Чудовищный розыгрыш (серия: Аз Фита Ижица. Часть II: Хаос в калейдоскопе. Книга 4) бесплатное чтение

Сон наяву

Мобильник заурчал и пополз по столу. Ира потянулась за ним, одновременно приглушая звук телевизора, самозабвенно излагающего новости.

– Да, Жень, я слушаю.

– Можно к тебе?

– Заходи.

Ира вернула телефон в исходное положение и, восстановив громкость звука, снова отдалась потоку информации.

– Опять телевизорочасы за всю прожитую жизнь навёрстываешь?

Только после того, как отзвучал Женечкин голос, Ира оторвала взгляд от экрана. Она потянулась к пульту, но Женечка её опередил и решительно выключил телевизор.

– Палладина, в жизни бы не поверил, что ты способна месяц просидеть с утра до ночи перед телевизором!

– Месяц исполнится только послезавтра. Так что, не преувеличивай, – полуотрешённо изрекла Ира.

Женечка вытаращился на неё. Его сердце начало бить по рёбрам так, что аж рубашка подёргивалась.

Ира ухмыльнулась его реакции.

Через день действительно исполнялся ровно месяц с того памятного утра, когда Ира пришла в себя в своей постели, будучи найденной накануне вечером без сознания у двери собственного дома после таинственного двухмесячного отсутствия.

Первые несколько дней она с полным погружением, исключавшим возможность общения, штудировала книгу «Драконы. Миф и реальность», а потом, с не меньшим погружением отдалась выяснению того, чем же занимается телевидение России.

Женечка ежедневно заходил к ней, но она, если и удостаивала его чем, так только взглядом из ниоткуда в никуда.

Несколько больший кусочек внимания получал от неё Лёша. Женечка набирал его номер, и Ира бодрым голосом говорила сыну в трубку «Привет!» и «Всё просто замечательно!».

– Что-то я Татьяну Николаевну давно не видела, – ещё менее отрешённо сказала Ира, когда несколько снизилась интенсивность подёргиваний Женечкиной рубашки.

– Её Гена отдыхать куда-то отправил, – ответил Женечка почти ровным голосом, одновременно сканируя Иру взглядом.

– Она скоро вернётся?

– Как только ты в норму придёшь.

– Она столько не выдержит. – Ира засмеялась.

– Очень может быть. – Женечка улыбнулся. – Соскучилась?

– Да. Только вроде раз и видела.

– Верно. Гена позволил ей убедиться, что с тобой всё в порядке, и сразу отвёз в аэропорт.

Женечка набрал в лёгкие воздуха для следующей фразы, но обнаружил, что Ира вновь взирает из ниоткуда в никуда, как и весь предшествовавший без малого месяц.

Он удалился на кухню, приготовил завтрак, дождался, пока Ирино тело, в почти полном отсутствии своей обладательницы, поглотило его, убрал со стола и вымыл посуду. Когда Женечка закрыл кран, прервав шум воды, из гостиной вновь доносился радостный щебет телевизора.

Обложившись подушками, Ира полулежала на диване, безучастно взирая на экран. Её грудь периодически вздымалась от дыхания, а глаза иногда моргали. Других признаков жизни она не подавала.

Женечка окинул Иру взглядом и со вздохом удалился.

Едва стихли Женечкины шаги в недрах цоколя, безучастность исчезла из Ириных глаз. Чуть выждав, Ира встала и поднялась в кабинет. Там она извлекла спрятанный между книг листок с записанным от руки достоянием Точки Выбора и в который раз перечитала:

«Было – НАЙТИ. Стало – ПОНЯТЬ. СВЕТ – Радный; Радный и я. Человеческое – Гена. "Некое средство" – Женечка и Гиала».

– Если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь, – сказала Ира самой себе вслух, вернула достояние Точки Выбора в избранный для него без малого месяц назад тайник и, взяв ручку и чистый лист бумаги, спустилась вниз.

– Батюшки! – ошеломлённо мяукнул Лоренц, оказавшийся в кресле одним большим прыжком с верхней ступеньки лестницы, ведущей в цоколь. – А Женечка, похоже, прав! Наша Ирочка, по всей видимости, действительно возвращается, что…

– Секундочку, – прервала его Ира, глядя на экран телевизора, как хищный зверь, выслеживающий добычу из засады.

Поднявшийся вслед за Лоренцем Зив подошёл к Ире вплотную и внимательно заглянул ей в глаза.

– Зив, подожди. – Ира отстранила его рукой, чтобы он не загораживал своей громадной лохматой головой экран.

Она ещё несколько секунд вглядывалась в телевизор с напряжением готового к прыжку хищника, а потом записала что-то на листе бумаги.

– Ещё минутку, – сказала Ира, взяла со стола мобильник и, сверяясь с записью, набрала номер. – Здравствуйте, я звоню по объявлению. ......... Да. ......... Могу. ......... До встречи.

– Что это значит? – гавкнул Зив, возвращая свою голову в пространство удобное для заглядывания Ире в глаза.

– Ничего сверхъестественного. Я на работу устраиваюсь.

– Чего?! Куда ты устраиваешься? – удивлённо промурлыкал Лоренц с добротным оттенком язвительности.

– На работу.

– Кем и куда, если не секрет? – спросил Зив, продолжая таращиться Ире в глаза.

– Дизайнером в рекламное агентство.

Ира встала и отправилась в спальню переодеться.

– Гениальная идея!!! – уже откровенно язвительно мяукнул Лоренц, следуя за ней.

– Я тоже так думаю. – Ира проигнорировала переизбыток сарказма в голосе своего кота и закрыла дверь перед его носом.

Лоренц попытался выразить недовольство, но на него рыкнул Зив. Судя по удаляющимся шагам, они спустились обратно в гостиную. Правда, когда Ира сама вновь оказалась там, их и след простыл.

– Женечке пошли ябедничать, – пробормотала она.

Догадка подтвердилась, едва Ира спустилась в цоколь.

– Ира! Зачем? – спросил Женечкин голос из телефона.

– Затем, что если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь.

– Хоть что-нибудь?! Сколько тебе хоть платить-то будут?

– Какая разница? Я же не за деньгами туда иду.

– Что, решила попробовать пожить нормальной человеческой жизнью?

– Не столько пожить нормальной человеческой жизнью, сколько вблизи посмотреть на людей в их естественной среде обитания.

– О как! Ты, гляжу, себя к людям уже и относить перестала? Зря, Палладина, зря!

– Жень, хватит ёрничать! Человек я. Кто же ещё? С мышами, правда, которые тоже с мышами, но всё же самый обычный человек. Две руки, две ноги, голова, печёнки всякие с селезёнками. Я – человек, и никак иначе себя не ощущаю.

– Ой, ли!

– Жень, извини, у меня не так много времени на разговоры.

– Ладно. Как с трудоустройством разберёшься, позвони мне. Хорошо?

– Хорошо. Пока.

Точного адреса офиса рекламного агентства ей не сообщили, попросив подойти на перекрёсток улицы Нагорной и Морского переулка и оттуда позвонить.

Ира, не задумываясь, толкнула дверь и вышла из зарослей бирючины на узкую неухоженную пешеходную дорожку и только тут поняла, что даже отдалённо не представляла, куда ей лучше выйти.

Она встала, как вкопанная, глядя по сторонам в замешательстве.

Мимо, вниз по дорожке, пробегал мальчик лет 9-10 с ранцем за спиной.

– Вы музей Островского ищите? – спросил он.

– Нет. Спасибо, – поблагодарила его Ира за намёк, посодействовавший опознанию здания, белеющего сквозь кусты и деревья.

Она спустилась на Кубанскую и направилась в строну Морского переулка, на ходу набирая номер, благодаря чему, ей не пришлось ждать. Маленький худенький светловолосый стандартно-офисный паренёк уже оглядывался по сторонам, крутя в руках мобильник, когда она проходила мимо кафе Прага.

– Вы, наверное, меня ждёте? – спросила Ира.

– Если Вы – дизайнер, то Вас, – бойко ответил паренёк.

Он повёл её вверх от Нагорной лабиринтами узких тропинок между старыми постройками, на ходу заваливая всевозможной информацией, не имеющей ни малейшего отношения к будущей работе.

– Вы уверены, что я смогу найти обратную дорогу? – улыбнувшись, спросила Ира, когда паренёк сказал «сюда» и помпезно указал на отделанную желтоватым сайдингом двухэтажную «избушку».

– Если что, я провожу, но путь только кажется сложным. К тому же, сюда ведут и другие дороги.

Оглядевшись, Ира увидела тропинку, спускающуюся с Кубанской, и узкую ухабистую дорожку, по которой сюда пробрался гигантский чёрный джип и ещё пара автомобилей более скромных размеров.

– Входите! – паренёк открыл перед Ирой дверь.

Миновав небольшую прихожую с лестницей на второй этаж, Ира очутилась в просторном помещении с четырьмя столами, тремя компьютерами и двумя работницами: дамой с пышными формами лет тридцати и дамой со столь же пышными формами предпенсионного возраста. Обе сосредоточенно взирали на мониторы и, казалось, не замечали ничего, что творилось вокруг.

В стене напротив находилась дверь, которая, едва Ира и её провожатый переступили порог, распахнулась. Из неё «вылетела» маленькая худенькая совсем юная смуглая черноволосая девушка с огромными карими глазами и в переизбытке эмоций набросилась на сопровождавшего Иру паренька:

– Дима! Где тебя носит! С Паруса уже четыре раза звонили! Быстро забирай меню и вези!

– Гаянэ Суреновна, я дизайнера привёл. Вы же говорили, что нам ещё один дизайнер нужен.

– Дима! Какой дизайнер?! Быстро хватай меню и дуй в Парус!

– Но…

– Давай! Быстро! Здесь я сама разберусь.

Дима пулей выскочил в прихожую и, судя по скрипу лестницы, рванул на второй этаж. Гаянэ Суреновна перевела дух и подняла свои огромные карие глаза на Иру.

– Вы – дизайнер?

– Да, – ответила Ира.

– Вы нас извините. Дима, как всегда, всё перепутал. Нам нужен не дизайнер, а печатник.

В этот момент в двери показалась голова Димы.

– Я в Парус позвонил. Всё нормально. Сейчас к ним несусь.

– Дима! Кто тебе сказал, что нам нужен дизайнер, а? Нам печатник нужен!

– Но ведь Рома сейчас печатает, а ещё одного дизайнера нет.

– О господи! Если ты забыл, Рома – дизайнер! А то, что он сейчас печатает, так только потому, что больше некому!

– Но…

– Всё! Хватит! Быстро дуй в Парус!

Голова Димы скрылась за дверью.

– Гаянэ Суреновна, я знаю производство, – сказала Ира, как только та вновь подняла на неё свои огромные карие глаза.

– Да? Правда? А Вы когда к работе сможете приступить? – оживлённо спросила Гаянэ Суреновна и, не дожидаясь ответа, затараторила на одном дыхании. – У нас полный завал! Наш печатник в очередном запое. Мы его уже давно выгнать хотели, но он – хороший печатник, но, бывает, пьёт. Вот Рома всегда выручал. Он и дизайнер замечательный, и производство знает. Так что справлялись. А сейчас такой завал! Такой завал! К Новому Году столько заказов! Вы действительно производство знаете?

– Да. – Ира улыбнулась. Юная миниатюрная обладательница огромных карих глаз своей повышено-эмоциональной манерой поведения забавляла и вызывала симпатию. – А к работе могу приступить прямо сейчас.

– Правда?

Ире показалось, что Гаянэ Суреновна сейчас начнёт, как девочка, скакать и визжать от счастья. Впрочем, в другой обстановке, Ира бы решила, что ей лет 12-13, от силы 15.

Гаянэ Суреновна, как девочка, скакать и визжать от счастья не стала, но то, как она схватилась за мобильный и то, с какой интонацией взахлёб разговаривала, мало чем отличалось от выражения радости подростка.

– Рома! Ромочка! Сейчас к тебе подойдёт девочка. Она знает производство. Ты её быстренько введи в курс дела и сразу садись делать календари, хорошо?

Зачем было звонить «Роме-Ромочке», Ира не поняла.

Едва отключив мобильник, Гаянэ Суреновна сама отвела её на второй этаж и ещё более эмоционально, чем по телефону, повторила «Роме-Ромочке» уже сказанное. Однако Ира вскоре убедилась, что это – эксклюзивный стиль юной руководительницы.

Закончив обращение к «Роме-Ромочке» и выслушав от него пожелания по поводу заказа картриджей и заканчивающихся видов бумаги, Гаянэ Суреновна снова схватилась за мобильник. Она позвонила одной из сидящих внизу дам с пышными формами, рассказала, что и где следует заказать, затем спустилась вниз и повторила весь список материалов и поставщиков. Внутреннее пространство «избушки» недостатком слышимости не страдало.

«Рома-Ромочка» выглядел под стать дамам. Столь же крупногабаритный и невозмутимо спокойный, даже какой-то замедленный, в отличие от миниатюрных, эмоциональных и юрких Гаянэ Суреновны и Димы.

Ире понадобилось минут десять, чтобы ознакомиться с имеющимся оборудованием и объёмом работ на сегодня. Убедившись, что новая сотрудница в состоянии выполнять то, что от неё требуется, «Рома-Ромочка» избавил Иру от своего присутствия.

И понеслось!

Правда не сразу. Как только отскрипели по лестнице медленные тяжёлые шаги «Ромы-Ромочки», Ира набрала Женечку и сообщила, что с трудоустройством всё решилось как нельзя лучше и освободится она только к вечеру.

А вот затем!

Принтер жадно ловил короткие передышки между заданиями, отчаянно надеясь, что занятая резкой, ламинированием, фольгированием и биговкой Ира выпустит его из сферы внимания, и ему удастся расслабиться хотя бы на минуту.

И ему удавалось, но лишь тогда, когда на второй этаж влетала и повторяла всё сказанное по телефону Гаянэ Суреновна. И то, только если её посещения совпадали с завершением печати очередной партии рекламной продукции.

Несколько раз забегал Дима, чтобы забрать и отвезти клиентам готовые заказы. Но все его визиты пришлись на разгар печати и не принесли облегчения участи принтера.

Крупногабаритную троицу с первого этажа Ира в этот день больше не видела. Они уже разошлись по домам, когда к Ире, запаковывавшей стопку афиш для ночного клуба, поднялась вконец вымотанная Гаянэ Суреновна и сообщила, что на сегодня всё. Само собой, сначала сообщение об окончании рабочего дня прозвучало по мобильному.

Из всех припаркованных днём автомобилей во дворе остался только гигантский чёрный джип. Его двигатель работал, прогреваясь.

Дверца со стороны водителя открылась и на землю спрыгнула Гаянэ Суреновна, казавшаяся рядом с этим автомобильным гигантом ещё меньше, чем была на самом деле. Направляясь замкнуть офис, она спросила Иру:

– Вы без машины?

– Да.

– А где живёте?

– На Пластунке.

– Ого! Садитесь, я Вас довезу. Мне в ту же сторону. Я на Барановке живу.

Ира забралась в машину.

По дороге состоялось собеседование, до которого во время рабочего дня дело не дошло.

Гаянэ Суреновна чрезмерным любопытством не страдала. Хотя, возможно, у неё на него просто сил не осталось. К тому же, всё, что её по-настоящему интересовало, она выяснила в течение дня.

Ира её более чем устраивала, ведь умудрилась сделать гораздо больше того, что планировалось – афиши ночному клубу требовалось сдать аж во вторник. И что самое приятное, обошлось без ящиков брака, которыми был отмечен каждый день работы и прежнего печатника, и Ромы.

Так что всё собеседование ограничилось обсуждением размера зарплаты и графика работы, который «вообще-то, пятидневка, но до Нового Года будет шестидневка».

Когда на следующее утро Ира подходила к «избушке» в «одежде» из желтоватого сайдинга, Дима отпирал дверь офиса.

– Доброе утро! – приветствовал он Иру.

– Доброе утро, – ответила она.

– Извините, пожалуйста, – Дима сконфузился, – я забыл Ваше имя.

– Дима, – Ира улыбнулась, – Вы не могли его забыть. Вам оно неизвестно.

Дима сконфузился ещё больше.

– Да… Я… Наверное… – стал мямлить он.

– Не переживайте. Звать меня Ира, и я предпочитаю, чтобы ко мне обращались на «ты». Не возражаете?

Дима повеселел, сообщил, что не возражает и более того, сам комфортнее себя чувствует, когда на него не выкают.

Первым делом, он поставил чайник. Пока вода закипала, пришла дама с пышными формами предпенсионного возраста. Следом появился Рома. А как только кипятком залили заварку зелёного чая с жасмином, подоспела и дама с пышными формами лет тридцати, переступив порог со словами:

– Гаянушки ещё нет?

– Она с утра в Адлер в торговый центр уехала, так что в Багдаде всё спокойно, – скороговоркой ответил Дима, разливая чай по чашкам.

Тем временем, дама с пышными формами предпенсионного возраста распаковала объёмный целлофановый пакет, содержимое которого расположилось по тарелкам, тарелочкам и блюдцам на свободном от компьютеров столе.

За чаем с булочками, пирожками, пирожными, бутербродами, конфетами и сухофруктами Ира со всеми перезнакомилась.

Даму с пышными формами предпенсионного возраста, преобразовавшую утреннее чаепитие в плотный завтрак с чертами праздничного банкета, звали Лида. Она приходилась Гаянэ Суреновне тёткой. Правда, не по крови, а лишь по родственным отношениям, являясь женой двоюродного брата её отца.

Лида вела бухгалтерию, попутно выполняя работу отдела кадров и секретаря. Заодно она ведала поставками расходных материалов, а на общественных началах обеспечивала плотное заполнение желудков сотрудников и чистоту с порядком в помещениях.

Несмотря на то, что она была гораздо старше остальных обитателей офиса, к ней обращались все на «ты» и звали просто «Лида».

Даму с пышными формами лет тридцати – дизайнера – звали Яной.

По поводу её возраста Ира несколько ошиблась. До тридцати ей не хватало целых два года. А вот что Иру удивило, так это то, что всего лишь два года оставалось до тридцати и Гаянэ Суреновне, которую запросто можно было принять за подростка.

Яна и «Гаянушка» учились в одном классе в школе, а затем вместе поступили в Сочинский филиал педагогического университета им. Герцена на филфак.

В школе они с трудом выносили друг друга. Зато в университете сдружились, и когда отец Гаянэ Суреновны открыл для дочери рекламную фирму, та пригласила на работу подругу.

Рома приходился Яне родным братом. Он был на два года младше её и, соответственно, «Гаянушки», но университет окончил вместе с сестрой – Яна дважды сидела в «академе» по беременности и родам.

Дизайном они увлеклись в годы студенчества и, пока учились, подрабатывали в разных фирмах. Когда Гаянэ Суреновна три года назад пригласила на работу Яну, та, не задумываясь, привела с собой брата.

Дима никому не приходился ни родственником, ни одноклассником. Он был самым младшим из всех сотрудников и работал в фирме всего год.

Очутился здесь Дима случайно. Свою трудовую деятельность он начал с сетевого маркетинга и сам не понимал, каким ветром его вместе с баулом косметики занесло в офис рекламного агентства, затерянный между Кубанской и Нагорной.

Вся компания со смехом вспоминала, как в тот памятный день, отмеченный глобальным завалом работы, никому никакого дела до косметики не было, а её назойливого продавца хотелось прибить на месте.

Несмотря на это, он умудрился значительно облегчить свой баул, в избытке снабдив косметической продукцией не только Гаянэ Суреновну, Яну и Лиду, но даже Рому.

Когда Дима, наконец-то, покинул офис, они с облегчением вздохнули и забыли о нём, но только до окончания рабочего дня. Вечером же, разобравшись с приобретённой косметикой, все единодушно пришли к выводу «и на кой мы это набрали!».

Гаянэ Суреновна позвонила Диме. Но не затем, чтобы он немедленно явился, забрал свои «чудодейственные» средства ухода за телом и вернул деньги. Она предложила ему послать подальше сомнительную косметику в частности и ещё более сомнительный сетевой маркетинг в целом и заняться «настоящим серьёзным делом» в качестве менеджера в её рекламном агентстве.

Дима согласился, так как всего за неделю баул, косметика и сетевой маркетинг ему успели осточертеть до крайней степени, и со следующего же дня он приступил к работе.

Едва весёлые воспоминания о начале трудовой деятельности Димы на бескрайних полях рекламы подошли к концу, дверь распахнулась, больно долбанув стену и заставив в ужасе содрогнуться всю «избушку». В офис стремительно влетела Гаянэ Суреновна со шквалом несущейся скороговоркой информации.

– Гаяночка! Совсем запыхалась! Давай, чайку выпей и съешь что-нибудь, – запричитала Лида, пытаясь всучить в бурно жестикулирующие руки «Гаяночки» чашку с чаем и пирожок.

Гаянэ Суреновна машинально откусила кусок пирожка и запила его глотком чая. Ей, конечно, потребовалось на это какое-то время, но это, почему-то, никак не отразилось на непрерывности информационного потока в виде ЦУ работникам.

И суббота понеслась в том же напряжённом ритме, что и пятница. Единственное отличие состояло в том, что в середине дня Лида, не терпящим возражения тоном, позвала Иру обедать.

Ранний зимний вечер подкрался незаметно.

Часов в пять к Ире наверх в очередной раз стремительно влетела Гаянэ Суреновна и торжественно объявила окончание рабочего дня. Ещё в его разгар Ире звонил Женечка с просьбой заглянуть к нему вечерком, и Ира отказалась от предложения Гаянэ Суреновны довезти её, как и вчера, до дома.

Женечка возился на кухне. Туда Ира и вошла, протиснувшись сквозь кусты бирючины.

– Помочь?

– Палладина, всегда помни главный закон эффективной помощи, который гласит: НЕ МЕШАЙ!

– Как скажешь, – не стала возражать она и отправилась в гостиную.

Через некоторое время появился с подносом Женечка и, накрыв стол, принялся кормить ужином Иру, с налётом иронии расспрашивая о начале трудовой деятельности.

– Кстати, Палладина, а ведь я тебя к себе нынче не разнообразия ради позвал, – сказал он, дослушав её отчёт. – У меня для тебя небольшая работка есть.

– Какая?

– Пару статеек нужно в порядок привести.

– Сроки?

– Не поджимают.

– Давай.

Женечка ушёл в кабинет и вернулся с папкой и флешкой.

– Жень, что, всё-таки, со сроками?

– Со сроками никакой спешки. Буду тебе постепенно подкидывать ещё.

Ира вопросительно посмотрела на Женечку. Он улыбнулся ей и пояснил:

– Гена сжалился надо мной и больше не достаёт душеобщипывающими романчиками. Собирается выпускать что-то типа научно-популярного альманаха на нескольких языках. Вот, потихоньку материал готовим. Так что сроки действительно самые неопределённые.

– Уж не моим ли достойным трудоустройством он с подачи кое-кого озаботился? – Ира с прищуром посмотрела на Женечку.

– По поводу твоего достойного трудоустройства, ты, думаю, не сильно ошиблась, но вот подачи с моей стороны никакой не было.

Разговор сосредоточился на будущем научно-популярном периодическом издании.

Если верить Женечке, Гена задумал этот проект очень давно. Так давно, что сам Женечка с некоторых, весьма отдалённых, пор перестал всерьёз реагировать на возникающие с неким подобием регулярности порывы Гены в эту сторону.

Ира знала, что Гена принимает активное финансовое и организационное участие в публикации Женечкиных трудов, как переводов, так и авторских, как в периодике, так и книг. Теперь ей Женечка рассказывал, как при подготовке к изданию чуть ли ни каждого опуса, Гена, будто к слову, упоминал о том, что стоит задуматься о собственном издательском проекте.

Женечке эта идея поначалу нравилась, но когда стало ясно, что это только разговоры, он к ней охладел и дальнейшие Генины эмоциональные излияния по поводу «пухленького интересненького всякоязыкого альманаха» пропускал мимо ушей.

Однако, едва Гена узнал, что дизайном и вёрсткой Женечкиных трудов занимается Ира, тема «пухленького интересненького всякоязыкого альманаха» поднялась на новой волне с новой силой. Женечка даже чуть было ни поменял своего прохладного отношения к этой затее, но, на всякий случай, тогда не стал ничего сообщать Ире.

Не зря.

Гена об «альманахе» в tête-à-tête-ах с Женечкой говорил гораздо больше, чем прежде, но делал в этом направлении ровно столько же, сколько и всегда.

В общем, Женечка вскоре вновь расслабился.

И тут, где-то на вторую неделю сидения Иры в ступоре, Гена позвонил Женечке и сухим деловым тоном сообщил о начале подготовки к выходу первого выпуска столь невообразимо долго обсуждаемого проекта.

Он скинул Женечке на email несколько первых статей для перевода с внушительным списком языков, в конце которого была приписка о его возможном расширении. Кроме того он попросил, если у «Женича» есть желание, написать что-нибудь в том же тематическом русле. Естественно, на всех вышеперечисленных языках.

В конце письма Гена особо отметил, что дизайном и вёрсткой будет заниматься непременно ТОЛЬКО ПАЛЛАДИНА, выразив абсолютную уверенность, что ей эта идея понравится.

– Мне действительно эта идея нравится. И даже очень-очень. Я одного понять не могу, почему ты не сказал мне о ней сразу, как от Гены письмо получил?

– Палладина, видела бы ты себя. С тем же успехом я мог излагать любые идеи стенке или лестнице. Если бы речь шла только о работе над альманахом, я и сейчас не стал бы прибегать к разглашению, но…

Женечка осёкся, поймав Ирин насмешливый взгляд.

– Ты чего это развеселилась? – с толикой безуспешно скрываемого подозрения спросил он.

– Расслабься. Ничего существенного. Если ты заметил, меня с давних пор забавляет твоя реакция на вещи, которые ты не в состоянии понять и контролировать. Обычные люди не особо заморачиваются, если что-нибудь не понимают или не могут держать под контролем. Ты же настолько привык к осведомлённости и влиянию, что лишение их даже в малой степени для тебя превращается в грандиозный шок.

Ира сделала паузу, с наслаждением наблюдая, как Женечка борется с желанием запустить в неё чем-нибудь увесистым, а затем продолжила рассуждения на ту же тему, но сменила ракурс:

– При этом тебе не чужд дух экспериментаторства. Поэтому ты и подсовываешь мне эти статьи. Безусловно, ты мог выставить мне жёсткие сроки и ничего не рассказывать о Гениной идее. Ведь ты наверняка допускаешь, что я, зная об отсутствии спешки, не брошу всё и не возьмусь немедленно за эту работу. Тебе интересно выяснить, что будет.

– Ирка, согласись, ведь это – верх идиотизма! Художник и дизайнер с мировым именем и солидной суммой на банковском счету идёт работать в захудалое рекламное агентство печатником!

– По поводу мирового имени, это ты явно хватанул.

– Не скромничай, Палладина. Твои произведения компьютерной графики иллюстрируют целый ряд солидных международных изданий. Гена то и дело устраивает персональные выставки твоей живописи по всему миру. Плюс, вместе со Стасом они успешно торгуют твоими мебельными разработками тоже в мировом масштабе.

Может, твоё имя широко известно и в узких кругах, но в узких кругах международного уровня, притом элитарных! Или, может быть, ты об этом даже не догадывалась? – желчно съехидничал Женечка в качестве финала дифирамбов.

– Не трогай, пожалуйста, захудалое рекламное агентство. Хорошо?

– Ну да! Ты же там знакомишься с тем, что представляет собой вид homo sapiens!

– Согласна. По поводу научных изысканий, это, в большей степени, отговорка.

– Ценю твое чистосердечное признание. А исходя из него, жажду узнать: на кой тебе всё это надо?

– Женечка, я там отдыхаю.

– Ну конечно! То-то я и смотрю, вид у тебя отдохнувший до крайней степени. Только что с ног не валишься.

– А ведь и вправду валюсь. Только, если ты, конечно, заметил, целый ряд видов отдыха людей приводит их именно в это состояние. Я там реально отдыхаю, и меня очень удручает, что завтра день нерабочий, а потому, что бы как-то пережить, хочу провести его с тобой, Владом и Алиной.

– Так приглашай в гости! – с язвительной иронией воскликнул Женечка.

– Тебя уже пригласила, – в том же тоне ответила Ира, а затем с лёгкой неловкостью добавила. – Жень, если тебе несложно, позвони Владу.

– Самой слабо́? – Женечка усмехнулся.

– Не то, чтобы слабо́… – замялась Ира.

– Ладно-ладно! Сейчас позвоню.

Женечка взял телефон и через мгновение уже говорил в трубку:

– Привет, Влад! ......... Не поверишь! Тебя, меня и Алину завтра в гости сама госпожа Палладина приглашает. ......... Истинная правда! ......... Чего сама не позвонила? Стесняется. ......... Короче, подъезжайте завтра часикам к одиннадцати, и сам у неё выяснишь. ......... Давай! До завтра!

Женечка отключил мобильник и пристально посмотрел на Иру.

– По-моему, тебе пора баиньки, – почти нежно заметил он.

И как много позднее поняла Ира, заметил он это всерьёз и надолго.

Воскресенье пролетело как во сне, который, пока снится, кажется до боли ярким, но развеивается, растворяясь в небытие, лишь только стоит проснуться.

Попытки вспомнить «яркий сон» Ира предпринимала, валяясь в постели, на грани погружения в сон настоящий и оставила их лишь утром, когда ей «приснилось», что она проснулась.

Согласно давно опробованному способу отличать сон от яви, Ира, пока добиралась до офиса, несколько раз попыталась взлететь. Поскольку ни одна из попыток не увенчалась успехом, происходящее решено было считать состоянием бодрствования. Но всё же понедельник пролетел как во сне.

И вторник тоже.

В среду Ире «приснилось», что вернулась Татьяна Николаевна.

В четверг Ира окончательно смирилась с неопределённостью своего самоощущения, правда, периодически повторяла попытки взлететь. Не зря, так как несколько раз – то дома, то на работе, то по дороге туда или обратно – ей это удавалось, свидетельствуя о том, что в данном случае, это – стопроцентное сновидение.

Вплоть до 26 декабря, Ирины сны – как лишь ощущаемые, так и настоящие – особым разнообразием не отличались.

Работа-дом, дом-работа.

Перед самым Новым Годом, объявленная в честь запарки шестидневка разрослась до семидневки и последнее воскресенье года, выпавшее на 26 декабря, Ира трудилась, не покладая рук, аж до половины десятого. Домой её привезла Гаянэ Суреновна.

В состоянии сладостного предвкушения падания замертво в постель Ира поднялась в гостиную, а там…

– Мамулик!

Лёша в радостном порыве чуть не сбил Иру с ног. Но это было ещё не всё!

– Ирчик! Я тайно влюблён в тебя, – сладостно проворковал Гена с дивана, дождался, пока Лёша выпустит мать на волю, чинно поднялся, в знак приветствия пожал ей руку и поцеловал в щёку. – Как дела, Ирчик?

– Чудесно, Геночка!

Татьяна Николаевна заканчивала накрывать стол к ужину.

На всякий случай, Ира предприняла несколько попыток полетать и порадовалась неспособности преодолеть гравитацию.

– И это замечательно! – воскликнул Гена и рассмеялся, окидывая взглядом Иру пытающуюся взлететь, как ей казалось, незаметно для окружающих.

Впрочем, Татьяна Николаевна и Лёша действительно ничего не заметили. Не исключено, что Гена тоже.

«А рассмеялся только потому, что он в самом принципе весёлый», – подумала Ира.

Ужинали недолго. Хоть в первом радостном порыве Ира и забыла об усталости, та вскоре о себе напомнила. Да и Лёша с Геной после долгой дороги отдохнувшими не выглядели.

Вплоть до 31-го они «снились» ей лишь мельком.

Последний праздничный заказ был сдан 30-го днём, но домой Ира вернулась только к полуночи. Гаянэ Суреновна в честь Нового Года для всего коллектива устроила корпоратив в пивном ресторанчике «12 шиллингов».

31-го, рано поутру открыв глаза, Ира, наконец-то, полностью осознала, что ближайшее время проведёт в обществе сына и Гены.

– Вот и чудесно, – тихонечко сказала она сама себе, бодро вскакивая с кровати.

Часы мобильника показывали 5:23. Зив и Лоренц крепко спали, устроившись на ковре холла второго этажа. Затаив дыхание, Ира проскользнула мимо них, предвкушая чашечку кофе в одиночестве.

Ещё на лестнице она заметила яркий жёлтый контур, очерчивающий плотно прикрытую дверь на кухню. За ней слышались приглушённые голоса.

Ира зашла. Её взору предстали Гена и Лёша при полном параде.

– Вы чего это в такую рань поднялись? – удивилась Ира.

– Мы, Ирчик, не поднялись. Мы ещё не ложились, – пояснил Гена. – Я тут в Лазурку на новогодние пристроился поработать, вот Лёшика твоего с собой взял. Надеюсь, ты не против? Честное слово, стриптиза не было. Впрочем, если б даже и был, парень он у тебя уже взрослый.

Ира в недоумении похлопала глазами и тут вспомнила, как вчера вечером Гена упомянул о том, что актёрствует нынче в Лазурке, и предложил Лёше отправиться с ним вместе в качестве зрителя ночного шоу.

– Извини, у меня вчерашний разговор из головы вылетел.

– Какой разговор? – в свою очередь, удивился Гена.

– Ну, о том, что ты в Лазурке на праздники трудишься и Лёшу с собой взять хочешь.

– Когда это я тебе говорил?

– Вчера вечером.

– Ирчик, ничего я тебе вчера вечером не говорил. Мы с тобой вчера вообще не виделись.

– Ну, значит, позавчера разговор был.

– И позавчера не было, и поза-позавчера тоже. Видишь ли, до вчерашнего дня я понятия не имел, что буду там работать. Так что, Ирчик, приснилось тебе всё.

– Очень может быть, – блаженно изрекла Ира и улыбнулась.

– Если вы не против, я иду спать, – пробурчал Лёша, посмотрев на Иру и Гену слипающимися глазами, и, не дожидаясь пожелания приятных снов, удалился.

– Давай здесь посидим, – предложил Гена. – Здесь, как в норке, тепло и уютно.

– Давай, – охотно согласилась Ира.

Гена соорудил из двух табуретов и большого подноса импровизированный столик и уселся рядом с ним прямо на пол, спиной прислонившись к стене.

– Генка! Ты… – попыталась возмутиться Ира столь небрежному отношению Гены к своему парадно-выходному облачению.

– Присаживайся, присаживайся! После трудов Татьяны Николаевны ни одна поверхность в этом доме, хоть вертикальная, хоть горизонтальная, не способна нанести никакого урона внешнему виду одежды.

Ира улыбнулась и уселась с другой стороны «столика».

– Так что там тебе приснилось? – с улыбкой спросил Гена.

– Всё! – торжественно заявила Ира.

– В смысле?

– Да вот, весь декабрь что сон, что явь – всё будто снится.

– Так ты поэтому периодически полетать пытаешься?

– А ты откуда знаешь?

– Ирчик, для тебя такое состояние если и не совсем правило, то и не исключение. С тобой такое и раньше бывало. Ещё в студенческую пору. Помнишь? Вот тогда ты мне и рассказала о собственных методах проверки происходящего на степень реальности.

Ира усмехнулась.

– А я-то надеялась, что моё самотестирование незаметно для окружающих.

– Не переживай. Не думаю, что сие замечает кто-нибудь, кроме меня. Да и я бы не заметил, если б в курсе не был. Кстати, Женич, по-моему, об этом не знает. По крайней мере, мне ничего не рассказывал.

– При нём я такими вещами не балуюсь.

– Боишься? – Гена улыбнулся.

– Нет. Забываю. Ген!

– Чего?

– А ты с Пэфуэмом общался?

– С кем?

– С Пэфуэмом.

– А кто это?

– Дракон.

– Дракон? Ирчик! Ау! – Гена помахал рукой у Иры перед глазами. – А ну-ка встань и полетать попробуй.

– Ген, я серьёзно.

– И я серьёзно, – сказал он без малейшей тени шутки.

– Но…

Гена будто не заметил, что Ира пытается возразить ему, и продолжил говорить, резко сменив тему.

– Мне тут Женич намедни сообщил, что ввёл тебя в курс дела относительно моей задумки с альманахом.

– Да. Он мне даже несколько статей уже дал.

– Вот, злыдень!

– Ну почему же сразу злыдень? – Ира улыбнулась.

– Да потому что просил его, как человека, не трогать тебя до поры до времени.

– Так он, видимо, решил, что пора со временем пришли уже.

– Да-да-да! Я и сам, на тебя глядючи, сразу это понял. Девчонка разобраться не может, спит она или не спит, а он её новыми проектами озадачивает. Воистину злыдень!

– Геночка, ну чего ты так разошёлся? Между прочим, я в спячку впала уже после того, как мне Женечка статьи подкинул. И вообще, у него сейчас не самый лёгкий период в жизни.

– Чего-чего у него там не лёгкое?

Ира поняла, что почти проговорилась. Ни гласного, ни негласного договора хранить тайну между нею и Женечкой не было. Тем не менее, Ира считала, что не следует разглашать особенности Женечкиной личной жизни даже среди близких ему людей.

– Ген, я не могу тебе объяснить…

– И не надо. Он, знаешь ли, периодами очень даже не прочь подурковать.

– Ген, у каждого в жизни бывают моменты, когда не способен владеть собой.

– Чего-чего не способен? Ирочка, ты даже отдалённо представить себе не можешь, до КАКОЙ степени он СПОСОБЕН владеть собой! Притом в самые разнообразные моменты. Ты, Ирчик, никогда не была свидетелем его изысканнейших развлечений, а потому понятия не имеешь, с какой лёгкостью он перестаёт страдать, когда это ему надоедает.

– Ген, извини за тавтологию, но в данном случае, случай совсем иной.

– Ирочка, поверь, всё тот же самый.

– Ген, неужели ты считаешь, что Женечка не способен на глубокие переживания?

– Не способен на глубокие переживания?! Ирчик, помилуй! Да он способен на самые глубочайшие переживания! Дело не в этом.

Видишь ли, обычного человека, испытывающего сильное горе, или любовь, или ещё что-либо в том же духе, способно излечить лишь время и то не всегда, а Женич…

Женич, если ему возжелается, в единый миг нырнёт в самые потаённые глубины любого, из доступных человеку, переживаний и, пока его это развлекает, будет сидеть там. Но как только ему сие развлечение наскучит, он столь же стремительно в единый миг выныривает оттуда.

Он не играет, в смысле актёрской игры, если ты подумала, что я это имею в виду. Он на самом деле способен очень глубоко переживать. Но, в отличие от обычного человека, «страдать или не страдать» находится под его полным контролем.

Ира, я согласен, что нужно понять и поддержать того, кто ничего не может поделать с накатившими на него муками. Но Женька способен поделать с ними всё, что угодно, в самом широком диапазоне.

– А тебе не кажется, что может быть и по-другому?

– Нет, Ир, не кажется.

– Ладно. Так что там с альманахом?

– С альманахом, Ир, всё здорово. Только прошу, не забивай им себе голову пока.

– И сколько будет длиться это «пока»?

– Как закончится, сама поймёшь. – Гена усмехнулся и зевнул. – Извини, что-то я вырубаюсь, а сегодня, между прочим, нас ждёт встреча Нового Года, и ты, Лёшик и Татьяна Николаевна едете его встречать вместе со мной в Лазурку.

Ночи в Лазурной Ире «снились» вплоть до Рождества включительно, а потом начал опять «сниться» офис.

Это был ровный, безмятежный и спокойный «сон». Правда, с ярким, врезавшимся в память вкраплением, которым стало рождение ребёнка Алины и Влада.

Влад позвонил во время обеда. Ира готова была поклясться, что в трубке слышались удары его сердца.

– Ира! Когда я утром уходил, с Алиной было всё в порядке, а сейчас позвонила тёть Наташа и сказала… – Влада несколько раз прерывисто вздохнул, словно только что пробежал стометровку, – …сказала, что её увезли в роддом!

– Влад, успокойся. С Алиной и сейчас всё в полном порядке. Или ты даже не догадывался, что беременность заканчивается родами?

– Ира! Что делать!

– Ты где сейчас?

– На работе.

– Так вот и работай. Поверь, Алина прекрасно родит и без твоей истерики.

– Ира…

– Влад, возьми себя в руки. Тебе бы сейчас, пока она в роддоме, сделать бы побольше, чтоб, как выпишут, несколько отгулов взять можно было. Сейчас от твоих подпрыгиваний никому ни жарко, ни холодно. А вот когда она домой с ребёнком вернётся, ей очень понадобится твоя помощь.

– Да? – бестолково спросил Влад.

– Да, Влад. – Ира рассмеялась его состоянию перепуганного дитятки. – Не дури! Возьми себя в руки и работай в поте лица. Это – лучшее, что ты можешь сейчас сделать.

– Да. Ладно. Хорошо. Я постараюсь. – Влад отключился, не прощаясь.

– Что там стряслось? – озвучила Лида вопрос, застывший в глаза всех присутствующих.

– У моего хорошего друга жена рожает, – ответила Ира и встала. – Я сейчас, – добавила она, вышла во двор и набрала Женечку. – Жень…

– Да. Я знаю. – Женечка, в отличие от Влада, дышал ровно и сердце его не колотило в трубку, но голос звучал необычно. – Ир, – сказал он с умоляющей интонацией.

– Хорошо, – с пониманием отозвалась Ира. – Пока.

– Угу, – «попрощался» Женечка.

Ира вернулась в офис.

– Гаянэ Суреновна, если всё нормально будет, её выпишут, скорее всего, в пятницу. Дадите отгул?

– Конечно, Ира, конечно, – затараторила Гаянэ Суреновна. – Такое событие! И сегодня, если нужно, можете с работы пораньше уйти.

У Иры мелькнула мысль воспользоваться предложением уйти пораньше и отправиться к Женечке, но, вспомнив разговор с ним, она поняла, что нужна ему в данный момент ещё меньше, чем лыжи в русской бане.

Оттрудившись до конца рабочего дня, Ира позвонила Владу. Он, надо сказать, держался молодцом, но Ириному предложению заглянуть к нему, обрадовался чересчур эмоционально.

Кухня бывшего Ириного обиталища была битком забита народом.

Галина Андреевна и мама Алиночки сидели, обнявшись, медленно покачивались из стороны в сторону, и пили валерьянку.

Алиночкин папа и Валентиныч сидели с другой стороны стола. В отличие от мам, они не обнимались и пили водку.

Люся суетилась около мам, заботясь, чтобы запасы валерьянки не иссякали, и помогала их поглощать.

Наташа порхала по кухне и, как заевшая пластинка, пересказывала подробности отправки Алины в роддом, то и дело кидая короткие взгляды на Женечку, который возложил на себя обязанности по обеспечению всей компании пропитанием. Не вызывало сомнений, что если оторвать его от кастрюль и сковородок, он упадёт замертво.

Влад стоял у окна, вцепившись в мобильник дрожащими руками. Его сила воли трудилась на пределе. Если бы не её стальная мощь, он звонил бы в роддом не каждые десять минут, а в каждую минуту по три раза.

Ира попробовала взлететь. Такой массовый психоз мог лишь в кошмарном сне привидеться.

Взлететь не получилось, из чего следовал неутешительный вывод, что это – не кошмарный сон, а явь с уехавшей крышей.

Ира пристроилась рядом с папами. Несмотря на две пустые бутылки из-под водки под столом, они выглядели самыми вменяемыми.

Валентиныч тут же начал рассказывать, как он уважает Иру. Алиночкин папа настаивал, что за это нужно выпить.

Ира технично наполнила выданную ей рюмку водой из-под крана, выпила вместе с ними и попыталась напомнить повод, по которому они здесь очутились. Мозги пап не выдержали такого напряжения, и они оба захрапели.

Огибая снующую взад-вперёд и рассказывающую в сотый раз подробности отправки Алиночки в роддом, Наташу и Люсю, разводящую новую порцию валерьянки, Ира протиснулась к Владу.

– Влад, будущих дедушек спать уложи, – сказала она, взяв Влада за плечи и пристально глядя ему в глаза, дабы получить доступ в его сознание, сосредоточенное на звонках в роддом.

Как ни странно, Влад заметил её и почти сразу понял, чего она от него хочет. Единственное, телефон у него пришлось забирать силой.

К Ириному удивлению, Женечка уловил изменение тональности шума за спиной и обернулся. Будущие дедушки миниатюрностью габаритов не отличались, и Женечкина помощь Владу оказалась нелишней.

Пока Влад и Женечка перемещали будущих дедушек на кровать, Ира подошла к плите. Что всё это время делал Женечка с кастрюлями и сковородками покрывала непроницаемая завеса тайны, так как есть было нечего, да и пить, кроме валерьянки, водки и воды из-под крана, тоже.

Нет, такого ну никак не могло быть на самом деле! Ира снова попыталась взлететь, и снова ничего не получилось.

Она успокоила себя тем, что возможность летать гарантирует на сто процентов, что это – сон, а вот неспособность летать не может столь же однозначно свидетельствовать, что происходящее является явью.

Пока проводились эксперименты с полётами, закипел включённый Ирой электрический чайник. Она заварила чаю покрепче и как только уселась за стол, на кухню вернулись Женечка и Влад.

Женечка вновь вцепился в кастрюли со сковородками, а Влад – в мобильник, который в сей же миг стремительно взлетел к его уху, которое, по мнению Иры, завтра непременно будет украшено кровавыми мозолями.

– Девчонки, давайте чаю, что ли, попьём, – предложила Ира, когда все присутствующие, затаив дыхание, выслушали, как Влад назвал в трубку Алиночкину фамилию, а затем огласил собравшимся ответ: «Ещё нет».

За чаем постепенно завязался разговор, правда, всё на ту же тему, но в почти адекватной форме. «Девчонки» вспоминали свои посещения роддома, разом замолкая, когда Влад снова называл Алиночкину фамилию.

И вот, когда Люся рассказывала о своём пребывании в роддоме во второй раз – всем остальным присутствующим дамам посчастливилось побывать там только по разу – в этот самый момент от Влада потребовали, что бы он назвал не только фамилию, но и имя с отчеством Алиночки, да ещё и несколько раз и…

Влад переключил на громкую связь:

– Девочка, вес три четыреста, рост пятьдесят два сантиметра, состояние ребёнка и матери хорошее.

Под дикие визги Ира инстинктивно бросилась к Женечке и выволокла его в прихожую, вроде как для того чтобы дать нарадоваться самым близким в более интимной обстановке.

На самом деле – и это Ира увидела только в прихожей – его трясло, сердце грозилось разбить в дребезги рёбра, дыхание прерывалось, а из глаз катились слёзы.

В общем, прихожей дело не окончилось, и Ира затолкала Женечку в ванную, закрыла на щеколду дверь, включила холодную воду и стала брызгать ему в лицо. Женечка нехотя приходил в себя.

– А Гена, между прочим, говорил, что ты в совершенстве умеешь владеть собой.

– Да пошёл этот Гена…

Ира спешно увеличила напор воды. Её не интересовало, куда следует пойти Гене, а кроме того, не хотелось слышать изъяснения на фольклорном варианте русского языка из уст Женечки.

Холодное опрыскивание лица постепенно сделало своё дело. Женечка стал дышать ровнее, но его всё ещё колотило. На счастье здесь оказался стакан. Ира сполоснула его и набрала воды.

– Жень, выпей.

Женечка повиновался. Далее он уже сам умывался и выпил ещё стакан воды.

– Иди, Ир. Я сейчас тоже подойду. Не бойся. Со мной всё в порядке.

Ира окинула его придирчивым взглядом. Похоже, Женечка говорил правду. Ира вернулась на кухню и незаметно влилась в так и продолжающиеся радостные визги, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались поздравлениями с новым статусом Влада, Галины Андреевны и Алиночкиной мамы.

Вскоре подошёл Женечка. Следом появились разбуженные счастливыми воплями слегка проспавшиеся новоиспечённые дедушки.

Ира выждала минут пять и, взяв за руку Женечку, протиснулась к Владу прощаться.

– К тебе или ко мне? – спросила Ира Женечку, как только они оказались на улице.

– Ир, со мной всё в порядке.

– В каком? – Ира посмотрела Женечке в глаза.

Женечка усмехнулся и отвел взгляд.

– Давай прогуляемся, – предложил он.

– Давай, – согласилась Ира.

Ночное зимнее небо затягивали облака, отражающие свет города. Ира и Женечка спустились к Сочинке и пошли по набережной в сторону моря.

– Знаешь, Жень, я, кажется, начинаю догадываться, что имел в виду Гена, когда рассказывал, как ты умеешь в совершенстве владеть собой.

– Что? – с интересом спросил Женечка.

– Скажем так… Хотя твоя ситуация не укладывается в рамки обычной человеческой жизни, можно представить, что чувствовал бы человек, если б он знал, что вновь рождается тот, кого он любит. Это неимоверно яркие переживания.

С эмоциями такой мощности справиться далеко не всем под силу, но хорошо владея собой, есть шанс взять их в узду. И только владея собой в совершенстве, такие эмоции можно довести до того катастрофического уровня, до которого довёл их ты.

– Я рад, что ты понимаешь суть владения собой не так односторонне, как принято.

– Пытаюсь.

Женечка улыбнулся её ответу. Ира продолжила:

– Принято считать владением собой полное или относительное спокойствие в любой ситуации. По крайней мере, отсутствие внешних реакций.

Женечка кивнул несколько раз и сказал:

– Владение собой – это управление своими реакциями, эмоциями и переживаниями. Переживания, реакции и эмоции – это энергии. Какие-то из них кинетические, какие-то потенциальные. Они кишмя кишат, как внутри, так и снаружи. Управление ими не сводится лишь к умению подавлять их.

– Жень, я понимаю, зачем подавлять эмоции. Светлая голова, меньше проблем и тому подобное. А вот…

– Зачем их генерировать, им отдаваться и даже усиливать?

– Да.

– Но ведь ты сама прекрасно знаешь, зачем.

– Может быть, – задумчиво проговорила Ира. – Жень, извини.

– Извиняю. Говори. Что хочешь?

– Ну-у-у-у, – протянула Ира и замолчала.

– Ну?

– Жень, я не хочу поднимать на поверхность воспоминания, которые вряд ли тебе приятны.

– Ира, можешь со спокойной совестью наплевать на деликатность.

– Как скажешь. В тот день, когда умирала Гиала, ты сознательно контролировал внешние проявления своих переживаний и не менее сознательно не препятствовал их внутреннему овладению тобой?

– Не препятствовал? Я сознательно бросился в самую их гущу. Спросишь, зачем? Отвечу честно. Тогда я об этом на сознательном уровне понятия не имел. Тогда я просто знал, что так нужно, не пытаясь искать ответ на вопрос «зачем?». Почему не пытался искать ответ? Спроси об этом у Лоренца и Зива. Они тебе объяснят гораздо лучше меня. Впрочем, уже не раз объясняли.

Ира задумчиво усмехнулась и проговорила:

– Всё, о чем можно сказать МОЁ, принадлежит мне, но мной не является. МОЁ тело. МОЯ душа. Даже МОЁ я. В смысле человеческое я. И даже МОЙ АЗ, хоть и предполагается, что АЗ – это как раз таки и есть словесное выражение сути личности. Тем не менее… Это всё МОЁ, но не ___ .

Женечка кивнул и сказал:

– Этому нет и не может быть названия, так как ко всему, что может быть так или иначе названо, без проблем добавляется определение МОЁ, а значит то, что принадлежит мне, а не ___ .

Есть вопросы, ответы на которые бесполезно искать в том, что тебе принадлежит, а, следовательно, тобой не является. Их – ответов – там нет и быть не может, коли то, что не может быть названо, не зашлёт их туда. Если оно их туда засылает, они не нуждаются в поиске. В этот момент ты с предельной ясностью и без сомнений ЗНАЕШЬ.

Правда, сомнения могут прийти, наколдованные собственным мозгом. Но лишь потом. Лишь если это ясное Знание начинаешь мусолить человеческим мыслительным агрегатом.

Как и предполагала Ира, Алиночку выписали из роддома в пятницу.

Цветы, поздравления, улыбки, слёзы умиления – всё смешалось в пёстром водовороте, который перенёс Иру от здания роддома в её бывшее обиталище.

Радостная суета переполняла кухню. Новоиспечённые бабушки вместе с Наташей и Люсей, мешая друг другу, накрывали на стол. Новоиспечённые дедушки ушли в магазин за недостающими ингредиентами. Алину и Влада, как виновников торжества, общими усилиями освободили от хозяйственных обязанностей, и они миловались у окна.

Пользуясь моментом, Ира вошла в комнату, где в кроватке мирно спала пока ещё безымянная новорождённая.

Маленькое пухленькое личико светилось безмятежностью. Ира пристально вглядывалась в него.

Внешние особенности Алины и Влада, присутствующие почти в равных долях, отчётливо прорисовывались сквозь типично младенческие черты. Но не схожесть с родителями пыталась разглядеть Ира. Она искала запомнившиеся ей отблески личности Гиалы.

– Глаза этого не увидят, – нежным благоговейным почти шёпотом сказал Женечка, вплотную подошедший к Ире.

Ира, не уловившая, как он зашёл в комнату, вздрогнула. Женечка положил ей руку на плечо, и по телу разлилась тёплая волна покоя.

– Точнее, увидят, – продолжил он, – но гораздо позже. Через несколько лет. И не во внешности. Это проявится в пластике движений, в мимике. Проявится, как нечто мимолётное и едва уловимое. Как нечто, которое если и получится разглядеть, то только при очень большом желании.

– Значит, у тебя такого желания не было?

– Ты о чём?

– Уверен, что хочешь услышать ответ?

Женечка усмехнулся и промолчал.

Ира подняла на него глаза и тут же вышла из комнаты, оставив его наедине с новорождённой девочкой, спящей в кроватке.

Первый тост подняли за новорождённую, и Наташа спросила:

– А как назвали-то?

– Ещё никак, – смущённо ответила Алина.

– Алиночка, ну что тут думать! – вступила в разговор Алиночкина мама. – Родила ты доченьку в Татьянин день, вот и назовите Танечкой.

– Мама! – возмущённым голоском проворковала Алина. – А почему ты меня тогда не назвала какой-нибудь Машенькой или вообще Фёклой или Акулиной?

– Алина, – вступил в разговор её папа, – Таня – это не Фёкла и не Акулина. Это – очень хорошее имя.

– А чем Фёкла с Акулиной плохи? – весело спросил Валентиныч.

Все дружно рассмеялись, и наречение новорождённой продолжилось, перерастая в жаркие споры.

Люся принесла орфографический словарь, Наташа – два тома «Тайны имени». Алина взывала к Владу, но он держался мнения, что решать, как будут звать ребёнка, должна мать.

– Хотя бы предложи свой вариант, – настаивала Алина.

– Алин, – Влад улыбнулся ей, – ну какой я ещё могу предложить вариант? Вон, тебе целых три книги вариантов принесли!

Ира в обсуждении принимала участие лишь в качестве зрителя. Женечка тоже молчал. Ира не видела его лица, но чувствовала, что тело его напряжено как у хищного зверя в засаде перед прыжком.

Настроение Влад казалось ещё более странным. Если бы не усилия Алины, он, как и Ира, тоже ограничился бы ролью зрителя, но зрителя больше похожего на Женечку, только без напряжения хищного зверя перед прыжком.

Напряжение было, но иного качества. Как у паука, который ждёт, что добыча сама залетит к нему в паутину, гадая, муха то будет или бабочка.

И вот, когда казалось, что все говорят разом, и каждый слышит только себя, Женечка вдруг прижал к себе Иру так, что та едва не вскрикнула, и в следующее мгновение очень тихо, но так, что все разом умолкли, сказал:

– Назовите Дана.

Влад затаил дыхание на середине вздоха.

– Дана? – Алина расплылась в благостной улыбке. – А что, мне нравится. Только это ведь краткая форма. Как будет звучать полное имя?

Женечка усмехнулся, глубоко вздохнул и изрёк:

– Данаида, Даниэла, Даная, Даналия, Богдана. Выбирай!

На несколько мгновений воцарилась тишина. А потом…

– Влад, давай назовём нашу дочь Богдана. Ты не против?

– Нет, – ответил Влад с умиротворением паука упаковавшего в паутину свой будущий пир. – Смородская Богдана Владиславовна. По-моему, здорово!

Как и в день рождения Даны, Ира и Женечка брели в полумраке по набережной.

– Дана, – задумчиво проговорила Ира. – Так звали её тогда?

– Нет, – в такой же задумчивой отрешённости ответил Женечка. – Так звал её только я. Имя у неё было другое. Оно для меня ничего не значит. Да и для неё тоже.

– А что значит «Дана»? Что это значит на языке, на котором, говорили две с лишним тысячи лет назад в районе нынешней Соболевки? Ведь, насколько я понимаю, ты не звал Даной Гиалу?

– Если честно, звал. Она тоже спрашивала, что это значит.

– И что же?

– Неважно. Ир, не обижайся, это – СУГУБО ЛИЧНОЕ.

– Извини.

Женечка усмехнулся.

– Не извиняйся. Ты и она вправе знать ответ, и вы его знаете. А так же знаете и то, что к поверхностным значениям слов, независимо от языка, его смысл не имеет никакого отношения.

Тогда я сам не знал, почему так называю её. Мне просто нравилось и хотелось её так называть. – Женечка снова усмехнулся. – Хочешь понять, обратись к расшифровке азбуки, которую я тебе дал.

«Дана – ДОБРО АЗ НАШ АЗ», – проговорила мысленно Ира.

«Последний АЗ можно не учитывать, так как это – окончание. ДОБРО АЗ НАШ. То есть, наш АЗ есть Добро, Истина… или Истина, Добро – это наш АЗ… или…».

– Дана – это адаптированный к современности вариант, – перебил Женечкин голос Ирины размышления. – Две с лишним тысячи лет назад и в начале прошлого века я звал её Данум.

«ДОБРО АЗ НАШ УК МЫСЛЕТЕ», – продолжила мозговой штурм Ира.

«Истина АЗ является нашим познанием мышления, или, может быть, учителем мыслить».

– Что-то вроде того,– голос Женечки снова ворвался в Ирины мысли.

– Ты это к чему?

– К тому, что если не ставишь на своём пути препятствия из человеческого, управляешься с чем угодно.

– Я говорила вслух?

– Может быть. Не знаю. Мы с тобой на одной волне сейчас.

– Истина АЗ учит нас мыслить?

– Да. Нужно лишь не заслоняться от неё человеческим. Данум одним своим присутствием убирала все препятствия. Правда, пока она была рядом, это производило обратный эффект.

Я оставался непробиваемым для Осознания Сути. Мне всё удавалось без всякого Осознания Сути. Скажем так, я действовал, как осознающий суть, не будучи таковым.

– Ты хочешь сказать, что тебе во всём везло?

– Не без этого. Но не в этом дело.

– А в чём?

– Полагаю, ты со мной согласишься, что практически каждый человек ищет счастье. И вот, представь, такому человеку N предлагают на выбор два ключа, каждый из которых открывает особую комнату, в которой есть нечто.

В первой комнате находится полное изобилие. Деньги, красота, здоровье, обаяние, харизматичность, удача, успех и тому подобное.

Во второй – НИЧЕГО, кроме полного, безграничного владения собой. То есть, абсолютно все бразды правления и телом, и душой.

Подавляющее большинство ищущих счастья, не задумываясь, выберут ключ от первой комнаты.

У меня не было ключа от первой комнаты, а потому я имел стандартный набор жизненных ситуаций. Правда, я по рождению принадлежал к правящему роду, но в тех условиях это мало на что по-настоящему влияло. Разве что требований и ответственности добавляло. Ну ещё и гонору, конечно.

Так вот, у меня не было полного изобилия первой комнаты, но, благодаря Данум, я получил то, что кроется во второй.

Не знаю, была ли осознающей суть она. Иногда мне кажется, что да, хотя вряд ли.

– Почему?

– Если бы она была осознающей суть, имея столь сильное влияние на меня, она легко могла бы направить меня, куда следует.

– Ну, Жень, ты лучше меня, знаешь, что иметь возможность сделать что-либо и сделать это что-либо – разные вещи. Тем более, если полностью осознаёшь, что делаешь. Вполне возможно, что данное действие в условиях конкретного ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС излишне или вовсе недопустимо.

– А ведь права! – воскликнул Женечка и впал в отрешённую задумчивость.

Ира выждала некоторое время, краем глаза кидая короткие взгляды на него. Впрочем, она могла и не смотреть на Женечку. Его состояние и без того передавалось ей, вселяя трепет опасения. Ира злилась на себя за то, что сама, не пойми с чего, завела этот разговор. Она попыталась немного сменить тему.

– Жень, мне очень понравилась твоя притча о двух комнатах.

– Чем? – не вполне покинув отрешённость, спросил Женечка.

– Можно что-либо потерять, а можно от чего-либо избавиться. Внешне, и то, и другое выглядит вроде как одинаково, но разница принципиальна.

Так и в случае с наличием чего-либо. Ведь деньги, красота, здоровье, обаяние, харизматичность, удача, успех и прочее – все вместе и по отдельности – могут, вместо достояния, стать непосильной ношей.

– Да. Это так. В особенности – а этой особенностью отличается подавляющее большинство рода человеческого – если понятия не имеешь, как и что с этим со всем делать.

Самое страшное, если эти составляющие становятся частью личности, когда утрата одного или нескольких компонентов превращается в потерю, а не в избавление.

Полное владение собой обеспечивает в равной степени возможность иметь всё это и обходиться без всего этого. И в любом случае, без существенного влияния на личность.

– Подожди, Жень. Обаяние и харизматичность – это ведь свойства личности.

– Свойства характера личности. Характер – это особенности настроек, которые, владея собой, можно менять.

Женечка вдруг усмехнулся явно не по теме.

– Пытаешься вывести меня из, как тебе кажется, тягостного состояния?

– Что-то вроде того.

– Не стоит. Ир, я действительно владею собой так, как вряд ли кому и снилось. К тому же, поверь, прекрасно знаю что, зачем и как делаю.

– Например, пугаешь меня своими реакциями?

– И в мыслях не было. Честное слово! Ты просто не пугайся. Но если тебе так больше нравится, могу внешне ничем не выдавать своего состояния.

Ира остановилась, внимательно глядя на него.

Женечка тоже остановился и смотрел на Иру томным взглядом со своей слегка ехидной, слегка слащавенькой ухмылочкой на лице.

Он выглядел таким, каким она привыкла его видеть. Изысканным и блистательным, элегантным и безупречным. Будто как в былые добрые времена она с ним встретилась только для того чтобы немного расслабиться.

И он не просто так выглядел! Он на самом деле и был в данный момент таким!

Ира в ужасе отпрянула от него.

Женечка расхохотался.

– Палладина, тебе не угодишь!

– Женька! Ты – лицемер!

– Ещё какой! – гордо заявил Женечка. – Идём, – со смехом добавил он.

Всё, что Ире «приснилось» в связи с рождением Даны, осталось в памяти ярким пятном, не поколебав отрешённого умиротворения безмятежного и спокойного «сновидения» про жизнь в офисном режиме «как все нормальные люди».

И этот сон продолжался и продолжался.

Постепенно Ира перестала проверять себя на подлинность сна или яви с помощью полётов. Она просто летала, когда ей того хотелось, и покорно повиновалась гравитации, когда хоть и хотелось летать, но не моглось.

Она перестала заострять на этом внимание и не предавалась анализу своего состояния, на выход из которого даже намёков не было.

Но выйти из него ей всё же пришлось. Притом внезапно и в одно мгновение.

Пробуждение

Ира «проснулась» так, как просыпаются посреди ночи от грохота или вспышки света, в холодном поту с дико колотящимся сразу по всему телу сердцем и с кучей вопросов типа «кто я?», «где я?» и «что это было?».

Правда, в Ирином случае, ничего нигде не вспыхивало и не грохотало. И вообще, формально, в этот самый момент она не находилась в состоянии физиологического сна.

Но холодный пот пробил, и сердце, прикинувшись птичкой залетевшей в форточку и теперь в панике пытающейся преодолеть невидимую преграду из оконного стекла, ошалело билось, куда ни попадя, от пяток до макушки головы. И вопросы «кто я?», «где я?» и «что это было?» тоже встали на повестке дня ребром.

То, что она – Ирина Борисовна Палладина, работающая печатником в рекламном агентстве, названием которого ей никогда не приходило в голову поинтересоваться, Ира разобралась быстро. А то, что в данный момент она находится на своём рабочем месте и измывается над ламинатором посредством фольгирования каких-то грамот, одновременно не давая покоя принтеру, печатающему тщательно выдизайнеренные страницы меню для какого-то кафе, обнаружилось само собой.

Но вот с тем «что это было?»…

Впрочем, «что это было?», Ира поняла даже раньше, чем выяснила, кто она, где находится и чем занимается.

В этот знаменательный день Ире продолжал «сниться» её, казалось, уже пожизненный «сон». В соответствие с правилами этого «сна» она, как обычно, встала по утру, привела себя в порядок и, выйдя из кустов бирючины между Красной и Кубанской, попыталась долететь до работы, но у неё не вышло, вследствие чего пришлось топать к офису ножками.

У дверей «избушки» в «наряде» из желтоватого сайдинга она оказалась одновременно с Димой, что тоже стало почти традиционным. Затем, как обычно, с интервалом в минуту-две подошли остальные труженики бескрайних полиграфических полей рекламы, и все вместе уселись за утренний «лёгкий» перекус, стараниями Лиды больше смахивающий на банкет.

Чуть позже, как обычно, в офис стремительно ворвалась Гаянэ Суреновна, шарахнув дверью об стену так, что несчастная «избушка» вздрогнула, будто от землетрясения баллов 5-6-ти. И, как обычно, на мирно чаёвничающую компанию из уст Гаянэ Суреновны обрушился скороговорочный шквал информации, который Лида безуспешно пыталась сдержать с помощью спешно вручённых Гаянэ Суреновне пирожка и чашки чая.

Дальше Ире «снился» стандартный рабочий день, прервавшийся, как обычно, на обед, через четыре часа после начала.

И вот, после обеда… Где-то примерно через полчасика…

Недостатком слышимости «избушка» не страдала и страдать не собиралась. Ира никогда не прислушивалась к тому, что творится на первом этаже, но всегда слышала монотонное воркование Лиды, Яны и Ромы, если таковое имело место, либо радостные излияния Димы, либо отчаянно-эмоциональные вопли Гаянэ Суреновны.

В информационное наполнение ни одного, ни другого, ни третьего Ира никогда не вникала. Всё, что касалось её непосредственно, ей сообщали по мобильнику, либо лично, поднявшись к ней на второй этаж. Гаянэ Суреновна, как обычно, всегда делала и то, и другое.

Посетители в «избушку» заглядывали крайне редко. От этой необходимости их избавляли доблестные усилия Димы и Гаянэ Суреновны, лично навещавших всех клиентов на всех этапах работы с ними.

Само собой, не последнюю роль в связях с жаждущей полиграфической продукции общественностью играли телефонная связь и электронная почта. Но всё же, если бы не старания Димы и Гаянэ Суреновны, частота заглядывания посетителей в «избушку» не увеличилась бы, а вот необходимость связываться с ними по телефону или через интернет если б каким-то чудом и не достигла нуля, то очень сильно к нему приблизилась бы.

В общем, человеческие голоса, отличные от голосов Лиды, Яны, Ромы, Димы и Гаянэ Суреновны, своим звучанием исключительную слышимость «избушки» не баловали. Ежели такое всё же случалось, Ира краешком внимания лишь констатировала, что в их «тихую» обитель в кои-то веки некто забрёл, и не утруждала себя любопытством по поводу, кто бы это мог быть.

Голос, прозвучавший через полчаса после обеда тихим «Добрый день», едва зацепившись за краешек внимания, захватил его целиком. Да так, что у Иры выступил холодный пот, сердце принялось играть в залетевшую в форточку птичку, и градом посыпались вопросы: «Кто я? Где я? Что это было?».

А было то всего-навсего «Добрый день», произнесённое тихим голосом Станислава Андреевича Радного.

Ира уронила на стол обёрнутые фольгой две грамоты. Ламинатор продолжал крутить горячими валами, недоумевая, с чего это между ними перестали протискиваться золотистые блестяшки. Принтер, между тем, выплюнул последнюю страничку меню и притих, радуясь, что от него, похоже, хоть ненадолго отстали.

В холодном поту выяснив, кто она и где она, Ира пыталась уговорить сердце, если ему так охота колотиться с остервенением, хотя бы выбрать для этого занятия более локализованное в пространстве тела место дислокации.

«Боже мой!!! Да что это такое?!!! Нет! Так нельзя! Он мне ничего плохого не делал и даже наоборот!!! Какие черти приволокли его сюда из его Парк Отеля?!!! Да там, небось, рекламных агентств по пять штук на каждом этаже и ещё по два между этажами и ещё восемьдесят восемь в округе!!! Какого, блин … его сюда принесло?!!!

Так! Всё! Тихо! Успокаиваемся. Успокаиваемся. Успокаиваемся. Ну пришёл. Ну и что? Вон, мирно беседует себе с Гаянушкой и меня не трогает.

Да в конце концов!!! Сколько можно!!! И чего я на него так реагирую?!!! В прошлом году ведь в течение без малого четырёх месяцев почти каждый день видела, и ведь ничего страшного не случилось!!! Сейчас-то чего?!!!

Так!!! Всё!!! Тихо. Тихо. Спокойно».

Пока Ира пыталась втолковать себе-любимой, что посещение Станиславом Андреевичем Радным её места работы ей ничем не угрожает, даже если ему вдруг взбрендит посетить её вотчину на втором этаже, в это самое время Станислав Андреевич мирно разговаривал с Гаянэ Суреновной. О чём, Ира, всецело занятая паникой, не уловила, хотя слышала отчётливо каждое произнесённое внизу слово.

Усилия успокоиться убивали своей тщетностью. Ира с трудом заставила себя вернуться к ламинатору, а когда он выдал ей два смятых с перекошенной фольгой листка в полной уверенности, что именно этого от него в данный момент и хотели, Ира поняла, что она больше не спит.

Явь предстала во всей своей красе, не оставляя сомнений в том, что она – не сон.

В это время внизу Радный Станислав Андреевич тихим голосом сказал «До свидания», и вскоре со двора донёсся шелестящий звук уезжающей машины.

Ира тупо смотрела на испорченные грамоты, крепко зажатые в руке. Только что завершившийся «сон» вспоминался с трудом, и вообще, «спросонья» соображалось туго.

– Надо отпечатать, – сказала сама себе Ира вслух и направилась к принтеру.

Там она обнаружила целую стопку готовых листков меню. Снова посмотрела на крепко зажатые в руке грамоты и, наконец, сообразив, что нужно с ними сделать, бросила их в коробку с обрезками бумаги.

– Нет. Сейчас только напорчу, – сказала она сама себе, выпила воды и спустилась во двор перекурить.

Сквозь тёплую духоту накрапывал дождик. Ира оглядела себя. На ней были надеты джинсы и футболка.

Она села на лавочку и не придумала ничего лучше, как позвонить Радному.

– Здравствуйте, Станислав Андреевич.

– Стас, – поправил он её.

– Извините. Стас.

– Здравствуйте, Ира. Рад Вас слышать.

– Спасибо, что заставили проснуться.

– Всегда рад помочь. В том числе, и в качестве будильника.

Что сказать дальше, Ира не изобрела. Немного послушав её натянутое молчание, Радный усмехнулся.

– Ира, всё нормально. Всё будет хорошо.

– Да, – тупо ответила Ира, чувствуя, как жар объял лицо.

«Какого чёрта я ему позвонила?!»

– Ира, прошу прощенья за прямоту. Если я правильно понимаю, Вы позвонили мне в состоянии близком к аффекту, на самом деле, не желая этого делать.

– Извините, – промямлила Ира, от стыда готовая провалиться сквозь Землю.

– Не волнуйтесь. Ничего страшного.

– Да. Конечно, – продолжала мямлить Ира, горько сожалея, что провалиться сквозь Землю, у неё нет ни единого шанса.

– Ира, я заеду за Вами вечером.

Ира чуть было ни завопила «Что?????!!!!!!!», но вовремя удержалась и, прекрасно понимая, что «Ира, я заеду за вами вечером» – это не предложение, а постановка её в известность, выдавила:

– Хорошо.

– Тогда, до вечера.

– Ага, – вырвалось из Иры так, что она была искренне рада, что «услышал» сие только её мобильник.

Ира выкурила ещё одну сигарету, размышляя о том, что «пробуждение» приятным назвать сложно. Заходя обратно в «избушку», она столкнулась нос к носу с Гаянэ Суреновной.

– Ира, Вам нездоровится? – забеспокоилась та.

– Нет-нет! Всё в полном порядке, – поспешила успокоить её Ира.

Гаянэ Суреновна ей не поверила, затащила в свой кабинет, усадила в кресло и всполошила Яну и Лиду.

Ни с того ни с сего, Ире стало весело. Она представила, как её заставляют проглотить таблетку анальгина и запить её валокордином.

К счастью, мелькнувшее в воображении изуверство далее воображения не продвинулось. Яна просто принесла стакан ледяной воды, а Лида с причитаниями рассказала о магнитных бурях. Гаянэ Суреновна предложила отвезти Иру домой.

– Спасибо. Со мной всё в порядке. Просто духота такая, – отбивалась Ира. – К тому же, работы валом.

– Да не таким уж и валом, – ответила Гаянэ Суреновна. – Меню Вы уже распечатали, только разобрать осталось. С этим и Лида справится. И грамоты почти все готовы. А остальное может и подождать.

– Я слышала, что заказчик приходил.

– Ему аж на среду, аж на следующей неделе, в смысле не на этой неделе, которая будет, а аж через неделю.

Ира чуть было не спросила: «а какой сегодня день?», – но вовремя притормозила и услышала куда более заинтриговавшую её информацию.

Оказалось, что Радный аж с середины декабря числится среди постоянных клиентов приютившего Иру рекламного агентства.

Минут через десять состояние Иры перестало вызывать опасения Гаянэ Суреновны, и та отпустила её трудиться дальше.

Поднявшись к себе, первым делом, Ира выяснила дату. Оказалось, что нынче на дворе пятница, и… 27 мая.

Ира смутно припоминала, что знала об этом в своём «сне».

Рабочий день потёк дальше. Спасительные грамоты, меню, афиши, флаеры и визитки не давали залезать в голову не относящимся к ним мыслям.

Ровно в шесть вечера позвонил Радный.

– Ира, я жду Вас.

– Я сейчас.

Гаянэ Суреновна часа два назад уехала в Адлер. Димы тоже не было. Он повёз в кафе готовые меню. Яна, Рома и Лида неспешно собирались покидать офис.

Заглянув в дверь, Ира бросила им «Пока!» и вышла из «избушки».

Машина Радного стояла во дворе. Он распахнул Ире дверцу. Ира села.

– Добрый вечер.

– Добрый, – ответил Радный на Ирино приветствие и вырулил на узенькую ухабистую дорожку.

– Стас, извините меня, пожалуйста, за этот дурацкий звонок.

– Ира, в извинениях нет необходимости. Я ждал Вашего звонка. Так что всё в полном порядке.

Работа не давала Ире подумать о предстоящей встрече. Даже, когда Радный позвонил, Ира ответила ему машинально и машинально вышла из офиса. Единственное, что заботило, ей не хотелось, чтобы кто-либо видел, как именно она покинула «избушку». Никто и не видел, и усилий с Ириной стороны для этого не потребовалось.

А теперь Иру разом накрыли все чувства, которые в ней вызывал Радный. Страх, восторг, неловкость. Она потерянно молчала.

– Ира, – начал Радный, едва они уютно встроились в пробку на Курортном проспекте, – для меня не секрет, что Вы сейчас чувствуете, да и вообще чувствуете, когда нам с Вами приходится общаться.

Радный оторвал взгляд от дороги и кинул его на Иру. Ира вжалась в сидение.

– Хочу Вам заметить, Ира, Вы невероятно сконцентрированы на себе. Скажите, ведь Вам ни разу не пришло в голову попытаться представить, что испытываю я в Вашем присутствии. Не так ли?

– Знаете ли, Стас, судя по Вашим внешним реакциям, сложно представить, что Вы вообще хоть что-то чувствуете.

– Серьёзно? – спросил он с едва заметным намёком на шутку.

– Я хорошо помню нашу с Вами первую встречу… – начала Ира.

Радный перебил её:

– Сомневаюсь, что Вы можете помнить нашу с Вами ПЕРВУЮ встречу.

– Почему? Я прекрасно помню, как мы с Вами впервые встретились. Это было зимой, около двух с половиной лет назад в офисе Игоря Афанасьевича Барсавина… – бойко выдала Ира, в ужасе осеклась и с трепетом в голосе добавила. – Я имею в виду, в этой жизни.

– Я тоже. Так вот, то была ДАЛЕКО не первая наша с Вами встреча. Даже в этой жизни.

Автомобильная пробка решила стать временной бесплатной парковкой. Радный выключил зажигание и сосредоточенно смотрел на Иру, которая продолжала пребывать в шоке. Он выждал, дав ей возможность немного прийти в себя, и продолжил:

– Впрочем, для Вас она действительно, в некотором роде, была первой. Но для меня – нет.

Пробка вяло поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу, перестав сверлить им Иру.

– Самая первая наша с Вами встреча в этой жизни состоялась 3 июня 1981 года в Дендрарии. В составе своих одноклассников по художественной школе Вы вышли туда на пленер. Они рисовали пейзаж. Вы же самозабвенно создавали портрет дракона по имени Пэфуэм, старательно маскируя его пейзажем.

Ира не помнила с такой точностью дату – даже год – но сам этот эпизод не забыла.

Учащиеся её группы, как обычно перед занятием на пленере, собрались у художественной школы, которая тогда располагалась в здании дачи Барсовой, и оттуда пешком отправились в Дендрарий. Там, расположились в Нижнем парке у пруда с лебедями.

Ещё когда Ира только готовила для себя рабочее место, её охватило необъяснимое волнение, переросшее в захватывающий дух восторг, как только она, прежде чем сесть на раскладной стульчик, обернулась в сторону гор.

Предполагалось, что Ира будет рисовать деревце земляничника, но её поразила открывшаяся взгляду панорама. Сочетание переднего, среднего и дальнего планов отчётливо складывалось в очертания дракона.

Забыв обо всём на свете, Ира немного изменила положение своего рабочего места, подстраиваясь под ракурс, в котором проявлялся дракон, и растворилась в работе.

Радный точно поймал момент, в который Ира вынырнула из воспоминаний, и продолжил:

– Пэфуэм не ожидал, что Вы способны видеть его, и пришёл в восторг, который, правда, старался не особо выражать, дабы справиться с ролью натурщика.

– Но я… – попыталась возразить Ира.

– Хотите сказать, что Вы не видели Пэфуэма? Ира! А кого же Вы тогда рисовали, а?

Пробка двигалась всё увереннее. К тому же, они как раз находились у перекрёстка с Первомайской, откуда пытались выехать на проспект несколько автомобилей. Радный не отрывал взгляд от дороги, но Ира заметила, как из его глаз вылетела весёлая искорка.

– Даже преподавательница Ваша заметила. Хорошо ещё, подошла она к Вам лишь тогда, когда Пэфуэм уже основательно оброс пейзажем.

– А Вы?

– Что, я?

Вяло ползущая пробка снова остановилась, и Радный, оторвав взгляд от дороги, посмотрел на Иру. Она этого не ожидала и вздрогнула, слегка отпрянув. Радный сделал вид, будто не заметил.

– На какой стадии Вы увидели работу? – спросила Ира.

– С самого начала. А Вас – ещё раньше.

Поворот на Горького из-за нескольких маршруток, отчаянно рвущихся к остановке из не располагающего к этому ряда, ненадолго завладел вниманием Радного.

– Отец часто привозил меня летом в Сочи, но больше, чем на неделю-две, мы здесь не задерживались. Приезжал он сюда на неофициальные мероприятия, на которых присутствие лиц детского возраста не предусмотрено. Останавливались мы обычно в санатории «Россия», который теперь именуется SPA-отелем «Родина».

Как правило, я оказывался на попечении немолодой, отличающейся особой ответственностью горничной, которую на это время освобождали от её прямых обязанностей.

Тот приезд был первым, когда отец решил, что я сам смогу позаботиться о себе. И остановились мы тогда не в «России», а во «Фрунзе».

Разнообразием мои предыдущие посещения Сочи не отличались. В Дендрарий в этой своей жизни я тогда попал впервые.

Вообще-то не попал, а целенаправленно отправился.

Видите ли, мне довелось быть знакомым с Сергеем Николаевичем. В смысле с Худековым. Естественно, не в этой жизни.

Мы не были друзьями. Да и само знакомство носило поверхностный характер. Знал я его больше заочно по Петербургской газете. В Санкт-Петербурге мы и встретились с ним первый раз лично у кого-то в гостях.

Потом я проездом был у него в Ерлино. А потом мне посчастливилось увидеть купленный им участок на Лысой горе, который тогда как раз расчищали под сады.

Я был значительно старше Сергея Николаевича и до закладки Дендрария не дожил, но о его проектах знал. Так что любопытство моё имело веские основания.

– Стас, извините, что перебиваю.

– Спрашивайте.

– А как это – помнить свои прошлые жизни? Как это ощущается?

– Хороший вопрос. С обычной памятью, то есть, с памятью на прошедшие события текущей жизни, это не имеет ничего общего. На что это похоже? Трудно сказать. Тем более мне.

Ну как Вы, к примеру, объясните с рождения слепому, на что похоже зрение? Вы же понятия не имеете о наборе его ассоциаций. Можно сказать, что зрение – это не слух, не осязание, не обоняние, не вкус.

Так и я могу лишь сказать, что память событий прошлых жизней совершенно не похожа на память событий жизни текущей.

Вам, Ира, не совсем чужда память прошлых жизней. Ведь Вам удалось ярко вспомнить один момент своей собственной прошлой жизни.

– Насколько я знаю, не без Вашей помощи.

– Верно. А потому это Ваше воспоминание нельзя считать полноценным и брать в качестве достоверного примера. Но всё же, отдалённый вкус ощущения памяти прошлых жизней Вы, если постараетесь, сможете уловить.

Радный сделал наполненную смыслом паузу и, пользуясь напрочь обездвиженным состоянием, в которое вновь впала вереница автомобилей, многозначительно посмотрел на Иру.

– Познание себя, управление собой и максимальное использование своих возможностей сопряжено с полным и бесповоротным отказом от идеализации. Идеализации в том смысле, в котором слово «идеальный» используется в так называемых естественных науках. Помните? Идеальный газ. Идеальная жидкость.

Радный продолжал пристально смотреть на Иру, как видно, понимая, что словосочетания «идеальный газ» и «идеальная жидкость» ей, конечно, знакомы, но этим её познания исчерпываются.

– Идеальный газ и идеальная жидкость – это несуществующие в природе математические модели, в которых учитываются только так называемые ВАЖНЕЙШИЕ факторы, а все остальные, которые не оказывают ЗАМЕТНОГО влияния на процессы, игнорируются.

Идеализация в терминологии естественных наук означает упрощение, пренебрежение тем, что не оказывает ЗАМЕТНОГО влияния. То есть, ВАЖНОСТЬ и ЗАМЕТНОСТЬ в так называемых естественных науках – синонимы.

В случае же познания себя, управления собой и максимального использования своих возможностей, всё происходит с точностью наоборот. Наиболее ВАЖНОЕ наименее ЗАМЕТНО.

И всё же, стремление к простоте, то есть, к идеализации, это – хорошее стремление, если оно касается вещей, которые невозможно не заметить. То есть, тех, которые считают наиболее важными так называемые естественные науки. Имея дело с заметным, с очевидным, действительно нет необходимости усложнять. Чем проще, тем лучше.

Вереница машин снова поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу.

Ира задумчиво проговорила:

– Двигаясь наружу, в смысле, изучая то, что нас окружает, в том числе и себе подобных, пренебречь можно тем, влияние чего мало заметно или незаметно вовсе. А, двигаясь внутрь, изучая себя, пренебречь следует тем влиянием, которое заметно, которое сразу бросается в глаза.

– Совсем уж пренебрегать, конечно, не следует, – поправил Иру Радный. – Следует лишь не концентрировать на заметном всё своё внимание. Оно ведь и так заметно.

А вот углубляться в то, что едва проявляется или вовсе никак не проявляется, если не прикладывать к этому специальные, порой титанические, усилия, весьма полезно.

Кстати, Ира, Вы замечательно сформулировали мысль относительно движения наружу и внутрь.

Наилучшие результаты достигаются тогда, когда идеализируешь внешнюю ситуацию вплоть до её формальной констатации и не более, при этом вникая во все тонкости своего внутреннего мира.

Естественно, не просто вникая, и не с помощью усиленной деятельности мозга по вербализации необоснованных претензий, жалоб на несправедливость жизни и прочих «изысков», а производя некоторые действия, направленные на контроль и управление.

Надеюсь, Вы замечали, что подавляющее большинство действует противоположным образом.

– Да. Замечала, – ответила Ира. – Измени себя, и Мир изменится. Эта идея существует, но на практике не пользуется популярностью.

– Догадываетесь, почему? – спросил Радный.

– Да. Окружающий мир – вещь куда более заметная, чем собственные едва уловимые процессы внутреннего мира. Следуя теории естественных наук, раз окружающий мир более ЗАМЕТЕН, значит и более ВАЖЕН. А то, что происходит в самой глубине внутреннего мира, автоматически попадает в категорию того, чем можно пренебречь.

– Верно. – Радный кивнул. – Но это не всё. Внутренний мир у большинства ассоциируется с вербально оформленными мыслями. На самом же деле, вербально оформленные мысли – лишь ЗАМЕТНАЯ часть внутреннего мира.

Если подходить к этому вопросу не с позиции ЕСТЕСТВЕННОГО, а с позиции СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО, вербально оформленные мысли – НАИМЕНЕЕ ВАЖНАЯ часть внутреннего мира.

– А сверхъестественное значит гораздо более естественное? – спросила Ира с почти утвердительной интонацией.

– Именно. Так вот, 3 июня 1981 года ранним утром я отправился в Дендрарий. До открытия парка оставалось два часа, но закрытые двери и другие материальные преграды никогда не относились к разряду того, что могло меня остановить.

Как любой подросток мужского пола я, безусловно, умел перелезать через заборы, но занимался этим лишь в компании сверстников, а будучи необременённым вниманием себе подобных, пользовался проходами. Так что в Верхнем парке Дендрария я оказался, минуя необходимость выходить с территории санатория и тащиться по Курортному проспекту.

Меня интересовало многое, а потому бродил я по Верхнему парку долго и лишь около половины одиннадцатого спустился в Нижний. В подземном переходе, соединяющем верхнюю и нижнюю части парка, образовался затор из-за группы детей с экипировкой художников.

Вот тут-то я и увидел Вас.

Знакомством с нижней частью парка я занялся только в следующий приезд в Сочи. В тот день я последовал за Вами, лелея дерзкую надежду, что Вы соизволите обратить на меня внимание. Само собой, этого не произошло. Я не сомневался, что так и будет, но влияние свойств человека не так легко преодолеть в подростковом возрасте.

Кстати, тот, кого нынче именуют Евгением Вениаминовичем Гаровым, тоже был там.

– Он видел Вас?

– Не сомневаюсь, что он заметил подростка, околачивающегося поблизости. Я уже рассказывал Вам о том, что между нами существуют определённые Соглашения. Правда, не так давно их условия изменились.

Когда мы говорим о сверхъестественном, то есть, о гораздо более естественном, чем ЗАМЕТНАЯ часть мира сего, по большей части, это лишь способ говорить, но не полностью достоверная передача информации.

– Догадываюсь. – Ира вздохнула.

– Всё не так запутано, как Вам кажется. Ира, закройте глаза и проведите ладонью ну хотя бы по обшивке дверцы и скажите, что Вы чувствуете.

Ира закрыла глаза и поводила рукой по дверце автомобиля Радного.

– Гладкая, упругая, мягкая. Кожа, я думаю, – ответила она, открывая глаза.

– Ира, я прекрасно знаю, чем отделан салон этого автомобиля, – в тоне Радного, чувствовался привкус задора. – Меня не это интересует. Опишите ощущения, которые испытывает Ваша ладонь, а не свойства материала, которого она касается.

Ира вновь закрыла глаза и стала водить рукой по дверце.

Поставленная перед ней задача выглядела предельно ясной, но оказалось, что выполнить её не так-то просто. Если вообще возможно. Потому что прежде чем подобрать слова для описания…

Оказалось, что ещё ни разу в жизни Ира не обращала внимания на свойства и особенности тактильных ощущений, которые содержат информацию о собственном теле, а не о предмете, которого оно касается.

Исключения, пожалуй, составляли болевые воздействия типа уколов, порезов, ушибов, ожогов и тому подобного. Но и в этом случае, как поняла Ира, описать ощущения с полной точностью вряд ли возможно. Просто на боль сложно не обратить внимания и испытывают её, в зависимости от источника, все примерно одинаково.

«А может быть, только принято считать, что одинаково…», – мелькнула мысль.

Как бы там ни было, в случае боли для передачи информации об ощущениях вполне достаточно слов о том, что больно оттого, что укололся, ударился, порезался, обжёгся и тому подобное.

Боль заставляет обратить внимание на информацию о своём теле, а не об окружающем мире. Но в то же самое время, от боли хочется поскорее избавиться, а не заниматься изучением тонкостей ощущений.

– Ну? – Радный прервал Ирины изыскания.

– По-моему, это невозможно! – воскликнула Ира, открывая глаза и отдергивая руку от дверцы.

– Верно. Заметьте, ничего запредельного! Доступное всем и каждому действие. А… – Радный развел руками, на мгновение оторвав их от руля. – Вот это, Ира, и есть эзотерика. То есть, Тайное Знание.

Тайное Знание – тайное не потому, что его кто-то от кого-то скрывает, а потому, что его невозможно с полной точностью выразить в словах.

Для человека же слова, к сожалению, единственный доступный способ передачи информации.

Безусловно, заявляя сие, я не совсем прав. Но все остальные способы передачи информации, возможные для людей, по сравнению с устной и письменной речью занимают мизерное место и, соответственно, не оказывают такого существенного влияния, как речь. Так что ими, в ДАННОМ СЛУЧАЕ, вполне МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ, как говорят светлые умы, изучающие так называемые естественные науки.

Впереди показалось Краснодарское кольцо, забитое машинами. К счастью движущимися и очень даже бодренько. Однако именно из-за бодренького движения, попасть в его спасительный круговорот казалось проблематичным

Радный со сноровистостью опытного водителя справился с этой задачей легко, однако до выезда на относительно свободную Пластунскую в салоне воцарилась тишина.

– Стас, – первой нарушила её Ира.

– Я слушаю.

– А Женя видел тогда Пэфуэма?

– Ира, это – его СУГУБО ЛИЧНОЕ. Так что Вам придётся об этом спросить у него самого. Я же, со своей стороны, смею предположить, что видел.

– Меня это интересует, потому что он – что мне кажется странным – всегда отрицательно реагировал на всё, что с Пэфуэмом связано.

– В смысле?

Ира догадывалась, что Радный лишь прикидывается, будто не понимает, о чём речь, но принялась за уточнения:

– К примеру, когда я ему показала чешуйку Пэфуэма, ещё не догадываясь, точнее, не смея догадываться, что это такое, он аж в лице поменялся и настоятельно порекомендовал её выбросить. И когда я вернулась, он говорил о драконах далеко не в лестных красках.

– Ира, надеюсь, Вы не считаете, что действия и реакции Жени продиктованы чем-то иным, кроме его собственной воли?

– Я не особо в этом сомневаюсь. Но последнее время – где-то с прошлогодней весны и даже с предшествовавшей ей осени, и даже немного раньше – он, как мне кажется, далеко не всегда мог полностью владеть собой, поддаваясь влиянию того, что выходило за рамки привычного для него.

– Понятно. Вы пришли к такому выводу, наблюдая его внешние действия и реакции, которые были ЗАМЕТНЫ и выходили за рамки привычного для Вас в отношении него. Так?

– В общем-то, да.

– Смею предположить, что в отношении меня у Вас сложилось впечатление полного и постоянного владения собой на основании крайней скупости внешних проявлений. Так?

– Да, – не совсем уверенно ответила Ира, вспоминая бурный эмоциональный всплеск, приключившийся с Радным, когда ей потребовалось переливание крови.

Тогда он даже обращался к ней на «ты», что произвело на Иру гораздо большее впечатление, чем громоподобное изъяснение в нецензурных выражениях с персоналом больницы.

Впрочем, потом был ещё один раз, когда Радный обращался к ней на «ты». Когда она пришла в себя после возвращения из Точки Выбора.

Радный загадочно улыбнулся то ли её неуверенному «Да», то ли каким-то своим мыслям. То была улыбка, которую Ира никогда ранее не видела на его лице. Она в этом не сомневалась, потому что Радный улыбался настолько редко, что запомнить все его улыбки не составляло труда. Тем более что и виделись-то они не так уж часто.

– Ира, вот хоть убейте, уверен, что Вам уже рассказали, что владение собой люди понимают несколько однобоко.

Владение собой – это не только пребывание в состоянии внешнего спокойствия, уравновешенности и хладнокровия, но и любое иное состояние – как внешнее, так и внутреннее – которое используется ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

Владение собой – это ВОЛЯ.

А ВОЛЯ только тогда ВОЛЯ, когда она ВОЛЬНАЯ.

Владеющий собой никогда не будет, к примеру, биться даже в лёгкой истерике под влиянием внешних обстоятельств. Но он вполне может побиться в грандиозной истерике ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.

– Но тогда неприязнь Женечки к драконам выглядит ещё более странно.

– Почему? В смысле, с чего Вы взяли, что Женя испытывает неприязнь к драконам, и в смысле, почему для Вас это выглядит ещё более странным.

– Но как же, если всё, что он говорит, делает, думает и даже чувствует, целиком, полностью и всегда подчиняется его воле?

– Ира, у меня очень много друзей. В данном случае, я имею в виду не только и не столько вот эту вот жизнь. Повторяю, у меня очень много друзей. Настоящих друзей. Но у меня нет такого друга, каким приходится Вам Женя.

Он, порою, производит впечатление существа легкомысленного и даже порочного, но…

Ира, я не думаю, что Вы до конца осознаёте, на что он ради Вас пошёл, идёт и готов идти.

– Я знаю. – Ира кивнула.

– Не сомневаюсь, что Вы способны представить себе кое-что умозрительно и оценить по достоинству. И всё же, во-первых, Вы пока знаете далеко не обо всём, а во-вторых, чтобы оказалось возможным ощутить даже то, что Вы знаете, во всей полноте, нужно самому пройти через то, через что довелось пройти ему.

– А Вам доводилось? – вдруг жёстко спросила Ира.

– Неважно, – ещё более жёстко ответил Радный. – Так вот, Вы спрашиваете, почему он посоветовал Вам выбросить приглашения? Безусловно, гадюка привлекла к чешуйкам Пэфуэма Ваше внимание, но, судя по Вашей реакции, его оказалось недостаточно. Надеюсь, догадываетесь, для чего? Запрет – лучший метод фокусировки.

– Да уж. Никогда не сомневалась, что агитацию против курения финансируют табачные фабрики. Возможно, мне бы и в голову не пришло начать курить, если б в школе и в училище нам каждую неделю не показывали бы фильмы о вреде курения и не твердили бы об этом чуть ли ни каждый день.

– Вот видите? Так уж устроен человек. Даже Знание двоичности ему в той же обёртке подсунули, но… Как Вы знаете, что-то не так сработало.

Теперь о нелестных красках.

Женя не сомневался в беспрецедентной ценности информации, которую Вы получили от Пэфуэма. Кроме того, он прекрасно знает, что Точка Выбора – штука, безусловно, неплохая, но, побывав в ней, есть риск больше растерять, чем приобрести. А то, что Вы получили от Пэфуэма, ни в коем случае не должно быть Вами потеряно.

Джагэ1 и Пэфуэм никогда не состояли в дружеских отношениях, но всегда рады видеть друг друга. Демонстрируя своё вроде бы отрицательное отношение, Женя создал для Вас мощную зацепку.

То, что пропитано единомыслием, быстро забывается. А то, что взращивается на спорах и противоречиях, обладает повышенной жизнестойкостью.

– Знаете, всё это смахивает на какое-то грандиозное лицемерие и лицедейство, на циничный розыгрыш. И ведь подобным образом со мной поступает не только Женечка.

– Вы правы, но только во второй части своего заявления. В том, что не только Женя поступает с Вами подобным образом. А вот лицемерия и лицедейства, в смысле лжи и коварства здесь нет ни грамма.

Ира, пожалуйста, закройте ещё раз глаза и проведите ладонью по дверце. Вы не в состоянии даже более-менее определённо уловить ощущения ладони, не то, что бы описать их, а ведь это – всего-навсего доступное всем обычное осязание.

Вы же поставили своей целью постичь вещи куда МЕНЕЕ ЗАМЕТНЫЕ и куда БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ. Даже соприкоснуться с этим за одну жизнь обычной продолжительности самостоятельно, без помощи со стороны невозможно. Не то, что попытаться познать, уложить это в сознании.

На самом деле, весь мир пропитан этой помощью, и она всем доступна, но… Практически НЕЗАМЕТНА. А, следовательно, если и воспринимается, то лишь как нечто, чем МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ.

Самая ЗАМЕТНАЯ, для человека, её часть находится в так называемых духовных учениях. Но и тут…

Ира, Вы ведь прекрасно знаете, как воспринимает информацию, изложенную в духовных учениях, человек, которого социум признаёт абсолютно нормальным. Чушь и бред!

Но «абсолютно нормальный» человек даже не догадывается, до какой степени это на самом деле чушь и бред. Понять это можно, только как следует соприкоснувшись с тем, к чему «чушь и бред» подталкивают.

Духовные учения – не цель, а средство. Притом средство, способное помочь немногим и только на определённом этапе. На этапе поиска пути.

– Мне они ничем не помогли. Лишь по ранней юности ненадолго слегка захватили внимание с воображением.

– Вот видите? Хотя Вы вряд ли сейчас способны заметить, понять и оценить их истинное влияние на Вас, как на человека. Как не способны пока понять и по достоинству оценить то, что проделывают с Вами близкие Вам люди и не люди. Так как и то, и другое лежит за пределами возможностей человеческого понимания самого ПОНИМАНИЯ.

Радный выжидающе смотрел на Иру.

Выбитая из колеи его взглядом она вдруг заметила, что двигатель машины молчит, а за силуэтом Радного прячутся ворота её дома.

Радный продолжал выжидающе сверлить Иру глазами, не оставляя ей шанса просто поблагодарить, попрощаться и отправиться домой.

Ира окончательно смутилась и, в конце концов, промямлила:

– Стас, я чувствую себя школьницей, не выучившей урок.

– Вижу, – медленно произнёс Радный, выдержал паузу и добавил. – По сути, так оно и есть. Даже более того. Вы даже не знаете, какой именно урок следовало учить.

Повисла гнетущая тишина, красноречиво свидетельствующая о том, что Радный не собирается говорить больше ни слова, пока не услышит нечто от Иры.

– И какой же? – вынужденно спросила она без тени энтузиазма.

– Ира, Ваша догадка, что я не отвечу на этот вопрос, верна. Но кое-что я Вам подскажу.

Вопросы существуют не для того, чтобы один субъект узнал нечто от другого. Вопросы существуют для того, чтобы, независимо от того, кто и кому их задал, найти ответ в себе и сформулировать его для себя.

Вам приходится достаточно слышать о минусах вербализации и от людей, и особенно от не людей, но есть и плюсы. Безусловный плюс – возможность коммуникации, но главный плюс…

Этот плюс начинает иметь силу лишь тогда, когда пытаешься сформулировать ответ, найденный в себе.

Главный плюс вербализации в создании кода доступа к Знанию, то есть, ключа.

Конечно, любой вербально оформленный ответ, полученный извне, тоже является ключом, но это не значит, что полученный таким образом ключ сможет чем-то помочь.

– Ключ от обычной двери должен подходить к замку, а от двери к Знанию – желающему открыть, – сказала Ира.

– Верно. – Радный снова замолчал, выжидающе глядя на неё.

– Стас, чего Вы так настойчиво ждали от меня? Не заявления же о том, что я чувствую себя школьницей, не выучившей урок? Чего Вы сейчас так настойчиво от меня ждёте?

– А как Вы думаете?

– Если бы я знала, я бы не спрашивала.

– Логично. Но ведь кое-какие догадки у Вас имеются?

– Ну-у-у. Да, – нехотя и неуверенно призналась Ира.

– Поделитесь!

– Мне кажется, Вы ждёте от меня какого-то вопроса.

– Вам не кажется. Действительно жду. Этот вопрос прозвучал почти в самом начале нашей сегодняшней беседы и задал ей направление, но так и остался для Вас без ответа.

– Какой вопрос?

– А вот и ещё одна подсказка:

То, что усиленно уходит от внимания, не нуждается в нём в данный момент.

– Так Вы не скажете мне, что это был за вопрос?

– Нет, конечно.

– Стас, если то, что усиленно уходит от внимания, в данный момент в нём не нуждается, зачем Вы разжигаете моё любопытство?

– Чтобы использовать. А потому ещё три подсказки. Насколько я знаю, Вы хорошо и легко учились в школе, но также хорошо и легко забыли бо́льшую часть того, чему Вас там учили. Ира, как-нибудь на досуге перечитайте школьные учебники физики.

– Я думала, мы говорим о сверхъестественном. – Ира улыбнулась.

– Законы гораздо более естественного, изначального успешно функционируют и в естественном. Человечество неплохо изучило естественные законы. Так что, вместо того чтобы, как говорится, изобретать велосипед, гораздо эффективнее ознакомиться с его устройством.

Для более точного понимания процессов, как естественных, так и сверхъестественных, неплохо выяснить для себя, к примеру, чем в академической терминологии физики отличается то, что называют энергией, от того, что называют силой. В повседневной речи мы смешиваем эти понятия, превращая в синонимы.

Выяснить Вам, само собой, необходимо не только это. Что именно, сами разберётесь.

– Ладно. Как скажете. Завтра же займусь приобретением учебников.

– Ира, расслабьтесь. Полный школьный курс физики сам к Вам придёт в нужный момент. Сейчас я говорю об этом лишь для того, чтобы возникшее вдруг желание углубиться в точные науки не озадачило Вас своей кажущейся странностью.

– А оно должно у меня возникнуть? – весело спросила Ира.

– Оно уже формируется, и даже уже проявлялось. Вспомните свою работу над мебелью. Внутренние точки. Искривления плоскостей, создающее иные преломления энергетических токов. Это ведь Вы об этом говорили, не так ли?

Интерес к физическим законам тогда будто вытекал из конкретной задачи, ничем не противоречащей Вашему основному занятию, а потому и не зацепил Ваше внимание, не показался странным. Теперь же может получиться по-другому.

Откуда я это знаю? Подсказки к ответу тоже находятся в школьном курсе физики.

– Заинтриговали, однако!

Радный улыбнулся.

– Не спешите в школьную библиотеку. Тем более что каникулы уже начались. У Вас, насколько я знаю, есть Золотой Принцип: Чётко сформулировать задачу и забыть на время, отправить в подсознание на проработку. Верно?

– Да.

– Воспользуйтесь им и в этом случае. Это, кстати, была вторая подсказка. Ну а теперь третья.

Ира, Вы догадываетесь, почему так называемые Соглашения никогда не нарушаются?

– Что-то вроде верности слову?

– Нет. Человеческие ценности вроде чести, достоинства, верности слову здесь ни при чём.

Когда, независимо от состояния воплощённости, личности, или безличные силы, или личности и безличные силы вступают во взаимодействие, между ними возникают Соглашения.

Соглашения – это не законы и не правила, это не договоры и не обязательства. Само слово «соглашение» полностью объясняет суть явления. Ира, может быть, догадались? Ну?

Ира отчего-то растерялась и начала в панике перечислять всё, что у неё в этот момент ассоциировалось со словом «соглашение», прекрасно понимая, что перечень получается для данной ситуации дурацким:

– Мировое соглашение, соглашение о намерениях, соглашение о сотрудничестве, соглашение о конфиденциальности, соглашение о передаче полномочий, соглашение сторон, Шенгенское соглашение.

– И-и-ира! – в притворном разочаровании с шутливым упрёком протянул Радный. – Причём тут правовые акты? Хотя и в приведённых Вами словосочетаниях слово «соглашение» говорит само за себя. Вот только то, что я имею в виду, гораздо глубже и естественнее. Точнее, сверхъестественнее.

Соглашение – это когда соглашаются.

Соглашение никогда не нарушаются только потому, что все его участники СОГЛАСНЫ. Согласны на очень глубоком уровне.

Между людьми, то есть, в сфере человеческого воплощения, подобного рода Соглашений не существует. Есть некий суррогат – частные примеры которого Вы привели выше – но не более.

Однако между личностями, воплотившимися людьми, такие Соглашения действуют, направляя течение жизни, что люди называют судьбой.

Соглашение невозможно нарушить, потому что оно либо есть, либо его нет.

На Соглашения такого уровня не влияют мимолётные прихоти и смена убеждений. Но Соглашения появляются и исчезают, развиваются и видоизменяются, принимаются и отвергаются.

– Но тогда получается, что их всё же можно нарушить, – заметила Ира.

– Нет. Нельзя. Невозможно!

– Но почему? А если один из участников Соглашения в какой-то момент перестаёт быть согласным?

– Можно нарушить человеческие соглашения, так как, не соблюдая какие-то условия соглашения, субъект, тем не менее, остаётся в рамках соглашения.

К примеру, в трудовом соглашении оговорено, что работник обязуется – читай, согласен – приходить на работу к 9-ти часам утра. Приходя позднее установленного срока, он нарушает соглашение, но не перестаёт находиться в поле его действия.

Соглашения, о которых у нас с Вами идёт речь, невозможно нарушить потому, что любое малейшее отклонение от него выводит субъекта за рамки Соглашения.

Возвращаясь к приведённому мной примеру, если бы трудовое соглашение имело такую же силу, то опаздывающий работник не попал бы на место своей трудовой деятельности, а, грубо говоря, оказался бы туманом на Юпитере.

Соглашение действует, пока имеет минимум двух участников. Но, участников, как правило, гораздо больше. Дело в том, что в любом Соглашении двух личностей всегда задействован целый ряд безличных сил. Поэтому Соглашение двоих в чистом виде – это что-то подобное идеальному газу. То есть, нечто чисто теоретическое.

– То есть, Соглашение – это некое сложное поле, в процессах которого задействованы личности и безличные силы?

– Поле? Ира, Вы только что воспользовались термином академической физики. И не просто воспользовались, а воспользовались по назначению.

– Да? Я как-то и не заметила.

– Слово «сила», конечно, из той же области, но его применение в данном контексте носило более общеупотребительный характер.

Ира, я рассказал Вам вполне достаточно для того чтобы Вы смогли создать свой собственный код доступа. Хочу ещё раз напомнить, что любые слова – это лишь способ говорить и не более.

А теперь разрешите огласить все вышеизложенные пять подсказок, правда, немного в ином порядке, и добавить к ним ещё две, которые уже звучали сегодня, но без пояснения, что это – подсказки:

Первая подсказка:

Следуйте убеждению, что вопросы существуют для того, чтобы, независимо от того, кто и кому их задал, найти ответ в себе и сформулировать его для себя.

Вторая подсказка:

Следуя этому убеждению, попытайтесь разобраться с сутью Соглашений.

Третья подсказка:

Разбираясь с сутью Соглашений, освежите в памяти школьный курс физики. Эта информация непременно окажется полезной. И не только в сфере Соглашений.

Четвёртая подсказка:

В моменты, когда Вам что-либо будет казаться непонятным, нереальным, невозможным и непостижимым, проведите ладонью по любой поверхности, концентрируясь на тактильных ощущениях руки. Это эффективно напоминает, что для человека нет ничего до конца понятного, реального, возможного и постижимого.

Пятая подсказка:

Не тратьте понапрасну сил и не сомневайтесь, что то, что усиленно уходит от внимания, в данный момент не нуждается в нём.

Шестая подсказка:

Ищите в себе и старайтесь сознательно задействовать то, влияние чего малозаметно или незаметно вовсе, если не прикладывать к этому специальных усилий.

Седьмая подсказка:

Используйте свой Золотой Принцип, который заключается в том, чтобы чётко сформулировать задачу и на время забыть, тем самым, отправив в подсознание на проработку.

Вот и всё на сегодня.

– Всё, что Вы хотели мне сказать?

– Разумеется, нет. Это всё, что Вы сегодня хотели услышать, – в глазах Радного еле заметно светилась улыбка.

– В гости зайдёте?

– Спасибо за приглашение, но, к сожалению, у меня сегодня есть ещё дела.

– Тогда, до свидания, – сказала Ира, приоткрывая дверцу.

– Надеюсь, до скорого, – с налётом многозначительности заметил Радный. – Удачи, Ира!

К дому Ира неслась на всех парах, бегом поднялась из прихожей в гостиную, пересекая которую едва ответила на приветствия Зива и Лоренца, взлетела по лестнице на второй этаж и ворвалась в кабинет.

Там, скидывая с полки книги прямо на пол, она отыскала свой заветный листок с достоянием Точки Выбора, и, в едином порыве усевшись на пол рядом с хаосом из книг, стала, чуть ли ни прожигая глазами бумагу, перечитывать:

«Было – НАЙТИ. Стало – ПОНЯТЬ. СВЕТ – Радный; Радный и я. Человеческое – Гена. «Некое средство» – Женечка и Гиала».

Листок, зажатый обеими руками, дрожал с таким грохотом, словно он не бумажный, а металлический.

– Ирочка, ты дома? – послышался снизу голос Татьяны Николаевны.

– Да, Татьяна Николаевна! Я сейчас! Только переоденусь и спущусь.

Ира обвела взглядом собственноручно устроенный погром.

– Так. Сейчас всё убрать, – жёстко сказала она сама себе вслух. – Расслабиться. И… Короче…

Чего «И…» и чего «Короче…» Ира самой себе пояснять не стала даже и не вслух, а принялась расставлять книги на полке, аккуратно спрятав между ними листок.

Против обыкновения, Татьяна Николаевна составила Ире компанию за ужином. Милый вечерний «ни о чём», приправленный колкими замечаниями Зива и Лоренца, помог расслабиться почти до полного умиротворения.

Почти. Но не…

«Если я прямо сейчас начну разбираться со всем, что изложил мне Радный в купе с собственными проблесками озарений, то опять впаду либо в прострацию, либо в спячку наяву», – констатировала Ира.

Но впереди зловеще маячили суббота и воскресенье, перечеркивающие возможность до отказа забить свою голову производственными проблемами и тем самым загнать не на шутку расшалившихся мышей куда подальше.

Дабы оградить себя от себя, Ира за чаем позвонила Владу, рассчитывая пригласить его с семьёй в гости.

– Извини, Ир, никак не получится, – ответил Влад.

– А что случилось?

– У Алины сессия, а у меня… В четверг на следующей неделе Станислав Андреевич должен нагрянуть. Так что надо все хвосты подтянуть.

– А он разве не в Сочи?

– Нет, конечно. Он уехал ещё в ноябре. Почти сразу, как тебя нашли.

– Забавно, – отключив мобильник, медленно произнесла Ира.

– Что, Ирочка? – спросила Татьяна Николаевна.

– Да так, – с улыбкой сказала Ира, и блаженное чаепитие беззаботно продолжилось.

Потом Ира в компании Зива и Лоренца проводила Татьяну Николаевну домой, после чего они сходили окунуться в водопаде.

Зив неестественно веселился, а Лоренц безуспешно пытался скрыть нервозность.

Оказавшись дома, Ира вновь поднялась в кабинет. Она включила компьютер и, уже без учинения погрома, достала свой рукописный лист с достоянием Точки Выбора.

Ещё раз перечитав, она набрала его содержимое в Word-е, два раза кликнула Enter и принялась, восстанавливая в памяти, набирать «подсказки» Радного.

Созданный документ Ира сохранила под названием «for» в специально созданную папку под названием «Новая папка 23», которую, несмотря на то, что к информации в её компьютере никто не имел доступа, надёжно затеряла в одной из папок с клипартами.

Затем она распечатала только что набранное, сохранённое и надёжно спрятанное в недрах жёсткого диска, выключила компьютер, перечитала ещё раз и вместе с рукописным листком втиснула между книг.

Всё это она проделала формально, не позволяя себе вникать. Даже поверхностно.

Установки по умолчанию

– Доброе утро, Палладина! Ну что, как обычно? – разбудил Иру Женечка сначала пением мобильника, а затем собственным голосом.

Ира уже собиралась спросить: «Что, как обычно?», – но тут в сознании пронеслось воспоминание «сна».

Обычно по выходным Ира, Женечка, Зив и Лоренц, независимо от погоды, бродили по окрестностям. Нередко им составляли компанию Влад, Алина и Дана, но чаще только Дана, к которой Женечка, что называется, в няньки записался. Благодаря ему, Алине не пришлось переводиться на заочку, и занятия в институте она почти не пропускала.

Само собой, Женечкино рвение до конца понимала только Ира.

Наташа, периодически натыкаясь в соседней квартире на Женечку с Даной на руках, как-то высказала сомнение в отцовстве Влада. Сие замечание, сделанное в форме язвительной шутки, лишь шуткой и было воспринято. Внешнее сходство юной леди с родителем с каждым днём становилось всё более явным.

Влад воспринимал повышенный интерес Евгения Вениаминовича к своей дочери, как само собой разумеющееся, даже не пытаясь задаваться вопросом: «с чего бы это?».

Бабушки и дедушки, которым честь понянчить внучку почти не выпадала, единодушно втолковывали Женечке, что ему давно пора жениться и обзавестись собственным чадом. Женечка отшучивался, явно наслаждаясь.

Алина же откровенно радовалась. Совмещение материнства с учёбой давалось ей нелегко. Без Женечкиной помощи она вряд ли бы справилась. Алина понимала, что не отдавай Евгений Вениаминович столько времени и сил её дочери, и в рвении бабушек с дедушками было бы куда меньше энтузиазма.

Собственно, весь энтузиазм как раз-таки и произрастал из отсутствия необходимости участвовать в процессе заботы о грудном ребёнке.

Алиночкина мама квохтала больше и громче всех, но Ира не помнила, чтобы хоть раз видела Дану у неё на руках.

Алиночкин папа строил из себя жутко занятого крутого бизнесмена, изо всех сил рвущегося к внучке, но крайне редко имеющего возможность воплотить своё рвение в жизнь. Вообще-то, на уровне сочинского ларёчного бизнеса он неплохо держался на плаву, но делом был занят не настолько, насколько сие демонстрировал.

Валентиныч и Галина Андреевна исполняли бы роли дедушки и бабушки с куда бо́льшим успехом, а главное, желанием, если бы ими всецело не владели нежные чувства друг к другу, чувства с солидной выдержкой и совершенно нерастраченные.

Так что на самом деле, Женечкино активное участие в заботах об их внучке бабушек и дедушек очень даже устраивало. В первую очередь, конечно, отпавшей необходимостью самим заниматься этим хлопотливым процессом, но не последнее место занимала и представившаяся возможность безопасно выказывать свою невостребованную готовность.

То, что Женечка лихо умеет управляться с грудными детьми, Ира заметила ещё в прошлом году на примере Тенгиза – сына Нодара и Риты. Но теперь она поняла, что Женечка – это Арина Родионовна высшей категории.

Правда, Ариной Родионовной высшей категории Женечку впервые нарекла Алина за то, что он – неважно спала Дана или бодрствовала – непрерывно рассказывал ей сказки.

Для себя Ира снабдила слово «сказки» кавычками. Притчи, звучавшие из Женечкиных уст, ничем не отличались по стилю от архаичного фольклора. Говорил их он на манер древних сказителей. Разумеется, Ира понятия не имела, как «говорили сказки» древние сказители, но отчего-то была твёрдо уверена, что именно так, как делал это Женечка.

– Евгений Вениаминович, она ведь ещё ничего не понимает, – сказала Алина как-то Женечке.

– Это имеет значение? – спросил он с загадочной улыбкой и, словно в ожидании ответа, поднял глаза на Алину. – Ей нравится, – добавил Женечка, после нескольких мгновений, потраченных на созерцание смутившейся Алины. – Разве ты сама всегда понимаешь то, что тебе нравится? Разве ты отказываешься от того, что тебе нравится, лишь из-за непонимания?

Алина попыталась что-то возразить, но Женечка уже снова таинственным полунапевом выводил:

– Слово твёрдо, думы строги, как по горонькам высоким, через реченьки-скоротеченьки скачут зубрицы сребророги.

Вроде как всецело занятая новой зелёно-жёлтой погремушкой Дана недовольно захныкала во время попыток Алины выяснить, зачем ребёнку, ещё не понимающему человеческой речи, что-то рассказывать. Едва Женечка продолжил, Дана вновь принялась за всестороннее изучение погремушки.

Может, Алина и сочла это совпадением, но больше к Женечке с подобными расспросами она не приставала.

Чего нельзя было сказать об Ире.

Более всего её интересовал истинный смысл туманных присказок, но Женечка, сославшись на «не в меру разыгравшееся у Палладиной праздное любопытство», отказался объяснять. Зато принялся рассказывать о другом:

– Ира, ты когда-нибудь пробовала общаться с растениями? – Женечка взглядом подтвердил, что вопрос риторический. – Растения воспринимают звуковые волны, которыми является человеческая речь, но воспринимают их иначе, нежели животные и, само собой, люди в том числе.

Растения, как и подавляющее большинство животных, да и людей, говорящих на другом языке, не идентифицируют информационно-смысловую сторону речи. Сама по себе речь для них несёт не больше информации, чем для человека, к примеру, тактильное ощущение изменений вибрации воздуха от шелеста листьев.

Человеческая речь для растений ничто, но они понимают человека. И, поверь, гораздо лучше, чем человек их. Если вообще допустимо считать возможным, что человек их хоть как-то понимает.

Растения понимают человека, когда он говорит с ними. Но понимают не речь. Разговор в общении человека и растения необходим человеку, а не растению. С помощью разговора человек входит в нужное настроение. То есть, создаёт определённые параметры излучений, о которых сам не подозревает. Именно эти излучения являются информационными носителями для растений.

Излучения, являющиеся для растений информационными носителями, исходят от человека постоянно. Правда, они, из-за отсутствия со стороны человека к ним внимания, очень слабы и усиливаются в обычных условиях лишь во время переживания сильных эмоций. На слабые сигналы растения реагируют так же, как человек на неразборчивый шёпот. Однако некоторые непреднамеренные импульсы они улавливают и принимают меры.

Люди и не догадываются, как часто растения вмешиваются в их жизнь и насколько сильно влияют.

Но всё это так, к слову. Я, вообще-то, о том, что не только речь способна выполнять коммуникативные функции. Просто о других возможностях люди, овладев речью, напрочь забыли и вспоминать, похоже, не собираются.

Исключение составляют дети в первые месяцы жизни.

Сенсорные особенности младенца по своим свойствам, безусловно, кардинально отличаются от сенсорных особенностей растений, но в своей сути, гораздо больше похожи на них, нежели на сенсорные особенности взрослого человека.

Дана не понимает ни слова из того, что я ей рассказываю, но не понимает лишь так, как понимаешь, к примеру, ты.

– Если на то пошло, то я, хоть и знаю значение каждого слова из твоих сказок, общий смысл уловить не всегда в состоянии.

– Это потому, что смысл сказок невероятно многослоен и заключён не только и не столько – в разы не столько – в привычном смысловом значении слов. Он складывается из целого комплекса излучений различных спектров.

Сказки учат Добру. Но добру не в смысле этической и морально-нравственной категории. Сказки учат Добру в смысле Истине. Невыразимой Истине.

Даже если рассказывающий или читающий ребёнку сказку ни сном, ни духом о столь многогранном и глубоком значении, оно не теряется и достигает цели. Да, воздействие, в данном случае, бывает слабее. Но лишь бывает, и лишь в тех случаях, когда рассказывающий или читающий сам не проникается или недостаточно проникается тем, что он рассказывает или читает. А такое происходит крайне редко. В полном объеме лишь, если сам взрослый – непробиваемое быдло. Но подобные индивиды редко читают детям сказки.

Как ты, надеюсь, понимаешь, я говорю не обо всех сказках, а лишь о тех, которые входят в состав эпоса, мифологии, фольклора. И даже не обо всех из них, а лишь о тех, которые принадлежат к определённому пласту. Его принято считать самым древним, но нередко сказки из этого пласта рождаются и сегодня.

– В виде импровизаций, – вставила Ира. – Я рассказывала подобные своему Лёше.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Даже собирался намекнуть тебе, но ты сама догадалась.

Женечка улыбнулся то ли Ире, то ли Дане, помог последней вновь завладеть выпавшей изо рта пустышкой и продолжил:

– Первые месяцы жизни человеком – самое загадочное и таинственное время. Подавляющее большинство людей – практически все – имеют информацию о нём только по рассказам родителей. А это – лишь внешние данные ничего не говорящие о субъективных переживаниях.

Этот период даже от АЗ скрыт почти непроницаемой пеленой. О внутриутробном периоде АЗ информирован гораздо лучше, чем о первых месяцах жизни.

– Почему?

– В период внутриутробного развития человеческого тела, АЗ наблюдает за формированием, а в некоторых случаях и участвует в этом процессе.

Вообще-то, наблюдение тоже является участием в процессе, но пассивным.

Сразу после рождения начинается формирование «Я». И вот это – нечто поистине загадочное и таинственное.

– Знаешь, на что это похоже?

– На что? – спросил Женечка, всем своим видом подчёркивая крайнюю степень удивления.

– Я не уверена, что это так, – Ира растерялась от Женечкиной высокоэмоциональной реакции и замялась, – но мне кажется, что, наверное, всё же некоторое сходство есть.

– Говори, говори! – подбодрил её Женечка.

– Это непросто. Это – целая история.

– Так рассказывай!

– Это было, когда я ещё училась в Академии. Гене для какого-то номера понадобилась марионетка. Он мне подробно описал, как она должна выглядеть и что должна «уметь» делать.

Художественная сторона не вызывала у меня вопросов. Но вот техническая…

Чисто теоретически, я знала принцип механики марионеток. Со стороны кажется, будто сложного ничего нет. Подумаешь, кукла на нитках подвешенная. Но сделать так, чтобы её движения выглядели естественно, не очень-то просто.

Я стала отказываться и посоветовала Гене обратиться на кафедру театральных художников. Он не захотел, и мне пришлось взяться за работу.

Думаю, что процесс изготовления куклы чем-то похож на внутриутробное формирование тела, но это не самое интересное.

Чтобы добиться от движений куклы всех тех тонкостей, которые требовались Гене для его номера, в процессе изготовления я пробовала с ней работать. И вот настал момент полной боевой готовности, а следовательно, и первых полноценных испытаний перед передачей в Генино пользование.

Я и десятой доли того, что потом выделывал с ней Гена, воспроизвести не могла, но это неважно.

Управление куклой полностью захватило меня, и в какой-то момент я ощутила, что чувствую себя ею. У меня словно нервные окончания в неё проросли, словно нет нитей, словно я – эта кукла, и я сама двигаюсь.

В момент, когда я это осознала, наваждение прошло, и я снова оказалась сама собой с марионеткой в руках.

Я помню, как я взяла куклу в руки и начала ею управлять. Потом, помню, как чувствовала себя этой куклой, но сам переход, сознание никак не констатировало, а процесс «прорастания нервных окончаний» происходил постепенно. В этом я не сомневаюсь.

Не уверена, но мне кажется, что момент перехода ощущений в куклу чем-то похож на процесс формирования «Я». Хотя бы тем, что именно он никак ничем не фиксируется.

– Очень может быть. Не будет ошибкой сказать, что никто – ни как «АЗ», ни как «Я» – не помнит первых месяцев своей жизни человеком.

И всё же я знаю исключения. И даже сразу два.

Это – вышеупомянутый тобой Логинов Геннадий Васильевич и, – Женечка многозначительно выдержал паузу, – Стас. Попытай их при случае. Вдруг что расскажут.

Все обычные разговоры Иры с Женечкой, так или иначе, касались темы первых месяцев жизни человека, периодически слегка разбавляясь новой партией статей для будущего альманаха, которые поступали к Женечке от Гены, а от Женечки Ире.

Она даже не проглядывала их. Бумажные варианты складывала в стопочку на столе кабинета, а электронные – в папочку на рабочем столе компьютера. Гена ведь сам сказал, что это не срочно, а Женечка, передавая порции распечаток и новые файлы на флешке, подтверждал его заверения.

Воспоминание «сна» пронеслось в доли секунды. Женечка после своего «Доброе утро, Палладина! Ну что, как обычно?», по ощущениям Иры, не почувствовал паузы. Для него ответ прозвучал в режиме обычного разговора:

– Нет, Жень, хочу сегодня положить начало работе над вашим с Геной альманахом.

– Ира, он и твой тоже, – заметил Женечка.

– Пока нет. Но, возможно, уже сегодня вечером будет.

– Ир, что-то случилось?

– А что?

– У тебя тембр голоса изменился.

– На какой фразе, если не секрет?

– Да прямо на первой.

– А в какую сторону, если не секрет?

– Рад сообщить, что в обнадёживающую. Так, что случилось?

– Я проснулась.

– В смысле?

– Ты разве не заметил, я почти полгода чувствовала, будто мне всё только снится. Если честно, то не уверена, что все воспоминания, оставшиеся от этого полугодия, смогу безошибочно разложить по полочкам: что было в истинном сне, а что в реальности, прикидывающейся сном.

– Что ж, тогда ещё более торжественно поздравляю: С добрым утром, Палладина!

В трубке послышался недовольный голосок Даны.

– О-о! – с улыбкой воскликнула Ира. – Ты уже не один?!

– А то ж!

– Тогда, хороших сказок, Арина Родионовна!

– А тебе – плодотворного знакомства с творениями светлых умов нашего времени.

Во время утреннего похода к водопаду и за завтраком Лоренц вёл себя ещё нервознее, чем вчерашним вечером. Притом настолько, что даже Зив перестал притворно веселиться. Он то и дело огрызался на язвительные реплики не в тему и даже пару раз лязгнул зубами в непосредственной близости от кошачьего хвоста, когда его обладатель производил обычно ему несвойственные телодвижения.

В конечном итоге, Лоренц свалил на пол чашку, расплескав её содержимое.

– Слушай, кошак, а по осторожней никак нельзя? – хихикая, «наехала» на Лоренца Ира, вытирая с лица капли кофе.

– Во блин! – Лоренц выгнул спину, вздыбил шерсть и поднял хвост трубой. – А наша девочка начинает хамить! Зив, по-моему, это издержки отголосков пубертатного периода. А ты как считаешь?

– Я считаю, что котам с нестабильной нервной системой следует обращаться к ветеринару, – проурчал Зив, не скрывая, что завладевший Лоренцем психоз напрягает его не меньше, чем Иру.

– Вот собака! – раздражённо мяукнул Лоренц.

Зив, слегка подергивая верхней губой, глухо зарычал.

– Между прочим, это – чистая правда, – язвительно-сладковатым тоном поспешил добавить Лоренц. – А на правду, ведь, не обижаются, правда? – выплеснул он ещё одну порцию яда и со всей дури вцепился когтями в спинку кресла.

Терпение Зива лопнуло, и он с оглушительным лаем, в котором Ира, к своему удивлению, не услышала ни единого слова, бросился на кота. Сквозь рык клацнули челюсти и видимо-таки зацепили спину Лоренца, судя по тому, что он взвизгнул и скрылся в цоколе.

– Вы чего это?! – в неприятном изумлении воскликнула Ира.

– Не обращай внимания, – проурчал Зив и с грустным вздохом улёгся на ковер.

Ира принесла щетку с пятновыводителем и, стараясь успокоиться после неприятной сцены, принялась ликвидировать кофейные брызги с ковра, кресла и дивана.

Когда она закончила, в гостиную вернулся Лоренц.

– Прошу прощенья, – неловко промурлыкал он и ткнулся головой в плечо Зива.

Зив, тяжело вздохнув, повернулся к нему и лизнул.

– Что тут у вас происходит? – спросила Ира.

– Не обращай внимания, – промурлыкал Лоренц.

– Как знаете, – Ира обвела их ничего не понимающим взглядом и отправилась знакомиться со статьями для будущего альманаха.

За окном сгущались прохладные предлетние сумерки. Ира попыталась определить, чего ей хочется больше: продолжить чтение или спуститься поужинать; и тут запел мобильник.

– Здравствуй, Ирчик! – приветствовал её Гена. – Извини, видел, что ты звонишь, но не мог ответить. Только сейчас освободился.

– Ничего страшного. Привет!

– Что новенького?

– Не поверишь! Сегодня весь день знакомилась с содержанием будущего альманаха.

– Супер! И как тебе?

– На мой взгляд, он обещает быть больше популярным, нежели научным.

– Ты ожидала другого?

– Судя по регалиям авторов, да.

– В таком случае, Женичу полагается премия. Видишь ли, погружаясь в какую-либо область, человек становится настолько зависим от принятой в этой области терминологии, что порой, даже искренне желая изъясняться понятно для большинства рода людского, ничего не может с собой поделать. Так что Женич занимается переводами не только с одного языка на другие, но и в пределах одного языка с научного на общечеловеческий.

– Он великолепно потрудился. По моим ощущениям получается любопытная околовсяческая вещица с лёгким налётом научности.

– Ирчик, ты поставила наивысшую оценку!

– Кстати, Ген, я, конечно, догадываюсь, но всё же хочу уточнить. А кто главный редактор?

– Я, – как само собой разумеющееся ответил Гена.

– Ты???!!! – Ответ Гены Иру ошеломил.

Гена расхохотался.

– А ты, небось, думала, что Гаров? – сквозь смех спросил он.

– Я не думала. Я в этом не сомневалась.

– Ир, Женич действительно тащит на себе бо́льшую часть работы, но последнее слово я оставляю за собой. Дело не в том, что я ему не доверяю, или жажду главноредакторских лавров. Видишь ли, у меня есть своя, СУГУБО ЛИЧНАЯ заинтересованность в этом издании. Так что я и только я буду определять его форму и содержание, а в графе «главный редактор» будет стоять моё имя, в подтверждение того, что вся ответственность целиком и полностью лежит на мне.

– Ген, – произнесла Ира дрожащим голосом.

– Что тебя смутило?

– Что ты имел в виду, говоря «СУГУБО ЛИЧНАЯ»? – Ира говорила очень медленно.

Гена таинственно усмехнулся.

– Ты поняла меня верно, – проговорил он столь же медленно, как и Ира, только, в отличие от неё, в его голосе звучал не трепет, а уверенность. И в себе, и в том, что его намёк понят.

– Генка, ты начинаешь пугать меня не хуже Радного! – энергично воскликнула Ира, пытаясь унять колотящееся в глотке сердце.

Гена рассмеялся и долго не мог остановиться.

– Ирка! – наконец совладал он с приступом смеха. – Поверь, только одно существо во всей Вселенной и за её пределами способно тебя напугать. Ты сама. Так что сядь и разберись, на кой ты себя пугаешь Стасом, словами «сугубо личное» и ещё не знаю там чем.

– Насколько я знаю, страх – это проявление инстинкта самосохранения.

– Да ты что! Правда? – кривлялся Гена. – А я и не догадывался. – Он снова рассмеялся и вдруг без какого-либо перехода стал серьёзным. – Ирчик, насколько я знаю, в твоём нынешнем пребывании в сём мире были ситуации, угрожавшие жизни и здоровью. В таких ситуациях инстинкт самосохранения работает на полную катушку. Точнее, он всегда работает на полную катушку, но в таких ситуациях выходит на первый план, становясь куда более заметным, чем в повседневной обыденности. Ирчик, вспомни ощущения. Сравни. И ты не найдёшь между ними даже отдалённого сходства.

– Ну почему?! – с возмущением воскликнула Ира.

– Уже сравнила? – ехидно спросил Гена.

– Нет.

– А чего тогда возмущаешься? А?

– И правда. Чего это я?

– Ирчик, даже синонимы имеют разный смысл.

– Что? – не поняла Ира, возвращаясь из отрешённости, завладевшей ею на мгновение.

– К примеру: сложно, трудно, тяжело.

Сложное – это то, что содержит в своём составе больше одного элемента.

Трудное – то, что требует затрат сил и времени, то есть, труда.

Тяжёлое – то, что имеет значительную массу, а в условиях гравитации, соответственно, и вес.

Трудное необязательно бывает сложным и тяжёлым.

Тяжёлое, как правило, требует затраты сил и времени, а потому его можно назвать трудным, но вот сложным оно является далеко не всегда.

Сложное же нередко оказывается совершенно нетрудным и нетяжёлым.

Тонкости, подчас, объясняют многое, но мы, к сожалению, редко уделяем им достаточно внимания.

Но это всё так, к слову. Ты лучше вот что скажи: ты просто так сегодня статейки читала или решила заняться альманахом всерьёз?

– Да надо бы уже и всерьёз, я думаю.

– Если только думаешь, то не надо. А вот если… В общем, если второе «если», я постараюсь за грядущую недельку разгрести свои дела – навалились, гады, по-взрослому – и на следующие выходные навестить тебя и Женича. Так как, планируем первое заседание редколлегии на следующие выходные?

– Да, Ген. Однозначно.

– Ирчик, я тайно влюблён в те…

Разговор оборвался.

Не успела Ира опустить руку, держащую телефон, как он задрожал в ней. Она глянула на экранчик. Имени звонившего там не было. Высветился только незнакомый номер, да ещё и начинающийся не с +7, а с +1.

Разговор с Геной, по большому счёту, был окончен, но Ира не сомневалась, что это перезванивает он, пользуясь услугами оператора сотовой связи какой-то другой страны, из-за каких-нибудь неполадок с роумингом.

– Да, я слушаю, – бодро изрекла Ира, ожидая в ответ услышать продолжение признаний в тайной любви, исполненное Гениным голосом.

– Здравствуйте, Ирочка. Надеюсь, в Сочи ещё не слишком поздний вечер, и я не разбудил Вас. Прошу прощенья, я не слишком хорошо ориентируюсь в часовых поясах.

Такого голоса Ира из недр своего мобильника ещё ни разу не слышала, но он был ей знаком. Она онемела.

– Простите, я забыл представиться, – сказал голос, и Ира услышала в его интонации догадку о своём замешательстве. – Вас беспокоит Аристарх Поликарпович.

– Аристарх Поликарпович! – в изумлении, волнении и трепете воскликнула Ира.

– Ирочка, нам бы с Вами увидеться…

Ира не дослушала.

– Да! Сейчас!

Она бросила на кровать трубку и опрометью кинулась вниз к двери прохода. В гостиной ей вслед что-то промявкали-прогавкали Лоренц и Зив.

Ира едва констатировала их то ли напутствия, то ли выражение непонимания её действий, явно совершаемых в состоянии аффекта.

Она только что не снесла дверь и оказалась в небольшой залитой солнечными лучами комнатке с салатовыми стенами, красновато-тёмно-коричневой мебелью и белоснежными ажурными салфеточками, покрывавшими все горизонтальные поверхности.

С кресла навстречу ей поднялся, приветливо улыбаясь, старичок божий одуванчик.

– Аристарх Поликарпович! – воскликнула Ира.

– Рад Вас видеть, Ирочка! Присаживайтесь. У меня никогда не было сомнений, что Вы действительно очень сильно хотите со мной поговорить, но я только сейчас понял, насколько велико это Ваше желание, – он с улыбкой показал Ире трубку мобильного телефона, которую не успел выпустить из рук.

Ира краем сознания зафиксировала, что только что сделала нечто невероятное, оказавшись в одно мгновение на другом континенте. Нечто невероятное не только с общепринятой точки зрения, но и для себя лично. Однако сейчас именно это её не занимало.

– Аристарх Поликарпович, здравствуйте! Извините, что я так ворвалась к Вам.

– Ирочка, извиняться ни к чему. Не скрою, стремительность Вашего появления в моей скромной обители, если и не является для меня полной неожиданностью, и не претендует на звание из ряда вон выходящего события, то всё же не входит в разряд того, на что я мог надеяться. А потому я рад вдвойне.

– Спасибо, – сама не понимая к чему, ляпнула Ира.

– Ирочка, присаживайтесь, – повторил ей улыбающийся Аристарх Поликарпович, указывая на кресло, с которого поднялся при Ирином появлении. Сам он расположился в другом, отделённом от первого низеньким столиком, накрытым ажурной белоснежной салфеткой.

– Спасибо, – повторила Ира, садясь, и уже набрала полную грудь воздуха, дабы выпалить всё, что в ней накипело, но Аристарх Поликарпович лёгким доброжелательным движением руки остановил её.

– Разговор нам предстоит серьёзный и, думаю, отнюдь не короткий, так что… – Аристарх Поликарпович нажал несколько кнопок на мобильном и сказал в него что-то по-английски.

Через минуту в комнату вошла молодая женщина с подносом и поприветствовала Иру словами «Good morning». Ира в ответ повторила ей то же самое.

– Знакомьтесь, Ирочка, это – Нэнси, жена моего младшего внука Роджера, – пояснил Аристарх Поликарпович.

Затем он, судя по всему, представил Иру своей невестке.

Нэнси сказала Ире что-то – по всей вероятности, стандартную вежливую фразу типа «Рада знакомству». Ира, к своему удивлению, ей что-то ответила, правда, сама не поняла, что, но, видимо, к месту, так как Нэнси с благожелательной улыбкой изрекла «Thank you».

Потом Аристарх Поликарпович и Нэнси перебросились несколькими фразами, после чего Нэнси удалилась, по всей видимости, пожелав Ире и Аристарху Поликарповичу хорошего дня.

– Угощайтесь, Ирочка, – указывая на поднос, сказал Аристарх Поликарпович, как только за Нэнси закрылась дверь. – Теперь наше с Вами общение, независимо от его содержания, имеет все шансы быть приятным, не так ли?

– Да, – с благодарностью ответила Ира и принялась ужинать, с аппетитом поглощая канадский завтрак.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, пришлась как нельзя кстати.

Иру окутала отрешённость наслаждения непринуждённой светской беседой о погоде, о климате, о разнице часовых поясов, о географической широте их настоящего местонахождения, почти точно соответствующей той, которую покинули в самом начале ХХ века родители Аристарха Поликарповича в России.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, подарила умиротворение, но не остудила Ирин пыл, с которым она ворвалась сюда.

Как только в левой руке оказалась чашечка с кофе, а в правой сигарета, Ира обрушила на Аристарха Поликарповича шквал сумбура, которому долгое время разными методами и с разным успехом не позволяла завладевать своим сознанием:

– Аристарх Поликарпович, что я делала те пять дней зимой два с половиной года назад, когда мы с Вами впервые встретились? Что Вы со мной тогда делали? Я знаю, точнее, наверное, будет, догадываюсь зачем, но что? Что вообще со мной происходит?

Наверное, каждого человека хотя бы раз в жизни одолевает вопрос, кто он на самом деле, и что тут делает. Его, конечно, формулируют все по-разному, но суть примерно одна и та же.

Я понимаю, что с той зимы для меня этот вопрос встал ребром. Я не хотела, мне пришлось, меня заставили искать на него ответ. Не знаю, кто заставил, может быть, и я сама. Это неважно. Суть от этого не меняется. Одно точно: так настойчиво, по такому принуждению, не оставляющему выбора, его мало кто ищет. Разве что душевнобольные.

Периодами мне кажется, что я успешно пополнила их ряды. Но в другие моменты я воспринимаю это, как само собой разумеющееся. И, наверное, именно в эти моменты успешно пополняю ряды сумасшедших.

И вот торжественный финал поиска: встреча с драконом, разговор с ним, полёт на нём, Точка Выбора.

Да-а-а-а! Мне рассказали, кто я и что тут делаю. Даже ещё до Пэфуэма рассказали. И я могу всё это пересказать, но я всё равно этого НЕ ЗНА-Ю!

Иногда, правда, мне это всё и кажется само собой разумеющимся, но… Как посмотришь на себя со стороны, ну конченый псих!

Ладно. Всё это, конечно, эмоции.

Я даже убедила себя в какой-то момент, что всё это в самом принципе нельзя уяснить человеческими мозгами. Ну не предназначены они для этого. Нужно просто принять это как веру, как убеждение. Только и всего!

Верим же мы, убеждены же ведь мы в том, к примеру, что Земля – это огромный шар, летающий вокруг другого, ещё более огромного, да ещё и раскаленного шара, то есть, Солнца.

Мы ведь верим в это, убеждены в этом не на основании своего непосредственного жизненного опыта. Подавляющее большинство из нас убеждено в этом – и во многом другом – лишь потому, что нам ТАК СКАЗАЛИ. Других причин нет.

Вот я и решила превратить своё «знание» о себе в подобное убеждение. Правда, когда я только вернулась из Точки Выбора, это убеждение было основано и на чём-то другом.

Но прошло совсем немного времени, и то, на чём оно было основано, стало мне казаться…

Нет, не стало казаться. Я не знаю, как поточнее выразиться.

В общем, всё, что со мной происходило, вполне можно отнести к сфере помрачнения рассудка, временного глубокого помешательства.

Ладно. Это снова эмоции. Я снова не о том.

В общем, вернувшись, я решила принять, как убеждение, что всё, что со мной произошло, произошло на самом деле. Что всё, что я узнала о себе, это правда.

Я втиснула это в себя и попыталась заняться тем, чем, учитывая всё это, мне следовало бы заняться. По крайней мере, мне казалось, что я должна заняться именно этим.

Какое-то время я сидела и пыталась ознакомиться с тем, что такое люди, с помощью телевидения.

Знаете, какое ощущение?

Точно такое же, как и после посещения Точки Выбора. Будто это не со мной. Будто это – плод воспалённого воображения.

У Флоринды Доннер – «Сон Ведьмы» – есть замечательное напутствие. Мне оно так понравилось, что я его выучила наизусть:

«Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом. Затем иди и стань лицом к началу. Встав лицом к лицу с началом, позволь ему сделать с собой всё, что угодно. Я надеюсь, что твои убеждения не позволят тебе выбрать начало с причудами. Смотри на вещи реально и скромно. Начни это сейчас!

P.S. Для начала можешь делать всё, что хочешь».

Видимо, я выбрала начало с причудами.

Я решила с головой окунуться в то, что называют нормальной человеческой жизнью. Я думала, что смогу понять её изнутри.

И что я сделала?

Вместо того чтобы с головой окунуться в водоворот человеческой суеты сует, я заперлась в уединении.

Да, как все нормальные люди, я стала пять дней в неделю ходить на работу, но там, вместо того чтобы вариться в общем котле, забилась в самый дальний уголок и… И впала в спячку.

Ира задумалась. Аристарх Поликарпович не перебивал её.

Продолжила она лишь минут через пять, если не десять, и уже менее возбужденно:

– Когда-то – боже мой, как это давно было – я сказала, что жизнь – это прогулка по висячему мостику.

Сейчас мне иногда кажется, что я так и продолжаю ползти по нему враскоряку, но это не так. Там, на мосту, было проще.

Проще хотя бы тем, что весь ассортимент выбора состоял лишь из четырёх вариантов: идти вперёд, либо повернуть назад, либо тупо усесться и не сдвигаться с места, либо, на худой конец, броситься с него в реку.

Суицид не привлекал совершенно. Тем более что существовал гораздо более вероятный вариант покалечиться, нежели покончить с этим раз и навсегда.

Просто сидеть на нём? Ну сколько? Всё равно ведь рано или поздно придётся встать и идти в ту или в другую сторону.

Назад не тянуло совершенно.

Что было позади? Амбиции, мечты, фантазии, крах всех иллюзий, банальное стремление выжить и вырастить ребёнка, который к моменту моего вступления на висячий мостик уже фактически вырос и стал самостоятельным.

Кто бы что ни думал, к моменту вступления на висячий мостик я вкусила всего. По чуть-чуть, правда, но всего. И любви, и славы, и богатства.

Богатство.

Меня никогда не интересовало чрезмерное владение материальными ценностями. К тому моменту я могла себе и своему ребёнку позволить всё, что нам хотелось. А нефтяные вышки, личные самолёты и собственные острова в благоприятной климатической зоне с многоэтажными особняками эксклюзивной архитектуры, бассейнами и парками всегда казались мне не ценной собственностью, а слишком обременительной обузой.

Слава тоже на меня обрушилась вовсе не всемирная. Но даже того, что было, мне с лихвой хватило, чтобы понять, что и она – вещь крайне обременительная, требующая от меня слишком много того, что мне отдавать не хочется: мою обособленность, независимость и неприкосновенность моего сугубо личного.

А любовь?

То, что люди называют «любовь», лишь результат глобальной PR-акции.

Не успевает человек толком научиться говорить, как его уже пичкают Иванами-царевичами, сломя голову несущимися за Василисами-Премудрыми; Дюймовочками, на протяжении всей сказки перебирающими женихов; Золушками, готовыми на всё, лишь бы попасть на бал, где непременно должен быть прекрасный принц.

На смену сказкам приходят романы, и наступает период полового созревание с запретами воплощать в жизнь расPRенные таинства любви.

Пружина закручивается всё туже и туже, и, когда её, наконец, отпускают, аккумулированной энергии хватает на «Любви все возрасты покорны». Вот только вызывает сомнение, а настолько ли «Её порывы благотворны»?

На самом деле, только избавившись от этого наваждения, начинаешь по-настоящему ощущать вкус жизни.

Учитывая всё вышеперечисленное, я побрела вперёд по висячему мостику. Потому что сидеть на нём бессмысленно, прыгать с него – не выход, а возвращаться не к чему.

Аристарх Поликарпович, я понимаю, что не Вы затолкали меня на этот мостик. Я догадываюсь, что не Вы стали причиной, из-за которой я на него ступила, и даже не поводом, из-за которого я сделала это. Но всё же!

Что я тогда делала? Что Вы делали со мной? Что мне делать теперь?

Теперь, когда выбирать приходится не из четырёх вариантов, три из которых отпадают по умолчанию, а из бесконечного множества вариантов ни один из которых не доступен пониманию, так как нет того, с чем его можно было бы адекватно сравнить, дабы оценить его эффективность с перспективностью.

Я знаю, что если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. Но у меня нет того «хоть что-нибудь», что можно было бы начать делать.

Это «хоть что-нибудь» обязательно находится, когда тебя загоняют в тупик, и кажется, будто нет никакого выхода.

Но я не в тупике. Я во чистом поле! В безбрежном океане! В бесконечном космосе! Где любое из «хоть что-нибудь», способное вывести из тупика, теряет смысл из-за отсутствия самого тупика.

Я понимаю, что выражаюсь недостаточно ясно. Это всего лишь метафоры с сомнительной точностью. Но по-другому объяснить я не могу. Аристарх Поликарпович, что мне делать?

Весь длиннющий сумбрунейший Ирин монолог Аристарх Поликарпович выслушал очень внимательно с доброжелательной понимающей полуулыбкой на лице.

– Ирочка, Вас вводит в заблуждение мой возраст. Точнее, не возраст, а образ убелённого сединами старца, который имеет нынче моё тело. Этот образ располагает к навязанному стереотипами ожиданию мудрости от его носителя. Но…

Ирочка, если говорить о непрерывной продолжительности жизни человеком, которая по общепринятому мнению наделяет мудростью, по сравнению, скажем, с Джагэ – надеюсь, Вы в курсе о ком я – так вот, по сравнению с ним, я – безусый юнец у которого молоко на губах не обсохло.

Если же говорить о количестве прожитых человеческих жизней, то я и здесь не преуспел.

Хотя, пожалуй, общепризнанную человеческую, так называемую житейскую мудрость я всё же нажил, и успешно делюсь ею со своими детьми, внуками и правнуками, но… Вам, к сожалению, она ничем помочь не сможет.

Тем не менее, я попытаюсь ответить на некоторые Ваши вопросы. Надеюсь, что это окажется для Вас небесполезным.

Что я делал с Вами тогда?

Наверное, примерно нечто из той же оперы, что Вы сделали с Гаэмой2 чуть больше года назад. Направлял, отсекая воздействие тех сил, которые могли бы Вам создать помехи, и усиливая воздействие других, которые могли бы создать эффект попутного ветра.

Как это выглядело в мире явлений, объектов и субъектов, воспринимаемых человеческой сенсорной системой?

Ничего особенного. Мы с Вами беседовали об искусстве, философии, истории.

Что Вы делали тогда?

Я бы назвал это попыткой изменить настройки по умолчанию.

Это – очень энергоёмкая работа, а потому у Вас не хватило энергетических ресурсов, чтобы зафиксировать в своей обычной человеческой памяти происходящее в те дни.

Заявляя это, я, вполне возможно, неправ. Может быть, ресурсов-то и хватало, но Вы намеренно через брешь в памяти создали для себя зацепку, способную вести Вас.

Я же, со своей стороны, зацепив Ваше внимание с помощью Вашей картины и Зива с Лоренцем, в дальнейшем берёг его от того, что Вам, как человеку, могло бы показаться ценным и тем самым заставить энергию распределяться иным образом.

Удалось ли Вам изменить настройки?

Да. Удалось. По крайней мере, те, которые Вы посчитали нужным менять. А посчитали Вы нужным менять не все.

Почему я так полагаю?

Потому что, поменяй Вы все настройки, Вы не находились бы нынче в таком настроении.

Насчёт того, почему Вы решили поменять не все настройки, у меня тоже есть догадки. Думаю, сейчас они придут и к Вам.

Аристарх Поликарпович замолчал и многозначительно посмотрел на Иру.

Она улыбнулась своим мыслям и начала излагать их вслух:

– Настройки по умолчанию определяют работу программы.

Средний пользователь довольствуется теми, которые заложены производителем.

Продвинутый пользователь может отредактировать их. Либо сразу после установки программы, либо выбирает наиболее для себя удобные в процессе работы. Но затем, если все параметры его устраивают, более не возвращается к этому.

Средний пользователь, даже будучи рад что-то поменять в настройках по умолчанию, не всегда знает, что это реально, либо неспособен обнаружить в меню функции, с помощью которых это делается.

Но даже продвинутый пользователь в силах изменить лишь настройки по умолчанию, лежащие как бы на поверхности.

Только программист знает, как добраться до настроек по умолчанию кардинально влияющих на сам принцип работы программы.

Люди веками спорят: бытие определяет сознание или сознание бытие?

Безусловно, бытие сознание. Но само бытие определяется настроем, то есть, настройками по умолчанию, которые люди – в подавляющем большинстве своём являющиеся средними пользователями – никогда не подвергают изменениям.

Как-то, гуляя с Лёшей – моим сыном – по городу, мы встретили поочерёдно кучу знакомых, которые все, как один, после традиционного приветствия начинали жаловаться на жизнь. В какой-то момент это меня достало, и я высказала всё, что думаю по этому поводу.

Лёша ткнул меня носом в необоснованную, с его точки зрения, резкость суждений, на что я ему ответила, что, возможно, излишне грубо их выразила – можно было бы и помягче – но вот суть вполне обоснована.

Помню, я тогда сказала ему:

«Я не устаю поражаться человеческой тупости! Говоришь человеку: поменяй в своей жизни это и это. Так нет! Он прав и готов за это убиться, а то, что в его жизни чёрти что творится, так то не он, а жизнь виновата, судьба! Видите ли, она, гадина, к нему, к такому всему из себя правому, несправедлива, зараза!

Я считаю, что если ты предпочитаешь держаться своих убеждений, не жалуйся на то, что из-за них происходит. Если же тебя не устраивает то, что происходит, меняй убеждения.

Ведь не бывает убеждений правильных и ложных. Есть те, которые подходят или не подходят данному человеку.

Если ты придерживаешься подходящих тебе убеждений, твоя жизнь складывается благополучно. То есть, ты воспринимаешь её, как благополучную, и наслаждаешься ею, даже если окружающие с тобой не согласны.

А если убеждения тебе не подходят, то ты страдаешь, даже несмотря ни на какие казалось бы блага. Обстоятельства начинают стекаться не так, как тебе бы хотелось. Жизнь изо всех сил кричит человеку: "Не то!!! Не твоё!!!", а он упрямо прёт и жалуется, жалуется, жалуется».

Получается, я говорила тогда об изменении настроек по умолчанию. Правда тех настроек по умолчанию, которые лежат на поверхности и доступны для изменения продвинутым пользователем. Но и они способны определять бытие.

Более глубоко лежащие настройки, способные изменить бытие кардинальным образом, доступны для произведения каких-либо действий лишь программисту. А программист, в данном случае, это – АЗ. То есть, непознаваемая человеческим сознанием душа, воплотившаяся человеком.

– Ирочка, – перебил её Аристарх Поликарпович, – терминология, конечно, не самое важное, но всё же постарайтесь не называть АЗ душой.

– Почему?

– Видите ли, то, что люди называют душой, это – не АЗ.

– А что?

– Душа – это носитель информации, необходимый в пределах миров Вселенной.

Именно в этом смысле – правда, не отдавая себе отчёта – используют этот термин люди.

Вспомните всё, что говорится о душе в религиозной, философской и художественной литературе, и Вы поймете, о чём я.

– Да, вообще-то. Моя душа. А то, что моё, это – не я, а лишь принадлежащее мне.

– Именно! Душа принадлежит АЗ точно так же, как и тело. Она более долговечна во времени, чем тело, и способна существовать, в отличие от тела, вне времени, но её можно потерять, продать, или ещё что-то там. Уж не помню всего, что навыдумывали по этому поводу. Надо отметить, небезосновательно.

В одном Вы абсолютно правы. Душа, подобно АЗ, способна, в некоторой степени, быть программистом, а не только средним или продвинутым пользователем, как человеческое «Я».

А потому со своей душой следует познакомиться поближе. Она более доступна человеческому «Я», нежели суть личности, то есть, АЗ. Да и является для человеческого «Я» чем-то более определённым, чем АЗ.

По крайней мере, её можно чувствовать. То есть, она доступна для человеческой сенсорики. Правда, не той, которой мы привыкли пользоваться в повседневной жизни для коммуникации с внешним миром. То есть, не для зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния.

– Получается, человеческое сознание – это средний или продвинутый пользователь, душа – программист, выполняющий функции системного администратора, а АЗ – программист-изготовитель?

– Сравнение весьма точное. АЗ полностью доступны душа и человеческое сознание. Душе полностью доступно человеческое сознание, и она, не имея полного доступа, имеет прямую обратную связь с АЗ. Человеческое сознание, не имея полного доступа, имеет прямую обратную связь с душой и, не имея никакого доступа, имеет лишь опосредованную – через душу – связь с АЗ.

– Мы, как-то, говорили с Женечкой, то есть, с Джагэ…

– Извините, Ирочка, что перебиваю Вас. Скажем так: Джагэ – это явление, а Евгений Вениаминович – частный случай этого явления. Я назвал Джагэ того, кого Вы привыкли называть Женечка, не потому, что привык называть его так. Тогда я говорил не об одном, а сразу о ряде частных случаев явления Джагэ, которые, хоть и имели место на протяжении одной непрерывной человеческой жизни, были различны.

– Спасибо, я поняла.

– Так о чём Вы говорили с Евгением Вениаминовичем?

– О системах безопасности. Он сказал, что некоторые – очень немногие – могут жить с открытым прямым каналом связи с АЗ. Он даже назвал их богами. Я его спрашивала, что такое бог, но он не ответил.

– Спросите ещё раз. Теперь, я думаю, он сможет Вам рассказать об этом.

– А Вы?

– В данном случае, это не в моей компетенции. Так что вернёмся к прямому каналу. Вы только что сами сказали, что это – канал связи. Именно связи, а не полного доступа. Никто, из живущих во Вселенной во всех её уровнях, не раскрывает себе свои секреты до конца. Даже драконы, воплощённые драконами.

Воплощение «дракон» по умолчанию содержит возможность связи с АЗ, но полный доступ закрыт и для этого воплощения. Кстати, это касается не только воплощения дракон.

Видите ли, Пэфуэм, во время той вашей встречи, не стал сообщать Вам о других воплощениях, предусмотренных только для членов нашего братства, чтобы не забивать Вам голову лишней, на тот момент, информацией.

– Их, оказывается, много? – удивлённо спросила Ира.

Аристарх Поликарпович улыбнулся её удивлению.

– Не так, чтобы уж слишком, но достаточно. Не все из них доступны даже расширенному человеческому восприятию, но о тех, которые в какой-то степени доступны, мне кажется, Вы должны догадаться.

Иру охватило замешательство. Аристарх Поликарпович немного выждал с улыбкой и сказал:

– Ирочка, вспомните мифы, сказки, эпос. Ну?

Ира молчала в ступоре.

– Ирочка, это существа по всем признакам относящиеся к позвоночным, но, как правило, имеющие большее количество конечностей, нежели позвоночным положено.

– Кентавры, ангелы. Не могу, что-то, с ходу вспомнить всех. Вы их имеете в виду?

– Да. Мы именуем себя братством драконов, так как это эксклюзивное воплощение, сотворённое создателями Вселенной для себя лично, появилось первым. Но потом были созданы и другие. Я думаю, Пэфуэм, рассказывая Вам обо мне, упомянул, что я предпочитаю воплощаться драконом?

– Да.

– Так вот, я это всё к тому, что я, безусловно, воплощался и драконом тоже, но «дракон» не является моим любимым воплощением. Я предпочитаю формы по внешнему виду антропоморфные, но с крыльями.

Именно поэтому я и взялся опекать Вас по просьбе Пэфуэма. Я комфортно чувствую себя в человеческом теле, хоть и имею весьма скромный человеческий опыт.

Конечно, моё человеческое тело лишено не только крыльев, но и прямой связи с АЗ, однако имеет великолепно отлаженную опосредованную.

Некоторое время они сидели молча. Аристарх Поликарпович дал возможность Ире переварить полученную информацию, и не перебивал её размышления, пока она сама не нарушила тишину:

– Аристарх Поликарпович, я уверена, Вы знаете о моём сне, который, наряду с первой встречей с Вами, положил начало моей «прогулке по висячему мостику».

– Да. Знаю.

– Мне Влад рассказывал о том, что он пережил нечто похожее, но со своей стороны, и событие для него начало разворачиваться с более ранней точки отсчёта, чем для меня.

– Ирочка, то, что произошло между Вами, мною и Владом, произошло вне времени и пространства. А события полутысячелетней давности и события виде́ния во время и пространство, в обоих случаях, поставили Вы. Вы же и наделили их образом воплощения во времени и пространстве.

– Аристарх Поликарпович, что такое время?

– Ирочка, об этом Вам следует спросить Лоренца. – Аристарх Поликарпович усмехнулся со странным оттенком. – Судя по его растрёпанным чувствам, в которых он заявился ко мне намедни, он уже предвкушает, что ему скоро придётся отвечать на этот вопрос.

– Да. Он нынче в весьма растрёпанных чувствах. Но какое это имеет отношение к вопросу о времени?

– Увидите. – Аристарх Поликарпович снова усмехнулся со странным оттенком. – Ирочка, каждый должен выполнять свою часть работы. В данном случае, помогать Вам обрести осознанное человеческое понимание Вашего Знания.

Никто, лучше Евгения Вениаминовича, не способен объяснить Вам, что такое бог, даже если будет пользоваться теми же словами. Никто, лучше Лоренца, не способен объяснить Вам, что такое время.

Я же, Ирочка, рад, что мне удалось справиться с задачей, которую я перед собой ставил:

Первое – помочь Вам открыть путь к осознанной опосредованной связи с АЗ. Второе – обеспечить благоприятным местом проживания.

– И только? Неужели!

– Вы правы. Не только. Видите ли, Геннадий Васильевич Логинов и Станислав Андреевич Радный – ярые почитатели человеческого воплощения. Евгений Вениаминович Гаров находит человеческое воплощение забавным. Владислав Валерьевич Смородский и, в прошлом Гиала, а ныне Богдана Владиславовна Смородская считают его любопытным.

Я же не испытываю к нему ни почтения, ни любопытства, и не вижу в нём ничего забавного. Я играю в эти игры по просьбе Пэфуэма и из солидарности с Мадуном3 и Гаэмой.

Я не принимал особого участия в создании человеческого воплощения. Я здесь, в полном смысле, гость. Даже не гость, а что-то вроде экскурсанта. А потому хочу поделиться с Вами кое-какими сугубо личными наблюдениями, так сказать, постороннего лица.

Так вот, не имея особого человеческого опыта, я, тем не менее, овладел человеческой житейской мудростью.

Трансформировав своё тело, я позаботился о том, чтобы моё человеческое сознание владело информацией для него – по крайней мере, изначально – непредусмотренной.

Всё это так! Но я, хоть убейте, не имею ни малейшего представления, куда всю эту информацию в человеке пришить, чтобы от неё для человека была хоть какая-то польза.

Понимаете, я владею информацией о Знании не благодаря и не вопреки обретённой житейской мудрости.

Я обрёл житейскую мудрость не благодаря и не вопреки информации о Знании, которой я владею.

Эти две сферы никак между собой не связаны, никак между собой не взаимодействуют.

Ира, сравните человека успешного с человеком духовным. Скажем, олигарха с йогом. Бывают, конечно, люди, несущие в себе и то, и другое. Знаете, я не думаю, что только у меня эти две сферы существуют обособленно друг от друга. Они обе присутствуют, но никак не взаимодействуют. Они бесполезны, даже бессмысленны друг для друга.

– Аристарх Поликарпович, но ведь существует масса успешных бизнесменов, которые занимаются духовными практиками. Той же йогой, к примеру.

– А сколько Вы знаете йогов, благодаря своим практикам, ставших успешными бизнесменами?

Это первый вопрос.

А второй:

Подумайте, что ищут и что находят в духовных практиках успешные бизнесмены?

Видите ли, медитации, физические упражнения и прочие составляющие так называемых духовных практик, кроме всего прочего, способны оказывать благотворное влияние на человеческий организм, частью которого являются и все психические реакции.

Духовные практики – это средство, но не цель. А потому они могут быть приложены не только к цели открытия доступа к Источнику.

К тому же, духовные практики, постигаемые с целью открытия доступа к Источнику, не гарантируют этого. Это, скажем так, средство весьма и весьма опосредованное. Его использование способствует достижению цели даже не у всех великих и даже не у всех из братства драконов. А многие из вышеперечисленных достигают этой цели, не обращаясь к так называемым духовным практикам.

Я сам об их существовании узнал, наверное, эдак лет только в пятьдесят, почитав труды Рёрихов, которые мне силой всучил один из друзей моего сына – молодой человек, помешавшийся на этом до такой степени, что без слёз на него смотреть невозможно было.

Ира, глядя на него, у меня почти не осталось сомнений, что все наши усилия – пустая трата времени и сил, если выражаться в Земных категориях.

Ира, ну что тут говорить! Сами посмотрите на всех этих искателей Шамбалы, второго внимания и нирваны. А ещё краше – на завсегдатаев всевозможных сект. А ведь они уверены в праведности своего пути!

Так что, Ирочка, среди людей есть небольшое количество успешных, ещё меньшее – духовных и совсем уж мизернейшее, обладающих и тем, и другим, но тщетно пытающихся заставить в себе эти две сферы хоть как-то взаимодействовать.

Вообще-то, термины «успешное» и «духовное», в данном случае, не самые удачные, учитывая их общеупотребительное значение. Но, мне кажется, Вы правильно понимаете, о чём именно мы сейчас говорим.

– Думаю, что да. В данном случае, успешное – это всё, что относится к реалиям земной жизни, в том числе и к так называемым нематериальным, которые принято называть духовным в этих реалиях. А духовное – это всё, что связано с непостижимой для человека его собственной сутью, то есть, с АЗ.

– Верно.

На некоторое время воцарилось молчание, во время которого Аристарх Поликарпович, ненадолго удалившись, самолично пополнил содержимое подноса.

– Аристарх Поликарпович, – обратилась к нему Ира, как только он вновь занял своё место, – по поводу почитания человеческого воплощения Радным я наслышана, а вот что заставляет особо ценить человеческое Логинова, понятия не имею. Более того, я никогда даже не замечала этого.

– Что именно заставляет его ценить человеческое воплощение, я тоже не в курсе. Но если бы не Ынаг4, Радному Станиславу Андреевичу отстаивать оказалось бы попросту нечего. Как минимум. А если по большому счёту, так он вполне мог и вовсе не появиться.

– Вот как?

– Именно так, Ырэа5.

Вновь повисла тишина.

– Ирочка, у Вас ещё есть вопросы ко мне? – прервал молчание Аристарх Поликарпович только минут через двадцать.

– Есть, наверно, только вот я сейчас… – Ира остановилась, тщетно пытаясь подобрать слова.

– Ирочка, не думаю, что это последняя наша с Вами встреча, а потому Вам необязательно заниматься экстренным поиском вопросов ко мне, которых, вполне возможно, у Вас стало ещё больше, чем было. Сейчас позвольте мне обратиться к Вам с просьбой.

– С просьбой? Ко мне? Но что в моих силах сделать для Вас?

– О, Ирочка! В Ваших силах очень многое. Ирочка, моё время на Земле вышло на финишную прямую. Я не знаю, какой длины окажется эта финишная прямая, но, то, что это уже финишная прямая, вопросов у меня не вызывает.

Ирочка! Не смотрите на меня так. Поверьте, даже сугубо как для человека, в моём возрасте это – лучшее, что со мной может случиться. Не расстраивайтесь, если Вам так и не удастся спросить меня обо всём, о чём Вам хотелось. Поверьте, это лишь иллюзия, что старики мудры.

Евгений Вениаминович обладает гораздо большей мудростью и опытом, чем я.

Геннадий Васильевич обладает гораздо большей мудростью и опытом, чем я.

Станислав Андреевич обладает гораздо большей мудростью и опытом, чем я.

Да что уж говорить! Зив и Лоренц, хоть и явились в Ваше окружение не людьми, куда мудрее и опытнее меня.

У Вас масса шансов найти ответы на все вопросы. К тому же, Вы ведь ищите не ответы, а лишь их формулировки. Так что, не стоит сожалеть о моём уходе. Он закономерен и давно уже желаем мною.

Моя просьба к Вам, Ирочка, связана как раз-таки с окончанием этой моей человеческой жизни.

Как Вы уже, наверное, заметили, личности объединяются в небольшие компании. Ваш неизменный компаньон: Джагэ – ныне Евгений Вениаминович Гаров.

Мои компаньоны: Мадун – ныне Владислав Валерьевич Смородский и Гаэма – в прошлой жизни именовавшаяся Гиалой, а ныне – дочь Владислава Валерьевича, Богдана Владиславовна Смородская.

Я хочу Вас попросить, Ирочка, сделать для меня то же самое, что Вы сделали для Гаэмы. Я хочу Вас попросить помочь нашей тёплой компании объединиться в лоне одной семьи.

Это – моя, так сказать, глобальная просьба.

Если у Вас получится, в чём я не сомневаюсь, прошу, если Вам несложно, исполнить мою маленькую прихоть. Пусть мне дадут то же самое имя, которое я ношу ныне. То есть, Аристарх. Уж больно оно мне нравится.

– Аристарх Поликарпович, я, конечно же, сделаю всё, что в моих силах, только, если честно, я понятия не имею, что именно мне следует делать.

– Ирочка, Вы ведь уже раз сделали это. И, заметьте, сделали намеренно и вполне осознанно.

– Это верно. Только…

– Не волнуйтесь, Ирочка. У Вас всё получится.

– Я постараюсь. – Ира улыбнулась. – Постараюсь не волноваться, – уточнила она.

За окном разливался всеми красками солнца ясный заполдень.

Ира разбиралась в часовых поясах ничем не лучше Аристарха Поликарповича. К тому же, она понятия не имела, в какой именно части Канады находится. Однако ей это не помешало догадаться, что без малого на другой стороне земного шарика успешно приближается к завершению короткая майская ночь.

О том же настойчиво твердили её глаза. Их зрительная функция к сему не имела никакого отношения. Наметившуюся в их поведении тенденцию слипнуться, уже ничто не в силах было преодолеть.

Аристарх Поликарпович окинул Иру сочувственным взглядом.

Она поймала его сквозь норовящие сомкнуться веки.

– Прошу прощенья, Аристарх Поликарпович, но я, кажется, вот-вот засну.

– Это я прошу у Вас прощения за то, что наградил бессонной ночью.

– Ну что Вы! Я так Вам благодарна! Вот только… Если честно, я понятия не имею, как вернуться домой.

– Ирочка, а как же Вы оказались-то у меня, а? – Добрая лукавинка плясала в морщинистых уголках глаз Аристарха Поликарповича.

– О-о-о! – воскликнула с оттенком сарказма Ира. – Я могу изложить Вам теоретическую раскладку своего действия. Благо меня снабдили ею, когда-то по случаю, Лоренц и Зив. Но я понятия не имею, как именно я нынче сие проделала.

– Имеете, Ирочка, имеете. Уж поверьте мне. Не волнуйтесь, я вижу, как Вы устали, а потому не буду добавлять Вам сложностей по жизни, заставляя самостоятельно искать выход из сложившейся ситуации. Вы и сами, наверное, догадались, что в этом доме имеется замечательный проход, соединяющий его с Вашим.

Проходом оказался чёрный вход в дом.

– Ну что ж, пора прощаться, – сказал Аристарх Поликарпович, распахивая дверь. – До встречи, Ирочка.

– Подождите, а где мы сейчас находимся?

– В Канаде, в провинции Альберта, в пригороде Эдмонтона.

– Спасибо. До свидания!

– Удачи, Ирочка!

В гостиную пробивались первые лучи солнца.

– Ты где была? – спросил Зив Иру, появившуюся из недр цоколя.

– У Аристарха Поликарповича, – на ходу ответила она. – Потом расскажу. Сейчас просто вырубаюсь.

Вечер воспоминаний

– Во даёшь, Палладина! А говорила, будто проснулась.

Женечкин голос, наполненный шутливой издёвкой, выдернул Иру из запредельных глубин сна без снов.

Сквозь плотно прикрытое жалюзи из окна в комнату пробивался свет послеполуденного, а может, уже и вечернего солнца. Женечка полулежал на кровати рядом с Ирой и ехидно-умилённо улыбался ей.

– Ты давно здесь? – спросила Ира вместо приветствия.

– Нет. Всего с полчаса поболтал с нашими глубокоуважаемыми особо продвинутыми представителями фауны. Так и не дождавшись твоего нисхождения к нам грешным, решил воспользоваться советом Магомета самому идти к горе, если у последней желание сделать хотя бы шаг навстречу напрочь отсутствует.

– Гляжу, на настроение ты сегодня не жалуешься, – заметила Ира, «смахивая» зевком и потягиванием остатки дрёмы.

– Это точно, – подтвердил Женечка, с довольной улыбкой Чеширского кота.

– И о чём же это ты поболтал с глубокоуважаемыми особо продвинутыми представителями фауны? – спросила Ира без особого интереса в голосе, словно лишь затем, чтобы поддержать подобие ни к чему не обязывающей светской беседы.

– О том, как ты не далее, как вчера поздним вечером лихо перемахнула через одиннадцать часовых поясов, воспользовавшись щелью прохода лишь с одной стороны.

– Откуда вы это узнали? – Сама не зная с чего, Ира всполошилась и резко села в кровати.

– О боже! Палладина, ты на самом деле такая тупая или гениально прикидываешься?!

Женечка расхохотался, чуть ближе придвинулся к Ире и продолжил:

– Ты сама сказал Лоренцу и Зиву, что была у Поликарпыча. А они с ним, надеюсь, догадываешься, состоят в весьма тёплых отношениях. Так что, после твоего отбытия восвояси, он недолго пребывал в одиночестве.

– И всё им рассказал?

– Всё или не всё, понятия не имею, но вполне достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы о твоих богатых возможностях.

– А как же СУГУБО ЛИЧНОЕ?

– Ирочка, во-первых, я уверен, что ты из факта посещения Поликарпыча не собиралась делать тайну. А во-вторых, человеческие тайны к СУГУБО ЛИЧНОМУ не имеют никакого отношения. Если даже и совпадают с ним.

Женечка придвинулся ещё ближе, поменял тональность улыбки и окутал Иру пристальным взглядом. Пристальным взглядом, в котором ясно читалась разница их половой принадлежности.

От этого взгляда по Ириному телу прокатилась волна внутреннего трепета. Уловив её, Женечка нежно провел кончиками пальцев по Ириной щеке, обнял и коснулся губами шеи.

Сквозь вакханалию вполне адекватных физиологических реакций в ответ на Женечкины действия, Ира констатировала, что с момента её возвращения из Точки Выбора, он впервые прикасается к ней. По крайней мере, так. Да и вообще, всё это время она ни с кем не была близка.

Тело выдавало соответствующие моменту обворожительно-сладостные реакции. Мозг, являясь частью тела, не возражал против того, что вот-вот должно было бы произойти. Но что-то, не вмешиваясь в ощущения, не противясь им и не пытаясь их подавить, спокойно и умиротворённо поднялось из самых глубин и:

– Жень. Не обижайся. Нет.

Женечка слегка отстранился от Иры, продолжая пристально смотреть на неё и улыбаться, но его взгляд и улыбка снова меняли тональность. От этой новой тональности волны трепета, завладевшие телом, приобрели иное качество.

– Жень. Я не знаю, почему, но… – растерянно выдохнула Ира еле слышным шёпотом.

Говорить дальше не получилось. Её вниманием завладела новая тональность взгляда и улыбки Женечки. Ира не могла сказать, что Женечка никогда не смотрел на неё так раньше, но… Память не спешила давать отчёт о поводах и причинах, которые в прошлом заставляли Женечку смотреть на неё вот так. В одном Ира была уверена: мало того что сейчас Женечка, в отличие от неё, точно знает, что с ней происходит, сие не является для него неожиданностью!

– Верно, – в потустороннем спокойствии произнёс Женечка.

– Что? – с лёгким испугом в голосе спросила Ира. – Я что, опять размышляла вслух?

– Нет, – заверил её Женечка.

Он вновь провёл кончиками пальцев по её щеке, придвинулся ближе, обнял и коснулся губами шеи.

Его действия подняли новую волну ощущений в пределах тела. Ощущений не менее, а может даже и более обворожительных и сладостных, но… не имеющих ничего общего с сексуальным возбуждением. Хотя, вроде как, ничем от него не отличающихся.

– Палладина, на дворе чудесный вечер. Пойдём, побродим. Тебе ведь ещё и ночь спать, дабы завтра на работу в нормальном состоянии выйти.

– Женечка, что со мной происходит? – с примесью отчаяния спросила Ира.

– С тобой происходит человеческая жизнь. Не самая заурядная, если рассматривать её с некоторых точек зрения, но с целого ряда всех остальных – самая обычная.

– Самая обычная!!!?

– И незачем так орать. – Женечка усмехнулся и поднялся с Ириной кровати. – Вставай, давай! Я жду тебя внизу.

Из дома они вышли в обоюдном блаженном безмолвии.

По мере продвижения степень блаженства постепенно снижалась, и когда они, миновав посёлок, мост через Агву и Поляну Дружбы, двигались по тропинке на Ажек, безмолвие приобрело черты натянутости. Ира поспешила прервать его:

– Жень, я догадываюсь, что ты не обиделся на меня, но понимаю, что тебе мой отказ не показался приятным.

– Во как!

Вознамерившись прервать натянутое безмолвие, Ира взяла такой старт, что уже не могла остановиться, и от её внимания ускользнула многозначительность Женечкиного восклицания.

– Жень, многое изменилось. И не только для меня. Может, конечно, человечество и руководствуется предрассудками в области половых отношений, и всё же… Не думаю, что все из них лишены смысла.

Секс, верность в сексуальных отношениях – это символ нерушимости семьи. Символ единения в любви.

Я понимаю, что сейчас твои чувства к Дане затрагивают иные сферы. Я понимаю, что тебе, как нормальному здоровому мужчине необходимы близкие отношения с женщиной, но знаешь, мне кажется, что сейчас я – не лучший для тебя кандидат в постельные партнёры.

Нас слишком многое связывает. Думаю, и для тебя, и для меня будет лучше, если мы ограничимся теми связями, которые не затрагивают пусть символическое, но всё же выражение любви.

Жень, между нами никогда не было, нет и не будет этого чувства. Мы с тобой, безусловно, любим друг друга, но в совершенно ином смысле.

Если между нами что-либо произойдёт, это, конечно же, можно посчитать изменой только с точки зрения предрассудков чистой воды. Тем не менее, я уверена, что для тебя не самое лучшее удовлетворять свои физиологические потребности со мной. А мне с тобой.

Знаешь, меня это кольнуло ещё тогда, когда я впервые разговаривала с Гиалой. Но тогда это как-то быстро забылось и вроде как рассосалось. А вот теперь…

Жень, мне всегда было хорошо с тобой. И сегодня… Я понятия не имею, как у меня хватило сил отказаться от тебя. Знаешь, если уж совсем честно, я даже жалею о том, что сделала. И всё же, если это повторится, я вновь поступлю так же.

– Потрясающе! – в нарочито-притворном восторге воскликнул Женечка.

– Что именно? – жёстко спросила Ира, расценив его нарочито-притворный восторг, как насмешку над своими морально-нравственными порывами.

– Помнишь, в министерстве магии, описанном Джоан Роулинг в «Гарри Поттере», был специальный отдел по выработке объяснений для маглов? То есть, для немагической части населения. Помнишь?

– Помню, но не понимаю к чему это ты.

– К тому, что твой персональный отдел по выработке объяснений для маглов, то есть, для человеческого в тебе, сегодня потрудился на славу.

– Жень! Я серьёзно!

– И я тоже. Давай сделаем так. Ты выдашь премию своему отделу по выработке объяснений для маглов за изумительно проделанную работу и отправишь его всем составом в отпуск. А сама, пользуясь его отсутствием, докопаешься до того, что есть на самом деле.

Женечка, который шёл первым по узкой тропинке, резко остановился, обернулся и просканировал Иру взглядом.

– Впрочем, тебе и копать-то глубоко нет необходимости, – заметил он многозначительно, как ни в чём не бывало развернулся и пошёл дальше.

Женечкин сканирующий взгляд стёр все мысли и доводы. На мгновение, продолжительность которого не поддавалась достоверной оценке, в сознании воцарилась полнейшая тишина. А потом с обескураживающим удивлением и всепоглощающим интересом Ира услышала, как говорит:

– Я даже не догадываюсь, зачем и почему подавляющее большинство духовных и эзотерических практик требуют отказа от секса. Однако точно знаю, что это действительно необходимо.

– На определённом этапе, – уточнил Женечка и добавил, – который проходят от начала до конца единицы из единиц. А потому принято считать, что духовные и эзотерические практики с сексом несовместимы. Что, вообще-то, верно.

Кстати, не ты одна не догадываешься, зачем и почему требуется отказ от секса. А потому эзотерические, оккультные и религиозные учения содержат массу домыслов по этому поводу. От объявления секса грехом без вразумительного объяснения причин, до всяких там энергетических червячков, якобы ставящих мужчину в зависимость от женщины и заставляющих женщину отдавать свою энергию мужчине.

Впрочем, нездоровое внимание к сексу, как со стороны социума, так и со стороны посвящённых всех мастей и оттенков, существует не разнообразия ради и очень не просто так.

Женечка свернул с тропы, немного спустился по склону и улёгся на спину под самшитами, заслоняющими от взора припозднившихся лесных прохожих.

– Ложись. – Он указал Ире место рядом с собой.

Ира послушно улеглась в той же позе, что и он, там, где было предложено.

– Знаешь, Жень, я всегда считала, что все непонятки, казусы и проблемы с отношением к сексу уходят корнями в патриархат. А сам патриархат, точнее, его приход на смену матриархату, основан на имевшихся тогда знаниях и определившимися ими взглядах на продолжение рода. Уверена, ты знаешь об этом гораздо лучше меня. Так что разглагольствовать на эту тему нет смысла.

– Лучше или не лучше, судить не берусь, но, безусловно, знаю. Однако мне хочется, чтобы ты рассказала о своих представлениях в этой сфере так, будто я ни сном, ни духом.

– Как скажешь. В общем, пока люди считали, что рождение нового человека целиком и полностью зависит от женщины, она занимала лидирующее положение. Но как только до людей дошло, что родить ребёнка женщина может только после соития с мужчиной, возникла идея, что продолжателем рода является именно он. Женщина же исполняет лишь функции инкубатора, вынашивая ребёнка, зародышем которого является сперматозоид, во время полового акта рождённый мужчиной.

Именно поэтому матриархат и сменился патриархатом.

Не в единый миг, естественно. Как и обнаружение, что мужчины и женщины вносят равный вклад в продолжение рода своей плотью в виде яйцеклетки и сперматозоида, не в одночасье сменило патриархат равноправием. Собственно, этот процесс в нынешнее время всё ещё продолжается и закончится, по-видимому, не скоро.

Так вот, в матриархальном обществе требования к верности практически отсутствуют. Женщине для уверенности в своём материнстве не нужны никакие доказательства. Готовый ребёнок выходит из её плоти посредством весьма ощутимого процесса.

А вот с мужчиной дела обстоят куда сложнее.

Для полной уверенности, что женщина выносила и произвела на свет ребёнка, которого он родил, есть только один стопроцентный способ: исключить сексуальное общение женщины с другими мужчинами. Поэтому для женщины-жены требования верности столь жёсткие и однозначные.

Требования к верности мужчины тоже были введены, но в гораздо более свободном варианте. Мужчине запрещалось вступать в сексуальные контакты с чужими жёнами и невестами. То есть, обязательства сексуальной верности, мужчина, по сути, давал не жене, а другим мужчинам.

Проще говоря, это было взаимное соглашение: я не прикоснусь к твоей жене, а ты – к моей, и мы оба будем уверенны, что растим детей, которых родили. Связь же с особым социальным слоем женщин, то есть, с наложницами, одалисками, гетерами, гейшами, проститутками, не считалась изменой, так как не ставила под сомнение ничьё отцовство.

Как мне кажется, именно во времена патриархата были изобретены и вошли во всеобщее употребление технологии по созданию уз, способных продолжительное время удерживать мужчину и женщину вместе.

С появлением на свет ребёнка заботы о продолжении рода, на самом деле, только начинаются, а не заканчиваются. А растёт человеческий детёныш ох как медленно!

Даже с учётом того, что в стародавние времена человек считался взрослым в гораздо более раннем возрасте, это всё равно занимало, как минимум, лет 12-15. За это время на свет появлялись другие дети. Так что требовались узы, соединяющие двух, по сути чужих, людей на всю жизнь.

И люди изобрели любовь.

Не на пустом месте, разумеется. На основе сексуального влечения.

Само по себе, сексуальное влечение особой долговечностью не отличается. Но если к нему приложить некоторые усилия…

Прилагать их начинали с самого раннего детства. В первую очередь, с помощью сказок, которые, в большинстве своём, как раз таки о любви. Правда, люди так и не придумали ни одной сказки о том, чего хотели добиться. То есть, ни одной вразумительной истории о любви до гробовой доски.

Нет, безусловно, в сказках говорится о том, что «и жили они долго и счастливо», «и прожили они всю жизнь в любви и согласии» и тому подобное. Но вот как именно, ни слова. Несмотря на это, сказки великолепно работают до сих пор.

В дополнение к сказкам изобрели особые методы взращивания детей, в зависимости от пола. Мальчиков довольно рано отправляли «в люди», давая одновременно и сексуальную свободу. Девочек, напротив, сажали под замок. Мальчик набирался опыта, в том числе и сексуального. Девочка хранила невинность и училась ждать.

И вот они встречаются.

ОН – повидавший жизнь, сильный и смелый герой. Именно такой, о котором юной деве рассказывали в сказках.

ОНА – чистая и невинная. Именно такая, о которой рассказывали в сказках ему в далёком и полузабытом детстве. О которой он мечтал, хлебая большой ложкой грязь, невзгоды и превратности суровой жизни.

Схема, конечно, работала небезупречно. Однако ни одно явление не может похвастаться стопроцентным КПД.

Итак, они встретились. Закрученная до отказа пружина, наконец, отпущена. В совокупности с выжженной в подсознании установкой любить до гробовой доски и вполне естественным сексуальным влечением её силы хватит надолго, на несколько лет, но всё же, вряд ли до конца жизни.

И тут включаются страховочные пружинки, основанные на всевозможных правилах, запретах и условностях. В разных культурах они разные, но направление их действия едино: поддерживать узы, которые назвали «любовь». И суть их действия – тоже: манипулирование сексуальным влечением.

Вот, собственно, наверное, и всё.

– Неплохо! То, что ты рассказала, действительно, в общем-то, так. Но всё это касается только социума. К тому же, лишь поверхностной части явления. Хотя рассмотрела ты его, надо отдать тебе должное, достаточно глубоко. Однако позволь тебе напомнить. Тебя саму интересует и волнует вопрос соотношения секса и эзотерических практик, а не секса и социума. Так?

– Так. Но ведь я сказала, что даже не догадываюсь о…

– Верно, – перебил Женечка, – а затем провозгласила, что все причины неоднозначного и настороженного отношения к сексу кроются в представлениях о физиологическом вкладе в воспроизводство. Как я уже говорил, всё сказанное тобой верно, но не объясняет требований духовных, эзотерических и религиозных учений полного отказа практикующих от секса.

– Жень! – на Иру накатило раздражение. – А я что, спорю, что ли?! Действительно не объясняет! Если бы объясняло, я бы не говорила о том, что не догадываюсь. Кстати, ты, по-моему, догадываешься. А кроме того, тебя так и подмывает поделиться со мной своими догадками.

– Ир, я не догадываюсь. Я знаю.

– Женька, ну ты и зануда! Хватит ходить вокруг да около! Или ты своим «вокруг да около» решил меня до оргазма довести?

Женечка расхохотался.

– Нет. Только до состояния готовности к восприятию не только в виде информации того, что я тебе расскажу.

– Я просто счастлива! Только, если ты не заметил, уже вот-вот темнеть начнёт.

– Спасибо. Я заметил. Но меня это не напрягает.

– А меня, к твоему сведению, напрягает.

– И это я заметил. Однако понять не могу, почему напрягает. Ира, ты, видимо, запамятовала, что с некоторых пор отсутствие освещения не является для тебя препятствием для полноценного восприятия мира. Это – во-первых. А во-вторых… На пол оборота голову влево поверни.

В охватившем её раздражении Ира демонстративно повернула голову с восклицанием:

– Ну! – Она тут же осеклась. Буквально в двух-трёх метрах от неё колыхалась щель прохода.

Раздражение как-то вдруг схлынуло.

– Жень, ты манипулируешь мною. – Ира сама не понимала, спросила она об этом или констатировала как неоспоримый факт.

– Скорее, помогаю тебе манипулировать собой. Но мы сейчас не об этом. Так что давай вернёмся к теме секса. И прежде чем мы коснёмся самых глубин этого интереснейшего явления, необходимо вспомнить, что в течение своей жизни делала с ним ты сама.

– А может, не надо?

– Чего ты испугалась, а?

– Знаешь, Жень, у меня есть подозрения, что после неудачной попытки в моей спальне, ты решил изменить технику соблазнения.

Ира ожидала, что её шутка приведёт Женечку в состояние бурного веселья, но он лишь на мгновение улыбнулся и уж больно серьёзным, и вовсе не наигранно серьёзным тоном сказал:

– Насколько я понимаю, сексуальное возбуждение, в данный момент, ты чувствуешь довольно сильно. Да, я намеренно держу тебя в этом состоянии, но не в целях соблазнения. Я должен объяснить тебе целый ряд вещей. Именно для того чтобы ты поняла, о чём именно я толкую, самое идеальное состояние – на грани оргазма.

Ира нервно вздохнула всей грудью.

– Как скажешь, – обречённо произнесла она. – Вечер воспоминаний, так вечер воспоминаний.

– Можешь не напрягать память. Рассказывать историю твоей сексуальной жизни буду я.

– Даже не сомневалась, что последние лет двадцать ты провёл со свечкой у моей постели! – желчно воскликнула Ира.

Женечка расхохотался.

– Ирочка! Я не страдаю вуайеризмом! – игриво сквозь смех заметил он, и…

Его веселье будто выключили. Следующая фраза прозвучала предельно серьёзно, плюс с посылом намертво впечатать её в Ирино сознание:

– Действия, которые мы совершаем в так называемой реальности, есть лишь отражение глубинных процессов.