечно, было нельзя, но на жизнь и детские удовольствия вполне хватало. Мороженое, покупка шпаргалок, наем артиста на разовую работу, билет в кино, а много ли еще ребенку нужно?

Все свободное время (а времени из-за отсутствия в его жизни школьного образования была тьма) юный предприниматель проводил в кинотеатрах, музеях, библиотеках и на Белорусском вокзале. С утра он показательно собирал школьный рюкзак, брал «сменку» и отправлялся с друзьями-прогульщиками в кино. Он придумал отличную схему, которая позволяла сэкономить немало денег. Всей большой компанией они скидывались на один билет. Кто-то из приятелей заходил в кинотеатр, потом тайком проникал в кинозал, пока там никого не было, отпирал дверь, предназначенную для выхода зрителей, и вся орава попадала в кинотеатр с тыла. Когда фильм приближался к финалу, сообщники прятались за экраном, дожидались, когда публика покинет зал, и снова выходили в фойе в ожидании следующего сеанса. Это была бесценная афера, особенно зимой. Иначе приходилось греться в подъездах, откуда постоянно выгоняли, или в сотый раз тащиться в Музей Революции, потому что его посещение было бесплатным.

Позже он отправлялся на Белорусский вокзал. Там его ждала совсем иная компания, состоявшая из ребят, которым нравились игровые автоматы. Почти весь зал ожидания был уставлен этими пожирателями пятнадцатикопеечных монет. Чтобы целый день играть, нужно было обладать немалым капиталом или смекалкой. Наш герой научился металлической тонкой расческой (просовывая ее в щель монетоприемника и замыкая контакт) запускать бесплатно игры почти на всех автоматах. Сначала он это использовал исключительно в личных целях, а потом начал продавать услугу – запуская желающим игру за десять копеек вместо положенных пятнадцати. А позже он подобрал ключ к одному из автоматов и попросту забирал по вечерам из него дневную выручку. Удивительно, но все это сходило с рук. В повальном бардаке перестройки никого не удивляло, что какой-то мальчишка на глазах у всех гребет из автомата горстями мелочь. А может, люди думали, что он служит юнгой в какой-то местной банде, и предпочитали не связываться.

Окончив школу, если так можно назвать банальное получение аттестата о неполном среднем образовании, наш юный Бендер задумался о своей дальнейшей судьбе и решил свернуть на более легальную тропинку. Помыкавшись год со старой привокзальной компанией, он понял, что не согласен на такую жизнь. Ватага его дружков на Белорусском вокзале из хулиганистых юнцов постепенно превратилась в настоящую банду, и что-то подсказывало, что добром дело не кончится. От мелких краж и авантюр они плавно перешли к рэкету и «крышеванию», передвигались по городу на бандитских «бэхах» и, как говорили тогда, «держали Белорусский вокзал».

Шестнадцатилетнему парню, а выглядел он, кстати старше своих лет, пришло в голову, что пора попробовать заняться чем-то более почтенным и легальным – тем более отъем денег у населения с помощью кастета и ножа был ему вовсе не по душе, казался грубым и неэстетичным. Он незаметно ускользнул из преступной стаи и на заработанные деньги смог открыть собственный ларек, один из тех, что росли как грибы в то время. Конечно, с куда большим желанием он поступил бы в Театральный институт. Он все еще грезил этой профессией, мечтал стать актером. Но незаконченное среднее образование ставило крест на этих фантазиях. Владеть с помощью нехитрых схем магазином он мог, а учиться нет – парадокс!

Что поделать, решил юноша, ларек так ларек. Торговая точка разместилась в Отрадном, на отшибе, но неподалеку от автобусной остановки. Заполнив ларек товаром и наняв в качестве дневного продавца одного из былых приятелей, по ночам в целях экономии он работал за прилавком сам. К тому же, честно говоря, это решало проблему с жильем. Очередной отчим не очень был рад видеть его, да и мать, судя по всему, тоже. «От этого малолетнего преступника одни неприятности. Так еще и корми его!» Справедливости ради отметим, что не кормили его дома уже достаточно давно. Да и была ли в доме еда – тоже большой вопрос.

Зарабатывать деньги по-честному оказалось делом непростым и весьма утомительным. Всем вокруг не терпелось оторвать от тебя кусок, и никого не волновало, что после этого у тебя ничего не останется. Чтобы открыть точку, было занесено немало денег в самые разные инстанции, от районных управляющих органов до пожарной охраны. Но и после выполнения всех ритуальных танцев, когда торжественное открытие «супермаркета» состоялось (выпил пива и по морской традиции разбил бутылку о борт торгового корабля), желающих присосаться к телу начинающего коммерсанта не убавилось. Большинство пиявок, вроде представителей Санэпиднадзора, навещали ларек от случая к случаю.

Но были и постоянные визитеры. Немолодой толстопузый сержант милиции и юный спортивный представитель солнцевской группировки. Первый приходил за данью днем, второй, как правило, по ночам. Каждый из них убедительно требовал денег «за охрану и безопасность». При этом милиционер должен был защищать от милиционеров, а бандит от бандитов. Однажды что-то пошло, как сегодня говорят, «не так». Часа в два ночи, когда наш герой уже мирно спал на раскладушке, явились оба защитника одновременно. Конец восьмидесятых и девяностые годы были временем редкого статического напряжения. Казалось, воздух насквозь пропитан легковоспламеняющейся опасностью. Любая искра всегда и неизбежно возгоралась в пламя, а любой нечаянный толчок локтем мог повлечь за собой череду кровавых событий.

Пешеходы рисковали попасть под машину, перебегая оживленную трассу, но не желали спускаться в подземный переход, кто знает – что, или, вернее, кто там тебя ждет. Артисты убивали друг друга за право выйти на сцену последним – «закрывать» концерт, ибо это определяло статус и гонорар. Любому же «уважаемому» человеку необходимо было наоборот – пройти или проехать непременно первым. И конфликты вспыхивали по любому поводу. При этом, начиная такую дуэль, никто даже не интересовался заранее, кто ему будет противостоять, и часто это приносило необратимые и печальные сюрпризы. Ибо предсказать по одежде или еще каким-то внешним признакам, кто твой соперник, было фактически невозможно. Только-только начали появляться характерные для того времени малиновые пиджаки и отдельные марки авто, которые одновременно служили и визитной карточкой. Словно животные в дикой природе, герои улиц стремились раскрасить себя максимально яркими красками, которые бы предупреждали окружающих: «Не подходи. Опасно!» Подростковые банды выбривали виски, или выстригали платформу на затылке, или носили клетчатые штаны, чтобы отличать своих от чужих в массовых побоищах, которые стали рядовым явлением.

Впрочем, мы слишком отдалились от того момента, когда промозглой зимней ночью в окошко ларька нашего героя протиснулась бритая голова юного рэкетира и он ласковым голосом потребовал от полусонного торговца поделиться наличностью. В эту же минуту, продираясь сквозь колючую вьюгу, ежесекундно поскальзываясь и матерясь, с теми же самыми чаяниями к магазину приблизился сержант милиции Архипов. Поскольку и бандиты, и менты, как было уже упомянуто, брали деньги за одно и то же – за предоставление услуг по охране бизнеса от таких же вымогателей, как они, сержанту Архипову показалось, что настал тот самый момент, когда можно доказать, что абонентская плата берется не зря. Он опустил свою властную длань на плечо хулигана: «Товарищ, голову из торговой точки уберите». Юный бандит вынул не только голову из ларька, но и кастет из кармана и наотмашь двинул в ухо доблестного сержанта. Тот опрокинулся навзничь, на снег закапало красное. Архипов потянул из кобуры пистолет, но ловкий рэкетир ударил ногой по руке оглушенного и потому немного заторможенного милиционера. Пистолет спикировал в ближайший сугроб. Спортивный юноша навалился сверху на Архипова, прижал коленом его грудь и начал методично добивать.

Меньше всего наш герой хотел бы вмешиваться в разборку опасных и ненавистных в равной мере ему людей. Но быть свидетелем убийства слуги закона ему хотелось еще меньше. Он нехотя покинул укрытие, подобрал пистолет и, подойдя сзади к одерживающему уверенную победу молодцу, со всей силы стукнул его рукояткой по бритому затылку. Тот упал на выдохшегося сержанта. Архипов с трудом его спихнул с себя и, тяжело дыша, встал на колени. «Дай сюда. – Он протянул руку в сторону спасителя. Тот отдал ему оружие. – Вот сука». В этот момент представитель на совесть организованной преступной группировки встрепенулся и бросился уже с ножом на правоохранителя. Тот неожиданно расторопно обернулся и выстрелил в упор.

Несколько мгновений в воздухе висела кромешная тишина, только вялая вьюга время от времени подвывала, жонглируя снежинками. Архипов поднялся на ноги, отряхнул колени, вытер кровь с губы, пристально посмотрел в глаза ожидавшему развязки свидетелю и соучастнику. «Я машину подгоню», – буркнул он и двинулся во мрак. Наш герой наклонился к телу. Пощупал зачем-то шею. Видел в кино, что так определяют – жив человек или нет. Но и без того видно было, что нет. Спортивная куртка распахнута, на белой водолазке расплылось буро-красное пятно. Из-за пазухи торчит краешек портмоне. Инстинктивно оглядевшись, юный торговец протянул руку и вытащил бумажник. Открыл. Документы и деньги – они покойнику больше все равно ни к чему. Быстро запихнул себе в карман. Подъехала милицейская «шестерка». Сержант открыл багажник. Вдвоем они с трудом оторвали тяжелое тело от земли и запихнули в «Жигули». Все это происходило в кромешной тишине, лишь пыхтели и шмыгали носами. Только уже усаживаясь за руль, сержант милиции Архипов бросил короткий взгляд на замерзшего продавца. «Ничего этого не было, ясно? – дождался кивка и добавил: Спасибо», – хлопнул дверцей и дал по газам. Над заснеженным ларьком вновь повисла глухая молчаливая ночь.

4

Предмет моей лекции – плодотворная дебютная идея. Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея? Дебют, товарищи, – это «Quasi una fantasia». А что такое, товарищи, значит идея? Идея, товарищи, – это человеческая мысль, облеченная в логическую шахматную форму.
Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев»

Красивую эффектную, пусть и не самую простую, схему угона дорогих авто Платон придумал довольно быстро. Внутренний голос орал ему страшные предупреждения и угрозы, молил, уговаривал не влезать в это дело. Он, впрочем, и без внутреннего голоса прекрасно понимал, что долгие годы конспирации и анонимности позволили ему не только работать без проблем, но и оставаться на свободе. Но друзей у Платона было немного. Если быть уж совсем точным – один. «Помогу Витьке, налажу работу – и отойду в сторону». План был в меру авантюрным, нелинейным, основывался на аренде автомобилей у отпрысков богатых родителей или личных водителей – и тем и этим вечно не хватает денег. Это – бесконечная история. Дети миллионеров живут в замках, ездят на шикарных машинах, а денег на наркотики и пиво у них зачастую нет. Добившиеся богатств «личным и упорным трудом» отцы нередко считают, что отсутствие денег научит их отпрысков уму-разуму и подвигнет на собственный заработок: «Пусть хлебнет жизни, а то привык, что все на халяву достается!» Личный водитель, в свою очередь, с утра до ночи пялится на предметы роскоши, перевозит миллионы в багажнике, а сам ест доширак, наедая язву и чувство классовой ненависти. И тут появляется обаятельный менеджер из компании, якобы занимающейся арендой люксовых тачек: «У вас хозяин в командировке. Что „майбаху“ зря стоять? Пусть работает на вас. Не переживайте, у нас все официально. Авто застраховано, у нас работают только профессиональные водители. Наши клиенты – дипломаты и звезды…» В общем, бла-бла-бла, с нюансами, в зависимости от конкретной ситуации. Клиенту предлагаются неплохие деньги за день аренды и даже выплачивается аванс. В итоге не надо было ломать двери, бороться с сигнализацией, прятаться по переулкам от ментов. Хозяин тачки или водитель добровольно отдавал ключи – и у нас было время, иногда несколько дней, чтобы не только перегнать автомобиль в гараж, отключить все «секретки», перебить номера: успевали иногда и перекрасить, и даже доставить авто покупателю. Самым сложным мог показаться момент поиска потенциальных «клиентов», и это было действительно так. Помогли коррумпированные сотрудники ГИБДД, сотрудница страховой компании, пара менеджеров автосалонов, но самый большой успех по статистике принесли беседы с водителями, ожидающими хозяев у ЦУМа и на Охотном Ряду. Почти все взяли визитные карточки и многие перезвонили. Соблазн заработать за день месячную зарплату одолеть непросто.

Схема была склеена далеко не без изъянов, но она была забавна. Идея, что хозяин сам отдает тебе машину, показалась Платону настолько веселой, что он готов был рискнуть. Еще ему нравилось, что жертвы вряд ли станут обращаться в органы или расскажут своим родителям-работодателям о том, что их кинули. Скорее, они придумают что-то про угон, никому не захочется признаваться в содеянном. Красота! Это был поступок скорее художника, чем профессионала. Азарт заставил его забыть об осторожности. К тому же история была еще и краткосрочна. Через несколько месяцев, максимум год, поползут слухи. Затем схему надо было сворачивать и менять на следующую, которая была уже наготове. Ну и слабым местом, как верно и полагал Платон с самого начала, была работа в команде. Спустя неделю, поставив работу «на рельсы», отладив механизм, дальновидно общаясь со всеми звеньями исключительно через Витю, комбинатор, как и планировал заранее, вышел из дела.

Платон не считал себя мошенником. Скорее, аферистом. Мошенник, жулик, вор… Эти слова не просто не нравились Платону, он считал себя выше них. Он презирал грабителей и считал, что занимается, в отличие от них, почти искусством. Залезть в карман случайному человеку в автобусе или обманом отнять квартиру у пенсионерки – подобное наш герой считал низостью и истинным преступлением.

Его проекты были тщательно спланированы, отточены и направлены против тех, кто, с его точки зрения, этого заслуживал. Где-то внутри он себя ощущал кем-то между Деточкиным и Робин Гудом. За тем лишь исключением, что полученными средствами Платон ни с кем не делился. Он счел бы такой поступок попыткой умаслить совесть и купить индульгенцию. А он в ней не нуждался. Платон искренне верил, что высшая форма добра – не творить зло. Это тот минимум, который обязателен для всех, и тот максимум, который доступен большинству. Добро и зло вообще не имели для него четко выраженных форм и декораций. Те же карманные воришки казались ему намного более светлыми персонажами, чем некоторые чиновники, депутаты или плохие врачи, например. Как и охотники бывают двух типов: те, которые добывают зверя ради пропитания, и те, кто убивает его для удовольствия. Так и здесь. Иной вор вынужден этим заниматься, потому что для него это единственный способ прокормить себя. А другой чиновник, выводя очередной миллион долларов в офшоры, хотя должен был построить детский сад, чем отличается от грабителя? И все это понимают, но правосудие легко и быстро настигает первых и с трудом и редко – вторых. Хотя, если положить на чаши весов зло, совершенное этими людьми, чаще всего под второю чашей проломится пол.

– Все относительно, Витя! – говорил он с умным, как ему казалось, видом другу за ночной бутылкой. – Правило четырех «Б». Будь собой. Бери только то, что тебе нужно. Борись со злом!

– И без баб!

– За без баб!

Было и еще одно правило, которому Платон неукоснительно следовал во всех своих аферах. Они должны быть стремительны. Планирование и подготовка могли занимать сколько угодно времени, то есть столько, сколько нужно. Но само дело необходимо проворачивать быстро и так же быстро растворяться в тумане. Пришел, забрал, ушел. Как говорил Суворов: «Ближайшая к действию цель лучше дальней». Не поспорить. Как только афера начинает походить на бизнес – жди беды. Где-нибудь обязательно протечет. Тут еще одна мудрость русского полководца была очень кстати: «Идя вперед, знай, как воротиться».

Затевая любое дело, Платон, по умолчанию, допускал возможность неудачи. Это помогало не расслабляться, сохранять чуткость, аккуратность и обязывало иметь план эвакуации.

Почему он нарушил собственный устав? Ради друга? От усталости? От потери ориентиров и отсутствия цели? Никто не скажет наверняка. Самый точный ответ прозвучит как «со всяким бывает».

Совсем неважно, где и что пошло не так. Но, как и следовало ожидать, это случилось. Гаишник недосмотрел, Витя не проверил, механик в гараже хлопнул рюмашку и тщательно не проверил днище… В общем, экспроприировали не ту машинку и наследили. Автомобиль изъяли у сына очень крупного силовика, господина И. – крупного и по размерам, и по уровню его влияния на многие процессы в нашей стране. Как и полагается, имен таких людей никто не знает. По телевизору их не показывают, ордена вручают не в Кремле и не перед камерами. Подобные люди беспощадно пресекают любые попытки сделать их побежденными. Хоть в чем-то. Это даже не дело принципа, самолюбие или гордость здесь ни при чем, сие – закон выживания. Позволить себе в чем-то уступить – все равно что разослать врагам открытку:

«Привет! Я уже не тот! Можете прийти и съесть меня!
Некогда Крутой и Непобедимый Человек»

Это тот самый случай, когда репутация – не вывеска, а реальный щит, который позволяет надеяться, что конкуренты много раз подумают, прежде чем строить козни. Поэтому очень важно не оставлять безнаказанным ничего и никого! И вот у такого человека, точнее, у его сына, угнали новенький гелендваген. И с этого гелендвагена не сняли какой-то там датчик. Посему была поднята на ноги вся королевская рать, которая оперативно накрыла заведение партнера Вити, партнер Вити, в свою очередь, сдал Витю, а Витя уже сдал Платона как автора и вдохновителя идеи, из-за которой пострадал господин И. Вряд ли имело смысл сетовать на слабость напарников, клеймить их предателями. Во-первых, методики и возможности настоящих профессионалов силовых ведомств расколют кого угодно. Во-вторых, Платон знал, что главный виновник провала – он сам.

5

Руки Полины, как забытая песня
            под упорной иглой.
Звуки ленивы и кружат, как пылинки,
                над ее головой.
Сонные глаза ждут того, кто войдет
            и зажжет в них свет.
Утро Полины продолжается сто
              миллиардов лет.
Илья Кормильцев. «Утро Полины»

Встреча с Полиной произошла совершенно обыденно, скучно, и даже поведать об этом катастрофически нечего. Она работала управляющим менеджером в одном из любимых ресторанов Платона. Поэтому это была, скорее, не «встреча», а «встречи».

– Здравствуйте, Платон, рады вас видеть. Как обычно – у окна?

– Добрый вечер, Полина, да, спасибо. Прекрасно выглядите!

– Спасибо.

Эти встречи и диалоги можно было бы размножить «копипастом» на долгие страницы. Но, как часто бывает, настал какой-то вечер, который поломал логику вещей. Платону было весело (закончил небольшое дельце), Полине было грустно (понять, почему женщинам бывает грустно, чаще всего не могут даже сами женщины), этот диссонанс заставил обменяться не только дежурными фразами, но и парой новых, вроде «А что вы такая печальная?» или «А что вы делаете после работы?».

Обычно отношения Платона не заходили дальше одной-двух встреч. И чаще всего местом для свиданий становились гостиницы. Не хотелось ему никого впускать в свой дом. Платон был ужасным собственником, болезненным свободолюбцем, да и интровертом в придачу. Наверное, любой человек, обделенный долгое время достатком, добившись чего-то, вдвойне ценит личное пространство, свои вещи и игрушки, которых у него прежде не было. Представить, что кто-то будет вытираться его полотенцем или пить из его чашки… Бр-р-р-р-р… «Маша и три медведя» как «хоррор» современного мужчины. А тут как-то почему-то и зачем-то что-то затянулось, закрутилось и увязло. Возможно, сыграла свою роль история с крахом автомобильной аферы, давление господина И., неопределенность будущего, и Платону нужен был кто-то рядом. Так бывает, что у человека в душе появляется черная дыра. Ее рождает долгое одиночество и стремление держать все в себе. Не просто пустота, а активная материя, вакуум, который под действием какой-то острой ситуации, начинает всасывать все вокруг, надеясь заполнить пусто`ты. Неутолимый голод, который невозможно затушить. И что только, как следствие работы этого мощнейшего пылесоса, не оказывается внутри и кто только не притягивается в твою жизнь. Так и случилось с Полиной. У той были свои цели, а потому она строила тонкую женскую игру, а именно – вела себя идеально.

Сколь бы умен ни был мужчина, будь он трижды академиком, мастером спорта по шахматам или жуликом с многолетним стажем, против женщины он – сущий ребенок. Даже при отсутствии ярко выраженного ума или теоретических знаний психологии, на уровне врожденных инстинктов и животной интуиции, любая женщина – манипулятор высшей категории. Разумеется, не каждая и не всякая этим пользуется во зло. Никто не отменял возвышенных качеств души и высоких полетов ума. Они не зависят от того, обладаешь ты членом или вагиной. Это как ядерный арсенал. Будет нажата красная кнопка или нет – во многом зависит от того, идиот ли обладатель ядерного чемоданчика и какие у него цели. Но арсенал есть, и баста.

Полина свою цель знала, и цель эту звали, как она полагала, Платон. Не то чтобы она его полюбила, но и нельзя сказать, что нет. Конечно, за любовь мы часто принимаем самые разные волнения души. Или она обретает разные формы и каждому является в каком-то особенном обличье, индивидуальной комплектации, так сказать. Как можно не любить человека, который может вытянуть тебя из бесконечной трясины вечно жующих посетителей ресторана, из монотонной каши однообразных дней, из съемной однушки в Бутово, из «ой, тебе уже тридцать, а ты не замужем. Дочка, возвращайся домой, у Анны Никитишны такой замечательный сын!». К тому же, если ты ежесекундно воспроизводишь действия, которые подразумевают чувства, – ты, как хорошая актриса, начинаешь верить в предлагаемые обстоятельства. Иначе, как ты добьешься того, что в них поверит Он? Короче, древняя охота началась.

Платон и не заметил, как розовая зубная щетка прочно прописалась в его стаканчике у зеркала. Несмотря на то, что они еще, казалось бы, не жили вместе, вещи Полины обнаруживались то тут, то там. Как в том анекдоте про заключенного в тюрьму сифилитика, который отваливающиеся части тела выбрасывал из камеры, а его сосед заметил: «Сбегаешь по частям?» Тут все было с точностью до наоборот. Полина по частям просачивалась в квартиру, а значит, и в жизнь Платона. Она прорастала ненароком забытыми туфлями в коридоре, оплетала вешалку оставленным шарфом, заполняла воздух своими духами. В иные дни Платон легко сбросил бы эти охотничьи сети и умчался в уютный лес. Но история с неудачной аферой его серьезно подломила. Он был ранен, рассеян, ждал развязки, а Полина развлекала и отвлекала его от тяжелых мыслей, была почти незаметна в быту и очень заметна в постели. Почему бы и нет. В конце концов, это же не брак. Так… Приятная затянувшаяся интрижка.

Полина чувствовала низом живота все эти мысли и старалась не вспугнуть зверя, методично подкармливая его и день за днем подбираясь все ближе. Она не форсировала события, не намекала на чувства, любила его в постели до изнеможения, была рядом, когда надо, исчезала, когда это было необходимо, она просто входила в привычку. Если бы она знала, какие серьезные проблемы у ее перспективного жениха, она, возможно, собрала бы охотничье снаряжение и отправилась снова в засаду. Хотя нет. Разумеется, она чувствовала, что у Платона какие-то сложности. И скорее сочла это еще одним благоприятным фактором. Именно в такие минуты любой из нас так нуждается в заботе, сочувствии и понимании. А этого добра в ассортименте Полины было с запасом.

6

– Кстати, почему ты в твоем возрасте и только инспектор?
– Ну ты же знаешь наши порядки. Кто не работает, того не едят. А я работаю как вол. Не занимаюсь интригами, не ловлю рыбку в мутной воде.
«Ищите женщину»

Родители Зафара Ибрагимова мечтали о том, что их сын станет адвокатом. А он, в свою очередь, уверенно желал стать сыщиком. Адвокаты ему виделись низшей кастой юридического мира – продажной и беспринципной. В то время как все остальные звенья колесницы правосудия стараются докопаться до истины (ну хотя бы в идеальном мире), адвокат прилагает все возможные усилия, дабы все запутать и в итоге лишь извлечь собственную выгоду. Это непримиримо конфликтовало с идеалами тогда еще молодого человека. В стремлении быть тем, кем он хочет, Зафар прошел все круги тяжких испытаний. Его лишали материальной поддержки, изгоняли из дома, проклинали и даже пытались подкупить. Новенький мерседес – в двадцать-то лет. Кто о таком не мечтает! Но юный идеалист проявил удивительную стойкость и принципиальность, отказался от машины и блестящего будущего. Буря со временем утихла, и он таки добился своего. Помог и тот факт, что его младший брат Шухрат исполнил заветную мечту папы и мамы, избрав себе адвокатскую стезю. Нельзя сказать, что с течением лет Зафар не признал, хотя бы частично, правоту родителей. Разумеется, это произошло где-то глубоко внутри, гордость не позволяла ему в этом сознаться вслух. Во-первых, на семейных сборах его немного… да что уж там, очень сильно раздражал младший брат – всей своей успешностью, дорогими костюмами, тачками, ролексами и постоянными историями о звездах шоу-бизнеса и политики, с которыми тот ежесекундно общается по рабочей необходимости. Он то и дело вставал из-за стола ответить на звонок: «Простите, Первый канал, надо дать комментарий… Алло…» Во-вторых, сама по себе работа Шерлоком Холмсом оказалась не столь романтичной и наполненной приключениями, как некогда рисовала себе бурная фантазия Зафара. Он тогда представлял себя то участником головокружительной погони, то въедливым сыщиком, ползающим по месту преступления в поисках важной улики, которую остальные проглядели… Но безжалостная реальность всегда нас ставит на место, вопрос лишь в том – на какое. Весьма средняя зарплата, постоянная бумажная волокита, непреодолимая зависимость от закона с одной стороны и начальства – с другой, а эти стороны нередко противоречили друг другу… Справедливость, поиску которой Зафар поклялся посвятить себя, регулярно утыкалась в непреодолимые преграды. Причем знать причину, по которой нельзя, например, посадить того или иного персонажа, по статусу Зафару не полагалось. На вечный вопрос «почему?» он получал безапелляционный ответ «потому что». И он уже порой не понимал, кого он больше ненавидит – тех, кто совершил преступление, или тех, кто их покрывает. Он сознавал, что у всего есть свое объяснение и, возможно, он просто не входит в круг людей, допущенных к этой информации. Но от понимания этого факта легче не становилось, а скорее, наоборот. И он чувствовал, что вихрь былых стремлений и желаний в нем постепенно затихает. Быть слепым орудием в чужих руках ему было не по нраву. Но и перевернуть свою жизнь, начать все заново он тоже не мог. Где-то внутри тлела еще надежда, что карьерный рост ему поможет подняться на ту ступень, где ему откроются смыслы. И окажется, что у всего действительно есть некие скрытые причины и они имеют обоснования и цели. Да и раскаяться перед семьей в пустоте своих юношеских притязаний не позволяла врожденная гордость.

Годы службы шли, а карьера не двигалась. В начале Зафар делал ставку на прилежность. С ученической точностью, педантичностью, достойной похвалы, он исполнял все свои обязанности. Держал глаза открытыми, где требовалось, и закрывал их там, где просили, изо всех сил старался соответствовать правилам игры, которых до конца не понимал. Со временем он осознал, что эта тактика не приносит желаемого результата и для окружающих он просто превращается в невидимку. Тогда он стал больше общаться с коллегами, налаживать «нужные» связи. Даже трахнул капитана Синицыну из министерства. Ничего, кроме герпеса, в ходе этих мероприятий он не приобрел, поскольку выяснилось, что Синицына никакого отношения к его отделу не имеет и в карьерном плане абсолютно бесполезна. Наконец Ибрагимов пришел к выводу, что ему нужно какое-то невероятное дело, сенсация, которая получит огласку в прессе и прославит его имя.

Бок о бок с ним служил капитан Кушнир. Этот грозный еврейский следак прославился тем, что нашел похищенные драгоценности народной артистки Алены Багуславской. Этой краже были посвящены целых три ток-шоу на телевидении. Кроме непосредственно кражи, в ходе программы обсуждались наследники певицы, ее возможная любовная связь с Оззи Осборном на московском музыкальном фестивале в 1989 году, а также факт похищения оной инопланетянами прямо из ее четырехкомнатной квартиры на Тверской, где она проживала в полном одиночестве. Кушнир принимал участие во всех эфирах, активно высказывал свою профессиональную и гражданскую позицию, а в финале одного из шоу, волею продюсеров программы, под музыку из ленты «Миссия невыполнима» появился из-за кулис, неся на шелковой подушке найденные сокровища.

Начальство не могло игнорировать факт такого сумасшедшего успеха, и Кушнир унесся вверх по карьерной лестнице с ускорением космической ракеты, оставив тонкий шлейф французских духов и несколько скучных и трудных дел, которые пришлось доводить до конца Ибрагимову.

Он принял решение, что надо попробовать проскользнуть в эту же дверцу. Даже встретился за чашкой кофе с редактором одного из самых популярных ток-шоу. Миловидная девушка пообещала ему всяческую поддержку в обмен на помощь в получении охотничьего билета. Однако посмотрев все, что предлагает Ибрагимов, она заметно погрустнела и сказала, что «с таким материалом даже на «Лайф-Ньюс» не пустят». Миловидная редактор Наташа не пожалела своего времени, ей все-таки нужен был охотничий билет, и подробно попыталась донести до Зафара, ЧТО именно ему нужно искать. «Самое лучшее, конечно, если будет замешана какая-то звезда, персона, известная всем. Это – сразу попадание в яблочко. Ну или афера должна быть такая красивая и громкая, что это вызовет живой отклик аудитории. Ну и, конечно, нужны герои. Жертвы, свидетели, обвиняемые. В идеале, чтобы они в ходе съемок подрались в студии, ну или хотя бы наорали друг на друга матом. Сегодня продается лишь одно – ЭМОЦИИ! Зафар, принесите мне эмоции, и будет вам ваша передача!»

В какой-то момент поисков Зафару показалось, что он что-то нащупал. Он искал нечто яркое, необычное, и откопал несколько очень интересных нестандартных дел. Махинации, которые могли бы лечь в основу детективных романов. Складывалось ощущение, что за некоторыми из них даже стоит один человек или группа лиц, настолько схож был почерк. Но особо зацепиться было не за что. То потерпевшие от мошеннических действий отказывались давать показания вследствие того, что они могли им нанести, видимо, еще больший вред, то следы заводили в такой глухой тупик, что хвастаться перед прессой было, прямо скажем, нечем.

И вот наконец небеса услышали молитвы уже почти немолодого следователя. Тут, казалось, было все, что нужно. Захватывающее дело об угоне нескольких очень дорогих элитных автомобилей, один из которых принадлежал сыну популярного писателя Бакунина, живущего ныне в Лондоне и проклинающего оттуда Россию! Присутствовала и Виртуозная схема! Причем в этой самой схеме замешан опять-таки ведущий артист известного театра! А если дальше потянуть за ниточки… Уж больно все напоминает тот самый почерк, автор которого не раз уже ускользал от него! Зафар увидел сыр, Зафара сыр пленил. Ибрагимов предчувствовал успех! Завтра утром он допросит этого актера, Виктора Телегина, закроет все пробелы в данных об афере и позвонит миловидному редактору Наташе.

Долго он не мог уснуть в этот вечер. Снова и снова представлял Зафар себя в лучах прожекторов телевизионной студии. Вот он в кресле главного героя. Ведущий задает ему вопросы, зрители восхищенно слушают детали раскрытия этого запутанного дела, сын популярного писателя благодарно трясет его руку…

7

Для тех из нас, кто поднялся на вершину пищевой цепи, не существует милосердия.
«Карточный домик»

Не было драк или погонь, выкрученных рук и другого подобного банального зубодробительного набора, который, несомненно, только украсил бы этот рассказ. Просто, когда Платон вышел из подъезда, к нему подошел вежливый человек в вежливом костюме и попросил встретиться с Господином И. Причем встреча должна была состояться немедленно. Платон не стал вступать в пустую дискуссию и послушно сел в черный лимузин с номерами «амр» и мигалкой на крыше. Автомобиль ехал с небольшой скоростью, но в то же время и быстрее всех, потому что для него не существовало правил и ограничений: он то мягко выруливал на встречную полосу, то включал сигнал эцилопа и проплывал на красный. Сотрудники дорожно-постовой службы откладывали на время разговоры с остановленными водителями, вытягивались по струнке и отдавали честь. Платон, несмотря на серьезность ситуации и туманность ближайшего будущего, не мог обойти вниманием ту деталь, что это чертовски приятно – быть вне закона по закону. Эта свобода была по другую сторону баррикад от его – платоновской свободы, но в ней тоже была своя прелесть. Люди, которые придумывают правила и следят за их исполнением, сами их абсолютно не соблюдают. Это как если бы футбольный судья время от времени бил по ногам атакующим футболистам, потому что это, с его точки зрения, необходимо для игры. И вместе с тем эта власть дает ощущение, что ты – особенный, не такой, как все. Между тобой и остальными людьми пролегает огромная трещина. Пока ты пребывал на той стороне, ты это все осуждал, выступал против и даже не раз заявлял в курилке, мол «если б я, то я бы никогда…» – а оказавшись здесь, пусть даже транзитным пассажиром, хочешь оставить себе это ощущение, сохранить эту привилегию навсегда.

Катафалк с мигалкой вырулил на середину Кутузовского проспекта и по нейтральной полосе, недоступной для простолюдинов, устремился в сторону гостиницы «Украина», гаишник на пересечении с Садовым встрепенулся, выбросил окурок и взял под козырек.

Господин И. ждал его в ресторане «Золотой» за столиком в углу. Платон уже бывал не раз в этом заведении, примостившемся в самом начале Кутузовского проспекта. То были встречи с одним молдавским олигархом, который теперь отбывал наказание на родине, не по вине Платона. Просто, кроме бизнеса, тот занимался и политикой, а в Молдове это приблизительно одно и то же, а каждый новый президент этой небольшой, но гордой страны начинает свою трудовую деятельность с того, что сажает конкурентов. Платон внимательно следил за развитием ситуации из новостей, в надежде, что тот когда-нибудь выйдет-таки на свободу и расплатится за оказанные услуги.

Ресторан был так же пуст, как и всегда. Еще в первое посещение Платон подумал, что это какой-то специальный пункт для встреч депутатов, бандитов и просто влиятельных людей, а каждый столик наверняка оборудован записывающим устройством, потому что было очевидно – коммерческих целей заработать на продаже еды и алкоголя у ресторана нет.

– Присаживайтесь, – сказал учтивый, полный и обаятельный Господин И. – закажете что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Вам спасибо за то, что любезно согласились встретиться со мной. Вы, наверное, не догадываетесь, по какой причине наша встреча стала возможной?

– Наверное, догадываюсь, – ухмыльнулся Платон. Он был почти уверен, что виной этому знакомству является его близкий друг Виктор, который накануне не отвечал на звонки. – Но если вы не сочтете за труд разъяснить…

– Дело не в том, уважаемый Платон Платонович, что вы угнали мой автомобиль…

– Я не угонял. Я…

– Давай ты меня выслушаешь, дорогой, а потом будешь открывать рот, – неожиданно жестко заговорил Господин И. И даже его мягкое круглое лицо на мгновение словно превратилось в гранитный камень, но тут же вновь вернулось к исходной кошачьей доброжелательности. – Расклад такой. Хозяин гаража и продавец сядут. Надолго. Твой друг, актер… Ну, что с него взять… Деньги он вернул, пусть играет в театре, радует зрителя, а мы внимательно будем за ним следить, чтобы ничем другим он больше не занимался. Ну и, конечно, его дальнейшая судьба будет зависеть от тебя.

Скачать книгу