Тоже Sapiens бесплатное чтение

NIHIL. Жизнь

В прозекторской было тихо. Очень тихо и светло.

И если яркий свет здесь был понятен, то зачем отрезать помещение даже от фонового гула реакторов и двигателей, не знал никто.

Капитан стояла возле матроса-четыре и злилась на тишину. Ей нужен был звук, любой, самый тихий, самый монотонный, самый привычный – лишь бы внешний, что-то кроме её с врачом дыханий – чтобы уделить этому звуку всё своё внимание и отвлечься от переломанного, изуродованного, искромсанного тела перед собой.

Она видела трупы и раньше, раза четыре за жизнь, один – непосредственно в полёте… давно, ещё будучи вторым помощником. И все те мертвецы были аккуратные, мирные. Непохожие, конечно, на спящих, нет, они тоже вызывали тревогу, но тихую, инстинктивную, уходящую сразу, как только выйдешь из помещения с трупом.

Этот мертвец был другим. Раны, убившие парня, молодого совсем, младше навигатора, словно кричали об опасности: каждая по-своему хоть немного, но напоминала пасть, из которой вырывался беззвучный крик об угрозе; мольба о помощи, которую невозможно оказать. Хотелось отвернуться, но этого капитан не могла себе позволить. Врач бы не простила такой слабости. Понять – поняла бы, она сама едва ли видела столько ран сразу на одном теле, да ещё и таких тяжёлых ран… Нет, поняла бы легко. Но не простила. А капитан дорожила авторитетом, и потому обречённо смотрела на зверски убитого и изуродованного матроса-четыре, пытаясь найти, на что отвлечься.

Пробовала катать по голове ту неприятную мысль, что по возвращении ей устроят жёсткий разнос. Даже если большую часть вины свалить на самого погибшего, а остаток на боцмана, всё равно и ей достанется. Неправильно организованная высадка, отсутствие предварительной оценки биологического уровня, свободный выход из корабля… В другой ситуации кроме ожидания наказания ничего прочего не существовало бы для неё, но сейчас… сейчас все мысли и эмоции были о ранах, которые капитан видела на расстоянии протянутой руки: о торчащих обломанных костях, лопнувшей коже, порванных мышцах, которые, как оказалось, и правда лишь очень плотные пучки отдельных волокон…

– Уберу его? – спросила врач.

– Да, – быстро откликнулась капитан, надеясь, что в её голосе не было слышно облегчения. – Спрячь парнишку и пойдём.

Теперь можно было и отвернуться, но капитан дождалась, когда врач накроет капсулу крышкой и одним плавным движением утопит каталку в ячейке холодильника.

Только после этого капитан повернулась и вышла.

Все сидящие в смежном помещении даже если и разговаривали, пока её не было, то успели примолкнуть, когда открывалась дверь, а некоторые – старший инженер и старпом – ещё и встали. Должен был бы подняться и боцман, но сейчас он был так морально опустошён, что остался сидеть… Капитан поняла и простила.

– Так, – начала она, сглотнув. Старалась выглядеть уверенно. Не спокойно, ситуация ужасная, так что это не нужно; просто уверенно, чтобы все видели, что всё под контролем. – Самое важное: про случай никому не говорить. Старший инженер, твои как?

– Отправил по каютам, приказал молчать.

– Отлично. – Капитан и правда была рада, что тело нашли именно инженеры, эти были, наверное, самые дисциплинированные. – Я в течение часа выпущу информационное сообщение, всё объясню, тогда пусть выходят. Дальше… Ветеринар. Ты точно уверена, что мы не занесли с ним ничего на корабль? Бактерии? Вирусы? Ещё не поздно организовать карантин, как я понимаю…

– Маловероятно, капитан. Протоколы выхода на новые планеты очень мягкие не просто так. Другая органика, биохимия… Это как бояться подхватить насморк от компьютера. – Ветеринар помолчала и добавила: – А если чудо случилось, то все уже давно перезаражались сами. В любом случае карантин не нужен.

– Хорошо. Тогда… Тогда бери навигатора, матросов с боцманом, и начинайте искать биоформы. Любые. Насколько будет добивать сигнал дронов – настолько и прочёсывайте. Выносные станции задействуйте, добейтесь максимального охвата. Надо было сразу сделать, но… делаем сейчас.

– Капитан, – деликатно позвал старпом. Он кивнул на боцмана, выражая лицом одновременно и скепсис, и просьбу, и лёгкий укор.

Она поняла заместителя и, с недовольным видом глянув на него, всё же сказала:

– Боцман, отставить. Тебе приказываю отдыхать.

Тот сразу встал, слегка даже возмущённый:

– Да я нет, я нормально, я могу…

– Отдыхать, это приказ! – Потом капитан посмотрела на врача: – Дай ему что-нибудь, чтобы поспал без снов. А общее руководство биоразведкой на… Старпом, займись? Младших офицеров не хочу оповещать пока что.

– Займусь, – с пониманием и оттого легко согласился он, косясь на врача, которая уводила безвольного боцмана в медотсек. Потом старпом вернул взгляд на капитана. – К координаторам одна пойдёшь?

– Да, сама поговорю.

– Попробуй сперва с сокоординатором-два парой слов перекинуться наедине. И начни с того, что тут нашли жизнь. – Старпом в поисках поддержки повернулся к ветеринару. – Самую близкую по логике развития к нашей… – Ветеринар одними глазами показала, что так и есть, и он продолжил увереннее: – Вот. А потом уже про гибель паренька скажешь.

Он помолчал и добавил задумчиво:

– По сути, по его смерти мы и поняли, что тут есть жизнь. Это тоже можно сказать сокоординатору-два.

Капитан заметила на лице старшего инженера задумчивую улыбку. Она уже успела выучить её значение, поэтому сразу спросила:

– Что у тебя?

– Да вспомнил… Нам рассказывали, почему космические корабли дальних маршрутов такое дерьмо до сих пор. Нет статистики причин аварий. Морские суда можно было поднять со дна, много очевидцев спасалось. Самолеты или находили в виде обломков, или изучали вернувшиеся из боя и укрепляли те места, где не было пробоин. От обратного шли… Ну, вы поняли. А вот с космическими кораблями… От обратного не пойдешь: слишком сложная система, всё не улучшишь. Экипаж гибнет или пропадает весь. А сами корабли… Поищи в космосе, ага. Вот и улучшаем потихоньку то, что не критично. А что приводит к серьёзным катастрофам – это загадка вечная.

Капитан уже хотела подогнать старшего инженера, тот явно вёл к чему-то более актуальному, но он то ли сам подошёл к этой теме, то ли уловил недовольство:

– И я вот думаю. А сколько из не вернувшихся кораблей потому и остались непонятно где, что натыкались на такую вот… – он кивнул на дверь прозекторской, – …жизнь? Мы удивлялись, что вся уже известная так отличается от нашей… А может, та, что нам близка, просто не отпускает экипажи домой? А?

Неловкое молчание, повисшее после его слов, было для капитана ещё тяжелее той тишины, что давила на неё в прозекторской. Но старший инженер опять заговорил:

– Капитан, можно я со своими ребятами помогу ветеринару? Всё равно нам взаперти сидеть, пока ты не объявишь о гибели пацана… А так хоть полетаем. Мы не устали, правда. Да если бы и устали… Лучше что-то делать, чем сидеть по каютам и вспоминать… Такой труп.

I. Флора-фауна

1

Холод будто облепил моё тело и сросся с кожей, превратившись в сдавливающую боль. Пламя горелки подёргивалось, словно танцуя на ветру, и от его движений темнота вокруг казалась живой, а потому была особенно пугающей. Но перекрывать газ я не спешил: без огня станет ещё страшнее. Как в детстве, когда гасил свет и словно давал монстрам, прячущимся в бездонной черноте, разрешение кинуться на тебя и… И что сделать?

Сейчас всё было иначе: только полная, пугающая тьма и могла хоть как-то защитить, спрятать от монстров, которые в ней действительно обитали. Тогда, дома, чудовищ не было, и свет спасал. Сейчас они есть, и спасёт от них только темнота.

Я собрал остатки воли и всё же потянулся к крану горелки. Его я уже не чувствовал: пальцы на морозе онемели, а потому и перекрывать подачу газа было трудно. Но я справился: постепенно огонь стал тоньше и ниже, а потом и вовсе исчез. Темнота накрыла меня окончательно, и остались лишь звуки, да и те размазанные ветром по кажущемуся теперь бесконечным пространству ночи.

Я сразу проверил пульт от дрона, в первую очередь потому, что небольшой экран давал совсем слабый, но свет. Смотреть на то, как близко ко мне снежники, не хотелось. Это как с болезнью: если подозреваешь, что в тебе есть что-то, что может убить изнутри, боишься идти к врачу, словно только поставленный диагноз и спустит смерть с цепи.

Но знать надо.

Снежники бродили совсем рядом, трое: двое помельче, уже не детёныши, но ещё и не заматеревшие. И один здоровенный, широченный, как танк докосмических времён.

Шерсть у этих тварей особая, показатели теплоизоляции – это нечто. Но даже через неё жар их тел чуть ли не слепил тепловизор, и на экране твари отображались ярко-белыми пятнами. К счастью, двигающимися бесцельно, ко мне не направляющимися.

Не боятся они огня, хоть разумом там и не пахнет. Наоборот, пламя горелки в этой густой бесконечной ночи их только привлекает. И отбиться от них нечем, оружие сокоординатор-один решила не брать… Хотя, слышал я, что черепа снежников выдерживают попадание даже из военных образцов. А уж охотничьи, которые только и можно было бы взять…

Как же холодно. Ноги ниже колен уже и не болели, только бёдра. Дальше бёдер я просто ничего не чувствовал. Надо было бы ходить не переставая, как дикарь вокруг огня, но я в какой-то момент устал, решил присесть… И потом только и думал: «Сейчас… сейчас-сейчас… ещё немного, ещё полминутки посижу… И встану, встану. И снова буду ходить…». Но так и не смог себя заставить. Смерть на морозе так и наступает: накатывает слабость, сознание туманится, ты словно растворяешься в этой боли, засыпаешь и… всё. Как там называли… «добрая смерть»? Ну… всяко лучше, чем встретиться со снежником. Видел я с дрона, как один убил бегающее дерево. Уснуть насмерть намного лучше…

Я мотнул головой. Нет, нет… Никакого уснуть. Держаться. Держаться, сколько смогу. Даже если снежник придёт… В горелке газа много, огня как такового они не боятся, да и сами горячие как паровая труба, но струю пламени под давлением в плоскую рожу не выдержат. Главное, чтобы пальцы не подвели, выкрутили подачу на максимум… если придётся. Только надо не уснуть…

Мне повезло, что не случилось парадоксального раздевания. Врач говорила, такое часто встречается у замерзающих. Хорошо, что у меня – нет… Без одежды я уже давно околел бы. Хотя, может, оно приходит позже?

Я подумал, что сейчас, когда огонь я уже не жгу, можно вернуться в разбитый глайдер, там не так дует. Но… Нет сил. Понимаю, что глупо, но ничего сделать не могу. Сил встать нет. И голова клонится вниз. Неужели всё? Сука. Сука эта сокоординаторша. Потащила нас… сука. Греется там моим теплом, тварь. Неужели из-за неё и сдохнем? Сука…

Я с трудом поднял к лицу пульт дрона и снова активировал экран. Снежники, хоть и бродили бесцельно, были теперь ещё ближе. По чуть-чуть, понемногу… А может, и пусть? Если начнут с ног, то я даже и не почувствую. Кровь вытечет… Хотя на морозе она медленно идёт… Не удивлюсь, если будет сразу застывать в лёд.

Я мотнул головой и поднял дрон выше. Как он тут не глохнет, при таком-то магнитном поле?

Карты на экране как таковой не было: только поле, чёрное, как ночь вокруг, и несколько пятен: мы с сокоординатором-один – сероватые в центре (она намного светлее, её куртка ещё грела); почти уже остывший, но не до конца, двигатель в разбитом глайдере… и всё. Даже сбитое нами бегающее дерево околело и тепловизором уже не распознавалось. Чуть дальше от центра три больших пятна – снежники. Была пара пятен поменьше, тоже какая-то местная живность. И… а вот тут же стало интереснее. Парная точка: почти наверняка примат с симбионтом. Идут медленно, охотятся, что ли? В той стороне, где корабль, ходят. Этих только не хватало… А потом дрон поднялся ещё выше, и я увидел два глайдера.

То, что это глайдеры, я понял по их скорости. Они шли в режиме снегохода, медленнее, чем мы до аварии… Мудро. Шли пересекающимися курсами, явно наугад искали нас. Дроны они тоже должны были поднять, но из-за одежды мы были на карте очень слабо видны. Тёмно-серые просветы буквально, да ещё и в большом масштабе если… Можно и не заметить…

Я качнул туловищем, словно отталкиваясь от чего-то, и протянул почти уже неощутимую обмороженную руку вперёд, туда, где стояла горелка. Касание я почувствовал только в предплечье: дальше, в кисти, ощущений не было никаких. Но всё же предплечье подсказало, что рука упёрлась во что-то… Я начал медленно ощупывать кусок темноты перед собой… ладонь ничего не чувствовала. Я сделал хватательное движение, даже не ощущая его, и потянул руку на себя. Слишком легко. Я снова протянул руку вперёд, опять упёрся во что-то. Представил получше горелку, чуть поднял предплечье и снова сделал хватательное движение кистью, которой для меня уже не существовало. Потянул на себя… Схватил, получилось. Потянул сильнее, уже обеими руками взялся за горелку, которую по-прежнему мог ощущать только как аморфную тяжесть где-то в темноте перед собой.

Я чуть переставил руки и попытался открыть вентиль. Ощущал предплечьями сопротивление. Даже ладонями стал что-то чувствовать… очень-очень слабо, словно через слоёв сто ткани, что-то похожее на вентиль… Может, не до конца всё онемело, может, от движений кисти чуть отогреваются, может, я так сильно давлю, что в нормальной ситуации заорал бы от боли… А может, мне это всё кажется. Галлюцинации – тоже признак замерзания.

Я подумал, что стоит снять перчатки, скорее всего без них я почувствую вентиль лучше… Но потом до меня одна за другой дошли две неприятные мысли. Первая: на таком холоде кожа просто примёрзнет к пластику. Вторая: вентиль я не откручу, так как весь механизм смёрзся в один монолитный кусок. При таких температурах нужны специальные смазки, а их у нас просто нет.

«Сука», – сказал я ещё раз, совсем тихо, и оттолкнул от себя бесполезную горелку. Потом нащупал пульт от дрона и активировал. Экрана я тоже не чувствовал одеревеневшим пальцем, но дисплей быстро включился, да так ярко после темноты этой бесконечной ночи, что я даже зажмурился.

«Идиот», – подумал я и направил экран в сторону горелки. Потом собрался с силами и наклонился к ней поближе. Видимо, и правда замерзаю, если не догадался сразу себе подсветить. Посмотрел на вентиль. Инея на нём не было, но чуть выше, там, где я, видимо, не касался рукой, на пластике были снежинки, поднятые ветром с земли и осевшие на нём. Они и не думали таять. Я вздохнул и поднёс экран к самому рту. Сказал тихо, но чётко:

– Режим маяк. Плавающая высота. Режим маяк. Плавающая высота.

– Режим маяк, – отозвался пульт. – Высота расположения динамичная. Исполняется.

Я посмотрел на дисплей. Видимая область быстро сужалась: дрон опускался, но самое важное я не пропустил: глайдеры всё ещё шли своими волнообразными курсами, далековато от меня, но заметить смогут. Снежники подошли чуть ближе, но не было похоже, чтобы намеренно. Предполагаемого примата с симбионтом увидеть не успел.

Мне захотелось лечь на спину, чтобы было удобнее смотреть вверх, но я сдержался. Не хватало теперь заснуть и замёрзнуть. Я согнул ноги в коленях и обнял их, а голову запрокинул назад.

С плотно закрытого тучами, а потому казавшегося чёрным неба медленно спускался мой дрон. Он мигал поочередно сигнальными огнями: синий-красный-зелёный-жёлтый. Цикл повторялся трижды, потом часто-часто моргал обычный белый свет, и снова цветной цикл.

Я дождался, когда дрон опустится на минимальную высоту, в другой ситуации я бы, наверное, даже смог до него допрыгнуть, но сейчас просто смотрел, как он висит надо мной. Он четырежды повторил свой сигнальный цикл и стал плавно подниматься. Я подумал, что хоть ребята и идут в режиме снегоходов, в самой нижней точке они дрон могут не заметить, но менять что-то мне было уже просто лень. Я понимал, что стоит, но сил не было. Только ждать. Сидеть, обняв колени, и ждать. Я успокоил себя тем, что у поверхности дрон отпугнёт снежников, если те приблизятся…

Глайдеры снежников опередили. Первый красиво развернулся ко мне бортом, когда был шагах в десяти, и замер почти напротив. Несколько секунд он так и стоял, а потом распахнулся боковой люк и оттуда показался старший инженер:

– Навигатор, жив? – спросил он и, не дожидаясь ответа, стал выбираться.

– Жив, – сказал я радостно, но так тихо, что сам понял это.

Захотел махнуть рукой, но просто не смог. Не было ни сил, ни мотивации. За инженером вышел фиттер, но он не стал бежать ко мне: повернулся к люку и протянул руки, ожидая, что ему оттуда что-то подадут.

– Жив, пацан? – ещё раз спросил старший инженер, когда подбежал и хлопнул меня по спине.

– Да, да… всё хорошо.

– Жив! – радостно сказал он и хлопнул сильнее. – Мужики, жив! – крикнул он уже в сторону глайдера.

Фиттер только поднял руку – услышал – и снова стал ждать чего-то.

– Встать можешь, пацан? Нельзя сидеть, нельзя… – Старший инженер начал помогать мне. – Ох, тяжёлый ты, как купол реактора… Давай-давай… Сокоординаторша жива?

– Да… – Я зажмурился, собрался с силами и сказал громче: – Жива, но… голова разбита.

– Без сознания? В кабине?

– Да…

Он посмотрел нетерпеливо на перевёрнутый глайдер, но остался со мной.

Фиттер доставал из люка скафандры. Один уже лежал на снегу, словно труп, второй только вытаскивали. Кто фиттеру их подаёт, я не видел, скорее всего, один из матросов.

– А ты как? Не ранен?

– Нет, только промёрз… кажется.

– Сейчас… Второй глайдер подъедет, там врач.

Я и сам уже видел, как он приближается. Внешнее освещение они тоже включили на максимум, и теперь их было трудно не заметить.

– Зачем космические скафандры? – спросил я.

Старший инженер посмотрел в сторону люка, а потом перевёл взгляд обратно на меня:

– Точно головой не стукнулся? Там температурный режим стабильный.

И правда…

– Я не знаю, я… я после аварии как отупел. – Я говорил и не смотрел на старшего инженера. Фиттер и матрос-два, это он подавал, несли скафандры к нам. Другой глайдер уже остановился чуть поодаль, и его аппарель медленно опускалась. – Я… я про режим маяка на дроне только недавно догадался. Сидел до этого, мёрз…

– Это нормально, – успокаивал старший инженер. – Это стресс. Чрезвычайная ситуация. Мы сами сегодня… – он замолчал.

Я ждал, что продолжит, но он не стал. Подошли фиттер и матрос-два, похожие на детей с огромными куклами в руках…

Во втором глайдере были первый помощник, врач и сокоординатор-два. Тот, как только подошёл, сразу же спросил, жива ли его коллега и, услышав ответ, понёсся в разбитый транспорт. Врач меня осмотрела бегло, только обошла, словно автомобиль при покупке, спросила, как себя чувствую, и велела лезть в скафандр.

Пока фиттер и старший инженер помогали мне его надеть, началась суета. Приехавшие то не могли решить, кто со мной останется, то не знали, как быть с нашим размещением. Первый помощник с мрачным видом постоял со мной рядом, следя, как я облачаюсь, а потом молча ушёл вслед за врачом. Матрос-два, наоборот, вскоре вышел с пустым скафандром.

– Говорят, нельзя её одевать. Одеялом накроют и прям в глайдере повезём, будем буксировать.

Старший инженер с сомнением посмотрел на мой транспорт:

– А получится?

Матрос-два показал жестом, что понятия не имеет, и перевел взгляд на меня:

– Давай, залезай, а я пока настрою, как врач сказала. И пойдём внутрь, она чуть позже ещё раз тебя осмотрит.

Я уже почти закончил, осталось только опустить стекло гермошлема и дождаться, когда автоматика закроет задний люк. Матрос-два передал пустой скафандр старшему инженеру и встал за моей спиной.

– Закрывайся и дай разрешение на внешнюю настройку.

– Хорошо, – я опустил защитное стекло и на несколько мгновений погрузился в тишину. Потом включились динамики и стали передавать внешние звуки.

Было тепло… Очень приятное тепло окружило меня тут. Я ощущал его бёдрами, плечами, туловищем и головой. Остальное… остальное пока ещё словно отсутствовало, словно пребывало в другом измерении, но по рукам и ногам уже начинало расходиться приятное покалывание, не доходящее, впрочем, до кистей и стоп.

Внешнее управление даже включать не пришлось, всё и так было настроено. Матрос-два повозился немного и сказал:

– Всё, выставил температуру. Пошли внутрь.

– Только доведите, ног не чувствую…

– Доведём, – пообещал старший инженер.

И мы пошли.

Врач заглянула чуть позже, вместе с сокоординатором-два. В этот раз она только спросила, как я себя чувствую, сказала открыть шлем и посветила в глаза.

– У сокоординаторши куртка тёплая до сих пор. Ты аккумулятор отдал?

– Я.

– Дурак, – спокойно сказала врач. Не ругалась, но и благородством не впечатлилась. – Короче, ребята. Вы езжайте на корабль, я всё передам, что надо подготовить… Только идите не в буксирный медотсек, а в прицеп, ладно? Там оборудование получше…

– Да уж конечно, – фыркнул матрос-два.

Врач не обратила внимания и продолжила:

– Повезло тебе, навигатор.

Сокоординатор-два открыл рот, чтобы что-то спросить, но врач даже не дала ему сказать:

– Да, можете забрать, что хотели. Только пусть парень скафандр не выключает. Режим… – она глянула на нагрудный дисплей. – Ага, всё верно. – Потом мне, строго: – Скафандр не снимай, пока не будешь в лечебном модуле, понял? Шлем закрой, и так и сиди.

Я послушно опустил стекло. Снова пауза в звуках, а потом я услышал, как врач проговаривает сокоординатору-два:

– Сидеть всё время с ним рядом. Мало ли… Я на связи. Всё, давайте. И за коллегу не волнуйтесь, живой довезём. Ему вон… – она указала на меня, – спасибо скажешь.

Стукнула меня по скафандру:

– До встречи на корабле, везунчик.

И ушла.

Пока люк закрывался, сокоординатор-два сел рядом, пояснил:

– Не нужен я там, оказывается… Слышишь меня, да? Ага… не нужен я там. Так что с вами поеду.

– А остальные?

– Перевернут глайдер, возьмут на буксир и за нами…

Он помолчал и добавил:

– Это… Ты уж прости, но мы ещё ходячее дерево на борт загрузим. Ну… надо.

– Это которое мы сбили?

– Ага.

Мне стало стыдно. Я сразу начал объяснять:

– Да ты понимаешь, ночь, темень… Мы и по тепловизору шли, и по ультразвуковой модели… Шли бы снегоходом – обошлось бы. А так он выскочил прям перед нами, мы его задели… если бы фронтально, то тоже, наверное, ничего, обошлось бы… а мы бортом. Закрутились – и в камни…

– Навигатор, – сокоординатор-два смотрел на меня успокаивающе.

Я проследил за его рукой вниз от плеча и понял, что он положил ладонь на перчатку скафандра. Я улыбнулся. Он заметил мой взгляд и улыбнулся тоже.

– Нормально всё. Бывает. Оба живы остались, уже хорошо. А глайдер… хер с ним. Запись велась, дома просто покажем, как есть, и к тебе никаких претензий. Да и то… Мы такое привезём, что нас в жопу будут целовать, даже если мы все глайдеры специально разобьём. Не ссы. – Потом повернулся вперёд, к матросу-два и сказал. – Давай, двинули!

Ходячее дерево они погрузили быстро, я думал, дольше провозятся. Матрос-два удачно встал кормой у самого тела, а на аппарели оказался новенький автозахват, так что одному мне сидеть долго не пришлось. Но всё же по дороге к кораблю мы сделали ещё остановку.

Где-то на полпути матрос-два зло выругался и сразу сам пояснил:

– Примат… со своим симбионтом. Ходят, бляди…

Я и сокоординатор-два посмотрели на свой экран. И правда, почти прямо по курсу, чуть левее, был примат. Он шёл вместе со своим симбионтом, а в руке у него было что-то белое-белое, если смотреть через тепловизор. Видимо, лампа из чьего-то черепа или факел.

– А ну тормозни, – попросил сокоординатор-два.

Матрос-два послушался.

Сокоординатор-два повернулся и начал шарить за спинками наших кресел.

– Что там? – спросил я.

Он не обратил внимания, говорил явно с матросом-два:

– Помнишь, я рассказывал, как охотился на Юбилейной? Вот давай теперь… если я его прямо отсюда сниму одним выстрелом – ты мне… чет… три пузырька капель дашь. Нераспечатанных!

Матрос-два помолчал и ответил строго:

– Два. И то, если стабилизацию выключишь.

– Само собой! – Сокоординатор-два повернулся обратно уже с винтовкой в руках.

По его лицу было понятно, что он и на щелбан готов спорить, лишь бы пострелять. Он встал и потянулся к ручке люка. Потом вспомнил:

– Навигатор, а ты не… А, ты ж в скафандре. Смотри, – он показал мне цевьё винтовки и щёлкнул пальцем по индикатору стабилизации. – Выключена.

– Выключена, – подтвердил я. Огонёк не горел.

– Интеллектуальщица логи проверит, – отозвался матрос-два. Я не понял, в шутку или нет.

Вопреки моим ожиданиям, вставать с места водителя и следить он не собирался. Сокоординатор-два открыл люк и очень ловко вылез через него наверх.

Я уже почти отогрелся, не чувствовал только пальцев. Пытался смотреть в люк, но было неудобно. Тогда я перевёл взгляд на экран. Протянул руку и навёл изображение на примата. Тот медленно брёл через снежную ночь, непонятно, куда и зачем.

– А если вторым выстрелом симбионта… – послышался сверху крик, – …то дашь четыре?

– Три! – согласился матрос-два.

– Ну всё, готовь… – сказал сокоординатор-два и затих.

Я посмотрел на экран. Примат словно услышал долетевшие до него слова, а может, просто совпало так, что крутанул головой. В любом случае, он не останавливался, так и шёл медленно-медленно через снежную пустыню.

Какое-то время тихий ход примата был единственным, что происходило в ночи, а потом из светлого силуэта во все стороны брызнуло и абориген упал.

– Гандон, – с восхищением прокомментировал матрос-два.

Я опустил глаза. Мне было неприятно, но присутствовал в происходящем и повод для радости.

– Ну, гандон! – с ещё большим восхищением сказал матрос-два.

Видимо, и из симбионта брызнуло.

– А то! – Довольный сокоординатор-два спустился и небрежно бросил винтовку на заднее сиденье. – Я ж говорил: почётный член Лиги охотников на Юбилейной.

Мне показалось, что матрос-два отмолчится, но он сказал:

– Два сегодня отдам на корабле. А третий… сука… Выменяю в течение недели.

Стрелок вечера довольно усмехнулся, уселся рядом со мной и ответил:

– А, хер с ним, двух хватит. Трогай давай, этих тоже подберём. Ветеринар от радости кончит.

– Сокоординатор-два? – обратился я осторожно.

– Да?

– Ты его так пристрелил… Получается, добыли живые образцы?

Он фыркнул с весёлым презрением:

– Пф… Три примата и три симбионта. Почти неповреждённые. Так что да… скоро тебе курс домой прокладывать. – Он вдруг потрепал меня по скафандру. – Скоооорррооооо!

Я не успел обрадоваться. Матрос-два, не оборачиваясь, вдруг бросил:

– Ну, как добыли… поменяли скорее. С сокоординаторшей если брать – то один к одному, не считая симбионтов.

Довольное лицо сокоординатора-два помрачнело. Он ничего не сказал, но этого и не нужно было. Я только уточнил:

– Убитые?

– Нет. Только раненные… тяжело. В медотсеке насмотришься.

2

Молчание наше затянулось. Бодрый в глайдере, здесь, возле кровати коллеги, сокоординатор-два был мрачен и немногословен. Он смотрел на лежащую в коме сокоординатора-один, и хорошо чувствовалось, что он хочет прикоснуться к ней, но защитное стекло медкапсулы не давало, поэтому он смотрел на неё, а в его взгляде читалось одновременно и «как же так?», и «попадёт мне, когда домой вернёмся».

От такого странного общения двух коллег мне стало неловко, я почувствовал себя лишним, но покидать модуль мне пока запрещали. Собственно, верно было и обратное: сокоординатору-два здесь находиться нельзя было, но врач разрешила, а я возразить не смог.

– А ты знаешь, где в наших глайдерах ракетницы? – вдруг спросил сокоординатор-два, все ещё глядя на коллегу.

– Нет.

– И чему вас там только учат… – он посмотрел на меня. – Ящики такие небольшие выступающие по оба борта, прямоугольные. Открываются и изнутри, и снаружи.

– На торговых и военных моделях они на корме. Почти в любом положении доступны.

– Да, у нас в компании свои… стандарты. – Сокоординатор-два ещё раз посмотрел на коллегу. – Я это к тому, что от снежника можно было попробовать отстреливаться из ракетницы. Это так, на всякий… Хотя, уже скоро лететь.

– Утверждена дата?

Он прикрыл глаза и отрицательно махнул рукой:

– Сегодня вечером на собрании.

Потом отошёл, словно устав, от капсулы и сел на пустующую кровать. Достал из кармана пузырёк с каплями:

– Не возражаешь?

– Конечно, капай.

Сокоординатор-два открыл крышечку и протянул флакончик мне, предлагая.

– Спасибо, я не буду…

Он запрокинул голову и закапал глаза. Потом зажмурился и поёжился от удовольствия.

– Оооохххх, хороши… – Стал закрывать пузырёк. – Чё, как думаешь, сколько лететь будем? А то капли уже в дефиците, как в тюрьме. Нехороший признак для экспедиции…

Скорее всего, вопрос был риторический, но я стал прикидывать длительность полёта. Больше даже для себя: хотелось уже домой. Примерно я и так знал, но теперь можно было сказать точнее, если повезёт – то до дня. Но посчитать я не успел, меня прервали новые посетители.

Дверь распахнулась без уведомления: это пришла капитан с боцманом. Мы встали с кроватей: я вскочил сразу, как в академии при преподах, а сокоординатор-два неохотно, но всё же тоже поднялся.

– О, бля… вот он где. Красавец наш. Мы его по всему кораблю ищем, а он тут… В медотсеке закрытом, – сказал боцман, глядя на сокоординатора-два. Потом посмотрел на меня, поморщился и добавил почти одними губами: – Да ты-то сиди…

– Врач разрешение дала, – спокойно пояснила капитан и огляделась.

Температура тут была выше средней, чтобы мы отогревались, и в кителе было жарковато. Капитан сразу стала расстёгивать воротник. Сокоординатор-два при этом, наоборот, начал застёгиваться.

– Дала, – тихо повторил боцман. – Душа у врача мягкая, как говно.

Сокоординатор-два наконец застегнулся и требовательным тоном сказал:

– Боцман, я прошу в таком тоне со мной…

– Хуёне! – перебил тот. – Просит он, говна кусок… Какого хуя твоя коллега делала вне корабля? В день проведения операции по изъятию приматов. Ты понимаешь, мудак, что вы своими делишками угробили глайдер и чуть не прибили навигатора? Лететь мы как должны были бы? По вашим корпоративным уставам ебучим? Долбоёбы, блядь, нашли водителя… Почему не уведомляли высших офицеров, опёздолы? Чё молчишь? Хуём подавился?

– Да что вы… Да как вы… – Сокоординатор-два непривычно для него, по-детски обиженно посмотрел на капитана в поисках поддержки.

Та спокойно развела руками:

– Не смотрите на меня, сокоординатор-два. Вы слышали претензии экипаж-мастера.

– Экипаж-мааааастера… – протянул понимающе он. – Какое повышение в должности… Временное, я так понимаю?

– От этого не менее легитимное, – парировала капитан.

Сокоординатор-два помолчал. Потом сказал, стараясь быть спокойным:

– Я смотрю, вы стали вольно трактовать устав…

– Это ты нам про устав затираешь, долбоёбина? – рявкнул боцман, но капитан его остановила движением руки.

– Не вольнее, чем вы, когда стали проводить необязательные вылазки без согласования с капитаном судна, – сказала она.

– Это наш глайдер, глайдер компании которую я представляю. И которая вас всех… – сокоординатор-два обвёл помещение пальцем, – …наняла.

– И наш штурман-навигатор. Сотрудник, который подчиняется мне напрямую. – Она ткнула пальцем себе в грудь. – Мне одной. Даже не высшему офицерскому составу.

– В полёте – да, но не на планете… На планете у него двойное подчинение. Чем мы и воспользовались…

Капитан устало качнула головой, давая боцману разрешение:

– Это неколонизированная планета, еблан. Очень хуёво, что вы таких вещей не знаете, туррристы хуевы. Я тебя, сука, в карцер затолкаю на неделю. А потом до конца полёта будешь сидеть в каюте вашего сраного прицепа и оттуда координировать. А твоя коллега пизданутая…

– Боцман! – рявкнула уже на него капитан и сразу поправила себя. – Экипаж-мастер! – Потом добавила спокойно: – Санкции и к нему, и к пострадавшей соокординатору-один мы обсудим потом, – она многозначительно посмотрела на медкапсулу. – Вдвоём.

Перебила боцмана она вовремя. Сокоординатор-два аж закипел весь, ещё чуть-чуть – и подрались бы, как курсанты. А так он глубоко подышал, сжав зубы, и сказал:

– Этот наш «сраный прицеп» оплачивает вам зарплаты. А ещё напомню, что такой тон… Вы… – он демонстративно смотрел только на капитана, – …наверняка должны знать, почему в полёте строго запрещены клички и имена, и обращение осуществляется исключительно по должности.

– Помню. И как капитан я в этом правиле заинтересована, и соблюдаю его неукоснительно. Можете спросить любого члена экипажа. – Она посмотрела на меня и добавила: – Любого.

Я почувствовал, что у меня начинают гореть уши.

– Вы наверняка захотите по прибытии сообщить об инциденте… Что же. Я готов, – говорил сокоординатор-два. – Но учтите, что всё можно трактовать двояко. Например, что в аварию попал глайдер компании под управлением вашего навигатора – это для кого минус?

«Ах ты, сука», – подумал я. Это было неожиданно.

– Да и необходимость вылазки была обусловлена вашими, капитан, действиями и распоряжениями, не забывайте. Мы настаивали на ней очень долго. А вы… – Сокоординатор-два не стал заканчивать. – Ну, и тон вашего… – он издевательски проговорил должность, – экипаж-мастера… Об этом я доложу особо, это уже в любом случае.

Капитан улыбнулась:

– У нас у всех друг на друга найдётся компроматик за время экспедиции. Мы обсудим всё лично… сегодня, после малого совещания. Вечером. Но учтите: от претензий, высказанных экипаж-мастером, я отказываться не буду. А теперь… Покиньте помещение. Я аннулирую разрешение врача… как капитан.

– Всегда пожалуйста, – стараясь выглядеть равнодушным, сказал сокоординатор-два и вышел.

По пути он прошёл совсем близко к боцману. Я даже подумал, что плечом его специально заденет… но нет. Видимо, просто показал, что не боится.

Капитан с боцманом дождались, когда закроется дверь, и посмотрели на меня.

– Теперь ты, – сказал боцман и подошёл ближе. – Какого хуя согласился на вылазку?

– Я… они объяснили, по сути, то же, что тут обсуждали: двойное подчинение экипажа при напланетном размещении корабля… И…

Я машинально попытался встать, но боцман жестом остановил. Больше того: присел напротив и посмотрел прямо в глаза:

– Вон там… – он указал большим пальцем назад, на капитана, – твой командир. Полный и безоговорочный. Прокладывать курс, участвовать в вылазках… есть, спать, срать, ссать, дрочить – всё должен делать только с её ведома и разрешения. Как мои матросы у меня… Ты же знаешь, как у нас с матросами выстроены отношения, да? Экипаж-то маленький… так вот, всё – с её ведома и только так. И никакие наниматели, которые летают только как пассажиры, тебе не указ. Ты меня понял?

– Я просто даже не думал, что они могут без согласования…

– Ты… Меня… Понял? – слишком спокойно повторил боцман.

– Да.

– Да…

– Да, понял… экипаж-мастер.

– Вот так. – Он говорил очень тихо, но лучше бы орал. – А то, что ты не знаешь о разнице иерархии сводных экипажей на планетах населённых и вновь открытых – это вопрос к преподавателям твоей академии, их вина… Наверное. Может, с ними и связаться? Ну, как прибудем. А? Ты же знаешь, что я боцман второй категории, да? Знаешь, что я могу официально, сам, даже без отмашки капитана делать публичные запросы в академию по поводу бывших кадетов? Мне сделать такой запрос, как думаешь?

У меня аж сердце обмерло. А боцман продолжал:

– Как думаешь, хорошо это повлияет на твою карьеру? А?

Я молчал. Он смотрел мне прямо в глаза и ждал, но я молчал.

– Навигатор… я задал вопрос. Такой запрос хорошо повлияет на твою карьеру?

– Нет, – с трудом выдавил я.

Было гадко. Боцман встал и похлопал меня по плечу:

– Именно, блядь. Так что подумай об этом, пацан. Хорошо подумай. И готовься прокладывать курс. – Он повернулся к капитану. – Могу быть свободен?

– Да, спасибо… боцман. Идите.

Я не поднимал глаз, мне было стыдно. Только по звуку двери я понял, что он вышел. Капитан медленно прошла ко мне и села рядом. Помолчала.

– Ты, наверное, потом будешь думать, почему мы так наехали на сокоординатора-два, если его с вами даже не было… По регламенту они должны о таких вылазках принимать совместное решение. Они же со-! …координаторы… Так что, он или одобрил, или был не в курсе – что ещё хуже…

Я молчал. Капитан тоже. Потом она добавила:

– А если тебе его жалко… То вспомни, как он перед уходом тобой прикрывался.

Опять молчание. Капитан вздохнула и погладила меня по спине:

– И боцман ничего не сделает. Я попросила его тебя чуть прижать… Потому что волнуюсь. – Её рука поднялась выше, погладила меня по шее и затылку. – Что бы я делала, если бы мой мальчик разбился? А? Не сердись, милый. Я просто очень переживаю за тебя. Без навигатора нам можно. Но без тебя мне – как?

Она уже гладила меня и второй рукой, по груди. Её лицо приблизилось ко мне, она потёрлась о мою шею, а потом поцеловала меня чуть повыше уха.

Я почувствовал, что возбуждаюсь, но всё же сказал:

– Капитан… тут…

– Она всё равно в коме, мой хороший. Ничего страшного…

И мягко развернула меня к себе лицом…

3

Запрос матроса-три на посещение я заметил не сразу. Тут же дал разрешение, и дверь, не та, через которую приходили капитан и боцман, а противоположная, из другого медмодуля, издала короткое тихое шипение, и на замке загорелся красный сигнал: открыто.

Я думал, что ждать матроса-три придётся долго: подал запрос он уже давненько, но мужчина зашёл почти сразу.

– Скучаешь? – спросил он с порога и прошёл ко мне поздороваться.

Я чуть приподнялся, просто из вежливости, и предложил сесть.

– Да-да, спасибо. Я только… – Матрос-три прошёл к капсуле сокоординатора-один, за несколько шагов до неё замедлился, а потом и вовсе остановился, чуть не дойдя. Посмотрел на защитное стекло, чуть приподнялся, чтобы лучше было видно лежащую под ним женщину.

– Она слышит нас? – спросил он громким шёпотом.

– Она не спит. Она в коме.

– А… – Матрос-три снова стал говорить обычным голосом. – Младший инженер тоже. – Он подошёл ближе к капсуле и наклонился. – Голова и шея?

– Ага. Чуть спинной мозг не порвался.

– Прогнозы не знаешь?

– Дома могут и подлатать. А на этом оборудовании…

– Да уж… – Он выпрямился и повернулся ко мне. – Говорят, вы об снежника разбились?

Я вспомнил, как всё было, и меня чуть передёрнуло.

– Об ходячее дерево. Выбежало наперерез…

– Это кто? А, ветвистенький?

– Ага. Здоровенный такой, только без веток почему-то… может, ударом отломило всё, а может, такой и есть. Хер их поймешь, здешних тварей…

– Это да, – задумчиво согласился матрос-три и наконец сел на свободную койку. – Меня боцманы всегда дрючили, чтобы пристёгивался. Не зря, получается…

Он чуть опомнился. Посмотрел на меня и наконец немного виновато спросил то, зачем пришёл:

– У тебя капли есть?

Я улыбнулся:

– Да, сейчас… – И полез в тумбочку, потому что убрал их в самый низ. Чтобы не повисало пауз, спросил: – А что там младший инженер? Как его примат смог поломать?

– Блядь, да мы их… Их же парализаторы не берут, ну и придумали – сетями. Надо бы специальными, но что есть… А один из этих ублюдков, у него то ли что-то было, то ли просто лапами… Короче, порвал он сеть… пару ячеек всего, но хватило. Смог…

Тут я достал и протянул матросу-три пузырёк:

– Оооо, спасибо! – моментально отвлёкся он и привстал, чтобы взять капли. – А то понимаешь, мы ж там лежим… Запечатанная? – Он удивился и искренне предложил: – Слушай, может, тогда…

– Капай-капай, не стесняйся.

Мои слова его не убедили, поэтому я поднялся и взял пузырёк у него из рук. Сам отломил защитный колпачок, снял крышку и протянул ему обратно.

– Спасибо, навигатор, – сказал матрос-три тихо, откинулся на спину и закапал себе глаза.

– Оооооох, сука… какие же охуенные, – сказал он лёжа. Потом резко поднялся, отряхнулся с удовольствием и добавил: – Кайф!

Он часто моргал и широко мотал головой, а на лице проклёвывалась радость.

– Спасибо, мужик, прям… удружил. Мы-то уже месяца два только разбавленные и капаем. А тут…

Он протянул мне флакончик, бережно, держа двумя пальцами, и повторил:

– Спасибо…

– Да не за что. – Я забрал пузырёк и стал закрывать. – Я сам не капаюсь, но… Меня в академии преподаватель учил, что в полёт надо всегда брать хотя бы коробочку. И подарок, и валюта… – Я усмехнулся. – И взятка.

Матрос-три меня неправильно понял. Он смутился и сказал:

– Да я просто… Первый наш же лежит, ходить не может, да и не хочет… А вот глаза закапать просит… А я – как ему откажешь? Вот и…

Он замолчал. Я не стал ничего говорить; я думал, как сделать, чтобы не выглядело показушно или ещё каким-то другим образом неправильно… Ничего не придумал и просто протянул ему резко пузырёк:

– Держи. Дарю!

Матрос-три запротестовал, но я настаивал:

– Держи-держи, не это… не принимаю отказа. Бери. – Я подумал и добавил: – Это вообще не тебе. Это вам с вашим первым на двоих.

Матрос-три притих, чуть весь сжался и сказал тихо, забирая капли:

– Спасибо. Я ему закапаю разок-другой так, а потом разбавлю…

Я не стал ничего советовать, только подумал, что надо ещё пару пузырьков будет дать… когда доберусь до каюты. А вслух спросил:

– А что там у него? Говорят, ногу спасли.

Матрос-три помрачнел:

– Нет. Они… В смысле, пока она есть, но приживётся ли… Оборудование – говно.

– Как примат это сделал?

– Не он, симбионт… Хотя, может, и он… я не понимаю их отношений, кем они друг другу приходятся… То ли домашнее животное, как у нас. То ли симбионт, то ли система парная… – Матрос-три махнул рукой. – Посрать. Симбионты присмирели, когда приматов в сеть закутали. Мы и расслабились… А потом самец, тот, который помладше, как-то порвал сеть… Младший инженер стоял рядом, самец дотянулся, притянул к себе… Лапой схватил вот так, – матрос-три взял сам себя за плечо. – Дёрнул – сустав к херам порвал. Кулаком перебил рёбра все, лёгкое – в клочья, ещё в голову стукнул раз или два – череп не треснул, но мозги он инженеру отбил, шею сломал… – Матрос-три замолчал и задышал зло, но быстро подуспокоился и продолжил: – Воооот… Как не умер сразу – непонятно… А я кинулся помогать, мне вот, – он ткнул ладонью сперва в бок живота, потом в лицо. – Тоже два ребра сломали, костяной этой хуйней в бок ткнули, ну и рожу когтями расцарапали… Я, честно говоря, не помню, что там как, всё быстро… Только помню, крик сзади, симбионты их орут, ну, по-своему, это их, слышал, нет? Такое, как выстрелы, порциями… А потом вдруг глухо так – это первый симбионт в ногу матросу-один вцепился, второй – руку разгрыз моментально… – Он замолчал, зло мотнул головой и почти выплюнул следующие слова: – Суки! Надо было их сразу ёбнуть, но подумали… один-то симбионт у нас был, без хозяина. А тут… ещё два и три примата. Думаем, ну вот как раз… три этих, три тех… Пожадничали… блядь.

Он ненадолго замолчал, а потом взорвался:

– Сука, блядь! Мы с оружием – а они лапами и зубами пятерых… Ну, те-то двое легко, хорошо, кто-то начал током этих блядей ебашить. Мне тоже… повезло. А вот младшему инженеру с матросом-один…

Он замолчал и закрыл лицо руками. Не от горя, не от боли, не от плача, не от страха. Просто устало… а ещё – словно воспоминания стали слишком живыми, и он попытался закрыть от них глаза.

Я смотрел на него и не знал, что делать. Хотелось как боцман или сокоординатор-два: сесть рядом, похлопать по спине, сказать что-нибудь успокаивающее… По крайней мере, именно так я и представлял их действия в такой ситуации. Но мне для этого не хватало какой-то уверенности, что ли. Поэтому я просто сидел и смотрел на мужчину, сгорая от неловкости.

А потом матрос-три меня удивил. Он поднял лицо, глянул на меня и спросил:

– А хочешь – сходим на них посмотреть?

4

Идти в оранжерею, по-хорошему, надо было бы из моего с сокоординаторшей модуля: он был крайним в медотсеке. Но матрос-три предложил заглянуть сперва к нему, оставить первому капли. Так я и оказался у них.

Матрос-один был в кровати, полулежал, полусидел с мрачным видом и смотрел отсутствующим взглядом в стену. Под лёгким одеялом угадывалась регенерационная капсула, надетая на ногу, а правый рукав пижамы был наполовину пуст.

Я слышал, что его покалечили, но увидев своими глазами – растерялся, ощутил то ли неловкость, то ли вину и замер в дверях. Матрос-три этого не заметил. Он направился сразу к товарищу, на ходу говоря:

– Смотри, что навигатор нам подарил! Неразбавленные, хочешь? – При этом он поднял пузырёк над головой и слегка покачал им, зажав двумя пальцами.

Первый, услышав третьего, чуть дёрнулся и повернул голову в нашу сторону. Присмотрелся, грустно улыбнулся:

– Привет, навигатор. Спасибо, королевский подарок. Да ты проходи.

Матрос-три повернулся и, увидев, что я всё ещё в дверях, тоже поманил рукой.

– Давай-давай, проходи, чего как неродной. Мы тут сейчас чего-нибудь… – Он стал оглядываться, потом вспомнил и оживился ещё больше: – О, слушай! У нас же эти есть, которые на хлебе… Вкусные.

Он прошёл к своей койке и продолжил, понизив голос:

– Боцман с коком договорился, для нас сварганил. Прикинь, отлично готовит мужик.

– Батя, – согласился матрос-один.

– Да я не хочу, – попытался я отказаться.

– Ты не скромничай, – мягко сказал матрос-один, даже чуть поморщившись. – Ты вон какой здоровенный, тебе рубать надо за двоих.– Он чуть помолчал и закончил задумчиво: – Тело надо любить и лелеять.

Я смутился ещё сильнее и сдался:

– Ну, хорошо, давайте… Спасибо. – Третий неспешно доставал из мини-холодильника и открывал судки с едой. Чтобы не стоять, как дурак, я предложил первому: – Хочешь… капли-то?

Он молча, грустно очень, показал, что нет. Я испытал лёгкое облегчение.

А потом увидел работающую реанимационную капсулу младшего инженера. Такую же, как в нашем модуле. И меня непонятно почему потянуло к ней. Я дёрнулся было подойти, но остановился.

– Подойди-подойди, – одобрил матрос-один, заметив это.

Я почувствовал, как горят уши, и пошёл. Матрос-три как раз закончил возиться с угощением и тоже направился к капсуле. В руках у него были какие-то румяные зажаренные бутерброды. Остановившись, он первым делом вопросительно показал один товарищу. Тот поморщился в том смысле, что не хочет.

– Держи, – предложил тогда матрос-три мне.

Я взял из вежливости, но есть не стал. Я смотрел в капсулу.

Под защитным стеклом лежал голый младший инженер. Вернее, на нём не было одежды, но бёдра его как шортами были закрыты эластичным подгузником с выводящими трубками, а грудь и плечевой сустав были туго стянуты бандажами. Грудь дополнительно покрывал тонкий светло-синий каркас, видимо, из-за сломанных рёбер. Такой же каркас, только с ячейками поменьше, оплетал и его шею неестественного из-за гематомы цвета. Голова тоже была перевязана, просто чистыми бинтами. Скорее всего, ему пришлось делать трепанацию. А лицо парня накрывала маска, тоже с трубками: для подачи питания – тёмно-синяя, а кислородная гофрированная – прозрачная, почти невидимая.

Я вдруг понял, что эти пару дней мне не давало покоя, когда я смотрел на сокоординаторшу в такой же капсуле: то же самое было и в облике младшего инженера. Они оба не выглядели мёртвыми, нет. Вполне здоровый, парадоксально для их положения, но всё же здоровый цвет лица и вообще кожи. Они не были похожи на мёртвых. Но они не были похожи и на спящих. Что-то неуловимое, совсем-совсем слабое, я сам не мог понять, что именно, но что-то отличало их кому от обычного сна. И это очень тонкое, слабо осязаемое, непривычное состояние вызывало какое-то неуловимое беспокойство, растерянность. Зависшие даже не между жизнью и смертью, но между сном и смертью…

– Голыми лапами уработал… – тихо и задумчиво сказал матрос-три. – А ведь у них простейшие орудия есть… – И откусил смачно от своего бутерброда.

Я есть не мог. Не потому что было противно: тело младшего инженера не выглядело отталкивающе изувеченным. Но перекусывать прямо перед ним казалось кощунственным.

Я отвернулся и поискал глазами подходящий столик:

– Я… на обратном пути съем, парни.

– С непривычки, – понимающе ответил матрос-три. – Давай. – Он забрал угощение.

– Идёте куда-то? – спросил матрос-один.

– Да, в оранжерею… Хотим посмотреть на ублюдков.

– Я б тоже… посмотрел, – мрачно ответил покалеченный мужчина. – Тогда знаешь… закапай мне глаза. И дай бутерброд.

Я дождался, когда матрос-три поможет первому со всем, и мы вдвоём прошли через пустующие, тихие и тёмные модули к проходу. В переходах было тоже темно и пусто, очень пусто. Здесь, в буксируемой части, рассчитанной на сотни отдыхающих, было слишком, пугающе стерильно. Нехватка жизни, снующей, работающей или отдыхающей – неважно, ощущалась особенно остро. Помещения, которые должны были быть полны народу, но сейчас пустующие, казались признаком чего-то ужасного, трагичного. Необитаемость воспринималась как неправильность, причём жуткая, ужасающая. Я даже поёжился слегка.

Спасало немного, как ни странно, что света было мало. Если бы эти залы и переходы были ещё и хорошо освещены, неправильность ощущалась бы острее.

Эта мысль получила развитие, когда мы свернули в очередной проход и увидели-таки на другом конце оранжерею. Переделанная и полная теперь настоящих чудовищ с чужой планеты, она была буквально залита светом. В ней даже отсюда чувствовалась жизнь, но нехорошая, опасная. Агрессивная.

– Свет в конце туннеля, – сказал тихо матрос-три.

– Не боишься их, точно?

Он только беспечно и одновременно успокаивающе махнул рукой. Но всё же я заметил, что идём мы по последнему коридору чуть медленнее.

Мы вошли в слепяще-светлый опоясывающий шлюз без проблем и оказались как раз напротив основной секции, условно названной «приполярной».

Вообще, круизный надмодуль, который мы буксировали, по своим габаритам должен был иметь оранжерею только четвёртого класса. И то лишь потому, что он был пассажирским, потенциально – продлённого полёта. Но здесь оранжерея была максимального, пятого класса. И выращивали тут, в норме, не столько сельскохозяйственные виды, сколько декоративные. А мы переделали её под транспортировку инопланетной флоры и фауны, причём специально разделили на четыре неравные секции: приполярную, две центральные, западную и восточную – флора-фауна на материке отличалась даже в зависимости от долготы – и экваториальную. Для разнообразия.

Приполярная секция была самой маленькой: её задачей было только дать питание трём высшим приматам с их симбионтами. Но именно она была нам интересна. И наиболее понятна… привычна даже в какой-то степени…

– Ассистент! – сказал я, чуть подняв голову, хоть это и было лишним. – Мы можем войти в оранжерею?

Ответ я знал, но всё же спросил.

– Сожалею, – ответил из динамиков сгенерированный женский голос. Немного похожий на голос ветеринара, кстати. – Только с разрешения зоолог-мастера.

– Он тебе всех по полным должностям называет? – спросил матрос-три.

Я не ответил, продолжил говорить с ассистентом:

– А она далеко? Можешь её позвать?

– Нет, она рядом. Уже вызвал.

Я даже поморщился. Очень глупо звучала мужская грамматика женским голосом.

– А вот, – матрос-три осторожно указал пальцем вглубь секции. – Не примат, но…

Я тоже увидел: в углу стояло ходячее дерево. Ветвистенький, как его называли некоторые. И его цвет, и изгибы тела, плавно, даже по-своему эстетично переходящего из горизонтального в вертикальное, и конечности, с почти привычными для нас пропорциями, были не так отвратительны. У нас и не такие ублюдки водятся в природе. Но вот эти ветви… длиннющие, расходящиеся в стороны… Что-то похожее было и у нас, но… нет. Этот урод был слишком чуждым.

– Тварь, – мрачно и презрительно сказал матрос-три, глядя на него.

Я вспомнил, что он видел, как такой же… а может, и этот самый, прикончил фельдшера.

– Это он фельдшера?

– Не знаю, я и наших-то животных не различаю между собой. А тут… Ветви были другой формы немного. Хотя могли отрасти… – Он помолчал и бросил: – Не знаю, пацан.

Я не выдержал и спросил. Нельзя было, конечно, напоминать о таком, но я спросил:

– Он правда ей голову проткнул ветвями?

– Неее… Ты чего. Он её затоптал. У него ж лапищи… Столбы!

– Вам что тут, зоопарк? – послышалось с левого края буферного пространства.

Мы одновременно повернули головы на голос: ветеринар шла к нам быстрым шагом, даже по походке чувствовалось, что злая.

– Как с цепи все сорвались, каждому надо прийти посмотреть. Именно сейчас. Ещё несколько месяцев лететь, насмотритесь на всю жизнь, – продолжала она. – Как ловить – так все причину находили не идти, а как… Ой… Это ты, матрос-три.

Она подошла уже сконфуженная.

– Как бок?

– Хорошо, – охотно отозвался он. – Ты прости, что мы так. Но… Мы разок, честно.

Ветеринар покачала головой, недовольная. Уже не из-за того, что мы её потревожили, было видно, что она считает плохой идеей для него смотреть на приматов.

– Прям так хочется?

– Ну…

– Ладно. Раз уж пришли… оба раненные… – Она наконец повернулась ко мне. – А ты как? Отогрелся?

– Да, ещё вчера. Врач не выписывает пока, но…

– Успеешь, – поддержала она врача. – А сокоординатор-один как? Не вышла из комы?

– Да ты бы знала, наверное, уже.

– Тоже правда… – ветеринар притихла, но потом сказала: – Не знаю, ребят. Показывать их вам после такого… Тебе особенно…

Последнее она адресовала матросу-три. Он тут же нашёлся:

– Это терапия. Психологический надлом снять.

– Это правда, – неожиданно произнёс ассистент.

Мы подняли глаза к внешнему динамику.

Матрос-три глянул на ветеринара как бы говоря: ну вот видишь. Она вздохнула и громко сказала в пустоту:

– Ассистент, подготовь открытую капсулу. Режим пассивного наблюдения в приполярной секции.

– В процессе, – отозвался он.

За стеклом оранжереи ко входу стала двигаться лёгкая клетка, куда поместились бы четверо.

– Недолго, ребят, – попросила ветеринар. – Мне ещё надо кучу всего настроить. С этими инопланетными видами… ёбнуться можно. А ещё вы меня дёргаете.

Клетка приехала к дверям. Те раскрылись, и мы вошли.

– А ты капитана попроси огласить запрет на общение с тобой, – посоветовал я.

– Идея, – искренне сказала ветеринар. – И правда, а то уже…

Когда дверь закрылась за нами, клетка стала двигаться, медленно, медленнее, чем я хожу, вглубь секции.

– Навигатор, ты как? Будешь мне помогать с экспериментами? Ну, как с курсом разберёшься…

– Да, конечно, – растерянно ответил я.

Меня отвлёк запах.

За несколько дней в медотсеке я отвык от запаха этой планеты. Да и на морозе он был совсем слабым, мало отличался от привычных. А здесь, в плюсовых температурах… здесь он был силён.

Он был инопланетным и потому… даже не чужим… никаким. Словно манекен вместо модницы, словно плюшевая игрушка вместо животного. Словно… болванка. Он заполнял место обычных запахов, не вызывая никаких откликов. Мозг просто не умел его оценивать: ни приятный, ни отталкивающий… никакой. Просто есть такой – и всё. Как если бы в нос засунули и надули воздушный шарик… Хорошо отмытый, стерильно чистый, а оттого абсолютно нейтральный.

Это было интересное ощущение… Именно ощущение. Инопланетные запахи, за редкими исключениями, даже не воспринимались как запахи, они походили больше на что-то тактильное. Была надежда, что на этой планете будет иначе, уж очень схожи внешне местная флора и фауна с нашими… Намного более схожи, чем мыслящие облака Заповедника или Самопожирающий океан Глади… Но нет. Тут запахи тоже были никакими. Инопланетная органика чужда.

Мы описывали овал по оранжерее. Смотрели по сторонам, видели… видели опостылевший за несколько месяцев местный пейзаж, только кадрированный стенками секции, лишённый снега и без моря. Видели местных животных, но вот приматов…

– А где эти-то? – сказал наконец матрос-три.

– Они наверху, – с какой-то важной деловитостью, злым удовольствием сказала ветеринар и кивком показала сторону.

Я поднял глаза и увидел…

Только сейчас я заметил размеренный гул, которого тут не должно было быть. Это под самым потолком завис промышленный дрон, к которому крепилась сеть. Буквально сетка, в которую были завёрнуты трое приматов со своими симбионтами.

Там было тесно, очень тесно. Они перемешались, словно слипшиеся в один комок иноземной плоти шесть тел. Симбионты были такими же, какими я их видел и до того, а вот приматы… Они скинули свои верхние шкуры, самые тёплые, меховые, и постелили снизу, чтобы верёвки сети не так сильно резали, видимо… Хотя кожа у них намного грубее нашей. Намного…

– А как они?.. – матрос-три, заворожённо смотрящий вверх, не договорил.

– Прямо вниз. Автоуборщик вытирает.

– Что? А, нет… Это тоже, но… жрут они как?

– Малым дроном пищу доставляю. Да это ненадолго. Это… психологическая ломка. Пусть испугаются. По сути, пришли… До религии они не доросли ещё… Пусть будут всемогущие духи, повесили их в воздухе. Дают пищу в воздухе… Пусть осознают.

– Валяются у меня в палате двое таких… всемогущих, – зло сказал матрос-три.

А мне стало интересно:

– Думаешь, сработает? – спросил я. – Инопланетная-то психология.

– Должно, – ответила ветеринар. С сомнением. – Они… они очень похожи на нас. Очень. Биохимия другая, но что из неё собрано… Они во многом как наши высшие приматы. Я почитала рекомендации по дрессуре… Должно подействовать.

– Я бы только разозлился… – сказал матрос-три. В его голосе даже какой-то злости особой к ним не было. Сожаления тем более, в конце концов, он и матроса-один, и младшего инженера видел почти всё время. Но и злобы не было. – …хотел бы на хер нас всех тут порвать, – закончил он.

Я с ним согласился. Я смотрел в эту жуткую мешанину живых, и без того чужеродных тел, лап и голов… Их мимика была нам непонятна. Огромные глаза, наверняка занимающие место, где мог бы быть мозг, практически лишённые век. Большие рты с несуразно яркими, причём неживого какого-то цвета губами, эти носы здоровенные, как клювы птиц, только мягкие, и, видимо, даже используемые для невербального общения… Всё это было самым чуждым и непонятным в приземистых, широких, но всё же прямоходящих тварях. Их мимика нам была непонятна интуитивно.А уж с такого расстояния… в таком ракурсе. Но я чувствовал их ненависть. Скорее всего, придумывал, тем более насмотревшись на искалеченных ими… Но даже понимая это, я не мог избавиться от ощущения этой ненависти… Злобы. Ярости. Пока ещё заключённой в висящей под потолком тугой сетке.

– Гроздья гнева, – вдруг сказал я всплывшее откуда-то сочетание слов.

Ветеринар и матрос-три посмотрели на сетку внимательнее. Кажется, они были согласны.

5

Мы собрались к шести по корабельному времени. Только офицеры, начальники служб и персонал прямого подчинения – всего одиннадцать. Ещё был особняком двенадцатый, сокоординатор-два, непривычно молчаливый и мрачный. То ли из протеста, то ли по какой-то вдруг проявившейся небрежности одет он был в повседневное, и потому в сравнении с собой же, носящим строгие деловые костюмы на все более-менее официальные совещания, смотрелся странно. А уж окружённый затянутым в мундиры экипажем – и вовсе выглядел как распоследний маргинал.

Я пришёл в совещательный зал одним из первых, до меня успели только старший и первый помощники, интеллектуальщица и капитан… И то, капитан меня опередила потому, что она же и попросила зайти чуть позже неё. Все приходящие вежливо справлялись сначала о моём самочувствии, потом о сокоординаторе-один и ребятах из соседнего модуля.

Постепенно становилось всё теснее и шумнее, причём первое каким-то странным образом ощущалось следствием второго. Говорили все друг с другом вразнобой, сначала вполголоса, потом всё громче и громче. Молчали только капитан, первый помощник и сокоординатор-два. И я на другом краю стола. Капитан до того сказала мне, что немного боится: ей придётся признать серьёзные ошибки, и теперь я хотел как-то помочь, поддержать чем-нибудь, но не знал, как. Всё, что нам оставалось – посматривать друг на друга и улыбаться.

Через время собравшиеся стали мельком поглядывать на часы, а потом и ассистент проговорил в общий динамик:

– Внимание всем присутствующим! Согласно общего расписания, собрание двадцать шесть дробь три начинается. Я веду аудиовизуальный протокол.

Все разом притихли, приосанились в разной степени и повернули головы в сторону капитана. Даже неоконченные разговоры прервали. В этот раз всем было реально интересно, о чём она будет говорить, тему собрания не знал, наверное, даже старший помощник. Хотя явно знал первый.

Капитан помолчала немного, не нерешительно, но явно не зная, с чего начать. А ещё она словно ждала какой-то внешней отмашки. Я посмотрел ей прямо в глаза и прикрыл веки, как бы одобряя заранее выступление. Она отвела взгляд и начала:

– Экипаж. Со… – помедлила и договорила: – …координатор. Мы… мы улетаем. Вылет завтра, ровно в это же время. Далее сутки на орбите для корректировки проложенного курса – и мы летим… Домой.

Все загудели довольные, но напряжение полностью не ушло. Присутствующие понимали, что будет ещё как минимум один вопрос для обсуждения, и вряд ли такой же приятный, как эта новость.

Капитан дождалась, когда голоса утихнут, и продолжила:

– Сразу после завершения собрания инженерная служба начнёт предполётную подготовку. Но есть одно обстоятельство.

Усилившееся внимание стало чуть ли не физически ощущаться. Капитан вдохнула, прикрыв глаза, словно хотела впитать с воздухом силы, и продолжила:

– Как вы знаете, большую оранжерею в буксируемом надмодуле мы отвели под воссоздание экосистемы новооткрытой планеты. Это слишком редкие и важные образцы, чтобы ограничиваться малой оранжереей в тяговом корабле. Мы привезём из нашей спонтанной экспедиции бесценные образцы… Даже более важные, чем были привезены в своё время с Сестринской… Но у этой миссии есть и обратная сторона. Нам может не хватить питания на весь экипаж.

Возмущённо никто не загудел, но недовольство очень явно отразилось на лицах.

– Капитан, – вдруг позвал сокоординатор-два. – Пару слов буквально вставлю?

– Конечно, – разрешила она. Мне показалось, что хотела и назвать его должность, но в последний момент остановилась.

– Спасибо… Я вот что добавлю. – Он зачем-то встал и только потом начал говорить. – Коллеги. Вот то, что мы сделали… Давайте сразу… Это неоценимо. И нам отсюда вот…– он обвёл помещение пальцем, – из корабля этого пока не осознать. Моя компания, ваш наниматель… Мы несколько раз брали отраслевые премии. Очень престижные иногда. И… я ещё когда только начинал, общался с одним из руководителей… неформально. Так вот, я её спросил: «А как это? Когда ты получаешь такую премию – это на что похоже?». И она ответила. Не поверите, она говорит: «Ты знаешь… а очень спокойно. Это рутина. Когда ты много лет работаешь, чтобы вывести своё подразделение в лидеры, когда вы весь предыдущий год выкладываетесь, награда – она, конечно, приятна, но… она как-то вот сама собой уже разумеется. А для других это… ух! Награда!». Это я к чему, друзья… Вот… мы тут несколько месяцев работали. Мы… привыкли к этой планете, к этой фауне. – Он сделал паузу, явно что-то взвешивая. – Мы даже к потерям… Не привыкли, но приняли их. И поэтому эти вот образцы… Приматы, ветвистенькие, снежники, зверорыбы… Они нам кажутся что-то типа: «А, фигня. Лучше б домой полетели». Но на самом деле мы открыли кислородный мир. Это плюс одна колония. Причём комфортная, – тут некоторые усмехнулись. – Зря вы… Это здесь, у полюса, холода. У нас у полюсов тоже условия так себе, давайте честно. Но чем ближе к экватору… Слушайте, тут все или офицеры или руководители. Все всё знают, все всё понимают. Там условия очень комфортные. Но это не важно. Мы нашли тут жизнь. Сколько сейчас планет с жизнью открыто? – он показал руки. – По пальцам можно пересчитать. И эти экипажи, вот все, кто их открыл – они все известны. Буквально все. А никто из них… Никто! Не видел… настолько похожую на нашу и понятную нам жизнь. Никто. А мы – нашли. Нашли и привезли… привезём. Вы понимаете? Мы… мы тут никто, даже капитан, даже я вот сейчас стою, говорю – и то я даже до конца не осознаю, насколько это важное открытие. Да, они тупые, уродливые, страшные, мерзкие, жестокие твари, агрессивные ублюдки, но… Это жизнь, полностью нам понятная. Это… это открытие! Это перевернёт всё. Вообще всё. Космобиология – до свидания. Можно на пару лет закрывать отделения в вузах: эта наука уже устарела. То, что мы везём домой – это революция. А сколько… ветеринар вот не даст соврать – они же регенерируют с невероятной скоростью. Вы… вы понимаете, что это? Что это даст нашей медицине? И это… это только что я, идиот без специального образования, понимаю. Даже я. А что там у нас дома из этого сделают, – сокоординатор-два развел руками. – Ну, я даже не представлю… Поэтому… друзья, давайте так: мы все тут взрослые, все руководители… Но всё же, давайте вот здесь в этом вопросе поставим точку и примем всё как неоспоримую данность. То, что наша миссия важна, важна так, что мы сейчас просто осознать не в состоянии – это давайте будет аксиомой. Это база. И она не обсуждается. Мы улетаем менять историю. Значение нашей экспедиции оценят лет через сто наши потомки в полной мере. А мы ради такого дела пожертвуем немного большой оранжереей и посидим на диетке, да? И будем думать о бонусах, которые компания заплатит за открытие кислородного мира, да?

Он наконец замолчал. Все вокруг тоже сидели тихо. И если у кого-то и был скепсис по поводу слов сокоординатора-два, его старательно прятали, настолько он неуместен был теперь.

Сокоординатор-два обвёл всех взглядом и закончил:

– Такие вот мысли, коллеги. Поэтому… предлагаю вопрос разумности решения просто закрыть сразу и думать, что делать со связанной ситуацией. Всё, спасибо, капитан.

Он сел, почти упал в кресло, как выдохся.

Капитан неловко помолчала и осторожно начала:

– Да, спасибо вам… – Определённо, она снова запнулась на его должности. – Спасибо за эту речь, мне добавить нечего. Это правда важная миссия… А питание… Я посовещалась с коком… В теории, да, мы можем протянуть на запасах, которые остались после переоборудования главной оранжереи, и на сублиматах. Но только если мы сразу, с первой попытки вынырнем в нашей системе… Не галактике, а системе.

– Ну, это вряд ли, конечно, – презрительно сказала специалист по псевдоинтеллектуальным системам.

Я почувствовал, как шея и уши стали гореть. Все понимающе заулыбались… нехорошо заулыбались. Только капитан недовольно поморщилась и старший инженер вступился:

– Слушай, ну не начинай. Чего ты? Ну, промахнулись и промахнулись. Это космос. Бывает… Зато вот, – он иронично кивнул в сторону сокоординатора-два. – Науку перевернём. А промахи… Я вон Тёмную медаль получил, когда в экипаже навигатор был опытный. Он во время Жаркого года курьерские маршруты для армии прокладывал. Все ошибаются.

– Да, – сконфуженно согласилась капитан. – Давайте не будем ни акцентироваться на чужих промахах, ни перебивать капитана. Хорошо?

– Простите…

– Так вот… Питания может не хватить на всех. Выхода два: либо прямо сейчас урезать норму. Либо сократить активную часть экипажа.

Вот тут уже почти все недовольно загудели. Кто-то, по-моему, старпом, даже буркнул: «Да местные уже чуть сократили».

– Экипаж… Экипааааж! – громко сказала капитан. – Я всё понимаю. Я сама этого не хочу. Но это даже в норме допускается, а у нас явно внештатная ситуация…

Я чуть вжал голову в плечи, ждал, что кто-нибудь скажет, что ситуация рукотворно внештатная, но нет, обошлось. Капитан продолжала:

– Я специально не составляла никаких списков. У нас восемь анабиозных капсул – стандарт. Надо сейчас, прямо здесь совместно выбрать, кто отправится в анабиоз, а кто продолжит полёт как есть.

Повисло молчание. Мы старались не смотреть друг на друга. Полететь домой в анабиозе хотели все. Но также все присутствующие понимали, что нас-то усыплять можно только в последнюю очередь.

– Слушайте, ну… – начал первый помощник. – Раз такое дело… по-моему, самое очевидное – это в первую очередь отправить в сон тяжело раненных.

– Отличная идея, – со злым сарказмом сказал громко боцман, но продолжать не стал. Понимал, что мысль правильная.

Первый помощник презрительно глянул на него и повернулся к врачу:

– Это вообще как? Возможно? Не повредит?

Она задумчиво сказала:

– Полезно, конечно, не будет, но… Я бы так и сделала. Только… почему тяжёлых? Матроса-три тоже стоит отправить.

– Серьёзно? – спросил боцман.

Врач только виновато развела руками:

– Реабилитация проходит хорошо… физически. Но парень страдает от ПТСР. Сон беспокойный, постоянно уходит в себя. Зачем ему мучиться весь полёт?

Боцман тяжело вздохнул, прикрыл лицо руками и тихо выматерился в ладони.

– Так что? Раненые? Возражения? – Капитан подождала, особенно внимательно глядя на боцмана. Тот молчал. – Нету. Это четверо, половина капсул. Нужно ещё четверых.

Мне показалось, капитан лукавила, что списка нету. Как минимум, был план, просто озвучить его она поручила другому. Первый помощник опять заговорил:

– Ещё можно срезать по одному из каждой службы… Полёт ожидается спокойный, где-то что-то переработаем, но в целом задача решаемая.

– Решаемая, – саркастично сказал боцман. – Я смотрю, у тебя, первый помощник, всё просто, да? Из матросов – я и матрос-два остаются. Из инженеров – двое и фиттер. И мы, и они ебанёмся тут полёт обеспечивать. Зато офицеров у нас аж четверо. На весь экипаж. Но срезать будем по одному от каждой службы… Заебись придумал, чё.

– Ты как разговариваешь с офицером!? – возмутился первый помощник.

– Как могу и умею! Отлезь на хер, хлыщ. – Он повернулся к капитану. – Капитан… ты знаешь, что я работник понимающий и лояльный… Но только пока мне понимания хватает. Потом и лояльность немного… – Он покачал неопределённо рукой. – Похрамывать начинает.

– Ты прав… по сути. Но часть задач матросов возьмём на себя мы.

– Мы – это офицеры?

– В том числе. И чтобы никто не возмущался, – она обвела всех присутствующих взглядом, – от нашего состава мы отправим в анабиоз половину. Второй помощник уже сегодня начнёт готовиться, первый – когда войдём во вне-пространство.

Боцман даже хохотнул, а остальные заулыбались украдкой.

– Это что ж мне, подарок, что ли? Так день рождения был уже.

– Это чтоб не поубивали друг друга, пока долетим, – мрачно ответила капитан.

– Эх… – нарочито мечтательно сказал боцман. – А может, второго помощника позже замаринуем, а первого сейчас?

– Слышь, ты, хамло! – начал первый, но капитан примиряющие подняла руку, а боцмана строго одёрнула:

– Боцман! Субординацию хоть пытайтесь поддерживать, ладно? Двоих мы выбрали, нужны ещё двое.

– Я могу, – подал голос сокоординатор-два.

– Доброволец, – ответил презрительно боцман.

– Боцман! – капитан уже злилась. – Нет, ты не можешь, – это уже сокоординатору. – С тобой вообще отдельный разговор. По сути, ты теперь становишься координатором. И… обязан весь полёт быть активным.

Новоиспечённый координатор лениво махнул рукой, в том смысле, что как хотите.

– Ну, экипаж… – устало попросила капитан. – Давайте предлагайте варианты. Можно не сразу в анабиоз лечь, а как выйдем во вне-пространство… Нам нужно ужаться до одиннадцати, а то потом будем голодать.

Боцман и первый помощник ещё пару раз ругнулись друг с другом, пришлось даже старпому вместо капитана на них прикрикнуть, и дальше обсуждение пошло вялое. Отправить в анабиоз предложили почти всех. Но кока не отдала капитан, сказала, что, с учётом нехватки питания, отправлять ту в анабиоз странно, и предложила специалиста по ПИ. Мотивировала тем, что у неё у самой есть квалификация, и она может интеллектуальщицу заменить. Все были вроде бы не против, но потом вспомнили, что в этом полёте ассистент нестандартный, круизный подтип, и интеллектуальщицу оставили. Кто-то ещё пошутил про фиттера. ПИ-специалист сильно смутилась, а мы с капитаном поморщились. По понятной причине слухи о том, кто с кем спит, нам не нравились.

Фиттера тоже предлагали, но его не отдал инженер, сказав, что в полёте всегда что-то ломается, а ждать, когда он оклемается после анабиоза и сможет чинить, просто опасно. Ещё капитан сильно сопротивлялась, когда предложили меня, но я сам не стал отказываться – не потому, что хотел в анабиоз. Просто было очень стыдно, учитывая, что про наши с капитаном встречи и так уже шушукаются.

В итоге договорились, что, помимо троих тяжелораненых и матроса-три в анабиоз погрузят второго помощника – сразу, а первого, меня и ветеринара – потом, уже на стабильной фазе полёта.

– Ты зафиксировал список? – спросила наконец капитан, рефлекторно чуть подняв голову.

– Так точно, – ответил ассистент.

– Ну… тогда собрание окончено, – сказала она тихо. Явно вымоталась, мне хотелось скорее с ней уединиться и просто обнять, сделать массаж.

– Слушайте, подождите, – вдруг сказала врач. – Я думаю, надо одну-две резервные кандидатуры утвердить.

– Какие, врач? Зачем? – капитан помахала руками. – Всё-всё, не придумывай. Список утверждён, собрание закончено, всем спасибо. Все свободны. Инженеры – берите фиттера и начинайте подготовку. Всем… спа-си-бо!

Мы начали подниматься, о чём-то сразу говорить друг с другом, как будто вернувшись к разговорам, которые вели прямо перед совещанием. Кто-то шёл к выходу. Боцман, проходя мимо координатора, презрительно осмотрел того с головы до ног и сказал нарочно громко:

– С повышением вас… координатор.

И ушёл. Первый помощник был рядом. Он положил руку координатору на спину и успокаивающе сказал:

– Не обращай внимания. Он довыёбывается у нас. Я ему такую рекомендацию напишу, его не то что в космос, его выше третьего этажа не пустят.

Координатор ничего не ответил. Он зло смотрел на дверь, куда только что вышел боцман. И ещё – кивнул первому помощнику в благодарность.

6

Здесь даже море было другим.

Я не летал на Гладь, только видел записи сокурсников. Но даже там Самопожирающий океан, по сути – живое существо, покрывающее больше половины планеты и нарушающее все понятные нам законы функционирования жизни… Даже он выглядел как обычное море. Здешнее – нет. Наверное… скорее всего, что-то похожее бывает и у нас в приполярных широтах. Но дома я такого не видел, поэтому даже море здесь мне казалось неправильным.

Только вдалеке, у самого горизонта, оно становилось тем, чем и должно быть: полосой воды, подпирающей ещё более широкую полосу неба. А ближе к берегу вода превращалась в лёд, покрытый снегом и плавно переходящий в такой же белый заснеженный скалистый берег.

Впрочем, на него я сейчас не смотрел. Я следил за здешней звездой, безымянной, небольшой и капризной, словно играющей с нами.

Когда мы только прилетели, она стала восходить всё реже и реже, а потом совсем пропала, оставив планету в темноте. Неделями мы не видели живого света, а холод и тьма, которые он перестал сдерживать, загнали и практически заперли нас в корабле… И вот теперь, когда мы улетаем, звезда снова стала показываться. Всё чаще восходит, всё дольше сияет. Маленькая, тусклая, едва видимая за тучами звезда чужой планеты.

Я рассчитал календарь на второй или третий день после посадки и знал с точностью до секунды, когда чужая звезда будет появляться и прятаться, но всё равно… Часть меня, дикая, даже более дикая, чем здешние приматы, этого не хотела понимать. Где-то в подсознании мне нравилось думать, что звезда пытается нас подкупить, даря с каждым днём всё больше и больше света.

Когда последний луч, и тот сильно размазанный по небу из-за облаков, скрылся в море, на запястье пискнули часы. Полный закат. Больше я уже не увижу здешней звезды, только на орбите… но это совсем другое. Я попытался запомнить получше этот вид и развернулся, спеша обратно.

Мрачно-серые сумерки скоро напитаются тьмой и превратятся в беспроглядную холодную ночь. Я вспомнил те пару часов возле разбитого глайдера и пошёл чуть быстрее.

Опустил наглазный дисплей и стал проверять, что видит мой дрон.

Инженеры закончили внешний обход и их уже не было снаружи, теперь из всего экипажа вне корабля остался только я. Нехорошо, могут предъявить… я чуть поднял дрон и внутри всё похолодело.

Со стороны материка, как раз наперерез мне, двигалось несколько пятен. Судя по форме и расположению – приматы со своими симбионтами. Я ненадолго включил максимальное приближение… Да, это они. Вернулся в обычный режим и прикинул. Они двигались почти перпендикулярно моему маршруту, не так быстро, как я, но всё же… они шли в сторону корабля.

Я ускорился, высчитывая в уме, сойдутся ли наши с тварями пути… Получалось, что да. Самым ужасным было то, что я не взял оружия. Забыл. Вся эта предполётная суета, спор со старпомом… Я просто забыл винтовку.

Заметил это уже на полпути к морю и решил не возвращаться. Особенно я не боялся, так как то и дело поглядывал на картинку с дрона и видел, что в округе никого не было… Долго не было… А потом залюбовался ледяным пейзажем на снежном пляже и…

Я ускорился. Валуны тут были лишь у берега, дальше бежать мешали только сами снегоступы: в них нельзя было ставить стопу привычным образом. Приходилось высоко поднимать ногу и опускать чуть впереди себя, словно давя насекомое, попавшееся на пути. Непривычно, неудобно, неловко.

Приматы с симбионами были всё ближе. Ночь становилась всё чернее. Я несколько раз запинался, цепляясь за снежный наст мыском снегоступа, и падал, потом вставал и бежал дальше. Думал скинуть их, добежать в одних ботинках, но понял, что так только начну проваливаться в снег, разобью себе об наст лодыжки и тем более не успею. Поэтому я бежал таким ублюдским способом дальше.

В любой другой день я мог бы вызвать корабль и попросить кого-нибудь выйти наружу с оружием отпугнуть тварей, но гравитационник уже час как разогревался, а потому и связи не было никакой. Зато были аборигены. Совсем рядом, я бы, наверное, даже мог бы их рассмотреть на краю этого ровного снежного поля, если бы не темнота. Сейчас она не давала увидеть их, но и скрывала меня. Это хорошо.

Я добрался до корабля запыхавшийся и чуть прихрамывая: всё-таки подвернул ногу под конец… плевать. Я посмотрел на дисплей, потом вдаль, в ту сторону, где были твари… Темнота. Только темнота. А меня они видят в сиянии корабля… сука. Сука, сука, сука…

Я торопливо прошёл вдоль корпуса ко входу, приложил лицо к овалу распознавателя и…

Отказ. Приложил ещё раз. Отказ.

Глянул в сторону.

Я уже мог их видеть… не их самих, а факелы или что там они используют… Я ещё по дороге заметил, что они остановились в какой-то момент ненадолго, но не понял, почему… Думал, показалось… Нет. Они просто зажигали свои огни. И сейчас эти огни приближались ко мне…

Я провёл по лицу рукой, сильно провёл, растёр его, будто пытаясь отогреть, а второй постучал по краю считывателя. Приложился опять. Отказ.

Я приблизил лицо к экрану, прочёл написанное мелким шрифтом и заорал.

Предполётный режим после осмотра корпуса. Конечно… Конечно, блядь. Теперь войти можно только по спецпропуску, которого у меня нет. Я стукнул несколько раз по массивной промёрзшей двери и прижался к ней лбом.

Всё. Пиздец.

Я забыл оружие. Забыл следить за картой. Забыл, что нужен будет спецпропуск. И теперь я тут… Меня, конечно, хватятся, и капитан, и вообще… Но это будет… Потом. После того, как твари выйдут из темноты прямо ко мне.

Я отошёл от дверей на шаг и сел прямо на снег. У меня разом пропали все силы. Я уже видел несущие огни фигуры. Двое аборигенов и ещё четыре симбионта. Фигуры были пока что совсем маленькими, но это не имело никакого значения. Они придут и разорвут меня. Буквально. Они могут. Я непроизвольно дёрнулся, вспомнив тело младшего инженера под стеклом медкапсулы. У меня не будет даже этого.

Я уже слышал мерзкий стреляющий крик симбионтов.

Мне остаётся жить несколько минут.

Сука.

Я заорал. Заорал так, что крик заполнил всю тьму, опустившуюся на планету. Не чтобы отпугнуть тварей – это не поможет. Криком словно разбудил сам себя. Встал, припал к двери и стал колотить в неё. Я как будто пытался и прогнуть толстенный метал обшивки замёрзшими кулаками, и слиться с ней, расплавиться и пролиться внутрь корпуса…

Я обернулся на огни. Они были совсем близко, я даже различал на лицах приматов тени от здоровенных глаз и длиннющих носов. Они не бежали, они просто шли, но встреча с ними была уже неминуемой.

Я забарабанил по металлу ещё чаще, и… дверь вдруг открылась. Сперва чуть толкнула меня, когда немного отошла от корпуса, а потом отползла в сторону, предлагая войти. За дверью стоял довольный боцман.

– Что, нагулялся, чудик? Заходи.

Он шагнул в сторону, давая мне войти, потом быстро кинул что-то на улицу:

– Раз… И два, твари…

И одним плавным, но тяжёлым движением закрыл за мной дверь.

– Ох, видел бы себя там… Сидел, как этот…

– Ты наблюдал за мной?

– Да ещё когда ты был на полпути к кораблю.

– Ааа..?

– Вместо воспитательной беседы, пацан. Больше не будешь шароёбиться по планете один.

Улыбался боцман мерзко и самодовольно. Мне захотелось врезать ему по наглой роже, прямо здесь, прямо сейчас, отбитым об двери кулаком. Но боцман вдруг посерьёзнел и сказал:

– Тут ещё такое дело, пацан… Младший инженер умер, пока тебя не было.

Он вздохнул, очень искренне и тяжело, и добавил задумчиво:

– Три трупа в одном полёте… Это…

Он так и не закончил мысль. Развернулся ко мне спиной, пошёл вглубь корабля и поманил рукой:

– Пойдём, навигатор. Нам пора улетать.

II. Ночные хищники

1

Сегодня она была задумчива до и быстро стала задумчивой после.

А ещё я только сейчас понял, что капитан, когда мы уже одеваемся после секса, всегда старается встать ко мне боком, потому что немного стесняется своего тела.

Мне стало неприятно, что из-за меня она испытывает дискомфорт, особенно в такие моменты… Словно после вкусного обеда, который я приготовил для неё, она съедала что-то неприятное. Дополнительно расстраивало, что она себя попросту накручивала насчёт внешности. Да, она уже в зрелом возрасте, и тело не идеально… Но всё ещё красиво, соблазнительно, маняще… Я не чувствовал никакого компромисса, когда ласкал её. Был какой-то шарм зрелости, который меня дополнительно привлекал в её теле… Но капитан его стеснялась.

Сперва я захотел сказать, что она очень красива, но подумал, что в момент стеснения эти слова возымеют только обратный эффект, и просто продолжил одеваться.

– Навигатор, а ты же… – заговорила она, накидывая китель, – часто бываешь в оранжерее?

Я даже замер на секунду. Потом продолжил натягивать штаны:

– Ну… Да, почти каждый день… Но я только после корректировки курса…

Она повернулась и посмотрела на меня с умилением:

– Милый мальчик… Я не про это. – Наклонилась поднять с пола свои брюки. – Ты ходишь – смотришь на приматов или вообще?

– Да как-то… Вообще… Ветеринару помогаю с экспериментами… Где могу. – Я прикинул в уме и сказал: – Но знаешь… наверное, на приматов я, да, больше, чем на остальных, смотрю.

Застёгивая китель, капитан наконец повернулась ко мне лицом.

– А ты… ты мог бы назвать их разумными?

– Местных приматов? – мы уже почти месяц были в космосе, но я по инерции называл все вывезенные нами виды местными.

– Да.

– Эээм… – я покосился на потолок, намекая на ассистента. – Учитывая всё, что я видел во время рекогносцировочных полётов… Ты же сама понимаешь, что я не эксперт…

– Я поняла. – Капитан грустно вздохнула, оправила китель и спросила: – Ну, что? До вечера?

– Да… Давай, наверное… А почему ты спросила?

Капитан улыбнулась, подошла и положила руки мне на шею сзади. Провела нежно по затылку:

– Ничего, мой хороший. Просто стало интересно, что ты думаешь.

Я тоже молча положил на неё руки, на бёдра. Она с удовольствием качнула ими, словно пытаясь потереться о мои неподвижные ладони, а потом сама себя остановила:

– Так… Вечером начнём с этого места, а сейчас я на мостик, а ты – в оранжерею, да?

– Да.

– Береги себя, мой хороший, – она коснулась своими губами моей щеки, высвободилась из лёгких объятий и пошла к выходу.

2

Приматы заметно осмелели за эти недели. Они уже не прятались по углам секции, наоборот: выходили, вместе или по одному, когда в оранжерее появлялся кто-то из экипажа. Может, просто освоились, может, сыграло роль то, что один из них разбил первому помощнику лицо: банально кинул в того камнем.

После этого их полдня обрабатывали током с дронов – электричества приматы тоже боялись – а фиттер изготовил из оргстекла четыре щита и закрыл ими клетку изнутри. На следующий день приматы пытались закидать камнями нас с первым помощником и ветеринаром уже все вместе. Первый помощник дождался, когда они поймут, что камни в клетку не попадают, показал им жест, которого те, конечно же, не поняли, и потом ещё час гонялся за ними дроном с электрошокером, который выпросил у ветеринара на правах пострадавшего.

Мы думали, что приматы на том успокоились, но ещё через неделю самка отбила мне плечо камнем, который бросила навесом. Тогда клетку дополнительно закрыли оргстеклом сверху и снова натравили на приматов дроны. К нашему шоку, они сбили один из простенького лука. Старпом сразу потребовал убрать оставшиеся дроны из секции, а капитан потом устроила ветеринару разнос за то, что та не уследила за приматами. В итоге правила посещения оранжереи стали строже, видеонаблюдение в их секции усилили, а эксперимент по переводу их в другие – отменили.

Приматы всего этого, конечно, не знали, но стали намного наглее. О том, насколько мы слабее и уязвимее физически, они догадывались и раньше, но теперь поняли, что и нас самих, и наших «птиц» можно легко поразить даже привычным оружием.

А сейчас один из приматов стоял прямо передо мной, самым высоким и крупным из всего экипажа. Примат совсем меня не боялся: подошёл к клетке почти вплотную, держа в руке костяной томагавк, и смотрел своими непропорциональными, огромными, словно у насекомого, глазами прямо на меня. Низкий, широкий, почти без шеи, с почти квадратными ладонями, круглой мордой, кажущейся какой-то гротескной копией нормального лица. Ещё хуже было то, что никто не умел читать их мимику. Ассистент выделил некие паттерны и создал схемы эмоций приматов, я даже начинал изучать их, но… Это было как с новым языком: я мог понимать смысл, но не чувствовал его… Только в случае с чужой мимикой чувствовать ещё важнее. Я подошёл к самой стенке, почти упёршись в неё лицом, и сказал тихо:

– О чём же ты думаешь, тварь уродская?

Примат медленно подошёл к клетке ещё ближе, встав тоже вплотную. Открыл свой рот гадкого цвета и что-то сказал. То ли мне, то ли как я – просто подумал вслух. Потом медленно поднял переднюю… верхнюю, скорее, лапу и положил её в ромб одной из ячеек решётки. Стекло, толстое, чуть выгнулось. Я снова осознал уже забытую истину: эти твари очень сильны. Намного сильнее самых мощных наших атлетов. Скорее всего, он может даже раздавить своими лапищами череп любому из нас, сломать просто как яйцо. Сейчас эта сильнейшая лапа без особых, как казалось, усилий прогнула единственную тонкую и невидимую преграду, которая нас друг от друга отделяла.

Примат ослабил давление и стал водить широченной ладонью по прутьям, тихо приговаривая что-то на своём глухом языке. Я вспомнил, как мы пытались стрелять из отобранного у них лука. Более-менее его натянуть смогли только я и фиттер. Стрелять как твари у нас не получилось: сил просто не хватало.

А примат тем временем водил ладонью по прутьям и стеклу со своей стороны. Низкорослому, ему пришлось поднимать руку достаточно высоко для него, чтобы кисть была примерно на уровне моего лица. Я смотрел на неё как заворожённый. Грубая, широкая, гадкого непонятного цвета, с когтями, видимыми из-за кончиков толстых пальцев, и…

Громкий удар раздался у самого уха, я отскочил от стекла, запнулся и упал.

Примат тоже отошёл немного назад, и теперь стоял, громко и однообразно крича и запрокидывая голову… Да он же ржёт! Просто ржёт надо мной. Это не крик, это смех. Он ёбнул по стеклу своим сраным топориком и теперь ржёт. Губатый уёбок.

Я торопливо встал и посмотрел по сторонам. Минимум три камеры всё засняли… позорище. Примат стоял напротив, в своих грязных засаленных тёмных шкурах, покачивал топором, который держал в своей лапище, и смотрел на меня… наверное, с интересом. Значения взгляда этих безвеких глаз я понимать не научился.

Примат замахнулся топором, но тут же его опустил и опять издал то, что совершенно точно было смехом. Я подумал, что мой шокер его… нет, не убьёт, они вообще переносили электричество лучше нас… Но ржать он сегодня больше не будет. Я повернулся и посмотрел за спину, туда, где было две дверки: одна в стене клетки, а вторая – врезанная в заднее полотно оргстекла. В принципе, если развернуть клетку к нему этой стороной… Лапы у него были толстые и короткие, как обрубки дерева, замотанного в грязное тряпьё. Максимум, что он сможет, – заснуть руку между ячеек. А вот я… Я достал тизер, другой рукой взял поудобнее пульт и стал медленно разворачивать клетку задней стенкой к примату. Сам стал поворачиваться на месте в обратную сторону, чтобы оставаться в положении лицом к нему. Чтобы он не ушёл, не убежал…

Выражение его мерзкой морды опять изменилось. Наверное, удивление или интерес… Ничего, сейчас ты у меня охуеешь, сука. Я представил, как его рука торчит в одной из ячеек… Сильная, крепкая, несгибаемая против его воли, укутанная в шкуры убитых им животных и данную ему от природы прочную, почти бронированную… по нашим меркам бронированную кожу. Я представил, какая она жёсткая и горячая… даже там, под шкурами… Они очень горячие, эти твари, на несколько градусов горячее нас. И сейчас этого ублюдка…

– Навигатор, ты это чего? Вестибулярный аппарат тренируешь? – голос боцмана в микродинамике заставил вздрогнуть.

– Привет. Да я так… просто решил… – я оглядывался, пытаясь понять, где он.

– Налево повернись, – подсказал голос. – У самого края я, почти у центральной восточной секции.

Боцман действительно был там. Одетый даже не в форму, а в обычную свою гражданскую одежду, махал мне рукой. Я махнул ему в ответ и остановил поворот клетки.

Он тоже сюда заходил, периодически. Сейчас получилось очень не вовремя.

– Слышь, пацан… а подкати клетку ко входу, я тоже зайду.

– Да, сейчас.

Я даже сам услышал в своих словах разочарование. Бить током примата боцман не даст. Не потому, что жалко… а просто не по инструкции это.

3

– Кстати, нас как раз три девушки на трёх парней. Можно групповушку устроить, – пошутил координатор, отходя от бассейна куда-то за шезлонги.

Я рефлекторно оглядел присутствующих и посчитал… Да, три на три, как раз.

Врач и ветеринар сперва переглянулись, словно сверяясь, а потом одновременно рассмеялись, так и смотря друг на друга. Второй инженер проследила за координатором взглядом, она смотрела на него с лёгким восхищением. Пусть и с шутливым, но энтузиазмом поддержала шутку:

– Ты всегда так используешь математику? – спросила она, широко и искренне улыбаясь.

Координатор не заметил.

– Три на три, конечно, можно, – лениво сказал первый помощник. – Вот только потом одна из девушек от капитана проблем поимеет.

И перевёл взгляд на меня, посмотрел заговорщически. Смутиться я не успел. Он заметил что-то позади меня, лицо его моментально стало озабоченным, и он сказал громко, обращаясь к координатору:

– Не-не-не, мужик, даже не думай! Не надо оттуда…

Но координатор уже добежал от самой стены до края бассейна и прыгнул в воду бомбочкой. Специально вошёл так, чтобы брызги окатили всех нас.

Весело было только самому координатору и второму инженеру. Но она вообще на все его действия реагировала положительно, даже самые сомнительные. Врач и ветеринар посмотрели на него со скепсисом и стали неспешно отряхиваться.

Первый помощник тоже отряхивался, но с явным, даже демонстративным недовольством, и ещё и ворчал что-то совсем тихо. А координатор довольный подплыл к краю, положил локти на бортик и сказал назидательно:

– Давайте-давайте… нефиг сухими тут сидеть. Зря, что ли, дал разрешение надмодуль распечатать? Навигатор, подай бокал мой? Не-не, вооон… ага, этот.

– Нет, за надмодуль и правда спасибо, – серьёзно сказала ветеринар. – Особенно, что в люксы пустил анабиотиков.

– Спасибо, – согласился первый помощник, с подозрением смотря в свой бокал. Видимо, туда попали брызги, и он теперь сомневался, пить или нет. – Но вот обливаться не надо.

– Да ладно, не душни, – чуть морщась, ответил координатор и взял у меня бокал. – О, спасибо… Отдыхать надо, полёт будет трудным.

– Особенно у тебя, – сказала врач.

– Вот этого не надо, – с мягкой строгостью парировал координатор. – Я предлагал меня в анабиоз кинуть, сами не захотели. – Он посмотрел на меня и спросил: – А тебе как, навигатор, понравился люкс?

– Да… классный номер… Спасибо. – Я помолчал, сомневаясь, но всё же добавил: – Только я… какие-то коммуникации в надмодуле странные. Очень нестандартные и нерациональные. И расположение… Сомнительный проект.

Координатор чуть удивлённо посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на первого помощника:

– Он серьёзно? Точно Академию имени Первых заканчивал паренёк?

– Да чё ты на малого наезжаешь? Во-первых, он отделение грузовых судов и судов двойного назначения заканчивал… – первый помощник вопросительно посмотрел на меня, дождался беззвучного ответа и продолжил: – Вот. Во-вторых, ему надо знать только безопорную массу и внешние габариты судна, а что там внутри – на курс не влияет. В-третьих, экономику перевозок навигаторам не читают уже года четыре как. Даже в Академии.

– Серьёзно? – координатор аж удивился.

– Да, – подтвердил я и стал ждать, что ещё добавит первый помощник. Тот молчал, и я сам закончил: – А в-четвёртых, я с Островов.

Все притихли на несколько секунд от неожиданности. Но потом дружно и искренне рассмеялись. Громче всех – координатор, он сам был оттуда. Женщины стали говорить в том смысле, что «да ладно тебе, нормально там у вас, у меня вон у подруги муж островитянин».

Координатор, отсмеявшись, спросил:

– Ты в столице рос?

– Ага.

– Понятно. Я на Дальнем… – Он мечтательно улыбнулся, отхлебнул задумчиво из бокала и сказал: – Как-нибудь посидим вдвоём, поностальгируем…

Потом посмотрел на бокал в своей руке, поставил его на бортик бассейна и сказал, уже намного мягче, чем обычно:

– А надмодуль… Его так проектируют, потому что он почти всё время на планете стоит как гостиница премиальная. В качестве круизного лайнера его используют очень редко… Но бывает.

Я отхлебнул из своего стакана:

– Экономику нам и правда не читали, но мне кажется, что в таком случае перелёт надо было делать круизным?

– Надо. Но тут особый случай… был. – Координатор задумчиво постучал пальцем по бокалу. – И сроки мы проебали жёстко. Но нас только за открытие кислородного мира, да ещё такого близкого к эталону, во все самые потаённые и грязные места расцелуют. Компания теперь с колонии процент будет иметь. Смекаешь, какие бабки мы заработали уже? А ещё эти, – он сделал неопределённое движение рукой. – Приматы… Это я даже не знаю, что будет. Сенсация! Такая близкая биология…

– Очень близкая, – мрачно прокомментировал первый помощник. – Кислота в пизде.

Он наконец определился и всё же продолжил пить.

– Кислота? – Я вопросительно посмотрел на ветеринара.

Она улыбнулась:

– Вообще, у нас тоже в вагине есть кислота. Только не такая сильная, и в целом состав другой. От бактерий естественная защита.

– Чё-то мне не было ни разу кисленько, – пошутил координатор и стал выбираться из воды.

Женщины усмехнулись, второй инженер даже хихикнула.

– И насколько крепче у них кислота… там? – мне было интересно.

– Нууу… – ветеринар с сомнением начала, – по шкале…

– Плюс-минус как у нас в желудках, – перебила уверенно врач.

– Ну, кстати, – согласилась ветеринар.

Она с удовольствием поводила плечами, устраиваясь на шезлонге поудобнее, и я подумал, что у неё отличная фигура для её возраста. Даже жаль, что прячет такую под спецовкой.

– И что она, овощ какой-нибудь может переварить… – координатор помешкал и закончил: – …вагиной своей?

– Это же не так работает. Там не то количество… Но если попытаться осуществить… – теперь уже врач подбирала слова, – …акт ксенофилии, то потом ко мне забежать придётся.

– Вот бы боцмана на их самку как-то натравить, – сказал со своего шезлонга первый помощник.

Мы улыбнулись, я – больше из вежливости.

– Хотя нет… Там скорее фиттер постарается, интеллектуальщицу же отправили в анабиоз – через пару недель начнёт и на аборигенку засматриваться, – сказал координатор.

Теперь уже все рассмеялись, а я почти сразу спросил:

– Не странный выбор? Мастера ПИ-систем отправлять в анабиоз. – Не люблю сплетни о том, кто с кем спит.

Координатор пожал плечами:

– Это решение капитана. Я так, чисто утвердил… Ей-то виднее. Она говорит, что у неё у самой первая специализация была мастер ПИ-систем, даже пару рейсов ходила в качестве интеллектуальщицы. Правда, давно. Короче, полёт потянет. Хотя, конечно, может, и не стоило… Но с другой стороны, а кого? – Он отпил из бокала, уже почти пустого, и сказал равнодушно: – Да всё нормально будет. Мне другое интересно: а вот в вагинах у них кислота как у нас в желудке. А в желудках у них что?

– Там кислота вообще ядрёная. Нас такое… насквозь бы прожгло.

– Нашли же мы… существ. – Про кислоту я не знал, и от информации мне стало не по себе. – То регенерация отдельных органов, то… Пиздец какой-то, – сказал я и чуть смутился своему мату.

– А тот старик, которого мы в самом начале исследовали? – первый помощник чуть поёрзал на лежаке, оживился. – Там рана на ране, и половина – от примитивного оружия. Если сопоставить с нашей первобытной историей – то на истребление воюют. Одно племя на хер другое вырезает. А всё равно… живут, до старости доживают. Мощные твари.

Ветеринар чуть поморщилась:

– Это по нашим меркам мощные. А для их мира они весьма слабенькие.

– А меня это и пугает, – вдруг сказал координатор очень серьёзно. Вода ещё стекала с него, он пока что не ложился на шезлонг, но и вытираться не спешил. Просто сидел прямо на полу, поставив перед собой бутылку и заново наполненный бокал. – Они и правда слабые. Их и снежник, и ветвистенький легко убьют. Да хули снежник… Их их же симбионты легко покалечат. Но… и ветвистых, и снежников они жрут и на шкуры пускают. А симбионты так вообще… шестерят как сучки. – Он хищно оглядел нас. – Понимаете, да? Насколько твари агрессивные.

– Армия за них хорошо заплатит, правда? – поддел первый помощник.

– Я об этом даже не думал… пока.

– Конечно… конечно, – с сарказмом согласился первый помощник.

– Слушай, да ничего особенного, – ветеринар проигнорировала ремарку офицера и говорила с координатором. – Это как раз очень подходит к логике и нашего существования. Мы тоже в своей экосистеме довольно слабые и хрупкие. Но вот, – она обвела рукой зал. – Сидим у бассейна, пьём и летаем в космос. Изымаем аборигенов…

– И дрессируем для своих целей, – первый помощник не сдавался.

– Вообще возможно, – признала ветеринар. – Они и по строению, и по… кхм… психологии на нас очень похожи. Они мне даже понятны.

– Может, общий предок? – впервые подала голос второй инженер. Смутилась, когда на неё посмотрели. – Я в какой-то старой книге читала, ещё доколониальной… Там была цивилизация, рассылала корабли создавать поселения. Где что-то шло не так – уходили в варварство, а потом начинали развитие заново, уже как местные эндемики. Может, и тут…

– Нет, – уверенно отрезала врач. – Биохимия совсем другая. Ничего общего. Дом похож, но камни другие.

Хорошо, что я не успел спросить, про какой дом она.

– И тем не менее, – сказал первый помощник. – По сути… ветеринар сама признала, что это местный аналог…

Он не закончил. Договаривать до конца не стоило: ассистент, ожидая любого приказа или поручения, внимательно слушал и мог анализировать. А после того, что мы видели ближе к экватору… Приходилось быть осторожными с бортовым компьютером.

– Ладно, – одёрнул сам себя первый помощник. – Что-то я засиделся с вами. А надо на мостик. – Он посмотрел на меня. – И тебе тоже. – Он вдруг заговорил шутливо-злым тоном: – Обосрался в тот раз с курсом – этот корректировать будешь до талого. Давай, одевайся – и пойдём.

4

– Спокойно, навигатор. Спокойно. Это был сон, просто страшный сон, – говорил ассистент мягким, приятно-низким женским голосом, успокаивая меня, словно мать ребёнка.

Я и правда был в каюте… в номере круизного надмодуля. И не было ни музыки аборигенов, вызывающей тёмные снегопады, ни замёрзших ребят из академии, ни снежников, ничего… Был только я, удобная кровать и уютный номер, погружённый в темноту.

– Ассистент… свет, – попросил я.

Темнота тут же стала слабеть: он включал освещение постепенно, чтобы не резануло глаза. Я подумал попросить сразу выкрутить на полную, но не стал. Обстановка начала проявляться, и этого было достаточно, чтобы понемногу осознать всю абсурдность сна, из которого я только что вырвался.

– Вы можете перечислить предметы, находящиеся в вашей временной каюте, или описать тактильные ощущения. Это поможет осознать нереальность кошмара, – всё так же умиротворяюще проговорил ассистент.

– Не хочу… Время? Проекцией.

Ассистент послушно вывел зелёные цифры на стену. Получалось, что я почти и не спал. Я откинулся на спину и прикрыл глаза. Прислушался к ощущениям в теле и голове. Сердце бешено колотилось, заснуть не скоро получится. А сон, эти пугающие образы, ещё вертелись в памяти, но не реальные, а как… идеи, что ли, словно поразившее воображение кино или книга. И от этих образов спать хотелось ещё меньше. Я боялся, что даже если и усну, они вернутся.

– Ассистент… ты можешь составить рапорт о моём кошмаре, чтобы я утром смог поспать подольше?

– Конечно. Отменить будильник?

– Да.

– Отчёт отправлен, капитан увидит его, когда проснётся.

– Открой дверь, – попросил я и встал.

Быстро накинул тренировочную форму, влез в кроссовки. Подумал даже, что можно пробежаться по коридорам, как раз сжечь выброшенные гормоны стресса… Хотя, нет… Лучше просто прогуляюсь.

Я начал открывать дверь, но остановился. Снаружи было темно, и чернота коридора немного пугала после жуткого сна.

– Ассистент, а ты можешь сделать… ну, типа световой капсулы что-то? Усиливать освещение там, где я иду.

– Конечно. Какого уровня освещение вам нужно?

Я открыл дверь полностью:

– Начни включать, постепенно. Я скажу, когда хватит.

Тусклые световые панели стали медленно разгораться.

– Достаточно. Даже чуть приглуши… Да, вот так.

Я закрыл за собой и пошёл гулять по надмодулю.

Пугающая пустота его, к которой я за эти недели привык, во время корабельной ночи снова стала действовать на меня. Если днём эту пустоту наполняли хоть какие-то, редкие, тихие, неясные, но звуки, то сейчас не было и этого. Теперь единственным шумом в коридорах и залах были лишь мои шаги и эхо от них… И это эхо давило сильнее всего, оно напоминало о том, что я тут один. Умом я знал, что остальные семнадцать членов экипажа тоже здесь, разбросаны по всему кораблю, по буксиру и буксируемому надмодулю… Но эхо моих шагов словно шептало в подсознание: «Ты один – все мертвы, ты один – все мертвы, ты один – все мертвы…»