Завод: Назад в СССР. Книга 1 бесплатное чтение

Глава 1

Цех гудел, стучал, пах металлической стружкой и усталостью в конце рабочего дня.

– Что за станки такие пошли? – я сплюнул, глядя на новенький китайский горизонтально-фрезерный станок.

Фреза, стоило поддать оборотов, сломалась ко всем чертям, а деталь вывернуло в тисках набекрень. Вот тебе и хваленые импортные металлы. Наши-то инструменты, что по советскому ГОСТу сделаны, до сих пор сталь без устали ковыряют, да сразу в размер, а где какая примесь попадается – прогрызают. А тут… всего-то паз небольшой надо было в деталюшке прорезать.

– Брак, кажись, дядь Валер, неисправимый! – мой напарник Игорек поскреб макушку, рассматривая деталь с развороченным пазом.

– Ничего, Игореша, первая деталь как раз нужна для наладки, – я навалился на трубу, в которую была вставлена рукоятка ключа на семьдесят, ослабляя тиски. Новомодную пневматику, регулирующую давление тисков, я отключил, доверия она не вызывала.

– Может, оборотов надо было поменьше дать? – чесал затылок напарник.

– Да что ты заладил со своими оборотами?

Я вытащил бракованную деталь и провел пальцами по губкам тисков – там остались вмятины. На такие станки без слез не взглянешь! Все на соплях и честном китайском слове. Сцепления с полом нормального нет, от того вся эта машинерия раскачивается, как береза на ветру. Тиски такие, что я бы ладонями крепче зажал. Двигатель хлипкий, как от стиральной машинки, тит его мать! Чуть оборотов дашь, и сразу переходит в аварийный режим. Видите ли, «мозги» работу блокируют, не по техпроцессу запускаться не разрешают! Электроники тут ненужной столько – чокнутся можно. Ну и как работать, спрашивается? Вот тоже – никак, а приходится. Но где наша не пропадала!

– И что делать будем, дядь Валер? Целых пятьдесят штук партия, – как-то обреченно выдохнул Игорек.

Хороший вопрос – я крепко задумался и с некоторой ностальгией вспомнил мой родной 6Р82, на котором отпахал несколько десятков лет от звонка до звонка. Неприхотливая и надежная машина. Этакий фрезерный комбайн. На нем выдать партию в пятьдесят штук – все равно что семечки пощелкать. Работал я на нем не в новом корпусе, а еще на старом «Ростоборонмаш». Когда огромный завод в 90-х под шумок приватизации разворовали и на отшиб перевезли, а «Кузю» (как я ласково называл станок) на металлолом сдали.

– Меня ж невеста дома ждёт! Киношку хотели посмотреть… – продолжал канючить Игорек, переминаясь с ноги на ногу.

А дело-то не ждёт. Наш мастер-фломастер под конец смены накинул нам с Игорьком аварийных позиций, у которых сроки еще в прошлом квартале вышли, а теперь как всегда – проснулись! Бегал тут мастер Иваныч как в жопу клюнутый – мол, мужики, сроки горят, еще вчера должны были сдать, и кто если не вы, Валерий Никифорович. Спасайте родное предприятие, так и так. Договорились, что мы с Игорьком мастера выручим. Когда я отказывал, если просят?

Да и дома особо делать нечего, каждый день, как день сурка. Потому что меня, в отличие от Игоря, никто не ждёт. Дети взрослые, разбежались кто куда. Жена еще десять лет назад ушла. Сказала, носки по квартире устала собирать, а я-то знаю, что она к Димке-заточнику увильнула, вертихвостка. Ходил слушок, что таким как он «пострадавшим» отдельно к пенсии пособие выплачивали. За то, что где надо жалобу в министерство подмахнули. Я поежился, припомнив то жуткое ЧП на «Рособоронмаше», ставшее последней каплей в решении о приватизации, на секундочку, государственного градообразующего предприятия. Димка, правда, к ЧП особого отношения не имел, на больничном грипповал – это тебе не руки-ноги ломать, дымом дышать да людей на горбу вытаскивать. Полыхнуло тогда так, что мама не горюй, и до сих пор никто истинной причины не знает – вроде как в электросети случился скачок. А Любка – что Любка, бывшая всегда была на деньги падкая. Ничего, скатертью дорожка, сколько она мне кровушки попила! Ушла, а я спокойно выдохнул и зажил размеренной холостяцкой жизнью. Дом-работа, работа-дом. А дома что – по телевизору ничего толкового в последнее время не показывают. Вот и получается, что кроме работы у меня и нет ничего… Да, в принципе, и не надо.

Так что с завода я никуда не торопился. Ну а в напарники для сдачи аварийной позиции мне выделили молодого – Игорька, который у нас в цеху без году неделя работает. Парень он, конечно, хороший, вот только руки пока не из того места растут. Ничего, поправим, и не таких выучивали. Много на своем веку слесарей да фрезеровщиков воспитал, научил. Есть чем гордиться. Правда, в последнее время молодежь не особо путную присылают. Им все больше хочется в телефонах залипать, а желания работать нету. Приходят после ПТУ, как принудку отбыть, пока «великими блогерами» не стали. Тьфу!..

– Щас, Игорь, мы что-нибудь обязательно придумаем! – бурчу я себе под нос. – Женщина – дело святое. Раз обещал, значит, делать надо.

Игорёк пришел к нам на завод тоже после ПТУ, с третьим разрядом. Сейчас-то как, у нас второй отменили, сразу третий дают. Из училищ выпускают, а как научить работать таких пацанов – забыли. Вот и приходится прямо на участке, что называется, с колёс, мозги вправлять и уму разуму учить. Я сам, правда, только на новом месте слесарем стал, а до того фрезеровщиком работал. Слесарная работа – она такая хитрая штука, что со временем специфику фрезерную лучше самих фрезеровщиков знаешь. Ну и наоборот, а еще и в основы ЧПУ приходится вникать (сейчас без программирования никуда), и токарное мастерство… черный цех, ни дать ни взять.

– Погодь, ты мне чего мозги пудришь? Технологию смотрел? – я спохватился заглянуть в техпроцесс.

Ну, так и есть – на операции «45» значилось специальное приспособление.

– Так Иваныч сказал, что всю жизнь без УСП эту деталь делали. Типа, щас тоже как-нибудь справитесь, – с нарочито придурковатым видом пожал плечами Игорек.

Делали-то делали… когда станки нормальные были, советские. Сейчас же ни завода прежнего, ни станков. Вместо «Ростоборонмаша» новостройки повырастали, как грибы, земелька-то была в самом центре города – вот на нее глаз и положили. А так – да, раньше набор фрез возьмешь – и сразу в размер, вместо слесарки. Хотя Иваныч тоже дает, каким был, таким и остался тюфяком. Жопу от стула не заставишь оторвать, так даже сидя он ни за что над инструкцией утруждаться не станет. Я-то его сто лет знаю, вместе всю жизнь проработали. Ну и видит, что Игорек у меня зеленый, его пошлешь, а он и не поймёт. Хитрый жук. Самому, что ли, сходить, заставить Иваныча поработать? Ну уж нет, он в отместку такую приспособу наваяет, что все допуски пойдут к чертям.

– Понятно, Иваныч, значит, козел, – я поскреб макушку.

Я нацепил очки, полистал технологию. У нас после горизонталки идет пескоструйка и термичка, а уже потом мне в размер под пробку припиливать. Придется-таки. Пазик здесь 5Н12, 5-й класс чистоты, значит, пробка эта как балда в проруби болтаться будет.

– Ладно, на такой случай у нас свои приспособы есть! Сейчас принесу, – я с важным видом по учительски поднял палец. – Надо поискать в закромах. А ты пока на-ка, перечитай техпроцесс от корки до корки. Да пошустрей давай.

Игорь покивал для порядку. Раньше было время, когда нас, молодых, гоняли в хвост и гриву, чтобы мозги включали и в техническую документацию вникали. Оттуда и приспособы разные кустарные появлялись, чтобы детальки было сподручней клепать, да норму вырабатывать. А нынешнее поколение, оно такое – на выдумку тяжело поднимается. Нету в них смекалки заводской и задора в хитрых глазенках. Интернеты умение мыслить разъели. Чуть что не по технологии, так хлопают глазами – дядь Валер, так не написано же… Ну так я, было время, даже в техпроцесс и не заглядывал. Не то чтобы чертежи помнил наизусть, я просто саму логику производства знал, чуйку и опыт использовал. Где какие шероховатости, какие допуски, куда деталька по итогу встанет! Жух-жах, в размер сразу – и на всю бригаду закрывали нормочасы! И флажок красный передовой тогда – тоже нам. Гордились мы заводом и своим трудом. Да и страной тоже… Эх, золотые времена были.

– Как скажете, дядь Валер, я тогда вас тут подожду, пока вы свою приблуду найдете, – Игорь вытащил свой телефон и, опершись о станок, включил какое-то очередное видео.

– Не приблуду, а приспособу, – пробурчал я. И телефон убери, документ изчай.

Толку от таких как он не будет, если не взяться плотно за его обучение. Я что, мамка? Нет. Но совесть не позволит на откуп случайностям его обучение отдать. Сделаю, что смогу. Не захочет – заставим. Сейчас это молодое дарование даже в кроссовках по цеху ходит вместо специальных ботинок. Грубейшее нарушение техники безопасности. Ничего, это развлечение ненадолго – пока стружкой ногу не порежет, а то, видите ли, жарко ему.

Я же тем временем пошел к верстаку – но услышал какой-то шорох и притормозил. А это в проходе между рядами наш токарь с третьего участка, Санёк Яровой, успев, пока мы ковыряемся с просроком, переодеться и пропуск забрать, совал в свою тумбу какой-то документ. Прямо на документе лежал кусок торта «Птичье молоко».

– Саня, а по какому поводу шикуем? – спросил я, проходя мимо. – Тортики жрем, а меня не угощаем.

Яровой, как и я, относился к старой гвардии, это про нас теперь шутливо говорили – с них уже песок сыплется. Раньше я так говорил про старших – думал, это смешно. На «Ростоборонмаш» мы с Саньком пришли в одно время – сорок два года назад, только я осенью, а он – летом.

– А, Никифорыч! Так Машка, наша табельщица, проставляется, – кивал Саня. – Сходи… Только там это самое… Бумаги она на подпись дает. Совмещает, так сказать, рабочее с праздничным. Я вот подмахнул.

Внук, что ли, у Машки родился? Надо спросить. В этот момент со спины раздался писклявый голос нашей контролерши.

– Валерий Никифорович!

– Есть такой! – откликнулся я.

И обернулся, едва не столкнувшись с Катюшей. Та расплылась в искренней улыбке.

– Вас табельщица к себе приглашает!

– Валера, настало твое время! – захихикал Яровой, наконец, спрятав кусок торта в тумбочке.

Что называется, сам не гам и другому не дам. Потом же понесет сухарик на мусорку.

– Атам наливают, Катюх? – хмыкнул я, подмигнув контролерше.

– Я шо, знаю? – Катька пожала плечами и продефилировала к выходу из цеха. – Меня никто не зовёт! Хи-хи!

Пигалица, блин. Я проводил Катьку взглядом, наблюдая, как аппетитно она качает упругими бедрами.

Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла! Ну пойду схожу, узнаю, что за праздник, один хрен часов до восьми придется тут тарабанить. Я все-таки порылся в тумбе, пытаясь вспомнить, вернул ли мне приспособу Казаков. Приспособа – это такая штука индивидуальная, которую специально под детали делаешь, чтобы, так сказать, производственный процесс облегчить, и за годы работы таких обычно столько скапливается, что вся тумба забита. А Казаков тот еще чудик – два десятка лет уж на заводе, а все ходит приспособления у смены клянчит. Так и ещё и к себе в тумбу замылить норовит Приспособу я все-таки нашел, по пути к табельщице завернул к станку Игореши, глядь – а того уже в курилку как ветром сдуло. Вместе с телефоном. Ладно, оставлю ему приспособу, а как ворочусь – настроимся и погоним.

В каморке табельщицы, которую язык не поворачивался назвать кабинетом, действительно что-то отмечали. На столе стояла бутылка шампанского, разлитого по пластиковым бокалам, тарталетки с чем-то вроде сыра и тот самый торт «Птичье молоко», которое я у Ярового приметил.

– Здрасьте! – я довольно потер руками, заходя в этот самый кабинет. – А покрепче шампанского есть что? Или у нас женский праздник? Чай не март месяц.

– Покрепче начальство не разрешает, – улыбнулась Машка. – У меня внук родился, Валер! Обмыть надо.

– Ну, за внука, так и быть, пригублю и женское пойло. Внук – это ж святое дело. Не каждый день внуки нарождаются. Хотя внучка – тоже хорошо.

Я подошел к столу, собираясь слопать тарталетку и сделать для порядка глоток жидкости с газиками, как перед моими глазами на стол вдруг лег документ.

– На подпись, – сказала Машка, как-то вдруг странно пряча глаза и упершись взглядом пол, будто ей стоять тяжело.

– Ну давай, как внука отметим, так и подмахнем закорючку? Ну или завтра с утра черкану. Наперёд всегда выходи задом.

Машка, которая для многих была Марией Елисеевной, решительно подвинула ко мне документ.

– Сейчас, Валер, надо. Указание сверху… Савельич просил подписать срочно, ему тоже голову греют, – со вздохом проговорила Маша.

– Сверло мне в бок! Шо за спешка? Что наспех делается – недолго длится. – беззлобно проворчал я и документ взял. – Хе!.. Небось опять мне оклад «поднимают»? Ручка есть, Машунь?

– Глаза разуй, на столе лежит, на самом видном месте.

Обычного такого рода бумажки я подмахивал не глядя, а тут голос Машки насторожил меня, и взгляд уцепился за дату, будто срок какой-то обозначала: «до 15 сентября будущего года».

– А это что, Маш?

– Спросишь тоже, я будто читаю эти ваши приказы, – отмахнулась она, а сама снова смутилась и покраснела.

Губы поджала, а взгляд честный пытается изобразить. Брешет, значит. Во коза, она ведь точно так же отнекивалась, когда пропуск на прошлой неделе не давала, когда я на пять минут раньше положенного пришел. Мол, электроника, считывает все, кто куда пошел и куда вышел, а потом данные на стол начальника ложатся.

Я убрал руку с ручкой, занесенную для подписи. Вытер о робу масло с пальцев, взял документ и, достав из нагрудного кармана очки, повесил на нос. Понятно, чего Машка пунцовая и юлит. Оказывается, мне на подпись дали назначение из бессрочного контракта в срочный. Это что значит? Значит, что со мной подписывают договор сроком всего на год. Для чего?.. Ясен пень, как-никак я уже давно пенсионер, а вышвырнуть меня взашей, при наличии бессрочного трудового договора, не так просто – «золотой парашют» придется выплачивать и с трудовым законодательством объясняться. А тут контракт с конкретной датой, вышел срок – и гуляй, Вася, вернее, Валера. Можно и не продлять…

Китайские пассатижи! Знал я всю эту муру очень даже хорошо – потому что Борисыча из соседнего цеха как раз под такой мутный шумок «Александр Борисович, так надо, подмахните побыренькому» с завода под жопу мешалкой и выперли. Несмотря на все его ветеранские заслуги, кубки и оставленное на заводе здоровье. И главное, он-то подписал, а ему лапшу потом на уши вешали – мол, Борисыч, ты не дрейфь, все пучком будет, через год мы документы продлим. Как же, через год вместо нового контракта ему вручили обходной. Мол, любим, ценим, уважаем, но предприятие больше в ваших услугах не нуждается. Сам понимаешь, ты динозавр уже.

Это в советское время труженики, проработавшие на одном месте многие десятки лет, ценились и чествовались. А теперь в почёте другие ценности, и хромому поросёнку сиська возле письки.

– Это что выходит, Маха? Не нужен больше слесарь шестого разряда предприятию? – спросил я, гневно покусывая губу.

– Господи, Лютов, все эти бумажки, – всплеснула она руками, – формальность очередная! Сколько уже такого было! Забыл? Да не смотри ты на меня, как на контру… Я что сделаю, Валер? Велено всех пенсионеров на такую систему перевести. А у тебя, голубчик, пенсия уже как два месяца!

– А если я подписывать не хочу? – я приподнял кустистую бровь над дужкой очков.

– Не хотеть за забором будешь! – в каморку табельщицы вошел старший мастер. – Сказано подписать всем пенсионерам контракт, так будь добр.

– Эдик, – зыркнул я на вошедшего, – тебе подсказать, куда идти, или сам дорогу найдешь? Тебе надо, ты и подписывай…

Я решительно снял очки и вернул их обратно в нагрудный карман.

– Тебе уже о сырой земле думать надо, а не о контрактах, – старший мастер тут же от меня отвернулся, будто разговор окончен. На самом деле, он не хотел со мной связываться. Эдик вопросительно кивнул табельщице: – Кривошеев ушел уже? Зараза, мобилу не берет, а я не могу 78–90 детали найти.

– Здесь твой Кривошеев, еще не забирал пропуск, – откликнулась Мария Елисеевна, взглянув на ячейку для пропусков.

Я скрипнул зубами. Это что получается? Больше сорока лет жизни я заводу отдал, и чтобы вот так от меня избавлялись, как от бракованной детальки?

– Слышь! Эдик! Я хочу с Савельичем поговорить, – глухо произнёс я. – Если вы так вот разгонять начнете, кто же тогда работать будет? Кто опыт будет молодым передавать? Не боишься, что цех встанет?

– Ты, дядь Валер, тоже драмы-то не накручивай, – Эдик, не отвлекаясь от своих дел, взял со стола пачку подшитых технологий производственного процесса, начал что-то искать. – Маршрутка не попадалась?

Я заглянул старшему мастеру в глаза.

– Вижу, ты не допетриваешь, Эдик, в чем соль… Вот скоро тебя так выкинут, как пса, тогда посмотрим, – процедил я.

Мастер задумался. Сам по себе он был неплохим мужиком, а быть козлом его обязывала работа. Ответа не последовало, потому что из-за двери раздался грохот. Не просто грохот, а такой гром, что всё у нас под ногами вздрогнуло.

Твою дивизию, что там?!

Мы с мастером в мгновение переглянулись и выскочили в цех. Там творилось нечто невообразимое – китайский станок ходил ходуном, только что не прыгал.

Оказалось, что Игореша, вернувшись с курилки, заметил приспособу, которую я принес, и решил меня не дожидаться – вроде как, раньше начнёшь, раньше закончишь. Вставил, запустил. Но что-то пошло не так! Выпучив глаза, он схватился за голову, с ужасом наблюдая, как ревет станок. Его вот-вот накроет или порвет.

– Отойди, дурень! – крикнул я, но тот из-за грохота не услышал.

Мастер, смекнув, что пахнет жареным, бросился за металлический защитный щит. Спрятался, сука… А кто пацана спасать будет? Я кинулся выключать станок.

– Да отойди же ты!

Я подскочил к застывшему от ужаса Игорьку, откуда только прыть молодецкая взялась, и оттолкнул его от опасного станка.

Вовремя!

В то же мгновение огромный металлический вал со скоростью ракеты вылетел из станка и будто косой прошелся по фрезерному ряду. Не закрепил его Игореша! Криворукая молодежь!

Грохнуло почище бомбы. Во все стороны, как от гранаты, полетели техпроцессы, ящики, покореженный металл, гнутые инструменты. А тяжеленный вал, глухо ухнув, со всего маху впечатался мне в грудь.

«Спас паренька, и хрен они меня уволят» – было моей последней мыслью. Ну а дальше ничего не было… Темнота и покой…

Глава 2

– Шишак будет, – послышался голос, такой, будто картошкой кто-то подавился.

– А как он так жмякнулся? – любопытствовал второй, прокуренный и немного сиплый.

– Каком кверху! Верка только пол вымыла… Скользко, как соплей намазали.

Я пытался соображать. Стоп! Что ерунда?.. Я же должен был погибнуть? Как сейчас помню – железякой от горизонтально-фрезерного так приложило, что слышал хруст собственных костей. Сто пудов – травмы, несовместимые ни с одной жизнью. Приснилось, что ли? Фу-ух… Живой?

Разлепив глаза, почувствовал почему-то, как саднит затылок. Передо мной вокруг рожи каких-то незнакомых усатых работяг. То, что это работяги, видно сразу – морды изрезаны морщинами, невзгодами закаленные, прокуренные. Ладони, что ковши, широкие и мозолистые, с въевшимся мазутом в прожилках. Ну и спецовка, конечно. Правда, не видел такую одежду лет сорок уже… советского кроя еще. Интересно, откуда они ее урвали? Где-то расконсервировали старый склад?

Вгляделся в лица. И никого знакомых… хотя – разве что вот этот, посередке? Рожа такая, будто уже видел раньше… Странно, очень странно. А еще я на полу лежу, загораю.

– Э! Студент, ты не покалечился? – голос прозвучал так, будто ко мне обращались.

– Да нормально все с ним, глянь, как шарёнки вылупил! Труханул маненько и все.

Один из работяг с щеткой усов под носом потянул мне мозолистую руку, помог встать. Я поднялся, тотчас подметил, что дело происходило в заводской раздевалке. Все, как и везде в подобных помещениях: длинные ряды шкафчиков с замками, свет льётся из коробчатых уродливых плафонов на потолке, вокруг крашеные в болотный цвет стены, а на полу затертая мелкая и кривая плитка.

– Маралий корень! Верке хоть говори, хоть не говори, а она все одно мыло хозяйственное в воду добавляет! – проворчал усатый, который помог мне встать. У него из кармана торчит штангенциркуль. Кстати, тоже советского еще образца, с точностью до десятки. Добрый прибор.

За подобный сейчас между рабочими такая рубка шла, что не дай боже. Все эти новомодные штангеля с погрешностью в сотку и цифровым табло не шли со старым советским инструментом ни в какое сравнение.

– Ладно, мужики, че мы пацана смущаем! Пойдемте, что ли, в козла, пока двадцать минут до начала смены? – предложил усатый.

Мужики быстро потеряли ко мне интерес, некоторые развернулись и, переговариваясь, куда-то пошли.

– Молодой, э-э! – окликнул меня усатый. – Там тебя Палыч искал.

– Наставничек херов, – зажав ноздри пальцами, выдал другой работяга, помоложе усатого.

Я так понял, высказался в адрес какого-то Палыча.

– Да ему доплачивают за ученика. Говорю Палычу – давай его мне, а он говорит: чему ты его, кроме как квасить, научишь?

В раздевалке поднялся гогот. И «делегация» двинулась к лестнице. Я еще несколько секунд слушал удаляющиеся голоса:

– Васька, ты кипятильник поставил? Ты фрезу нашел? А когда у тебя до 3471 руки дойдут?

Я еще довольно туго соображал, но что сразу резануло, так это то, что они ко мне «молодой» обращаются. Я-то, может, и не против молодым быть, какой дурак откажется, только моя молодость закончилась лет этак тридцать назад.

Ну дела! Вообще ничего не помню, ни какой это цех, ни как оказался здесь. А с Игорьком, интересно, что стало? Я же вроде успел сберечь его. Но почему, япона-матрёшка, я целехонький. Для наглядности я все же похлопал себя по груди ладонями, никакой раны там не было и в помине, кости тоже целы. Кстати, рубашка тоже не моя… и брюки… что за ерунда? Бракованные пассатижи! И не пил вроде, глоток шампанского у Машки-табельщицы точно не в счет. Этого пойла бутыль надо, чтобы дядю Валеру повело.

На полу заметил ключ от шкафчика с биркой, видимо выронил, когда поскользнулся. На бирке – номер моего ящичка, «49». Я уже хотел нагнуться и его подобрать, как из-за поворота вывернул молодой мужик, на вид лет тридцать с хвостом хорошим. Рубаха на груди расстегнута, важно выпирает небольшой пивной живот. Он улыбался с таким видом, будто говорил: вот он я – хозяин жизни. И, заметив валяющийся ключ, зафутболил его под шкафчик ногой.

– Моргала раскрой, куда прешь! – огрызнулся я.

– Простите-извините, – насмешливо бросил он и, повернувшись к кому-то, приветственно вскинул руку. – Жендос, здорова, родной! Как житуха?

Я выдохнул, формально извинения были получены, разборок не будет, да и не до того мне сейчас.

– Ниче, пойдет, в субботу работаешь, Андрюх? – ответил ему кто-то. наверное Жендос.

Только сейчас я заметил в проеме у шкафчика переодевающегося толстяка, стоявшего в одних трусах, причем изделие на нём явно не из магазина, а как будто вручную сшитое. Трусы-парашуты с неказистыми швами в советскую клеточку.

– Суббота для идиота, – хмыкнул Андрей и скрылся в следующем проеме.

– Слышь, земляк, а че это за номер цеха? – я обратился к толстяку, прыгающему на одной ноге с брюками в руках.

Тот смерил меня взглядом исподлобья, не предвещающим ничего хорошего, но ответил.

– Седьмой с утра был, – и с этими словами громко захлопнул дверцу ящика.

Этот звук как будто сначала тяжелым шаром покатался у меня в черепушке, а потом полетел дальше.

– Были у бабуси два веселых гуся, – последовал комментарий Андрея. – Один белый, а другой дебил! А на дебилов внимание не обращают, Жендос!

Я не успел ответить, как Андрей из прохода свернул к шкафчикам. Догонять его я не стал, с этим остряком позже разберусь, тут вначале бы с самим собой разобраться. Я поднял ключ, нашел шкафчик с сорок девятым номером, оказавшийся напротив шкафчика толстяка, открыл. Внутри меня ждали зияющие пустотой полки и кусок на хозяйственного мыла. Я даже бровь изогнул, скользнув взглядом по надписи на куске: 70% цена 25 коп. Это ж сколько оно тут лежит? Хорошо его кто-то забыл, чуть не на полвека, угу… Но выглядит мыльце очень себе даже свежим, и попахивает как надо, будто его вчера сварили. Люблю его запах. Он у меня с человеком труда ассоциируется.

А еще на дверце шкафа изнутри было прикреплено зеркало, в которое я и заглянул.

– Ох ты ж! – я чуть не подпрыгнул и попятился, стукнувшись спиной о дверцу ящика толстяка.

В отражении мелькнул молодой парнишка. Вот это дела! Я подошел к зеркалу ближе и начал себя ощупывать. Нос потрогал, подбородок, поводил по щекам ладонями. И всё это видел в зеркале. Да мне ж и двадцати нет, совсем пацан!

– Точно дятел! – хмыкнул, заметив мои манипуляции, проходящий мимо проема Андрей.

Я не отреагировал, потому что заметил на верхней полке документы. Епрст, откуда такая реликвия? Я уставился на вырезанную из картона карточку, аж мурашки по коже. Пропуск временный, выдан на:

Кузнецова Егора Александровича

Действителен до 23.10.1976

Цех 7.

Так мне и ответили, седьмой с утра был. Сон? Кома? Ничего не понимаю…

Так, а завод какой? Я повертел пропуск, но названия производства не нашел. Фотографии тоже нет. Второй документ был ничем иным, как дипломом об окончании ПТУ. На то же имя, специальность: слесарь МСР, присвоенный разряд – третий.

С минуту я простоял, все еще не веря, что мне досталось новое тело. Если это конечно я, а не глюки какие… Вот так проделки Вселенной, или кого там, не знаю… Голову ломать, как это произошло и почему, я не стал, все равно одни гипотезы будут, а я человек практичный и конкретный. Надо решать, что дальше делать…

Или все-таки сон? Я похлопал ладонями по своим щекам, пытаясь проснуться, хотя особого желания прерывать такой сон не имелось. Все-таки хорошо же, когда молодой… Проснуться я в итоге не проснулся, даже когда ущипнул себя за руку. А вот дальше эксперименты пришлось прекратить. Передо мной вырос низкорослый мужичок предпенсионного возраста.

– Ну че, Егорушка, готов к труду и обороне?

– Э… здрасьте, Семен Палыч, – в голове у меня неожиданно всплыло имя моего наставника.

Чудеса, да и только! Видимо я воспользовался закоулками памяти парнишки, в теле которого я теперь обосновался. Стало быть я теперь Егорушка. Хе… Ну хоть не Иванушка…

– Здрасте? Давно не виделись? – удивился тот. – Я тебе что сказал – документы оставь, шкафчик осмотри и бегом ко мне!

Палыч заглянул в мой шкафчик, подвигал туда-сюда дверь и подергал защелку, выступавшую в роли замка. Закончив осмотр, критически заявил:

– На тебе, боже, что нам негоже! Ничего, Егор, мы тебе нормальный замок повесим, а пока хай так будет.

Я обратил внимание, что на левой руке у Палыча не хватает фаланг на трех пальцах. Обычно это было «болезнью» токарей, но не в этом случае – кожа на ладони Палыча была покрыта старым шрамом от ожога. Не ушло от взгляда и то, что Палыч, несмотря на то, что работа на заводе вообще-то была пыльная, выглядел аккуратным и чистым. Волосы и те, один к другому уложены. Чистюлю у меня наставник.

– Семен Павлович, – пытливо смотрел я на мужика. – А вы Путина знаете?

– Вовку что ль? – вскинул на меня бровь с проседью наставник.

– Ну да… Владимир Владимировича.

– Владимировича не знаю, а Сергеич по фамилии Путин, на пенсию в прошлом годе ушел. Других Вовок у нас нема.

Розыгрыш? Не похоже… Тут, будто в подтверждение моих слов, где-то из радиоточки послышались новости. По советски задорный и одновременно глухой голос диктора рассказывал о том, что был запущен в работу завод-гигант «Камаз» в городе Набережные Челны. Первый автомобиль был выпущен с конвейера уже в феврале этого года. я в очередной раз удивился, а еще про себя отметил, что дикторы в СССР разговаривают одинаковыми голосами. Забыл я это уже…

Наставник еще некоторое время повозился с моим шкафчиком, осматривая запроное устройство. А у меня в голове будто со звоном щелкнуло. Я, наконец, понял, куда меня забросила шутница-судьба. Что-то из памяти прежней вылезло, до чего-то сам догадался.

Это что получается? Если все это не сон и не глюки какие-то, то сейчас 1976-й. Союз во всей красе процветает. Дальше пошла картинка, как в фильмоскопе – мне двадцатник, за плечами ПТУ, срочка, а после дембеля я пришел работать на местный военный завод, где меня взяли с распростертыми объятиями слесарем. И разряд даже есть, третий, в ПТУ присвоили. Ну и, судя по всему, сегодня мой первый рабочий день на новом месте. Фух… Дела…

– Ну что, пойдем, пять минут до начала трудового дня! – сказал Палыч, взглянув на часы на стене раздевалки. – Опаздывать категорически не приветствуется!

Я пожал плечами и пошел вслед за своим наставником. Раздевалка нашего цеха была на втором этаже, пришлось спускаться по лестнице, проходить мимо душевых, из которых неприятно попахивало плесенью. Зато потом мы оказались непосредственно в корпусе. Работяги возвращались с уличных курилок, занимали рабочие места. Я с любопытством оглядывался, чувствуя, как приятно щемит в душе тоска. Вот так сказал бы мне кто, что в молодость вернусь, я никогда бы не поверил. Пусть не в свою, но всё же… Только бы не проснуться…

Палыч, решив не откладывать дело, начал проводить мне экскурсию, одновременно здороваясь с каждым встречным поперечным.

– Вот это, Егорка, пятый цех! Там за углом у нас термичка, там пескоструйка. А вот станок револьверный! Небось в вашем ПТУ такие вам никто не показывал? А? Гля, какой агрегат!

Я кивал и делал вид, что вижу такие станки впервые. Это все уже устаревшее, но добротное и надежное. А Палыч цвёл и радовался, как ребенок, хвастался. Не буду же говорить, что вот на подобном токарно-револьверном, модели 1385, я в начале восьмидесятых городские соревнования брал. Хотя интересно было бы посмотреть на его физиономию, скажи я это вслух.

Наш седьмой цех, к которому я был приписан, находился в другом конце корпуса, и от раздевалки надо было топать через все остальные. В целом корпус был спланирован немудрено и включал несколько цехов, формирующих одно большое механосборочное производство. Помнится, у нас на «Ростоборонмаше» все точно так же было организовано в советские годы.

Где-то без минуты семь начали включаться двигатели станков, народ окончательно уже занял свои рабочие места, а по проходам засновали ворчливые мастера и вездесущие диспетчеры.

Жизнь в цеху кипела. Оно и понятно, время такое – идейное, и люди стараются. Народ был увлечен выполнением плана. Даешь пятилетку за четыре года – в проходе между слесарным и фрезерным участком этому был посвящен целый плакат времен самой первой пятилетки.

Я продолжал осматриваться, увидел уже знакомую мне рожу остряка Андрея, который работал на вертикально-фрезерном станке, а прямо сейчас облокотился о свой стол и читал технологию. Завидев меня, он не упустил случая проводить меня взглядом с уже привычной насмешкой.

Я заметил курилку в конце слесарного ряда, а за ней, в этаком аппендиксе, стояли точила, шестиугольные галтовочные барабаны, а также шлифовальный станок с ленточной наждачной бумагой. Толстяк Жендос, тоже оказавшийся слесарем, уже притащил туда целый ящик с отфрезерованными деталями. Ясно, теперь будет над ними трудиться.

Работяги, у которых существовал свой привычный ежедневный уклад, с настороженностью принимали в коллектив новичков, поэтому большинство старожилов смотрело на меня исподлобья. Потому наставник по ходу дела шапочно перезнакомил меня с кучей народа. Я жал руку мужикам, кивал, выдавливал улыбку, но, понятно, тут же забывал имена. Вернее, не успевал запоминать. Слишком много новых лиц. Слишком неожиданно свалилась новая жизнь.

– Нам туда, – наставник указал на несколько рядов слесарных верстаков, тянущихся возле распахнутых окон. Всего четыре ряда, по четыре верстака каждый, установлены лицом друг к другу. На верстаках я обнаружил разметочные плиты, тиски, горы деталей, тумбы, а на перегородках между верстаками лежали сменные задания.

По левую руку тянулись сверлильные станки, самые разные, с системой подачи эмульсии. А сверху, поскрипывая, качались огромные лампы. Света хватало.

– Вот это будет твой личный верстак!

Мы прошли в самый конец слесарного ряда, там, немного на отшибе от остальных, стояли два верстака, за которыми уже шло рабочее пространство шлифовщиков. За плоскошлифовальным станком стояла пышная женщина весом за центнер, не меньше. Она с любопытством глазела на меня, поэтому Палыч решил сразу нас познакомить.

– Ирина Борисовна, это вот Егор, мой ученик. Егор, это Ирина Борисовна, наша фея шлифовки! Вот…

– Хи-хи… Фея… – женщина чуть зарделась и расплылась в улыбке. – Можно просто Ира!

– Приятно, – заверил я.

– Ладно, Ирочка, не будем тебя от важного дела отвлекать, а то мастер с меня три шкуры спустит.

Ира захихикала, а наставник мигом поставил металлический щит между моим верстаком и шлифовальным станком.

– На Ирку надейся, а сам не плошай! – важно сказал Палыч, поднимая указательный палец. – Знаешь, какое погоняло у Ирки?

– Откуда ж мне знать?

– Биатлонистка, – захрюкал от смеха Палыч.

Я заметил, что перегородка между верстками побита, будто снайперскими «выстрелами» – детали вылетали из-под шлифовального станка. Ну понятно, вполне себе к месту прозвище. Учтём.

Собственно, на верстаке, который наставник обозначил моим, было хоть шаром покати. Ни тисков, ни креплений для них, ни разметочной плиты. Дверцы тумб тоже нараспашку, никаких деталей, инструмента и технологий.

Не успел я разузнать, где всем разжиться, как услышал новый вопрос.

– Ну, как проходит внедрение в производственные процессы юных талантов? – послышался голос мужичка возраста, что называется, в расцвете сил.

Это был мастер. Он приволок деревянную решетку, размером где-то полтора на полтора, и теперь бросил на пол у моего верстака.

– Палыч, вот здесь заколотите гвозди, и еще послужит.

На досках решетки виделся налет из застывшего масла и стружки, использовалась она явно не первый год и перешла мне, как часто бывает, по «наследству».

– Егор? – уточнил мастер, отвлекая меня от созерцания качалок. – Меня Сергей зовут, я мастер производственного участка номер семь, – продолжил он. – Думаю, Палыч уже более или менее ввел тебя в курс дела. Осваивайся, обустраивайте рабочее место, а я позже подойду. На сейчас вопросы есть?

– Нет, но если появятся, обязательно задам, – заверил я.

– Ты, Сережа, спокойно своими делами занимайся, а мы с пацаном сами разберемся! – начал выпроваживать Палыч мастера.

– Сами – это хорошо… Вы же сегодня пятьдесят восьмые проработаете?

– Проработаем, только развертки найди!

– Уже ищу!

Мастер удалился, как раз к Андрею, которому передал детали. Они начали о чем-то разговаривать, обильно жестикулируя.

– Мастер-фломастер, блин, – раздраженно буркнул Палыч. – У меня свой начальник есть, а этот без году неделя работает, и уже поперек батьки в пекло лезет, на другой участок. Говорю, разверток нет, я тебе че, хером разверну?

Выдав исповедь, он только отмахнулся. Упер руки в боки и критично оглядел мой верстак.

– Все сделаем, все обустроим, небось не так представлял работу на заводе? – со вздохом спросил он. – Ничего, Егор, за квартал я тебя так натаскаю, что со свистом пройдешь комиссию на разряд!

Я слушал вполуха, никак не мог вспомнить…

– 286–6439–58? – выдал я номер качалок, который мастер держал в руках.

– О-па! Ядрёна Матрена, ничего себе у тебя память! – опешил наставник.

А я попытался вспомнить, откуда знаю номер, сам всплывший в голове, да не вышло.

– Так ведь у меня есть разряд, Палыч? – я припомнил диплом училища, в нем черным по белому было прописано наличие у Кузнецова третьего слесарного.

– А, брось! – отмахнулся наставник, как от чего-то незначительного. – Ты свое училище в каком году заканчивал, кажись, в семьдесят четвертом? А щас какой? Вот то-то ж, два года прошло, да и сам говорил, что все забыл за время службы. В общем, Егор, забудь все то, чему тебя учили. За партой протирать жопу – это одно дело, другое – настоящая практика. Всех мы вас переучиваем. Еще ни один ПТУ-шник не удивил.

Я внимательно выслушал лекцию от наставника, коротко пожал плечами.

– Как скажешь, Палыч, но я как в цех зашел, многое вспомнил. Так что могу подтвердить разряд хоть сейчас.

Наставник аж вздрогнул от такой самонадеянности с моей стороны. Огляделся, взял с тумбы шлифовщицы чертеж, вытащенный из паки технологии, и положил на мой верстак. Надел очки, уперся в стол кулаками и склонился над чертежом.

– Ходь сюды, ну-ка! Чертежи умеешь читать, умник? Тут у нас не хухры-мухры, а серьезное производство!

Я подошел, а Палыч ткнул пальцем на шероховатость.

– Эт че?

– Шероховатость.

Наставник бровь приподнял, покосился на меня удивленно. Хмыкнул, но никак не прокомментировал. Следом я безошибочно назвал обозначения внутреннего и внешнего диаметра. Расшифровал обозначение стали 35ХГСА…

– А в какой системе производство работает?

Я с трудом улыбку сдержал. От души старался Палыч. Это был каверзный вопрос для любого новичка, когда-то по прошлой жизни мне его тоже задавали, и тогда я ответить не смог. Вот точно так стоял с наставником сразу после училища – но знаниями тогда не блеснул.

– Система отверстия, – ответил я.

На этот раз Палыч аж в кулак кашлянул и замешкался.

– Блин, ты на него посмотри, какой грамотный ученичок попался… сразу врубаешься! Слышь, а как же ты в ученики попал? И почему на экзаменах мычал?

Как ему объяснишь, что это ещё был не я.

– Да как-то из головы все вылетело, – я не стал вдаваться в подробности.

Наставник озадаченно поскреб макушку. Вернул на место чертеж.

– Ну в любом случае, раньше чем через квартал мы новую квалификационную комиссию не соберем. Такой порядок. Нет, я, конечно, могу тебя к начальнику сводить, внеочередную собрать, но, сам понимаешь, тогда комиссия дюже строгая будет… – Палыч посмотрел на меня с какой-то надеждой во взгляде.

– Ладно уже, учеником так учеником, – сказал я. – Не навсегда ведь…

Было видно, как с лица Палыча спало напряжение. Понятно почему, кухню наставник-ученик я хорошо знал. У ученика плана своего по нормочасам нет, ему голый оклад платят, без премии. А вот наставнику помимо наставничества надо выполнить норму. Хреновый тебе попадается ученик – и нормы не будет, всё время с ним провозишься, но на то и доплата за него. А вот если толковый ученик попадается, то песня совсем другая. Тогда наставник и доплату получит, и норму с помощью ученика перевыполнит и премию еще получит. Так что толковый ученик – это не жизнь, а сказка.

Мне же пока не резон права качать. Завод – это сам по себе мир. Здесь выскочек отродясь не любили, а тех, кто начинал умничать в первый же день, записывали на плохой счет. Ну и наставник мне, судя по всему, достался толковый. И мужик неплохой…

Поэтому, хоть при проверке сейчас знаний я и не смолчал, но революцию устраивать передумал – а то и третий разряд не подтвердят. Похожу в учениках пару месяцев, от меня не убудет.

– Дуй в материальную кладовую, Егор, – выдал новую инструкцию Палыч, – там спецовку получишь, а потом в инструментальную шагай, я пока тебе инструмент у бабки Люськи выбью. Идти куда, знаешь?

– Найду.

Наставник отрывисто кивнул и пошагал в инструменталку, но, спохватившись, обернулся.

– Ты ж только Любке не ляпни, что я ее бабкой называю! Мне сегодня на ту территорию ехать, детальки в тридцать первом прямо на машине припиливать, а она нормального инструмента не даст!

– Могила, шеф, – заверил я.

Я провел вдоль рта пальцами, изображая закрытый замок-молнию. Наставник скрылся за поворотом, а на меня окончательно рухнула реальность происходящего. Я снова обвёл огромное помещение взглядом, веря себе и не веря.

Седьмой цех «Ростоборонмаша», а на дворе лето семьдесят шестого…

Глава 3

Реальность только начала доходитьокончательно, и следующие несколько минут я стоял посреди цехового прохода и пялился на утреннее солнышко, заглядывающее через высокие окна корпуса. Да, не каждый день ты узнаешь, что каким-то боком переместился в прошлое. А я ещё смеялся над Иваном Васильевичем, хорошо хоть сам не в царя какого угодил. Хотя – тоже приключение! Получается, я на родном заводе, до того, как его демократия похерила. Только цех не мой. В одном из самых хреновых заводских цехов оказался…

– Едрить-колотить! – раздался крик, послышался грохот.

Это кричал мужичок в помятой робе и в защитных очках, он не заметил шланг подачи сжатого воздуха. Споткнулся, рванул шланг и перевернул ящик с деталями.

– Савельич, твою мать! – продолжал орать мужичок в защитных очках. – Не у себя в огороде!

Савельич был занят тем, что наждачкой подгонял под пробку какие-то шайбочки в количестве несколько сотен штук. И всё это добро успешно перевернулось на бетонный пол. Шайбочки прыснули в стороны, закатилась за верстаки и станки. Теперь до обеда их и собирать.

– А ты под ноги хоть смотри! – возмутился Савелич.

Вслушиваться в намечающиеся дебаты я не стал. Пошел, как и велели, в материальную кладовую. Особенности этого цеха я помнил очень хорошо – толком нет инструмента, а что есть, тот по тумбочкам растаскан. Оснастки днем с огнём не найдешь, все самодельными приспособами справляются. Заготовок на многие позиции нет, часто по другим цехам ходят клянчат. И процент брака такой, что легенды впору складывать.

Значит, за что-то я провинился у слесарного бога, раз меня в заводской ад посылают?

Самодельный табель-календарь с изображением Сталина, висевший над одним из станков, напомнил, что как раз в это время я в той, первой молодости сам оказался на заводе. Как у нас было принято говорить, «на другой территории», поскольку между территориями курсировал автобус. И что получается? Я увижу своих заводских корешков? Митяя, Санька… Сколько лет вместе обработали и на заводе были не разлей вода в одной бригаде. Ну и за забором – дачи, шашлыки! Там-то, в будущем, нас жизнь разбросала кто куда, а в семидесятые мы жили в одной общаге, что в двухстах метров от проходной. Вот встреча будет! Правда, с одной оговоркой – тут я как-то напрягся, охолонул, но ненадолго – мужики меня не узнают, я ведь теперь не я, хотя тоже молодой. Ну ничего, заново познакомимся, долго, что ли? Я ведь каждого из них, как облупленного знаю. Надо, кстати, вспомнить, где я нынешний живу? Стоп… у меня аж мурашки по спине пробежали. Это что выходит, я себя-то самого тоже увижу?

Я снова на мгновение замер в паре метров от металлической двери с надписью красной краской – МАСК. Вовремя замер, кстати – дверь кладовой резко распахнулась, и будь я на пару шагов ближе, сидеть мне на пятой точке с шишаком на лбу.

– О! – в проеме появился мужичок, которого я уже видел возле курилки. – Здорово, ученичок!

Мужик держал в руках новенькую спецовку, муха не сидела, и ботинки. Руки у него были заняты, потому для открытия двери он использовал ноги. С обретенным богатством он зашагал в раздевалку. Я проводил его взглядом и подметил, что и старая спецовка у него – не старая, а новая. Две, что ли, урвал?

– Вечно нахапает, потом другим ничего не остается, – пробурчал слева от меня еще один работяга, толкавший тележку с деталями.

Я внимание на комментарии не обратил и прошмыгнул в кладовую, пока железная дверь, закрывающаяся при помощи пружины, не захлопнулась. Внутри кладовой было полутемно, а ещё пахло керосином – железная канистра с жидкостью стояла в паре метров от стола. За самим столом сидел тощий как щепка старичок с впалыми щеками. Седой, перекошенный на левую часть лица, явно не совсем здоровый. На мое появление мужик даже внимания не обратил. Конечно, не до меня ему сейчас – на стене был прикреплён радиоприемник, откуда доносилась «Червона рута» ВИА «Смеричка», в руках он держал хрустальную стопку в виде сапожка, наполненного золотистой жидкостью. Смотрел дядька в одну точку на стене, где висел флажок Ростовского СКА.

– Гхм. Можно? – поинтересовался я, чтобы привлечь к себе внимание.

– Можно Машку за ляжку, – буркнул он, не отводя взгляд от флажка.

Даже губами не пошевелил, чисто статуя – жизнь в нём выдавала лишь трясущаяся рука, державшая стопку.

– Ага, и козу на возу, а в армии – разрешите, – не растерялся я и тем заставил мужика хотя бы отвести взгляд от флажка. – Мне бы одежду получить.

– Одежда у твоей мамки в шкафу висит, – отбрил тот и намахнул стопку настойки. – Ой, хорошо… Уф…

Он забавно пошевелил ноздрями. Судя по тому, что левая половина лица так и не шевелилась, мужик недавно перенёс инсульт, но и это его не останавливало.

– Спецовку-то выдадите? – вернул я наш диалог в конструктивное русло.

Кладовщик ещё несколько секунд сидел недвижимый, потом вздрогнул всем телом, будто к чему-то подключаясь, поставил стопку на стол и нехотя встал.

– Рост какой? Размер? – процедил он с таким недовольством, как будто я лично у него в долг попросил.

Хороший вопрос! Я замялся. Ни своего роста, ни веса я в принципе не знал. Не дошло еще как-то до подобных подробностей.

– Э, гараж! Язык проглотил? – кладовщик достал из ящика стола тетрадь для записи. – Говорю, рост и размер какие?

Пришлось выдумывать на ходу, что, дескать, с армии не взвешивался, а там время – фьють! – как вода утекло за два года службы, и какой у меня теперь рост и вес, сказать не могу.

Я думал, дальше он спросит, в какой части я служил, шуточки-то у него армейские, но мужик хмыкнул и захлопнул тетрадь. Подошел к тюку из брезента, сунул в него руку и принялся копаться.

Я пока оглядел кладовую. Обычный такой МАСК, куча стеллажей с прутками, болванками разной длины и диаметра. Металл маркирован краской. И даже есть второй этаж, туда ведёт хлипкая лестница.

Кладовщик наконец вытащил кое-как сложенную робу и штаны.

– На, примерь-ка, – он небрежно бросил экипировку на табурет у двери.

Я смерил вещи взглядом, форма была явна ношеная. Кладовщик заглянул в другой тюк, достал новую майку, положил на стол. Потом пошел в угол кладовой – за ботинками.

– Лапа у тебя какого размера?

Да вот хрен его знает какого, я оценивающе, «на глазок» прикинул ту обувь, в которую был обут.

– Давайте сорок третий!

Робу я с табурета поднял, но надевать такое добро с чужого плеча не хотелось. Также на глазок, как с обувью, я прикинул размерчик по плечам. Вроде, оно. Следом таким же макаром примерил штаны – по длине то, что нужно, в талии, может, большеваты будут, но ничего, ремень надену.

Кладовщик вернулся, держа в руках ботинки, положил их рядом с майкой на стол. По второму кругу обратился к тетрадке.

– Фамилия! Участок какой?

Я представился, тот сделал запись в тетрадке. Манипуляции с ручкой давались ему непросто – рука слушалась плохо. И пока он изощрялся, я проверил майку и примерил ботинки. Те еще говнодавы, ходить в таких летом, в 40-градусную жару, врагу не пожелаешь.

– Расписывайся, – кладовщик придвинул ко мне тетрадь, положил поверху ручку, и на лице у него так и было написано – у нас тут, мол, полный сервис.

– А робу и штаны вы забыли выдать, – я заметил, что в моей строчке в тетради уже и то, и другое выписано.

– Так вон, – он кивнул на старье, оставшееся лежать на табуретке. – Выдал.

Во жук!

– А я думал, это образец, для примерок, – схитрил я, чтобы сразу не ссориться. – А новее нет? – я вскинул бровь.

– Не-а, – он снова сел за стол и уставился в одну точку.

Как будто выключился из рабочего режима, словно робот.

– А там чего? – я указал на тюки с явно новой спецовкой.

– Там не про твою честь, – хмыкнул кладовщик. – Иди давай, надоел.

Во как, ничего се, борзый дедок попался! Решил, значит, себе спецовку прикарманить. Наверняка на бутылку у работяги с пилы обменял. Знаю я такие выкрутасы, сам на этом заводе много лет от зари до зари отпахал.

И, конечно, с такими умниками разговаривать давно научился.

Потому молча сгреб в охапку выданное и направился к выходу. Кладовщик уже примерялся ко второй рюмке и полез за настойкой, но завидев, что я лыжи мажу, аж закашлялся.

– Погоди, куда намылился? – прокряхтел он. – А расписываться в журнале кто будет?

– На кудыкину гору! – хмыкнул я. – Такое добро не имеет хозяйственно-экономической ценности, оно на ветошь идет. Расписываться тут не за что. Так что как вы в своем журнальчике запись исправите, так я и распишусь.

Я взялся за ручку двери, и вправду собравшись уходить. Но кладовщик предсказуемо переполошился. У него-то отчётность, все подписи должны стоять, а то при проверке можно и на хищение социалистической собственности встрять. Неравномерный обмен чекушки настойки на реальный вполне себе срок.

– Погоди, чего раскудахтался, – уже примирительно сказал кладовщик. – Чего говоришь, не доглядел я что-то?

– Самую малость, ага, – я убрал руку от двери.

– Ек-макарек, – мужик под дурачка по лбу себя ударил. – Так ты ж не то взял! Это у меня так, лежало тут…

Я ж не то взял! А лихо он вкручивает, сразу видно, на подобных фокусах собаку съел. Я промолчал, а кладовщик скоренько пошарился по тюкам и вытащил оттуда совершенно новый комплект спецовки.

– Вот же твое, – он положил спецовку на стол и снова подвинул ко мне журнал на подпись.

Старую робу и штаны я бросил обратно на стул, вытащил спецовку и придирчиво осмотрел. Причём делал это под таким пронизывающим взглядом кладовщика, что будто на этом складе где-то затикал бомбовый механизм, и сразу понятно стало – в его лице я нажил себе врага. Ничего, меньше настойки вылакает, меньше пописает. Я поставил подпись, вернул ручку и похлопал ладонью по журналу.

– Спасибо!

– Спасибо на хлеб не положишь и не размажешь, – с легкой обидой ответил тот.

Сказал под нос, но так, чтобы я услышал. Я-то услышал, но сейчас на большее его услуги и не тянут. Так и быть, в следующий мой сюда заход надо будет мужика как-то отблагодарить. Нам ещё вместе работать. Если я вообще останусь на заводе. Надо бы оглядеться, осмотреться, да там уже решать, куда меня кривая судьбы заведет. С другой стороны, жизнь ведь мне уже ясно дала понять, что если плыть по течению и ничего не предпринимать, то всё можно и по второму кругу запросто профукать. И снова сидеть, на шиши свои горькие жаловаться. Потому, если уж мне и выпал второй шанс, то его надо использовать на полную катушку. Как использовать? Это другой вопрос, дальше обязательно его обмозгую.

Разобравшись со спецовкой, я направился прямиком в инструментальную кладовую. Та находилась в противоположной стороне от этой кладовой. Связь с внешним миром поддерживалась через окошко с откидной ставней, закрывающейся на защелку. И сейчас она была открыта – это было бы удачей, если бы из окошка не торчала чья-то задница. Один работяга привстал на цыпочки и, как Винни-Пух в кроличью нору, засунулся в окошко по пояс. Я встал рядом с окошком выдачи, дожидаясь своей очереди, заодно подслушав невольно, о чем мужик кладовщице по инструменту втолкововывал. Так втолковывал, что его аж чуть туда не затянуло.

– Теть Люб, понимаю, туда-сюда дефицит, но мне бы штучки три метчиков! Деталька жутко противная попалась.

– Скоков, а чего, может, десяток сразу отсыпать? – с наездом отвечал женский голос. – Я тебе вот только два дала, ты мне тут Лениным клялся, что больше не придешь.

– Ну простите, противная зараза, ну такая вот она деталюшка, теть Люб! – уговаривал кладовщицу работяга.

А задняя часть его от усердия аж пританцовывала. В итоге Люба поддалась, из окошка послышались шаркающие шаги.

– Смотри мне, чтобы больше не приходил! Метчики как спички ломаешь, на вас не напасешься, – пожурил писклявый голос.

– Спасибо, должен буду!

Рабочий, наконец, выпростался из окошка, счастливый, как объевшийся сметаны кот. В руках – целых шесть метчиков, на три прохода. Единица, двойка и тройка. Внешность у этого мужика была запоминающаяся – усатый, подтянутый, с задором в глазах, бабы таких любят.

Одно слово, гусар.

– О! Ученик!

Что же они все заладили, чувствую себя как зверь из Красной книги, ей-богу.

– Любка сегодня противная до ужаса, – доверительно сообщил он мне «ценную информацию» и заговорщицки подмигнул.

Любка, впрочем, не заставила себя долго ждать. В окошке появилась полная женщина за пятьдесят с дулей волос на макушке и ярко крашеными губами.

– Вы на него посмотрите, ученичок! – пропела она, закатывая глаза. – Урвал себе новую одежду! Там Николай сдурел, что ли? Или его опять перекосило?

– Мне он показался отличным мужиком, – я коротко пожал плечами. – За инструментом ведь к вам, теть Люб?

– Какая я тебе тетя, – она обиженно выпятила губу. – Любовь Васильевна, а чтобы тетькаться, это еще заслужить надо. Заходи давай, всем вам от меня что-то надо! Эх…

Ясно, еще один намек на то, что без магарыча тут делать особо нечего. Люба исчезла из окошка, и чуть дальше по стене со скрипом открылась дверь.

– Тебе там особое приглашение нужно? – она высунулась из дверного проема.

Я зашел внутрь, держа под мышкой спецовку, ботинки и майку. Помещение инструменталки оказалось тоже довольно-таки большим. Почти все пространство занимали деревянные пронумерованные стеллажи с множеством ячеек, тоже пронумерованных. Первый такой стеллаж был отведен под измерительный инструмент – тут хранились штангенциркули, микрометры, штангенрейсмасы, угломеры и прочее добро. На втором размещались пробки и калибры. А третий и четвертый занимал сам инструмент – сверла, метчики, развертки, фрезы, резцы и многое другое. В конце кладовой, у того самого окошка, было приткнуто рабочее место Любы, туда она и пригласила меня пройти.

– Так, ты у нас слесарь? – она тяжело плюхнулась на табурет, я даже замер на мгновение, ожидая, что ножки прямо здесь и сейчас прикажут долго жить, но обошлось.

– Слесарь.

– Вот и чудно, – она кивком указала на небольшой деревянный ящик, в котором лежало мое добро на выдачу. – Наставник твой уж заходил, мне половину кладовой перерыл и целый ящик для тебя собрал. Как говорится, получите – распишитесь.

И как-то очень уж довольно на меня посмотрела. Радовалась, что не пришлось самой этот ящик собирать? Или?..

Пока она говорила, я осмотрел содержимое ящика. Тиски на верстак, сверлильный патрон, штангенциркуль, шланг для сжатого воздуха и пневмодрель, пассатижи, молоток, напильник… вот только новым и пригодным из этого добра был только шланг. Остально видало определённые виды. Патрон – со сбитыми зубчиками и без ключа, такой не затянешь. У штангенциркуля сбиты губки, губки тисков болтались. На молоток без слез не посмотреть… Ну и все в таком духе.

Они здесь все сговорились, что ли? Я покосился на Любу, которую, похоже, нисколько не смущал вид инструмента. Наоборот, она так и не стёрла с лица улыбочку. Вряд ли она не понимает, что выдает – хоть и не сама этим орудует, а все-таки сколько лет уже работает. Но бог с ней, с Любой, а наставник? Если это он собирал мне инструмент, то у меня вопросики. Либо мужик даже не смотрел, что покидал в ящик (что вряд ли), либо его жаба укусила. Новый инструмент себе забрал, а ученик и на таком научится. Так, что ли? Песня, в общем. Что же здесь все такие мудрые? Я погремел выданным, повертев в руках поочередно патрон и штанген.

– Ну? Чего как баран на новые ворота уставился? – всплеснула руками кладовщица. – Как что и куда вставлять, нажимать – это у своего наставника спросишь, а мне работать надо! Вон, новая партия тисков ручных пришла, надо разбирать. Так что забирай и шуруй.

Я задумчиво макушку поскреб.

– Любовь Васильевна, – не торопясь произнёс я, – я вот что подумал. Раз наставник уже расписался, то пусть и забирает себе. На таком, что вы даете, только брак делать!.

– Это еще почему? – резко развернулась ко мне она.

Я взял первое попавшееся из этой выставки неликвида – патрон, и показал на него. Выглядел патрон так, будто всю ночь крутился в галтовочном барабане – конус с вмятинами, на гайке зубцы сбиты, кушачки не сходятся до конца.

– Дай бог, если сверло троечку зажмет. А ключ от него где? – я покосился на Любу, выжидая ее реакцию.

Реакцию кладовщица выдала, но предсказуемую. Эх, скучно.

– Ой посмотри, как мы заговорили! – повысила она голос. – И часа не работает, а инструмент ему уже не тот. Это ты где такого нахватался? Бери, что дают, и там уже со своим наставником разбирайся.

С этими словами она демонстративно переключилась на приемку партии ручных тисков. Я решил, что все же отказываться от инструмента не стану, тем более, тут и подписи с меня никто не требует. Сложил поверху ящика спецовку с ботинками и, подхватив его, потопал в цех.

В дверях заметил, что мы, оказывается, не одни с Любой в кладовой. Между стеллажами с инструментами на корточках сидела миловидная девчонка лет двадцати. Халат, перчатки на руках, длинные русые волосы, схваченные в тугую косу. Я остановился, заглянул в проход любопытства ради.

– Здрасьте, – проговорила она, не оборачиваясь.

– Танька, не отвлекайся! – прилетело из дальнего конца. – Нам до обеда надо резцы пересчитать!

Глава 4

В цеху стоял шум и грохот, для того, чтобы быть услышанным, народ разговаривал на повышенных тонах. Со временем это переходило в привычку, из-за которой, кстати, я в свое время немало ссорился с бывшей женой. Что-нибудь скажу, а она: да что ты кричишь. А я что могу сделать, если это «профессиональное»? Конкретно в этом цеху шум стояли ещё больше, чем в моем родном. И я было задумался вернуться в материальную кладовую, чтобы выторговать ещё и беруши, но в этот момент услышал через шум станков:

– Товарищ!

Я огляделся и увидел за своей спиной молодого толстячка в подтяжках и в очках с толстыми линзами. На его голове уже красовался, как ни странно, островок лысины. В руках он держал какую-то книгу тёмно-синего цвета.

– Да-да, это я к вам обращаюсь! – заверил он и решительно двинулся ко мне.

Ростом он оказался ниже меня почти на голову, и вообще был похож на Карлсона. Судя по спецовке в которую он был одет, работал парень фрезеровщиком. Подойдя ближе, он сразу перешёл к делу.

– В профсоюз вступать собираетесь? – спросил Карлсон, щурясь.

Я сразу прикинул, что у него очень плохое зрение. Интересно, как его вообще сюда медкомиссия пустила.

– Да как-то руки ещё не дошли, – я пожал плечами. – Я же первый день только.

К профсоюзу у меня всегда была двойственное отношение.

– Меня Вячеслав зовут, я председатель цехового профсоюза, – фрезеровщик протянул мне руку, но продолжил строго на меня смотреть, как на несмышленого мальчишку.

– Ага, приятно, я Ва… Егор, ученик слесаря.

Пожать в ответ руку товарища председателя было достаточно проблематично, потому что я держал обеими руками тяжеленный ящик с инструментом. Вячеслав об этом всё-таки догадался и, чуть сжав мне запястье, таким образом поздоровался.

– А когда руки дойдут? – серьезно спросил он.

– В самое ближайшее время, – я ответил ему улыбкой, давая понять, чтобы пока что он от меня отвязался.

Профсоюз – это, конечно, здорово, но как-то до него сейчас. Дальше и посмотрим. Хотя смотреть особо не на что, всё-таки профсоюз штука довольно-таки добровольно принудительная. Откажешься – и будут на тебя волком смотреть, а при каждом удобном случае припоминать. Зато нет-нет, а порой через профсоюз можно получать путёвки в санаторий или билеты на новогоднюю ёлку. Хотя и тут все равны, но некоторые равнее. Я, например, за сорок лет честного труда и всего с несколькими больничными, а в санатории даже ни разу не был. Хотя билеты на ёлку получал исправно.

– Могу дать вам материал для ознакомления, – отвлёк меня от мыслей Вячеслав и протянул ту самую тёмно-синие книжку, которую держал в руках.

Опять забыл, что у меня руки заняты. Но подтяжечник быстро сориентировался и положил книжку сверху на ящик. Ну да что уж там, грузите, не верблюд, донесу. Карлсон на этом развернулся и молча зашагал прочь. Я скользнул глазами по названию: профсоюзы СССР, год выпуска 1974-й. Интересно, он всем эту книжку сует? «Приводной ремень» от партии в массы, блин. Главное, надо не забывать исправно бабки отстёгивать, какой там профсоюзу взнос? Один процент от зарплаты, кажется? Кстати, а в комсомоле я состою? Должен состоять…

На стене цеха рядом с табло с информацией висел небольшой плакат: «Комсомол. Будь всегда впереди» – но там, конечно, обо мне не могло быть ни слова. Среди собственных документов я комсомольского билета не припомню. Ну, значит, на досуге подам заявление.

Я наконец вернулся к верстаку и поставил ящик. Рабочее место наставника располагалось через два ряда об меня. От моего взгляда не ушло, что на его верстаке лежит точно такой, как у меня, ящичек. Ага! Неужели там у Семена Палыча инструмент, который мне должны были выдать? Мол, ученик на то и ученик, чтобы руку набивать на барахле.

Только тут поправочку надо сразу сделать – мне практиковаться не нужно, за четыре десятка лет руку набил так, что многие операции делаю не глядя.

Наставника не было, на перекур вышел. Поэтому я подошел к его верстаку и махнул ящики. Себе отволок новый инструмент, а наставнику загрузил барахло из инструменталки. Вот теперь у меня были нулячие инструменты. Другое дело.

Я вытащил из ящика свое добро и первым делом переоделся, спрятавшись за металлическим щитом шлифовщицы. Та сделала вид, что смотрит на чертеж, но и я особо не стеснялся – не в раздевалку же идти, ключи у сторожа брать, опять расписываться…

Ждать я никого не собирался и решил начать оборудование рабочего места. Так, что нам нужно… да все нужно. Верстак новый, поставили совсем недавно, и пока что он пуст и чист, как холодильник после новогодних праздников. Кроме столешницы да двух ящиков, по три полки каждый, открытых нараспашку, здесь и нет ничего.

Первым делом я поставил штуцеры на шланг. Подключил его к воздуховоду. Теперь можно пользоваться пневмодрелью и пистолетом для обдува стружки. Последним, кстати, надо будет обзавестись. Судя по другим верстакам, пистолеты здесь, в основном, самодельные. Ничего, сделаем себе такой. А вот пневмодрель у меня уже есть – и не старая, а новенькая. И подключил я её для того, чтобы иметь возможность проковырять отверстия в столешнице. На них с помощью крепежных болтов поставлю тиски.

– Товарищ, сверла не найдется? – обратился я к соседу.

Все это время с соседнего верстака за мной наблюдал здоровый такой парнишка лет двадцати пяти, занят он был размёткой партии дюралевых деталей под фрезеровку. У него я и решил попросить сверло.

Слесарь отложил штангенрейсмас и открыл свою дверцу ящика, явив нажитое за время работы добро. Полки буквально ломились от инструмента – как кухня у повара какого-нибудь царя. Поглазеть на сокровищницу он мне не дал, быстро вытащил деревянную подставку, ощетинившуюся сверлами разного диаметра, и закрыл дверцу ящика.

– Выбирай, – с гордостью сказал он, подвигая ко мне деревянную подставку.

Выбор был действительно большой. От «волосинок»-единичек до сверл двенадцатого диаметра, причем с шагом по миллиметру.

Патрон пневмодрели зажимал сверла до девятки, но я заметил, что сверла в подставке проточены с одной стороны до нужного диаметра.

– Если тебе под болты, двенадцатую бери, – посоветовал он. – Меня, кстати, Дима зовут. Четвертый разряд, пару лет уже здесь работаю. Если какая помощь нужна или по инструменту что – обращайся. Только с возвратом канеш.

Я поблагодарил парня за отзывчивость, взял двенашку, а через несколько минут уже просверлил три отверстия под болты в верстаке. Установил намертво тиски, проверил их работоспособность и про себя отметил, что надо бы обзавестись мягкими губками. Поверхность у тисков была ступенчатая, такими если мягкий металл начнёшь зажимать, вмятины останутся. Взяв у Димы пистолет, я сдул стружку, отошел на пару шагов от верстака и поскреб макушку. По-хорошему тут не только мягкими губками обзавестись надо, а ещё притащить разметочную плиту, получить микрометр, штангенрейсмас, сверла и многое-многое другое. Ну ничего, Москва тоже не сразу устроилась. Мне в свое время, чтобы набить нужным инструментом ящик и обзавестись плюшками, понадобилось несколько лет. Сейчас-то, может, и побыстрее дело пойдет. В том, что я останусь на заводе, я почему-то не сомневался. Чувствовал себя здесь в своей родной стихии. Я принялся разбирать ящик и доставать остальной инструмент.

– Ни фига! – изумился появившийся с затянувшегося перекура наставник.

Он был явно удивлен, что я сумел не только присобачить тиски на верстак, а еще и шланг к воздуховоду присоединить.

– Хе, я думал, мы ща с тобой возиться будем до обеда, пока пятое, пока десятое. Быстро схватываешь, товарищ ученик!

Я коротко плечами пожал. Наставник все же проверил крепления тисков, посмотрел, не стравливает ли где воздух, и, не найдя косяков, хмыкнул себе в усы. А потом разглядел новый инструмент и подвис, явно не понимая, откуда у меня он взялся. Потом все-таки сообразил, зыркнул на свой верстак, перевел взгляд обратно.

Пошевелил усами, но сказать ничего не успел.

– Мне теть Люба сказала, что вы за меня в журнале подмахнули и инструмент получили, спасибо, кстати, – я улыбнулся. – И кстати, я не проговорился, что вы ее бабой называете…

– Э-э… – замялся наставник.

Было видно, что он не знает, что теперь сказать. В итоге завел шарманку про то, что маловато ещё у меня опыта, чтобы работать с новым инструментом.

– Я-то думал как, у меня инструмент чутка полежит, пока ты не натаскаешься…

Но и эту нехитрую, шитую белыми нитками отговорку он договорить не успел.

– Ну что, передовики! – к моему верстаку подошел мастер, прерывая наши обсуждения.

Он держал техпроцесс, и, как у официанта на подносе, на нем лежали детали. Их он вручил моему наставнику. Следом достал из-под мышки стопку макулатуры и положил рядом.

– Смотрю, вы тут быстро управились, а говорил – до обеда возни, – мастер с одобрением посмотрел на моё рабочее место. – Но ученичество – дело хорошее, а план никто не отменял. Разверни до конца смены.

– Пятьдесят шестые! Сергей Алексеич, ну ты… Тю… Ты ж знаешь, что это песня, у нас на них инструмента нет, – Семен Палыч безошибочно определил детали, даже не взглянув на технологию. – Мне пока УСП соберет…

– Что-нибудь придумаешь, – мастер не стал слушать, ободряюще похлопал Палыча по плечу. – Чтобы в ГОСКе до конца смены лежали.

Наставник что-то побурчал себе под нос и пошел за свой верстак, забрав детали вместе с технологией.

– Так, теперь ты, – мастер постучал пальцем по стопке макулатуры на верстаке. – Проштудируй от корки до корки, после обеда проверю, и чтобы как от зубов отлетало.

Я взглянул на макулатуру – это были методические пособия по слесарке и технике безопасности. Полистал пару страниц.

– Как отстреляешься, шуруй в раздевалку, переодевайся – и пойдешь в учебку. Где находится, знаешь?

– Разберусь, Сергей Алексеевич. Когда в цех шел, корпус видел, так что в трех соснах не заблужусь.

Понятно, что ничего я не видел, потому что никуда не шел, но вот в прошлой жизни я мимо учебки лет двадцать туда-сюда ходил, пока завод не закрылся.

– Добро. Обратно можешь не возвращаться, так что лучше сразу забери у табельщицы пропуск и айда в общагу.

– Идет, – про себя я сделал пометку, что живу я все-таки в общаге.

– Вопросы? – он подождал, но лишь пару секунд. – Ну, раз нет вопросов…

Мастер уже собрался уходить, последние слова были простой формальностью, но я его все же остановил.

– А если… я все это уже читал?

– Когда? – удивился Сергей Алексеевич.

– Так в учебке как раз, – я не успел придумать ответ и уцепился за учебку.

– Э-э… по ушам мне ездишь?

– Так можете любой вопрос задать, если не отвечу – ну, значит, перечитывать придется, – я коротко плечами пожал.

– Хм, ладно, – он встал поровнее, как статуя в музее. – А ну-ка назови требования охраны труда в аварийных ситуациях? – мастер прищурился, видимо, считая, что всё это я придумал и на первом же вопросе посыплюсь, как карточный домик.

– Пожалуйста… В каких только? – уточнил я.

– При пожаре что делать? – конкретизировал тот.

Я выдал базу.

– Производственный процесс останавливаем и действуем по плану ликвидации аварий, в частности: отрубаем электричество, сообщаем руководителю, вызываем пожарных. Ну и принимаем меры к тушению пожара, так сказать, имеющимися средствами.

Я поболтал в воздухе руками, мол – действуем.

– А при несчастном случае как действовать? – не сдавался мастер.

– Так-с. Освобождаем пострадавшего от действия травмирующего фактора, соблюдая собственную безопасность. Оказываем первую помощь. Если надо – скорую, и по возможности сохраняем обстановку, при которой произошел несчастный случай. Естественно, если нет угрозы жизни и здоровью окружающих и не нарушен техпроцесс.

– Так. А зачем обстановку сохранять?

– Ну как же. Для проведения проверки и выявления причин с последующим принятием мер. Ах да, еще надо сообщить руководству и специалисту по охране труда.

Сергей Алексеич вылупился на меня, хлопая глазами.

– И правда от корки до корки, во память! Ладно, тогда можешь в учебку прямо сейчас идти. Там дальше тебе, что делать, подскажут. Только по территории не слоняйся, лады?

Я заверил, что никуда кроме учебки не пойду, и сразу после нее направлюсь домой, в общагу. Мастер остался удовлетворен. Потом вместе со мной сходил к табельщице, забрал пропуск и попрощался до завтрашнего утра. Напоследок снова напомнил, чтобы я не шастал по территории, даже если сильно хочется.

– В учебку сразу! И никаких!

– Так точно.

В раздевалку идти не пришлось, я переоделся обратно за тем же щитом, помахал шлифовщице Ире на прощание и вышел из корпуса. Ни в какую учебку, конечно, несмотря на собственные клятвы, я идти не собирался. А вот побывать на той территории, в родном цеху, меня так и подмывало. Территоря завода огромная, и по ней движуться заводские автобусы. Я приметил остановку, с которой каждые полчаса отходил такой автобус на нужную мне территорию, и направился к ней. На остановке не было ни души, хотя, пока я плелся, из соседнего корпуса вышла толстая женщина с завивкой на голове и тоже стала поджидать автобус. У нее в руках я заметил деталь, технологию, а из кармана халата торчал штанген и микрометр. Контролер, значит. Едет разбираться.

– Здрасьте! – поздоровался я, хотя женщину не знал.

Так, из вежливости. Т кивнула в ответ, вытащила из второго кармана книжку и погрузилась в чтение. Хотел спросить у нее, когда будет автобус, но увидел на остановке расписание. Вовремя я пришел, ждать всего несколько минут, если верить большим часам на корпусе.

И действительно из-за угла корпуса вывернул автобус свеженький ЛАЗик, только с контейнера. У меня аж в груди защемило, когда я увидел водителя. Дядька Борька, епрст! Молодой еще совсем, в своей фирменной кепи! Дядю Борю я знал не просто хорошо, а как родного, мы ведь с ним на одном этаже жили. Когда я помоложе был, то бегал к нему, совета спрашивал, а потом, когда подрос, могли вместе и рюмочку раздавить да о жизни потолковать.

Толстая тётка тем временем поднялась со скамейки на остановке и вышла к автобусу, книгу убрала, а вот на меня покосилась с удивлением. Видимо, при виде дяди Бори я заметно так засветился, как гирлянда.

Автобус остановился у павильона, но дверь не открыл. Дядя Боря вылез из кабины, мельком взглянул на меня, естественно, не узнал и, обойдя автобус, полез в двигатель. Я только сейчас заметил, что из решетки радиатора поддымливает или парит.

– Приехали, кажись, – водитель в сердцах махнул рукой.

– Так мы едем? – недовольно забурчала контролер.

– Приехали уже, вскипел! – эмоционально повторил дядя Боря. – Так что другой автобус ждите, товарищи. От вас, кстати, в гараж звякнуть можно?

Контролер отказывать не стала, и они вместе с дядей Борей зашли в корпус. Я так и остался стоять, провожая их взглядом, хорошо не с открытым ртом. Знакомого человека из собственного прошлого я видел впервые. Однако подходить и заговаривать с дядей Борей я не стал. Какой, в конце концов, смысл? Не уследишь ещё за собой и ляпнешь что-то.

Но вот желания попасть на ту территорию только прибавилось. Хотелось поскорее очутиться в собственном цеху, вдохнуть знакомый запах, увидеть большинство тех людей, которые за годы работы стали мне по-настоящему близкими. Ну и, конечно, на самого себя мне тоже не терпелось поглазеть. Я в это время молодой был, дурной – в поле ветер, в жопе дым.

Отсюда до той территории примерно полчаса пешком. Ничего, тело теперь новое, молодое, а пешие прогулки – дело полезное. Я решил пройтись, а заодно поглазеть на родной завод. Однако долго идти не пришлось.

Сзади посигналили, и меня обогнала кара, автомобильчик с электрическим двигателем. Красный, с небольшой кабиной, куда при достаточно компактных размерах могли поместиться два человека. Использовали такие машинки для перевозки по территории завода всего, что душе угодно. Эта кара была загружена большими металлическими болванками, а за рулем сидел худощавый паренёк в одних штанах и в панамке, майка переброшена через плечо.

– Тебе куда? Давай подвезу!

И вот мы уже ехали по дороге. Парень оказался весёлый, звали его Вадим, и он с удовольствием брал попутчиков, чтобы не скучно ехать было. Общительный, он сигналил и приветственно вскидывал руку каждому, кто встречался на пути. И параллельно вкратце рассказывал мне, кто эти люди.

Я тоже рассказал ему в двух словах о себе и заметил, что едва Вадим услышал номер цеха, в котором я работаю, сразу поморщился.

– Как тебя в этот гадюшник-то угораздило, нормальный же, вроде пацан! – захихикал он.

Я комментировать не стал. Мы как раз остановились у до боли знакомого корпуса.

– Давай, дружище, если что надо – обращайся, своим людям всегда помогу! – Вадим напоследок посигналил и уехал.

А я окинул взглядом корпус, внутри которого располагался мой родной цех. Набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул и решительно двинулся к воротам.

Ну здравствуй, моё настоящее прошлое…

Глава 5

О да!.. Я с наслаждением втянул носом знакомый запах… эмульсии? Жженого масла? Старых досок, которыми все еще была укреплена крыша? Старый цех пах по-особенному, и этот запах не разгадать до конца и не перепутать с чем. Запах шел из открывшейся у меня перед носом двери.

– Так вот, я ему говорю, где в чертеже написано то, что вы в техпроцессе пишете? – из корпуса в курилку вышли трое мужиков. Все до одного – старые знакомые из бригады наших товарищей по цеху.

Я сам собою замер. Меня все трое смерили взглядом, но, не узнав, быстро вернулись к разговору.

– А он че? Брак на кого вешать?

– Ниче, стоит зенками хлопает… товарищ, у тебя огоньку не найдется? – спохватился Ленька Абрикосов и обратился ко мне, похлопав себя по карманам. – Спички-то я в цеху забыл!

Я покачал головой – по прошлой жизни ближе к полтиннику вредную привычку бросил, и в этой не собирался даже начинать.

Мужики снова потеряли ко мне интерес, а я шмыгнул внутрь, сразу же попав в подзабытую, но такую знакомую атмосферу.

Огляделся.

Высоко на потолке поскрипывали светильники, гудели какой-то своей какофонией станки. Туда-сюда сновали люди, кто с тазиками с деталями, кто с подшивками техпроцессов под мышкой… рабочий день советского предприятия шёл полным ходом.

Впереди за поворотом меня встречал фрезерный ряд. Я решительно двинулся туда, когда дорогу мне перегородил мужичок с жиденькими усами, которые он, несмотря ни на что усердно отращивал и видно. что лелеял.

– Ты инженер техники безопасности? – буркнул он, дырявя меня таким взглядом, будто собрался проковырять отверстие насквозь сверлом на двадцать.

Его, кстати, мужик держал в руках.

Ого, мастер! Витька? Да, Витька Белоусов, мастер первого участка. Сейчас его было уже не узнать. Я-то привык видеть его малость постарше, Витька был одним из тех работяг, кто после закрытия старого завода устроился на новый. Правда, последние пару лет здоровье у него было ни к черту, он не вылезал с больничных и сильно изменился, весь как-то посерел и поблёк. Он, как и я, был свидетелем той страшной аварии на старом заводе, то есть на это, нынешнем теперь… и серьезно пострадал.

– Так, ну смотри, – не дождавшись от меня ответа, Белоусов перешёл к сути своего дела: – Ставим приблуду вот тут, – Белоусов ткнул в пространство за моей спиной. – Я щас слесарей попрошу дырок под болты наделать…

– Нет, – я медленно покачал головой. – Я не инженер. И к отделу по технике безопасности отношения не имею.

– Блин, – Белоусов отмахнулся в сердцах, развернулся и пошагал к слесарному ряду. – А я ему, как идиот, рассказываю, куда ставить будем. Тьфу!..

Как ни крути, хоть старый, хоть молодой, а Витька всю жизнь оставался напористым и взбалмошным мужиком. Мировой мужик, если пить, то так, чтобы на ногах не стоять, если любить – то так, чтобы без остатка. Ну и если работать, то впахивать. Не зря ветерана социалистического труда получил и всегда в передовиках числился.

Я проводил Витьку взглядом и двинулся во фрезерный ряд, по пути встречая знакомые лица. Ловил на себе ответные взгляды, не сказать, чтобы шибко дружелюбные. Когда кто-то посторонний приходил в цех, он всегда становился объектом пристального внимания. Кто это, с чем пришёл? К незнакомым людям или новеньким на производстве сначала присматривались, чтобы понять, пускать их в коллектив или нет. Ну а на тех, кто не был в спецовке, смотрели ещё пристальнее. Все-таки разделение на свой – чужой было развито на заводе испокон времён.

К фрезеровщикам пришлось идти вслед за Белоусовым, через слесарей. Большинство народа на слесарных участках было занято работой. Кто детали размечал, кто подшивку с технологией изучал, кто работал за станками. У слесаря ведь чаще всего как – своего станка, прикреплённого лично к рабочему, ни у кого нет (если только речь не об уборке). Кто первый станок занял, тот и работает. Другое дело – фрезеровщики, вся фрезерная работа у которых проходит за станком, тут уж в очереди не постоишь, к своему станку привыкаешь, прекрасно знаешь его особенности и на что он способен. Менять станок никто не любит, вот и я все десятилетия, которые отпахал от звонка до звонка, проработал всего на двух станках. А свой первый и самый любимый всегда помнил. И тут… И тут я увидел, и сердце замерло, а потом чаще забилось. Ух… Вот он, кормилец! Как будто меня ждал. Еще не старый и не покрыт чернотой мазута, не поцарапан стружкой, в родном сверкающем окрасе. Я залюбовался даже. Бесконечно можно смотреть на три вещи: горящий огонь, бегущую воду и свой первый станок…

За станком не было никого, тиски пустовали, хотя вокруг рабочего места была уже рассыпана стружка. На столике на колесиках лежал чертеж, тут же коробка с деталями и штанген. Несмотря на косые взгляды других фрезеровщиков, тоже мне знакомых, я встал на деревянную решетку и, уперев руки в боки, осмотрел рабочее место. Кнопки ещё не затертые, ручки все целые… хоть становись и работай! Детали даже знакомые – я покосился на ящик с партией 72-й позиции. Шла первая операция – фрезеровка площадки заподлицо. Пару деталей были размечены слесарем для настройки. Я поморщился. Ну кто так работает? Эх, не то пальто, тут допуск километровый, и никакая размётка в принципе не нужна, а вот самодельная приспособа для 72-х пригодилась бы. Зажимаешь по четыре штуки, раз – настроился и попер.

Эх, руки так и чешутся.

– Але! – послышалось из-за спины. – Тебе чего надо?

Я обернулся и даже вздрогнул, увидев перед собой своего первого наставника. Когда я пришел на завод, именно он с нуля учил меня премудростям фрезерного дела. Кстати, именно вместе с ним мы и придумали приспособу для 72-х, когда я начал их фрезеровать. Одну деталь из партии он и держал в руках, видимо, показывал контролёру, потому что под мышкой у дяди Толи была зажата маршрутная карта с проставленной отметкой БТК.

Сейчас наставник смотрел на меня с подозрением и одним глазом косился на открытую тумбочку – не утянул ли я чего. Барахла у дяди Толи всегда было хоть отбавляй, все нужное, все для работы.

– Да так, осматриваюсь, – пожал я плечами.

Пока я ученик, это ещё прокатит как отмазка. Понятно, что рабочее место – это святая святых, и посторонних тут никто терпеть не будет.

– Ну, удовлетворил любопытство, студент? – крякнул мой прежний наставник. – Надеюсь, ты никакие кнопочки не нажимал и за рычажки не тянул?

Я заверил, что не сбивал ему настройки, но старый фрезеровщик всё-таки проверил всё сам.

– Дядь Толь! – обратился я и тут же мысленно себя ругнул.

Наставник-то ещё не представлялся нынешнему мне.

– Хотел чего?

– Просто поглазеть, – честно ответил я. – Первый день на заводе, на проходную шел и…

– Ты с какого цеха? – перебил, прищурившись, дядя Толя.

– С седьмого.

На это он нахмурился.

– Вот и шуруй туда! У меня работы навалом.

Спорить я не стал, пока на слово погрубее не нарвался. Дядь Толя никогда не лез за словом в карман, и мог обложить трёхэтажным так, что любые уши завянут. А тут ещё седьмой цех. Это им как красная тряпка.

Старый фрезеровщик положил детальку, которую держал в руках, на станок и сменил гнев на милость, когда я уже развернулся и делал вид, что собрался уходить. Я знал, его повадки.

– Ты технолог ихний или кто будешь?

– Не-а, я Мишку ищу… ну, вашего ученика!

Я произнёс свое прошлое имя и затаил дыхание. Старый фрезеровщик задумался, посмотрел на меня внимательней и буркнул:

– Нет тут таких!

Точно! Теперь я сообразил, что и быть не должно, я же в это время срочку в армии еще прохожу, дни до дембеля считаю и аксельбант плету…

Я взглянул вдоль фрезерного ряда, мужики-фрезеровщики быстро потеряли ко мне интерес и занимались рабочей рутиной. Можно было пройтись и поглазеть на знакомые рожи, но без спецовки, когда вокруг раскалённая стружка летит – идея так себе. Я решил продолжить свою стихийную экскурсию по главному проходу.

В голове постепенно устаканивалась мысль о том, что это совсем другая жизнь. Новая. Я больше не знаю людей, которые были когда-то близкими, а они не знают меня. И надо бы как-то к этому привыкать. Все же в удовольствии увидеть старых товарищей по бригаде я себе отказывать не стал. Сходил даже во внутрицеховую курилку, не обнаружив их на рабочих местах. Но и там только встретил по второму кругу Белоусова – тот, высунув язык, что-то с усердием записывал в блокнот. Оно и понятно. Конец квартала, мастеров сверху нагружают так, что дым коромыслом из одного места. Ни минуты свободной. План – первое слово, которое мастер узнает, попав на завод, это как у ребёнка первое произнесённое слово – мама.

– Тебе чего? – отвлёкся Белоусов от своего занятия.

– Да мужиков ищу, – я назвал фамилии своих корешков по прошлой жизни.

– Дак в отгуле. Оба. – Белоусов вернулся к блокноту, прежде взглянув в сторону ворот корпуса.

От корпуса до проходной было буквально пять минут ходьбы. Я побрел вдоль центрального прохода, но на половине пути замер, несмотря на жару, неприятный холодок тронул спину. Ворота корпуса открылись, и в проходе появился трактор с телегой-прицепом. А вот на нем – огромная трансформаторная будка… та самая, из-за которой через три года здесь вспыхнет сильный пожар. Я почувствовал, что мне будто воздуха не хватает, я знаю, что случится, а все сейчас беспечны и не ведают, что кого-то из них не будет в живых через три года. Комиссия даже спустя много лет не установила, что явилось причиной возгорания. Головешки сильно не поисследуешь. Но последствия были самые печальные – рабочие, в момент ЧП работавшие за станками, получили сильный удар током и… я прогнал воспоминания.

Вовремя.

Трактор заехал в корпус, начал заворачивать, пытаясь развернуться на пятачке, чтобы разгрузиться. Твою маковку, я заметил, что трансформаторная будка не проходила по высоте. Двое молодцев с флажками, контролирующие транспортировку, устроили себе перекур, полагая, что дело в шляпе. И потому не увидели, что будка сверху уперлась в ворота.

– Э! Мужики! Стопоритесь! – закричал я, бросившись к воротам.

Понятное дело, через шум работы цеха мой крик никто не услышал. Трактор проехал дальше, будка начала крениться и заваливаться.

Бабах!

Многотонная конструкция грохнулась на бетонный пол, переворачивая и всю телегу. Грохот стоял такой, что даже шум станков показался шёпотом. Все мигом уставились на ворота. Работяги ринулись к центральному проходу, бросая работу.

– Ядрен батон! – Белоусов вскочил, выкинул окурок и бросился к месту происшествия.

Выбежал начальник цеха и оба зама.

И всего через пару минут возле ворот столпился почти весь корпус.

– Вы чего натворили? – начальник цеха схватился за голову. – Идиоты рукожопые! Вредители!

Тут я был с ним полностью согласен – но помалкивал.

– Да погоди сразу орать, Николаич, – запыхтел один из мужиков с флажком. – Кажись, обошлось… мужики, а ну-ка, помогите поднять эту бандуру!

Просить дважды не пришлось. Работяги в охотку бросились на помощь. Будка, однако, была слишком тяжелой, чтобы таскать ее на горбу, потому получалось скверно.

– Чего встал, помоги! – бросил мне один из ротозеев с флагом.

Но и с моей помощью дело дальше не пошло.

– Погодьте, мужики!

Белоусов, видя, что ничего путного не получается, решил пойти другим путем. Подскочил к мусорному контейнеру, закатил его под накренившуюся будку, чтобы та половина, что всё еще стояла на телеге, тоже не грохнулась на пол. И, не приведи господь, никого не задавила.

– Леня, аккуратненько вперед проедь! – попросил он тракториста.

Задумка была понятной и логичной. Тракторист поддал газу, трактор покатился, будка медленно сползла с телеги, как по рельсам, и легла на мусорный контейнер. Тот нагрузку принял, все-таки надежная металлическая конструкция. Трактор отъехал, а будка осталась у ворот, удерживаемая контейнером.

– Ну вы даете! – начальник обошел будку, осмотрел характер повреждений и с облегчением выдохнул.

Выглядела она вполне себе невредимой. Но я то знал, что будет с ней потом.

– Где Данила? – зарычал начальник на Белоусова.

Тот молча кивнул и, не задавая лишних вопросов, отправился за Данилой.

Данилой был наш механик, занимавшийся монтажом оборудования. С выпивкой он всегда был на «ты», и в своё время Данилу выгонят за это дело за забор. А потом на него спустят всех собак, посчитав виновным в аварии из-за неправильного монтажа этой самой будки. Неправильное… оно, может, и было неправильным, но теперь перед моими глазами, судя по всему, открылась настоящая причина случившегося несколько лет спустя.

Отнюдь не в монтаже было дело, вернее, явно не только в нём. Будка наверняка получила скрытые повреждения после падения. Просто мы их пока не видим.

– Вы бы проверили, не сломалось там что, мужики? – решил вмешаться я.

Никто, кроме меня, не мог себе сейчас даже представить, к чему это приведёт в будущем.

– А ты вообще кто такой? – насупился начальник.

Кажется, моё вмешательство возымело обратный эффект.

– Рабочий, на проходную шел, – ответил я.

– Дорогу, может, подсказать? – тут же вмешался один из замов.

В принципе, такого «ласкового» обращения хватило бы, окажись на моем месте юный и нежный заводской ученик. Но я тушеваться не стал.

– Я как-то сам найду, а вот тебе проверить будку не помешает, всё-таки не декорации устанавливаете. И если что-то неисправно, у вас всё оборудование к чертям сгорит, – с ударением произнёс я, глядя заму прямо в глаза. – Оно тебе надо?

– Давай шуруй, куда шёл. Советничек, блин, нашелся, – послышался голос одного из токарей.

Я повернулся к работяге, сразу узнав Серегу Остапчука. Мужик он был неплохой, но тут ведь дело какое – на заводе на грубость отвечать надо только грубостью. Иначе заклюют, все-таки коллектив мужской, по большей части, не институт благородных девиц.

– Я-то пошурую… только прямиком в отдел по технике безопасности, – отчеканил тогда я.

Тяжелый грохот, с которым сверзилась будка, будто всё ещё стоял у меня в ушах, и я подумал, что, может быть, даже кричу.

– Щас, Николаич…

Возникать, закатывая рукава, начал другой работяга, физиономию которого я не припомнил, но начальник вмешался. Почуял, что жареным запахло.

– Погоди, Мишка, ты тоже на пацана не наговаривай, он же помочь хочет и правильные вещи, между прочим, говорит. Как тебя зовут? – он повернулся ко мне.

– Егор.

– Так вот Егор, ты не кипишуй – сейчас наши механики придут и всё оценят, а потом мы, конечно же, сообщим куда надо, чтобы кто надо на будку посмотрел.

– Тьфу, да кто он такой, ещё не хватало, чтобы указывал… – послышалось из толпы.

Блин, дураки… – подумал я, – за ваши же шкуры переживаю.

Позиция начальника была мне во многом понятна. В цеху давно были проблемы с электричеством, которое из-за старого трансформатора подавалось с перебоями. Я припоминал, как мужики в свое время рассказывали, что цех мог по часу простаивать без энергии. А нет электричества – значит, нет работы, а выходит, и показателей. Причём у всех, так сказать, звеньев производственной цепи. План не выполняли работяги, как следствие – мастера, и уже по итоговым цифрам шею взмыливали начальнику. Цепная реакция получалась.

Возразить на слова Николаича мне было нечего, и я пошёл к выходу. По пути встретил Белоусова, шедшего на пару с Данилой. На удивление, механик был трезв как стёклышко. Пьяного Данилу я знал очень хорошо, всё-таки он мне не раз и не два станок чинил, да и в целом работал нормально. Но в соответствующие инстанции мне обязательно надо будет наведаться. Правда, увы, даже это ничего не изменит. И начальник, и механик, и инженер по ТБ всё равно разрешат монтаж будки. Тут к бабке не ходи – план должен быть выполнен.

Размышляя, можно ли что-то сделать, я прошагал по заводской аллее и подошел к проходной. Ладно, время, чтобы вернуться к этому вопросу, у меня еще будет. А сейчас… здравствуй, новая молодость! Выйдя через турникет, я с предвкушением огляделся и легкой походкой отправился к заводской общаге. Идти пару кварталов.

Проблемы приходилось решать по мере их поступления. Сейчас проблемой было то, что с памятью прежнего владельца этого тела у меня нелады. В какой комнате жил мой реципиент, я попросту не помнил. Да, ключ от комнаты лежал у меня в кармане… но не стану же я ходить по этажам и совать его в личинку каждого замка, пробуя – где подойдёт, а где ошибся адресом. Хотя такой вариант тоже можно испробовать, но это если других не останется. Вообще я совершенно не помнил себя нынешнего, как жителя общаги. Ну не было у меня среди соседей Егора, хотя жителей я знал очень хорошо, всё-таки общага – одна большая семья.

Рабочий день на заводе был в самом разгаре, однако кто-то был дома – откуда-то сверху доносилась музыка. Зайдя внутрь, я обнаружил, что на вахте никого, и тётя Клава куда-то отошла. Тётя Клава была вахтершей в нашей общаге много лет, и когда я в далёком будущем выселялся отсюда на квартиру, полученную от завода, она все ещё работала.

Я подошел к вахте в поисках корреспонденции, обычно здесь собирались письма для жильцов. Если бы какое-то письмо предназначалось мне, задача была бы решена – так я узнал бы номер своей комнаты. Но увы, корреспонденции на вахте не оказалось.

Я перевесился через стойку, заглянул на стол вахтёрши, но и там кроме журнала «работница» да книги, обернутой поверх обложки в газету, ничего не нашел.

– Егор, ты чего там забыл на моем столе!

У вахты неожиданно возникла тетя Клава. Я про себя отметил, что музыка сверху стала играть потише – видимо, визит вахтерши подействовал.

– Да смотрю, не пришло ли мне какое письмецо, теть Клав? – нашелся я.

– Тю, так утром все письма разобрали, ты ж свое тоже забирал. Светился, как блюдечко, когда дама сердца написала!

У меня есть дама сердца? Интересно…

– Ну мало ли, – я коротко пожал плечами.

Тетя Клава улыбнулась мне светлой улыбкой, что у неё всегда получалось отлично. Следом надела очки, взяла книгу, но перед тем, как продолжить чтение, добавила:

– Там сегодня наша молодежь день рождения празднует, если хочешь с ребятами познакомиться – обязательно загляни, ты ж, вроде, парень непьющий?

– Нет, – твёрдо ответил я.

– Вот и хорошо, главное, на их уговоры не соглашайся. А то будет вот это вот – ты меня уважаешь… а слабо…

Она поморщилась – понятно, пьянки ей уже много крови попортили. Я кивнул, хотя понятия не имел, о ком речь. Ни на какой день рождения идти не хотелось. Да и вообще гулянки, конечно, в общаге официально не приветствуются, но тетя Клава добрая и по случаю дня рождения могла пойти навстречу.

– Ладно, теть Клав, пойду я. Рад был вас видеть.

Не говорить же, что я номер собственной комнаты забыл. Разное бывает, кто ж спорит, но уж лучше меньше афишировать свою инородность. Тем более, есть еще один способ узнать своё место жительства – я покосился на листок графика дежурств по первому этажу. Моей фамилии там не было, зато возле фамилий постояльцев значились номера их комнат. Похожу по этажам, поизучаю графики – и вуаля.

Листочки такие действительно были на каждом этаже, память не подвела. Вот только, пройдя аж на четвертый этаж, я нигде не увидел своей фамилии. Озадаченно поскреб макушку и уже собрался спускаться и продолжить обход. Музыка, кстати, доносилась потише потому, что та самая молодежь дверь на общую кухню закрыла.

Я уже двинулся к лестнице, как одна из дверей за моей спиной скрипнула, а через секунду послышался деичий голос:

– Опять ты, сосед?

Глава 6

Голос принадлежал моей новой знакомой – Тане, девчонке, которую я встретил сегодня в инструментальной кладовой.

– Хотя, наверное, не опять, а снова? – заулыбалась она.

– Привет, соседка! – подыграл я, видя явно позитивный настрой.

Выходит, я с Танюхой уже знаком, и там, в инструментальной, была не первая наша встреча. Чего ж она тогда стеснялась? Вроде не из стеснительных, как я посмотрю.

На ней уже не было грубого халата, зато был красный сарафан в белый горошек, чуть выше колена. Я с трудом заставил себя отвести взгляд от ее точеных ножек, фигурка у Танюхи была на загляденье. Поймал себя на мысли, что это пятьдесят лет назад было возможно, чтобы такие красотки приходили работать на производство. И ничего в этом зазорного они не видели, наоборот, гордились своей работой. В двадцать первом веке таких в цех и насильно не загнать.

– Э-э… – я защелкал пальцами, припоминая ее имя. – Татьяна, если верно запомнил?

Девчонка восприняла это по-своему, считая, что я так шучу, и звонко захихикала.

– Да Танька, Танька, скажешь тоже… А ты чего так рано? Случилось что? Говорил же – до четырех! И вообще, как первый день прошел?

– Отпустили рано. Видно, не пригодился.

– Ты что, на учебу не пошел? – прищурилась она.

Ученикам и работникам, которые должны были повышать разряд, полагалось посещать в рабочее время учебный корпус. Но я, по понятным причинам, сегодня пропустил свой «школьный час».

– Не-а, я, оказывается, все их методички уже знаю, с училища помню, – улыбнулся я.

– Хорошо тебя в ПТУ учили, – снова хихикнула она. – А теперь куда собрался?

Я кивнул на табличку с фамилиями дежурных по этажу.

– Хотел уточнить у теть Клавы, когда у меня дежурство. Планы составляю. Люблю, когда все по полочкам.

– Ой ли? – Танюха вскинула бровь. – Ты же говорил, что не будешь убирать, даже если тебя выселять начнут! Мол, не мужское это занятие мешковиной по полу возюкать. Хи-хи…

Еще новые вводные. Прежний я, видимо, решил на девчонку впечатление провести. Не знаю, выполнил бы ли я прежний свое обещание, но у меня нынешнего юношеского максимализма, понятно, не имеется. Чего выделываться? Ни к чему, кроме ненужных проблем, такие вот слова не приводят.

– Ну-у, – я развел руки. – А кто ж будет вместо меня? Убирать-то всё равно надо. Выселить меня никуда и не выселят, но соседей подставлять не дело. Не по-товарищески.

– Ясно. Не беспокойся, Егор, теть Клава обязательно тебя в график внесет. Тут уж без вариантов. Это она пока просто не успела, ты ж только заехал, – Танька пожала изящными плечиками. – Ладно, мне некогда с тобой языком чесать. Дел невпроворот!

Она развернулась и зашагала по коридору, к кухне, именно туда, откуда из-за закрытой двери доносилась громкая музыка.

– А ты-то сама чего раньше ушла? – мне почему-то не захотелось её отпускать, наверное, не налюбовался.

– Егорушка, ты почему невнимательный, – Танюха мне подмигнула. – Вообще-то, у Мити сегодня день варенья!

Еще бы знать, кто такой этот Митя, но я не стал закапывать себя. Какая разница, кто он? Тут главное, что губу мне, похоже, закатать придётся. Судя по всему, Танюха – девушка несвободная. И тут гадать на кофейной гуще не надо – Митя, скорее всего, её молодой человек. Кстати, я задумался ещё и вот о чем – Танька нынешняя была совсем не похожа на ту застенчивую девчонку, которую я встретил в кладовой, ее как будто подменили. Тут она прям хозякай-хозяйкой.

– Кстати, Егор! – Танюха с грозным видом уперла руки в боки. – Я понимаю, что Митяй собирает гостей в шесть и все такое, но, может, поможешь нам с Яриком? Если что, отказы не принимаются!

Ладно. Я отказываться и не собирался. Будет лучше, если я проведу ближайшие час-два с Таней. Попробую выведать у неё побольше информации, чтобы не ставить себя ежеминутно в неловкое положение, как получилось с уборкой или с тем же днём рождения, а которым я ничего не знал. Тем более, что и номер комнаты я ещё не вычислил.

Интересно, а подарок у меня хоть есть для этого Мити?

– Ну пойдем, – кивнул я.

Мы прошли к кухне, открыли дверь – и из проема навстречу тут же вырвались звуки громкой музыки. Я, как фанат старого доброго рока, сразу понял, что за вещь играет. Альбом вокального трио Линников «Зодиак» в инструментальном сопровождении группы «Машина времени». Ух! Помню, какая это была встряска в свое время.

На табурете сидел парень, занятый чисткой картошки. На полу же стоял тазик с водой, где купался уже очищенный картофель. Шкурки он выкидывал в стоящее рядом пластмассовое мусорное ведро. Паренёк не заметил, что мы вошли, и в такт музыке попокачивался туда-сюда на табуретке. Таня подкралась к нему но цыпочках.

– У-У!

Тот вздрогнул, выронил недочищенный клубень в тазик. И тотчас сделал музыку тише.

– Быстрее, блин, дверь закрывайте, а то теть Клава с меня три шкуры спустит!

Я прикрыл дверь, и Ярик было собрался снова накрутить громкость, но Танька шутливо шлепнула его по руке, потянувшейся к регулятору громкости.

– Да сделай ты потише! Уже голова от твоей музыки раскалывается! Бу-бу! Бу-бу! Лучше посмотри, кого я на помощь привела!

Ярик препираться не стал, повернулся ко мне лицом.

– О, Егор! Отстрелялся уже? Давай тогда помогай, вместо меня картошку почисти, будь другом! – Ярик положил ножик и потянулся за вафельным полотенцем, руки вытереть.

Я ответил не сразу. Просто мне надо переварить. Вон, оказывается, что за Ярик. Ярослав Колисниченко! Один из моих лучших друзей молодости, наравне с Димкой… погодите, так теперь понятно, день рождения какого Митяя мы празднуем. Димки Буравкова! Потому что где Ярик, там и Димка, ну и наоборот. Раньше в этой цепочке я тоже был… Я с трудом сдержался, чтобы не подойти к Ярику и как следует обнять. Друг выглядел ровно таким, каким я его запомнил.

А видел я его последний раз больше сорока лет назад, когда на заводе случилась та самая катастрофа. Ярослав погиб, когда ему едва стукнул тридцатник. И вот он живой и невредимый, молодой и жизнерадостный…

Пока я все это обдумывал, Таня и Ярик начали спорить, кому теперь чистить картошку.

– Вообще-то Егор пришел мне помогать! – выдвигала аргументы Танюха. – Ты сам сказал, что тебе ведро картошки – на раз плюнуть, а копошишься уже час!

– Сказал… – отмахнулся Ярик. – Да, блин, нож тупой и картошка с глазками. А еще палец порезал. Егор, давай ты, а я ей помогу?

Я знал Ярика как облупленного. Если сейчас пойти у него на поводу, то потом он сядет на шею и ножки свесит.

– Не-е, Ярослав, я картошки в армии столько начистился, что тебе и в страшном сне не снилось. Поэтому давай как-то сам, тем более, меня уже себе в помощники забрали, – подмигнул я девушке.

– Ладно, – Ярик обречённо вздохнул, взял обратно нож и вытащил недочищенную картошину из тазика. – Валите тогда, я хочу музыку погромче послушать!

Я подметил, что до моего здесь появления Танюха успела освободить пространство посередине комнаты. Скорее всего, будем ставить сюда столы. Было душно – вместо того, чтобы открыть нараспашку окна, ребята только приоткрыли форточку. А на конфорках плиты кипели кастрюли.

– Так-с… Что делать? – уточнил я.

– Да вот столы надо принести, застелить и посуду расставить, – сообщила Таня.

Она замерила расстояние от Ярика, сидевшего у окна, до входной двери, задумалась и объявила вердикт.